О ДРУЖБЕ И ПЕРЕСТРЕЛКАХ Дэн Шиллинг
Мое обещание вечной верности вам и вашей верности мне, хотя и данное со всей торжественностью, вряд ли переживет уловки, приготовленные судьбой – все скрытые ловушки, которыми обставлена человеческая жизнь. На что мы можем положиться, так это на привлекательность и железную добродетель недолговечного героя: его верность делу и товарищам, его храбрость перед лицом превосходящих сил, безмерную щедрость, с которой он разбрасывается своим имуществом и своей личностью, и с которой он проливает свою кровь. – Томас Кэхилл(1)
Во время битвы при Могадишо Дэн Шиллинг был тридцатилетним штаб-сержантом ВВС США. Как у одного из наших боевых диспетчеров Командования специальных операций ВВС, участвовавшего в боевых действиях, одной из его обязанностей в Оперативной группе "Рейнджер" было управление непосредственной авиационной поддержкой в виде "Маленьких птичек" AH-6 и "Блэкхоков" MH-60. В его прочие обязанности входило обеспечение связи между наземными и воздушными силами, управление воздушным движением над полем боя и обследование площадок для использования воздушными судами. Дэн был придан командиру батальона Рейнджеров и находился в автоколонне наземных сил.
Боевые диспетчеры или CCT, как нас все знают, используют тактику воздух-земля-море, чтобы проникать и действовать в передовых, неблагоприятных условиях для обозначения зон нанесения ударов и управления ими. Они обеспечивают наземное оперативное управление огнем для AC-130, боевых вертолетов и истребителей-бомбардировщиков. Кроме того, CCT предоставляют командованию и управлению передовой зоны жизненно важные возможности радиосвязи, выполняют обследование зон посадки/высадки/выброски и имеют квалификацию подрывников для устранения препятствий и опасностей. Все боевые диспетчеры имеют легководолазную и парашютную, включая HALO (выход на большой высоте, раскрытие на малой), квалификацию. Наша начальная подготовка более сложная, чем в большинстве подразделений специальных операций. Это игра для мыслящих людей. Вы работаете с лучшими в мире воинами, включая SEAL, Зеленых беретов и Рейнджеров. Но это только начало. Необходимо принимать быстрые решения, увязывая истребители, движущиеся со скоростью 530 узлов (982 км), координируя огонь наземных средств и передавая все это армейскому или флотскому командиру, с которым работаешь – и делать все это, страдая от тех же недосыпа и усталости, что и другие парни. Ах да, и все время держать в голове девять разных частот, коды защищенной связи и двадцать два позывных. Боевые диспетчеры могут делать что угодно, когда угодно, где угодно, с кем угодно, и часто так и делают. Спросите ветерана, вернувшегося с кампании в Афганистане или Ираке, служащего в Зеленых беретах, Рейнджерах или SEAL – все они знают боевого диспетчера. Они могут забыть имя, но не человека. CCT, это наиболее интегрированный и модернизированный боец на поле боя. Диспетчеры провели больше парашютных операций в тылу противника, чем любое другое подразделение. Есть много замечательных историй о храбрости боевых диспетчеров и дерзких оперативных чудесах в Афганистане и Ираке. В Афганистане, например, в пересчете на одного человека боевые диспетчеры нанесли талибам больше урона и потерь, чем любые другие силы. И мы теряли парней в каждой из этих кампаний. Наша операция в Сомали тоже имела смертельные последствия… если не смертельные амбиции. Мы знали, что будем убивать кого-то в Могадишо; оставалось только посмотреть, кого. На тот момент это было просто еще одно развертывание. Однако, как и во многих других случаях, нечто гораздо большее – внешняя политика США – затмилось чем-то меньшим, в данном случае битвой при Могадишо. В течение десяти лет после операции в Сомали внешняя политика США почти полностью определялась этим единственным событием.
За день до нашего развертывания все ребята из ВВС, дислоцированные в Форт-Брэгге, собрались, чтобы выпить пива в месте, которое мы назвали "Перестрелка". Мы назвали его перестрелкой, потому что несколькими годами ранее, когда это была "Дайри Квин"(2), какие-то местные ограбили забегаловку, подстрелили нескольких посетителей, а затем устроили побоище с полицией. Теперь это было итальянское заведение. Перед тем, как мы покинули расположение, подполковник Озер, наш командир, сообщил, что когда мы явимся на службу утром, у всех нас будут рейнджерские стрижки, так как нашим прикрытием будет батальон Рейнджеров, отправляющийся в Сомали, чтобы помочь с тамошними проблемами. Наличие легенды прикрытия уменьшало заметность других подразделений, участвующих в совместных операциях. Стоит отметить, что это были люди, привыкшие пренебрегать общепринятыми военными уставами и стандартами стрижки. В частности, мы с Тимом Уилкинсоном с большим удовольствием носили усы как у Фу Манчи(3). Наконец пришло время, и мы шли на войну. Не войну, похожую на первую войну в Персидском заливе, но нехреновый шанс выследить тех людей и противопоставить себя и нашу подготовку другим парням. Расти Таннер, Скотти Фалес, Джон Макгэрри, Пэт Роджерс, Тим и пропустили по паре пива, готовясь к предстоящей травме: не бою, а стрижке. Форт-Брэгг, Северная Каролина, является домом для более восемнадцати тысяч солдат и имеет бесчисленное количество мест, где можно обкорнаться по-армейски: "туго и упруго". Итак, мы все направились в "Дропзону" на Ядкин-роуд, армейский стандарт военных стрижек. Кажется, Джон вошел первым. Он подошел прямо к парикмахеру и сказал: "Сделай мне самую лучшую уставную". К тому времени, как мы вышли, мы выглядели по-военному абортно. Да, у нас были положенные стрижки, но у большинства по-прежнему были совершенно неуставные усы. Когда Пэт и Тим высадили меня у дома, и я позвонил в звонок, моя жена вскрикнула, когда открыла дверь. Она не узнала меня. Тим, Пэт и я истерически расхохотались. Затем они оба оставили меня там наедине с очень расстроенной женщиной. Именно тогда моя жена поняла, что происходит что-то действительно серьезное. Как и большинство жен, она знала, что это всегда возможно. Я не скажу ей, куда отправляюсь. На самом деле я так и не сказал ей, к чему вели все эти уходы рано утром и возвращения поздно вечером на протяжении последних нескольких месяцев. Но она была сообразительной женщиной и свела все к Боснии или Сомали. Я не предпринимал ничего. Я знал, что в свое время из подразделения позвонят ей и расскажут все, что положено, вероятно, через несколько недель после нашего убытия. Утром, когда настало время идти, я нежно попрощался с женой и пообещал быть осторожным. Но я все еще не сбрил усы. Я был в упряжке достаточно, чтобы знать, что мы не в пути, пока самолет не уберет шасси, и даже тогда это было не точно. Так что я прибыл в расположение лишь затем, чтобы обнаружить, что Тим тоже не сбрил усы. Когда пришло время отправляться к самолету, шутки кончились. Перед тем как выйти за дверь, мы с Тимом зашли в умывальную комнату группы и побрились. Затем было отбытие на Грин-Рэмп на авиабазе Поуп, к самолету. Там были Рейнджеры, выглядевшие вполне обычно со своими короткими стрижками. Среди них мелькали операторы армейского спецназа, бросающиеся в глаза своими свежевыбритыми головами, блестящими на солнце. Любому, обладающему хоть каплей сообразительности, должно быть очевидно, что мы были кем угодно, только не Рейнджерами. Неважно, для Си-Эн-Эн это сработает. Они никогда не знали о нас так много, как им казалось. Наш перелет прошел без происшествий. Мы остановились на ужин в Германии, на авиабазе Рамштайн, чувствуя себя утомленными и немного скучающими. Все мы проходили это раньше. Мы прибыли в аэропорт Могадишо во второй половине дня 26 августа, в ясный день с бризом с Индийского океана. Я помню, как вышел из передней двери нашего С-5 и осмотрелся по сторонам. Мы двинулись в ангар аэропорта, единственный ангар. Передовому отряду пришлось вытащить из нашего нового дома DC-3, оторвав крылья и утащив его в неизвестном направлении. Это был стандартный ангар из гофрированных листов на стальном каркасе и по форме напоминающий хижину Куонсета. В задней части были когда-то подвижные эстакады для обслуживания самолетов. Их не удалось сдвинуть с места, так что их бросили, чтобы мы жили рядом с ними. Парни из ВВС, бывшие там в меньшинстве среди "стариков", и наиболее искусные в выборе лучших мест обитания, немедленно застолбили места позади, под эстакадами, так как это обеспечивало некоторое уединение от других 350 проживающих внутри парней. Нам даже удалось соорудить небольшой пищеблок с местами для подготовки/хранения/приготовления пищи из вкладных ящиков (небольшие складываемые один в другой стальные короба, используемые подразделениями для перевозки снаряжения и припасов). Первым, с чего мы начали осознавать аскетичность нашего окружения, было то, что там не было душевых. Если уж на то пошло, там ничего не было. Ни столовой, ни нормальных срален, ни прачечной, ничего. В общем, на следующий вечер вместо душа я во время редкого для тех мест ливня пробрался к соседнему сараю, где обитали какие-то русские вертолетчики, и встал возле жестяной стены под водостоком, чтобы помыться. Немного холодновато, но все равно лучше, чем ходить два дня грязным. Двадцать восьмого, около полудня, я совершил первый выезд в город с автоколонной Рейнджеров к комплексу ООН, расположенному на месте старого Сомалийского университета. Я и раньше бывал в странах третьего мира, но это место придало этому термину совершенно новый смысл. Там были обычные колдобины, дома разной степени ветхости и бесцельно шатающиеся люди. Но от Могадишо исходил невероятный запах, который содержал в себе осязаемое отчаяние. Вы чувствовали это на своих руках и лице. Мы ехали по окраине города, чтобы обогнуть проблемные места, и местные жители в основном игнорировали нас. Они были слишком поглощены собственной жизнью или, скорее, выживанием, чтобы обращать внимание на еще одну колонну военной техники. В университетском комплексе мы соединились с еще какими-то местными силами. В чисто административных целях, чтобы получить представление об АО (area of operations – район действий) и дать водителям и членам колонны возможность освоиться. Архитектура дала мне ощущение, что я нахожусь в итальянской деревне. В том месте было что-то средиземноморское: низкорослый кустарник и трава, побеленные стены. Позже днем Майк Прингл, Рейнджер, стоявший за .50 калибром моего "Хамви", вытащил меня из моей койки по распоряжению подполковника Макнайта. Когда я доложился в Объединенном оперативном центре (JOC), Макнайт сообщил мне, что капитан Стил берет второй взвод Рейнджеров в пешее патрулирование в район над аэропортом для поиска наблюдательных пунктов и минометов. Он объяснил, что они выйдут на несколько часов, и он счел за лучшее отправить меня с ними на случай неприятностей. Я доложился Стилу, который приветствовал меня в своей обычной грубоватой манере. В последнюю минуту я кое-что согласовал со связистами, пытаясь разделаться с путаницей в связи. Ситуация все еще находилась в стадии устаканивания, так что было неясно, буду ли я в случае возникновения проблем говорить в радиосетях открытым текстом или использовать шифрованную связь. Поскольку у меня и так было две радиостанции, идея тащить на себе блок ЗАС KY-57 не привлекала. С запасными батареями, ПНВ и боеприпасами мой рюкзак весил более 75 фунтов (34 кг), так что если я мог что-то выкинуть, это было бы кстати. Рейнджеры выстроились для предбоевой проверки, и я упал в строй вместе с ними. Вышел Стил, сказал несколько слов и спросил, есть ли вопросы. Как оператор, имеющий доступ в JOC, я знал больше, чем большинство. Я все еще не был уверен в некоторых деталях, но полагал, что все встанет на свои места, по крайней мере, для меня. Я знал свое дело. Я повернулся к Рейнджеру рядом со мной, парню не старше девятнадцати лет, и спросил его, знает ли он задачу. Он не знал. Я повернулся к парню с другой стороны и задал тот же вопрос. Тот же ответ. Было очевидно, что Стил одержим желанием выбраться за проволоку и начать выполнение задачи, поскольку у него были какие-то искусственные временные рамки, в которые было нужно уложиться. Мы вышли из расположения Оперативной группы "Рейнджер" и направились к воротам аэропорта. Когда мы миновали часовых, все примкнули магазины и зарядили оружие. У меня были CAR-15 (разновидность М-16 с телескопическим прикладом, несколько примитивная по меркам нынешних М-4, но в то время вполне уважаемое оружие) и пистолет Спрингфилд .45 калибра. Мы вошли в город, и отошли от ворот на пару улиц, а затем свернули налево в переулок. Как только аэропорт скрылся из виду, мы остановились, сели и обсудили задачу. Я не мог в это поверить. Мы ждали, пока окажемся на территории плохих парней, чтобы устроить сеанс вопросов и ответов. Помню, что у Стила был оживленный спор с его старшим медиком – кажется, бывшим парнем из "Дельты" и ветераном Вьетнама. Как бы то ни было, этот парень знал свое дело и был явно взволнован ситуацией, как и я. В конце концов, мы двинулись дальше, направляясь в гору в жилой район с видом на аэропорт. Мы останавливались раз или два, чтобы я мог подыскать несколько площадок для экстренной посадки вертолета на случай непредвиденных обстоятельств, требующих эвакуации вертушкой. Уже смеркалось. Мы прошли через несколько трущоб. Жилища там не были домами в традиционном понимании этого слова, просто полотнища, растянутые поверх колючих кустов, с входом у самой земли с одной стороны. Я помню, как шел среди них, думая: "Вот дерьмо, что за образ жизни", а потом понял, что дерьмо, это то, что эти люди наваливали в своих жилищах и вокруг них. Их было невозможно винить, но это оказывалось у нас на ботинках. Мы вышли на гребень, откуда дома тянулись вниз по склону на север от аэропорта. Мы обыскали несколько жилищ, но многие Рейнджеры не имели опыта в осмотре помещений, и я решил остаться снаружи, пока они занимаются этим. Для меня так было безопаснее, к тому же большинство домов все равно были пусты. Как раз после одного из таких обысков мы услышали перестрелку, начавшуюся далеко на востоке, в одном из соседних районов. Мы стояли на вершине холма и наблюдали вдоль дороги за боем, идущим в десяти или двенадцати кварталах от нас. В какой-то момент с дальней стороны к нашей позиции через бой проехала машина. Когда она подъехала, Рейнджеры остановили машину – старый "Датсун" или, может, "Тойоту" – чтобы опросить находившихся внутри. Автомобиль был прострелен, а один из пассажиров ранен. Рейнджеры отпустили их, и Стил попросил меня вызвать вертушку для проверки. Запросив у JOC MH-60, я дал появившемуся борту краткое описание ситуации вниз по дороге и попросил его совершить облет. Он прошел от нашего расположения до сомалийцев, таким образом улетая от нас. Мы смотрели вдоль дороги на перестрелку между местными жителями, а затем с изумлением наблюдали, как обе стороны перестали стрелять друг в друга и принялись палить по вертолету. Пилот сообщил, что находится под огнем и уходит оттуда. 