Для лучшего восприятия текста, и без того сложного, я сделал разделения. В оригинале их нет.

****

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

Теперь, когда я освоил несколько навыков, пришло время их применить на практике. Активная боевая служба — единственный способ подтвердить, что обучение приносит результат. Наша поездка в Оман была активной боевой службой, и, если не считать короткого перерыва с 1961 по 1963 год, Полк находился на ней до самого моего выхода в отставку в 1986 году.
В шестидесятые и семидесятые годы мы проводили много времени на Дальнем и Ближнем Востоке, и, оглядываясь назад, могу сказать, что это было самое захватывающее время в моей жизни. Когда я узнал, что мы впервые отправимся в джунгли, я был на седьмом небе от счастья. Я был в курсе всех подвигов Полка в джунглях, знал все операции, которые там проводились, и даже мог сказать пару слов по-малайски. При одном только упоминании о некоторых из этих операций приходилось принимать палудрин, [1] чтобы уберечься от малярии. Собственно, Полк и был возрожден для участия в «Чрезвычайном положении» в Малайе в 1951 году, и все наши типовые порядки действий и боевые процедуры были разработаны и приняты в ходе этой кампании.
Большинство людей считают джунгли самым суровым и худшим местом для жизни из всех существующих на земле. На самом деле, как только вы приобретете немного знаний и понимания, джунгли станут лучшим местом для выживания. Но научиться жить вместе с природой, а не пытаться бороться с ней — это тяжелый труд, но как только вы смиритесь с этим, то, что вы поначалу считали опасностью, станет преимуществом.
Итак, мальчик Лофти, родившийся в бетонных джунглях, отправляется в зеленый ад с буйным воображением. Я наконец-то отправляюсь в Ula (джунгли).
Наша учебная операция проходила на границе с Таиландом в местечке под названием Герик — горной местности, покрытой тропическими лесами. Мы приземлились в Сингапуре после двухдневного перелета, и первое, что вы там замечаете, — это влажность. При пересадке на другой самолет пот лился ручьем. Вглубь страны мы отправились на двухдвигательных поршневых самолетах и приземлились на травяной взлетно-посадочной полосе. Здесь было немного прохладнее, но от запаха растительности воздух был тяжелым. На следующий день мы отправились на грузовике к реке, где нас ждали лодки. Несколько часов мы плыли вверх по течению, наблюдая, как меняется пейзаж по мере того, как река становится ỳже, позволяя джунглям приблизиться к нам. Кроме шума подвесного мотора, все мои чувства были направлены на новые звуки, виды и запахи.
Мы остановились у небольшого отрога, по которому шла свежепрорубленная колея, поднимавшаяся в сторону от реки. Пройдя по ней, мы углубились в лес с затаенным дыханием и чувством глубокого удовлетворения: наконец-то я здесь, я приехал.
Ничто не может подготовить вас к звукам тропического леса. Крики, вопли, уханье, щебет и свист — все они борются за ваше внимание, но вы редко видите, что производит весь этот шум. Вы быстро узнаете, что все, что шевелится, кусается, а все, что не движется, является колючим. Под пологом леса темно и гораздо прохладнее; здесь растут огромные деревья высотой более двухсот футов с соответствующим обхватом. Из-за твердой почвы корневая система расположена неглубоко, поэтому для устойчивости вокруг ствола вырастают высокие комели, что придает деревьям вид баллистических ракет. С них свисает масса лиан и ползучих растений, которые растут на земле, но карабкаются вверх, конкурируя за свет в ярусах высоко над головой.
Нас поприветствовал комитет пиявок, которые стояли на тропе, покачиваясь, в ожидании вашего знакомства. Они прикрепляются к любой свободной конечности, впрыскивая антикоагулянт, прежде чем взять у вас кровь. Вскоре вы будете полностью ими покрыты. Они проникают в мельчайшие дырочки и оказываются в очень интересных местах. Хуже всего срывать их в то время, как они присосались: внутри остается головка, которая вызывает неприятную инфекцию. Лучшим средством от насекомых является репеллент.
В сухой сезон дождь идет раз в день, в сезон муссонов — весь день. Примерно в четыре часа дня вы слышите, как дождь стучит по деревьям, барабаня по листве. Одна капля дождя длиной в ярд состоит из пинты воды и мгновенно вас пропитывает. Если вы не промокаете от дождя, то от самой легкой физической нагрузки пот течет ручьями, пропитывая вас с такой же эффективностью. И вот, мокрый, покрытый пиявками, я знакомлюсь с новым окружением, где мне предстоит провести лучшую часть своей жизни.
Этот учебный выход стал одним из самых трудных в моей карьере. После десяти дней работы на полигоне, отработки тактики и навыков ориентирования нам предстоял двухдневный марш к дороге. Меня определили в напарники к Эдди, и мы отправились подниматься на хребет высотой семь тысяч футов. Это заняло весь день, и мы финишировали недалеко от вершины, но без воды. Это был, наверное, единственный день с тех пор, как Ной был ребенком, когда в этих местах не было дождя, поэтому нам пришлось снова спуститься к источнику воды. Мы уже держались на подбородочных ремнях, [2] но удивительно, как питье может помочь в восстановлении сил. Как раз в тот момент, когда мы потягивали вторую кружку, мы услышали, как вниз спускаются еще двое, оказавшихся в таком же затруднительном положении, как и мы. Это были Фитц и Чарли, выбравшие тот же маршрут, и они тоже страдали. Чарли был американским «зеленым беретом», прибывшим к нам по обмену опытом. Во время этой операции он заболел малярией, лептоспирозом и кожным тифом, и из крепкого солдата, весящего пятнадцать стоунов, он превратился в слабака весом в восемь стоунов. Он находился в таком критическом состоянии, что в Сингапур, где он долгое время провел в госпитале, отправили его жену. Полк произвел на него такое впечатление, что, вернувшись в Штаты, он обратился в Белый дом с просьбой сформировать аналогичное подразделение. За свои хлопоты он был направлен во Вьетнам, где получил ранение, и мгновенно набрал вес благодаря количеству свинца и шрапнели, подхваченных у вьетконговцев. Восстанавливаясь после ранения, он разбил лагерь в Пентагоне, чтобы добиться своего — создать американское подразделение, подобное нашему. В конце концов, власть предержащие смирились, и на свет появился отряд «Дельта». Их первой боевой операцией стало освобождение заложников в Тегеране, за которое отвечал Чарли.
Мы провели на походе весь следующий день и половину следующего, прибыв поздно вечером, когда эскадрон уже разворачивался. Мы узнали, что все остальные, чтобы добраться до пункта сбора, воспользовались лесовозной дорогой, которая огибала хребет, на который мы поднимались. Вы можете называть это инициативой, но я называю это жульничеством. У них был хороший ночной сон и время, чтобы помыться и подготовить свои вещи, а нам четверым было дано двадцать минут, чтобы собрать рацион на четырнадцать дней и присоединиться к своему отряду. Если представить, что все необходимое на четырнадцать дней уложено в «берген», то становится понятно, какой это большой груз. Еда, топливо, патроны, спальный комплект, сухая одежда, средство от насекомых, фонарь, запасные батарейки, свечи и книга. Боб разложил мои пайки на две кучи: одна — это то, что нужно взять с собой, а другая — то, что оставить. И раз уж мы заговорили о кучах, в Полку часто встречается геморрой, вызванный переноской таких тяжестей. [3] Единственным способом регулировать переносимый вес было оставлять пайки. Один прием пищи в день был обычным делом, с перекусом в полдень. Я последовал совету и собрал то, что предложил Боб. Должно быть, у него был самый маленький аппетит в Полку; я пришел к этому выводу несколько дней спустя. В ту ночь мы заночевали у реки, а утром начали восхождение на хребет, который принес столько горя двумя днями ранее. Мы взбирались на более высокие гребни, которые по мере того, как рюкзак становился легче, становились все проще. Мой «берген» слишком рано стал легким; мои пайки закончились через шесть дней.
Чарли начал практически с нуля, пообещав себе отказаться от курения, готовки и еды; он почти перестал дышать. Он спал прямо на земле, его кусало все, что имело зубы, и сосало все, что их не имело. Он никогда не принимал палудрин и не стерилизовал воду, а все время спрашивал, где находятся тропы для джипов. На седьмой день его доставили в больницу. По крайней мере, у него было одеяло, которое унаследовал я. Когда мы спешили убраться, у меня не было времени взять свой спальный мешок или сухой комплект, который сушился у dhobi wallah. [4] Ночью я заворачивался в пончо и ложился под чей-то гамак в своей мокрой одежде. Из-за большой высоты над уровнем моря было холодно, и я лежал и дрожал, ожидая рассвета, который никогда не наступал достаточно быстро. Бедный старый Чарли похудел до восьми стоунов. Я поблагодарил его за одеяло и полсвечи; это все, что я смог от него добиться. Я и сейчас представляю, как он, пошатываясь, идет к вертолету с глазами, выглядывающими из ушей.
Я умирал от голода, но теперь мне хотя бы было тепло по ночам. Я начал сидеть с або, которых мы использовали в качестве проводников и следопытов. Они собирали различные растения, насекомых и все, что ползает, плавает или летает. Именно здесь зародилась моя жажда знаний о выживании. Они делились с нами едой, однако мне никогда не грозила опасность набрать вес. Мне показали дерево нибонг, у которого съедобная сердцевина. Ствол у него диаметром двенадцать дюймов, очень грубый и твердый. Мне указали на один из них, и я набросился на него со всей ненавистью. Оно находилось на крутом склоне, поэтому, когда его перерубили, оно скатилось вниз примерно на двести футов и упало в ручей. Не зная, какая его часть является съедобной, я отнес все дерево обратно, все тридцать футов, чтобы спросить совета. Нибонг — это пальма, и съедобной является только внутренняя сердцевина двух футов верхней части ствола. Срезав множество слоев, я получил нечто, напоминающее большую палку сельдерея. Я, вероятно, потратил пару тысяч калорий на то, чтобы добыть то, что принесло бы мне не более двухсот калорий. Впервые в жизни я оказался по-настоящему голоден и пообещал себе, что больше никогда не буду так голодать. У одного из парней была картошка, и я подхватил кожуру еще до того, как она упала на пол. У кого-то еще оставалась пачка съестного, которая уже позеленела, — я забрал ее с таким же удовольствием. Сухое горючее у меня закончились, так что то немногое, что я успел приготовить, было сделано на открытом огне.
У всех «стариков» был порошок карри, чеснок и лук, и запах этой стряпни приводил меня в бешенство. Золотое правило — все свое носи с собой. Каждому хватает только на себя; никаких излишеств. Это был урок, который я никогда не забуду. Иногда вес был настолько критичен, что ты делился книгой с патрулем. Ты начинал с первых двадцати страниц и передавал их дальше, когда заканчивал.
На тринадцатый день было выбрано место для площадки выброски. Работа по расчистке территории была очень тяжелой, но время было потрачено с пользой. На следующий день все мои Рождества наступили одновременно — в небе распускались парашюты, груженные едой, одеждой и припасами. Каждые четырнадцать дней мы получали однодневный паек со свежими продуктами. В него входили бифштекс, хлеб и сосиски. Я сидел и ел на протяжении шести часов. У меня была не только еда, но и парашют, из которого можно было сделать гамак и спальный мешок, а еще мы получили новые рубашки, брюки, ботинки для джунглей и полотенце. У вас было больше шансов выиграть в лотерею, чем получить ботинки для джунглей нужного размера. Они были трех марок: «Данлоп», «Бата» и «Белл». «Данлопы» нужно было заказывать на размер меньше, «Бата» — на размер больше, а «Белл» — на свой размер. Это всегда путалось при зашифровке сообщения о необходимости пополнении запасов. «Данлопов» хватало на несколько дней, «Бата» ходили чуть дольше, а «Белл» держались недели две, если повезет.
Нам выдали очередной паек на четырнадцать дней, и на этот раз я не стал многое выбрасывать. То, что мне не хотелось нести, я съедал, хотя обычно все лишнее сжигалось. Это была опасная практика, так как консервные банки взрывались, разбрасывая повсюду кипящий джем, оставляя на открытых участках кожи неприятную сыпь. Много пайков было выброшено, и я отважился бросаться в огонь, чтобы достать банки со сгущенным молоком и батончики «Марс».
После этого выхода со мной переговорил полковник и спросил, правда ли, что я съел на площадке выброски семнадцать батончиков «Марс». Я ответил, что не могу это подтвердить, поскольку одновременно поедал из банок сгущенное молоко.
В моей служебной характеристике за тот год было написано, что я должен научиться меньше есть. Это было обидно, так как я думал, что умру от голода. Как можно научиться есть меньше? Никак, вы просто перестаете кушать. Можно научиться есть больше: вот тут-то и приходит на помощь ваши навыки.
Мне показалось, что темп движения отряда не так уж и велик, и я решил понести больше. Мой «берген» весил, наверное, центнер. С одной стороны у меня висел мешок картошки, с другой — мешок лука, а риса хватило бы, чтобы накормить бригаду гуркхов.
Мое знакомство с джунглями было жестоким, но я многому научился и больше на удочку не попадался. Такой образ жизни устраивал меня до мозга костей. Не мыться, не бриться, передвигаться каждый день. Научиться жить с природой, не пытаясь бороться с ней, и признать, что нарушителем являешься ты, а не мухи, шершни, рептилии, пиявки, муравьи и колючие растения, — вот ключ к успеху. Обучение в джунглях стало частью отборочного курса, и многие люди не смогли приспособиться к предъявляемым требованиям и вернулись в свои подразделения. Именно джунгли сделали Полк тем, чем он является сегодня.

*****

После этой четырехмесячной учебной операции мой следующий выход в джунгли состоялся уже на Борнео. Нас направили вдоль границы с Индонезией в составе патрулей из четырех человек для сбора разведывательной и топографической информации. Для этого нам нужно было завоевать доверие местных жителей, что мы и делали, живя с ними. Я отправился в кампонг [5] под названием Мепи, расположенный во втором округе Саравака, где мы организовали кампанию по завоеванию «сердец и умов», оказывая им медицинскую помощь. Это было племя ибанов, охотников за головами на Борнео. Молодежь и некоторые старейшины никогда раньше не видели белого человека. Они были невысокими, гладкокожими, а мужчины — сильно татуированными. Мы же были ростом выше шести футов и волосатые. Они считали нас богами, и мы прекрасно ладили.
В первый день операции к нам выстроилась очередь длиной в сотню ярдов. Большинство из них просто любопытствовало, но были и реальные пациенты. Я был поражен тем, насколько они были восприимчивы к современным медицинским препаратам. Один мужчина, сильно истощенный, вошел и помахал у меня под носом палочкой, выглядевшей так, будто ее обмакнули в клюквенный соус. Это была амебная дизентерия, которой он болел уже несколько недель. Я назначил ему курс таблеток сульфагуанидина, и к концу недели он пришел с палкой, на которой была нанизана большая какашка, и начал с восторгом размахивать ею у меня перед носом. Я был рад за него, но можно было бы обойтись и без доказательств своего выздоровления. Свою благодарность он выразил, подарив мне живого цыпленка.
Запах еще одного пациента я почувствовал до того, как его увидел. Мужчину внесли на носилках с правой ногой, обмотанной тряпками. Запах гниющей плоти заранее предупреждал о тяжелой травме. После того, как он разрезал ногу лодочным винтом, его несли пять дней. Если бы его продержали дольше, он бы лишился ноги и, возможно, умер бы от сепсиса. Я срезал немного мертвой плоти и очистил рану; накладывать швы было уже поздно, после чего назначил курс антибиотиков, ежедневно делая ему инъекции. К концу недели он уже мог стоять, а через две недели у него остался лишь здоровый красный шрам. А еще он тоже подарил мне цыпленка, и вскоре у меня было большое стадо кур: это был местный способ сказать спасибо. В незначительных случаях мне дарили яйца.
К нам в расположение прибыл наш командир и принес первую винтовку «Армалайт», поступившую в Британскую армию. Он бережно хранил ее, зная, как сильно мы ей завидовали; мы были такими же зелеными, как и наша оливковая униформа. С этим оружием было связано много шумихи; утверждалось, что из-за высокой скорострельности любое попадание в тело вызывает мощный гидравлический удар, который убивает жертву. Нам захотелось посмотреть это оружие в действии и командир, которого мы прозвали Долли, согласился. Он выбрал большой комок листвы, висевший на дереве примерно в пятидесяти ярдах от нас, и небрежно выпустив пару пуль, двинулся вперед, чтобы проверить результат. Все остальные отошли в другую сторону, поняв, что на самом деле это гнездо шершней, а они не любят, когда их беспокоят, и, конечно, обижаются, когда в них стреляют. Как ни хороша была работа «Армалайта», с шершнями он сравниться не мог. Сплотившись, они атаковали Долли, и вся его забота об оружии ушла на второй план. Шершни всегда атакуют лицо, и лично я думаю, что их укус вызывает потерю памяти, потому что Долли забыл, что нужно бежать. Он стоял, защищая лицо только одной рукой, а затем опустил оружие, чтобы использовать обе. Поняв, что на него напали, он попытался бежать, но забыл, как это делается. Ноги его качались вверх-вниз, но он не двигался. Судя по тому, как двигались его руки, кажется, он пытался лететь. Когда же он, наконец, набрал скорость, то позабыл о своем драгоценном «Армалайте», обогнал нас и направился к реке. В тот вечер он приготовил нам карри, которое мы ели при свечах. Его лицо сильно распухло и в мерцающем свете выглядело гротескно; только наш смех не позволил ему стать похожим на сцену из триллера Хичкока. Вскоре у меня завелся выводок кур, и, чтобы отличить их от местных птиц, я с помощью генциана фиолетового, взятого из медицинского набора, нарисовал им знаки различия.
Однажды утром по тропинке бежала женщина с криком «Ула, ула!». Мы пришли ей на помощь и последовали за ней вниз к реке. Она нашла питона длиной около двадцати футов, с тремя характерными выпуклостями посередине, свернувшегося у ее землянки. Он проник в кампонг ночью, проглотил трех цыплят и свернулся калачиком, чтобы поспать. Прежде чем мы успели его заснять на фото, местные жители отрубили ему голову и выпотрошили. Цыплята принадлежали двум капралам, сержанту, и мне. В тот вечер мы устроили пир из тушеной змеи и курицы.
Мы ели все, что употребляли в пищу местные жители, и большинство их блюд было вкусным. Однажды, когда я уже доедал свою миску с тушеным мясом, я обнаружил маленькую изогнутую руку с ногтями, словно предлагавшую мне пожать ее. Первым делом я проверил дом на предмет пропавших детей, но Пенгулу [6] заверил меня, что это была обезьяна.
У меня оставался последний градусник, когда ко мне явился абориген-ибан, весь в поту, и заявил, что он болен. Видеть, как местные жители потеют, было непривычно, поэтому я измерил ему пульс и температуру. На поясе он носил бамбуковую трубку с табаком. Один из парней попросил у него закурить, и когда он открыл рот, чтобы заговорить, мой последний градусник выпал и разбился. Я немного расстроился и сказал ему, что с ним все в порядке. В ответ абориген затараторил, что заболела его жена, а не он. Он разговаривал на малайском, а я выкрикивал на английском, но наконец удалось выяснить, что его жена рожает и у нее проблемы. Обычно акушерками становятся пожилые женщины, и они никогда не просят о помощи, если не возникает трудностей. Теперь передо мной встала моральная дилемма. Вмешаться ли мне в ситуацию и понять, что она слишком сложна, или проигнорировать ее и потерять лицо? Я подумал, что нет ничего плохого в том, чтобы посмотреть, после чего я смогу принять решение на месте. Я спросил его, далеко ли до его кампонга, и он ответил: «Ta berapa jau», — не очень далеко. Расстояние местные туземцы указывают губами. Небольшое движение губами, сложенными трубочкой, в общем направлении — это не более мили. Более выраженное движение вытянутыми губами, выполняемое в течение нескольких секунд, может означать полдня марша. Самый точный способ зафиксировать расстояние — указать время, которое оно занимает. На карте дистанция может быть небольшой, но если вы знаете, что оно займет час, это даст вам представление о трудностях, таких как болота, вторичная растительность или крутые подъемы, которые могут встретиться на пути.
Мой человек заверил меня, что его дом находится всего в сорока минутах ходьбы, и я велел ему идти вперед, так как была уже середина дня, и шел сильный дождь. Он пошел быстрым шагом, а я по пятам за ним. Я нес ременно-плечевую систему, оружие и медицинскую сумку, он — табак и трубку. Мы спускаемся с крутого берега, я поскальзываюсь, и моя подвернувшаяся нога бьет его по спине. Он воспринимает это как знак моего гнева и наказания за разбитый градусник, поэтому ускоряется, не желая снова получить пинок. Теперь я бегу, чтобы не отстать, и сорок минут превращаются в двухчасовой спринт. Неудивительно, что он вспотел, когда я впервые его встретил.
Дорога, проходившая прямо вдоль границы, шла в основном в гору, и когда мы прибыли на место, именно мне требовалась медицинская помощь. Мои ноги были как желе, и теперь я вдруг осознал, почему оказался здесь. Промокший насквозь, покрытый пиявками, с красными точками перед глазами, я стараюсь выглядеть уверенно. Длинные дома [7] строятся на сваях высотой около восьми футов. Попасть в них можно, взобравшись по бревну с вырезанными в нем пазами. Подъем на него был похож на восхождение на северную сторону Эйгера: [8] я не знал, чего ожидать и каков будет результат. Меня привели в темную комнату, плохо освещенную и заполненную членами семьи. Я попросил больше света, немного пространства и кружку чая. Его жена родила дочь, с которой все было в порядке, но у нее возникли проблемы с отхождением плаценты. Вспомнив курсы медиков, я понял, что с этим ни в коем случае нельзя тянуть, поэтому дал ей мышечный релаксант и сел пить чай. Ее муж, выглядевший свежим, как маргаритка, массировал ей живот. Имело ли мое присутствие какое-то отношение к этому, или нет, я никогда не узнаю, но плацента отошла, и начался праздник. Я остался на ночь, а утром, пошатываясь, отправился обратно; конечно, идти вниз по склону было гораздо легче.
Эта деревня была первой, на которую напали, когда примерно через два месяца началась конфронтация с Индонезией.

*****

В джунглях есть растение, которое заслуживает отдельного упоминания, — атап. Это ползучее растение, покрытое шипами, похожими на рыбьи крючки. Он цепляется за все подряд и, будучи крепким, никогда не отпускает. Единственный способ освободиться от него — отступить и вытащить крючки из плоти или одежды. Мы называли его «нэнси сикит» или «подожди немного». Оно росло повсюду, замедляя продвижение, цепляясь за одежду, «бергены» и плоть; природная колючая проволока. Офицеры не были приспособлены к джунглям и никогда не справлялись с атапом. Когда они запутывались, победитель был только один.
У нас было несколько хороших офицеров, но они встречались редко; большинство из них страдали такими недугами, как заикание, плохое зрение или глухота. Один наш офицер был отличным парнем, но очень неуклюжим; он падал всякий раз, когда надевал ботинки. Однажды мы шли по очень крутой и скользкой тропе, которая спускалась к ручью. На полпути вниз был сложный участок, поэтому при переходе через ручей мы использовали для опоры шест и передавали его назад. Один из парней не воспользовался им и оставил его застрявшим посреди тропинки. Бойо, поскользнувшись, бросился к шесту. Любой мог видеть, что это не постоянно растущее растение, но Бойо уперся в него, чтобы не упасть. До реки он добрался первым и в конце концов ему удалось зацепиться за дерево с раздвоенным стволом, нависшее над порогами. Потребовалось несколько часов, чтобы его выпутать и освободить.
У вас должно быть чувство юмора, потому что это иногда все, что у вас есть. Я был по горло в болоте, весь в пиявках, голодный и изможденный, и, взглянув на своего товарища, мы начали смеяться. Почему? Вам хочется кричать, но способность смеяться над собой — это клапан сброса давления: без него вы взорветесь.
В джунглях вы используете все свои органы чувств. Сначала вам кажется, что зрение важнее всего, но быстро осознаете, что слышите все раньше, чем видите. В плотном воздухе запахи разносятся на большие расстояния, поэтому острое обоняние бесценно. Вы привыкаете к запаху, ощущению и виду окружающей обстановки, и любое вторжение в нее становится заметным. Важно постоянно следить за препятствиями, ведь здесь очень много вещей, которые могут подстерегать неосторожных. Никогда не наступайте на поваленные бревна и остерегайтесь атапа. Старайтесь обходить все лианы и вьющиеся растения, которые лежат поперек дороги, и время от времени посматривайте вверх.

*****

Я учился на курсах малайского языка в сингапурском Ни-Суне, вместе с шестью другими военнослужащими Полка. В первый день я находился на занятиях, когда мне сказали явиться к коменданту лагеря. Я думал, что он поприветствует меня в Ни-Сун и пожелает счастливого пребывания, но как же я ошибался. Меня к нему провел агрессивный сержант-майор, который едва за мной поспевал. Мы оказались зажаты в дверном проеме, что не помогло. Комендант начал бушевать и разглагольствовать о состоянии казарменного помещения, и когда я сказал ему, что он ошибся человеком, его манеры не улучшились. В этом блоке жили австралийцы, киви и морские пехотинцы, все на разных курсах. Я сказал ему, что я Лофти из Херефорда, проходящий курс боевой подготовки в Малайзии. Очевидно, он назначил меня ответственным за помещение, и в мои обязанности входило подготовить ее к осмотру. Теперь он угрожал мне за то, что я не читаю приказы, не убираюсь, ношу гражданскую одежду, — а ведь я пробыл там всего один день. Он приказал нам построиться в парадной форме в час дня и подготовить помещение к осмотру в два. Трое из нас были из эскадрона «A», которые должны были после окончания курса составить передовую группу в Брунее, и трое из эскадрона «D», которые находились на полпути в Кучинг. Оправданием тому, что я надел гражданскую одежду, было то, что у нас с собой была только боевая униформа, и носить ее было не самым разумным решением.
Мы появились в час дня в таком разнообразии одежды, какого еще никто не видел. Для командира и его помощника это было чересчур; они оказались к этому не готовы. Мы отрезали рукава у своих курток и пришили спереди большой карман, чтобы носить программы связи и шифроблокноты. Швы были большими и грубыми, сделанными изнутри паракордом. Наши облегающие брюки были покрыты кляксами черной краски для маскировки. Мы сшили их таким образом, чтобы во влажную погоду они не производили шума. На ногах был ассортимент хоккейных, тропических и прыжковых ботинок. Некоторые предпочитали пропитывать верхнюю часть репеллентом, чтобы уберечься от пиявок, а Уолли любил надевать пару американских армейских гамаш, которые доходили ему до колен. Головным убором служила либо бандана, либо измятая тропическая шляпа. Вокруг пояса, удерживая все это изящество вместе, висели тяжелые ремни, которые использовались для крепления грузов при пополнении запасов. Мы сбили проверяющих с ног, они потеряли дар речи. В результате всего этого дефиле нам было приказано оставаться в гражданской одежде.
Вернувшись в казарму, мы привели себя в порядок, ожидая инспекции, которая так и не состоялась, поэтому, как хорошие солдаты, мы отправились спать. Нет ничего лучше «египетской физкультуры», [9] чтобы сохранить восприимчивость ума, и после небольшой ревизии я завалился спать.
Я как раз собирался обслужить героиню своих снов, когда сильный удар по краю койки вернул меня к реальности.
— Подъем! — приказали мне. Мои заспанные глаза постепенно фокусируются на группе людей, стоящих у изножья кровати. Я лежу с натянутой до подбородка простыней, как краснеющая девственница, и размышляю, что делать. — Поднимайся с койки, — снова приказывают мне. Я подчиняюсь и предстою без одежды во всей своей красе, привлекая внимание. Нарушители были удивлены и смущены даже больше, чем я. Присутствовал не только комендант лагеря со своей свитой, но и его малайский коллега со своим штабом. Это напоминало шоу лорд-мэра [10] у моей кровати. Не помогло мне и то, что Джо, спавший напротив, ржал, натянув на голову простыню. Что вы делаете в окружении извращенцев? Правильно, ЛЫБИТЕСЬ. Мне приказали вернуться в койку, и впервые в жизни я рыгнул, находясь в горизонтальном положении.
Так началась череда столкновений с властью. Выучить малайский было легко, но терпеть этих уродов было сложно. Они настаивали на регулярных проверках и смотрах, но когда Джо собрал горсть клопов и представил их командиру, проверки прекратились.
На курсе учился молодой капитан из пехоты, который увлекался крикетом. Он был универсалом, умел бить, подавать мяч и держать викет, а также неплохо играл в подкидного. Ему захотелось собрать команду для игры с игроками из местного гарнизона, так что мы собрались и явились в том, что смогли найти. Все, кроме капитана, который был в белом, предпочли обрезанные оливковые штаны, футболку и ботинки для джунглей. Одиннадцать человек из гарнизона явились в безупречно выстиранных белых костюмах, начали бросать мяч и разминаться. Мы же сели на землю, разбросав по ней крем от загара, и начали чесаться. Командир гарнизона был их капитаном, сержант-майор — викет-кипером, а сержант военной полиции — быстрым боулером. [11]
Мы выиграли жеребьевку и получили право на первый удар. Через двадцать минут на табло было 28 очков. Как раз в тот момент, когда их игроки направлялись к калитке, начался дождь, и все побежали в укрытие. Обычно в это время года дождь бывает коротким и резким, но этот оказался настойчивым, продолжительным и проливным, поэтому мы отправились в ближайший бар и больше на поле не вернулись. Позже выглянуло Солнце, и соперники были очень разочарованы, когда к игре вернулся только капитан. Что ж, в конце концов, он был универсалом. Итак, к двум обвинениям — неспортивное поведение и оставление поста без разрешения (в данном случае крикетной калитки), — добавилось третье: кража армейского имущества. Мяч находился у меня в кармане, когда мы уходили, и я думаю, что это был способ старого зануды вернуть свой шар обратно.
Когда мы закончили курс обучения, у парней из эскадрона «D» тем же вечером был вылет в Кучинг. Наш рейс в Бруней должен был случиться через пять дней, но никому из нас не хотелось больше торчать в Ни-Суне. Я разговорился с офицером-киви, который сказал, что мы можем отправиться с его подразделением, которое вылетало в Кучинг в три часа ночи. Я плеснул ему еще пива и велел ребятам собираться. Мы взлетели вовремя и с огромным облегчением отправились в путь, но через час полета у самолета возникла проблема, и он был вынужден вернуться в Сингапур. На земле нас ждали двое военных полицейских, которые взяли всех троих под стражу. В конце концов мы вернулись в Ни-Сун и предстали перед командиром. Он поинтересовался, как мы попали в самолет, и Уолли ответил классически: «По ступенькам». За эту маленькую эскападу мы должны были строиться на гауптвахте по четыре раза в день на протяжении следующих пяти дней.
Наконец мы добрались до Брунея, где наш штаб располагался в месте под названием rumah hantu (дом с привидениями). Ходило множество слухов, почему он так называется, но я никогда не видел никаких призраков. Некоторые ребята утверждали, что видели всевозможные чудеса, но я списал это на употребление рома G10.

*****

Индонезийцы напали на нефтяные месторождения в Сериа, и нас разместили на границе, чтобы предотвратить новые вторжения. Мы разбили лагерь на оживленной трансграничной трассе, по которой племена с индонезийской стороны ходили в торговый порт Лимбанг. Они выращивали скот на продажу и возвращались с котелками для приготовления пищи, одеялами и прочим, рассказывая нам обо всех передвижениях войск или военных действиях за границей. Такое ежегодное путешествие совершала, по крайней мере, дюжина семей в день, но внезапно все передвижения прекратились. Мы начали патрулировать и неделями никого не встречали. В джунглях мы никогда не носили исподнее, и, поскольку бóльшую часть времени были мокрыми, это создавало проблемы. Фред натер свой член, и обильно смазал его антисептической мазью, которую я ему дал. Чтобы сохранить его в сухости, он поместил его в пластиковый мешок из-под сахара, подвязав куском парашютного шнура. Кстати, это был всего лишь пакет из-под двух унций сахара из нашего пайка. Не видя целую вечность ни единой живой души, мы были удивлены, столкнувшись с группой, возвращавшейся через границу. Фред пританцовывал вокруг, говоря Selamat pagis и удивляясь, почему девушки хихикают. Можете себе представить, как распускаются слухи. Вернувшись домой, они, наверное, рассказали всем, что Orang Putehs (белые люди) ходят со своими «малышами», завернутыми в пластик и свисающими из штанов.
В другом боевом выходе мы жили с мурутами на острове Сунгей Барум в четвертом округе Саравака. Начало оказалось не очень хорошим. Староста заметил одного из парней с ружьем и пригласил его пойти с ним на охоту. По традиции, когда местные охотятся на диких свиней, то выходят со стаей собак. Они выпускают их на волю и сидят на возвышенности, пока не услышат лай — это означает, что собаки подняли свинью и пытаются загнать ее в ручей или овраг. Заслышав собак, охотник должен был найти их и заколоть свинью копьем. Это очень опасно; легче сказать, чем сделать. Некоторые кабаны огромны и имеют острые клыки. Никакая собака с ними не сравнится, свинью можно сдержать только количеством. Они окружают ее, хватая сзади, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Иногда охотников сильно ранят клыками, и они погибали, пытаясь пронзить свинью копьем. У собак был строгий порядок и вожак. Этот пес-лидер был бесценен, на его дрессировку ушли годы.
В этот раз собаки справились со своей задачей и задержали крупную свиноматку в русле ручья. Нобби вместе со старостой выследили их и обнаружили, что собаки не дают свинье покоя. У Нобби было помповое короткоствольное ружье «Ремингтон», заряженное дробовыми патронами №6SG — идеальное оружие для головного разведчика, создававшее хороший разброс дроби, и способное на короткой дистанции сбить с ног все живое. Нобби выстрелил в тот самый момент, когда вожак стаи решил напасть на свинью, отчего и был разорван пополам. Остальные собаки отступили под звуки выстрелов, а свиноматка рысью унеслась в джунгли. Пенгулу был опустошен и стоял на коленях, собирая все кусочки того, что когда-то было его любимой собакой.
Все стало еще хуже, когда один из парней сказал, что играл с детьми, показывая им, как делать луки и стрелы из упругого дерева, которое он нашел неподалеку от дома. Волосы на моей шее встали дыбом, и я спросил его, есть ли у этого дерева белый сок. Когда он ответил «да», я понял, что он срубил несколько молодых каучуковых деревьев, которые посадили местные жители. Что еще может пойти не так? Говорят, что несчастья приходят по трое, и третий случай произошел по вине того же парня, который купил у одного из местных жителей трубку для пуска стрел. Его поймали, когда он использовал в качестве мишеней цыплят. По его словам, он случайно попал курице в шею, которая взлетала и замертво упала к ногам хозяина. Все это было очень неловко, и пришлось выплатить компенсацию. Когда произошел четвертый случай, я понял, что это только начало еще одной серии из трех неприятностей.
Говорят, молния никогда не попадает дважды в одно и то же место. Это чушь: еще как попадает. Нам нужно было расчистить место для вертолетной площадки, и мы наняли местную рабочую силу. Артур демонстрировал свой шрам, полученный от паранга, когда он год назад расчищал посадочную площадку. Он пересекал всю тыльную сторону руки, и на него пришлось наложить двенадцать швов. Когда два человека рубят одно и то же дерево, это очень опасно, но из-за размеров растения иногда это необходимо. Он устроил отличную реконструкцию, положив руку на дерево и бегло комментируя; и когда он сказал:
— Когда-то у меня была вот такая рука, — тут же в воздухе просвистел паранг, и его товарищ снова зацепил его ту же руку. Говорят, на ошибках учатся лучше, но золотое правило — никогда не повторять ошибок. На этот раз оказались перерезаны сухожилия, и парня пришлось эвакуировать.
Моим любимым местом на Борнео был поселок Барео, расположенный на Келабитском нагорье. Мы жили в школьном доме, расположенном на холме, с которого открывался вид на взлетно-посадочную полосу. Келабиты — прекрасный народ, и мы с ними отлично ладили. В округе было шесть деревень, которые мы регулярно посещали. В Барео находилось главное стойбище, где жил Пенгулу, а до самого дальнего стойбища, расположенного на границе, было около шести часов пути. В каждом длинном доме нам оказывали радушный прием, кормили и устраивали развлечения в виде племенных танцев.
Угроза вторжения из Индонезии все время усиливалась, поэтому мы укрепили наш маленький холм. Колья панджи, сделанные из бамбука, очень острые, и мы установили их по всему холму. Также мы установили мины «Клеймор», которые можно было подрывать дистанционно, и повсюду натянули колючую проволоку. Нам казалось, что мы неприступны, ведь ничто не могло пробиться через наши заграждения, и были очень разочарованы, когда увидели местных женщин, которые сажали ананасы среди наших колышков панджи.
Однажды я был на выходе с местным жителем, когда он подстрелил обезьяну. Это стало приятным дополнением к их рациону, который состоял в основном из риса, немного рыбы или курицы, а также зелени, которую они могли добыть. Когда мы перевернули тело, то обнаружили детеныша, который цеплялся за жизнь. Я вырастил этого малыша, и он стал хорошим домашним животным. Мы назвали его Чарли в честь одного из парней, который был похож на свою мать. Жил он в капюшоне, который я пришил к своей рубашке, и повсюду ходил со мной. Можете себе представить, как от меня пахло?
Когда все узнали, что к нам приезжает министр обороны, наш босс запаниковал. У нас у всех были бороды и волосы до плеч, и он пригрозил нам смертью, если мы не приведем себя в порядок. Мы в ответ дали понять, что не хотим бриться ради встречи с ВИП-персоной, и вызвались пойти в патруль. Боссу это не понравилось, и мы начали саботировать его указания. Никому не нравится бриться на половине боевой командировки, и мы обиделись на такое вторжение.
Даже в утро визита мы все еще оставались небритыми, а Флэпджек бился в истерике, бегая в своей новой оливковой униформе, спотыкаясь в расстройстве о ступеньки. Никто не хотел бриться первым, поэтому все выжидали, пока не услышим самолет, прежде чем двинуться с места. Флэпджек сбежал с холма, чтобы встретить ВИП-персону, по пути угрожая нам пытками, но как только он ушел, мы сорвались с места, и стали бриться и переодеваться.
Когда пытаешься спешно сбрить бороду, неизбежно порежешься. У нас троих было множество порезов, которые мы заклеили кусочками пластыря.
Когда Флэпджек вернулся с ВИП-персоной, он с огромным облегчением увидел, что мы, переодевшись, построились в шеренгу. Наши лица были похожи на разорвавшийся пакет с конфетти, но бумажные «мушки» его не впечатлили.
Первым гостю представили Эдди, который оказался очень немногословным. Босс сказал, что Эдди — медик с огромным опытом. ВИП-персона спросила:
— Как вы стали медиком?
— Прошел курсы, — последовал ответ. Тогда Флэпджек, чтобы оживить этот скучный разговор, сказал:
— Да, но он продвинутый медик.
Не впечатлившись, ВИП-персона спросила:
— А как вы стали продвинутым медиком?
Эдди ответил:
— Прошел еще один курс.
Эдди задавали разные вопросы, и он отвечал на них кратко, что затрудняло беседу. Когда гостю представили Джимми, который был сапером, ВИП-персона изменила тактику и спросила, почему тот стал сапером, опешив, когда Джимми ответил:
— Я не смог поступить на курсы медиков.
Я пытался предугадать, какие вопросы мне зададут, и придумать умные ответы. У меня на плече сидел Чарли, и я подумал, что было бы здорово, если бы за меня ответил он.
Не желая, чтобы он остался в стороне, я наклеил на морду Чарли кусочек пластыря, и он слился с толпой. Вся свита заохала и заахала, когда его увидела, разряжая натянутую атмосферу. Министр обрадовался, когда обезьянка запрыгнула ему на плечо, и не знаю, то ли дело было в его лосьоне после бритья, то ли в его характере, но у Чарли началась эрекция, и он, держась за бакенбарды и бровь, стал, хм, сексуально общаться с левым ухом министра.
Министр обороны не понимал, что происходит, и был доволен всеобщим вниманием. Вся его свита и Флэпджек были в ужасе, не зная, как поступить с обезьяной — отогнать ее или проигнорировать. Хорошо, что под рукой оказалось много салфеток.
Каждый раз, когда я слышу песню «Любовь разлита в воздухе» (женский лобок), она напоминает мне об этом случае. [12]

*****

Раз в неделю нам сбрасывали припасы мы и пользовались этим, чтобы позагорать. Лежа на посадочной площадке в одних шортах, мы читали, пока не доносился звук самолета. В один из дней, похожий на все остальные, мне чудом посчастливилось спастись. Я зажег фальшфейер, чтобы указать направление ветра, и самолет начал сбрасывать припасы. Находясь на взлетно-посадочной полосе, мы заправляли небольшие самолеты и вертолеты, соответственно, у нас хранился запас топлива. Его сбрасывали в пятидесятигаллонных бочках, по четыре штуки на одном парашюте. Одна из них треснула при приземлении, содержимое вылилось и попало на сигнальную ракету. Взмах — и объятая огнем бочка взлетела в воздух, воспламенив три остальные. В итоге я получил среднюю прожарку, оставшись без единого волоска.
Я провел много времени в Барео, наблюдая за развитием противостояния. Пехота встала на защиту взлетно-посадочной полосы, включая наше расположение. Мы стояли наготове, чтобы перейти границу и захватить старосту, который, по слухам, шпионил в пользу индонезийцев. Для этого мне выдали бутылочку с нокаутирующими каплями (так называемый «Микки Финн»). Меня заверили, что небольшой дозы этого препарата достаточно, чтобы вырубить слона, а если принять ее с алкоголем, то это будет вдвойне смертельно. Операция была отменена, но капли у меня остались, и мне до смерти хотелось ими воспользоваться.
Однажды вечером, когда мы устроили вечеринку и пригласили на нее нескольких пехотинцев, у меня появилась такая возможность. У них был гитарист, и мы пели песни до самой ночи. Их капитан по фамилии Шоу не давал своим людям расслабиться и постоянно говорил им быть очень бдительными, особенно в карауле. В тот вечер, когда он собирался на вечеринку, ему все вернулось и выглядело это примерно так.
— Стой, кто идет?
— Капитан Шоу.
— Вы уверены, что вы Шоу?
— Да, я уверен, что я Шоу.
— Да, но мы не уверены, что вы Шоу.
Ну и так далее. Когда капитан сказал, что им пора, его люди уходить не захотели. И я подумал, что неплохо бы подсунуть ему «Микки Финна». Я начал с малого и не увидел никакого эффекта. Настояв, чтобы он выпил еще одну порцию, я дал ему еще бóльшую дозу. По-прежнему никакой реакции; фактически он остался единственным человеком, который все еще стоял на ногах. Я частенько задумываюсь, что было бы, если бы мы использовали эти капли по назначению.
Раз в неделю, в день доставки припасов, мы готовили ромовый пунш. Смертельно опасный напиток, который на вкус был таким невинным. Для его приготовления варили все сладости из пайков, добавляли порошок лимонада и любые фрукты, которые удавалось заполучить. Ананасы и бананы в наличии были всегда, их измельчали и добавляли в напиток. Чтобы придать пуншу остроту, в эту основу вливали ром G10.
Обезьяна и цыплята съедали на дне кастрюли остатки фруктов, и потом шатались под их воздействием. Нам подарили много цыплят, и они свободно разгуливали по вершине холма. Время от времени нам хотелось попробовать куриное карри, и мы пытались поймать одну из них. Они умели летать, как орлы, и взлетали, приземляясь на холме среди наших оборонительных сооружений. Лучший способ поймать такую птицу, если она не была пьяна, — это застрелить ее, причем стрелять нужно было в голову, иначе от птицы мало что оставалось.
Однажды наш босс, Флэпджек, решил нас развеселить, хотя в тот момент он об этом и не догадывался. Нам приходилось по очереди сжигать выгребную яму — глубокую яму, прикрытую бревнами, куда мы сваливали весь мусор. Мусор выбрасывался через небольшое отверстие, которое закрывалось, чтобы туда не залетали мухи. Тут приходит Флэпджек с канистрой бензина и выливает его через это отверстие. Мы посоветовали ему убрать все бревна, но он лучше знал, что делать. Нам пришло в голову, что если он хочет совершить харакири, то это его дело, и оставили его в покое. Он использовал, должно быть, бóльшую часть канистры и поставил ее рядом с собой, после чего встал на бревна и бросил спичку в отверстие. Огненный шар поднялся на пятьдесят футов, за ним последовали бревна и Флэпджек вместе с канистрой. Затем последовал взрыв, за которым пошла ударная волна, снесшая стены нашей хижины. Мы стояли на веранде и смотрели, как он делает изящное сальто назад, охваченный пламенем и содержимым ямы с мусором. Когда он приземлился, небольшие бревна еще падали, каким-то чудом не попадая по нему. Однако канистра, будучи самой легкой, взлетела выше всех, и как раз в тот момент, когда Флэпджек начал расслабляться, благословляя небеса, яростно пылавшая канистра приземлилась рядом с ним. Он обгорел и трясся, весь облитый горячим вареньем и облепленный старыми чайными пакетиками. Никогда не позволяйте детям играть со спичками.
У него и так было не так много волос, так что:

НЕМНОГО ВОЛОС ПОДПАЛИВАЮТСЯ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Игра слов автора. Так называется и профилактическое средство от малярии, и кафе для личного состава в расположении Полка в Херефорде.
[2] Англ. to be on chinstraps. Быть исключительно уставшим, находиться на пределе своих сил.
[3] Обыгрывание различных значений слова piles — это и куча, груда чего-то; и геморроидальные шишечки.
[4] Мужчина-прачка, слуга.
[5] Местное название поселения, деревни.
[6] Глава региона в традиционных обществах Малайского архипелага.
[7] Длинный дом — тип длинного узкого дома с одиночным помещением; наиболее присущ скотоводческой культуре и нередко объединяет в себе всё хозяйство: жилище, стойло для животных и амбар.
[8] Горная вершина в Бернских Альпах высотой 3970 м над уровнем моря.
[9] Англ. Egyptian PT. Онанизм, мастурбация.
[10] Красочное и пестрое уличное шествие в Лондоне, проходящее ежегодно во вторую субботу ноября.
[11] Терминология крикета: боулер — подающий мяч игрок; викет — калитка, элемент игрового инвентаря, стойки, теряющие устойчивость при любом попадании в них мяча; викет-кипер — игрок, располагающийся за калиткой, и который ловит подающийся мяч.
[12] Международный хит Джона Пола Янга «Love is in the air» 1978 года. Лофти обыгрывает созвучность и значение слов air и hair.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

СРЕДНИЙ ВОСТОК

Большинство ребят любили джунгли и ненавидели пустыню. На то есть множество причин, которые я постараюсь объяснить. Джунгли хорошо укрывают как от стихии, так и от посторонних глаз, в то время как пустыня открыта и укрытий очень мало, а Солнце лупит нещадно. Деревьев и мелких кустарников немного, но укрыться от наблюдения в них сложно. В джунглях видимость составляет всего несколько ярдов, что является полной противоположностью пустыне, где можно видеть на многие мили. Темнеет в шесть часов вечера, в джунглях ночь длится до шести утра, и в это время ничего не шевелится, кроме нескольких животных, так что крепкий сон гарантирован. В пустыне все передвижения происходят ночью, и спать приходится днем, и то когда выпадает случай. Иногда это невозможно, и без достаточного сна ухудшается здоровье. Тропический дождевой лес — подходящее название, так как здесь много воды, в отличие от пустыни, где никаких поверхностных вод нет. В джунглях до пополнения запасов мы могли действовать четырнадцать дней, а в пустыне — только пять. Минимальная норма воды в пустыне — один галлон в день, который весит десять фунтов. Таким образом, пятидневный выход означал пятьдесят фунтов воды, прежде чем вы начнете думать о чем-то еще, например, о боеприпасах, еде и т.д. Жить с ибанами, келабитами и мурутами на Дальнем Востоке было очень приятно: этим людям мы могли доверить свою жизнь. Различные племена, с которыми мы сталкивались на Ближнем Востоке, сильно отличались друг от друга, но в целом были сложными. Они с подозрением относились ко всем чужакам и даже не могли ужиться друг с другом. Одна из племенных групп, с которой мы столкнулись, была самой ссорящейся на свете группой людей; еще хуже, чем мой отец.
В пустыне нет передышки: вы находитесь под давлением двадцать четыре часа в сутки. Боем управляет тот, кто господствует на возвышенности. Вещь своеобразная, но битвы всегда ведутся в гору и на стыке четырех карт.
Голод — это плохо, но жажда в десять раз хуже. Из-за открытой местности бежать некуда и прятаться негде, поэтому приходиться носить с собой много боеприпасов, чтобы в случае опасности защитить свою позицию. Для общения с пехотой в пустыне мы использовали голосовую связь, поэтому приходилось брать с собой дополнительные радиостанции и батареи. Все это складывается в одно целое, и трудно удержать вес «бергена» ниже ста фунтов.
Пустыни, где мы действовали, такие как Аден, Оман и Договорной Оман, [1] являются гористыми. Подниматься по ним ночью, нагруженные, как вьючные мулы, было очень тяжело, а количество затрачиваемой энергии и жидкости в организме было астрономическим.

