|
ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 3
Со времен Франко-индейских войн американцам не приходилось забираться в столь дикие места, чтобы сразиться с численно превосходящим противником. Для победы в этих условиях, требовались давно забытые навыки – выслеживание и противодействие ему, скрытность, преследование, маскировка, навыки движения сквозь заросли. И поскольку задачей было не просто выжить, а выполнить задачу и выжить – и именно в таком порядке – нам годились только полевые навыки высшей пробы.
Навыки были идентифицируемы, но не было никаких применимых наставлений, никаких наставлений, никаких учебных фильмов, даже планов занятий. Как заметил один бывалый Один-Ноль: "Ты не сможешь найти этого в "книге", потому что эту "книгу" мы только пишем".
Тогда где же мне учиться?
Я обнаружил, что большая часть этих бесценных знаний ежедневно преподавалась на лучшем в мире курсе тактики – в нашем сержантском клубе. Чуть ли не каждый вечер в клубе появлялся кто-нибудь из Один-Ноль, только что едва спасшийся, или после хитроумной засады, или из смелого рейда, чтобы посидеть среди товарищей за выпивкой и без прикрас рассказать о пережитом, шаг за шагом.
После того, как РГ "Нью-Мексико" была потеряна, я оказался в подвешенном состоянии, ожидая назначения в другую группу, поэтому я проводил каждый вечер в клубе, впитывая эти получаемые из первых уст боевые впечатления. Пока я сидел там и тихо слушал, только что вернувшийся Один-Ноль расставлял пивные банки, стаканы и пепельницы, чтобы изобразить холм или LZ, или набрасывал построение своей группы на коктейльной салфетке(1), а затем ярко описывал коллегам-разведчикам свою последнюю перестрелку.
Каждый рассказ порождал урок, давал мне что-то, чему можно подражать или чего избегать. Например, один командир группы посоветовал: "При подъеме на гребень остановись и прислушайся, прежде чем окажешься в пределах броска гранаты с вершины". В то утро он как раз поднялся на такой холм, на горьком опыте узнав, что поверху проходит скрытая тропа. Северовьетнамцы услышали, как его команда ломится сквозь кусты, и забросали их гранатами. Свежие бинты свидетельствовали о цене, которой ему стоил этот урок.
В дополнение к магистральным дорогам, рассказывал Один-Ноль "Белка" Спрауз, северовьетнамцы содержали сеть "скоростных" пешеходных троп. Обычно шести футов (1,8 м) в ширину и идеально ровные, они связывали вражеские лагеря или шли параллельно дорогам, чтобы освободить их для колонн грузовиков. "Если скоростной тропой пользуются", - сказал он мне, - "ее содержат в такой чистоте, как будто метут ее метлой".
Другой Один-Ноль предупреждал: "Держись в стороне от их троп. Наблюдай за ними, устраивай засады, но не ходи по ним, если не ищешь неприятностей – а то ведь обязательно найдешь".
И когда наблюдаешь за тропой, советовал Один-Ноль: "Никогда не смотри в глаза проходящим северовьетнамцам". Это на грани суеверия, признал он, но было слишком много случаев, когда взгляды встречались и летели пули. Нет, безопаснее было не смотреть им в глаза.
Выстрел, сделанный за долю секунды до того, как выстрелит противник, говорил другой Один-Ноль, может спасти твою жизнь. "Возьми это за привычку", - советовал Джо Уокер, - "куда бы ты ни смотрел, направляй ствол туда же. Если что-то достаточно интересно, чтобы привлечь твое внимание, оно достаточно интересно и для твоего ствола".
Один-ноль Ричард "Лось" Гросс сказал, что если делать очевидные вещи, тебя убьют. Когда несколько сотен северовьетнамцев загнали его группу в густо заросшую джунглями излучину реки, они оказались в ловушке. Вместо того чтобы ждать неизбежного, его шесть человек выползли на, казалось бы, открытое место и спрятались в пятнадцатифутовом клочке кустов высотой по колено. Северовьетнамцы искали повсюду, кроме этого места – в конце концов, оно было слишком маленьким, чтобы там могла укрыться разведгруппа.
Сержанту первого класса Барри Киферу было достаточно одного взгляда на северовьетнамского солдата, чтобы получить потрясающие разведданные. "Посмотрите на него повнимательнее", - говорил он. "Насколько свежа его стрижка? Это скажет вам, насколько дисциплинирован его отряд. Привычно ли он несет свое оружие? Это говорит о том, тыловик он или закаленный пехотинец". Это было просто и логично, но в то же время исключительно проницательно. "Если у него нет рюкзака, а его оружие висит на плече, он базируется где-то поблизости и просто идет отсюда туда. Рюкзак полон – вероятно, его расположение где-то не здесь. Если он держит свой АК наготове, под правую руку, он выслеживает вашу группу, так что будьте чертовски осторожны".
Большинство Один-Ноль не выглядели крепче, крупнее или старше остальных. Но они были в SOG богами, потому что их храбрость, находчивость и тактическая грамотность были проверены в противостоянии массам северовьетнамцев. Именно их умственные способности помогли им выстоять, делая любые их наблюдения достойными внимания. Эти люди обычно были в разведке шесть или больше месяцев, но столь сильно отличающимися их делал не столько срок, сколько количество выходов, которые они сделали. Потому что в этой безжалостной обстановке человек с десятью выходами знал не в десять раз больше, чем человек с одним выходом – он знал в сто раз больше. В среднем, к тому времени, как человек становился Один-Ноль, у него за плечами было около восьми выходов. Учитывая высокий процент потерь в SOG, еще пять выходов, и, он был старым Один-Ноль и почти статистической аномалией. Ко времени, когда у него за плечами оказывалось двадцать выходов, было чудом, что он все еще жив.
В этой группке не было наивности – удача играла роль время от времени, рассказывал один из командиров групп, но на 95 процентов это были здравый смысл, хорошая тактика, основательная подготовка и сила личности Один-Ноль. Все действовало благодаря нему. Это как у стендап-комиков – один обладающий мастерством комик делает шутку смешной, в то время как другой парень терпит неудачу, произнося ту же фразу. Помимо опыта и личных качеств, Один-Ноль должен был уметь импровизировать, реагировать творчески – даже интуитивно – в условиях меняющейся или не до конца ясной обстановки или даже полной неожиданности.
Даже обладая всеми этими качествами, разные Один-Ноль демонстрировали разные стили лидерства. Некоторые были очень агрессивны: атакуй противника прежде, чем он атакует тебя, независимо от численности, пробейся сквозь него и несись прочь со всех ног! Другие могли быть более осторожными, больше используя скрытность, нежели бесстрашие. Стиль боя каждой группы был отражением ее Один-Ноль. РГ "Калифорния" была бесстрашной и воинственной, потому что таков был Джо Уокер; Ральф Родд из РГ "Колорадо" был тихим интеллектуалом и предпочитал перехитрить врага, чтобы добраться до тщательно патрулируемой дороги; еще одна группа брала в плен NVA, потому что их Один-Ноль предпочитал встречу с противником лицом к лицу. Чем больше я узнавал об этих тактических стилях, тем больше видел идеал в балансе. Несмотря на противоречие, в разведке Один-Ноль должен был быть наполовину волком, наполовину зайцем – бесстрашным или осторожным на выбор – но мало кто может легко переключаться от одного к другому. С кристальной ясностью я видел, что выполняемые малыми группами задачи удаются, когда ими командуют правильные люди. Это так просто.
Ярким примером был штаб-сержант Джо "Гладиатор" Уокер.
Ко времени моего прибытия в Контум, Джо уже восемнадцать месяцев занимался разведкой в Южном Вьетнаме в рамках Проекта "Дельта" 5-й Группы специального назначения, затем перешел в CCN и еще год занимался трансграничными разведоперпациями. Неуклюжий, в роговых очках, Джо являл собой невзрачную фигуру, походя на инженера или, может быть, школьного учителя. Но в его энергичном взгляде читалось, что он всегда готов затеять погром. Дайте ему коробку хозяйственного мыла, и он начнет придумывать, как сделать из него оружие. Бесстрастный, практичный, он мог стоять над мертвым северовьетнамским солдатом и разбирать ошибку, из-за которой его убили. Непоколебимо хладнокровный, этот человек однажды ночью лежал у дороге в Лаосе, неподвижно, когда проходивший вражеский солдат остановился, чтобы помочиться ему на голову. Джо даже не вздрогнул, просто позволил теплой моче брызнуть ему на волосы.
Уокер любил тактику, постоянно находя новые способы задействовать в своей группе разные виды оружия, от РПГ, стрельбу из которого я видел, до 60-мм миномета, и даже укороченных пулеметов. "Если вы передвигаетесь правильно, и NVA видит, что вы в управляемом боевом порядке ", - излагал Уокер, - "они, скорее всего, не примут боя". Некоторые критиковали Джо за то, что иногда он совершал быстрые переходы по дорогам средь бела дня, чтобы оторваться от следопытов. "Люди могут осуждать меня за это, да и хрен с ним", - отвечал Джо, - "ведь я все еще здесь".
