ТЕГЕРАН, 1980 г.
Холодным воскресным днем в ноябре 1979 года я проходил через комнату отдыха в штабе 5-й Группы Сил спецназначения в Форт-Брэгге, Северная Каролина, когда увидел, что дюжина моих товарищей по команде столпилась вокруг телевизора. Один из них крикнул: "Эй, Чангиз, ты, тряпкоголовый(1) сукин сын, иди, погляди на своих братьев!" "Каких братьев?" спросил я. В телевизоре я увидел кадры того, как иранские студенты-радикалы с помощью лестниц перелезали через стены посольства США в Тегеране. Диктор сообщил, что участники беспорядков взяли под контроль посольство и захватили более шестидесяти американских заложников. Мое тело начали охватывать сильные эмоции. "Во-первых, я не тряпкоголовый. Я перс. А во-вторых, это не мои гребаные братья!" "Чушь собачья", ответил один из моих товарищей. На экране молодой бородатый иранец заявил, что они не освободят заложников, пока США не выдадут изгнанного бывшего шаха Мохаммеда Резу Пехлеви, бежавшего из Ирана в июле. Президент США Джимми Картер недавно разрешил ему приехать в Соединенные Штаты для лечения прогрессирующей злокачественной лимфомы, вызвав тем самым поток антиамериканской ненависти со стороны молодых сторонников аятоллы Рухоллы Хомейни. Моя кровь похолодела. Последние несколько месяцев я со смешанными чувствами и трепетом наблюдал за разворачивающейся в Иране революцией. Когда я рос в Иране, я видел, как шах превращался во все более непопулярного, жестокого, творящего произвол диктатора. Тогда я знал, что его дни у власти сочтены. Но я не доверял и муллам, которые противостояли ему, и особенно аятолле Хомейни, радикальному исламскому священнослужителю, который жил в изгнании во Франции и обещал разрыв с прошлым и большую автономию иранскому народу. Сам я покинул Иран в возрасте двадцати трех лет в поисках лучшей жизни в стране, защищавшей свободу личности и разделяющей церковь и государство. Я также понимал, почему многие молодые иранцы не доверяли Соединенным Штатам. США долгие годы были ближайшим союзником и сторонником шаха, обменивая дешевую нефть на передовую военную технику и реактивные истребители. Мои товарищи по спецназу почти наверняка не понимали всей сложности этой истории, когда принялись сыпать оскорблениями в мой адрес. "Чангиз, эти дикари – твои братья". Другой сказал: "Если они тронут хоть волос на голове кого-нибудь из американцев, мы превратим весь Иран в радиоактивную пыль". "Ты должен быть с ними, Чангиз, а не с нами!" Я ответил единственное, что смог придумать: "Завалите хлебала, чтоб вас всех!" Как мои товарищи по группе могли оценить глубину и сложность моих чувств, когда я видел, как радикальные исламские студенты скандировали антиамериканские лозунги и сжигали американский флаг? Я вырос в Иране. Там все еще жили мой отец, дядя, двоюродные братья и двое моих братьев. Да и сам наш дом находился всего в полумиле от американского посольства. Я посещал его комплекс в 1974 году, чтобы получить визу, которая позволила мне поехать в Соединенные Штаты. Пять лет спустя я был гордым американским гражданином и одним из Зеленых беретов. "Чангиз, возвращайся в Иран. Ты нам тут не нужен!" "Закрой свой рот!" "Вали домой, верблюжий трахатель, и будь с себе подобными!" "Это мой дом!" Прежде чем дошло до драки, пара друзей вывела меня наружу. Но в течение следующих нескольких дней того, что стало известно как иранский кризис с заложниками, я почти постоянно подвергался оскорблениям и издевательствам. Иногда я был так зол и расстроен, что отвечал кулаками. Как-то вечером я подрался с четырьмя товарищами Зелеными беретами у бильярдного стола в холле. На другое утро сразу после зарядки пятеро