1-5 июля 1968

В первыми лучами мы высадились, начав выполнение нашей задачи, предварительно рассчитанной на пять суток. Нынешний район разведки находился к югу от зоны, в которой наши группы работали четыре дня назад.
Выход начинался на плохой ноте. Пилот слика высадил нас не на той площадке. Уйдя с поляны в густые заросли бамбука, Шугеэр взял азимут на вершину находящейся неподалеку горы Нуй Ки, потом еще один, на известный пик к югу от нас. Он сориентировал карту и восковым карандашом прочертил на ее ацетатном покрытии обратные азимуты. Точка пересечения оказалась почти в тысяче двухстах метрах к югу от выбранной нами площадки приземления и почти в тысяче метров за пределами нашей АО. Внешне же LZ была очень похожа на ту, что мы предварительно выбрали, так что при высадке никто заметил ошибки.
Первым делом беспокойство вызывало то, что мы оказались на внешней границе однокликовой буферной зоны, устанавливаемой вокруг районов действия LRP. Возникала реальная опасность, что мы столкнемся со своими подразделениями, будем обстреляны нашими собственными ганшипами, или накрыты своей же артиллерией, ведущей беспокоящий огонь. Нам нужно было как можно быстрее выйти в назначенный район.
Райдер приступил к проверке связи и установил контакт с нашей группой связи на базе огневой поддержки Бирмингем. Он сообщил о нашем местонахождении и попросил передать в дивизию, что мы находимся за пределами своей АО. Наша первоначально выбранная LZ лежала за двумя хребтами к северу. Мы решили "заложить собаку"* еще на пятнадцать минут перед тем, как выдвинуться в направлении нашей АО.
Внезапно Элсберри щелкнул пальцами, предупреждая группу об опасности. Мы замерли на несколько секунд, развернувшись во все стороны, потом до нас дошло, что опасность была внутри периметра. Наш замыкающий заметил вокруг нас несколько свернувшихся в тугие кольца маленьких, зеленых змеек. Это были смертоносные бамбуковые гадюки. Слава Богу, что они ночные, и мы не потревожили их, углубляясь в чащу. Шугеэр просигналил нам оставаться на месте, избегая перемещений.
Когда мы убедились, что наша высадка не привлекла внимания противника, то выползли из укрытия, с радостью убравшись подальше от пассивных, но смертельно опасных змей.
Мы перевалили через хребет и пересекли заросшую джунглями долину, направляясь к другому горному хребту в трехстах метрах от нас. Нам потребовались восемь часов, чтобы преодолеть это расстояние. Одноярусные джунгли заросли густым, спутанным подлеском. У нас не было мачете и часто, чтобы проложить путь, нам приходилось наваливаться на заросли, проминая их своим весом, потом делать несколько шагов, чтобы повторить процесс.
Продвижение было медленным и более шумным, чем нам бы того хотелось, но делать было нечего. А еще мы оставляли след, по которому могла пройти даже любая тыловая крыса.
Около 16.00 часов мы, наконец, проломились к подножию следующего хребта. Проверка связи показала, что с этого места мы не можем связаться с группой радиоретрансляции. Мы должны или до заката подняться на хребет и устроить там НОП, либо провести ночь у его подножья, но без связи. LRP без связи похож на проповедника без библии – он просто-напросто неработоспособен. Мы решили двигаться на возвышенность – по крайней мене на высоту, достаточную, чтобы установить связь.
Хребет был почти вертикальный, покрытый большими папоротниками, плетьми растения "подожди минутку", и протянувшимися во всех направлениях огромными, скрюченными корнями деревьев. До вершины было всего сто пятьдесят метров к вершине, но у нас в запасе оставалась всего пара часов светлого времени.
Когда мы начали карабкаться вверх, Тонини остановил нас и показал на большую паутину, растянутую впереди между двумя низкими деревьями. Она была почти пятнадцати футов в диаметре, начинаясь в двух футах от земли и простираясь в высоту почти на двенадцать футов. Я никогда не видел ничего подобного. В верхнем углу сети расположился огромный черно-желтый паук. Если считать вместе с вытянутыми длинными ногами, он был бы, пожалуй, размером с волейбольный мяч. Я представил, как влезаю туда ночью и заканчиваю свой путь в виде обернутого шелком кокона посреди этой проклятой сети. Судя по выражению лица идущих позади LRP, их посетили те же самые мысли. Мы обошли ее и двинулись дальше по склону хребта. Через два часа, то влезая вверх на два фута, то сползая на один, мы вскарабкались на гребень.
Мы проверили связь с изнервничавшимися "эксреями"**. Наш запланированный ситреп запоздал на четыре часа, и они уже решили было, что мы попали в переделку. Они оповестили командира, и тот привел всю роту в готовность.
Заползя в густые заросли недалеко от гребня хребта, мы устроили там НОП. Шугеэр распорядился, чтобы половина группы вскрывала пайки, в то время как трое других LRP будут нести охранение. После того, как все поели и избавились от мусора, мы остались ждать наступления темноты.
Когда стемнело настолько, что стало невозможно разглядеть что-либо на расстоянии больше трех метров, Шугеэр распорядился, тихо перебраться через гребень хребта и устроить новую НОП в островке густой растительности с сотне метров от нашего предыдущего местонахождения. Мы устроились, не устанавливая Клейморы. Позже КГ рассказал, что это его стандартный способ действий, когда он не знал положения дел в АО или не имел времени на то, чтобы пройтись "клеверным листом"***, доразведывая район НОП. Кроме того, мы наделали слишком много шума, пересекая долину и поднимаясь на хребет. Всегда был шанс, что за нашей высадкой следили, чтобы потом проследовать за нами до НОП (этот трюк со сменой НОП после наступления темноты впоследствии спас мою собственную группу).
На рассвете, половина группа завтракала, когда раздавшаяся в деревьях позади нас громкая возня привела группу в полную боевую готовность. По периметру пронесся звук предохранителей, переключаемых в положение "ОГОНЬ". Все затаили дыхание в ожидании. Прошло несколько напряженных минут, когда внезапно в десяти футах от нас из зарослей вышла здоровенная обезьяна – гиббон, или что-то вроде того. Увидев нас, она ломанулась назад через кусты, исчезнув за вершиной хребта.
Когда группа оправилась от паники, мы почти наяву услышали щелчки шести разжавшихся сфинктеров. Удары внутри грудной клетки заставили меня задуматься, сколько еще раз мое сердце сможет вынести шок такого рода. Ни один из знакомых мне способов тренировки не был способен подготовить к такому.
Первые три дня оказались небогаты событиями. К началу третьего дня мы добрались до нашей первоначально запланированной LZ. Мы обошли ее, не обнаружив никаких признаков деятельности противника. Устроив НДП чуть выше по хребту, мы без происшествий провели еще одну ночь.
На четвертый день мы обнаружили пустой взводный базовый лагерь, но им явно не пользовались несколько месяцев. Мы доложили о его местонахождении. Лазанье вверх-вниз по крутым грядам по влажной жаре, зашкаливающей за сотню градусов, имело негативные последствия. У всех нас почти закончилась вода. Мы решили спуститься в следующую долину и попытаться поискать там источник.
У основания гряды мы обнаружили прекрасный ручеек, стекающий с гор на западе. Прозрачная, холодная вода каскадом лилась вниз по большим валунам, образуя маленькие глубокие заводи. Мы быстро заполнили наши фляги. Ни один из нас не воспользовался таблетками, чтобы очистить воду. Возможно, потом мы и поплатились бы за неосмотрительность, но тогда казалось, что ручей был полон самой вкусной воды, какую мы только пробовали в своей жизни. В данном случае риск со свистом просраться того стоил.
Мы оставили ручей позади, вновь двинувшись вверх по хребту. Текущая вода скрывала звуки, а мы не могли позволить себе долго находиться в месте, где наш слух ослаблен. Враг тоже нуждался в воде. Мы решили отойти и сверху контролировать русло ручья. Превосходное место нашлось в тридцати ярдах вдоль по хребту оттуда, где мы спускались к воде. Несколько больших валунов, окруженных крупными широколистными растениями, обеспечивали нашему НП**** укрытие как от наблюдения, так и от огня противника.
Утром следующего дня мы собирались обследовать лежащий выше хребет, а затем вернуться на нашу основную LZ, с которой и эвакуироваться около полудня.
Мы провели остаток дня, следя за ручьем. Двое LRP вели наблюдение с южной стороны периметра, в то время как двое других были в охранении. Оставшиеся двое пытались перехватить немного сна. Каждые два часа мы сменяли друг друга.
В сумерках мы снялись с позиции и заняли новую НОП на обратном склоне, откуда могли контролировать следующую долину и подножье хребта.

* Заложить собаку (lay dog) – занятие группой плотной оборонительной позиции (обычно в положении лежа) для кругового просмотра и прослушивания местности в целях обнаружения признаков присутствия противника. Обычно выполняется сразу после высадки группы перед выдвижением ее в район разведки. Термин представляет собой игру слов, происходящую из фонетического сходства фраз lay dog и lay down – "залечь" (прим. перев.)
** Экс-рей (X-ray) – обозначение группы связи и ретрансляции, находившейся обычно на ближайшей базе огневой поддержки и обеспечивавшей передачу информации от группы LRP командованию и обратно (прим. перев.)
*** Способ разведки местности, при котором группа, прибыв на точку, делится на две подгруппы, обходящие район, описывая вокруг нее две взаимно перекрещивающиеся восьмерки (прим. перев.)
**** НП – наблюдательный пункт (OP – observation post) (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Той ночью я только что закончил свою смену в охранении и разбудил Коротышку, которому была очередь заступать. Едва я улегся рядом с ним, натянув подкладку пончо до подбородка, как, кажется, увидел что-то, двигающееся в кронах деревьев над нашим периметром. Приглядевшись, я понял, что это какая-то зверушка, лазающая по дереву примерно пятнадцати-двадцати футах над нами. Она была небольшая, размером с белку или крысу. Коротышка ткнул меня локтем, давая знать, что тоже заметил ее. Внезапно сучек сломался, и она рухнула вниз сквозь крону дерева, плюхнувшись на грудь Коротышке. Казалось, стремясь сбежать от нас, она помчалась, еще не коснувшись земли. Мы тоже были несказанно рады, что она свалила. Двое LRP, вытаращив глаза, привалились спинами друг к другу, убеждая себя, что остаток ночи пройдет без подобного рода волнений.
Несколько минут спустя, мы начали различать какие-то звуки в двухстах-трехстах метрах по хребту от нашей НОП. Сначала мы не могли идентифицировать источник, но через некоторое время стало понятно, что это валят деревья. Густые джунгли глушили звуки топоров, которые были похожи на то, как если бы кто-то колотил колбасой по телеграфному столбу. Мы никак не могли понять, что это, пока не услышали звук падающего дерева. Осторожно разбудив остальных членов группы, мы провели остаток ночи в полной готовности.
Рассвет последнего дня нашего выхода наступил подобно настоящему LRP – незаметно подкравшись из темноты. Джунгли вокруг нас были насыщены влажностью, пропитавшей все под трехъярусным пологом.
Группа была настороже, трое из нас достали пайки, в то время как остальные находились в охранении. Звуки, которые мы слышали, прекратились за час до рассвета так же внезапно, как и начались. Мы предполагали, что их источник находился примерно в ста пятидесяти-двухстах метрах по хребту от нашего нынешнего положения. NVA что-то строили, бункера наверное, прямо возле гребня главного хребта, протянувшегося с севера на юг вдоль западного края нашей АО. От нашей основной LZ это было не более чем в двухстах метрах по прямой через долину. То, что нас высадили не на той поляне, оказалось счастливым случаем. Если бы мы высадились где предполагалось, то, вполне вероятно, попали бы в засаду между ручьем и следующей грядой.
Это меняло все дело. Об эвакуации с нашей изначально запланированной LZ можно было забыть. Она была слишком близко к расположению противника, чтобы рисковать. Они находились выше LZ, и если бы у них там оказался крупнокалиберный пулемет, в момент отлета мы были бы для них легкой мишенью.
Командир группы решил, что наилучшим вариантом будет спуститься с хребта в находящуюся под нами долину и пересечь ее, двигаясь параллельно ручью, бегущему на север вдоль восточной границы АО. Мы были всего лишь примерно в полутора километрах от нашей запасной LZ. Если нам повезет, мы сможем преодолеть эту дистанцию за три-четыре часа и оказаться там вовремя, чтобы быть эвакуированными в 14.00.
Мы спустились с хребта на дно долины и обнаружили узкую, хорошо натоптанную тропу, идущую вдоль подножья хребта к ручью, находящемуся к востоку от нас. Она была не настолько велика, чтобы быть основным маршрутом к Хюе или Пху Бат, но, по всей видимости, использовалось для доставки воды к находящимся на гребне хребта бункерам. Было раннее утро, и шанс наскочить на группу NVA, занятую транспортировкой воды, был более чем возможен.
Мы быстро пересекли тропу и углубились в плотные заросли, покрывающие дно долины. Элсберри и Шеррер задержались, чтобы удостовериться, что мы не оставили следов, проходя через высокую траву, окаймляющую тропу. Мы остановились в кустах через пятьдесят метров и принялись ждать, когда они нас догонят.
Когда они присоединились к нам, Тонини повел нас под углом сорок пять градусов к направлению на площадку эвакуации. Мы знали, что должны будем перейти ручей вброд перед тем, как достигнем пункта назначения, и хотели, чтобы расстояние между нашей переправой и местом, где тропа NVA пересекает ручей, было максимальным.
Растительность на нашем пути стала еще более плотной, и, наконец, Тонини поднял руку, останавливая группу. Мы больше не могли двигаться вперед, не производя шума и не выдавая нашего местоположения. Шугеэр решил, что все, что мы можем сделать, это вернуться примерно на двадцать пять метров и выдвинуться напрямую к ручью. Это было единственное направление отхода из долины, позволяющее покрыть нужное расстояние за отведенное время, не изображая из себя стадо носорогов, спасающихся паническим бегством.
Мы осознавали возможную опасность в случае, если патруль NVA у ручья услышал бы, как мы движемся через кусты. У них будет достаточно времени, чтобы устроить засаду. Мы должны были рискнуть.
Спустя двадцать минут Тонини остановил группу. Мы замерли на месте, в то время как он скрылся в зарослях впереди нас. Пять минут спустя он вернулся и просигналил, что ручей прямо перед нами, в двадцати метрах.
Медленно и осторожно мы двинулись цепочкой через высокую траву. Внезапно я услышал прямо перед собой звук текущей воды. Тонини перевалил через край берега и исчез. Я двинулся туда, где видел его в последний раз. Распластавшись на крутом береговом откосе, он вел наблюдение вверх по течению. Он просигналил, чтобы я подозвал остальную часть группы. Я приложил палец к губам, и помахал им, а затем спустился к пойнтмену.
Вскоре остальная часть группы присоединилась к нам в русле ручья. Воды там было лишь по колено, на дне было полно больших валунов. Нам нужно было двигаться быстро, но при этом соблюдать шумовую дисциплину. Мы также не должны были баламутить воду, чтобы грязь и песок не предупредили о нас находящегося ниже по течению противника.
Двигаясь, мы не тратили время впустую. До PZ было еще более тысячи метров, а время уже подходило к 11.00.
В течение двух следующих часов мы прошли порядка шестисот метров, и было не похоже, что у нас получится достичь PZ, не пожертвовав полностью звуковой дисциплиной. Кроме того, ручей стал шире и глубже. Скалы сменились илом, и окрашенная им вода потекла от нас вниз по течению. Берега ручья становились выше, а растительность с обеих сторон все более высокой и плотной. Даже если нам удастся выбраться из ручья в самой близкой к PZ точке, нужно будет пройти еще двести метров по совершенно непролазным зарослям, чтобы добраться до поляны.
Шугеэр остановил группу. Мы заняли позиции вдоль западного берега, в то время как он пытался вызвать группу связи. После нескольких попыток он получил сигнал, но эксреи принимали нашу передачу очень плохо. Окруженное с обеих сторон холмами, русло ручья препятствовало прохождению сигнала. Он продолжал пытаться и, наконец, передал им наши координаты. Он также сообщил, что нас надо будет эвакуировать с помощью веревочной лестницы.
Вскоре от группы связи пришло подтверждение запроса и сообщение, что эвакуационный борт вылетел и находится в десяти минутах от нашего местонахождения.
Через несколько минут мы услышали долгожданный звук Хьюи, идущего вдоль долины в нашу сторону. Ротный, летевший выше в вертолете управления, радировал, чтобы мы дали дым, обозначив им наше местоположение.
Тонини закинул фиолетовую дымовую гранату на берег над нашим периметром. Несколько секунд спустя пилот слика сообщил, что наблюдает "гуфи грейп"*. Райдер подтвердил опознание и сообщил, что мы находимся на "голубой линии", откуда нас и нужно будет забрать.
В считанные секунды Хьюи оказался над нами, разметав потоком от винта нависающие над ручьем ветви деревьев. Мы увидели, как борттехник пинком выбросил из кабины скрученную алюминиевую лесенку, и она, размотавшись, упала к нам. Шугеэр и Райдер выскочили на середину ручья и ухватились за ее конец, удерживая его на месте, в то время как Тонини пихнул нас, чтобы мы шевелились живее. По пояс в воде мы добрались к ожидающей нас лестнице. Шеррер был возле нее первым. Он забросил свою М-16 за спину, и начал подниматься. Элсберри дождался, пока Джо вскарабкается на шесть футов, и последовал за ним. Я был следующим. Повесив М-79 на рюкзак, я ухватился за третью снизу ступеньку. Мне пришлось преодолеть несколько ступенек, подтягиваясь на руках, прежде чем удалось упереться ногами. После пяти дней, проведенных с тяжелым рюкзаком на горбу, казалось, что я пытаюсь волочить за собой Фольксваген. На полпути я взглянул вверх, увидев, что Шеррер, только-только залез в кабину. Элсберри был сразу за ним. Тонини был ниже и орал, чтобы я живее шевелил задницей. Продолжая карабкаться, я почувствовал, как мои руки превращаются в тесто. В тот самый момент, когда я понял, что больше не могу двигаться, сверху протянулась пара рук и, ухватив за плечевые лямки снаряжения, втянула меня в вертолет. Я бессильно свалился рядом с Элсберри и Шеррером, стоящими на коленях, пытаясь отдышаться.
Тонини перелезал через край – казалось, тридцатифутовый подъем по раскачивающейся лестнице был для него обычным делом. Райдер и Шугеэр были прямо за ним.
Пилот, не теряя времени даром, начал уводить свою птичку от ручья и полетел вдоль долины, набирая высоту. Когда мы поднялись над окружающими грядами, я заметил два Хьюи-ганшипа, сопровождающих нас справа и слева.
Через несколько минут мы приземлились на площадке базы Бирмингем. Мы вылезли наружу, в то время как борттехник и стрелок скручивали лестницу и крепили ее к полу кабины, после чего снова погрузились в вертолет и отправились в восьмиминутный перелет в Кэмп Игл. Мой второй выход оказался не столь захватывающим, как первый, но, по крайней мере, я получил представление, на что похожи пять дней в джунглях.

