Мощно, спасибо!

Спасибо большое.

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 4

Часом позже, когда наш Хьюи снижался к вертолетке FOB-2, я с удивлением увидел, что она кишит людьми. Вся разведывательная рота – человек сорок или больше – похоже, была там. Но почему?
В этот момент мы приземлились, выбрались наружу, и едва знакомый Один-Ноль сунул мне в руку холодное пиво и похлопал по плечу. Люди из дюжины групп хлопали всех по спине, раздавали пиво и жали нам руки. Там были Боб Ховард, и Первый сержант Пинн, и капитан Лесесн. И, боже, каким же вкусным было это пиво! Наши вьетнамцы пили ледяную Кока-колу.
Я узнал, что каждую возвращающуюся разведгруппу встречали таким образом, с приходом всех американцев разведроты. Мы можем быть в разных группах, но тут мы все вместе, вот что это значило. Окидывая взглядом вертолетку, я понял, что никогда не чувствовал такой общности.
После этого мы побросали рюкзаки в комнате группы, а затем аналитик разведки повел нас в Центр тактических операций для предварительного опроса. Мы описали наши самые важные находки – разбомбленных нами северовьетнамцев, место с пустующими хижинами и самолет, пролетевший мимо нас в темноте. Аналитик немедленно передал это по телетайпу в Сайгон. Подробности могут подождать до официального разбора завтра.
Затем был горячий душ, за которым последовал ужин со стейком ти-бон и всем прилагающимся – еще одна традиция для вернувшихся разведчиков. После этого мы выпили в клубе, где Бен рассказал о нашем выходе горстке заинтересованных слушателей; их было бы больше, но мы не участвовали ни в каких перестрелках. По иронии судьбы, самый успешный разведвыход – сбор разведданных не будучи обнаруженными – может показаться почти рутиной.
В ту ночь залезть в чистые простыни оказалось чувственной роскошью. Я спал крепко.
Официальный разбор занял все следующее утро, когда аналитик шаг за шагом прошелся с нами по всему выходу, вытягивая из все возможные подробности. Он тщательно записывал каждый след, занес в базу данных SOG пустой базовый лагерь, как и место нового лагеря, которое мы разбомбили. Несмотря на то, что в результате бомбардировки, должно быть, погибли десятки NVA, наша оценка в двадцать пять убитых была всего лишь мимолетной статистикой – в SOG так и не возник менталитет "подсчета тел"(1). Добыть разведданные было важнее, чем уничтожить противника.
Оказалось, что нашей самой ценной разведывательной информацией был объект, описанный нами лишь по случайности – тот затемненный самолет. Во время Второй мировой войны, как мы узнали, в Советском Союзе строили лицензионную версию американского C-47 под названием Ил-718(2) и позже поставляли их Ханою. Подразделение Майк Форс, сражавшееся возле Бенхет, докладывало о транспортном самолете и парашютах ночью, но тогда это сочли умопомрачением или ошибкой, но сейчас мы подтвердили их разведданные. ВВС Северного Вьетнама сбрасывали с воздуха критически важные предметы снабжения, возможно, медицинские.
На следующий день для нашей группы началась недельная пауза, целых семь дней на отдых: никаких построений, никаких нарядов, никакого установленного распорядка, ничего. После недели в джунглях с тяжелой выкладкой мы были истощены физически, но наше психическое истощение было еще сильнее. Это непрекращающееся напряжение – постоянно настороже, постоянно наблюдать, постоянно скрываться и постоянно слушать, но ни разу не заговорить нормальным голосом – знание, что малейшая ошибка означает вероятную смерть или исчезновение навсегда. Психологический урон был гораздо большим. Нам нужна была эта неделя.
Мы могли бы отправиться куда угодно в Южном Вьетнаме, например, на C-130 "Блэкберд" в Сайгон или Дананг, где у SOG были конспиративные квартиры с бесплатным проживанием. Но Бен и Джордж не были любителями вечеринок, так что мы остались прямо там, на FOB-2. В основном я валялся, читал книги днем и общался в клубе ночью. Джордж работал над словарем языка монтаньяров, который он составлял, слушал записи "Саймон и Гарфункель", и писал письма своей семье в Олд-Лайм, Коннектикут. Каждое утро мы втроем отправлялись в трущобы за воротами FOB-2 за китайским супом. Сидя на хлипких табуретках и пользуясь общими ложками, хранившимися в стоявшей на столе жестяной банке, мы прикончили множество десятицентовых мисок говяжьего бульона с лапшой, рубленой зеленью и острым перцем. Всякий раз, когда мы уходили, старая мамасан тщательно обтирала наши ложки и совала их обратно в банку для следующих посетителей.
РГ "Огайо" тоже была на паузе, так что в один из дней я повеселился с Флойдом Эмброузом и его Один-Один, Фрэнком Беллетиром. Прозванный "Свинарником" за свое отношение к личной чистоплотности, Флойд ангажировал нас пить пиво в комнате своей группы с десяти утра. Мы были уже изрядно навеселе, когда через два часа переместились в клуб, где обнаружили нескольких парней из РГ "Мэн", потягивающих напитки и играющих в "Монополию". Еще один парень из РГ "Невада" скорчился у задней двери и блевал, он выпил целую бутылку "Колд Дак"(3), поспорив на 5 долларов.
За пару минут Флойд сдвинул три стола, усадил всех за них и включил на музыкальном автомате подборку хитов вестерн-кантри. Флойд любил как следует повеселиться. Парень из РГ "Невада" все еще был в боевом настроении, поэтому бросил нам вызов выпить коктейль по его выбору. Почему бы и нет? Он принес скотч с грейпфрутовым соком, что звучит хуже, чем есть на самом деле. Мы убрали его влегкую.
Затем Флойд предложил: "А теперь давайте коктейль разведки". Да, черт возьми, взревели все. Потом мы спросили, что в нем.
Начали с того, что в пивном кувшине смешали набор спиртного: водку, джин, ром, скотч, бурбон, бренди, шнапс, пиво и вино. Флойд покрутил его, понюхал, затем добавил щепотку выковырянных из пупка волос. "Чисто для вкуса", - объяснил он. Он передал его парню из РГ "Невада", который, недолго думая отхлебнул, а затем передал мне. Он был крепок, обнаружил я, но не так уж и плох. Я сделал глоток. На мгновение он снова оказался в руках Флойда, он отпил, но был явно недоволен. "Его неправильно размешали", - объявил он, расстегивая ширинку, засовывая член в кувшин, и перемешивая жидкость.
И снова парень из РГ "Невада" сделал глоток напитка, затем добавил еще один ингредиент – он плюнул в него и передал мне. Все смотрели, как я делаю глоток, затем, чтобы продолжить традицию, я тоже плюнул внутрь. Все последовали примеру, выдав Флойду весьма прикольный напиток, когда подошла его очередь. Он сделал свой глоток, но должен был отомстить. Старина Свинарник вывалил в кувшин переполненную пепельницу и сунул его парню из РГ "Невада", который уставился на густую смесь с плавающими пеплом и окурками, набираясь смелости поднести ее к губам.
Затем вошел Боб Ховард. Он спросил: "Кто-нибудь здесь видел сержанта Кифера?" Никто не видел, но человек из РГ "Невада", смелый тип, поднял отвратительную смесь и предложил: "Сержант Ховард, хотите попробовать наш коктейль разведки?"
Не моргнув глазом, Ховард взял кувшин, от души отпил – вдвое больше, чем любой из нас – вернул его и ушел. Как будто это был пустяк. Ни слова. И в отличие от нас, он был трезв как стеклышко. Это было великолепно.
Остаток дня мы распевали песни разведки, обменивались военными историями и поднимали тосты за погибших товарищей. В этот раз я был пьянее всего с момента прибытия на FOB-2.
В последний вечер паузы я сидел на своей койке и писал письмо, когда Джордж Бэкон вернулся из душевой, в одном лишь полотенце вокруг талии. В свете лампочки под потолком я заметил что-то на его плече, и мне пришлось присмотреться, чтобы понять, что это. Это был шрам, худший из всех, что я когда-либо видел, выглядевший так, будто кто-то вырвал кусок плоти, а затем скрутил его. Он заметил мой взгляд. "АК", - объяснил он.
"Кхесань?" - спросил я.
Джордж выдавил улыбку, но я видел, что ему не до юмора. "Нет. Это было 23 августа".
Двадцать третье августа! Я вспомнил дыры от пуль и окровавленный пол в моей комнате в Дананге. Это была дата, получившая известность, 23 августа 1968 года. В ту ночь в расположении CCN в Дананге было убито и ранено больше Зеленых беретов, чем в любом другом инциденте в истории Сил спецназначения Армии США. Хотя это была ночь, которую он предпочел бы не переживать снова, Джордж рассказал мне эту историю.
"Тем утром я прилетел в Дананг", - начал он, - "для получения повышения в звании". Во второй половине дня делать было нечего, поэтому он пошел на пляж, где находящиеся на паузе разведчики загорали, слушали песни Мерла Хаггарда, ловили рыбу с помощью ручных гранат и плавали на надувных лодках. Атмосфера была как на курорте, прекрасный пляж в окружении американских баз и большой военный магазин возле дороги. "Просто невозможно было представить, что враг где-то рядом".
В тот вечер он допоздна работал над словарем диалекта монтаньяров бру. Это была утомительная задача: у племени бру не было письменности, поэтому Джорджу пришлось записывать фонетическую транскрипцию каждого слова на английском, а затем переводить ее на письменный вьетнамский, с определениями, перекрестными ссылками и синонимами. Он лег около полуночи.
На другом конце расположения CCN, в офицерском общежитии, дежуривший тем вечером в штабе офицер, капитан Чак Пфайфер, пытался отдохнуть. Командир роты Хэтчет Форс, Пфайфер, выздоравливал после сильного приступа малярии, и во влажной духоте Дананга он крутился и вертелся, и не мог заснуть, хотя оба его соседа по комнате вовсю храпели. Ранее тем вечером дежурный офицер с соседнего объекта авиации морской пехоты предупредил его, что в районе находятся войска коммунистов. Вот почему Пфайфер настоял, чтобы выполняющая задачу патруля ночного охранения CCN разведгруппа взяла с собой пулемет М-60, когда пойдет на соседнюю Мраморную гору.
Позже они будут благодарить бога за настойчивость Пфайфера.
В полночь клуб закрылся. Через полчаса все стихло. Мирно прошел час ночи, затем два. Но 02:30 на обращенной к пляжу 300-ярдовой стороне комплекса CCN среди разбивающихся волн появились качающиеся точки. Точки, которые росли, пока не приняли очертания человеческих голов, замотанных в камуфляжные шарфы.
Из волн выбралась дюжина фигур. Затем еще дюжина, и еще одна, и еще. К тому времени, как все добрались до берега, там насчитывалось около 100 солдат из северовьетнамской бригады специальных операций, подразделения, родственного противодиверсионным группам, охотящихся на бойцов SOG в Лаосе. Называемые саперами, они были самыми элитными коммандос Ханоя. Их тела были смазаны, чтобы протискиваться через заборы, одетые только в набедренные повязки или шорты цвета хаки, они были вооружены АК, гранатами, переделанными для метания с руки РПГ, и несли плетеные корзины с подрывными зарядами. Каждый заряд содержал пять фунтов (2,25 кг) взрывчатки, достаточно, чтобы разобрать на зубочистки хлипкую деревянную хижину.
Пока большинство саперов лежали неподвижно, несколько проползли под лучами освещающих периметр CCN прожекторов, чтобы прорезать проходы в заборе из колючей проволоки в человеческий рост. Внутри их встретил помощник повара, который проник на территорию CCN, чтобы шпионить для них. Все было готово. Им оставалось только дождаться поддерживающего минометного обстрела.
Капитан Пфайфер все еще ворочался в своей постели. Он услышал отдаленное бум-бум – стрельбу из миномета. Морпехи стреляют осветительными снарядами, подумал он. А потом – ТА-ТА-ТА – ТА-ТА-ТА-ТА! Стрельба из АК! Прямо в лагере!
Пфайфер схватил свой 9-мм пистолет Браунинг и выглянул через застекленное окно – там стоял северовьетнамский солдат с подрывным зарядом, всего в трех футах. Пфайфер прострелил ему голову. В ту же секунду другой сапер подскочил к двери Пфайфера, стреляя из АК. "Лезьте под кровать!" - крикнул он своим соседям по комнате, сделав пять выстрелов сквозь дверь, достаточно, чтобы отвадить все попытки войти.
В соседнем общежитии сержант-майор Ричард Пеграм-младший, который помогал спасать выживших в разгромленном лагере Сил спецназначения Лангвей в феврале, а позже выжил после ранений в Кхесани, осторожно вышел из своей двери, едва не наткнувшись на ожидающего его солдата NVA. Пеграм был убит на месте.
Еще один спасавший Лангвей, штаб-сержант Ховард Варни, погиб почти в то же время в расположении разведроты. Мастер-сержант Чарльз Норрис и штаб-сержант Талмадж Альфин-младший, который всего три месяца назад едва не погиб, когда была разгромлена стартовая площадка в Кхамдук, тоже погибли: обоих расстреляли саперы.
Один из Зеленых беретов проснулся от того, что почувствовал, как дуло АК сапера коснулось его головы – в момент выстрела он отбил ствол в сторону, и дульными газами ему оторвало палец. Он отшвырнул северовьетнамца в другой конец комнаты, схватил свой CAR-15 и застрелил его. Истекая кровью, он выбежал наружу.
Все это закручивалось вокруг Джорджа Бэкона, который едва представлял себе планировку комплекса в Дананге. "Я вывалился из своей койки, схватил М-16 и выскочил за дверь", - вспоминал он. Бросившись на песок, он попытался разглядеть саперов, но это было почти невозможно, поскольку большинство американцев, как и Джордж, были в шортах, одетые так же, как и противник. Не зная, куда или во что стрелять, Джордж просто лежал.
На вершине близлежащей Мраморной горы командир разведгруппы CCN подхватил пулемет М-60, пробежал несколько ярдов, и затем увидел их – в 100 ярдах ниже минометный расчет NVA готовился открыть беглый огонь из своего оружия. Один-Ноль смел его, решетя тела трассерами, пока они не перестали шевелиться. Минометного огня больше не будет.
Но внизу бой продолжался. Саперный отряд добрался до бункера связи CCN. Один из северовьетнамских солдат забросил внутрь подрывной заряд, убив на месте трех американцев и выведя из строя все телефоны и радиостанции.
Тем временем, почти одновременно взрывами и очередями были убиты пять сержантов первого класса – Дон Уэлч, Альберт Уолтер, Тадеуш Кепчук, Дональд Кернс и Гарольд Вурхейс. Услышав звук гранаты, подпрыгивающей в его коридоре, сержант первого класса Пэт Уоткинс-младший схватил пистолет .45 калибра. После того, как граната взорвалась, Уоткинс выглянул в коридор, где солдат NVA поджигал подрывной заряд. Он застрелил его, схватил его АК и выбежал наружу, прижимая выделяющееся оружие к телу, чтобы кто-нибудь не подстрелил его, приняв за сапера.
Неподалеку молодой американский лейтенант выскочил из двери, но в него выстрелил поджидавший сапер. Тяжело раненный, он заметил в тени двух саперов, ожидавших, когда выйдут еще американцы. Не имея собственного оружия, лейтенант героически выкрикнул предупреждение другим Зеленым беретам, которые застрелили притаившихся стрелков.
В другом здании первый лейтенант Пол Поттер был не так удачлив. Он был единственным офицером, погибшим в ту ночь, хотя еще двенадцать офицеров получили ранения.
У капитана Эда Лесесна, приехавшего на FOB-2 командира разведроты, даже не было при себе оружия, когда пуля АК попала в офицера в его комнате. Другой офицер выбежал из двери, но в него выстрелил притаившийся сапер. Затем сапер бросил в комнату гранату, но она не взорвалась. Этого было довольно. Лесесн выпрыгнул из двери. В него не попали.
Все еще находясь у себя, капитан Пфайфер был готов рискнуть и выбежать, когда дверь распахнулась, и сосед по комнате закричал: "Граната!" Пфайфер натянул на себя матрас, затем взрывная волна вышвырнула его за дверь. Он обнаружил себя босиком, все еще под матрасом, с вонзившимися в тело осколками гранаты. Вокруг себя он видел лишь бойню: в свете горящих зданий повсюду валялись убитые и раненые американцы, и везде, как казалось, сквозь тени бежали северовьетнамские саперы.
В ту ночь погибли молодые: рядовой первого класса Уильям Брик-третий, специалист-четыре Энтони Сантана и сержанты Джеймс Киклитер и Роберт Уесака. Погибли и старые солдаты: мастер-сержант Гилберт Секор, медик спецназа, получивший Серебряную звезду за спасение Лангвей, вместе с мастер-сержантом Рольфом Рикмерсом, Первым сержантом Хэтчет Форс с FOB-4.
Один сапер взмахнул длинным шнуром над головой, словно пращой, раскручивая гранату РПГ, чтобы взвести ее. Американец застрелил его, прежде чем он успел ее метнуть.
Другой сапер бежал по фанерной дорожке, готовый бросить гранату, когда разведчик SOG расстрелял его. Всю ночь он пролежал там, зажав в руках ту взведенную гранату, и всю ночь в его неподвижное тело стреляли снова и снова.
Из соседней хижины первый лейтенант Роберт Блатервик выскочил под шквал вражеского огня, застрелил одного сапера и благополучно укрылся. В момент затишья он вынес тяжело раненого товарища в относительно безопасное место в непострадавшей казарме.
Затем трое Зеленых беретов добрались до минометной позиции и принялись стрелять осветительными, заливавшими лагерь жутким желтым светом и дававшими резкие тени. Лишенные темноты, саперы засели там, где были, затаившись в тенях, под зданиями и за стенами.
Джордж Бэкон полз сквозь танцующие тени к лучшему укрытию, когда по нему открыли огонь из АК, пули которых щелкали у него над головой и швыряли в него песок. Он пролежал неподвижно целую вечность, пока не разглядел две фигуры, едва заметные в свете осветительного снаряда. Двумя быстрыми выстрелами он поразил обоих, но его дульные вспышки вызвали ответный огонь. Ему пришлось лежать неподвижно и надеяться, что никто не попадет в него.
Капитан Лесесн так и не нашел оружия и не осмелился подать голос, чтобы ему его дали. Он нашел песчаную насыпь высотой по колено возле небольшого сарая. Действуя очень медленно, он засунул ноги в дюну и присыпал себя песком. Он надеялся, что на него не наступит сапер.
Рядом прогремел мощный взрыв, сотрясший землю. Сапер, несущий зажженный подрывной заряд, был подстрелен и испарился в яркой вспышке.
Бэкон заметил человека, двигавшегося сквозь тень, но не выстрелил, опасаясь, что это может быть свой туземный солдат. Он медленно приподнялся на локте, чтобы лучше его разглядеть – пуля с силой ударила его в правое плечо, лишив сознания.
Из-под матраса Пфайфер забрался обратно в свою хижину, натянул брюки, затем схватил ручные гранаты и две М-16. "Две лучше, чем одна", - сказал он себе. Не обращая внимания на собственные раны, он замотал полотенцем голову раненого лейтенанта, а затем посоветовал ему оставаться в комнате. Пфайфер решил выйти на охоту.
Выскользнув, он наткнулся на сержант-майора Джима Мура. Вместе они прокрались к следующей хижине, чтобы проверить лейтенантов Хэтчет Форс Пфайфера. Они обнаружили, что сапер ворвался внутрь и расстрелял комнату, ранив всех трех офицеров. Первый лейтенант Трэвис Миллс был тяжело ранен в живот, другой лейтенант был ранен в пах, а лейтенант Блатервик уже отправился на поиски помощи, чтобы доставить раненых в медпункт. Увидев, что о них позаботились, капитан Пфайфер и сержант-майор Мур вернулись наружу, чтобы помочь другим оказавшимся в ловушке американцам, отчаянно нуждающимся в спасении.
С того места, где он зарылся в песок, капитан Лесесн слышал, как кто-то укрылся всего в нескольких футах от него – он даже не осмелился повернуть лицо, чтобы посмотреть, кто это был. АК, CAR-15 и М-16 стреляли попеременно, а Лесесн все еще не нашел оружия.
Тем временем лейтенант Блатервик схватил медицинский джип и, руля не глядя по сторонам, промчался через территорию мимо ошеломленных вражеских саперов, чтобы вывезти раненых в безопасное место для оказания помощи. Не обращая внимания на огонь, который по нему вели, отважный молодой офицер сделал несколько заездов, чтобы спасти людей и вытащить их из опасной зоны. Таким образом он, по-видимому спас жизни около дюжины человек.
Продолжая свои поиски вместе с сержантом-майором Муром, капитан Пфайфер добрался до столовой CCN, где несколько NCO закрепились и вели перестрелку с саперами. "Там целая куча плохих парней, прижатых возле ЦТО", - объяснил один из них, указывая на Центр тактических операций в сорока ярдах (36,5 м) от них. И тут Пфайфер не поверил собственным глазам. С другой стороны безоружный американец махал саперам и кричал, что сдается. Наивный, он поднял руки, чтобы показать отсутствие агрессивных намерений, затем вышел на открытое место. Саперы застрелили его.
Чак Пфайфер смотрел, как он падает, и думал: "Они только что убили этого парня. Что нам делать?" Проблемой было местонахождение противника – он укрылся за толстыми стенами из мешков с песком, защищавшими ЦТО, где ни М-16, ни пулеметный огонь не могли их достать, однако NVA могли обстреливать обширную территорию, препятствуя эвакуации множества раненых. Игравший в футбол в Вест-Пойнте, Пфайфер был уверен, что сможет забросить гранаты прямо им на колени, сказал он сержанту-майору Муру. Затем пуля АК перебила руку Муру – противник заметил их и обстрелял.
Спешно организованный отряд Пфайфера открыл ответный огонь. Двое человек выдергивали кольца и подавали ему гранаты, Пфайфер выдерживал каждую две секунды, затем мастерски бросал, устроив шквал воздушных разрывов в десяти футах над позициями NVA – БУМ! – БУМ! – БУМ! – БУМ! Эффект был сокрушительным. Половина саперов погибла, остальные отступили.
Повторив отработанную тактику, люди Пфайфера продвигались вперед, прижав противника интенсивным огнем, в то время как выпускник Вест-Пойнта обрушил еще один шквал гранат, метая их так, чтобы они взрывались прямо над головами, несмотря на укрытие за зданием. За считанные минуты американцы отбили ЦТО, к тому времени Пфайфер бросил более пятнадцати гранат и, вероятно, убил столько же северовьетнамских солдат.
Когда путь был расчищен, наконец-то удалось добраться до Бэкона, который пролежал там час, страдая от боли, не в силах двигаться. С посторонней помощью он мог идти, но был охвачен болью; пуля АК раздробила ему ключицу, выбив кусок плоти и костей размером с чашку, оставив уродливую выходную рану в спине. Давящая повязка ослабила кровотечение.
Рядом несколько человек повели раненого сержант-майора Мура в амбулаторию, а Пфайфер колотил в тяжелую дверь ЦТО, пока кто-то не открыл ее изнутри. Это был подполковник Джек Уоррен, командир CCN. "Идем со мной, Пфайфер", - заявил он. "Мы пройдемся по периметру".
В бледном свете рассвета американцы цепями методично продвигались по территории, зачищая каждую комнату, каждую крышу, каждый подпол, чтобы ликвидировать очаги сопротивления противника. Повсюду они обнаруживали тела саперов – по одному, по два. Каждое приходилось проверять. Американцев, живых и мертвых, вытаскивали из разрушенных построек; безоружные люди, прятавшиеся всю ночь, вылезали из своих укрытий, среди них был капитан Лесесн.
Обходя периметр с подполковником Уорреном, Пфайфер видел слишком много знакомых лиц среди тел. Он остановился перед одной безжизненной фигурой, это был разведчик, который уже совершил свой последний выход, и должен был вернуться домой на следующий день. Это зрелище так взбесило Уоррена, что он выругался и одной длинной очередью разрядил свой CAR-15 в сторону Мраморной горы.
В медпункте они обнаружили хаос, кровь повсюду, перегруженных работой медиков, спешащих спасти десятки жизней, пока добровольцы держали флаконы для внутривенного вливания. Тела тех, кто умирал, засовывали в мешки для трупов. Даже хирург CCN, капитан Рори Мэрчинсон, был ранен. На одних из носилок Джордж Бэкон терпеливо ждал своей очереди, зная, что его рана серьезна, но, вероятно, не смертельна; он жалел, что ранен слишком серьезно, чтобы иметь возможность помочь.
Подполковник Уоррен смотрел на длинные ряды убитых и раненых, вновь и вновь бормоча себе под нос: "Я не могу поверить, я просто не могу поверить, не могу поверить в это". Капитан Пфайфер ушел.
К этому времени Пфайфер уже не испытывал ни гнева, ни печали. Он оцепенело вошел в клуб, сел, налил себе порцию Джек-Дэниэльса и открыл пиво. Музыкальный автомат играл "Утренний ангел", но его измотанный разум не мог оценить иронии. Он осушил стопку, запив ее Бадвайзером. Затем один из вьетнамских солдат его Хэтчет Форс вбежал, крича: "VC! Еще VC!"
Пфайфер схватил свою М-16. "Где?"
"В сральнике!"
Пфайфер побежал к уборной и всадил двадцать пуль в ее деревянную дверь. Он сменил магазин, двинулся вперед и – БА-БАХ! – саперы подорвали себя взрывным зарядом, швырнув Пфайфера на землю и выбив из него воздух. В клубящейся пыли разрушенной уборной он увидел одного чуть живого сапера, насмешливо глядящего на него – Пфайфер выстрелил в него три раза. Затем он выстрелил в его мертвого товарища. А затем, для вящего эффекта прошелся по территории, стреляя в тело каждого сапера, которое находил.
Наконец настала очередь лежащего возле медпункта Бэкона. Медицинский джип отвез его в военно-морской госпиталь в Дананге.
За те три часа неразберихи и резни каждый третий американец в лагере CCN – шестьдесят четыре человека – был убит или ранен, также были убиты шестнадцать туземных солдат. Тридцать восемь северовьетнамских коммандос были убиты и девять захвачены в плен – все раненые. Позже разведка установила, что они зашли в море через близлежащую рыбацкую деревню, а затем просто шли по подбородок в воде, чтобы добраться до CCN.
Статистика не может передать человеческих потерь. Хотя Бэкон и не был самым тяжело раненым, ему потребовались повторные операции, и пять месяцев реабилитации и физиотерапии, прежде чем он присоединился к нам в FOB-2. Однако даже в месяцы, что он провел прикованным к койке, когда ему приходилось думать о той ночи и о вывороченном из спины комке розовой плоти, Джордж никогда не терял своей беззаботности.
Он улыбнулся. "И да, это портит мой загар", - закончил он. "Вот и все".
Пауза закончилась. На следующее утро статус РГ "Иллинойс" изменился на зеленый, но вместо того, чтобы запланировать нам обычный разведывательный выход, нас назначили на неделю дежурства Брайт Лайт – находиться на стартовой площадке Дакто в готовности отправиться за сбитыми пилотами или попавшей в беду разведгруппой. Как и с любой другой задачей, у нас была неделя на подготовку.
Бен Томпсон спросил нас: "Вы когда-нибудь спускались по веревке с вертолета?" Джордж спускался несколько раз, а я – никогда. Единственным способом добраться до упавшего борта часто было спуститься прямо на него с зависшего вертолета. Это был необходимый для выполнения задачи навык.
Все имеющиеся вертолеты были нужны для операций, но это не остановило Бена. Наша группа прошла две мили до Контумского моста, где он привязал веревку к перилам, чтобы мы могли спускаться на песчаную отмель на реке Дакбла. Процедуры спуска были простыми, от завязывания вокруг талии веревочного швейцарского сиденья до вщелкивания в металлический карабин спусковой веревки. Однако столь же простая ошибка могла стоить вам жизни. Я уделил этому пристальное внимание.
После нескольких спусков на песчаную отмель мы облачились в полную полевую выкладку, включая рюкзаки и оружие; во время следующего спуска мой рюкзак перевернул меня вверх ногами, а дополнительный вес сделал практически невозможным торможение. Бен и Джордж перестали смеяться достаточно быстро, чтобы удержать меня от приземления лицом в песок. После еще нескольких заходов я мог спускаться по веревке так же хорошо, как любой другой человек в группе.
Пока Бен заботился получением припасов – особенно дополнительных боеприпасов – а Джордж комплектовал свою медицинскую сумку, я принялся практиковаться с пулеметом М-60, которым буду вооружен во время пребывания в Брайт Лайт. Очень надежное оружие с ленточным питанием, М-60, к сожалению, не очень подходил для стрельбы на ходу; у него плохой, смещенный назад баланс, а штурмовая сумка со 100-патронной лентой заваливала его влево и вниз. Я обнаружил, что единственный способ хорошо стрелять из него – закрепить ремень сверху и использовать половинные ленты по пятьдесят патронов – тогда я мог заставить эту пушку задать жару!
К середине недели Бен включил мой М-60 в отработку немедленных ответных действий – стандартизированные упражнения, на которых вся наша группа реагировала на огонь противника, либо разрывая контакт, стреляя и отходя, либо сосредоточивая огонь и атакуя противника. Поскольку половина моих 1000 патронов к пулемету распределялась между членами группы, они также практиковались в передаче мне 100-патронных лент.
Также было много тренировок по оказанию первой помощи, которые проводил Джордж, так что любой из наших вьетнамцев мог наложить давящую повязку или быстро соорудить носилки, срубив бамбуковые жерди и просунув их в рукава, заправленные внутрь застегнутой рубашки. Мы повторили, как вводить морфий, затем как загрузить человека без сознания в седло Хэнсона – обвязку из нейлонового ремня, разработанную разведчиком с FOB-2, Один-Ноль Биллом Хэнсоном – чтобы извлечь его на веревке, сброшенной с вертолета.
Мы стреляли почти каждый день, и, как и с тренировкой в спуске по веревке, я видел, как стрельба укрепляла уверенность во всех наших людях, включая меня. Если нам придется прорываться, чтобы спасти кого-то, эта уверенность будет нам нужна так же, как и навыки, стоящие за ней.
В конце той недели Бен вспомнил о дереве, которое я подорвал на нашей площадке эвакуации, и попросил меня поэкспериментировать со взрывчаткой, чтобы у меня были заранее подготовленные заряды для перерубания деревьев когда мы будем на Брайт Лайт. Я отправился к снабженцам, где вновь обнаружил Дэйва Хиггинса, старого друга из Форт-Брэгга, снова проявившего полную готовность содействовать. "Джон", - заявил он, махнув рукой, - "просто возьми себе со склада все, что тебе нужно".
Какой у него был склад! Я только слышал о таких экзотических взрывных устройствах – таймерные карандаши, кислотные детонаторы замедленного действия; мины-ловушки; целые ящики динамита, пластичной взрывчатки C-4; детонирующий шнур; термитные гранаты; слезоточивый порошок; всевозможные мины; электрические и обычные детонаторы. И все это было моим! Не было никаких любопытствующих ответственных за безопасность, никаких лимитов, никаких ограничений – только призыв быть творческим. Разведчики обычно таковыми и были.
Изготовление зарядов для деревьев с использованием C-4 и детонационного шнура было легким делом. Я поместил каждый готовый заряд в сумку от Клеймора, которую доработал так, чтобы не было нужды вынимать заряд, брезентовая сумка просто привязывалась к дереву с помощью тканевых строп от бандольеры, что оказалось быстрее и надежнее, чем приматывание заряда липкой лентой. С помощью Джорджа я продемонстрировал Бену и нашим вьетнамским членам группы, что мы можем подготовить дерево к подрыву менее чем за минуту.
Последний день мы провели, чистя оружие, пакуясь, осматривая снаряжение и проверяя наши радиостанции. Той ночью я крепко спал, зная, что мы готовы.
Когда мы снижались к Дакто на следующее утро, Бен указал на северо-запад от нашего Хьюи, на оранжевые глинистые холмы лагеря Сил спецназначения Бенхет, в девяти милях от нас. Все, что я мог различить, это поднимающуюся пыль, но опытный глаз Бена понял. "Это разрывы", - крикнул он сквозь вой турбины нашего Хьюи. "Они обстреливают Бенхет".
Это не было неожиданностью. На протяжении двух месяцев разведгруппы SOG наблюдали постоянное накапливание сил противника в Лаосе, к западу от Бенхет, пока подразделения двух пехотных полков NVA – 66-го и 24-го – не пересекли границу, чтобы окружить лагерь. Тем временем третий полк, 28-й, перекрыл единственную дорогу в Бенхет, Шоссе 512, которое выходило прямо отсюда, из Дакто. Чтобы воспрепятствовать снабжению по воздуху, зенитный полк – вооруженный всем, от 12,7-мм пулеметов до 37-мм орудий – был развернут к югу и востоку от посадочной площадки Бенхет. Снаряды, разрывы которых мы видели, были "подарками" от 40-го артиллерийским полка NVA, чьи 85-мм орудия обстреливали Бенхет и его аэродром из безопасной, не подвергающейся бомбардировкам "нейтральной" Камбоджи. Бои за Бенхет были крупнейшим наступлением противника со времен осады Кхесани годом ранее.
Хотя наша стартовая площадка находилась вне пределов досягаемости базирующейся в Камбодже артиллерии, северовьетнамцы правильно расценивали Дакто и его взлетную площадку как критически важную базу поддержки. Вражеские артиллеристы, оснащенные переносными 122-мм ракетными установками, разгуливали по холмам напротив, обстреливая Дакто почти ежедневно.
Едва наши вертушки стихли, как с неба раздался громкий свистящий звук – ВЖЖ-БУХ! – вспышка и взрыв в 800 ярдах (730 м) от нас. "Прилет!" - крикнул кто-то. Пилоты тут же бросились обратно к своим птичкам, запрыгнули на борт – снова свист, снова ВЖЖ-БУХ! – всего в 600 ярдах (550 м) – винты закрутились – ВЖЖ-БУХ! – в 300 ярдах (275 м) от нас – вертушки взмыли в небо.
Тем временем все мы, находящиеся на стартовой площадке, забились в два маленьких, обложенных мешками с песком бункера. Несколько секунд это было захватывающе, словно летняя гроза. Затем я понял, что оглушительные взрывы становятся ближе, а я не могу двигаться, не могу залезть глубже и не могу стрелять в ответ. Мы ничего не могли сделать, кроме как молиться, чтобы ракета не попала в наш бункер. Весящая почти 120 фунтов (54 кг), одна восьмифутовая (2,4 м) ракета взрывалась с мощью, сравнимой с американской 105-мм гаубицей, достаточный, чтобы сравнять с землей деревянный каркасный дом дома в Штатах. Или отправить наш бункер в небеса.
Затем все кончилось. Не было никакой команды "отбой", просто отсутствие очередного взрыва и звук возвращающихся вертолетов. Рискнув высунуться, мы увидели, как наши ганшипы "Кобра" обстреливают хребет в пяти милях к юго-западу, заставляя вражеских ракетчиков бежать. Никто из нас не пострадал, и ни одна из наших вертушек не была повреждена, что типично для обстрела ракетными снарядами площадной цели с большой дистанции.
Внутри опоясанной колючей проволокой стартовой площадки было всего две постройки: простенькая радиорубка, из которой старший на выводе держал связь с Кови и FOB-2, и крытый брезентом домик для группы Брайт Лайт. Пока отвечающий за вывод офицер и его радист обустраивались, мы выгрузили снаряжение и разместились в домике.
Мы должны были сменить РГ "Мэн". Это был их последний день на Брайт Лайт. Возглавляемая Один-Один Марвином "Монти" Монтгомери и Один-Один Дэвидом Бейкером, РГ "Мэн" этим вечером должна была вернуться на вертушках в Контум, так что они уже вытащили свое снаряжение из хижины, чтобы освободить место для нас. Мы развернули наши спальные мешки на брезентовых койках, а затем тщательно разложили наше снаряжение, как пожарные, выкладывающие его, чтобы быстро одеться по тревоге. Концепция была той же, жизнь или смерть решали минуты – броситься к вертушкам, получить задачу уже на борту, и отправиться вытаскивать кого-нибудь из кучи неприятностей. Сегодня мы были резервом у РГ "Мэн". Заняться было почти нечем, хотя мы были готовы вступить в бой через тридцать секунд после получения распоряжения.
По состоянию на то утро у нас было шесть разведгрупп на земле в южном Лаосе, максимальное число, которое мы считали разумным развернуть, учитывая авиационное обеспечение, имевшееся у нас в Дакто, и расстояния до групп. Одной из них была РГ "Гавайи", группа моего друга Гленна Уэмуры. Возглавлял их Один-Один Билл Делима, Гленн был радистом, Один-Два, в качестве Один-Один у них был лейтенант-новичок Грегори Глэсхаузер. Это был их второй день на цели "Джулиет-Девять" (J-9), самом горячем объекте в южном Лаосе. Таком, который подходил только для такой топ-группы, как РГ "Гавайи". Сразу после рассвета Кови получил "Группа окей" от каждой из групп. Поскольку не планировалось ничьей эвакуации, и не предполагалось выводить кого-либо через Дакто, и мы, и летные экипажи были наготове на случай, если у кого-то возникнут проблемы.
Привыкшие к ожиданию в Дакто, некоторые из членов экипажей вертолетов занялись метанием подков, в то время как другие спали в тени под хвостовыми балками, а третьи просто сидели, жуя пайки, играя в шашки или читая. Казалось, они прохлаждались, не беспокоясь ни о чем – но двери и фонари их машин были открыты, привязные ремни разложены на сиденьях так, чтобы их можно было быстро надеть, шлемы лежали поверх, а крышки приемников пулеметов подняты, в готовности к заряжанию. Как и мы, они были готовы вылететь через считанные секунды. И, как и мы, все они были добровольцами: лучшими, кого могли предложить их подразделения.
Пилотам армейских вертолетов, в отличие от ВВС, не требовалось высшее образование; многие из них едва окончили среднюю школу, бесстрашные двадцатилетние уорент-офицеры, возможно, слишком молодые, чтобы их пугали ежедневные опасности полетов с SOG. Ни один из молодых авиаторов SOG не выразился так хорошо, как Майк Тейлор, пилот "Хьюи" из 57-й штурмовой вертолетной роты, пытавшийся объяснить тактику действий заезжему полковнику морской пехоты. "Мы держимся так высоко, как можем, и так долго, как можем", - говорил ему Тейлор, - "а затем спускаемся так низко, как можем, и так быстро, как можем". Полковник ответил: "Эта тактика звучит самоубийственно". "Нет, сэр", - объяснил Тейлор, - "тактика разумна, задачи самоубийственны".
Пилоты ганшипов разделяли летное чутье и фатализм пилотов "Хьюи". Дерзкие, бесстрашные юнцы – "старым" пилотам ганшипов было по двадцать четыре – их птички из 361-й роты ударных вертолетов были первыми вертолетами над LZ, выискивающими признаки присутствия NVA, побуждая противника открыть огонь. Прозванные "Розовыми пантерами", их "Кобры" щеголяли розовым котом в цилиндре, ставшим популярным в фильмах об инспекторе Клузо, хотя их выступления вряд ли можно было назвать комичными. Способность выписывать узкие круги над верхушками деревьев, сочетание маневренности и легкого вооружения – четыре блока 2,75-дюймовых (70 мм) ракетных снарядов, 40-мм гранатомет и миниган – оказались идеальными для поддержки группы, находящейся в контакте, или подавления огня с земли при сопровождении "Хьюи". Не было редкостью, когда "Кобра" вела огонь в пределах пятидесяти метров от группы, или даже двадцати для огня из минигана.
В тот первый день на Брайт Лайт один из членов экипажа "Хьюи" потратил несколько минут, чтобы показать мне свою машину, от приборной панели до эвакуационных обвязок, пулеметов и системы внутренней связи. После этого все стало для меня более понятным – за исключением того, что я все еще не понимал, как эти парни могли летать сквозь зенитный огонь, день за днем, шумные легкие цели в открытом небе. "Счастливее всего я буду", - сказал я ему, - "когда я выскочу из этой птички и ускачу в джунгли. Нужно быть чокнутым, чтобы летать на горячие LZ и обратно, как это делаете вы".
"Мы чокнутые?" - ответил он. "Это вы, ребята, совсем спятившие, если вылезаете из вертолета!"
Ну, мы все, вероятно, были немного неуравновешенны, если занимались тем, что мы делали.
Бен провел большую часть дня в радиорубке с Один-Ноль РГ "Мэн", следя за радиопереговорами, пока Джордж разговаривал с другим медиком спецназа, сержантом Джо Парнаром. Также уроженец Новой Англии и однокурсник по медицинскому курсу, Парнар прибыл с нами в качестве сопровождающего медика, то есть одного из медиков нашего медпункта на FOB-2, находящегося на борту выделенного "Хьюи" в готовности оказать неотложную помощь любому раненому. Допустим, у группы был тяжело раненый – сопровождающий медик вылетал на своем эвакуационном "Хьюи" и работал с ним все время, пока летел обратно в Дакто. Оказавшись там, заботу о нем могли взять на себя медсестры и врачи из центра неотложной помощи 4-й пехотной дивизии, либо сопровождающий медик мог проделать с раненым всю дорогу до эвакуационного госпиталя в Плейку, в часе полета. Эта неотложная помощь, оказываемая квалифицированным медиком Сил спецназначения, часто означала разницу между жизнью и смертью.
Поскольку сопровождающие медики часто вылетали на горячие LZ, чтобы вытащить раненых, они нередко проявляли героизм высокого порядка. Парнар не был исключением. За свои вылеты он заслужил три Пурпурных сердца, Серебряную и Бронзовую звезды, а также Солдатскую медаль. Но этого было недостаточно, говорил уроженец Бостона Джорджу. "Я бы предпочел отправиться в разведку с вами, ребята", - сказал он. "Вот где происходит настоящее дело".
К этому времени уже перевалило за полдень, началась самая жаркая часть дня. Я прошелся, чтобы посмотреть, как пилоты "Кобры" бросают подковы. Позади меня раздался голос: "Старт! Старт!" Это был офицер, старший на площадке: кто-то попал в беду. Авиаторы побросали подковы и со всех ног бросились к своим кабинам, по пути срывая швартовки с лопастей несущего винта. Я подбежал к Джорджу у двери радиорубки, и вместе мы молча слушали радио внутри, вслушиваясь в напряженный разговор Кови с разведгруппой. Когда "Кобры" взлетели, Бен прошептал: "Группа в контакте. Один человек серьезно ранен. Они прижаты, не могут двигаться".
В первую очередь я подумал о своем приятеле Гленне Уэмуре. Я спросил: "Это РГ "Гавайи"?"
Будучи занят, офицер стартовой площадки проигнорировал меня. Позади нас Один-Ноль РГ "Мэн" Монти Монтгомери, Один-Один Бейкер и трое ярдов вязали швейцарские сиденья, готовые спуститься прямо к окруженной группе. Монти брал всего пять человек. Вместо того чтобы взять РГ "Иллинойс" для усиления своей группы Брайт Лайт и высадиться на большой LZ в полумиле, он хотел подойти быстрее и ближе, особенно когда светлого времени оставалось всего нескольких часов. Это было чертовски опасно.
В двадцати пяти милях отсюда, в Лаосе, РГ "Нью-Гемпшир" сражалась за свою жизнь. Хотя Один-Ноль Джим Рипанти переигрывал группы следопытов и целые взводы поисковиков на протяжении трех суток, в тот день удача отвернулась от него. В короткой перестрелке лейтенант Рипанти был ранен в грудь из АК, а его Один-Один, штаб-сержант Джордж Фэйлс, получил тяжелые ранения в обе ноги. Один из монтаньяров тоже был тяжело ранен и не мог идти. Рипанти отказался от первой помощи и попытался руководить обороной, но он был на грани смерти. Неспособный идти, Фэйлс забрал радио у Один-Два, сержанта Майка Киннира, который стал огневой группой из одного человека, переползая и стреляя везде, где NVA скапливались, чтобы атаковать их.
Когда "Хьюи" РГ "Мэн" появился над головой, Монти, Бейкер и трое их ярдов выбрались на полозья, готовые спускаться, но внезапно открытый огонь с земли заставил их получившую два попадания птичку уйти. На земле Фэйлс наводил "Кобры" и пару A-1, затем "Хьюи" Брайт Лайт вернулся. На этот раз люди Монти мгновенно сошли, достигнув земли до того, как вражеский огонь нащупал их вертолет.
К тому времени лейтенант Рипанти уже некоторое время лежал неподвижно. Он был мертв, как мог видеть Монтгомери. Пока Киннир и его ярды сдерживали противника, Монти и Дэвид Бейкер оказали первую помощь Фэйлсу и тяжело раненому ярду, затем поместили их и тело лейтенанта Рипанти в эвакуационные обвязки. На мгновение над головой появился "Хьюи", сбросил веревки и вытащил тело и двух раненых. Мощный огонь "Кобры" не позволил противнику сбить "Хьюи", но Монти понял, что им не удастся повторить попытку – теперь NVA точно знали, где должны зависнуть вертолеты. Не обремененный потерями, он решил, что они будут пробиваться сквозь окружение, чтобы достичь LZ.
В Дакто мы были в неведении. Наездник Кови, сосредоточенный на авиаударах и находящейся в контакте группе, пока так не сообщил нам, какая разведгруппа попала под удар. Это казалось излишней деталью для несущественных получателей. Все, что мы знали наверняка, это что по меньшей мере один тяжело раненый американец был на пути в Дакто.
Радио Дакто захрипело напряженным голосом пилота "Хьюи": "Белый Ведущий" на подходе, нужны носилки и медики". Я снова испугался, что это Гленн Уэмура. Лейтенант стартовой площадки повернулся ко мне: "Бери носилки, выдвигайся, живо".
Пока Джордж побежал за врачом в бункер медпункта 4-й дивизии, я умчался, нашел носилки, махнул трем нашим вьетнамцам, чтобы они помогли мне, а затем понесся к приземляющемуся "Хьюи". Я бежал так быстро, как только мог, но страшился оказаться там.
Раненым был не Гленн. Это был лейтенант Джим Рипанти, скорчившийся в позе эмбриона, его форменная рубашка для джунглей потемнела от крови. "С тобой все будет в порядке", - заорал я, перекрикивая шум турбин. Потребовались помощь бортстрелка, чтобы переложить лейтенанта Рипанти на носилки, он был таким вялым. "Доктор там", - крикнул я, когда мы направились к медицинскому бункеру. На полпути к нам подбежал Джордж с врачом. Мы остановились, чтобы осмотреть пепельно-бледного лейтенанта.
"Все в порядке", - успокоил я тяжело раненого, похлопав его по плечу.
Врач встал на колени, пощупал пульс, приоткрыл веко, затем встал. "Он мертв", - объявил он. "Больше ничего не сделать".
Мертв? Рипанти не мог быть мертв! Я разговаривал с ним в клубе на прошлой неделе. Я посмотрел еще раз, внимательно, и должен был признать, что он был мертв уже когда я впервые увидел его в "Хьюи". Бен и Джордж почтительно накинули пончо на его тело. Позади нас, член экипажа "Хьюи" вылил пятигаллонную канистру воды, чтобы ополоснуть пол вертушки, затем они поднялись в воздух, чтобы дозаправиться и присоединиться к другим вертолетам над Лаосом.
Еще через три часа, в 19:00, группа Брайт Лайт и выжившие из РГ "Нью-Гемпшир" приземлились в Дакто. Чудесным образом смелый шаг Монти застал NVA врасплох, и они прорвали окружение без дополнительных потерь. Пока вертушки заправлялись, члены РГ "Мэн" спешно собрали все свои вещи; через несколько минут они были загружены, счастливые вернуться в Контум и провести неделю на паузе. Бен, Джордж и я наблюдали, как процессия вертушек набирала высоту, оставляя после себя в Дакто жутковатую тишину. Теперь группой Брайт Лайт были мы.
На следующее утро на вертолетах прибыла РГ "Кентукки", чтобы быть высаженной в качестве нашей шестой группы на земле. Возглавляемые Один-Ноль Дэйвом Киршбаумом с Один-Один Роном Граветтом, они имели целью окрестности Шоссе 110, наиболее сильно охраняемого пути снабжения в южном Лаосе. Граветт был старым другом и однокашником по курсу связи в Форт-Брэгге.
Вместе с ними прибыл Боб Ховард, приехавший в Дакто, чтобы просто убраться из Контума на день и быть ближе к полю. Как всегда, каждое слово этого великого солдата заслуживало внимания, и я навострил уши, когда он подошел поговорить со мной. Закуривая свою фирменную Лаки Страйк, Ховард спросил, как я тут справляюсь. Я понял, что он имел в виду, что призраки все еще были здесь, в Дакто, где семь недель назад я расстался со своими товарищами из РГ "Нью-Мексико". Я сказал, что в полном порядке, затем спросил: "Побывав в стольких боях – как ты с этим справляешься?"
Он секунду изучал меня. "Это близкие друзья", - сказал он, - "это самое худшее, терять близких друзей". Он глубоко затянулся сигаретой. "У меня не так уж много близких друзей".
Мы немного поговорили о боях, что мне еще не довелось побывать в перестрелке. Даст ли он мне какой-нибудь совет? Ховард вспомнил худшую ситуацию, в которой оказывался, когда всю его группу постреляли, а сам он потерял сознание от взрыва. Когда он очнулся, все было кончено, у него даже не было оружия, только сигнальное зеркальце. Но он выкарабкался. "Вместо того чтобы паниковать, Джон, ты должен заставить себя спросить: "Что мне теперь делать?"
К этому времени люди из РГ "Кентукки" уже маскировали лица, в любой момент ожидая команды Кови на старт. Ховард подошел поговорить с Киршбаумом и Граветтом.
Сопровождающий медик Джо Парнар сидел со мной и Джорджем Бэконом, наблюдая за Ховардом. Очевидно, Ховард ничего так не хотел, как схватить рюкзак и оружие, и отправиться вместе с группой, но это было уже невозможно. В Контум только что пришло известие, что американское командование в Сайгоне переслало в Вашингтон рекомендацию на представление Ховарда к Медали Почета Конгресса. Через несколько недель ему вручат временный "Крест за выдающиеся заслуги", но было лишь вопросом времени, когда он окажется в Белом доме, чтобы президент повесил ему на шею эту бледно-голубую ленточку. Как представленный к Медали Почета, он больше не мог участвовать в боевых действиях.
Всего четыре недели назад бывший Один-Ноль РГ "Мэн", сержант первого класса Фред Забитоски, стоял на церемонии в Белом доме, чтобы получить от президента Ричарда М. Никсона Медаль Почета за спасение двух пилотов из горящего "Хьюи" после того, как он был сбит. "До этого", - сообщил Джордж, - "еще один парень из разведроты получил Медаль Почета посмертно. Лейтенант Джордж К. Сислер".
"Вместе с Ховардом", - произнес я с благоговением, - "это три Медали Почета на разведроту".
"Нет", - поправил меня Парнар. "Эта – четвертая". Он помолчал, припоминая. "В прошлом году был еще один парень из Нью-Йорка – специалист-пять Джон Кеденбург. Посмертно. Я летал сопровождающим медиком в тот день". Он увидел, что мы хотим узнать историю, поэтому продолжил.
РГ "Невада" Кеденбурга провела большую часть дня, уходя от батальона NVA из 500 человек, который шел буквально по пятам, догоняя их всякий раз, когда они останавливались. Наконец, Кеденбург послал своего Один-Один, специалиста-пять Стива Роша, вперед с их ярдами, пока он вел бой в арьергарде, задерживая преследователей. Когда двадцатитрехлетний Один-Ноль вернулся к группе, то узнал, что один из ярдов отделился. Затем они нашли просвет в верхушках деревьев, где "Хьюи" мог сбросить им веревки для эвакуации. Наездник Кови, Джеральд Денисон, сказал: "Давайте попробуем". Первая вертушка ушла с четырьмя ярдами, подвергшись спорадическому обстрелу, но не получив ни одного попадания.
Затем прибыл "Хьюи" Парнара, чтобы эвакуировать вторую половину группы. Когда он завис в семидесяти пяти футах (23 м) над РГ "Невада", борттехник и второй медик, сержант Тони Дорфф, легли на пол, чтобы спустить веревки, пока Парнар прикрывал их из левой двери. С обращенного к ним склона холма открыл огонь 12,7-мм крупнокалиберный пулемет, чьи трассирующие пули описывали дуги позади их вертушки. Затем Парнар заметил всего в семидесяти пяти ярдах от него человека, размахивающего сигнальным полотнищем, по-видимому, пропавшего монтаньяра. Ярд бросился вниз, туда, где Кеденбург цеплял к веревке последнего из своих людей.
"Казалось, прошла вечность", - сказал Парнар, - "но пилот просто продолжал висеть под этим огнем". Наконец пилот был вынужден уйти, чтобы не быть сбитым, невольно протащив разведчиков сквозь деревья. "Мы помчались прямиком в Бенхет", - вспоминал Парнар, - "где приземлились, чтобы оценить травмы". Джона Кеденбурга там не было. В последнюю минуту он отдал свою эвакуационную обвязку вернувшемуся монтаньяру, оставшись на земле, чтобы встретить верную смерть от массированной атаки северовьетнамцев. По месту, где пал Кеденбург, был нанесен авиаудар. Один-Один РГ "Невада" Рош и остальные остались живы.
На следующий день группа Брайт Лайт высадилась, чтобы забрать тело Кеденбурга. Ее возглавил сержант первого класса Шерман Бэтмен с Один-Один специалистом-пять Джимом Тремелом и Один-Два специалистом-пять Томом Каннингемом. Медик, сержант Брайон Лоукс, вызвался сопровождать их. Они с помощью веревки без происшествий извлекли тело молодого Зеленого берета, затем прошли полмили к воронке от бомбы, которую они могли бы расширить до LZ, срубив бамбук. Бэтмен разместил Каннингема и двух ярдов на возвышенности для прикрытия, пока остальные рубили.
Однако они не знали, что два взвода NVA – около семидесяти пяти человек – все утро следили за ними и тихо окружили. Один-Ноль Бэтмен заметил крадущихся к ним северовьетнамцев, и быстро выстрелил из гранатомета М-79. Один-Один Тремел выкрикнул предупреждение и открыл огонь. Затем огонь противника обрушился на группу с трех сторон. Взрывом гранаты ранило Тремела, а разрыв РПГ ранил Каннингема, отрезав его и двух ярдов, но очереди CAR-15 Каннингема убили пятерых северовьетнамцев и отбросили назад волну атакующих, почти заполонивших его позицию на возвышенности. Лоукс тоже был ранен прилетами РПГ, но ему удалось уничтожить троих NVA и обратить отделение в бегство. Несмотря на свои ранения, Тремел обстрелял шестерых СВА, сумев убить троих и дать отпор остальным. Тут шквал гранат убил обоих ярдов, сражавшихся рядом с Каннингемом, оставив его удерживать фланг на возвышенности в одиночестве. Потом Один-Ноль Бэтмен в одиночку атаковал скопление северовьетнамцев, убил нескольких и побежал обратно в периметр. Когда он увидел, что раненый Джим Тремел отрезан, Бэтмен присоединился к Лоуксу, чтобы пробиться к нему и оттащить в безопасное место. С Кови наверху им каким-то образом удалось отбивать повторные атаки, пока при поддержке "Скайрейдеров" A-1 и "Кобр"-ганшипов они не отбросили противника и не были эвакуированы.
Цена возвращения тела Джона Кеденбурга оказалась немалой – двое монтаньяров были убиты, четверо американцев и двое ярдов получили ранения.
В тот вечер тело Кеденбурга прибыло в медпункт FOB-2. Поскольку он был самым младшим из медиков, заняться им пришлось Джо Парнару. "Обмыть тела Джона и подготовить его к отправке домой", - сказал он нам, - "было величайшей честью, которая была мне когда-либо оказана".
Я был ошеломлен и потерял дар речи.
Увидев, что РГ "Кентукки" надевает рюкзаки и направляется к запускающемуся "Хьюи", Парнар схватил свою медицинскую сумку, помахал рукой и отправился лететь сопровождающим медиком. Пока винты "Хьюи" раскручивались, Ховард подошел с РГ "Кентукки" к их птичке и помог их ярдам взобраться на борт. Все мы на стартовой площадке показали им большой палец, Киршбаум и Граветт ответили тем же. Через мгновение они взлетели, и вереница их птичек направилась в сторону Лаоса.
Они благополучно высадились, признаков противника не было. До конца дня было тихо.
На следующее утро все группы передали Кови "Группа окей". Но, едва ли через час, после того как вертолеты приземлились в Дакто, РГ "Кентукки" оказалась в контакте, вступив в перестрелку с NVA и начала отход, спасая свои жизни. "Кобры" бросились на их поиски, в надежде, что они смогут стряхнуть их преследователей.
"Хьюи" остались в Дакто, но все члены экипажей надели шлемы и бронежилеты и стояли рядом со своими машинами, готовые к вылету. Чтобы занять свои мысли, я зашел в хижину, чтобы перепроверить свое снаряжение и пулемет. Затем, на всякий случай, Бен велел нам ввязаться в швейцарские сиденья для готовности спускаться, и мы присоединились к экипажам вертолетов, встав рядом с их бортами.
На земле Один-Голь Дэйв Киршбаум наводил огонь ракет и миниганов "Кобр" в непосредственной близости от своей позиции. За пятнадцать минут "Кобры" израсходовали свой боекомплект, но затем РГ "Кентукки" снова вступила в бой с северовьетнамцами, и Граветт получил осколочное ранение в голову. Все полетело к черту. Кови объявил чрезвычайную ситуацию Прерия Файр, перенаправив к ним пару истребителей-бомбардировщиков A-1, в то время как "Кобры" вернулись в Дакто, чтобы перевооружиться, дозаправиться и вылететь с "Хьюи", чтобы эвакуировать группу.
Теперь настало время для еще одной из задач группы Брайт Лайт – перевооружения ганшипов. Бен, Джордж, я и наши вьетнамцы организовались в подобие команды пит-стопа на автогонках, чтобы помочь оружейникам авиаторов быстро обернуть "Кобры". Сбросив наши швейцарские сиденья, мы распахнули ящики с боевыми частями и корпусами 2,75-дюймовых ракет, скрутили их вместе, а затем сложили там, где должны были приземлиться четыре "Кобры". Рядом с нами оружейник готовил короба с боеприпасами для миниганов и длинные ленты с выстрелами для 40-мм гранатометов.
К тому времени, как "Кобры" встали перед нами, "Хьюи" были на полном газу, готовые к взлету. Хватая шестифутовые (1,82 м) ракеты, мы быстро заталкивали и защелкивали их в направляющие, пока оружейник перезаряжал более сложные миниганы и гранатометы. Работать под стволами всего этого заряженного оружия было грубейшим нарушением правил безопасности, но нам было наплевать – на кону были жизни людей. Менее чем через две минуты "Кобры" были готовы к вылету, вся армада взмыла вверх, пятнадцать вертолетов полетели в Лаос, чтобы вытащить одну разведгруппу из шести человек.
Мы стояли, залипнув возле радиорубки, ловя обрывки радиопереговоров. "Хьюи" был обстрелян, теперь "Кобры" открыли ответный огонь, затем более мощный огонь с земли. Мы могли слышать Кови, но не группу на земле. Зажатой слишком сильно, чтобы добраться до нормальной LZ, группе придется уходить на седлах Макгвайра – "стреньгах" – а "Хьюи" сбрасывать им веревки сквозь верхушки деревьев. Затем пришло сообщение: РГ "Кентукки" вытащили и на стреньгах везут в Дакто. Через двадцать минут вглядывающийся в западном направлении вьетнамец из РГ "Иллинойс" объявил: "Вон они". Вдалеке я едва мог различить точки, болтающиеся на ниточках под двумя "Хьюи".
Через пять минут они приобрели человеческие очертания, затем вертолетам пришлось снизить скорость, снижаясь последние 300 футов (92 м). У раскачивающихся над нами подобно маятникам членов РГ "Кентукки" пережало кровообращение в ногах, так что мы ловили каждого из них, едва он касался земли, клали на летное поле и расстегивали их эвакуационные обвязки. Раненый американец, сержант Рон Граветт, получил осколочное ранение в лоб, о котором уже позаботился сопровождавший медик. Он будет в порядке. Хотя они только что участвовали в схватке не на жизнь, а на смерть, Дэйв Киршбаум пожал плечами, ничего особенного. Просто еще одна задача. Сегодня вечером у них с Граветтом будет холодное пиво, стейк, душ и чистая постель. Это занимало все их мысли.
Той ночью я крепко спал, когда меня разбудила гроза – тут я вспомнил, что во Вьетнаме не было громовых раскатов, только беззвучные зарницы. Этот гром представлял собой непрерывный, характерный гул, длившийся, должно быть, секунд двадцать. Затем он прекратился. Я сел. Лежащий на своей койке Бен Томпсон даже не открыл глаз. "Удар B-52", - объяснил он. "Возле Бенхета. Не о чем беспокоиться". Я снова заснул.
На следующее утро к нам для высадки должна была прибыть еще одна группа, потому что на земле их было всего пять. Но вертушки не привезли ни одной.
Однако на транспортниках C-130 прилетел пехотный батальон американской 4-й дивизии, затем прибыл рой из примерно двадцати пяти "Хьюи", чтобы развезти их по холмам вокруг Дакто. Сотни молодых американских солдат сидели небольшими группками вдоль взлетно-посадочной полосы, ожидая своей очереди грузиться в вертушки. Они были нагружены, как вьючные животные, с целыми коробками сухих пайков и минометными минами, привязанных поверх и так набитых рюкзаков. Эти GI(4) были настолько перегружены, что не могли использовать скрытность, а без скрытности было мало шансов застать врага врасплох. Мы с Джорджем гадали, как они вообще могут воевать – дождутся, пока их атакуют, а потом будут наводить вокруг себя авиацию и артиллерию? Все, что было не так с этой войной, было прямо перед нами: отправляющиеся в поле солдаты, пытающиеся добиться успеха, но обремененные правилами и требованиями, диктуемыми вышестоящими начальниками, никто из которых никогда не носил рюкзак.
Меньше чем за час все они отбыли. Остаток дня прошел тихо.
В ту ночь в Бенхете, в девяти милях от нас, осада достигла нового пика. Тысячи северовьетнамских пехотинцев при поддержке артиллерии и минометов не смогли сокрушить изолированный лагерь, поэтому противник поднял ставки, начав вторую в этой войне танковую атаку. Под покровом темноты силы, подобные тем, что годом ранее разгромили лагерь Сил спецназначения Лангвей – десять танков ПТ-76 и батальон пехоты – едва прибыв из Лаоса, рванулись в наступление от кромки леса на западе. Однако, в отличие от Лангвей, разведданные SOG помогли хорошо вооруженным защитникам подготовиться, и они быстро расправились с NVA. Ни одна из машин не подошла ближе, чем на 800 ярдов (731 м), половина танков была разбита бомбами, артиллерией и безоткатными орудиями. Выжившим пришлось бежать, спасая свои жизни.
Это выглядело почти как двойной удар на следующее утро, когда рота Хэтчет Форс из 100 человек вылетела на стартовую площадку, а затем высадилась позади атакующих северовьетнамцев на вершине холма, возвышающегося над лаосским Шоссе 110. Теперь самая важная линия снабжения NVA в тылу выживших была перерезана. Возглавляемая капитаном Барре Макклелландом рота SOG окапывалась как сумасшедшая и валила бензопилами деревья, чтобы заблокировать дорогу. Пока они удерживают эту высоту, ни одна колонна северовьетнамцев не сможет пройти.
В тот вечер на Дакто обрушилось еще больше 122-мм ракет. Несмотря на весь производимый ими грохот, они не нанесли существенного ущерба.
Вскоре после полудня следующего дня еще одна группа объявила чрезвычайную ситуацию Прерия Файр – "Забирайте нас быстро, иначе нас разгромят" – и на этот раз сомнений не было: это была РГ "Гавайи", группа моего приятеля Гленна. Нам не были нужны подробности, чтобы осознать опасность, поскольку они находились на цели "Джулиет-Девять" (J-9), в месте, всегда кишевшем солдатами NVA. Под руководством Билла Делимы они пробились сквозь вражеский взвод и бежали к LZ, останавливаясь и отстреливаясь по пути, даже когда наши вертолеты летели на запад, чтобы эвакуировать их. Было чертовски тревожно слушать, как Кови описывает их лихорадочное продвижение. Это напомнило мне, как выразился один из Один-Ноль, прыжок сквозь двери, прежде чем они захлопнутся. Сделанный Делимой расчет времени оказался идеальным. Они достигли LZ как раз когда туда прибыли вертушки, и вернулись без единой потери.
Полчаса спустя их вертушка опустилась перед стартовой площадкой, их лица сияли знакомой эйфорией людей, только что избежавших смерти. Для Гленна и лейтенанта Глэсхаузера это была первая перестрелка. Я пожал руку Гленну и помог ему отнести снаряжение на стартовую площадку. "Ну как оно?" - спросил я.
Он покачал головой. "Охереть как близко. Полно NVA".
Возбужденный, словно у него были муравьи в штанах, один из ярдов РГ "Гавайи" сорвал с себя рубашку, обнажив жуткий пятнадцатидюймовый (38 см) рубец там, где пуля из АК задела его спину, но не вошла в тело. По-моему, это тоже было "охереть как близко". За хладнокровие, проявленное в тот день при наведении авиаударов, Гленн получил "Бронзовую звезду" за доблесть.
Следующий день был последним в нашем дежурстве на Брайт Лайт. Тем утром на вертушках прибыла наша замена, РГ "Южная Каролина" во главе с лейтенантом Томом Васковичем. При всего четырех группах на земле и без дополнительных высадок, пока в поле действовали 100 человек Хэтчет Форс, день тянулся медленно. Наши вертолеты вылетали на снабжение сил, блокирующих дорогу, пока мы проводили день, играя в джин-рамми(5) и читая.
Поздним вечером мы без лишней суеты вылетели обратно в Контум.
Сменившей нас на Брайт Лайт группе довелось поучаствовать в бою, по крайней мере, их Один-Ноль. После того, как минометный обстрел северовьетнамцев ранил единственного в Хэтчет Форс американца, обученного обращаться с 90-мм безоткатным орудием, лейтенант Васкович вызвался занять его место. "Хьюи" забросил Васковича на блокпост, где он провел следующие пять суток, уничтожая грузовики NVA на Шоссе 110, подвергаясь сильному пулеметному огню и минометному обстрелу, но продолжая вести огонь. Ни один грузовик не смог пройти мимо него. Хэтчет Форс держались на этой высоте три недели, дважды меняя роты, пока удерживать ее стало невозможно. В какой-то момент на открытом пространстве оказалось так много северовьетнамцев, что Наездник Кови Люк Дав стрелял по ним из открытого окна самолета передового наведения O-2, который пилотировал капитан Эл Роуз.
В тот вечер, когда мы вернулись из Дакто, я пошел в клуб с Гленном и Биллом Делимой. Когда Делима узнал, что никто еще не спел "Эй Блю" по лейтенанту Рипанти, он помахал капитану Лесесну, и они солировали для всех эту грустную песню. Ближайшие друзья и члены группы Рипанти вынесли худшее, задыхаясь, пока слезы не полились во время последних куплетов.
Подпевая, я вспомнил, что сказал в Дакто Ховард. Я едва знал лейтенанта Рипанти, за исключением того, что он был хорошим человеком. Я не чувствовал никаких внутренних переживаний, никаких слез, только печаль и сочувствие к семье Джима, то же, что, я уверен, он чувствовал бы к моей семье, будь все наоборот. Он не был Гленном, Джорджем или Беном. Я возвысил голос в знак уважения и поблагодарил господа за то, что на этот раз мы не пели для близкого друга.
Такая роскошь продлится всего три дня.