60-й вернулся на базу и оставил нас предоставленными самим себе. Это был мой первый опыт общения с культурой, в которой внутренним конфликтам придавалось меньше значения, чем ненависти к американцам. Я имею в виду, действительно, почему вы перестаете стрелять в кого-то, кто пытался вас убить, лишь затем, чтобы сделать несколько неэффективных выстрелов по пролетающему вертолету? Необъяснимо. Мы провели еще около четырех часов, патрулируя холмы над аэропортом. По правде говоря, мы не нашли ничего стоящего – я уверен, к большому разочарованию Рейнджеров. К тому времени, как мы миновали часовых на нашем периметре, я выдохся. На Рейнджерах было только их боевое снаряжение, без рюкзаков, а я тащил полный рюкзак. Всякий раз, когда мы останавливались, чтобы передохнуть или обдумать следующий шаг, я вставал на колено или прислонялся к стене. В темноте я этого не заметил, но я садился в дерьмо. Могадишо был городом, но городом без электричества, водопровода и канализации. Поэтому люди выбрасывали мусор и испражнялись в переулках, по которым мы шли. Когда я вернулся в ангар ранним утром 29 августа, стало очевидно, что я не смогу использовать этот комплект формы, пока у нас не появится какая-нибудь прачечная. Я затолкал его в пакет и убрал поглубже. Несколько моих товарищей прокомментировали мой запах. Душа так и не было. Я помылся несколькими бутылками воды. Потом я пошел спать. На следующий день я узнал, что Стил отчислил своего медика; парень отправился домой на следующем самолете снабжения, и больше его никто не видел. Это был позор, так как он был одним из тех людей, которых хочется иметь рядом в случае, если дерьмо действительно попадет на вентилятор, как это было шесть недель спустя. В то утро я поспал немного дольше, но, как правило, это было сложно – когда живешь с 350 людьми, на каждого из которых приходится примерно три на восемь футов (0,9 х 2,4 м) личного пространства, день начинает тот, кто встает раньше всех. Осмотрев свои ботинки при свете дня, я был еще меньше склонен использовать их снова, так как отличить дерьмо от грязи и пыли на них было почти невозможно. Несколько парней тоже высказались по поводу них, но с этим было особо ничего не поделать. У меня было всего две пары, и обе были нужны. Я не рискнул вынуть штаны из полиэтиленового пакета, чтобы осмотреть их. В тот же день мы сделали первый подход, реализуя наши правила ведения боевых действий. Нам разрешалось работать по любому групповому вооружению (оружию, обслуживаемому более чем одним человеком) и любой технике. Техника – это машины, обычно ветхие пикапы, с установленным в кузове тяжелым вооружением. И именно за техникой мы отправились охотиться. Мы вернулись в район над аэропортом на нескольких "Хамви" с парой дюжин Рейнджеров, у всех зудели пальцы на спуске. Задача провалилась, но не из-за недостатка усердия. Мы ничего не нашли, пока с пылающими задницами носились на скорости по городу. Мы вернулись на базу в конце дня. Рейнджеры приступили к обслуживанию машин, а я вернулся в богадельню и сообщил о своих впечатлениях Пэту Роджерсу и Тиму Уилкинсону. В 19.30 того же вечера сомалийцы впервые обстреляли нас из минометов. Эти ребята были плохими минометчиками, но две мины попали в асфальт в сотне метров от ангара, и обстрел заставил людей броситься в укрытие. Стил отвел большую часть Рейнджеров из ангара в помещение над нашим расположением, которое мы превратили в столовую, стены которого были из шлакоблоков. Я прошел в переднюю часть ангара, чтобы осмотреться. Тим, Скотти и другие медики, никогда не упускавшие случая вскрыть кого-нибудь, отправились на поиски раненых. Я увидел полковника Макнайта, вышедшего из JOC и направляющегося к площадке, где стояли вертолеты. Подбежав к нему, я спросил, куда он идет. "Генерал Гаррисон хочет знать, что это за снаряды, так что я пойду поищу". "Подождите минутку", - сказал я, - "Не ходите один. Я пойду, возьму свои кевлар и оружие, и сейчас же вернусь". Я был назначен к Макнайту еще до того, как мы покинули Форт-Брэгг, и считал его своим личным подопечным, когда дело шло об операциях. Под этим я не подразумеваю, что чувствовал личную ответственность за его безопасность, но когда мы были на заданиях, я был его связующим звеном в пищевой цепочке и его посредником во всем, что могло потребовать непосредственной авиаподдержки. Ему не стоило отправляться шастать по округе в одиночку. Если он получит осколок где-нибудь там, на взлетке, никто этого не увидит и не будет знать, где он находится. С другой стороны, мысль о том, чтобы отправиться туда и бегать под минами лишь затем, чтобы найти хвостовик, казалась плохой идеей. Но что поделаешь? Сначала мы перебежали через дорогу туда, где у ВВС был медицинский пункт, именуемый MASF (что-то вроде MASH, если хотите)(4), и посмотрели, как дела у парней из ВВС, укрывшихся за поддонами перед своим заведением. Эти люди были напуганы до чертиков, но думаю, что присутствие Макнайта как одного из Рейнджеров и его расспросы об их состоянии реально укрепили их дух. Я просто стоял рядом и ждал, когда прилетит мина, которая нас накроет. Мы оставили медиков и побежали между MH-60. И там посреди площадки, в темноте, между двумя вертолетами лежал хвостовик минометной мины. Я не мог в это поверить. Макнайт подхватил его, быстро осмотрел, а затем мы поскакали обратно к JOC, чтобы показать наш трофей Гаррисону. Генерал понял, что это за тип боеприпаса, едва взглянув на него, что меня впечатлило. Заметьте, это был не целый выстрел; это был изломанный хвостовик разорвавшейся советской мины. Но Гаррисон был опытен в этом деле, так что ничего из этого меня, в общем-то, не удивляло. Здесь я должен сделать паузу и сказать несколько слов о генерале Гаррисоне. Многие знают, где он служил и чем командовал. Я не тот человек, чтобы рассказывать о его подвигах; на самом деле, я плохо знаю этого человека. Но могу сказать, что он лучший генерал, под началом которого я когда-либо служил или, вероятно, когда-либо буду. Он понимал своих людей и то, как мы думали, чего мы хотели и в чем нуждались, и он понимал обстановку. И так было не только в Могадишо. Этот человек мог вникнуть в обстановку, где бы он ни был, сразу и полностью. Он лучший лидер, о котором только может мечтать оператор. Было не просто обидно, что после нашего развертывания его карьера пошла под откос; это было преступное деяние, совершенное политическими трусами. По прошествии еще часа стало очевидно, что обстрел завершился. Но Гаррисон был разозлен всем этим. Помню, как штабные говорили об этом, и что Гаррисон принял решение в соответствии с имеющимися у нас разведданными нанести удар по всем имеющимся целям. Это было то, чего я ждал. Пора надирать задницы, а мы пробыли в стране всего семьдесят два часа! Это будет отличаться от задач, которые я выполнял. Ребята из разведки выбрали для нас наиболее подходящую цель. Штурмовики спецназа планировали атаку здания, а Рейнджеры прорабатывали последние детали по оцеплению периметра цели. Автоколонна (в которую я был назначен) должна была подъехать к точке, расположенной недалеко от цели, и быть наготове на случай непредвиденных обстоятельств. Нашей точкой ожидания оказался круговой перекресток К4, крупный городской ориентир, расположенный всего в миле по дороге от аэропорта. Мы прибыли туда около 02:00 и наблюдали, как вертолеты налетают и высаживают штурмовиков в отдалении. Это была тихая темная ночь с ясным небом и легким ветерком. Вечер был прохладным. Во всех домах вокруг нас было темно и не было никакого движения. Ночь – предпочтительное время действий, поскольку наши возможности ночного видения позволяют нам воспользоваться нечестным преимуществом, как и должно быть. Даже на наших пулеметах .50 калибра стояли активные лазерные системы целеуказания. Это позволяло стрелку наводить свое оружие в любом направлении, и попадать туда, где окажется красная точка. "Хамви" рассредоточились по перекрестку, а наша машина, как элемент командования и управления, встала посередине. И мы сели ждать. Мне пришло в голову, что наша машина находилась ровно посередине, и любой уважающий себя снайпер мог точно опознать наш экипаж как достойную цель. Я был недоволен Макнайтом, у которого была привычка останавливаться на открытом месте, когда он двигался от позиции к позиции, проверяя своих людей. Всякий раз, когда он делал это, я незаметно направлял его к ближайшей машине, обычно нашей, для укрытия. Имейте в виду, я был привязан к нему и не хотел, чтобы кто-нибудь спутал сержанта с подполковником и по ошибке прострелил мне голову. Если учесть разницу в доходах, это будет просто несправедливо. Мы стояли рядом с нашей машиной, и Майк Прингл был на .50 калибре в турели, когда он позвал Макнайта и доложил, что у него движение на крыше к западу от нас. Мы дружно посмотрели на пару тел, шарахавшихся туда-сюда по краю здания – определенно плохой знак. Принглу все это не нравилось, и даже невооруженным глазом было видно, что на плечах у этих людей было какое-то переносное оборудование – на одном был красный огонек. Дискомфорт был понятен. Макнайт держал всех под контролем, напоминая, чтобы не открывали огонь на упреждение. Движение продолжалось пятнадцать-двадцать минут. Мы все четко видели точки наших лазерных прицелов на парнях наверху. Те на крыше были единственными, кто не знал, что им угрожает опасность. Примерно в это же время кому-то из Рейнджеров удалось захватить сомалийца, оказавшегося не в том месте и не в то время. Они привели его. У нас был переводчик, который ехал в кузове нашей машины. После обмена парой кратких фраз Макнайт потребовал узнать, что это за здание с движением наверху. Сомалиец объяснил, что здание, на которое навелось все наше групповое вооружение, было единственным все еще работающим отелем в городе. Парни на крыше были съемочной группой телевизионных новостей и снимали нас на видео. В конце концов, штурмовики завершили свою задачу и забрали девять сомалийцев из здания цели. Наш первый рейд, и не потребовалось ни одного выстрела. На следующий день мы увидели себя по телевизору, который оперативная группа поставила в глубине ангара. Долбанные Си-Эн-Эн.
Большинство дней в Сомали прошли без происшествий: сплошные фальстарты, скудные разведданные (или вообще отсутствие таковых) и очень мало дел. Большое внимание уделялось почте и ее получению. По какой-то причине почта Рейнджеров, штурмовиков и экипажей вертолетов обрабатывалась и поступала обычным порядком, тогда как их основные расположения находились даже не в одном и том же штате. Там, дома, наше подразделение находилось по соседству со штурмовиками, и все же мы не могли наладить приличную почтовую службу. Чтобы в полной мере оценить тяжесть этой изоляции, нужно было служить в армии и целиком полагаться на нее в общении с оставшимися дома близкими. Это противоречило логике. Наше подразделение настаивало на том, чтобы с нашей почтой разбирались отдельно, хотя мы и умоляли их объединить ее с корреспонденцией штурмовиков. Великая ирония состояла в том, что все в Оперативной группе, если не во всем сообществе специальных операций, считали, что парни из ВВС всегда получают все самое лучшее. На карте стояла наша репутация! Во время развертывания время, не потраченное на подготовку или участие в задаче, неизбежно ведет к постоянным поискам забав, особенно когда преимущественно имеешь дело с личностями типа А(5). Это может привести к обширным планам и причудливым поворотам, но необходимость избежать скуки – мать изобретательности. Одним из таких случаев был приближающийся день рождения Пэта Роджерса. Из шести операторов ВВС (Тима Уилкинсона, Скотти Фалеса, Джона Макгэрри, Джеффа Брея, Пэта Роджерса и меня), выполнявших реальные боевые задачи, только у Пэта дома не было женщины. Он получал письма от родителей и посылки, адресованные "одиноким парням", от иных поборниц подразделения, но ничего романтического. Один такой постоянный поток посылок исходил от вдовы одного из наших бывших товарищей по команде, Марка "Скрогга" Шолля, который погиб на учебной задаче девятью месяцами ранее. Несмотря на это, Пэт постоянно жаловался: ни женщины, ни хорошей почты. Так что моя жена и подруга Брея зашли в секс-шоп в Фейетвилле, Северная Каролина, и купили Пэту подружку в виде надувной куклы вместе с другими "вкусняшками". Когда в сентябре мы, наконец, получили почту, Пэт подошел к моей койке, чтобы позлорадствовать по поводу того, что моя жена прислала ему посылку и, очевидно, была заинтересована в романтической связи. Прежде чем сделать неправильный вывод об этом явном оскорблении, следует понимать сплоченный характер нашей команды. Пэт провел Рождество с моей семьей и был для моего сына как дядя. Моя жена и Пэт были близкими друзьями. Это было лишь добродушное подтрунивание одного парня над другим – пока он не вскрыл посылку и не обнаружил внутри Джину, Богиню Любви. Я предупредил Скотти и Тима о содержимом, и мы все присутствовали при разоблачении. Пэт повесил Джине на шею табличку с рекламой цен на различные виды услуг и посадил ее на стул возле планировочного стола ВВС посреди ангара. Не верю, чтобы кто-то лишил ее девственности, но в ангаре с 350 мужиками никогда не угадаешь. Она была очень мила. Она пробыла там несколько недель, пока нам не нанес визит представитель Конгресса, и нам было приказано убрать Джину со стула до прибытия сановника. К сожалению, нас вызвали на задачу, мы собрались и ушли до того, как Джину удалось спрятать. Когда мы вернулись (еще один заход всухую), наш уважаемый гость уже прибыл и убыл, и Джина, вероятно, была единственным человеком, приветствовавшим его в той части ангара. Полковник Озер, наш командир, по возвращении устроил нам разнос, так что с ней покончили.
