Джим Мэттис. Один из наиболее грамотных, умных, профессиональных американских военных, самый читающий генерал американской армии. Тот самый, который CHAOS (Colonel has another outstanding solution).
Я давно засматривался на эту книгу, знаю, что есть ее перевод (но он неполный и несовершенный). Хотелось сделать свой. Пока тему создал, по мере сил будем ее наполнять.

*****

ПОЗЫВНОЙ «ХАОС»
Учась быть лидерами

Джим Мэттис и Бинг Уэст

Мнения, выраженные в данной публикации, принадлежат авторам и не обязательно отражают официальную политику и позицию Министерства обороны или правительства США. Разрешение на публичное издание данной публикации Министерством обороны не означает его одобрения или фактической точности изложенного материала.

Авторское право © 2019 г., Джеймс Мэттис и Фрэнсис Уэст.
Карты © 2019 г., Дэвид Линдрот Инкорпорейтед.

Перевод на русский язык и комментарии © 2024 г., Сергей Бокарёв

Все права защищены.
Отпечатано в Соединенных Штатах издательством Random House, отделением издательства Penguin Random House LLC, Нью-Йорк.

*****

ПРОЛОГ

В конце ноября 2016 года, когда я наслаждался каникулами в честь Дня Благодарения в своем родном городе на реке Колумбия в штате Вашингтон, мне неожиданно позвонил избранный вице-президент Пенс. Не хотел бы я встретиться с избранным президентом Трампом, чтобы обсудить вопрос о назначении меня на должность министра обороны США? Я не принимал никакого участия в избирательной кампании, никогда не встречался и не разговаривал с господином Трампом, поэтому сказать, что я был удивлен, это значит не сказать ничего. Кроме того, я знал, что федеральный закон запрещает бывшему офицеру занимать пост министра обороны в течение семи лет после увольнения с военной службы, — если только Конгресс не сделает исключение. Учитывая, что с момента назначения министром в 1950 году отставного генерала Джорджа Маршалла никаких исключений не было, а я находился в отставке всего три с половиной года, меня одолевали сомнения, что я являюсь подходящим кандидатом. Но тем не менее, я полетел в Бедминстер, штат Нью-Джерси, на собеседование.
Во время перелета по стране у меня было время подумать о том, как изложить свое вѝдение роли Америки в мире. При вылете из Денвера, мое внимание привлек стандартный инструктаж стюардессы по технике безопасности: Если давление в салоне уменьшится, опустятся маски… Сначала наденьте свою собственную маску, а затем помогите окружающим… Мы все слышали это много раз, но в тот момент эти знакомые слова показались мне своеобразной метафорой: чтобы сохранить свою лидирующую роль, нам нужно сначала привести в порядок свою собственную страну, — особенно если мы хотим помочь другим.
На следующий день меня отвезли в Национальный гольф-клуб Трампа и, зайдя в боковую дверь, я прождал около двадцати минут, прежде чем меня провели в скромный конференц-зал, где и представили избранному президенту, избранному вице-президенту, начальнику избирательного штаба и еще нескольким людям. Мы поговорили о состоянии наших Вооруженных сил, о том, в чем наши взгляды совпадают, а в чем расходятся. В ходе нашей сорокаминутной беседы господин Трамп дружелюбном тоне вел широкую дискуссию, после чего он сопроводил меня к парадным ступеням клубного здания с колоннами, где уже собрались представители СМИ. Я предполагал, что после этого вернусь в Гуверовский институт Стэнфордского университета, где я провел последние несколько лет, занимаясь исследованиями и читая лекции по всей стране, — время, которое мне очень нравилось. Я полагал, что моя решительная поддержка НАТО и неприятие применения пыток к заключенным заставят избранного президента искать другого кандидата. Стоя рядом с ним на ступеньках, пока корреспонденты щелкали фотокамерами и выкрикивали вопросы, я во второй раз за неделю был удивлен, когда он охарактеризовал меня перед прессой как «настоящего». Спустя несколько дней меня официально выдвинули на должность министра обороны, и тогда я понял, что если Конгресс сделает исключение и Сенат его одобрит, то мне не доведется вернуться в красивый и яркий кампус Стэнфорда.
Во время собеседования господин Трамп спросил меня, справлюсь ли я с работой министра обороны. Я ответил, что смогу. Никогда не стремясь к этой должности, я воспользовался возможностью и предложил несколько других кандидатов, которые, по моему мнению, способны возглавить нашу оборону. Но тем не менее, будучи человеком, которого воспитали представители Великого поколения, родители, служившие в армии во Второй мировой войне; а затем сформировали более чем четыре десятка лет службы в Корпусе морской пехоты, я считал государственную службу одновременно и честью, и долгом. По моему мнению, когда президент просит вас что-то сделать, вы не играете в Гамлета у стены, заламывая руки. Если процитировать рекламный слоган великой американской спортивной компании, вы «просто делаете это». [1] Если вы готовы, то говорите «да».
Когда речь идет о защите нашего эксперимента с демократией и нашего образа жизни, идеология не должна иметь к этому никакого отношения. Кто бы ни просил вас служить — демократ или республиканец — вы служите. «Политика заканчивается у кромки воды». [2] Этот подход сформировал меня и определил мои взгляды, и я не собирался ему изменять, как бы сильно я ни наслаждался жизнью к западу от Скалистых гор и проводил время с семьей, которой пренебрегал в течение сорока с лишним лет службы в морской пехоте.
Когда я сказал, что справлюсь с работой, я имел в виду, что чувствую себя подготовленным. В силу ряда обстоятельств я знал эту работу досконально. В конце 1990-х годов мне довелось служить исполнительным секретарем двух министров обороны — Уильяма Перри и Уильяма Коэна, а также побыть старшим военным помощником заместителя министра обороны Руди де Леона. В столь тесном кругу я лично увидел и понял всю безмерность и серьезность обязанностей министра обороны. Это тяжелая работа: наш первый министр обороны покончил жизнь самоубийством, и мало кому удалось выйти из этой должности невредимым, как с юридической, так и с политической точки зрения.
Мы находились в состоянии войны, в условиях самого продолжительного вооруженного конфликта в истории нашей страны. Я подписал достаточно писем родственникам, в которых сообщалось о смерти близкого человека, чтобы понять, к каким последствиям может привести руководство ведомством, находящимся на войне, в то время как вся остальная страна в таком состоянии не находится. Миллионы преданных своему делу солдат и гражданских лиц, разбросанных по всему миру, выполняли свою работу с бюджетом, превышающим валовой внутренний продукт всех стран вместе взятых, за исключением пары десятков. В личном плане у меня не было большого желания возвращаться в округ Колумбия. Я не черпал энергию в суматохе и политике, которыми наполнена наша столица, но при этом я не чувствовал себя перегруженным работой. Я также был уверен, что смогу заручиться двухпартийной поддержкой нашей обороны, несмотря на политическое братоубийство, практикуемое в Вашингтоне.
В конце декабря я прилетел в Вашингтон, чтобы поучаствовать в процессе своего утверждения в Сенате в должности министра обороны.

******

Эта книга о том, как моя карьера в морской пехоте привела меня к этому моменту и подготовила к тому, чтобы сказать «да» работе такого масштаба. Морская пехота учит вас, прежде всего, адаптироваться, импровизировать и преодолевать трудности. Но в Корпусе ожидают, что вы выполнили домашнее задание, овладели своей профессией. Любительское исполнение — это анафема, и морские пехотинцы прямо критикуют недостатки, довольствуясь лишь стопроцентными усилиями и самоотдачей. Тем не менее, на протяжении всей моей карьеры каждый раз, когда я совершал ошибку — а их было немало, — Корпус продвигал меня, признавая, что эти ошибки были частью моего обучения и необходимым мостиком для того, чтобы научиться делать все правильно. Из года в год морские пехотинцы обучали меня навыкам, в которых, как они знали, я нуждался, одновременно обучая меня справляться с неожиданностями.
Под прусской внешностью из коротких стрижек, броской униформы и строгих стандартов Корпус растит одних из самых странных индивидуалистов и оригинальных мыслителей, с которыми я только сталкивался на своем пути через множество командований, десятки стран и различные университетские городки. Военное превосходство морской пехоты не душит интеллектуальную свободу и не подменяет творческие решения регламентированным мышлением. Там знают свои уставы, зачастую полученные из уроков, усвоенных в бою и написанных кровью, но не позволяют им превращаться в догму. Горе тому, кто не проявляет воображения и при анализе результатов боевых действий прикрывается доктринерством. Критика в полевых условиях, в классе или во время досуга просто не может быть мягкой или щадящей. Личная чувствительность не имеет никакого значения. Никто не будет облегчать вам кризис среднего возраста, когда ваши вышестоящие или подчиненные коллеги будут предлагать более изощренные или исторически проверенные варианты, даже если они не соответствуют доктрине.
В любой организации главное — правильно подобрать команду. Два качества, которые я ценил больше всего при отборе кандидатов на продвижение по службе или при выдвижении на ответственные должности, — это инициативность и агрессивность. Я искал эти качества в тех людях, с кем работал рядом. Организации получают то поведение, которое они поощряют. У морских пехотинцев нет институциональной путаницы в отношении их миссии: они — силы готовности флота, предназначенные для того, чтобы хорошо сражаться в любых климатических условиях или в любом месте, а затем возвращаться в свое собственное общество лучшими гражданами. Эта этика породила силу, которую боятся враги и принимают союзники по всему миру, потому что в Корпусе морской пехоты вознаграждают за инициативу, которая агрессивно реализовывается.
Во время месячной подготовки к слушаниям по утверждению кандидатуры в Сенате я прочитал множество отличных аналитических материалов. Меня поразило то, насколько ослабевает наше конкурентное военное преимущество, в том числе технологическое, и мы должны были сосредоточиться на его восстановлении. В течение последнего десятилетия своей военной службы я боролся с терроризмом на Ближнем Востоке. За это время и за три года, прошедшие с тех пор, как я оставил действительную военную службу, необдуманное и бессистемное финансирование значительно ухудшило ситуацию, нанеся нашему нынешнему и будущему военному потенциалу бóльший ущерб, чем любой враг в этой области.
Я понимал, что знания, вбитые в меня как в морского пехотинца, придется адаптировать к своей роли гражданского министра. Формулирование политики — от определения основных угроз для нашей страны до адаптации военного образования, бюджета и отбора руководителей для соответствия быстро меняющемуся характеру войны — предъявляло ко мне новые требования. Теперь мне стало еще более понятно, почему в морской пехоте формируют расширенный список обязательной для чтения литературы для всех, кому присваивают новое звание: чтение прививает историческую глубину, освещая путь вперед. На протяжении всей службы мы медленно, но верно узнавали, что нет ничего нового под Солнцем: правильно информированные, мы не становились жертвами — и всегда могли вырабатывать варианты.
Привычки, укоренившиеся во мне за десятилетия погружения в тактику, оперативное искусство и стратегию, в успехи и неудачи, в союзнические и политические круги, в работу с человеческим фактором, под сенью настойчивого требования Корпуса морской пехоты изучать (а не просто читать) историю, оправдали себя. Когда я покинул действительную военную службу, мне напомнили, как мне повезло, что я служил так долго, как повезло, что я оказался в нужном месте в нужное время в том, что являлось авантюрным карьерным путем. Когда я сказал избранному президенту, что могу справиться с этой работой, я знал, что эти десятилетия учебы и наблюдения за тем, как компетентные и некомпетентные люди решают проблемы, подобные тем, с которыми мне придется столкнуться, во многом определят мою работу.
Оглядываясь назад, я понимаю, что некоторые вещи очевидны: обязательное чтение, которое расширялось с каждым званием, тренеры и наставники, предъявлявшие высокие требования, фокус в морской пехоте на адаптации, создании команды и критическом мышлении, а также годы, проведенные в море и на чужих берегах, — все это было подготовкой к этой работе, даже если я никогда не стремился к ней. Судьба, Провидение или случайные назначения военной карьеры привели к тому, что как только меня постучали по плечу, я был готов. Когда меня попросили послужить еще раз, я смог ответить «да» без высокомерия или невежества. Хотя я намеревался прослужить все четыре года, я ушел в отставку на полпути. Так закончилась моя государственная служба; теперь я расскажу вам, как она началась.

******

Моя цель при написании этой книги — передать уроки, которые я выучил, тем, кому они могут быть полезны, будь то в армии или в гражданской жизни. Мне повезло, что американский народ финансировал мое сорокалетнее образование, и некоторые из полученных мною уроков могут оказаться полезными для других. Я старомоден: я не пишу о действующих президентах. В последующих главах я расскажу о том, что подготовило меня к вызовам, которые я не мог предвидеть, но не буду обсуждать жаркую политическую риторику наших дней, оставаясь хранителем общественного доверия.
Книга состоит из трех частей: непосредственное лидерство, исполнительное лидерство и стратегическое лидерство. В первой части я опишу годы своего становления, когда я рос, а затем служил в Корпусе, где меня «вырастило» вьетнамское поколение морских пехотинцев и где я впервые повел своих морпехов в бой. Это было время прямого, непосредственного руководства, лидерства лицом к лицу, когда вместе с теми, кого я вел за собой, у меня была личная, зачастую напряженная связь с рядовыми морпехами, которых зачастую я знал лучше, чем своих собратьев.
Во второй части я расскажу о расширении круга обязанностей руководителя, когда я командовал войсками численностью от 7 000 до 42 000 человек и уже не мог знать имя каждого из своих подопечных. Мне пришлось адаптировать свой стиль лидерства, чтобы мои намерения и заботы, проходящие через нижестоящие командные инстанции, были понятными и ощутимыми самыми молодыми матросами на палубах и рядовыми пехотинцами в полевых условиях, где я редко их видел.
Наконец, в третьей части я углублюсь в проблемы и методы работы на стратегическом уровне. Я рассмотрю взаимодействие гражданских и военных лиц с точки зрения высшего офицера, на уровне, где военные руководители должны пытаться примирять мрачные реалии войны с человеческими устремлениями политических лидеров, где царит сложность, а последствия неосмотрительности тяжелы и даже катастрофичны.
Привычка продолжать учиться и адаптироваться появилась у меня, когда я перешел в администрацию в качестве члена кабинета министров, где мой портфель превысил мою прежнюю военную роль. И все же прилагать максимум усилий в конце рабочего дня меня заставляли ветераны прошлых войн, которые, как я чувствовал, смотрели на меня; а также заслуживающая уважение честь служить своей нации, возглавляя тех стойких и верных патриотов, которые смотрели сквозь призму политических перипетий Вашингтона и добровольно поставили свои жизни на кон, чтобы защищать Конституцию и американский народ.
Многое из того, что я унес с собой, было выражено в написанной от руки открытке, которая лежала на моем рабочем столе в Пентагоне последние несколько лет — столе, на котором я подписывал приказы о развертывании войск, отправляемых за границу. На ней было написано: «Внесет ли это обязательство достаточный вклад в благополучие американского народа, чтобы оправдать гибель наших солдат?» Мне хотелось бы думать, что благодаря урокам, которые мне преподали, ответ на этот вопрос для семей, чьи сыновья погибли на войне, будет положительным, несмотря на вечную боль, которую эти семьи носят с собой.

ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Англ. Just do it. Рекламный слоган компании Nike.
[2] Поговорка, отражающая американскую политическую традицию, восходит к т.н. «резолюции Ванденберга» 1948 года, которая предоставляла разрешение правительству США заключать в мирное время договоры о союзах с государствами, находящимися за пределами Американского континента (что фактически позволило США непосредственно возглавить процесс создания военно-политических блоков во всем мире, и прежде всего в Европе, и размещать свои военные базы в других независимых государствах). В политическом смысле означает, что политические дебаты (прежде всего между республиканцами и демократами) должны оставаться внутренним делом и не должны отражаться на взаимоотношениях с другими государствами.

Спасибо большое. С нетерпением буду ждать продолжения.

ЧАСТЬ I
ЛИДЕРСТВО НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ

ГЛАВА 1
Беззаботный юноша вступает в ряды дисциплинированных морских пехотинцев

Как и большинство двадцатилетних парней, я считал себя неуязвимым, но зимой 1971 года, находясь на крутом хребте в восточной части штата Вашингтон, я свалился прямо навстречу своей смерти. Я смотрел на крошечные фигурки рабочих на плотине далеко внизу, когда нога соскользнула, и мое тело рухнуло вниз по льду в направлении реки Колумбия. Откинувшись назад, чтобы не упасть головой вниз, я заскользил на спине вниз по крутому склону. Ускоряясь в падении вниз, я пытался упереться каблуками, но ботинки соскальзывали с камней, мой рюкзак вырвался из рук. На поясе у меня висел Ka-Bar — боевой нож, подаренный мне ветераном морской пехоты, я вытащил его и вонзил в ледяную корку, но из рук вырвало и его. Я продолжал лететь вниз, набирая скорость, потом перевернулся, яростно размахивая руками и царапая ногтями. Но падение не замедлялось.
Тело отскочило от большого камня, и я перевернулся на бок, врезавшись в валун, который и прервал мое падение. Когда я пришел в себя, то почувствовал, как из носа течет кровь. Однако меня не тошнило, и из ушей кровь не шла, и так что сотрясения не было. Я лежал, проверяя различные части тела — ребра болели при дыхании, но руки и ноги сгибались. Обошлось без особых увечий.
Мне повезло, и меня, конечно, спасли отнюдь не мои альпийские навыки. Потребовалось еще несколько часов скольжения, чтобы я добрался до скалистого оврага и спустился вниз по склону. Один из рабочих увидел, как я ковыляю, и подвез меня через плотину Прайст-Рапидс, а потом предложил подбросить меня на сорок миль обратно к дому.
— Я благодарен вам, — ответил я, — но сначала мне бы хотелось немного подлечиться.
Он посмотрел на меня с пониманием. Рабочий человек, он каждый день бывал на свежем воздухе, и знал подобный тип людей. Если я решил не торопиться с возвращением домой, это было мое дело.
Я провел в лагере два дня, ожидая, пока сойдут синяки. Днем лежал на спине и только и делал, что любовался снегом на кустарнике; а ночью больше дремал, чем спал. С ушибленными и, вероятно, треснувшими ребрами, каждый раз, когда я переворачивался на спину, я просыпался от резкой боли.
Тем летом, накануне этого события, я прошел суровую школу кандидатов в офицеры морской пехоты, и помнил, что рассказывал нам один суровый сержант. Несколькими годами ранее его взводу пришлось брать холм под вражеским обстрелом. Все нервничали: северовьетнамцы стрелять умели. Он рассказал нам, как его командир взвода их успокоил.
— Мы не можем выбирать, когда нам умирать, — сказал он. — Но мы выбираем, как встретить смерть.
Падение на льду заставило меня понять, что я хочу провести свою карьеру среди таких людей: мужчин, которые справлялись с жизненными невзгодами так, как они их настигали; которые были больше заинтересованы в том, чтобы жить полной жизнью, чем в собственном долголетии. Меня не волновало зарабатывание денег, мне хотелось быть на свежем воздухе и в компании людей, жаждущих приключений. Для меня морская пехота обладала правильным духом и правильным взглядом на жизнь, а мое падение послужило метафорой для всей моей последующей карьеры в морской пехоте: ты совершаешь ошибки, или же тебя сбивает с ног жизнь; но в любом случае ты встаешь и продолжаешь жить дальше. Ты справляешься с проблемами, и не скулишь по этому поводу.
Я вырос в Ричленде, штат Вашингтон. В 1940-х годах это была пыльная фермерская община на реке Колумбия с населением в несколько сотен человек. Во время Второй мировой войны Инженерный корпус Армии США принес в эти места зарождающуюся ядерную эру, когда начал использовать гидроэлектроэнергию Колумбии для строительства реакторов в Хэнфорде. Это была часть Манхэттенского проекта, гонки за созданием атомной бомбы. В процессе нее Ричленд превратился в город с крепким средним классом, без слишком богатых и бедных анклавов. Наше сообщество из семнадцати тысяч инженеров, техников, строителей и торговцев было сформировано испытаниями, которые выпали во время Великой Депрессии и Второй мировой войны — трудолюбивое, патриотичное, с развитым чувством гражданского долга, ориентированное на традиционные семейные ценности. Никто не разбрасывался своим статусом. Много лет спустя я прочитал эпитафию на надгробном камне Джеки Робинсона: «Жизнь важна только в том случае, если она влияет на другие жизни», [1] — слова, отражавшие кредо того поколения, которое меня вырастило.
Мой отец был моряком, главным инженером торгового флота, побывавшим в 1930-х и 40-х годах в десятках стран. Моя мама, дочь канадских иммигрантов, после выпуска из средней школы во время Второй мировой войны служила вольнонаемной служащей в разведке сухопутных войск США в Вашингтоне и в Претории. Моего отца она встретила на борту корабля, следовавшем в Африку, после чего они познакомили трех своих сыновей со свободной конкуренцией идей, с миром, которого не нужно бояться, но который нужно исследовать. Любопытство и любовь к жизни, которые они привили мне, руководит мной и по сей день.
По мере взросления мне нравилась свобода, которой я обладал. Между семейными походами в горы и охотой на кроликов со своим .22-м калибром в сопровождении собаки Никки или друзей, родители предоставили мне полную свободу путешествовать. Много вы знаете родителей, которые решились бы подвезти своего подростка до шоссе за городом, чтобы он мог отправиться автостопом через весь Запад?
Мне никогда не нравилось сидеть в классе, самостоятельно я мог читать гораздо быстрее. Вместо телевизора у нас дома была хорошо укомплектованная домашняя библиотека, и книги я просто поглощал — «Остров сокровищ» Стивенсона, «Отважные капитаны» Киплинга, «Последний из могикан» Купера, «Зов предков» Лондона, «Швейцарская семья Робинзонов» Висса. Моим любимым автором был Хемингуэй, за ним шли Фолкнер и Фицджеральд. Читая об экспедиции Льюиса и Кларка, я был очарован тем, что они шли на каноэ по реке Колумбия и проходили через наш район.
Я начал путешествовать автостопом в 1964 году, когда мне исполнилось тринадцать лет — у меня была неутолимая тяга к тому, чтобы посмотреть, что там, за горизонтом, а автострады давали возможность исследовать далеко за пределами Каскадных гор. Мои родители не возражали против моих вылазок. Время тогда было более простое, и чувство доверия к своим соотечественникам было развито гораздо сильнее. Я путешествовал по широкой полосе запада Соединенных Штатов, наслаждаясь незатейливой и настоящей жизнью. Я был в хорошей форме, привык спать под открытым небом и в равной степени интересовался книгами, людьми и дикой природой.
Как и все, кто странствовал далеко и надолго, я не раз попадал в переделки. В Монтане я сцепился с тремя местными мальчишками. Мне было хуже всего, когда на пикапе появился рослый шериф с серебряной звездой и в белой ковбойской шляпе — фигура прямо из кино. Он выделил мне тюремную камеру, а рано утром следующего дня отвез меня на железнодорожную станцию, чтобы посадить на грузовой поезд, идущий на восток.
— Трое против одного, — сказал он мне на прощанье. — Трудно победить при таких шансах.
В 1968 году в Университете Сентрал Вашингтон я был посредственным студентом, склонным к тусовкам. После того как однажды ночью я слишком сильно напился, местный судья приказал мне провести выходные в тюрьме — наказание за пьянство в несовершеннолетнем возрасте.
Один из заключенных, Портер Вагонер (но не тот знаменитый певец), [2] который скрылся от правосудия, будучи выпущенным под залог в Мэриленде, увидел однажды субботним вечером, как я приподнялся, чтобы выглянуть в зарешеченное окно, желая посмотреть, что теряю снаружи.
— Что ты там видишь, Джимми? — спросил он, укладываясь обратно на койку.
— Грязную парковку.
— А я отсюда вижу звезды на ночном небе, — сказал он. — Это твой выбор. Ты можешь смотреть на звезды или на грязь.
Он сидел в тюрьме, но душой был на свободе. От этого заблудшего философа я узнал, что, что бы ни случилось, нельзя быть жертвой; ты сам выбираешь, как реагировать. Вы не всегда можете контролировать обстоятельства вокруг себя, но всегда можете контролировать свою реакцию. На следующий день я вызвался подметать тюрьму, мыть полицейские машины и собирать еду в местной столовой для других заключенных, чтобы как можно быстрее изменить свои обстоятельства. И вышел досрочно — за полный отработанный день мне скостили полтора дня отсидки.
Лето я провел на курсах подготовки кандидатов в офицеры в Куантико, штат Вирджиния, и мне нравился этот вызов. Нас оценивали и лепили капралы и сержанты, только что вернувшиеся с полей вьетнамских сражений, решив, что мы, начинающие лейтенанты, либо станем хорошими офицерами, либо будем отправлены домой. Эти сержанты никогда не удовлетворялись тем, что мы выкладываемся на полную; наоборот, они всегда подталкивали нас к еще бóльшему. Либо ты не отставал от них на крутых, грязных горных тропах, проходил полосу препятствий за отведенное время и сдавал нормативы на стрельбище, либо отправлялся восвояси. Они манили нас авиабилетами домой, чтобы склонить к увольнению, чтобы мы выбрали более легкий путь. И пока мы тренировались, во Вьетнаме гибли морские пехотинцы, поэтому попытки были не в счет, нужно было действовать. За два знойных лета отсеялось больше половины класса.
В начале 1972 года, после чуть более трех лет обучения в университете, я был зачислен вторым лейтенантом в морскую пехоту. Первой моей остановкой в карьере стала семимесячная служба в учебном центре в Куантико. В морской пехоте, уникальном среди всех четырех видов Вооруженных сил, каждый офицер изначально готовится как пехотинец. Это позже он будет учиться в других школах, чтобы стать летчиком, логистом или кем-то еще. Но все офицеры начинают службу вместе, осваивая один и тот же набор базовых навыков и формируясь в единой культуре. Каждый морской пехотинец — прежде всего стрелок и должен получить квалификацию на стрельбище. Лейтенанты учатся тому, что всё, чем они будут заниматься в Корпусе, независимо от звания или должности, связано с рядовым, который атакует врага. Подобное введение в службу с общей социализацией оказывает сильное влияние на Корпус морской пехоты, пронизывая все аспекты его боевого этоса. [3]