*****

Аден являлся выгребной ямой мира; когда Бог создавал эту страну, у него был плохой день. Только расположение сделало его стратегическим портом в Персидском заливе, контролировавшим Красное море, которое вело к Суэцкому каналу. Во времена пароходов это был жизненно важный порт для дозаправки. Здесь добывали немного нефти, но, по моему мнению, страна не стóила того, чтобы за нее воевать.
Впервые я побывал здесь в начале 1960-х годов, и, хотя это был прекрасный опыт, мне здесь не очень понравилось. Это напоминало хорошее укрытие: приятно, когда оно заканчивается. Как только вы приземляетесь, вы понимаете, что находитесь во враждебной среде. Жара атакует вас, затрудняя дыхание, а в нос ударяет сильный запах сточных вод. Мы приземлились в полдень, когда температура превышала сто градусов по Фаренгейту; тепло, отражаясь от асфальта, нагревало все поверхности, и угрожало вашей коже испепелением. Защитить глаза от интенсивного света могли только хорошие солнцезащитные очки, которых у меня не было. Мухи летали целыми эскадрильями и всегда умудрялись залетать в глаза или рот. Отмахиваясь от них, я только поощрял их, и они улетали, возвращаясь со своими товарищами.
Террористы, поддерживаемые коммунистами, нападали на нефтяные объекты и туристов в городе, а в стране они атаковали силы безопасности, взрывали дороги и правительственные объекты. Русским очень хотелось бы иметь здесь базу, обзавестись аэродромом и портом в Персидском заливе, хотя все, на что это место было способно, — это беспошлинная торговля, самая дешевая в мире.
У нас было две задачи: одна в сельских районах, другая в городе. Та, что в городе, была интересной и типовой для САС. У нас были парни, одевавшиеся как арабы, которые следовали за другими, изображавшими наивных туристов. «Туристы» пытались выманивать на себя террористов, чтобы с ними разобрались «арабы». Настоящие туристы были с судов, которые регулярно заходили в город. Кроме того, в городе проживало много семей, работавших на авиабазе Королевских ВВС Хормаксар, а также европейцев, работавших в нефтяной промышленности. Постоянно происходили инциденты с перестрелками и бросанием гранат, что сильно дестабилизировало обстановку в стране.
Парни, которые одевались как арабы, выглядели соответствующе. Они должны были быть темнокожими и в большинстве своем говорили по-арабски. Вооружены они были 9-мм пистолетами, которые укрывали под одеждой. Голубоглазые, светлокожие парни становились «туристами» — догадайтесь, кем был я. Подготовка к подобным операциям была очень интенсивной. Стрельба из пистолета из кобуры скрытого ношения была в армии в новинку, не говоря уже о Полке, и нам пришлось быстро учиться. Единственный доступный в то время бронежилет изготавливался компанией «Уилкинсон». Он был сделан из небольших титановых пластин, которые накладывались друг на друга, и при передвижении лязгали, как у танка. Весил он с тонну и его нельзя было замаскировать под рубашкой.
Город Аден называют Кратером в честь вулканической активности, которая его породила. Обод этого кратера круто взмывал вверх прямо у моря, и мы ежедневно бегали по нему вверх. В местечке под названием Шимсан было восемьсот семьдесят девять ступеней, которые вели к старому маяку. Мы пробегали милю по пляжу, поднимались по лестнице и возвращались обратно — и все это до завтрака.
Шейх Осман являлся трущобным районом Кратера, где жило много террористов; в это место мы пробирались по ночам. Нам сказали держаться на расстоянии не менее двадцати метров от любых зданий или стен, потому что местные жители могли бросать кирпичи, камни, бутылки и все остальное, что попадалось им под руку. Однажды ночью командир патруля, обладавший громким, писклявым голосом, устроил дискуссию о том, сколько это — двадцать метров. Мы все еще считали расстояния в футах и дюймах, не зная, что такое метр. Кто-то сказал, что это около пятидесяти футов, поэтому Пит подошел к стене и начал вышагивать. Он дошел до сорока девяти, когда через стену перелетела бутылка и ударила его прямо по голове.
Наша база называлась «Фалез», и находилась она к западу от Кратера. Путь отсюда в город пролегал через место под названием Долина молчания, где располагалось военное кладбище. Это было, без сомнения, самое унылое место, в котором я когда-либо бывал в своей жизни. Обрывистые скалы окружали плоскую местность, на которой не было ни растений, ни птиц, ни каких-либо живых существ. Пришлось пообещать самому себе, что я никогда не буду здесь похоронен. Я присутствовал на нескольких похоронах здесь, и каждый раз меня охватывало чувство безысходности. Этому месту дали хорошее название, от него исходила какая-то тяжелая, призрачная аура. Хороших мест для смерти не бывает, но этого следовало избегать.
Из Адена вела дорога в Эд-Дали, находившийся недалеко от границы с Йеменом. На полпути находился городок Эль-Хабилейн, где у нас была укрепленная позиция и аэродром. Эта дорога являлась единственной артерией, связывавшей эти позиции, и она постоянно минировалась.
Мы регулярно ездили по этому маршруту и устраивали засады, надеясь застать подрывников за работой. Лежать на жаре днем и выходить в засаду ночью — дело трудоемкое.
Удивительно, но при такой нехватке воды пайки, которые мы носили с собой, были обезвоженными. Это не так глупо, как кажется, ведь мы несли воду отдельно и имели возможность выбирать: готовить на ней или нет. Все зависело от веса. Обычный рацион с банками тушенки и всем прочим был слишком тяжелым, а поскольку мы забирали весь мусор с собой на базу, — то и непрактичным. Пять дней на пачках мяса — это не очень аппетитно, да и для кишечника это ничего не дает.
В один из дней мы организовали днёвку и наслаждались обществом полковника. Всякий раз, когда он приезжал в эскадрон, его неизбежно ставили во второй отряд. Мы лежали и вымучивались под маскировочной сеткой, а Джимми страдал тем, что я могу назвать только запором. Очень болезненное состояние, затрагивающее прямую кишку. Диета, жара и порошок карри сильно слабили наши организмы, а армейская туалетная бумага была не самой мягкой, к тому же использовать ее на боевых выходах запрещалось. Мы обнаружили, что ее лучше всего использовать в качестве кальки — следы она оставляла на брюках знатные. [2] То, что Джимми сделал дальше, командира очень впечатлило. Он вылил немного воды на свою маскировочную вуаль и протянул ее туда-обратно между ног. Командир в растерянности наблюдал за омовением Джимми, гадая, что будет дальше. После того, как Джимми закончил и повязал вуаль обратно на шее, полковник с подозрением прикоснулся к своей. Когда же пришло время готовить карри, командир настоял на том, чтобы его делал он, но Джимми и слушать об этом не захотел — он взял обе пачки мяса и бросил их на сковороду. Нет нужды говорить, что командир к карри почти не прикоснулся.
Через два дня настала моя очередь произвести впечатление. Представьте себе пятерых мужчин, спрятавшихся среди камней, накрытых масксетью, и прижавшихся друг к другу. Одновременно лежать могли только двое. У меня сильно скрутило живот, и мне пришлось облегчаться в единственном доступном для этого месте на позиции нашей днёвки. Это была неглубокая впадина, и, сделав свое дело, я хотел было прикрыть ее плоским камнем, но он рассыпался и упал, вызвав всплеск. Свежевыбритый командир вдруг покрылся веснушками, а бороды остальных приобрели дополнительный цвет.
Нас всегда высаживали ночью либо на грузовике, либо на вертолете, и до рассвета требовалось отойти как можно дальше от места высадки, после чего необходимо было выбрать место, откуда мы могли бы наблюдать за целью. Часто это была деревня, из которой, как мы предполагали, действовали террористы. Это означало подъем в горы, что сделать было затруднительно даже без снаряжения при дневном свете; осуществить же это ночью с тем весом, который мы на себе несли, было немыслимо. Мы всегда оставляли следы, а у местных жителей были такие зоркие глаза, что нас часто пытались обнаружить. Иногда это использовалось как уловка. Группа эвакуировалась, оставляя за собой хорошо замаскированный патруль с водой, которую они несли с собой.
В пустыне не так много развлечений, поэтому местные жители считали стрельбу по незнакомцам хорошим времяпрепровождением. Вы всегда знали, что если по вам начали стрелять, — значит, вас обнаружили. Туземцы знали местность и могли ориентироваться на ней, не оставляя следов, один человек мог задержать целый отряд морской пехоты. Они могли окружить позицию раньше, чем вы это поймете, и умели пользоваться преимуществами местности.
Однажды ночью нас вшестером вывели для ведения наблюдения за деревней высоко в горах. Летчик отлично справился с задачей, зависнув, чтобы высадить нас, и выполнил план введения в заблуждение, зависнув над различными местами в округе, чтобы запутать местных жителей. Мы прижались к склону горы и не могли ни подняться, ни спуститься. Пришлось ждать рассвета, чтобы выбрать маршрут в сторону от места высадки, и в итоге мы оказались в седловине, через которую проходила козья тропа, так что мы чувствовали себя очень уязвимыми. Я первым стоял в охранении, пока остальные спали. Один из парней начал разговаривать во сне, а потом закричал. Я прыгнул на него и обхватил руками его горло. Крики продолжались, я сжимал сильнее, и тут до меня дошло, что я схватил не того парня. Пришлось отпустить Джимми, и прыгнуть на Мика, но как только я отпустил его, начал кричать Джимми: проснуться с парой рук вокруг горла под звуки криков — это, наверное, ужасно, и Джимми дал мне это понять. Единственное, что оставалось сделать, — это заварить чай и вызвать эвакуацию; думаю, мы перебудили всю округу.
Независимо от подготовки очень трудно молчать, когда тебе причиняют ущерб, но я стал свидетелем того, как один человек кричал безмолвно. Он был радистом, передававшим информацию, пока его товарищ готовил карри. Когда блюдо было готово, он, не задумываясь, поставил котелок на бедро связиста. Тот был так поглощен отправкой сообщения, что не заметил, как он начал жечь нежную плоть на внутренней стороне бедра. Его лицо исказилось в агонии, рот широко раскрылся, но из него не вырвалось ни звука. Должно быть, он научился этому у Алана.
Мы приложили немало усилий, чтобы сохранить свое присутствие в тайне. Когда мы отправлялись через Эль-Хабилейн, нам не хотелось, чтобы наемные рабочие из числа местных жителей сообщали о наших передвижениях. Для этого у нас был один из командиров, работавший как офицер связи, который стал мастером маскировки. Мы прозвали его «Смерш». Сначала он носил берет связиста, но когда его попросили передать сообщение, он сменил эмблему на значок ремонтно-восстановительной службы. Когда сломался грузовик, его попросили его починить, и он снова переоделся, став медиком из Королевского медицинского корпуса. Когда на позиции появились раненые, его спросили, почему он не оказывает им помощь. По итогу ему надоело терпеть грубость, и он решил получить значок карабинеров — подразделения, которое уже несколько лет как было расформировано, однако в первый же день, когда он его надел, ему начал задавать вопросы бывалый вояка, начинавший службу рядовым в карабинерах. Офицер так старался слиться с окружающим фоном и не привлекать внимания, что выделялся, как вегетарианец на барбекю у каннибалов.
У морских пехотинцев была сержантская столовая, где можно было купить пиво. Один из наших парней как-то вечером сидел там в шортах. Морские пехотинцы строго следят за уставным внешним видом, поэтому офицер сделал ему замечание, сказав, что в шортах в столовой находиться нельзя. Наш человек просто снял их и продолжил пить пиво.
Высадка всегда была проблемой, в основном из-за тяжелого снаряжения, которое нам приходилось нести. Мы пробовали осуществлять затяжные парашютные прыжки на дорогу в Эд-Дали, что оказалось захватывающе, но не очень плодотворно. Ночные полеты через горы всегда были сопряжены с риском. Вертолеты, которые мы использовали в то время, были сильно перегружены, а отсутствие приборов ночного видения приводило к ошибкам. В нескольких случаях нас высаживали на недосягаемых вершинах, и нас приходилось перебрасывать снова. Подниматься легче, чем спускаться. Поднимаясь вверх, вы видите все точки опоры для рук и ног и можете выбирать маршрут; спускаясь вниз, вы не знаете, что находится внизу. Это может быть отвесный обрыв, и, зацепившись за него, вы не сможете ни подняться, ни спуститься. Это опасная затея и без снаряжения, и альпинисты благоразумно связывают себя, чтобы не отправиться раньше времени домой.
Вероятно, самой известной операцией в Адене стала операция «Радфан». Третий отряд был высажен, чтобы обозначить зону высадки для парашютистов. Их обнаружил мальчик-пастух, когда они лежали на днёвке, и они были быстро окружены соплеменниками мальчика. При постоянной поддержке с воздуха и артиллерии им удалось продержаться до сумерек, когда они решили прорываться. К сожалению, два человека были убиты, а их головы выставлены на всеобщее обозрение в Сане, городе, расположенном по ту сторону границы.
Дорога всегда была опасна из-за мин. Мы использовали грузовик «Стальварт», [3] который мог выдержать подрыв на противотанковой мине, но только если вы сидели в центре на слое мешков с песком. Наш товарищ Мик до того, как прошел отбор, был водителем в Королевском транспортном корпусе, и рассказал нам историю, случившуюся, когда он демонстрировал амфибийные качества «Стальварта» в Германии. Он потратил целую неделю на подготовку машины, герметизацию различных узлов и гидроизоляцию других. Идея заключалась в том, чтобы войти в озеро и проехать мимо пирса, где сидели высокопоставленные лица. На выходные все уходили с дежурства, и в понедельник утром ему оставалось только поставить на место две заглушки, которые он оставил на приборной панели для того, чтобы с автомобиля слились излишки воды, но которые были жизненно необходимы для поддержания плавучести автомобиля. Когда он приехал в понедельник утром, то заметил, что заднее колесо спущено, и его пришлось менять. В этом грузовике все большое, и замена колеса — это дело для двух человек. Наконец проблему устранили, Мик запрыгнул в кабину и сразу же полез в воду, пытаясь наверстать упущенное время. Все шло хорошо до тех пор, пока он не заметил сливные заглушки на приборной панели: было слишком поздно, он уже находился на воде. Когда Мик проплывал мимо выстроившихся в ряд ВИП-персон, вода доходила до зеркал заднего вида и быстро поднималась. Наш товарищ решил пойти на дно вместе с кораблем, как и положено хорошему капитану.
Если не было прилива, хорошей альтернативой дороге был пляж, и этим пользовались, если ехали в расположенный на побережье поселок Мукхелла. Тот самый «Руперт», который подорвал себя в джунглях, читал карту, сидя на переднем сиденье «Пинки» — открытого джипа, увешанного оружием. Они ехали по пляжу со скоростью сорок миль в час, когда он приказал водителю остановиться, и, отложив карту, начал выходить из машины. Но водитель не услышал его, и не отреагировал на команду, поэтому они все еще ехали со скоростью 40 миль в час. Флэпджек пронесся по пляжу на полной скорости и остановился через 50 ярдов, брызгая песком и ядом.

*****

Перед самым отъездом из Адена ожидалась неприятности, поэтому нас перебросили очень быстро, и очень секретно. Разбившись на небольшие группы, мы смешались с другими пассажирами в Хитроу, одетые в самую разнообразную одежду. Килты, хоккейные бутсы, макинтоши и джинсы — все это было частью нашего прикрытия. Но все оказалось разрушено, когда по громкоговорителю прозвучало сообщение: «Группа сотрудников САС, пожалуйста, явитесь к выходу номер семь».
На том конце нас встретил наш квартирмейстер в полной парадной форме, в берете и с поясом: вот вам и вся секретность. Нас отвели в семейное общежитие, которое мы использовали в качестве штаба. Все семьи уже давно разъехались, и это было лучшее жилье, которое у нас когда-либо было. Мы не задержались здесь надолго. После выверки и пристрелки оружия и нескольких дней акклиматизации мы полетели на север.
Мы оказались на границе на крайнем севере, среди самой пересеченной местности, которую я когда-либо видел. Люди, которые там жили, были такими же суровыми и самыми свирепыми из всех, с кем я когда-либо сталкивался. Они ревностно охраняли свою территорию и ненавидели чужаков. Мы проводили предбоевые тренировки в Уэльсе, где было сыро и холодно, а местность была зеленой и пересеченной. Здесь же все было с точностью наоборот. Сплошные бесплодные горы, возвышающиеся на шесть тысяч футов, с крутыми долинами, задерживающими тепло, подобно печи. По тактическим соображениям мы выбрали самую высокую точку, которая располагала нас ближе к Солнцу и не давала тени.
Каждый мужчина в округе носил оружие, и стрельба друг в друга была национальной забавой. Теперь, когда появились мы, у них появились новые цели.
Мы регулярно патрулировали окрестности нашего убежища, и первая часть пути была легкой. Мы были свежими, не страдали от обезвоживания, имели большое количество воды, шли вниз по склону, и все это до восхода Солнца. Но к концу дня мы находились на пределе выносливости. Жара стояла неимоверная, скалы впитывали тепло, действуя как тепловые аккумуляторы. Подъем обратно оказался мучительным. Мы пытались экономить воду и готовили чай на полпути вверх, и это всегда был лучший чай, которое я когда-либо пробовал.
Забавно, как действует адреналин. Однажды на полпути на подъеме, когда перед глазами стояли красные точки, а сам я шатался как пьяный, раздались выстрелы. Все признаки усталости мгновенно исчезли. Мы не смогли определить, откуда стреляли, и вернулись в лагерь в рекордно короткие сроки. Позже выяснилось, что в одной из деревень праздновали свадьбу, во время которой было сделано много выстрелов в воздух. Другой отряд решил, что их обстреливают, и вызвал авиацию. Должно быть, это был какой-то свадебный прием, когда «Хантеры» бомбили и обстреливали молодоженов. Типа, «я остановлю для тебя землю, дорогая!»
При вызове авиаподдержки выпускается сигнальная ракета, чтобы указать свое местоположение. На вооружение поступил новый тип сигнальной ракеты, и Джим не был уверен в ее эффективности. Он решил, что ее нужно держать в руке, и, потянув за шнур, придержал ее. Последовала сильная вспышка, и сгусток расплавленного металла вывалился из донца на голое запястье Джима. Его вопли раздаются до сих пор.
Так что урок усвоен:

НОВАЯ СИГНАЛЬНАЯ РАКЕТА ЖАЛИТ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Объединение шейхств южного берега Персидского залива под протекторатом Великобритании, существовавшее в XIX—XX веках на месте современных ОАЭ.
[2] Обыгрывается значение слов tracing paper и traces.
[3] Автомобиль Alvis Stalwart — семейство 5-ти тонных плавающих грузовых автомобилей высокой проходимости с колесной формулой 6х6, выпускавшихся компанией Alvis Cars с 1960 по1971 год.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ХЕРЕФОРД

Херефорд был прекрасным местом, куда хотелось возвращаться; он ощущался как родной дом. Лучший вид на город при возвращении туда открывался с вершины Каллоу, где ты впервые видишь его полностью. Только тогда ты понимал, что наконец-то вернулся домой. Многие парни женились на местных девушках, и меня всегда приглашали в гости, чтобы я попробовал, как готовят их жены. Я всегда был большим любителем поесть и мог съесть все; я был подопытным кроликом, официальным дегустатором еды. Неважно, было ли блюдо подгоревшим, сырым или прогорклым, — я непременно доедал его до конца, и всегда оставлял положительные отзывы, потому что хотел, чтобы меня пригласили снова. Но однажды, когда мне подали печень, я оказался в затруднительном положении. Она была пережаренной и больше напоминала резину, и я попытался скормить ее хозяйской собаке. Пёс сидел рядом со мной под столом, но печень ему тоже не понравилась. Он ее понюхал, лизнул, попытался пожевать, а потом бросил. Я же не мог оставить ее на полу, и поэтому подобрал ее. Когда Джули спросила меня, что не так с печенью, я ответил:
— Ничего, — и проглотил ее большими кусками. На следующий день у меня был мокрый нос и лающий кашель.
Мы наблюдали за тем, как эта собака ухаживает за собой, и позавидовали, когда она начала вылизывать свою снасть. Мой приятель сказал:
— Я бы тоже так хотел.
А Джули ответила:
— Дай ему печенье, и он, возможно, позволит тебе это сделать.
У нашего квартирмейстера был маленький пекинес, который повсюду ходил с ним и сворачивался калачиком в корзинке в его кабинете. А у одного из наших парней была немецкая овчарка, которую он однажды взял с собой в кабинет квартирмейстера. Это расстроило Пеки, которая в ярости выскочила из корзинки, пытаясь защитить свою территорию. Квартирмейстер крикнул:
— Уберите отсюда эту собаку!
В ответ Дасти подхватил Пеки и выбросил ее из окна.
В городе был стейкхаус, в котором обед был бесплатным при условии, что вы съедали его целиком. Единственная загвоздка заключалась в том, что стейк весил пять фунтов. Я очень рассчитывал на успех и усиленно тренировался. Я умял трехфунтовик, который был внушительно сервирован с чипсами, помидорами и грибами, запив все это шестью пинтами «Гиннесса». Однако все эти тренировки оказались напрасными, так как однажды вечером мой приятель устроил в ресторане скандал, и нас оказались обслуживать. Хозяин спустил на нас собаку, которую нам удалось прогнать, после чего он позвал команду по дартсу из общественного бара. Может, они и умели метать дротики, но не умели махать кулаками, и мы их тоже прогнали. Неужели они не понимали, что им противостоит двадцатипятилетний путешествующий по миру ветеран с опытом работы в джунглях и пустынях?
Мы должны были быть осторожны, поскольку любой проступок мог привести к ВВЧ (возвращению в часть). Это было самое суровое наказание из всех, которого мы все хотели избежать; я ни за что не хотел возвращаться в Парашютный полк. Так что эта угроза удерживала нас на плаву.
В 1965 году я купил совершенно новый «Фольксваген Жук», обошедшийся мне в кругленькую сумму в размере 550 фунтов. Уже через две недели он выглядел как подержанный автомобиль, с вмятинами на каждой панели и крыле. Эта машина выдержала неисчислимое количество испытаний. В первый же день, сворачивая на автобусную остановку, я ударил заднее крыло. Еще через день переднее левое крыло зацепилось о фонарный столб. Правое переднее крыло было помято, когда я находился в кино, так что это не моя вина; та же участь постигла другое заднее крыло, когда я пытался выехать задним ходом с парковки.
Однажды приятель попросил привезти ему ковер. Сложив его в багажник, который на «Жуке» находится спереди, я уже доставлял его в супружеские покои, когда на светофоре грузовик сдал назад и раздавил переднюю часть. К досаде жены моего приятеля, открыть багажник мне не удалось, и в конце концов его пришлось открывать силой, так что капот оказался разбит. Моторный отсек же был основательно расплющен, когда я на скорости поехал назад и врезался в стальную опору на парковке отеля. Спереди в тот момент сидела моя девушка, и когда я врезался в препятствие, она перелетела через спинку сиденья и оказалась зажатой сзади. Кажется, мы навели шороху, и я оставил ее там. Все, что я мог видеть в зеркале, — это два бедра в чулках, крутящие педали в воздухе. Когда через несколько миль я остановился, и она потребовала, чтобы ее выпустили, то была она явно не в восторге. Я попытался успокоить ее, сказав, что у нее красивые ноги как для полной женщины, но все оказалось безрезультатным. Она была довольно крупной девушкой и одета в платье, в котором можно было бы устроить свадебный прием. Она с силой хлопнула дверью, отчего левый солнцезащитный козырек оторвался, и, отъезжая, я услышал звук рвущейся ткани — ее платье зацепилось за дверь.
Думаю, ее попытки освободиться ослабили крепления сиденья, потому что когда она потянулась вверх, то сломала водительское сиденье. После этого я решил поставить его сзади и управлять машиной с заднего сиденья, поскольку мог доставать ногами до педалей и управлять машиной с помощью коленей. Подъезжая к перекрестку, я ложился на спину, сложив руки и глядя в боковое окно, создавая впечатление, что водителя нет.
Как-то раз я обслужил машину и поменял все колеса местами, чтобы сделать равномерным износ шин. Сначала я подтянул ближнее переднее колесо, а затем обошел вокруг всю машину. Добравшись до открытой водительской двери, я запрыгнул внутрь, чтобы провести тест-драйв. Это оказалось большой ошибкой. Я ехал по проселочной дороге, когда дальнее переднее колесо само по себе разогналось и выскочило на дерево — просто я забыл затянуть этого маленького паршивца.
Многое из ремонта мне помогал делать мой приятель по имени Гарольд, у которого был гараж. Он очень любил Фольксвагены, и мой автомобиль вызывал у него ностальгические воспоминания. Гарольд был крупным мужчиной, весом в двадцать с лишним стоунов, а его подружка весила какие-то скромные шестнадцать стоунов. Однажды на отдаленной автостоянке они решили потискаться и позаниматься петтингом, поэтому перебрались на заднее сиденье. Их общий вес в полтонны оказался слишком большим для сиденья с металлическим каркасом, набитого конским волосом. Рама прогнулась и замкнула аккумулятор, который находился под ней. Гарольду уже делали последние движения рукой перед эякуляцией, когда он впервые почувствовал запах гари, и решил, что это страсть, побуждающая его к новым свершениям. А его девушка заметалась, пытаясь спастись от жара, который нарастал под ней, что породило у Гарольда ложное представление о ее эмоциях. Когда у нее между ног появился дымок, он почувствовал за себя гордость, однако пламя подсказало, что что-то пошло не так, поэтому им пришлось бросить машину. Автомобиль сгорел, а вместе с ним сгорела вся оставшаяся внутри их одежда. К тому же очень неловко, когда первым на место происшествия прибывает местный викарий. Некоторые люди накаляются от заднего водительского сиденья.

*****

Четверо из нас основали «Стронгбоу Скайдайверс» — команду парашютистов, которая занималась затяжными прыжками, и спонсировалась производителем сидра «Балмерс». Мы участвовали в местных представлениях, спортивных мероприятиях и любых фестивалях на открытом воздухе, где было достаточно места для приземления. Это была одна из первых демонстрационных групп в стране, и спрос был велик. Мы прыгали за деньги и, оглядываясь назад, очень рисковали. Все четверо имели самую высокую квалификацию, которая позволяла тянуть за кольцо и открывать купол на высоте 1500 футов. Однако во многих случаях это правило нарушалось. На водном фестивале в Уорвике мы пролетели на высоте 1100 футов и бросили серпантин, который исчез в дыму и мареве фургонов с чипсами внизу. Ветер был слишком сильным, но мы все равно прыгнули. Хорошо, когда все работает как надо, но закон Мерфи никто никогда не отменял. Для троих из нас это был просто прыжок с прихлопом, но для Энди это превратилось в разрыв и падение. [1] Купол его основного парашюта порвался при раскрытии, и ему пришлось его отцепить, в результате чего он угодил в реку Эйвон, которая протекала рядом с площадкой приземления. Тони потом сказал, что он с самого начала знал, что заходили мы очень низко, так как почувствовал запах гамбургеров еще в самолете.
Мы совершали прыжок на воду в одной усадьбе, используя искусственный пруд для приводнения. Стояла середина лета, поэтому на нас были только кроссовки и кеды. Прыгали мы с парашютами «Пара-Коммандерс», передовой конструкцией для того времени, но сложной в управлении. Один из новичков, который не любил, когда ему указывали, что делать, заверил нас, что справится. Он все еще находился на высоте 500 футов, когда под ним закончилось озеро, и он улетел дальше в деревья, чтобы насадиться на терновник.
Джо очень хотел выступить на соревнованиях и умолял прыгнуть на авиабазе Королевских ВВС Одихем. Аэродромы — отличные площадки для прыжков, поскольку они большие и на них нет препятствий. Джо дали шанс и велели держаться подальше от любых самолетов, особенно если у них работают двигатели. Ему также следовало сказать, чтобы он держался подальше от любых зданий, потому что в тот день он, уклонившись от припаркованного вертолета, влетел прямо в стеклянное окно ангара. Приземлился он на пол в офисе — без единой царапины. Сидевший там парень заваривал чай, и Джо небрежно бросил: «Просто заглянул на огонёк», — но прежде чем изумленный чайный мастер успел ответить, купол, который все еще находился снаружи здания, надулся и вытянул Джо обратно в окно тем же путем, каким он прилетел. Только теперь оно было окольцовано битым стеклом и порезало Джо на ленточки.
На следующий день ему предстояла увольнительная, поэтому, чтобы не ехать в больницу, он попросил одного из парней зашить его раны. Самой страшной оказалась большая рана на бедре. На следующий день он вместе с женой и четырьмя детьми отправился в Тенби, городок в Южном Уэльсе, и поплавал на веслах в море. Вода во время отлива там уходит далеко, и семья была так поглощена поиском крабов и креветок, что не заметила наступающего прилива. Взглянув на берег, они с ужасом увидели, что прилив уже отрезал их от суши, а маленький мелководный островок, на котором они стояли, уменьшается с каждой минутой. Жена и дети Джо не умели плавать и забрались на Джо, когда вода поднялась выше. Джо, конечно, почувствовал воду, когда она достигла его ран. Жена сидела у него на плечах, старший мальчик — на спине, еще по ребенку сидело в каждой руке, а самый младший висел у него на шее. Джо счел недостойным кричать, но его семья компенсировала это. Вода уже была ему по пояс, когда их спасла рыбацкая лодка. Потом мы придумали для Джо песню на основе слов Джонни Кэша, которая звучала следующим образом: «Какова глубина воды, мама, четыре ребенка высотой и прибывает». [2]

*****

Мы также участвовали в проведении курсов боевого выживания для сухопутных войск. Они были очень реалистичными и доставляли массу удовольствия, особенно если охотились вы, а не на вас. Это были курсы для старших офицеров и офицеров из всех стран НАТО. Неделя занятий начиналась с изучения основ, неделю длились практические занятия, а завершался курс учениями, в ходе которых участники уклонялись, попадали в плен и, наконец, подвергались допросу.
Многие инструкторы приглашались со стороны, чтобы рассказать о своем опыте. Скучно не было никогда, и мало кто знал, что будет дальше.
Полк одолжил змею и использовал ее на некоторых лекциях. Инструктор спросил у слушателей:
— Как лучше всего убить змею?
Слушатель, молодой морской летчик, ответил:
— Схватить ее за хвост и ударить, как кнутом.
— Подойди сюда, сынок, — приглашает его инструктор, открывая мешок и доставая девятифутового сетчатого питона. Юный Нельсон едва не падает в обморок, когда шипящий Сид оказывается у него на шее. Вы либо любите змей, либо ненавидите их. Нас учили, что каждая змея смертельно опасна — так у вас никогда не появится соблазна взять одну из них в руки, и вы всегда будете держаться от них подальше. Хорошая аналогия: в тропиках больше людей погибает от падающих на голову кокосов, чем от змей.
Должен рассказать историю о своем приятеле, который держал змею у себя дома. Во время отпуска он отправился на танцы и, решив побаловать своего питомца, обвил его вокруг талии и легкой походкой отправился в лучи фантастического света. [3] Он танцевал медленный вальс с девушкой, чей муж играл на трубе в музыкальной группе. Джеффу хотелось произвести впечатление, и он крепко держал свою партнершу. Когда трубач начал играть соло, змея ожила и начала выползать, вероятно, решив, что перед ней заклинатель змей. Девушка, почувствовав это движение, подумала, что ей улыбнулась редкая удача, пока не посмотрела вниз и не увидела рептилию, высунувшуюся из рубашки Джеффа. Испустив невероятный крик, его партнерша рухнула в ворохе кружевных подъюбников. Трубач решил, что Джефф напал на его жену, и спрыгнул со сцены, набросившись на него. Это позволило змее вырваться и заметаться по полированному танцполу, который в тот момент был переполнен, но очень быстро опустел.
Когда слушатели отправились на итоговые учения, нас использовали в качестве охотников. Я объединился с Дэйвом, и мы объезжали территорию проведения учений на его машине, одетые в гражданскую одежду.
Дэйв был худшим водителем из всех, с кем мне доводилось работать. У него был старый «Моррис», которому требовалось десять миль, чтобы разогнаться до скорости в пятьдесят миль в час. Набрав скорость, он не сбавлял ход, независимо от того, что находилось перед ним. Я сказал ему, что лучше бы он включил фары; он ответил, что они уже горят, однако вместо проникающего луча вырывалось лишь слабое свечение. Когда пошел дождь, его дворники делали один полный взмах каждые пять минут. В машине было так холодно и гуляли такие сквозняки, что в ней умер бы полярный медведь. Я спросил его, где находится отопитель, чтобы включить его и не отвлекать водителя, но он ответил, что тот находится в сарае у него дома, и у него еще не было времени разобраться с его ремонтом. Я дрожал от холода и страха; что за путешествие!
Хотя я и сказал ему, что мы находимся в пяти милях от места назначения, мы все равно проскочили мимо стоянки. Задней передачи у него не было, и мне пришлось толкать его назад. Позже Дэйв рассказал мне о своих тормозах — он пытался сам заменить передние колодки, но купил те, которые не подошли, поэтому он их оставил. А я еще удивлялся, почему машину тянет влево при попытке затормозить.
Мне в машине было тесно, и я с огромным облегчением выбрался наружу, чтобы размяться. Поскольку у нас было свободное время, я растянулся на заднем сиденье прицепа припаркованного грузовика. Поездка с Дэйвом прибавила мне лет, я был измотан и не просыпался до тех пор, пока фура не тронулась с места; я мог бы финишировать в Бирмингеме. Проехав по окрестностям, мы поймали беглеца, который прятался у фермы. Связав ему руки на спине, мы отвезли его в огороженное место, которое находилось в Деринг-Лэйнс. В лагере на дорогах были установлены заграждения из колючей проволоки, а кольцевая развязка была перекрыта, так что по ней можно было проехать только одним путем. Добравшись до нее, Дэйв растерялся. Он пропустил выезд и попытался свернуть на следующую дорогу, но она оказалась затянута колючей проволокой. Машина встряла в этой путанице, и мне пришлось вылезти из окна через спутанную массу и вытолкать ее обратно на правильный путь. Что за фарс!
Когда же дело дошло до передачи пленника, все стало еще хуже! Дэйв привязал его руки к обеим задним дверям, поэтому, когда охранник открыл правую дверь, он смог вытащить его только на такое расстояние. Когда они попробовали открыть левую дверь, произошло то же самое. Когда они попробовали сделать это одновременно с обеих дверей, пленник решил, что он оказался на дыбе. В конце концов пришлось разрезать быстроразвязывающиеся узлы Дэйва, и мы поспешили уйти, чтобы избежать дальнейших неудобств. Мой приятель доехал до кольцевой развязки, пропустил поворот, свернул на следующий и снова зарыл нас в проволоку. О водительских подвигах Дэйва я расскажу еще позже, когда мы окажемся в Кении.
Во время первых курсов выживания центр допросов находился в лагере для бойскаутов на побережье в Среднем Уэльсе. Время было выбрано как нельзя лучше — скауты проходили свою службу, и гордые родители приезжали со всех концов страны, чтобы увидеть своих маленьких героев. Их заверили, что в армии хорошо относятся к своим солдатам, кормят и одевают их по самым высоким стандартам. Тут один из парней вырвался из центра допросов, который находился в задней части лагеря. Одетый лишь в пару кальсон Дракулы и покрытый недельной грязью, он, спасая свою жизнь, пробежал через парадный плац, сквозь марширующий оркестр, а затем исчез среди бараков. Что было еще хуже, его преследовали разъяренные охранники, которые гнались за ним, выкрикивая непристойности о том, что они собираются с ним сделать, когда поймают. Не очень хорошо для вербовки в армию.
Кальсоны Дракулы — это хлопчатобумажные штаны, выдаваемые в джунглях, которые правильно называть «кальсоны в клеточку». Мы также называли их «своеобразными кальсонами», так что это поможет составить вам представление о том, как выглядел беглец. [4]
«Охотниками» на этом курсе были французские парашютисты, и нас всегда забавляло то, как их капитан инструктировал своих солдат. Мы прозвали его «Мощный Пьер». Он выстраивал своих людей в шеренгу и, тараторя, расхаживал взад-вперед в своем камуфлированном костюме и красном берете. Он останавливался перед человеком, расставив ноги носками внутрь, положив руки на бедра и надув грудь. Его голос повышался, и он либо похлопывал человека по плечу, либо шлепал его по груди, в зависимости от ответа. Его выходки привлекали публику, и мы ежедневно наблюдали за этим ритуалом, допивая свой утренний чай. Однажды, когда он выделывал свои штучки, явно играя на публику, он отступил назад и исчез в старой овечьей яме. Это была яма метровой глубины, заполненная застоявшейся водой, покрытой зеленым налетом, который отлично ее маскировал. Когда он погрузился в воду, над ним пролетела туча черных мух, помогая своими крыльями разогнать запах гниения в нашу сторону. Мы попадали с ворот, на которых сидели, а его люди сморщились от смеха. Но как только он всплыл на поверхность, им с трудом удалось скрыть свои эмоции, и потом, пока он патрулировал ряды в поисках любых признаков веселья, из его многочисленных карманов струилась вода.
У нас была хорошая поездка на Корсику, где нам довелось поработать с их подразделением, аналогичным нашему, Парашютист де Шок. [5] В то время они были дислоцированы в Алжире, и они были на высоте. Нам устроили вечеринку в сержантской столовой, которая оказалась суровым местом, где даже ручки у стульев были покрыты татуировками. Один персонаж действительно выделялся на вечеринке, ведя себя как животное, лидируя в танцах и пении. Утром мы совершали прыжок на воду, и, — сюрприз, сюрприз, — летчик самолета «Норд Норатлас» [6] оказался тем самым исполнителем песен и танцев. Французы были очень профессиональны во всем, что они делали. Можно было совершить два прыжка до завтрака, потому что они летали на своих собственных самолетах и не зависели от Королевских ВВС. Все парашюты укладывались в лагере, у которого был свой аэродром. Жизнь они вели суровую, в ней не было никаких излишеств. Худшим аспектом подготовки было пить вино, которое подавали во время еды — оно было похоже на уксус. Завтрак состоял из чая и куска хлеба, который был жестче, чем матрасы, на которых мы спали. Мясо подавали только три раза в неделю, а по средам на кухне забивали свинью. Видеть, как поднимают свинью, которая визжит изо всех сил, было не слишком приятным зрелищем, но для них это было просто частью привычной жизни. Чем сильнее визжала свинья, тем нежнее было мясо. Чтобы поощрить это, перед свиньей затачивали нож. Среди подаваемых блюд была и конина, которая некоторым парням не слишком понравилась. Я же к ней привык; мы ели ее в детстве и называли «галоп».
Во время пребывания там я прошел еще один курс по подрывному делу, который показался мне довольно простым. Самым ярким моментом стал случай, когда мы остановились на обед и запили хлеб и сыр вином. Один из парней исчез, и прежде, чем заложить несколько подрывных зарядов, пришлось проверить полигон. Парня нашли мирно спящим, обнимающим отрезок железнодорожного полотна, на котором было уложено несколько фунтов пластида.
У них были отличные условия для тренировок, и все это находилось буквально на пороге. Их войска были организованы примерно так же, как и мы. Базирование на собственном аэродроме и полеты на собственных самолетах идеально подходили для любителей затяжных прыжков. Погода была хорошей, поэтому прыгать можно было круглый год, либо в море, либо в лагерь. Их центр амфибийной подготовки располагался прямо на берегу моря, и они могли нырять в чистую воду с различных лодок, которые они использовали. Корсика — гористая местность, поэтому там можно было также заниматься скалолазанием.
Мы находились там в то же время, когда на острове находился парашютный полк Иностранного легиона. Они подняли мятеж, не желая уходить из Алжира, и в наказание их лишили права носить камуфляжную форму, красные береты и не разрешили петь маршевые песни.
Мне очень запомнилось одно мероприятие, в котором я принимал участие, — это учения по побегу и уклонению. Нас раздели догола, выдали боевую униформу, наши собственные ботинки и пустую бутылку из-под вина. По замыслу, нас должны были высадить на горной дороге, после чего мы должны были направиться на север, к побережью, на расстояние пятидесяти миль. Всех в районе проведения учений предупредили о нашем присутствии и призвали сообщать о нас властям. В состав «охотников» входили армия, ВВС и полиция. Местные газеты поместили об этом новости, а местные радиостанции напомнили всем, что нужно быть бдительными и высматривать этих «англэз».
Меня поставили в напарники к здоровяку Джеки, и мы решили держаться в стороне, чтобы кордоны блокирования продвигались на север раньше нас. Нам предложили спрятать на теле средства спасения, и мы разорвали карту пополам, постаравшись спрятать ее наилучшим образом. Мою обнаружили при осмотре: я спрятал ее в трусах. Джеки справился со своей картой, обмотав ее малярной лентой и засунув в сами понимаете что.
На выполнение этого упражнения отводилось четыре дня, поэтому после того, как нас высадили, мы час шли на юг, где залегли на два дня. Джеки достал карту, но не стал ее разворачивать, предоставив это мне. Но представьте себе мое разочарование, когда я обнаружил, что на его половине карты была изображена не та местность. Однако в этом был и положительный момент: я перестал грызть ногти. На третий день мы разделись и побежали трусцой через горы, преодолев расстояние за двадцать часов. До самого побережья мы не встретили ни единой души. Последний пункт сбора был в нудистском лагере, но он оказался закрыт на зиму. Мы присели на дорогу, чувствуя себя очень самодовольными, и сказали сами себе, что, что бы ни случилось, мы не пройдем больше ни ярда — мы бежали весь день, и это был наш первый перерыв. Но услышав звук мотора джипа, мы одновременно вскочили на ноги и бросились в укрытие. Откуда взялась эта энергия, осталось загадкой.
На Корсике мы многому научились, и некоторые из их идей были взяты потом в Полку на вооружение.
Они были очень практичными и лучшими из тех, что я видел.
Я находился в кадровом составе Полка и дослужился до головокружительных высот ланс-капрала. Это означало дополнительные одиннадцать шиллингов в неделю, которые можно было промотать. Говорят, в рюкзаке каждого солдата лежит фельдмаршальский жезл. Любопытно.