6 сентября мы вышли на еще одну ночную задачу, которую стоит отметить по нескольким причинам. Это была первая перестрелка между Оперативной группой "Рейнджер" и сомалийцами. Кроме того, это был первый раз, когда я столкнулся с огнем по своим. Штурмовики снова брали здание к северу от круга K4. Охранение Рейнджеров оцепило территорию в четыре квартала, а наша колонна стояла рядом с местом, именуемым парадной трибуной, где Айдид произносил речи до того, как мы начали охоту на него. Мой "Хамви" C2 находился в центре колонны машин, выстроившихся в линию, направленную на север, на случай, если мы понадобимся. Макнайт по своему обыкновению вышел из машины, и я отправился с ним. На восток отходила крупная улица под названием Нэшнл-стрит (которую мы посетим вновь 3 октября), и примерно в четырех кварталах от нас сомалийцы поджигали покрышки, как это было у них заведено. Макнайт, старший из сержантов колонны и я наблюдали за этим через наши ПНВ, но сомалийцы не выглядели для нас непосредственной угрозой. Пока мы стояли там, я посмотрел на север и увидел нескольких сомалийцев, бегущих сзади к трибуне, параллельно нашим машинам. Трибуна была выстроена абы как, из шлакоблоков и бетона. Сомалийцы, которые были, вероятно, не более чем в сотне ярдов (91,5 м) от нас, присели у основания задней части трибуны и внезапно открыли огонь по колонне. Ничего особенного, просто пара коротких очередей из АК-47. Реакция была немедленной и ошеломляющей. Вся колонна открыла по ним огонь из .50 калибра, 40-мм гранатометов Mk-19 и стрелкового оружия. Сомалийцы стреляли в ответ, но в основном это был односторонний бой. Для меня было удивительно, что я располагался так, что мог видеть обе стороны боя одновременно. Трассеры всегда кажутся движущимися замедленно, и наблюдать перестрелку было завораживающе. Я понял, что сомалийцев, которые стреляли по Рейнджерам, не беспокоил побочный урон, потому что прямо за ними была еще одна из тех трущоб с хижинами из кустов, и она приняла на себя основную тяжесть огня Рейнджеров. Понятия не имею, сколько жертв это вызвало, но почти наверняка пострадали люди. Мы вернулись к машинам, когда внезапно ясно увидели дуги трассеров .50 калибра, идущие от американской базы в миле или около того. Какой-то тупой сукин сын услышал перестрелку, и, полагаю, решил, что это разборки сомалийцев с сомалийцами, и поэтому принялся палить в нашу сторону. Я не мог в это поверить. Насколько тупым нужно быть? Это продолжалось несколько минут, пока мы готовились к погрузке и отъезду. Штурмовики заканчивали и эвакуировались на вертолетах, так что мы были уже не нужны. Когда я залез в свой "Хамви" и мы поехали, Майк Прингл, по-прежнему бывший у нас на .50 калибре, позвал меня. "Дано, кажется, я получил пулю в голову". Я не знал, что сказать, и на мгновение задумался. "Хочешь, я посмотрю?" Я сказал это, пока мы катили по дороге к К4 и домой. Как единственный парень на борту, имеющий хотя бы поверхностную медицинскую подготовку, я назначил себя медиком машины. "Нет, думаю, я буду в порядке, пока мы не вернемся". Когда мы добрались до расположения, я посмотрел на его голову. Пуля пришла ему прямо в лицо и попала в край шлема, где с левой стороны кевлар опускался на уровень глаза. Пуля раскололась, и часть ее срикошетила в пространство. Другой кусок прошел вдоль его головы и оставил борозду, которая кровоточила. Он был в порядке, но будь это на долю дюйма правее, ему попало бы в глазницу и убило. После этого я стал называть его "Один дюйм". Он и еще один парень, получивший поверхностное ранение в ногу, стали нашими первыми пострадавшими.
Где-то в 14:30 3 октября мы получили разведданные, что две цели из нашего основного списка встречаются возле гостиницы "Олимпик" в районе Черное море. Черное море соседствовало с рынком Бакара, одним из крупнейших оружейных рынков Восточной Африки, и было переполнено регулярными членами и сторонниками Сомалийского национального альянса (SNA). План представлял собой типовой шаблон, используемый в других наших рейдах. Вертушки с блокирующими силами Рейнджеров и штурмовиками отправлялись к цели отдельно, наша колонна наземных сил быстрого реагирования (ground reaction forces – GRF) следовала за ними в качестве платформы для вывоза "драгоценного груза" (precious cargo PC – захваченных фигурантов) и всего личного состава оперативной группы. Если не считать сложного расположения цели прямо в центре города, этот налет практически ничем не отличался от предыдущих рейдов, которые мы проводили. В состав GRF в этот день входили семь "кевларовых"(6) и два грузовых (небронированных) "Хамви", и три пятитонных грузовика. В колонне были Рейнджеры, штурмовики, SEAL и я в качестве боевого диспетчера. Я был на своем обычном месте, в машине С2, третьей в порядке следования. Моей работой, как обычно, было обеспечение командования и управления связью в движении в дополнение к управлению огневой поддержкой в интересах колонны или других сил по мере необходимости. В моей машине находились подполковник Макнайт (командир GRF), штаб-сержант Билл Пауэлл (передовой наблюдатель), сержант Прингл (пулеметчик .50 калибра, радист и меткий стрелок из чего угодно); специалист Джо Хароски (водитель) и переводчик. В машине я занимал правое заднее сиденье и был вооружен своим модифицированным CAR-15 и пистолетом .45 калибра в качестве запасного. У меня был рюкзак, большой ALICE, в котором были обе мои радиостанции, блок ЗАС, ПНВ в чехле и небольшая аптечка. На шее у меня было устройство ввода ЗАС с различными кодами и контрольной таблицей. Остальное снаряжение находилось на поясе первой линии: два запасных 5,56-мм магазина (снаряженных трассерами для обозначения целей при вызове огневой поддержки), сигнальная ракетница с зелеными и красными ракетами, четыре запасных магазина .45 калибра и аварийная радиостанция с запасным аккумулятором. Завершал все бронежилет, в котором была только передняя бронепанель. Я рассудил, что на мне все время будет рюкзак и, следовательно, можно будет обойтись без задней бронепанели, с которой под рюкзаком неудобно. К тому же задней бронепанели у меня просто не было. Единственное, что еще было у меня в машине, это медицинский набор, который я собрал в картонке из-под сухих пайков. Все в моей машине знали, что я назначен медиком. Я не был Пи-Джеем, но был лучшим, что у нас было. Когда мы вышли из JOC, я обнаружил, что задние бронированные двери, которые мы неоднократно просили для "Хамви" с момента нашего прибытия в Сомали, были доставлены утренним самолетом снабжения и благодаря Принглу теперь стояли на месте. Из-за какой-то армейской ошибки все "Хамви" изначально поставлялись с передними дверями, рассчитанными на 7,62-мм пули, но задних дверей не было вообще. Во всех предыдущих рейдах и всех других моих поездках по городу я ездил без защиты бронированной двери, но привык к свободе и легкости перемещений, которые сопутствовали отсутствию защиты. Я привык сидеть на своем месте боком, лицом наружу. Таким образом я мог не снимать свой рюкзак и использовать его в качестве спинки, завалив его на центральную консоль между задними сиденьями. Это было довольно удобно. Во время езды я ставил ноги на порог и клал оружие на колени. Чтобы выйти, мне нужно было просто наклониться вперед, и, скорее всего, импульс моего рюкзака вынесет меня из машины. Чтобы попасть внутрь, я мог ввалиться на ходу и быть готовым открыть ответный огонь. Дверь только усложнит этот процесс, и я рассматривал ее как нежелательный компромисс между мобильностью и предполагаемой защитой. Тем не менее, я был счастлив видеть, что они проявили достаточно заботы, чтобы прислать нам, жалким позади сидящим двери, пока не обнаружил, что мое окно заклинено в верхнем положении, и я не мог его опустить. Остальные "Хамви" уже начали выстраиваться возле ворот расположения Рейнджеров, когда я принялся снимать дверь. Это была чертовски тяжелая штука, но легко убиралась с машины, если снять ее с петель, подняв прямо вверх. "Эй", - заорал мне Прингл. "Я только что получил эти двери и установил их сегодня днем". Он даже заставил Хароски покрасить новые двери, в соответствии с камуфляжной схемой "Хамви". "Зачем ты ее снимаешь?" "Окно заклинило. Я не могу его опустить". "Подожди минуту". Майк скрылся в багажнике нашего "Хамви", роясь среди лежащего в машине барахла: коробов с патронами .50 калибра, коробок с водой, сухпайками и моей медициной, и всего прочего. Он появился с молотком и, подняв его вверх, как символ победы, спрыгнул вниз, открыл мою дверь и начал колотить по раме и защелке, пока окно не упало вниз с глухим стуком. Довольный собой, он запрыгнул в турель, швырнув молоток назад, чуть не угодив в нашего переводчика. Мы покинули расположение одновременно с вертушками. Всегда радостно видеть взлетающие вертушки. Они излучали чувство силы и трепета, с которым не могли сравниться катящие по городским улицам автомобили. Одновременный взлет большой группы вертолетов резонирует на полмили вокруг. Это ощущаешь физически. И для меня это было приятным ощущением. Как обычно, я дослал патрон в патронник своих CAR-15 и .45-го, когда мы проезжали через ворота аэропорта. Миновав их, мы начали набирать скорость, и я начал ощущать возбуждение перед игрой, которое испытываешь, когда занимаешься чем-то настоящим. Мы без происшествий миновали кольцо К4, поднялись по Виа Ленин и проехали трибуны (где у нас была первая перестрелка за несколько недель до этого), когда первые две машины свернули направо на другую улицу, но не ту, куда намеревался Макнайт. Головная машина колонны под командованием Рейнджера Джеффа Струккера свернула преждевременно, и это привело к тому, что он оказался не на той улице. Макнайт быстро дал Хароски указание продолжать двигаться прямо. Это поставило нас во главе, и Хароски вывел нас на идущую с севера на юг дорогу, которая вела к зданию цели и отелю "Олимпик". Мы встали неподалеку от объекта, и большая часть бойцов спешились. Интенсивность огня была низкой. Были видны здания цели, откуда только что ушли вертолеты. Повсюду была пыль, а все, кто двигались на улице, были в основном блокирующими силами Рейнджеров, занимающими позиции. Я оказался рядом с одним из SEAL, Гомером Нирпассом. Он стоял у входа в переулок, и когда я поймал его взгляд, мы оба ухмыльнулись друг другу. Мне нравился Гомер, для парня не из ВВС он был классным засранцем. На этом развертывании Гомер со своим напарником уже записал на себя двоих и воплощал в себе все, что считалось правдой о "тюленях". Мне показалось, что ему было наплевать на здешних людей или то, как Армия заправляет шоу, как по мне он был явно заинтересован лишь в том, как увеличить личный счет и хорошо провести время. Не знаю, почему мы улыбнулись друг другу. Это было что-то вроде как сказать: "Какого хера". Мы не произнесли ни слова, но ощущения уже отличались от тех, что были на любой другой задаче, на которой я был. Это можно было почувствовать, но не определить. Я ничего не мог с собой поделать. Я еще не сделал ни единого выстрела. На самом деле, я ни разу не стрелял в бою. Я мог бы, но в этом не было необходимости. До этого времени я в основном мониторил разные радиосети и время от времени передавал соответствующие распоряжения Макнайту. Я передал Макнайту очередное контрольное сообщение, и он принял решение переместить машины к цели. Мы загрузились, и колонна во главе с нами покатила к цели. Вертушки уже кружили над объектом. Было видно, как они ходят своими курсами на разных высотах, охватывая кварталы вокруг наших сил. Если перестрелка не дала всем в городе знать о нашем местонахождении, то кружащие вертушки точно сделают это. Не то, чтобы меня это волновало. Наличие вертушек над головой создавало ощущение контроля, которое всегда работало как своего рода защитное покрывало. Мы теперь были рассредоточены на ведущей к цели дороге в направлении на север. Наша машина все еще находилась в голове колонны, в результате чего мы оказались на перекрестке чуть позади здания цели, которое находилось правее и восточнее от нас. И хотя рядом с нами был "мелок" Рейнджера Мэтта Эверсмана, это все равно было не лучшее место, где встать. У нас, стоящих посреди четырехстороннего перекрестка, был хороший обзор вперед, влево и вправо. Слева мне было видно оливковое дерево на перекрестке в квартале от нас. Оно было светло-зеленым, с серой корой, и выглядело почти по библейски – как одна из тех картинок, что можно увидеть в иллюстрированной детской библии. Рядом с ним был ослик, выглядевший столь же библейским. Его морда была обращена к дереву, и мне был прекрасно виден его профиль. Позади него, ну конечно же, было множество сомалийцев, перемещавшихся и периодически постреливающих по нам. Он стоял неподвижно, словно привязанный, с прижатыми назад ушами и свисающим прямо вниз хвостом. "Ну кабздец тебе, ослик", сказал я себе. Сомалийцы могли стрелять по нашей машине с трех направлений, и это ставило Прингла на .50 калибре в нежелательное положение. Хароски, как водителю, было еще хуже, так как он не мог сделать ничего, кроме как направить свое оружие в окно и ждать, пока цели не появятся в поле зрения. Должно быть, он чувствовал себя несчастным, запертым как крыса в клетке, ожидая выстрела из РПГ из-за угла или с какого-то направления, которое он не мог видеть. Я вышел из машины. Мне не хотел быть частью большой цели, а свое дело я мог делать одинаково хорошо из любого места, пока оставался в пределах досягаемости Макнайта. Обычно я чувствовал себя в большей безопасности рядом с машинами и их более тяжелым вооружением, но не сегодня. Стоящая машина, это магнит для РПГ и легкая цель даже для самого неточного огня стрелкового оружия. Даже у неудачных выстрелов было больше шансов попасть в машину, чем в одиночного солдата, так что было совершенно ясно, что каждый сомалиец в округе целится в наши "Хамви". Я предположил, что нападавшие все еще зачищали объект, поскольку никого из них не было за пределами здания. Когда они выйдут, им придется переместить "драгоценный груз" на сотню или около того ярдов, чтобы доставить его к пятитонным грузовикам для эвакуации. Колонна машин растянулась вдоль дороги на несколько кварталов, и где-то в этой шеренге один из наших пятитонников уже был выведен из строя из гранатомета. Было видно, как он дымится. Интенсивность огня противника была теперь выше, чем я когда-либо видел; однако в сравнении с тем, что мы испытаем позже, ее можно охарактеризовать лишь как умеренную. Пули били в здания и машины со всех сторон. Спрашивается: как таким количеством пуль можно так много раз промахнуться по такому количеству людей. Я передвигался вокруг нашей машины, высматривая плохих парней, чтобы стрелять, когда снова поймал взгляд Гомера Нирпасса, и мы оба ухмыльнулись, той же глупой дерьмовой усмешкой, что и раньше. Все, что я мог смело сказать: "Это кабздец". "Ага", - ответил он, и мы оба покачали головами.
