После этого мы недолго пробыли дома, прежде чем наше внимание привлекла другая тема. Бóльшую часть года мы провели, планируя вторжение в маленькую тропическую страну, которая успела попасть в черный список правительства США. Не буду называть эту страну, сейчас это не имеет смысла и только ранит их чувства. Вторжение планировалось как довольно масштабная операция. Наряду с отрядом «Дельта», в ней должны были участвовать 1-й батальон рейнджеров, амфибийная часть морской пехоты в составе бригады, истребители и бомбардировщики ВМС и ВВС. К моменту завершения крайних учений стоимость подготовки к этой феерии превысила миллиард долларов. Что же такого, спросите вы, могла сделать маленькая страна, чтобы оказаться в столь печальном положении, при котором величайшая держава мира почувствовала такую угрозу, что у нее не осталось иного выбора, кроме как начать войну? Все просто. Она решила обложить налогом крупнейший концерн, расположенный в пределах ее границ. Но это была не просто компания. Это была огромная и могущественная американская корпорация. Будучи самым крупным и богатым предприятием в этой маленькой стране, эта компания самодовольно привыкла идти по своему собственному пути. А этот собственный путь не предусматривал уплату налогов бедным хозяевам из третьего мира. Когда усилия американской корпорации по предотвращению введения этого налога оказались безуспешными, она обратилась со своими проблемами к дяде Сэму, где нашла понимание. Там быстро решили, что такой налог, удавкой накинутый на горло одной из крупнейших и наиболее уважаемых американских компаний, не просто неправильный — он коммунистический! Но в итоге вопрос был решен другим способом. ЦРУ сделало одну из тех вещей, которые оно делать умеет и делает это хорошо. Молодого человека, служившего в армии этой маленькой страны, вместе с несколькими его друзьями склонили к восстанию и началу небольшой партизанской войны. И что удивительно, одним из центральных пунктов политического манифеста этого партизанского отряда было положение, решительно выступающее против налогообложения иностранных корпораций. Вскоре был достигнут консенсус. Старый президент согласился уйти в отставку, партизаны вышли из леса, неприятный налоговый закон был отменен, и все вернулись к прежней беззаботной и легкомысленной жизни. Вторжения не будет. По крайней мере, не в эту страну. Но у нас на полке лежал специально разработанный, очень дорогостоящий, план вторжения, — и было жаль пускать его на ветер. Я возвращался домой после поездки в Корею, где работал советником южнокорейских военных, которые пытались отобрать и сформировать контртеррористические силы. Задача заключалась в том, чтобы обучить эти силы до того, как Корея примет предстоящие Азиатские игры, и использовать эти игры в качестве генеральной репетиции для своих сил безопасности в преддверии летних Олимпийских игр в Сеуле. Это была долгая, утомительная поездка. Корейцы — динамичный народ, они подходят к любому делу с неослабевающей интенсивностью. Находясь рядом с такими активными людьми, вы просто выматываетесь. Но во время долгого перелета из Сеула меня беспокоило другое. В аэропорту, перед самой посадкой, я увидел телевизионные новости: начиненный взрывчаткой грузовик, управляемый террористом-смертником, атаковал казармы морской пехоты США в Бейруте. Сотни людей погибли, многие были ранены. Подобная атака не останется безнаказанной, и мы знали, куда нанести ответный удар. Уже несколько месяцев мы отслеживали несколько наиболее активных террористических ячеек в Бейруте и были готовы провести зачистку. Это не положит конец террористической деятельности в регионе, но точно выведет их из строя на некоторое время. Я был в полном ожидании нашего ответного удара в Бейруте. Когда мы приземлились в Файетвилле, был уже поздний вечер, и когда я вошел в терминал, одним из первых, кого я увидел, была Джуди, жена Дона Фини. Мы были старыми и близкими друзьями, но было понятно, что она здесь не для того, чтобы встретиться со мной. После того как мы поздоровались, она сказала мне, что встречает своего двоюродного брата, который учится на курсах офицеров спецназа. Затем, отведя меня в сторону, она сказала приглушенным голосом. — Эрик, Донни вызвали меньше часа назад. У вас там боевая тревога. Если ты захочешь сразу отправиться в часть, я заеду к тебе домой и сообщу твоей семье, где ты находишься. «Черт, вернулся как раз вовремя». Все происходило быстрее, чем я предполагал. Терять время было нельзя. — Спасибо, Джуди, очень мило с твоей стороны. Просто скажи, что я буду дома, когда смогу. — Конечно, Эрик. Мы слышим такое постоянно, — ответила она. После обняла меня и сказала: — Вы с Доном будьте осторожны — вы все будьте осторожны. — Мы всегда такие, Джуди, — бросил я через плечо, направляясь к парковке. Уже тогда Джуди Фини была одной из самых