*****

Мы постоянно были заняты либо на курсах, либо на учениях, вписывая их в промежутки между командировками на Дальний и Ближний Восток. Некоторые курсы были лучше других. Курс по изучению оружия иностранного производства всегда был хорош, а курс по водообеспечению, на котором вы узнаете все о стерилизации воды, был не так популярен. Одним из моих любимых курсов был курс «Погонщиков ослов». Это была трехнедельная программа обучения в Олдершоте, где изучали, как в качестве транспортных средств использовать ослов, мулов и лошадей. Нам выдали галифе времен Первой мировой войны и обмотки длиной шестнадцать футов. Чтобы их надеть, нам приходилось вставать на двадцать минут раньше. Они обхватывали ногу от верхней части ботинок до уровня чуть ниже колена. Можно было сломать ногу и не узнать об этом, пока не снимешь обмотки вечером.
Этот курс проводился в Олдершоте силами Королевской службы тылового обеспечения сухопутных войск (RASC), [7] у которых на вооружении все еще состояли лошади. Каждое утро мы вставали в пять часов, убирали конюшню и кормили животных; затем, после завтрака, мы занимались с лошадьми и ухаживали за ними. Вы быстро понимали, что лошади требуют много уборки и много упражнений.
Ничто не сравнится с запахом конюшни, чтобы проветрить голову ранним утром; да и количество сбруи, которую нам приходилось чистить, впечатляло.
Самым приятным моментом оказалась верховая езда. Она началась в крытом манеже, где нам показали, как правильно садиться на лошадь, управлять ею и притормаживать. Это было сплошное веселье; каждую минуту кто-то падал. Когда мы стали более опытными, мы перешли на воздух и катались по танковым директрисам. Нас было двенадцать человек, поровну из эскадронов «A» и «D». Слош, наш старожил, со своими длинными, подкрученными вверх усами, сидя на лошади выглядел настоящим джентльменом; а Клэнси и Билл являли собой полную противоположность, держась за все, что только можно, чтобы не упасть.
После того как мы привели лошадей в порядок и вычистили всю сбрую, мы нагрузили их запасами и отправились на долгую прогулку. В этом и заключалась цель курса: научиться перевозить грузы на животных. Армия избавилась от всех своих мулов и ослов, оставив только это подразделение с лошадьми. На Ближнем Востоке в одной из кампаний Полк использовал вьючных животных, только нанял не тех. Есть горные мулы, которые, будучи маленькими и проворными, чувствуют себя на высокогорье как дома и равнинные ослы, которые крупнее, но хороши только на плоской пустыне. Парни, будучи типичными солдатами, наняли самых дешевых и взяли больших равнинных ослов. Причина, по которой они крупнее, состоит в том, что они больше едят, и еду для них приходится возить с собой, что является частью их полезной нагрузки. По итогу парни несли на себе больше, чем сами животные, и в горах их зарезали.
Временами использовались также верблюды, а до времени моей службы на Дальнем Востоке использовали даже слонов.
Когда мы ездили верхом, все, что расстраивало лошадь, вызывало цепную реакцию, и реагировали все животные. Часто мы катались по Баросса-Роуд, где располагались 2-й и 3-й батальоны парашютистов. Мы смотрели на этих крестьян свысока, отдавали им честь и по-королевски махали рукой. Однажды лошадь инструктора облюбовала собака и пустила ее вскачь, но он все равно удержал ее под контролем. Наши же лошади взвились на дыбы, понеслись галопом и устроили свалку среди казарм. Когда это произошло, большинство из нас решило соскочить с седла, но большой загвоздкой стали наши сапоги на резиновой подошве. Поскольку они были шипастыми, то вытащить их из стремени было нелегко, и вы рисковали оказаться на земле, чтобы вас протащил бегущий зверь. Лучшим шансом было оборвать кожаный ремешок самого стремени, потому что, когда вы отталкивались, чтобы высвободить ногу, это лишь пришпоривало лошадь. После этого, чтобы вернуть себе достоинство, мы использовали для езды другие маршруты. Возможно, на нас напала бродячая собака, но мы клялись и божились, что это была подстава.
В следующий раз мы катались верхом в районе, который находился на маршруте пролета аэродрома Фарнборо. Мы ехали по кругу рысью и галопом, чувствуя себя очень довольными своим прогрессом, но тут внезапно взлетел реактивный самолет, который на расстоянии нескольких миль оставался на высоте деревьев. Шум напугал нас, не говоря уже о животных. Все, включая двух инструкторов, оказались сброшенными с лошадей, причем некоторые из них не прекращали бежать, пока не добрались до конюшни в трех милях от этого места.
Нам показали, как правильно садиться на лошадь. Подтягиваться к седлу, не используя стремена, было сложно, но именно так мы и должны были делать. Однажды мы все стояли на улице, ухаживая и вычищая лошадей, когда вывели еще одного коня, и всадник взобрался на каменные ступеньки, а затем перекинул ногу через седло. Мы не могли удержаться от насмешек, называя его слабаком. Он крикнул своему помощнику, чтобы тот собрал нас, и принялся отчитывать нас на все лады. Оказалось, что это начальник военной полиции гарнизона Олдершот, не привыкший к такому отношению. Мы не могли остановиться от смеха, что делу, конечно, не помогло. Берета ни на ком не было, так что у него не было ни малейшего представления о том, кто мы такие. Начальник спросил нашего инструктора, почему мы одеты вразнобой, но тот в ответ лишь пожал плечами. Тогда он схватил Джока за руку и спросил, почему он одет в парку, а также потребовал рассказать, откуда он родом. Джок ответил:
— Здесь холодно, а я из Шотландии.
Тогда он обратился за здравым смыслом к Слошу и спросил его, над чем тот смеется. Слош ответил:
— Вы использовали подпорки.
Начальник военной полиции, должно быть, плохо расслышал и продолжал:
— Что все это значит, вы просто забавляетесь моим замечанием.
Слош тоже прикинулся простофилей и сказал:
— Спасибо, с моей шеей все в порядке.
После этого мы растворились, оставив его наедине с собой. [8]
Джонни был источником страданий для всех и постоянно возился с лошадьми. Он мог расстегнуть пряжку, когда вы не смотрели, или ослабить подпругу, удерживающую седло. Когда подпругу затягивал я, моя лошадь должна была за что-нибудь зацепиться зубами; обычно она прикусывала дверь конюшни или коновязь. Один раз, когда я потянул за подпругу, затягивая ее, Джонни наклонился, чтобы почистить копыта у своего коня. Моя лошадь вцепилась в ягодицу Джонни и не отпускала, пока я не перестал тянуть. Я продержал его так около минуты, прежде чем ослабить хватку. Джонни потом показал мне свой синяк: это было нечто. Не совсем прорыв кожи, но большой, черный и фиолетовый волдырь. Джонни был отличным парнем и умер молодым. Он любил природу, и я уверен, что он организует для нас большое сафари, когда мы наконец встретимся.
Но все же это был замечательный курс; мы все узнали так много нового, и это было весело. Полковой сержант-майор, который являлся нашим инструктором, был одним из самых знающих людей, которых я когда-либо встречал в своей области. Он отвечал на все вопросы, которые мы задавали. То, чего он не знал о лошадях, можно было уместить в седельных сумках.

*****

Мы с Джонни отправились на танцы в Вустере, где он жил. На мне был новый костюм и ботинки «чакка», [9] которые я одолжил у Роба. С нами был Десмонд, тот самый ныряльщик в реку Уай, и мы все поехали на микроавтобусе Джонни. На танцах я познакомился с дядей Джонни, который оказался страстным ловеласом. На меня бросали забавные взгляды, но я объяснял это своей внешней элегантностью в одежде. Десмонд, герой-любовник, начал болтать с чьей-то девушкой, и завязалась драка. Не успел я отойти, как среди них оказался дядя Джонни, сбивая всех на своем пути. Десмонд пал с первого удара, но выступление Джонни компенсировало эту потерю. Я продолжил пить в баре, и все закончилось так же быстро, как и началось; Джонни со своим дядей очистили танцевальный зал. Меня все обходили стороной, что заставило меня задуматься, и только когда мы уже ехали домой, Джонни сказал, что его дядя сообщил всем на танцах, что я — чемпион армии в тяжелом весе.
Это была просто какая-то стычка, но они до сих пор об этом говорят. По дороге домой вождение закончил я, хотя даже не помню, когда мы поменялись местами. Спускаясь с Фромс-Хилл, я начал вилять из стороны в сторону. На склоне холма лежали кучки гравия, которые разбрасывали по дороге, когда она обмерзала, и я влетел на одну из этих куч, перевернув машину. Думаю, нам удалось сделать четыре полных оборота, прежде чем мы остановились. Помню, как Джонни исчез возле меня на втором обороте — у микроавтобуса была брезентовая крыша, и Джонни выбросило через нее. Десмонд сидел сзади, прижимая к себе две канистры с бензином. Когда машина уткнулась в дерево, дверь распахнулась, и моя нога угодила под нее. Она реально оказалась в ловушке, и я не мог ее сдвинуть. Джонни наконец-то нашел нас после своей короткой экспедиции в космос и, держа в руках зажигалку, проверял наше состояние. Я ощущал запах бензина, поэтому еще до того, как Джонни успел заговорить, я уже выбрался из машины, остановившись позади него — ботинок Роба был почти перерезан пополам, все еще зажатый дверью. Десмонд застонал от боли в спине, и мы, избавившись от канистр, вытащили его из-под обломков. Мне так никогда и не довелось узнать, как мне удалось высвободить свою ногу; прежде, чем я смог достать ботинок Роба, нам пришлось поднять микроавтобус. Джонни приземлился на кучу гравия, который попал ему в ноздри. Я до сих пор представляю, как он деликатно ковыряется в носу.

*****

Еще одним хорошим курсом стала проверка системы охраны тюрем. Министерство внутренних дел потратило кучу денег на новые защитные ограждения, и нас пригласили попробовать их преодолеть.
Шестеро из нас отправились в тюрьму, расположенную недалеко от Лондона, где мы смогли посмотреть на множество новых заборов и препятствий, призванных ограждать заключенных. Я еще подумал, что мне повезет, если меня заметит сосед из Даунхэма и расскажет, что на самом деле я служил в тюрьме, а не в армии.
Нам выдали тюремную одежду, и мы могли пользоваться всем, к чему имели доступ заключенные. На большинстве заграждений были установлены датчики и сигнализация, поэтому скорость была крайне важна. Как только срабатывала сигнализация, охранники поднимались по тревоге, так что на преодоление препятствия, туннеля или прохода у вас было около пяти минут.
Начали мы с заборов. Они были сделаны из сеток с ячейками различного размера, слишком маленьких, чтобы в них можно было просунуть палец, и чтобы цепляться за них, мы сымпровизировали крюки из гвоздей и проволоки. Испытывался также новый тип колючей проволоки, так называемой «бритвенной». Как следует из названия, она была острой, как бритва. Вместо обычной колючей проволоки, на которую можно было лечь в мягкой одежде, не испытывая дискомфорта, этот материал резал вас на ленточки и держал крепко. Она была натянута на всех заграждениях, и попытка перелезть через нее обходилась дорого — позади вы оставляли бóльшую часть своей одежды и изрядное количество кожи. Во время нескольких попыток нас пришлось буквально вырезать, что очень порадовало специалистов. Их смех проникал нам прямо в спину, а умные комментарии жалили больнее, чем проволочные «бритвы».
Чтобы справиться с этим препятствием в отведенное время, мы придумали простое решение.
Разрезав штанины на двухдюймовые полоски ткани и соединив их вместе, как резиновые ленты, мы сделали прочную веревку для лазания. Привязав ее к связке одежды и забросив наверх, чтобы зацепиться за проволоку, мы получили точку опоры. Если потянуть за нее вниз, то проволока расшатывалась, и падала вниз, превращаясь в лестницу, по которой можно было с легкостью взбираться.
Здесь также была наклонная стена, покрытая солидолом, делавшим подъем невозможным. Мы преодолели ее с помощью «кошки» и импровизированной веревки. Солидол попадал повсюду, но, ухватившись за веревку зубами, можно было держаться и отдыхать. Джимми добрался до вершины, оставив на полпути свою нижнюю часть. Они также обмазывали стены клеем и смолой, что делало лазание очень липким. Джим застрял на вершине одной из них, зацепившись зубами, но это только показывает, что:

КЛЕЙ ЦЕПЛЯЕТ ДЖИМА

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Малопереводимая игра слов в оригинале. Выражение hop and a pop означает также очень короткий затяжной прыжок, обычно не более 5 секунд; а фраза rip and a dip — быстрый секс.
[2] Перефразирование припева песни Джонни Кэша «Пять футов и вода прибывает» (англ. Five Feet High And Rising).
[3] Англ. tripping the light fantastic. Устойчивое выражение, означающее «Веселиться, выходя на улицу, особенно танцуя под дискотечными огнями в клубах и на вечеринках».
[4] Игра слов в английском языке — drawers cellular и drawers peculiar.
[5] 11-й ударный парашютный полк (фр. 11e régiment parachutiste de choc) с 1944 по 1963 год являлся элитным парашютным полком французской армии, выполняя функции вооруженного подразделения Службы внешней разведки Франции (SDECE). Девиз — Qui ose gagne («Побеждает отважный»), в продолжение традиций британской Специальной Авиадесантной Службы.
[6] Французский турбовинтовой военно-транспортный самолёт, разработанный и серийно производившийся предприятием Nord Aviation с 1951 по 1961 год; всего было выпущено 425 самолётов в более чем 20 модификациях.
[7] Англ. Royal Army Service Corps (RASC).
[8] В оригинале обыгрывается созвучие слов cheque (здесь: в значении «нагоняй, выволочка, выговор») и neck («шея»).
[9] Ботинки «конвертом» с закругленным верхним кантом.

Что могу сказать - охальник этот ваш Лофти, гопник и невоспитанный тип...

*****

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ОБРАТНО В ДЖУНГЛИ

Обстановка на Борнео накалялась, и каждая командировка туда становилась сложнее предыдущей. В итоге было решено создать местные силы, которые помогали бы защищать границы и заблаговременно предупреждать о враждебных действиях. Так появились Пограничные Скауты, и мне выпала честь обучать их первую группу. Нашими первыми новобранцами стали ибаны, воинственное племя Борнео, прирожденные охотники за головами; а наша база располагалась к западу от Кучинга, столицы Саравака, на отдельно стоящей высоте. Часть пути туда пролегала по лесовозной дороге, затем приходилось использовать старую звериную тропу, которая шла до самого лагеря; но с каждым днем лесовозная дорога становилась к нашему лагерю все ближе. Хорошо, что в случае необходимости мы могли дойти пешком и не полагаться только на вертолеты.
Наши скауты владели всеми необходимыми навыками работы в джунглях, однако нам пришлось учить их тактике, лидерству и дисциплине. Все они были отличными охотниками и стрелками, но им не хватало техники безопасности при обращении с огнестрельным оружием. Их нужно было объединить в группы, где все знали бы свои конкретные индивидуальные обязанности и могли самостоятельно себя обеспечивать. Мы попробовали обуть их в ботинки, но они стали такими же неуклюжими, как и мы, поэтому пришлось вернуться к босым ногам. Мы старались как можно больше походить на них, но оказалось, что передвигаться босиком очень трудно — когда ты шел очень медленно и без рюкзака, все было в порядке, но как только ты выходил на каменистую почву, твои ноги начинали страдать. Чтобы у местных жителей образовались ступни с твердыми плоскими подошвами, потребовались века эволюции; мы не могли добиться этого за несколько месяцев.
Наш лагерь был оборудован на вершине покрытого джунглями холма, а хижины стояли на сваях. Они располагались по кругу, выходя на край склона, задние стены опирались на опоры высотой около десяти футов, а дверные проемы были обращены внутрь и располагались на высоте около двух футов. Каждое утро с первыми лучами Солнца у нас звучала боевая тревога, и скауты спускались через люк в полу и бежали к своим окопам. Один люк в хижине находился посередине, а другой — в дальнем конце. С этого люка нужно было спускаться не менее чем на восемь футов, и проворным скаутам сделать это было несложно.
Однажды утром мы с Джимми стояли на посту в своем окопе и наблюдали за тем, как командир ходит вокруг и проверяет, все ли на позициях. Он заглядывал в хижины скаутов и в самом дальнем конце одной из них увидел кого-то, кто все еще лежал в постели. Командир подкрался к лежащему телу и уж было собирался объявить о своем присутствии, как вдруг исчез в открытом люке — катился он потом целую вечность. Склон под хижинами был очищен от растительности, но все еще щетинился оставшимися острыми концами; поэтому, когда командир взбирался обратно на холм, видок у него был хуже некуда. Он полагал, что его никто не видел, и за завтраком все держались, как могли, но ему удалось уловить наше общее веселое настроение. Наконец, мы спросили его, не было ли у него в последнее время удачных путешествий. Он рассмеялся и ответил:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
В последующие месяцы мы неоднократно напоминали ему об этом. Виновника случившегося он так и не нашел; все скауты утверждали, что дело, должно быть, было в том, как была заправлена постель.
Наш босс был хорошим парнем, прославившимся тем, что играл на волынке в британском посольстве в Джакарте, когда оно подверглось нападению. Мы сказали ему, что это именно из-за него террористы и напали на посольство. Он регулярно доставал свою волынку и упражнялся в гаммах и других непостижимых вещах. Скауты срезали тонкие бамбуковые стебли и делали из них флейты, на которых исполняли свои традиционные песни. Как только босс начинал дуть в меха, они аккомпанировали ему, доводя его до отчаяния. Он имел смелость критиковать их, — точно так же, как Доун Френч критиковала Твигги, обзывая ее толстой. [1]
Дело с посольством получило широкую огласку, а он получил целую кучу писем от поклонников. Мы разделили письма между собой и начали переписываться с нашими новыми собеседниками. Писали мы только женщинам, которые присылали нам журналы, книги и жевательную резинку. Все давали множество обещаний, которые никто не собирался выполнять.

*****

У нас был бензиновый генератор, который использовался для подзарядки аккумуляторов. Он постоянно отключался, и я решил его разобрать. Особо инструментов не было, и когда я снимал клапаны, у меня застрял там большой палец. Я надавил на пружину клапана большими пальцами, а когда снимал сухари, то выпал только один, поэтому пружина перекосилась, зажав мой палец в головке цилиндра. Меня пытались освободить все, однако безрезультатно; единственным решением было снять головку цилиндра и направиться в место, где свой лагерь вместе с мастерской разбили лесорубы. Было странно идти через джунгли с головкой цилиндра в одной руке и винтовкой в другой. После того, как я получил неприятный порез вокруг передней костяшки большого пальца левой руки, лесорубы меня отпустили. Чтобы сохранить руку в чистоте, я завернул ее в большую повязку.
Через несколько дней после этого случая я решил отомстить крысам, которые совершали набеги на наш продовольственный склад. В многочисленных мешках хранился приличный запас риса, и крысы приходили ночью и питались за наш счет. Посветив фонариком, можно было застать их за едой и умерить их аппетит с помощью паранга. [2] Трое из нас решительно взялись за дело и начали рубить во все стороны; только когда все устали, мы перестали размахивать руками и тут послышался звук высыпающейся крупы. Оказалось, что мы причинили больше вреда, чем миллион крыс — все мешки оказались разрезаны, и рис высыпался на пол.
Я решил, что более безопасный способ справиться с нашими незваными гостями — поймать их в ловушку, поэтому расставил несколько мощных пружинных мышеловок с приманкой из сыра. Я старался сделать их как можно более чувствительными и, когда устанавливал планку с приманкой, то рамка слетела и зацепила мой большой палец. На большом пальце левой руки все еще была большая повязка, и теперь требовалась еще одна на большой палец правой руки. Нет ничего хуже боли; оба моих пальца пульсировали несколько недель, а сам я был похож на судью без пальцев, который вершил «правосудие больших пальцев». [3]
Хотя мы сами тренировали скаутов, одновременно мы многому у них учились. Они очень хорошо знали окружающую среду и понимали природу, хотя армейская подготовка, особенно тактика, давалась им с трудом. Им выдали пистолеты-пулеметы «Стэн», которые пользовались дурной славой в наших войсках как опасные в обращении. Это оружие было устаревшим и давно снятым с вооружения. Если его уронить или ударить, предохранитель мог соскочить. При встрече с противником у вас не было времени на то, чтобы взводить оружие, поэтому его всегда держали заряженным, и для производства выстрела достаточно было снять его с предохранителя и нажать на спуск. «Стэн» был пистолетом-пулеметом, стреляющим с открытого затвора с неподвижным бойком, и любой более-менее сильный удар мог привести его в действие, поэтому обучить скаутов безопасному обращению с ним было особенно сложно. Тем не менее, после четырех месяцев обучения у нас не было ни одного случайного выстрела (насколько нам известно).
Мы научили их устраивать засады, правильно выполнять боевые приемы, патрулировать и охранять территорию. Постепенно они восприняли наш образ мышления, а мы пошли на компромисс по ряду вопросов, таких как боевая готовность, часовые и тому подобное. Туземцы уже привыкли сохранять бдительность и не видели необходимости в дополнительных усилиях. Они всегда прислушивались, нет ли чего-нибудь необычного, и могли читать следы, как газету. У них был природный инстинкт, который предупреждал их об опасности; местные знали, когда им угрожала опасность. Нам тоже пришлось подстраиваться под них, ведь они были отличными воинами в джунглях.
Наш лагерь охранялся, посетителей в него не пускали, но мы посещали местные кампонги, покупали там свежие яйца, цыплят и овощи. Местным девочкам в раннем возрасте прокалывали уши и вставляли в них латунные кольца. По мере того как они росли, кольца добавлялись, и они растягивали мочки ушей так, что к подростковому возрасту они могли достигать девяти дюймов в длину. Подобная практика постепенно сходила на нет, и некоторые девушки хотели их отрезать. Ухо сильно кровоточило, и нужно было быть осторожным, чтобы избежать слишком большой потери крови. Я придумал, как это делать, и стал косметическим хирургом. Инъекция в ухо местного анестетика с высоким содержанием адреналина приглушала боль и помогала остановить кровотечение. Мочка разрезалась и зашивалась только с одной стороны, после чего сначала зашивали ухо, а затем саму мочку. Пациенту говорили, чтобы он успокоился и приходил через пять дней, чтобы удалить вторую свисающую «каплю» таким же образом.
Это был долгий процесс, и мы всегда были востребованы. Для проведения операций мы использовали школьный дом, и Фрэнк часто приходил со мной и смотрел, как я провожу операции. Он был нашим администратором и занимался готовкой. Однажды я находился со скаутами, и Фрэнк отправился собирать еду. К нему подошла молодая девушка, которая хотела прооперировать уши. Фрэнки согласился, провел ее в школьный дом, усадил и достал ножницы. Без всякой обработки и объяснений он попытался разрезать ей мочку уха. Та завизжала в агонии, кровь хлынула во все стороны, и девушка убежала прежде, чем он успел ее перевязать. Не знаю, о чем он думал и что вдохновило его на этот поступок. В ухо попала инфекция, и ее пришлось отправить в Кучинг на лечение. В свою деревню она так и не вернулась, оставшись в городе, где пошла на панель и стала dhobi [4] у гуркхов.
Пистолеты-пулеметы «Стэн» должны были быть заменены на винтовки «Армалайт», хорошее, современное оружие. Это была настоящая заслуга скаутов, что со «Стэнами» не произошло ни единого несчастного случая. В мои обязанности входило съездить в город и забрать новые винтовки. Я работал без перерыва три месяца, и это была моя первая передышка: ну, берегись, Кучинг!
Я пришел к боссу, одетый в оливковую униформу, с «молнией» пограничного скаута на левом плече и трехмесячной растительностью на лице. Мы вместе поужинали в отеле «Аврора» и разошлись около десяти часов. Его последними словами, обращенными ко мне, были:
— Веди себя хорошо, и не попади в неприятности… Увидимся утром.
Я отправился на рынок выпить пива и сидел за столиком, занимаясь своими делами, когда появились два военных полицейских и сказали, что я нарушаю комендантский час. Все военнослужащие должны были возвращаться в казармы до полуночи. Разговаривая на смеси малайского английского и пьяной тарабарщины, я ответил им, что я пограничный скаут и меня это не касается. Они предупредили меня, что если я все еще буду находится здесь, когда они вернутся через десять минут, то они меня арестуют. Вместо того чтобы поступить разумно, я остался на рынке, пытаясь доказать свою правоту: в конце концов, это был мой первый отпуск за целую вечность. Вернулись они вовремя, реализуя свою угрозу ареста. В ответ я сообщил им, что, если они высадят меня у моего отеля, я забуду этот неприятный инцидент. Полицейские не были уверены в моей личности, поскольку редко кто, носящий бороду с «молниями» пограничного скаута, говорил по-малайски. Я сказал им, что моя мать была принцессой ибанов, а отец — католическим священником-миссионером: вот почему я такой высокий и имею европейский вид. Они купились на это и предложили меня подвезти, но я никак не мог вспомнить название своего отеля. К тому времени вокруг нас собралось довольно много публики, и китайские торговцы начали вставлять свои два пенни. Военных полицейских начали толкать, и наконец их терпение иссякло, и они отвезли меня в армейский лагерь и оставили на гауптвахте.
Находясь в «Лендровере», я начал прятать сигареты и спички по всему телу, готовясь к неизбежному; потом, по прибытию, пересказал свою историю начальнику караула и потребовал встречи с дежурным офицером. В конце концов он появился, все еще зашнуровывая свои тропические ботинки. Я наехал на него, говоря, что он позорит Британскую армию, спит на посту и вообще неправильно одет. Офицер не очень-то обрадовался этому: сначала нарушили его покой, а теперь на него кричит буйный сумасшедший. Он обзвонил несколько отелей, но ничего не добился, поэтому сказал, что вынужден задержать меня здесь на ночь. Я не согласился с таким решением и заявил, что ухожу. Рядом с «Рупертом» было еще трое, они встали и заблокировали дверной проем, но я проскочил сквозь них, сбив их с ног, и на своих двоих добрался до проволочного забора. Лагерь был огорожен семифутовым забором с колючей проволокой наверху. Запрыгнув на обложенную мешками с песком огневую точку, я перемахнул через забор и продолжил свой путь. Остановившись спустя какое-то время, я не заметил никаких признаков преследования, поэтому зажег сигарету и закурил. Пробираясь сквозь деревья, я добрался до дороги и решил поймать попутку. Через минуту появился «Лендровер», остановившийся по моему сигналу, и я с благодарностью подошел к дверце:
— Дай Бог тебе здоровья, приятель, — произнес я, а потом понял, что это тот самый «Ровер» с двумя военными полицейскими, которые меня арестовали. В одних случаях выигрываешь, в других проигрываешь, так что меня отправили в кузов, только на этот раз в наручниках. Предварительно меня обыскали, отобрав сигареты и спички, однако на заднем сиденье машины я вытащил сигарету из носка, а спичку из-за уха и прикурил. Полицейские не могли в это поверить, и я успел сделать несколько затяжек, прежде чем сигарету конфисковали. Потом я извлек еще одну из-под ремешка часов и прикурил, вызвав такую же реакцию.
Я проделал такое еще несколько раз, и все это напоминало скетч Томми Купера. [5] Мои конвоиры пытались сохранять невозмутимый вид, но выходило у них это с трудом, и в конце концов мне дали возможность прикурить. В волосах, бороде и носках у меня везде были заныканы спички «Лебедь Вестас». Если бы я с энтузиазмом расчесывал волосы, то сгорел бы, как буддийский монах.
Меня отвели в тюрьму для морских пехотинцев, расположенную на аэродроме. Здесь я снова попытался вырваться, но прошел всего несколько ярдов, прежде чем меня схватили. За все мои хлопоты на меня надели ножные кандалы и устроили еще один обыск, хотя после этого мне все же удалось выкурить еще пару сигарет, что охранникам не слишком понравилось. Нет ничего более раздражающего, чем умник, который после обыска достает сигарету и прикуривает ее. Точнее, есть — это умник, который делает это снова после очередного обыска.
Меня поместили в камеру, где находилось еще около десяти человек. Все, чего мне сейчас хотелось, — это поспать, но перед тем, как задремать, я заметил в соседней камере множество коробок, сложенных в высокий штабель. Заснул я, гадая, что в этих коробках.
С первыми лучами Солнца камера была очищена от всех, кроме меня. Они все еще не знали, кто я такой, и рисковать не собирались. Я придумывал различные отговорки и решил разыграть приступ застарелой малярии, изобразив, что у меня высокая температура, из-за которой я потерял память. Если бы спички, которые все еще находились у меня в волосах и бороде, загорелись, то высокую температуру мне не пришлось бы даже симулировать. Пока же я лежал и создавал свое алиби, в соседнюю камеру вошел человек и начал взбираться по ящикам. Это был мой босс. Я произнес:
— Доброе утро!
Ответил он прежде, чем мой голос дошел до него, и следующие десять минут его разговора не поддаются описанию.
Меня отпустили, и я стал помогать грузить коробки, стараясь не отсвечивать. Так и не раскрыв свою личность, я вернулся в безопасные джунгли.
В течение нескольких дней обстановка была очень напряженной, но я по-прежнему был полностью занят обучению работе с новым оружием. Босс меня допросил, и я рассказал ему, что меня подставили. Выслушав мою историю, он сказал, что через несколько недель приедет полковник, который сам с этим разберется. Боссу пришлось вернуться в город на инструктаж, так что я мог расслабиться, но будущее выглядело не радужным.
Тренировки прошли хорошо, и скаутам понравился «Армалайт»: оружие оказалось точным и простым в обращении. Прицельные приспособления легко регулировались, что облегчало обнуление винтовки. Обычно для этого нужно было сделать пять выстрелов с пятидесяти ярдов, проверить мишень и при необходимости внести поправки. Однажды я с ужасом увидел, как они пристреливаются — у мишени стоял человек, и указывал на каждое попадание. Туземцы не видели в этом ничего плохого. Что же касается меня, то с некоторыми из тех выстрелов, которые я видел в армии, я бы не рискнул находиться даже в пределах графства.
Когда вернулся босс, его отношение ко мне изменилось. Он рассказал мне о группе солдат, которые подошли к нему на рынке и угостили его выпивкой, пересказав мои подвиги и пригласив всех нас к себе в столовую в любое время, когда мы захотим. Они говорили, что это была лучшая ночь в их жизни. Все преувеличивалось: забор уже оказался высотой в двадцать футов, стража — двенадцать человек, а я сбегал десять раз, не меньше. Теперь я стал знаменитостью. Бедного маленького Лофти заперли в камере; они не понимали, какой психологический стресс это вызвало и какой душевный ущерб я перенес.
Когда нас посетил полковник, я боялся самого худшего. У него была тяжелая малярия, и я порхал над ним, давая ему таблетки и обильное количество чая. В конце дня он велел мне сопровождать его на базу, куда за ним прилетит вертолет. Он ничего не сказал о том, чтобы я взял с собой свое снаряжение, поэтому я скрестил пальцы. Полковник начал рассказывать мне о том, какую хорошую работу мы выполняем и насколько она чувствительна; что скауты готовы к своей первой операции, и они лично попросили, чтобы я был с ними. О моих подвигах Гудини он не обмолвился ни словом, пока не приземлился вертолет, но потом на прощание сказал:
— Передавайте привет вашей ибанской матери.
У меня прямо камень с души свалился! Мне тут же захотелось отправиться в город и отпраздновать.

*****

Когда мы были на операциях, мы придерживались «жесткого распорядка дня». Это означало, что нельзя готовить пищу, нельзя сушить вещи, необходимо быть полностью одетым, включая ботинки, не пользоваться мылом, зубной пастой или чем-либо пахучим. Это означало, что нужно было подниматься и переходить в режим боеготовности до рассвета. Все снаряжение уже было заранее сложено, и мы выдвигались, когда становилось достаточно светло; шли в течение часа, затем останавливались, проверяли, нет ли преследования, и проводили первый сеанс связи за день. Мы никогда не использовали нахоженные тропы, и останавливались на десять минут каждый час, чтобы посидеть и послушать. В полдень мы делали часовой привал и проводили второй сеанс связи. В четыре часа мы проверяли свой след и садились на свое снаряжение, снова прислушиваясь. Организовывался последний сеанс связи, после чего мы отходили и устраивались на ночевку. При этом все укладывались прямо на землю под пончо, которое не снимали до наступления темноты. Это была тяжелая работа, но мы привыкли к ней. На отборе меня очень впечатлил Джик, который всегда вставал первым. Я очень уважал его за это и подражал ему; я должен был вставать первым и ложиться последним. Чтобы добиться уважения, его нужно заслужить, и лучший совет, который я могу дать каждому, — это хорошо чувствовать время и всегда быть готовым хотя бы на пять минут раньше указанного времени. У нас было много высококлассных ребят, но они подводили себя тем, что опаздывали или не могли вовремя встать утром.
Хотя все мы были выходцами из разных слоев общества, такой стиль жизни был совершенно чужд всему, с чем мы сталкивались раньше, но все парни приняли такой распорядок как образ жизни. Это было нечто особенное: то, что в аббревиатуре САС описывается словом «Специальная». Ни одно другое подразделение в войсках так не поступало. Ибанам такой порядок действий показался сложным: они не понимали, как можно не курить, не готовить еду и не рубить шалаши. Они прожили здесь всю свою жизнь, а привычки неискоренимы. Их органы чувств были более развиты, чем наши, и было трудно заставить их понять, что для того, чтобы не оставлять никаких следов или признаков своего присутствия, нужно следовать определенным правилам. Во многом они воспринимали наши способы действий как игру, и, если им не угрожала опасность, не было необходимости быть такими осторожными. По итогу мы сочли, что лучше оставить им эту проблему, а они пусть решают ее по-своему. Им давали советы, а они поступали по-своему, но с этими людьми мы всегда чувствовали себя в безопасности, и они никогда нас не подводили.
Позже, когда мы отправились с ними на операцию, нас ждало несколько сюрпризов.
Однажды мы направлялись к месту засады, когда головной скаут остановился и подал знак присесть. Когда он достал свой паранг, я подумал, что он идет на бесшумное убийство. Так оно и было, только это был не человек, а свинья, которая спала, свернувшись калачиком — он не смог устоять перед соблазном добыть свежего мяса. Это доказало, насколько бесшумным было наше приближение, и скауты восприняли это как добрый знак. Они ни за что не собирались упускать эту свинью, и было выгоднее позволить им ее приготовить, так что в ту ночь в глубине вражеской территории мы устроили свиное жаркое.
В другой раз мы оказались менее чем в тысяче ярдов от индонезийского лагеря и остановились в амбаре, где местные жители хранили свой рис. Скауты были связаны с племенами по ту сторону границы, заходили в деревню и общались; и если они чувствовали себя как дома, то и мы чувствовали себя так же. Под амбаром обнаружилось гнездо кобры — змея оказалась большой и сидела на десяти яйцах. В тот вечер мы снова устроили пир. Это было похоже на волшебство: местные могли добыть пищу откуда угодно. Мы тут слонялись без дела, не готовили, жили на мясных кубиках, а эти парни ужинали с размахом: стейки из кобры, поданные с яйцами на подушке из пропаренного риса.
Как только мы начали действовать, быстро распространились слухи о наших достижениях. Мы использовали вертолеты для вывода и эвакуации войск, и вскоре об этом начали болтать. После одной операции мы вернулись к границе, и в ожидании вертолетов ребята отправились на охоту. Они подстрелили шесть свиней и зарезали их как раз перед прибытием первого «борта». Посадочная площадка напоминала скотобойню, и летчику пришлось зависнуть дольше обычного; он чуть не вывалился из кабины, когда увидел окровавленное мясо.
Во время тренировки разведчики проходили медицинскую подготовку и учились лечить ожоги. Я достал запасной комплект униформы, порезал его и поджег. Как раз в тот момент, когда инструктор спросил скаутов, что они будут делать, если кто-то загорится, я вбежал в комнату с криками и дымом, однако они просто стояли и смеялись. К этому времени я уже по-настоящему обгорел: хлопковая ткань тлеет целую вечность. После долгих криков инструктора, они наконец подхватили меня на руки, понесли к реке и бросили в воду. Вот такая вот медицина в джунглях. Я вылез из реки как раз в тот момент, когда появился вертолет, и отправился на посадочную площадку, все еще стекая водой и дымясь. Один из членов экипажа, стоявший в дверях, чуть не выпал, когда меня увидел. Не знаю, какие истории он рассказывал тем вечером в столовой, но вот так и возникают слухи.
Вполне нормально, что люди не любят змей, особенно в дикой природе, но о них ходит дурная слава, и их репутация сильно приукрашена. За все время своей службы в джунглях — от Малайи, Борнео, Белиза и Амазонки до Африки — я сталкивался лишь с тремя случаями укуса змеи. Обычно змея во время охоты очень бдительна и уходит с вашего пути задолго до того, как вы к ней приблизитесь; но когда она только что пообедала, то становится вялой, как мы после воскресного ужина, и вместо того, чтобы удалиться в безопасное место, засыпает. Именно в этот момент вы чаще всего и наталкиваетесь на нее. Ядовитые змеи используют свой яд, чтобы убить добычу, поэтому, если змея только что поохотилась, количество оставшегося яда весьма ограничено. Это очень обнадеживает, когда вы рассказываете людям об опасности этих рептилий. В армейском руководстве по укусам змей говорится, что первое, что нужно сделать, если солдата укусили, — поймать змею для ее идентификации. На самом деле, первое, что вы делаете, — это ловите жертву, чтобы ее успокоить. При укусе люди стремятся залезть на деревья, прыгнуть в реку и убежать, и задача состоит в том, чтобы максимально замедлить всасывание яда, для чего необходимо уложить пациента и держать место укуса как можно ниже и в прохладе. Использование плацебо полезно, и худшее, что может случиться, — это если кто-то скажет жертве, что змея смертельно опасна. Местные жители оценивают токсичность своих змей, сравнивая действие их яда с тем, сколько времени требуется на выкуривание сигарет. Если они знаками показывают вам одну папиросу, то у вас большие проблемы.
У нас был случай, когда парня укусила за ногу змея неизвестного происхождения. Рептилию ударили по голове, а пациента накачали коктейлем из лекарств, хотя если пациент хорохорится, то лучше сделать все наоборот — ударить его по голове и усыпить змею. Сыворотку мы с собой никогда не носили, потому что если неправильно определить вид змеи, то введение неправильной сыворотки могло привести к смерти, поскольку она действовала как яд при укусе. Из лекарств давали антибиотик, антигистаминный препарат и кортизон. [6] Давались они в качестве плацебо, но это имело и положительный эффект.
Прилетел разведывательный вертолет, чтобы эвакуировать пострадавшего, которого уложили на носилки. Змею положили ему на грудь под куртку для последующей идентификации в больнице. Летчик летел тактически грамотно, следуя на низкой высоте вдоль русел ручьев. Сидевший сзади медик, будучи хорошим парнем, решил проверить состояние пациента и расстегнул куртку, чтобы проверить его сердце. Змеи очень чувствительны к вибрациям — они таким образом охотятся, — а поскольку вертолет является просто массой вибрирующих заклепок и алюминия, летящих в определенном порядке, а эта рептилия была всего лишь контужена, то во время тряски она ожила. К тому же змея и так была не в духе — ее ведь ударили по голове, — и ненавидела полеты. Летчик же тоже ненавидел змей, и, когда это трепыхающееся туловище обвилось вокруг его ног, он сдернул их с педалей и разбил вертолет, свалившись в русло реки, усеянное валунами.
В отличие от летчика и медика, которые получили ссадины и многочисленные переломы, пациент остался в порядке, его перевозили на носилках, и ему пришлось присматривать за двумя пострадавшими, пока не прилетел другой вертолет. Мораль этой истории такова: никогда не знаешь, когда тебе улыбнется удача, и если ты собрался брать змею, убедись, что она мертва.
Ваше тело постоянно подвергается атакам, и пиявки быстро становятся частью повседневной жизни. Верхнюю часть своих рукавов мы пропитали репеллентом от комаров, и это отпугивало большинство из них, но парочка всегда умудрялась проникать внутрь. Шершни были очень неприятны, но они не давали нам забыть о том, что нужно постоянно смотреть в оба и осматривать джунгли. В одну из ночей нас на ночевке посетили ночные шершни. Они точно такие же, как и дневные, только с более болезненным жалом, о чем нам еще предстояло узнать. Читали мы при свечах, и это отпугивало насекомых; они влетали в пламя и падали на землю. Если же вы пользовались фонарем, то все, что имело крылья, притягивалось на свет и садилось вам на грудь. В первую же ночь Фреда ужалили, и он тут же задул свечу, заявив, что это была самая страшная боль, которую он когда-либо испытывал. Мы с Джиком посмеялись над ним, назвав слабаком. На следующую ночь он отказался читать и лежал в темноте. На книгу Джика сел шершень, которого он сбил; к несчастью, тот улетел к Фреду и ужалил его. Наш товарищ подскочил, раскричавшись:
— Подожди, пока тебя ужалят, и увидишь, каково это!
Мы ответили ему:
— Ты, гомик, ложись спать. Дай людям почитать.
На следующую ночь меня ужалили в запястье. Единственное, как я могу описать эту боль, — это сказать, что она была похожа на раскаленную булавку, которую вогнали под кожу. Боль продолжалась несколько дней, и у меня до сих пор остался шрам, напоминающий об этом. Нет нужды говорить, что мы снялись с места и перенесли свой лагерь.
В другой раз, когда я перешагивал через бревно, меня укусил скорпион. Удар жала пришелся в икру и был довольно болезненным. На протяжении двадцати четырех часов я чувствовал себя паршиво, у меня была легкая лихорадка, но я полностью поправился. По сравнению с ночным шершнем это был сущий пустяк, но последствия оказались более серьезными.
Фрэнки, тому парню, который отрезал девушке ухо, захотелось заполучить набор вставных зубов. Дело в том, что у китайца в Кучинге такая работа стоила очень дешево, и ее не нужно было ждать, — в отличие от Блайти, [7] где ваши десны успели бы разложиться прежде, чем вы получили бы новые зубы. Он увидел, как я выдергиваю зубы местным жителям, и спросил, не удалю ли я их и у него. Из-за рациона, зубы местных жителей вынимались легче, чем у европейцев — большинство из них страдало от больных десен, из-за чего зубы расшатывались, а местная пища, состоящая из риса и рыбы, не способствовала их укреплению. У Фрэнки оставалось тринадцать зубов, и я начал их удалять, вырывая по два в день. Выдергивание — это неправильное действие при удалении зубов; на самом деле, это движение из стороны в сторону, постепенно расшатывающее зуб. Все шло хорошо, пока я не добрался до последних двух.
Несмотря на то, что я дал ему дополнительный лидокаин, [8] он все равно каждый раз, когда я начинал работу, жаловался на боль. Я сказал ему, что ему нужно быть храбрым и чуть потерпеть небольшой дискомфорт. Наконец, один зуб я вытащил и остался еще один. Он был отличным собеседником, этот Фрэнки, и даже когда я держал щипцы у него во рту, он все равно шепелявил. В конце концов я обхватил его рукой за шею, а его голову крепко зажал у себя подмышкой, и начал тянуть. Приподняв его с кресла, мы закружились по комнате в вальсе — он старался не отставать от меня, чтобы облегчить боль, а я отодвигался от него, пытаясь создать дополнительный рычаг. Кто-то должен был сдаться первым, и после того как я несколько раз протащил его по комнате, раздался громкий треск. Я посмотрел на щипцы — там был его зуб, на корнях которого было полтора дюйма белой хрящевой ткани из челюстной кости. Я попытался было скрыть это от него, игнорируя его комментарии, которые теперь стали нечленораздельными, а потом до меня дошло, что я вывихнул ему челюсть.
Мне было немного жаль его, но я посчитал это справедливостью после того, что он сделал с ухом девушки. Пришлось ему отправляться в Кучинг на лечение, где местный дантист не проявил к нему никакого сострадания; более того, он был с ним несколько суров. Неделей раньше он выпивал на рынке со своим помощником и расстроил одного из парней из эскадрона, игравшего на гитаре. Его несколько раз предупреждали, чтобы он вел себя тихо, пока наш товарищ играет, но он все равно продолжал перебивать, поэтому за эти неприятности отхватил фингал под глазом, а его помощник — разбитую губу. Вскоре все узнали, что от этого дантиста нужно держаться подальше, поскольку он устроил Полку джихад; поэтому большой ошибкой Фрэнки было сказать этому шарлатану, что он из Полка. Парни предпочли бы слетать в Лабуан, а это два часа пути, чем столкнуться с этим парнем в Кучинге. Житейская мудрость: никогда не расстраивайте дантиста, держитесь ближе к повару и тому, кто платит, и всегда вините своего товарища, если что-то идет не так.
Мы провели много хороших ночей на рынке, часто наблюдая за восходом Солнца. К нам присоединялись киви и осси, [9] и мы пели песни всю ночь. На рынке было множество лавок, где продавали пиво и еду. Мы торговались о цене на пиво и пили в той лавке, где оно было дешевле. Оно могло стоить всего два цента, то есть меньше фартинга, но такова уж солдатская натура: нужно было торговаться. Вы также могли купить королевские креветки, которые были огромными, напоминавшими скорее раков. Три или четыре штуки — это все, что вы могли осилить.
Поговорка «Смеется тот, кто смеется последним», безусловно, верна в отношении того, что случилось со мной в руках настоящего дантиста. Когда я находился с келабитами, к нам прибыл дантист, чтобы лечить скаутов и их семьи. Я с интересом наблюдал за ним, а также оценивал, насколько он хорош. У меня выскочил зуб мудрости, а мне предстояла четырнадцатидневный боевой выход, поэтому так же, как Фрэнки наблюдал за моими действиями, я теперь наблюдал за этим стоматологом. Наконец я набрался смелости и доверился ему, сразу же поняв, что совершил большую ошибку. Зуб раскрошился, и он не смог вытащить его полностью. На следующий день меня отправили на операцию с мешком, полным обезболивающих, и назначили встречу с дантистом через шестнадцать дней. Можете себе представить, что я чувствовал на протяжении последующих двух недель? Я не мог ни есть, ни спать и был не самой лучшей компанией. Выход прошел без осложнений, и я упустил свой шанс получить Крест Виктории, хотя по моим ощущениям, умереть было бы предпочтительнее, чем жить, и если бы случилась хоть какая-то встреча с противником, я бы продолжал идти, пока не добрался бы до Джакарты.
Когда я прибыл в Бруней на прием к стоматологу, повар приготовил мне желе: это было единственное, что я мог есть. Оно было приготовлено на противне размером 8x12x3 дюйма, и до конца лечения осталась половина. Дантисту пришлось вырезать корень и одновременно удалять другой зуб. Какое же это было облегчение, когда все закончилось: справедливость наконец-то восторжествовала.
Оглядываясь назад, можно сказать, что самыми опасными были периоды, когда мы находились на отдыхе. Перерыв между боевыми выходами составлял около недели, и мы пытались потратить все деньги, накопленные в джунглях; никто не хотел возвращаться, зная, что он в кредитах. Мы забирались на крышу отеля, в котором останавливались — трехэтажный дом с ограниченным количеством поручней. Иногда мы забирались даже не в ту комнату, и однажды ночью я потревожил моряка вместе с его дамой. Он был не очень доволен и попытался сбить меня метлой с парапета, расположенного на три этажа выше. Еще одной полковой хитростью было выпрыгивать из такси во время движения, однако определить скорость такси, когда рассудок нарушен десятью пинтами пива «Якорь», очень затруднительно.
Киви были великолепны, но выносить австралийцев было трудно. Почти всегда наша встреча заканчивалась дракой. Мы обучали и тех, и других, и новозеландцы слушались, в то время как австралийцы были склонны заниматься своими делами. Также забавны всегда были флотские, когда сходили на берег. По своим взглядам на жизнь они были очень похожи на нас, и во время своей увольнительной на берег старались оттягиваться как можно больше.
У нас был замечательный парень, у которого водились деньги, и которого мы прозвали «Летучая мышь», потому что никто никогда не видел его днем, он появлялся только ночью. Мы могли в любой момент выпить на рынке и одолжить у него двадцать баксов. Он платил и всегда помнил, кто что и когда брал. А еще у него под кроватью лежал любой беспошлинный товар, которым вы могли угоститься. Учитывая, что все эти пьяные сделки происходили днем и ночью, это была уникальная система: расхождений было очень мало.

