Интересно. Прошу продолжать.

_________________
XA2

Очень интересно.

p.s. эх, жаль d-2b-climov удалился из сети...уверен, ему было бы интересно почитать про места боевой юности...

А почему так принято, не расскажите? В СССР\РФ то наоборот.

И вот ещё такой вопрос - в США принята "Английская система мер", книжки вроде этой практически всегда снабжаются сносками с переводов миль, фунтов и т.п. А как они взаимодействуют со своими союзниками у которых привычная нам метрическая система? В плане той же навигации, например.

Как говорят англичане: "Так исторически сложилось!"
Влияние Гражданской войны в США, Севера с Югом. Остальное кратенько здесь https://vts.mybb.ru/viewtopic.php?id=524

ЕМНИС, используются обе системы - и метрическая, и империальная.

3. Война всех против всех

В то время, когда люди живут без общей власти, которая держала бы их всех в трепете, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и такой войной, когда каждый человек против каждого человека".

-Томас Гоббс[1]

В Афганистане было больше пальцев, чем пирогов.

-Джон К. Гриффитс

Афганистан был страной, кишащей врагами. Не только Аль-Каида и Талибан, но и множество амбициозных полевых командиров, командующих собственными незаконными вооруженными формированиями, которые ненавидели как "неверных крестоносцев", так и друг друга. В 2003 году, когда эти многочисленные противоречия не были разрешены, Афганистан был опасно близок к тому, чтобы стать несостоявшимся государством. Учитывая долгую историю этнического разнообразия, коррупцию и кровную месть, можно утверждать, что это состояние - вариант знаменитой "войны всех против всех" Гоббса - было хроническим на протяжении веков. Однако более непосредственные истоки нынешнего беспорядка можно найти в советской интервенции 1980-х годов.[2]
В 1979 году, в рамках новой Большой игры холодной войны, СССР направил войска в Афганистан по просьбе марксистского правительства, которое подвергалось нападкам со стороны землевладельцев и консервативных мусульман. Начав с небольшой группы советников, советская поддержка выросла до более чем ста тысяч военнослужащих, из которых около пятнадцати тысяч погибли либо на поле боя, либо позже от ран. Антиправительственные афганские боевики потеряли в несколько раз больше, а число погибших среди мирного населения могло превысить миллион человек - многие из них погибли на российских минах.[3]
Хотя сопротивление вторжению исходило от многих сторон, его публичным лицом были моджахеды. Эти "борцы за Аллаха" состояли не только из коренных афганцев, но и из добровольцев со всего мусульманского мира, поклявшихся вести священную войну (джихад)[4] против Советов. Их партизанские командиры приобрели легендарный статус, а один из них, богатый саудовец по имени Усама бен Ладен, стал самым известным моджахедом в мире, основав террористическую сеть "Аль-Каида". На самом деле многие из повстанцев, с которыми мы столкнулись в 2003 году, впервые пролили кровь как моджахеды - мрачно-ироничный факт, учитывая, что их кампанию активно поддерживало наше собственное ЦРУ.[5]
Одним из очагов сопротивления была провинция Кунар - наш нынешний район операций. С древности Кунар был ловушкой для иностранных армий, как потому, что его бойцы были известны своей свирепостью, так и потому, что его горы благоприятствовали партизанской войне. В 1978 году, когда правительство Кабула попыталось провести современные реформы, представители племен Кунара напали на полицейские и армейские гарнизоны. Ответом правительства стала печально известная "Керальская резня", казнь сотен сопротивлявшихся и отправка их семей в изгнание в Пакистан.[6] Это положило начало региональному восстанию, которое привлекло советские войска, создало сотни тысяч беженцев и превратило Кунар в центр активности моджахедов.
Когда Советы ушли из Афганистана в 1989 году, они оставили после себя марионеточное правительство с ограниченной поддержкой населения и множество соперничающих между собой смутьянов, которые хотели его сместить. Последовавшая за этим гражданская война бушевала до 1992 года, когда к власти пришел новый режим во главе с полевым командиром Гульбуддином Хекматьяром. Он правил всего четыре года, когда на сцене появился новый игрок.[7] Это была группа воинственных фундаменталистов с безобидным на первый взгляд названием "Талибан", что означает "Студенты". (Многие из них были бывшими учениками религиозного приверженца по имени Мулла Омар).
Во время правления талибов, которое продолжалось до 2001 года, страна была силой возвращена к средневековой "чистоте". Студенты изгнали Хекматияра и его преданных-военачальников и заменили их антиутопическим раем, в котором мелким ворам отрубали руки; музыка, танцы и запуск воздушных змеев (традиционное развлечение афганцев) были отменены; футбольные матчи сопровождались массовыми казнями в перерыве; а женщины были обязаны закрываться с головы до ног бледно-голубыми шатровыми одеждами, известными как бурки[8].
Все это питало неприязнь американцев к талибам. Их очевидная защита Усамы бин Ладена после терактов 11 сентября переросла в военные действия. Когда талибы отказались выдать его американскому правосудию, администрация Буша собрала коалицию, которая вторглась в Афганистан, сместила талибов и занялась умиротворением регионов, таких как Кунар, которые в своей истории редко знали стабильное правительство. Американская миссия, известная как операция "Несокрушимая свобода", шла уже третий год, когда наша группа "А" прибыла в эту неспокойную провинцию.
И она была неспокойной. Несмотря на два года присутствия коалиции, несмотря на то, что такие крупные бандиты, как Хекматияр, казалось, ушли на дно, Кунар (и Афганистан) были далеки от умиротворения. В Кабуле существовало номинальное правительство во главе с Хамидом Карзаем, который в 2002 году был избран на заседании лойя джирги (великого собрания). Карзаю прочили победу на национальных выборах, назначенных на лето 2004 года, но когда мы приехали в Асадабад, до них оставалось девять месяцев. За девять месяцев может произойти многое. Официально лидеры повстанцев были изгнаны в Пакистан, но, судя по масштабам антикоалиционной и антикарзаевской активности, их изгнание не было окончательным решением. В сентябре, когда мы приехали, взрывы и ракетные обстрелы были почти ежедневным явлением. В рамках продолжающейся попытки обеспечить безопасность на нестабильном северо-востоке Афганистана, нам предстояла большая работа.
Если наша цель в Кунаре, в общих чертах, заключалась в выслеживании боевиков, то у нас были и более конкретные задачи - или, по крайней мере, стремления. Хотя список наших целей мог включать любого человека, связанного с Аль-Каидой или Талибаном, наше правительство (и люди Карзая) были бы особенно довольны, если бы нам удалось пресечь деятельность антиправительственных командиров, известных как высокоценные цели, или ВЦЦ - наш "самый разыскиваемый" список. На сентябрьском совещании, проведенном сотрудниками ЦРУ, мне назвали имена тех, кто возглавлял этот список.
Номером один, что вполне очевидно, был Усама бен Ладен, который спланировал и осуществил теракты 11 сентября 2001 года. Этот акт потряс весь мир и привел мощь американского оружия в Афганистан, где, как считалось, бин Ладен скрывался под защитой талибов. Но 11 сентября было не первым его террористическим актом, и не в первый раз он привлек к себе внимание международной общественности.
В 1980-х годах он получил известность как молодой моджахед, помогавший финансировать антисоветское сопротивление. В 1988 году, за год до ухода Советов, он основал джихадистскую организацию Аль-Каида ("База"), призванную очистить ислам от современных влияний и изгнать неверующих, таких как американские войска, из его родной Саудовской Аравии. В течение следующего десятилетия он использовал богатство своей семьи для поддержки исламского экстремизма по всему миру. В 1998 году он организовал взрывы американских посольств в Кении и Танзании, в результате которых погибли двести человек и которые сделали его, по словам историка Ахмеда Рашида, "известным в мусульманском мире и на Западе ".[9]
Итак, задолго до 11 сентября бин Ладен стал угрозой для интересов США повсюду. Когда упали башни-близнецы, он был очевидным главным подозреваемым, и хотя ему потребовалось до 2004 года, чтобы признаться в этом, и американская, и британская разведки были убеждены, что он заказал теракты. Соединенные Штаты назначили за его голову награду в 25 миллионов долларов и потребовали, чтобы талибы выдали его. Когда они отказались, ответом США стала операция "Несокрушимая свобода".
Эта операция отстранила талибов от власти и заставила их и их союзников из Аль-Каиды уйти в подполье. В некоторых местах они буквально ушли под землю, в пещеры вдоль границы с Пакистаном. В декабре 2001 года американские войска при поддержке Северного альянса Афганистана разбомбили пещерный комплекс в Тора-Бора, убив несколько сотен боевиков, но не сумев захватить бин Ладена; считалось, что он сбежал в Пакистан.
Охота на массового убийцу продолжалась, но к тому времени, когда мы прибыли в Кунар в 2003 году, сообщения о его поисках оставались скудными и неубедительными. Но у него были родственники в этом районе - так говорили, во всяком случае, - поэтому, хотя мы не ставили деньги на то, что нам удастся поймать самого разыскиваемого преступника планеты, мы понимали, что это по крайней мере возможность - то, о чем мы могли мечтать, когда чувствовали себя счастливчиками.
После вторжения США в Ирак в 2003 году военные раздали колоду из пятидесяти двух игральных карт, каждая из которых обозначала члена политического окружения диктатора Саддама Хусейна. Тузы были назначены Саддаму, двум его сыновьям и личному секретарю. У нас не было такой колоды, но если бы она была, Усама бен Ладен был бы пиковым тузом.
Человек, который мог бы стать Тузом треф, не был так известен в мире, но он был печально известен в самом Афганистане. Это был Гульбуддин Хекматьяр. Коренной пуштун, Хекматьяр основал радикальную исламистскую группировку "Хесб-е Ислами", будучи студентом в 1970-х годах, дружил, а затем воевал с Советами и заслужил репутацию жестокого, беспринципного командира. В период беспорядков после ухода Советов он боролся с другими исламистами за политические позиции, пока не стал премьер-министром в 1992 году. Он занимал этот пост в течение четырех лет, проявив себя кем угодно, но только не великодушным деспотом.
Отстраненный от власти талибами, Хекматьяр скрывался в Иране, а затем, в 2002 году, выпустил из неизвестного места кассету с призывом к джихаду против США. В феврале 2003 года правительство США заморозило его американские активы и объявило его международным террористом. Это была ироничная честь для человека, который в борьбе с русскими, вероятно, получил больше денег от ЦРУ, чем любой другой командир моджахедов.
Известно, что Хекматияр часто действовал в Кунаре, где в военных документах его последователи обозначались как HIG – (Hesb-e Islami Gulbuddin) Хезб-и Ислами Гульбуддин. Наши инструкторы из ЦРУ не стали бы гадать о его нынешнем местонахождении. Но его захват, если нам повезет, принесет вздохи облегчения тысячам людей, которых он атаковал или предал.
Следующим в нашей гипотетической колоде карт тузом червей мог быть теневой лидер Талибана Мохаммед Омар. Родившись в бедной пуштунской семье, он тоже воевал с моджахедами, потеряв в бою глаз. После войны он преподавал в пакистанском медресе (религиозной школе), получив в знак уважения к своей учености прозвище "мулла". После распада Советского Союза он вернулся в Афганистан и собрал нескольких своих бывших учеников, намереваясь покончить с коррупцией полевых командиров. В 1994 году, согласно местной истории, ему во сне явилась женщина и попросила его с Божьей помощью положить конец хаосу.[10] В ответ он основал вооруженную группу, известную как "Студенты".
Группа начала свою деятельность как исполнители грубого правосудия, повесив военачальника, который похитил и изнасиловал двух девочек, а затем казнив двух других, которые планировали содомировать мальчика. В эпоху повсеместного бандитизма эти парни выглядели как улучшение. Талибан, ряды которого пополнялись новобранцами из медресе, а казна пополнялась за счет помощи пакистанской разведслужбы ISI, стал ополчением, а затем армией. В то время как на большей части страны продолжали царить беспорядки, ученики Омара захватили столицу, Кабул. В 1997 году, когда Омар стал "командиром правоверных", они переименовали страну в Исламский эмират Афганистан.
Став главой государства, Омар проповедовал умеренность, но создал драконовскую правовую систему, которая сделала "Талибан" ярлыком отсталости. Угнетение афганских женщин, в частности, стало поводом для осуждения на Западе, но именно внешняя политика Омара внесла его в список врагов Америки. После 11 сентября, когда он отказался выдать бин Ладена, американские разговоры перешли в действия, и мулла, как и его гость из Аль-Каиды, скрылся. Он все еще скрывался, когда мы прибыли туда в 2003 году. Но сотни студентов, которых он вдохновлял, все еще выполняли его приказы. Уничтожение муллы Омара стало бы золотым перстнем.
Еще до того, как мы попали в Афганистан, мы слышали имена этих трех HVT. Четвертый лидер - тот, кто мог стать последним тузом в нашей четверке, - был неизвестен. Его имя, как мы узнали на совещании ЦРУ, было Абу Ихлас аль-Масри. Египтянин, он, как и бин Ладен, был одним из многих иностранцев, которые участвовали в джихаде против Советов. О нем было известно немного больше. Как и у бин Ладена, у него, похоже, были родственники в районе Кунар, и оттуда, по слухам, он руководил ячейками "Аль-Каиды" и, возможно, тренировочным лагерем. ЦРУ, считавшее его главным командиром "Аль-Каиды" в долине Печдара, назначило за его голову награду в 20 000 долларов. Не ставка Усамы бен Ладена, но в бедной стране это тоже не мелочь.
В тот день на совещании у меня возникло ощущение, что этот египетский террорист может стать нашей главной добычей. Остальные три HVT были игроками на мировой арене. Ихлас был региональным командиром, и район, в котором мы собирались охотиться, был, в некотором смысле, его вотчиной. Если бы мне пришлось делать ставку на то, что у нас будет больше шансов уничтожить HVT, я бы поставил на Абу Ихласа.
"Есть ли у нас фотография этого парня?" спросил я сотрудника проводившего совещание из ЦРУ.
Он покачал головой: "Нет". "Все его знают", - сказал он. Но никто не признается, что знает, как он выглядит". Ваша групп "А", капитан, будет охотиться на призрака".
Это меня устроило. Я не боялся призраков. И мы были готовы к охоте.

[1] То́масГоббс (англ. Thomas Hobbes; 5 апреля 1588 года, Уилтшир, Англия— 4 декабря 1679 года, Дербишир, Англия) —английский философ-материалист, один из основателей современной политической философии, теории общественного договора и теории государственного суверенитета. Известен идеями, получившими распространение в таких дисциплинах, как этика, теология, физика, геометрия и история.
В своём трактате «Левиафан» выделяет три момента становления политического организма:
1.     Естественное состояние
2.     Переход к государству (общество)
3.     Государственное (общественное) состояние.
В естественном состоянии происходит «война всех против всех». Естественные законы (стремление к миру, выполнение заключённых условий, отказ каждого от части своих прав) не ведут к миру и безопасности. Закон может выполняться с помощью принуждения и силы. Такой силой является государство.
[2] Хорошая краткая история Афганистана, которую мы использовали в этом разделе, - это Джон К. Гриффитс, Афганистан: Земля конфликта и красоты. Лондон: Andre Deutsch, 2009. О периоде правления талибов см. Ahmed Rashid, Taliban: Militant Islam, Oil, and Fundamentalism in Central Asia. New Haven, CT: Yale University Press, 2001. Об американском опыте после 11 сентября см. в книге Carlotta Gall, The Wrong Enemy: America in Afghanistan, 2001-2014. Бостон: Houghton Mifflin Harcourt, 2014.(прим.автора)
[3] Гриффитс, 182. (прим.автора)
[4] Джиха́д (отараб. الجهاد‎ [dʒɪˈhɑːd] —«усилие») —понятие в исламе, означающее усердие на пути Аллаха, борьба за веру. Газават – это одна из разновидностей джихада, которую образно называют джихадом меча или Малым джихадом. Это право мусульман защищать свою религию с оружием в руках и бороться с так называемыми «неверными».
[5] Поддержка ЦРУ моджахедов красочно освещена в книге Джорджа Крайла "Война Чарли Уилсона". Нью-Йорк: Grove, 2003.(прим.автора)
[6] См. "Резня в Керале", ChristianScienceMonitor, 4 февраля 1980 года. Доступно онлайн: http://www.csmonitor.com/1980/0204/020416.html.(прим.автора)
[7] Карлотта Галл утверждает, что, сосредоточившись на Талибане, а не на его главном стороннике, Пакистане, Америка боролась "не с тем врагом".(прим.автора)
[8] Бурка (араб. برقع‎), также известный как чадра (пушту چادري‎) в Афганистане или паранджа (тат. пәрәнҗә) в Центральной Азии—верхняя одежда, укрывающая тело, которую женщины носят в некоторых исламских традициях, чтобы прикрывать себя на публике, которая покрывает тело и лицо.
Термин паранджа иногда ассоциируется с никабом. В более точном смысле, никаб — это вуаль для лица, которая оставляет глаза открытыми, в то время как паранджа покрывает все тело от макушки головы до земли, позволяя владелице видеть перед собой с помощью сетки на лице. Бурку также не следует путать с хиджабом, который обычно покрывает волосы, шею, но не лицо.
[9] Рашид, 134. (прим.автора)
[10] Декстер Филкинс, Вечная война. Нью-Йорк: Knopf, 2008: 30.(прим.автора)

4. Луна охотника

Разведывательные патрули предоставляют командиру своевременную, точную информацию о партизанах и местности, которую они контролируют. Эта информация жизненно важна для принятия тактических решений.

-Полевой устав армии США № 90-8, Контрпартизанские операции.

Нет лучше охоты, чем охота на человека.

