Текущее время: 28 мар 2024, 21:02


Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 124 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5 ... 7  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 16 сен 2022, 17:20 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 23 ноя 2012, 10:58
Сообщений: 1604
Команда: FEAR
Цитата:
я вернулся в Олдершот для того, чтобы присутствовать на похоронах убитого во Франции заместителя командира САС.


интересно, что это было?


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 17 сен 2022, 10:39 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Bjorn писал(а):
Цитата:
я вернулся в Олдершот для того, чтобы присутствовать на похоронах убитого во Франции заместителя командира САС.


интересно, что это было?


Сугубо ИМХО - учения и "дружественный огонь"...


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 20 сен 2022, 23:11 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ПЯТАЯ

Как сегодня известно почти всему миру, в 22-м полку Специальной Авиадесантной Службы существует четыре эскадрона, каждый из которых имеет в своем составе четыре роты (отряда): авиадесантную, лодочную, горную и мобильную. Их названия практически не требуют дополнительных пояснений, но есть нюансы в рамках их специализации, о которых следует упомянуть.
Авиадесантная рота — это специалисты по прыжкам с парашютом, специализирующиеся на затяжных прыжках [1] — эффективном способе прибытия в назначенный район проведения операций, не предупреждая противника на земле присутствием низколетящего самолета. Ночью они покидают борт на высоте 25000 футов и дышат кислородом из баллонов на грудных ранцах, открывая парашюты только на высоте 4000 футов над землей. Во время дневного прыжка они скидывают с высоты раскрытия парашютов еще 1000 футов, и спускаются на землю с 3000 футов, занимая свою позицию еще до того, как враг, даже если он их увидел, успеет моргнуть глазом. Когда ночные парашютные прыжки совершают все четыре роты эскадрона, десантники прыгают с более низкой высоты, скажем, около 13000 футов, после чего отмечают посадочную площадку для эскадрона, пока летчик заходит на второй круг. Все сотрудники САС являются подготовленными парашютистами, однако военнослужащие авиадесантных рот являются экспертами в этом вопросе. Тем не менее, солдаты должны изучить все дисциплины, чтобы никто не оказался в затруднительном положении, работая с подразделением, которое специализируется на чем-то другом, чем его собственная область знаний.
Роль лодочной роты в основном заключается в доставке личного состава эскадрона на берег с надводных кораблей с помощью резиновых надувных лодок типа «Джемини» с подвесными моторами. Все они являются опытными аквалангистами и при проведении разведывательных мероприятий работают под водой. Среди них есть несколько высококвалифицированных специалистов по подводным минно-подрывным работам, которые должны быть очень искусными, поскольку подводные взрывы — самые опасные из всех.
Мобильная рота использует специально модифицированные длиннобазные «Ленд Роверы», которые довольно сильно напичканы оружием. Их дополняют несколько мотоциклов, которые используются для ведения разведки, организации связи между транспортными средствами в движении, а также для разведки подходящих маршрутов для роты или эскадрона. Каждый военнослужащий должен уметь ездить на мотоцикле, а также водить «Ленд Ровер», все проходят базовую подготовку в качестве автомехаников. Но среди бойцов мобильной роты есть опытные механики, прошедшие специальную подготовку, позволяющую им разбирать и ремонтировать автомобили и мотоциклы в самых ужасных условиях. Неважно, какая проблема, неважно, в каком месте, — эти ребята могут ее устранить, на ощупь и в кромешной темноте, если это необходимо. Кроме того, всех военнослужащих обучают вождению при необходимости в течение длительного времени, на местности и в условиях, которые не под силу мулу, а также вождению ночью с использованием пассивных очков ночного видения (ПОНВ), [2] поскольку патруль САС на секретной операции не может использовать фары.
Одна из основных задач горной роты — поднять всю роту на скалу или на другое препятствие с помощью стационарного альпинистского снаряжения. Они идут первыми, свободно взбираясь на скалу или скальный склон и закрепляя зажимы и якоря для веревок на поверхности, чтобы за ними мог следовать эскадрон. Тренируясь на Эвересте и других вершинах Гималаев, в высоких Андах Южной Америки, Швейцарских и Французских Альпах, все военнослужащие роты являются опытными альпинистами и лыжниками. Их учат действовать в самых неблагоприятных погодных условиях, а во время снежных заносов они зарываются в глубокие снежные норы, чтобы выжить, пока не утихнет снежная буря. Некоторые из ребят принимали участие в британской экспедиции на Эверест в 1976 году, а также в экспедиции 1984 года, во время которой один военнослужащий Полка погиб под лавиной. Как будет видно далее, при освобождении Южной Георгии в 1982 году горному отряду эскадрона «D» предстояло испытать себя на пределе.
Получив назначение в роту, военнослужащий САС, как правило, остается в ней, однако при определенных обстоятельствах человек может переходить из подразделения в подразделение, от одной дисциплины к другой, что делает его обладателем двойной специализации или даже многопрофильным специалистом, а значит, еще более ценным для Полка. Следует, однако, признать, что иногда это не срабатывает — как, например, было со мной и с затяжными прыжками.
Я испытал себя в этом деле, когда был штаб-сержантом. После двух-трех часов наземной подготовки мы поднялись на борт C-130 Королевских ВВС, — знаменитого транспортного самолета, которого обычно называют «Геркулес», и одна эскадрилья которых была постоянно задействована в специальных операциях, в основном для обеспечения работы САС. На высоте 13000 футов открылась задняя рампа, и я спустился на край. Инструктор ВВС, который должен был прыгать со мной, был очень опытным. Одну минуту он смотрел мне в глаза и показывал большой палец вверх, а в следующую мы оба уже падали в небо. Потом, когда мы мчались вниз, он вдруг оказался рядом со мной, поправляя мои лямки.
Я уже говорил, что не люблю высоту, а теперь обнаружил, что оказался худшим из всех парашютистов, кто когда-либо поднимался в небо. Меня переворачивало на спину столько раз, что я начал чувствовать себя блином. Всякий раз, когда мне удавалось стабилизировать положение, я начинал вращаться, а затем меня снова переворачивало в другую сторону.
Любое движение руками или ногами во время свободного падения на скорости 120 миль в час вызывает ответную реакцию. Чтобы показать вам, что я имею в виду, высуньте руку из люка автомобиля, движущегося со скоростью 80 миль в час, — давление ветра отбросит ее назад к заднему краю проема. А теперь представьте, что вы едете со скоростью 120 миль в час — 176 футов в секунду — и эту силу ощущает все ваше тело. Малейшее движение выводит вас из равновесия. Хотя другие достаточно быстро осваивают свободное падение — и многие из них начинают его любить, — я так и не смог разобраться в себе, в результате чего оказался совершенно бесполезен.
Примерно за четыре дня я совершил восемь прыжков, после чего инструктор сказал мне, что в небе я представляю опасность не только для себя, но и для окружающих меня людей. Честно говоря, его слова прозвучали музыкой в моих ушах, поскольку это означало, что у них было мало шансов использовать меня для затяжных прыжков.
Три года спустя, во время учений в Иордании, я развлекал себя тем, что подшучивал над военнослужащими авиадесантной роты, что они должно быть сумасшедшие, чтобы любить прыгать с самолета. В ответ они подшучивали над моим, ставшим почти легендарным, отсутствием навыков свободного падения с парашютом. Все было довольно добродушно — за исключением того, что однажды они вдруг спросили меня, собираюсь ли я прыгать с ними на следующее утро. Они рассчитывали, что я скажу: «Та ну его нафиг!» — и просто уйду, но этого не произошло. К их удивлению — и своему тоже — я ответил: «Да», сразу же пожалев об этом. Но, поставив на кон свою гордость, у меня не оставалось иного выхода, кроме как пройти через это.
Дальше стало еще хуже. Джон, инструктор по прыжкам с парашютом и сам высококвалифицированный специалист по затяжным прыжкам, сказал мне, что прыгать я буду с парашютом прямоугольной формы типа «крыло»: «Это все, что у нас есть с собой», — сообщил он. До этого я прыгал только со стандартными парашютами с круглым куполом — с ними у тебя никогда не бывает проблем. Тебя могло закрутить, они не очень хорошо управлялись, но они всегда гарантированно доставляли тебя вниз. Парашюты прямоугольной формы очень хорошо управляются и поэтому гораздо более полезны для людей, которые хотят приземлиться в точном месте, но если у тебя перехлестывало стропы, то требовалось отрезать парашют, потянув за два зажима на плечах, затем вернуться к свободному падению и открыть запасной парашют.
Когда Джон объяснил мне все это, я уже начал сомневаться. Заметив это, он просто сказал: «Хорошо, пойдем в связке». Он имел в виду, что, когда придет время прыгать, он встанет на рампу самолета спиной к краю, а я стану лицом к выходу и буду держаться за своего инструктора. Затем мы выпадем из самолета, и я перейду в свободное падение. Таким образом, он сможет поддерживать меня в устойчивом положении, пока я буду делать все, что требуется, чтобы его сохранить. Затем, когда мы достигнем высоты 3500 футов, он меня отпустит, я открою парашют, и обеспечу полное наполнение купола.
Однако вновь вверх взяла моя гордость. Будучи благодарным ему за помощь, я услышал свой голос: «Ну вот что, Джон, почему бы мне не прыгнуть самому? Иначе они все будут издеваться надо мной. А потом в воздухе ты подойдешь и сразу же соединишься со мной, приведя меня в стабильное состояние». Не зная о моей полной неумелости, он согласился, и потом мы еще в течение часа тренировались на земле, потому что я не делал затяжные прыжки уже три года.
На следующее утро я пристегнул парашют и всю остальную атрибутику, не в первый раз задаваясь вопросом, а нахрена оно мне надо. В авиадесантной роте в тот день с высоты 13000 футов прыгали двенадцать человек. Я должен был прыгать первым, за мной следовал Джон и остальные ребята. После бесконечной игры на нервах открылась хвостовая рампа. Загорелся красный свет, затем зеленый, и я бросился вперед, переворачиваясь в воздухе, чтобы занять правильное положение для свободного падения, но сразу же потерял устойчивость. Оказавшись в потоке воздуха, я кувыркался в разные стороны, пытаясь обрести устойчивость.
Где, черт возьми, Джон? Он же должен подойти ко мне, но я не видел ни его, ни остальных парашютистов. Земля и небо кружились то вверх-вниз, то вправо-влево, я мчался к земле подобно тряпичной кукле, сброшенной с крыши здания. Меня охватил ужас — и это еще вежливое преуменьшение того, что я чувствовал. По мере того, как земля стремительно приближалась ко мне, эта чертова штука на моем запястье, называемая альтиметром, отсчитывала все меньшую высоту. Где, черт возьми, Джон?
Через несколько секунд после прыжка, находясь в небе, я отчаянно пытался обрести устойчивость, но все было безнадежно, совершенно не в моих силах. В одну секунду я падал головой вперед, а уже в следующую — лежал на спине и смотрел в небеса. И в тот момент, образно выражаясь, небеса казались мне слишком, слишком близкими.
На высоте 4000 футов я потянул за ручку. Бам! Парашют раскрылся, ремни врезались в меня, перехватив дыхание. Слава Богу, у меня был купол. «Если я не буду умничать, то смогу это пережить», — подумал я, приказав себе оставить все в покое. Ничего не трогать, ничего не делать, просто приземлиться.
И я приземлился.
На последующем подведении итогов ребята сказали, что как только я покинул хвостовой отсек, я стал настолько нестабильным, что они не смогли ко мне приблизиться. Очевидно, вся рота пыталась поймать меня, но я падал как камень, быстрее, чем кто-либо мог лететь в своем свободном падении. В конце концов, им это удалось, и хотя я никого не видел, один парень из роты, Стэн, который в свободном падении мог «летать» подобно птице, сумел сконцентрироваться и схватить меня. Его самого я не видел и ничего не почувствовал, но именно он стабилизировал меня. Именно в тот момент я потянул за ручку, почувствовал удар, когда парашют раскрылся, и увидел над собой купол. К тому времени Стэн уже унесся в вихревом потоке, и я уж было подумал, что это просто удача, которая безопасно раскрыла мой парашют. Выслушав остальных на подведении итогов и поразмыслив о том, что могло произойти, я утвердился во мнении, что могу обойтись без затяжных прыжков. Этого мнения я придерживаюсь и по сей день.
Вскоре после зачисления в часть кандидат знает, в какой эскадрон он попадет, потому что именно там есть вакансии. В случае моего набора, пятеро из нас были определены в эскадрон «D», в котором было две вакансии в мобильной роте и три — в лодочной. Нам сказали, чтобы мы сами определились, в какую роту мы хотим пойти, и все захотели попасть к мобильщикам, — отчасти потому, что мы уже представляли себя за рулем хорошо вооруженной машины, рассекающей по всей стране, но в основном из-за того, что никому из нас не нравилась идея работать бóльшую часть времени в холодной воде.
По прибытии в эскадрон «D» нас в алфавитном порядке вызвали в кабинет тогдашнего командира эскадрона майора Брюса Нивена. Поскольку моя фамилия начинается на «R», в списке я был четвертым. И естественно, что первые двое, пришедшие на прием к боссу, отдали предпочтение мобильной роте. Глянув в свои бумаги, командир сказал:
— Так, Рэтклифф, отправляешься в лодочную роту.
Я знал, что он так и скажет, но решил попытаться заставить его передумать. Упорно стоя перед его столом, я несколько нервно ответил ему, что предпочел бы пойти в мобильную роту.
— Ты пойдешь туда, где есть вакансия, а вакансия есть в лодочном подразделении, — последовал предсказуемый ответ. Я не двинулся с места.
— Нет, сэр, — произнес я, — я не переношу воду. — Майор Нивен недоуменно посмотрел на меня и спросил, не боюсь ли я воды. — Я не боюсь воды, сэр. Просто я не очень уверен в ней.
Должно быть, по какой-то причине это задело командира, в результате чего Дэнис, один из парней, который побывал в его кабинете до меня, был переведен из мобильной роты в лодочную вместо меня. Вот так я и попал к мобильщикам, ездил на «Ленд Роверах», пока Дэнис занимался плаванием. Это был полезный урок того, что в САС ты сам определяешь свою удачу. Пусть я и добился своего, но подставил своего товарища, и он никогда не простил меня за это.
Когда человек зачисляется в Полк, он попадает на иную карьерную лестницу. В течение первого года службы он сохраняет звание, которое у него было на момент прихода в часть, и получает жалование, соответствующее своей должности в предыдущем полку или части. По истечении этого года он полностью восстанавливается в новой должности и становится рядовым, хотя в качестве стимула для продолжения службы в части, ему платят столько же, сколько капралу в обычном подразделении; в звании капрала ему платят столько же, сколько сержанту. После этого он не может получить звание сержанта, пока не прослужит в Полку не менее семи лет. Однако, как только такие люди получают звание сержанта, мы рассматриваем их как движущую силу САС, важнейшими частями того механизма, который двигает Полк вперед. Но прежде, чем они достигнут этого этапа своей карьеры, им предстоит пройти долгий путь.
В любое время на протяжении первых четырех лет службы в САС человек может быть либо отправлен обратно в свою первоначальную часть, либо полностью принят в Полк. По сути, это означает, что у него есть четыре года, в течение которых он должен себя проявить. Его аттестационные документы подписываются командиром эскадрона и передаются в штаб Полка, [3] где их подписывает полковой сержант-майор, который добавляет к ним словесный портрет оцениваемого, а оттуда они попадают к адъютанту, [4] заместителю командира и, наконец, к командиру части. Если все они согласны и подписывают бумаги без оговорок, то оцениваемый военнослужащий продолжает службу в САС.
Недостатки в человеке обычно первыми замечают командир эскадрона или его сержант-майор, в основном потому, что они видят его каждый день каждой недели. Если недостатки серьезные — по крайней мере, с точки зрения Полка, — его вызовут и скажут, что он не рекомендован для службы в Специальной Авиадесантной Службе. В конце концов, его вызовут в кабинет командира и сообщат, что он не соответствует требуемым стандартам и что ему придется вернуться в свою первоначальную часть.
Когда кто-то становится «ВВЧ», его никогда не отправляют обратно с плохой аттестацией и не сообщают в его подразделение, почему его отправили обратно. Просто в его личном деле отражается тот факт, что его служебные навыки в САС больше не требуются. Дело в том, что каждый, кто проходит отбор и добивается успеха, — это человек иной породы. И он вернется в свой полк не только гораздо лучшим солдатом, чем большинство военнослужащих в нем, но и тем человеком, которому есть что предложить этому полку. Другими словами, то, что его не сочли подходящим для САС, ни в коем случае не означает, что он не является хорошим солдатом. На самом деле, если бы он не был особенным, он никогда бы не добился таких успехов.
Четыре года — большой срок для того, чтобы побыть под пристальным вниманием, однако довольно часто недостатки человека не проявляются в течение многих месяцев. Например, может упасть его уровень физической подготовки, или он может превратиться в «казарменного юриста», [5] хотя таких у нас было не так уж и много. Когда я пришел в полк, один старослужащий сказал мне: «Мнения — как задницы. У каждого из нас оно свое». Имейте в виду, что военнослужащие полка повсеместно откровенны и любят высказывать свое мнение, потому что все они склонны считать себя начинающими генералами. (Если это кажется смешным, стоит обратить внимание на то, что за последние годы в Британской армии появилось большое количество генералов высокого ранга, которые являются бывшими солдатами САС). Кроме того, им нравится звук собственного голоса.
Некоторых отправляют обратно в свои части, потому что они просто не могут вписаться в коллектив, других — потому что их интеллект не всегда соответствует уровню, необходимому для работы, которую они призваны выполнять. Последнее может не проявляться до тех пор, пока человек не пройдет ряд сложных учебных курсов, посвященных, скажем, медицине, связи или минно-подрывному делу, где сложность предмета и требуемые технические знания могут погубить всех, кроме самых лучших.
Что касается САС и потерь, то когда человек получает ранение, особенно в полевых условиях, ему должна быть оказана самая лучшая неотложная медицинская помощь, пока он не попадет в руки квалифицированных хирургов. Для прохождения медицинской подготовки Специальная Авиадесантная Служба отправляет своих бойцов в несколько госпиталей по всей стране, которые с пониманием относятся к нашим потребностям в части медицины, что позволяет нам получать практический опыт.
Вместе с приятелем по имени Джок я был направлен в госпиталь Национальной Службы Здравоохранения [6] на южном побережье. Прибыв туда в понедельник утром, мы отправились в отделение травматологии, где первым, с кем мы столкнулись, был Ричард Вилларс, бывший офицер медицинской службы САС, который впоследствии написал книгу о своем опыте службы под названием «Кромка ножа: жизнь хирурга специального назначения». [7] После ухода со службы Рикки стал консультирующим врачом-ортопедом, и это был его первый день в больнице. Он пригласил нас в свою клинику. Надев белые халаты, как настоящие врачи, мы расселись позади него, пока он устраивался за своим рабочим столом.
Через некоторое время в дверь постучали, и в кабинет вошла пожилая женщина лет восьмидесяти. Рикки улыбнулся ей и беззаботно сказал:
— Проходите, голубушка, садитесь. — Когда она устроилась поудобнее, он спросил: — Так что у вас?
Она тут же начала бессвязно излагать свою жалобу, суть которой сводилась к тому, что у нее так сильно болит плечо, что она не может спать. Рикки не согласился; он сказал, что болит не плечо, а шея, после чего они несколько минут спорили об источнике ее боли.
По итогу он отправил ее в рентгеновское отделение, и через час она вернулась, сжимая в руках снимки. Наш приятель посмотрел на них и заметил:
— Разве это шея, голубушка? Это же просто мешок с костями. — И заявил, что для облегчения ее боли, он собирается сделать ей вытяжку. Однако старушка все еще не сдавалась.
— А как же мое плечо? — раздраженно спросила она, по-прежнему не веря. И вновь он сказал ей, что проблема в шее. Когда бедная старушка уходила, она крикнула:
— Попробовал бы ты спать с моим плечом!
Дверь с грохотом захлопнулась за ней. Мы посмотрели на консультанта-ортопеда. Он ухмылялся.
— Ну ты и засранец! — произнес я.
На что он, все еще ухмыляясь, ответил:
— Вы должны обращаться с ними твердо.
Если не обращать внимания на такие моменты, медицинский курс оказался увлекательным. Бóльшую часть времени я проводил в реанимационном отделении, наблюдал за операциями в операционной, делал вскрытия — простые патологии — и провел некоторое время в палатах. Мои знания росли, и бóльшая их часть осталась со мной, так что я даже знаю, как ампутировать ногу. Но должен сказать, что я бы ни одному товарищу из САС не позволил бы отрубить мне ногу. Предпочел бы рискнуть гангреной…
Когда летом 1977 года я с другим сотрудником САС отправился на курсы повышения квалификации в другой госпиталь, на этот раз на северо-западе, главный врач-консультант не разрешил нам надеть белые халаты, сказав, что вместо них мы должны носить зеленые халаты — такие же, как у больничных санитаров. Будучи слегка раздосадованными этим, мы позвонили начальнику медицинской службы в Херефорде и пожаловались на такое распоряжение, но он сказал нам не раскачивать лодку и согласиться с решением врача, поскольку с тем конкретным госпиталем было трудно договориться принять наших людей на обучение. В результате, хотя медперсонал и знал, кто мы такие и что мы там делаем, многие называли нас санитарами, что очень забавляло медсестер.
Однажды теплым днем — погода здесь оказалась намного лучше, чем я помнил по прежним временам, проведенным в том городе, — в приемный покой поступил мужчина, который упал и порезал колено. Подмигнув нам, дежурная медсестра сказала, что теперь наша очередь заниматься пациентом. Когда мы вошли туда в своих зеленых халатах, парень лежал на кровати в отгороженной занавеской кабинке. Медсестра повернулась к моему напарнику и спросила:
— Ты много раз накладывал швы, Колин?
Колин, обладавший настолько густым ланкаширским акцентом, что из него можно было бы делать вату, покачал головой и признался:
— Ну, разве что на кусках резины и апельсинах.
В этот момент парень с поврежденным коленом подорвался с кровати и закричал:
— Я не апельсин! Не трогайте меня!
Через два дня в приемный покой поступил столяр, проткнувший себе ладонь деревянной стамеской. Теперь настала моя очередь играть в доктора, и я вошел в его палату вместе с медсестрой-студенткой, потрясающей блондинкой по имени Энн. Мы начали выполнять процедуру «неприкосновенности». [8] Вымыв руки, и положив пакет с медицинскими средствами на бок, мы открыли его пластиковыми щипцами и после этого ни к чему не прикасались голыми руками.
Я осмотрел рану мужчины, ощупывая его руку руками в перчатках, на что он сказал:
— Все в порядке, док?
Я пробормотал в ответ:
— Да, спасибо, все в порядке.
На самом же деле, я так нервничал, что у меня тряслись руки. Выбирая шов для зашивания разреза, я оставил его слишком коротким и протянул нить прямо через рану, проделав в общей сложности это пять раз. Когда пациент спросил, сколько швов ему уже наложили, я ответил:
— Ни одного.
— Забавно, — сказал он. — Я несколько раз почувствовал, как проходила игла, когда все было готово.
В конце концов, после дюжины попыток, мне удалось наложить три шва на ладонь парня, что, казалось, сделало свое дело. Энн стояла позади него и с глупым видом смеялась над моими усилиями. По итогу, мне удалось сделать ему противостолбнячный укол, перевязать его и отправить в обратный путь.
