ГЛАВА 10
ПРЕДСТАВЛЯЙ ПОТЕНЦИАЛ КАЖДОГО КАК ЧЕЛОВЕКА НА ЗЕМЛЕ
Октябрь 2001 г., необитаемый остров, Персидский залив [1]
В начале октября, спустя всего несколько недель после терактов 11 сентября, наши военные решили создать крупную передовую базу на отдаленном пустынном острове, находящемся в Персидском заливе, для подготовки к боевым действиям в Афганистане. [2] Одними из первых, кто высадился на бесплодный необитаемый остров, были я и около пятидесяти моих товарищей по подразделению. Когда задняя рампа опустилась, и я сошел с борта самолета, меня встретил безошибочно узнаваемый печной жар ближневосточной пустыни. Я спустил чуть ниже на лицо свои баллистические очки «Окли» и уставился на море мутновато-коричневого песка, простиравшееся от горизонта до горизонта. Ну конечно — обратно в жопу мира! Нам сообщили, что этот «скрытый аэродром» будет использоваться нами в качестве нашей оперативной базы. В то время вместе со мной работал один из оперативников по имени Роб. Ветеран спецназа и одновременно человек с незаурядными умственными способностями, он неторопливо подошел ко мне и полушутя предположил, что с таким же успехом мы могли бы покружить крайние двадцать три часа над Соединенными Штатами, точно так же запросто стоять посреди пустыни в Аризоне и никогда не узнать об этом. Однако в пустыне, где мы находились, не было кактусов, а одно из самых больших откровений, которое вы узнаёте о правительстве США после того, как на протяжении нескольких лет проработаете в его наиболее секретных организациях, состоит в том, что это правительство органически неспособно планировать сложную тайную операцию — ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Причина этого кроется в том, что когда дело доходит до решения сложных задач, традиционное планирование (то есть то, которое используется в правительстве) просто не работает. — Извини, Роб, — невозмутимо сказал я. — Я знаю Аризону. И это, дружище, не она. Некоторые из наших новичков в подразделении впервые стали свидетелями потрясающей способности подразделений тылового обеспечения американских Сил специальных операций заранее размещать огромное количество людей, оборудования и запасов материально-технических средств за столь короткое время. [3] Это напоминало мне быстро движущуюся муравьиную колонию, строящую свой муравейник. Как только солнце зашло и видимость упала почти до нуля, в ночном небе через идеально синхронизированные десятиминутные интервалы стали с грохотом появляться гигантские транспортные самолеты, летевшие с выключенными бортовыми огнями. Как только колеса касались земли, пилоты переводили ревущие двигатели с турбонаддувом на реверс, с поразительной точностью притормаживая огромные летательные аппараты. Каждый транспортник, не мешкая ни секунды, сворачивал с основной взлетно-посадочной полосы, освобождая место другому самолету, уже пустому, ожидавшему взлета на дальнем конце полосы. Тот сразу же отпускал тормоза, выходил на полную мощность, разгонялся и с ревом проносился мимо в противоположном направлении, взлетая и освобождая место для следующего самолета, который садился спустя несколько минут. Такой упорядоченный цикл взлетов и посадок продолжался всю ночь напролет воистину с голливудскими спецэффектами. Как только огромные самолеты оказывались на стоянке, открывались задние грузовые рампы и весь груз выбрасывался на жадные языки двухтонных погрузчиков, которыми молодые люди управляли так ловко, будто они сидели за рулем автомобилей Порше. Вся эта логистическая хореография была непроницаемой для невооруженного глаза — чтобы стать частью этого процесса, вы должны были иметь очки ночного вѝдения, закрепленные на вашей голове, и реальную миссию, которая вдохновляла бы ваш разум и сердце. Один неверный поворот или секунда невнимательности любого из действующих лиц, — и сотня самых разнообразных вещей могла убить любого из нас сотней по-настоящему ужасных способов. Перед нашими, сосредоточенными на миссии, глазами маленький город рос как на дрожжах. Сотни совершенно новых сборных палаток, каждая со своим собственным климатическим блоком, были соединены вместе, сформировав ряды жилых и служебных помещений для сна днем, а также для планирования и подготовки к боевым действиям ночью. Душевые палатки и уборные располагались на расстоянии, которое всегда казалось слишком далеким, чтобы переться туда посреди ночи. Место, в котором должно было осуществляться все планирование, назывался Объединенным оперативным центром, или ООЦ. [4] Центр представлял собой раскинувшийся шатровый