******

Позже в том же году меня отправили на Окинаву, назначив в мое первое пехотное подразделение. Мне повезло: я попал во 2-й батальон 4-го полка морской пехоты, где большинство ключевых командиров провели годы в боях на рисовых полях, в горах и джунглях. Они хорошо знали свое дело. Они не были замкнутыми просто потому, что видели настоящий бой, они были жесткими и дружелюбными, и охотно делились своими боевыми знаниями. Мне не нужно было заслуживать их поддержку; мне предстояло ее не приобрести, а потерять.
В то же время каждый из нас создавал себе индивидуальную профессиональную репутацию. Независимо от того, прослужишь ли ты в Корпусе четыре года или сорок лет, эта репутация будет всегда следовать за тобой. Был ли ты физически здоров? Был ли ты тактически грамотен? Мог ли ты вызвать артиллерийский огонь? Мог ли ты быстро адаптироваться к изменениям? Как отвечал тебе твой взвод? Был ли ты способен подавать пример? Ты должен был быть таким же выносливым, как и твои солдаты, которых не интересовало, сколько книг ты прочитал, поэтому я старался заниматься с самыми физически подготовленными и учиться у самых тактически хитрых.
Начало семидесятых годов прошлого века было неспокойным временем в истории Америки: беспорядки, политическая возня и война, раздирающая общество. Военные не могли быть изолированы от этих социальных волнений. С окончанием призыва в армию в рядах не пользовавшихся популярностью Вооруженных сил росло число военнослужащих, бросивших школу, а также мелких преступников. Расовая напряженность, неповиновение и употребление наркотиков приводили к разладу и расколу в армейских рядах, так что у нас была своя доля расистов и наркоманов. Они пытались заразить других, и если младший офицер не руководил, твердо демонстрируя силу своей личности, число таких людей росло. Из-за военных потерь и казарменной обстановки, приведших к уходу из Корпуса слишком много хороших людей, мой взвод поначалу насчитывал всего двадцать шесть человек. Моим замкомвзвода был двадцатиоднолетний капрал Уэйн Джонсон, иммигрант из Британской Гайаны по прозвищу «Джон Уэйн». Прослужив в корпусе всего три года, причем все за границей, он выполнял работу, предназначенную для штаб-сержанта с десятилетним стажем и опытом службы. Он не терпел от своих подопечных-однолеток ни вольностей, ни разгильдяйства.
«Лейтенант, — говорил он мне, — вы должны быть тверже, чем окаменевший клюв у дятла», — дополняя, что некоторые во взводе не соответствуют стандартам морской пехоты, и что если я хочу, чтобы мои солдаты следовали за мной, я должен быть таким же крутым, как мои самые жесткие люди. Однажды я со своим взводом оказался в джунглях. Мы упорно шли несколько дней, потные, вонючие, невыспавшиеся, измотанные — обычное дело для вояк. Один парень, самый большой бунтарь во взводе, пробормотал, что хотел бы убить своего «чертового твердолобого лейтенанта». Когда капрал Джонсон привел его ко мне, я решил, что он не разрушит атмосферу доверия в нашем сплоченном взводе. Велев ему следовать за мной через джунгли к командному пункту роты, в конце пути я сказал ему, что он мог бы выстрелить мне в спину. Но у него не хватило духу.
Я мог бы написать официальный рапорт, но вместо этого отвел его к первому сержанту Мата, старшему военнослужащему сержантского состава нашей роты. Как второй лейтенант, я был старше его по званию, но это была лишь формальность — первый сержант роты наставлял нас, молодых офицеров. Он велел мне возвращаться в свой взвод, а с этим случаем он разберется сам.
Несколько дней спустя сержант сказал:
— Этот говнюк больше не служит в нашем Корпусе, лейтенант.
Бам — и человек исчез. Упакован и отправлен. Каждому лейтенанту нужен первый сержант Мата, человек с двадцатипятилетним стажем и сотней друзей в других гарнизонах. Куда делся смутьян? Да какая разница; он вылетел. Он был олицетворением тех проблем, с которыми сталкивались младшие офицеры в те дни, и подобные увольнения плохих игроков были необходимы, чтобы справиться с неспокойными временами. Корпус морской пехоты не стал снижать свои стандарты. То, что называлось «ускоренное увольнение», являлось важнейшей политикой, установленной для времен, которые, к счастью, остались в далеком прошлом.
Благодаря таким первым сержантам, как Мата, и молодому командиру батальона, который однажды станет комендантом Корпуса морской пехоты, в нашем батальоне быстро сократилось и количество мразей, и их влияние. Те, кто выжидал, быстро поняли, что к чему, и выпрямились. Почему? Потому что мало какая судьба может быть хуже, чем публичное неприятие и увольнение. Каждому нужен друг, цель и шанс стать частью чего-то бóльшего, чем он сам. Никто не хочет быть отброшенным в сторону как никчемность.
Как и военно-морские силы, морская пехота организована для переброски кораблями ВМС для высадки на вражеские берега. Мы отправлялись в путь с сорокафунтовым вещмешком и боевым снаряжением, живя с ними месяцами. Жизнь и служба была физически тяжела, что порождало у нас грубоватый, но добрый юмор. Своих 180 человек я узнал так же хорошо, как и своих братьев дома. Когда мы не отрабатывали высадку десанта, то бегали бесчисленные круги по летной палубе. Мы читали все подряд — от «Звездного десанта» Хайнлайна до исторического исследования сражения за Окинаву Николса и Шоу. Мы выпускали пар и спускали недельную зарплату за пару буйных дней на берегу в Гонконге, Сеуле, Сингапуре, Маниле и дюжине других городов, иногда к неудовольствию наших командиров. И то, что я узнал о сложностях проведения морских десантных операций во время многочисленных дальних походов в Тихом и Индийском океанах, очень пригодилось мне в будущем.
За первую дюжину лет службы в морской пехоте я командовал двумя взводами и двумя ротами, побывав в тринадцати странах на полудюжине кораблей. Где бы мы ни ходили, на каждой высадке и в каждом учении в чужих странах, я познал огромную ценность союзников. В Корее морские пехотинцы этой страны служили моими советниками и доказали свою стойкость в заледеневших холмах. Новозеландские войска в Малайзии продемонстрировали свой воинственный дух маори и научили нас воевать в джунглях, как это делали на своих островах и филиппинские войска. Энергичные и компетентные австралийцы, и спокойные представители японских Сил самообороны показали нам разные, но эффективные стили ведения боя. Эти и другие люди продемонстрировали мне незаменимую пользу от обучения у других.
Ветераны Вьетнама научили меня, что нельзя выиграть перестрелку, будучи доброжелательным. В джунглях Вьетнама вражеская тактика заключалась в том, чтобы пробраться как можно ближе к позициям морских пехотинцев, чтобы мы не могли использовать свои средства огневой поддержки. В ответ на это морпехи научились организовывать огневые мешки — определять важнейшие участки местности, по которым нужно наносить удары. Эти участки пристреливались, и с помощью простого кодового слова серия снарядов обрушивалась на врага.
В качестве примера наставничества, которое я получил, будучи молодым офицером, можно привести одного из командиров нашей роты, Энди Финлейсона, который обучал меня тонкому искусству огневой поддержки. На полигоне на Филиппинах он отработал со мной, как нанести серию артиллерийских ударов, приближая их все ближе и ближе к нашим позициям. В качестве благодарности за веру Энди в меня, я старался читать рекомендованные им книги, в том числе «Лейтенантов Ли» Дугласа Фримена и «Стратегию» Лидделла Гарта. Он призывал меня расширять свой кругозор, и я перенял этот метод наставничества на протяжении всей своей карьеры.
В последний день наших занятий я ожидал, что Энди будет управлять артиллерийской поддержкой. Ничего подобного! Он оставил меня одного управлять артиллерией, минометами и пулеметами по мере продвижения войск. Мне нужно было дать один минометный залп, положив его в двухстах ярдах перед передовыми подразделениями. Я был уверен в правильности координат и времени открытия огня, произнес кодовое слово, и мины полетели. Земля содрогнулась от серии взрывов 81-миллиметровых мин, и войска продолжили наступление. Энди кивнул и отошел. Намек был понятен: верьте в своих подчиненных после того, как вы их обучили.
С тех пор я стараюсь привить поколениям морских пехотинцев навыки эффективного использования оружия поддержки. Не стоит посылать в бой солдата с винтовкой, когда с этой задачей справится пятисотфунтовая бомба. Огневая мощь позволяет использовать потрясающие американские технологии, давая нашим солдатам решающее преимущество. Уверенность в том, что их командир знает свое дело и не станет тратить их жизни впустую, в сочетании с ожиданиями младших офицеров является ключом к получению полной самоотдачи наших солдат. Возникающая в результате этого уверенность — самое сильное оружие, доступное нам.
Шесть лет спустя мы с Энди служили вместе в батальоне, дислоцированном на Гавайях. Подразделение находилось на борту амфибийных кораблей в Индийском океане, направленных туда президентом Картером после того, как Советы вошли в Афганистан. В то же время Иран удерживал в плену пятьдесят два сотрудника американского посольства в Тегеране. Группа спецназа собиралась предпринять попытку спасения, и наша задача состояла в том, чтобы отвлечь иранцев или отреагировать на любую другую непредвиденную ситуацию. Отвлечь внимание иранских военных мы могли, захватив что-то критически важное для них.
В нашем батальоне разработали план десантирования с целью захвата крупного иранского объекта. Предполагалось, что это будет отвлекающий маневр, но после того как мы уточнили и отработали план, мы были уверены, что разгромим несколько тысяч иранских солдат, охранявших объект. Несмотря на то, что враг будет превосходить нас численно, мы были обученными ударными войсками, обладающими преимуществом внезапности. Наши истребители с авианосцев и корабельные орудия ошеломят защитников, а затем мы их перебьем. Это может показаться самонадеянным, но история полна примеров — например, действия «Каменной стены» Джексона в долине Шенандоа, — когда смелость в сочетании с продуманным планированием одерживала верх над численно превосходящим противником. В конечном итоге спасательная миссия не достигла Тегерана, и нам так и не дали сигнал к проведению операции, о чем я сожалею до сих пор — иранским фанатикам нужно было преподать урок смирения.
Я решил, что мой дом среди этих воинов, потому что меня привлекал их дерзкий, буйный, дьявольски беззаботный боевой дух. Мне нравилось быть с солдатами, заряжаться энергией от их заразительного, зачастую сардонического энтузиазма. Мы все были добровольцами, и патриотизм был заложен скорее в нашей ДНК, чем в наших словах; большинство из нас записались в армию не ради национальной идеи — мы редко чувствовали, что наша страна стоѝт за нами единым фронтом, и в основном отождествляли себя друг с другом. Мы разделяли то, что Френсис Скотт Фицджеральд называл «бунтарскими экскурсиями с привилегированными заходами в человеческое сердце». Я никогда не стремился к долгосрочной перспективе, мои цели были скромными. Я думал: «Может быть, стану капитаном» — и это позволяло мне не беспокоиться о следующей должности и сосредоточиться на том, чтобы как можно лучше выполнять свою работу на том уровне, который я занимал. Каждая неделя службы в морской пехоте флота считалась последней неделей мира. Как сказал один комендор-сержант: «Будьте готовы. На следующей неделе мы окажемся в бою».
Первые годы службы в морской пехоте научили меня основам лидерства, которые в целом сводились к принципу «КЗУ». [4]
Во-первых — это компетентность. Будьте блестящи в основополагающих знаниях и навыках. Не пытайтесь просто делать свою работу, вы должны овладеть ею. Это касается всех уровней командования по мере продвижения по службе. Анализируйте себя, выявляйте свои слабые места и совершенствуйте их. Если вы не можете пробежать три мили за восемнадцать минут, больше занимайтесь; если вы плохо слушаете, развивайте самодисциплину; если вы не умеете быстро вызывать огонь артиллерии, отрабатывайте это на практике. Ваши войска рассчитывают на вас. Конечно, иногда вы будете лажать, но не зацикливайтесь на этом. Последний совершенный человек на этой земле давно умер на кресте — просто будьте честны сами с собой и живите дальше, становясь умнее от того, чему вас научила ваша ошибка.
Все сражения, которые ведутся как обычными войсками, так и партизанами, основываются на базовых принципах — огневом превосходстве и маневре против противника. Битву решают огонь и маневр, блокирование и захват. Корпус существует для того, чтобы выигрывать сражения, и это неотделимо от подготовки морских пехотинцев, отстаивающих его ценности в трудные времена. Все, что не способствует победе в бою морских пехотинцев, имеет второстепенное значение. К сожалению, слишком многие из тех, кого я видел убитыми или ранеными, оказались неспособны справиться с базовыми обязанностями. Война чревата случайными опасностями и неосторожными действиями. Четкие приказы и неустанные практические занятия, основанные на разведывательных данных и повторяющейся отработке основных навыков, позволяют укрепить мышцы — не раз и не два, а сотни раз. Читайте историю, но углубленно изучайте лишь несколько сражений. Учиться на чужих ошибках гораздо разумнее, чем укладывать своих ребят в мешки для трупов.
Физическая сила, выносливость, умение вызывать огневую поддержку, умение читать карту, грамотная речь, тактическая хитрость, применение к местности — все это необходимые навыки. Вы должны овладеть ими и совместить так, чтобы завоевать доверие своих солдат. Лейтенант, хорошо читающий карту, ничего не стóит, если он не умеет подтягиваться.
Во-вторых, — это заинтересованность. Цитируя Тедди Рузвельта, можно сказать: «Никого не волнует, сколько вы знаете, пока они не узнают, насколько вам не все равно». В семье вы присматриваете за младшим братом. Вы интересуетесь им — как он растет, как учится, кем хочет стать. Когда ваши морские пехотинцы знают, что вы заботитесь о них, тогда вы сможете прямо говорить, когда они вас разочаровывают. Они молоды, но в морскую пехоту пошли добровольно, так что не нужно их опекать — морпехи знают, что работают не в компании по страхованию жизни. Будьте честны в своей критике, но сглаживайте плохое поведение, оставляя их мужское достоинство нетронутым.
Не проявляйте фаворитизма, превыше всего цените инициативу и агрессивность. Легче оттянуть вожжи назад, чем подталкивать робкую душу вперед. Постоянно сохраняйте социальную и личную дистанцию, помня, что есть черта, которую нельзя переступать. Однако вы должны подойти к ней как можно ближе, не теряя ни унции своего авторитета. Вы не их друг, но вы — их тренер и командир, награждающий качествами, необходимыми для победы на поле боя.
Вы узнаете их как личностей — что заставляет их «заводиться» и каковы их конкретные цели. Один стремится получить звание капрала, другому нужно рекомендательное письмо для поступления в университет, третий намерен преодолеть три мили за восемнадцать минут. Когда морские пехотинцы знаюет, что вы неравнодушны к их характерам, мечтам и развитию, то такие люди не бросят вас.
В-третьих, — это убежденность. И это сложнее и глубже, чем физическое мужество. Ваши сослуживцы первыми узнают, за что вы будете стоять и, — что еще важнее, — за что стоять не будете. Ваши подчиненные понимают это очень быстро. Озвучьте свои жесткие правила и придерживайтесь их, они ни для кого не должны стать сюрпризом. В то же время приправьте свою профессиональную страсть личным смирением и состраданием к своим солдатам. Помните: как офицер, вы должны выиграть только одну битву — за сердца своих солдат. Завоюйте их сердца, и они будут побеждать в боях.
Компетентность, заинтересованность и убежденность объединяются в один фундаментальный элемент, формирующий боевой дух ваших солдат. Лидерство означает достучаться до душ ваших солдат, вселить в них чувство приверженности и целеустремленности перед лицом настолько серьезных проблем, что их невозможно выразить словами.

