ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Донгтам 25 марта 1969 г.
Наполненный дымом вертолет падал с неба, как сброшенная с самолета пушка с нераскрытым парашютом. Полагая, что мы вот-вот станем одним из 10 000 вертолетов, «купившим ферму» [1] во время войны во Вьетнаме, я перешел в странный режим автопилота — повышенная бдительность и острота ощущений сочеталась в то же время с расслабленностью и пофигизмом. Полностью сосредоточенный и готовый к действиям, я уже испытывал такое состояние раньше. Но в ста ярдах от быстро приближающегося участка, который выглядел как очень твердое рисовое поле, двигатель перестал пищать. Дым в отсеке экипажа рассеялся, и мы начали набирать высоту. Брюс Палмер и его суперкомпетентный экипаж творили чудеса и каким-то образом не только подняли нашу больную «птичку» в воздух, но и выхаживали ее всю дорогу до Донгтама. Когда мы, ковыляя, добрались до посадочной площадки 3-го хирургического госпиталя, уже стемнело. Как только вертолет опустился на землю, медицинская бригада погрузила нас с Рейнольдсом на носилки и потащила на сортировку. Док поспешил отправить Рейнольдса в хирургию, спасая ему жизнь, мне же наложили повязку на рану, чтобы остановить кровотечение, и вкололи морфий, от которого я улетел на Луну. Пуля вошла мне в левую ногу примерно в шести дюймах от лодыжки и вышла примерно на четыре дюйма выше, оставив выходное отверстие размером с кулак. Эта нога, дважды пробитая раскаленной сталью в Корее и еще один раз во Вьетнаме, уже приняла на себя столько ударов, что на ней почти не осталось мест для новых шрамов. А теперь еще и эта маленькая злая неприятность. Где-то в своей дремоте я слышал, как Донгтам начал подвергаться сильному обстрелу со стороны Вьетконга, но был слишком рассеян, чтобы беспокоиться о прилетающих снарядах. А когда где-то глубоко в недрах системы подземных бункеров 3-го хирургического госпиталя я пришел в себя, минометные мины и ракеты все еще продолжали сюда палить — судя по звукам, доносящимся снаружи, мы могли бы находиться на пляжах Анцио во время Второй мировой войны. [2] К счастью, бункерный комплекс госпиталя был хорошо оборудован — чтобы вывести его из строя, потребовалась бы небольшая ядерная бомба, и поскольку я был обдолбан морфием, мне было все равно, пусть даже мы вышли бы на улицу, светясь от радиационной пыли. Я дремал, периодически выплывая из сонного тумана, но в конце концов вспомнил о Доке Холли — как же ему не повезло, что он оказался в отпуске. К счастью, Док Шварц, его сменщик, был скроен из такого же крепкого материала, и проделал блестящую работу, подлатав людей Уоллеса, пока пули пронзали нашу «птичку», — тем днем и в ту ночь его мастерство спасло множество жизней. Внезапно знакомый голос прервал мои мысли. — Крутой Рекондо, сэр! — отчеканил Чарли Винтцер, отдавая честь. Шварц отправил Винтцера в госпиталь, чтобы тот проверил состояние раненых «Крутых». Я был рад его видеть — Чарли любили все солдаты батальона, включая меня. Он олицетворял собой дух всех медиков батальона, которые следовали примеру сорвиголовы Дока Холли, — обладали смелостью, превосходящей здравый смысл, вкупе с суперпрофессионализмом. Старший медик, глубоко преданный бойцам батальона «Крутых», он прошел годичный курс медицинской подготовки в Форт-Сэм-Хьюстоне и, вероятно, мог оттяпать ногу, вырезать аппендикс или принять роды наравне с любым хорошим сельским врачом. — Вас перебросят в Лонгбинь на вертолете, как только прекратится летящий сюда поток дерьма, — сообщил мне Винтцер. Не то, что я хотел услышать. Мое место было снова у «Крутых». — Как рана? — спросил я. — Плохая новость состоит в том, что у вас сильно повреждены мышцы. Хорошая новость состоит в том, что рентген не выявил переломов. Думаю, вы проваляетесь здесь месяц, а потом еще какое-то время будете хромать, как Сэмми-хромоножка. [3] Месяц?! Да ни в жизнь! Задорное «Крутой Рекондо» Винтцера вызвало громкий хор таких же возгласов. Я огляделся и обнаружил, что бункер заполнен ранеными из роты «Бэттл», покрытыми окровавленными бинтами, многие из которых были прикованы к койкам, но непобедимые