комплекс, состоящий из более чем сотни скрытых от посторонних глаз специально спроектированных палаток, которые могли быть созданы только тем, кто провел слишком много лет на кабинетной работе в Пентагоне. Не совсем уверен, но думаю, что расположение этих палаток напоминало колесо со спицами. Я же просто следовал указателям, чтобы добраться туда, куда мне нужно было попасть. Через двадцать четыре часа после посадки мы уже смотрели новости Би-би-си на семидесятидвухдюймовых плазменных телевизорах с плоским экраном. Массивные генераторы создавали гармонический белый шум, охлаждая сотни портативных компьютеров, через которые шел обмен данными с контрагентами, находившимися во всех закоулках нашей части Всемирной паутины. Спутниковые тарелки, серверы, приборы и оборудование, находившиеся на месте, обеспечивали все необходимое для процесса планирования. Центр должен был стать нервным узлом и сердцем всего нашего расположения, в котором находились тысячи мужчин и женщин. Это были самые сливки сообщества Сил спецопераций, разбавленные добротной долей случайных и полуслучайных людей. Не хватало только одного: у нас не было никакой информации о ситуации в Афганистане, внутри «Аль-Каиды» и об УБЛ. В то время как трансформировался наш пункт временной дислокации, в Вашингтоне нарастало давление на военных, чтобы они «что-то начали делать». Фраза «в Афганистане просто нет никаких целей» стала стандартным ответом Минобороны на все вопросы столичного гражданского руководства. [5] Точно так же, как и разведывательное сообщество в конце 90-х годов, военные совершали ошибку и следовали ложной ментальной модели, думая о целях в Афганистане как о физических структурах — тренировочных лагерях террористов, военных казармах и доме УБЛ (все они теперь были пусты), вместо того, чтобы думать о них с точки зрения местоположения отдельных лидеров. История повторялась. На самом деле наша военная задача состояла не в разрушении зданий, разгроме армии или взятии под контроль больших участков местности, а в охоте на людей. Здесь я должен упомянуть о том, что в то время показалось мне весьма странным. В течение первых нескольких недель после терактов 11 сентября я и мои товарищи по подразделению ни разу не получали задачу найти, выследить и захватить УБЛ и его ключевых соратников. В те первые критические месяцы после терактов, наша неофициальная миссия, как и всех остальных военных, скорее заключалась в поиске целей для бомбардировок или атак. Тщательно изучались спутниковые фотографии, попутно смахнули пыль со старых разведывательных отчетов, и в конце концов, кто-то в нашем вышестоящем штабе выбрал две цели. [6] Когда офицер разведки впервые представил нам эти «цели» на совещании, он небрежно добавил, что ни на одной из них никаких врагов нет. Я оглядел комнату, ожидая услышать громовой ропот и коллективный взгляд полного замешательства. Вместо этого воцарилась гробовая тишина. Как позже описал Боб Вудворд в своей книге «Буш на войне», одной из целей был пустой аэродром посреди пустыни, а другой — давно заброшенный дом лидера талибов Муллы Омара. [7] Вэл наклонился ко мне и прошептал: — Меня, должно быть, разыгрывают. Если мы собираемся рисковать жизнями наших людей, добираясь до целей, это должно чего-то стоить, когда мы туда доберемся. Затем офицер разведки изложил их версию о положении противника на юге Афганистана. — Вокруг Кандагара существует «огневое кольцо» [см. карту 3], — высокопарно заявил он. — Оно состоит из концентрических рубежей, на которых расположены ракетные установки, ПЗРК и зенитные орудия. — Он указал на спутниковые фотографии, на которых были изображены танки и зенитные орудия, стоявшие на окраине города. От каждого изображения шла маленькая сноска PowerPoint с описанием их характеристик и боевых свойств. — И враг очень умело использует их. — тут он провел какое-то сравнение между Кандагаром и Ханоем. Затем он описал врага, не делая никаких различий между афганским народом, суровым «Талибаном» и иностранной «Аль-Каидой». Я не знал, что и думать о таком докладе, но Вэл красноречиво подытожил его в своей особой манере: — Этот парень знает, как делать стойку на руках? Хотя я и был изрядно озадачен предстоящей операцией против целей, представлявшихся мне «пустышками», мои первоначальные опасения были приглушены верой в армейские институты. Я искренне верил, что время и здравый смысл откроют нам информацию, высветят озарения и идеи, которые переориентируют наши усилия на поиск УБЛ и других лидеров «Аль-Каиды» и «Талибана», которые все еще находились на свободе