******

После нескольких лет командования небольшими подразделениями я хорошо понимал, чего от меня ждут в Корпусе морской пехоты. Будь то командирская должность или штабная, я работал в организации, состоящей из моряков и морских пехотинцев, ориентированных на достижении цели, которые прямо говорили о задачах, которые должны были быть выполнены. Как именно будет достигаться цель, оставалось на мое усмотрение, но было ясно одно, — я должен добиваться результатов.
В семидесятых, и в начале восьмидесятых годов, я провел много месяцев на борту десантных кораблей в Тихом и Индийском океанах. Когда возникали кризисы, оперативные группы американского флота приводились в боевую готовность и отправлялись в район возникновения беспорядков. Именно это позволило мне впервые оказаться в водах на Ближнем Востоке в 1979 году. Благодаря тому, что наши офицеры разведки проводили подробные инструктажи, я имел возможность воочию наблюдать за тем, как быстро распространяются очаги напряженности в этом, становящемся все более жестоким, регионе.
Бóльшая часть проблем безопасности, с которыми мы сталкиваемся сегодня, возникла в 1979 году. В том году радикальная суннитская группировка захватила Великую мечеть в саудовской Мекке — самое святое место ислама. Прежде, чем группировка была уничтожена, в бойне, которая потрясла весь мусульманский мир, погибли сотни людей. В Иране утвердился революционный режим аятоллы Хомейни, который сверг шаха и поклялся враждовать с Соединенными Штатами. В том же году Советский Союз ввел войска в Афганистан, чтобы поддержать просоветское правительство, против которого выступали суннитские исламистские фундаменталисты и племенные группировки. Соединенные Штаты поддержали участие Саудовской Аравии в формировании противовеса советскому влиянию. Последствия этих катаклизмов сказались быстро: уже через год президент Ирака Саддам Хусейн начал безрезультатную восьмилетнюю войну против Ирана, которая унесла около миллиона жизней.
Отголоски того бурного года ощущаются и сегодня. Будучи молодым офицером морской пехоты, возвращавшимся в Перл-Харбор из северной части Аравийского моря, я тогда еще не знал, что эти тектонические сдвиги определят мои последующие сорок лет.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Джек Рузвельт Робинсон (1919 – 1972 гг.) — американский бейсболист, первый темнокожий игрок в Главной лиге бейбола, активный участник Движения за гражданские права.
[2] Автор имеет ввиду известного американского певца в стиле кантри.
[3] Сегодня под «этосом» понимают стиль жизни какой-либо общественной группы, ориентацию её корпоративной культуры, принятую в ней иерархию ценностей. В этом смысле этос выходит за пределы просто моральных принципов.
[4] В оригинале: 3C—competence, caring, conviction.

ГЛАВА 2
Отбирайте по отношению, обучайте по навыкам

Если вы хотите получить элитные силы, отбор имеет решающее значение. Как и любой другой организации, чтобы получить необходимые кадры, Корпусу морской пехоты приходится набирать личный состав. В середине 1970-х годов я служил свой первый срок из двух в качестве офицера по вербовке новобранцев.
В условиях, сложившихся после Вьетнама, когда призыв был отменен, было очень нелегко убедить молодого человека посвятить годы службе в Корпусе морской пехоты. В те неспокойные времена Корпус принимал слишком много отчисленных недоучек и преступников, освобожденных от тюрьмы судьями, которые считали, что служба в морской пехоте их исправит. К моменту моего второго срока исполнения должности офицера по рукрутингу, осознав, что мы можем быть хороши лишь настолько, насколько будет хорош исходный материал, на должности рекрутеров начали назначать только наиболее профессиональных наших сержантов — пехотинцев, артиллеристов, авиационных техников, танкистов и т.д. Нашим лучшим людям было поручено привлекать лучших из тех, кого они могли найти.
Философия морской пехоты заключается в том, чтобы набирать людей по их отношению и обучать их по их навыкам. В Корпусе считают, что отношение — это такая же система вооружений, как и все остальное. Мы искали определенные черты характера: стремление к приключениям, желание служить в элитных частях и намерение быть в отличной физической форме. Задача рекрутера заключалась в том, чтобы найти юношей и девушек, обладающих всеми необходимыми качествами, и отправить их в учебный лагерь, где сержанты-инструкторы творили свою магию, превращая новобранцев в морских пехотинцев.
Я обнаружил, что все рекрутеры перевезли свои семьи в захолустные городки, разбросанные по всей стране, где он обычно работал один или в небольших командах с несколькими другими людьми. Каждый день ему приходилось убеждать какую-нибудь мать в том, что морская пехота — это именно та организация, которая нужна ее сыну; или уговаривать декана, имеющего серьезные сомнения в отношении морской пехоты, позволить ему побеседовать со его студентами. Каждый вечер он приносил свою работу домой, отвечая на телефонные звонки встревоженных родителей. Он работал долгие часы и часто испытывал разочарование, не последним из которых было враждебное отношение преподавателей. Вместе со своими рекрутерами я учился искусству убеждения, находил общий язык там, где его, казалось, не могло быть, и завоевывал доверие молодых людей, напуганных овеянными легендами строевыми инструкторами морской пехоты.
В середине 1980-х годов, когда меня вновь назначили руководить вербовочным пунктом, который охватывал штаты Орегон, Айдахо, часть Вашингтона, а также Гавайи и Гуам, мой пункт по результатам находился в самом низу среди восьми аналогичных вербовочных пунктов на Западном побережье. На короткой встрече со своим командиром, он дал мне понять, что от меня ожидается переломить ситуацию — «наладить работу», как он выразился. Я принял вызов. Еще с тех времен, когда я путешествовал автостопом, я знал, что эти люди есть: молодые, энергичные, дерзкие, зачастую бунтарские, которых привлекает дух морской пехоты.
Выходя с совещания, я встретил офицера оперативного отдела.
— Лейтенант, — сказал я, — дайте мне адрес каждого вербовочного отделения.
Я принимал командование взводом «передовиков» — сержантами, имевшими выслугу от шести до двадцати восьми лет. Они хорошо зарекомендовали себя на предыдущих местах службы, и теперь им предстояло буквально вырваться на свободу. За следующие две недели я проехал и пролетел более двух тысяч миль, встречаясь индивидуально с каждым из тридцати восьми сержантов, работавших в разных городах. Мое послание им было очень простым.
— У нас с вами, — сказал я каждому рекрутеру, — есть четкая цель: четыре новобранца в месяц, которые смогут закончить учебный лагерь. Все, что вам нужно от меня, я вам обеспечу. Если все будут работать сообща, мы добьемся успеха как единая команда.
На флоте я узнал, что в гармоничных, эффективных организациях каждый военнослужащий знает миссию своего подразделения. Если вы, как командир, определяете миссию как свою ответственность, то вы уже потерпели неудачу. Это была наша миссия, а не моя лично; тридцать восемь рекрутеров были моими подчиненными. Фраза «управление и контроль», которую так часто используют для описания руководства в армии и за ее пределами, неточна. В Корпусе меня учили использовать концепцию «управление и обратная связь». Вы не контролируете каждый шаг своих подчиненных командиров; вы четко формулируете свои замыслы и предоставляете им инициативу в осуществлении действий. Затем, когда возникают неизбежные помехи или проблемы, благодаря хорошей обратной связи и предоставлению соответствующих данных, вы узнаете об этом и принимаете меры для устранения препятствия. Основываясь на обратной связи, вы устраняете проблему. Джордж Вашингтон, возглавляя революционную армию, следовал последовательности «слушать, учиться, помогать, а потом руководить». И я обнаружил, что то, что сработало для Джорджа Вашингтона, сработало и для меня.
Все дело в четких целях и эффективном наставничестве. В моем штабе в Портленде у меня было два первоклассных молодых офицера. Мой двадцатичетырехлетний оперативный офицер был достаточно энергичным и нацеленным на действия, чтобы выполнять мою работу. В то время как небольшой штаб реализовывал мои замыслы и управлял командой в соответствии с моим вѝдением, я проводил бóльшую часть каждого месяца, тренируя своих рекрутеров. Я так много ездил, что служащие гостиниц от Покателло в Айдахо до Гонолулу уже называли меня по имени.
В главном штабе Корпуса морской пехоты был издан строгий набор требований к кандидатам при отборе, который обычно срабатывал. В отдельных случаях допускались исключения для тех, кто, как и когда-то я, имел неприятности с законом или другие прегрешения. В одном из случаев, вскоре после моего прибытия, мои сотрудники отклонили заявление о вступлении в Корпус от молодого человека, который был арестован за однократное употребление кокаина. Сержант-рекрутер же в своих суждениях был убежден, что это была лишь разовая жизненная ошибка.
Судья, отправивший меня в тюрьму девятнадцатилетним подростком, преподал мне урок, но он не разрушил мое будущее. Есть огромная разница между тем, чтобы совершить ошибку и позволить этой ошибке определить тебя, пронеся плохое отношение через всю жизнь. Когда мне сообщили об отказе соискателю, я собрал свой штаб.
— Послушайте, — сказал я, — сержант в вербовочном отделении одобряет этого молодого человека. Он видит в нем характер. До тех пор, пока вы не узнаете чего-то, что упустил рекрутер, ваша обязанность — выступить за то, чтобы штаб пошел навстречу кандидату.
Того парня приняли, и он с гордостью стал морским пехотинцем, а рекрутер лично увидел, как новобранец закончил учебный лагерь.
В обмен на восьмидесятичасовую рабочую неделю рекрутер должен был верить, что его успехи в наборе молодых людей, окончивших среднюю школу, будут способствовать его карьере. Дважды в год требовалось составлять письменный отчет о служебном соответствии каждого сержанта — оценку его работы и потенциала для продвижения по службе. В 1985 году компьютеры и текстовые редакторы еще были в зачаточном состоянии, и для того, чтобы представить семьдесят шесть отчетов, было очень соблазнительно использовать стандартную форму, просто заполняя в ней пропуски — «Проявляет инициативу», «постоянно усердно работает», «отлично справляется с работой» и прочее. Учитывая, что специально отобранные рекрутеры работают сверхурочно, не покладая рук, мне хотелось написать отчеты, которые выделяли бы их из общей массы.
С помощью своих офицеров, толкового словаря и кофеина мы редактировали и шлифовали предложение за предложением, пока каждый аттестационный отчет не отражал личность и достижения человека. Памятуя о том, что эксперт аттестационной комиссии, сидевший на другом конце провода, никогда не встречался с этим сержантом, я старался точно описать каждого морского пехотинца как личность, — точно так же, как хотел бы, чтобы его оценивали, каждый из нас. Если мы стремились к этичному набору первоклассных кандидатов, я должен был убедиться, что те, кто на 100 процентов выполнял задание, получали заслуженные повышения по службе.
Не все было гладко. В самом начале моей работы один из рекрутеров вошел в мой кабинет и заявил:
— Сэр, я не собираюсь этого делать. Я не буду работать столько часов.
Его слова и отношение к делу стали достоянием гласности. Один из моих опытных комендор-сержантов сказал мне:
— Весь пункт следит за тем, как вы с этим справитесь, майор.
Тому рекрутеру я ответил:
— Ты можешь быть или трусом, или морским пехотинцем. Но ты не можешь быть и тем, и другим одновременно.
После чего разжаловал человека и закончил его карьеру в Корпусе.
Частичная самоотдача меняет все — она уменьшает ощущение того, что миссия стоит на первом месте. С первых дней службы меня учили, что морпехов должна устраивать только 100-процентная самоотдача, и совершенно не устраивать 99-процентная. Нельзя создать элитную организацию, если смотреть сквозь пальцы на то, как кто-то пытается улизнуть.
В итоге я научился предъявлять ко всем единые требования и требовать от всех одинаковых стандартов. Каждому рекрутеру я говорил: «Если в какой-то момент вы не сможете выполнить квоту, позвоните, и я пришлю кого-нибудь вам на помощь». Вскоре команда набрала обороты, и в течение тридцати девяти месяцев она занимала первое место по набору личного состава в западном округе. Большинство моих рекрутеров получили заслуженные повышения по службе или благодарности. Они научились искусству убеждения, в соответствие с программой подготовки рекрутеров в Корпусе морской пехоты. Они умели находить общий язык даже с теми школьными учителями, у которых антивьетнамские настроения переросли в антивоенные. Для меня же обучение навыкам убеждающего лидерства стало решающим фактором в эффективности моей работы.
Кроме того, до конца своей карьеры я агрессивно делегировал задачи на самый низкий уровень управления. Я следил за тем, чтобы миссии были четко поняты. Этика и честность были для всех одинаковыми. Мне стало удобно делегировать полномочия людям, которых я видел лишь раз или два в месяц. Принятие решений было децентрализовано. Тридцать восемь младших и старших сержантов, разбросанных на территории в тысячи километров, работали как одна команда, не видя друг друга. Этот случай показал мне, что подобный подход может высвободить инициативу подчиненных в любой организации.
Служба в качестве офицера по набору личного состава также познакомила меня с полезным парадоксом. С одной стороны, успех можно было измерить количественно. Его нельзя было подделать. Четкая речь или аккуратная стрижка не делали лидера лидером. Мне и моим тридцати восьми сержантам необходимо было выполнять месячную норму, однако недостаточно было просто поставлять Корпусу теплые тела. Рекрутера оценивали по результатам работы его кандидатов. Если ее новобранец становился в учебном лагере лучшим выпускником, рекрутер присутствовал на выпуске, чтобы его публично похвалили вместе с его кандидатом. Но если его кандидаты проваливались, это отражалось и в отчете рекрутера. Поскольку я придерживался строгих количественных стандартов, то научился ценить четкие результаты на выходе.
С другой стороны, достижение этих количественных результатов напрямую зависело от качественных навыков, которые не поддавались простой математической оценке. Я был тренером для тех, кто находился в местных офисах, и должен был понимать их проблемы, их сильные и слабые стороны, а также то, как они могут совершенствоваться. Все это не поддавалось количественной оценке. Наконец-то я понял, что имел ввиду президент Эйзенхауэр.
«Я скажу вам, что такое лидерство, — однажды сказал он. — Это убеждение, улаживание разногласий, обучение и терпение. Это долгая, медленная, тяжелая работа. Это единственный вид лидерства, который я знаю».

Спасибо большое.

ГЛАВА 3
Сражение

К 1990 году я уже стал полноправным, опытным морским пехотинцем (или, как говорят в Корпусе, «TOTUS PORCUS»). И пусть я ненавидел некоторые задания, связанные с моей службой в Корпусе, — например, ползание по минным полям, — я наслаждался обществом людей, которые ползали по ним вместе со мной, стиснув зубы. Не успел я оглянуться, как уже провел восемнадцать лет в командировках по всему миру, дослужился до звания подполковника и к началу 1990 года оказался на должности командира 1-го батальона 7-го полка морской пехоты, или, как часто пишут, 1/7-го батальона.
Должность была почетной. Историческое наследие в армии имеет большое значение, а историей этого батальона действительно можно было гордиться. В эпической битве на Гуадалканале во время Второй мировой войны 1/7-м батальоном командовал знаменитый Чести Пуллер. В войне в Корее Рэй Дэвис заслужил Медаль Почета, возглавив вверенный мне батальон в решающем бою на замерзшем Чосинском водохранилище, высвободив 1-ю дивизию морской пехоты из ловушки китайских коммунистов.
Я также испытывал воодушевление, потому что чувствовал себя готовым к этой работе. Морские пехотинцы меня хорошо подготовили: за время учебы в Куантико и службы на кораблях флота я освоил тактическую и огневую подготовку, обучился проведению десантных операций — т.е. основам офицерской службы в морской пехоте. Один из ветеранов Вьетнама отточил мои навыки и научил меня укреплять уверенность в людях, которыми я руководил — в предыдущем году я служил под началом уникального, талантливого боевого командира, полковника Карлтона Фулфорда, поэтому понимал человека, стоящего выше меня. В тот день, когда я принял командование на ветреном плацу гарнизона в Твентинайн-Палмс, в штате Калифорния, мне не терпелось натренировать новую команду, передавая ей полученные уроки.
Слово «батальон» возникло в XVI веке и произошло от итальянского слова battaglia, т.е. «битва». Батальон — это последний уровень командования, где командир взаимодействует со своими с войсками непосредственно, лицом к лицу. Это подразделение достаточно велико, чтобы вести длительные бои самостоятельно, и достаточно мало, чтобы обеспечить тесную связь между командиром и войсками. В батальоне численностью в девятьсот человек сержанты и офицеры знают друг друга лично, а командиры рот знают каждого из своих 180 бойцов. Батальон настолько мал и тесно связан между собой, что в нем, как в футбольной команде, формируется явно видимая индивидуальность. Это называется командным климатом, который отражает стиль управления, задаваемый командиром батальона, сержант-майором, командирами рот и их первыми сержантами. В совокупности все эти люди знают личные качества, сильные и слабые стороны каждого бойца своего батальона.
Мой батальон был недоукомплектован, в нем было менее 500 человек личного состава вместо 860, положенных по штату. И хотя это было не совсем то, чего я ожидал, назначение также стало возможностью. Такому подходу меня научили, когда я служил еще вторым лейтенантом и командовал укомплектованным наполовину взводом. Тогда сержант-майор батальона сказал нам, молодым лейтенантам, сосредоточиться на обучении молодых морских пехотинцев, которые у нас есть, а не беспокоиться о тех, которых у нас нет. Таким образом, у нас будет кадровый костяк, который мы сможем подготовить, и солдаты которого смогут обучить новобранцев, когда они к нам прибудут. Теперь я командовал недоукомплектованным батальоном, дислоцированным на пустынной базе в Твентинайн-Палмс, в штате Калифорния, где мне и пришлось заняться формированием кадрового костяка.
Поскольку любое подразделение приобретает черты личности своего командира точно так же, как спортивная команда принимает личность своего тренера, я четко сформулировал свои ожидания: мне нужна была настроенность на активные действия и инициатива во всех смыслах этого слова. Я должен был довольствоваться тем, что у меня есть, и не тратить время на нытье по поводу того, чего у меня нет.
Весной 1990 года мы провели два месяца в восточной части Тихого океана, где занимались морской десантной подготовкой, после чего, в июне, вернулись в Твентинайн-Палмс, и там, в знойной пустыне Мохаве, оценивали уровень боевой подготовки механизированных подразделений другого батальона. Затем мы вылетели на четыреста миль к северу, в отдаленный Учебный центр по ведению горной войны, расположенный среди пиков Сьерра-Невады высотой в десять тысяч футов.
В течение четырех недель мои отделения днем и ночью ходили в походы, спускались по веревкам, ориентировались на местности и соревновались друг с другом. Единственное, что нас отвлекало, — это парящие в воздухе, потрясающие пейзажи. Мы спали в палатках или под открытым небом, постоянно патрулировали, взбирались на отвесные скалы, и при этом — ни одного выходного дня, ни телевизора, ни телефонных звонков! Моей главной задачей в этой требовательной, неумолимой горной местности было воспитание командиров малых подразделений, ориентированных на безукоризненное выполнение базовых армейских навыков. Небольшие подразделения из дюжины человек, действующие вместе, в условиях, требующих напряжения всех физических сил, порождали доверие друг к другу. День за днем я видел, как мои отделения физически закаляются, создают более тесные связи, как по мере учебы растет их уверенность в себе.
Такая изоляция создавала идеальные условия для изучения персональных качеств моих морских пехотинцев. Моя цель заключалась в том, чтобы выяснить, каким командирам следует ставить те или иные задачи. Что я имею в виду? Если бы Кастер был одним из моих подчиненных командиров, я бы не поставил его в авангард; я бы отправил его вслед за более расчетливым командиром, чтобы безрассудный стиль руководства Кастера реализовался в уже прояснившейся обстановке. [1] После месяца совместной работы я уже хорошо изучил сильные и слабые стороны всех своих ротных командиров. Один из них, бывший рядовой артиллерийский наблюдатель во Вьетнаме, был зрелым и хладнокровным. Его, как надежного человека, я использовал в передовом подразделении. Второй обладал активным, можно даже сказать легко возбуждаемым умом. Он думал об одном, даже когда говорил о другом, слова вылетали из него сами собой. Его агрессивность я бы использовал, когда обстановка уже разрешилась бы сама. Третий был спокойным, властным и хитрым. Он отлично справился бы с задачей разгрома вражеской позиции. Я подбирал личности под предполагаемые задачи, будь то десантная операция, механизированная война или бой в горах, потому что наблюдал за ними во всех трех условиях.

******

Иракская армия под командованием диктатора Саддама Хусейна вторглась в Кувейт в августе 1990 года под предлогом того, что Кувейт является одной из провинций Ирака. Полагая, что ни одна страна не встанет на защиту крошечной страны, он намеревался захватить его богатые нефтяные месторождения и пополнить свою казну миллиардами. Он неправильно понял намерения Америки, полагая, что мы останемся равнодушными, но президент Джордж Буш-старший решительно выступил против агрессии, заявив: «Мы этого не потерпим». Пока разворачивались все эти события, я находился в глуши Сьерра-Невады, вдали от телевизионных новостей, сосредоточившись на трехдневном марше к району сосредоточения — грунтовой взлетно-посадочной полосе.
Мой командир полка вышел на связь со мной в полночь. Полковник Карл Фулфорд был ветераном Вьетнама. Настоящий южный джентльмен, твердый, но неизменно вежливый, он никогда не повышал голос — он просто полагал, что вы будете соответствовать его высоким требованиям. И вы им соответствовали — просто потому, что не хотели его разочаровывать. Например, в разгар одного из батальонных тактических учений он сообщил командиру батальона, что он и все его офицеры убиты. Это потребовало от сержантов руководить боевой стрельбой и захватывать свои объекты. Учения прошли успешно, и все офицеры полка усвоили этот урок. Дело было не в том, насколько хорошо действовал кто-то из нас, а в том, насколько хорошо действовало подразделение без нас.
— Джим, — сказал полковник Фулфорд, — возвращай сюда свой батальон.
— Сэр, — ответил я, — мы отправляемся в пятидесятимильный марш. Я прибуду на базу примерно через четыре дня.
В трубке повисло молчание, — видимо, полковник размышлял о том, что ему достался наименее проницательный комбат во всем Корпусе морской пехоты.
— Твой передовой отряд я ожидаю здесь к утру, — произнес он. — Всех остальных — завтра днем. И, может быть, тебе захочется почитать газету. Мы отправляемся на войну.
Я только что получил четко выраженный урок о роли командира как смотрителя любого воинского формирования: вы не можете допустить, чтобы ваше подразделение оказалось застигнутым врасплох. Не зацикливайтесь на внутренних делах своей организации. От лидеров ожидают, что они будут постоянно следить за требованиями вышестоящих штабов. В армии мы существуем для того, чтобы быть готовыми.
Для меня и моих людей настало время показать, на что мы способны.