духом. Конечно, они были ранены, и за последние десять часов они пережили кошмар, который никогда не смогут познать оберегаемые, привилегированные лица, те, кто смог избежать этой нехорошей войны. Но эти благородные воины, в основном дети «синих воротничков» со всей Америки, оказавшиеся на войне, которую Соединенные Штаты стремительно проигрывали, были потрясающими. Лежать на носилках в трех футах от земли на столе, заваленном мешками с песком, и слушать голоса этих юных героев, стало одним из самых трогательных моментов в моей жизни. Я так гордился ими. И не только за храбрость, проявленную ими в тот день, но и за их боевые сердца и глубокую любовь к своим боевым собратьям. Аплодисменты усилились, когда в бункер ворвался Эд Кларк вместе с половиной роты «Даггер», которая, казалось, все еще обмывала награды, полученные днем. Чтобы добраться до госпиталя, они прошли сквозь минометный огонь Вьетконга. — Ребята услышали, что вас ранило, полковник, — проговорил Кларк, протягивая мне пиво. — Мы решили заглянуть, чтобы вас подбодрить. Доктора госпиталя пытались прогнать нарушителей порядка, но вскоре махнули рукой. Наверное, это было разумно. Выпускать вооруженных, полупьяных «ондатр рисовых полей» из подземного бункера под жестокий обстрел стало бы большой тактической ошибкой. И вот они пили пиво и кричали «Крутой Рекондо», как вдруг моя голова начала кружиться. Весь этот морфий в сочетании с израсходованным адреналином обрушился на меня, словно гигантский «Микки Финн». [4] Последнее, что я увидел, прежде чем отключиться, — это светильники, раскачивающиеся взад-вперед под обстрелом, пыль, падающая с тяжелого деревянного потолка бункера при каждом близком попадании снаряда, звуки «гуп, гуп, гуп» прилетающих снарядов и скандирующие крики «Кру-той! Кру-той! Кру-той!» Идеальная военная колыбельная. Пока Палмер на своей потрепанной «птичке» доставлял нас в госпиталь, воины роты «Бэттл», все еще находившиеся на поле боя, молились о наступлении темноты. К тому времени, когда она наступила, все они отошли в безопасное русло ручья. Марти Майлз, Рик Хадсон, Дэн Эванс, два солдата из 3-го взвода вместе с сержантом 3-го взвода Роном Салсером были последними живыми американцами, добравшимися до большой и такой замечательной канавы. «Прибыл “Даст-Офф” и отвез меня в госпиталь, — вспоминает Салсер. — Там с меня содрали одежду и наложили на промежность небольшой кусочек хлопчатобумажной ткани, а затем внезапно отвезли в операционную, и помню, что перед тем, как я вырубился от наркоза, там было жутко холодно». Когда двадцатиоднолетний Салсер очнулся, он лежал на спине, повернув голову на одну сторону, пока не увидел, что на соседней с ним койке лежит раненый вьетконговец. «Я просто впал в ярость, — рассказывает он. — Начал орать, чтобы его убрали. Медсестра увезла его, но его лицо я никогда не забуду. Я был уверен, что это один из тех парней, которые издевались надо мной». К удивлению врачей, кровь Салсеру не понадобилась. Один из хирургов сказал ему: «Вы, должно быть, видели, как эта штуковина приближается, входит и втягивает все ваши внутренности в грудную полость, потому что она не задела ни печень, ни толстый или тонкий кишечник, ни желудок, ни что-либо еще из жизненно важных органов». «Так что все, что она сделала, — это проделала во мне большую дыру», — подытожил Салсер. Вернувшись в джунгли, Эванс обнаружил Нева Бамстеда «стоящим на коленях в сорняках перед руслом ручья вместе с радиотелефонистом Билли МакАлистером и отделением “ворчунов”». Он сообщил офицеру, что они были крайними и что всех раненых уже вытащили. «Так что если увидите там еще кого-нибудь, то это точно ВК, поэтому убейте их», — сказал Эванс, указывая на опушку леса. В канаве сидела разбросана горстка выживших бойцов 1-го взвода. «Как только мы решили, что вернулись все, то попытались перегруппироваться, потому что оказались сильно разбросаны на поле», — вспоминает «Медвежонок» Бауэр. «Все искали Дока Эванса», — сообщил мне Арлес Браун своим западно-вирджинским говором. — Никто из нас его какое-то время не видел, и все немного беспокоились за него, потому что он всегда