в Афганистане. Я полагал, что эти цели являлись всего лишь первым предположением нашего вышестоящего штаба, и что как только он получит больше информации, то несомненно, сосредоточится на реальном противнике. Однако со временем мы начали осознавать, что здравый смысл в нашем вышестоящем штабе в то время являлся редкой добродетелью. Как мы вскоре выяснили, наш командующий действительно считал, что наиболее важными целями на ранних этапах операции были психологические цели. Другими словами, он полагал, что если бы мы совершали набеги на «цели-«пустышки» в Афганистане и вываливали эти налеты на всеобщее обозрение (он всегда упоминал Си-Эн-Эн), то мы бы оказали какое-то моральное воздействие на врага. Нам сказали, что он написал несколько статей об использовании средств массовой информации в психологических операциях в военное время, и он верил в свои теории, это была его реальность. С другой стороны, я и мои товарищи по подразделению считали, что проводить психологические операции над психами бесполезно! Задумайтесь об этом — неужели человек, способный добровольно пожертвовать своей жизнью в самоубийственной миссии только для того, чтобы обрести свои райские кущи с семьюдесятью двумя девственницами, действительно отступит из-за «морального страдания», вызванного видеоклипом CNN о взрывах на объектах, которые, как он знает, просто пусты? Я знал, что нет. В течение последующей пары дней стало угнетающе ясно, что процесс принятия военных решений вокруг этих двух целей уже закостенел. С нарастанием политического давления и быстрым приближением крайних сроков для начала военных действий, общая коллективная сила мысли военных обратилась к вопросам базирования, возможностям хранения топлива, ограничениям по времени и расстоянию для самолетов и логистическим головоломкам вокруг транспортировки мегатонн вооружения, оборудования и личного состава, чтобы обеспечить всех нас продовольствием, водой и топливом посреди жопы мира. Теперь все свелось к зацикливанию на деталях. Не было никаких раздумываний, никаких «давай разовьем ситуацию и разберемся с этим». Вместо того чтобы сосредоточиться на «искусстве войны», мы перешли к «живописи цифрами». Конечно, существовал лишь один способ добраться до «пустышек» и вернуться на нашу островную базу в ту же ночь. Нам нужно было запихнуть как можно больше людей в большие, неуклюжие, тяжелые вертолеты СН-47 и пролететь восемь часов к пустым целям на окраине Кандагара. Там мы должны были раздобыть любые сведения, которые могли просто быть поблизости, сесть в свои вертолеты и улететь обратно к своим палаткам. Вся миссия должна была сниматься военными операторами. Несмотря на то, что ни одна из указанных целей не несла для нас никакой угрозы, риск несчастных случаев и досадных случайностей был огромен. Это должен был быть самый долгий перелет военного вертолета в истории — по тысяче миль в каждую сторону. Выход на цель создавал огромную нагрузку на пилотов, предъявлял огромные требования к надежности техники. Посадка в районе цели также была рискованной, потому что любой враг в радиусе десяти миль точно знал бы, что происходит, и устремился бы в тот район, просто чтобы сделать пару выстрелов в медленно перемещающиеся «летающие дома», когда они попытаются приземлиться или взлететь. Мы были обеспокоены, у нас было много вопросов. Но когда офицер разведки закончил инструктаж и задал вопросы, все обсуждение свелось к материально-техническому обеспечению, касавшегося того, как снять фильм, отредактировать его и отправить в Соединенные Штаты для показа в ночных новостях. Я и мои товарищи по подразделению начинали понимать совершенно новую реальность относительно нашей роли в глобальной войне против террористов. Вместо того чтобы засучить рукава, погрузиться в работу и начать разрабатывать нестандартные концепции и идеи для самых чувствительных миссий ради нашей страны, мы теперь оказались в центре огромной иерархии принятия военных решений, чьи щупальца протянулись на шесть тысяч миль назад через океан, во Флориду и Вашингтон, округ Колумбия. В предыдущих операциях подобного рода расстояния препятствовали непосредственному участию в реальном времени удаленных начальников и штабных офицеров, но афганская кампания положила начало новой динамике командования и управления, в корне изменившей то, как американские военные думают, принимают решения и реализовывают тактику и стратегию в военное время. Эта технология стала известна под аббревиатурой из трех букв: Ви-Ти-Си. Эти три буквы расшифровываются как видеоконференция. Первоначально