способных и мужественных женщин, которых я когда-либо знал. В последующие годы она прекрасно проявила себя, действуя с холодной головой и твердой рукой во многих опасных миссиях по спасению детей, которые они с Донни предпринимали по всему миру. По правде говоря, последние две операции по спасению детей я проводил вместе с Джуди. Одна из самых трудных вещей в реагировании на сигнал тревоги — это заставить себя ехать на предельной скорости, пока вы добираетесь до подразделения. Все ваше существо кричит: «Поехали! Пусть эта чертова штука движется!» — но вы должны сопротивляться этому желанию. Нельзя позволить себе привлекать внимание, и последнее, что вам нужно, это получить штраф за превышение скорости. Но была полночь воскресенья, движения почти не было, и я успел проехать через Файетвилль и Форт-Брэгг к нашему расположению на Батнер-стрит. Когда я туда добрался, парковка была переполнена, как в понедельник утром. Войдя через боковые ворота, я прошел по длинному коридору к помещению своей группы. Один из моих товарищей по эскадрону, Дэрил Эванс, выходил из склада снаряжения дежурных сил, таща за собой тележку, нагруженную ящиками с боеприпасами. Я взялся за ручку и помог ему тащить груз по коридору. — Готов отправиться в Бейрут, Дэрил? — спросил я, когда мы напряглись от тяжести. — В Бейрут мы не едем, Эрик. Мы совершаем вторжение, — произнес он, опустив голову, опираясь на тяжелую тележку. — Так что, мы наконец-то сделаем это, да? Собираемся ударить по тому месту? — Не-а. И не по нему тоже, — ответил он, по-прежнему не поднимая глаз. — Мы вторгаемся в Гренаду. Гренада? Гренада? Какого хрена? В этом не было никакого смысла. Примерно за месяц до этого я видел по телевизору выступление президента Рейгана, который рассказывал стране об аэродроме, который кубинцы помогали строить в Гренаде, но все знали, что в этом нет никакой угрозы. У кубинских военных не было войск, которые могли бы его использовать, а Советы никогда бы не вывесили свои задницы в таком удаленном и неохраняемом месте. Это была просто хорошая пропагандистская миссия — проявление социалистической доброй воли в работе, помощь братской стране третьего мира. Я просунул голову в расположение эскадрона, чтобы сообщить о своем прибытии. Там стоял Плохой Боб, рассматривая на стене карту. Когда я вошел, он поднял глаза. — Гренада? — спросил я. — Да, Гренада, — подтвердил он. — У тебя случайно нет хорошей карты этого места? А то у меня только ксерокопия страницы из путеводителя, и она ни к черту не годится. Мы направили запрос в картографическое управление Минобороны и ЦРУ, но ты же знаешь, чего это стоит. Карт мы не получим, но зато получим чертовски интересные оправдания, — добавил он. — Когда мы выдвигаемся? — спросил я. — Завтра… э… сегодня, — ответил он, глядя на часы. — Транспортники C-5A, загруженные вертолетами 160-й тактической группы, летят на Барбадос. Когда мы приземлимся, вертолеты вытащат и соберут. Потом стартуем мы. Сегодня вечером вылетаем на Барбадос, а на следующее утро перед рассветом совершим высадку на Гренаду. Эскадрон «В» атакует тюрьму Ричмонд-Хилл, чтобы освободить всех содержащихся там политических заключенных. Мы также попытаемся снять напряжение с рейнджеров, когда те выйдут на аэродром. У твоей группы есть вся информация. Вы все, как командиры групп, разберитесь в ней и подготовьте свой план. — Конечно, Боб. Задача есть задача. Но не кажется ли тебе, что эта операция немного flojo? [1] Я имею в виду, какая, ради всего святого, Гренада? Если это должно стать ответом на бомбардировки в Бейруте, то это все равно, что стрелять в собаку, которая тебя не кусала. Это как когда никарагуанцы наконец-то выгнали Сомосу, а администрация Картера ввела санкции против Гватемалы. Мы не просто не попадаем в цель, Боб. Черт, мы даже не стреляем в нее. Он поднял руку, чтобы я остановился. — Эрик, ты же знаешь, что я принимаю такие решения не больше, чем ты. Мы просто делаем лучшее, что можем, из того, что нам говорят делать, и стараемся, чтобы все вернулись домой живыми. — Конечно, Боб, и, пожалуйста, поверь, я не срываюсь на тебе — отнюдь нет! Я просто старый деревенский парень, который пытается пробиться в этом мире наверх как можно лучше. Но путь, по которому мы идем, иногда становится немного трудным для понимания. Как сейчас, например. — Возможно, ты прав, Эрик, — сказал он, похлопав меня по плечу. — И именно поэтому мы рассчитываем на то, что вы, старожилы, поможете нам пройти через все это. Вот план, который мы разработали. Эскадрон «B» должен был атаковать в первом эшелоне. Нам предстояло перебросить семь вертолетов «Блэк Хок» из Барбадоса на самую южную оконечность Гренады и провести десантно-штурмовую операцию по высадке на крепость-холм тюрьмы Ричмонд-Хилл. Далее мы прочесывали возвышенности над аэродромом Пойнт-Салинас и уничтожали все