В следующую субботу вечером мы с Колином сорвались с работы в больнице около девяти часов вечера, чтобы пойти в ночной клуб. Отправляясь в заведение под названием «Менестрель», мы оба были уверены, что там никто нас не узнает, и оказались правы — пока вдруг кто-то не крикнул из бара:
— Все в порядке, док?
Это был тот столяр из приемного покоя. Он стоял там и махал мне забинтованной рукой, потом купил мне пинту пива и рассказал всем девушкам, которые были рядом с ним, как я зашивал его рану и перевязывал руку. Несколько смущенный и слегка обеспокоенный тем, что мой благодарный пациент может узнать, что я весьма далек от того, чтобы быть врачом или даже квалифицированным парамедиком, я пробормотал что-то о том, что делал так много всего, что уже и забыл. Смеясь, столяр рассказал, что когда он рассказал своей сестре, местной медсестре, как его руку зашивал врач в зеленом халате, она ответила: «Не будь дураком. Зеленые халаты носят только санитары». Тогда он подумал, что ее замечание было смешным, так что если он прочтет эти строки, то будет знать, что его сестра была почти всегда права.
На курсах, на которые нас отправляли, случались свои забавные моменты, то таковые происходили и в нашей повседневной жизни на Брэдбери Лэйнс. В мобильной роте, как и в других подразделениях, все военнослужащие, у которых не было своих домов в Херефорде, жили в общих комнатах в длинных деревянных бараках, которые являлись характерной чертой лагеря и которые существовали там еще до расквартирования Полка. Единственное уединение обеспечивали шкафчики, разделявшие койки.
Однажды ночью мы с моим другом, которого неизменно называли «Джимми» в честь известного диск-жокея, спали в своих койках, когда дверь приоткрылась, и на цыпочках вошел Тафф, еще один мой приятель, с которым мы вместе прошли Отбор. Несмотря на все попытки не шуметь, он нас разбудил, отчасти потому, что он был не один. Он тайком пробрался в лагерь с женщиной и, оказавшись в безопасности, привел ее в наше расположение. В полумраке, из-за стоявших шкафчиков, она не смогла разглядеть, что мы спим в одной комнате.
Парочка улеглась на его кровать, и наш товарищ спросил ее, что ее возбуждает. Мы с Джимми молчали и заворожено слушали, как она ему рассказывала, и через несколько минут они уже вовсю занимались сексом. Оба настолько увлеклись, что не обращали никакого внимания на окружающую обстановку, но когда мы услышали, как Тафф сказал ей не разговаривать с набитым ртом, мы, двое слушателей, не смогли удержаться от сдавленного смеха.
Она тут же прекратила свое занятие и тревожно прошептала:
— Что это за шум?
Наш приятель сказал ей, что в углу сидит попугайчик, и попросил ее продолжать то, что она делала. Они занимались сексом почти всю ночь, что лишний раз доказывает, что все эти чертовы марши не обязательно делают человека неспособным к дальнейшим физическим нагрузкам…
Но даже если не обращать внимания на такие случаи, наш распорядок дня был довольно неформальным, и весьма далек от муштры и хрени, принятых у парашютистов. Каждое утро появлялись ротные сержанты, и мы все собирались в комнате для совещаний, где проходило совещание всего личного состава эскадрона, которое мы называли «молитвой», а затем, если ничего не происходило — то есть не было никаких курсов, учений или операций, в которых мы участвовали или которые мы планировали, — то остаток дня принадлежал нам.
В те дни, вскоре после того, как я впервые вступил в ряды САС, мы могли закончить всю работу к десяти утра, что оставляло нам периоды, которые мы называли «прайм-тайм». [9] Те, кто жил вдали от расположения, могли пойти домой, а любой из нас мог выйти и поразвлечься, хотя нам не разрешалось покидать пределы лагеря.
Помню, как в июне, в понедельник вечером, я вернулся из своей первой боевой командировки в рамках операции «Буря» в Дофаре. Мы отсутствовали пять месяцев, и когда автобус спускался с холма Каллоу по дороге из Росс-он-Уай, мы вдруг увидели, что перед нами раскинулся собор и сам город Херефорд. Это было прекрасное зрелище, радовавшее глаза, которые шесть месяцев не видели ничего, кроме знойной дымки, пылевых вихрей, песка и бесплодных скал. Это означало, что мы возвращаемся домой, в то место, по которому так сильно скучали и встречу с которым ждали с таким нетерпением.
Однако было бы неправильно создавать впечатление, что служба в САС в начале 1970-х годов состояла в основном из безделья между операциями. В те дни, когда мы не наслаждались «прайм-таймом», наша жизнь была сплошным «Давай, давай, давай!» Не успели мы прибыть в лагерь из Дофара и сбросить свое снаряжение, как тут же отправились в город, чтобы пропустить по стаканчику на ночь. Но к четырем часам утра следующего дня, — было у нас похмелье или нет, — мы уже сидели в автобусе, направляясь в Саут-Черней, недалеко от Сайренчестера, на парашютные прыжки. Через два дня после этого мы улетели на учения в Грецию. Наша жизнь превратилась в некую разнообразную череду учений, курсов, полковых дел, операций и «прайм-тайма», и большинство из нас никогда не знали, чем нам придется заниматься в следующий раз.
Хотя я и познакомился с командиром роты, Адамом, фактически мы с ним вместе не служили, потому что в Дофаре располагались в разных местах. Он оказался исключительно приятным парнем. Когда я разговаривал с ним в Саут-Черней, он сказал мне, что во время учений в Греции я буду в составе его патруля, чтобы он мог хорошенько рассмотреть меня и понять, что я из себя представляю. Тогда я этого не знал, но правда заключалась в том, что без очков он, вероятно, вообще не смог бы меня разглядеть.
Мы приземлились на парашютах в Греции и приступили к учениям в условиях изнуряющей жары. Весь день мы лежали в укрытиях, передвигаясь только ночью. Перед нашим первым ночным переходом Адам подошел ко мне и сказал:
— Билли, я хочу, чтобы ты был головным разведчиком и взял ориентир на железнодорожную линию. Мы пересечем железную дорогу, которая идет на север, а затем я хочу, чтобы ты повернул на северо-запад к шоссе. Там мы возьмем следующий ориентир.
Я сказал: — Хорошо, босс, — и пошел готовить свое снаряжение. В патруле также был крупный уроженец южной Ирландии, которого мы прозвали «Канава» за то, что он постоянно загонял «Ленд Роверы» в канавы. Он мог выпить бутылок тридцать «Гиннесса» [10] за ночь и не упасть, а на следующий день продолжать работу как ни в чем не бывало. У него было телосложение быка, хотя он не был самым сильным человеком, которого я когда-либо встречал. Казалось, он только и делал, что пил и курил. Однако три года спустя он вдруг занялся бегом и стал фантастическим марафонцем. Мы не могли поверить, что он когда-нибудь бросит курить. Он был хорошим солдатом и порядочным парнем, но если вождение «Ленд Роверов» было не его коньком, то ориентирование, как мы вскоре узнали, тоже.
На походе шли я, Адам, Канава, два греческих солдата, которые были нам приданы, и, наконец, Ланс, — персонаж, который мог посоперничать с Канавой, хотя и совершенно в другом качестве, и который спас нам жизнь в Дофаре. Как только наступила ночь, мы приготовились к маршу. Используя Полярную звезду, я взял приблизительный ориентир на местный предмет, виднеющийся вдалеке на местности, и двинулся в путь. Путь до железной дороги занял около сорока минут, и как только мы пересекли ее, я снова взял направление на северо-запад и двинулся в путь.
Мы шли уже около часа, когда Адам щелчком дал понять, что нужно отдохнуть пять минут у большого дерева впереди. Я остановился у него, потом к дереву подошел Адам, а затем, спустя долгий перерыв, появились два грека, за которыми последовал Ланс. Вдалеке слышалось ворчание Канавы.
Я сел. Наконец, к нам поднялся стонущий и хрипящий Канава — и тут же обозвал меня пиздюком. Когда я спросил его, в чем дело, он чуть не взорвался.
— В чем дело? В чем дело? Это же не какой-нибудь гребаный Гран-при! Сбавь скорость и пользуйся компасом.
После того, как я сказал ему, что ориентируюсь по Полярной звезде, он просто взбесился.
— По Полярной звезде? Ты тупой пиздюк. Она движется!
В этот момент вмешался Адам:
— Канава, Полярная звезда не движется. Я сам ею пользуюсь как ориентиром.
Но Канаве это оказалось не по душе.
— Послушай, босс, — возразил он, — я обучен, как астронавт, и говорю тебе, что Полярная звезда движется!
Мы так и не смогли его переубедить, и спор закончился после того, как через несколько минут мы отправились дальше. Однако факт остается фактом: хотя Земля крутится, Полярная звезда остается на месте — вот почему она так полезна для ориентирования.
В мобильной роте эскадрона «D» Канава был всего лишь одним из персонажей с необъятным характером, но подобных людей можно было встретить во всех подразделениях САС. В эскадроне «G», например, был сержант-майор из Южной Ирландии по имени Мик, чьи повадки были известны всему Полку. Однажды, когда он сидел за своим столом, к нему вошел молодой связист и спросил, можно ли с ним поговорить. Эскадрон собирались отправиться на учения в Норвегию, и Мик был по самые гланды завален бумагами.
— Что тебе нужно? — лапидарность сержант-майора не слишком смягчалась его богатым ирландским говором. После чего связист нервно сказал ему, что он не может поехать в Норвегию, потому что от него ушла жена.
Мик просто уставился на беднягу, а затем изрек:
— Послушай, у меня в этой комнате шестьдесят парней, которые отдали бы правую руку, чтобы оказаться на твоем месте. А теперь отвали и считай, что тебе исключительно повезло.
Перед тем как эскадрон отправился в Норвегию, Мик поехал заранее, как это и должен делать сержант-майор, чтобы по прибытии основной части подразделения все было готово и работало, как положено. Через несколько дней самолет C-130, перевозивший остальную часть эскадрона «G», приземлился в Бергене на норвежском побережье, все ребята вышли из него и забрались в автобус, который должен был доставить их к месту учений. Когда все расселись, на борт поднялся Мик и обратился к ребятам.
— Слушайте сюда, дрочеры — он всегда называл всех дрочерами, хотя и не хотел этим никого обидеть, — Дорога займет часа три, мы остановимся на полпути, чтобы выпить чашку кофе и поссать. Вопросы есть?
На что молодой — и очень наивный — связист, от которого ушла жена, поднял руку.
— Что тебе нужно на этот раз? — прорычал Мик.
— У меня нет норвежских денег, сэр.
— Ну, в таком случае — ответил сержант-майор, — у тебя будет только моча.
Остальная часть эскадрона грохнула от смеха.
Никто из уорент-офицеров и сержантов не был застрахован от того, чтобы стать объектом чужого юмора, однако иногда это происходило из-за их собственной неуклюжести. В 1970-х годах мой бывший сержант, которого также звали Тафф, проходил подготовку ПАНа. ПАН расшифровывается как «передовой авиационный наводчик» — это люди на земле, которые по радио должны наводить летчиков истребителей-бомбардировщиков и направлять их на любую цель, которую хотят уничтожить наземные силы. В данном случае от Таффа требовалось вызвать «Хокер Хантер» Королевских ВВС [11] и направить его на учебную цель. Поэтому он вышел в эфир и сказал:
— Привет, Хантер. Это «Дельта-Один-Ноль». А я тебя вижу. Прием.
Судя по пируэтам самолета в воздухе, которые мы наблюдали, было ясно, что летчик чуть не уссался от смеха.
Надо сказать, что у Таффа был дар смешить людей. Однажды, во время курса повышения квалификации по астронавигации, помню, как Артур, наш очень восторженный и многострадальный инструктор, потирал руки в предвкушении всех тех замечательных проблем, которые мы собирались решить в тот день.
— Окей, ребята, — сказал он, — давайте начнем думать. Тафф, сколько градусов в окружности?
Прежде чем ответить, сержант на мгновение задумался:
— На этом меня не поймаешь. Это зависит от размера круга.
Стены классной комнаты почти рухнули от нашего хохота.
Учитывая эксцентричную веру Канавы в блуждающую Полярную звезду и представление Таффа об измерениях окружности, неудивительно, что военнослужащие САС — и я в том числе — иногда могут заблудиться. Впрочем, как и вся остальная армия.
За последние четверть века, особенно после спасения заложников в Принсес Гейт в 1980 году, [12] о Специальной Авиадесантной Службе было опубликовано так много, что интерес к нам общественности порой кажется почти навязчивой идеей. И из всех различных аспектов службы Полка, на которые обратили внимание, ничто, кажется, не завораживает людей больше, чем оружие. За эти годы я много читал о том, какое оружие должно быть у САС; о том, как сотрудники заставляют шорников делать быстросъемные кобуры для своих автоматов; как частные оружейники подгоняют их оружие под свои нужды и посылают к кузнецам за глушителями. Эти и другие бесчисленные заявления подобного рода — полнейшая чушь, однако они являются частью мифов, выросших вокруг САС.
Один из этих мифов касается так называемого «боевого ножа». На самом деле, несмотря на утверждения некоторых, в Британской армии такого оружия нет, хотя отдельные военнослужащие САС могут носить нож, который они приобретают сами. Да и толку от него немного: в бою, скорее всего, именно эта штука, а не огнестрельное оружие, убьет вас раньше или позже, а для тайных операций или операций, требующих высокой степени скрытности, военнослужащим Полка выдается оружие с глушителем. Однако нож может быть полезен в ситуациях, когда солдату приходится жить за счет своей сообразительности во враждебной среде, без обычной поддержки в виде оружия, пайка, транспорта и так далее.
Однако не сомневайтесь, Специальная Авиадесантная Служба — самый хорошо оснащенный полк в Британской армии. Ни одна другая часть не имеет лучшего снаряжения, чем мы. Система великолепна; по сути, Полк имеет полный карт-бланш на закупку оружия, и любого другого оборудования и снаряжения. Таким образом, САС получает все, что хочет. Если ребята хотят испытать новое оружие, Министерство обороны обеспечивает им такую возможность. И если оно им нравится, то оно для них закупается.
Но в том, чтобы у кого-либо было индивидуальное оружие, нет абсолютно никакой необходимости. На самом деле, это было бы помехой в бою, потому что мы должны иметь стандартизированные боеприпасы, которые могут использовать все. Солдат, использующий винтовку калибра 7,62 мм, когда все его товарищи используют оружие калибра 5,56 мм, останется с бесполезным хламом, когда у него закончатся патроны, не считая проблем с пополнением боеприпасов нескольких разных калибров.
Каждое оружие, используемое человеком в полевых условиях, выдается квартирмейстером. Его серийный номер заносится в журнал, и ни одно оружие или партия боеприпасов никогда не выдаются без подписи человека. Правда, было время, когда людям разрешалось хранить личное оружие в оружейной комнате в лагере, потому что тогда существовал пистолетный клуб САС, и люди любили заниматься практической стрельбой как спортом. Однако это давно прошло. Сегодня просто нет ни малейшей вероятности того, что кому-либо из военнослужащих будет разрешено использовать свое собственное оружие в полевых условиях. Человек пользуется одним и тем же оружием, имеющимся в арсенале, пока ему по какой-либо причине не выдадут другое.
Для САС закупается, в основном, оружие американского, британского или немецкого образца. Есть и оружие от производителей из других зарубежных стран, в частности, бельгийский 5,56-мм пулемет «Миними» и швейцарские автоматические пистолеты «Зиг Зауэр», но никто не использует автоматическое оружие фирмы «Беретта», как это делают секретные агенты в фильмах, потому что это и другое подобное оружие считается «дамскими пистолетами» с малым останавливающим действием.
Нашим основным оружием была и остается американская винтовка M-16 калибра 5,56-мм, стандартная служебная винтовка Армии США, и пистолет «Браунинг Хай Пауэр» калибра 9-мм, созданный бельгийским оружейным гигантом FN, которому принадлежит фирма «Браунинг». Немецкая компания «Хеклер&Кох» также производит хорошее оружие, в том числе 9-мм пистолет-пулемет MP-5. Ручное оружие, используемое САС, всегда автоматическое, поскольку револьверы, хотя и имеют гораздо меньшую вероятность заклинивания, менее мощные и менее точные. Полиция использует револьверы калибра .38 Special, но емкость магазина такого оружия просто недостаточно велика, что является наиболее веским аргументом против их использования в Специальной Авиадесантной Службе. Автоматические пистолеты могут иметь магазины на двенадцать или двадцать патронов, по сравнению с шестью у большинства револьверов, и скорострельность у них выше — факторы, которые делают автоматику [13] гораздо более полезной в перестрелке.
Выбор оружия, предлагаемого в САС, огромен, утверждалось, что каждый человек в Полку имеет восемь единиц оружия. Естественно, он не носит их все с собой постоянно, но они доступны ему в зависимости от обстоятельств. Тем не менее, обычно у него есть его M-16 или пулемет, пистолет, а также целый ряд другого оружия, которым он может воспользоваться. Но даже во время антитеррористической операции именно командир патруля, а не отдельный военнослужащий, решает, какое оружие понадобится в той или иной ситуации, и оно выдается в соответствии с его указаниями.
У нас просто нет людей, которые говорят: «Так, я буду использовать такое-то и такое-то оружие». Командир патруля анализирует задачу, а затем говорит своим людям: «Ты несешь M-203 и берешь энное количество боеприпасов, ты берешь M-16, ты берешь «Миними» или GPMG. Я возьму M-16 и пистолет. Хорошо?» (M-203 — это 40-мм подствольный гранатомет, закрепляемый под стволом винтовки M-16, таким образом, получается два очень эффективных оружия в одном; GPMG, или пулемет общего назначения — это стандартный 7,62-мм пулемет британской армии — относительно легкое, мощное и точное оружие с ленточным питанием, способное вести длительный огонь). Затем каждый человек берет свое вооружение в соответствии с приказом командира патруля — например, необходимость в двухдюймовом миномете означает, что каждый человек берет для него по две мины, а также свое оружие и снаряжение — не больше и не меньше. Информация о том, что людям предлагают «выбрать оружие», как и многое другое, что пишут о САС, относится к области мифов, а не реальности.
Если о вооружении и снаряжении Полка, а также о том, в каких операциях он принимал или не принимал участие, существует множество мифов, то еще больше мифов ходит о том, кто действительно служил в Специальной Авиадесантной Службе. Если сложить всех, кто утверждает, что служил в САС, то общая численность превысит численность всей Королевской артиллерии, самого многочисленного соединения Британской армии, и намного, намного превысит численность очень скромного по численности Полка. Причины этой немного печальной привычки делать ложные заявления выяснить несложно, но, похоже, она очень распространена. Кен Коннор, один из долгожителей Полка, в своей книге «Призрачная сила» [14] подсчитал, что число людей, утверждающих, что они находились на балконе иранского посольства в Принсес Гейт в мае 1980 года, составляет около 15 тысяч человек — и эта цифра продолжает расти.
В лондонском клубе сил спецназа я был всего два раза и должен сказать, что больше никогда туда не пойду. По понятным причинам в клубе есть камера видеонаблюдения над дверью и система домофонов, позволяющая пропускать членов клуба и их гостей после идентификации, однако это не помогает выявить подделку. В ту дверь входило больше настоящих героев и героинь, чем вы можете себе представить, — и, к сожалению, несколько Уолтеров Митти. [15] Последние слоняются вокруг бара, рассказывая небылицы о своих подвигах, как правило, обманывая друг друга, в то время как настоящие люди, которые прошли через все это и имеют шрамы, подтверждающие это, слушают и молчат. Эти люди знают друг друга, и им не нужно обманывать. Они также прекрасно понимают, когда то, что они слышат, — сплошная ложь, хвастовство и полуправда.
Есть даже несколько пожилых женщин, которые являются членами клуба, хотя, к сожалению, с каждым годом их становится все меньше. Это отважные женщины — агенты УСО, [16] которые во время Второй мировой войны десантировались на парашютах в оккупированную Европу, и к ним я отношусь с огромным уважением. А вот что касается Уолтеров Митти, то они у меня навязли в зубах. В 1993 году я был в клубе сил спецназа в ночь Бёрнса [17] и наслаждался хорошим вечером в компании друзей. После ужина я стоял у бара с полковым сержант-майором 21-го полка САС, одного из двух территориальных подразделений Полка, когда ко мне подошел парень и представился. Я пожал ему руку и сказал, что меня зовут Билли Рэтклифф.
Он смотрел на меня с минуту, а затем, к моему удивлению, ответил:
— Вы не Билли Рэтклифф.
Я заверил его, что это так, после чего он категорически повторил, что это неправда. На мгновение он почти убедил меня, что я не тот, за кого себя выдаю. Далее он заявил, что буквально на прошлой неделе разговаривал с «Билли Рэтклиффом из САС». К этому времени я уже начал заводиться.
— Он вон там, на той картине, — сказал он, указывая на заказанную мной картину, изображавшую собрание сержантов, которое мы проводили в пустыне за линией фронта во время войны в Персидском заливе, когда я был полковым сержант-майором 22-го полка САС.
— Так это я на картине, — произнес я.
— Нет, это не вы, — ответил он. Очевидно, что я не собирался его убеждать, поэтому, оставив его разговаривать с сержант-майором территориального полка, я ушел в ночь, пока меня не разобрал гнев при размышлении о странном чувстве, возникающем, когда ты знаешь, что есть кто-то, кто выдает себя за тебя. На мой взгляд, комитет клуба должен быть гораздо более внимательным при утверждении кандидатов на членство.
Иногда на гражданке я встречаю людей, которые знают о моем происхождении. Часто они говорят, что знают кого-то еще, кто служил в САС. Я отвечаю им, чтобы они вернулись и спросили у своего друга, в каком эскадроне он служил и как звали его командира. И что самое странное, они всегда возвращаются и говорят, что их друг ответил им, что не может давать такую информацию.
В мире существуют сотни, а может быть, даже тысячи фальшивых САСовцев. Между собой они расплетают о САС столько пряжи, что ее будет достаточно, чтобы каждому военнослужащему Полка — бывшему или действующему — связать свитер хорошего размера. И это, пожалуй, единственное, что в этих людях является правдой.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] High Altitude, Low Opening (HALO).
[2] Passive night goggles (PNG).
[3] Regimental Headquarters (RHQ).
[4] В армиях западного образца адъютантом называется начальник отделения личного состава штаба, т.е. кадровик части.
[5] Военнослужащий, знающий все детали и нюансы дисциплинарной практики.
[6] Национальная служба здравоохранения (англ. National Health Service, NHS) — совокупность отдельных лечебных учреждений Великобритании, целью которых является оказание бесплатной медицинской помощи для всего населения.
[7] Knife Edge: Life as a Special Forces Surgeon by Richard Villars.
[8] Изоляция поражённого органа до манипуляций на нем.
[9] Самое дорогое, самое лучшее время на телевидении.
[10] Знаменитый сорт британского темного пива.
[11] Британский околозвуковой истребитель-бомбардировщик, состоявший на вооружении в 1950-60-х годах.
[12] Имеется ввиду операция «Нимрод» — освобождение силами САС заложников, захваченных в иранском посольстве в Лондоне.
[13] На самом деле, самозарядное оружие, если быть точным, позволяет делать один выстрел при каждом нажатии на спусковой крючок, а не вести непрерывный огонь, как позволяет делать полностью автоматическое оружие — например, пулеметы (прим. автора).
[14] Ghost Force by Ken Connor.
[15] Человек средних достоинств и заурядной внешности, живущий в вымышленном мире, где мнит себя настоящим героем и т.д. Прозвище пошло от главного героя рассказа английского писателя Дж. Тербера «Тайная жизнь Уолтера Митти», задавленного бытовухой мечтателя.
[16] Управление специальных операций (англ. Special Operations Executive, SOE) — британская разведывательно-диверсионная служба, работавшая во время Второй мировой войны.
[17] 25-е января, годовщина со дня рождения шотландского поэта Роберта Бёрнса, отмечается праздничным ужином.