-Эрнест Хемингуэй[1]

В американском фольклоре октябрь - месяц охотничьей луны. Поэтому было вполне уместно, что мы начали исследовать нашу огромную новую АО в начале этого месяца в поисках сил противника и информации. К концу месяца мы совершили дюжину таких охотничьих выходов, некоторые однодневные, а некоторые с ночевкой, знакомясь с горными дорогами, встречаясь с администрацией кишлака и проводя вооруженное разведывательное патрулирование в ответ на сообщения о ХВТ или тайниках с оружием. Дороги были плохими, чиновники могли быть отстраненными, а прятать оружие было практически национальной забавой, так что это был познавательный, но иногда разочаровывающий опыт.
Я уже упоминал, что ОПР спецназа имеют большую тактическую свободу действий, чем взводы и роты линейных подразделений. Мы сами планируем и выполняем свои задачи. В Афганистане ODA постоянно собирали разведданные на местности и вносили коррективы, чтобы использовать открывающиеся возможности. Это не означает, что мы играли на бум. На самом деле, перед началом любой операции командир ОПР представляет на утверждение план того, что он повлечет за собой и что предполагается выполнить. После утверждения этого плана до группы доводят план оперативных действий, в котором прописаны задачи каждого человека в данной операции, а также то, какие дополнительные средства могут потребоваться.
Разработка таких планов - это совместная деятельность. Я всегда опирался на мнение своей группы, в особенности на мнение дуэта Скотта Дженнингса и Рэнди Дерра. Каждый член группы отвечал за вклад в общее выполнение плана, в то время как каждый в отдельности отвечал за ту часть плана, которая относилась к его сфере компетенции. В нашем случае Майк Монтойя и Бен Гиле определяли план медицинского обеспечения; Роджер Уилкокс отвечал за наши радиостанции, батареи и все остальное, что касается связи; Джейсон Маккей и Джими Раймут отвечали за любые инженерные требования; а Дэйв Мун и Ян Уотерс исправность нашего оружия.
Ребята иногда подшучивали надо мной по поводу нашей субординации, а Майк воображал, что если бы мы были на планете обезьян, то командир был бы орангутангом, а остальные - гориллами. Это стало стандартной шуткой, когда после того, как все проголосовали за тот или иной вариант, Джейсон лукаво спросил меня: «Ладно, Рон, а что мы, собственно, собираемся делать?». Я принимал эти шутки близко к сердцу. Джейсон был опытным бойцом. Он знал, что, когда дело доходит до окончательных решений, вся ответственность ложится на меня.
В начале нашей «Луны охотника» я быстрые набросал черновые варианты наших планов операций: 5Ws, в которых кратко указывалось, кто, что, когда, где и почему будет действовать. К середине месяца, когда наши выходы стали более сложными и потребовали большей материально-технической поддержки, планы превратились в более традиционные документы CONOP, то есть меморандумы для группы и командования, которые описывали «Концепцию операции» в мельчайших подробностях.
Например, 7 октября мы начали вооруженную разведку из Асадабада в долину Хелгаль на севере. Еще до того, как ступить одним ботинком за пределы ПОБ, группа разработала план, и все вынесли своё мнение и прочитали мое решение CONOP для трехдневного выхода. Оно начиналось с заголовка «Постановка задачи», в котором каждый член группы закреплялся к конкретной машине с конкретной задачей в рамках этой машины. Затем шла подробная концепция операции, в которой перечислялся порядок прохождения двенадцати контрольных пунктов (КПП)[2] между Абадом и городом Хелгаль, с точностью до минуты указывалось время отъезда, прибытия и остановок по пути следования, а также определялись сигналы кодирования связи, которые должны были использоваться внутри группы и между группой и Асадабадом, если потребуется группой огневой поддержки и группой медицинской эвакуации. Это было множество пунктов данных, установленных еще до начала операции, и это при том, что мы даже не запрашивали воздушную или другую внешнюю поддержку.
Целью выхода было «содействие операциям США и лишение убежища лиц AQ/TB/HIG, действующих в провинции Кунар». Хотя у нас не было имен конкретных лиц, мы знали, что ищем тех, кто лоялен Аль-Каиде (АК), Талибану (ТБ) и/или нашему «тузу треф» Гульбуддину Хекматияру (ГИГ). Мы так же, как подразумевалось под «содействием операциям США», стремились наладить отношения с местными жителями, которых можно было бы склонить к тому, чтобы они предпочли нашу дружбу дружбе с нашим противником.
Нашей первой остановкой в этом путешествии, примерно в трех часах езды к северу от ПОБ, был кишлак Асмар. Наши предшественники из ЦРУ и СФ хорошо поработали здесь, поэтому люди были гостеприимны. Мы пообедали со старейшинами кишлака в тени древнего замка. Дети были особенно дружелюбны и охотно общались с американскими незнакомцами. Было море улыбок, когда мы проезжали мимо, и когда мы практиковали «конфетную дипломатию».
Дальше вверх по реке дорога сузилась и стала непроходимой для наших «Хаммеров», когда мы приблизились к долине Хелгала. Это вынудило нас перейти к разделению группы: часть группы охраняла машины, а остальные шли пешком, чтобы встретиться с жителями кишлаков, заручиться поддержкой и собрать информацию. В 2003 году карты были не полными и состояние дорог не всегда четко обозначалось, что делало пешую разведку еще более важной.
Люди, которых мы встречали, часто было трудно понять: вроде бы приветливые, но настороженные. Многие из них, говоря через нашего переводчика Машала, благодарили Соединенные Штаты за помощь в изгнании русских и благодарили нас за помощь в борьбе с талибами. Они были рады принять наши деньги на ремонт инфраструктуры. Но их дружелюбие казалось временным. Даже в Асмаре ты иногда встречал железное лицо и нахмуренные брови, которые, казалось, говорили: «Мы рады, что нам сейчас помогают, но когда вы уезжаете?».
Как стало очевидным во время нашего пребывания в Кунаре, афганцы - одни из самых прагматичных игроков на планете. Они были искусны в работе с неправительственными организациями (НПО) и американскими военными, чтобы получить поддержку для проектов реконструкции, но их истинная преданность держатся в тени, и они могут быстро измениться в погоне за собственными интересами. Возможно, это отражало древний талант к ведению переговоров или просто инстинкт выживания народа, который столько десятилетий жил в условиях турбулентности. В любом случае было ясно, что завоевание и сохранение доверия жителей кишлаки - это процесс, требующий терпения и дипломатических навыков.
Мы провели две оставшиеся ночёвки (RON) этого патрулирования на окраинах кишлаков, установив по периметру машины с направленными наружу линиями орудий и перекрывающимися секторами огня, чтобы обеспечить круговую оборону против возможного нападения. Никто из AQ, TB или HIG не пытался нарушить этот круг фургонов, хотя мы знали, что мы не одни. На холмах всю ночь мигали и гасли фонарики - старый метод сигнализации моджахедов. Мы знали, что люди, с которыми мы не обедали, полночи следили за чужаками в долине. Но мы не столкнулись с ними.
Мы вернулись из разведки в Хелгале 9 октября. После нескольких дней в Абаде мы снова отправились в путь, с новыми планами CONOP, в кишлак Мара-Вара на севере, а затем в административный районный центр Шамиркот в долине Печдара, где у нас была приветственная встреча с администрацией района. В середине месяца мы объединились с еще одной ODA, двадцатью афганскими союзниками и несколькими парнями из ЦРУ, чтобы попытаться поймать HVT, который, по сообщениям, был замечен к югу от Шамирота. Когда мы прибыли на место, его там не оказалось, а тайник с оружием, который он должен был прятать, оказался «сухой дырой».
Десять дней спустя мы совершили нашу самую дальнюю вылазку на север, в город Камдеш на границе Нуристана и Пакистана. В 2009 году Камдеш станет местом американской военной катастрофы: потери боевого поста Китинг и восьми американских жизней в самой дорогостоящей перестрелке коалиции после битвы при Ванате в 2008 году. Доблесть защитников КС стала темой книги журналиста Джейка Таппера «Застава».[3] В 2003 году до этой трагедии оставалось шесть лет, застава еще не была создана, и в Камдеше царило спокойствие. Отношение жителей казалось похожим на то, с которым мы сталкивались в других кишлаках.
В Бар-Шолтане все было иначе. По дороге в Камдеш мы проехали через этот маленький кишлак без происшествий, но, проезжая через него на обратном пути, мы встретили совсем другой прием. Хмурые взгляды встретили нас, когда мы проезжали мимо, и несколько мужчин забросали нас пачками бумаги. Развернув их, мы увидели, что это листовки, которые были сброшены с воздуха группой психологических операций (PSYOP), базирующейся в Баграме, которые призывали людей не сотрудничать с талибами и оскорбляли Усаму бен Ладена. Даже в отдаленном Кунаре все это не должно было вызывать ни удивления, ни оскорбления. И люди Бар Шолтана были довольно дружелюбны на нашем пути в Камдеш. Поэтому я не мог понять, почему эта пропаганда прокоалиции расстроила их.
Затем наш переводчик Машал указал на грубую ошибку. Точнее, на две ошибки.
В одной из листовок была карикатура где американские самолеты, сбрасывающие бомбы на силы Талибана - очевидно, по замыслу специалистов по PSYOP, эта сцена должна была показать непобедимость американской власти. Но «талибы», изображенные на карикатуре, выглядели точно так же, как и любые другие афганские соплеменники. Правда, они были обозначены как талибы. Но в регионе, где мало кто умеет читать, это не имело значения. Как отметил Машал, карикатура выглядела как угроза: «Сотрудничайте с американцами, или мы вас разбомбим».
Другая листовка была направлена в другую сторону. На ней была фотошопленная фотография Усамы бин Ладена, чисто выбритого, стоящего на улице Нью-Йорка. Я не уверен, что это должно было означать. Может быть, его бессердечное удовольствие от посещения места своего преступления? Или его неисламское влечение к западному декадансу?
Каким бы ни было предполагаемое послание PSYOP, оно было подорвано фотографией бритья фигуры. Вероятно, это должно было осудить его как нечестивца и нелюдя, но, как объяснил Машаль, жители Бар-Шолтана не восприняли это так. Они могли быть неграмотными, но они не были настолько глупы, чтобы поверить, что лидер «Аль-Каиды» перешел к неверным. Нравится им это или нет, но они знали, что бин Ладен счел бы чисто выбритое лицо оскорблением ислама. Изображение его безбородым было воспринято как нападение не только на него, но и на их общую веру.
Листовка была классическим случаем культурной невосприимчивости - «комическое» оскорбление, которое, может быть, и прошло бы хорошо на американском ток-шоу, но в сельском Афганистане воспринимается как богохульство. С помощью Машаля я попытался смягчить гнев жителей кишлаки, объяснив, что (а) нет, мы не собирались их бомбить и что (б) мы не хотели проявлять неуважение к исламу. Мы сказали, что нам стыдно за эти листовки и что мы сделаем все возможное, чтобы предотвратить любые другие ошибки такого рода. Тот факт, что у нас самих уже за несколько недель отросла борода, не помогло, но, тем не менее, это были щекотливые моменты.
Когда мы уезжали, я не мог отделаться от мысли, что более внимательное отношение к тому, как местные жители могут воспринять происходящее, могло бы изменить план PSYOP и избавить нас от неловкости. Группа высказала Крису Агирре, сотруднику PSYOPs, который временно исполнял обязанности одного из наших бойцов, кучу претензий по этому поводу. Он согласился с тем, что листовки были ошибкой, и вечером того же дня отправил электронное письмо с требованием прекратить их распространение своему командованию в Баграме.
Ближе к концу месяца, лучше ознакомившись с нашей оперативной обстановкой, мы провели то, что оказалось самым успешным, но в некотором смысле и самым разочаровывающим из всех наших октябрьских выходов. Это была операция по поиску скрытого объекта (SSE), в данном случае - поиск тайника с оружием, недалеко от Шамиркота, где, по слухам, «духи» (ACMs) хранили минометы и другие боеприпасы. Сотрудник ЦРУ, предоставивший информацию об этом тайнике с оружием, заявил, что его владелец был ответственен за несколько атак с использованием СВУ.
Эта часть долины Печдара была известным местом дислокации Хекматьяра, поэтому мы предполагали, что если мы встретим сопротивление, то оно не будет любительским. Поэтому мы собрали оперативную группу приличного размера. Она включала семь автомобилей, две штурмовые группы, подробный план медицинской эвакуации и резервную группу, в которую входили наши афганцы, несколько пехотинцев регулярной армии, специалисты по гражданским вопросам, два переводчика, два специалиста – сапёра, всего нас было двадцать пять человек.
Операция прошла гладко. Мы подъехали к объекту, выставили две подгруппы охранения недалеко от дороги и попросили Дэйва и нескольких пехотинцев установить «наблюдение», оборудовав снайперскую позицию на холме, прилегающем к объекту. Затем штурмовая группа с афганцами во главе вошла на территорию и, как мы и тренировались, изолировала детей и женщин от мужчин в доме. ODA и афганцы обыскали и очистили все комнаты, после чего начался поиск оружия.
По нашим данным, оружие находилось под валуном на заднем дворе. Мы обнаружили там более восьмидесяти минометных мин, как и было описано. Любой, кто служил в Афганистане, подтвердит, что такие идеальные совпадения между разведданными и реальностью встречаются редко. Мы были рады и немного удивлены тем, что этот поиск оказался результативным, а не сухой дырой.
Итак, часть операции «Шамиркот», связанная с поиском и извлечением, прошла успешно. Оставался самый деликатный момент: решение, что делать с владельцем оружия.
Как и тысячи его соотечественников, он хранил оружие в как защиту от хаоса, который всегда казался за следующим углом, так что это само по себе не было доказательством того, что он был учеником Хекматияра. Информатор обвинявший этого человека утверждал, что тот участвовал в прямом нападении на американцев и использовал минометные мины в качестве самодельного взрывного устройства. Не было никакого способа проверить это обвинение без допроса, а наличие такого количества взрывоопасных боеприпасов на территории убеждало меня в необходимости допроса. Кроме того, несмотря на то, что мы кое-где нашли несколько винтовок, это было наше первое серьезное родео по поиску оружия, и я хотел скорее перестраховаться, чем потом пожалеть. Поскольку жена и дети мужчины смотрели на это с горечью, а сам мужчина протестовал против своей непричастности к ACM, я несколько минут разрывался между практическими и этическими соображениями.
В конце концов, я решил, что вместо того, чтобы рисковать и позволить стороннику повстанцев остаться в деле, мы отправим парня на допрос в коалиционный центр содержания под стражей в штаб-квартире в Баграме. Может быть, он выдаст какую-то информацию, и жизни будут спасены. Может быть, он окажется невиновным, и его отправят домой. Во всяком случае, я так думал.
Мы запихнули его в кузов грузовика, накинули ему на голову мешок для безопасности и начали выезжать. Когда мы отъезжали, я увидел его жену, закрывшую лицо руками, и плачущих детей. В тот момент, несмотря на то, что я мог оправдать свое решение военными соображениями, я чувствовал себя не столько американским защитником, сколько гестаповцем, намеревающимся исчезнуть в неизвестных краях от беспокойных гражданских лиц. Никому в подразделении эта сцена не нравилась больше, чем мне. Близилось к концу наше знакомство с «Луной охотника», и нас смущало то, что единственная добыча, которую мы поймали, оставила во рту неприятный привкус.
Я не был Поллианной[4]. Я знал, что, прочесывая холмы неспокойной долины Печдара, мы, несомненно, будем допускать промахи наряду с успехами. Но по мере того, как объект SSE исчез в зеркалах заднего вида, эти плачущие дети не выходили у меня из головы. Я задавался вопросом, может ли в будущем этот тактический выигрыш обернуться стратегической потерей.
Дальше было еще хуже. Примерно через неделю после того, как мы перевезли владельца минометов в Баграм, местный старейшина сообщил нам, что наводка, которая привела нас к тайнику, исходила от соседа, с которым он долгое время был вовлечен в кровную вражду. В нашей местности это было обычным явлением, поскольку по пуштунскому кодексу даже незначительные проступки должны были быть либо прощены (за определенную плату), либо отомщены оружием. В результате вражда могла длиться поколениями. Наши силы могли быть невольно втянуты в нее, если бы коварный информатор заставил нас выполнить свою грязную работу, рассказывая, что его сосед был членом AQ или Талибана.
Как только мы узнали, что здесь замешана кровная месть, вина владельца минометных мин «Шамиркот» стала сомнительной. Информатор мог сам спрятать мины, но даже если они принадлежали парню, которого мы отослали, его причастность к боевикам вызывала сомнения. В результате на этом “успешном” SSE, в дополнение к разрушению семьи, мы непреднамеренно бросили соль в рану.
Когда мы узнали новую информацию, я немедленно позвонил в Баграм, объяснил, что мы арестовали заключенного по необъективным данным, и попросил вернуть его семье. Это оказался первый из нескольких звонков, на которые мне ответили официальной версией «нет». Логика заключалась в том, что если доказательств достаточно для задержания и допроса человека, то он будет находиться под стражей в США, пока все не уладится. Не имело значения, как он туда попал и даже был ли он виновен. Теперь он был человеком под контролем (PUC). Конец истории.
Сегодня, когда я вспоминаю этот инцидент, он все еще печалит меня. Я так и не смог получить дальнейшую информацию об этом человеке. Я не знаю, вернулся ли он когда-нибудь к своей семье, и жив ли он вообще. Но я сомневаюсь, что стратегический результат был положительным. Когда его отправился в Баграм, он исчез в бюрократической черной дыре, в то время как в крошечном кишлаке к югу от Шамир-Коута толпа детей, теперь уже юношей и девушек, помнит, что именно американцы отправили его.
На той «Охотничьей Луне» десять лет назад я был полевым командиром, пытаясь разобраться во всем. Иногда это получалось не очень хорошо, и мне приходилось пересматривать ситуацию. К сожалению, вышестоящее командование, которое не были на месте, считали, что такая переоценка не нужна. Вид с того места, где я стоял, был серым и сложным. Очевидно, что с расстояния 106 миль он был ясен, как божий день.
Это была не та ситуация, которая должна была внушать доверие. Тем более что я знал: несмотря на то, что мы только что провели месяц, пытаясь поймать плохих парней в прицел, рано или поздно мы окажемся в их прицеле.

[1] « Нет лучше охоты, чем охота на человека. Кто узнал охоту на вооруженных людей и полюбил ее, больше не захочет познать ничего другого. » Эрнест Хемингуэй.
[2] Блок-постов.
[3] Джейк Таппер, "Аванпост: Нерассказанная история американской доблести. Нью-Йорк: Литтл, Браун, 2012.(прим.автора)
[4] Поллианна (Pollyanna), в честь романа Крис Киндл (Kris Kindle) или Крис Крингл (Kris Kringle), — рождественская церемония анонимного обмена подарками группой людей. иногда также называется Тайный Са́нта, или Секре́тный Са́нта, или Секретный Санта-Клаус (англ.SecretSanta).