вражеские позиции, которые могли бы помешать парашютному десанту рейнджеров на рассвете с целью взятия под охрану взлетно-посадочной полосы. После того, как рейнджеры овладеют взлетно-посадочной полосой, на нее должны были сесть самолеты C-141 с эскадроном «А» и вертолетами «Литтл Бёрд», которые должны были атаковать объект, известный как Форт-Руперт. Затем начинает высадку бригада повышенной боеготовности из состава 82-й воздушно-десантной дивизии, а рейнджеры выдвигаются вглубь острова, вверх по близлежащей долине, чтобы захватить объекты кубинцев, находившиеся на острове. Тем временем на северной стороне острова с моря высаживаются морские пехотинцы. Как только они благополучно достигнут берега, то выдвигаются на юг для последующего соединения с рейнджерами. В этой операции, в мою усиленную группу из шести человек входил один совершенно новый сотрудник. Пока я находился в Корее, закончился крайний курс КПО, но я уже подал заявку на «призыв», и теперь настала моя очередь выбирать в первом раунде. Я выбрал Барта Премингера, крупного, высокого, симпатичного парня из Канзаса. Мы пересекались в батальоне рейнджеров, где он прошел путь от рядового до сержанта в отделении огневой поддержки. После службы в рейнджерах Барт перешел в спецназ и прослужил там три года, после чего прошел отбор в «Дельту». Другими товарищами по группе в операции «Вспышка ярости», как она называлась, были мои старые приятели Смайли и Андрес, а также Альберт Мейкер, Стэн Джонсон и Роберт Уилсон. Нашей задачей во время штурма тюрьмы было спуститься по канату в тюремный двор, пробиться в здание и освободить всех политических заключенных, которых мы обнаружим внутри. Оттуда мы должны были перебраться на холм, возвышающийся над аэродромом Пойнт-Салинас, и помочь рейнджерам. В общем, не такая уж сложная задача. Но у нас не было абсолютно никакой информации о том, чего и где ожидать. Мы понятия не имели, есть ли в Ричмонд-Хилле заключенные. Мы не знали, охраняется ли это место — и если да, то не имели никакого представления о численности и составе охраны. Мы не знали, как организованы гренадцы, что за кубинские силы находятся на острове и какое у них вооружение. У нас не было даже намека на приличные карты. Удалось раздобыть только путеводитель «Мишлен» по Наветренным островам с частично пригодной для использования картой Гренады, что позволило нам получить базовое представление о расположении острова. Нам предстояло вылететь с Барбадоса по курсу 186 градусов на семи вертолетах, причем моя группа — на борту номер три. Наш маршрут полета пролегал через весь остров и приводил нас в точку к востоку от столицы страны Сент-Джорджес. При приближении к Ричмонд-Хиллу, Форт-Фредерик должен был находиться на возвышенности, всего в 450 метрах к востоку от нас. «От Ричмонд-Хилла нас отделяет всего один винтовочный выстрел», — размышлял я, изучая путеводитель «Мишлен». Максимальная эффективная дальность стрельбы из М-16 составляет 465 метров. Это наводило на другую мысль — на эту операцию мы не будем брать с собой пистолеты-пулеметы. Я понятия не имел, с чем мы можем столкнуться, поэтому нашим оружием во время штурма будут М-16 и CAR-15. К середине дня группы разработали свои индивидуальные планы, а командиры групп отработали взаимодействие при действиях на объекте. Но мысль о том, что Форт-Фредерик, расположенный на соседнем хребте, не блокируется, продолжала не давать мне покоя. Это место находилось достаточно близко, чтобы доставить нам серьезные проблемы, но никто не собирался наносить по нему удары. Потом ВВС пообещали нам нанести удар по этому месту, если оно будет нам мешать, поэтому мы оставили все как есть. Мы приземлились на Барбадосе в полночь. Самолеты C-5A стояли на рулежной дорожке с открытыми аппарелями и с полными животами собранных вертолетов «Блэк Хок», но экипажей нигде не было видно. Я не знал, сколько времени требуется, чтобы вытащить «Черного ястреба» из C-5A, разложить лопасти и хвостовую балку, но я знал, что это должно занять больше времени, чем нам требовалось на подготовку «Маленькой птички» или ударного вертолета «Яйцо-убийца». Нам сообщили, что экипажи «Блэкхоков» не нуждаются в нашей помощи, а приведение «птичек» в летное состояние входит в обязанности команд технического обслуживания. Все это было хорошо, но вертолеты продолжали сидеть в брюхе этих самолетов, а темное время суток уже заканчивалось. Когда вертолеты были окончательно готовы к вылету, до рассвета оставалось чуть больше часа. Время полета до цели должно было составить один час двадцать одну минуту, и если мы не наверстаем время по пути, то доберемся туда за несколько минут до высадки рейнджеров. Мы поднялись на борт сразу же, как экипажи сказали, что готовы, и, наконец, взлетели. Нет в мире более захватывающего ощущения, чем атака на вражескую цель с помощью вертолета. Двери