Вещи, которые я никогда не забуду
Воспоминания морского пехотинца во Вьетнаме
Джеймс М. Диксон

"Вещи, которые я никогда не забуду" - это история молодого выпускника средней школы 1965 года, которому грозит призыв в армию или добровольческая служба в Корпусе морской пехоты. Это его воспоминания о забавных временах, отвратительных временах и смертельно опасных временах. Автор вел дневник в течение целого года; поэтому многие даты, время и места точны. Остальное основано на воспоминаниях, которые навсегда запечатлены в его мозгу. Это не провоенная книга и не антивоенная. Это правдивая история о том, каким был Корпус морской пехоты в конце 1960-х, когда в стране был призыв и пятьсот тысяч американцев отбывали годичные командировки в истерзанную боями Юго-Восточную Азию. Если вы служили во Вьетнаме, вам захочется сравнить свой опыт с опытом автора. Если вы знаете кого-то, кто побывал во Вьетнаме, вы захотите сами прочитать, на что это было похоже. Если вы потеряли любимого человека или друга на войне, вы захотите прочитать это и поделиться с другими.

Об авторе
Джеймс М. Диксон - бывший морской пехотинец, ветеран Вьетнама и вышедший на пенсию младший школьный учитель, который преподавал и тренировал в течение 28 лет. Он жил со своими воспоминаниями о том, как он был пехотным стрелком и его 13-месячной командировке, в течение 50 лет. Воспоминания о людях, которых он знал, и их героизме остались частью его личности, и рассказ этих историй помог ему и, надеюсь, поможет читателям понять эти воспоминания.

ВВЕДЕНИЕ

У всех нас есть воспоминания, которые составляют нашу жизнь. Эта книга содержит воспоминания о некоторых из самых влиятельных моментов в моей жизни и о некоторых из самых печальных моментов в моей жизни. Это истории или воспоминания о моем пребывании в морской пехоте и во Вьетнаме. Ни в коем случае это не может быть точным пересказом исторических событий. Я вел дневник в течение одного года, поэтому я знаю, что даты и места точны. Это мои воспоминания. У других людей, переживших то же самое, будут свои собственные воспоминания и размышления.
Я написал это по трем причинам. Первая была для моей собственной терапии. Большую часть своей жизни я пытался забыть Вьетнам, но обнаружил, что постоянно вспоминаю обрывки и фрагменты того, что многие называют воспоминаниями. Я никогда не открывал, а тем более не читал дневник, который вел. Когда я перечитал его, на меня нахлынул миллион воспоминаний. Я решил написать эти истории для того, чтобы помочь мне прояснить и осмыслить все, что произошло. Вторая причина для написания была из-за моей семьи. Через пятьдесят лет я надеялся, что моя жена, дети, другие родственники и даже мои друзья прочитают это и, возможно, поймут, через что пришлось пройти мне и другим. Третью причину я объясню в конце книги.

Приветствую всех участников форума, кого заинтересует данная тема!
Вот и я решил попробовать себя в качестве переводчика. Только со свободным временем совсем беда, поэтому перевод книги быстрым не получится.

ГЛАВА 1
ЗАЧЕМ ВСТУПАТЬ В КОРПУС МОРСКОЙ ПЕХОТЫ?

