Для лучшего восприятия текста, и без того сложного, я сделал разделения. В оригинале их нет.

****

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

Теперь, когда я освоил несколько навыков, пришло время их применить на практике. Активная боевая служба — единственный способ подтвердить, что обучение приносит результат. Наша поездка в Оман была активной боевой службой, и, если не считать короткого перерыва с 1961 по 1963 год, Полк находился на ней до самого моего выхода в отставку в 1986 году.
В шестидесятые и семидесятые годы мы проводили много времени на Дальнем и Ближнем Востоке, и, оглядываясь назад, могу сказать, что это было самое захватывающее время в моей жизни. Когда я узнал, что мы впервые отправимся в джунгли, я был на седьмом небе от счастья. Я был в курсе всех подвигов Полка в джунглях, знал все операции, которые там проводились, и даже мог сказать пару слов по-малайски. При одном только упоминании о некоторых из этих операций приходилось принимать палудрин, [1] чтобы уберечься от малярии. Собственно, Полк и был возрожден для участия в «Чрезвычайном положении» в Малайе в 1951 году, и все наши типовые порядки действий и боевые процедуры были разработаны и приняты в ходе этой кампании.
Большинство людей считают джунгли самым суровым и худшим местом для жизни из всех существующих на земле. На самом деле, как только вы приобретете немного знаний и понимания, джунгли станут лучшим местом для выживания. Но научиться жить вместе с природой, а не пытаться бороться с ней — это тяжелый труд, но как только вы смиритесь с этим, то, что вы поначалу считали опасностью, станет преимуществом.
Итак, мальчик Лофти, родившийся в бетонных джунглях, отправляется в зеленый ад с буйным воображением. Я наконец-то отправляюсь в Ula (джунгли).
Наша учебная операция проходила на границе с Таиландом в местечке под названием Герик — горной местности, покрытой тропическими лесами. Мы приземлились в Сингапуре после двухдневного перелета, и первое, что вы там замечаете, — это влажность. При пересадке на другой самолет пот лился ручьем. Вглубь страны мы отправились на двухдвигательных поршневых самолетах и приземлились на травяной взлетно-посадочной полосе. Здесь было немного прохладнее, но от запаха растительности воздух был тяжелым. На следующий день мы отправились на грузовике к реке, где нас ждали лодки. Несколько часов мы плыли вверх по течению, наблюдая, как меняется пейзаж по мере того, как река становится ỳже, позволяя джунглям приблизиться к нам. Кроме шума подвесного мотора, все мои чувства были направлены на новые звуки, виды и запахи.
Мы остановились у небольшого отрога, по которому шла свежепрорубленная колея, поднимавшаяся в сторону от реки. Пройдя по ней, мы углубились в лес с затаенным дыханием и чувством глубокого удовлетворения: наконец-то я здесь, я приехал.
Ничто не может подготовить вас к звукам тропического леса. Крики, вопли, уханье, щебет и свист — все они борются за ваше внимание, но вы редко видите, что производит весь этот шум. Вы быстро узнаете, что все, что шевелится, кусается, а все, что не движется, является колючим. Под пологом леса темно и гораздо прохладнее; здесь растут огромные деревья высотой более двухсот футов с соответствующим обхватом. Из-за твердой почвы корневая система расположена неглубоко, поэтому для устойчивости вокруг ствола вырастают высокие комели, что придает деревьям вид баллистических ракет. С них свисает масса лиан и ползучих растений, которые растут на земле, но карабкаются вверх, конкурируя за свет в ярусах высоко над головой.
Нас поприветствовал комитет пиявок, которые стояли на тропе, покачиваясь, в ожидании вашего знакомства. Они прикрепляются к любой свободной конечности, впрыскивая антикоагулянт, прежде чем взять у вас кровь. Вскоре вы будете полностью ими покрыты. Они проникают в мельчайшие дырочки и оказываются в очень интересных местах. Хуже всего срывать их в то время, как они присосались: внутри остается головка, которая вызывает неприятную инфекцию. Лучшим средством от насекомых является репеллент.
В сухой сезон дождь идет раз в день, в сезон муссонов — весь день. Примерно в четыре часа дня вы слышите, как дождь стучит по деревьям, барабаня по листве. Одна капля дождя длиной в ярд состоит из пинты воды и мгновенно вас пропитывает. Если вы не промокаете от дождя, то от самой легкой физической нагрузки пот течет ручьями, пропитывая вас с такой же эффективностью. И вот, мокрый, покрытый пиявками, я знакомлюсь с новым окружением, где мне предстоит провести лучшую часть своей жизни.
Этот учебный выход стал одним из самых трудных в моей карьере. После десяти дней работы на полигоне, отработки тактики и навыков ориентирования нам предстоял двухдневный марш к дороге. Меня определили в напарники к Эдди, и мы отправились подниматься на хребет высотой семь тысяч футов. Это заняло весь день, и мы финишировали недалеко от вершины, но без воды. Это был, наверное, единственный день с тех пор, как Ной был ребенком, когда в этих местах не было дождя, поэтому нам пришлось снова спуститься к источнику воды. Мы уже держались на подбородочных ремнях, [2] но удивительно, как питье может помочь в восстановлении сил. Как раз в тот момент, когда мы потягивали вторую кружку, мы услышали, как вниз спускаются еще двое, оказавшихся в таком же затруднительном положении, как и мы. Это были Фитц и Чарли, выбравшие тот же маршрут, и они тоже страдали. Чарли был американским «зеленым беретом», прибывшим к нам по обмену опытом. Во время этой операции он заболел малярией, лептоспирозом и кожным тифом, и из крепкого солдата, весящего пятнадцать стоунов, он превратился в слабака весом в восемь стоунов. Он находился в таком критическом состоянии, что в Сингапур, где он долгое время провел в госпитале, отправили его жену. Полк произвел на него такое впечатление, что, вернувшись в Штаты, он обратился в Белый дом с просьбой сформировать аналогичное подразделение. За свои хлопоты он был направлен во Вьетнам, где получил ранение, и мгновенно набрал вес благодаря количеству свинца и шрапнели, подхваченных у вьетконговцев. Восстанавливаясь после ранения, он разбил лагерь в Пентагоне, чтобы добиться своего — создать американское подразделение, подобное нашему. В конце концов, власть предержащие смирились, и на свет появился отряд «Дельта». Их первой боевой операцией стало освобождение заложников в Тегеране, за которое отвечал Чарли.
Мы провели на походе весь следующий день и половину следующего, прибыв поздно вечером, когда эскадрон уже разворачивался. Мы узнали, что все остальные, чтобы добраться до пункта сбора, воспользовались лесовозной дорогой, которая огибала хребет, на который мы поднимались. Вы можете называть это инициативой, но я называю это жульничеством. У них был хороший ночной сон и время, чтобы помыться и подготовить свои вещи, а нам четверым было дано двадцать минут, чтобы собрать рацион на четырнадцать дней и присоединиться к своему отряду. Если представить, что все необходимое на четырнадцать дней уложено в «берген», то становится понятно, какой это большой груз. Еда, топливо, патроны, спальный комплект, сухая одежда, средство от насекомых, фонарь, запасные батарейки, свечи и книга. Боб разложил мои пайки на две кучи: одна — это то, что нужно взять с собой, а другая — то, что оставить. И раз уж мы заговорили о кучах, в Полку часто встречается геморрой, вызванный переноской таких тяжестей. [3] Единственным способом регулировать переносимый вес было оставлять пайки. Один прием пищи в день был обычным делом, с перекусом в полдень. Я последовал совету и собрал то, что предложил Боб. Должно быть, у него был самый маленький аппетит в Полку; я пришел к этому выводу несколько дней спустя. В ту ночь мы заночевали у реки, а утром начали восхождение на хребет, который принес столько горя двумя днями ранее. Мы взбирались на более высокие гребни, которые по мере того, как рюкзак становился легче, становились все проще. Мой «берген» слишком рано стал легким; мои пайки закончились через шесть дней.
Чарли начал практически с нуля, пообещав себе отказаться от курения, готовки и еды; он почти перестал дышать. Он спал прямо на земле, его кусало все, что имело зубы, и сосало все, что их не имело. Он никогда не принимал палудрин и не стерилизовал воду, а все время спрашивал, где находятся тропы для джипов. На седьмой день его доставили в больницу. По крайней мере, у него было одеяло, которое унаследовал я. Когда мы спешили убраться, у меня не было времени взять свой спальный мешок или сухой комплект, который сушился у dhobi wallah. [4] Ночью я заворачивался в пончо и ложился под чей-то гамак в своей мокрой одежде. Из-за большой высоты над уровнем моря было холодно, и я лежал и дрожал, ожидая рассвета, который никогда не наступал достаточно быстро. Бедный старый Чарли похудел до восьми стоунов. Я поблагодарил его за одеяло и полсвечи; это все, что я смог от него добиться. Я и сейчас представляю, как он, пошатываясь, идет к вертолету с глазами, выглядывающими из ушей.
Я умирал от голода, но теперь мне хотя бы было тепло по ночам. Я начал сидеть с або, которых мы использовали в качестве проводников и следопытов. Они собирали различные растения, насекомых и все, что ползает, плавает или летает. Именно здесь зародилась моя жажда знаний о выживании. Они делились с нами едой, однако мне никогда не грозила опасность набрать вес. Мне показали дерево нибонг, у которого съедобная сердцевина. Ствол у него диаметром двенадцать дюймов, очень грубый и твердый. Мне указали на один из них, и я набросился на него со всей ненавистью. Оно находилось на крутом склоне, поэтому, когда его перерубили, оно скатилось вниз примерно на двести футов и упало в ручей. Не зная, какая его часть является съедобной, я отнес все дерево обратно, все тридцать футов, чтобы спросить совета. Нибонг — это пальма, и съедобной является только внутренняя сердцевина двух футов верхней части ствола. Срезав множество слоев, я получил нечто, напоминающее большую палку сельдерея. Я, вероятно, потратил пару тысяч калорий на то, чтобы добыть то, что принесло бы мне не более двухсот калорий. Впервые в жизни я оказался по-настоящему голоден и пообещал себе, что больше никогда не буду так голодать. У одного из парней была картошка, и я подхватил кожуру еще до того, как она упала на пол. У кого-то еще оставалась пачка съестного, которая уже позеленела, — я забрал ее с таким же удовольствием. Сухое горючее у меня закончились, так что то немногое, что я успел приготовить, было сделано на открытом огне.
У всех «стариков» был порошок карри, чеснок и лук, и запах этой стряпни приводил меня в бешенство. Золотое правило — все свое носи с собой. Каждому хватает только на себя; никаких излишеств. Это был урок, который я никогда не забуду. Иногда вес был настолько критичен, что ты делился книгой с патрулем. Ты начинал с первых двадцати страниц и передавал их дальше, когда заканчивал.
На тринадцатый день было выбрано место для площадки выброски. Работа по расчистке территории была очень тяжелой, но время было потрачено с пользой. На следующий день все мои Рождества наступили одновременно — в небе распускались парашюты, груженные едой, одеждой и припасами. Каждые четырнадцать дней мы получали однодневный паек со свежими продуктами. В него входили бифштекс, хлеб и сосиски. Я сидел и ел на протяжении шести часов. У меня была не только еда, но и парашют, из которого можно было сделать гамак и спальный мешок, а еще мы получили новые рубашки, брюки, ботинки для джунглей и полотенце. У вас было больше шансов выиграть в лотерею, чем получить ботинки для джунглей нужного размера. Они были трех марок: «Данлоп», «Бата» и «Белл». «Данлопы» нужно было заказывать на размер меньше, «Бата» — на размер больше, а «Белл» — на свой размер. Это всегда путалось при зашифровке сообщения о необходимости пополнении запасов. «Данлопов» хватало на несколько дней, «Бата» ходили чуть дольше, а «Белл» держались недели две, если повезет.
Нам выдали очередной паек на четырнадцать дней, и на этот раз я не стал многое выбрасывать. То, что мне не хотелось нести, я съедал, хотя обычно все лишнее сжигалось. Это была опасная практика, так как консервные банки взрывались, разбрасывая повсюду кипящий джем, оставляя на открытых участках кожи неприятную сыпь. Много пайков было выброшено, и я отважился бросаться в огонь, чтобы достать банки со сгущенным молоком и батончики «Марс».
После этого выхода со мной переговорил полковник и спросил, правда ли, что я съел на площадке выброски семнадцать батончиков «Марс». Я ответил, что не могу это подтвердить, поскольку одновременно поедал из банок сгущенное молоко.
В моей служебной характеристике за тот год было написано, что я должен научиться меньше есть. Это было обидно, так как я думал, что умру от голода. Как можно научиться есть меньше? Никак, вы просто перестаете кушать. Можно научиться есть больше: вот тут-то и приходит на помощь ваши навыки.
Мне показалось, что темп движения отряда не так уж и велик, и я решил понести больше. Мой «берген» весил, наверное, центнер. С одной стороны у меня висел мешок картошки, с другой — мешок лука, а риса хватило бы, чтобы накормить бригаду гуркхов.
Мое знакомство с джунглями было жестоким, но я многому научился и больше на удочку не попадался. Такой образ жизни устраивал меня до мозга костей. Не мыться, не бриться, передвигаться каждый день. Научиться жить с природой, не пытаясь бороться с ней, и признать, что нарушителем являешься ты, а не мухи, шершни, рептилии, пиявки, муравьи и колючие растения, — вот ключ к успеху. Обучение в джунглях стало частью отборочного курса, и многие люди не смогли приспособиться к предъявляемым требованиям и вернулись в свои подразделения. Именно джунгли сделали Полк тем, чем он является сегодня.

*****

После этой четырехмесячной учебной операции мой следующий выход в джунгли состоялся уже на Борнео. Нас направили вдоль границы с Индонезией в составе патрулей из четырех человек для сбора разведывательной и топографической информации. Для этого нам нужно было завоевать доверие местных жителей, что мы и делали, живя с ними. Я отправился в кампонг [5] под названием Мепи, расположенный во втором округе Саравака, где мы организовали кампанию по завоеванию «сердец и умов», оказывая им медицинскую помощь. Это было племя ибанов, охотников за головами на Борнео. Молодежь и некоторые старейшины никогда раньше не видели белого человека. Они были невысокими, гладкокожими, а мужчины — сильно татуированными. Мы же были ростом выше шести футов и волосатые. Они считали нас богами, и мы прекрасно ладили.
В первый день операции к нам выстроилась очередь длиной в сотню ярдов. Большинство из них просто любопытствовало, но были и реальные пациенты. Я был поражен тем, насколько они были восприимчивы к современным медицинским препаратам. Один мужчина, сильно истощенный, вошел и помахал у меня под носом палочкой, выглядевшей так, будто ее обмакнули в клюквенный соус. Это была амебная дизентерия, которой он болел уже несколько недель. Я назначил ему курс таблеток сульфагуанидина, и к концу недели он пришел с палкой, на которой была нанизана большая какашка, и начал с восторгом размахивать ею у меня перед носом. Я был рад за него, но можно было бы обойтись и без доказательств своего выздоровления. Свою благодарность он выразил, подарив мне живого цыпленка.
Запах еще одного пациента я почувствовал до того, как его увидел. Мужчину внесли на носилках с правой ногой, обмотанной тряпками. Запах гниющей плоти заранее предупреждал о тяжелой травме. После того, как он разрезал ногу лодочным винтом, его несли пять дней. Если бы его продержали дольше, он бы лишился ноги и, возможно, умер бы от сепсиса. Я срезал немного мертвой плоти и очистил рану; накладывать швы было уже поздно, после чего назначил курс антибиотиков, ежедневно делая ему инъекции. К концу недели он уже мог стоять, а через две недели у него остался лишь здоровый красный шрам. А еще он тоже подарил мне цыпленка, и вскоре у меня было большое стадо кур: это был местный способ сказать спасибо. В незначительных случаях мне дарили яйца.
К нам в расположение прибыл наш командир и принес первую винтовку «Армалайт», поступившую в Британскую армию. Он бережно хранил ее, зная, как сильно мы ей завидовали; мы были такими же зелеными, как и наша оливковая униформа. С этим оружием было связано много шумихи; утверждалось, что из-за высокой скорострельности любое попадание в тело вызывает мощный гидравлический удар, который убивает жертву. Нам захотелось посмотреть это оружие в действии и командир, которого мы прозвали Долли, согласился. Он выбрал большой комок листвы, висевший на дереве примерно в пятидесяти ярдах от нас, и небрежно выпустив пару пуль, двинулся вперед, чтобы проверить результат. Все остальные отошли в другую сторону, поняв, что на самом деле это гнездо шершней, а они не любят, когда их беспокоят, и, конечно, обижаются, когда в них стреляют. Как ни хороша была работа «Армалайта», с шершнями он сравниться не мог. Сплотившись, они атаковали Долли, и вся его забота об оружии ушла на второй план. Шершни всегда атакуют лицо, и лично я думаю, что их укус вызывает потерю памяти, потому что Долли забыл, что нужно бежать. Он стоял, защищая лицо только одной рукой, а затем опустил оружие, чтобы использовать обе. Поняв, что на него напали, он попытался бежать, но забыл, как это делается. Ноги его качались вверх-вниз, но он не двигался. Судя по тому, как двигались его руки, кажется, он пытался лететь. Когда же он, наконец, набрал скорость, то позабыл о своем драгоценном «Армалайте», обогнал нас и направился к реке. В тот вечер он приготовил нам карри, которое мы ели при свечах. Его лицо сильно распухло и в мерцающем свете выглядело гротескно; только наш смех не позволил ему стать похожим на сцену из триллера Хичкока. Вскоре у меня завелся выводок кур, и, чтобы отличить их от местных птиц, я с помощью генциана фиолетового, взятого из медицинского набора, нарисовал им знаки различия.
Однажды утром по тропинке бежала женщина с криком «Ула, ула!». Мы пришли ей на помощь и последовали за ней вниз к реке. Она нашла питона длиной около двадцати футов, с тремя характерными выпуклостями посередине, свернувшегося у ее землянки. Он проник в кампонг ночью, проглотил трех цыплят и свернулся калачиком, чтобы поспать. Прежде чем мы успели его заснять на фото, местные жители отрубили ему голову и выпотрошили. Цыплята принадлежали двум капралам, сержанту, и мне. В тот вечер мы устроили пир из тушеной змеи и курицы.
Мы ели все, что употребляли в пищу местные жители, и большинство их блюд было вкусным. Однажды, когда я уже доедал свою миску с тушеным мясом, я обнаружил маленькую изогнутую руку с ногтями, словно предлагавшую мне пожать ее. Первым делом я проверил дом на предмет пропавших детей, но Пенгулу [6] заверил меня, что это была обезьяна.
У меня оставался последний градусник, когда ко мне явился абориген-ибан, весь в поту, и заявил, что он болен. Видеть, как местные жители потеют, было непривычно, поэтому я измерил ему пульс и температуру. На поясе он носил бамбуковую трубку с табаком. Один из парней попросил у него закурить, и когда он открыл рот, чтобы заговорить, мой последний градусник выпал и разбился. Я немного расстроился и сказал ему, что с ним все в порядке. В ответ абориген затараторил, что заболела его жена, а не он. Он разговаривал на малайском, а я выкрикивал на английском, но наконец удалось выяснить, что его жена рожает и у нее проблемы. Обычно акушерками становятся пожилые женщины, и они никогда не просят о помощи, если не возникает трудностей. Теперь передо мной встала моральная дилемма. Вмешаться ли мне в ситуацию и понять, что она слишком сложна, или проигнорировать ее и потерять лицо? Я подумал, что нет ничего плохого в том, чтобы посмотреть, после чего я смогу принять решение на месте. Я спросил его, далеко ли до его кампонга, и он ответил: «Ta berapa jau», — не очень далеко. Расстояние местные туземцы указывают губами. Небольшое движение губами, сложенными трубочкой, в общем направлении — это не более мили. Более выраженное движение вытянутыми губами, выполняемое в течение нескольких секунд, может означать полдня марша. Самый точный способ зафиксировать расстояние — указать время, которое оно занимает. На карте дистанция может быть небольшой, но если вы знаете, что оно займет час, это даст вам представление о трудностях, таких как болота, вторичная растительность или крутые подъемы, которые могут встретиться на пути.
Мой человек заверил меня, что его дом находится всего в сорока минутах ходьбы, и я велел ему идти вперед, так как была уже середина дня, и шел сильный дождь. Он пошел быстрым шагом, а я по пятам за ним. Я нес ременно-плечевую систему, оружие и медицинскую сумку, он — табак и трубку. Мы спускаемся с крутого берега, я поскальзываюсь, и моя подвернувшаяся нога бьет его по спине. Он воспринимает это как знак моего гнева и наказания за разбитый градусник, поэтому ускоряется, не желая снова получить пинок. Теперь я бегу, чтобы не отстать, и сорок минут превращаются в двухчасовой спринт. Неудивительно, что он вспотел, когда я впервые его встретил.
Дорога, проходившая прямо вдоль границы, шла в основном в гору, и когда мы прибыли на место, именно мне требовалась медицинская помощь. Мои ноги были как желе, и теперь я вдруг осознал, почему оказался здесь. Промокший насквозь, покрытый пиявками, с красными точками перед глазами, я стараюсь выглядеть уверенно. Длинные дома [7] строятся на сваях высотой около восьми футов. Попасть в них можно, взобравшись по бревну с вырезанными в нем пазами. Подъем на него был похож на восхождение на северную сторону Эйгера: [8] я не знал, чего ожидать и каков будет результат. Меня привели в темную комнату, плохо освещенную и заполненную членами семьи. Я попросил больше света, немного пространства и кружку чая. Его жена родила дочь, с которой все было в порядке, но у нее возникли проблемы с отхождением плаценты. Вспомнив курсы медиков, я понял, что с этим ни в коем случае нельзя тянуть, поэтому дал ей мышечный релаксант и сел пить чай. Ее муж, выглядевший свежим, как маргаритка, массировал ей живот. Имело ли мое присутствие какое-то отношение к этому, или нет, я никогда не узнаю, но плацента отошла, и начался праздник. Я остался на ночь, а утром, пошатываясь, отправился обратно; конечно, идти вниз по склону было гораздо легче.
Эта деревня была первой, на которую напали, когда примерно через два месяца началась конфронтация с Индонезией.

*****

В джунглях есть растение, которое заслуживает отдельного упоминания, — атап. Это ползучее растение, покрытое шипами, похожими на рыбьи крючки. Он цепляется за все подряд и, будучи крепким, никогда не отпускает. Единственный способ освободиться от него — отступить и вытащить крючки из плоти или одежды. Мы называли его «нэнси сикит» или «подожди немного». Оно росло повсюду, замедляя продвижение, цепляясь за одежду, «бергены» и плоть; природная колючая проволока. Офицеры не были приспособлены к джунглям и никогда не справлялись с атапом. Когда они запутывались, победитель был только один.
У нас было несколько хороших офицеров, но они встречались редко; большинство из них страдали такими недугами, как заикание, плохое зрение или глухота. Один наш офицер был отличным парнем, но очень неуклюжим; он падал всякий раз, когда надевал ботинки. Однажды мы шли по очень крутой и скользкой тропе, которая спускалась к ручью. На полпути вниз был сложный участок, поэтому при переходе через ручей мы использовали для опоры шест и передавали его назад. Один из парней не воспользовался им и оставил его застрявшим посреди тропинки. Бойо, поскользнувшись, бросился к шесту. Любой мог видеть, что это не постоянно растущее растение, но Бойо уперся в него, чтобы не упасть. До реки он добрался первым и в конце концов ему удалось зацепиться за дерево с раздвоенным стволом, нависшее над порогами. Потребовалось несколько часов, чтобы его выпутать и освободить.
У вас должно быть чувство юмора, потому что это иногда все, что у вас есть. Я был по горло в болоте, весь в пиявках, голодный и изможденный, и, взглянув на своего товарища, мы начали смеяться. Почему? Вам хочется кричать, но способность смеяться над собой — это клапан сброса давления: без него вы взорветесь.
В джунглях вы используете все свои органы чувств. Сначала вам кажется, что зрение важнее всего, но быстро осознаете, что слышите все раньше, чем видите. В плотном воздухе запахи разносятся на большие расстояния, поэтому острое обоняние бесценно. Вы привыкаете к запаху, ощущению и виду окружающей обстановки, и любое вторжение в нее становится заметным. Важно постоянно следить за препятствиями, ведь здесь очень много вещей, которые могут подстерегать неосторожных. Никогда не наступайте на поваленные бревна и остерегайтесь атапа. Старайтесь обходить все лианы и вьющиеся растения, которые лежат поперек дороги, и время от времени посматривайте вверх.

