Синк никогда не держал зла надолго. Через неделю он устроил большое торжество на 4 июля*. Но четвертого был дождь, и пятого тоже. Не важно: шестого был чудесный день, и праздник начался. "Синк на шестое", прозвали его люди**. Имели место всевозможные спортивные мероприятия. Над озером парили планеры, оседлавшие горные воздушные течения. Командование военных перевозок одолжило полку С-47 на вторую половину дня, и состоялся прыжок двенадцати человек на озеро. Было обилие еды и питья. В парке местные музыканты, одетые в ледерхозен***, играли всякие "ом-па-па". "Джи-ай" просили популярные американские песни, но для этого австрийцам была нужна практика. Все танцевали. Все девушки носили нарукавные повязки "ди-пи" (политика небратания применялась только к немцам и австрийцам и не распространялась на "ди-пи", а соответствующие повязки щедро раздавались живущим в местных горах девушкам), однако, как вспоминал лейтенант Фоли, "на празднике не было никого из перемещенных лиц". Горный климат, неограниченные занятия спортом, женщины и выпивка, легкая служба, хорошая охота и строгий полковник, которого все любили: в Целль-ам-Зее, по мнению Вебстера, они "жили в солдатской мечте". Это должно было стать лучшим летом для личного состава роты "Е". Но в действительности через пару недель большинство из них возненавидели его. Они были недовольны армейской бюрократией, им было скучно, они слишком много пили, и они хотели вернуться домой. Отправка домой зависела от баллов, которые стали едва ли не единственной темой разговоров, и были причиной недобрых чувств. Согласно системе, установленной армией, человек получал баллы за каждый месяц нахождения на действительной службе, баллы за участие в кампаниях, баллы за награды, баллы для женатых. Магическим числом являлись 85 баллов. Те, у кого набиралось столько или более, имели право на немедленную отправку домой и увольнение в запас. Люди с меньшим количеством баллов были обречены оставаться в дивизии, предположительно до самого "Большого Прыжка" в Китай или Японию. Так что, впервые в своей армейской карьере, офицеры и солдаты оказались серьезно озабочены медалями. Бронзовая Звезда давала пять баллов. В армейской иерархии и бюрократии неизбежно появлялись фавориты. Лейтенант Фоли вспоминал, что "полковой адъютант получил Бронзовую Звезду за то, что – по слухам – выбрал отель Целль для размещения штаба Синка". Личный состав "Изи" чувствовал себя обманутым в другом плане: парашютистам было чертовски сложно, практически невозможно получить любую медаль, кроме Пурпурного сердца. "В 101-й, например", писал Вебстер, "лишь два человека были награждены Медалью Почета – рядовой и подполковник из 502-го – и оба погибли. Майор Уинтерс, законно заслуживший ее за дело с немецкой батареей в Нормандии, стал единственным кавалером Креста за Выдающиеся заслуги во 2-м батальоне. В роте "Е" капитан Спирс и двое или трое других стопроцентно болжны были иметь Серебряные Звезды, а еще около дюжины заслужили Бронзовые Звезды. Пурпурных Сердец было в достатке, но они были не наградой, а лишь знаком принадлежности: пехота". У большинства людей из роты "Е" из наград были лишь четыре "боевые звезды" на ленточке медали Европейско-Африканско-Средневосточной кампании****: не больше, чем у писаря из строевого отдела, ни разу не покидавшего расположение части. "Вот, например, Маккланг", сетовал Вебстер. "Тихий, долговязый и не впечатляющий, его никто не замечал. Но товарищи из его третьего взвода клянутся, что "Одно легкое"***** убил больше немцев, чем любой в батальоне. Маккланг чуял фрицев, он охотился на них, он преследовал их в атаках на рассвете и ночных патрулях. Он шел своим путем, чтобы убивать их, он рисковал