эта технология была разработана и усовершенствована в Военно-морских силах, чтобы офицеры могли более эффективно общаться между кораблями в море. В Сухопутных войсках ее начали использовать с середины 90-х годов, начиная с кампании в Боснии. В те первые дни планирования на необитаемом острове мы проводили по меньшей мере пять часов каждый день, сидя вокруг затемненных конференц-палаток, прижавшись друг к другу, как лемминги, наблюдая, как штабные офицеры по всему миру читают слайды PowerPoint, а затем разглагольствуют обо всем, о чем им хотелось поговорить. От тридцати до пятидесяти руководителей разных рангов одновременно были вынуждены выслушивать лекции старших офицеров о том, что каждый из них думает, что кто-то на ступень выше их думает, что мы должны делать дальше и тому подобное. Не было никакого реального совместного обмена мнениями, который, если бы это было разрешено, мог бы действительно сделать эту технологию полезной. Вместо этого протокол видеоконференции предусматривал, что мы все сидим вокруг, и стоически выслушиваем генерала из вышестоящего штаба — единственного, кому было разрешено говорить. Такой формат был полной противоположностью тем совместным сеансам свободного мышления и мозговых штурмов, которые мы проводили на наших конспиративных квартирах в Боснии. Главным преимуществом видеоконференции было и остается то, что она повышает ситуационную осведомленность, [8] однако это ложное чувство ситуационной осведомленности. Генералам в Тампе, во Флориде, уставившимся на плоский экран в своих штаб-квартирах, наш генерал казался парнем, находящимся на земле. Они постоянно подчинялись ему во всех решениях, касающихся противника, погоды и местности в Афганистане. Ведь он был здесь, на месте, не так ли? Однако хотя мы были на пять тысяч миль ближе к Афганистану, чем штаб в Тампе, мы все еще находились почти в тысяче миль от оккупированной врагом территории. Хуже того, мы были заперты в кондиционированных палатках посреди пустыни, на острове. Технологии, которые устраняют эффект расстояний, такие как видеоконференции требуют внесения значительной поправки к руководящему принципу «человека на земле». «Кислотный тест» (1) на проверку релевантности принципа «человека на земле» состоит в том, чтобы выяснить, обладает ли он неявными знаниями, которые развиваются из непосредственного опыта и действий в реальной среде. Когда речь заходит о неявном знании, обычно работает такое правило, — чем ближе человек находится к окружающей среде, тем больше вероятность того, что он обладает неявным знанием. Однако, когда речь заходит о неявном знании, слово близко означает не только расстояние. Быть близко — это целостная концепция, которая подразумевает взаимодействие, понимание, знание и опыт. Географическая близость к цели не делает человека ближе к земле. Единственная информация, к которой мы могли получить доступ на острове, поступала по спутниковым каналам, через кабели, подключенные к нашим защищенным компьютерам и телефонам. Что же касается реальной обстановки в Афганистане, то мы с таким же успехом могли бы находиться на Луне — информации о том, где находится УБЛ и его помощники, у нас было не больше, чем в 1998 году. Если отбросить самозванцев на местах, я считаю, что самый пагубный аспект видеоконференций — это альтернативные издержки, которые она создает отдельным людям и всей команде. Каждая минута, потраченная на видеоконференцию, была минутой, которую мы могли бы использовать для лучшего понимания окружающей обстановки, читая все, что было доступно об Афганистане, изучая карты, идентифицируя и устанавливая контакт с людьми на земле, или используя то же самое время для мозгового штурма в поиске искусства возможного. Четыре видеоконференции в день отнимали у ключевых руководителей столь необходимое время для насыщения, взращивания и освещения идей. Через несколько дней я и мои товарищи по подразделению начали отрываться от безостановочных нравоучительных сессий по планированию и видеоконференций, начав проводить свои собственные мозговые штурмы в палатке «Дельты». И мы оказались не единственными, кто был разочарован жестким подходом нашего вышестоящего штаба к планированию и его одержимостью этими двумя пустыми целями в стиле «все или ничего». К нам присоединились люди из других частей и родов войск (армии, флота и ВВС). Большинство из этих парней были знакомы мне по другим реальным миссиям или совместным учениям, и никто из них не удивил меня своим присутствием. Зачем они пришли? Они пришли, потому что им было не все равно. Никто