1. Body count – официальный термин, использовавшийся Министерством обороны США для характеристики еженедельных статистических данных о потерях противника в ходе войны во Вьетнаме (прим. перев.)
2. Ну, так-то Ли-2. А на момент описываемых событий уже, скорее всего, Ил-12 или вообще Ил-14. Впрочем, я уже привык, что знание матчасти противника сильной стороной наших "уважаемых партнеров" (с) не является (прим. перев.)
3. Марка игристого вина американского производства. Изначально основана эмигрантами-немцами из региона Мозеля. Согласно легенде, обязано своим названием игре слов немецкого языка, в котором "кальте энде" означает один из финальных процессов производства игристого вина, и при этом созвучно фразе "кальте энте", буквально "холодная утка", тут же превратившейся в англоязычное "колд дак" (прим. перев.)
4. "Джи-ай" – сокращение, обозначающее американского военного, солдатскую службу. Происходит от словосочетания Government Issue – правительственный (казенный) образец, предмет довольствия установленного образца (прим. перев.)
5. Карточная игра, один из вариантов которой более известен у нас как "пьяница" (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Интересно, спасибо!
Нагуглил про рейд на Кхесань
https://www.specialforces78.com/16-sf-k ... fob-4-ccn/

Спасибо!

Только дошли руки почитать!
Пластер прекрасен, спасибо!

Вероятно, изучая вероятного противника, он буквально понял поговорку "Щи хоть хуй полощи".

_________________
XA2

Другая криминальная и тюремная культура,да и в обществе это влияние не настолько распространено

Как по мне, это вопрос элементарной брезгливости.