*****

Я учился на курсах малайского языка в сингапурском Ни-Суне, вместе с шестью другими военнослужащими Полка. В первый день я находился на занятиях, когда мне сказали явиться к коменданту лагеря. Я думал, что он поприветствует меня в Ни-Сун и пожелает счастливого пребывания, но как же я ошибался. Меня к нему провел агрессивный сержант-майор, который едва за мной поспевал. Мы оказались зажаты в дверном проеме, что не помогло. Комендант начал бушевать и разглагольствовать о состоянии казарменного помещения, и когда я сказал ему, что он ошибся человеком, его манеры не улучшились. В этом блоке жили австралийцы, киви и морские пехотинцы, все на разных курсах. Я сказал ему, что я Лофти из Херефорда, проходящий курс боевой подготовки в Малайзии. Очевидно, он назначил меня ответственным за помещение, и в мои обязанности входило подготовить ее к осмотру. Теперь он угрожал мне за то, что я не читаю приказы, не убираюсь, ношу гражданскую одежду, — а ведь я пробыл там всего один день. Он приказал нам построиться в парадной форме в час дня и подготовить помещение к осмотру в два. Трое из нас были из эскадрона «A», которые должны были после окончания курса составить передовую группу в Брунее, и трое из эскадрона «D», которые находились на полпути в Кучинг. Оправданием тому, что я надел гражданскую одежду, было то, что у нас с собой была только боевая униформа, и носить ее было не самым разумным решением.
Мы появились в час дня в таком разнообразии одежды, какого еще никто не видел. Для командира и его помощника это было чересчур; они оказались к этому не готовы. Мы отрезали рукава у своих курток и пришили спереди большой карман, чтобы носить программы связи и шифроблокноты. Швы были большими и грубыми, сделанными изнутри паракордом. Наши облегающие брюки были покрыты кляксами черной краски для маскировки. Мы сшили их таким образом, чтобы во влажную погоду они не производили шума. На ногах был ассортимент хоккейных, тропических и прыжковых ботинок. Некоторые предпочитали пропитывать верхнюю часть репеллентом, чтобы уберечься от пиявок, а Уолли любил надевать пару американских армейских гамаш, которые доходили ему до колен. Головным убором служила либо бандана, либо измятая тропическая шляпа. Вокруг пояса, удерживая все это изящество вместе, висели тяжелые ремни, которые использовались для крепления грузов при пополнении запасов. Мы сбили проверяющих с ног, они потеряли дар речи. В результате всего этого дефиле нам было приказано оставаться в гражданской одежде.
Вернувшись в казарму, мы привели себя в порядок, ожидая инспекции, которая так и не состоялась, поэтому, как хорошие солдаты, мы отправились спать. Нет ничего лучше «египетской физкультуры», [9] чтобы сохранить восприимчивость ума, и после небольшой ревизии я завалился спать.
Я как раз собирался обслужить героиню своих снов, когда сильный удар по краю койки вернул меня к реальности.
— Подъем! — приказали мне. Мои заспанные глаза постепенно фокусируются на группе людей, стоящих у изножья кровати. Я лежу с натянутой до подбородка простыней, как краснеющая девственница, и размышляю, что делать. — Поднимайся с койки, — снова приказывают мне. Я подчиняюсь и предстою без одежды во всей своей красе, привлекая внимание. Нарушители были удивлены и смущены даже больше, чем я. Присутствовал не только комендант лагеря со своей свитой, но и его малайский коллега со своим штабом. Это напоминало шоу лорд-мэра [10] у моей кровати. Не помогло мне и то, что Джо, спавший напротив, ржал, натянув на голову простыню. Что вы делаете в окружении извращенцев? Правильно, ЛЫБИТЕСЬ. Мне приказали вернуться в койку, и впервые в жизни я рыгнул, находясь в горизонтальном положении.
Так началась череда столкновений с властью. Выучить малайский было легко, но терпеть этих уродов было сложно. Они настаивали на регулярных проверках и смотрах, но когда Джо собрал горсть клопов и представил их командиру, проверки прекратились.
На курсе учился молодой капитан из пехоты, который увлекался крикетом. Он был универсалом, умел бить, подавать мяч и держать викет, а также неплохо играл в подкидного. Ему захотелось собрать команду для игры с игроками из местного гарнизона, так что мы собрались и явились в том, что смогли найти. Все, кроме капитана, который был в белом, предпочли обрезанные оливковые штаны, футболку и ботинки для джунглей. Одиннадцать человек из гарнизона явились в безупречно выстиранных белых костюмах, начали бросать мяч и разминаться. Мы же сели на землю, разбросав по ней крем от загара, и начали чесаться. Командир гарнизона был их капитаном, сержант-майор — викет-кипером, а сержант военной полиции — быстрым боулером. [11]
Мы выиграли жеребьевку и получили право на первый удар. Через двадцать минут на табло было 28 очков. Как раз в тот момент, когда их игроки направлялись к калитке, начался дождь, и все побежали в укрытие. Обычно в это время года дождь бывает коротким и резким, но этот оказался настойчивым, продолжительным и проливным, поэтому мы отправились в ближайший бар и больше на поле не вернулись. Позже выглянуло Солнце, и соперники были очень разочарованы, когда к игре вернулся только капитан. Что ж, в конце концов, он был универсалом. Итак, к двум обвинениям — неспортивное поведение и оставление поста без разрешения (в данном случае крикетной калитки), — добавилось третье: кража армейского имущества. Мяч находился у меня в кармане, когда мы уходили, и я думаю, что это был способ старого зануды вернуть свой шар обратно.
Когда мы закончили курс обучения, у парней из эскадрона «D» тем же вечером был вылет в Кучинг. Наш рейс в Бруней должен был случиться через пять дней, но никому из нас не хотелось больше торчать в Ни-Суне. Я разговорился с офицером-киви, который сказал, что мы можем отправиться с его подразделением, которое вылетало в Кучинг в три часа ночи. Я плеснул ему еще пива и велел ребятам собираться. Мы взлетели вовремя и с огромным облегчением отправились в путь, но через час полета у самолета возникла проблема, и он был вынужден вернуться в Сингапур. На земле нас ждали двое военных полицейских, которые взяли всех троих под стражу. В конце концов мы вернулись в Ни-Сун и предстали перед командиром. Он поинтересовался, как мы попали в самолет, и Уолли ответил классически: «По ступенькам». За эту маленькую эскападу мы должны были строиться на гауптвахте по четыре раза в день на протяжении следующих пяти дней.
Наконец мы добрались до Брунея, где наш штаб располагался в месте под названием rumah hantu (дом с привидениями). Ходило множество слухов, почему он так называется, но я никогда не видел никаких призраков. Некоторые ребята утверждали, что видели всевозможные чудеса, но я списал это на употребление рома G10.

*****

Индонезийцы напали на нефтяные месторождения в Сериа, и нас разместили на границе, чтобы предотвратить новые вторжения. Мы разбили лагерь на оживленной трансграничной трассе, по которой племена с индонезийской стороны ходили в торговый порт Лимбанг. Они выращивали скот на продажу и возвращались с котелками для приготовления пищи, одеялами и прочим, рассказывая нам обо всех передвижениях войск или военных действиях за границей. Такое ежегодное путешествие совершала, по крайней мере, дюжина семей в день, но внезапно все передвижения прекратились. Мы начали патрулировать и неделями никого не встречали. В джунглях мы никогда не носили исподнее, и, поскольку бóльшую часть времени были мокрыми, это создавало проблемы. Фред натер свой член, и обильно смазал его антисептической мазью, которую я ему дал. Чтобы сохранить его в сухости, он поместил его в пластиковый мешок из-под сахара, подвязав куском парашютного шнура. Кстати, это был всего лишь пакет из-под двух унций сахара из нашего пайка. Не видя целую вечность ни единой живой души, мы были удивлены, столкнувшись с группой, возвращавшейся через границу. Фред пританцовывал вокруг, говоря Selamat pagis и удивляясь, почему девушки хихикают. Можете себе представить, как распускаются слухи. Вернувшись домой, они, наверное, рассказали всем, что Orang Putehs (белые люди) ходят со своими «малышами», завернутыми в пластик и свисающими из штанов.
В другом боевом выходе мы жили с мурутами на острове Сунгей Барум в четвертом округе Саравака. Начало оказалось не очень хорошим. Староста заметил одного из парней с ружьем и пригласил его пойти с ним на охоту. По традиции, когда местные охотятся на диких свиней, то выходят со стаей собак. Они выпускают их на волю и сидят на возвышенности, пока не услышат лай — это означает, что собаки подняли свинью и пытаются загнать ее в ручей или овраг. Заслышав собак, охотник должен был найти их и заколоть свинью копьем. Это очень опасно; легче сказать, чем сделать. Некоторые кабаны огромны и имеют острые клыки. Никакая собака с ними не сравнится, свинью можно сдержать только количеством. Они окружают ее, хватая сзади, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Иногда охотников сильно ранят клыками, и они погибали, пытаясь пронзить свинью копьем. У собак был строгий порядок и вожак. Этот пес-лидер был бесценен, на его дрессировку ушли годы.
В этот раз собаки справились со своей задачей и задержали крупную свиноматку в русле ручья. Нобби вместе со старостой выследили их и обнаружили, что собаки не дают свинье покоя. У Нобби было помповое короткоствольное ружье «Ремингтон», заряженное дробовыми патронами №6SG — идеальное оружие для головного разведчика, создававшее хороший разброс дроби, и способное на короткой дистанции сбить с ног все живое. Нобби выстрелил в тот самый момент, когда вожак стаи решил напасть на свинью, отчего и был разорван пополам. Остальные собаки отступили под звуки выстрелов, а свиноматка рысью унеслась в джунгли. Пенгулу был опустошен и стоял на коленях, собирая все кусочки того, что когда-то было его любимой собакой.
Все стало еще хуже, когда один из парней сказал, что играл с детьми, показывая им, как делать луки и стрелы из упругого дерева, которое он нашел неподалеку от дома. Волосы на моей шее встали дыбом, и я спросил его, есть ли у этого дерева белый сок. Когда он ответил «да», я понял, что он срубил несколько молодых каучуковых деревьев, которые посадили местные жители. Что еще может пойти не так? Говорят, что несчастья приходят по трое, и третий случай произошел по вине того же парня, который купил у одного из местных жителей трубку для пуска стрел. Его поймали, когда он использовал в качестве мишеней цыплят. По его словам, он случайно попал курице в шею, которая взлетала и замертво упала к ногам хозяина. Все это было очень неловко, и пришлось выплатить компенсацию. Когда произошел четвертый случай, я понял, что это только начало еще одной серии из трех неприятностей.
Говорят, молния никогда не попадает дважды в одно и то же место. Это чушь: еще как попадает. Нам нужно было расчистить место для вертолетной площадки, и мы наняли местную рабочую силу. Артур демонстрировал свой шрам, полученный от паранга, когда он год назад расчищал посадочную площадку. Он пересекал всю тыльную сторону руки, и на него пришлось наложить двенадцать швов. Когда два человека рубят одно и то же дерево, это очень опасно, но из-за размеров растения иногда это необходимо. Он устроил отличную реконструкцию, положив руку на дерево и бегло комментируя; и когда он сказал:
— Когда-то у меня была вот такая рука, — тут же в воздухе просвистел паранг, и его товарищ снова зацепил его ту же руку. Говорят, на ошибках учатся лучше, но золотое правило — никогда не повторять ошибок. На этот раз оказались перерезаны сухожилия, и парня пришлось эвакуировать.
Моим любимым местом на Борнео был поселок Барео, расположенный на Келабитском нагорье. Мы жили в школьном доме, расположенном на холме, с которого открывался вид на взлетно-посадочную полосу. Келабиты — прекрасный народ, и мы с ними отлично ладили. В округе было шесть деревень, которые мы регулярно посещали. В Барео находилось главное стойбище, где жил Пенгулу, а до самого дальнего стойбища, расположенного на границе, было около шести часов пути. В каждом длинном доме нам оказывали радушный прием, кормили и устраивали развлечения в виде племенных танцев.
Угроза вторжения из Индонезии все время усиливалась, поэтому мы укрепили наш маленький холм. Колья панджи, сделанные из бамбука, очень острые, и мы установили их по всему холму. Также мы установили мины «Клеймор», которые можно было подрывать дистанционно, и повсюду натянули колючую проволоку. Нам казалось, что мы неприступны, ведь ничто не могло пробиться через наши заграждения, и были очень разочарованы, когда увидели местных женщин, которые сажали ананасы среди наших колышков панджи.
Однажды я был на выходе с местным жителем, когда он подстрелил обезьяну. Это стало приятным дополнением к их рациону, который состоял в основном из риса, немного рыбы или курицы, а также зелени, которую они могли добыть. Когда мы перевернули тело, то обнаружили детеныша, который цеплялся за жизнь. Я вырастил этого малыша, и он стал хорошим домашним животным. Мы назвали его Чарли в честь одного из парней, который был похож на свою мать. Жил он в капюшоне, который я пришил к своей рубашке, и повсюду ходил со мной. Можете себе представить, как от меня пахло?
Когда все узнали, что к нам приезжает министр обороны, наш босс запаниковал. У нас у всех были бороды и волосы до плеч, и он пригрозил нам смертью, если мы не приведем себя в порядок. Мы в ответ дали понять, что не хотим бриться ради встречи с ВИП-персоной, и вызвались пойти в патруль. Боссу это не понравилось, и мы начали саботировать его указания. Никому не нравится бриться на половине боевой командировки, и мы обиделись на такое вторжение.
Даже в утро визита мы все еще оставались небритыми, а Флэпджек бился в истерике, бегая в своей новой оливковой униформе, спотыкаясь в расстройстве о ступеньки. Никто не хотел бриться первым, поэтому все выжидали, пока не услышим самолет, прежде чем двинуться с места. Флэпджек сбежал с холма, чтобы встретить ВИП-персону, по пути угрожая нам пытками, но как только он ушел, мы сорвались с места, и стали бриться и переодеваться.
Когда пытаешься спешно сбрить бороду, неизбежно порежешься. У нас троих было множество порезов, которые мы заклеили кусочками пластыря.
Когда Флэпджек вернулся с ВИП-персоной, он с огромным облегчением увидел, что мы, переодевшись, построились в шеренгу. Наши лица были похожи на разорвавшийся пакет с конфетти, но бумажные «мушки» его не впечатлили.
Первым гостю представили Эдди, который оказался очень немногословным. Босс сказал, что Эдди — медик с огромным опытом. ВИП-персона спросила:
— Как вы стали медиком?
— Прошел курсы, — последовал ответ. Тогда Флэпджек, чтобы оживить этот скучный разговор, сказал:
— Да, но он продвинутый медик.
Не впечатлившись, ВИП-персона спросила:
— А как вы стали продвинутым медиком?
Эдди ответил:
— Прошел еще один курс.
Эдди задавали разные вопросы, и он отвечал на них кратко, что затрудняло беседу. Когда гостю представили Джимми, который был сапером, ВИП-персона изменила тактику и спросила, почему тот стал сапером, опешив, когда Джимми ответил:
— Я не смог поступить на курсы медиков.
Я пытался предугадать, какие вопросы мне зададут, и придумать умные ответы. У меня на плече сидел Чарли, и я подумал, что было бы здорово, если бы за меня ответил он.
Не желая, чтобы он остался в стороне, я наклеил на морду Чарли кусочек пластыря, и он слился с толпой. Вся свита заохала и заахала, когда его увидела, разряжая натянутую атмосферу. Министр обрадовался, когда обезьянка запрыгнула ему на плечо, и не знаю, то ли дело было в его лосьоне после бритья, то ли в его характере, но у Чарли началась эрекция, и он, держась за бакенбарды и бровь, стал, хм, сексуально общаться с левым ухом министра.
Министр обороны не понимал, что происходит, и был доволен всеобщим вниманием. Вся его свита и Флэпджек были в ужасе, не зная, как поступить с обезьяной — отогнать ее или проигнорировать. Хорошо, что под рукой оказалось много салфеток.
Каждый раз, когда я слышу песню «Любовь разлита в воздухе» (женский лобок), она напоминает мне об этом случае. [12]

*****

Раз в неделю нам сбрасывали припасы мы и пользовались этим, чтобы позагорать. Лежа на посадочной площадке в одних шортах, мы читали, пока не доносился звук самолета. В один из дней, похожий на все остальные, мне чудом посчастливилось спастись. Я зажег фальшфейер, чтобы указать направление ветра, и самолет начал сбрасывать припасы. Находясь на взлетно-посадочной полосе, мы заправляли небольшие самолеты и вертолеты, соответственно, у нас хранился запас топлива. Его сбрасывали в пятидесятигаллонных бочках, по четыре штуки на одном парашюте. Одна из них треснула при приземлении, содержимое вылилось и попало на сигнальную ракету. Взмах — и объятая огнем бочка взлетела в воздух, воспламенив три остальные. В итоге я получил среднюю прожарку, оставшись без единого волоска.
Я провел много времени в Барео, наблюдая за развитием противостояния. Пехота встала на защиту взлетно-посадочной полосы, включая наше расположение. Мы стояли наготове, чтобы перейти границу и захватить старосту, который, по слухам, шпионил в пользу индонезийцев. Для этого мне выдали бутылочку с нокаутирующими каплями (так называемый «Микки Финн»). Меня заверили, что небольшой дозы этого препарата достаточно, чтобы вырубить слона, а если принять ее с алкоголем, то это будет вдвойне смертельно. Операция была отменена, но капли у меня остались, и мне до смерти хотелось ими воспользоваться.
Однажды вечером, когда мы устроили вечеринку и пригласили на нее нескольких пехотинцев, у меня появилась такая возможность. У них был гитарист, и мы пели песни до самой ночи. Их капитан по фамилии Шоу не давал своим людям расслабиться и постоянно говорил им быть очень бдительными, особенно в карауле. В тот вечер, когда он собирался на вечеринку, ему все вернулось и выглядело это примерно так.
— Стой, кто идет?
— Капитан Шоу.
— Вы уверены, что вы Шоу?
— Да, я уверен, что я Шоу.
— Да, но мы не уверены, что вы Шоу.
Ну и так далее. Когда капитан сказал, что им пора, его люди уходить не захотели. И я подумал, что неплохо бы подсунуть ему «Микки Финна». Я начал с малого и не увидел никакого эффекта. Настояв, чтобы он выпил еще одну порцию, я дал ему еще бóльшую дозу. По-прежнему никакой реакции; фактически он остался единственным человеком, который все еще стоял на ногах. Я частенько задумываюсь, что было бы, если бы мы использовали эти капли по назначению.
Раз в неделю, в день доставки припасов, мы готовили ромовый пунш. Смертельно опасный напиток, который на вкус был таким невинным. Для его приготовления варили все сладости из пайков, добавляли порошок лимонада и любые фрукты, которые удавалось заполучить. Ананасы и бананы в наличии были всегда, их измельчали и добавляли в напиток. Чтобы придать пуншу остроту, в эту основу вливали ром G10.
Обезьяна и цыплята съедали на дне кастрюли остатки фруктов, и потом шатались под их воздействием. Нам подарили много цыплят, и они свободно разгуливали по вершине холма. Время от времени нам хотелось попробовать куриное карри, и мы пытались поймать одну из них. Они умели летать, как орлы, и взлетали, приземляясь на холме среди наших оборонительных сооружений. Лучший способ поймать такую птицу, если она не была пьяна, — это застрелить ее, причем стрелять нужно было в голову, иначе от птицы мало что оставалось.
Однажды наш босс, Флэпджек, решил нас развеселить, хотя в тот момент он об этом и не догадывался. Нам приходилось по очереди сжигать выгребную яму — глубокую яму, прикрытую бревнами, куда мы сваливали весь мусор. Мусор выбрасывался через небольшое отверстие, которое закрывалось, чтобы туда не залетали мухи. Тут приходит Флэпджек с канистрой бензина и выливает его через это отверстие. Мы посоветовали ему убрать все бревна, но он лучше знал, что делать. Нам пришло в голову, что если он хочет совершить харакири, то это его дело, и оставили его в покое. Он использовал, должно быть, бóльшую часть канистры и поставил ее рядом с собой, после чего встал на бревна и бросил спичку в отверстие. Огненный шар поднялся на пятьдесят футов, за ним последовали бревна и Флэпджек вместе с канистрой. Затем последовал взрыв, за которым пошла ударная волна, снесшая стены нашей хижины. Мы стояли на веранде и смотрели, как он делает изящное сальто назад, охваченный пламенем и содержимым ямы с мусором. Когда он приземлился, небольшие бревна еще падали, каким-то чудом не попадая по нему. Однако канистра, будучи самой легкой, взлетела выше всех, и как раз в тот момент, когда Флэпджек начал расслабляться, благословляя небеса, яростно пылавшая канистра приземлилась рядом с ним. Он обгорел и трясся, весь облитый горячим вареньем и облепленный старыми чайными пакетиками. Никогда не позволяйте детям играть со спичками.
У него и так было не так много волос, так что:

НЕМНОГО ВОЛОС ПОДПАЛИВАЮТСЯ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Игра слов автора. Так называется и профилактическое средство от малярии, и кафе для личного состава в расположении Полка в Херефорде.
[2] Англ. to be on chinstraps. Быть исключительно уставшим, находиться на пределе своих сил.
[3] Обыгрывание различных значений слова piles — это и куча, груда чего-то; и геморроидальные шишечки.
[4] Мужчина-прачка, слуга.
[5] Местное название поселения, деревни.
[6] Глава региона в традиционных обществах Малайского архипелага.
[7] Длинный дом — тип длинного узкого дома с одиночным помещением; наиболее присущ скотоводческой культуре и нередко объединяет в себе всё хозяйство: жилище, стойло для животных и амбар.
[8] Горная вершина в Бернских Альпах высотой 3970 м над уровнем моря.
[9] Англ. Egyptian PT. Онанизм, мастурбация.
[10] Красочное и пестрое уличное шествие в Лондоне, проходящее ежегодно во вторую субботу ноября.
[11] Терминология крикета: боулер — подающий мяч игрок; викет — калитка, элемент игрового инвентаря, стойки, теряющие устойчивость при любом попадании в них мяча; викет-кипер — игрок, располагающийся за калиткой, и который ловит подающийся мяч.
[12] Международный хит Джона Пола Янга «Love is in the air» 1978 года. Лофти обыгрывает созвучность и значение слов air и hair.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

СРЕДНИЙ ВОСТОК

Большинство ребят любили джунгли и ненавидели пустыню. На то есть множество причин, которые я постараюсь объяснить. Джунгли хорошо укрывают как от стихии, так и от посторонних глаз, в то время как пустыня открыта и укрытий очень мало, а Солнце лупит нещадно. Деревьев и мелких кустарников немного, но укрыться от наблюдения в них сложно. В джунглях видимость составляет всего несколько ярдов, что является полной противоположностью пустыне, где можно видеть на многие мили. Темнеет в шесть часов вечера, в джунглях ночь длится до шести утра, и в это время ничего не шевелится, кроме нескольких животных, так что крепкий сон гарантирован. В пустыне все передвижения происходят ночью, и спать приходится днем, и то когда выпадает случай. Иногда это невозможно, и без достаточного сна ухудшается здоровье. Тропический дождевой лес — подходящее название, так как здесь много воды, в отличие от пустыни, где никаких поверхностных вод нет. В джунглях до пополнения запасов мы могли действовать четырнадцать дней, а в пустыне — только пять. Минимальная норма воды в пустыне — один галлон в день, который весит десять фунтов. Таким образом, пятидневный выход означал пятьдесят фунтов воды, прежде чем вы начнете думать о чем-то еще, например, о боеприпасах, еде и т.д. Жить с ибанами, келабитами и мурутами на Дальнем Востоке было очень приятно: этим людям мы могли доверить свою жизнь. Различные племена, с которыми мы сталкивались на Ближнем Востоке, сильно отличались друг от друга, но в целом были сложными. Они с подозрением относились ко всем чужакам и даже не могли ужиться друг с другом. Одна из племенных групп, с которой мы столкнулись, была самой ссорящейся на свете группой людей; еще хуже, чем мой отец.
В пустыне нет передышки: вы находитесь под давлением двадцать четыре часа в сутки. Боем управляет тот, кто господствует на возвышенности. Вещь своеобразная, но битвы всегда ведутся в гору и на стыке четырех карт.
Голод — это плохо, но жажда в десять раз хуже. Из-за открытой местности бежать некуда и прятаться негде, поэтому приходиться носить с собой много боеприпасов, чтобы в случае опасности защитить свою позицию. Для общения с пехотой в пустыне мы использовали голосовую связь, поэтому приходилось брать с собой дополнительные радиостанции и батареи. Все это складывается в одно целое, и трудно удержать вес «бергена» ниже ста фунтов.
Пустыни, где мы действовали, такие как Аден, Оман и Договорной Оман, [1] являются гористыми. Подниматься по ним ночью, нагруженные, как вьючные мулы, было очень тяжело, а количество затрачиваемой энергии и жидкости в организме было астрономическим.