ПОДГОТОВКА
Привести меня в форму было поручено командиру соседнего батальона Нику Пратту. Он прислал мне 125 своих лучших бойцов — командиров отделений, снайперов и первоклассных пехотинцев, которые сразу же заполнили наши вакантные должности. Когда приходится выделять в чье-то распоряжение личный состав, принято держаться за лучших из лучших, и пример Ника мне запомнился: когда перед вами стоит задача поддержать другие подразделения, выбирайте тех, от кого вам больше всего не хочется отказываться — никогда не извлекайте выгоду за счет своих товарищей. Благодаря поддержке Ника я смог заполнить важнейшие командные должности, а подкрепление присоединилось к нам буквально по дороге на аэродром. Впоследствии, когда моему подразделению было поручено выделить пехотную роту в распоряжение танкового батальона, я отправил туда своих лучших парней.
Через две недели после того, как мы покинули Сьерра-Невада, мой батальон оказался в пустыне в Саудовской Аравии. В течение пяти долгих месяцев перед нами стояла задача защищать Королевство на случай нападения иракцев из Кувейта. Мы высадились на берег, находясь в отличной физической форме, однако удушающая жара и постоянно забивающийся в глаза, носы и рты песок вызывали дизентерию. Это была грубая жизнь, без всяких удобств. Разрабатывая тактические планы, проводя учения и патрулирование, мы постепенно выбивались из сил. Я был не одинок в том, что похудел на двадцать килограммов.
В середине ноября задача изменилась: нужно было силой заставить Саддама покинуть Кувейт. Наши дипломаты передавали ему сообщение: «Убирайтесь». Если это не сработает, Коалиция, собранная президентом Бушем, перейдет в наступление и вышвырнет иракскую армию. Стратегия была проста. После того как наша авиация нанесет по иракским войскам ракетно-бомбовые удары, атакуют наши наземные силы. Две дивизии морской пехоты двинутся из Саудовской Аравии прямо на север, в Кувейт, и сковырнут иракскую армию на месте. Пока иракцы будут сражаться с нами, дивизии сухопутных войск США и союзников развернутся западнее и нанесут нокаутирующий удар слева по незащищенным дивизиям Республиканской гвардии на фланге иракских позиций.
Ответственность за прорыв передовых оборонительных линий иракцев командование 1-й дивизии морской пехоты возложило на наш полк. Операцию планировал полковник Фулфорд. Моему усиленному батальону из 1250 морских пехотинцев, моряков и кувейтских солдат, размещенных на «Хаммерах» и гусеничных амфибийных машинах, при поддержке восемнадцати танков предстояло проделать проходы через две полосы заграждений и соответствующие минные поля. Затем мы должны были прорвать позиции окопавшегося противника, у которого была бронетехника.
Чтобы пробить два параллельных прохода, через которые должны были пройти тысячи морских пехотинцев, я выбрал двух самых смышленых капитанов. В подразделении каждого капитана были танки, саперы и пехота. Батальон я разбил на тринадцать штурмовых отрядов, придав танки пехотным взводам и организовав группы по проделыванию проходов в минных полях и по борьбе с бронетехникой. Вступив в бой, я не собирался менять организацию. Если отряд увяз бы в бою или понес большие потери, другой отряд обходил противника с фланга. Незнакомые люди не очень хорошо сражаются вместе, и я помнил, что в бою нельзя перестраиваться. Мне нужно было, чтобы военнослужащие каждой группы знали друг друга настолько хорошо, чтобы они могли предсказать реакцию друг друга.
Большинство солдат находилось в темных машинах без иллюминаторов и не могло видеть, что происходит вокруг. На тренировках я видел, как мои сержанты бросали камни в «Амтраки», чтобы морпехи, сидевшие внутри, привыкали слышать звон осколков от своих машин. Командиры штурмовых подразделений, выглядывающие из люков, сами решали, насколько близко они смогут сблизиться с противником, прежде чем машины станут мишенями, а не защитой. Затем они открывали рампы, чтобы мои молодые волки высыпали наружу и атаковали, пока наша авиация и артиллерия наносили удары по врагу.
Каждое воскресенье мы планировали учения, на протяжении шести дней отрабатывали в пустыне свои действия, а в следующее воскресенье оттачивали план. Это был методичный ритм, с каждой неделей наше лезвие становилось все острее. Полковник Фулфорд заходил к нам время от времени, но он больше полагался на доверие, полагая, что ваш профессионализм равен его профессионализму. Его спокойная уверенность и компетентность были заразительны для всего полка, который теперь назывался «Тактическая группа “Потрошитель”». Морская пехота — боевые войска общего назначения, но на этот раз нам предстояло сражаться не на пляже и не в джунглях. Это будет первая механизированная атака морской пехоты против полностью окопавшегося, прикрытого броней противника. Фулфорд подчеркивал одну вещь: не зацикливайтесь на атаке; если не работает что-то одно, переходите к другому; переключайте передачи; не теряйте темп; импровизируйте. Его послание было простым: сделайте это. Я и мои товарищи, командиры батальонов, впитывали в себя уверенный дух этого сдержанного, но свирепого воина. Полковник дал мне понять, что после начала сражения от меня не ждут, что я буду перезванивать, чтобы запрашивать инструкции. Мне нужно было использовать свою агрессивную инициативу в соответствии с его замыслом.
Я и командиры штурмовых подразделений отрабатывали маневры на технике до тех пор, пока не могли выполнять их во сне. Для экономии топлива и моторесурса боевых машин командиры перегоняли горстку гораздо более легких «Хаммеров» в пустыню, где мы рассредоточивались и вели переговоры по тактическим радиосетям, как будто командовали целыми подразделениями. Мы отрабатывали свои командные навыки, не тратя время подчиненных, которые без устали тренировались.
Я заставлял батальон перемещаться и разбивать лагерь каждые несколько дней, чтобы все привыкли немедленно собираться в боевой порядок, ночью или днем. Для этого я адаптировал способ, использовавшийся римскими легионами, которые строили полевые укрепленные лагеря прямоугольной формы. Наш лагерь был организован в форме треугольника, чтобы каждый человек знал, где он находится. Треугольник всегда был направлен на север, в сторону врага. Днем или ночью, независимо от того, где мы разбивали лагерь, каждый военнослужащий знал точное расположение минометных позиций, палатки связистов, склада горючего и своего командного пункта. Подразделение всегда было ориентировано на врага, поэтому в любой момент могло развернуться в боевой порядок. У нас было всего несколько очков ночного видения и комплектов спутниковой навигации GPS, и нашим основным инструментом ориентирования на местности был компас. Мы практиковались в ночных передвижениях, пока такой способ прорыва не стал для нас второй натурой. Часто я просил наших авиадиспетчеров направлять полеты авиации морской пехоты над нашим лагерем. Когда над твоей головой на скорости пятьсот миль в час проносится истребитель F-18, ты уже знаешь, что будет с твоим врагом.
Такой порядок продолжался нескольких месяцев, все уже привыкли спать на земле без коек. По ночам мы сидели вместе, как лейтенанты Горацио Нельсона, и обсуждали тактику, передвигая на песке камни, имитирующие наши подразделения. Сидя на песчаных дюнах, я доставал из рюкзака книги, в которых рассказывалось о том, как вели войну в пустыне другие. Они позволяли мне представить хаос и то, что может пойти не так.
На искусно оборудованных песчаных площадках, некоторые из которых были размером с футбольное поле, каждый командир взвода и каждый командир отделения отрабатывал свои задачи. Наши саперы объясняли, как под прикрытием огня авиации и артиллерии, они будут подрывать заряды разминирования, чтобы открыть путь через минные поля. Один из ланс-капралов объяснил, как, следуя за головными танками, он поведет свой бронированный бульдозер, чтобы засыпать вражеские траншеи. Все сержанты подготовили свои «планы доставки», в которых подробно описывалось, какие подразделения пересаживаются на другие машины, если одна из них будет подбита. Командиры пехотных штурмовых групп описывали, как они будут расширять брешь в позициях противника. Медики и врачи рассказывали о порядке эвакуации раненых пехотинцев из подбитых машин на минных полях. Мы отрабатывали каждый боевой навык и каждую нештатную ситуацию до тех пор, пока мои солдаты не стали смотреть на меня так, словно я считал их идиотами. Все настолько хорошо узнали работу друг друга, что могли приспособиться к любой неожиданности. Я намеревался отрабатывать наши действия до тех пор, пока мы не сможем импровизировать на поле боя так, как джазмен в Новом Орлеане, а для этого нужно было овладеть боевыми средствами так, как джазовый музыкант овладевает своим музыкальным инструментом.
Во время службы в канун Рождества полковник Фулфорд отвел меня в сторонку. Стоя в тени, мы наблюдали, как наши солдаты поют рождественские гимны, улыбаются и смеются. Пять месяцев они провели в пустыне, жили в тяжелых условиях вдали от дома, и я сказал им, что то, каким будет это Рождество — их самым лучшим или самым худшим, — зависит от того, как они к этому отнесутся. Они решили сделать его самым лучшим. Полковник Фулфорд тихо предупредил меня о том, что ждет впереди.
— Армейцы провели серию опытных учений по преодолению иракских заграждений, — сказал он. — Следует ожидать очень больших потерь при штурме.
Я спросил, каких именно.
— Почти половина личного состава убитыми и ранеными.
По запросу полк должны были поддерживать множество самолетов и более сорока восьми артиллерийских орудий, призванных обстреливать иракцев, прикрывавших свои минные поля. Мы разработали план огневой поддержки, который, по нашему мнению, был достаточным для изоляции места прорыва, имевшего форму перевернутой буквы «U», окаймляющей нас слева, справа и спереди. Но слова полковника Фулфорда отрезвили меня. После его ухода я долго лежал без сна в своем спальном мешке.
На Рождество я вызвал свою штабную группу, отвечавшую за огневую поддержку. Люди, гордившиеся своим планом, были ошарашены и ошеломлены, когда я разорвал его пополам. Мне хотелось опровергнуть итоги учений о больших потерях на минных полях.
— Начните сначала, — сказал я. — Я хочу, чтобы внутри этой «U» погибло все, включая земляных червей.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ НАСТРОЙ
Пехота моего батальона была обучена, но, за исключением дюжины ветеранов Вьетнама, у нее не было опыта реального боя. Бой предполагает такой уровень интенсивности, к которому трудно подготовиться даже при самых изнурительных тренировках. Как подготовить бойцов к шоку от сражения? Прежде всего, необходимо убедиться, что тренировки настолько сложны и разнообразны, что избавляют от самоуспокоенности и формируют мышечную память — инстинктивные рефлексы — в сознании, дисциплинированном для распознавания неожиданностей и реагирования на них. А после того как ваши бойцы пройдут обучение, вы должны убедиться, что они служат в одном подразделении достаточно долго, чтобы узнать своих собратьев и выработать доверие и уверенность друг в друге. После того как эта задача будет решена, следующий этап боевой подготовки — практические занятия, когда бойцы сосредоточенно отрабатывают навыки, которые будут входить в их инструментарий в бою. С ментальной точки зрения, это шаг за пределы обучения боевым навыкам, который должен осуществляться во время любой паузы в бою, будь то время между патрулированием или перед спланированной атакой. Для проведения практических занятий мы использовали любую возможность.
Я вспомнил, что писал Джордж Вашингтон Конгрессу в начале нашей войны за независимость: «Люди, привыкшие к опасности, встречают ее без колебаний; в то время как войска, не привыкшие к службе, часто чувствуют опасность там, где ее нет».
Ключом к подготовке тех, кто еще не был в бою, была визуализация. Цель заключалась в том, чтобы каждый солдат прошел дюжину «боев», умственных и физических, прежде чем он сделает свой первый выстрел в реальном бою, почувствует вкус пороховой гари на зубах или увидит кровь, просачивающуюся в грязь.
Я хотел, чтобы мои солдаты представляли, что будет происходить, создавали мысленные образы, думали о взрывах, выкриках с приказами и, прежде всего, об оглушительной какофонии. В бою настолько шумно, что трудно расслышать — не говоря уже о том, чтобы понять, — как кто-то пытается приказать вам сделать посреди этого хаоса. В этот момент должна включиться мышечная память тренировок и учений; приходится принимать быстрые решения, не имея достаточной информации. Каждый воин должен знать свое оружие, свою работу и реакцию товарищей настолько хорошо, чтобы действовать без колебаний. У отбивающего в бейсболе есть четверть секунды, чтобы оценить траекторию брошенного мяча и замахнуться битой. У него нет времени на раздумья. Он столько раз тренировался, что расчеты, стóит ли замахиваться, происходят автоматически, впечатанные в его мышечную память. То же самое можно сказать и о солдате, участвующем в ближнем бою.
Интенсивной практики также требует выработка навыков четкой устной речи. Мы все слышали записи звонков в службу 911, в которых какие-то сумасшедшие люди что-то невнятно говорят. Представьте себе, что вы пытаетесь дать четкие, краткие, точные описания и приказы по радио, когда вы находитесь под вражеским огнем. Вот так день за днем я заставлял своих сержантов и командиров взводов говорить по рации, отвечая на внезапные вводные, призванные вызвать стресс.
В пустыне Саудовской Аравии рабочий день никогда не заканчивался, выходных не было, как не было и электронной почты. По ночам я отправлялся на боевые позиции — во время несения сторожевой службы ночью солдаты могут рассказать вам много интересного. Дома телевизионные новости и графики о предполагаемых потерях тревожили семьи. Эти же вопросы подпитывались почтой, приходящей моим морским пехотинцам и медикам ВМС.
«План есть у каждого, — говорил Майк Тайсон, — ровно до тех пор, пока ему не дадут в морду». Подготовленный боец знает, что его собьют с ног, он предвидит это еще до начала потасовки; поэтому я вслух объяснял своим бойцам, как может сорваться наша атака. «Что, если меня убьют? — спрашивал я их на наших неформальных занятиях. — Что, если радиосвязь будет потеряна ночью во время химической атаки?»
«Капрал, ваша огневая группа продвигается вперед под прикрытием танка, пули отскакивают от брони. Слева от вас инженерная машина проделывает проход. Ваши действия? Кому вы докладываете?»
Благодаря тому, что у всех была общая ментальная модель предстоящего боя, каждый человек понимал общую картину и мог адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. Проигрывая свои действия на песке и представляя себе неудачи, потери и химические атаки, мы обретали неумолимую уверенность в своей способности адаптироваться. Я считаю, что подобный способ визуализации — прохождение через то, что ждет нас впереди, привыкание сердец и умов к неожиданностям — является важнейшим инструментом управления.
Чтобы показать, как будут заботится о наших раненых, я собрал свой батальон на показные занятия. Нашим амфитеатром стали песчаные дюны. Пока сержант-майор Дуайт Уокер держал секундомер, засекая время, на двух грузовиках подъехали наши медики. Из них выпрыгнули два наших хирурга, за ними последовали батальонные повара, которые выставили охранение, пока санитары устанавливали палатки и генераторы. Через двадцать минут медицинский пункт батальона был готов к приему пациентов. Тем самым я хотел продемонстрировать, что ни один морской пехотинец не будет томиться без немедленной помощи.
Вся эта подготовка давала мне уверенность в своих людях, но не менее важно было убедиться, что они также уверены во мне. Несмотря на то что письма и журналы из дома предвещали большие потери, особенно для тех, кто будет идти в первом эшелоне атаки, мы знали, что мы хитрее и лучше подготовлены, чем враг.

«ПОДЗОРНЫЕ ТРУБЫ»
Хотя в равнинной пустыне у меня была возможность видеть большинство своих подразделений, я все равно делегировал тактическое командование на самый низший уровень руководства. Находясь в атаке, я не собирался выкрикивать приказы капралам. Командиры каждого подразделения знали мой замысел: проделать проходы через минные поля и, вступив в ближний бой, уничтожить противника. Ведя маневренный бой, они также должны были вызывать огневую поддержку и эвакуировать раненых.
Находиться в курсе событий было для меня менее приоритетной задачей. Прослушивая их тактические радиосети, я мог получать информацию, не вмешиваясь в работу. Но мне нужно было нечто большее. С помощью одного из способов, подсмотренного в своих книгах, я намеревался собирать информацию с помощью «подзорных труб», в обход обычных каналов связи. Этот способ я скопировал у Фридриха Великого, Веллингтона, Роммеля и других полководцев.
Из прочитанного я понимал, что мне нужно знать больше, чем можно было ожидать от погруженных в свою работу командиров, действующих против врага. Я хотел знать уровень усталости подчиненных, моральный дух их подразделений и положение противника. Чтобы получать беспристрастные отчеты в сжатой форме, минуя обычные каналы управления, я использовал офицеров, которые обладали здравым тактическим суждением, неизменным тактом, инициативой и эмпатией.
В батальоне нет подразделения, название или позывной которого начинался бы с буквы «J» (Джей), поэтому своих офицеров-«подзорных труб» я обозначил буквой армейского фонетического алфавита — «Джульет». Например, я перераспределил людей из отделения личного состава своего штаба так, чтобы помочь с прибывающими ранеными. Это оставило моего адъютанта, который понимал мой план сражения и мой замысел, без работы, поэтому ему предстояло выполнять роль офицера группы «Джульет». В нее было отобрано еще три офицера, которые встречались со мной по утрам. Они знали наш план и понимали, какая информация мне нужна, чтобы не застать меня врасплох. Понимая мой замысел, они затем перемещались между моими рассредоточенными подразделениями. Их единственной задачей было держать меня в курсе событий и одновременно придавать человеческое лицо моему замыслу. Если к вам поступает информация по нескольким каналам, а сами вы неравнодушны и всецело погружаетесь в дело, то у вас развивается более глубокое понимание обстановки.
Каждому командиру и главнокомандующему нужны инструменты для сканирования горизонта на предмет опасности или возможностей. Группа «Джульет» оказалась для меня бесценной, обеспечивая постоянный поток беспристрастной информации. Я выбрал людей, которые, как я был уверен, сохранят доверие. Что не позволяло моим подчиненным командирам воспринимать группу «Джульет» как шпионскую сеть, так способность ее офицеров сохранять конфиденциальность, когда командиры делились своими проблемами. Они знали, что информация будет передана только мне и никому другому.

ЗНАЙ СВОИ СИЛЬНЫЕ СТОРОНЫ… И СЛАБОСТИ ТОЖЕ
На войне даже самая великая победа омрачается трагедией. Это не похоже на бизнес — потерю денег на рынке или невыполнение плана продаж. Первостепенное значение имеет человеческое и моральное измерение. В бою, как сказал однажды Наполеон, моральный фактор относится к физическому в соотношении три к одному. Сочетание нематериальных качеств — уверенности, доверия, гармонии и привязанности друг к другу, которые опираются на физическую силу, умственную гибкость и духовную стойкость каждого человека, — порождает сплоченные подразделения, способные доминировать на поле боя. Но смерть всегда рядом.
Добровольно рисковать жизнью; идти в бой, зная, что при этом ты можешь прекратить свое существование, — противоестественный поступок. Лишить жизни такое же человеческое существо или наблюдать за гибелью близких товарищей —эмоциональное потрясение подобного рода очень сильно. В романе Майкла Шаары «Ангелы-убийцы» приводятся слова Роберта Э. Ли: «Чтобы быть хорошим солдатом, нужно любить армию, но чтобы быть хорошим офицером, вы должны быть готовы отдать приказ о смерти того, что вы любите. Это… очень трудно сделать. Такого не требует ни одна другая профессия, и это одна из причин, почему так мало хороших офицеров, хотя есть много хороших мужчин».
Чтобы сохранить эмоциональное равновесие, я знал, что во время боя мне нельзя сообщать о потерях, не говоря уже об их именах. Я приказал своим подчиненным не сообщать мне ни имен, ни количества раненых, если только под угрозой не окажется их боевая задача. Оказывать помощь раненым и быстро их эвакуировать должны были врачи и санитары, а также повара, выступавшие в качестве носильщиков, я же должен был сосредоточиться исключительно на выполнении своей боевой задачи. На каком-то уровне я знал каждого из своих людей, и мне не хотелось думать об их лицах, если кого-то ранят.
Как командир, предвидящий большие потери, я должен был отделить свои эмоции, иначе мне пришлось бы отвлекаться от того, что нужно сделать. Задача превыше всего, а личные утешения могли подождать другого дня. Я знал свои ограничения. Разбираться со всем этим будем позже, на берегу Колумбии.