_________________
XA2

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 5

После того, как актриса Марта Рэй покинула Контум, она со своим сольным туром USO переместилась в родственное расположение CCN в Дананге. Никогда не придававшая значения звездному статусу и почти не придававшая значения званиям, Рэй избегала формальностей офицерского клуба, вместо этого обосновавшись в непринужденной атмосфере неофициального клуба разведчиков CCN, обшитой бамбуком бывшей комнаты группы, именовавшейся Бамбуковой гостиной (Bamboo Lounge). Там она продолжила свою роль Флоренс Найтингейл(1) морального духа Зеленых беретов.
Ее забавные истории, воспоминания о шоу-бизнесе и застольные песни имели свойство достигать сердца каждого и заставлять его чувствовать себя особенным, успокаивая все преходящие недуги, терзающие его, помогая столь же верно, как любая сестра милосердия. Среди разведчиков Рэй сразу же прониклась симпатией к Один-Ноль РГ "Копперхэд" Рикардо Дэвису – моему другу из Форт-Брэгга, который первым рассказал мне про SOG. Мэгги просто обожала Рикардо Дэвиса. Общительный и остроумный, с латинской теплотой, Рикардо мог подружиться с кем угодно – как и Мэгги – так что было естественно, что они сразу же нашли общий язык. В тот вечер Рэй развлекала собравшихся мелодиями из бродвейских шоу и старыми попурри, но Дэвис продолжал настаивать: "Ты должна спеть что-нибудь вместе со мной!"
В полночь командир CCN подполковник Джек Уоррен отправил своего сержант-майора закрыть Бамбуковую гостиную. Мэгги объявила ликующей публике: "Ну, посмотрим!" Она позвонила Уоррену и заявила: "Я старше вас по времени производства в чин", имея в виду свое почетное звание подполковника. "И мы остаемся открытыми!"
И так они и сделали.
Поздно вечером Рикардо рассказал ей историю поминальной баллады SOG "Эй Блю" и объяснил, что она значит для разведчиков. Эта история так тронула ее, что Рэй закончила вечер, обняв Рикардо, печально напевая дуэтом эту грустную балладу, ее мягкий джазовый голос добавил ей тех блеска и чувства, которых люди не слышали раньше.
Заместитель командира группы Рикардо, Джим Ламотт, присоединился к хору, поющему имена потерянных людей, но заметил, что что-то изменилось в его старом Один-Ноль. Может быть, это было пение той песни с Мэгги, или просто предчувствие, иногда возникающее у разведчика, думающего о том, сколько раз он побеждал вопреки всему. Несколько дней спустя Дэвис написал письмо и отдал его Ламотту, поручив: "Если я не вернусь, отправь его по адресу на конверте". Он никогда раньше этого не делал. Искрометный оптимист превратился в фаталиста?
Для родившегося в Детройте крутого Ламотта это просто не было похоже на его Один-Ноль. "Рикардо был первым мужчиной, обнявшим меня, в отношении которого у меня не возникло мысли переломать ему руки", что Ламотт мог с легкостью сделать, имея черный пояс по карате. Но он любил Рикардо как брата.
Несколько дней спустя их РГ "Копперхэд" пролетела на C-130 "Блэкберд" через Лаос на самую секретную стартовую площадку SOG, на авиабазу Накхон-Фаном (NKP) на северо-востоке Таиланда. Скрывающиеся в безымянном здании, группы SOG более года действовали с NKP, позволявшей осуществлять заброску в Лаос через черный ход, с запада, когда муссонные штормы исключали вывод через его восточную границу с Южным Вьетнамом. По политическим соображениям группы SOG не могли оставаться на NKP на ночь. Либо группа выводилась в тот же день, либо она летела на "Блэкберде" обратно во Вьетнам и возвращалась на NKP следующим утром.
После нескольких дней поездок туда-обратно двое американцев и четверо нунгов РГ "Копперхэд" забрались в вертолет HH-3 "Джолли Грин Джайент" ("Jolly Green Giant" – "Веселый Зеленый Гигант") 21-й эскадрильи специальных операций ВВС США и вылетели на восток в утреннее небо Лаоса. Их перелет был долгим, требующим дозаправки на организованном ЦРУ форпосте. Затем они увидели внизу яркую глину контролируемого NVA Шоссе 165, по которому вражеские колонны шли к границе Южного Вьетнама западнее Чулай. Два "Джолли Грина" снизились, идя зигзагами на малой высоте, чтобы ввести в заблуждение отслеживающих LZ наблюдателей противника. Когда они приблизились к своей настоящей LZ, сквозь деревья Дэвис и Ламотт мельком увидели тропы, хижины и траншеи, подтверждающие присутствие значительных сил противника, о котором их предупреждали. Несколько других групп недавно были вытеснены крупными формированиями NVA.
Наконец, птичка РГ "Копперхэд" зависла, борттехник вытолкнул лестницы, и Дэвис, Ламотт и четыре нунга спустились, а затем спрыгнули и съехали с холма. Они высадились, безопасно и, насколько они могли судить, незамеченными. Их задачей была разведка местности в расчете найти телефонную линию, достойную подключения прослушивающего оборудования, которое было у Рикардо.
Несколько часов они двигались без происшествий, пересекая старые тропы и слыша редкие выстрелы вдалеке, но не встретили ни одного солдата NVA. В середине дня Дэвис велел остановиться, чтобы Ламотт попытался выйти на связь, но никто не ответил.
Зная, что они не смогут вызвать поддержку с воздуха, если вступят в контакт, Дэвис увел их подальше от вероятных мест расположения противника, держась в густых джунглях. Они двигались медленно и тихо, меняя направление, чтобы противник – если он привлечет следопытов – не мог предугадать, куда они направляются, и устроить им засаду. Они двигались почти до темноты, затем спрятались на ночь в слоновой траве(2) высотой рост человека. На закате Кови должен был пролететь над РГ "Копперхэд" для получения их итогового за день доклада об обстановке, но они так и не услышали его двигатели, и вновь, никто не ответил на их радиовызовы. Все больше беспокоясь, Дэвис и Ламотт просидели большую часть ночи.
Когда рассвет не принес ни Кови, ни радиосвязи, их напряжение стало ощутимым. Что, черт возьми, происходит? Неужели произошла какая-то катастрофическая атака – повторение Тет-68 – и они были предоставлены сами себе, пока битва не утихнет? Могли ли про них забыть?
Когда полностью рассвело, Дэвису стало видно, что их ночная позиция не была обороняемой – им нужно было двигаться. Но едва они вышли, как раздались сигнальные выстрелы, всего в 200 ярдах (183 м) позади них. Теперь они должны были продолжать движение, чтобы стряхнуть с хвоста следопытов. Следующие два часа они шли, уклоняясь, но всякий раз, когда они, казалось, отделывались от следопытов, раздавались новые сигнальные выстрелы. Затем они услышали движение на фланге, и им пришлось отвернуть от него.
Вскоре Дэвису и Ламотту стало неотвратимо ясно, что их направляют к невысокому хребту. Они поспешили туда и обнаружили большие поваленные деревья, которые давали хорошее укрытие от винтовочного огня, но за гребнем джунгли сменялись обширными лугами и старыми подсечно-огневыми полями. Они не могли вернуться тем путем, которым пришли, и теперь движение вперед было практически невозможно. Их единственным выходом, решил Дэвис, было укрыться среди поваленных деревьев.
В полдень Ламотт снова не смог установить связь. Затем, на пределе видимости, он мельком увидел северовьетнамцев. Среди их китайских нунгов нарастало беспокойство. Дэвис выдвинул двух из них вперед с целью заблаговременного предупреждения. Ламотт активировал свой аварийный радиомаяк, который мог быть принят любым пролетающим самолетом. Никто не ответил.
Затем Дэвис и Ламотт сели, прислонившись к бревну, чтобы взвесить альтернативные варианты; они вновь убедились, что лучше всего будет оставаться в укрытии до ночи, а затем ускользнуть в темноте. Ламотт никогда не участвовал в серьезных перестрелках, поэтому Дэвис пошутил, что все это было частью его "генерального плана", чтобы Джим получил надлежащий опыт, необходимый для принятия командования группой. Дэвис прошептал: "Знаешь, если кто-нибудь не подстрелит в тебя в ближайшее время, это сделаю я, просто чтобы ты знал, каково это". Ламотт усмехнулся.
Затем их хвостовой стрелок, Он, примчался к ним на четвереньках, на его лице была написана тревога, а Лок, гранатометчик, обхватил себя рукой за горло, подавая сигнал: "Противник в поле зрения". Прежде чем Ламотт успел повернуться – Стрельба! Стрельба отовсюду! Что-то сильно ударило Ламотта в спину, швырнув его лицом в землю. Рядом с собой он услышал крик Рикардо Дэвиса: "Джим!"
Северовьетнамцы набросились на них с двух сторон, стреляя из АК. Ламотт расстрелял один магазин, выбросил пустой, перезарядил, послал затвор вперед, и ничего не произошло. Устранение задержки заняло, казалось, целую вечность. Он взглянул на Дэвиса и понял, что его друг мертв, мгновенно убитый выстрелом в голову, хотя в него попали несколько пуль. Еще несколько должны были убить и Ламотта, но все четыре выстрела попали в его рюкзак и радио, сделав его бесполезным. Их хвостовой стрелок, Он, был ранен первой очередью, в то время как Лок тоже, но не так серьезно.
Теперь Ламотт действительно испугался. Если первые выстрелы противника были такими точными, и он был достаточно хитер, чтобы прокрасться несколько сотен ярдов незамеченным, то это должны были быть специальные противодиверсионные силы. Каковы были шансы Ламотта, когда радио нет, а половина членов группы ранены или убиты?
Стрельба сошла на нет, а затем прекратилась. Затем Ламотт решил, что ему мерещится: на идеальном английском с американским акцентом северовьетнамец крикнул: "Эй, у вас нет шансов! Почему бы вам просто не сдаться?" Накопившийся гнев, разочарование и страх Ламотта пересилили здравый смысл – он вскочил на ноги, закричал: "Да пошли вы, ублюдки!" и выстрелил из своего CAR-15. Солдаты NVA открыли ответный огонь, и Лок с Сангом поползли к Ламотту. Голос северовьетнамца потребовал прекратить огонь, и все стихло. Затем голос обратился к нунгами по-вьетнамски: "Сдайте американцев! И можете свободно уходить!" Ламотт посмотрел на своих нунгов, которые демонстративно насупились и помотали головами.
Радиостанция группы была уничтожена, Ламотт проверил свое аварийное радио, но обнаружил, что его антенна была отстрелена. Но это не имело большого значения, поскольку связываться было не с кем. Он бросил ее лежать. Раненый Он стонал. Ламотт подполз к нему и увидел, что нунг был парализован из-за ранения в позвоночник; истекающий кровью изо рта, он не проживет долго. От осознания этого Ламотта так сильно затрясло, что ему было трудно удерживать шприц-тюбик с морфием, чтобы сделать укол своему товарищу по группе, чтобы тот мог умереть в покое.
Затем Ламотт и нунги переговорили и согласились, что всем им умирать, на мгновение они сбились в кучу и оплакали Дэвиса и Она. Затем северовьетнамцы открыли огонь, и вражеский отряд начал приближаться. Лока снова ранили, в предплечье – он больше не мог стрелять из своего М-79. Ламотт видел, что им нужно двигаться, иначе NVA полностью окружат их. Единственным оставшимся укрытием перед необъятной прогалиной была еще одна куча бревен. Он посмотрел на тело Рикардо Дэвиса и почувствовал непреодолимую вину за то, что бросает его – но нужно было идти или умереть.
Перекатываясь и стреляя, а затем ползя на четвереньках, Ламотт и нунги спешно преодолели пятьдесят футов до последних бревен. Они перевели дух в минуту тишины. Затем пулеметная очередь подстегнула Ламотта и Лока прыгнуть за ветку диаметром в дюйм, где они столкнулись головами. Они посмотрели друг на друга и на эту крошечную ветку, и не смогли удержаться от смеха, несмотря на огонь противника. Следом рассмеялись остальные, и эта минутная эйфория стерла их страх.
Они были готовы умереть.
Ламотт расположил нунгов, пересчитал оставшиеся магазины и гранаты, чтобы решить, как лучше их потратить – и тут услышал тонкий, металлический голосок – "Роджер Мэйдэй! Роджер Мэйдэй!" По чудесному стечению обстоятельств Санг забрал с собой выброшенную аварийную радиостанцию и заставил ее работать, сжав вместе куски перебитой антенны. Радиостанция настойчиво призывала: "Маяк, маяк, ответьте голосом!" Ламотт знал, что должен переключить радио в голосовой режим, но он не мог – он уже решил сражаться и умереть, и присоединиться к Рикардо.
Но инстинкт выживания заставил его схватить его, шепча: "Прерия Файр! У нас чрезвычайная ситуация Прерия Файр". В это мгновение он услышал двигатели FAC, к которым почти сразу присоединился рев "Фантомов" F-4. Впервые за весь тот день у них появился шанс.
Ламотт втиснул своих людей между бревнами и направил F-4 прямо на их позицию, 20-мм пушки "Вулкан" взвыли, пропахивая землю повсюду и сбивая ветки с деревьев. Повторные штурмовые заходы убедили NVA немного отступить, по мере того, как над головой начало появляться все больше истребителей.
Четыре часа истребители-бомбардировщики обстреливали из пушек и ракетами, и бомбили северовьетнамцев, окружавших РГ "Копперхэд". Затем прибыли "Джолли Грин". Первая попытка эвакуации провалилась, огонь северовьетнамцев так сильно повредил HH-3, что ему пришлось немедленно повернуть обратно в Накхон-Фаном. Под прикрытием новых бомбовых ударов Ламотт попытался пробиться к телу Рикардо, но NVA не отступали. Чувство вины переполняло его, он знал, что тело Рикардо не забрать.
По крайней мере, он мог быть уверен, что Локу, который был дважды ранен, спасая жизнь Ламотта, удастся выжить. Когда еще один "Джолли Грин" приблизился к LZ, Ламотт нес Лока на спине под прикрытием трассеров бортстрелков вертолета. Двое других его нунгов взобрались на борт, и затем приняли Лока с плеч Ламотта. Но Ламотт не мог подняться на борт; он должен был вернуться за Рикардо или умереть, сражаясь в попытке сделать это.
Из машины выскочил бортстрелок и затащил его в вертолет. Затем они улетели.
Во время долгого обратного перелета его мучило то, что он сделал все, что мог, но Рикардо ушел навсегда. Если бы не "Тот Разговор", он бы не смог жить с этим. Вскоре после того, как он вошел в состав РГ "Копперхэд", Дэвис прокричал: "Ты тупой мудак, если тебя когда-нибудь подстрелят при попытке забрать мое тело, я вернусь и не дам тебе покоя!" Они пошутили по этому поводу, но согласились. И они рассматривали это всерьез.
Вскоре после той задачи Марта Рэй снова посетила CCN и пришла в Бамбуковую гостиную в поисках своего вокального партнера, Рикардо Дэвиса. Она увидела Джима Ламотта и спросила о его товарище по группе; он сказал ей, что Рикардо был убит, а его тело пришлось оставить. На этот раз Мэгги не присоединилась к тем, кто пел "Эй Блю". Она просто извинилась и вышла из-за стола.
Ламотт нашел ее снаружи, в одиночестве, плачущую по Рикардо, как она, несомненно, втайне оплакивала других потерянных мужчин. Будучи профессионалом сцены, Рэй оставалась с Ламоттом снаружи, пока, восстановив самообладание, не смогла вернуться с ним, чтобы улыбаться, петь и смеяться, и давать людям психологическую поддержку, в которой они нуждались. "Она была очень сострадательной леди", - говорил Ламотт.
В SOG и в Силах спецназначения известие о потере Рикардо ошеломило и опечалило его друзей. В Контуме мы подняли бокалы за его светлую память, и те, кто знал его лучше всего, спели "Эй Блю". В штабе SOG так и не дали удовлетворительного объяснения, почему РГ "Копперхэд" была брошена без связи и без облетов Кови. Где-то между NKP, Данангом и Сайгоном произошел сбой в координации действий или возникла путаница в том, кто должен был контролировать РГ "Копперхэд". В продолжающейся войне, когда еженедельно погибало все больше людей и приходилось выполнять все больше выходов, происходило слишком много событий, чтобы надолго зацикливаться на том, что миновало, и что нельзя было изменить, сколь бы трагично это ни было.
А затем, в никогда не замедляющемся темпе SOG, всего через четыре дня после смерти Рикардо, моей группе был назначен еще один выход, в результате чего я оказался на заднем сиденье самолета-наблюдателя O-1 "Берд Дог" в яркий мартовский полдень над лаосско-камбоджийской границей. Держащийся в четверти мили позади идентичного O-1 с моим Один-Ноль, Беном Томпсоном, мой самолет трясло в термических потоках, пока я изучал рельеф местности в ходе визуальной рекогносцировки или VR (visual reconnaissance), района нашей новой цели.
Я сидел на простецкой брезентовой сидушке, задние окна O-1 были подняты наверх, так что я мог рассматривать местность, над которой мы пролетали, или, как это обычно делали многие разведчики, стрелять или бросать гранаты, если мы замечали вражеских солдат. Мой пилот, армейский капитан из 219-й авиационной роты, жевал сэндвич, пока мы летели, чувствуя себя абсолютно спокойно в этих недружелюбных небесах. Пилотов 219-й прозвали "SPAF-ами", потому что эта аббревиатура (означающая "ВВС Подлого Пита" – Sneaky Pete Air Force) были нанесены трафаретом на краденые джипы, которые мы им отдавали. Летая исключительно в интересах SOG, они ретранслировали радиопередачи групп, вели аэрофотосъемку для SOG или, как сегодня, вывозили разведчиков на VR. Обычно они летали парами, так что если один будет сбит, его ведомый сможет вызвать вертолеты чтобы спасти его.
Пейзаж под нами менялся от однообразного до захватывающего – бамбуковые заросли, бурные реки, водопады, холмы с пышной растительностью, возвышающиеся над окутанными туманом долинами. Я чувствовал враждебные взгляды, хотя по нам и не стреляли. Мой пилот объяснил: "Они не будут стрелять, пока мы не подберемся к чему-нибудь слишком близко – хорошая огневая дисциплина". Он сомневался, что мы разглядим кого-либо из NVA, идущих по дороге. "Они все обвешиваются листьями, как ходячие кусты. Если мы застигаем их на открытой местности, они приседают и замирают, так что становятся похожими на пеньки. Если высматривать человека, его ни за что не увидеть; ищите скопления кустов или движение".
Я не видел ни одного северовьетнамца, но повсюду было множество воронок от бомб. Большинство из них были свежими, свидетельством последней кампании по воспрепятствованию, проводимой ВВС. Прекращение президентом Джонсоном бомбардировок Северного Вьетнама несколькими месяцами ранее позволяло вражеским колоннам беспрепятственно проходить от причалов Хайфона до границы с Лаосом. После приостановки бомбардировок на Севере тысячи авиаударов были перенесены на тропу Хо Ши Мина в Лаосе. Разумеется, северовьетнамцы тоже приспособились, перебросив в Лаос тысячи зенитных орудий, сделав коридор тропы самой хорошо защищенной территорией на земле.
Но как только вражеские грузовики достигали границы с Камбоджей, так же верно, как по отмашке судьи над бегуном, проскочившим на базу, они были в безопасности на "нейтральной" территории, неуязвимые для ударов с воздуха. То, что имело смысл для дипломатов в Вашингтоне, казалось нелепым при этом счете 0:1. С одной стороны самолета – воронки от бомб, тянущиеся до горизонта. С другой стороны – на юг – дорога исчезала в густых лесах Камбоджи, и не было видно ни одной воронки.
Через пять дней мы отправимся под эти деревья, и если у нас возникнут проблемы, ни один американский истребитель не сможет придти нам на помощь. Таковы были правила.
Где-то внизу, в пределах звука нашего двигателя, северовьетнамцы спрятали артиллерийский батальон, силами которого они продолжали обстреливать лагерь Сил спецназначения Бенхет примерно в десяти милях к востоку. Хорошо осведомленные о политике США, северовьетнамцы знали, что в "нейтральной" Камбодже американские самолеты не будут бомбить их. Это и было нашей задачей: найти эти орудия. Однако, летя низко над этими густыми джунглями, я едва мог отслеживать маршрут на своей карте. Каждый холм выглядел одинаково, каждая узкая долина была повторением предыдущей; я с тем же успехом мог бы смотреть через борт лодки, пытаясь разглядеть что-то под волнами. Наши O-1 повернули обратно в Южный Вьетнам.
Десять минут спустя мы миновали яркие глинистые холмов лагеря Сил спецназначения Бенхет, где четыре длинноствольных 175-мм орудия, принадлежащих 6-му батальону 14-го полка полевой артиллерии Армии США, были направлены на запад. Бен Томпсон уже лично встретился с артиллеристами. Ни группа Сил спецназначения в лагере, ни артиллерийское подразделение не были проинформированы о совершенно секретных трансграничных операциях SOG. Все, что они знали, если наша группа вызовет артиллерию, они должны будут стрелять, пусть даже по Камбодже – ответная мера, необъяснимым образом одобренная в Вашингтоне. 175-мм орудия Бенхета могли стрелять на двадцать одну милю (33,8 км), это была самая дальнобойная артиллерия в американском арсенале, но они также были и наименее точными. Вероятное круговое отклонение (КВО) этого оружия в 110 ярдов (100,5 м) – учитывая его 100-ярдовый (91,5 м) радиус разрыва – означало, что если наводить его огонь в пределах 100 ярдов от себя, вероятность попадания в нас была такой же, как и в нашу цель. Но 175-тки были лучше, чем ничего.
Наша противоартиллерийская задача на деле началась тремя неделями ранее, когда РГ "Техас" уничтожила одного солдата NVA и захватила другого около Шоссе 110 на камбоджийско-лаосской границе. Один-Ноль Дэвид Гилмер, Один-Один Ричард Новак и Один-Два Кларенс Лонг вытащили этого человека живым, и вскоре он рассказал сайгонским следователям, что был группе "артиллерийских носильщиков". Пленный вместе с несколькими дюжинами товарищей вручную перемещали орудия, обстреливавшие Бенхет, перетаскивали их или разбирали и переносили между тщательно замаскированными огневыми позициями.
Основываясь на информации, полученной от пленного, РГ "Калифорния" – с Один-Ноль Джо Уокером и Один-Один Ричардом Гроссом – проникли на северо-восток Камбоджи, чтобы найти спрятанные орудия. После бесплодного первого дня они шли по сильно заросшему джунглями хребту, когда земля содрогнулась, и они услышали грохот пушечного выстрела. Вскоре они наткнулись на траншею, полную стреляных 85-мм артиллерийских гильз. Орудие не могло быть далеко, Уокер знал это, поэтому он связался с Кови.
Ему было приказано оттянуться в соседнюю долину, организовать и занять LZ. На следующее утро высадилась РГ "Вайоминг" с Один-Ноль "Белкой" Спроусом, Один-Один Джоном Питерсоном и шестью монтаньярами, дав Уокеру достаточно людей для налета на артиллерийскую позицию.
В течение двух дней они слушали отдаленную орудийную стрельбу, шаг за шагом проскальзывая мимо северовьетнамцев и поднимаясь по склону, чтобы оказаться выше орудия. Затем, перед рассветом, они начали красться вниз, неуклонно, тихо, туда, где они в последний раз слышали выстрел. В то утро орудие не стреляло, и поначалу, когда они добрались до однополосной грунтовой дороги но все еще не нашли его, Уокер подумал было, что они потеряли ориентировку.
Затем Гросс внимательнее присмотрелся к склону у дороги – к его изумлению, менее чем в двадцати футах (6 м) находились две огромные створки, сделанные из бамбука и обмазанные грязью, настолько идеально замаскированные, что они прошли прямо рядом с ними. "Это было фантастически", - говорил Гросс. "Эта штука была так хорошо замаскирована, что мы наткнулись на нее чисто случайно".
По человеческим следам и отметинам Уокеру стало понятно, как северовьетнамцы вручную вытащили пушку, для чего, по его оценкам, потребовалось около сорока пяти человек. Подобно рабам на строительстве пирамид, они привязывали к ней веревки, толкали и тянули ее из туннеля и, судя по отметинам, перемещали на другую позицию или к дороге, где ее мог везти грузовик.
Распахнув бамбуковые двери двадцатифутовой (6 м) высоты, они разобрались, как артиллеристы вытаскивали орудие, стреляли, а затем заталкивали его обратно в сооруженный вручную туннель, чтобы спрятать и защитить от контрбатарейного огня с Бенхета. Гросс прополз в узкий коридор и нашел комнату, где NVA планировали на карте свой огонь и рассчитывали поправки для стрельбы. За ней было еще одно помещение с нарами для сна, где Гросс нашел каски, котелки, противогазы, накидки химзащиты, и даже гитару. Уокер прикинул, что северовьетнамцы ушли накануне, лишив РГ "Калифорния" ее самого сладостного трофея – собственно артиллерийского орудия, которое, как он настаивал, он мог бы каким-то образом вывезти. Вместо этого ему пришлось довольствоваться несколькими 85-мм снарядами, двенадцать из которых он забрал с собой в качестве доказательства для любого сомневающегося опрашивающего.
Позже в тот же день, когда вертолеты прибыли забрать разведгруппы "Калифорния" и "Вайоминг", с них высадилась другая группа, возглавляемая сержантом первого класса Асой Баллардом, чтобы продолжить охоту. К сожалению, вся эта деятельность привлекла внимание северовьетнамцев, и в течение нескольких часов люди Балларда сражались за свои жизни, едва сумев спастись в ходе экстренной эвакуации во второй половине дня.
Затем наша группа, РГ "Иллинойс", получила приказ отправиться на поиски скрытых огневых позиций, на этот раз с целью вызвать по ним огонь 175-мм орудий из Бенхета.
В ходе оперативного инструктажа я внимательно слушал, как офицер разведки описывал силы противника в районе нашей цели и около него. 66-й полк NVA был одним из тех, кто осаждал Бенхет, но теперь он был отведен на северо-восток Камбоджи, предположительно для пополнения и перевооружения. 66-й гордился борьбой с американцами и прославился как противник 1-й воздушно-кавалерийской дивизии в книге и фильме "Мы были солдатами". Насчитывающий порядка 2500 человек, где именно в Камбодже он находился, было неизвестно. Все, что мы знали наверняка – эти значительные силы были где-то в нашем районе.
В S-2, разведотделе, занимающемся сбором и распространением разведданных, я узнал, что снаряды, привезенные РГ "Калифорния", были от советской 85-мм пушки Д-48, которая могла послать свой 34-фунтовый (15,5 кг) снаряд на десять миль (16 км). Весящая почти три тонны, это была самая легкая советская артиллерийская система, предназначенная для буксировки грузовиками. Во время войны французов в Индокитае 85-миллиметровка была любимицей коммунистов, потому что, как обнаружил Джо Уокер, ее можно было вытаскивать на позицию вручную.
Мы с Джорджем Бэконом проштудировали материалы по нашей цели, затем изучили все, что касалось прилегающих районов, чтобы посмотреть, что еще мы можем найти. Менее чем в пяти милях к северу от нашей цели была уничтожена моя первая группа, РГ "Нью-Мексико". В материалах по другим целям содержалось еще больше сведений, от потери моего однокашника Билла Копли до пропавшего без вести лейтенанта Джима Бирчима. Две трети групп, недавно направленных на северо-восток Камбоджи, были вынуждены уйти после контакта, или были "отстрелены", как это называли.
В январе там высадилась РГ "Колорадо" во главе с Один-Ноль Ральфом Роддом, чьим рыжеватым волосам, веснушкам и дружелюбному лицу, казалось, больше подходил аптечный прилавок, чем CAR-15. Вместе с Джо Парнером, Крейгом Дэвисом, Кеном Уортли и Дэном Харви, а также тремя нунгами, Родд великолепно перехитрил следопытов и преследователей, которые выглядели полными решимости загнать в угол и уничтожить его группу. В какой-то момент дерзкие – и более многочисленные – NVA закричали: "Американцы! Мы знаем, где вы! Спускайтесь и сразитесь с нами! Мы готовы!" Родд был почти готов принять вызов. Той ночью солдаты NVA стучали бамбуком вокруг РГ "Колорадо", как загонщики, пытающиеся спугнуть птиц, но разведчики молчали и избегали обнаружения.
На следующий день игра продолжилась. В тишине полудня, когда они сидели спиной к спине и ели рис, они услышали, как следопыт NVA подкрадывается к ним сквозь сухую, как трут, бамбуковую листву, хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть, словно давил картофельные чипсы. Потом полминуты тишины, затем, щелк – он снял свой АК с предохранителя. Мгновенно все восемь разведчиков щелкнули предохранителями – щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк.
Последовало мгновение гробовой тишины. И переосмысление.
Затем со стороны следопыта NVA последовало приглушенное щелк, затем тяжеловесное хрусть-хрусть-хрусть-хрусть-хрусть, пока он не ушел. Подхихикнув над этим смешным моментом, люди Родда поспешили смыться, прежде чем следопыт вернется со своими друзьями. На следующий день они вступили в контакт с группой следопытов с собаками, убив двух проводников. Позже их эвакуировали под незначительным огнем с земли.
РГ "Нью-Йорк" Джона Сент-Мартина неподалеку также агрессивно преследовали следопыты NVA с собакой. Сент-Мартин знал, что мокрая земля не позволяет использовать слезоточивый порошок, чтобы сбить собаку со следа, поэтому ему пришлось импровизировать. Приведя своих людей к ручью, он вспомнил, как в "Последнем из могикан" Соколиный глаз спас двух девушек из лагеря гуронов и скрылся от преследовавших воинов и собак, повесив клок нижней юбки на сломанную ветку выше по течению, а затем пошел в другую сторону. У Сент-Мартина не было нижней юбки, поэтому он демонстративно сломал ветку и пошаркал по берегу, как если бы его группа выходила из ручья, затем велел своим людям пройти вниз по течению и выйти там, где они не оставят следов. Это сбило с толку следопытов и их собаку.
Мы с Джорджем понимали, что наш выход будет охотой: РГ "Иллинойс" будет охотиться за пушкой, а северовьетнамцы – за нами.
Перевооружение группы на АК доминировало в нашей доподготовке перед выходом, поскольку правила отрицания Госдепартамента не позволяли нам брать в Камбоджу американское оружие. Мой пистолет-пулемет шведского производства отлично подходил под них. Мы попрактиковались в стрельбе из своего оружия на стрельбище и, обретя уверенность, перешли к отработке немедленных ответных действий, без запинки отходя после стрельбы по имитируемым NVA, а затем убегая в новом направлении.
В наш последний день в Контуме мы осмотрели наших вьетнамских солдат, чтобы убедиться, что их оружие вычищено, все снаряжение уложено, а магазины и фляги полны. Все выглядело нормально, затем я взял у Лоя Клеймор, в котором пластиковая взрывчатка C-4 используется, чтобы подобно дробовику метнуть заряд смертоносных стальных шариков. Странно, его Клеймор казался несбалансированным – затем я заметил на его шве следы вскрытия, поэтому я разобрал его. Половины C-4 не было. Саботаж? Мне хотелось придушить Лоя, но Бен спокойно отреагировал на полуухмылку Лоя и погрозил ему пальцем. "Он жег C-4, чтобы разогревать пайки", - объяснил Бен, а затем продемонстрировал, как шарик C-4 размером с крупную бусину дает достаточно пламени, чтобы вскипятить кружку воды. Подобно Соломону, вместо того, чтобы наказать Лоя, Бен выдал каждому по брикету C-4, чтобы никто не портил свои Клейморы – и у нас будет дополнительная взрывчатка на выходе.
Утром в день нашей высадки мы надели "стерильную" форму для джунглей и заперли все нас идентифицирующее в сейфе подразделения. Мой тяжелый рюкзак клонил меня вперед, как старика, пока мы шли к вертолетке, где мы один за другим проверили наше оружие стрельбой в заполненную песком 55-галлонную бочку, заклеили дульный срез липкой лентой, чтобы защитить ствол, затем загрузились в наши "Хьюи".
Едва перевалило за полдень, наши вертолеты вылетели из Дакто. Бен, Джордж, Суу, Хай и Бинь были в первом, а я, Лой и Лам – во втором, сопровождаемые четырьмя пустыми "Хьюи" и четырьмя "Кобрами". Через пять минут мы увидели лагерь Сил спецназначения Бенхет и в 1000 ярдах к западу два подбитых вражеских танка, оставшихся после провалившегося наступления NVA тремя неделями ранее. Здесь мы свернули налево, в сторону Камбоджи. Пролетая вдоль долины реки Дакклонг, мы миновали узор из свежих воронок от бомбардировок B-52, затем на западном краю долины пролетели над высотой 875, где сотни американцев погибли в ожесточенных боях в 1967 году. За этим хребтом, менее чем в пяти милях, воронки от бомб исчезали, и там маячили пологие холмы Камбоджи.
Вскоре наш строй заложил широкий левый вираж; затем два "Хьюи" – птичка Бена и моя – начали снижаться по спирали. Сидя в открытом дверном проеме, я испытал тошнотворное, дурнотное чувство – у меня начало скручивать кишки, беспокойство росло по мере снижения, пока, почувствовав влажность джунглей, я не понял, что мы находимся в пределах досягаемости укрывшихся людей с АК, вслушивающихся в звуки нашего приближения.
Теперь, ниже вершин холмов, вместе с бортстрелками я нацеливал свое оружие немного вперед, когда какое-то место, где мог скрываться стрелок, появлялось в поле зрения, отслеживал его, когда мы проносились мимо, затем выбирал следующее подозрительное место, высматривая дульную вспышку, движение, любой признак угрозы. Как и в предыдущем полете на O-1, на столь малой высоте я не мог сказать, где мы находимся, я видел только невнятные деревья и хребты. Где-то впереди, я знал, приземляется "Хьюи" Бена и Джорджа, мой вертолет последует туда же.
Затем наш пилот заложил крутой вираж – если бы не центробежная сила, мы с Ламом выскользнули бы – и я понял, что мы на подходе. Это был финальный заход, LZ была прямо впереди. Внезапно перед нами появилась "Кобра"-ганшип, сопровождавшая нас последние полмили.
Я не отрывал глаз от прицела Шведского К, пока поток воздуха от винта не прибил траву на LZ, затем бросил взгляд вниз и спрыгнул, вьетнамские члены нашей группы выпрыгнули вместе со мной. Мы рванули к ближайшей лесной полосе в направлении носа "Хьюи", как нас учил Бен. Скрежеща и завывая, вертушка поднялась в воздух, закружив листву вокруг нас, но мы даже не взглянули вверх, спеша к укрытию, тени и безопасности. Немного забрав в сторону, Джордж помахал рукой, и мы образовали оборонительный полукруг вокруг Бена и радио.
Минуту назад, высоко в воздухе, это был оживленный мир безграничных просторов. Теперь осталась только наша молчаливая группа, жужжание насекомых почти перекрывало звук двигателей Кови, горизонт сжался до завесы зелени в нескольких ярдах. Как и на предыдущем выходе, мы укрывались возле LZ около десяти минут, затем Бен радировал Кови "Группа окей", отпустив вертолеты – и мы двинулись прочь.
Как заместитель командира группы я был хвостовым стрелком, последним американцем в нашей цепочке, ответственным, помимо прочего, за ликвидацию следов нашего прохождения. Влажная почва рядом с нашей LZ делала это практически невозможным, хотя вскоре мы оказались на более твердом грунте, и, к счастью, мой позвоночник освоился с тяжелой ношей, так что я снова мог идти прямо. В течение часа Бен держал ровный, умеренный темп, чтобы уйти от LZ, а затем двинулся медленно и осторожно для лучшей скрытности.
Как хвостовой стрелок, я сосредоточил свое внимание на наших следах и возможном появлении следопытов. С помощью Лоя и Лама я распутывал листву там, где ее отводили в сторону, заглаживал отметины и каждые пять шагов или около того оглядывался, ища любые признаки движения.
В тот день мы услышали выстрел в отдалении, но Джордж спокойно мотнул головой, имея в виду, что это не был сигнальный выстрел следопыта – вероятно, солдат NVA охотился на обезьян или диких свиней. Передавая выражение лица Джорджа Ламу – который сразу все понял – я начал видеть, что мне не требуется произносить ни слова, чтобы предупредить об опасности или указать направление, выразить голод или жажду, обозначить число, велеть кому-либо бежать, остановиться или замереть. Мы ходили так сутками, настолько привыкая не разговаривать, что обычный голос пугал, подобно выстрелу.
Наша первая ночь прошла без происшествий. Мы не слышали ни артиллерии, ни признаков присутствия противника, за исключением нескольких далеких выстрелов, вероятно, не имевших к нам никакого отношения. Осматривая место нашего ночлега на следующее утро, я обнаружил смятые растения и листья там, где лежали наши люди; я сделал все возможное, чтобы уничтожить следы.
Пару часов спустя мы остановились на склоне холма на ежечасный перерыв, когда – ТА-ДАМ! – позади нас, примерно в 200 ярдах, треснул сигнальный выстрел. Я подал знак Бену, предлагая поставить мину-ловушку на нежелательных преследователей, на что Бен кивнул в знак согласия. Под прикрытием Джорджа я отошел, чтобы спрятать Клеймор, затем оснастил его батарейками от фонарика, прищепкой и растяжкой, оставив смятую сигаретную пачку, чтобы заманить следопытов на тускло-зеленую проволоку.
Сорок пять минут спустя мы поднимались на следующий холм, когда "БУ-БУУХ!" Мой Клеймор. Пока Бен с группой занимал круговую оборону, я с Джорджем прокрался назад в большой надежде захватить раненого следопыта. Наша смелость испарилась через сотню ярдов, когда мы услышали голоса, перекликающиеся с двух направлений. Как минимум несколько отделений, вероятно, человек тридцать. Мы тихо отступили, и затем соединились с группой, стараясь не оставлять следов. Благодаря предпринятому Беном искусному маневру уклонения мы больше не слышали и не видели следопытов. И, как и в первый день, мы не слышали стрельбы артиллерии.
Ближе к вечеру Бен проявил особую тщательность, выбирая нашу ночную позицию, разместив нас на крутом восточном склоне холма, обращенном к находящемуся примерно в двенадцати милях (19 км) Бенхету, так что у нас была прямая связь с тамошней артиллерийской батареей. Пятидесятиградусный склон во всех направлениях покрывал густой подлесок, что затрудняло противнику продвижение к нам, и, находясь примерно в 200 ярдах (183 м) ниже гребня, мы были вне досягаемости бросаемых с вершины гранат. Если сбиться вместе, с обращенной вниз стороны шестифутовой (1,8 м) толщины дерева могли втиснуться семь человек – но нас было восемь. Поскольку я был хвостовым стрелком, Бен решил, что я буду ночевать один с противоположной стороны дерева. Я выставил свой Клеймор, развернув его вверх по склону, в то время как остальные установили свои Клейморы по флангам и вниз по склону. Бен передал по радио Кови наш доклад об обстановке на конец дня.
Незадолго до наступления темноты я расстелил у дерева подстилку и спальный мешок, а затем принялся жевать рис из пайка, положив свой Шведский К на колени. Начался небольшой дождь.
Около 20:00, через час после заката, я почти заснул, когда мне показалось, что я услышал что-то наверху. Я не мог сказать, был ли это удар, кашель или шаги – это просто было что-то. Я тихо сел, повернул голову в сторону звука и прижал к себе Шведский К. Что это было? Я закрыл глаза, снова открыл их, но в столь полной кромешной тьме не увидел никакой разницы.
Еще один звук, примерно на том же расстоянии вверх по склону, но больше в стороне, нечеткий, как шелест листьев. Это не было случайное падение листа, здесь присутствовала некая ритмика, пусть и смутная, нюанс, который напомнил мне оленя из Миннесоты, пытающегося проскользнуть мимо – напряженного, проверяющегося, останавливающегося, прислушивающегося, принюхивающегося. Или среди звуков легкого дождя это было ничем?
Снова шорох – ветка сгибается, сжимается, скользит по чему-то, ярдах, может, в тридцати (27,5 м) вверх по склону. Это не было моим воображением. Я осторожно скользнул вбок, сунулся головой вокруг дерева и медленно прошептал Бену: "Движение – здесь, наверху".
"Да", - прошептал он в ответ. "Я выхожу на связь". Я услышал, как зашуршало его пончо, когда он натянул его на голову, чтобы заглушить голос. Прижавшись к дереву, он зашептал в радио. У нас было мало шансов ускользнуть незамеченными. Лучше было затаиться и, решил Бен, вызвать артиллерию.
Снова шум – хруст сухой ветки всего в пятнадцати ярдах (13,5 м). В любую секунду я ожидал бах-вззз-бум прилета РПГ. Так ли погибли мои товарищи из РГ "Нью-Мексико"? Я представил стрелка с РПГ, с заряженной ракетой, готового выстрелить, направившего ее на меня. Я не мог заглушить свое колотящееся сердце.
Из-за дерева я услышал голос Бена, а затем тихое "Чш-ш-ш!" Джорджа.
У меня не было времени подумать – навалился страх. Руки дрожали. Эта непроницаемая чернота напомнила мне игру в прятки, в которую мы играли детьми в подвале у родителей. Мы забивались за старый диван или под таз для стирки, а другой ребенок, рыча как монстр, приходил охотиться за нами в темноте. Как и тогда, я чувствовал себя одиноким и пойманным в темноте, на обращенной к склону стороне этого огромного дерева, неспособным теперь даже шептать. Мое сердце колотилось. Мне стрелять из своего Шведского К? Взорвать Клеймор?
Я размышлял о том, что произошло. Где-то наверху следопыт напал на наш след, они посчитали, что мы не можем уйти далеко до темноты, затем они выстроились вдоль хребта и начали прочесывать сверху вниз. Они планировали гнать нас вниз по склону, а затем стрелять по нам с возвышенности. Если мы шумно бросимся вправо или влево, вся их цепь откроет по нам огонь. Они точно знали, что делают.
Затем высоко над головой – вззз-з-з-ззз – БУУУМ! Наконец, первый 175-мм снаряд взорвался, но это было в сотнях ярдов к западу от нас, с сильным перелетом относительно вершины хребта. Бену придется корректировать по звуку, неточный, медленный процесс, осложненный плохой точностью орудия и близостью противника.
Мне стрелять и бежать? Нет, я был слишком близко к слишком большому количеству солдат NVA; вероятно, человек десять сейчас притаились в пределах дюжины ярдов, и первые же очереди из АК будут нацелены на мою дульную вспышку. Осознание этого заставило мои колени дрожать, и чем больше я думал об этом, тем сильнее тряслось все мое тело. Что говорил мне Ховард? Неважно, насколько плоха ситуация, ты должен спросить себя: "Что мне делать?" Именно так я восстановил контроль, спрашивая себя, что делать дальше. Я отказался от попыток разглядеть приближающихся северовьетнамцев и закрыл глаза, чтобы лучше слышать.
Вззз-з-з-ззз – БУУУМ! Еще один снаряд разорвался примерно в 500 ярдах (457 м) от NVA.
Если мне придется сражаться в одиночку, сказал я себе, это отвлечет противника от моих товарищей по группе. И в суматохе, взорвав свои Клейморы, большинство из них, возможно, смогут спастись. Но мне не уйти.
Теперь можно было различить тихие голоса солдат NVA, быстрое перешептывание и затрудненное дыхание. В пределах двадцати футов (6 м), предположил я, их должно быть четверо, может, шестеро. В целом, вероятно, взвод из сорока или пятидесяти человек. Бесконечную минуту они прислушивались, затем приблизились на два шага, еще больше шурша листьями, усаживаясь. Найдут ли они мой Клеймор? Теперь это было неважно – они были ближе, чем мой Клеймор.
Еще один 175-мм снаряд разорвался над нами, примерно в 200 ярдах (183 м).
Пришло время приготовить гранату, а еще лучше – две гранаты. Тихо, очень медленно я выпрямил чеки обоих гранат, затем перевернул одну вверх дном, чтобы одновременно выдернуть оба кольца. За две минуты, которые потребовались для этого, северовьетнамцы подошли еще ближе, не более чем на дюжину футов (3,6 м) – так близко, что мои гранаты были бесполезны. Невыносимо медленно я отложил их, ближайший северовьетнамец был теперь так близко, что я почти мог дотронуться до него. Я подумывал вытащить свой острый как бритва стилет "Гербер" Mk II; я бы протянул левую руку, чтобы коснуться его, а затем сильно и глубоко ударил в почку, чтобы боль парализовала его. Нет – его товарищи услышат падение его тела или предсмертный стон, и набросятся на меня. Нож не давал никакого преимущества.
Я в конце концов смирился: что бы я ни делал, жить мне осталось всего несколько минут. Мой разум был полон сожалений о том плохом, что я сделал людям, том хорошем, чего я так и не успел сделать, и о людях, которых я больше никогда не увижу. Наконец, преисполненный раскаяния, я смирился со своей неминуемой смертью, и вместе с этим мой страх испарился. На меня снизошло спокойствие, я мог мыслить яснее, чем прежде.
Еще один 175-мм снаряд пронесся мимо, а затем, БУУУМ! – я почувствовал, как земля содрогнулась, и услышал, как осколки пронзили деревья над нами. Комья земли падали, словно град. Поскольку этот снаряд упал менее чем в 150 ярдах (137 м), даже без корректировки следующий с тем же успехом попадет в нас, как и в NVA, но меня это не беспокоило.
Я решил открыть огонь из своего Шведского К, стрелять столько, сколько смогу. Даже с глушителем звук движения его затвора – клац-клац-клац-клац – вызовет огонь РПГ, и я буду убит. Может быть, я продержусь достаточно долго, чтобы взорвать свой Клеймор. Да и хрен с ним, все в порядке. Я лишь надеялся, что это будет не слишком больно.
К этому времени Бен уже не мог рисковать шептаться по радио – вся группа была с обеих сторон окружена настороженными солдатами NVA, прислушивающимися к малейшему звуку. Где-то подо мной, я знал, Джордж держал в руках замыкатель Клеймора и гранату. Я сидел, направив Шведский К на ближайшего северовьетнамца, держа палец на спуске, и ждал.
Еще один 175-мм снаряд врезался в склон холма, разбрасывая осколки повсюду. Затем дождь превратился в непрерывный ливень.
Ближайший северовьетнамец прокрался еще три шага – и я понял, что он миновал меня. Вся цепь NVA, растянувшаяся на пятьдесят ярдов вправо и влево от нас, также продвинулась вперед, и теперь они прошли мимо всей нашей группы. Под этим сильным ливнем, осложненным темнотой и артобстрелом, северовьетнамцы полностью пропустили нас. И теперь, отказавшись от всякого намека на скрытность, они сдались. Они ушли. Просто прошли остаток пути вниз по склону, кашляя и разговаривая.
Через две минуты мне их уже не было слышно. Бен дал отбой огню 175-миллиметровок. Оставшуюся часть ночи мы спали мало, но не услышали ни одного подозрительного звука.
С рассветом я заметил, что мое дуло все еще заклеено липкой лентой, защищающей ствол от грязи и воды. Я никогда не был так близок к смерти, но не сделал ни одного выстрела. Эти бесконечные пять минут, когда я слушал шепчущие голоса людей, стремящихся найти и убить меня, отпечатались в моей психике. Никогда больше я не буду спать спокойно на выходе: малейший звук мгновенно выбрасывал меня из сна в полное сознание с сердцем, колотящимся в горле. Тот страх пошел мне на пользу. Я подумал о том, как то огромное дерево подействовало подобно препятствию на пути потока воды, разделяя северовьетнамцев и направляя их чуть правее и левее нашей группы. Именно это и спасло нас, если бы не выбор Беном этого места, они бы наткнулись на нас и, превосходя числом, сокрушили.
Когда мы покинули позицию, мы были готовы к засаде. Но ничего не произошло. Мы оставались в районе цели еще два дня и не слышали сигнальных выстрелов, не попадались следопытам и больше не видели ни одного солдата NVA. И вражеские орудия тоже не обстреливали Бенхет. С этим должны были разбираться аналитики разведки, но лично я считал, что артиллерийские офицеры противника обнаружили, что охотящиеся на пушки группы SOG подобрались слишком близко, чтобы рисковать, и отвели свои 85-миллиметровки вглубь Лаоса, за пределы нашей досягаемости.
Сидя с Джорджем в улетающей вертушке, оглядываясь на джунгли, которые едва не поглотили мою жизнь, я смирился с тем, что погибну, ведя разведку. Я не сопротивлялся, не отрицал этого, просто принял смерть как логический результат огромной опасности и позволил этому смыть всякую надежду выжить, так же, как той ночью я научился бороться со страхом, принимая гибель. Фатализм стал реализмом, отношением, которое придавало разведчикам силы: принятие неизбежности смерти делало все проще.
Точно так же мы понимали, что в случае захвата нас казнят или замучают до смерти, и это породило свой собственный черный юмор. Штаб-сержант Крейг Дэвис не беспокоился о долгом плене, на его рубашке была нашивка со смелой надписью "Пошел на хер, Хо Ши Мин", он знал, что будет застрелен сразу же, как только попадет в руки NVA. На зажигалке Джима Стортера было выгравировано: "Если найдешь это, обыскивая мой труп, иди на хер!" Уходя на задачу, некоторые оставляли в сейфе подразделения пачку денег, чтобы оплатить собственные поминки; Ларри Уайт запер свои золотые часы Ролекс с указанием, чтобы их вручили командиру группы Брайт Лайт за то, что он найдет его тело. Это было забавно, но он имел в виду именно это. Я с удовольствием писал в своем блокноте остроты для офицера вражеской разведки, которому придется их переводить; он будет занят переводом описания мертвым коммандос янки базового лагеря NVA, когда без предупреждения, прочтет: "А Хо Ши Мин трахает маленьких жирненьких мальчиков". Небрежное отношение к этому, принятие смерти, делало все проще, давая нам более ясное видение и свободу принятия решений; это также минимизировало вероятность конфликта интересов самовыживания с тем, что было лучше для группы и задачи. Ставить группу и задачу превыше себя происходило из товарищества и лидерства – в то время как поддаться страху, было лишь формой эгоизма.
Рикардо Дэвис и Джим Ламотт были не единственными разведчиками, у которых был "Тот Разговор" – все люди в разведке прибегали к нему, почти как к ритуалу. После недели общих опасностей в тылу врага, однажды вечером на паузе – обычно после некоторого количества выпитого – кто-нибудь из людей заявлял: "Когда я буду мертв, не смей погибать, пытаясь вытащить мое вонючее, разлагающееся тело!" Его товарищи по группе соглашались, они поднимали тост за это. Никаких соплей по этому поводу, просто такое вот подобие торжественного обещания, как и везде в Силах спецназначения. У нас с Джорджем и Беном был "Тот Разговор" во время нашей паузы, и все согласились, что мы будем биться насмерть или даже покончим с собой, чем сдадимся живыми. Это не было жаждой смерти; наоборот, это давало нам более полное понимание жизни.
После того столкновения со смертью в Камбодже простые миски китайского супа с лапшой были вкуснее, горячий душ лился мокрее, даже юмор казался смешнее. Так что это было обычно для SOG: в один день случалось что-то ужасное, на следующий день веселье возвращалось, люди снова смеялись – юмора всегда было предостаточно. Пока мы были на паузе, Один-Ноль пожаловался Бобу Ховарду на назначения в наряды и на работы между выходами. "Сегодня мой день рождения", - проворчал он, - "и я только что стал сержантом первого класса". Он думал, что ему должны дать выходной. Ховард покачал головой и отправил группу этого человека на склад, в помощь офицеру-снабженцу, капитану.
Через два часа в Контуме должен был разгрузиться C-130 "Блэкберд" со снабжением, и у капитана не было времени на разговоры. Он указал на трехчетвертьтонный грузовик и сказал Один-Ноль – назовем его сержантом Смитом – "Сержант Смит, эта машина загружена взрывчаткой с истекшим сроком годности. Вывезите это на стрельбище и взорвите".
Чувство обиды Смита испарилось, глаза сузились, но капитан этого не заметил. "Разрешить уточнить, сэр. Вы хотите, чтобы я отогнал этот грузовик на стрельбище и взорвал его?" Годы спустя доверчивый капитан оспаривал, что сказал это дословно, но он на самом деле ответил: "Да, отправляйтесь и взорвите это".
"Ййессс, сэр!" - воскликнул Смит, отдал честь – остальное стало легендой Сил спецназначения.
Два часа спустя нервничающий капитан начал метаться: Смит и грузовик не вернулись с простейшего задания на час, а ему нужен был грузовик, чтобы доставить снабжение с аэродрома Контума. До стрельбища было десять минут езды, ну еще двадцать минут на выгрузку ящиков с динамитом, пересохшей С-4 и старыми минометными минами, затем еще минут десять, чтобы вставить детонаторы и связать в сеть – в общем, сержант Смит должен был вернуться тридцать минут назад.
Прошел еще час.
Разъяренный офицер-снабженец направлялся в дежурку разведроты, чтобы поговорить с Ховардом, когда заметил группу сержанта Смита, проходящую через главные ворота. Затем появился сам Смит. "Где мой грузовик?" - потребовал разгневанный офицер.
Сержант Смит изобразил невинное выражение. "Как, сэр, вы же сказали мне взорвать его".
Лицо капитана выглядело, будто у него схватило живот. "Что!" - завопил он.
Груженный полутонной взрывчатки, этот старый грузовик взлетел на воздух, как настоящий Большой взрыв – самый лучший праздничный фейерверк в честь дня рождения и присвоения звания, каким мог похвастаться кто-либо из сержантов первого класса Сил спецназначения. И Смит завершил это с таким изяществом, что никто не мог сказать ни слова – просто отправил группу угнать другой грузовик. С этого момента капитан был особенно осторожен, формулируя указания сержантам разведки.
Когда недельная пауза РГ "Иллинойс" завершилась, мы с Гленном Уэмурой выпили шесть ящиков пива возле комнаты РГ "Гавайи" в честь небольшого праздника – мы получили сержантские нашивки.
Мы оба стали E-5, и на удивление быстро: нам и в голову не приходило, что ускоренное повышение было результатом больших боевых потерь. В тот вечер мы пели, смеялись и пили. Затем, вскоре после заката, ощущение, что что-то не так, заставило нас повернуть головы на юг, прислушиваясь – огонь стрелкового оружия, интенсивный. Завыла наша лагерная сирена, и кто-то отключил электричество, оставив нас в темноте, все бросились за оружием. Бен и Джордж выбежали из душевой с полотенцами вокруг талии. "Они ударили по Ярд-Кэмпу", - крикнул Бен. "Выводи группу на стену".
Мы просидели в назначенных нам по тревоге бункерах до самого утра, хотя ни один солдат NVA не штурмовал нашу ограду, но в лагере ярдов все было не так. Находящийся по соседству ротный лагерь наших ярдов атаковали около 200 северовьетнамцев. На следующее утро Джордж и я поехали с командиром разведроты капитаном Лесесном, чтобы посетить Ярд-Кэмп, находящийся примерно в четырех милях (6,5 км). На территории в два акра (0,8 Га) размещалась рота монтаньяров Хэтчет Форс из 100 человек, которой командовал капитан Рональд Гуле. Повсюду были видны свежие дырки от пуль и разрушенные постройки, разбитые огнем минометов – но бойцы SOG решительно отразили атаку северовьетнамцев. Ни одному из них не удалось прорваться через проволоку.
Несколько монтаньяров были убиты, а мой друг из Хэтчет Форс Генри Крампс легко ранен. Первый лейтенант Грег Глэсхаузер, ранее служивший с Гленном Уэмурой в РГ "Гавайи", попал в голову атакующему NVA 40-миллиметровой гранатой размером с яйцо, которая убила его, хотя и не взорвалась. Хотя он и не был представлен к награде, никто в ту ночь не проявил больше мужества, чем сержант Аллан Фаррелл, возглавлявший группу из семи человек, находившуюся в секрете за пределами лагеря, когда он обнаружил два приближающихся взвода NVA. Переданное в критический момент Фарреллом предупреждение позволило защитникам подготовиться и остановить штурм. Фаррелл и его американский товарищ по группе, брошенные их перепуганными туземными солдатами, проскользнули мимо NVA, увернулись от огня своих, и благополучно вернулись в лагерь, по пути обстреляв вражеский взвод, который вел огонь по вертолетам-ганшипам.
Осматривая на следующее утро вместе с Джорджем заграждения, я увидел вражеские "бангалорские торпеды"(3) – пятифутовые (1,5 м) бамбуковые трубки, начиненные взрывчаткой – с помощью которых они намеревались перебить проволочные спирали и прорвать оборону. Однако, несмотря на немалые усилия, ни одна "бангалор" не взорвалась из-за отказа детонаторов русского производства.
Все американцы собрались в жестяной лачуге бара Ярд-Кэмпа, чтобы отдать должное защитникам и капитану Лесесну, который, как я узнал, годом ранее построил лагерь, и чей проект способствовал их успеху. Однако когда подняли бокалы, капитан Лесесн отказался от единоличного авторства. "На самом деле", - сказал он, - "постройка этого лагеря настолько же заслуга Мо Уорли, насколько моя".
Это имя – Уорли – не было ли оно мне знакомо? И тут до меня дошло: тяжело раненый NCO, читавший нам лекции, сидя в кресле в Форт-Брэгге. Я спросил Лесесна про Уорли, и его глаза загорелись. "Мо Уорли был у вас инструктором? Да ведь он получил свой Крест за выдающиеся заслуги прямо здесь, в этой роте Хэтчет Форс".
Взяв еще выпивки, капитан Лесесн рассказал мне невероятную историю Уорли.
С помощью Уорли Лесесн набрал и подготовил первую роту монтаньяров Хэтчет Форс SOG в Контуме и построил Ярд-Кэмп для их размещения. После нескольких месяцев на стройке и тренировках Уорли был приглашен своим старым другом, Один-Ноль РГ "Невада" Джимом Лайвли быть заместителем командира группы на разведвыходе в Лаосе.
Они высадились 14 января 1967 года возле Шоссе 110, где, уклоняясь от следопытов, разведали отрезок дороги. Неоднократно они находили места скопления NVA и наблюдали минующие их вереницы увешанных грузами велосипедов. К пятому дню ярды Лайвли выдохлись, поэтому он распорядился вывезти их, и на той же LZ высадился взвод Хэтчет Форс из тридцати трех китайских нунгов во главе с первым лейтенантом Джорджем Диасом и сержантом первого класса Бобом Франке. Лайвли и Уорли должны были помочь взводу нунгов взять в плен северовьетнамца.
На следующее утро Уорли шел с головным отделением взвода, когда заметил, что листва выглядит не так, джунгли кажутся не такими, нет криков обезьян – мертвая тишина в джунглях ранним утром? Уорли почуял засаду, поэтому он развернул своих нунгов влево и вправо, открыл огонь на подавление, атаковал, и именно там, где он их почуял, из-за деревьев и бревен начали выскакивать и бросаться бежать северовьетнамцы.
Уорли агрессивно давил на них. "Эти китайцы последуют за тобой хоть во врата ада, если будут тебя уважать", - считал Уорли. "Но если заляжешь за деревом, выставишь ствол и будешь палить в воздух, они за тобой не пойдут". Уорли выпустил все магазины своего Шведского K и собирался найти M-16, когда прямо впереди заметил торчащую из-за бревна макушку солдата NVA. Он вытащил свой нож Боуи, рванулся вперед, протянул руку и схватил перепуганного солдата за волосы, подняв его на ноги. Он приставил свой здоровенный клинок к дрожащей шее северовьетнамца и прошептал: "Ты пойдешь со мной". Они взяли своего пленного.
Пленного северовьетнамца немедленно эвакуировали, но, что было обычно для SOG, взвод оставили на месте, чтобы посмотреть, какого еще результата можно добиться.
На следующий день Уорли снова вызвался идти в головном отделении, и снова предотвратил попытку NVA устроить засаду. И, что удивительно, опять, когда Уорли агрессивно оттеснил противника, взвод захватил еще одного пленного.
Но теперь, понеся потери и двух человек пленными, NVA атаковали сами, столь же агрессивно, как и бойцы SOG. Огнем противника тут же были убиты трое нунгов, ближайших к Уорли. Атаковав врага, Уорли застрелил троих северовьетнамцев, но потом еще один выскочил и выпустил три пули из АК в правую руку Зеленого берета, едва не оторвав ее. Еще одна пуля прошла через его лицо, а осколки гранаты пронзили грудную клетку и ноги. Каким-то образом Уорли удалось засунуть поврежденную руку под лямку снаряжения, чтобы защитить ее. Всего в пяти ярдах от него Боб Франке даже не мог поднять головы, настолько интенсивным был огонь NVA, но он снабжал Уорли гранатами и боеприпасами, перебрасывая их ему. Прилетели вражеские гранаты, которые Уорли не заметил – они взорвались, осыпав его ноги и грудь осколками. Тогда он левой рукой вытащил свой пистолет Браунинг и, борясь с шоком, пристрелил стрелявшего в него северовьетнамца, и разрядил пистолет в остальных NVA. Затем Уорли вытащил левой рукой гранату, выдернул чеку зубами и бросил ее, окончательно заглушив огонь противника.
Северовьетнамцы сломались и побежали. Уорли, ослабленный ранами и потерей крови, не мог держаться на ногах. Товарищи по SOG положили его на самодельные носилки и оттащили на LZ. Сержант первого класса Чарли Уайт, огромный чернокожий, выпрыгнул из зависшего H-34, поднял Уорли над головой и сумел засунуть его в вертолет "Кингби", где медик Сил спецназначения Джон Макгирт занимался им, пока они спешили в Дакто. (Позже сержант первого класса Уайт стал первым из SOG пропавшим без вести в Камбодже, когда он выскользнул из седла Макгвайра. Группа Брайт Лайт под командой обладателя Медали Почета Фреда Забитоски безуспешно искала Уайта и вернулась, уверенная, что он был схвачен. Судьба Уайта остается неизвестной.)
Капитан Лесесн рассказал мне, что встречал Кингби, который вез Уорли в Дакто.
Я открыл еще одно пиво. "Так что, Уорли эвакуировали?"
Лесесн усмехнулся. "Не сразу". Тот вертолет должен был вернуться к находящемуся под угрозой взводу нунгов. Зная, что вертолету медэвака потребуется сорок минут, чтобы добраться из Плейку, а затем еще сорок минут на полет обратно, Лесесн сомневался, что Мо Уорли сможет продержаться так долго. Лесесн подбежал к "Хьюи", который уже заводился, собираясь взлететь. "Вы можете отвезти человека в Плейку, в госпиталь?" - крикнул он сквозь визг турбины. "Он тяжело ранен".
Пилот посочувствовал, но покачал головой. "Капитан, у нас уже полная загрузка – снабжение для подразделения в поле".
Лесесн заявил: "Вы не так уж и загружены, как вам кажется", и, направив свой пистолет .45 калибра на пилота, махнул рукой людям, несущим Уорли. В Плейку врачам едва удалось спасти жизнь человеку из SOG. Захваченный пилот, который сделал бы для своего друга то же самое, не стал подавать жалобу на Лесесна.
Все еще было на грани, когда Уорли прибыл на Филиппины, затем еще три месяца в японском госпитале, чтобы набраться сил для перелета домой. Он провел год в Ирландском армейском госпитале в Форт-Ноксе, Кентукки, вдали от своих друзей из спецназа, под постоянной угрозой ампутации руки, установки протеза и увольнения по медицинским показаниям. "Если вы отрежете мне руку", - настаивал сварливый NCO, - "я хочу, чтобы этот сукин сын получил крюк из нержавеющей стали".
"Зачем?" - спросил врач.
Лицо Уорли странно озарилось. "Разве вы не можете представить меня, идущего по Бродвею в Нью-Йорке, в зеленом берете и со стальным крюком!"
Этот извращенный юмор помог ему попасть на прием к психиатру, который спросил: "Почему вы так упорно боретесь с этой ампутацией?"
"Ну, док", - неискренне предположил Уорли, - "просто моя рука так хорошо заполняет рукав".
В конце концов, медицинский персонал восстановил ему руку, установив стальной стержень и пересадив кусок большой берцовой кости из ноги. Это сработало – или, по крайней мере, в случае с таким человеком, как Уорли, он заставит это сработать. Застряв в Ирландском госпитале без видов на выписку, Уорли позвонил своему лучшему другу, сержанту-майору Сил спецназначения Роберту К. Миллеру. Сможет ли он перевести его в Форт-Брэгг? "Любая должность", - умолял Уорли, "где угодно, лишь бы это были Силы спецназначения". Несколько дней спустя этот крупный, грубый сержант-майор в начищенных до блеска десантных ботинках и парадной форме с грудью, полной планок боевых наград за Вторую мировую, Корею и Вьетнам, увенчанный зеленым беретом, вошел в Ирландский армейский госпиталь и объявил молодому заведующему отделением: "Капитан, я забираю Уорли".
"Я не могу этого допустить", - настаивал офицер. Миллер схватил трубку телефона капитана и набрал номер миссис Билли Александер, ответственной за назначения Сил специального назначения в Пентагоне. Он сказал несколько слов, затем передал трубку ему. И на этом все.
Когда сержант-майор Миллер выкатил инвалидное кресло Уорли наружу, там не было ни машины скорой помощи, ни такси – Миллер приехал на своей машине прямиком из Форт-Брэгга. Они ехали всю ночь, обратно в дом Сил специального назначения, где Уорли получил Крест за выдающиеся заслуги, награду, уступающую только Медали Почета. Уорли должен был выздоравливать в госпитале, но он настоял на исполнении служебных обязанностей, и именно там я его и встретил, всего перебинтованного, сидящего в кресле, читающего нашему курсу лекции о методиках обучения. Он был чертовски хорошим солдатом.
Когда Лесесн закончил рассказ, я оглядел убогий маленький бар, где люди пили и слушали кантри-вестерн. Я не чувствовал ничего, кроме восхищения всеми ими, и для меня было честью находиться в их компании. Как будут разворачиваться события дальше? Я понятия не имел.
Но пока мы пили и смеялись, экипажи бомбардировщиков B-52 на Гуаме готовились к новому секретному воздушному рейду, проведение которого будет отрицаться годами. Отчет о нашем выходе в Камбодже был добавлен к высокой стопке подобных донесений, документирующих масштабную оккупацию Северным Вьетнамом "нейтральной" территории, и, наконец, администрация Никсона решила действовать. Через несколько дней иммунитет закончится, и целые волны B-52 будут тайно бомбить их убежища.
Для поддержки тайных рейдов SOG будет отправлять разведгруппы для оценки результатов ударов. На северо-востоке Камбоджи первой группой, которая отправится на удар B-52, будет РГ "Иллинойс".
И на этот раз я не вернусь с заклеенным лентой дулом своего оружия.

1. Общественная деятельница Великобритании XIX века, создательница института сестер милосердия, также ставшая инициатором реформ как в области армейской медицины, так и гражданского больничного дела (прим. перев.)
2. Слоновая трава – Перистощетинник пурпурный (лат. Pennisetum purpureum) многолетнее травянистое растение с очень высокими стеблями (3-7 метров) и длинными листьями (до метра). Широко распространённая кормовая культура в тропических и субтропических странах (прим. перев.)
3 Удлиненные подрывные заряды, предназначенные для проделывания проходов в проволочных заграждениях и минных полях (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо!

Полностью согласен!