*****

Аден являлся выгребной ямой мира; когда Бог создавал эту страну, у него был плохой день. Только расположение сделало его стратегическим портом в Персидском заливе, контролировавшим Красное море, которое вело к Суэцкому каналу. Во времена пароходов это был жизненно важный порт для дозаправки. Здесь добывали немного нефти, но, по моему мнению, страна не стóила того, чтобы за нее воевать.
Впервые я побывал здесь в начале 1960-х годов, и, хотя это был прекрасный опыт, мне здесь не очень понравилось. Это напоминало хорошее укрытие: приятно, когда оно заканчивается. Как только вы приземляетесь, вы понимаете, что находитесь во враждебной среде. Жара атакует вас, затрудняя дыхание, а в нос ударяет сильный запах сточных вод. Мы приземлились в полдень, когда температура превышала сто градусов по Фаренгейту; тепло, отражаясь от асфальта, нагревало все поверхности, и угрожало вашей коже испепелением. Защитить глаза от интенсивного света могли только хорошие солнцезащитные очки, которых у меня не было. Мухи летали целыми эскадрильями и всегда умудрялись залетать в глаза или рот. Отмахиваясь от них, я только поощрял их, и они улетали, возвращаясь со своими товарищами.
Террористы, поддерживаемые коммунистами, нападали на нефтяные объекты и туристов в городе, а в стране они атаковали силы безопасности, взрывали дороги и правительственные объекты. Русским очень хотелось бы иметь здесь базу, обзавестись аэродромом и портом в Персидском заливе, хотя все, на что это место было способно, — это беспошлинная торговля, самая дешевая в мире.
У нас было две задачи: одна в сельских районах, другая в городе. Та, что в городе, была интересной и типовой для САС. У нас были парни, одевавшиеся как арабы, которые следовали за другими, изображавшими наивных туристов. «Туристы» пытались выманивать на себя террористов, чтобы с ними разобрались «арабы». Настоящие туристы были с судов, которые регулярно заходили в город. Кроме того, в городе проживало много семей, работавших на авиабазе Королевских ВВС Хормаксар, а также европейцев, работавших в нефтяной промышленности. Постоянно происходили инциденты с перестрелками и бросанием гранат, что сильно дестабилизировало обстановку в стране.
Парни, которые одевались как арабы, выглядели соответствующе. Они должны были быть темнокожими и в большинстве своем говорили по-арабски. Вооружены они были 9-мм пистолетами, которые укрывали под одеждой. Голубоглазые, светлокожие парни становились «туристами» — догадайтесь, кем был я. Подготовка к подобным операциям была очень интенсивной. Стрельба из пистолета из кобуры скрытого ношения была в армии в новинку, не говоря уже о Полке, и нам пришлось быстро учиться. Единственный доступный в то время бронежилет изготавливался компанией «Уилкинсон». Он был сделан из небольших титановых пластин, которые накладывались друг на друга, и при передвижении лязгали, как у танка. Весил он с тонну и его нельзя было замаскировать под рубашкой.
Город Аден называют Кратером в честь вулканической активности, которая его породила. Обод этого кратера круто взмывал вверх прямо у моря, и мы ежедневно бегали по нему вверх. В местечке под названием Шимсан было восемьсот семьдесят девять ступеней, которые вели к старому маяку. Мы пробегали милю по пляжу, поднимались по лестнице и возвращались обратно — и все это до завтрака.
Шейх Осман являлся трущобным районом Кратера, где жило много террористов; в это место мы пробирались по ночам. Нам сказали держаться на расстоянии не менее двадцати метров от любых зданий или стен, потому что местные жители могли бросать кирпичи, камни, бутылки и все остальное, что попадалось им под руку. Однажды ночью командир патруля, обладавший громким, писклявым голосом, устроил дискуссию о том, сколько это — двадцать метров. Мы все еще считали расстояния в футах и дюймах, не зная, что такое метр. Кто-то сказал, что это около пятидесяти футов, поэтому Пит подошел к стене и начал вышагивать. Он дошел до сорока девяти, когда через стену перелетела бутылка и ударила его прямо по голове.
Наша база называлась «Фалез», и находилась она к западу от Кратера. Путь отсюда в город пролегал через место под названием Долина молчания, где располагалось военное кладбище. Это было, без сомнения, самое унылое место, в котором я когда-либо бывал в своей жизни. Обрывистые скалы окружали плоскую местность, на которой не было ни растений, ни птиц, ни каких-либо живых существ. Пришлось пообещать самому себе, что я никогда не буду здесь похоронен. Я присутствовал на нескольких похоронах здесь, и каждый раз меня охватывало чувство безысходности. Этому месту дали хорошее название, от него исходила какая-то тяжелая, призрачная аура. Хороших мест для смерти не бывает, но этого следовало избегать.
Из Адена вела дорога в Эд-Дали, находившийся недалеко от границы с Йеменом. На полпути находился городок Эль-Хабилейн, где у нас была укрепленная позиция и аэродром. Эта дорога являлась единственной артерией, связывавшей эти позиции, и она постоянно минировалась.
Мы регулярно ездили по этому маршруту и устраивали засады, надеясь застать подрывников за работой. Лежать на жаре днем и выходить в засаду ночью — дело трудоемкое.
Удивительно, но при такой нехватке воды пайки, которые мы носили с собой, были обезвоженными. Это не так глупо, как кажется, ведь мы несли воду отдельно и имели возможность выбирать: готовить на ней или нет. Все зависело от веса. Обычный рацион с банками тушенки и всем прочим был слишком тяжелым, а поскольку мы забирали весь мусор с собой на базу, — то и непрактичным. Пять дней на пачках мяса — это не очень аппетитно, да и для кишечника это ничего не дает.
В один из дней мы организовали днёвку и наслаждались обществом полковника. Всякий раз, когда он приезжал в эскадрон, его неизбежно ставили во второй отряд. Мы лежали и вымучивались под маскировочной сеткой, а Джимми страдал тем, что я могу назвать только запором. Очень болезненное состояние, затрагивающее прямую кишку. Диета, жара и порошок карри сильно слабили наши организмы, а армейская туалетная бумага была не самой мягкой, к тому же использовать ее на боевых выходах запрещалось. Мы обнаружили, что ее лучше всего использовать в качестве кальки — следы она оставляла на брюках знатные. [2] То, что Джимми сделал дальше, командира очень впечатлило. Он вылил немного воды на свою маскировочную вуаль и протянул ее туда-обратно между ног. Командир в растерянности наблюдал за омовением Джимми, гадая, что будет дальше. После того, как Джимми закончил и повязал вуаль обратно на шее, полковник с подозрением прикоснулся к своей. Когда же пришло время готовить карри, командир настоял на том, чтобы его делал он, но Джимми и слушать об этом не захотел — он взял обе пачки мяса и бросил их на сковороду. Нет нужды говорить, что командир к карри почти не прикоснулся.
Через два дня настала моя очередь произвести впечатление. Представьте себе пятерых мужчин, спрятавшихся среди камней, накрытых масксетью, и прижавшихся друг к другу. Одновременно лежать могли только двое. У меня сильно скрутило живот, и мне пришлось облегчаться в единственном доступном для этого месте на позиции нашей днёвки. Это была неглубокая впадина, и, сделав свое дело, я хотел было прикрыть ее плоским камнем, но он рассыпался и упал, вызвав всплеск. Свежевыбритый командир вдруг покрылся веснушками, а бороды остальных приобрели дополнительный цвет.
Нас всегда высаживали ночью либо на грузовике, либо на вертолете, и до рассвета требовалось отойти как можно дальше от места высадки, после чего необходимо было выбрать место, откуда мы могли бы наблюдать за целью. Часто это была деревня, из которой, как мы предполагали, действовали террористы. Это означало подъем в горы, что сделать было затруднительно даже без снаряжения при дневном свете; осуществить же это ночью с тем весом, который мы на себе несли, было немыслимо. Мы всегда оставляли следы, а у местных жителей были такие зоркие глаза, что нас часто пытались обнаружить. Иногда это использовалось как уловка. Группа эвакуировалась, оставляя за собой хорошо замаскированный патруль с водой, которую они несли с собой.
В пустыне не так много развлечений, поэтому местные жители считали стрельбу по незнакомцам хорошим времяпрепровождением. Вы всегда знали, что если по вам начали стрелять, — значит, вас обнаружили. Туземцы знали местность и могли ориентироваться на ней, не оставляя следов, один человек мог задержать целый отряд морской пехоты. Они могли окружить позицию раньше, чем вы это поймете, и умели пользоваться преимуществами местности.
Однажды ночью нас вшестером вывели для ведения наблюдения за деревней высоко в горах. Летчик отлично справился с задачей, зависнув, чтобы высадить нас, и выполнил план введения в заблуждение, зависнув над различными местами в округе, чтобы запутать местных жителей. Мы прижались к склону горы и не могли ни подняться, ни спуститься. Пришлось ждать рассвета, чтобы выбрать маршрут в сторону от места высадки, и в итоге мы оказались в седловине, через которую проходила козья тропа, так что мы чувствовали себя очень уязвимыми. Я первым стоял в охранении, пока остальные спали. Один из парней начал разговаривать во сне, а потом закричал. Я прыгнул на него и обхватил руками его горло. Крики продолжались, я сжимал сильнее, и тут до меня дошло, что я схватил не того парня. Пришлось отпустить Джимми, и прыгнуть на Мика, но как только я отпустил его, начал кричать Джимми: проснуться с парой рук вокруг горла под звуки криков — это, наверное, ужасно, и Джимми дал мне это понять. Единственное, что оставалось сделать, — это заварить чай и вызвать эвакуацию; думаю, мы перебудили всю округу.
Независимо от подготовки очень трудно молчать, когда тебе причиняют ущерб, но я стал свидетелем того, как один человек кричал безмолвно. Он был радистом, передававшим информацию, пока его товарищ готовил карри. Когда блюдо было готово, он, не задумываясь, поставил котелок на бедро связиста. Тот был так поглощен отправкой сообщения, что не заметил, как он начал жечь нежную плоть на внутренней стороне бедра. Его лицо исказилось в агонии, рот широко раскрылся, но из него не вырвалось ни звука. Должно быть, он научился этому у Алана.
Мы приложили немало усилий, чтобы сохранить свое присутствие в тайне. Когда мы отправлялись через Эль-Хабилейн, нам не хотелось, чтобы наемные рабочие из числа местных жителей сообщали о наших передвижениях. Для этого у нас был один из командиров, работавший как офицер связи, который стал мастером маскировки. Мы прозвали его «Смерш». Сначала он носил берет связиста, но когда его попросили передать сообщение, он сменил эмблему на значок ремонтно-восстановительной службы. Когда сломался грузовик, его попросили его починить, и он снова переоделся, став медиком из Королевского медицинского корпуса. Когда на позиции появились раненые, его спросили, почему он не оказывает им помощь. По итогу ему надоело терпеть грубость, и он решил получить значок карабинеров — подразделения, которое уже несколько лет как было расформировано, однако в первый же день, когда он его надел, ему начал задавать вопросы бывалый вояка, начинавший службу рядовым в карабинерах. Офицер так старался слиться с окружающим фоном и не привлекать внимания, что выделялся, как вегетарианец на барбекю у каннибалов.
У морских пехотинцев была сержантская столовая, где можно было купить пиво. Один из наших парней как-то вечером сидел там в шортах. Морские пехотинцы строго следят за уставным внешним видом, поэтому офицер сделал ему замечание, сказав, что в шортах в столовой находиться нельзя. Наш человек просто снял их и продолжил пить пиво.
Высадка всегда была проблемой, в основном из-за тяжелого снаряжения, которое нам приходилось нести. Мы пробовали осуществлять затяжные парашютные прыжки на дорогу в Эд-Дали, что оказалось захватывающе, но не очень плодотворно. Ночные полеты через горы всегда были сопряжены с риском. Вертолеты, которые мы использовали в то время, были сильно перегружены, а отсутствие приборов ночного видения приводило к ошибкам. В нескольких случаях нас высаживали на недосягаемых вершинах, и нас приходилось перебрасывать снова. Подниматься легче, чем спускаться. Поднимаясь вверх, вы видите все точки опоры для рук и ног и можете выбирать маршрут; спускаясь вниз, вы не знаете, что находится внизу. Это может быть отвесный обрыв, и, зацепившись за него, вы не сможете ни подняться, ни спуститься. Это опасная затея и без снаряжения, и альпинисты благоразумно связывают себя, чтобы не отправиться раньше времени домой.
Вероятно, самой известной операцией в Адене стала операция «Радфан». Третий отряд был высажен, чтобы обозначить зону высадки для парашютистов. Их обнаружил мальчик-пастух, когда они лежали на днёвке, и они были быстро окружены соплеменниками мальчика. При постоянной поддержке с воздуха и артиллерии им удалось продержаться до сумерек, когда они решили прорываться. К сожалению, два человека были убиты, а их головы выставлены на всеобщее обозрение в Сане, городе, расположенном по ту сторону границы.
Дорога всегда была опасна из-за мин. Мы использовали грузовик «Стальварт», [3] который мог выдержать подрыв на противотанковой мине, но только если вы сидели в центре на слое мешков с песком. Наш товарищ Мик до того, как прошел отбор, был водителем в Королевском транспортном корпусе, и рассказал нам историю, случившуюся, когда он демонстрировал амфибийные качества «Стальварта» в Германии. Он потратил целую неделю на подготовку машины, герметизацию различных узлов и гидроизоляцию других. Идея заключалась в том, чтобы войти в озеро и проехать мимо пирса, где сидели высокопоставленные лица. На выходные все уходили с дежурства, и в понедельник утром ему оставалось только поставить на место две заглушки, которые он оставил на приборной панели для того, чтобы с автомобиля слились излишки воды, но которые были жизненно необходимы для поддержания плавучести автомобиля. Когда он приехал в понедельник утром, то заметил, что заднее колесо спущено, и его пришлось менять. В этом грузовике все большое, и замена колеса — это дело для двух человек. Наконец проблему устранили, Мик запрыгнул в кабину и сразу же полез в воду, пытаясь наверстать упущенное время. Все шло хорошо до тех пор, пока он не заметил сливные заглушки на приборной панели: было слишком поздно, он уже находился на воде. Когда Мик проплывал мимо выстроившихся в ряд ВИП-персон, вода доходила до зеркал заднего вида и быстро поднималась. Наш товарищ решил пойти на дно вместе с кораблем, как и положено хорошему капитану.
Если не было прилива, хорошей альтернативой дороге был пляж, и этим пользовались, если ехали в расположенный на побережье поселок Мукхелла. Тот самый «Руперт», который подорвал себя в джунглях, читал карту, сидя на переднем сиденье «Пинки» — открытого джипа, увешанного оружием. Они ехали по пляжу со скоростью сорок миль в час, когда он приказал водителю остановиться, и, отложив карту, начал выходить из машины. Но водитель не услышал его, и не отреагировал на команду, поэтому они все еще ехали со скоростью 40 миль в час. Флэпджек пронесся по пляжу на полной скорости и остановился через 50 ярдов, брызгая песком и ядом.

*****

Перед самым отъездом из Адена ожидалась неприятности, поэтому нас перебросили очень быстро, и очень секретно. Разбившись на небольшие группы, мы смешались с другими пассажирами в Хитроу, одетые в самую разнообразную одежду. Килты, хоккейные бутсы, макинтоши и джинсы — все это было частью нашего прикрытия. Но все оказалось разрушено, когда по громкоговорителю прозвучало сообщение: «Группа сотрудников САС, пожалуйста, явитесь к выходу номер семь».
На том конце нас встретил наш квартирмейстер в полной парадной форме, в берете и с поясом: вот вам и вся секретность. Нас отвели в семейное общежитие, которое мы использовали в качестве штаба. Все семьи уже давно разъехались, и это было лучшее жилье, которое у нас когда-либо было. Мы не задержались здесь надолго. После выверки и пристрелки оружия и нескольких дней акклиматизации мы полетели на север.
Мы оказались на границе на крайнем севере, среди самой пересеченной местности, которую я когда-либо видел. Люди, которые там жили, были такими же суровыми и самыми свирепыми из всех, с кем я когда-либо сталкивался. Они ревностно охраняли свою территорию и ненавидели чужаков. Мы проводили предбоевые тренировки в Уэльсе, где было сыро и холодно, а местность была зеленой и пересеченной. Здесь же все было с точностью наоборот. Сплошные бесплодные горы, возвышающиеся на шесть тысяч футов, с крутыми долинами, задерживающими тепло, подобно печи. По тактическим соображениям мы выбрали самую высокую точку, которая располагала нас ближе к Солнцу и не давала тени.
Каждый мужчина в округе носил оружие, и стрельба друг в друга была национальной забавой. Теперь, когда появились мы, у них появились новые цели.
Мы регулярно патрулировали окрестности нашего убежища, и первая часть пути была легкой. Мы были свежими, не страдали от обезвоживания, имели большое количество воды, шли вниз по склону, и все это до восхода Солнца. Но к концу дня мы находились на пределе выносливости. Жара стояла неимоверная, скалы впитывали тепло, действуя как тепловые аккумуляторы. Подъем обратно оказался мучительным. Мы пытались экономить воду и готовили чай на полпути вверх, и это всегда был лучший чай, которое я когда-либо пробовал.
Забавно, как действует адреналин. Однажды на полпути на подъеме, когда перед глазами стояли красные точки, а сам я шатался как пьяный, раздались выстрелы. Все признаки усталости мгновенно исчезли. Мы не смогли определить, откуда стреляли, и вернулись в лагерь в рекордно короткие сроки. Позже выяснилось, что в одной из деревень праздновали свадьбу, во время которой было сделано много выстрелов в воздух. Другой отряд решил, что их обстреливают, и вызвал авиацию. Должно быть, это был какой-то свадебный прием, когда «Хантеры» бомбили и обстреливали молодоженов. Типа, «я остановлю для тебя землю, дорогая!»
При вызове авиаподдержки выпускается сигнальная ракета, чтобы указать свое местоположение. На вооружение поступил новый тип сигнальной ракеты, и Джим не был уверен в ее эффективности. Он решил, что ее нужно держать в руке, и, потянув за шнур, придержал ее. Последовала сильная вспышка, и сгусток расплавленного металла вывалился из донца на голое запястье Джима. Его вопли раздаются до сих пор.
Так что урок усвоен:

НОВАЯ СИГНАЛЬНАЯ РАКЕТА ЖАЛИТ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Объединение шейхств южного берега Персидского залива под протекторатом Великобритании, существовавшее в XIX—XX веках на месте современных ОАЭ.
[2] Обыгрывается значение слов tracing paper и traces.
[3] Автомобиль Alvis Stalwart — семейство 5-ти тонных плавающих грузовых автомобилей высокой проходимости с колесной формулой 6х6, выпускавшихся компанией Alvis Cars с 1960 по1971 год.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ХЕРЕФОРД

Херефорд был прекрасным местом, куда хотелось возвращаться; он ощущался как родной дом. Лучший вид на город при возвращении туда открывался с вершины Каллоу, где ты впервые видишь его полностью. Только тогда ты понимал, что наконец-то вернулся домой. Многие парни женились на местных девушках, и меня всегда приглашали в гости, чтобы я попробовал, как готовят их жены. Я всегда был большим любителем поесть и мог съесть все; я был подопытным кроликом, официальным дегустатором еды. Неважно, было ли блюдо подгоревшим, сырым или прогорклым, — я непременно доедал его до конца, и всегда оставлял положительные отзывы, потому что хотел, чтобы меня пригласили снова. Но однажды, когда мне подали печень, я оказался в затруднительном положении. Она была пережаренной и больше напоминала резину, и я попытался скормить ее хозяйской собаке. Пёс сидел рядом со мной под столом, но печень ему тоже не понравилась. Он ее понюхал, лизнул, попытался пожевать, а потом бросил. Я же не мог оставить ее на полу, и поэтому подобрал ее. Когда Джули спросила меня, что не так с печенью, я ответил:
— Ничего, — и проглотил ее большими кусками. На следующий день у меня был мокрый нос и лающий кашель.
Мы наблюдали за тем, как эта собака ухаживает за собой, и позавидовали, когда она начала вылизывать свою снасть. Мой приятель сказал:
— Я бы тоже так хотел.
А Джули ответила:
— Дай ему печенье, и он, возможно, позволит тебе это сделать.
У нашего квартирмейстера был маленький пекинес, который повсюду ходил с ним и сворачивался калачиком в корзинке в его кабинете. А у одного из наших парней была немецкая овчарка, которую он однажды взял с собой в кабинет квартирмейстера. Это расстроило Пеки, которая в ярости выскочила из корзинки, пытаясь защитить свою территорию. Квартирмейстер крикнул:
— Уберите отсюда эту собаку!
В ответ Дасти подхватил Пеки и выбросил ее из окна.
В городе был стейкхаус, в котором обед был бесплатным при условии, что вы съедали его целиком. Единственная загвоздка заключалась в том, что стейк весил пять фунтов. Я очень рассчитывал на успех и усиленно тренировался. Я умял трехфунтовик, который был внушительно сервирован с чипсами, помидорами и грибами, запив все это шестью пинтами «Гиннесса». Однако все эти тренировки оказались напрасными, так как однажды вечером мой приятель устроил в ресторане скандал, и нас оказались обслуживать. Хозяин спустил на нас собаку, которую нам удалось прогнать, после чего он позвал команду по дартсу из общественного бара. Может, они и умели метать дротики, но не умели махать кулаками, и мы их тоже прогнали. Неужели они не понимали, что им противостоит двадцатипятилетний путешествующий по миру ветеран с опытом работы в джунглях и пустынях?
Мы должны были быть осторожны, поскольку любой проступок мог привести к ВВЧ (возвращению в часть). Это было самое суровое наказание из всех, которого мы все хотели избежать; я ни за что не хотел возвращаться в Парашютный полк. Так что эта угроза удерживала нас на плаву.
В 1965 году я купил совершенно новый «Фольксваген Жук», обошедшийся мне в кругленькую сумму в размере 550 фунтов. Уже через две недели он выглядел как подержанный автомобиль, с вмятинами на каждой панели и крыле. Эта машина выдержала неисчислимое количество испытаний. В первый же день, сворачивая на автобусную остановку, я ударил заднее крыло. Еще через день переднее левое крыло зацепилось о фонарный столб. Правое переднее крыло было помято, когда я находился в кино, так что это не моя вина; та же участь постигла другое заднее крыло, когда я пытался выехать задним ходом с парковки.
Однажды приятель попросил привезти ему ковер. Сложив его в багажник, который на «Жуке» находится спереди, я уже доставлял его в супружеские покои, когда на светофоре грузовик сдал назад и раздавил переднюю часть. К досаде жены моего приятеля, открыть багажник мне не удалось, и в конце концов его пришлось открывать силой, так что капот оказался разбит. Моторный отсек же был основательно расплющен, когда я на скорости поехал назад и врезался в стальную опору на парковке отеля. Спереди в тот момент сидела моя девушка, и когда я врезался в препятствие, она перелетела через спинку сиденья и оказалась зажатой сзади. Кажется, мы навели шороху, и я оставил ее там. Все, что я мог видеть в зеркале, — это два бедра в чулках, крутящие педали в воздухе. Когда через несколько миль я остановился, и она потребовала, чтобы ее выпустили, то была она явно не в восторге. Я попытался успокоить ее, сказав, что у нее красивые ноги как для полной женщины, но все оказалось безрезультатным. Она была довольно крупной девушкой и одета в платье, в котором можно было бы устроить свадебный прием. Она с силой хлопнула дверью, отчего левый солнцезащитный козырек оторвался, и, отъезжая, я услышал звук рвущейся ткани — ее платье зацепилось за дверь.
Думаю, ее попытки освободиться ослабили крепления сиденья, потому что когда она потянулась вверх, то сломала водительское сиденье. После этого я решил поставить его сзади и управлять машиной с заднего сиденья, поскольку мог доставать ногами до педалей и управлять машиной с помощью коленей. Подъезжая к перекрестку, я ложился на спину, сложив руки и глядя в боковое окно, создавая впечатление, что водителя нет.
Как-то раз я обслужил машину и поменял все колеса местами, чтобы сделать равномерным износ шин. Сначала я подтянул ближнее переднее колесо, а затем обошел вокруг всю машину. Добравшись до открытой водительской двери, я запрыгнул внутрь, чтобы провести тест-драйв. Это оказалось большой ошибкой. Я ехал по проселочной дороге, когда дальнее переднее колесо само по себе разогналось и выскочило на дерево — просто я забыл затянуть этого маленького паршивца.
Многое из ремонта мне помогал делать мой приятель по имени Гарольд, у которого был гараж. Он очень любил Фольксвагены, и мой автомобиль вызывал у него ностальгические воспоминания. Гарольд был крупным мужчиной, весом в двадцать с лишним стоунов, а его подружка весила какие-то скромные шестнадцать стоунов. Однажды на отдаленной автостоянке они решили потискаться и позаниматься петтингом, поэтому перебрались на заднее сиденье. Их общий вес в полтонны оказался слишком большим для сиденья с металлическим каркасом, набитого конским волосом. Рама прогнулась и замкнула аккумулятор, который находился под ней. Гарольду уже делали последние движения рукой перед эякуляцией, когда он впервые почувствовал запах гари, и решил, что это страсть, побуждающая его к новым свершениям. А его девушка заметалась, пытаясь спастись от жара, который нарастал под ней, что породило у Гарольда ложное представление о ее эмоциях. Когда у нее между ног появился дымок, он почувствовал за себя гордость, однако пламя подсказало, что что-то пошло не так, поэтому им пришлось бросить машину. Автомобиль сгорел, а вместе с ним сгорела вся оставшаяся внутри их одежда. К тому же очень неловко, когда первым на место происшествия прибывает местный викарий. Некоторые люди накаляются от заднего водительского сиденья.

*****

Четверо из нас основали «Стронгбоу Скайдайверс» — команду парашютистов, которая занималась затяжными прыжками, и спонсировалась производителем сидра «Балмерс». Мы участвовали в местных представлениях, спортивных мероприятиях и любых фестивалях на открытом воздухе, где было достаточно места для приземления. Это была одна из первых демонстрационных групп в стране, и спрос был велик. Мы прыгали за деньги и, оглядываясь назад, очень рисковали. Все четверо имели самую высокую квалификацию, которая позволяла тянуть за кольцо и открывать купол на высоте 1500 футов. Однако во многих случаях это правило нарушалось. На водном фестивале в Уорвике мы пролетели на высоте 1100 футов и бросили серпантин, который исчез в дыму и мареве фургонов с чипсами внизу. Ветер был слишком сильным, но мы все равно прыгнули. Хорошо, когда все работает как надо, но закон Мерфи никто никогда не отменял. Для троих из нас это был просто прыжок с прихлопом, но для Энди это превратилось в разрыв и падение. [1] Купол его основного парашюта порвался при раскрытии, и ему пришлось его отцепить, в результате чего он угодил в реку Эйвон, которая протекала рядом с площадкой приземления. Тони потом сказал, что он с самого начала знал, что заходили мы очень низко, так как почувствовал запах гамбургеров еще в самолете.
Мы совершали прыжок на воду в одной усадьбе, используя искусственный пруд для приводнения. Стояла середина лета, поэтому на нас были только кроссовки и кеды. Прыгали мы с парашютами «Пара-Коммандерс», передовой конструкцией для того времени, но сложной в управлении. Один из новичков, который не любил, когда ему указывали, что делать, заверил нас, что справится. Он все еще находился на высоте 500 футов, когда под ним закончилось озеро, и он улетел дальше в деревья, чтобы насадиться на терновник.
Джо очень хотел выступить на соревнованиях и умолял прыгнуть на авиабазе Королевских ВВС Одихем. Аэродромы — отличные площадки для прыжков, поскольку они большие и на них нет препятствий. Джо дали шанс и велели держаться подальше от любых самолетов, особенно если у них работают двигатели. Ему также следовало сказать, чтобы он держался подальше от любых зданий, потому что в тот день он, уклонившись от припаркованного вертолета, влетел прямо в стеклянное окно ангара. Приземлился он на пол в офисе — без единой царапины. Сидевший там парень заваривал чай, и Джо небрежно бросил: «Просто заглянул на огонёк», — но прежде чем изумленный чайный мастер успел ответить, купол, который все еще находился снаружи здания, надулся и вытянул Джо обратно в окно тем же путем, каким он прилетел. Только теперь оно было окольцовано битым стеклом и порезало Джо на ленточки.
На следующий день ему предстояла увольнительная, поэтому, чтобы не ехать в больницу, он попросил одного из парней зашить его раны. Самой страшной оказалась большая рана на бедре. На следующий день он вместе с женой и четырьмя детьми отправился в Тенби, городок в Южном Уэльсе, и поплавал на веслах в море. Вода во время отлива там уходит далеко, и семья была так поглощена поиском крабов и креветок, что не заметила наступающего прилива. Взглянув на берег, они с ужасом увидели, что прилив уже отрезал их от суши, а маленький мелководный островок, на котором они стояли, уменьшается с каждой минутой. Жена и дети Джо не умели плавать и забрались на Джо, когда вода поднялась выше. Джо, конечно, почувствовал воду, когда она достигла его ран. Жена сидела у него на плечах, старший мальчик — на спине, еще по ребенку сидело в каждой руке, а самый младший висел у него на шее. Джо счел недостойным кричать, но его семья компенсировала это. Вода уже была ему по пояс, когда их спасла рыбацкая лодка. Потом мы придумали для Джо песню на основе слов Джонни Кэша, которая звучала следующим образом: «Какова глубина воды, мама, четыре ребенка высотой и прибывает». [2]