заботился о раненых, не обращая внимания на себя». Браун был самым маленьким во взводе, его рост едва достигал пяти футов шести дюймов. Когда он узнал, что его товарищи попали в беду, он снял гипс со своей сломанной ноги и отправился на вертолете с базы огневой поддержки в бой. Он хотел сам убедиться, что его лучшие друзья уцелеют, особенно Док. «Мы испытали огромное облегчение, когда увидели, как он спускается в канаву вместе с Хадсоном, — рассказывает «Медвежонок». — Все подбежали к ним, как будто это было какое-то большое воссоединение. Наверное, так оно и было». — Мы думали, что ты умер, — сказал Бауэр. — Для меня это новость, — ответил Док Эванс. Эл Джей Хендерсон выдал свое волнение, чуть сильнее затянувшись огрызком одной из своих вездесущих сигар, Рон Миллер сверкнул мальчишеской ухмылкой, а Марио Сотелло похлопал его по спине, словно желая убедиться, что он действительно здесь. Марти Майлз, принявший взвод лейтенанта Кеппела, теперь делил командование ротой «Бэттл» с передовым артиллерийским наводчиком Россом Стерлингом. — Ты занимаешься пехотой, — сказал офицер, — а я — артиллерией! Майлз назначил взводных сержантов и расставил то, что осталось от пошинкованного подразделения — в бою оно потеряло около 30 процентов личного состава, — «на хорошие оборонительные позиции». Почти у всех солдат Майлза заканчивались боеприпасы к винтовкам M-16 и гранатометам M-79, а ему самому нужны были пулеметные ленты для M-60. Он велел своим ребятам перераспределить патроны между собой, а затем приказал своим командирам раздобыть их побольше у солдат роты «Алерт». Из-за того, что Уинстон весь день провел в «Стране желтого дыма», у них остался полный боекомплект. «Как только я добрался до канавы и расположил свое отделение на позиции, мы проверили наличие боеприпасов, — вспоминает сержант Бауэр. — В общей сложности у меня оказалось около пятидесяти патронов к М-60, может быть, по две полные обоймы к М-16 на человека и по два выстрела к М-79. Нам было очень хреново». Майлз хотел, чтобы ему доставили патроны и запасные стволы для М-60. Большинство его пулеметов во время боя перегрелось, и он опасался, что стволы повело. Но на его просьбу никто не реагировал в течение нескольких часов, хотя в пехоте снабжение боеприпасами должно иметь наивысший приоритет, — особенно когда роты «Алерт» и «Бэттл» находились лицом к лицу с сильным, численно превосходящим противником, который мог атаковать в любой момент. Как сказал Эл Джей Хендерсон: «Нам оставалось только бросать в них камни». Не исключено, что задержка с пополнением запасов могла стать результатом того, что «дерьмо случается». База Донгтам, где базировались транспортные вертолеты «Джей Хоков» — авиационного батальона 9-й пехотной дивизии, — в тот момент, как я убедился на собственном опыте, подвергалась серьёзному минометному и ракетному обстрелу. Вполне возможно, что авиация 9-й дивизии не могла поднять «борта» с земли до тех пор, пока в Донгтаме все не затихло. Но какова бы ни была причина, неспособность пополнить боеприпасы для солдат роты «Бэттл» оставляла их на произвол судьбы. Сержант Дюбуа помнит, как он рылся в снаряжении раненых и убитых, отчаянно ища новые патроны. Его окоп находился рядом с КНП майора Бамстеда в воронке от бомбы, и он наблюдал за его действиями. «Честно говоря, он немного потерял голову, — вспоминает Дюбуа. — Ему постоянно что-то слышалось, и он говорил что-то вроде: “Эй, они идут. Вы слышите?” — что уверенности мне совсем не добавляло». Поле боя затихло, пока люди Майлза и Энджайла окапывались. Затем Росс Стерлинг расположился на КНП Бамстеда и начал наносить артиллерийские удары по позициям противника. «Лейтенант Стерлинг всю ночь проходил туда-сюда по их позициям, — рассказывает радиотелефонист Бамстеда Билли МакАлистер. — Звучало это, конечно, хорошо». В 02:00 отделение ВК прощупало позицию роты «Бэттл», но прекратило атаку после того, как проснувшиеся воины открыли по нему огонь. Майлз, обеспокоенный тем, что это может быть лишь острие копья Вьетконга, спросил Бамстеда, как продвигается запрос на поставку боеприпасов. Бамстед вызвал батальонный штаб и