снимаются, и ты сидишь, свесив ноги наружу — по крайней мере, так было на старых «Хьюи». «Черный ястреб» был настолько быстрым, что приходилось держать ноги внутри, пока вертолет не начинал гасить скорость, просто чтобы тебя не выдуло наружу. Но рев двигателей, вой лопастей, вздыбленная земля внизу и нахлынувший поток воздуха, обдающий тебя и рвущий на тебе одежду, вызывают ощущение кавалериста былых времен. Вы мчитесь к цели, как неумолимое и непримиримое копье, брошенное богом войны. Это волнующее, феноменально захватывающее чувство — оно почти стóит того, чтобы потерять ради этого жизнь. Мы пересекли побережье Гренады в самый разгар ливня, когда на востоке забрезжил рассвет. Местность была гористой, с крутыми, покрытыми джунглями хребтами, разделенными глубокими, узкими долинами. Приготовились! Мы заскользили ногами по краю пола «Блэкхока», стрелой прокладывающего себе путь к цели. Я высунул голову из проема, пытаясь разглядеть что-нибудь впереди, когда услышал первый винтовочный выстрел. Сначала выстрелы были разрозненными, но их сила и звук быстро возрастали. Затем нас нащупали пулеметы, и воздух наполнился трассерами — красными уродливыми пальцами, пытавшимися вырвать нас из неба. Первый снаряд, который попал в нас, был выпущен из 23-миллиметровой автоматической пушки. Он пробил кабину пилота, выбив оргстекло, и попал в огнетушитель, который взорвался, на мгновение наполнив «птичку» густым белым облаком, которое затем унеслось потоком воздуха. Идеальное средство для поднятия настроения. Почти сразу же следующий снаряд нашел штурмана — он попал ему в левое плечо, прошел через шею и вышел из правого плеча. А ведь этот бедолага был единственным выжившим в смертельной катастрофе в Панаме всего неделю назад. Затем огонь стал таким плотным и сильным, что невозможно было уследить за его последствиями. Глядя с моего места через широко открытый проем, он представлял собой просто красный шторм, ищущий нас. Он бил и жалил нас, разрывал «птичку» на куски и прокладывал борозды в человеческой плоти. Пока мы все стреляли по ненавистным вражеским пушкам на земле, бортовой стрелок палил из своего пулемета — потом замолчал и завалился на него. Я оттащил его назад и крикнул через грохот боя: — В чем дело? Он крикнул в ответ: — Меня ранили! Мы со Стэном обшарили его лицо и грудь в поисках раны, но ничего не нашли. Если в него и попали, то это была не смертельная рана. — Ты в порядке, — крикнул я ему в ухо, и, получив от нас заверение, он схватил свой пулемет и снова начал стрелять. От вертолета продолжали отлетать разные куски. Я чувствовал жар снарядов, пролетавших через «птичку» и рядом с моим лицом. На другом борту вертолета Дэн Брайерс был ранен в живот, а через несколько секунд повторно ранен в бедро. Барт получил ранение в правое бедро, рана выглядела так, будто его рубили мачете. Я видел, как его глаза расширились от первого шока, когда он посмотрел на свою разрубленную ногу. Кровотечение было небольшим, но была значительно разорвана плоть. Я подошел, взял его за руку, встряхнул и крикнул: — Ты в порядке? Его глаза сразу же сфокусировались вновь, и он закричал: — Да! Я в порядке! Я почувствовал резкий толчок в левое плечо и жгучий шлепок по левой стороне лица и шее, — в фонарь, который я носил на плечевой лямке своего снаряжения, попала пуля, и он разлетелся в брызгах пластика. Я поднял руку, чтобы нащупать свой левый глаз. Он все еще был на месте и вполне функционировал. Затем бортстрелок снова склонился над своим оружием. — В чем дело? — крикнул я. — Меня снова ранили, — прохрипел он, и на его лице появилось выражение жалости к себе. Я еще раз осмотрел его лицо и голову, проверил грудь и живот — никаких ран. — Ты в порядке, — снова крикнул я. Но он покачал головой и ответил: — Нет, не в порядке. Я ранен в спину, все хреново. Стэн вскрыл заднюю часть летного комбинезона бортстрелка и обнаружил две рваные раны длиной почти в фут, идущие параллельно друг от друга на расстоянии двух дюймов, от правого бока почти до позвоночника. Я вытащил стрелка из его кресла, а Стэн перелез через него, чтобы занять его место за пулеметом. Затем мы попали под такой сильный обстрел, что казалось, будто разъяренная рука великана схватила нас в полете и встряхнула, как полотенце для посуды. «Птичка» вздрогнула и накренилась так сильно, что я уж подумал, что мы упадем, но вскоре она восстановила положение и продолжила полет. Прямо у моего лица пронесся крупнокалиберный снаряд, и я так задохнулся, что мышцы груди свело судорогой — на секунду мне показалось, что мне продырявили легкие. Затем Андрес хлопнул себя рукой по правому бедру и повернулся, чтобы посмотреть мне в лицо. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и теперь оба перестали стрелять и глянули вниз. Когда он медленно отнял руку от ноги, мы увидели, что она покрыта… комочком белой слизи. Думаю, что видел все, что только может находиться внутри тела человека, но никогда не видел ничего подобного. И, судя по выражению лица моего товарища, Андрес тоже с таким не сталкивался. Мы посмотрели на его липкую руку, затем в недоуменные глаза друг друга, и я крикнул: — Что это, черт возьми, такое? В его глазах зажегся огонек понимания, и он с ухмылкой на все лицо крикнул в ответ. — Зубная паста! Они прострелили мне тюбик зубной пасты! Андрес чрезвычайно гордился своими жемчужно-белыми зубами и всегда носил с собой зубную щетку, пасту и зубную нить, куда бы он ни шел — даже в бою. В этой операции он положил свои зубные принадлежности в правый грузовой карман брюк. Пуля пробила днище вертолета, тюбик зубной пасты в его кармане, а затем бедро Андреса. Я на секунду забеспокоился, не задела ли пуля его бедренную артерию, но он не проявлял никаких признаков болевого шока. Пуля насквозь прошила его ногу и остановилась под кожей у верхней части бедра, не задев артерию и бедренную кость. Но огненный шторм еще не закончился. Нас продолжали с остервенением колотить. Я снова высунулся из «птички», чтобы проверить остальные вертолеты. Большинство вражеских орудий стреляли по головной машине, что давало им идеальное упреждение для удара по нам. Вот почему наш вертолет получил такие повреждения. Затем что-то ударило меня сзади, почти выбросив из вертолета. Мое правое бедро онемело, и я почувствовал, как по заднице и ноге стекает влага. «О, черт, они отстрелили мою задницу», — подумал я, засунув руку за спину, чтобы найти рану. Но вместо этого обнаружил разлетевшуюся на куски флягу. Я с удовольствием посмотрел на свою руку, мокрую от воды, но не от крови. Оглянувшись на другую сторону «птички», я увидел, что на той стороне все так же плохо, как и на этой. Ничего, кроме моря красных трассеров и раненых людей. Я повернулся назад, чтобы снова высунуться наружу и попытаться увидеть цель; мы уже должны были быть почти у цели. Как раз в тот момент, когда мы вели ужасающе интенсивный огонь, я увидел, как борт номер пять нарушил строй и нырнул в глубокую долину, подставляясь под поток огня из 23-миллиметровки. За ним потянулся густой серый шлейф, и он быстро снижались — но все еще летел, значит, управление летчики не потеряли. Я надеялся, что им удастся добраться до безопасного места и посадить вертолет на землю. Вдруг впереди показалась цель. Альберт держал на коленях смотанный трос для быстрого спуска и уже встал на колени, чтобы выбросить его, когда я крикнул группе: «Приготовиться!» Как только мы набрали высоту, Стэн заставил замолчать пулемет на другой стороне долины. Мы все посмотрели вниз — на заброшенный и пустой комплекс. Это проклятое место было заброшено! Главные ворота тюрьмы были широко открыты, как и все двери, которые мы могли наблюдать сверху. Окна были разбиты, а двор зарос сорняками и кустарником. Земля была завалена сломанной мебелью и мусором, а запах этого места я почувствовал даже с вертолета. Пахло, как в писсуаре. — Нет! Нет! Нет! Нет! — закричал я Альберту, отрицательно качая головой, пока он занимал положение, чтобы сбросить трос. Боб закричал по рации: — Уходим отсюда! — когда он и остальные командиры групп пришли к тому же выводу, что и я: «Пустышка!» Вертолеты «клюнули» носами, чтобы набрать скорость и выйти из ужасного огня, который по нам вели. Через несколько секунд мы оказались над океаном, вне зоны досягаемости зенитных орудий. Я посмотрел на воду, — что за зрелище! — повсюду виднелись корабли ВМС. Здорово! На кораблях есть врачи, а мы остро нуждались в медицинской помощи. У Дэна был шок от ранения в живот, а штурман быстро отключался. На нашей «птичке» пока никто не погиб и не умер, но, если быстро пересчитать по головам, оказалось, что у нас восемь раненых. Восемь из пятнадцати — довольно высокий показатель, но если откровенно, я был поражен тем, что мы все еще живы. И еще больше я был поражен тем, что вертолет все еще летел. Если бы мы летали на этом задании на старых «Хьюи», нас бы уже всех сбили. «Эти “Блэкхоки” — чертовски крутые “птички”», — думал я, пока мы проносились над поверхностью океана. Но я никогда, никогда не видел такого концентрированного и эффективного огня с земли. «Казалось, они знали, когда и откуда мы появимся». Все испытание длилось не более десяти минут, но казалось, что прошло несколько жизней. Даже сейчас, вспоминая об этом, я внутренне содрогаюсь. Как объяснить, что такое оказаться в центре внимания двадцати пулеметов? Это хуже, чем попасть под артиллерийский обстрел. По крайней мере, когда по тебе лупят большие пушки, есть возможность укрыться. Даже если вас поймали на открытой местности, вы можете укрыться на земле — и поверьте мне, вы постараетесь спрятаться даже за густой травой, если это все, что у вас есть. Но в воздухе нужно просто взять себя в руки. Вы