Разве не забавно, как песня на радио может вызывать воспоминания? Вы услышите музыку и мгновенно вернетесь в другое время и место. Возможно, сейчас лето, и вы помните, как ехали по шоссе, слушая эту песню. Или, возможно, вы вспомните того особенного человека, в которого вы были влюблены, и как вы танцевали под эту песню одной зимней ночью. Не знаю, как у вас, а у меня погода тоже может вызывать воспоминания, как песня на радио.
Вчера был первый день лета, не по календарю, а по температуре. Это был тот первый солнечный жаркий день, когда комфортно было только в шортах и футболке и годился только стакан холодного чая со льдом. Стоя на крыльце перед своим домом, я перенесся в первый жаркий день 1965 года, когда я объявил своей семье, что вступил в Корпус морской пехоты.
Было время обеда, и мы все сидели за кухонным столом. Я никогда не забуду, как моя мать уронила чашку с кофе и расплакалась. Она встала из-за стола, подошла к кухонной раковине и зарыдала. Она знала, что я поеду во Вьетнам. Два моих младших брата уставились в свои тарелки, а затем взглянули на отца, чтобы оценить его реакцию. За столом воцарилась тишина, а затем он сказал: «Это будет для тебя хорошим опытом».
В 1965 году война во Вьетнаме разрасталась с каждым днем. В Соединенных Штатах был призыв в армию, и наше правительство каждый день призывало в армию все больше и больше парней.
Когда я приближался к окончанию средней школы, мои возможности были ограничены. Я знал только три вещи. Во-первых, я не хотел поступать в колледж, потому что считал себя недостаточно умным, и даже если бы я поступил в колледж, у меня не было достаточно денег, чтобы жить в кампусе. Во-вторых, я никогда не собирался жениться. Мои мать и отец много лет ссорились. Я не знаю, что росло быстрее, война во Вьетнаме или споры у меня дома. Много ночей мы с братьями не могли уснуть из-за криков и воплей, и я никак не мог прожить в этом доме ни дня дольше, чем необходимо. Я хотел уйти. Я любил и мать, и отца. И хотя драки были громкими, они никогда не были жестокими. Мои родители были настолько противоположны друг другу, насколько вообще могут быть два человека, и им вообще не следовало жениться. Они поняли, что брак не работает, но решили остаться вместе ради детей. Это то, что я бы не рекомендовал ни одной паре.
Третье, что я знал, это то, что я хотел работать и быть сам по себе. Я мог представить, как делю квартиру с приятелем, работаю работягой, а затем жду, чтобы понять, что приготовила мне жизнь. Я действительно понятия не имел, какую карьеру я хотел. Проблема была в том, что никто, я имею в виду, совсем никто не нанял бы меня. Видите ли, с призывом в армию и восемнадцатью годами работодатели просто смеялись надо мной. Серьезно, они смеялись мне в лицо. Я устраивался на работу в каждый продуктовый магазин и на любую работу, которую только мог придумать. Всякий раз, когда я даже просил подать заявление о приеме на работу, работодатели спрашивали, имею ли я «4-F». Когда я отвечал «нет», они смеялись и даже не давали мне заявление. Нет смысла тратить бумагу на человека, которого заберут в армию через несколько недель.
После получения повестки было четыре варианта освобождения от призыва, армии и отправки во Вьетнам. Во-первых, поступление в колледж может означать отсрочку от призыва. И поверьте мне, многие парни пошли в колледж только для того, чтобы избежать призыва. Вторым вариантом был провал медицинского осмотра. В период с 1953 по 1963 год, когда страна не воевала, армия объявляла парням 4-F, если у них было плоскостопие, плохое зрение, астма, ожирение или другие физические недуги. С усилением войны во Вьетнаме армия начала брать практически всех, кто мог ходить и отжиматься. И они не были слишком разборчивы в отжиманиях! Третий вариант заключался в том, чтобы стать 4-D «чертовски грязным уклонистом» и сбежать и спрятаться в Канаде. Я никогда не считал себя героем, но 4-D казался трусливым выходом из положения. Конечно, четвертый вариант заключался в том, чтобы поступить в ВВС, ВМС или Береговую охрану, у всех из которых была очередь на вступление. У меня закончились варианты.
Я понял, что мне суждено поехать во Вьетнам. Мои родственники, Диксоны, приехали в Америку в 1720 году и участвовали во всех войнах, которые когда-либо были в этой стране, от французов и индейцев до Кореи. Теперь была моя очередь. Все мои родственники были консерваторами. Как и они, я ненавидел коммунистов и твердо верил, что смогу остановить распространение коммунизма в Юго-Восточной Азии. Я верил, что именно из-за этого и была эта война, точно так же, как мы остановили коммунизм в Корее. Я также считал, что если бы мы остановили Гитлера достаточно рано, возможно, мы смогли бы предотвратить Вторую мировую войну или, по крайней мере, спасти миллионы жизней. Звонил долг. Пришло время заняться моим патриотическим делом.
Я должен также упомянуть, что я вырос как квакер. Официально религиозная секта называется «Общество друзей», однако прозвище более узнаваемо. Я до сих пор верю во многие из их верований, например, в равенство для всех и отсутствие необходимости в проповеднике, священнике или служителе, которые вели бы вас в молитве. Я верю, что могу молиться Богу по-своему. В чем я отличался во мнениях и не мог принять, так это в их вере в то, что они пацифисты. Квакеры объявляли себя «отказниками от военной службы по соображениям совести» или К.О. Некоторые из моих приятелей, которые вместе со мной посещали молитвенный дом квакеров, были настоящими пацифистами.
