Вкратце, у них в тот момент частоты связи и коды шифрования были привязаны к различным квадратам на местности (как я понимаю, если противник захватит рацию с кодами/частотами в одной зоне - он не сможет прослушивать связь на остальной территории операции).
Там, где они проверяли работу раций - использовали правильные частоты/коды для данной местности, и всё работало.
Когда высадились на место - им не с кем было связываться, т.к. выданные им частоты/коды фактически использовались в сотнях километров от этого места. И из-за этого они так же не слышали никакого траффика в сети. Случайная короткая связь - это скорее всего из-за переотражения радиоволн от ионосферы ("Ионосферное распространение" - для разных длин волн и условий может быть как довольно стабильным способом связи на тысячи километров, так и крайне редким и случайным).

_________________
Live hard, die young, make a good-looking corpse.

Я очень много думал над принципами работы PRC-319 и конкретно над ее передающе-записывающем устройством (EMU). И я не уверен, что 264 эскадрон прописал программы связи под весь огромный регион, да еще так, чтобы каким-то образом триангулировав корреспондента, переставать принимать или передавать на него в зависимости от местоположения. Скорее всего просто принципиаотная ошибка в программе связи, группа просто не имела верных частот работы на прием.

Ну и совсем уж непонятно, почему не удалось связаться по спутинику в телефонном режиме?

В целом со связью у группы эпический провал, конечно. Не работает буквально ничего - ни основная КВ-станция, ни ТАКСАТ, ни радиомаяки. А на ЦБУ полка и эскадрона царит расслабуха ("Да, с В20 связи нет, но если бы что-то случилось, то у них есть ТАКСАТ")
Была бы связь - группу просто эвакуировали бы, и потом, возможно, высадили бы в другом месте. И никакой бы драмы не случилось.
Я еще залез в книгу Эшера, чтобы освежить в памяти основную канву событий. Пока у него и у Кобурна описания в целом совпадают - оба пишут, что группа после высадки прошла километра два, о ферме или о поселении местных жителей рядом, о позиции С-60 и о пастушке с бульдозеристом...

"Так же, как и над водой, собаки — хороший сдерживающий фактор, но чаще всего люди просто не обращают внимания на их лай, потому что он раздается весьма регулярно, — если, конечно, он потом прекращается."
Если я правильно понял эту идиому, "over water" означает "за проливом", аналогично используемой в ВС СССР "за речкой". И да, это обозначает командировку в Северную Ирландию.

ГЛАВА 6
Ирак, январь 1991 года, вечер третьего дня

Освободившись от громоздкого груза, мы с бешеной скоростью двинулись на юг, стремясь поскорее избавиться от нежелательных преследователей. Метры превратились в километры, и огни вражеских машин вскоре исчезли в темноте. В ночи, которая пришла нам на помощь и скрыла наш побег, их поиски были бесполезны.
Уверенные в том, что иракцы не смогли бы так быстро скоординировать ответные действия на юге, мы непрерывно продвигались вперед, останавливаясь для прослушивания и проверки «Магеллана» каждые 20 минут или около того. Спустя чуть более часа после начала отхода я передал командиру патруля информацию с «Магеллана».
— Аварийный пункт сбора находится примерно в 500 метрах к востоку от нас. Если мы сейчас свернем налево, то через пару минут попадем в вáди.
— Спасибо, Киви, — ответил Энди.
Не останавливая патруль, мы изменили направление и сбавили скорость до более осторожной. Приближение и выход на пункты сбора и в лучшие времена было деликатной процедурой, что уж говорить о таких условиях, как сейчас. Через несколько минут мы снова были на краю сухого русла, проверив местность вокруг и убедившись, что там нет врага.
— Сейчас 22:10, — сообщил Винс. — Считаю, что нам лучше отправиться на юг к запасному пункту сбора. Это более безопасный вариант, чем торчать здесь. Десять кликов — ничто на такой местности, а место встречи с противником все еще слишком близко.
Запасной пункт сбора находился еще в 15 километрах к югу, и, хотя мы его никогда не видели, на карте он был вполне узнаваем: там сходились несколько крупных вáди.
— Да, — согласился Энди. — Мне тоже не очень нравится это место. К тому времени, когда мы прибудем на запасной ПС, будет уже полночь, и не должно быть никаких причин, чтобы там не было вертолета. Он знает, что нужно пролететь над обеими пунктами сбора! Джорди, включи свой радиомаяк. Никогда не знаешь наверняка, может, раньше мы были в мертвой зоне.
Патруль занял круговую оборону и терпеливо ждал, пока Джорди пытался вызвать АВАКС. Но доверие к этой штуковине быстро испарилось — и неудивительно, ведь ответа снова не последовало.
— К черту всех и вся! — Выругался Энди. — Когда вернемся, я кого-нибудь за это прибью. Давайте, выдвигаемся.
И мы снова отправились на юг. По крайней мере, было приятно делать что-то для себя, принимать активные решения — это позволяло сдерживать ноющие сомнения.
До запасного пункта сбора мы добрались заблаговременно, задолго до полуночи. Все было как обычно, мы сблизились и, убедившись в том, что местность безопасна, расположились в ожидании вертолета.
Спустя час все начали чувствовать себя очень неуютно.
— Где этот чертов вертолет? — прошептал мне Боб, когда мы лежали на склоне вáди, наблюдая за пустынной равниной вокруг нас. — Расскажи мне об этом. Как долго мы можем позволить себе ждать?
Низкий свист прервал нашу беседу, — очевидно, кто-то еще размышлял о том же.
— Полное дерьмо! — выплюнул Джорди. — Что за хрень там творится?
Никакого логического объяснения тому, почему вертолет до сих пор не прибыл, не существовало. Тем более что время приближалось к часу ночи.
— Энди, — сказал я, — пока мы сидим и ждем, расстояние между нами и местом встречи с противником не увеличивается. Через несколько часов начнет светать, и я не хочу быть всего в 25 кликах от нее.
— С первыми лучами Солнца это место будет кишеть всякими ребятами в чалмах, — продолжил Динжер. — Может, вертолет сбили или еще что. Черт его знает, но пора отправляться в Сирию.
Я видел, что Энди колеблется в нерешительности: остаться в надежде, что вертолет появится, и поставить нас в крайне уязвимое положение, если его не будет; или покончить с этим делом прямо здесь и сейчас и направиться к иракско-сирийской границе, находившейся на расстоянии около 200 километров.
Одно дело рассуждать о побеге и уклонении, и даже разрабатывать план на случай нештатных ситуаций и непредвиденных обстоятельств, но совсем другое — выполнять его на практике. Как только вы отправлялись по этому маршруту, вы действительно оказывались предоставлены сами себе.
— Энди, дружище, вертолета не будет, — тихо сказал Мэл. — Пойдем.
Энди кивнул головой в знак согласия, и мы отряхнулись, собираясь в путь.
— Джорди, ты впереди. Отправляемся на запад на десять кликов, а потом поворачиваем обратно на север. Я хочу к рассвету быть намного дальше этой точки. Пятиминутный привал каждый час. Вопросы?
Вопросов не было.
— Тогда давайте сделаем это.
Если раньше наш темп был быстрым, то теперь он был просто бешеным: наша единственная цель заключалась в том, чтобы пройти как можно бóльшее расстояние между собой и тем местом, где, по нашим представлениям, были сосредоточены иракские войска.
Замыкая свой маршрут в «квадрат», мы надеялись сбить наших преследователей со следа, хотя я и сомневался, что они ожидали, что мы направимся в Сирию. Но даже прохождение этих необходимых нескольких километров на запад вызывало беспокойство, сжигая драгоценное время, которое можно было потратить на сокращение десятков километров, простиравшихся до северной границы.
Местность, по которой мы двигались, полностью отличалась от той, к которой мы привыкли. Крутые вáди, усыпанные камнями равнины и крутые фалезы [1] — здесь можно было хорошо спрятаться, но, к сожалению, это не было нашей целью. Мы все еще находились на расстоянии легкого выстрела от врага, и, несомненно, эта местность сразу же привлекла бы их внимание.
— Десять кликов, — передал я Энди.
— Хорошо. Привал пять минут.
Я воспользовался возможностью отдохнуть, так как чувствовал себя так, словно несколько дней подряд находился в непрерывном движении. Достав из подсумка флягу с водой, я начал утолять жажду, как вдруг меня осенило, что три пол-литровые фляги с водой, которые у меня были при себе, — это весь мой суммарный запас воды на обозримое будущее. Мой глоток тут же превратился в маленький глоточек; организм может неделями обходиться без пищи, но вода — совсем другое дело, а доступный источник водоснабжения находился очень далеко отсюда.
Внезапно, без предупреждения, далекое ночное небо на востоке озарилось ярким светом, как будто произошел сильный взрыв, за которым последовал ослепительный огненный шар, уносящийся в небо с огромной скоростью.
— Охренеть можно, — прошептал Боб в благоговейном ужасе. — Это, должно быть, «Скад», да?
— Да, ну и толку от него сейчас, — ответил Джорди. — Мы все равно не смогли бы сообщить об этом. Для этого нужны работающие рации.
Неподдельная горечь в голосе Джорди была очевидна, и ее чувствовали все. Но таковы были карты, которые нам выпали, и теперь ничто не могло изменить такой расклад.
— Ну что ж, давайте отправляться. До рассвета осталось четыре часа, и нам предстоит преодолеть немалое расстояние.
Этой ночью мы увидели еще два пуска — доказательство того, что, хотя нас и проинформировали почти обо всех аспектах этой операции, по крайней мере, в одном они были правы: мы находились в центре «Аллеи Скадов».
Патруль снова занял свой порядок, и мы быстро двинулись в путь, стремительно пересекая темную местность, все дальше на север, в сторону Сирии.
Однако еще через полчаса темп движения значительно замедлился, — Мэл начал сдавать. Джорди объявил привал, обеспокоенный нарушением у товарища координации. Патруль занял оборонительную позицию с Мэлом и Джорди в центре.
— Что случилось, приятель? — спросил Энди, когда Джорди навис над тяжело дышащим австралийцем.
— Думаю, у него тепловое истощение, — ответил Джорди. — Форсированный марш, многослойная одежда, включая термобелье, в сочетании с недостатком жидкости — все это приводит к росту температуры тела.
Не спрашивая, Боб протянул Мэлу одну из своих драгоценных фляг с водой, сказав:
— Это поможет тебе восстановиться.
Тот выпил содержимое за несколько секунд.
— Остаемся здесь на 20 минут, дадим Мэлу возможность прийти в себя, а потом продолжим, — сказал Энди. — Когда мы снова стартанём, немного сбавь темп, Джорди.
Мы все уже очень устали, начинали сказываться последствия последних дней — и особенно последних часов, но мы не могли себе позволить такую роскошь, как отдых. Время играло против нас.
Как бы то ни было, через десять минут Мэл почувствовала себя достаточно окрепшим, чтобы продолжить путь.
— Давайте продолжим, ребята. Я готов идти.
Патруль снова двинулся в путь, Мэл шел сразу за Джорди, чтобы тот мог задавать темп.
Заняв место хвостового «чарли», я продолжал осматривать местность у нас за спиной, помня о том, что в любую минуту из ниоткуда может появиться свет фар. Не успели мы выбрать новое направление, как я заметил в небе к юго-востоку от нас инверсионные следы в виде «восьмерки», характерных для реактивных самолетов, которые ожидают свою очередь начать атаку.
— Боб! — Быстро выкрикнул я. — Скажи Энди, пусть остановится!
Боб кивнул в ответ и передал сообщение по цепочке.
Энди направился ко мне ровной рысью.
— В чем дело? — спросил он, вертя головой из стороны в сторону в поисках невидимой угрозы.
— Посмотри туда. — Его глаза повернулись туда, куда я указывал. — Там реактивные самолеты в режиме ожидания.
— Да, ну и что?
— Ну, они не более чем в 70 кликах от нас. Ты сможешь поймать их на чертовом радиомаяке, не так ли?
Я увидел, как на его лице промелькнуло понимание, и он тут же опустил свою M-16 и открыл подсумок.
Бах, бах. Вдалеке послышались разрывы 1000-фунтовых бомб, упавших на намеченную цель, и их огромные вспышки на время озарили небо.
— Воздух, воздух, это «Браво Два Ноль». Вызываю Турбо, вы слышите, прием?
Мы оба напряженно вслушивались в ровное шипение помех, почти умоляя их заговорить с нами. Тишина.
Энди попробовал снова.
— Воздух, воздух, это «Браво Два Ноль». Вызываю Турбо, вы слышите, прием?
— «Браво Два Ноль», это Воздух, слышу вас очень слабо, прием. — прозвучал в ответ славный техасский говор.
— Да, сука! — Я ударил кулаком по воздуху от восторга. Наконец-то помощь была под рукой.
Энди с трудом сдерживал волнение в своем голосе, шепот исчез.
— Воздух, это «Браво Два Ноль» на Турбо. Мы — британский спецназ и нуждаемся в немедленной помощи, прием! — Крикнул он в маленький ручной прибор.
— Подтвердите Турбо, вы прерываетесь, повторите мне… — голос летчика прервался.
— Поворачивайте на север, поворачивайте на север! — Энди уже почти кричал. — Воздух, как поняли, как поняли? — Смертельное шипение фонового шума вернулось, наш призыв остался без ответа, и, что еще важнее, вместе с ним исчез и инверсионный след.
— Воздух, воздух, как поняли, прием?
— Энди, смотри. Он сообщит о контакте, либо сейчас, либо по возвращении на базу. В любом случае, должны быть подняты по тревоге поисково-спасательная служба и АВАКС.
— Да, чертовски здорово! Но нам нужно убираться отсюда в мгновение ока. Давай, расскажем остальным.
Мы снова повернули на север, ожидая увидеть остальную часть патруля, но вокруг была лишь голая пустыня и чернота.
— Дьявол, — произнес я. — Где остальные?
Мы быстро начали продвигаться по первоначальному маршруту и примерно через 20 метров обнаружили Боба, затем Динжера и Легза, которые стояли на одном колене и ждали нас. Но на этом колонна заканчивалась. Не было видно ни Джорди, ни Мэла, ни Винса.
— Где, черт возьми, остальные? — Немедленно начал Энди, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я передал Джорди, чтобы он ждал!
Вопрос не нуждался в ответе, это было очевидно для всех. Сочетание усталости, плохой передачи информации и темной пустынной ночи способствовало тому, что наш патруль разделился. Оставалось надеяться, что Джорди и остальные залегли где-то впереди и ждут, когда мы их догоним.
Энди снова достал свой радиомаяк, одновременно приказав нам выстроиться в вытянутую колонну и продвигаться вперед.
— Крис, Крис, это Энди, прием?
Тишина.
Мы продолжали двигаться на север в том же духе еще полчаса, прежде чем наткнулись на небольшой фалез, контуры которого, насколько хватало глаз, простирались в обе стороны.
— Черт! — выругался Динжер, — Отсюда они могли пойти в любую сторону!
Энди в последний раз попробовал сделать вызов по радиомаяку, но результат был тот же. Теперь патруль оказался полностью разделенным друг от друга.
Мы собрались впятером и оценили ситуацию.
— У нас до рассвета осталось два часа, — начал Энди. — Я предлагаю покончить с этим делом прямо здесь и на полной скорости двигаться на север. Мы еще даже не пересекли основной маршрут снабжения.
Энди был прав, хотя никто из нас не хотел этого признавать. Мы не могли позволить себе и дальше тащиться по эту сторону дороги в надежде, что снова встретимся с остальными. Время поджимало. Я посмотрел на Динжера и увидел, что он, как и все мы, был потрясен. В этой операции многое пошло не так, но в этом были виноваты только мы, никаких оправданий не было.
— Может быть, мы пересечемся с ними где-нибудь по пути, — тихо ответил он. — Они все еще должны двигаться на север.
— Вот именно, — закончил Энди, — так что давайте, черт возьми, пошевеливаться!
Вся наша радость от того, что мы связались с самолетом, давно улетучилась, и я даже не знаю, произвела ли эта новость впечатление на остальных, когда они ее услышали. Когда мы снова тронулись в путь, я не мог не думать: «Может ли еще что-нибудь пойти не так?» Ответ на этот вопрос я получил довольно быстро.
Вскоре после того, как мы преодолели фалезу, мы вышли на основной маршрут снабжения, где ширина следов от колес составляла всего пару сотен метров. Возникло желание сразу же преодолеть ее, но возвышенность на противоположной стороне заставила нас насторожиться. Местность не сильно отличалась от другого участка пустыни чуть дальше к востоку.
— Черт! — Внезапно выругался Энди. — Джорди забрал с собой прицел «Кайт»!
До этого момента я совсем забыл о приборе ночного видения, и вдруг его важность и тот факт, что у нас его не было, стали очевидны. Одно такое устройство могло означать разницу между правильным решением и катастрофой, особенно в условиях ограниченной освещенности ночью.
— Ну, мы же не можем торчать здесь всю ночь, — прошептал Динжер, с подозрением оглядывая холм впереди. — Придется рискнуть. Я не собираюсь бездельничать. Чем быстрее мы окажемся на другой стороне, тем лучше.
Приняв решение, мы помчались через колеи, держа оружие наготове, почти уверенные, что в любую секунду на нас посыплется град пуль. К нашему облегчению, этого не произошло, и ОМС был пройден без происшествий, что позволило нам перевалить через небольшую гряду и выйти на равнину.
Через пару километров после дороги мы наткнулись на сухой бетонный канал глубиной два метра, который тянулся с востока на запад, насколько хватало глаз.
— Зачем, черт возьми, он здесь нужен? — в недоумении спросил я, не понимая, зачем посреди пустыни такое сооружение.
— Может быть, это часть грандиозного плана по орошению пустыни, как это делают израильтяне, — ответил Боб, но, похоже, он тоже не был в этом уверен.
Повернув на запад, мы прошли параллельно каналу несколько сотен метров, пока не показалось подходящее место для перехода: небольшой бетонный мост, который стоял на водопропускной трубе, достаточно большой, чтобы укрыть нас пятерых.
— Что скажете? — спросил Энди. — Это, возможно, лучшее, что есть в наличии, а светает через час.
— Это чертовски близко к ОМС, приятель, — ответил Динжер. — Не думаю, что нам стоит рисковать.
Как бы мы ни устали, Динжер был прав. Это был очень заманчивый вариант, особенно на исходе ночи, но в такой близости от основного маршрута снабжения мы могли навлечь на себя неприятности.
— Хорошо, — продолжил Энди, — но нам лучше найти что-нибудь до рассвета. Я не хочу, чтобы нас было видно, когда взойдет Солнце.
Идя все дальше на север, мы стали заметно замедлять шаг. В то же время небо на востоке становилось все светлее; наш союзник покидал нас по мере приближения раннего утреннего Солнца.
Мы отчаянно осматривали местность впереди, призывая полумрак показать подходящее укрытие, которое уберегло бы нас от опасности и скрыло от посторонних глаз.
Наконец, ночь ослабила свою хватку и позволила местности развернуться перед нами. На западе, на расстоянии не более километра, наше внимание привлекла группа небольших гравийных холмиков, предлагавших себя в качестве потенциального места обитания. К тому времени, когда мы добрались до дальних курганов, тусклое утреннее Солнце уже взошло, но, к счастью, мы уже находились среди этого странного скопления извилистых бугров, самый крупный из которых был не более 15 метров в высоту.
На одном из них мы увидели некое подобие укрытия от посторонних глаз. Невыразительная среди своих соседей, эта высота хорошо сочеталась с окружающими ее холмами, и что еще более важно, с одной стороны у нее была частичная скальная стенка высотой не более трети метра. Выбирать не приходилось: это было лучшее, что мы могли получить.
Во время подъема по пологому склону, ведущему к гребню, подул сильный ветер, и наши уставшие тела возопили о необходимости отдыха. Я опустился рядом с небольшой стенкой, Боб сделал то же самое рядом со мной.
— Я устал, — устало произнес я. — Мне кажется, что я мог бы проспать целый год.
— Я тоже, приятель. Думаю, после всего этого мне придется уйти на пенсию.
Энди сел по другую сторону от меня.
— Майк, ты можешь определить, где мы?
— Да, конечно, дай мне минутку.
Ветер усилился, и темно-серое небо стало казаться совсем черным. Боб произнес:
— Ты же не думаешь, что будет дождь?
Я бросил короткий взгляд на экран «Магеллана»:
— Не знаю, приятель. Я бы подумал, что дождь в пустыне — это необычно, но, судя по тому, как нам везет, он меня ничуть не удивит.
На ЖК-дисплее наконец-то появились широта и долгота, и я смог определить наше местоположение.
— Черт побери, мы таки покрыли несколько километров прошлой ночью! — Воскликнул я.
Указав командиру патруля наше местоположение, я продолжил:
— Полагаю, за ночь мы отмахали в общей сложности около 75 кликов. Удивительно, что можно сделать, когда кто-то пытается засунуть 7,62 мм ствол тебе в задницу, не так ли? Это дает нам 20 с лишним кликов к северу от ОМС. Не так уж плохо, я могу с этим смириться.
— Ко мне, парни. — Энди проинформировал остальных о нашей позиции, а затем добавил порядок нашего пребывания здесь. — Дежурим по часу, хорошо? Я начинаю. Остальным спать. Если нам повезет, тот летчик самолета уже доложит о случившемся, и сегодня мы можем получить поисково-спасательную службу, так что, когда будете в охранении, прислушивайтесь, нет ли самолетов.
С нашего места на вершине холма открывался отличный вид на окружающую пустыню, что позволило бы заранее предупредить о чьем-либо приближении.
— Что это? — Я толкнул Динжера, указывая на северо-запад.
Динжер с не меньшим интересом рассматривал эту штуку.
— Черт его знает.
Примерно в 400 метрах от нас на пустынной земле стоял большой ржаво-коричневый металлический объект цилиндрической формы, высота его конусообразной крыши достигала почти пяти метров.
— Может, это какой-то маркер?
— Не волнуйся об этом, Киви, там нет полчищ иракцев, а на данный момент это главное. Вот, выпейте глоток.
На своей мини-плитке Динжер заварил сладкий горячий чай.
Мы впятером в мгновение ока расправились с этим напитком, и реальность снова обрушилась на нас.
Сев, положив «Миними» на колени, я осмотрел пластиковый короб, в котором первоначально находилось 200 патронов калибра 5,56-мм. Темп стрельбы этого оружия был настолько высок, что после коротких очередей, которыми я отвечал при нашем контакте с противником, первоначальный запас патронов сократился на треть. Два других запасных короба с боеприпасами находились в моем «бергене», который в этот самый момент, вероятно, осматривала иракская разведка.
Я быстро представил себе, как какой-нибудь офицер разведки роется в моих вещах, ожидая найти всевозможное секретное оборудование и коды, и, к своему удивлению, натыкается на мой тайник с шоколадными батончиками. Я немного шокоголик и на этот выход взял с собой 20 батончиков «Йорки». Мысль о том, что эти плитки шоколада окажутся в чьих-то руках, а у меня их не будет, крайне удручала.
Уже через полчаса после того, как я устроился на дневке, я понял, что заснуть будет невозможно. Бешеная активность предыдущей ночи скрывала угрозу, о существовании которой мы все знали, но забыли, пытаясь спастись от вражеских сил. Теперь же, когда мы пытались расслабиться и наш метаболизм пришел в норму, эта угроза появилась снова, — ледяной холод проникал сквозь нашу слабую одежду и пробирал нас до костей. Мое тело кричало о сне, но неконтролируемые приступы дрожи не давали на это никаких шансов. Я попытался прижаться к низкой искусственной стене, которую, возможно, построил кочевой пастух, но она была настолько мала, что треть моего тела оставалась открытой, становясь жертвой пронизывающего ветра.
Все, что у меня было для защиты от стихии, — это мой пустынный камуфляж и стандартный армейский шерстяной свитер. Остальное снаряжение осталось упакованным в «бергене». Сев, я снял с себя свитер и футболку, поменяв их местами, чтобы шерсть покрывала кожу. Это оказалось не на многим лучше, но хоть какое-то улучшение. Однако дрожь не уменьшилась; наоборот, она становилась все сильнее. Я посмотрел на Боба и увидел, что он находится примерно в таком же состоянии. Собственно, мы все были в таком состоянии.
«К черту все это, — подумал я про себя. — Пора прекратить изображать из себя недотрогу и получить немного общего телесного тепла, пока мы все не получили обморожение».
Я с завистью посмотрел на толстую стеганую куртку Энди. Раньше я ее не замечал, но теперь точно обратил внимание. Ни у кого больше не было ничего даже отдаленно похожего на нее, но даже этого было недостаточно, чтобы справиться с морозом.
— Эй, Энди, — прошептал я, — думаю, нам стоит лечь всем вместе. В таких условиях пройдет немного времени, как кто-нибудь свалится.
Подозреваю, что я просто произнес вслух то, о чем все остальные уже думали, но стеснялись сказать, потому что, не раздумывая, мы все сгруппировались, и преимущества стали заметны сразу.
— Хорошая идея, — сказал Энди. — Парни с краю более уязвимы, чем остальные трое, так что будем чередоваться с теми, кто снаружи, каждый час, совмещая это с дежурством.
Наконец-то удалось уснуть — двадцать минут здесь, пять минут там; не так уж много, но уже явно лучше по сравнению с тем, что было раньше.
День тянулся бесконечно долго, один из нас постоянно был в охранении, пытаясь уловить малейшую опасность, остальные старались как можно больше отдыхать, но у природы оставалась еще одна карта в рукаве, и сразу после полудня она решила ее разыграть.
Температура падала все утро, а темные тучи над головой намекали на дождь почти с первых лучей Солнца, но все это не подготовило нас к последовавшему за этим шторму. Казалось, он возник из ниоткуда: сначала мелкие крапинки, которые можно было принять за дождь, вскоре сменились более крупными хлопьями, которые очень быстро превратились в метель.
— Не могу в это поверить, — простонал Легз. — С каких это пор в пустыне идет снег?
Через несколько минут весь окружающий пейзаж оказался залит белым потоком, который скрыл от глаз всё. Свежевыпавший снег, оседавший на нашей одежде, скопился в таких количествах, что не имел ни малейшего шанса растаять, и просто покрывал нас с ног до головы ледяным одеялом.
Мы лежали вместе, как сардины в консервной банке, изо всех сил стараясь укрыться от непогоды. Если вам выпадала очередь оказаться с краю, то минуты тянулись как часы, пока неумолимый снег, ветер и холод терзали открытые части тела.
К четырем часам дня патруль превратился в одну большую дрожащую массу — условия были ужасающими.
Первым заговорил Боб.
— Послушай, Энди, — начал он, — я не могу здесь так оставаться. Этот чертов холод меня убивает. Думаю, нам лучше двигаться, попытаться разогнать кровь и немного согреться. Что скажешь?
К этому моменту я лежал с краю и дрожал, как пневматический отбойный молоток.
— Твоя правда, — сказал я, соглашаясь с Бобом. — Если мы будем продолжать в том же духе, кто-то определенно обморозится. Давайте убираться.
Остальные пробормотали свое согласие: по любому, хуже, чем сейчас, быть уже не могло.
— Ладно, — согласился Энди, — все равно нас никто не увидит в этом дерьме.
Я встал и тут же споткнулся — мои замерзшие конечности отказывались работать. Остальные находились в таком же состоянии, шатаясь, как пьяные, и отчаянно пытаясь восстановить координацию и равновесие.
— Ложись! — Внезапно крикнул Легз. Не успели мы подняться, как снова оказались на земле и поползли в сторону скальной стены, пытаясь укрыться от посторонних глаз. Теперь я слышал рев дизельных двигателей, за которым последовал лязг гусениц: в поле зрения появились две БМП, каждая из которых буксировала небольшой прицеп.
— Господи, да они едут прямо на нас, — крикнул Энди. — Должно быть, они нас засекли.
— Черт, я слишком замерз для боя, — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь, пока мои онемевшие пальцы пытались установить «Миними» на позицию. Остальные делали то же самое по обе стороны от меня.
БМП находились не более чем в ста метрах от нас, когда головная машина внезапно изменила направление вправо и направилась прямо к металлическому объекту на востоке, а за ней последовала вторая.
Обе машины проехали не более чем в 50 метрах от нашей позиции, надежно задраив люки и не обращая внимания на наше присутствие. Достигнув отметки, они снова слегка изменили направление, а затем понеслись на северо-восток, и вскоре их стало не видно, так как снег скрыл их от нашего взгляда.
— Ну, если это не самый странный геодезический пункт, который я когда-либо видел, то я даже не знаю, — сказал Динжер, как только они скрылись из виду, снимая напряжение момента. — Я определенно думаю, что нам пора убираться отсюда.
Мы снова поднялись на ноги, теперь уже с большим желанием покинуть это место и отдалиться от того, что казалось контрольно-пропускным пунктом для автомобилей, пересекающих пустыню. Кто знает, что могло появиться у нас на пороге.
Хотя был еще поздний день, снег почти так же хорошо укрывал нас, как и ночью, и мы могли беспрепятственно двигаться на север. Поначалу медленно, но все же мы пробирались сквозь непрекращающуюся метель, все ближе и ближе к границе, до которой, по нашим расчетам, оставалось еще три ночи пути. Поначалу мы шли в хорошем темпе, и ощущение тепла, вызванное нашей активностью, скрашивало плохие условия и придавало нашему боевому духу столь необходимый подъем. Но избавление от лютого холода оказалось недолгим, а напряженная ходьба создавала лишь видимость тепла. На самом деле ни лежание под открытым небом на вершине холма, ни безрассудная прогулка в эту бурю не приносили никакой пользы.
День вскоре перешел в ночь, а погода не улучшалась.
Заходящее Солнце только усугубляло ситуацию: жалкое количество тепла, которое оно излучало на это забытое богом место, теперь полностью исчезло, когда оно скрылось за горизонтом. К тому же, что казалось почти невозможным, буря надвигалась с севера, вынуждая нас идти прямо в ее гущу.
Чем дольше длилась ночь, тем более измотанными и уставшими все становились. Теперь мы уже даже не выглядели как патруль, пятеро из нас растянулись на 50 или 60 метров, спотыкаясь и сгорбившись от стихии, снег перешел в снежную крупу. Не обращая внимания на все вокруг, очень скоро мы снова потеряем кого-нибудь или, что еще хуже, погибнем от переохлаждения.
Динжер, шедший впереди, остановился и повернулся спиной к непогоде.
— Энди, думаю, нам пора искать укрытие, это просто нелепо.
— Ну и где, черт возьми, мы найдем укрытие от этого дерьма? — Крикнул тот в ответ, стараясь, чтобы его услышали за воем ветра.
Остальные нас догнали, все уже промокли до нитки, наша скудная одежда не выдерживала того, что на нас обрушивалось. У этого маршрута мог быть только один исход: гипотермия, и я знал, что если мы продолжим идти, то я скоро скончаюсь. Мне было так холодно, что мой мозг практически отключился, выключив все функции, кроме самых необходимых, и превратив меня почти в автомат.
— Не знаю, как остальные, — сказал я, — но холод пронизывает меня до костей. С такими темпами мы к утру все кончимся.
— Майк прав, Энди, — добавил Боб. — У нас нет снаряжения, чтобы оставаться снаружи в такую погоду, но даже если бы оно у нас было, все равно было бы плохо.
— А как насчет той небольшой канавы, которую мы прошли час или около того назад? — Продолжал Динжер. — По крайней мере, там мы сможем укрыться от ветра.
В этом и заключалась суть нашей проблемы. Местность, через которую мы проходили, была настолько открытой, что стихия могла беспрепятственно избивать нас без всякой передышки. Если бы мы продолжили двигаться на север, то могли бы часами не находить укрытия. Но по крайней мере, местность, по которой мы прошли, была уже нам известна, и мы знали, что там сзади можно найти хоть какое-то укрытие.
Энди не пришлось долго уговаривать. Даже его одежда не слишком хорошо справлялась с этими условиями.
— Тогда давай найдем эту канаву.
Душа разрывалась от необходимости поворачивать назад и повторять пройденный путь: эти несколько километров были завоеваны дорогой ценой. Единственное утешение, которое мы могли извлечь из нашего отступления, — это то, что как только мы развернулись, буря сразу же стала более терпимой. Мы перенеслись в канаву, глубиной не более метра, через полчаса, и когда мы впятером с благодарностью укрылись в ее неглубоких стенах, оставив бурю завывать над открытой пустыней, облегчение наступило почти мгновенно.
Мое телосложение «не жителя Северного полушария» в этих условиях, напоминающих арктические, сильно сдавало, поэтому Боб и Легз пару минут энергично растирали меня, пытаясь разогнать тепло через промокшую одежду. Толку от этого было немного, но все прекрасно понимали, что нужно присматривать друг за другом.
Динжер снова достал волшебную маленькую жестяную печку, и через несколько минут на ней уже пыхтела кружка приторно-сладкого черного чая. По мере того как ее передавали по кругу, изменения в моральном состоянии стали очевидны: то и дело раздавались смешки и язвительные замечания; это было то, в чем мы все нуждались.
— Энди, ты классный парень, — прошептал Легз, — у тебя на пальцах суперклей или что?
Энди передал кружку Легзу.
— Да, и у тебя тоже! — добавил следующий в очереди.
Чувствуя себя намного лучше, я достал из сумки пакетик с фруктовой смесью. В моей разгрузке было достаточно фруктов, чтобы продержаться неделю или около того; проблема была только в воде.
— Боб, передай это всем, — сказал я, кусая персик. — Получился обычный пикник, не так ли?
И по сей день я считаю удивительным, как среди этих трудностей и стресса простой глоток горячей чашки чая мог оказать такое глубокое воздействие на наши эмоции и мышление. На несколько важных минут все наши проблемы были забыты, и ситуация не казалась такой уж плохой.
Однако Боб вернул нас к реальности.
— Интересно, как поживают Джорди, Мэл и Винс?
— Да, — добавил Легз, — надеюсь, они выбрались из этого дерьма.
Пройдет два месяца, прежде чем мы узнали ответ на этот вопрос, — ответ, о котором никто из нас в то время не хотел задумываться.
В тот день и в ту ночь Джорди, Мэл и Винс оказались под ударом. Вечером, в самый разгар метели, Винс отстал от остальных двоих и, несмотря на все их попытки его найти, больше не появлялся. Замерзшее тело Винса, погибшее от гипотермии, было найдено иракцами несколько дней спустя. «Браво два ноль» потеряло своего первого солдата, а вскоре за ним последовали еще двое.

ПРИМЕЧАНИЕ:
[1] Автор использует слово falaise, заимствованное из французского языка. Так называются места пересечения нескольких сухих русел, образуя нагромождение скал и крутых уступов. Из-за однообразного сложного рельефа, на такой местности очень тяжело передвигаться и очень легко заблудиться.

О, спасибо за уточнение. Нутром чуял, что это не просто слова

Ага. САСовцы о своих многочисленных командировках, практически никогда не пишут "в Северную Ирландию" итд, только over water

Непонятки с окончаниями родов у онлайн-переводчиков иногда создают феерическую картину...

_________________

Это издержки +40 градусов за бортом... )) Нашел еще пару косяков))
Самое интересное, что на бумаге исправил, а при исправлении самого файла упустил.
Спасибо!

ГЛАВА 7
Ирак, январь 1991 года, день четвертый

К четырем часам утра буря окончательно утихла, и мы продолжили путь на север. Несмотря на то что ветер все еще был холодным, условия стали гораздо более благоприятными, чем раньше, чему способствовало то, что местность наконец-то начала меняться. Плоская, открытая пустыня уступила место более разнообразным участкам, вáди и холмам, которые помогали разбавить непогоду.
Перед самым рассветом мы вышли на главную автомагистраль Багдад — Сирия и заняли позицию в неглубоком сухом русле примерно в километре от нее, чтобы и расположиться на дневку, и понаблюдать за дорогой.
На пятерых из нас оставалось два радиомаяка, и мы чередовали вызовы по ним, выходя в эфир каждые 12 часов, чтобы как можно дольше сохранить заряд батарей. Ни на один из вызовов так и не было получено ответа. Никто из нас не мог смириться с этим постоянным отсутствием связи с АВАКСом. Если бы мы не вышли на связь с летчиком самолета накануне, это можно было бы списать на неисправность телефонной трубки или еще что-то подобное, но тот факт, что нам удалось установить связь, доказывал, что по крайней мере одна из раций работает, так почему же от АВАКСа не было ответа? Пройдут месяцы, прежде чем мы получим ответ на этот вопрос.
Не успел начаться день, как по шоссе начал идти непрерывный поток гражданского транспорта, который, казалось, не замечал всего происходящего в стране.
— Похоже, здесь каждый владеет полноприводным автомобилем, — заметил Энди, наблюдая за проезжающим транспортом. — Я бы сейчас не отказался от одного из них. Мы бы пересекли границу за пару часов. Пересечем пустыню на колесах, и никто нас даже не заметит.
— И как, черт возьми, мы сможем остановить машину, не расстреляв к чертям собачьим? — спросил Боб. — Они, должно быть, мчатся по этой дороге со скоростью 80-100 миль в час. Ты же знаешь, каковы арабские водители.
— Да, — вклинился я, — это будет хорошо смотреться на твоем надгробии. Погиб в ДТП в 400 кликах за линией фронта.
— Не забывайте, до границы еще около 150 кликов. Как думаешь, сколько еще таких ночей, как последняя, ты сможешь выдержать?
В этом сержант был прав: еще одни сутки, даже наполовину такие же плохие, как предыдущие, — и нас, вероятно, не останется в живых. Семя было посеяно, и Энди уже разрабатывал план. Он видел наш выходной билет отсюда; оставалось только придумать, как попасть на борт.
День тянулся бесконечно долго, его монотонность усугубляла постоянная дрожь наших замерзших тел. Как ни странно, мы оказались в безвыходной ситуации. Нам нужна была ночь, чтобы марш мог продолжаться незаметно, но мысль о нестерпимом холоде, который будет сопровождать заходящее Солнце, делала день еще более желанным. Но мы никак не могли позволить себе двигаться при свете дня: риск был слишком велик. Мы проигрывали в любом случае, однако то немногое тепло, которое давало Солнце, имело одно преимущество: оно давало возможность просушить нашу промокшую одежду. Это само по себе могло оказаться спасительным средством против пронизывающего ночного ветра.
Ближе к полудню госпожа удача, решив, что в данный момент нам явно слишком хорошо, подкинула еще одну задачу. Мы полудремали, насколько позволяли условия, когда всех разбудил Легз.
— Подъем, мать вашу! — Прошептал он. — К нам идет еще один гребаный козопас!
Стоны были единодушны:
— Ты, должно быть, шутишь.
Но, к сожалению, это было правдой. Уже слышался звон колокольчиков. Мы прижались к краю вáди, стараясь как можно меньше выделяться.
— Есть шанс, что он пройдет мимо нас, — начал Динжер. — Это вáди постоянно извивается, мы сможем уйти.
Я огляделся. Теперь охотились мы, и при дневном свете это было заметно по всем нашим лицам. Три ножа были наготове, в том числе и мой. Если пастуху посчастливится на нас наткнуться, не думаю, что он долго проживет на этом свете.
Та часть вáди, где мы укрылись, имела в длину около десяти метров, и шансы на то, что он нас не увидит, были достаточно велики, — пока четыре его козы не решили присоединиться к нашей банде.
Через несколько минут над нами стоял пожилой бедуин лет 80-ти, затянутый в толстый, абсолютно черный диш-даш (арабский халат), не проявлявший никаких эмоций. Внезапно на его лице появилась широкая беззубая ухмылка, и он начал что-то лепетать на каком-то совершенно чужом языке, даже не похожем на арабский. Почти испытывая чувство вины, я убрал нож в ножны, не собираясь убивать старика. И как я подозревал, никто другой тоже не собирался этого делать.
— В распоряжении этого парня вся иракская пустыня, — начал я, — а ему приспичило идти прямо к этому десятиметровому участку вáди. Да вся Республиканская гвардия не смогла бы найти нас лучше!
— Ну и что мы будем с ним делать? — спросил Боб. — Нет смысла его убивать.
— Хаджи, где здесь сук (базар)? Сук? — пробормотал Энди в ответ старику. «Хаджи» — это уважительное арабское обращение к человеку преклонных лет.
Указывая на юг, бедуин со скоростью в сто миль в час отчеканивал какие-то непонятные слова, время от времени в его монологе проскальзывало слово «сук».
— Чертовски хорошо, Энди, — рассмеялся Динжер. — Он скажет нам, где можно купить пару кур и овец.
Старик не спешил идти дальше, вполне довольный тем, что он сидит на корточках на краю вáди и болтает со своими странными, вновь обретенными спутниками. Снова указывая на юг, он начал делать знаки руками и издавать звуки, которые, как я мог предположить, относились к военным самолетам и бомбардировкам, одновременно прикладывая руки к ушам и качая головой. Для постороннего наблюдателя это выглядело бы довольно странно: араб, сидящий на корточках на краю сухого русла и ведущий оживленную беседу либо с самим собой, либо со своими козами. Так продолжалось минут десять, мы впятером слушали его безостановочную лекцию, пока он наконец не встал, не поднял ладони к небу и не произнес: «Иншалла (если на то будет воля Аллаха)».
С этими словами он отправился на север вслед за своими все еще бродячими козами, которые уже давно ушли, устав от нашего общества.
Когда мы смотрели, как крошечная фигурка хаджи исчезает среди пиков и впадин пустыни, я почувствовал волну облегчения от того, что никто из нас не счел нужным убить его. Убийство невинных гражданских не было чем-то, с чем я ассоциировал жизнь в САС, и к тому времени, когда он найдет кого-нибудь, кто будет готов выслушать его невероятную историю, и не думать о том, что тот принял слишком много гашиша, мы уже будем далеко.
— И что нам теперь делать? — спросил Боб, когда звон козьих колокольчиков окончательно затерялся вдали.
Энди взглянул на часы.
— До рассвета еще час. Как думаешь, рискнем?
Я ответил первым:
— Мы должны предполагать, что где-то по пути старик расскажет свою историю, так что обеспечение любого расстояния между нами и этой позицией, даже при дневном свете, должно стать приоритетной задачей.
— К тому же здесь есть достаточное количество укрытий, — добавил Динжер. — Так что, возможно, мы сможем продержаться до заката.
— Хорошо, тогда я попробую еще раз запустить радиомаяк, а потом выдвигаемся. А ты, Динжер, иди впереди и держи нас среди этих вáди.
Динжер и остальные кивнули в знак согласия, а Энди принялся за 12-часовую проверку радиосвязи на радиомаяке, хотя к этому времени наш скептицизм был настолько велик, что мы даже не удосужились послушать его вызовы.
— Любой позывной, это «Браво Два Ноль», передаю на Турбо. Вы слышите, прием? — Мы не только отказались от попыток связаться с АВАКСом напрямую, но теперь делали свой вызов на любую станцию, которая могла слушать на аварийной частоте, в надежде, что кто-то, где-то, сможет нам помочь.
— К черту, все бесполезно. — Энди бросил радиомаяк обратно в подсумок, больше не пытаясь даже повторить вызов. — Погнали.
Взяв курс на север, мы снова направились в пустыню, чувствуя себя более комфортно и уверенно в окружающей обстановке. Пересеченная местность вокруг нас почти все время хорошо скрывала нас от посторонних глаз и давала свободу передвижения, которой мы до сих пор не испытывали.
В двадцати-тридцати минутах движения от места дневки мы получили удар, который развеял все иллюзии относительно нашего положения. Боб, как замыкающий, заметил машины первым.
— Черт возьми! Два четырехтонника только что съехали с дороги на юг, в районе нашей дневки!
От нашего текущего местоположения до места отдыха было около полутора тысяч метров, и на таком расстоянии два оливково-зеленых грузовика были легко различимы.
Не паникуя, патруль залег на землю. Укрытий было предостаточно.
— Что скажете? — Спросил Энди, сосредоточенно вращая глазами, пытаясь сосчитать высаживающихся из машин врагов.
— Тридцать-сорок, я бы сказал, — ответил Динжер. — Не очень хорошие шансы.
— Ну, в этой работе нет ничего нового, не так ли? — Добавил Легз. — Мы определенно кому-то не нравимся.
— Странно, — начал я, — грузовики приехали с юга, а старик хаджи ушел на север, в пустыню.
— Да, но он, очевидно, сразу же пошел и рассказал об этом каким-то гребаным солдатам, не так ли? — Ответил Энди, в его голосе явно слышалось разочарование. — Мы никак не можем продолжить путь. Придется ждать, пока не скроется Солнце.
Наблюдая за десятками миниатюрных фигурок, спрыгивающих с машин, я понял, что это очень плохие новости. Теоретически иракские войска должны были думать, что мы движемся на юг, но это событие поставило крест на этой идее. Напряжение среди нас снова стало большим, чем когда-либо прежде; мы почти чувствовали, как вокруг нас стягивается ловушка.
— Так, — внезапно произнес Энди. — Будем угонять транспортное средство.
— Энди, — ответил Динжер, — мы это уже проходили. Как ты собираешься остановить машину? Если вы пойдете пострелять на дороге, то через минуту нас настигнет эта толпа.
— Слушай, сделаем так: “раненый человек”. Двое из нас на дороге, один из которых выглядит пострадавшим, махают руками, останавливая машины. Ночью, когда на нас надеты шемаги, никто ничего не заметит, пока не станет слишком поздно. Тогда остальные выходят из укрытия на обочине, и у нас есть полноприводный автомобиль. Все просто.
— Мне это не нравится, — ответил Боб. — Слишком много вещей может пойти не так. Для начала, что если машина не остановится и поедет прямо к ближайшему полицейскому или армейскому посту?
— А если он не остановится и врежется в вас? — Добавил я.
— Ради всего святого, оцените наше положение! Мы все полумертвые от холода, у нас кончается вода, а менее чем в километре нас ищут 40 гребаных «тапочников»! Кто-нибудь из вас предложите что-нибудь получше.
Все молчали. Если так рассуждать, то мы, конечно, оказались по уши в дерьме.
— Хорошо, — продолжил Энди. — Значит, решено. Боб, мы с тобой будем выступать на сцене. Мы двое самые маленькие и представляем наименьшую угрозу. Динжер, берешь вместе с собой Майка и Легза и устраиваешь засаду, чтобы среагировать в тот момент, когда машина остановится. Ясно? — Энди внимательно посмотрел каждому в лицо. — Ну что ж, давайте отправляться.
Может, я и не был самым опытным членом группы, но даже я понимал, что этот путь чреват опасностью. Мы выходили за рамки наших тренировок, шли на риск, чтобы выбраться из все более тяжелой ситуации, в которой оказались. «Отчаянные люди ищут отчаянные решения», — вспомнилась мне поговорка. Как ни странно, до этого момента я не думал о нашей ситуации в таких терминах, но, если принять во внимание все факты и доказательства, выстроенные против нас, шансы были невелики. Отчаяние, пожалуй, было самым подходящим описанием.
Как только свет начал меркнуть, патруль двинулся к дороге, все время настороженно поглядывая в ту сторону, где, как мы знали, рыскал враг. Энди чуть поотстал и пошел рядом со мной, пока мы патрулировали дорогу.
— Ты когда-нибудь думал о смерти? — Неожиданно спросил он. — Тебя это волнует?
Я с минуту смотрел на него, застигнутый врасплох таким вопросом.
— Это совсем не то, о чем я когда-либо задумывался, приятель, — все, что я смог ответить.
— А я думаю об этом. Знаешь, у меня есть маленькая девочка.
Этот разговор продолжался следующие десять минут, Энди рассказывал мне о том, как он хочет быть уверен, что если что-то случится, то о его дочери позаботятся как следует. Тогда до меня дошло, что он тоже не был уверен в том, что этот вариант развития событий — лучший.
Когда я шел с Энди, пока он рассказывал мне свою историю, меня вдруг осенило, какое огромное напряжение испытывают парни с семьями, с женами и детьми, сидящими дома и не подозревающими об опасности, которой подвергаются их мужья или отцы. Я только начал встречаться со своей девушкой, Сью, и у меня не было дома таких обязательств. Должно быть, требовалось огромное мужество, чтобы сесть в вертолет и отправиться на задание, не зная, увидишь ли ты снова своих близких. Я быстро познавал реалии войны, и это точно не было самым большим приключением.

*****

Когда мы добрались до дороги, уже стемнело, и, что было еще более тревожно, мы уже давно не видели проезжающих мимо машин.
— Как, черт возьми, мы узнаем, какая машина остановилась? — Спросил Динжер. — Все, что вы сможете увидеть, — это фары, светящие на дорогу.
— Большие круглые фары — это грузовик, и мы не обращаем на него внимания. Маленькие круглые фары — это легковая машина или что-то в этом роде, и мы ее останавливаем, хорошо? — Энди не терпелось поскорее приступить к делу.
Быстро найдя подходящее место, мы разделились на соответствующие подгруппы, а затем уселись ждать. К нашему удивлению, через несколько минут с севера показался свет фар, который на длинном прямом участке дороги был виден за километр.
— Вот она, — произнес Энди, обмотав лицо и голову своим шемагом. — Боб, обопрись на меня, как будто ты ранен, а когда машина приблизится, ложись на землю, хорошо? Так водитель меньше встревожится.
Энди и Боб оставили свое оружие в небольшом вáди, в котором расположились остальные, и направились к обочине шоссе. До машины оставалась всего минута или около того. Когда в лучах света начали вырисовываться силуэты, Энди с Бобом на руках вышел на дорогу. Автомобиль замедлил ход, все еще неразличимый из-за бликов, и Энди дал возможность Бобу упасть на землю, взмахнув руками, давая машине сигнал остановиться. Она послушно остановилась, и как только мы услышали скрип колес, Динжер, Легз и я выскочили из своего укрытия и настигли машину, надеясь, что элемент неожиданности помешает водителю уехать.
Когда я подбежал к машине, не знаю, кто удивился больше: толстый бородатый водитель или я — нам только что удалось задержать огромное ярко-желтое такси «Додж» с пятью пассажирами.
— Вылезайте из машины! — Кричали мы все ее обитателям. — Двигайтесь, мать вашу!
Когда мы подбежали к машине, ее двигатель заглох. Один за другим окаменевшие пассажиры выскочили наружу и были немедленно отконвоированы с дороги в сухое русло. С самим таксистом проблем оказалось больше. Очевидно, не желая бросать свою гордость и радость, он, похоже, собирался попытаться удрать. Я подошел к нему, когда он потянулся к ключу, чтобы запустить двигатель. Ударив дулом «Миними» ему в голову, я попробовал вытащить его из машины, но он не двигался.
— Вылезай, мать твою! — Кричал я, снова тыча в него пулеметом. Ему не нужно было понимать по-английски, — угроза, исходящая от солдата, размахивающего оружием перед вашим лицом, наверняка понятна каждому.
Чувствуя, что мое терпение иссякает, он начал ерзать, освобождая машину, и тут же стало ясно, почему у меня не получалось сделать это самому. Он был настолько толстым, что руль действовал как якорь, заклинивая на месте его тучный живот. Когда он наконец освободился, я перетащил его к остальным.
— Что же нам теперь делать? — спросил Боб. — Их, черт возьми, шестеро.
Один из группы выглядел беспокоился, и при ближайшем рассмотрении стало ясно, почему.
— Эй, на этом парне форма, — заметил я. — Похоже на полицейскую или жандармскую.
Энди бросился к нему и отделил его от остальных, одновременно быстро обыскав. Полицейский был в полном ужасе.
Вытащив с шеи распятие, он начал непрерывно повторять: «Христианин, христианин», — очевидно, думая, что это принесет ему дополнительные очки.
— Мы можем использовать его как проводника. Он может сказать нам, где находятся войска.
— Энди, — сказал Динжер, — он даже не говорит по-английски, он обосрался, как, черт возьми, он нам поможет?
— Мы заберем его, хорошо! Этих оставляем, — добавил он, жестом указывая на оставшихся иракцев, а затем повернулся обратно к машине. — Я за рулем, Майк и Боб, берите копа!
Мы с Бобом и копом забрались в заднюю часть такси, а Энди, Легз и Динжер заняли передние сиденья. Запустив двигатель, Энди включил первую передачу и начал разворачиваться.
— Осталось сто двадцать кликов. Через час мы будем в Сирии! — С этими словами Энди нажал на педаль газа, и такси рвануло на север, оставив на обочине пятерых ошеломленных и недоумевающих бывших пассажиров.

Передовая оперативная база САС, Аль-Джуф

В оперативной комнате царила суматоха. Десятки связистов, представителей разведки и старших офицеров перемещались по тесному помещению, которое теперь стало центром, из которого исходили приказы о выполнении заданий более чем двум эскадронам солдат САС.
— Когда в крайний раз вы получали сигнал от «Браво Два Ноль»? — спросил командир.
— Около 48 часов назад, — ответил командир эскадрона «В». — Он был прерывистым, но подтверждал, что произошло обнаружение патруля, и в нем содержалось требование немедленной эвакуации.
— Как, ради всего святого, они могли отправиться на задание с неправильными частотами?
— Мы выясняем это, сэр.
— Что именно говорится в этом сообщении от американцев?
Оперативный офицер передал листок с сообщением.
— Летчик самолета забыл о радиосообщении, и о том, что нужно о нем доложить, вспомнил только сегодня днем.
— Но в этом сообщении говорится, что он установил контакт с «Турбо» к северу от ОМС. Почему они направляются на север? Во всех полковых инструкциях о стандартном порядке действий, которые мы разработали для эскадронов, было указано, что любые действия по побегу и уклонению должны быть направлены на юг, к саудовской границе. Они уходят все дальше от дружественных сил!
Командир эскадрона «В» неловко прочистил горло.
— Это я велел им направиться в Сирию, сэр. Это было гораздо ближе, чем саудовская граница.
Командир холодно посмотрел на офицера, а затем продолжил:
— В этом донесении говорится, что передача произошла в 02:15, то есть примерно 40 часов назад. — Повернувшись к оперативному офицеру, он спросил: — Есть ли в нашем распоряжении свободные «Чинуки»?
— Никакой из наших «бортов» не высвободится еще три дня. Ближе всех к этому району находится эскадрон «D», и я уже сообщил им, чтобы они знали, что «Два ноля» могут направиться в их сторону, но теперь это представляется маловероятным. Как бы то ни было, обе половины «D» находятся более чем в 150 кликах к юго-западу от первоначального места расположения НП. Бог знает, как далеко они сейчас. Но я могу всегда обратиться к американцам, может, они организуют поисково-спасательную операцию.
— Нет, с последствиями будем разгребаться сами. Запишите личный состав «Браво Два Ноль» как пропавших без вести. Сообщите об этом всем наземным позывным, а также предупредите всех наших вертолетчиков, чтобы они следили за аварийными частотами, когда будут находиться к северу от саудовской границы, на предмет возможных передач.
— Ближайшие родственники? — спросил оперативный офицер.
— Нет, с этим мы пока повременим. Я хочу быть на сто процентов уверенным, что они потерялись, прежде чем сообщать родственникам. Нет смысла беспокоить их без необходимости.
Командир обратил внимание на огромную оперативную карту, закрепленную на стене: булавки, ленты, линии ручкой указывали на текущие операции и местоположение групп. Просканировав карту, его взгляд наконец сфокусировался на отметке «Браво два ноль», все еще стоявшей на месте рядом с северным ОМС, примерно в 200 с лишним километрах к северо-западу от Багдада.
— До Сирии еще чертовски далеко, особенно если учесть, что там нет друзей, готовых помочь. И что произойдет, если они туда доберутся? Мы даже не знаем, как отреагируют сирийцы. Возможно, они просто передадут патруль обратно иракцам.
Обернувшись к двум молчаливым офицерам, он продолжил:
— Не самое удачное начало нашей кампании, не так ли? Будем надеяться, что они выберутся целыми и невредимыми. Лучше пойду и сообщу полковнику. Уверен, он будет очень доволен. Какой провал!
С этими словами он удалился, оставив двух своих подчиненных обдумывать дальнейшие действия.
Прошло несколько дней после сообщения об обнаружении патруля, прежде чем поближе к району его ответственности смогли отправить вертолет. Но к тому времени бóльшей части патруля было уже невозможно оказать какую-либо помощь.

Спасибо большое.

ГЛАВА 8
Ирак, январь 1991 года, вечер четвертого дня / день пятый: последние часы на свободе

Такси никак не было рассчитано на перевозку шести человек, тем более если пятеро из них были одеты в военное снаряжение, поэтому пространство внутри машины было сильно ограничено.
— Вот так-то лучше, правда, ребята? — Энди был в полной эйфории. — Давайте включим обогреватель. — Он начал возиться с несколькими кнопками на приборной панели, и через мгновение по салону распространился великолепный поток горячего воздуха.
Я достал карту и «Магеллан» и начал определять наше местоположение; нам меньше всего хотелось подъехать прямо к пограничному посту, не заметив его. Посветив лучом фонарика вдоль отметки трассы на карте, я заметил к северу от нас указатель поворота на дорогу, которая отходила от основного шоссе и шла на северо-запад к границе.
— Энди, примерно в 70 кликах отсюда есть развилка. Нам нужно свернуть на нее, чтобы съехать с основной трассы и выйти к границе.
— Да, хорошо, Киви, — ответил он. — Спроси у нашего друга, что там на пограничном посту, что за военные.
— Как, черт возьми, я должен это сделать? Он не говорит по-английски!
— Просто покажи ему карту, чтобы он понял.
Я повернулся к сидящему рядом со мной арабу. Его глаза были такими огромными, что, если бы они увеличились еще больше, то уверен, они буквально выскочили бы из глазниц.
— Этот парень просто обделался, — сказал я Бобу. — Надо было просто оставить его с остальными.
— Да, но теперь уже слишком поздно. Ему просто нужно вести себя прилично и не делать глупостей.
Голова полицейского нервно вертелась между нами, он понимал, что разговаривают о нем, но не знал, хорошо это или плохо. Положив перед ним карту, я попытался показать ему то, что хотел узнать Энди.
— Сирия здесь. — Я ткнул пальцем в карту. — Ирак здесь. — Я повторил этот жест еще раз, и потом провел пальцем по шоссе до иракско-сирийской границы. — Солдаты, полицейские, военные? — спросил я, упираясь пальцем в границу.
Он с минуту изучал карту, потом его осенило, что я имел ввиду, и очень разволновался. Бормоча по-арабски, он пару раз вклинился с фразой «Солдаты, солдаты, много солдат…». Затем сделал вид, что стреляет из винтовки, при этом все больше и больше нервничая. Думаю, он представлял себя в зените славы, в пограничной перестрелке с сумасшедшими иностранцами, набившимися в машину.
— Ладно, все в порядке, — произнес я, похлопав парня по руке и пытаясь его немного успокоить. Меньше всего нам нужно было, чтобы он сходил с ума на заднем сиденье машины.
— Энди, я думаю, он пытается сказать, что на границе полно войск. — Меньшего я и не ожидал.
— Хорошо, хорошо. Я понял.
Мы сделали уже около десяти кликов, когда я взглянул на «Магеллан».
— Думаю, минут через сорок тебе стоит начать искать этот поворот, приятель.
— Хорошо, Киви, не беспокойся.
Жара в машине была довольно сильной, но после последних нескольких дней это только усиливало удовольствие. По мере того как тепло расслабляло наши мышцы, до этого скованные холодом, нас начало все больше клонить в сон. Уже минут через двадцать мы начали дремать.
Хотя я и не спал, но определенно грезил, когда смена направления движения машины вернула меня в осязаемый мир. Дорога наконец прервала свое устойчивое прямое направление на северо-запад, отклонившись на 20 или около того градусов вправо, чтобы уйти в основном на север.
Выглянув в левое окно, я с тревогой увидел, как мимо промелькнул нужный нам поворот. Скорость автомобиля почти не изменилась.
— Энди, — начал я. — Вон та дорога, по которой нам нужно ехать.
— Не беспокойся об этом, — ответил он голосом, не терпящим возражений. — Мы проедем здесь, бросим машину, а затем пройдем последние пару километров до границы. Следи за картой… Далеко еще до границы? — последовал затем вопрос: — Походу, ехать еще недолго.
Еще раз взглянув на карту, я быстро прикинул расстояние.
— Примерно 40 кликов. При такой скорости мы окажемся там меньше чем через полчаса.
— Хорошо. Скажи мне, когда мы будем в паре кликов.
Оставшись при своем собственном мнении, я еще раз взглянул на карту. Мне хотелось, чтобы к моменту, когда нужно будет бросить машину, мы находились уже рядом с границей. В паре километров от нее находилась разросшаяся пограничная деревня, которая образовалась вокруг контрольно-пропускного пункта. Кроме того, практически рядом с деревней протекала река Евфрат, а это означало, что здесь, вероятно, также находилось большое количество сельскохозяйственных рабочих. Не самое лучшее место для того, чтобы пытаться бросить машину, особенно в столь ранний вечер.
Как оказалось, мы уже добрались до окраины города. Фары такси все чаще освещали ветхие постройки и небольшие посевы у дороги. Все, кто находился в машине, были настороже, — все чаще встречающиеся фермы и дома не оставались незамеченными.
— Думаю, нам лучше поскорее бросить машину, Энди, — начал Динжер. — Здесь становится немного оживленно.
Не успел он произнести эти слова, как справа от нас появился знак, написанный на арабском и английском языках: «Контрольно-пропускной пункт».
Энди притормозил машину за заброшенной развалюхой у обочины, когда показался «хвост» автомобильной колонны. Примерно в 700 метрах впереди виднелся тускло освещенный военный блокпост, солдаты осматривали очередь машин, ожидающих проезда.
— Черт! — Выругался Энди. — Как далеко мы находимся от границы?
— Примерно 16 кликов, — сразу же ответил я.
— Открывай капот, — сказал Динжер. — Пусть все выглядит так, будто мы сломались.
Он выпрыгнул из машины и поднял капот. Хотя у солдат не было никаких шансов разглядеть нас ночью на таком расстоянии, лучше перестраховаться.
Энди повернулся на своем сиденье и заговорил прямо с полицейским.
— Переезжайте на ту сторону, — сказал он, выполняя руками жесты, будто он управлял автомобилем. — Потом заберете нас.
Ты, должно быть, чокнулся, — проворчал Боб, — он ни за что не сделает этого. Он побежит прямо на КПП и сдаст нас!
— Вперед, — шипел Динжер через открытую дверь, прекращая дискуссию. — Давайте пошевеливаться!
Я открыл дверь и направился к задней части такси. Боб последовал за мной, проговорив:
— Знаешь, надо бы его убрать… Он направится прямо к тому участку, и мы снова окажемся в дерьме.
Пока мы размышляли, полицейский вышел из машины и стоял возле нее, нервно разминая руки, качая головой то в одну, то в другую сторону.
Думаю, в глубине души все понимали, что должны были убить его, но, находясь так близко к границе, мы были уверены, что сможем проехать оставшиеся несколько километров под покровом темноты с запасом времени. Как оказалось, его убийство, возможно, только отсрочило бы нашу участь.
Нам еще не было это известно, но мы уже вклинились на некоторое расстояние вглубь позиции иракской бригады. На километры вокруг были сотни войск, сгрудившихся в казармах и окопавшихся на оборонительных позициях.
Мы быстро свернули на западную дорогу, идущую перпендикулярно шоссе, а затем изменили курс и снова направились на север. Поездка в такси, безусловно, принесла одну пользу: моя одежда была совершенно сухой. Впервые за несколько дней я чувствовал себя хорошо отдохнувшим и почти не замечал холода.
Мы держались параллельно дороге на расстоянии около километра и вскоре миновали блокпост, который, судя по всему, работал в прежнем режиме.
К сожалению, на этом передышка закончилась, потому что, когда мы преодолели небольшой подъем, расположенный перед нами, начался настоящий ад.
Бам, бам, бам. Град автоматного огня и красных трассеров пронесся над нашими головами, заставив пятерых из нас упасть на землю. Мы тут же открыли ответный огонь, трассирующие пули из наших пулеметов прочертили смертоносную полосу в сторону врага, развернувшегося внизу.
— Отход влево, отход влево! — Крикнул Энди, вскакивая на ноги и направляясь к заброшенным зданиям, которые находились так заманчиво близко, не более чем в 70 метрах от нас.
Противник под нами представлял собой значительные силы, в темноте невозможно было угадать его численность, но масса огня, направленного в нашу сторону, говорила о том, что численно мы сильно уступаем. К счастью, как это обычно бывает с неопытными стрелками, большинство их выстрелов прошло мимо, поскольку солдаты не предусмотрели возможность стрельбы ночью. Впрочем, долго это не продлится — очень скоро они разберутся, что к чему.
К вражеской позиции подъехали две машины, ненадолго осветив десятки лежащих на земле солдат, после чего погасили фары и выгрузили новых бойцов.
— Пора убираться отсюда, — крикнул Легз, когда мы один за другим последовали примеру Энди и благополучно пробрались в скопление заброшенных домов, причем весь огонь противника по-прежнему был направлен на наше прежнее место.
— Должно быть, мы, когда переваливали через гребень, спроецировались на фоне неба, — выдохнул Боб между вздохами. — И очевидно, они снова потеряли нас из виду, когда мы опустились на землю.
Пробежав между домами, мы направились к границе, пройдя в 100 метрах от вражеских войск, которые все еще с энтузиазмом вели огонь.
В конце концов нам повезло: раздался вой сирены воздушной тревоги, за которым почти мгновенно последовали гулкие раскаты выстрелов из зенитной артиллерии в ночное небо. Военные самолеты союзников были начеку. Земля содрогалась от ярости артиллерийского обстрела, огромный зонтик красных трассирующих снарядов тянулся в иракское небо, отчаянно ища ненавистные бомбардировщики.
Чтобы сократить расстояние до границы и сбить с толку преследователей, мы свернули на восток, к Евфрату, и быстро выбежали на дорогу, хотя нам пришлось спрятаться от проезжавших мимо бронетранспортеров, которые заставили нас остановиться на обочине шоссе. Несомненно, они направлялись на подкрепление войскам, уже прочесывающим местность позади. Как только машины проехали, мы перебежали дорогу и сразу же оказались среди небольшого квартала глиняных и каменных домов. Это было типично для многих маленьких деревень, возникших вблизи приграничного дороги; здесь люди могли воспользоваться проходящим транспортом, а также богатыми сельскохозяйственными угодьями, которые граничили с рекой.
Быстро и бесшумно двигаясь по голой грунтовой улице, разделявшей дома, мы через несколько минут добрались до реки.
— Подожди секунду, — срочно прошептал я Энди. — Давай возьмем по фляге воды, пока есть такая возможность.
Нам всем не хватало драгоценной жидкости, и минутка, потраченная на то, чтобы наполнить флягу в Евфрате, могла оказаться спасительной в дальнейшем.
Спустившись к кромке воды, я впервые взглянул на могучую и древнюю реку. Она была огромной, шириной не менее 600 метров, и течение было сильным.
— Закончили? — Спросил Энди, и получив в ответ кивок, добавил. — Тогда пошли.
Сам же он пошел впереди. Я был следующим, за мной шли Боб, Легз и Динжер. Поначалу мы двигались по небольшой дорожке, идущей вдоль реки. К счастью, над нами возвышался трехметровый берег, скрывавший наше продвижение. Но вскоре берег исчез, и тропинка вернулась обратно к деревне, заставив нас срезать путь на север, чтобы не сбиться с направления.
Пока мы патрулировали, каждый мускул в моем теле был напряжен, готовый взорваться действием. Кровь снова стучала в ушах, глаза вглядывались в ночь в поисках возможной угрозы. «Миними» в моих руках, снятый с предохранителя, был уже совсем легким, и я знал, что еще один залп — и последние боеприпасы будут израсходованы. Помимо этого, у меня оставалась пара магазинов от винтовки М16, которые я все еще носил с собой на крайний случай (приемное окно у «Миними» было взаимозаменяемо, в него можно было вставлять магазины от М16).
Мы подошли к окраине еще одной небольшой деревни, и Энди на минуту остановился, чтобы сориентироваться.
— Далеко еще до границы, Майк?
Взглянув на ЖК-дисплей «Магеллана», я увидел мигающий индикатор низкого заряда батареи. «Не делай этого со мной, мне просто нужно, чтобы ты продержался еще пару часов», — мысленно произнес я, пытаясь заставить прибор работать. С трудом, но она начала выдавать информацию.
— Осталось чуть больше шести кликов. — На карте была отмечена телекоммуникационная вышка на границе между Сирией и Ираком, и по мере того как мы незаметно продвигались на север, ее красные сигнальные огни становились видны даже на таком расстоянии. Мы были уже так близко.
Теперь наш азимут привел нас к полю с посевами. Продвигаясь вперед, мы снова оказались в необычной ситуации: на расстоянии более чем на пару метров в любом направлении ниже уровня головы невозможно было ничего разглядеть, но все остальное выше этого уровня было легко различимо, купаясь в радужном лунном свете. Мы чувствовали себя совершенно незащищенными.
Двадцать минут спустя наступил конец нашей попытки уйти на свободу; это был последний раз, когда мы впятером действовали вместе как патруль.
Мы остановились, чтобы осмотреть большой овраг, который теперь преграждал нам путь, небольшой ручей у его основания вливался в Евфрат в 50 метрах к востоку.
— Мы с тобой спустимся вниз и осмотрим другую сторону, — сказал мне Энди. — Передай это остальным».
Я кивнул и поднялся, чтобы вернуться к Бобу, который стоял в десяти метрах позади. Пока я это делал, с тыла патруля раздался спорадический огонь, за которым сразу же последовала длинная автоматная очередь, которая могла быть только из «Миними» Динжера. Внезапно трассирующие пули полетели со всех сторон, в том числе и с другой стороны оврага. Мы умудрились выйти прямо на подготовленные оборонительные позиции иракцев.
Качнувшись влево, я припал к земле, вытянув вперед левую руку, чтобы откинуть складные сошки, которые находились под цевьем пулемета. Я услышал тот приятный звук, с которым отработали рабочие части «Миними», выпустив очередную порцию огня в сторону маленьких красно-белых вспышек, сверкавших вокруг. Пулемет Боба сделал то же самое.
И снова большинство пуль летело над моей головой, но на этот раз это было слабым утешением — возможности у нас заканчивались.
Клац — мое оружие перестало стрелять.
— Черт! — Заорал я, ни к кому конкретно не обращаясь, и снова взялся за рукоятку затвора. Тренировки по устранению задержек при стрельбе, предусмотренные руководящими документами, ушли в прошлое. Потребовалось бы слишком много драгоценных секунд, чтобы завершить сложную процедуру освобождения патронника и перезарядки, которую мы изучали на тренировках. Я знал, что у меня в ленте только что закончились последние патроны, поэтому перекатился на правый бок, достал из подсумка магазин и с силой всадил его в корпус «Миними», и на миллионную долю секунды позже дослал вперед патрон, передернув затвор.
Вражеский огонь уже начал нащупывать наше местоположение, подбираясь слишком близко. Посмотрев направо, я увидел, что Энди уже скрылся в безопасной лощине — разумный шаг, учитывая обстоятельства, — и оглянулся назад, туда, где был Боб, чтобы передать ему, чтобы он сделал то же самое, но его не было видно.
Пришлось принимать решение. Если я останусь на месте, то в мгновение ока превращусь в швейцарский сыр. Поднявшись на одно колено, я опустошил остатки магазина в направлении, откуда велся наиболее плотный огонь, а затем промчался десять с лишним метров до оврага и бросился вниз по его крутому склону. Каскад камней и земли сопровождал мое падение на дно, где меня ждал Энди.
— Где, сука, остальные? — Потребовал он голосом, едва слышным из-за непрекращающегося винтовочно-пулеметного огня.
— У меня нет ни малейшего понятия! — Крикнул я ему в ответ, мое сердце колотилось так быстро, что казалось, оно вот-вот взорвется. — Там, наверху, просто кошмар какой-то! В одну минуту Боб был рядом со мной, в другую — ничего. Должно быть, он отошел к реке вместе с Динжером и Легзом!
— Ладно, давай спустимся вниз, к Евфрату, и посмотрим, сможем ли мы их встретить.
Сердцебиение пришло в норму, наверное, всего 180 ударов в минуту против 300 несколькими минутами ранее.
— Давай, приятель, все равно надо уходить отсюда.
По мере того, как мы продвигались по оврагу, огонь вокруг нас начал стихать, пока, наконец, не стали раздаваться лишь редкие выстрелы.
— Похоже, у них вышло время для стрельбы, — сказал я, вынимая пустой магазин из своего оружия и убирая его в подсумок. Но на этом закончилась и моя замена магазина. — Вот дерьмо! — Прошипел я.
Энди остановился и повернулся ко мне, держа оружие наготове.
— В чем дело?
— Я потерял последний магазин. Должно быть, он выпал где-то во время контакта.
— Господи, и это все? Не волнуйся об этом, через час мы будем за границей, и тогда это не будет иметь значения.
Через несколько минут мы наткнулись на препятствие. В овраге оказалась большая бетонная плотина, слишком высокая, чтобы ее преодолеть. Пришлось выбираться обратно на поле, а затем продолжать путь на восток, к реке. Через сто метров мы оказались на берегу Евфрата и начали искать хоть какие-то следы Боба, Легза или Динжера, но их нигде не было.
— Черт! — Выругался Энди. — Ну, теперь остались только мы с тобой, Киви. По крайней мере, у тебя есть «Магеллан».
Глядя на темные воды, я на мгновение почувствовал искушение прыгнуть в воду и переплыть на другой берег, чтобы избежать петли, которая медленно, но верно затягивалась на нашей шее. Но я знал, что пытаться преодолеть в нашем состоянии ледяное, быстрое течение — значит навлечь на себя беду. Это должно было оставаться последним вариантом.
— Мы не можем двигаться по берегу реки, — начал Энди. — Вон на том мосту взад-вперед ходят часовые.
Не далее, как в 150 метрах к северу через реку проходил автомобильный мост, охраняемый иракцами.
Повернувшись к сержанту, я сказал:
— Очевидно, у них тут прорыто что-то вроде стрелковых окопчиков. Войска сидят на месте и либо ждут, когда мы свалимся туда, либо дожидаются рассвета. В любом случае нам придется пробиваться. У нас осталось несколько драгоценных часов темноты.
— Что ты предлагаешь?
— Думаю, нам придется пробираться через них на леопардовых лапах. Так мы увидим их раньше, чем они нас, и сможем избежать столкновения. Есть шанс, что, как только мы пройдем, то сможем добраться до границы. Сколько у тебя осталось патронов?
— Кончились, — ответил Энди.
— Я не собираюсь отдавать свой «Миними» иракской армии без боя.
Я посмотрел на кусок черно-синего металла, ставший за последние несколько дней частью меня, но теперь лишенный зубов, позволявших ему больно кусать. Переместившись к берегу реки, я погрузил оружие в камыши, росшие в мутной воде у самого берега.
После снял с себя РПС и начал рыться в различных подсумках, перекладывая нужные вещи из ременной системы в карманы. Полная фляга воды, «Магеллан», немного сублимированной еды, мой аварийный комплект выживания… Все остальное было отправлено в Евфрат. Энди без колебаний последовал моему примеру. В предстоящем пути нам нужно было быть как можно менее обремененными. Через несколько минут мы были готовы.
— Это все, Киви! — Подтвердил Энди. — Веди!
Я снова двинулся впереди, на запад через поля, чувствуя себя без оружия совершенно голым, но уверенный, что узнаю точку, где нам нужно будет спуститься на землю и начать ползти. Через десять минут или около того я опустился на одно колено, совсем недалеко от места нашей последней встречи с противником, и обратился к Энди:
— Теперь нужно двигаться ползком.
— Тогда давай сделаем это.
Опустившись на живот, я начал мучительно медленно ползти на коленях и локтях по ровной пашне, лишь изредка приподнимая тело на несколько дюймов, чтобы перебраться через одну из многочисленных насыпей, пересекавших этот участок.
Наш маршрут пролегал мимо трех вражеских позиций, причем одна из них находилась так близко, что я мог разглядеть силуэты четырех солдат в окопах, которые передавали друг другу сигареты и тихо шептались на арабском языке. Когда мы находились так близко, с каждым дюймом я приостанавливался, чтобы проверить, не заметили ли нас, но враг, казалось, не замечал нашего продвижения. Это было одно из самых нервных занятий в моей жизни.
Попеременно сменяя друг друга, мы двигались так, казалось, целую вечность, но на самом деле это был всего лишь час — час, чтобы преодолеть около 100 метров. Время работало против нас, и это была тяжелая цена за столь малое расстояние. Наконец показалось, что линия вражеских войск преодолена, что мы успешно прорвались. В течение 20 минут я не видел и не слышал ничего, что говорило бы об обратном, поэтому, поначалу нерешительно, я медленно поднялся на одно колено, и на пару минут застыл неподвижно в таком положении, проверяя поверхность воды и оценивая ситуацию.
— Вроде бы все выглядит нормально, приятель. — Я вернулся к Энди и снова начал двигаться вперед в полуприседе. — Давай делать диди-мау.
Еще некоторое время мы двигались так же, каждые несколько минут делая паузы, чтобы осмотреть местность и послушать, нет ли врага. Вскоре, однако, местность начала работать против нас: сочетание застроенной территории на юге и оврагов на севере направило нас в ту сторону, куда нам идти не хотелось. В конце концов до нас дошло, что местность заставит нас вернуться на основную дорогу, где мы точно не хотели оказаться.
— Нам придется пересечь перекресток, иначе через минуту мы снова окажемся на главной дороге, — прошептал я.
— Черт, на той стороне вáди куча солдат. Только этого нам не хватало!
— Ну и что ты предлагаешь? Они здесь повсюду, черт возьми!
Энди на минуту замолчал.
— Придется рискнуть. Может быть, мы уже находимся дальше к западу от них.
Без лишних разговоров мы снова стали пробираться на север и спустились в глубину сухого русла. За пару минут я добрался до противоположного края — само русло оказалось гораздо мельче. Остановившись на вершине, я простоял неподвижно около пяти минут, отчаянно ища хоть какой-то намек на то, что находится дальше, но мои пытливые глаза и уши встретили лишь тишина и непроницаемая чернота.
Снова полуприседая, я начал медленно пробираться вперед, с каждым шагом обретая уверенность. Возможно, все было так, как предположил Энди, и войска находились дальше на восток. Все произошло в тот момент, когда я был в 50 с лишним метрах от вáди, а Энди шел чуть позади меня.
Жизнь мне спасло взведение затвора АК-47. Резкое лязганье металла дало мне долю секунды, чтобы упасть на землю до того, как все полетит кувырком. Я только успел увидеть, как Энди успел прыгнуть под прикрытие сухого русла, прежде чем на меня обрушился град огня из целого ряда стрелковых ячеек, которые тянулись с востока на запад, насколько хватало глаз. Теперь стало понятно, что у меня серьезные проблемы.
Иракцы находились примерно в 20 метрах от меня, с интервалом в 10 метров, и, к счастью, они выбрали для своих позиций поля с посевами. Каждое поле было отмечено небольшими валами из утрамбованной земли, один из которых в этот самый момент стал объектом моей привязанности. Я отчаянно вжимался в скудное укрытие, используя вал в качестве насыпи для поглощения тех пуль, которые действительно почти находили свою цель.
Должно быть, солдаты потеряли меня из виду, как только я упал на землю, и поэтому их неточный и спорадический огонь теперь велся во всех направлениях, — они пытались перестрелять любую тень или куст, под которым им мерещилось движение, и который представлял угрозу. Минут через десять или около того стрельба снова затихла до редких выстрелов.
Двое более смелых солдат набрались храбрости и двинулись вперед, чтобы осмотреть «место убийства» на предмет наличия того, что должно было быть очень изрешеченным трупом. Пошатываясь, как пара обезьян, они спустились к краю оврага и прошли в двух метрах от того места, где лежал я. Пока они стояли и осматривали сухое русло, направив свои АК вглубь него, разговаривая и смеясь, я затаил дыхание, боясь, что они увидят пар, который я выдыхал.
«Ну же, ублюдки, отваливайте». — Думал я про себя, впившись глазами в их спины, желая силой воли заставить их повернуться и уйти, не заметив меня.
Как ни в чем не бывало, через цепь иракцев проехал автомобиль, водитель которого маневрировал таким образом, чтобы осветить вáди по всей длине. Путь к отступлению теперь был просто отрезан.
Затем оба солдата вернулись к своим товарищам, даже не взглянув на меня, уверенные в том, что никто не воспользуется сухим руслом, чтобы напасть на них снова этой ночью.
В голове у меня все крутилось, я пытался разработать план действий, чтобы выбраться из этого щекотливого положения с целыми и невредимыми яйцами. Удивительно, но, оценивая ситуацию и свои шансы на выживание, я чувствовал себя очень спокойно.
Первым делом мне нужно было уйти от света фар автомобиля, который определенно фокусировал внимание солдат прямо передо мной. Извиваясь, как гусеница, я начал отползать в противоположном направлении, прижимаясь к невысокой стенке вала, чтобы спастись от смерти. Мне потребовалось больше часа, чтобы продвинуться на 20 с лишним метров и выйти из-под слепящего света фар.
С этого момента я начал ползти вдоль вала немного быстрее, пока не наткнулся на первое препятствие: еще один вал, перпендикулярный тому, вдоль которого я двигался. Перебраться через него означало бы выставить себя солдатам наверху, а такая возможность мне не нравилась. Изменив положение так, чтобы теперь растянуться рядом с новым валом, я поднял над ним правую руку и, используя ее как рычаг, медленно втащил оставшуюся часть тела наверх. Оказавшись там, я быстро перекинул ногу, а затем как можно тише перекатился на дальнюю сторону. Закончив процедуру, я затаил дыхание, ожидая, не заметил ли кто-нибудь. К счастью, иракцы наверху были вполне счастливы дождаться рассвета, который теперь стремительно приближался.
Я позволил себе взглянуть на подсвеченный циферблат своих дайверских часов. «Вот дерьмо! — Подумал я про себя, — у меня осталось чуть больше 80 минут до того, как ночь превратится в день».
Перевалившись на новое поле, я лишился прикрытия в виде вала и, соответственно, продолжил ползти на восток со скоростью, которая, как я надеялся, не привлечет внимания. С поля, на котором я находился, открывался неограниченный обзор местности, мне удалось разглядеть, что иракцы оборудовали свою оборонительную линию параллельно небольшой дороге, несомненно, ведущей к мосту неподалеку. В ста с лишним метрах к востоку от моей нынешней позиции были установлены две большие военные палатки, которые, как я предполагал, должны были служить командным пунктом для этих войск.
О движении на юг, запад или восток не могло быть и речи; вариант пробраться через разрозненные позиции в двадцати с лишним метрах к северу тоже не слишком привлекал, но мне нужно было принимать решение. Я отчаянно осматривал местность, ища хоть какую-то отсрочку, хоть какой-то путь к спасению, и наконец моя сосредоточенность была вознаграждена. Небольшое изменение рельефа местности в 30 метрах от меня подсказало, что здесь, возможно, проходит небольшая канава или вал, идущий с севера на юг, разделявшие две иракские позиции. Это было не так уж много, но и других вариантов не было.
Настолько быстро, насколько я осмелился, мне удалось добраться до участка пересеченной местности и, к своему удивлению и огромному облегчению, обнаружил, что это была дренажная канава глубиной около полуметра — идеальный вариант. Не теряя времени, я проскользнул в нее и сразу почувствовал себя в безопасности. Они никак не могли увидеть, как я сюда заползаю. Единственная причина для беспокойства заключалась в том, что дно канавы было выложено гравием, и мне нужно было быть осторожным с шумом, который могли вызвать мои движения.
Кому-то другому такой образ действий мог показаться самоубийством, невозможным безумием — ползти навстречу врагу, пытаясь проскочить мимо него. При других обстоятельствах я, возможно, и согласился бы, но сейчас мне было уже все равно. Мне нужно было действовать, и это был мой выбор. Медленными, контролируемыми, извивающимися, как гусеница, движениями я начал бесшумно пробираться вперед, прижимая лицо к земле так, чтобы не допустить ни малейшего отблеска света от него.
Все мое естество было сосредоточено на этом единственном действии: я все ближе подбирался к вражеским позициям и относительной свободе, которая, как я надеялся, ждала меня на другой стороне. Я убедил себя в этом: как только мне удастся пройти эту оборонительную линию, я буду дома, а до границы останется всего пара километров. Именно эта цель и заставляла меня идти вперед.
Я находился в пяти метрах от ближайших иракцев, когда моя отчаянная попытка обрести свободу была окончательно пресечена, и самое ужасное было в том, что я чувствовал себя совершенно беспомощным, чтобы это предотвратить.
Из одного из окопов вылез иракский солдат и подошел к канаве. Затем он спрыгнул в нее и начал идти вдоль нее, болтая при этом со всеми своими товарищами, вероятно, чтобы они его не подстрелили. Осознание того, что должно было произойти, пришло ко мне в тот момент, когда он впервые ступил в траншею.
Лежа там и не имея ничего, чем можно было бы защититься, кроме ножа, я был уверен, что мое время вышло. Нас всех проинструктировали, что иракцы не будут брать пленных, и в моей голове промелькнули рассказы о солдатах САС, чьи отрезанные головы вывешивали на пиках во время кампании в Дофаре. Почти как в замедленной съемке я начал подниматься на ноги, крепко сжимая нож в правой руке, готовясь броситься на приближавшегося ко мне солдата, но это уже был жест отчаяния.
Он заметил мое движение примерно с двух метров и в испуге отпрыгнул назад. Сжимая в руках АК-47, солдат бешено закричал своим товарищам, одновременно разряжая оружие в мою сторону. Двое его друзей присоединились к нему, сделав то же самое несколько секунд спустя. Это был конец пути.

Спасибо большое. Мне интересно, что за нож автор упоминает уже второй или третий раз.

ЧАСТЬ II
ЗОВ ОРУЖИЯ

ГЛАВА 9
Ранние дни

Я родился в районе Грей Линн, в Окленде, Новая Зеландия, второго мая 1964 года. Усыновленный при рождении, я стал первым ребенком в семье британцев-эмигрантов из среднего класса, оба из которых служили офицерами в армии.
После Второй мировой войны в Австралию и Новую Зеландию хлынул поток иммигрантов из Великобритании, и оба моих родителя оказались частью этой волны. Мой отец, уроженец лондонского района Вест-Хэм, эмигрировал в Новую Зеландию сразу после демобилизации. Бывший штурман бомбардировочной авиации, он откликнулся на призыв Королевских ВВС Новой Зеландии (RNZAF), которые в то время испытывали острую нехватку квалифицированных штурманов. Посетив Верховную комиссию Новой Зеландии в Лондоне, заполнив соответствующие бланки и пройдя строгий медицинский осмотр, он просто ждал, пока после процедуры проверки не получит «добро», и уже через несколько недель оказался в самолете на полностью оплаченном рейсе (любезно предоставленном RNZAF), и вылетел в Новую Зеландию. Первое, что узнала его семья в Великобритании об эмиграции в Новую Зеландию, было письмо, которое он отправил своему брату примерно два года спустя. Больше вернуться в Великобританию моему отцу не довелось.
Сначала он был направлен на авиабазу Хобсонвилл, расположенную в получасе езды на северо-запад от центра Окленда, где в то время базировались летающие лодки «Сандерленд».
Моя мать родилась в шотландском Джонстоне, и была старшей из двух детей. Ее родители-англичане, оба учителя, решили покинуть разоренную войной Британию ради лучшей жизни в доминионах. Первоначальным пунктом назначения они выбрали Канаду, но, не найдя в Лондоне канадского представительства, они наткнулись на его новозеландский аналог. Остальное — уже история. Моей маме было 15 лет, когда она вместе с братом и родителями сошла с корабля «Капитан Кук» в Веллингтоне.
В 18 лет она начала свое обучение на медсестру в госпитале Веллингтона, а по окончании курсов в звании лейтенанта поступила в армейский корпус медсестер и была направлена на авиабазу Венуапаи, расположенную прямо за углом от Хобсонвилля. Таким образом, мои родители познакомились в армии и поженились в 1962 году.
Поскольку в то время моя мать делала успешную карьеру, вместе с отцом они решили, что, хотя они и хотят детей, но на том этапе предпочтут усыновить ребенка, чем потерять работу на какое-то время. Однако мое усыновление прошло не слишком гладко. Поскольку мои родители в то время жили на Фиджи, а отец служил в эскадрилье летающих лодок «Сандерленд», дислоцированной там, власти не хотели разрешать мне покидать страну в столь юном возрасте.
Шесть недель бесплодных переговоров с органами здравоохранения не привели ни к каким сдвигам в этом вопросе. В конце концов, моей матери это надоело, и она обратилась за помощью к своему другу, который по стечению обстоятельств оказался местным членом парламента. После этого ситуация разрешилась очень быстро, и в мгновение ока я уже летел на Фиджи, где провел следующие 18 месяцев своей жизни.
По возвращении в Новую Зеландию моя семья переехала в Западный Окленд и в конце концов поселилась в районе Те Атату Саут, являвшийся пригородом, особенно удобным для того, чтобы добираться и в центр Окленда, и в район Венуапаи. Дополнительным бонусом было то, что он находился в месте, откуда можно было легко добраться до прекрасных пляжей восточного и западного побережья северного Окленда и удивительных природных зарослей хребта Уайтакер. Что еще более важно, в получасе езды от дома находился Эден-парк, где играла оклендская команда по регби.
Говорят, что жизнь в Новой Зеландии — это как возвращение на десять лет назад по сравнению с Великобританией, но, по правде говоря, различия гораздо глубже. Новозеландский образ жизни — это нечто уникальное для «Страны длинного белого облака», что невозможно оценить, пока не поживешь за границей.
После нашего возвращения в Новую Зеландию мой отец вернулся в Венуапаи, а мама начала карьеру медсестры в гражданском секторе. Где-то между ночными сменами, работой по дому и обязанностями жены она успевала воспитывать еще троих детей, все девочки, и все они были не такими уж непоседливыми, как я. Через пару лет мой отец тоже вышел на гражданку, так как его служба подошла к концу, и он был уволен из ВВС. На свою пенсию он смог купить скромный угловой книжный магазин неподалеку от нашего дома в Те Атату, которым управлял много лет до выхода на пенсию.
К тому времени, как я закончил начальную школу, мои родители решили, что меня нужно готовить к бóльшим свершениям. Мои успехи в учебе оказались весьма неожиданными, и не в последнюю очередь для меня самого, и после долгих размышлений было решено, что я должен учиться в гимназии для мальчиков, поскольку, по идее, такая обстановка будет способствовать развитию моих академических способностей.
Гимназия Mount Albert Grammar School (MAGS) сыграла огромную роль в становлении моей личности, привив мне великое чувство традиций, патриотизма и преданности своей стране — качества, которые помогали мне на протяжении всей моей военной карьеры. Именно здесь зародились первые зачатки романтических представлений молодого парня о воинской службе и героической защите своей страны от какой-либо национальной или международной угрозы.
Каждый год, в дни, предшествующие «Дню АНЗАКА», [1] главный зал украшали фотографии бывших учеников MAGS, которые отдали свои жизни в двух мировых войнах, защищая наш образ жизни. Я бродил по залу — огромному внушительному помещению со сводчатым потолком — и смотрел на молодых людей с цветущими лицами, каждый из которых принес себя в жертву. Даже в моем юном возрасте это было очень трогательно.
В старших классах у меня проявилась любовь и склонность к истории, особенно европейских стран. С помощью очень толковых и увлеченных учителей я добился успехов в изучении этого предмета, который увлекал меня на протяжении всех школьных лет и завершил тем, что получил в аттестате оценку с отличием как лучший ученик по историческим предметам.
Однако даже самые благие планы мышей и людей зачастую не сбываются, и, как может подтвердить любой родитель, эти судьбоносные и тревожные подростковые годы, через которые должны пройти дети на пути к своей взрослой жизни, несут в себе множество благих намерений. В последние годы моего обучения в MAGS мои родители разошлись, и я немного потерял берега. Я перешел на сторону «мальчиков в ботинках» — скинхедов в Doc Martens, и с соответствующим отношением к окружающим [2] — все это совпало с резким падением моей успеваемости в гимназии.
Моя мать и сестры переехали в Веллингтон, куда должен был последовать и я, но мне не хотелось туда переезжать. Как это часто бывает в таком возрасте, с отцом мы не ладили, поэтому оставаться с ним тоже было не лучшей идеей. Последним и предпочтительным вариантом, по моему мнению, было остановиться у друзей нашей семьи, Майка и Кайе Трубухович.
Итак, в семью Трубуховичей вошел 17-летний мальчик-скинхед, жестко настроенный на то, чтобы обвинить весь мир во всем, что пошло не так в его жизни. Но благодаря терпению и более чем настойчивости им удалось направить меня по верному пути, удержать на прямой дороге и добиться того, чтобы на другой стороне появился вполне вменяемый и достойный уважения молодой человек.

*****

Мое обучение в MAGS продолжалось до седьмого класса, и в конце 1981 года я оказался на одном из многочисленных жизненных перекрестков в своей жизни — с треском провалив свои школьные экзамены, я все-таки получил право на получение аттестата о среднем образовании и поступление в университет. Я был в растерянности, не зная, в какую сторону повернуть, и в конце концов, решил дать себе передышку, поступив в следующем году на комбинированную программу бакалавриата и магистратуры в Оклендский университет.
Следующие несколько месяцев, посещая лекции по политологии, шекспировскому английскому и другим не менее увлекательным предметам, я обманывал себя, утверждая, что это то, чем мне хочется заниматься, но в глубине души я всегда знал, что это просто способ скоротать время. Единственная проблема заключалась в том, ради чего?
В апреле 1982 года аргентинские вооруженные силы вторглись на малоизвестную группу островов в Южной Атлантике, удерживаемых Великобританией, заявив, что они являются суверенной территорией Аргентины. Я внимательно следил за событиями Фолклендской войны и был очарован героикой, связанной с такими названиями, как Гус-Грин и Уайрлесс Ридж. Об этих событиях слагали легенды, и это был, возможно, звездный час Британии, последняя великая колониальная война. Спустя годы я ощущал великую честь в том, что мне довелось служить рядом с людьми, которые могли по праву заявить, что были там и «делали дело».
К тому времени, когда наступил июнь, и Фолкленды были успешно возвращены под контроль Великобритании, идея пойти в армию прочно засела в моей голове, поэтому я явился в вербовочный пункт на Куин-стрит в Окленде. Поскольку на тот момент я был студентом университета, меня направили на комиссию по комплектованию офицерскими кадрами. Через несколько недель меня вместе с десятками других рекрутов отправили на семь дней в Бёрнхем (недалеко от Крайстчёрча) на сдачу экзаменов в офицерском совете, призванного выявить потенциальных кандидатов в офицеры для дальнейшего обучения и карьеры в армии.
Хотя этот курс мне очень понравился, я его не прошел, и все мои надежды были развеяны. Тем не менее, я получил небольшое представление об армейской жизни, и она мне понравилась.

*****

В начале 1980-х годов 1-й полк новозеландской Специальной Авиадесантной Службы находился в тисках кризиса комплектования. Строгий и сложный режим, установленный для отбора солдат, желающих вступить в ряды САС, оказался слишком большим препятствием для ограниченного числа претендентов, которые прибывали туда для прохождения службы. Поэтому тогдашний командир части и его помощники разработали план по расширению базы потенциальных кандидатов за счет их набора непосредственно с гражданки.
Эта идея была не новой. На самом деле, когда новозеландская САС была сформирована в 1955 году для участия в Малайской кампании, по всей стране была проведена большая кампания по набору подходящего личного состава. Тогда это сработало успешно, так почему бы не сработать этому и сейчас? Итак, была развернута полномасштабная рекламная кампания, призывавшая всех желающих в возрасте от 20 до 35 лет подавать заявления о вступлении в Специальную Авиадесантную Службу.
Бумаги подало порядка 320 человек. К сентябрю их число сократилось до дюжины людей, которая затем отправилась на трехмесячные учебные сборы перед собственно отбором; пятеро из них в 1984 году прошли обычный курс отбора в САС. Одним из этих пятерых оказался и я, и в свои девятнадцать лет стал самым молодым кандидатом, прошедшим отбор. Мне сделали поблажку по возрасту, так как в случае успешного прохождения отборочного курса, на торжественной церемонии зачисления в состав части мне должно было исполниться 20 лет.
Трехнедельный отбор в новозеландскую САС показался мне одним из самых изнурительных в моей жизни, и несомненно, более тяжелым, чем отборочный курс 22-го полка САС Великобритании.
Если в британском отборе упор делался на длительные тяжелые пешие марши (марш-броски), то в новозеландском курсе того времени (сейчас его формат более схож с британским) включал элементы лишения сна и пищи, а также физическое и психологическое давление.
Однако, несмотря на все это, курс показался мне весьма увлекательным и, несомненно, авантюрным, и по истечении трех недель я оказался в числе тех кандидатов, которые остались в живых (на самом деле выжили все гражданские кандидаты).
В течение последующих трех месяцев те из нас, кому удалось пройти всю дистанцию, проходили специальную подготовку в различных областях, имеющих ключевое значение для базовой подготовки бойца САС. Связь, медицина, тактика спецназа, выживание и уклонение от попадания в плен — все эти навыки преподавались в рамках первого этапа цикла боевой подготовки. По его окончании кандидаты зачислялись в часть, отчислялись или, — если они не соответствовали установленным требованиям, но имели потенциал, — им предоставлялась возможность перейти на службу в пехоту. Последняя награда досталась и мне.
Я отчетливо помню, как предстал перед офицером по боевой подготовке. Ветеран Вьетнама и солдат с 20-летним стажем, капитан Билл был тем человеком, которому хотел подражать любой начинающий молодой солдат САС. Он вызывал такое уважение, что я и по сей день считаю его одним из главных авторитетов в своей армейской карьере. Стоять перед ним и слушать, что меня отправляют совершенствовать базовые пехотные навыки, оказалось совершенно деморализующим опытом.
В то время уход из части стал для меня огромным ударом, но в ретроспективе я понимаю, что капитан Билл и инструкторский состав оказали мне огромную услугу. У меня определенно не было ни зрелости, ни достаточной пехотной подготовки, чтобы достичь требуемых стандартов, а у САС не было ни времени, ни людей, чтобы помочь мне наверстать упущенное.
Из пяти первоначальных гражданских кандидатов один был отчислен за драку до завершения курса подготовки, двое решили перейти в территориальное подразделение САС; из оставшихся только один, здоровяк Кен, продолжил службу и через три года перешел в 22-й полк САС, где сделал очень успешную карьеру. И наконец, что не менее важно, меня на год отправили в пехоту.
Я с завистью попрощался с теми, кто получил заслуженные знаки отличия спецназовца, сел на самолет в Крайстчёрч и приготовился войти в состав 1-го батальона Королевского новозеландского пехотного полка (RNZIR).

*****

Новозеландскую армию нельзя назвать одной из самых больших, хорошо оснащенных или высокооплачиваемых военных организаций в мире, но она, без сомнения, является одной из наиболее профессионально подготовленных и высокомотивированных. В частности, Королевский новозеландский пехотный полк, состоящий всего из двух регулярных пехотных батальонов, имеет гордую и почетную историю, а его солдаты пользуются заслуженным уважением во всем мире.
Расположенный среди бескрайних просторов Кентерберийских равнин на Южном острове Новой Зеландии, Бёрнхем стал домом для боевого пехотного батальона, а его родственное подразделение, дислоцированное в Сингапуре, получило название учебного пехотного батальона. По прибытии туда я был направлен в складскую роту, куда определялись все новички, и сразу же окунулся в суровые будни пехотинца.
После напряженного и требовательного режима обучения в САС «зеленая армия» стала для меня полнейшим шоком. Я также оказался в некотором роде загадкой для своих пехотных инструкторов, командиров отделений и взводных сержантов, многие из которых в прошлом пытались пройти отбор в САС, зачастую безуспешно. У них появился солдат, который отлично разбирался в тактике ведения ближнего боя малыми группами, был хорошо подготовлен по вооружению, связи и медицине, но при этом имел крайне смутное представление о пехотной тактике и боевых порядках, не мог маршировать или выполнять строевые упражнения, чтобы спасти свою службу. Ситуация была довольно нелепой.
Должен сказать, что мои инструкторы прекрасно справились с этим делом и без всякой злобы или недоброжелательности интегрировали меня в роту, взвод и отделение настолько хорошо, что уже через несколько недель никто и не догадался бы, что я служил где-то еще. Спустя три месяца я выпустился из учебки вместе с ноябрьским набором, и занял свое место среди остальных пехотинцев во 2-м батальоне 1-го Королевского новозеландского пехотного полка.
Примерно через шесть месяцев после прибытия в батальон я оказался перед довольно серьёзной дилеммой. Все знали, что через несколько месяцев мне предстояло вернуться в САС, но командир моей роты предоставил мне возможность пройти двухгодичную службу в Сингапуре. Я решил этот вопрос, позвонив капитану Биллу, поскольку опасался, что, отправившись в командировку, я потеряю право вернуться в Специальную Авиадесантную Службу без прохождения еще одного отборочного курса. Его ответ послужил для меня стимулом: «Тащи туда свою задницу, и увидимся через два года». Три недели спустя я уже сидел в самолете, летящем в Сингапур.

Сингапур, 1985 г.

Когда я вышел из самолета в международном аэропорту Чанги, меня чуть не сбила с ног гнетущая влажность. Уже через несколько минут после прибытия и выхода из терминала я промок насквозь от пота, а моя шикарная зеленая униформа превратилась в мокрое месиво.
Поскольку я впервые оказался за границей начиная с двухлетнего возраста, мне, как и большинству новичков, все это казалось захватывающим приключением.
После прохождения таможенных и иммиграционных формальностей нас проводили в зону ожидания за пределами терминала, предназначенную, очевидно, для прибытия организованных групп и т.п., а затем подняли на борт знаменитых, выкрашенных в белый цвет автобусов, ласково называемых «белыми слонами», которые и доставили нас в пункт дислокации.
В казармах Дьепп, расположенных на северной оконечности острова, размещался 1-й батальон Королевского новозеландского пехотного полка — единственное иностранное подразделение, оставшееся в Сингапуре после ухода британцев в 1971 году. Батальон получил известность в регионе, прежде всего, во время «чрезвычайных ситуаций» в Малайе и на Борнео, а затем во время Вьетнамской войны; на самом деле, большинство старших унтер-офицеров, служивших в батальоне, носили на груди ленты за войну во Вьетнаме.
Сам Сингапур оказался мечтой молодого солдата, — экзотическим, хорошо оплачиваемым местом службы, где упорно трудились и много отдыхали. Это было главное учебное заведение новозеландской армии, занимавшее почетное место среди всех воинских частей Новой Зеландии.
Первая неделя в Сингапуре прошла в подготовке к вводному курсу по ведению боевых действий на данном театре военных действий, — курс, который ласково называют курсом ТИК. [3] Этот курс должен был пройти каждый, кто прибывал в батальон, будь то в первый раз или в десятый. Его задача состояла в ознакомлении и акклиматизации тех, кто недавно прибыл в Сингапур и Малайзию, с чудесами джунглей Юго-Восточной Азии.
Через пять дней мы покинули лагерь Дьепп и направились в штат Джохор на юге Малайзии. Переход между Сингапуром и Малайзией чаще всего осуществляется по дамбе — длинному мосту, соединяющему островное государство с Малайским полуостровом. Одним из первых приветственных знаков, которые мы увидели возле зоны таможенного контроля, было огромное изображение висящего скелета с надписями «наркоторговля» и «смерть» на малайском и английском языках. Больше ничего говорить было не нужно.
Сразу же после пересечения дамбы вы понимали, что попали в другую страну. Контраст между режущей глаз роскошью Сингапура и разросшейся нищетой Джохор-Бахру вряд ли мог быть более разительным.
Курс ТИК стал в своем роде уникальным опытом и, безусловно, достиг всех своих целей. На протяжении 23 дней мы проходили интенсивную подготовку — от ориентирования и патрулирования в джунглях до полевой гигиены и стерилизации воды. Ни один камень не оставался незамеченным, ни один час не пропадал даром в стремлении вырастить солдата, способного эффективно действовать в джунглях. Первоначальные опасения и страх перед всеми жуткими гадами, которые могут причинить вам вред в тропиках, по мере увеличения нагрузки быстро исчезали.
Была одна история, которую пересказывали много раз. Первые пару ночей в джунглях для организации лагеря вы расчищали участок размером с вертолетную площадку, но спустя несколько дней тренировок вы навсегда от этого излечивались, и в итоге просто спали там, где остановились, совершенно обессиленные и не думая о том, что может оказаться под вами.
Итак, спустя 23 дня мы вышли из-под деревьев значительно похудевшими, воняющими до небес и, конечно, гораздо более мудрыми в вопросах выбранной профессии. Вернувшись в лагерь Дьепп, мы разошлись по своим ротам и снова погрузились в батальонную жизнь.

*****

Молодой одинокий солдат жил в Сингапуре жизнью, которую я никогда раньше не мог себе представить, и которая, безусловно, была завидной. Смесь разнообразных азиатских культур, объединенных в полузападном стиле, опьяняла и притягивала. Потрясающая ночная жизнь с ночными барами и клубами (что было совершенно неизвестно в Новой Зеландии в то время), возможность посещать зарубежные страны практически по своему желанию в сочетании с беспрецедентным товариществом позволили двухлетней сингапурской командировке пролететь незаметно.
Во время службы в 1-м Королевском новозеландском пехотном полку я успел послужить и в штабной роте, и в роте «А», мне посчастливилось принять участие в различных представительных учениях, таких как гонконгские минометные стрельбы, стрелковые соревнования в Брунее и турнир по регби-7 в Малайзии. Только когда наступил срок моего возвращения в Новую Зеландию и в ряды САС, я в полной мере осознал, насколько более компетентным и уверенным в себе я стал.
Помню, как за два дня до отъезда в Новую Зеландию я плюхнулся на землю. Заснув в пересыльном бараке вместе с остальными солдатами своего взвода, я был разбужен командиром лагерного караула.
— Майк, Майк, — произнес он, одновременно тряся меня за плечи. Я уставился на него мутными от сна глазами и взглянул на часы. Было 03:30 утра.
— Что? — Это все, что я смог вымолвить в этот нечестивый час.
— Мне звонили из штаба сухопутных войск в Окленде. Мне очень жаль, но твой отец только что умер.
Это было сказано очень прямолинейно, но полагаю, что другого простого способа передать такую трагическую новость не существует. Знаю, что мне бы точно не хотелось этого делать.
Через пять часов я уже летел домой рейсом «Air New Zealand», все еще не веря, что это могло случиться. Я не видел и не разговаривал с отцом с момента своего отъезда в Сингапур, единственной формой общения между нами была пара писем, и то, что он умер за два дня до моего возвращения, стало жестоким ударом.
Думаю, что по-настоящему это осозналось только после похорон. Пока не увидишь тело, лежащее в гробу, все кажется каким-то нереальным. Мой отец всегда был очень замкнутым человеком, после развода жил один, никогда никому не доверял и уж тем более не хотел рассчитывать на чью-то помощь. В день своей смерти он дошел до местной станции скорой помощи, расположенной в 15 минутах езды от дома, и сказал: «Кажется, у меня только что случился сердечный приступ». Через шесть часов в больнице у него развился обширный инфаркт, и он скончался.
Через неделю после возвращения в Новую Зеландию я возобновил свою подготовку в САС, но у моего отца уже не было возможности увидеть, как я служу.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Национальный праздник Австралии и Новой Зеландии, первоначально отмечавшийся ежегодно 25 апреля как день памяти павших воинов Австралийско-новозеландского армейского корпуса в Галлиполийской операции 1915 года. Сегодня считается днем памяти всех австралийцев и новозеландцев, погибших во всех войнах и военных конфликтах с участием этих двух стран.
[2] Англ. boot boy. Собирательное название футбольных ультрас и фанатов, а также хулиганов, скинхедов и прочих представителей молодежных уличных группировок. Doc Martens — бренд обуви, созданный в Англии и носимый преимущественно представителями панк-культуры и скинхедами.
[3] Англ. Theatre indoctrination course (TIC).

Очень интересно!

ГЛАВА 10
Пункт постоянной дислокации 1-го полка Специальной Авиадесантной Службы Новой Зеландии, военная база Папакура, 1985 г.

Интенсивный режим цикла боевой подготовки САС стал, пожалуй, лучшим эликсиром для меня в то время. Возможность с головой погрузиться в процесс подготовки отвлекла меня от мыслей о смерти отца. Мне повезло, что в это же время курс проходили несколько моих хороших друзей из Сингапура: Пит, Экс, Дэйв и большой Хоки, — все они сплотились и в этот трудный период поддержали меня, в основном благодаря хорошим сессиям популярной музыки.
Поскольку мои навыки по связи и медицине уже практически устарели, я повторно прошел эти курсы вместе со своими товарищами, будущими спецназовцами. Самым сложным для меня оказался курс тактики малых подразделений, называемый по-другому «патрулирование», который стал камнем преткновения при моей первой попытке. На этом курсе изучались основные навыки патруля САС в составе четырех человек, составляющего основу сабельного (боевого) эскадрона.
Курс патрулирования требовал больших умственных и физических усилий, и чаще всего именно он оказывался самым показательным фактором, определяющим процент отсева курсантов после самого отбора. Курс обучения патрулированию охватывал широкий круг вопросов, включая навыки, порядок и способы патрулирования, организацию и порядок работы на наблюдательном пункте, навыки действий при встрече с противником, организация засад, устройство мин-ловушки, проведение ближней разведки целей и многое другое. Все это завершалось контрольным упражнением, которое призвано было проверить как отдельного человека, так и весь патруль во всех приобретенных навыках.
На этот раз я был полон решимости не оступиться и, вооружившись сингапурским опытом, был уверен, что повторного разочарования не будет. Так оно и оказалось, и в конце курса обучения я получил блестящий отчет, который развеял последние остатки сомнений, терзавших меня. Я не только оправдал себя, но и система проявила веру в мои способности, разрешив мне вернуться, и я полностью оправдал это решение.
Патрулирование — это еще и курс, который по-настоящему скрепляет курсантов курса подготовки, заставляя их полагаться друг на друга, доверять своим товарищам и верить им. За эти недели сформировалось почти непобедимое чувство товарищества; завязались дружеские отношения, которые останутся на всю жизнь. Четверо из этого набора потом успешно поступили на службу в 22-й полк САС Великобритании.
После курса патрулирования мы приступили к ужасному «боевому выживанию». Я уже проходил этот курс во время своей первой подготовки, сбросив при этом не менее стоуна веса, [1] так что давление на меня в какой-то степени спало. Первые две учебные недели курс я проходил, но когда дело дошло до финального упражнения, меня, слава Богу, пощадили.
Боевое выживание — это именно то, что следует из его названия. Поскольку патрулю САС чаще всего приходится действовать на значительном расстоянии в тылу противника, шансы попасть в плен в случае обнаружения чрезвычайно высоки. Целью этого курса было научить спецназовцев искусству выживания во враждебной окружающей среде, предполагая самый худший сценарий: что они потеряли все свое снаряжение, находятся в бегах от врага, и живут за счет земли.
Для этого на курсе преподаются различные навыки, позволяющие максимально увеличить шансы на выживание: ориентирование по небесным светилам, распознавание фауны и флоры, искусство охоты и установки ловушек, организация встреч с агентами, изготовление импровизированной одежды и укрытий, уклонение и уход от выслеживания людьми и собаками, и, наконец, сопротивление допросам. Последняя неделя этого курса чрезвычайно интересна, когда бывшие военнопленные рассказывают о своем пережитом опыте, а настоящие следователи приходят и читают лекции о методологии своей профессии.
Курс этом в целом довольно приятный и, безусловно, информативный, вплоть до контрольного упражнения, которое является тяжелейшей задачей. Сценарий упражнения имеет многократно испытанный и проверенный формат. Кандидатов собирают, завязывают им глаза и везут на грузовиках в заранее оговоренное место: обычно это безлюдная пустошь армейского полигона Вайуру. По прибытии, уже в составе патрулей, их высаживают в ночной темноте, выдают импровизированную карту для уклонения и побега, сообщают место и время встречи с первым агентом, а затем велят убираться восвояси. Теперь патруль принимает облик четырех беглецов из лагеря для военнопленных, которые пытаются избежать захвата, живя за счет земли и проходя через серию встреч с агентами; в то же время «охотники», в распоряжении которых имеются значительные силы и средства, как на земле, так и в воздухе, пытаются их поймать.
Этот курс всегда проводится в середине зимы и обеспечивает то, что вы будете холодными, мокрыми, голодными и несчастными на всем протяжении своего пути. Особенно деморализует, когда на месте встречи с агентом вам в холодные онемевшие руки суют пакетик с пайком на ближайшие 24 часа. При ближайшем рассмотрении в нем оказывается по паре ломтиков хлеба, две-три картофелины и кусок сырой требухи — очень аппетитно.
Если вас не поймали раньше, курсанты передвигаются от агента к агенту в течение примерно недели, после чего их намеренно отлавливают и подвергают изнурительному допросу. Имя, звание, личный номер и дата рождения — вот примерно общий объем информации, которую вам разрешено разглашать; если вы скажете больше, вам выдадут «волчий билет».
Спустя 30 с лишним часов, сидя в комнате для допросов, с ваших глаз внезапно снимают повязку, и перед вами стоит офицер-инструктор с повязкой судьи на руке и говорит: «Конец упражнению». Это один из самых запоминающихся моментов в вашей жизни. С благодарностью принимается горячая чашка до безобразия сладкого чая, и вас ведут в комнату, где достаточно еды, чтобы накормить целую армию. Наконец-то вы можете осмелиться подумать: «Слава Богу, все закончилось!». Один за другим проходят другие курсанты, все с ошеломленно-облегченным выражением лица. А потом вы начинаете говорить, и вдруг оказывается, что все не так уж и плохо.
На следующий день после обеда весь курс собирается в баре вместе с остальными военнослужащего группы. Без всяких притворств и церемоний командир вызывает каждого из успешных кандидатов вперед, чтобы вручить ему знаменитый бежевый берет с прикрепленным к нему крылатым кинжалом. Достаточно сказать, что пиво льется до глубокой ночи. Вспоминая тот вечер, когда я получил свой берет, я никогда бы не подумал, что через пять лет четверо из этих гордых, только что получивших значок спецназовцев завершат свою службу в новозеландской САС и сделают все заново в стране, находящейся за 20 000 километров от нас.
Однако на церемонии награждения в Новой Зеландии цикл боевой подготовки не заканчивается. В отличие от своих более известных британских коллег, в САС продолжается обучение другим боевым навыкам, таким как минно-подрывное дело, альпинизм, амфибийное дело, ведение специальных боевых действий (иначе называемое контртеррористической подготовкой) и курс парашютно-десантной подготовки для тех, кто ее еще не прошел.
Именно на курсе альпинизма я впервые попробовал, что такое «жизнь на краю» в составе САС. Начальный этап курса скалолазания проходил в Лей, идиллическом месте в нескольких часах езды к северу от Окленда. Поначалу мне показалось, что это довольно пугающе. Идея карабкаться вверх по отвесной скале с веревкой, прикрепленной к маленьким проволочным клиньям в качестве единственного средства безопасности, поначалу не казалась мне забавной. Однако по мере того как шли дни, а моя уверенность росла, я начал получать от этого все больше удовольствия.
Начали мы с «боулдеринга» — лазанья по огромным отколовшимся кускам, разбросанных у подножия скал, отрабатывая приемы и технику, необходимые для успешного преодоления этих самих скал. Вскоре последовали восхождения, постепенно увеличивающиеся по сложности и продолжительности. Однако, как и во всех других случаях в САС, именно тогда, когда вам кажется, что вы попали в хорошую ситуацию, они начинают вводить военный элемент. Внезапно я обнаружил себя привязанным к веревке, в кромешной ночной тьме, взбирающимся на 50-метровый утес, таща за собой «берген» и винтовку. Добро пожаловать в реальный мир.
Тем не менее, мне удалось пережить этот этап целым и невредимым. Далее нам предстояло перейти собственно к альпинизму и арктическому выживанию, базовая подготовка по которому также проходила в Лей. Для подготовки альпинистов, разумеется, нужны горы, поэтому курс был отправлен южнее, на расположенный на высоком центральном плато Северного острова, 2797-метровый, периодически действующий вулкан Руапеху, который доминирует над своими меньшими и менее известными вулканическими сестрами — Тонгариро и Нгаурухоэ.
На горнолыжном курорте мы выглядели жалкой кучкой людей, одетых в мешанину из белых и зеленых камуфляжных цветов, с «бергенами» в руках, пробиравшихся к вершине мимо полчищ модных лыжных фанатов со всеми их наборами «Гуччи». Именно на этом этапе боевой подготовки в наш лексикон вошла поговорка «Не играйся с горами». Каждый, кто проводил время в горах, будь то катание на лыжах или скалолазание, знает, насколько изменчивой, опасной и непредсказуемой может быть альпийская погода.
Мы прошли примерно две трети расстояния до нашего приюта, когда разразилась буря. Казалось, не было никаких предупредительных признаков: в одну минуту ясное голубое небо, а в следующую — сплошная белая мгла. В течение нескольких минут на нас обрушился ветер, несущий со скоростью 100 километров в час поднятый снег и лед. Вам сильно везло, если вы могли видеть больше метра перед собой. Свирепость бури была такова, что единственный способ выстоять — повернуться спиной к вихрю и пригнуться; у стоящей фигуры противостоять натиску не было шансов.
Наши инструкторы очень быстро поняли, что ситуация плачевная. Их было всего трое, и они присматривали за четырнадцатью начинающими альпинистами, большинство из которых никогда раньше в горах не были, не говоря уже о том, чтобы столкнуться с такими условиями. Хотя до вершины и безопасного горного приюта оставалось всего несколько сотен метров, найти его в такую погоду не представлялось возможным, — как и безопасно спуститься с горы при оставшемся дневном свете. Инструкторы быстро посовещались и решили, что единственным вариантом остается оставаться на месте и попытаться переждать бурю.
Теперь в нас летели ледяные пули, которые становились все больше и больше. Фил, один из инструкторов, подошел к Питу, Бомберу и мне, прокричав нам сквозь рев ветра.
— Мы остаемся на месте! Доставайте лопаты и копайте снежную пещеру!
Несколько дней назад в безопасных и уютных стенах учебного класса нам рассказывали, как оборудовать снежные пещеры, но применять эти знания на практике в таких условиях — значит довести практическое применение урока до крайности. Я принялся возиться с зажимами на своем «бергене». Урок первый: держите лопату снаружи рюкзака — клипсы оказались прочно вморожены в уплотненный лед. Бомберу удалось достать свою лопату, и я одолжил ее, и бил свой «берген» до тех пор, пока не отколол лед, и не достал затем свою.
Первым делом нужно было вкопать рюкзаки, потому что ветер к этому времени был настолько сильным, что начинал сдувать со склона оставленные без присмотра «бергены». Когда с этим было покончено, мы начали копать снег, начиная с траншеи, которая должна была быть около двух метров глубиной и полтора метра длиной, под прямым углом к направлению преобладающего ветра. На рытье траншеи ушла целая вечность, и то, что примерно через десять минут работы лопатами наши руки начали терять чувствительность, нам абсолютно не помогало. Пришлось снять перчатки, чтобы засунуть замерзшие пальцы в подмышки и согреть их. Как только тепло восстанавливалось и чувствительность возвращалась, боль становилась мучительной, но единственной альтернативой этому была ветро-холодовая травма, такая как обморожение или еще что похуже.
Бомбер, бывший стрелок и бодибилдер, рост которого достигал всего 5 футов 6 дюймов, [2] и то на каблуках, орудовал лопатой как берсеркер — настолько, что в спешке он выронил лопату, и это был последний раз, когда мы ее видели — она кувыркнулась в снегу, снесенная ветром, и исчезла в ночи.
Мы втроем чередовали работу: двое копали, а один пытался выстроить снежную стену против наступающего на нас натиска, но без особого успеха. Как только траншея была готова, началась собственно работа по раскопке пещеры. Это и в обычных условиях достаточно сложно сделать, не говоря уже о таких условиях, как были сейчас. Нам пришлось прорыть вход под прямым углом к траншее, а затем вырыть саму пещеру. Работать сейчас, когда не было ветра, снега и льда, оказалось намного легче.
Инструкторы постоянно переходили от группы к группе, проверяя правильность конструкции и соблюдение мер предосторожности против обморожения, переохлаждения и т. п. «Всегда следите друг за другом», — таков был их напутственный совет.
К трем часам утра все группы благополучно зарылись под землю, и передышка от бури была просто райской. Однако теперь, как никогда, мы должны были быть начеку — если не оборудовать вентиляционное отверстие, в снежной пещере легко скапливается угарный газ. Сделать такое отверстие позволяло проталкивание лыжной палки через крышу, но нужно было следить за тем, чтобы оно оставалось чистым; поэтому один человек постоянно бодрствовал.
Несмотря на передышку от непрекращающегося ветра, внутри было все еще отчаянно холодно; в попытке согреться на наши тела накатывали сильные приступы дрожи. Ни у кого из нас не было арктического снаряжения, необходимого для длительного бодрствования в таких условиях; мы были экипированы для неспешного отдыха в горном приюте. Замысел горной подготовки заключался в том, чтобы тренироваться на снегу и льду на протяжении дня и возвращаться в относительную роскошь горного домика при первых признаках неблагоприятной погоды.
Хотя мы освободили достаточно места, чтобы улечься втроем, отдыхать все равно приходилось по очереди, хотя о полноценном сне в таких условиях и речи не шло. Мы дежурили по два часа, заваривая чай, поддерживая вентиляцию в крыше и выход из пещеры, но самое главное — присматривая за двумя другими своими товарищами, пытавшимися заснуть.
К девяти утра метель все еще не утихла, и предстояло принять еще одно важное решение. Оставаться ли нам на месте, пока буря окончательно не утихнет, или рискнуть спуститься с горы при свете дня, опасаясь ухудшения физического состояния? Наши инструкторы выбрали последнее, и уже через час мы отправились в обратный путь. Оглядываясь назад, можно сказать, что это решение, несомненно, оказалось спасительным. Лучше было предпринять попытку, пока все были еще достаточно сильны, чем сидеть и ждать.
Оказаться обратно в эпицентре этого шторма было, по меньшей мере, кошмаром. Пробыв несколько часов вне его яростных порывов, я добровольно вернул себя в его лапы, и ситуация стала казаться еще хуже.
Все начали медленно спускаться с горы, видимость перед собой составляла всего несколько метров. Мы шли цепочкой, постоянно наблюдая за теми, кто идет впереди и сзади, и медленно, но верно снижались, постепенно вырываясь из лап снежной бури, пока наконец, словно оазиса в пустыне, не достигли безлюдного убежища лыжной трассы и нашего базового лагеря.
Из всех опасных мероприятий, в которых я участвовал, именно этот случай мне особенно запомнился по многим причинам. Во-первых, мы были еще неподготовленными новичками, и благодаря вере в своих инструкторов, собственные возможности и своих товарищей мы выжили в испытании, которое могло иметь гораздо более серьезные последствия. Уроки, полученные на суровом опыте, не забываются никогда, и на той горе я получил много уроков. Однако самым печальным из них стала судьба другой экспедиции, отправившейся на ту же гору пару лет спустя.
Группа из девяти солдат, двое из которых были инструкторами, отправилась в поход к приюту на вершине, чтобы пройти курс обучения, но попала в снежную бурю. Один из инструкторов сумел найти дорогу к горноспасательному центру и поднял тревогу. Из-за ужасных условий группу не могли найти в течение трех дней, а когда спасатели добрались до них, то обнаружили, что двое из них погибли, а оставшиеся в живых пострадали от переохлаждения и обморожения. И по сей день я знаю, что нам исключительно повезло, что нас не постигла подобная участь.

*****

После окончания рождественского отпуска меня направили на службу в авидесантный отряд эскадрона «B». В Специальной Авиадесантной Службе Новой Зеландии всего два эскадрона, которые несут службу по принципу ротации: один год в «зеленой роли», относящейся к более традиционным сферам деятельности САС — вывод в тыл противника и патрулирование, и один год в «черной роли», включающей в себя группу по борьбе с терроризмом. Эскадрон «B» находился в процессе принятия на себя ответственности за контртеррористическую деятельность, и те из нас, кто недавно вошел в его состав, сразу же включились в программу боевой подготовки.
На снайперском курсе, проводимом на этапе подготовки к ведению специальных боевых действий, я стал лучшим, опередив Пита. К его большому раздражению, такой же подвиг я повторил четыре года спустя на снайперском курсе в 22-м полку САС, — и, естественно, я никогда не напоминал ему об этом факте.
Вики, такой же бывший выпускник гимназии MAGS, как и я, был снайпером номер один, к которому меня назначили напарником, и именно под его руководством мне предстояло научиться многим снайперским хитростям. Когда речь заходит о борьбе с терроризмом, снайперы получают лучшее из двух миров, — они тренируются как в своей основной роли, так и во второстепенной роли «штурмовиков».
Между двумя этими группами всегда было много раздоров и соперничества: снайперов звали «Джулиями» — потому что позывной снайперской группы был «Джульет», а также из-за того, что их задача казалась проще. Штурмовики, с другой стороны, имели честь быть известными как «Орехи», потому что для того, чтобы пролезть через окно и поразить цель в нескольких метрах, требовался мозг размером с орех. Однако за всем этим скрывалось взаимное профессиональное уважение, которое делало эскадрон почти похожей на большую семью.
Командиры обеих групп в то время являли собой совершенную противоположность друг другу. Броццо, командир штурмовой группы, был одним из моих инструкторов на курсе боевой подготовки и недавно был переведен обратно в эскадрон «B» после завершения своей командировки в учебное подразделение. Ростом около 5 футов 10 дюймов и весом 13 с лишним стоунов, [3] Броццо был скрупулезным профессионалом, прирожденным лидером, вдохновлявшим окружающих, помешанным на физической подготовке. Агрессивный и очень амбициозный, он также взял на себя роль инструктора по рукопашному бою — роль, которой он особенно наслаждался, обычно в ущерб остальным. Будь то работа, регби или выпивка, вы могли быть уверены, что он будет в гуще событий.
Фил, командир снайперской группы, был настолько расслаблен, что почти спал. Жилистый и высокий, он только что вернулся в группу после добровольного отсутствия в течение нескольких лет, проведенных в составе поддерживаемых ЮАР вооруженных сил Намибии, действовавших против ангольских повстанцев-террористов. [4] Вооруженный этим опытом и множеством новых идей, он за время своего командования изменил подготовку снайперской группы, внедрив множество приемов, приобретенных за годы действительной службы. Закаленный годами охоты на террористов в африканском буше, он был уверен, что единственное, что может поднять его кровяное давление, — это мысль о том, что ему придется заниматься физической подготовкой, или о том, что бар закроется раньше, чем он успеет заказать еще одну кружку пива. Одним из его любимых приемов было держать на расстоянии вытянутой руки головную мишень, а затем по радиосвязи вызвать снайперов, чтобы они проверили на ней пристрелку на 100 метров.
Первые три месяца нашего пребывания в контртеррористической группе были очень напряженными: все необходимые навыки отрабатывались и применялись до тех пор, пока не становились привычными. Для снайперской группы три дня из обычной пятидневной недели обычно отводились на снайперскую подготовку, включавшую, как правило, стрельбу по движущимся целям на дистанции до 600 метров. Оставшиеся два дня отводились на штурмовую подготовку и все связанные с ней навыки: скоростной спуск по тросовым системам, ближний огневой бой в помещениях, взрывной способ проникновения и многое другое. Кроме того, не реже одного раза в месяц (неизменно в пятницу во второй половине дня) вся группа «упражнялась» в сценарии захвата заложников, вводя как можно больше элементов и неожиданных вводных, максимально проверяя каждого бойца, группу и командира.
Для молодого спецназовца с неутолимым аппетитом к обучению и подготовке это были захватывающие времена. Хотя мне и понравилось служить в пехоте, это и близко не могло сравниться с реалистичными и уникальными тренировками, которые проходили в САС. Именно это и побудило меня вступить в ее ряды.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Чуть больше шести килограмм.
[2] 168 см.
[3] 178 см и 83 кг.
[4] На момент описываемых событий Намибии еще не было (ее независимость была провозглашена в 1990 году), тем более не существовало вооруженных сил этой страны. Почти наверняка новозеландец служил в одном из подразделений вооруженных сил ЮАР.

Слежу с интересом.
Может, для понимания, лучше писать НЗСАС, чтобы отличать от британского САС?

На мой взгляд, ошибиться достаточно сложно, все понятно из контекста. Там, где есть вероятность перепутать, то применительно к британцам я указываю "22-й полк САС", или "САС Великобритании".

ГЛАВА 11
Пункт постоянной дислокации 1-го полка Специальной Авиадесантной Службы Новой Зеландии, военная база Папакура, 1989 г.

По причине изменений в оперативной деятельности подразделения срок пребывания эскадрона «B» в составе контртеррористической группы (КТГ) был продлен с одного до почти двух лет. На первый взгляд, в этом нет ничего страшного, однако с учетом ограничений, налагаемых на КТГ, даже у лучших командиров рано или поздно заканчиваются идеи о том, как не повторяться во время тренировок. Поэтому я с огромным облегчением наконец-то сдал снайперское и штурмовое снаряжение каптёрщику, не понеся никаких расходов за возможные утери, и был готов к тому, что мой коллега из эскадрона «А» распишется в его получении. Но самым приятным моментом стало избавление от настоящего бича моей жизни — чертова пейджера. Провести 22 месяца в 30-ти минутной готовности к выезду несколько утомительно.
На первом построении эскадрона, состоявшемся в конце октября, было принято решение довести до необходимого уровня тех, кто еще в своих отрядах не получил навыков проникновения, а таких было немало. Те, кто были постарше, либо распределялись по своим отрядам для продолжения службы, либо уходили на дополнительные курсы, такие как усовершенствованные курсы минно-подрывного дела, тактической медицины, связистов — вариантов было бесконечное множество.
Вместе с пятью другими военнослужащими, включая Пита и Марша, я начал проходить курс затяжных парашютных прыжков, проводимый в школе парашютно-десантной подготовки (PTSU) [1] на авиабазе Венуапаи. Продолжительность курса составляла шесть недель, если позволяли погодные условия и наличие самолетов, и к исходу этого времени курсант должен был быть достаточно подготовлен, чтобы самостоятельно выполнять парашютные прыжки как с принудительным раскрытием парашюта, так и затяжные прыжки, в том числе ночью и с полным снаряжением (то есть «бергеном», ременно-плечевой системой и вооружением).
Первые пару дней курса вы проводили в классе, изучая метеорологию и знакомясь с расчетами для определения точек выброски и приземления, или в огромном ангаре для парашютной подготовки, отрабатывая правильное положение тела во время свободного падения, управление куполом и порядок действий на случай нештатных ситуаций.
Порядок действий на случай нештатных ситуаций, не только при затяжных прыжках, но и в любом другом виде парашютного спорта, имеют гораздо бóльшее значение, чем в других учебных дисциплинах. Я считаю, что это связано с тем, что здесь вы уже находитесь в значительно повышенном состоянии психического восприятия. Знания могут быть контрпродуктивными, особенно когда вы впервые собираетесь выйти из совершенно исправного самолета на высоте N тысяч метров, и мысль о том, что вы будете падать на землю со скоростью более 160 километров в час, может показаться малопривлекательной. Единственное утешение — два заранее упакованных куска хлипкого шелка, прикрепленные многочисленными маленькими нейлоновыми стропами к вашей спине, — вот ваша надежная защита от безвременной кончины.
Вот такие мысли роились у меня в голове, когда я сидел в самолете C-130 «Геркулес», летящем на высоте 3000 метров, и заходящего против ветра над гаванью Вайтемата, за несколько минут до того, как мне предстояло совершить свое первое погружение в неизвестность. Все усугублялось тем, что за день до этого я уже находился на этой стадии, стоя на хвостовой рампе в готовности к выброске, и в последнюю минуту прыжок был отменен, так как на посадочную площадку надвинулась туча, скрывшая ее на весь день. Теперь, 24 часа спустя, я наблюдал за Беном и Чарли, стоявшими на опущенной хвостовой рампе, вокруг нас свистел ветер, один инструктор держал их обоих, а второй лежал на палубе и визуально определял точку выброски. Затем, по сигналу руки и после похлопывания по спине, они исчезли.
Мы с Роком были следующими, стояли у заднего люка и смотрели в бездну, а непрекращающийся гул двигателей и засасывающий вихрь, хлеставший меня по ногам, дополняли барабанный бой в ушах.
— Две минуты!
Команда была передана вместе с соответствующим сигналом рукой, и инструктор по парашютно-десантной подготовке подтолкнул нас на расстояние метра от пропасти. Несмотря на то, что я осознавал все происходящее вокруг, я чувствовал себя автоматом, выполняющим движения, независимо от того, нравятся они мне или нет.
— Внимание! — у моего уха прозвучал сигнал о 30-ти секундной готовности, за которым последовал крик «Пошел!» и хлопок по плечу.
Я вынырнул из самолета и на миллисекунду удивился спокойствию окружавшего меня воздуха, но это продолжалось очень недолго, и когда я вышел из вакуума, который создается сразу за самолетом, то заскользил в полновесном потоке. Выгнув спину дугой, и одновременно отводя плечи назад, я попытался занять позу «лягушки», которая стабилизировала бы мой полет. Несмотря на тряску, я занял устойчивое положение и наконец-то смог перевести дух, хотя и не был еще достаточно уверен в себе, чтобы наслаждаться окружающим видом.
Внезапно передо мной появился мой инструктор, ухмыляющийся от уха до уха и показывающий мне большой палец вверх. Затем он начал стебаться, облетая вокруг меня, ставя мои ноги в правильное положение, после чего отошел в сторону и приготовился наблюдать за тем, как я буду «распечатываться» (открывать парашют).
Во время первых двух прыжков нашими парашютами управлял специальный прибор с высотомером, раскрывавший купол автоматически, и который предварительно калибровался и настраивался перед каждым прыжком. Устройство работало на основе барометрического давления и автоматически раскрывало либо основной, как в данном случае, либо запасной парашют, в зависимости от высоты, на которую он был выставлен.
Однако несмотря на наличие высотомера, мы по-прежнему отрабатывали все действия, которые должны были выполнять перед раскрытием парашюта. Я проверил свой прибор: при прыжке с высоты 3000 футов до высоты раскрытия парашюта оставалось 100 футов. Несколько раз скрестив руки перед собой в знак того, что мой парашют сейчас будет раскрываться, я прекрасно понимал, что даже такое легкое движение дестабилизирует мой полет. Тут с треском сработало устройство автоматического раскрытия парашюта, и за несколько секунд моя скорость падения снизалась со 160 километров в час примерно до двадцати пяти.
Сила раскрытия оказалась ужасающей. Мне показалось, что моя спина раскололась на две части, а боль в носовых пазухах и барабанных перепонках после быстрого замедления и сброса давления была мучительной. Хуже всего, однако, была мысль о том, что я только что обеспечил себя самым лучшим средством контрацепции и мне потребуется серьезная хирургическая операция по удалению из брюшной полости того, что осталось от моего мужского достоинства.
Я проверил купол, отпустил клеванты рулевых строп, затем быстро зажал нос и пробил уши. Сориентировавшись на площадку приземления, я поправил подвесные ремни, чтобы вернуть себе голос и дыхание, после чего взял паузу, чтобы насладиться полетом и полюбоваться захватывающим видом.
В парашютной школе среди тех, кому посчастливилось пройти начальный курс парашютно-десантной подготовки, на котором изучаются прыжки с вытяжным парашютом, бытует поговорка: «Ты не приземляешься, ты прилетаешь!». Такова сила удара, сотрясающего кости, когда тело встречается с землей — стандартный армейский парашют T10 не самый щадящий.
Несмотря на то, что «крыло» MT1X — это управляемый парашют, обладающий всеми качествами обычного спортивного парашюта, но немного бóльшего размера, чтобы выдерживать бóльшие нагрузки, до тех пор, пока вы не приземлитесь во время затяжного прыжка, вы не узнаете, насколько сильным будет удар. Поэтому к маркеру площадки приземления я подошел с естественным цинизмом десантника.
Инструктор, находящийся на площадке, держал в руках ручные панели, очень похожие на те, которыми подают сигналы самолетам, и на последних 50 футах полета он начал махать ими, чтобы дать мне понять, когда нужно сделать «подушку». [2] На всякий случай я уже приземлялся «передним правым», и когда «распустил» парашют, он отреагировал соответствующим образом, сложившись в последний момент и обеспечив мне достаточно мягкую посадку. Из-за того, что в полете я все равно напрягся, то приземлился, как идиот, на задницу и попытался перекатиться, чтобы скрыть свое смущение. Вытянув и собрав парашют, я затем захватил свой второй парашют и направился к уже выруливавшему C-130. Мне не терпелось повторить все сначала — это было самое захватывающее занятие в моей жизни.

*****

Чтобы успешно пройти квалификацию на курсе, нежно было сделать минимум 40 затяжных прыжков, из которых определенное количество нужно было выполнить днем, ночью, со снаряжением, а также сделать длительное планирование под куполом. При мерно на половине курса в моей подготовке возникла огромная проблема, которая сделала вероятность выполнения требуемого количества прыжков за отведенное время практически невозможной.
Основным самолетом, который мы использовали, был «Эндовер», [3] поскольку транспортников C-130 было слишком мало, и они не могли постоянно находиться в нашем распоряжении на протяжении не менее шести недель. Один из «Эндоверов» после налета в X тысяч часов проходил капитальный ремонт, и в ходе осмотра на фюзеляже было обнаружено большое количество заклепок, которые либо отсутствовали, либо были едва закреплены. В течение часа эксплуатация всех «Эндоверов» в стране была запрещена на неопределенный срок, до проведения детальной проверки. Наш график проведения прыжков сократился с двух в день примерно до двух в неделю. К счастью, помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.
К нам по обмену на двухмесячную стажировку, которая должна была охватить как Новую Зеландию, так и Австралию, прибыл эскадрон «B» 22-го полка САС Великобритании. В частности, авиадесантный отряд эскадрона «B» британцев должен был разместиться вместе с нами на базе Венуапаи для участия в учениях «Фаст Глайд», что, по сути, означало, что они будут прыгать до шести раз ежедневно, используя свой собственный C-130. Потребовался всего один день, чтобы получить разрешение на использование их самолета, и, естественно, предложение было встречено взаимностью. В кратчайшие сроки мы вернулись на прежний уровень и в конце концов преодолели магическую отметку в 40 прыжков.
Это был первый раз, когда я работал с другим подразделением спецназа, и он стал важной вехой в моей армейской карьере. К концу нашего учебного курса работа 22-го полка САС произвела огромное впечатление и на Пита, и на меня.

*****

Кульминацией визита британцев к нам стал матч по регби между двумя подразделениями Специальной Авиадесантной Службы, и эскадрон «В» 22-го полка САС, безусловно, оценил свои шансы против своих менее именитых соперников.
Большой Кен служил в эскадроне «B» британцев уже два года. Он покинул 1-й полк новозеландской САС в тот год, когда я вернулся из Сингапура, и в том же году успешно прошел отборочный курс в 22-й полк. Как регбист я был полезным игроком, способным показать достойную игру, но редко когда выдающуюся. Кен, имевший рост 6 футов и вес около 16 стоунов, [4] напротив, был выдающимся регбистом, бывшим игроком сборной Новой Зеландии среди школьников. Он был типичным представителем своего отряда в то время, лодочного отряда эскадрона «В», который тогда в полку ласково называли «отрядом сумо». Почти вся передняя линия британцев состояла из военнослужащих отряда сумо, и большинство из них отличались немалыми габаритами.
Каждый раз, когда мы встречались на привале, Кен рассказывал, что они были чемпионами полка по регби и как ему понравится надрать нам задницы, особенно мне. Разговор всегда сворачивал на эту тему.
— Да, Большой Нос, а что ты будешь делать, когда я ворвусь в схватку и прижму тебя в сокрушительном захвате? — обычно это была его любимая фраза.
— Смирись, Выступающая Челюсть, тебе придется сбросить не меньше трех стоунов, [5] чтобы догнать меня. Единственное, что ты увидишь, — это цвет моих шипов на бутсах, когда я пронесусь мимо тебя к зачетной линии, — ну и так далее.
Наконец, наступил день большой игры. Это событие заслуживало такого внимания, что начальник базы Папакура предоставил всем военнослужащим и сотрудникам, не занятым по службе, выходной, чтобы понаблюдать за игрой. Команда хозяев, и я в том числе, последние пару дней репетировала хаку, [6] чтобы придать игре местный колорит и бросить традиционный вызов сопернику. К сожалению, половина команды была пакеха, [7] и наши жалкие попытки изобразить боевой вызов оказались настолько постыдными, что многие из нас были изгнаны в заднюю шеренгу, где нам, безусловно, и было самое место. Нет нужды говорить, что в тот день белые парни выглядели неважно, но наши товарищи, занявшие место впереди, заставили гордиться своей командой, и хака произвела на всех нас желаемый эффект: мы были готовы к убийству.
Многие люди, играющие в эту игру по всему миру, не понимают, что для новозеландцев регби — это не просто игра; это религия, образ жизни, к которому мы все относимся очень серьезно. Будь то соревнование или просто товарищеская встреча, вы можете быть приятелями в противоположных командах до и после матча, но во время игры пленных не берут и там пощады не жди.
Главный сержант гарнизона, наш полковой сержант-майор, судивший игры в местном чемпионате графств по регби, взял на себя руководство игрой, и с первых же свистков понял, что ему придется несладко. Первые 20 минут были, по сути, массовой дракой, когда две противоборствующих схватки и полузащитники пытались завладеть преимуществом. Собственно, самого регби было очень мало. Таймы были сокращены до 30 минут, чтобы дать хозяевам меньше преимущества, однако к концу первой половины счет показал, что в этом не было необходимости. При счете 13:0 в нашу пользу британцы держались более чем уверенно. Но во втором тайме все изменилось.
Мы начали вторую половину встречи, решив не позволить тактике эскадрона «B» британцев испортить игру, и начали выбивать быстрый мяч на заднюю линию, что сразу же принесло результаты. К финальному свистку мы набрали в общей сложности 48 очков, единственным провалом стал перехват сомнительного качества (уверен, что полковой сержант-майор их пожалел), который занёс чертов Динжер. После его заноса празднование и самодовольство было таким, что можно было подумать, что они только что выиграли чемпионат мира.
Мне и самому удалось забить, но самым запоминающимся моментом стало то, как я вальсировал вокруг Кена, демонстрируя ему свои пятки. Я даже позволил себе оглянуться через плечо, когда приближался к зачетной линии, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он отказывается от погони и приветствует меня поздравительным жестом. Этот момент я всегда люблю вспоминать, когда он выходит из себя, и мы с ним знаем, что существует неопровержимое доказательство этого события: оно было записано на видео, и я являюсь гордым обладателем ее копии. А вот Кену еще предстоит ее найти.

*****

Такая совместная подготовка новозеландского и британского спецназа оказалась тем самым катализатором, который мы с Питом искали. Мы оба уже подумывали о том, чтобы уволиться из новозеландской армии и отправиться за границу, чтобы попытать счастья на отборочном курсе в 22-м полку САС, но визит к нам эскадрона «В» этого полка послужил окончательным стимулом.
Мы чувствовали себя как регбисты на скамейке запасных, неделя за неделей, жаждущие войти в игру, доказать свою состоятельность, но так и не получившие такого шанса. Будучи солдатами новозеландской армии, мы не имели возможности проверить себя, поэтому пришлось искать выход за пределами страны.
Для нашего поколения солдат такой переход не был уникальным — путь в 22-й полк САС был проторен еще до того, как я, Пит или Кен окончили начальную школу. Со времен войны во Вьетнаме в материнское подразделение постоянно прибывали киви из подразделения, которое тогда называлось 1-м эскадроном рейнджеров Специальной Авиадесантной Службы. Амбициозные, уверенные в себе и достаточно решительные, чтобы преодолеть 20 000 километров, рискнуть всем и начать все с нуля, большинство из них добилось успеха. Это был поток людей, который в 22-м полку не поощряли, но, в то же время, и не особо препятствовали.
На мероприятии по случаю отъезда эскадрона «B» британцев на родину я отозвал Кена в сторону и сообщил ему о нашем решении. Даже в нетрезвом состоянии его поддержка вырвалась наружу:
— Молодец, Большой Нос, значит у меня еще будет шанс надрать тебе задницу на «Вентиляторе». [8]
Мы с Питом решили поучаствовать в отборочном курсе, проводимом в августе 1990 года, через девять месяцев, и поэтому составили планы с учетом этой даты. Первым делом мы подали в часть рапорт, заполнив форму №717 — рапорт о добровольном увольнении с военной службы. Мы оба, каждый в отдельности, прошли собеседование с командиром эскадрона, а затем с командиром полка, но когда причина нашего ухода стала очевидной, они воздержались от попыток отговорить нас и пожелали нам удачи.
Поездка эскадрона «B» в Малайзию в январе следующего года оказалась последними учениями, в которых мы участвовали в составе подразделения новозеландского спецназа. Эскадрон поднялся на борт самолета C-130 «Геркулес» на авиабазе Венуапаи для двухдневного перелета в Малакку.
Через несколько дней мы приступили к рутинной работе: акклиматизация, рекогносцировка, организация гарнизонной службы и подготовка к последующим трем неделям. Вначале эскадрон поучаствовал в совместных занятиях с подразделениями малазийской армии, проводя для них небольшие курсы по различным темам — от проведения засад до следопытства и выслеживания. В свою очередь, малазийцы провели для нас краткий курс выживания в джунглях, которым руководили представители ибанов. [9]
Эти учения стали для меня первой возможностью вернуться в Малайзию после увольнения из пехотного батальона, и изменения, произошедшие в стране за три года, были разительными. Хорошо знакомые мне учебные зоны, где раньше росли пышные первичные джунгли, были расчищены, чтобы освободить место для плантаций, новых дорог и автомагистралей. Это стало совершенно очевидным на последних учениях. За год до этого на данных территориях была проведена рекогносцировка, но когда патрули проникли в свои районы ответственности, то обнаружили, что огромные площади недавно расчищенных джунглей теперь засажены масличными пальмами, а многочисленные маленькие деревни, в которых проживают местные жители, обеспечивают достаточно рабочей силы для работы на плантациях. Это лишило эскадрон стимула к обучению.
В последнюю неделю малазийской командировки у эскадрона было пять дней отдыха, и тогда несколько человек решили воспользоваться предоставленной возможностью и отправиться в ностальгическое путешествие к югу от границы, чтобы посмотреть на Сингапур.
В начале 1987 года лейбористское правительство Дэвида Ланге предрешило судьбу новозеландского присутствия на этом острове, объявив, что новозеландские войска начнут сворачивать свои операции в стране и окончательно покинут регион к 1989 году.
Ожидание на таможенном/иммиграционном пункте на малазийской стороне в ожидании разрешения на въезд в Сингапур вызывало приятные воспоминания. Возвращение в Сингапур по этому маршруту было обычным делом после тренировок в джунглях на севере страны, и, оказавшись на границе, вы знали, что находитесь в получасе езды от хорошего душа, еды и более чем нескольких добротных бутылок крепкого пива.
Неделя, проведенная в Сингапуре, оказалась в некотором роде разрядкой. Нам всем хотелось воссоздать атмосферу и обстановку ушедшей эпохи, и мы посетили несколько старых заведений, однако без буйного веселья двадцати или около того солдат-киви или бренчания «Десяти гитар» [10] все это было не то.
Через несколько дней после прибытия в Сингапур я совершил паломничество в казармы Дьепп, чтобы посмотреть, осталось ли там хоть какое-то напоминание о том, что было. Съехав на арендованном автомобиле с Сембаванг-роуд на небольшой спуск, по которому можно попасть в лагерь, я сразу же увидел, что все изменилось.
Высокий забор из сетки и колючей проволоки, окружавший лагерь, не давал возможности войти, но позволял все хорошо рассмотреть. Глядя сквозь него на заросшие лужайки, унылые бараки и засыпанные листвой дороги, я с трудом узнавал гарнизон. На меня нахлынула волна грусти, — теперь стало понятно, что того Дьеппа, который я знал и любил, больше нет.
В тот момент я смог провести аналогию между вѝдением, сидевшим у меня в голове, и своим собственным путем, который вскоре должен был начаться. Всему когда-то приходит конец; время лагеря Дьепп, как и время моей службы в новозеландской армии, закончилось. Пора было двигаться дальше.
Неделя прошла быстро, и вскоре мы снова оказались в самолете C-130, направлявшемся в Новую Зеландию. Для нас с Питом двухдневный поход дал время сосредоточиться и разработать план действий на следующие пару месяцев, предшествующих нашему отъезду в Великобританию.
Для увольнения из новозеландской армии мы с Питом выбрали май 1990 года, и наступил он с поразительной быстротой. После того как с новозеландской САС были улажены административные и материально-технические вопросы, остались только «отвальные» в расположении группы и эскадрона, которые сопровождались обильным употреблением алкоголя. На официальной группной «попойке» были произнесены речи и вручены памятные знаки. Нам обоим были переданы все надежды, ожидания и наилучшие пожелания от Киви-САС.
Думаю, до этого момента я не осознавал, насколько верили в нас военнослужащие нашего подразделения и насколько сильно мы несли на своих плечах гордость и честь нашего киви-эскадрона. От нас многого ожидали по обе стороны света. Новозеландцы хотели, чтобы мы показали, что они производят «хороших бойцов», способных служить наравне с лучшими. В то же время британцы ожидали, что кандидаты в САС из состава бывших кивийских спецназовцев будут хорошо работать и достигнут уровня выше среднего, и это было справедливо.
Прощальный вечер в эскадроне был гораздо более расслабленным, но и более эмоционально выматывающим. Семейная атмосфера в эскадроне «B», искренняя теплота и уважение, с которыми ребята относились друг к другу, были, безусловно, уникальным явлением, и я знал, что мне будет этого очень не хватать. И по сей день нас связывают дружеские отношения, завязавшиеся в эскадроне «B» 1-го полка новозеландской САС, и они могут быть восстановлены в любой момент, даже если мы не общались много лет.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Англ. Parachute Training School Unit (PTSU).
[2] Т.е. манёвр, выполняемый на парашюте типа «крыло» перед приземлением для уменьшения скорости.
[3] Самолет Hawker-Siddeley Andover / H.S. 748 — легкий транспортный турбовинтовой самолет короткого взлета и посадки.
[4] 1,83 метра и 102 кг.
[5] 20 кг.
[6] Ритуальный танец новозеландских маори. По традиции, его исполняет сборная команда Новой Зеландии по регби, знаменитые All Blacks, перед началом любого своего матча.
[7] Жители Новой Зеландии европейского происхождения, или с преобладанием европейских генов. Изначально на языке маори имело подчеркнуто оскорбительный оттенок, однако сейчас многие не считают его унизительным.
[8] Имеется ввиду один из этапов отборочного курса в британской САС, — марши на выносливость, проводимые на горе Пенн-и-Ван в Уэльсе.
[9] Представители народа из группы даяков, проживающих в Восточной Малайзии, Индонезии и Брунее.
[10] Англ. Ten Guitars. Песня, написанная английским эстрадным певцом Энгельбертом Хампердинком в 1967 году. Очень популярна в Новой Зеландии, где считается «неофициальным гимном» страны.