* Гуфи Грейп (Goofy Grape) – растворимый концентрат напитка популярной в 60-е годы торговой марки "Фанни Фейсес" (Funny Faces). На упаковке была изображена карикатурная ягодка фиолетового цвета (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

6 июля 1968

Следующим утром мы вместе с тремя другими группами погрузилась на двух с половиной тонный грузовик и отправилась на Коко Бич, где нам предстояло провести день отдыха. Время от времени в дивизии решали, что легкая релаксация успокоит диких зверей, сидящих внутри задерганных стрессом LRP, и сделает их чуточку более управляемыми.
Дорога в центр отдыха провела нас через край "Запретного Города" Хюе. Генерал Барсанти, командир Кричащих Орлов, недавно объявил город запрещенным для посещения находящимися под его командой "джи-ай". В бесконечной мудрости своей он решил, что мы нуждаемся в защите от гражданских, наводняющих улицы Имперского Города. Я подумал, почему он не испытывает тех же чувств в отношении маленьких коричневых ублюдков, бегающих по горам к западу от нас? Столь очевидная забота нашего уважаемого лидера о нашем благосостоянии делала большой вклад в отсутствие популярности в войсках.
Так или иначе, но когда мы проезжали предместья Хюе, Дон Линч, наш водитель, свернул на обочину и сообщил, что грузовик перегрелся и нам придется подождать час или два, чтобы дать радиатору остыть. Желающие укрыться от палящего солнца, пожалуй, смогут найти отдохновение у Мисси Ли, дальше по улице. Меня едва не снесло с грузовика, когда большая часть LRP, метнувшись через борта, рванула вдоль по улице, исчезнув в находящейся примерно в ста пятидесяти футах от нас оштукатуренной каркасной постройке.
Десять из нас, включая Линча, остались охранять грузовик. Пребывая в блаженной невинности, я спросил водителя: "А что это за чертова Мисси Ли?"
Он ответил, "Эй, чувак! Ты реально не в курсе?" Когда я покачал головой, он продолжил: "Это место, где можно полирнуть сучок. Ну, знаешь, заточить карандаш". Может я и тупил временами, но тут врубился быстро.
Когда он спросил, не желают ли остальные отправиться "почистить оружие", мы отказались. Я жаждал секса так же, как и любой другой, но маленькие, худые вьетнамские женщины меня не заводили. Возможно, я еще просто недостаточно долго пробыл тут. Кроме того, в моем мозгу были еще свежи предупреждения о страшном "черном сифилисе" и прочих экзотических азиатских венерических заболеваниях, услышанные в 90-ом центре пополнений.
Дон Харрис, худощавый LRP с ястребиным профилем, прибывший в роту всего за день до меня, был одним из парней, оставшихся охранять грузовик. Он рассказывал, насколько горы к западу от Кэмп Игл напоминают ему о доме в восточном Теннеси. Я засмеялся и сказал, "Эй, Дон, не говори мне, что в Теннеси есть высокие горы!" Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и ответил: "Сынок, там, откуда я родом, мы растим кукурузу на таких же горах, как здесь. Они реально высокие, те, на которых мы живем".
Примерно час спустя, появились наши заблудшие товарищи, счастливые, с удовлетворенными улыбками на лицах. Всю дорогу до Коко Бич воздержавшиеся были вынуждены слушать рассказы об их сексуальных подвигах и проявленном при этом исключительном мастерстве. На следующее утро очередь в медпункт явно будет длиннее, чем обычно.
Выехав из Хюе, мы остановились в маленькой рыбацкой деревушке примерно в миле от берега. Ти-Ти Терсеро, Тонини, и Док Рей, один из наших медиков, вылезли и отправились за угол, на местный рыбный рынок. Двадцать минут спустя они вернулись, неся большую деревянную корзину, наполненную шестидюймовыми океанскими креветками и морскими крабами размером с мяч для софтбола. Крабы были еще живыми. Рыбак связал им клешни, обмотав их полосками бамбука. В этой стране все, кроме людей и бананов выглядело переразмеренным.
Территория Коко Бич представляла собой не более чем полоску песчаного пляжа, защищенную проволочной спиралью и несколькими вышками с охраной, укомплектованной американскими военными полицейскими. Примерно в сотне метров в сторону стоял одинокий сральник на два толчка с писсуарами по бокам. Это были не просто открыто воткнутые в землю трубы, типа тех, какими мы пользовались в расположении роты. Нет, эти крошки предназначались для штабных офицеров и гражданских. Там было по три соединенных между собой стенки высотой по грудь, окружающих наклонную металлическую трубу. Кто-то даже озадачился, установив для сохранения приватности дополнительные стенки с открытой стороны. Какая роскошь! Тут можно было облегчиться, не беспокоясь об опасности внезапных порывов ветра.
Инженеры даже установили рядом огороженный душ, питающийся из водонапорного бака, чтобы отдыхающие бойцы могли избавиться от песка и соли, проведя день на пляже.
Мы заметили набор подков, сетку и мяч для волейбола, и футбольный мяч, предоставленные службой снабжения Кэмп Игл. Столовая обеспечила нас бутербродами, картофельным салатом, и печеными бобами. Половина паллеты пива Шлитц* и четыре пятидолларовых блока льда (почему-то кофейного цвета) гарантировали день расслабления и удовольствия.
Каким-то образом у нескольких парней оказались настоящие плавки. Другие были в обрезанных штанах или старых добрых армейских "антигравитационных" трусах (известных своей позорной способностью задираться и заползать в жопу вне зависимости от того, какой стороной вперед их надеть). Поскольку никто не носил нижнее белье в Наме, я был рад видеть, что этим ужасным вещам нашлось хорошее применение.
Те, у кого были надувные матрасы, все еще способные удерживать воздух, надули их и вскоре отправились дрейфовать в мутном, коричневом прибое Южно-Китайского моря. Остальные провели следующие час или два, плещась в воде, или расположившись у кромки воды, позволив волнам массировать их утомленные мускулы.
Более энергичные LRP, включая меня, затеяли игру в волейбол, которая продолжалась всю лучшую часть утра. Полагаю, мы пробыли в стране недостаточно долго и еще не успели поизноситься.
Около полудня несколько человек отрыли в песке яму и развели ревущий костер, используя в качестве дров всякую деревянную всячину, которую удалось стащить в расположении роты. Добавив пару упаковок древесного угля, предоставленного снабженцами, мы были готовы к делу.
На горячие угли был брошен слой морских водорослей. Поверх мы навалили креветки и крабов, покрыв их затем еще одним слоем влажных водорослей. Наконец яму засыпали песком, оставив содержимое томиться на пару.
Большинство из нас к этому моменту употребило по паре упаковок из шести банок каждая, и начинало ощущать эффект. Я заметил, что несколько "Старых Грязных Пижонов" (старших ветеранов, служивших еще в LRRP 1-й Бригады 101-й) и кое-кто из парней, прибывших в составе дивизии в конце 67-го, не касались пива. Фактически, их даже не было рядом. Они в это время собрались вокруг надувного матраса, дрейфующего примерно в сотне метров от берега. Я задумался, чем это, требующим такой приватности, они там занимаются, а потом увидел поднимающийся над матрасом дымок. Хорошо зная, что стандартный армейский надувной матрас не имеет двигателя и не склонен к самовоспламенению, было нетрудно догадаться, что наши ротные торчи, собравшись там голова к голове, придумали способ побаловаться своим любимым зельем, не оскорбляя оккупировавших пляж бухарей.
Еда была восхитительна, и мы обожрались. Позже, на обратном пути в Кэмп Игл, большая ее часть осталась валяться по обочинам. Алкаши, похоже, страдали от проблем с животом, с которыми торчкам как-то удалось справиться.
Наевшись, большинство из нас снова отправилось в океан, проверить давнишнюю медицинскую теорию о том, что плавание сразу после обеда вызывает серьезные судороги. Очевидно, обильное количество алкоголя, проглоченного перед едой, воспрепятствовало мышечному перенапряжению. Ни один из LRP не утонул.
Один из моих бухих товарищей нашел дрейфующую вдоль берега медузу или что-то вроде португальского кораблика, и плюхнул ее на одного из загорающих на берегу LRP. Он понятия не имел о жалящих способностях столь безобидно выглядящего создания. К счастью, LRP не был поражен ядовитыми щупальцами. Любитель позагорать чуть не обделался, поняв, что на него приземлилось. Будь у нас в руках оружие, в ходе этого инцидента, пожалуй, не обошлось бы без потерь.
Кто-то из нас заметил траулер, стоящий на якоре милях в шести или семи от берега. Он пробыл там весь день. Мы спросили Тонини, не принадлежит ли это судно нашему флоту. Он помотал головой и ответил, что это, скорее всего, русский корабль связи. Держась неподалеку от берега, они прослушивают американские радиопередачи. Поскольку они находятся в международных водах, наш флот ничего не может с этим поделать.
В 16.00 завыла установленная на шесте возле периметра сирена, и один из "эм-пи"** завопил, чтобы мы вылезали из воды. Через десять минут в волнах у самого берега начали появляться чьи-то маленькие головки. Позже мы узнали, что каждый день в 16.10 морские змеи подходили к берегу после кормежки в Южно-Китайском море. Нам сказали, что если морская змея кого-нибудь укусит, тот может не бояться утонуть. Чтобы умереть от утопления, требуется пара минут. Морская змея сделает то же самое вполовину быстрее.
Дорога обратно в Кэмп Игл заняла намного меньше времени, чем путь из него. Опять же, двигатель не перегревался (хотя кое-кто из LRP предполагал, что должен бы). По пути обратно мы открыли новый способ тренировки, позволяющий проверить координацию и мелкую моторику, и повеселить не принимающих участия. Несколько человек свесилось через борта грузовика, срывая соломенные шляпы с голов вьетнамских крестьян, мимо которых мы проезжали. При случае мы набирали дополнительные очки, прихватывая берет или форменную кепку с ничего не подозревающего южновьетнамского солдата. Игра внезапно подошла к концу, когда я подцепил с головы гражданского велосипедиста шляпу, похожую на те, что носят сержанты в учебке. Ее подбородочный ремень оказался прочнее, чем я ожидал, кроме того, я недостаточно быстро отпустил хватку. Незадачливый вьетнамец так и остался в шляпе, когда я отпустил его – в десяти футах от оставшегося без седока велосипеда.
Мы вернулись в расположение до того, как нас смогли догнать "эм-пи", или "белые мыши"***. Для одного дня мы проявили достаточно доброжелательности и товарищества в отношении населения Южного Вьетнама.

* Шлитц (Schlitz) – основанная в 1858 году в Милуоки, штат Висконсин пивоваренная компания. До 1976 года была на втором месте по производству пива в США (прим. перев.)
** Военная полиция (MP – Military Police) (прим. перев.)
*** Прозвище южновьетнамских полицейских (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Лис, спасибо. Ты просто открыл мне глаза на вьетнамскую войну. Здесь что-то совсем отличное от худ. фильмов о ней. Жду продолжения.