Многие люди считают, что отказ от военной службы по соображениям совести, что подразумевает отказ носить оружие или участвовать в войне, может быть освобождением от воинской повинности. Они считают, что пацифисты или «К.О.» на самом деле просто трусы. Это просто неправда. Лица, отказывающиеся от военной службы по соображениям совести, призывались в армию, как и все остальные. Они стали армейскими медиками и военно-морскими санитарами. Истинно верующие все же не брали в руки оружие. Они рисковали своей жизнью, чтобы спасти раненых, и часто попадали под вражеский огонь. Некоторые ребята попробовали путь отказа от военной службы по соображениям совести только для того, чтобы узнать, что они будут делать, и быстро передумали. Это создало плохую репутацию настоящим отказникам. Иногда отказникам по убеждениям давали другую работу. Один из моих приятелей, тоже «Друг», был призван в армию и вместо того, чтобы идти в армию, прошел подготовку, чтобы стать «дымовым прыгуном». В течение двух лет он прыгал с самолетов на окраины лесных пожаров в штатах Монтана и Айдахо. Я бы никогда не назвал его трусом. Я восхищаюсь истинно верующими. У меня никогда не хватало смелости подставить другую щеку и не дать отпор. Я упоминаю об этом только потому, что для квакеров очень необычно служить в Корпусе морской пехоты.
В 18 лет я был не совсем глуп, я не хотел ехать во Вьетнам и быть убитым. Я изучал армейские брошюры с моим лучшим другом Дэйвом. Мы оба оказались перед одним и тем же выбором. Армейские десантники, казалось, имели лучшую подготовку и, следовательно, лучшие шансы на выживание. В то время армейским десантникам требовалось подписать контракт на три года, а призыв в регулярную армию означал службу всего два года.
Чтобы стать десантником, нужно было пройти более строгий медицинский осмотр. Я был в футбольной команде и занимался борьбой. Дэйв был в команде по легкой атлетике. Медосмотр, казалось, не представлял никаких проблем. За исключением одного, я был «дальтоником». Не совсем, но я не могу отличить определенные оттенки зеленого от серого. Десантник должен был иметь идеальное зрение. Я полагаю, что правила предназначены для того, чтобы солдаты не выпрыгивали из самолета теряя свои очки, что имело смысл. Однако очки не исправляют дальтонизм. Почему ты не можешь выпрыгнуть из самолета, если ты дальтоник? Это была первая из многих вещей в армии, которые я никогда не понимал.
Дэйв и я отправились в Филадельфию из Уилмингтона, Делавэр, чтобы вместе пройти медосмотр. Дэйв прошел. Я завалил цветовой тест и чувствовал себя паршиво. Когда мы вернулись в вербовочный офис, армейский вербовщик сказал, что все в порядке, потому что мы все еще можем вступить в армию. Дейв мог быть десантником, а я обычным солдатом. Мы хотели записаться, вместе, и я хотел быть таким же хорошим, как Дэйв или кто-либо еще. Я был разочарован, потому что я был достаточно хорош, чтобы быть призванным, но недостаточно хорош, чтобы стать десантником. Мы прошли по коридору мимо других вербовочных офисов с закрытыми дверями. Вербовщик морских пехотинцев не только открыл дверь, но и встал в дверях, слушая наш разговор. Он забрал наши отчеты о медосмотре из наших рук и сказал: «Ребята, пойдемте со мной».
С тех пор все, что он говорил, оказалось ложью! Он сказал нам, что мы должны поступить в Корпус морской пехоты на четыре года. Это была первая ложь. Мы могли бы записаться на два. Затем он сказал нам, что мы можем присоединиться к системе друзей, которая позволила бы нам вместе пройти учебный лагерь и вместе пройти пехотную подготовку. Это была ложь номер два. Затем мы будем размещены вместе в течение первых двух лет. По правде говоря, как только мы вышли из автобуса в Пэррис-Айленде, Южная Каролина, я не видел Дэйва Паттерсона до тех пор, пока полтора года спустя он не проехал мимо меня в грузовике, когда я стоял у главных ворот аэродрома в Дананге. во Вьетнаме. Вот вам и система друзей! Ложь номер три: нам сказали, что у морской пехоты лучшая подготовка в мире. Все в Корпусе морской пехоты были обучены защищать своих. Это оказалось лишь частичной ложью, как я узнал позже.
Итак, мы поверили лжи вербовщика и вступили в Корпус морской пехоты. До сих пор я не знаю, винил ли меня Дэйв в том, что я уговорил его присоединиться. Я считал, что это было совместное решение. Я почти уверен, что его мама обвинила меня.
Остаток лета мы провели, работая в компании по обрезке деревьев. После работы мы катались на наших мотоциклах «Хонда», и я спрашивал Дэйва: «Куда мы едем?»
Он всегда отвечал одно и то же: «Не знаю, но мы там будем первыми!» И мы ехали. Каждые выходные мы пытались найти вечеринку или «легких» девушек. Лето пролетело. Все, что я знаю, это то, что по сей день, в самый первый жаркий майский день, я мысленно возвращаюсь обратно к тому кухонному столу, и я все еще слышу стук маминой кофейной чашки и помню мамины слезы.

Спасибо! Больше переводов, хороших и разных.

_________________
Live hard, die young, make a good-looking corpse.

Спасибо, очень интересно, эпизод с рекрутером умилил.

_________________
pour le Roi de Prusse

Отрадно! Спасибо большое!

Однажды морпех - всегда морпех! (с)
Вэлкам, как говорится, он боард))
Спасибо, хорошая книжка, буду ждать продолжение!

ГЛАВА 2
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ПЭРРИС-АЙЛЕНД

Иногда жаркими летними ночами, когда прохладный легкий ветерок начинает разгонять жару, я закрываю глаза и вижу смутную фигуру строевого инструктора Корпуса морской пехоты в шляпе «медведя Смоки», стоящую перед входом в деревянный дом, в далеком 1965 году. Он там был не для того, чтобы приветствовать нас в нашем новом доме. Он был там, чтобы напугать нас до усрачки. Он проделал хорошую работу.
В пятницу утром, в выходной, посвященный Дню труда, в 1965 году вместе с пятью другими парнями мы с Дейвом в 8:00 сели в автобус в Уилмингтоне, штат Делавэр, по пути на военно-морскую верфь в Филадельфии. Нас привели к присяге ровно в 11 утра. Не знаю, как другие ребята, но держу пари, что они тоже не выспались в ночь перед нашей присягой.
Посвящение в службу заняло целую вечность. Вскоре я узнал, что это типично для военных. После присяги мы поехали на автобусе в аэропорт Филадельфии и стали ждать. Мы полетели на самолете в Южную Каролину и прождали еще шесть часов, пока нас не забрал другой автобус. Затем последовала еще одна долгая поездка на Пэррис-Айленд, Южная Каролина. К тому времени, когда караульный махнул нам через ворота учебного лагеря в ту пятницу вечером, было далеко за полночь. Все место было темным и пустынным, как город-призрак. Единственным доказательством того, что мы были на острове Пэррис, была хорошо освещенная статуя монумента Иводзимы. Когда автобус медленно проезжал мимо, все смотрели на него с абсолютным трепетом.
Я полагаю, строевой инструктор уже разозлился из-за нашего позднего прибытия и того факта, что ему пришлось работать в выходной, посвященный Дню труда. Автобус остановился перед деревянным двухэтажным зданием, которое, как я вскоре узнал, называлось казармой. Парень в шляпе Медведя Смоки был инструктором по строевой подготовке. Как только дверь автобуса открылась, он вошел в автобус и тихо заговорил с водителем. Я не слышал, что он сказал, но он, вероятно, предупредил водителя, чтобы тот заткнул уши. Потом начались ругательства и крики.
«Уберите свои задницы из этого автобуса! Двигайтесь, двигайтесь, двигайтесь! Построились, жопы к пупкам!» Я не замечал других инструкторов, пока не выпрыгнул из автобуса. Они все кричали: «Жопы к пупкам!» Я не знал, что это значит, но вскоре узнал. Мы должны были встать в линию, прижав пупок к задней части другого парня, как можно ближе. Как только парень позади тебя сделал то же самое, повернуться было невозможно.
Дверь открылась, и нас загнали внутрь казармы. Два ряда двухъярусных кроватей тянулись по всей длине здания, всего около сорока коек. В официальном письме, полученном за несколько недель до отправки, нас предупредили, чтобы мы ничего не брали с собой. Все это нам предоставит Корпус морской пехоты. Некоторые ребята принесли чемоданы или спортивные сумки. Крики продолжались.
«Каждый из вас, отморозков, встаньте возле нары!» «Опустошите карманы и положите все на верхнюю койку». Все повторялось снова и снова каждым инструктором, все кричали до тех пор, пока со всех сторон не зазвучало крики пятидесяти инструкторов. Нам сказали встать лицом к койке, смотреть прямо перед собой и «держать свои гребаные рты закрытыми». Единственное, что у меня было в кармане, — это кучка десятицентовиков, чтобы позвонить домой, и небольшой блокнот с написанными на нем адресами.
Другие не последовали совету «Ничего не брать». Некоторые ребята принесли фотографии своей матери или подруги. Когда два инструктора по строевой подготовке шли по каждому ряду коек, мы могли слышать следующие разговоры:
— Зачем ты принес эту фотографию шлюхи в мой барак?
— Это моя мать, сэр.
— Что ты собираешься делать с этой картинкой? Ты собираешься с ней мастурбировать? Ты ублюдок?
— Нет, сэр.
— Ты же не хочешь оставить себе эту фотографию?
— Нет, сэр.
— Тогда избавься от неё. Брось её вон в тот дерьмовый бак!
Один и тот же разговор или похожие повторялись снова и снова, пока инструктора проходили по двум рядам коек. Иногда крики касались игральных карт, книг в мягкой обложке или даже туалетных принадлежностей. Всё было «добровольно» утилизировано. Удивительно, но мне разрешили оставить свои монеты и адресную книгу, а некоторым парням разрешили оставить карманную Библию. Мусорное ведро или ведро с дерьмом было почти полным.
Затем они закричали нам, чтобы мы перешли в соседнюю комнату, которая была устроена как огромный класс. Каждый из нас поспешил к стулу, соединенному со столом, когда мы услышали крики о том, чтобы держать наши гребаные рты закрытыми и смотреть прямо перед собой. На улице все еще была кромешная тьма, вероятно, час или два ночи. В этом классе в правительственном бланке были записаны наш вес и рост. Нам дали бумагу и ручку, и нам сказали переписывать предложения с доски объявлений. Это было письмо нашим родителям или опекуну и гласило следующее: «Я прибыл на Пэррис-Айленд, и все в порядке. Я отправляю домой вещи, которые мне больше не нужны. Отныне Корпус морской пехоты будет давать мне все, что мне нужно. Я напишу снова в ближайшее время.» Письмо было подписано, сложено, и мы положили его в карман.
Мы потратили час на заполнение документов: домашний адрес, место работы, школы, которые мы посещали, и так далее. Думаю, они хотели узнать, умеем ли мы читать и писать по-английски. Потом стало странно. На последней странице нам сказали нарисовать обнаженных мужчину и женщину. Не знаю, как другие ребята, но я точно был в замешательстве.
«Теперь вы, гребаные придурки, рисуете обнаженных мужчину и женщину. И я не хочу, чтобы вы целый день рисовали какое-нибудь причудливое порно. Я хочу увидеть половые части. Если вы не умеете рисовать, просто сделайте фигурки». Я предполагаю, что они хотели убедиться, что мы поняли о птицах и пчелах. Я подумал, какими глупыми они считают нас? Мы все были 17-ти и 18-ти летними парнями. Секс был всем, о чем мы когда-либо думали! Позже я узнаю, насколько я был наивен и какими глупыми могут быть некоторые парни.
Я догадался, что сейчас около пяти утра, но на улице еще было темно. Некоторые из инструкторов столпились у дверей, и я мог сказать, что они не знали, что еще нам делать, кроме как ждать. Итак, мы молча сидели на своих стульях и ждали, пока проснется остальная часть Пэррис-Айленда. Наконец, нам сказали ходить из комнаты в комнату для каждого шага индукции. Индукция работала как расписание немецких поездов. В одной комнате нам сбрили волосы. В соседней комнате мы разделись догола. Наша одежда, обувь, часы и украшения, а также то письмо, которое мы скопировали для дома, были помещены в коробку, адресованы и опечатаны.
Затем каждый из нас последовал друг за другом в душевую. Когда я мылся, то увидел матросов, стоящих у выхода. Что здесь делали моряки? Я случайно присоединился не к тем войскам? Матросы, как я позже узнал, были санитарами, и у каждого был фонарик. Когда мы вышли из душа, нам приказали: «Повернитесь и возьмитесь за лодыжки». Было ли это своего рода извращенной инициацией? Свет освещал каждую задницу. Некоторым парням сказали: «Вернись и почисти свое очко, подонок, так чтобы было чистое». Услышав это, я вытирал свое очко, пока оно не покраснело.
Приняв душ и вытершись, но все еще голые, мы перешли на следующий этап в длинное помещение, где нам выдали большой зеленый холщовый мешок, позже названный морским мешком. Затем мы прошли вдоль длинной линии прилавков с большими ящиками позади них. В каждом ящике находились предметы одежды, рассортированные по размерам. Какие-то люди в форме стояли за прилавком, угадывали ваш размер и бросали вам нужные вещи. Сначала пришло нижнее белье. Один комплект был надет, а четыре других сложены в сумку. Этот процесс повторялся для каждого предмета одежды, кроме ботинок. Нам измерили ноги и выдали два комплекта ботинок. Потом нам дали два головных убора: один мы надели, а другой положили в зеленый мешок. Как только мы были полностью одеты, в нашей новой зеленой одежде мы получили что-то похожее на серебряную армейскую каску. Я был удивлен тем, насколько легкой она казалась. Я подумал, что она никак не остановит пулю. Наконец, мы взяли тяжелое ведро из оцинкованной стали.
Уже рассвело, когда мы выбежали наружу, на свет дня, и торопливо пересекли то, что выглядело как самая большая в мире пустая мощеная автостоянка. Многим парням было трудно нести зеленый мешок с одеждой, шлем и ведро. Я надел серебряный шлем на голову поверх зеленой шляпы и поспешил не отставать. На другой стороне этой гигантской автостоянки мы остановились перед деревянным двухэтажным зданием, которое теперь будем называть домом.
Добро пожаловать на Пэррис-Айленд.

ГЛАВА 3
НОВАЯ МАНЕРА ГОВОРИТЬ

Всякий раз, когда я слышу ненормативную лексику на улице или в кино, я вспоминаю учебный лагерь и свое знакомство с совершенно новым языком. Я никогда в жизни не слышал столько ругательств, даже в футбольной или борцовской команде или на работе рядом с рабочими. Строевые инструкторы использовали язык для запугивания и брани в отношении нас.
Когда мы подошли к казарме, крики продолжились. Нас загнали на второй этаж казармы. Я не считал, сколько новобранцев было в нашем автобусе, но теперь было больше тридцати человек. Были выкрикнуты инструкции положить наше снаряжение на пустую койку, где лежала стопка сложенных простыней, наволочка и зеленое одеяло. Не успели мы все положить на нары, как сумасшедшие в шляпах «медведя Смоки» начали кричать, чтобы мы «вываливались на улицу». Я понял, что это значит. Они хотели, чтобы мы выбежали на улицу и упали? По мере того, как раздавались приказы, мы двигались, как стадо испуганных антилоп гну, через дверь второго этажа и спускались по ступенькам. Когда я достиг низа, другой инструктор кричал, чтобы мы выстроились в четыре ряда лицом к нему.
Другой инструктор кричал: «Где твоя фуражка? Где твоя фуражка?» Когда какие-то ребята побежали обратно вверх по ступенькам в здание, я подумал, что они хотят, чтобы мы взяли свои одеяла. Когда я начал подниматься по лестнице, чтобы взять свое одеяло, инструктор остановил меня и заорал:
— Куда ты, черт возьми, собираешься?
— Ах, чтобы взять свою фуражку сэр, - смущенно ответил я. С этими словами он снял с меня шапку и ударил меня ею по лицу.
— Твоя гребаная фуражка у тебя на голове, придурок!
Пока мы выстраивались и пытались образовать четыре прямые линии, последовали новые приказы. Наконец, инструктор приказал нам «Направо!». Мы повернулись направо. Он приказал: «Вперед марш!». Мы пошли по улице, а инструктор медленно покрикивал: «Правой, левой, правой, левой», пока мы пытались идти в ногу. Через несколько кварталов мы подошли к другому деревянному зданию, только это было одноэтажное и рядом с лужайкой.
Другой инструктор крикнул нам: «Идите сюда и встаньте на одно колено!» Мы образовали вокруг него полукруг, чтобы всем было видно. Я запомнил его речь на всю жизнь. Он поднял металлическую ложку и закричал.
«ЭТА ЁБАНАЯ ЛОЖКА. ВЫ ИСПОЛЬЗУЕТЕ ЭТУ ЁБАНУЮ ЛОЖКУ, ЧТОБЫ РАЗМЕШИВАТЬ ЁБАНЫЙ КОФЕ, ЕСТЬ ЁБАНЫЙ СУП И ЕСТЬ СВОЮ ЁБАНУЮ КАШУ. ВЫ ПОМЕЩАЕТЕ ЭТУ ЕБАНУЮ ЛОЖКУ В ВАШ ЕБАНЫЙ РОТ!» Боже мой, подумал я, знает ли этот парень какие-нибудь другие наречия, кроме ёбаный? Насколько глупыми он считает нас? Позже я понял, насколько тупыми были некоторые парни, стоявшие рядом со мной на коленях.
Это продолжалось. Он поднял обычную вилку и продолжил:
"ЭТО ВАША ЁБАНАЯ ВИЛКА, ВЫ ИСПОЛЬЗУЕТЕ ЕЁ, ЧТОБЫ ПОЛОЖИТЬ ЕДУ В ВАШ ЁБАНЫЙ РОТ!" Он поднял нож. «ЭТО ЁБАНЫЙ НОЖ! ВЫ ИСПОЛЬЗУЕТЕ ЕГО, ЧТОБЫ МАЗАТЬ МАСЛОМ СВОЙ ЁБАНЫЙ ХЛЕБ И РЕЗАТЬ ВАШЕ ЁБАНОЕ МЯСО! ВЫ НЕ КЛАДЕТЕ ЭТОТ ЁБАНЫЙ НОЖ В ВАШ ЁБАНЫЙ РОТ! ПОНЯТНО?» За этим последовали разрозненные выкрики «да, сэр», и инструктор закричал: «Я ВАС НЕ СЛЫШУ!» Это повторялось снова и снова, пока мы все не ответили «ДА, СЭР» в один громкий голос.
Наши следующие инструкции касались большого металлического подноса с шестью разделенными секциями.
«ЭТО ВАШ ЁБАНЫЙ ПОДНОС ДЛЯ ЕДЫ. С ТАКИМ ВЫ БУДЕТЕ ПРОХОДИТЬ ЧЕРЕЗ СТОЛОВУЮ». Затем он продемонстрировал, как делать шаг в сторону.
«КОГДА ВЫ ХОТИТЕ ЁБАНУЮ ЕДУ, ВЫ ПРОТЯГИВАЕТЕ СВОЙ ЁБАНЫЙ ПОДНОС ВОТ ТАКИМ ОБРАЗОМ. ЕСЛИ НЕ ХОТИТЕ ЭТУ ЕДУ, ТО НЕ ПРОТЯГИВАЕТЕ СВОЙ ЁБАНЫЙ ПОДНОС. ВЫ, БЛЯДЬ, ПОНЯЛИ?» Мы снова закричали: «ДА, СЭР», а затем последовало «Я НЕ СЛЫШУ ВАС» от инструктора. Это повторялось снова и снова до отвращения. Наконец нам разрешили войти в столовую.
Нам сказали, что у нас есть восемь минут, чтобы поесть. Я не знал, что восемь минут включали в себя три минуты, которые потребовались, чтобы пройти через очередь за едой. Мы разбились на группы по восемь человек за каждый стол, по четыре с каждой стороны. Мы стояли до тех пор, пока не была отдана команда: «ГОТОВЫ, САДИСЬ». Конечно, за этой командой немедленно последовало: «ВСТАТЬ. КОГДА Я ДАЮ КОМАНДУ, Я ХОЧУ УСЛЫШАТЬ, КАК КАЖДАЯ ЗАДНИЦА ШЛЕПАЕТСЯ НА СИДЕНЬЕ ОДНОВРЕМЕННО!» Приказ «готовы садись» повторялся несколько раз, пока не прозвучал действительно один звук. Эта процедура действительно оставила нам всего около четырех минут, чтобы покидать в рот еду. Затем мы вышли на улицу и вернулись в казармы.
Это была суббота, выходной в честь Дня труда. Судя по всему, морская пехота праздники не отмечает. Думаю, они полагали, что это означает, что мы должны работать, по крайней мере, в учебном лагере. Остаток утра мы провели, изучая, как заправить койку, и учили, как складывать углы «больничной простыни» с одеялом, натянутым достаточно туго, чтобы от него отскакивала монета. Этот урок преподавался через повторение. Мы работали как одна команда со своими «сожителями», парнями, которые делили с тобой койку сверху или снизу. Нам никогда не давали достаточно времени, чтобы довести наши кровати до совершенства инструктора, поэтому мы продолжали заправлять и переделывать их до конца утра.
Между заданиями нам велели: «Встать перед своей койкой». Время от времени к кричащим парням подходил новобранец и просил пройти в туалет, после чего следовал смех и приказ: «Вернись к своей койке». В конце концов нас собрали в центре комнаты и дали дальнейшие инструкции.
Мы выучили совершенно новый язык. Корпус морской пехоты является частью Военно-морского ведомства и использует военно-морские термины. Там нет ванных комнат, и вы не можете пойти в туалет. Туалет называется гальюном, и вы звоните в гальюн. Двери называются люками. Лестницы называют трапами. Пола нет, это называется палуба. Стены - перегородки. Эти условия применялись, даже когда мы не были на борту корабля.
Нас также учили, как говорить и обращаться к этим сумасшедшим, кричащим парням с полосками на рукавах рубашек. Иногда урок объясняли подробно, а иногда унижали человека в пример всем нам. Например,
«КАК ТЫ МЕНЯ НАЗВАЛ? ТЫ НАЗВАЛ МЕНЯ Д.И.? ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ОЗНАЧАЕТ Д.И.? ЭТО ОЗНАЧАЕТ ТУПОЙ ИДИОТ! ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ РАЗ НАЗОВЕШЬ МЕНЯ ТУПЫМ ИДИОТОМ Я НАДЕРУ ТЕБЕ ЗАД!» Тот же пример был использован в отношении бедного неряхи, который обратился к нему с местоимением «вы». «Овца» — это овца женского пола, за которой последует надирание задницы. Их называли строевыми инструкторами и никак иначе.
Нас, с другой стороны, никогда не называли морскими пехотинцами. Вы не станете морским пехотинцем, пока не закончите учебный лагерь. Нас называли всеми возможными унизительными именами: Блевотина, Личинка, Какашка, Подонок и моё любимое Божья Коровка. Только божья коровка произносилось: «Бооо-жья-Корофффкаа!»
Чтобы поговорить со строевым инструктором, нужно было спросить разрешения. Таким образом, просьба пойти в туалет выглядела следующим образом:
— Сэр, рядовой Диксон просит разрешения поговорить со строевым инструктором, сэр.
— Говори, личинка.
— Сэр, рядовой Диксон просит разрешения сделать экстренный вызов в гальюн.
— Нет, обвяжи гребаной ниткой свою почку!
В тот первый день несколько парней обмочились в штаны. Я сдерживал мочу, пока не подумал, что умру. В конце концов нас проинструктировали, что вызов в гальюн будет после каждого приема пищи и в другое «подходящее время». Объявлять тайм-аут посреди битвы и просить пописать не работает.
Были быстро выучены и другие термины. Штаны назывались брюками (дети носили штаны, мужчины - брюки), а трусы - подштанниками или исподним. Рубашка с длинными рукавами, которая была на нас, была полевой гимнастеркой. Зеленые брюки были полевыми брюками и были частью нашей полевой униформы или просто полевкой. Серебряный шлем был только подшлемником к обычному шлему и назывался хромовым куполом. Удивительно, но футболка называлась футболкой, что, казалось, было единственным, что совпадало с гражданским языком. Та гигантская парковка, которую мы пересекли, чтобы добраться до наших казарм, была плацом и использовалась для парадов, но в основном для тренировки маршей. Мы ели не в кафе, а в столовой, и после того, как вы увидели бы, как подают еду, вы поняли бы, почему. Еда была только после прохождения очереди за ней, хотя могла быть и не съедена. Не было ни завтрака, ни обеда, ни ужина. Это был утренний, дневной и вечерний прием пищи. Эти и многие другие термины пришлось выучить, приправив хорошей дозой ненормативной лексики, как часть нашей новой манеры говорить.