После двадцати минут у цели у нас было трое раненых, которые нуждались в эвакуации. Один из них, Блэкберн, был Рейнджером, который выпал из вертолета, когда тот завис над точкой высадки. Барт Буллок, один из медиков штурмовиков, подбежал ко мне и Макнайту, когда мы стояли у стены здания рядом с целью. Он сказал что-то вроде: "У меня парень, которого нужно забрать, и если задача еще не завершена, нам нужно его эвакуировать". Я получил от него все необходимые данные и передал их через сеть C2 подполковнику Харреллу, командиру штурмовой группы, и его экипажу на вертушке C2, чтобы они могли передать информацию Доку Маршу, хирургу штурмовиков, и медикам в ангаре. К этому времени еще двое были ранены огнем стрелкового оружия, и Макнайт решил отправить обратно колонну из трех автомобилей с ранеными. Когда три "Хамви" ушли, меня начало беспокоить время нашего нахождения у цели. Какого черта так долго? Все, что превышает тридцать минут, напрашивается на неприятности. Оглянувшись вокруг, я увидел, что мой ослик все еще стоит на месте. Вот счастливый ублюдок. Я также видел штурмовиков в дверном проеме здания цели, который был сразу за моей машиной, но они не двигались. Я подбежал к ближайшему штурмовику, которым оказался сержант-майор, седоволосый парень, чье имя я не могу вспомнить. "Чего же вы ждете?" "Ждем Рейнджеров", - сказал он из-за двери. Мне были видны сомалийцы, которых они захватили, в пластиковых наручниках и выстроенные вдоль стены в фойе здания. Несколько штурмовиков были там с ними, остальные, вероятно, обеспечивали охранение в другом месте. "Ну, все машины здесь, что от них осталось", - их стало на четыре меньше, если сложить отправленную колонну медэвака с уничтоженным пятитонником, - "но я пойду спрошу Макнайта, в чем задержка". Я промчался футов 150 (45 м) до Макнайта, стоявшего у нашей машины. "Штурмовики готовы, они ждут сигнала от нас ". "Мы ждем их". Бляха. Не могу поверить, подумал я. Типичное армейское дерьмо, каждая из групп ждет другую. Армейское взаимодействие всегда было намного более громоздким, чем следовало. Снова бросившись обратно к сержант-майору и немного запыхавшись, я сказал ему: "Давайте, грузите PC, мы ждем вас и готовы отправиться, как только будете готовы вы". Не помню, что он ответил, если ответил. Я просто развернулся и направился к своей машине, когда они начали выводить "драгоценный груз" из здания цели. На этот момент мы были у цели уже тридцать семь минут. Когда я снова побежал к своей машине, я заметил Хоуи Васдина, одного из SEAL, лежащего на дороге в переулке по ту сторону улицы от меня. Он был на земле, кривился и держался за ногу. Вероятно он двинулся в переулок, чтобы вести бой, предположил я, и его подстрелили. Теперь он лежал на открытом месте и, как мне казалось, в него должны были вот-вот попасть снова. Один из медиков штурмовиков добрался туда вместе со мной. Сзади меня откуда-то появился Гомер со своим CAR-15 и тут же принялся укладывать сомалийцев на дороге, ведущей от нас. Медик готовил ногу Хоуи и настроился работать с ней. Это не место для оказания помощи раненым. Было ощущение, что сидишь в ярмарочном тире на полпути между стрелками и мишенями. "К херам это. Тащите его за угол", - сказал я. Закинув оружие за плечо и ухватив его обеими руками за снаряжение, я протащил его по переулку и за угол на главную улицу, в относительно безопасное место у автоколонны. Гомер был как всегда спокоен, и я видел, что он стреляет точно, а не просто поливает свинцом куда-то туда. Именно из-за таких ситуаций носить большой рюкзак, набитый радиостанциями, неприятно. Типичная оборотная сторона бытия боевого диспетчера. Когда действительно нужно двигаться, все это оборудование связи мешало. Никому другому – кроме медиков с их ранцами, весившими и близко не так много – не приходилось бегать с таким количеством дерьма на спине. Я оставил Хоуи с Гомером и медиком, и когда повернулся, чтобы бежать обратно к своей машине и Макнайту, я снова поймал взгляд Гомера. Мы не улыбались, только снова покачали головами. Когда я добрался туда, меня встретил еще один пострадавший. С Биллом Пауэллом, еще одним нашим Рейнджером, случилось то же, что и Хоуи, с тем же результатом. "Ну вот же тупые дебилы", - пробормотал я. "Ну нахрена тебе присралось переться в переулок?" Ему удалось добраться до машины своим ходом, и он сидел на левом заднем сиденье, в своей обычной позе, выглядя тихим и довольно бледным. "Откинься назад, и я тебя проверю". Мне не нравилась идея повернуться спиной к огню противника, но Хароски все еще сидел на водительском сиденье и, похоже, прикрывал мой тыл. Должно быть, это были непрямые попадания (рикошеты), потому что повреждения ног Пауэлла были невелики. Но с этими штуками никогда не поймешь – маленькие дырки могут убить человека – так что я собирался разрезать его штаны и осмотреть получше, когда меня вызвал Макнайт. Я решил, что в машине с Пауэллом все будет в порядке, поэтому велел ему оставаться на месте и пошел к Макнайту. "Одна из наших вертушек упала", - сказал он. "Которая именно? Каков план?" "Мы собираемся грузиться и ехать, чтобы забрать их". Я все пропустил, пока помогал Хоуи. Когда я не работал на прием или передачу, я держал свои гарнитуры прицепленными к лямкам рюкзака, где до них было легко добраться. Я не пользовался наушниками или ларингофонами – они слишком сложные и подвержены проблемам. Ручные гарнитуры можно легко заменить в случае, если связь перестала работать, и их можно дать для разговора кому-нибудь другому или предусмотреть оперативную передачу другому человеку, если я выйду из строя. Я не видел вертолета и не знал, где произошло крушение. Я спросил, но все, что получил, это взмах руки Макнайта, указывающий куда-то на восток от нас. "Прекрасно", - сказал я. Пойдемте, заберем этих парней и уберемся ко всем чертям отсюда. На приказ сверху о выдвижении потребовалась пара минут, и с вертушки C2 потребовали, чтобы мы проследовали к месту крушения и эвакуировали личный состав. На подготовку колонны к движению ушло еще десять минут. В это время Мэтт Эверсман и оставшиеся четыре Рейнджера его "мелка" были прижаты к северу от нашей машины в следующем идущем с востока на запад переулке. Я снова оставил Макнайта и отправился прикрыть их перемещение к колонне. Рейнджеры забрали с собой снаряжение Блэкберна, и пытались решить, как перебраться через улицу, не получив пулю. Со своей (южной) стороны переулка я сказал Мэтту, который явно командовал Рейнджерами, хотя и не был старшим по званию, что обеспечу им прикрытие огнем, чтобы они могли перейти без необходимости стрелять самим. Прингл находился в башне, с трудом прикрывая три направления. "Прингл, почему бы тебе не держать переднюю и левую стороны машины, а я возьму правую?" С этого момента я прикрывал правую сторону машины, а Прингл левую и переднюю, так как у него было тяжелое оружие. В то время это звучало разумно для нас обоих. Несколько дней спустя, когда у нас была возможность осмотреть нашу машину, мы обнаружили, что в мою сторону пришлось вдвое больше пуль, чем в другую. Тем не менее, все четверо Рейнджеров смогли пересечь улицу без дальнейших происшествий и двигаться дальше вдоль колонны. К этому времени интенсивность огня резко увеличилась. Я уже видел множество гранат РПГ, летящих вдоль переулков мимо нашей позиции, в основном справа и слева. Ожидая погрузки "драгоценного груза", я заметил два спусковых каната, лежащих на улице рядом с нашей машиной. Мы всегда забирали их во время предыдущих рейдов, и командованием было дано особое указание подбирать их, поскольку у нас была нехватка. Я начал поднимать один из канатов, чтобы погрузить его в "Хамви", потому что знал, что мы скоро уезжаем. Спусковой канат длиной девяносто футов (27,5 м) имеет диаметр пожарного шланга, весит около семидесяти пяти фунтов (34 кг) и громоздок в перемещении, если он не смотан должным образом. Ближайший был посреди дороги, где лежал с момента высадки "Мелка Четыре". Я достал его и перетащил к своему "Хамви", где вместе с нашим переводчиком (человеком, не более оживленным, чем кусок дерева) занялся заталкиванием его под крышку багажника. Я был уже весь покрыт потом и пылью, когда увидел SEAL Джона Гэя, стреляющего из-за укрытия в каких-то сомалийцев поблизости. Я попросил Джона помочь мне канатами. Он прекратил огонь, посмотрел прямо на меня и крикнул: "Забудь про гребаные канаты!" Его слова представили ситуацию в ином свете. Это примерно как когда вот-вот втюхаешься в девушку, перебрав в баре, или например, соберешься вложить деньги в кольцо для женщины, на которой не стоит жениться, и тут один из ваших друзей вмешивается и спасает вашу задницу, остановив вас. Мгновение, и вы смотрите на вещи под другим углом. Внезапно мне показалось очень глупым стоять посреди дороги, полной магнитов для пуль марки AM General(7), рискуя жизнью ради куска зеленого плетеного нейлона. Боевой урок номер один: никогда не рискуй своей жизнью из-за неодушевленного предмета. Когда я, наконец, залез в "Хамви", чтобы отправляться, Билл Пауэлл сидел на своем месте напротив меня и был в шоке. Наш переводчик по-прежнему был сзади, изо всех сил стараясь исчезнуть под кевларовой оболочкой. За все время, что мы были у цели, он ни разу не выглянул наружу. У Прингла все было хорошо, но мне было жаль Хароски. Полагаю, это было в правилах Рейнджеров, чтобы водитель всегда оставался за рулем машины. Этому бедолаге пришлось сидеть на переднем сидении головного автомобиля, подвергаясь обстрелу со всех трех сторон, и все, что он мог сделать, это высунуть в водительское окно свою М-16. Когда мы выехали с перекрестка восток-запад, на котором стояли, я в последний раз увидел ослика. Он был все на том же месте, что и когда мы прибыли, и, несмотря на количество пуль, летавших туда-сюда над ним, под ним и вокруг него в течение сорока пяти минут, он по-прежнему стоял там – не более чем слегка оцарапанный. Мы отбыли всем скопом, с нашей машиной в голове, и Макнайтом, дающим указания, передаваемые с вертушки C2 по его радиосети. Однако ясно было одно: кто бы ни потерпел крушение, им понадобится вся огневая поддержка, которую они смогут получить – так что мне было почти нечего делать в поездке. Я полагал, что колонна с ее тяжелым вооружением, теперь насчитывающая семьдесят человек была более чем способна позаботиться о себе. Поэтому я решил, что не буду вызывать огонь, пока мы в пути. Я устремил свое внимание за окно на проходящие улицы и проемы, выискивая цели. Колонна сначала двинулась на восток, а потом мы свернули на юг по асфальтированной дороге. Здесь мы сделали первую остановку, колонна была обращена на юг, пока Макнайт получал дальнейшие указания. Затем мы внезапно попали под исключительно мощный обстрел из стрелкового оружия и РПГ. Некоторым машинам ближе к центру колонны действительно сильно досталось. Сержант первого класса Гриз Мартин, сидевший в одном из "Хамви", был смертельно ранен попаданием из РПГ. Я услышал и почувствовал воздействие того прямого попадания, второго, которое мы получили в этой операции (первое было в пятитонник ближе к цели). Это прилетело со стороны улицы, противоположной той, где я сидел. Хоуи Васдин сидел на переднем сиденье "Хамви", который я называл "тюленьим" и у которого не было ни брони, ни даже лобового стекла: это была полностью открытая машина. Бедным SEAL всегда доставались от Армии самые дрянные задачи и самое убогое снаряжение. Такой "Хамви" был только у них, но до этой задачи они не задумывались об этом. Это давало им полный контроль над окружением, и их было четверо, так что получалось достаточно хорошо. К ним присоединилась пара штурмовиков, которым не нашлось места в штурмовых вертушках. Нога Хоуи была выставлена на капот. И он получил в ту же ногу во второй раз. Не удивительно. Она просто лежала сверху на капоте, как какое-то украшение. До этого он чувствовал себя неплохо, но после второго ранения его состояние начало ухудшаться. Он явно испытывал сильную боль и начал впадать в шок. Он продолжал разговаривать с Гомером и говорил: "Вытащите меня отсюда!" Помню, Гомер все успокаивал и обещал Хоуи, что отвезет его домой. По мере того, как дела становились все хуже, один из штурмовиков принялся отдавать приказы машинам, пытаясь вывести их из-под смертоносного перекрестного огня на перекрестках. Во время этой остановки еще несколько человек были тяжело или смертельно ранены. В конце концов, Хоуи получил третью пулю в ту же ногу. Мы пробыли на том месте, казалось, целую вечность; это был один из тех случаев, когда восприятие времени становилось замедленным. Все машины получали попадания, а мы вели огонь на подавление такой интенсивности, какого я никогда раньше не видел. Я помню, что .50 калибр – обычно достаточно громкий, чтобы ушам становилось некомфортно – звучал приглушенно. Я стоял у своей двери, наблюдая прямо и направо, а Прингл посылал пули вдоль по улице всякий раз, когда кто-нибудь высовывал голову или пересекал ее перед нами, но мы с Майком обменивались словами нормальным голосом, словно бы не палили вокруг нас сотни стволов и десятки РПГ. Это было сюрреалистично. По сей день не могу этого объяснить. Я пытался экономить патроны. Как боевой диспетчер, обязанностью которого было обеспечение связи, будь то авиаподдержка, передача информации или взаимодействие наземных и воздушных сил, я имел только три магазина к своему CAR-15. И два из них были стопроцентно снаряжены трассерами, предназначенными для того, чтобы отличать мой огонь от остального на тот случай, если мне понадобится отмечать цели для "Маленьких птичек". Я всегда считал, что в то время как у меня достаточно патронов, чтобы обороняться накоротке, когда дерьмо действительно попадет на вентилятор, я буду слишком занят, корректируя огонь, чтобы в кого-то стрелять. Опять неверно. Неважно, сколько весит ваше снаряжение, берите дополнительные боеприпасы. Мой боевой урок номер два дался мне нелегко – именно так, как я усваиваю все свои самые ценные уроки. Поскольку я израсходовал все свои боеприпасы, теперь я использовал патроны Пауэлла. Он не стрелял, так что когда мне был нужен полный магазин, он просто давал мне его. К югу перед нами люди выходили из переулков и пытались перейти улицу. Понятия не имею, почему им было так важно перейти. Мне думалось, что сомалийцы должны были дружно посходить с ума, чтобы просто выйти на улицу. Будь у меня семья или будь я в городе простым гражданским, я бы затихарился, подумал я. Еще на той остановке я обнаружил, что если я запускаю гранату катиться вдоль переулка, это заставляет людей не высовывать головы из укрытий. Я не беспокоился по поводу осколков. Несмотря на твердую поверхность, я не думал, что у меня будут большие проблемы с осколками от моих гранат, если я закачу их достаточно далеко по улице. У нас в машине их было всего несколько штук, так что я использовал их экономно. За несколько недель до этого я видел, как несколько Рейнджеров на стрельбище были ранены, когда метали гранаты без какой-либо защиты, и некоторым из них осколки прилетели назад. Тогда я отошел оттуда туда, где можно было укрыться, подальше от всего этого, и всю дорогу качал головой. Рейнджеры. Наверное, их можно было полюбить, но все равно, это была Армия. Я также выяснил, что людям, находящимся дальше от нас, похоже, было интереснее перебежать через улицу, а тем, кто были ближе к нам (менее двух сотен метров), было интереснее стрелять по нам. Для меня стало правилом буравчика не тратить патроны на людей в отдалении. Но у всех в Могадишо, похоже, было оружие, и я не собирался рисковать ни с кем, кто останавливался на открытом месте: эти люди, похоже, не верили в возможность как следует прицелиться из своего оружия, а только в то, чтобы дать несколько выстрелов в нашу сторону. Кто-то высунул оружие из-за угла где-то перед нами и залил очередью наше лобовое стекло. Я даже не успел выстрелить. Одна из пуль пробила стекло, а другая застряла в нем. Вот вам и наши имеющие государственную гарантию, сертифицированные от 7,62-мм пуль, закупленные по наименьшей цене пуленепробиваемые стекла. Макнайт, должно быть, держал руку поднятой, потому что пуля задела его предплечье и вышла через мое окно рядом с моей головой. Нас с Макнайтом посекло осколками стекла. Я взял на себя связь полковника, пока он собирается и дает мне перевязать ему руку с помощью бинта и косынки из моей аптечки. Его кости остались целыми, а рана не причиняла большого беспокойства. "Порядок, полковник", - сказал я ему, и он забрал у меня связь. Вскоре после этого еще одна дикая очередь из-за угла поразила нашего переводчика, который, не желая рисковать, остался в позе эмбриона в багажнике "Хамви". Он так и не издал ни звука, ни когда в него попали, ни когда мы ехали по улицам, так что я так и не узнал, что ему нужна помощь. Только когда мы вернулись на базу и он вылез, я понял, что его подстрелили. Он отправился получать помощь, и больше я его не видел. Самое забавное, что он тоже был из южной Калифорнии, или, по крайней мере, жил там, и собирался поступать в аспирантуру Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Он был коренным сомалийцем и вернулся сюда лишь чтобы быть переводчиком и подзаработать немного денег. На мой взгляд, шутка удалась. Когда Макнайт получил новое ориентировочное направление к месту крушения, он приказал Хароски двигаться. Я предположил, что это распоряжение было передано всем машинам. К сожалению, связь внутри колонны была нарушена. Внутренняя радиосеть Рейнджеров была одной из немногих, на которую я не был настроен. Указания от вертушки C2 были в лучшем случае схематичными. Помню, как Макнайт сказал только, что это дальше на восток и север. Это было не очень точно, но как только мы начали движение, мне стало лучше. Всяко лучше, чем останавливаться. Каждый раз, когда мы останавливались, возрастание интенсивности огня было просто невероятным. Иногда мимо наших машин пролетало столько пуль, что стены выглядели, словно их пескоструили. Мы повернули и поехали на восток, но всего пару кварталов. Когда мы делали поворот налево (на север), я увидел группу примерно из шести или восьми сомалийцев с оружием, в основном АК-47, на той же улице, на которую мы сворачивали. Когда мы завернули за угол и оказались полностью в их поле зрения, я увидел выражение испуга на их лицах. Прингл открыл огонь по группе, и я помню, что видел, как один из них, высокий худощавый парень лет двадцати, в ярко-желтой рубашке, с АК-47 в одной руке, разлетелся на куски. Его грудь и голова, казалось, просто взорвались. Дыры в его рубашке выглядели как тёмно-красные цветы на контрасте с ее ярко-желтым цветом. Остальные разбежались, большинство из них шарахнулось в переулок справа от нас, когда мы выехали на улицу. Я знал, что они будут там, выжидая, чтобы обстрелять нас со следующего перекрестка дальше по переулку. Хароски быстро ускорился, и, когда мы поравнялись с переулком, я увидел четверых из них, все еще на открытом месте, не добравшихся до укрытия на следующем перекрестке. Они были метрах в десяти от нашей машины. Все они обернулись, чтобы стрелять; один из них полусогнувшись лежал на улице. Попал ли в него Прингл или нет, не знаю. Похоже, он был ранен: у него на лице была гримаса. Я застрелил его первым, два выстрела в грудь. Я прицелился в парня рядом с ним и выстрелил ему в грудь, быстро выпустив еще две пули. Они были такими большими целями, что я не мог промахнуться. Я даже не пользовался прицелом. Я не был достаточно быстр, чтобы застрелить их всех, так как мы миновали переулок слишком быстро. Пока я стрелял, как минимум один из сомалийцев сделал пару выстрелов в меня. Моя сертифицированная правительством, защищающая от 7,62-мм дверь, выдержала попадания. Первая пуля ударила мне в дверь прямо на уровне груди и не попала в меня только потому, что окно было опущено, и комбинация из двери и стекла остановила ее. Вторая, которая прилетела, пока я стрелял во второго парня, ударила меня в ступню, отбросив ее от двери, в которую я упирался, назад к крышке трансмиссии. Боль была тупой. Я потянулся вниз и пощупал свой ботинок, затем посмотрел на него и понял, что дверь бронирована достаточно, чтобы поглотить энергию пули, но все же позволить ей пройти насквозь. Что касается моей ноги, то она не получила и царапины. По завершении задачи, когда у меня, наконец, появилась возможность осмотреть ее, я обнаружил, что единственным признаком того, что в меня попали, был темно-фиолетовый синяк. Я чертовски надеялся, что шедшая позади меня машина полностью изведет этих парней. Я начинал злиться и раздражаться. От меня не требовалось выходить на связь по радио с тех пор, как мы покинули цель, и отсутствие чего-либо, что могло бы занять мое внимание, отрицательно сказывалось на моем моральном состоянии. А так все, что мне нужно было делать, это искать людей, которые стреляли по нам, и стрелять в них первым. Я помнил, что лазаю в боеприпасы Пауэлла, пытаясь сохранить собственный боекомплект, но в то же время я хотел вести огонь со всей интенсивностью, на какую способен. Это был сложный баланс. Когда мы прибыли на шоссе Вооруженных сил, ситуация ухудшилась еще больше. Макнайт велел бросить дымовую гранату, чтобы обозначить нашу позицию. Кто-то зажег фиолетовый дым и бросил его на улицу прямо перед нами. Позади нас колонна подвергалась обстрелу. С нашей позиции в голове мы были относительно защищены на этом перекрестке. Но Хароски не стал рисковать и остановился у дороги. Мэтт Риерсон, штурмовик, находившийся в колонне, подбежал к окну Макнайта, крича, почему мы останавливаемся. Он хотел знать, что происходит. Он и Макнайт быстро поговорили, и Макнайт объяснил, что пытался получить сверху разъяснения о направлении колонны, но там, в вертушке не были уверены, где мы находимся, так как дым дал кто-то еще. Риерсон побежал назад, откуда пришел, исчезнув в беспорядочной массе, которую теперь представляла колонна. Я считаю, что путаницы было гораздо больше, чем кто-либо предполагал. Вдобавок ко всему, командир этого бардака, Макнайт, все еще казался оцепенелым и медленно реагировал на проблемы. Я также думаю, что ситуация была для него ошеломляющей, так как она несколько выбила его из колеи. Командиры Рейнджеров не привыкли работать с автоколоннами, по крайней мере, так мне сказали. К этому времени уже была сбита вторая вертушка. Вдобавок ко всему этому вертушка CSAR также была вынуждена вернуться на базу из-за попадания РПГ в ее хвост. Из-за этого связь была перегружена. Боевой урок номер три: в динамичной боевой обстановке, когда связь важнее всего, она будет наиболее затруднена. Я пытался сдержать эмоции и оставаться хладнокровным, но это становилось все труднее, поскольку ситуация продолжала ухудшаться. Я нашел визит Риерсона будоражащим. Почему командиры не смогли лучше справиться с этим? Макнайт был далеко не таким напористым, каким я знал его в других сложных ситуациях. Конечно, я никогда не сталкивался ни с чем подобным, так что и он, вероятно, тоже. Я подключился к командной сети, и ни у кого не было определенного плана для реализации. В своем обычном качестве я был бы на связи, вызывая огонь или получая направления от бортов над районом. Я подумал: если здесь так плохо, то, какой ад должен быть на местах крушений. Я понятия не имел, что большую часть потерь мы несем именно здесь, в колонне. Я помню, как смотрел из машины, ждал, пока колонна двинется, и думал: мы будем продолжать кататься по округе, пока все нахер не сдохнем. Я решил, что информация, которую мы получаем в рамках цепочки командования, не работает, и взял дело в свои руки. Я переключился на общую вертушек, частоту, используемую экипажами вертолетов для переговоров между собой. "Это Юниформ Шесть Четыре Чарли на общей вертушек. Я в головном "Хамви" колонны, и мне нужно направление на место крушения. Прошу помощи". Мой позывной был U64C: он обозначал меня как боевого диспетчера, приданного командиру наземных сил, Макнайту. Тут же появился один из разведывательных вертолетов. У него была наша позиция, и он очень хотел помочь. В разбившихся вертолетах были его товарищи. "Полковник Макнайт, у меня вертушка рекки(8), которая собирается дать мне направление на место крушения". "Давай, Дэн", - сказал Макнайт. "Шесть Четыре Чарли, поверните налево на шоссе Вооруженных сил и следуйте на запад", - было сказано с вертушки. Это выведет нас на улицу, по крайней мере, более широкую, чем те, на которых мы были раньше. Я уже чувствовал себя лучше. Я предполагал, что Макнайт передаст информацию своим Рейнджерам в колонне. Когда мы проехали несколько кварталов, вертушка дала мне еще один левый поворот на юг. Вскоре после того, как мы свернули на юг, я понял, что мы вернулись на улицу со зданием цели. Я видел приближающийся брошенный пятитонный грузовик рядом с отелем "Олимпик". Как только я увидел дымящийся пятитонник, я понял, что вертушка везет нас ко второму месту крушения. Я не мог винить пилота: он знал, что на втором месте крушения не было никого, кто обеспечил бы безопасность, и взял на себя ответственность направить нас туда. Я не был уверен, следует ли нам сейчас следовать ко второму месту крушения – поскольку не думал, что там со сбитым экипажем есть кто-то из своих сил – или вернуться к первому. "Полковник, мы движемся не на то место крушения. Мы направляемся ко второму крушению. Вы хотите идти туда или все еще хотите отправиться к первой вертушке?" "Нам нужно идти к первому вертолету". "Отрицательно по второму крушению. Мне нужно направление на место крушения номер один", - передал я на вертушку. Это была моя вина. Во время первого выхода на связь я не уточнил, к какому месту крушения мы хотели отправиться. Я предполагал, что на вертушке знали о наших намерениях, поскольку мы пытались добраться до первого места крушения, по меньшей мере, последние минут двадцать. Отсутствие четкости с моей стороны при связи с вертушкой заставило нас пройти мимо цели. Я совершил свою первую настоящую ошибку. Глупую и, я полагаю, простую, но это все равно была моя вина. Проблему усугубляло то, что я не видел крушения первого вертолета и поэтому понятия не имел, где, черт возьми, он был. Я лишь знал, что это "вон там" – смутное указание на район к востоку от нас. По моей команде вся колонна развернулась и пошла обратно по улице со зданием цели, пока с вертушки не дали мне правый поворот на восток. Ничего из этого теперь не возлагалось на плечи Макнайта. Он отдал мне ведение колонны, и я принял его. Моей обязанностью было довести колонну до места крушения. Всего через пару кварталов с вертушки велели снова свернуть на север. За все это время в моей машине никто не произнес ни слова: ни Макнайт, ни Пауэлл, ни Хароски, ни Прингл. Хароски просто слушал мои указания, а Прингл был занят стрельбой по сомалийцам из пятидесятки. Все остальные просто молчали. Оглядываясь назад, хотел бы я, чтобы мы продолжили идти ко второму месту крушения. Мы могли бы дойти туда вовремя и забрать их всех, пока они были еще живы, и до того, как усилилось противодействие. Разумеется, мы прибыли бы задолго до какой-либо колонны из аэропорта. Однако проблема послезнания в том, что оно позволяет понять, как все могло бы сложиться, что, конечно же, всегда идеально. По правде говоря, мы все могли погибнуть, попытайся мы пройти через трущобы вокруг места крушения номер два. Когда мы сделали этот последний поворот на север, я знал, что мы пройдем мимо, имея место крушения справа от нас. По крайней мере трижды с вертушки пытались указать мне поворот направо, к месту крушения, и всякий раз я отвечал, что мы не можем свернуть, потому что переулок недостаточно широк. Наш радиообмен выглядел примерно так: "Шесть Четыре Чарли, на следующем направо". "Отрицательно по повороту вправо. Мне нужна улица побольше". "Шесть Четыре Чарли, сворачивай направо в следующий переулок". "Отрицательно, недостаточно большой. Дайте мне еще один. Или другое направление". Все переулки, предлагаемые мне как варианты, были слишком малы для пятитонных грузовиков. Я боялся, что если мы потеряем еще одну машину, она превратится в гигантскую стальную затычку, напрочь разделяющую наши силы надвое. Если колонна окажется разрезана, мы проиграем. Машинам просто не хватит места, чтобы объехать одна другую, если какая-то из них выйдет из строя. После нескольких попыток с нашей стороны свернуть направо, с вертушки предложили попробовать подойти с севера. Я дал Хароски указание, и мы погнали, пока не дошли до шоссе Вооруженных сил. К этому времени наша машина была уже изрядно побита. По какой-то причине большая часть выстрелов пришлась на правую сторону. Было ли это связано с тем, что прикрывать правую сторону выпало мне, в то время как Прингл с пятидесяткой держал переднюю и левую, или потому что противодействие по большей части исходило с востока от нас – я не знаю. В любом случае, оба колеса с правой стороны уже спустили, и "Хамви" просто колотился об дорогу. Шины было слышно: звук был, как будто резиновыми ремнями шлепали об стену. Мы снова вернулись на шоссе Вооруженных сил. Когда мы добрались туда, казалось, что мы въехали в город-призрак. Улица, в отличие от маленьких переулков, по которым мы ехали, была совершенно безлюдна. Мы снизили скорость, приближаясь к ней. Это была здоровая четырехполосная штука с бетонными разделителями, но на ней не было ни души. "Поворачивай направо, Джо, тут, на главную", - сказал я Хароски. "Мы пройдем несколько кварталов на восток, а затем снова свернем направо". Я предполагал, что остальная часть колонны позади нас, но связь внутри колонны полностью прервалась. Мы повернули направо и поковыляли со скоростью около двадцати миль в час (32 км/ч), ожидая, пока с вертушки не скомандуют правый поворот. Мы прошли всего несколько кварталов, может быть, три или четыре, когда с вертушки сказали на следующем направо. "Правый поворот, Джо". Мы притормозили, чтобы свернуть за угол, и пока мы его огибали, метрах в тридцати-сорока по переулку из-за здания справа от нас вышел сомалиец с гранатометом. Он целился прямо в нас. Я заорал: "РПГ, РПГ, РПГ!" Пятидесятка молчала. Почему Прингл не нашинковал этого парня? Я изо всех сил пытался через окно поймать его в прицел моего CAR-15, но у меня была только одна рука, поскольку в левой я держал гарнитуру, через которую держал связь с вертушкой. Я уронил трубку и отчаянно пытался навести мушку на парня, недоумевая, почему Майк до сих пор не раскромсал его, и орал Хароски: "Пошел! Пошел! Пошел!" все одновременно, когда заметил, что у Прингла кончились патроны, и он спустился к нам в машину, чтобы взять новый короб для .50 калибра. Когда я начал кричать "РПГ!" он просто скорчился, подняв руки к голове. Что еще хуже, если таковое было возможно, Хароски поехал по переулку прямо на парня с РПГ! То, куда я хотел, чтобы он "Пошел!", было мимо въезда в переулок, чтобы мы не были на линии огня этого парня. Я думал, что это очевидно. И снова, плохое взаимодействие с моей стороны, я полагаю. Но прежде чем можно было предпринять что-то еще, парень выстрелил из РПГ. Когда граната выскочила из трубы, возникло небольшое облачко дыма, но сама она выглядела огромной. Мы были с ней на встречных курсах. Поскольку сомалиец был прямо перед нами, я мог видеть весь путь гранаты до нашей машины. Когда она вылетела, я даже перестал пытаться высунуть оружие из окна. Я застыл при виде этого снаряда, движущегося прямо на нас. Казалось, он летел прямо в меня целую вечность, а затем прошел, едва разминувшись, на уровне лобового стекла вдоль правого борта Хамви. Я видел, а затем почувствовал, когда он пролетел. Он промахнулся мимо моей головы едва ли больше, чем на пару футов (60 см). В тот момент, когда граната пролетела мимо окна, я заорал Хароски: "Назад! Назад! Назад!" и выставил свое оружие в окно, чтобы выпустить несколько пуль в стрелка с РПГ. Прингл быстро оправился и поставил новый короб на свою пятидесятку, как раз тогда, когда мы начали пятиться. Он был невероятно спокоен, несмотря на то, что был единственным парнем в нашей машине, который был полностью открыт на протяжении всей задачи. Когда мы начали пятиться от входа в переулок, я выглянул с правой стороны машины, чтобы убедиться, что мы не врежемся в "Хамви" позади нас. Но там никого не было! Я был на мгновение ошарашен. Как мы могли оказаться одни? Но так и вышло: только наш "Хамви", парень с РПГ и пустая улица. Ни одной другой машины в поле зрения. Я понятия не имел, где все остальные. Почему их не было позади нас? Все, о чем я мог думать, это что в любую секунду в нас попадут из РПГ, и мы все умрем прямо здесь. "Разворачивайся, Джо, возвращайся тем же путем, что мы пришли, и давай посмотрим, не сможем ли мы найти остальных". Сейчас я даже не пытался связаться с вертушкой. Моей первоочередной задачей было вернуться к остальным машинам, и тогда мы могли попытаться добраться до места аварии. Когда мы проезжали перекресток, из которого выехали на шоссе Вооруженных сил, я увидел, что остальные машины все еще стоят в колонне, направленной на север, к улице. Они остановились у самой улицы и оставались там все время, пока нас не было, может, минут пять. Я не уверен, но полагаю, что машина позади нас была выведена из строя огнем РПГ или стрелкового оружия, и в результате колонна встала. Макнайт не сказал ни слова с тех пор, как я спросил его, хочет ли он по-прежнему отправиться на место крушения номер один. Но когда мы подъехали к остальной части колонны, он вышел из ступора. Возможно, все дело в волнении от едва не попавшего в нас РПГ. Со мной это определенно сработало. Теперь я был сверхнасторожен, как никогда раньше. Было такое чувство, что я могу видеть сквозь здания и углы. Сержант первого класса Галлахер, главный сержант колонны, подошел к нашей машине, когда мы остановились. Наша машина теперь была обращена в сторону, противоположную остальной колонне. Галлахер был взволнован, потому что Макнайт не сообщил ему, что происходит по радиосети колонны, что вынудило его оставить свою машину в хвосте и прибежать, чтобы лично переговорить с ним. Макнайт вышел из машины, и они начали несколько горячо обсуждать варианты, стоя у капота нашего "Хамви". Я вышел и встал возле правого переднего колеса, слушая их. Галлахер стоял перед нашим "Хамви", опираясь на капот, лицом ко мне и Макнайту, когда в него попали. Его сбило с ног, и он лежал на земле возле правого борта нашего "Хамви", у моих ног. Я наполовину дотащил, наполовину помог ему добраться до моей двери, где я залез внутрь и принялся рыться в моих истощающихся медикаментах. Из раны в его правой руке характерными толчками хлестала ярко-красная кровь. Он был настолько яркой, что выглядела ненастоящей. Я никогда раньше не видел крови такого цвета, но знал, что она артериальная, и что если мы не остановим ее, он истечет кровью до того, как мы вернемся на базу, когда бы это ни случилось – если вообще произойдет. И вновь у меня возникло отчетливое чувство, что мы будем ездить кругами, пока все не погибнем. Я как мог залепил его руку, набив ее Керлексом, а затем обмотав косынкой и завязав так туго, как только осмелился. Его рука не выглядела сломанной, но я боялся завязывать ее очень туго, потому что, будь она сломана, это могло бы причинить больше вреда. Пока я латал Галлахера, я уловил часть доклада Макнайта командованию, согласно которому мы собирались уходить: "Это Юниформ Шесть Четыре. У меня большие потери, машины едва на ходу. Надо вытащить этих раненых отсюда…" Итак, мы, наконец, направляемся к ангару, если сможем до него добраться. В колонне было больше раненых и убитых, чем боеспособных, и у нас, всех нас, было очень мало боеприпасов. Я закончил возиться с Галлахером и отправил его обратно в машину своим ходом, но оставил его оружие. Мне были нужны патроны. Я прошелся по боекомплекту всех в моей машине, кроме Хароски. Остальная часть колонны прошла мимо нас и свернула налево на шоссе Вооруженных сил, чтобы ехать домой. Мы развернулись, чтобы встать в хвосте колонны замыкающей машиной. Я не стал связываться с птичкой рекки, чтобы сообщить, что мы возвращаемся домой. Это не казалось важным. Я уверен, что там уже знали. Я не мог поверить, что мы собираемся возвращаться без наших людей. Тем не менее, отправившись обратно в ангар, я почувствовал, что нам действительно удастся выбраться оттуда живыми. Когда мы в третий раз выехали на шоссе Вооруженных сил, единственным магазином, который у меня остался, был тот, который я достал из М-16 Галлахера, но мы возвращались, и, будучи теперь в последней машине колонны, я внезапно почувствовал себя очень уязвимым. Если мы потеряем ход, у меня не было сомнений, что за нами никто не вернется, поскольку, очевидно, никто в колонне не имел радиосвязи, по крайней мере, друг с другом. В каждый переулок, мимо которого мы проезжали, я делал по одному выстрелу в надежде, что это заставит тех, кто там был, скрыться, пока мы не пройдем. В то время это казалось совершенно логичным. После того, как мы миновали трибуны, излюбленное место пропагандистских выступлений Айдида, расположенные к северу от круга К4, я увидел "Хамви", идущие в нашу сторону из аэропорта. "Кто, черт возьми, это может быть?" – спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно. Это была спасательная колонна. Машины в голове нашей колонны остановились и там, похоже, пошел разговор со спасательной колонной. Гомеру, остальным "тюленям" и парням из их "Хамви" пришлось бросить там свою машину. Она выглядела ужасно, и, кажется, один из ободов горел. С нашей все тоже обстояло не очень хорошо – к этому времени все четыре шины были прострелены, и у нас было множество дыр от пуль. Но в сравнении с ними наша была "не бита, не крашена, один владелец". "Вы должны продолжать движение", - крикнул Макнайт другим машинам, когда мы подошли к ним. Он велел Хароски ехать к голове колонны и возглавить ее. Все это время Макнайт твердил Хароски, что все будет в порядке, и нужно просто продолжать двигаться, и что мы доберемся до ангара. Думаю, он говорил это как для того, чтобы укрепить свой дух, так и чтобы подбодрить Джо. Я знал, что если мы сможем миновать К4, то вернемся в аэропорт живыми. И действительно, по мере нашего приближения к аэропорту интенсивность огня сошла почти на нет. Мы прикатили или, пожалуй, приковыляли, и остановились между ангаром Оперативной группы "Рейнджер" и MASF ВВС, где мы с Макнайтом искали раненых во время нашего совместного забега в поисках минометного снаряда. Было 18:10; мы отсутствовали, может быть, часа три. Подтянулись остальные машины, встав позади и вокруг нашей, и парни принялись выгружаться. Наши машины блокировали дорогу, используемую остальными членами коалиции ООН внутри периметра аэропорта, но нас это не волновало. Повсюду были убитые и раненые. Я не мог поверить, что мы в колонне понесли такие потери. Мы просто не были готовы иметь дело с целым городом с миллионом людей, стремящихся уничтожить нас на своих собственных улицах. Выбравшись из нашего "Хамви", я поздравил Хароски и Прингла с возвращением живыми. Макнайт немедленно покинул машину, пошел наблюдать за выгрузкой своих Рейнджеров, а затем отправился в JOC. Я пошел помочь перенести раненых в зону сортировки, подготовленную ВВС; эти люди знали, что мы прибудем с большим количеством раненых, и были готовы к этому. Я помогал Гомеру нести Хоуи, затем оказал помощь еще нескольким. Я отказался помогать выгружать из пятитонника сомалийских пленных. Я видел, что один из них определенно мертв, но мне было наплевать. Я оставил сомалийцев штурмовикам: они были профессиональными хваталами, вот пусть и занимаются ими. Первым местом, куда я отправился из MASF, был JOC. Когда я проходил мимо, Прингл и Хароски стояли рядом с "Хамви"; наш переводчик ушел к медикам, я полагаю, самостоятельно. Я точно не помогал ему. И я больше никогда не видел Прингла и Хароски. Ситуация в JOC выглядела как массовая неразбериха. Думаю, генерал Гаррисон и его люди уже предусмотрели следующий ход, но не мог сказать с уверенностью. Я нашел своего командира, подполковника Озера. "Оу-Ар, каков статус Даблью-Кей, Пи-Ар и Эф-Эй (Тима, Пэта и Скотта соответственно)? Вы что-нибудь слышали?" Все парни из ВВС использовали в качестве идентификаторов рабочие инициалы, что делало систему более эффективной, чем у Армии. То были наши парни в вертушке CSAR, так что они должны были оказаться посреди всего, что происходило там, на первом крушении. Тим с Пэтом были моими лучшими друзьями. "Прости, Дано, никаких вестей. Не знаю статуса ни одного из наших парней, кроме тебя". Будучи одиноким парнем из ВВС в колонне, я был единственным, кому удалось вернуться обратно. Я слышал Пэта по радио раньше, так что решил, что с ним пока все в порядке. Я также слышал по радио Джеффа Брея, вызывающего огонь, но это было давно. Где они сейчас? Одно было точно – их не разгромили, как я опасался, поскольку мы планировали спасательную операцию. Я знал, что собираюсь пойти обратно. Я хотел добраться до своих друзей. А еще я боялся. Мне уже раз удалось вернуться в ангар живым, и я знал, что если вернусь, то действительно испытаю свою судьбу. Там на улицах разница между жизнью и смертью могла измеряться наносекундами. Но, как мне это виделось, на самом деле выбирать было нечего. Они были там. Мы должны были вернуть их. Я нашел Макнайта. "Каков план, полковник?" Он объяснил, что не собирается возвращаться, но майор Никсон, его заместитель, возглавит контингент Рейнджеров, задействованный в спасении. Подполковник Харрелл возглавит спасательную операцию в целом и командование штурмовым контингентом. Это означало, что он был главным. Как по мне, это звучало как типичная проблема между Рейнджерами и штурмовиками. Да и насрать. Я пойду с тем, к кому меня назначат. В итоге я оставил Макнайта и отправился на поиски Никсона. Я работал с ним раньше, и он мне нравился. Он был простым и приветливым парнем из Техаса. Вероятно, именно поэтому он нравился Гаррисону (Гаррисон был из Техаса). Моя первая машина была побита. По факту многие из машин были не в состоянии выехать снова. Помню, механики перед ангаром занимались "Хамви" с простреленным топливным баком, из которого во все стороны вытекало дизельное топливо. Они пытались сдержать разлив мешками с песком. Я предложил убрать его подальше от ангара, так как он провонял весь фасад здания. Я нашел Никсона возле ангара. Я сказал ему: "Макнайт не собирается возвращаться. Так что я ваш человек для связи и авиаподдержки, если я вам нужен". Он сказал, что его машина уже полна, но он выкинет кого-нибудь, чтобы освободить место для меня. Он выглядел довольным тем, что я с ним. Знание – сила, и наши парни обычно держат большинство планов у себя в голове, потому что мы должны быть в курсе всего потока данных – всех частот и позывных, воздушных и наземных маршрутов, вопросов огневой поддержки. Также наши ребята, как правило, старше большинства Рейнджеров. Никсон велел мне собираться и принести воды, потому что до того, как мы отчалим, пройдет некоторое время. На этот раз я вспомнил один из своих тяжелых уроков, полученных сегодня днем. Неважно, какая у вас основная работа, не бывает так, что вы взяли слишком много боеприпасов. Я пошел в ангар, обратно к своему барахлу, и выкопал все магазины, какие смог найти. Я также взял все магазины, которые побросал на пол своего разбитого "Хамви". Теперь у меня было двенадцать магазинов, только некоторые из которых изначально были моими. Я подошел к раскладному столу в центре ангара, который использовался как место для планирования, а также для игры в карты, и нашел там Гомера, снаряжающего магазины. Ангар был по большей части пуст. После того, как всех убитых и раненых эвакуировали, а многие из оставшихся парней заранее разместились в своих машинах, готовые отправиться на помощь, никого не осталось. Я сел с противоположной от Гомера стороны стола, где мы играли в нечестивые игры в пики и червы, и принялся снаряжать магазины. У него была пара коробов с патронами, которые поставлялись в бандольерах, и он тихо сидел в одиночестве. Сначала я сел, поначалу ничего не говоря. Наконец я взглянул на него и сказал: "Чувак, мне не хочется туда возвращаться". "Я знаю", - сказал он. "Это просто кабздец". Затем он ухмыльнулся. Я оскалил зубы в ответ. Мы просто продолжали заряжаться. Это продолжалось около двадцати минут. После того, как я снарядил все магазины, я схватил пару бандольер и затолкал их себе в рюкзак, а затем отправился в свою новую машину, чтобы проверить ее. В отличие от моей первой машины, мне не досталось сиденья, и пришлось сидеть сзади, где Рейнджеры сняли задний кевларовый люк. Я забрался внутрь, снял рюкзак и сел лицом назад с правой стороны рядом с Рейнджером, уже сидевшим там. После того, как я занял свое место, я спросил пацана рядом со мной, как его зовут, и в истинно рейнджерском стиле он ответил своим званием (рядовой) и фамилией. Я сказал: "Меня зовут Дано, и если нам придется работать вместе, я хотел бы знать твое имя, потому что мы определенно отправляемся". Он назвал мне свое имя, которое я давно забыл. "Ты следи за левой задней стороной, а я буду следить за правой задней. Так мы сможем прикрыть шесть(9) остальным. Тебе это подходит? Ты был сегодня в какой-либо из колонн?" "Нет". На вид ему было около девятнадцати. Мне было нечего добавить к этому, так что я ничего не сказал. Мы просто уселись сзади нашего "Хамви", ожидая отправки. Мы знали, что выход через главные ворота аэропорта был ошибкой, а также то, что командование запросило поддержку броней у малазийцев и пакистанцев. Повсюду вокруг расположения Оперативной группы "Рейнджер" стояли пятитонные грузовики и "Хамви", нагруженные Рейнджерами, штурмовиками, обычной пехотой и личным составом бог знает откуда. Они определенно не были частью нашей оперативной группы – это было очевидно. Мы долго выстраивались в какое-то подобие порядка и, наконец, вышли около 19:30. План предусматривал, что мы переместимся в новый портовый комплекс за восточным концом аэропорта. Здесь была бронетехника, и мы могли добраться до нее, не подвергаясь огню противника, оставаясь внутри занятого своими периметра. Мы прибыли в новый порт без происшествий, и почти все вылезли из своих машин и стояли вокруг. Завязались какие-то разговоры, но в основном ребята просто стояли небольшими группами. Мы ждали здесь более трех часов, пока наше командование прорабатывало детали с пакистанцами и малазийцами. Насколько я понимал, языковой барьер оказалось трудно преодолеть. Примерно через час стояния я так замерз, что начал дрожать, что показалось мне странным, поскольку я никогда раньше не мерз здесь по ночам. Я провел больше времени, рассматривая свое положение и думая о том, что буду делать, когда мы вернемся туда. Я видел повреждения, причиненные попаданиями, и начал нервничать по поводу того, что я открыт в кузове Хамви. Меня беспокоили не голова и туловище, а пах. В том положении, в котором я сидел, спиной к передней части машины и промежностью к заднему борту, я до смерти боялся, что мне попадут туда. По крайней мере, нахождение на сиденье создавало иллюзию защиты. Но сзади, ох, между будущим семейством и высокоскоростными пулями не было ничего, кроме жестяного борта багажника. Я снял рюкзак, затащил его между ног и устроил там. Две радиосистемы, сконструированные противостоять воздействию стрелкового оружия и ненастной погоды, и испытанные падением с двенадцати футов (3,7 м), должны выдержать прямое попадание АК-47, безоглядно рассуждал я. Без разницы: это был единственный план, который мне виделся. Многие из солдат вызвались идти с нами в город и погрузились в машины лишь затем, чтобы позже им сказали, что они не поедут. Я оценил их готовность пойти в центр города. Эта готовность – действительно наследственная черта американского солдата. Остальные погрузились в малазийские БТРы для выезда в районы цели. От пакистанцев и малазийцев мы получили два очень древних танка М-48 и некоторое количество бронемашин, именуемых БТРами. Помню, я ненадолго подумал, что было бы лучше закрыться внутри одного из тех БТРов, где меня не смогут достать пули. Но это была лишь мимолетная мысль. Боевой урок номер четыре: если знаете, что отправляетесь на перестрелку, никогда не влезайте ни во что искусственного происхождения, имеющее движущиеся механические части. Это касается всего, что имеет колеса или крылья: танков, летательных аппаратов, БТРов, "Хамви" и так далее. Лучше двигаться собственными ногами. Мы двинулись где-то между 23:00 и 23:30 – почти в полночь – прямо на север от нового порта, который находился к востоку от района цели. Первыми шли танки, за ними БТРы, и в замыкании - семь "Хамви" Оперативной группы "Рейнджер". На эту задачу не пошло ни одного пятитонного грузовика. К этому времени я смирился с тем, что всегда иду последним. Когда мы прибыли на Нэшнл-стрит, вся колонна свернула налево к двум целям: ко второму месту крушения, на тот маловероятный случай, если там кто-то еще был жив, и к первому месту крушения, где все еще происходило очень многое. Когда мы начали двигаться по Нэшнл, интенсивность огня по нам начала возрастать. Мы ответили огнем такой мощи, какую только могли поддерживать, причем малазийцы реально усыпали все пулями. На этот раз мы не стали рисковать и давили все огнем. К тому времени, когда "Хамви" доезжали до тех улиц, сопротивления уже не было. Продвижение было медленным, но верным. Мы останавливались, пока идущая впереди броня убирала все с пути. Когда мы достигли перекрестка Нэшнл и идущей с севера на юг улицы, в одном квартале к востоку от отеля "Олимпик", мы остановились. Здесь силы разделились: несколько БТРов отправились на север к месту крушения номер один, в то время как другие пошли на юг, проверить второе место крушения. Мы с пакистанскими танками и несколькими БТРами заняли перекресток, чтобы служить главной точкой входа для прохода остальных спасательных сил в ходе эвакуации. На нашей позиции на протяжении ночи огонь по нам был лишь незначительным. Время от времени один из пакистанских танков выпускал снаряд, и это было оглушительно. Также малазийцы в нашем местоположении выпустили осветительные ракеты над районом цели севернее, что очень расстроило наших парней там, так как любая подсветка работала в пользу сомалийцев. Мы все использовали ПНВ, а они нет: любой свет только помогал освещать наших людей. Потребовалось некоторое время, чтобы до малазийцев дошло, что мы хотим, чтобы они перестали пускать ракеты. Всю ночь мы ждали, пока войска сосредоточатся на первом месте крушения, и пока тело Клиффа Уолкотта не будет извлечено из вертолета. Клифф был пилотом первого разбившегося вертолета, и именно поэтому мы ждали всю ночь. Бойцам на месте крушения не удавалось вытащить его тело из-под обломков вертушки. Никто не собирался уходить без него. Когда начало светать, пакистанские танки завели свои двигатели. Я подумал, что они должны знать что-то, чего не знали мы, так как мы ждали сообщения об извлечении тела Клиффа на первом крушении. Но оба танка развернулись и уехали на восток без нас. Их уход был как нельзя более неудачным по времени, потому что с восходом солнца интенсивность огня по нам возрастала. Несмотря на то, что огонь, который велся по нам ночью, был слабым в сравнении с тем, что мы выдержали во время первоначального штурма, мы на перекрестке все же потеряли от огня стрелкового оружия один из наших "Хамви". Оказалось, что это тот самый, в котором ехал Гомер: несчастный ублюдок потерял еще одну машину. Мы сидели совсем одни, без какой-либо поддержки, чувствуя себя голыми, когда над нами пролетела пара боевых вертолетов "Кобра". Боевые "Маленькие птички" были прикованы к месту первого крушения, где со вчерашнего дня занимались штурмовкой. Откуда взялись или куда были направлены "Кобры", мы не знали. Они совершили несколько заходов над нашей позицией по целям, которых мы не видели: я не знал, кто мог наводить их с земли, и никто не вел с ними переговоров в сети огневой поддержки. Я так и не узнал, во что они стреляли. В одном из заходов одна из "Кобр" пошла по прямой прямо на нас, стреляя по зданию рядом с нашей позицией на юге. Я был готов заползти под мостовую. Я видел попадания снарядов ее пушки, приближающиеся к нам – я не мог поверить, этот парень заходит на позиции своих сил. Должно быть, он был чертовски классным стрелком, потому что очередь прекратилась прямо перед тем, как ударить по нашей машине. Была ли это просто ошибка или он действительно устранил угрозу, я не знаю, но это был единственный заход, который он совершил на нашем местоположении. Ну и слава богу за это. Вскоре после этого эпизода, около 06:30, я стал свидетелем одного из самых странных событий, имевших место на протяжении всей задачи. Из переулка к югу от нас вышел и пошел по улице шел старик, баюкающий маленькую девочку, которой было не больше четырех или пяти лет. Она выглядела мертвой. Она обмякла в его руках, с головой, откинувшейся назад, и одной рукой, свисающей ниже его талии перед ним. Он подошел прямо к перекрестку со всеми нашими машинами и людьми там, а затем повернул налево и пошел по улице на запад, прочь от нас. Он даже ни разу не взглянул в нашу сторону; он не вздрагивал, когда раздавались выстрелы, а летящие пули его ничуть не беспокоили. Хотя они летели совсем рядом с ним, он не обращал на них никакого внимания и ни разу не получил ни царапины. Последний раз я видел его уходящим из поля зрения на запад, прямо по дороге, ведущей бог знает куда. Бедняга – я откуда-то знал, что она его внучка. Это была одна из тех ситуаций, когда понимаешь что-то интуитивно. Однако я не мог по-настоящему ощутить его утрату: я слишком устал и был слишком истощен. Наконец, около 07:00 первые из БТРов с места крушения начали проходить через наши позиции. Они шли по прямой и двигались очень быстро, направляясь с запада на восток к пакистанскому стадиону: безопасному месту, добраться до которого было не так далеко и сложно, как до аэропорта. Стадион представлял собой заброшенную спортивную арену олимпийского типа с высокими стенами, защищавшими его от всего, кроме минометов. Позади БТРов я видел часть спасательных сил, бегущих к нам по улице. В БТРах не хватило места для всех. Некоторые из бедолаг бежали по улице, пытаясь не отстать от последнего БТРа, но не выдерживали темпа. В любом случае, БТРы двигались недостаточно медленно, чтобы кто-то мог угнаться за ними. Они пролетели прямо мимо нас, направляясь в безопасное место. На одном из БТРов я увидел бойца Оперативной группы "Рейнджер", который лежал мертвым, его рука свисала с крыши машины. Он, должно быть, был одним из наших, потому что на нем был камуфляж летного экипажа. Кровь стекала по всему борту машины, куда они забросили его тело, и это напомнило мне о маленькой девочке на руках у старика. Какая жалость. Добравшись, наконец, до нашей позиции, последние бойцы оперативной группы вскарабкались наверх и в багажники машин, ожидающих на перекрестке. Теперь там осталось всего несколько "Хамви" и ни одного БТРа, а интенсивность огня возрастала прямо пропорционально восходу солнца. Теперь мы были последней машиной в колонне, и я крикнул водителю Никсона сдать назад, чтобы мы могли подобрать кого-нибудь из этих парней. Они явно выдохлись, а мы не хотели оказаться единственной машиной, оставшейся на улице. Все остальные машины обогнали нас, и по нашей стали стрелять чаще. Последняя пара бойцов на улице карабкалась на наш "Хамви", когда я увидел Боба Рэнкина – еще одного боевого диспетчера, который не участвовал в первоначальном штурме, но вызвался пойти на помощь – ищущего место, куда можно было бы забраться. Он стоял за нашим задним бортом лицом к нам. Для него совершенно не оставалось места, так что я и Рейнджер, который частично сидел у меня на коленях, протянули руки, схватили его за лямки и наполовину втащили в кузов машины. Со всех сторон потянулись руки, чтобы удержать его на месте. Все, что сказал Боб, было: "Не отпускайте меня". Я ответил ему: "Ты у нас, Боб". Его втиснуло лицом вниз между парнями в кузове, и он ничего не видел, но явно узнал мой голос. "Дано, это ты?" "Это я, Боб". "Только не отпускай меня!" Он так и проехал всю дорогу до пакистанского стадиона, со свисающими наружу задницей и ногами. Я уверен, что это было то еще зрелище для всех собравшихся возле стадиона сомалийцев, недостатка в которых не было. Мы возвращались с задачи, из ада, а эти люди ходили по улицам, как будто не происходило ничего необычного. Мы прибыли на пакистанский стадион примерно в 08:00. Там уже была организована сортировка, и пакистанцы выбивались из сил, пытаясь нам помочь. Когда я прибыл, на земле уже стояли американские вертушки, и шла эвакуация наших людей, кого-то в госпиталь, а остальных обратно в аэропорт. Я нашел Тима Уилкинсона и Джека Макмаллена (еще одного диспетчера, который участвовал в спасательной операции) и немного поговорил с ними. Пакистанцы раздавали блюдо из риса то ли с бараниной, то ли с говядиной. Я ничего не ел с завтрака двумя днями ранее, так что я немного перекусил. Я ненадолго присел на трибуну стадиона и понаблюдал за происходящим. У пакистанцев были минометные позиции, отрытые на бывшем футбольном поле. Наши машины беспорядочно стояли вдоль ближайшей ко мне стороны. Люди слонялись вокруг. Пара пакистанцев в белой форме раздавала чай. Я мог видеть несколько кучек парней из оперативной группы, сгрудившихся друг вокруг друга. Какое-то время сидел и просто глядел, ни о чем особо не думая. Три или четыре тела американцев лежали на земле под пончо, ожидая погрузки. Когда пришло время, я подошел и помог донести их до ожидающего вертолета. Казалось, это меньшее, что я мог для них сделать, и мне не хотелось, чтобы их несли не американцы. Эти люди потеряли все, и казалось неправильным, чтобы для последней поездки домой их грузил кто-то другой, кроме тех, с кем они были, когда погибли. Чуть позже я снова нашел Тима. Я был удивлен, увидев его, и мы обменялись новостями. Он сказал мне, что всем нашим ребятам удалось выжить. Скотти подстрелили. Пэт получил несколько осколков, как и сам Тим, но в остальном все наши парни были в безопасности, и выкарабкаются. Наконец, к 11:00 весь личный состав, отбывающий на вертушках, был загружен, и не осталось ничего, кроме наших "Хамви". Прежде чем взлетела последняя вертушка, я спросил Тима, не хочет ли он поехать в аэропорт со мной на моей машине вместо того, чтобы лететь. К моему удивлению, он сказал да. До этого рейда Тим все жаловался мне, что все, что он вообще видел, это город из вертушки CSAR, и что мне довелось покататься по всему городу и видеть его вблизи. Наша машина, как обычно, должна была ехать сзади, и когда мы забрались на Хамви, я заметил, что у Тима нет CAR-15. "Где твое оружие?" Он застенчиво ответил, что, как надеется, оно у Скотта Фалеса, но он не совсем уверен, так как не видел его всю ночь, потому что был полностью занят помощью раненым. А теперь Скотти был эвакуирован вместе с остальными ранеными. Я не мог поверить, что он собирается возвращаться в город без какого-либо длинного ствола. Наши машины выстроились в ряд в пределах безопасности стадиона, готовясь к отъезду. Тим теперь сидел там, где совсем недавно был мой новый приятель Рейнджер. Я не знал, где сейчас этот Рейнджер, и меня это не интересовало, как не интересовали и остальные. Надеюсь, они были достаточно сообразительны, чтобы поймать попутную вертушку. К хренам необходимость ехать обратно через ад. И все же было здорово быть с товарищем из ВВС. За всю задачу это был первый раз, когда я был со своими парнями. Боевой урок номер пять: одна из проблем боевого диспетчера в том, что в конечном итоге неизменно работаешь с людьми, о которых знаешь очень мало, а иногда и вовсе ничего. Как бы я ни устал, это было лучшее, что я чувствовал за последние часы. В тот момент мне было все равно, что будет дальше. Когда первая из наших машин выехала со стадиона, мы, конечно же, услышали, как интенсивность огня снова нарастает. Что-то надвигалось на нас. Тим посмотрел на меня, вытащил свой пистолет М-9, пожал плечами и сказал: "Не могу поверить, что ты уговорил меня на это". Но мы не рвались в бой. Уже нет. Мы выполнили нашу задачу: взяли всех плохих парней, к которым отправились, а затем вернулись, чтобы забрать остальных наших людей, живых или мертвых. А теперь пришло время вернуться в ангар. Вы можете оставить себе свой дерьмовый городишко, воевать между собой и морить друг друга голодом, мне все равно, подумал я. Независимо от того, сколько крови нам пустили, мы знали, что в военном отношении мы намного превосходим всех там, и отвесили больше, чем получили сами людям, которым нравилось отвешивать другим. Маршрут, которым колонна воспользовалась, чтобы добраться домой, пролегал вокруг города на север, запад и затем на юг, по установленному маршруту снабжения, используемому американцами для сообщения между несколькими занимаемыми нами в Могадишо расположениями. В одном месте по дороге, в северной части города, стоявший на обочине ребенок лет пяти или шести скорчил рожицу и наставил на нас палец. Тим поднял пистолет и сделал движение головой, как бы говоря: "Угу". Когда мы отъехали, было видно, что пацаненок просто стоит там, улыбаясь. Мы прибыли обратно в ангар в 12:30 4 октября. Мы с Тимом были последними двумя людьми в самом конце длинной вереницы воинов, которые вышли и вернулись.
Я мало что помню о 4 октября после нашего возвращения. Знаю, что переуложился, пополнил боекомплект, заменил батареи и т.д. Мы немного выждали, чтобы узнать, собираемся ли мы вернуться. У нас определенно были пропавшие, и вопрос был лишь, когда и куда мы пойдем, чтобы вернуть их. В конце концов, поступила команда отбой. Я заснул на своей койке, но не помню во сколько, и как долго я спал. Пятого я помню, как встал рано утром, перепроверил свое снаряжение и поговорил с остальными, в основном с Тимом и Пэтом. Остаток дня был размыт, неразличим. Утром шестого числа, когда я стоял в задней части ангара, минометная мина, единственная мина, взорвался на бетоне прямо у входа в ангар. Это реально вздрочило весь ангар, люди метались повсюду, хватая свое снаряжение, не зная, что делать. Большинство все еще не отошло от задачи. Я подбежал к передней части ангара и увидел пару Пи-Джеев и кого-то медиков, работавших с Доком Маршем, хирургом подразделения штурмовиков, и Мэттом Риерсоном. Я вернулся к своей койке, чтобы что-то взять, когда услышал, как штаб-сержант Струккер выкрикивает мое имя в нескольких рядах от меня, в центре спального расположения Рейнджеров. У него был парень с осколочными ранениями, а медиков под рукой не было – не подойду ли я взглянуть на его парня? Я взял свою недавно пересобранную аптечку с койки и побежал туда, где кучка Рейнджеров стояла вокруг парня на полу. Я опустился на колени и начал осматривать его. У него на шее были входные раны, но выходных не было и, похоже, никаких других проблем тоже. Потенциально серьезно, подумал я, но мне не хотелось тревожить парня, так что я начал говорить с ним, пока осматривал его. Его нужно было как следует осмотреть, прежде чем мы сможем переместить его в MASF. "Как тебя звать?" спросил я. "Специалист Мойнихан". Хорошо, подумал я, он в сознании и спокоен. Я попросил Струккера отодвинуть своих товарищей назад, и все резко сделали шаг назад. У Рейнджеров никогда не бывает колебаний. Их определенно стоит полюбить. "Откуда ты, Мойнихан?" Ничего в ответ. Я подумал было, что, возможно он не совсем в себе, когда он выпалил: "Э-э, да я отовсюду". "Чтож, Мойнихан отовсюду, с тобой все будет в порядке. У тебя несколько осколков в шее, но больше нигде, и это несерьезно. Мы собираемся передать тебя парням из ВВС, и они возьмутся за тебя прямо сейчас". Я отошел вместе со Струккером в сторону и сказал ему, что осколок, похоже, не порвал ничего важного, но, поскольку он вошел сбоку в шею, он может находиться рядом с чем-то потенциально более опасным. "Вам надо держать его шею как можно более неподвижной и доставить его в MASF". Он поблагодарил меня, а затем велел своим людям забрать Мойнихана. Теперь, с полным настроем на медицину, я подошел к передней части ангара, где Расти Таннер (еще один Пи-Джей и наш квази-первый сержант) вместе с еще одним медиком оказывали помощь Мэтту Риерсону. У него была большая дыра в спине, где осколок размером с мяч для гольфа пронзил его тело. Они говорили с ним и лихорадочно работали, чтобы заткнуть дыру и стабилизировать его для перемещения. Кто-то принес носилки, и я помог им поместить его на них. Он пытался говорить, и я видел, как он боролся, чтобы остаться в сознании. Его решимость была более чем вдохновляющей, она была поразительной. Мы вчетвером подняли его и отнесли к санитарному вертолету, который прибыл для короткого перелета в госпиталь на другом конце города. Мы несли его к вертушке так быстро и плавно, как только могли. Пара парней говорили с ним, и уговаривали его держаться. Я видел, как он изо всех сил пытается остаться с нами, но потом его глаза начали меняться. Они приобрели тот тусклый, непрозрачный вид, который можно видеть у мертвого оленя или лося. Они изменились в тот самый момент, когда мы погрузили его в вертолет. Позже я узнал, что он умер по дороге в госпиталь или вскоре после прибытия. Но я не поверил. Я знаю, что я видел. Он умер, пока мы грузили его, и его друзья все еще говорили, чтобы он держался. Я мало что знал про Мэтта, кроме того, кем он был, какую должность занимал, и сколько раз видел его во время нашей кошмарной поездки по городу. Но его смерть очень сильно повлияла на меня. Это не умаляет памяти о других прекрасных солдатах, которых мы потеряли во время битвы. Смерть некоторых из них я также видел. Но Мэтт – единственный человек, смерть которого я наблюдал так близко, что мог коснуться его лица. И он так старался держаться. Я мог видеть это в нем, но я мог видеть и смерть, приходящую за ним. Я регулярно думал о нем и его семье первые несколько лет после битвы. По факту долгое время я думал о битве ежедневно. Теперь уже не так часто: прошло слишком много времени. Что же касается Мэтта, то, где бы сейчас ни была его семья, они должны знать, что я восхищаюсь им как стойким оператором и доблестным человеком. Впрочем, они и так знают это лучше меня. После этого и двух поминальных служб, которые мы провели по нашим павшим, мы узнали, что политические ветры меняются. Ходили слухи, что больше никаких выходов. Конечно, мы были настроены на бой, и нам еще предстояло вернуть Майка Дюранта – нашего пилота, взятого живым сомалийцами. Но как только мы вернем его, это, вероятно, будет так. И так и было. Что за бред. Только политики дадут вам драться насмерть, чтобы потом решить, что цена слишком высока.
Шли дни, и мы с Тимом вернулись к нашему любимому времяпрепровождению, своего рода самотерапии: курению сигар на мешках с песком и потягиванию джина. Да, алкоголь. Моей жене, Лиз, за несколько недель до этого удалось тайком переправить мне Танкерей(10), замаскированный под бутылку с водой. Я всегда был любителем джина, и мой любимый вариант – в стакане со льдом, с парой оливок. Когда от жены пришла посылка с банкой оливок и двумя бутылками воды, я понял, что она сделала. Я осторожно скрутил крышку с одной и сделал глоток: вода. Я не мог поверить. Как она могла послать мне оливки и две бутылки воды? Без разницы, разумно заключил я; все равно они из дома, и я мог время от времени жевать оливки. Я выпил ту первую бутылку медленно, в течение нескольких дней. Затем, после одного из наших рейдов, я вернулся к своей койке в поисках чего-нибудь попить (все, что у нас было в Сомали, это вода в бутылках), но возле моей койки ничего не было. Я полез в свою драгоценную посылку, вытащил вторую бутылку воды, сделал большой глоток и чуть не подавился полным ртом джина! Благослови ее сердце! По вечерам я втихаря мешал себе в подфляжной кружке Танкерей и немного сока от оливок, и добавлял пару оливок. О льде не могло быть и речи, так как его, по всей видимости, не существовало нигде в стране. Затем мы с Тимом выскакивали из наших коек в задней части ангара и как можно небрежнее дефилировали вдоль него, и я накрывал кружку рукой, чтобы никто не учуял запах джина. У лишенных алкоголя людей острое обоняние. Благополучно просквозив сквозь строй, мы усаживались на низкой стене из мешков с песком на периметре расположения оперативной группы, чтобы покурить. Тим обрезал их для нас. Моим обычным куревом были Роял Ямайка Черчилль Мадуро, а Тим обычно курил Упманн или Панч. Тим был человеком, состоящим из сигар, и я никогда не стеснялся клянчить у него. Черт, да даже то, что я курил хорошие сигары, было его виной. Это помогало создать атмосферу, в которой мы могли бы обсудить всякое. Я считаю, что сидеть на этих мешках с песком и разговаривать на протяжении следующих нескольких недель, пока мы ждали возвращения домой, пошло на пользу. Это дало нам возможность расслабиться так, как иным способом было бы невозможно. С морским бризом и хорошим куревом, это было даже приятно. После освобождения Дюранта мы собирались домой. Мы потеряли на сомалийской земле восемнадцать парней, перебили сотни сомалийцев и убрали половину руководства Айдида, и мы объявляли об уходе. Печально то, что психологически сомалийцы были на грани поражения. Все преимущества были у нас. Сомалийцы до смерти боялись, что мы вернемся. Я твердо уверен, что если бы мы воспользовались нашим преимуществом в течение следующих нескольких недель, Айдид был бы в наших руках. На войне никогда добровольно не отказываются от преимущества. Никогда. Мы нарушили одно из основных правил. Клаузевиц перевернулся в гробу.
Для оперативной группы это было еще хуже: это было личным. Нас заставили остановиться, не дойдя до цели. Мы отправились домой из Сомали 21 октября. Наше возвращение во многом отражало всю операцию. Для парней из ВВС это было очередным упражнением в пренебрежении. Тим, Пэт Роджерс, Джон Макгэрри, Том "Черепаха" Терликовски(11) (Пи-Джей, прибывший с силами подкрепления после битвы), и я сели на C-5 с оставшимися Рейнджерами, которые направлялись в Джорджию. Местом прибытия самолета в Штаты была авиабаза Сеймур Джонсон в Северной Каролине. Планировалось, что там нас встретит кто-то от штурмовиков, который затем переправит нас в наше расположение на авиабазе Поуп, что в двух часах езды. Там никого не было. Было шесть утра, мы вернулись с задачи, побывав в аду, и нас оставили болтаться. Пэт позвонил в эскадрилью; там тоже никого. Он разбудил одного из парней из оперативного отдела, Мэтта Доннелли, который был крайне сочувственным, но у него не было для нас ничего, по крайней мере, ничего, что разрешило бы ситуацию к нашему удовольствию. Армия, демонстрируя все свое бюрократическое великолепие, проинформировала наше подразделение, что позаботится о нашем возвращении. Эх, большая "А", как мы ее называли, ты всегда снисходишь до нас. Однако мы не были единственным имуществом Министерства обороны, выгружаемым в Северной Каролине. У штурмовиков в том самолете были машины, и их подразделение послало несколько парней в минивэне, чтобы перегнать их. Мы реквизировали водителя теперь уже пустого "Форд Эконолайн" и ввалились внутрь. У первого же мини-маркета, что мы увидели, я попросил водителя остановиться, чтобы мы могли взять дюжину "Миллер Лайт" и немного "Дженюин Драфт". Наше первое пиво за много месяцев, и вкус его был прекрасным. Почти дома, но у нашего водителя был другой план. Он настоял, чтобы мы сначала отправились на базу штурмовиков, потому что таковы были его инструкции. В конце концов, мы заставили его завезти нас по дороге к нашему расположению и высадить перед нашим главным зданием. Было около девяти утра. И там, перед зданием, нас ждало полторы дюжины ребят из подразделения. Армия позвонила, чтобы сказать, что мы в пути. Самым большим сюрпризом был Скотти Фалес. Он был ранен во время боя и через два дня отправлен в Штаты через Германию. Он был с остальными, передвигаясь в своей гиперактивной манере, и хорошо управлялся с костылями. У меня не было настроения стоять и трындеть со всеми, так что я пошел к своему шкафчику и переоделся в Ливайсы и футболку, в которых прибыл в день нашего отбытия. Я даже больше ничего с собой не брал. Я позвонил жене, чтобы сказать ей, что вернулся, и чтобы она забрала меня, и спустился с холма к воротам расположения. Подходя к зданию охраны, я заметил кого-то из техперсонала, вывешивающего поперек дороги транспарант с какой-то надписью, обращенной к входным воротам. Когда я проходил под ним, я обернулся, чтобы посмотреть, что написано. Там было: "Добро пожаловать домой". На день позже и на доллар меньше. Я громко рассмеялся и вышел за ворота.
1. Американский историк, специалист по древним языкам и системам вероисповеданий. Автор ряда работ, повествующих об этапах и ключевых моментах развития западной цивилизации (прим. перев.) 2. Американская сеть заведений фаст-фуда, основанная в 1940 году, изначально предлагавшая мороженое и другие молочные продукты. Позже в меню были включены бургеры, гриль, прохладительные напитки и т.п. (прим. перев.) 3. "Зловещий доктор Фу Манчи" – литературный персонаж, созданный английским писателем Саксом Ромером. В его произведениях является воплощением зла, криминальным гением наподобие профессора Мориарти (прим. перев.) 4. Разница в том, что MASF (Mobile Aeromedical Staging Facility), это скорее полевой эвакуационный госпиталь: медицинское учреждение, основной задачей которого является проведение лишь самых неотложных медицинских процедур, направленных на обеспечение возможности дальнейшей эвакуации раненых и пострадавших. В то время как MASH (Mobile Army Surgical Hospital) является полноценным полевым подвижным госпиталем (прим. перев.) 5. Поведенческая модель типа А – темперамент, характеризуемый чрезмерным влечением и духом соперничества, нереалистичным ощущением безотлагательности чего-то, неадекватными амбициями, нежеланием давать самооценку, тенденцией подчеркивать значимость количественных показателей по сравнению с качеством и потребностью в контроле. Противопоставляется личности типа В (прим. перев.) 6. Оснащенных бронезащитой (прим. перев.) 7. Американская фирма, производитель тяжелой автомобильной техники. Разработчик и производитель семейства армейских автомобилей повышенной проходимости HMMWV (High Mobility Multi-Purpose Wheeled Vehicle), получившего прозвище "Хамви" (прим. перев.) 8. Recce – сокращение от "reconnaissance", разведывательный (прим. перев.) 9. Указание направлений по "правилу циферблата", где 12 часов – направление движения, фронт, а 6, соответственно, тыл (прим. перев.) 10. Шотландский джин премиум-класса. Производящая его компания Диаджео была основана в 1830 году сыном священника Чарльзом Танкереем (прим. перев.) 11. Игра слов, основанная на созвучии фамилии со словом Turtle – черепаха (прим. перев.)
_________________ Amat Victoria Curam
|