ВПЕРЕД, В АТАКУ!
Гомер описывал Троянскую войну как дикую и беспорядочную схватку, бурю пыли и дыма, сосредоточие хриплых криков и окровавленных мечей, какофонии и иррациональности. С тех пор полководцы в своем воображении тщетно ищут упорядоченное поле боя, действия на котором разворачивается по плану. Но его не существует.
У генерала Улисса С. Гранта, который знал толк в войне, были свои критерии для лидеров, которые сводились к следующим: смирению; твердости характера, чтобы уметь принимать удары на ходу; и единомыслию, чтобы оставаться непреклонным, когда все летит кувырком, и одновременно с достаточной умственной гибкостью, чтобы адаптироваться, когда их подход не работает. Именно так я представлял себе своих морских пехотинцев в бою. При этом они обрушивали на противника каскадную серию катастроф, разрушая его слаженность и порождая состояние растерянности и неспособности сконцентрировать свои мысли и силы.
После более чем месяца бомбардировок, на рассвете 24-го февраля 1991 года, мы начали наземную атаку. Иракцы подожгли сотни нефтяных скважин, и ужасный смог покрыл местность, закрыв Солнце. Продвигаясь всю ночь, на рассвете мы подошли к первой полосе препятствий. Иракские инженеры построили надежную оборону, состоящую из сложных минных полей, колючей проволоки, глубоких траншей и заграждений, которые прикрывались окопавшимися войсками и артиллерией.
Пока наша артиллерия и авиация осуществляли огневую поддержку, саперы, под прикрытием наших танков, устремились вперед, стреляя из реактивных установок разминирования, чтобы подорвать мины и проделать проходы в минных полях. Затем наши танки и бронированные бульдозеры продвигались вперед и проделывали проходы, отбрасывая в сторону уцелевшие мины. После того как проходы были разминированы, танки и пехота пошли по ним, чтобы уничтожить врагов в траншеях. Когда мы поспешили ко второму рубежу, то открыли путь для двадцати тысяч морских пехотинцев позади нас. На учениях наш самый быстрый прорыв занял двадцать одну минуту. В реальном бою мы справились за одиннадцать. Неустанные тренировки принесли свои плоды; наши непрекращающиеся бомбардировки ослабили желание иракцев сражаться. Их артиллерийские обстрелы были беспорядочными и случайными, огонь из танковых пушек и пулеметов был слабым. Когда трусливых иракских солдат выводили с поля боя, я испытывал восхищение теми немногими, кто продолжал сражаться. Но продвигаясь вперед, мои солдаты знали, что впереди их ждет еще более сложная полоса препятствий.

******

Во время штурма мне не хотелось, чтобы командиры рот тратили время на передачу мне информации, которую я мог бы получить, просто находясь рядом с ними. Из люка своей командирской машины я мог видеть свои подразделения в открытой пустыне вокруг меня. Уверен, это было странное зрелище для наших ветеранов Вьетнама, которые в джунглях не могли что-либо разглядеть на расстоянии и десяти футов. Я следил за радиосетями штурмовых рот, время от времени переговариваясь по батальонной сети или информируя полк. Прислушиваясь к тону голосов их командиров, я мог понять, что происходит с их точки зрения. Прорвавшись через передовые позиции противника, батальон устремился ко второй, более сложной полосе препятствий, расположенной в девяти милях дальше на север. Я понимал, что скорость имеет огромное значение: иракцы теперь знали, где мы наносим основной удар по их главной оборонительной линии, и нам не хотелось давать им время на укрепление этого участка обороны.
На втором рубеже противник оказался более решительный, который сражался более упорно; на минах подорвалось несколько танков и других машин, мы понесли потери. Наше продвижение замедлил артиллерийский огонь, но он не смог нас полностью остановить. В какой-то момент я свалился в воронку, и присев внутри нее, заметил муравья, пытавшегося выползти наружу. Когда я зачерпнул немного грязи, муравей упал обратно в нору, но продолжил карабкаться. Я снова зачерпнул горсть.
— Не выходите наружу, мистер Муравей, — сказал я ему. — Здесь вы в большей безопасности.
Как только наша авиация и артиллерия заставили замолчать вражеские орудия, мы двинулись дальше. На агропункте под названием «Ферма Эмира» позиции удерживал окопавшийся иракский батальон, ведя минометный огонь. Бронемашины роты «Браво» открыли рампы в шестистах пятидесяти ярдах от окопавшегося противника. Спешившись, морские пехотинцы устремились вперед, а иракцы, найдя в себе мужество, открыли ответный огонь. Затем над нашими головами пронесся F-18 и сбросил пятисотфунтовую бомбу. На этом все закончилось — оставшиеся в живых люди устремились к моим морпехам, подняв руки вверх.
На всем южном фронте наступление Коалиции ускорялось. Основные этапы планирования и тренировок, многократные обсуждения, обмен мнениями между генералами по поводу общей стратегии, интенсивные бомбардировки, одновременный прорыв через минные поля в нескольких местах — все это слилось воедино в жестокой гармонии. Уже к полудню морские пехотинцы значительно опередили график наступления. Вышестоящее командование предполагало, что отравляющий газ, мины и вражеский огонь нанесут штурмовым батальонам тяжелые потери, поэтому последующая задача моему батальону не ставилась. Теперь же мне приходилось сдерживать свои передовые подразделения, потому что мы сильно превысили ожидания.
На третий день операции, набрав еще больший темп, мы устремились к Кувейтскому международному аэропорту. Из-за десятков горящих нефтяных вышек дым был настолько густым, что мы могли видеть вперед лишь на несколько сотен ярдов. В полдень мне пришлось включить фонарик, чтобы прочитать карту. Используя свои «подзорные трубы», слушая радиосети и сотрудников своего штаба, я мог находиться в курсе событий, не прерываясь на проведение совещаний. Мы не сбавляли темпа. Приказов я отдавал мало, предоставляя командирам штурмовых подразделений самостоятельно принимать решения.
Это был разгром. При запуске любого вражеского двигателя внутреннего сгорания создавалась тепловая сигнатура, которая светилась в наших тепловизионных прицелах. Каждая машина и часть ее брони становились мишенью. Мы продвигались в густом маслянистом дыму, напоминающем Дантов «Ад», над нами низко пролетали боевые вертолеты «Кобра». Иракские танки и бронетехника были разбросаны, раздавлены, разнесены в щепки или разорваны на части, словно здесь пронесся торнадо, разбрасывая по сторонам разбитые машины и расчлененные тела. Лишь немногие из трупов напоминали людей. Большинство из них было выжжено до черноты и уменьшилось вдвое.
Я находился с передовым отрядом, когда мы приблизились к большому карьеру, который сильно ограничивал нас с правого фланга. Батальон двигался к высоковольтным линиям электропередач, все еще стоящим посреди безлюдной пустыни. За три дня я почти не отдыхал, и пока мы проезжали мимо карьера, в моем усталом сознании ничего необычного не происходило. Внезапно горизонт впереди нас озарился вспышками, а также потоками зеленых трассеров. Линии электропередач послужили для ожидающего врага идеальным ориентиром, танки и пулеметы были наведены, пристреляны и готовы к стрельбе. В тот же момент иракская механизированная рота, укрывшаяся в карьере, через который мы прошли, ударила нам в тыл, бросившись в атаку на мои тыловые подразделения. Бывают и более счастливые времена, чем попадание в засаду, и ничто так не напомнило о том, что я далеко не фон Клаузевиц, как окружение моего батальона в открытой пустыне.
В самый разгар вражеской атаки я увидел лейтенанта Криса Вудбриджа, который маневрировал впереди меня, стоя в башенке своего «Хамви». Грузный игрок в регби с вечной ухмылкой, Вуди возглавлял противотанковый взвод. Пока я смотрел, его машина исчезла в столбе песка и дыма — прямое попадание танкового снаряда. Мимо меня прошла взрывная волна.
Я отвернулся, выкинув из головы мысль о прямом попадании, и приказал подразделениям сместиться дальше вправо, чтобы получить пространство для маневра, и ввести в бой наши танки. Взглянув в тыл, я увидел красные ракеты — наше подразделение материально-технического обеспечения и снабжения под командованием лейтенанта Джеффа Хукса подавало сигнал о том, что его атакуют. К счастью, каждый третий день на протяжении шести месяцев Джефф вместе со своим комендор-сержантом Кендаллом Хаффом обучали своих санитаров, поваров, водителей, инженеров, писарей и механиков сражаться как пехота. Сейчас, когда они столкнулись с врагом, их обучение приносило свои плоды.
Теперь они подбивали вражеские машины, а наши минометы с юга и севера вели огонь по врагу, находившемуся в карьере и перед нашим фронтом. Когда иракцы появились, повара и саперы энергично ответили пулеметным огнем и противотанковыми ракетами, которыми подбивали иракские машины. Бой закончился через двенадцать минут, и ухмыляющиеся санитары и механики приветствовали прибывшее подкрепление из пехоты. Я поспешил вернуться, чтобы присоединиться к ним. Мои люди вытащили меня из затруднительного положения, но поскольку они обладали мышечной памятью и стальными нервами, они также разгромили врага, разрушив его систему принятия решений.
По мере продолжения наступления, ряд иракцев оказывал сопротивление, но большинство быстро сдавалось. В середине дня полковник Фулфорд созвал своих командиров: мы должны были продолжить атаку и прорваться в Кувейт-Сити до наступления темноты, на несколько дней раньше запланированного срока. Быстро отдав приказ, я повернулся к своему «Хамви».
— Узнал что-нибудь за сегодня, Джим? — тихо спросил Фулфорд.
Мы оба знали, что мои морпехи выручили меня в карьере.
— Да, сэр.
— Хорошо, — сказал он, уходя. Он не стал уточнять, о чем идет речь.
Вернувшись в свой батальон, я собрал боевых командиров для быстрого инструктажа. К нам присоединился и Вуди, растрепанный, покрытый грязью, но невредимый и по-прежнему широко улыбающийся.
— Я думал, ты погиб, — сказал я.
— Я тоже, сэр. — Вуди усмехнулся. — Этот снаряд вывалил на нас тонну грязи.
После взрыва я вытеснил лейтенанта и его людей из своего сознания. Однако человеческий разум — это удивительная вещь. Когда я пишу о Вуди четверть века спустя, чувство облегчения так же сильно, как и все эти годы назад, когда он мне ухмылялся.

******

После месяца бомбардировок и ста часов наземных атак иракская армия была основательно потрепана и изгнана из Кувейта. Я же научился не придавать большого значения оценкам противника до тех пор, пока мы с ним не сразимся в бою. Хотя в моем батальоне было с десяток раненых, я чувствовал огромное облегчение от того, что ни один морской пехотинец, моряк или кувейтец не был убит — в будущем мне уже не будет сопутствовать такая удача. Видя облегчение и радость кувейтского народа, мы все познали, как выглядит победа. И хотя в то время я этого не осознавал, возможности, боевой дух и уверенность 1-го батальона 7-й бригады морской пехоты стали для меня тем мерилом, которое можно будет использовать при подготовке подразделений в будущих войнах. Я знал, как выглядят уверенные в себе бойцы, идущие в атаку.
В течение нескольких месяцев после возвращения в Соединенные Штаты у меня все больше росло недовольство тем, что мои бойцы не получали индивидуального признания. Армейская служба на передовой сопряжена с опасностью, и признание доблести имеет решающее значение. Вопреки совету старшего офицера, который сказал мне, что протест против действий старших по званию может положить конец моей карьере, и решив добиться соответствующих наград для своих солдат, я написал командующему Экспедиционным соединением морской пехоты генерал-лейтенанту Роберту Джонстону письмо, в котором выразил свои опасения, и сразу же получил урок власти от генерала: генерал Джонстон лично позвонил мне и заверил, что исправит ситуацию. Уже через неделю я получил долгожданное известие о соответствующем признании. Наступило время, когда пример этого генерала стал для меня руководством к действию в подобных ситуациях, которые привлекали мое внимание. Если мы хотим отдать дань уважения тем, кто сражается с нашими врагами, необходимо преодолеть задержки или скупость в награждении военнослужащих, находящихся на передовой. (См. также приложение А.)
Высшим критерием военной компетентности является война. Кампания была победоносной, наши потери были гораздо меньше, чем кто-либо прогнозировал. Большая заслуга в этом принадлежит поразительным улучшениям в технологиях обнаружения и уничтожения наземных целей с воздуха. В более широком смысле американские военные за два десятилетия, прошедшие после Вьетнама, разработали доктрину ведения механизированной войны, которая максимально использовала наши преимущества в маневре и мобильности. На геополитическом уровне президент Джордж Буш-старший продемонстрировал тройной выигрыш государственного мышления. На дипломатическом фронте он собрал коалицию западных и арабских государств; на военном фронте он предоставил своим генералам необходимые силы и политическое руководство; а на политическом фронте он избежал чрезмерных действий после достижения своей главной цели — освобождения Кувейта.
«Этого не будет», — заявил он, и Америка с впечатляющей решимостью подкрепила эти слова, вышвырнув Саддама из Кувейта.
По моему военному мнению, президент Джордж Буш-старший знал, как закончить войну на наших условиях. Когда он сказал, что Америка начнет действовать, мы так и сделали. Он одобрял развертывание подавляющих сил, чтобы вынудить противника уйти или быстро закончить войну. Он избегал таких софистических решений, как установление предельной численности войск или определение даты, когда мы должны будем прекратить боевые действия и уйти.
Он планомерно добивался поддержки населения, одобрения Конгресса и согласия ООН. Он поставил четкую, ограниченную конечную цель и использовал дипломатию для формирования военной коалиции, в которую вошли союзники, с которыми мы вместе никогда не воевали. Он выслушивал противоположные точки зрения и направлял ход подготовки, не обижая и не исключая ни одну из заинтересованных сторон, но при этом твердо придерживаясь своей стратегической цели.
Под его мудрым руководством не было никакой «ползучести» в основной задаче. К сожалению, в последующем у нас не получится придерживаться такой же стратегической дисциплины.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Автор имеет ввиду битву при Литтл-Биг-Хорн, состоявшуюся в 1876 году между союзом индейских племен Лакота и Шайеннов и 7-м кавалерийским полком Армии США под командованием Джорджа Кастера, который прославился безрассудной храбростью и необдуманностью действий.

Спасибо большое.

ГЛАВА 4
Расширение кругозора

После восьми месяцев войны в заливе я вернулся в новую глобальную обстановку. Многим казалось, что наступил «конец истории», [1] что больше между крупными державами не будет войн, что либеральная демократия победила коммунизм. Саддама вернули в его клетку, а наши войска наслаждались парадом в Нью-Йорке по Бродвею — событие, которое за четверть века, прошедшие с тех пор, так и не повторилось. Распалась Организация варшавского договора, вслед за ним последовал распад Советского Союза. Осенью 1992 года президент Буш и президент России Борис Ельцин объявили, что Холодная война закончилась. США и НАТО успешно держали оборону, пока внутренние противоречия разлагали Советский Союз изнутри, а Советская армия истекала кровью в Афганистане. Американский Сенат ратифицировал значительное взаимное сокращение количества американских и российских ядерных боеголовок.
Следующие несколько лет оказались неоднозначными. Положительным моментом было то, что двенадцать государств Западной Европы сблизились и образовали Европейский Союз. Восточная Европа потянулась к Западу, а военный переворот в России провалился. Из негативных моментов можно отметить то, что в Югославии разразилась гражданская война, а Китай провел ядерные испытания, чтобы усовершенствовать свое стратегическое оружие. После гибели восемнадцати американских солдат новоизбранный президент Билл Клинтон вывел миротворческие силы США из Сомали. Реальность грубо намекала на грядущий мировой беспорядок.
Наша государственная оценка ситуации в мире оказала самое серьезное влияние на американские вооруженные силы. На горизонте не предвиделось никаких крупных войн, а давление со стороны «дивидендов мира» привело к серьезному сокращению военного бюджета, когда мы возвращались домой после войны в Персидском заливе. Передав свою должность командира батальона, я был направлен в распоряжение штаба Корпуса морской пехоты в Пентагоне — обычная служебная ротация в карьере офицера, когда должности распределялись между вспомогательными и боевыми частями, а на каждые четыре-пять лет службы приходился год учебы. Теперь я отвечал за назначение на конкретные должности всех действующих и завербованных морских пехотинцев. Мое отдел рассматривал и утверждал продолжение службы каждого рядового морского пехотинца, который хотел остаться в Корпусе на дополнительный срок. Работа была тяжелой — Корпус морской пехоты находился в процессе стремительного сокращения своих сил, численность личного состава предстояло снизить с более чем 189 тысяч до 172 тысяч человек. Девять процентов всех действующих морских пехотинцев должны были уйти в отставку или уволиться, независимо от того, хотели они этого или нет.
Люди приходят к нам, чтобы стать частью маленького, элитного племени, «немногими, но гордыми». В Пентагоне бюджет морской пехоты составляет менее 10 процентов от общего объема ассигнований; мы обходимся малым, потому что на протяжении веков привыкли ходить по всему миру, ограничиваясь лишь тем, что можем перевозить на своих кораблях. Мы служим во всех океанах, охраняем все наши посольства и стремимся первыми вступить в бой в любое время и в любом месте. Мы — самый молодой род войск, две трети личного состава которого служат только один срок, в то время как офицерский и сержантский состав, остающийся на службе дольше, остается весьма немногочисленным. Мы импровизируем, чтобы преодолеть оперативные препятствия и устаревшее вооружение, — но импровизация не может преодолеть серьезное сокращение бюджета, и мне пришлось уволить из наших рядов тысячи ветеранов, только что вернувшихся с войны. Пришлось принимать решения о том, какие сержанты будут назначены на те или иные должности, кого повысят в звании, а кому придется уйти в отставку.
Десятилетием ранее я колесил по Тихоокеанскому Северо-Западу, призывая сержантов набирать морских пехотинцев; всего за несколько месяцев до этого я благодарил Господа за сержантов, которые выручили меня, когда я совершил ошибку в бою — и те же самые люди, которые помогали мне на моем карьерном пути, ползали по минным полям и сталкивались с другими опасностями, должны были теперь собрать свои семьи, погрузить на арендованные прицепы свое имущество и отправиться в путь. Морпехи, за плечами которых было четыре, четырнадцать или двадцать четыре года безупречной службы, должны были быть уволены. У тех, кто прослужил двадцать лет, была пенсия, но у большинства ее не было, однако не это было определяющим фактором — в обществе, где ценность человека приравнивается к размеру его зарплаты, в Вооруженных силах другой социальный контракт с теми, кто служит. Если вы берете на себя обязательство защищать эту страну, предъявляя американскому народу незаполненный чек, который можно оплатить своей жизнью, взамен вы ожидаете карьерного роста. Теперь же каждую категорию по званию и возрасту необходимо было сократить, чтобы сохранить сбалансированность сил и не допустить стагнации наших рядов после окончания Холодной войны. Когда я со своими сержантами ездил по базам морской пехоты, чтобы сообщать плохие вести, мне было тяжело смотреть в глаза людям, которых мы заставляли увольняться.
Война была окончена. Но тех, кого мы отправили на гражданку, нам будет сильно не хватать после неожиданной атаки 11-го сентября 2001 года.