Атмосфера передана на отличненько, спасибо.

_________________
pour le Roi de Prusse

Спасибо!

Спасибо большое.
"Я сдерживала мочу, пока не подумала, что умру." - я так понимаю, опять игры Яндекс.переводчика с окончаниями.
"Мы ели не в кафе, а в столовой" - на мой взгляд, точнее будет "Мы ели не в кафе, а на камбузе".

Спасибо огромное за внимательность!
В первом случае исправил, но это больше моя вина, что-то пошло не так)
По второму моменту есть размышления. Если ничего не путаю то под камбузом во флоте понимается место приготовления пищи, у нас же имеется в виду место приема пищи. Какого-то другого специального флотского термина, кроме как столовая личного состава (для офицеров кают-компания) не припомню и не нашел. У автора в книге термин "Mess hall" даже выделен другим шрифтом, что означает столовую. Думаю пока оставить столовая.

ГЛАВА 4
НОВЫЙ СПОСОБ ХОДЬБЫ

В рамках своей преподавательской деятельности я провел 12 лет в качестве помощника футбольного тренера в средней школе. Моя работа во время игр заключалась в том, чтобы снимать на видео все футбольные матчи. Обычно я стоял высоко на трибунах в ложе для прессы или даже над ней, чтобы иметь лучшее место для просмотра и записи. Футбольных тренеров не интересуют школьный оркестр или шоу в перерыве между таймами, но мне, тем не менее, приходилось их видеть. В наши дни оркестр устраивает скорее бродвейское шоу, чем просто группу марширующих музыкантов.
Я никогда не забуду «выездную» игру в средней школе Уилсона недалеко от Рединга, штат Пенсильвания в пятницу вечером. У Уилсона был огромный марширующий оркестр с цветной знаменоносной группой, жонглерами, флагами и четырьмя девушками, крутящими белые деревянные церемониальные винтовки. Это было впечатляющее зрелище. В какой-то момент шоу четыре девушки с винтовками встали на пятидесятиярдовой линии и подбросили эти винтовки высоко в воздух. Три девушки отлично поймали свои. Четвертая девушка поймала свою, но не руками. Приклад винтовки ударил ее по макушке. И она упала, как будто ее подстрелил снайпер. Она распласталась на пятидесятиярдовой линии, без сознания! В толпе воцарилась тишина, пока мы все пытались осмыслить то, что мы только что видели.
Что было по-настоящему удивительно, так это то, что остальная часть оркестра, не сбившись с ритма, как настоящие профессионалы, продолжала идти вперед. Тромбонисты и бейс-барабанщики просто переступали через нее и продолжали маршировать в идеальном темпе, не пропуская ни одного движения. Даже когда спортивный тренер, наконец, выбежал на поле, чтобы посмотреть, жива ли она вообще, они продолжали маршировать. Мой строевой инструктор был бы очень горд.
Когда перерыв наконец-то закончился и группа двинулась к конечной зоне, на поле выехала машина скорой помощи и увезла бедную девушку. Когда скорая помощь проезжала мимо, все участники оркестра отдали честь, подобно какому-либо павшему товарищу в бою. Как и ожидал бы штаб-сержант Бозарт.
Говорят, вы никогда не забудете своих строевых инструкторов. Я согласен, со мной так же. Старшим строевым инструктором был штаб-сержант Бозарт. Кажется, его звали Билл, но вскоре нас научили пользоваться только фамилиями. Заводить друзей не рекомендуется, необходимо использовать только звание и фамилию. Я не уверен, откуда был родом сержант Бозарт, хотя мне показалось, что я уловил легкий акцент Новой Англии. Я знаю, что он был фанатом бейсбола, потому что он часто использовал аналогии с бейсболом, объясняя те или иные вещи.
Другими строевыми инструкторами были сержант Хендерсон, которого примерно через две недели заменил сержант Лэнд. Никаких объяснений так и не последовало. Лэнд был киллером или исполнителем Бозарта. Он будет незаметно виться поблизости, пока Бозарт отдает команды или инструкции, и бить вас по затылку, если вы не выполняете их идеально. Когда мы стояли по стойке смирно, он пытался отвлечь нас, по одному выдергивая волосы на груди. Я думаю, что этот ублюдок был садистом.
Последним был капрал Найтс. Штаб-сержант Бозарт представил Найтса как индейца. Найтс был тише сержанта Лэнда и осторожно подтягивал нашу винтовку ближе к телу, поправлял фуражку и все остальное, что нужно было отрегулировать. Он мало что говорил. Сначала я боялся всех строевых инструкторов. Потом я их ненавидел, а в конце концов стал их уважать. Это было изменение не столько в них, сколько во мне и, возможно, во всех остальных.
Никто из этих строевых инструкторов не уважал нас, потому что мы были гражданскими лицами, и у них было так много работы, чтобы превратить нас в морских пехотинцев. Одна из вещей, которые они сделали в тот первый субботний день, пока мы стояли по стойке смирно, — спросили каждого из нас, почему мы вступили в их Корпус морской пехоты. Были даны разные ответы, пока, наконец, мы не придумали, как правильно ответить: «Потому что я хочу быть частью величайшего рода войск, Корпуса морской пехоты США».
Когда они шли по каждому ряду, задавая один и тот же вопрос, я хотел ответить: «Не знаю, почему, сэр, я думаю, что совершил ужасную ошибку, потому что я думаю, что все вы, ребята, кучка крикливых ебланов». Позже я понял, что они проверяли, не призвали ли кого-нибудь из нас в морскую пехоту. Морские пехотинцы начали призывать парней. Быть призванным означало бы еще меньше уважения, если бы это было возможно.
Второй причиной неуважения было наше планируемое время нахождения в учебном лагере. Когда мы с Дейвом записались в мае 1965 года, нам сказали, что учебный лагерь продлится двенадцать недель. К июлю мы получили письмо, в котором говорилось, что учебный лагерь был сокращен до десяти недель. Хорошая новость для нас. Строевой инструктор объявил, что учебный лагерь был сокращен до восьми недель, потому что война во Вьетнаме обострялась быстрее и нас оприходуют всего за восемь недель.
Бозарт объявил: «Вы можете восемь недель стоять на голове!» Это была скорее хорошая новость для нас, но не для строевого инструктора. Им пришлось втиснуть двенадцать недель тренировок в восемь недель. Нас должны загрузить по полной, и даже тогда инструкторы по строевой подготовке не считали нас настоящими морскими пехотинцами. Для них, даже после прохождения учебного лагеря, мы были бы всего на две трети морпехами.
Время было потрачено не зря. В первую субботу мы наконец легли спать после 48 часов бодрствования. Я предполагаю, что многие ребята, такие как я, не спали большую часть ночи перед отъездом в учебный лагерь, поэтому мы были действительно измотаны. Когда наконец погас свет, я вырубился. Спустя, казалось, тридцать минут, нас вытряхнуло из коек из-за звука металлических мусорных баков, швыряемых вдоль по ряду коек, и тех же крикливых строевых инструкторов, кричащих: «ПОДЪЁМ, ПОДЪЁМ, ПОДЪЁМ, ВСТАВАЙТЕ, ВСТАВАЙТЕ, ВСТАВАЙТЕ!" Моей первой мыслью было: «Что, черт возьми, происходит?» Это было начало второго дня в учебном лагере.
Было воскресенье, и после завтрака, я имею в виду «утренний прием пищи», мы отправились в церковь на службу. Формально занятия в классе были не запланированы, поэтому после этого мы тренировались в казармах. Я не буду вдаваться во все известные вам строевые команды: напра-во, нале-во, кру-гом и так далее. Когда мы учились маршировать внутри казармы, строевой инструктор задавал ритм: «Левой, правой, левой, правой». Сначала он шел слишком медленно, чтобы убедиться, что мы все попадаем в ритм. Мы должны были слушать ритм и двигаться точно в ногу. Весь день мы маршировали по продолговатому кругу внутри казармы.
Всякий раз, когда кто-то поворачивал налево, когда он должен был повернуть направо, вы могли слышать крик инструктора по строевой подготовке: «На другое лево, придурок!» Если бы та же ошибка повторилась, этому человеку пришлось бы делать сгибы и выпады. Это наказание состояло из четырех частей и производилось на счет четыре. Начиная с положения «смирно», новобранец должен: 1) приседать, опираясь ладонями на пол, 2) отводить ноги назад, чтобы оказаться в положении для отжимания, 3) отводить ноги обратно в положение на корточках, а затем 4) обратно в положение «смирно». Попробуйте один раз, и это легко. Сделайте это двадцать или сорок раз, и это очень быстро надоест!
Я должен упомянуть, что строевой подготовке или маршам учат до сих пор, но они не используются в современном бою. Греки и римляне использовали в бою походные порядки. Современная тактика маршей была разработана во время наполеоновских войн и в последний раз использовалась во время Гражданской войны в США. Никто никогда не выполнял левый косой маневр во Вьетнаме или на любом другом современном поле боя. Строевая подготовка войск учит развивать коллективизм и немедленное подчинение командам.
Куда бы мы ни пошли, мы шли строем. Плац предполагалось использовать для отработки маршей или элементов строевой подготовки. Четыре недели были выброшены из нашего обучения, и одна из этих недель должна была быть посвящена строевой подготовке. У каждого строевого инструктора был свой стиль задавать ритм, чтобы, четыре или пять взводов шли единым строем, можно было идти в ногу и не путаться с другими. Штаб-сержант Бозарт был уникален. После слов «левой, правой, левой, правой,» он переключался на «раз, два, три, четыре». Затем он сказал: «Принять влево». При командном слове «Влево» все восемьдесят наших левых ног должны были издать один глухой звук. Однако его ритм звучал так: «Од, дв, трии, четыре, приняяять влеево, приняяять влеево» и как бы пел под его собственную маршевую песню. Мы слышали это как будто во сне. Это стало нашим новым способом ходьбы.