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 6

Капитан Рэнди Харрисон не сомневался, что тысячи солдат Северного Вьетнама заполонили Фишхук в Камбодже – густо покрытый джунглями двадцатимильный клин, где граница вдавалась в Южный Вьетнам. Как помощник офицера SOG по выводу на стартовой площадке Куанлой Харрисон видел, как группа за группой садились в вертолеты, чтобы проникнуть в убежище Фишхук, примерно в семидесяти пяти милях (120 км) к северо-западу от Сайгона, лишь затем, чтобы быть вытесненными или разгромленными агрессивными силами быстрого реагирования противника. Бывший командир разведывательной роты в самом южном трансграничном подразделении SOG – базирующемся в Баньметуо Командовании и Управлении Юг – Харрисон едва ли был типичным штабным офицером. Будучи на командной должности, он ходил с несколькими группами в тыл врага, чтобы посмотреть, как они действуют, включая одну отчаянную задачу, за которую пилот "Хьюи", который их эвакуировал, первый лейтенант Джим Флеминг, получил Медаль Почета.
Капитан Харрисон также не был строго прикован к рабочему месту на стартовой площадке Куанлой. Часто он следовал за вертолетами на борту армейского O-1 "Берд Дог", просто чтобы проследить, как группы высаживаются, и слушать их переговоры. Таким образом, он знал местность и знал задачу.
Поэтому, когда 17 марта в Куанлой прибыла пара неопытных офицеров из Сайгона, чтобы руководить выводом разведгруппы в Фишхук на следующий день, Харрисон едва мог скрыть свое презрение. "Я был зол, потому что это то, что я делал изо дня в день в течение нескольких месяцев", - объяснил он. Всего две недели назад северовьетнамцы преследовали, загнали в угол и разгромили в Фишхуке целую группу, убив сержанта Уильяма Эванса, специалиста пятого класса Майкла Мэя и их туземных солдат. Их тела не были найдены.
А всего лишь накануне Харрисон эвакуировал еще одну преследуемую группу – с первым лейтенантом Биллом Ортманом III и специалистом-пять Барри Мерфи – едва сумев вытащить их под плотным огнем с земли. А теперь новички из Сайгона так спешили высадить группу, что убедили Ортмана вернуться в Фишхук, дав его группе едва ли двадцать четыре часа на перевооружение и подготовку. Но на этот раз было отличие: их высадке предшествовала массированная бомбардировка четырех десятков бомбардировщиков B-52. Это означало почти 5000 500-фунтовых бомб. Этот первый в истории удар по Камбодже был очень тайным, очень засекреченным и, как подумал Харрисон, очень глупым – люди Ортмана высадятся среди тысяч воронок, однако, если им потребуется авиаподдержка, все еще действовали старые правила Госдепартамента – они не могли получить поддержку истребителей, только вертолеты-ганшипы.
Несмотря на лихорадочный темп, задача BDA(1) не могла быть поручена более ответственному Один-Ноль. Харрисон знал лейтенанта Ортмана как "очень смелого, очень умного" и "способного парня". Если кто-то и мог это сделать, так это Ортман.
Именно поспешность офицеров из Сайгона беспокоила Харрисона, который не понимал, что начало их нетерпеливым запросам было положено двадцать четыре часа назад, срочным приказом прямиком из Белого дома. Накануне утром государственный секретарь Уильям Роджерс, министр обороны Мелвин Лэрд, председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Эрл Уилер и советник по национальной безопасности Генри Киссинджер присоединились к президенту Никсону, чтобы ознакомиться с обширной документацией SOG о вражеских убежищах в Камбодже. Недавно вступивший в должность президент Никсон хотел смелым жестом провести различие между своей политикой и политикой администрации Джонсона, которая фактически игнорировала использование Ханоем нейтральной камбоджийской территории. И только что став свидетелем месячного вражеского наступления, в результате которого погибло более 1000 американцев, несмотря на продолжающиеся мирные переговоры в Париже, Никсон посчитал, что настало время нанести удар, как для достижения боевого эффекта, так и для посыла недвусмысленного сообщения Ханою. Какая цель может быть более подходящей, чем Фишхук, где, как предполагалось, находились две или более вражеских дивизий, по меньшей мере, 25000 солдат? Однако в дипломатических целях не будет никаких объявлений в Вашингтоне или Сайгоне, вообще никакого подтверждения, если только правитель Камбоджи принц Сианук не опротестует атаку, что маловероятно, поскольку в убежище не было ни одного камбоджийца. Только пилоты и штурманы B-52 будут знать, куда упали их бомбы, что сведет вероятность утечки почти к нулю.
Президент Никсон приказал провести рейд немедленно, так быстро, как только экипажам B-52 на Гуаме и в Таиланде смогут поставить задачу. В качестве запоздалой идеи было решено поручить SOG отправить группу для оценки того, что, несомненно, будет катастрофическим разрушением.
Эта группа под командованием лейтенанта Ортмана стояла на следующее утро у своих вертолетов в Куанлой, в то время как четыре дюжины бомбардировщиков B-52 слегка пролетела свою официальную цель на границе Южного Вьетнама, а затем сбросили почти 1300 тонн бомб на базовые лагеря NVA в трех милях в глубине Фишхука. Когда они готовились к старту, капитан Харрисон спросил офицеров из Сайгона: "Могу ли я помочь? Есть что-то, что вы бы хотели, чтобы я сделал?" Они практически проигнорировали его.
Затем Харрисон заметил пилота O-1, друга, с которым он летал раньше, наблюдающего за взлетом вертолетов 195-й штурмовой вертолетной роты и сопровождающих их ганшипов. Пилот "Берд Дога" предложил: "Хочешь подняться и посмотреть?"
"Черт возьми, да!" - ответил Харрисон и прыгнул в его самолет, чтобы следовать за вертушками на северо-запад. Когда строй приблизился к границе, они увидели дым, поднимающийся впереди них в Фишхуке. Воздушные наблюдатели уже насчитали семьдесят три вторичных взрыва, означавших, что бомбы, должно быть, поразили крупное скопление противника.
Слабый дым поднимался повсюду, когда высаживающая вертушка снижалась на LZ, неотличимую воронку среди моря свежих. Сидя на заднем сиденье "Берд Дога", капитан Харрисон наблюдал, как Ортман, Мерфи и их четверо монтаньяров выпрыгивают из вертолета. Он взлетел.
А потом разверзся настоящий ад.
Шквальный огонь обрушился с нескольких направлений, разделив группу, заставив Ортмана и ярдов рвануть в одну сторону, а Мерфи в другую, и спрыгнуть в воронки от бомб, чтобы сражаться за свои жизни. Когда ганшипы рванулись на помощь, пуля АК взорвала гранату с белым фосфором на рюкзаке Ортмана, поджегшую все в радиусе пяти ярдов (4,5 м), включая молодого офицера. Сильно обгоревший, он, вероятно, погиб бы там, если бы не его верные монтаньяры, которые сражались с врагом и готовили своего командира группы к эвакуации. Ведя огонь из своей воронки, Мерфи мог наводить ганшипы, но не мог двигаться. Отважный пилот "Хьюи" прорвался сквозь шквальный огонь, чтобы вытащить Ортмана и ярдов.
Харрисон слышал по радио голос Мерфи, все еще стреляющего, зажатого в воронке. Затем ужасный стон – Мерфи был ранен. И еще раз. И еще. Молодой Зеленый берет еще раз крикнул в радио, затем оно замолчало. Сильный огонь с земли отогнал вертолеты. (Записи SOG указывают, что в тот же день был убит еще один человек из CCS, сержант первого класса Маргарито Фернандес-младший, который, возможно, вышел с Ортманом на задачу в Фишхук.)
Тело Мерфи так и не нашли. Его Один-Ноль, Билл Ортман, был эвакуирован в Штаты, где ему понадобилось множество хирургических операций. Удар B-52 стал для Харрисона откровением. "Мой отец был военным летчиком, и у меня было четкое впечатление, что ничто не может пережить удар B-52", говорил он. "Иногда они эффективны", - заключил он, - "а иногда нет".
Этот удар был эффективным, считали в ВВС, поскольку группа столкнулась с вражескими силами непосредственно там, куда попали бомбы. Однако не рассматривалась возможность того, что противник каким-то образом получил заблаговременное предупреждение и надежно укрыл свои силы под землей, а затем снова появился, чтобы атаковать группу Ортмана.
После этого принц Сианук не выразил протеста. Ханой тоже не сказал ни слова – да и как он мог? Северовьетнамцы всегда настаивали, что у них нет войск в Камбодже. То, что внешний мир ничего не узнал о масштабном ударе по Камбодже, неудивительно, но большинство из нас в SOG тоже ничего не слышали, что подтверждает, насколько засекреченной была информация о бомбардировке.
Хотя до нас не дошло известий об этом ударе, месяц спустя мы услышали о втором налете B-52. Все в Силах специального назначения слышали о нем.
В отсутствие прогресса на зашедших в тупик парижских переговорах президент Никсон одобрил второй рейд B-52, на этот раз по цели в Камбодже, предложенной генералом Крейтоном Абрамсом, командующим американскими войсками, и послом Эллсвортом Банкером: COSVN (Central Office for South Vietnam), Центральное управление по Южному Вьетнаму, политический и военный штаб Вьетконга. На этот раз количество бомбардировщиков будет удвоено – девяносто восемь B-52 – а вместо отправки разведгруппы из шести человек, оценку бомбардировки будет производить рота Хэтчет Форс CCS.
В CCS задача BDA выпала на долю самого выдающегося человека, живой легенды, известной всем спецназовцам – сержанта первого класса Джерри "Бешеного пса" Шрайвера. Бешеный пес! В Форт-Брэгге никто не упоминал SOG, но все слышали о Джерри Шрайвере, которого Радио Ханоя окрестило "бешеным псом". Теперь, на третьем году службы в SOG, Бешеный пес Шрайвер практически превратился в местного, предпочитая компанию своих монтаньяров и своей немецкой овчарки Клауса обществу большинства американцев. Его нисколько не волновали медали, хотя он был награжден Серебряной звездой, пятью Бронзовыми звездами и Солдатской медалью. И он был феноменально искусен в джунглях. "Он был похож на собаку, с которой можно говорить", - рассказывал капитан Билл О'Рурк, командир Хэтчет Форс. "У него были отменные слух и чутье; в лесу он был круче любого из всех людей, кого я когда-либо знал".
Среди дюжины американцев, пошедших во Шрайвером на задачу по COSVN, был мой старый друг-бойскаут из Миннеаполиса, лейтенант Грег Харриган, с которым мне пока не довелось встретиться в CCS.
Утром 24 апреля 1969 года, через полчаса после того, как последний из девяноста восьми летевших в вышине B-52 сбросил свой груз на COSVN, рота Хэтчет Форс стартовала из Куанлой. Двадцать минут спустя, снизившись над картиной невероятного опустошения, вертушки высадили семьдесят человек и ушли прочь.
И вновь, это оказалась зона поражения.
Отовсюду на бойцов SOG обрушились огонь стрелкового оружия и РПГ, прижимая их к воронкам прямо на LZ. Сержант Эрнест Джеймисон бросился спасать раненого, шквальный огонь сразил его, убив на месте. На дальней стороне LZ Джерри Шрайвер передал по радио, что пулеметный бункер прижал его людей, и спросил, может ли кто-нибудь стрелять по нему.
Никто не мог. Бешеному псу пришлось действовать самому. Шрайвер и несколько ярдов бросились в джунгли, и больше о Бешеном псе не было ни слуху, ни духу. Он исчез.
Сорок пять минут спустя был убит Грег Харриган, наводивший огонь ганшипов вокруг своей позиции.
Проведя в ловушке на этой LZ большую часть дня, большинство людей были ранены. Наконец, кто-то из верховного начальства закрыл глаза, и позволил истребителям бомбить противника, что позволило вертушкам эвакуировать выживших. Помимо Шрайвера, пропали без вести несколько ярдов.
В Сайгоне реакцией был шок. "Это действительно потрясло их в MACV(2) (американском штабе), когда они поняли, что кто-то выжил после этого удара", - сообщил начальник SOG, полковник Стив Кавано. Знал ли противник об ударе заранее, задавался вопросом Кавано. Это была тревожная вероятность, которая заставила его пересмотреть меры безопасности внутри SOG, где уже ходили слухи о вражеском кроте в сайгонском штабе.
В Контуме в ту ночь небольшая кучка друзей Шрайвера пила и делилась воспоминаниями, многие отказывались верить, что он действительно мертв. Потеря легендарного Бешеного пса заставила даже самых уверенных в себе людей заметить: "Если им удалось поиметь Бешеного пса, они смогут поиметь и меня". Весть о потере Грега Харригана распространялась медленнее; меня сильно взволновало то, что он был так рядом, в часе полета, и теперь я больше никогда его не увижу.
Затем, неделю спустя, Бен, Джордж и я закончили нашу паузу, когда нас вызвали в Центр тактических операций на инструктаж по задаче, проводимый лысым офицером, заменявшим отсутствующего майора Джекса. Хотя оперативный офицер ничего не раскрыл об истоках нашей задачи, он объявил, что мы будем проводить оценку результатов бомбометания, и указал на карту, где нарисованный жировым карандашом прямоугольник обозначал район нанесения бомбового удара.
Прямоугольник лежал на северо-востоке Камбоджи.
Мы понятия не имели, что это был третий секретный удар президента Никсона, все наши трансграничные операции были опасными и строго засекреченными, так что это казалось просто очередным выходом. Затем офицер продолжил: "Через шесть дней Стратегическое авиационное командование накроет эту цель волнами бомбардировщиков. За пять часов 102 B-52 сбросят более 10000 бомб". Один из мощнейших ударов B-52 за всю войну. Я не мог себе представить такое огромное формирование бомбардировщиков. Целью был 27-й пехотный полк NVA и подразделения, поддерживающие силы северовьетнамцев, осаждающие лагерь спецназа Бенхет. Нулевая отметка(3) находилась всего в двух милях (3,2 км) от места, где мы выполняли нашу последнюю задачу, когда NVA так угрожающе проскользнули мимо нас в темноте. Я боялся возвращаться туда, даже после удара B-52, и чувствовал, что Бен и Джордж разделяют мои чувства.
Офицер начал путано рассуждать о том, где, по его мнению, мы должны высадиться, но Бен его перебил. "Сэр", - резко сказал он, - "вы не можете давать мне инструкции о том, как выполнять эту задачу, вы никогда не были на земле".
Майор, сверкнув глазами, заявил: "Но я – оперативный офицер".
"Это не имеет значения", - возразил Бен. "Когда я на земле, это я оперативный офицер и командир. И все действуют так, как приказываю я". Я был поражен, увидев, как Бен, сержант первого класса, отчитывает офицера. Но взбешенному майору было нечего возразить, потому что Бен сформулировал свою отповедь в соответствии с правилами воинской вежливости, а еще он был прав. Майор не имел права указывать Бену или любому другому Один-Ноль, как выполнять задачу. Однако, несмотря на полномочия Бена, нас ни единым словом не предупредили ни о судьбе, постигшей лейтенанта Ортмана и Барри Мерфи во время первой BDA в Камбодже, ни о том, что Бешеный пес Шрайвер и Грег Харриган погибли во время второй BDA. Где-то наверху решили, что нам просто не нужно знать этого.
Позже, выходя из Центра тактических операций, я спросил Бена: "Почему РГ "Иллинойс?"
Ответ был для него очевиден. "Оглянись. Сколько у нас боеготовых групп на данный момент?" С 1 января наша маленькая разведывательная рота из шестидесяти человек потеряла шесть американцев убитыми и еще двадцать два Зеленых берета ранеными – то есть за три месяца мы лишились почти половины нашего американского личного состава. В результате восемь или около того "зеленых" групп – тех, что были укомплектованы и боеготовы – несли непропорциональную нагрузку, выходя снова и снова, хотя в нашем штатном расписании числилось около двадцати групп. Но зачем же снова ставить нас на ту же цель?
"Военная логика", - предположил Джордж. "Штабные спрашивают себя: "Кто лучше всех знает местность?" И ответ: "Парни, которые только что оттуда вышли".
Разведчики не разделяли эту логику. "Загонять на смерть", так называл Один-Ноль РГ "Вайоминг" Белка Спрауз ситуацию, когда тебя снова и снова отправляют в один и тот же район, заставляя использовать все тактические приемы и уловки, пока, в конце концов, ты не исчерпаешь свою судьбу, и не заплатишь ужасную цену. И чем лучше Один-Ноль, чем лучше группа, тем больше вероятность, что вас загонят на смерть.
Не имея времени на подготовку со времени нашего последнего выхода, на протяжении следующих пяти дней мы особенно усердно тренировались, сосредоточившись на отработке немедленных ответных действий с боевой стрельбой и способах преодоления опасных участков, таких как тропы и ручьи. Мы отрабатывали незапланированный захват пленного, построенный вокруг применения моего бесшумного Шведского K. Бен не стал проводить визуальную доразведку цели, поскольку после падения 2500 тонн бомб вся местность изменится. Правила Госдепартамента по-прежнему запрещали поддержку американских истребителей, но требования к иностранному оружию были окончательно смягчены. По-видимому, к маю 1969 года северовьетнамская армия захватила так много американского оружия, что его наличие больше не было убедительным доказательством действий США в Камбодже.
Но я все равно оставил свой Шведский К, держа его в руках, пока наша вертушка карабкалась вверх на пути из Дакто в северо-восточную Камбоджу. На этой задаче мы будем высажены с пилотируемых вьетнамцами вертолетов Н-34 "Кингби", устаревших птичек, с которыми эти опытные пилоты обращались как с резвыми пони. В отличие от турбинного "Хьюи", у поршневого "Кингби" была только одна дверь, справа – и шасси с резиновыми колесами вместо полозьев. Бен, Джордж и трое наших вьетнамцев летели в ведущем "Кингби"; я ехал во второй птичке с Бинем, Лоем, Хюинем и Куангом. Сидя в двери "Кингби", я смотрел, как мимо проносится уже знакомая местность – бурлящие реки, грунтовая дорога к лагерю Сил спецназначения Бенхет, затем оранжевые холмы этой осажденной базы и длинные вереницы воронок от бомб вдоль долины. Вместо "Кобр" сегодня в сопровождении летели старые ганшипы "Хьюи" модели "Чарли" (UH-1C) с огромными красно-желтыми эмблемами "Кугуаров" на носу, миниганами и ракетными установками по бокам. "Скайрейдер" А-1 американских ВВС, вероятно, нес в десять раз больше полезной нагрузки, чем эти ганшипы; мы собирались высадиться в районе, который, по данным разведки, кишел северовьетнамцами, на него уже сбросили тысячи бомб, однако правила ведения боевых действий лишали нас поддержки истребителей. Почему, я не мог понять.
Секретность и отрицание были главным лозунгом тайной бомбардировки. Накануне вечером в радиолокационном центре "Пикок" (Peacock – Павлин) в Плейку, который вел B-52 над Центральным нагорьем, представитель SAC отослал всех, кроме тех, кому было положено знать. Затем он приказал техникам с помощью электроники перенаправить приближающиеся B-52 с намеченной для прикрытия цели в Южном Вьетнаме на реальную точку на северо-востоке Камбоджи. Первая волна нанесла удар около 03:00. Затем по той же цели ударили еще несколько, снова и снова, осыпая территорию бомбами.
Рано утром, перед самым рассветом, капитан ВВС Дон Фултон на своем самолете передового наведения O-2 возвращался на авиабазу Плейку из южного Лаоса. Он знал, что не должен был лететь над Камбоджей без разрешения, но срезать путь казалось безопасным. "Внезапно мир подо мной взорвался", - вспоминал он. Его самолет сотрясался от производимых сериями взрывов ударных волн. Он благополучно улетел прочь, радуясь, что столь достойная цель подверглась бомбардировке, но злясь, что его чуть не убили в интересах сокрытия информации.
Затем, незадолго до 08:00, замыкающая дюжина B-52 сбросила последние из 10000 бомб.
Когда мы повернули на запад от Бенхета, то увидели далекий дым и поднимающуюся пыль, которая осела достаточно быстро, чтобы через пятнадцать минут, пролетая над нулевой отметкой, мы стали свидетелями потрясающего эффекта. Казалось, что на землю одновременно обрушились торнадо и землетрясение, вырывая и ломая деревья, сметая большую часть джунглей, сдвигая целые склоны холмов в ручьи, перекрывая или изменяя их течение. В некоторых местах воронки перекрывали одна другую, и не осталось стоять ни одного дерева.
Когда наша армада вертолетов встала в круг, я поболтал ногами в двери "Кингби", как если бы катался на качелях на крыльце, уверенный, расслабленный. Но все было наоборот. Внутри я был охвачен страхом и ужасом. Я не мог дождаться, когда уберусь прочь из шумного вертолета под покров джунглей.
Облетавшие нашу LZ ганшипы "Кугуаров" не подверглись обстрелу, так что наши "Кингби" пошли вниз, чтобы присоединиться к ним. Как и на нашей последней задаче, на снижении у меня свело живот, словно я был в падающем лифте. И вот мы уже менее чем на 100 футах (30,5 м), делаем маневр уклонения, в то время как я, вскинув свой Шведский К, готов ответить на любой огонь с земли. Среди поваленных деревьев я мельком увидел бункеры и траншеи на нескольких гребнях, в то время как тут и там свежий серый порошок измельченной земли пересекали человеческие следы. Все это промелькнуло мимо, затем, наконец, наш вертолет завис, и мы выпрыгнули на свежевывороченный ком земли размером с холодильник.
Слава богу. Мы были на земле! Подобно налету грязного снега, слой измельченной в порошок почвы покрывал каждый лист и веточку, и большую часть земли, где мы лежали в тесном кругу, прислушиваясь к противнику. Примерно через десять минут Бен радировал "Группа окей" нашему Наезднику Кови, летевшему с передовым авианаводчиком ВВС. Затем все жестами подтвердили готовность, и мы двинулись, идя по пологому подъему сквозь джунгли. Я махал веткой с листьями, чтобы засыпать пылью наши следы.
Я ходил по густым лесам северной Миннесоты после торнадо, но не мог себе представить разрушений такого рода. Бен вел нас, обходя воронки от бомб и поваленные деревья, но иногда нам приходилось перелезать через их стволы, что замедляло наше продвижение почти до нуля, с большим количеством остановок, сигнал к которым передавали жестами Бинь и Лой, единственные, кого я мог видеть впереди себя.
Прошло двадцать минут, когда Лой поднял левую ладонь – стоп – затем медленно провел рукой взад-вперед – тропа. Мы тут же выдвинулись вперед и свернули на тропинку, шедшую примерно параллельно нашему маршруту, усеянную листьями и нападавшими ветками. На данный момент она не использовалась. Поскольку тропа вела примерно в нашем направлении движения и обходила скопление поваленных деревьев, Бен решил пойти по ней и быстро увеличить расстояние между нами и нашей LZ.
Мы не прошли и пятидесяти ярдов (45 м), как Лой снова поднял руку. Мы остановились. Я повернулся, жестом показал Куангу и Хюиню развернуться назад, и мы вместе держали тыл, встав на колено, чтобы представлять меньшую цель.
Еще один переданный сигнал – левая рука у уха Лоя: кому-то показалось, что он что-то слышал. Ложная тревога? Затем наша цепочка возобновила движение. Я щелкнул языком, чтобы привлечь внимание Хюиня и Куанга, и мы снова пошли, но в более медленном, более размеренном темпе.
Мы снова остановились – я обернулся, чтобы следить на хвостом.
Клац-клац-клац! АК! Впереди. Клац-клац-клац-клац! Затем М-16, Тррр-тррр-тррр-тррр! Клац-клац-клац! Тррр-тррр! Клац-клац-клац-клац!
Это не было как при отработке немедленных ответных действий, никто не отходил. Кого-то прижали или ранили. Снова стрельба. Как если бы загонял белку на дерево у себя дома, я рванул влево, чтобы обойти противника с фланга, но не успел сделать и пяти шагов, как появился Бен, волоча нашего пойнтмена, кровь хлестала из левой руки Хая.
В десяти ярдах впереди двое наших вьетнамцев открыли огонь, когда Бен опустил Хая на землю и сорвал с него рюкзак, а Джордж наложил на рану давящую повязку. Я попытался открыть огонь, но не смог стрелять через наших вьетнамцев, поэтому перебросил через них гранату со слезоточивым газом. Бен повернулся ко мне, едва переводя дух после того, как тащил Хая. "Выиграй время", - приказал он. "Увидимся на LZ". Затем Бен снова вскочил, подхватил Хая, махнул группе рукой в направлении нашей LZ и передал по радио: "Кови, Кови! Прерия Файр! Прерия Файр!"
Я открыл огонь на звук криков северовьетнамцев в тридцати ярдах от меня и заметил, что Джордж все еще тут, рядом со мной. "Убирайся отсюда!" - рявкнул я. Он лишь улыбнулся и выстрелил из своей М-16. Я настаивал: "Джордж, вали отсюда! Я Один-Один, это моя работа". Джордж выпустил еще одну очередь. Я рявкнул: "Кем ты себя возомнил, Джоном Уэйном?"
Ответный огонь щелкал над нашими головами, когда он поднял бровь. "Нет, просто Джорджем Бэконом. А теперь давай пристрелим кого-нибудь из этих парней". Я усмехнулся, снова успокоившись.
Вражеский огонь стих. Чуть за пределами нашей видимости, примерно в пятидесяти ярдах (45 м), солдаты NVA перезаряжались, возились с ранеными, если таковые имелись, и планировали следующий шаг. Это не могло продлиться долго. Я метнул вдоль тропы еще одну гранату со слезоточивым газом; при высокой влажности его облако висело в воздухе, как поднимающийся пар. Вместо того чтобы оставаться на месте, известном противнику, мы с Джорджем отступили еще на двадцать пять ярдов (23 м), встав на колено за деревьями по разные стороны тропы.
Затем крики, и вот они, бегут и палят из своих АК, их пули звучат как удар линейкой по краю стола, крак-крак! Крак-крак-крак! Джордж выстрелил – тррр-тррр-тррр-тррр-тррр! Я присоединился со своим глушенным Шведским К – пфт-пфт-пфт-пфт-пфт. Мы стреляли так быстро, как только могли менять магазины, не дожидаясь четких целей, как на стрельбище. Как только что-то появлялось, я выпускал в это очередь. Я стрелял на признаки движения, дульные вспышки, на звук ломающихся кустов, отблески отраженного солнечного света, голоса, любые знаки присутствия противника. Нашей целью было удерживать северовьетнамцев на расстоянии вытянутой руки, сломать их план, сбить их прицел, задержать их, запутать и заставить платить кровью за каждый шаг, на который они приближались. Их огонь становился слишком сосредоточенным – падали ветки с деревьев, летела кора, взметалась земля, мимо проносились рикошеты. Теперь около двадцати солдат NVA орали и стреляли по нам.
Затем затрещали кусты в тридцати ярдах (27,5 м) слева от меня – отряд NVA пытался обойти нас с фланга. Я стрелял по кустам, очередь за очередью, затем бросил гранату, чтобы выиграть время на смену магазина. Как только северовьетнамцы подошли так близко, что могли окружить нас, мы с Джорджем кивнули друг другу, бросили еще одну гранату, затем отступили, поливая тропу и кусты на бегу.
Десять секунд спустя мы были у следующей группы деревьев, готовые повторить все снова. Мы стреляли оттуда три или четыре минуты, пока не услышали, как другой отряд NVA пытается обойти нас с фланга; Джордж бросил гранату с белым фосфором, которая извергла раскаленные добела искры и клубящееся грибовидное облако. Окутанные этим дымом, мы побежали по тропе под звуки криков горевших людей, затем снова остановились.
Эта моя первая перестрелка была не такой, какой я ее себе представлял. Листва так сильно поглощала шум, что стрельба не звучала и вполовину так громко, как на стрельбище. В отличие от кино, здесь не было захватывающей музыкальной темы, только звук моего собственного тяжелого дыхания, тяжесть рюкзака и жгущий глаза пот. Вначале я получил дозу адреналина, но через десять минут он схлынул, и теперь меня поддерживали только физическая подготовка и моральная решимость. Мое пересохшее горло просило воды, но я и не думал хвататься за флягу. Я продолжал стрелять.
Солдаты противника перекрикивались друг с другом с разных сторон и снова пытались обойти нас, и снова их встречали наши гранаты, которые мы кидали навесом, чтобы они взрывались в воздухе. Одними только гранатами мы, должно быть, перебили многих.
Затем, Ба-бах! – вспышка! – оглушительный взрыв. РПГ! Взрыв ракеты сотряс землю позади нас, едва не задев Джорджа. Я бросил свою последнюю гранату со слезоточивым газом, а Джордж – нашу последнюю гранату с белым фосфором. Мы бежали со всех ног, когда очереди АК взметали землю, били по деревьям и рикошетили вокруг нас. Мы достигли небольшого подъема, остановились, повернулись и выстрелили на звук криков противника и ломающегося кустарника, бросили еще одну или две гранаты – и услышали самый прекрасный звук в своей жизни – Кови! Да благословит его бог, это были двигатели Кови!
Затем снова громко затрещали кусты на нашем левом фланге – Джордж выстрелил в ту сторону, а я что было сил швырнул гранату, затем мы вскочили и побежали, промчавшись пятьдесят ярдов, и прыгнули за деревья по обе стороны тропы. Противника видно не было, так что мы ломанулись сквозь джунгли к нашей LZ, торопясь, как только могли. Северовьетнамцы все еще были позади нас, но не так близко, как раньше.
Наконец мы добрались до LZ, но Бена и его людей нигде не было видно. На другой стороне прогалины, в семидесяти пяти ярдах (68,5 м) от нас, кто-то помахал рукой – Бен! Мы с Джорджем промчались через поляну, затем запрыгнули в кусты к ним. Оглянувшись назад, я был поражен тактическим гением Бена: вместо того, чтобы остановиться, как только они достигли LZ, Бен заставил людей перебежать через нее, так что преследующему противнику придется пересечь открытое пространство, чтобы добраться до нас, или медленно пробираться через окружающие джунгли. Сообразительность Бена дала нам отличный сектор обстрела и выиграла время, нужное, чтобы сюда добрались ганшипы.
Пока Джордж склонился над раной Хая, а Бен был на связи с Кови, я расставил наших вьетнамцев, чтобы отразить атаку, которая, несомненно, должна была последовать. Едва я закончил, как с той стороны LZ появилось несколько солдат NVA, которые тут же были сражены нашим огнем. Затем северовьетнамцы открыли огонь на подавление и отправили людей в обход LZ, чтобы охватить нас слева.
Наконец, прибыли ганшипы "Кугуаров", и Бен развернул ярко-оранжевое полотнище, чтобы наводить их огонь. Как только они подтвердили наше местонахождение, Бен направил их рычащие миниганы на NVA – Брррррт! Брррррт! Вражеский огонь прекратился, северовьетнамцы суетились, уходя от огненных потоков трассеров – Брррррт! Брррррт! Затем пошли 2,75-дюймовые ракеты – Ты-дыщ! – белое копье вонзилось в деревья – Бум! Потом вуп-вуп-вуп-вуп, "Кугуар" резко отворачивает, чтобы зайти снова. Его ведомый мгновенно бьет по тому же месту – Ты-дыщ! затем Бум! – Ты-дыщ! – Бум! – Ты-дыщ! – Бум! Брррррт! Стреляные гильзы минигана сыпались вокруг, как золотой дождь.
Лежащий рядом со мной Лой, зажмурив глаза от страха, разрядил свою винтовку в землю в десяти ярдах от меня. Я наорал на него, затем встал над ним на колено. Пули АК ударили в землю рядом со мной. Я упал, перекатился на бок и, заметив всего в двадцати пяти ярдах солдата NVA, выпустил очередь из пяти патронов, свалившую его. Это был мой первый прицельный выстрел. Я знал, что попал в него.
Тут я впервые проверил боеприпасы – удивительно, у меня был всего один снаряженный магазин. А как насчет гранат? Проклятье, я расшвырял все свои долбаные гранаты. У меня остался только последний магазин, тридцать шесть патронов. Господи Иисусе! Бен закричал: "Приготовиться! Прикрывайте, пока грузят Хая!"
"Кугуары" сделали еще один заход, обстреляв левый фланг LZ, второй ганшип обрушил шквал огня миниганов и ракет, затем за ними появилась третья птичка – "Хьюи", который опустился на LZ, в то время как еще один ганшип пронесся мимо, также ведя огонь.
Как только "Хьюи" приземлился, я вскочил, с оружием наготове, и направился к LZ, чтобы прикрывать, пока Джордж и двое вьетнамцев помогали нашему пойнтмену забраться в "Хьюи". Я обратил внимание на место, где несколько мгновений назад свалил северовьетнамского солдата – его там не было. Я выстрелил туда, куда он, должно быть, пополз, бортстрелок добавил огня из своего пулемета М-60, затем "Хьюи" взлетел с Джорджем и тремя нашими вьетнамцами. Я побежал обратно к Бену, который держал связь с Кови.
Снова прошли ганшипы, стреляя и пуская ракеты, и вот появился наш второй "Хьюи". Мы все побежали к нему, стреляя по дороге, оба бортстрелка стреляли из своих М-60. Мы запрыгнули на борт; птичка взлетела и развернулась, пока я стрелял по кромке леса.
Затем мы оказались выше деревьев, и у меня полностью кончились патроны. То ужасное место слилось с джунглями, просто еще один клочок травы в долине, полной таких же. Куанг повернулся ко мне и улыбнулся. ШЛЕП! Он рухнул, свернувшись стонущим клубком, кровь повсюду. Бен сорвал с себя снаряжение, пока я расстегивал его рубашку: пуля АК вошла ему в ягодицу и вышла по центру живота, вывернув внутренности через зияющую рану. Потребовалось две давящие повязки, чтобы закрыть рану, но, что хуже всего, мы ничего не могли сделать с внутренним кровотечением, так как Джордж, наш талантливый медик, был на другом борту, занимаясь Хаем. Мы пытались облегчить страдания Куанга во время перелета в Дакто, прикуривая для него сигарету и поливая водой его внутренности, чтобы они оставались влажными.
В Дакто пилот вьетнамского "Кингби" махал нам из своей готовой взлететь птичке, чтобы доставить наших раненых в 71-й эвакуационный госпиталь в Плейку. Джордж отправился с ними, чтобы оказать им помощь в пути и убедиться, что наших раненых "вьетнамских" солдат не забудут в углу приемного покоя. Пока мы смотрели на взлетающий "Кингби", пилот ганшипа "Кугуаров" сказал Бену, что видел сотню солдат NVA, бегущих по тропе к нашей LZ – еще несколько минут, и мы были бы в ловушке.
Позже второй "Кингби" доставил нас в Плейку, где мы узнали, что Хай полностью поправится. Куанг умер бы, если бы не быстрая работа американских хирургов и медсестер. Хай останется в госпитале на несколько дней, Куанг – на несколько недель.
Уже почти стемнело, когда "Кингби" доставили нас обратно в Контум. Никто не знал, что мы прилетаем, поэтому вертолетная площадка была пуста. Мы молча дошли до комнаты нашей группы. Только там я отметил, что выстрелы сорвали липкую ленту с моего дула. Я побывал в своей первой перестрелке. Все произошло слишком быстро, чтобы почувствовать страх, а теперь я чувствовал себя как никогда опустошенным.
Только посмотрев на свое измазанное грязью лицо в зеркале уборной, я заметил кровь Куанга, забрызгавшую мою форму для джунглей. Я подумал о ранах наших людей. Пуля АК вырвала кусок размером с лимон из тощего бицепса Хая, оставив страшные свисающие лохмотья кожи. Рана Куанга была хуже. Эти видения выжгли в моем сознании смертоносность нашего призвания так, как не смогло бы никакое логическое объяснение. Мы избежали сотен, может быть, тысяч выстрелов АК, но хватило всего одной пули, чтобы почти убить Куанга и вывести Хая из строя на всю жизнь. Я возблагодарил бога, что это был не я. Я плеснул воды себе в лицо, затем заметил человека, стоявшего сзади и наблюдавшего за мной.
"Привет", - сказал он. "Я Фред Абт".
Я обернулся и увидел, что он подполковник. Он пожал мне руку и спросил: "Как там все прошло, тигр?" Он был невысокого роста, седой, с серо-голубыми глазами, выражавшими почти добродушную искренность. До этого момента я понятия не имел, что наш командир, подполковник Бар, вернулся домой, и что Абт стал нашим новым командиром.
"Довольно хреново, сэр. Но мы выбрались". Он ждал большего. Я посмотрел в зеркало, критикуя себя. "У меня кончились патроны. Никогда больше! На кой хрен таскать пистолет! Мне нужно место на ремне для большего количества магазинов и гранат".
"Это важно", - согласился он. "Могу ли я что-то сделать?"
"Они не слышали мой Шведский К, сэр – с глушителем. Если я фактически не попадал в кого-то, они даже не знали, что я стрелял, но когда я подстрелил того парня, он не упал мертвым. Девять миллиметров, это отстой. Мне нужно оружие, с которым если я выстрелю в кого-то, и он упадет, то останется лежать. Сэр, мне нужен CAR-15".
Абт похлопал меня по плечу. "Я посмотрю, что смогу сделать", - сказал он и вышел.
Во время опроса на следующее утро я не мог не смотреть на занимающие все стены разведотдела карты, на которых были отмечены убежища и базовые лагеря противника на границах Камбоджи и Лаоса. Я вспомнил фразу репортера – "неуловимый враг" – которая описывала угрозу партизан, незамеченными ускользающих в джунгли. Это был вздор. Американские подразделения тратили недели, даже месяцы, бесплодно прочесывая Южный Вьетнам в поисках этого "неуловимого врага", в то время как наши группы SOG почти каждый день находили по ту сторону границы северовьетнамских солдат, и всегда в огромных количествах.
Наш отчет был кратким и ясным. Все, что мы могли сказать помимо подробностей нашей перестрелки – эти закаленные и подготовленные солдаты NVA находились прямо там, куда упали бомбы, что, по-видимому, понравилось ВВС и администрации Никсона. В результате секретные бомбардировки были расширены, так что, совершив к концу года около 1000 вылетов, B-52 сбросили почти 27000 тонн бомб только на северо-востоке Камбоджи. Для большинства этих ударов BDA будут выполнять разведгруппы SOG.
После опроса меня вызвали на склад, где Дэйв Хиггинс вручил мне CAR-15. Подполковник Абт выполнил обещание. Он имел серийный номер 905442 – я запомню его навсегда, потому что это оружие служило мне безупречно, верой и правдой. Дэйв не дал никаких пояснений, но я ушел, подозревая, что Абт нашел его украшающим стену у какого-нибудь штабного офицера. Меня заботило только, что после пяти месяцев в разведке у меня наконец-то появился собственный CAR-15, оружие, пуля которого обеспечивала в четыре раза большую баллистическую летальность, чем 9-мм у Шведского K. Вручая Хиггинсу свой Шведский K с глушителем, я поклялся, что больше никогда не поддамся соблазну сексуальной привлекательности оружия. Я пришел к выводу, что огнестрельное оружие это инструмент, и чем экзотичнее инструмент, тем ограниченнее его полезность.
Примерно в это же время наше подразделение в Контуме было переименовано в CCC (Командование и Управление Центральное – Command and Control Central), что отражало новый статус, равный нашему бывшему вышестоящему штабу в Дананге, Командованию и Управлению Север, и Командованию и Управлению Юг в Баньметуо. Наш район действий не изменился – северная Камбоджа и южный Лаос – поменялась лишь наша цепочка командования, так что теперь мы подчинялись напрямую штабу SOG в Сайгоне. В одночасье все, от знаков на бамперах джипов до вывески над нашей столовой, поменялось с CCN FOB-2 на CCC. Название столь же безобидное, как Группа исследований и наблюдений, Командование и Управление Центральное намеренно вызывало зевоту и держало любопытствующих на расстоянии.
Несмотря на то, что в ходе оценки результатов бомбометания мы провели на земле всего один час, мы получили полную неделю отпуска и провели ее, расслабляясь и выпуская пар. Однажды вечером, когда мы обсуждали за пивом наш последний выход, я спросил Бена, где он научился такому блестящему тактическому приему с перебеганием через LZ. Он задумался на секунду, а затем ответил: "Да нигде. Просто это имело смысл. Я понял, что так было правильно".
Что!? Подобно тому, как в первый раз глаза, наконец, видят скрытое изображение на стереограмме, ответ Бена позволил мне разглядеть то, на что я смотрел все это время, не осознавая этого. Я думал об этом часами.
Я впитывал уроки каждого, но не думал глубже. Теперь Бен показал мне, что запоминания и повторения проб и ошибок других разведчиков недостаточно. Мне нужно было думать и видеть по-новому. На выходе, как я теперь понял, все, с чем я сталкивался, предлагало тактические варианты – возможности или опасности – но я должен был быть достаточно осознанным, чтобы заметить их: ситуационная осведомленность. А затем мне нужно было быть достаточно проницательным, чтобы оценить и использовать их: навык, который я позже окрестил тактическим чутьем. Я видел, что местность, как и погода, была нейтральной, и мне нужно было выяснить, как использовать это на благо моей группы. Подобно тому, как животное может воспринимать свое окружение и как хищник, и как добыча, с этого момента я должен был постоянно видеть и оценивать все вокруг себя, от теней и света до запахов, звуков и цветов. Видишь то поваленное дерево? Это препятствие, если нам придется бежать в том направлении, но это также укрытие от огня, если мы нырнем за него. С опытом я научусь оценивать все в поле зрения с первого взгляда. Именно так видел свое окружение Джо Уокер, я знал это, даже не спрашивая его. Хороший Один-Ноль думал постоянно. Вдобавок к этому новому осмыслению я начал перенимать мелкие привычки, такие как скользить от дерева к дереву вместо того, чтобы просто идти по джунглям, чтобы я всегда был рядом с укрытием, если противник устроит нам засаду. Замечая и используя множество мелочей чуть лучше, чем северовьетнамцы, в совокупности мы будем решительно превосходить их. Наряду с учетом уроков, полученных другими людьми, мое новообретенное осознание и тактическое чутье со временем и опытом разовьются в почти инстинкт, подобный тому, что Бен продемонстрировал на нашей LZ, и множество раз спасут жизнь мне и моим товарищам по группе.
Пока я переваривал это открытие, наша война продолжалась. Всего через два дня после нашей камбоджийской перестрелки O-1 SOG пролетел над нашей целью для проведения BDA с воздуха, но был сбит вражеским зенитным огнем. В то время как пилот и пассажир с заднего сиденья прятались в воронке от бомбы, их ведомый, капитан Пит Джонсон, помчался к приближающимся северовьетнамцам, а Наездник Кови Люк Дав стрелял из M-16 с заднего сиденья, выигрывая время, чтобы наши вертушки безопасно вытащили их.
Неделю спустя, 13 мая, сержант первого класса Майк Скотт сидел на заднем сиденье O-1 первого лейтенанта Брюса Бессора, пролетавшего над разведгруппой в Лаосе в сорока милях (65 км) к северо-западу от стартовой площадки Дакто. Внезапно их маленький самолетик оказался под огнем 37-мм зенитных орудий, сбивших его. В течение целых пяти дней муссонная облачность не позволяла вести поиск с воздуха, после чего все признаки крушения самолета исчезли. Позже разведгруппа рассказала на опросе: "Когда его сбили, мы слышали, как враги кричали и ликовали".
Скотти и Бессора, живых или мертвых, так и не нашли.
Наши собственные потери никогда не прекращались, да и как можно было ожидать иного? Постоянно в меньшинстве, глубоко в тылу противника, без связи ночью, имея для огневой поддержки и эвакуации лишь авиацию – опасные условия означали большие потери. Но это только половина истории. Как говорили в клубе: "Иногда ты ешь медведя, а иногда медведь ест тебя". Да, медведи преследовали нас, но мы тоже пожирали много медведей и делали жизнь в их тылу максимально опасной.
Хотя в перестрелках мы постоянно наносили больше потерь, чем несли, наши засады также причиняли феноменальный урон, и наши группы показали себя искусными уничтожителями грузовиков. Однажды ночью Джо Уокер устроил засаду на целый конвой, затем отошел и вызвал по нему авиаудары. Боб Ховард ночью подбежал к грузовику и забросил мину Клеймор к сгрудившимся в кузове северовьетнамским солдатам, подняв их на воздух. Он ушел без единой царапины.
Установка мин также нарушала движение. Один-Ноль Лютор "Люк" Дав, Один-Один Дэвид Гилмер и Один-Два Джон Миллер вывели из строя вражеский грузовик на лаосском Шоссе 110 с помощью противотранспортной мины. Затем, применяя то, чему научился на том выходе, позже, будучи сам Один-Один, Гилмер повторил трюк с РГ "Техас". Вместе с лейтенантом Грэгом Глэсхаузером и специалистом-четыре Ричардом Новаком он хитро установил мину под водой на речном броде. В придачу Гилмер проложил детонационный шнур от мины к двум замаскированный Клейморам и двум гранатам с белым фосфором.
В полночь они услышали вдалеке грузовик, подъезжающий все ближе и ближе. Гилмер начал думать, что он проехал мимо мины, затем, БАААААА-БААХ! И еще взрывы, вторичные детонации взрывчатого груза в кузове грузовика, которые длились четверть часа. Полковник Абт отдал должное ловкости Гилмера, как и все мы. По возвращении ему никак не удавалось заплатить за выпивку.
Еще одним успешным убийцей грузовика был Один-Ноль Оливер Хартвиг, РГ "Огайо", который вместе с Один-Один Тимом Линчем и Один-Два Майком Кьюропасом взорвал грузовик на Шоссе 110 примерно в десяти милях (16 км) к востоку от минной засады Гилмера. Северовьетнамцы даже не пыталась искать группу Хартвига, очевидно, полагая, что грузовик был поражен бомбой, а не миной.
Другой коварный минер, Один-Ноль Джерри Денисон, называл свое коварное хобби "единственным, что я люблю делать". Его специальностью были противопехотные мины, присутствие которых он маскировал, веля ярдам испражняться посреди тропы. "Вот маленький солдатик с АК на плече, на пути в Южный Вьетнам", - объяснял Денисон, - "идет по тропе, и внезапно на ней оказывается куча говна. Чарли не хочет наступать в говно! Так что он обходит его, БАБАХ! Наступает на мою мину!" Его трюк с дерьмом срабатывал не раз.
Хотя уничтожать грузовики и минировать дороги было здорово, величайшим достижением и самым опасным подвигом было взятие пленного. Захват означал вероятную перестрелку на оживленных дорогах и тропах, и около базовых лагерей, обычно против сил, численно превосходящих вашу группу. После захвата пленный замедлял передвижение, в то время как другие северовьетнамцы устремлялись за вами, зная, что у вас в руках один из их товарищей. Но взятие пленного – а посредством него получение из первых рук свежих разведданных – гарантировало группе и ее Один-Ноль высочайшее уважение и почести, плюс бесплатный отдых на Тайване для американцев, а также новые часы "Сейко" и бонус каждому туземному члену группы.
Только лучшие Один-Ноль брали пленных, а лучшие способы захвата были предметом бесконечных дебатов в сержантском клубе. Некоторые Один-Ноль считали, что захват должен быть спланированной засадой с выведением из строя одного NVA с использованием прицельного выстрела или взрывного заряда, и одновременным уничтожением его спутников. Они выступали за все, от экзотической жидкой взрывчатки "Астролит"(4) до бесшумных пистолетов .22 калибра. Другие Один-Ноль считали, что лучше наброситься на одиночного NVA, если такового удастся найти, и сбить его с ног, чтобы избежать вероятности случайно убить его. Один из командиров групп, задумавшийся об использовании баллончика со слезоточивым аэрозолем полицейского типа, зашел так далеко, что прыснул из него в ничего не подозревающего вьетнамского прохожего возле нашего расположения, затем через переводчика спросил, что чувствует жертва, заплатил кашляющему человеку 500 пиастров (5 долларов) и отправил его своей дорогой. Тест убедил его не применять слезогонку против вооруженного противника.
Были проверены и испытаны все мыслимые способы, но, несмотря на изощренность тактических приемов, отвагу людей и множество стимулов, за всю войну группы SOG захватили в Лаосе и Камбодже менее пятидесяти пленных. Просто это было очень трудно сделать.
Некоторые из лучших захватов были импровизациями, использованием представившейся возможности, как это произошло, когда РГ "Техас" Дэвида Гилмера взяла на Шоссе 110 солдата противника, изображавшего опоссума(5) после перестрелки.
В другой группе при попытке захвата пятеро человек набросились на северовьетнамца, проходившего мимо них. Потеряв свой АК, этот одинокий солдат дрался как загнанная в угол крыса, отбиваясь кулаками и ногами, кусаясь, пробил себе путь через всю группу, а затем бросился прочь по дороге. "Один-Ноль испытал к этому сукину сыну такое уважение", - вспоминал Боб Ховард, - "что хотел, чтобы он ушел. Но прежде чем (Один-Ноль) успел отвести его ствол, один из ярдов пристрелил парня".
Один-Ноль РГ "Флорида", мастер-сержант Норм Дони из пистолета .22 калибра с глушителем вывел из строя одиночного солдата NVA, который упал, и был готов связать его, когда к месту происходящего подоспело большое подразделение северовьетнамцев. Взрыв РПГ осыпал Дони осколками, а его потенциальный пленный бросился к своему АК, но оглушенный Дони успел выстрелить первым, несколько раз попав в него из пистолета с глушителем и убив. Когда подразделение NVA почти настигло его, Дони присоединился к Один-Один Джо Моррису и побежал к LZ, где обнаружили остальную часть группы.
Когда-нибудь, надеялся я, я уничтожу грузовик или возьму пленного. Исходя из этого, я начал собственные эксперименты, пользуясь содержимым инженерного склада нашего расположения, рогом изобилия хаоса и разрушения – пластическая взрывчатка, динамит, детонационный шнур, детонаторы с замедлением, экзотические мины – все, чего мне хотелось, и сколько хотелось, только знай себе взрывай, а потом возвращайся за добавкой. Я загустил бензин для напалмового Клеймора, который должен был метать желеобразное топливо, как кварту (0,95 л) соплей, но оно не загоралось. Затем я протестировал имитатор перестрелки с замедлителем, чьи взрывающиеся детонаторы, как я надеялся, обманут противника, заставив его думать, что по нему стреляют. Это работало так себе. Единственным моим настоящим успехом был способ инициирования дымовых и слезоточивых гранат взрывателем замедленного действия, чтобы они срабатывали через секунды, минуты или даже десятки минут, чего нет ни в одном наставлении по пиротехнике, хотя пройдет год, прежде чем этот трюк пригодится. Мои эксперименты со взрывчаткой никогда не заканчивались.
Но какими бы инновационными ни были мои эксперименты, они были детской игрой по сравнению с подрывником из соседней группы – назовем его просто сержантом Джонсом. Вместо того чтобы использовать стандартные армейские мины или мины-ловушки, Джонс придумывал свои собственные, с которыми больше никто не хотел иметь дела. По-видимому, они работали, сама странность его адских устройств гарантировала, что какой-нибудь любопытствующий солдат NVA будет играться с ними. Джонс не выглядел особенно крутым, но все знали – не связывайтесь с этим парнем!
Его репутация, однако, не распространялась на нашу вьетнамскую общину, которой он был неизвестен. Поэтому, рассматривая его просто как очередную цель для воровства, однажды ночью вьетнамец разрезал оконную сетку над его койкой и захапал его новенький кассетный плеер, купленный в тот же день в PX(6). Когда он обнаружил пропажу, то не стал сообщать об этом и настаивать на обыске туземных казарм. Нет, верный своему духу, он просто пошел в PX и купил еще один кассетный плеер, идентичный первому.
Вернувшись в свою комнату, он разобрал его, отложив внутренности, но сохранив кнопки и крутилки. Затем, хитро перемонтировав, он сделал еще одно из своих адских устройств, заменив электронные потроха полуфунтом (226 гр.) пластической взрывчатки C-4. Это радио было его подарком тому, кто украл первое. Если радио украдет кто-то другой, это все равно было бы справедливо. В более благородном сообществе его товарищи по группе могли бы остановить его или побежать и доложить об этом, но в фаталистическом мире SOG это выглядело самосудом на фронтире.
И теперь оставался только последний штрих – припаять электродетонатор к батареям и выключателю радио. Через минуту все было сделано. Ему оставалось только вставить детонатор во взрывчатку и закрыть пластиковый корпус плеера. Он долго и пристально смотрел на него, а потом ему пришло в голову: "Откуда я знаю, что это сработает?" Как бы невероятно это ни звучало – это абсолютная, как перед богом, правда – он должен был знать – он взялся за ручку радио – и повернул ее!
Сработало идеально.
К счастью, он не вставил детонатор в C-4, а то бы его разнесло. Тем не менее, алюминиевый корпус взорвавшегося детонатора усеял его осколками от лба до пояса, и он вопил всю дорогу до медпункта. Его быстро эвакуировали, и это было последнее, что мы слышали о нем. В расположении стало немного безопаснее, особенно для его ближайших соседей, которые давно боялись, что они все могут превратиться в дым.
Какими бы ни были наши выходки, подполковник Абт оказался на удивление терпимым, и когда мы узнали его получше, он показал себя таким же простым и порядочным, каким было мое первое впечатление о нем. Иногда по вечерам он сидел с нами в клубе, рассказывая о своем боевом опыте молодого пехотинца во время Второй мировой войны. Он живо описывал, как бросался под оливковые деревья в Италии, распластывался на земле, спасая жизнь, когда немецкие самолеты бомбили его подразделение. Он всегда был готов сыграть партию в метание подков, приглашая всех желающих. И как хороший лидер, Абт делал все, что мы от него ожидали, и даже больше.
В один из дней он появился на стартовой площадке Дакто как раз в тот момент, когда РГ "Гавайи" готовилась к заброске. В стерильной форме без знаков различия, с М-16 и полевым снаряжением он ничем не отличался от любого другого члена группы.
Любопытный лейтенант 4-й пехотной, очевидно, расстроенный тем, что никто не отдал ему честь, когда он проходил, прорвался к воротам стартовой площадки и потребовал сказать, кто разрешил нашим людям носить форму без опознавательных знаков. "Наш командир", - ответил Абт. Надменный лейтенант заметил, что на Абте нет собачьих бирок(7), а затем узнал, что ни у кого нет удостоверений личности. Довольно! Молодой офицер достал ручку и блокнот, чтобы записать имена всех, начиная с Абта.
"Абт", - весело ответил наш командир, - "то есть, Эй-Би-Ти, Фредерик".
"Ладно", - продолжил лейтенант, - "а теперь назови свое звание, приятель".
Совершенно ровно, как можно менее выразительно, Абт ответил: "Подполковник". Лейтенант моргнул, оторвал глаза от блокнота, затем закрыл его. Он не сказал ни слова, просто отдал честь, повернулся кругом и ушел. "Хорошего дня, лейтенант", - крикнул ему вслед Абт.
В тот момент, когда РГ "Гавайи" грузилась в вертушки, подполковник Абт залез внутрь, отправившись в путь вместе с ними. Однако к удивлению Один-Ноль Билла Делимы, когда они выпрыгнули на LZ в глубине Лаоса, Абт выскочил тоже.
Это был короткий, трехчасовой выход на оценку результатов бомбометания B-52, который Абт счел идеальной возможностью увидеть, как группа действует в поле. Он вел себя как еще один монтаньяр и молчал, за исключением тех моментов, когда спрашивал Гленна Уэмуру, что Гленн хочет, чтобы он делал дальше.
Позже, когда начальник SOG в Сайгоне узнал, что Абт отправился в Лаос, он основательно прожевал его задницу, но среди разведчиков не было ни одного, кто не сделал бы для Абта все возможное.
"Я питал к нему огромное уважение", - говорил позже Уэмура.
Моя группа, РГ "Иллинойс", выполнила еще пару задач в Лаосе и Камбодже, Бену всегда удавалось перехитрить преследовавших нас северовьетнамцев. На одном выходе, вместе с сержантом первого класса Майком О'Коннером, мы нашли недавно оставленные базовый лагерь на реке и привезли в пластиковом пакете образец почвы, который, как я узнал много позже, предназначался для проекта "Попай", программы ЦРУ по сбрасыванию с воздуха эмульгаторов, призванных покрыть вражеские дороги "супергрязью".
Затем Джордж Бэкон, так многому научивший меня, вернулся домой. Вскоре после этого Бен возвращался из душевой, когда я указал ему, что он забыл смыть мыло. Он посмотрел на меня, как в трансе, а затем, в шоке, на пену. Бен понял, что пришла пора повесить рюкзак на стену.
Бен хотел летать на Кови, но его не отобрали, поэтому он закончил свой срок инструктором в школе разведки SOG в Кэмп-Лонгтхань, недалеко от Сайгона. Так я остался единственным американцем в РГ "Иллинойс". Мою судьбу должны были решить Боб Ховард, исполняющий обязанности Первого сержанта разведки, и наш новый Первый сержант разведроты, Норм Дони, который был Один-Ноль в РГ "Флорида". Двумя годами ранее Дони попал на обложку журнала "Сага" за выдающуюся операцию, которую провел, будучи в Проекте "Дельта" и выполняя разведывательные задачи в Южном Вьетнаме. В ходе нее он вызвал сокрушительный авиаудар по вражескому батальону, выстроившемуся для утреннего построения на границе с Камбоджей.
Дони и Ховард не были уверены, что я готов, хотя у меня за плечами было семь выходов.
Среди моих сверстников первым, ставшим Один-Ноль, был Джон Сент-Мартин, который возглавил РГ "Нью-Йорк" с Один-Один Эдом Волкоффом и Один-Два Джоном Блаау. Их предыдущий Один-Ноль был ненадежным, последней каплей стал его отказ грузиться в вертушки в Дакто для высадки поздним вечером, настаивая, что осталось мало светлого времени. Абт снял его и вызвал Сент-Мартина по радио стартовой площадки.
"Ну что, тигр", - спросил подполковник Абт Один-Один РГ "Нью-Йорк", - "как думаешь, сможешь справиться?"
"Да, сэр!" - ответил Сент-Мартин.
"Окей", - сказал Абт, - "иди, задай им". Сент-Мартин провел успешный выход, обнаружив крупную линию связи и, предположительно, склад боеприпасов. В какой-то момент он едва разминулся с патрулем NVA и провел на земле целых семь дней. Его бывший Один-Ноль стал охранником на воротах с насмешливым прозвищем Девяносто-Десять – 90 процентов "показухи" и 10 процентов "дела".
Моего лучшего друга, Уэмуру, растили как наследника Билла Делимы в РГ "Гавайи". Он хорошо себя проявил, и мы знали, что через несколько недель он станет Один-Ноль.
Именно Боб Ховард сообщил мне эту новость, объявив: "Джон, когда ты будешь готов, ты сможешь возглавить любую группу в этой части, даже РГ "Калифорния". Он покачал головой. "Но не сейчас".
Это было не так уж и плохо, поскольку, как и половина людей в разведке, я не был уверен, что хочу стать Один-Ноль. На самом деле, лучшая должность была у Один-Один: не обремененный тяжестью рации Один-Два или обязанностями Один-Ноль, единственной заботой Один-Один был бой. Быть стрелком, Один-Один, было круто, идеально, все возможности сражаться и играть в хитрого подрывника. С другой стороны, зачем быть Один-Ноль? Он должен был иметь дело со штабом и командиром, беспокоиться о группе и плане, никогда не мог принадлежать самому себе. К этому престижному званию прилагалось много нежелательной ответственности: я не хотел, чтобы в моих руках оказывались жизни других людей. Было нормально рисковать собственной жизнью, но мне не нравилась мысль, что чья-то жизнь будет зависеть от моего решения. Я решил быть лучшим в мире Один-Один, ликвидировать все следы, высматривать следопытов и выигрывать время, чтобы дать группе уйти. Главный по засадам, вот кем я буду.
"К нам приходит новый человек", - продолжил Ховард, - "Джон Аллен. Он твой Один-Ноль". Я не мог и мечтать о более опытном человеке, объяснил Ховард. Во время предыдущего срока в CCN Аллен возглавлял РГ "Алабама", а в феврале 68-го он отправился в лагерь Лангвей после того, как он был разгромлен, и с дюжиной других спас выживших. Затем, в мае 68-го, зажатая в воронке от бомбы в Лаосе, окруженная сотнями северовьетнамцев, группа Джона отбивалась от врага два дня, за которые он вызывал более 100 авиаударов. Ужасно, но восемь товарищей Джона погибли один за другим, пока, наконец, он не оказался последним. Оставшись с двумя магазинами, он вызвал последний авиаудар по своей позиции, а затем бежал, спасая свою жизнь, прямо сквозь кольцо северовьетнамцев. Его отчаянная тактика сработала. Многие считали, что Джон заслуживает Медали Почета. Он был награжден Серебряной звездой.
Да, я бы с радостью пошел за таким человеком, как Джон Аллен.
Он приехал на следующий день, его острые, прищуренные глаза оценивали меня, когда мы обменялись рукопожатием. Крепко сложенный, с широкими плечами и южнобостонским акцентом, он принял меня с такой же готовностью, как и я его. С Джоном у руля я ожидал долгой карьеры в качестве Один-Один. Может быть, когда-нибудь я стану Один-Ноль.
Этот день наступит гораздо раньше, чем я ожидал.