парней набросились на меня на первом этаже казармы. Я много лет занимался самообороной и боевыми искусствами, так что умел защищаться. Пара моих приятелей-спецназовцев пришла мне на помощь. Дежурный штаб-сержант услышал потасовку, разогнал нас и доложил о случившемся нашему первому сержанту. На следующее утро с синяками под обоими глазами и опухшей губой я стоял в строю с восьмьюдесятью четырьмя другими Зелеными беретами, когда услышал, как первый сержант назвал мою фамилию. "Капрал Лахиджи, выйти из строя!" Я шагнул вперед, расправив плечи: "Да сэр". "Вольно..." начал первый сержант. "Послушайте, ребята... Этот парень гребаный американец, он Зеленый берет, и неважно, откуда он родом. Он выкладывается по полной, и он здесь, чтобы защищать американский народ. Так что я больше не желаю, чтобы вы наезжали на него. Вы поняли?" Он повторил свое заявление трижды, за что я был ему безмерно благодарен. После этого пара солдат из тех, что набрасывались на меня, подошли и извинились. Я оставил все как есть, но внутренне продолжал мучиться из-за ситуации в посольстве в Иране. Зная Тегеран как свои пять пальцев, и зная, что могу помочь освободить заложников, я пошел к первому сержанту Дэвиду Хаксону, который помог мне составить письмо президенту Картеру. В нем говорилось: "Дорогой президент Картер, меня зовут сержант Чангиз Лахиджи. Я родился в Иране и служу в Силах специального назначения в Форт-Брэгге, Северная Каролина. Пожалуйста, дайте мне разрешение взять Команду "А" и отправиться в Иран, чтобы освободить американских заложников. Я хорошо знаю тот район, и играл в футбол на стадионе через дорогу от посольства США. Я уверен, что с вашим одобрением и поддержкой я смогу разработать план, который будет успешен. Пожалуйста, не отвечайте отказом". Два месяца спустя я получил официальный ответ из Белого дома, в котором говорилось: "Спасибо за вашу озабоченность. Мы ценим, что вы вызвались добровольцем на спасательную операцию. Пожалуйста, будьте наготове". Около полуночи 5 января 1980 года – на третий месяц кризиса с заложниками – я сидел в своей комнате на третьем этаже казармы спецназа, когда услышал, как кто-то постучал в дверь. Это был сержант Хаксон. Он сказал: "Подъем, Чангиз. Вставай и собирай свое дерьмо. Тебе приказано немедленно отбыть. Не забудь взять удостоверение личности". Я пошвырял свои вещи в баул и поспешил на улицу. Двое сержантов приказали мне сесть в джип и отвезли на близлежащую военно-воздушную базу Поуп. На обжигающем морозе мне велели встать в стоящий на асфальте строй из еще двух дюжин операторов SF. Капитан сказал: "Вас проверят, испытают и подготовят для выполнения специальной задачи. Не задавайте никаких вопросов". "Да сэр!" Военный C-130 доставил нас на базу в Колорадо, где мы выгрузились на мороз. Оттуда нас на автобусах отвезли в госпиталь, где я прошел медицинский осмотр. В конце мне дали кодовый псевдоним Гектор. Ребята из моего подразделения тут же принялись доставать меня, потешаясь над моим псевдонимом. "Гектор? Ты, должно быть, мексиканец из Китая?" Я втайне наслаждался этим. Это было лучше, чем зваться верблюжьим трахателем или радикальным исламистом. На следующий день нас всех подняли в 06:30 для теста на физподготовку. Отжимания, приседания, пятимильный кросс. Трое парней провалились. Пять дней спустя мы вылетели в лагерь, граничащий с Зоной 51 в пустыне Невада, на месяц жестких тренировок, включающих бесконечные часы на стрельбище, тесты по ориентированию и преодоление препятствий, установленных в подземных туннелях, в которых раньше размещались ядерные ракеты. Однажды днем меня оставили одного в пустыне, вооруженного только