выяснил, что наконец-то два вертолета с боеприпасами уже в пути. Десять минут спустя ведущий транспортный вертолет, летевший без включенных бортовых огней, закружил над посадочной площадкой к востоку от русла ручья, который в течение всего дня использовался для подхода подкреплений и медицинской эвакуации. Бамстед лично направил его туда с помощью стробоскопа. Все было просто — легкий подход; никаких деревьев; открытые, ровные рисовые поля. Никакого контакта с землей. Первый «Джей Хок» пронесся над землей и завис, пока экипаж быстро выбрасывал гранаты и мины «Клеймор», после чего отвалил в сторону. Группа бойцов из роты «Бэттл» собрали боеприпасы и отправились обратно к своим подразделениям. Вторая «птичка» со столь необходимыми пулеметными и винтовочными патронами последовала тем же маршрутом с запада на восток, и Бамстед снова навел ее на площадку своим стробоскопом. По его мнению, летчик «зашел слишком низко и слишком быстро», после чего разбился примерно в ста ярдах к северу от площадки приземления. Однако несколько солдат роты «Бэттл» утверждают, что слышали выстрел из РПГ и видели, как в вертолет попала граната. Сержант Дюбуа, который провел почти четыре года во Вьетнаме в качестве пехотинца и члена экипажа вертолета, клянется, что видел, как в вертолет попала граната, когда тот находился «в двадцати пяти футах от земли». По словам Дэна Эванса, «вертолет зашел на посадку, и я увидел, как с дерева сыплются искры, а затем он накренился вправо, упал прямо вниз и сразу же начал гореть». Был ли это РПГ или случайность, но вертолет вспыхнул, превратившись в огненный шар, озаривший поле боя. «Это было похоже на костер в честь футбольной победы, — сказал Марти Майлз с видом закаленного ветерана. — Об экипаже я не беспокоился, я беспокоился о том, что это подсветит мои позиции и мои ребята потеряют ночное зрение». В отблесках огня «можно было увидеть силуэты летчиков и членов экипажа, которые выпрыгивали и убегали», — сказал Эванс. Пронеслись боевые вертолеты, прикрывавшие их. Однако внутри «птички» оказался зажат правый бортстрелок Уильям В. Шот. Вскоре на борту горящего вертолета начали взрываться боеприпасы. «Вы могли слышать его крики, когда он умирал, — сказал Бауэр. — Тяжело об этом говорить, но мы настолько огрубели, что в тот момент меня это не волновало. Это была очень длинная ночь, никто не спал, это точно. Можно сказать, у нас на уме были совсем другие заботы. Сейчас же, когда я вспоминаю об этом, очень трудно не задыхаться». Эванс чувствовал себя совершенно беспомощным. «Его крики эхом разносились по всему периметру. Это было ужасно. Огонь был слишком сильным, чтобы подойти к нему близко. Мы ничего не могли сделать». Горящий вертолет сотряс еще один взрыв, и крики милосердно прекратились. Чуть позже на позиции роты «Бэттл» забрел еще один член экипажа. Остаток ночи прошел спокойно. [5] С первыми лучами Солнца поисковые группы роты «Бэттл» подняли оставшиеся тела своих погибших товарищей и привели в порядок оружие и снаряжение. В 07:10 на позиции роты «Алерт» вышло четыре вооруженных солдата ВК, которые были уничтожены, после чего роты «B» и «A» были эвакуированы и переброшены обратно на БОП «Денжер». Так закончился почти двадцатичетырехчасовой ужас. Следующее мое воспоминание — как я очнулся в санитарном вертолете по пути в Лонгбинь, не уверенный том, что меня привело в сознание: был ли это холодный ветер, стоны ребенка на сиденье надо мной или сильная вибрация вертолета от сотрясений снарядов, разрывающихся вокруг нас. Вьетконг достиг прямого попадания по огромному складу боеприпасов, о котором я беспокоился, когда впервые прилетел в Донгтам два месяца назад. Он полыхал уже несколько часов, и мы оказались в самом центре шквала раскаленного металла. Ларри Фолкенберг так никогда и не забыл о тех взрывах: «Когда я проснулся, по складу боеприпасов уже били, столы тряслись, и я подумал: “Сейчас опять начнется”. Тогда мне стало по-настоящему страшно, потому что я не знал, насколько все плохо. В госпитале я увидел старого Слима Холлемана, он лежал на боку, в боковом проходе вместе со мной, и я увидел, что у него