1. Bomb Damage Assessment – оценка результатов авиаудара. Раньше термин применялся только к бомбометанию, позднее к оценке ущерба, нанесенного любыми авиационными средствами поражения (прим. перев.)
2. Командование по оказанию военной помощи, Вьетнам (Military Assistance Command, Vietnam). Американская командная структура во Вьетнаме, которая первоначально отвечала за оказание военной помощи и консультаций правительству Южного Вьетнама, но в конечном итоге под тем же названием была вовлечена в полномасштабные боевые действия (прим. перев.)
3. В англоязычном варианте – Ground Zero. Точка прицеливания для нанесения бомбового удара. В случае с ядерным оружием – эпицентр (прим. перев.)
4. Семейство разработанных в 60-е годы жидких взрывчатых веществ, в общем случае представляет собой смесь нитрата аммония и гидразина. Ввиду высокой токсичности последнего все манипуляции с данным ВВ желательно производить в средствах защиты. Обладает очень высокой скоростью детонации. Интересной особенностью является способность после впитывания в почву сохранять взрывчатые свойства в течение нескольких (4-5) суток (прим. перев.)
5. Притворившегося мертвым. При виде опасности опоссум очень убедительно притворяется мертвым: впадает в паралич, пускает пену из пасти, жутко воняет и даже понижает температуру тела и стекленеет глазами. Видел лично. Так себе зрелище (прим. перев.)
6. Находящиеся на американских военных базах магазины, где военнослужащие могут по весьма сходным ценам купить все необходимое – от носков до электроники. Свое название Post Exchange берут из XIX века, когда они были по факту небольшими гарнизонными лавками (прим. перев.)
7. Прозвище идентификационных жетонов американских военнослужащих (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Большое спасибо!

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 6

Когда наши вертолеты приблизились к лагерю Сил спецназначения Бенхет, бортстрелки проверили стрельбой свое оружие, а большой палец моей правой руки нащупал предохранитель CAR-15. В удушающей влажности Вьетнама предохранитель мог прикипеть намертво за ночь, оставляя вас беспомощным в перестрелке. Мой вращался четко.
Дрожа в полуденной дымке, граница лежала в десяти милях к западу, но "Хьюи" перед нами уже начал нисходящую спираль, следуя за парой "Кобр"-ганшипов. Мой "Хьюи" пристроился к ним сзади. Остальные наши птички, около восьми "Хьюи" и вьетнамских "Кингби", оставались высоко в небе.
Сегодняшняя цель была прямо здесь, в пределах видимости защитников Бенхета; было тревожно знать, что столько же вражеских, сколько и дружеских глаз наблюдали за тем, как мы летим к противоположному хребту примерно в четырех милях (6,4 км) к востоку от лагеря. С этого хребта NVA затянули свою петлю еще на одно деление, разместив зенитный полк с буксируемыми грузовиками 23-мм и 37-мм пушками и пулеметами .50 калибра. Теперь, когда экипажи C-130 прилетали, чтобы сбросить на парашютах припасы осажденным солдатам Бенхета, им приходилось прорываться сквозь горнило перекрещивающихся трассеров и разрывов зенитных снарядов.
Эти пушки представляли угрозу и для нас, когда мы мчались над верхушками деревьев, и они были центром внимания нашей задачи: РГ "Иллинойс" должна была проникнуть в это огненное кольцо, найти высокую точку обзора, с которой можно было бы засечь орудия, когда они стреляют по транспортным самолетам, а затем вызвать по ним авиаудары. Проблема была в том, что осаду вели два пехотных полка NVA – вероятно, 5000 солдат – что было довольно любопытной статистикой в сравнении с нашей разведгруппой из восьми человек.
На борту нашей первой птички, петляющей между верхушками деревьев, летел Один-Ноль Джон Аллен с нашим новым Один-Два, сержантом Джеффри Гарсией и тремя вьетнамскими членами группы. Хотя Джефф был новичком в разведке, он провел почти год на нашем узле связи; он вызвался в разведку в последние месяцы перед возвращением домой. Умный и скромный, Гарсия впитывал все наши советы.
Во втором "Хьюи" я вылез на полоз, держа CAR-15 наготове, когда мы сбросили скорость для посадки. После перестрелки, в которой я расстрелял все свои боеприпасы, я отказался от кобуры с пистолетом, чтобы освободить место для большего количества подсумков. Сейчас я уложил в них тридцать магазинов – 600 патронов – больший вес, но мне было все равно. Спросите любого, у кого когда-либо заканчивались патроны.
Наша LZ материализовалась на крутом склоне, трава все еще не распрямилась там, где зависал первый "Хьюи"; затем наш "Хьюи" замер, правым полозом к склону, мы все высыпали и бросились к остальным членам группы, прямо в джунгли. Там мы залегли тесным кругом.
Прежде чем Джон был готов передать по радио "Группа окей", Гарсия покачал головой и прошептал: "У нас вьетнамцы в эфире". Джон кивнул нашему переводчику Суу, который наклонился к трубке гарнитуры Джеффа. Глаза Суу расширились. "VC", - прошептал он. "Знай, мы здесь. Говори про группа. Они идти сюда!"
Глаза Джона сверкнули – "Это начинается снова" – говорили они, и я понял, что он заново переживает тот выход РГ "Алабама" годом ранее, двухдневное испытание, которое пережил только он. С того дня он не бывал на задачах. Джон огляделся в поисках укрытия, мест, где мы могли бы уклониться, сманеврировать или сбежать. Понижаясь к сильно изрытому воронками дну долины, джунгли постепенно редели, не давая быстро двигаться и обеспечивая плохую маскировку. Хребет, примерно в 500 ярдах (460 м) над нами, предлагал лучшее укрытие, но разведка сообщала, что именно там находились зенитные орудия. Мы были не столько в ловушке, сколько зажаты, с хорошим шансом уйти, если поторопимся – или, поскольку вертушки все еще были в воздухе, мы могли бы эвакуироваться и позже высадиться на более выгодной площадке. Джон выбрал последнее.
Офицеру S-3 (оперативного отдела) в Контуме потребовалось несколько минут, чтобы принять решение, но он одобрил запрос Джона. Нас вытащили, и мы полетели обратно в Дакто.
Из-за погоды в тот день мы не смогли снова высадиться. Как и на следующий день. И на следующий.
Затем наша задача была отменена, потому что, наконец, удары B-52, артиллерийские обстрелы, вылазки SOG в тылу противника и наземные атаки Сил спецназначения, Майк Форс и южновьетнамских Рейнджеров прорвали осаду. Северовьетнамцы отступали в Лаос; Бенхет был мирным впервые за шесть месяцев.
Поскольку мы были на земле, то получили недельную паузу, хотя не было похоже, что мы ее заслужили. Потенциально это было чертовски опасно, но не вышло за рамки вероятности. Во время паузы и последующих недель тренировок я лучше узнал Джона Аллена.
Он вырос на суровых улицах Южного Бостона, избегая неприятностей благодаря боксированию в "Золотых перчатках"(1), в чем он преуспел. В дополнение к полному предыдущему сроку в CCN, Джон также провел год, воюя в составе 101-й воздушно-десантной дивизии. Несентиментальный, но временами остроумный, он заходил в клуб и кричал бармену: "Я хочу поставить всем выпивку!" - а затем указывал на какой-нибудь объект своего гнева и добавлял: "Кроме него!" Это было хорошим поводом для смеха.
Или, когда мы сидели в клубе и кто-нибудь нежелательный плюхался за наш столик, Джон бросал на меня "тот взгляд", и мы начинали идиотский, бессвязный разговор – Джон вспоминал худшую стрижку, которую когда-либо делали его ребенку, я описывал поход на каноэ в Миннесоте. Болтовня была путаной, без пауз, не дающей озадаченному третьему лицу шанса вклиниться в наш разговор. Это было очень весело.
Но когда мы были одни, глаза Джона иногда стекленели, и я мог видеть, как его разум уплывал в терзания, в которые я не вторгался. Он никогда не говорил о потере своих товарищей по РГ "Алабама", и не спрашивал о моих потерянных товарищах из РГ "Нью-Мексико". Может быть, поэтому Боб Ховард и поставил нас вместе, из-за этих похожих, молчаливых воспоминаний.
Мы оба ценили тактические приемы, и однажды вечером Джон проверил меня, спросив с южно-бостонским акцентом: "Ночью к тебе подкрадываются северовьетнамцы, и тебе придется раскрыться – что ты будешь делать первым?"
"Бросать гранаты", - ответил я, - "чтобы они не могли понять, где ты". Он ухмыльнулся и пожал мне руку, понимая, что его наставничество может начаться с продвинутого уровня. Джон научил меня и наших вьетнамцев устранять звяк при метании гранаты, вытягивая предохранительную чеку и поднося гранату к уху, а затем осторожно отводя рычаг, пока не слышал мягкое щелк бойка. Оно было таким тихим, что казалось, что пятисекундный запал не сработал – но помоги вам бог, если вы не бросите ее быстро. А когда дело дошло до метания гранат, он показал нам, как бросать их по дуге, чтобы они взрывались в воздухе над противником. Он заставил меня поверить в гранаты.
Под началом Бена Томпсона я изучил основы навыков немедленных действий, согласно которым наша группа открывала сосредоточенный огонь, а затем оттягивалась назад, чтобы разорвать контракт и уйти от численно превосходящих сил NVA. Джон усовершенствовал наше упражнение и заставил отрабатывать его с боевой стрельбой, снова и снова, пока каждый из людей не действовал на полном автоматизме; мы выполняли его упражнение по нескольку раз в неделю.
Когда мы не тренировались, мы с Джоном зависали в комнате группы или сержантском клубе. У него не было особых музыкальных предпочтений, в то время как у меня они были разнообразными, от джаза и Топ-40 до мелодий бродвейских шоу – все, кроме хард- и эйсид-рока. Старшие Зеленые береты практически все были поклонниками кантри-вестерн, хотя некоторые, особенно молодые, ценили другую музыку. Один-Ноль Барри Кифер наслаждался песней "Country Joe and the Fish" "Я чувствую, что я не могу умереть" (I Feel Like I'm Fixin to Die Rag) – ему нравился звук пулеметной очереди в конце. Хотя Джо Уокер вряд ли был поклонником рок-н-ролла, он выкручивал стерео на полную громкость, чтобы послушать "Пушера" "Steppenwolf", потому что ему нравилась идея отстреливать наркоторговцев, и он сам был готов взяться за это дело. Существовала определенная степень культурной терпимости, особенно когда присутствовала ирония, но у нее были свои пределы. Однажды днем я услышал суматоху в соседней казарме, где стереосистема играла антивоенную песню "С богом на нашей стороне" в исполнении Джоан Баэз. Песня резко оборвалась на фоне ворчания и бормотания "ублюдки". Глядя в коридор, я увидел Белку Спрауза, за которым следовал размахивающий руками связист, не относящийся к Силам спецназначения. Белка держал над головой катушечный магнитофон связиста, широко раскрыв глаза, как Моисей, собирающийся разбить Десять заповедей. Когда брошенный магнитофон не разбился, Белка протопал обратно в комнату своей группы, откуда появился со своим CAR-15 и – тррр, тррр, тррр, тррр, тррр – разрядил в него двадцатипатронный магазин, исполняя неистовый танец, пока второй парень стоял окаменевший.
Я пропустил первую часть разговора, но уловил последнюю. Раздувая ноздри, на взводе, Белка крикнул: "Конечно, ты можешь ставить любую гребаную песню, какую захочешь! Уж конечно!"
Как только мы закончили паузу, РГ "Иллинойс" получила предварительное распоряжение на следующий выход, на этот раз на цель, потенциально более горячую, чем даже задача в Бенхет. Обозначенная как "Альфа-Один" (Alpha-One, А-1), это была отдаленная долина примерно в сорока пяти милях (72 км) на северо-запад от стартовой площадки Дакто; я не осознавал опасности цели, пока не полетел с Джоном Алленом на рекогносцировку.
Втиснувшись на заднее сиденье пилотируемого вьетнамцами наблюдательного самолета U-19, мы пересекали хребет за хребтом зеленой пустоты, а затем перед нами открылась глубокая, широкая долина, вдоль которой тянулось лаосское Шоссе 165, идущая с востока на запад крупная дорога с таким количеством съездов, что я не мог даже подступиться к оценке движения грузовиков по ней. Интенсивно используемые тропы и дороги змеились по обращенным к друг другу хребтам, и тут и там выделялись квадратные ямы – заброшенные позиции зенитных орудий, по меньшей мере 37-мм, может, и больше. Где эти орудия сейчас? Задумался я. На дне долины, несмотря на многочисленные воронки от бомб, Шоссе 165 выглядело идеально отремонтированным, и я заметил свежие следы грузовиков, блестящие после утреннего дождя. Объедините расчеты ПВО, инженерные части, водителей грузовиков и специалистов тыловых служб, плюс силы охранения – силы противника внизу должны исчисляться тысячами. Местность также не благоприятствовала нам: слишком много слоновой травы в рост человека и открытых пространств, где нас легко направлять или загнать в угол.
Цель Альфа-Один находилась всего в нескольких милях к югу от того места, где был пойман в ловушку и убит Рикардо Дэвис, этот район охватывал самые южные цели CCN и самые северные цели CCC, что делало их труднодостижимыми для всех наших разведгрупп. Удаленность стала еще больше за последний год с потерей разгромленного еще в мае 1968 года лагеря Сил спецназначения Кхамдук и его стартовой площадки SOG. В сочетании с выводом морпехов из Кхесани это не оставило ни одной дружественной базы на южновьетнамской границе на 100 миль к югу от демилитаризованной зоны. Все эти приграничные территории, тысячи и тысячи квадратных миль, теперь принадлежали северовьетнамцам.
На обратном пути мы приземлились на стартовой площадке Дакто для дозаправки. Пока вьетнамские пилоты обслуживали самолет, мы с Джоном пошли через полосу к стартовой площадке. Внезапно пилоты вертолетов SOG похватали летные жилеты и бросились к своими птичкам. Появилась группа Брайт Лайт, полностью вооруженная, готовая к вылету.
Когда мы приблизились к радиорубке, человек из Брайт Лайт заорал, что группа в беде – РГ "Гавайи", группа Уэмуры. Затем по радио мы услышали сообщение Наездника Кови: "Подтверждаю, один из Соломенных Шляп – Кило-Индия-Альфа". Один из Соломенных Шляп – один из американцев – погиб, KIA(2). Это был Гленн? Никто не мог сказать.
РГ "Гавайи" вчера в конце дня была высажена на "Джулиет-Девять" (Juliet-Nine, J-9), район известняковых каньонов, пронизанный дорогами, всегда кишащий NVA, место последнего упокоения многих разведчиков. Гленн был серьезно взволнован этим выходом, первым для него в качестве Один-Ноль. Билл Делима, давний командир группы Гленна, должен был возвращаться домой, поэтому он пошел с ним, чтобы дать совет и помочь. С ними также был Джо Моррис, однокашник по курсу связи в Форт-Брэгге. Джо ранее служил в группе Норма Дони, РГ "Флорида". Четвертым человеком, вызвавшимся нести радио, был Деннис Бингем из РГ "Нью-Гемпшир".
Кратковременные ливни и сильная облачность задержали их высадку до конца дня, не оставив достаточно светлого времени, чтобы уйти от LZ. К темноте РГ "Гавайи" укрылась в бамбуковых зарослях, всего в 700 ярдах (640 м) от LZ. Они не видели и не слышали никаких NVA.
Затем, около одиннадцати часов, Гленн услышал ву-уу-уууу – летящего артиллерийского снаряда – бууум! Сначала он подумал, что это были мощные 175-мм орудия в Бенхете, но затем понял, что находится далеко за пределами их максимальной дальности. Ву-уу-уууу – бууум! Группа не окапывалась, только тонкий бамбук давал укрытие, и у них над головами трещало и шипело. Снаряд за снарядом падали вокруг них.
Потом это прекратилось. Они больше ничего не слышали и не видели всю ночь.
К рассвету они были на ногах и начеку, но противник не проявлялся. Затем Кови пролетел над ними для утренней проверки связи. После этого они медленно и осторожно двинулись прочь. Кови только что вылетел за пределы радиосвязи, когда пойнтмен подал двумя пальцами знак, идущие люди. Это была крупная тропа, но пойнтмен не заметил ее, пока они едва не оказались на ней. Проходящие мимо солдаты NVA были всего в нескольких ярдах; они не могли отойти, не будучи обнаруженными. Гленн подал сигнал сесть и сохранять тишину. Затем вражеский солдат повернулся к группе, срывая свой АК с плеча. Гленну пришлось стрелять, убив этого человека и еще одного. Вся группа открыла огонь, разорвала контакт и побежала, не понеся потерь, но теперь враг был у них на хвосте.
Позади них периодически раздавалась стрельба, они слышали сигнальные выстрелы и крики, оставляющие свободным только одно направление, которое вело их обратно к LZ. Укрывшись на краю этой прогалины, Уэмура в течение часа передавал сигналы бедствия, пока, наконец, не услышал голос Наездника Кови – и новости не были хорошими.
"Остаетесь обсыхать на берегу", - предупредил Кови, имея в виду, не двигайтесь, избегайте контакта, прячьтесь. РГ "Флорида" и РГ "Вашингтон" по отдельности оказались в контакте, таким образом, вертолеты были заняты, никакой помощи не было. Возврат к их LZ был рассчитанным риском, на который, по мнению Гленна, стоило пойти, если они быстро выберутся – но теперь они застряли там на бог знает сколько времени. Уэмура чувствовал, что опасность нарастает с каждой минутой.
Спустя бесконечные четыре часа, наконец, Кови вернулся с вертолетами. Наездник Кови передал по радио: "Направляю к вам первую птичку. Вставайте, выходите на поляну".
Во главе с пойнтменом, четверо человек покинули джунгли – и весь мир разразился огнем. Вся противоположная кромка леса затрещала выстрелами АК, которые мгновенно свалили пойнтмена; все, что смог сделать Гленн, это оттащить его обратно в заросли, пока остальная часть РГ "Гавайи" отвечала огнем.
Затем еще больше солдат NVA открыли огонь и сомкнулись вокруг них, зажав группу в крошечном периметре. Пока Билл Делима управлял огнем группы, Гленн проверил пойнтмена и обнаружил, что пуля пробила оба легких. Монтаньяр смотрел на него, пытаясь заговорить, но Уэмура ничего не мог сделать. Ярд умер от внутреннего кровотечения.
Затем РПГ попал в дерево рядом с Уэмурой, его осколки чудом не задели его, но попали в Денниса Бингема, бывшего рядом с ним. Гленн вытащил осколок из горла Бингема, заверив его: "С тобой все будет в порядке, приятель". Но когда он поднял Бингема, то обнаружил еще раны, затем, присмотревшись, увидел, как жизнь покинула глаза Бингема.
Тем временем товарищи Гленна по группе сражались за свои жизни, бросая гранаты и стреляя в северовьетнамцев, которые подошли так близко, что "Кобры"-ганшипы не могли поразить противника, не задев группу. "Просто наводи их на нас", - передал Уэмура по радио, но Кови отказался, настаивая, чтобы Гленн отметил свою позицию. Гленн выпустил сигнальные ракеты, затем навел огонь "Кобр" в опасной близости.
Наконец, объединенный огонь "Кобр" и истребителей ВВС позволил подойти первой вертушке. Делима побежал к "Хьюи" за помощью, чтобы помочь донести два тела, но внезапный залп противника перепугал бортстрелка; он рывком втащил Делиму внутрь, заставив троих ярдов РГ “Гавайи” запаниковать и тоже запрыгнуть на борт. Пилот взлетел. В результате удерживать позиции и тащить оба тела к следующему борту остались только Гленн, Джо Моррис и двое ярдов.
По ним продолжали стрелять, Гленн продолжал вызывать авиаудары. Затем появился второй "Хьюи". Уэмура попытался поднять Бингема, но тащить безжизненное тело здоровенного фермерского парня одной рукой одновременно стреляя из CAR-15 другой, оказалось невозможно. Бортстрелок выпрыгнул, подбежал к Гленну, и вместе они затащили на борт тело Бингема, затем тело пойнтмена. Они взлетели сквозь шквальный огонь, покидая эту зону смерти.
РГ "Гавайи" была на пути в Дакто, когда наши вьетнамские пилоты помахали, давая знать, что наш U-19 готов к взлету. Тем вечером мы с Джоном присоединились к остальной разведроте на вертолетной площадке Контума, куда "Хьюи" привезли РГ "Гавайи". На лице Делимы были страх, гнев и печаль: за целый год он не потерял ни одного человека, но на этой, последней задаче удача отвернулась от него. Для Джо Морриса этого выхода было достаточно; он перевелся в секцию связи.
В тот вечер в клубе Делима пел для нас "Эй Блю" так эмоционально, как никогда прежде.
Хотя Гленн не проявлял никаких эмоций, я видел, что этот выход изменил его. Он никогда больше не был таким беззаботным, как прежде, и любому, кто спрашивал, почему, отвечал: "А каково было бы вам впервые пойти Один-Ноль и потерять двоих парней?" Его действия в тот день были по-настоящему героическими, однако самоотверженность, которая заставила его неоднократно рисковать своей жизнью, чтобы спасти группу и забрать тела Бингема и ярда, оставила его в уверенности, что он мог бы сделать больше. Из-за этого он больше не хотел быть Один-Ноль; он не сдался, но с тех пор выбирал быть Один-Один или вызывался в другие группы, но никогда больше Один-Ноль. (По трагическому совпадению, в разведке SOG служило всего трое Бингемов – не бывших родственниками – и все они погибли. Помимо Денниса Бингема из РГ "Гавайи", убитого 17 июля 1969 года, штаб-сержант Клаус Бингем из CCN, пропал без вести вместе со всей РГ "Эсп" 10 мая 1971 года. Затем сержант Оран Бингем-младший, тоже из CCN, был убит 7 августа 1971 года в составе РГ "Канзас".)
Сколь бы драматичен он ни был, бой РГ "Гавайи" был далеко не единственным знаменательным событием в SOG 17 июля 1969 года. В тот самый момент, когда команда Гленна сражалась за свою жизнь, в 100 милях оттуда, также в Лаосе, наш одноклассник по школе связи в Форт-Брэгге Джим "Шкуродер" Прюитт тоже боролся за свою жизнь вместе со своей группой CCN, РГ "Эсп".
Вместе с Один-Один, специалистом-четыре Майклом Бьюкененом и пятью монтаньярами группа Прюитта только что высадилась в Лаосе, когда всего в пятидесяти ярдах (45 м) они заметили проходящий взвод NVA. Бьюкенен прошептал Прюитту: "Они прямо здесь, возле LZ. Давай нападем, схватим одного парня и эвакуируемся". Шкуродер счел это великолепной идеей.
Отправив Бьюкенена и четырех ярдов направо, Прюитт и еще один ярд атаковали ошеломленных северовьетнамцев прямо в лоб. В ходе атаки Бьюкенен убил двух солдат и помог Прюитту повалить еще одного на землю, когда взвод отступил – они заполучили пленного. Но этот взвод NVA действовал не один. Через несколько минут прибыли еще два взвода, и теперь целая рота из 100 человек устремилась к РГ "Эсп", стреляя из АК, РПГ и пулеметов. Вражеский огонь обрушился на их позиции, с такой интенсивностью, что пленный был случайно убит своими товарищами. Затем прибыл Кови, и Прюитт вызвал истребители и вертолеты-ганшипы. Бьюкенен заметил еще одного вражеского солдата, немного отдалившегося от своих товарищей. Прюитт мгновенно остановил бомбардировку. Затем они с Бьюкененом бросились вперед, и в то время как Прюитт застрелил двух солдат NVA, его Один-Один схватил одиночного солдата – они бросились обратно с еще одним пленным.
Более чем когда-либо настроенные уничтожить РГ "Эсп" и вернуть своего товарища, северовьетнамцы предприняли массированную атаку прямо под авиаударом, убив одного ярда и тяжело ранив другого. Преисполненный решимости доставить этого пленного живым, Прюитт заслонил вражеского солдата своим телом, но шквальный огонь АК убил того и тяжело ранил Прюитта. Он продолжал наводить истребители и ганшипы, пока не ослабел от потери крови и не был вынужден передать командование Бьюкенену. Несмотря на боль от ран, Бьюкенен сумел навести еще несколько ударов, которые отбросили противника, а затем направил вертолеты для эвакуации группы. Несмотря на сильный огонь с земли, им каким-то образом удалось выбраться. Это был примечательный инцидент даже по меркам SOG. За двадцать минут Прюитт и Бьюкенен дважды атаковали раз силы противника, превосходившие их численно в шесть, а затем почти в двадцать раз, и захватили двух пленных, которые однако, были убиты огнем противника. Помимо Пурпурных сердец, оба были награждены Крестами за выдающиеся заслуги, уступающими только Медали Почета. Серьезность ранений Джима Прюитта заставила его вернуться в Штаты и положила конец его военной карьере.
Но 17 июля событий было еще больше. Причина, по которой Кови не смог немедленно отреагировать на вызов РГ "Гавайи", была в том, что в десяти милях от них уже оказалась под ударом РГ "Арканзас", и двое американцев получили серьезные ранения. Возглавляемая штаб-сержантом Ральфом Роддом, с Один-Один Сэмом Баррасом, Один-Два Рэнди Ри и добровольцем капитаном Ричардом Моссом, РГ "Арканзас" была выведена в то утро, и тут же оказалась залита муссонным дождем. Поскольку небо над РГ "Арканзас" было закрыто, ни вертолеты, ни истребители не могли поддержать группу, поэтому Один-Ноль Родд знал, что нужно избегать контакта с противником.
Но в тот день, когда они сидели, сделав остановку для прослушивания, хвостовой стрелок Родда подал сигнал вижу кого-то, и действительно, Родд увидел прокравшегося сзади северовьетнамца, всего в пятнадцати ярдах (14 м), настороженного, с оружием наготове. Украдкой прошла еще одна фигура, затем еще – Родд насчитал десять человек.
Небеса временно прояснились. "Если что-то случится", - решил Родд, - "это должно произойти сейчас, чтобы вертолеты могли нас вытащить". Он поднялся на колени, метнул гранату, и едва она достигла нужного места – вспышка, выхлоп РПГ!
Родд бросился вниз, ракета взорвалась перед ним, и осколки впились ему в предплечье, затем вокруг вспыхнула шквальная стрельба. Родд тоже стрелял, но мог пользоваться только правой рукой, так как осколки перерубили сухожилия левой, сделав ее неработоспособной. Затем Сэм Баррас крикнул: "Я ранен, я ранен!" Родд увидел дыру между его глазами и сказал, что все будет в порядке, но не мог поверить, что Баррас все еще в сознании, так много крови текло по его лицу.
Они отступили, так обработав противника, что все десять северовьетнамцев были ранены или убиты. Их никто не преследовал. Они пересекли ручей, заняли круговую оборону вокруг прогалины, достаточно большой, чтобы эвакуироваться с помощью веревок, затем вызвали Кови. Теперь они услышали еще больше солдат NVA, множество голосов, и поняли, что окружены. Затем пришла плохая новость – небо снова закрылось, и эвакуация стала невозможной. Кови предупредил Родда: "Обсыхаете на берегу" – не двигайтесь, избегайте контакта, прячьтесь – а затем оставил их, чтобы отправиться на помощь РГ "Гавайи".
Обсыхать в возобновившемся потопе оказалась сложно, но, что удивительно, северовьетнамцы, потеряв в схватке с РГ "Арканзас" целое отделение, избегали контакта, и вместо этого заключили их в кольцо, ожидая возможности стрелять по вертолетам, которые так и не прилетели. Тупиковая ситуация продлилась остаток дня и ночь. Родд подумывал ускользнуть в темноте, но это было невозможно из-за серьезного ранения Барраса. Сбившись вместе, они час за часом ждали действий противника.
В Контуме, поминая Денниса Бингема, все в разведроте опасались худшего для Родда и его людей, как из-за их ранений, так и из-за вероятности массированной атаки противника. Но эта ужасная погода не позволит ничего предпринять.
Вторые сутки Родд и его люди лежали неподвижно, поливаемые дождем. Северовьетнамцы ничего не предпринимали, но РГ "Арканзас" слышала, как они разговаривали и кашляли. Дождь не прекращался.
На третий день пилот Кови капитан ВВС Дон Фултон решил, что пришло время вытащить их, несмотря на ужасную погоду. Изучив карту, он на малой высоте пролетел на своем O-2 вдоль длинной долины, ниже кромки сплошной облачности, касавшейся хребтов справа и слева. То, что он пытался сделать, было трюком, которому не учили ни в одной летной школе. Непосредственно над группой он обнаружил 1000 футов (305 м) свободного для полета пространства. Он задрал нос, слепо пробиваясь сквозь слой облаков, и связался по радио с парой "Скайрейдеров" A-1 над облаками, сказав им: "Смотрите, где я выйду: это центр долины. Пикируйте прямо туда, откуда я вылетел, и вы прорветесь".
В то же мгновение его серо-белая "Цессна Скаймастер" поднялась над облаками, и оба A-1 спикировали. На земле это был вдохновляющий момент для людей Родда, когда звук мощных поршневых двигателей раздался над верхушками деревьев. Затем пилот Кови Фултон встретил вертолеты "Кингби" и повел их вниз по кроличьей норе(3) в облаках и, один за другим, вдоль долины к РГ "Арканзас".
Это поразило людей Родда, но что еще важнее, это удивило северовьетнамцев, которые оттянулись, вероятно, считая, что ни один борт не может лететь в таких условиях. РГ "Арканзас" вытащили без единого выстрела. Ральфа Родда, одного из наших самых опытных разведчиков, и Сэма Барраса эвакуировали в Японию, а затем перевезли в Штаты для проведения дополнительных операций. Отважный пилот Кови, капитан Фултон, был награжден Крестом за выдающиеся летные заслуги.
Затем нашей группе, РГ "Иллинойс", пришло время отправиться на цель "Альфа-Один". Мы сидели возле стартовой площадки, ожидая перемены погоды. У Кови только дважды в день появлялось время, чтобы залететь так далеко на север, примерно за тридцать миль (48 км) от остальных наших развернутых групп. Поскольку группы были очень рассеяны, его самолет редко оказывался в пределах радиослышимости, когда мы были на земле.
Это стало зловещей рутиной, лететь в Дакто лишь затем, чтобы сидеть там весь день и думать о том, что мы видели на предыдущем рекогносцировочном облете. Больше всего я боялся, что в муссонной облачности может появится "подлая дырка", через которую мы пройдем, а затем она затянется, отрезав нас от авиаударов или эвакуации. Я начал задаваться вопросом, сколько из наших пропавших без вести разведгрупп исчезло в такую погоду. Я бы предпочел отправиться на любую другую цель, кроме Альфа-Один.
Беспокойство росло с каждым перелетом в Дакто. Однажды утром мы загрузились в "Хьюи" и долетели до Альфа-Один, но к тому времени, как мы оказались там, погода снова испортилась. Когда над вами внезапно нависает опасность, на страх нет времени – но это! Мы своими глазами видели ту долину, и теперь целыми днями, всю неделю, мы просто сидели у взлетки. Опасения и предчувствия росли. Плохая погода едва не погубила РГ "Арканзас". Застрянем в такую погоду на опасно удаленном Шоссе 165, и мы все погибнем. Я устал и чувствовал, как уверенность группы слабеет. Психологическое напряжение стало настолько очевидным, что оперативный офицер дал нам двухдневный перерыв. Слава богу.
Расслабляясь в Контуме, весь первый день мы даже не заикались об Альфа-Один. Затем на второй день я проснулся, чувствуя головокружение, лихорадку, и спазмы желудка. Меня рвало, и я не мог удержать в себе даже воду. К обеду у меня не было аппетита, и я чувствовал себя настолько слабым, что лег. К тому времени спазмы одолели меня настолько, что я не мог сидеть. Во второй половине дня я потерял контроль над своим кишечником и был вынужден шатаясь брести в медпункт. Затем мои подкашивающиеся ноги отказались работать.
Медики поставили капельницу, когда я потерял сознание. Позже я узнал, что у меня была опасная для жизни болезнь – бактериальная дизентерия, которая так подорвала мое состояние, что тридцать шесть часов спустя, когда оно стабилизировалось, я потерял двадцать два фунта (10 кг) от обезвоживания. Источником было неизвестно что – в тропиках болезни повсюду.
Когда я наконец пришел в себя, я поднял глаза и увидел Боба Ховарда. Он пожелал мне скорейшего выздоровления и сказал, что у него был долгий разговор с Джоном Алленом. После того, что Джон пережил в РГ "Алабама" – чудо, что он остался жив – он был неправ, считая себя обязанным вернуться в разведку. Ему не нужно было доказывать, что он все еще может это делать, хотя он и сделал это.
"Джон отправляется в Лонгтхань, чтобы преподавать в разведшколе Один-Ноль", - объявил Говард. "Им там пригодится такой хороший парень, как он". А что насчет РГ "Иллинойс"?
"РГ "Иллинойс" теперь твоя", - сказал Говард. "Ты Один-Ноль, Джон. Возьми пару недель и просто потренируйся".
Эти новости и большая доза тетрациклина поставили меня на ноги два дня спустя, как раз вовремя, чтобы Первый сержант разведки Норм Дони отправил Гленна Уэмуру и меня на комиссию по повышению. В результате боевых потерь у нас освободилось множество нашивок штаб-сержантов, так что мы с Гленном вернулись свежепроизведенными из E-5 в E-6. Что же до РГ "Иллинойс", там все выглядело нестабильно. Я унаследовал Джеффа Гарсию как своего Один-Один и взял в качестве Один-Два другого добровольца, который нес охрану на воротах. Оба были многообещающими, но они были коротки(4): через несколько недель они начали оформлять ротацию для возвращения домой, оставив меня единственным американцем в группе.
Затем, аллилуйя, это было будто я получил первый выбор в драфте NFL. Первый сержант Дони дал мне только что прибывшего штаб-сержанта Билла Спенсера, кадрового NCO Сил спецназначения с предыдущим боевым туром во Вьетнаме в Проекте "Дельта", и годом в Таиланде в 46-й роте Сил спецназначения, занимавшейся подготовкой местных солдат. Билл был умным, сильным, увлеченным и опытным – я не мог бы выбрать лучшего человека. Хотя он был на семь лет старше, он был абсолютно профессионален и предан. Теперь у нас был фундамент для группы.
С помощью Билла я вскоре поставлю РГ "Иллинойс" на зеленый статус, готовую к бою.
Однажды днем в середине августа мы с Биллом были в дежурке разведроты, когда из Центра тактических операций появился первый сержант Дони и объявил: "РГ "Нью-Йорк" пытается взять пленного". Вместе с несколькими Один-Ноль мы отметили, что светлое время заканчивается – было пять вечера – и задумались о целесообразности затевать бой в столь позднее время.
Джон Сент-Мартин из РГ "Нью-Йорк" взял с собой восемь человек, включая Один-Один Эда Волкоффа, Один-Два Джона Блаау и пятерых монтаньяров. Его группа была высажена двумя днями ранее, менее чем в двух милях (3,2 км) от места, где был убит Деннис Бингем из РГ "Гавайи".
Они не слышали сигнальных выстрелов, не видели следопытов и не наталкивались на свежие тропы – вообще никаких признаков противника – до конца третьего дня, когда они вышли из бамбуковых зарослей и обнаружили постройки из толстых бревен, хорошо замаскированные под пологом двухъярусных джунглей. Пробираясь вперед, Сент-Мартин видел троих северовьетнамцев, расхаживающих и следящих за костром, на котором готовилась пища. Это был большой лагерь, простирающийся за пределы его поля зрения, и по протоптанным тропам между строениями он мог судить, что он тут уже несколько лет. Обитателями лагеря, решил Сент-Мартин, должно быть, были инженерные войска, обслуживающие Шоссе 110.
Он оттянул РГ "Нью-Йорк" на 100 ярдов, чтобы подумать. Лагерь был отличной находкой, но разве не было бы еще лучше, если он схватил бы одного или двух из этих NVA и захватил какие-нибудь документы из одной из тех построек? На этом, шестом для него выходе у него будет самый лучший результат, какой когда-либо давал любой из Один-Ноль – но время было на вес золота, поскольку уже близился вечер.
Сообщив по радио о своем открытии оперативному офицеру S-3 через Наездника Кови Карате Дэвиса, Сент-Мартин сказал, что намерен взять пленного, и попросил вертолеты в Дакто подготовиться к экстренной эвакуации. Пилот Кови, везший Карате, капитан Дон Фултон, посчитал, что это отличная идея. При немедленном исполнении план Сент-Мартина мог бы увенчаться успехом. Но S-3 решил добавить свой штрих, объявив: "Добро на взятие пленного, но сначала вызвать авиаудар".
"Это глупо", - подумал Сент-Мартин. "Внезапность исчезнет, как только упадет первая бомба". Он сопротивлялся, и радиосообщения летали туда-сюда. Наконец, S-3 передал: "Это приказ".
Но теперь пошло еще больше задержек, больше потерянного светлого времени в ожидании истребителей. Когда прибыли А-1, был уже почти закат, и у них было мало топлива, так как они уже вылетали на задачу по спасению сбитого пилота. Хуже того, у них не было ни кассетных бомб, ни напалма, только 500-фунтовые бомбы, не лучшее вооружение для данной ситуации. Но придется обойтись бомбами, потому что не оставалось достаточно светлого времени, чтобы ждать еще одну группу истребителей.
Люди Сент-Мартина не могли отметить цель дымом или сигнальными ракетами, не выдав своего присутствия, однако опасность разрывов 500-фунтовых бомб не позволяла им находиться достаточно близко, чтобы наблюдать попадания бомб. Поэтому РГ "Нью-Йорк" пришлось отойти, обозначить свое местонахождение с помощью зеркала, а затем корректировать по звуку взрывов. Вынужденный пользоваться таким неточным способом, Сент-Мартин уложил бомбы так близко, что сотрясением его подбросило в воздух.
Затем находившийся над ними Карате Дэвис передал, что А-1 сбрасывают последнюю бомбу.
Сент-Мартин подполз к бревну, выглянул, и обнаружил, что бомбы вообще не попали в постройки. Затем он увидел троих вооруженных солдат NVA, рысью бегущих к бункеру. Сент-Мартин прошептал Один-Один Волкоффу и двум ярдам: "Займите правый фланг. Я собираюсь подкрасться и инициировать контакт. Пока я привлекаю их внимание, вы прокрадитесь, и посмотрим, что нам удастся заполучить". За ними следовала вторая линия из трех ярдов во главе с радистом, сержантом Джоном Блау.
Сент-Мартин выдернул чеку гранаты и перешагнул через бревно.
"Мы заходим", - прошептал Раз-Два Блаау в свою рацию.
Сент-Мартин вскинул руку, но огонь NVA прошил его – раз-заз-раз – лодыжку, бедро, живот, развернув его. В ушах зазвенело, и мир закружился, когда он повалился назад через бревно и каким-то образом отбросил гранату, не причинив вреда. Почти парализованный болью, он посмотрел вниз и увидел, что его кишки вывалились наружу. Он знал, что мало кто выживает после столь тяжкого ранения, и начал молиться. Повсюду раздавался треск огня АК.
При поддержке огня остальных членов группы Один-Один Волкофф подбежал к Сент-Мартину и оттащил его назад. Раны его Один-Ноль оказались хуже, чем он ожидал: в дополнение к болезненному ранению в живот, еще одна пуля раздробила его правое бедро, а третья почти оторвала ему ногу в лодыжке. Волкофф позаботился о ране в живот, заправив рубашку Сент-Мартина в штаны, а затем потащил его дальше назад.
Карате Дэвис уже связывался с Дакто, вызывая "Кобры", но они окажутся там только через двадцать пять минут, а "Фантомы" F-4 все еще были, по меньшей мере, в десяти минутах. Для авиаподдержки оставался только невооруженный O-2 Дона Фултона, так что он спикировал к верхушкам деревьев и обстрелял джунгли маркерными ракетами с белым фосфором, а Карате открыл правое окно самолета и открыл огонь из своего CAR-15. В течение дюжины минут Фултон и Карате храбро противостояли зенитному огню, отбивая NVA, скопившихся вокруг РГ "Нью-Йорк". Пролетающий мимо FAC(5) Кови, первый лейтенант Рик Фелкер, также прибыл, чтобы обстрелять противника ракетами.
На земле, обезумев от боли, Сент-Мартин едва замечал взрывы и стрельбу. Он решил найти облегчение в смерти. Ладно, боже, подумал он, я сдаюсь. Он закрыл глаза и обмяк – затем открыл их. "Проклятье", - простонал он, - "не получилось".
Наконец, прибыли "Фантомы" F-4 и немедленно открыли огонь из 20-мм пушек, к ним вскоре присоединились "Кобры"-ганшипы. В сгущающихся сумерках они отбросили северовьетнамцев.
Тем временем Один-Один Волкофф надел на Сент-Мартина эвакуационную обвязку, когда первый "Хьюи" завис над верхушками деревьев, сбросив группе четыре веревки. Под низкими облаками и небольшим дождем, почти в темноте, пилоту "Хьюи" пришлось включить посадочные огни, что привлекло огонь противника с земли. Пока трое других встегивались в веревки, Волкофф затянул пистолетный ремень Сент-Мартина, чтобы удержать его кишки, вщелкнул его обвязку, затем дал птичке отмашку.
На подъеме боль пронзила тело Сент-Мартина. Хуже того, пока они летели сквозь темные небеса, один из монтаньяров врезался в раздробленную правую ногу Сент-Мартина, затем еще и еще, всякий раз пронзая болью его мозг. Каким-то образом он выдержал этот часовой полет, болтаясь в 100 футах под вертолетом, хлестаемый дождем на скорости девяносто миль в час (145 км/ч), без какой-либо медицинской помощи. Погода была настолько штормовой, что пилоты не смогли найти посадочную площадку Дакто. Они полетели в Плейку. В какой-то момент Сент-Мартин сказал себе: "Если мне суждено умереть, то лучше я умру сейчас". Затем сквозь мрак засверкали огни Плейку, и он добавил: "Я беру свои слова обратно, боже. Я не хочу умирать. Пожалуйста, не дай мне умереть".
В отделении неотложной помощи он потерял сознание, лишившись шести пинт (2,8 л) крови. Ту ночь он провел, зависнув на грани смерти. Два дня спустя, когда его навестили товарищи по группе, он был достаточно бодр, чтобы показать Волкоффу средний палец. Джон Сент-Мартин выжил, но тяжкие раны положили конец его армейской карьере.
Его задача, хотя и незавершенная, отнюдь не была провалом. Две недели спустя рота Хэтчет Форс совершила налет на лагерь, обнаруженный Сент-Мартином, и при массированной авиационной поддержке нанесла противнику тяжелые потери, обратив его в бегство и захватив много техники и имущества, включая зенитное орудие. Позднее аналитики разведки определили, что в замаскированном лагере находился штаб полкового или более высокого уровня.
Один-Один РГ "Нью-Йорк" Эд Волкофф проявил себя как отважный лидер, поэтому его назначили новым Один-Ноль группы. Он и Один-Два Блаау за доблесть получили Бронзовые звезды, а Карате Дэвис был награжден Авиационной медалью. Капитан ВВС Фултон, чей O-2 доковылял до Плейку со свежими пулевыми отверстиями и датчиками топлива на нуле, получил второй за несколько месяцев Крест за выдающиеся летные заслуги.
РГ "Нью-Йорк" был нужен новый Один-Два, РГ "Иллинойс" был нужен третий американец, во многих группах были вакансии, поэтому из Форт-Брэгга потекли пополнения. Благоговеющим перед первым взглядом на секретный, тайный мир SOG, этим розовощеким, доверчивым новичкам предложили возможность, слишком привлекательную, чтобы устоять – они были идеальной почвой для розыгрышей.
Первый сержант Дони отправил одного такого несчастного – назовем его Венделлом – в комнату нашей группы, поручив нам с Биллом Спенсером сориентировать его и ответить на все его вопросы. У нас был выходной, и мы тусили с соседней группой, находящейся на паузе. Потягивая пиво, мы объяснили Венделлу, как носить снаряжение, описали пайки, которые у него будут в поле, и показали, как их готовить. Венделл с жадностью впитывал все это.
Через час я встретился взглядом с Биллом, и мы пришли к молчаливому согласию повеселиться с нашим новичком. Источником вдохновения послужила баночка поливитаминов, которую я заметил на полке. "Нам следует предупредить Венделла о венерических заболеваниях", - предложил я, - "раз уж у нас бордель прямо за воротами". В красочных подробностях мы по очереди описывали различные болячки – от венерических бородавок до гонореи и чего похуже – прерываясь время от времени, чтобы покачать головами. Когда я описал сифилис, Билл добавил: "Ужас, просто ужас. Действует прямиком на мозг".
"Но, Венделл", - предупредил я, - "есть одна штука, которой тебе следует избегать всеми силами – это убьет тебя, но только после того, как разрушит ту несчастную жизнь, что у тебя останется. Это Черный Сифак". Остальные парни просто содрогнулись, один добавил: "Его еще называют грибным членом".
Ничего подобного не существовало, но Венделл этого не знал.
Я продолжил: "Венделл, про это не стали писать в газетах, чтобы не расстраивать семьи на родине. Видишь ли, нет никакого чудо-лекарства, чтобы извести этого монстра. А поскольку лекарства нет, ты не сможешь вернуться домой. Есть остров у берегов Вьетнама, там их и держат".
Венделл на мгновение растерялся. "Кого держат?"
Билл подхватил и ответил: "Кого? Да всех GI, которые подхватили Черный Сифак".
"И ты никогда не сможешь вернуться домой", - грустно поведал другой парень.
"При достаточном финансировании, возможно, когда-нибудь появится лекарство", - подал я надежду. "И тогда эти бедные GI смогут вернуться к своим семьям, снова чистые и здоровые".
Я ждал, ждал, и вот, наконец, Венделл задал очевидный вопрос. "Боже мой, сержант, а как узнать, что у тебя Черный Сифак?" Черт! Он попался!
"Твоя моча, Венделл. Становится ярко-оранжевой – такой же оранжевой, как стакан Танга(6)". Венделл сразу поймет, если подхватит эту страшную болезнь. По неслучайному совпадению, таким был побочный эффект препарата, который лежал у меня на полке, прямо рядом с баночкой поливитаминов. "Если уж говорить о здоровье", - я схватил бутылочку мультивитаминов, "мы принимаем витамины каждый день".
Билл согласился. "Мы живем в джунглях, без солнечного света. Нам нужны витамины".
Воодушевленные, все расхватали поливитамины, запив их пивом, за исключением, конечно, того, что я подсунул Венделлу "Пиридиум"(7). Эта коричневая таблетка, оставшаяся после незначительной почечной инфекции, не причинит ему никакого вреда, но, как мне сказали медики, она делает мочу оранжевой, как Танг.
Мы пили весь день, потом день перешел в вечер, и где-то по ходу дела Венделл ушел. Я рассказал остальным, что я сделал, мы как следует посмеялись, а затем продолжили пить в клубе. Я и думать забыл про Венделла, Черный Сифак и Пиридиум.
Когда на следующее утро я тащился в столовую за кофе, все, о чем я думал – как избавиться от ужасного похмелья. Когда я проходил мимо медпункта, сетчатая дверь распахнулась, и медик проорал: "Ты, грязный ублюдок! Поди сюда!"
Это не было похоже на дока. Я думал, он мой друг. Я вошел, посмотрел мимо дока, и там в углу, дрожа, сидел Венделл, убежденный, что ему суждено умереть на каком-то острове, в то время как его член будет гнить. Покинув нас накануне днем, Венделл обнаружил дом с дурной репутацией, испробовал его дары, и теперь обнаружил, что мочится Тангом!
"Скажи ему, что это чушь!" - закричал доктор.
"Я-я-я это выдумал, Венделл". Я едва не расхохотался, глядя на его трясущиеся руки. "Мне жаль, что ты воспринял это так серьезно". Венделл вылетел за дверь и исчез. Док повернулся ко мне, сердитый, а потом расхохотался, и мы оба ржали до тех пор, пока не потекли слезы.
Самые смешные события в моей жизни произошли в SOG, но каждый момент веселья, казалось, сменялся днем мучений, одна эмоция делала другую еще более выраженной. Так было, когда мы несколько дней спустя потеряли Кена Уортли.
Те из нас, кто не был в поле, были озабочены отъездом Боба Ховарда, зная, что он едет домой, чтобы получить Медаль Почета, четвертую для разведчиков из Контума. Пока Ховард паковал вещи, РГ "Флорида" Кена Уортли бродила по северо-восточной Камбодже с Один-Один Бобом Гарсией, Один-Два Дейлом Хансоном и четырьмя туземными солдатами.
Гарсия выразил наше общее мнение, когда назвал Кена "одним из лучших когда-либо встреченных людей – кристально чистым, порядочным, типично американским пареньком". Родители Кена, выросшего в религиозной фермерской семье в Миннесоте, слали ему одежду для жителей местных монтаньярских деревень и дома прокаженных в Контуме. Не было ни одного разведчика, кому не нравился бы мужественный, сострадательный, бескорыстный, скромный Один-Ноль.
В Камбодже группа Кена устроила засаду на старшего офицера разведки NVA и захватила его ранец, где были совершенно секретные документы о вражеских шпионах в Южном Вьетнаме. Они пробили себе путь, уклонились от многочисленных сил преследования и были эвакуированы на стреньгах, когда выстрел из винтовки попал в Кена, убив его мгновенно. Один ярд получил легкое ранение, в то время как Хансону отстрелило палец, и пуля по касательной задела голову.
Верные традиции, мы от всей души спели "Эй Блю" за отлетевшую душу Кена, а также назвали в его честь казарму – "Уортли-Холл". Затем Боб Ховард предпринял еще один шаг, отложив свое прибытие домой в Алабаму на три дня, чтобы иметь возможность лично сопроводить тело Кена в Шерберн, Миннесота. Не могло быть более благородного жеста, совершенного более благородным человеком, чем Боб Ховард.
Этот месяц выдался тяжелым для Один-Ноль – Джон Сент-Мартин, Ральф Родд и Джим Прюитт были ранены и эвакуированы, Кен Уортли погиб, а Гленн Уэмура потерял двух человек. И теперь настала моя очередь, мой первый выход в качестве Один-Ноль.
Вместе с Один-Один Биллом Спенсером и нашим новым Один-Два, Чарльзом "Странным" Херальдом, я сидел на предварительном инструктаже по задаче. Наша цель была на северо-востоке Камбоджи, менее чем в пяти милях (8 км) от места, где погиб Кен. В том же районе побывала РГ "Мэн", и ее талантливый Один-Ноль Дэвид Бейкер ускользал от противодиверсионной роты NVA в течение трех дней. В конце концов, людей Бейкера взяли в "коробочку", поэтому он в наглую устроил северовьетнамцам засаду, промчался сквозь них и скрылся. Я слушал, как Бейкер описывал это за выпивкой в клубе, и я сидел с другими Один-Ноль, слушая детальный разбор, проводимый Первым сержантом Нормом Дони. Я многое извлек из разборов Дони, одного из его замечательных нововведений, на которых вернувшийся Один-Ноль делился своим опытом с остальными.
Сидя на инструктаже с Биллом и Странным Херальдом, я узнал, что в районе нашей цели, как полагают, находится 66-й полк NVA, отступивший из Бенхета. Помимо этого разведданные были слишком расплывчатыми, чтобы принести большую пользу.
Мы с Биллом Спенсером провели воздушную рекогносцировку, обнаружив множество троп, но не увидев ни людей, ни построек.
За два дня до вывода я зашел в комнату вьетнамцев нашей группы с прекрасной новостью: радио Вооруженных сил сообщило, что коммунистический лидер Северного Вьетнама, Хо Ши Мин, умер. Глаза моего переводчика Суу расширились, и его обычная болтливость исчезла – он выглядел так, будто его мир рухнул. Затем он моргнул, улыбнулся и заявил: "Это хорошо. Очень хорошо".
Этого недоставало, чтобы оспорить его лояльность, но реакция Суу меня обеспокоила. Мы давно подозревали, что вражеские агенты – кроты – проникли в SOG, скорее всего, в Сайгоне. Многие вьетнамцы чувствовали себя застигнутыми между двух огней: националистической привлекательностью Хо Ши Мина и коррумпированным, но демократическим правительством в Сайгоне. В случае с Суу я не мог сказать, кому принадлежала его лояльность.
На следующий вечер я распланировал свои LZ вместе с Карате Дэвисом, нашим Наездником Кови. Затем мы рано легли спать, не выпив ни капли пива. Я проснулся свежим, мое здоровье восстановилось, и я был готов возглавить свой первый выход в качестве Один-Ноль.
Когда наши вертушки пересекли границу Камбоджи, я смотрел вниз на эти теперь знакомые холмы, уверенный, что мы готовы, благодаря неделям основательных тренировок с Биллом Спенсером. Вдохновленный Джоном Алленом, я внес усовершенствования в отработку навыков немедленных действий, добавив слезоточивый газ для гранатометов М-79, а затем снова и снова проводил боевые стрельбы, пока все не стало получаться идеально. Как и Бен Томпсон, я нес групповую радиостанцию, но только на выводе, после этого менялся рюкзаками со Странным Херальдом.
Сидя в правой двери нашего "Хьюи", я различил характерный холм и знал, что пора выходить на полоз, вскинув CAR-15, чтобы открыть ответный огонь, но его не было. Затем мы зависли, я спрыгнул, и мы оказались на земле, рысью направившись в джунгли. В тот же миг появился наш второй "Хьюи" с Биллом Спенсером и тремя вьетнамцами.
Некоторые Один-Ноль предпочитали брать шестерых человек, чтобы они могли поместиться в одном вертолете, чтобы минимизировать визуальные и звуковые признаки. Я предпочел взять восьмерых – трех американцев и пятерых местных – урок, усвоенный, когда был подстрелен Хай. Несмотря на то, что Хай был ходячим раненым, требовалось двое, чтобы он мог продолжать движение. Если бы он не мог идти, это отняло бы третьего стрелка, отвлекая две трети группы из шести человек. Я считал, что восемь человек были хорошим балансом между тем, чтобы оставаться достаточно малыми, чтобы скрываться, но иметь достаточную численность, чтобы сражаться и выносить своих раненых.
Утром в день вывода офицер разведки выдал мне ящик со специально подготовленными выстрелами для 82-мм китайских минометов, которые должны были взорваться в момент выстрела. Мы должны были оставить его на видном месте на нашей LZ, чтобы он был обнаружен и доставлен офицерам противника, которые могут заподозрить, что во всех близлежащих тайниках с боеприпасами может быть что-то подобное. Его понес Билл Спенсер, счастливый уже тем, что с радостью избавится от него, как только мы приземлимся на огромной LZ размером с десяток футбольных полей. Это была идея Карате, высадиться на большой LZ, поскольку противник ожидал, что мы воспользуемся меньшей площадкой.
Должно быть, это сработало, потому что мы никого не видели и не слышали, и отослали борта, передав "Группа окей". Только в середине дня мы услышали в отдалении выстрелы из винтовок.
Вспоминая, как северовьетнамцы прошли через нашу ночную позицию на одном из предыдущих выходов, я искал место, лучшее как с точки зрения укрытия, так и условий местности, чтобы спрятать группу. Я выбрал густо заросшее место на склоне, настолько крутом, что нам пришлось спать с деревьями между ног, чтобы не соскользнуть вниз. В таком месте ни одно противодиверсионное подразделение противника не могло держаться цепью в темноте.
В ту ночь мы слышали собаку на гребне над нами, и моей первой мыслью было: "Как может лучший друг человека работать на врага!" Хотя собака так и не приблизилась, мы толком не спали. Затем, где-то после полуночи, я почувствовал сотрясение, и понял, что это был удар B-52 где-то поблизости, может быть, милях в пяти.
На рассвете второго дня мы не увидели противника, но все утро знали, что он где-то рядом, и в значительном количестве. Северовьетнамцы активно охотились за нами, вероятно, два взвода или более, и по мере того, как проходило утро, среди наших вьетнамских солдат нарастал страх. К полудню мы меняли направление или отходили четыре раза, и дважды поисковые группы противника проходили прямо перед нами. Рано или поздно, согласился со мной Билл, мы либо вступим в контакт, либо оторвемся от северовьетнамцев и пойдем своим путем – но было слишком рано говорить, что именно. Я ощущал себя матадором, размахивающим плащом, когда бык проносился мимо.
Затем мы услышали перекличку северовьетнамцев, заставившую наших туземных солдат окаменеть. Суу сказал, что голоса были слишком искажены, чтобы что-то понять. А затем Кови, Каратэ Дэвис, пролетел над нами, предупредив: "Обсыхаете на берегу", и улетел. Если остаться на месте во время агрессивных поисковых действий, счел я, это приведет к обнаружению и сокрушительному удару со стороны численно превосходящих северовьетнамцев. Лучше было продолжать двигаться, хотя и очень осторожно. Билл согласился.
Я провел нас назад мимо LZ, где мы высадились, чтобы наши свежие следы наложились на те, что мы оставили накануне, трюк американских индейцев, чтобы сбить с толку разведчиков кавалеристов. Когда мы миновали то огромное поле, к своему удивлению, мы увидели взвод NVA на открытом пространстве по левую руку – и они несли ящик с 82-мм минометными боеприпасами! В Сайгоне будут рады услышать это. Мы пролежали там пятнадцать минут, наблюдая, как тридцать с лишним солдат NVA обыскивают LZ, где мы высадились. Наши вьетнамцы не разделяли энтузиазма американцев, их лица выражали страх при виде северовьетнамцев в такой близости.
Затем что-то изменилось.
Я отметил, что наши вьетнамцы перешептываются между собой и украдкой обмениваются взглядами. Что-то было не так, очень не так. Я вспомнил реакцию Суу на смерть Хо Ши Мина и заметил, что его бегающие глаза избегают меня, поглядывая в сторону противника. Он что-то тихо пробормотал пойнтмену по-вьетнамски. В моей голове всплыл рассказ Флойда Эмброуза о том, как северовьетнамцы предлагали дать туземным солдатам группы уйти, если они сдадут американцев. Суу знал об этом предложении, все вьетнамцы знали – плюс Суу утверждал, что крики северовьетнамцев были слишком неразборчивы, чтобы их понять. Так ли это? Я увидел, как рука Суу нервно сжимает рукоятку CAR-15, поворачивая его в мою сторону, тогда я сунул свой CAR-15 ему промеж ног, на два дюйма ниже промежности. Он посмотрел на меня, и в то мгновение я увидел в его взгляде расчет.
На решение мне был отпущен всего один миг. Сначала я должен буду застрелить Суу, затем пойнтмена – он лучше всех обращался с оружием – и всех остальных, кто выглядел враждебно. Но смогу ли я завалить их достаточно быстро, прежде чем они застрелят меня, Билла или Странного Херальда? Времени предупредить Билла или Херальда не было. Это могло произойти в любую секунду, в любое мгновение.
Потом рука Суу расслабилась, момент миновал. Его ствол сместился в сторону – сдвинься он хоть на сантиметр ближе, я бы его убил. Но мы еще не убрались оттуда.
Я подал Хаю, пойнтмену, знак выдвигаться. Он не сделал и двадцати пяти шагов, как развернулся вбок и открыл огонь, стреляя в пустоту. Как было отработано в ходе тренировок, группа мгновенно приступила к выполнению немедленных действий, сосредоточив огонь там, куда стрелял Хай, в пустоту. Мы с Биллом действовали, будто так и надо, делая вид, что не понимаем, что никто не стреляет в ответ – в радиусе полумили было достаточно северовьетнамцев, возможно, несколько сотен, так что сейчас было не до этого. Я указал новое направление, и Хай повел нас туда, пока Странный Херальд передавал Кови сигнал бедствия. В том, что наше точное местонахождение было раскрыто всем северовьетнамцам в пределах слышимости, не было ни капли фальши. Нам нужно было уходить, и быстро.
Не доверяя Хаю, я пошел в голове сам, двигаясь устойчивой рысью. Через мгновение мы достигли тропы, через которую я перепрыгнул, затем, по моему знаку остальные, даже не останавливаясь, одним непрерывным потоком. Я пересчитал своих людей, чтобы убедиться, что никто не отстал. Когда я досчитал до восьми и развернулся, чтобы последовать за ними, мой взгляд уловил мелькнувшее движение. Вниз по тропе, не далее как в двадцати ярдах, из-за подъема выскочили двое бегущих солдат NVA, первый нес на плече РПГ, у его напарника позади был АК. Мой CAR-15 был нацелен прямо в грудь первого человека – гранатометчик знал, что умрет, но все равно попытался выстрелить. Моя первая очередь сбила его с ног, удары пуль выбивали пыль из его грязной рубашки, затем моя вторая очередь убила его напарника. Я бросился за своей группой, прошло, наверное, секунд пять. Теперь враг знал наше текущее местонахождение.
Наш темп увеличился до полноценного бега. Позади, где северовьетнамцы, должно быть, нашли своих мертвых товарищей, вспыхнула интенсивная стрельба. Я замедлил движение и резко развернул нас вправо, чтобы сбить с толку преследователей. Затем Странный Херальд подал знак – он связался с Кови, и это были нехорошие новости. Карате был занят эвакуацией роты Хэтчет Форс, и пока это не будет сделано, по крайней мере полчаса мы будем предоставлены сами себе. Несколько минут спустя мы достигли еще одной огромной LZ, по ту сторону которой увидели строй северовьетнамцев, в полной готовности движущихся прямо к нам. Взяв трубку, я передал Карате: "Ускоряйтесь, ускоряйтесь. Противник выдвигается в нашем направлении, по открытой местности".
"Это SPAF", - раздался по радио другой голос, пилота "Берд Дог" O-1. Он был поблизости с фотографом, снимавшим результаты вчерашнего ночного удара B-52. "Мы можем прибыть и помочь", - предложил он. Северовьетнамцы обрушатся нам на головы через несколько минут.
"У нас тут предположительно взвод на открытом месте", - доложил я, а затем прошептал Биллу: "Что, черт возьми, сможет сделать "Берд Дог"?" В Камбодже он не мог обеспечить нас поддержкой истребителей, а Кови увел "Кобры" "Розовых пантер" стрелять в интересах Хэтчет Форс. Билл пожал плечами, но в тот момент даже безоружный O-1 был лучше, чем ничего. "Роджер"(8), - прошептал я. "Ценим вашу помощь".
Спустя несколько мгновений три дюжины северовьетнамцев были на полпути через то огромное поле, когда O-1 пронесся мимо на уровне верхушек деревьев – вражеские солдаты бросились на землю, побежали или присели, но никто не стрелял по самолету, а с самолета не стреляли по ним. Когда O-1 вернулся, солдаты NVA частично опомнились, многие вскинули АК, чтобы поприветствовать маленький "Берд Дог". Но когда он промчался на бреющем над полем – тррр, тррр, тррр! – из его заднего окна раздались короткие очереди из М-16, и северовьетнамцы нарушили строй и бежали от столь ошеломительного зрелища.
Никто из северовьетнамцев, похоже, не пострадал, но этот обстрел подарил нам несколько драгоценных мгновений.
Затем я увидел, как на той стороне широкой LZ, на вершине холма где-то в 500 ярдах (450 м), трое северовьетнамцев расставляют свежесрубленные кусты, чтобы замаскировать позицию зенитного 12,7-мм пулемета. Я прислонился к дереву, вскинул CAR-15, но шансов попасть в них на таком расстоянии было мало, и это сообщило бы всему миру, где мы скрываемся. Хотел бы я иметь снайперскую винтовку.
В тот же миг прибыл Карате с последним, чего ждали эти северовьетнамцы – не или я – парой "Скайрейдеров" A-1. Как, это же несанкционированно! Карате передал по радио: "Так, где там эти плохие парни?" После того, как Билл подал ему сигнал зеркалом, я описал вершину холма. Первый A-1 идеально засыпал ее кассетными бомбами, а затем его ведомый сбросил не нее два бака напалма. Официально, конечно, они сбросили свои боеприпасы в Лаосе при эвакуации Хэтчет Форс.
По нам велся лишь слабый огонь с земли, и ни одного выстрела с вершины холма.
Это была эйфория, лететь на раскачивающемся, набирающем высоту "Хьюи", как во сне, в котором десница божья уносит вас прочь от ужасов. Я огляделся вокруг: тихий, мирный, солнечный день, только звук винтов и проносящегося воздуха. Я хлопнул Билла по спине. Как здорово быть живым!
По возвращении в Контум, я застал подполковника Абта за его любимым занятием, метанием подков. Я рассказал ему, что произошло, как близко я был к тому, чтобы застрелить своего переводчика, и что ложный контакт едва не стоил нам жизни. "Ну, Джон", - ответил он, - "это твоя группа. Что ты хочешь сделать?"
Я никогда не смог бы пойти с ними снова – и не хотел, чтобы кто-то из Один-Ноль оказался с кем-либо из них. Я вспомнил тот расчетливый взгляд Суу и то, как его ствол скользнул к моему животу.
"Я должен уволить всю группу, сэр. И набрать и подготовить новую".
Абт кивнул.
Час спустя я велел всем девятерым вьетнамцам, всей нашей группе, принести свое оружие мне для "проверки". Как только их оружие было сложено, я объявил, что они уволены. Билл и Странный Херальд с пистолетами в кобурах проводили их на склад, чтобы сдать форму и снаряжение, и получить деньги.
Они вышли за ворота в нижнем белье.
В тот вечер, после предварительного опроса и ужина со стейками, мы с Биллом отправились на поиски дерзкого фотографа, стрелявшего из "Берд Дога". Мы нашли его в клубе, это был штаб-сержант Пит Уилсон, сержант из штаба SOG в самом Сайгоне. За выпивкой Уилсон признался, что так сосредоточился на цели, что прострелил дыру в подкосе крыла самолета.
Разочарованный своей тепленькой работой в кондиционированной, кишащей шлюхами атмосфере Сайгона, он вызвался вылететь на аэрофотосъемку, потому что пошел в Силы специального назначения, чтобы попасть в бой, а не за письменный стол. Мы с Биллом обрушили на Пита столько здравиц и выпивки, что к утру он настоял на том, чтобы бросить свою канцелярскую должность и приехать сюда, чтобы ходить в разведку в РГ "Иллинойс".
И да, неделю спустя Пит Уилсон вернулся, заменив Странного Херальда, который ушел в другую группу. Теперь, как настоящему разведчику, Питу нужен был позывной. Сладкая жизнь в Сайгоне добавила ему дюймов в обхвате, так что мы окрестили его "Толстым Альбертом" в честь персонажа Билла Косби.
И теперь, с Толстым Альбертом на борту, предстояло набрать и подготовить совершенно новую группу.