Однажды ночью, вместо того чтобы просто наблюдать за проходящей по Шоссе 110 колонной, он забросил в кузова грузовиков зажигательные гранаты с взрывателями с шестиминутной задержкой. С помощью гранат Уокера и последующего авиаудара из строя было выведено более пятнадцати грузовиков, а противник даже не узнал о его присутствии.
Храбрость Уокера оказалась слишком велика для нескольких его заместителей. Не раз по возвращении с задачи его Один-Один говорил: "Я получил достаточно впечатлений на всю оставшуюся жизнь", - и уходил. В другой раз, рассказывал Боб Ховард, Уокер взял с собой новичка, потому что никто другой не давал ему шанса. Он случайно выстрелил из гранатомета М-79, выстрел отскочил от земли, от правого бедра Джо и попал в дерево, где и взорвался. Уокер немедленно запросил экстренную эвакуацию – не для себя, несмотря на болезненный удар, из-за которого он хромал, а для новичка. Иначе он прибил бы его.
Несмотря на всю дерзость, тактика Уокера была здравой. Например, хотя группы SOG обычно могли рассчитывать на щедрую поддержку с воздуха, Уокер советовал: "Никогда не начинайте бой, который вы не сможете выиграть с тем, что у вас есть прямо сейчас".
Именно в сержантском клубе я услышал много изустных историй о легендарном сержанте первого класса Джерри "Бешеном псе" Шрайвере, который тогда действовал на родственной базе SOG, CCS, в Баньметуо. Моя любимая история о Шрайвере была не боевым эпизодом, а инцидентом, который случился, когда он был на отдыхе в Сайгоне. Не из тех, кого заботили правила, Шрайвер просто бродил по городу и однажды ночью оказался в запретной зоне после наступления комендантского часа. Двое MP(2) заметили его высокую, худую фигуру, идущую по улице, и подозвали его. Старший MP объявил: "Сержант, вы арестованы. Вам придется пройти с нами".
Шрайвер не оказал сопротивления. Он так охотно забрался в их джип, что они даже не потрудились надеть на него наручники. Затем, поняв, что он из Сил спецназначения, один из MP приказал: "Ладно, отдай мне свой пистолет". Соответственно, Шрайвер вручил ему револьвер .38 калибра, который носил скрыто в наплечной кобуре. В отделении военной полиции долговязый Зеленый берет был оформлен и препровожден в камеру, пока дежурный сержант упаковывал его личные вещи в конверт из манильской бумаги.
На следующее утро офицер SOG прибыл, чтобы расписаться и забрать нарушителя комендантского часа. Через мгновение появился Шрайвер, выглядевший вполне неплохо для ночи в тюрьме. Офицер SOG подписал бланк об освобождения задержанного, затем спросил: "Где его вещи?" Дежурный сержант военной полиции передал конверт с личными вещами Шрайвера и разряженный револьвер. "Нет", - акцентировал свои слова майор. "Остальные его вещи".
Сержант MP не понимал, о чем он говорит. Затем Шрайвер заговорил: "О, сэр, это все у меня здесь". Он развел полы своей рубашки для джунглей, продемонстрировав два пистолета .45 калибра, четыре ручные гранаты, боевой нож "Гербер" и кастет. Потрясенный дежурный сержант лишь охнул, когда Шрайвер схватил свой револьвер, кивнул и вышел.
Лучшие Один-Ноль SOG – люди вроде Бешеного Пса – за какой-нибудь великий подвиг иногда удостаивались высшего признания тайной войны, личной встречи с командующим войсками США во Вьетнаме. Прилетев в Сайгон, они встречались лицом к лицу с генералом Уильямом Уэстморлендом, а позже – генералом Крейтоном Абрамсом, чтобы проинформировать его о последней операции Один-Ноль. Мастер-сержант Дик Медоуз, одна из первых легенд разведки SOG, дважды докладывал Уэстморленду, который прямым производством присвоил ему офицерское звание. Теперь он был капитаном Диком Медоузом и командовал разведротой CCN в Дананге. Боб Ховард тоже был доставлен в Сайгон на C-130 "Блэкберд", чтобы встретиться с высшим на той войне генералом, так что такие вещи все еще могли происходить.
Однако такие грандиозные возможности занимали мало места в моих мечтах. Было много суровых, холодных реалий, которые занимали внимание. Для меня темой номер один были следопыты, будь то люди или собаки.
Мудрый Один-Ноль предполагал, что следопыты постоянно рыскают позади него, и действовал соответственно. Если вы будете продолжать идти в одном направлении слишком долго, предупреждал Один-Ноль Билл Хансон, следопыт может вычислить, где вы пересечете одну из троп, о существовании которой вы даже не подозреваете. "Они приведут туда несколько солдат NVA и залягут вдоль этой тропы, ожидая в засаде". Поэтому, наставлял Хансон, меняйте направление по меньшей мере раз в час, и делайте все возможное, чтобы не оставлять заметных следов. Один-Один группы, идущий в конце цепочки, помогал, "стерилизуя" след, ликвидируя признаки прохождения группы. Но если Один-Ноль бездумно вел своих людей через раскисший грунт или вниз по крутому склону холма, он делал стерилизацию практически невозможной.
Примерно каждые три шага Один-Один должен был оборачиваться и смотреть и слушать, нет ли следопытов. Когда следопыт обнаруживался, Один-Один мог пристрелить его из какого-нибудь бесшумного пистолета-пулемета, типа "Стэна" Билла Габбарда. Или уйти от следопыта, оставив ложный след на мягком грунте и прыгая с камня на камень, как это делали храбрецы-апачи Джеронимо в пустыне Аризоны. "Помните", - подчеркивал Хансон, - "вы контролируете, куда пойдет следопыт, поэтому несложно заманить его в засаду или на мину".
Особую тревогу внушали собаки-ищейки. Их лай разжигал первобытный страх приближающейся смерти, ведомой инстинктом хищника. Но, как я узнал, вопли собаки-ищейки на самом деле были выгодны, как если бы человек-следопыт кричал: "Вот он я!" Теперь вы знали, что вас выслеживают, и могли отреагировать, распылив слезоточивый газ, проложив ложный след, или устроив засаду.
Самую большую опасность представлял молчаливый человек-следопыт, которому удавалось следовать за группой до места, где она располагалась на ночь, как это случилось с моими товарищами из РГ "Нью-Мексико". После того, как они устроились, у следопыта было несколько часов, чтобы привести целое подразделение NVA – возможно, роту из 100 человек – которые расстреляют вас из РПГ, а затем атакуют и прикончат.
Был еще один вид следопытов, говорил мне Один-Ноль РГ Огайо Флойд Эмброуз. Эти следовали за вами, но держались вне пределов поля зрения, кричали, издавали звуки или делали сигнальные выстрелы. "Приятно думать, что ты ускользаешь от них", - объяснял Эмброуз. "Но на самом деле они направляют тебя в определенном направлении, прямо на блокирующие силы".
Я спросил: "Как можно понять это?"
"Они производят слишком много шума, а направление, в котором вы вынуждены идти, предположительно, ведет к тропе – будьте начеку! Они также попытаются загнать вас в овраг, к обрыву или широкой реке, в любое место, где вы окажетесь зажаты или заперты в ловушке". Во время последнего выхода РГ "Огайо" вспоминал он: "Они намеренно шумели, чтобы направить нас в засаду. Поэтому мы развернулись и атаковали их".
Эмброуз был убежден, что на РГ "Нью-Мексико" напало элитное противодиверсионное подразделение NVA, их версия Сил спецназначения. Сформированные и подготовленные специально для охоты и уничтожения групп SOG вдоль тропы Хо Ши Мина, солдаты контрразведки демонстрировали заметно лучшую меткость стрельбы, тактику и полевые навыки, чем обычные пехотинцы. Они были нашими заклятыми врагами, нашим самым смертельным противником.
"Но они предпочли бы взять нас живьем", - сообщил Эмброуз, и в этом он тоже не сомневался, потому что лично был свидетелем этого. Несколькими месяцами ранее, когда его команда была на короткое время окружена NVA, раздался голос в мегафон, уговаривающий его монтаньяров выдать американцев. "Отдайте нам янки, и сможете свободно уйти", - обещал голос.
Эмброуз хмыкнул. "И вот совершенно случайно у этого гребаного офицера NVA оказался с собой мегафон. Как думаешь, все офицеры NVA шляются по тропе Хо Ши Мина с мегафонами? И они оказались возле нас быстро, сразу после того, как мы высадились. Они должны были знать, что мы тут будем".
Это звучало параноидально, но для таких людей, как Эмброуз, регулярно действующих в меньшинстве в тылу врага, это было совершенно рационально. "Слушай", - пошутил Эмброуз, - "это может оказаться паранойей только в одном случае: если кто-то действительно не пытается выследить и убить тебя". Его юмористическое суждение стало лозунгом, начертанным на стенах FOB-2, хотя его мысль была искренней. Несколько раз мы теряли всех американцев из состава группы, но ее туземные солдаты спасались и уходили или их подбирали через несколько дней.