больше и вызывался добровольцем на опасные задания чаще, чем любой в роте "Е". Маккланг пробыл в Нормандии, Голландии и Бастони от и до, и что он мог продемонстрировать в результате? Ленточку ETO и четыре "боевые звезды". Сержант Шифти Пауэрс был из той же категории. Солдат, столь же хороший, какими они были в 101-й, но у него не было ни медалей, ни Пурпурного Сердца, поэтому ему недоставало баллов. Ропот достиг такой степени, что генерал Тейлор решил провести в каждой роте лотерею – победитель будет отправлен домой. Пауэрс не хотел участвовать в ней. "Черт возьми, Пол", сказал он сержанту Роджерсу, "я ни разу в жизни ничего не выигрывал". Однако Роджерс убедил его пойти, и он выиграл. Тут же один из солдат предложил Пауэрсу тысячу долларов за эту возможность поехать домой. Пауэрс вспоминал: "В какой-то момент я подумал было, что тысяча – это хорошие деньги, но, в конце концов, сказал: "Нет, думаю, я просто поеду домой". Пауэрс собрал свои трофеи, состоящие, в основном, из пистолетов, оформил документы, получил все причитающиеся деньги и присоединился к десяти другим счастливчикам, чтобы выехать в Мюнхен. Двигавшийся по изгибу дороги американский армейский грузовик лоб в лоб столкнулся с их грузовиком. Пауэрс вылетел из машины через верх, ударился о тротуар, получил несколько переломов и тяжелое сотрясение мозга. Еще один из солдат-"счастливчиков" погиб. Пауэрс отправился в госпиталь, где из-за воров лишился денег и трофеев. В конце концов, он вернулся домой на госпитальном судне, на несколько месяцев позже оставленных им товарищей. К расстройству от вида поваров и писарей, получавших столько же баллов, что и фронтовики-пехотинцы, добавлялась бессистемность их учета. Личный состав провел многие часы, подсчитывая общую сумму своих баллов, но штука была в том, что, чтобы убедить в этом службу полкового адъютанта. Вебстер был уверен, что у него есть 87 баллов, но из записей выходило, что их меньше 80. Генерал Тейлор пытался помочь своим ветеранам. Он отдал приказ, согласно которому каждый, кто был в Нормандии, Голландии и Бельгии, или участвовал в двух из этих кампаний и пропустил третью из-за ранения, получит Бронзовую Звезду. Это, разумеется, было высоко оценено, но в течение какого-то времени вызывало больше разочарований, потому что с момента заявления Тейлора до фактического получения медали и поощрения – а с ними и столь важных пяти баллов – прошло несколько недель. Вся эта мелочная возня вызывала глубокую неудовлетворенность армией и ее действиями. Среди офицеров и солдат шныряли вербовщики, пытающиеся убедить их вступить в регулярную армию. Почти никто не делал этого. Вебстер озвучил чувства большинства своих сослуживцев, написав своим родителям: "Я ненавижу эту армию, и мои чувства столь глубоки и неизменны, что я не скажу о ней ничего хорошего до тех пор, покуда жив. Я считаю, что время, проведенное мною в армии, на 90% потрачено впустую". Единственное, в чем он признавался – "я научиться ладить с людьми". Когда Синк предложил Уинтерсу пойти офицером на постоянную службу, тот задумался об этом на пару мгновений, а потом ответил, что лучше откажется. К разочарованию и гневу, вызванными балльной системой, добавлялось сочетание чрезмерных количеств спиртного, пистолетов и трофейных машин. В Австрии дорожно-транспортные происшествия представляли для 101-й почти такую же опасность, как немецкая армия в Бельгии. В течение первых трех недель в Австрии произошло семьдесят аварий, и еще больше за шесть недель в июне и июле. Двадцать человек погибли, около ста получили ранения. Однажды ночью сержант Роберт Марш вез рядового Джона Яновека обратно с поста по проселочной дороге. Яновек оперся о ненадежно закрытую