*****

Хорошо было вернуться в джунгли; там я чувствовал себя в безопасности. Люди — самый опасный вид животных на земле и наименее предсказуемый. В зарослях я никогда не испытывал страха и полностью доверял местным жителям. Пожалуй, самым опасным и нервным занятием было разминирование подрывных зарядов. Там были участки пути, усыпанные взрывными устройствами, которые взрывались, если их потревожить. Устанавливать их было достаточно сложно, поэтому составлялась карта с указанием местоположения и типа каждого такого устройства. Подобные взрывные засады использовались, чтобы лишить противника маршрутов передвижения, и конечно он делал то же самое на своей стороне границы.
Снимать заряд, устроенный вами, было достаточно плохо, но разминировать чужой — это уже крайность. Инициирующее устройство должно было располагаться в центре всех подрывных зарядов, чтобы засада сработала с двух сторон; таким образом, независимо от направления подхода, вы всегда оказывались среди смертоносных устройств. Их могли инициировать животные или переменчивая погода, так что эта задача никому не нравилась. Лучше всего было найти замкнутую цепь и прикрепить к ней накладной заряд, чтобы взорвать всю засаду, но это было легче сказать, чем сделать.
Чтение чужой карты со схемами вводило в заблуждение. То, что для одних людей шесть дюймов, для других — двенадцать; это вам подтвердит любая женщина. К тому времени, когда разведывательное донесение было сложено несколько раз и выдержало все тяготы ношения в кармане по джунглям, вряд ли оно находилось в первозданном состоянии. Доверие к ней читателя не укрепляло и то, что его использовали, чтобы прихлопнуть случайную муху и прикрыть банку с едой, но если подумать, то не могу припомнить случая, чтобы офицер когда-либо так делал.
Еще один раз меня напугали, когда я практиковался в корриде. Я прочитал книгу о единственном английском тореадоре, который добился успеха в Испании; его звали Эль Инглес, и подумал, что «Эль Лофти» — это звучит неплохо, и к тому же мне захотелось понять, насколько трудно быть тореадором? Мы стояли в деревне, где на паданге [10] паслись селаданги — гауры, водяные буйволы, крупные животные с большими рогами. Для своего дебюта я выбрал небольшого теленка и стал искушать его своим пончо, крича «Оле!» и энергично стуча каблуками. Между мной и стадом находилось заграждение из проволочной спирали, две снизу и одна сверху. Тут краем глаза я заметил движение — мать теленка прошла сквозь забор, как будто его и не было, и оказалась передо мной, фыркая и притопывая, увязая в спутанной проволоке. Мое «Оле!» быстро превратилось в «О боже!», и я понесся прочь так быстро, как только могли нести меня мои совсем не матадорские ноги. Все, что могло двигаться так быстро, было опасно. Следующая книга, которую я тогда решил прочитать, была по разведению цветов.
Теперь я уже был капралом и получил под свое начало свой первый патруль. Из-за нехватки людей патруль состоял только из трех человек. Нас использовали для затыкания бреши, когда возникала угроза вторжения из-за мести. Я уже говорил о том, как важно, чтобы все уживались вместе, а когда нас было всего трое, это было особенно важно. Мы ждали вертолет, и я коротал время за изучением малайской лексики, а Стэн и Боб мутузили друг друга. Я не мог в это поверить: они катались в пыли, нанося удары друг другу! Разняв их, я подумал: «Отличное начало долгого патрулирования» — и захотел узнать, с чего все началось. Оказалось, все дело было в комплекте для чистки винтовок. Я сидел посреди них, разнимая их в стороны, и не хотел принимать чью-либо сторону или подливать масла в огонь. Это было долгое путешествие, и мне не хотелось провести предстоящие недели с этой парочкой.
Мы обосновались в деревне под названием Салилиран, расположенной недалеко от границы. Через границу, примерно в восемнадцати километрах, находился город Лабис, на который с разрушительными последствиями напали гуркхи, и существовала вероятность, что индонезийцы предпримут ответную атаку. Местного старосту звали Никинан, именно он возглавлял гуркхов во время этого рейда. Он был хорошим человеком, и мы с ним отлично ладили. Здесь было три долины, через которые можно было перейти границу, и нам нужно было как можно скорее проверить их на предмет любых признаков вражеской деятельности. Поэтому я решил выслать две группы скаутов: одну — в долину слева, другую — в долину справа, а сам со своим патрулем и с Никинаном должен был проверить основной маршрут в центре. У скаутов не было пончо, и я одолжил им два наших. Пришлось нам спать на земле под одним пончо. В первую ночь, когда начался дождь, снаружи был Боб, который пожаловался, что мокнет. Я поменялся с ним местами. Несколько минут спустя он пожаловался, что лежит на корне, и я заставил его поменяться со Стэном. К этому времени мое терпение уже было на исходе, и, когда он пожаловался, что его кусают муравьи, я взбеленился. Бобу очень повезло, что он не заразился смертельной болезнью джунглей. Стэн был полностью за, Никинана это нисколько не беспокоило, я же пытался сохранить спокойствие. Мы нашли множество следов, но не смогли определить, кто их проложил, поэтому на всякий случай разместили взвод гуркхов и стали защищать Салилиран.
Мы оборудовали в этом районе тайник и подготовили небольшую дыру в кронах деревьях для приема запасов. Это был мой двадцать пятый день рождения, и гуркхи приготовили по этому случаю специальное карри, которое мы ели в тот вечер. Я был на месте, ожидая вертолет, и слышал его, но он находился далеко на востоке, поэтому все, что я мог сделать, — это отправиться в деревню, дождаться вертолета и направить его оттуда. Сказав ребятам, что вернусь как можно скорее, я оставил их копать. В таких тайниках мы размещали еду, батареи, аптечки и боеприпасы, чтобы в случае захвата района мы могли действовать без пополнения запасов. Их местонахождение от местных жителей скрывалось, иначе они использовали бы их в качестве магазина «Теско».
Вертолет приземлился в деревне, и я заменил члена экипажа, который хотел осмотреть местные красоты. Вылетев к месту нашего тайника, я направлял летчика, который завис над небольшой дырой в деревьях. Стэн и Боб находились внизу, готовые принять запасы. Грузов было два, каждый весом в триста фунтов, скрепленных лентой, которая проходила через набор роликов, позволявших опускать их на высоту около пятидесяти футов от земли. Первая выгрузка прошла штатно, но вместо того, чтобы отрезать использованную ленту, я попытался намотать ее обратно на ролики. Получился большой узел, и ролики заклинило, поэтому я прикрепил свободный конец ленты к грузу, обмотал ее вокруг плеч и начал потихоньку спускать груз вниз, используя старый альпинистский способ. Однако по мере того, как груз выходил из вертолета, он набирал скорость, так что мне было очень трудно контролировать его спуск; он двигался все быстрее и быстрее, вызывая сильное трение о мои плечи и голые руки. Я держался изо всех сил, но дымящаяся плоть взяла верх, и мне пришлось его отпустить, втиснувшись в дверной проем и уперевшись ногой по обе стороны от порога. На мне был ременно-плечевая система, и, когда лента вытягивалась вместе с падающим грузом, она зацепилась за мою флягу и потащила меня к двери. Я наполовину высунулся из двери, глядя на Стэна, смотревшего на меня снизу. Мне показалось, что я встречусь с ним раньше, чем ожидалось, но груз приземлился как раз в тот момент, когда я достиг точки невозврата.
Меня высадили в деревне, и я избежал рукопожатия с членом экипажа, который вернулся к своему экипажу. Мои руки пульсировали, плечи горело. Потом я сидел с капитаном-гуркхом и пил пиво, когда он заметил мои руки. Я рассказал ему о случившемся, и он вызвал своего медика. Сидя с вытянутыми руками, ладонями вверх, я пытался понять то, что капитан говорил медику, и не заметил жидкости, которую он плеснул мне на руки. Я взлетел вверх, подпрыгнув выше только что улетевшего вертолета — в мои израненные ладони он влил йод, и боль была неописуемой. Я бегал на месте несколько минут, пока она не утихла настолько, что позволила мне остановиться, и тут он заметил ожоги на моем плече. Я все еще разминал руки, ища облегчения, когда медик подкрался ко мне сзади и промокнул ожог от трения тем же средством. Какой счастливый день рождения! В ту ночь было выпито изрядное количество рома G10; только так я мог хоть немного поспать.
Руки заживали долго, но, по крайней мере, я был доволен тем, что в них не попала инфекция. Никому бы не рекомендовал подобное лечение; оно может убить человека.
По мере того, как я получше узнавал Никинана, он все больше доверял мне. В своем домике он держал крыланов и по особым случаям подавал их на ужин. Однажды он пригласил меня пойти с ним в его амбар — небольшой сарай, стоявший посреди рисового поля. Он был очень воодушевлен, и мне стало интересно, какое угощение он для меня приготовил. Когда мы подошли ближе, в ноздри ударил запах гниения. Открыв дверь, староста пригласил меня следовать за ним. В хижине все свободное пространство заполонил рой синих падальных мух, и я попятился назад, решив обождать снаружи. Входя внутрь, Никинан был одет в набедренную повязку и футболку, и через несколько минут, когда дверь открылась, я испытал шок всей своей жизни. Из мрака появился солдат ТНКУ в камуфляжной одежде с винтовкой «Гаранд» в одной руке и безжизненной головой в другой. Только через несколько мгновений я понял, что это Никинан, одетый в индонезийскую форму, снятую с солдата, которого он убил несколькими неделями ранее. Голова была его гордостью и радостью, и он несколько раз помахал ею у меня перед носом.
Что это была за операция: дымящиеся ладони, безжизненные головы и поедание летучих мышей. Вот это житуха!

*****

У австралийцев был неудачный опыт общения со слоном. Они патрулировали территорию, когда им навстречу попалась эта туша, преградившая им путь, и совершили роковую ошибку, открыв по животному огонь. Пули с высокой начальной скоростью проникают прямо сквозь плоть, и если они не попадают в жизненно важный орган или кость, то не обладают большой останавливающей силы. Выстрелы только раззадорили джамбо, который набросился на патруль из четырех человек. К несчастью, пострадал именно связист, который умер от полученных ранений. Его затоптали, а рация, которую он нес, разбилась, что еще больше осложнило ситуацию.
При столкновении с диким животным всегда лучше отступить и стрелять только в крайнем случае. Мы используем систему «двоек» и, по возможности, полагаемся на своего товарища. Так, если на меня нападает собака, я говорю своему напарнику бежать от нее, а сам стою на месте: угадайте, кого именно укусят?
У меня был уникальный опыт, когда я прилетел в Барио. Я летел в одноместном «Пайонире», маленьком самолете, где располагался сразу за летчиком. В один прекрасный момент мы летели медленно и ровно, готовясь к посадке, как вдруг самолет нырнул вправо и, проскочив деревья, полетели вниз вдоль русла реки — летчик заметил бомбардировщик «Митчелл» и два «Мустанга», пролетавшие низко над взлетно-посадочной полосой, и принял меры по уклонению. Мой кишечник тоже принял меры предосторожности, а страх, безусловно, лучшее слабительное, известное человеку. Эти самолеты обычно проносились над полосой в качестве демонстрации силы и тут же уходили обратно к границе.
Еще один случай, который я никогда не забуду, — встреча с пунанами. Это был последний кочевой народ Борнео. Они по-прежнему жили только тем, что давали им джунгли, и держались очень обособленно. Поскольку они жили в самой гуще тропического леса, их кожа была светлого цвета, скорее белая, чем коричневая, и они были очень застенчивы. Единственная причина, по которой это племя давало о себе знать, — это то, что мы были с какими-то скаутами, с которыми они были знакомы. Иногда, если у них было чем торговать, они приходили в кампонг, где строили временные убежища и уходили, когда заканчивалась дичь или рыба. Если они не хотят, чтобы их нашли, вы их никогда не увидите. Границ пунаны не признавали и бродили везде, где могли найти пищу, всегда держась подальше от цивилизации.
Наш штаб располагался на Лабуане, острове, расположенном недалеко от Брунея. Я был на отдыхе и подвыпил с парой австралийцев. На следующее утро им захотелось заняться дайвингом, и они одолжили штурмовой катер. Это была двухмоторная алюминиевая лодка, которую мы использовали для отдыха. Они хотели, чтобы я показал им, как управлять лодкой, что я и пообещал сделать. Продолжая сидеть в баре, я все еще находился на том же месте, где они меня оставили несколько часов назад, и даже оглянуться не успел, как они уже вернулись, готовые к старту. Австралийцы пошатывались под тяжестью своих аквалангов, а я — под тяжестью бочки «Гиннесса», но с ней они мне помочь не могли, так как я уже ее выпил.
Мы спустили лодку на воду в шесть часов прекрасного тропического утра. Пара 40-сильных моторов работала отлично, и я показал им, как управлять лодкой и как ее дифферентовать, направляясь к месту погружения. Вокруг было разбросано множество островов, все с пальмами, растущими на песчаных пляжах. Спустя двадцать минут, в течение которых я показывал им такелаж, они остались довольны управлением и предложили высадить меня обратно на причале, но я, как дурак, отказался, перевалился через корму, помахав им на прощание.
После этого я долго лежал в воде, глядя на странное облако высоко в прекрасном голубом небе. Голова все еще пульсировала, но шум моторов уже давно стих. Вода была великолепна, а мягкое покачивание волн очень расслабляло. Когда я огляделся, то не смог ничего узнать; я был полностью дезориентирован. След от лодки разглядеть было нельзя, все острова выглядели одинаково, и я не понимал, к какому из них нужно направиться. Никто не знал, что я очутился здесь, кроме тех двух австралийцев, которые не вернутся в лагерь до вечера.
Забавно, как работает разум. В одно мгновение я находился в полной гармонии с окружающим миром, а в следующее оказался на грани паники. Вы начинаете представлять, что к вашим ногам прикасаются какие-то предметы, рыбы кусают вас за ноги, а акулы преследуют вас. Что не поддавалось воображению, так это сила Солнца, которое становилось все жарче по мере того, как оно поднималось выше. Блики от воды становились болезненными, а соленая вода щипала глаза. Я уже был обезвожен выпивкой, а времени для размышлений у меня было предостаточно.
Я лежу на спине, накинув рубашку на голову, и сожалею об ошибке, которую совершил. Мне нужно продолжать, иначе я не смогу закончить эту книгу. Как бы поступил Алан в такой ситуации? Это как раз тот случай, из которого невозможно выпутаться. Вы быстро осознаете свои ограничения и страхи, а самый большой страх, с которым вы, скорее всего, столкнетесь в жизни, — это страх перед собственными слабостями. Вы можете произвести впечатление на других людей, рассказывая всякую ерунду, но когда вы остаетесь наедине с собой, вам не на кого полагаться, кроме как на самого себя, и приходится выкладываться по полной.
После восьми часов болтания вверх-вниз я наконец выполз на берег; давайте вернемся в джунгли, там безопаснее.
На базе меня никто не хватился, только Фред звонил по телефону и пытался меня разыскать. Это просто показывает, что:

КОМУ КАКОЕ ДЕЛО ДО ЗВОНКОВ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Доун Рома Френч — британская комедийная актриса и писатель, отличающаяся пышным телосложением; британская же супермодель, певица и актриса Лесли Лоусон, наоборот, известна своим излишне худощавым телосложением, за что и получила псевдоним Твигги (от англ. twig — «тростинка»).
[2] Традиционный массивный нож, используемый жителями малайского архипелага.
[3] В английском языке фраза Thumb justice (или, по-другому, Rule of thumb), которую упоминает автор, обозначает приблизительный метод действий, основанный на практическом опыте, а не на теории. Выражение восходит к XVII веку, и оно было связано с различными профессиями, где количество или величина чего-либо измерялись путем сравнения с шириной или длиной большого пальца. Современная народная этимология гласит, что фраза происходит от максимальной толщины палки, разрешенной для избиения жены по английскому общему праву, однако подобного закона никогда не существовало. Возможно, это мнение возникло на основе слухов о заявлении судьи XVIII века сэра Фрэнсиса Буллера о том, что мужчина вправе бить свою жену палкой не шире большого пальца. Несмотря на отсутствие сведений о том, что Буллер когда-либо говорил это, слух породил на этот счет множество шуток и сатирических карикатур, а сам Буллер был высмеян как «Судья Большой палец».
[4] Женщина-прачка.
[5] Томас Купер (1921 – 1984 гг.) — английский актёр, комик и иллюзионист.
[6] Основной гормон, участвующий в регуляции метаболизма ― стимулирует синтез углеводов из белков, угнетает работу лимфоидных органов, повышает устойчивость организма к стрессу.
[7] Блайти (англ. Blighty) — английское жаргонное слово, обозначающее Британию (в частности, Англию); впервые оно было использовано во время англо-бурской войны как специфическое название родины для англичан или британцев, но широкое распространение получило лишь после Первой мировой войны.
[8] Местный анестетик и сердечный депрессант, используется в качестве антиаритмического средства.
[9] Новозеландцы и австралийцы.
[10] Редкостойная пустошь в тропической зоне, используемая для выпаса скота.

Для тех, кто копирует себе текст перевода с сайта - отредактировал немного 8-ю и 10-ю главы.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ОПЯТЬ ДОМОЙ

Я вернулся из джунглей героем-завоевателем, скачущим на своем белом жеребце по Хай-стрит и сбивающим с ног свою будущую жену. Впрочем, все было не совсем так. Я вернулся весь в язвах, и Розалинда, жена моего приятеля, договорилась, чтобы меня встретила ее сестра Мэрилин. Мы встретились у входа в большой магазин, у вращающихся дверей, и стали вместе там ходить. Это была любовь с первого взгляда, и через несколько месяцев мы поженились.
Я очень верю в совпадения. Мой приятель Роб отправился на курсы легководолазной подготовки в Портсмут и встретил там Джун, которая стала в будущем его женой. Джун была лучшей подругой Розалинды, и жили они напротив друг друга в районе Саутси, в Портсмуте. Розалинда пошла в армию (не в САС, хотя могла бы) и встретила там парня по имени Хью, который позже прошел отбор и попал во 2-й отряд. Они поженились и пригласили Мэбби, мою будущую жену, пожить у них: так мы и познакомились. Джун и Розалинда были отъявленными свахами, и вернувшийся воин Лофти, аки агнец на заклание, был пойман и наконец-то остепенился. Спустя пятьдесят с лишним лет, воспитав семерых детей, мы все еще продолжаем жить вместе.
Свадьба была великолепной и обошлась в восемнадцать фунтов, один шиллинг и шесть пенсов на старые деньги. Мама дала мне двадцать фунтов, которые мы потратили на прием, и я занял еще десять фунтов у приятеля, чтобы купить кольцо. Расписались мы в старой угольной конторе по соседству с «Золотым руном» и праздновали там до закрытия, после чего мы удалились в супружеские покои, где Розалинда и Хью устроили вечеринку. Каждый взял с собой немного выпивки, и все сложилось как нельзя лучше. Сегодня, когда я читаю о свадьбах, которые стоят тысячи, у меня начинает все чесаться. Нам повезло, что мы сразу переехали в семейное общежитие и ни в чем не нуждались.

*****

В перерывах между поездками на Ближний и Дальний Восток мы постоянно были загружены практическими занятиями и учениями по всей стране и за рубежом. Для осуществления затяжных прыжков мы выезжали в Лоссимут. Хотя он и находится далеко на севере, на местный климат сильно влияет Гольфстрим, создавая свои собственные погодные условия, которые хорошо подходят для прыжков. Жили мы вместе с флотскими и пользовались их ромовым рационом. Старшие чины, как правило, ром припрятывали и раз в неделю устраивали вечеринку. Во время одной из них мой товарищ съел вереск, который моряк холил и лелеял несколько месяцев. Растение было все жесткое и колючее, но парень, словно верблюд, просто сожрал его.
Самым ярким событием той поездки стал показной прыжок в день открытых дверей. Четверо из нас прыгали на аэродром, где стоял самый высокий в мире ветроуказатель, и чтобы приземлиться на глазах у собравшейся толпы, нам нужно было его обогнуть. Я приземлился первым и огляделся в поисках остальной троицы, но смог заметить только двух человек. Услышав в толпе смех, я последовал туда, куда указывали люди — на макушке ветроуказателя оказался Джимми. Законцовка его купола как раз зацепилась за конец шеста, а Джимми все еще тянулся вниз на своей подвесной системе, удивляясь, почему он еще не коснулся земли. Снимать его пришлось с помощью вертолета.
Если бы вы попытались это проделать нарочно, у вас бы никогда это не получилось; пришлось выдать это за трюк, на разработку которого ушли годы.
Для высотных тренировок нам пришлось залезать в барокамеру. Этим ведали Королевские ВВС, и там разрешили присоединиться к нам молодому офицеру женской вспомогательной службы Военно-воздушных сил. Это была невысокая, застенчивая девушка по имени Энни, которая отвечала за технику безопасности. В камере вас с кислородным баллоном поднимают на определенную высоту, и для того, чтобы увидеть, как недостаток кислорода влияет на организм, вы по очереди снимаете маску, после чего вас просят выполнить различные задания: потрогать пальцы ног, посчитать простые суммы или написать свое имя в блокноте. Все справляются с заданиями одинаково, но Энни оказалась настоящей звездой. По мере того, как вы забираетесь на высоту, давление падает, и газы, находящиеся в вашем теле, расширяются, в результате чего вы начинаете пускать ветры, подобно взрывающимся волынкам. Энни сняла маску и из застенчивой, сдержанной девушки превратилась в буйного увальня. Она закружилась по камере, соблазнительно танцуя и издавая самые громкие пуки, какие только можно себе представить. С криком: «Выпусти ее, Энни» — она попыталась снять штаны, показав свои интимные места. Прелесть всего этого состояла в том, что весь процесс снимается на видео, которое воспроизводится на подведении итогов упражнения. Девушка поверить не могла, когда увидела, что вела себя как пьяный подросток на поп-концерте.
Мы отправились прыгать с парашютом в Калдроз, — на другую авиабазу военно-морских сил, расположенную в Девоне. У флотских летчиков было меньше ограничений, чем у Королевских ВВС, и они поднимали нас на бóльшую высоту. В качестве одолжения коменданту мы согласились проверить уровень охраны базы и посмотреть, удастся ли проникнуть на их оружейный склад. Он работал круглые сутки, и в здании фактически двадцать четыре часа дежурил матрос. Нам также было известно, что обычный взлом не пройдет, так как все было усилено, укреплено и снабжено сигнализацией. Комендант и его начальник склада, отвечавший за безопасность, были весьма самодовольны и уверены, что мы потерпим неудачу.
Мы внимательно осмотрели здание в поисках уязвимых мест, но таковых не обнаружилось. Крыша, которая часто является лучшим местом для проникновения внутрь, оказалась перекрыта. На всех окнах были установлены металлические решетки и засовы, а дверь могла бы украсить Форт-Нокс. [1] Канализационные трубы и вентиляционные каналы обнаружить не удалось, а само здание было крепко-накрепко закрытым. Задача была не из простых, но этим двум самодовольным засранцам никак нельзя было нас одолеть.
Решение нашлось в виде Троянского коня. Мы сообщили им, что из Херефорда в наш адрес прибудет ящик, в котором находится оружие и который должен храниться на оружейном складе. На самом же деле мы одолжили ящик у местных автомобилистов и закрепили крышку так, чтобы ее можно было открыть изнутри. Тафф, который был в отряде самым маленьким, был назначен добровольцем для того, чтобы забраться внутрь, где он и улегся на спальный мешок, прихватил с собой свои вещи.
Ящик был доставлен на склад и поставлен между стеллажами с оружием. Ночью Тафф открыл крышку, взял со стеллажей винтовку, пистолет-пулемет и гранатомет и положил их в свое новое место обитания. Утром мы забрали свой ящик и отправились на завтрак, после которого меня вместе с нашим боссом вызвали к коменданту и его приятелю, пребывавшим в веселом расположении духа. Комендант в начальственной манере сложил пальцы перед собой, как это делает управляющий банком, когда вы просите кредит, и произнес:
— Не слышал, чтобы прошлой ночью была большая активность. Как у вас дела?
Начальник склада покачивался на носочках, заложив руки за спину, и улыбался от уха до уха. Я извлек оружие и сказал:
— Не так уж и плохо; мы всегда можем сделать что-то еще.
Надо было видеть их взгляд, оба они взорвались, пытаясь сделать слишком много вещей одновременно и терпя неудачу в каждом из них — вскочили на ноги, один схватил телефон, другой попытался выбежать за дверь и запутался в коврике; потом вернулся и надел головной убор, а второй выбежал за дверь, прихватив с собой коврик и уронив при этом телефон. Кто-то крикнул делопроизводителя, который прибежал и поднял болтавшийся телефон, споткнувшись о перевернутый коврик. Мы остались довольны суматохой и поправили коврик, когда уходили. Очень жаль, что в Калдроз нас больше не приглашали.
Потом нашим присутствием был осчастливлен Манчестер, где мы в качестве объекта для отработки навыков минно-подрывного дела заприметили старую шахту. Здесь главным был Долли; это он был тем самым безумцем, который стрелял в осиное гнездо на Борнео. Его первый пробный заряд был довольно скромным как для него, от взрыва разлетелось лишь несколько кирпичей, — но он не предупредил правление шахты, в которой в момент взрыва под землей работали люди. Вскоре нас окружили разгневанные жены и полицейские, требовавшие сообщить, кто дал нам разрешение подрывать тут заряды — они думали, что это был подземный взрыв, и были не очень довольны. Одна из жен заявила, что никогда не слышала такого грохота, а один из парней в ответ сказал, что мы просто сорвали замок с ворот, прежде чем заложить несколько нормальных зарядов.
По соседству с шахтой находился сталелитейный завод, и мне сказали пойти и предупредить их о следующем взрыве. На территории работало много людей, которым я сообщил, что когда они услышат три свистка, то нужно укрыться. Когда заряды были заложены, я отошел, дал свисток и увидел, как все рабочие укрылись. Взрыв был не очень сильным, и за забор не упало ни единого обломка. То же самое я сделал, когда была готова следующая серия подрывных зарядов, но рабочие только посмеялись и продолжили работать. Стоял прекрасный день, светило Солнце, поэтому я склонил голову и стал ждать взрыва. Сначала почувствовалась ударная волна, а затем небо заполнил ливень гранитных обломков, закрывший Солнце. Еще долго были слышны звуки ударов камней о металл, пока пыль не рассеялась настолько, что я смог взглянуть на завод. Вся территория была засыпана обломками, и рабочие один за другим вылезали из-под груд камней и пыли, протирая глаза. Как никто не погиб — уму непостижимо. Оказывается, Долли сделал следующим образом: загрузил взрывчаткой галерею под дымовой трубой, и та сработала подобно гигантскому минометному стволу, осыпав каменную кладку на территорию сталеваров. Предупреждать их в третий раз мне не пришлось: они все разошлись по домам, отказавшись работать, пока мы там находимся.
При первом взрыве обломок гранита пробил крышу машины секретаря и оказался на водительском сиденье. Следующий взрыв отправил гранитный кусок через крышу ее офиса, где он пронесся через ее стол и остановился в корзине для бумаг. Как вам такая аккуратность? Это доказывает, что подрывные работы не обязательно должны быть неаккуратными. Я старался соответствовать этому правилу, когда руководил подрывниками.
В шестидесятые годы о технике безопасности и охране труда слыхом не слыхивали, и, оглядываясь назад, должен признать, что это было опасно. Но я бы предпочел, чтобы все было именно так, чем терпеть все эти укрытия и прочую чушь, которую приходится нести промышленникам, чтобы делать в наши дни свою работу. Во многих случаях это просто оправдание для выкачивания денег из фирм, которые не могут себе этого позволить или извлечь из этого выгоду. Не нужно начинать с политкорректности, так как я считаю, что с ней и с охраной труда мы действительно попали впросак. На этом позвольте закончить свое политическое выступление от имени сообщества «старомодного ведения дел».
Для проведения занятий по минно-подрывному делу также использовался полигон в поместье Истнор Касл Эстейт недалеко от города Ледбери, и когда мы там работали, нам приходилось выставлять предупреждающие знаки для общественности (более подробно я расскажу об этом позже). На полигон, который находился в доброй миле от дороги, нам приходилось таскать железнодорожные рельсы, так что мы занимались спортом, если не сказать больше. Ярд рельс весил восемьдесят фунтов, и несколько таких ярдов мы носили вверх по склону. Также там мы стреляли ракетами калибра 3,5 дюйма, которые являлись противотанковым снарядом и пробивали около девяти дюймов брони, причем целесообразно было стрелять из трубы, в которой они поставлялись, а не таскать с собой шестифутовое оружие типа базуки. Практика заключалась в том, что из основания ракеты вынималась электрика, использовавшаяся для производства обычного выстрела, а на ее место вставлялась пачка спичек, обернутых вокруг предохранителя. Я стоял рядом с парнем по имени Дэйв, который носил полиэтиленовый дождевик, которому все жутко завидовали. Он как раз ждал своей очереди навести ракету и выпустить ее, предварительно убедившись, что предохранитель вставлен как можно глубже, когда спички воспламенились, и ракета вылетела из его рук в потоке пламени, обдав всех горящим выхлопом и испепеляя все на своем пути. Удивительно, но никто не пострадал. Ракета приземлилась на поле, где за несколько часов до этого собирали картофель, а дождевик Дэйва оказался продырявлен, как чайный пакетик «Тетли». После этого требования были изменены в пользу использования только безопасных спичек, а не «Лебедь Вестас».
Долли проходил еще один курс минно-подрывного дела на танковом полигоне в Сеннибридже. Там существовало ограничение массы подрывных зарядов в три фунта, но наш товарищ никогда подобными мелочами не заморачивался. Первое, что он сделал, когда мы разгрузили грузовики, — запустил ракету калибра 3,5 дюйма вертикально. Она взвилась в воздух, оставляя дымный след, а когда поднялась выше и исчезла, Долли стоял, попыхивая трубкой, и приговаривал:
— Всегда хотел так сделать.
Мы все сгрудились в кучу и смотрели в небо, озабоченные тем, что «если что поднимается, то непременно должно упасть». Но ракета либо все еще поднималась, либо приземлилась за хребтом в нескольких милях от нас. Больше мы ее не видели.
Его pièce de résistance [2] стал пятисотгаллоновый подвесной топливный бак для самолета, наполненный авиационным бензином. Сделали его для того, чтобы испытать наше самодельное зажигательное устройство. Это была обычная пластиковая мыльница, заполненная термитом, [3] с двумя унциями пластида сверху, чего было достаточно, чтобы пробить металлический контейнер и воспламенить все, что находится у него внутри. Теория гласит, что пластичная взрывчатка пробивает отверстие в корпусе, позволяя находящейся внутри жидкости вытекать и смешиваться с воздухом, а термит, который очень сильно горит, поджигает эту летучую смесь. Авиационный бензин представлял собой отдельный вид бензина с высоким октановым числом, специально очищенный для использования в двигателях самолетов. Один галлон соответствовал фунту взрывчатки, используемой в качестве фугасного заряда. Пятьсот галлонов хватило бы на несколько месяцев работы всех наших автомобилей, но Долли хотелось провести полноценное испытание. Чтобы привести устройство в действие, в него вставлялась зажигательная трубка, представляющая собой обжатый капсюль-детонатор с огнепроводным шнуром достаточной длины, который поджигался человеком, закладывающим взрывное устройство. Был уже конец рабочего дня, и огнепроводного шнура оставалось всего девять дюймов, что хватало на 30-45 секунд горения. Одно из золотых правил подрывного дела гласит: «Никогда не убегай от горящего заряда». Лошарой, которому нужно было пойти и инициировать подрывной заряд, выбрали Уолли. Он был не самым быстрым в группе — на самом деле он оказался самым медлительным, чтобы спрятаться, когда Долли искал добровольца. Мы расположились в пятистах ярдах на вершине холма, когда Уолли спустился к резервуару, бормоча что-то о лунатиках и пироманах. Подпалив шнур со второй попытки, он помчался вверх по склону, теряя спички, поскольку вес имел критическое значение.
Долли крикнул ему:
— Никогда не беги от… — и тут на нас обрушилась стена жара, за которой последовала очень горячая взрывная волна. Вот сейчас все наблюдали за продвижением Уолли по склону, подбадривая его, а в следующее мгновение он исчез в огненном шаре. За взрывом последовал шум, и воздух наполнился раскаленными осколками, пылью и летящими обломками. Потом на свет появился обожженный, дымящийся, испепеленный и потрясенный Уолли. С него частично сдуло одежду и кожу, а сам он был приготовлен до средней степени прожарки.