5. Засада с приманкой

Партизанская война гораздо более интеллектуальна, чем штыковая атака.
-полковник Т. Э. Лоуренс

Утром в день нападения я встал рано.
В Асадабаде мы использовали большую палатку в качестве импровизированного спортзала, и я поднимал там тяжести вместе с Кортни Хинсоном, летчиком, прикомандированным к «Акула-Молот-6» в качестве специалиста по воздушной поддержке (авиа наводчика). Мы находились в стране уже месяц, и мы начали ценить старое клише: война - это в основном скука, которая время от времени сменяется ужасом.
В нашем случае «скука» не совсем подходит, потому что мы были заняты ежедневными стрельбами, патрулированием в долинах Кунар и Печдара, встречами с афганскими старейшинами и обучением бойцов, которых мы взяли у их дяди-военачальника. Асадабад также подвергся нескольким ракетным обстрелам, которые привели всю базу в состояние боевой готовности. Но относительное затишье удручало. Все мы жаждали активных действий.
В первый день ноября 2003 года мы как раз собирались их получить. Я только что закончил второй подход подтягиваний и потянулся за бутылкой с водой, когда в палатку вошел молодой пехотный капрал и бодро отдал воинское приветствие.
«Капитан Фрай, сэр?»
Я ответил на приветствие. «Это я».
«Вы нужны как можно скорее, сэр. Майор Хьюитт вызывает Вас в комнату для совещаний прямо сейчас».
«В чем дело, капрал?»
«Не знаю, сэр. Какие-то неприятности в Печдара - это все, что я знаю».
Я выпил немного воды и схватил свою рубашку. «Пора в душ?»
«Нет, сэр. Они повторили, это дважды».
Мне понравилась бесцеремонная манера молодого солдата. Мы с Кортни вышли за ним из «спортзала» и трусцой пробежали пару сотен ярдов до штаба лагеря. Когда мы достигли его, я увидел, что, что-то произошло в долине Печдара и этим уже занимались силы быстрого реагирования (QRF)[1]. Взвод кавалерии (Cav)[2] регулярной армии из 10-й горной дивизии в полном боевом облачении, около пятнадцати человек, набивался в «Хаммеры», загруженные под завязку. Когда мы вошли в штаб, они уже мчались на север по дороге в долину, за ними поднимались густые клубы пыли.
Хаммеры были «светлокожими», с ужасом отметил я, - «светлокожие», что означает «тонко-бронированными» (легкобронированными). Мое подразделение спецназа было оснащено тяжело-бронированными «Хаммерами», которые министерство обороны, реагируя на доклады о нападениях с использованием СВУ[3], как раз тогда начало распространять. Но на тот момент в ходе операции «Несокрушимая свобода» большинство подразделений регулярной армии, развернутых со своим собственным оборудованием и транспортными средствами, включая этот взвод быстрого реагирования, все еще обходились малопригодными листами. Некоторые подразделения, разочарованные бюрократическими проволочками, бронировали свои собственные машины металлоломом со свалки. Люди шутили по поводу полученной в результате «бронёй деревенщины», но в этом не было ничего смешного, если вы получали порцию свинца. У QRF не было даже этой придуманной на скорую руку защиты.
Командиром лагеря был майор. Кимбалл Хьюитт, офицер, который познакомил нас с нашим обширным АО. Когда мы вошли в комнату, он сразу перешел к делу.
«Нападение на администрацию района в Шамиркоте. Их охрана - это два или три минимально обученных полицейских. Глава района вызвал полицию Асадабада для подкрепления, а Асадабад позвонил нам. Они все испугано говорят, поэтому трудно сказать, что они имеют в виду под нападением, но это похоже на РПГ и автоматы Калашникова, я не знаю, что еще. QRF только что уехал отсюда в Шамиркот. Капитан Фрай, вы и ваши люди немедленно следуйте за ними. Оцените ущерб и скоординируйте действия с местными афганскими силами для преследования нападавших. Ребята из Cav будут на месте и оцепят территорию в ожидании вашего прибытия. Есть вопросы?»
Шамиркот - это скопление глинобитных дувалов в кишлак, служившее административной столицей района Ватапур. Его официальные лица установили дружеские отношения с коалиционными силами, и, несомненно, именно поэтому он подвергся нападению.
«Нам известна численность сил нападавших, сэр?» спросил я.
«Нет. Достаточно много, чтобы они попросили помощи, это все, что я знаю».
«Они все еще ведут огонь? Есть потери?»
«Не знаю».
«Есть ли в этом районе дружественные силы?»
Хьюитт пожал плечами. «Кроме двух полицейских, я не знаю. Я дал вам все, что у меня есть, капитан. Теперь дело за вами. Отправляйтесь туда как можно скорее и, если бой еще продолжается, дайте нам знать, что вам нужно. Понятно?»
«Понятно, сэр».
«Хорошо. Выдвигайтесь.»
Моя группа уже была оповещена, и к тому времени, как закончился двухминутный инструктаж, они были собраны и готовы к действию, оружие дважды проверено, а «Хаммеры» урчали. Я экипировался, схватил свою винтовку M4 и быстро провёл перекличку и проверку боекомплекта. В головной машине нас было пятеро: Роджер Уилкокс за рулем, Кортни позади него, наш стрелок Дейв Мун на турели пулемёта 50-го калибра, я на дробовике[4], а позади меня наш переводчик Машал, который, похоже, был не в восторге от приглашения. Грег Киндлер, солдат из другого ODA в Абаде, запрыгнул в грузовик, чтобы присоединиться к выходу. В нашу колону также входил грузовик для обезвреживания взрывоопасных боеприпасов (EOD)[5] и его экипаж.
Когда мы выехали из ворот, «Кавалеристы» уже скрылись из виду. Мы отставали от них на пятнадцать минут.
Расстояние от передовой базы до Шамиркота составляло чуть менее двенадцати километров, или примерно семь миль. Двигаясь на север, мы сначала миновали столицу провинции Кунар Асадабад - сорок тысяч пуштунов, верящих в Аллаха, - затем несколько кишлаков с дувалами из самана, пока не добрались до устья долины Печдара. Мы повернули на запад в долину и, держа реку слева от себя, проехали еще несколько глинобитных хижин, еще немного жухлой травы, еще несколько лунообразных пейзажей, пока не попали в административный центр под названием Шамиркот. Одержимому, по паршивым афганским дорогам, туда можно было доехать за двадцать минут. В Асадабаде мы остановились, чтобы согласовать с Маликом Зарином, дядей наших афганских парней, отправку части его войск на помощь в Шамиркот. Через шестьдесят секунд мы снова были на дороге.
Это был наш первый бой в стране, и мои ребята, на моё удивление, выглядели спокойными и собранными - именно то, чего вы хотите от своей команды, когда приближаетесь к перестрелке. Никакого позерства «А ну-ка!», только профессиональная, уверенная ясность. Девиз 19-й группы спецназа, одним из подразделений которой была ODA 936, гласил: «Что угодно, в любом месте, в любое время». Что ж, это была провинция Кунар, ноябрь 2003 года. Что бы ни случилось, мы были готовы.
Того же нельзя было сказать о бедном Машале. Он был надежным помощником и ненавидел талибов, поэтому, когда я сказал ему, что он нужен, он не колебался. Однако он не был счастлив. В первое время он держал себя в руках, пока мы ехали, на северо-восток, вдоль реки Кунар. Но когда мы свернули налево на более убитую дорогу, которую мы назвали «Голубая трасса», его лицо побледнело. Я ничего не сказал ему о том, что мы делаем, но он знал, что если мы едем вверх по Печдара, то ничего хорошего не будет. Мы не проехали и мили после поворота налево, когда он высунулся из окна и его вырвало. Я улыбнулся про себя, а Кортни пытался подавить смех.
Я посмотрел на часы. Шесть минут езды от Асадабада, четырнадцать, чтобы добраться до Шамиркота. «Кавалеристы» должны прибыть в администрацию района через пару минут, плюс-минус. Это означало, что когда я связался с ними по рации, то должен был услышать что-то вроде «Мы почти на месте» или «Расчетное время прибытия через пять».
Вместо этого я услышал пулеметную стрельбу - много огня - и панический голос, кричащий: «Молот Шесть, Молот Шесть, это QRF. Мы прижаты, повторяю, мы прижаты. Под сильным огнём. Где ты!» Это был голос молодого солдата, который, вероятно, прослужил в армии меньше года. Возможно, это даже было его первое родео.
Если подразделение Cav попало под огонь противника за несколько минут до того, как оно могло добраться до администрации района, значит, на них напали по дороге. Похоже, мы собирались стать, как пошутил наш эксперт по связям с общественностью Роджер, «QRF для QRF». Не было никакого способа узнать, насколько плоха их ситуация, сможем ли мы сами вытащить их из неё, или нам потребуется дополнительная поддержка. Шансов было ноль, чтобы надеяться на лучшее. Я кивнул Кортни.
Одно из преимуществ работы с хорошими людьми заключается в том, что, когда дела идут плох, вам не нужно тратить слова в пустую. Кортни было немного за двадцать лет, но он был ветераном боевых действий, который руководил многочисленными авиаударами в Ираке. Он точно знал, что означал мой кивок. Не говоря ни слова, он включил спутниковую радиостанцию, пытаясь найти доступную воздушную поддержку. Пока мы ждали ответа, я пытался мысленно представить, что нас может ждать впереди.
Мы ездили верх и вниз по «Голубой трассе» во время обычного патрулирования, поэтому я хорошо ее знал. Я хорошо представил себе, где ребята из Cav - которые не знали дороги - могли бы встрять. Во время разведки неделей ранее мы устроили «ночёвку», примерно в миле к востоку от Шамиркота, на широкой плоской равнине, примыкающей к горам. Это было единственное место вблизи Шамиркота, где наши три машины могли быть укрыты от посторонних глаз и при этом иметь хороший обзор вверх и вниз по маршруту. Умный партизан устроил бы свою ловушку в этом районе, где единственным укрытием от засады был один глинобитный дувал на повороте дороги. В этом месте по обе стороны дороги находились невысокие горы, расположенные достаточно далеко, чтобы обеспечить нападающим укрытие, и достаточно высоко, чтобы дать им преимущество в высоте. С расстояния в триста метров и с высоты в сто метров они могли расстреливать наши войска из всего чего хотели.
Что еще важнее с позиции засады, так это то, что прежде чем добраться даже до скудного укрытия зам глинобитным дувалом, колонна должна была пройти через восемьсот ярдов открытой местности - классическая зона поражения. Представьте себе, что вы едете по восьми футбольным полям на «светлокожих» грузовиках, а парни с горы обстреливают вас. Я представлял себе этот тир и надеялся, что ошибаюсь.
Через десять минут от Шамиркота, может быть пяти от предполагаемого места засады, к нам на встречу выехал один из «Хаммеров» QRF. Раздался визг тормозов. В течение двадцати секунд мы стояли бок о бок. На боку машины были свежие пробоины от огня из стрелкового оружия. Водителем был их сержант по снабжению.
«Что там происходит?»
«Все плохо, сэр». Я увидел на его лице ту же панику, которую слышал по радио. Это была не паника напуганного человека, а профессионала, не желающего подвести своих солдат. «Их там куча, и наши силы на исходе. Я еду за боеприпасами. Мы попали на СВУ и теперь находимся под перекрестным огнем. Пулемётов и РПГ. Вы должны добраться туда!» И он умчался. У меня даже не было времени спросить его, где именно зажаты его ребята. Мы снова привели грузовики в движение.
Теперь у нас были открыты три радиоканала. Кортни связывалась с воздушной поддержкой, а у меня работали две гарнитуры. По одной я общался с QRF и Асадабадом, а по другой передавал информацию остальным членам моей группы. Я слышал, как грохочут пулеметы Cav, и как Асадабад говорит мне, чтобы я был там на месте еще сегодня. «Ты должен быть там сейчас, Hammerhead Six. Доберись туда и прими командование. Каково ваше расчетное время прибытия?»
«Четыре минуты».
Это оказалось близко, но это были долгие четыре минуты.
Когда мы въехали в восточную часть зоны поражения, я увидел, что был прав. Примерно в трехстах ярдах впереди нас четыре оставшихся «Хаммера» Cav остановились недалеко от поворота дороги. Они даже не успели добраться под защиту глинобитного дувала. С северных гор велся плотный огонь. Я не видел никаких признаков перекрестного огня, о котором говорил сержант снабжения. Это хорошо, если это окажется правдой.
То, что мы предприняли дальше, было опасным, но неизбежным. Обычно принимаются все меры предосторожности, чтобы не попасть в зону поражения. Можно попытаться маневрировать в пешем порядке, чтобы обойти врага с фланга. Как сказал отец-основатель армейских рейнджеров Роберт Роджерс в своем первоначальном приказе, вы должны были попытаться «устроить засаду на тех, кто хочет устроить засаду на вас».[6] Но на этой широкой равнине это было неосуществимо. Местность была слишком сложной для быстрой фланговой атаки, и, учитывая, что парни из Cav находились под огнем, у нас не было возможности проводить ее медленно. Мы должны были действовать.
Сержант снабжения сказал, что они напоролись на СВУ. Подъезжая к месту перестрелки, мы едва не наткнулись на еще одно СВУ. Оно было установлено на дороге в не засыпанном виде, очевидно, в качестве ориентира при атаке. Свернув, чтобы увернуться от него, мы оказались на открытом участке дороги, и этот неожиданный маневр принес нам непредвиденную пользу: он отвлек огонь повстанцев от кавалерии. Пока мы ставили наши «Хаммеры» под углом, обеспечивающим дополнительную защиту, мы слышали, как 7,62-мм пули - стандартные для русского оружия, которое использовали повстанцы, - отскакивали от нашей стальной защиты. Это не очень приятный звук, но он лучше, чем звук пуль, пробивающих броню. Как только мы заняли позицию - все это заняло меньше минуты - я крикнул нашему сержанту-оружейнику.
«Держи их, Дэйв!»
Как и Кортни, Дэйв Мун не нуждался в особых наставлениях, когда дело доходило до серьезного момента. Пока я говорил, он уже поворачивал турель своего пулемета 50-го калибра в сторону севера и начинал отвечать на вспышки выстрелов, появлявшиеся на склоне горы. Роджер Уилкокс одной рукой подавал ему патроны, а другой держал бинокль, осматривая окрестности горы в поисках целей. Другие наши грузовики и парни из кавалерии тоже заняли свои турели, а Джейсон работал с дополнительным 7,62-мм пулеметом M-240B, который он вынул из багажника своего «Хаммера». Так что у нас была хорошая огневая мощь, отвечающая на атаку.
Это не было чем-то излишним. Противник демонстрировал впечатляющие способности. Они явно были готовы к длительному бою, и горы были оживлены вспышками выстрелов с нескольких боевых позиций. В основном огонь вёлся из стрелкового оружия, но время от времени раздавались очереди из пулемета ДШК. Прерывистые очереди из наших M4 - в большинстве своем символические на таком расстоянии - усиливали хаос, как и резкие выстрелы из гранатомета MK-19. Машал присел за кузовом грузовика, закрыв уши руками. Я с облегчением заметил, что шесть племянников Малика Зарина заняли позицию тылового охранения и вели ответный огонь с той же решительностью, что и американцы.
Когда воздух наполнился свинцом, наш главный медик Майк Монтойя рассмешил меня, повернувшись ко мне и воскликнув с насмешливым удивлением: «Эти парни пытаются нас убить!». Затем, осмотрев группу, чтобы убедиться, что никто не нуждается в его медицинских услугах, он направил свой ствол в сторону горы и открыл ответный огонь. Гражданские иногда считают вооруженного медика противоречием в понимании, но это не соответствует логике спецназа. Мертвый медик никому не приносит пользы, поэтому в ситуации боя его первая задача - сохранить жизнь себе и окружающим. Или, как любил говорить Майк, «иногда огневая мощь - лучшее лекарство».
В разгар боя Кортни работал по спутниковой связи. Он отвёл трубку от уха и крикнул мне: «A-10 на связи и в пути!».
Это была радостная новость. В Афганистане в 2003 году в воздухе постоянно находились один или два средства воздушной поддержки, готовые в любой момент направить их туда, куда нужно. В качестве средства поддержки был выбран знаменитый A-10 ВВС, ракетно-бомбовая громадина, которая широко использовалась в операции «Буря в пустыне», а также в Косово. Правительство называет его Thunderbolt. Военные называют его «Бородавочник» за его громоздкое уродство и «Танкбастер» за его потрясающую грузоподъемность. Она включала 30-мм пушку типа «Гатлинг», ракеты, кассетные бомбы и, что самое интересное, несколько пятисотфунтовых бомб «общего назначения». Именно пятисотфунтовую бомбу я хотел заказать для наших друзей на высоте.
«Когда?» крикнул я.
Кортни закрыл рукой рупор и прокричал в ответ.
«Расчетное время прибытия 10 минут!»
Кричать было необязательно. Когда пулемет 50-го калибра стреляет на полную мощность, звук примерно равен 165 децибелам. Это на пятьдесят децибел громче, чем шум лопастей вертолета «Чинук» или ударные звуки средней группы дэт-метала. Это также на сорок децибел выше того уровня, когда вы начинаете чувствовать боль. Когда два наших пулемета 50 калибра, MK-19 и M-240B стреляли рядом со мной, а четыре пулемета Cav проносились мимо - не говоря уже о стрельбе, доносящейся с высоты - мы чувствовали эту боль очень сильно. В какой-то момент я подумал, что у меня лопнут барабанные перепонки. Было почти невозможно слышать и трудно думать.
Не нужно было долго думать, чтобы понять, что наша позиция была небезопасна. Я не обнаружил никакой опасности с юга, так что перекрестного огня не было - хорошая новость. Но мы все еще находились в зоне поражения - открытой местности, которую противник может атаковать по своему усмотрению. Автомобили давали нам некоторое прикрытие, но явно недостаточное для безопасности. А десять минут под огнем - это очень долго.
Наших боеприпасов может хватить надолго, подумал я, но я не знал о состоянии боеприпасов у кавалеристов. Мне нужен был отчет об обстановке от их командира, молодого долговязого лейтенанта, который возвышался надо мной. Он был явно рад нашему появлению, но он был слишком возбужден, чтобы нормально доложить обстановку.
«Каков ваш статус?» крикнул я.
«У нас желтый по людям, сэр. И желтый по боеприпасам».
Если я когда-либо и знал техническое значение слова «желтый», я его забыл. «Что это значит?» сказал я.
Не обращая внимания на «rat-tat-tat» вокруг нас, он повторил попытку. «Наш статус - 70 процентов».
Это было не понятнее, чем «желтый». Он использовал термины из руководства по стандартным оперативным процедурам своего подразделения. Мне нужен был простой английский.
Мне также было нужно, чтобы он понял - что его взвод молодых бойцов, по которым стреляют, понял, что с нами все будет в полном порядке. Это был не день на пляже, но я знал об управлении достаточно, чтобы понимать, что если я не буду держать себя в руках, то и никто другой тоже. Как бы я ни чувствовал себя внутри, я должен был выглядеть как Мистер Крутой. Я крепко положил руку на плечо молодого командира.
«Посмотри на меня», - сказал я спокойно. «Забудьте о SOP-е. Сколько у тебя людей пострадало, какие машины повреждены, и сколько у тебя патронов?».
Это привело его в чувство, и он четко доложил. Никто не ранен (слава Богу за это). Пара машин подбита (светлокожие - отстой). Четыре шины пробиты, ведущая машина выведена из строя самодельным взрывным устройством прямо перед саманным дувалом. На каждую машину приходится по паре сотен патронов 50-го калибра. Скоро будет еще больше, если вернется сержант снабжения.
Могло быть и хуже. Но поскольку скорострельность 50-й калибра от восьми до десяти патронов в секунду, огневая мощь QRF быстро ослабевала, и еще через несколько минут, если мы продолжим отвечать на огонь атакующих, у нас закончатся патроны.
Я не был уверен, что поливая горы свинцом будет много пользы. Мы целились по вспышкам от выстрелов в нас, но у них было хорошее укрытие, и как бы ни был эффективен 50-й калибр по пехоте, но он не пробьет валун. Гранаты из MK-19 были более эффективны, но для этого нужно было забрасывать гранаты за укрепленные позиции. Что касается стрелкового оружия: На таком расстоянии патрон М4 теряет почти всю свою поражающую силу, поэтому наши стрелки использовали свои прицелы в основном для целеуказания пулеметчикам. К сожалению, засада расположилась так далеко, что наша ответная стрельба не представляла для них серьезной опасности. Пыль, постоянно поднимаемая в воздух в ходе стрельбы, и случайные трассирующие пули давали нам знать, что они все еще ведут полноценный бой.
Когда я бежал к своему автомобилю, чтобы поговорить с Кортни, шквальный пулеметный огонь осыпал землю между нами, и одна пуля просвистела мимо моей головы. Кортни ухмыльнулся своей язвительной репликой: «По крайней мере, у них закончились РПГ!».
«Не высовывайтесь, - крикнул я солдатам Cav и нашим пулеметчикам, - и следите за обстановкой. A-10 на месте через десять минут».
Грохот продолжался, пока я отсчитывал минуты. Восемь минут. Шесть. Пять. Затем с юга послышался гул авиационных двигателей. Warthog - не тихий зверь, и за три или четыре минуты до расчетного времени прибытия Courtney мы уже могли слышать, как он с нарастающим рёвом летит к нам на помощь.
Атакующие тоже слышали его, и они знали, что это значит. Еще до того, как самолет появился в поле зрения, стрельба со стороны склона горы стала реже; к тому времени, когда A-10 подошел на дистанцию, достаточную для нанесения удара, стрельба прекратилась. Впоследствии мы узнали, что это была типичная тактика талибов. Применяя то, что командир партизан Лоуренс Аравийский окрестил «войной отрядов», они атаковали небольшие подразделения из укрытия, а затем разрывали контакт, и не вступали в серьезный бой. Атака А-10, безусловно, считалась решающей, поэтому, услышав гул двигателей «Танкбастера», они отошли в безопасное место.
Поскольку противник был рассеян, не было необходимости тратить боеприпасы, поэтому я отменил воздушный удар и приказал нашим парням прекратить огонь. Пилот A-10 повернул обратно к дому, но мне потребовалось еще несколько попыток, прежде чем моя группа и бойцы QRF поняли приказ. Добиться прекращения огня, когда стреляют десять человек, не так просто, как просто крикнуть «Не стрелять!». Один человек прекратит огонь, но потом услышит, что кто-то еще продолжает стрелять, и начнет снова, и эти ошибочные действия могут спровоцировать перестрелку на некоторое время. К тому же, если дать восемнадцатилетнему парню пулемет, это вызовет эйфорию. Двое из молодых жеребцов Cav были так увлечены перспективой уничтожения невидимых теперь плохих парней, что Дэйву пришлось схватить одного из них за плечо.
«Все кончено, чувак! Они ушли».
Парень выглядел так, будто кто-то только что вырубил видеоигру. Однако он прекратил стрелять, как и его приятель. Последний выстрел из их оружия прекратил перестрелку, которая длилась, наверное, минут тридцать. A-10 скрылся за горами. Все было тихо.
Бой закончился, и я отдал лейтенанту QRF новые указания. Выгрузив несколько запасных шин взамен простреленных, я сказал ему, что его подразделение должно оставаться на позиции, устранить все возможные повреждения и направить других американцев и афганцев, которые последуют за нами в долину. Группа саперов должна была остаться с кавалерией, чтобы обезвредить неразорвавшееся СВУ. ODA продолжит движение к Шамиркоту.
В суматохе перестрелки легко было забыть, что мы отправились сюда в первую очередь не из-за засады, а из-за нападения на административный центр. Насколько мы знали, он все еще находился под обстрелом. Теперь, когда ситуация стабилизировалась - к счастью, без потерь - пришло время вернуться к нашей первоначальной задаче.
Когда мы забирались в наши «Хаммеры», Рэнди подошел ко мне, улыбаясь.
«Посмотри на это», - сказал он, повернувшись к Кортни. «Он провел нас через наше первое родео в кепке-буни».
На секунду я не понял. Затем я приложил руку к голове. Я должен был почувствовать твердую кевларовую оболочку каски. Вместо этого я почувствовал то, что американские войска со времен Вьетнама называли «буни» - хлопчатобумажную панаму, которую надевают во время дальнего патрулирования или разведки, но это не лучший выбор головного убора, когда в вас стреляют. От волнения я забыл надеть каску.
Моя группа восприняла это как сознательный жест бравады перед лицом опасности; солдаты QRF расценили это как доказательство того, что спецназовцы бесстрашны и пуленепробиваемы. Я был благодарен за то, что кто-то присматривал за мной в тот день, и не мог не вспомнить генерала Союза Джона Седжвика, убитого в битве при Спотсильвании снайпером Конфедерации. Его последними словами были: «С такого расстояния они не смогли бы попасть в слона».
Засада принесла нам и ребятам из QRF Знак Пехотинца (Combat Infantry Badge) - официальное подтверждение того, что вы были в бою под огнем. Я был рад этому и благодарен за то, что мы пережили бой без потерь. Однако, как бы хорошо я ни изображал из себя Мистера Крутого, я сказал себе, что это последний раз, когда я иду в бой без каски.
Въезжая в Шамиркот, мы проезжали мимо толпы жителей кишлаков, чьи лица я не мог понять. Одни казались напряженными, другие - враждебными, третьи - равнодушными. Но никто не выглядел испуганным или взволнованным, и я решил, что опасность миновала. В административном центре это оказалось правдой. Нападавшие сильно обстреляли строение из минометов и РПГ, разбили или сожгли мебель и имущество. Но никто не был убит или даже не пострадал физически.
Это было странно. Бойцы «Талибана» не отличались милосердием. Они регулярно наказывали воров, отрубая им руки[7]. Не похоже, чтобы они были менее жестоки с представителями администрации района, которые совершили ошибку, подружившись с американцами. Однако беседа с этими лицами вскоре помогла нам понять, почему их пощадили. Машалу (явно счастливому, что он остался жив) потребовалось несколько минут, чтобы разобраться в многочисленных версиях событий раннего утра. Затем он изложил нам суть произошедшего.
Сразу после рассвета двадцать или тридцать боевиков «Талибана» напали на дом с русским оружием - АК-47 и РПГ. Они выломали дверь и вытащили должностных лиц наружу. Затем лидер талибов, размахивая перед их лицом Кораном, прочитал им лекцию о том, как им должно быть стыдно работать с американцами. Американцы были злыми людьми, сказал он, кафирами[8], которые хотели осквернить наших женщин и посадить в тюрьму наших мулл. Аллах, да будет благословенно его имя, накажет их, если они еще раз заговорят с этими злыми людьми.
«Затем они ушли», - заключил Машал. «Они взяли свое оружие и фотоаппарат и вернулись в долину, чтобы сражаться с неверными».
Мы не удивились, услышав, что у нападавших было российское оружие: РПГ и автоматы Калашникова, оставшиеся с 1980-х годов, были их любимым оружием. А обращение к администрации было похоже на стандартную речь талибов. Но камера? Это было странно.
«Они снимали вас?» спросил Машаль у одного из местных служащих. «Когда они говорили тебе, какой ты плохой, у них была включена камера?»
«Да. Когда они уходили, тоже. Камера работала, когда они уходили».
«И они ушли этой дорогой», - я указал назад по дороге, по которой мы пришли, - «назад по долине в сторону Асадабада?».
«Да. Чтобы сражаться с неверными».
Эта история многое прояснила о том неприятном утре.
Прежде всего, он сообщил нам, что люди, напавшие на QRF, были теми же, кто напал на них. На самом деле все выглядело так, будто они устроили нападение на администрацию с целью заманить нас в ловушку. Зная, что коалиционные силы будут вынуждены прибыть на помощь администрации, и зная, что мы будем преследовать их до гор к западу от Шамир Коута (их логичный путь отступления), они устроили засаду к востоку от этого места - там, откуда, по здравому смыслу, они должны были уйти. Они устроили хитроумную «засаду с приманкой».
Эта история также наводит на мысль о том, почему не были убиты районные чиновники. Зачем их убивать, если, сняв на видео, как им читают мораль, а потом пощадили, можно получить видеодоказательство того, насколько вы милосердны? К 2003 году медийная смекалка наших противников была уже хорошо известна, и, слушая отчет об утренних событиях, я подозревал, что рано или поздно видеоролик о благочестии талибов появится на сайтах джихадистов. Когда через несколько месяцев это оказалось правдой, меня это не шокировало. А вот что меня удивило - чего я никогда не подозревал в тот день в Шамиркоте, - так это то, что сама засада будет показана на том же видео. О том, как мы обратили это открытие себе на пользу, я расскажу позже в этой книге.
Будучи молодым командиром, я многому научился в то утро.
Прежде всего, я понял, что наши противники не были тупыми грязными оборванцами из видеоигр. Это были опытные бойцы, некоторые из них - моджахеды или сыновья моджахедов, которые двадцать лет назад победили Красную армию[9]. Их опыт проявился в продуманности их тактики. За одно утро они создали убедительный призыв о помощи в районном центр, спланировали и осуществили засаду против американских профессионалов, избежали захвата путем своевременного отступления и засняли все это на пленку в пропагандистских целях.
Это явно не была группа фанатиков-самоубийц, готовых пожертвовать собой ради высшей цели. Они также не были заинтересованы в том, чтобы причинить нам как можно больше вреда. То, что они заняли позиции так далеко от дороги, указывало на то, что они были разумными людьми, стремящимися как к собственному выживанию, так и к максимальной пропагандистской эффективности хорошо спланированной операции. Если бы они хотели только уничтожить кафиров, они могли бы расположиться ближе к дороге или даже в глинобитном дувале. Но это означало бы мертвых талибов - и никакого документального видео. Поэтому, хотя я презирал их так называемую мораль, я должен был отдать им должное за сообразительность на поле боя.
На самом деле, схема засады могла быть взята прямо из нашего собственного « Учебника рейнджера». В нем говорится, что засаду следует устраивать, когда «большая часть противника находится в зоне поражения»; что следует «[вывести] весь личный состав и технику... из-под обстрела и непосредственного огня»; и что следует «не вступать в бой с преследующими силами». Я сомневался, что наши противники читали это руководство, но они следовали его схеме боя с жуткой точностью. Очевидно, что, судя по боевому крещению этого дня, « уничтожить» плохих парней будет нелегко.
Я также узнал кое-что о работе с афганскими союзниками.
Например, я узнал, что наша военная система субординации едва прижилась в провинции Кунар. После того как руководители районов закончили свою речь, я огляделся, чтобы посмотреть, какие силы местного населения явились, чтобы оказать им - и нам - вооруженную помощь. Было три группы примерно по тридцать человек в каждой, представляющие ополчение, верное Малику Зарину, взвод пограничной бригады и контингент полиции Асадабада. (В 2003 году Афганская национальная армия еще не была сформирована). Каждая группа построилась в шеренгу, пытаясь выглядеть царем горы, командир каждой группы выдвигал свой план преследования, и вся эта сцена сопровождалась качанием головы в строю.
Девяносто генералов, ни одного рядового. Это были те, с кем майор Хьюитт поручил нам «координировать действия», и с первого взгляда было ясно, что это отличается от отдачи приказов, которые, как вы были уверены, будут выполнены.
Выбирать план преследования все равно было бессмысленно, потому что время для эффективного преследования уже давно прошло. Последний контакт с нападавшими произошел полчаса назад и на расстоянии почти двух миль. Они не стали бы сейчас торчать на повороте дороги, ожидая прибытия крупных сил реагирования. Вместо этого, если воспользоваться фразой британского стратега сэра Бэзила Лидделла Харта, они бы улепетывали обратно в горы, шустро, как комары.[10] Не имело никакого значения, пойдем ли мы по плану ополчения, по плану пограничной бригады или по плану полиции. Мы все равно не могли поймать комаров.
Но наши афганские союзники хотели что-то делать, чувствовать, что они вносят свой вклад в успешную борьбу, может быть, чувствовать, что их честь не будет задета бездействием. Послушав их споры в течение десяти минут - больше потраченного на преследование времени - я решил, почему бы и нет? Пусть они внесут свой вклад. Пусть видят, что мы ценим их вклад. Пусть продолжают свою «охоту на диких гусей».
Поскольку у каждой из трех групп было свое представление о том, где может находиться гусь, я согласился, чтобы они разделились и следовали своим собственным планам действий. Я записал, в каком секторе будет действовать каждая группа, и попросил, чтобы, когда они обнаружат нападавших или выяснят их местонахождение, они сообщали мне об этом по своим портативным FM-радиостанциям. Это давало каждому из них чувство ответственности, которого они явно добивались, и означало, что в случае и вовремя доклада они могут принести нам какую-то информацию, которую мы сможем использовать. Это было не то, что майор Хьюитт подразумевал под координацией, но на этой ранней стадии нашего союза с этой кучкой генералов это казалось самым мудрым вариантом. С дипломатической точки зрения, по крайней мере, это было плодотворно: афганцы, чье сотрудничество нам было необходимо, выглядели польщенными тем, что мы доверили им преследование.
Это было поучительное утро. Я узнал, что наш коварный враг также коварно умен. Я узнал, что работа с афганцами потребует дипломатии. И когда мы покидали Шамиркот, чтобы вернуться на базу, я узнал еще кое-что - то, что лежит в основе нетрадиционной войны, и что дало мне понять, что наша работа здесь не будет простой.
Мы возвращались обратно в долину, и я думал о рядах ничего не выражающих лиц, которые мы увидели по прибытии. Я видел, как Машаль разговаривал с некоторыми из них, и спросил его об этом. О чем они думали? Что они думают о нападении, об утренних событиях? Что они думают о нас?
«Они очень рады, командон», - сказал он, обращаясь к нам на языке пушту, используя термин «командир». «Они не думали, что вы приедете в их кишлак, чтобы помочь им. Они удивлены и благодарны».
Ответ должен был меня обрадовать, но это не так. Я мог понять, почему жители кишлака были благодарны. Но удивлены? Меньше всего они должны были быть удивлены.
Весь смысл операции спецназа заключался в том, чтобы помочь коренному населению противостоять своим угнетателям. De Oppresso Liber - таков был наш девиз. Мы относились к нему серьезно, и мы прекрасно понимали, что для того, чтобы выполнить это поручение, необходимо заручиться поддержкой - сердцами и умами, как говорится, местных жителей. Если жители одного кишлака были удивлены нашим прибытием к ним на помощь - если они не понимали, что мы пришли туда по их просьбе - нам явно нужно было поработать в сфере коммуникаций.