дверцу немецкого грузовика. Они налетели на бревно. Он потерял равновесие, выпал и ударился головой о мостовую. Марш повез его в полковой медпункт в Целль-ам-Зее, но он умер по дороге из-за перелома основания черепа. Капитан Спирс собрал его немногие пожитки: часы, парашютные "крылышки", бумажник и сделанный из куска парашюта шарф, и отправил их родителям Яновека. "Он проделал долгий путь", написал Вебстер. "Он прыгал в Голландии и воевал в Бастони. Он ненавидел армию, а теперь, когда война закончилась, и перед ним был прекрасный шанс оказаться дома, он погиб". Марш не пил. Рота "Изи" гордилась своими отчетами, касающимся несения службы в караулах и на блокпостах трезвыми, ответственными солдатами, не водящими в пьяном виде. Другие не были столь осмотрительны. Рядовой О'Киф вспоминал ночь, когда он с рядовым Ллойдом Гаем был на блокпосту Зальфельденом и Целль-ам-Зее. "Открытый немецкий штабной автомобиль катил по дороге и не собирался тормозить. Гай и я выскочили перед ним и заставили остановиться. Там были два человека, одетых в немецкую форму, оба пьяные. "За каким чертом вы нас остановили? Мы на вашей стороне". "Это была пара наших десантников, но из какой-то другой роты. Мы сказали им: "Черт возьми, вы могли бы посносить вам башки!" В конце концов, они пообещали ехать помедленнее. Мы сказали им, что примерно в десяти милях по дороге находится следующий пост, чтобы они помнили об этом, и ехали медленно. Они обещали успокоиться". "Но когда мы вернулись с поста, то узнали, что эти двое чертовых придурков выкатились прямо на пост Веллинга. Тот заорал им: "Стой! Стой!" После третьего "Стой!" Веллинг выстрелил и попал в водителя". Позже он навестил раненого в госпитале. Тот сказал, что не испытывает к Веллингу никаких злых чувств, поскольку и сам сделал бы то же самое. Сержант "Чак" Грант, ветеран Токкоа, был улыбчивым, спортивным, светловолосым калифорнийцем, и пользовался всеобщим уважением – в Голландии он уничтожил 88-миллиметровку – и любовью. Однажды ночью он вез на блокпост пару рядовых для смены караула. По прибытии они застали переполох. Пьяный "джи-ай" стоял с пистолетом в руке, у его ног лежало два мертвых немца. Он остановил их машину и потребовал бензин, поскольку у него он кончился. Но он не знал немецкого, а они – английского. Он решил, что они оказывают неповиновение, и пристрелил их. Мимо случайно проезжал британский майор из военной разведки. Он и его сержант вылезли из джипа, чтобы посмотреть, что происходит. Пьяный "джи-ай" направил на них пистолет и велел убираться. В тот самый момент подъехал Грант. Пьяный выстрелил в него, но промахнулся. Майор двинулся было, чтобы обезоружить его. "Джи-ай" развернулся и застрелил его, а затем и его сержанта. Грант бросился к нему. Алкаш выстрелил ему в голову, а затем сбежал. Спирс чрезвычайно ценил Гранта. Узнав о стрельбе, он и лейтенант Фоли прыгнули в джип, прибыли на место, погрузили Гранта на носилки и понеслись в полковой медпункт. Находившийся там врач выглядел безобразно: небритый, неопрятный, в заляпанной рубашке. Он бросил взгляд на Гранта, и сказал: "Никакой надежды". "Хрен там", ответил Спирс. Он затащил Гранта обратно на носилки и понесся дальше, на сей раз в Зальфельден. Спирс слышал, что там есть какие-то немецкие врачи. Один из них оказался нейрохирургом из Берлина. Он немедленно взялся за дело и спас Гранту жизнь. Весть о стрельбе разнеслась по расположению. Большая часть личного состава роты "Е" отправилась на поиски виновника. Его обнаружили при попытке изнасилования австрийской девушки в Целль-ам-Зее. Он был из недавнего пополнения роты "I". К явному недовольству большинства личного состава его доставили в штаб роты живьем. Он уже