Дык! То ли еще будет! ;о)

7 июля 1968

К нашей роте прикрепили взвод рейнджеров ARVN*. Они прибыли утром седьмого. В сопровождении пары австралийских военных советников. Мы не были предупреждены об их появлении и были неприятно удивлены, когда нам сообщили, что мы будем совместно выходить на задачи. Каждую из наших десяти групп ''усилили" парочкой "лучших из Республики Вьетнам". Мало кто из них хоть немного говорил по-английски, и никто из нас не знал вьетнамского языка. Проблемой было бы не только общение. Группа численностью в семь-восемь человек считалась абсолютно неприемлемой для LRP. Все мы исповедовали принцип: "лучше меньше да лучше". Восемь человек производили вдвое больше шума, чем шестеро, а для эвакуации под огнем с помощью "седла Макгвайра" потребуется дополнительный вертолет. Большинство из нас сомневалось, что арвины будут рисковать ради нас своими жизнями. Естественно, мы не собирались брать на себя ненужный риск спасать их.
Там наверху возвестили, что будет здорово, если мы станем сражаться бок о бок с нашими союзниками – хорошо для Вьетнама и хорошо для Америки. В конце концов, это была их война, а мы были в их стране гостями. Позже, этому дерьму придумают название – вьетнамизация. И тогда это тоже не сработало.
Наш ротный пообещал, что если эксперимент окажется неудачен, он проследит, чтобы арвинов дипломатично убрали от нас. Хорошо, мы дадим им попытаться. В конце концов, приказы есть приказы!
Двоих арвинов, назначенных в мою группу, звали Пху Транг и Хам Бак. Мы быстро дали им прозвища – Эф-Ти и Хэмбоун. Пху Транг был двадцатилетним капралом из Сайгона. Он служил в армии с тех пор, как ему исполнилось семнадцать. Хам Бак был рядовым, ему только что исполнилось семнадцать. Он был из маленькой деревушки неподалеку от Дак То. Не похоже было, чтобы кто-нибудь из них горел нетерпением составить нам компанию на следующем выходе – вот такие типично жадные до боя арвины.
Поддавшись настроению, я отправился в гарнизонную лавку, где купил ящик Кока-Колы (в бутылках) и блок Салема. Вернувшись, я вручил им подарки. Заулыбавшись и раскланявшись, они отбыли с добычей в свою палатку. Тем же вечером они подошли ко мне с одним из австралийских советников и, используя его как переводчика, пригласили разделить с ними ужин. Как мог я отказаться! Рука об руку, мы прошагали до их расположения, где они с комфортом устроили меня на краю одной из разбросанных по всему лагерю бетонных могил. В воздухе витал острый аромат гнилой рыбы. Они принесли и поставили передо мной большую плошку риса. Он выглядел не очень привлекательно. Их рис был не белый и рассыпчатый как наш, а имел несколько коричневатый оттенок и консистенцию коровьей лепешки недельной давности. С рисом я, возможно, и справился бы. Но вот соус ныок мам, который они вылили поверх, был уже перебором. Мы ели из одной миски, по очереди, стараясь, чтобы всем досталось поровну. По крайней мере, каждый из нас пользовался собственной ложкой. Я прошел через это испытание – меня не вывернуло. Ни за что бы не подумал, что можно одновременно глотать и дышать ртом, но мне это удалось. На самом деле, аромат был не так уж и плох. Всего-навсего тошнотворный запах гнилой рыбы.
Я вернулся в палатку, вызвав среди товарищей по группе смесь насмешек и восхищения. Насмешки вызвала моя неспособность отказаться от участия в их ужине, а восхищение – способность это пережить.
Час спустя мы, развалившись на койках, слушали, как Сахарный Медведь перебирает струны гитары, играя фолк. Кое-кто подпевал, делая это совсем неплохо. Пришли Хам и Пху, улыбаясь и кланяясь в своей самоуничижительной манере. Никто не обращал внимания на них, стоящих с краешку, держась за руки. Такого дерьма среди LRP не происходило, но, ей-богу, поскольку мы были гостями в их стране, то лишь поспешно отворачивались и смотрели в другую сторону. Так было, пока Хам не присел рядом со мной на койку и не взял меня за руку. Я соскочил с раскладушки, как ужаленный. Дома в Миссури я набил бы морду попытавшемуся сделать что-нибудь в таком плане. Я вылетел из палатки, сопровождаемый смехом моих товарищей. В таком смущении я не пребывал с тех пор, как, будучи в первом классе, обгадился в школьном автобусе.

8 июля 1968

На следующее утро, я поговорил с советником-осси**, который переводил мне прошлым вечером. Когда я рассказал о событиях прошлой ночи, предупредив, что у него во взводе имеется парочка "страстных педиков", он рассмеялся в ответ: "Приятель, да тут все эти маленькие негодяи держатся за руки. Это их чертов обычай".
Шугеэр и Тонини взяли меня на очередной предварительный облет. Мы получили предварительное распоряжение на выход девятого числа. Район выглядел труднопроходимым, с преобладанием крутых гор и трехъярусных джунглей. Он находился на краю долины Ашау, менее чем в шести кликах от Лаоса. Мы облетели АО, сделав единственный проход на высоте почти двух тысяч футов, и обнаружив лишь две потенциально подходящих LZ, находящихся в противоположных концах района разведки.
Вечером во время постановки задачи капитан Фиттс сказал, что нас высадят на рассвете. Нашей задачей было обнаружение находившихся где-то в районе границы с Лаосом позиций северовьетнамских 130-миллиметровых орудий, которые пару последних недель долбили по двум нашим базам в восточной части долины. Узнав, куда мы направляемся, двое наших приятелей-арвинов выглядели внезапно заболевшими.

* Армия Южного Вьетнама (ARVN – Army of the Republic of Viet Nam), применительно к военнослужащим произносилось как "арвин" (прим. перев.)
** Осси (Aussie) – прозвище австралийцев (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Оффовый вопрос - а как вы себе представляли войну в Наме?

_________________
Ex-SGT Donald “Duck” R. Walker
1/505th "Panthers" Inf.(Abn)1965-1970 &
Co. 0 (Ranger), 75th “Merrill's Marauders” Inf.(Abn) 1969-1972,
3rd “The Golden” Brigade, 82nd “All Americans” Abn. Division

Ну уж точно не такой как описано в этой книге, скорее как в фильмах "Взвод", "Апокалипсис сегодня".

Первое -- это все-таки "line doggies". Да вдобавок еще и не десанты, а обычная пехтура. А второе и вовсе "фильм не про войну" (с)...

_________________
Amat Victoria Curam

У Стоуна после выхода Взвода были большие проблемы с ветеранской организацией 25-й. Именно в плане достоверности показанного.


В случае с пехотой на земле разницы не было. Задачи те же.

_________________
XA2

Мужики я не про достоверность..правильность изображенной тактики... я про то что в голове у солдата... в фильмах мне показалось что солдаты изображены загнанными на бойню, обреченными, а здесь наоборот, автор волнуется по этому поводу но предпринимает все действия чтобы обеспечить себе выживание в течение своего срока в Наме.

Это как бы не столь важно, просто это мои ощущения после прочтения.

По задачам -- да. А вот качество личного состава таки чутка получше было. Равно как и общий психологический климат в подразделениях. Впрочем, последнее очень сильно от личности автора мемуаров зависит. Одну и ту же ситуацию один опишет как веселое похождение, а другой -- подаст как трагедию вселенского масштаба...

_________________
Amat Victoria Curam

Кстати да. Большинство фильмов про Вьетнам грешат именно этим - "загнанные на бойню".

Да, лурпы не пИхот (без разницы кто - 1stID, 1st Cav или 101st Abn). Но и во воспоминаниям пехотинцев часть на часть не приходилась - было и повальное воровство и были просто супер коллективы, без краж и взаимопомощью.
Почитайте http://artofwar.ru/k/kopachewskij_m_a/k ... dy-2.shtml

_________________
Ex-SGT Donald “Duck” R. Walker
1/505th "Panthers" Inf.(Abn)1965-1970 &
Co. 0 (Ranger), 75th “Merrill's Marauders” Inf.(Abn) 1969-1972,
3rd “The Golden” Brigade, 82nd “All Americans” Abn. Division

Даже в пехоте все зависит от времени. А вообще, по поводу высокого морального настроя в десантуре, у него есть и обратная сторона. Из-за которой расформировали 11-ю ВДД, например.

Еще забавно выглядят пассаж насчет арвинов. Особенно, если учесть, что на западную вершину Гамбургер Хилл первыми поднялись арвины из 1-й пехотной дивизии. Он не указывает, о каком подразделении рэйнджеров идет речь? 81-й бат им вряд ли бы дали, тогда скорее всего он это про Хок Бао, разведроту 1-й. Мягко говоря, очень субьективная оценка. Впрочем, как во всех мемуарах.

_________________
XA2

Да пес его знает. Не пишет.
Впрочем, продолжим.

9 июля 1968

В 05.30 нашу задачу отменили. Никто не знал почему. Только мы приготовились садиться в вертолет, как прибежал один из NCO и объявил, что выход отменяется. Все начали разочарованно разводить руками – это нужно было сделать, чтобы выглядеть настоящими мачо - но думаю, на этот раз мы все немного нервничали по поводу выхода.
В 09.30 трем нашим группам сообщили, что они будут участвовать в показе для вьетнамских и американских высших чинов, проводимом в 11.00 на вертолетной площадке. У нас совсем не оставалось времени для подготовки.
Шестнадцать офицеров высшего ранга появились точно в назначенное время. Такого количества бронзы* не было даже в оркестре Герба Алперта.
Одна из наших групп спускалась из зависшего вертолета по веревке, в то время как другая продемонстрировала высадку и эвакуацию с помощью лестницы. Третья же группа была, пожалуй, наиболее высоко оценена, безупречно исполнив эвакуацию с помощью седла Макгвайра. Руководство выглядело весьма впечатленным нашими возможностями. Наши LRP знали свое дело, и продемонстрировали это.

10 июля 1968

Я подал рапорт на отпуск в Сиднее, Австралия, выбрав в качестве альтернативного варианта Гавайи. Свой отпуск я запросил на конец апреля, поскольку слышал, что направления в Сидней не получить, не проведя достаточно времени в стране. Все хотели в Сидней, и отбор основывался на времени, проведенном в Наме. Кроме того, по возвращении я буду уже слишком накоротке, чтобы снова отправиться в буш.
Всю вторую половину дня мы тренировались в оказании первой медицинской помощи в полевых условиях. Все изученное нами в ходе начальной подготовки и дальнейшего обучения по специальности в сравнении с этим было сущим детским садом. Мы учились, когда и как вводить морфий (кое-кто из наших торчей предлагал себя в качестве учебного манекена). Мы по очереди брали друг у друга кровь из вены, и нам объяснили, что если мы сможем взять кровь, то сможем начать внутривенное вливание кровезамещающего раствора. Замечательные темно-фиолетовые "тухляки" не сходили с предплечий большинства из нас всю следующую неделю.
Нам показали, как действовать при проникающих ранениях грудной клетки, вводить интубационную трубку, что делать при ранениях в голову. Мы узнали, как бороться с тепловым ударом и случаями теплового истощения. Нас научили, как распознать шок и предотвратить его наступление у раненого (а и иногда и безо всяких ран).
Мы узнали, как помочь при укусах ядовитых змей (правда, в большинстве случаев, по словам инструкторов, это сводилось к облегчению страданий жертвы, которой все равно предстояло умереть). Какой-то клоун спросил, как оказать помощь человеку, пораженному гранатой РПГ. Ответ медика был: "Постарайтесь сохранить его одним куском".
Тем вечером двенадцать LRP, живших в нашей палатке, на скорую руку сварганили партию "пунша Рекондо". Рецепт был следующий:
2 галлона воды;
6 таблеток халазона;
2/5 скотча Ашерс;
2/5 рома;
2/5 Джим Бима;
12 банок пива Шлитц;
1 большая банка Танга**;
10 пакетиков Кул-Эйда (5 со вкусом лимона и 5 с малиной);
1 бутылка стандартного армейского репеллента от насекомых (не внутрь, а чтобы держать москитов на расстоянии).
Он был весьма освежающим, но стал результатом предсказуемого состояния наших желудков, оказавшихся в течение следующих двух-трех дней неспособными переваривать пищу. Попробовать наш пунш зашел Дон Харрис и пара парней из группы Бернелла. Харрис сделал глоток и сказал: "Это никогда не заменит "Теннесийский сияющий"!***

12 июля 1968

Я подал рапорт о зачислении в OCS, надеясь, что попаду на курс, начинающийся дней через тридцать после моего DEROS. Сейчас Армия снова начала набирать на эти курсы тех, кто не окончил колледж, но моя удача снова выкинула старый фортель, и я опоздал на полтора месяца. Пожалуй, мне стоило записаться в академию NSO или на курсы Рейнджеров.

14 июля 1968

Я получил первые письма из дома. Тридцать шесть писем сразу! Я уже почти забыл, что у меня была какая-то прошлая жизнь. Теперь у меня будет достаточно чтива на всю следующую неделю.

16 июля 1968

Ротный сообщил, что четыре группы по восемнадцать человек должны будут выйти в окрестности того самого района, где в июне одна из наших групп обнаружила базовый лагерь полка NVA. Мы должны были устроить засады в окрестностях лагеря, в то время как пара пехотных рот Кричащих Орлов будет прочесывать местность. Такая возможность пнуть чьи-нибудь задницы весьма возбуждала нас. Разведка – это, конечно, здорово. Но через некоторое время это становится похоже на игру лайнменом**** в футбольной команде: на твою долю приходятся все удары, но возможность нести мяч – никогда. Теперь же будет наша очередь сделать тачдаун*****.
Шугеэр сказал мне, что на этом задании я буду нести "свинью"******. Я был вне себя от радости. В мечтах я часто представлял себе, как стоя в одиночку на вершине, кошу ряд за рядом массы штурмующих мою позицию северовьетнамских солдат (и не раз удивлялся, а чего это они не стреляют в ответ).

17 июля 1968

Все четыре "тяжелые" группы были высажены сразу после рассвета. В составе той или иной группы в буш ушла почти вся рота. С нами пошла даже пара лейтенантов (что было редкостью для LRP). Эти двое шли как рядовые члены групп, в состав которых они входили. В группе LRP звание мало что значит. Группы выводили в два приема, с помощью семи сликов и четырех ганшипов.
Две роты начали десантно-штурмовую операцию в 10.00. Вертушки высадили их примерно в четырех кликах от нас. Чтобы воспрепятствовать отходу противника, было решено не устанавливать буферные зоны между нашими AO. Так что при перемещении с одного места на другое нужно будет соблюдать особую осторожность. Особенно важным станет поддержание постоянной радиосвязи между группами.
Наши группы должны будут перемещаться ежедневно, устраивая засады в разных местах. Задерживаться слишком долго в одном месте было бы небезопасно. Однако, на первый день ничего не случилось.

18 июля 1968

И снова наша группа не имела контакта с противником, хотя, судя по далекой стрельбе, кому-то все же довелось поработать. Позже радист сказал нам, что в две наших засады попалось девять северовьетнамцев. "Онест Джон" Берфорд со своей группой взял шестерых. Его ЗКГ, Кен Миллер, перед выходом на задачу сказал, что они собираются открыть счет. Еще трое были на счету группы Бернелла. Все трое были на счету "Тени" Дона Харриса, пойнтмена Бернелла.
Мы заметили лагерные костры, догорающие внизу в долине, и решили, что наша очередь должна настать следующим утром. Эту ночь мы провели настороже. Когда гуки попытаются пройти через наши позиции, мы будем готовы.

19 июля 1968

Утреннее солнце принесло лишь свет. Наш район оставался "холодным". Очки заработали только две группы. Никто из нас не мог понять, как все эти NVA прошли мимо нас невидимыми и неслышимыми. Я был уверен – уж точно не потому что мы спали.
Все группы были эвакуированы около полудня. Общий счет составил девять NVA убитыми, своих потерь не было. Линейные роты пару раз обстреляли, но они не смогли сохранить контакт с противником. Базовый лагерь был пуст. Те девять вражеских солдат, что мы убили, должно быть, были его охраной. Как и предполагалось, приданные нам в качестве "талисманов" арвины действовали совершенно неудовлетворительно.

21 июля 1968

На утреннем построении нам отдали приказ на выход двадцать второго. Три группы должны были высадиться в Ашау, чтобы установить "черные ящики" с сенсорами вдоль нескольких свежих троп, пересекающих дно долины. Нам сообщили, что все это займет не более четырех часов.
Предполагалось, что "черные ящики" смогут засекать шум и обнаруживать тепло тел солдат противника, проходящих в нескольких футах от них. После этого они пошлют сигнал на пульт, находящийся на базе огневой поддержки, и по месту расположения датчика будет открыт огонь артиллерии. Вне всякого сомнения, если огонь артиллерии будет точен, датчики вряд ли прослужат достаточно долго. За несколько недель до этого мы уже установили несколько штук и, в общем, что касается нас, они вряд ли когда-нибудь смогут заменить хорошо подготовленную группу LRP.

22 июля 1968

Нас высадили около десяти утра. День был ясен и жарок. На подходе к большой открытой LZ, находящейся в нескольких сотнях метров от гористого восточного края долины, вертолеты никто не обстреливал.
Мы сразу же нашли тропы. Северовьетнамцы не предприняли ничего, чтобы скрыть их. Свежие следы были повсюду. Это выглядело, как будто они бросают нам вызов, побуждая предпринять что-нибудь.
Двигаясь вдоль троп, мы делали вид, что ищем ловушки и мины. Время от времени пара LRP отделялась от патруля, исчезая в густых зарослях, идущих вдоль тропы, чтобы установить датчик. Когда они тихо присоединялись к остальным членам группы, патруль продолжал движение. Действуя таким образом, мы смогли установить двенадцать датчиков в районе площадью в тысячу квадратных кликов. Причем противник так и не понял, чем мы там занимаемся.
Мы снялись примерно через пять часов, когда за нами прибыли вертушки. Группой в восемнадцать человек в Ашау было нечего делать. Противник не уделил нам внимания, позволив приземлиться и поболтаться там несколько часов. Так что не стоило лишний раз испытывать судьбу.