*****

Волшебным континентом была Африка. Мы работали в Северной Африке, в таких местах, как Триполи и Ливия, которые представляли собой пустыни, но Кения была чем-то особенным. Из всех стран, которые я посетил, Восточная Африка показалась мне самой лучшей. Дикая природа, климат и ландшафт были потрясающими; единственным недостатком были местные жители. Учить африканцев было непросто, и я люблю иллюстрировать это одной историей. Однажды, в одной тюрьме сидели африканец, шотландец и англичанин. Каждому из них дали по два стальных шара диаметром по шесть дюймов. Через час тюремщик проверил своих заключенных, заглянув в дверной глазок. Шотландец выполнял со своими шарами упражнения, поднимая их над головой. Потом надзиратель перешел к камере англичанина, который играл со своими шарами в кегли. Когда же он проверил африканца, то обнаружил, что тот один из шаров потерял, а второй разбил. Вот что значит их тренировать: это никогда не бывает скучным, и всегда вызывает досаду.
У нас была прекрасная работа по подготовке телохранителей Джомо Кениаты. [4] Такое задание появилось впервые и потребовало от нас множества новых навыков. Мы взяли новобранцев из полиции и начали обучать их навыкам личной охраны. Это были очень крепкие ребята, но им не хватало военных навыков и здравого смысла; нам приходилось все им рассказывать и показывать по много раз, прежде чем они понимали, о чем идет речь. Я разговаривал на суахили, хоть и с акцентом кокни, что еще больше сбивало их с толку, но с таким же успехом я мог разговаривать по-японски, и им было бы все равно.
Все это напоминает мне историю, которая произошла, когда я ушел из армии и стал участвовать в программе по сохранению окружающей среды. Речь шла о спасении носорогов в Африке, строительстве колодцев в Азии, разведении панд в Китае и тому подобных вещах. У берегов Кении спасли тонущее японское рыболовецкое судно. Оно было перевернуто вверх дном, а вся команда цеплялась за корпус, в котором зияла огромная дыра прямо на месте капитанского мостика. Капитан оказался единственным пропавшим без вести, а вся команда находилась в состоянии шока. На вопрос о том, что случилось, единственное, что можно было услышать, это только крики: «Гомбе, гомбе», — при этом члены экипажа издавали мычащие звуки и показывали в небо, жестами показывая, как что-то падает. В конце концов был найден переводчик, который не мог поверить в услышанную историю. Оказалось, что капитан находился на мостике и пил чай, когда с неба упала корова и пронеслась прямо через рулевую рубку, пробив днище и прихватив с собой шкипера. Все решили, что команда траулера сошла с ума или переводчик разговаривает не на том языке. Сделать эту историю правдоподобной не помогло и то, что шкипер в тот момент просил каплю молока.
А случилось вот что: в рамках кампании по завоеванию «сердец и умов» русский самолет перевозил скот, а животные не были достаточно усыплены. Одно из них начало брыкаться, поэтому летчики опустили трап и сбросили его. К несчастью для японцев, которые находились внизу, русские попали точно в яблочко.
Я всегда говорю людям, что нужно держать глаза открытыми и посматривать по сторонам, особенно вверх. Другая трагическая история, связанная с воздушным десантом, произошла в Сомали, к северу от Кении. Местные жители умирали от голода, и к ним доставляли запас продовольствия. В один из моментов человек на земле молился о еде, а потом на него упал поддон с рисом весом в одну тонну и убил его — ну и где же тут справедливость? Мораль этой истории такова: когда молишься, не проси слишком многого или будь осторожен с тем, о чем возносишь молитвы.
Все курсанты на курсе должны были быть лояльны Кениате, поэтому в основном они были родом из племени кикуйю. У них были такие имена, как Веллингтон, Уинстон и Нельсон. Командовал ими парень по имени Ливингстон, не перестававший нас удивлять. На тренировке по подрывным работам мы показали им, как сделать из будильника простецкий замыкатель с задержкой срабатывания. Проще некуда — нужно просто заизолировать контакты на задней стенке, которые замыкались при повороте рычага будильника. Ливингстон вернулся через пять минут с полностью разобранными часами, у которых он снял стрелки. В руках у него была горсть шестеренок и пружинок, и с оксфордским акцентом он произнес:
— Простите, старина; у меня возникли проблемы со старыми веселыми часами.
Однажды вечером парень опоздал на инструктаж, и мы все сидели и ждали его, гадая, какое оправдание он придумает на этот раз. Через тридцать минут он появился, пересекая залитую лунным светом лужайку в кожаных тапочках, в халате из парчового шелка, с болтающимся в уголке рта мундштуком.
— Прошу прощения за небольшую задержку, ребята; не успел воспользоваться феном.
Это было напоминало сцену из пьесы Ноэла Кауарда, [5] но парень был кровным родственником президента, поэтому от него никак нельзя было избавиться.
Остальные ребята работали хорошо, но это было тяжело. Память у них была короткая, и, если не повторять все регулярно, это было все равно что каждый раз учить новый предмет. Город Наньюки был отличным местом для тренировок: здесь было много места с живописными пейзажами. С одной стороны на горизонте возвышалась гора Кения, на другой — Килиманджаро. Меня определили в команду с Дэйвом, самым худшим водителем в мире, тем самым, который возил меня на курсе выживания, и который обучал проведению засад на автомобилях. Однажды ему захотелось отбуксировать машину на полигон для подрывных работ для уничтожения.
Автомобиль был сильно побит, но стал бы хорошей мишенью для автомобильных бомб. Я по глупости согласился, чтобы меня буксировали в этой развалюхе. Дэйв на своем «Лендровере» подцепил меня буксировочным. тросом, оставив большую слабину между машинами, а я остался сидеть в машине, окруженный зазубренным металлом. Когда пуля попадает в машину, она оставляет маленькую дырочку снаружи, но большое, зазубренное отверстие внутри. В эту машину попадали сотни раз; это было все равно что сидеть в терке для сыра. Я сказал Дэйву, чтобы он не торопился и выбирал слабину не спеша, но он не сделал ни того, ни другого — просто бросил сцепление, и слабина была выбрана с такой силой, что мое сиденье сорвалось с направляющих, и я оказался сзади, скорчившись на полу с металлическими зазубринами, усыпанном битым стеклом. Вперед мне удалось снова выбрался как раз в тот момент, когда Дэйв спускался в логгер (пересохший водоток), и на полпути вниз по склону я его обогнал, не имея тормозов и оставшись почти без кожи. Когда же наконец я выбрался из машины, то был похож на фунт сырого фарша.
Мне удалось спасти из машины сигнальные рожки и забрать их с собой домой. Босс переполошился, когда узнал об этом, и попытался получить разрешение на их вывоз из страны в Департаменте охоты и рыболовства, — он думал, что это рога животных, а не автомобилей.
Нам понадобился сейф, чтобы хранить в нем все секретные документы. Один прислали из Найроби, но без ключа. Когда мы сообщили им об этом, ответ был такой: «Не волнуйтесь, у нас есть запасной ключ». Мы спросили, где он, и получили ответ: «В сейфе». Типичная африканская эффективность: закончив использовать сейф в качестве мишени для подрывных работ, мы продолжили хранить документы под кроватью.
Тони, возглавлявший группу, много лет проработал полицейским. С ним был слуга, который стирал и гладил его одежду. Он всегда выглядел безупречно и переодевался по несколько раз в день. Мы же менялись раз в неделю, и то, если нам везло. Его мальчика-слугу звали Гои, и наш товарищ нашел его во время рейда в бордель в Найроби, где пацан гладил лифчик, и на тот момент ему было около шести лет. Он был с Тони уже несколько лет и всегда ожидал его с нетерпением. Однажды ночью Гои лег на свою кровать в семидесяти ярдах от нашей палатки, в которой мы жили вчетвером. Тони поставил у своей кровати лампу и позвал слугу, который лежал в постели уже несколько часов. Когда Гои прибежал, Тони велел ему просто выключить свет. Мы не могли в это поверить и начали обзывать его самыми ленивым и эгоистичным человеком, на что Тони сказал просто:
— Вот так мы делаем это в Африке.
Неудивительно, что в этом мире есть проблемы.
Как раз в то время, когда я залечивал свои раны после инцидента с машиной, за Сэнди погнался буйвол. Это был старый самец, забредший на полигон. Сэнди был один и устанавливал мишени, когда на него набросилось животное. Чтобы спастись, он спрыгнул в логгер, приземлился прямо посреди колючего кустарника, и в лагерь прибыл в худшем виде, чем если бы животное его поймало. Когда-то он смеялся надо мной, теперь настала и моя очередь. Через два флакона йода он оказался в моей власти.
— Чего не должен делать Лофти, когда ранен, а? — приговаривал я, делая ему также инъекцию антибиотика. Лекарство нужно было смешивать, чтобы оно было жидким, это делало инъекцию менее болезненной. Я же наоборот, сделал укол довольно густым, и наслаждался каждым мгновением.
Большинство людей заблуждаются, что огонь отпугивает диких животных. Однажды ночью четверо из нас сидели у костра и травили друг другу байки, когда в лагерь пришел носорог и сделал на костре ча-ча-ча. Замерз он или нет, мы выяснять не стали. Конечно, такое является редкостью, но всегда есть исключение из правил.
В Кении я встретил несколько интересных персонажей и имел честь выпить с Кипчоге Кейно. Он был золотым олимпийским призером игр в Токио, и мы встретились с ним в полицейском колледже Киганджо, где он работал инспектором полиции. Я думал, что это будет тихий вечер с несколькими напитками и ранним отходом ко сну; как же я ошибался. Мы начали с рынка, где поедали двухдюймовые квадратные шматы сала. Я люблю сало, но другие участники вечеринки были немного обескуражены. Вскоре мы привлекли толпу, ведь он был национальным героем. Мы запивали жир галлонами пива и ходили по различным пабам и клубам, где его охотно принимали. Если это он так тренировался, то у меня точно был шанс попасть на следующие Олимпийские игры.
Тони тоже был олимпийцем: он стрелял из винтовки и скорострельного пистолета на одних и тех же играх. Каждый день, когда мы были за городом, мы выходили во двор и стреляли на близкие дистанции. Он был лучшим стрелком, которого я когда-либо видел, и я многому у него научился. Мы ездили целыми днями и наблюдали за разными животными. Он знал все о дикой природе, и с ним было приятно общаться. Однажды мы остановились у реки, и мне не терпелось окунуться в нее. Вода была освежающей, и, лежа на спине, я спросил Тони, как называется это место. Он ответил:
— Пасть крокодила.
Я выскочил из воды на берег и оделся за считанные секунды. Тони же не переставал смеяться, предположив, что это место получило свое название из-за формы бассейна, а не из-за присутствия рептилий. Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
Позже я познакомился с чемпионом мира по стрельбе, выигравшим для Великобритании несколько золотых медалей, однако он был исключительно стрелком по мишеням, тогда как Тони владел всеми навыками полевой охоты и выслеживания.
Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Мы организовали учения, в ходе которых ребята организовали слежку за некоторыми высокопоставленными лицами, не подозревавшими о нашем присутствии. Занятия проводились в Найроби, чтобы научить курсантов слежке в городских условиях. Одним из наших объектов был управляющий банком, и мы обнаружили, что у него есть любовница. Так что всегда оглядывайтесь через плечо, никогда не знаешь, кто за вами наблюдает.
Мы также готовили группу под названием Подразделение общего обеспечения. [6] Это были полицейские, и подразделение было создано для того, чтобы компенсировать мощь армии. Значительная часть тренировок проходила в Северной пограничной провинции, представлявшей собой бесплодные просторы на границе с Сомали. Мы думали, что у курсантов будет инстинкт правильного водопотребления, но предположение — мать всех факапов. Мы отправили курсантов на занятия по ориентированию, в ходе которых они должны были добираться до нескольких контрольных точек, где мы проверяли их состояние, прежде чем отправить дальше. Было изнуряющее жарко, ни ветра, ни укрытия. Они несли с собой все необходимое снаряжение, но у нас была канистра с водой, чтобы мы могли пополнять запасы воды, если курсанты выдохнутся. На первой контрольной точке, до которой идти было всего два часа, у каждого из тридцати курсантов закончилась вода. Мы подчеркивали важность нормирования потребления воды, но это осталось без внимания. На второй контрольной точке, пока я обрабатывал волдыри, один из курсантов набрал канистру воды и попытался выпить ее всю. То, что он влил в себя насильно, то потом вырвал обратно, и это серьезно истощило наш запас воды. Поскольку грузовики должны были прибыть только через три дня, у нас возникла критическая ситуация.
Мы связались с базой, предупредив их о ситуации, и изменили план учений. У нас не хватало двух человек, и нам нужно было их дождаться. Мы отправили всех курсантов с двумя сержантами-инструкторами в деревню, расположенную примерно в сорока милях от нас, отдав им последние запасы воды, а двое из нас стали ждать пропавших людей. Голод — это одно, но жажда в десять раз хуже. На двоих у нас оставалось меньше пинты воды, которой должно было хватить как минимум на два дня. Ситуация складывалась не лучшим образом, к тому же мы опасались за пропавших людей, поэтому решили оставаться на месте, коротая время, пока нас не эвакуируют. В подсознание постоянно лезли картинки айсбергов и водопадов, а сильная жажда соли нас никогда не покидала.
Африка полна сюрпризов. На второй день появились двое отставших, неся полную козью шкуру воды, которую они купили у кочевника. Сирил и Стэнли стали моими лучшими друзьями. Они выглядели так, будто вышли на воскресную прогулку, не подозревая о всей произошедшей драме.
Двум нашим парням, которые отправились с основной группой, пришлось нелегко. Они приняли неверное решение пить свою мочу. У них была маленькая бутылочка апельсинового сока, которым они и разбавляли свои отходы жизнедеятельности. В итоге им потребовалось больше времени, чтобы прийти в себя, чем нам. Мы же дождались транспорта и были в ничуть не худшем состоянии, когда оставались.
Уроки, которые мы извлекли из этого, таковы: всегда берегите источник воды, охраняйте его и никогда не пейте мочу. В армии можно обоссаться, но мочу пить нельзя.
Есть еще одна особенность Африки — она не очень хорошо подходит для прыжков с парашютом. Воздушные потоки вызывают в самолете бурю, а разреженный воздух ускоряет спуск под куполом, и вы сильнее ударяетесь о землю, которая весьма неумолима. Поэтому, чтобы обезопасить себя, берите с собой побольше воды, не позволяйте Дэйву вас возить и забудьте о парашютных прыжках.

*****

Мы отправились на Ямайку, где все было впервые и вновь, и отлично провели время. Нам удалось пересечь остров с юга на север, и местные жители не могли поверить в этот подвиг. Центральный хребет очень изрезан, но мы справились.
Нам также приписывают первый на острове показ затяжных прыжков. Не знаю, насколько это правда, но нам так сказали. О четырех наших показных прыжках сообщили все газеты, радиостанции и телеканалы, поэтому местные власти не хотели отменять их по любым причинам. Мы были рады узнать, что у Сил обороны Ямайки есть самолет «Твин Оттер», [7] который является одним из лучших самолетов для прыжков с парашютом. Он быстро набирал высоту, медленно летел и имел сдвижную дверь. Единственная загвоздка заключалась в том, что у летчика была лихорадка денге, [8] и его подняли с больничной койки, чтобы он смог прилететь и полетать с нами. Я отправился на взлетно-посадочную полосу, чтобы все устроить, и полюбовался самолетом. Нас было всего четверо, поэтому в «Оттере» было достаточно места, чтобы играть в футбол. Когда меня представили летчику, я чуть не упал — он был ямайцем, но кожа у него была бледно-желтого цвета и покрыта испариной. Он постоянно выжимал полотенце, которое носил на шее, а белки его глаз больше напоминали яичные желтки. Стоял полдень, и наш первый прыжок был назначен на три часа дня. Я не думал, что летчик продержится так долго; жаль, что он был единственным пилотом, квалифицированным для управления самолетом. Я же был единственным, кто заговорил с ним, остальные держались в стороне. Оставалось лишь надеяться, что все, чем он болел, не заразно.
План состоял в том, чтобы пролететь над площадкой приземления, где находилась школа, сбросить серпантин, а затем набрать высоту для показного прыжка. После того как мы прыгнем, самолет приземлится и заберет нас для еще одного показа позже в Монтего-Бей. Мы должны были провести демонстрацию укладки парашютов в школе, раздать автографы и дать короткое интервью местной радиостанции. Глядя на летчика, я бы поставил все деньги на то, что этого не произойдет.
Когда мы взлетали, то вчетвером сцепили руки и ноги в задней части самолета, так как на случай аварии это было самое безопасное место. Взлет с нормальной взлетной полосы помог самолету взмыть в небо, и в мгновение ока мы оказались на высоте двух тысяч футов. Летчик глотал апельсиновый сок быстрее, чем самолет сжигал топливо, и я был рад, что на нас надеты парашюты.
Мик был среди нас новичком, поэтому мы выкинули его первым, используя как индикатор дрейфа. Он часто приземлялся в интересных местах, ни разу не оказавшись на намеченном месте, то есть на площадке приземления. В этот раз он приземлился у плавательного бассейна большого дома на склоне холма, где хозяева дома обошлись с ним по-королевски.
Мы же втроем приземлились на глазах у толпы, и нас тут же захлестнула масса школьников. Оказались мы на футбольном поле, которое было окружено кустарником, а в высокой траве паслись коровы. В конце концов, нам выделили место перед полуразрушенной трибуной, где мы попросили детей помочь нам сложить и натянуть купола, пока укладывали их для следующего шоу. Я вместе с Джимми дал короткое интервью местному радио, зная, что они не понимают нашего акцента. Джимми что-то рассказывал об «ослиной ноге» на ветру, а не о зигзагах, что смутило даже меня. [9] Я слышал, как самолет делает низкие проходы, но был поглощен тем, что делал в тот момент. К нам неохотно присоединился Мик, явно желая остаться со своими вновь обретенными друзьями из особняка на холме.
Оглядевшись, я увидел на дальнем конце футбольного поля самолет, припаркованный среди длинной травы и кустов. Ворота были убраны, и учителя отводили детей на край поля. Я подумал, что там должна быть взлетно-посадочная полоса, но не смог припомнить, чтобы видел ее во время спуска.
Поболтав с летчиком, который все еще выжимал полотенце, я спросил его, откуда он появился. Он посмотрел на меня остекленевшими глазами и указал на точку для пенальти — очевидно, он приземлился на этом пятачке и отъехал в кусты, чтобы обеспечить больше места для взлета. Я знал, что у этого самолета хорошая способность к короткому взлету и посадке, но не думал, что настолько, особенно если у пилота температура 103 градуса. [10] Мы неохотно забрались обратно в самолет и приготовились к взлету. Снова усевшись поудобнее, со сцепленными конечностями, мы взлетели, взмыв в воздух, оставляя за собой облако пыли, бегущих коров и радостных школьников. Когда самолет набирал высоту, я оглянулся и заметил, что они даже не убрали второй комплект ворот.
Прыжок в Монтего-Бей прошел хорошо для нас, но не так хорошо для Мика. Мы снова использовали его в качестве указателя, и он приземлился в свинарнике за много миль от любого приличного места. Мне не хотелось, чтобы он приземлился в море, так как купол не успел бы высохнуть для показных прыжков на следующий день, поэтому я выпустил его слишком рано. Остальные приземлились на пляже среди большой толпы, и нас угостили барбекю. К тому времени, как привезли Мика, последняя сосиска уже исчезла.
Наш командир решил, что будет неплохо, если мы совершим пятидесятимильный марш-бросок на скорость, чтобы подготовиться к учениям, которые должны были проходить через несколько недель в Германии. Мой отряд располагался в местечке под названием Кокпит Кантри, которое являло собой чудо природы. Представьте себе перевернутую вверх дном коробку из-под яиц, которая, вместо того чтобы быть сделанной из картона, была сложена из известняка, а высота каждой вершины составляла сто футов. Здесь было полно комаров, а возвышенности действовали как нагреватели, задерживая солнечный свет и превращая низины в подобие печи. Здесь было трудно ориентироваться, так как все было кругом одинаковое. Только эти пирамидальные холмы, уходящие в небо, и ни ветерка, а когда Солнце стояло высоко, не было и никакого укрытия.
Нам дали команду добраться к месту, которое на карте называлось «Ты не видеть, я не слышать» — к маленькой деревушке на краю этого чуда природы. Командир снова выкрутился за наш счет — полковник приезжал из Великобритании и вызвался присмотреть за нами.
Полковнику было около сорока лет, он сошел с самолета из Великобритании и добрался до пункта сбора на машине. Было очень жарко, и когда он спросил нас, что мы собираемся делать в ближайшие пару дней, то заметно постарел, когда ему рассказали о марш-броске на скорость.
Мы отправились в путь в хорошем темпе и прошли около десяти миль, когда заметили фургон с мороженым. Командир настоял на том, чтобы нас угостить, и все двенадцать человек уселись в канаве, лакомясь мороженым, словно большие дети. Если бы командир к нам не присоединился, то я бы отправился на главную дорогу и поймал бы автобус. Было видно, что полковник страдает и с трудом держится на ногах, поэтому я дипломатично намекнул, что он нас задерживает и это нечестно, что командир не акклиматизировался. Он клюнул на наживку и начал спрашивать о такси. С нами был Тэффи, который давно проел на службе все зубы, и когда командир сказал ему, что собирается заказать такси и прихватить его с собой, тот поначалу заартачился. Я яростно подмигивал Таффу, намекая чтобы он ехал, и в конце концов он согласился. Как только полковник уехал на такси, наша группа взяла курс на главную дорогу, по которой двигалось еще три отряда, растянувшиеся по маршруту. Там мы запрыгнули в автобус и расселись в нем, чтобы отправиться в путешествие, которое оказалось насыщенным событиями.
В передней части автобуса был выставлен наблюдатель, который говорил нам пригнуться, когда мы проезжали мимо других военнослужащих. На одной из остановок в автобус вошел местный житель и сел рядом с Миком. Кондуктор пошел собирать деньги за проезд, а новый пассажир сказал, что не собирается платить, и показал нож. Кондуктор убрал свой компостер с билетами, и извлек свой нож. Я подумал: «Ну вот, теперь я стану свидетелем убийства, да еще и пойманным на жульничестве». Их ножи представляли собой заточенные ножовочные полотна, вставленные в деревянные рукояти. У меня же в рюкзаке был настоящий нож, четырнадцатидюймовый паранг, который я и вытащил. Тут в центре этого спора оказался Мик, я приказал пассажиру покинуть автобус, угрожающе размахивая своим парангом. В самый разгар этой перепалки наблюдатель крикнул:
— Пригнись! — и мы объявили короткую амнистию, пока не проехали мимо идущей по дороге пары бойцов третьего отряда. Мое воображение разыгралось: «Как я объясню, что участвовал в поножовщине в автобусе, когда должен был рысачить на марше?» Столкнувшись с кондуктором и мной, безбилетник счел благоразумным выйти из автобуса, но не раньше, чем мы получили еще один сигнал тревоги и были вынуждены снова пригнуться. Кондуктор сказал нам, что это нормально и такое тут происходит каждый день. Полагаю, это помогает коротать поездки.
Мы вышли из автобуса на окраине Монтего-Бей и направились к пляжу. Нам надо было убить пару часов, прежде чем отважиться показаться на последней контрольной точке, так что мы решили искупаться и выпить пива. Там нам повстречался человека из Лидса, находившийся в отпуске, и он сходил к себе в отель за пивом, так что все сложилось как нельзя лучше.
Полковник добрался до последней контрольной точки буквально за пять минут до прибытия первого отряда. Он спросил их, каким образом они смогли так быстро преодолеть расстояние, и Спад ответил, что они срезали путь. Как оказалось, они сели в автобус раньше нас, а что касается всего эскадрона, то лишь немногие бойцы прошли всю дистанцию на своих двоих, — если вообще прошли.
Незадолго до возвращения домой мы провели ночь в местном клубе. Он был плохо освещен, в углу была навалена куча тряпок, а все столики стояли в центре приподнятых на восемнадцать дюймов подиумов. Вы могли разговаривать с кем-то в одну минуту, а в следующую он исчезал, падая с подиума, когда откидывался назад. По мере того как напитки текли, люди забывали о ступеньках и исчезали во мраке, испаряясь как по волшебству. В десять часов куча лохмотьев ожила, взялась за микрофон и начала петь. Это оказался один из лучших блюзовых голосов, которые я когда-либо слышал. Через час певец вернулся в свой угол и снова упал.
Я находился в баре, когда один янки, игравший всю ночь, стал досаждать мне и извлек пистолет. Я надавал ему пощечин и обезоружил его, после чего его приятель отвел хулигана домой, и я подумал, что лучше мне быть начеку, а то человек может вернуться, чтобы отомстить. Каково же было мое удивление, когда появилась его жена и поблагодарила меня за то, что я сделал, сказав, что он все это заслужил. Приятно, когда тебя за что-то хвалят.

*****

Еще одним прекрасным островом для тренировок был Кипр. Здесь эскадрон мог проводить занятия по затяжным прыжкам, по горной, легководолазной подготовке и по вождению транспортных средств, при этом все места для занятий находились в непосредственной близости друг от друга, что значительно упрощало управление. Кипр имел стратегическое значение, и нас всегда просили проверить уровень обеспечения его основной авиабазы Акротири. Мы проникали туда днем, выдавая себя за транзитных пассажиров, и затаивались до темноты, после чего пробирались по округе, закладывая учебные подрывные заряды и совершая налеты на критически важные точки, такие как диспетчерская вышка и склады ГСМ.
После выполнения затяжных прыжков, в конце занятий, все позировали для общего фотоснимка. Все происходило на небольшом аэродроме, где мог приземлиться транспортный C-130, но из-за ограниченных ресурсов вынужден был держать двигатели включенными. Однажды, чтобы поучаствовать в фотосессии, летчик оставил двигатели работать на холостом ходу. Вся группа расселась лицом к ангару, за которым находился самолет, и постаралась выглядеть интеллигентно, пока Джо пытался сфокусировать камеру. Но камера не фокусировалась, и только через несколько минут Джо понял, почему: самолет набирал скорость, причем набирал он ее неуклонно, заставляя всех разбегаться. Летчик и его экипаж запрыгнули на борт, отчаянно пытаясь остановить движущийся самолет. Позже выяснилось, что у транспортника отказала гидравлика, из-за чего не сработали тормоза, а вращающиеся пропеллеры придали самолету достаточное ускорение, чтобы он понесся вниз по склону. К сожалению, носовая часть врезалась в ангар, поэтому из-за летного происшествия состоялось судебное разбирательство. Сам самолет пострадал не сильно, но летчик был признан виновным в самовольном оставлении рабочего места и оштрафован на символическую сумму, что-то вроде дневной зарплаты.
Через год в газетах появилась история, в которой сообщалось, что этот же летчик совершил тандемный прыжок с одним из наших парней. В статье намекалось, что он оставил самолет на попечение второго пилота и выпрыгнул вместе с основной группой, — вот что значит самовольное оставление самолета. Это и в самом деле был тот же летчик, но в тот момент он просто находился в отпуске.

*****

У себя дома каждый эскадрон по очереди находился на дежурстве. Это означало, что мы должны были заполнять книгу увольнений из части, указывая, где будем находиться, а если кому-то нужно было куда-то уехать, то он должен был оставить контактный адрес или номер телефона. Однако телефоны тогда были далеко не у всех, и если нужно было нас найти, то отправлялась телеграмма или высылался посыльный. Определялось кодовое слово, которое передавалось всем отсутствующим в части, и при его получении мы должны были как можно скорее вернуться в лагерь. При этом существовало ограничение в том, как далеко мы могли удаляться, и обычно все оставались недалеко от лагеря.
Платили в армии не очень хорошо, поэтому большинство из нас подрабатывали. Мы работали на стройке, у пекарей, на птицефабрике и везде, где была работа. В одно из таких увольнений, когда мы были дежурным эскадроном, кодовым словом для быстрого сбора личного состава было «бесплатное пиво». Большинство женатых парней перебивались случайными заработками, работая в «Балмерсе», где делали сидр, в пекарне «Мамина гордость» и на прицефабрике «Солнечная долина», которая была крупнейшим комбинатом по переработке курятины в Европе.
Надо сказать, что в шестидесятые годы очень популярны были футбольные тотализаторы, в которых можно было выиграть до 75 000 фунтов стерлингов, поэтому у нас в отряде был организован синдикат, и мы надеялись выиграть целое состояние. Это был целый ритуал — проверять вечернюю газету в субботу, чтобы узнать, сколько выпало ставок. Однажды моя жена сказала:
— Зря ты тратишь время, проверяя эти ставки.
Я решительно возразил, приговаривая:
— Если ничего не предпринимать, то ничего и не получишь. А если не спекулировать, то и не накопишь.
А она возьми и скажи:
— Да не обращай внимания на всю эту ерунду, я забыла их отправить по почте.
Представьте себе мой ужас, когда Мэбби, моя жена, сказала мне об этом. Я разбушевался, разглагольствуя о том, что если я что-нибудь забуду, то это может стать разницей между жизнью и смертью, и могут погибнуть люди. В этот момент раздался звонок в дверь, и, открыв ее, я увидел на пороге Боба, моего сержант-майора, который произнес:
— Бесплатное пиво.
Я ответил:
— Отлично, Боб, я бы не отказался выпить.
Он повторил:
— Бесплатное пиво.
Немного озадаченный, я спросил:
— Что, у вас дома?
Он работал в «Балмерсе», и мне подумалось, что у него припасено для меня несколько бутылей сидра, а я как раз был на птицефабрике и принес ему цыплят. Дверь его микроавтобуса была открыта, и я предложил помочь ему разгрузиться. Он повторил кодовое слово в третий раз, пока Мэбби не вмешалась и не сказала:
— Это сигнал вашего быстрого сбора, балбес, — и осыпала меня словами, которые означали, что я забывчив. Вот вам и кошачья реакция, и ее точное применение.
В пятницу вечером Полк заступал на ночную смену в пекарне «Мамина гордость». Адъютант был начальником смены, и мы по очереди обслуживали печи, чистили противни и пекли пироги. Если нас вызывали на службу в пятницу вечером, то в субботу наступал голод.
Птицефабрика представляла собой отличную работу для акклиматизации в Арктике. Восьмичасовой смены в холодильной камере при укладке цыплят было достаточно, чтобы потерять желание жить. Еще одной тяжелой работой была погрузка рыбной муки на фабрике по производству кормов для кур, но нищим выбирать не приходится, и мы работали, где могли.
Самая лучшая работа была на стройке: много свежего воздуха и веселого настроения. Мы с Джимми работали на грека-киприота по имени Хегатрон, штукатуря его фабрику, где он производил электронные компоненты. Хотя ни у кого из нас не было никакой квалификации, поработали мы хорошо, сэкономив ему кучу денег. На все наши постоянные просьбы о повышении зарплаты он всегда находил какие-то отговорки. Однажды утром мы пришли к нему, я сказал «доброе утро», на что он ответил, но Джимми проигнорировал. Мой напарник заявил киприоту, что если тот не сделает его счастливым, то он отправляется домой. Хегатрон ответил:
— Мистер Джимми, у меня куча проблем.
Джимми возразил:
— Ну и что? У половины мира есть геморрой. [11]
В ответ Хегатрон сказал:
— Мистер Джимми, турки вторглись на Кипр, а мои мать и отец исчезли. Возможно, их пытают или убили. Это ничуть не обеспокоило Джимми, который сказал:
— Я не собираюсь попадать впросак дважды. Если ты не осчастливишь меня, я уйду домой.
Именно благодаря случайной работе я познакомился с Тони, который стал моим хорошим приятелем. Он работал по контракту в Мадли, где строили станцию спутниковой связи. Работая на него, я зарабатывал больше денег, чем получал в армии. Там была пара плотников, бывших военнослужащих, я приносил армейский котелок, заваривал чай на плите Томми, и мы вместе хорошо проводил время. Они должны были сделать антивандальное подсобное помещение, в котором должны были храниться некоторые калибровочные приборы для тестирования новой спутниковой антенны. Для этого его нужно было установить в Черных горах неподалеку, поэтому оно должно было быть крепким и прочным. Существовал единственный способ доставить его на гору — это перебросить на вертолете. С просьбой сделать это ведомство связи обратилось к Полку, и там согласились. Я пошутил с плотниками, сказав, что я и есть тот летчик, который будет перевозить груз, и еще добавил, что во время перевозки им придется находится в сарае.
Как они старались, строя сарай. На это ушла целая неделя, использовались самые лучшие материалы. Они не были уверены, что я летчик, но я попросил Тони поддержать меня, и тем самым заставил их задуматься. Вернувшись на работу, я рассказал Питу, летчику, о своей афере и попросил его сообщить мне, когда он должен отправиться в Мадли для уточнения деталей, чтобы я мог отправиться с ним. Конечно, через несколько дней мы вылетели на место, причем я сидел на левом сиденье, на мне был шлем, и я выглядел точно так же, как летчик. Когда мы приземлились, я увидел плотников и помахал им рукой. Они не могли в это поверить и сказали, что не доверили бы мне даже управление четырехтонником, не говоря уже о вертолете. Пока Питер выяснял технические подробности о весе и размерах, я перешучивался с ребятами, объясняя, как они должны сидеть в сарае во время взлета и посадки. Они ответили, что ни за что не полетят, пусть их даже уволят. Питер договорился о дате переброски, и мы вернулись в лагерь.
Меня не было в стране, когда Пит перевозил сарай. Он летел в сторону Черных гор, когда груз начал раскачиваться, и это было настолько плохо, что Питеру ничего не оставалось, как сбросить его. Он упал с неба и снес другой сарай и теплицу под ним, и до сих пор плотники клянутся, что это я его сбросил специально.
По выходным мы также подрабатывали вышибалами в местном танцевальном клубе. Обычно, единственные неприятности начинались с вышибал. Местные жители были замечательными, и если вам удавалось познакомиться с ними, то они с радостью вам помогали. Несмотря на то, что всегда найдется местный псих, которому нравится, если его вышвырнет вышибала, обычно ночь проходила спокойно. За это нам платили по пятерке.
Также мы по очереди занимались перекрестной подготовкой: половина отряда отправлялась на скалолазание и катание на лыжах, а другая половина уходила на занятия с лодками. Думаю, некоторые парни поочередно переодевались, но это уже другая история. В итоге мы оказались на модном немецком горнолыжном курорте, одетые по высшему разряду. У нас были брюки от униформы, обрезанные у колена и стянутые резинкой, которые мы носили с длинными водолазными носками, поверх них надевалась парка с капюшоном, отороченным мехом, что делало нас похожими на медведей из пантомимы. На голове у нас были утепленные шапки с желтыми очками сварщика для защиты глаз. Немцы очень тщательно следят за тем, как они выглядят, поэтому когда мы появились, выглядя как Легион проклятых, они, должно быть, подумали, что что из всех психушек в стране были выпущены постояльцы и отправлены к ним. Наше катание оказалось ненамного лучше, мы часто наезжали на людей и сбивали их. Иногда единственным способом остановиться было схватить кого-нибудь, так что за нами на лыжных трассах оставался след разрушений.
Скауз был невысоким парнем с координацией, как у мешка с картошкой. Он ждал, когда подъедет подъемник и поднимет его на лыжную трассу, и стоял, выпятив зад, в надежде, что его зацепит Т-образная перекладина. Его приятель Билли находился по другую сторону, он первым дотянулся до Т-образной перекладины и повернул ее как раз в тот момент, когда Скауз откинулся назад. Перекладина подцепила того за куртку, толкнув вниз головой и заставив бежать, чтобы сохранить равновесие. Когда земля ушла из-под ног, Скауз остался висеть вниз головой, подвешенный за перекладину, подцепившей его куртку от пояса до шеи. Он решил не шевелиться, чтобы что-то не упало, и в таком виде добрался до верхней станции. Как только под ним снова оказалась земля, наш товарищ начал бороться. Взмахнув руками и ногами, он воткнул лыжу в гигантскую шестерню, приводившую в движение подъемник, и все застопорилось. Подъемник был полон немцев, оказавшихся в подвешенном состоянии на тросе по всему склону горы, а Скауз брыкался и дергался, пытаясь освободить свою лыжу. От туристов можно было услышать только одно: «Сумасшедшие англичане». От Скауза же можно было услышать только непечатные слова.
На склонах свои занятия проводила группа финских студентов, и каждое утро они начинали с серии энергичных упражнений на растяжку. К своим занятиям они относились серьёзно, делая горнолыжный спорт легким делом, и однажды утром как раз занимались своими делами, когда Блю с воплем бэнши [12] полетел вниз по склону, не контролируя себя. Пронесшись сквозь разминавшуюся группу, он улетел головой в сугроб, лишний раз доказывая, что:

БЛЮ ПУГАЕТ ФИННОВ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Место хранения золотого запаса США.
[2] Основное блюдо, коронная фишка (фр.)
[3] Зажигательная смесь, состоящая из порошкообразного алюминия и окиси железа.
[4] Джомо Кениата (1891 – 1978 гг.) — кенийский общественный и государственный деятель, первый премьер-министр и президент Кении; один из лидеров панафриканского движения и «отец кенийской нации».
[5] Сэр Ноэл Пирс Кауард (1899 – 1973 гг.) — английский драматург, композитор, режиссёр, актёр и певец.
[6] Англ. General Service Unit (GSU).
[7] De Havilland Canada DHC-6 Twin Otter — двадцатиместный турбовинтовой самолет с укороченным взлетом и посадкой и не убираемым шасси, начавшийся эксплуатироваться в 1966 г. Пригоден для эксплуатации с грунтовых площадок и в неподготовленных условиях, поэтому широко используется в различных экспедиционных условиях.
[8] Денге («костоломная лихорадка») — вирусная инфекция, которая передается людям от комаров. Чаще всего встречается в районах с тропическим и субтропическим климатом. Симптомы чаще всего проявляются в виде высокой температуры, головной боли, ломоты в теле, тошноты и сыпи.
[9] Обыгрывается созвучие выражений donkey leg и dog leg.
[10] По Фаренгейту. Это 39,5 градуса Цельсия.
[11] Обыгрываются различные значения слова piles (это и куча, груда, и геморроидальные шишечки).
[12] В гаэльском фольклоре — приведение-плакальщица, чьи рыдания предвещают смерть.

Спасибо большое. С несоблюдением техники безопасности при взрывных работах, на мой взгляд, они явно переборщили.

Автор стебется, причем так, что непонятно, где анекдот или байка, а где быль.
Меня другое улыбнуло - что народ шабашил в свободное от службы время

Питер де ла Бильер пишет, что будучи командиром 22-го полка SAS в свободное время свиноводством занимался (правда, без особых успехов в финансовом плане).

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПУСТЫНЮ

Как раз в период, когда армия закрывала свои базы в Шардже, в районе ожидались волнения, способные помешать этому процессу. Эскадрон отозвали из отпуска и провели инструктаж о предстоящих опасностях. Неприятности ожидались со стороны полуострова Мусандам, который представляет собой участок суши в верховьях Ормузского пролива. Нам довели информацию о воинственном племени шуху, которое собиралось восстать и пойти на Шарджу. Оперативный офицер, проводивший инструктаж, был в Полку новичком и сильно нагнал на этом совещании драмы. Одна из его реплик гласила:
— Посмотрите на человека, сидящего рядом с вами, он может не вернуться с этого задания.
Как раз то, что нужно для моральной поддержки в начале операции; неудивительно, что никто не захотел туда отправляться.
Шуху — это древнее племя, которое до сих пор пользуется каменными топорами и живет в домах, сложенных из камней. Дверь в таких домиках была маленькой и располагалась низко, заставляя любого входящего сильно пригибаться, так что голова оказывалась в уязвимом положении и могла быть отрублена, если посетитель не понравится жильцам. Добраться до полуострова было трудно, поскольку его окружали горы, а с самим племенем мало кто хотел связываться. Столицей региона был городок Эль-Хасаб, важный торговый порт; располагаясь очень изолированно, он практически не подвергся западному влиянию. Сидя на инструктаже, все представляли себе этих диких людей с топорами, которые пытаются нас обезглавить. Вот с такими мыслями мы снова отправились в пустыню.
Как только мы приземлились в Шардже, нас сразу же увезли в пустыню. Никакого лагеря здесь не было, и парни разбились по отрядам, используя колючие кусты, чтобы развесить на них свое снаряжение.
Меня вызвали к боссу и представили чиновнику колониальной администрации, отвечавшему за Мусандам. Работа заключалась в том, чтобы, прихватив с собой связиста, отправиться с ним в Эль-Хасаб и передавать как можно больше разведывательных сведений и информации о местной географии, причем мне предстояло присматривать за этим парнем и обеспечивать надежную радиосвязь с базой. Вместе с Джорди, моим связистом, и чиновником по имени Саймон, мы, прихватив «Лендровер», погрузились на «Скайвэн» [1] и полетели на север. С воздуха посадочная полоса была едва различима; ее не использовали уже много лет. После инструктажа, а теперь и всего увиденного, эмоции были на пределе.
Приземлившись, мы выгрузили машину и все свое снаряжение примерно в двадцати милях от Эль-Хасаба, где нам предстояло обустроить базу. За каждым поворотом мерещились потенциальные места засад, но до порта мы добрались без происшествий. Чиновник снял для нас дом рядом с мечетью, представлявший собой простую постройку из двух комнат с небольшим двориком, окруженным невысоким дувалом. Он был построен сравнительно недавно, и во дворе еще лежали кучи песка и мешки с цементом. Было время Рамадана, когда все постятся и молятся не менее четырех раз в день, и как только мы приехали, мулла призвал верующих к молитве. Для этого использовались громкоговорители, и шум стоял оглушительный. Когда он начинал орать, завывали все собаки в округе, и время от времени из массы динамиков доносился громкий, высокочастотный визг.
Я быстро оценил дом и почувствовал себя очень уязвимым. Стены были сложены из саманного кирпича, который не остановил бы даже муху; крыша была плоской и просматривалась со всех остальных домов в округе. Здесь не было ни воды, ни электричества, ни туалета — прямо как в Даунхэме.
Мне хотелось бы иметь какую-нибудь систему раннего оповещения на случай возможного нападения. О собаках не могло быть и речи: они лаяли только на паломников. У себя дома, на одной из тренировочных площадок, у нас были гуси и они были отличными дозорными, поэтому я спросил Саймона, сможет ли он взять пару гусей, когда отправится на базар за припасами. Он вернулся с тремя утками, заявил, что они вкуснее и в них больше мяса. Я пытался усилить охрану, а не открыть ресторан для гурманов! Саймон же вел себя очень непринужденно и чувствовал себя в этой странной обстановке как дома. Он прекрасно говорил по-арабски и одевался как местный житель, что меня немного беспокоило, поскольку существует заболевание, известное как «комплекс Лоуренса». [2] Это когда люди влюбляются в пустыню и превращаются в бедуинов.
У каждого из нас была своя комната. Джорди спал у радиостанции наверху, Саймон — по соседству с ним; а я располагался внизу, упираясь ногами во входную дверь, так что любой входящий должен был пройти мимо меня. В первую ночь я спал плохо — когда меня начал одолевать сон, за мной стали гоняться бешеные люди с топорами, а разбудил меня тот безумный мулла, рыдавший в свой микрофон. Я даже пожалел, что не вернулся обратно в отряд.
Мы познакомились с вали Эль-Хасабы; это должность, соответствующая мэру. Округой он управлял железной рукой, и все местные жители оказывали ему величайшее уважение. Я стал свидетелем того, как к нему для трёпки приволокли рыбака. Он приехал из другой деревни, поссорился с местным жителем и затеял с ним драку, используя в качестве оружия гальку с пляжа. Сейчас же он распростерся ниц перед вали и непрерывно целовал его ноги, словно умоляя о даровании жизни. Все это напоминало сцену из Средневековья. Его оштрафовали, и очень довольный собой рыбак начал отползать назад, прочь от вали, читая на ходу славословия.
Потом мы отправились вглубь страны, посещая изолированные поселения. Рисковать я не собирался, поскольку в голове у меня еще не улегся полученный инструктаж, поэтому, когда Саймон приближался к хижинам, старался держаться на расстоянии, но был удивлен, увидев, как его приветствует все семьи. Арабские женщины редко приветствуют незнакомцев, но тут все оказались рядом, и это были самые теплые и гостеприимные арабы, которых я когда-либо встречал. Нас угощали чаем с финиками и пресным хлебом; они действительно видели в нас желанных гостей. Вот и все, что нужно знать о той чуши, которую нам рассказывали в Херефорде.
Мы составили карты местности, нанесли на них все деревни, переписали жителей и отметили топографические особенности, после чего нашей следующей задачей было обследовать прибрежные деревни. Для этого в наше распоряжение был предоставлена арабская дау [3] под названием «Мантисса». Это был флагман султанского флота, крепкая, традиционная каботажная лодка с двумя пулеметами .30-го калибра, установленными на мостике, которые были сняты со старого поршневого истребителя «Провост», — их как раз меняли на реактивные самолеты.
Утром мы отправлялись к причалу, где нас забирала резиновая надувная лодка, чтобы отвезти на дау. Поднявшись на борт, мы выходили в море и завтракали вместе с командой на открытой палубе. Судовой кок напоминал Одджоба, [4] — он имел одинаковый размер что в ширину, что в высоту, обладал полированной головой и весь день был занят либо приготовлением, либо заготовкой еды. Команда была загоревшей до черноты и выглядела настоящей кучкой головорезов. Я же ощущал себя Синдбадом-мореходом, или сыном Попая. [5]
Морскую блокаду вдоль побережья осуществляли пять минных тральщиков, державшихся прямо за горизонтом, так что с берега их никто не видел. Мы по очереди посещали эти корабли, и мателоты не могли поверить своим глазам, когда к ним подходила наша лодка. На борту мы принимали душ, ели и приделывали ноги всему, чему могли. Вскоре флотилия прозвала нас «бичом Семи морей». [6]
Мы останавливали множество дау и рыбацких лодок, чтобы убедиться, что они не занимаются контрабандой оружия. Одна из остановленных нами лодок направлялась в Индию. Все члены команды были крупного телосложения, что было необычно, и, пока парни обыскивали лодку, можно было заметить определенное напряжение. Только когда лодка уже отошла довольно далеко, Саймон спросил меня, что, по моему мнению, они перевозят. У меня не было ни малейшего понятия. Как выяснилось, это были контрабандисты, перевозящие золото. Они скупали его в Дубае и перевозили его в Индию. Если их останавливала таможня, они давали им золотой слиток стоимостью двадцать штук баксов. Если их останавливал индийский флот, они притапливали золото за бортом и забирали его позже. На борту этой дау было четыреста тысяч фунтов нелегального золота; неудивительно, что он так и не сказал мне об этом, пока она не скрылась вдали.
Мы осмотрели прибрежные деревни, переписав всех жителей, и сделали наброски карт местности. Все местные жители казались такими дружелюбными, а одна мать даже кормила грудью своего ребенка прямо у нас на глазах. Не было обнаружено никаких признаков инакомыслия, не говоря уже о террористической деятельности.
Дни тянулись долго, и даже я с нетерпением ждал возвращения в нашу лачугу. Безумный мулла уже немного успокоился, так как наступил праздник Ид, [7] который праздновали все. Местные жители любили подбрасывать мечи в воздух и ловить их, а я был занят тем, что зашивал их раны — самым распространенным был порез перепонки между большим и безымянным пальцами, который было довольно сложно зашить.
Мне было жалко уток, которых купил Саймон, поэтому я вырыл пруд, зацементировав его, но когда пустил их в пруд, они утонула. Как оказалось, эти утки никогда раньше не плавали в таком большом количестве воды, и их перья не были водоотталкивающими… Упс.