[1] (QRF) Quick Reaction Force - Силы Быстрого Реагирования
[2] (Cav) Cavalry - Кавалерия
[3] (IED) Improvised Explosive Device - Самодельное Взрывное Устройство
[4] Ехать на пассажирском месте рядом с водителем.
Выражение «езда на ружье (дробовике)» происходит от игры слов, основывающаяся на "I'll be riding shotgun", разговорного термина для «курьерского посыльного», «посыльного с дробовиком».
Во время американского Дикого Запада, когда Wells, Fargo & Co. в 1858 году начали регулярное дилижансное движение из Типтона, штат Миссури, в Сан-Франциско, штат Калифорния, они выдали водителям и охранникам ружья для защиты на опасном маршруте протяженностью 2800 миль. Охранника называли посыльным, и им выдали «тренерское» ружье, как правило, короткое двуствольное ружье 10-го или 12-го калибра.
Первое известное употребление фразы «верховая езда» было в романе Альфреда Генри Льюиса «Закатная тропа» 1905 года.
[5] Обезвреживание взрывоопасных предметов (Explosive Ordnance Disposal – EOD)
[6] Это один из постоянных приказов, который майор Роберт Роджерс, основатель современных армейских рейнджеров, отдал своим партизанским отрядам в 1759 году. Приказ, который до сих пор содержится в сегодняшнем "Справочнике рейнджера", начинается с прямого запрета "Ничего не забывать".(прим.автора)
[7] См., например, Рашид, 5. Особенно жуткий пример произошел 19 января 1999 года, когда талибские "судьи" повесили отрубленные конечности шести грабителей на деревьях в центре Кабула. Там же, 232.(прим. автора).
[8] Кафи́р, другое произношение кяфи́р (араб.كافر‎ — неверующий, иноверец), или гяу́р (тур.Gâvur— неверный) — понятие в исламе для обозначения человека, совершающего куфр. Согласно исламской догматике, к куфру относятся неверие в существование Единого Бога (Аллаха) и отрицание посланнической миссии пророка Мухаммеда, а также отказ от признания воскрешения после смерти, Страшного суда, существования ада и рая.
[9] Советскую армию
[10] Лиддел Харт был влиятельным британским военным теоретиком. Аналогия с комаром появилась в его книге "Стратегия: The Indirect Approach. Лондон: Фабер и Фабер, 1954.

6. Молот и наковальня

Если вы не знаете гор и лесов... вы не сможете эффективно маневрировать вооруженными силами».
Сунь-Цзы, «Искусство войны».