радиомаяком. Окруженный песчаными дюнами, под испепеляющим солнцем я включил маяк и принялся ждать, пока самолет сбросит три упаковки. В первой находилась пятисотфутовая (152 м) веревка; во второй воздушный шар и баллон с гелием; а в третьей – специальный костюм с подвесной системой. Я наполнил воздушный шар, затем надел костюм и привязал один конец веревки к шару, а другой – к подвесной системе. Услышав приближение самолета, я выпустил воздушный шар, который потащил меня в небо. Низко летящий C-130 зацепил веревку, срезав шар, и борттехник с помощником медленно втянули меня внутрь лебедкой. Процедура, именуемая "Старлифт" (Starlift), и использующаяся Силами спецназначения для эвакуации бойцов из тыла противника, прошла гладко, но от силы рывка тянувшего меня самолета моей спине досталось. По окончании обучения мы, две дюжины парней, должны были за пять часов совершить двадцатимильный марш по пустыне с рюкзаком и полным боевым снаряжением. Сделать это смогли лишь четырнадцать. На следующий день нас отвезли в Лас-Вегас и поселили в мотеле. Каждому вручили сумку своего цвета. Моя была черной. Инструктор сказал: "Иди в казино "Хейрас". Веди наблюдение и все запоминай. Затем найди хорошее место для эвакуации. У нас там люди, которые будут наблюдать за тобой. Подойди к такому-то телефону-автомату, мы будем звонить(2). Если пропустишь звонок, переходи к следующему, и мы перезвоним". Через пару дней мы вернулись в казарму рядом с Зоной 51. Нас по одному заводили в небольшой ангар, бессистемно заполненный снаряжением и оборудованием. Нашей задачей было за минуту запомнить как можно больше предметов. После двух месяцев тренировок в группе осталось всего десять человек. Нас все еще не проинформировали о задаче. Мне выдали обратный билет в Форт-Брэгг и высадили в аэропорту Лас-Вегаса в штанах цвета хаки, пустынных ботинках и с длинной бородой. Когда я шел по терминалу, ища, где можно купить кофе, меня окружили пять полицейских, которые завели меня в комнату и принялись задавать вопросы. "Откуда вы?" "Я американец". "Кем вы работаете?" "Я служу в Силах спецназначения США". Я вручил им свое удостоверение личности. Они выглядели растерянными. Один из них сказал: "У вас акцент". "Да". "Почему?" "Послушайте, я из 5-й Группы Сил специального назначения. Позвоните моему начальству в Форт-Брэгг. Они подтвердят, что я тот, за кого себя выдаю". Я дал им номер своего командира. Сначала они обыскали меня и мой баул. В одном из моих карманов они нашли карту Лас-Вегаса. Один из них спросил: "Для каких целей у вас эта карта?" "Парни, мне нужно успеть на самолет. Если у вас есть вопросы, позвоните моему командиру". Через час допроса они, наконец, позвонили в Форт-Брэгг. Я слышал, как мой командир заорал в трубку: "Вы не имеете права задерживать этого человека. Немедленно отпустите его!" Один из полицейских робко посмотрел на меня и сказал: "Окей, вы можете идти". Я пробыл в Форт-Брэгге пару недель, когда меня вызвали в Центр имени Джона Кеннеди(3). Тамошний офицер спросил: "Гектор, у тебя еще остался иранский паспорт?" "Да, сэр, но он уже недействителен". "Мы хотим, чтобы ты отправился в пакистанское посольство в Вашингтоне, чтобы его обновили". Поскольку Иран и США разорвали дипломатические отношения, иранское консульство действовало в посольстве Пакистана. Человек, опрашивавший меня, спросил, почему я хочу вернуться в Иран. Я солгал и сказал: "Я хочу повидать своего отца". Как только у меня появился действующий иранский паспорт, меня проинформировали о моем задании. Я должен был самостоятельно отправиться в Тегеран, чтобы собрать информацию и подготовить все для операции "Орлиный