ЧИТАТЬ, ЧИТАТЬ, ЧИТАТЬ!
Когда я поступил в Национальный военный колледж, [2] мне было сорок три года. За предыдущие двадцать лет службы я прошел обучение, наверное, в двадцати пяти разных странах и прослужил в дюжине различных подразделений. И работа на каждой должности расширяла мой набор навыков. В нашей армии это норма. Каждый офицер и сержант проходит через такой же процесс взросления. Вооруженные силы — это система «замкнутого труда», и мы сами берем на себя ответственность за воспитание своих лидеров. Я был готов с радостью заплатить за эту привилегию.
Большинство из слушателей Военного колледжа уже дослужилось до звания полковника. До этого момента мы концентрировали свое внимание в основном на командных звеньях. Шаг за шагом, звание за званием, у нас накапливались навыки, необходимые для руководства военным кораблем, для командования батальоном из восьмисот солдат или эскадрильей самолетов стоимостью в сотни миллионов долларов. Каждый из нас получал повышение по службе на основе овладения тактическими и оперативными навыками, но учебная программа Военного колледжа в области стратегии, истории и экономики расширила мои знания. Среди приглашенных лекторов были сенаторы, члены кабинета министров, иностранные офицеры и историки. Когда мы покидали колледж после года учебы и размышлений, многие из нас были назначены на должности, требующие не непосредственного, а исполнительного лидерства.
Я узнал это, будучи кандидатом в офицеры, когда прожженный сержант исправил мою тактическую ошибку, саркастически заметив: «Хорошая работа, кандидат — ты только что убил своих морпехов». Несколько лет спустя я проходил подготовку в джунглях северной Окинавы, когда внезапно, без предупреждения, меня временно назначили командиром роты численностью 180 человек. Субботним утром сержант-майор попросил меня зайти к нему для индивидуальной беседы. Формально я был старше его по званию, но ни один лейтенант не станет медлить, когда с ним наедине хочет поговорить его старший сержант.
— Вы очень убедительный молодой человек, — произнес он, протягивая мне книгу о римском центурионе, — но будет лучше, если вы сначала сделаете домашнее задание.
Прежде чем отправиться в бой, вы можете учиться, расспрашивая ветеранов об их опыте и неустанно читая — при этом лейтенанты постигают элементы боя, а старшие офицеры учатся обманывать противника. Изучая, как другие справлялись с подобными проблемами в схожих обстоятельствах, я познакомился с примерами лидерства, которые ускорили мое растущее понимание боевых действий.
Морская пехота известна тем, что делает упор на физическую выносливость. Но я хорошо помню, как во время изнемогающей пробежки в лесах Вирджинии израильский офицер, прибывший к нам по обмену опытом, кричал мне, что физически активная жизнь не противоречит интеллектуальной составляющей. «Почитайте древних греков, как они готовили своих воинов», — сказал он.
Чтение — это честь и подарок от воина или историка, который — будь то десятилетие или тысяча десятилетий назад — нашел время, чтобы изложить на бумаге свои мысли. Чтобы провести с вами «беседу», он дистиллировал весь свой жизненный опыт проведения военных кампаний. Мы сражаемся на этой планете уже десять тысяч лет, и было бы идиотизмом не воспользоваться таким накопленным опытом. Если вы не прочитали сотни книг, вы функционально неграмотны, и будете некомпетентны, потому что одного вашего личного опыта недостаточно, чтобы поддержать вас. Любой командир, утверждающий, что он «слишком занят, чтобы читать», будет набивать мешки для трупов своими солдатами, пока будет познавать это на собственном опыте. Последствия некомпетентности в бою окончательны и бесповоротны, а история учит, что нет ничего нового под Солнцем.
Для каждой категории военнослужащих комендант Корпуса морской пехоты ежегодно составляет список обязательных для чтения книг; каждый морской пехотинец читает общий набор литературы; кроме того, сержанты читают одни книги, а полковники — другие. Даже генералы получают новый перечень книг, которые они должны прочесть. Ни на одной должности морпех не освобождается от дальнейшей учебы. Когда я разговаривал с любой группой морских пехотинцев, я по их званиям знал, какие книги они прочитали. Во время планирования и перед участием в бою я мог привести конкретные примеры того, как другие решали подобные задачи. Это давало моим ребятам общую ментальную модель, когда мы адаптировались к конкретной боевой задаче.
Чтение освещает темный путь впереди. Путешествуя в прошлое, я лучше понимаю настоящее. Я люблю изучать римских лидеров и историков, от Марка Аврелия и Сципиона Африканского до Тацита, чья смиренность под давлением обстоятельств и размышления о жизни могут служить руководством для лидеров и сегодня. Я следовал за Цезарем через Галлию, и восхищался тем, как простая проза Гранта и Шермана раскрывает ценность твердой решимости. Когда Юджин Следж описывал в своей книге под названием «Со старой породой» ожесточенные бои на Окинаве и узы, которые связывают людей в бою, то он писал для многих поколений солдат. Биографии римских полководцев и коренных американских вождей, политических лидеров и сержантов военного времени, а также стратегических мыслителей от Сунь-Цзы до Колина Грея помогали мне справляться с трудными задачами. В конце концов в своей личной библиотеке я собрал несколько тысяч книг. Активно и много читая, я выбрал несколько сражений и областей знаний, в которых чувствовал недостаток знаний, для более глубокого изучения, а однажды, попросив одного морского пехотинца привести конкретные примеры, я отправил ему список своих любимых книг. (См. приложение Б.)

******

Выпустившись из Военного колледжа, я в течение следующих двух лет (1994-96 гг.) командовал старым полком полковника Фулфорда, 7-м полком морской пехоты, расквартированным в пустыне Мохаве. В состав полка входило более шести тысяч морских пехотинцев и моряков, сведенных в шесть батальонов. Я достиг того момента, когда уже не мог руководить, используя практический, непосредственный контакт лицом к лицу. Мои приказы и распоряжения проходили через офицеров и штабы, а непосредственная связь с младшим командным составом требовала все бóльших усилий для поддержания.
Отстранившись от непосредственного общения с солдатами, командир должен самым строгим образом оберегать себя от чрезмерного контроля, усугубляемого соблазном немедленной коммуникации. Другими словами, любой старший офицер или сотрудник штаба может направить запрос, и многочисленные офицеры поспешат на него ответить. Информационные технологии — мгновенные вопросы, требующие мгновенных ответов, — вызывают в высших штабах ощущение всезнания, стремление отладить внизу каждую мелочь. Когда вы навязываете управление через такую жесткую обратную связь, вы порождаете робость по принципу «мама, а можно мне это сделать?»
Почувствовав такое, подчиненные командиры начинают колебаться. Сама хрупкость подробных приказаний, в которых невозможно предугадать неизвестное, высасывает из них всю инициативу, подавляя их агрессивность и замедляя оперативный темп. Проблема усугубляется, если их дополнительно сдерживает неприятие риска. Успех на поле боя, где возможности и опасности появляются и исчезают за несколько сжатых и напряженных минут, приходит к агрессивным младшим офицерам вместе с сильным стремлением к действию. Я всегда старался развить это качество у младших командиров, дисциплинированных моим замыслом командира. Доверие по командной иерархии вверх и вниз должно быть полноценной валютой.
Чтобы привить такое доверие, Корпус морской пехоты требовал, чтобы, будучи молодыми офицерами, мы научились передавать свои замыслы так, чтобы они в целости и сохранности проходили через все промежуточные звенья руководства к нашим самым младшим по званию морским пехотинцам. Например, вы можете сказать: «Мы атакуем тот мост для того, чтобы отрезать противнику путь к отступлению». Критической информацией является ваш замысел, выраженное словосочетанием «для того, чтобы…». Если взвод захватит мост и отсечет противника, задача будет считаться успешно выполненной. Но если мост захвачен, а враг продолжает отходить, командир взвода не будет сидеть сложа руки на мосту. Не спрашивая дальнейших указаний, он двинется дальше, чтобы отрезать противнику путь к отступлению. Такая согласованная самостоятельность основана на общем понимании во время операции ответа на вопрос «зачем». Это ключ к тому, чтобы высвободить дерзость.
Развитие культуры боевых действий на основе замысла командира требовало в подразделении дисциплины и самодисциплины гораздо более высокого уровня, чем простое издание объемных и подробных инструкций. При составлении своих замыслов я научился сообщать только то, что необходимо для достижения четко определенного конечного результата: сообщите своей команде цель операции, указав не более чем основные детали того, как вы собираетесь выполнять задачу, а затем четко сформулируйте свою цель или конечный результат, который позволит вам достичь того, что вы собираетесь делать дальше. Ответ на вопрос «как» оставьте на усмотрение своих подчиненных, которых нужно обучать и поощрять за проявление инициативы, использование возможностей и решение проблем по мере их возникновения.
Подробности, которые вы не указываете в своих приказах, так же важны, как и те, которые вы указываете. Когда все подчиненные сосредоточены на достижении ваших целей, их хитрость и инициатива раскрываются, и вам требуется только прозрачный обмен информацией (Что мне известно? Кому необходимо это знать? Сообщил ли я им об этом?), чтобы «дирижировать» слаженной командой, а не «контролировать» или «синхронизировать» ее.
Подчиненные командиры не могут воспользоваться мимолетно возникающими возможностями, если не понимают цели и назначения приказа. Правильное осуществление самостоятельных действий требует общего понимания и командиром, и его подчиненными как самой задачи, так и замысла командира относительно того, что должно быть достигнуто в ходе проведения операции.
Если капрал на передовой не мог сказать мне, каков мой замысел, — это значит, что я потерпел неудачу. Либо я не потратил время на то, чтобы четко сформулировать свой замысел, либо мои подчиненные неэффективно передали их по цепочке командования. Однако привитие личной инициативы, агрессивности и стремления к риску не означает действовать спонтанно на поле боя. Такой подход нужно культивировать годами и прививать, даже поощрять, в самой культуре военной организации. Если командир хочет, чтобы подчиненные использовали внезапно возникающие возможности в условиях стресса, его организация должна поощрять такое поведение во всех аспектах обучения, продвижения и оценки личного состава. Но что еще более важно, он должен быть терпим к ошибкам. Если наказывать тех, кто рискует, то в ваших рядах скоро останутся только несклонные к риску люди.
Лучшим британским полевым командиром во Второй мировой войне был фельдмаршал виконт Слим. В 1941 году японцы вытеснили британцев из Юго-Восточной Азии, и в своей книге «От поражения к победе» этот военачальник рассказывает о том, как ему удалось восстановил свои разбитые войска и переиграть японцев. Меня поразило то, как он руководил подразделениями, находившимися далеко в глубоких джунглях и даже не имевшими радиосвязи в течение нескольких дней и недель.
Слим писал: «Командиры всех уровней должны были действовать более самостоятельно; им предоставлялась большая свобода действий для выработки собственных планов по достижению того, что, как они знали, было замыслом командующего армией. Со временем они в значительной степени развили в себе гибкость ума и твердость решений, которые позволяли им действовать быстро, использовать внезапно поступившую информацию или возникшие обстоятельства без обращения к вышестоящему руководству… Такие действия без приказа, в ожидании приказа или не дожидаясь одобрения, но всегда в рамках общего замысла, должны стать второй натурой в любой форме войны…»
«Действовать без приказа… но всегда в рамках общего замысла». Именно так полковник Фулфорд руководил 7-м полком морской пехоты в операции «Буря в пустыне». Оглядываясь назад, я понимаю, что в открытой пустыне Кувейта у него была идеальная связь, и тем не менее он редко вызывал меня, а его штаб был готов помочь моему батальону, не требуя от меня информации. От Слима к Фулфорду — а оба они дослужились до звания четырехзвездного генерала — пришло одно и то же послание: на исполнительном уровне ваша задача — поощрять инициативу младших офицеров и сержантов и способствовать их успеху. Когда они совершают ошибки, делая все возможное для реализации вашего замысла, поддержите их. Проанализируйте, как вы проводите инструктаж и насколько хорошо вы формулируете свои замыслы. И помните о главном: прививайте им сильное стремление к действию.
Позвольте мне привести конкретный пример. Пункт постоянной дислокации моего полка в Твентинайн-Палмс, расположенный недалеко от города Палм-Спрингс, включал в себя полигон размером чуть меньше Род-Айленда. На одном из учений в 1995 году мой полк столкнулся с хитрым условным противником «красных», рассредоточенным на площади в шестьсот квадратных миль среди глубоких каньонов и острых горных хребтов. Я взял страницу из книги полковника Фулфорда о том, как отдавать приказы на основе боевых задач, убрал разграничительные линии между своими батальонами, расширив их участки огня и маневра, и предоставил им больше возможностей для проявления инициативы, при этом намеренно потребовав усилить взаимодействие. Через несколько минут подполковники начали взаимоувязывать свои действия по моей полковой радиосети. До конца учений я слушал, как они быстро действуют, сообщая что-то вроде: «Ваша артиллерия стреляет слева от того холма, а мы обходим его справа». Темп работы тысяч морских пехотинцев нарастал, они стали быстро использовать успехи подразделений слева и справа от себя. Децентрализовав полномочия, чтобы использовать все возможности на широком фронте, мы маневрировали быстрее противника, проникнув в его цикл принятия решений. Руководствуясь моим замыслом, подчиненные действовали, а петли обратной связи позволяли мне внимательно следить за ожидаемыми моментами принятия решений. В тот день мои парни многому меня научили.
Это был урок формирования эффективного армейского коллектива и темпа работы; они знали мой замысел и, похоже, даже не заметили, что я исчез из радиосети. (На самом деле, возможно, это только пошло им на пользу!) Поэтому в последующие дни я старался делиться своей мудростью в виде коротких заметок и аккуратных предложений, видя себя проверенным в боях полковником, передающим советы подчиненным, который легкими движениями рук на штурвале руководит полком. И вот однажды я зашел в оперативный отдел штаба, где перед доской с мелом в руке стоял его начальник. Подполковник Джон Тулан, обладатель характерного бруклинского акцента и разбитого носа, в свои сорок лет все еще играл в регбийной схватке, и часто делал язвительные замечания, сопровождая их обезоруживающей ирландской улыбкой. На доске крупными буквами было написано одно слово: ХАОС.
Любопытствуя, я спросил его, о чем он думает. В ответ он протянул мне мел.
— Может быть, — спросил он, — у полковника есть другое неординарное решение? [3]
Так слово «Хаос» стало моим позывным. Позднее ходили слухи, что оно означало мое желание устраивать бедлам в рядах противника. Это было правдой, но на самом деле позывной мне присвоили мои зачастую дерзкие солдаты. Если вы будете держать на своей стороне рисковых и безрассудных людей, всегда найдется какой-нибудь Тулан, который будет держать в узде ваше эго.

******

В 1996 году меня назначили исполнительным секретарем министра обороны доктора Уильяма Перри и его преемника, сенатора Уильяма Коэна. Я просматривал килограммы бумаг, подписывал отчеты и с изумлением наблюдал за тем, какие разнообразные вопросы они решали — от управления крупнейшей корпорацией в мире до подготовки небольшой заметки для прессы. Утром министр обороны мог встретиться с королем, принять решение о строительстве авианосца стоимостью в миллиард долларов и разобраться с историей о капрале, попавшем в беду в Японии. Во второй половине дня он встречался с лидерами Конгресса, планировал, как посетить семь стран за семь дней, и разбирал каждое слово в речи, которую он произнесет перед глобальной аудиторией. Меня поразила скорость принятия решений, — даже с учетом ограниченного количества времени, которое отводилось даже на решение серьезных вопросов.
Хотя служба в Вашингтоне была мне не по душе, я проникся глубоким уважением к тем, с кем служил и у кого учился новым навыкам. Я получил прагматичное представление о статье I Конституции, которая возлагает на Конгресс обязанность «поднимать и содержать армию, а также обеспечивать и поддерживать флот». Я наблюдал за тем, как выделяются средства на оборону, выслушивал серьезные дебаты о развертывании войск на Балканах и о том, какие качества необходимы старшим офицерам. Часто мне приходилось иметь дело с моими гражданскими коллегами из Госдепартамента, ЦРУ и аппарата национальной безопасности в Белом доме, и которые неизменно помогали мне ориентироваться в невообразимо сложном межведомственном процессе.
За процессом выработки политики в том виде, как это должно происходить, у меня была возможность наблюдать из первых рядов. Еженедельные совещания между моим начальником, министром обороны, советником по национальной безопасности и государственным секретарем обеспечивали согласованность внешней политики. Совет национальной безопасности координировал материалы, поступающие от различных ведомств, а сотрудники кабинета министров встречались, чтобы устранить разногласия как во время планирования, так и во время исполнения — неизбежно грязный процесс, требовавший уродливых компромиссов. Вид с вершины Пентагона еще больше способствовал моему пониманию процесса — я смотрел, слушал и учился, даже не представляя, насколько актуальным окажется со временем такое обучение на рабочем месте.
В 1998 году я вернулся в штаб Корпуса морской пехоты, чтобы возглавить работу с личным составом, и был повышен в звании до бригадного генерала. Поначалу я сомневался, зачем пехотному офицеру поручать руководство кадровой политикой всей организации, однако ко времени ухода с этой должности я понял, почему эта работа требует сосредоточенности настоящего бойца. Если организация получает взамен поощряемое ею поведение, то продвижение наверх воинов, пригодных к войне, — это то место, где колеса встречаются с дорогой.
То же самое верно и для отбора генералов, потому что это говорит о том, что ценит ваш род войск. Каждый год в Корпусе морской пехоты созывается генеральская комиссия, чтобы из примерно двухсот полковников, отвечающих установленным требованиям, отобрать менее десятка новых бригадных генералов. Каждому члену комиссии предоставляются послужные списки десяти или более полковников, охватывающие десятилетия их воинской службы. После нескольких дней изучения член комиссии кратко излагает служебное дело каждого полковника в своем списке, располагая их примерно в иерархическом порядке. Потом вся комиссия целиком проводит голосование — кто выбывает, а кто остается в кандидатах на генеральскую должность.
Так продолжается изо дня в день, до тех пор, пока комиссия не сократит число кандидатов до двадцати или тридцати человек. Вы выбираете лучших по армейским специальностям: лучших офицеров пехоты, артиллерии, авиации и тылового обеспечения. На этом этапе большую роль играет случайность. Если бы отобранные на последнем этапе кандидаты разбились в самолете, то повышение получили бы следующие находящиеся в очереди, — и на общей эффективности это никак не сказалось бы негативным образом. Таково качество наших полковников, отсеянных годами службы и предыдущими отборами, и чья профессиональная репутация известна членам отборочной комиссии.
Все морские пехотинцы одинаково равны в своей приверженности выполнению своей задачи, когда они сталкиваются с врагом, и будучи генералом, мне никогда не приходила в голову мысль, что у меня больше приверженности, чем у моих девятнадцатилетних ланс-капралов — я видел ее в их глазах. Поскольку величайшая привилегия морского пехотинца — сражаться рядом с товарищами, мы уважаем друг друга независимо от званий, однако в массовой культуре генералы считаются выше всех остальных. Пентагон отправляет их на специальные курсы под названием «Кульминация», где об их новых задачах их инструктируют отставные генералы. Ветераны Вьетнама наложили на нас свой отпечаток, напомнив, что если ты становился генералом, то тебе уже никогда не доводилось есть плохую еду и никогда больше не доводилось слышать правды. От людей, которых все называли «седобородыми генералами», мы из первых уст узнавали об их ошибках и извлеченных уроках. Но на этом курсе и на других, которые я посещал в течение следующих дюжины лет своей генеральской службы, седобородые генералы также учили нас смирению и преданности нормам профессиональной этики.
В 2000 году я вернулся в Пентагон в качестве старшего военного помощника заместителя министра обороны. Во время двух этих назначений, сначала в звании полковника, а теперь в звании бригадного генерала, я провел в кабинетах руководителей Пентагона в общей сложности три года. Я получил степень доктора философии по управлению крупными организациями и стал свидетелем того, как на самом деле работает гражданский контроль над Вооруженными силами. Стало понятно, что министру обороны чаще всего приходится выбирать наименее плохой вариант — если решение было легким, и имело хорошие варианты, то оно уже было принято. Я участвовал в бóльшем количестве совещаний, чем могу вспомнить, и весь этот опыт показал мне в еще более возвышенном контексте, насколько важно делегировать полномочия по принятию решений — или же, в противном случае, сталкиваться с парализующим хаосом.
Я остался в корпусе, чтобы быть рядом с солдатами. В Пентагоне я делал все возможное, чтобы поддержать своих гражданских начальников, и многому научился; моя вера в нашу форму государственного управления и мотивы гражданского руководства и Конгресса укрепилась — и тем не менее, я не мог дождаться, когда уйду с этой работы. Я не был создан для работы в Вашингтоне, я не получал энергии, сидя за столом. Мне посчастливилось поддерживать людей, которые глубоко заботились об обороне нашей страны, даже когда хор за «дивиденды мира» становился все громче: министров Перри, Коэна и Дональда Рамсфелда, заместителей министра Джона Уайта, Джона Хамре, Руди де Леона и Пола Вулфовица. Независимо от того, соглашались ли люди с их точкой зрения или нет, их преданность делу не вызывала сомнений.
В июле 2001 года я с радостью вернулся в Кэмп-Пендлтон, расположенный к северу от Сан-Диего, в качестве заместителя командующего 1-го экспедиционного соединения морской пехоты — сорок тысяч моряков и морских пехотинцев, дислоцированных в гарнизонах по всей Южной Калифорнии и Аризоне. [4] Я был счастлив снова оказаться среди воинов. На протяжении всей своей службы я всегда предполагал, что каждое повышение будет последним, поэтому был уверен, что завершу свою карьеру там, где начал: среди морских пехотинцев. Тогда я вернусь домой в Каскадные горы с высоко поднятой головой, в крайний раз послужив в боевых войсках.
Оглядываясь назад, я понимаю, насколько ошибочным было это предположение и почему обучение и освоение своей работы не должны прекращаться никогда. За десять лет, прошедших после «Бури в пустыне», я изменился. Участие в сокращении численности морской пехоты, учеба в Военном колледже, командование немаленьким полком и изучение того, как заставить бюрократию работать на своих боевых товарищей, — все это в совокупности позволило мне быть готовым к предстоящим испытаниям.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Очевидный намек на известную одноименную работу американского политолога Френсиса Фукуямы.
[2] Высшее военно-учебное заведение Вооруженных сил, осуществляющее подготовку офицеров старшего и высшего звена, а также гражданских специалистов в области стратегического управления.
[3] Знаменитый позывной Мэттиса: “Colonel Has Another Outstanding Solution” (CHAOS).
[4] Англ. Marine Expeditionary Force (MEF) — смешанное общевойсковое соединение морской пехоты корпусного уровня, в состав которого входят наземные и авиационные части, подразделения боевого и тылового обеспечения.

Спасибо большое. MEF - мне кажется, это можно перевести как "экспедиционный корпус морской пехоты", ЭКМП.

"Экспедиционные силы".

_________________
Amat Victoria Curam

Да они эти force суют повсюду. Гадай - то ли это в целом про экспедиционные части КМП, то ли про конкретное соединение речь идет.

Не. MEF это всегода про крупнейшую из трех форм (MEF, MEB, MEU) организации экспедиционных оперативных морской пехоты. В целом это MAGTF.