Эта возможность предательства казалась реальной, когда у группы имелся такой опыт, как у РГ "Аризона". Один-Ноль, лейтенант Джим "Король Артур" Янг, вместе с Один-Один Майком Уилсоном и Один-Два Джоном Сент-Мартином – на его первой задаче – высаживались на LZ в Лаосе, когда с ними произошел неожиданный несчастный случай.
Спешно покидая вертолет, Сент-Мартин приземлился на лейтенанта Янга, сбив его с ног и сломав ему руку. Они так и не пошли к кромке леса, а немедленно вызвали вертолет обратно, чтобы тот их вытащил. Когда они забрались в зависшую вертушку, с небольшой высотки прямо перед ними был открыт сильный огонь. "Они ждали нас!" - понял Янг. "Если бы Сент-Мартин не спрыгнул на меня, мы, вероятно, были бы мертвы". Их сильно поврежденная вертушка едва добралась до стартовой площадки в Дакто.
Еще одним важным вопросом для такого начинающего, как я, было то, как скрыться от преследующих северовьетнамских солдат, которых иногда насчитывались сотни. Несколько раз за неделю группы с FOB-2 вступали в контакт и ускользали, часто убивая десятки NVA, не понеся ни одной потери со своей стороны.
"Думай об этом как о дверях, которые захлопываются в тот самый момент, когда твоя группа пробегает через них", - объяснял Один-Ноль. "Стреляйте в этих парней, выбейте нескольких из них, затем снова двигайтесь, прежде чем они успеют обойти вас. Если будете медлить, дверь захлопывается, и теперь слишком поздно пытаться проскочить – они окружили вас, и вам придется сражаться за свою жизнь. Вы должны продолжать двигаться. Если вы продолжаете двигаться, у вас есть шанс".
А что, если вы не можете двигаться? Последний вариант – занять оборону в ближайшем пригодном для этого месте, разложить магазины и гранаты, и сражаться. Вот тогда вы объявляете чрезвычайную ситуацию Прерия Файр, когда вам угрожает опасность быть разгромленными, и нужна немедленная приоритетная авиаподдержка. Остается надеяться, что нужное количество вертолетов-ганшипов и истребителей-бомбардировщиков смогут оказаться там достаточно быстро, чтобы уничтожить противника или отбросить его. Тогда вертолеты смогут эвакуировать вас.
Прослушав две недели боевых историй и извлеченных уроков, я, наконец, получил четкое представление о наших разведывательных задачах, тактике противника и оперативной обстановке, и я встретился почти со всеми Один-Ноль на FOB-2. Мои готовность и энтузиазм были заметны, и примерно в полудюжине групп имелись свободные места. Однако никто из Один-Ноль не подошел, чтобы попросить меня пойти в его группу. Я начал задумываться, не является ли это своего рода избеганием?
Здесь была тонкость. Как я видел, некоторые Один-Ноль были суеверны – я один остался жив, трое моих товарищей погибли. Обозначение РГ "Нью-Мексико" было стерто с доски со списком личного состава, и я жил в комнате группы-призрака. Был ли я предвестником несчастья? Несчастливым пенни? Один-Ноль слишком хорошо знали, что иногда, даже когда ты все делаешь правильно, ты все равно терпишь бедствие – обстоятельствам, выходящим из-под контроля, не хватает 5 процентов удачи, как Один-Ноль называли это. Неужели же кому-то хотелось искушать судьбу, когда он и так подвергался такой тяжкой опасности? Точно такое же избегание, которое я ощущал сейчас, уже имело место со специалистом-пять Фрэнком Беллетайром.
Три месяца назад, когда мой однокашник Билл Копли пропал без вести в Лаосе, РГ "Вермонт" получила задание найти его. Но Один-Ноль был в отпуске, и кроме его Один-Один, первого лейтенанта Джима Бирчима, в группе не было других американцев. Полный новичок в разведке, Фрэнк Беллетайр вызвался добровольцем. Беллетайр даже не встречался с Бирчимом, пока они не сели в вертолет.
Три дня они искали, но не нашли никаких следов Копли, хотя слышали разговоры и перемещения солдат NVA. Затем они попали в засаду, и разорвавшаяся граната ранила лейтенанта Бирчима, отбросив его так сильно, что он сломал лодыжку. Несмотря на собственные раны, Беллетайр прикрывал Бирчима огнем, чтобы получить преимущество: противник догнал их, и им пришлось пробивать себе дорогу. Группа была рассеяна, и с американцами осталось только двое монтаньяров.
Затем Беллетайр вызвал удар кассетными бомбами с истребителей на опасно близком расстоянии, всего в двадцати пяти ярдах (23 м), и NVA отступили. Было почти темно, когда "Хьюи" завис над верхушками деревьев в 100 футах (30 м) над ними, чтобы сбросить четыре веревки с эвакуационными седлами Макгвайра. Одна застряла на деревьях, так что на четверых приходилось три седла. Беллетайр усадил каждого из ярдов в его собственную мягкую петлю седла Макгвайра, затем забрался на третье сиденье. Лейтенант Бирчим сидел у него на коленях.
Подняв их вертикально над деревьями, вертушка влетела в ужасный тропический шторм, настолько сильный, что в темноте пилоты не смогли найти посадочную площадку в Дакто. Так что они летели полтора часа с людьми, болтающимися в 100 футах под ними сквозь яростный шторм. Когда вертушка, наконец, приземлилась на FOB-2, люди на вертолетной площадке обнаружили Беллетайра заледеневшим, без сознания, трясущимся, с ужасными ожогами от веревок на руках. Лейтенант Бирчим исчез. Где-то во время этого перелета, несмотря на сверхчеловеческие усилия Фрэнка удержать его, Бирчим упал с высоты 3000 футов (915 м), лишь одному богу известно где.
Вдове лейтенанта Бирчима вручили Крест "За выдающиеся заслуги", которым его наградили посмертно.
Хотя все уважали мужество Беллетайра и, стоя в строю, видели, как ему вручают Серебряную Звезду, ни один из Один-Ноль не предложил дать ему еще один шанс. Он почувствовал, что некоторые из людей даже избегали сидеть рядом с ним в клубе. Он провел месяц в секции связи, ремонтируя радиостанции. Затем Один-Ноль Флойд Эмброуз послал к черту то, что думают другие, и пригласил Беллетайра к себе в РГ "Огайо". Беллетайр показал себя отличным разведчиком, и РГ "Огайо" выполняла задачи с неизменным успехом.
Выяснилось, что я прождал достаточно долго. После утреннего построения разведроты меня вызвали к Бобу Ховарду. Рядом с его столом стояли два чернокожих NCO. Более щуплый из них оглядел меня, поскреб подбородок, затем протянул руку. "Привет", - сказал он, - "Я Бен Томпсон, РГ "Иллинойс". Он кивнул в сторону более высокого NCO. "Это мой Один-Один, сержант первого класса Джим Стивенсон".
"Он готов дать тебе шанс", - сказал Ховард. "Годится?"
Конечно!
По дороге к помещению РГ "Иллинойс" Томпсон ввел меня в курс дела. Его товарищ, Стивенсон отправлялся домой, возвращаясь к своей первой любви – джазу. Талантливый пианист, Стивенсон не играл целый год. У Бена Томпсона была середина этой, второй его боевой командировки, предыдущий год он провел в 101-й воздушно-десантной дивизии. Его позывной был "Кобра", но это не означало, что он был слепо агрессивен. "Просто чтобы ты понимал", - подчеркнул Томпсон, - "моя цель, всегда приводить обратно всех". По мне это звучало привлекательно.
В тот день я встретился с нашими девятью вьетнамскими членами группы, которые кивнули, пожали мне руку и назвали свои имена. Вьетнамцы произносят имя и фамилию в обратном порядке – как если бы американец назвал себя Доу Джон. Моя лучшая попытка выговорить их имена лишь вызвала улыбки. Усилия были взаимными: я услышал, как они практикуются: "Плах-стур". Вскоре они стали называть меня "Куонг си Плах-стур", хотя я еще не стал сержантом.
Бен посоветовал мне быть тактичным, когда поправляю вьетнамцев. Потеря лица была для них ужасным оскорблением. Если требовалось серьезное исправление, он справлялся с этим сам. Из того, что они делали, единственное, что меня задело, это принижение монтаньяров, на которых они смотрели свысока, как на низших. Аналогия с расизмом в Америке не осталась незамеченной Беном, но у него был практичный подход. "Не суди их", - посоветовал он. "Уж такие они есть. Они не знают, что может быть по-другому".