24 июля 1968

Я в первый раз попал в наряд по кухне и большую часть дня провел, отскребая сковородки и кастрюли. Господи, что за сраная обязанность! Ее нужно бы применять в качестве наказания вместо 15-й статьи******* или суда военного трибунала. Представляете себе двадцатилетний наряд по кухне? Вполне потянет за высшую меру! Хотя, конечно, это не так плохо, как двадцать лет жечь дерьмо********.
Во всех столовых сержанты – редкостные говнюки. И наш не был исключением. Этот чувак был пуэрториканцем, и носил на своем кителе CIB с двумя звездами*********. За время службы я лишь второй раз видел такой знак. Этот парень провел на службе двадцать шесть лет и был всего лишь в звании штаб-сержанта. По-видимому, он полагал, что мерзкие слизняки, тянущие лямку в наряде на его горячо любимой кухне, несут личную ответственность за отказ в повышении его до категории E-7. Он вышагивал как пузатый бантамский петух, постоянно разевая на нас хавальник, ругаясь по-испански. Что бы мы ни делали, все это было недостаточно хорошо по его стандартам. У него был настоящий стояк на LRP. Он назвал нас "сладкими мальчиками".
К двум пополудни, я больше не мог выносить это дерьмо, и вызвался "скататься дробовиком"********** на грузовике, вывозящем мусорные баки на свалку. Водитель, закрепленный за столовой на постоянной основе, ездил туда каждый день. Мы стали в некотором роде друзьями, и он сказал, чтобы я попросил сержанта Переса назначить меня на вывоз мусора.
Когда я это сделал, старый ублюдок ухмыльнулся и сказал: "Ридывой, ты длжно совсем грбаным умом трнулся. Хтя двигай дывай, действуй. Тока учти, маи бачки врнуть чыстеньки, кык новые". Он ушел, хихикая себе под нос. Во что мой приятель собрался меня втянуть?
Когда мы дотянули до свалки, к грузовику бросилось около двух сотен гражданских, в основном детей. Глядя, как они толпятся вокруг, я решил, что моей М-16 с семью магазинами явно не хватит. Мой приятель только улыбнулся, вылезая из грузовика и отходя в сторонку. Не теряя ни минуты, я сделал то же самое.
Вьетнамцы, тащащие пустые контейнеры и мешки, окружили машину. Несколько взрослых залезли в кузов и принялись подавать мусорные баки остальным, которые рассыпали содержимое тонким слоем на больших кусках картона. Вокруг каждой груды собралось по шесть-десять человек, принявшихся спокойно сортировать мусор. Я был поражен, насколько организованно они действовали. Было видно, что у них все отработано. Когда они, наконец, закончили разбирать хлам, оказалось, что для дальнейшего использования они отобрали девяносто процентов привезенного нами на свалку. Да этих людей стоило привезти в Америку! Мы могли заработать состояние на переработке твердых отходов.
Мы двое стояли рядом, куря сигареты и потягивая Колу, в то время как вьетнамцы, закончив с мусором, вымыли баки и загрузили их обратно в грузовик. Неудивительно, что он предложил мне вызваться на вывоз мусора! Работа была выполнена.
К нам подошло несколько ребятишек, выпрашивая сигареты и конфеты. Они отличались от настойчивых неприятных попрошаек, что мы видели в городе и вдоль Шоссе №1. Эти выглядели застенчивыми и довольно вежливыми, за исключением одного парнишки постарше по имени Тран. Ему было двенадцать и, черт возьми, по-английски он говорил куда лучше, чем сержант в столовой. Это была личность! Он уговорил нас дать ему пару пачек сигарет и шесть шоколадных батончиков, которые были у моего приятеля. Потом он повернулся и распределил их среди окружающей нас толпы детишек. Он удостоверился, чтобы всем что-нибудь досталось, но я заметил, что примерно десять процентов он оставил себе. Когда-нибудь из этого ребенка вырастет чертовски ушлый политик!
Когда наконец настало время возвращаться в столовую, дети махали нам и бежали по бокам грузовика, пока мы не выехали со свалки. Я чувствовал к ним глубокую симпатию. Эти дети Вьетнама были настоящими жертвами войны.

25 июля 1968

На утреннем построении капитан Фиттс сообщил, что в разведотделе дивизии подозревают, что в течение следующих месяца-двух противник затеет какое-нибудь наступление, предположительно в начале сентябрьского сезона муссонов. Президентские выборы, которые будут проходить в Штатах в ноябре, были важны и для врага. Состоявшееся прямо перед выборами успешное совместное наступление VC и NVA с большими потерями среди американцев могло дать много голосов противникам продолжения войны. Ротный сказал, что для предотвращения этой угрозы нам в ближайшем будущем предстоит выполнить множество задач.

26 июля 1968

Дождь начал поливать ранним утром, сразу после рассвета, и все не утихал. Я никогда не видал такого дождя. Он шел сплошной стеной. К закату он, наконец, стих, оставив все вокруг мокрым и грязным. Кто-то из Старых Грязных Пижонов сказал нам, что такой дождь на весь день, это всего лишь анонс того, что будет, когда начнутся муссоны.
Сидя на мокрой койке, я написал письмо домой, попросив невесту послать мне несколько банок "Скотчгарда"***********. Может так удастся держать мое камуфло хоть немного менее влажным. Мне стало любопытно, а что если самому опрыскаться этой штукой?
Обильные дожди не спасли Ларри Чэмберса, Кена Миллера, Дона Харриса, и меня от восьмичасового наряда на сжигание дерьма, в ходе которого мы чуть не потонули. Этот наряд можно смело ставить в один ряд с назначением на парный пост прослушивания посреди долины Ашау (да-да, всего вдвоем) или на обезвреживание мин и ловушек для морпехов. В общем, это была не лучшая работенка в Наме. Теперь добавьте к этому дождь – примерно два дюйма в час, и сможете представить, какая у нас была развлекуха. От дня, проведенного в черном дыму, воняющем как обосранный нефтяной факел, даже у самого жесткого LRP будет воротить с души. Добавьте сюда изрядную долю пара и отсутствие хоть малейшего ветерка, способного рассеять вонь, и в конце дня вы будете пахнуть как шестилетние сандалии Хошимина, снятые с валяющегося на дне траншеи сожженного напалмом гука.

* Игра слов. Бронзой (brass, high brass) традиционно именуются старшие и высшие офицеры (прим. перев.)
** Танг (Tang) – напиток с фруктовым вкусом. Поставлялся как в виде порошка-концентрата, так и в уже готовом виде. В 1962 году он был отобран НАСА и включен в меню американского астронавта Джона Гленна, выполнявшего в ходе полета на космическом корабле "Меркюри" эксперимента по приему пищи в условиях невесомости. После этого продажи напитка взлетели до небес, т.к. он стал ошибочно ассоциироваться с американской космической программой. В 2013 году другой американский астронавт, Базз Олдрин, заявил, что: "Танг был полным отстоем" (прим. перев.)
*** Общее прозвище сортов виски, производящихся в штате Теннеси, закрепившееся за ними еще со времен Сухого Закона (прим. перев.)
**** Термин из американского футбола. Лайнмены (linemen) – игроки нападающей команды, выстраивающиеся в линию нападения с задачей блокировать игроков защиты противника (прим. перев.)
***** Еще один термин из американского футбола. Тачдаун (touchdown) зарабатывается, когда игрок с мячом забегает в очковую зону соперника или получает пас, находясь в очковой зоне соперника. Дает команде 6 очков (прим. перев.)
****** Свинья, свинка (pig, piggy) – жаргонное прозвище единого пулемета М-60 (прим. перев.)
******* Статья 15 (Article 15) – дисциплинарные взыскания, налагаемые на военнослужащего непосредственным начальником за незначительные нарушения (прим. перев.)
******* Стандартным методом избавления от содержимого полевых туалетов во Вьетнаме было поливание их дизельным топливом и сжигание. Это был, пожалуй, один из самых ненавистных видов нарядов (прим. перев.)
********* Знак боевого пехотинца (CIB – Combat Infantry Badge) знак, которым награждается пехотинец (или военнослужащий подразделения, приравненного к пехоте), принимавший непосредственное участие в боевых действиях. Участие в каждой следующей войне или приравненной к ней кампании обозначается звездой, располагающейся на венке знака. Знак с двумя звездами обозначает, что военнослужащий участвовал в трех войнах (прим. перев.)
********** "Езда дробовиком" (riding shotgun) – езда на пассажирском сиденье рядом с водителем. Словосочетание берет свое начало из вестернов первой половины 20 века, где обозначает вооруженного коротким дробовиком (или винтовкой) почтового служащего или одного из пассажиров, сидящего рядом с кучером дилижанса. На самом деле во времена Дикого Запада такой человек назывался курьером (express messenger) или, иногда, курьером с дробовиком (shotgun messenger) (прим. перев.)
*********** Скотчгард (Scotchgard) – водоотталкивающая пропитка для ткани производства фирмы 3М. Рецептура была случайно получена химиками компании Пэтси Шерман и Сэмюелем Смитом в 1952 году. В 1972 году состав был запатентован (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

27 июля 1968

Снова шел дождь, но не такой, как в предыдущий день. Большинство из нас провело день в помещении, за карточными играми, написанием писем, и просто пытаясь остаться сухими.
Пришло известие, что капитана Фиттса переводят в оперативный отдел дивизии. Я так толком и не узнал его. Он хорошо исполнял свои обязанности, но казался чересчур сдержанным в отношении людей под его командой – определенно не тот, ради кого можно броситься на гранату.
Предполагалось, что нашим новым командиром роты станет капитан Шеперд. Ходили сплетни, что его в срочном порядке перевели из линейной роты после того, как ее личный состав выдал на него контракт*.
Капитан Шеперд появился к концу дня и немедленно принялся за завоевание наших сердец и умов. Даже не дождавшись, когда капитан Фиттс покинет расположение роты, новый командир объявил общее построение и объявил, что вводит кое-какие нововведения, вступающие в силу немедленно:
1. Обязательные общие построения – трижды в день.
2. Прием пищи обязателен для всех. Рота должна следовать в столовую строем, в полном составе.
3. Никто не имеет права покидать расположение роты без увольнительной, выписанной первым сержантом.
4. Каждое утро будет физподготовка, включающая четырехмильную пробежку по Кэмп Игл – до штаба дивизии и обратно в расположение роты.
5. Формой одежды при нахождении в расположении является джангл фетиз** и мягкий головной убор. Форма одежды должна соблюдаться постоянно за исключением принятия душа и сна.
6. Ежедневно будут вывешиваться списки нарядов и работ. Наряды на уборку территории, наполнение мешков песком, постройку бункеров и укрепление уже имеющихся будут ежедневными. Исключение будет составлять день подготовки к выходу и сутки отдыха после него. Рабочей формой одежды будет джангл фетиз и головной убор.
Возмущенный ропот поднялся сразу после того, как строй был распущен. Кто-то должен был предупредить Шеперда, что все это дерьмо ни разу не покатит. Он был не в Беннинге, и квартировали мы вовсе не в Штатах.

28 июля 1968

Снова поливает. Помимо страданий от дождя, дерьма на наши головы добавил капитан Шеперд. К полудню он наложил три взыскания – два за отсутствие на утреннем построении, и еще одно за нарушение субординации. Троих разжаловали из категории Е-4 в E-2. Это было форменное безумие. Проведя в роте двадцать четыре часа, он оказался на третьем месте в списке дерьма, сразу за NVA и гнилой мандой.
Во время полуденного построения появился подполковник, сообщивший, что в устроенную на прошлой неделе одной из рот 327-го полка засаду попал курьер с кое-какими документами. Их перевод показал, что штаб Вьетнамской Народной армии объявил награду в 100000 пиастров за любого взятого в плен живьем LRP. Это равнялось тысяче американских долларов. Далее в документах заявлялось, что награда за командира группы LRP составит 150000 пиастров (1500 долларов). Мы стояли с сияющими улыбками. Очевидно, Дядюшке Хо не нравились, что мы шпионим у него на заднем дворе. В тылу строя кто-то вполголоса пробормотал: "Интересно, а сколько дадут за капитана Шеперда?"
Парень из 1-го взвода привез дворняжку из утренней поездки на почту в Пху Бай. Она была похожа на маленькую немецкую овчарку, но с хвостом бубликом – как почти у всех собак в Наме. Мы немедленно сделали ее талисманом роты, а один парень из Джорджии дал ей кличку Дикси.

29 июля 1968

Капитан Шеперд на утреннем построении объявил, что в Армии США не полагается иметь никаких иных животных, кроме служебных или розыскных собак. И мы должны будем избавиться от Дикси. Ебать! Вот жопа! Нужно будет спрятать ее, пока не стихнет вонь, или он просто не забудет про нее. И так вся дивизия считает, что вся наша рота – стадо животных! Похоже, этот ублюдок хочет, чтобы мы все поувольнялись! Если бы взгляды могли убивать, похоронной команде пришлось бы собирать куски Шеперда по всему Кэмп Игл.

30 июля 1968

В сумерках две наши группы вышли в район около базы Венгель. Я был дежурным по связи с полуночи до шести утра, находясь с Шугеэром в помещении ТОЦ. Около 03.30 капитан Шеперд вошел в здание и спросил, не поступало ли от групп докладов о чем-либо. Я оторвался от написания письма невесте, а Шугеэр, тихонько наигрывавший на гитаре, ответил: "Отрицательно, сэр. Все тихо".
Ротный кивнул и сказал: "Хорошо! Я буду у себя. Вызовите, если что-нибудь произойдет".
Когда Шеперд повернулся, чтобы уйти, Шугеэр положил гитару, встал с фонарем в руке, и предложил сопроводить капитана к его палатке. Шеперд принял предложение, и оба вышли из здания. Ротный шел первым.
Спустя двадцать секунд ночь разорвал взрыв. Я увидел вспышку за плечом и в тот же момент через затянутое сеткой окно за моей спиной в ТОЦ влетели осколки и щебень. Решив, что это минометный обстрел, я бросился на пол и заполз под стоящий возле стены стол.
Я услышал, что в направлении палатки командира кто-то кричит от боли. Должно быть, первую мину получили Шеперд с Шугеэром. Поняв, что других взрывов не последовало, я дополз до двери и бросился в ночь, к все еще кричащему солдату.
Я нашел Шугеэра склонившимся над ротным на входе в офицерскую палатку. Подняв оброненный командиром группы фонарь, я направил его на капитана Шеперда. Его правая ступня была почти оторвана возле самой лодыжки. Похоже, он испытывал невыносимую боль. Шугеэр не был ранен, но, кажется, пострадал от взрывной волны. Он смог отозваться, когда я спросил его, все ли с ним в порядке.
Тут подбежало еще несколько LRP, включая Дока Проктора, медика из 1-го взвода. Док осмотрел рану и вколол Шеперду в бедро шприц-тюбик морфия. Тот вскоре затих и лишь слегка постанывал.
Док с двумя сержантами отнесли его к ротному джипу, припаркованному на горке выше дежурки, и на нем отвезли в дивизионную медсанчасть. Я был точно уверен, что Шеперд уже не вернется. Его счастье, если он не потеряет ногу. В темноте кто-то пробормотал: "Этот заебыш больше не сможет пнуть тут ни одной задницы". Первый сержант ответил: "Хватит этого дерьма. Валите по койкам, мужики".
Шугеэр и я вернулись в ТОЦ. Со всеми этими волнениями мы позабыли, что у нас группы в поле. Мы вызвали каждую из групп для ситрепа. Слава Богу все было по-прежнему тихо. Шугеэр сказал, что на следующий день "дерьмо попадет на вентилятор".