на голове большая белая повязка. Я начал кричать ему, я говорил: “Слим, Слим”, — а он не отвечал, и через несколько минут они вошли и накрыли его с головой. Я и сейчас это вижу. Он умер прямо там, это было очень страшно. А мне было всего девятнадцать». Небо озарилось, как на одном из многомиллионных праздников Четвертого июля. Сотни тысяч боеприпасов, от крошечных патронов для М-16 до огромных восьмидюймовых артиллерийских снарядов, детонировали друг от друга, наполняя ночь раскаленными осколками. Но даже находясь в таком состоянии, я не мог не думать о том, как я рад, что стал солдатом-пехотинцем. Мне никогда не нравилось летать на самолетах во вражеском небе — и неважно, что в данном случае боеприпасы были нашими. Тонкий металлический лист, покрывающий пол летающей машины, никогда не казался мне достаточной защитой для самых важных частей тела. Многие «ворчуны», включая и меня, во время вертолетных десантов сидели на своих стальных шлемах — высший пилотаж в прикрытии своей задницы. И всякий раз, когда я летал, я тосковал по безопасности хорошего, глубокого окопа. Наконец мы приземлились в эвакогоспитале в Лонгбине. Когда я очнулся, врач осматривал мою ногу. — Полковник, вам повезло, — сказал хирург. — Если бы эта пуля прошла на волосок ближе к вашей берцовой кости, пришлось бы отнять ногу. — Да, — ответил я, медленно опустив взгляд, чтобы убедиться, что под простынями лежат две ноги. — Мне всегда везло. Он осмотрел рану и наложил свежую повязку. — Судя по вашей медицинской карте, это ваше седьмое ранение. С таким количеством металла, извлеченного из вас, я не уверен, что везение — это правильное слово. В любом случае, по крайней мере, вы больше не будете получать «Пурпурные сердца». По действующим правилам, вы можете оставаться здесь только четыре дня. После этого вас отправят в Японию. «Да ни в жизнь!» — подумал я. — Погодите, док, в моем батальоне восемьсот ребят, которых я пытаюсь уберечь от попадания сюда. Это ничего не значит — батальонные медики смогут об этом позаботиться. — Это невозможно, — ответил он. — Ноге нужен месяц, чтобы зажить, и, вероятно, пройдет еще месяц, прежде чем вы окажетесь ограничено годным к военной службе. Доктор рассказал мне, что он был пехотинцем на «большой войне», пройдя от Нормандии до Бельгии, где осколок снаряда отправил его домой. Поэтому он знал, что такое пехотное братство, и это стало для меня отличной передышкой. Другой док мог бы решить, что я сошел с ума, выбрав Дельту, а не Токио, и отправить меня в Японию по другим причинам — например, заставить присоединиться к Билли Уинстону в армейской психушке. На следующее утро после боя сержант привел Уинстона к Доку Шварцу. «Он был в полной боевой готовности, но, казалось, не имел связи с реальностью, — вспоминает Шварц. — Сержант сказал мне: “Док, вы должны помочь мне, вы должны с ним что-то сделать. Я не знаю, что произошло с моим капитаном”». «Я положил Уинстона в задней части медпункта на одну из коек, — продолжает Шварц. — Ситуация была довольно непростой. Я спросил сержанта, что случилось. Тот ответил мне, что Уинстон просто сошел с ума. Приказы, которые он отдавал, были бессмысленны, он потерял всякую связь с реальностью». Сержант пошел и сел на койку напротив Уинстона. «Он был хорошим парнем, — говорит Шварц, — он любил и уважал капитана Уинстона, и у него разрывалось сердце от того, что у его командира поехала кукуха». Вдруг Уинстон повернулся к сержанту и произнес: «Я хочу продолжить диктовать свои мемуары». Тот достал блокнот, и капитан начал надиктовывать что-то грандиозное. Все напоминало то, как Наполеон описывает всю свою грандиозную военную кампанию и то, как ее следует проводить. «Я не знал, что, черт возьми, делать, потому что он явно свихнулся. Мне не хотелось эвакуировать этого парня отсюда как психа, поэтому я решил сделать самое простое из возможного: потяну время и посмотрю, что произойдет. Я вышел за рамки дозволенного армией, но мне было абсолютно наплевать на то, что может позволить армия. У меня была какая-то совершенно оптимистическая идея, что он выкарабкается, и мы сможем все это преодолеть. По итогу, я уже не мог все это затягивать, и мне пришлось его отправить. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, придется делать это в смирительной рубашке, но в этом не было никакой необходимости. Я просто вызвал медицинскую эвакуацию, и сержант отвел Уинстона в самолет. Это был последний раз, когда я его видел». Я понимал, что сам выгляжу сумасшедшим, но все равно настаивал на своем перед доктором, хотя он смотрел очень скептически. — Послушайте, я могу управлять батальоном на костылях. В Корее я ушел в самоволку из госпиталя с рукой в гипсе, чтобы вернуться в свое рейдовое подразделение. Вы же не заставите меня снова уйти в самоволку? — Я могу приковать вас к кровати. Я видел, что он старается не улыбаться. Это хорошо, — у меня оставалось пространство для маневра. Другой медик воткнул мне в руку иглу, и меня повезли в операционную. Проспав почти двадцать часов подряд, я пришел в себя на следующий день от голоса Джона Хейса, разговаривающего с медсестрой. Рядом с ним, ухмыляясь от уха до уха, стоял Чам Роберт, теперь уже артиллерийский офицер связи Хейса. — Привет, сэр, — произнес я немного смущенно. — Как там мальчики? — Достаточно хорошо, чтобы беспокоиться о тебе. Во время боя я подобрал сержанта, которого ранило в плечо и ногу, и первое, о чем он меня спросил, было: “Как полковник Хакворт?” В большинстве подразделений 9-й дивизии солдаты даже не знают имени командира батальона, не говоря уже о том, чтобы беспокоиться о нем. — Ну, я тоже о них беспокоюсь. Как дела в роте «Бэттл»? — Все хорошо. После твоего ранения ничего серьезного не произошло. Рота «Бэттл» вернулась на базу «Денжер», и готовится к выходу в засаду сегодня вечером. Слова Хейса были лучшим лекарством, которое я получил после ранения. — Послушайте, — сказал я, — вы должны сказать генералу Юэллу, чтобы он положился на медиков и вытащил меня отсюда. — Я знаю, что Юэлл хочет, чтобы ты вернулся, Хак. «Крутые» — его лучший батальон. Можешь не сомневаться, я попрошу его потрясти пару деревьев. Но ты не торопись и лечись. Джордж Мергнер хорошо справляется со своей работой, он чертовски хороший солдат, со стальными яйцами. Прошлой ночью он спас много жизней. Я подал на него представление на награждение «Крестом летных заслуг». А остальные твои парни убивают конгов так, как ты их учил. — Рота «Бэттл» должна быть занята, — сказал я. — Ли Даймент должен как можно скорее направить к ним взвод запасных. Если они будут сидеть на БОП «Денжер» и зализывать раны, то просто будут жалеть себя и никогда не сядут обратно на своих лошадей. — Понял, Хак. Мергнер заставил их чистить оружие и нагрузил так, что они выпрыгивают из штанов. Сегодня утром я был на базе «Денжер», и рота «Бэттл» убирала окурки и бумагу, как будто они вернулись в Форт-Беннинг. Я также выделю тебе несколько офицеров. Мергнер сообщил мне, что в твоих четырех пехотных ротах осталось всего семь офицеров, а по штату вам положено двадцать четыре. Итак, что ты хочешь делать с ротой «Алерт»? — Уинстон уже никогда не вернется. Жаль, он был одним из моих лучших офицеров, пока не сломался. Думаю, стоит оставить в седле Фрэнка Энджайла. Я отправил Трента Томаса к австралийцам, он должен будет заменить Уинстона на следующей неделе. Фрэнк чертовски хорошо справится, пока не вернется Трент. Хейс попросил Чама уйти, чтобы мы могли переговорить наедине. — Надеюсь, ты порвешь Уинстона на куски в его служебной характеристике, — сказал Хейс. Я ни за что не собирался этого делать. — Я много с ним дрался и здесь, и в 101-й дивизии, и он хороший человек. Просто его фляга переполнилась. У некоторых людей фляги больше, чем у других. Не думаю, что из-за того, что он временно сошел с ума, его карьера должна пойти под откос. Хейс скрестил руки на груди и одарил меня своим суровым взглядом. — Или это просто потому, что он избалованный сын трехзвездного генерала? — Да ладно, Джон, его старик тут ни при чем. Давай дадим ему небольшое послабление. — Хак, если я соглашусь с твоим предложением, Бамстеда ты тоже будешь спасать? После того как тебя ранили, я пытался что-то предпринять, но этот болван ничего не сделал. Он просто