Через несколько дней Стивенсон отбыл, и мы получили нашего третьего американца, молодого медика, который только что оправился от серьезного огнестрельного ранения, сержанта Джорджа Даблью Бэкона III. Он был одним из самых умных людей, которых я когда-либо встречал, и прекрасным спортсменом, а медицинские навыки Джорджа были отличным бонусом: он мог лечить серьезные раны и научил меня спасать жизни, выходя за рамки простой первой помощи, например, делать внутривенное вливание. Кроме того, этот выдающийся человек бегло говорил по-вьетнамски, что было полезно при общении с нашими солдатами и чтобы знать, что говорят о нас девушки из бара, когда мы отправляемся в центр города. Многое о его характере сказало то, что Джордж настоял, поскольку он прибыл последним, то должен быть Один-Два. Это означало, что он будет нести нашу тяжелую рацию. К нашему удивлению, Бен сказал, что предпочитает нести рацию сам, чтобы ему не приходилось передавать сообщения через радиста.
Наша первая тренировка включала преодоление опасных участков, таких как тропы, ручьи или прогалины, места, где мы могли попасть в засаду или наткнуться на противника. Все прошло гладко. Наш пойнтмен(3), Хай, останавливался, вытягивал левую руку и медленно проводил ею влево-вправо, обозначая тропу; затем Бен и один человек с М-79 вставали по обе стороны от Хая, чтобы прикрыть его; Хай перепрыгивал тропу, быстро осматривал другую сторону и показывал нам большой палец; остальные из нас поспешно следовали за ним, каждый пересекая прикрывал правую или левую сторону. Это занимало всего тридцать секунд, что подчеркивало командирские навыки Бена и опытность группы.
После этого была тренировка со "стреньгами", сленговым обозначением эвакуации с помощью седла Макгвайра. Вместе с несколькими группами мы по очереди катались на этих веревочных системах, сбрасываемых с "Хьюи", зависшего в 100 футах над нашей вертолеткой. Имитируя эвакуацию с крошечной прогалины в джунглях, слишком маленькой для посадки вертушки, мы влезали в четыре шестифутовые веревочные петли с брезентовой подушкой, затем поднимались вертикально и улетали. Единственным страховочным устройством системы была скользящая петля на запястье. Поскольку несколько человек выскользнули из седла Макгвайра и разбились насмерть, большинство из нас предпочитали надевать швейцарское сиденье – поясную обвязку, обычно используемую для спуска по веревке – в которую мы вместо этого вщелкивали сброшенный конец веревки.
Вот так мы с Джорджем и двумя вьетнамцами и поехали, держась за руки, когда вертушка подняла нас прямо вверх. Почти сразу же мы расцепились и начали раскачиваться друг относительно друга. Это был настоящий аттракцион, что-то вроде полета на воздушном шаре, но без шара. Пять волнующих минут мы летели в 2000 футов (610 м) над Контумом, ветер проносился мимо нас, а наши швейцарские сиденья перекрывали приток крови к ногам. Медленно спускаясь обратно на вертолетную площадку, мы раскачивались, как гигантские маятники, пока люди на земле не схватили нас. Мы не могли стоять минут пять.
Эта неделя тренировок дала мне возможность лучше узнать наших вьетнамских членов группы. Ламу выделили гранатомет М-79, однозарядное оружие, стреляющее осколочным выстрелом размером с яйцо. М-79 ему не нравился, но Лам был таким метким стрелком, что Бен заставил его взять его. Наш другой гранатометчик, Трунг, был импульсивным, и умереть от скромности ему явно не грозило. Лой, вооруженный М-16, был "сайгонским ковбоем", чья самоуверенность превосходила его способности. Куанг был почти таким же ковбоем, как и Лой, предпочитающим пошитую на заказ форму и черные летные комбинезоны. Наш самый малорослый человек, Хуинь, был ростом всего четыре фута пять дюймов (135 см) и постоянно улыбался, демонстрируя золотые зубы. Еще был Бинь, верящий в китайскую медицину, чьи средства сочетают суеверия с древней наукой. Однажды Бинь поймал на FOB-2 большого скорпиона и помчался в центр города, чтобы продать его своему китайскому Бак Си (доктору), срубив за его яд 50 долларов.
Хай, командир туземцев нашей группы, шел в голове, выполняя самую опасную работу. На бумаге его должность подразумевала самые высокие полномочия, но реальная власть принадлежала нашему переводчику Суу. Наш самый высокооплачиваемый благодаря своим языковым навыкам наемник, Суу был очень умен и ему, возможно, было лет двадцать пять, но, как и многие вьетнамцы, он мог сойти за подростка. Я чувствовал, что он искусно использовал свою роль говорящего от имени американцев, и когда это соответствовало его целям, его переводы выходили далеко за рамки того, что мы говорили. В Суу всегда была некая хитринка, почти двуличность, и я никогда не чувствовал себя полностью комфортно рядом с ним. Я никак не мог до конца определить, почему именно. Тем не менее, мы не полностью зависели от Суу, общаясь с нашими вьетнамцами на пиджин-инглиш, например, "Не мочь делать", "Ты идти сейчас", "Номер Первый" и "Я видеть".
Как и в РГ "Нью-Мексико", в РГ "Иллинойс" не было CAR-15, кроме как у Один-Ноль. Поскольку я не мог заполучить CAR-15, то взял 9-мм пистолет-пулемет "Шведский К"(4) с глушителем, идеальное, как я считал, оружие для Один-Один. Он был таким тихим, что щелчок пальцами звучал громче, и был гораздо точнее, чем "Стэн" Билла Габбарда. Стреляя из него ежедневно, через неделю я мог очередью из двух патронов попасть в консервную банку с двадцати пяти шагов. Теперь я был готов устранять следопытов – одна из моих главных обязанностей – или одним или двумя точным выстрелами вывести из строя северовьетнамского солдата, чтобы мы могли взять его в плен. В мире SOG это было величайшим достижением разведгруппы, "хапнуть" пленного в их собственном тылу, заслужив мгновенное уважение всех вплоть до командира SOG в Сайгоне.
Это было непросто. Захват подразумевал засаду на противника на оживленной дороге или тропе, где он, естественно, концентрировался; вы никогда не знали, сколько еще солдат NVA поблизости или даже следуют за теми, кого вы только что накрыли. И вообще, еще сотни их могли быть в пределах слышимости.
Так случилось с РГ "Калифорния" Джо Уокера в один из дней в Лаосе. Лежа в засаде у дороги, Уокер увидел, четырех солдат NVA, марширующих мимо, словно на плацу: в ногу, с АК на плечо каски идеально выровнены. "Они выглядят как маленькие кадеты Вест-Пойнта", - подумал Уокер. После того, как они прошли, он вышел и свистнул. Они повернулись и сделали глупую попытку схватится за свои АК; вся РГ "Калифорния" сделала по одному выстрелу, свалив их на месте. Уокер принялся обшаривать их карманы в поисках разведданных, когда менее чем в 200 ярдах (182 м) от них целая рота – сотня солдат NVA – выскочила из замаскированного бункера, вопя и стреляя. "Мы бежали со всех ног полтора дня", - рассказывал Уокер. "Они буквально висели у нас на заднице".
Но иногда эти массы противника могли быть зелеными новобранцами, не готовыми к бою, с совершенно другими результатами. Так было, когда Один-Ноль РГ "Техас" Дэвид Гилмер попытался взять пленного с Один-Один Кларенсом Лонгом и Один-Два Ричардом Новаком. В глубоком ущелье он расположился возле свежей тропы в надежде захватить пленного. Никто больше не должен стрелять, если это не будет абсолютно необходимо, приказал он. Открывать огонь должен только Гилмер. Через несколько минут появился северовьетнамский солдат СВА, сопровождавший двух человек, несущих груз на спине. Он пропустил их.
Еще мгновение, и вот появились еще трое, снова двое носильщиков и один вооруженный сопровождающий. Они тоже прошли мимо. Гилмер начал считать. Вскоре прошло 150 человек – все по трое – и приближались еще. Он благоразумно отменил засаду и просто продолжал считать.
Затем, БАА-БААААХ! один из ярдов РГ "Техас" взорвал Клеймор, и тут-то им точно не поздоровится! Вот появились еще трое NVA! Гилмер застрелил их, повернулся, чтобы отвести свою группу – и тут появились еще трое NVA. Он пристрелил и их. И тут появились еще трое. Запаниковавшие зеленые солдаты, они могли делать только последнее, что им говорили, и продолжали идти по тропе к Гилмеру. Это был тир. Северовьетнамцы все шли и шли по трое, а Гилмер продолжал расстреливать их. К тому времени, как РГ "Техас" отошла, Гилмер расстрелял пятнадцать двадцатипатронных магазинов, и перед ним лежали ошеломляющие пятьдесят мертвых и умирающих NVA, жизни которых были потрачены так глупо и впустую, как если бы они были леммингами, бросающимися со скалы.
Учитывая этот опыт, Бен разработал план засады, построенный вокруг моего бесшумного Шведского K, где Джордж Бэкон и я хватали одного NVA, в то время как остальная часть группы была готова отбиться от любых сил быстрого реагирования. Мы отрабатывали это снова и снова, пока не смогли организовать засаду менее чем за три минуты, а затем стрелять, хватать и бежать с пленным всего за две минуты.