Ноябрь 2003 года
Мы находились на ПОБ Асадабад уже месяц, когда в Баграме окончательно утвердили планы по более активному ведению боевых действий против противника. Традиционным сезоном боевых действий в Афганистане были весна и лето. С наступлением холодов многие джихадисты, прибывшие в Афганистан весной, возвращались на зиму в свои кишлаки в Пакистане. В попытке поймать или убить их до того, как они сбегут через границу, вышестоящее командование спланировало сложную операцию по поиску и уничтожению, известную как «Горная решимость» (Mountain Resolve).
Мы сразу поняли, что происходит что-то неладное, когда в Абаде появилась группа «морских котиков» из 121-й оперативной группы. Эти парни были старше обычных «морских котиков», а их короткоствольные винтовки указывали на то, что они не собирались воевать в горах, а были нацелены на ближний бой. В отличие от «зеленых беретов», «морские котики» не очень заинтересованы в завоевании сердец и умов; их цель - быстро проникнуть на вражескую территорию и покинуть ее, а также ликвидировать или захватить а также ликвидировать или захватить субъект особой важности (HVTs). Эти SEAL входили в группу, которую принято называть Seal Team 6 - спецназ, уничтоживший бин Ладена в 2011 году. Пока они находились в Абаде, я поговорил с командиром их подразделения, лейтенантом ВМС по имени Рич. Мы хорошо пообщались, обсудили местность и предположили трудности предстоящей операции.
Если вы попросите ветерана «Горная решимость» описать эту операцию, он скажет вам, что ее возглавляла 10-я горная дивизия легкой пехоты в сотрудничестве с армейскими рейнджерами и «морскими котиками»; что она началась в «00:30» 7 ноября, когда вертолеты «Чинук» высадили в провинции Нуристан несколько сотен солдат знаменитой бригады воинов этой дивизии; и что ее задачей было зачистить район от боевиков антикоалиции (ACM). Возможно, он помнит, что «Горная решимость» была операцией «молот и наковальня», призванной уничтожить АКМ между молотом 10-й горной, наступающей на север по долине Уэйгал, и наковальней коалиционных сил, поджидающих выше по склону.
Если ветеран был там, он вспомнит, что снег сделал и без того труднопроходимую местность почти непроходимой, что войскам пришлось нанять местных ишаков, чтобы перевозить свое снаряжение, и что, карабкаясь вверх и вниз по труднопроходимой местности Гиндукуша, они подтвердили свою репутацию профессионалов горного дела. Возможно, он также помнит, что в ходе операции было обнаружено несколько тайников со стрелковым оружием и погиб командир среднего звена Хекматиара по имени Гулам Сахи.
Все это является частью общедоступной информации. Что не вошло в эти данные, так это более запутанная история о том, чего не удалось добиться в результате «Горной решимости». Не умаляя мужества и стойкости солдат обычной пехоты, хочу сказать, что, с точки зрения спецназа, в «Горной решимости» было что-то досадно недоработанное.
У меня были сомнения по поводу этой операции еще до ее начала. Когда меня инструктировали о ней за несколько дней до первоначального десантирования, я выразил майору Хьюитту недоумение по поводу того, что массированное наступление на нашу зону ответственности будет возглавлено военнослужащими регулярных войск, которые, несмотря на свой опыт ведения боевых действий в горах, практически ничего не знают о местности. Кроме того, жители этих горных районов часто были настроены недружелюбно, а иногда и враждебно. Они уже проходили этот путь с «шлемоносцами» Красной Армии, и у них еще не было причин доверять коалиционным войскам больше, чем советским. Отправляться в этот район, не зная местных условий, казалось неразумным.
Главный оперативник ЦРУ в Асадабаде тоже так считал. Однажды я услышал, как он сослался на свой потрепанный экземпляр книги «Медведь перевалил через гору», в которой рассказывалось об афганском опыте русских, как на оперативный приказ для «Горной решимости». «Мы только что обновили его, - пошутил он, - со слайдами PowerPoint».
«Печдара и Вайгал, сэр - это наш район», - сказал я майору Хьюитту. «Мы здесь уже месяц, и у нас есть кое-какие контакты, это старейшины и местные ополченцы, которые могут быть готовы дать нам информацию. Найти субъект особой важности (HVTs), это выстрел в темноту. При всем уважении, я бы хотел предложить услуги моей группы. Возможно, мы сможем сузить круг поисков».
Для меня это предложение выглядело как здравый смысл. Майор не возражал. Но он не руководил операцией.
«Эти планы разрабатывались в течение нескольких недель, капитан», - сказал он. «Это крупное наступление с целью лишить противника его убежища, и возглавлять операцию будут обычные войска. У них есть средства и личный состав для выполнения операции. Но ваша группа - фактически, все ODA - будут играть решающую роль».
Он объяснил, что, хотя он в полной мере ожидает, что стратегия «молот и наковальня» будет эффективной, вполне возможно, что некоторым из HVT удастся избежать удара. Если прошлый опыт свидетельствует о том, что эти ловкие парни попытаются бежать из Афганистана в безопасное место в Пакистане. Для этого им придется пересечь реку Кунар.
«Ваша задача, капитан, не дать им этого сделать».
Так что мы должны были стать пограничниками. Не только мы, но и все ODA, действующие на северо-востоке Афганистана. Их было три, и каждый из нас должен был быть назначен на определенный участок реки, чтобы блокировать прорыв в Пакистан любых повстанцев, которые ускользнули из сети Большой армии.
Мы были слишком высококвалифицированными для этой работы, что раздражало мою группу. Дэйв Мун говорил за всех нас, когда закатывал глаза и ворчал: «Три года подготовки рейнджеров и спецназа, чтобы я стал пограничником?».
На бумаге, однако, это был не совсем плохой план. С 10-й горной и коалиционными войсками, наступающими соответственно с юга и севера, и целым рядом ODA, контролирующими переправы через реки, боевики Талибана и Аль-Каиды - возможно, даже Хекматияр или Абу Ихлас - должны были быть почти окружены. Если предположить, что боевики предпочтут уходить на восток, а не вглубь западного нагорья, чтобы избежать нашей пехоты, то схема имела своего рода геометрическую привлекательность.
Но Печдара, Вайгал и их народы не были линейными. Любому, кто провел в этих горах больше пары недель, было очевидно, что эта аккуратно расставленная ловушка может легко провалиться.
Вдоль этой реки одной из очевидных проблем было дорожное покрытие. Когда пришел приказ, нашей группе было поручено блокировать переправы на двадцатикилометровом участке реки Кунар. Нас было двенадцать человек, плюс шесть наших афганских союзников, так что расчеты были неутешительными - менее одного человека на километр. Конечно, если бы убегающий боевик ACM решил воспользоваться одним из трех мостов в этом районе, наша задача упростилась бы. Но, судя по тому, что мы узнали о наших противниках до сих пор, они не были похожи на тех, кто боится промочить ноги. Очевидно, что нам нужны были более крупные силы для перехвата.
Мы попытались решить эту проблему - не скажу, что полностью ее решили, - заручившись помощью местных афганских бойцов. В кишлаке Асмар, расположенном на берегу реки, мы встретились с командиром Афганских сил ополчения (AMF), в подчинении которого было около сорока бойцов. Командующий специальными операциями в Афганистане полковник Уолтер Херд любил повторять, что при принятии любого решения необходимо «заставить афганцев сделать это».[1] Джими Рымут, который оказался проницательным членом группы, поддержал эту точку зрения. «Почему бы нам не задействовать в этой операции местных жителей?» - спросил он. «Это может только помочь нам, и мы получим хороший опыт, чтобы понять, как устроены эти люди».
Это имело смысл, поэтому мы снабдили AMF едой, зимними куртками, спальными мешками, двусторонними радиостанциями и скромным финансовым вознаграждением, и попросили их помочь нам перекрыть два моста в этом районе. Я также пообещал премию за каждого боевика, которого они помогут выявить или захватить. И я напомнил им о существующих наградах за Абу Ихласа, Хекматиара и других HVT, которые могут проходить через этот район. Это было, конечно, рискованно, поскольку мы могли попросить их выдать кого-то, кем они восхищались, но мы рассчитывали на то, что деньги говорят, и надеялись, что это уменьшит славу любых антисоветских героев, которые теперь боролись с собственным правительством.
Поскольку наши новые союзники были местными парнями, знающими язык, их привлечение в армию решало и вторую серьезную проблему: трудности, связанные с тем, как отличить друга от врага.
Эта проблема была характерна для всего Афганистана, и это была главная причина моего скептического отношения к «Горной решимости». Пехота пыталась уничтожить плохих парней на огромной территории, не имея практически никакой информации о том, кого они ищут. В Кунаре и Нуристане в 2003 году каждый мужчина в возрасте от двенадцати до девяноста лет носил винтовку. Владение оружием не было признаком злого умысла, и, как я уже отмечал, не было колоды карт самых разыскиваемых HVT. Мы даже не знали, как выглядит Абу Ихлас. Он мог средь бела дня подойти к контрольно-пропускному пункту коалиции, и его пропустили через реку «навестить двоюродного брата».
Ситуация осложнялась еще и тем, что в стране, где кровная месть может продолжаться из поколения в поколение, жители кишлаков не гнушались ложной информацией о выдаче своих врагов за талибов, чтобы призвать «большие пушки» сделать за них грязную работу. Мы уже столкнулись с этой проблемой в Шамиркоте, когда по ложной наводке отправили в Баграм, возможно, ни в чем не повинного владельца миномета.
Решением этой проблемы было заставить местных жителей воспринимать нас как друзей, чтобы они были готовы честно сказать: «Это талиб» или «Это египтянин». Поэтому поощрение людей в Асмаре имело смысл. Как способ управления тем, что стратеги называют «человеческим материалом», это позволяло склонить шансы в нашу пользу. На арене, где преимущества географического рельефа местности были на стороне плохих парней, сохранение этого преимущества было критически важным для нашего успеха.
Мы оставили наши афганские гарнизоны в Асмаре и двинулись вверх по течению реки к кишлаку Барикоут. Там мы организовали такую же защиту для третьего моста. И здесь важность человеческого фактора стала еще более очевидной.
На второй день в Бариковте, когда мост был прикрыт, мы отправились на осмотр окрестностей кишлака. Учитывая, что мы находились в зоне боевых действий, это было странно спокойное занятие - больше похоже на прогулку туриста, чем на военный патруль. То, что мы обнаружили, было столь же неожиданным, сколь и удачным. Как и большинство афганских кишлаков Его небольшая больница была заброшена, потому что врач, который иногда ее посещал, находился в Пакистане, а полки, на которых должны были храниться медикаменты, были практически пусты. Во всех ODA есть хотя бы один медик, а у нас их было трое. У нас была прекрасная возможность помочь нуждающимся людям и, возможно, набрать несколько баллов в игре сердец и умов.
Майк, Бен и Рэнди начали мозговой штурм, обсуждая, как организовать медпункт, какие материалы у нас уже есть, а какие нужны дополнительно. Бен, всегда изобретательный и умеющий с легкостью работать на местном рынке, быстро нашел пару аптек, в которых продавались лекарства, импортируемые из Пакистана. У них был ограниченный запас, но поскольку местные жители располагали скудными денежными средствами, он быстро не опустошался. Таким образом, благодаря Rx-разведке Бена мы нашли надежного поставщика на тот случай, если наши собственные запасы закончатся.
Мы вновь открыли заброшенную медпункт во второй половине дня, объявив, что наши медики будут принимать пациентов на следующий день. К раннему утру в очереди было уже десять человек, и за следующие два дня наше медицинское трио приняло около сотни человек, леча все - от переломов костей до кишечных расстройств и инфицированных ран. Эта помощь была приятным опытом, но она также считалась маленькой победой в нетрадиционной войне. Было удивительно видеть, сколько доброй воли, не говоря уже об обмене информацией, можно получить, дав антибиотики кашляющему шестилетнему ребенку.
Военные называют такие вещи медицинской программой гражданских дел, или MEDCAP. Мы называли это просто «больничным вызовом». Как бы она ни называлась, ее явно оценили люди, которым мы служили, и отношение тревожного ожидания, которое встретило нас по прибытии, вскоре сменилось радушием и благодарностью. К концу второго дня нашего пребывания в Бариковте люди останавливали нас на улице, чтобы поблагодарить, вручить цветы и пригласить на чай.
Я не уверен, что разработчики плана «Горная решимость» посчитали бы это тактической победой, но я, безусловно, посчитал. Мы провели подобные MEDCAP в нескольких других кишлаках, и каждая из них подтвердила растущее понимание того, что в борьбе за контроль, которую мы ведем с Аль-Каидой и Талибаном, не каждое эффективное оружие можно измерить в калибрах. Пластыри и пенициллин также могут пробивать стены.
Операция «Горная решимость» продолжалась уже неделю, когда мы вошли в небольшой кишлак Нарай, расположенный к югу от Бариковта. Начальник полиции, человек по фамилии Вакдар, ранее подружился с агентами ЦРУ; он был более чем обычно приветлив к американцам и более чем обычно настроен враждебно к талибам. Высокий и загорелый, он выглядел внушительно в брюках полевой армейской формы, традиционном афганском паколе и жилете цвета хаки, что делало его странно похожим на фотожурналиста. Трудолюбивый и решительный, он настоял на том, чтобы его офицеры всегда носили военную униформу - что не является повсеместной практикой в этих краях, - чтобы мы могли на расстоянии опознать их как соратников по борьбе с талибами.
Вакдар стремился помочь нам в поимке повстанцев, и в один прекрасный момент его стремление взяло верх над рассудительностью.
Мы только что закончили утренний завтрак, когда к месту нашей дислокации подъехали два пикапа «Тойота». Шеф захватил человека, который, по его словам, расклеивал ночные письма на дверях жителей деревни. Ночные письма - это листовки, распространяемые, как правило, под покровом темноты сторонниками Талибана. Как правило, в них осуждалось влияние иностранных дьяволов. На данном этапе нашей работы многие из них предупреждали жителей кишлака не голосовать на национальных выборах, которые должны были состояться сразу после нового года.
В сопровождении Роджера и нашего переводчика Машала я подошел к начальнику полиции. Пока мы разговаривали, двое его людей подошли к задней части одного из пикапов и выгрузили человека со связанными руками и мешком на голове. Они поставили его на колени рядом с Toyota. Двое полицейских выглядели одновременно довольными и разъяренными, и я заметил, когда мы подошли к ним, что Вакдар держит руку на кобуре. Роджер встал позади пленника и наблюдал за всеми участниками.
Вакдар начал возбужденно говорить, с презрением жестикулируя в сторону фигуры в капюшоне и явно желая, чтобы мы аплодировали их поимке этого агента «Талибана». Перевод Машала, который на пару тактов отстал от речи начальника, показал, что он арестовал преступника, потому что его листовки обещали убить любого, кто проголосует. Затем, с интервалом примерно в две секунды между ними, произошли две вещи.
Вакдар вытащил пистолет из кобуры, а Машал сказал: «Итак, сейчас мы казним этого преступника».
Роджер с удивленным взглядом, отражающим мой собственный, инстинктивно отодвинулся в сторону, чтобы избежать попадания осколков черепа пленника. В то же самое время я услышал, как я сказал: «Стоп! Держись!», когда мои руки поднялись вверх в знак протеста.
«Давайте сначала поговорим с этим человеком», - поспешно сказал я. Шеф выглядел озадаченным, но кивнул в знак согласия.
Когда мы сняли мешок с головы парня, стало ясно, что его сильно избили. Сквозь распухшие губы он утверждал, что никому не угрожал, что на самом деле он государственный служащий, а «ночные письма», которые он нес, были листовками, призывающими людей голосовать.
Машаль прочитал одну из них и подтвердил, что это правда. Если бы арестовавший офицер был грамотным, он бы это знал. Но ни он, ни его коллеги, включая нашего приятеля, начальника полиции, не умели читать. К моменту ареста объяснения пленника остались без внимания: по мнению полицейских, они были просто смешны, и их грубый «допрос» выявил правду.
Это поставило меня в затруднительное положение.
Шеф Вакдар явно облажался, но я не хотел позорить его перед его людьми; я также не хотел отбивать у правительственных чиновников охоту ловить ночных разносчиков листовок. Я задумался на мгновение, а затем решил осторожно ступать по этому каменистому участку человеческой природы. Сначала я поблагодарил начальника и его людей за бдительность. Затем я мягко упрекнул государственного служащего, отметив, что если бы он предупредил старосту о своих намерениях перед распространением листовок, то этого досадного недоразумения и его избиения можно было бы избежать.
«Вы оказали услугу кишлаку, - сказал я ему, - но вы действовали в темноте. Полиция увидела, что вы ведете себя подозрительно, и поэтому задержала вас. Они тоже оказали услугу кишлаку».
Мне показалось, что это было очень удачное сочетание похвалы и порицания. Вакдар выглядел довольным тем, что я превратил его промах в понятную ошибку, а государственный служащий пообещал быть более осторожным. Когда полицейские вернулись в свой участок, я отвел работника в сторону и извинился за недоразумение. В конце концов, часть нашей работы в Афганистане заключалась в том, чтобы помочь создать стабильное пост-талибское правительство. Я хотел, чтобы этот парень знал, что мы на его стороне. Я также дал ему немного денег на медикаменты. Я был недоволен методами допроса Вакдара, но это был культурный обычай, который, казалось, я не мог решить.
Дело могло обернуться гораздо хуже. Это был не первый случай, когда правосудие было поставлено в тупик из-за недопонимания. И не последний.
У этого инцидента был любопытный длительный итог. Когда Роджер размышлял о сцене, которая первоначально предстала перед нами - упакованный в мешок и избитый пленник, которого собирались застрелить, - он увидел зачатки поучительного момента. Сегодня, будучи инструктором спецназа по подготовке, он использует эту сцену в ролевой игре, чтобы донести до «зеленых беретов» необходимость думать на ходу. В ходе учений он заставляет своих курсантов столкнуться именно с такой сценой, а инструкторы играют роль пленника и размахивающего пистолетом начальника.
«Полицейский собирается завалить этого парня», - говорит он своим курсантам. «Что вы собираетесь делать?» Когда курсанты спрашивают его, как он придумал такой безумный сценарий, они отрезвляются, услышав, что в Афганистане это произошло на самом деле.
Через день Вакдар привел к нам второго измученного пленного. У него были найдены записки и наброски, из которых следовало, что он «следил» за американцами. Отрицая обвинения в том, что он был осведомителем «Талибана», этот человек судорожно смеялся, что-то бормотал и смотрел в пространство. Вакдар решил, что тот ведет себя как сумасшедший, чтобы избежать разоблачения. Однако, уязвленный своей ошибкой, он хотел, чтобы наши медики проверили этого человека и выяснили, действительно ли у него проблемы с психикой.
Это была еще одна сложная ситуация, потому что никто из наших медиков не имел подготовки для проведения психологического обследования. Не было такой подготовки и у батальонного фельдшера, который пару дней помогал в MEDCAP; когда мы спросили его об этом, он просто рассмеялся. Так что мы оказались в тупике. Заключенный выглядел психически нездоровым, но что мы могли знать? И я не хотел отдавать его на милость Вакдара, потому что знал, что он только выбьет из него признание. Мы с Рэнди посовещались и решили, что вместо того, чтобы держать его в Нарае, мы должны попросить одного из сержантов 10-ой горной дивизии, которые снабжали нас, доставить его в Абад, где он мог бы получить медицинскую помощь и пройти надлежащее психиатрическое обследование.
Это сработало удачно. Через несколько часов после прибытия на базу парень понял, что игра проиграна, и признался в обмане. Оказалось, что он был офицером вражеской разведки - мы так и не выяснили, был ли он талибом или пакистанцем - и что у него была информация о планируемой засаде на подразделение «морских котиков».
Это были «морские котики», которых мы встретили в Асадабаде незадолго до операции «Горная решимость». Они входили в состав объединенной оперативной группы, известной как TF-121, которая участвовала в захвате HVT в Ираке и теперь пыталась проделать то же самое в Афганистане. Они прошли через Бариковт по пути в Камдеш, чтобы передать под моё командованию подразделение «ирокезов»[2] - афганских спецназовцев, которые первоначально должны были сопровождать их вверх по склону долины. Их командир, Рич, сказал мне, что ему неудобно работать с «индигами», и не мог бы я взять афганцев из его рук?
«Рон, работа с местными обезьянами - это не наша работа», - сказал он мне. «Это дело «зеленых беретов». Разве ты не можешь взять их к себе на время и научить их есть змею или что-то в этом роде?».
Я укорил его за это замечание, утверждая, что ирокезы могли бы стать важным подспорьем для его команды, поскольку они отправились в незнакомую местность без знания местного языка. Его это не убедило. Ничего удивительного, на самом деле. Это не было уделом «морских котиков», как не было уделом 10-й горной дивизии «позволить афганцам сделать это». Рич и его ребята были в прямом и переносном смысле «морскими котиками». Поэтому я взял на себя командование «ирокезами» (которые оказались ценным дополнением к пограничной команде), а отряд «морских котиков» продолжил свой поход в одиночку.
Прошло три дня. Котики возвращались из Камдеша, не подозревая, что едут в засаду. К счастью, сведения, переданные в Асадабад вторым пленником Вакдара, предотвратили трагедию. К месту засады были направлены вертолеты AH-64 Apache, и повстанцы были уничтожены до того, как «морские котики» вошли в зону поражения. Я был глубоко благодарен Вакдару и сказал ему об этом. Только позже «морские котики» узнали, что, имея в запасе считанные минуты, они избежали обстрела из АК-47.
Я не мог отделаться от мысли, что они могли бы избежать этого раньше, если бы держались за ирокезов.
Вакдар был радушным хозяином. Одно из самых ярких воспоминаний о нашем пребывании в его кишлаке - это ужин на крыше полицейского участка. Оттуда мы могли видеть долину, реку и кишлак на другой стороне. Мы провели день, выполняя задачи MEDCAP. Теперь, под светом полной луны, мы наслаждались гостеприимством Вакдара, делились историями и макали кусочки наана, традиционного афганского хлеба, в миски с мясом и рисом. В большом кругу вместе с главой и старейшинами деревни сидели Роджер, Скотт, Дэйв, Кортни, Майк, я и подразделение солдат из 10-й горной кавалерии, которые прибыли в Нарай для оказания нам помощи. Один из них, слизывая сок со своих пальцев, сказал изумленным шепотом: «Я никогда раньше не делал ничего подобного».
«Что именно?» - спросил Скотт.
Молодой кавалерист оглядел круг стариков и пожал плечами. «Ну, знаешь», - сказал он нерешительно. «Коренные жители... что-то вроде того».
Это высказывание было откровенным. Вот молодой американский солдат, который пробыл в Афганистане несколько месяцев (он приземлился в Баграме в июне) и ни разу не пил чай и кушал наан с местными жителями. Это многое говорит о нашей военной позиции здесь. ODA могли находиться в отдаленных районах и разговаривать с пастухами, но для большинства коалиционных сил единственными афганцами, с которыми они могли иметь близкий контакт, были боевики противника, пытающиеся разрезать их на ленточки. Для большинства военнослужащих прямые боевые действия, или атакующие действия, направленные на захват, взятие или уничтожение целей (то есть «убивать людей и ломать вещи»), были главной задачей; встречи на человеческом уровне не были частью их работы.
«Я понимаю, о чем вы», - сказал Скотт. «Этот афганский ритуал чау-чау для меня тоже в новинку. Но в некотором смысле он также очень знаком».
Затем он сказал то, что действительно заставило меня задуматься о том, что мы, подразделение спецназа, делаем здесь.
«Когда я был в Польше на миссии Церкви СПД - это было в 1991 году - я действительно проникся культурой. Еда, музыка, то, о чем говорили люди. Не водка, конечно», - со смехом сказал добрый мормон. «Но связь с чужой культурой, идея быть в чужой стране и пытаться понять их взгляд на вещи, пытаться строить отношения в то время, когда люди только-только переходили от холодной войны - все это было потрясающе. Я думаю, что этот опыт хорошо подготовил меня к тому, что мы пытаемся сделать здесь».
Услышав воспоминания Скотта, меня озарило.
Я тоже был миссионером СПД в Швейцарии, где я общался с людьми почти из всех стран Организации Объединенных Наций. В каком-то смысле я был в Женеве как родной человек, и, вспоминая этот немного страшноватый, но увлекательный опыт чужака в чужой стране, я понял, что то, что мы делаем в Афганистане, не имеет прецедента. Не для меня и Скотта, во всяком случае, и не для других ребят из ODA, которые служили миссионерами СПД в разных частях света. Ни для кого из тех, кто побывал в другой стране и сделал там больше, чем просто осмотрел туристические достопримечательности.
«Ташакур», - сказал я нашему хозяину, поблагодарив его за угощение. И молча поблагодарил молодого солдата. Его комментарий заставил меня задуматься.
В некотором смысле мы действительно были похожи на миссионеров. На самом деле, после Нарая я почувствовал, что, кроме того, что мы были вооружены, мы были больше похожи на миссионеров, чем на крестоносцев. Вместо того чтобы распространять Евангелие, мы пытались распространить решение проблемы хаоса, в котором афганцы пребывали последние тридцать лет. Это подразумевало нечто большее, чем нейтрализация врага. Я увидел, что наша миссия здесь также связана с уважением к местным жителям, оказанием помощи больным и внесением подобия безопасности в беспокойную жизнь. И нести благую весть о демократии, этой экзотической идее, которая еще не прижилась здесь.
Конечно, между миссионерской работой СПД и спецназа были различия. За время моего пребывания в Швейцарии никто не выпустил в мою сторону ни одной ракеты. На какое-то время, работая в MEDCAP, контролируя ирокезов и делясь нааном с Вакдаром под полной луной, было очень трудно забыть об этом.
Вскоре мы получили напоминание.