из нас не пришел в армию, чтобы проводить рейды по пустым целям; мы пришли сюда, чтобы внести свой вклад. Это были индивидуалисты, объединившиеся вместе, чтобы найти способ решения проблемы, ведь такой способ есть всегда. Наш замысел был прост: если у нас была хоть какая-то надежда найти этих парней, мы должны были сначала выяснить, что же на самом деле происходит в Афганистане. Используя все наши выстраданные и отработанные уроки из недавнего прошлого, эти сеансы были проникнуты пронзительным лейтмотивом «возможно все, что угодно». Каждый участник, у кого возникала любая идея, мог бросить ее на стол. И так же, как и на наших сессиях во время «войны гориллы» в Боснии, юмор никогда не был в дефиците. Как бы это ни было неприятно для всех нас, одержимость и упрямство командования вокруг пустых целей давали предостаточно поводов для саркастических острот. Прежде чем предпринять какое-либо оперативное мероприятие, мы должны были обдумать, как определить врага. Согласно общепринятому мнению того времени, Афганистан представлял собой враждебную среду, в которой почти все на земле находились в сговоре с УБЛ и «Аль-Каидой». Это казалось неправильным, особенно для тех из нас, кто читал и исследовал историю Афганистана и афганского народа. Ни один человек, угонявший самолеты или планировавший события 11 сентября, не был афганцем. Да и сам УБЛ, если уж на то пошло, не афганец. Но мы знали, что талибы — афганцы. Так стоит ли считать талибов и террористов УБЛ из «Аль-Каиды» единой однородной вражеской силой? В первые несколько дней после 11 сентября я провел две ночи от заката до рассвета, разыскивая, читая и загружая статьи и статьи авторов со всего мира, касавшихся УБЛ, Афганистана, афганцев и «Аль-Каиды». Я использовал LexisNexis, — популярную базу данных онлайн-подписки с возможностью поиска материалов в газетах, журналах, юридических документах и любых других печатных источниках по их содержанию. Основными пользователями этой программы являются аспиранты, журналисты, ученые и юристы; ее слоган звучит как «Это о том, как вы знаете». После я прихватил с собой копии всех документов, которые смог скачать. Одна из статей была написана пакистанским журналистом Ахмедом Рашидом, написавшим одну из лучших книг для понимания хронологии событий, приведших к ситуации в Афганистане до 11 сентября. Книга называется «Талибан». (2) Наиболее проницательной частью из прочитанного мною было откровение автора о том, что афганский народ глубоко презирает людей УБЛ из «Аль-Каиды», считая их оккупантами. Причина была проста: УБЛ и его подопечные совершили главный грех с точки зрения маоистской доктрины партизанской войны — вместо того чтобы попытаться завоевать сердца и умы людей в Афганистане, УБЛ и «Аль-Каида» относились к афганскому населению как к гражданам второго сорта в их своей собственной стране. Результатом стало растущее презрение большинства афганского населения к арабам-оккупантам из «Аль-Каиды». Этот, казалось бы, обыденный кусочек информации изменил все наши представления об операциях в Афганистане, поскольку на тот момент он прямо противоречил общепринятому мнению, провозглашенному большинством западных правительств и бóльшей частью международных средств массовой информации. Почти все ассоциировали «Аль-Каиду» с Афганистаном, а затем — соединив точки и дорисовав картину — делали вывод, что все афганцы являются врагами. Прозорливость пакистанского автора, находившегося на месте, сделала первую трещину в городской легенде о непроницаемости Афганистана. Мы поняли, что если бы нам удалось завоевать сердца и умы афганского народа, то мы могли бы успешно проводить операции внутри Афганистана. Через несколько месяцев эта информация станет незаменимым озарением для меня и моих людей, когда мы будем взаимодействовать с афганским населением в те критически важные первые недели после того, как талибы и «Аль-Каида» бежали в пограничные районы страны. У нас было множество других вопросов, на которые нам нужно было найти ответы прежде, чем мы смогли бы придумать что-то существенное, что могло бы убедить наш вышестоящий штаб отказаться от концепции рейда против пустых целей. Где находятся лидеры «Аль-Каиды» и «Талибана»? Где боевики «Аль-Каиды» организовывают свою оборону? В каком состоянии были высохшие озера, на которые мы хотели приземлиться? Какие грузовики и внедорожники наиболее распространены в окрестностях Кандагара? Насколько проходимой была пустыня вокруг него? Насколько обширным было «огневое кольцо» (противовоздушная оборона) вокруг города? Что сделает