31 июля 1968

Утреннего построения не было. Не было и физподготовки. Атмосфера была тяжелой, как затишье перед бурей. Просочились слухи, что где-то после обеда прибудет группа из отдела расследований, собирающаяся опросить личный состав роты о произошедшем ночью инциденте. Шеперд наступил на установленную на входе в палатку противопехотную мину М14***. Это не был миномётный обстрел. Армия собиралась найти виновных и наказать их по полной. Если бы эти сучьи дети сначала расследовали действия Шеперда, возможно, ничего этого и не случилось бы.
Примерно в 13.00 прибыло два джипа с шестью сотрудниками отдела расследований. Первый сержант кратко переговорил с ними, а затем, подойдя к каждой из палаток, приказал всем оставаться внутри, пока нас не вызовут.
Опрос должен был происходить в палатках офицеров (кроме палатки Шеперда) и в складской палатке. Трое занимались осмотром места происшествия, в то время как другие трое вели опрос.
Когда подошла очередь, я прошел на склад и встал по стойке "смирно" перед сидящим за столом человеком в форме, выглядящем лет на двадцать пять или около того. Я не знал, должен ли отдавать ему честь или обращаться "сэр", поскольку на его форме не было никаких знаков различия.
Он предложил мне садиться. Мое личное дело лежало раскрытым на столе между нами. Он попросил, чтобы я назвался и сообщил все, что мне известно о случившемся прошлой ночью, когда был ранен капитан Шеперд.
Его, казалось, впечатлило то, как я изложил события. Хоть я и нервничал, но отвечал правдиво, ясно и без колебаний. Он также отметил, что я был вторым в цепочке свидетелей и первым, прибывшим на место событий.
Он откинулся на стуле и сообщил, что все, что я ему скажу, будет держаться в строжайшей тайне. Затем он спросил, знаю ли я кого-нибудь в подразделении, кто был бы способен проделать такое. Так вот что это была за игра! Он хотел, чтобы я донес на своих товарищей LRP! Очевидно, он плохо понимал нас. Я сказал, что по моему мнению, любой в роте мог, и, вероятно, имел возможность это сделать. Он спросил, включаю ли я в их число и себя? Я ответил: "В точку, сэр!"
Затем он пожелал узнать, нравился ли мне капитан Шеперд. Я сказал ему, что серьезно сомневаюсь, нравился ли он даже собственной матери. Такой ответ, казалось, несколько озадачил его, и я забеспокоился, не далековато ли зашел.
Тогда он очень вежливо спросил: "Рядовой, это вы установили мину в палатке своего командира роты?" Так вот как! Теперь я был разъярен. Этот самодовольный сукин сын не собирался спускать это дерьмо на тормозах. Я ответил: "Нет... нет. Я подумывал об этом, сэр, но не испытывал особо сильного желания стоять в столь длинной очереди".
О Господи, взглянув в его лицо, я понял, что он безумно хотел бы отправить мою задницу во Вьетнам. У него сложилось действительно негативное мнение обо мне, и он, захлопнув мое личное дело, встал и отпустил меня. Я вскочил, самым четким образом отдав ему честь (просто так, для безопасности), повернулся кругом, и убрал свою задницу из палатки. Черт, я чувствовал себя великолепно!
Когда опрос почти закончился, рядом со складом боеприпасов рванул ящик гранат со слезогонкой. Следователи и LRP стремительно разбежались. К счастью, довольно сильный ветер, дувший в сторону периметра, рассеял облако CS, унеся его на северо-восток.
Порядок был быстро восстановлен и опрос продолжился. В 18.30 служащие отдела расследований вернули наши личные дела в канцелярию, собрали свои заметки, и уползли восвояси – под те камни, под которыми жили.

* Собрались убить его. Идиома, берущая начало в гангстерском сленге времен Великой Депрессии и Сухого Закона (прим. перев.)
** Тропическая боевая форма одежды (Tropical Combat Uniform) (прим. перев.)
*** М14 – противопехотная фугасная мина нажимного действия. Имеет небольшой разрывной заряд (29 граммов тетрила), поэтому типичным повреждением при подрыве на М14 являются травматическая ампутация стопы до плюсны. Из-за этого данная мина получила неофициальное прозвище “отрыватель пальцев” (Toe-Popper) (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

1 августа 1968

На утреннем построении первый сержант объявил, что до дальнейших распоряжений наша рота выводится в резерв. Выходов больше не будет? Такого никто не ожидал. "Главный" также заявил, что комментарии следователей по итогам опроса были довольно любопытными. По его словам, они сделали вывод, что, по меньшей мере, сорок процентов личного состава роты составляют психопаты. Еще сорок процентов страдает манией величия. А остальные – просто сумасшедшие преступники. Весь строй разразился радостными воплями. Боже, наконец-то они поняли нас! А мы-то подумали, что просто очень не понравились им.
Первый сержант распустил строй. Клянусь, когда он отвернулся и отправился к себе, на его лице была широкая улыбка.
Примерно в 15.30 подъехал джип, из которого вылез боевитого вида чернокожий майор, спустившийся в дежурку. Вскоре разнеслась весть, что прибыл наш новый ротный.
На вечернем построении майор представился и заявил, что в дивизии офицеры тянули соломинки, чтобы узнать, кто будет командовать нами до назначения нового командира роты – и он проиграл.
После построения из поездки в Хюе вернулся сержант Аршольц. Он был из другой группы, с которой жили в одной палатке. Едва он вошел и сел на койку, пистолет .45 калибра, висевший в наплечной кобуре под одеждой, выстрелил, оторвав спину его куртки и едва не попав в "вишенку"-PFC, сидящего на соседней койке. К счастью, никто не пострадал. Следующие пятнадцать минут "первая рубаха"* провел, наслаждаясь задницей молодого сержантика.

4 августа 1968

С момента происшествия с Шепердом у нас не было никаких заданий. Все затихло. Скука и бездеятельность вели к тому, что время, казалось, еле тянулось. Я начал понимать, почему мы все так бросались на любую возможность пойти на задание. Не только ради приключений. В буше время шло быстрее. А чтобы заставить время идти побыстрее, все средства были хороши.
Новый командир согласился выпустить роту за проволоку на дневное прочесывание. Шугеэр убедил его, что LRP не выдержат, долго сидя без дела. Они начнут превращаться в радикалов и будут творить сумасшедшее дерьмо – наподобие того, что случилось с бедным капитаном Шепердом. Он быстро согласился, что, пожалуй, нам будет полезно выйти и немного попатрулировать. Не думаю, что майор был засранцем, или кем-то вроде того, но мало кто упускал тот факт, что большую часть своего времени он проводил вне расположения роты.
Патрулирование заняло всего половину дня, но оно действительно разбило монотонность. Позаимствовав у парня из другой группы кинокамеру, я взял на патрулирование несколько катушек пленки формата Супер 8.

5 августа 1968

Сегодня приданные нам рейнджеры ARVN и их советники убыли в Дак То. Эксперимент полностью провалился. Только три наших группы выходили на реальные задачи со своими азиатскими коллегами. Когда одна из групп вступила в контакт на LZ, двое арвинов бросились в центр периметра и оставались там в ожидания эвакуационного борта. Они отказались сражаться и оборонять свою часть периметра. Командир группы едва не пристрелил обоих.
Еще в двух группах были вполне ожидаемые проблемы с общением. Кроме того, они сказали, что испытывали чертовские трудности, пытаясь заставить их быть тихими. Рейнджеры-арвины действовали, как будто находились на каких-нибудь учениях, а не посреди индейской территории. Кроме того, их не раз засекали спящими на посту, и вообще им нельзя было доверять.
Они были обузой, а в патруле LRP обузе не место. Мы не жалели, что избавились от них.

6 августа 1968

Капитан Кен Экланд прибыл, чтобы заменить майора в качестве постоянного командира нашей роты. Наш майор, не теряя времени, убыл из расположения. Он не задержался даже чтобы попрощаться.
Новый командир был выпускником Вест Пойнта, родом из Массачусетса. На полуденном построении он обратился к нам, сообщив, что слышал об инциденте с Шепердом, и он надеется, что из нашего плана что-то вышло. По крайней мере, у него было чувство юмора.
Он сказал, что это его второй срок, а предыдущий был в 65-66 году в 1-ой бригаде 101-й дивизии. Он провел весь год в качестве командира взвода и больше всего гордился тем, что, несмотря на участие во многих боях, в его подразделении не было потерь. Теперь он ставил себе задачу добиться того же с LRP. Похоже, это был офицер нашего сорта!
Он сказал, что когда вызвался добровольцем командовать LRP, остальные капитаны в дивизии выдохнули с облегчением. Он искал себе сложную задачу, и, похоже, нашел ее. Он отметил, что в штабе дивизии все стояли за роспуск LRP, но новый комдив, генерал Мелвин Зэйс, решил дать нам еще один шанс. Мы ждали хороших офицеров, и они, похоже, прибыли.

7 августа 1968

Около восьми вечера седьмого числа, легкий самолет-разведчик обнаружил колонну из примерно четырехсот NVA, направляющуюся в сторону Кэмп Игл. По всему расположению была объявлена красная тревога. Надев бронежилеты и каски, рота заняла позиции на периметре. Мы поставили дополнительные сигнальные растяжки и Клейморы у проволочных заграждений и перед нашими огневыми позициями и устроились ждать.
На протяжении следующих шести часов осветительные ракеты сыпались на периметр непрерывным дождем. Это очень расстраивало нас. Все, чего мы этим добьемся – отпугнем NVA. А мы жаждали их мяса, черт возьми!
Около полуночи полил дождь, и тревога была снижена на один уровень. Половину роты отправили спать по палаткам, но с приказом отбиваться не раздеваясь и держа снаряжение под рукой.
Дождь шел весь остаток ночи и утро. Противник, похоже, убрался восвояси. Проклятые ракеты! Мы с таким нетерпением ждали хоть какого-то экшена. У нас давненько ничего не было, а уж встретить мистера Чарли, сидя на укрепленных позициях – такое случалось нечасто. Это было бы классное развлечение.

9 августа 1968

Капитан Экланд вернулся из штаба дивизии и приказал роте построиться. Он объявил, что скоро мы снова приступим к выполнению задач. Отличные новости! А то LRP начали превращаться в паршивых REMF**.
Первые задачи предстояло выполнять в Ашау. Мы должны были отправиться туда со взводом саперов и парой рот пехоты. Пехтура должна была прочесывать местность и обеспечивать охранение саперам, устанавливающим минные поля вокруг всяких там дорог и троп, идущих по дну долины.
А мы пойдем следом, распихивая вдоль троп и по перекресткам дорог "черные ящики". Задача состояла в том, чтобы хотя бы частично воспрепятствовать массированному проникновению противника с территории Лаоса в южный Вьетнам через долину Ашау. Долина представляла собой естественный двадцатипятимильный коридор, идущий от лаосской границы на северо-восток, заканчиваясь в двенадцати милях от треугольника, образуемого Кэмп Эванс на севере, городом Хюе на востоке, и Кэмп Игл/Пху Бай на юге.
В течение многих лет долина была вражеской крепостью. Попытки вторжения в нее, предпринимающиеся американскими и южновьетнамскими войсками, вели к тяжелым боям и большим потерям. Ашау была единственным местом, где NVA, похоже, решили закрепиться и стоять насмерть.
С недавнего времени некоторые из наших групп LRP начали отмечать присутствие в долине бронетехники и ночные полеты вертолетов. Часто наблюдались фары грузовиков, движущихся взад-вперед по долине.
Можно было нанести по их дорогам Арк Лайт, но на следующий день в обход поврежденных участков возникали новые пути. Вся долина была усеяна 37-миллиметровыми зенитными орудиями с радиолокационным наведением и крупнокалиберными пулеметами, регулярно сбивавшими множество американских самолетов и вертолетов.
Американские базы огневой поддержки, расположенные на восточном краю долины, постоянно обстреливались 130-миллиметровыми орудиями с позиций, находящихся у самой границы с Лаосом. Все чаще и чаще базы подвергались атакам пехоты противника. Ашау была местечком не для робких.
Долину постоянно бомбили Б-52, но и они не могли выбить врага с позиций. По оценке разведотдела, в долине и окружающих ее горах находилось двадцать пять батальонов NVA (более 10000 человек).
Едва американцы начинали какие-нибудь наземные операции в долине, NVA тихо оттягивались в свой "заповедник" на лаосской территории. Но стоило нам вывести войска, как они тут же возвращались обратно.
Мы оценили то, что ротный заступился за нас. Мы знали, что он ставил под удар свою карьеру, приняв подразделение в момент, когда наша популярность в дивизии была явно не на высоте.
В конце дня мы с Франком Суза отправились к бункеру с боеприпасами получать Клейморы и гранаты для предстоящего выхода. На подходе мы увидели, что несколько LRP мечут стрелы в круглую соломенную мишень, установленную перед складом боеприпасов.
Когда мы подошли, они прекратили стрельбу, чтобы дать нам пройти. Одним из стрелков был Райдер, сделавший вид, что целится в нас. Мы запрыгнули за рифленую металлическую дверь бункера и в шутку завопили, что он не попадет, если соберется стрелять. Франк, дразнясь, высунул руку из-за двери. Я услышал тупой удар и, обернувшись, увидел, Франка, стоящего со стрелой, торчащей из основания большого пальца.
Остальные LRP подбежали с изумленными лицами. Похоже, Райдер выстрелил в дверь и промазал в тот самый момент, когда Франк высунул руку.
Хотя стрела была тупая, Суза мучился от боли. Мы затащили его в ротный джип и бросились в санчасть, находящуюся через холм от нашего расположения. Мы пробыли там с ним, пока его не эвакуировали в Пху Бай. Медик в санчасти сказал, что у него, возможно, поврежден сустав. Он пошутил, что Франк получил "рану на миллион долларов"*** и его, наверное, отправят в Штаты.

10 августа 1968

Наша группа высадилась на рассвете в холмах, возвышающихся над северным краем Ашау. Задачей было обнаружение зенитных орудий с радиолокационным наведением, в начале июля сбивших за три дня одиннадцать вертолетов. Если мы их найдем, то должны будем сообщить их координаты и запросить артиллерийский или авиационный удар по их местоположению. Они были той самой причиной, по которой 9 июля был отменен выход на установку "черных ящиков".
Высадка прошла гладко. Полчаса спустя была высажена еще одна группа, в шести кликах к югу от нас. Потом заморосил мелкий дождик, продолжавшийся весь остаток дня. В хорошую погоду Ашау была весьма опасным местом. А при такой погоде она могла стать смертельной.
Мы двигались медленно, держась подальше от многочисленных тропинок, тянущихся через нашу АО. Мы не могли быть уверены, что услышим противника до того, как увидим его. Дождь глушил все звуки. Обычно при такой погоде группе LRP стоит задуматься о возвращении, но мы предположили, что дождь не настолько силен, чтобы воспрепятствовать полетам вертолетов, и решили рискнуть.
В первый день ничего не произошло. Мы НОП-нули у самой вершины хребта, между тропинок, идущих выше и ниже нас. Холодная и влажная ночь тоже оказалась небогата событиями, но мы провели ее в полной готовности.

11 августа 1968

Начав движение с рассветом, мы продолжили поиск. Склоны были скользкими, что сильно затрудняло перемещение.
Около 09.00 мы услышали голоса впереди, метрах в пятидесяти. Вскоре после этого раздалось звяканье металла. Мы отошли и запросили артиллерийский обстрел предполагаемых вражеских позиций. Когда район был засыпан 105-миллиметровыми снарядами, примерно в двухстах метрах произошел вторичный взрыв. Мы знали – NVA поймут, что в районе есть кто-то, ищущий их орудия, и, не тратя зря времени, отправятся нас искать. Мы "ди-ди"**** оттуда, отправившись к точке эвакуации, находящейся на противоположном склоне долины.
Час спустя другая группа наткнулась на крупнокалиберный пулемет с расчетом из четырех человек и убила двух из них. Остальные двое сбежали, бросив 12,7-миллиметровый пулемет на зенитном треножном станке. Оба были на счету специалиста четвертого класса Марти Мартинеса. Группа запросила эвакуацию и была вывезена вместе с пулеметом.