коготь" – сверхсекретной задачи по спасению заложников. После захвата американского посольства практически все имеющиеся у ЦРУ в Иране источники были арестованы. Им нужен был кто-то вроде меня, кто хорошо знал страну и мог перемещаться по ней. Мне приказали никому не говорить, куда я направляюсь, даже моим брату и матери, живущим в Калифорнии. Я просто сказал маме, что меня направят во Флориду для тренировок в джунглях, и я позвоню ей, когда вернусь. Частью напуганный до смерти и частью возбужденный, я вылетел из Шарлотта в Нью-Йорк, а затем из аэропорта имени Кеннеди во Франкфурт, в Германию. Там меня встретил офицер разведки, который передал мне деньги, часть из которых я потратил на покупку билета до Тегерана. Через несколько часов я был в самолете British Airways, летевшем над Восточной Европой. Я сидел у окна в штатском: синяя рубашка Оксфорд(4) с длинными рукавами, брюки чино, короткая борода и короткие волосы. Сердце билось 200 раз в минуту, и я делал глубокие вдохи, пытаясь успокоиться. Но у меня в голове возникали одни и те же страхи: Что будет, если я попаду в тюрьму? Ничто не помешает иранцам допрашивать меня, пытать и поставить перед расстрельной командой. Поскольку я сказал консулу в Вашингтоне, что собираюсь навестить семью, я позаботился о том, чтобы иметь при себе сувениры: рубашки поло для отца и дяди, завернутые в красивую бумагу, бело-голубую, а не красную, потому что мусульмане считают, что красный цвет приносит неудачу; синие джинсы для моих кузенов; коробки шоколадных конфет "Сиз" для моих родственниц. Мы приземлились. Дрожа с головы до пят, я взвалил на плечи свой черный рюкзак и вошел в терминал. Здание выглядело таким же, каким я видел его в последний раз семь лет назад. Но люди казались другими. Никто не улыбался. Женщины носили длинные юбки, а мужчины – длинные бороды. Я забрал свой маленький чемодан из зала получения багажа и встал в очередь на таможню. Меня принялись осматривать пятеро очень серьезно выглядящих чиновников. Мое сердцебиение стало еще сильнее. "Открой чемодан и рюкзак", рявкнул один из охранников. Я подчинился. Охранники принялись обшаривать их. Один из чиновников в форме спросил: "Сума как куджа амади?" (Откуда вы прибыли?) "США", ответил я на фарси. "Зачем?" "Чтобы навестить моего отца. Он болен". "Как долго вы планируете оставаться?" "Две недели. Может быть, больше". "Чем вы занимаетесь в Соединенных Штатах?" "Я работаю на бензоколонке у моего брата". "Чем вы занимаетесь на заправке?" "Я заливаю бензин". Высокопоставленный чиновник изучил мой паспорт и сказал: "Лахиджи. Кем вам приходится Юсеф Лахиджи?" "Вы имеете в виду полковника Лахиджи?" ответил я. "Да". "Он мой дядя". Лицо старшего чиновника расплылось в улыбке. Он похлопал меня по спине и сказал: "Куш амади, Чангиз Хан" (Добро пожаловать, господин Чангиз). Я испытал такое облегчение, что обнял его. "Мерси". "Вы привезли нам что-нибудь из Штатов?" спросил он с кривой улыбкой. "Только мою любовь к Ирану". Он махнул рукой, делая знак проходить. Выйдя из терминала, я увидел хорошо одетого мужчину лет тридцати с небольшим, держащего табличку с моим именем. Он представился как Масуд. Когда мы ехали в его BMW 5-й серии, он объяснил, что раньше работал в американском посольстве и спросил, чем я занимаюсь в Соединенных Штатах. Я повторил тот же ответ, что и раньше. "Я работаю на заправке у моего брата". Он казался хорошо образованным и социально безупречным. Если он что-то и знал о моем задании, то не подал вида. Но он сказал: "Ни о чем не беспокойтесь. Мне тоже не нравится нынешний режим. Я хочу быть свободным". По дороге в отель я попросил его проехать мимо