*****

После того, как мы передали все собранные данные на базу, там начали планировать следующий этап операции. Я вернулся в свой отряд, который был занят отработкой ночных парашютных прыжков. В Южном Омане назревали неприятности, и вскоре стало известно, что туда перебрасывается эскадрон «B».
Второму отряду предстояло совершить прыжок в горах и организовать наблюдение за некоторыми деревнями, в то время как остальная часть эскадрона должна была провести атаку с моря на город под названием Букра.
Во время тренировки мы узнали, что летчик, пилотировавший нас, является сводным братом Джули Эндрюс, поэтому при подготовке к выходу, прежде чем выпрыгнуть из самолета, все затянули песню «Ложка сахара полна». [8] Ночные прыжки всегда сложны, а попытки приземлиться в горах особенно опасны. Наше предполагаемое место приземления было окружено горными пиками высотой до 6000 футов, и хотя мы прыгали на дорогу в Аден, этот прыжок считался в Полку первым боевым затяжным прыжком. Прыгал смешанный отряд, состоящий наполовину из военнослужащих эскадрона «A» и наполовину из личного состава эскадрона «G».
В Королевских ВВС очень строго следили за перевозкой оружия и взрывчатых веществ, но в данном случае было сделано исключение. Никто не знал, чего ожидать на земле, поэтому каждый из нас дослал патрон в патронник еще на борту самолета. Фред прыгал с 40-миллиметровым гранатометом, и он тоже поставил его на боевой взвод.
Я выходил первым и действовал как головной парашютист, за которым следовали остальные. Идея заключалась в том, чтобы остальные могли ориентироваться в прыжке на меня, поскольку я был самым опытным парашютистом. Точка выброски была рассчитана по времени и расстоянию от известного ориентира на побережье, находившегося примерно в пятнадцати километрах. Луна светила на три четверти, и условия для прыжка были идеальными; с высоты десяти тысяч футов можно было разглядеть все особенности джебеля, но по мере снижения и вхождения в земную тень становилось все темнее. Перед самым раскрытием парашюта я мельком увидел, что справа от меня кто-то кружится в падении, уходя ниже меня.
Мы приземлились точно в цель и оказались прямо между двух больших ям размером с теннисный корт, вырытых в земле, и которые служили резервуарами для сбора воды во время дождя. Все пришли плотной группой, но одного человека не хватало, поэтому для его поисков мы разделились на два патруля: один занял возвышенность на юге, а другой — на севере. Через тридцать минут второй патруль сообщил, что нашел пропавшего Рипа. Это был тот самый человек, которого я видел, и которого закрутило, что вынудило его не открывать парашют, пока не удастся восстановить устойчивость. Если бы он находился над вáди, ему бы все сошло с рук; но, к сожалению, он был над возвышенностью, и как раз в тот момент, когда его купол начал наполняться, он врезался в склон горы.
Нет слов, которые могли бы передать нашу скорбь, и в знак уважения к Рипу мы продолжали жить так, словно он все еще был с нами. Он любил посмеяться и увидел бы забавный момент в том, как мы все сидели, сгрудившись, и смотрели на Фреда, разбиравшего свое снаряжение. Фред неудачно приземлился, упав вперед на колени и разодрав обе штанины. У одного ботинка отсутствовал мысок, а на лице была большая ссадина. «Берген» Фреда оборвался, когда тот его отпускал, и все, что находилось внутри, разбилось и расплющилось. Одна из бутылок с водой оказалась раздавлена, но не протекала, и он сказал, что не может снять крышку.
— Сможешь, когда захочешь пить, — ответили ему.
Все 40-миллиметровые гранаты, которые он нес с собой, были сплющены, и то, что ни один боеприпас не взорвался, являлось заслугой исключительно британских требований безопасности. Единственная хорошая граната, которая у него осталась, была та, что находилась в оружии, которое у него было с собой. У Вилли нашлась большая банка зеленых бобов, которыми он поделился. Понятия не имею, зачем он их взял, но зашли они хорошо.
У Рипа был пулемет «Брен», который, как мне кажется, и стал причиной его нестабильности. Тяжелый груз был у каждого, — это хорошо, если вы устойчивы, но это очень трудно контролировать, если вас закрутит. Была ли в этом виновата ослабленная лямка или неудачный выход из самолета, никто никогда так и не узнает.
Небольшое утешение состоит в том, что Рип не одинок. Такой же трагический случай на той же площадке высадки произошел год спустя с Джорди, который считал себя астронавтом. Уверен, что эти двое выпили немало чая вместе, задаваясь вопросом, почему тогда Вилли прихватил с собой большую банку консервированной зеленой фасоли.
С морским десантом тоже вышла небольшая заминка. Парни вошли в город, бесшумно окружив его с первыми лучами Солнца. Когда стало светлее, они арестовали вали. Когда его спросили, является ли он вали Букры, от ответил категорическим отказом. После долгих раздумий удалось установить, что он таки был вали, но вали Батара, а не Букры. Кто-то перепутал деревни — небольшой географический конфуз с разницей в пятнадцать километров.
Это был, пожалуй, единственный случай в истории, когда британское правительство приняло меры еще до того, как что-то произошло. Однако на юге все шло своим чередом.
Террористы, вдохновленные коммунистами, подняли вооруженное восстание против султана в Дофаре, горном регионе на юге Омана. Парней из САС использовали для обучения сохранивших верность соплеменников (фиркатов) особенностям ведения войны против врага (адý). Меня перебросили на взлетно-посадочную полосу под названием «Белый город», которая стала первым опорным пунктом в джебеле. Отсюда выставлялись и оборудовались другие позиции, и все они снабжались из «Белого города». Я выступал как начальник аэропорта, управлявший всей этой позицией.
С первыми лучами Солнца начали приземляться «Скайвэны» с полными канистрами воды, которые я распределял между позициями. У нас были фиркаты, геши, белуджи и два эскадрона САС. Семьи фиркатов жили в деревне, построенной из каменных хижин многовековой давности. Всего там находилось более тысячи человек.
Геши являлись войсками самого султана, их численность составляла около полка, а белуджи укомплектовали два расчета двадцатипятифунтовых орудий. Позицию каждую ночь обстреливали из минометов, гранатометов и пулеметов, поэтому всем пришлось окопаться. Жили мы в норах в земле, что напоминало Первую мировую войну. Нашу позицию заполоняли крысы, и я несколько раз просыпался по ночам от того, что эти твари обгрызали мою бороду от последних остатков карри, которое я съел накануне. Рядом с моим окопом местные жители забивали скот, а по ночам приходили волки и доедали все остатки. Слышать их вой и хруст бедренных костей было драматично, — совсем не та колыбельная, которая была мне нужна, чтобы уснуть.
Вот здесь и сейчас на позиции находилось более тысячи солдат, но вдруг за одну ночь на ней осталось лишь тридцать белуджей и пять гешей — остальные были переброшены в другие части джебеля, и я почувствовал себя немного незащищенным. Со мной осталось лишь двое моих товарищей, и все. Я не собирался больше жить в этой дыре, решив, что если уж умирать, то с достоинством и над землей, поэтому из ящиков из-под боеприпасов, наполненных песком и накрытых тентом, оборудовал кафе. Здесь мы спали, кормили и развлекали посетителей.
На базе разгружались «Скайвэны», распределялась вода, чтобы прилетавшие вертолеты переправляли ее на новые позиции. С первыми лучами Солнца и до полудня шла суматошная работа по организации и распределению всех грузов — воды, боеприпасов и продовольствия. Во второй половине дня все затихало. Мы готовили чай для всех, кто проходил через «Белый город», а таких было немало. Для этого я отправлялся с тачкой к кладовщику-гешу и брал у него мешок сахара весом в центнер, которого хватало на несколько дней. [9]
После большой переброски ночные атаки сошли на нет — адý стали атаковать новые позиции, что нас вполне устраивало. Однажды, двое парней хлебали по чашке чая в ожидании вертолета, который должен был доставить их в отряд. Оба прошли курс боевой подготовки и с нетерпением ждали настоящей солдатской службы. Сели они в первый подвернувшийся «борт», и я все еще допивал ту же заварку, когда вертолет вернулся с одним из этих парней на носилках — оказалось, что высаживались они прямо в разгар боя, и один из них был ранен в бедро, прежде чем он смог добраться до укрытия. «Борт» вернулся после боестолкновения и забрал его; вот так быстро все произошло.
Потом у меня увели пару ботинок. Они имели удлиненный пришитый язычок, и, будучи одиннадцатого размера, [10] выявить их было легко. Единственный путь с холма проходил через меня, поэтому я тщательно за всеми наблюдал, и однажды заметил белуджа, который шел и спотыкался, как Чарли Чаплин. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на нем мои ботинки. Я сказал ему, чтобы он связался со своим начальником и явился ко мне. Ничего не услышав в ответ, я сам вышел на связь и начал наезжать на орудийный расчет белуджей, однако через минуту ко мне подошел командир эскадрона «D», сказавший:
— Ты не мог бы отложить свои проблемы на потóм? Я пытаюсь организовать артиллерийскую поддержку!
Я не понимал, что пушки уже используются, а ребята находятся в разгаре перестрелки.
Чуточку комфорта мне добавляло то, что белуджи присылали мне по утрам полдюжины лепешек-чапати. [11] Они были очень вкусными, и одной или двух вполне хватало на завтрак, в зависимости от того, насколько ты был голоден. Но настоящей роскошью было использовать то, что оставалось, в качестве туалетной бумаги. В тем жизненных местах все немного побаливает, и мягкий, теплый чапати был просто как рай земной с закрытыми воротами.
Для борьбы с мухами использовался спрей, который представлял собой тяжелый масляный раствор, щипавший при прикосновении. К нам приезжали бригадир, полковник и его заместитель, и когда они должны были возвращаться в Салалу, я выстроил их в ряд и сказал, что должен обработать их спреем по санитарным соображениям. С ними находился связист, но его я оставил в стороне, и заставил туанов [12] раздеться до пояса и сбросить брюки, после чего опрыскал их с головы до ног и между ног. Полковник спросил меня, почему от этой процедуры освобожден связист, и я ответил, что она касается только офицеров. Будучи в то время штаб-сержантом, я воочию видел, как ускользает мой фельдмаршальский жезл. Офицеры очень осторожно шли к вертолету, стараясь держать бедра на расстоянии друг от друга.
Я приглянулся местной кошке, и начал ее кормить. Она всегда была с котятами, и я назвал ее Спартакиадой. Местные жители жили в байтах (каменных домах), кишащих крысами, поэтому я стал отлавливать их и скармливать кошке, для чего построил из ящиков из-под боеприпасов крысиную яму размером шесть на три фута и в высоту четыре фута. Все пойманные крысы складывались сюда, и когда кошка была голодна, она могла угощаться сама.
К нам был приписан Джек, инструктор по огневой подготовке, приехавший в «Белый город», чтобы посмотреть, как мы работаем. На нем был новенький жилет, и он сидел со мной и пил чай. Нужно понимать, что в этих местах всегда дул легкий ветерок, из-за которого вы недооценивали силу Солнца. Я сказал об этом Джеку, который в ответ начал рассказывать, что был в Суэце, что он старый солдат, что он все это уже проходил и не любит, когда ему рассказывают об очевидных вещах. В общем, он спросил меня, где находится враг, и я драматично объяснил ему, что наша позиция окружена и, вероятно, мы все время находимся под наблюдением. Указав на скалу, я добавил:
— Вот оттуда до раскидистого дерева много адý. И от дерева до скального выступа много адý, — и далее прошелся по кругу, указывая на местные предметы и силы противника.
Джек улетел на передовую базу на следующее утро, не снимая своего нового, безупречно белого и все еще блестящего жилета. Я же был постоянно занят и вскоре забыл о нем. Через две недели из Аматола (так называлась наша передовая база) пришло сообщение: «К вам медицинский “борт”». Когда вертолет приземлился, я увидел распростертую фигуру в грязном, сдувшемся жилете с пунцового цвета губами, как у Мика Джаггера. Это был Джек. Сильно обгоревший на Солнце, он не мог пошевелиться без мучительных последствий. Вот вам и старый ветеран Суэца! Я обработал ожоги, напоил его большим количеством жидкости и стал думать, куда его лучше всего положить, чтобы он мог находиться в тени, отдохнуть и восстановиться. В палатке, где люди постоянно о него спотыкались, всегда было суматошно, а ему нужна была изоляция. И тут меня озарило: крысиная яма! Туда легко помещалась походная кровать, и Джек мог спать сколько душе угодно. Я подвел его к новому жилищу, и он посмотрел на меня взглядом, полным благодарности. Из-за распухших губ он не мог произнести ни слова, но глаза говорили сами за себя. Его новая жилетка была уже черной, подмышки растянулись до пояса. В яме было прохладно, и я помог ему осторожно опуститься на походную кровать.
Все крысы укрылись в нижних ящиках и, должно быть, гадали, что это за нового соседа к ним подселили. Джек лежал со сложенными на груди руками, олицетворяя собой само спокойствие. Чего я не учел, так это Спартакиаду, которая регулярно наведывалась и хватала крысу, чтобы накормить своих котят. Когда такое происходило, крысы впадали в неистовство, пытаясь отбиться от этого пушистика. И как раз, когда Джек погрузился в столь необходимый ему сон, появилась Спартакиада и осмотрела место событий с верхнего края патронных ящиков. Крысы, конечно же, набросились на Джека, обшаривая все его тело в поисках новых укрытий, а сам он лежал, парализованный, и бормотал, как старина Блейки из ситкома «На автобусах»:
— Ненавижу тебя, Лофти. [13]
Через несколько недель на холме появились две фигуры, просившие еды. Оказалось, что это парни из эскадрона «D», которых каким-то образом бросили и забыли. Они вырыли траншею, настолько глубокую, что практически не вылезали из нее, и с удивлением обнаружили, что их эскадрон уже передислоцирован. Они работали с гешами, и именно там, как они полагали, все еще находился эскадрон. Мне стало любопытно, и я отправился посмотреть на траншею, которую парни соорудили: она была больше похожа на шахту и тянулась бесконечно. У них была большая общая зона с отдельным спальным местом в каждом конце, и все это было вырублено в сплошном камне. Оба они были Пэдди и, должно быть, обожали копать и использовать динамит. У одного из них, у Дэнни, был тринадцатый размер ноги, [14] и, возвращаясь в свой эскадрон, он сказал мне:
— Лофти, если меня подстрелят, cтолкни меня.
Постоянным посетителем базы был заместитель командира Полка, который всегда останавливался, чтобы попить чайка. Он до сих пор не простил меня за то, что случилось во время его инструктажа перед выводом войск. Я был дружен со всеми летчиками и попросил «Низколетящего» Грейвелла пролететь над Генри, когда тот будет проводить совещание с ребятами. Он как раз находился за небольшим бугорком в конце взлетно-посадочной полосы, где на «Лендровере» были разложены все его карты, и все было в самом разгаре, когда послышался нарастающий звук двигателей. Все посмотрели в сторону шума, и тут в нескольких футах над «Лендровером» пронесся «Скайвэн», разбросав Генри в одну сторону, а его карты — в другую. Он вскочил на ноги, потряс кулаком в сторону улетающего самолета и крикнул:
— Вот как надо списывать самолеты!
Генри был отличным парнем, и я не знаю никого, кто его бы не любил.
Он опасался меня из-за всех моих проделок и все еще чувствовал боль от спрея, которым я его обрызгал. Как-то раз я чистил свое оружие, и на столе стояла большая алюминиевая банка с маслом. В таких же емкостях начали привозить ром G10, и, чтобы отличить его, достаточно было открыть крышку и понюхать. Запах рома нельзя было перепутать; он атаковал ноздри. Генри взял в руки масло и спросил, не ром ли это, поскольку именно он отвечал за его выдачу. Но прежде чем я успел ответить, он сделал глоток. Все подсказки были налицо — я чистил оружие, было десять часов утра, а из банки пахло маслом. Генри выплюнул все, что мог, и сквозь стиснутые зубы произнес:
— Ты, гребаный мудак, и это вся благодарность за то, что я достал тебе ром?
Но я ничего не сделал, просто продолжил протаскивать шомпол в своем оружии.
Это была забавная война, поскольку люди из одной деревни переходили то в одну, то в другую сторону. Многие из них сдавались в плен и тут же записывались к фиркатам. В одну минуту они пытались убить тебя, а в другую — уже были на твоей стороне.
Бичом моей жизни стали канистры. Мне нужно было ежедневно отправлять их в долину, иначе на следующий день нам не хватало воды. Однажды я увидел верблюда, нагруженного полными канистрами с водой, который направлялся на юг. Это было необычно, потому что в том направлении у нас не было войск. Я подошел к фиркату и спросил, куда они направляются со своими канистрами, но тут возник языковой барьер. Когда их было что-то нужно, их было легко понять, но когда они не хотели отвечать, вопросы оставались без ответа. И только когда верблюд уже ушел, они сказали мне, что это для адý. У них закончилась вода, и они пришли к своим двоюродным братьям за пополнением. Вот такая вот война!
Помимо фиркатов мы проводили программу по завоеванию «сердец и умов». В нее входили советы по ведению сельского хозяйства, уходу за скотом и бурению скважин с водой. Мы доставили в «Белый город» буровую установку и начали бурение, надеясь найти воду на глубине около ста футов. Местных жителей это впечатлило; это действительно могло изменить их жизнь к лучшему.
Скот был очень важен для местных жителей и во многом определял ход войны. Фиркаты соглашались на что-то, только если был шанс получить скот. А джебали славились тем, что любили спорить, и при планировании операций всегда возникало множество споров и компромиссов.
На самом деле, аду фактически превосходили нас по вооружению. Их 75-мм безоткатное орудие превосходило наши 81-мм минометы. Чтобы компенсировать разницу, ребята заливали в ствол бензин и использовали больше боеприпасов, чем было рекомендовано. Это давало прирост по дальности стрельбы, но создавало опасную нагрузку на миномет. Их нужно было регулярно проверять, поэтому из Великобритании прислали парня, чтобы он проверил наше оружие. В «Белом городе» у меня было несколько больших картонных цилиндров, в которых поставлялись авиационные неуправляемые ракеты, и мы заменили ими настоящие минометные стволы. Они имели длину в десять футов и прекрасно подходили к сошкам. Инспектор не мог поверить своим глазам, но был слишком горд, чтобы поинтересоваться, что это такое. Осторожно оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он даже поскреб поверхность ножом. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, что его разыграли.

*****

Во время своей следующей командировки на «Шторм» (кодовое название войны в Дофаре), я служил в качестве сержанта-квартирмейстера эскадрона, который отвечал за снабжение всех джебелей. Это привязало меня к базе, но мне все же удавалось время от времени выбираться наружу. Жили мы в палаточном лагере в УАГ (Уль-а-Гварат), находившемся к югу от Салалы, и первое, что я сделал, это объединил четыре маленьких бетонных основания в одно большое. Сделано это было для того, чтобы у нас было место для игры в волейбол. Мы играли каждый вечер, и я предложил парням с джебеля создать команду и приходить играть, когда у них получится. От травм во время игры в волейбол мы потеряли больше людей, чем во время всех мероприятий адý, вместе взятых.
Спал я на складе, где было электричество. Роскошь в виде вентилятора и прикроватной лампы также была бесценна. Жил я в одной комнате с полковым сержантом-квартирмейстером, который обладал прекрасным характером и был хорошим бегуном на длинные дистанции. Вечером напоследок мы пили чай и заедали его куском хлеба с сыром и соленым огурцом. Мы с Драгом поссорились из-за какой-то глупости, и чтобы помириться с ним, я приготовил чай и бутерброды. Он стоял у вентилятора и уж было открыл рот, чтобы откусить, когда я задел вентилятор колышком от палатки. Решетка вентилятора была покрыта вековой пылью и грязью, и все это одним мигом слетело, полностью облепив голову Драга. Он стал выглядеть как нечто из фильма «Куотермасс». Пыль набилась ему в рот, покрыла его сэндвич и чай двухдюймовым слоем грязи и сделала его голову похожей на идола с острова Пасхи. Он еще долго не мог говорить и бесконечно выковыривал грязь из глаз. Естественно, после этого мне не удалось стать его большим поклонником.
Он пробыл у нас всего неделю и уже преодолевал неприятный случай солнечного ожога, в чем отчасти была и моя вина. Когда он приехал из Великобритании, я отправился на аэродром, чтобы его встретить. Он уже бывал здесь раньше, поэтому я думал, что он знает дорогу. На обратном пути в УАГ мы на «Лендровере» с открытым верхом приостановились у форта, чтобы назначить время занятий на стрельбище. Было время обеда, и я сказал Драгу, что мы увидимся в столовой, которая находилась по ту сторону форта. Драг был лысым, как барсук, и глухим, как доска. Забронировав место и время на стрельбище, я отправился в столовую и пообедал. Драга нигде не было видно, и я решил, что он, должно быть, сразу отправился на склад и закемарил после долгого пути. Я как раз был занят в оружейке, когда два часа спустя из-за угла, пошатываясь, появился Драг. Оказывается, он все это время ждал меня в «Лендровере», где и заснул, подставив голову под лучи Солнца, которое пленных не брало.
Я отвечал за чистоту в лагере и каждое утро обходил лагерь, собирая весь мусор. В нескольких милях в пустыне находилась свалка, куда все это отвозилось. С собой я брал Шона, своего кладовщика, и, чтобы сделать рутинную работу более увлекательной, обливал мусор бензином, а затем медленно отъезжал, а Шон, сидя на заднем сиденье, выливал бензин, пока канистра не пустела. Затем мы чиркали спичкой и смотрели, как пламя бежит по земле и поджигает мусор. «Никогда не играй с огнем, и ты не обожжешься» — очень разумное утверждение, к которому мне следовало бы прислушаться. Как и много раз до этого, мы собрали мусор, пропитали его бензином и медленно поехали прочь, оставляя за собой бензиновый след. Идея заключалась в том, чтобы отъехать от мусора как можно дальше и наблюдать за пламенем. В тот день мы только начали отъезжать от свалки, как пламя начало преследовать нас, а не наоборот — нам было неведомо, что свалка тлела еще со вчерашнего дня, и это преждевременно воспламенило бензин. Шон выкрикнул предупреждение и попытался выбросить канистру, но она ударилась о тент и отскочила обратно. Я понял, что что-то не так, только когда Шон перепрыгнул через переднее сиденье и присоединился ко мне, а затем вынырнул из пассажирской двери, прежде чем я успел что-либо сказать. Почувствовав жар, до меня дошло, что позади разгорается ад. Все, о чем я мог думать, — это ускориться, что, к счастью для меня, сработало. Канистра выпала из кузова, когда я на скорости наехал на кочку, но не раньше, чем она оставила свой след в виде вздувшегося лакокрасочного покрытия и разбитого стекла на задних фонарях. Я вспомнил несколько инцидентов, связанных с бензином, и можно было считать, что урок усвоен, но это было еще не все.
Чтобы лишить адý определенных территорий, было решено сжечь всю траву, которая служила им прикрытием. Для этого мы разработали план сброса в вáди бочек с автуром, [15] которые воспламенялись бы при падении со «Скайвэнов». Единственная загвоздка заключалась в том, чтобы обеспечить требуемое замедление для равномерного горения, чтобы при сбросе получался максимальный охват площади. Другая немаловажная проблема заключалась в том, чтобы убедиться, что бочка покинет самолет, когда фитиль будет зажжен. Перевозить пятидесятигаллоновые бочки в задней части самолета, разбрасываемых турбулентностью, — задача не из легких, но «отважные побеждают» и десантная смекалка решила этот вопрос. Если самолет шел слишком низко, он был бы уязвим для огня стрелкового оружия, а если слишком высоко, то бочке требовался длинный фитиль. Поскольку фитиль поставлялся свернутым в жестянку, он обладал естественной склонностью сворачиваться, и опасность во всем этом заключалась в том, что огонь мог проскочить по виткам и воспламенить бочку слишком быстро.
У нас случилось несколько катастроф, и я был рад, когда это все свернули. Я знал, что летчики тоже были рады. Мы никогда не рассказывали им всю историю, а просто говорили им лететь на определенной высоте и в определенном направлении. Я бы чувствовал себя увереннее в огнеупорном комбинезоне и с парашютом, но приходилось обходиться шортами и шлепанцами. На рейсах Королевских ВВС нельзя курить или перевозить в ручной клади что-либо горючее; спички и зажигалки конфискуют. И тут я такой в задней части «Скайвэна» поджигаю бочки с автуром и выбрасываю их через люк.
Бензин не только опасен при воспламенении, но и может серьезно повредить вашему здоровью, если его употребить внутрь. У нас было несколько случаев, когда канистру с бензином принимали за канистру с водой. Все канистры для воды окрашивались в черный цвет, а канистры для бензина были зеленые. Ночью их невозможно было различить, поэтому важно было хранить их раздельно. Один из парней сделал глоток и провалялся в постели две недели на морфии; повезло еще, что он не прикурил. Мы пригрозили отправить его домой, пристегнув к крылу, как подвесной топливный бак.
Наши повара использовали горелки №1, работавшие на бензине, и которые во время приготовления пищи раскалялись докрасна. Если повар не заправлял их регулярно, бензин заканчивался прямо посередине процесса приготовления. Повар паниковал и пытался заправить горелку, пока она еще горячая, потому что, если еда запаздывала, он грозил навлечь на себя гнев парней. Достаточно было небольшой утечки, чтобы все загорелось, и бедный старый повар покрывался волдырями, ожогами и копотью. Этим парням следовало бы доплачивать за риск.
Каждый вечер мы проводили совещание, на котором все узнавали о том, что происходит на джебеле. Его проводил оперативный офицер, и начинался он так: «Общие изменения в обстановке за крайние двадцать четыре часа». На большой карте были отмечены все места. Затем он говорил, что у адý не хватает сахара. Меня это всегда раздражало, поскольку подразумевалось, что, как только у них закончится сахар, они сдадутся. Пять лет спустя нам все еще говорили, что у них кончается сахар, хотя по мере того как джебель постепенно отвоевывался, количество найденных запасов, включая сахар, могло бы накормить весь мир.
Постоянно упоминалось бурение в «Белом городе», и потребовалось восемнадцать месяцев, чтобы добраться до воды на глубине одиннадцать сотен футов. Отдельного упоминания удостаивался странный повар за свои ожоги, и объявлялись победители соревнований по волейболу.
На аэродроме был плавательный бассейн, где проводилось почти все свободное время. Мы тренировались плавать под водой и устраивали соревнования, кто больше проплывет. Утром после прощальной вечеринки я ставил рекорд в бассейне и, чуть не доплыв до трех бассейнов, вынырнул, задыхаясь, — как раз в том углу, где кому-то из посетителей стало плохо. Не очень-то приятно, когда на шее у тебя оказывается жирное кольцо из шкурок помидоров, а в носу — кожура от бекона. Вкус срыгиваемой еды не способствует аппетиту и может серьезно повлиять на боевую подготовку.
Мы проводили всевозможные конкурсы. Одна из них заключалась в том, чтобы вбить гвоздь в банку из-под пива под водой с помощью деревянного молотка. Все эти предметы бросались на глубину, и смысл заключался в том, чтобы нырнуть, собрать их в кучу, и, держа пустую пивную банку на дне, вбить в нее гвоздь. Впервые в жизни я увидел, как кто-то кричит под водой — Джейки делал это и ударил молотком по большому пальцу, забыв, где он находится.
На аэродроме работала полевая хирургическая бригада, которая творила чудеса с ранеными. По одну сторону от нее находился временный морг, а другая сторона примыкала к задней части столовой. После одного из боестолкновений бригада была занята и попросила добровольцев сдать кровь и помочь. Одному из них сказали положить тело в морг. Он спросил дорогу, и ему ответили:
— Снаружи справа найдешь холодильную камеру.
Он последовал указаниям, но отправился в заднюю часть столовой и положил мешок с телом в холодильную камеру на кухне прямо посреди картошки и лука. Рассказывают, что молодой повар открыл его, думая, что овощи поставляются в другой упаковке. Из-за такого любой может стать вегетарианцем.
А однажды на складе Драг получил новый стул, на котором можно было поворачиваться и менять высоту нажатием рычага. Он запретил всем пользоваться им и стал показывать, как он крутится, но кто-то выкрал стул и выбросил его в цистерну с водой. Он долго его искал и наконец увидел, что стул все еще плавает в резервуаре. Это просто показывает, что:

НОВЫЙ СТУЛ ПЛАВАЕТ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Short SC.7 Skyvan — британский легкий транспортный самолет общего назначения; в пассажирском варианте вмещал до 19 человек.
[2] Имеется ввиду Т.Э. Лоуренс, он же Лоуренс Аравийский — британский археолог, путешественник, шпион, стоявший у истоков арабского восстания в годы Первой мировой войны против османской империи.
[3] Одномачтовая каботажная парусная лодка в Индийском океане.
[4] Одджоб (англ. Oddjob) — вымышленный персонаж шпионских романов и фильмов о Джеймсе Бонде, является приспешником злодея Аурика Голдфингера в романе Яна Флеминга «Голдфингер» 1959 года и его экранизации 1964 года.
[5] Моряк Попай (англ. Popeye the Sailor, имя образовано от англ. pop-eyed «лупоглазый», «пучеглазый», буквально «Лупоглаз») — герой американских комиксов и мультфильмов; задиристый, но дружелюбный моряк среднего возраста, очень любящий шпинат.
[6] В оригинале обыгрывается созвучие слов scrounge (побираться, воровать, тырить, выцыганивать) и scourge (бич, беда, наказание).
[7] Курбан-Байрам или Ид-аль-адха — исламский праздник окончания Хаджа.
[8] Англ. Just a spoonful of sugar. Песня из кинофильма «Мэри Поппинс» 1964 года, главную роль в котором играет британская актриса Джули Эндрюс.
[9] Здесь имеется ввиду английский центнер, мера веса, равная 50,8 кг.
[10] Соответствует нашему 44-му размеру.
[11] Хлеб из пшеничной муки наподобие лаваша, распространен во многих странах Центральной Азии и Ближнего Востока.
[12] Англ. tuan. «Господин» по-малайски, используется по отношению к белым людям.
[13] Англ. On the Buses — британский ситком, транслировался телеканалом ITV с 1969 по 1973 г.
[14] Соответствует нашему 47-му размеру.
[15] Топливо для реактивных двигателей на основе керосина.

Спасибо большое.
"странный повар за свои ожоги" - видимо, скорее "каждый повар за свои ожоги".

Нет. В оригинале там игра слов: old/odd, старый/странный.
Надо будет потом сноску сделать.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

УЧЕБНОЕ КРЫЛО

Время никого не щадит и не ждет, и я, будучи в свое время одним из самых молодых солдат в Полку, быстро становился одним из самых старых. После долгих лет службы в сабельном (боевом) эскадроне пришло время перейти на должность в учебное крыло, которое отвечало за отбор и обучение всех военнослужащих Полка необходимым навыкам.
Моей первой работой в новом качестве стало обучение личного состава минно-подрывному делу. Это была отличная работа, которая заключалась в разрушении всего и всякого — от мостов до электростанций. У большинства парней присутствует эдакая разрушительная жилка, и такая служба напоминала опиат для наркоманов. У меня не получается не ломать вещи: у меня в руках постоянно отваливаются рукоятки и тумблеры, ломаются подо мной стулья, а у чайных чашек отрываются ручки. Представьте себе, каким разрушительным я могу быть, если приложу к этому все усилия. Ручки морозильников и дверцы шкафов — вот моя специализация. По всему миру эти предметы только и ждут, когда я подойду и дотронусь до них, чтобы они отвалились.
Двое из нас отправились в Хитроу, чтобы получить опыт работы в салоне самолета «Джамбо» («Боинг-747») в рамках антитеррористической подготовки. Нас познакомили с инструктором, который провел нас на полётный тренажер, попутно рассказывая нам, какое это замечательное, но при этом очень дорогое — по тридцать четыре миллиона фунтов за штуку — оборудование. Мой приятель спросил его, обладает ли оно защитой от солдат или есть ли у него какие-то слабые места. Инструктор ответил, что этот тренажер использовали тысячи пилотов и до сих пор ничего не сломалось. Я сел в кресло и опустил подлокотник, который тут же остался у меня в руках. Наш спутник не мог в это поверить, его челюсть упала на пол раньше, чем этот подлокотник.
Так что разрушения были как раз по моей части, и в них я хорошо поднаторел на разных курсах и в разных странах.
Забавно, но люди любят смотреть на взрывы и хотят их сфотографировать. Это хорошо, если у вас есть камера с телеобъективом, и вы можете стоять далеко позади и снимать с безопасного расстояния. У Джонни была только дешевая камера, с помощью которой он хотел запечатлеть разрушение бетонной силосной башни. Мы все укрылись за стеной, а Джонни высунул камеру из-за угла, положив ее на правое колено. Я велел ему выставить выдержку на шесть секунд и начал отсчет: два, четыре, шесть. Когда я нажал на кнопку подрывной машинки, держась за спиной своего товарища, то увидел, как сооружение вздрогнуло, когда сработали подрывные заряды. Перед нами образовалось грибовидное облако пыли и дыма, а из него, словно в замедленной съемке, появилась гранитная глыба, летящая к нам. Силосная башня все еще раздумывала, падать ей или нет, но обломок уже ударил Джонни по колену, заставив его сделать несколько пируэтов прежде, чем изящно опуститься на землю. Я обхватывал его руками за плечи и почувствовал, как по его телу прошлась энергия удара. Хорошо, что наш сослуживец был коренастым парнем с большими ногами, иначе все могло бы закончиться плачевно, хотя опухолей и синяков оказалось достаточно, чтобы он занял переднее сиденье автомобиля при возвращении в лагерь.
При подрыве телеграфных столбов лучше всего было держаться на расстоянии около ста метров и смотреть вверх. Тогда у вас будет достаточно времени, чтобы увернуться от поднятых в воздух обломков, которые разлетаются прямо вверх и приземляются на расстоянии 200-300 метров. Однажды босс привел свою жену и оставил ее на мое попечение, чтобы она понаблюдала за происходящим. Я рассказывал ей, что и как делать, но она запаниковала. Когда столб разлетелся, в воздух взметнулся поток грязи, камней и дерева. Женщина схватила меня, мне пришлось отвести взгляд от обломков, и большой ком грязи так ударил меня в правое плечо, что я решил, что меня ударил Кассиус Клей. [1] Плечо болит до сих пор… Глупая женщина. Она думала, что я проявляю героизм и буду ее защищать, — и таки да, я проявлял героизм и защищал ее.
Мы сами смешивали химикаты и делали взрывчатые вещества и зажигательные смеси. Все работы производились в старом бомбоубежище, в котором было сыро и с крыши свисала одна незакрытая лампочка. Некоторые вещества, которые мы смешивали, были чувствительными, и сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько это было опасно.
К тому же надо было следить за курсантами, потому что все они хотели поэкспериментировать, и изготовить самое разрушительное взрывное устройство. Мы разрешали им подрывать свои устройства на полигоне, выставляя оценки за их работу. Однажды один парень изготовил свою смесь, которая должна была быть слабеньким зажигательным средством с длительным временем горения, но когда он ее инициировал, раздался сильный взрыв, сопровождаемый ослепительной вспышкой. Это застало всех нас врасплох: мы ожидали слабого, стабильно горящего пламени, поэтому вместо того, чтобы спрятаться в укрытие, все стояли и смотрели, как оно горит. Я обвинил его в неверных расчетах, но он настаивал, что использовал формулу правильно, поэтому, вернувшись в лагерь, я решил понаблюдать, как он смешивает аналогичную смесь. Все необходимые химические компоненты, которые у него были, поставлялись в банках, одна из которых была упакована в картонную коробку с крупнодисперсным порошком для механической защиты. Парень решил, что этот порошок и есть необходимый компонент зажигательной смеси, и использовал его, а не химическое вещество из банки, которая находилась на дне коробки. Не знаю, что это был за порошок, но он был очень хорош для удаления бровей и усов, если смешать его с алюминиевой пудрой.
На одном из занятий мы делали зажигательное устройство, которое нужно было запекать в духовке в течение двадцати четырех часов, и поэтому, чтобы можно было использовать нужную форму на кухне, оно было сделано в форме рыбы. Дежурному сержанту сказали, что вещество безвредно, хотя на самом деле эта смесь могла разнести все помещение. Потом мы забрали устройство на полигон, чтобы использовать его во время показного практического занятия. В ожидании ключей от ворот, открывающих доступ к полигону, четырехтонный грузовик, полный взрывчатки, был припаркован на дороге перед полигоном, а водитель отправился в лагерь, чтобы почаевничать.
Теоретически нужно было на поверхности «рыбы» просто процарапать небольшой участок и поджечь ее. Для нас такое было впервые, и никто не знал, чего ожидать. После того, как было использовано полкоробка спичек, «рыба» все еще не подавала признаков жизни; был даже испробован хлористый сахар, который сжигает все, что угодно. По итогу один из парней с отвращением отшвырнул ее в сторону, где она закатилась под четырехтонник, и была благополучно забыта.
Все были заняты разгрузкой грузовика, когда его днище озарил яркий свет, похожий на свет сварочной горелки — дремлющая «рыба» ожила в каскаде света и дыма, начав гореть внизу, проедая дорожное покрытие. Я вскочил в кабину, чтобы сдвинуть грузовик с места, но ключей не оказалось, поэтому попросил ребят подтолкнуть нас, и грузовик покатился. Без включенного двигателя в тормозной системе отсутствует давление воздуха, и вот я набираю скорость, спускаясь с холма в несущемся грузовике без тормозов, полном взрывчатки, и не могу им управлять, потому что рулевое управление заблокировано. «Рыба» же горела минут двадцать, прожгла дыру в дороге глубиной в три фута, и размером с канализационный люк. Просто еще один день из жизни взрывника.
Приготовленная в быту взрывчатка была хорошим развлечением, но не без опасностей. После одного из дней практических занятий на полигоне я попросил Джимми вымести заднюю часть грузовика. В кузове было много химикатов, валялись куски детонирующего шнура и остатки недоеденного обеда, разбросанные по полу. Джимми собрал весь этот мусор в кучу, а она вспыхнула и загорелась. Это был даже не взрыв, а быстрое горение, но этого хватило, чтобы вывести Джимми из себя. Он отбросил метлу и в сердцах произнес:
— Можешь сам подметать свой гребаный грузовик.
В минно-подрывном деле существуют различные формулы для расчета зарядов перебивания стали, бетона и дерева, что может стать довольно сложной математической задачей. Ребята не славятся своими академическими способностями, поэтому общим правилом было использование поправочного коэффициента «П», то есть «побольше». Я спросил одного из курсантов:
— Сколько градусов в круге?
А он ответил:
— Все зависит от того, насколько велик круг.
Пытаться объяснить теорему Пифагора для вычисления диаметра было все равно что разговаривать по-гречески, а единственное число Пи, которое знали многие, — это пирог из мяса в солдатском кафе.
Недалеко находился старый цементный завод с множеством зданий, разбросанных по большой территории, которые мы могли использовать в качестве мишеней. Здесь можно было экспериментировать с различными подрывными зарядами на стенах из разных материалов. Лучший способ разрушить бетон — это сначала просверлить в нем отверстие и утрамбовать взрывчатку. Заряды должны быть расположены с точным интервалом, чтобы проникать хотя бы наполовину в намеченный объект. Если сверлить под углом 45 градусов, то это облегчает бурение и упрощает наполнение этих отверстий. Однажды я оставил ребят минировать большую стену, которая уже была просверлена. Для этого у нас было много взрывчатки и куча песка для забивки. Когда я вернулся, все отверстия были заделаны, но куча песка почти не уменьшилась. Была пятница, всем хотелось закончить пораньше, поэтому задерживаться мы не стали. Когда я взорвал эту стену, она испарилась — они использовали весь запас взрывчатки, заполнив ею отверстия до самого верха и не оставив места для забивки. Возникшая ударная волна докатилась до церкви, находившейся в двух милях от эпицентра, и викарий утверждал, что витраж сдвинулся на целый дюйм. Хорошо, что он не молился в это время, а то увидел бы в этом божий знак. Пятницы мы называли «днем поэтов»: сваливай пораньше, завтра суббота. [2] За парнями нужно было следить, и пытаться донести до них мысль, что мастерство заключается в том, чтобы использовать как можно меньше взрывчатки.
Другой случай произошел в Уэльсе. В окрестностях города Нит строилась автомагистраль, и на ее пути оказалась плотина, сооруженная через небольшую речку. Я встретился с инженером, отвечавшим за строительство, и он повел меня через поля к плотине. Это была массивная железобетонная конструкция с вкраплением крупнозернистого гравия. Лучшим способом ее подрыва было бурение отверстий с установкой множества подрывных зарядов по всему периметру. Автострада находилась в пяти милях, и инженер сказал, что мы можем использовать заряды любого размера, поскольку находимся в милях от места проведения дорожных работ.
Прошло три недели, прежде чем я смог отправиться, чтобы подорвать плотину, предварительно связавшись с инженером, чтобы назначить время и дату. Он объяснил, что находится в отпуске и за нами присмотрит его второй помощник. Все, что мне было нужно, — это отбойный молоток и компрессор. Мы с Олли отправились рано утром, встретились с этим парнем, как и планировали, и приступили к проделыванию отверстий. Из-за гравия работа шла очень тяжело, и, не добившись никакого эффекта на плотине, мы решили свернуть это дело и просто заложить большие накладные подрывные заряды, используя для их забивки камни с русла реки.
Мы установили шесть больших зарядов, засыпав их камнем, и подсоединили к взрывной цепи. Я забыл положить в грузовик большую катушку огнепроводного шнура, и у меня оставался лишь 100-метровый отрезок саперного провода — но если вы не находитесь прямо на линии взрыва и имеете какое-то укрытие, то можно находиться довольно близко. Я осмотрел спокойную картину журчащей воды, переливающейся через плотину, с пением птиц на деревьях и кустах, обнимающих берега реки, которая прорезала пышные пастбища, на которых безмятежно паслись коровы: все было очень пасторально. Больше всего я беспокоился за коров, но мы перегнали их в безопасное место на другом поле. Вверх по реке находился стальной мост, но до него было добрых восемьсот метров. Отправив Олли с молодым инженером к мосту, я сам залег под берегом с подрывной машинкой. Особого комфорта я не испытывал, так как находился слишком близко, поэтому свернулся клубком и с криком: «Ложись!» — взорвал заряды.
День превратился в ночь, когда тонны камней полетели во все стороны, закрывая дневной свет, а масса воды, извергаясь в стратосферу, опустошила русло ручья, через несколько минут вернувшись на землю. Этот потоп помог улечься пыли, но прошло немало времени, прежде чем я смог что-либо разглядеть. Было слышно, как камни отскакивают от стальных конструкций моста, а голова была похожа на колокольню, где звонят все колокола одновременно. Когда пыль рассеялась, пейзаж напоминал Иводзиму. [3] На деревьях не хватало веток, кусты были лишены листвы. Не было никаких признаков живых существ, а ручей изменил свое русло. В воздухе висела мелкая пыль, и я безуспешно пытался прочистить уши. Олли и инженер оказались покрыты пылью и выглядели очень бледными. Тут послышался звук мощных двигателей, и через несколько минут со стороны моста показалось множество землеройных машин и скреперов, которые на скорости пересекли поток и исчезли вдали. Я как раз собирался осмотреть плотину, когда подъехал «Лендровер» и из пикапа выскочил парень в желтой защитной каске, требуя сказать, кто здесь главный. Я указал на молодого инженера и велел Олли сматывать провод. Новоприбывший оказался мужчиной крупным, и я порадовался, что кабель у нас был короткий. Он схватил нашего друга за горло, едва не свалив его с ног.
— Кто разрешил вам использовать взрывчатку на этом контракте?! — заорал дорожник.
— Увидимся в кафе, Джордж, — прервал я его, прежде чем мы на своих двоих быстренько направились восвояси. Очевидно, за те три недели, прошедшие с момента, когда плотину увидели в первый раз, до ее подрыва, строительство автострады уже дошло до моста. Строители прокладывали дорогу, когда с неба без предупреждения посыпались обломки камней, заставив остановиться все оборудование и тяжелую технику.
Когда мы уходили, я заметил старого ворона, пострадавшего от взрыва. Он ковылял по земле, и мне вспомнилось старое выражение «побить ворон камнями». [4]
Я обещал рассказать охотничью историю. Был такой парень по имени Бластер Бейтс, [5] который зарабатывал себе на жизнь, выступая после ужина с речами о своих подвигах по сносу зданий. Однажды он рассказал историю об одной охоте, — не помню, может быть он услышал ее от меня, ведь на самом деле она произошла со мной. На нашем полигоне у замка Истнор мы готовили к подрыву железнодорожную ветку. Участники занятий заложили свои заряды и удалились в безопасное место, я же остался, чтобы провести последнюю проверку, и уже собирался было присоединиться к ним, когда послышались звуки «ту-ту-ту» и появились местные охотники. В седлах сидело около двадцати мужчин и женщин, блиставших в своих охотничьих ливреях. В это нельзя было поверить. Везде были развешены знаки, предупреждавшие, чтобы местные жители держались подальше от этого места, а эти люди решили их проигнорировать. Я спросил:
— Разве вы не видели знаков?
Пожилой усатый джентльмен произнес:
— Передайте ему, что это общественная тропа!
Обращался он не прямо ко мне, а через приспешника, который ехал рядом с ним. Меня это еще больше раззадорило:
— Передайте ему, что, если бы вы подошли на минуту позже, то все оказались бы на скотобойне, — ответил я, что вызвало несколько смешков со стороны женщин. Мне очень захотелось взорвать заряды, но жалко было лошадей.
Вожак стаи сказал своему помощнику:
— Спроси его, не видел ли он гончих.
Меня это рассмешило. Очевидно, они отделились от собак, у которых, скорее всего, ума было побольше, потому что они пошли в обход. Наконец, всадники ускакали, глядя вслед этому дикому человеку, который теперь стоял и обильно потéл. Одна зрелая женщина, ехавшая сзади, остановилась и поинтересовалась, из-за чего вся эта суета. Я ей все объяснил, отметив то, как сильно потéет ее лошадь. Она ответила:
— Сынок, если ты проведешь два часа между моих бедер, ты тоже вспотеешь.
Но я и так был уже взмылен, поэтому не собирался принимать ее предложение.