Однажды после отработки засады Джордж осмотрел меня в моем полевом снаряжении и критически покачал головой. У меня было все, что мне нужно, согласился он, но это не было размещено должным образом. Приверженец научного подхода, Джордж разработал доктрину, которую лучше всего можно назвать "функция диктует расположение". Тем вечером он открыл мне глаза на самый разумный способ организовать мое снаряжение для боя, разложив все это на полу нашей комнаты.
В мои карманы отправились предметы для выживания, такие как сигнальное зеркальце, миниатюрные дымовые гранаты, шприц-тюбики с морфием, компас и сигнальное полотнище. Таким образом, сказал он, я никогда не лишусь их.
Затем шла моя ременно-плечевая система с боевой выкладкой – патронами, гранатами, ножом, пистолетом и противогазом. Стандартные подсумки были слишком малы и ограничивали свободу размещения; Джордж заменил их на более крупные, предназначенные для переноски фляг. Магазины располагались с левой стороны, потому что я перезаряжался левой рукой, держа оружие правой. Гранаты укладывались справа, чтобы я мог взять их правой рукой, выдернуть чеку левой, а затем метнуть правой. В тропической жаре нам требовалось четыре фляги – две симметрично по бокам, и еще две в карманах рюкзака. У меня за шеей он примотал липкой лентой банку альбуминовой сыворотки, кровезамещающего средства, вводимого внутривенно для компенсации кровопотери; плечевые ремни стыковались со швейцарским сиденьем для спуска по веревке или эвакуации на стреньгах. Для подачи сигналов ударной авиации или эвакуационным вертолетам я добавил различные дымовые и фосфорные гранаты. "Никогда не бери зеленый дым", - посоветовал Джордж. "Пилоты не видят его на фоне листвы". Благодаря поту и регулярному использованию, в конце концов, брезентовые подсумки приобрели форму, облегающую тело, превратившись во вторую кожу.
В рюкзак отправились те вещи, к которым не требовался сиюсекундный доступ, такие как мина Клеймор, взрывчатка, пайки, фляги, дополнительные гранаты и запасная батарея для радиостанции PRC-25. Я всегда носил с собой легкую противотранспортную мину – еще пять фунтов (2,27 кг). По совету Джорджа я засунул свое изготовляемое специально для SOG бананообразное мачете за раму рюкзака, прижатое к позвоночнику, оно защищало от осколков. В наших рюкзаках не было никаких туалетных принадлежностей – ни зубной пасты, ни щетки, ни мыла, ни бритвенных принадлежностей – и никакого тента, палатки или пончо, чтобы укрыть тело от тропических ливней, только тонкий, как бумага, вьетнамский спальный мешок, который сжимался до размера коробки из-под сигар. Приоритетом были боеприпасы, затем связь, снаряжение для выживания, вода и еда, именно в таком порядке. Группы часто оставались на пару дней без еды, но двадцать секунд без боеприпасов означали верную смерть.
К тому времени, когда я собрал свое полевое снаряжение, это был самый тяжелый груз, который я когда-либо носил. Во-первых, мой бесшумный пистолет-пулемет Шведский K с тринадцатью магазинами по тридцать шесть патронов. Уже двадцать пять фунтов (11,3 кг). Добавить к этому остальную выкладку – фляги, гранаты, противогаз, пистолет – плюс предметы для выживания в карманах. Вес вырастал до пятидесяти фунтов (22,7 кг). Чтобы привыкнуть к нагрузке, каждый день на тренировки мы выходили в полном снаряжении. Мои ноги быстро окрепли, но тяжелым бременем добавлялся рюкзак – еще тридцать фунтов (13,6 кг). Таким образом, в разведке общая нагрузка на человека составляла примерно восемьдесят фунтов (36,3 кг) – половину его веса – и с этим нужно было не несколько раз отжаться в упоре, а нести целый день, вверх и вниз по холмам в джунглях, через ручьи, при этом передвигаясь скрытно или опережая солдат противника.
Теперь мое снаряжение было приведено в порядок, наша подготовка была отличной, я освоил свой Шведский K, и РГ "Иллинойс" действовала четко и слаженно. Наш статус в разведывательной роте стал зеленым. Мы могли ожидать выхода в любой день.
Потом появилась Мэгги.
Я зашел в клуб выпить с Гленном Уэмурой и Один-Ноль его РГ "Гавайи", Биллом Делимой, когда дверь распахнулась, и там появилась ухмыляющаяся Марта Рэй – комедиантка, актриса, певица и танцовщица – одетая в форму для джунглей, в зеленым берете с дубовым листом подполковника. Со своим сольным шоу USO(5) она редко появлялась на сцене, предпочитая развлекать людей лицом к лицу. Большинство звезд появлялись во Вьетнаме на неделю или две, но Мэгги приезжала на месяцы. К тому времени, как она заехала на FOB-2, она пробыла во Вьетнаме уже больше двух месяцев в своем шестом неафишируемом турне.
Узнав Делиму по предыдущему визиту, она плюхнулась за наш столик. Потягивая бездонную Водку-7(6), она уделила время каждому. Она рассказала мне о своем детстве, о том, как росла в 20-е годы, дочь звезд водевиля. Их единственной роскошью был лимузин "Пирс-Эрроу", на котором они колесили по всей стране: эта машина была ее домом, ее игровой площадкой, ее каретой из тыквы, когда она играла в Спящую красавицу. Во время Второй мировой войны она знала всех звезд, всех великих генералов и делилась байками обо всех, от Дугласа Макартура до Джорджа М. Коэна(7). Пик ее карьеры пришелся на 40-50-е годы, и она демонстрировала непоколебимый патриотизм той эпохи.
Когда один из людей посетовал, что Америка не поддерживает нас, Мэгги вскочила на ноги, погрозила ему пальцем и рявкнула: "Слушай сюда, ты, разнывшийся сукин сын! Я здесь, я американка, и я вас поддерживаю. Прекрати это говняное хныканье!"
Все вскочили, закричали и заскандировали: "Мэг-ги! Мэг-ги! Мэг-ги!"
Затем она спела "Кругом идет голова" без аккомпанемента, только своим прекрасным голосом.
После этого она дала нам свой адрес в Бель-Эйр. "Всем добро пожаловать", - сказала она, имея в виду именно это. "Да благословит вас всех бог". Она расцеловала всех нас и уехала в Дананг. Что за прекрасная леди.
На следующее утро Бен Томпсон получил предварительное распоряжение: РГ "Иллинойс" предстоял выход.
В тот день, в последнюю неделю февраля 69-го, Бен, Джордж и я пришли на постановку задачи в Центр тактических операций. Наша цель была обозначена как "Новембер-Один" (November-One, N-1), шестикилометровый квадрат в Лаосе, примерно в двадцати пяти милях (40 км) к северо-западу от стартовой площадки Дакто. Свежих разведданных, таких как донесения агентуры или радиоперехваты, указывающих на присутствие там каких-либо сил северовьетнамцев, было мало. Узнать об этом и было нашей задачей.
На следующий день Бен выполнил визуальную рекогносцировку Новембер-Один на борту армейского самолета наблюдения O-1 "Берд Дог" (Bird Dog), заметив несколько троп, но не более. Три дня промелькнули в тренировках и занятиях с боевой стрельбой. Затем мы с Джорджем слушали, как Бен изложил свой план нашему командиру FOB, подполковнику Бару, который одобрительно кивнул.
Затем наступил канун нашего вывода. Бен отвел Джорджа и меня в клуб, не выпить, а поговорить со штаб-сержантом Ховардом "Каратэ" Дэвисом, NCO Сил спецназначения, который на следующий день должен был лететь с передовым авианаводчиком ВВС США на нашу высадку. Поскольку обеспечивающее нас подразделение авианаводчиков (FAC – Forward Air Controller) имело кодовое наименование "Кови" (Covey), являвшееся позывным каждого FAC, работа Карате называлась "Наездник Кови" (Covey Rider). В SOG, где Один-Ноль были богами, эти Наездники Кови должны были быть Святыми Духами. Знающий как об опасностях, так и о возможностях – и эксперт по авиационным боеприпасам – каждый Наездник Кови обладал тонкостью суждений и тактической гибкостью. Именно Наездник Кови наводил истребители и ганшипы, чтобы спасти вас, когда все надежды казались потерянными; именно Наездник Кови приводил вертолеты, чтобы воскресить вас из почти мертвых; и именно Наездник Кови был тем, чей голос мог быть последним, что вы слышали в этой жизни.
В клубе Карате Дэвис махнул нам рукой, приглашая к своему столику. Все еще в комбинезоне после долгого летного дня, он нянчил в руке стакан пива, его оживленные глаза излучали дружелюбие и оптимизм из-под преждевременно седеющего ежика. Карате согласился с выбором LZ для высадки в юго-восточном углу нашего района цели, поскольку Бен не нашел подходящей посадочной площадки во время своего рекогносцировочного облета.