застыл и шептал в рацию. Сформировали оборонительный периметр и затихарились на всю ночь. Должен сказать тебе, Хак, мой инстинкт говорит, что это он потерял мозги — если, конечно, у этого засранца они вообще были. — Твой инстинкт тебя не обманывает — он был не тем парнем, на которого можно было положиться в бою. Здесь я действительно облажался. Дай мне обдумать это и выработать предложения. А пока пусть он поможет Джорджу Мергнеру. Сейчас не время вводить в строй нового оперативного офицера. Хейс повернулся, чтобы уйти. — Пойду попрошу Ли Даймента заняться оформлением наградных листов, — сказал он мне. — Там было несколько невероятных актов героизма, и я хочу, чтобы они были отмечены. Знаю, что есть как минимум одна Медаль Почета, три или четыре Крестов «За выдающиеся заслуги» и куча Серебряных и Бронзовых Звезд. Армия, как водится, проредила «Крутых», указанных в списке Хейса. Но Док Эванс, Юджин ОʼДелл и Марти Майлз были награждены Крестами «За выдающиеся заслуги»; сержант Уоллес, заслуживший Медаль Почета, и лейтенант Стерлинг, которого представили к Кресту «За выдающиеся заслуги», вместе с доблестными «Медвежонком» Бауэром и Доком Шварцем, получили по Серебряной звезде. После того как Хейс и Роберт ушли, я продолжил проигрывать этот бой заново, как делал это каждое свободное мгновение после ранения. Как рота «Бэттл» оказалась в открытом поле? Почему Тернер не использовал маршрут, где его солдаты могли бы воспользоваться укрытиями от наблюдения и огня? Что случилось с инструкцией о стандартном порядке действий батальона, согласно которому впереди главных сил должен идти головной дозор, и тем самым предотвращать распиливание всего подразделения на кусочки? Господи, да мы же с таким трудом научились этому в Куинёне, где Бамстед был командиром взвода, и в Дакто, где он командовал ротой «Тигров». Во «Вьетнамском букваре», в книге для командиров «Крутых», и во время неоднократных личных встреч с каждым командиром, начиная с отделения и выше, я неоднократно подчеркивал необходимость всегда выделять головной дозор. Вопросы кусали меня, как муравьи Дельты, но я знал, что не найду ответов, пока не вернусь в батальон. А пока мне приходилось мириться с тем, что если бы я не отправился на церемонию награждения личного состава роты «Даггер», я был бы там, где и должен был быть: сражался бы со своим батальоном. И я знал, что этот неудачный выбор останется со мной навсегда. В роте «Бэттл» погибло шесть человек — Фрэнк Джозеф Эллис-младший, Эрл Маршалл Хейс, Джо Эрл Холлеман, Деннис Р. Ричардс, Брэдли Джеймс Тернер и «тигриный скаут» Дой, еще девятнадцать человек получило ранения. В роте «Алерт» потерь не было, за исключением одного сильно контуженного снарядом капитана. Подразделение «Джей Хоков», выполнявшее ночной рейс по доставке боеприпасов, имело одного погибшего — Уильяма В. Шота-второго, сгоревшего в вертолете. Всего было учтено двадцать три убитых солдат противника. Тактическая авиация ВВС США, ударные «ганшипы» армейской авиации и артиллерия в тот день и ночь положили в землю достаточно стали, чтобы потопить эту крошечную часть Вьетнама. Опыт подсказывал мне, что их огонь уничтожил много вьетконговцев, но, как и в покере, в конце игры важны только те фишки, которые лежат перед тобой. Когда я вернулся к «Крутым» и узнал, что на следующее утро после боя место боестолкновения не было прочесано, я был очень зол, но я также мог понять и решение Джона Хейса: у него на земле стояли два обезглавленных подразделения под командованием неумелого некомпетентного человека, у которого давно закончился боевой заряд. Как бы горько это не было на вкус на тот момент, но в ретроспективе вынужден признать, что он оказался прав. Все время, пока я оставался в Лонгбине, меня терзало чувство вины. Но потом мой хирург и главный врач, руководивший 3-м хирургическим госпиталем, придумали, как эвакуировать меня на фронт, а не в тыл, и я получил билет обратно в Донгтам. — Вас оставят там, и когда с вашей раной все будет в порядке, то вы сможете вернуться в свое подразделение, — сообщил мне хирург. — Я отправляю вас обратно, потому что, когда меня