*****

Однажды на обочине дороги, ведущей в лагерь, был оставлен без присмотра чемодан и меня вызвал оперативный офицер, чтобы поинтересоваться, какой ущерб может причинить чемодан, если он начинен взрывчаткой. Я ответил, что под угрозой окажется все расположение, и он без лишних слов велел мне эвакуировать лагерь и вызвать саперов, после чего исчез, поставив меня в затруднительное положение. Попытка эвакуировать лагерь обернулась бы кошмаром: никто не воспринял бы ее всерьез. Во-вторых, саперы захотят узнать больше подробностей. Помните, что это происходило в те первые дни, когда терроризм еще не вошел в моду и не стал обычным явлением. Вернувшись к чемодану, я, воспользовавшись ножом, прорезал дыру в боку, и как раз вытаскивал хорошо поношенную пару трусов, когда надо мной раздался голос:
— Что ты делаешь с моим чемоданом?
Это оказался парень из технической службы, отправлявшийся в отпуск, который даже не подозревал, какой шум вызвало его дело. Я подтянул его ремень и доложил оперативному офицеру, что все в порядке, но тот пригрозил мне увольнением. Я стоял в изумлении и думал, что, возможно, попал в шоу «Скрытая камера» — офицер разглагольствовал о том, что я ослушался его указаний по эвакуации лагеря и не вызвал саперов, и, что еще хуже, мой товарищ стоял позади него, корчил мне рожи и ухмылялся. Это вывело меня из себя, особенно когда он пригрозил меня уволить; я больше не мог себя контролировать — происходящее напомнило мне время, когда я только оказался в армии, и увольнение было обычным делом, а теперь этот придурок, у которого не хватило смелости закрыть лагерь, набросился на меня с обвинениями. У этого парня было ухо смешной формы, и если сосредоточиться на нем и продолжать таращится, то вся его истерика разваливалась на куски. Я так и сделал, и в конце концов просто повернулся к нему спиной и ушел, проигнорировав все его истеричные угрозы, которые последовали вслед за этим. Мы так и не встретились глаза в глаза — ну или, в его случае, глаза в уши. Очевидно, я сделал правильный выбор, иначе бы просто не смог закончить эту книгу.
В Ирландии нарастали проблемы, поэтому пришлось усилить охрану. Наш лагерь был открытым, прямо через его центр проходила дорога общего пользования, которой пользовались люди из муниципалитета, чтобы срезать свой путь. Было много ложных тревог, на которые всегда дергали меня, как взрывотехника. Однажды меня вызвали в офицерскую столовую, где в фойе был найден портфель. Опросив всех присутствующих, не их ли это портфель, и не увидев радости, я тогда снова достал свой верный нож и разрезал верхнюю часть. Мне удалось вытащить чековую книжку, и, прочитав имя, я увидел, что она принадлежит заместителю командира — оказывается, он пришел и оставил его в фойе, прежде чем отправиться в туалет. Буфетчик поклялся мне, что опросил всех присутствующих, поэтому я оставил его объясняться с заместителем командира, почему в его любимом портфеле образовалось дополнительное отверстие. Характер у него был нервный, и он постоянно находил подозрительные предметы, о которых регулярно докладывал. Сегодня я бы дважды подумал, прежде чем что-то делать с подозрительным предметом, но в те времена у нас не было таких возможностей, как сейчас, чтобы с ними бороться.
Почтовый служащий проверял всю входящую почту, а посылки или что-то подозрительное складывал в центре плаца. Однажды ему пришла нежданная посылка с неправильным количеством марок, и ее положили на площадь, предупредив команду саперов. Все смотрели в окна, наблюдая за ней издалека, но никто физически ее не охранял и не препятствовал доступу к ней. Мой приятель Фред, не подозревая обо всей этой драме, пересекал площадь и увидел посылку. Подумав, что это Рождество, он поднял ее и бросил на заднее сиденье своей машины. Вернувшись домой, Фред уже собирался сорвать обертку, когда на него налетели саперы и половина оперативного отдела.
В классе я показывал работу с перманганатом калия и глицерином. Если смешать перманганат калия с сахаром и капнуть на него небольшую каплю глицерина, то в итоге все вспыхивает. Все участники курса держали свои смеси перед собой, с нетерпением ожидая воспламенения. А к нам как раз прибыл новый падре, который всех навещал и случайно заглянул к нам в класс, когда мы занимались всем этим. Когда я протянул руку, чтобы поприветствовать его, смесь вспыхнула прямо у него в руке, а когда я указал другим курсантам на химические вещества перед ними, они, совершенно случайно, вспыхнули. Священник подумал, что я какой-то колдун. Он слышал все истории о Полке и сказал, что нам нужен не столько падре, сколько миссионер. Его очень впечатлило наше умение добывать огонь, но он так и не узнал, как мы это проделали.
Заниматься с зажигательными смесями в классе было опасно, но мы не думали об этом, даже несмотря на то, что здание уже однажды горело. Случилось это тогда, когда один из преподавателей читал лекцию о поджогах. Он нарисовал на доске «треугольник огня», в котором говорилось, что для горения необходимы тепло, топливо и воздух, и как раз в этот момент дверь в класс начала вздуваться, а через щели повалил дым. Курсанты решили, что это отличная наглядная демонстрация и часть урока.
Как оказалось, в коридоре ребята изготавливали импровизированные кумулятивные заряды. Для этого используются винные бутылки, поскольку у них в основании есть конус. Для этих целей бутылку разрезают пополам, для чего обматывают бечевкой, смоченной в бензине. Когда ее поджигают, держа вертикально, верхняя часть бутылки нагревается; после того, как горлышко достаточно нагреется, стекло погружают в холодную воду, и сосуд чисто разрезается в том месте, где была намотана бечевка.
Кто-то опрокинул канистру с бензином, которая воспламенилась от куска горящей бечевки. Кто-то другой вылил на пламя пожарное ведро, что его только усилило. В итоге все здание было уничтожено. Когда приехала пожарная бригада, они сначала набросились на пламя, но, узнав, что в учебном классе по минно-подрывному делу находятся в основном реальные экспонаты, отступили. Но по соседству с ним находился класс выживания, и из окон начали вылетать горящие манекены и пылающие чучела животных.

*****

Следующее мое пребывание в учебном крыле было в качестве инструктора по выживанию. Занятия по выживанию были так же популярны, как и пуканье в скафандре. Суть их заключалась в том, чтобы голодать и жить за счет земли, ускользая от охотников, которые, если поймают тебя, не дадут тебе покоя.
Моей первой задачей было переделать учебную аудиторию, для чего нужно было изготовить модели и демонстрационные стенды. Я взял с собой на работу сына, — моя жена была беременна четвертым ребенком, у нее зашкаливало давление, поэтому чтобы дать ей отдохнуть, я прихватил с собой Дэйва. Представьте себе большого гориллоподобного десантника, который идет на работу, вооруженный детским горшком, подгузниками и бутылочками с сосками.
Чтобы он не шумел, пока я буду работать, я накормил его шоколадом из набора для выживания. Это был обогащенный витаминами шоколад, который хранили в аварийных комплектах для спасательных шлюпок. Он был старый, еще времен войны, но со своей задачей справлялся; Дэйв его полюбил. Правда, был у него один побочный эффект — в течение двух недель мой сын не мог ходить по большому. Как-то я работал над каким-то замысловатым рисунком и был вне себя от радости, когда в ноздри ударил безошибочный запах. Я заглянул в детский горшок и с разочарованием увидел, что он пуст. Ошибиться я не мог поэтому начал искать дальше. Дэйв сидел на столе и смотрел на меня со слезами на глазах, а рядом с ним лежал большой, черный, исходящий паром предмет, похожий на кусок подводного кабеля. Это была самая большая гадость, которую я когда-либо видел, неудивительно, что у него на глаза навернулись слезы. Для непосвященных скажу, что подводный кабель имеет диаметр пять дюймов и покрыт черной пропитанной смолой тканью. Я даже попытался придумать, как включить этот экземпляр в свою экспозицию по выживанию.
В год мы проводили только два основных курса, каждый из которых длился три недели. Первая неделя была посвящена обучению способам жизнеобеспечения — изучению того, что можно и что нельзя употреблять в пищу, способам поиска воды, ориентированию без карты и компаса, преодолению препятствий в виде рек, заборов и стен, а также взлому замков. Вторая неделя была посвящена уклонению от попадания в плен и сопротивлению допросам; также на ней учили, как уклоняться от розыскных собак, перемещаться по местности, не оставляя никаких следов. Третья неделя представляла собой реалистичные учения, где все, чему учили курсантов, применялось на практике, и заканчивалась страшным этапом допроса.
Медик по имени Фред читал лекцию о воде, и его фишкой было помочиться в стакан, потом обработать его и выпить перед классом. Для этого он использовал два одинаковых стакана, в один из которых наливали слабо разбавленный апельсиновый сок, а другой наполнялся его собственной мочой. В наполненный им стакан он бросал обеззараживающую таблетку и ставил на насколько минут за ширму, рассказывая о вреде питья мочи, затем брал стакан с апельсиновым соком, размешивал его, после чего выпивал. Я не удержался и, пока он отвлекся, поменял стаканы местами. Фред успел проглотить половину демонстрационного образца, прежде чем осознал подмену. В следующий раз я просто прикинулся, что меняю стаканы, но оставил их там, где они находились. Он перехитрил сам себя и снова взял не тот, и когда понял свою ошибку, все это опять отразилось на его лице. Когда Фред привык и к этому, я начал смешивать оба образца вместе и почти каждый раз ловил его на этом, заставляя бормотать сквозь стиснутые зубы:
— Вот, ты… буль-буль… гад!
В первую неделю занятий у нас преподавало множество первоклассных лекторов. Одним из них была миколог по имени Джилл, [6] обладавшая прекрасной внешностью и действительно привлекавшая внимание парней. Когда она начинала свою лекцию, то немного нервничала и всегда обращалась ко мне за поддержкой. Ее голос дрожал, когда она говорила:
— Все эти образцы мы с Лофти собрали вчера в лесу, правда, Лофти?
Я отвечал:
— Конечно, Джилл.
Перед ней лежала куча грибов самых разных форм и размеров. Она продолжала говорить что-то вроде:
— А эти боровики мы нашли на одном поле, правда, Лофти?
Я отвечал:
— Конечно, Джилл.
Затем она двигалась дальше:
— Вчера вечером мы с Лофти ходили на поиски, и он вернулся с дождевиками, правда, Лофти?
Ну, тут курс взорвался. Она не поняла, что сказала, но это поняли курсанты. Я подумал, что ей не нужно об этом знать. Там был большой гриб, который на латыни назывался phallus impudicus, и выглядел он так, как и следовало из его названия, — как большой член. Когда она брала его в руки и начинала размахивать, реакция всегда была одинаковой: сто двадцать солдат, моряков, летчиков и морских пехотинцев начинали фантазировать и закатывать глаза, сползая вниз на своих местах, а когда она говорила, что у него забавный запах, это приводило в восторг все сообщество. Общее название этого гриба — вонючий рог. [7]
Очень популярной темой было взламывание замков, о котором рассказывала семейная пара, отца и сына, приезжавших из Лондона. Они были просто уморительны, и постоянно заставляли нас гадать, по какую сторону закона они находятся. Это была хорошая двойная игра, удерживающая всеобщее внимание. После этой лекции мы должны были быть особенно бдительными, поскольку если вещи не были закреплены, они могли исчезнуть. Замки на столах становились легкой добычей, а кладовки, шкафы и шкафчики вскрывались с легкостью. Внезапно возникала нехватка канцелярских принадлежностей, так как кладовку тоже постоянно взламывали. Таким образом курсанты приучались, что они должны быть пронырами и никогда не возвращаться домой без того, с чем они уходили. За пропавшие вещи выплачивался штраф, поэтому все старались ничего не оставлять без присмотра.
Лекции о своем военном опыте читали выдающиеся высокопоставленные офицеры, и моя работа заключалась в том, чтобы убедиться, что у них есть все необходимое. Рядом с «синим» залом, где проходили все наши лекции, находился клуб жен военнослужащих. Однажды один генерал, рассказывая, как он организовал побег из Колдица, опрокинул кувшин с питьевой водой, и я побежал, чтобы его заменить. При женском клубе был магазин, куда все жены сносили ненужные им вещи, которые потом распродавались по дешевке, но единственное, что мне удалось раздобыть, — это детская бутылочка. Наполнив ее, я отнес в «синий» зал, и увидев меня, генерал замер на середине фразы. Я протянул ему бутылочку со словами:
— С соской или без, сэр?
Заключительное упражнение начиналось в воскресенье, когда курс собирали и проводили индивидуальный досмотр. Курсанты стимулировались делать наборы для выживания и прятать их на себе. Участников раздевали, и мы обыскивали их с головы до ног, заглядывая в каждую складку, трещинку, щелочку, и после осмотра сотни задниц аппетит к воскресному ужину был сильно ограничен. Морские пехотинцы всегда были самыми амбициозными, и прятали в своих задницах множество предметов. У одного моряка я вытащил компас, карту и часы, и он сказал, что хорошо, что на курсе нет его миссис, потому что она могла бы проехать на его мотоцикле. У другого морского пехотинца часы «Ролекс» оказались приклеены к пенису. Я спросил его:
— Ты засек время, член?
Если попытка добыть вещи была хороша, их разрешали оставить. Деньги, которые мы находили, изымались. Они шли в общую копилку, которая потом использовалась для организации вечеринки по окончании курса.
Курсанты могли оставить себе брюки, жилет, носки и ботинки, им выдавались куртка от полевой униформы и брюки с шинелью. Эта старая одежда была сделана из шерсти и оставалась теплой при намокании. Причина, по которой она сохраняла тепло, заключалась в том, что вы никогда не переставали чесаться.
Для тех, кто нам не нравился, мы придумывали «изюминки» Если курсант был высоким, ему выдавался самый маленький размер. Мы могли отрезать все пуговицы и низ брюк. Однажды у нас на курсе оказался австралиец, который все знал, так что он попал в особую категорию автоматически. Для него мы отрезали один рукав от пиджака и одну штанину от брюк. Курсант пожаловался, но ему было сказано, чтобы он перестал ныть и садился в грузовик.
— Ты же не на церемонии награждения, парень.
Каждому курсанту выдавали компас и схему местности, после чего их переводили в камеру, где «подсадная утка» сообщала им план побега и местонахождение первого контрольного пункта. С наступлением темноты их отвозили на учебную площадку, где была запланирована заранее подготовленная засада, которая позволяла «задержанным» сбежать. На одном из курсов я взял с собой в головной грузовик стаффордского бультерьера по кличке Трампус. Он сидел на пассажирском сиденье и наслаждался каждой милей, но когда мы подъехали к месту засады, взлетевшие ракеты и прогремевшие взрывы учебных зарядов напугали собаку, она прыгнула вниз через мои ноги, так что я не смог дотянуться до педали тормоза, и врезался в перегородивший нам дорогу «Лендровер». Это было реалистичное начало учений.
Ребят мы учили хорошо, поскольку жители района постоянно на них жаловались. С порогов домов пропадали молоко и газеты, исчезали куры, а с одной фермы ушли в самоволку несколько поросят. По всем этим жалобам проводились проверки, и мы старались убедить местных жителей сообщать обо всем подозрительном и информировать о незнакомцах. Но они никогда этого не делали, и всегда помогали обездоленным, подвозили курсантов и кормили их. Для курсантов все происходящее было честной игрой, основное правило гласило: «Не попадайся». С бельевых веревок исчезало постиранное белье, из сараев и пристроек — пальто. На одном из адресов женщина пожаловалась, что ей в дверь в полночь постучали два немецких офицера, требуя, чтобы их накормили. Я, конечно, подумал, что это двое наших парней выдают себя за фрицев, но когда расспросил всех, оказалось, что это были единственные два немца на курсе, утверждавшие, что именно так поступают в Германии. Не очень тонко, неудивительно, что они проиграли войну.
Каждый раз, когда мы проводили занятия по уходу от преследования собаками, все заканчивалось тем, что я отвозил курсанта в больницу. Со своими собаками приезжала либо полиция, либо специальное армейское подразделение, чьи сотрудники демонстрировали их эффективность. Мы обряжали курсанта, надевая на него толстую одежду, а затем он пытался обогнать собаку. Прежде, чем ее отпустить, участнику давали немного уйти. Идея заключалась в том, чтобы предложить защищенную толстыми накладками руку, когда собака приблизится, позволить ей схватить ее и повалить курсанта.
Звучит довольно просто и понятно, но страх и стресс влияют на тело, и весь здравый смысл уходит на второй план. Курсанты поворачивались не в ту сторону, предлагая руку без накладок, но для собаки это все равно: она берет то, что ей предлагают. Иногда накладки отваливались, и видеть, как курсант пытается бежать с обеими руками, поднятыми вверх, было просто уморительно. В конце концов руки устают, и как только одна из них опускается, собака хватает ее. Нашим четвероногим помощникам это нравилось, и с каждым днем они становились все более увлеченными. Их укусы всегда требовали наложения двух-трех швов, из-за чего у меня появилась своя скамейка в отделении неотложной помощи за то, что я такой частый гость.
Однажды приехал полицейский фургон с собакой в кузове, и полицейский сказал:
— Что бы вы ни делали, держитесь подальше от этого пса, он смертельно опасен.
Когда он, открывая клетку, это говорил, его рука оказалась рядом с собакой, которая прокусила сетку, клацнув зубами между большим и указательным пальцами копа. Полицейский посмотрел вниз, увидел кровь и потерял сознание. Какие у меня есть шансы, если поводырь продолжает кормить собаку и лежит плашмя на земле? Решение — попросить помочь своего товарища.
Всякий раз, когда вы оказываетесь в затруднительной ситуации, воспользуйтесь помощью товарища. Если я иду по дороге со своим товарищем, и на меня нападает собака, я говорю товарищу убегать, а сам стою на месте — животное всегда будет преследовать бегущего. Если я иду по дороге со своим товарищем, а на меня нападает банда гопников, я говорю своему товарищу стоять на месте, а сам убегаю — побьют его, а не меня. С приятелем выживать определенно легче. Если вы живете в одной комнате, а он храпит, то лучший способ победить это — перед сном поцеловать его в губы, и он не сомкнет глаз. А если он поцелует вас в ответ, то вы тоже не сомкнете глаз. Впрочем, вернемся к полицейской собаке.
Я позвал своего товарища, и нам удалось закрыть дверь клетки, заставив собаку отпустить хозяина. Коп пришел в себя и, прежде чем я отвез его в больницу, устроил пёселю хорошую взбучку. Это напомнило мне о правиле: никогда не кусай руку, которая тебя кормит.
Морской пехотинец, спасаясь от преследующей его собаки, прыгнул в реку. Собака не торопилась уходить, следуя за солдатом по течению, рыская вдоль берега. Накладки на его руке намокли, становились все тяжелее и тяжелее, и в конце концов он был вынужден выбраться из воды. За лишнюю работу собака цапнула его за ягодицы, а затем, как обычно, закрепилась на руке. От этих хитрых клыков не было спасения.
В крайнюю неделю курса все курсанты хватались и помещались в центр для допросов, где их изолировали и держали в напряженных позах. Я должен был следить за тем, чтобы никто не перебарщивал, поскольку солдаты склонны становиться садистами и переходят грань между издевательствами над пленными и откровенными пытками. После длительного периода размягчения каждый курсант подвергался допросу. Дознаватели были мерзкими, отвратительными ублюдками, которые сравнивали записи о том, как они издевались, оскорбляли и запугивали заключенных; люди, которых мы презирали. Что заставляет человека хотеть быть дознавателем? Это что-то вроде того, как кто-то хочет быть политиком? Полагаю, что кому-то нужно этим заниматься. Я не упомянул, что годом ранее мне довелось пройти курс проведения тактических допросов и получить оценку «отлично».
Дознаватели могли сделать вывод, что ты гомик, твоя мать — шлюха, а твоя девушка или жена — проститутка. В общем, обычная ночная беседа в таверне. Я всегда помнил, как меня впервые поймали на учениях и допросили. Дело было в Дании перед Рождеством, стоял холод, и было очень приятно, когда меня повели на допрос, так как он проходил в помещении, и это помогало скоротать время. Вы могли назвать только свой личный номер, звание и имя, а на любые другие вопросы должны были отвечать: «Я не могу ответить на этот вопрос, сэр».
Нельзя было просто отвечать «да» или «нет», потому что во время учебного процесса этого было достаточно, чтобы провалить курс. Тридцать шесть часов, из которых на допросе можно было провести двадцать четыре, — это было очень долго, а вы же знаете, как тянется время, когда вы получаете удовольствие. Впервые в жизни я заснул стоя, упав на витки колючей проволоки, и лежал так, пока охранники снова не подняли меня в вертикальное положение. В конце концов, им пришлось пристегнуть меня наручниками к трубе с горячей водой, что было похоже на рай с закрытыми воротами.
Моего приятеля поймали, и при обыске выяснилось, что на нем одето трико. Обычная практика, так как они согревали ноги, но у Будды колготки оказались цветастые, и дознаватель стал развлекаться тем, что выставлял его красоваться на стол.
Каждый раз, когда мы проводили допрос, на нем должен был присутствовать штатный психолог. На курсах, проводимых под эгидой НАТО, присутствовал главный психолог сухопутных войск. Если этот человек был в здравом уме, то я с радостью могу заявить, что я псих. Он был настолько своеобразен и непредсказуем, что заставлял всех быть на взводе. Прибывая на инструктаж, он поначалу тепло представлялся всем присутствующим, а затем, на следующем выдохе, просил всех убраться и оставить его в покое. Он напоминал сэндвич, не подходящий к пикнику, [8] и определенно был кандидатом на веселую ферму. [9] Иногда появлялись другие психологи, и, когда они приветствовали друг друга, один говорил другому: «Ну ты то в порядке, а я?».
Флотские летчики ненавидели этот курс и всячески старались его избежать. Но это была часть их подготовки, и они не могли считаться строевыми летчиками, не пройдя его. Обучение этих парней стоило миллионы, и они знали, что их не уволят, если их поймают на шулерстве, поэтому использовали всевозможные уловки. Через своих знакомых, которые летали в составе отряда «охотников», моряки выясняли, где будут проходить финальные учения, после чего заранее бронировали номер в отеле в этом районе или просили своих подружек подобрать их на заранее оговоренном контрольном пункте. Мы же проявляли мудрость и мешали им, когда это было возможно. Дело дошло до того, что их начальник приехал посмотреть, почему так много его подчиненных проваливают курс, и моим долгом было сопровождать его и ввести в курс дела. Курс вел мой старый приятель Долли, который попросил меня устроить для начальника специальное показное занятие. В лесу у замка Истнор один из парней по имени Джордж, одетый в кроличьи шкуры, сидел перед своим укрытием и грыз кость. Еще Долли попросил меня найти растение с красными ягодами и пересадить его рядом с укрытием, чтобы мы могли спрятать под ним бутылку красного вина; таким образом, когда я буду кормить начальника разнообразной пищей для выживания, он сможет сделать глоток вина. Позже он заменил это растение на другое, с белыми ягодами, чтобы мы могли «производить» белое вино. Мне уже надоели все эти перемены, поэтому, когда он спросил меня, знаю ли я, как выглядит можжевельник, мне пришлось ему ответить, чтобы он оставил это на мое попечение, и я подготовлю гостя по-своему. Его мысль была ясна: можжевельник используется при производстве джина. На показное занятие в лагерь начальник прибыл со своей свитой и в сопровождении Долли. Мы развели хороший костер, и когда они появились, мы с Джорджем встали по стойке смирно, дунули в боцманскую трубку, а затем я потянул за паракорд, и с ветвей нависающего дерева спустилась бутылка рома с большой запиской, на которой было написано: «Привет, моряк!». Долли чуть удар не хватил, но адмиралу это понравилось. После этого я уселся за стол и стал поедать ежей, лягушек и грибы.
Флотский начальник хотел принять участие в допросе, чтобы узнать, по какой причине многие из его людей проваливают этот этап курса. С ним обращались как со всеми остальными, но он продолжал звать посредника. Потеряв всякий счет времени, у него начались галлюцинации, и каждый раз, когда он жаловался посреднику, то говорил о том, как долго ему осталось держаться и как плохо с ним обращаются. На самом деле его оставили стоять в карцере лицом к стене с поднятыми руками менее чем на два часа. С дознавателем он провел лишь короткую беседу, прежде чем потребовал, чтобы его отпустили, и на допросе рассказывал всякие небылицы вроде: «Я не знаю, как вы замените мне ногти, которые вы вырвали, или зубы, которые вы удалили». Все это происходило у него в голове, но на самом деле он пробыл в центре менее трех часов. Вот почему мы должны были приглашать психологов для работы с такими «заключенными»: он был классическим случаем, который они могли легко диагностировать и лечить — как и в случае с человеком, на котором нет ничего, кроме штанов из пищевой пленки, когда специалист может однозначно заявить: «Я точно вижу, что ты псих».

*****

Мое последнее назначение в учебное крыло случилось несколько лет спустя в качестве сержант-майора, ответственного за отборочный курс, но перед этим сложилось одно стечение обстоятельств. Помните, что ранняя пташка ловит червяка, сыр в мышеловке достается второй мышке, а в покере иногда выигрывает тот, у кого самая низкая раздача:

ДВЕ ПАРЫ ВЫИГРЫВАЮТ [10]

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Он же Мохамед Али, один из самых известных боксеров-тяжеловесов в мировом боксе.
[2] В оригинале обыгрывается расшифровка выражения “Poets day”: piss off early, tomorrow’s Saturday.
[3] Имеется ввиду битва за Иводзиму, во время которой американские войска в 1945 году вели ожесточенные бои с японцами, соорудившими на острове эшелонированную оборону.
[4] Обыгрывание смыслового значения английской поговорки Stone the crows, что в переносном смысле означает: «Вот черт!», «Не может быть!», «Разрази меня гром!» и т.п.
[5] Подрывник Бейтс.
[6] Специалист в области микологии, науки о грибах.
[7] Ботаническое название этого гриба — веселка обыкновенная, или сморчок вонючий. Этимология его названия на русском, английском и латинском языках действительно определяется его внешним видом. Упомянутые грибы-дождевики по-английски называются puffballs, что как бы тоже намекает на определенные части мужской анатомии.
[8] Англ. sandwich short of a picnic. Сленговая фраза для обозначения парня, который уже мастурбировал, но еще никогда не занимался сексом с девушкой.
[9] Эвфемизм для обозначения психушки для умалишенных.
[10] Две в пары в покере — одна из низких комбинаций, в которой собираются две карты одного ранга с еще двумя картами другого ранга.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

НЕБОЛЬШАЯ ЗАМИНКА

В возрасте тридцати трех лет я получил звание уоррент-офицера 2-го класса, и это означало, что понизить меня в звании мог только военный трибунал. Однако моему фельдмаршальскому жезлу предстояло быть сломанным, а его осколки будут вставлены в кое-какое деликатное место.
Я принял эскадрон «B» и работал с его командиром, кличка у которого была «Герцог», и который был великолепным человеком. Он был очень популярен среди личного состава, но не так популярен среди начальства, которое, по правде говоря, немного завидовало его отношениям с людьми. Обладавший спокойным характером, он в перерывах между операциями сидел в своем кабинете, заполняя листки футбольного тотализатора, в то время как я находился в соседнем помещении эскадрона с двигателем на столе, притирая клапана. Я купил раллийный автомобиль и полюбил ралли; это был «Лотус Кортина», и я ремонтировал его двигатель. Когда офицер приходил ко мне в кабинет и просил документы, то пока я ее искал, он работал с притирочной пастой.
Эскадрон под командованием «Герцога» начинал кампанию в Дофаре, он понял, какие огромные усилия приложили ребята, и относился к ним действительно как к людям. Он не устраивал ненужных строевых смотров, давая ребятам возможность отдохнуть. Помню, как впервые встретил «Герцога», когда эскадрон «B» заканчивали свою боевую командировку на «Шторм» и передавал дела эскадрону «A». Он вывел всех своих людей с холмов и заявил:
— С моих людей хватит, они больше не пойдут.
Поразмыслив об этом, я понял, что менее храбрый человек отправил бы своих людей в бой. Нужно было быть очень храбрым человеком, чтобы принять такое решение, и люди оценили это по достоинству. Я восхищался «Герцогом», и мы прекрасно ладили: моральный дух эскадрона был просто потрясающим.
Во время операции «Шторм» мы уже заканчивали четырехмесячную командировку, когда произошел инцидент на Мирбате. Тот случай хорошо задокументирован как одно из самых крупных сражений, в которых участвовала САС. В пять утра «Герцог» сказал мне, чтобы я как можно быстрее доставил его в аэропорт — маршрут, по которому я гонял каждый день, отрабатывая раллийные приемы. Там была одна контрольная точка, которая работала как «змейка», и которую я мог пройти почти на полной скорости. В то утро я преуспел, и когда мы приехали в аэропорт, «Герцог» сказал мне:
— Однажды, на одном из этих автомобилей, ты угробишь себя.
Он имел в виду именно «Лендровер», но ирония судьбы заключается в том, что несколько месяцев спустя именно в такой машине «Герцог» погиб во Франции, когда он был заместителем командира Полка.
Сражением он руководил из аэропорта, умело управляя войсками, координируя действия самолетов и все воздушные переброски.
Во время этого боевого похода мы понесли много потерь, и самой популярной фразой среди бойцов было «успеть вовремя». [1] В Херефорде у нас стоит башня с часами, на которой написано имя каждого погибшего, и никто не хотел видеть там свое имя, отсюда и пошла эта фраза.
Когда «Герцог» был заместителем командира, он вызвал меня в свой кабинет, где поручил сформировать группу по борьбе с угонами самолетов. Половина эскадрона была задействована в тренировках, так что теперь у меня появилась работа для оставшейся части подразделения. Это была первоклассная работа, от которой я получал огромное удовольствие; так появилась команда, которой предстояло вывести САС в центр внимания и в одночасье стать всемирно известной. Я имею в виду инцидент со спасением заложников на Принсес-Гейт. [2] По всему миру мне встречались люди, которые утверждали, что были участниками этой операции. Число тех, кто рассказывал мне, что находились в тот момент на балконе посольства, настолько велико, что балкон должен был быть таким же большим, как сцена в Сиднейском оперном театре.
Но гармонии и боевому духу в эскадроне предстояло быть разрушенными. Пришел новый парень, у которого среди миллиона мелких было два крупных недостатка. Он был достаточно невежественным, чтобы считать, будто знает систему, и достаточно высокомерным, чтобы хотеть ее изменить. Думаю, ему, должно быть, пересадили чью-то личность, — он не нравился никому. Прекрасный парень! Когда я потерял самообладание, мы рассорились, а вместе с этим и накрылся шанс получить фельдмаршальский жезл.
Я не был идеалом и ступал по очень тонкому льду, являлся легкой мишенью для критики, но тут я сказал ему, что при всех своих недостатках, САС — это я, поскольку не знаю ничего другого; это я являюсь результатом системы. Также я сказал ему, что он — это не САС и никогда ею не будет. А когда я заявил, что я смогу делать его работу, но вот он не сможет делать свою, думаю, я расстроил его окончательно. В общем, короче говоря, я уволился из эскадрона и ушел в Территориальную армию, в «партизаны».
У меня семеро детей, и когда меня спрашивают, почему их так много, я отвечаю, что каждый раз, когда меня повышали в звании, у меня рождался ребенок. Теоретически это должно было сделать меня фельдмаршалом, но тут я скатился вниз.
Под командованием «Герцога» мы могли построиться, и при его появлении я мог скомандовать: «Так, парни, посмотрите вон на то хитромудрое движение, смирррна!». «Герцог» давал команду «Вольно!», говорил то, что должен был сказал, и давал мне знак подать команду: «Разойдись!». Строевая подготовка никогда не была нашей сильной стороной, и ее следовало избегать любой ценой. Новому же парню захотелось устроить церемонию, похожую на торжественный вынос знамени перед строем. Он хотел, чтобы правофланговый промаршировал столько-то шагов и остановился, после чего возле него по-отрядно должен был выстроиться весь эскадрон. Затем, по моей команде «Разомкнись!», мы с командиром должны были провести смотр войск. Я знал, какая это фундаментальная ошибка и как на это отреагируют ребята: это было чревато катастрофой.
Быть правофланговым вызвался Артур, и я знал, что лучше ему позволить это сделать. Он утверждал, что делал такое в своем родном полку, где являлся инструктором по строевой подготовке. Выглядел он соответствующе, а поскольку никто другой не собирался вызываться добровольцем, я остался один на один с Артуром, известным своими выходками. Когда появился командир, я произнес:
— Правофланговый! — но Артур продолжал просто стоять на месте. Я повторил приказ, и он сказал:
— Ты имеешь в виду меня, Лофти? Прости, повтори это еще раз.
Это вызвало у парней улыбки, а когда Артур продолжил маршировать, вместо того чтобы остановиться через восемнадцать шагов, строй начал неудержимо шататься от смеха. Парень так и продолжил бы идти, если бы я его не окликнул.
Свидетелем всего этого был новый командир, который с каждой минутой становился все более напряженным. Пока происходило это фиаско из «Папашиной армии», [3] он нервно вышагивал вперед и назад. Когда эскадрон маршировал, чтобы выстроиться возле Артура, парни спотыкались, толкались и тянули друг за друга. Сцена больше напоминала толпу футбольных фанатов, идущих на игру, чем построение лучших британских солдат для смотра.
Наконец, эскадрон был построен. С первой шеренгой было достаточно легко справиться, но со второй и третьей шеренгами пришлось повозиться, так как я забыл отдать приказ разомкнуть строй. Я вошел между шеренгами как умный человек, с картонкой и ручкой, а вышел с другого конца с расстегнутыми погонами, вытянутой рубашкой, брюками, вылезшими из обмоток, и без ручки. Парни ощупывали, толкали и тыкали в меня; я был похож на человеческое пушечное ядро, промахнувшееся мимо защитной сетки. Даже бумага пропала с моей картонки.
Новый парень был в ярости. Он устроил разнос, и пригрозил всем дополнительными занятиями. В конце он обратил внимание на требования к отданию чести, заявив:
— Если вы не уверены, все равно отдай честь!
Когда я отпустил людей, несколько парней в спортивных костюмах отсалютовали безукоризненно, даже с подтанцовкой. Тут он взорвался:
— Никогда не отдавайте честь, если на вас нет берета!
Парни убежали, ругаясь под нос и бормоча:
— Некоторым людям не угодишь.
Мне он приказал задержаться, пригрозив отправить меня на курсы по строевой подготовке. Это был тот самый случай, когда все получали один и тот же комплект парадных ботинок. Я ответил ему, что лучше умру.
Если говорить о воинском приветствии, у нас были ребята, которые приходили прямо из Территориальной армии и никогда в жизни не занимались строевой подготовкой. Одного парня, когда он проходил курс парашютной подготовки, остановил офицер, которого тот проигнорировал.
— Ты что, не знаешь, как отдавать честь? — спросил офицер, и Джефф ответил:
— Нет.
Солгать то он не солгал, но мог бы и сделать жест, ведь отдавать честь не так уж сложно. Из-за этого в будущем всех, кто приходил из Территориальной армии, отправляли в учебный лагерь Парашютного полка для прохождения начальной подготовки.
Джефф также угодил в беду, когда взял с собой на курсы свою собаку. Собака напала на лошадь адъютанта, которая в то время была жеребой, и прокусила ей ноги. Сообщалось, что собака:

ГРЫЗЛА КОНЕЧНОСТИ КОБЫЛЫ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Англ. сл. beat the clock.
[2] Штурм захваченного террористами иранского посольства в Лондоне в 1980 году (операция «Нимрод»).
[3] Британский юмористический телесериал-ситком об отрядах местной самообороны в годы Второй мировой войны, который шел с 1968 по 1977 год.

Спасибо большое.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ АРМИЯ

После размолвки с ним меня разжаловали обратно в штаб-сержанты, и за мои грехи отправили в Территориальную армию (ТА). [1] Все случилось шиворот навыворот, так как в ТА попадали перед повышением по службе, а не наоборот. Большинство парней неохотно соглашались на такую службу, но как только они знакомились с ней и осваивались, им это нравилось. Не был исключением и я. Парни из TA были великолепны, и я отлично проводил с ними время. Все это было частью процесса продвижения по службе. Старшие сержанты становились инструкторами постоянного состава [2] и должны были проводить срок своей службы с резервистами, чтобы получить соответствующую подготовку. Там они получали опыт административной работы, обучения и боевой подготовки, который нельзя было получить в Херефорде. Меня направили в Лондон, к ребятам, известным как «Чиндиты Челси». Они были выходцами из всех слоев общества. Адвокаты, докеры, таксисты, бухгалтеры, продавцы и фермеры — были представлены все профессии. Среди них попадались удивительные личности. Среди них были и лорд, и специалист с Харли-стрит, [3] и выдающийся хирург, и многие другие, однако всех их объединяло одно — желание стать первоклассными солдатами. Парни были так увлечены и жаждали учиться, что тренировать их было одно удовольствие.
Одним из самых ярких персонажей, с которыми я познакомился, был Альфи. Говорят, что первые впечатления очень важны и остаются с вами надолго; в случае с Альфи они намертво впечатались в мой мозг. Он служил в группе Группе дальней разведки пустыни [4] и был там казначеем. Куда бы мы ни отправились, Альфи знал всех, и всегда натыкался на кого-нибудь из своих знакомых. Он также натыкался на множество предметов и имел склонность к несчастным случаям. Он регулярно брал нас с собой и был отличной компанией; с ним рядом никогда не было скучно.
Когда к нам из Херефорда перевели Джимми, я упомянул об Альфи, сказав ему:
— Он, наверное, тебя уже знает.
В своем ответе мой товарищ был непреклонен:
— Не может быть, я никогда о нем не слышал.
Как и положено, Альфи подошел и представился.
— Откуда ты, Джимми? — поинтересовался он.
— Из Теддингтона, — последовал ответ. Альфи поразмышлял над этим несколько минут, а потом спросил Джимми, нет ли у него брата по имени Бадди. Джимми был потрясен. Оказывается, Альфи проходил с Бадди курс начальной подготовки, когда тот служил в Полку Королевы. [5]
Альфи был ходячим несчастным случаем, всегда прихрамывал или носил на теле гипс или повязку. Он мог пораниться даже в перерывах между встречами с людьми. Однажды мы отправились на учения в Данию и Альфи, начав с того, что был крепким и сильным, к концу превратился в физическую развалину. Когда он забирался в микроавтобус, парень, сидевший сзади, ударом ноги захлопнул раздвижную дверь, в результате чего голова Альфи оказалась зажата в двери. Замок впился ему в щеку, оставив большой порез и ушибленное ухо. Но он никогда не жаловался и время от времени напевал. В другой раз он возился с механизмом сиденья и зацепил палец, в результате чего содрал большой участок кожи, который пришлось перевязывать. Но на этом все не закончилось. Когда мы прибыли в доки, Альфи, спеша в туалет, споткнулся о ремень безопасности и подвернул лодыжку. При падении он еще и ушиб нос, пополнив список своих недугов. Этот человек был мечтой продавца медицинских товаров — он использовал больше повязок и лекарств, чем любой другой человек, которого я знаю.
На борт корабля он поднялся без новых травм, но вляпался рукой в то место, где чайка отложила трехдневную порцию срыгнутой рыбы. Все это размазалось о его куртку и впиталось в повязку.
В холле Альфи начал смешивать напитки и разговорился со старпомом, который, как оказалось, знавал его дядю. От него он узнал имя капитана, которое Альфи повторял, приговаривая: «Интересно, не родственник ли он…?», — и его мозг включился в работу. Он отправил ему записку, капитан присоединился к нам, чтобы выпить, и вместе они выяснили, что у них есть общий друг, с которым Альфи служил на войне. Но вишенкой на торте стало то, что оказывается Альфи встречался с королем Дании, который несколько лет назад спускал этот корабль на воду. Я же говорил, что он знал всех.
Свою партию он исполнял на пианино, где пел «Лили Марлен». Начинал он на немецком, переходил на итальянский и заканчивал на английском; к нему присоединялся весь экипаж: Альфи был звездой. Я слышу его и сейчас. Любой разговор он неизменно начинал со слов: «Мой дорогой».
По окончании учений Альфи организовал вечеринку, в чем он был весьма хорош, имея за плечами большой жизненный опыт. На нее он пригласил всех, включая местного мэра. Стол, за которым сидели все высокопоставленные лица, был застелен свежевыстиранными простынями. Он приготовил ромовый пунш, который находился в ведре, украшенном фольгой. Его поставили перед Альфи, чтобы он мог наполнить бокал каждого. Наш товарищ встал, чтобы произнести речь, и чуть пошатнулся из-за травмированной лодыжки. Один из парней помог ему подняться и отодвинул стул, чтобы дать ему немного места. Альфи был в полном восторге, восхваляя всех за поддержку, призвал всех поднять бокалы, чтобы поднять тост, а затем сел на место под бурные аплодисменты. Вот только беда была в том, что стула там не оказалось, и рассказчик исчез под столом, прихватив с собой скатерть и ромовый пунш.

*****

Еще одним непоколебимым персонажем был Роки. Этот служил многим монархам — первым из которых, вероятно, был Кнуд. [6] Он являлся неотъемлемой частью района Челси и обслуживал автомобили. Слава его многочисленна, но одна из них выделяется особо — это его карри. После каждого учения, когда резервисты проводили построение, Роки готовил карри. Назвать его острым было преуменьшением. После употребления его гастрономических изысков никто на всякий случай не смел пускать ветры несколько дней, а задница у всех напоминала японский закат. Кто-то утверждал, что после одного из его карри он отправился в туалет, а его геморроидальные шишечки спустились вниз, чтобы хлебнуть воды. Чтобы подготовиться к одному из карри Роки, нужно было положить рулон туалетной бумаги в холодильник.
После одной пьяной вечеринки Роки, пошатываясь, дошел до станции метро, на которой не было никого, кроме крупного черного парня. Когда «Гиннесс» и карри начали бродить, Роки пришлось подчиниться зову природы, но единственное место, где он смог найти укромный уголок, оказался шкафчик уборщицы. Сделав то, что он должен был, Роки воспользовался комбинезоном уборщицы, чтобы подтереться.
Все бы хорошо, но тут появилась поденщица, крупная ирландка, направлявшаяся к шкафчику, чтобы приступить к своим ежедневным обязанностям. Роки мгновенно сориентировался и сказал, что только что видел черного парня, выходящего из ее шкафчика. Дама выглядела немного растерянной, пока не открыла дверцу. Увидев и почуяв запах отложенных залежей Роки, она схватила метлу и сунула ею под нос несчастному прохожему, угрожая ему жизнью.
— Не вздумай появляться здесь со своими грязными привычками! — крикнула она, тогда как Роки скрылся в темноте.