посольства США. Снаружи я видел тротуары, заполненные людьми, одетыми в черное или оттенки серого. Женщины носили хиджабы (накидки на голову). Казалось, весь цвет и радость жизни ушли из них. И остались лишь серьезное, мрачное выражение на лицах, темная одежда и бороды. Названия улиц поменяли в честь мучеников и мулл. С раннего возраста я научился не доверять святошам. Они казались мне жуликами и лицемерами, торгующими религией как способом получить контроль над людьми. Теперь я смотрел, как они гордо выступают по тротуарам в своих длинных одеждах и с бородами. Еще я видел множество неряшливо одетых солдат и полицейских. Когда мы проехали по Саут-Моффатте-стрит и приблизились к стадиону Шахид Шируди, слева от нас показался большой комплекс американского посольства, состоящий из нескольких зданий. Огромный плакат на заборе восьмифутовой (2,4 м) высоты провозглашал смерть Америке. Ну, это мы еще посмотрим, сказал я себе. Я попросил Масуда повернуть направо на проспект Талекани и медленно проехать мимо главных ворот. Позади них возвышалось большое двухэтажное здание канцелярии из кирпича и камня, где держали часть заложников. Около дюжины гражданских и военных в разномастной форме стояли на страже с винтовками и автоматами. Танков я не увидел. Охрана у других четырех ворот вокруг занимающего семьдесят акров (28,3 га) комплекса была столь же не впечатляющей. Пешеходы свободно ходили по соседним тротуарам, словно не подозревая, что внутри в заключении находятся пятьдесят два американца. Я сделал для себя нужные заметки в памяти, а затем попросил Масуда остановиться у кафе рядом с главным базаром, чтобы я мог размять ноги. Мне также хотелось поговорить с людьми и получить представление о происходящем. Я спросил сутулого официанта, который нас обслуживал: "Как дела?" "Довольно неплохо", ответил он. "Ты счастлив?" "Да. А почему вы спрашиваете?" "Я покидал страну на несколько лет, и заметил много изменений". Он покачал головой и сказал: "Да, теперь это зоопарк по сравнению с прошлым. Все подорожало, особенно еда". Я зарегистрировался в скромном пятиэтажном отеле в центре рядом с отделением связи. Приняв душ и переодевшись, я спустился вниз, чтобы насладиться чудесным ужином из чело-кебаба(5), тушеных помидоров, адас-поло (риса с зеленой чечевицей), баклавы и чая. Некоторые вещи не изменились. Утром я сел на автобус №111 и вышел через одну остановку после посольства. Я заметил, что охрану у главных ворот меняли каждые два часа. У охранников сзади были четырехчасовые смены. Пообедав жареной печенью барашка с лепешками, я пошел в отделение связи рядом с гостиницей и позвонил по номеру, который мне дали в центре специальных операций в Германии. Используя кодовые фразы, я сказал: "Привет, Джон. Как дела? У меня есть конфеты. Теперь я пойду купить хлеба". Это означало: я благополучно прибыл и собираю информацию. Тем вечером я нарисовал подробную карту комплекса посольства, отметив расположение охранников и пулеметов. На следующее утро я отправил ее почтой кому-то в посольстве Германии. Следующие несколько дней прошли по тому же сценарию – наблюдение за охранниками на территории посольства, днем и ночью, отслеживая их количество, время начала и окончания смен, а также направления, откуда они приходили и уходили. Я также смотрел местное телевидение и просматривал газеты на предмет новостей о происходящем внутри посольства и немногочисленных подробностей, раскрывающих то, как обращаются с заложниками, и где их содержат. Поскольку я знал, что улицы патрулируются переодетыми солдатами, высматривающими шпионов и диссидентов, я старался максимально слиться с толпой и проверять, что за мной не следят. Каждый вечер радикальные студенты собирались у ворот, чтобы послушать, как ораторы осуждают Великого Сатану(6). Однажды я видел, как дети высыпали из школьных автобусов и скандировали перед телекамерами "Смерть Америке". В другой раз я увидел, как охранники избили нескольких юношей дубинками. На пятый день, когда я кружил у задов посольства, кто-то ударил меня по затылку. Я резко повернулся к своему молодому противнику и сказал: "Ага бебахасбан" (прошу прощения), надеясь, что он принял меня за кого-то другого. Не сказав ни слова, он продолжал наносить удары. Я оттолкнул его и поспешил прочь. Я не был уверен, было ли это случайным странным событием или попыткой иранских агентов спровоцировать меня. Всю полученную информацию я передавал по телефону моему контакту в Германии или по почте в немецкое посольство. Тем временем в комплексе американского посольства заложники проводили утомительные часы, изолированные друг от друга. Некоторых допрашивали. Кого-то поместили в одиночные камеры. Других будили ночью, раздевали догола и выстраивали у стены, инсценируя казнь. Как говорили позже некоторые из них, они больше всего боялись, что толпы, собиравшиеся за стенами и доведенные ораторами до исступления, ворвутся на территорию и растерзают их. Я тоже был напуган, и к концу первой недели, проведенной в Тегеране, начал ощущать свое одиночество. Мне пришлось сопротивляться порыву связаться с отцом, дядей или другими родственниками. Даже простой телефонный разговор с ними поставил бы нас всех под угрозу. Чувствуя ностальгию, я прошел мимо своей старой средней школы на Кольце Революции, миновав магазинчики и фруктовые лавки. Ворота были заперты, но сквозь забор я видел мальчишек, играющих в баскетбол и футбол. Я участвовал в тех же играх десятилетие назад. Когда я ходил в школу, почти все мы были чисто выбриты. Теперь у старших юношей были бороды. Вторая часть моего задания заключалась в найме автобуса для переправки солдат "Дельты" и спецназа в Тегеран из промежуточного района сосредоточения, находящегося в семидесяти пяти милях (120 км) южнее. Автобус также будет служить резервным транспортным средством, если вертолеты ВМС США не смогут приземлиться на близлежащем футбольном стадионе, чтобы вывезти заложников. План операции "Орлиный коготь" был сложным и состоял из нескольких взаимосвязанных этапов. Ее планировалось начать на рассвете 24 апреля, когда восемь вертолетов со 118 бойцами отряда "Дельта" взлетят с авианосца Нимиц, находящегося неподалеку от побережья Ирана, и приземлятся в иранской пустыне, в точке, обозначенной "Пустыня Один", в нескольких сотнях миль к юго-западу от Тегерана. На "Пустыне Один" у вертолетов будет рандеву с C-130 ВВС США, которые привезут 6000 галлонов (22,7 тыс. л.) топлива. Затем восемь вертолетов RH-53D Sea Stallion дозаправятся, перелетят на 260 миль (420 км) ближе к Тегерану и проведут ночь на втором плацдарме, названном "Пустыня Два". Сама спасательная операция должна была состояться следующей ночью. Американские спецоператоры поедут в Тегеран на автобусе и грузовике. Кто-то из них должен будет отключить электричество в городе. Остальные будут задействованы на территории посольства. После спасения заложников, солдаты отряда "Дельта" сопроводят их через проспект на стадион. Тем временем ганшипы AC-130 будут кружить над Тегераном, обеспечивая прикрытие с воздуха. Кроме того, армейские Рейнджеры захватят авиабазу Манзария возле "Пустыни Два", чтобы транспортные самолеты C-141 могли приземлиться и вывезти заложников и их спасителей. На свой девятый день в Тегеране я нанял на неделю туристический автобус Мерседес