1. "Золотые перчатки" – проводимый в США ежегодный турнир по любительскому боксу (прим. перев.)
2. KIA, сокращение от Killed In Action – погиб в бою (прим. перев.)
3. Идиома, обозначающая путь, пролегающий по неизвестному маршруту, конечная точка которого неочевидна (прим. перев.)
4. Shorttimer, Short – военнослужащий, которому осталось недолго (обычно от пары месяцев до нескольких недель) до окончания срока нахождения во Вьетнаме. Аналог нашего "дембеля" или, скорее, даже "квартиры" (прим. перев.)
5. Передовой авианаводчик – Forward Air Controller (прим. перев.)
6. Танг (Tang) – напиток с фруктовым вкусом. Поставлялся как в виде порошка-концентрата, так и в уже готовом виде. В 1962 году он был отобран НАСА и включен в меню американского астронавта Джона Гленна, выполнявшего в ходе полета на космическом корабле "Меркюри" эксперимент по приему пищи в условиях невесомости. После этого продажи напитка взлетели до небес, т.к. он стал ошибочно ассоциироваться с американской космической программой. В 2013 году другой американский астронавт, Базз Олдрин, заявил, что: "Танг был полным отстоем" (прим. перев.)
7. Торговая марка феназопиридина, анальгетика, применяемого для снятия болевых ощущений при воспалительных заболеваниях мочевого пузыря и мочевыводящих путей (прим. перев.)
8. Общепринятый в англоязычном радиообмене термин, обозначающий "принято" (Received). Происходит от старого фонетического обозначения первой буквы этого слова – Roger (в настоящее время заменено на "Ромео") (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо большое.

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 8

Чем больше я узнавал Толстого Альберта, тем больше он мне нравился – на самом деле, тридцатилетний Питер Джей Уилсон нравился всем. Я бы скорее предположил, что он профессор в каком-нибудь маленьком восточном колледже, нежели тайный воин Зеленых беретов. Выходец из апстейта Нью-Йорка(1), Толстый Альберт демонстрировал остроумие и стиль с налетом псевдодраматизма. Например, как-то вечером, когда мы вошли в клуб, он скомандовал, словно римский легионер: "Вина для моих войск!" После этого, всякий раз заходя в бар, он кричал: "Вина моим солдатам!"
Хотя он впитал тактику и владел оружием наравне с лучшими, в Пите всегда было что-то от человека, оказавшегося несколько не в своей тарелке. Как будто он был тайным антропологом, изучающим нас, завороженным всем увиденным. Билл Спенсер, мой Один-Один, показал себя настолько же отличным от Толстого Альберта, как ночь от дня. Худой и атлетичный, Билл был полон цинизма и бесшабашного фатализма. Однако их различия не имели значения – возможно, они дополняли друг друга – потому что мы слились в единое целое. Какая команда! И Билл, и Пит проявили лидерские качества потенциальных Один-Ноль. Я знал, что мне лучше использовать их по максимуму, потому что слишком скоро у них появятся свои собственные группы.
Но перво-наперво мы должны были подготовить новую РГ "Иллинойс". Мы начали с того, что наняли переводчика-монтаньяра Буи из отряда охраны нашего расположения, а затем проводили ежедневные собеседования за горячим зеленым чаем в китайском супном ресторанчике на открытом воздухе. Буи распустил достаточно слухов, чтобы две дюжины ярдов пришли из своих деревень, предъявив аккуратно сложенные дипломы Парашютной школы и благодарственные письма от подразделений американских Сил спецназначения. Если бы мы нанимали обычных рабочих, переводчик мог бы заниматься кумовством или направлять к нам своих друзей – особенно учитывая относительно высокое жалование в SOG, около 100 долларов в месяц – как у капитана южновьетнамской армии. Но Буи знал, что его жизнь, жизни всех нас, зависят от этих людей, поэтому он не прибегал к уловкам.
В течение трех дней я нанял новую РГ "Иллинойс", целиком из монтаньяров: Буи, Фьюит, Боюи, Хлиэн, Люн, Во, Фер, Поуй, Зим и Йео. У всех членов племен монтаньяров есть только имена, без фамилий, к чему нужно было привыкнуть; все они были из радов, крупнейшего на Центральном нагорье племени ярдов. Более темнокожие и коренастые, чем вьетнамцы, монтаньяры напоминают полинезийцев, с которыми состоят в этническом родстве. Это гордый народ: их босоногие дети никогда не попрошайничали, а их женщины не занимались проституцией, в то время как их мужчины жили по своим законам. Ярды сочетали жизнерадостный настрой с детской верой в своих друзей, и будучи принятыми, они умрут за вас.
Многие монтаньяры исповедовали католицизм, но они не могли избежать влияния поколений язычества, веры в призрачных духов, населяющих скалы и деревья. Знамения и духи говорили им, когда сажать урожай, когда жениться или когда строить новый дом на сваях.
Нашим ярдам нравились американские фильмы, особенно вестерны, которые они смотрели на фанерном экране под открытым небом. Однажды вечером ярд сидел рядом с капитаном Джимом Стортером, поглощенный вестерном, в котором кавалерия расстреливала окруженный отряд индейцев. Озадаченный монтаньяр посмотрел на Стортера, совершенно серьезно, и спросил: "Почему индейцы не вызвать "Кингби?"
"Он просто не имел представления", - усмехнулся Стортер, - "что в 1877 году не было вертолетов".
Тренировать наших ярдов оказалось довольно сложной задачей. В основном неграмотные и непривычные к формальному обучению, они в значительной степени полагались на повторение, а некоторые вещи усваивали исключительно зазубривая наизусть. Их математические навыки – "Один, два, три, много" – также оставляли желать лучшего.
Поначалу я сделал акцент на огневой подготовке, почти ежедневно выезжая на стрельбище, где мы не позволяли ярдам палить бесконтрольно, только одиночными, тщательно целясь. Мы отрабатывали быструю перезарядку, удерживая оружие правой рукой и подавая магазины левой, не отрывая глаз от цели. Я показывал, как контролировать их ствол: куда бы ни был направлен взгляд, ствол должен следовать за ним, чтобы когда взгляд инстинктивно фиксировал угрозу, их оружие было направлено туда же. Для развлечения я демонстрировал, как всегда держу свой CAR-15 правой рукой, делая все остальное левой, даже ковыряясь в носу. Они кивали в ответ на эту мудрость. Наконец, мы научили их вести автоматический огонь, точными очередями по пять выстрелов.
Вывести их на следующий уровень – тактику – оказалось почти невозможной абстракцией. Эти концепции у них просто не укладывались. Затем однажды днем я увидел, как двое ярдов сидели на земле, скрестив ноги, и играли в монтаньярские шашки на прямоугольном поле, расчерченном на земле, каждый с дюжиной камешков в качестве фигур. Когда камешек одного игрока попадал между двумя камнями его противника, он съедался, пока один человек не занимал все поле. Наблюдение за ними дало мне представление об их истинном интеллекте и искусности – без сомнения, они могли понять тактику. Проблемой был способ представления.
Я купил несколько игрушечных солдатиков, двенадцати из которых дал имена, так что каждый ярд и американец мог видеть свой миниатюрный аналог. Затем я расставил фигурки, чтобы представить нашу группу и NVA. На них Билл, Пит и я научили их всему, от засад и обороны периметра до ответных действий, что мы потом отрабатывали в реальности, даже с боевой стрельбой. Благодаря этим солдатикам через несколько дней ярды разобрались во всех наших построениях и тактике.
Достигнув хорошего понимания, я смог доработать свою практику немедленных действий: при контакте каждый человек отпрыгивал вправо или влево, выпускал очередями своей первый магазин (полностью снаряженный трассерами), затем отходил назад, переключаясь для всей последующей стрельбы на одиночные. Тем временем один из нас вытаскивал Клеймор, заранее оснащенный тридцатисекундным взрывателем, и инициировал его. Двое наших гранатометчиков с М-79 делали по одному выстрелу осколочно-фугасным, затем, отходя назад, выпускали второй – со слезоточивым газом – через плечо. После стрельбы мы с переводчиком бросали гранаты со слезоточивым газом, а мой радист, Толстый Альберт, немедленно передавал Кови запрос на авиаподдержку. Мы отрабатывали этот принцип снова и снова, десятки раз каждый день в течение нашей третьей и последней недели тренировок.
Затем настало время генеральной репетиции в виде местного выхода.
В начале осени 1969 года по машинам на Шоссе 14 и по нашим людям, выполнявшим пробежки по дороге, время от времени стрелял снайпер. Удалось ли ему хоть раз попасть в машину, я не знал, и пока что он не попал ни в кого из CCC. Тем не менее, количество инцидентов выросло с одного раза в неделю до нескольких – частоты, вызывающей серьезную обеспокоенность. Даже Боб Ховард перед тем, как отправиться домой, начал бегать с оружием.
В S-2 нам дали достаточно информации, чтобы составить представление: он делал один выстрел сразу после рассвета, всегда с восточной стороны Шоссе 14, примерно в одном километре к югу от нашего расположения. В тот день, пока Билл вел джип, я осматривал местность вдоль шоссе. Бульдозеры инженеров расчистили джунгли примерно на 300 ярдов (275 м) по обе стороны дороги; на участке, где появлялся наш снайпер, стояла одинокая крестьянская хижина, единственная жилая постройка в этом месте. Снайпер проводит дни, прячась где-то там, в джунглях, предположил я, пробираясь к их кромке непосредственно перед рассветом, чтобы сделать выстрел и отойти. Вот как бы я это сделал.
Вернувшись в комнату нашей группы, Билл, Пит и я сгрудились вокруг карты, все обдумали, а затем выработали оптимальный план: в темноте РГ "Иллинойс" выйдет на покрытую джунглями возвышенность, тихо проведет ночь, затем разделится на небольшие подгруппы, чтобы перехватить снайпера на рассвете, когда он стреляет. Вместо того чтобы обмениваться выстрелами из винтовок с оптическим прицелом на 300 ярдах, мы прикончим его с двадцати пяти ярдов (23 м) из CAR-15.
Сразу после заката мы нанесли на лица маскировочную краску и дали глазам привыкнуть к темноте. Двадцать минут спустя мы, никем не замеченные, просочились через северные ворота. Мы двигались скрытно, и ночной марш занял вдвое больше времени, чем я предполагал. К тому времени, как мы пересекли ручей, обошли хижину и свернули на восток через джунгли к деревьям над дорогой, была уже почти полночь, и было так темно, что я едва мог различить шоссе в 300 ярдах вниз по склону.
Мы собрались в плотный периметр и уснули. Ночь прошла без происшествий.
Примерно за тридцать минут до рассвета Билл, Пит и я собрались для финальной координации действий, затем разделились на три группы, каждый из нас повел трех ярдов на наблюдательные позиции, примерно в 150 ярдах (137 м) друг от друга, чтобы дождаться, когда объявится снайпер. Будучи в центральной подгруппе, я бесшумно прокрался к кромке джунглей с нашим ведущим, Боюи, переводчиком Буи и Фьюитом, гранатометчиком с M79. Когда начало светать, я увидел, что небольшой бугорок перекрывает нам обзор – нам пришлось быстро переместиться на пятьдесят ярдов на более высокую позицию.
Мы были на полпути, когда, БАХ! – выстрел – но не в джунглях, где-то внизу. Южновьетнамский армейский джип, очевидно, цель этой последней атаки, уносился прочь – затем я увидел, как что-то мелькнуло среди бамбука в 100 ярдах ниже, так быстро, что к тому времени, как я вскинул свой CAR-15, оно исчезло.
Он бежал не вверх, в джунгли, а вниз, к дороге!
Я несся как угорелый вниз по открытому склону холма, трое монтаньяров следовали за мной, ожидая, когда стрелок снова появится по ту сторону бамбука; он появился, труся медленнее, но его руки были пусты. Он бросил свою винтовку где-то в бамбуке. Он мимолетно появлялся и исчезал снова, не давая сделать прицельный выстрел. Затем я увидел, куда он движется.
Впереди него дым от готовки поднимался из хижины с соломенной крышей, где крестьянка раскладывала завтрак из риса и зелени, а двое детей сидели у открытой двери. Теперь стрелок шел обычным шагом, неся какой-то сельскохозяйственный инструмент, и вел себя так, будто ничего не произошло – но я знал, что тот выстрел сделал он. Пока он садился с женщиной и двумя детьми за еду, мы незамеченными приблизились менее чем на пятьдесят ярдов (46 м) и опустились на колени в густой листве.
Я послал Боюи за остальной частью группы, а затем смотрел, как один из детей в дверях ест из алюминиевой миски. Что за глупый ублюдок! - подумал я. У даже него нет горшка, куда ссать, все, что у него есть в этом мире, это его семья, и он подвергает ее опасности. Он был плохим стрелком или намеренно целился выше? Я мог бы его задержать, но два месяца назад мы с Джоном Алленом схватили вооруженного предполагаемого вьетконговца во время тренировки в джунглях, примерно в миле от лагеря CCC. Мы послушно передали его вьетнамской провинциальной полиции. Днем позже я увидел его на заднем сиденье Хонды – он показал мне средний палец. Я не собирался совершать эту ошибку дважды.
Мой ствол смотрел в центр груди мужчины, но я не решался стрелять, ожидая, пока он отойдет от своих детей. Я представил себе, что он слышал от тех, кто его завербовал – тех же славных вьетконговцев, которые вырезали целый джип сирот-католиков прямо на Шоссе 14, чтобы показать всем, что они могут контролировать дорогу по своему желанию. "Сделай это ради революции, брат. Стреляй в марионеток и янки, товарищ". Вот так, или они выпотрошат его на глазах у его семьи.
Прошло пять минут с момента выстрела. Фьюит спросил: "Туонг Си (сержант), он умереть?"
У меня было искушение застрелить его и списать это на снайпера, который целился в наших бегунов – в этом будет доля иронии. Я навел на него прицел, снимая CAR-15 с предохранителя.
Затем я посмотрел на его детей, сидящих на корточках и запихивающих рис в свои голодные рты.
Я опустил свой CAR-15 и поменялся с Фьюитом на его гранатомет M-79. Я заменил его золотистую осколочно-фугасную гранату на серую – со слезоточивым газом – навел прицел на хижину, взял чуть выше, чтобы компенсировать расстояние, и – ЧПОК! – она полетела, пробив стену хижины и свалившись внутрь. Вся семья вскочила на ноги, расплескивая миски, дети плакали и хватались за мать, отец трясся и кашлял.
Мы пошли прочь, оставив неизгладимое послание: "Мы знаем, кто ты, где ты и что ты сделал". Возможно, ему удастся убедить Вьетконг, что он больше не может быть им полезен.
Однако это сработало, мы больше не получали сообщений о том, что он стрелял. И наш выход был засчитан как успешный – РГ "Иллинойс" была признана готовой к трансграничному выходу. Но нас назначили на цель не сразу, потому что муссон снизил интенсивность наших действий. Так что мы каждый день усиленно тренировались, и каждый вечер общались в клубе. Однажды вечером мы собрались вокруг только что вернувшегося Один-Ноль, который встал, поднял свою выпивку и подвел итог своего последнего выхода одной незабываемой фразой: "Христиане – семь, Львы – ноль".
Все смеялись, некоторые ревели до слез. Его метафора стала условным обозначением нанесения потерь и чистого ухода, и образ был недалек от истины – на выходах в Лаос или Камбоджу часто казалось, что идешь на римскую арену, жертвуя собой ради развлечения других. Мы всегда, всегда сражались в меньшинстве. Толстый Альберт особенно любил эту римскую метафору и иногда заходил в клуб, поправлял свою невидимую тогу, а затем возвещал о последнем триумфе какой-либо из групп, например: "Разведгруппа "Техас": христиане, двеее-надцать, львы нооо-оль!"
Но эта беззаботность исчезала, когда все шло наоборот – никто ни разу не упоминал римскую метафору, когда потери были у "христиан". Было не над чем смеяться, и не было никакой необходимости обнародовать результат. Трагические новости всегда распространялись быстро.
В сентябре того года на выходе в Лаос возглавляемая капитаном Барре Макклелландом рота Хэтчет Форс из 100 ярдов и дюжины американцев сражалась с особенно агрессивными силами NVA. В одном бою было ранено множество ярдов и шесть американцев – лейтенанты Фрэнк Лонгакер и Кен Снайдер, и сержанты Питер Тэнди, Роберт Уоллес, Терри Миннихэн и Ричард Джокен. Их единственный медик, специалист-четыре Сесил Кейтон, делал все возможное, но плотный огонь с земли отогнал их эвакуационные вертолеты. Кейтон всю ночь занимался ранеными, но не мог сотворить чуда – молодой Джокен умер до рассвета. По крайней мере, остальные выбрались живыми.
Несколько недель спустя еще один выход Хэтчет Форс потерпел неудачу. Возглавляемый капитаном Рональдом Гуле, бывшим командиром разведроты, отряд высадился под огнем с земли. Бесстрашный Гуле спас штаб-сержанта Майка Шеппарда из горящего "Кингби", упавшего на их LZ. Затем люди Гуле энергично атаковали, заставив NVA отступить. Тем вечером Гуле и другой капитан, который вызвался на задачу, Нил Коуди, долго и пристально разглядывали друг друга: что-то было знакомо. Наконец они поняли, что были одногруппниками в детском саду в Слейтерсвилле, Род-Айленд.
На протяжении двух дней Хэтчет Форс вступали в стычки с отрядами NVA. Затем они наткнулись на крупный склад боеприпасов, захватив его после короткого боя. Понимая, что противник собирается контратаковать, Гуле поспешно перераспределил своих людей, и почти тут же на периметр обрушился огонь РПГ. Коуди бросился туда и обнаружил своего одногруппника тяжело раненым.
Капитан Гуле умер в Хьюи на полпути обратно в Дакто. Он был славным, храбрым человеком.
Опять "Эй, Блю", опять душераздирающие моменты в клубе. Временами казалось, что гибнут так многие, что приходилось напоминать себе, что люди все-таки еще и возвращаются. Рейнальд Поуп, раненый в Лаосе, летел в эвакуационной обвязке под "Хьюи", когда понял, что его карабин не защелкнут; двадцать минут он ехал на высоте 3000 футов (915 м), глядя на качающийся четвертьдюймовый крюк карабина, готовый соскользнуть с веревки, но этого так и не произошло. Он вернулся потрясенный, но целый. Билл Делима уцелел, несмотря на ранение и множество жутких выходов на цель "Хотел-Девять" (Hotel-Nine – Н-9). Боб Ховард выжил, получив невероятные шесть Пурпурных сердец(2). Флойд Эмброуз вернулся домой с одним Пурпурным сердцем, как и члены РГ "Гавайи" Лонни Пуллиам и Грег Глэсхаузер. Даже Джо Уокер из РГ "Калифорния", хотя и был ранен, выжил, но с Джо был особый случай – он не поехал домой. Джо подписался в ЦРУ на командировку в северный Лаос, набил полный сундук всем необходимым и взял его с собой. Он сказал, что вернется через год.
РГ "Калифорния" Джо досталась тертому калачу, уже отслужившему один срок разведчиком в CCN, и теперь вернувшемуся на следующий в CCC: сержанту первого класса Ричарду "Лосю" Гроссу. Он оставил Один-Один Уокера, Билла Стаббса, и взял Боба "Патчеса" Мооса в качестве Один-Два. Вместе они выполнили несколько успешных выходов, в основном в нашем отдаленном северном районе действий. К октябрю они были нацелены туда в третий раз; Стаббсу казалось, что их загоняют на смерть, и у него было ужасное предчувствие. Когда он сдал свои личные вещи первому сержанту Дони для третьей миссии, Стаббс дал указание: "Если со мной что-нибудь случится, выложите все мои деньги на барную стойку".
Цель РГ "Калифорния" находилась в тридцати милях (48 км) к северо-западу от лагеря спецназа Дакпек, самого удаленного форпоста из оставшихся на границе с Лаосом. Огонь противника с земли вынудил их отказаться от первой попытки высадки, они вернулись в Дакпек. Ближе к вечеру они пролетели на бреющем мимо лугов и старых подсечно-огневых делянок, чтобы высадиться на большом холме, возвышающемся над рекой. Гросс думал, что LZ будет видна за много миль, но по ним никто не стрелял, так что он решил извлечь из этого максимум пользы.
Не далее чем в 100 ярдах они обнаружили заброшенную хижину наблюдателя за LZ, затем ливень так размыл склон холма, что они оставили отчетливые следы в грязи. В сумерках Гросс заставил их вернуться к пустой хижине. Там они и спали в ту ночь под непрекращающимся дождем.
Рано утром следующего дня дождь стих. К середине утра они достигли глубокой лощины и за ней заметили множество хижин и троп, невидимых с воздуха. Гросс услышал стук и голоса в 500 ярдах под ними, у ручья.
Еще час они спускались в сторону голосов, но когда джунгли поредели, Гросс остановил их. Расположившись на крутом склоне холма, один над другим, они уселись вдоль скального выхода. Последний человек в колонне, Билл Стаббс, сидел на расстоянии двух вытянутых рук от остальных. Моос попытался провести сеанс связи с Кови, а когда это не удалось, снял рюкзак, чтобы присоединить удлиненную антенну. Стаббс оглянулся – три ствола АК, прямо в него.
Та-та-та-та-та! Первая очередь изрешетила Стаббса и тяжело ранила троих ярдов. Офицер NVA крикнул: "Бхат сань! Бхат сань!" – "Взять пленных! Взять пленных!" Стаббс был убит так быстро, что Гросс не успел это осознать. Он высадил три магазина и тут же бросил гранату, так быстро, что не успел выдернуть чеку. Моос открыл огонь из своего CAR-15 поверх тела Стаббса и попытался дотянуться до его рюкзака – всего в пяти футах – но огонь АК был слишком плотным, чтобы до него дотронуться. Он расстрелял радиостанцию и последовал за остальными, скользя и катясь вниз по склону, постоянно стреляя.
Люди Гросса скатились к ручью, затем поспешно поднялись на склон следующего холма и помчались по сети троп, ведущих к хижинам, которые они видели ранее. Наконец, укрывшись за огромным валуном, Гросс остановился, чтобы позаботиться о раненых. Пуля АК прошла навылет через шею пойнтмена, зацепив только мышечные ткани. Другой ярд, Прин, потерял половину левого бицепса. Третьему Ярду отстрелило палец. Моос не пострадал. Но Гросс понял, что осколки РПГ посекли ему шею.
Гросс вытащил свою спасательную рацию, но обнаружил, что пуля перебила антенну; сложив куски вместе, он безуспешно вызывал Кови. Два часа они уклонялись и прятались, пока не прибыл Кови. Затем туда прибыли "Скайрейдеры" A-1, и под прикрытием непрерывной бомбардировки и обстрела РГ "Калифорния" была вытащена на закате, скрывшись в сумерках, сверкающих вспышками выстрелов и трассерами.
На следующее утро Гросс вернулся с РГ "Нью-Йорк" под командованием Джона Блау, чтобы забрать тело Билла Стаббса. Вражеские стрелки обстреляли их борт и несли всякую чушь по аварийному радио Стаббса, но группа не вступала в контакт. И им не удалось найти тело Стаббса. Вообще противник так зачистил место перестрелки, что они нашли лишь полдюжины стреляных латунных гильз.
В тот вечер в клубе поминки начались с того, что Первый сержант Дони продемонстрировал две сотни долларов и объявил: "Сержант Стаббс хотел, чтобы это пошло в бар, от его имени. Выпейте за Билли Стаббса. Да благословит его господь". Что мы и сделали, в немалом количестве при цене 25 центов за шот, а затем все спели "Эй, Блю" и подняли тост за нашего погибшего товарища.
После этого я нашел Гросса, сидящего в одиночестве. Я сел рядом с ним и похлопал по плечу. "Дик" - сказал я, - "не повезло тебе. Стаббс был хорошим человеком". Он кивнул, но ничего не сказал. "Что ты можешь мне сказать?" - продолжил я. "Я только что получил предварительное распоряжение. Моя группа отправляется в тот же район".
Гросс обернулся, и его глаза сузились. "Будь осторожен, Джон. Это были не тыловые бездельники. Они оказались в трех футах от Стаббса, прежде чем кто-либо их увидел. Я имею в виду, они шли именно за нами. Береги себя. Просто береги себя".
На следующее утро Билл, Пит и я сидели в комнате инструктажа. На занимающей всю стену карте жировым карандашом был нарисован квадрат – наша цель – менее чем в двух милях от места, где погиб Стаббс. Она была далеко на севере, почти в пятидесяти милях от стартовой площадки Дакто, даже дальше, чем моя июльская немезида, цель Альфа-Один. Нашей задачей, объявил представитель S-3, оперативного отдела, был поиск новой дороги, по донесениям, скрывавшейся в идущей с севера на юг глубокой долине. Мы, как и РГ "Калифорния" должны будем дозаправиться в лагере Сил спецназначения Дакпек, который был последним на севере пограничным форпостом до самой демилитаризованной зоны.
Следующим был инструктирующий от разведотдела, S-2. Я ждал, что он повторит предупреждение Гросса и укажет место гибели Стаббса, но он просто забормотал, поверхностно повторяя неопределенные разведданные, подходившие под описание любого места в южном Лаосе, вроде: "Заросли такой-то густоты, холмы такой-то высоты, вражеские оккупационные силы тут и там, высокая угроза зенитного огня вдоль основных дорог" и т.д. Раньше нас инструктировал Рой Ламфьер, отличный специалист разведки, который изо всех сил старался получить всеобъемлющую картину, прочесывая папки с данными по соседним целям. Рой даже побывал вместе с Хэтчет Форс на блокировании дороги. Но этот парень, сержант первого класса, канцелярская крыса, выглядел более знакомым с этикетками виски, чем с материалами о целях. Моя кровь вскипела, но я молчал, пока инструктаж не закончился.
Наконец, офицер S-3 вернулся на трибуну и спросил: "Есть ли вопросы?"
Я посмотрел на представителя разведотдела. "Билл Стаббс", - спросил я. "Где он погиб?" Тот выглядел ошарашенным. "И еще была группа CCN, попавшая под удар там, потерявшая парня – где это было?" Боясь говорить и в то же время боясь ничего не сказать, он только моргнул и переступил с ноги на ногу.
"Сержант Пластер", - вмешался офицер S-3, "это в вашем районе действий?"
Я подошел к карте и ткнул пальцем туда, где погиб Билл, настолько разозленный, что едва мог говорить. "Три километра к западу, сэр. Мы что, должны рисковать нашими долбаными жизнями при таких дерьмовых разведданных?" Майор вывел нас из комнаты. К концу дня сержанта по разведке перевели в отряд охраны лагеря; если бы не это, наши Один-Ноль и Первый сержант Дони втоптали бы его в дерьмо. С подполковником Абтом в качестве командира нужды в этом не возникло.
Днем позже мы с Биллом на паре "Берд Дог" O-1 пролетели мимо Дакпека, затем свернули на северо-запад в Лаос. Вскоре мы миновали крупный ориентир: идеально круглое озеро, вероятно, кратер от падения метеорита, единственное на сотни миль. Теперь появились крутые хребты высотой от 5000 до 6000 футов (1530-1630 м), самые высокие из всех виденных мной в Лаосе, настолько высокие, что на их покрытых травой вершинах росли чахлые азиатские сосны, а не джунгли. Затем перед нами открылась особенно глубокая долина, почти Шангри-Ла(3) – яркая, зеленая низина, известняковые обрывы, стекающая каскадами река и пещеры, достаточно большие, чтобы вместить грузовики. Это горное убежище лежало между двумя крупными сетями дорог, заповедник вдали от всех ударов B-52. Мы уловили признаки вражеской активности – тропы, засеянные поля и крытые пальмовыми листьями крыши. Разведка была права, там что-то происходило.
Высадиться в любой точке этой долины означало напроситься на неприятности. Вместо этого наш самолет-наблюдатель полетел на восток, в следующую долину, где я нашел как раз то, что нам было нужно – безобидно выглядящую LZ на один борт, укрытую в находящейся на отшибе впадине. Я записал ее местоположение, затем сфотографировал.
Три дня спустя мы были в Дакто, готовые выступить, но никуда не отправились. В Лаосе у взвода Хэтчет Форс возникли большие неприятности: накануне днем они побывали в кровавом бою, а затем их всю ночь обстреливали из минометов. Тем утром вокруг них один за другим наносились авиаудары, но все еще не было уверенности, что они выберутся. Наши вертолеты были наготове, чтобы эвакуировать их, и, если понадобится, РГ "Иллинойс" усилит группу "Брайт Лайт", чтобы отправиться за ними.
У меня было два хороших друга во взводе, Фрэнк Беллетьер и Рон Бозикис. Опытный разведчик, Беллетьер ходил с Флойдом Эмброузом, а затем семь недель назад перешел в Хэтчет Форс. "Так чувствуешь себя лучше", - объяснял Фрэнк. "С тобой больше людей".
Мой второй друг, Рон Бозикис, был умным, сильным, спортивным и общительным, дружелюбным парнем, который в старшей школе отличался во многих видах спорта. Месяцем ранее Бозикис и его лучший друг, командир отделения Хэтчет Форс Уэйн Андерсон, объединили усилия, чтобы спасти тяжело раненого Карлоса Паркера, который наступил на мину. Андерсон бросился к Паркеру сквозь вражеский огонь, ввел морфий, наложил жгут, затем, пока крепкий Бозикис поднимал Паркера, Андерсон сдерживал противника. Грозная команда, они переместили Паркера в безопасное место внутри периметра своего взвода.
За день до прибытия РГ "Иллинойс" в Дакто, Беллетьер и Бозикис отправились в Лаос с взводом из сорока пяти человек, возглавляемым капитаном Джозефом Уиланом. С ними были лейтенанты Клинт Дэвис и Уильям Хэтчетт, и сержанты Дэйв Брок, Деннис Диджованни и Флойд Тейлор. Планировалось провести недельное разведывательное патрулирование в открытую, но по ним начали стрелять, едва их четыре вертушки приземлились.
Со своей LZ капитан Уилан заметил несколько северовьетнамских солдат, бежавших по обращенному к ним склону холма, всего в 400 ярдах (365 м) от него – он приказал быстро атаковать, чтобы захватить эту высоту. Взвод бросился в разделявшую их низину, но оказался под огнем со всех сторон – засада!
Превосходимые численно по меньшей мере три к одному, несколько американцев и ярдов упали, включая капитана Уилана. Увидев, что их командира дважды сбило с ног взрывами гранат, Беллетьер со своим отделением бросился к нему; затем граната РПГ взорвалась практически над Уиланом, мгновенно убив его и разбив Беллетьеру череп. Лежа там, ошеломленный, Беллетьер нащупал пальцами рану, коснулся своего открытого мозга, чем вызвал судорогу. Он потерял сознание.
"Это было ужасно", - говорил о засаде Наездник Кови Карате Дэвис.
Командир другого отделения, сержант Дэвид Брок, бросился вперед, увидел тяжелое состояние Беллетьера, но был слишком занят боем, чтобы остановиться и помочь. Лейтенант Дэвис принял командование и, понимая, что оставаться зажатыми там означает уничтожение, приказал немедленно прорываться, поведя своих людей к холму. Великолепный Рон Бозикис смело бросился вверх, стреляя на бегу, его ярды следовали за ним. Его отделение прорывалось сквозь ряды солдат NVA, открывая путь всему взводу. Затем, всего в нескольких ярдах от вершины, его отделение попало под ужасающий перекрестный огонь, и молодой Бозикис рухнул, смертельно раненный. Воодушевленные его поступком, его ярды продолжили бой и выбили северовьетнамцев с вершины холма.
Тем временем отделение Джима Брока, пробиваясь вверх правее, прорвалось сквозь деревья в высокую слоновую траву, затем Джим огляделся и обнаружил, что оказался совсем один. Он увидел, как в пятнадцати ярдах от него шевельнулась трава, присел, выстрелил из своей М-16, и в тот же момент северовьетнамский солдат выстрелил из АК. Брок убил вражеского солдата, но одна из пуль АК пробила бедро Брока и вышла из спины. А его винтовку заклинило. Выскочил еще один северовьетнамец и снова выстрелил в Брока. На этот раз пуля попала в левую руку и вышла через спину. Брок метнул гранату, и когда она взорвалась, пробежал несколько ярдов, рухнул и покатился вниз по склону. Когда Брок остановился, он оказался рядом с неподвижным телом капитана Уилана. Брок подполз к взводному медику, который уже занимался Беллетьером. Временно ослепленный, Беллетьер каким-то образом поднялся на ноги и добрался вместе с остальными до вершины холма.
На этом небольшом холме лейтенант Дэвис собрал все свои силы. При таком количестве потерь взводу не хватало мобильности и огневой мощи, чтобы оттеснить противника; между тем авиаудары имели ограниченный эффект, потому что северовьетнамцы держались фактически рядом с его взводом. Одна бомба взорвалась так близко, что разбила приклад М-16 Брока. Вертолеты дважды пытались вытащить их, но оба раза сильный огонь с земли отбрасывал их назад. "Окапывайтесь", - приказал Дэвис, и они поспешили оказаться под землей до обстрела, который должен был неминуемо последовать.
К темноте они выскребли неглубокие ямки, как раз когда ударили первые минометные мины. Затем прибыл ганшип ВВС AC-119 "Шедоу" (Shadow – Тень), чтобы добавить к драке свои 20-мм пушки "Вулкан". Всю ночь минометы NVA обстреливали взвод, а ганшипы "Шедоу" вели огонь. Это не прекращалось.
Трассеры ганшипа образовывали красную светящуюся стену всего в двадцати пяти ярдах вокруг бойцов SOG, а взрывающиеся Клейморы сдерживали пытающихся подобраться ползком. Но неустанный минометный огонь наносил постоянные потери; один за другим разрывы находили монтаньяров и американцев в их неглубоких ячейках. В одной подобной молнии вспышке Беллетьер различил на земле человеческие конечности, оторванные у какого-то бедолаги ярда, которого разнесло в клочья в его окопе. Мертвые тела вытаскивали перед боевыми позициями, чтобы улучшить защиту. После каждого обстрела бойцы SOG перекрикивались, докладывая о раненых и убитых, чтобы лейтенант Дэвис, командир взвода, мог сместить или сократить периметр.
С приближением рассвета северовьетнамцы добавили к обстрелу стреляющие с плеча РПГ. Предпринятая противником атака сокрушила бы их, но NVA, должно быть, не осознавали, насколько сильно истощен взвод. Затем, с рассветом, небо заполнили истребители, сбрасывая бомбы и обстреливая весь район, пока, наконец, "Скайрейдеры" A-1 не засыпали долину бомбами с концентрированным слезоточивым газом, и не появились "Хьюи". Управлять вертолетами в противогазах было трудно, но пилоты справились великолепно, лавируя между потоками трассеров, чтобы достичь LZ. Бойцы Хэтчет Форс тоже были в противогазах, за исключением тех, у кого были серьезные ранения в голову, как у Беллетьера. Противник обшаривал небо интенсивным огнем, но кашель и залитые слезами глаза затрудняли прицеливание – стрелкам NVA не удалось сбить ни одного борта.
В Дакто я с Биллом и Толстым Альбертом стоял рядом со взлеткой, и вглядывался в точки возвращающихся "Хьюи". Когда их первая птичка приземлилась, мы помогли Беллетьеру выбраться и усадили его на обваловку из мешков с песком, чтобы обработать раны. Глаза Беллетьера закатились, а зубы бесконтрольно стучали; он никого не узнавал, не понимал, где он, просто трясся, стонал и пытался говорить, но не мог. Три дюйма его черепа отсутствовали, и внутри раны я видел блестящий серый мозг. Мы не прикасались к ране, опасаясь еще больше навредить ему. "С тобой все будет в порядке", - солгал я, думая однако, что Фрэнк вот-вот умрет. Несколько человек подняли его на ноги и помогли забраться в раскручивающий винт "Хьюи", который немедленно доставил его, Брока и еще нескольких тяжело раненых в эвакуационный госпиталь Плейку.
Мы не высадились в этот день, поэтому вечером в клубе Билл, Толстый Альберт и я присоединились ко всем, чтобы спеть "Эй Блю" по капитану Уилану и Рону Бозикису. После этого лучший друг Бозикиса, Уэйн Андерсон, выразил скорбь многих солдат, которые были в другом месте, когда погиб его ближайший товарищ: "Если бы я был там", - горевал Андерсон, - "этого бы никогда не случилось". Мы сочувствовали ему, но никто не знал, что сказать.
После потери товарища по группе некоторым людям нужно было время, чтобы подумать, погоревать и приспособиться, подобно тому, как гражданские справляются со смертью родственника. Другие хотели вернуться на поле боя и сражаться, чтобы не зацикливаться на невосполнимой утрате. Третьи же яростно протестовали против этой несправедливой судьбы, цепляясь за какой-то способ уравновесить, сделать что-то. Если он был бессилен спасти жизнь Рона Бозикиса, решил Андерсон, то, по крайней мере, отомстит за его смерть. Андерсон вскинул свой стакан в воздух, воскликнул: "Бозикис!", затем осушил его одним долгим глотком, отбросил пустую посуду и крикнул: "Я убью десять северовьетнамцев за Рона Бозикиса!" Он кричал это снова и снова, и он не кривил душой.
В госпитале в Плейку Фрэнк Беллетьер едва держался. Его экстренно прооперировали, сняв отек мозга и удалив поврежденные ткани. Несколько дней он не мог говорить, затем, наконец, узнал нескольких товарищей в своей палате, и его разум снова заработал. В Японии он едва не умер от инфекции мозга, но, в конце концов, добрался домой.
На следующее утро после его эвакуации мы, невзирая ни на что, вернулись в Дакто, под ясным небом забрались в "Хьюи" и направились к нашей цели далеко на севере. Когда наш "Хьюи" запускал двигатель, Толстый Альберт изобразил свою римскую персону, поправил невидимую тогу и воскликнул: "Да начнутся игры!" Во время этого долгого сорокаминутного перелета я чувствовал себя христианином, спускающимся в яму со львами, наблюдая, как все подобие цивилизации и наши аванпосты скрываются далеко-далеко позади. Я был уверен в своих способностях разведчика и тактических навыках; меня беспокоили вещи, находившиеся вне моего влияния, особенно погода, которая по мере приближения к цели становилась облачной и пасмурной.
Как и на последнем выходе в Камбодже, я обменялся рюкзаками с радистом – теперь Толстым Альбертом – чтобы иметь групповую радиостанцию при себе во время высадки. Мы обменяемся обратно после нашего "Группа окей". Когда мы пролетали над верхушками деревьев, сбрасывая скорость, я перемещал свой CAR-15 от тени к тени, затем вылез на полоз, продолжая высматривать любые признаки движения, присутствия, огня. Наш "Хьюи" выровнялся над ложбиной, которую я сфотографировал ранее, и перешел в устойчивое висение в пяти футах над листвой. Я выпрыгнул – и все прыгнули следом – и вот тогда начались наши неприятности.
То, что выглядело кустами высотой по колено, оказалось зарослями азиатского шиповника высотой семь футов (2,1 м), такими густыми, что мы не могли провалиться до земли, но недостаточно прочными, чтобы ползти по ним. Я не мог пошевелиться, как перевернутая черепаха. Затем второй "Хьюи" пролетел так близко, что я мог коснуться его полоза, хвостовой винт качнулся к моему лицу, вращаясь, как циркулярная пила. Пока он дергался и раскачивался, мне пришлось отвернуть лицо вбок, чтобы меня не порубило. Затем "Хьюи" взлетел, и словно и не было никакой опасности. Через несколько минут мы выползли из шиповника и, не обнаружив никаких признаков противника, я радировал "Группа окей".
Ведомые нашим пойнтменом, Боюи, переодетым солдатом NVA, с АК и нагрудником с магазинами, мы провели долгий, трудный день, поднимаясь в гору, иногда нам приходилось карабкаться. Поздним утром, я едва успел коснуться дерева, как на меня набросились пятьдесят огненных муравьев, стремясь вцепиться мне в шею и руку. Смахивая их, я обернулся, чтобы предупредить ярда позади меня, Йео, но он уже сорвал один из покрытых муравьями листьев, свернул его и принялся аккуратно жевать свой "сэндвич". Он ухмыльнулся мне, муравьи сыпались с его губ.
Ближе к вечеру мы прошли две трети пути к вершине. Первую ночь мы провели на крутом склоне, где северовьетнамцам понадобится чертовски много времени, чтобы подобраться к нам. Когда Один-Ноль был Бен, я заметил, что все спали слишком крепко, зная, что кто-то другой бодрствует на страже. А что, если тот человек в охранении уснет? Я отказался от этого – в охранении никого не будет, поэтому никто не сможет отдыхать комфортно. При малейшем звуке вы вздрагиваете, полностью просыпаетесь, с паническим комком в глотке, с пароксизмом страха, предшествующим осознанию того, что вас разбудило. Так было намного лучше. Никто не спал крепко на моих выходах.
На следующее утро мы продолжили наше долгое, трудное восхождение. Наконец, к полудню мы достигли хребта, где видимость увеличилась до пятидесяти ярдов. Мы искали среди азиатских карликовых сосен и папоротников, но не обнаружили никаких троп. Очевидно, противник нечасто появлялся на вершине. В этот момент мы достигли просвета, откуда могли взглянуть на являющуюся целью долину в 3000 футов (915 м) под нами. Я не мог поверить своим глазам. Глубоко внизу, под деревьями, замаскированные, располагались пятнадцать или двадцать хижин, среди которых ходили люди. Я поспешно выкопал из рюкзака бинокль, чтобы рассмотреть получше – да, вооруженные люди в форме цвета хаки, но еще женщины и дети. Это была коммунистическая деревня Патет Лао, которой было разрешено остаться по милости северовьетнамцев.
Повернув стекла на север, я различил следы коричневой линии среди деревьев – предполагаемую дорогу. Ее прямоугольные координаты были правильными, но она была слишком узкой для грузовиков. В то же время она была слишком широкой и ухоженной для деревенской тропинки; это была одна из крупных троп NVA.
Я передал бинокль Биллу, потом Толстому Альберту. А затем мы отступили в густую листву, чтобы обсудить дальнейшие действия. Мы уже выполнили нашу основную задачу, но я увидел более смелый вариант: эти Патет Лао выглядели совершенно расслабленными. Долина, где мы высадились, была настолько глубокой, что они, вероятно, так и не услышали наши вертолеты. Северовьетнамских солдат среди них, похоже, не было, и мы не заметили ни тяжелого вооружения, такого как минометы или пулеметы, ни даже боевых позиций или траншей. "Выглядит идеально для налета", - заметил я. Билл и Пит ухмыльнулись.
Было хорошо известно, что Патет Лао не хватало боевого мастерства. Всего пару недель назад РГ "Колорадо" вступила в короткую схватку с отрядом Патет Лао, в ходе которой Один-Ноль Вилли Маклеод, Один-Один Чарльз Эриксон и Один-Два Фрэнк Греко схватили двух человек, которые позже скончались от ран, и захватили несколько единиц оружия, в таком плохом состоянии, что оно заклинило во время перестрелки. Они не были слабаками, но РГ "Иллинойс" могла бы взять эту деревню, с небольшой помощью.
Вместе с вечерним "Группа окей" я попросил, чтобы нас усилили бывший член нашей группы Чарльз "Странный" Геральд и еще трое ярдов с пулеметом М-60, 60-мм минометом и дополнительными гранатами; мы встретимся с ними в долине, в которой высаживались. С четырьмя американцами и девятью монтаньярами мы захватим деревню, обыщем ее на предмет документов и заберем взрослых мужчин в качестве пленных. Как только мое сообщение было расшифровано в Контуме, офицер S-3 ответил: "Одобрено. Удачи". Это была бы операция, достойная Джо Уокера.
Что принесет утро? Было волнительно думать об этом, когда я засыпал.
Рука зажала мне рот. Мои глаза резко распахнулись в полной темноте. Я не мог сообразить, где нахожусь, пока Билл Спенсер не прошептал: "Чш-ш-ш. Слушай". Я сел и положил CAR-15 на колени.
Сначала казалось, что это просто шелест сосен. Затем из долины налетел порыв ветра. Я прошептал Биллу: "Пение. Много людей". Я схватил бинокль.
Вместе с Питом Уилсоном мы прокрались к просвету между деревьями, откуда можно было видеть долину. Деревня была тиха, но по тропе с севера катилась длинная вереница огней. Это были не фары машин, а керосиновые фонари на шестах, освещавшие путь сотням северовьетнамцев. Их отдающиеся эхом голоса, сказал наш переводчик, пели о Хо Ши Мине и грядущем освобождении. Похоже, это были пополнения NVA, марширующие в Южный Вьетнам. Вот зачем там была тропа – чтобы позволить войскам в пешем порядке обойти шоссе и удары B-52. Я записал это наблюдение в свой блокнот, затем снова заснул.
Двигатели Кови зазвучали в вышине на следующее утро, намного выше облаков, которые покрывали наш хребет. Морось, начавшаяся ночью, превратилась в непрерывный проливной дождь, и Карате сообщил, что ни вертолеты, ни истребители не смогут придти на помощь, если у нас возникнут неприятности. Подкрепление и налет придется отложить до улучшения погоды. Мы не могли видеть долину и понятия не имели, что делает внизу враг. Дождь лил и лил.
К концу этого несчастного дня наша одежда промокла до нитки – нижнее белье, носки в ботинках, все было мокрым, не меньше, чем если бы мы плыли. Не было никакой возможности просушиться, и не было ничего сухого, чтобы надеть; мы могли только уговаривать себя, что не дадим этому повлиять на нас. Ближе к вечеру я переместил группу на 500 ярдов в более густые джунгли и на более обороняемую позицию.
В ту ночь дождь не прекращался, пропитывая нас насквозь, как и в течение последних двадцати четырех часов.
Лило и весь следующий день. До этого я представлял себе муссон как легкий дневной ливень, который кладет предел знойной тропической жаре, как в рекламе шампуня, где милая девушка намыливает волосы, а затем мягкий теплый дождик омывает их. По правде говоря, этот дождь был очень холодным, несмотря на окружающую температуру, и, попадая на нашу липкую кожу, он пробирал до костей. Хоть мы и чувствовали, как он высасывает тепло из наших тел, мы ничего не могли с этим поделать.
На третий день дождя нам начало плохеть. Разведывательные группы всегда брали с собой много патронов и мало жрачки, и теперь, на пятый день на земле, ни у кого не осталось никакой еды, даже пластинки жвачки. Мокрым, холодным и голодным, нам было легко жаловаться по радио, но в нашем затруднительном положении не было ничьей вины. Нам всем было худо, но я никогда не покажу этого.
На шестой день выхода монотонный, убаюкивающий звук бьющего по листьям дождя не ослабевал. В Форт-Брэгге я научился не говорить о еде, так что с моей подачи мы шептались о фильмах, женщинах, наших любимых машинах, оружии, чем угодно, кроме черничного пирога. Здесь, в Лаосе, мы страдали не только от голода, но и от холода, непрекращающегося потопа и приходящего с ними изнурения. Затем Толстому Альберту пришлось заменить батарею радиостанции PRC-25, но оказалось, что запасная неисправна. У каждого из американцев была аварийная радиостанция; сначала мы воспользуемся той, что у Толстого Альберта, и, чтобы сберечь ее батарею, мы не будем включать ее, пока не услышим двигатели Кови.
Теперь, после семи дней на земле – и пяти под непрерывным дождем – невозможность спокойно спать и недостаток пищи начали брать свое. Страдания порождают страдания. Мы постоянно дрожали, и даже сгрудившись плечом к плечу, нам было трудно согреться. Я заставил людей по очереди выполнять прыжки или бег на месте, чтобы поддерживать циркуляцию крови. Представьте, что сидите у себя в душе, день за днем, полностью одетыми, и из него на вас льется холодная вода – час за часом. Вот каково это было. День за днем и ночь за ночью, промокшие под непрекращающимся ливнем, никакого облегчения, никакого тепла. По крайней мере, бесконечные шутки Толстого Альберта поддерживали нас в здравом уме. И пусть у нас не было с собой колоды карт, Билл часами описывал свою выигрышную стратегию игры в блэкджек.
Дни начали терять свою отчетливость, один холодный, мокрый день сливался с другим. Приходилось постоянно напоминать себе, что настоящая угроза, это противник. Мы ощущали себя как заваленные шахтеры, ожидающие, когда к нам прокопаются спасатели. К десятому дню выхода мы были уже шесть суток без еды, восемь под дождем – и три дня нас бил неудержимый озноб по мере того, как гипотермия постепенно снижала температуру наших тел. Никто из нас не чувствовал ног, и мне было трудно держать карандаш достаточно твердо, чтобы писать. Я не мог спать, не мог отдохнуть, не мог перестать дрожать, просто постоянно трясся. Я был измотан дрожью. Когда батарея рации Толстого Альберта села, мы перешли на радио Билла.
Я вспомнил огненных муравьев, которых съел Йео, и они уже не были такими неаппетитными – но погодите! В моей аптечке Один-Ноль были антациды! Чтобы поднять боевой дух, я устроил церемонию их раздачи. Вытащив свой перочинный нож, я аккуратно разделил таблетки на восемь равных частей, затем раздал их, как если бы это были пайки. Блин, но люди смаковали эти маленькие меловые пластиночки, даже слизывая остатки порошка с пальцев. Что за кушанье! В тот день, по настоянию Толстого Альберта, мы попробовали есть орехи, извлеченные из сосновых шишек, как учили на курсах выживания. Горько-кислые, они сморщивали наши губы и вызывали боль в животе.
До сих пор мы не осмеливались двигаться, поскольку встреча с противником без возможности эвакуации или авиаподдержки, особенно в нашем ослабленном физическом состоянии, была верхом глупости. Однако для заваленных шахтеров настало время начать прокапываться наружу, пока у них еще были силы. Вечером того десятого дня я передал в Контум, что если они не смогут вытащить нас завтра, мы бросим все ненужное, а затем начнем форсированный марш на восток. Я не знал, как быстро мы сможем двигаться, но мы будем продолжать идти на восток, пока не выйдем на солнечный свет.
Глядя вниз в то одиннадцатое утро, Наездник Кови, лейтенант Джим "Король Артур" Янг, видел только самые высокие горные вершины, выступающие из моря белизны, и в полной мере понимал, каково это – находиться под этими муссонными облаками. Как Один-Ноль РГ "Аризона", он три месяца назад оказался под ливнями вместе с сержантами Кайлом Дином и Майком Уилсоном. Попав в подобный потоп, он велел половине своих людей снять ботинки, чтобы высушить ноги, но увидел, что они распухли настолько, что их едва удалось втиснуть обратно. Длины шнурков больше не хватало. Когда он, наконец, выбрался, на борту эвакуационного "Хьюи" тело Янга начало отказывать. Медикам пришлось вытащить его из вертолета и положить на носилки. Затем он услышал женский голос. "Ты в порядке, сынок? С тобой все в порядке?" Невероятно, но это была Марта Рэй. Янг мог лишь улыбнуться и заверить ее: "Да, мэм. Да, да".
И это, понимал Янг, произошло спустя пять дней – РГ "Иллинойс" поливало уже девять дней.
Пилот Янга, капитан ВВС Боб Манц, слышавший о нашем затруднительном положении больше недели, согласился – пора вытаскивать группу. После того, как мы убедились, что слышим их двигатели, Манц заметил кроличью нору в облаках и закрутил нисходящую спираль, пока они не прорвались сквозь нее, опасно низко, всего в 200 футах (61 м) от палубы – почти прямо над нами.
Я стоял в просвете между деревьями, размахивая оранжевым полотнищем, пока Билл Спенсер передавал по радио: "Смотрите направо, на девять часов, на девять!" Я поднял глаза и увидел, как крылья O-2 качнулись, и мне пришлось сдержаться, чтобы не подпрыгнуть и не закричать.
"Готовьте своих людей", - радировал Король Артур. "Мы вернемся".
Капитан Манц резко накренился, затем повернул на юг и, пока Янг определялся по карте, которую держал на коленях, уворачиваясь от склонов и тумана пролетел через несколько долин, пока не оказался под ярким, чистым небом. Там Манц встал в широкий круг, пока к ним не присоединились вертолеты, затем развернулся, чтобы вести всю процессию на малой высоте, всю дорогу обратно в нашу долину.
Голос Янга прорезался в аварийном радио: "У нас будет всего один шанс. Чтобы крутиться под всем этим, нет места, так что мы идем прямо. Готовьте дым. Когда услышите мои двигатели, дайте дым". Я тут же подтвердился, зная, что батарея на этом, нашем последнем рабочем аварийном радио, почти села.
Мы услышали двигатели на юге: ждем… громче… ждем – сейчас! Я кивнул. Билл бросил гранату с белым фосфором. Любой плохой парень в округе увидел бы наш дым, но это было время идти ва-банк. Я увернулся от частиц горящего фосфора, взглянул вверх, и самолет Янга пронесся надо мной, качая крыльями. Они увидели нас!
Хотя на птичках сопровождения прилетела спасательная группа Брайт Лайт, готовая нести нас, если потребуется, мы смогли дойти и забраться на борт сами, хотя были слишком слабы, чтобы продемонстрировать эйфорию, которую мы ощущали. Когда мы приземлились в Дакто, лейтенант Янг и капитан Манц уже были там. Я не мог сдержаться – к хренам боль – я побежал, подпрыгнул, и заключил Янга в медвежьи объятья, засунув язык ему в ухо. Он не мог сдержать смех, как и все мы.
Как и Билл, и Пит, в тот вечер в нашей столовой я боролся с желанием схватить свой стейк голыми руками, но все равно заглотал его, разжевав лишь наполовину. Спустя мгновение мы были уже в дверях, наши сжавшиеся желудки не выдержали этой внезапной щедрости. Несколько месяцев после этого за едой меня одолевала тревога: я заставлял себя целенаправленно резать порцию маленькими кусочками, а затем жевал их по двадцать два раза. Вспоминая знаменитую сцену из "Унесенных ветром", я поклялся, что никогда больше не позволю себе так оголодать.
Как и ожидалось, наши ноги раздулись почти вдвое против нормального размера, медики выдали нам костыли. "Просто расслабляйтесь", - сказал нам Первый сержант разведки Дони. "Никаких нарядов в течение следующих двух недель". По его мнению, это означало оставаться в своей комнате, расслабляться, ковылять до столовой и клуба. Мы восприняли это по другому. Несмотря на помехи в виде тапочек для душа и костылей, час спустя Билл, Пит и я шаркали нашими пульсирующими ногами по опущенной рампе на борт C-130 "Блэкберд", направлявшегося в Сайгон.
Следующие четырнадцать дней были похожи на весенние каникулы. Мы тусовались днем и ночью, таская наши поддерживаемые костылями тела взад-вперед по улице Тудо, ведомые нашим сайгонским старожилом, Толстым Альбертом. В баре "Ты и я" (You & I), притоне Сил спецназначения, я обнаружил дырки от пуль за стойкой, где пьяный Один-Ноль выиграл соревнование по стрельбе, поразив больше всего бутылок виски. Пит познакомил нас с владелицей, Мамой Бич, простой женщиной средних лет, которая любила южновьетнамского Рейнджера, убитого много лет назад, и с тех пор взяла под крыло сумасшедших Зеленых беретов. Пит рассказал нам о проводившемся там конкурсе боевых искусств, на котором пьяный разведчик с криком "Киай!" разбил стол одним ударом закаленной карате руки. Чтобы не отставать, его компаньон также разбил стол, после чего Мама Бич выбежала из своей конторки, гогоча, как разъяренная гусыня. Но они искупили свою вину, выкладывая перед ней деньги, пока она не улыбнулась. По версии Пита, они продолжали делать это, пока у них не закончились деньги, по другой, как говорили, пока у Мамы Бич не закончилась мебель, но в обоих случаях она следовала за ними, договариваясь о цене за каждый предмет, прежде чем они его разбивали: "Сколько стоит этот стул? А тот стол?" Она была любезна со спецназом.
Мы также осмотрели штаб SOG в сопровождении старого приятеля Толстого Альберта Гэри Биттла, затем лакомились лобстерами в ресторане "Павлин" (Peacock) и до поздней ночи пили в конспиративном доме SOG, где мы остановились, по адресу Нгуен-Минь Чьеу 10, известном как "Дом Десять".
Два дня спустя мы запрыгнули в другой "Блэкберд" SOG и продолжили вечеринку в Нячанге, приморском курортном городе, где располагался штаб 5-й Группы специального назначения. Когда мы зашли в бар "Стример", Толстый Альберт, конечно же, скомандовал: "Вина для моих солдат!" Чтобы не отставать, Билл объявил, что съест стакан, трюк, которому он научился в Таиланде. "Нужно перемалывать куски зубами", - объяснил он, а затем чертовски сильно порезал губу. На этом демонстрация закончилась.
Позже, сидя в кабинке в чайной комнате отеля "Нячанг", Толстый Альберт развлекал нас непристойными историями; он был так похож на Орсона Уэллса(4), что придавал даже самой безвкусной истории некую интеллектуальность.
Затем, ни с того ни с сего, он осудил мой позывной, сказав: "Ой нет, нет – Гайавата!" Пит покачал головой. "Нет, точно нет. Ты…" - он подумал секунду, затем улыбнулся, "ты Пластикмен!" Это звучало как раз достаточно по-супергеройски, чтобы иметь некоторую привлекательность.
"Нет", - пьяно настаивал я. "Или я тот самый Пластикмен, или я не хочу иметь с этим ничего общего".
Мы пошли на компромисс, договорились, и у меня появилось новое кодовое имя: "Пластикмен".
Наше безумие и пьянство продолжались всю неделю – Толстый Альберт даже возглавлял нас, когда мы, размахивая костылями, танцевали паровозиком. Затем, когда у нас кончились деньги, мы полетели обратно в Контум.
Когда наше выздоровление подошло к концу, группа CCN вступила во вдохновляющую битву. РГ "Крестоносец", возглавляемая капитаном Ником Мэннингом, с Один-Один штаб-сержантом Джимми Риффом, Один-Два сержантом Ларри Заикой и пятью ярдами, находилась на ночной позиции, ожидая первого утреннего сеанса связи с Кови, когда их атаковал взвод NVA. Пробив себе дорогу, они ушли, а затем заняли вершину близлежащего холма.
К тому времени, как прибыли Кови и "Хьюи", Заика выполз из периметра, чтобы установить два Клеймора, и как раз вовремя – шестеро солдат NVA атаковали, трое были застрелены Заикой, затем он взорвал свои Клейморы, чтобы убить остальных троих. "Хьюи" попытался приземлиться, но сосредоточенный огонь изрешетил его так, что он нырнул носом вниз в верхушки деревьев и вспыхнул. Мэннинг связался с Кови, предлагая отправиться за выжившими, но крушение выглядело настолько полным, что Кови не счел, что риск того стоит.
Неустрашимые люди Мэннинга пробились сквозь окружение MVA, чтобы добраться до обломков, а Заика получил осколочные ранения в спину и голову. Удивительно, но они обнаружили тяжело раненого пилота живым, а остальных трех членов экипажа относительно невредимыми. Из-за ухудшения погоды времени хватило, чтобы вытащить только экипаж и раненого Заику. Мэннинг и Рифф остались на ночь, затем провели большую часть следующего дня, ведя перестрелку, пока, ближе к вечеру, их не эвакуировали. Троих Зеленых беретов заслуженно наградили Серебряными звездами.
Через несколько дней после возвращения в Контум наши ноги снова пришли в норму, и мы получили назначение на "Брайт Лайт" в лагерь Сил спецназначения Дакпек, куда временно переместили нашу стартовую площадку для поддержки групп, действующих по целям на самом севере Лаоса.
Получив достаточно дополнительных боеприпасов и медикаментов, и прихватив 60-мм миномет и пулемет М-60, РГ "Иллинойс" милю за милей летела мимо разрушенных мостов и заросших остатков Шоссе 14, пока мы не достигли отдаленной долины реки Дакпоко. Самый изолированный форпост на лаосской границе, расположенный на семи холмах, Дакпек был выстроен вокруг короткой взлетно-посадочной полосы – единственной ниточки, связывающей его с внешним миром – где наши шесть "Хьюи" и пять "Кингби" расположились под тропическим утренним солнцем. "Кобры" отставали от нас примерно на пять минут.
Как только мы приземлились, Билл, Толстый Альберт, ярды и я, неся все наше снаряжение, потащились на соседний холм к палатке, где нам предстояло жить следующую неделю. Едва мы сбросили рюкзаки, как – БУМ! БУМ! БУМ-БУМ-БУМ!
"Минометы!" - крикнул кто-то, и все побежали в укрытие. Это были 82-миллиметровки, очень смертоносные, но сосредоточившиеся на взлетно-посадочной полосе, где пилоты бросились поднимать свои уязвимые птички в воздух. Между серыми разрывами падающих снарядов я видел, как птички завелись, а затем унеслись, как стая перепелов, летящих куда угодно, лишь бы прочь. Почти тут же появились наши "Кобры". Их ракеты ударили по месту на склоне холма напротив, где пилоты "Кобр" заметили минометы, и теперь превратили их жизнь в ад. Затем огонь прекратился. Все это длилось меньше двух минут.
"Хьюи" и "Кингби" возвращались на посадку. На взлетке все встали, отряхнулись и осмотрелись. Однако на площадке все еще оставался лежать один человек. Двое бросились к нему, перевернули, не увидели ран, но он был мертв. В конце концов наш сопровождающий медик нашел на его груди точку, где крошечный осколок вошел в сердце. Погибшим оказался Рэнди Ри, бывший разведчик, который несколько месяцев назад был так напуган на выходе, что на время перевелся на стартовую площадку. Когда начали падать снаряды, вместо того, чтобы бежать в укрытие, он бросился на открытое место, чтобы помочь пилоту, и тут смерть нашла его так же уверенно, как в Лаосе, в тылу врага. Хороший человек, он заслуживал лучшей судьбы. Некоторые бойцы SOG спрашивали: "Кто погиб? Это был Рэнди Ри из CCC или разведчик CCN Рон Рэй?" Друзья Рона Рэя могли почувствовать облегчение, но только на один день. По жестокому совпадению, двадцать четыре часа спустя Рон Рэй из РГ "Рэттлер"(5) CCN и его товарищ по группе Рэнди Субер пропали без вести.
Та неделя в Дакпеке пролетела быстро, потому что вместо того, чтобы просто находиться в готовности, мы ежедневно совершали несколько вылетов, чтобы подбрасывать ящики с "диверсионными" боеприпасами производства коммунистического Китая в удерживаемые противником районы вдоль лаосской границы. Для каждой заброски Кови намечал крупную тропу с находящейся поблизости LZ, так что мы высаживались, устремлялись к тропе, бросали несколько ящиков как можно заметнее, затем возвращались на LZ и эвакуировались. Каждый раз мы проводили на земле не более пятнадцати минут и проворачивали это без единого контакта.
Ближе к концу недели примерно в десяти милях к северу от Дакпека был сбит армейский самолет наблюдения OV-1 "Мохаук" (Mohawk). Мы залезли в наше снаряжение для спуска, но неподалеку оказалась рота из сотни туземных солдат, и добралась до места крушения первой. Они сообщили, что пилоты мертвы, их тела нетронуты. Нам велели расслабиться и сообщили, что предпринимается эвакуация тел.
В тот день прибыл вертолет "Чинук" с двумя армейскими майорами, которые стояли около взлетки и спорили, пока их птичку заправляли. В пределах нашей слышимости они мерялись датами присвоения званий, чтобы определить, кто из них первым вылезет из вертушки на месте крушения. Это выглядело бессмысленно, пока один из них не пробормотал: "Слушай, это может быть DSC" – Крест за выдающиеся заслуги – "так что я первый. Понял?" Мы переглянулись, борясь с тошнотой – там было двое мертвых пилотов, а эти офицеры спорили о том, кто получит медаль повыше за какой-нибудь раздутый доклад о том, как извлекали их тела.
Через несколько минут они улетели, и бог знает, что из этого вышло.
Пока мы были на паузе, Хэтчет Форс сделали еще один выход в Лаос и, наконец, Уэйн Андерсон получил возможность отомстить за смерть Рона Бозикиса. Взвод Андерсона был атакован целой ротой NVA. Как и Бозикис, он сплотил свой отряд ярдов и отважно атаковал вражескую позицию, которая больше всего угрожала его взводу, и он тоже отбил противника, прорвался сквозь шквал огня, и тоже был смертельно ранен, погибнув в момент своего триумфа.
И, как и его лучший друг, Уэйн Андерсон посмертно получил Серебряную звезду. Когда мы в следующий раз спели "Эй Блю", имя Уэйна следовало сразу же за именем его боевого друга Рона Бозикиса. Они оба были прекрасными молодыми людьми. Командир взвода Уэйна, первый лейтенант Гарри А. Андерсон, также был награжден Серебряной звездой, а члены взвода сержант первого класса Адольф Штраусфогель и сержант Боб Сепер получили Бронзовые звезды.
И вот теперь, когда мой тур почти завершился, мы с Гленном Уэмурой сидели в клубе и разговаривали. У людей, которыми мы больше всего восхищались, было по несколько боевых командировок – какой солдат SF хотел бы сказать, что провел в боях всего один год? Оглядываясь назад, год не казался таким уж плохим. Мы были готовы к большему – не полный год, всего шесть дополнительных месяцев. Кроме того, Армия предоставит нам оплачиваемый тридцатидневный отпуск в любой точке мира. Так что мы продлились еще на шесть месяцев.
Билл Спенсер будет исполнять обязанности Один-Ноль, а РГ "Иллинойс" продолжит тренироваться, пока меня не будет, может быть, будет выходить на патрулирование где-то поблизости. Даже Билл был в приподнятом настроении – он только что обменялся письмами с женой, и, похоже, их брак может сложиться. Он говорил о том, что встретится с ней во время отпуска на Гавайях и что увидит своего маленького сына.
Десять дней спустя я был на Гавайях с Гленном, а затем снова в заснеженной Миннесоте. Я тусовался с приятелями по старшей школе, поначалу расстроенный тем, что не могу ничего рассказать им о своей службе в SOG. Потом, как и большинство боевых ветеранов, я понял, что гражданские все равно ничего не поймут. Хранить молчание было легко.
Несколько дней быть дома было здорово, а потом, как ни странно, я обнаружил, что скучаю по своим товарищам из SOG, по удовлетворению от того, что делаю что-то важное, и по тому трепету от того, что перехитрил врага на его собственном заднем дворе. Белка Спрауз предупреждал: "Разведка проникнет в твою кровь". Я чувствовал очарование секретных операций, нахождения внутри вещей, которые были новостями на первой странице "Нью-Йорк Таймс". Мне нравилось слышать, как президент отрицал деятельность SOG. На северо-востоке Миннеаполиса я был просто еще одним двадцатилетним парнем, лгущим о своем возрасте(6) за кружкой пива в местном баре. Но в тайном мире SOG, как и другие Один-Ноль, я был богом. Я знал, где предпочту быть.
Наступило Рождество, затем канун Нового года, затем время лететь обратно в Форт-Льюис и во Вьетнам. Когда я снова пересекал Тихий океан, мой настрой был оптимистичным. Наконец, я сделал все правильно. Я был Один-Ноль с двумя замечательными товарищами по группе, Биллом Спенсером и Толстым Альбертом, и девятью верными монтаньярами, которых мы подготовили с нуля. Скоро мы вместе будем выполнять великие задачи. Это было великолепное чувство.
Но этого не случится.
Потому что Билл и несколько наших ярдов погибли.

1. Часть штата Нью-Йорк, лежащая к северу и северо-западу от Нью-Йоркской городской агломерации. На севере апстейт заканчивается на границе с Канадой. Относительно же его южной границы существуют определенные разногласия (прим. перев.)
2. Пурпурное сердце (Purple Heart) – медаль, вручаемая всем американским военнослужащим, погибшим или получившим ранения в результате действий противника. Знак "Пурпурное сердце" был установлен Джорджем Вашингтоном в 1782 г. В современном виде медаль "Пурпурное сердце" существует с 22 февраля 1932 г. (прим. перев.)
3. Шангри-Ла – вымышленная страна, описанная в романе Джеймса Хилтона "Потерянный горизонт", как очаровательное, гармоничное и полное мистики место в западной части Гималаев (прим. перев.)
4. Американский кинорежиссер, актер и сценарист (прим. перев.)
5. "Гремучка", гремучая змея (прим. перев.)
6. Возрастом, позволяющим легальное приобретение и употребление алкоголя в США с момента отмены в 1933 году Сухого закона является 21 год – что на тот момент соответствовало возрастному цензу для участия в голосовании. После снижения в 1971 году возрастного ценза с 21 до 18 лет в ряде штатов этот возраст также был снижен до 18 лет. Однако в 1984 году был принят федеральный закон о минимальном возрасте употребления, который снова поднимал его до 21 года. Тем не менее в ряде штатов допускаются исключения, в частности допускается употребление алкоголя в приватной обстановке, в присутствии и с согласия взрослых членов семьи, и т.п. (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо большое.

Спасибо!