делаете себя настолько маленьким, насколько это возможно. Вы даже думаете о малом. Вы втягиваете голову как можно глубже в плечи, стягиваете все мышцы в узел, притягиваете конечности так плотно, как только можете, и делаете маленькие неглубокие вдохи. Когда вы видите, как в вас летят трассирующие струи, в голове постоянно крутится мысль, что между каждой трассирующей пулей есть еще четыре пули, которые вы не видите. Мы садились на маленькую вертолетную площадку на задней палубе эсминца — как я узнал позже, это был «Мусбраггер», — потом шлепнулись о палубу и остановились. «Вытащить раненых и затащить их внутрь», — это все, о чем я мог думать, пока пытался выпрыгнуть. С тех пор, как мы покинули Барбадос, я сидел с согнутой под себя левой ногой, не в силах пошевелиться. Нога онемела и затекла, но я этого не знал, и когда попытался выпрыгнуть из вертолета, она подкосилась подо мной, и я рухнул на палубу. Перекатившись и осмотрев ногу на предмет неизвестной раны, я с радостью обнаружил, что ее нет. Я пытался подняться на ноги, чтобы помочь членам экипажа корабля, которые вытаскивали раненых из «птички», но тут мне помог член экипажа, руководивший посадочной площадкой, который спросил с шокированным выражением лица: — Ты в порядке, приятель? — Да, я в порядке, — крикнул я, перекрикивая рев вертолета. — Моя нога онемела, вот и все. — У тебя лицо и голова в крови! — закричал он в ответ. Я провел рукой по черепу и лицу и отдернул ее — все было в крови. Потом до меня дошло — это не моя, это была кровь раненого штурмана, сидевшего прямо передо мной в вертолете. — Это не моя, — ответил я. — Хорошо, — закивал он мне в ответ. — А теперь помоги мне заставить летчика улететь отсюда, пока мы не столкнули его за борт. — Почему? — крикнул я через рев вертолета. — Потому что он настолько дырявый, что когда вы заходили на посадку, я мог видеть сквозь него. Топливо и гидравлическая жидкость в него льется, как из решета. Это угроза безопасности корабля. — Это твоя проблема, — ответил я, прихрамывая, чтобы помочь раненым. Но это была крепкая «птичка». Она летала и сражалась весь оставшийся день. Всех нуждавшихся в медицинской помощи мы затащили в небольшой отсек перед вертолетной площадкой. Внутри, на его палубе вповалку лежали раненые с первого и второго вертолета, в воздухе чувствовался медный привкус крови. Смайли был спецназовцем-медиком, и уже работал с санитарами ВМС и судовым врачом. Я помог поставить капельницы, а затем переместился поближе, чтобы переговорить с ребятами. Я посидел с Дэном перед тем, как прибыл вертолет, чтобы доставить его в операционную на госпитальном судне «Иводзима». Он был серым, сидел с расширенными от потери крови и вызванного этим шока глазами. Но как раз перед тем, как его отнесли в вертолет, снизу прибежал Смайли с кислородным баллоном, надел ему на лицо маску и дал кислород. Через несколько секунд бледность смерти покинула его лицо, а размер зрачков начал уменьшаться. Потом я переключился на разговор с одним из наших радистов, который скрипел зубами и ругался от боли. Он был дважды ранен в бедро, почти в одно и то же место. Когда в него попал первая пуля, он прижал руку к ране — как раз вовремя, чтобы вторая пуля оторвала кончики двух пальцев. Теперь радист лежал на животе с разорванной на куски задней частью правого бедра. Я спросил его, как он себя чувствует, и он ответил, что нога его не сильно беспокоит, но пальцы болят просто адски! Чуть в стороне, с задумчивым выражением лица, сидел Андрес. Я сел рядом с ним и спросил, не думает ли он, что ему стоит обратиться к медику. Он только покачал головой и ответил: — Нет. Я оставил его в покое и пересел к Греггу Халлигану, одному из наших новичков, который тоже сидел в одиночестве. У Грегга было грустное, как у побитой собаки, выражение лица, и я решил поднять ему настроение. — Эй, парень, как дела, ты ведь не ранен? — спросил я, хлопая его рукой по спине. — Не, я в порядке, наверное. Но у меня болит нога, — сказал он, оглядывая комнату, полную раненых людей. — Я сидел на ней всю дорогу от Барбадоса, и она затекла. Теперь она адски болит. — Что ж, дай мне взглянуть на твою ногу, — сказал я, пытаясь свести все к шутке. — Может быть, все, что ей нужно, это небольшой массаж, чтобы она снова стала как новая. Какая из них? Он выдвинул вперед левую ногу. Я взглянул на нее и сказал: — Друг мой, у этой ноги есть все основания для боли. Ты ранен чуть ниже края ботинка. Пуля попала спереди и вошла примерно на полдюйма в глубину. Он посмотрел вниз на свою ногу, немного пошевелил ею и с удивлением в голосе произнес: — Черт возьми. Неудивительно, что она болит. Его лицо почти сразу же просветлело. Ничто так не бодрит человека, как осознание того, что ты ранен. Мы наложили ему на ногу повязку. Вертолет возвращался за нами, так что ходячие и легко раненые поднялись на борт, чтобы вернуться на остров и закончить свою работу. Рейнджеры уже находились в нескольких минутах от цели, и мы должны были помочь зачистить возвышенности над аэродромом, где им предстояло приземляться. До берега было меньше мили, поэтому мы пролетели над поверхностью воды в направлении конца аэродрома, выходящего в сторону моря. Несколько других вертолетов уже приземлилось, и ребята двинулись вверх по холмам, покрытым кустарником, чтобы уничтожить стрелков или пулеметы, которые могли помешать выброске парашютистов. К нам присоединилась группа Дона Фини, и вместе мы переместились на один из хребтов, где, выстроившись цепью, начали продвигаться к самой высокой точке холма. Мы только добрались до вершины, как кто-то крикнул: — Вон самолеты! Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть вереницу низко летящих с востока C-130. Но когда они приблизились к переднему краю аэродрома, первые два самолета были обстреляны из автоматических пушек. Ведущий самолет отвалил в сторону, но остальные продолжали приближаться, и тогда мы увидели, как из них в небо выходят рейнджеры. Они прыгали на такой низкой высоте, что их парашюты раскрывались лишь за несколько секунд до того, как они приземлялись. Черт возьми, захватывающее зрелище! Это была первая боевая парашютно-десантная операция со времен Второй мировой войны. Мы быстро достали несколько сигнальных панелей для быстрого опознавания с воздуха, чтобы дать им знать, что здесь свои войска, и открыли огонь через хребет в направлении тех 23-миллиметровых зенитных пушек, чтобы создать зенитчикам повод для беспокойства. Первая волна самолетов выбросила около роты рейнджеров, и теперь транспортники кружили и возвращались для выброски второй волны десанта. Рейнджеры оказались разбросаны по всей длине взлетно-посадочной полосы длиной в десять тысяч футов, и только освободились от парашютов, когда на аэродром выкатились два бронетранспортера, открывших огонь из пулеметов и тяжелых автоматических пушек. — О, черт! Только не это! — крикнул я в расстройстве. — Эти сукины дети порежут наших людей на куски. Но почти сразу после того, как машины достигли центра взлетно-посадочной полосы, рейнджеры открыли по ним огонь из двух 90-миллиметровых безоткатных орудий, что положило конец угрозе со стороны бронетехники на Пойнт-Салинас. Теперь над головой находилась вторая волна, и воздух был полон зеленых парашютов, под которыми болтались храбрые мужчины. Поэтому автоматическое оружие переключилось с самолетов на людей, находившихся в воздухе и на земле. «Это плохо, плохо, очень плохо!» — размышлял я, наблюдая за огнем с дальнего конца взлетно-посадочной полосы. Именно в этот момент подразделение наиболее уязвимо — в тот момент, когда люди приземляются, а их командиры разбегаются, и у них нет времени на реорганизацию. Но потом мне предстало удивительное зрелище. Рейнджеры поднялись с земли, как единый организм, выкрикивая свой боевой клич, и атаковали прямо через летное поле в направлении вражеских орудий. В течение десяти минут орудия замолчали. Третья и последняя волна десанта прошла почти без помех. Позже в тот день я узнал, что спонтанную атаку через летное поле возглавил капрал. Кто-то сказал, что этот парень вскочил с земли и с криком: «Хватит с меня этого дерьма!» — и бросился через аэродром в сторону вражеских позиций. Каждый человек, находившийся рядом с ним, тоже вскочил, чтобы последовать за ним, и атака распространилась как лесной пожар по всей протяженности аэродрома. Проклятье! Какие солдаты! Мы переместились на соседний холм, чтобы посмотреть, сможем ли мы оказать какую-нибудь поддержку, но теперь это был чисто пехотный бой, и, кроме того, мы были довольно ослаблены. Несколько минут спустя начали приземляться самолеты и выгружать войска и снаряжение. На своих C-141 прибыл эскадрон. Они вытащили «Маленькие птички», которые собирались использовать, разложили лопасти, включили двигатели и взлетели, чтобы атаковать Форт-Руперт. Вернулись они через десять минут. Зенитный огонь из тяжелых орудий вокруг форта был настолько сильным, что пилоты не решились в него влетать — и, на мой взгляд, вполне обоснованно. Примерно в то же время, когда вернулся эскадрон «А», появилась и группа Стива Энсли. Они отправились на задание по спасению ребят, которые разбились на пятой «птичке». Борт почти долетел до побережья, прежде чем упасть. Летчик смог направить «птичку» к земле, но при приземлении она сильно приложилась. Вся гидросистема оказалась перебита, поэтому летчик практически не мог управлять вертолетом, когда врезался в деревья. Удар оказался настолько сильным, что хвост полностью отломился, а лопасти несущего винта разлетелись во все стороны, после чего «птичка» дважды перевернулась. По милости Божьей, только одного человека выбросило при переворачивании, но его придавило вертолетом. Он