почти пожалел об этом. Половина роты кружила вокруг него, угрожая, пиная, клянясь отомстить. До того как случилось что-нибудь более серьезное, появился капитан Спирс, примчавшийся прямо из госпиталя. "Где оружие?" крикнул Спирс задержанному. "Какое оружие?" Спирс достал пистолет, перехватил его за ствол и ударил его рукояткой прямо по макушке. Он закричал: "Когда разговариваешь с офицером, ты должен отвечать "Сэр", и ударил его еще раз. Оглушенный "джи-ай" рухнул на стул. Вбежал рядовой Хэк Хансен из 2-го взвода Гранта, бывший его близким приятелем. Он выхватил пистолет. "Ах ты сукин сын", выругался он. "Я убивал людей и получше тебя". Он направил пистолет прямо в его лицо. Четверо человек набросились на Хансена сзади, и попытались оттащить, крича, что такая смерть слишком хороша для такого труса, но он нажал на спуск. Пистолет дал осечку. "Видели бы вы того парня", заметил Гордон Карсон. Они избили его до потери сознания, отволокли на полковую гауптвахту и сдали начальствующему там сержанту. Когда он очнулся, сержант избил его до крови. На КП роты прибыл Синк. Он вошел и спросил сержанта Карсона: "Где Спирс?" "Наверху, на втором этаже, сэр". Синк поднялся и расспросил Спирса о случившемся. Это заняло порядка часа. Синк отбыл, после чего Спирс спустился вниз. "Как оно было?" спросил Карсон. "Довольно жестко". "Ну, и что же он сказал?" "Он сказал, что я должен был пристрелить этого сукиного сына". То, что он этого не сделал, является примечательным. Одним из возможных объяснений, которое я получил от нескольких человек, было то, что у Спирса, должно быть, имелись какие-то сомнения, что арестованный человек был тем самым. Когда я спросил Спирс об этом, он ответил: "Что касается стрельбы в сержанта Гранта, вы поняли правильно. Должно быть, у меня в голове были сомнения, поскольку итоговые действия никогда не беспокоили меня". Но мне интересно, не сработал ли тут еще один фактор? Спирс был не единственным, у кого был шанс пристрелить подонка. Грант имел такую же возможность в изначальной стычке. Человек, обнаруживший пьяницу из роты "I", мог застрелить его на месте, и почти каждый человек в роте, опрошенный мной говорил, что хотел бы, чтобы так и вышло. Но многие из них были на КП роты, когда его доставили туда, у них были пистолеты, но лишь один из них на самом деле попытался убить того человека, а четверо других удержали его. Почти все, находившиеся в той комнате, убивали. Их кровь бурлила. Их гнев был глубок и холоден. Но в этом инциденте выделяется не выхватывание пистолета и избиение, а сдержанность. С них было довольно убийств. Вскоре после этого происшествия капитан Спирс написал длинное письмо сержанту Форресту Гату, который находился в госпитале в Англии и написал Спирсу, выразив страх, что его переведут в другую дивизию. Спирс любил Гата, считая его хорошим солдатом, и высоко оценивал его способность держать все свое оружие в отличном состоянии. Он особенно ценил способность Гата взять напильник и, поработав над УСМ карабина М1, сделать его полностью автоматическим. (Уинтерс получил один из тех, "специальных от Гата". Он сохранил его, и взял с собой, когда отправился на войну в Корее. К сожалению, в наши дни Гат не смог вспомнить, как он это делал.) В своем ответе Спирс ярко продемонстрировал свою другую черту. Это было длинное непринужденное письмо о событиях, произошедших в роте "Е" с тех пор, как Гат попал в госпиталь, полное той информации, которую Гату больше всего хотелось услышать. "Луз упал с мотоцикла и повредил руку, но не сильно, сержанту Тэлберту не нравится быть Первым сержантом, так что я дал ему 2-й взвод, а сержант Линч (2-й взвод) теперь Первый сержант. Теперь. Сержант Элли опять