с водителем в местной компании TBT. Водителем оказался простой человек лет сорока пяти с тремя детьми. Я хорошо заплатил ему и велел отвезти нас с Масудом на осмотр "Пустыни Два", находящейся в забытой богом глухомани. Мы заночевали в находящемся поблизости священном городе Кум, а затем вернулись в Тегеран ожидать указаний. Днем 23-го Масуд позвонил мне в отель и сказал: "Гости прибудут завтра, в час ночи". Мое нетерпение взлетело до небес. Я позвонил водителю и велел явиться с автобусом вечером. Позже, когда я пытался расслабиться, снова позвонил Масуд и спросил взволнованным голосом: "Вы слышали новости?" "Какие новости?" спросил я в ответ. "Там серьезные проблемы. Гости не прибудут". Я включил телевизор в своей комнате. По государственному телеканалу сообщали, что несколько американских самолетов разбились в пустыне, и все находившиеся в них сионисты погибли. По моему телу прошла холодная дрожь. Я спросил Масуда: "Что мне теперь делать?" "Я не знаю". "Как я теперь попаду домой?" "Этого я тоже не знаю". Позже я узнал, что задача была отменена из-за проблем с вертолетами. Вскоре после того, как они приземлились на "Пустыне Один" 24-го числа, один из них вынужденно остался на земле из-за поломки несущего винта. Еще один пилот был ослеплен песчаной бурей и вернулся на Нимиц. Один из оставшихся шести пришлось вычеркнуть из-за частичного отказа гидравлической системы от воздействия песка. Поскольку для операции требовалось не менее шести вертолетов, президент Картер отменил задачу. Затем разразилась трагедия. Во время дозаправки перед перелетом обратно один из вертолетов Sea Stallion столкнулся с транспортным самолетом ВВС ЕС-130. Обе машины охватило пламя, в котором погибли восемь военнослужащих. Оставшиеся в живых быстро скрылись с места катастрофы, бросив четыре вертолета, оружие, карты и секретные документы, а также тела погибших в горящих обломках. Я сидел в отеле и молился: "Боже, пожалуйста, храни меня. Я делаю это во имя праведного дела". В теленовостях я видел кадры того, как иранские радикалы празднуют на улицах, скандируя "Смерть Америке" и "Смерть Картеру". Мне было худо. Сотрудники немецкого посольства знали, где я остановился, но не выходили на контакт со мной. Так что я позвонил Масуду, который подобрал меня на своей машине и отвез на конспиративную квартиру к северу от города. Там я провел еще один очень тревожный день, не получив никаких дополнительных известий. Очевидно, что чем дольше я оставался в Тегеране, тем выше становились мои шансы быть арестованным. Понимая, что иранские революционные гвардейцы и солдаты пристально следили за посольствами Германии и Великобритании, я отказался от идеи искать убежища там, и решил попытаться выбраться самостоятельно. Масуд отвез меня на вокзал. Когда мы проезжали через город, улицы вокруг американского посольства были забиты толпами демонстрантов. Я стоял перед выбором: либо отправляться на запад, в Тебриз, что рядом с турецкой границей, либо ехать на юг, в Абадан, на берегу Персидского залива. Тебриз был ближе, но я не знал города и никогда не бывал в Турции. Так что вместо этого я выбрал тринадцатичасовую поездку в Абадан. Абадан был очень хорошо знаком мне, потому что я провел там несколько лет, учась в начальной школе, когда мой отец служил начальником разведки в городской полиции. Я вернулся в Абадан, когда был в одиннадцатом и двенадцатом классах, и жил со своим дядей, в то время руководившем военными перевозками. На протяжении всей поездки на автобусе я был как комок нервов, ожидая ареста от любого человека в форме. Когда я пытался заснуть, у меня в голове проносились ужасные образы того, что