* Первая рубаха (first shirt) – прозвище первого сержанта (прим. перев.)
** Тыловые ёбари (REMF – Rear Echelon Mother Fucker) (прим. перев.)
*** Ранение, не представляющее опасности для жизни и не влекущее перманентной потери здоровья или инвалидности, но при этом позволяющее на длительное время (или насовсем) избежать участия в боевых действиях (прим. перев.)
**** Ломаное вьетнамское "пошли-пошли", "ходи-ходи" – от "Ди" (di) – "идти" по-вьетнамски (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

12 августа 1968

Мы получили предварительное распоряжение на ночное патрулирование с устройством засады в полутора кликах к западу от Кэмп Игл. Нас должны будут высадить с вертолета в сумерках тринадцатого. Дождавшись темноты, мы двинемся на место. Командование в группе получит Тонини. Шугеэру осталось три недели до окончания службы, и он уступал свое место.
Еще одну группу высадят с грузовика в трех кликах к северу от нас. Ландшафт в обеих AO составляли пологие, поросшие травой холмы высотой двадцать пять-пятьдесят метров, окружающие Кэмп Игл с трех сторон. Единственными путями скрытного подхода к периметру лагеря были ложбины между холмами. Вдоль большинства ложбин тянулись кусты и перелески. Кое-где вдоль обеих сторон зарослей шли тропы. Расквартированные в Кэмп Игл пехотинцы и саперы время от времени устраивали там засады, но редко вступали в контакт. Мы полагали, что эти тропы, скорее всего, прокладывают и поддерживают в порядке жители окрестных деревень, использующие их, чтобы добираться до отдаленных рисовых полей и садов. Разумеется, при действующем от заката до рассвета комендантском часе, любой, шатающийся ночами по этим тропам – либо VC или NVA, либо полнейший идиот.

13 августа 1968

Высадка на закате прошла как обычно. Мы оказались примерно в полукилометре к югу от Шоссе 547, идущего из Кэмп Игл мимо баз Бастонь и Бирмингем к долине Ашау.
Мы быстро пересекли несколько небольших высоток и двинулись по обратному скату одного из доминирующих над местностью холмов. Склон, обращенный в сторону Кэмп Игл, был усеян низкими кустами, на вершине же растительности почти не было. Позиция для засады будет на гребне, возвышающемся над двумя тропами, которые огибали холм с севера и юга, сливаясь на востоке и исчезая в зарослях, заканчивающихся в паре сотен метров от западного периметра лагеря. Наше господствующее положение было превосходно, обеспечивая нам полный контроль высоты и зоны поражения. Проблем с укрытием не было. Пока мы будем лежать, противнику будет не во что стрелять. А вот маскировка – это совсем другое дело. Мы ощущали себя выставленными на обозрение как сосок на груди.
Тонини и Райдер остались на вершине холма, в то время как остальные спустились по склону, чтобы устроить минную засаду, поставив наши восемь Клейморов в виде перевернутой буквы U. В зоне поражения оказывались обе тропы и место их пересечения. Мы сделали взрывную сеть, объединив мины в две группы по четыре штуки. Таким образом, мы могли задействовать их вдоль одной или другой тропы или, если потребуется, на обоих одновременно.
К 20.00 мы вернулись на позицию. Тонини поставил еще два Клеймора в нашем тылу – "просто на всякий случай". Мы устроились ждать, не особо ожидая каких-либо действий.
Чтобы иметь возможность видеть в темное время, мы взяли с собой ночной прицел. Их было всего две штуки на роту. В то время такие прицелы были примером самых современных технологий. Нас проинструктировали, что, если вдруг окажемся в ситуации, когда будет неизбежен захват или потеря одного из них, мы должны будем уничтожить его, даже рискуя собственными жизнями.
Ночники, использовавшие любые рассеянные источники искусственного или естественного света, давали слегка расплывчатую, зеленоватую, светящуюся картину окружающей местности на дальности примерно до четырехсот метров. Качество зависело от уровня освещенности. Мы очень редко брали их с собой в поле. Прежде всего, потому что в джунглях они были неэффективны. Кроме того, мысль о том, чтобы рисковать жизнью, дабы не допустить их попадания в руки врага, была нам отвратительна. LRP прежде всего заботились друг о друге.
Зона поражения нашей засады составляла порядка ста метров в длину. Клейморы стояли примерно на десять метров выше троп, нацеленные немного вниз. Все, оказавшееся на открытом месте в момент их взрыва, превратится в мертвое мясо. Фланги зоны поражения засады, кроме того, прикрывались пулеметами М-60 с тысячей патронов на ствол. С таким боекомплектом "шестидесятый" способен на серьезный "разговор".
Примерно в 21.00 свой обычный облет начал "Светлячок"*, выписывая восьмерки взад-вперед над лежащей перед нами долиной.
Внезапно М-60 с вертолета открыл огонь по узкой группе деревьев на конце ближайшего к периметру Кэмп Игл перелеска. Со стороны периметра к нему присоединилось еще два М-60 и счетверенный пулемет .50 калибра, смонтированный на грузовике. Взлетели осветительные ракеты, повиснув на парашютах и медленно дрейфуя к деревьям. Мы были на разных частотах с вертолетом и бункерами периметра, так что могли лишь предполагать, во что они там лупят.
Здоровенные трассеры .50 калибра рикошетом полетели над местом нашей засады, заставив нас сняться с позиций и искать убежища на обратной стороне холма. Мы чувствовали себя не очень комфортно, лежа перед двумя нашими тыловыми Клейморами, но в тот момент это было безопаснее, чем оставаться на открытом гребне, где над головой свищут красные огненные клубки размером с кулак. У всех пуль есть одна общая черта: после покидания патронника их абсолютно не ебет, в кого они прилетят.
Болтающиеся под парашютами "люстры" освещали местность, превращая ночь в день. Мы, чувствуя себя совершенно открытыми и своим, и чужим, остались лежать, сохраняя неподвижность. Тонини прошептал, что скоро нам придется возвращаться на позиции, независимо от летающих там пуль. Находящиеся между нами и периметром гуки, отходя, должны будут пройти мимо нас, а из нашего укрытия мы не можем наблюдать за зоной поражения.
Светлячок отвалил в сторону, когда пара Хьюи-ганшипов зашла с севера. Когда они маневрировали, выходя в атаку, откуда-то из леса прямо перед нами в их сторону, описывая пологую дугу, полетели зеленые трассеры. Судя по длине очередей, по вертолетам стреляли из пулемета РПД. Через несколько секунд к нему присоединилось три или четыре АК, располагавшихся среди деревьев вокруг РПД.
Не обращая внимания на огонь с земли, ганшипы сделали два захода, обработав перелесок Миниганами и ракетами. С нашей точки эта демонстрация огневой мощи выглядела весьма впечатляюще.
Выполнив заходы, ганшипы отвалили в сторону, ушли на высоту и принялись кружить над районом. Светлячок вернулся, зависнув над деревьями и водя туда-сюда прожектором. Яйца этого пилота были достойны восхищения! Всего несколько секунд назад с расстояния меньше ста пятидесяти футов по вертолетам вело огонь, по меньшей мере, пять единиц автоматического оружия.
Пара AK снова открыла огонь по LOH, заставив его отойти. Над перелеском начали вспыхивать осветительные ракеты, которые сносило к нашим позициям. С кружащимися над головой ганшипами мы боялись даже шевельнуться. У нас не было связи с вертолетами или охраной периметра. Мы даже не были уверены, знали ли они о том, что мы были тут. Если они обнаружат нас и откроют огонь, мы не проживем достаточно долго чтобы добраться до укрытия.
Тонини приказал Райдеру связаться с ротным, находящимся в расположении, чтобы тот позвонил по телефону в штаб дивизии. Кто-нибудь должен был сообщить о нашем местонахождении на ганшипы и периметр. Ротный сказал, чтобы мы оставались на месте и ждали распоряжений. На получение подтверждения потребуется минут десять.
Пока мы ждали, я взял ночной прицел и принялся осматривать перелесок. Ракеты давали слишком много света, делая ночник почти бесполезным.
Вскоре LOH вернулся вновь, на сей раз кружась с выключенными огнями. Пилота Светлячка, по-видимому, не волновало внимание, которое привлек его последний заход. По вертолету снова открыл огонь АК, заставив его шарахнуться от деревьев и, описав дугу, уйти прочь.
Теперь, когда прожектор погас, а ракеты догорели, я мог пользоваться ночником. Проследив по зеленым трассерам их источник, я вскоре смог обнаружить стрелка NVA, укрывшегося в группе деревьев тридцатифутовой высоты. Покрутив фокусировку прицела, я обнаружил еще движение – ближе к нашим позициям. Я различил троих солдат противника, бегущих вдоль опушки к нашей засаде.
Я наблюдал, как они подошли на двести метров к левому флангу зоны поражения, а затем залегли. К ним присоединились еще двое, затем они снова начали двигаться, войдя уже непосредственно в зону поражения.
Когда они оказались всего в шестидесяти метрах, Тонини радировал, прося разрешения заняться ими. Ответ был отрицательным. Ротный все никак не мог достучаться до штаба, чтобы дать им наше местонахождение, и боялся, что если мы взорвем Клейморы, засекшие это ганшипы по запарке нас всех перестреляют. Не имея прямой связи с ними, он не желал рисковать.
Нам пришлось просто лежать там и смотреть, как пятеро вражеских солдат проходят через нашу зону поражения и уходят вверх по долине, скрываясь в плотной растительности. Разочаровывающая ситуация, однако в ней был здравый смысл!
Боевые действия перед нами, наконец, прекратились, и ганшипы ушли на свою базу. Светлячок некоторое время держался поблизости, пока тоже не решил отправиться на покой и не улетел на свою площадку.
Мы оставались в полной готовности, но остаток ночи не принес никакой активности в нашей зоне и вокруг нее. Если тут и оставались какие-нибудь вражеские солдаты, они, скорее всего, были мертвы или тяжело ранены. Кому-нибудь надо будет сходить туда на разведку, но делать это ночью будет безрассудно. Утром мы спустимся и поглядим на место событий вблизи.

14 августа 1968

Утром следующего дня мы сняли Клейморы и на скорую руку позавтракали, потом построились цепочкой и спустились с холма. Дойдя до перелеска, мы обнаружили несколько кровавых следов. Пара из них проходила прямо через центр нашей зоны поражения. Толи среди пяти NVA, которых мы видели той ночью, были раненые (хотя по мне так они выглядели вполне здоровыми), либо другие вражеские солдаты как-то прокрались обратно и под покровом ночи вытащили пострадавших. Я слышал много историй об умении противника проделывать это, оставаясь необнаруженным, но в первый раз сталкивался с этим на деле. Как бы то ни было, следы крови были единственным свидетельством того, что кто-то был в этом перелеске. Они даже собрали стреляные гильзы.
Мы радировали в роту, попросив разрешения пройти по следам. Это мог сделать даже слепой. И снова мы получили отказ без объяснения причин.
Взобравшись обратно на холм, мы принялись обедать, ожидая вертолета, который должен был нас подобрать. В такой близости к периметру можно было не принимать столь строгих мер безопасности, как в буше. Мы скатали маленькие шарики из C-4**, подожгли их, и через несколько секунд получили по кружке кипятка, которого хватило чтобы залить наши сублимированные пайки, и еще осталось на приготовление кофе.
Через полчаса, один из парней увидел двенадцать гражданских, приближающихся с севера. Они шли медленно, и, похоже, собирали ягоды или что-то в этом роде. Они были слишком далеко, чтобы можно было точно сказать, чем они занимаются. Что бы они там не делали, они изо всех сил старались выглядеть обычно.
Вскоре они достигли места ночной перестрелки. На наш взгляд это начинало выглядеть все подозрительнее. Мы наблюдали, как они прохаживались там взад-вперед. Наконец, один из них нагнулся и поднял что-то похожее на армейский рюкзак. Он был укрыт в высокой траве в самой середине перелеска. Мы, похоже, прохлопали его, когда досматривали местность!
Тонини радировал о наших наблюдениях и запросил разрешения перехватить их. На сей раз нам дали добро. Командир группы послал в преследование троих из нас. Мы сломя голову рванули вниз по холму и побежали вдоль южного края перелеска, стараясь как можно дольше оставаться вне поля зрения. Когда мы оказались в нескольких сотнях метров, один из них, похоже, увидел нас, поскольку они в бодром темпе принялись сматывать в направлении, с которого пришли.
Мы трое уже пробежали около тысячи метров в довольно быстром темпе, и наши физические резервы были на исходе. Тортелли, новичок в группе, завопил: "Стреляйте в них, стреляйте! Они вот-вот уйдут!" Мы все тяжело дышали, и я знал, что будет чистой удачей попасть в кого-то, движущегося так быстро на таком расстоянии. Кроме того, насколько мы знали, это были всего лишь гражданские. Если они не разбегутся, догнать их на лежащей перед нами открытой местности – всего лишь вопрос времени. Стрельба по ним могла выйти нам боком. Инцидент с Шепердом был еще слишком свеж, я не хотел снова столкнуться с людьми из отдела расследований.
Мы взяли почти спринтерский темп. Слава Богу, мы оставили наши рюкзаки остальным членам группы! Однако наше снаряжение и оружие весили тридцать фунтов, а то и поболее. Вьетнамцы тоже увеличили скорость. Они не бежали, но двигались очень быстрым шагом, нервно оглядываясь на нас через плечо.
Мы нагнали их примерно в двухстах метрах к югу от Шоссе 547, в трехстах метрах к западу от Кэмп Игл. Тортелли подбежал к старой чернозубой мама-сан и выхватил у нее большую плетеную корзину. Внутри лежал северовьетнамский армейский рюкзак. Он стоял, хватая ртом воздух, когда она попыталась отобрать ее обратно. Мы все настолько запыхались, что если бы они хотели, то могли задушить нас веревочкой от воздушного змея, а мы бы не смогли ничего поделать. Как бы то ни было, Тортелли прилагал все усилия чтобы справиться со старухой. Она продолжала дергать свою корзину, костеря его на чем свет стоит на своем пронзительном и отрывистом языке. Наконец, Тортелли навел на нее свой CAR-15 и перекинул предохранитель на "рок-н-ролл". Это сработало! Она отпустила корзину и подалась назад, продолжая ворчать и ругаться.
Шеррер и я щелкнули предохранителями, утихомиривая остальных вьетнамцев. Ну наконец-то до них дошло, что все происходит всерьез.
Тортелли заглянул в рюкзак и обнаружил, что он полон китайских гранат и брикетов взрывчатки C-4. Выражения лиц двенадцати гражданских сменились с гневных на виноватые. Они проебались, и понимали это.
Вскоре прибыл Тонини с остальными членами группы. Долго же они копались, впрочем они были перегружены, таща еще и наши рюкзаки. Пока мы обыскивали гражданских, он вышел на связь и сообщил о находках. Ротный приказал ему вывести их к дороге, забрав взрывчатку с собой.
Едва мы выбрались на шоссе, появился 2,5-тонный грузовик с двумя "эм-пи". Они забрали взрывчатку и вьетнамцев, погрузили их в кузов и отправились в Кэмп Игл. А нам пришлось тащиться полторы мили до нашего расположения. Грузовик за нами никто не послал!
Тем вечером NVA подорвали бензопровод и атаковали блокпост морпехов, охраняющий железнодорожный мост примерно в двух тысячах метров от нашего периметра. Оба объекта находились в окрестностях Шоссе №1. Это был второй впечатляющий фейерверк за несколько ночей. Насколько приятнее участвовать в перестрелке в качестве зрителя!