Видя, что я новичок и никогда раньше не наводил авиаудары, Дэвис заверил меня, что это просто. "Когда находишься в контакте, просто давай мне азимут и расстояние. Помни. Просто азимут и расстояние". В качестве визуального ориентира, чтобы нашу позицию было видно с воздуха, настаивал он, нужно бросать гранату с белым фосфором. "Ее белый дым грибом взлетает над кронами, сразу же, видимый кристально ясно. Забудь о цветных дымах – используй вилли-питер(8)". Обычному цветному дыму требуется несколько минут, чтобы подняться на 100 футов до верхушек деревьев, узнал я, задерживая авиаудар. К тому времени дым мог рассеяться и его нельзя будет увидеть, или его может снести по ветру, что даст неправильное представление о вашей позиции и станет причиной ошибки при бомбометании. Я всегда следовал совету Карате, несмотря на большую опасность белого фосфора: граната размером с кофейную кружку разрывается на тысячу частиц, горящих при контакте с кислородом с температурой 2000 градусов. Одна частичка размером с виноградную косточку могла прожечь руку или ногу насквозь. Единственной надеждой было задушить ее землей, чтобы прекратить поступление кислорода(9). Если осколок вражеской ракеты или пуля АК пробьет гранату WP на вашем снаряжении, вы мгновенно окажетесь покрытым пылающими частицами, поистине ужасный способ умереть. Несмотря на эту опасность, я бы всегда носил гранату WP на плечевой лямке и просто надеялся на лучшее.
"Давай немного поспим", - предложил Бен, и мы отбились.
После плотного завтрака мы получили карты, таблицы кодов для связи и совершенно секретные предметы "черной пропаганды", которые нужно было использовать в тылу противника. В числе последних было несколько специально подготовленных патронов для АК под кодовым названием "Старший сын"(10), которые при выстреле разрушали оружие и убивали или ранили стрелка. Если мы убьем кого-нибудь из северовьетнамцев, нужно будет снарядить несколько таких патронов в его магазины, чтобы другие NVA взяли и использовали их. Также мы должны были подбросить поддельное рукописное письмо на вьетнамском языке, называемое "мыльной крошкой"; написанное, по мнению экспертов по психологической войне в Сайгоне, достаточно искусно, чтобы неизбежно оставить любого прочевшего в подавленном состоянии.
К 08:30 мы ввосьмером были на вертолетке, садясь в "Хьюи" для вылета на стартовую площадку. Приземление на стартовой площадке в Дакто было жутким. Прошел почти месяц с тех пор, как я был там с РГ "Нью-Мексико". Я почувствовал холодок, когда прошел через место, откуда махал на прощание Стивенсу, Симмонсу и Булларду, но занял свой мозг разговором с Джорджем, финальной проверкой снаряжения и нанесением маскировочного грима.
Около 13:00 Каратэ Дэвис радировал: Погода идеальная, и у него на подходе пара истребителей, чтобы прикрыть нашу высадку. Настало время старта.
Когда их винты начали вращаться, американские и вьетнамские члены экипажей вертолетов надели бронежилеты и летные шлемы. Я забрался в ведущий "Хьюи" с Беном и Хаем, нашим пойнтменом, и Суу, нашим переводчиком. Джордж и еще трое вьетнамцев сели во вторую птичку. В этот день я был полон волнения. В животе трепетало, когда я сидел в дверном проеме "Хьюи", зная, что через двадцать минут меня могут застрелить, или этот вертолет может рухнуть объятый пламенем сквозь верхушки деревьев.
Когда "Хьюи" взлетал, я поболтал ногами, чтобы расслабиться, и с оптимизмом показал большой палец стартовой площадке и группе Брайт Лайт. Они ответили тем же. Затем нос нашей птички опустился, и мы, набирая высоту, потянулись на запад, сопровождаемые длинной вереницей "Хьюи" и "Кингби". Четыре "Кобры"-ганшипа шли рядом с нами. Наши бортстрелки вставили ленты с патронами в свои пулеметы.
Наш строй пролетел мимо цепочки воронок длинной в милю, где B-52 подвергали ковровой бомбардировке долину под лагерем Сил спецназначения Бенхет, последним форпостом перед Лаосом. Построенный на трех выровненных бульдозерами глинистых холмах, лагерь поднимался из сплошной зелени: оранжевый маяк, возвышающийся над джунглями. Затем Бенхет исчез позади, а вместе с ним и вся цивилизация.
Впереди я не видел ничего – ни признаков присутствия людей, ни четких ориентиров – только густо поросшие джунглями холмы. В этой мешанине протянувшихся с севера на юг хребтов какой-то из них был границей, но узнать, какой именно, было испытанием для любого, умеющего читать карту. Эти горы, Аннамская цепь, поднимались на ту же высоту, что и Аппалачи, с пышными лесами и утесами, возвышающимися над бурными реками. Тут и там кочевые горные племена подсечно-огневым способом расчищали лоскутки полей, чтобы растить урожай. Но они давно ушли, а их поля заросли. Повсюду я видел воронки от бомб. Там, где они падали в низины, их заполняла вода, мерцающая на солнце, когда мы пролетали мимо.
Затем, вдалеке, сквозь туманную лаосскую дымку, материализовалась оранжевая лента шириной в полмили, которая резко контрастировала с окружающей ее пышной зеленью. По мере нашего приближения она проявлялась в деталях – глинистого цвета воронки от бомб и оползни – мили и мили, тысячи их тянулись вдоль идущего с востока на запад Шоссе 110. В некоторых местах дорогу бомбили так сильно, что там были только перекрывающие друг друга воронки – там до сих пор не выросло ни единого деревца, ни даже травинки.
Это была тропа Хо Ши Мина.
Когда я ясно разглядел это, до меня дошло – ни единого видимого признака человека, но эта ухоженная дорога была свидетельством того, что внизу скрываются тысячи врагов. Рискнуть оказаться под этими деревьями – все равно, что нырнуть в море, поплавать среди стаи акул. Но именно туда мы и направлялись.
Наша воздушная процессия свернула на север, к цели Новембер-Один. Я чувствовал, что за нами наблюдают тысячи глаз. Укрыться негде, они слышат наши вертолеты! Это длится целую вечность! Почему мы не идем вниз! Мы такие голые, нас видно всем, кому ни попадя, за много миль! Давайте снижаться! Вниз! В те последние минуты перед посадкой каждый разведчик чувствовал нарастающую внутри тревогу. Мы были во власти сил, находящихся вне нашего контроля. Нам хотелось только одного: убраться прочь из этой шумной вертушки, оказаться на земле, снова взять контроль в свои руки.
Над нами кружили Кови и пара истребителей-бомбардировщиков A-1. Затем, наконец, рядом возникла пара "Кобр"-ганшипов, исследующих окрестности нашей LZ, проверяя, не будет ли открыт огонь с земли.
Два наших "Хьюи" тут же пошли вниз по спирали, теряя высоту так быстро, что перепад давления заблокировал мой слух. Я крепко зажал нос и дунул, прочищая уши, и увидел, что мы так низко, что ублюдки, должно быть, уже целятся в нас. Когда мимо поплыли верхушки деревьев, я повел своим Шведским К взад-вперед, готовый ответить на любой внезапный залп огня с земли. Влажность поднялась, и по моему лицу ручьем хлынул пот. Затем мы миновали последние верхушки деревьев, "Хьюи" сделал подушку, и мы опустились на небольшую LZ.
Я посмотрел на левую дверь, где Бен стоял на полозе вертолета. Когда он сойдет, то же сделают остальные; если нет, мы останемся на борту. Нет времени объяснять решение; мы просто действуем. На шести футах (1,8 м) он спрыгнул, за ним все мы, и бросились к кромке леса перед носом, как указывал Бен. Никто не оглянулся, когда наша птичка взлетела.
В безопасности джунглей, в тесном кругу наших тел, мне стало дышаться легче. Покинув борт, с оружием в руках, я снова мог влиять на свою судьбу. Через мгновение появился еще один "Хьюи", высадив Джорджа и остальную часть группы. Затем он ушел, и мы могли без помех слышать.
Десять минут мы лежали молча, наблюдая и слушая, слыша только отдаленный гул двигателей Кови. Затем Бен прошептал в рацию "Группа окей", и двигатели Кови тоже затихли, оставив только звуки насекомых и болтовню обезьян.
Мы были предоставлены сами себе, глубоко в тылу противника, в Лаосе.
Бен взглянул на нашего пойнтмена, Хая, затем указал на север, в направлении нашего марша. Хай кивнул, повернулся, и мы двинулись в путь. Пока они уходили, я расправил листву там, где мы лежали, чтобы помешать следопытам. Как Один-Один, я был "хвостовым стрелком", замыкающим американцем в нашей цепочке.
Мы растворились в трехъярусных джунглях. Первый ярус включал кусты и невысокие деревья, чуть выше наших голов; второй ярус рос до высоты средних американских деревьев, добавляя еще где-то процентов 30 лиственного покрова; затем, впечатляюще возвышаясь над ним примерно на девяносто футов (27,5 м), вздымался третий ярус. В сочетании они скрывали земную поверхность от наблюдения с воздуха, сводили к минимуму любой ветер и запечатывали влажность внутри. Мы постоянно и обильно потели.