[1] Эта мантра часто упоминается в книге Уолтера М. Херда "Нетрадиционный воин: Мемуары командира специальных операций в Афганистане. Джефферсон, штат Северная Каролина: Макфарланд, 2013(прим.автора)
[2] В оригинале Mohawk [ˈməʊhɔːk] сущ. – могавк м. ирокез м. (iroquois). Могавки.

_________________

Спасибо. Исправил.

Короче, мормонов и прочих протестантов пора всех скопом запретить в РФ.

_________________
XA2

нам нужны свои мормоны!

Здесь прямая ошибка. High Value Target -- это на наши деньги "субъект особой важности". И это совершенно не обязательно "высокопоставленное лицо" (VIP). Это может быть хоть обычный пастух. Главное -- ценность, которую данное лицо представляет в оперативном плане.

_________________
Amat Victoria Curam

Большое спасибо! Внёс коррективы.

7. Повторяя Одиссея.

Пойте теперь о деревянном коне, которого Эпей с помощью Афины привел к городским воротам, а хитроумный Одиссей наполнил его брюхо воинами, которые должны были положить конец Трое.
-Гомер, Одиссея

Все военные действия основаны на обмане.
-Сунь-Цзы, «Искусство войны».

В середине ноября, когда «Горная решимость» была в самом разгаре, команда B-Team вызвала нас в Асмар, небольшой городок в часе езды к северу от Абада, на совещание по планированию прямых действий с майором Хьюиттом. Кодовое название штаб-квартиры командования и тылового обеспечения - «Замок» - создавало ощущение средневековья, несмотря на наличие технологий двадцать первого века. Когда мы прибыли, то узнали, что бывший командир «Талибана», а ныне местный головорез, предположительно прячет оружие в своем лагере в Сангаре, близлежащем кишлаке. Командование хотело захватить тайник и его владельца с помощью операции «Sensitive Site Exploitation»[1], или SSE - на военном жаргоне это означает поиск. Оставив наших «ирокезов» и AMF на охране моста, мы приступили к планированию операции.
Сначала мы отправили разведгруппу из четырех человек - Скотта с переводчиком, солдата-афганца и информатора, все в афганской одежде, - чтобы они проехали вокруг кишлака и изучили объект, о котором идет речь. Скотт, с его густой темной бородой, издалека был похож на афганца. Он идеально подходил для такого рода разведки. Когда они доложили обстановку, стало ясно, что охрана будет делом непростым.
В этой части Кунара было множество небольших долин, рек и троп, которые тянулись от гор, граничащих с Пакистаном, до реки Кунар. Это были те пути отхода, которые должны были блокировать наши люди, охранявшие мосты. Сангар был расположен между рекой Кунар на западе, притоком с востока на запад, который граничил с ней на севере, и грунтовой дорогой, которая граничила с ней на юге. Он находился всего в двенадцати милях[2] от Пакистана, с чистым руслом реки и грунтовой дорогой, идущей до самой границы. Вероятный перевалочный пункт оружия повстанцев.
В кишлаке было около тридцати дувалов. Cамый большой из них, убежище нашей цели, находился вдали от въездной дороги, рядом с естественным барьером, берегом притока реки Кунар. Но река была не единственной защитой объекта. Кишлак был окружен высокими глинобитными стенами, придававшими ему вид крепости. У нашего объекта, как оказалось, тоже была крепость.
Его охраняли два часовых с автоматами АК-47 - один в самом кишлаке, другой на стене рядом с дорогой. Они могли сигнализировать о появлении более крупных отрядов на территории кишлака или возле него. Часовой на стене рядом с дорогой вызывал у меня беспокойство. «Он хорошо видит дорогу», - сказал Скотт. «Двести пятьдесят[3], может быть, триста[4] ярдов, пока она не повернет на дорогу, ведущую обратно к Асмару. Это самое близкое расстояние, которое мы сможем пройти, прежде чем нас заметят».
Расположение ставило нас в невыгодное положение. Любой военный автомобиль, проехавший эти триста ярдов по открытой местности, предупредил бы дозорных и дал бы им достаточно времени, чтобы переместить или спрятать оружие - или, что еще хуже, подготовить нам встречу с автоматическим огнем. Как обычно в этом регионе, местность была слишком отвесной для флангового обхода: он тоже был бы обнаружен до того, как мы смогли бы достичь цели. Мы рассматривали вариант ночного налета, но даже в этом случае нас могли заметить на подходе к цели. Кроме того, в ту ночь не было луны, а у наших афганцев, которые должны были нас поддержать, не было приборов ночного видения. Мысль о слепых, переполненных адреналином новичках, бегающих по кишлаку в темноте, не внушала мне оптимизма в отношении наших шансов на успех. Так что, похоже, элемент неожиданности был исключен.
К этому недостатку нельзя было относиться легкомысленно. С тех пор как британский полковник Дж. Ф. К. Фуллер изложил свои «принципы войны» сразу после Первой мировой войны, курсанты, изучающие военное искусство, признали внезапность как тактический плюс.[5] В Полевом уставе армии США это один из девяти основных принципов эффективных операций. Здесь, в Кунаре, нам постоянно напоминали о её важности, потому что наш скрытый противник использовал её часто. Это было ясно из засады, устроенной 1 ноября на QRF, и это было ясно каждый раз, когда патруль натыкался на СВУ. Внезапность была самой важной силой в арсенале повстанцев. В этом SSE я хотел переломить ход событий, но, учитывая данные разведки Скотта, это казалось маловероятным.
Но, невозможное возможно. Сидя с группой за столом планирования недалеко от Асмара, я вдруг вспомнил Гомера, и у меня возникла идея.
«А как насчет обычного «троянского коня»? спросил я.
Я имел в виду самый известный пример неожиданности в западной военной традиции: хитрость «деревянного коня», использованная для завоевания Трои. Не сумев взять город после десятилетней осады, греческая армия делает вид, что уплывает ночью, оставив позади огромного деревянного коня. Троянцы, обрадованные таким «подарком», втаскивают его в город. В ту же ночь из его недр вылезают греческие воины под предводительством хитроумного Одиссея, изобретателя уловки. Они побеждают троянцев и сжигают город дотла.
Каждый курсант, изучающий военное дело, знает историю о деревянной лошадке, поэтому я знал, что команде не придется долго объяснять.
«Продолжайте», - сказал Скотт.
«Они будут начеку, если появится «Хаммер» или что-то еще, похожее на коалицию. Но что если мы воспользуемся грузовиком, посадим в него наших ребят и подкатим к дувалу? Как и любой другой грузовик. Они могут понять, что что-то случилось, но к тому времени десять или двенадцать из нас, выпрыгнув наружу, легко перебьют охрану, и мы окажемся внутри».
Джингл-траки[6] - это гражданские автомобили, которые были сильно украшены картинами, тканью, цепями и другими металлическими украшениями. Стоимость украшений придавала их владельцам престиж, а звяканье свисающего металла давало им имя.[7] В каждом афганском кишлаке были «джингл-траки», и мы были в достаточно хороших отношениях с некоторыми местными торговцами, чтобы найти подходящий это не составило проблемы. На самом деле, во время совещания по планированию такой грузовик стоял на улице прямо перед нами, разгружая грузы из Асадабада.
Проработка деталей была не сложнее, чем изготовление полого коня.
Во-первых, мы арендовали грузовик. Приобретение местных ресурсов таким образом было военной прерогативой на протяжении веков, и это может быть выполнено с большим или меньшим изяществом. Например, верхом изящества можно считать опустошение Южных земель генералом Шерманом вовремя его Марша к морю. В Кунаре такая политика «хватай-хватай» обернулась бы для нас неудачей. Любой афганец, чьи товары мы взяли, должен был чувствовать, что мы участвовали в честной рыночной сделке, а не в вооруженном грабеже с M4. Поэтому, одолжив грузовик с бубенцами, мы заплатили его владельцу втрое больше, чем он заработал бы, перегоняя его туда и обратно из Асадабада. Он был более чем счастлив. (Мы не стали задумываться о том, что он может быть разбит к чертям во время SSE).
Это был старый русский грузовик с открытым верхом, поэтому нам пришлось накрыть его брезентом, чтобы скрыть наших «греков». По идее Скотта, я решили, что группа скрытого нападения будет состоять из афганцев, а не из ODA. Скотт был всё больше доволен их готовностью взять на себя ответственность, и я решил, что сейчас самое подходящее время продемонстрировать им их навыки. После того, как к нам добавились афганские ополченцы из ODA 934, у нас было двенадцать афганских солдат, готовых к бою. В соответствии с мантрой «позвольте афганцам сделать это», мы оставались в резерве; афганцы должны были стать главным лицом операции.
Чтобы операция прошла успешно, им нужно было тренироваться, поэтому мы провели вторую половину дня, прорабатывая детали штурма. Под брезентовым тентом они не могли видеть, где находятся, поэтому мы договорились, что водитель подаст сигнал двумя гудками, чтобы сообщить им, что грузовик подъехал к зданию настолько близко, насколько позволят узкие кишлачные улочки. Затем они должны были выпрыгнуть, пробить ворота и оцепить территорию. Скотт, Рэнди и Дэйв неделями обучали их тонкостям обыска и обеспечения безопасности, поэтому они знали, как правильно оценить угрозу и очистить помещение, и в чем разница между тем, чтобы взять подозреваемого, выбить из него всё дерьмо или просто перестрелять всех в здании, потому что они могут оказаться их врагами.
Для многих афганцев в 2003 году идея правил ведения боевых действий была абстракцией. На протяжении многих поколений, находясь в состоянии вечного конфликта, они выработали свою собственную, прагматичную версию правил применения оружия: когда у тебя есть преимущество, возьми его. Этого нельзя было сделать, когда мы штурмовали дувал, в котором могло быть гораздо больше мирных жителей, чем боевиков. Чтобы избежать жертв среди мирного населения, мы должны были научить их новым правилам, таким как «Не стреляйте сразу, когда входите в дверь» и «Перед допросом убедитесь, что все помещения очищены».
Используя комплекс рядом со штаб-квартирой AMF[8] в Асмаре в качестве тренировочного полигона, мы прогнали афганцев через многочисленные тренировки на этом этапе «защиты цели», пока не убедились, что они могут выполнять ROE[9] с минимальным риском для себя и посторонних. Группа «В» сразу же одобрила план, и его отправили в Баграм для утверждения в Объединенную оперативную группу специальных операций (CJSOTF)[10]. Как и ожидалось, CJSOTF утвердила CONOP в том виде, в котором мы его изложили.
Получив «зеленый свет» от CJSOTF, мы устроились на ночлег, журчание реки Кунар усыпляло нас. На несколько мгновений я почти забыл, что мы находимся на войне.
Рано утром 13 ноября мы запустили SSE, выкатив колонну из трех машин на север из Асмара. В головной «Тойоте» находились Джими, переодетый в афганца, и один солдат AMF. Примерно в ста ярдах позади двигалась моторизованная «лошадь», управляемая нашим переводчиком Машалом, а Скотт ехал на дробовике. Сзади на расстоянии еще трехсот ярдов ехал бронированный «Хаммер», за рулем которого сидел Роджер, рядом с ним я, Дэйв на пулемете 50 калибра и еще двое наших ребят внутри. Мы должны были обеспечить командование и управление, а я машина с пулеметом 50-го калибра - охрану тыла и наблюдение за SSE. Из турели Дэйв первым увидел бы дувал, к которому мы приближались.
Промежутки между машинами не были произвольными. Идея заключалась в том, чтобы «Тойота» остановилась на возвышенности примерно в пятидесяти ярдах от цели. Она должна была обеспечить безопасность на дороге с востока на запад, проходящей мимо объекта, чтобы не допустить утечки информации из района объекта и не допустить, чтобы кто-то пришел с востока для оказания помощи объекту. Я оставался далеко позади в «Хамви», потому что мы не хотели быть замеченными, пока наши «греки» не одолеют охрану. Если бы все прошло успешно, к тому времени, когда дозорные заметят нас, парни в грузовике с бубенцами уже будут контролировать ситуацию.
Примерно так все и происходило.
Когда «Хаммер» завершил поворот, я увидел на три футбольных поля вперед, что большинство афганцев уже быстро бегут к дувалу; последние двое как раз выпрыгивали из барбухайки, остановившегося на центральной дороге. Роджер дал полный газ: теперь, когда игра началась, медлить было нельзя. В считанные секунды мы с визгом остановились за барбухайкой, выскочили из машины и помчались за нашими афганскими приятелями.
Это была настоящая гонка. Афганцы, может, и не прошли подготовку в спецназе, но они были отличной командой, и у них было преимущество перед нами - они выросли на этой высоте. Догнать их было не так-то просто. Когда через несколько минут нам это удалось, мы сразу же оценили значение тщательной подготовки: они овладели объектом с впечатляющей скоростью. Все помещения были очищены, под пристальным наблюдением находились хозяин дома, а также часовой, который при приближении барбухайки с бубенцами так испугался, что упал со стены. Второй часовой, сын хозяина, спал во дворе дувала.
Наши курсанты встретили наше прибытие широкими улыбками. Пока все хорошо: охрана обезврежена, комнаты очищены, подозреваемый готов к допросу. Это был пожилой мужчина, не очень похожий на командира талибов, но было бы опрометчиво принимать такую внешность за чистую монету. Он стоял во внутреннем дворе дувала, позади него стояли его жена и двое сыновей-подростков с выражением лица, которое я не мог понять. Смущение? Возмущение? Опасение?
В этот момент SSE представляют собой сложный трюк, потому что вы вошли в дом чужого человека без приглашения и собираетесь подвергнуть его допросу в присутствии его семьи. В такой патриархальной и лишенной стыда культуре, как эта, это рискованное дело. Если он окажется невиновным в каких-либо проступках, вы оскорбили его без причины и открыли дверь для мести со стороны его родственников. Даже если он виновен в чем-то, что вам не нравится, например, в пособничестве ИГ или талибам, вы можете заслужить неприязнь его соседей, забрав его к себе. В битве за человеческий фактор цена может быть высокой.
Еще одна сложность заключалась в том, что, как мы узнали в октябрьском инциденте с «гестапо», информаторы лгут. Насколько нам было известно, часовой мог охранять свой родовой кишлак от угрозы талибов в соседнем кишлаке, а мы могли действовать по наводке, которая должна была навредить нашим союзникам. У нас была достоверная информация, что этот двор и этот старейшина кишлака были в некотором роде в союзе с нашими врагами. Но мы уже действовали по «хорошим» данным и слишком поздно обнаружили, что это был трюк, чтобы отомстить ненавистному соседу. Я все еще сожалел о той ранней ошибке, пока, разговаривая через нашего переводчика Машаля, спрашивал старика, где он прячет свое оружие.
Естественно, он отрицал, что знает что-либо об оружии. Это, конечно, было смешно, так как в Афганистане не было ни одного дома, где бы не было припрятано ружье, пистолет или старая советская граната. Я быстро повторил вопрос, и в ответ старик выразил протест с широко раскрытыми глазами. Я никак не мог добиться результата, когда ребенок лет десяти, наблюдавший за происходящим со стороны, подошел к Машалу и что-то прошептал ему. Машал повернулся ко мне.
«В ручье», - сказал он. «На дальней стороне дувала».
Почему парень сообщил эту информацию добровольно, я не знаю. Может быть, его отец имел зуб на старика. Может быть, его брата пытали талибы. Может быть, он посмотрел на наших торжествующих афганцев и подумал: «Это для меня». Конечно, он мог и солгать, пытаясь сбить нас со следа. Какой бы ни была причина, стоило последовать его совету. Мы дали ему Power Bar[11] - конфетную дипломатию - и он, улыбаясь, побежал по улице.
Ручей, о котором он упоминал, был в двух шагах от нас. С металлоискателем мы прочесали ближний берег, затем дальний, но ничего не нашли. Я уже начал склоняться к версии «лживого ребенка», когда заметил большой валун посреди ручья. По наитию я подошел к нему. Я направил фонарик, закрепленный на моем оружии, в углубление, которое вода вырезала в нем давным-давно. Внутри, в защищенном от воды проеме, лежала аккуратная кучка 107-мм ракет, 82-мм минометных мин и выстрелов к безоткатному орудию.
Находка тайника была случайной, но наши афганские солдаты смотрели на меня так, словно я обладал сверхчеловеческими способностями к обнаружению. Я ничего не делал, чтобы разубедить их в этом.
Мы извлекли оружие из тайника, подготовили и упаковали его для транспортировки и погрузили в «Тойоту» для отправки обратно в Асмар - первую остановку на пути к конечному пункту назначения, Асадабаду. Затем я вернулся в двор старика, чтобы продолжить допрос. Если бы в тайнике было только стрелковое оружие, я, возможно, оставил бы все как есть, но хранение боеприпасов такой мощности выходило за рамки традиционной границы - держать мушкет над дверью на случай бандитов и волков. Когда мы вместе сели пить чай, я попросил Машала спросить его, зачем он спрятал оружие и не является ли он моим врагом.
Конечно, нет, заверили меня. У него была тысяча причин хранить это старое русское оружие. Я слушал вежливо, но безучастно, зная, что за всей его болтовней реальные причины были древними: оружие - это защита от врагов - внешних и внутренних, а также гарантия безопасности в бедной ресурсами стране. Индейцы хранили серебряные браслеты, американцы, опасающиеся катастроф, - золотые слитки, афганцы - ружья. Не было никаких причин предполагать, что этот человек, только потому, что он спрятал боеприпасы двадцатилетней давности, питает недоброжелательство к коалиции. Он так и сказал.
«Нет, никаких талибов. Я друг американцев».
Хорошо, подумал я. Докажи это.
«Ты знаешь, - сказал ему Машал, - что я могу отвезти тебя в Баграм». Он напрягся при этом слове. «Но когда ты говоришь, что ты мне не враг, я хочу тебе верить. Я тоже не враг тебе. Я хочу помочь вашему кишлаку, и мне нужна ваша помощь. Я хотел бы узнать о людях, которые являются нашими врагами. Твоих и моих врагов. В этом районе есть талибы. Где они?»
Он не знал точно. Но он поделился информацией об активности боевиков в высокогорье долины Шигал к западу от Асмара. Это не было новостью, поскольку вся программа «Горная решимость» была направлена на этот район. Но тот факт, что он готов был поделиться этой информацией, говорил о его намерениях. Это дало мне понять, что он не был приверженцем полевого командира этого района Гульбуддина Хекматьяра. Возможно, он не был так предан делу ликвидации боевиков, как наши афганские солдаты, но вряд ли он представлял угрозу. Я решил оставить его в покое.
Когда он узнал, что его не заберут из семьи, он горячо поблагодарил меня и с благодарностью принял Power Bars, которые мы дали его детям. Затем, почти торжественно, я вручил ему АК-47 и три магазина, которые мы изъяли при обыске его домовладения, и дал ему понять, что, поскольку он наш союзник, мы не хотим оставлять его семью безоружной. В суровом районе Кунара мы уважали его право защищать их от нашего общего врага. Когда он взял оружие, я увидел в его глазах, что эта простая демонстрация доверия в какой-то мере компенсировала разочарование, которое он, должно быть, испытал из-за конфискации более мощного вооружения.
Возвращая АК-47, я применял урок, который извлек из своего опыта в Косово. В стране с постоянными конфликтами, когда вы полностью разоружаете жителя деревни, вы приглашаете его врагов воспользоваться его уязвимостью. Столкнувшись с такой угрозой, он может почувствовать себя вынужденным вступить в партнерство с неблагоприятными персонажами, такими как повстанцы из движения «Талибан», чтобы защитить себя и свою семью. Когда у каждого есть хотя бы один мушкет над дверью, это создает определенное чувство равновесия, которое помогает держать местных нарушителей спокойствия в узде.
Когда мы уезжали, прихватив с собой тайник с оружием, мои ребята были так же, как и я, благодарны за то, что этот конкретный рейд удался.
«Это намного лучше, чем в прошлый раз», - сказал Роджер.
Я не мог не согласиться. Используя элемент неожиданности для проведения простого, но эффективного рейда, мы завершили SSE с гордыми бойцами, солидным складом оружия из кишлака, в котором американцы показались рассудительными и милосердными. Я был рад, что мы последовали примеру Одиссея. И что, в отличие от греков, нам удалось взять нашу цель, не сжигая ее дотла.
Завершение SSE почти закрыло наше участие в операции «Горная решимость». Мы отправили тайник с оружием старика в Асадабад, где оно будет либо уничтожено, либо реализовано в дуканах[12] коалиции, либо распределено среди дружественных афганских сил. Затем мы вернулись к переправам через реку Кунар, где проводили время между дежурством на мостах, руководством AMF на мостах и отдыхом в здании пограничной бригады. В то время на канале HBO шел сериал «Сопрано»[13], это позволяло нам, когда мы не следили за нашими HVT, смотреть как Тони Сопрано сеет хаос на своих.
За те две с лишним недели, что мы провели вдали от Асадабада, боевые действия начали казаться немного приевшимися. Парни из 10-го горного поднимались и спускались по сорокапятиградусным склонам, но пока что плохие парни, которых они должны были гнать в нашу сторону, не появлялись. Я держал свое мнение при себе, но не могу сказать, что был удивлен. Я уже начал привыкать к тому, что враг вечно не показывается.
Но так продолжалось недолго. Утром 22 ноября, патрулируя дорогу вдоль реки, «Хамви», которым управлял Рэнди, едва проскочили мимо самодельного взрывного устройства, от взрыва которого камни попали в башню и чуть не оглушили Бена, управлявшего пулемётом. Если бы фугас взорвался ближе, он мог бы вывести из строя две трети нашей команды MEDCAP[14]. Рэнди оказал медицинскую помощь Бену на месте, и он вернулся в Асадабад, где у него диагностировали разрыв барабанной перепонки - ранение, за которое он получил «Пурпурное сердце».
На следующий день «Тойота», за рулем которой находились «зеленые береты» из ODA 934, направлявшиеся на соединение с нами, подорвалась на другом СВУ, тяжело ранив двух солдат и их переводчика. Услышав взрыв мы рванули к ним на помощь и вступили в перестрелку, в то время как другая ODA обстреливала горы на западе, где они видели, как некоторые из нападавших скрылись. Они отправились в погоню и, понятное дело, были взбешены, когда поиски не дали результатов.
Эти два нападения произошли через две с половиной недели после начала операции «Горная решимость» - как раз в то время, когда командир 10-й горной роты заявлял на сайте Министерства обороны: «Мы демонстрируем ACMs, что им негде спрятаться, потому что мы их найдем».[15] Я не знаю, на какую карту он смотрел, но, очевидно, на ней не было Нарая.