15 августа 1968

И вновь нас высадили с рассветом на хребте в двух кликах к югу от Нуй Ке. То, что нас так скоро снова отправили на задачу, было весьма необычно, но на тот момент мы были единственной боеготовой группой, находящейся не в поле. Райдер и Коротышка уступили свои места двум парням из другой группы, которая была выведена в резерв. Райдер хреново себя чувствовал, а Коротышка подвернул ногу, вылезая из палатки.
Мы спустились вдоль гребня хребта и нашли две ночных оборонительных позиции в десяти метрах от проложенной пехотной ротой старой тропы, идущей по вершине хребта. Один из новых парней нашел маленький тайник, зарытый в откосе позади одной из позиций. Похоже, его устроили уже довольно давно. Мы раскопали его и обнаружили около трехсот потускневших патронов к АК-47, четыре китайских гранаты и старый, потрепанный карабин М-2, завернутый в промасленную тряпку. Забрав оружие с собой, мы закопали обратно боеприпасы и гранаты, добавив ловушку из нашей гранаты. Было бы любопытно оказаться рядом и увидеть лицо того бедного ублюдка, который откопает ее.

16 августа 1968

На следующее утро мы эвакуировались с помощью лестницы. Нам не удалось найти на хребте прогалину достаточного для посадки вертолета размера. Я все еще еле волочил задницу после выхода на засаду, и карабканье в вертушку далось мне чертовски тяжело. Парень, лезущий передо мной, добавил сложностей, соскользнув со ступеньки, залезая в вертолет. Он отдавил мне четыре пальца на правой руке.

* Легкий разведывательный вертолет (LOH – Light Observation Helicopter), обычно именуемый "лоч" (loach) с закрепленным на шасси прожектором (прим. перев.)
** Пластичное взрывчатое вещество (ПВВ) на основе гексогена с добавлением полимерного связующего (полиизобутилена) и пластификатора (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

17 августа 1968

Нас уведомили, что в течение следующих двух недель наша рота не будет выполнять никаких задач. Предыдущей ночью начало поливать, и прогноз был весьма малообещающим. Похоже, в этом году сезон муссонов будет ранним. В обозримом будущем дождей станет еще больше.
Капитан Экланд оказался превосходным командиром роты. Он проводил с личным составом больше времени, чем любой из командиров рот на нашей памяти. Это было очень важно для нас, поскольку в его руках были наши жизни.
Тонини, Джон Соерс, Джим Шварц и я оказались заядлыми игроками в бридж. Как и капитан Экланд. Однажды ночью он прошелся по палаткам, собирая сторонников. Мы пятеро и примыкавший время от времени новый заместитель командира роты, лейтенант Оуэн Д. Уильямс (по прозвищу Оу-Ди), провели немало вечеров, наслаждаясь замечательной игрой. Капитан Экланд попросил нас во время игры звать его Кеном, поскольку не желал, чтобы его ранг оказывал влияние на чью-либо игру. Но вне его палатки все шло как положено.
Нас всех впечатляло его человеческое отношение и поведение. Это было изрядной редкостью среди офицеров, особенно Вест-Пойнтцев. После того, как мы узнали его, и поняли его чувства в отношении нас и остальных LRP роты, мы поняли, что наконец нашелся офицер, за которым мы пойдем куда угодно.
На бумаге рота F 58-го пехотного (LRP) состояла из двенадцати боеготовых групп по шесть человек, разделенных поровну между двумя взводами. Каждая группа состояла из командира, его заместителя, старшего и младшего радистов, старшего и младшего разведчиков. В расположении каждым взводом руководил взводный сержант, но они редко выходили в поле.
Штабная секция состояла из командира роты, его заместителя, первого сержанта, двух или трех писарей, и ротного водителя.
Секцией снабжения, фактически являющейся частью штабной секции, руководил сержант-снабженец, имевший под своей командой еще нескольких писарей.
И, наконец, секция связи, которой командовал сержант-связист, укомплектованная восемью-десятью специалистами связи, из которых комплектовались группы "Экс-рей". Когда наши группы работали в поле, они обычно устраивались на одной из соседних баз огневой поддержки. Их задачей было гарантировать нам бесперебойную связь с нашим ТОЦ.
На деле же единомоментно у нас редко было больше восьми боеготовых групп. Дембель, отпуска, отсутствие по чрезвычайным обстоятельствам, потери, школа Рекондо, и новички – все это вело к тому, что половина групп пятьдесят процентов времени были небоеготовы или неукомплектованы до штатной численности.
В июне, когда я появился в части, все в роте имели парашютно-десантную квалификацию. Позже, когда 101-я была преобразована в аэромобильную дивизию, к нам время от времени начали попадать "прямоногие". Отсутствие десантной квалификации никоим образом не мешало никому из них великолепно выполнять обязанности LRP.
Каждый месяц мы отправляли двоих LRP в Натранг, в школу Рекондо при командовании главного военного советника во Вьетнаме. Трехнедельный курс, проводимый под руководством инструкторов из Сил Специального Назначения, был школой высшего мастерства для личного состава разведподразделений. К сожалению, популярность школы (все американские, южновьетнамские, тайские, австралийские и корейские подразделения отправляли свой личный состав на эти курсы) ограничивала количество вакансий. Будущих командиров групп и их заместителей отбирали примерно после шести месяцев службы и отправляли для прохождения обучения. По завершении изнурительного трехнедельного курса каждый мог быть уверен, что все предшествующие недостатки в его способностях руководить группой исправлены.
Наши группы состояли из военнослужащих в званиях от E-3 до E-6. Иногда с группой в поле выходил лейтенант или E-7, но они обычно шли в качестве младших разведчиков или связистов. Группой всегда руководил ее штатный командир.
Большинство личного состава роты составляли белые, хотя было и довольно много LRP испанского происхождения. В период моей службы у нас в боевых группах было пять или шесть индейцев, трое черных, и один гаваец.
Число призывников и добровольцев было примерно одинаковым, но всех их объединяла одна общая черта: в LRP они пошли добровольно. Некоторые переводились к нам из других подразделений, а добрая треть продлевалась, уже отслужив в стране полный срок. Когда я прибыл, многие LRP в подразделении начинали служить еще в бригадном LRRP, временном подразделении, обеспечивавшем 1-ю Бригаду 101-й. Это были Старые Грязные Пижоны, прокопченные и просмоленные твердокаменные разведчики-ветераны, ставшие легендой еще до того, как была сформирована рота F. Именно их навыки командиров групп и опыт были использованы при формировании роты. Ходили слухи, что между Старыми Грязными Пижонами и разведчиками, прибывшими в составе дивизии в декабре 67-го было много обид. Дивизионные лайферы, занявшие руководящие посты в роте F, считали LRRP 1-й Бригады, кучкой нечесаных дерьмоголовых задниц, неспособных выйти на разведку даже в городской парк. Старые Грязные Пижоны были чертовски хороши еще за два года до того, как туда перебралась остальная часть дивизии. Они делали свое дело, и, естественно, негодовали, когда какие-то там NCO, проведя в стране шесть недель, начинали указывать им, как патрулировать. Это привело к нескольким пикантным ситуациям.
Обычно LRP были немного старше, чем солдаты из других подразделений. Наш средний возраст составлял чуть больше двадцати. Многие из нас учились в колледже. У нас были выходцы со всех Соединенных Штатов, но большинство парней было с Юга.
LRP были элитными войсками. В большинстве мы были неприлично высокомерны, полны бравады, вызывающе мужественны, греховно тщеславны, невозмутимо горды, беззаветно преданы друг другу и готовы на все. Мы никогда не отказывались от выхода на задачу. Каждый ни секунды не колеблясь готов был пожертвовать жизнью за товарища по группе и знал, что остальные сделают для него то же самое. И это знание делало такие поступки самой собой разумеющимися.
Мы были окружены тайной, что вызывало негодование со стороны остальных, обычных подразделений. Была ли это зависть, ревность, или что-то еще, для меня оставалось тайной, но независимо от того, чем было вызвано это негодование, оно, пожалуй, никоим образом не сказывалось на уважении, с которым они к нам относились.
Спецназ, флотские "тюлени", разведподразделения морской пехоты – все они знали, каково это, преодолеть страх перед высадкой в джунгли в составе малочисленной группы. Мы не слишком-то отличались от любого другого пехотинца во Вьетнаме. Мы не были безрассудны или бесстрашны. Мы не искали острых ощущений и не были одержимы жаждой смерти. Мы не испытывали заблуждений относительно собственного бессмертия. Мы были солдатами, понявшими, как бороться со страхом, и беспокойством, и знавшими, как управлять ими. Мы выработали особое отношение, позволяющее справиться с эмоциями, которые, окажись они неуправляемыми, могли бы очень быстро убить нас. У нас не было татуировок LRP на руках, мы не грызли зубами Клейморы. Нас не вскармливали сухпайками с детства, и мы не изучали специальные операции в начальной школе. Большинство из нас не училось в Штатах тому, что мы делали во Вьетнаме.
Я действительно не знал, что делало нас другими. Большинство из нас вызвалось добровольно, даже не зная, на что идут (рекламная речь в Бьен Хоа подавала это как нечто захватывающее и вознаграждаемое). Может быть из-за того, что мы делали вещи, за которые большинство других боялись взяться. Возможно, это была неосознанная попытка добиться уважения, столь необходимого нам всем для перехода от детства к мужеству. Чертовски уверен – это было не ради популярности, потому что у нас ее никогда не было.
Временами это выглядело почти игрой. Пацаны, играющие в мужские игры с настоящими патронами и гранатами. Крепчая от всплесков адреналина, получаемых при высадке на LZ. Пребывая в захватывающем предвкушении контакта и, в то же время, боясь его. Мы играли ради выигрыша, если конечно можно назвать выигрышем убийство других людей. Проигрыш был непростителен, потому что означал смерть. А смерть была непростительна.
Нам говорили, что мы должны играть по правилам. Правилам, которые другая сторона отказывалась признавать. Так что мы учились жульничать, учились играть как наши противники. Смошенничать означало победить, а победа была для нас всем. В бою не бывает "хороших проигравших". Мы всегда должны быть лучше чем враг, иначе правящий игрой случай в конце концов решит, что теперь наша очередь проигрывать. На протяжении всей истории война была делом мужчин. Делала ли она из мальчишек мужчин… или просто отнимала у них детство? Вполне возможно, что и то и другое!
Мы жили на краю. Мы испытывали кураж. Этот кураж вызывал такое же привыкание, как кокаин или героин. Жизнь была захватывающей. Каждый день приносил новые приключения. Это заставляло время двигаться быстрее. Когда случались периоды бездействия и ничего не происходило, казалось, что время еле тянется.
Мы знали, что, вернувшись в Штаты, должны будем слезть с этой иглы, но никто не сказал нам тогда, насколько это окажется трудно. Ломать привычки охренеть как тяжко.
Смертельный риск придавал ощущениям дополнительную остроту. Мы знали, что ставкой в нашей игре была сама наша жизнь. Единственное, что могло повлиять на случай, определяющий результат – наши способности. Личные и группы в целом. Группы, которые не выкладывались полностью, теряли людей. Большую роль играла удача. Возможно, гораздо большую, чем любой из нас соглашался признать, потому что никто из нас не был так хорош, как ему казалось. Время от времени бывали несчастные случаи, но они происходили только с невезучими.
Естественно, мы становились высокомерными и дерзкими. Это была оболочка, скорлупа, защищающая наш рассудок. Спустя годы, когда эта скорлупа рассыпалась, множество храбрых людей обнаружило, что их рассудок был привязан к тем высокомерию и дерзости. Лишившись их, они потеряли все.

18 августа 1968

Мы получили весть, что Франк Суза не получил "рану на миллион долларов", как все полагали. Он вернется в роту через неделю-другую. Хоть мы и желали друг другу возвращения в Штаты, все были бы рады снова видеть Франка в подразделении. У него были жена и дети, и ему вообще не следовало бы быть в Наме, рискуя своей задницей, но он был превосходным LRP и ценным членом в любой группе.

19 августа 1968

Группа №10 получила предварительное распоряжение на выход двадцать второго. Разведотделу дивизии стало известно о полевом госпитале NVA на реке Бо в горах к западу от Хюе. Его местонахождение было определено с точностью до километра. Они хотели, чтобы мы отправились туда, определили точное место и вернулись с "языком".
Дождь продолжал лить. Никому из нас не нравилась сырость, но падение температуры давало передышку от невыносимой жары.

20 августа 1968

Дождь по прежнему шел без остановки. Около десяти утра на площадке, находящейся примерно в миле от нас, молния попала в Чинук*. Он просто исчез внутри огромного огненного шара. Надеюсь, когда он рванул, рядом никого не было. Позор нашему правительству – при всех доступных технологиях не иметь возможности обуздать мощь молнии и обратить ее против врага. Только представьте себе, сколько денег можно было бы сэкономить. Да, пожалуй, нам тогда стало бы немного сложнее вызывать огневую поддержку. Уверен, чтобы вызвать молнию, на нашу PRC-25 нужно будет поставить как минимум стофутовую штыревую антенну.
Весь вечер у нас была красная тревога. На Кэмп Игл упало порядка двух десятков 82-миллиметровых миномётных мин. О потерях ничего не было слышно. Хьюи-ганшип уничтожил семерых VC в двухстах метрах от заграждений нашего периметра.
Подразделения 101-й дивизии выходили из Ашау. Их заменяли дивизия ARVN и бригада 1-й Кавалерийской. Я предполагал, что мы больше не будем выполнять задачи в долине. Похоже, никто из нас не был этим разочарован.

22 августа 1968

Задачу отменили из-за погоды. Дождь по-прежнему лил стеной. Никаких полетов до его окончания. Даже если он прервется на время, достаточное для нашей высадки, в случае контакта мы окажемся без весел в потоке говна.
Шугеэр отправился в тыл. Нам будет не хватать его лидерства и чувства юмора. С другой стороны, было приятно убедиться, что существуют люди, пережившие свой срок. Это вселяло уверенность в остальных.

* Транспортный двухвинтовой вертолет Боинг CH-47 (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

23 августа 1968

К утру погода, наконец, исправилась. Около сорока наших воспользовалось этой возможностью, скатавшись на Коко Бич, чтобы провести денек на солнце. Это было прекрасно – просто снова почувствовать себя сухим.
Когда мы вернулись в расположение роты, то узнали, что примерно через двадцать минут после нашего отъезда пляж обстреляли из минометов. В этой части страны в дневное время такое случалось исключительно редко. Это заставило нас задуматься, а был ли это старина Чарли? Э-э-э, вряд ли! Скорее всего, это были парни из отдела расследований!
Поздно вечером вновь полил дождь. Я начинал походить на губку. Даже не представлял себе, что вода может настолько достать, а ведь муссоны еще даже не начались.