Пока мы шли, Бен держал трубку гарнитуры на плечевой лямке, рядом с ухом, выставив громкость так, чтобы вызов слышал только он. Что касательно маршрута движения, мы смещались в направлении того, что начинало представлять интерес, когда оно себя проявляло – придерживаясь единого общего направления, но внимательно отслеживая, где находимся. Для безопасности Бен менял направление нашего движения каждый час, после десятиминутного перерыва на прослушивание.
За весь день мы ни разу не заговорили и редко перешептывались, полагаясь на жесты рук, выражения лица и визуальные сигналы. Поднятая открытая кисть означала "стоп", но сжатие ее в кулак означало "Замри!" Пожатие плечами означало "не знаю". Вскоре я увидел, что в джунглях наши языковые различия не имели большого значения, потому что мы общались так же, как наши предки до того, как появился словесный язык.
Одной из плохих привычек, с которой я столкнулся, было позволить себе крутить в голове любимую песню или старый телевизионный эпизод. Постоянно сосредотачиваясь на мелких задачах – например, осмотре каждого места, где может скрываться NVA, выборе следующего места, куда поставить ногу, присматривании лучшего укрытия от огня AK – я противостоял этой невнимательности, пока не сосредоточился на здесь и сейчас. Как и советовал Джо Уокер, ствол моего Шведского K следовал за моими глазами. И каждые три шага или около того я оборачивался, выглядывая и выслушивая следопытов, как рекомендовал Билл Хансон.
В тот первый день мы не обнаружили никаких признаков присутствия северовьетнамцев.
Незадолго до 17:00 Бен начал подыскивать место для нашего МНП – места ночного пребывания. Правильный выбор места проведения ночи означал разницу между жизнью и смертью, как показала судьба РГ "Нью-Мексико". Бен был требователен в этом вопросе. Сначала мы сделали петлю – вернулись назад по большому кругу – и в течение десяти минут наблюдали за нашим следом, чтобы убедиться, что за нами не идут следопыты. Затем он повел нас в новом направлении, в самые густые кусты, которые он смог найти на склоне холма. На полпути вниз – вне досягаемости любого, бросающего гранаты с вершины – мы траверсом прошли по склону вбок еще на пятьдесят ярдов (46 м), затем все ввосьмером стиснулись в месте, настолько маленьком, что противнику не придет в голову, что мы можем там прятаться. Это было наше МНП.
За пять минут мы выставили шесть Клейморов – подрываемых электрическим способом мин, выстреливающих наподобие дробовика сотни стальных шариков, метаемых взрывчаткой C-4 – протянув провода управления назад на МНП. Армейские наставления предписывали устанавливать Клейморы не ближе, чем в пятидесяти футах (15 м) из-за обратной взрывной волны; мы установили свои у обращенной вовне стороны деревьев всего в двадцати футах (6 м), чтобы ищущие нас NVA не могли перерезать провода или развернуть мины в нашу сторону. Если северовьетнамцы приблизятся, мы сначала бросим гранаты – в темноте противник не сможет определить, откуда они прилетели – а затем взорвем Клейморы. Только в самом крайнем случае мы откроем огонь, потому что дульные вспышки точно укажут наше местонахождение.
Зажатый так, что касался людей справа и слева, я выскользнул из рюкзака и начал шифровать для Бена наш ежедневный доклад об обстановке. Используя однодневную кодовую таблицу, бывшую сродни одноразовому блокноту, я выбрал из случайно сгенерированных трехбуквенных групп замены слов и коротких фраз, где например, "XRS" означало "противника нет", а "YGF" – "замечен сегодня". Бен просмотрел его, затем зачитал по радио Кови, чьи двигатели гудели вдалеке. Каратэ Дэвис пожелал нам всего наилучшего, а затем улетел на ночь. Затем Бен выключил рацию. Мы были предоставлены сами себе до рассвета.
Я расстегнул свое снаряжение и оставил расправленным за спиной, так что мне нужно будет лишь сесть, и оно окажется на мне. На ужин были холодный рис, мясо из пайка и консервированные фрукты. После этого я раскрыл рюкзак, чтобы достать свитер и тонкий спальный мешок, и тут же закрыл, чтобы быть готовым к движению. В прохладной сырости сумерек я натянул свитер, накинул мешок на плечи и положил голову на противогаз. Мой Шведский K лежал в шести дюймах от моих рук. Вскоре после наступления темноты я уснул и проспал все время, кроме часа смены в охранении.
Мы все проснулись и были на ногах перед рассветом, который, в отличие от восхода в Штатах, переходил от намека на сумерки к полному дневному свету резко, словно кто-то раздергивал занавески на всю ширину небосвода. К этому времени мы уже свернули и уложили наши спальники, готовые выдвигаться. Мы сидели лицами наружу, глядя на наши Клейморы, ели холодный рис, слушали и ждали утреннего сеанса связи с Кови. Только когда вновь появится эта тонкая связывающая нас с жизнью ниточка, мы рискнем покинуть наше МНП.
Вскоре мы услышали двигатели Кови, Бен передал краткое "Группа окей", и пришло время выходить. Через пять минут мы сняли и уложили Клейморы, и отправились в путь. Я остался ликвидировать следы нашего МНП, заровняв место, где мы закопали банки от пайков. Было смято так много мелкой растительности, что тщательный осмотр выдаст наше присутствие. Я сделал все, что мог.
В то утро мы продолжили движение в общем направлении на север и не нашли никаких признаков северовьетнамцев. Чтобы занять свой мозг, я применил старый метод охоты на белок, которому научился в Миннесоте. Вместо того чтобы осматривать местность рядом с собой – к этому времени белок тут уже не будет – я смотрел так далеко, насколько хватало взгляда, уделяя особое внимание периферийному зрению. С каждым шагом, по мере того, как показывались все новые участки местности, я смещал свое визуальное восприятие все дальше вперед, к самому краю поля зрения. Возможно, я увижу северовьетнамца на пять секунд раньше, чем он меня – но это все, что мне требуется.
В полдень мы остановились на обед, но это также был "пок", вьетнамская сиеста, когда они отдыхали от полуденной жары. До 13:30 или 14:00 северовьетнамцы прекращали все передвижения; если ваша группа будет двигаться и производить шум, они мгновенно поймут, что это американцы. А лежа на спине и отдыхая, мы производили минимум шума. Было безопаснее уважать время пока, поступая так же, как они.
Незадолго до двух мы сняли Клейморы и двинулись дальше. Мы не прошли и 100 ярдов (91,5 м), когда наткнулись на первую тропу. После того, как мы пересекли ее, используя отработанный способ преодоления опасного участка, Бен велел занять круговую оборону и вернулся, чтобы сфотографировать ее. Джордж, Хай и я прикрывали его. Ею не пользовались, объяснил мне Джордж, указывая на листья и мусор на ее поверхности. Бен вытащил компас, быстро снял азимут, затем мы прокрались обратно в джунгли.
Все втроем мы тщательно описали тропу в своих блокнотах, включая прямоугольные координаты, ширину, состояние, растительность над ней и точное направление. Пока жив хоть один из американцев, полный отчет о наших открытиях доживет до конца выхода.
К этому времени мы пересекли один крупный хребет и дюжину промежуточных склонов, поэтому Бен хотел точно определить координаты нашего местонахождения. Он связался с Кови, и десять минут спустя маленький O-2 ВВС кружил в 2000 футов (610 м) над нами, высматривая зеркальце, которым подавал ему сигнал Джордж. "Бинго!" - крикнул Люк Дав, сегодняшний Наездник Кови, и затем передал нам наше точное местонахождение. Нам не пришлось ни давать дым, ни издавать каких-либо звуков. Это зеркальце действительно произвело на меня впечатление.
Через час после ухода Кови, Хай, наш пойнтмен, сложил руки домиком – сигнал, означающий постройки. Бен остановил нас. Мы слушали десять минут, но ничего не услышали. Бен оставил рюкзак на себе – в нем было радио – но велел остальным снять их, чтобы пробраться вперед бесшумно. Я прокрался всего дюжину ярдов, когда среди джунглей открылась прогалина искусственного происхождения. Весь подлесок был вырублен, но листва вверху осталась нетронутой. Около семидесяти пяти ярдов (69 м) в поперечнике, на ней было с дюжину построек из бамбука и пальмовых листьев.
Развернувшись вправо и влево, мы двинулись, чтобы досмотреть их, затем оставили троих человек на дальней стороне в охранении, пока будем осматривать их более внимательно. Порядка сотни северовьетнамцев могли разместиться в хижинах, рядом с которыми были откопаны щели и заглубленные бункеры для защиты от авиаударов. Внутри одного большого бункера – по-видимому, медпункта – мы нашли пустые флаконы от северокорейского пенициллина, которые забрали с собой. Бен оценил, что пожелтевшим, но не пришедшим в негодность хижинам, где-то месяца три.
Пока Бен фотографировал, мы с Джорджем определили координаты лагеря и сделали набросок, отображающий его размеры и расположение траншей, бункеров и хижин. Затем мы ушли, задержавшись всего на десять минут.