*****

Мы также участвовали в проведении курсов боевого выживания для сухопутных войск. Они были очень реалистичными и доставляли массу удовольствия, особенно если охотились вы, а не на вас. Это были курсы для старших офицеров и офицеров из всех стран НАТО. Неделя занятий начиналась с изучения основ, неделю длились практические занятия, а завершался курс учениями, в ходе которых участники уклонялись, попадали в плен и, наконец, подвергались допросу.
Многие инструкторы приглашались со стороны, чтобы рассказать о своем опыте. Скучно не было никогда, и мало кто знал, что будет дальше.
Полк одолжил змею и использовал ее на некоторых лекциях. Инструктор спросил у слушателей:
— Как лучше всего убить змею?
Слушатель, молодой морской летчик, ответил:
— Схватить ее за хвост и ударить, как кнутом.
— Подойди сюда, сынок, — приглашает его инструктор, открывая мешок и доставая девятифутового сетчатого питона. Юный Нельсон едва не падает в обморок, когда шипящий Сид оказывается у него на шее. Вы либо любите змей, либо ненавидите их. Нас учили, что каждая змея смертельно опасна — так у вас никогда не появится соблазна взять одну из них в руки, и вы всегда будете держаться от них подальше. Хорошая аналогия: в тропиках больше людей погибает от падающих на голову кокосов, чем от змей.
Должен рассказать историю о своем приятеле, который держал змею у себя дома. Во время отпуска он отправился на танцы и, решив побаловать своего питомца, обвил его вокруг талии и легкой походкой отправился в лучи фантастического света. [3] Он танцевал медленный вальс с девушкой, чей муж играл на трубе в музыкальной группе. Джеффу хотелось произвести впечатление, и он крепко держал свою партнершу. Когда трубач начал играть соло, змея ожила и начала выползать, вероятно, решив, что перед ней заклинатель змей. Девушка, почувствовав это движение, подумала, что ей улыбнулась редкая удача, пока не посмотрела вниз и не увидела рептилию, высунувшуюся из рубашки Джеффа. Испустив невероятный крик, его партнерша рухнула в ворохе кружевных подъюбников. Трубач решил, что Джефф напал на его жену, и спрыгнул со сцены, набросившись на него. Это позволило змее вырваться и заметаться по полированному танцполу, который в тот момент был переполнен, но очень быстро опустел.
Когда слушатели отправились на итоговые учения, нас использовали в качестве охотников. Я объединился с Дэйвом, и мы объезжали территорию проведения учений на его машине, одетые в гражданскую одежду.
Дэйв был худшим водителем из всех, с кем мне доводилось работать. У него был старый «Моррис», которому требовалось десять миль, чтобы разогнаться до скорости в пятьдесят миль в час. Набрав скорость, он не сбавлял ход, независимо от того, что находилось перед ним. Я сказал ему, что лучше бы он включил фары; он ответил, что они уже горят, однако вместо проникающего луча вырывалось лишь слабое свечение. Когда пошел дождь, его дворники делали один полный взмах каждые пять минут. В машине было так холодно и гуляли такие сквозняки, что в ней умер бы полярный медведь. Я спросил его, где находится отопитель, чтобы включить его и не отвлекать водителя, но он ответил, что тот находится в сарае у него дома, и у него еще не было времени разобраться с его ремонтом. Я дрожал от холода и страха; что за путешествие!
Хотя я и сказал ему, что мы находимся в пяти милях от места назначения, мы все равно проскочили мимо стоянки. Задней передачи у него не было, и мне пришлось толкать его назад. Позже Дэйв рассказал мне о своих тормозах — он пытался сам заменить передние колодки, но купил те, которые не подошли, поэтому он их оставил. А я еще удивлялся, почему машину тянет влево при попытке затормозить.
Мне в машине было тесно, и я с огромным облегчением выбрался наружу, чтобы размяться. Поскольку у нас было свободное время, я растянулся на заднем сиденье прицепа припаркованного грузовика. Поездка с Дэйвом прибавила мне лет, я был измотан и не просыпался до тех пор, пока фура не тронулась с места; я мог бы финишировать в Бирмингеме. Проехав по окрестностям, мы поймали беглеца, который прятался у фермы. Связав ему руки на спине, мы отвезли его в огороженное место, которое находилось в Деринг-Лэйнс. В лагере на дорогах были установлены заграждения из колючей проволоки, а кольцевая развязка была перекрыта, так что по ней можно было проехать только одним путем. Добравшись до нее, Дэйв растерялся. Он пропустил выезд и попытался свернуть на следующую дорогу, но она оказалась затянута колючей проволокой. Машина встряла в этой путанице, и мне пришлось вылезти из окна через спутанную массу и вытолкать ее обратно на правильный путь. Что за фарс!
Когда же дело дошло до передачи пленника, все стало еще хуже! Дэйв привязал его руки к обеим задним дверям, поэтому, когда охранник открыл правую дверь, он смог вытащить его только на такое расстояние. Когда они попробовали открыть левую дверь, произошло то же самое. Когда они попробовали сделать это одновременно с обеих дверей, пленник решил, что он оказался на дыбе. В конце концов пришлось разрезать быстроразвязывающиеся узлы Дэйва, и мы поспешили уйти, чтобы избежать дальнейших неудобств. Мой приятель доехал до кольцевой развязки, пропустил поворот, свернул на следующий и снова зарыл нас в проволоку. О водительских подвигах Дэйва я расскажу еще позже, когда мы окажемся в Кении.
Во время первых курсов выживания центр допросов находился в лагере для бойскаутов на побережье в Среднем Уэльсе. Время было выбрано как нельзя лучше — скауты проходили свою службу, и гордые родители приезжали со всех концов страны, чтобы увидеть своих маленьких героев. Их заверили, что в армии хорошо относятся к своим солдатам, кормят и одевают их по самым высоким стандартам. Тут один из парней вырвался из центра допросов, который находился в задней части лагеря. Одетый лишь в пару кальсон Дракулы и покрытый недельной грязью, он, спасая свою жизнь, пробежал через парадный плац, сквозь марширующий оркестр, а затем исчез среди бараков. Что было еще хуже, его преследовали разъяренные охранники, которые гнались за ним, выкрикивая непристойности о том, что они собираются с ним сделать, когда поймают. Не очень хорошо для вербовки в армию.
Кальсоны Дракулы — это хлопчатобумажные штаны, выдаваемые в джунглях, которые правильно называть «кальсоны в клеточку». Мы также называли их «своеобразными кальсонами», так что это поможет составить вам представление о том, как выглядел беглец. [4]
«Охотниками» на этом курсе были французские парашютисты, и нас всегда забавляло то, как их капитан инструктировал своих солдат. Мы прозвали его «Мощный Пьер». Он выстраивал своих людей в шеренгу и, тараторя, расхаживал взад-вперед в своем камуфлированном костюме и красном берете. Он останавливался перед человеком, расставив ноги носками внутрь, положив руки на бедра и надув грудь. Его голос повышался, и он либо похлопывал человека по плечу, либо шлепал его по груди, в зависимости от ответа. Его выходки привлекали публику, и мы ежедневно наблюдали за этим ритуалом, допивая свой утренний чай. Однажды, когда он выделывал свои штучки, явно играя на публику, он отступил назад и исчез в старой овечьей яме. Это была яма метровой глубины, заполненная застоявшейся водой, покрытой зеленым налетом, который отлично ее маскировал. Когда он погрузился в воду, над ним пролетела туча черных мух, помогая своими крыльями разогнать запах гниения в нашу сторону. Мы попадали с ворот, на которых сидели, а его люди сморщились от смеха. Но как только он всплыл на поверхность, им с трудом удалось скрыть свои эмоции, и потом, пока он патрулировал ряды в поисках любых признаков веселья, из его многочисленных карманов струилась вода.
У нас была хорошая поездка на Корсику, где нам довелось поработать с их подразделением, аналогичным нашему, Парашютист де Шок. [5] В то время они были дислоцированы в Алжире, и они были на высоте. Нам устроили вечеринку в сержантской столовой, которая оказалась суровым местом, где даже ручки у стульев были покрыты татуировками. Один персонаж действительно выделялся на вечеринке, ведя себя как животное, лидируя в танцах и пении. Утром мы совершали прыжок на воду, и, — сюрприз, сюрприз, — летчик самолета «Норд Норатлас» [6] оказался тем самым исполнителем песен и танцев. Французы были очень профессиональны во всем, что они делали. Можно было совершить два прыжка до завтрака, потому что они летали на своих собственных самолетах и не зависели от Королевских ВВС. Все парашюты укладывались в лагере, у которого был свой аэродром. Жизнь они вели суровую, в ней не было никаких излишеств. Худшим аспектом подготовки было пить вино, которое подавали во время еды — оно было похоже на уксус. Завтрак состоял из чая и куска хлеба, который был жестче, чем матрасы, на которых мы спали. Мясо подавали только три раза в неделю, а по средам на кухне забивали свинью. Видеть, как поднимают свинью, которая визжит изо всех сил, было не слишком приятным зрелищем, но для них это было просто частью привычной жизни. Чем сильнее визжала свинья, тем нежнее было мясо. Чтобы поощрить это, перед свиньей затачивали нож. Среди подаваемых блюд была и конина, которая некоторым парням не слишком понравилась. Я же к ней привык; мы ели ее в детстве и называли «галоп».
Во время пребывания там я прошел еще один курс по подрывному делу, который показался мне довольно простым. Самым ярким моментом стал случай, когда мы остановились на обед и запили хлеб и сыр вином. Один из парней исчез, и прежде, чем заложить несколько подрывных зарядов, пришлось проверить полигон. Парня нашли мирно спящим, обнимающим отрезок железнодорожного полотна, на котором было уложено несколько фунтов пластида.
У них были отличные условия для тренировок, и все это находилось буквально на пороге. Их войска были организованы примерно так же, как и мы. Базирование на собственном аэродроме и полеты на собственных самолетах идеально подходили для любителей затяжных прыжков. Погода была хорошей, поэтому прыгать можно было круглый год, либо в море, либо в лагерь. Их центр амфибийной подготовки располагался прямо на берегу моря, и они могли нырять в чистую воду с различных лодок, которые они использовали. Корсика — гористая местность, поэтому там можно было также заниматься скалолазанием.
Мы находились там в то же время, когда на острове находился парашютный полк Иностранного легиона. Они подняли мятеж, не желая уходить из Алжира, и в наказание их лишили права носить камуфляжную форму, красные береты и не разрешили петь маршевые песни.
Мне очень запомнилось одно мероприятие, в котором я принимал участие, — это учения по побегу и уклонению. Нас раздели догола, выдали боевую униформу, наши собственные ботинки и пустую бутылку из-под вина. По замыслу, нас должны были высадить на горной дороге, после чего мы должны были направиться на север, к побережью, на расстояние пятидесяти миль. Всех в районе проведения учений предупредили о нашем присутствии и призвали сообщать о нас властям. В состав «охотников» входили армия, ВВС и полиция. Местные газеты поместили об этом новости, а местные радиостанции напомнили всем, что нужно быть бдительными и высматривать этих «англэз».
Меня поставили в напарники к здоровяку Джеки, и мы решили держаться в стороне, чтобы кордоны блокирования продвигались на север раньше нас. Нам предложили спрятать на теле средства спасения, и мы разорвали карту пополам, постаравшись спрятать ее наилучшим образом. Мою обнаружили при осмотре: я спрятал ее в трусах. Джеки справился со своей картой, обмотав ее малярной лентой и засунув в сами понимаете что.
На выполнение этого упражнения отводилось четыре дня, поэтому после того, как нас высадили, мы час шли на юг, где залегли на два дня. Джеки достал карту, но не стал ее разворачивать, предоставив это мне. Но представьте себе мое разочарование, когда я обнаружил, что на его половине карты была изображена не та местность. Однако в этом был и положительный момент: я перестал грызть ногти. На третий день мы разделись и побежали трусцой через горы, преодолев расстояние за двадцать часов. До самого побережья мы не встретили ни единой души. Последний пункт сбора был в нудистском лагере, но он оказался закрыт на зиму. Мы присели на дорогу, чувствуя себя очень самодовольными, и сказали сами себе, что, что бы ни случилось, мы не пройдем больше ни ярда — мы бежали весь день, и это был наш первый перерыв. Но услышав звук мотора джипа, мы одновременно вскочили на ноги и бросились в укрытие. Откуда взялась эта энергия, осталось загадкой.
На Корсике мы многому научились, и некоторые из их идей были взяты потом в Полку на вооружение.
Они были очень практичными и лучшими из тех, что я видел.
Я находился в кадровом составе Полка и дослужился до головокружительных высот ланс-капрала. Это означало дополнительные одиннадцать шиллингов в неделю, которые можно было промотать. Говорят, в рюкзаке каждого солдата лежит фельдмаршальский жезл. Любопытно.

*****

Мы постоянно были заняты либо на курсах, либо на учениях, вписывая их в промежутки между командировками на Дальний и Ближний Восток. Некоторые курсы были лучше других. Курс по изучению оружия иностранного производства всегда был хорош, а курс по водообеспечению, на котором вы узнаете все о стерилизации воды, был не так популярен. Одним из моих любимых курсов был курс «Погонщиков ослов». Это была трехнедельная программа обучения в Олдершоте, где изучали, как в качестве транспортных средств использовать ослов, мулов и лошадей. Нам выдали галифе времен Первой мировой войны и обмотки длиной шестнадцать футов. Чтобы их надеть, нам приходилось вставать на двадцать минут раньше. Они обхватывали ногу от верхней части ботинок до уровня чуть ниже колена. Можно было сломать ногу и не узнать об этом, пока не снимешь обмотки вечером.
Этот курс проводился в Олдершоте силами Королевской службы тылового обеспечения сухопутных войск (RASC), [7] у которых на вооружении все еще состояли лошади. Каждое утро мы вставали в пять часов, убирали конюшню и кормили животных; затем, после завтрака, мы занимались с лошадьми и ухаживали за ними. Вы быстро понимали, что лошади требуют много уборки и много упражнений.
Ничто не сравнится с запахом конюшни, чтобы проветрить голову ранним утром; да и количество сбруи, которую нам приходилось чистить, впечатляло.
Самым приятным моментом оказалась верховая езда. Она началась в крытом манеже, где нам показали, как правильно садиться на лошадь, управлять ею и притормаживать. Это было сплошное веселье; каждую минуту кто-то падал. Когда мы стали более опытными, мы перешли на воздух и катались по танковым директрисам. Нас было двенадцать человек, поровну из эскадронов «A» и «D». Слош, наш старожил, со своими длинными, подкрученными вверх усами, сидя на лошади выглядел настоящим джентльменом; а Клэнси и Билл являли собой полную противоположность, держась за все, что только можно, чтобы не упасть.
После того как мы привели лошадей в порядок и вычистили всю сбрую, мы нагрузили их запасами и отправились на долгую прогулку. В этом и заключалась цель курса: научиться перевозить грузы на животных. Армия избавилась от всех своих мулов и ослов, оставив только это подразделение с лошадьми. На Ближнем Востоке в одной из кампаний Полк использовал вьючных животных, только нанял не тех. Есть горные мулы, которые, будучи маленькими и проворными, чувствуют себя на высокогорье как дома и равнинные ослы, которые крупнее, но хороши только на плоской пустыне. Парни, будучи типичными солдатами, наняли самых дешевых и взяли больших равнинных ослов. Причина, по которой они крупнее, состоит в том, что они больше едят, и еду для них приходится возить с собой, что является частью их полезной нагрузки. По итогу парни несли на себе больше, чем сами животные, и в горах их зарезали.
Временами использовались также верблюды, а до времени моей службы на Дальнем Востоке использовали даже слонов.
Когда мы ездили верхом, все, что расстраивало лошадь, вызывало цепную реакцию, и реагировали все животные. Часто мы катались по Баросса-Роуд, где располагались 2-й и 3-й батальоны парашютистов. Мы смотрели на этих крестьян свысока, отдавали им честь и по-королевски махали рукой. Однажды лошадь инструктора облюбовала собака и пустила ее вскачь, но он все равно удержал ее под контролем. Наши же лошади взвились на дыбы, понеслись галопом и устроили свалку среди казарм. Когда это произошло, большинство из нас решило соскочить с седла, но большой загвоздкой стали наши сапоги на резиновой подошве. Поскольку они были шипастыми, то вытащить их из стремени было нелегко, и вы рисковали оказаться на земле, чтобы вас протащил бегущий зверь. Лучшим шансом было оборвать кожаный ремешок самого стремени, потому что, когда вы отталкивались, чтобы высвободить ногу, это лишь пришпоривало лошадь. После этого, чтобы вернуть себе достоинство, мы использовали для езды другие маршруты. Возможно, на нас напала бродячая собака, но мы клялись и божились, что это была подстава.
В следующий раз мы катались верхом в районе, который находился на маршруте пролета аэродрома Фарнборо. Мы ехали по кругу рысью и галопом, чувствуя себя очень довольными своим прогрессом, но тут внезапно взлетел реактивный самолет, который на расстоянии нескольких миль оставался на высоте деревьев. Шум напугал нас, не говоря уже о животных. Все, включая двух инструкторов, оказались сброшенными с лошадей, причем некоторые из них не прекращали бежать, пока не добрались до конюшни в трех милях от этого места.
Нам показали, как правильно садиться на лошадь. Подтягиваться к седлу, не используя стремена, было сложно, но именно так мы и должны были делать. Однажды мы все стояли на улице, ухаживая и вычищая лошадей, когда вывели еще одного коня, и всадник взобрался на каменные ступеньки, а затем перекинул ногу через седло. Мы не могли удержаться от насмешек, называя его слабаком. Он крикнул своему помощнику, чтобы тот собрал нас, и принялся отчитывать нас на все лады. Оказалось, что это начальник военной полиции гарнизона Олдершот, не привыкший к такому отношению. Мы не могли остановиться от смеха, что делу, конечно, не помогло. Берета ни на ком не было, так что у него не было ни малейшего представления о том, кто мы такие. Начальник спросил нашего инструктора, почему мы одеты вразнобой, но тот в ответ лишь пожал плечами. Тогда он схватил Джока за руку и спросил, почему он одет в парку, а также потребовал рассказать, откуда он родом. Джок ответил:
— Здесь холодно, а я из Шотландии.
Тогда он обратился за здравым смыслом к Слошу и спросил его, над чем тот смеется. Слош ответил:
— Вы использовали подпорки.
Начальник военной полиции, должно быть, плохо расслышал и продолжал:
— Что все это значит, вы просто забавляетесь моим замечанием.
Слош тоже прикинулся простофилей и сказал:
— Спасибо, с моей шеей все в порядке.
После этого мы растворились, оставив его наедине с собой. [8]
Джонни был источником страданий для всех и постоянно возился с лошадьми. Он мог расстегнуть пряжку, когда вы не смотрели, или ослабить подпругу, удерживающую седло. Когда подпругу затягивал я, моя лошадь должна была за что-нибудь зацепиться зубами; обычно она прикусывала дверь конюшни или коновязь. Один раз, когда я потянул за подпругу, затягивая ее, Джонни наклонился, чтобы почистить копыта у своего коня. Моя лошадь вцепилась в ягодицу Джонни и не отпускала, пока я не перестал тянуть. Я продержал его так около минуты, прежде чем ослабить хватку. Джонни потом показал мне свой синяк: это было нечто. Не совсем прорыв кожи, но большой, черный и фиолетовый волдырь. Джонни был отличным парнем и умер молодым. Он любил природу, и я уверен, что он организует для нас большое сафари, когда мы наконец встретимся.
Но все же это был замечательный курс; мы все узнали так много нового, и это было весело. Полковой сержант-майор, который являлся нашим инструктором, был одним из самых знающих людей, которых я когда-либо встречал в своей области. Он отвечал на все вопросы, которые мы задавали. То, чего он не знал о лошадях, можно было уместить в седельных сумках.

*****

Мы с Джонни отправились на танцы в Вустере, где он жил. На мне был новый костюм и ботинки «чакка», [9] которые я одолжил у Роба. С нами был Десмонд, тот самый ныряльщик в реку Уай, и мы все поехали на микроавтобусе Джонни. На танцах я познакомился с дядей Джонни, который оказался страстным ловеласом. На меня бросали забавные взгляды, но я объяснял это своей внешней элегантностью в одежде. Десмонд, герой-любовник, начал болтать с чьей-то девушкой, и завязалась драка. Не успел я отойти, как среди них оказался дядя Джонни, сбивая всех на своем пути. Десмонд пал с первого удара, но выступление Джонни компенсировало эту потерю. Я продолжил пить в баре, и все закончилось так же быстро, как и началось; Джонни со своим дядей очистили танцевальный зал. Меня все обходили стороной, что заставило меня задуматься, и только когда мы уже ехали домой, Джонни сказал, что его дядя сообщил всем на танцах, что я — чемпион армии в тяжелом весе.
Это была просто какая-то стычка, но они до сих пор об этом говорят. По дороге домой вождение закончил я, хотя даже не помню, когда мы поменялись местами. Спускаясь с Фромс-Хилл, я начал вилять из стороны в сторону. На склоне холма лежали кучки гравия, которые разбрасывали по дороге, когда она обмерзала, и я влетел на одну из этих куч, перевернув машину. Думаю, нам удалось сделать четыре полных оборота, прежде чем мы остановились. Помню, как Джонни исчез возле меня на втором обороте — у микроавтобуса была брезентовая крыша, и Джонни выбросило через нее. Десмонд сидел сзади, прижимая к себе две канистры с бензином. Когда машина уткнулась в дерево, дверь распахнулась, и моя нога угодила под нее. Она реально оказалась в ловушке, и я не мог ее сдвинуть. Джонни наконец-то нашел нас после своей короткой экспедиции в космос и, держа в руках зажигалку, проверял наше состояние. Я ощущал запах бензина, поэтому еще до того, как Джонни успел заговорить, я уже выбрался из машины, остановившись позади него — ботинок Роба был почти перерезан пополам, все еще зажатый дверью. Десмонд застонал от боли в спине, и мы, избавившись от канистр, вытащили его из-под обломков. Мне так никогда и не довелось узнать, как мне удалось высвободить свою ногу; прежде, чем я смог достать ботинок Роба, нам пришлось поднять микроавтобус. Джонни приземлился на кучу гравия, который попал ему в ноздри. Я до сих пор представляю, как он деликатно ковыряется в носу.

*****

Еще одним хорошим курсом стала проверка системы охраны тюрем. Министерство внутренних дел потратило кучу денег на новые защитные ограждения, и нас пригласили попробовать их преодолеть.
Шестеро из нас отправились в тюрьму, расположенную недалеко от Лондона, где мы смогли посмотреть на множество новых заборов и препятствий, призванных ограждать заключенных. Я еще подумал, что мне повезет, если меня заметит сосед из Даунхэма и расскажет, что на самом деле я служил в тюрьме, а не в армии.
Нам выдали тюремную одежду, и мы могли пользоваться всем, к чему имели доступ заключенные. На большинстве заграждений были установлены датчики и сигнализация, поэтому скорость была крайне важна. Как только срабатывала сигнализация, охранники поднимались по тревоге, так что на преодоление препятствия, туннеля или прохода у вас было около пяти минут.
Начали мы с заборов. Они были сделаны из сеток с ячейками различного размера, слишком маленьких, чтобы в них можно было просунуть палец, и чтобы цепляться за них, мы сымпровизировали крюки из гвоздей и проволоки. Испытывался также новый тип колючей проволоки, так называемой «бритвенной». Как следует из названия, она была острой, как бритва. Вместо обычной колючей проволоки, на которую можно было лечь в мягкой одежде, не испытывая дискомфорта, этот материал резал вас на ленточки и держал крепко. Она была натянута на всех заграждениях, и попытка перелезть через нее обходилась дорого — позади вы оставляли бóльшую часть своей одежды и изрядное количество кожи. Во время нескольких попыток нас пришлось буквально вырезать, что очень порадовало специалистов. Их смех проникал нам прямо в спину, а умные комментарии жалили больнее, чем проволочные «бритвы».
Чтобы справиться с этим препятствием в отведенное время, мы придумали простое решение.
Разрезав штанины на двухдюймовые полоски ткани и соединив их вместе, как резиновые ленты, мы сделали прочную веревку для лазания. Привязав ее к связке одежды и забросив наверх, чтобы зацепиться за проволоку, мы получили точку опоры. Если потянуть за нее вниз, то проволока расшатывалась, и падала вниз, превращаясь в лестницу, по которой можно было с легкостью взбираться.
Здесь также была наклонная стена, покрытая солидолом, делавшим подъем невозможным. Мы преодолели ее с помощью «кошки» и импровизированной веревки. Солидол попадал повсюду, но, ухватившись за веревку зубами, можно было держаться и отдыхать. Джимми добрался до вершины, оставив на полпути свою нижнюю часть. Они также обмазывали стены клеем и смолой, что делало лазание очень липким. Джим застрял на вершине одной из них, зацепившись зубами, но это только показывает, что:

КЛЕЙ ЦЕПЛЯЕТ ДЖИМА

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Малопереводимая игра слов в оригинале. Выражение hop and a pop означает также очень короткий затяжной прыжок, обычно не более 5 секунд; а фраза rip and a dip — быстрый секс.
[2] Перефразирование припева песни Джонни Кэша «Пять футов и вода прибывает» (англ. Five Feet High And Rising).
[3] Англ. tripping the light fantastic. Устойчивое выражение, означающее «Веселиться, выходя на улицу, особенно танцуя под дискотечными огнями в клубах и на вечеринках».
[4] Игра слов в английском языке — drawers cellular и drawers peculiar.
[5] 11-й ударный парашютный полк (фр. 11e régiment parachutiste de choc) с 1944 по 1963 год являлся элитным парашютным полком французской армии, выполняя функции вооруженного подразделения Службы внешней разведки Франции (SDECE). Девиз — Qui ose gagne («Побеждает отважный»), в продолжение традиций британской Специальной Авиадесантной Службы.
[6] Французский турбовинтовой военно-транспортный самолёт, разработанный и серийно производившийся предприятием Nord Aviation с 1951 по 1961 год; всего было выпущено 425 самолётов в более чем 20 модификациях.
[7] Англ. Royal Army Service Corps (RASC).
[8] В оригинале обыгрывается созвучие слов cheque (здесь: в значении «нагоняй, выволочка, выговор») и neck («шея»).
[9] Ботинки «конвертом» с закругленным верхним кантом.

Что могу сказать - охальник этот ваш Лофти, гопник и невоспитанный тип...