[1] Sensitive Site Exploitation (SSE) - информационно-аналитическая разведка, связанная со сбором информации, работой с агентурой, спутниковыми снимками и т.п.
Sensitive Site Exploitation (SSE), согласно требованиям межвидового наставления JP 3-31 Проведение объединённых операций, Министерство обороны США, 3 октября 2019 г., это «Последовательность действий по выявлению, сбору, обработке, хранению и анализу информации, людей и/или материалов, обнаруженных во время проведения операции». То, что у нас иногда называют «криминалистическая и первичная следственная работа». На практике это быстрое получение разведывательных сведений с места специального мероприятия, чтобы провести следующее. То есть все, что будет найдено на месте (засады, налета, рейда и пр.) – любые документы, бирки, оружие, отпечатки пальцев, сотовые телефоны, аппаратура и т.д. – быстро изучить, обработать и использовать для последующей операции. В отряде "А" "зеленых беретов" (то есть в РГ СпН) за эту работу отвечает заместитель командира группы. От себя добавлю, что благодаря такому подходу у американцев получаются шикарные каскадные спецоперации. (прим SergWanderer)
[2] 32,19 км.
[3] 228,6 м.
[4] 274,32 м.
[5] Знаменитые восемь принципов Фуллера были такими: цель, наступление, безопасность, концентрация, экономия сил, движение, внезапность и сотрудничество. См. Col. J. F. C. Fuller, The Reformation of War. Лондон: Хатчинсон, 1923: 28 и далее.(прим.автора)
[6] Барбухайка барабухайка (см.также бурбахайка, бурбухайка, бурубухайка). – из лексикона ограниченного контигента. Афганский большегрузный автомобиль, предназначенный для перевозки людей и грузов, с высокими будками, красиво расписанными орнаментом, увешанными кистями и колокольчиками.
[7] Американский взгляд на "джинглификацию" см. в статье Эрика А. Элиасона, "Folk Folkloristics'': Размышления о реакции американских солдат на афганскую традиционную культуру" в книге "Пути воинов: Исследования в области современного военного фольклора, под ред. Эрик А. Элиасон и Тад Туледжа. Логан, UT: Издательство Университета штата Юта, 2012.(прим.автора)
[8] AMF Местное ополчение, рекрутированное Коалицией.
[9] Return On Equity (ROE) - сангл. «отдача от капитала», с нем. «прибыль на акционерный капитал».
[10] (CJSOTF).CJSOTF включал в себя три подчиненные ему оперативные группы.
Joint Special Operations Task Force - North (JSOTF-North), известный как TF Dagger
Joint Special Operations Task Force - South (SOTF-South), ака TF K-Bar;
TFSword (позже переименованный в TF11).CJCMOTFявлялся штаб-квартирой в Кабуле, но с двумя географически разделенными подчиненными командами: центр "Север" и "Юг" военно-гражданских операций. Они были ответственны за управление OEF гражданской поддержкой и гуманитарной помощи. В 2002 году это вылилось в формирование провинциальных восстановительных команд (PRT),
[11] Американский бренд энергетических батончиков и других сопутствующих товаров, включая спортивные напитки, гели и батончики Pria, ориентированные на женщин.(прим.перев)
[12] «Дукан» - торговая лавка, небольшой частный магазин.
[13] Клан «Сопра́но» (англ. The Sopranos) —американский криминально-драматический телесериал, созданный Дэвидом Чейзоми транслировавшийся на канале HBO. В России сериал показывали телеканалы НТВ и ТВ-3
[14] Программа медицинских гражданских действий (MEDCAP) Врачи и специалисты, располагающие оборудованием и материалами, открыли временную полевую клинику для оказания ограниченного медицинского обслуживания местному населению. MEDCAP, как правило, имеют ограниченный объем и обычно предоставляют адресную помощь, например, прививки.
[15] Командир роты цитируется в статье Грега Хита, "10th Mtn. Div. Shows Its Mettle in Operation Mountain Resolve", опубликованном 17 ноября 2003 г. на сайте Defend America: Новости Министерства обороны США о войне с террором.(прим.автора)

Спасибо большое.

8. Эксперимент

Эти базы были созданы для того, чтобы позволить американским военным установить свое присутствие в иногда враждебной среде, обеспечивая при этом определенную степень защиты для ее обитателей.

Руководство по лагерю спецназа «А» (1994).

Это не только выбивание дверей и преследование стариков с «Энфилдами».