В ту ночь наше МНП было похоже на предыдущее, на крутом склоне холма. После того, как Кови ушел, мы выключили радио. Но этой ночью не обошлось без происшествий.
Около 20:30 мы услышали звук приближающегося самолета. Замерев, когда звук приблизился, мы видели, как он пролетел, так низко, что был прямо перед нами. Походивший на двухмоторный транспортник C-47, он шел без огней, но так близко, что мы видели отсветы приборной доски на лице пилота. Когда рассвело, мы внесли самолет в наши заметки, включая азимут и предполагаемую скорость.
В то утро мы обнаружили свежую тропу. Мы пролежали в засаде два часа, готовые попытаться захватить пленного, но в поле зрения не появилось ни одного северовьетнамца. Затем Бен отвел нас на безопасное расстояние, чтобы сделать перерыв на время пока.
Около 16:00 мы карабкались на очередной холм, когда я совершил ошибку, схватившись за ствол бамбука. Мелкая коричневая пыльца посыпалась мне на руку, и я тут же начал чесаться и проклинать себя. Идеальный природный чесоточный порошок, он заставил меня содрогаться от неумолимого зуда.
Затем в сотне ярдов вверх по склону раздался возглас по-вьетнамски. Мы замерли. Мой зуд прекратился. Раздались еще голоса, веселые, непринужденные. Мы услышали, что там рубят и копают.
Бен пришел к выводу, что северовьетнамцы строят там лагерь. Что нам делать? Подползти туда, пронаблюдать и доложить вечером? Бен взял гарнитуру рации, вызвал Кови, а затем прошептал: "Нам нужен авиаудар".
Полчаса спустя, пока в 100 ярдах от нас продолжали слышаться голоса и работа, Джордж лежал на спине в воронке от бомбы, чтобы подать зеркалом сигнал Кови, в то время как я прикрывал его. В этот момент к Кови присоединился хриплый рев двух тяжелых поршневых двигателей, и это привлекло внимание северовьетнамцев. В их голосах зазвучало волнение, они выкрикивали предупреждения друг другу. "Сто метров, 350 градусов, на вершине холма", - произнес Бен в эфир. O-2 Карате вошел в пологое пикирование, выпустил по холму дымовую ракету, и северовьетнамцы полностью затихли.
Затем раздался резкий вой двух пикирующих А-1, и их 20-мм пушки осыпали снарядами всю вершину холма. Никакой реакции. Они сделали круг, пошли на второй заход, и тут открыли огонь все стволы мира. Там была, по меньшей мере, рота, 100 человек, паливших из АК и ручных пулеметов, но это не возымело никакого эффекта на А-1, которые в этот раз добавили напалма.
Где-то на пятом заходе я смотрел, как кувыркающийся алюминиевый цилиндр падает между деревьями, думая: "Этот летит прямо в нас". Я почувствовал запах бензина – увидел, как сработали воспламенители – затем ВУУУУУУУУХ! – полыхнуло пламя, опалившее мои ресницы и поджегшее рюкзак Бена. Казалось, это было жуть как близко, но насколько хуже, должно быть, было находиться в том 100-футовом огненном шаре, где оказались вражеские солдаты. Они продолжали стрелять, а А-1 продолжали обстреливать и бомбить, теперь уже кассетными бомбами, которые рвались подобно хлопкам попкорна, каждый из которых был взрывом бомбочки размером с бейсбольный мяч. Мы не слышали их криков, но северовьетнамцам, должно быть, доставалось крепко.
Противник не видел нас, но они должны были понять, что их обнаружила наземная группа: они будут искать нас. Мы уползли прочь.
Бен стал особенно осторожным. Хотя у нас не было воды, он не пошел к единственному имеющемуся поблизости ручью, опасаясь, что разгневанный враг может искать нас там. Он был также особенно придирчив в выборе нашего МНП. В ту ночь мы не слышали противника.
На следующий день, несмотря на мучающую нас жажду, Бен не пошел к ручью. Поскольку нас должны будут забрать в этот день, нам просто придется обходиться без воды. В районе полудня мы принялись подыскивать подходящую LZ для эвакуации. Бен пропустил первую, потому что она была слишком очевидной, слишком большой и, следовательно, возможно, прикрывалась зенитными орудиями.
Было 15:30, когда мы добрались до подходящей LZ, которая выглядела слишком маленькой, чтобы там сел "Хьюи". Действительно, она была непригодна, пока мы не срубим бамбук и мелкий кустарник по ее краям, что мы не начали делать, пока Кови не сообщил, что вертолеты уже в пути. Пока наши вьетнамцы рубили, Бен обратил мое внимание на дерево, ветви которого нависали над LZ. "Можешь подорвать его?" Оно было шестнадцати дюймов (40,6 см) в диаметре, с мягкой древесиной. "Да", - решил я, говоря пересохшими губами. Мы все страдали от обезвоживания, и глотки у нас пересохли.
"Хорошо, подготовь все, но не взрывай, пока вертушки не окажутся почти здесь". Мы с Джорджем подготовили заряды из взрывчатки С-4 и Клеймора, пока Бен связывался с Кови.
Когда Бен кивнул, я нажал на замыкатель, и бабах! Мой основной заряд перебил ствол у основания, затем верхний заряд отбросил падающее дерево в сторону, прочь от LZ. Когда дым рассеялся, бинго – вот и наш "Хьюи". Пилот умело спустился в нашу прогалину, такую узкую, что на полпути ему пришлось отвернуть хвостовую балку, чтобы не задеть ветку дерева. Он завис в двадцати футах (6 м), когда бортстрелки выпнули за борт алюминиевые лестницы, прикрывая нас своими пулеметами. Закинув свой Шведский К за спину, я полез вверх по качающейся лестнице. Джордж добрался туда первым, затем втащил на борт меня.
Когда мы поднялись вверх, это был чистый восторг, вся та огромная опасность отступала, оставаясь внизу вместе с влажностью. Через несколько секунд мы были в безопасности, приятный ветерок проносился мимо. Быть живым было прекрасно. Кови предупредил стартовую площадку Дакто, что у нас нет воды, так что борттехник взял с собой пятигаллонную (19 л) канистру с водой; Джордж и я по очереди смеялись, подносили ее к губам и глотали, как будто завтра не наступит. К тому времени, как мы приземлились в Дакто, нас уже рвало.
Но мы чувствовали себя отлично.
1. Самый маленький из четырех стандартных размеров салфеток (5 х 5 дюймов – 12,7 х 12,7 см), подкладывается под бокалы с напитками (прим. перев.)
2 .Эм-Пи (Military Police) – военная полиция (прим. перев.)
3. Пойнтмен (point man) – головной дозорный в группе (прим. перев.)
4. Разработанный в 1944-45 годах шведский пистолет-пулемет М/45 Карл Густав (прим. перев.)
5. Объединенные организации обслуживания вооруженных сил (United Service Organizations, USO) – независимое объединение добровольных религиозных, благотворительных и других обществ по содействию вооруженным силам США. Принимает участие в организации досуга военнослужащих, прежде всего путем создания клубов. Финансируется за счет частных пожертвований, имея 160 отделений в США и за рубежом. Его деятельность официально признана полезной Министерством обороны, а устав одобрен Конгрессом США (прим. перев.)
6. Коктейль, состоящий из одной доли водки на четыре доли содовой с добавлением лайма и льда (прим. перев.)
7. Американский певец, танцор, актер, композитор и продюсер. Автор одной из самых известных песен Америки времен Первой мировой войны, "Вон там" (Over There), за которую был награжден Золотой медалью Конгресса. В начале XX века был известен как "человек, которому принадлежит Бродвей". Считается одним из отцов жанра американской музыкальной комедии (прим. перев.)
8. Обозначение боеприпасов (в частности ручных гранат), снаряженных белым фосфором. Происходит от первых букв слов названия (WP – White Phosporous) согласно фонетическому алфавиту времен Второй мировой войны. В соответствии с ним буква "Даблью" (W) обозначалась "Уильям" или уменьшительно "Вилли" (William – Willie), а "Пи" (P) "Питер" (Peter). С 1 марта 1959 года обозначения сменились на "Виски" (Whiskey) и "Папа" (Papa) соответственно (прим. перев.)
9. Да хрен там. Эта дрянь, разгоревшись, умеет тащить кислород из организма, разлагая жировые ткани и телесные жидкости. Пакость та еще (прим. перев.)
10. Проект "Старший сын" (Eldest Son), также известный, как "Итальянская Зелень" (Italian Green) и "Стручковая Фасоль" (Pole Bean) был одной из программ тайных операций, выполняемых SOG. Он заключался в подбрасывании VC и NVA т.н. "диверсионных боеприпасов", взрывающихся при попытке использования. За время действия программы американскими техническими специалистами было подготовлено более 10 тыс. 7,62-мм патронов к автоматам Калашникова, более полутысячи 12,7-мм патронов к крупнокалиберным пулеметам и почти две тысячи 82-мм минометных мин (прим. перев.)
_________________
Amat Victoria Curam
|