напился, и нам пришлось разжаловать его. Лейтенант Липтон в отпуске, в Шотландии, и очень рад этому. Я жду не дождусь отпуска в Англию, чтобы повидать жену и ребенка. Сержант Пауэрс был на пути домой, их грузовик перевернулся, он проломил голову и оказался в госпитале. Сержант Строль (3-й взвод) сейчас на пути домой, в Штаты. Чак Грант оказался на пути пули пьяного американца и с его головой все не очень хорошо – он в немецкой больнице неподалеку отсюда, и ему становится лучше. Сержант Маларки только что вернулся после долгого времени, проведенного в госпитале. Сержант Рейнхард только что вернулся с Ривьеры. Макграт не хочет брать отпуск – он экономит деньги". Спирс сообщил Гату подробности о Бронзовой Звезде, которой он был удостоен за участие в кампаниях в Нормандии, Голландии и Бельгии, и пообещал сообщить ему, как только она придет. Он добавил постскриптум: "Кларк теперь техник-оружейник, Барлингейма отправили обратно в его взвод – он не мог обслуживать наш фрицевский генератор! У нас тут в Австрии есть постоянное электроснабжение и горячая вода!" "Кстати, ты можешь носить колодку Президентский благодарности с дубовыми листьями на ней вне зависимости от того, в какой части окажешься – ты заслужил ее в 101-й десантной". Рота распадалась. Генерал Тейлор приказал перевести весь имеющий большое количество баллов личный состав в 501-й, дислоцированный в Берхтесгадене. Полк был выведен в резерв и служил перевалочным пунктом для отправки имеющих много баллов людей в США для демобилизации. Все, оставшиеся от "старой" роты, были в госпиталях, или уже уволились. Новобранцы, попавшие в ее состав в Мурмелоне или Хагенау, теперь считались ветеранами. Генерал Тейлор совершил поездку в Штаты. Когда он вернулся к концу июня, то объявил, что после зимнего отпуска в Штатах 101-я будет переброшена на Тихий океан. Тем временем военное ведомство настойчиво требовало, чтобы дивизия прошла полный курс подготовки, необходимый процесс, если она вновь отправится в бой, так как более трех четвертей дивизии составляли новобранцы. Так что в распорядок дня вновь вернулись рукопашный бой и физические упражнения, равно как изучение матчасти и функционирования винтовок, пулеметов и карабинов. Маршевая подготовка. Условные сигналы. Действия в составе отделения. Проверки в казармах. Осмотры столовых принадлежностей. Воинский этикет и дисциплина. Первая помощь и санитария. Осмотр формы одежды. Чтение карт. Обращение с оружием. Целая неделя занятий по триангуляции. Стрельбы на полигоне. "Так оно и шло", писал Вебстер, "и я во всем этом, с нарастающим отвращением". Вернулся лейтенант Пикок, с еще большим количеством дерьма, чем когда-либо. "Мы до такой степени страдали от его эксцессов в ходе подготовки", писал Вебстер, "что люди, знакомые с ним по Голландии и Бастони, даже видеть его не могли. Я был так зол и раздражен, что, если бы у меня было меньше 85 баллов, я бы добровольно отправился сражаться прямиком в Японию вместо того, чтобы провести еще один день под командованием Пикока". К середине июля ушли все ветераны Нормандии, за исключением страдальца Вебстера, все никак не могущего убедить адъютанта зачесть его количество баллов. Полковник Синк произнес перед набравшими баллы прощальную речь: "Ваш командир полка со смешанными чувствами наблюдет за отбытием вас, прекрасных офицеров и солдат. Он рад за каждого из вас. Вы трудились и сражались, и заслужили право вернуться к своим домам и своим друзьям. Мне очень жаль, что вы уходите, потому что вы друзья и товарищи по оружию. Большинство из вас в то или иное время получали от меня взбучку. Я надеюсь, что вы считаете это лишь справедливым взысканием. Оно никогда не означало ничего иного. Я говорил