-Джими Раймут

В операции «Горная решимость» огромное количество живой силы и оперативного потенциала было задействовано в течение почти месяца в борьбе с боевиками на территории в пять тысяч квадратных миль. Американские войска вступали в перестрелку с боевиками в нескольких боестолкновениях и захватили несколько тайников с оружием, например, тот, который мы захватили возле Асмара. Однако, с точки зрения уничтожения плохих парней, показать было нечего. Единственной заметной потерей со стороны боевиков было уничтожение командира «Хекматиара» по имени Гулам Сахи. Все остальные субъект особой важности, включая четырех наших плохих тузов, избежали попадания в сеть.
Это не означает, что мы хотим поставить под сомнение преданность или профессионализм участвовавших в операции военнослужащих. Без сомнения, солдаты 10-й горной, рейнджеры, «морские котики» и «зеленые береты», участвовавшие в операции, продемонстрировали необычайную решимость и упорство в самых суровых условиях. Тем не менее, справедливый вердикт о стратегическом успехе операции был бы «неубедительным». Это осознание не прошло бесследно для командования спецназа. Когда операция завершилась, и мы вернулись в Абад, мы обнаружили, что на высоком уровне уже ходят разговоры о переключении скоростей. Коалиционные силы потратили почти месяц на то, чтобы очистить огромную территорию от противника обычными методами. Учитывая результаты, стратегический консенсус начал смещаться в сторону большего акцента на нетрадиционные методы ведения войны.
Поскольку UW[1] было специализацией «зеленых беретов», мне не терпелось узнать, что это означает для «Акула-молот-6». Мне не пришлось долго ждать.
25 ноября я оказался на совещании с майором Хьюиттом и старшим унтер-офицером нашей группы «Б», сержантом-майором Алленом Смитти. Смитти был веселым, опытным воякой, которого любили в войсках, потому что он понимал роль группы «Б» и не позволял самолюбию мешать ему выполнять свои обязанности. Не раз, когда старший офицер объяснял ODA проблему поддержки, я видел, как мои ребята с уважением смотрели на Смитти, как бы говоря: «А в чем, собственно, дело, сержант-майор?» В тот ноябрьский день реальная история заключалась в том, что наша роль должна была расшириться. Мы перестали быть только уничтожителями тайников и пограничниками. Старшее командование решило провести эксперимент.
ODA 936 отправлялась в буш, чтобы организовать лагерь «А» в долине Печдара.
Это была хорошая новость. Лагеря «А» были удаленными базами, на которых работали группы «А», такие как наша. Они отличались от больших огневых баз, таких как Абад, и от боевых аванпостов (COPs) не столько размерами, сколько намерениями. Созданные как стратегические элементы в войне UW, они служили форпостами для огневой мощи в борьбе с повстанцами, а также центрами медицинской помощи, безопасности и благополучия для населения, которое находится под защитой. По мнению авторов неофициального руководства, написанного ветеранами спецназа в 1990-х годах, лагерь «А» служит «оперативной базой для ведения боя с противником», а также «административным центром, который должен поддерживать постоянный контакт и оказывать помощь местному населению»[2].
Необходимость поддержки населения делает эффективное управление лагерем «А» более сложной задачей, чем установка пулемета. Зеленые береты, которые в прошлом командовали лагерями «А», в первую очередь были солдатами, но они также выполняли в своих отдаленных байливиках[3] функции медиков, плотников, учителей, дипломатов, инженеров - да кого угодно. Что бы ни понадобилось местному населению для защиты от нападающих и создания лучшей жизни для своих детей, спецназ лагеря «А» был готов это обеспечить.
Модель лагеря «А» была разработана и широко использовалась во Вьетнаме. В 1961 году сержант спецназа Пол Кэмпбелл в сопровождении специалиста по сельскому хозяйству Дэвида Наттла вошел в высокогорную деревушку Буон Энао, открыл там медпункт и начал работать с местными лидерами над созданием периметра, подготовкой сил обороны и содействием развитию сельского хозяйства. В течение последующих нескольких лет этот эксперимент был скопирован по всему Вьетнаму, так как «зеленые береты» организовали лагеря в десятках других деревень[4].
Эти лагеря, названные лагерями «А» в честь групп «А», которые их построили, находились на переднем крае противоповстанческих операций, в войне, где обычные линии фронта не имели большого значения. Зеленые береты, служившие в них, служили ударной силой против нападений Вьетконга, обучали гражданские иррегулярные группы обороны (CIDG, произносится как «сидж»), осуществляли проекты по гражданским делам и развитию общин, проводили PSYOP для противодействия вражеской пропаганде и создавали систему разведки, включавшую разведывательные патрули, наблюдательные пункты и агентурные сети. Во всей этой работе участие местных жителей - в качестве бойцов и рабочих - было ключом к успеху[5][6].
Пока на смену ему не пришел более традиционный подход «зачистить и уничтожить», эксперимент с лагерями «А» во Вьетнаме принес впечатляющие результаты. Военнослужащие на этих аванпостах построили или отремонтировали сотни школ; переселили, разместили и накормили десятки тысяч беженцев; раздали миллионы фунтов продовольствия; отремонтировали десятки больниц; оказали медицинскую помощь миллиону человек. Эти результаты были достойны восхищения с гуманитарной точки зрения, но они также уменьшили привлекательность Вьетконга среди жителей пострадавших деревень - желаемый результат в то время, когда обычная война шла не очень успешно.
В тот ноябрьский день 2003 года я был знаком с этой историей и знал, как гордились спецназовцы своими старшими братьями времен Вьетнама. Для большинства американских граждан понятие «зеленый берет», вероятно, вызывает в памяти образ молчаливого и безжалостного «пожирателя змей» в стиле Рэмбо. В этом есть что-то общее, но у бойцов спецназа более распространено представление о себе как о «тихом профессионале», который может как строить мост, так и стрелять из винтовки. Именно такой образ был присущ традиции лагеря «А». Поэтому, когда я узнал, что «Молот-6» получил задание повторить вьетнамский эксперимент, я был одновременно удивлен и обрадован. Когда майор Хьюитт спросил меня, что я думаю об этой идее, я без колебаний ответил.
«Зафиксировано и заряжено, сэр.[7] Когда мы отправляемся?»
Ответом на этот вопрос было «как можно скорее»[8]. Но «как можно скорее» - это не то же самое, что «немедленно». Как и любая другая крупная стратегическая операция, создание лагеря «А» требовало материально-технической поддержки, а это означало, что еще до выбора места для лагеря мы должны были запросить все необходимое - или думали, что необходимое, - чтобы сделать его реальностью. В Афганистане в 2003 году такие запросы были направлены в лагерь Вэнс в Баграме в официальном документе под названием «Заявление о требованиях» (SOR)[9]. Как только возникла идея создания лагеря, я вместе со своей группой подготовил такой список пожеланий.
Большинство пунктов в списке были обычным выбором. Мы знали, что нам понадобятся палатки, генераторы, топливо, боеприпасы, продукты питания, транспортные средства - все самое необходимое для группы, собирающейся отправиться вглубь страны. Но мы также немного повеселились с SOR. К тому времени, когда мы были готовы отправить его в Баграм, в нем были солнцезащитные очки Oakley[10] для всех (афганское солнце беспощадно) и телевизор с плоским экраном (чтобы смотреть CNN или «Сопрано»). Джейсон, который проходил со мной водолазную подготовку, хотел попросить декомпрессионную камеру. Когда я указал, что мы находимся за несколько тысяч миль от подходящего для погружения водоема, он был невозмутим. «Попросить не помешает», - сказал он. «Это стоит того, чтобы представить себе выражение лица квартирмейстера»[11].
Получив SOR, мы должны были решить, где разместить лагерь. Нам нужно было место, где ODA сможет наилучшим образом реализовать американские военные цели и способствовать сохранению здоровья, благополучия и боеготовности местных жителей. ODA 936 была направлена в долину Печдара, но рассматривались и другие места. Командующий войсками SF полковник Уолтер Херд, думая, вероятно, о том, как часто появляются призраки боевиков, скрывающиеся за пакистанской границей, сначала склонялся к местам у реки Кунар, в кишлаках на севере, таких как Барикоут и Нарай. Другие предпочитали кишлак Кантива, расположенный глубоко в холмах Нуристана. Позже, во время войны, в большинстве этих мест были созданы лагеря, и все они были построены по образцу того, который мы построили в Печдаре.
Место, которое я выбрал, находилось примерно в пятнадцати милях[12] вверх по реке от Абада, находилось на относительно возвышенной местности на пересечении рек Печдара и Вайгал. Там, в кишлаке Маногай, находился небольшой лагерь, который несколько лет назад был частично построен, а затем заброшен одной из неправительственных организаций. Во время операции «Горная решимость» он служил полевой базой и тактическим оперативным центром (ТОЦ) для 2-го батальона 87-го пехотного полка с 10-й горы. Прозвище батальона было «Катамаунты»[13], и сам лагерь назывался «Катамаунт». Были и другие варианты места, расположенные дальше по долине Уэйгал, но как только я увидел преимущества Катамаунта - относительная возвышенность, хороший обзор вдоль двух долин и близость к населению кишлака, находящейся под нашей защитой, - я начал думать, что это должен быть наш новый дом.
У меня было не так много времени, чтобы сомневаться в своих силах. В конце ноября мы узнали, что 10-я горная передислоцируется из Печдара, и что если мы собираемся занять их место в Катамаунте - и воспользоваться имеющимися у них преимуществами безопасности, - мы должны были сделать это немедленно. Так мы и поступили. Первоначально предполагалось, что нас доставят туда на вертолетах, но птички не прилетели, поэтому в ночь на 30 ноября мы, погрузившись в три «Хаммера», три грузовика и один грузовой «Хаммер», с шумом въехали в долину по шоссе Блю.
Этот маршрут стал одной из самых опасных дорог в Афганистане, и в последнее время на нем совершались снайперские обстрелы и подрывы на СВУ, поэтому я был рад, что Баграм счел нужным обеспечить нам воздушное прикрытие: бомбардировщик B-1 и два «Вартога» сопровождали нас в день переброски. Тем не менее, я оставался начеку. Когда мы приблизились к Шамир Коуту и проехали через равнину, которая была «зоной поражения» во время засады 1 ноября, я осмотрел возвышенности по обеим сторонам дороги, гадая, не повторится ли ситуация. К счастью, не в эту ночь.
Была еще одна причина, по которой переезд в Катамаунт был такой спешной работой. Командир 10-й горной, подполковник по имени Дэвид Пашал, намеревался провести вооруженный выход в близлежащее медресе, и ему нужна была наша помощь - точнее, помощь афганских солдат, которые находились под моим командованием. Пашаль был умным и культурно воспитанным человеком. Он знал, что налет американцев на религиозную школу (даже ту, где хранится оружие) может быть плохо воспринят религиозными местными жителями, поэтому, когда он узнал, что мы приедем в Катамаунт, он спросил, может ли он использовать наших «индиджи» в качестве ударной группы в первой линии. В замен он оставит взвод своей пехоты в качестве дополнительной охраны для нас, когда основной отряд уйдет. Это звучало как выгодная сделка в обоих направлениях, поэтому я согласился.
Мы добрались до Катамаунта глубокой ночью, прошли краткий инструктаж о налете и уже через час были в пути. До медресе пришлось подниматься пешком, но к рассвету SSE была на месте. Люди, спавшие в школе, проснулись в первый день декабря под бдительным оком пятидесяти американских солдат и шести афганцев. Школа была охраняема, ее жителей присутствие наших «индиджи» успокоило, что это не операция «крестоносцев», и начался поиск оружия. Все прошло безуспешно, но это не относится к месту, расположенному чуть дальше по склону.
Прочесывая лес в поисках чего-нибудь подозрительного, один из афганцев наткнулся на 107-мм ракетную установку. Сначала она показалась заброшенной, но при ближайшем рассмотрении обнаружился механизм для дистанционного запуска. Ракета была подключена к мотоциклетному аккумулятору, который должен был дать пусковую искру, и к будильнику, который должен был задействовать аккумулятор. Будильник был установлен на полдень - всего через несколько часов после нашего прибытия, и ракета была нацелена на комплекс Катамаунт.
Прицельный механизм не был высокотехнологичным - просто груда камней, поддерживающая корпус ракеты, чтобы обеспечить афганскую версию «кентуккийского ветра»[14]. Парень, который установил его здесь, не получил бы никаких инженерных наград. Но я бы не поставил свою жизнь на то, что его расчеты окажутся неверными. Я должен был восхищаться его находчивостью и инстинктом самосохранения, благодаря которому он оказался далеко от места запуска ракеты. Новички в Афганистане могут шутить о фанатиках, но если вы сталкивались с хаджи как с врагом, вы проникались уважением к его изобретательности и навыкам выживания.
Подполковник Пашал и его штаб были довольны успехом операции. Он проявил ко мне такой уровень уважения, который капитаны не всегда получают от высокопоставленных офицеров, и я оценил то, что он был готов сделать, чтобы помочь моей группе добиться успеха в выполнении задачи. По личным причинам он также был ярым сторонником использования Катамаунта в качестве лагеря «А». Его солдаты только что провели там три недели в поисках противника. Хотя они поймали только пару мелких рыбешек, Пашал чувствовал, что они добились определенных успехов в плане налаживания отношений с населением, которые он не хотел потерять после ухода 10-й горной.
«Когда мы приехали сюда, - сказал он мне, - местная администрация была запугана и практически не участвовала в процессе. Они даже не хотели говорить с нами, опасаясь репрессий со стороны талибов. Мы их немного успокоили. Но если мы сейчас уйдем и никто не займет наше место, все вернется на круги своя. Мы проведем три недели в дерьме, и нам нечего будет показать».
Для офицера из регулярной армии у Пасхала было хорошо развито чувство подхода SF. Задача пехоты - сблизиться с противником и уничтожить его, что в простых терминах означает убивать людей и ломать вещи. В борьбе с повстанцами вы понимаете, что «борьба за умы и сердца» - это истинная цель. Не все боевые офицеры приспособлены к этому важному нюансу. Паскаль был таким. Он знал, что развитие доверия в обществе не менее важно, чем нейтрализация снайперов. И он знал, что если ты овладел превосходством - будь то физическая или человеческая местность - ты должен бороться, чтобы удержать его, иначе вскоре ты увидишь, как оно катится вниз мимо тебя, как камень Сизифа. На самом деле, вы увидите, как он будет брошен вниз с помощью повстанцев.
Помимо возможности установить доверительные отношения, существовали и другие причины оборонительного характера, по которым предпочтение отдавалось Катамаунту в районе, где так сильно проявлялась активность боевиков. Его расположение в месте слияния рек Печдары и Вайгал делало его идеальным местом для проведения операций вдоль двух долин. Находясь на возвышенности, он обеспечивал хороший обзор как Маногая, так и близлежащего родственного кишлака, чуть более крупного Нангалама. С точки зрения «огневого рубежа» это было выгодное положение.
Сам лагерь, как только 10-я горная покинула его, вполне нас устроил. Его периметр из колючей проволоки был примитивным, но это можно было исправить. Постройки тоже. Полуразрушенные остатки старой NGO включали полуразрушенную школу, конюшню, бывший медпункт для больных туберкулезом и ВИЧ, и еще несколько ветхих или заброшенных строений. Это было не так много, но это было больше, чем то, с чего начинали наши вьетнамские предшественники.
Еще одной привлекательной особенностью было соседство с административным районным зданием, с которым у лагеря был общий забор. Поскольку поддержка местных властей, скорее всего, повысит наши шансы на успех, я подумал, что наличие буквально по соседству начальника полиции Маногая и губернатора района будет ценным преимуществом, если мы разобьем здесь лагерь.
Подполковник Пашал согласился. Он привез меня в административный центр и представил главе района и начальнику полиции как «нового американского командира». Это было преждевременно, поскольку никто еще не утвердил Катамаунт в качестве места расположения лагеря «А», но я был не против. По сравнению с тем тяжелым переходом, который я пережил по прибытии в Абад, это было очень полезно.
Налет на медресе произошел 1 декабря. В тот же день, еще в Катамаунте, нас неожиданно посетили высокопоставленные лица: Полковник Херд в сопровождении генералов Стэнли Маккристала и Джона Абизаида. Генералы были соответственно начальниками Объединенного командования специальных операций и Центрального командования США (CENTCOM).
Я знал их имена еще в начале своей карьеры. Я начинал свою карьеру там же, где и они: в 504-м парашютно-десантном пехотном полку. Маккристал служил в 82-м воздушно-десантном полку и полку рейнджеров, был командиром ODA. Будучи известной фигурой в сообществе спецназа, в настоящее время он возглавлял контртеррористические мероприятия Объединенного командования специальных операций. В 2009 году он станет командующим генералом в Афганистане. Генерал Абизаид, также ветеран 82-й воздушно-десантной и рейнджерской частей, за свою карьеру неоднократно принимал участие в боевых действиях. Будучи молодым капитаном рейнджеров, он десантировался парашютным способом в Гренаду и командовал батальоном ВДВ во время первой войны в Ираке. Он также служил помощником командира 1-й бронетанковой дивизии в Боснии и Герцеговине, комендантом Вест-Пойнта и командиром 1-й пехотной дивизии в Косово. В 2003 году Абизаид отвечал за все страны Ближнего Востока, Северной Африки и Центральной Азии - самое главное, за Афганистан и Ирак.
Эти высокопоставленные лица приехали, чтобы получить информацию об успехе «Горная решимость» и узнать, как будет проходить переходный период после ухода 10-й горной. Я воспользовался этой возможностью и при поддержке подполковника Пашала привел доводы в пользу нашего ODA как логичного следующего командующего, а также в пользу самого Катамаунта как идеального места для лагеря «А». Генералам понравилось, что есть план передачи дел, но обсуждение места расположения было передано полковнику Херду.
«Я встречался с местным руководством, сэр», - сказал я Херду. «Начальник полиции и глава района. Они знают, какие обязательства мы взяли на себя в рамках программы «Горная решимость», и я считаю, что у нас есть все возможности для поддержания политической стабильности, которую обеспечила 10-я горная».
Это была небольшая работа по продажам, поскольку в тот день я только познакомился с местным руководством. Но, несмотря на его первоначальную склонность к другому месту, полковника Херда было не так уж трудно убедить. Он дал нам свое неофициальное благословение на место. Через день мы с подполковником Пашалом получили официальное письмо «О принятии командования». В письме говорилось, что с 4 декабря 2003 года ODA 936 под командованием капитана Рональда Фрая берет на себя управление американскими войсками в долине Печдара. Катамаунт станет местом расположения нашего нового лагеря «А».
Мне сказали, что это будет первый лагерь «А» «зеленых беретов» такого рода, созданный где-либо с момента окончания войны во Вьетнаме.
Затем события развивались стремительно. В течение одного дня каждые пару часов стали прибывать вертолеты «Чинук», которые забирали солдат 10-й горной группы по двадцать человек, чтобы доставить их обратно в Абад и на новые места службы. Около сорока солдат остались в качестве постоянной охраны, но большая часть личного состава 10-й горной была вывезена к четвертому числу. Вертолеты также забрали 105-мм гаубицы - тяжелые артиллерийские орудия, - которые были размещены на маковых полях к востоку от лагеря: они были мощной поддержкой для пехоты, но они не будут переданы нашей малой группе.
Было неприятно видеть, как уходят эти орудия, но мы были рады тому, что, благодаря вмешательству подполковника Пашаля, два его миномета с расчётами останутся. Он понимал, что на нашей малой площадки мы будем подвергаться большому риску, и он привел доводы вышестоящему командованию и своему штабу в пользу того, чтобы нам оставили минометы. На самом деле я слышал этот разговор, когда ожидал в его приёмной, чтобы поговорить с ним. Он разговаривал по телефону с кем-то в Баграме и был очень взволнован.
«Мы должны оставить им минометы», - сказал он. «Без них они - сидячие утки, у них нет возможности ответить».
Наступила пауза, пока Пашал слушал ответ, который я не мог расслышать. Затем он заговорил снова, очень осторожно. «Если я не оставлю минометы, эти мальчики будут убиты. Это мое решение». Очевидно, это решило вопрос, и Пашал повесил трубку.
Услышав этот разговор, я понял - на тот случай, если я забыл, - что мы собирались открыть магазин в очень неспокойном районе. Уходящий шериф, возможно, и был на нашей стороне, но в окрестностях было полно бандитов - некоторые из них были вооружены гораздо больше, чем шестью пистолетами, - которые будут делать все возможное, чтобы положить нас на пол. Я был рад, что такой хороший парень, как Паскаль, прикрывал нас. Как и Дэйв Мун, наш старший сержант по вооружению: он знал, каким важным элементом нашей обороны могут быть минометы.
Пока вертолеты перебрасывали пехоту, они также доставляли грузы для нашего экспериментального лагеря «А». Первый из рейсов с пополнением прибыл пятого числа. Мы были рады увидеть, что наш SOR был должным образом принят к сведению, и что большинство вещей, которые мы запрашивали, были доставлены «Чинуками». Джейсону не досталось декомпрессионной камеры, что удивительно. Но мы получили наши Oakleys и продовольствие, наши боеприпасы и ГСМ.
Позже в тот же день, когда переброска войск была завершена, мы с Пашалем в последний раз пожали друг другу руки, поскольку «Катамаунт» официально перешел из-под его командования под мое. Это повлекло за собой два торжественных и волнующих объявления.
Первое - это официальное сообщение о передаче оперативного управления, которое пришло по рации: «Молоту-6 теперь осуществляет оперативное управление американскими силами в Печдара». Потребовалась секунда, чтобы осознать всю серьезность официальной формулировки. Моя группа теперь отвечала за огромную враждующую территорию, и как ее командир я отвечал не только за их безопасность, но и за безопасность шести афганских добровольцев, дюжины пехотинцев и множества пуштунов и представителей других племен, не все из которых были в моей группе поддержки. Мне был тридцать один год. Я и раньше командовал подразделениями, но, кажется, впервые по-настоящему оценил значение старой военной фразы «бремя командования».
Второе объявление было еще более волнующим. Одна из обязанностей, которая передается вместе с командованием, - это право давать разрешение на огонь по цели. Это называется «разрешение на огонь», и в некотором смысле это лицензия на убийство - технически, дать артиллерии разрешение на убийство. Когда я услышал, как подполковник Пашал объявил: «Разрешение на огонь передается «Молоту-6», я понял, что моя группа взяла на себя огромную ответственность.
Это осознание подтвердилось 6 декабря. Это случилось на следующий день после того, как «Чинуки» подбросили запасы на «Катамаунт» и улетели. В тот день я проснулся в предвкушении того, что принесет нам новое задание, и был удивлен, когда меня встретил улыбающийся полковник Херд. Он хотел пожелать нам удачи в ходе эксперимента с лагерем «А» и заверить, что мы получим необходимые ресурсы. Я дал ему краткую сводку и изложил в общих чертах, чего мы надеемся достичь с местными силами (мы с Рэнди уже разработали примерный план подготовки). Я также провел для него экскурсию по лагерю. Он выглядел удовлетворенным всем этим и уверенным, что его эксперимент находится в надежных руках.
Его удовлетворение переросло в видимое удовольствие, когда я спросил его, не хочет ли он пострелять из одного из отремонтированных нами советских минометов и 12,7-мм пулемета ДШК. У штабных офицеров не часто есть время или возможность испачкать руки и пострелять из таких вражеских игрушек. Херд отнесся к этому как ребенок, только что вышедший из детсада.
Перед тем, как улететь в тот день, полковник также вложил в мою голову мысль, которая, хотя я и не осознавал этого в то время, станет своего рода ориентиром для нашей деятельности в Печдара. Сначала он пригласил меня выкурить с ним сигару - полагаю, ритуал сближения - и был несколько удивлен, когда я сообщил ему, что, будучи мормоном, я не прикасаюсь к табаку. Но он отнесся к этому спокойно, сам зажег большую сигару и созерцательно затянулся. Мы поболтали несколько минут о материально-техническом обеспечении лагеря, а затем он повернулся ко мне со снисходительной улыбкой.
«Каково это, капитан Фрай, быть королём-воином?»
Я все еще пытался осознать, что являюсь командиром лагеря «А». Вопрос поверг меня в смятение. «Сэр?» сказал я.
Он объяснил, что, хотя я могу видеть себя главным военным командиром, я скоро обнаружу, что у человека в моем положении есть работа, которая имеет тенденцию расширяться во всех направлениях.
«В первую очередь ты солдат», - сказал он. «Но здесь ты тоже являешься законом. До конца года ты будешь судьей, полицейским, посредником, нянькой и мудрецом для людей в этих горах, с которыми ты еще даже не знаком». Он затянулся сигарой и выпустил дым. «Есть над чем подумать, капитан».
«Я сделаю это, сэр», - сказал я.
В тот момент я подумал: Кормилица и мудрец? Сомневаюсь. В то морозное декабрьское утро в верховьях долины реки Печдара быть командиром лагеря «А» казалось работой на полную ставку. Мне еще предстояло узнать, насколько точным окажется предсказание полковника.

[1](UW) unconventionalwarfare - это то, что «зеленые береты» называют нетрадиционной войной. Этот термин в последнее время стал очень популярным, но по-русски это на самом деле подготовка и боевое применение партизанских формирований. (прим SergWanderer)
[2] Руководство по лагерю спецназа "А". Boulder, CO: Paladin Press, 1994: 4. В томе нет подстрочника, но в предисловии содержание приписывается ветеранам спецназа Пэппи Джонсу, Рону Гирелли и Скотту Снайдеру.(прим.автора)
[3] Сферах компетенций.
[4] Хороший обзор вьетнамских лагерей "А" - Гордон Роттман, Лагеря спецназа во Вьетнаме 1961-70. Оксфорд и Нью-Йорк: Osprey, 2005. См. также John A. Nagl, Learning to Eat Soup with a Knife: Уроки противоповстанческой деятельности в Малайе и Вьетнаме. Westport, CT: Praeger, 2002.(прим.автора)
[5] Несколько статей о программе CIDG и ее современном аналоге - "Операции по стабилизации в деревнях" - можно найти в архиве журнала Small Wars Journal, доступном онлайн по адресу http://www.smallwarsjournal.com.(прим.автора)
[6] Ссылка на статью «Операции по обеспечению стабильности в деревнях: Историческая перспектива от Вьетнама до Афганистана», Thu, 03/28/2013 - 3:30am https://smallwarsjournal.com/jrnl/art/v ... fghanistan
[7] «Есть!», «Разрешите выполнять!»
[8] Аббревиатура ASAP, в зависимости от контекста, может означать: акроним от англ. As Soon As Possible — соответствует русскому клише «как можно скорее», либо «как только — так сразу», либо наиболее близкое к переводу «при первой возможности»
[9] StatementofRequirements (SOR) «Заявление о требованиях» - Список необходимого
[10] Бренд Oakley® – синоним высочайшего качества, продвинутых технологий и надёжности в мире оптики. Oakley® – один из крупнейших производителей спортивной и военно-тактической оптики в мире, является спонсором американской олимпийской сборной. У компании есть также своя коллекция одежды, аксессуаров и шлемов. Сложилось целое мировое сообщество преданных поклонников продукции Oakley®
[11] Зампотыл
[12] 24.14016 км.
[13] Прозвище Catamount происходит от кошек, принадлежащих к разновидности катамоунт. Североамериканская рысь.
В единственном числе "катэмаунт" - местечковое прозвище относительно некрупных пум, обитающих на востоке США, в основном, в Апаллачах, на западе Северной Каролины - востоке Теннесси.(Den_Lis)
[14] Кентуккийский ветер - это ведение огня в направление цели с поправками на ветер или смещение цели, без изменения существующих настроек прицела.

Несколько моих пояснений.

(UW) unconventional warfare - это то, что «зеленые береты» называют нетрадиционной войной.

Этот термин в последнее время стал очень популярным, но по-русски это на самом деле подготовка и боевое применение партизанских формирований.

И примечание к предыдущей главе:

Sensitive Site Exploitation (SSE) - информационно-аналитическая разведка, связанная со сбором информации, работой с агентурой, спутниковыми снимками и т.п.

Это не то. Sensitive Site Exploitation (SSE), согласно требованиям межвидового наставления JP 3-31 Проведение объединённых операций, Министерство обороны США, 3 октября 2019 г., это «Последовательность действий по выявлению, сбору, обработке, хранению и анализу информации, людей и/или материалов, обнаруженных во время проведения операции». То, что у нас иногда называют «криминалистическая и первичная следственная работа». На практике это быстрое получение разведывательных сведений с места специального мероприятия, чтобы провести следующее. То есть все, что будет найдено на месте (засады, налета, рейда и пр.) – любые документы, бирки, оружие, отпечатки пальцев, сотовые телефоны, аппаратура и т.д. – быстро изучить, обработать и использовать для последующей операции. В отряде "А" "зеленых беретов" (то есть в РГ СпН) за эту работу отвечает заместитель командира группы. От себя добавлю, что благодаря такому подходу у американцев получаются шикарные каскадные спецоперации.

Если еще что-то увижу - напишу.

Закрывающие кавычки потерялись.


??? Паскаль?


Что бы ни было нужно, что бы ни понадобилось.

_________________