24 августа 1968

Мы получили предварительное распоряжение на выход двадцать пятого ввиду предполагаемого изменения погоды. В дивизии хотели снова высадить группу в районе горы Нуй Ки для поиска позиций ракетных установок, выпустивших десять 122-миллимертовок по Кэмп Игл, пока мы были на Коко Бич. Похоже, они легли слишком близко к штабу дивизии! От нас потребовали попытаться захватить пленного. Все лелеяли надежду отправиться на выход. Мы уже начинали ржаветь от дождя и безделья. Этот тип погоды был естественным депрессантом, и время, казалось, еле ползло, когда мы сидели, запертые в своих палатках с единственным желанием – лишь бы закончился дождь. Ну а я становился чертовски хорошим игроком в бридж.
Когда группа получает предварительное распоряжения, начинают происходить разные вещи. Во-первых, командир группы, а иногда и ЗКГ, получают инструктаж у ротного или кого-нибудь из разведотдела. Ему сообщали сведения о характере задачи, ее продолжительности, местоположении АО, предоставляли все данные разведки, полученные из других источников. Обозначаются "твердые активы", такие как артиллерийская и авиационная поддержка. Назначаются позывные и радиочастоты. Определяются силы быстрого реагирования на случай, если возникнет такая необходимость.
Командир группы осуществляет облет АО, чтобы уяснить особенности местности, найти источники воды, определить местонахождение LZ и PZ, отметить тропы и любые другие признаки активности противника. Обычно облет представлял собой единственный проход на высоте 1000-1500 футов. Вертушка не могла задерживаться в районе, поскольку этим она могла привлечь внимание находящегося поблизости противника. Обычно, пролетев над АО, борт уходил дальше, а затем делал второй пролет на обратном пути. Во время облета вертолетом управлял тот же пилот, которому предстояло лететь на высадку группы. У командира группы было не много времени на оценку АО и выбор основной LZ. Случались ошибки, временами подвергающие группу большой опасности. Высадка не на той LZ, а, иногда, и вовсе не в том районе, могла представлять реальную угрозу безопасности группы.
По возвращении с облета командир проводил инструктаж остальных членов группы. Тогда же принималось решение относительно необходимости для выполнения задачи какого-либо специального оборудования или снаряжения.
Заместитель командира группы проверял, чтобы все необходимое снаряжение было в наличии и должным образом уложено, оружие вычищено, проверено и пристреляно, радиосвязь функционировала, должное количество боеприпасов и запасные батареи к радиостанциям распределены между членами группы.
Когда все было собрано, у каждого LRP был рюкзак, весящий где-то от шестидесяти до девяноста фунтов. Кроме того, еще от двадцати пяти до тридцати пяти фунтов составлял вес полевого снаряжения и оружия. Изрядный вес, чтобы лазать вверх-вниз по горам высотой 2500-5000 футов! А теперь представьте попытку подняться с этим грузом на спине по сорокафутовой раскачивающейся лесенке, и поймете, почему эвакуация с ее помощью не относилась к числу любимых способов выхода из буша.
Все снаряжение проверялось снова и снова. Мы надевали рюкзаки и подпрыгивали друг перед другом. Все, что гремело или звякало, получило свою долю липкой ленты.
Мы еще раз чистили оружие, удостоверяясь, что в наших магазинах снаряжено только по восемнадцать или девятнадцать патронов. Если набивать в них все двадцать патронов, могла ослабнуть пружина подавателя. Результатом могла стать серьезная задержка в самый неподходящий момент.
Закончив, мы пытались найти себе занятие, позволяющее скоротать время до выхода. Большинство пыталось как следует выспаться ночью. Остальные играли в карты, писали письма, слушали музыку, или читали книги. А кое-кто оправлялся на вертолетку или в бункер к Старым Грязным Пижонам пропустить напоследок косячок-другой. Довольно многие курили траву в тылу, но я никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то делал это в поле. Одни из нас искали компанию, другие хотели побыть в одиночестве. Какого-то общего знаменателя не было.
В большинстве случаев высадка происходила на рассвете. За час до вылета ротный писарь поднимал выходящую на задачу группу. Никто не завтракал. Набитый желудок замедляет реакцию и притупляет чувства. Перед выходом никто не мылся и не пользовался дезодорантом. В джунглях запах мыла или одеколона был сродни размахиванию красным флагом.
Мы наносили маскировочный грим при свете свечей, пользуясь закрепленными на стойках палатки зеркальцами. Кое-кто не наносил камуфляж, пока не оказывался не вертолетной площадке. Чтобы видеть, что делают, они пользовались сигнальными зеркальцами. У каждого был свой собственный способ. Кто-то наносил краску большими полосами, идущими наискосок через все лицо по принципу "высветлить темное, затемнить светлое". Другие использовали более мелкий, имитирующий листву рисунок. А некоторые, включая меня, предпочитали узкие, перемежающиеся полосы. Почти все, перед тем как воспользоваться гримом, мазались репеллентом от насекомых. После нескольких выходов нанесение камуфляжа превращалось в своего рода ритуал.
Во время подготовки к задаче LRP очень мало разговаривали. Это была часть психологической подготовки к выходу на патрулирование. Кроме того, это помогло подготовиться в течение этих трех-семи дней обходиться без слов, полагаясь исключительно на жесты, позы, и передаваемые от одного другому записки.
Когда командир приказывал группе влезать в рюкзаки, все производили последнюю проверку, удостоверяясь, что камуфляж в порядке, ничто из снаряжения не блестит и не производит шума. Радисты последний раз проверяли связь. Когда прибывали вертолеты, командир группы давал команду грузиться. Мы забирались в порядке, противоположном тому, в котором будем высаживаться. Те, кто носил панамы, совали их в карманы или за пазуху, чтобы поток от винта не сдул их при высадке.
Курильщики затягивали последнюю сигарету. Большинство командиров групп запрещали курение в поле. Верующие шептали последние молитвы. Нерелигиозные перебирали свои талисманы. Я делал и то и другое!
На пути к АО было не до разговоров. Шум вертолета и проносящегося через открытую кабину ветра все равно делали общение любым способом кроме крика невозможным.
Вертолет управления и ганшипы прикрытия сопровождали нас до АО, набирая высоту и отставая, когда мы готовились высаживаться. Если в районе будет слишком много вертолетов, это насторожит противника, указывая, что что-то затевается.
Пилот подходил к району разведки на бреющем полете, делая несколько ложных посадок перед настоящей, и обычно еще одну-две после. Это было придумано, чтобы запутать противника, относительно того, которая высадка была настоящей.
Борттехник подавал сигнал, когда мы оказывались в одной минуте от места. После этого командир приказывал зарядить оружие. По этой команде каждый член группы досылал патрон в патронник и изготавливался для быстрого покидания вертолета.
При обычной высадке вертолет подлетал к LZ, зависая в последний момент, в то время как мы выпрыгивали на землю. В LRP мы гордились умением покинуть зависшую вертушку меньше чем за три секунды. Касание вертолетом земли воспринималось как оскорбление нашей смелости и отсутствие летных навыков у пилота.
Во время высадки группы вертушка управления кружила высоко вверху, управляя и координируя различные этапы высадки. Обычно у них на борту были свернутые веревочные лестницы или седло Макгвайра. Они же должны были работать в качестве эвакуационного борта на случай если что-то произойдет с высаживающим бортом или одним из ганшипов. Обычно высадку прикрывала пара Хьюи-ганшипов (позднее замененных Кобрами). Если в них не возникало нужды, они обычно оставались кружить на высоте.
Оказавшись на земле, группа отыскивала надежное укрытие где-нибудь в пределах сотни метров от LZ, где укрывалась, или "закладывала собаку" где-то от пятнадцати минут до часа. Это давало группе возможность прослушать прилегающую местность на предмет признаков деятельности противника, убеждаясь, что высадка прошла незамеченной. Кроме того, это позволяло связистам установить связь с ТОЦ или "эксреями" до того, как группа покинет окрестности LZ. Если установить связь не получалось, группу могли эвакуировать или переместить на другое, более высокое место, чтобы попытаться улучшить прохождение сигнала.
Затем группа начинала движение, медленно и осторожно перемещаясь по АО. В зависимости от поставленной задачи патруль обычно следовал по заранее установленному маршруту, могущему варьироваться исходя из условий местности и действий противника.
Группа регулярно передавала ситрепы (доклады об обстановке), в которых сообщала о своем продвижении и докладывала любую информацию, полученную в его процессе. Если был пропущен один плановый сеанс связи, "эксреи" связывались с ТОЦ и докладывали командиру роты. Если отсутствовал и второй ситреп, ротный предпринимал немедленные действия. Он предпринимал облет АО, пытаясь установить контакт с группой по радио или визуально. Если это не удавалось, на поиски пропавшей группы отправлялось подразделение быстрого реагирования.
Большинство групп передвигалось в светлое время суток, а вечером устраивало НОП (ночную оборонительную позицию или периметр). В течение всего времени патрулирования соблюдалась строжайшая звуковая дисциплина. Общение между членами группы происходило обычно с помощью жестов или, когда это было возможно, записками. Когда использовался шепот, его было слышно на расстоянии не больше трех метров.
Группу вел пойнтмен, или старший разведчик. Его основной задачей было выдерживание направления и поиски любых признаков присутствия противника. Его сектор наблюдения находился непосредственно впереди от уровня земли до уровня глаз.
Следующим в цепочке был ведомый. Его функцией было отслеживание пройденного группой расстояния. В джунглях это частенько оказывалось непросто, поскольку группе приходилось пересекать горы и долины. Однако обычно LRP были в состоянии определить свою точку стояния, используя карту и компас. Было не так уж сложно опознать известные местные ориентиры, если, конечно, группа не оказывалась под пологом трехъярусных джунглей. В такой ситуации обычно помогал вызов ближайшей базы огневой поддержки с запросом выпустить дымовой или пристрелочный снаряд. Ведомый также обеспечивал поддержку пойнтмену в случае контакта. Пойнтмен опустошал магазин в направлении контакта, а затем отходил в тыл мимо ведомого. Когда пойнтмен проходил мимо, ведомый начинал вести огонь, а затем отступал мимо следующего в цепочке. Так вся группа стреляла и отходила, пока не разрывала контакт. После этого можно было приступать к E&E (уклонению и ускользанию). В сектор наблюдения ведомого входили правый и левый фланги, и передний сектор выше уровня глаз. Обычно он шел в трех-пяти метрах позади пойнтмена.
Командир группы шел третьим. Его заботой был общий контроль движения группы. Он следил за соблюдением интервалов и определял направление движения. Его положение в центре давало возможность контролировать всю группу в случае контакта как с фронта, так и с тыла. Во время движения за командиром не закреплялось какого-либо определенного сектора наблюдения. Он должен быть свободен, чтобы иметь возможность следить за работой группы в целом.
Старший радист шел позади командира группы. Его задачей было ведение всего рутинного радиообмена, освобождая командира для управления группой. Он должен был уметь вызвать медэвак, запросить огонь артиллерии и корректировать его, наводить вертолеты и ударную авиацию, ясно и правильно докладывать информацию группе связи или напрямую в штаб. Когда группа вступала в контакт, хороший радист был на вес золота. Его сектором наблюдения был левый фланг.
Младший радист шел пятым. Его радиостанция была запасной, либо настраивалась на частоту артиллеристов. Он был чем-то вроде вьючной лошади до тех пор, пока группа не вступала в контакт и не возникала необходимость быстрого вызова огневой поддержки. Он должен был уметь выполнять все обязанности старшего радиста. Он отвечал за правый фланг.
Младший разведчик шел в тыловом охранении, замыкая патрульный порядок. В его обязанности входило наблюдение за "хвостом" группы, удостоверяясь, что враг не подходит к ней с тыла. Он также прилагал все усилия, чтобы после прохода группы не оставалось никаких следов, способных привлечь внимание противника.
Все члены группы проходили перекрестное обучение и были готовы в любой момент занять место погибшего или раненого товарища.
Когда остановилась на привал, она немедленно организовывала овальный или круглый периметр с охранением на 360 градусов. Пищу принимали по очереди, так чтобы три-четыре LRP постоянно оставались на страже.
В сумерках устраивалась НОП, обычно в густых зарослях. Клейморы ставились так, чтобы перекрыть возможные пути подхода. Мы располагали их как можно ближе и прилагали все усилия, чтобы как следует замаскировать мины и идущие к ним провода.
Смены охранения устанавливались в зависимости от расположения НОП и активности противника в районе. Если АО выглядел пустым, то в охранении мог остаться один человек, в то время как остальные члены группы спали. Если имелись признаки, что в районе кто-то есть, на смену заступали по двое. В случае же если поблизости были замечены вражеские солдаты, в охранение заступали втроем. Когда существовала прямая и явная опасность контакта, в полной готовности находилась вся группа. Большинство командиров групп предпочитало смены по полтора-два часа. Это обеспечивало членам группы максимально длительный непрерывный сон. Я лично предпочитал, чтобы смены были от сорока пяти минут до часа. Это уменьшало риск заснуть на посту, при этом все-таки обеспечивая достаточно длинные периоды сна. В некоторых случаях мы привязывали шнурок от одного человека к другому, чтобы можно было разбудить друг друга при минимуме движений.
Сон в охранении и храп были серьезными нарушениями. В случае повтора такого человека быстро переводили прочь из подразделения.
Выполняя разведывательную задачу, мы двигались медленно, часто останавливаясь для просмотра и прослушивания местности. Найдя тропу или какие-нибудь сооружения противника, мы отходили, занимали позицию, обеспечивающую укрытие от огня и маскировку, и вели оттуда наблюдение, пытаясь обнаружить любые признаки присутствия противника. Иногда приходилось жертвовать укрытием в пользу маскировки.
Когда задачей была организация засады, мы двигались, пока мы не находили подходящее место, обычно на перекрестке тропы или у ручья. Мы устанавливали Клейморы, иногда объединяя их в цепь с помощью детонирующего шнура, и устраивались ждать. Мы предпочитали приводить минную засаду в действие в дневное время, так как можно было видеть, во что мы ввязываемся. Обычно мы набрасывались на все, что целиком умещалось в пределах нашей зоны поражения. Как правило, у нас получалось устраивать засады на группы противника численностью до двадцати человек.
После вступления в контакт мы, в зависимости от обстоятельств, могли отступить и вызвать силы быстрого реагирования, либо E&E. Проводить досмотр зоны поражения, имея под рукой лишь шесть человек, было глупо. Это могло привести лишь к ненужным жертвам среди LRP.
Задачи по взятию языка были редкостью. Выполняющая ее группа делилась на две подгруппы. Одной из них была подгруппа наблюдения, выбирающая подходящую жертву, а затем обеспечивающая безопасность второй подгруппы, непосредственно осуществляющей захват. Группе было бы достаточно затруднительно, если не сказать более, захватить пойнтмена роты NVA. Захват пленных требовал четкой координации и точного расчета времени. На деле большинство пленных попадались случайно: захватывались во время выполнения обычных разведывательных задач, или оставались в живых после засады.
Иногда нам ставили задачи по оценке результатов авиаударов*, обычно оказывающиеся пустой тратой времени. Время от времени мы выходили в район проведения Арк Лайт через день или два после нанесения удара, чтобы проверить, какие результаты достигнуты. Чаще всего мы обнаруживали акры глубоких воронок, расщепленные деревья и мертвых животных. Лишь однажды нам попался мертвый северовьетнамец.
Мы также выполняли задачи в зонах дефолиации. Это было сущее удовольствие. Мы были единственными живыми в огромных районах с мертвой и умирающей растительностью. Что там об ощущении себя голым? Там не было абсолютно никаких укрытий. К тому времени, когда нас посылали проверить, что раскрыли химикаты, противник уже паковал манатки и съезжал. Движение по обработанной дефолиантом местности походило на ходьбу по кафельному полу, на который кто-то просыпал большой пакет чипсов.
Пожалуй, самыми жесткими были задачи по поиску сбитых самолетов и спасению членов их экипажей. Их всегда приходилось выполнять неожиданно и без всякой подготовки. Не было времени на доразведку местности или планирование поддержки, призванной помочь в случае осложнения ситуации. У нас не было привычки идти в буш без подготовки. На таких задачах мы всегда чувствовали себя некомфортно.
По окончании задачи группа должна была выйти к предварительно намеченной точке подбора для эвакуации. Обычно для PZ подбиралось место, где мог приземлиться вертолет. Если такого места было не найти, или до него было не добраться, нас могли эвакуировать с помощью лестницы или седла Макгвайра. Частенько мы привлекали к расчистке нашей PZ артиллерию или авиацию. А временами приходилось вырубать поляну самостоятельно.
По возвращении в роту нас ждал разбор, часто даже раньше, чем сдача боеприпасов, Клейморов и гранат. Разведотделу всегда не терпелось узнать, что же мы обнаружили. Чем больше времени пройдет, тем менее точной становится информация. В отличие от инструктажа перед выходом на задачу, в котором участвовал только командир, в разборе после возвращении принимала участие вся группа. У шестерых человек часто возникало шесть разных версий происходящего, а кто-то мог увидеть что-то, что могли упустить остальные.
По окончании разбора мы сдавали в оружейку дополнительные боеприпасы и взрывчатку, возвращали на склад радиостанции и другое специальное оборудование, чистили оружие, и перепроверяли снаряжение, готовясь к следующей задаче. Только закончив все это, мы были свободны и могли расслабиться и развеяться. При удачном раскладе у нас было четыре-пять свободных дней до следующего выхода и, возможно, даже поездка на Коко Бич.

* BDA (bomb damage assessment) (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam