Раз пошла такая пьянка, то продолжим обще-САС-овский тренд.
Книжица небольшая, буду переводить в фоновом режиме, а дальше как пойдет.

*****

Питер «Йорки» Кроссленд

ОБЪЕКТ «ВИКТОР ДВА»
Решающая операция САС в Ираке

Блумсберри Паблишинг
1996 г.


СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие
Пролог
1. Трудное начало
2. Новая жизнь в Херефорде
3. Из Южной Америки в Персидский Залив
4. Первое убийство
5. Объект «Виктор Два» и кризис лидерства
6. Цена войны
7. Война на домашнем фронте
8. В ожидании своего будущего
Благодарности
Фотоматериалы

Посвящается Мэтью и Дэмиену за их несокрушимую любовь и поддержку, которую они оказывали мне в трудные времена.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда эта книга была впервые опубликована в твердом переплете, серьезный характер обвинений, содержащихся в ней, стал предметом расследования, проведенного высокопоставленными чиновниками группы сил специального назначения Министерства обороны.
В министерстве тщательно изучили утверждения о том, что произошло, когда мы совершили нападение на иракский узел связи. После расследования, и допросов нескольких человек, также участвовавших в этой операции, там решили не ввязываться в дальнейшие судебные разбирательства против меня.
На сегодняшний день я больше ничего не слышал, поэтому предоставляю читателю возможность самому составить собственное мнение о произошедшем.

ПРОЛОГ
На часах было 02:00. Нам была поставлена задача уничтожить иракский узел связи. Тридцать четыре солдата САС против трехсот иракцев — неизвестных нам.
Я уже «открыл аукцион», сняв с близкого расстояния иракского солдата; либо он, либо я — и иракец проиграл. Он был уже мертв три минуты, прежде чем иракский объект ожил.
Когда мы быстро удалялись от одинокого сооружения в пустыне, я увидел в 20 метрах от себя группу фигур, стоявших на вершине песчаной дюны, чьи силуэты выделялись на фоне темного бархата пустынной ночи.
— Кто это такие, черт возьми? — прошептал я.
— Все в порядке, это всего лишь гражданские, — произнес кто-то.
Я ошибся. Силуэты внезапно открыли по нам огонь, и разверзся ад. Неподалеку от нас на землю упал Слаггер, когда вихрь от высокоскоростного иракского снаряда обдул его штанину. Мэтт, Йен и я добрались до машины с установленным гранатометом Mk19 и быстро укрылись за ней от иракцев. Слева от меня раздался рев двигателя, заставивший меня обратить внимание на то, что один из наших автомобилей уходит. «Куда они, черт возьми, едут? — подумал я про себя. — Мы же в центре пожара!»
Но внезапно у меня появились более важные мысли. Мэтт и Йен стояли у заднего борта, поливая врага огнем. Я вскочил в кузов, указал на иракцев и крикнул:
— Лесли, открывай огонь!
Тот начал стрелять вслепую в пространство, но совершенно не в том направлении. Я схватил оружие и развернул его в сторону врага:
— Туда! Вот туда! — крикнул я ему, после чего спрыгнул с машины и присоединился к Мэтту и Йену в задней части машины, откуда мы все трое продолжили вести огонь по вражеской позиции. К этому времени интенсивность иракского огня резко возросла, но мы отчаянно пытались устоять на ногах. Посмотрев налево, я увидел, что начали стрелять еще больше наших парней.
— Где Брайан? — крикнул я.
— Он уехал на машине! — донесся в ответ чей-то крик.
Как только началась стрельба, Брайан нырнул в переднюю часть ближайшего автомобиля и крикнул водителю, чтобы тот убирался отсюда. И пока он мчался в темноту, оставляя нас позади, на заднее сиденье успела запрыгнуть еще пара людей.

Вот это хорошо, вот это замечательно!

Да! Будем троллить самого полкового сержант-майора Рэтклиффа)))

Я бы попросил! Просто майора. Человек старался. Выслужил пресловутое "повышение из рядов".
А то, что "Йорки" он чуть ли не ненавидит, это прям чувствуется. Рэтклифф жестко прохаживается по якэмерону Спенсу и особенно по Макнабу с Райаном, но там есть и сарказм и покровительственные нотки, но как только упоминается Йорки - все, планка падает, никакой иронии, просто затаптывание.
В принципе причина понятна, Йорки мало того, что без всякого почтения о его любимом 22-м полку, так и еще поливает грязью его (Рэтклиффа) звездный час.

Спасибо большое, чувствую, будет крайне интересно.

О, спасибо! Книжка на самом деле хорошая

_________________
Live hard, die young, make a good-looking corpse.

Я впервые начал перевод книги, которую не читал. Поэтому знакомлюсь с ней сразу в процессе работы.
Сейчас вчерне подготовил первую главу. Мне кажется, что книга несколько необычна даже на фоне общеСАСовских мемуаров. Некоторые моменты прям за душу берут. Впрочем, на выходных читатели сами почитают))

1
Трудное начало

Убийство — дело серьезное. Мне ли не знать, ведь именно этим я зарабатываю на жизнь — или зарабатывал до недавнего времени. Я часто задумываюсь о том, как внезапное и насильственное отнимание жизни отражается на остальных людях и на Вселенной в целом. Мы убиваем животных, откармливаемых и выращиваемых для еды; мы также охотимся и убиваем крыс, кроликов и других существ, причисляемых к паразитам, — и делаем это, не задумываясь. Серьезная часть начинается тогда, когда человек убивает своих собратьев. Но иногда и здесь мы можем унять свою совесть: евреи, палестинцы и, в последнее время, иракцы — все они рассматриваются в определенных кругах как человеческий эквивалент паразитов.
Утверждается, что в войне в Персидском заливе погибло более ста тысяч иракских солдат. Многие из них погибли и были похоронены во время непрекращающихся бомбардировок их окопов коалиционными ВВС. Многие погибли при отступлении из Кувейта, когда танки и военные грузовики перемешивались с гражданскими автомобилями, и когда военная машина коалиции находила их, за ними быстро следовал ад: не достойное окончание полезной жизни, не комфортная смерть в окружении родных и близких, а горящая плоть, безумные крики и раскаленный металл современного оружия. Мы, представители коалиционных сил, ликовали, мысленно расчеловечивая этих молодых иракских солдат. Для нас эта длинная колонна, петляющая по дороге на Басру, покачивающаяся под тяжестью награбленного у граждан Кувейта, была всего лишь одной ядовитой змеей, которую мы обезглавили с помощью умных бомб, выпущенных с неприступного расстояния. Но на самом деле мы убивали студентов, крестьян, мужей и отцов. Это были люди, по которым будут скорбеть те, кто остался позади; люди, которых любили; люди, которые достойно прожили свою жизнь; люди, которые теперь вдыхают раскаленный воздух и чувствуют боль сожженной плоти.
Прошло пять лет, а память все еще жива. Правильно это или нет, но мы не должны убивать, не испытывая чувства вины. Сейчас, когда я наблюдаю за страданиями собственного умирающего сына, возможно, эти сто тысяч голосов разносятся эхом по Вселенной и обвиняют меня, потому что я чувствую свою вину.
Во время конфликта в Персидском заливе я убил своего первого иракца в наземной войне. В этой книге рассказывается моя удивительная история и правда о том, что на самом деле произошло с боевым патрулем САС глубоко за линией фронта. Само попадание в Ирак оказалось скорее комедией, чем военной операцией. Затем нам поручили искать ракеты «Скад». Это была жизненно важная задача, поскольку только так американцы могли убедить израильтян не вмешиваться в конфликт и сохранить хрупкое равновесие в коалиции.
Когда угроза от «Скадов» уменьшилась, был получен новый приказ — на этот раз атаковать иракскую радиорелейную станцию, известную как объект «Виктор-2». Это был дерзкий рейд; утверждалось, что это самая крупная боевая акция, предпринятая силами специального назначения на территории Ирака. В операции, требовавшей смелости и скрытности, участвовал полуэскадрон бойцов САС. Несмотря на тщательно спланированную атаку, когда пришло время, мы просто направили нашу хорошо вооруженную боевую колонну прямо на вражескую позицию. Установив подрывные заряды под самым носом у иракцев, мы уже собрались уходить, когда начался настоящий ад. В ходе завязавшейся перестрелки наши шансы были тридцать к одному, но в конце концов нам удалось вырваться, и взрывы заложенных зарядов эхом отдавались позади нас, когда вся колонна снова исчезла в темноте.
Вы можете подумать, что мы должны были вернуться домой героями, но, как и во всех операциях САС, за этим последовала анонимность. И моя личная жизнь, когда я вернулся в распадающийся брак и к умирающему сыну, уже никогда не была прежней. Я далеко не идеален и признаю, что часто изменял своей жене; тем не менее, я люблю своих двух мальчиков и люблю свою работу. Но попытка совместить профессиональную и личную жизнь создавала невыносимое давление. У моего сына Мэтью мышечная дистрофия, и его здоровье неуклонно ухудшается. Теперь, в восемнадцать лет, его смерть — это просто вопрос времени. В итоге я искал счастья во втором браке, но и он закончился катастрофой. Специальная Авиадесантная Служба осталась равнодушной и мало чем помогла.
Поэтому в темные часы, когда большинство из вас спит, я лежу без сна, и слезы катятся по моим щекам, когда я сплю, мне снятся кошмары. Лицо Мэтью сменяется лицом мертвого иракского солдата, как будто мои жестокие действия каким-то образом стали причиной его болезни. А с рассветом мне снова приходится смотреть в лицо миру. Так что это не просто история еще одного солдата САС — это история человека, который побывал на самом краю жизни и последние пять лет балансирует на ее грани. И я не могу отступить, не могу до тех пор, пока не умрет Мэтью.

*****

Меня зовут Питер, но все зовут меня Йорки. Я получил это прозвище не потому, что ем много шоколада, а потому, что я родом из Йоркшира. [1] Родился я в Лидсе в 1961 году. Через три дня после моего появления на свет у моей матери развился тромбоз, и прошло еще несколько недель, прежде чем мы с ней смогли вернуться домой, в скромный домик с двумя подъездами и туалетом на улице. Но всего через три дня после возвращения у нее случился сердечный приступ, и ее срочно положили в больницу, а еще через неделю, в пятницу, 29-го ноября 1961 года, мама умерла. Ей было всего двадцать девять лет.
В это страшное для всех время нужно было решить вопрос, что делать с двумя моими сестрами, которым тогда было два и четыре года, и их новорожденным братиком. Сначала меня предложили усыновить: меня готовы были взять к себе дядя Терри и тетя Барбара, а также сестра-хозяйка родильного дома, где за мной присматривали, пока мама лечилась от тромбоза. Папа сомневался: ему хотелось сохранить семью, если это вообще было возможно. В итоге все решила Нана, моя бабушка по материнской линии — нас, детей, будут воспитывать вместе она и тетя Барбара.
Нане в то время было пятьдесят шесть лет. Она воспитала свою собственную семью, работая полный рабочий день на текстильной фабрике, и все еще работала, когда приняла решение выйти на пенсию и воспитывать вторую семью. Но, как постоянно напоминала мне бабушка, пока я рос, мы были детьми ее дочери Кэтлин, и она любила нас.
Когда мне было всего несколько недель от роду, я, конечно, ничего не замечал. Но помню, как спустя годы бабушка говорила, что это было невероятно трудное время для всех. Две мои сестры постоянно донимали ее вопросами: Почему мама уехала? Когда она вернется домой? И бабушка, и папа сказали девочкам, что мама отправилась на небеса к Иисусу, и будет присматривать за ними, чтобы они всегда были в безопасности. Когда я подрос, то узнал, что мама предвидела свою смерть и написала письмо моей старшей сестре Кристине, объяснив, что ей нужно уехать, и попросив ее присмотреть за младшей сестричкой и новорожденным братиком. Я начал черпать силы в воспоминаниях о ней. Мама, зная, что умирает, должно быть, использовала каждую унцию мужества, которая у нее была. Ее мужество передалось мне, и сегодня оно нужно мне как никогда.
Следующие четырнадцать лет отец пытался свести концы с концами, работая все часы, которые посылал Бог, — днем на мельнице, а ночью за барной стойкой в местном рабочем мужском клубе. Затем, незадолго до того, как я окончил школу, он заболел. Однажды вечером в понедельник в декабре 1975 года он не вышел на работу, что было неслыханно. Отец много лет работал барменом в местном социальном клубе для рабочих — это была его вторая работа, которая приносила столь необходимые дополнительные деньги.
В юности он играл в Лиге регби и даже подписал контракт с полупрофессиональной командой «Кигли», но все закончилось, когда отец сломал лодыжку, но продолжал поддерживать свою физическую форму. После маминой смерти он, однако, стал пить больше, чем требовалось, и всегда выкуривал по пятьдесят сигарет в день. Но я никогда раньше не знал, что отец болен, и видеть его сейчас в таком состоянии было страшно.
Пришел врач, сказал, что беспокоиться не о чем, и выписал рецепт на какие-то таблетки. До ближайшей аптеки было около трех миль; я быстро бежал всю дорогу, думая, что чем быстрее я вернусь, тем быстрее отец поправится. Но таблетки не помогли. После Рождества ему стало хуже, и в январе 1976 года он попал в больницу, где его держали под сильными седативными препаратами. Мне было всего четырнадцать, и я не очень понимал, что происходит.
По мере того как состояние отца ухудшалось, он начал совершать совершенно несвойственные ему поступки. Однажды, когда его навестило большинство членов его семьи, к кровати подошла молодая медсестра. Ни с того ни с сего папа запустил руку ей под юбку. Женщины пытались скрыть свое смущение, а мужчины просто разразились хохотом. Позже Нана рассказала мне, что от лекарств, которые он принимал, у него начался бред.
Однажды днем, когда я сидел с ним, он повернулся ко мне и сказал:
— Сынок, сынок.
— Да, папа. Я здесь.
— Я люблю тебя, сынок.
Я почувствовал себя немного неловко. Я любил его, но эти слова не произносились с тех пор, как я был младенцем.
— Я тоже тебя люблю, папа, — ответил я, жалея, что не говорил этого чаще.
Сегодня оба моих сына по-прежнему говорят мне, что любят меня, и я регулярно говорю им об этом.
На следующий день была суббота, и я не навестил его, потому что играл в футбол, сказав, что навещу его на следующее утро. В двенадцать минут шестого утра в воскресенье я внезапно проснулся от глубокого сна. Около девяти часов в доме появилась моя сестра Кристина и сообщила нам с Наной, что отца больше нет, — он умер от цирроза печени и сердечной недостаточности как раз в тот момент, когда я проснулся.
Нана и остальные члены семьи много говорили о папе и его здоровье; насколько я могу судить, после маминой смерти он сильно изменился. Не могу припомнить ни единого случая, когда я видел бы его с другой женщиной; вместо этого он находил утешение в бутылке. По крайней мере, сейчас мама и папа снова вместе.
Я бросил школу в пятнадцать лет и получил свою первую работу, устроившись кладовщиком в магазине «Кэш энд Керри»: разгружал грузовики и оценивал товары, прежде чем отнести их в магазин, где должен был выкладывать их на полки. Единственное, что я могу сказать в пользу такой работы, — это то, что там платили зарплату. Рабочий день начинался в 8:30 и заканчивался в пять часов, но я мог увеличить свой заработок, работая сверхурочно.
В это время у меня завязались отношения с местной девушкой. Звали ее Джун, и я знал ее уже много лет, так как она жила в квартире напротив дома Наны. Она была на два года старше меня и выглядела очень привлекательной. Примерно в то же время я начал осознавать, что женщины тоже находят меня привлекательным. Я был довольно крупным для своего возраста, а благодаря работе на складе стал очень подтянутым и мускулистым, и находился как раз в том возрасте, когда начинает буйствовать сексуальное влечение. Бóльшую часть дня я проводил в мечтах о том, что могу проделать с Джун в постели, и бóльшую часть ночи мы с ней этим занимались. Мы оба были молоды и глупы, и она забеременела. Нана была не в восторге от этого, но дело было уже сделано, и на этом все закончилось.
Мэтью родился, когда мне было шестнадцать лет, и к тому времени я уже переехал к Джун в ее маленькую квартирку. Когда я отвез ее в больницу, дежурные медсестры, приняв ее, сказали, чтобы я шел домой, полагая, что я ее младший брат, а не ее парень. Я был совершенно не осведомлен о своих правах и просто сделал то, что мне сказали!
Первоначально Джун решила отдать ребенка на усыновление, но это было еще до рождения Мэтью. Поговорив с ней об этом после родов, мы оба согласились, что не пойдем на такое: увидев собственного ребенка, мы поняли, что ни за что не расстанемся с ним. Именно тогда мы решили назвать его Мэтью, в честь библейского имени; на самом деле это было название песни Джона Денвера, которая мне особенно нравилась.
Оглядываясь назад, могу сказать, что это было одно из лучших решений, которые я когда-либо принимал в жизни. В то время мы даже не подозревали, что Мэтью болен, и только когда ему было четыре с половиной года, а мы с Джун жили в Германии, мы поняли, что с ним что-то не так. А пока я был так рад тому, что стал отцом, что просто сосредоточился на том, чтобы быть ответственным родителем. На складе я продержался двенадцать месяцев, после чего меня уволили за прогулы. Ну и фиг с ними — мне все равно хотелось пойти в армию!

*****

Изначально я хотел вступить в Парашютный полк, но мой дядя Питер отговорил меня. Сам он начинал в Королевской инженерной ремонтно-восстановительной службе (REME), [2] а затем во время чрезвычайных событий в Малайе в 1950-х годах перешел во вновь сформированный 22-й полк Специальной Авиадесантной Службы. Я последовал его совету, который оказался весьма дельным. В итоге я выбрал Королевский полк зеленых курток [3] и 13-го октября 1978 года был направлен на прохождение начальной военной подготовки в казармы «Пенинсула Бэррэкс» в Винчестере, в графстве Хэмпшир. Подготовку я прошел, но поскольку мне еще не исполнилось и восемнадцати, я был слишком молод, чтобы быть зачисленным в боевой батальон, поэтому оставался учебке до момента поступления на службу в 3-й батальон Королевских зеленых курток, расквартированный неподалеку от Кембриджа. Вот тогда жизнь стала по-настоящему интересной.
Все эти годы я был чрезвычайно распущен, особенно когда был со своей первой женой. Я вел себя как кобель, никогда не задумываясь о том, кому и как я причиняю боль. В начале моей военной карьеры Джун оставалась в Йоркшире с детьми, а я жил в армейском лагере. Это была данная Богом возможность вести себя как холостяк, с дополнительным преимуществом — уезжать домой на выходные, когда мне захочется.
Как и во многих других городах с большим количеством расквартированных там военных, в Кембридже существовали «группи». [4] Солдаты посещают определенные пабы или клубы, в которых всегда можно найти множество девушек, желающих хорошо провести время. Каждый вечер мы садились на автобус, который в 18:00 отправлялся от караульного помещения. Крайний автобус возвращался в казармы 22:30, но обычно он был пуст. Если вам удавалось закадрить «птичку», вы либо находили укромное место, чтобы трахнуть ее прямо у стены, либо приводили ее в лагерь. Последнее было настоящим испытанием — это было живое доказательство перед товарищами, что ты можешь добывать женщин.
Кроме того, было непросто победить саму систему организации службы, в основном это касалось полковой военной полиции. Чтобы провести девушку в казарму, мы выходили на одну автобусную остановку раньше и проникали в расположение через боковые ворота рядом с футбольными полями. С нашей казармой граничил старый лагерь Королевских ВВС, у которого по периметру не было забора, и мы могли проскользнуть через него. В то время угроза террористов из Северной Ирландии была не очень велика, и охрана была на расслабухе, так что вы могли буквально войти со своей женщиной, трахать ее всю ночь, а на следующее утро отправить восвояси. Это кажется немного суровым по отношению к женщинам, но они сами наслаждались этим опытом не меньше парней и всегда охотно принимали в этом участие. Утром они просто шли к близлежащей телефонной будке и вызывали такси.
В свое время командир полка и полковой сержант-майор пытались пресечь эту порочную практику, заставив сержанта военной полиции и его подчиненных предпринять против нас определенные действия, но это только усилило элемент вызова, и некоторые из нас стали идти на необычные меры, чтобы доставить женщин в расположение. Однажды вечером мы с моим приятелем Мэттом, у которого была большая «Вольво», подцепили в пабе двух цыпочек. Они отчаянно хотели вернуться с нами в казарму, но мы объяснили, что единственным способом доставить их в лагерь будет багажник автомашины. С некоторой неохотой они согласились приехать таким образом. Мы беззаботно проехали в расположение мимо караульного помещения, припарковались у нашего жилого блока, и уже через несколько секунд уже выходили из машины и расходились по своим комнатам. Несколько часов спустя, вполне довольные жизнью, мы проделали обратную процедуру и вывезли девушек, полагая, что поступили очень умно.
Потом мы узнали о случае, произошедшем с одним из парней из роты «В». Тот привел в казарму девушку, которая на следующее утро все еще оставалась в части. Он не придумал ничего лучшего, как нарядить ее в полную камуфляжную униформу и нацепить полковой берет, полагая, что она может просто выйти через главные ворота и ее не остановят. Однако, приблизившись к выходу из расположения, девушка пошла напрямик по траве близлежащего футбольного поля, не зная, что это запрещено. Внезапно ее окликнул громкий голос.
— Эй ты, солдат! Какого черта ты ходишь по моей траве? Иди сюда, маленький кусок собачьего дерьма!
Это был здоровяк Джорджи Браун, самый крупный и зловредный сержант военной полиции, который когда-либо жил на свете. Девушка продолжала идти, глядя прямо перед собой и молясь, чтобы его слова были обращены к кому-то другому.
Когда она ускорила шаг, голос раздался во второй раз.
— Эй ты, парень, стой на месте!
Девушка перешла с рыси на неровный бег, но к этому моменту Джорджи явно был готов взорваться. Он крикнул часовым у ворот, которые с полным недоумением наблюдали за всем этим странным происшествием.
— Поймайте его, мать вашу! Я хочу, чтобы он оказался в моей гребаной караулке!
Двое часовых бросились за маленькой фигуркой, и взяв ее с каждой из сторон, девушку с низко опущенной головой привели в караульное помещение.
— Фамилия и личный номер, мать твою!? — прорычал Джорджи, зацепив пальцем полковой берет. Волосы девушки упали на плечи. Сержант в изумлении подошел ближе. — Хорошая пара туфель, да еще и на высоком каблуке, моя дорогая. И как давно вы стали военнослужащим Королевских зеленых курток?
Юное создание тут же разрыдалось, поспешив рассказать о солдате, который так бесцеремонно втянул ее в неприятности. У Джорджи, каким бы большим и уродливым он ни казался, у самого была семья и дочь того же возраста.
— Хорошо, моя дорогая, давай разберемся с тобой. Как насчет того, чтобы я приготовил нам чашечку хорошего чая, а потом вызвал тебе такси до дома?
Девочка перестала всхлипывать, и Джорджи прошептал двум часовым:
— Отправляйтесь в казарму и возьмите этого маленького гадёныша.
Десять минут спустя солдат оказался в одной из тюремных камер на гауптвахте, где и пробыл последующие двенадцать дней, а девушка оделась, привела себя в порядок, выпила чай, а затем исчезла в такси, оплаченном Джорджи — самым большим, самым злобным, но самым гуманным сержантом военной полиции, которого вы когда-либо видели.
На фоне всех этих измен я все еще находил в себе силы возвращаться домой в Лидс и оттягиваться с Джун. Однажды в выходные, как раз перед тем, как батальон должен был отправиться в Северную Ирландию, она позвонила мне и сообщила, что снова беременна. Когда родился Дэмиен, мне было двадцать лет, а я все еще вел себя как холостяк. Я решил, что пора уже повзрослеть.

*****

В мае 1981 года Королевские зеленые куртки были направлены в Южный Арма. Девушки ушли; настало время серьезной службы. Нас разместили в Бесбрук-Милл, старом ветхом здании, которое когда-то было фабрикой, а сейчас было переоборудовано для размещения целого армейского полка. Солдаты спят, гадят и принимают душ под одной крышей; единственное время, когда вы выходите на улицу, — это патрулирование. Тогда вы выезжаете либо на машине, либо, что более вероятно, на вертолете; отправляетесь на операцию, возвращаетесь, докладываете, едите, спите, смотрите видео и повторяете весь процесс снова и снова. Это может показаться уныло-монотонным, но мне это нравилось. Работа в Южном Арма может быть очень увлекательной.
Рэймонд Маккриш, двадцатичетырехлетний террорист ИРА, стал третьим голодающим, погибшим за свое дело. [5] В день, когда его гроб вынесли из больницы Ньюри, около двадцати тысяч сторонников проследовали в траурной процессии к его дому, куда по традиции занесли гроб. Начался период траура. За три дня до этого мой взвод оборудовал наблюдательный пункт в лесу на склоне горы Камлох.
С первыми лучами Солнца нас высадили в паре километров к югу с вертолета «Уэссекс», после чего мы выдвинулись в лес и заняли позицию для наблюдения, на которой можно было бы укрыться и в то же время с высоты птичьего полета просматривать деревню Камлох, особенно кладбище, которое и было нашей главной целью. Работали мы в составе трех патрулей по четыре человека в каждом; два патруля должны были прикрывать фланги и тыл, а я, будучи капралом, должен был возглавить группу, наблюдающую за кладбищем. Сидеть на НП несколько дней может быть очень холодно, поэтому мы взяли с собой много пайков и дополнительную теплую одежду.
Расположились мы на опушке большого лесного массива. Наша задача заключалась в основном в сборе разведданных, поэтому мы были вооружены самозарядными винтовками SLR, пулеметами GPMG и гранатометами M79, а также персональными рациями и другим специальным оборудованием. Кроме того, у нас были оптические приборы для наблюдения на больших дистанциях как днем, так и ночью — стандартный бинокль и самофокусирующаяся швейцарская зрительная труба, которые являются очень простыми по сравнению с тем, что использовали бы в САС в такой же ситуации. Хотя у нас и был фотоаппарат, и мы будем пытаться сфотографировать всех игроков ИРА в траурной процессии, сделать это на расстоянии двух километров будет почти невозможно. Опять же, САСовцы со своим высокотехнологичным фотооборудованием смогли бы сделать четкие снимки лиц даже с такого расстояния, нам же придется в нужное время ползти вперед, и подбираться к толпе как можно ближе. Это называется ближняя разведка цели наблюдением, или просто ближняя разведка, [6] и она определенно должна была стать одним из самых ярких моментов операции — особенно если нас засекут.
Первые пару дней активность была очень слабой, но в пятницу все изменилось. Население деревни резко увеличилось, люди были повсюду, заполняли улицы, заходили и выходили из домов друг друга. Я доложил в штаб батальона, где решили, что им нужны фотографии людей в толпе. Поскольку мы были одеты в военную камуфляжную униформу, а наши лица были замазаны камуфляжным кремом, я решил, что лучше всего будет спуститься с холма на четвереньках. Мы отправились втроем — я, Спад, наш фотограф, и Митч, который выполнял роль прикрытия. В этом был здравый смысл, ведь армия постоянно патрулировала этот маршрут, и три солдата в поле не должны были привлечь особого внимания.
Мы двинулись вниз по холму, а затем пошли через поля среди овец и коров, как это делал бы фермер. Не доходя метров ста до процессии и не привлекая к себе особого внимания, Спад отснял около пяти катушек фотопленки. Затем, не желая испытывать судьбу, мы развернулись и уверенно зашагали обратно вверх по холму. На всякий случай, чтобы никто нас не выследил, мы вошли в лес совсем недалеко от НП, а затем, чтобы ввести в заблуждение, двинулись по заранее определенному маршруту. Такая тактика сработала — слежки за нами не было, и наша позиция обнаружена не была.
Когда процессия обходила деревню, можно было увидеть молодых людей, которые тыкали палками в живую изгородь, а в некоторых случаях даже поджигали ее, особенно в районе кладбища. Это стандартная процедура использовалась в ИРА для борьбы с любыми близкорасположенными наблюдательными пунктами САС; крестьяне действительно обрезали некоторые живые изгороди настолько сильно, чтобы не оставалось никакой листвы. Несмотря на подобные меры предосторожности, САСовцы, как я узнаю позже, могли выставить патруль практически в любом месте, если возникнет такая необходимость. Как бы то ни было, в тот день никто из молодых людей не собирался идти два километра вверх по склону горы, чтобы осмотреть лес.
После обеда на кладбище, находившемся всего в 50 метрах от дома Маккриша, особенно вокруг недавно вырытой могилы, я заметил какое-то движение. Двое мужчин принесли пакет размером с жестянку из-под печенья, завернутый в черный полиэтиленовый мешок, и положили его в живую изгородь напротив могилы. С тех пор один из них постоянно находился поблизости. Это показалось мне странным, и я сразу же доложил об этом нашему командиру, майору Принглу. Две минуты спустя он снова вышел на связь, очень взволнованный. Все понимали, что в пакете, скорее всего, находилось оружие для салютной команды — типичный в таких случаях акт проявления неповиновения со стороны ИРА. Однако охранники не отходили от пакета и сменялись каждый час или около того. С наступлением ночи майор Прингл решил вернуть нас в Бесбрук-Милл, где я смог полностью доложить обстановку ему и командиру взвода. После этого нам вместе с командиром взвода предстояло отправиться обратно на НП и провести ближнюю разведку места закладки пакета и прилегающей территории.
Когда мы вернулись, в деревне стало намного тише. Единственные звуки доносились из дома Маккриша, где полным ходом шли поминки. Это была идеальная ночь для ближней разведки — ясная, но без Луны, что позволило бы нам подойти очень близко к нужному месту. Разведгруппа состояла из командира взвода, Митча, Фредди и меня. Двигались мы довольно быстро, стремясь подойти к кладбищу как можно ближе. Когда мы приблизились к живой изгороди, окружавшей его, то увидели впереди и немного правее себя яму, вырытую для гроба. Дом Маккриша, где все еще находились скорбящие, стоял прямо через дорогу. Предварительно сняв свои «разгрузки» и оставив Митча прикрывать нам спину, мы двинулись вперед, бесшумно переползая по-пластунски к могиле и спрятанному пакету.
Внезапно охранник обернулся — возможно, он услышал нас или увидел наши силуэты.
— Кто здесь? — Голос был резким и звучал испуганно.
— Черт возьми, нас заметили! — Прошептал я, ни к кому конкретно не обращаясь. В то же время я слышал, как мое сердцебиение участилось в два раза. Мы уж собирались было вскочить, как раздался еще один голос.
— Это всего лишь я, Майкл!
Ирландский акцент — охранника вот-вот должны были сменить. Чувство облегчения от того, что нас не обнаружили, было почти непреодолимым. К несчастью, они оба уселись на краю могилы возле пакета и принялись болтать. Мы потратили больше часа, чтобы занять это место всего в шести метрах от тайника, а времени оставалось все меньше. Было обидно, но я принял решение сняться в надежде, что наше время наступит завтра. Мы отползли подальше и, оказавшись вне пределов слышимости, вернулись к месту сбора. Прибыл вертолет, и нас снова доставили в Бесбрук-Милл.
На следующее утро ребята снова были готовы к работе. Мы решили вернуться на тот же наблюдательный пункт, используя примерно тот же маршрут, что и предыдущей ночью. Существовала некоторая вероятность засады, и нам нужно было быть более осторожными. Остальные военнослужащие группы — те, кто не был с нами предыдущим вечером, — были проинструктированы за час до этого. Несмотря на то, что они знали местность, а мы находились на одном НП, операцию все равно нужно было скоординировать.
Три патруля, всего двенадцать человек, собрались на вертолетной площадке. Вылетев на юг из Бесбрука, мы направились в сторону Ньюри и горы Камлох. Приземлившись через десять минут, все ребята быстро выпрыгнули, и вертолет тут же взлетел снова — после его отлета всегда наступает жуткая тишина, как будто вас бросили.
Патрулируя с осторожностью, мы вернулись в лесной массив, спрятавшись в тени деревьев. Когда мы приблизились к нашему старому НП, я собрал ребят и вкратце рассказал им о том, что должно произойти. Затем, проверив, нет ли какой-либо посторонней активности в районе наблюдательного пункта, мы вернулись на свою позицию. Пока мы с Митчем настраивали оптику и радиооборудование, остальные парни установили маскировочные сети для укрытия сверху. Мы находились немного ниже вершины горы, и существовала вероятность, что нас может обнаружить какой-либо фермер.
Когда мы обустроились, то первый час провели, наблюдая за движением, нараставшим как на территории кладбища, так и вокруг дома Маккриша. Мы снова заметили, как молодые люди, или «дикеры», как их называют, начали бить и колотить по живым изгородям и поджигать более густые заросли. Быстро войдя в привычный рабочий ритм, мы докладывали о происходящих событиях прямо в штаб в Бесбрук-Милл.
К середине утра толпа резко увеличилась, и к обеду похорон ожидало более двадцати тысяч человек. Около двух часов дня вокруг дома Маккриша, в ожидании, когда вынесут гроб, начала формироваться процессия. Толпа выглядела встревоженной и взволнованной, и я предположил, что они ожидали что-то вроде салютной команды. Однако обычно салют в подобных обстоятельствах не происходит до тех пор, пока гроб не пронесут по деревне.
В конце концов вынесли гроб, его несла группа мужчин в черных балаклавах и традиционной черной форме армейского образца. Толпа держалась позади похоронной процессии, но когда она приблизилась к кладбищу, люди начали массово стекаться со всех сторон. Сверху мы увидели один из наших вертолетов «Пума», который наблюдал за событиями с высоты около 2000 футов. Временами он опускался ниже, примерно до 1000 футов, обеспечивая бортовой телевизионной камере великолепный обзор. Это устройство позволяет оператору наблюдать за такими детальными объектами, как лица, с большой четкостью на расстоянии до двух километров. В ИРА не очень много знали об этом высокочувствительном оборудовании и не совсем понимали, на что оно способно. С нашей точки зрения, это было полезно, поскольку заставляло их обращать больше внимания на вертолет, чем на солдат, которые могли скрываться в окрестностях.
По мере того как активность нарастала, нарастало и наше волнение. Доклады шли поэтапно: мы сообщали, как увеличивается процессия, где находятся люди, и кто что делает. В частности, мы старались отслеживать и выявлять членов Шинн Фейн [7] и всех известных сторонников ИРА. Сплошная масса людей, все мужчины, выстроилась в редкую цепочку, обеспечивая неограниченный доступ к кладбищу. В разных домах также наблюдалась большая активность. В таких случаях все жители деревни оставляют двери открытыми — если во время похорон что-то случится, то салютная команда может убежать в любой дом в деревне, бросив на бегу оружие.
Незадолго до начала операции тем утром на крайнем инструктаже, который проводил командир, мне сообщили, что мои доклады должны быть абсолютно точными. Мало того, что меня слушал весь батальон Королевских зеленых курток, так еще мои донесения поступали напрямую в Министерство обороны в Уайтхолл, которое следило за ситуацией. Такие события, как голодовки, влияли на общественное мнение не только в Великобритании, но и во всем мире. [8] Но это никогда не влияло на наши оперативные сводки — мы просто сообщали о событиях так, как их видели.
Когда процессия начала свой последний путь на кладбище, один из парней на НП указал на какое-то движение слева от нас. Я посмотрел в сторону холма и увидел человека, стоящего примерно в ста метрах от нас. Было совершенно очевидно, что это просто фермер, проверяющий своих овец, но проблема заключалась в том, что с ним была собака, а она могла легко выдать местоположение наблюдательного пункта. Когда человек двинулся к нам, мое сердце начало разгонять по всему телу адреналин; однако мы были хорошо замаскированы и, если бы потребовалось, задержали бы его до окончания похорон. В итоге фермер задержался еще на пару минут, а затем начал спускаться по склону холма в сторону деревни.
Хотя мы пропустили около пяти минут движения процессии, один из парней наблюдал за ней и записывал все в журнал наблюдений. Вскоре я снова связался по радио со штабом в Бесбрук-Милл. Там находились силы быстрого реагирования, и по мере нарастания событий все радиоканалы были переключены на нашу частоту. Большинство парней, вернувшихся в Бесбрук, ждали на вертолетной площадке, готовые в случае необходимости совершить быстрый захват. Ранее морские пехотинцы попытались захватить оружие и салютную команду на таких же похоронах умершего от голодовки в Белфасте, однако это привело к беспорядкам, а в Северной Ирландии беспорядки могут быстро перерасти в бунт. Сейчас наш командир решил держать свои войска в стороне от событий, но в случае необходимости был готов к немедленным действиям. Цель нашей операции на месте заключалась не в том, чтобы захватить стреляющих, а в том, чтобы взять оружие.
Когда процессия приблизилась к дому, из него под прикрытием зонтиков вышло трое мужчин. Зонты часто использовались для маскировки передвижения салютной команды ИРА, поскольку это помогало боевикам избежать идентификации с вертолета над головой. Однако мы наблюдали за происходящим под более пологим углом, и нам было хорошо видно, что происходит под зонтами. Это позволило нам сообщить, что из дома Маккриша выходят трое мужчин с чем-то, напоминавшим винтовки. Они подбежали к гробу и быстро выстроились рядом с могилой. Зонты опустились, стрелки дали два залпа по три выстрела каждый, и как только они закончили, зонтики поднялись, снова закрыв стрелков. Это была очень профессиональная работа. Столь же эффективно они переместились обратно в дом Маккриша.
Вот тут-то и началась настоящая активность. Из дома появились три фигуры, переносившие длинные предметы в черных коробках из-под мусора. На данном этапе было невозможно идентифицировать эти предметы как винтовки, но вероятность того, что это именно они, была очень велика. Фигуры переместились из дома в сад за ним, а оттуда — в соседний чужой дом. Таким образом, они уверенно продвигались к выходу из деревни. Наконец троица оказалась к северу от нее, у главной дороги, находясь теперь напротив большого поля, где скапливались тысячи людей. Сейчас мы могли сказать, что это были трое мужчин не старше шестнадцати лет, одетые в военные куртки-парки с поднятыми капюшонами. Внезапно мы увидели, что они уходят в густую, большую живую изгородь. Опять же с нашей точки обзора мы могли видеть их сверху вниз, и сейчас я уверенно опознал приклад оружия, торчащий из мусорной коробки: это была либо винтовка «Ли-Энфилд» .303-го калибра, либо «Гаранд». Молодые люди находились в живой изгороди не более двух минут, и когда они появились вновь, то руки у них уже были свободными. Пройдя к полю, они скрылись в толпе.
Прошло около двух часов, прежде чем огромные толпы рассеялись, и деревня вернулась к своему обычному спокойному существованию. Записав восьмизначные прямоугольные координаты места, где было спрятано оружие, мы установили радиосвязь с базой и передали информацию. На основании этих данных командование решило направить один из взводов в район, где они могли бы определить местонахождение оружия, и точно установить место тайника помощью специальной розыскной собаки. Затем взвод должен был устроить засаду и ждать, пока ИРА заберет оружие — эту задачу обычно выполнял квартирмейстер местного подразделения Ирландской Республиканской Армии. Арестовать его и забрать оружие — значит успешно реализовать разведданные и провести операцию. Засадный взвод прождал всю ночь, но враг так и не появился. Это очень разочаровало, и я списал это на несколько неуклюжий способ, с помощью которого взвод проник в данный район.
На следующее утро они были эвакуированы вместе с оружием. Чуть позже нас забрал вертолет и доставил обратно в Бесбрук-Милл. Это была хорошо выполненная работа, и мы получили поздравления от командира и других военнослужащих батальона. В 05:00 утра следующего дня мы вместе с остальной частью роты отправились на массовую облаву на других известных террористов, присутствовавших на похоронах. В целом это оказалась очень успешная операция — то, в чем батальон очень нуждался, поскольку турне по Северной Ирландии оказалось не самым удачным. Мы потеряли шесть человек, все они были убиты ИРА, еще двое были ранены, один из них тяжело — он до сих пор парализован от ранения в позвоночник. Мы также потеряли офицера-взрывотехника, подорвавшегося при попытке обезвреживания бомбы в окрестностях Ньюри. Я получил благодарность в приказе командования, что, учитывая операцию, которую мы провели, выглядело как издевательство — в том же приказе такую же благодарность получили повара и клерки финансовой службы за то, что сидели за столом или жарили картошку. Но я получил удовольствие от настоящей солдатской службы, и это было самое главное.

*****

В мае 1982 года батальон был переброшен в Германию. На этот раз Джун и мальчики поехали со мной, и я думаю, что это была лучшая часть нашей супружеской жизни — пока мы не узнали, что с Мэтью что-то не так. Мышечная дистрофия — это болезнь, приводящая к истощению мышц. Она вызывается дефектным геном, носителем которого является женщина, и который передается от нее мужчине. Я не специалист по нюансам происхождения этой болячки, но слишком хорошо знаю, как она протекает на практике. Мэтью было четыре года, когда ему поставили этот диагноз. Это ужасное заболевание с совершенно разрушительными последствиями. В одну минуту Джун оказалась у врача, думая, что, возможно, ее ребенок немного медлителен или даже неуклюж. Когда он ходил, то делал чуть более широкие шаги, чем другие дети, приподнимался на носочках и поднимал колени выше, чем обычно. Она объяснила, что иногда его руки покачивались вперед-назад, когда он использовал их для удержания равновесия — и да, он спотыкался. Армейский врач спокойно произнес: «У вашего сына мышечная дистрофия. К двенадцати годам он будет сидеть в инвалидном кресле и не проживет и восемнадцати лет». Именно это врач из британского военного госпиталя в Ганновере сообщил Джун в 1983 году. Она поехала с Мэтью одна, потому что я не мог отпроситься с дежурства, чтобы отправиться с ней, но встретил ее на выходе из автобуса, когда он подъезжал к лагерю. Ее лицо было искажено мукой, и до сих пор могу поклясться, что она временно потеряла рассудок. По ее лицу текли слезы. Другие пассажиры автобуса пытались утешить ее, но она была не в состоянии говорить.
— Что случилось? В чем дело? — Я вдруг очень испугался.
— Нет, нет. Я не знаю…
Она схватила меня, дергая за рукав, ее слова не имели никакого смысла. Потрясение было настолько сильным, что поначалу она даже не могла сказать мне, в чем дело. Даже когда я успокоил ее, Джун не могла вспомнить название болезни. Она посмотрела на Мэтью, потом на меня и объяснила, что сказал врач, так, как она это поняла.
— Он умрет, — заикаясь, произнесла она.
Теперь я знал, почему Джун выглядела безумной, и это безумие оказалось заразным. Этот ублюдочный армейский врач даже не попросил медсестру посидеть с ней после этого, не удосужился сообщить полковому священнику или даже передать сообщение мне. До сих пор не могу объяснить, что я чувствовал в тот момент. Я смотрел на своего сына, и он выглядел вполне здоровым. «Должно быть, они ошиблись», — подумал я. Потом я начала замечать маленькие нехорошие вещи. Инстинкт в этом случае требует немедленно завернуть ребенка в вату, но он не понимает, что и почему идет не так. Он по-прежнему хочет играть с другими детьми. Мэтью пытался бегать и карабкаться вместе с другими, но никогда не мог за ними угнаться. Он не понимал и очень расстраивался, глядя на других детей, включая своего младшего брата Дэмиена. Тогда некоторые из них стали издеваться, не желая играть с ним, потому что он не такой, как все. Дети могут быть жестокими. Со временем влияние мышечной дистрофии на физическое состояние ребенка прогрессирует — медленно, но прогрессирует.
Через полгода мы покинули Германию и вернулись на два года в Винчестер, куда я был направлен в качестве капрала-инструктора. После этого я намеревался попытаться пройти отбор в Специальную Авиадесантную Службу. Пока мы находились в Винчестере, состояние Мэтью начало ухудшаться, он стал чаще падать, что, естественно, приводило к мелким травмам, порезам и ушибам. Ему было восемь лет, когда я вступил в ряды САС, и мы наконец переехали в Херефорд. В течение следующих трех лет его состояние постоянно ухудшалось, несмотря на то что он регулярно проходил физиотерапию, пытаясь замедлить усыхание сухожилий. По мере сокращения сухожилий снижается устойчивость, что приводит к увеличению числа несчастных случаев. Так продолжается до тех пор, пока в конце концов ребенок с мышечной дистрофией не окажется почти счастлив сесть в инвалидное кресло. Помню, как забирал Мэтью из специальной школы, где он проходил физиотерапию, и он испытывал абсолютную агонию. Лечение заключалось в том, что ему буквально выпрямляли ноги — растягивали сухожилия, как эластичную ленту. Кроме того, он носил ножной бандаж, который должен был не снимать весь день, пока не ляжет спать. В результате этого боль была ужасной, но это была попытка продлить его активную жизнь. Временами он не переставал кричать, чтобы я снял его: «Папа! Папа! Пожалуйста, сними его — болит!». Мэтью — не нытик, а очень храбрый мальчишка, который за эти годы прошел через ад и обратно, но однажды я больше не мог выносить его крики; его мольбы снять это ужасное приспособление разрывали мне душу. Я вбежал в его комнату и снял скобу. Больше он никогда не будет носить эту проклятую штуку.
Уже через пару недель Мэтью был прикован к инвалидному креслу, чтобы больше никогда с него не подняться. Прошло несколько лет, прежде чем он получил электрическую инвалидную коляску, на которую ему любезно скинулись в местном пабе «Гейм Кок» в Херефорде. Через три года, когда ему потребовалась замена, Ассоциация полка САС купила ему новую. К тому времени его физическое состояние ухудшилось настолько, что у него развилось сильное искривление позвоночника, которое в конечном итоге может сжать легкие, а в крайних случаях и сердце. У него почти полностью прекратились движения рук, поэтому ему приходилось помогать есть. Когда он хотел по нужде, его усаживали на кресло-туалет и удерживали в таком положении. Все одевания, купания, мытье, бритье и прочее — все приходилось делать за него.
Если вы можете представить, как ухаживать за ребенком восемнадцати лет и весом в двенадцать килограмм, то вы уже близки к этому. Я снимаю шляпу перед всеми, кто находится в таком же положении. Кроме того, мой сын постоянно болеет пневмонией и плевритом, а из-за мышечной слабости потерял почти 80 процентов жизненного объема легких. Мэтью теперь нуждается в постоянном уходе, который всегда был и будет моей первоочередной задачей.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Йорки — торговая марка шоколада, производимого компанией «Раунтри», входящей в группу «Нестле» (здесь и далее примечания переводчика).
[2] Англ. Royal Electrical and Mechanical Engineers (REME).
[3] Королевский полк зелёных курток (англ. Royal Green Jackets) — пехотный полк Британской армии, существовавший с 1 января 1966 года по 1 февраля 2007 года. Один из двух «больших полков» в составе Лёгкой дивизии. Включал в себя четыре батальона регулярной армии, и два батальона Территориальной армии (резервных).
[4] Англ. Groupie. Обычно так называют поклонниц какой-либо популярной музыкальной группы, сопровождающих своих кумиров во время гастролей и часто живущих с ними половой жизнью.
[5] Рэймонд Питер «Рэй» Маккриш (англ. Raymond Peter “Ray” McCreesh; 1957 — 1981 гг.) — повстанец Ирландской республиканской армии, военнослужащий бригады Южного Арма, умерший во время голодовки 1981 года в тюрьме Мейз.
[6] Англ. Close target reconnaissance (CTR).
[7] Шинн Фейн (ирл. Sinn Féin — «мы сами») — название ряда ирландских республиканских политических организаций; в общепринятом смысле это название часто используется в качестве собирательного для обозначения политического крыла Ирландской Республиканской Армии.
[8] Голодовка была наиболее сильным средством борьбы сидевших в тюрьмах боевиков ИРА за статус политических заключенных или военнопленных (британскими властями они считались уголовниками). Британцы расценивали голодовки как серьёзную проблему и неоднократно (но безуспешно) пытались добиться от католической церкви признания их формой самоубийства, поскольку несмотря на то, что смерть голодающих не производила никакого впечатления на британские власти, она являлась сильным мобилизующим фактором для националистов, которые сплачивались вокруг республиканских структур.

Спасибо. С сыном - это ужас, конечно.

2
Новая жизнь в Херефорде

Попасть в Херефорд — это одно, а остаться там — совсем другое. Отборочный курс в САС очень тяжелый. Если я и могу что-то посоветовать будущим солдатам Специальной Авиадесантной Службы, то это не переусердствовать с физической подготовкой. Дождитесь начала отборочного курса и используйте сам курс, чтобы достичь своего пика. И никогда не меняйте еду на сон; всегда ешьте столько, сколько сможете в себя запихнуть, потому что вы будете тратить свою энергию со скоростью 6000 с лишним килокалорий в день. И наконец, не сдавайтесь. Когда вы чувствуете себя совершенно уничтоженным и думаете, что не можете идти дальше, просто скажите себе: «Я могу это сделать».
С каждым днем я становился все лучше и лучше, пока не пришло время марша на выносливость. Это не обычное испытание. Вам дается от двадцати до двадцати двух часов, в зависимости от погодных условий, чтобы пройти изрезанный маршрут по холмам Брекон Биконз, неся на спине рюкзак весом 55 фунтов. Я прошел его за семнадцать часов, что, на мой взгляд, было очень даже неплохо.
Для прохождения боевой подготовки в джунглях мы отправились в Бруней. Не бывая в подобных условиях раньше, я был даже немного шокирован. Один из старых опытных инструкторов сказал: «Жить в джунглях может быть легко или трудно — это зависит от вашего личного отношения к ним». Моей единственной крупной ошибкой стало то, что я пролил средство от насекомых на свои интимные места.
Все джунгли кишат насекомыми, многие из которых пытаются съесть вас живьем. Однажды рано утром, когда было еще темно, я сидел в своем спальном мешке и наносил репеллент на ботинки, когда его часть случайно попала мне в паховую область. Через две минуты я почувствовал жжение, которое быстро переросло в яростную жгучую боль. В отчаянии я сбросил брюки и попытался смыть средство, но было уже поздно, потому что в основном оно уже впиталось в кожу.
Мои крики привлекли внимание окружающих, которым было очень забавно наблюдать за тем, как я, задрав штаны, обливаю водой свои яйца. Они уже были в два раза больше, чем обычно, а на члене красовалась полудюймовая черная полоса. Один из наших санитаров, понимая, насколько это может быть опасно, предложил помощь, но к этому моменту уже мало что можно было сделать, — мне оставалось только терпеть боль.
Весь тот день во время инструктажа мне было трудно сосредоточиться. На следующее утро, после очень беспокойной ночи, я обнаружил, что мои тестикулы раздулись до размера теннисного мяча. К тому же в тот день у нас было патрулирование в джунглях. Это была настоящая агония, но я был полон решимости не провалить тренировку. К четвертому дню моя проблемная область выглядела как два черных бильярдных шара, сочащихся зеленым гноем. Затруднительное положение, в котором я оказался, было постоянным источником развлечения для остальных курсантов, которые собирались каждое утро, чтобы посмотреть, как я обматываю свои причиндалы бинтами. И все же, как и в случае с отбором, я не сдавался.
Курс боевого выживания САС — это крайний физически сложный этап отбора. Он является частью межвидового курса, в котором принимают участие военнослужащие со всего мира. В течение двух недель обучения вас обучают искусству выживания и дают дельные советы по сопротивлению при попадании в плен и противодействию на допросах. В последнюю неделю курса вы отправляетесь в бега в качестве «военнопленного».
Перед тем как отправиться на свободу, каждый «военнопленный» проходит серию обысков с раздеванием — досматривается не только снаряжение и одежда, но и проводится полный осмотр тела. Не стоит гадать, что будет дальше. Несколько парней на курсе громко и несколько самоуверенно хвастались, но после досмотра вышли с покорным видом. Я точно это знаю, потому что одним из этих парней был я. Когда я крикнул сержанту-медику: «Только не тот, у кого самые большие пальцы!» — мне это не очень помогло, поскольку именно это я и получил. Эти медики — настоящие бессердечные сволочи, никакого чувства юмора. У вас не должно быть денег, и курсанты придумывают всевозможные изощренные способы спрятать их у себя. Многие складывают купюру в 20 фунтов как можно мельче, затем кладут ее в презерватив и проглатывают. Обычно она проходит через пищеварительную систему примерно за двадцать четыре часа. Один мой хороший друг попробовал так сделать — и, к сожалению, увидел ее только после окончания упражнения.
Пока вы убегаете, в роли «охотника» выступает армейское подразделение. Его военнослужащие пытаются поймать вас, пока вы двигаетесь между контрольными точками. Это учит вас уклоняться от захвата в плен. Побег начинается с того, что вас высаживают посреди Уэльса в военной форме времен Второй мировой войны и ботинках, которые либо слишком велики, либо слишком малы. В жестянке из-под табака хранится ваш комплект выживания — небольшое острое лезвие, что-то для разведения огня, презерватив для переноски воды, рыболовные крючки и леска, а также множество других полезных мелочей.
Если погода не слишком плохая, выживание может быть довольно увлекательным занятием — до тех пор, пока вас не схватят и не начнут допрашивать. «Охотники» особо не церемонятся, когда захватывают вас в плен, и я сам отделался сломанным ребром. Но это неважно: после «пленения» вы проходите положенный по программе боевой подготовки тридцатишестичасовой курс сопротивления допросам. Ты часами стоишь в напряженной позе, с надетым капюшоном, расставив ноги и упираясь руками в стену. Со сломанным ребром это было не шутка. Пока все это происходит, ваши «захватчики» развлекаются тем, что они называют «белым шумом». Звук постоянно жужжит и призван вас измотать или заставить расколоться.
Каждые пару часов или около того вас уводят в комнату для допросов. Здесь вас ставят перед обученным дознавателем — каким-то кретином, который, очевидно, получает удовольствие от наблюдения за тем, как кандидаты в САС раздеваются догола. Затем он задает вам кучу глупых вопросов, например, откуда вы родом и какое у вас подразделение. Просто ничего не говорите, и вы пройдете этот курс.

*****

Так случилось, что в декабре 1986 года я вступил в ряды 22-го полка Специальной Авиадесантной Службы, навсегда запомнив, как получил свой бежевый берет со знаменитым крылатым кинжалом. Меня определили в мобильный отряд эскадрона «А», где я и оставался на протяжении бóльшей части своей службы в САС. Это был отличный отряд, где я обрел замечательных друзей и прожил в целом блестящую жизнь. Джун с ребятами переехала в супружескую квартиру, и все казалось прекрасным. Когда я освоился в отряде, то быстро понял, насколько САС отличается от остальной армии. Парни внезапно исчезали, и возвращались через несколько месяцев с фантастическим загаром, при этом никогда не говорили, где они были. В Херефорде операции, кажется, возникают неожиданно: группу отбирают, и она отправляется в путь. Одна из таких классических операций была проведена в Северной Ирландии, когда я был еще зеленым новичком.
В мае 1987 года поступила информация о том, что на один из полицейских участков собираются напасть таким же методом, который был использован за год до этого в графстве Арма. В апреле 1986 года начиненный взрывчаткой экскаватор въехал в участок Королевской полиции Ольстера в Бёрчес, причинив большой ущерб, поэтому сообщение о том, что в Восточном Тироне угнан еще один «Джей-Си-Би», [1] стало поводом для тревоги. Были предприняты все усилия, чтобы обнаружить экскаватор и установить его местонахождение. После интенсивного скрытного поиска был найден тайник с оружием и взрывчаткой. Впоследствии, в заброшенном здании на ферме в 15 километрах от города, был обнаружен и экскаватор. Наблюдение позволило также получить дополнительную информацию, и в итоге возможная цель теракта была определена как полицейский участок в Лафголле, который работал не на полный рабочий день. В конце концов удалось определить и дату, и время нападения.
Были установлены также имена двух активистов ИРА — это были Патрик Келли и Джим Лайна, который командовал боевой ячейкой в Восточном Тироне. Когда в Дангэнноне люди в масках угнали синий микроавтобус «Тойота», в городе был замечен Джим Лайна, что позволило предположить, что машина будет использоваться в нападении в Лафголл. Вскоре после этого с наблюдательного пункта, размещенного у фермы, сообщили, что экскаватор перевозят. На этом этапе бойцы САС, получившие подкрепление из Херефорда, заняли свои засадные позиции, в основном среди небольших елей, выстроившихся вдоль забора на противоположной стороне дороги от полицейского участка. Также на своих позициях находились несколько тяжеловооруженных групп, блокируя все пути отхода.
В пятницу, 8-го мая, чуть позже семи часов вечера по дороге мимо полицейского участка проехал микроавтобус «Тойота»; было видно, что в нем находилось несколько человек. Вскоре после этого он вернулся со стороны Портадауна, на этот раз за ним следовал «Джей-Си-Би» с тремя террористами ИРА, сидевшими в капюшонах в кабине. За рулем был Деклан Артурс, его сопровождали Майкл Гормли и Джеральд О'Каллаган. В ковше находилась бочка из-под масла, наполненная взрывчаткой, и частично засыпанная строительным мусором. Пока синий автомобиль проезжал мимо участка, экскаватор проскочил через ворота. Один из сопровождавших поджег огнепроводный шнур, и все трое бросились бежать. Одновременно с этим, из микроавтобуса выскочило несколько человек в капюшонах и начали стрелять в сторону полицейского участка. Именно на этом этапе началась засада САС.
Внезапный град огня был ужасающим, в нем погибли все восемь человек из ИРА. В разгар перестрелки взорвалась бомба, снеся половину здания полицейского участка и разбросав повсюду обломки. Когда пыль осела, бойцы САС приблизились к телам. В этот момент в зону засады въехал белый автомобиль. Оба пассажира были одеты в синие костюмы, похожие на те, что носили люди из ИРА, и их приняли за террористов. Когда они, увидев засаду, остановились и начали движение задним ходом, им это не помогло — один из спецназовцев открыл огонь, убив одного из пассажиров и ранив другого. Позже выяснилось, что погибший автомобилист, Энтони Хьюз, не имел никакого отношения к ИРА. Вскоре на месте происшествия появилось еще несколько машин и пешеходов, но к этому времени ситуация стабилизировалась. Для тихой деревушки это было невероятное зрелище: полуразрушенный участок полиции, искореженный желтый металл, который когда-то был экскаватором, и множество трупов, усеявших улицу.
Несомненно, Лафголл стал одной из самых успешных операций, когда-либо проводившихся против Ирландской Республиканской Армии, оказавшейся совершенно ошеломленной потерей двух своих полноценных боевых ячеек. Семье Хьюзов выплатили компенсацию за их потерю, и без публичного расследования дело было закрыто. В ИРА, полагая, что в их организации завелся «крот», наступил период самоанализа, но долго зализывать раны там не стали. Шесть месяцев спустя на церемонии Дня поминовения в Эннискиллене была взорвана мощная бомба, в результате чего погибли одиннадцать человек и более шестидесяти получили ранения.

*****

К 1988 году я вошел в состав антитеррористической группы, и теперь наступила моя очередь. Мы тренировались и готовились к антитеррористическим учениям, а также были обязаны выезжать по тревоге. Тревожный вызов мог поступить как из Великобритании, так и из любой точки мира.
Я находился в составе группы, направленной в Северную Ирландию для усиления команды, уже находившейся там. Если того требовала крупная операция или количество проводимых операций требовало дополнительных людей, то обычно туда отправляли подкрепление из антитеррористической группы. Людей перебрасывали на вертолете из Херефорда в Олдергроув, доставляли прямо в оперативный штаб и проводили вводный инструктаж.
В данном конкретном случае различные разведывательные источники указывали на то, что боевики Ирландской народно-освободительной организации (ИПЛО) [2] собираются убить одного из военнослужащих полка обороны Ольстера, [3] несшего службу на полставки. Метод, использовался в таком случае, в САС назывался «ближняя ликвидация» — террористы собирались подъехать к его ферме и взорвать ее. В прошлом их стиль работы заключался в том, чтобы подкрасться к одному из окон под покровом темноты, определить цель через занавески по ее силуэту или тени и выстрелить в нее. Поскольку в непосредственной близости проживало еще два солдата этого территориального полка, необходимо было защитить обоих. Меня определили в одну из групп, обеспечивающих непосредственную охрану двух домов изнутри. Вариант действий, в котором участвовал я, казался предпочтительным.
Приказы были отданы во второй половине дня, после чего нам дали время подготовить снаряжение и перекусить. Мы должны были оставаться там столько, сколько потребуется. Операция началась с того, что я и остальные военнослужащие группы из десяти человек отправились ночью на ферму, являвшуюся объектом нашей операции, в двух обычных микроавтобусах.
Ферма, которой владел военнослужащий-территориал, включала в себя большой участок земли, что создавало для нас серьезную проблему. Всякий раз, когда он выходил из дома, чтобы покормить скот или заняться другими сельскохозяйственными работами, это означало, что мы не можем передвигаться вместе с ним. По итогу мы пошли на компромисс, выбрав точки обзора вокруг фермы, из которых можно было бы наблюдать за ним бóльшую часть времени. Мы подчеркнули, что он ни в коем случае не должен менять свои привычки, поскольку террористы могли наблюдать за фермой уже некоторое время, и если они заметят что-то необычное, операция может оказаться под угрозой срыва.
Оставаться хорошо замаскированным, но при этом иметь возможность мгновенно прикрыть объект защиты, было непросто. Тем не менее мы были уверены, что, если кто-то явится в дом с целью убийства, мы сможем справиться с ситуацией. Существовала установка арестовывать террористов, однако при необходимости с ними вступали в бой и убивали их.
Операция была настолько секретной, что, когда мы прибыли в дом, единственным человеком, знавшим о нашем присутствии, был сам фермер — никто из его семьи о нашем появлении на ферме не знал. Семья состояла из брата, невестки и двух взрослых сыновей, которые жили в доме в переулке рядом с фермой. Даже собака, которая бóльшую часть дня была заперта, казалось, приняла нас без лая. В общем и целом, это маленькое сонное подворье было таким же, как и всегда.
У нас была хорошая группа, состоявшая из сержантов под руководством двух старших сержантов. Мне и еще пятерым военнослужащим приказали зайти в дом, а четверо остальных разделились на две подгруппы: одна расположилась сразу за дверью в угольном сарае, а другая спряталась в пристройке, примыкавшем к фермерскому дому, откуда открывался хороший вид на хозяйственный двор и основной вход. Пятеро из нас, находившихся в доме, также разделились. Двое из нас остались внизу, а двое поднялись наверх, оставив командира группы обеспечивать личную охрану хозяина подворья. Такое распределение сил давало нам возможность контролировать обстановку и мгновенно действовать по ситуации, поскольку мы хорошо все «видели» во всех местах. Ночью система охраны менялась — двое парней выходили на улицу, организовывая ночной патруль в нижней части подъездной дороги, чтобы предупредить нас заранее, если кто-то приблизится к зданию.
Сам фермерский дом имел четыре спальни, обширный чердак, две большие комнаты внизу и довольно большую кухню, однако единственным средством отопления был угольный камин в главной гостиной рядом с кухней. Поскольку стояла середина февраля, в доме было холодно. Мы внутри, наверное, замерзли не меньше, чем четверо парней снаружи. По крайней мере, у тех двоих в сарае было много тюков сена, где можно было приютиться.
Объект, который мы защищали, был сорокадвухлетним военнослужащим, служившим несколько лет в полку обороны Ольстера неполный день. Службу он нес по два-три часа в неделю, считая это своим долгом перед страной. Единственной причиной, по которой ИПЛО выбрало его, было то, что он жил изолированно и был легкой мишенью. К сожалению, в этом и заключается печальная несправедливость методов работы этих террористов: у них не хватает яиц, чтобы атаковать реальную цель. Несмотря на угрозу своей жизни, фермер был в прекрасном расположении духа. Мы постоянно заверяли его, что если кто-то приблизится, мы схватим его раньше, чем он нас.
Мы с Ником находились внизу, в маленьком подсобном помещении площадью около четырех футов, окошко которого выходило на задний двор и на подъездную дорогу длиной около 30 ярдов. Днем наша основная задача заключалась в том, чтобы сообщать обо всех, кто поднимается по дороге и приближается к фермерскому дому. Пока один из нас вел наблюдение, другой мог поесть, отдохнуть или немного подстраховать человека из территориального полка. Днем мы могли пользоваться кухней, чтобы заварить чай или приготовить еду и раздать ее своим товарищам в других частях фермы. Бедные парни, которые находились снаружи, не могли есть или готовить пищу на протяжении дня, поэтому ночью им приносили горячее питье и еду, чтобы они могли набить свои желудки.
Со временем разведка выдавала нам все больше информации о том, за кем мы на самом деле следим. Это также дало нам время познакомиться с Томом, как любил называть себя хозяин. Он оказался славным парнем, развлекавшим нас рассказами о забавных происшествиях, с которыми он сталкивался за годы службы.
Однажды днем в фермерском доме появилась семья Тома, что вызвало у нас серьезное беспокойство, поскольку мы все еще находились в подсобке с широко открытой дверью. К счастью, мы видели, как они подъезжали к дому, так что оставалось только предупредить Тома и сказать ему, чтобы он не подпускал их к нашему убежищу. Следующий час или около того нам пришлось слушать, как все родственники трещат без умолку, скрестив пальцы, чтобы Том смог удержать их подальше от нашего маленького помещения и не выдать всю игру.
На пятый день начали происходить странности. Дорога, проходящая вокруг фермы, вдруг стала оживленной, а количество поступающей разведывательной информации увеличилось, что указывало на то, что удар уже подготовлен. Поздним утром того же дня мимо нас с неравномерными интервалами проехало несколько автомобилей с тремя-четырьмя людьми в каждом; это были всегда одни и те же машины, и всегда с одним и тем же количеством пассажиров в них. Мы заметили, что они уделяли особое внимание ферме и хозяйственным постройкам, притормаживая, чтобы рассмотреть их поближе. Создавалось впечатление, что террористы проводили рекогносцировку района цели. Из-за всей этой активности и того, что мы докладывали о ней по нашим персональным радиостанциям на территории фермы, у Тома возникло предчувствие, что что-то вот-вот должно произойти, и он немного занервничал.
Поздно вечером мы получили еще одно сообщение из штаба, в котором говорилось, что вечером что-то определенно должно произойти. В связи с этим командир группы решил внести некоторые изменения в план действий. Он решил, что группа из двух человек в сарае должна оставаться на месте, а двое, которые до этого находились в пристройке, должны были переместиться в дальнюю часть сарая. Сделано это было для того, чтобы заманить террористов в ловушку, если они подойдут с задней части поместья и направятся к сараю. Что касается нас двоих в доме, то мне велели подняться наверх, а Ника оставаться внизу, в подсобном помещении. Я отправился в переднюю спальню, заняв позицию у окна, из которого открывался вид на фасад и подъездную дорогу. В задней спальне также находился один человек, прикрывавший тыл. Оставшиеся двое человек расположились внизу у дороги, как они делали это последние несколько ночей.
С наступлением темноты стало очевидно, что события нарастают. Начал зашкаливать адреналин, но ребята, хотя и были слегка встревожены, работали на полную катушку. Том, однако, совсем изменился — он постоянно подходил то к Нику, то ко мне и спрашивал, что происходит. Наш военнослужащий территориального полка был очень, очень напуган, но все, что мы могли сделать, — это успокаивать его, говоря, что ему не о чем беспокоиться. Ему велели вернуться на кухню, которую он использовал как гостиную, и оставаться там. Там мы поставили стул у стены, чтобы он мог смотреть телевизор, не находясь в прямой видимости от окна, предварительно убедившись, что жалюзи и шторы задернуты.
Хотя мы не обнаружили никакого движения, примерно в середине вечера собака начала лаять и не затихала примерно до девяти часов. Это было странно — раньше она никогда так не делала. Услышала ли она что-то или просто беспокоилась за своего хозяина, сказать сложно. Около 21:30 Дэниел, который находился наверху в задней части дома, доложил о свете фар, приближающемся со стороны дороги, ведущей к ферме. Когда машина подъехала к перекрестку, фары погасли, и она остановилась. Из-за темноты Дэниел не смог разглядеть, что именно там происходит, и вышел ли кто-нибудь из машины. Затем фары автомобиля снова включились, и он снова поехал. Очевидно, происходила какая-то деятельность, возможно, мы стали свидетелями высадки террористов. Примерно через пять минут в 40 ярдах от нас в глубине дороги показались две фигуры. Ник, который также заметил их, немедленно отправил сообщение в штаб:
— Готовность! Готовность! Два неизвестных Икс-рея внизу у дороги! Теперь стоят на месте!
Икс-рей — это кодовое название террориста. [4]
В штабе подтвердили сообщение, повторив в точности то, что сказал Ник, чтобы избежать ошибок при передаче. Наш товарищ продолжал:
— Один неизвестный Икс-рей движется по направлению ко мне.
Штаб снова повторил его сообщение. Когда «неизвестный Икс-рей» преодолел половину пути, на крыльце фермы загорелся свет, и стало видно, что у него в руках оружие. Ник немедленно передал:
— Всем приготовиться! У неизвестного Икс-рея определенно есть оружие. Похоже на дробовик!
Это привело всех в состояние повышенной готовности: в тот момент все понимали, что сейчас произойдет нападение. Было также очевидно, что этот террорист собирается пробираться прямо под окном, непосредственно под моей позицией. Как только он окажется в поле моего зрения, я смогу в случае необходимости вступить с ним в бой.
Пока боевик приближался к окну, Ник продолжал передавать свои сообщения. Человек повернул налево и посмотрел в окно кухни, за которым сидел Том, и нервно смотрел телевизор — скорее всего, террорист искал тени или силуэты. Если бы он их увидел, то наверняка выстрелил бы в окно. Наконец-то мне удалось его разглядеть. На нем была зеленая или оливковая куртка того образца, который несколько лет назад использовался в Британской армии, а также синий комбинезон и черные ботинки. Его голову закрывала, скрывая лицо, черная балаклава, в руках он держал обрез ружья. В донесении говорилось, что эти парни, скорее всего, придут с компактными автоматическими дробовиками, но этого точно не было.
Ник продолжал:
— Неизвестный Икс-рей теперь смотрит в мою сторону.
Террорист остановился, чтобы посмотреть в окошко подсобного помещения, где тот сидел. Ник наводил оружие и одновременно передавал сообщения, что требовало немалых нервов. На инструктаже командир группы указыал, что мы не должны открывать огонь, если нам или Тому не угрожает реальная опасность. На данном этапе Ник считал, что ему ничего не угрожает. Я понял то же самое, но мы все равно направили оружие на террориста. Затем человек повернул направо и начал обходить здание снаружи.
Бам, бам, бам — в быстрой последовательности прозвучало три выстрела, и я быстро сбежал вниз. Послышалось еще четыре выстрела. Не зная точно, откуда стреляли и кто это делал, я решил, что выбегать через парадную дверь неразумно. Вместо этого переместился в заднюю часть дома и стал ждать, пока вниз спустится Дэниел. Как только он присоединился ко мне, мы оба выскочили через заднюю дверь, перебежали к левой стороне здания и там столкнулись с Мэттом.
Вскоре мы нашли пораженного Икс-рея. Он не издавал ни звука, но его тело все еще двигалось, хотя в основном это были судороги, вызванные шоком. В него несколько раз попали, в тело и в голову, и когда я подошел поближе, то увидел ужасные раны, вызванные пулями. Я знал, что он был там, чтобы убить другого человека, и мы предотвратили покушение; и тем не менее ярко-красная кровь, стекающая на землю, — не самое приятное зрелище при любых обстоятельствах.
Мы быстро начали осматривать местность с помощью ночных прицелов, пытаясь обнаружить второго боевика. Самое невероятное заключалось в том, что, хотя террористы и стояли в начале дороги, по какой-то непонятной причине наша подгруппа из двух человек их так и не увидела. Они слышали донесения, но не увидели и не опознали террористов. Во время немедленно проведенного осмотра местности был обнаружен и вероятный путь отхода террориста, однако наши попытки найти его в ту ночь не увенчались успехом. Он был схвачен лишь через несколько месяцев.
Пока мы осматривали дорогу, подъехала машина. Мы остановили ее и увидели, что это сводная сестра Тома. Она была в бешенстве, думая, что ее брата только что убили. Мы успокоили ее и сказали: «С вами все в порядке. С Томом тоже все хорошо. Кто-то только что пытался его убить, но он в безопасности. Никаких проблем». Облегчение на ее лице было фантастическим. Это была хорошо выполненная работа.

*****

Мы вернулись в Херефорд и продолжили тренировки, и мысли о мертвеце вскоре вылетели у меня из головы. Главной причиной этого была Тара. Военнослужащие антитеррористической группы бóльшую часть времени проводят в расположении Полка, что привело к тому, что я познакомился и влюбился в одну из сотрудниц женской вспомогательной службы сухопутных войск (WRAC), [5] расквартированной в Херефорде. Тара была помощником главного шеф-повара, и встретились мы в клубе «Палудрин» во время полковой вечеринки, когда оба находились на службе. Вместе мы провели бóльшую часть вечера, начали болтать, и вскоре пошло одно за другим.
Оглядываясь назад, могу сказать, что все началось с секса на одну ночь. Но очень скоро я стал проводить больше времени в женском блоке, посещая комнату Тары, чем дома. В один прекрасный день все вскрылось, и Джун меня выгнала. Какого черта — думаю, это было то, чего мне самому хотелось. Я перебрался обратно в казарму, так как у меня все равно была там своя комната; но не то чтобы я проводил в ней много времени, потому что на самом деле я переехал к Таре.
В Полку нет жестких правил относительно личной жизни, — если только она не влияет на работу. Но как только это происходит, можешь поцеловать САС на прощание. Проблемы начались, когда Джун отправилась к офицеру по работе с семьями и пожаловалась на мое поведение. Меня вызвали на ковер, и послание было четким: разберись со своей личной жизнью и побыстрее! Моим единственным спасением был наш отрядный сержант Роббо. Он прикрывал меня и предупреждал каждый раз, когда в мою сторону начинало лететь дерьмо — в основном его бросала Джун.
Как раз в это время, когда я все еще был в составе террористической группы, появилось еще одно задание. Роббо должен был стать в нем главным, и он сам подбирал себе команду. Думаю, он оставил меня в стороне из-за моих личных проблем. Оглядываясь сейчас назад, я рад, что меня не отобрали, но в то время это казалось отличной работой. Помню, с какой тщательностью отбирали личный состав. Место и цель операции держались в секрете даже от остальных бойцов отряда. Только когда они вернулись, мы узнали о подробностях, но к тому времени об этом уже написали во всех СМИ.
В конце 1987 года в Испании выследили известного изготовителя бомб Ирландской Республиканской Армии Шона Сэвиджа вместе с еще одним подозреваемым из ИРА, Дэниелом Макканном. Следующие шесть месяцев за ними следили агенты МИ-5, собиравшие информацию, которая, как они были уверены, приведет к раскрытию возможного теракта. Когда 4-го марта 1988 года в аэропорт Малаги прилетела Майред Фаррелл, где ее встретили двое мужчин, стало ясно, что к взрыву все готово. На этом этапе Специальной Авиадесантной Службе было предложено отправить туда группу. Об операции была проинформирована полиция Гибралтара, получившая указание задержать боевую ячейку ИРА.
На некоторое время контакт с боевиками был потерян, но к этому времени была определена их вероятная цель. Предполагалось, что на Скалу будет переправлен автомобиль, который припаркуют где-нибудь на маршруте прохождения военного парада. Это должна была быть ложная машина — обычный автомобиль, призванный обеспечить место для парковки настоящего заминированного автомобиля. Лучшим местом для нанесения наибольшего ущерба представлялась площадь, где собирались войска и публика, и такой расчет оказался верным. В 14:00 5-го марта поступило сообщение, что Сэвидж был замечен в припаркованном белом «Рено-5», возможно, устанавливающем взрывное устройство. Вскоре после этого заметили Фаррелл и Макканна, которые пересекли границу Испании и направились в город.
На место немедленно отправили Роббо и его группу, и, как только Сэвидж убрался с дороги, мимо «Рено» прошел эксперт-взрывотехник. Никаких внешних признаков присутствия в машине бомбы, например, проседания задней подвески, замечено не было. Однако если они использовали «Семтекс», [6] то подрывной заряд весом около 30 фунтов мог быть легко скрыт от невооруженного глаза. После консультаций был сделан вывод, что в машине действительно находится бомба.
На этом этапе начальник местной полиции Джозеф Канепа подписал приказ о передаче управления операцией в руки САС. Операция «Флавий», как ее назвали, близилась к завершению. В приказе говорилось, что сотрудники САС должны были по возможности захватить всех троих террористов; однако, как и во всех подобных ситуациях, если существует прямая угроза жизни, — будь то бойцам САС или кому-либо еще, — они имели право стрелять. Отдельно подчеркивалось, что бомба, скорее всего, будет приведена в действие дистанционно, с помощью кнопочного устройства.
В связи с этим, переодевшись в повседневную одежду и поддерживая связь с помощью небольших портативных раций, спрятанных при себе, бойцы САС, каждый из которых был вооружен 9-мм пистолетом «Браунинг Хай Пауэр», следили за террористами. Сэвидж встретился с Макканном и Фаррелл, и после короткого разговора все трое направились обратно к испанской границе. Четверо бойцов САС продолжали следить за троицей. Внезапно, по какой-то необъяснимой причине, Сэвидж развернулся и стал двигаться обратно в город. Наши ребята разделились: двое пошли за ним, а двое остались с Макканном и Фаррелл.
Через несколько минут судьба сделала резкий поворот. Одного из местных полицейских, ехавшего в плотном потоке машин, отозвали в участок. Как позже выяснилось, там понадобилась его машина. Но как бы то ни было, чтобы быстрее добраться до места, он включил сирену. Все это произошло рядом с Макканном и Фаррелл, заставив их нервно озираться. Макканн встретился взглядом с одним из наших людей, который находился не более чем в 10 ярдах от него. В ответ военнослужащий, который сам потом рассказал мне эту историю, уже было собрался бросить тому вызов. Рука Макканна отчетливо метнулась к телу, и опасаясь, что он может взорвать бомбу, ребята из группы САС начали стрелять. Пуля попала Макканну чуть ниже носа, откинув голову назад; вторая пуля пробила горло. Фаррелл дернулась к своей сумочке. Наши парни, опасаясь, что она собирается достать пистолет или пульт управления бомбой, тоже открыли огонь. Она была застрелена с первого выстрела. К этому времени пистолет извлек человек из группы прикрытия, и тоже начал стрелять, попав в обоих террористов.
Услышав выстрелы, Сэвидж повернулся, но столкнулся с двумя другими нашими сотрудниками. На этот раз прозвучало предупреждение, но террорист продолжал тянуться к карману — оба спецназовца выстрелили, и Сэвидж был убит.
Первые сообщения о случившемся попали в СМИ, и выглядело все это как профессиональная работа, однако эйфория была недолгой. Бомбу в машине не нашли, а все трое террористов, как выяснилось, были безоружны. Хотя позже бомба была обнаружена в Малаге, пресса и ИРА раздули из мухи слона. Были выдвинуты обвинения, нашлись свидетели, которые утверждали, что видели все произошедшее. Якобы троица сдавалась, подняв вверх руки, но их расстреляли в упор, когда они лежали на земле, ну и так далее.
Уже не в первый раз бойцов САС выставляют убийцами, при этом неважно, что они, возможно, спасли жизни многим людям. Как я уже сказал, я рад, что не получил эту работу. Когда парни вернулись, их действительно привлекли к ответственности, и в итоге в сентябре 1988 года они предстали перед судом. Заседание длилось две недели, и в итоге был объявлен вердикт о совершении убийства на законных основаниях.
Хотя большинство людей это удовлетворило, история на этом не закончилась. Солдаты САС, участвовавшие в перестрелке в Гибралтаре, были привлечены к суду родственниками трех убитых членов ИРА. Европейская комиссия по правам человека в Страсбурге решила, что со стороны спецназовцев чрезмерная сила не применялась. Там заявили, что солдаты оправданно открыли огонь, поскольку члены ИРА, очевидно, собирались взорвать бомбу. Тем не менее, дело было передано в Европейский суд по правам человека, и в результате этого судебного разбирательства британское правительство было вынуждено выплатить крупную компенсацию.

*****

Что касается меня, то у меня хватало личных проблем, которые не давали мне покоя. В расположении Полка меня так доставали, что мы с Тарой решили купить собственный дом в Херефорде. К сожалению, мы купили его как раз тогда, когда цены на жилье достигли пика, а затем наступил спад. С ипотекой пришлось бороться около восемнадцати месяцев, надеясь, что что-нибудь произойдет, но Джун все время давила на меня, требуя денег, и наше финансовое положение только ухудшалось.
Офицер по работе с семьями поддержал Джун. С точки зрения Полка, у меня был роман, и я бросил жену с двумя маленькими детьми, один из которых был неизлечимо больным инвалидом. Тот факт, что, когда я находился в части, мальчики были у меня каждую среду и каждые выходные, или то, что Джун встречалась с теми, кто ей нравился, во внимание не принимался. Когда мы с Тарой переехали в новый дом, я думал, что это поможет обеспечить лучшую жизнь для нас и мальчиков. Я все больше беспокоился о них и полагал, что однажды они, возможно, переедут к нам на постоянное место жительства.
После развода мы с Тарой поженились, но бóльшую часть 1989 года я находился в отъезде, а когда вернулся, то оказался в пустом доме. За некоторое время до этого Тара решила уйти из армии и теперь начала готовиться к карьере в пожарной службе. Никто из нас не понимал, с какой ужасающей дискриминацией по гендерному признаку ей придется столкнуться.
В то время не было ни одной действующей женщины-пожарного, поэтому офицеры-инструкторы не имели представления о сильных и слабых сторонах женского организма и не делали никаких поблажек. Благодаря своему мужеству и решительности она продержалась до четвертой недели, когда вместе со своими товарищами-новобранцами отрабатывала спуск с высоты: каждый пожарный должен был поднять манекен весом в 12 стоунов на башне высотой 50 футов, вылезти на уступ и спустить его по лестнице вниз на землю. [7] Она не смогла сделать это так, чтобы удовлетворить инструктора, и неудача в этом тесте будет донимать ее до конца карьеры.
Меня поразило то, что новобранцам никогда не показывали, как переносить манекен, а только объясняли устно. Я привык к армейской подготовке, которая всегда проходит по принципу 4П: пояснение, показ, повторение, практика. [8]
В конце 1989 года Тару направили в пожарную часть Херефорда, где ее предупредили, что начальство категорически против присутствия женщин на службе. Она чувствовала себя чужой на мужском рабочем месте.
В течение следующих нескольких месяцев я заметил, что в Таре произошли заметные изменения. Она стала очень замкнутой, утратила бóльшую часть своей женственности. Она чувствовала, что должна превратиться в одного из парней, чтобы удержаться в враждебной среде. Очевидно, что это был психологический защитный механизм, но, какова бы ни была его цель, он внес хаос в наши отношения. Она стала вспыльчивой, раздражительной, в ее поведении появились параноидальные черты; исчезла улыбка, которую она так и не смогла вернуть за время нашего общения. Нам приходилось вести два хозяйства, и в конце концов мы потеряли дом, который купили вместе. Однако, к счастью, мы по-прежнему регулярно общались с мальчиками.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] JCB (или J.C. Bamford Excavators Ltd) — британский производитель строительного оборудования. Входит в тройку крупнейших производителей техники в мире.
[2] Ирландская народно-освободительная организация (англ. Irish People's Liberation Organisation, IPLO) — небольшая ирландская республиканская военизированная организация, созданная в 1986 году недовольными и изгнанными членами Ирландской национально-освободительной армии (ИНЛА). Приобрела репутацию группировки, склонной к внутриреспубликанскому насилию, а также к преступности, после чего была в 1992 году насильственно распущена Временной ирландской республиканской армией (ПИРА).
[3] Полк обороны Ольстера (англ. Ulster Defence Regiment, UDR) — территориальный пехотный полк Британской армии, созданный в 1970 г. и существовавший до 1992 года. Официальная задача полка заключалась в защите жизни или собственности в Северной Ирландии от вооруженного нападения.
[4] Англ. X-ray. Обозначение буквы «Х» в фонетическом алфавите.
[5] Англ. Women's Royal Army Corps (WRAC).
[6] Один из видов пластичного взрывчатого вещества.
[7] Вес 76 кг, высота 15 метров.
[8] Или, по-другому, ЭДИП (англ. explanation, demonstration, imitation, practice [EDIP]).

Спасибо большое.

Странно, почему же это Йорки не любит Полк?

_________________

Кстати, в то же время у нас так же было. Я читал воспоминания офицера 317-го ПДП, его политотдел очень сильно склонял за развод. Даже менее скандальный, чем у Кроссленда.

_________________
XA2

3
Из Южной Америки в Персидский Залив

Оглядываясь назад, можно сказать, что война в Персидском заливе была предопределена еще в июле 1990 года. Пока Саддам Хусейн готовился к заключительным переговорам между Ираком и Кувейтом по поводу претензий Багдада к эмирату, он одновременно готовил и силы вторжения, готовые наброситься на того, как только переговоры закончатся. Вашингтон не раскусил эту уловку и подал миру мощный сигнал о том, что он принял общую политику невмешательства в конфликты между другими странами. Сенатор-республиканец Альфонс Д'Амато оказался единственным, кто осудил иракского лидера как «мясника, убийцу, и хулигана№, заявив: «Когда-нибудь нам придется противостоять ему. А почему не сейчас?» Но мы жили в новом мире, в котором закончилась Холодная война. Международное сотрудничество и компромисс стали более модными, чем конфронтация, и у США не было желания играть роль универсального солдата. Кувейт, должно быть, казался иракцам легкой добычей.
На иракской стороне также был исторический прецедент: администрация США наложила вето на любые одобренные Конгрессом действия против Ирака после отравления отравляющим газом мирных жителей во время наступления на Курдистан. Несмотря на негативные отчеты расположенной в Вашингтоне организации «Миддл Ист Уотч», администрация Буша продолжала считать Саддама одним из хороших парней. Влиятельные американские правые восхищались его сильным баасистским режимом с его проверенным анти-фундаменталистским кредо. Единственное беспокойство, если оно и существовало, касалось только усилий Ирака по приобретению ядерных и ракетных технологий. Британия относилась к Саддаму с меньшим доверием, особенно после того, как весной 1990 года в международных новостях прогремело дело о «суперпушке». [1] Но даже с этими оговорками и США, и Британия признавали, что Ирак был ослаблен в военном отношении восьмилетней войной с Ираном. Единственной реальной угрозой миру на Ближнем Востоке по-прежнему оставался арабо-израильский конфликт.
Так обстояли дела, когда Ирак начал наращивать свои силы на границе с Кувейтом. Запад считал Саддама в худшем случае тираном третьего мира, а в лучшем — лидером, способным поддерживать определенную стабильность на Ближнем Востоке. Летом 1990 года мало кто видел в нем угрозу миру во всем мире. Саддам постоянно указывал на последствия обычной войны, если Америка решит вмешаться в то, что, в конце концов, являлось сугубо арабским делом — по его оценкам, в ходе любого конфликта погибнут десять тысяч американских солдат, а угроза террористических актов в самой Америке была практически обеспечена. В то же самое время он обвинил кувейтцев в том, что они являются агрессорами, взвинчивая мировые цены на нефть в ущерб иракскому народу. К 1990 году Ирак приступил к реализации программы вооружений, которая в конечном итоге должна была привести к ядерному паритету с Израилем, а ракеты смогли бы достичь Южной Европы. Несмотря на кратковременные экономические проблемы, Ирак стал потенциально крупной региональной державой и имел четвертую по численности армию в мире. В итоге было решено, что в Саудовской Аравии президентом Египта Хосни Мубараком будет организована встреча на высшем уровне между двумя конфликтующими сторонами в надежде выработать приемлемое решение. Через три дня Ирак вторгся в Кувейт.
В августе 1990 года, пока происходили все эти события, мы уже начали подготовку к работе в Южной Америке. Власть предержащие решили, что силы САС должны помочь в подготовке сотрудников местной полиции по борьбе с наркотиками, что позволит им проводить собственные специальные операции в условиях джунглей. Нам предстояло обучить основам тактики действий в джунглях, а также показать несколько методов борьбы с терроризмом. Первыми мы не были — до нас там уже побывало два других эскадрона САС, — но наша группа была самой многочисленной на данный момент.
Мы уже определили, как лучше обращаться с нашими подопечными и чему мы будем их учить. Поскольку они были полицейскими, мы обращались с ними как с гражданскими лицами, потому что у них не было никакого представления о военных операциях. Идея заключалась в том, чтобы внедрить учебную программу, на которой они могли бы научиться всем основам, полевым навыкам и обращению с оружием, и постепенно подтянуть их до достойного уровня военной тактики. Мы должны были находиться в Южной Америке с конца августа по 17 декабря. Это давало нам три полных месяца на подготовку людей и три недели на контрольные учения. Последнее упражнение было жизненно необходимо, чтобы подтвердить, что полицейские усвоили все, чему мы их обучили.
Вторжение в Ирак не изменило планов Полка на работу в Южной Америке. Несколько разочарованные, мы готовились провести там три с половиной месяца и, возможно, пропустить войну на Ближнем Востоке. Парни были в ярости от одной мысли о том, что они не будут участвовать в крупнейшей со времен Второй мировой войны военной кампании. На тот момент никто не мог предположить, сколько времени понадобиться генералам, чтобы собрать все вместе, и какое огромное количество войск потребуется.
Мы вылетели с авиабазы Королевских ВВС Лайнэм на транспортном самолете C-130, сделав промежуточную посадку в Кингстоне, на Ямайке. Это была хорошая ночь, и когда на следующее утро мы садились в самолет, у большинства из нас болела голова. В пункте назначения нас встретили сотрудники британского посольства, и поначалу казалось, что возникнут некоторые проблемы, поскольку это была, очевидно, секретная операция. Хотя власти знали, зачем мы приехали, новость о нашем прибытии держалась в секрете. Это было немного удивительно: кампания по борьбе с наркотиками широко освещалась американцами, и все знали, что в ней участвуют британцы. Маргарет Тэтчер, тогдашний премьер-министр, публично заявила, что собирается направить силы специального назначения для решения этой проблемы. Американцы профинансировали значительную часть операции, а мы предоставили оборудование на сумму около 60 000 фунтов стерлингов. Общий же бюджет составил около 2 миллионов фунтов стерлингов на период в два года.
Нас отвезли на автобусе к месту работы; это было интересное место, расположенное в Андах на высоте примерно 6000-7000 футов над уровнем моря. Потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к нему, но оно отлично подошло для физических тренировок. Первые три-четыре дня мы провели, разведывая различные места и разбираясь с оборудованием. Комплекты для обучения были подготовлены еще в Херефорде, но их нужно было немного переделать, чтобы они соответствовали тем местам, где нам предстояло работать.
Как только все было готово, на обучение прибыло девяносто или около того полицейских. В этот момент у меня возникло первое разногласие с сержантом по имени Мэл — правда, профессиональное разногласие. Тогда я еще не знал, что это будет первое из многих разногласий, как здесь, так и в Персидском заливе. Он требовал, чтобы курсанты выполняли контрольные упражнения по владению оружием без предварительного обучения правильному порядку действий. У меня был богатый опыт обучения новобранцев в Королевских зеленых куртках, и я попытался донести до него, что проведение вначале тестов будет пустой тратой времени. Но он меня не послушал, и в результате мы потеряли целое тренировочное утро.
Несмотря на то, что в других книгах рассказывается о роли САС в Южной Америке, Полк не проводил никаких операций против наркокартеля. Мы выезжали на учения в те районы, где картель был наиболее активен, но прямого противостояния не было. Ближе всего к реальной перестрелке мы подошли, когда работавшие вместе с нами специалисты Специальной Лодочной Службы (СБС) сообщили, что им угрожают. Задача СБС заключалась в том, чтобы обучить некоторых полицейских пользоваться лодками, что позволило бы им перехватывать партии наркотиков. Однажды сотрудники СБС прибыли в наш лагерь с сообщением, что картель собирается напасть на них. Отлично! Мы были за то, чтобы устроить засаду, используя СБС в качестве приманки, и дать им почувствовать вкус настоящей войны, однако в штабе это сочли не очень хорошей идеей, и в итоге ребят из СБС просто перевели в более безопасное место. На этом все настоящие волнения во время южноамериканской поездки закончились — ну, почти все.
Однажды вечером, когда мы уже готовились отправиться на уик-энд в городские кварталы, полицейский застрелил одного из своих коллег. К счастью, эти двое не имели никакого отношения к нашей учебе — они были вполне подготовленными полицейскими, которые возились в коридоре, играя в полицейских и грабителей. Один из них вытащил пистолет и случайно выстрелил своему другу в голову. Двое наших медиков попытались оказать умирающему первую помощь, поскольку они обучены работе с пострадавшими с тяжелыми травмами, однако у него были сильно повреждены череп и мозг, и было совершенно очевидно, что он не выживет — но даже если бы и выжил, то до конца жизни оставался бы растением. К чести медиков, они попытались поставить ему несколько капельниц в надежде спасти жизнь, но местная полиция не очень-то хотела об этом знать. В конце концов, они уложили парня на простыню, подняли на руки и убежали в сторону своего весьма неадекватного медицинского пункта. Потом они закинули его на заднее сиденье открытой машины и отвезли за 40 миль в больницу. Сюрприз, сюрприз: к тому времени, как они приехали, парень был уже мертв.

*****

Вернувшись в Великобританию, мы с радостью обнаружили, что отправимся на Ближний Восток. Похоже, генералам нужно было больше времени, чтобы собраться с силами, и войну мы все-таки не пропустили. По возвращению в расположение части, всё вокруг превратилось в один огромный улей. Вторжение Ирака в Кувейт стало вызовом, который мир не мог игнорировать. Если бы оно переросло в крупную войну, было очевидно, что САС станет винтиком в военной машине коалиции.
После первого вторжения иракцы быстро нарастили свои силы в Кувейте. На этом этапе осуждение, направленное на Ирак, все еще оставалось на словах. В то же время западные военные державы начали пересматривать свои планы на случай непредвиденных обстоятельств, и мяч был запущен решительно. В Полку уже отдали приказ подготовить некоторых своих военнослужащих к переброске, и в настоящее время разрабатывались планы по их скорейшему отправлению в зону боевых действий. Все знали истинную причину вторжения в Ирак: все дело было в арабской нефти. Под пустыней скрывалось более половины мировых запасов нефти, и такой конфликт назревал давно.
Мы не были уверены в том, какова будет наша роль в Персидском заливе. Сначала предполагалось заняться спасением заложников, но к моменту прибытия САС спасательные операции уже закончились. Заложники, захваченные в Кувейте и использовавшиеся Саддамом Хусейном в качестве живого щита, были либо отпущены, либо, по слухам, спасены американскими спецназовцами. Большинство заложников являлись гражданскими лицами, работавшими на американские или европейские компании, также было немалое количество японцев. Женщин и детей отправили в отели Багдада, а мужчин разделили и отправили на различные жизненно важные иракские военные объекты. Саддам Хусейн поступил неумно, его действия осудили все страны мира. Попытка спасти заложников в крупных масштабах была бы нецелесообразной: требуемая численность спецназовцев и логистика не оправдывали такой риск. В итоге, Саддам освободил заложников до начала войны. Думаю, он понимал, что коалиция все равно будет бомбить цели, независимо от того, есть на них заложники или нет. В конце концов, что такое несколько жизней по сравнению с массовыми разрушениями, вызванными химической войной?
Пока заложники летели домой, а объекты, связанные с производством химического оружия, были полностью уничтожены военно-воздушными силами, мы направлялись на авиабазу Брайз-Нортон в Оксфордшире. На Ближний Восток мы летели на «Гэлекси» — невероятном самолете, который за один раз принимал на борт весь эскадрон. Это означало пятьдесят человек плюс обслуживающий персонал, двадцать автомобилей, шестнадцать мотоциклов, боеприпасы, «бергены» и тонну других вещей.
Приземлившись, мы быстро выгрузили свое снаряжение и более тяжелое оборудование и на грузовике отправились в место, известное как «Виктор». База «Виктор» представлял собой очень большой склад, который раньше использовался для хранения фиников, но на ближайшие несколько недель он стал нашим домом. В такой ситуации первое, что нужно сделать, — это занять хорошее место для ночлега, что немного напоминало то, как в старые добрые времена на Диком Западе заявляли о своих правах. Вы все бросаетесь внутрь, обычно держась поближе к своим товарищам, и занимаете ближайшую свободную койку. Как только на ней окажется ваш «берген» и РПС, она становится вашей; и пока происходит эта перепалка, командир выкрикивает что-то вроде приветствия, а полковой сержант-майор или сержант-квартирмейстер эскадрона кричат непристойности о поддержании порядка. «Да, да. Все это я уже слышал. Где эта чертова столовая? Я умираю с голоду». Нужно уметь правильно расставлять приоритеты: занять постель, поесть, а потом уже рассуждать о войне.
Какой бы ни была наша задача, очень вероятно, что она будет мобильной. Эскадрон был разделен на мобильные боевые колонны, для работы в которых нам предстояло пройти трехнедельную подготовку здесь, в Объединенных Арабских Эмиратах. Именно мобильному отряду предстояло обучить остальных ребят основным навыкам вождения, необходимым в пустыне. Сложнее всего было обучить парней, которые будут использовать мотоциклы: управление мотоциклом в пустыне требует большой концентрации и умения.
Когда вы вступаете в состав мобильного отряда, вы проходите различную боевую подготовку и должны уметь управлять практически всем, что перемещается на колесах или гусеницах. С мотоциклами нам повезло: в 3-м отряде эскадрона «А» служат одни из лучших мотоциклистов в Британской армии. Но быть компетентным — это одно, а управлять мотоциклом ночью в экстремальную погоду и на труднопересеченной пустынной местности — совсем другое. Эскадрон «А» был единственным подразделением, использовавшим мотоциклы во время операции в Ираке, — потому что мы видели им применение и у нас были очень способные мотоциклисты. В ОАЭ мы провели интересное время, зная, что скоро нам предстоит воевать, и ребята действительно собрались с силами. Все мы выглядели серьезной, профессиональной командой.

*****

Семнадцатого января, когда мы завершали свою подготовку, почти в 500 километрах к западу эскадрилья американских вертолетов «Апач» собиралась начать первую крупную атаку коалиционных сил. Это была не обычная атака, — она была направлена на то, чтобы вывести из строя иракскую систему раннего оповещения. Разрушительная по своей жестокости, она также должна была дать Саддаму Хусейну понять, что такое настоящая война. Около двух часов ночи восемь «Апачей», вооруженных противотанковыми ракетами «Хеллфайр» и несколькими многоствольными пушками, пронеслись над границей Саудовской Аравии, направляясь к Багдаду. Вскоре эти мощные боевые машины пронеслись над поверхностью пустыни, минуя иракскую наземную оборону. Через тридцать минут, на дистанции около восьми километров, командир отдал приказ.
Летчик головного «Апача» произнес в микрофон:
— Цель прямо по курсу; к бою!
Все восемь вертолетов немедленно развернулись в боевой порядок фронтом на север. Заняв удобное положение в небольшой складке местности в пустыне, они снизили скорость почти до зависания. С помощью огромного количества бортовых приборов наблюдения, включающих лазерные целеуказатели и инфракрасные станции наведения, на первой иракской радиолокационной станции были выбраны цели.
— Ракетная атака, — произнес командир, и оператор бортового оружия перевел переводчик, расположенный на панели управления, в режим огня управляемыми ракетами.
— Режим выбран, — прозвучало в ответ.
— Наведение, — сказал командир, приказывая оператору включить системы автоматического наведения.
— Всем «бортам», засечка целей; огонь по готовности.
— Веду поиск и захват цели… — Оператор наблюдал за отражением лазерного луча, который ярким бисером огибал тарелку РЛС на горизонте. — Цель наблюдаю; есть захват.
— Огонь!
Возникла вспышка, — это стартовала первая ракета. Затем, словно батарея фотоаппаратов, вспышки стали повторяться снова и снова. «Апачи» быстро окутались облаками дыма и пыли. Ведущий летчик вывел свою машину вперед, подальше от облаков, чтобы иметь возможность хорошо видеть цель.
На радиолокационной станции иракские солдаты занимались своими обычными делами, совершенно не подозревая о надвигающейся бойне. Первая ракета «Хеллфайр» пронеслась по РЛС, словно торнадо, а спустя несколько секунд взорвалось еще несколько. Менее чем за две минуты все вокруг превратилось в один большой огненный шар, в котором повсеместно бегали люди. «Апачей» они не видели, даже не подозревали об их существовании, а находившиеся в пустыне вертолеты приготовились ко второй атаке. Через двадцать минут две основные системы ПВО Ирака были почти полностью уничтожены. В их обороне образовалась брешь, через которую бомбардировщики коалиции могли прорываться к Багдаду. Воздушная война началась.

*****

Нас разбудили около 6-ти утра, когда все узнали, что самолеты союзников начали бомбить Багдад и северный Кувейт. Очевидно, это держалось в строжайшем секрете и стало для нас полной неожиданностью. Мы все еще находились в Объединенных Арабских Эмиратах, примерно в 500 километрах восточнее, и сидели в лагере «Виктор», наблюдая за всем этим по телепередачам CNN. В программе шла бегущая строка и показывались взлетающие истребители-бомбардировщики. Казалось, что все куда-то бегут, и в воздухе ощущался гул возбуждения; казалось, что союзники вот-вот разбомбят Ирак до основания — бомбовые удары, по словам комментатора, корректировались спецназовцами с помощью лазерных целеуказателей. На самом же деле в то время никаких спецназовцев на земле, проводящих подобные операции, не было.
Позже тем же утром, когда все ждали обеда, бригадный генерал Масси, являвшийся заместителем директора Сил специального назначения, собрал нас всех в столовой. Здесь находились эскадроны «A», «B» и «D», что делало наше собрание самым крупным сосредоточением сил и средств САС со времен Второй мировой войны. Масси забрался на большой стол в центре столовой и попросил нас собраться вокруг. Это было личное — Масси всегда так поступал, когда ему нужно было обратиться к ребятам. Очевидно, так же поступал и Монти, [2] когда вокруг него смыкались мужчины, словно для того, чтобы поделиться с ними своим доверием. Со своей стороны, я бы предпочел, чтобы он обошелся без театральных приемов и просто рассказал нам, что происходит.
Начал он с того, что сообщил нам о налетах союзной авиации — хотя все уже и так знали о них, поскольку CNN и остальные телеканалы передавали информацию без остановки. Затем он рассказал нам, что генерал сэр Питер де ла Бильер, известный нам как ДЛБ, встретился этой ночью с командующим войсками США Норманом Шварцкопфом, чтобы посекретничать. Шварцкопф спросил командира американского спецназа, когда его люди будут готовы вступить в бой. Тот не смог ответить ничего внятного, кроме как озвучить срок примерно в две-три недели, но добавил при этом, что сомневается в том, что они смогут проводить операции длительное время. Какие бы доводы он ни приводил, Шварцкопф счастлив не был., поэтому обратился к ДЛБ и задал тот же вопрос. Бильер коротко обсудил его с Масси, а затем сказал:
— Мы можем быть на передовой оперативной базе сегодня вечером, а следующей ночью перейти границу.
— И как долго вы сможете там оставаться? — Спросил Шварцкопф.
— Столько, сколько вы захотите. Если мы сможем постоянно снабжать людей, они смогут действовать там неопределенное время. Они могут жить на своих машинах или на своих «бергенах» с двухнедельным графиком пополнения запасов.
— Чёрт, вы это серьезно? — Воскликнул командующий войсками в Заливе.
— Конечно, сэр.
— Действуйте! Не облажайтесь! Удачи! — Отчеканил Шварцкопф Бильеру и Масси. Специальная Авиадесантная Служба снова была на войне — мало того, мы собирались постучать в парадную дверь Саддама. Когда Масси объяснил нам это, у всех нас возникло чувство огромной важности. Нам, и никому другому, доверили особую работу. Далее генерал сказал: «Джентльмены, вы отправляетесь в путь сегодня вечером. Переезжаете в самый большой парк развлечений, который когда-либо видел мир, и вы единственные, кто приглашен на его открытие. Вы можете идти туда и развлекаться — делать все, что вам угодно. Устраивайте столько беспорядка и хаоса, сколько захотите».
И мы отправились в путь. Все было готово: вещи собраны, машины погружены, мой мотоцикл готов к поездке. Первым вылетал эскадрон «D», затем настала наша очередь. У нас был свои собственные рейсы авиации спецназа Королевских ВВС, которые работали днем и ночью. Как только «борта» доставляли один груз, они возвращались, загружали новые машины и войска, а затем отправлялись на северо-запад, на авиабазу в Саудовской Аравии.
Когда мы туда вылетели, было уже темно, около 22:00 часов, и я сразу же направился на летную палубу. Летчики спецназовских «бортов» не возражают против того, чтобы наши ребята сидели рядом с ними. Вы можете взять наушники и слушать, как они болтают с базой, пока управляют летательным аппаратом. Я занял выгодную позицию с парой других парней из отряда во время самого запоминающегося полета в моей карьере — особенно когда до посадки оставалось тридцать минут, и небо вдруг ожило. Самолеты союзников были повсюду, как яркие светлячки на фоне черной пустынной ночи. Небо казалось живым от хвостовых огней военных самолетов всех типов, двигавшихся во все стороны, с одной общей целью: большинство из них либо направлялись в Ирак, либо возвращались оттуда. При таком количестве летающих самолетов Саддам, должно быть, приходил в себя после второй ночи бомбардировок. В моей гарнитуре радиоэфир гудел британскими, американскими, французскими и арабскими голосами. Это была потрясающая демонстрация полетов, организованная пролетающими над нами самолетами АВАКС.
Ближе к саудовско-иракской границе всё стало напоминать летающую электростанцию. Пересекая границу на пути в Ирак, самолеты выключали свои бортовые огни; когда они возвращались обратно, огни включались в той же точке. Я понимаю, что это война, но словами не описать красоту этого зрелища. В довершение всего нас ждали «огни святого Эльма» — свечение статического электричества на лобовом стекле кабины самолета, словно «нечто» из кинофильма Стивена Спилберга. Затем мы оказались на месте, заходя на посадку.
Транспортник C-130 подрулил к месту, где нам предстояло выгружаться. Я спустился в грузовой отсек, чтобы взять свой мотоцикл, готовый сойти с него в тот момент, когда «борт» остановится. Когда огромный самолет развернулся, борттехник начал опускать хвостовую аппарель, и, к нашему изумлению, снаружи, на взлетке, повсюду были солдаты, — и они все бежали. Даже в полумраке были видны фигуры, бегущие в разные стороны. Когда шум двигателей самолета стал стихать, мы поняли, почему — послышались сирены воздушной тревоги. Через несколько секунд кто-то крикнул, чтобы мы как можно скорее высаживались. Да, без проблем! На тренировках мы отрабатывали полную высадку из самолета за считанные секунды, поэтому вылетели, как ракеты «Скад» — которые, конечно же, и были причиной воздушной тревоги. Их только что впервые запустили по Израилю.
Никто не был уверен в том, что на самом деле происходит, но многие солдаты, размещенные на авиабазе, вели себя как безголовые курицы. Большинство из них были американцами, одетыми в полные защитные комплекты с противогазами. Отойдя от C-130, мы наблюдали за царившим вокруг хаосом. Одна из сумасшедших в ОЗК — да, это была женщина-военнослужащая — пронеслась мимо нас, крича под противогазом приглушенным голосом и задыхаясь:
— Эй, ребята! Хз, хз, хз!.. (Думаю, она пыталась сказать: «Газы, газы, газы»). Приближаются «Скады», — а потом исчезла.
Все стали думать, что нам делать. Пара парней любезно взяла наши мотоциклы, и мы с моим приятелем Алистером просто сели на кучу «бергенов», сваленных рядом с палатками, и подумали, что надо бы нам тоже надеть противогазы; но потом, посмотрев друг на друга, просто рассмеялись. «Не, ну его к черту. Давай лучше треснем чайка!» Я начал раскладывать свой спальник у чьей-то палатки, а Алистер занялся чаем. Спальные мешки и чашка чая в руках — это одна из первейших вещей, которой вы учитесь, будучи солдатом, особенно в САС. Если у вас есть возможность прилечь, сделайте это, потому что никогда не знаешь, когда удастся поспать следующий раз.
Мы лежали там, и через некоторое время сирены прекратились, хаос утих, и люди начали снимать противогазы. Какой-то молодой британский сквадди, [3] который, очевидно, был приставлен к нам, прибыл с сообщением, что все должны начать принимать таблетки NAPS, [4] которые нам выдали. Они поставляются в упаковках, и напоминают противозачаточные таблетки, но по размеру в десять раз больше. Прием одной таблетки в день должен был защитить вас от отравления нервнопаралитическим отравляющим веществом. Каждый достал из противогазной сумки упаковку и выпил одну. Алистер заметил:
— Черт знает, что теперь будет — может, мы забеременеем или еще что-нибудь. Никто не знает, что эти штуки с тобой делают!
— Эл, у тебя даже могут начать расти волосы на груди.
— Отвали.
Алистер был известен в отряде тем, что у него не росли волосы на лице и любой другой части тела. Когда мы уже два месяца находились на боевых выходах и ни разу не брились, выглядело это чертовски смешно — все остальные напоминали медведей с огромными косматыми бородами, а у Алистера торчало лишь несколько маленьких черных щетинок — и, клянусь, даже их сдувало сильным ветром.
Мы допили чай, и теперь просто лежали и ждали в прохладном ночном воздухе, не зная, чего ожидать. Время шло, мы оба затихли, погрузившись в собственные мысли. В ту ночь я произнес про себя небольшую молитву — как делал и в каждую следующую ночь, проведенную в Ираке. Перед тем как мы отправлялись на ночную охоту или перед сном, я непременно читал молитву, прося заступничества для своей семьи и близким. Признаюсь, в глубине души мне было страшно, и я добавлял небольшую мольбу о собственной безопасности.

*****

Наша боевая колонна численностью в половину эскадрона, имевшая позывной «Альфа три ноль», должна была действовать за линией фронта точно так же, как сражалась оригинальная САС времен Второй мировой войны во времена Дэвида Стирлинга. Основное отличие заключалось в огневой мощи, которую мы имели с собой, — ее хватало на то, чтобы уничтожить практически все, что мы могли обнаружить. Оставалось надеяться, что устроенный нами хаос заставит иракцев развернуть крупные силы, чтобы обнаружить нас, как это сделал Стирлинг с немцами в Северной Африке.
Боевые машины в нашей колонне включали в себя восемь «Лендроверов-110», большинство из которых были вооружены крупнокалиберным пулеметом «Браунинг» .50-го калибра. Дополнительное вооружение включало в себя единые пулеметы GPMG, американские станковые гранатометы Mark 19, 40-мм подствольные гранатометы и противотанковые комплексы «Милан». Поскольку большинство наших действий происходило в темное время суток, на одной из машин, оснащенной откидывающейся рамой, был установлен ночной прицел от ПТРК, называемый MIRA. Он оказался отличным оборудованием. У нас также имелись с собой различные тепловизионные приборы. Все машины имели бензиновые двигатели, топливо к которым поступало из двух десятигаллонных баков; кроме того, мы везли шестнадцать канистр, что обеспечивало нам запас хода около 600 километров. В каждой машине было шесть канистр с водой и достаточно пайков, чтобы хватило на четырнадцать дней. Обычный боезапас составлял около 1000 патронов на человека, четыре осколочные гранаты и две гранаты с белым фосфором. Кроме того, в каждом «Лендровере» было от четырех до шести удлиненных зарядов разминирования. В каждой колонне в качестве головной машины использовался «Мерседес Унимог», на котором перевозилась основная часть запасов. Огромное преимущество «Унимога» состоит в том, что его можно загрузить до отказа и при этом ехать куда угодно. И конечно же, он был под завязку загружен всевозможными дополнительными грузами и снаряжением: пайками, топливом, боеприпасами для широкого спектра оружия, снаряжением ЗОМП и запасными частями.
Согласно приказа, нашей колонне предстояло пройти около 400 километров по территории Ирака. Здесь мы должны были охотиться на юге центрального региона, медленно продвигаясь к реке Евфрат. Моральный дух бойцов был высок. Это был как раз тот тип операций, для которого САС хорошо подходит, и бой с врагом произойдет на наших условиях, а не на их. Вечером перед выездом нас вдруг осенило, что это реальность. Мы знали, куда едем, и знали, что нас ждут серьезные неприятности. Друзья, которых распределили по разным колоннам, пожимали друг другу руки и перебрасывались шутками. Другие сидели вокруг, проверяли личное снаряжение и прятали от посторонних глаз свои «кровавые» деньги. «Кровавые» деньги являлись стандартной практикой в САС и состояли из золотых соверенов и так называемых «кровавых чеков» — документов на английском, арабском и фарси, в которых гарантировалась выплата 5000 фунтов стерлингов каждому, кто окажет помощь британскому солдату. Каждый «кровавый чек» имел уникальный серийный номер, который можно было сверить с именем человека. Не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь воспользовался своим чеком, но вот с золотом все было иначе. В некоторых случаях выдача соверенов была регламентирована, и каждый солдат должен был расписаться за их получение; но в других случаях им просто давали мешочек с золотом и говорили, чтобы они просто пользовались им. Справедливости ради стоит отметить, что некоторые парни действительно использовали эти деньги для покупки транспортных средств, чтобы облегчить себе побег из плена; да и в бою снаряжение нередко теряется. Однако бóльшая часть золота в конце войны так и не была найдена, а поскольку отчетность хромала, многие из ребят до сих пор хранят свои соверены. Ну что ж, удачи им.
Как и в любой другой боевой операции САС, объем личного снаряжения, которое мы несли, был огромным. Одно дело — учения, но когда вы играете по-настоящему, вам нужна большая огневая мощь. Я нес штурмовую винтовку M16, оснащенную 40-мм подствольником M203. Для личной защиты я также носил пистолет Браунинг калибра 9-мм. Боезапас состоял из пятнадцати магазинов на тридцать патронов каждый и дюжины гранат для подствольника. На поясе у меня висела хорошая аптечка и аварийный комплект для выживания — уход и уклонение от попадания в плен вскоре могли стать реальностью. Пятнадцать золотых соверенов, которые мне выдали, я приклеил к черной малярной ленте; потом разрезал подкладку брюк и продел ее в пояс. Напечатанную на шелке карту для уклонения и эвакуации, которую нам всем выдали, я прикрепил к спине своей ветронепроницаемой куртки, где она и оставалась до конца войны. Единственным документом, удостоверяющим личность, были мои армейские жетоны, висевшие на шее. Вооруженный и экипированный до зубов, я все же нашел место для одного особого предмета — пистолета Велрод с глушителем. [5] В последний момент я подумал, что он может пригодиться, если нужно будет незаметно убрать какого-нибудь иракского часового.
Первоначальный инструктаж, который мы получили, оказался бесполезен. Разведка сообщила, что будет тепло, поэтому многие бойцы оказались плохо подготовлены к самой страшной зиме, с которой когда-либо сталкивался Ближний Восток. Разведданные о противнике также были весьма скудными. Было известно, что Иракская республиканская гвардия хорошо оснащена и обучена на высоком уровне, но об остальных частях армии и местах их дислокации информации было очень мало. Вот вам и цена всем деньгам, которые были потрачены на шпионские спутниковые технологии. Однако на самом деле это мало что меняло: как только мы оказывались глубоко в тылу врага, то что бы мы ни встретили, нам предстояло это уничтожить. Планировалось, что мы пройдем на север до места, откуда сможем вести наблюдение за саудовско-иракской границей; затем нам нужно было найти место для пересечения границы, которая на данном этапе, как сообщила нам разведка, представляла собой одно огромное минное поле.
Когда мы отправились в путь, погода уже начала меняться. По ночам становилось очень холодно, а движение замедлял туман. Я знал, что нам предстоит проехать еще некоторое расстояние, но после двух дней пути мы так и не достигли границы — в основном из-за плохой разведки маршрута и того, что мы были очень осторожны: нет смысла ехать прямо на минное поле. Когда на вторую ночь колонна остановилась, было уже около 01:39, и все очень устали. Все, кроме Пэта, который, казалось, никогда не уставал, несмотря на то, что на нем лежал груз командования и он решал основную часть задач по ведению рекогносцировки.
Пэт был тихим, но очень спокойным и уравновешенным парнем, оказывающим большое влияние на всех, и особенно на меня. Стройный, ростом выше шести футов, его голову увенчивали серебристые волосы, несмотря на то что ему было всего около тридцати. Первое, что обращало на себя внимание, — это его голос. Пэт был хорошо образован, разговорчив и обладал природным даром к иностранным языкам. Из него получился бы отличный офицер. За все время моей службы в САС он был самым спокойным человеком, с которым мне доводилось работать.
Тем не менее, в данный момент Пэт был немного расстроен — как, впрочем, и все остальные: мы должны были уже давно пересечь границу. Он остановил колонну и решил, что нам необходимо провести разведку на мотоциклах. Выбравшись из машины, он подошел ко мне.
— Йорки, прихвати свой тепловизор — мы отправляемся на рекогносцировку. Хорошо, приятель?
— Без проблем.
Я отправился на поиски мотоцикла, и через двадцать минут мы были готовы к поездке.
Когда мы отправились в путь, остальные парни в колонне уже улеглись и выставили охранение. Из нас же пока никто еще не выспался, и оба чувствовали себя немного на взводе. Мы с Пэтом отправились в неизвестность, мчась в темноте на своих мотоциклах. Это была первая из многих подобных поездок, которые мы совершим вместе. Для нас обоих это было что-то вроде кинофильма — вдвоем на мотоциклах мы мчимся по пустыне навстречу реальному врагу. Мотоциклы были очень маневренными, и у нас было достаточно личного оружия, включая пару 66-мм гранатометов. [6] Кроме того, я взял с собой тепловизор «Спайгласс», пристегнув его к мотоциклу. Маршрут мы проложили так, чтобы он был удобен для машин, проверяя, нет ли на пути серьезных препятствий. Время от времени мы останавливались, чтобы было время понаблюдать в тепловизор и убедиться, что путь впереди свободен.
Проехав около двух часов, мы заметили впереди большую песчаную насыпь — граница между Саудовской Аравией и Ираком. Сидя на мотоцикле, я еще раз проверил обстановку с помощью тепловизора. Иракские инженеры построили масштабную систему рвов и соорудили насыпи из песка. За время пребывания в Ираке мы видели множество подобных сооружений, которые мы между собой прозвали «яйцами». Это оказалось высотой около 15 футов и глубиной 20 футов — серьезное препятствие для машин. Когда мы его проверили, все было чисто. Заведя мотоциклы, мы двинулись вперед к «яйцу» и остановились у его основания, где, еще раз заглушив двигатели, спешились. Я захватил свою M16 с подствольником на случай, если нам понадобится немного огневой мощи. Почему-то мне припоминается, что винтовку я сжимал очень крепко — в такие моменты нужно быть готовым ко всему. Я чувствовал себя очень хорошо: все органы чувств работали на 100 процентов. Если бы в этот момент появился враг, он бы уже завтракал в Валгалле.
Перекинув тепловизор через плечо, так как он мог мне понадобиться для наблюдения за противником, мы двинулись к вершине «яйца». Пэт поднялся первым, я шел в метре позади. Песок был рыхлым и проседал под ногами — три шага вперед, два назад. В конце концов, нам пришлось перейти на бег, чтобы остаться на одном месте. Достигнув вершины, мы оба присели, чтобы наши силуэты проецировались как можно меньше, понимая при этом, что нарушаем одно из основных правил маскировки. Наконец, мы сделали в песке углубление, чтобы еще больше понизить наш силуэт, и принялись наблюдать за позициями противника. Вот он, наш первый взгляд на иракскую военную машину! Антенны, бронетехника, солдаты в окопах, — и все это не более чем в 100 метрах от нас. Я поворачивал трубу тепловизора вправо и влево. Горизонт подрагивал от активной деятельности. Время от времени в окуляре возникали раскаленные изображения движущихся иракских машин. Быстро щелкнув тумблером, чтобы перейти с широкого поля зрения на зум, я перефокусировался.
— Черт, Пэт, да их там чертовы тысячи!
— Дай-ка мне взглянуть. — Пэт был взволнован и хотел увидеть все своими глазами.
— Подожди! Хочу сначала все проверить, — настаивал я, не желая отвлекаться от своих наблюдений. Я смог разглядеть группу людей рядом с какими-то машинами, цвет которых на дисплее сменился с раскаленное-красного на бордово-черный. Матрица тепловизора распознает излучаемое тепло, которое отображается темным цветом, в то время как более холодные участки выглядят красными, оранжевыми или даже белыми, в зависимости от температуры. Тысячи людей осторожно расхаживали вокруг, как будто они были на походе, но с моей точки зрения выглядели они очень жутко. В окуляре я видел фигуры с черными головами, глазами, грудью, подмышками и промежностью, а остальные части тела были разных оттенков красного, оранжевого и белого. Меня снова осенило, где я нахожусь и что делаю. Должен сказать, что я не герой, и в тот момент мои внутренности сковал сильный страх.
Если Пэт и заметил это, то не подал виду, а лишь прошептал несколько ободряющих слов.
— Они всего лишь новобранцы, Йорки. Они такие же люди, как ты и я. Ты стреляешь в них, и они истекают кровью.
Мы еще немного понаблюдали за передвижениями иракцев, затем Пэт заговорил снова.
— Йорки, я думаю, нам не стоит переходить здесь, а ты?
Его голос был очень серьезным, и я не был уверен, шутит он или нет.
Я посмотрел на него и ответил:
— Почему бы и нет?
Тут мы оба начали смеяться или, по крайней мере, тихо посмеиваться. Как и положено, он представил все в перспективе. Мы находились в 100 метрах от иракской армии и смеялись от души.
Взяв себя в руки, мы вернулись к работе, скатившись вниз по откосу и пытаясь скрыть следы своего присутствия. Углубление на вершине, которое при дневном свете могло бы насторожить врага, было восстановлено. Вернувшись к мотоциклам, мы решили проехать вперед-назад вдоль «яйца», надеясь найти брешь. Казалось невозможным, что иракцы могут так плотно занять всю границу, как мы только что наблюдали.
— Можно было подумать, что разведка не смогла бы определить для нас место перехода, Пэт.
Забираясь на свой мотоцикл, он ответил просто:
— Ты уже должен был понять, Йорки. Мы всего лишь грибы, которых держат в неведении и кормят дерьмом.
Мы тронулись в путь. Ни Пэт, ни я не спали последние три дня, но адреналин, бурлящий в моих жилах, не давал мне уснуть. Мы ехали уже час, когда оба внезапно остановились — перед нами что-то было.
— Что это? — спросил Пэт.
— Там, — прошептал я ему. — Вон там, у машины, их чертова парочка.
Я включил тепловизор, но контур исчез.
— Там ничего нет. Извини, Пэт, думаю, у меня просто галлюцинация.
— Слава Богу, я думал, ты сходишь с ума.
Но Пэт знал, что мы совершенно вымотаны. Проблема заключалась в том, что операция только началась, и худшее было еще впереди. Когда мы вернулись к машинам, уже рассвело.
— Иди и немного поспи, Йорки, — сказал Пэт, которому нужно было еще подготовить разведывательное донесение.
— Хорошо, — ответил я, но все равно решил немного обождать. Один из парней приготовил для нас с Пэтом чай, и я решил посидеть рядом, слушая, как он докладывает командиру, Мэлу, Ричарду и Слаггеру о результатах рекогносцировки. Мэл выглядел взбешенным из-за того, что мы не нашли место для перехода границы, и начал нести всякую чушь о том, что надо просто ехать туда, не обращая внимания на численность вражеских сил, которые мы заметили в «яйце». Я вмешался, заявив:
— Если мы начнем переходить в этом месте, нас изуродуют.
Мэлу было около тридцати лет, у него были редеющие темные волосы, которые он, казалось, терял ежедневно. Он был не очень высок, но то, чего ему не доставало в росте, он с лихвой компенсировал мускулами. Проблема с Мэлом заключалась в том, что он был слишком самоуверен. У меня также сложилось впечатление, что он считал, что командовать должен он, и использовал любую возможность, чтобы опустить Пэта, особенно позже, когда нашу колонну возглавил Брайан, наш полковой сержант-майор.
Пэт и Слаггер согласились поискать другой путь, и Мэл остался в одиночестве. Ричард не сказал ничего. У командира тоже нечего было добавить, и доверия это не внушало. Оставив их, я пошел к своей машине, забрался в свой зеленый кокон, как мы называем свои спальные мешки, и через две минуты уже крепко спал, не обращая внимания на происходящее вокруг.
Позже утром меня разбудил один из парней, сказав, что моя очередь стоять на «фишке» — быть часовым. Посмотрев на часы, я увидел, что проспал не более четырех часов, и чувствовал себя дерьмово. Передвигаясь, как зомби, я встал, надел РПС, взял одной рукой винтовку, другой — чашку чая и отправился на пост, который прикрывал вход в сухое речное русло или вàди. Моя задача состояла в том, чтобы заранее предупредить, если вдруг кто-то появится. Я залег на позиции, которая представляла собой небольшую впадину с несколькими камнями, расположенными скорее для прикрытия от посторонних глаз, чем для защиты от вражеского огня. Хотя мы все еще находились за пределами Ирака, в тактическом плане мы были осторожны и прекрасно понимали, что силы Саддама могут вторгнуться в Саудовскую Аравию. Оглядываясь назад, это кажется довольно забавным, но до пересечения границы мы действовали тактически гораздо более грамотно, чем когда оказались в 80 километрах от Багдада.
Пэт, Мэл и Слаггер отправились на очередную мотоциклетную разведку границы, на этот раз в надежде найти место ее перехода. Вернувшись в середине дня, они сообщили нам, что по ту сторону «яйца» по-прежнему много врагов. Мэл, который теперь увидел обстановку своими глазами, все еще считал, что было бы неплохо перейти границу в том месте, которое мы с Пэтом разведали предыдущей ночью, пусть и на виду у большого количества врагов.
В конце концов, решение было принято — колонна пойдет дальше на восток и найдет более безопасное место для перехода. Когда же мы двинулись в путь во второй половине дня, стало ясно, что у нас в колонне возникнут проблемы с командованием. Мэл вернулся к своей машине и собрал свой отряд, проинформировав их об обстановке и добавив свое мнение о том, что Пэт и командир полные придурки, попытавшись при этом пояснить, что они оба боятся переходить границу. Может, он и был прав, когда говорил, что этого боится командир; Пэт же, напротив, оставался невозмутим — он просто вел себя разумно и профессионально. Если бы мы пошли на поводу у Мэла и пересекли границу в том месте, где она была сильно защищена, это стало бы самоубийством. Наша задача заключалась в проникновении в Ирак, а не в захвате пограничных укреплений — коалиционные ВВС собирались снести их бомбардировками. Не думаю, что Мэл был до конца честен со своими людьми, но это было только начало.
Я только что вернулся с рекогносцировки вместе с Пэтом, Мэлом и Слаггером, в третий раз отправившись наблюдать за границей, когда к нам пожаловали гости: один из наших четырехтонных грузовиков. Мы, конечно, ожидали скорого пополнения запасов, но никто не сообщил нам, что они прибудут сегодня. С ним прибыл и Саймон, командир крыла передового развертывания САС. В то время как сержант-квартирмейстер немедленно приступил к раздаче воды и топлива, Саймон отвел Пэта, Мэла и командира колонны в сторону. К нам пробрался Джимми, один из отрядных штаб-сержантов, который также прибыл с грузовиком снабжения, и сообщил, что в штабе недовольны нашими успехами и определенно недовольны нашим командиром. Когда я объяснил, в каком положении мы находимся, он ответил, что штабу известен участок границы, находящийся не более чем в часе езды отсюда, где мы сможем пересечь границу. Судя по тому, что сказал Джимми, похоже, что командира и Пэта отправят туда на рекогносцировку самолично. Это была отличная новость, хотя почему они не сказали нам об этом сразу, я не знаю.
Мы сразу же начали готовиться, надеясь пересечь границу позднее той же ночью. В 16:00, когда светлого времени суток оставалось два часа, мы двинулись по небольшой системе вáди в сторону саудовского опорного пункта, расположенного примерно в 200 метрах от границы. Приблизившись к укреплению, мы решили, что будет разумно вывесить «Юнион Джек». Такой флаг был у каждого, и использовался он больше для опознавания с воздуха, чем для чего-либо еще — хотя с высоты более 5000 футов увидеть их было нелегко. Солдаты, находившиеся там, подбадривали нас, пока мы приближались, и все были в приподнятом настроении, как будто на нашей стороне было право, а не сила. Это вообще было характерно для войны в Персидском заливе: представители многих наций и религиозных конфессий объединились в битве против общего врага. Причастность к новому мировому порядку заставляла нас чувствовать себя добродетельными.
Саудовский опорный пункт находился на возвышенности, откуда открывался вид на границу и оборонительные позиции иракцев за ней. Пэт попросил меня взять свой тепловизор и еще раз сходить с ним на рекогносцировку; все остальные должны были оставаться на месте.
По пути он быстро меня проинструктировал.
— Я хочу, чтобы ты поднялся на верх опорника и внимательно осмотрел позиции противника с помощью тепловизора. Я заметил, что две из них отстоят друг от друга ровно на 400 метров, и перепроверил это лазерным дальномером. Попробуй наметить мне маршрут.
К тому времени уже наступили сумерки, и, хотя свет быстро угасал, это было идеальное время для наблюдения за вражескими укреплениями.
Я взобрался на парапет, снял с шеи тепловизор и, включив его, подполз к краю, приподнявшись ровно настолько, чтобы увидеть позиции иракцев. Вот они! Я сосредоточился на двух, о которых упоминал Пэт, — это были бункеры, огневые точки, сооруженные из мешков с песком и не имеющих больше ничего, кроме брезентового тента сверху. «Спайгласс» показывал, что от позиций исходит тепло, а это означало, что внутри наверняка есть люди, однако снаружи я не мог разглядеть никого.
Приблизился Пэт, прошептав:
— Ты что-нибудь видишь? Есть движение?
— Все чисто, приятель — в бункерах есть солдаты, но больше нигде ничего не видно. Я подожду еще пару минут, просто чтобы убедиться, что вокруг все в порядке. Хорошо?
— Да, дай мне знать, когда будешь готов. Наш маршрут — вниз вдоль траншеи к основанию холма и далее вверх по противоположной стороне между этими двумя огневыми точками.
— Я вижу что-то похожее на тропу, — сказал я, и снова почувствовал, как во мне поднимается старый страх, словно вот-вот произойдет что-то недоброе, но обнадеживающий голос Пэта заставил демонов исчезнуть. Через пять минут я был внизу, подтверждая Пэту и командиру, что вокруг все чисто.
— Хорошо, тогда давайте сделаем это, — подытожил Пэт.
Когда мы выходили из опорного пункта, я увидел, как несколько саудовских пограничников смотрят на нас с полным недоверием. Вернувшись к машинам, Пэт подозвал ребят и быстро проинструктировал их.
— Вот и все, ребята. Давайте сделаем это. Все по машинам!
Я как раз наматывал на голову свой арабский шемаг, когда рядом на своем мотоцикле подъехал Алистер. Мы давно дружили, и теперь, пожимая руки, желали друг другу удачи — то же самое, что мы сделали в ту ночь, когда отделились от другой половины эскадрона. Это было путешествие в неизвестность. Затем Алистер уехал, а я остался за рулем. Поворот ключа зажигания, — и под капотом взревел мощный восьмицилиндровый V-образный двигатель. Сбросив обороты, я включил вторую передачу и снял машину с ручного тормоза. В мобильном отряде есть старая поговорка: «На пониженной второй передаче можно ехать куда угодно». Следующая остановка — Ирак.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Т.н. проект «Вавилон». Проект создания серии суперпушек, способных запускать 600-килограмовые снаряды на дальность до 1000 км; осуществлялся под патронажем Саддама Хусейна, и основывался на работах канадского специалиста артиллерии Джеральда Булла. В марте 1990 года канадский ученый был убит в Брюсселе, а части суперпушки были конфискованы в Европе по пути в Ирак, после чего вся история была предана огласке через СМИ.
[2] Автор имеет ввиду генерал-фельдмаршала Монтгомери.
[3] Англ. сл. Squaddie. Рядовой солдат, боец, пехотинец.
[4] Англ. сокр. Nerve Agent Pre-treatment Tablets.
[5] Бесшумный магазинный пистолет с ручной перезарядкой, разработанный в 1942 году в Великобритании для вооружения спецслужб, разведывательно-диверсионных, воздушно-десантных подразделений и групп движения Сопротивления на оккупированной территории стран Западной Европы в годы Второй мировой войны. Пистолет зарекомендовал себя как весьма эффективное бесшумное оружие, особенно в сравнении с другими образцами бесшумного оружия аналогичного калибра.
[6] Речь идет об американских одноразовых РПГ М72 LAW.

Скорее всего "Напечатанную на шёлке карту для уклонения и эвакуации..."
Типа такой https://www.ima-usa.com/products/origin ... hdad-basra

_________________
Live hard, die young, make a good-looking corpse.

Спасибо, подправил!

Спасибо большое.

4
Первое убийство

Из саудовского опорного пункта мы выехали колонной друг за другом, и направились к иракской границе: все было просто. Наконец, патруль вышел на тропу, которую я заметил. «Унимог» расположился в середине колонны, поскольку нам нельзя было допустить, чтобы его подбили. Мотоциклы ехали впереди, осматривая фланги и проверяя, нет ли засад. Такая тактика не только не позволяла противнику застать нас врасплох, но и давала время развернуть оружие в линию в случае его внезапного появления. Помимо мотоциклов, на головной машине всегда был тепловизор, который позволял колонне заранее выявлять потенциальные проблемы.
Ехал я медленно, поскольку местность на западе Ирака представляет собой в основном лавовый пласт, изрезанный глубокими сухими руслами. Пробраться через них оказалось непросто, так как в низинах мы были уязвимы, и передвигаться приходилось осторожно. К счастью, иракские засады нам так и не встретились. Последнее, что я запомнил, — это силуэт саудовского опорника, проплывающий слева от меня. Сразу же земля ушла под уклон, превратившись в небольшой вáди, а затем постепенно начала подниматься по другую сторону. Дальше виднелись огни, светящиеся в иракских бункерах.
Изначально я решил ехать без очков ночного видения, поскольку опасался, что они помешают мне хорошо видеть, если мы столкнемся с противником. Подъехав к гребню холма, я заметил справа от себя еще один иракский бункер, который был скрыт во время моих наблюдений из опорника, и амбразура которого была направлена в мою сторону. Подъехав к краю тропы, я был вынужден замедлить ход машины и в конце концов остановился у песчаной насыпи. Шепотом я сообщил Пэту о новой угрозе, и он немедленно начал наблюдать за бункером с помощью своего ночного прицела «Кайт». Митч, сидевший сзади за пулеметом .50 калибра, развернул его в сторону врага, я же приготовился к стрельбе из своей винтовки.
— Не останавливайся, Йорки, просто не останавливайся!
Послушав его, я продолжил переползать через насыпь, но двигался слишком медленно, и двигатель заглох.
Пэт шепнул мне:
— Сними с передачи! Поверни ключ снова, и поехали дальше.
Он знал, что я знаю, что делать, но в своей неподражаемой манере говорил мне сохранять спокойствие. Когда я снова завел двигатель, машина переползла через насыпь и поехала дальше. После этого проблем больше не возникало, и колонна проехала между двумя иракскими позициями, не услышав ни от одной из них ни единого шороха. Вскоре мы оказались в открытой пустыне — лишь тени, исчезающие в темноте.
Ехали мы уже не менее двух часов, когда остановились, чтобы уточнить свое местоположение и сориентироваться. В этот самый момент раздался звук удара металла о металл: замыкающий автомобиль врезался прямо в заднюю часть «Унимога». К счастью, скорость была небольшой, иначе могли бы быть серьезные жертвы, и тем не менее в результате столкновения у «Лендровера» треснул радиатор, а приборная панель перекочевала на пассажирскую сторону, где сидел командир. К счастью для него, она остановилась в нескольких сантиметрах от его сиденья. Командир машины спал, положив ноги на «торпеду», поэтому серьезных травм удалось избежать — его просто бросило вперед, и он треснулся головой о пулемет. Чарли, водитель, сразу же признался, что заснул за рулем, и у него не было никакой иной причины для этого, кроме абсолютной усталости.
Кто-то может сказать, что аварии не могло быть никакого оправдания, тем более всего в двух часах езды от границы, однако, прежде чем попасть в Ирак, мы четыре дня занимались тактической подготовкой. За это время большинство водителей очень мало спало, и, по правде говоря, перед пересечением границы все находились в совершенно разбитом состоянии. Наше оправдание, если оно действительно было нужно, заключалось в том, что мы довели себя до предела физических возможностей еще до начала операции; и тем не менее, все знали, что те, кто спит каждую ночь в удобной постели в штабе, не преминут нас покритиковать — там не любят признавать, что САС может совершать ошибки!
Нашей первоочередной задачей было снова начать двигаться. Все парни мобильного отряда собрались вокруг, оценивая повреждения. Быстро прицепив пострадавшую машину к «Унимогу», мы буксировали ее до тех пор, пока не смогли заняться ею должным образом, расположившись на первой же патрульной базе на иракской территории.
Когда мы добрались до места, то остановились неподалеку от ряда небольших возвышенностей, в которых можно было спрятаться. Мы с Пэтом спрыгнули с машины, быстро оповестили других водителей, а затем отправились патрулировать вдоль вáди. Митч и Мэтт сделали то же самое в противоположную сторону. Все вокруг выглядело совершенно спокойно, поэтому мы вернулись, и на базу выдвинулась уже вся колонна. Машины были расставлены попарно, каждый экипаж покрутил своими стволами, чтобы прикрыть различные направления. Следуя такому хорошо отработанному порядку действий, мы быстро замаскировали машины и к рассвету уже полностью разместились на позиции. Когда все было готово и выставлены часовые, я снял с машины спальный мешок и забрался в него. Какое блаженство! «Добро пожаловать в Ирак», — была моя последняя мысль, когда я погрузился в глубокий сон.
Однако слишком скоро сквозь туман у меня в голове прорвался грохот. Что за чертовщина? Я открыл глаза, автоматически реагируя на ужасающий шум.
— «Торнадо». Похоже, авиаудар пришелся в 30 километрах от нас или около того.
Пока Пэт говорил, до наших ушей донесся отдаленный грохот. Мгновением позже предрассветное небо озарилось потоками ярко-красных трассирующих снарядов, когда иракские зенитные батареи предприняли тщетную попытку перехватить военные самолеты.
— Черт, как же они меня напугали, — проворчал я Пэту, одновременно наблюдая, как за далеким горизонтом исчезают два самолета. Они летели почти у самой земли, используя каждое укрытие, чтобы избежать обнаружения радарами. Я вылез из своего удобного зеленого кокона и отправился на поиски чая. Вдалеке все еще раздавались раскаты грома, когда истребители коалиции сбрасывали свой смертоносный груз на иракские цели.
В тот же день пришлось признать, что поврежденный «Лендровер» отремонтировать нельзя, поэтому вырыли яму и затолкали в нее машину. Подняв ее на домкратах и прихватив два колеса в качестве запасок, мы полностью сняли с нее колеса, а затем укрыли камнями, грунтом и запасной маскировочной сетью. Позже нам стало известно, что с такой же проблемой со сломанной машиной столкнулся эскадрон «D». Они тоже сняли с нее колеса, но, в отличие от нас, оставили несколько маленьких подарков для первых иракцев, которые на нее наткнутся: шесть противопехотных мин и огромную противотанковую мину. Видимо, после окончания войны кто-то вернулся, чтобы найти ее, и с тех пор о ней ничего не слышно!
Остаток того дня большинство ребят, свободные от охранения, не высовывались. С наступлением ночи мы снова двинулись в путь, оставив поврежденный «Лендровер» бедуинам.
Мотоциклы отлично помогали нам находить дороги и удерживать нас на маршруте. Если мы не были уверены, или если впереди могла скрываться засада, мотоциклы всегда шли первыми. Вскоре сложилась определенная схема действий. Часть мотоциклистов использовалась в качестве головных дозорных, а другие передавали сообщения по ходу колонны. Это не только устраняло необходимость в радиопереговорах, — если патруль слишком растягивался в темноте, нас можно было собрать обратно в стадо. Когда началась операция, меня назначили мотоциклистом, но на самом деле на мотоциклах работало большинство старших и опытных парней мобильного отряда, что позволило остальным привыкнуть к такой работе. Однако в ночь перед тем, как мы пересекли границу, меня пересадили в машину Пэта, потому что Лесли, его прежний водитель, оказался бесполезен. Впервые я узнал об этой замене, когда он подошел ко мне и сказал, что Пэт хотел бы со мной поговорить. Сержанта я нашел сидящим в ярости в своей машине. Это был единственный раз, когда я видел, как Пэт сердится, — и это еще мягко сказано.
— Что случилось, приятель? Лесли сказал, что ты хочешь меня видеть? — мягко поинтересовался я.
— Возьми свое гребаное снаряжение и перенеси его в эту машину, пока я не убил этого придурка, — приказал Пэт. Он редко когда так злился.
— Почему? Что он натворил?
— Йорки, просто сделай это! А пока ты это делаешь, вздрючь его и скажи, чтобы он подумал со своим поведением.
Я вернулся и зачитал Лесли акт о беспорядках.
— Я выгоняю тебя из машины Пэта. Бери свое снаряжение и возвращайся в машину с гранатометом Mark 19. Ты — ее новый бортстрелок. Надеюсь, стрелять ты будешь лучше, чем водить.
Как выяснилось позже, это было не так. Некоторые парни в Полку не признают, что облажались, и поносят за свою ошибку того, кто их подтянул. Так случилось и с Лесли — в своей версии произошедшего он всегда винил Пэта.
После этого я водил машину Пэта на протяжении всей операции, за исключением нескольких ночей в конце, когда меня подменял Иэн, потому что я был в полном расстройстве. И за пять недель, что мы провели в тылу врага, было всего три случая, когда моя машина не была впереди, да и то только потому, что Мэл подкатывал к полковому сержант-майору, который принял командование, и говорил: «Позволь мне принять на себя командование, Брайан». К сожалению, этот маленький жополиз не имел ни малейшего понятия о спутниковой навигации, и во всех трех случаях наша машина вызывалась вперед, чтобы возглавить колонну и разобраться со всей этой неразберихой.

*****

Мы находились в Ираке уже около недели и проникли в страну на глубину примерно на 100 километров. Постепенно выработался четкий распорядок дня: ночью мы передвигались, днем отдыхали. Но существовала одна проблема, которую никто не предусмотрел: погода. В Ираке оказалось холодно — холодно так, как никто не мог себе представить. Даже ребята из горного отряда, проходившие подготовку в арктической Норвегии в середине зимы, говорили, что не ни с чем подобным не сталкивались. До того, как мы отправились туда, нас убеждали, что Ирак похож на любую другую пустыню, с песком, мухами и Солнцем, но вместо этого перед нами предстал враждебный ландшафт, усеянный небольшими впадинами и оврагами, врезавшимися в почву. Вдобавок ко всему, весь регион страдал от худших климатических условий за всю историю человечества. Если Черчилль смог получить приличный прогноз погоды для высадки в день «Д», то почему мы, со всем нашим высокотехнологичным оборудованием, не смогли предсказать снег в пустыне? Да, там действительно пошел снег, но поскольку наши разведчики внушили нам, что Ирак должен быть похож на Саудовскую Аравию, мы отправились в путь, очень плохо подготовившись к таким погодным условиям. Было постоянно холодно, а временами — просто зверски холодно. Сначала начали трескаться кончики пальцев — маленькие, незначительные на вид разрывы кожи, в которые постоянно попадала инфекция, и в итоге они наполнялись гноем и становились болезненными. Затем начало болеть лицо; я постоянно напрягал и расслаблял лицевые мышцы, пытаясь усилить кровообращение, и это немного помогло. Однажды, когда я сжал челюсти, у меня откололся зуб; я так сильно стискивал зубы, что в конце концов один из них сломался. Потом, по возвращению в Великобританию, мне пришлось полгода лечить зубы.
День нашего первого столкновения с иракцами обернулся полной катастрофой. В тишине и безвестности, которую обеспечивала одна из наших «днёвок», мы сидели вокруг, защищенные сверху камуфляжными сетками, и лениво коротали день. Некоторые ребята заваривали чай или поглощали пищу, другие спали. Я чистил оружие и болтал с парой парней. Глядя на нас, можно было подумать, что нам нет никакого дела до всего на свете. Затем, в самые сюрреалистичные десять минут моей жизни, весь ад вырвался наружу. Все произошло настолько быстро, что я до сих пор сомневаюсь, был ли это сон или нет. Вот только от снов вы просыпаетесь, а мне до сих пор снятся кошмары о том дне.
Мы расположились на месте с 06:30, с большим трудом найдя подходящее место для «днёвки». В кои-то веки погода была прекрасной, и, несмотря на пронизывающий ветер, в ясном голубом небе ярко светило Солнце. Если не считать стука ложки о консервную банку или шепота журчащих голосов, сопровождаемых грязными шутками, то в лагере царила тишина.
Эту безмятежность внезапно нарушил тарахтящий звук, характерный для приближающегося автомобиля. Большинство из нас, кто не спал, услышали его. Вокруг меня зашевелились головы, пытаясь определить угрозу. Я посмотрел налево, где на часах стоял Джоуи — он увидел машину, направляющуюся прямо к нашей позиции, и судорожно указывал направо. Его сжатый кулак с большим пальцем, направленным вниз, мог означать только одно — противник!
— Черт тебя возьми, — произнес я, не обращаясь ни к кому конкретно. — К нам едет гребаный иракский автомобиль.
На десять секунд наступило время безголовых куриц. Парни хватались за оружие, спотыкаясь друг о друга в попытках занять выгодную огневую позицию — на губах можно было почти почувствовать вкус адреналина. Это было то, ради чего мы здесь находились — обнаружить, сблизиться и убить врага, и это должно было вот-вот произойти.
Вскоре профессионализм взял верх. Я занял удобную огневую позицию: оружие в руках, готовое к наведению на цель. Быстро оглядевшись по сторонам, я увидел, что Пэт устроился за пулеметом на «Лендровере», а Йен, который был рядом со мной, занял позицию под маскировочной сеткой. Мэл присел справа от меня, а Мэтт — чуть позади. В такие моменты огневая мощь — это как раз то, что нужно. С ее помощью можно одолеть самого дьявола.
В спешке заняв позиции, никто из нас не заметил, что Митч все еще крепко спит в своем зеленом коконе. Поскольку мы не могли рисковать, чтобы разбудить его, он должен был оставаться там до тех пор, пока я не сделаю первый выстрел. Митч любит считать себя мистером Крутым, поэтому будет забавно понаблюдать, как он будет выпрыгивать из штанов.
Пока машина приближалась, не было слышно ничего, кроме звука мотора. Иракцы, должно быть, заметили нас с некоторого расстояния, так как они въехали прямо к нам на позицию, и остановились метрах в двадцати от нас. К счастью, они, видимо, приняли нас за свои, не предполагая, что вражеские войска могут находиться так близко от Багдада.
Сзади донесся шепот Мэтта:
— Что, черт возьми, они делают?
Я пропустил вопрос мимо ушей и смотрел, как водитель с пассажиром выходят из машины. Затем водитель подошел к передней части автомобиля и открыл капот.
— Мэтт! Йорки! Приготовиться! Прикройте меня! — Произнес Мэл. — Я выйду к ним!
Он собирался сыграть в героя.
Выйдя из укрытия, он пошел им навстречу. Было невероятно видеть врага так близко! Офицер был невысоким, слегка пухлым мужчиной лет тридцати, опрятным и чисто выбритым. У него были темные волосы и маленькие усики, которые предпочитают носить все мужчины на Ближнем Востоке.
Мэл вылез из-под камуфляжной сетки, прижав оружие сбоку, чтобы его не было видно.
Иракец подошел к нему с выражением недоумения на лице. На его головном уборе, голубом берете, красовался эмблема в виде иракского орла, а на плечах были знаки отличия капитана. Позже выяснилось, что он обладал полномочиями на уровне подполковника или даже выше. Чего мы не знали, так это того, что в машине, советском ГАЗ-69, были еще иракские солдаты. Офицер с планшетом для карт и схемами продолжал идти к Мэлу. Только когда до него оставалось три метра, он понял, что мы враги.
Мэл вскинул винтовку и выстрелил, но ничего не произошло. Автоматически он опустился на колено, чтобы устранить задержку, и тем самым освободил мне линию прицеливания. Я выстрелил, и человек упал замертво.
В этот момент мир взорвался, открыли огонь все остальные. В моем мозгу вспыхнули огоньки, похожие на звездочки, гильзы разлетались и трещали выстрелы, как кустарниковый пожар, пожирающий засохшую растительность. Я видел, как тело водителя исполняет смертельный танец, прежде чем окончательно рухнуть на землю. В спешке мы все вместе вылезли из укрытий и бросились к машине. В тот момент я и не подозревал об этом, но у нас только что произошло первое боестолкновение в наземной войне, и первое убийство в операции «Буря в пустыне» было за мной. Кроме того, я впервые в жизни убил человека.
Следуя за Мэлом и Мэттом, я обошел машину спереди и осмотрел заднюю часть. Первое, что я увидел, — это то, как Мэл вытаскивает кого-то, кто был очень серьезно ранен. Когда человека вытащили из машины, из его бока хлынула невероятная струя крови. Хотя в него попали несколько раз, основная рана находилась чуть выше бедра. Пока иракец находился в машине, его тело, видимо, было в таком положении, что останавливало поток крови, но как только его переместили, давление ослабло. Кровь хлынула с невероятной скоростью, разбрызгиваясь по большой дуге на расстояние двух-трех метров; часть брызг попала Мэлу на лицо.
От этого гротескного зрелища меня отвлекли новые звуки, и я повернулся, чтобы увидеть, как Сэм сражается с полубезумным выжившим. Каким-то образом ему удалось избежать смерти, поскольку задняя кабина, в которой находились солдаты, была изрешечена пулями. Сэм кричал на иракца, который, в свою очередь, славил своего Бога по-арабски. Этот человек явно был рад, что остался в живых. Сэм, к своему полному изумлению, сумел одной рукой прижать его к борту «газика», а другой направить винтовку в лицо иракца. Это действие очень быстро утихомирило пленника, после чего его поспешно отправили в командирскую машину, где его начали допрашивать два наших переводчика. В этот момент вокруг царил хаос, вокруг бегали люди. Некоторые из них спали, не понимая, что произошло; более того, большинство из нас не понимало, что, черт возьми, произойдет дальше. Бой длился всего несколько секунд.
Сквозь неразбериху и хаос, характерные для внезапных действий, длящихся всего несколько мгновений, я услышал ужасающий шум, исходящий от тяжело раненного иракца, которого Мэл вытащил из машины и который лежал теперь лицом вниз в грязи. Было совершенно очевидно, что он не выживет. Звук человека, захлебывающегося собственной кровью, не из приятных. Я присмотрелся: из его рта текла кровь, а глаза закатились. Телесные функции давали о себе знать, и пока смертельно раненый солдат быстро и болезненно погружался в небытие, от него поднимался пар и зловоние.
Даже спустя годы я часто задумываюсь о том, через какие муки, должно быть, проходил этот человек. Мэл схватил его и перевернул на спину, чтобы поискать оружие, карты или что-нибудь, что могло бы нам пригодиться. Было очевидно, что из оружия у него был только пистолет, а сам он был не в том состоянии, чтобы им воспользоваться. Пока Мэл работал, я заглянул в глаза бедняге, и увидел там только страх.
Я не забыл лицо этого человека и сомневаюсь, что когда-нибудь забуду; я часто жалею, что не убил его прямо там и тогда. Но, забыв об этом инциденте, я сразу же переключил свое внимание на следующую угрозу — возможность появления новых врагов. И тут, о чудо, из штабной машины быстро распространилась информация о том, что к нам направляются новые иракцы. Эту отрывочную информацию мы получили от пленного, и у двух толмачей не было причин ему не верить. Он просто пел, как птица, безостановочно называя цифры и местоположение.
— Численность вашей части?
— Около тридцати тысяч человек.
— Где они сейчас?
— Там! Вон там!
— Черт возьми! Давайте убираться отсюда!
Все начали грузить машины, быстро забрасывая в кузов масксети, затем наваливая «бергены» и ящики с патронами. Когда все было готово, мы обнаружили еще две проблемы. Первой был командир патруля, который мысленно находился на высоте 30000 футов и отказывался спускаться. Он влетел на нашу позицию, как ракета «Томагавк», с криком:
— Что, черт возьми, происходит?
Пэт, сохраняя спокойствие, ответил:
— У нас только что был контакт, босс. Три солдата противника погибли и один взят в плен.
— О Боже, и что нам теперь делать? — Вскричал наш командир.
На этом этапе ни у кого из нас не было сомнений в том, что он теряет контроль над ситуацией. Такое уже случалось в Полку, причем не только с офицерами, но и с некоторыми бойцами: они воспринимали опасность как бóльшую, чем она есть на самом деле. Помню, как один из парней из эскадрона «G» рассказывал мне об офицере, который потерял самообладание во время войны в Омане. Ночью ребята подверглись настоящему избиению со стороны противника, но к рассвету им удалось подготовить надлежащую оборону. С первыми лучами Солнца офицер, командовавший группой, все время поднимал голову и говорил: «Они могут нас достать с того направления!». Поворачиваясь, он повторял эту фразу снова и снова. Сначала люди подумали, что он прикалывается, чтобы подбодрить их, но потом посмотрели в его глаза. Час спустя, перед очередной крупной атакой противника, офицера вывезли оттуда на вертолете. Давление и необходимость принимать решения оказались слишком тяжелыми, но в такие моменты сильное руководство необходимо. Пэт был именно таким человеком.
— Собираться и уходить, босс, — спокойно ответил он.
Должно быть, спокойствие Пэта передалось командиру, потому что в следующую минуту ему пришла в голову идея, что нам нужно как можно быстрее вернуться обратно через границу. Идея неплохая — но мы должны были убивать иракцев здесь. Возвращение в штаб в Саудовской Аравии не способствовало бы укреплению морального духа, но тем не менее, для начальства это было решение. Посему, пока командиры разбирались с этим, я и несколько парней занялись сортировкой тел. Сначала мы перетащили их к моей машине, а затем принялись копать яму в песке, намереваясь сбросить их туда. Примерно через 15 сантиметров мы столкнулись с проблемой: земля была твердой, и казалось, что дальше углубиться вряд ли удастся. Поэтому мы закопали их в яме глубиной 15 сантиметров. Выглядело все как нечто из «Шоу ужасов Рокки Хоррора», [1] и, хотя это было ужасно, в то время это было довольно забавно — повсюду торчали куски тел и конечностей. Тем не менее, учитывая, что мы проводили секретную операцию (это значит, что британское правительство не будет признавать нашего присутствия в этом районе), оставлять трупы на виду было не самой лучшей идеей. Как раз в тот момент, когда мы закончили это жуткое дело, примчался командир и сказал, что нам необходимо забрать тела с собой. Мог бы сказать об этом и пораньше.
Мы быстро выкопали тела и забросили их в кузов их собственного советского автомобиля. Пока все это происходило, иракец, которого Мэл вытащил из машины, начал стонать — бедняга действительно цеплялся за жизнь. Заставить одного из парней сесть за руль ГАЗ-69 не составило труда — почти сразу же Йен поднял руку. У него был скрытый мотив: у вражеской машины была крыша, и она была оборудована отопителем. Учитывая температуру, особенно ночью, Йен был не дурак. Мы осмотрели смертельно раненого, который теперь не подавал признаков жизни. Водитель, совсем еще молодой человек, получил несколько пуль в тело и голову, и его смерть была мгновенной. Что касается командира, то его мы бросили последним. Это не имело никакого отношения к званию — просто так получилось. Когда я стрелял в этого человека, первая пуля попала ему в грудь, развернув его ко мне; вторая пуля попала в сердце. Инстинкт заставил меня выпустить в него еще несколько пуль, когда я вскочил со своего места. Этому учат в самом начале начальной военной подготовки: убедиться, что мертвый враг останется мертвым.
Когда я запрыгнул в свою машину и приготовился к отъезду, вид этих трех трупов, лежащих в кузове «газика», представлял собой гротескное зрелище. Командир эскадрона все еще махал руками, стоя перед Пэтом и Мэлом, и пытаясь решить, что делать. Все остальные просто расселись по своим автомобилям и ждали. В конце концов Пэт повернулся ко мне и сказал:
— Эй, Йорки, в какую сторону нам двигаться?
— На восток около 10 километров, затем на юг и, наконец, на запад, к нашей крайней позиции.
Это было лучшее, что я мог придумать.
— Да, так мы и поступим, — подытожил Пэт.
Это было решение — не обязательно правильное, но все же решение — и оно заставило командира отвлечься на что-то позитивное. Удивительно, но чем больше командир патруля выходил из себя, тем спокойнее становился Пэт. Пленного связали, затем забросили на заднее сиденье «Унимога». Наконец, через пятнадцать минут после первой встречи с противником, мы начали уходить с позиции. Все происходило в такой спешке, что мы забыли о двух парнях, стоявших в охранении. Внезапно они бросились вниз с холма, думая, что мы собираемся их бросить. И мы бы так и сделали, если бы они не проявили инициативу и не присоединились к нам. Представляете, какой это был бы эпичный провал! Наконец, все тронулись в путь. Нашей целью было приблизиться к границе с Саудовской Аравией, что позволило бы нам в случае необходимости перескочить через ее, а также чтобы было легче получить запланированное пополнение запасов. Кроме того, так ВВС будет безопаснее вывезти иракские трупы и пленного.
Как и планировалось, мы продолжали двигаться на восток около часа. С наступлением темноты были замечены колонны иракских машин и танков, но в полумраке мы, должно быть, выглядели так же, как и они. Чтобы не подпустить иракцев слишком близко, мы избегали дорог и наезженных путей, осторожно пробираясь по бесплодной местности. Примерно через два часа мы остановились, и Пэт спрыгнул с моего автомобиля, чтобы проверить всех, особенно беспокоясь за Йена, который вел иракскую машину с телами погибших. Однако потом он вернулся с улыбкой на лице, сообщив:
— Йен счастлив, как свинья в навозе. В машине воняет до небес, особенно когда «печка» работает на полную катушку, но думаю, он пристрелит любого, кто попытается занять его место.
Я не мог не почувствовать легкую зависть. Ночь выдалась холодная, небо было темным и пасмурным, временами шел дождь. Передвигаясь по пересеченной местности в своих открытых машинах, я постоянно терял концентрацию из-за холода. Трещины на кончиках пальцев становились все сильнее, а моя летняя одежда промокла насквозь, что значительно усиливало ощущение холода.
Пэт велел мне двигаться дальше, и мы ехали уже около получаса, когда я что-то заметил через свои очки ночного видения. Из-за минимального увеличения я не смог разобрать, на что именно смотрю, но мне стало не по себе. Назовите это интуицией, но там определенно что-то было. Я попросил Пэта посмотреть в прицел «Кайт», у которого кратность была больше.
— Черт возьми!
— Что это? — Быстро спросил я.
— Ты только глянь, — ответил он.
— Черт возьми, я знал, что там что-то есть.
Примерно в 100 метрах прямо перед нами стояло около десятка иракских солдат с оружием и снаряжением. Они были в полной боевой экипировке, в касках и с накинутыми на плечи пончо для защиты от дождя. Вполне возможно, что их моральный дух был очень низким. Они шли, опустив головы, не обращая внимания на происходящее вокруг. Позади них ехало несколько машин, но определить их марку или тип не представлялось возможным.
Голова Пэта склонилась к моей.
— Давай направо!
В этот момент рядом с нами с ревом появился автомобиль с ПТРК «Милан», один из парней свесился с борта и выкрикнул:
— Гребаный противник! Гребаный противник!
Мы с Пэтом тут же повернулись и велели этому идиоту замолчать.
— Давайте убираться отсюда.
Не успели мы это сказать, как уже все было сделано. Колонна ехала еще два часа, то и дело натыкаясь на иракских солдат. Поначалу это было довольно нервно, но они никак не реагировали. Я объяснил это темнотой, а также тем, что иракцы, казалось, полностью отключились от происходящего. Для них мы были просто еще одними солдатами, которые искали свою позицию.
Около полуночи мы нашли место, где можно было спрятаться. Оно обеспечивало отличное укрытие от посторонних глаз и хорошую защиту в случае перестрелки. Мы организовали оборону, разместив машины на возвышенностях, а штабные машины — в центре позиции. Само место представляло собой углубление в земле, достаточно большое, чтобы машины могли развернуться, и с хорошим маршрутом отхода на случай, если нас сильно прижмут. Пэт, командир патруля и Мэл начали передавать в штаб донесение о нашем боестолкновении. Пока они это делали, Йен, Бен и я решили снять тела с иракской машины и похоронить их. Воздух в машине был уже довольно неприятным, но должен признать, что я там немного задержался из-за долгожданного тепла. Затем, схватив один из трупов за лодыжки, я вытащил его из автомобиля. Йен и Бен сделали то же самое, и мы потащили три тела за ноги туда, где другие парни начали копать общую могилу. Тяжело раненный солдат почти два часа пролежал в кузове вместе со своими мертвыми товарищами. Йен сказал, что пока вел машину, он слышал, как тот стонал. Я решил проверить и обнаружил, что этот бедолага был уже мертв. Как и прежде, земля была настолько твердой, что нам удалось вкопаться лишь на 15-20 сантиметров. Чтобы вместить три тела, мы сделали яму шире, что позволило нам навалить на них землю и камни. Уложив тела, мы уже начали засыпать их грунтом и камнями, когда нас снова прервали. Прибежал командир эскадрона с желанием узнать, что мы делаем. Несколько удивленный, я ответил:
— Закапываем тела!
К нашему изумлению, он приказал снова выкопать их и положить обратно в машину. Так мы во второй раз откопали трех иракцев и вернули их в кузов. Ситуация становилась все более нелепой, и нет нужды говорить, что к этому времени трупы уже находились в определенном, весьма специфическом, состоянии.
Отправив донесение о боестолкновении, мы двинулись в путь, продолжая двигаться в южном направлении. Пэт сказал, что мы намереваемся добраться до точки в пределах 25 километров от границы, где было решено пополнить запасы силами Королевских ВВС. Колонна ехала всю ночь, остановившись лишь перед самым рассветом, потому что передвигаться при свете дня так близко от границы было не самой лучшей идеей. Пока все остальные ждали, мы с Пэтом отправились вперед и обнаружили место, похожее на заброшенную стартовую площадку для «Скадов». Позиция для организации обороны оказалась идеальной, поэтому мы вызвали остальную часть колонны и приступили к обычному порядку действий.
Людей отправили следить за маршрутами подхода врага и устанавливать противотанковые и противопехотные мины вдоль дороги, по которой мы только что двигались. Это делалось для того, чтобы заблаговременно предупредить нас о появлении противника. Поскольку я являлся корректировщиком минометного огня, я помог Майку и Джоуи установить минометы. Следующей моей задачей было наметить рубежи заградительного огня, по которым, если потребуется, они могли бы вести огонь.
Остальные ребята начали маскировать машины и заниматься своими обычными делами. Как всегда, первоочередными задачами были чистка оружия, приведение себя в порядок и приготовление горячей пищи. Из-за холода часовых меняли чаще обычного. Было проведено техническое обслуживание всех автомобилей, которые этого требовали. Следующим приоритетом было забраться в зеленый кокон, согреться и, если повезет, немного поспать.
Когда все вошло в привычную колею, мы снова стали думать о том, что делать с военнопленным и тремя трупами. Бен взял на себя заботу о пленном, а мы вчетвером принялись вытаскивать тела из машин и укладывать их в мешки для трупов. Не самая приятная задача, но если посмотреть с другой стороны, то с таким же успехом это могли быть иракцы, засовывающие в мешки нас. По сути, мешки для трупов представляли собой большие, плотные мусорные пакеты. Мы запечатали их и положили обратно в машину, после чего провели остаток дня, заново переживая или обсуждая за чашкой чая ночные события.
В конце концов я попытался пару часов вздремнуть, и уже собирался отключиться, когда передо мной вновь возник образ иракского офицера, в которого я снова выстрелил. Мой мозг проигрывал эту сцену снова и снова, и каждый раз в ней появлялось все больше деталей. В какой-то момент я вспомнил, что смотрю поверх прицела на грудь человека и вижу, как его глаза впиваются в мои. Мы на секунду встретились взглядами, и он возненавидел меня за то, что я его убил. Годы спустя, когда я уже был инструктором САС, я рассказывал об этом ощущении своим курсантам. Я называл это синдромом первого убийства — момент в жизни, когда ты впервые собираешься лишить жизни человека. Но у меня нет сожалений об этом иракце.

*****

Пополнение запасов должно было прибыть в 04:00, при этом вертолеты должны были забрать трупы и пленного, но по опыту мы знали, что они прилетят, когда прилетят. Когда в конце концов вдалеке послышался звук «Чинука», все поднялись, однако к нашему изумлению, через несколько минут вертолет пролетел мимо. Никто не знал, что происходит, а поскольку пополнение запасов осуществляется в заранее установленном месте, необходимо было соблюдать радиомолчание. Мы подумали, что если наши радиосигналы будут засечены иракцами, то неминуемо последует ответная реакция. Единственное объяснение, которое приходило в голову, заключалось в том, что «Чинук» сначала отправился на север, чтобы пополнить запасы какого-то другого патруля САС. Как бы то ни было, мы только что вытолкали иракский автомобиль на посадочную площадку, когда мимо пролетел вертолет, и теперь нам пришлось снова заталкивать его обратно. Хотя, по крайней мере, этот труд помог нам согреться, но всем было не до веселья. Мы с Йеном много ругались, в основном на Королевские ВВС — не зря их называли «крабами».
Если все пойдет не так, решили мы с Йеном и Слаггером, то мы столкнем иракскую машину в близлежащую канаву, после чего заложим под нее взрывчатку и просто взорвем все вместе с телами. С военнопленным можно было справиться. Мы уже как раз собирались столкнуть машину, когда снова услышали вертолет, поэтому, пусть и с трудом, вытолкали ее обратно к месту посадки.
Вертолет зашел на посадку низко и быстро. Что бы мы ни говорили о «крабах», летчики этих машин были очень хороши: они летали на высоте 10-20 футов над землей, и чтобы пронзать темноту, использовали только очки ночного видения. Это было наше первое пополнение запасов, и это был потрясающий опыт. Когда вертолет приблизился, он закрутил своими винтами, подняв огромные облака пыли. Все, что мы могли видеть, — это миллионы крошечных искр, возникающих при соприкосновении пыли с лопастями. Из-за этого вертолет окружало странное голубое свечение. Сначала это выглядело впечатляюще, но потом все начали думать, не выдаст ли шум и свечение наше местоположение. Слава Богу, иракцев поблизости не было, однако на всякий случай на возвышенностях вокруг нашей позиции было выставлено три машины, чтобы обеспечить хоть какое-то наблюдение и охранение, пока «Чинук» будет удаляться. Остальные ребята приготовились к выгрузке, присев, чтобы их не сдуло потоком воздуха, когда вертолет заходил на посадку.
Как только летчик коснулся поверхности пустыни, винты еще продолжали вращаться, но хвостовая рампа уже опускалась. Я увидел бортового стрелка, сидящего наизготовку у боковой двери со своим миниганом 30-го калибра. Рампа полностью открылась, и из вертолета выпрыгнули два человека, оба с пулеметами. Кроме того, я смог разглядеть силуэт человека, стоящего в хвостовой части. Этот третий, похоже, был во всеоружии: с оружием в руках и «бергеном» сбоку. Этот парень определенно был из САС, но кто он и почему он здесь?
Затем я заметил, как из вертолета выпрыгнул Пол, наш сержант-квартирмейстер, пытавшийся перекричать весь этот шум и организовать работу. Таинственный новоприбывший остался стоять на хвостовой рампе. Затем я обратил внимание, как Пол что-то сказал Пэту. Тот, в свою очередь, подошел к человеку в задней части вертолета, который протянул Пэту что-то похожее на лист бумаги. Мой товарищ тут же повернулся и побежал в сторону командирской машины. «Тут что-то не так, — подумал я про себя. — Кто это на рампе, черт возьми»?
Голос Пола означал, что с ответом на мой вопрос придется подождать. Сначала мы должны были вручную выгрузить все запасы. Сначала выкатили шесть 50-галлонных бочек с бензином и дизельным топливом; за ними последовали пайки на 14 дней для тридцати шести человек; затем боеприпасы и то, что выглядело как большая куча одеял. Я не мог поверить — когда тебе нужна арктическая одежда, тебе присылают кучу одеял! Как выяснилось, это были не одеяла, а местная арабская зимняя одежда, которая оказалась просто великолепной.
Пэт вернулся с командиром и Мэлом, и вскоре они уже вовсю беседовали с таинственным человеком на задней рампе вертолета. Я был слишком занят выгрузкой бочек с бензином, чтобы слушать, да и вообще это было не мое дело. К тому времени как я вернулся к вертолету, в его хвостовой части никого не было, но я мог разглядеть силуэты людей внутри «борта». Пол повернулся и крикнул:
— Все! — подразумевая, что летчик теперь может взлетать.
Тут в один голос закричали мы с Йеном:
— А как же иракская машина и трупы?
Пол покачал головой.
— Мы не можем их взять — только пленного!
— Вот это жопа! — сказал я Йену. — И что теперь нам делать с машиной и телами?
Несколько лет спустя мне удалось пообщаться с командиром экипажа того «Чинука». Никто не сказал ему ни о машине, ни о телах, хотя на самом деле они были бы рады забрать их для нас.
Наша непосредственная проблема заключалась в том, чтобы справиться с полученными запасами. Перед началом операции нам сказали, что топливо будет поставляться в канистрах, а пайки и прочее снаряжение — в упаковках, что позволит нам просто забрасывать их в машины. Но все оказалось совсем не так: теперь нам предстояло найти самый быстрый и эффективный способ заправить почти две сотни канистр из шести бочек с топливом с помощью одного ручного насоса. Ругаться было бессмысленно — эту работу нужно было просто сделать. Мы с Йеном занялись топливом, а Ли и еще несколько парней занялись пайками и боеприпасами. В такие моменты становится ясно, кто из ребят тянет свою ношу, а кто — ленивая скотина. На то, чтобы разобраться со всем снаряжением, топливом и пайками, ушло полтора часа. Мы как раз заканчивали, когда голос позади нас с сильным йоркширским акцентом произнес:
— Так, хватит, блядь, дрочиться. Мы находимся на господствующей высоте, так что заканчивайте возню с запасами и сваливаем отсюда.
Загадочным человеком оказался Брайан, сержант-майор Полка.
Я не видел, как он выходил из вертолета, но другие шептались, что прибыл «ублюдок Брайан». Он был самым ненавистным человеком в САС. За несколько минут до этого к нам подошел Слаггер и шепнул, что полковой сержант-майор вручил командиру патруля конверт, в котором его информировали, что он освобождается от командования. Все было просто: забирай свое снаряжение и садись в вертолет — твоя карьера закончена. Если вы считаете, что освобождение майора от командования в боевой обстановке — это плохо, то замена его на неадекватного командира — это еще большее оскорбление.
Брайану было около тридцати, крупным парнем он не был — сомневаюсь, что его рост превышал пять футов восемь дюймов. [2] Все на свете он рассматривал в черно-белом цвете, и с ним невозможно было спорить: он всегда был прав, и точка. Всех, кого мы видели, он объявлял бедуинами. Мы говорили: «Вон там враг», — а он тут же утверждал обратное: «Нет, это не враг. Это чертовы бедуины!» Большинство парней в САС довольно хорошо ладят друг с другом, но только не с Брайаном. Кроме Мэла, я не знаю никого, кто мог бы сказать о нем что-то хорошее. После войны в Персидском заливе он получил медаль «За безупречную службу» за исключительное командование под огнем противника. Но видели бы вы его на «Викторе-2»!
Командир никогда не задавал вопросов и не жаловался. Он просто повернулся к Пэту и сказал:
— Извини, но меня освободили от командования. Я возвращаюсь на базу. Желаю тебе всего наилучшего и передаю привет бойцам.
После этого он направился к вертолету.
После того как с пополнением запасов было закончено, нам нужно было решить, как утилизировать иракский автомобиль и тела погибших. В конце концов Слаггер и Йен взяли свои средства взрывания и установили две противотанковые мины, оснащенные взрывателями XM122. Время срабатывания было установлено на 05:30 утра, что давало нам фору убраться оттуда на довольно приличное расстояние. Мы затолкали машину с аккуратно уложенными в кузов телами обратно в канаву, после чего установили одну мину под машиной, а другую — сверху. В сам автомобиль и вокруг него был вылит излишек бензина и дизтоплива, после чего рядом были закреплены пустые бочки из-под горючего. Этого должно было быть достаточно для создания нужного разрушительного эффекта, учитывая, что одна такая мина в состоянии полностью уничтожить 56-тонный танк «Чифтен».
Когда все было готово, Пэт быстро проинструктировал нас. Погрузившись в машины, мы двинулись «коробкой»: две группы по четыре машины с «Унимогом» в центре. Патруль ехал с 02:30 до 05:00, преодолев за ночь около 35 километров. Во время остановок, мы с Пэтом шли вперед и проводили быструю разведку, чтобы найти позицию, где можно было бы затаиться днем. Незадолго до 05:30, когда мы маскировали машины, все оглянулись в ту сторону, откуда выехали. Точно в назначенное время на горизонте появилось ярко-красное зарево — это сработали мины, а через несколько секунд до нас донесся глухой звук. Три иракских солдата просто испарились в пустынном ландшафте.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Художественный фильм 1975 года; экранизация популярного британского мюзикла. Представляет собой пародию на основные каноны научной фантастики и фильмов ужасов.
[2] 1,73 метра.

Не нравится ему Питер Рэтклифф, однако.

И в этом у них полная взаимность)