ГЛАВА 5
Объект «Носорог»

В шесть часов утра 11-го сентября 2001 года я ехал на работу в Кэмп-Пендлтон и размышлял о предстоящих учениях в Египте, когда услышал по радио, что разрушена одна из башен-близнецов Всемирного торгового центра.
У меня сразу же мелькнула мысль: «Они прорвались!»
Я был уверен, что это Усама бен Ладен. «Аль-Каида» объявила войну Америке в середине 1990-х годов, во время нападений на два американских посольства в африканских странах в 1998 году эта группировка убила более двухсот человек, и еще восемнадцать моряков на эсминце «Коул» во время его стоянки. Наша разведка знала, что в Афганистане, где располагалось правительство радикального исламистского движения «Талибан», процветает исламистская террористическая сеть. Я сразу же подумал, что наше военное ведомство и разведслужбы подвели свою страну, но сразу же вытеснил эту мысль из головы, и перед тем как заехать на парковку, размышлял о том, как выследить преступников до края земли, в данном случае до Афганистана. Находясь на Ближнем Востоке с 1979 года, я прекрасно понимал, что быстрой борьбой это не будет и что маньякам, которые думали, что причинение нам вреда нас испугает, придется доказать, что они ошибаются.
Одиннадцатого сентября «Аль-Каида» разрушила башни-близнецы, убила три тысячи невинных граждан из 91 страны и ранила более шести тысяч человек в Нью-Йорке, Пенсильвании и Вашингтоне. Президент Джордж Буш-младший и министр обороны Дональд Рамсфелд настаивали на скорейшем возмездии: оперативники ЦРУ и армейский спецназ объединились с Северным альянсом Афганистана, чтобы нанести авиаудары по обнаглевшим талибам и силам «Аль-Каиды».
Я полагал, что нам с морскими пехотинцами придется вступить в бой, но для этого пришлось поуговаривать. Генерал Томми Фрэнкс отклонил первоначальное предложение помощи от морпехов, объяснив своим подчиненным: «Ребята, даже не сомневайтесь, этот сукин сын точно не имеет выхода к морю. Мы не сможем использовать амфибийные возможности морской пехоты». Поскольку Афганистан находился в четырехстах милях от океана, кое-кто в штабе Центрального командования ВС США (СЕНТКОМ) полагал, что морские пехотинцы не могут быть задействованы. Как объяснил один из планировщиков Командования: «У нас все равно нет доступа туда с моря, придется высаживаться с воздуха, так что давайте высаживать сухопутные войска… Таким образом, мы быстро отказались — по крайней мере, на начальном этапе — от рассмотрения вопроса о задействовании морской пехоты».
Это был классический пример того, как мы попали в ловушку устаревшего образа мышления. Морским пехотинцам не нужно находиться рядом с пляжем, чтобы высаживаться с кораблей. У нас были транспортные вертолеты и самолеты с большой дальностью полета и возможностью дозаправки в воздухе. Мы были экспедиционными силами, способными в любой момент вступить в бой в составе передовых, автономных нарядов сил и средств.
За месяц до этого в Кэмп-Пендлтоне я принял командование 1-й экспедиционной бригадой морской пехоты, планируя отправиться в Египет на ежегодные многонациональные учения под названием «Яркая звезда». Несмотря на то что мы находились в состоянии войны, нам было крайне важно поддерживать контакты между военными, проводя учения с представителями десятков дружественных стран. Когда я, привыкший жить в знойной жаре, в стесненных и суровых условиях, прибыл в египетскую пустыню, то почувствовал себя как дома. Мои морские пехотинцы делили с солдатами из восьми других стран огромный лагерь, состоящий из палаток, фанерных модулей и мух. Учения были тщательно продуманы, они проводились как ради демонстрации политического единства, так и для военной подготовки, поэтому, когда я и мои подчиненные изучали свою часть задачи, у меня было достаточно времени, чтобы ознакомиться с обстановкой в Афганистане.
Мне нравилось подталкивать молодых ребят — ты всегда при этом чему-то учился. Кроме того, меня забавляли страдальческие выражения лиц на штабных совещаниях, когда я поднимал вопрос о крайней рекомендации какого-нибудь ланс-капрала. Если вы не можете свободно разговаривать с самыми младшими сотрудниками своей организации, значит, вы утеряли связь.
— Как дела, ребята?
— Отлично, сэр, потрясающе. Живу мечтой…
Типовые ответы меня никогда не устраивали.
— Не-а. Мы оба знаем, что это чушь. Мы застряли в глуши, в то время как хотели бы убивать «Аль-Каиду». Ну-ка, поднимись на мой уровень, и дай мне что-нибудь, что окажется важным.
Однажды морпехи указали на туалеты, которыми они пользовались вместе с солдатами из других стран, причем некоторые из них имели, по нашему мнению, отвратительные гигиенические привычки. Чтобы исправить это, я отправил сержанта за восемьдесят миль в Александрию, и под радостные возгласы пехотинцев тот вернулся с грузовиком туалетной бумаги, раздав каждому по рулону. Иногда самые простые вещи в жизни оказываются самыми важными.
Командир всегда стоит на страже своего подразделения, предупреждая об опасности. Один старший офицер был раздражен тем, что я приказал своим морским пехотинцам всегда иметь при себе боевые патроны. Он заявил, что я перегнул палку и что применение таких боеприпасов запрещено. Сообщив в свое время семи семьям, что их сыновья погибли во время взрыва в Бейруте в 1983 году, я настаивал на том, что мы, морские пехотинцы, всегда несем ответственность за свою собственную безопасность, и свои патроны мы всегда носим с собой. Спустя всего месяц после 11-го сентября я был поражен тем, что мне вообще пришлось приводить подобные доводы.
Конечно, закон Мерфи работал всегда. В тот же день два морских пехотинца по неосторожности разрядили свое оружие, не вызвав никаких жертв, кроме апоплексического удара у старших офицеров. На меня снова начали давить, требуя разоружить всех морпехов, и я снова отказался, оправдывая случившееся неосмотрительностью. Оба нарушителя были понижены в звании — их халатность оставила под угрозу доверие вышестоящего командования к дисциплине четырех тысяч других морских пехотинцев. До конца службы они не будут носить заряженное оружие — отдельный вид позора. На том все и закончилось.
Как только учения начались, у нас с моим другом генерал-майором Джоном «Глэдом» Кастеллоу, командовавшим морскими пехотинцами на Ближнем Востоке, появилось время посидеть под камуфляжной сеткой и поговорить о том, как бороться с «Аль-Каидой». Он высказал мысль, что мы могли бы собрать в северной части Аравийского моря два экспедиционных подразделения морской пехоты под эгидой небольшого органа управления. Это заставило меня задуматься. Вернувшись на свой бивуак, я велел своим штабистам определить удаленные места в Афганистане, где мы могли бы высадиться, а затем вернулся к проведению учений.
Когда учения завершились, я получил приказ вылететь в Бахрейн, крошечное островное государство в Персидском заливе. С 1940-х годов Бахрейн, чье значение было гораздо больше его размеров, всегда был на нашей стороне. Он служил местом приписки для Пятого оперативного флота ВМС США, которым в 2001 году командовал трехзвездный вице-адмирал Вилли Мур. По прибытии в Бахрейн я представился ему, а позже вечером он снова вызвал меня в свой кабинет, указав на настенную карту, на которой было отмечено, что талибы и «Аль-Каида» подвергаются сокрушительному нападению на севере страны, где вместе с афганскими племенами были расквартированы наши силы ЦРУ и спецназа.
Вилли Мур хорошо выполнил свою домашнюю работу. Он сказал мне, что южная половина страны остается территорией талибов и что наша бомбардировочная кампания на севере заставляет их все больше передвигаться на юг. За пятисотлетнюю историю Кабул ни разу успешно не оборонялся, и Вилли знал, куда направляется враг: в Кандагар, второй по величине город Афганистана и духовную столицу талибов. По нашим оценкам, десятки тысяч боевиков были разбросаны по нескольким провинциям, и еще больше бежало на юг. Их лидер, мулла Омар, укрылся среди двух миллионов пуштунов, проживающих в этих местах. Поскольку с наступлением зимы в этом регионе сосредотачиваются талибы, бомбардировки подвергли бы риску два миллиона невинных людей; с другой стороны, промедление означало бы, что к весне Омар сможет организовать грозную оборону. Задуманный адмиралом второй фронт не позволит этому случиться.
Кандагар находился в тысяче миль к северо-востоку от офиса Вилли Мура, по ту сторону бесплодных пустынь и горных хребтов Белуджистана. Все осложнялось тем, что между северной частью Аравийского моря и не имеющим выхода к морю Афганистаном лежал Пакистан. Но Вилли Мур был воином, которого не останавливало ни расстояние, ни количество врагов, и который не ждал указаний; напротив, он видел возможности там, где другие видели лишь препятствия.
«Существует дар, — писал в своих мемуарах Наполеон, — с первого взгляда видеть возможности, открывающиеся на местности… Его можно назвать coup d’oeil [глазомер, способность все замечать в мгновение ока], и у великих генералов это качество является врожденным».
«Это действительно coup d’oeil полководца, — соглашался Клаузевиц, — его способность видеть вещи просто, полностью отождествлять с собой все дело войны, что и составляет суть хорошего командования. Только если ум работает таким всеобъемлющим образом, он может достичь свободы, необходимой для того, чтобы доминировать над событиями, а не быть подчиненным им».
Являясь истинным воплощением волевого облика, адмирал Мур сполна обладал этим даром. Если бы он родился на двести лет раньше, я мог бы вполне представить его атакующим корабль, несущимся вниз с тесаком в руке и черной повязкой на одном глазу. Он задал мне вопрос.
— Вы сможете собрать морскую пехоту, — произнес он, — со Средиземноморского и Тихоокеанского флотов, высадиться в Афганистане и двинуться против Кандагара?
— Да, я могу это сделать, — ответил я. — Мне нужно несколько дней на планирование и разведку.
— Хорошо, выясните, что вам нужно, а я найду вам самолет для разведки, — сказал он.
От моих лет в море до беседы под камуфляжной сеткой в Египте и адмирала, который умел использовать возможности, — все сошлось.
Центральное командование удовлетворило его просьбу и уполномочило Мура планировать рейды, и адмирал довольно вольно трактовал значение этого понятия. Если мы нанесем быстрый удар с неожиданной стороны, талибы рассыплются. Адмирал понял это в мгновение ока.
Вот и мне выпала возможность. В биографиях руководителей обычно подчеркивается, что они добились успеха благодаря упорному труду, гениальности или настойчивости. В отличие от них, многие, кто добился меньших успехов, ссылаются на невезение и неудачу. Я считаю, что обе точки зрения одинаково верны. После терактов 11-го сентября, когда целью стали «Аль-Каида» и талибы в Афганистане, я стал следующим, кого отправили на боевую службу. Как отмечал Черчилль: «В жизни каждого человека наступает особый момент, когда его, образно говоря, постукивают по плечу и предлагают шанс сделать совершенно особенное дело, уникальное для него и соответствующее его талантам. И какая трагедия, если в этот момент они оказываются неподготовленными или неквалифицированными для того, что могло бы стать их звездным часом». Благодаря ветеранам Вьетнама в этот «особый момент» я был подготовлен и квалифицирован «для совершенно особенного дела». Несмотря на то, что шестью месяцами ранее наших морских пехотинцев в Афганистан повел бы кто-нибудь другой, овладение выбранным призванием означает, что вы должны быть готовы, когда возможность постучится.
Выходя из кабинета адмирала, я уже мысленно представлял себе план операции. Конечно, нам предстояло проникнуть на четыреста миль, и то, что задумал Вилли Мур, требовало поэтического отношения к доктринальным и уставным положениям. Но доктрина — это последнее прибежище людей, не обладающих воображением. Морская пехота научила меня, что это руководство к действию, а не интеллектуальная смирительная рубашка. Импровизируй, приспосабливайся и преодолевай; и я собирался сделать все, что потребуется, чтобы осуществить замысел адмирала.
Первое, с чем нам пришлось столкнуться, — это тирания расстояния. Благодаря решениям, принятым в 1950-х годах, у морской пехоты появились собственные самолеты-заправщики KC-130 и вертолеты, приспособленные для дозаправки в воздухе. Благодаря кораблям ВМС мы могли перебрасывать тысячи военнослужащих на тысячи миль, не имея доступа к базам в иностранных государствах. Для этого вполне было достаточно одних полномочий адмирала Мура.
Я мог собрать два экспедиционных отряда морской пехоты, каждый из которых состоял из одного усиленного пехотного батальона, более двух десятков самолетов и вертолетов и запаса материальных средств для ведения боевых действия в течении пятнадцати дней, находящихся на борту трех кораблей. На протяжении трех дней мы с моим «штабом» из трех человек перебирали цифры — расстояния, погодные условия, топливо, высоту, подъемный вес вертолетов, огневую поддержку и тому подобное — и пришли к выводу, что прыжок на четыреста миль с моря вполне возможен. Никогда нельзя допускать, чтобы ваш энтузиазм превышал возможности вашего подразделения, но моя оценка подчинялась принципу просчитанного риска.
После того как я объяснил свой замысел, адмирал Мур сказал:
— Хорошо. Я назначаю вас командиром 58-й оперативной группы — кораблей и десанта.
Оперативная группа 58 состояла из шести десантных кораблей и иногда эскорта союзников, на борту которых находилось более четырех тысяч морских пехотинцев. Было удивительно, что старший офицер ВМС, с которым я никогда раньше не служил, возложил на меня, морского пехотинца, такую ответственность. Впервые за почти двести лет командование кораблями ВМС было поручено морскому пехотинцу. За это Вилли Мур подвергся нападкам со стороны флотской бюрократии, однако оставался невозмутим. Его отношение к делу совпадало с моим: «Просто делай это».
Я вышел из кабинета адмирала с глубоким осознанием того, что он оказал мне доверие. Мне и в голову не приходило, что мы можем потерпеть неудачу. Морпехи не знают, как пишется это слово. Я знал, что наша авиация способна нанести удар, а наши парни готовы к драке, готовы окровавить тех, кто напал на нашу страну или поддержал их. Моя непосредственная задача заключалась в том, чтобы перебросить моих морских пехотинцев с океана на задний двор талибов.
Возле кабинета адмирала я столкнулся со своим другом, коммодором ВМС Бобом Харвардом. Его «морские котики», застрявшие в Бахрейне из-за отсутствия авиационного транспорта, не могли вступить в бой. С бритой головой и мускулистой фигурой Боб выглядел как образец морского спецназовца. В молодости он жил в Иране, свободно говорил на фарси и обладал энциклопедическими знаниями о Ближнем Востоке. Я знал его как хитрого, конкурентоспособного и гибкого лидера, с которого брали пример, и протянул руку.
— Добро пожаловать на войну. У меня есть самолет. Отправимся вместе.
Мы пожали друг другу руки, установив партнерские отношения, которые будут продолжаться на протяжении десятилетий войны.
На юге Афганистана уже проводила свои рейды Объединенная оперативная группа специальных операций генерал-майора Делла Дейли. В течение нескольких недель Делл совершал рейды в южный регион, в основном управляя небольшими подразделениями с палубы авианосца «Китти Хок», курсировавшего в северной части Аравийского моря. Его оперативный темп сдерживался огромными расстояниями, которые спецназовцы преодолевали в тяжелейших условиях. Через минуту после нашей с Деллом встречи он горячо поддержал идею высадки 58-й оперативной группы в южном Афганистане. Для него и его людей наличие передовой базы означало бóльшую гибкость. За несколько недель до моего прибытия его рейнджеры совершили дерзкую ночную высадку на отдаленную грунтовую полосу под кодовым названием «Носорог» в девяноста милях от Кандагара, и он рекомендовал мне высадить там своих морских пехотинцев. Как только мы там разместимся, и силы специальных операций, и морские пехотинцы смогут начать проводить рейды во всех направлениях. Никто по-настоящему не узнает врага, пока не сразится с ним, а Делл уже с ним сражался. Он почувствовал, что «Носорог» — правильная цель, и при воплощении в жизнь замысла адмирала Мура она стала и моей целью.
Следующей моей остановкой стала авиабаза в Саудовской Аравии, где я встретился с генерал-лейтенантом ВВС Майклом Мозли, командующим объединенными воздушными операциями на Ближнем Востоке и в Афганистане. Пока я объяснял ему свой замысел, он оценивал масштабы миль на карте, после чего поднял глаза и спросил:
— Вы и в самом деле собираетесь это сделать?
Я ответил утвердительно. Протянув мне карту через стол, он сказал:
— Если у вас возникнут проблемы, я повешу над вашей головой все самолеты, которые вам понадобятся.
Оценив этого человека по достоинству, я понял, что он сможет выполнить свою работу. Впервые за свою карьеру я решил не брать с собой в штурмовой эшелон артиллерию. Хотя в доктрине справедливо указывается, что артиллерия на берегу является ключевым фактором, способствующим проведению круглосуточных операций в высоком темпе, я решил, что благодаря нашим вертолетам, степени угрозы со стороны противника и поддержки с воздуха имею право на корректировку уставных положений. В данном конкретном случае я мог наращивать силы на берегу, перебрасывая артиллерию позже.
Однако мне еще предстояло выяснить, как добраться до Пакистана. Воспользовавшись самолетом адмирала Мура, я полетел в Исламабад, чтобы встретиться с нашими дипломатами и пакистанскими военными.
— Что здесь делает морской пехотинец? — спросила посол Венди Чемберлен, когда я вошел в ее кабинет.
— Госпожа посол, — ответил я, — я везу несколько тысяч своих лучших друзей в Афганистан, чтобы убить нескольких человек.
Она улыбнулась и ответила:
— Думаю, я могу вам помочь.
Никогда прежде я не испытывал на себе столь непосредственного влияния дипломата.
Чтобы атаковать «Аль-Каиду» и их союзников из движения «Талибан» в Афганистане, мне нужно было пересечь воздушное пространство Пакистана. Прямо на месте этот высокопоставленный дипломат организовал нужные встречи. Я встретился с генерал-майором Фаруком Ахмедом Ханом, начальником отдела планирования пакистанских вооруженных сил. Проиграв несколько войн с Индией, расположенной на востоке страны, Пакистан был полон решимости оказать влияние на любое правительство в Кабуле, чтобы избежать угрозы с запада. Однако талибы покрывали «Аль-Каиду», и учитывая отказ талибов порвать с укрываемыми ими боевиками этой организации, пакистанцы понимали, что я буду атаковать талибов, с которыми они пришли к соглашению.
Когда мы встретились, генерал Фарук начал перечислять претензии к американской внешней политике, копившиеся десятилетия. Я терпеливо слушал его. Отношения Пакистана с Америкой были отмечены разочарованиями с обеих сторон, и результатом этого стало тлеющее недовольство.
Когда генерал закончил, я произнес:
— Генерал, я не дипломат. Я отправляюсь в Афганистан, и хочу знать, поможете ли вы мне в этом.
Фарук все понял, и разговор перешел в другое русло. Он согласился выделить воздушные коридоры над Пакистаном. В то время как первые штурмовые подразделения будут захватывать объект «Носорог», добираясь туда на вертолетах, заправляемых топливом в воздухе, подкрепление прибудет на объект позже.
Захватывая инициативу, командир заставляет противника реагировать, выводя его из равновесия. Сразу после нашей высадки, объект «Носорог» можно будет защитить от любой наземной атаки с помощью авиационной поддержки. И наоборот, как только мы окажемся на земле, мы сможем контролировать дороги и изолировать Кандагар, готовясь к его захвату.
В своих стремительных кампаниях во время Гражданской войны генерал Союза Уильям Т. Шерман, прежде чем атаковать, обычно стремился создать угрозу для двух целей. Это заставляло генералов Конфедерации распылять свои силы, что обеспечивало Шерману решающее преимущество, когда он делал свой выпад. Адмирал Мур рассуждал примерно так же. Как только моя бригада закрепится в «Носороге», талибы окажутся перед дилеммой: оставить основную часть своих сил для обороны на севере или перебросить их на юг, чтобы удержать от нашей атаки Кандагар.
Чтобы это сделать, мы должны были действовать быстро. История дает нам множество прецедентов, когда решения принимаются со скоростью актуальности. В 1943 году генерал Дуглас Макартур планировал высадку в юго-западной части Тихого океана. Он написал адмиралу Уильяму Хэлси, отвечавшему за операции в южной части Тихого океана, с просьбой провести военно-морскую операцию по отвлечению японских сил. Всего через два дня Хэлси написал ответ, пообещав свою поддержку. (См. приложение С.) В длительном обмене мнениями между штабами не было необходимости — общая цель заключалась в том, чтобы разбить японские силы, все остальное было второстепенным, и два волевых командира объединились, чтобы обрушить ад на нашего врага.
По сравнению с тем гигантским начинанием наши усилия в 2001 году были по своему масштабу небольшими, и тем не менее, они требовали такой же скорости принятия решений: мы должны были выдвинуться на Кандагар до того, как враг успеет укрепить свою оборону. Бюрократические, организационные и политические трения были отброшены. За несколько дней адмирал ВМС, американский посол, коммодор «морских котиков», генерал армейского спецназа, генерал ВВС и бригадный генерал морской пехоты определили, как лучше всего вторгнуться в южный Афганистан. У нас был общий дух сотрудничества, который позволял принимать быстрые решения. Мы пожимали друг другу руки и верили в успех, уверенные в том, что каждый из нас выполнит свою часть работы. Доверие остается полновесной валютой.