*****

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ОБРАТНО В ДЖУНГЛИ

Обстановка на Борнео накалялась, и каждая командировка туда становилась сложнее предыдущей. В итоге было решено создать местные силы, которые помогали бы защищать границы и заблаговременно предупреждать о враждебных действиях. Так появились Пограничные Скауты, и мне выпала честь обучать их первую группу. Нашими первыми новобранцами стали ибаны, воинственное племя Борнео, прирожденные охотники за головами; а наша база располагалась к западу от Кучинга, столицы Саравака, на отдельно стоящей высоте. Часть пути туда пролегала по лесовозной дороге, затем приходилось использовать старую звериную тропу, которая шла до самого лагеря; но с каждым днем лесовозная дорога становилась к нашему лагерю все ближе. Хорошо, что в случае необходимости мы могли дойти пешком и не полагаться только на вертолеты.
Наши скауты владели всеми необходимыми навыками работы в джунглях, однако нам пришлось учить их тактике, лидерству и дисциплине. Все они были отличными охотниками и стрелками, но им не хватало техники безопасности при обращении с огнестрельным оружием. Их нужно было объединить в группы, где все знали бы свои конкретные индивидуальные обязанности и могли самостоятельно себя обеспечивать. Мы попробовали обуть их в ботинки, но они стали такими же неуклюжими, как и мы, поэтому пришлось вернуться к босым ногам. Мы старались как можно больше походить на них, но оказалось, что передвигаться босиком очень трудно — когда ты шел очень медленно и без рюкзака, все было в порядке, но как только ты выходил на каменистую почву, твои ноги начинали страдать. Чтобы у местных жителей образовались ступни с твердыми плоскими подошвами, потребовались века эволюции; мы не могли добиться этого за несколько месяцев.
Наш лагерь был оборудован на вершине покрытого джунглями холма, а хижины стояли на сваях. Они располагались по кругу, выходя на край склона, задние стены опирались на опоры высотой около десяти футов, а дверные проемы были обращены внутрь и располагались на высоте около двух футов. Каждое утро с первыми лучами Солнца у нас звучала боевая тревога, и скауты спускались через люк в полу и бежали к своим окопам. Один люк в хижине находился посередине, а другой — в дальнем конце. С этого люка нужно было спускаться не менее чем на восемь футов, и проворным скаутам сделать это было несложно.
Однажды утром мы с Джимми стояли на посту в своем окопе и наблюдали за тем, как командир ходит вокруг и проверяет, все ли на позициях. Он заглядывал в хижины скаутов и в самом дальнем конце одной из них увидел кого-то, кто все еще лежал в постели. Командир подкрался к лежащему телу и уж было собирался объявить о своем присутствии, как вдруг исчез в открытом люке — катился он потом целую вечность. Склон под хижинами был очищен от растительности, но все еще щетинился оставшимися острыми концами; поэтому, когда командир взбирался обратно на холм, видок у него был хуже некуда. Он полагал, что его никто не видел, и за завтраком все держались, как могли, но ему удалось уловить наше общее веселое настроение. Наконец, мы спросили его, не было ли у него в последнее время удачных путешествий. Он рассмеялся и ответил:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
В последующие месяцы мы неоднократно напоминали ему об этом. Виновника случившегося он так и не нашел; все скауты утверждали, что дело, должно быть, было в том, как была заправлена постель.
Наш босс был хорошим парнем, прославившимся тем, что играл на волынке в британском посольстве в Джакарте, когда оно подверглось нападению. Мы сказали ему, что это именно из-за него террористы и напали на посольство. Он регулярно доставал свою волынку и упражнялся в гаммах и других непостижимых вещах. Скауты срезали тонкие бамбуковые стебли и делали из них флейты, на которых исполняли свои традиционные песни. Как только босс начинал дуть в меха, они аккомпанировали ему, доводя его до отчаяния. Он имел смелость критиковать их, — точно так же, как Доун Френч критиковала Твигги, обзывая ее толстой. [1]
Дело с посольством получило широкую огласку, а он получил целую кучу писем от поклонников. Мы разделили письма между собой и начали переписываться с нашими новыми собеседниками. Писали мы только женщинам, которые присылали нам журналы, книги и жевательную резинку. Все давали множество обещаний, которые никто не собирался выполнять.

*****

У нас был бензиновый генератор, который использовался для подзарядки аккумуляторов. Он постоянно отключался, и я решил его разобрать. Особо инструментов не было, и когда я снимал клапаны, у меня застрял там большой палец. Я надавил на пружину клапана большими пальцами, а когда снимал сухари, то выпал только один, поэтому пружина перекосилась, зажав мой палец в головке цилиндра. Меня пытались освободить все, однако безрезультатно; единственным решением было снять головку цилиндра и направиться в место, где свой лагерь вместе с мастерской разбили лесорубы. Было странно идти через джунгли с головкой цилиндра в одной руке и винтовкой в другой. После того, как я получил неприятный порез вокруг передней костяшки большого пальца левой руки, лесорубы меня отпустили. Чтобы сохранить руку в чистоте, я завернул ее в большую повязку.
Через несколько дней после этого случая я решил отомстить крысам, которые совершали набеги на наш продовольственный склад. В многочисленных мешках хранился приличный запас риса, и крысы приходили ночью и питались за наш счет. Посветив фонариком, можно было застать их за едой и умерить их аппетит с помощью паранга. [2] Трое из нас решительно взялись за дело и начали рубить во все стороны; только когда все устали, мы перестали размахивать руками и тут послышался звук высыпающейся крупы. Оказалось, что мы причинили больше вреда, чем миллион крыс — все мешки оказались разрезаны, и рис высыпался на пол.
Я решил, что более безопасный способ справиться с нашими незваными гостями — поймать их в ловушку, поэтому расставил несколько мощных пружинных мышеловок с приманкой из сыра. Я старался сделать их как можно более чувствительными и, когда устанавливал планку с приманкой, то рамка слетела и зацепила мой большой палец. На большом пальце левой руки все еще была большая повязка, и теперь требовалась еще одна на большой палец правой руки. Нет ничего хуже боли; оба моих пальца пульсировали несколько недель, а сам я был похож на судью без пальцев, который вершил «правосудие больших пальцев». [3]
Хотя мы сами тренировали скаутов, одновременно мы многому у них учились. Они очень хорошо знали окружающую среду и понимали природу, хотя армейская подготовка, особенно тактика, давалась им с трудом. Им выдали пистолеты-пулеметы «Стэн», которые пользовались дурной славой в наших войсках как опасные в обращении. Это оружие было устаревшим и давно снятым с вооружения. Если его уронить или ударить, предохранитель мог соскочить. При встрече с противником у вас не было времени на то, чтобы взводить оружие, поэтому его всегда держали заряженным, и для производства выстрела достаточно было снять его с предохранителя и нажать на спуск. «Стэн» был пистолетом-пулеметом, стреляющим с открытого затвора с неподвижным бойком, и любой более-менее сильный удар мог привести его в действие, поэтому обучить скаутов безопасному обращению с ним было особенно сложно. Тем не менее, после четырех месяцев обучения у нас не было ни одного случайного выстрела (насколько нам известно).
Мы научили их устраивать засады, правильно выполнять боевые приемы, патрулировать и охранять территорию. Постепенно они восприняли наш образ мышления, а мы пошли на компромисс по ряду вопросов, таких как боевая готовность, часовые и тому подобное. Туземцы уже привыкли сохранять бдительность и не видели необходимости в дополнительных усилиях. Они всегда прислушивались, нет ли чего-нибудь необычного, и могли читать следы, как газету. У них был природный инстинкт, который предупреждал их об опасности; местные знали, когда им угрожала опасность. Нам тоже пришлось подстраиваться под них, ведь они были отличными воинами в джунглях.
Наш лагерь охранялся, посетителей в него не пускали, но мы посещали местные кампонги, покупали там свежие яйца, цыплят и овощи. Местным девочкам в раннем возрасте прокалывали уши и вставляли в них латунные кольца. По мере того как они росли, кольца добавлялись, и они растягивали мочки ушей так, что к подростковому возрасту они могли достигать девяти дюймов в длину. Подобная практика постепенно сходила на нет, и некоторые девушки хотели их отрезать. Ухо сильно кровоточило, и нужно было быть осторожным, чтобы избежать слишком большой потери крови. Я придумал, как это делать, и стал косметическим хирургом. Инъекция в ухо местного анестетика с высоким содержанием адреналина приглушала боль и помогала остановить кровотечение. Мочка разрезалась и зашивалась только с одной стороны, после чего сначала зашивали ухо, а затем саму мочку. Пациенту говорили, чтобы он успокоился и приходил через пять дней, чтобы удалить вторую свисающую «каплю» таким же образом.
Это был долгий процесс, и мы всегда были востребованы. Для проведения операций мы использовали школьный дом, и Фрэнк часто приходил со мной и смотрел, как я провожу операции. Он был нашим администратором и занимался готовкой. Однажды я находился со скаутами, и Фрэнк отправился собирать еду. К нему подошла молодая девушка, которая хотела прооперировать уши. Фрэнки согласился, провел ее в школьный дом, усадил и достал ножницы. Без всякой обработки и объяснений он попытался разрезать ей мочку уха. Та завизжала в агонии, кровь хлынула во все стороны, и девушка убежала прежде, чем он успел ее перевязать. Не знаю, о чем он думал и что вдохновило его на этот поступок. В ухо попала инфекция, и ее пришлось отправить в Кучинг на лечение. В свою деревню она так и не вернулась, оставшись в городе, где пошла на панель и стала dhobi [4] у гуркхов.
Пистолеты-пулеметы «Стэн» должны были быть заменены на винтовки «Армалайт», хорошее, современное оружие. Это была настоящая заслуга скаутов, что со «Стэнами» не произошло ни единого несчастного случая. В мои обязанности входило съездить в город и забрать новые винтовки. Я работал без перерыва три месяца, и это была моя первая передышка: ну, берегись, Кучинг!
Я пришел к боссу, одетый в оливковую униформу, с «молнией» пограничного скаута на левом плече и трехмесячной растительностью на лице. Мы вместе поужинали в отеле «Аврора» и разошлись около десяти часов. Его последними словами, обращенными ко мне, были:
— Веди себя хорошо, и не попади в неприятности… Увидимся утром.
Я отправился на рынок выпить пива и сидел за столиком, занимаясь своими делами, когда появились два военных полицейских и сказали, что я нарушаю комендантский час. Все военнослужащие должны были возвращаться в казармы до полуночи. Разговаривая на смеси малайского английского и пьяной тарабарщины, я ответил им, что я пограничный скаут и меня это не касается. Они предупредили меня, что если я все еще буду находится здесь, когда они вернутся через десять минут, то они меня арестуют. Вместо того чтобы поступить разумно, я остался на рынке, пытаясь доказать свою правоту: в конце концов, это был мой первый отпуск за целую вечность. Вернулись они вовремя, реализуя свою угрозу ареста. В ответ я сообщил им, что, если они высадят меня у моего отеля, я забуду этот неприятный инцидент. Полицейские не были уверены в моей личности, поскольку редко кто, носящий бороду с «молниями» пограничного скаута, говорил по-малайски. Я сказал им, что моя мать была принцессой ибанов, а отец — католическим священником-миссионером: вот почему я такой высокий и имею европейский вид. Они купились на это и предложили меня подвезти, но я никак не мог вспомнить название своего отеля. К тому времени вокруг нас собралось довольно много публики, и китайские торговцы начали вставлять свои два пенни. Военных полицейских начали толкать, и наконец их терпение иссякло, и они отвезли меня в армейский лагерь и оставили на гауптвахте.
Находясь в «Лендровере», я начал прятать сигареты и спички по всему телу, готовясь к неизбежному; потом, по прибытию, пересказал свою историю начальнику караула и потребовал встречи с дежурным офицером. В конце концов он появился, все еще зашнуровывая свои тропические ботинки. Я наехал на него, говоря, что он позорит Британскую армию, спит на посту и вообще неправильно одет. Офицер не очень-то обрадовался этому: сначала нарушили его покой, а теперь на него кричит буйный сумасшедший. Он обзвонил несколько отелей, но ничего не добился, поэтому сказал, что вынужден задержать меня здесь на ночь. Я не согласился с таким решением и заявил, что ухожу. Рядом с «Рупертом» было еще трое, они встали и заблокировали дверной проем, но я проскочил сквозь них, сбив их с ног, и на своих двоих добрался до проволочного забора. Лагерь был огорожен семифутовым забором с колючей проволокой наверху. Запрыгнув на обложенную мешками с песком огневую точку, я перемахнул через забор и продолжил свой путь. Остановившись спустя какое-то время, я не заметил никаких признаков преследования, поэтому зажег сигарету и закурил. Пробираясь сквозь деревья, я добрался до дороги и решил поймать попутку. Через минуту появился «Лендровер», остановившийся по моему сигналу, и я с благодарностью подошел к дверце:
— Дай Бог тебе здоровья, приятель, — произнес я, а потом понял, что это тот самый «Ровер» с двумя военными полицейскими, которые меня арестовали. В одних случаях выигрываешь, в других проигрываешь, так что меня отправили в кузов, только на этот раз в наручниках. Предварительно меня обыскали, отобрав сигареты и спички, однако на заднем сиденье машины я вытащил сигарету из носка, а спичку из-за уха и прикурил. Полицейские не могли в это поверить, и я успел сделать несколько затяжек, прежде чем сигарету конфисковали. Потом я извлек еще одну из-под ремешка часов и прикурил, вызвав такую же реакцию.
Я проделал такое еще несколько раз, и все это напоминало скетч Томми Купера. [5] Мои конвоиры пытались сохранять невозмутимый вид, но выходило у них это с трудом, и в конце концов мне дали возможность прикурить. В волосах, бороде и носках у меня везде были заныканы спички «Лебедь Вестас». Если бы я с энтузиазмом расчесывал волосы, то сгорел бы, как буддийский монах.
Меня отвели в тюрьму для морских пехотинцев, расположенную на аэродроме. Здесь я снова попытался вырваться, но прошел всего несколько ярдов, прежде чем меня схватили. За все мои хлопоты на меня надели ножные кандалы и устроили еще один обыск, хотя после этого мне все же удалось выкурить еще пару сигарет, что охранникам не слишком понравилось. Нет ничего более раздражающего, чем умник, который после обыска достает сигарету и прикуривает ее. Точнее, есть — это умник, который делает это снова после очередного обыска.
Меня поместили в камеру, где находилось еще около десяти человек. Все, чего мне сейчас хотелось, — это поспать, но перед тем, как задремать, я заметил в соседней камере множество коробок, сложенных в высокий штабель. Заснул я, гадая, что в этих коробках.
С первыми лучами Солнца камера была очищена от всех, кроме меня. Они все еще не знали, кто я такой, и рисковать не собирались. Я придумывал различные отговорки и решил разыграть приступ застарелой малярии, изобразив, что у меня высокая температура, из-за которой я потерял память. Если бы спички, которые все еще находились у меня в волосах и бороде, загорелись, то высокую температуру мне не пришлось бы даже симулировать. Пока же я лежал и создавал свое алиби, в соседнюю камеру вошел человек и начал взбираться по ящикам. Это был мой босс. Я произнес:
— Доброе утро!
Ответил он прежде, чем мой голос дошел до него, и следующие десять минут его разговора не поддаются описанию.
Меня отпустили, и я стал помогать грузить коробки, стараясь не отсвечивать. Так и не раскрыв свою личность, я вернулся в безопасные джунгли.
В течение нескольких дней обстановка была очень напряженной, но я по-прежнему был полностью занят обучению работе с новым оружием. Босс меня допросил, и я рассказал ему, что меня подставили. Выслушав мою историю, он сказал, что через несколько недель приедет полковник, который сам с этим разберется. Боссу пришлось вернуться в город на инструктаж, так что я мог расслабиться, но будущее выглядело не радужным.
Тренировки прошли хорошо, и скаутам понравился «Армалайт»: оружие оказалось точным и простым в обращении. Прицельные приспособления легко регулировались, что облегчало обнуление винтовки. Обычно для этого нужно было сделать пять выстрелов с пятидесяти ярдов, проверить мишень и при необходимости внести поправки. Однажды я с ужасом увидел, как они пристреливаются — у мишени стоял человек, и указывал на каждое попадание. Туземцы не видели в этом ничего плохого. Что же касается меня, то с некоторыми из тех выстрелов, которые я видел в армии, я бы не рискнул находиться даже в пределах графства.
Когда вернулся босс, его отношение ко мне изменилось. Он рассказал мне о группе солдат, которые подошли к нему на рынке и угостили его выпивкой, пересказав мои подвиги и пригласив всех нас к себе в столовую в любое время, когда мы захотим. Они говорили, что это была лучшая ночь в их жизни. Все преувеличивалось: забор уже оказался высотой в двадцать футов, стража — двенадцать человек, а я сбегал десять раз, не меньше. Теперь я стал знаменитостью. Бедного маленького Лофти заперли в камере; они не понимали, какой психологический стресс это вызвало и какой душевный ущерб я перенес.
Когда нас посетил полковник, я боялся самого худшего. У него была тяжелая малярия, и я порхал над ним, давая ему таблетки и обильное количество чая. В конце дня он велел мне сопровождать его на базу, куда за ним прилетит вертолет. Он ничего не сказал о том, чтобы я взял с собой свое снаряжение, поэтому я скрестил пальцы. Полковник начал рассказывать мне о том, какую хорошую работу мы выполняем и насколько она чувствительна; что скауты готовы к своей первой операции, и они лично попросили, чтобы я был с ними. О моих подвигах Гудини он не обмолвился ни словом, пока не приземлился вертолет, но потом на прощание сказал:
— Передавайте привет вашей ибанской матери.
У меня прямо камень с души свалился! Мне тут же захотелось отправиться в город и отпраздновать.

*****

Когда мы были на операциях, мы придерживались «жесткого распорядка дня». Это означало, что нельзя готовить пищу, нельзя сушить вещи, необходимо быть полностью одетым, включая ботинки, не пользоваться мылом, зубной пастой или чем-либо пахучим. Это означало, что нужно было подниматься и переходить в режим боеготовности до рассвета. Все снаряжение уже было заранее сложено, и мы выдвигались, когда становилось достаточно светло; шли в течение часа, затем останавливались, проверяли, нет ли преследования, и проводили первый сеанс связи за день. Мы никогда не использовали нахоженные тропы, и останавливались на десять минут каждый час, чтобы посидеть и послушать. В полдень мы делали часовой привал и проводили второй сеанс связи. В четыре часа мы проверяли свой след и садились на свое снаряжение, снова прислушиваясь. Организовывался последний сеанс связи, после чего мы отходили и устраивались на ночевку. При этом все укладывались прямо на землю под пончо, которое не снимали до наступления темноты. Это была тяжелая работа, но мы привыкли к ней. На отборе меня очень впечатлил Джик, который всегда вставал первым. Я очень уважал его за это и подражал ему; я должен был вставать первым и ложиться последним. Чтобы добиться уважения, его нужно заслужить, и лучший совет, который я могу дать каждому, — это хорошо чувствовать время и всегда быть готовым хотя бы на пять минут раньше указанного времени. У нас было много высококлассных ребят, но они подводили себя тем, что опаздывали или не могли вовремя встать утром.
Хотя все мы были выходцами из разных слоев общества, такой стиль жизни был совершенно чужд всему, с чем мы сталкивались раньше, но все парни приняли такой распорядок как образ жизни. Это было нечто особенное: то, что в аббревиатуре САС описывается словом «Специальная». Ни одно другое подразделение в войсках так не поступало. Ибанам такой порядок действий показался сложным: они не понимали, как можно не курить, не готовить еду и не рубить шалаши. Они прожили здесь всю свою жизнь, а привычки неискоренимы. Их органы чувств были более развиты, чем наши, и было трудно заставить их понять, что для того, чтобы не оставлять никаких следов или признаков своего присутствия, нужно следовать определенным правилам. Во многом они воспринимали наши способы действий как игру, и, если им не угрожала опасность, не было необходимости быть такими осторожными. По итогу мы сочли, что лучше оставить им эту проблему, а они пусть решают ее по-своему. Им давали советы, а они поступали по-своему, но с этими людьми мы всегда чувствовали себя в безопасности, и они никогда нас не подводили.
Позже, когда мы отправились с ними на операцию, нас ждало несколько сюрпризов.
Однажды мы направлялись к месту засады, когда головной скаут остановился и подал знак присесть. Когда он достал свой паранг, я подумал, что он идет на бесшумное убийство. Так оно и было, только это был не человек, а свинья, которая спала, свернувшись калачиком — он не смог устоять перед соблазном добыть свежего мяса. Это доказало, насколько бесшумным было наше приближение, и скауты восприняли это как добрый знак. Они ни за что не собирались упускать эту свинью, и было выгоднее позволить им ее приготовить, так что в ту ночь в глубине вражеской территории мы устроили свиное жаркое.
В другой раз мы оказались менее чем в тысяче ярдов от индонезийского лагеря и остановились в амбаре, где местные жители хранили свой рис. Скауты были связаны с племенами по ту сторону границы, заходили в деревню и общались; и если они чувствовали себя как дома, то и мы чувствовали себя так же. Под амбаром обнаружилось гнездо кобры — змея оказалась большой и сидела на десяти яйцах. В тот вечер мы снова устроили пир. Это было похоже на волшебство: местные могли добыть пищу откуда угодно. Мы тут слонялись без дела, не готовили, жили на мясных кубиках, а эти парни ужинали с размахом: стейки из кобры, поданные с яйцами на подушке из пропаренного риса.
Как только мы начали действовать, быстро распространились слухи о наших достижениях. Мы использовали вертолеты для вывода и эвакуации войск, и вскоре об этом начали болтать. После одной операции мы вернулись к границе, и в ожидании вертолетов ребята отправились на охоту. Они подстрелили шесть свиней и зарезали их как раз перед прибытием первого «борта». Посадочная площадка напоминала скотобойню, и летчику пришлось зависнуть дольше обычного; он чуть не вывалился из кабины, когда увидел окровавленное мясо.
Во время тренировки разведчики проходили медицинскую подготовку и учились лечить ожоги. Я достал запасной комплект униформы, порезал его и поджег. Как раз в тот момент, когда инструктор спросил скаутов, что они будут делать, если кто-то загорится, я вбежал в комнату с криками и дымом, однако они просто стояли и смеялись. К этому времени я уже по-настоящему обгорел: хлопковая ткань тлеет целую вечность. После долгих криков инструктора, они наконец подхватили меня на руки, понесли к реке и бросили в воду. Вот такая вот медицина в джунглях. Я вылез из реки как раз в тот момент, когда появился вертолет, и отправился на посадочную площадку, все еще стекая водой и дымясь. Один из членов экипажа, стоявший в дверях, чуть не выпал, когда меня увидел. Не знаю, какие истории он рассказывал тем вечером в столовой, но вот так и возникают слухи.
Вполне нормально, что люди не любят змей, особенно в дикой природе, но о них ходит дурная слава, и их репутация сильно приукрашена. За все время своей службы в джунглях — от Малайи, Борнео, Белиза и Амазонки до Африки — я сталкивался лишь с тремя случаями укуса змеи. Обычно змея во время охоты очень бдительна и уходит с вашего пути задолго до того, как вы к ней приблизитесь; но когда она только что пообедала, то становится вялой, как мы после воскресного ужина, и вместо того, чтобы удалиться в безопасное место, засыпает. Именно в этот момент вы чаще всего и наталкиваетесь на нее. Ядовитые змеи используют свой яд, чтобы убить добычу, поэтому, если змея только что поохотилась, количество оставшегося яда весьма ограничено. Это очень обнадеживает, когда вы рассказываете людям об опасности этих рептилий. В армейском руководстве по укусам змей говорится, что первое, что нужно сделать, если солдата укусили, — поймать змею для ее идентификации. На самом деле, первое, что вы делаете, — это ловите жертву, чтобы ее успокоить. При укусе люди стремятся залезть на деревья, прыгнуть в реку и убежать, и задача состоит в том, чтобы максимально замедлить всасывание яда, для чего необходимо уложить пациента и держать место укуса как можно ниже и в прохладе. Использование плацебо полезно, и худшее, что может случиться, — это если кто-то скажет жертве, что змея смертельно опасна. Местные жители оценивают токсичность своих змей, сравнивая действие их яда с тем, сколько времени требуется на выкуривание сигарет. Если они знаками показывают вам одну папиросу, то у вас большие проблемы.
У нас был случай, когда парня укусила за ногу змея неизвестного происхождения. Рептилию ударили по голове, а пациента накачали коктейлем из лекарств, хотя если пациент хорохорится, то лучше сделать все наоборот — ударить его по голове и усыпить змею. Сыворотку мы с собой никогда не носили, потому что если неправильно определить вид змеи, то введение неправильной сыворотки могло привести к смерти, поскольку она действовала как яд при укусе. Из лекарств давали антибиотик, антигистаминный препарат и кортизон. [6] Давались они в качестве плацебо, но это имело и положительный эффект.
Прилетел разведывательный вертолет, чтобы эвакуировать пострадавшего, которого уложили на носилки. Змею положили ему на грудь под куртку для последующей идентификации в больнице. Летчик летел тактически грамотно, следуя на низкой высоте вдоль русел ручьев. Сидевший сзади медик, будучи хорошим парнем, решил проверить состояние пациента и расстегнул куртку, чтобы проверить его сердце. Змеи очень чувствительны к вибрациям — они таким образом охотятся, — а поскольку вертолет является просто массой вибрирующих заклепок и алюминия, летящих в определенном порядке, а эта рептилия была всего лишь контужена, то во время тряски она ожила. К тому же змея и так была не в духе — ее ведь ударили по голове, — и ненавидела полеты. Летчик же тоже ненавидел змей, и, когда это трепыхающееся туловище обвилось вокруг его ног, он сдернул их с педалей и разбил вертолет, свалившись в русло реки, усеянное валунами.
В отличие от летчика и медика, которые получили ссадины и многочисленные переломы, пациент остался в порядке, его перевозили на носилках, и ему пришлось присматривать за двумя пострадавшими, пока не прилетел другой вертолет. Мораль этой истории такова: никогда не знаешь, когда тебе улыбнется удача, и если ты собрался брать змею, убедись, что она мертва.
Ваше тело постоянно подвергается атакам, и пиявки быстро становятся частью повседневной жизни. Верхнюю часть своих рукавов мы пропитали репеллентом от комаров, и это отпугивало большинство из них, но парочка всегда умудрялась проникать внутрь. Шершни были очень неприятны, но они не давали нам забыть о том, что нужно постоянно смотреть в оба и осматривать джунгли. В одну из ночей нас на ночевке посетили ночные шершни. Они точно такие же, как и дневные, только с более болезненным жалом, о чем нам еще предстояло узнать. Читали мы при свечах, и это отпугивало насекомых; они влетали в пламя и падали на землю. Если же вы пользовались фонарем, то все, что имело крылья, притягивалось на свет и садилось вам на грудь. В первую же ночь Фреда ужалили, и он тут же задул свечу, заявив, что это была самая страшная боль, которую он когда-либо испытывал. Мы с Джиком посмеялись над ним, назвав слабаком. На следующую ночь он отказался читать и лежал в темноте. На книгу Джика сел шершень, которого он сбил; к несчастью, тот улетел к Фреду и ужалил его. Наш товарищ подскочил, раскричавшись:
— Подожди, пока тебя ужалят, и увидишь, каково это!
Мы ответили ему:
— Ты, гомик, ложись спать. Дай людям почитать.
На следующую ночь меня ужалили в запястье. Единственное, как я могу описать эту боль, — это сказать, что она была похожа на раскаленную булавку, которую вогнали под кожу. Боль продолжалась несколько дней, и у меня до сих пор остался шрам, напоминающий об этом. Нет нужды говорить, что мы снялись с места и перенесли свой лагерь.
В другой раз, когда я перешагивал через бревно, меня укусил скорпион. Удар жала пришелся в икру и был довольно болезненным. На протяжении двадцати четырех часов я чувствовал себя паршиво, у меня была легкая лихорадка, но я полностью поправился. По сравнению с ночным шершнем это был сущий пустяк, но последствия оказались более серьезными.
Фрэнки, тому парню, который отрезал девушке ухо, захотелось заполучить набор вставных зубов. Дело в том, что у китайца в Кучинге такая работа стоила очень дешево, и ее не нужно было ждать, — в отличие от Блайти, [7] где ваши десны успели бы разложиться прежде, чем вы получили бы новые зубы. Он увидел, как я выдергиваю зубы местным жителям, и спросил, не удалю ли я их и у него. Из-за рациона, зубы местных жителей вынимались легче, чем у европейцев — большинство из них страдало от больных десен, из-за чего зубы расшатывались, а местная пища, состоящая из риса и рыбы, не способствовала их укреплению. У Фрэнки оставалось тринадцать зубов, и я начал их удалять, вырывая по два в день. Выдергивание — это неправильное действие при удалении зубов; на самом деле, это движение из стороны в сторону, постепенно расшатывающее зуб. Все шло хорошо, пока я не добрался до последних двух.
Несмотря на то, что я дал ему дополнительный лидокаин, [8] он все равно каждый раз, когда я начинал работу, жаловался на боль. Я сказал ему, что ему нужно быть храбрым и чуть потерпеть небольшой дискомфорт. Наконец, один зуб я вытащил и остался еще один. Он был отличным собеседником, этот Фрэнки, и даже когда я держал щипцы у него во рту, он все равно шепелявил. В конце концов я обхватил его рукой за шею, а его голову крепко зажал у себя подмышкой, и начал тянуть. Приподняв его с кресла, мы закружились по комнате в вальсе — он старался не отставать от меня, чтобы облегчить боль, а я отодвигался от него, пытаясь создать дополнительный рычаг. Кто-то должен был сдаться первым, и после того как я несколько раз протащил его по комнате, раздался громкий треск. Я посмотрел на щипцы — там был его зуб, на корнях которого было полтора дюйма белой хрящевой ткани из челюстной кости. Я попытался было скрыть это от него, игнорируя его комментарии, которые теперь стали нечленораздельными, а потом до меня дошло, что я вывихнул ему челюсть.
Мне было немного жаль его, но я посчитал это справедливостью после того, что он сделал с ухом девушки. Пришлось ему отправляться в Кучинг на лечение, где местный дантист не проявил к нему никакого сострадания; более того, он был с ним несколько суров. Неделей раньше он выпивал на рынке со своим помощником и расстроил одного из парней из эскадрона, игравшего на гитаре. Его несколько раз предупреждали, чтобы он вел себя тихо, пока наш товарищ играет, но он все равно продолжал перебивать, поэтому за эти неприятности отхватил фингал под глазом, а его помощник — разбитую губу. Вскоре все узнали, что от этого дантиста нужно держаться подальше, поскольку он устроил Полку джихад; поэтому большой ошибкой Фрэнки было сказать этому шарлатану, что он из Полка. Парни предпочли бы слетать в Лабуан, а это два часа пути, чем столкнуться с этим парнем в Кучинге. Житейская мудрость: никогда не расстраивайте дантиста, держитесь ближе к повару и тому, кто платит, и всегда вините своего товарища, если что-то идет не так.
Мы провели много хороших ночей на рынке, часто наблюдая за восходом Солнца. К нам присоединялись киви и осси, [9] и мы пели песни всю ночь. На рынке было множество лавок, где продавали пиво и еду. Мы торговались о цене на пиво и пили в той лавке, где оно было дешевле. Оно могло стоить всего два цента, то есть меньше фартинга, но такова уж солдатская натура: нужно было торговаться. Вы также могли купить королевские креветки, которые были огромными, напоминавшими скорее раков. Три или четыре штуки — это все, что вы могли осилить.
Поговорка «Смеется тот, кто смеется последним», безусловно, верна в отношении того, что случилось со мной в руках настоящего дантиста. Когда я находился с келабитами, к нам прибыл дантист, чтобы лечить скаутов и их семьи. Я с интересом наблюдал за ним, а также оценивал, насколько он хорош. У меня выскочил зуб мудрости, а мне предстояла четырнадцатидневный боевой выход, поэтому так же, как Фрэнки наблюдал за моими действиями, я теперь наблюдал за этим стоматологом. Наконец я набрался смелости и доверился ему, сразу же поняв, что совершил большую ошибку. Зуб раскрошился, и он не смог вытащить его полностью. На следующий день меня отправили на операцию с мешком, полным обезболивающих, и назначили встречу с дантистом через шестнадцать дней. Можете себе представить, что я чувствовал на протяжении последующих двух недель? Я не мог ни есть, ни спать и был не самой лучшей компанией. Выход прошел без осложнений, и я упустил свой шанс получить Крест Виктории, хотя по моим ощущениям, умереть было бы предпочтительнее, чем жить, и если бы случилась хоть какая-то встреча с противником, я бы продолжал идти, пока не добрался бы до Джакарты.
Когда я прибыл в Бруней на прием к стоматологу, повар приготовил мне желе: это было единственное, что я мог есть. Оно было приготовлено на противне размером 8x12x3 дюйма, и до конца лечения осталась половина. Дантисту пришлось вырезать корень и одновременно удалять другой зуб. Какое же это было облегчение, когда все закончилось: справедливость наконец-то восторжествовала.
Оглядываясь назад, можно сказать, что самыми опасными были периоды, когда мы находились на отдыхе. Перерыв между боевыми выходами составлял около недели, и мы пытались потратить все деньги, накопленные в джунглях; никто не хотел возвращаться, зная, что он в кредитах. Мы забирались на крышу отеля, в котором останавливались — трехэтажный дом с ограниченным количеством поручней. Иногда мы забирались даже не в ту комнату, и однажды ночью я потревожил моряка вместе с его дамой. Он был не очень доволен и попытался сбить меня метлой с парапета, расположенного на три этажа выше. Еще одной полковой хитростью было выпрыгивать из такси во время движения, однако определить скорость такси, когда рассудок нарушен десятью пинтами пива «Якорь», очень затруднительно.
Киви были великолепны, но выносить австралийцев было трудно. Почти всегда наша встреча заканчивалась дракой. Мы обучали и тех, и других, и новозеландцы слушались, в то время как австралийцы были склонны заниматься своими делами. Также забавны всегда были флотские, когда сходили на берег. По своим взглядам на жизнь они были очень похожи на нас, и во время своей увольнительной на берег старались оттягиваться как можно больше.
У нас был замечательный парень, у которого водились деньги, и которого мы прозвали «Летучая мышь», потому что никто никогда не видел его днем, он появлялся только ночью. Мы могли в любой момент выпить на рынке и одолжить у него двадцать баксов. Он платил и всегда помнил, кто что и когда брал. А еще у него под кроватью лежал любой беспошлинный товар, которым вы могли угоститься. Учитывая, что все эти пьяные сделки происходили днем и ночью, это была уникальная система: расхождений было очень мало.