ранило, я тоже не хотел покидать свой взвод. Сегодня днем вам выдадут костыли, и вместо того, чтобы пить пиво в постели, вы сможете доковылять в клуб. Возможно, я сам присоединюсь к вам позже. Я был в восторге, и почувствовал прилив привязанности к этому великому Доку, который понимал, как я отношусь к своим людям и почему мне нужно вернуться к ним. Мы все были братьями, независимо от цвета кожи и вероисповедания, выкованными в самой горячей печи, известной человеку, — наземном пехотном бою. Вот почему я всегда считал, что рассказы о расизме во Вьетнаме сильно искажены. В пылу сражения не было ни белого, ни черного цветов, — только армейский зеленый. Я не говорю, что расизма не существовало, особенно вдали от полей сражений, но только не там, где пули разрывали тела и жизнь каждого зависела от того, кто находился рядом. Не хочу показаться наивным. В джунглях существовало и очень практичное противоядие от расизма. Как сказал пехотинец Кен Скотт из роты «Клеймор» родом из Тринидада: «Если ты чернокожий и у тебя в руках заряженное оружие, и оно не на предохранителе, то никому не интересно демонстрировать свой цвет кожи или расизм, который у них есть. Возможно, он у них присутствует, но на поле боя он проявляться не будет». Правда состоит в том, что мало кто из «Крутых», в том числе и я, сражался за Соединенные Штаты Америки, за флаг, за Ричарда Милхауса Никсона или за 9-ю пехотную дивизию. Мы сражались и были готовы умереть друг за друга, — так, как Деннис Ричардс погиб за смертельно раненного Брэдли Тернера, и как сержант Дон Уоллес чуть не погиб за Джо Холлемана. Мы были преданы нашим братьям по оружию из батальона «Крутых». Мы держались друг за друга, и больше всего боялись подвести своих товарищей.
ПРИМЕЧАНИЯ: [1] Англ. Bought the farm. Фраза из авиационного сленга, восходящая к первой половине XX века, к тем временам, когда летчики разбивались, и их самолеты зачастую падали на чьи-то хозяйственные постройки, после чего государству приходилось выплачивать хозяевам компенсацию; соответственно, фраза «купил ферму» стала означать «погиб, упав на нее». В нашем языке ближе всего по значению к ней подходят выражения «гробануться» или «дать дуба». [2] Во время обстрела Донгтама была убита и ранена почти сотня военнослужащих, в основном «ремфов», которые в тот момент активно зарабатывали свое боевое жалование; также в хлам была разбита дюжина вертолетов (прим. автора). [3] Англ. Sammy-the-Gimp. Персонаж когда-то популярного, а потом давно забытого комикса, существовавшего ещё в незапамятные времена в виде сувениров и детских игрушек. [4] На сленге «Микки Финн» (или просто «Микки») — это напиток с добавлением инкапаситирующего вещества, в частности хлоралгидрата, который дают человеку без его ведома с целью вывести его из строя или «вырубить». Существует версия, что свое название он получил в честь менеджера и бармена салуна Lone Star Saloon и ресторана Palm Garden, функционировавших на Южной Стейт-стрит в Чикаго с 1896 по 1903 год, которого обвиняли в использовании нокаутирующих капель, чтобы обездвижить и ограбить некоторых своих клиентов. [5] В 1995 году, когда Эд Кларк и Док Холли вновь посетили поле боя, местные жители, назвавшиеся солдатами или сторонниками Вьетконга и заявившие, что они находились там 25-26-го марта, рассказали им, что в вертолет попала граната от РПГ как раз в тот момент, когда он заходил на посадку. Они указали место на рисовом поле, где вертолет разбился и сгорел, что в точности совпадало с воспоминаниями Кларка. Они также рассказали, что на следующий день после боя вокруг места крушения были найдены коробки рационов «C» и другие американские припасы и снаряжение. Одна пожилая женщина, которая, по словам Кларка, достаточно хорошо описала бой, чтобы являться очевидцем, сказала, что у ее подруги до сих пор хранятся часы, снятые с «мертвого американца». Был отправлен посыльный, вскоре вернувшийся с часами, которые, как подозревали Холли и Кларк, принадлежали члену экипажа вертолета Уильяму Шоту. Спустя почти тридцать лет, по словам Дока Холли, «они были в идеальном рабочем состоянии» (прим. автора).
|