местный пастух, если он столкнется с одной из наших групп за пределами Кандагара? У меня не было никаких сомнений в том, что мы нуждались в непосредственном участии афганцев, а чтобы понять противника, нам отчаянно требовался непосредственный контакт с кем-то, кто понимал «Аль-Каиду». У нас же не было ни того, ни другого. После окончания нашей встречи я понял, что если буду просто сидеть возле своей палатки в нашем штабном комплексе, то нужных нам знаний я не найду. Я должен был действовать, чтобы действовать. Поскольку мы были изолированы на необитаемом острове, с которого невозможно было уйти, коммуникационные технологии являлись единственным средством доступа к источникам знаний на земле. За несколько дней до этого был издан приказ, который ограничивал использование телефонов и интернета для установления контактов с кем-либо, кроме нашего собственного командования в Штатах. Целью этого ограничения было помешать кому-либо связаться с другом или любимым человеком и тем самым непреднамеренно выдать общественности информацию о своем местоположении или задаче. В контексте личных телефонных звонков и электронных писем этот приказ имел смысл, но я полагал, что первостепенное значение здесь имеет именно задача. Мне нужно было использовать спутниковый телефон и наше защищенное интернет-соединение, чтобы начать разрушать границы с другими правительственными учреждениями, подключаться к поисковым системам в интернете и устанавливать контакт с теми, кого я мог найти, и кто мог бы предоставить нам знания «людей на земле». Возможно, вы слышали выражение: «В больших организациях легче просить прощения, чем разрешения». Несколько лет назад, рассказывая Колину Пауэллу о наших операциях в Колумбии, я сказал ему, что мы добились успеха, потому что были гибкими. Мы не просили никого одобрять наши замыслы, мы двигались первыми и выясняли все по ходу дела. Внимательно выслушав рассказ, он улыбнулся и ответил, что хорошие лидеры не ждут официального благословения, чтобы попробовать свои силы. Они руководствуются здравым смыслом, потому что понимают простой факт жизни в большинстве организаций: если вы просите разрешения у достаточного количества людей, вы неизбежно найдете кого-то, кто посчитает, что он должен ответить вам отказом. Поэтому, пока офицеры штаба были одержимы подробностями погодных условий и тем, хватит ли у них топлива, чтобы долететь на вертолетах к пустым целям на территории Афганистана, я начал наводить мосты к другим правительственным учреждениям (Госдепартаменту, ФБР, ЦРУ) в Штатах. В течение нескольких месяцев, последовавших за 11 сентября, в нашем правительстве царил ощутимый дух «всевозможности». Для меня это был яркий пример того, как все это должно работать на постоянной основе. В течение этих недель и месяцев бюрократическая волокита, из-за которой правительству обычно недоставало гибкости, почти исчезла. Никто не отвечал вам, что они не могут помочь, пока вы не пройдете через «нужные каналы» или пока они не «проверят все со своим боссом». Никто не задумывался, что я из Пентагона, или ФБР, или Госдепартамента. Вместо этого мы все являлись частью единой организации — Соединенных Штатов Америки. Все, казалось, были готовы поделиться любой информацией и идеями, которыми они владели, для бóльшего блага миссии. Телефон, которым я пользовался, позволял мне разговаривать с кем угодно в любой точке мира — в нем использовалась специально разработанная технология, позволявшая передавать сигнал по всему миру и делать звонок неотслеживаемым. Один из первых звонков я сделал старому другу, который когда-то занимал высокий пост в Государственном департаменте. Он недавно вышел на пенсию и теперь жил в идиллическом пригороде Вашингтона — городке Маклин, штат Виргиния. Я объяснил, что ищу, и он ответил мне, что у него есть несколько афгано-американских друзей, с которыми он еженедельно встречается в афганском ресторане недалеко от Вашингтона. Особо он выделил бывшего афганского генерала, который воевал против Советского Союза в середине 80-х годов. Тот факт, что он еженедельно встречался с этими ребятами, убедил меня в том, что он хорошо их знает и, что еще важнее, доверяет им. Когда на следующий вечер мы созвонились вновь, мой друг передал свой телефон афганскому генералу. Мне было интересно, что он сказал обо мне этому парню. Генерал, очевидно, был подготовлен к звонку, потому что он разговаривал шепотом весь разговор, но говорил очень обдуманно и взвешенно. Его английский был безупречен. По тону его голоса я представил себе крупного мужчину с густой бородой цвета соли с перцем. — Я афганский генерал, который участвовал во многих сражениях. Я уехал из Афганистана в начале 90-х, после того как ушли Советы. — Хотя нас разделяло шесть тысяч миль, я уловил волнение в его голосе. — Я люблю Афганистан и готов сделать все, чтобы помочь моему народу вернуть Афганистан афганцам. У меня были родственники, убитые талибами, когда они пытались присоединиться ко мне в Соединенных Штатах, — продолжал он. — И еще остались родственники, живущие в страхе перед талибами, и я готов предложить вам свои услуги в любом качестве. — Он помолчал, а затем продолжил: — Я готов сражаться с вами на передовой столько, сколько потребуется. Могу собрать вещи и быть готовым присоединиться к вам хоть завтра утром. Еще один пример того, что делает Америку такой великой страной. Великие мужчины и женщины со всего мира приезжают в Соединенные Штаты и понимают, как им повезло жить в стране, которая позволяет им испытать все те свободы, которые остальные из нас иногда принимают как должное. Они понимают, что свобода никогда не бывает бесплатной. — Я все еще храню свою форму, — добавил он для меня. — Сэр, я хочу поблагодарить вас за то, что вы добровольно предложили свои услуги. Нам понадобятся такие люди, как вы. Ваши знания очень полезны. Главное, на чем я сосредотачиваюсь при оценке доверия со стороны кого-либо, — это его мотивация. Семья, патриотизм, месть и инстинкт самосохранения — вот мотивы, которые чаще всего соотносятся с доверием. С другой стороны, если кто-то немедленно начинает обсуждать внешние мотиваторы, такие как деньги или личное продвижение, я сохраняю здоровую степень скептицизма ко всему, что он или она мне говорит. Основываясь на том, что я услышал, я оценил афганского генерала как человека, заслуживающего доверия. Он сказал мне, что поддерживает постоянную связь со своими родственниками в Кабуле и Кандагаре, и упомянул, что в это самое утро разговаривал со своим двоюродным братом в Кандагаре. — Не могли бы вы рассказать мне, что сказал ваш кузен? — спросил я. — Конечно, — ответил генерал. Он продолжил рассказывать мне историю города, который только сейчас начинал понимать, какие последствия может иметь для них теракты 9/11. Забытая временем земля вновь возвращалась к своей главной роли на мировой арене. — Люди в замешательстве, они боятся крылатых ракет, — сказал он мне. Я решил рискнуть и спросить его, знает ли его кузен что-нибудь о положении в стане врага. — Насколько трудно передвигаться с учетом всей этой военной активности в округе? — Какой военной активности? — спросил он. — Ну все эти танки и зенитные орудия, которые окружают город, — ответил я. Афганский генерал усмехнулся, а затем объяснил мне, что танки и зенитные орудия действительно располагаются повсюду в городе, но лишь очень немногие из них действительно работоспособны. Когда талибы захватили власть, они распустили последние афганские военные подразделения, которые были обучены управлять и обслуживать технику. Большинство танков сегодня стояло там, где они в последний раз сломались в середине 90-х. Он замолчал, а я потерял дар речи. Когда вы разговариваете с человеком на земле, вы почти всегда испытываете озарения касательно проблем или возможностей. Это похоже на небоскреб, поднимающийся из земли: внезапно вы можете разглядеть всю балочную структуру здания и лучше понять, как оно построено, чтобы принимать оптимальные, основанные на реальности, решения. Генерал только что привел еще один яркий пример того, почему участие человека на земле так важно для понимания реальности ситуации. Такие технологии, как спутниковые фотографии и радиоперехваты, дают нам одномерное представление о мире. Хотя они и имеют ценность в качестве основы, они формируют ее без одного, но важнейшего, ключевого фактора: контекста. Спутниковые фотографии, которые разведывательное сообщество использовало для информирования всех, включая президента Соединенных Штатов, о положении противника в Афганистане, изображали то, что они называли «огневым кольцом» вокруг Кандагара, и для нейтрализации этих оборонительных сооружений была спланирована массированная бомбардировочная кампания. И вновь огромное количество времени и усилий, которые должны были быть сосредоточены на поиске живого, действующего врага, было посвящено нейтрализации ложного «огневого кольца». Но с помощью всего лишь одного телефонного разговора с человеком, который владел знаниями на местах, я выяснил, что вероятно все, что мы думали, что знаем с помощью нашего арсенала передовых технологий, оказалось