ГЛАВА 5
СОЗДАНИЕ МОРСКИХ ПЕХОТИНЦЕВ

Я преподавал в средней школе 28 лет. Обычно ученики были однородно разделены на секции, причем верхние секции направлялись в колледж. Следующие секции также могли поступить в колледж, но вместо этого могли выбрать другой путь. Средние секции были самыми трудными для обучения. Как правило, они были достаточно сообразительны, но из-за лени, домашних трудностей, проблем с законом или по какой-либо другой причине у них была низкая успеваемость. Нижние секции, вероятно, не были достаточно «начитанными» для колледжа, но у них были другие таланты. Поскольку мы были городской школой, самые младшие классы, вероятно, должны были быть в классах «специального образования». Но это совсем другая история.
Каждый год мой учебный график включал в себя в основном более низкие, более слабые секции. Однажды я пожаловался директору, и он дал мне следующее разъяснения. Он сказал: «Джим, ты хороший учитель, и ты можешь справиться с трудностями проблемных учеников лучше, чем некоторые другие учителя, и слабые ученики, кажется, равняются на тебя». Это был двусмысленный комплимент, но он действительно был правдой. Я думаю, что отчасти причина, по которой я связан с неуспевающими учениками, была связана с моим опытом службы в Корпусе морской пехоты. Для меня морская пехота доказала два момента. Первый, который я уже знал, я не был самым умным парнем на планете. Второй, было много парней, которые были в худшей форме, чем я. Но, помогая друг другу, мы все стали морскими пехотинцами.
Деревянный барак, в котором мы жили, имел форму большой заглавной буквы «Н». В середине «H» находились кабинеты, гальюн и душевые, а также комнаты строевых инструкторов. Каждая из двух длинных линий, которые образовывали стороны H, содержала казармы одного взвода из восьмидесяти человек. Наш взвод находился на второй палубе одного борта. В казармах в форме буквы «Н» тогда размещалось четыре взвода или триста двадцать человек. Наш взвод имел номер 275, и мы постоянно соревновались с другими взводами. По крайней мере, строевые инструктора соревновались, кто сможет обойти больше новобранцев. Казармы каждого взвода были устроены одинаково. Если войти из центра, где находились строевые инструктора, справа было десять двухъярусных кроватей, и слева — десять. Они были вдоль одной переборки, как это называлось. На противоположной стороне было то же количество коек, что и в другом ряду. В самой середине казармы стоял большой стол напротив входа в гальюн и кабинеты.
У каждого из нас была койка, рундук и ведро. Ведро использовалось для пожарных учений. Во время учений каждый человек должен был схватить свой хромированный купол, винтовку и ведро и выскочить на улицу. У нас было всего два противопожарных учения, одно днем в качестве демонстрации, а другое ночью в качестве проверки. Большинство из нас прошло. Ребята, которые что-то забыли, ну, скажем так, их наказание гарантировало, что они никогда не повторят эту ошибку. Основное предназначение ведра состояло в том, чтобы сидеть на нем, пока мы использовали верхнюю часть рундука в качестве рабочей зоны, когда чистили винтовки, писали письма и полировали ботинки, туфли и пряжки.
Каждую ночь нам давали свободное время. Свободное время означало не то, что мы думали вначале. В свободное время нам давали задания, которые включали: чистку винтовок, душ, полировку сапог и ботинок. Каждую ночь добавлялась новая задача, например, написать обязательное письмо домой, почистить пряжку нашего ремня, помыть наши ремни и так далее. В это свободное время разрешалось говорить, но не устраивать галдеж. Это означало, что мы могли шептаться, но не дурачиться. Всегда казалось, что у нас никогда не было возможности выполнить все эти задачи. Так что времени на разговоры с другими ребятами было мало.
Однако у нас было достаточно времени для сна. «Отбой» был в 10:00 вечера. или «2200». Подъем происходил в 5:45 утра или «0545», что означало, что мы спали почти восемь часов. После нескольких дней пробуждения от грохота мусорных баков выяснилось, что подъем положен быть в 05:45, но никто не запрещал вставать раньше. Проснувшись на полчаса раньше, мы могли одеться, посетить гальюн, заправить свои койки и избежать большего количества криков. В конце концов строевому инструктору достаточно было выйти на середину казармы и сказать: «Подъем», и все восемьдесят человек стояли уже одетые перед своими заправленными койками. Мы учились.
Во вторую субботу в учебном лагере мы были еще слишком зелеными, чтобы понять, что строевые инструктора были людьми, и их единственным развлечением было «дрючить» нас, заставляя делать что-то глупое. Иногда это было необходимо, а иногда нужно было преподать урок. В тот субботний день штаб-сержант объявил: «Хорошо, я хочу, чтобы все евреи вышли вперед и подошли ко мне». Это означало, что еврейские ребята должны были выбежать в центр казармы и встать по стойке смирно перед сержантом. Никто не двинулся. Он повторил приказ еще раз с тем же результатом. «Вы хотите сказать мне, что ни один из вас, гребаных дебилов, не еврей?» Затем он сказал капралу Найтсу: «Дайте мне список». Он просмотрел список имен и, наконец, сказал: «Голдблат, вперед и ко мне!» Гольдблат выбежал на середину казармы и стал по стойке смирно. После чего штаб-сержант Бозарт продолжил.
— Голдблат, ты еврей? И мне плевать, так это или нет. У тебя нет проблем. Ты понял?
— Нет, сэр, я не еврей, сэр, - ответил Гольдблат.
Бозарт глубоко вздохнул и продолжил.
— Ну, Голдблат звучит как еврейское имя, и каждой роте нужен хотя бы один еврей, иначе командование решит, что что-то не так. Итак, Гольдблат, ты теперь еврей роты.
Но, сэр, я католик и…, - начал говорить Гольдблат.
— Гольдблат, ты ротный еврей, и через десять минут ты вывалишься на улицу с другими евреями и пойдешь в синагогу. Ты понял?
— Да, сэр, - застенчиво ответил Голдблат.
— Я не слышу тебя, Голдблат, - подчеркнул свою точку зрения штаб-сержант Бозарт.
— Да, сэр, строевой инструктор!
Удовлетворенный, Бозарт отпустил его и сказал: «Теперь возвращайся к своей койке, запри свое дерьмо и жди приказа». Вот так взвод 275 соответствовал требованиям для еврейского морского пехотинца.
Позже тем же вечером, когда мы сидели на своих ведрах, работая над своими многочисленными задачами в свободное время, сержант Лэнд объявил: «Хорошо, гребаные блевотины. Вы здесь уже неделю. Есть кто-нибудь, кто хочет позвонить домой?» Я подумал: Боже мой, да! Я хочу позвонить своим родителям и сказать им, чтобы они забрали меня к черту отсюда. Эти люди сумасшедшие! Нас было четверо, и мы вышли вперед, и нам приказали выйти на улицу. Мы стояли по стойке смирно по прямой и, казалось, целый час звонили домой. Мы кричали: «Здравствуй, мама!»
Сержант Лэнд, стоя на вершине лестницы, крикнул нам: «Я вас не слышу! Как ваша мама должна вас слышать?»
Итак, мы неоднократно кричали: «Привет, мама!» Теперь я знаю, что мы кричали не целый час, просто это казалось долгим. Вероятно, это было всего десять или пятнадцать минут, как раз достаточно долго, чтобы наши голоса стали хриплыми, и мы поняли, что звонков домой не будет. Наконец сержант Лэнд спустился на улицу и отпустил каждого из нас в отдельности.
Спрашивая: «Ты достаточно позвонил домой, какашка?» Я был последним. Когда Лэнд встал передо мной, и поля его шляпы «Медведя Смоки» коснулись моего лба, он сделал паузу, думая о новом термине. «Думаю, я назову тебя Дерьмо для мозгов. А теперь возвращайся в бараки Дерьмо для мозгов!» Это стало для меня его новым прозвищем.
Я упоминаю эту историю о звонке домой только для того, чтобы проиллюстрировать, что я не был самым умным парнем во взводе 275. Я не был и самым глупым. Мы все должны были помогать друг другу. Я помог одному парню из какого-то ковбойского штата, который носил только ковбойские сапоги и не умел шнуровать обычные ботинки. Я показал ему, как шнурки оборачиваются вокруг крючков на ботинках.
В свободное время, когда мы принимали душ, мы должны были носить тапочки для душа или шлепанцы. «Ковбой» пошел в душ босиком, и когда инструктор по строевой подготовке остановил его, он объяснил: «Я должен дать своим «собакам» проветриться». Это заявление было встречено насмешками, и его глупое оправдание было встречено множеством «наклонов и толчков». Инструктор никогда не улыбался, но мы все смеялись.
Позже я помог одному парню написать обязательное еженедельное письмо домой. Он мог писать только заглавными буквами, почти как второклассник, и мне было интересно, как далеко он продвинулся в школе. Когда пришло время поставить марку на письмо, он не мог поверить, что одной марки достаточно, чтобы отправить письмо в Луизиану. И мне пришлось помочь ему написать слово Луизиана. Он также не мог понять, что для авиапочты не требуется никаких дополнительных почтовых расходов.
Парень рядом с ним объяснил: «Все письма отправляются авиапочтой! Как ты думаешь, на почте есть какой-то парень, который доставит твое письмо в Луизиану?»
Его ответ: «Но мы живем довольно далеко вглубь речной страны».
Его сосед по койке согласился: «О, я просто держу пари, что ты это сделаешь».
Не все были деревенскими тупицами или идиотами. Некоторые ребята были очень умны, и у всех нас, казалось, были какие-то уникальные таланты или способности. Эти уроки, которые я усвоил о людях, пригодились бы мне как учителю.