Последний раз редактировалось SergWanderer 02 окт 2022, 18:01, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 09:55 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо большое.
Единственно замечу, что Squadron у британцев это как раз подразделение, соответствующее роте, а Troop в данном случае, на мой взгляд, будет правильнее перевести как "отряд" или "взвод".
"In the British Army and many other Commonwealth armies, a squadron is the Royal Armoured Corps counterpart of an infantry company or artillery battery. A squadron is a sub-unit of a battalion-sized formation (usually a regiment), and is usually made up of two or more troops."
https://en.wikipedia.org/wiki/Squadron_(army)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 13:56 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
Рэтклифф к образу Митти несправедлив, ПМСМ. За фотографом-то по всему шарику он ИРЛ гонялся.

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 15:53 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
manuelle писал(а):
Спасибо большое.
Единственно замечу, что Squadron у британцев это как раз подразделение, соответствующее роте, а Troop в данном случае, на мой взгляд, будет правильнее перевести как "отряд" или "взвод".
"In the British Army and many other Commonwealth armies, a squadron is the Royal Armoured Corps counterpart of an infantry company or artillery battery. A squadron is a sub-unit of a battalion-sized formation (usually a regiment), and is usually made up of two or more troops."
https://en.wikipedia.org/wiki/Squadron_(army)


Вот как? Хм, я почему-то полагал, что полк - эскадрон (батальонный уровень) - труп (ротный уровень)... Или это я по аналогии с книгой Хейни взял...
Добро, уже исправлять будем после перевода всей книги...


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 15:54 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Винд писал(а):
Рэтклифф к образу Митти несправедлив, ПМСМ. За фотографом-то по всему шарику он ИРЛ гонялся.


А нафига за ним гоняться было?