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 9

"Что случилось?" - спросил я.
Пит Уилсон посмотрел на меня, затем на пустую койку Билла Спенсера. Выглядевший измученным, обычно словоохотливый Толстый Альберт подыскивал слова. Он не был уверен, с чего начать.
"Ты же знаешь, Пластикмен", - начал Пит, "каким нетерпеливым мог быть Билл?" Я кивнул. "Ну, он начал изводиться. Не хотел ждать месяц, пока ты вернешься из отпуска".
"И они позволили ему вывести группу?" Я не мог поверить, что Норм Дони дал такому случиться.
Ответ был сложнее. Неугомонный Спенсер, продолжал Пит, не мог бездействовать тридцать дней, и его не прельщала идея ждать несколько месяцев, чтобы стать Один-Ноль. Не прошло и десяти дней после моего отъезда, как Билл столкнулся со старым другом из Сил спецназначения, который за выпивкой уговорил его пойти к нему в роту Майк Форс III Корпуса. В обычном американском подразделении – скажем, 101-й воздушно-десантной дивизии – вам, скорее всего, не удалось бы перейти самостоятельно, но будучи сержантом Сил спецназначения Билл просто собрал вещи, сел на самолет до Бьенхоа и присоединился к Майк Форс.
Всего через несколько дней после того, как Билл добрался туда, Майк Форс были задействованы в Будоп, на границе с Камбоджей, где окруженный лагерь Сил спецназначения сражался за выживание. Будучи на борту одного из первых "Хьюи", направлявшихся на LZ, Билл помчался к джунглям под огнем противника, затем заметил двух раненых ярдов. Он побежал, чтобы помочь им, когда РПГ попал практически прямо в него, убив на месте. Погиб, всего через несколько минут после начала своей первой операции.
Билл не испытывал жажды смерти, мы знали. Он неплохо уладил дела с женой и с гордостью рассказывал о своем маленьком сыне. А теперь его нет. Проклятье. Проклятье.
"А что с ярдами?" - добавил я. "Я слышал, что несколько наших ярдов были убиты".
Толстый Альберт рассказал, пока мы шли в комнату монтаньяров группы. Как последний оставшийся в строю американец РГ "Иллинойс", Пит был переведен в другую группу, чтобы сделать ее боеспособной. Затем навалились новые задачи, и из-за нехватки групп для их выполнения в РГ "Иллинойс" был назначен новый Один-Ноль, штаб-сержант Рональд Уимс.
В комнате монтаньяров РГ "Иллинойс" я увидел три пустые койки со свернутыми матрасами. Наш переводчик, Буи, который оставил безопасную тыловую должность, чтобы пойти в группу, был мертв. Мой новый пойнтмен, Боюи, так хорошо проявивший себя на тренировках, тоже погиб. А Лун, наш гранатометчик, был тяжело ранен и все еще был в госпитале в Плейку.
За десять дней до моего возвращения, продолжил Пит, Уимсу поставили задачу контролировать движение грузовиков на лаосском Шоссе 110. Уимс взял с собой двух добровольцев-американцев: штаб-сержанта Венделла Гласса, опытного медика, и капитана Уилли Меркерсона, нашего нового командира разведроты, который был награжден Крестом за выдающиеся заслуги во время предыдущей командировки в Силах специального назначения.
В первый день около шоссе они вступили в короткую схватку, когда на них вышли следопыты. Они разорвали контакт и успешно ушли, но после наступления темноты услышали, как северовьетнамцы прочесывает джунгли в их поисках. На следующее утро Уимсу удалось провести группу через окружение, но незадолго до полудня вражеские следопыты снова настигли их, заставив Уимса инициировать контакт и убить двух солдат NVA. До этого момента, без потерь со стороны своих, возможно, казалось, что они смогут продолжать обманывать противника, но удача Уимса закончилась.
Хотя группа опередила своих последних преследователей, на подходе к Шоссе 110 им пришлось остановиться, чтобы пропустить несколько приближающихся грузовиков. Но вместо того, чтобы ехать дальше, грузовики резко остановились, и сорок солдат NVA выскочили из них и бросились на людей Уимса, стреляя из АК и РПГ. Все американцы были ранены – Уимс получил осколки в руки и ноги, капитан Меркерсон был ранен осколками РПГ в голову и руки, Гласс также был ранен РПГ. Затем пули АК попали в переводчика Буи и пойнтмена Боюи. Гласс бросился к ним и отчаянно пытался оказать первую помощь, но это было бесполезно. Затем взорвался еще один РПГ, сбив Гласса с ног; несмотря на раны, он прикрывал отход своих раненых товарищей.
Не было другого выбора, кроме как оставить тела Буи и Боюи. Вызвав авиаудары, Уимс сумел разорвать контакт, вывел людей на LZ и выбрался.
Мы с Толстым Альбертом несколько минут поговорили с выжившими ярдами, затем пошли в клуб и увидели Рона Уимса. Несмотря на его слова об обратном, по лицу Рона я видел, что он винит себя. Я сказал ему, что это не его вина, что он не облажался, что это чудо, что кому-то удалось выбраться. Это была неудача на войне, случайный, но неизбежный результат выполнения опасных задач; вы можете делать все правильно, а люди все равно погибнут. Этим и характеризовались опасные задачи.
В клубе я узнал, что потерь было больше. Новый Наездник Кови, сержант первого класса Джеймс "Сэм" Замбрун, погиб 10 января вместе со своим пилотом, капитаном ВВС Джоном Лехакой. Старожил, Сэм был медиком в CCN в 1966 году, затем отслужил еще шесть месяцев в 69-м, занимаясь вместе с нами разведкой в Контуме, и всего за несколько недель до этого вернулся, чтобы летать на Кови. Хотя я никогда не был с ним на земле, я знал, что Сэм был смелым и находчивым разведчиком, одним из лучших.
Сэм и Лехака обеспечивали действия Хэтчет Форс в Лаосе, когда их самолет O-2 попал под сильный огонь с земли. Лехака погиб, а Сэм не умел пилотировать. Не имея возможности управлять самолетом, он врезался в землю. Спасательная группа Брайт Лайт вывезла их тела.
Еще один человек, первый лейтенант Дэвид Лехнер из РГ "Аризона", был убит в декабре. Он прибыл в Контум, пришел в группу и погиб через несколько недель. Я никогда не знал его.
Мы с Толстым Альбертом сидели там, пили, скорбели по Биллу, Сэму и нашим погибшим ярдам. Я думал о том, чтобы отомстить за смерть Билла, а потом понял, что сижу почти на том же месте, где пару месяцев назад Уэйн Андерсон клялся убить десятерых солдат NVA за Рона Бозикиса. Если я позволю убить себя, это ничего не даст – северовьетнамцы, которые убили Билла, были всего лишь солдатами, исполняющими свой долг, как и мы. Я не буду специально стараться отомстить, но, черт возьми, я скучал по Биллу.
Мое унылое настроение резко контрастировало с настроением группы разведчиков в другом углу помещения бара, чьи глаза блестели огнем, когда они поднимали тосты друг за друга. С ними стояли наш командир, полковник Абт, и оперативный офицер, майор Джакс. Так что же это было?
"Вчера ночью они устроили засаду на колонну", - объяснил Вилли Маклеод, Один-Ноль РГ "Колорадо", который сел с нами. "Убили кучу солдат NVA и уничтожили пару грузовиков. Но это было объявлено провалом задачи".
"Что?" - рявкнул я. "Как, черт возьми, это может быть провалом?"
Глаза Маклеода заблестели. "Потому что они пытались захватить водителя грузовика, но его убили".
Какая классическая задача спецназа SOG – пробраться на хорошо охраняемое шоссе в двадцати пяти милях в тылу противника, дерзко устроить засаду на движущуюся ночью колонну грузовиков, скрыться с водителем головного грузовика и уйти от сотен врагов, которые наверняка будут вас преследовать. Уничтожение грузовиков и захват пленного – два величайших достижения разведки, объединенные в одной операции.
Это заставило мою кровь закипеть. Мы подошли и присоединились к группе, где один из участников засады, Джон Грант, рассказал мне о выходе. Задача поступила непосредственно от командующего американскими войсками во Вьетнаме, генерала Крейтона Абрамса, который хотел знать, куда направляется внезапно возросший поток ночных колонн, чтобы ВВС могли нанести удар по складированным припасам с помощью B-52. Шеф SOG полковник Стив Кавано решил, что лучший способ узнать – собрать специальную, полностью американскую разведгруппу под началом майора Джакса, чтобы устроить засаду на колонну и похитить водителя головного грузовика.
Джакс отобрал в клубе восемь разведчиков: Билла Сперджена, Оливера Хартвига, Дэниела Стера, Рэя Харриса, Джона Блау, Тима Линча, Форреста Тодда и Джона Гранта. К своей задаче, получившей кодовое наименование "Операция Эштрей" (Operation Ashtray) они неделю тренировались на базе отряда военно-морских советников SOG в Дананге, чтобы вдали от любопытных глаз отработать способы засады на машины. Затем они на C-130 "Блэкберд" перелетели в Дакто, были высажены с вертушек в Лаосе и в ночь перед моим возвращением устроили засаду на колонну из семнадцати машин. К сожалению, люди Джакса нанесли по грузовикам настолько мощный удар, что, хотя они не понесли потерь среди своих, все солдаты NVA были перебиты.
"Мы были так близко", - посетовал вслух Джакс, - "так чертовски близко. Мы пойдем снова", - пообещал он, - "и на этот раз мы пойдем ва-банк. Мы забираем раненых, мы прячем их, мы продолжаем - ничто, ничто нас не остановит". Джакс мог быть догматичным с его непоколебимой сфокусированностью на задаче, но я не мог не уважать его. Он был единственным из встреченных мной в SOG старших офицеров, который лично возглавил выход в поле, и к тому же по-настоящему опасный. Услышав его клятву, несколько Один-Ноль, включая меня и Маклеода, вызвались пойти с ними.
Позже мы с Толстым Альбертом ушли с Биллом Спердженом, Один-Ноль РГ "Техас". Сидя под звездами с ящиком пива, мы говорили о Билле Спенсере, который был одним из лучших друзей Сперджена. Это стало нашими личными поминками: обмен историями, смех и сожаления. Затем Сперджен заметил, что никто не спел "Эй Блю" по Биллу.
Мы согласились, что было бы неправильно петь "Эй Блю", потому что Билл погиб в составе Майк Форс, а не на разведывательном выходе SOG. Но было бы неправильно вообще ничего не спеть.
Затем Сперджен вспомнил, что любимой песней Билла той осенью была классика Хэнка Уильямса "Мне так одиноко, что могу заплакать" ("I'm So Lonesome I Could Cry"). Сидя на бункере из мешков с песком, мы спели эту трогательную балладу в честь Билла с ее подходящей заключительной строкой: "И когда я думаю, где ты, мне так одиноко, что могу заплакать".
Именно так мы себя и чувствовали. Мы вытирали глаза и много раз поднимали тосты за Билла, пока у нас не осталось ничего, что можно было бы выпить.
Следующее утро застало меня в том же статусе, что и годом ранее – человеком без группы из-за боевых потерь. Но теперь я был Один-Ноль с двенадцатью выходами на тропу Хо Ши Мина, так что перерыва не случилось. Первый сержант Дони немедленно перевел меня в старую группу Флойда Эмброуза, РГ "Вашингтон", в которой было два американца, но не было командира.
К началу 1970 года в РГ "Вашингтон" были Один-Один сержант Джо Кироз, у которого за плечами было около пяти месяцев в разведке, и новый радист Джерри Гуззетта, которому еще предстояло отправиьтся на свой первый выход. Я знал нескольких из ярдов, особенно постоянно ухмыляющегося пойнтмена, Кнота, чье добродушие было известно всей разведроте.
Гленн Уэмура также вернулся из отпуска и мог бы стать Один-Ноль, но он решил быть Один-Один. Пользующийся уважением, Гленн имел возможность выбрать группу и решил пойти в РГ "Вермонт", тогда возглавляемую Один-Ноль Франклином "Дугом" Миллером. Хотя Гленн больше не хотел быть командиром, он отнюдь не уклонялся от опасных действий. Отправляясь в разведку с Миллером, он наверняка найдет их.
У Миллера было вдвое меньше опыта в разведке SOG, чем у Гленна, но он уже зарекомендовал себя как динамичный боевой лидер. Уроженец Нью-Мексико, Миллер получил квалификацию SF, но в 1966 году был переведен в 1-ю Воздушно-кавалерийскую дивизию, где провел два с половиной года. Смелого почти на грани безрассудства, Миллера вскоре стали сравнивать с легендарным Бешеным Псом Шрайвером, и в некотором роде он даже напоминал Шрайвера – высокий и худой – но без асоциального настроя. Это вряд ли делало его конформистом: Миллер говорил и действовал скорее как калифорнийский серфер, чем как армейский NCO, и предпочитал старую куртку французского парашютиста американской. Жесткий и крутой, его яростная дерзость иногда провоцировала перестрелки.
За две недели до моего возвращения, 5 января, все качества Миллера проявились в примечательном боестолкновении на северо-востоке Камбоджи. Поздно утром РГ "Вермонт" высадилась примерно в двух милях от вершины холма, где накануне ночью была атакована рота Хэтчет Форс; около дюжины человек были ранены, включая сержанта первого класса Адольфа Штраусфогеля, штаб-сержантов Берни Мимса и Рубена Моргана, а также их командира капитана Ричарда Тодда.
Имея задачей разведку в интересах роты, Миллер провел своих людей полпути к холму, когда они наткнулись на свежую вражескую тропу. У Один-Один Миллера, сержанта Роберта Брауна, до этого был один выход, в то время как их радист Один-Два, специалист-пять Эдвард Блайт, был на своей первой задаче. Их четырьмя ярдами были Преп, командир туземной части группы, Хиук, пойнтмен, Зяй, переводчик, и Йубе, хвостовой стрелок. Двигаясь по тропе, один из ярдов заметил тонкий шнур и, не думая, что противник заминирует свою собственную тропу, дернул его – страшный грохот, и Преп упал, тяжело раненый, Йубе достались сотни осколков, Браун, Блайт и Зяй тоже получили множественные ранения. Только Миллер и пойнтмен остались невредимыми.
Эхо взрыва пронеслось полмили по джунглям до ближайшей позиции Хэтчет Форс, где медик, сержант первого класса Эндрю Браун, услышал отголоски и понял, что группа Миллера попала под удар. Этот взрыв также предупредил десятки находящихся поблизости солдат NVA, которые построились отделениями и взводами, и бросились к обездвиженной группе.
Миллер помог перевязать раненых, затем приказал своим людям бросить рюкзаки и повел их через ручей и 150 ярдов вверх по склону к воронке от бомбы. Едва они успели укрыться, как Миллер и Хиук увидели северовьетнамского офицера, осмотревшего рюкзаки, затем подозвавшего еще солдат и подавшего знак вести прочесывание в направлении места, где укрылись люди из SOG.
Миллер переместил свою группу дальше вверх по склону, затем, с одним только Хиуком, пополз вперед, чтобы противостоять предполагаемым сорока северовьетнамцам. Первая очередь Миллера убила двух солдат, Хиук добавил еще огня, и северовьетнамцы отступили. Затем к ним прибыло подкрепление и развернулось веером вправо и влево, чтобы броситься на холм, продвигаясь, несмотря на меткие очереди CAR-15 разведчиков.
Тем временем Блайт связался с Наездником Кови Карате Дэвисом, но узнал лишь, что потребуется не менее двадцати минут, чтобы прибыли истребители и вертолеты-ганшипы. Пока Карате кружил над находящейся под угрозой группой, сержант первого класса Энди Браун покинул периметр Хэтчет Форс, ведя четырех добровольцев-монтаньяров к осажденной РГ "Вермонт". Затем впереди Браун услышал мощный залп АК, на который ответили всего два CAR-15.
Вторую атаку NVA начали, сосредоточив по позиции Миллера такой огонь, что его пойнтмен, Хиук, рухнул замертво, а Миллер получил одну пулю в предплечье, а вторую в грудь. Несмотря на пробитое легкое, Миллер продолжал стрелять и перемещаться, совсем один, выигрывая для своих людей время уковылять прочь. Через аварийную рацию Миллера Карате слышал сильную стрельбу, когда Миллер своими действиями дважды заставил северовьетнамцев остановиться, сражаясь с ними так яростно, что в итоге NVA отступили. Наконец, ослабленный потерей крови и затруднением дыхания, Миллер присоединился к своей группе.
Затем люди из Хэтчет Форс Энди Брауна ударили по северовьетнамцам, пробиваясь сквозь них к позиции Миллера. Их бой был коротким, но смертельным: все четверо ярдов Брауна были убиты, и только американскому медику удалось прорваться. Однако времени на раскачку не было. Браун нашел Миллера почти без сознания от потери крови и успел подлатать его как раз к тому времени, когда над головой появились вертолеты.
Когда первый "Хьюи" завис над деревьями, шквальный огонь противника отогнал его. Карате Дэвис навел ганшипы, чтобы оттеснить NVA, и, наконец, люди РГ "Вермонт" встегнулись в эвакуационные обвязку и улетели. Живя в соответствии с этикой Один-Ноль, несмотря на свои раны, Миллер не позволил вытащить себя, пока все его люди не были пристегнуты и готовы к отправке.
Это было поразительное сражение. Переводчик РГ "Вермонт", Зяй, позже написал: "Сержант Миллер много раз спасал наши жизни в тот день, и тем самым сильно рисковал своей собственной". Боб Браун добавил, что если бы не Миллер, "противник разгромил бы и убил нас". Каратэ Дэвис, Наездник Кови, назвал действия Миллера "величайшим примером храбрости, который я когда-либо видел".
Миллер был представлен к Серебряной звезде. Но по мере того, как представление фильтровалось через высшие эшелоны, выросло до Креста за выдающиеся заслуги, а затем, позже, на уровне командования Армии США во Вьетнаме, повысилось до Медали Почета, и было отправлено в Вашингтон для утверждения. Если бы его изначально представили к Медали Почета, Миллера отстранили бы от дальнейших боевых операций. Но поскольку это началось как Серебряная звезда, он продолжал заниматься разведкой, что его вполне устраивало. Он не важничал – он был таким же забавным, жестким и циничным, как всегда. Миллер не придавал этому большого значения, просто продолжал выполнять задания. В конце концов, Медаль Почета Миллера стала пятой для нашей крошечной, недоукомплектованной разведроты, сделав это формирование из шестидесяти человек самым высоко награжденным подразделением Вьетнамской войны.
И вот теперь, через три недели после той задачи, Гленн Уэмура вызвался идти в разведку вместе с Миллером, как раз когда раны его нового Один-Ноль зажили, и он вернулся в строй.
Если было удивительно, что Миллер быстро оправился от ран, то совершенно поразительно, что Роберт Мастерджозеф, Один-Один РГ "Мокасин" из CCN, вообще выжил в другой перестрелке. Вечером накануне выхода в Лаос уроженец Нью-Йорка, выпивая в клубе CCN, громко объявил: "Я бы отдал свое левое яйцо за пленного!" Он залпом осушил свою выпивку, потряс головой и еще раз заявил своим приятелям-разведчикам: "Я серьезно. Я бы отдал свое левое яйцо!"
Рано утром следующего дня пульсирующая голова Мастерджозефа напомнила ему, что пить перед выходом было ошибкой; за время перелета его группы на "Блэкберде" в Таиланд он подремал и выпил много воды. Американец итальянского происхождения, выросший в Йонкерсе, отец Мастерджозефа каждое лето отправлял своего маленького сына в апстейт, где тот учился стрелять, следопытствовать и охотиться.
Когда Мастерджозеф прибыл в CCN, один из немногих офицеров, ходивших в разведвыходы, первый лейтенант Майк Дагган, взял его в РГ "Мокасин", но посчитал ньюйоркца слишком самоуверенным, чтобы это было ему на пользу. Мастерджозеф же нашел своего Один-Ноль ярым приверженцем детального планирования и непрерывных тренировок, "серьезным, как сердечный приступ" и "настоящей занозой в заднице". Но воспитание Даггана возымело свое действие, и вскоре они стали уважать друг друга как профессионалы разведки спецназа.
Командирские качества Даггана оказались почти волшебными: РГ "Мокасин" оставалась на опасных целях по три-пять дней, когда другие группы не могли провести и ночь. Они совершили шесть выходов вместе, и, несмотря на сильный огонь с земли и то, что северовьетнамцы искали их повсюду, они ни разу не вступали в серьезную перестрелку.
Оправившись от похмелья, поздно утром того же дня Мастерджозеф, Дагган и шесть монтаньяров вылетели с тайской авиабазы на борту вертолета ВВС "Джолли Грин", чтобы высадиться возле Шоссе 9, в двадцати милях (32 км) к западу от старой базы морпехов в Кхесани. Разведка считала, что в пещере глубоко в холмах, возвышающихся над деревней Сепон в Лаосе, находится крупный склад или штаб. Достаточно большая, чтобы вместить грузовики, пещера и ведущая к ней дорога были невидимы с воздуха.
Их "Джолли Грин" попытался приземлиться на хребте над предполагаемой пещерой, но Дагган заметил поблизости тропы и хижины, поэтому дал знак идти на запасную LZ, в долине через хребет от Шоссе 9. Они высадились под утесом и вдалеке увидели крышу из гофрированного металла, которую Дагган счел стоящей исследования.
После того, как их борт ушел, они двинулись по широкой дуге в направлении к металлической крыше, по пути обнаружив скопление замаскированных хижин. Постройки были заброшены, но они нашли многочисленные свидетельства того, что вражеские солдаты недавно побывали там.
К тому времени наступил полдень. Дагган велел Мастерджозефу и пяти ярдам укрыться в джунглях, пока он и пойнтмен прокрались вперед на пятьдесят ярдов, откуда он мог наблюдать за строением с металлической крышей в бинокль. Чтобы прикрывать друг друга, Мастерджозеф разместил своих людей спиной к спине, затем облокотился о рюкзак и прижал трубку гарнитуры рации к уху. В полуденной жаре он закрыл глаза, прислушиваясь к тихому гудению помех. В джунглях не было ни звука.
Один из монтаньяров полез в рюкзак за мешочком с рисом, и друг выпалил: "VC!" Когда Мастерджозеф рванулся вперед, рядом с ним треснула очередь АК. Он попытался вскинуть свой CAR-15, но не смог – пуля пробила его правое предплечье, и рука не действовала. Еще одна очередь, и он рухнул, еще попадание, снова выстрелы АК, и еще больше пуль пробили его тело, когда он перевернулся, цепляясь за свой CAR-15.
В него попали уже девять раз, и дюжина северовьетнамцев стояла всего в десяти ярдах, стреляя в него – так близко, что он мог видеть выражения их лиц. Лежа на спине, чувствуя, что вот-вот умрет, невероятно, он видел страх на их лицах, и осознание этого придало ему сил. Северовьетнамцы боялись! Они стреляли в него снова и снова, но он не был мертв. Когда вражеские солдаты остановились, чтобы сменить магазины, он увидел их неловкие, трясущиеся руки. Тогда Мастерджозеф вспомнил – у него был Клеймор, прямо перед ними. Он бросил свое окровавленное тело на замыкатель и сжал его – БА-БАХ! Когда дым рассеялся, на ногах не осталось никого из солдат NVA. Он убил или тяжело ранил всех их. Пользуясь левой рукой, Мастерджозеф включил аварийную радиостанцию и передал сообщение Кови, который уже был вот-вот на подходе.
Монтаньяры, отбежавшие к лейтенанту Даггану, теперь вернулись с ним и обнаружили кучу вражеских тел и Мастерджозефа, истекающего кровью с головы до пяток. Торопливо перевязывая его раздробленную руку, Дагган сказал: "Брось все, кроме оружия и боеприпасов". Один-Ноль заглянул в пропитанные кровью штаны Мастера Йозефа и понял, что больше не хочет видеть этого. Дагган на скорую руку наложил повязку на промежность своего Один-Один, но не мог ввести морфий, потому что у Мастерджозефа была на него аллергия. Ему оставалось просто терпеть.
С одним из ярдов, помогающим ему идти, они потащились вперед и увидели, что всего в десяти ярдах была скрытая тропа – вот почему северовьетнамцы подобрались так близко, и никто их не услышал. И, взглянув на тела, они поняли, что эффект от Клеймора был потрясающим. Затем одно из тел зашевелилось. Лишившийся руки и парализованный ниже пояса, один из северовьетнамцев был все еще жив – и это был майор, не меньше. Взяв с собой замотанного бинтами вражеского офицера, Дагган доставил их на ближайшую LZ как раз в тот момент, когда прибыл Кови. Наездник Кови, сержант первого класса Ричард "Грязный Дик" Далли, снизился до верхушек деревьев и выпустил маркерные ракеты, чтобы не дать северовьетнамцам добраться до группы.
Пока они ждали вертолеты, Мастерджозеф наконец смог подсчитать свои раны. Невероятно, три пули АК попали в его правую руку, плюс еще одна очередь из трех пуль попала в пах. Одна пуля задела внутреннюю часть ноги, одна зацепила бедро, а еще одна скользнула по груди. Девять огнестрельных ранений! И он все еще был жив!
Прибыли "Джолли Грин", спустили пенетратор(1), затем лебедкой подняли РГ "Мокасин" и их пленного на борт, пока истребители занимали внимание противника. Первая вертушка доставила Мастерджозефа в 95-й эвакуационный госпиталь в Куангчи, где его продержали две недели, стабилизируя состояние перед перевозкой в Штаты.
В сравнении с жизнью в CCN, это было VIP-обслуживание – у Мастерджозефа была своя палата с личным телохранителем, чтобы пациенты и посетители не узнали, что он был на секретном задании. Через несколько дней он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы доковылять до палаты строгого режима, чтобы увидеть офицера NVA, которого захватила его группа. Говоря через переводчика, Мастерджозеф сказал: "Для нас война закончилась".
Парализованный и потерявший руку, вражеский офицер горестно кивнул и посетовал: "Мои раны хуже".
"Да вот щаз тебе!" - огрызнулся Мастерджозеф, ухмыляясь. "Я потерял свой хер и яйца!" Офицер NVA не смог сдержать улыбку. Они пожали друг другу руки и расстались без обид. Как позже узнал Мастерджозеф, майор сотрудничал с дознавателями, и предоставленная им информация была настоящей золотой жилой.
В один из дней к нему приехали трое приятелей-разведчиков и сказали медсестре отделения, что Мастерджозеф должен пройти совершенно секретный опрос в условиях строгой конспирации. Усадить его в инвалидное кресло с загипсованной правой рукой, левой рукой, держащей флакон для внутривенного вливания, и мочевым катетером, отводящим жидкость в мешок, было непросто. Затем они осторожно перевезли его в пустую палату, а когда медсестра ушла, затолкали в джип и отвезли в клуб CCN. Жизнерадостный, невзирая на страдания, Мастерджозеф с иронией вспоминал: "Я получил своего пленного, и, черт возьми, это стоило мне моего левого яйца".
Пять часов спустя его приятели прикатили его обратно, настолько пьяного, что он не мог вспомнить своего имени, с упаковкой из шести бутылок пива и бутылкой скотча на коленях. Разгневанная медсестра гналась за тремя Зелеными беретами всю дорогу из госпиталя. Это был самый счастливый день Мастерджозефа из того, что стало двенадцатью месяцами в военных госпиталях и последующей жизнью в центрах для ветеранов.
Пока Мастерджозеф приходил в себя в 95-м эвакуационном госпитале, я готовил РГ "Вашингтон" к нашему первому выходу. Я едва успел подготовить группу, как мы получили предварительное распоряжение: мы проведем оценку результатов бомбометания на северо-востоке Камбоджи, примерно в двадцати милях к юго-западу от Бенхета – почти в том же месте, где годом ранее у меня была первая перестрелка, также в ходе BDA. Те рейды по-прежнему были совершенно секретными, о них знали только экипажи бомбардировщиков и группы SOG и, конечно, силы NVA, измученные этими катаклизмами. Как и раньше, если у нас возникнут проблемы, ни один истребитель не сможет прилететь в Камбоджу, чтобы помочь нам – только вертолеты.
РГ "Вашингтон" с Один-Один Джо Киросом и Один-Два Джерри Гуззеттой, вместе с пятью ярдами, стартует из Дакто в тот самый момент, когда сорок восемь тяжелых бомбардировщиков разгрузятся над камбоджийским Шоссе 613, всего в пяти милях от лаосской границы и ведущего к ней Шоссе 110. Это было прибежище 66-го пехотного полка NVA. Нас ждало осиное гнездо.
Когда мы стояли в Дакто возле готовых стартовать вертолетов и намазывали маскировочный грим на лица, мы получили сообщение от Кови, что бомбардировщики нанесли удар. Полчаса спустя мы были на 3000 футов (914 м), кружа над длинными вереницами тлеющих воронок, взрытой земли и поваленных деревьев, и меня поразило, что это становится образом жизни, почти рутиной. Хотя меня все еще мучил страх, когда наш "Хьюи" снижался к верхушкам деревьев, и я по-прежнему водил стволом моего CAR-15 по кромке зарослей, я чувствовал меньше личной обеспокоенности и почти полную сосредоточенность на своей группе и нашей задаче. Исчезло благоговение перед разрушением, сменившееся опытным взглядом, высматривавшим любое тактическое преимущество, предоставляемое местностью или укрытием. Как и большинство Один-Ноль, я был слишком занят ролью командира группы, чтобы думать о чем-то еще.
Мы высадились без происшествий, ринулись в сомкнувшуюся за нами камбоджийскую зелень, затем залегли, пока двигатели наших бортов не стихли. Тогда, как и на моем предыдущем выходе на BDA, для нас начались изнурительные часы карабканья, ползания и протискивания сквозь бесконечные нагромождения стволов и веток деревьев, возможных только сняв рюкзаки и таща их за собой, затем соскальзывание в воронки и вылезание обратно. В изнуряющей жаре, влажности и едком смраде остатков взрывчатки, труднее всего приходилось Гуззетте, несшему наше групповое радио. Пот струился по его лицу. В тылу Киросу было сложно заметать наши следы, потому что бомбы создали толстый слой серой, измельченной почвы на каждом листе, ветке и куске открытой земли. Ползя по этой пыли, мы вскоре стали того же серого цвета с головы до пят. Несмотря на непрерывное, изнурительное движение, за три часа мы не прошли и 500 ярдов. И тут нам повезло – я посмотрел через поваленное дерево и обнаружил ручей шириной пять ярдов (4,5 м), текущий в том же северном направлении, куда я и хотел идти. Идеально.
Мы тихо скользнули в прохладную воду, затем осторожно пошли, двигая ботинками под поверхностью, не поднимая их над водой, чтобы избежать плеска. Бомбардировка настолько замутила воду, что следов в русле не было видно, в то время как на берегу высотой по грудь было множество вырванных с корнем, нависающих деревьев, создававших своего рода туннель над водой, позволявший нам двигаться относительно быстро и беспрепятственно. Весь день мы осторожно шли по колено в воде, стараясь не поднимать ноги, оставив почти милю между нами и точкой нашей высадки. Мы слышали птиц, насекомых, ветер, но ни единого издаваемого человеком звука и не обнаружили никаких признаков противника. Возможно, бомбы были потрачены впустую.
Ближе к вечеру мы ушли от ручья, и я последовал совету Джо Уокера относительно движения по дорогам и тропам: "Вы можете пройти по ней, но делайте это один раз, затем уйдите от нее и не возвращайтесь". Поставив между нами и ручьем час трудного ползания и карабканья, я больше даже не сворачивал в его направлении. Затем мы нашли хорошо обороняемое место и устроились на ночь.
В ту ночь мы не слышали звуков противника, даже сигнальных выстрелов, и я снова задумался: не растратили ли B-52 свои бомбы впустую?
Через час после рассвета мы услышали долгожданный гул двигателей Кови, и Гуззетта передал по радио наш утренний доклад об обстановке. Затем пришло время снять Клейморы и продолжить оценку.
Едва мы влезли в рюкзаки – ууу-уу-уу-уу – БАХ! Артиллерия! И снова – ууу-уу-уу-уу – БАХ! Я предположил, что это были 85-мм снаряды, рвущиеся примерно в 400 ярдах (365 м) от нас. Гуззетта попытался связаться с Кови, но он был вне зоны действия радиосвязи.
Затем это прекратилось. Никакой корректировки, чтобы положить снаряды ближе, больше вообще ни одного выстрела. Я понял, что происходит. Прибыв сразу после нашего утреннего сеанса радиосвязи, противник, должно быть, обнаружил нас с помощью радиопеленгации – электронной триангуляции нашего передатчика. Однако их определение местоположения было не очень точным (или у них были плохие карты), потому что эта 85-мм пушка могла положить снаряд гораздо ближе, если бы тот, кто стрелял, точно знал, где мы находимся. Поэтому это было не намного хуже, чем услышать сигнальный выстрел в 400 ярдах: достаточно близко, чтобы обеспокоиться, но вы просто действуете дальше.
Покидая нашу ночную позицию, мы были начеку, чтобы не пропустить ни одного признака присутствия противника, а Джо Кирос продолжал внимательно следить за присутствием следопытов, но мы не услышали и не увидели ничего особенного. Затем, наконец, мы наткнулись на первую жертву бомбардировки: наш пойнтмен, Кнот, нашел похожую на петуха дикую птицу, убитую ударной волной. Я поставил Кнота позировать для фото, ухмыляющегося, держа ее.
Воронки от бомб немного поредели, но все равно наше продвижение было медленным и утомительным, пока около 10:00 мы не пересекли тропу. Как и ручей днем ранее, она шла в нужном нам направлении – и судя по нависающим ветвям и опавшим листьям была давно заброшена – поэтому я дал Кноту знак следовать по ней. Мы шли быстро по сравнению с движением через джунгли, держа общее направление на север.
Перед самым обедом мы ускользнули примерно на 100 ярдов в джунгли, чтобы занять периметр. Там мы провели, принимая пищу и слушая, больше часа. И снова, никакого шума, никаких признаков противника. Затем настало 13:00 дня, время продолжить.
Мы не прошли еще 100 ярдов, когда достигли огромного оползня, где ряд бомб спустил целый склон холма, оставив открытое пространство размером с лужайку для гольфа. Правее нас, вверх по склону, прогалина простиралась, где-то ярдов на 300 (274 м); вниз по склону, левее, еще на 200 (183 м); и прямо поперек, около семидесяти пяти ярдов (69 м). Воронки от бомб поднимались по холму под углом примерно каждые пятьдесят ярдов.
Я задумался, как нам пересечь это? В таких густых джунглях, да еще с воронками, потребовался бы целый день, чтобы обогнуть его справа. Внизу я видел ручей, топкую грязь и много открытого пространства. Был только один выбор, решил я: пересекать броском, прямо здесь, семьдесят пять ярдов, по одному за раз.
Я объяснил Кноту, что прикрою его, когда он будет переходить, затем передал свою камеру Пен ЕЕ(2) Гуззетте и прошептал: "Когда будешь идти, сделай несколько снимков последствий бомбардировки". Он кивнул, закинул свой CAR-15 на плечо и поднес камеру к глазу.
Кнот понесся, пригнувшись, вдоль края воронки, и благополучно добрался до другой стороны. На мгновение он наклонил голову, давая сигнал, что все чисто. Затем я повалил мимо воронки и был на полпути до кромки леса, когда в десяти ярдах выше меня, у следующей воронки на открытое место вышла пыльно-серая фигура. Я подумал: "Какого черта Гуззетта забрался так далеко в гору, чтобы сделать фото?!"
Но у этой фигуры был АК!
Я инстинктивно опустился на колени, вскинул свой CAR-15, переключил его на автоматический огонь – краем глаза я видел Гуззетту, стоящего спиной ко мне, щелкая фотоаппаратом – в то время как еще одна, вторая серая фигура – явно солдат NVA – появилась там, где был первый враг. Ни один из северовьетнамцев не взглянул на меня, они просто шли прямо по верхней кромке воронки, их АК висели на плечах, не обращая внимания на ствол моего CAR-15, отслеживающий каждый их шаг. Всего в дюжине ярдов от них, я был полностью на открытом месте. Казалось невозможным, чтобы они меня не видели.
И тут появились еще двое.
Все инстинкты вопили: "Стреляй! Стреляй!" Но я этого не сделал. Не в силах даже отвести взгляд, я прошипел: "ДЖЕРР-И! ДЖЕРР-И!" Джо Кирос и ведущий, Кнот, как я надеялся, теперь уже видели северовьетнамцев и прикрывали меня. Я надеялся, но не осмеливался посмотреть.
Мимо прошли еще двое солдат NVA, затем еще четверо, первый из которых взглянул вниз и указал пальцем прямо на меня. На их лицах не было ни страха, ни ненависти. Они выглядели уставшими, обремененными набитыми рюкзаками. Большинство из них заметили меня, но они прошли мимо так же равнодушно, как и первая группа, даже не сняв с плеча оружия. К этому времени их было слишком много, чтобы уложить четырьмя или пятью очередями, что составляло емкость моего магазина. Мой большой палец переключил CAR-15 на одиночные, чтобы я мог стрелять дольше. В любую секунду один из этих парней потянется за своим оружием, мне придется стрелять, и разверзнется ад. В любую секунду это должно было произойти. Мои глаза метались туда-сюда. Если кто-то схватится за свой АК или поведет стволом в мою сторону – все. Я выстрелю. Один испуганный взгляд, одна вспышка в их глазах. Я выбрал свободный ход спускового крючка. Но солдаты просто прошли мимо, словно толпа зомби, и скрылись в ближайшей лесной полосе, следом за своими товарищами.
Затем появилось еще шесть солдат NVA. Я мог бы убрать троих, может четверых – Джо Кирос свалил бы пару, а мой пойнтмен, Кнот, мог бы уложить одного или двух – но все равно северовьетнамцев было достаточно, чтобы застрелить меня, здесь, на открытом месте, пока я меняю магазины. На удивление, хотя каждый из этих северовьетнамцев смотрел вниз, видел, что я наставил на него свой CAR-15, ни один не потянулся за оружием.
И вот в поле зрения появилось еще больше солдат NVA – шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать.
Группами по трое и четверо солдаты NVA продолжали проходить в течение пяти минут, к концу которых я насчитал двадцать восемь, вероятно, выжившие остатки взвода из сорока человек, попавшего под удар наших B-52. Как только они ушли, я поспешно перевел группу через оползень, занял круговую оборону и связался с Кови, объявив тактическую чрезвычайную ситуацию. Превосходя нас численностью более чем три к одному, этот взвод NVA в любую секунду мог сбросить свои рюкзаки, вернуться и атаковать нас. Было бы верхом наивности думать, что это своего рода "живи и дай жить другим" – возможно, они не хотели умирать сегодня, но через несколько минут они достигнут базового лагеря 66-го пехотного полка NVA, доложат о нас, и сотни солдат устремятся в нашу сторону.
Чтобы замедлить эту реакцию, я вызвал пару "Кобр"-ганшипов, чтобы они обстреляли джунгли к северу и востоку от нас. С этой бомбардировкой в качестве звукового отвлекающего маневра мы повернули вниз по склону и на запад, проскочив около 500 ярдов до ручья – но мы не могли его пересечь! Цепочка 750-фунтовых бомб попала прямо в воду, после их разрывов остались непроходимые ямы и зыбучее месиво. И что еще хуже, в грязи вдоль ручья отпечатались десятки свежих человеческих следов, направлявшихся в том же направлении, что и прошедшие мимо нас северовьетнамцы. Я подвел итог: наверху много северовьетнамцев, которые знали, что мы здесь. Слева от нас непроходимый ручей. Перед нами бамбуковые заросли, слишком разреженные, чтобы скрыть нас. А позади, на мягкой земле, наши следы выделялись так сильно, что Джо не мог их стереть.
Оказавшись между непроходимой местностью и присутствием противника, мы решили, что с нас довольно. Пришло время убираться. Я запросил эвакуацию. Через полчаса, после нескольких горячих заходов "Кобр"-ганшипов, нас вывезли под слабым огнем с земли. Ни один из вертолетов не получил попаданий.
Вернувшись в Контум, мы рассказали опрашивающему нашу удивительную историю о вражеских солдатах, так покрытых серой пылью, что на краткое время стали похожи на нас, но даже разобравшись в ситуации, они не решились стрелять, и мы тоже воздержались от открытия огня. Наше самообладание спасло жизни – возможно, и мою собственную – при этом не было никаких сомнений, что B-52 поразили расположение вражеских войск. После этого в коридоре я столкнулся с офицером оперативного отдела S-3, который руководил операцией "Эштрей", майором Джаксом. Он уже слышал о нашем удивительном мексиканском противостоянии(3).
"Их, должно быть, очень сильно бомбили, раз они не открыли огонь", - сказал он. Я согласился, удар B-52 ошеломил и деморализовал их. "Очень сложно", - сказал он, - "пересилить свой инстинкт стрелять".
Я усмехнулся и согласился. "Ужасно, чертовски трудно, сэр". Джакс кивнул, рассматривая меня некоторое время, затем ушел. Я не был уверен, о чем он думал, но не придал этому большого значения. А следовало бы.
Как бы то ни было, последовала типичная неделя на паузе, проведенная в основном в клубе, где мы пили и обменивались историями с другими группами, отдыхавшими между выходами. Единственным, отличием было, что я объединился с другим Один-Ноль, Уиллом Карри, чтобы попробовать свои силы в написании песен. При переполнявшем нас глубоком фатализме, именно черный юмор поддерживал нас в здравом уме – неотвратимость, находившая отражение в нездоровых шутках, дерзком поведении, а в случае с Карри и мной – переписывании бродвейских мюзиклов. Так что, в дополнение к исполнению таких стандартных клубных вещей, как ужасный перепев "Джингл Беллз" или дико смешной песни о клерке "Вестерн Юнион", поющем телеграмму матери мертвого GI, мы с Уиллом писали наши собственные тексты, такие как этот, спетый на мотив "Больших Надежд" ("High Hopes").

Once there was a lone VC
Hidin’ in the bushes,
Shootin’ at me.
Everyone knows,
That you can’t
Shoot somethin’ you can’t see.
But we’ve got tac air!
We’ve got tac air!
Just look to the sky
As they fly by,
We’ve got tac air!
So anytime you’re surrounded,
Don’t be astounded,
When the sky goes black with tac air,
And,
Whoosh, there goes another NVA,
Whoosh, there goes another NVA,
Whoosh, there goes another NVA,
SPLAT!(4)

Когда наша пауза закончилась, я узнал, что BDA будет моим единственным выходом с Киросом и Гуззеттой. Первый сержант разведки объявил, что думает дать мне другую группу, и передал РГ "Вашингтон" сержанту первого класса Юлису "Кэмелу" Пресли. В лице Юлиса группа обрела прекрасного командира.
Пресли занимался разведкой в CCN в 1968 году, уехал домой и вернулся, чтобы воевать в составе наших Хэтчет Форс. Но его последний выход – в составе роты из 100 человек на блокирование Шоссе 110 – обернулся кровавым фиаско, настроив его против своего командира и убедив, что он предпочитает независимость быть Один-Ноль. Пытаясь повторить успех блокирования дороги в 1969 году, его рота Хэтчет Форс заняла тот же холм, но на этот раз противник перенаправил движение на скрытые обходные пути и агрессивно сосредоточил войска против людей SOG.
Хэтчет Форс вызывали истребители весь день и ганшипы ВВС AC-130 всю ночь, в то время как тяжелые 175-мм орудия из Бенхета вели огонь круглосуточно. Реагируя быстрее, чем в предыдущем году, северовьетнамцы вскоре уже обстреливали вершину холма Пресли из минометов, РПГ и безоткатных орудий, а также окружили территорию зенитными орудиями. К третьему дню вертушки со снабжением не могли приземлиться, вместо этого проносились мимо на низкой высоте, чтобы сбросить ящики с крайне необходимыми боеприпасами. Затем NVA начали рыть траншеи вверх по холму. "Кажется, мы ни разу не спали", - вспоминал хороший друг Пресли сержант первого класса Рич Райан.
На четвертую ночь американская разведка перехватила радиосообщение противника: весь 27-й пехотный полк NVA – 1500 человек – сосредоточился, чтобы разгромить окруженную роту SOG. На следующее утро стало так плохо, что Пресли разложил свои магазины и гранаты и задался вопросом, сколько времени у них осталось, и куда придется первое попадание. Вертолет "Кингби" с медиком Уильямом Бойлом попытался прилететь за наиболее тяжело раненым, но сильный огонь изрешетил H-34. Райан видел, как он опустил нос и рухнул в пламени, охватившем всех на борту. Тела Бойла и пилотов забрать не удалось.
Оставалось только выбираться: их Наездник Кови, сержант первого класса Ллойд "Оу-Ди" О'Дэниелс, привел "Скайрейдеры" A-1 с мелкими бомбами со слезоточивым газом, чтобы затруднить действия противника, и "Фантомы" F-4 с тяжелыми 500-фунтовыми бомбами, чтобы пробить полумильный коридор к площадке эвакуации. "Кобры" выпустили дымовые ракеты, чтобы скрыть их марш, который несколько раз застопоривался.
На LZ, чтобы ускорить эвакуацию, они бросили все, кроме радиостанций и оружия. Несмотря на спорадический огонь с земли, эвакуация шла гладко, до последней корабельной группы. Когда прибыл последний "Хьюи", единственными оставшимися были Пресли, его командир роты и тяжело раненый ярд. Капитан запрыгнул на борт – нарушив этику SOG, что командир эвакуируется последним – в то время как Пресли с трудом грузил монтаньяра и был вынужден положить свой CAR-15 и радио в "Хьюи". Затем огонь с земли заставил вертолет уйти, и капитан остался на борту, улетев с CAR-15 Пресли, оставив его одного и безоружного с потерявшим сознание ярдом. В конечном итоге Пресли и ярда подобрала другая вертушка, но на этом для Пресли было все. Он перевелся в разведроту, приняв командование РГ "Вашингтон".
Пресли, который мог демонстрировать в клубе сумасшедший, грубый юмор, в равной степени обладал большой глубиной личности. Командир 5-й Группы специального назначения полковник Френсис Келли однажды привел в клуб Майк Форс нескольких южновьетнамских офицеров и попросил Пресли произнести тост: "За наших вьетнамских союзников, наших боевых товарищей". Юлис чокнулся бокалами с тремя молодыми вьетнамскими офицерами, которые, как он знал, были отважны и никогда не уклонялись от боя. Затем он повернулся к остальным, майорам и полковникам, которых Пресли знал как продажных трусов, и добавил: "А вы все остальные, держащиеся в тылу трусливые ублюдки – идите на хер". Пресли в ярости удалился.
Полковник Келли последовал за ним, сердито попрекая его: "Знаете, сержант, вы ставите меня в неловкое положение".
"Нет, сэр", - ответил Пресли, - "вы ставите меня в неловкое положение". Келли не знал, что сказать.
Хотя я смеялся над выходками Пресли, меня больше восхищала его пронзительная, глубокая сторона. Вскоре после того, как он принял РГ "Вашингтон" он со своим новым Один-Один, штаб-сержантом Томми Бэтчелором и четырьмя ярдами оказались запертыми в тупиковом каньоне в Лаосе. Спрятавшись в воронке, Пресли встегнул Бэтчелора и двух ярдов в эвакуационные обвязки, а затем смотрел, как "Хьюи" благополучно унес их. Второй "Хьюи" завис над головой и сбросил веревки, но только две из них достигли земли, поэтому, следуя этике Один-Ноль, Пресли зацепил Меу и Нигона, последних двух ярдов, и передал по радио, что будет ждать третий борт.
Когда вертолет взлетал, пилот-новичок, совершавший свой первый вылет в интересах SOG, услышал выстрелы бортстрелка, заволновался и рванул вперед, прежде чем успел поднять ярдов над верхушками деревьев. Протащенному сквозь кроны, Нигону сломало шею, прежде чем борттехник успел обрезать веревки, чтобы вертушку не утянуло вниз.
Час спустя Один-Ноль Стив "Джейд" Кивер, командующий группой Брайт Лайт, спустился по веревке туда, где упали ярды, и нашел Меу, потрясенного, но живого, и Нигона, мертвого. Группа Стива, недавно реорганизованная РГ "Иллинойс", вывела их.
В тот вечер Юлис Пресли сидел у медпункта, рядом с холодильником морга, в котором находилось тело Нигона, и говорил с духом ярда. "Ты должен был жить, Нигон", - говорил он, - "ты был хорошим человеком. Если эта страна будет процветать, как мы надеемся, я хотел, чтобы ты был здесь, чтобы увидеть это. Им понадобились бы такие люди, как ты. Мне жаль, что тебя здесь не будет, Нигон. Но я буду помнить тебя. Надеюсь, ты понимаешь".
События развивались быстро. Я передал РГ "Вашингтон" Юлису Пресли, Джерри Гуззетта ушел в РГ "Аризона", а затем однажды утром в конце февраля меня вызвали в дежурку разведроты. Первый сержант Дони указал на доску со штатным расписанием, где я увидел свое имя, написанное жировым карандашом, Один-Ноль, РГ "Калифорния". Будь я проклят, понял я. Я получил старую группу Джо Уокера.
На мой взгляд, не было команды, лучшей, чем РГ "Калифорния", чьи монтаньяры были вымуштрованы этим превосходным, требовательным наставником. После того, как Уокер ушел на службу в ЦРУ в северном Лаосе, у "Калифорнии" было два Один-Ноль – Дик Гросс и Ллойд О'Дэниелс – но они знали, что были лишь местоблюстителями, поддерживавшими группу в форме и готовой к возвращению Джо. Эти трое были труднодостижимыми образцами для подражания, но после четырнадцати месяцев в разведке и дважды в качестве Один-Ноль я чувствовал себя готовым к вызову.
Перебравшись в комнату РГ "Калифорния", я встретился со своими новыми товарищами по группе. Старшим среди них был сержант первого класса Рекс Жако, веселый теннессиец с деревенским остроумием и стилем, который перешел из Хэтчет Форс. Хотя Рекс, мой Один-Один, превосходил меня в звании и был примерно на десять лет старше, его преданность и поддержка не знали границ. Теперь, в своем втором боевом туре во Вьетнаме, ранее он служил в подразделении аэроглиссеров Сил спецназначения в дельте Меконга, носясь на сорока узлах (74 км/ч), чтобы разносить сампаны вьетконговцев из пулеметов. До того времени, как он добрался до РГ "Калифорния", он пять месяцев провел в роте "A" Хэтчет Форс" и участвовал в нескольких крупных боестолкновениях.
Вместе с Рексом я унаследовал штаб-сержанта Джона Янси, старого товарища Рекса, который служил с ним на аэроглиссерах. Абсолютно надежный, но с оттенком нонконформизма, Джон никогда не носил бумажник, храня все, от фотографий до удостоверений личности и денег, засунутыми в один из карманов. Он отказывался надевать носки, возможно, по привычке, возникшей от того, что в дельте Меконга его ноги всегда были мокрыми.
Впервые у меня была группа с четвертым американцем, Ричардом Вуди, который провел в стране уже шесть месяцев. Худой, с редкими усами, Вуди ранее воевал в батальоне Майк Форс Сил специального назначения, который штурмовал гору Нуйкото, старое убежище вьетконговцев к северо-западу от Сайгона. Самый младший, он был в Контуме около трех месяцев.
Все трое были надежными, смелыми и, самое главное, готовыми сражаться как команда. Я знал, что с этими американцами и ярдами РГ "Калифорния" Джо Уокера мы могли бы достичь очень многого.
И какие у нас были ярды. Переводчик, Уит, сносно говорил по-английски, но в отличие от многих переводчиков, он был также прекрасным разведчиком и прирожденным лидером. Наш пойнтмен, Ангао, обладал такими острыми инстинктами и опытом в джунглях, что было похоже, будто у нас в голове охотничья собака. У Хмои, командира туземцев группы, был ужасный шрам в том месте, где пуля АК прошла через его шею – полученный, когда Билл Стаббс погиб четыре месяца назад – но он сражался так, как будто его даже не задело. Прин тоже был тяжело ранен, но сражался как тигр. А гранатометчики М-79, Во и Во – название Джо Уокером "Во-Один" и "Во-Два" – были лучшими, с которыми я когда-либо имел дело. Все наши ярды были умными, преданными и столь же опытными, как и большинство американцев.
Тем не менее, нам понадобилось десять дней тренировок в составе группы, чтобы научиться действовать вместе. Я начал с обзора основ: их стволы автоматически следовали за их взглядами, чтобы они могли в долю секунды отреагировать на неожиданность. Все они знали, как быстро перезаряжаться, но я отрабатывал это с боевой стрельбой, пока все не научились без запинки перезаряжать свои CAR-15 менее чем за четыре секунды. Мои гранатометчики M-79 могли выдавать десять выстрелов в минуту прицельно, и пятнадцать выстрелов в минуту, стреляя инстинктивно: поразительная скорость, которая подавит наших врагов.
В близлежащих джунглях мы практиковались перемещаться от дерева к дереву, так что каждый человек был рядом с укрытием, если внезапно будет открыт огонь. Вскоре движение нашей группы приобрело извилистый, естественный характер, подобно змее, скользящей сквозь джунгли от дерева к дереву. В своем движении по джунглям мы также использовали тени, держась скрытыми в них и обходя даже крошечные солнечные лучи, которые могли осветить вас, как прожектор. Мы двигались в полной тишине, полагаясь на подаваемые рукой и ладонью сигналы, которые все вскоре усвоили.
На стрельбище большую часть времени мы проводили в отработке с боевой стрельбой немедленных действий, организованных способов реагирования группы на контакт с противником. При контакте я учил их опускаться на колено, уменьшая свои габариты как мишени, при этом оставаясь в хорошем, устойчивом положении для стрельбы. По сравнению с изготовкой сидя или лежа, положение на колене позволяло физически – и особенно психологически – легче вставать и идти, когда наступало время двигаться сквозь огонь. Такие мелочи сохранят жизнь моим людям.
Вскоре мы отточили основные навыки, что позволило мне поднять людей на более высокий уровень сложности. Будучи большим приверженцем слезоточивого газа, я велел двум гранатометчикам стрелять газовыми снарядами после первоначального залпа из четырех осколочных, в то время как мой переводчик Уит бросал газовую гранату всякий раз, когда видел, как это делаю я. Кроме того, я пришил сумки для Клейморов к рюкзакам пойнтмена и хвостового стрелка, так что независимо от того, ударят ли по нам спереди или сзади, последний отходящий инициировал Клеймор с полуминутной задержкой, чтобы еще больше ввести в замешательство и помешать преследователям противника. Мы отрабатывали нападение спереди, сзади, с правого фланга, с левого фланга, вынос раненых, атаку сквозь вражескую засаду, отход из вражеской засады, использование 60-мм миномета, даже засады с ходу для захвата пленных. И все это с боевой стрельбой, ведя огонь опасно близко, поверх, рядом и друг между другом.
К концу десяти дней тяжелых тренировок наша скоординированная стрельба напомнила мне плавно работающие поршни "Феррари" – идеально настроенные, в унисон и именно так, как я этого хотел. Теперь РГ "Калифорния" была действительно готова, более боеспособна, чем любая группа, в которой я был раньше. Какой будет наша первая задача? Первый сержант Дони сказал мне явиться к оперативному офицеру, майору Джаксу.
Это было странно. Обычно Один-Ноль просто отправлялся в оперативный отдел и получал предварительное распоряжение от капитана, а затем, через пару дней, полноценный инструктаж по задаче. Мне было интересно, чего хотел Джакс.
Я нашел его в Центре тактических операций, за его столом, разговаривающим с новым молодым капитаном. Джекс указал мне на стул. Как всегда, он был прямолинеен. "Это капитан Крупа. Думаю, ты его знаешь". Хотя я практически не общался с Фредом Крупой, я видел светловолосого уроженца Пенсильвании и знал, что он был относительно новым Один-Ноль РГ "Нью-Гемпшир". По нашивке 1-й воздушно-кавалерийской на его правом плече я знал, что он уже отслужил один боевой тур во Вьетнаме.
Я кивнул. "Да, знаю, сэр".
Джакс продолжил: "Сайгон одобрил еще одну операцию "Эштрей". Шеф SOG хочет организовать еще одну засаду на колонну и захват водителя грузовика на Шоссе 110. Операция "Эштрей Два".
Я начал повторять свое сделанное месяцем ранее в клубе предложение: "Я пойду, если вы…"
Джекс прервал: "Я не смогу возглавить "Эштрей Два". Сайгон говорит, что я не могу пойти". Верх снова взяли вопросы безопасности, риск пленения хорошо информированного офицера штаба SOG.
Джакс замолчал и долго смотрел на меня, как десять дней назад в коридоре.
"Посол США в Лаосе разрешил нам отправить на эту операцию восемь американцев. Но на этот раз мы не можем раздергать половину наших групп, чтобы собрать добровольцев. Нет, на этом выходе будут задействованы только две группы: ты, Крупа и все ваши американцы. Пластер, у тебя больше опыта, ты возглавишь операцию "Эштрей Два".
Я был буквально ошеломлен.
Джакс протянул руку. Мы обменялись рукопожатием, затем я пожал руку Крупе. Все, что я смог придумать, это сказать: "Я сделаю все, что смогу, сэр".

1. Пенетратор – спасательно-эвакуационное устройство, предназначенное для подбора людей с местности с густой растительностью, не позволяющей вертолету приземлиться. Представляет собой стержень обтекаемой формы со складными лопастями (обычно тремя), закрепленный на тросе. Сбрасывается с зависшего вертолета, пробивая при этом кроны деревьев. На земле лопасти откидываются, эвакуируемый садится на них, пристегивается к центральному стержню и с помощью троса поднимается на борт (прим. перев.)
2. Камера Pen EE фирмы "Олимпус". Выпускалась с 1961 года и была одной из самых маленьких камер, рассчитанных на 35-мм пленку. Имела полностью автоматическую экспозицию и фиксированную фокусировку (прим. перев.)
3. Мексиканское противостояние – конфликт, в котором для всех участников одновременно невозможно как победить, так и легко выйти из конфронтации. Например, когда несколько человек одновременно направляют друг на друга оружие. Часто используется в качестве кинематографического клише для обострения сюжета (прим. перев.)
4. Перевод будет чуть позже

_________________
Amat Victoria Curam