*****

Хорошо было вернуться в джунгли; там я чувствовал себя в безопасности. Люди — самый опасный вид животных на земле и наименее предсказуемый. В зарослях я никогда не испытывал страха и полностью доверял местным жителям. Пожалуй, самым опасным и нервным занятием было разминирование подрывных зарядов. Там были участки пути, усыпанные взрывными устройствами, которые взрывались, если их потревожить. Устанавливать их было достаточно сложно, поэтому составлялась карта с указанием местоположения и типа каждого такого устройства. Подобные взрывные засады использовались, чтобы лишить противника маршрутов передвижения, и конечно он делал то же самое на своей стороне границы.
Снимать заряд, устроенный вами, было достаточно плохо, но разминировать чужой — это уже крайность. Инициирующее устройство должно было располагаться в центре всех подрывных зарядов, чтобы засада сработала с двух сторон; таким образом, независимо от направления подхода, вы всегда оказывались среди смертоносных устройств. Их могли инициировать животные или переменчивая погода, так что эта задача никому не нравилась. Лучше всего было найти замкнутую цепь и прикрепить к ней накладной заряд, чтобы взорвать всю засаду, но это было легче сказать, чем сделать.
Чтение чужой карты со схемами вводило в заблуждение. То, что для одних людей шесть дюймов, для других — двенадцать; это вам подтвердит любая женщина. К тому времени, когда разведывательное донесение было сложено несколько раз и выдержало все тяготы ношения в кармане по джунглям, вряд ли оно находилось в первозданном состоянии. Доверие к ней читателя не укрепляло и то, что его использовали, чтобы прихлопнуть случайную муху и прикрыть банку с едой, но если подумать, то не могу припомнить случая, чтобы офицер когда-либо так делал.
Еще один раз меня напугали, когда я практиковался в корриде. Я прочитал книгу о единственном английском тореадоре, который добился успеха в Испании; его звали Эль Инглес, и подумал, что «Эль Лофти» — это звучит неплохо, и к тому же мне захотелось понять, насколько трудно быть тореадором? Мы стояли в деревне, где на паданге [10] паслись селаданги — гауры, водяные буйволы, крупные животные с большими рогами. Для своего дебюта я выбрал небольшого теленка и стал искушать его своим пончо, крича «Оле!» и энергично стуча каблуками. Между мной и стадом находилось заграждение из проволочной спирали, две снизу и одна сверху. Тут краем глаза я заметил движение — мать теленка прошла сквозь забор, как будто его и не было, и оказалась передо мной, фыркая и притопывая, увязая в спутанной проволоке. Мое «Оле!» быстро превратилось в «О боже!», и я понесся прочь так быстро, как только могли нести меня мои совсем не матадорские ноги. Все, что могло двигаться так быстро, было опасно. Следующая книга, которую я тогда решил прочитать, была по разведению цветов.
Теперь я уже был капралом и получил под свое начало свой первый патруль. Из-за нехватки людей патруль состоял только из трех человек. Нас использовали для затыкания бреши, когда возникала угроза вторжения из-за мести. Я уже говорил о том, как важно, чтобы все уживались вместе, а когда нас было всего трое, это было особенно важно. Мы ждали вертолет, и я коротал время за изучением малайской лексики, а Стэн и Боб мутузили друг друга. Я не мог в это поверить: они катались в пыли, нанося удары друг другу! Разняв их, я подумал: «Отличное начало долгого патрулирования» — и захотел узнать, с чего все началось. Оказалось, все дело было в комплекте для чистки винтовок. Я сидел посреди них, разнимая их в стороны, и не хотел принимать чью-либо сторону или подливать масла в огонь. Это было долгое путешествие, и мне не хотелось провести предстоящие недели с этой парочкой.
Мы обосновались в деревне под названием Салилиран, расположенной недалеко от границы. Через границу, примерно в восемнадцати километрах, находился город Лабис, на который с разрушительными последствиями напали гуркхи, и существовала вероятность, что индонезийцы предпримут ответную атаку. Местного старосту звали Никинан, именно он возглавлял гуркхов во время этого рейда. Он был хорошим человеком, и мы с ним отлично ладили. Здесь было три долины, через которые можно было перейти границу, и нам нужно было как можно скорее проверить их на предмет любых признаков вражеской деятельности. Поэтому я решил выслать две группы скаутов: одну — в долину слева, другую — в долину справа, а сам со своим патрулем и с Никинаном должен был проверить основной маршрут в центре. У скаутов не было пончо, и я одолжил им два наших. Пришлось нам спать на земле под одним пончо. В первую ночь, когда начался дождь, снаружи был Боб, который пожаловался, что мокнет. Я поменялся с ним местами. Несколько минут спустя он пожаловался, что лежит на корне, и я заставил его поменяться со Стэном. К этому времени мое терпение уже было на исходе, и, когда он пожаловался, что его кусают муравьи, я взбеленился. Бобу очень повезло, что он не заразился смертельной болезнью джунглей. Стэн был полностью за, Никинана это нисколько не беспокоило, я же пытался сохранить спокойствие. Мы нашли множество следов, но не смогли определить, кто их проложил, поэтому на всякий случай разместили взвод гуркхов и стали защищать Салилиран.
Мы оборудовали в этом районе тайник и подготовили небольшую дыру в кронах деревьях для приема запасов. Это был мой двадцать пятый день рождения, и гуркхи приготовили по этому случаю специальное карри, которое мы ели в тот вечер. Я был на месте, ожидая вертолет, и слышал его, но он находился далеко на востоке, поэтому все, что я мог сделать, — это отправиться в деревню, дождаться вертолета и направить его оттуда. Сказав ребятам, что вернусь как можно скорее, я оставил их копать. В таких тайниках мы размещали еду, батареи, аптечки и боеприпасы, чтобы в случае захвата района мы могли действовать без пополнения запасов. Их местонахождение от местных жителей скрывалось, иначе они использовали бы их в качестве магазина «Теско».
Вертолет приземлился в деревне, и я заменил члена экипажа, который хотел осмотреть местные красоты. Вылетев к месту нашего тайника, я направлял летчика, который завис над небольшой дырой в деревьях. Стэн и Боб находились внизу, готовые принять запасы. Грузов было два, каждый весом в триста фунтов, скрепленных лентой, которая проходила через набор роликов, позволявших опускать их на высоту около пятидесяти футов от земли. Первая выгрузка прошла штатно, но вместо того, чтобы отрезать использованную ленту, я попытался намотать ее обратно на ролики. Получился большой узел, и ролики заклинило, поэтому я прикрепил свободный конец ленты к грузу, обмотал ее вокруг плеч и начал потихоньку спускать груз вниз, используя старый альпинистский способ. Однако по мере того, как груз выходил из вертолета, он набирал скорость, так что мне было очень трудно контролировать его спуск; он двигался все быстрее и быстрее, вызывая сильное трение о мои плечи и голые руки. Я держался изо всех сил, но дымящаяся плоть взяла верх, и мне пришлось его отпустить, втиснувшись в дверной проем и уперевшись ногой по обе стороны от порога. На мне был ременно-плечевая система, и, когда лента вытягивалась вместе с падающим грузом, она зацепилась за мою флягу и потащила меня к двери. Я наполовину высунулся из двери, глядя на Стэна, смотревшего на меня снизу. Мне показалось, что я встречусь с ним раньше, чем ожидалось, но груз приземлился как раз в тот момент, когда я достиг точки невозврата.
Меня высадили в деревне, и я избежал рукопожатия с членом экипажа, который вернулся к своему экипажу. Мои руки пульсировали, плечи горело. Потом я сидел с капитаном-гуркхом и пил пиво, когда он заметил мои руки. Я рассказал ему о случившемся, и он вызвал своего медика. Сидя с вытянутыми руками, ладонями вверх, я пытался понять то, что капитан говорил медику, и не заметил жидкости, которую он плеснул мне на руки. Я взлетел вверх, подпрыгнув выше только что улетевшего вертолета — в мои израненные ладони он влил йод, и боль была неописуемой. Я бегал на месте несколько минут, пока она не утихла настолько, что позволила мне остановиться, и тут он заметил ожоги на моем плече. Я все еще разминал руки, ища облегчения, когда медик подкрался ко мне сзади и промокнул ожог от трения тем же средством. Какой счастливый день рождения! В ту ночь было выпито изрядное количество рома G10; только так я мог хоть немного поспать.
Руки заживали долго, но, по крайней мере, я был доволен тем, что в них не попала инфекция. Никому бы не рекомендовал подобное лечение; оно может убить человека.
По мере того, как я получше узнавал Никинана, он все больше доверял мне. В своем домике он держал крыланов и по особым случаям подавал их на ужин. Однажды он пригласил меня пойти с ним в его амбар — небольшой сарай, стоявший посреди рисового поля. Он был очень воодушевлен, и мне стало интересно, какое угощение он для меня приготовил. Когда мы подошли ближе, в ноздри ударил запах гниения. Открыв дверь, староста пригласил меня следовать за ним. В хижине все свободное пространство заполонил рой синих падальных мух, и я попятился назад, решив обождать снаружи. Входя внутрь, Никинан был одет в набедренную повязку и футболку, и через несколько минут, когда дверь открылась, я испытал шок всей своей жизни. Из мрака появился солдат ТНКУ в камуфляжной одежде с винтовкой «Гаранд» в одной руке и безжизненной головой в другой. Только через несколько мгновений я понял, что это Никинан, одетый в индонезийскую форму, снятую с солдата, которого он убил несколькими неделями ранее. Голова была его гордостью и радостью, и он несколько раз помахал ею у меня перед носом.
Что это была за операция: дымящиеся ладони, безжизненные головы и поедание летучих мышей. Вот это житуха!

*****

У австралийцев был неудачный опыт общения со слоном. Они патрулировали территорию, когда им навстречу попалась эта туша, преградившая им путь, и совершили роковую ошибку, открыв по животному огонь. Пули с высокой начальной скоростью проникают прямо сквозь плоть, и если они не попадают в жизненно важный орган или кость, то не обладают большой останавливающей силы. Выстрелы только раззадорили джамбо, который набросился на патруль из четырех человек. К несчастью, пострадал именно связист, который умер от полученных ранений. Его затоптали, а рация, которую он нес, разбилась, что еще больше осложнило ситуацию.
При столкновении с диким животным всегда лучше отступить и стрелять только в крайнем случае. Мы используем систему «двоек» и, по возможности, полагаемся на своего товарища. Так, если на меня нападает собака, я говорю своему напарнику бежать от нее, а сам стою на месте: угадайте, кого именно укусят?
У меня был уникальный опыт, когда я прилетел в Барио. Я летел в одноместном «Пайонире», маленьком самолете, где располагался сразу за летчиком. В один прекрасный момент мы летели медленно и ровно, готовясь к посадке, как вдруг самолет нырнул вправо и, проскочив деревья, полетели вниз вдоль русла реки — летчик заметил бомбардировщик «Митчелл» и два «Мустанга», пролетавшие низко над взлетно-посадочной полосой, и принял меры по уклонению. Мой кишечник тоже принял меры предосторожности, а страх, безусловно, лучшее слабительное, известное человеку. Эти самолеты обычно проносились над полосой в качестве демонстрации силы и тут же уходили обратно к границе.
Еще один случай, который я никогда не забуду, — встреча с пунанами. Это был последний кочевой народ Борнео. Они по-прежнему жили только тем, что давали им джунгли, и держались очень обособленно. Поскольку они жили в самой гуще тропического леса, их кожа была светлого цвета, скорее белая, чем коричневая, и они были очень застенчивы. Единственная причина, по которой это племя давало о себе знать, — это то, что мы были с какими-то скаутами, с которыми они были знакомы. Иногда, если у них было чем торговать, они приходили в кампонг, где строили временные убежища и уходили, когда заканчивалась дичь или рыба. Если они не хотят, чтобы их нашли, вы их никогда не увидите. Границ пунаны не признавали и бродили везде, где могли найти пищу, всегда держась подальше от цивилизации.
Наш штаб располагался на Лабуане, острове, расположенном недалеко от Брунея. Я был на отдыхе и подвыпил с парой австралийцев. На следующее утро им захотелось заняться дайвингом, и они одолжили штурмовой катер. Это была двухмоторная алюминиевая лодка, которую мы использовали для отдыха. Они хотели, чтобы я показал им, как управлять лодкой, что я и пообещал сделать. Продолжая сидеть в баре, я все еще находился на том же месте, где они меня оставили несколько часов назад, и даже оглянуться не успел, как они уже вернулись, готовые к старту. Австралийцы пошатывались под тяжестью своих аквалангов, а я — под тяжестью бочки «Гиннесса», но с ней они мне помочь не могли, так как я уже ее выпил.
Мы спустили лодку на воду в шесть часов прекрасного тропического утра. Пара 40-сильных моторов работала отлично, и я показал им, как управлять лодкой и как ее дифферентовать, направляясь к месту погружения. Вокруг было разбросано множество островов, все с пальмами, растущими на песчаных пляжах. Спустя двадцать минут, в течение которых я показывал им такелаж, они остались довольны управлением и предложили высадить меня обратно на причале, но я, как дурак, отказался, перевалился через корму, помахав им на прощание.
После этого я долго лежал в воде, глядя на странное облако высоко в прекрасном голубом небе. Голова все еще пульсировала, но шум моторов уже давно стих. Вода была великолепна, а мягкое покачивание волн очень расслабляло. Когда я огляделся, то не смог ничего узнать; я был полностью дезориентирован. След от лодки разглядеть было нельзя, все острова выглядели одинаково, и я не понимал, к какому из них нужно направиться. Никто не знал, что я очутился здесь, кроме тех двух австралийцев, которые не вернутся в лагерь до вечера.
Забавно, как работает разум. В одно мгновение я находился в полной гармонии с окружающим миром, а в следующее оказался на грани паники. Вы начинаете представлять, что к вашим ногам прикасаются какие-то предметы, рыбы кусают вас за ноги, а акулы преследуют вас. Что не поддавалось воображению, так это сила Солнца, которое становилось все жарче по мере того, как оно поднималось выше. Блики от воды становились болезненными, а соленая вода щипала глаза. Я уже был обезвожен выпивкой, а времени для размышлений у меня было предостаточно.
Я лежу на спине, накинув рубашку на голову, и сожалею об ошибке, которую совершил. Мне нужно продолжать, иначе я не смогу закончить эту книгу. Как бы поступил Алан в такой ситуации? Это как раз тот случай, из которого невозможно выпутаться. Вы быстро осознаете свои ограничения и страхи, а самый большой страх, с которым вы, скорее всего, столкнетесь в жизни, — это страх перед собственными слабостями. Вы можете произвести впечатление на других людей, рассказывая всякую ерунду, но когда вы остаетесь наедине с собой, вам не на кого полагаться, кроме как на самого себя, и приходится выкладываться по полной.
После восьми часов болтания вверх-вниз я наконец выполз на берег; давайте вернемся в джунгли, там безопаснее.
На базе меня никто не хватился, только Фред звонил по телефону и пытался меня разыскать. Это просто показывает, что:

КОМУ КАКОЕ ДЕЛО ДО ЗВОНКОВ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Доун Рома Френч — британская комедийная актриса и писатель, отличающаяся пышным телосложением; британская же супермодель, певица и актриса Лесли Лоусон, наоборот, известна своим излишне худощавым телосложением, за что и получила псевдоним Твигги (от англ. twig — «тростинка»).
[2] Традиционный массивный нож, используемый жителями малайского архипелага.
[3] В английском языке фраза Thumb justice (или, по-другому, Rule of thumb), которую упоминает автор, обозначает приблизительный метод действий, основанный на практическом опыте, а не на теории. Выражение восходит к XVII веку, и оно было связано с различными профессиями, где количество или величина чего-либо измерялись путем сравнения с шириной или длиной большого пальца. Современная народная этимология гласит, что фраза происходит от максимальной толщины палки, разрешенной для избиения жены по английскому общему праву, однако подобного закона никогда не существовало. Возможно, это мнение возникло на основе слухов о заявлении судьи XVIII века сэра Фрэнсиса Буллера о том, что мужчина вправе бить свою жену палкой не шире большого пальца. Несмотря на отсутствие сведений о том, что Буллер когда-либо говорил это, слух породил на этот счет множество шуток и сатирических карикатур, а сам Буллер был высмеян как «Судья Большой палец».
[4] Женщина-прачка.
[5] Томас Купер (1921 – 1984 гг.) — английский актёр, комик и иллюзионист.
[6] Основной гормон, участвующий в регуляции метаболизма ― стимулирует синтез углеводов из белков, угнетает работу лимфоидных органов, повышает устойчивость организма к стрессу.
[7] Блайти (англ. Blighty) — английское жаргонное слово, обозначающее Британию (в частности, Англию); впервые оно было использовано во время англо-бурской войны как специфическое название родины для англичан или британцев, но широкое распространение получило лишь после Первой мировой войны.
[8] Местный анестетик и сердечный депрессант, используется в качестве антиаритмического средства.
[9] Новозеландцы и австралийцы.
[10] Редкостойная пустошь в тропической зоне, используемая для выпаса скота.

Для тех, кто копирует себе текст перевода с сайта - отредактировал немного 8-ю и 10-ю главы.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ОПЯТЬ ДОМОЙ

Я вернулся из джунглей героем-завоевателем, скачущим на своем белом жеребце по Хай-стрит и сбивающим с ног свою будущую жену. Впрочем, все было не совсем так. Я вернулся весь в язвах, и Розалинда, жена моего приятеля, договорилась, чтобы меня встретила ее сестра Мэрилин. Мы встретились у входа в большой магазин, у вращающихся дверей, и стали вместе там ходить. Это была любовь с первого взгляда, и через несколько месяцев мы поженились.
Я очень верю в совпадения. Мой приятель Роб отправился на курсы легководолазной подготовки в Портсмут и встретил там Джун, которая стала в будущем его женой. Джун была лучшей подругой Розалинды, и жили они напротив друг друга в районе Саутси, в Портсмуте. Розалинда пошла в армию (не в САС, хотя могла бы) и встретила там парня по имени Хью, который позже прошел отбор и попал во 2-й отряд. Они поженились и пригласили Мэбби, мою будущую жену, пожить у них: так мы и познакомились. Джун и Розалинда были отъявленными свахами, и вернувшийся воин Лофти, аки агнец на заклание, был пойман и наконец-то остепенился. Спустя пятьдесят с лишним лет, воспитав семерых детей, мы все еще продолжаем жить вместе.
Свадьба была великолепной и обошлась в восемнадцать фунтов, один шиллинг и шесть пенсов на старые деньги. Мама дала мне двадцать фунтов, которые мы потратили на прием, и я занял еще десять фунтов у приятеля, чтобы купить кольцо. Расписались мы в старой угольной конторе по соседству с «Золотым руном» и праздновали там до закрытия, после чего мы удалились в супружеские покои, где Розалинда и Хью устроили вечеринку. Каждый взял с собой немного выпивки, и все сложилось как нельзя лучше. Сегодня, когда я читаю о свадьбах, которые стоят тысячи, у меня начинает все чесаться. Нам повезло, что мы сразу переехали в семейное общежитие и ни в чем не нуждались.

*****

В перерывах между поездками на Ближний и Дальний Восток мы постоянно были загружены практическими занятиями и учениями по всей стране и за рубежом. Для осуществления затяжных прыжков мы выезжали в Лоссимут. Хотя он и находится далеко на севере, на местный климат сильно влияет Гольфстрим, создавая свои собственные погодные условия, которые хорошо подходят для прыжков. Жили мы вместе с флотскими и пользовались их ромовым рационом. Старшие чины, как правило, ром припрятывали и раз в неделю устраивали вечеринку. Во время одной из них мой товарищ съел вереск, который моряк холил и лелеял несколько месяцев. Растение было все жесткое и колючее, но парень, словно верблюд, просто сожрал его.
Самым ярким событием той поездки стал показной прыжок в день открытых дверей. Четверо из нас прыгали на аэродром, где стоял самый высокий в мире ветроуказатель, и чтобы приземлиться на глазах у собравшейся толпы, нам нужно было его обогнуть. Я приземлился первым и огляделся в поисках остальной троицы, но смог заметить только двух человек. Услышав в толпе смех, я последовал туда, куда указывали люди — на макушке ветроуказателя оказался Джимми. Законцовка его купола как раз зацепилась за конец шеста, а Джимми все еще тянулся вниз на своей подвесной системе, удивляясь, почему он еще не коснулся земли. Снимать его пришлось с помощью вертолета.
Если бы вы попытались это проделать нарочно, у вас бы никогда это не получилось; пришлось выдать это за трюк, на разработку которого ушли годы.
Для высотных тренировок нам пришлось залезать в барокамеру. Этим ведали Королевские ВВС, и там разрешили присоединиться к нам молодому офицеру женской вспомогательной службы Военно-воздушных сил. Это была невысокая, застенчивая девушка по имени Энни, которая отвечала за технику безопасности. В камере вас с кислородным баллоном поднимают на определенную высоту, и для того, чтобы увидеть, как недостаток кислорода влияет на организм, вы по очереди снимаете маску, после чего вас просят выполнить различные задания: потрогать пальцы ног, посчитать простые суммы или написать свое имя в блокноте. Все справляются с заданиями одинаково, но Энни оказалась настоящей звездой. По мере того, как вы забираетесь на высоту, давление падает, и газы, находящиеся в вашем теле, расширяются, в результате чего вы начинаете пускать ветры, подобно взрывающимся волынкам. Энни сняла маску и из застенчивой, сдержанной девушки превратилась в буйного увальня. Она закружилась по камере, соблазнительно танцуя и издавая самые громкие пуки, какие только можно себе представить. С криком: «Выпусти ее, Энни» — она попыталась снять штаны, показав свои интимные места. Прелесть всего этого состояла в том, что весь процесс снимается на видео, которое воспроизводится на подведении итогов упражнения. Девушка поверить не могла, когда увидела, что вела себя как пьяный подросток на поп-концерте.
Мы отправились прыгать с парашютом в Калдроз, — на другую авиабазу военно-морских сил, расположенную в Девоне. У флотских летчиков было меньше ограничений, чем у Королевских ВВС, и они поднимали нас на бóльшую высоту. В качестве одолжения коменданту мы согласились проверить уровень охраны базы и посмотреть, удастся ли проникнуть на их оружейный склад. Он работал круглые сутки, и в здании фактически двадцать четыре часа дежурил матрос. Нам также было известно, что обычный взлом не пройдет, так как все было усилено, укреплено и снабжено сигнализацией. Комендант и его начальник склада, отвечавший за безопасность, были весьма самодовольны и уверены, что мы потерпим неудачу.
Мы внимательно осмотрели здание в поисках уязвимых мест, но таковых не обнаружилось. Крыша, которая часто является лучшим местом для проникновения внутрь, оказалась перекрыта. На всех окнах были установлены металлические решетки и засовы, а дверь могла бы украсить Форт-Нокс. [1] Канализационные трубы и вентиляционные каналы обнаружить не удалось, а само здание было крепко-накрепко закрытым. Задача была не из простых, но этим двум самодовольным засранцам никак нельзя было нас одолеть.
Решение нашлось в виде Троянского коня. Мы сообщили им, что из Херефорда в наш адрес прибудет ящик, в котором находится оружие и который должен храниться на оружейном складе. На самом же деле мы одолжили ящик у местных автомобилистов и закрепили крышку так, чтобы ее можно было открыть изнутри. Тафф, который был в отряде самым маленьким, был назначен добровольцем для того, чтобы забраться внутрь, где он и улегся на спальный мешок, прихватил с собой свои вещи.
Ящик был доставлен на склад и поставлен между стеллажами с оружием. Ночью Тафф открыл крышку, взял со стеллажей винтовку, пистолет-пулемет и гранатомет и положил их в свое новое место обитания. Утром мы забрали свой ящик и отправились на завтрак, после которого меня вместе с нашим боссом вызвали к коменданту и его приятелю, пребывавшим в веселом расположении духа. Комендант в начальственной манере сложил пальцы перед собой, как это делает управляющий банком, когда вы просите кредит, и произнес:
— Не слышал, чтобы прошлой ночью была большая активность. Как у вас дела?
Начальник склада покачивался на носочках, заложив руки за спину, и улыбался от уха до уха. Я извлек оружие и сказал:
— Не так уж и плохо; мы всегда можем сделать что-то еще.
Надо было видеть их взгляд, оба они взорвались, пытаясь сделать слишком много вещей одновременно и терпя неудачу в каждом из них — вскочили на ноги, один схватил телефон, другой попытался выбежать за дверь и запутался в коврике; потом вернулся и надел головной убор, а второй выбежал за дверь, прихватив с собой коврик и уронив при этом телефон. Кто-то крикнул делопроизводителя, который прибежал и поднял болтавшийся телефон, споткнувшись о перевернутый коврик. Мы остались довольны суматохой и поправили коврик, когда уходили. Очень жаль, что в Калдроз нас больше не приглашали.
Потом нашим присутствием был осчастливлен Манчестер, где мы в качестве объекта для отработки навыков минно-подрывного дела заприметили старую шахту. Здесь главным был Долли; это он был тем самым безумцем, который стрелял в осиное гнездо на Борнео. Его первый пробный заряд был довольно скромным как для него, от взрыва разлетелось лишь несколько кирпичей, — но он не предупредил правление шахты, в которой в момент взрыва под землей работали люди. Вскоре нас окружили разгневанные жены и полицейские, требовавшие сообщить, кто дал нам разрешение подрывать тут заряды — они думали, что это был подземный взрыв, и были не очень довольны. Одна из жен заявила, что никогда не слышала такого грохота, а один из парней в ответ сказал, что мы просто сорвали замок с ворот, прежде чем заложить несколько нормальных зарядов.
По соседству с шахтой находился сталелитейный завод, и мне сказали пойти и предупредить их о следующем взрыве. На территории работало много людей, которым я сообщил, что когда они услышат три свистка, то нужно укрыться. Когда заряды были заложены, я отошел, дал свисток и увидел, как все рабочие укрылись. Взрыв был не очень сильным, и за забор не упало ни единого обломка. То же самое я сделал, когда была готова следующая серия подрывных зарядов, но рабочие только посмеялись и продолжили работать. Стоял прекрасный день, светило Солнце, поэтому я склонил голову и стал ждать взрыва. Сначала почувствовалась ударная волна, а затем небо заполнил ливень гранитных обломков, закрывший Солнце. Еще долго были слышны звуки ударов камней о металл, пока пыль не рассеялась настолько, что я смог взглянуть на завод. Вся территория была засыпана обломками, и рабочие один за другим вылезали из-под груд камней и пыли, протирая глаза. Как никто не погиб — уму непостижимо. Оказывается, Долли сделал следующим образом: загрузил взрывчаткой галерею под дымовой трубой, и та сработала подобно гигантскому минометному стволу, осыпав каменную кладку на территорию сталеваров. Предупреждать их в третий раз мне не пришлось: они все разошлись по домам, отказавшись работать, пока мы там находимся.
При первом взрыве обломок гранита пробил крышу машины секретаря и оказался на водительском сиденье. Следующий взрыв отправил гранитный кусок через крышу ее офиса, где он пронесся через ее стол и остановился в корзине для бумаг. Как вам такая аккуратность? Это доказывает, что подрывные работы не обязательно должны быть неаккуратными. Я старался соответствовать этому правилу, когда руководил подрывниками.
В шестидесятые годы о технике безопасности и охране труда слыхом не слыхивали, и, оглядываясь назад, должен признать, что это было опасно. Но я бы предпочел, чтобы все было именно так, чем терпеть все эти укрытия и прочую чушь, которую приходится нести промышленникам, чтобы делать в наши дни свою работу. Во многих случаях это просто оправдание для выкачивания денег из фирм, которые не могут себе этого позволить или извлечь из этого выгоду. Не нужно начинать с политкорректности, так как я считаю, что с ней и с охраной труда мы действительно попали впросак. На этом позвольте закончить свое политическое выступление от имени сообщества «старомодного ведения дел».
Для проведения занятий по минно-подрывному делу также использовался полигон в поместье Истнор Касл Эстейт недалеко от города Ледбери, и когда мы там работали, нам приходилось выставлять предупреждающие знаки для общественности (более подробно я расскажу об этом позже). На полигон, который находился в доброй миле от дороги, нам приходилось таскать железнодорожные рельсы, так что мы занимались спортом, если не сказать больше. Ярд рельс весил восемьдесят фунтов, и несколько таких ярдов мы носили вверх по склону. Также там мы стреляли ракетами калибра 3,5 дюйма, которые являлись противотанковым снарядом и пробивали около девяти дюймов брони, причем целесообразно было стрелять из трубы, в которой они поставлялись, а не таскать с собой шестифутовое оружие типа базуки. Практика заключалась в том, что из основания ракеты вынималась электрика, использовавшаяся для производства обычного выстрела, а на ее место вставлялась пачка спичек, обернутых вокруг предохранителя. Я стоял рядом с парнем по имени Дэйв, который носил полиэтиленовый дождевик, которому все жутко завидовали. Он как раз ждал своей очереди навести ракету и выпустить ее, предварительно убедившись, что предохранитель вставлен как можно глубже, когда спички воспламенились, и ракета вылетела из его рук в потоке пламени, обдав всех горящим выхлопом и испепеляя все на своем пути. Удивительно, но никто не пострадал. Ракета приземлилась на поле, где за несколько часов до этого собирали картофель, а дождевик Дэйва оказался продырявлен, как чайный пакетик «Тетли». После этого требования были изменены в пользу использования только безопасных спичек, а не «Лебедь Вестас».
Долли проходил еще один курс минно-подрывного дела на танковом полигоне в Сеннибридже. Там существовало ограничение массы подрывных зарядов в три фунта, но наш товарищ никогда подобными мелочами не заморачивался. Первое, что он сделал, когда мы разгрузили грузовики, — запустил ракету калибра 3,5 дюйма вертикально. Она взвилась в воздух, оставляя дымный след, а когда поднялась выше и исчезла, Долли стоял, попыхивая трубкой, и приговаривал:
— Всегда хотел так сделать.
Мы все сгрудились в кучу и смотрели в небо, озабоченные тем, что «если что поднимается, то непременно должно упасть». Но ракета либо все еще поднималась, либо приземлилась за хребтом в нескольких милях от нас. Больше мы ее не видели.
Его pièce de résistance [2] стал пятисотгаллоновый подвесной топливный бак для самолета, наполненный авиационным бензином. Сделали его для того, чтобы испытать наше самодельное зажигательное устройство. Это была обычная пластиковая мыльница, заполненная термитом, [3] с двумя унциями пластида сверху, чего было достаточно, чтобы пробить металлический контейнер и воспламенить все, что находится у него внутри. Теория гласит, что пластичная взрывчатка пробивает отверстие в корпусе, позволяя находящейся внутри жидкости вытекать и смешиваться с воздухом, а термит, который очень сильно горит, поджигает эту летучую смесь. Авиационный бензин представлял собой отдельный вид бензина с высоким октановым числом, специально очищенный для использования в двигателях самолетов. Один галлон соответствовал фунту взрывчатки, используемой в качестве фугасного заряда. Пятьсот галлонов хватило бы на несколько месяцев работы всех наших автомобилей, но Долли хотелось провести полноценное испытание. Чтобы привести устройство в действие, в него вставлялась зажигательная трубка, представляющая собой обжатый капсюль-детонатор с огнепроводным шнуром достаточной длины, который поджигался человеком, закладывающим взрывное устройство. Был уже конец рабочего дня, и огнепроводного шнура оставалось всего девять дюймов, что хватало на 30-45 секунд горения. Одно из золотых правил подрывного дела гласит: «Никогда не убегай от горящего заряда». Лошарой, которому нужно было пойти и инициировать подрывной заряд, выбрали Уолли. Он был не самым быстрым в группе — на самом деле он оказался самым медлительным, чтобы спрятаться, когда Долли искал добровольца. Мы расположились в пятистах ярдах на вершине холма, когда Уолли спустился к резервуару, бормоча что-то о лунатиках и пироманах. Подпалив шнур со второй попытки, он помчался вверх по склону, теряя спички, поскольку вес имел критическое значение.
Долли крикнул ему:
— Никогда не беги от… — и тут на нас обрушилась стена жара, за которой последовала очень горячая взрывная волна. Вот сейчас все наблюдали за продвижением Уолли по склону, подбадривая его, а в следующее мгновение он исчез в огненном шаре. За взрывом последовал шум, и воздух наполнился раскаленными осколками, пылью и летящими обломками. Потом на свет появился обожженный, дымящийся, испепеленный и потрясенный Уолли. С него частично сдуло одежду и кожу, а сам он был приготовлен до средней степени прожарки.

*****

Волшебным континентом была Африка. Мы работали в Северной Африке, в таких местах, как Триполи и Ливия, которые представляли собой пустыни, но Кения была чем-то особенным. Из всех стран, которые я посетил, Восточная Африка показалась мне самой лучшей. Дикая природа, климат и ландшафт были потрясающими; единственным недостатком были местные жители. Учить африканцев было непросто, и я люблю иллюстрировать это одной историей. Однажды, в одной тюрьме сидели африканец, шотландец и англичанин. Каждому из них дали по два стальных шара диаметром по шесть дюймов. Через час тюремщик проверил своих заключенных, заглянув в дверной глазок. Шотландец выполнял со своими шарами упражнения, поднимая их над головой. Потом надзиратель перешел к камере англичанина, который играл со своими шарами в кегли. Когда же он проверил африканца, то обнаружил, что тот один из шаров потерял, а второй разбил. Вот что значит их тренировать: это никогда не бывает скучным, и всегда вызывает досаду.
У нас была прекрасная работа по подготовке телохранителей Джомо Кениаты. [4] Такое задание появилось впервые и потребовало от нас множества новых навыков. Мы взяли новобранцев из полиции и начали обучать их навыкам личной охраны. Это были очень крепкие ребята, но им не хватало военных навыков и здравого смысла; нам приходилось все им рассказывать и показывать по много раз, прежде чем они понимали, о чем идет речь. Я разговаривал на суахили, хоть и с акцентом кокни, что еще больше сбивало их с толку, но с таким же успехом я мог разговаривать по-японски, и им было бы все равно.
Все это напоминает мне историю, которая произошла, когда я ушел из армии и стал участвовать в программе по сохранению окружающей среды. Речь шла о спасении носорогов в Африке, строительстве колодцев в Азии, разведении панд в Китае и тому подобных вещах. У берегов Кении спасли тонущее японское рыболовецкое судно. Оно было перевернуто вверх дном, а вся команда цеплялась за корпус, в котором зияла огромная дыра прямо на месте капитанского мостика. Капитан оказался единственным пропавшим без вести, а вся команда находилась в состоянии шока. На вопрос о том, что случилось, единственное, что можно было услышать, это только крики: «Гомбе, гомбе», — при этом члены экипажа издавали мычащие звуки и показывали в небо, жестами показывая, как что-то падает. В конце концов был найден переводчик, который не мог поверить в услышанную историю. Оказалось, что капитан находился на мостике и пил чай, когда с неба упала корова и пронеслась прямо через рулевую рубку, пробив днище и прихватив с собой шкипера. Все решили, что команда траулера сошла с ума или переводчик разговаривает не на том языке. Сделать эту историю правдоподобной не помогло и то, что шкипер в тот момент просил каплю молока.
А случилось вот что: в рамках кампании по завоеванию «сердец и умов» русский самолет перевозил скот, а животные не были достаточно усыплены. Одно из них начало брыкаться, поэтому летчики опустили трап и сбросили его. К несчастью для японцев, которые находились внизу, русские попали точно в яблочко.
Я всегда говорю людям, что нужно держать глаза открытыми и посматривать по сторонам, особенно вверх. Другая трагическая история, связанная с воздушным десантом, произошла в Сомали, к северу от Кении. Местные жители умирали от голода, и к ним доставляли запас продовольствия. В один из моментов человек на земле молился о еде, а потом на него упал поддон с рисом весом в одну тонну и убил его — ну и где же тут справедливость? Мораль этой истории такова: когда молишься, не проси слишком многого или будь осторожен с тем, о чем возносишь молитвы.
Все курсанты на курсе должны были быть лояльны Кениате, поэтому в основном они были родом из племени кикуйю. У них были такие имена, как Веллингтон, Уинстон и Нельсон. Командовал ими парень по имени Ливингстон, не перестававший нас удивлять. На тренировке по подрывным работам мы показали им, как сделать из будильника простецкий замыкатель с задержкой срабатывания. Проще некуда — нужно просто заизолировать контакты на задней стенке, которые замыкались при повороте рычага будильника. Ливингстон вернулся через пять минут с полностью разобранными часами, у которых он снял стрелки. В руках у него была горсть шестеренок и пружинок, и с оксфордским акцентом он произнес:
— Простите, старина; у меня возникли проблемы со старыми веселыми часами.
Однажды вечером парень опоздал на инструктаж, и мы все сидели и ждали его, гадая, какое оправдание он придумает на этот раз. Через тридцать минут он появился, пересекая залитую лунным светом лужайку в кожаных тапочках, в халате из парчового шелка, с болтающимся в уголке рта мундштуком.
— Прошу прощения за небольшую задержку, ребята; не успел воспользоваться феном.
Это было напоминало сцену из пьесы Ноэла Кауарда, [5] но парень был кровным родственником президента, поэтому от него никак нельзя было избавиться.
Остальные ребята работали хорошо, но это было тяжело. Память у них была короткая, и, если не повторять все регулярно, это было все равно что каждый раз учить новый предмет. Город Наньюки был отличным местом для тренировок: здесь было много места с живописными пейзажами. С одной стороны на горизонте возвышалась гора Кения, на другой — Килиманджаро. Меня определили в команду с Дэйвом, самым худшим водителем в мире, тем самым, который возил меня на курсе выживания, и который обучал проведению засад на автомобилях. Однажды ему захотелось отбуксировать машину на полигон для подрывных работ для уничтожения.
Автомобиль был сильно побит, но стал бы хорошей мишенью для автомобильных бомб. Я по глупости согласился, чтобы меня буксировали в этой развалюхе. Дэйв на своем «Лендровере» подцепил меня буксировочным. тросом, оставив большую слабину между машинами, а я остался сидеть в машине, окруженный зазубренным металлом. Когда пуля попадает в машину, она оставляет маленькую дырочку снаружи, но большое, зазубренное отверстие внутри. В эту машину попадали сотни раз; это было все равно что сидеть в терке для сыра. Я сказал Дэйву, чтобы он не торопился и выбирал слабину не спеша, но он не сделал ни того, ни другого — просто бросил сцепление, и слабина была выбрана с такой силой, что мое сиденье сорвалось с направляющих, и я оказался сзади, скорчившись на полу с металлическими зазубринами, усыпанном битым стеклом. Вперед мне удалось снова выбрался как раз в тот момент, когда Дэйв спускался в логгер (пересохший водоток), и на полпути вниз по склону я его обогнал, не имея тормозов и оставшись почти без кожи. Когда же наконец я выбрался из машины, то был похож на фунт сырого фарша.
Мне удалось спасти из машины сигнальные рожки и забрать их с собой домой. Босс переполошился, когда узнал об этом, и попытался получить разрешение на их вывоз из страны в Департаменте охоты и рыболовства, — он думал, что это рога животных, а не автомобилей.
Нам понадобился сейф, чтобы хранить в нем все секретные документы. Один прислали из Найроби, но без ключа. Когда мы сообщили им об этом, ответ был такой: «Не волнуйтесь, у нас есть запасной ключ». Мы спросили, где он, и получили ответ: «В сейфе». Типичная африканская эффективность: закончив использовать сейф в качестве мишени для подрывных работ, мы продолжили хранить документы под кроватью.
Тони, возглавлявший группу, много лет проработал полицейским. С ним был слуга, который стирал и гладил его одежду. Он всегда выглядел безупречно и переодевался по несколько раз в день. Мы же менялись раз в неделю, и то, если нам везло. Его мальчика-слугу звали Гои, и наш товарищ нашел его во время рейда в бордель в Найроби, где пацан гладил лифчик, и на тот момент ему было около шести лет. Он был с Тони уже несколько лет и всегда ожидал его с нетерпением. Однажды ночью Гои лег на свою кровать в семидесяти ярдах от нашей палатки, в которой мы жили вчетвером. Тони поставил у своей кровати лампу и позвал слугу, который лежал в постели уже несколько часов. Когда Гои прибежал, Тони велел ему просто выключить свет. Мы не могли в это поверить и начали обзывать его самыми ленивым и эгоистичным человеком, на что Тони сказал просто:
— Вот так мы делаем это в Африке.
Неудивительно, что в этом мире есть проблемы.
Как раз в то время, когда я залечивал свои раны после инцидента с машиной, за Сэнди погнался буйвол. Это был старый самец, забредший на полигон. Сэнди был один и устанавливал мишени, когда на него набросилось животное. Чтобы спастись, он спрыгнул в логгер, приземлился прямо посреди колючего кустарника, и в лагерь прибыл в худшем виде, чем если бы животное его поймало. Когда-то он смеялся надо мной, теперь настала и моя очередь. Через два флакона йода он оказался в моей власти.
— Чего не должен делать Лофти, когда ранен, а? — приговаривал я, делая ему также инъекцию антибиотика. Лекарство нужно было смешивать, чтобы оно было жидким, это делало инъекцию менее болезненной. Я же наоборот, сделал укол довольно густым, и наслаждался каждым мгновением.
Большинство людей заблуждаются, что огонь отпугивает диких животных. Однажды ночью четверо из нас сидели у костра и травили друг другу байки, когда в лагерь пришел носорог и сделал на костре ча-ча-ча. Замерз он или нет, мы выяснять не стали. Конечно, такое является редкостью, но всегда есть исключение из правил.
В Кении я встретил несколько интересных персонажей и имел честь выпить с Кипчоге Кейно. Он был золотым олимпийским призером игр в Токио, и мы встретились с ним в полицейском колледже Киганджо, где он работал инспектором полиции. Я думал, что это будет тихий вечер с несколькими напитками и ранним отходом ко сну; как же я ошибался. Мы начали с рынка, где поедали двухдюймовые квадратные шматы сала. Я люблю сало, но другие участники вечеринки были немного обескуражены. Вскоре мы привлекли толпу, ведь он был национальным героем. Мы запивали жир галлонами пива и ходили по различным пабам и клубам, где его охотно принимали. Если это он так тренировался, то у меня точно был шанс попасть на следующие Олимпийские игры.
Тони тоже был олимпийцем: он стрелял из винтовки и скорострельного пистолета на одних и тех же играх. Каждый день, когда мы были за городом, мы выходили во двор и стреляли на близкие дистанции. Он был лучшим стрелком, которого я когда-либо видел, и я многому у него научился. Мы ездили целыми днями и наблюдали за разными животными. Он знал все о дикой природе, и с ним было приятно общаться. Однажды мы остановились у реки, и мне не терпелось окунуться в нее. Вода была освежающей, и, лежа на спине, я спросил Тони, как называется это место. Он ответил:
— Пасть крокодила.
Я выскочил из воды на берег и оделся за считанные секунды. Тони же не переставал смеяться, предположив, что это место получило свое название из-за формы бассейна, а не из-за присутствия рептилий. Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Позже я познакомился с чемпионом мира по стрельбе, выигравшим для Великобритании несколько золотых медалей, однако он был исключительно стрелком по мишеням, тогда как Тони владел всеми навыками полевой охоты и выслеживания.
Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Мы организовали учения, в ходе которых ребята организовали слежку за некоторыми высокопоставленными лицами, не подозревавшими о нашем присутствии. Занятия проводились в Найроби, чтобы научить курсантов слежке в городских условиях. Одним из наших объектов был управляющий банком, и мы обнаружили, что у него есть любовница. Так что всегда оглядывайтесь через плечо, никогда не знаешь, кто за вами наблюдает.
Мы также готовили группу под названием Подразделение общего обеспечения. [6] Это были полицейские, и подразделение было создано для того, чтобы компенсировать мощь армии. Значительная часть тренировок проходила в Северной пограничной провинции, представлявшей собой бесплодные просторы на границе с Сомали. Мы думали, что у курсантов будет инстинкт правильного водопотребления, но предположение — мать всех факапов. Мы отправили курсантов на занятия по ориентированию, в ходе которых они должны были добираться до нескольких контрольных точек, где мы проверяли их состояние, прежде чем отправить дальше. Было изнуряющее жарко, ни ветра, ни укрытия. Они несли с собой все необходимое снаряжение, но у нас была канистра с водой, чтобы мы могли пополнять запасы воды, если курсанты выдохнутся. На первой контрольной точке, до которой идти было всего два часа, у каждого из тридцати курсантов закончилась вода. Мы подчеркивали важность нормирования потребления воды, но это осталось без внимания. На второй контрольной точке, пока я обрабатывал волдыри, один из курсантов набрал канистру воды и попытался выпить ее всю. То, что он влил в себя насильно, то потом вырвал обратно, и это серьезно истощило наш запас воды. Поскольку грузовики должны были прибыть только через три дня, у нас возникла критическая ситуация.
Мы связались с базой, предупредив их о ситуации, и изменили план учений. У нас не хватало двух человек, и нам нужно было их дождаться. Мы отправили всех курсантов с двумя сержантами-инструкторами в деревню, расположенную примерно в сорока милях от нас, отдав им последние запасы воды, а двое из нас стали ждать пропавших людей. Голод — это одно, но жажда в десять раз хуже. На двоих у нас оставалось меньше пинты воды, которой должно было хватить как минимум на два дня. Ситуация складывалась не лучшим образом, к тому же мы опасались за пропавших людей, поэтому решили оставаться на месте, коротая время, пока нас не эвакуируют. В подсознание постоянно лезли картинки айсбергов и водопадов, а сильная жажда соли нас никогда не покидала.
Африка полна сюрпризов. На второй день появились двое отставших, неся полную козью шкуру воды, которую они купили у кочевника. Сирил и Стэнли стали моими лучшими друзьями. Они выглядели так, будто вышли на воскресную прогулку, не подозревая о всей произошедшей драме.
Двум нашим парням, которые отправились с основной группой, пришлось нелегко. Они приняли неверное решение пить свою мочу. У них была маленькая бутылочка апельсинового сока, которым они и разбавляли свои отходы жизнедеятельности. В итоге им потребовалось больше времени, чтобы прийти в себя, чем нам. Мы же дождались транспорта и были в ничуть не худшем состоянии, когда оставались.
Уроки, которые мы извлекли из этого, таковы: всегда берегите источник воды, охраняйте его и никогда не пейте мочу. В армии можно обоссаться, но мочу пить нельзя.
Есть еще одна особенность Африки — она не очень хорошо подходит для прыжков с парашютом. Воздушные потоки вызывают в самолете бурю, а разреженный воздух ускоряет спуск под куполом, и вы сильнее ударяетесь о землю, которая весьма неумолима. Поэтому, чтобы обезопасить себя, берите с собой побольше воды, не позволяйте Дэйву вас возить и забудьте о парашютных прыжках.