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 16:28 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Винд писал(а):
Рэтклифф к образу Митти несправедлив, ПМСМ. За фотографом-то по всему шарику он ИРЛ гонялся.


Рэтклифф совершенно тут не при чем. Уолтер Митти, чаще пишут просто Уолтер, это имя нарицательное для англичан. Так они именуют всю эту армию фальшивых ветеранов. Особенно много Уолтеров от САС.
Кстати, Уолтеры активно пишут книги!


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 16:38 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
manuelle писал(а):
Спасибо большое.
Единственно замечу, что Squadron у британцев это как раз подразделение, соответствующее роте, а Troop в данном случае, на мой взгляд, будет правильнее перевести как "отряд" или "взвод".
"In the British Army and many other Commonwealth armies, a squadron is the Royal Armoured Corps counterpart of an infantry company or artillery battery. A squadron is a sub-unit of a battalion-sized formation (usually a regiment), and is usually made up of two or more troops."
https://en.wikipedia.org/wiki/Squadron_(army)



Тут важнее уровневый/иерархический подход. Эскадрон это формирование батальонного уровня.
Хотя, понятное дело, что прямо эквивалента нет


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 17:07 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Garul, в США и Франции да, эскадрон - это формирование батальонного уровня. В Великобритании и странах Британского Содружества - ротного.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 17:27 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
manuelle писал(а):
Garul, в США и Франции да, эскадрон - это формирование батальонного уровня. В Великобритании и странах Британского Содружества - ротного.



Это про размер. Кавелирийские полки в СК маленькие, да. Батальонного размера, по американским меркам. Но полками от этого быть не перестают.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 18:18 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
SergWanderer писал(а):
А нафига за ним гоняться было?


Режиссёр так захотел :)

Спойлер
phpBB [video]

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 21 сен 2022, 19:37 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Винд писал(а):
SergWanderer писал(а):
А нафига за ним гоняться было?


Режиссёр так захотел :)

Спойлер
phpBB [video]


Блин, а я думал, Рэтклифф гонялся. Сижу, соображаю, зачем ему это понадобилось :mrgreen:


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 30 сен 2022, 17:08 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ШЕСТАЯ

Если бы нашим политикам пришлось отправляться и выполнять все свои обещания, соблюдая наши, зачастую сомнительные, договора о дружбе в тех частях света, которые никогда не попадут в туристические брошюры, то мы имели бы Палату общин, целиком и полностью состоящую из пацифистов-изоляционистов.
Однако, к сожалению для рядового солдата, мы еще очень далеки от такого счастливого поворота событий, поэтому в 1973 году, пройдя очень извилистым и тайным путем, я оказался в Омане, независимом султанате на берегу Персидского залива. Точнее, в Дофаре, провинции на юге Омана, которую на карте не смогли бы найти 90 процентов британских школьников.
В то время Оман был страной, которой мало что можно было посоветовать, — по крайней мере, на наш взгляд. Его границы были, да и остаются сейчас, в основном неопределенными, а население было одним из самых бедных в мире. Здесь водилось очень много ядовитых змей, скорпионов и пауков, а вездесущие клещи, вши и мухи переносили такие болезни, как дизентерия и кожный тиф. Днем в долинах температура поднималась до более чем 120 градусов, а ночью на плато опускалась ниже нуля по Фаренгейту. [1] Обезвоживание и солнечный удар запросто могли привести к смертельному исходу, а солнечный ожог был просто очень болезненным. Чтобы чувствовать себя более или менее нормально, нужно было выпивать не менее галлона воды [2] в день.
Пятимесячная командировка в таких условиях выбила бы из колеи большинство наших политиков, и это я еще не перешел к описанию реальной опасности и причине нашего пребывания там: непрерывная война, ведущаяся против поддерживаемых марксистами повстанцев, или Народного фронта освобождения оккупированного Персидского залива, как гласило их полное наименование. Местные жители называли этих жестоких, хладнокровных, бескомпромиссных убийц «адý», что в переводе с арабского предсказуемо означает «враг». Кроме того, в большинстве своем они были убежденными атеистами.
До 1970 года Оманом правил деспотичный и жестокий султан, чья почти средневековая тирания сделала его очень непопулярным в народе. Именно тогда его сын Кабус, прошедший обучение в Сандхерсте, захватил власть в результате бескровного дворцового переворота, вдохновленного, если не активно поддержанного, британцами.
Слово «бескровно» означает за исключением самого султана, который не согласился уйти по-тихому. Не будучи таким доверчивым отцом, каким его представлял Кабус, он спрятал в халате автоматический пистолет. Когда ему сообщили, что он должен отречься от престола, султан извлек его и отстрелял весь магазин, успев убить одного слугу, ранить старшего придворного и выстрелить себе в живот и ногу. Вечером того же дня, после отречения, на самолете «Вискаунт» Королевских ВВС он был доставлен в Лондон. Оправившись от нанесенных себе ранений, он провел последние два года своей жизни в славном изгнании.
Через несколько часов после вступления на престол, первое, что сделал Кабус, — на основании договора между Оманом и Великобританией от 1789 года официально обратился к нашей стране с просьбой о помощи в подавлении восстания, вдохновленного марксистами. Просьба была весьма конкретна — для оказания поддержки султанских войск в подавлении адý направить Специальную Авиадесантную Службу. Первые наши парни оказались на месте уже на следующий день.
Об этой «дипломатии канонерок» последнего времени британская общественность узнала лишь спустя значительное время, однако у Британии в лице Министерства иностранных дел и консервативного правительства тогдашнего премьер-министра Эдварда Хита были веские причины для поддержки Кабуса и поощрения его переворота.
Оман — одно из самых южных государств Ближнего Востока. На юго-востоке он омывается Аравийским морем, а на северо-западе он граничит с Саудовской Аравией и Объединенными Арабскими Эмиратами. Но его западная граница проходит с Йеменом, государством марксистского толка, которое сравнительно недавно включило в себя бывший британский протекторат Аден, откуда британские войска, плохо обеспеченные, — а если сказать по-честному, преданные Уайтхоллом, — были изгнаны в результате бесславного и политически провального фиаско. Теперь йеменское правительство снабжало адý оружием, боеприпасами и снаряжением, поставляемым Советским Союзом, а также обеспечивало их подготовку и безопасное убежище после того, как они из Омана уходили обратно в Йемен.
Победа адý в Омане давала коммунистам контроль над Оманским заливом, образующим северную границу страны, и являющимся входом в самый оживленный и богатый мировой морской путь для нефтяных танкеров — в воды Персидского залива. К этому следует добавить немалые нефтяные запасы самого Омана, которые с 1964 года работали со все возраставшей эффективностью и производительностью. Это были богатые призы, и их потеря в пользу коммунистов стала бы серьезным ударом для Запада в целом и Великобритании в частности.
Молодой султан был не настолько наивен, чтобы вообразить, что ему не придется расплачиваться за всю эту помощь, поэтому в течение следующих шести лет, в основном тайно и при личной поддержке Хита, а после 1974 года — лейбористского правительства Гарольда Уилсона, САС обеспечивала свое присутствие в Омане в рамках операции под кодовым названием «Буря». Именно спецназовцы, в конечном итоге, несли основную ответственность за подавление восстания в джебеле [3] — и на протяжении бóльшей части этого времени бойцы Полка никогда не находились под серьезным огнем противника более сорока восьми часов. Проведя в рамках операции «Буря» три боевых командировки, я должен сказать, что сколько бы бушелей риалов, слитков золота или баррелей нефти ни платил султан, сколько бы доброй воли ни получала Британия в этой стратегически важной части мира, всего этого было недостаточно.
К моменту моего прибытия в Оман в январе 1973 года, кампания борьбы за «умы и сердца», проводимая бывшим командиром 22-го полка САС подполковником Джонни Уоттсом, уже начала приносить свои плоды, склоняя местных жителей на сторону молодого султана. Проводимая после ошеломляющих успехов Полка в Малайе и на Борнео в 1950-х и 1960-х годах, эта кампания утвердила репутацию Специальной Авиадесантной Службы как самого успешного подразделения по борьбе с повстанцами в мире.
Основная идея заключалась в оказании медицинской и ветеринарной помощи полумиллиону жителей засушливой и горной провинции Дофар — где адý были наиболее активны и опасны — и их животным, а также в бурении новых источников воды. Особенно жителей вдохновляла ветеринарная помощь, поскольку главной заботой жителя Дофара после самого себя был его скот — семья и племя в списке приоритетов стояли гораздо ниже. Мы также организовали местную радиостанцию, транслирующую пропаганду султана и его правительства в противовес коммунистическому «Радио Аден», и обеспечили печать и распространение тысяч листовок с разъяснениями политики нового руководства страны и нападками на коммунистические методы и идеологию. Листовки сбрасывались с воздуха в отдельных районах Дофара.
Но, пожалуй, самым показательным было наше предложение вооружить и обучить всех мусульманских соплеменников, которые хотели защитить себя и свое имущество от все более злобных и беспощадных адý. У повстанцев были очень странные представления о том, как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей. Если кто-то из освобожденных ими людей отказывался отрицать существование Бога, — а это чаще всего были пожилые люди, — их пытали, зачастую до смерти. В этом отношении, пусть они и действовали с противоположных позиций, адý могли бы дать хорошую фору инквизиции.
У родителей отбирали детей и увозили их на перевоспитание в Йемен, а молодежь обоих полов отправляли в тренировочные лагеря в Китай и СССР, чтобы там вбивать им в головы марксистскую теорию и догмы. Любого дофарийца, кого подозревали в поддержке Кабуса, или которого подозревали соплеменники в подобных симпатиях, судили и казнили на месте, обычно через отсечение головы.
В целом, провинция являлась своего рода «затерянным миром», адской дырой с лунным ландшафтом и неумолимым климатом. Но вряд ли нас отправляли туда на отдых или ради нашего здоровья. Мы оказались там потому, что Министерство иностранных дел и правительство того времени по своей великой мудрости постановили, что мы должны быть именно там.
Я отправился в свою первую командировку в Оман в январе 1973 года, к тому времени САС несла там службу уже почти три года. Эскадрон «D» был переброшен с авиабазы Лайнэм в Уилтшире сначала на Кипр, а оттуда через несколько промежуточных пунктов, наконец, добрался в Салал, главный город провинции Дофар. Это было небольшое местечко с населением около десяти тысяч человек, и кроме аэропорта, который к тому времени использовался в основном как военная база султанских войск, больше в нем, на наш взгляд, не было ничего интересного. Может быть, местные мужчины и были на стороне ангелов, когда речь заходила о преданности султану и его правительству, но все они, на мой взгляд, выглядели довольно злодейски. У женщин все их достоинства были полностью скрыты от посторонних глаз. Возможно, их фигуры напоминали песочные часы, которые могли соперничать с Мерлин Монро, и такие же лица, но даже если это было и так, то мы никогда их не видели. Большинство мусульманских женщин всегда было затянуто в объемные свисающие одежды и яшмаки, и тем не менее, местные молодые люди, должно быть, находили способы проникать сквозь всю эту внешнюю обертку, поскольку рождаемость в Омане почти вдвое превышала средний мировой уровень, а 41 процент населения страны составляли дети в возрасте до пятнадцати лет. В то время я искренне полагал, что если бы трахать женщин было олимпийским видом спорта, то оманская команда завоевала бы все медали в каждой категории. Очевидно, это было их главным национальным развлечением.
А вторым, похоже, была стрельба в военнослужащих САС.
Из аэропорта в Салале нас доставили прямо в наш временный лагерь в Ум-аль-Гвариф, известный нам как УАГ, который находился примерно в четырех милях. Предполагалось, что мы останемся там на три или четыре дня, чтобы акклиматизироваться, разобраться со снаряжением и получить последние инструкции, после чего нас на вертолете перебросят в джебель, горный район провинции, где была сосредоточена основная масса проблем. Однако в итоге небольшая группа из шести человек, включая меня и Джимми, одного из моих друзей из мобильной роты, была направлена в прибрежный город Мирбат, расположенный примерно в пятидесяти милях восточнее и ставший в 1972 году местом знаменитого сражения между САС и повстанцами. Наша роль там заключалась в демонстрации присутствия на местности, оказании медицинской помощи местным жителям, а также в проведении патрулирования и сборе разведывательной информации. Это было прекрасное место, напоминавшее уединенное место отдыха с его древним фортом, морем и милями песка, но жизнь там показалась нам чрезвычайно скучной. Нем не менее, через три недели нас вызвали обратно в УАГ и сообщили, что через несколько дней мы будем направлены в джебель.
Нашим точным местом дислокации должна была стать одна из двух оборудованных Полком позиций, которую мы намеревались усилить. Находящиеся примерно в трех милях друг от друга, «Диана-1» и «Диана-2» располагались в предгорьях, выходящих на вáди, откуда адý совершали свои частые атаки на Салалу. Некоторые из выпускаемых ими ракет попадали в расположение гражданских специалистов, ремонтировавших реактивные самолеты и вертолеты для военных, и даже уничтожали летательные аппараты на земле. Оставшись без защиты, люди угрожали забастовкой, что привело бы к прекращению войны в этом регионе с оманской стороны, поскольку именно из аэропорта Салалы султанские ВВС работали против адý в Дофаре.
Перед нашей отправкой на «Диану-1» Джимми решил, что если мы с ним сядем на военный самолет или вертолет и посетим некоторых ребят из горной роты, которые находились на базе, известной как «Белый город», то это будет отличной идеей. Она располагалась на востоке, на краю плато Дарбат, и выходила на прибрежную полосу между Салалой и Рахьютом, расположенным на границе с Йеменом. Поскольку адý в основном базировались в Йемене, это была важная позиция, так как группы повстанцев постоянно пересекали границу в обоих направлениях. Джимми удалось уговорить нас прокатиться на «Скайвэне», — маленьком двухмоторном турбовинтовом транспортном самолете, который в полете выглядел как шмель, а тарахтел еще хуже, но который, как мы надеялись, доставит нас в «Белый город» в целости и сохранности. Когда мы отправились к командиру эскадрона, то он не стал возражать против нашей поездки, но предупредил: «Вернитесь сюда через сорок восемь часов». Уговаривать нас не пришлось, и, схватив свои «Бергены» и винтовки, мы отправились в путь.
С воздуха пейзаж Дофара выглядел таким же чужим и враждебным, как и вблизи, и больше напоминал фотографии, сделанные во время полета Армстронга на Луну, — был таким же загадочным, непривлекательным и угрожающим.
Ребята из горной роты, казалось, были рады увидеть Джимми, и бóльшую часть времени мы провели, попивая крепкий чай и болтая, однако думаю, что если бы меня предоставили самому себе, то я предпочел бы остаться в баре в УАГ, разглядывая фотографии девушек, напечатанные на банках пива «Тэннантс». Поскольку «Скайвэн» совершал рейсы почти каждый день, мы рассчитывали отправиться обратно через сутки, следующим рейсом, так что скоро я вернулся бы в бар.
Так было до тех пор, пока не поступили сведения, что патруль адý каждое утро использует близлежащий байт, или хижину местных жителей, в качестве места привала на завтрак, и горной роте было немедленно поручено организовать на них засаду. По предложению Джимми, командир роты из «Белого города» согласился взять нас с собой, и мой приятель пообещал мне: «Сегодня ты прольешь свою первую кровь». Это не выглядело совсем уж маловероятным, поскольку нас обоих назначили в основную подгруппу нападения, состоявшую из шести человек; остальных распределили в две подгруппы блокирования, задачей которых было не допустить отхода врага.
Я давно предвидел момент, когда впервые попаду под огонь и, возможно, буду вынужден стрелять в ответ на поражение, однако не предполагал, что это произойдет в подобных обстоятельствах, и что это случится так внезапно. Я почувствовал внезапное напряжение, охватившее мое тело, и ощутил прилив адреналина.
— Хорошо, — ответил я. Больше сказать мне было ничего.
План был прост. Мы должны были покинуть нашу базу в 22:00 той же ночью, чтобы успеть занять хорошую позицию для засады, когда утром появятся адý — если они придут. У нас в резерве находился фиркат, что по-арабски означает «рота», состоящая из бывших повстанцев-джебали (дофарийцев из района джебель), которые перешли на правильную сторону, и отряд гейш, [4] наемных солдат из провинции Белуджистан в Пакистане, которые были наняты султанскими вооруженными силами, — и некторые их которых, как я быстро выяснил, были не более чем бесполезны. Однако фиркаты были совсем другим делом. Организованные и обученные САС, и оплачиваемые из денег, предоставленных султаном, они были беспощадными, кровожадными людьми, которые, когда начиналась перестрелка, застегивали свои саронги и бросались в бой подобно диким дервишам. Это были хорошие бойцы, и я быстро научился ценить то, что они находились на нашей стороне.
Нам потребовалось около двух часов, чтобы добраться до цели, и еще полчаса, чтобы занять позицию вокруг байта, построенного на скалистом склоне холма. После этого оставалось только ждать. Стало казаться, что разведданные о патруле адý были ошибочными — такое часто случалось на протяжении всей кампании, — и командир патруля сообщил, что дает им еще полчаса, а затем мы начнем отход.
Полумесяц, освещавший нам путь к цели, скрылся за горизонтом. Чуть позже наступил рассвет — тонкие полоски света постепенно cвернули тьму по долине, открыв картину необузданной красоты и неожиданного спокойствия. Мы продолжали вести наблюдение со своей скрытной засадной позиции, каждый напряженно ждал какого-то признака или звука, которые дали бы нам понять, что адý приближаются, не подозревая о нашем присутствии.
На этот раз ожидание было недолгим. Задолго до истечения срока мы заметили четыре фигуры, идущие в одиночку по долгому склону к хижине. Я подсчитал, что при такой скорости им, скорее всего, потребуется тридцать минут, чтобы добраться до нее.
Командир патруля жестом показал Джимми и мне пройти к сухой каменной стене, которая образовывала одну из сторон открытого загона, в котором когда-то держали коз, и который сейчас был пуст. У меня был 7,62-мм пулемёт GPMG с ленточным питанием, около 4 футов в длину и весом чуть более 24 фунтов, с рабочей скорострельностью 1000 выстрелов в минуту. При правильных обстоятельствах — жестокое оружие с дальностью поражения до мили.
Я щелкнул сошками и уперся ногами в стену, опустив голову, пока наводил ствол, хотя никакой адý в хижине не мог заметить меня на моей новой позиции. Затем справа от меня послышался тихий шепот:
— Они в задней части байта. Жди!
Теперь я и правда почувствовал прилив адреналина.
В этот момент из бокового входа в хижину вышел человек в зеленой рубашке. Он был очень темнокожим, и был вооружен винтовкой.
— Это адý? — прошептал я Джимми, не желая, чтобы потом выяснилось, что первым, кого я застрелю, будет гражданский. Но прежде чем он успел ответить, мужчина вернулся внутрь, и оттуда вышел другой, еще более темнокожий араб, одетый только в саронг.
— Нет, он джебали, — пробормотал Джимми.
— Нет. Не этот, другой, — прошипел я.
— Какой еще другой? — Наш разговор шепотом стал походить на комедию.
Почти сразу же из задней части хижины появился еще один человек. Кожа у него была светлее, чем у двух других, и он нес что-то похожее на автомат АК-47 — знаменитое оружие советской разработки, способное отстрелять магазин на тридцать патронов менее чем за три секунды. Он отправился прямо к нашей стороне хижины, прежде чем заметил нас. К этому моменту он находился примерно в тридцати футах от меня, и я мог ясно его разглядеть.
Я видел, как сузились его глаза, когда он осознал свое затруднительное положение. Он начал приседать, взмахнув автоматом в правой руке вперед и вверх, и одновременно схватил ладонью левой руки цевье, пытаясь поднять оружие в боевое положение. Именно тогда я нажал на спусковой крючок своего пулемета.
У адý не было ни единого шанса. Моя первая двухсекундная очередь — более тридцати выстрелов — попала прямо в него, и я видел, как вылетавшие пули вырывали из его спины куски плоти. Его отбросило назад к стене байта из-за обрушившегося на него чистого веса. Я выстрелил еще раз, и одна из моих пуль, должно быть, попала в магазин его автомата, потому что тот внезапно взорвался. Верхняя часть его тела была просто разорвана в клочья.
Как только я увидел это ужасное зрелище, то услышал крик Джимми:
— Еще двое уходят сзади!
Со своей позиции я не мог их видеть, поэтому сорвал пулемет с верхней части стены и, прижав его к плечу, как ружье, крался боком, пока не увидел, как адý отступают с холма, все время стреляя в него короткими очередями. Над головой и где-то слева я услышал звенящий треск летящих пуль, когда люди позади меня открыли огонь.
Я снова открыл огонь, одной длинной очередью отправив пули из оставшихся в ленте патронов в двух мужчин. Рядом со мной стреляли другие, поэтому не уверен, кто убил второго человека, но он внезапно развернулся и выронил оружие. Когда он падал, из многочисленных ран на его груди хлынули огромные потоки крови.
Стрельба закончилась менее чем через пять минут после начала. На склоне холма вновь воцарилась тишина. Мы осторожно двинулись вперед, и трое бойцов горной роты вошли внутрь и зачистили хижину. Фиркат и гейш оставались на своих местах и, похоже, никакого участия в засаде не принимали.
Один из двух человек, убежавших из задней части хижины, был мертв, хотя было невозможно узнать, приложил ли я руку к его убийству. В него попало не меньше полудюжины пуль. Его товарищ, похоже, ушел, хотя и мог быть ранен. Четвертый человек был застрелен на дальней стороне здания другими солдатами патруля. Я даже не видел его, пока мы не наткнулись на его тело.
Я чувствовал себя странно воодушевленным — таким, каким бываешь после нескольких рюмок, но до того, как на самом деле напьешься, — хотя и знал, что эта реакция была вызвана адреналином, который все еще гонял внутри моего организма. Я пережил свою первую встречу с врагом. Моя первая перестрелка. И я впервые убил человека.
Это было странное чувство. Позже, когда мы возвращались в «Белый город», я подумал: «Это действительно здорово. Я только что пережил свой первый бой, и у меня все получилось». У меня не было никаких сожалений, только небольшая печаль по человеку, которого я убил, — возможно, у него была жена и семья, точно так же, как и у некоторых наших парней. Тем не менее, он сам в конце концов выбрал свою судьбу, став террористом.
Джимми был доволен тем, как я сработал, но предупредил о сдержанности. Похлопав меня по спине, он сказал:
— Легко задать жару, но совсем другое дело, когда ты должен это принять. Так что не думай, что ты ветеран. Ты еще просто щенок.
По правде говоря, я и не чувствовал себя кем-то другим, и уж точно не чувствовал себя героем. Но что я действительно знал, так это то, что искренне гордился тем, что сделал свою работу и победил врага, который, замешкайся я на несколько секунд, вполне мог бы вместо этого прикончить меня.
Остаток того дня мы провели на базе в «Белом городе», а на следующее утро вернулись на «Скайвэне» в Салалу. На следующий день нас с Джимми отправили в предгорья, в место, известное как «Диана-1», — хотя одному только Богу известно, что вдохновило какого-то ненормального офицера назвать в честь римской богини такое мрачное и неприветливое место, лишенное какой-либо привлекательности. Более того, словно почувствовав наше недовольство, боги решили в течение первого же часа нашего пребывания здесь подарить нам еще одну встречу с врагом.
Основной позицией на «Диане-1» был рукотворный сангар, — наблюдательный пункт без крыши, представлявший собой вырытую в земле яму, окруженную каменной стеной и укрепленную мешками с песком. Позади него на склоне холма располагались еще три небольших блиндажа, в центре которых находился минометный окоп. В большинстве случаев адý высылали снайперов, задача которых заключалась в том, чтобы помешать нашей деятельности, и заставить нас не высовываться. В самих сангарах вы находились в относительной безопасности, но покидание позиции даже ночью всегда щекотало нервы. Очень трудно приседать и пытаться вытереть зад, а потом снова влезать в брюки и закапывать «результат», зная, что в то время где-то там есть невидимый снайпер с ночным прицелом, который пытается поправить твою прическу.
Такое случилось и в тот день, когда мы прибыли, начав свою четырехмесячную боевую командировку. Вскоре нам стало понятно, что пытаться засечь их позиции бесполезно, — местность представляла собой рай для снайперов: бесконечное множество оврагов, бугров и случайных валунов обеспечивали безграничные укрытия. Как мы выяснили, днем атаки обычно происходили около 11:00, когда Солнце светило нам в глаза, однако сейчас было тихо. Более серьезные нападения происходили перед самым рассветом, хотя дульные вспышки, возникающие в полумраке, по крайней мере, давали нам возможность по ним прицелиться. В тот первый день мы, казалось, засекали их на трех разных позициях.
На склоне холма было оборудовано пулеметное гнездо со «Спарганом», [5] которое осыпало нас 12,7-мм бронебойными пулями, и еще пара углублений, откуда адý вели огонь из AK-47, хорошего коммунистического оружия, поставляемого через йеменцев.
Нашим стандартным оружием в то время была 7,62-мм винтовка L1A1, более известная как SLR (самозарядная винтовка), переделанная под стрельбу только одиночными выстрелами, — в отличие от винтовки FN, на основе которой она была сделана, и которая являлась автоматической. Кроме того, у нас был однозарядный гранатомет М79, который мог стрелять 40-мм осколочно-фугасными гранатами на расстояние до 400 метров. Кроме того, из 81-миллиметрового миномета мы могли вести огонь целым набором мин — фугасными, зажигательными с белым фосфором и осветительными на парашютах. После разрыва все, на что попадал фосфор, начинало гореть, включая металл и живую плоть.
Большинство подобных перестрелок с адý длились около двадцати минут, и для нас они были невероятно обескураживающими. Открывая ответный огонь, мы никогда не знали, попали ли мы в цель, поскольку расстояния были слишком велики, чтобы услышать даже крик раненого. Кроме того, мы знали, что любой адý, которого мы убьем или раним, будет унесен своими товарищами, и патруль не сможет найти ничего, кроме лужи засохшей крови или ее брызг на камнях, — и то, если очень повезет.
Насколько мы могли судить, враг отправлял в атаку группу численностью от десяти до двадцати человек, но было очень трудно сказать, каково их точное число. Единственным способом оценить численность нападавших была попытка подсчитать количество выстрелов или, ночью, их дульные вспышки. Мы выходили в пешие патрули, пытаясь обнаружить снайперов, но это было еще хуже, чем искать иголку в стоге сена. Местность в этих предгорьях представляла собой каменистый кошмар из нагромождения валунов на сильно пересеченной местности.
Единственное, в чем мы могли быть уверены, так это в том, что если с последними лучами Солнца они не атакуют нас, значит, они атакуют «Диану-2», находившуюся в трех милях от нас. При наличии в стране в любой момент той войны не более шестидесяти человек, бойцы САС были сильно разбросаны на местности. На каждой основной позиции находилось около полудюжины наших ребят, фиркат из бывших повстанцев-дофарийцев и подразделение гейш, хотя последние являлись не более чем пушечным мясом.
Однако и фиркаты бывали разными. Впервые они появились в 1970-1971 годах, когда 200 повстанцев, разочарованные антирелигиозным пылом марксистов и их террористической тактикой, сдались правительству после объявления молодым султаном общей амнистии. Силами САС они были переформированы в подразделения «фиркат» под руководством Салима Мубарака. Он был жестким бойцом и страстным националистом, и до своего возвращения на сторону правительства являлся заместителем командующего восточного района повстанцев. После его сдачи по амнистии майор Тони Джипс из 22-го полка САС предложил ему взять на себя командование теми адý, которых он привел с собой, и превратить их в элитную боевую группу, названную «Фиркат Салах ад-Дин» в честь знаменитого арабского лидера XII века, победившего крестоносцев.
При поддержке САС они одержали две крупные победы над повстанцами, и это положило начало общему ускорению темпов дезертирства. Согласно указу султана Кабуса, любой адý, сдавшийся в плен и согласившийся служить султану, получал автоматическое помилование и хорошо оплачиваемую работу в фиркатах. Кроме того, о его семье заботились и предоставляли бесплатное медицинское обслуживание, опять же организованное британскими спецназовцами. Однако тех, кто попадал в плен и отказывался принять условия амнистии, бросали в тюрьму, и, посетив одно из этих поганых мест во время своей первой командировки в Оман, могу поручиться, что образ жизни заключенных — если это можно так назвать — был очень далек от комфортного. Камеры представляли собой не более чем дыру в земле, вонь стояла неимоверная, а условия содержания были просто неописуемыми.
Жизнь в очень ограниченном пространстве, как это было на позициях «Диана», создавала две основные проблемы. Первая — скука, которая усугублялась второй: тем фактом, что самая пустяковая вещь, которая хоть чуть-чуть выходила за рамки привычного, могла действовать на нервы до такой степени, что хотелось орать на «виновника», чтобы он ее прекратил. Это могло быть прихлебывание чая, или постоянное похрустывание при поедании печенья, или то, как человек сморкался, прочищал горло — или даже храпел.
Душевный и физический дискомфорт усиливался другими факторами. Мы находились на «Диане-1», чтобы удерживать позицию. Не для того, чтобы захватить участок местности или дойти до логова врага и уничтожить его, а для того, чтобы стоять на месте. Наш приказ заключался в том, чтобы просто сидеть и принимать все, что они бросают на нас, нанося по мере возможности ответные удары. Для всех нас это стало тяжелым бременем, и хотя мы старались разряжать возникающие между нами конфликты и, прежде всего, сохранять чувство юмора, бывали моменты, когда хотелось просто орать от скуки, разочарования и монотонности всего этого.
Еще одним фактором была жара. С заходом Солнца становилось немного прохладнее, и большинство ночей были настолько холодными, что требовался спальный мешок. Но дни стояли удушающе жаркими, ветра почти не было, и к тому времени, когда Солнце достигало своего зенита, температура в сангаре превышала 100 градусов по Фаренгейту. Наша вода неизменно была либо теплой, либо горячей, а поскольку ее приносили в бочках из-под топлива, которые должным образом не вымывались, она имела неприятный привкус.
Лучшим спасением от всего этого была попытка обрести немного дополнительного пространства для себя лично, и единственным способом добиться этого было посещение других позиций на холме, где смена лиц — или, по крайней мере, смена невыносимых личных манер поведения — приносила некоторое облегчение.
Среди военнослужащих мобильной роты на «Диане-1», безусловно, было много интересных персонажей, и в обычной обстановке, например, в Херефорде, мы бы наслаждались обществом друг друга. Но Дофар был далеко не «обычным» местом, в котором все, включая характеры людей, проявлялось совершенно по-другому. Но несмотря на то, что некоторые из этих парней в привычных условиях могли легко действовать вам на нервы, когда мы находились под огнем, это были самые лучшие люди, которых можно было иметь рядом с собой.
На «Диане-1» мы время от времени выкапывали новый сангар, что приходилось делать с помощью взрывчатки, потому что земля была очень твердой. Делать это нужно было ночью и, прежде всего, быстро, потому что до тех пор, пока появится яма приличного размера, для снайперов адý мы были мишенями.
В одном из эпизодов я работал всю ночь вместе с Ником, забавным парнем и хорошим товарищем (к сожалению, позже он погиб в автокатастрофе). Напряженно потрудившись до тех пор, пока не потребовался отдых, перед самым рассветом мы с Ником решили закончить и забрались в спальные мешки. Было очень холодно, и я с удовольствием устроился в тепле своей «зеленой личинки», заснув через несколько минут. Разбудил меня внезапный крик: «К бою!», — и я обнаружил, что вокруг нас в воздухе летают трассирующие снаряды и свинец. Противник предпринял предрассветную вылазку, и мы были главной целью.
Когда мы залегли в неглубоком сангаре, разразился ад, в нескольких сантиметрах над нашими головами носились трассеры. Из спального мешка было трудно выбраться, не приподнявшись, а сделать это означало почти верную смерть от пули повстанцев. Поэтому я крикнул Нику:
— Откатывайся по земле в свою сторону, мы сможем укрыться там, где яма глубже!
Когда ты завернут в спальный мешок, даже перекатываться — не самое простая задача, — но мы как-то справились. Укрывшись за несколькими сантиметрами стенки сангара, мы попытались выглянуть и посмотреть, откуда ведется огонь, но столкнулись с обычной проблемой: мы не могли правильно определить, где прячется противник. Подвергать себя бóльшему риску, чем нужно, только для того, чтобы сделать несколько неприцельных выстрелов, было бессмысленно.
— Было бы предпочтительнее, если бы мы стреляли эффективными патронами, — неожиданно заметил Ник с подчеркнуто офицерскими нотками, и мы оба вдруг содрогнулись от смеха. Так часто бывает, ведь чем выше напряжение, тем легче приходит смех. Если бы наш враг увидел нас, хватавших себя за бока и плачущих от смеха, он был бы уверен, что мы сошли с ума. Возможно, в те несколько минут мы действительно были немного сумасшедшими, но это помогло нам продержаться до тех пор, пока адý не прекратили огонь и пули не перестали свистеть прямо над нашими головами. Снова наступила тишина. Мы сидели, завернувшись в спальные мешки, и грелись в ожидании рассвета. Выждав приличествующую моменту паузу, я сказал Нику:
— Попробую еще немного поспать. — Но, наверное, он уже задремал, потому что ответа не последовало.
Через несколько секунд меня оглушил ужасающий грохот. Теперь повстанцы обстреливали нас из миномета. Мы определили общее направление, откуда, по нашему мнению, велся огонь, и ответили своим минометным огнем, но сомневаюсь, что мы попали достаточно близко, чтобы даже зацепить их. В конце концов, они устали от попыток нанести удар по нашей новой площадке, и мы с Ником смогли стряхнуть с себя спальные мешки и приступить к земляным работам. Я бы не сказал, что мы научились относиться к таким нападениям безразлично, но когда они происходили практически каждый день, а иногда и дважды в день, они как-то менее пугали.
Однажды утром, вскоре после этой весьма односторонней перестрелки, на подступах к главной базе на «Диане-1» появился повстанец, который сдался в плен. По правилам султана, любому сдавшемуся мятежнику должен был быть предоставлен шанс подписать контракт с фиркатом. Если он соглашался, то автоматически получал помилование, затем с ним проводили инструктаж и отправляли на службу в местные формирования.
Человек, который с ним работал, был штаб-сержант по имени Джерри, прикомандированный к горной роте. Позже он собрал нас вместе и сообщил, что у молодого адý была интересная история. Он знал о пещере в близлежащем вáди, которая использовалась повстанцами в качестве склада и была полна боеприпасов и оружия. Если мы сможем захватить это оружие, оно станет огромным бонусом для наших друзей из приданного нам фирката, потому что они получали вознаграждение за все оружие и боеприпасы, захваченные у врага.
— Если этот юный пленник прав, — продолжал Джерри, — то это будет стóящая вылазка. Мы выйдем отсюда в 21:00 — фиркат, гейш и мы. Сдавшийся адý будет выполнять роль проводника. Оружие берете любое, какое захотите. Есть вопросы?
— В котором часу инструктаж, Джерри? — спросил я.
— Ты что, ничего не понял? — возразил он. — Это и был инструктаж. Это и есть твой приказ. Все ясно?
Вот так меня поставили на место. Справедливости ради, должен отметить, что в те дни записи полного инструктажа часто помещались на половине сигаретной пачки.
До пещеры было около десяти километров, и бóльшая часть маршрута проходила по горным тропам, с тысячефутовым обрывом с одной стороны. Как раз то, что нужно, чтобы быть начеку темной ночью, спотыкаясь о край пропасти. После, казалось бы, нескольких часов медленного и осторожного перехода мы, наконец, подошли к вáди, идущему вдоль подножия скалы, в стенах которой было выдолблено несколько глубоких пещер. Сдавшийся молодой адý — ему было не больше семнадцати лет — остановился перед одной из них и сообщил Джерри, что именно здесь находится оружие.
К этому моменту каждый из нас задавался вопросом, не завели ли нас в какую-то смертельную ловушку. По крайней мере, я точно — так же, как и Лэнс, который, слава Богу, оказался экспертом-взрывником. В свете того, что мы обнаружили, ему можно было простить некоторую эксцентричность его характера. Потому что, пока остальные из нас шастали вокруг, размышляя, что же делать дальше, он стоял на коленях с фонариком, тщательно изучая пол и стенки пещеры при тусклом свете.
Почти сразу же он обнаружил, что это место заминировано. Если бы мы влезли туда по неосторожности, то все бы разлетелись на куски. Однако через несколько минут Лэнс обезвредил взрывное устройство, и мы смогли войти в пещеру. Внутри было много оружия и боеприпасов — крупная находка, потеря которой стала бы серьезным ударом для повстанцев. Бойцы гейш и фирката, пошатываясь, ушли, нагруженные оружием, а я, поскольку ничего не мог с этого поиметь, решил, что они сами справятся с переноской. Идти обратно по обрыву в темноте, неся свою винтовку, уже было достаточно тяжело, так что если им нужна награда, то пусть несут добычу сами.
В конце концов мы, совершенно измученные, пошатываясь, с первыми лучами Солнца добрались до «Дианы-1». Как бы я ни устал, что-то не давало мне покоя, я все еще не был уверен, был ли наш пленный настоящим дезертиром или намеренно пытался заманить нас в ловушку. Джерри признался, что чувствует то же самое.
— Ай, передам его в фиркат, и пусть сами с ним разбираются, — сказал он. — Если завтра мы все еще увидем его здесь, тогда, полагаю, мы будем знать, что он настоящий.
И с этими словами он отправился на заслуженный отдых.
К этому времени мы превратили наш новый сангар в настоящий второй дом. После минометного обстрела мы усилили стены еще десятком мешков с песком и валунов, а также соорудили крышу из гофрированного железа, поддерживаемую несколькими большими стальными балками. Все это было обложено камнями, чтобы усилить ее на случай сильного ветра, а затем закрыто ветками деревьев, кустарников и другой листвой. Издалека все это выглядело как подлесок, который рос там годами.
На следующий день после захвата оружия в пещере все было наконец закончено, и мы решили отпраздновать это событие, пригласив на чай старого друга. Мы с Таффом вместе записались в Парашютный полк, а затем вместе прошли Отбор. Трое человек, занимавшие сангар, выложили в нем «пол» сплющенными пустыми коробками из-под пайков, чтобы острые камни не впивались нам в колени, когда мы вставали на них и вели огонь из пулемета через амбразуру. Учитывая наш картонный «ковер» и хорошо сделанную крышу, все получилось очень уютным и удобным. В качестве сиденья мы использовали кусок камня, который выкопали из земли, и когда снаружи раздался сильный грохот, мы все сидели на нем, поздравляя себя с тем, что хорошо укрылись от врага. Это разорвалась минометная мина, и через несколько секунд со всех сторон начался вражеский обстрел, как из стрелкового оружия, так и из минометов.
Постепенно я смог определить характер вражеского обстрела. Когда вы слышали хлопок выстрела из стоявшего вдалеке миномета, то начинали считать. И через тридцать секунд раздавался взрыв, когда мина завершала свой путь.
Но затем произошло немыслимое. Внезапно над нашими головами возникла вспышка, и что-то пробило крышу. Дым и пыль заполнили сангар, и в течение мгновения или двух мы, в ошеломлении, почти ничего не могли разглядеть. Сначала я подумал, что взрыв был благополучно поглощен слоями веток, камней и гофрированного железа, когда мина прорывалась сквозь нашу крышу, потратив всю свою энергию, но затем я посмотрел вниз, на картонный «коврик» у своих ног, и увидел, что там образовалась лужа крови. Я крикнул остальным, чтобы они тоже осмотрелись, и вдруг мы все начали ощупывать себя, чтобы проверить, не задело ли нас.
После послышался чей-то крик:
— Ааааааа! — и тут же у меня возникла мысль: «Слава Богу! Попали в него, а не в меня». Потом мы с Ником смогли вместе посмеяться над тем, что у него оказалась такая же реакция, — мы молча выразили свое облегчение точно такими же словами.
Оказалось, что Тафф ранен в спину и сильно кровоточил. Мы оторвали верхнюю часть его формы и наложили на рану толстую повязку, после чего вкололи морфий из шприц-тюбика, который, как и все мы, он носил на шее. Но пока не прекратился минометный обстрел и огонь из стрелкового оружия, мы мало что могли сделать, кроме как надеяться, что в сангар не попадет очередной снаряд.
Минут через пятнадцать или около того, вражеский огонь ослаб и, наконец, сошел на нет. Мы сразу же вышли на связь и попросили штаб прислать вертолет для эвакуации, тем временем вытащив Таффа наружу и наложив на рану сменную повязку.
Тщательный осмотр внутренней части сангара позволил установить, что произошло. 12,7-мм бронебойная пуля от крупнокалиберного пулемета «Спарган» советского производства пробила крышу и сломала стальную балку, а затем разлетелась внутри сангара, отрикошетив от стен. В какой-то момент она, должно быть, задела спину Таффа с такой силой, что заглушила любую боль, которую он в противном случае почувствовал бы немедленно. После этого пуля зарылась под картон на полу, где я ее и нашел. На ней не было ни следа. Только после того, как я заметил кровь, и мы начали осматривать себя, к Таффу вернулись ощущения, а вместе с ними и боль. Однако нам всем очень повезло. Если бы пуля попала точно в цель, то любой из нас троих мог оказаться тяжело раненым или даже убитым. Как бы то ни было, Тафф вернулся из госпиталя через неделю, ничуть не пострадав от близкой встречи с бронебойной пулей.
Если бы среди нас были погибшие или серьезно раненые, все могло бы сложиться иначе, но во время той четырехмесячной службы моя часть эскадрона «D», казалось, жила без особых проблем. Было несколько пострадавших в других отделениях, действовавших в других местах, но никто не был серьезно ранен. Однако я не потерял уважения к адý — отнюдь. Эти повстанцы были подготовлены сначала китайцами, а теперь русскими, которые в то время уже присутствовали в Йемене в качестве «советников». Кроме того, повстанцы были мастерами передвижения по суровому ландшафту джебеля и внезапных нападений, после которых они скрывались в своих укрытиях или за границей. Они были вооружены современным оружием и имели большое количество боеприпасов, которые доставлялись к ним вместе с другими грузами на верблюдах через йеменскую границу. Сочетание этих факторов делало их грозным противником, которого трудно было остановить.
Но как бы это не показалось странным, но несмотря на то опасное, утомительное или неудобное время в Омане, я наслаждался своим пребыванием там. Правда, я не очень сожалел, когда в мае 1973 года наша служба там закончилась, но и забывать о ней не спешил. Я достиг совершеннолетия — как солдат, имею в виду — и при этом усвоил несколько ценных уроков. Я узнал, каково это — оказаться под огнем, и как легко отнять чужую жизнь. Мое будущее в качестве солдата больше не внушало мне никаких опасений. Я узнал, что могу выдержать и что могу вынести. Не знаю, стал ли я лучше в результате пережитого, но определенно стал гораздо более уверен в себе.
В середине срока службы на «Диане-1» мне дали три дня на отдых и восстановление. Это время я провел в УАГ, попивая пиво, болтая и обмениваясь военными историями с другими ребятами из эскадрона «D», которые также находились на отдыхе. Однажды я посетил военную лавку в Салале и купил кассетный магнитофон, который сейчас показался бы довольно устаревшим оборудованием. По возвращении на «Диану-1» я разместил аппарат на стене сангара, чтобы записать наш бой при следующем нападении адý. Долго ждать мне не пришлось, и как только я услышал звук летевшей к нам минометной мины, то нажал кнопку записи. Спустя годы я был поражен, узнав от одного из ведущих военных историков, что получившаяся шестиминутная запись, на которой слышен сильный автоматный и пулеметный огонь со стороны повстанцев, а также мой ответный огонь из пулемета, является одной из очень небольшого числа записей, сделанных во время реального боя. Пленка сейчас хранится в Имперском военном музее в Лондоне.
Возвращение в Оман и Дофар год спустя не было тем, чего я особенно ждал, но бессонницей я тоже не страдал. Моими спутниками были в основном те же ребята из эскадрона «D», с которыми я ездил в прошлую командировку, только место службы было другим. В 1974 году я был назначен в Тави-Атаир. Тави по-арабски означает «колодец», но мне так и не удалось узнать, что означает «Атаир», хотя если это слово означает «место, где никогда не бывает сухо», то мне не стоило даже удивляться.
Когда мы прибыли, был сезон муссонов, что означало, что каждый день шел сильный дождь. Здесь всегда было влажно, с бесконечной пеленой низкой облачности, роями комаров и других кусачих насекомых, морем грязи под ногами и пейзажем, который внезапно стал очень зеленым. Бóльшую часть времени выходить наружу было бессмысленно, потому что сквозь дымку сырости почти ничего не было видно. Свежих продуктов не было, только консервы, потому что все быстро плесневело. Плесень образовывалась на внутренней стороне палаток, на нашем снаряжении и даже на нашей одежде.
В этом месте мы простояли четыре месяца, и у меня ни разу не возникло ощущение, что я нормально просох. Обитали мы в палатках, что выгодно отличало их от сангаров, но недостатком было то, что они не так эффективно защищали от огня противника. Это была та штука, которая, безусловно, никак не изменилась, поскольку наши старые друзья адý по-прежнему наносили регулярные визиты, обстреливая лагерь по два-три раза в неделю.
База в Тави-Атаир была довольно большой и, помимо аэродрома, имела полевой госпиталь и постоянного врача, поскольку во время муссонов не всегда можно было прилететь или улететь на самолете, если кому-то требовалась неотложная помощь. Припасы поступали бессистемно, а почта и газеты всегда были несколько недельной давности.
Заместителем командира нашей группы был штаб-сержант роты, которого также звали Тафф, и в качестве противоядия от того, что мы просто торчали там под обстрелом — что, похоже, было стандартной практикой в Дофаре — он время от времени отправлял нас на вылазки против врага. Иногда нас сопровождал командир группы по имени Тим, а иногда Тафф вел нас один, потому что Тим не сомневался в своем штаб-сержанте и абсолютно доверял ему.
Невысокий, коренастый и твердый как гвоздь Тафф, если говорил, что сегодня понедельник, то это был понедельник, независимо от того, какой день недели был на самом деле. Он не был тем человеком, с которым хотелось бы шутить, но он был настоящим оригиналом и мог быть очень смешным. Иногда он разговаривал сдавленным, неестественным голосом, имитируя акцент высокопоставленного офицера, и устраивал нам самые уморительные инструктажи, хотя на самом деле все, что он говорил, было очень серьезно.
— Мы выходим в патруль, — объявлял он своим напряженным, гнусавым голосом (у него получалось что-то вроде: «Мы выодим в пат’уль»). — Теперь запомните, существует два вида огня. Есть эффективный огонь, и есть неэффективный огонь.
Неэффективный огонь — это когда пули проходят у вас над головой или попадают в землю перед вами. В этом случае мы продолжаем движение. Это понятно, парни? Мы продолжаем идти!
Эффективный огонь — это когда пули сбивают с вас подсумки. Тогда правомерно и правильно лечь на землю. ХОРОШО? Тогда поехали.
Наша первая вылазка с Таффом состоялась через несколько дней после того, как мы обустроились на новом месте, и в этот раз Тим тоже пошел с нами. Стояла задача разведать несколько байтов в шести или семи километрах к западу от нашего местоположения, которые, по данным разведки, использовались противником как места для пополнения запасов пищи и воды. Наша группа состояла из полудюжины человек из Полка, одного подразделения фиркат и роты гейш. Из-за низкой облачности и постоянного моросящего дождя, для того, чтобы смочь хоть что-то разглядеть, мы должны были выдвинуться на расстояние не далее как 300 метров от предполагаемого местонахождения врага.
Теоретически это выглядело прекрасно, до тех пор, пока, прибыв на позицию противника, мы не были замечены адý, которые открыли огонь. И только бросившись в укрытие, мы обнаружили, что наша рота гейш осталась на месте, тогда как мы выскочили вперед — прямо мимо вражеской позиции — и что в результате этого повстанцы оказались зажаты между нами. Мы сразу же открыли ответный огонь, после чего враг укрылся за камнями и байтами, еще не понимая, что оказался в ловушке. И в этот момент Таффа осенила идея.
— Слушайте сюда, ребята, — сообщил он. — Билли, у тебя пулемет. Прикрой нас огнем и заставь их прижать свои крошечные головы к земле, пока я с Томми Палмером зайдем с правого фланга.
Тим, казалось, был доволен замыслом, а я установил GPMG и начал стрелять короткими очередями по позиции адý, чтобы убедиться, что они не попытаются вырваться. Тафф тем временем вызвал нашего арабского переводчика.
— Скажи фиркату, что мы зайдем справа, — сказал он. — Спустимся вниз и зайдем справа. Прямо сейчас.
Переводчик повторил по-арабски то, что он сказал, после чего фиркат, почти в полном составе, ответил с некоторой яростью: «Муштаман, муштаман», — что означает «плохо», но, очевидно, также означает «без шансов».
Однако реакция фирката, похоже, Таффа не смутила.
— Хорошо, — сказал он, — мы сделаем это по-другому. Скажи им, что мы с Палмером сделаем это вдвоем. Билли, когда мы спустимся вниз, я взмахну своим белым платком — это сигнал, чтобы ты скорректировал огонь, потому что он будет означать, что мы окажемся прямо на вершине ближайшей вражеской позиции, а я не хочу, чтобы вы, засранцы, нас перестреляли.
Насколько близко мы подойдем, я пойму, когда спущусь туда, но я сделаю это как можно ближе. Так что после того, как я взмахну платком, не стреляйте. Ясно?
Я кивнул, подтверждая, что понял его.
— А теперь за мной, Томми, — приказал Тафф и направился вниз по склону, стараясь не высовываться, шныряя между укрытиями, которые только они могли найти.
К этому времени фиркат понял, что сержант говорит серьезно, поэтому все десять человек решили последовать за ним вниз, петляя между валунами и кустами и направляясь к вражеской позиции. Что касается меня, то я просто сосредоточился на том, чтобы засыпать основную позицию противника 7,62-мм пулями. Я лежал, поставив пулемет на сошки, и рядом со мной лежала стопка лент на 200 патронов.
Тафф подкрался к адý на расстояние около пяти метров, затем помахал платком — и в этот момент командир подразделения закричал:
— Прекратить огонь! Прекратить огонь! Они сдаются!
— Нет, не сдаются, это Тафф, — крикнул я ему в ответ. Однако, к тому времени, Тафф и Томми открыли огонь по противнику из своих автоматов. Шквальный огонь в упор застал повстанцев врасплох — несколько человек были просто срезаны на месте.
После этого все было кончено. Те из адý, кто не был убит или тяжело ранен, бросились бежать, просто растворившись в туманной мороси.
За то, что Тафф сделал в тот день, его следовало бы наградить. Но он не получил ничего, кроме похлопываний по спине от Тима и от командира эскадрона, — в Дофаре так было всегда, и не в последнюю очередь потому, что присутствие САС там все еще можно было более или менее отрицать. В мае 1980 года Томми Палмер станет одной из звезд блестящей операции Полка по освобождению заложников, удерживаемых в иранском посольстве на Принсес Гейт в Лондоне, — операции, которая, как никакая другая, привлекла внимание к Специальной Авиадесантной Службе широкой общественности и положила начало навязчивому интересу СМИ к Полку. К сожалению, позже он погиб в автокатастрофе.
Мы взяли одного пленного, который был ранен в ногу, и отнесли его на носилках обратно в Тави-Атаир. Это был подросток, и он был очень напуган. Своих пленных адý чаще всего убивали, обычно путем отсечения головы, и этот мальчик, должно быть, думал, что его ждет та же участь. Рана у него была неприятной, но мы благополучно доставили его на базу, где полковой врач, легендарная личность, известная своим умением развлекаться в свободное от службы время, сумел спасти его ногу. Когда он поправился, и погода немного прояснилась, его вывезли по воздуху и отправили в тюрьму. Если бы он сдался, то, конечно, получил бы помилование султана, но этот молодой бунтарь был слишком предан марксистскому делу — или слишком напуган репрессиями адý.
Там, где мы находились, было также много ядовитых змей, — как будто адý было недостаточно — хотя, если вы держали руки подальше от щелей в песчаных стенах, они, как правило, вас не беспокоили. Тем не менее, всегда было хорошей идеей проверить свой спальный мешок, прежде чем залезть в него, и вытряхнуть сапоги утром, прежде чем засунуть в них ноги, — на случай, если вашу обувь облюбовала пара скорпионов.
Одним из наших главных способов борьбы со скукой были игры, и мы много играли в скрэббл, [6] шахматы и лудо. [7] Мы с Ником сделали доску для лудо из пачек от кукурузных хлопьев и получали от игры больше удовольствия, чем от чего-либо другого. Тафф, однако, был энтузиастом скрэббла. Но по правде говоря, что он был не очень хорошим игроком, и у него были свои собственные правила. Тем не менее, играть со штаб-сержантом нашего отряда всегда было не скучно.
Однажды во время игры он составил слово «голова», и когда пришла моя очередь, я добавил к нему слово «круглый», образовав слово «круглоголовый».
— Это что за хрень такая? — спросил Тафф.
— Слово «круглоголовый», конечно, — ответил я.
— И что оно означает?
— Это были такие солдаты во время Гражданской войны, — сказал я ему.
— Круглоголовый!? — прорычал он. — А дальше ты сложишь слова «черноголовый», «квадратноголовый» и этот чертов Биркенхед?... [8] Никогда о таком не слышал! — добавил он. — Убери это!
И его пришлось убрать.
В другой раз я составил слово «рай», после чего Тафф спросил без всякой иронии:
— А это что такое?
— Рай. Ну, знаешь, как на небе.
Это было явно больше, чем он мог вынести, потому что он посмотрел на нас и спросил:
— Вы там были? Вы были там? — Затем он достал свою карту и потребовал: — Покажите мне, где находится этот рай, — после чего закричал: — Убирай его!
С окончанием сезона муссонов пришла настоящая жара. Не было ни тени, ни ветра, а питьевая вода, которую нам доставляли на вертолетах в 45-галлонных металлических бочках, на самом деле пузырилась, нагреваясь на Солнце. Она была теплой и, как я уже говорил, имела привкус нефти, которую когда-то хранили в бочках. Выпивать обязательные восемь пинт в день было настоящим чистилищем.
От такой жары, в сочетании с бесконечной диетой, состоявшей из консервов, испорченной воды и множества мух, у нас часто была диарея. Но в Тави-Атаир мы имели хотя бы импровизированный туалет, в то время как в других местах, например, на «Диане-1» в прошлом году, нам приходилось гадить в джебеле и закапывать результаты.
Но Тави-Атаир в этом отношении оказался почти цивилизованным. Мы вырыли глубокую яму, а затем из деревянных ящиков соорудили каркас и поставили над ней обычный сортир. Внизу обитали полчища жуков-дерьмоедов, которые представляли собой довольно пугающее зрелище, если вы случайно заглядывали под себя. Они были огромными, начинали свою жизнь примерно с четверти дюйма в длину, но быстро вырастая до размеров крабов.
Еще страшнее было обнаружить себя сидящим в сортире, то есть фактически беспомощным, во время атаки адý. Разрываясь между риском поймать вражескую пулю или, наоборот, упасть в эту кишащую жуками яму, наполненную дерьмом, в попытке уйти от огня, все мы выбрали бы первое, как меньшее из двух зол. Однако должен признать, что огонь вели не только повстанцы. Отрядом гейш командовал офицер, австралийский капитан, приятный парень и хороший солдат — он и обязан был быть таковым, учитывая качество гейш как войск, — но излишне привередливым, что, возможно, являлось следствием его прежней гражданской профессии продавца рубашек. Однажды ночью он пользовался сортиром, как ему казалось, в великолепном уединении, когда темноту над его головой разорвали трассирующие очереди, сопровождаемые одиночными выстрелами. Капитан нырнул в укрытие, основательно запутавшись в штанах и отчаянно пытаясь избежать страшной участи оказаться в ужасной, кишащей жуками яме; и пока он это делал, воздух почти посинел от его излюбленных австралийских непристойностей и проклятий. Чуть позже он не очень-то развеселился, когда узнал, что стреляли не повстанцы, а я и еще трое или четверо парней, паливших над его головой из GPMG и своих винтовок. Оглядываясь назад, могу сказать, что это был довольно позорный поступок — но в свое оправдание могу только сослаться на то, что бóльшая часть нашего пребывания в Тави-Атаире была очень утомительной.
По крайней мере, подобного рода развлечения помогали отвлечься от врага и наших неудобств, но самым большим событием в том походе стал скандал с участием одного из наших бойцов. Фред был капралом и напоминал того жуликоватого продавца подержанных машин и вот этого вот всего, которого часто изображал Джордж Коул. [9] Мелкий негодяй и мошенник по своей натуре, Фред отнесся к своей командировке в Дофар как к личному вызову своей преступной изобретательности. И с этим вызовом он легко справился, пусть и с помощью аферы, которая в итоге провалилась.
Фред обратил внимание на то, что когда в наших 4-тонных грузовиках проявлялись признаки износа, их обычно передавали одному из фиркатов или отрядов гейш, предварительно приведя в более или менее исправное состояние силами приданного нам ремонтного подразделения. Для нашего героя, обладавшего подвешенным языком, оказалось почти детской забавой убедить наивного молодого механика, что это практически его долг — «освободить» пару грузовиков и отправить их в сторону дофарийских джебали, которые отчаянно нуждались в транспорте. Особенно убедительно это прозвучало, когда Фред предложил механику 200 фунтов из тысячи, которые он заработал на продаже грузовиков одному из дофарийцев, с которым он пообщался в местной деревне.
Все сложилось как нельзя лучше, и через некоторое время два грузовика выехали из ремонтного цеха с дофарийцами за рулем. И все бы сошло с рук, если бы один из грузовиков не сломался, не доехав до фермы покупателя. К несчастью для Фреда, разгневанный джебали решил подать официальную жалобу в штаб Британской армии и соответственно отбуксировал сломавшийся грузовик другим 4-тонником. Когда он начал требовать свои деньги обратно, скучающий дежурный офицер, переживающий очередной тоскливый день, навострил уши и решил провести расследование — просто чтобы развеять скуку.
В мгновение ока Фред и его молодой приятель из ремонтного подразделения были арестованы, обвинены и отправлены обратно в Великобританию. Военный трибунал приговорил Фреда к шести месяцам заключения в «Оранжерее» — армейской тюрьме в Колчестере — и выгнали из Полка. Что случилось с механиком, мы так и не узнали. Но как бы там ни было, мы все были очень благодарны Фреду, потому что, какие бы неприятности он на себя ни навлек, сплетни и домыслы, возникшие в результате скандала, помогли, по крайней мере, скоротать время.
В общем и целом, несмотря на тяжелые условия в Тави-Атаир, считаю, что моя командировка в Оман в 1974 году оказалась не хуже, чем в 1973 году. Более того, никто из эскадрона «D» не погиб, и, в целом, смеха было гораздо больше, чем слез.
Однако в 1975 году, когда эскадрон «D» был направлен в Оман в крайний раз, все было совсем по-другому. Та командировка принесла трагедию, а со мной произошла последняя метаморфоза. Я покинул Дофар уже опытным ветераном, подвергшимся таким ужасам, которые современная война только способна придумать — и воплотить в жизнь.
После этого война уже не могла подкинуть мне ничего такого, с чем я не смог бы справиться.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Перепад температуры от +49 до –17 градусов Цельсия.
[2] 4,5 литра.
[3] Арабское название холмов или гор; так называется горный район в Дофаре, в котором действовали мятежники (прим. автора).
[4] Арабское слово, означающее «армия»; использовалось для обозначения регулярных войск Вооруженных сил султаната Оман. Значительную часть гейш составляли белуджи, наемники на службе султана (прим. автора).
[5] «Спарган» (англ. Spargan), искаженное от «Шпагин» (англ. Shpagin) — используемое в САС сленговое наименование советского 12,7-мм крупнокалиберного пулемета ДШК (Дегтярева-Шпагина крупнокалиберный) (прим. автора).
[6] По нашему «Эрудит», популярная игра, в ходе которой игроки должны составить максимальное количество слов из определенного набора букв на игральной доске.
[7] Детская настольная игра с фишками и кубиками.
[8] Тут игра слов. Круглоголовый (англ. Roundhead) — сторонник Парламента во время Английской буржуазной революции XVII века, носивший короткую стрижку; Биркенхед (англ. Birkenhead) — город в графстве Мерсисайд, в Англии.
[9] Джордж Коул (1925 – 2015 гг) — английский актер театра и кино, наиболее запомнился исполнением роли Артура Дейли, жуликоватого и хитроумного продавца подержанных автомобилей в сериале «Механик».


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 01 окт 2022, 11:36 
Модератор
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 02 ноя 2012, 07:50
Сообщений: 4642
Команда: A-344
Цитата:
которые находились на базе, известной как «Белый город»


Отсылка к чиндитам. Похоже в САС учитывали их опыт

_________________
XA2


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 02 окт 2022, 15:41 
Модератор
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 ноя 2012, 21:16
Сообщений: 1509
Откуда: MO, Krasnogorsk
Команда: 22 SAS Regiment D Squadron
Цитата:
Иногда на Сивви-стрит

Имеется в виду "Иногда в гражданской жизни"
https://www.collinsdictionary.com/dicti ... vvy-street

_________________
Live hard, die young, make a good-looking corpse.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 02 окт 2022, 18:00 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ace писал(а):
Цитата:
Иногда на Сивви-стрит

Имеется в виду "Иногда в гражданской жизни"
https://www.collinsdictionary.com/dicti ... vvy-street


О, спасибо большое, это выражение было мне незнакомо.
Подправлю!


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 03 окт 2022, 06:58 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
«зеленой личинки» - "кокон".


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 03 окт 2022, 14:35 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
manuelle писал(а):
«зеленой личинки» - "кокон".


ммм... да, принимается...


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Питер Рэтклифф. Глаз бури
СообщениеДобавлено: 06 окт 2022, 15:13 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Моя крайняя командировка в Дофар пришлась на конец лета 1975 года, и с того момента, как мы сошли с самолета в Салале, я знал, что нас ожидает палящий зной. Помимо него, нас встретило облако мух и пыли, а судя по раздувающимся темным облакам на юге, можно было предположить, что до наступления ночи начнется муссонный ливень. И чтобы добавить нам дискомфорта, в сумерках также должны были появиться тысячи комаров.
Домом здесь и не пахло, но, по крайней мере, мы были избавлены от очередного разрушающего душу пребывания на «Диане-1» или в чуть менее однообразном, но все же утомительном Тави-Атаире. На этот раз султан хотел, чтобы мы раз и навсегда перекрыли основной маршрут снабжения повстанцев из Йемена в Дофар. Это, в свою очередь, означало, что мы будем вести бой с врагом, а не сидеть в бессильной позе, обеспечивая ежедневную тренировку для адỳ в стрельбе по мишеням.
Первым делом я заметил, что качество наших авиаперевозок улучшилось. Вместо транспортных самолетов «Скайвэн» странной формы, которым требовалась посадочная полоса, чтобы добраться до места или покинуть его, мы все чаще использовали американские вертолеты «Хьюи», известные своей ролью во Вьетнамской войне; во время моей первой командировки в стране было всего несколько таких вертолетов, и мы почти никогда на них не летали.
Однако суровая, драматическая и, в своем роде, потрясающе красивая местность осталась неизменной. Нашим пунктом назначения была крупная пограничная позиция под названием «Симба», расположенная на западном краю большого южного плато Дофара, откуда можно было просматривать йеменский прибрежный город Хауф. Я говорю «йеменский», но на самом деле султан, изучив различные столетние карты этой местности, решил, что населенный пункт является частью оманской провинции Дофар, и намеревался вернуть его себе. А тот факт, что Хауф был городом, из которого верблюжьи караваны отправлялись по маршруту снабжения повстанцев в Дофар, еще больше укрепил его решимость.
Помимо помощи во взятии Хауфа, нашей главной задачей было перекрыть этот путь снабжения. Султан намеревался провести крупное наземное наступление в конце сезона муссонов, направив на захват города свою белуджистанскую наемную армию и фиркаты. В то же время он ратовал за то, чтобы немного «размягчить» город авиационными и артиллерийскими ударами — в качестве предвкушения грядущих событий. Мы чуть ли не с трибуны смотрели на первую крупную атаку, которая произошла в октябре и началась с того, что эскадрилья штурмовиков султанских ВВС «Хокер Хантер», действующих со своей базы в Мидуэй в центральной части Омана, вышла из лучей восходящего Солнца, чтобы нанести удар по Хауфу с моря.
Однако едва ли эта операция была хрестоматийной. Летчиков либо слишком рано подняли с постели, и они все еще были полусонные, либо они боялись подойти слишком близко к зенитным орудиям, окружавшим город, потому что итоговый результат обеспокоил только рыб, безмятежно плавающих под поверхностью Аравийского моря — именно туда попадали все бомбы и ракеты первой волны.
Мы наблюдали за этим débâcle [1] со стороны и находили его удручающим.
— Может быть, будет лучше, — предложил один из нашего отряда, — если мы выйдем в эфир на их частоте и поговорим с летчиками отсюда?
С высоты плато, в двух милях к северу, мы находились в идеальном положении, чтобы действовать в качестве передовых авиационных наводчиков. Начальство дало добро, и в результате во время второго захода «Хантеров» у нас была прямая радиосвязь с летчиками.
Бинго! Это был тот случай, когда выиграли все. Ни одна бомба или ракета из второй партии не прошла мимо целей. Более того, это было только начало. Как только «Хантеры» сделали свой ход, бойцы гейш открыли огонь из своих больших 5,5-дюймовых артиллерийских орудий с позиции к югу от нас, и в течение десяти часов подряд вели непрерывный обстрел города. Думаю, что скорее всего именно это очень разозлило адỳ, и на следующее утро они начали массированный обстрел «Симбы» с использованием минометов и «Катюш» — советских многоствольных ракетных установок.
Позиция в «Симбе» представляла собой квадратный участок земли, граничащий с краем плато, каждая из сторон которого имела размер около двух километров. Там находилась пара больших блиндажей с каменными и песчаными стенами толщиной в двенадцать футов и крышами из гофрированного железа, а вокруг этих опорных пунктов располагались десяток или более мелких пулеметных и минометных позиций. Это место располагалось на расстоянии чуть больше мили от места, где маршрут снабжения повстанцев огибал остроконечный холм, известный нам как «Капстан», с которого открывался превосходный вид на древнюю караванную тропу и на то, что творилось в окрестностях. Именно с «Симбы» нам предстояло выдвигаться вперед, чтобы перерезать маршрут снабжения. Дата этой операции уже была назначена несколько недель назад, а мы все еще готовили для нее почву. Однако с наших позиций мы не могли видеть, где находятся минометные группы адỳ, которые то утро начали нас обстреливать.
Когда начался минометный обстрел, я с тремя другими парнями наносил последние штрихи на стенку из мешков с песком, сооруженную для защиты нового прочного сангара, фактически своего рода мини-бункера. Мы набивали мешки с песком, чтобы еще больше укрепить стены сангара, длина которого составляла около четырех метров, а ширина — два метра, когда рядом разорвались первые мины. Повстанцы применяли обычные осколочно-фугасные боеприпасы, которые почти не издавали звука. Если вам очень повезло, вы слышите низкий свистящий звук за несколько секунд до падения снаряда, и у вас как раз оставалось время, чтобы пригнуться или броситься на землю. Однако если вы находились слишком близко к точке попадания, то приседание или бросок на землю все равно не особо помогало.
Именно это и произошло в тот день с Крисом Хеннесси. Он, «Убийца» Дэнис и связист наполняли мешки с песком, когда среди них упала мина. По счастливой случайности я работал отдельно от них, в двадцати пяти метрах, наполняя еще один мешок песком и сланцем. Я даже не слышал, как разорвался снаряд, причинивший ущерб. Просто в один момент были видны три товарища, а через мгновение все это превратилось в сцену полнейшей бойни.
Минометная мина упала со стороны Криса и разорвалась у его ног, мгновенно его убив. Несмотря на то, что он принял на себя бóльшую часть энергии взрыва, связиста рядом с ним сильно посекло осколками, и он начал кричать так, как будто его легкие вот-вот разорвутся. Дэнис, сбитый с ног, исчез у основания стены из мешков с песком, как раз в тот момент, когда взрывная волна ударила меня и отбросила в сторону. На меня посыпались камни и каменная крошка, выброшенные взрывом, но, к счастью, не осколки. Потрясенный и дезориентированный, я сумел подняться на ноги и, пошатываясь, пройти несколько ярдов к месту, где взорвалась мина. И тут же пожалел, что смог это сделать.
Часть подготовки в САС состоит в том, что новобранцы, прошедшие отбор, отправляются поработать пару дней на скотобойню, где хлюпают ногами в крови и кишках, пока их вид и запах не перестанут действовать на желудок и разум. Запах свежей крови и разбросанных внутренностей гораздо сильнее, чем большинство людей может себе представить, и он не только крайне неприятный, но и очень нервирующий и тревожный. Через некоторое время — точнее, после нескольких таких опытов — вид изуродованных тел в конце концов перестает вызывать опорожнение содержимого желудка. Но запах — это то, к чему никогда, никогда не привыкнешь.
Крис не мог знать, что его поразило, не мог почувствовать взрыв, который так жестоко оборвал его жизнь. Но связист почувствовал и не мог прекратить кричать. Осколки ранили его повсюду, почти пошинковав на куски, и из его ног, тела и лица обильно текла кровь.
Перевалив через стену, я схватил аптечку и попытался одной рукой перевязать наиболее явные раны раненого, а другой нащупать шприц-тюбик с морфием. И тут я увидел Дэниса, которого отбросило назад, и он оказался прижатым к основанию стены. Еще более странным зрелищем было то, что по какому-то причудливому воздействию взрыва он лежал на земле совершенно голый, не считая ботинок и носков. Единственное заметное ранение, похоже, было в том месте, где его задницу изрешетило мелкими осколками мины, напоминавшими скорее картечь. Он немного кровоточил, но раны казались не опасными, — благодаря его почти обнаженному виду, я смог определить это с первого взгляда.
Зрелище было довольно нелепым, и по какой-то причине — возможно, это было сочетание реакции на само событие и чувства облегчения — я начал смеяться. Просто не мог сдержаться.
— Черт возьми, Дэнис, не очень красивое зрелище, — сказал я ему, и этого оказалось достаточно, чтобы он рассмеялся тоже. Наш смех смешался с криками связиста, и вся эта какофония, наверное, напоминала шум, который когда-то можно было услышать только в самом отвратительном викторианском сумасшедшем доме. Тем не менее, смех пошел нам обоим на пользу. В целом, чем сложнее ситуация, тем больше необходимость сохранять чувство юмора. В этом не было никакого неуважения к Крису. Мы знали, что он умер — и позже мы найдем время, чтобы оплакать его. Сейчас для нас было важнее сохранить бодрость духа, а смех — самое лучшее средство для поднятия настроения.
Нам не было никакого смысла пытаться стрелять в ответ. Минометная группа адỳ могла находиться на расстоянии до 4 километров — эффективной дальности 82-мм миномета, из которого, как мы позже узнали, они нас обстреливали. Если бы минометный обстрел продолжался сколько-нибудь длительное время, можно было бы определить дальность стрельбы, вычислив время между начальным хлопком миномета и моментом падения мины, и подсчитав расстояние, умножив известную скорость снаряда в футах или ярдах в секунду на время полета в секундах. Однако это сложный и неточный метод, к тому же он не позволяет определить направление, с которого ведется огонь. Ночью иногда можно было заметить вспышки при минометном обстреле, но эта атака произошла средь бела дня.
Все, что мы могли сделать, это дождаться, пока адỳ закончат дневной обстрел, а затем вызвать вертолет, чтобы забрать двух раненых и то, что осталось от Криса в мешке для трупов. Это было мрачное занятие, поскольку части его тела взрывом разбросало более чем на двадцать ярдов.
Во время войны никогда не забываешь, как быстро все может измениться. Полчаса назад я сидел с Крисом на земле возле бункера, курил папиросу и болтал без дела. Мы смотрели вниз на «Капстан», и я спросил его:
— Это то, чего ты ожидал?
— Да, думаю, что да, — ответил он, но на самом деле у него не было времени выяснить это. Он был совсем новеньким в Полку и был распределен в наш эскадрон всего месяц назад. Конечно, никто из нас не ожидал, что через полчаса он будет мертв.
Несмотря на кровь и количество ран, связист был ранен не так тяжело, как мы опасались, и позже полностью поправился. «Убийца» Дэнис провел пару недель в госпитале в Салале, где полковой врач пинцетом выковырял из его задницы множество мелких осколков. Позднее он вернулся к нам на «Симбу», хотя еще по меньшей мере месяц у него все сильно болело — не припоминаю, чтобы он в течение всего этого времени сидел.
Дэнис был родом из южной Англии, но после поступление на службу в Полк переехал жить в Херефорд. Свое прозвище он получил в первые дни службы у нас, когда проходил курс по защите от оружия массового поражения. В какой-то момент инструктор попросил его назвать порошок, обычно используемый в химической войне, на что получил ответ: «Я не знаю. Я здесь только для того, чтобы убивать». С тех пор к нему приклеилась кличка «Убийца».
После того как он и раненый связист были эвакуированы, мы начали расчищать сангар, и именно тогда я наткнулся на хвостовую часть минометной мины, убившей Криса. Она оказалась британского производства. Адỳ и в самом деле использовали против нас британские боеприпасы. Естественно, весь эскадрон был в ярости, узнав об этом, хотя от ребят не ускользнула злая ирония судьбы. Позже мы предположили, что боеприпасы попали в Южный Йемен через Ливию, но никто никогда не смог бы это доказать. Любой сотрудник САС скажет вам, что в Британии есть люди, готовые продать что угодно и кому угодно в обмен на быструю прибыль. Но, разумеется, не было смысла поднимать шум. Продажа оружия британского производства враждебным или вражеским государствам — слишком горячая политическая тема, и существует слишком много влиятельных фигур с пальцами в денежной кассе, чтобы у простых солдат был хоть какой-то шанс добиться расследования и прекращения этой торговли.
Однако я был зол. Теоретически, если вы могли заметить врага, стреляющего из миномета на соседнем холме, то с помощью курсографа вы могли отправить в него минометный снаряд. И, конечно, они могли сделать то же самое с вами — особенно если они использовали британские боеприпасы. Адỳ были вооружены советскими минометами, из которых стреляли британскими 81-мм минами, и это было очень точное оружие. Однако иногда нам самим приходилось использовать мины индийского производства, которые, как мы выяснили, были некачественными и неточными, и кроме того, опасными, поскольку боеприпасы потели и становились нестабильными. Осознание того, что ты воюешь некачественным оружием против лучшего британского, привело бы в ярость любого английского солдата. Однако все, что мы могли сделать, кроме как скрипеть зубами, это сидеть и терпеть, и при каждом удобном случае пытаться сделать стены сангара толще, чтобы защититься от минометов, ракет и пулеметного огня.
Через два дня после того, как Крис погиб, а связист был ранен, из Салалы прислали пару бойцов на замену. Один из них был новеньким парнем по имени Джинджи; другой, Ян, коренастый северянин, пришедший из Парашютного полка, служил в Полку примерно столько же, сколько и я. Мы все еще укрепляли стены нашего сангара или бункера, который к этому времени получил официальное название — «Зеленая пятерка». Задача состояла в том, чтобы сделать стены толщиной не менее десяти футов, перемежая мешки с песком с валунами, а также местами проделывая в них амбразуры, из которых можно было стрелять из пулемета. Джимми, я и еще несколько парней наполняли мешки с песком, когда прилетел вертолет с заменой. Мы коротко поприветствовали новеньких и предложили им засунуть свои «бергены» внутрь частично построенного сангара и разобрать свое снаряжение, прежде чем приступить к работе вместе с остальными.
Сейчас я жалею, что они сразу же приступили к работе, потому что всего через десять минут после их прибытия мы подверглись ракетному обстрелу. Первая ракета ушла далеко влево и безвредно взорвалась на камнях в паре сотен метров от нас, но вторая оказалась гораздо точнее. Ракеты «Катюши» советского производства летят не очень быстро и издают громкий свистящий звук, что дает вам около двух секунд на то, чтобы решить, что делать, а затем выполнить это. Вы можете либо спрятаться в укрытии, либо бежать в любом направлении.
Мы вчетвером, из работавшей группы, находились примерно в пяти метрах от сангара, далеко от какого-либо укрытия, чтобы мы могли своевременно до него добраться. Но за эти несколько предостерегающих секунд я понял, что ракета летит в сторону нашего бункера. Пара внутри него находилась в наибольшей опасности.
Я закричал:
— Воздух!!! — но, думаю, они уже почувствовали опасность. Ян побежал в сторону ближайшей к нам стороны сангара, а Джинджи прыгнул в противоположную сторону, дальше в бункер — и, как оказалось, прямо в сторону ракеты. Он просто выбрал неправильный путь. Это было чистое невезение.
Ракета, казалось, подхватила его и швырнула в заднюю стену сангара. Затем она взорвалась, хотя может быть к тому времени, к счастью, он уже был мертв от удара. Когда мы рванули вперед, поначалу показалось, что Ян тоже погиб. Но кровь принадлежала только Джинджи. Ян был сбит с ног взрывом, но его только оглушило.
Это стало почти повторением инцидента с Крисом за два дня до этого. Всего за сорок восемь часов я увидел, как двое моих товарищей умерли самой ужасной смертью, какую только можно себе представить — хотя, по крайней мере, они были милосердно быстрыми — и еще один получил ужасные ранения, а на мне не было ни царапины.
Я не суеверный и не особо религиозный человек, но пока ждал вертолета, который должен был забрать останки Джинджи и отвезти Яна, находившегося в глубоком шоке, в полевой госпиталь, я извлек четки из левого верхнего кармана своей формы, где они всегда хранились, и пробормотал пару благодарственных молитв «Аве, Мария».
Четки мне дала пожилая женщина, чей отец носил их во время Первой мировой войны, а муж — во время Второй. Она подарила их мне в 1970 году со словами: «Возьми их, дорогой. С ними мой отец и мой муж благополучно прошли через две мировые войны. Дай им возможность сделать то же самое и для тебя». Не могу вспомнить ее имя, — если только я вообще его знал, — но с тех пор я всегда носил их с собой. Они были со мной во всех кампаниях, в которых я участвовал, и я никогда никуда не хожу без них. В тот день в 1982 году, когда мы отправлялись на Фолкленды, я не смог их найти и очень волновался. Потом я вспомнил, что оставил их в своей сумке в сквош-клубе, и вернулся за ними. Помогли ли они мне? Ну, не знаю, суеверие ли это или истинная вера, но я все еще жив. И знаю, что, держа их в руках в тот момент после гибели Джинджи, я чувствовал себя в определенной степени комфортно.
Боец был убит с такой жестокостью, что нашей немедленной реакцией было неистовое желание схватить оружие, броситься в предгорья и попытаться отомстить за наших друзей. Но это была местность повстанцев. Я не знал, где они прячутся, и даже как они выглядят. Мы также не могли послать вертолеты, чтобы обнаружить их, потому что адý могли сбить их из ПЗРК или стрелкового оружия. Это был урок, который Советы начали усваивать в мятежном районе Радфан в Йемене, где они потеряли несколько вертолетов, а позже они понесут еще более тяжелые потери в Афганистане. Все, что мы могли сделать, это терпеливо ждать крупного натиска. Тогда, как мы надеялись, наступит время мести. А пока нужно было работать и закончить сангар.
Однако мы не могли уйти от реальности, поскольку наши потери в этой командировке уже начали расти. На предыдущей неделе в Дефе был убит еще один военнослужащий эскадрона «D», тогда как в двух предыдущих походах в Оман мы не понесли безвозвратных потерь и имели лишь несколько незначительных ранений. Теперь же, в течение одной недели, три человека были мертвы и лежали в морге, ожидая своего последнего пути домой. Я немного поразмышлял о том, какой будет реакция общественности, когда на авиабазу Лайнэм начнут прибывать мешки с телами. Затем я вспомнил: мы были САС, и о нас в СМИ никогда ничего не сообщалось. Никто, кроме нас, никогда не узнает о мешках для трупов — только мы и ближайшие родственники погибших. Никто также не собирался сообщать родственникам, где погибли их близкие.
К январю 1976 года пути снабжения повстанцев из Йемена были окончательно перерезаны, и адý поняли, что пора заканчивать. Они отступили через границу в Южный Йемен, бросив бóльшую часть своего снаряжения. В вáди Дарбат мы обнаружили госпитали, построенные в пещерах, огромные кучи боеприпасов и тонны выброшенного снаряжения, которое первоначально было привезено на ослах и верблюдах. Внезапно оказалось, что нам больше нечего делать в Омане. С точки зрения султаната, мы выполнили работу, о которой нас просили, и сейчас оказались не нужны.
Но, правда, ненадолго. Вернувшись в Херефорд, мы обнаружили, что тогдашнее правительство нашло еще один очаг терроризма и национализма, чтобы проверить нас на прочность. Однако на этот раз эскадрону «D» не пришлось уезжать так далеко от дома. Вместо этого полк был направлен в Северную Ирландию — но это, как говорится, была уже совсем другая история…

ПРИМЕЧАНИЕ:

[1] Фиаско, провал, неудача.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 124 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5 ... 7  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 9


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
Theme created StylerBB.net
Сборка создана CMSart Studio
Русская поддержка phpBB