вам, парни, чтобы вы получили эту Президентскую благодарность, и вы сделали это. Это ваша пожизненная заслуга и честь. Да направит вас господь на вашем пути. И может тот, чья десница направляла вас в Нормандии, Голландии, Бастони и Германии, благосклонно приглядит за вами, и будет хранить вас до вашего самого последнего великого прыжка!" В конце июля дивизию погрузили в теплушки и переместили во Францию. Рота "Е" разместилась в казармах в Жуаньи, небольшом городке к югу от Парижа. Уинтерс, Спирс, Фоли и остальные отправились в отпуск в Англию. 6 августа атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, положила конец страхам относительно еще одной кампании на Тихом океане. После этого в десантных подразделениях все пришло в движение: личный состав с малым количеством баллов перевели в 17-ю дивизию, остальных – в 82-ю. Журнал 101-й, "Кричащий Орел", сетовал, что "дивизия больше походит на пункт приема пополнений, нежели на боевое подразделение".****** 11 октября полковник Синк был назначен заместителем командира дивизии. 22 августа генерал Тейлор оставил 101-ю (или то, что от нее осталось), чтобы стать суперинтендантом Вест-Пойнта. Вскоре после этого 506-й собрался и передислоцировался в Берлин, чтобы войти в состав 82-й десантной. Говорят, что Синк плакал, когда его парни маршировали на станцию Жуаньи для отправки в 82-ю. Вебстер думал, что его поведение было уместным, поскольку он был "душой и сердцем нашего полка". В своих строках в 1946 году Вебстер продолжал: "Наше прекрасное полковое знамя темно-синего шелка с вышитыми на нем горой Курахи, молнией и шестью парашютами было свернуто и пылится в ящике в Национальном архиве в Вашингтоне". 30 ноября 1945 года 101-я дивизия была расформирована. Роты "Изи" более не существовало. Рота была создана в июле 1942 года в Токкоа. Его существование по существу подошло к концу почти ровно три года спустя в Целль-ам-Зее в Австрии. За эти три года люди больше повидали, пережили и внесли больший вклад, чем большая часть людей повидала, пережила и привнесла за всю свою жизнь. Они полагали, что армия была скучна, бесчувственна и никчемна, и ненавидели ее. Они обнаружили, что бой уродлив, разрушителен и смертоносен, и возненавидели его. Все, что угодно было лучше, чем кровь и бойня, грязь и нечистоты, невыносимые физические нагрузки – все, но только не подведение своих товарищей. Также в бою они обрели братство, самое близкое, какое когда-либо знали. Они обрели самоотверженность. Они обнаружили, что могут любить другого парня в своем окопе больше, чем себя. Они обнаружили, что на войне люди, любившие жизнь отдадут свою жизнь за них. Командирами роты было трое замечательных людей: Герберт Собел, Ричард Уинтерс и Рональд Спирс. Каждый из них оказал свое влияние, однако Уинтерс, который был связан с ротой с первого по тысяча девяносто пятый день, оставил наиболее глубокий след. По мнению тех, кто служил в роте "Изи", это была рота Дика Уинтерса. В особенности это чувствовали нижние чины. Те, кто в бою служили капралами и сержантами, в Токкоа были рядовыми. Они провели в роте "Е" все три года. Офицеры, за исключением Уинтерса, приходили и уходили. Многие офицеры сохранили связь с ротой "Е", будучи в составе штабов батальона или полка, но только Уинтерсу и нижним чинам можно засчитать (включая время, проведенное в госпиталях) каждый день существования роты. Они были вместе, большинство из них, во время тех ужасных артобстрелов в лесах под Бастонью, и в тот критический момент в атаке на Фуа, перед тем как Спирс сменил Дайка. Признанными лидерами среди нижних чинов как на бумаге, так и в жизни были Первые сержанты: Уильям Эванс, Джеймс Дил, Кэрвуд Липтон, и Флойд Тэлберт. 