слухом. Что касается боевиков «Аль-Каиды» в Кандагаре, то афганский генерал сказал мне, что «Аль-Каида» не готовила оборонительные позиции вокруг города, как сообщали нам наши разведчики. Скорее, они просто не верили, что Соединенные Штаты действительно собираются напасть на них. Они просто сидели с обычным рабочим настроем вокруг своих палаток и домов. Затем я спросил афганского генерала о погоде. Погодные условия он сравнил с Денвером, штат Колорадо, с его холодной и снежной погодой в горах, но очень умеренной на равнине. Казалось, именно погода, более, чем любой другой аспект афганской городской легенды, нанесла самый большой удар по мышлению наших военных и политических руководителей. [9] Миф об арктической афганской зиме являлся движущей силой мышления наших ключевых военных и гражданских лиц, принимающих решения в Вашингтоне, округ Колумбия. Боб Вудворд описывает следующие наставления вице-президента Чейни советникам президента: «Я беспокоюсь, что у нас не будет ничего конкретного, на что можно было бы указать в качестве достижения. Когда в следующем месяце выпадет снег и ударит лютый мороз… Какова наша цель, которую мы должны достигнуть до первого снега?» Реальность же, также доступная с помощью двойного щелчка компьютерной мышки, заключается в том, что среднемесячная температура в столице Кабуле между декабрем и февралем находится в районе тридцати пяти градусов, (3) причем ближе к верхней границе. Отсутствие у нас информации о погоде на местах заставляло наших руководителей думать, что у нас мало времени и что мы должны что-то предпринять, причем сделать это быстро. Поскольку мы накапливали все больше и больше информации о том, что происходит в Афганистане, медленно, но верно у меня и у моих товарищей начала складываться иная картина. Мы начали оспаривать все, что, как нам казалось, мы знали о реальной ситуации в стране. Вокруг Кандагара не было никакого «огневого кольца», афганский народ не являлся нашим врагом, погода была умеренной, но не ужасной, и враг был далеко не грозным противником — они были фактически низко висящими плодами, созревшими для сбора. Там, в Вашингтоне, и министр обороны, и президент не скрывали вполне заслуженное разочарование в связи с дефицитом разведывательных данных, поступавшей к ним с помощью разведывательных технологий космической эры стоимостью в триллион долларов. По иронии судьбы всего в нескольких милях от Белого дома, за рекой Потомак в Виргинии, за столиком в афганском ресторане, сидели люди, которые обладали лучшей и более точной разведывательной информацией. А ценой за получение доступа к этой информации и ее использование для любого чиновника в Вашингтоне было сердечное рукопожатие, несколько минут времени, и, возможно, три доллара за кебаб и кока-колу. Я передал информацию об обороне Кандагара («огневом кольце»), о погодных условиях в Афганистане и о презрительном отношении афганцев к «Аль-Каиде» одному из офицеров нашего вышестоящего штаба. Я лишь слегка удивился, когда он сразу же отмахнулся от этого. Он не верил, что то, что сообщил мне бывший афганский генерал, живущий в Соединенных Штатах, окажется для меня приоритетнее, чем то, что сотни аналитиков разведки рассказывали нам о реальности на местах. Я действительно не ожидал, что наш штаб пойдет ва-банк и остановит разработку текущего плана. В конце концов, афганский генерал был моим единственным источником информации, и я даже никогда не встречался с ним лично. Но я ожидал, что другие будут уважать первенство информации, которую он дал нам, как равную или более важную, чем любой другой источник, который мы на тот момент использовали. Честно говоря, его работа состояла в том, чтобы делать то, что приказывал командующий, и у него не было большой свободы действий, чтобы заниматься чем-то еще. Несмотря на разочарование в нашем командовании, мы поняли, что у нас еще много времени. Я был доволен афганскими знаниями, которые мы накапливали, афганцы не были главным врагом, в отличие от УБЛ и иностранцев из «Аль-Каиды». Нам нужно было проникнуть в их головы. Ведь всегда есть выход!
ПРИМЕЧАНИЯ:
(1) Термин «кислотный тест» означает пробу на кислотную реакцию, использовавшуюся в 1850-х годах золотоискателями. Представлял собой химический экспресс-тест с использованием кислоты для выделения золота среди прочих металлов. (2) Благодаря своей глубине и всеобъемлющему анализу этого движения, книга долгое время входила в перечень литературы, обязательной для прочтения офицерами американской армии. (3) По Фаренгейту. Это около 1-2 градусов по Цельсию.
|