*****

Мы отправились на Ямайку, где все было впервые и вновь, и отлично провели время. Нам удалось пересечь остров с юга на север, и местные жители не могли поверить в этот подвиг. Центральный хребет очень изрезан, но мы справились.
Нам также приписывают первый на острове показ затяжных прыжков. Не знаю, насколько это правда, но нам так сказали. О четырех наших показных прыжках сообщили все газеты, радиостанции и телеканалы, поэтому местные власти не хотели отменять их по любым причинам. Мы были рады узнать, что у Сил обороны Ямайки есть самолет «Твин Оттер», [7] который является одним из лучших самолетов для прыжков с парашютом. Он быстро набирал высоту, медленно летел и имел сдвижную дверь. Единственная загвоздка заключалась в том, что у летчика была лихорадка денге, [8] и его подняли с больничной койки, чтобы он смог прилететь и полетать с нами. Я отправился на взлетно-посадочную полосу, чтобы все устроить, и полюбовался самолетом. Нас было всего четверо, поэтому в «Оттере» было достаточно места, чтобы играть в футбол. Когда меня представили летчику, я чуть не упал — он был ямайцем, но кожа у него была бледно-желтого цвета и покрыта испариной. Он постоянно выжимал полотенце, которое носил на шее, а белки его глаз больше напоминали яичные желтки. Стоял полдень, и наш первый прыжок был назначен на три часа дня. Я не думал, что летчик продержится так долго; жаль, что он был единственным пилотом, квалифицированным для управления самолетом. Я же был единственным, кто заговорил с ним, остальные держались в стороне. Оставалось лишь надеяться, что все, чем он болел, не заразно.
План состоял в том, чтобы пролететь над площадкой приземления, где находилась школа, сбросить серпантин, а затем набрать высоту для показного прыжка. После того как мы прыгнем, самолет приземлится и заберет нас для еще одного показа позже в Монтего-Бей. Мы должны были провести демонстрацию укладки парашютов в школе, раздать автографы и дать короткое интервью местной радиостанции. Глядя на летчика, я бы поставил все деньги на то, что этого не произойдет.
Когда мы взлетали, то вчетвером сцепили руки и ноги в задней части самолета, так как на случай аварии это было самое безопасное место. Взлет с нормальной взлетной полосы помог самолету взмыть в небо, и в мгновение ока мы оказались на высоте двух тысяч футов. Летчик глотал апельсиновый сок быстрее, чем самолет сжигал топливо, и я был рад, что на нас надеты парашюты.
Мик был среди нас новичком, поэтому мы выкинули его первым, используя как индикатор дрейфа. Он часто приземлялся в интересных местах, ни разу не оказавшись на намеченном месте, то есть на площадке приземления. В этот раз он приземлился у плавательного бассейна большого дома на склоне холма, где хозяева дома обошлись с ним по-королевски.
Мы же втроем приземлились на глазах у толпы, и нас тут же захлестнула масса школьников. Оказались мы на футбольном поле, которое было окружено кустарником, а в высокой траве паслись коровы. В конце концов, нам выделили место перед полуразрушенной трибуной, где мы попросили детей помочь нам сложить и натянуть купола, пока укладывали их для следующего шоу. Я вместе с Джимми дал короткое интервью местному радио, зная, что они не понимают нашего акцента. Джимми что-то рассказывал об «ослиной ноге» на ветру, а не о зигзагах, что смутило даже меня. [9] Я слышал, как самолет делает низкие проходы, но был поглощен тем, что делал в тот момент. К нам неохотно присоединился Мик, явно желая остаться со своими вновь обретенными друзьями из особняка на холме.
Оглядевшись, я увидел на дальнем конце футбольного поля самолет, припаркованный среди длинной травы и кустов. Ворота были убраны, и учителя отводили детей на край поля. Я подумал, что там должна быть взлетно-посадочная полоса, но не смог припомнить, чтобы видел ее во время спуска.
Поболтав с летчиком, который все еще выжимал полотенце, я спросил его, откуда он появился. Он посмотрел на меня остекленевшими глазами и указал на точку для пенальти — очевидно, он приземлился на этом пятачке и отъехал в кусты, чтобы обеспечить больше места для взлета. Я знал, что у этого самолета хорошая способность к короткому взлету и посадке, но не думал, что настолько, особенно если у пилота температура 103 градуса. [10] Мы неохотно забрались обратно в самолет и приготовились к взлету. Снова усевшись поудобнее, со сцепленными конечностями, мы взлетели, взмыв в воздух, оставляя за собой облако пыли, бегущих коров и радостных школьников. Когда самолет набирал высоту, я оглянулся и заметил, что они даже не убрали второй комплект ворот.
Прыжок в Монтего-Бей прошел хорошо для нас, но не так хорошо для Мика. Мы снова использовали его в качестве указателя, и он приземлился в свинарнике за много миль от любого приличного места. Мне не хотелось, чтобы он приземлился в море, так как купол не успел бы высохнуть для показных прыжков на следующий день, поэтому я выпустил его слишком рано. Остальные приземлились на пляже среди большой толпы, и нас угостили барбекю. К тому времени, как привезли Мика, последняя сосиска уже исчезла.
Наш командир решил, что будет неплохо, если мы совершим пятидесятимильный марш-бросок на скорость, чтобы подготовиться к учениям, которые должны были проходить через несколько недель в Германии. Мой отряд располагался в местечке под названием Кокпит Кантри, которое являло собой чудо природы. Представьте себе перевернутую вверх дном коробку из-под яиц, которая, вместо того чтобы быть сделанной из картона, была сложена из известняка, а высота каждой вершины составляла сто футов. Здесь было полно комаров, а возвышенности действовали как нагреватели, задерживая солнечный свет и превращая низины в подобие печи. Здесь было трудно ориентироваться, так как все было кругом одинаковое. Только эти пирамидальные холмы, уходящие в небо, и ни ветерка, а когда Солнце стояло высоко, не было и никакого укрытия.
Нам дали команду добраться к месту, которое на карте называлось «Ты не видеть, я не слышать» — к маленькой деревушке на краю этого чуда природы. Командир снова выкрутился за наш счет — полковник приезжал из Великобритании и вызвался присмотреть за нами.
Полковнику было около сорока лет, он сошел с самолета из Великобритании и добрался до пункта сбора на машине. Было очень жарко, и когда он спросил нас, что мы собираемся делать в ближайшие пару дней, то заметно постарел, когда ему рассказали о марш-броске на скорость.
Мы отправились в путь в хорошем темпе и прошли около десяти миль, когда заметили фургон с мороженым. Командир настоял на том, чтобы нас угостить, и все двенадцать человек уселись в канаве, лакомясь мороженым, словно большие дети. Если бы командир к нам не присоединился, то я бы отправился на главную дорогу и поймал бы автобус. Было видно, что полковник страдает и с трудом держится на ногах, поэтому я дипломатично намекнул, что он нас задерживает и это нечестно, что командир не акклиматизировался. Он клюнул на наживку и начал спрашивать о такси. С нами был Тэффи, который давно проел на службе все зубы, и когда командир сказал ему, что собирается заказать такси и прихватить его с собой, тот поначалу заартачился. Я яростно подмигивал Таффу, намекая чтобы он ехал, и в конце концов он согласился. Как только полковник уехал на такси, наша группа взяла курс на главную дорогу, по которой двигалось еще три отряда, растянувшиеся по маршруту. Там мы запрыгнули в автобус и расселись в нем, чтобы отправиться в путешествие, которое оказалось насыщенным событиями.
В передней части автобуса был выставлен наблюдатель, который говорил нам пригнуться, когда мы проезжали мимо других военнослужащих. На одной из остановок в автобус вошел местный житель и сел рядом с Миком. Кондуктор пошел собирать деньги за проезд, а новый пассажир сказал, что не собирается платить, и показал нож. Кондуктор убрал свой компостер с билетами, и извлек свой нож. Я подумал: «Ну вот, теперь я стану свидетелем убийства, да еще и пойманным на жульничестве». Их ножи представляли собой заточенные ножовочные полотна, вставленные в деревянные рукояти. У меня же в рюкзаке был настоящий нож, четырнадцатидюймовый паранг, который я и вытащил. Тут в центре этого спора оказался Мик, я приказал пассажиру покинуть автобус, угрожающе размахивая своим парангом. В самый разгар этой перепалки наблюдатель крикнул:
— Пригнись! — и мы объявили короткую амнистию, пока не проехали мимо идущей по дороге пары бойцов третьего отряда. Мое воображение разыгралось: «Как я объясню, что участвовал в поножовщине в автобусе, когда должен был рысачить на марше?» Столкнувшись с кондуктором и мной, безбилетник счел благоразумным выйти из автобуса, но не раньше, чем мы получили еще один сигнал тревоги и были вынуждены снова пригнуться. Кондуктор сказал нам, что это нормально и такое тут происходит каждый день. Полагаю, это помогает коротать поездки.
Мы вышли из автобуса на окраине Монтего-Бей и направились к пляжу. Нам надо было убить пару часов, прежде чем отважиться показаться на последней контрольной точке, так что мы решили искупаться и выпить пива. Там нам повстречался человека из Лидса, находившийся в отпуске, и он сходил к себе в отель за пивом, так что все сложилось как нельзя лучше.
Полковник добрался до последней контрольной точки буквально за пять минут до прибытия первого отряда. Он спросил их, каким образом они смогли так быстро преодолеть расстояние, и Спад ответил, что они срезали путь. Как оказалось, они сели в автобус раньше нас, а что касается всего эскадрона, то лишь немногие бойцы прошли всю дистанцию на своих двоих, — если вообще прошли.
Незадолго до возвращения домой мы провели ночь в местном клубе. Он был плохо освещен, в углу была навалена куча тряпок, а все столики стояли в центре приподнятых на восемнадцать дюймов подиумов. Вы могли разговаривать с кем-то в одну минуту, а в следующую он исчезал, падая с подиума, когда откидывался назад. По мере того как напитки текли, люди забывали о ступеньках и исчезали во мраке, испаряясь как по волшебству. В десять часов куча лохмотьев ожила, взялась за микрофон и начала петь. Это оказался один из лучших блюзовых голосов, которые я когда-либо слышал. Через час певец вернулся в свой угол и снова упал.
Я находился в баре, когда один янки, игравший всю ночь, стал досаждать мне и извлек пистолет. Я надавал ему пощечин и обезоружил его, после чего его приятель отвел хулигана домой, и я подумал, что лучше мне быть начеку, а то человек может вернуться, чтобы отомстить. Каково же было мое удивление, когда появилась его жена и поблагодарила меня за то, что я сделал, сказав, что он все это заслужил. Приятно, когда тебя за что-то хвалят.

*****

Еще одним прекрасным островом для тренировок был Кипр. Здесь эскадрон мог проводить занятия по затяжным прыжкам, по горной, легководолазной подготовке и по вождению транспортных средств, при этом все места для занятий находились в непосредственной близости друг от друга, что значительно упрощало управление. Кипр имел стратегическое значение, и нас всегда просили проверить уровень обеспечения его основной авиабазы Акротири. Мы проникали туда днем, выдавая себя за транзитных пассажиров, и затаивались до темноты, после чего пробирались по округе, закладывая учебные подрывные заряды и совершая налеты на критически важные точки, такие как диспетчерская вышка и склады ГСМ.
После выполнения затяжных прыжков, в конце занятий, все позировали для общего фотоснимка. Все происходило на небольшом аэродроме, где мог приземлиться транспортный C-130, но из-за ограниченных ресурсов вынужден был держать двигатели включенными. Однажды, чтобы поучаствовать в фотосессии, летчик оставил двигатели работать на холостом ходу. Вся группа расселась лицом к ангару, за которым находился самолет, и постаралась выглядеть интеллигентно, пока Джо пытался сфокусировать камеру. Но камера не фокусировалась, и только через несколько минут Джо понял, почему: самолет набирал скорость, причем набирал он ее неуклонно, заставляя всех разбегаться. Летчик и его экипаж запрыгнули на борт, отчаянно пытаясь остановить движущийся самолет. Позже выяснилось, что у транспортника отказала гидравлика, из-за чего не сработали тормоза, а вращающиеся пропеллеры придали самолету достаточное ускорение, чтобы он понесся вниз по склону. К сожалению, носовая часть врезалась в ангар, поэтому из-за летного происшествия состоялось судебное разбирательство. Сам самолет пострадал не сильно, но летчик был признан виновным в самовольном оставлении рабочего места и оштрафован на символическую сумму, что-то вроде дневной зарплаты.
Через год в газетах появилась история, в которой сообщалось, что этот же летчик совершил тандемный прыжок с одним из наших парней. В статье намекалось, что он оставил самолет на попечение второго пилота и выпрыгнул вместе с основной группой, — вот что значит самовольное оставление самолета. Это и в самом деле был тот же летчик, но в тот момент он просто находился в отпуске.

*****

У себя дома каждый эскадрон по очереди находился на дежурстве. Это означало, что мы должны были заполнять книгу увольнений из части, указывая, где будем находиться, а если кому-то нужно было куда-то уехать, то он должен был оставить контактный адрес или номер телефона. Однако телефоны тогда были далеко не у всех, и если нужно было нас найти, то отправлялась телеграмма или высылался посыльный. Определялось кодовое слово, которое передавалось всем отсутствующим в части, и при его получении мы должны были как можно скорее вернуться в лагерь. При этом существовало ограничение в том, как далеко мы могли удаляться, и обычно все оставались недалеко от лагеря.
Платили в армии не очень хорошо, поэтому большинство из нас подрабатывали. Мы работали на стройке, у пекарей, на птицефабрике и везде, где была работа. В одно из таких увольнений, когда мы были дежурным эскадроном, кодовым словом для быстрого сбора личного состава было «бесплатное пиво». Большинство женатых парней перебивались случайными заработками, работая в «Балмерсе», где делали сидр, в пекарне «Мамина гордость» и на прицефабрике «Солнечная долина», которая была крупнейшим комбинатом по переработке курятины в Европе.
Надо сказать, что в шестидесятые годы очень популярны были футбольные тотализаторы, в которых можно было выиграть до 75 000 фунтов стерлингов, поэтому у нас в отряде был организован синдикат, и мы надеялись выиграть целое состояние. Это был целый ритуал — проверять вечернюю газету в субботу, чтобы узнать, сколько выпало ставок. Однажды моя жена сказала:
— Зря ты тратишь время, проверяя эти ставки.
Я решительно возразил, приговаривая:
— Если ничего не предпринимать, то ничего и не получишь. А если не спекулировать, то и не накопишь.
А она возьми и скажи:
— Да не обращай внимания на всю эту ерунду, я забыла их отправить по почте.
Представьте себе мой ужас, когда Мэбби, моя жена, сказала мне об этом. Я разбушевался, разглагольствуя о том, что если я что-нибудь забуду, то это может стать разницей между жизнью и смертью, и могут погибнуть люди. В этот момент раздался звонок в дверь, и, открыв ее, я увидел на пороге Боба, моего сержант-майора, который произнес:
— Бесплатное пиво.
Я ответил:
— Отлично, Боб, я бы не отказался выпить.
Он повторил:
— Бесплатное пиво.
Немного озадаченный, я спросил:
— Что, у вас дома?
Он работал в «Балмерсе», и мне подумалось, что у него припасено для меня несколько бутылей сидра, а я как раз был на птицефабрике и принес ему цыплят. Дверь его микроавтобуса была открыта, и я предложил помочь ему разгрузиться. Он повторил кодовое слово в третий раз, пока Мэбби не вмешалась и не сказала:
— Это сигнал вашего быстрого сбора, балбес, — и осыпала меня словами, которые означали, что я забывчив. Вот вам и кошачья реакция, и ее точное применение.
В пятницу вечером Полк заступал на ночную смену в пекарне «Мамина гордость». Адъютант был начальником смены, и мы по очереди обслуживали печи, чистили противни и пекли пироги. Если нас вызывали на службу в пятницу вечером, то в субботу наступал голод.
Птицефабрика представляла собой отличную работу для акклиматизации в Арктике. Восьмичасовой смены в холодильной камере при укладке цыплят было достаточно, чтобы потерять желание жить. Еще одной тяжелой работой была погрузка рыбной муки на фабрике по производству кормов для кур, но нищим выбирать не приходится, и мы работали, где могли.
Самая лучшая работа была на стройке: много свежего воздуха и веселого настроения. Мы с Джимми работали на грека-киприота по имени Хегатрон, штукатуря его фабрику, где он производил электронные компоненты. Хотя ни у кого из нас не было никакой квалификации, поработали мы хорошо, сэкономив ему кучу денег. На все наши постоянные просьбы о повышении зарплаты он всегда находил какие-то отговорки. Однажды утром мы пришли к нему, я сказал «доброе утро», на что он ответил, но Джимми проигнорировал. Мой напарник заявил киприоту, что если тот не сделает его счастливым, то он отправляется домой. Хегатрон ответил:
— Мистер Джимми, у меня куча проблем.
Джимми возразил:
— Ну и что? У половины мира есть геморрой. [11]
В ответ Хегатрон сказал:
— Мистер Джимми, турки вторглись на Кипр, а мои мать и отец исчезли. Возможно, их пытают или убили. Это ничуть не обеспокоило Джимми, который сказал:
— Я не собираюсь попадать впросак дважды. Если ты не осчастливишь меня, я уйду домой.
Именно благодаря случайной работе я познакомился с Тони, который стал моим хорошим приятелем. Он работал по контракту в Мадли, где строили станцию спутниковой связи. Работая на него, я зарабатывал больше денег, чем получал в армии. Там была пара плотников, бывших военнослужащих, я приносил армейский котелок, заваривал чай на плите Томми, и мы вместе хорошо проводил время. Они должны были сделать антивандальное подсобное помещение, в котором должны были храниться некоторые калибровочные приборы для тестирования новой спутниковой антенны. Для этого его нужно было установить в Черных горах неподалеку, поэтому оно должно было быть крепким и прочным. Существовал единственный способ доставить его на гору — это перебросить на вертолете. С просьбой сделать это ведомство связи обратилось к Полку, и там согласились. Я пошутил с плотниками, сказав, что я и есть тот летчик, который будет перевозить груз, и еще добавил, что во время перевозки им придется находится в сарае.
Как они старались, строя сарай. На это ушла целая неделя, использовались самые лучшие материалы. Они не были уверены, что я летчик, но я попросил Тони поддержать меня, и тем самым заставил их задуматься. Вернувшись на работу, я рассказал Питу, летчику, о своей афере и попросил его сообщить мне, когда он должен отправиться в Мадли для уточнения деталей, чтобы я мог отправиться с ним. Конечно, через несколько дней мы вылетели на место, причем я сидел на левом сиденье, на мне был шлем, и я выглядел точно так же, как летчик. Когда мы приземлились, я увидел плотников и помахал им рукой. Они не могли в это поверить и сказали, что не доверили бы мне даже управление четырехтонником, не говоря уже о вертолете. Пока Питер выяснял технические подробности о весе и размерах, я перешучивался с ребятами, объясняя, как они должны сидеть в сарае во время взлета и посадки. Они ответили, что ни за что не полетят, пусть их даже уволят. Питер договорился о дате переброски, и мы вернулись в лагерь.
Меня не было в стране, когда Пит перевозил сарай. Он летел в сторону Черных гор, когда груз начал раскачиваться, и это было настолько плохо, что Питеру ничего не оставалось, как сбросить его. Он упал с неба и снес другой сарай и теплицу под ним, и до сих пор плотники клянутся, что это я его сбросил специально.
По выходным мы также подрабатывали вышибалами в местном танцевальном клубе. Обычно, единственные неприятности начинались с вышибал. Местные жители были замечательными, и если вам удавалось познакомиться с ними, то они с радостью вам помогали. Несмотря на то, что всегда найдется местный псих, которому нравится, если его вышвырнет вышибала, обычно ночь проходила спокойно. За это нам платили по пятерке.
Также мы по очереди занимались перекрестной подготовкой: половина отряда отправлялась на скалолазание и катание на лыжах, а другая половина уходила на занятия с лодками. Думаю, некоторые парни поочередно переодевались, но это уже другая история. В итоге мы оказались на модном немецком горнолыжном курорте, одетые по высшему разряду. У нас были брюки от униформы, обрезанные у колена и стянутые резинкой, которые мы носили с длинными водолазными носками, поверх них надевалась парка с капюшоном, отороченным мехом, что делало нас похожими на медведей из пантомимы. На голове у нас были утепленные шапки с желтыми очками сварщика для защиты глаз. Немцы очень тщательно следят за тем, как они выглядят, поэтому когда мы появились, выглядя как Легион проклятых, они, должно быть, подумали, что что из всех психушек в стране были выпущены постояльцы и отправлены к ним. Наше катание оказалось ненамного лучше, мы часто наезжали на людей и сбивали их. Иногда единственным способом остановиться было схватить кого-нибудь, так что за нами на лыжных трассах оставался след разрушений.
Скауз был невысоким парнем с координацией, как у мешка с картошкой. Он ждал, когда подъедет подъемник и поднимет его на лыжную трассу, и стоял, выпятив зад, в надежде, что его зацепит Т-образная перекладина. Его приятель Билли находился по другую сторону, он первым дотянулся до Т-образной перекладины и повернул ее как раз в тот момент, когда Скауз откинулся назад. Перекладина подцепила того за куртку, толкнув вниз головой и заставив бежать, чтобы сохранить равновесие. Когда земля ушла из-под ног, Скауз остался висеть вниз головой, подвешенный за перекладину, подцепившей его куртку от пояса до шеи. Он решил не шевелиться, чтобы что-то не упало, и в таком виде добрался до верхней станции. Как только под ним снова оказалась земля, наш товарищ начал бороться. Взмахнув руками и ногами, он воткнул лыжу в гигантскую шестерню, приводившую в движение подъемник, и все застопорилось. Подъемник был полон немцев, оказавшихся в подвешенном состоянии на тросе по всему склону горы, а Скауз брыкался и дергался, пытаясь освободить свою лыжу. От туристов можно было услышать только одно: «Сумасшедшие англичане». От Скауза же можно было услышать только непечатные слова.
На склонах свои занятия проводила группа финских студентов, и каждое утро они начинали с серии энергичных упражнений на растяжку. К своим занятиям они относились серьёзно, делая горнолыжный спорт легким делом, и однажды утром как раз занимались своими делами, когда Блю с воплем бэнши [12] полетел вниз по склону, не контролируя себя. Пронесшись сквозь разминавшуюся группу, он улетел головой в сугроб, лишний раз доказывая, что:

БЛЮ ПУГАЕТ ФИННОВ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Место хранения золотого запаса США.
[2] Основное блюдо, коронная фишка (фр.)
[3] Зажигательная смесь, состоящая из порошкообразного алюминия и окиси железа.
[4] Джомо Кениата (1891 – 1978 гг.) — кенийский общественный и государственный деятель, первый премьер-министр и президент Кении; один из лидеров панафриканского движения и «отец кенийской нации».
[5] Сэр Ноэл Пирс Кауард (1899 – 1973 гг.) — английский драматург, композитор, режиссёр, актёр и певец.
[6] Англ. General Service Unit (GSU).
[7] De Havilland Canada DHC-6 Twin Otter — двадцатиместный турбовинтовой самолет с укороченным взлетом и посадкой и не убираемым шасси, начавшийся эксплуатироваться в 1966 г. Пригоден для эксплуатации с грунтовых площадок и в неподготовленных условиях, поэтому широко используется в различных экспедиционных условиях.
[8] Денге («костоломная лихорадка») — вирусная инфекция, которая передается людям от комаров. Чаще всего встречается в районах с тропическим и субтропическим климатом. Симптомы чаще всего проявляются в виде высокой температуры, головной боли, ломоты в теле, тошноты и сыпи.
[9] Обыгрывается созвучие выражений donkey leg и dog leg.
[10] По Фаренгейту. Это 39,5 градуса Цельсия.
[11] Обыгрываются различные значения слова piles (это и куча, груда, и геморроидальные шишечки).
[12] В гаэльском фольклоре — приведение-плакальщица, чьи рыдания предвещают смерть.

Спасибо большое. С несоблюдением техники безопасности при взрывных работах, на мой взгляд, они явно переборщили.

Автор стебется, причем так, что непонятно, где анекдот или байка, а где быль.
Меня другое улыбнуло - что народ шабашил в свободное от службы время

Питер де ла Бильер пишет, что будучи командиром 22-го полка SAS в свободное время свиноводством занимался (правда, без особых успехов в финансовом плане).