30 сентября 1945 года сержант Тэлберт был в госпитале в Форт Бенджамин Гаррисон, в Индиане. Он написал письмо Уинтерсу. Он не дотягивал до Вебстера как писатель, но писал от всей души, и говорил от имени всех, кто когда-либо служил в роте "Изи". Он сказал, что хотел бы, чтобы они могли собраться вместе и поговорить, потому что им многое хотелось бы сказать Уинтерсу. "Первое, что я попробую объяснить это… Дик, вы любимы и никогда не будете забыты никем из солдат, когда-либо служивших под вашим командованием, или, я бы сказал, вместе с вами, поскольку такова была ваша манера командовать. Для меня вы – величайший солдат, из всех, кого я когда-либо мог надеяться встретить. На войне человек может получить нечто, чего невозможно добиться где-либо еще. Мне всегда казалось, что это укрепило мою уверенность в себе или что-то в этом роде. Не знаю, зачем говорю вам об этом. Вы все это знаете. Хорошо, на этом буду заканчивать. Вы – самый лучший друг, который у меня когда-либо был, и мне лишь хотелось бы, чтобы для этого был другой повод. Вы были моим идеалом и двигателем в бою. Маленький майор, которого мы оба знаем, описал вас в двух словах, как "самого смелого и мужественного солдата, которого он когда-либо знал". И я чрезвычайно уважаю его суждение. Он тоже был великим солдатом, и я сообщил ему, что вы – величайший. Ну, теперь вы знаете, почему я пойду за вами в любое пекло. Когда я был с вами, то знал, что все было под полным контролем". Уинтерс питал к своим людям столь же сильные чувства, как и они к нему. В 1991 году он подвел итог истории своей роты и ее значения: "101-я воздушно-десантная состояла из сотен хороших, крепких рот. Однако рота "Е" 506-го парашютного полка выделяется среди них всех совершенно особыми узами, объединившими людей в единое целое. Это совершенно особое, элитарное чувство близости начало складываться под влиянием напряжения, созданного капитаном Собелом в лагере Токкоа. В условиях такого стресса единственным способом, которым люди могли выжить, было объединиться вместе. Сержантов, в конечном счете, объединило участие в мятеже. За напряжением тренировок последовал стресс в Нормандии – вытягивание ключевых боевых задач в ходе захвата Юта-бич. В бою вашей наградой за хорошо сделанную работу является получение следующей сложной задачи. Рота "Е" сохранила за собой право на их получение: в Голландии, Бельгии и Германии. Результатом разделения всего этого напряжения на протяжении всей подготовки и боев стало образование между людьми из роты "Е" уз, которые сохранятся навечно".
* День Независимости США (прим. перев.) ** Игра слов, связанная с фамилией комбата, причем достаточно многозначная. Можно перевести как "потонуть шестого", "слиться шестого", или даже "сдохнуть шестого" (прим. перев.) *** Кожаные штаны с подтяжками длиной до двух третей бедра или до колен. Традиционная народная мужская одежда в Баварии и Тироле (прим. перев.) **** Награда ВС США, учрежденная 6 ноября 1942 года как знак отличия военнослужащих, несших службу на Европейском ТВД (включавшем в себя Северную Африку и Средний Восток) в годы Второй Мировой войны. "Боевые звезды", крепящиеся на ленте и колодке медали, обозначали участие награжденного в военных кампаниях, имевших место на данном ТВД (прим. перев.) ***** Прозвище, закрепившееся за Эрлом Макклангом во время боев за Сент-Мер-Эглиз. Происходит от игры слов в шутливом стихотворении, сочиненным про него Полом Роджерсом (прим. перев.) ****** Леонард Раппорт и Артур Нортвуд мл. "Свидание с судьбой: история 101-й воздушно-десантной дивизии" (форт Кэмпбелл, Кентукки, Ассоциация ветеранов 101-й воздушно-десантной дивизии, 1948), стр. 775.
_________________ Amat Victoria Curam
|