оказался наполовину зажат под ним как раз в тот момент, когда они загорелись, и в это же время напал кубинский патруль. Люди на борту были в очень плохом состоянии из-за травм, полученных при крушении. Более половины из них ослепила обжигающе горячая гидравлическая жидкость, хлеставшая из пробитых магистралей. Но даже ослепший и дезориентированный Крис Кейбл сумел проползти вверх по склону в направлении атакующих кубинцев. Прислушиваясь к выстрелам и стреляя на звук, он смог сдержать их натиск. Огонь охватил кабину, летчик оказался зажат в своем кресле, его тело охватило пламя. Будучи сам тяжело раненным, Амос Хортон подбежал к вертолету, намереваясь скорее убить пилота, чем дать ему сгореть, но увидел, что тот получил пулю в голову и был уже мертв. Оператором, оказавшимся в ловушке под вертолетом, был Джон Гиннифф, и когда пламя быстро распространилось по фюзеляжу, он крикнул своим товарищам: — Не дайте мне сгореть! Трое его раненых товарищей забрались под горящий вертолет и, проявив на удивление отчаянное усилие, выпрямились и приподняли массивную «птичку» своими спинами, дав возможность оттащить Джона в безопасное место. Группа Стива высадилась на пляже рядом с местом крушения и двинулась на помощь. Сам Стив двинулся вверх по склону, ориентируясь на звуки стрельбы, и обнаружил Криса за небольшим деревом, его магазины и гранаты были разложены перед ним, чтобы он мог отличить их на ощупь, — он в одиночку сдерживал нападавших кубинцев. Вместе они отстреляли несколько магазинов, и Стив бросил пару ручных гранат — достаточно, чтобы обескуражить атакующих. Кубинцы отступили, и Стив смог спустить Криса с холма без помех. Все на борту вертолета оказались тяжело ранены. Больше всех пострадал бортовой стрелок: он был ранен крупнокалиберной пулей, которая практически оторвала ему ногу. Когда его переносили на берег, нога болталась на клочке кожи и сухожилий. Гиннифф также находился в тяжелом состоянии. Перед падением он был ранен в ногу, а когда вертолет перевернулся на него и прижал к земле, ему раздробило таз. В итоге, из-за полученных ранений, он и бортовой стрелок были комиссованы из армии. Парней доставили на госпитальное судно «Иводзима» и передали медицинским бригадам ВМС. На нашем холме было жарко и сухо, поэтому док Смайли отправился на поиски для нас воды. Когда он вернулся, то подсел к Андресу и попросил посмотреть на его ногу. В ответ тот попросил скальпель. Смайли снова ушел, а через некоторое время вернулся с тюбиком бетадина, [2] свежим бинтом и совершенно новым скальпелем в бумажной обертке. Андрес разрезал брюки своим ножом и обнажил на верхней части бедра черный синяк размером с кулак. Прямо в центре синяка под кожей виднелась небольшая шишка. Мой товарищ вымыл руки, а затем намазал синяк бетадином и, зажав шишку в синяке, как будто выдавливал прыщ, скальпелем сделал ловкий надрез посередине. Пуля выскочила. Он отложил ее в сторону, пока очищал входное отверстие и место «операции», а затем перевязал ногу. Пока он лечил себя, я ни разу не видел, чтобы он вздрогнул. На самом деле, он все время напевал какую-то мелодию. Когда на следующий день рану осмотрел хирург подразделения, он заявил, что сам не смог бы сделать работу лучше. Мой друг Андрес — настоящий hombre. [3] На том мы и закончили свой день на прекрасном райском острове Гренада. В тот вечер мы вернулись домой к десяти часам. Я вернулся через несколько дней, чтобы немного пострелять, но из этого ничего не вышло. Рейнджеры и бригада 82-й дивизии остались на острове еще на несколько недель, чтобы закончить зачистку, а после была создана многонациональная карибская полиция для поддержания порядка, пока на Гренаде вновь все не наладилось. Америка объявила о великой победе и снова обрела покой. На самом деле, найм в армию был настолько стремительным, что был сформирован третий батальон рейнджеров — так появился сегодняшний полк рейнджеров. А по инициативе Конгресса американские военные начали уделять более пристальное внимание повышению оперативной совместимости различных военных служб и родов войск. В конечном итоге это привело к созданию Командования специальных операций США (USSOCOM), которое произвело революцию в планировании и проведении специальных операций нашей страной. Кастро впал в ярость и заявил, что не хочет возвращать пленных солдат. В итоге перелет бедных парней домой организовал Красный Крест. В остальном мире жизнь продолжалась, как будто ничего особенного не произошло. А взлетно-посадочная полоса длиной десять тысяч футов время от времени принимает мирных гостей, прилетающих в Гренаду.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Немощный (исп.) [2] Универсальный противомикробный препарат для местного применения, содержащий повидон-йод — комплекс йода и полимера поливинилпиролидона. [3] Мужчина, мужик (в уважительном смысле)(исп.)
|