со мной произойдет. Я планировал отправиться из Абадана в Кувейт, но у меня не было кувейтской визы. По прибытии в Абадан я пошел в порт, чтобы попытаться найти кого-нибудь, кто переправил бы меня на лодке через Персидский залив. На мое счастье, разговаривая с рыбаками, я увидел своих старых школьных приятелей, Мансура и Мустафу, покупающих рыбу. Они были здоровенными, грубыми парнями и отличными боксерами. Они тепло приветствовали меня и предложили отправиться к ним домой, чтобы повидаться с семьей. Я остался у них на два дня. Не желая подвергнуть Мансура, Мустафу или кого-либо из их родственников какой-либо опасности, я повторил все ту же легенду прикрытия, которую рассказывал остальным: я был в Иране, чтобы навестить отца и работал на бензоколонке моего брата в Калифорнии. Тем временем Мансур и Мустафа нашли контрабандиста, который за 150 долларов отвез меня в Кувейт на рыбацкой лодке из красного дерева. В ночь отъезда я сказал: "Я люблю вас, ребята, но мне нужно вернуться на работу. Надеюсь, когда-нибудь вы сможете навестить меня в Америке". Переправа через залив продлилась девять очень напряженных часов. По прибытии в Кувейт я показал таможеннику свой американский паспорт и вручил ему 40 долларов. Он пропустил меня, несмотря на то, что у меня не было визы. Я испытал огромное облегчение и возблагодарил бога. В порту я взял такси до аэропорта и купил билет на самолет до Нью-Йорка. В аэропорту имени Кеннеди я сел в самолет до Шарлотта, Северная Каролина. Там я поймал такси, которое отвезло меня в Форт-Брэгг. Был прекрасный весенний день, когда я вышел из такси, заросший бородой и с рюкзаком. Ребята из моего подразделения смотрели на меня с тревогой. Потом до них постепенно дошло, кто я такой. "Черт побери, да это Чангиз!" воскликнул один из них. "Смотрите! Он все еще жив!" Один из них побежал сообщить нашему командиру. Вскоре он и другие обступили меня и принялись обнимать и хлопать по спине. Я услышал слова одного из них: "Чангиз, ты удачливый ублюдок. Мы рады, что ты вернулся". Мой командир обнял меня и сказал: "Рад снова видеть вас, капрал. Мы думали, что вы мертвы". Затем я услышал, как один из моих товарищей сказал: "Чангиз, ты доказал, что ты один из нас". Этот комментарий запал мне в душу. Я знал, что парень сказал это как комплимент. Но после пережитого к радости от его слов примешивалась горечь.
1. Оскорбительное прозвище жителей Ближнего Востока (в основном арабов), в котором обыгрывается традиционный мужской головной платок "куфия" (прим. перев.) 2. Все телефоны-автоматы в США имеют собственные номера, так что звонить можно не только с них, но и на них. Данная функция сохранилась даже сейчас, в эпоху почти полного распространения мобильной телефонии (прим. перев.) 3. Имеется в виду находящийся в Форт-Брэгге Центр нетрадиционных методов вооруженной борьбы имени Кеннеди (прим. перев.) 4. Оксфорд – тип мужской рубашки из текстурированного (т. е. не гладкого) хлопка с воротником на пуговицах. Имеет более расслабленный крой, нежели классические костюмные рубашки, но при этом более формальный, чем "рабочие" аналоги из фланели (прим. перев.) 5. Чело-кебаб – одно из самых известных традиционных блюд иранской кухни. Состоит из чело (риса) с маслом и кебаба. К нему также подается сумах в качестве приправы и помидоры (прим. перев.) 6. Великий Сатана (Шайтан-и Бозорг) – демонизирующий эпитет, обозначающий США в иранских внешнеполитических заявлениях. Впервые прозвучал в речи аятоллы Хомейни 5 ноября 1979 года (прим. перев.)
_________________ Amat Victoria Curam
Последний раз редактировалось Den_Lis 01 июн 2021, 10:19, всего редактировалось 1 раз.
|