*****

Я возглавил эскадрон «В», который базировался в Далвиче, не более чем в пяти милях от Даунхэма. Это было похоже на возвращение домой, и поначалу я жил у своих родителей. Это было идеально, но имело определенные недостатки. Моя мать была глуховатой, и каждый раз, когда я что-то говорил, она давала мне что-нибудь поесть. Например, я говорил:
— Хороший день, ма.
А она отвечала:
— Что, сынок? Сэндвич с беконом, это не займет у меня много времени.
И я был сыт. Мой отец не утратил искусства спорить, и мы продолжили с того места, на котором когда-то остановились.
Одним из плюсов службы в резерве было то, что нам выдавали деньги на проживание. Мы должны были сами обеспечивать себя жильем и пропитанием. Будучи типичными солдатами, мы готовы были спать где угодно, лишь бы сэкономить несколько шиллингов. Командир предупредил всех, чтобы никто не спал в учебном корпусе, но в ночь перед учениями это было очень удобно. У меня была в помещении удобная комната, и после тяжелых ночных тренировок, футбола и нескольких пинт пива она была очень уютной.
У нас как раз проводилась ежегодная проверка, и командир пришел пораньше, чтобы убедиться, что все в порядке. Он прослышал о моей комнате и угрожал мне пытками, если я не уберу ее. Она находилась на втором этаже учебного корпуса, дверь туда оказалась запертой, и он решил взять лестницу, чтобы проверить. Командир забрался наверх и проник через окно; но ему не стоило беспокоиться, так как комната напоминала шкаф мамаши Хаббард. [7] Один из парней, который убирал мусор, заметил лестницу и убрал ее. Прибыло высшее начальство, мы готовились к параду, но командира нигде не было видно. Тут послышался громкий стук и крики: «Выпустите меня отсюда!». Мне пришлось пойти и отпереть дверь, чтобы выпустить его. Прибыл он как раз вовремя, чтобы поприветствовать лучших представителей лондонского начальства, но все равно нашел время обвинить меня в мошенничестве. Но разве можно поверить, что я способен на такое?
Комендантом был Чарли, и его жена Маргарет часто хлопотала вокруг нас, постоянно готовя чай и сэндвичи. Учебный корпус находился на очень оживленной дороге, которая соединяла Кэтфорд с Брикстоном. Маргарет боялась переходить улицу, поэтому, если я ее видел, то шел и помогал ей ее перейти. Однажды я заметил, что она несет две сумки с покупками, и отправился на помощь. Никто не останавливался: нужно было переходить одну полосу и смотреть в оба. Я взял покупки, Маргарет взяла меня под руку, и я повел ее через дорогу. Мы без труда преодолели первую полосу и добрались до середины трассы без потерь. Это была самая легкая часть, поскольку дорога шла по крутому склону, но теперь нам предстояло перейти дорогу там, где машины ехали вниз по склону. Движение было неумолимым, и я долго ждал перерыва. Заметив небольшой разрыв в дорожном движении, я сунулся в него, потащив Маргарет за собой, но она замешкалась и отпустила мою руку. В итоге я закончил путь на тротуаре, а женщина осталась стоять посреди дороги. Она была близка к истерике, и я крикнул ей, чтобы она сохраняла спокойствие — я не мог к ней вернуться, а она застыла от страха. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем я смог до нее добраться, и мы перешли дорогу обратно, вернувшись на место, откуда начали. Там она прикурила сигарету и успокоилась, после чего мы предприняли вторую попытку. Произошло ровно то же самое. За то время, что мы там провели, мы могли бы умереть от голода. Если бы не подоспевший похоронный кортеж, мы бы, наверное, все еще находились там.
Все парни из Территориальной армии, чтобы стать военнослужащими эскадрона, должны были пройти отбор. Он был немного изменен по сравнению с обычным процессом, но был таким же сложным. Эти парни рысачили все выходные в горах, а в понедельник должны были идти на работу. Мало того, у многих были семьи, которые нужно было содержать. Если я работал в выходные, то всплывал на поверхность не раньше вторника и проводил бóльшую часть недели, не делая ничего, иногда без перерыва.
Эрик работал почтальоном и так хотел пройти отбор, что носил в почтовой сумке кирпичи. Все люди, которых он обходил в Брикстоне, получали почту с кирпичной пылью на ней. Он бегал по лестницам зданий и возвращался в расположение, когда заканчивал работу. Эрик был самым быстрым почтальоном к югу от реки. [8]
Он был также единственным в своем роде. Его рост составлял пять футов шесть дюймов, [9] и он играл на волынке. Представляете: парень-кокни играл ирландские мелодии на шотландской волынке! Он тренировался в учебном корпусе и сводил всех с ума, но когда научился играть, то стал пользоваться постоянным спросом. Хотя Маргарет и Чарли и пора было уходить на пенсию, именно занятия с Эриком помогли им решиться на это. Когда они ушли на пенсию, то комендантом стал Эрик.
Я был шафером у него на свадьбе. Его жена была ниже его ростом, а все их друзья и родственники — ниже пяти футов шести дюймов; даже викарий был коротышкой. На приеме я чувствовал себя как среди племени пигмеев, возвышался над всеми и чувствовал себя Гулливером.
Я уже говорил, что только британцы признаются в том, что им не нравится парашютный спорт, и парни из Территориальной армии не были исключением. Однажды, чтобы дать им дополнительный стимул выпрыгнуть из люка, Эрик пристегнулся к хвостовой рампе C-130, играя на своих трубах. После нескольких тактов «Мальчика Дэнни» [10] захотел прыгнуть даже летчик. Это был особый прыжок, приуроченный к годовщине одной боевой операции.
Для меня это было возвращение домой, и я оказался в окружении тех же товарищей, что были у меня в детстве. Они были отличной компанией, и меня приглашали на свадьбы, вечеринки и даже похороны.
Кроме тренировок, которые проходили раз в неделю, и редких выходных, у меня было много свободного времени. Самой большой работой за неделю была работа с платежными ведомостями. В каждой ведомости было двадцать пять имен, а заплатить нужно было пятидесяти одному парню. Чтобы оформить такую бумагу, нужно было ввести кучу информации: обозначения полков, тип обучения, продолжительность занятий и т.д. Однажды вечером я дозвонился до парня по фамилии Уилсон и сказал ему, что должен его уволить. Будучи хорошим парнем, он очень расстроился.
— Но почему? — спросил он. — Я за весь год не пропустил ни одной тренировки, ни одного служебного уик-энда.
Я ответил ему, что мне придется оформить новую платежную ведомость специально для него, и сказал, что найму кого-нибудь другого. Это была всего лишь подколка, и когда мы поставили на учет парня по имени Йейтс, он вздохнул с облегчением. Если парни посещали столько занятий и работали по выходным, то могли претендовать на ежегодное вознаграждение. Это была большая сумма денег, и когда ее выплачивали, празднования длились неделю или дольше.
Типичный тренировочный вечер начинался с переклички, после чего ребята посещали любые организованные тренировки. В зависимости от тематики они много занимались самостоятельно, или я приглашал кого-нибудь со стороны. Иногда я читал лекции сам. Я также проводил собеседования с новыми резервистами и следил за тем, чтобы все шло гладко. После тренировок мы играли в футбол. Игра проходила очень соревновательно, и у нас было много травм. Примерно через час мы все отправлялись в бар и обсуждали тренировки на следующую неделю. Все проходило очень дружелюбно и весело. У меня были ключи от бара, поэтому я мог открыть его в любое время.
В эскадроне было много мастеров-ремесленников, поэтому мы разрешили им перестроить бар. Они соорудили стойку из натурального камня с верхней частью из твердого дерева. Древесина была куплена по низкой цене, потому что она была расколота в нескольких местах, но после того, как ее склеили, стыки были незаметны. Каменная кладка была украшена изящной штукатуркой, и после свежего слоя краски на стенах бар стал выглядеть потрясающе.
У меня не было много работы, и я всегда искал, чем заняться. Но представьте мое удивление, когда мне дали помощника. Арчи поссорился с кем-то в Херефорде, поэтому его перевели в Территориальную армию. Теперь нас стало двое, у которых было не так много работы.
Джимми был родом из Челси, и я навещал его каждый день. Однажды я ждал его в его офисе, когда зазвонил телефон. Я ответил на звонок. Звонивший спросил Джимми, который был в тот момент пабе. Я сказал:
— Здравствуйте, кто звонит?
И изысканный [11] голос ответил:
— А вы кто?
Я произнес:
— Я первым спросил: а вы кто?
После долгого бормотания голос сказал:
— Майор такой-то, а вы кто?
Я ответил:
— Джимми Би, — и повесил трубку.
Я совсем выкинул этот случай из головы и заваривал чай, когда появился Джимми. Когда я уже разливал чай, в дверь ворвался майор, запыхавшийся после того, как перебежал улицу от своего офиса и поднялся к нам по лестнице. С головы у него валил пар, и он набросился на Джимми.
— Ты, маленький ублюдок, — крикнул он моему товарищу. — Как ты смел бросить трубку?
Джимми был ошеломлен, совершенно не понимая, что происходит, и спонтанно возразил:
— Ты, чертов педик…
Майор, уже на грани срыва, не мог поверить своим ушам и огляделся в поисках моральной поддержки. Я ушел со сцены вправо, оставив их вдвоем.
Сказать, что такие вещи не влияют на вашу карьеру, значит погрешить против истины. Ведь эти люди пишут на нас ежегодную характеристику. В этих документах есть скрытый код, который не очевиден для читателя. Если в характеристике написано: «Не рекомендован для службы в ТА», — это означает, что у вас проблемы с алкоголем. Если указано: «Не рекомендуется для мужского коллектива», — это означает, что вы гей. Часто вас описывают как «душу и сердце подразделения», но на самом деле это означает, что вы шумный и скандальный человек.

*****

В Лондоне было легко сбиться с пути: свободного времени у нас было много, а бары находились повсюду. Однажды мне нужно было вернуться в Далвич, когда моя машина стояла в ремонте. Джимми предложил подвезти меня, но только после того, как мы выпили по несколько пинт пива в Челси. После нескольких пинт и потом еще нескольких пинт мы прибыли в Далвич, как раз вовремя, чтобы пропустить еще по паре бокалов перед закрытием. К тому времени было уже далеко после обеда, а у меня в кармане были ключи от нашего бара. Поэтому мы отправились туда и взялись за пиво по серьезному. К нам присоединились еще несколько парней, и мы прикончили «Гиннесс». Это был вечер тренировок, парни начали собираться, Джимми захотелось побороться на руках, и он бросил мне вызов. Я стоял за барной стойкой, а он находился по другую сторону. Я схватился за стойку, взял руку Джимми и потянул. Раздался громкий треск, и Джимми проломил бар, подняв тучу камней и осколков дерева. Вся стойка рухнула, а деревянная столешница разлетелась на куски, Джимми лежал на мне, и мы оба оказались погребены под грудой камней… Вот эти чертовы ковбойские строители.
Был день рождения Джимми, поэтому Альфи повел нас в ночной клуб, где он был знаменитостью и, естественно, знал владельца. Это был грек, с которым Альфи познакомился во время войны, когда освобождал Грецию. В два часа ночи он заказал праздничный торт, и, о чудо, появился великолепный торт со свечками. У Джимми комок стоял в горле, и когда мы начали петь «С днем рождения», у него на глазах выступили слезы. Чтобы разрядить ситуацию, я взял торт, и, удерживая его на ладони, сказал всем присутствующим: «Это старый обычай САС», — после чего сунул торт Джимми в лицо. Я ожидал, что кондитерское чудо рассыплется и развалится, но оно осталось целым. Погнулись подсвечники, пламя погасло на его коже, но торт остался невредимым. Этот толчок выбил Джима из равновесия, и он упал в объятия официанта, который оказался немного неуклюж. Нос виновника торжества оказался разбит, а лицо обожжено свечами и поцарапано подсвечниками. Я осматривал торт на предмет трещин, пока именинник восстанавливал равновесие, отбиваясь от попыток официанта ему помочь. Джимми уже был готов взорваться, когда я во второй раз попытался размазать торт по его лицу. На этот раз я даже успел несколько раз его повернуть, но он так и не деформировался. Нельзя и иметь торт, и съесть его. [12]
Лицо Джима выглядело измученным; его покрывали маленькие волдыри и царапины там, где его обожгли свечи. Его нос принял на себя основной удар и сейчас он выглядел как палец слепого сапожника. Торт, вероятно, остался с Рождества, а сейчас был август. Ситуацию спас Альфи, успокоивший всех, спев «Лили Марлен», меняя при этом головной убор в соответствии с языком, на котором пел. Исполняя один куплет, он был в немецком шлеме, во время следующего — в альпийской шляпе с перьями, и привел всех в восторг. Когда он закончил, то подозвал официанта: «Мой дорогой, дай ребятам выпить».
Джимми исчез, но я нашел его в кладовой, где он крепко спал на ведре для швабры. Его было легко найти, так как он оставлял за собой след из телесных жидкостей.
Мы возвращались в Челси ранним утром, пересекая площадь Беркли-сквер, где Альфи неизменно распевал «Соловей пел на площади Беркли». [13] На набережной стояла лавка с собачьими лакомствами, где мы завтракали. Они всегда были пропитаны жиром, но были очень вкусными. Иногда это было не очень приятно, но кто-то же должен был кормить голубей.
Моя ночная служба приходилась на среды, и весь следующий день я проводил, восстанавливая силы, занимаясь бумажной работой и административными делами. В зависимости от того, что происходило в выходные, я, если была такая возможность, уезжал. Однажды меня изловил полковой сержант-майор и обвинил в том, что я ушел домой рано в пятницу. Его жена работала в офисе секретарем, и мы всегда обменивались с ней шуточками. Пит, полковой сержант-майор, обладал писклявым голосом и позвонил в пятницу днем, но ответа не получил. Он набросился на меня, и я перехватил взгляд его жены: она пыталась сохранять серьезный вид, но не могла сдержать широкую улыбку, которая озаряла ее лицо.
— Ты ушел домой рано в пятницу утром, — настаивал он. Ну, лгать я не могу, поэтому, несколько раз возразив ему, я сделал вид, что плачу, схватил его жену, разрыдался у нее на плече, жалуясь, что он кричит на меня. Это остановило всю работу в офисе. Пит был ошеломлен, когда его жена обняла меня и начала утешать, похлопывая по спине и приговаривая: «Ну, ну, ты чего…». Я сказал ему, что ушел рано утром в четверг, и пообещал, что больше не буду так делать. Ну, по крайней мере, не на этой неделе.
Перед рождественскими каникулами весь инструкторский состав пригласили в дом командира на выпивку. Официально мы расходились только на следующий день, и нас предупредили, что все должны вернуться на работу к обеду. Вечеринка проходила в Патни, и мы все увлеклись горячительными напитками. Альфи продемонстрировал, как открывать бутылки с вином без штопора. Он ударил дном бутылки по стене, надеясь, что образовавшийся газ выбьет пробку, но единственное, чего он добился, — это разбил бутылку. Он попробовал три раза, прежде чем признал поражение. Мы все можем открывать бутылки таким образом, но ковру это явно не на пользу. Дом был полон бутылок беспошлинного алкоголя, которые собирались на протяжении многих лет. Там были необычные и редкие спиртные напитки, которые мы просто должны были попробовать. Некоторые виски и бренди выпускались ограниченными сериями. После бурной вечеринки мы все разошлись по домам. Проснулся я в Херефорде в своей машине возле ипподрома. Арчи вернулся и не смог разбудить меня, поэтому просто уехал. Неудивительно, что его отправили в Территориальную армию. Единственным парнем, попытавшимся вернуться на работу, оказался солдат ремонтно-восстановительной службы. Он заснул на круговой линии метро и проснулся с карманом, полным билетов, которые он покупал у контролеров каждый раз, когда заканчивал очередной круг. После отпуска командир оштрафовал Эрни, — по крайней мере, он пытался вернуться, — но остальным ничего не сказал.

*****

Меня выставили в качестве добровольца для участия в лондонском марше на выносливость, и сделал это командир эскадрона по имени Шампань Терри. Его имя отражает его образ жизни, и он был одним из лучших людей на свете. Марш включал в себя сплав на надувной лодке по Темзе, переход на канал Риджентс, ночевку в Маленькой Венеции, а на следующий день возвращение на Темзу и финиш. Моим напарником был парень из Территориальной армии, а для нашей перевозки была задействована резервная команда. Поскольку событие предполагало ночевку, мне нужно было найти жилье. Мне хотелось, чтобы оно располагалось в центре Лондона, и я поспрашивал у ребят. Служивший с нами специалист с Харли-стрит разрешил нам воспользоваться его квартирой, расположенной прямо за его кабинетом. С недели я пошел посмотреть на нее, мне показали комнату и дали ключ от заднего входа. Квартира находилась в конце длинного коридора и вверх по короткой лестнице. Я вышел сзади и для ориентира посчитал фонарные столбы от угла до квартиры, а также хорошо осмотрелся, чтобы в субботу можно было все найти.
В день гонки мы хорошо стартовали и без проблем добрались до первого препятствия. Прилив был слабый, поэтому мы без проблем поднялись на канал. Мы разработали схему, по которой один человек поднимался и закреплял веревку, после чего мы поднимали двигатель, лодку и топливо по отдельности, а когда попадали на канал, собирали все воедино. Подняться нужно было на добрых двадцать футов, и по шлюзовым воротам карабкалось множество людей одновременно, но мы обошли их, сэкономив прилично времени.
Мы входили и выходили из лодки на канале, преодолевая шлюзы — и угадайте, кто упал в воду? Джо Соап поднимался на борт, когда мой напарник резко дернул за ручку двигателя, и я промахнулся мимо лодки и исчез за кормой. До финиша оставалось около двух часов, поэтому мы продолжили путь, а я усиленно делал вид, что мне не холодно. Нас подобрала наша команда, мне очень хотелось надеть сухую одежду, поэтому, когда мы объехали заднюю часть Харли-стрит, я сосчитал фонарные столбы, чтобы найти нашу квартиру, а потом попробовал ключ в замке. Он вошел достаточно легко, но не поворачивался. Я отчаянно нуждался в тепле, и уже начал злиться. Я слегка толкнул дверь, и цилиндрический замок открылся, так что мы начали заносить все вещи внутрь. Мы поднялись по нескольким ступенькам, но все казалось другим. Я не помнил, чтобы здесь был этот большой вазон с засушенными цветами или портрет обнаженной женщины на стене. Конечно, я бы ее запомнил. Выйдя на улицу, я попробовал ключ в соседней квартире, и, конечно же, дверь открылась. Я вернулся, рассказал ребятам о небольшой неудаче и одновременно крикнул:
— Есть кто-нибудь? — но ответа не получил, поэтому запер дверь и поспешно ретировался.
Когда обнаружилось, что моя сумка с сухим комплектом пропиталась бензином, я был в восторге — тупица водитель положил канистру на мою сумку и не закрепил как следует крышку. Мы осмотрели квартиру и обнаружили под каждой подушкой по паре трусиков: видимо, это место повидало всякое. Нам захотелось пойти поужинать, но у водителя не оказалось с собой гражданской одежды. Владелец этого места был ростом хорошо за шесть футов, а водитель — всего чуть больше пяти. Там висел костюм в тонкую полоску, и мы заставили водителя его надеть. Ему пришлось закатать рукава и штанины, отчего он стал похож на Германа Мюнстера. [14] Хотя ближайший паб находился за несколько миль, нас всю дорогу разбирал смех. Я пахнул как бензоколонка, а Герман угрожал поджечь меня, если я не перестану над ним насмехаться. Когда мы вошли в паб, на нас очень странно посмотрели.
У меня был водитель по имени Рон, прикрепленный к эскадрону, который немного походил на Квазимодо. Он был без работы, поэтому я использовал его в качестве личного шофера. Он сидел, сгорбившись за рулем, похожий на горгулью, и был единственным парнем, которого я знал, кто распугивал таксистов, но не своим внешним видом, а манерой вождения. Он был быстрым и агрессивным, а именно такими качествами и нужно обладать, чтобы водить машину в Лондоне.
В Мотспур-парке у нас было запланировано показное занятие, и Рон хотел принять в ней участие, умоляя разрешить ему нести «Джимпи» (единый пулемет). [15] Я сказал ему, что у него недостаточно опыта, и его маленький рот раскрылся от удивления. У него была подруга по имени Джейн, которая была в два раза больше его и на которую он хотел произвести впечатление, поэтому он всю неделю приставал ко мне, чтобы я разрешил ему нести пулемет. В конце концов я сдался, но предупредил его, что если он напортачит, я испорчу его внешность. Он затрепетал от радости, выглядя как маленький щенок, с обожанием смотрящий на своего хозяина.
Показное занятие было организовано для «Би-Би-Си», которая ежегодно проводила день открытых дверей для всех своих сотрудников. По плану, на арену с грохотом должна была ворваться «Розовая пантера», [16] стреляя из всех стволов, и атаковать злодеев, защищавших форт. Форт был сооружен отделом реквизита из дерева и брезента, поддерживаемого внутри лесами. Выглядел он очень аутентично и был достаточно прочным, чтобы парни могли взбираться на стены. Перед дверью было установлено заграждение из мешков с песком, и именно там я собирался разместить Рона с его «Джимпи».
У нас была организована статическая экспозиция, где дети могли забираться на все снаряжение и задавать парням любые вопросы. Рон, с находившейся рядом Джейн, с гордостью демонстрировал свой пулемет восторженной детской аудитории, пока она готовила его снаряжение для показа.
Я ушел в пивную палатку, где командир пообещал выставить мне пинту настоящего эля. Он сообщил мне, что это крепкий напиток, к которому нужно относиться с уважением. Я едва успел снять пену с верха бокала, как раздался громкий взрыв. Подумав поначалу: «Вот уж действительно крепкое пиво», — я потом понял, что это и в самом деле был взрыв. Показ должен был начаться только через двадцать минут, поэтому я немного забеспокоился, и отправился посмотреть, что произошло. Глянув в сторону источника взрыва, я увидел Джейн с пулеметом в одной руке и бедного маленького Рона в другой.
Оказывается, он готовил свои взрывпакеты, снимая внешнюю оболочку, чтобы открыть ударник, и в спешке случайно поджег пиротехническое устройство и не знал, что с ним делать, поэтому просто держался за него. Эти учебные заряды довольно мощные, и ему повезло, что у него был выбит только большой палец.
Джейн лучше своего партнера справлялась с «Джимпи», поэтому я позволил ей держать его, а сам поддержал Рона. Мы отправились в палатку первой помощи, где мне порекомендовали отвезти его в больницу. Несколько недель назад Рон сказал мне, что хочет попасть в больницу. Это было очень необычно и, вероятно, было криком о помощи. Он просто хотел полежать в постели, и чтобы о нем заботились. Я счел это очень странным и чем-то, чего следует избегать. Я сказал Рону, что могу сам вправить ему палец, так как делал это несколько раз на поле для регби. Он неохотно протянул мне руку и потерял сознание. Так что Рон получил то, что хотел, и оказался в больнице в Вулвиче, где его и оставили.
В то время как все это происходило, началась учебная атака, и как только ребята поднялись на половину форта, все сооружение охватило пламя. Брезент загорелся от случайной искры, и огонь быстро распространился. Парни, будучи хорошими солдатами, укрылись и нашли пивную палатку, где стали ждать новых указаний. Командир был занят тем, что отвозил Рона в больницу, а я пытался вырвать «Джимпи» из рук Джейн; поэтому ждать им пришлось очень долго.
Один из парней имел фабрику игрушек в северном Лондоне и разрешил нам использовать ее в качестве мишени для занятий по минно-подрывному делу. У нас было два патруля, которые должны были атаковать объект в разное время. Первый патруль поднял такой шум, что разбудил даже мертвых, и заставил включить огни по периметру. Я находился внутри и следил за их продвижением. Они установили подрывные заряды и ушли. Кто-то из соседей заметил это и позвонил в полицию, которая прибыла как раз в тот момент, когда на объект входил следующий патруль. Эта группа сделала все правильно, но стала жертвой обстоятельств. В мире мало справедливости: шумный патруль ушел, а хорошие парни были арестованы. Было трудно объяснить полиции, почему мы хотели взорвать фабрику игрушек, и они не увидели в этом ничего смешного.
В иной раз парень по имени Тутси свалился в реку по дороге к пункту сбора. Он отправился в прачечную, разделся и укрылся одеялом, после чего, сложив все свое снаряжение в сушилку, он начал чистить оружие. Случилось это в Вест-Хэме, и никто не обратил на это ни малейшего внимания. Через стеклянную дверь были видны его ботинки, крутящиеся в барабане, а за ними — карты, одежда и РПС. Вероятно, в Вест-Хэме это было обычным явлением: никто даже бровью не повел.
Следить за снаряжением необходимо было всегда и постоянно. Новобранцам выдавали полный комплект униформы и снаряжения, который некоторые использовали для работы или кемпинга, и больше его никто не видел. Следить за этим и возвращать снаряжение было головной болью, поэтому мы использовали любые средства, чтобы восполнить недостачу.
Однажды, когда один из парней попал в трагическую аварию во время отпуска за границей, я заявил командиру:
— Неудивительно, что парень утонул, ведь он был одет в две парки, на шее у него висели бинокли, а в карманах было три приспособления для стрельбы холостыми патронами.
Поначалу командир не понял и спросил, зачем ему приспособления для стрельбы холостыми патронами во время отпуска.

*****

Так как часть никогда не была укомплектована полностью, мы всегда отчаянно искали новобранцев. Предпринимались различные попытки по набору рекрутов, и крайней из них стало обустройство демонстрационного стенда на Королевском турнире в Эрлс-Корте. Во главе этого проекта был поставлен Альфи, получивший указание вести себя прилично и набрать как можно больше новобранцев.
Это событие совпало с тем, что Джимми пригласили во дворец, чтобы вручить награду за отвагу. Чтобы отпраздновать это достижение, я запланировал вечеринку в Далвиче, пригласив всех наших родственников и друзей.
На разведку я отправился с Альфи, и первым человеком, — которого тот конечно же знал, — оказался бармен. Это был частный бар для артистов, закрытый для прочей публики, но бармен пообещал оставаться открытым столько, сколько попросит Альфи — очевидно, он не слишком хорошо его знал. Мы вшестером отправились искать место, где мы будем выступать, и где разместим наш стенд, оставив Альфи в баре, чтобы укрепить возникшие доверительные отношения.
Мы посмотрели дневное представление, посвященное Первой мировой войне. Альфи знал все песни и дирижировал хором, в который вошли мы вшестером и несколько новых друзей, с которыми мы познакомились в тот же день.
После представления ребята продолжили свою программу, и Альфи увлек их в один из своих клубов. Я же отправился домой к родителям, где остановились Джимми и его семья. По плану, мои родители должны были присмотреть за детьми Джимми, пока он с женой отправится во дворец на вручение награды. Мне же нужно было ехать в Эрлс-Корт, а вечером все должны были встретиться в учебном корпусе в Далвиче на вечеринке.
Утром мы встали с первыми лучами Солнца и прибыли в Челси около семи. Джимми и Эйлин пошли забирать его мать, оставив нас выпить чашку чая и дав возможность мне показать отцу казармы. Будучи бывшим военным, он проявил большой интерес ко всем предметам, висевшим на стенах.
Тут его внимание привлекла фигура, ползущая на четвереньках и пытающаяся подняться по мраморной лестнице. Мой отец протянул распростертому на земле телу руку.
— Ты в порядке, дружище? — спросил он.
— Дорогой мой, я в полном порядке, — ответил Альфи, вернувшийся с одной из своих вечерних прогулок. — Скоро буду с тобой, папочка, — добавил он, выпрямился с преувеличенными движениями и ушел, наклонившись вправо.
Тут вошли еще четыре фигуры, поддерживая друг друга и напевая четыре разных песни. Им было трудно передвигаться по разным поверхностям пола, они скользили и поскальзывались на плитке, едва удерживая равновесие. Когда парни освоили это, они подошли к ковру, что заставило их споткнуться и упасть вперед. В конце концов им пришлось освоить и это, но затем пришлось бороться с паркетным полом. Один шаг вперед, два назад — это было нормой. Это была наша команда вербовщиков: нас ждал хороший день.
Снова появился Альфи, но уже в своей капитанской форме с тремя рядами орденских планок. Его способности к восстановлению были поразительны, он поприветствовал моих родителей как давних друзей. Мой отец, не славящийся своей дипломатичностью, сказал:
— Лучше сними эту куртку, сынок, пока тебя никто не увидел.
Он не мог поверить, что Альфи действительно был капитаном, и решил, что тот просто дурачится.
Вошли еще две фигуры, шатаясь, как зомби, и направились к душевым. Они не замечали никого из присутствующих.
Моя мама, которая была занята присмотром за двумя детьми Джимми, была озадачена происходящим. Она просто стояла в изумлении.
Альфи быстро все организовал. По сравнению с другими парнями, которые выглядели как потерпевшие кораблекрушение, он был свеж как ромашка. Тут пришлось расстаться: мы отправились в Эрлс-Корт, а мои родители — во дворец.
По сравнению с другими наш стенд выглядел убого, и мы попытались его украсить, одолжив вещи у других участников. Они не подозревали о своей щедрости, и мы, конечно же, не собирались им об этом говорить.
Лучший стенд оказался у Королевского корпуса связи, который был оформлен в виде джунглей. Там повсюду висели камуфляжные сетки, переплетенные с растительностью. В довершение ко всему, у фонтана с проточной водой лежал чучело крокодила. На нашем же стенде единственная проточная вода была у парней, которые ходили в туалет.
Альфи отправился к своему приятелю, бармену, чтобы убедиться, что пиво не закончилось, и устроился за столиком в углу. Бармен не любил пить в одиночестве и обожал своего давнего друга, так что уже в девять утра мы могли выпить, что было очень кстати, так как набор личного состава — иссушающая работа.
На нашем стенде был представлен выбор оружия, аптечка первой помощи, парашюты и альпинистское снаряжение. Сбоку стояла «Розовая пантера», а на противоположной стороне — надувная лодка «Джемини». Каждый из нас был одет по-разному, представляя разные театры военных действий и навыки. У нас был парашютист, альпинист и водолаз, боец джунглей, песчаная крыса и специалист по ведению боевых действий в Арктике. Наряженные и не знающие, чем себя занять в тот час, который оставался до открытия дверей и появления публики, все дружно отправились в бар, чтобы позавтракать жидким завтраком и проинструктировать Альфи.
Однако наш стенд стал самым популярным: сотни детей и родителей забирались на автомобили, разбирали оружие и развлекались с шестью сумасшедшими в необычных костюмах. Мы предлагали бесплатные приключенческие каникулы и путешествия по всему миру с полным покрытием расходов Королевой. Оберегать снаряжение было трудно, и мы поймали одного молодого человека почти на выходе в противогазе и с винтовкой «Армалайт». Все вздохнули с облегчением, когда началась дневная развлекательная программа, поскольку мы смогли расслабиться.
Альфи был в отличной форме и дирижировал хором, в котором участвовали все присутствующие. Нас удалось привлечь множество поклонников, что создало карнавальную атмосферу. Тут Альфи заметил, что единственное, чего не хватает нашему стенду, — это крокодил. Догадываясь, к чему приведет этот разговор, я сказал:
— Интересно, где мы могли бы его достать.
Он бросил на меня многозначительный взгляд, который я понял слишком хорошо.
Это был неофициальный запрос, но, будучи хорошим солдатом, я беспрекословно выполнил приказ, не задумываясь и не руководствуясь здравым смыслом — я отправился к стенду связистов, откинул экзотическую листву, поднял крокодила и ушел с ним под мышкой.
Я не думал, что выгляжу слишком подозрительно, но трудно не привлекать к себе внимания, когда ты ростом шесть футов четыре дюйма, [17] несешь под мышкой двенадцатифутовую рептилию и одет для боевых действий в Арктике. Это стало началом целой череды событий, которые привели к тому, что Лондонский округ выдвинул против нас двадцать обвинений.
Я положил крокодила на стол Альфи, и следующей песней, которую мы спели, была «Увидимся позже, аллигатор». [18] У всех было приподнятое настроение, — ну кроме одного уорент-офицера из войск связи, который пришел забирать свою рептилию. Начал он с плохой ноты, требуя сообщить, кто украл его крокодила. Все ответили:
— Какого крокодила?
Он добавил, что если его не вернут в течение двух минут, полетят головы.
— Дорогой мой, выпей пива, — предложил Альфи, но тот отказался и ушел в плохом настроении.
Пять минут спустя появился нервно заикающийся молодой лейтенант-очкарик.
— Вы н-н-не могли бы в-в-вернуть нам нашего к-к-крокодила, пожалуйста?
— Как тебя зовут, сынок? — спросил Альфи.
— Лейтенант Льюис, — последовал ответ.
— Нет, я спросил, как тебя зовут?
— Саймон, — ответил он.
— Ну, Саймон, что ты хочешь выпить?
Лейтенант расслабился, выпил пива, и мы все перезнакомились. Он рассказал нам, что они одолжили амфибию, что обошлось им в кучу денег. Альфи, шутки ради, позвал сержанта с кухни с его разделочными ножами и хлебом. Тот с профессиональной легкостью заточил нож на стальном бруске и оценил крокодила, делая вид, что хочет его разделать.
— Ты что хочешь, грудку или хвост? — спросил он. Саймон побледнел.
— Ты не можешь его съесть, он чучело, — произнес тот и вскочил с распростертыми руками, чтобы защитить своего питомца. Мы же все сидели с кусочками хлеба в вытянутых руках.
— Ну конечно, мы можем его съесть, мы прошли обучение по выживанию, — сказал кто-то.
— Давай побыстрее, — добавил другой.
Оказывается, крокодил был взят напрокат в Музее естественной истории под крупный залог, и нужно было вернуть его в хорошем состоянии. К этому моменту Саймон уже был совершенно равнодушен и сказал:
— Режьте дичь, я тоже хочу сэндвич.
Лейтенант оставался с нами до конца дня и оказался единственным новобранцем, которого нам удалось завербовать. Он так напился, что мне пришлось спрятать его в нашем микроавтобусе, который был припаркован за нашим стендом.
Нам нужно было готовиться к следующему выступлению, которое мы хотели сделать еще более зрелищным, доведя уровень азарта до предела, но перед этим мне нужно было ответить на зов природы. Я направлялся в туалет как раз в тот момент, когда дневная развлекательная программа подходила к концу. Возле больших двойных входных дверей арены стоял трубач, делая упражнения для губ. Он должен был войти и сыграть вечернюю зарю, когда двери откроются. Я не смог удержаться и забрал у него музыкальный инструмент. Он умолял меня вернуть ее, и каждый раз, когда он подходил ко мне, я отходил дальше от дверей. Ему пришлось разрываться между тем, чтобы остаться у входа, чтобы не пропустить свою команду на выход, и тем, чтобы вернуть свой инструмент, но без трубы он находился в затруднительном положении. Я вернул ему трубу как раз в тот момент, когда двери открылись. Как вчера помню, какой трогательной была эта сцена: это был кульминационный момент представления. Первые несколько нот у него были неровными, но он быстро взял себя в руки.
К этому моменту мы все находились в отличной форме. Водолаз танцевал с девушкой, надев свои ласты; другая девушка, надев парашют, танцевала хоуки-коуки. [19] Меня спросили о альпинистской веревке, и я выполнил просьбу молодой леди, связав ее, и обмотав веревкой с головы до ног так, что в итоге она выглядела как египетская мумия. Она не могла пошевелить ни единым мускулом, поэтому я прислонил ее к «Пинки» и забыл о ней. Медик предлагал косметическую хирургию и бесплатные аборты; из оружия, когда его демонстрировали заинтересованной публике, вылетали пружины и прочие рабочие детали. Джунгли Джим размахивал своим мачете и спрашивал всех, не нужно ли кому сделать обрезание. Тафф объявлял: «Приходите посмотреть на пьяного офицера» — и вел людей к Саймону, который лежал без сознания в микроавтобусе.
С самого начала и до самого конца царил полный хаос. Альфи был приглашен организаторами турнира на послеобеденный чай, где каждый род войск представлял старший офицер. Я не знал об этом и отправил на его поиски Нобби, сказав, чтобы он привел нашего товарища обратно, несмотря ни на что. Тот в точности так и сделал: он выяснил, где находится Альфи, ворвался в комнату без предупреждения, — как раз в тот момент, когда командир эскадрона разливал чай из фарфорового чайника, — и брякнул:
— Возвращайся на трибуну, Альфи, Лофти нужен перерыв.
Неудивительно, что с такой дипломатией мы потеряли империю.
Военная полиция случайно проверяла туалеты и заподозрила что-то неладное, услышав храп, доносившийся из запертой кабинки. Заглянув внутрь, они обнаружили там нашего водолаза, крепко спящего на унитазе. Полицейские стали стучать в дверь, что возмутило Билла, который пригрозил им кулаками.
Почетная артиллерийская рота выставила на обозрение 25-фунтовую пушку, и каждый раз, когда я смотрел в их сторону, ее кто-то чистил. Она блестела в лучах главного освещения. Во время перерыва мы с другом подошли к пушке и заговорили с артиллеристами, но они оказались очень холодны и не хотели, чтобы мы трогали их оружие. Это был тот же тип артиллерийского орудия, который спас ситуацию в Мирбате, поэтому она нас более чем интересовала. [20] Когда они не разрешили моему другу сесть на сиденье и покрутить механизм вертикальной наводки, я принял решение: в конце дня мы стырим эту пушку.
Началась вечерняя сессия, и нам пора было собираться. Девушка, которую я связал ранее, была освобождена, но все еще оставалась очень возбужденной. Я выяснил, что ее зовут Сью Блэр и она из Грейвсенда. Кто-то из Лондонского округа выдал Альфи ключ, чтобы он мог запереть стенд, пригрозив ему страшными последствиями, если он забудет или потеряет ключ. Альфи умудрился сделать и то, и другое: еще одна черная метка против нас.
Я прицепил 25-фунтовку за «Пинки» и они отправились в Челси. Их остановили у ворот, где они пытались убедить дежурного офицера, что едут в Гайд-парк, чтобы произвести салют из двадцати одного залпа в честь награждения Джима. Их хитрый план был раскрыт, и они были вынуждены отцепить орудие. Лил проливной дождь, пушку бросили снаружи, а охрана была только рада, что они ушли. Я вел микроавтобус, в котором все еще лежал без сознания Саймон. Альфи сидел спереди, все еще пребывая в хорошем настроении, и распевал старую любимую песню военного времени: «Прощай, прощай, вытри слезинку из глаз». [21] Я как раз проезжал мимо больших двойных ворот арены, когда из нее выбежал расчет артиллеристов Королевских ВМС. Хорошо, что они оказались крепкими парнями, потому что мы столкнулись, и матросы разлетелись во все стороны.
Вечер в Далвиче прошел с большим успехом, приятно завершив увлекательный день. Утром у многих была тяжелая голова, но моя быстро прояснилась, когда Альфи позвонил и сказал, что командир хочет срочно нас видеть.
Командир был не очень доволен нашими усилиями по набору новобранцев. Все, что нам удалось, — это переманить из войск связи Саймона. На его столе лежал список из двадцати жалоб на нас. Альфи и я стояли по стойке смирно, выслушивая жалобы, которые зачитывал полковник. Когда он дошел до жалобы парня из Лондонского округа на то, что мы оставили его стенд открытым, Альфи не выдержал.
— Этот парень с самого начала нас ненавидел, он презирает Полк, — выпалил он.
Это вызвало у командира сочувствие, и Альфи точно знал, на какие кнопки нажимать, говоря о том, как нас преследовали с самого начала. Полковник, будучи великим человеком, сказал, что рассмотрит этот вопрос более подробно, и больше мы об этом ничего не слышали.
Женщина, которую мы связали альпинистской веревкой, написала письмо полковнику, в котором рассказала, как ей все это понравилось. Она воспевала нас и сказала, что никогда еще так не веселилась. На вкус и цвет все фломастеры разные; и хорошо, что все мы настолько различаемся.

*****

Я был занят организацией наших ежегодных учений в Германии. Ребята уже были там развернуты, рыли и готовили укрытия и жили под землей на протяжении двух недель. Это была работа, которую могли выполнять лишь немногие: это было хуже, чем жить на подводной лодке.
Если вы можете представить себе запах, создаваемый шестью потными телами, накопленными за четырнадцать дней фекалиями и мочой, а также затхлым воздухом, пропитанным запахом карри и сигарет, то вы получите некоторое представление об условиях, в которых они находились. Работник канализации дважды подумал бы, прежде чем работать в таких условиях. Когда я подошел, чтобы открыть эти укрытия, запах, вырвавшийся из них, сбил меня с ног. Ребятам это нравилось, и они моргали, как шахтерские лошадки, поднимающиеся на поверхность, вдыхая полной грудью свежий воздух.
После окончания подобных упражнений всегда устраивалась страшная вечеринка, и та, что случилась после этих учений, по шкале от одного до десяти оценивалась на пятнадцать. Все началось достаточно обыденно: все обменивались местными сплетнями и сравнивали свои результаты. У каждого патруля была своя история; некоторые были очень смешными. Местом проведения вечеринки была немецкая столовая, которой вот-вот предстояло превратиться в «Мэдисон-сквер-гарден». [22]
Мяч в игру запустил Шампань Терри, когда начал сравнивать парней из Территориальной армии с солдатами регулярных сил. Разгорелась оживленная дискуссия, но мы, инструкторы, не поддавались. Все проходило в духе доброжелательности, но спиртное делает странные вещи и меняет характер людей.
Мы начали играть в регби в полный контакт, касания становились все сильнее и сильнее. Схватки были ожесточенными, и иногда в ход шли кулаки. Я оказался под грудой тел и получил прямой удар в нос. Схватив руку обидчика, я проследил, что она принадлежала Лену. «Хорошо, — подумал я, — в эту игру можно играть вдвоем», — и полетели кулаки. Я лежал на спине, и пол отнюдь не помогал моей голове амортизировать удары. Как по волшебству, все тела исчезли, и Лен остался сидеть на моей груди с победным выражением в глазах.
Везде есть и хорошее, и плохое, и эскадрон «В» не был исключением. Там была группа, которую мы называли «Мафия», жившая по своим законам. Ее лидером был типичный житель Ист-Энда с большим ртом: свои зубы он чистил скакалкой. Когда все высыпали из двери, оставив Лена наверху, я услышал, как большеротый сказал:
— Еще один инструктор ушел в небытие.
Ранее тем же вечером я слышал, как он хвастался тем, как они избавились от трех предыдущих сотрудников постоянного состава.
— Мы уже избавились от калеки, негра и Руперта.
Я должен извиниться за то, что пишу эти слова. Я их ненавижу, но это подлинные цитаты, и, надеюсь, они оправдывают мои действия. Калека, о котором он говорил, был парнем, которого никогда не отправляли в Территориальную армию. Он был ранен во время операции «Шторм» и восстанавливался в Далвиче, что было удобно для Вулвичской больницы, где он был амбулаторным пациентом. Негр, о котором он упомянул, был фиджийцем, одним из самых милых людей, которых я когда-либо встречал. Его направили в эскадрон, но он не стал играть в их глупые игры и вернулся в Херефорд. Руперт являлся майором, офицером по боевой подготовке, который уволил бывшего командира эскадрона «B» за некомпетентность. В понедельник утром этот говнюк накалякал жалобу, и майор по боевой подготовке был уволен. Вот насколько сильна была Мафия, — этот парень имел большое влияние в Сити, и многие старшие офицеры инвестировали вместе с ним деньги.
Поэтому, решив, что побеждают, они ушли со сцены, но я не люблю глотать пыль. Я ни за что не собирался быть вторым, и продолжил выбивать семь колоколов из Лена. Когда большеротый заглянул, он был удивлен, увидев меня сверху, и попытался спасти своего приятеля, но я не собирался этого терпеть. Я набросился на него: он был тем, кого я хотел достать. Драка шла вверх и вниз по лестнице и переходила из комнаты в комнату. Удар получал каждый, кто оказывался в пределах досягаемости. Наконец Терри, который сыграл важную роль в начале драки, стал миротворцем, но не раньше, чем восторжествовала справедливость. Сам Генри Купер не смог бы выжить со мной в ту ночь. [23]
Восьмерым из нас нужно было наложить швы, и мне эту честь оказал наш выдающийся хирург. Бедный старый Лен страдал от сотрясения мозга, помимо прочего, и набросился на доктора, поставив ему синяк под глазом. Врач отнесся к этому с пониманием и не жаловался, а из-за состояния Лена всю ночь рядом с его кроватью находился медработник.
Когда утром доктор разбудил Лена, чтобы проследить за его состоянием, Лен снова набросился и треснул доктора во второй глаз. На этот раз тот пожаловался, и уже замаячил военный суд. Как ни странно, Лен был моим приятелем; он был довольно неплохим парнем, но легко поддавался влиянию. Наш инцидент был для меня не чем иным, как стычкой, сводящей старые счеты, но власть имущие превратили его в политику и попытались использовать меня как пешку в своей игре за власть. Одна сторона хотела выбросить меня на помойку, но командир, которого я уважал, позаботился обо мне.
Когда я предстал перед ним, он угрожал мне всем, но отпустив всех остальных в комнате, он потер руки от радости и сказал, что собирается вручить мне медаль за выслугу лет и примерное поведение. Само собой разумеется, ее я не получил, но меня отправили обратно в Херефорд. Доктор, которого вызвали для дачи показаний, все еще выглядел как панда.
У меня есть товарищ по гольфу, который был в Суэце, и сорок лет спустя всем тем военнослужащим, которые приняли участие в тех событиях, начали выдавать медали. Седрик был в восторге, когда курьер доставил его награду. Расписываясь в получении, он сказал почтальону:
— Я ждал этого сорок лет.
Почтальон ответил:
— Не нападай на меня, приятель, я только начал работать на почте.
Я часто вспоминаю Сью Блэр, которую мы связали в Эрлс-Корте. Интересно, что не сделаешь ради забавы. Было очень мило с ее стороны спеть нам песню и воздать хвалу, и я рад, что:

СЬЮ БЛЭР ПОЕТ

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Организованный резерв Британской армии.
[2] Англ. Permanent Staff Instructors (PSI).
[3] Улица в Лондоне, которая получила известность в XIX веке благодаря множеству обосновавшихся там специалистов различных областей медицины.
[4] Англ. Long Range Desert Group (LRDG) — разведывательно-диверсионное подразделение Британской армии времен Второй мировой войны, действовавшее в Северной Африке против войск Африканского корпуса Роммеля.
[5] Пехотный полк Британской армии, сформированный в 1966 году путем слияния четырех полков Бригады родных графств. До 1971 года оставался одним из крупнейших полков в армии, насчитывая в своем составе 10 батальонов, однако их сократили до шести, а позже до пяти батальонов.
[6] Кнуд Великий (994/995 – 1035 гг.) — король Англии с 1016 года. Создал могущественное государство, включавшее в себя Англию, Данию, Норвегию и часть Швеции, которое иногда называют «Империей Северного моря», распавшееся после его смерти.
[7] Речь идет об английской детской песенке-считалке (англ. Old Mother Hubbard), появившейся в 1805 году. В этой считалке пожилая женщина ходит по дому и заглядывает в кладовку, чтобы накормить свою собачку, но кладовка оказывается пустой, и она нигде не находит еды.
[8] Кэтфорд и Брикстон — южные районы Лондона, соответственно, речь идет о реке Темза.
[9] 1,68 метра.
[10] Англ. Danny Boy. Популярная английская баллада, написанная в 1910 году английским юристом Фредериком Уэзерли.
[11] В оригинале приводится слово posh, которое в данном случае относится к акценту британского языка, используемому высшими слоями общества.
[12] Англ. You can't have your cake and eat it. Английская пословица, означающая что нельзя иметь или делать две взаимоисключающие вещи. Ср. напр. «Нельзя сделать яичницу, не разбив яйца», «Нельзя ступить в воду, не замочив ног» и т.д.
[13] Англ. A Nightingale Sang in Berkeley Square. Английская романтическая песня, написанная в 1939 году.
[14] Персонаж американского комедийного телесериала «Мюнстеры» (или, по-другому, «Монстры»), внешне напоминающий Франкенштейна.
[15] Англ. сокр. General purpose machinegun (GPMG).
[16] Она же «Пинки». Длиннобазный «Лендровер», специально оборудованный для использования в САС, прозванный так за характерную пустынную окраску.
[17] 1,92 метра.
[18] Англ. See you later, alligator. Английская детская колыбельная.
[19] Весёлый парный танец, популярный в 1940-е годы.
[20] Англ. Royal Ordnance Quick Firing 25-pounder, или просто 25-фунтовка — 87,6-мм английская полевая пушка-гаубица, принятая на вооружение перед Второй мировой войной и являвшейся основной артиллерийской системой в Британской армии до начала 1960-х гг.
[21] Англ. Goodbye, goodbye, wipe the little tear from your eye. Популярная английская лирическая песня, написанная в 1917 году.
[22] Спортивный комплекс, а также концертная арена в Нью-Йорке, место проведения международных соревнований и праздничных мероприятий.
[23] Сэр Генри Уильям Купер — английский боксёр-супертяжеловес; известен тем, что в июне 1963 года отправил в нокдаун Мохаммеда Али. После ухода из спорта работал на телевидении и радио.