ЭКОНОМНЫЙ ШТАБ
Я прилетел в Бахрейн со штабом из трех человек: мой сверхэффективный адъютант лейтенант Уоррен Кук, мой умный планировщик майор Майк Махейни и мой оперативный мозг подполковник Кларк Летин. Адмирал Мур назначил меня командующим 58-й оперативной группой ВМС, и мы приступили к работе. Обозначение TF-58 имело освященную временем историю, уходящую корнями во Вторую мировую войну. Опираясь на скорость и обман, оперативная группа №58 была тем молотом, который наносил удары по одному острову, контролируемому японцами, за другим. В битве за Иводзиму в 1945 году в состав 58-й оперативной группы входили восемнадцать авианосцев и восемь линкоров — больше огневой мощи, чем у любого флота в истории.
Мы провели быструю проверку сил и средств, и определили, что наш вариант TF-58 образца 2001 года будет состоять из шести десантных кораблей, плюс эскорт; 3100 моряков и 4500 морских пехотинцев; плюс самолеты-заправщики KC-130, истребители «Харриер» и вертолеты. И хотя по сравнению со Второй мировой войной операция по своему масштабу была крошечной, она требовала больше, чем штаб из трех человек.
Согласно доктрине, численность штаба укомплектованной до полного штата и развернутой бригады может превышать две сотни человек, но для того, что мы задумали, мы резко сократили численность личного состава штаба, применив т.н. принцип «скип-эшелон» [1] — метод, о котором я узнал в ходе бесед с иракским майором, свободно говорящим на английском, которого мой батальон взял в плен во время войны в Персидском заливе в 1991 году. В большинстве военных организаций каждый уровень командования — или, по-другому, эшелон — имеет отделы, отделения и секции, выполняющие одинаковые функции, такие как управление личным составом, сбор и анализ разведданных, оперативное планирование, материально-техническое обеспечение и снабжение. Как объяснил иракский майор, подобное дублирование приводит к пустой трате времени и сил, не принося никакой пользы.
Я хотел, чтобы мой штаб на самом верху делал только то, что могли сделать мы сами, делегируя как можно больше полномочий проверенным командирам морской пехоты и флота, стоящим ниже меня в служебной иерархии. Предполагая, что мой начальник знает, как управлять Пятым флотом, а мои подчиненные знают, как управлять своими кораблями или подразделениями, я не стал дублировать их штабы. Я решил, что нам не нужен собственный капеллан, офицер по связям с общественностью или множество других офицеров, дублирующих функции, которые выполнялись на более низких уровнях. Находясь на берегу в штабе флота, при решении юридического вопроса я консультировался с военно-морским юристом из штаба адмирала Мура, а в море я консультировался с юристом из штаба морской пехоты. Как только мы оказались на земле Афганистана, я решил, что моим старшим советником по работе с военнослужащими сержантского состава будет старший сержант наших коалиционных сил специального назначения. Он держал меня в курсе всех общих проблем, волнующих войска, независимо от государственной и ведомственной принадлежности, через свою сеть сержантского состава ВМС, морской пехоты и союзных подразделений. На протяжении всей своей карьеры я предпочитал работать с теми, кто находился прямо на месте. Когда новый начальник приводит большую команду своих фаворитов, это приводит к раздорам и концентрации власти на более высоких уровнях иерархии, в то время как использование принципа «скип-эшелон» означало доверие к подчиненным командирам и штабам. Я предпочитал опираться на сплоченные команды, оказывать им всестороннюю поддержку и убирать тех, кто не справлялся с поставленными задачами.
Исключив дублирующие функции, я сохранил свой собственный штаб очень небольшим. В нем было не двести человек, а тридцать два, включая офицеров ВМС и морских пехотинцев, а также капитана из подразделения специальной тактики ВВС и сотрудника ЦРУ. Когда кто-то отвечал на телефонные звонки, он отвечал на каждый вопрос кратко и, как правило, без промедления.
В книгах по управлению бизнесом часто говорится о «централизованном планировании и децентрализованном исполнении». На мой вкус, это выглядит чересчур «сверху вниз». Я верю в централизованное вѝдение в сочетании с децентрализованным планированием и исполнением. Вообще, существуют два типа руководителей: те, кто просто реагирует на своих сотрудников, и те, кто направляет своих сотрудников и предоставляет им свободу действий, тренируя по мере необходимости, чтобы они выполняли указания. Мне нужно было сосредоточиться на самых важных вопросах и предоставить подчиненным возможность самим решать, как их достичь. Руководствуясь надежной обратной связью, я вернулся к трем основным вопросам: Что я знаю? Кому это нужно знать? Сообщил ли я им? Общее отображение данных обеспечивало согласованность всех элементов планирования.
Все сотрудники моего штаба, выражаясь языком морских пехотинцев, наполняли мешки с песком. Никто не освобождался от выполнения самых простых задач. Мы сами отвечали на звонки, сами варили себе кофе и когда везло, спали по шесть часов. За приемом пищи проводились оперативные совещания. Я излагал свой замысел командира кратко и по существу, и после того как я сообщал им о своих замыслах, подчиненные командиры вместе со своими штабами ВМС и морской пехоты составляли планы выполнения своих частей боевой задачи.
Моя дверь оставалась открытой. Если кому-то требовались руководящие указания, он входил и говорил: «Сэр, вот в чем дело. Каков ваш замысел?» Я изучал опыт британцев в Бирме во время Второй мировой войны. Чтобы вывести из равновесия численно превосходящие японские силы, в 1943 году бригадный генерал Орде Уингейт вывел в тыл врага глубинный рейдовый отряд под названием «Чиндиты». Я был уверен, что мы сможем сделать то же самое и, что немаловажно, обеспечивать свои силы, оказавшиеся в глубине вражеской территории на четыреста миль.
В конце каждого дня мы все обсуждали, что у нас получилось. Итог встречи я подводил словами: «Хорошо, мне нравится это. Теперь давайте сделаем вот это». На следующее утро мои оперативные офицеры ВМС и морской пехоты сообщали мне: «Вот где мы сейчас находимся». Это был постоянный диалог, и сотни учений флота теперь приносили свои плоды в режиме реального времени. Без всех этих лет интеграции учений ВМС и морской пехоты по выполнению сложных операций я не смог бы провести эту операцию.
Также я совершил восьмичасовой разведывательный полет над южным Афганистаном на базовом патрульном самолете P-3 Военно-морских сил, летательном аппарате для длительного и дальнего патрулирования, предназначенном для поиска подводных лодок. Его сложные технологии облегчили мои наблюдения. Мы не обнаружили никаких вражеских подразделений вблизи предполагаемого пункта высадки. Талибы оставили заднюю дверь открытой. Памятка для молодых офицеров: если я сражаюсь с вражескими командирами, которые глупее, чем ведро с камнями, я могу казаться гениальным.

ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ
Военные долго помнят о неудачах. В 1915 году британцы попытались захватить пролив Дарданеллы, чтобы выбить из войны Турцию, сражавшуюся на стороне Германии. Но высадка десанта в Галлиполи обернулась катастрофой. Двести тысяч солдат оказались прижаты к плацдарму, союзники потеряли сорок четыре тысячи убитыми и сто тысяч ранеными. Когда Первая мировая война закончилась, историки подчеркивали тщетность нападения с моря.
Шесть лет спустя майор Пит Эллис, настоящий маньяк морской пехоты, предвидя войну с Японией, призвал коменданта Корпуса морской пехоты найти способы проведения морских десантных операций для захвата передовых сухопутных баз по всему Тихому океану. В ходе экспериментов ВМС и морской пехоты в Карибском бассейне десантные силы были отточены до бритвенной остроты, а сами морские десанты оказались ключом к победе во Второй мировой войне: до высадки в Нормандии в 1944 году Германия держала Западную Европу в железном кулаке, а в Тихом океане захват островов позволил изолировать и обречь на гибель Японию. Лобовые атаки на удерживаемые Японией острова стоили десятков тысяч жертв среди морских пехотинцев.
Когда в 1950 году началась Корейская война, генерал Дуглас Макартур проигнорировал советы Вашингтона и приказал морским пехотинцам высадиться в тылу северокорейской армии и захватить Сеул, удерживаемую врагом столицу Южной Кореи.
«Морской десант, — объяснял Макартур, — это самый мощный инструмент, который мы можем использовать. Мы должны нанести мощный и глубокий удар по вражеской территории. Глубокое окружение, основанное на внезапности, которое разрушает линии снабжения противника, является и всегда было самым решающим маневром в войне». Гениальность Макартура в Корее заключалась в том, что он перебросил морскую пехоту на сотни миль по морю, чтобы высадить ее в тылу ничего не подозревающей северокорейской армии, и это привело к гораздо меньшим потерям среди личного состава.
После Корейской войны в состав ВМС вошли вертолетоносцы, сконструированные по типу авианосных кораблей. Несколько лет спустя морская пехота модифицировала прочный транспортник C-130 «Геркулес» для дозаправки в воздухе как истребителей, так и вертолетов. В конце 60-х годов морские пехотинцы приняли на вооружение транспортно-десантный вертолет CH-53 — 46 000-фунтового монстра, который, будучи полностью загруженным, мог перевозить войска и грузы на сотни миль.
Каждое поколение воюет с помощью инструментов, созданных предыдущими поколениями. Так что в 2001 году у меня был инструментарий, немыслимый в предыдущих войнах. Некоторые военные и политические лидеры все еще представляли себе амфибийную войну в виде высадки на Иводзиме. Как только адмирал Мур указал на карту, на которой был изображен Афганистан, расположенный в сотнях миль от моря, я понял, что могу высадиться там с тысячами морских пехотинцев. Планирование заняло бы всего несколько недель, потому что у меня под рукой были все необходимые силы и средства — ведь на протяжении пяти десятилетий дальновидные люди, как военные, так и гражданские, создавали воинские части, которые я сейчас собрал вместе в оперативную группу №58.
Однако наличие плана ничего не значит, если у тех, кто над вами, нет уверенности в том, что вы сможете его реализовать. Как лидер, вы должны поддерживать связь и вверх, а не только вниз, а это может оказаться непросто, когда вы представляете понятие «морская десантная операция» людям, чей образ мышления не выходит за рамки высадки Второй мировой войны в Нормандии и на Тихом океане.
Ко второй неделе ноября небольшие группы оперативников ЦРУ и сил специальных операций на севере Афганистана оказывали воздушную поддержку племенным ополчениям, которые вытесняли талибов. Убедившись в надежности нашего плана по захвату объекта «Носорог», адмирал Мур решил вынести этот вопрос на рассмотрение Центрального командования, чтобы оно одобрило или не одобрило его, приняв, по сути, решение «идти» или «не идти». В СЕНТКОМе созвали видеоконференцию, на которой выступили Мур, Делл Дейли и я, а также множество других слушателей. В Командовании предполагали, что морские пехотинцы будут совершать небольшие рейды, как это делали Силы специальных операций.
Но на самом деле мы предлагали вторжение, хотя адмирал Мур предложил не акцентировать на этом внимание. Поэтому в своем докладе я объяснил, что захват объекта «Носорог» обеспечит передовую базу для проведения рейдов. О последующем выводе войск после проведения операции я не упоминал, поскольку не собирался этого делать — высадившись на берег, я хотел остаться там и разорвать врага на части. К моему удивлению, о выводе войск меня никто не спросил.
Я оценивал эту, безусловно, сложную операцию через призму просчитанного риска, однако после изложения замысла действий экспедиционного отряда морской пехоты по проведению ночного вертолетного десанта на «Носорог», за которым последует посадка самолетов KC-130 морской пехоты на грунтовую полосу с силами и средствами усиления, беспокойство руководства СЕНТКОМа стало очевидным. На экране я наблюдал за выражением лиц двух высокопоставленных генералов Командования, оба из которых были летчиками, проведшими тысячи часов в кабине самолетов. Они прекрасно осознавали опасности, связанные с ночной дозаправкой, и понимали, что предлагаемая нами операция требует множества движущихся частей: корабли, идущие на полной скорости из Средиземного моря; вертолеты, стартующие ночью, которые должны встретиться с танкерами KC-130 за сотни миль в глубине страны; «морские котики», скрывающиеся в течение нескольких дней в глубине вражеской территории, поддерживающие связь с кораблями в море. При всем этом я был уверен, что каждая часть плана вполне нам по силам.
Видеоконференции могут ускорить процесс принятия решений, но у них есть и обратная сторона. Вы видите только участников, выбранных камерой, и не можете прочитать язык тела остальных. Помимо двух генералов, в конференц-зале в Тампе были и другие слушатели, а также более десятка других пунктов, от Бахрейна до Вашингтона и Гавайев. Я знал, что у меня есть всего несколько минут, чтобы получить одобрение СЕНТКОМа, а негативный консенсус может быть достигнут без единого слова. К этому времени я перенес свое местоположение из штаба флота в Бахрейне на свой флагманский корабль в северной части Аравийского моря. Я хотел дать понять кораблям в море и морским пехотинцам на борту, что мы отправляемся в путь, но, наблюдая за происходящим, не знал, какое решение примет Командование.
Тишину нарушил вопрос о возможных трениях между оперативной группой «Меч» Сил специальных операций и TF-58. Командир группы «Меч», спокойно наблюдавший за происходящим из своей палатки, немедленно прервал вопрос.
— Я полностью поддерживаю то, что предлагает командование 58-й оперативной группы, — твердо заявил он. — У нас нет конфликта ни во времени, ни в пространстве. Я полностью поддерживаю эту операцию.
Он поставил точку в обсуждении. Мы получили разрешение на вторжение.

Операция «НЕСКРУШИМАЯ СВОБОДА» — НОЯБРЬ 2001 г.
ОСНОВНАЯ ЦЕЛЬ: Во взаимодействии с оперативной группой «Меч», морские десантные силы оказывают постоянное давление на силы Талибана/«Аль-Каиды», создавая хаос и дестабилизируя контроль противника над южным Афганистаном.
Я намерен воспользоваться тем, что противник сосредоточился на активных наземных операциях в северном Афганистане. Координируя и объединяя операции с оперативной группой «Меч», морские десантные силы атакуют талибов в южном Афганистане при помощи повторяющихся рейдов, призванных разрушить чувство безопасности противника и сломить его волю к сопротивлению. Морские десантные силы будут использовать успехи оперативной группы «Меч» и поддерживать оперативный темп, достигнутый ею, атакуя цели, которые вынуждают противника реагировать, и подвергать его тем самым воздействию наших общевойсковых / объединенных сил.

Конечное состояние:
1. Лидеры Талибана/«Аль-Каиды» находятся в смятении и стоят перед оперативной дилеммой, как распределить свои силы (северный фронт или южный Афганистан).
2. Свобода действий для 58-й оперативной группы, возможность действовать на земле в удобное для нас время и в удобном месте.
3. Разрушение уверенности руководства Талибана в том, что оно сохраняет контроль над южным Афганистаном.

*****

Через несколько дней после Дня благодарения я стоял на палубе вертолетоносца в нескольких десятках миль от пакистанского побережья. На ангарной палубе раздавались звуки выстрелов, когда морские пехотинцы проводили пробные стрельбы из винтовок в море. «Ворчуны» в полной экипировке поднимались по трапу со стокилограммовыми рюкзаками, красное освещение высвечивало на фоне переборок их огромные, гориллоподобные тени. Наверху, на темной полетной палубе, они следовали за проводниками с синими химическими фонарями по трапам транспортных вертолетов CH-53 размером с тракторный прицеп. Команды моряков и морпехов в разноцветных идентификационных жилетах точно выполняли задания, заправляя и вооружая вертолеты, и одновременно перемещая войска на посадку в порядке очереди.
Американская военная машина зашевелилась, каждый винтик встал на свое место. С оглушительным воем лопастей над головой, на первый взгляд хаотичная, но в то же время хореографически выверенная палубная работа была неподходящим местом для неподготовленного человека. Каждый шаг был отработан заранее.
Днем с универсального десантного корабля ВМС США «Батаан» были подняты самолеты AV-8B «Харриер», нанесшие удар по целям за пределами Кандагара. «Морские котики», находившиеся на замаскированных наблюдательных пунктах и наблюдавшие за «Носорогом», передали кодовый сигнал «Зима», сигнализируя об отсутствии противника на объекте. Сейчас, когда я наблюдал за происходящим, семь ударных вертолетов и шесть огромных транспортных CH-53 поднялись с летной палубы УДК «Пелелиу» для четырехчасового полета. Когда они летели на северо-восток над Пакистаном, их дозаправили в воздухе четыре самолета-заправщика KC-130.
В 9 часов вечера первая волна десанта обрушилась на объект «Носорог». Первые приземлившиеся вертолеты вздымали густую пыль, тонкую, как тальк, и создавали шлейф, который уносился в небо на сотни футов. Это было то, чего боялся каждый летчик при посадке — оказаться в пылевом облаке. Спустя несколько минут морские пехотинцы из второй волны почувствовали себя так, словно находились в бегущем эскалаторе, который то опускался, то поднимался, как игрушка йо-йо. Не имея возможности видеть, летчики осторожно порхали вверх-вниз, пока не начинали чувствовать землю. Через час 170 морпехов заняли оборонительные позиции без единой потери, а группа специальной тактики ВВС под командованием капитана Майка Флэттена подготовила грунтовую полосу к приему KC-130.
После событий 11-го сентября ни одна страна не смогла бы отреагировать так, как Америка. Войны, как и ураганы, возникают без предварительного предупреждения, и некоторых из них невозможно избежать. Если вы хотите, чтобы в случае неожиданного удара у вас было как можно меньше сожалений, вы должны заранее подготовить доктрину и ресурсы для реагирования. За несколько месяцев до этого я наблюдал, как это же самое подразделение отрабатывало высадку с кораблей у калифорнийского побережья вглубь пустыни Мохаве, поэтому был уверен, что они смогут это сделать.
На протяжении нескольких ночей перед нападением мы спокойно собирали и размещали морских пехотинцев и транспортные средства. Штурмовой эшелон пошел с кораблей, и к рассвету на берег высадились еще четыреста морских пехотинцев с боевой колесной техникой. Наша команда только что провела самую глубокую морскую десантную операцию в истории.
От начала и до конца нашей команде — ВМС, морской пехоте, армейским спецназовцам, Госдепартаменту — потребовалось всего двадцать восемь дней, чтобы разработать план, спланировать, убедить и осуществить вторжение в Афганистан. Военные операции всегда проводятся со скоростью доверия.
Двадцать шестого ноября, в день «Д+1», талибы выступили против объекта «Носорог», отправив бронеколонну из Лашкаргаха, расположенного в пятидесяти милях к северо-западу. С ними быстро расправились флотские F-14 и ударные вертолеты «Кобра» морской пехоты. Противник не смог подойти близко, и не дожил до возвращения в город, названный в честь армии Александра Македонского, вторгшейся в Афганистан 2400 лет назад.
Генерал-лейтенанта Грегори Ньюболда, начальника оперативного управления Объединенного комитета начальников штабов, позже спросили об открытии второго фронта в войне. «Высадка войск 58-й оперативной группы, — сказал он, — оказала глубокое психологическое воздействие на талибов и “Аль-Каиду” — они столкнулись с военной ситуацией, которая лишила их надежды на постепенное отступление с севера и возможность удержать барьер наибольшей прочности. Оперативная группа №58 коренным образом изменила уравнение для противника, превратив его из мрачной надежды в безнадежность».
Моей же целью в «Носороге» было быстро нарастить нашу боевую мощь и перейти в наступление.

*****

У «Носорога» в качестве передовой оперативной базы было только одно преимущество: он находился в Афганистане. Кроме того, это было крайне неприятное место — пересохшее дно озера, в котором сильные ветры накрывали нас пылью. Когда вы пробирались по нему, пыль обволакивала вас, забивая глаза, ноздри, уши и рот. Окружающий пейзаж Мне отличался разнообразием — ни травинки, ни деревца; все было коричневым до самого горизонта. Никакой воды, помыться мы не могли. Чтобы добраться до нее, приходилось пробиваться сквозь известковые породы. Морпехи постоянно отхаркивали мокроту.
Этот объект должен был стать отправной точкой. В течение первой недели пребывания на земле мы неуклонно наращивали боевую мощь, запасы топлива и медикаментов; коммодор Харвард вместе со своими «морскими котиками» собирал спецназ из нескольких стран. Очень скоро мы были готовы к наступлению на Кандагар.
Наши летчики работали на пределе возможностей человека и машин. На помощь Америке спешили союзники — Австралия, Канада, Германия, Иордания, Новая Зеландия, Норвегия, Румыния, Турция и Великобритания. Я немного напрягался, слушая о посадках в условиях нулевой видимости, ведь казусы в условиях полного отсутствия видимости были неизбежны. Один из вертолетов CH-53 засосал в воздухозаборник мусор, потерял мощность и совершил аварийную посадку, к счастью, без пострадавших. Один «Хьюи» потерял мощность на взлете и перевернулся, охваченный пламенем. Во время ночного вылета выруливавший транспортник C-130 задел лопасть еще одного вертолета CH-53. И снова обошлось без жертв. Двадцать четыре часа в сутки капитан ВВС Майк Флэттен и дюжина его подчиненных управляли полевым аэродромом, а тридцать девять моряков из инженерно-строительного батальона ВМС, знаменитые «морские пчелы», [2] постоянно разравнивали грейдером и уплотняли полосу. Снабжались мы самолетами ВВС C-17, некоторые из которых пролетали по 3600 миль из Германии.
Незадолго до того, как я покинул УДК «Пелелиу» и отправился на объект «Носорог», я получил указание из вышестоящего штаба дать на борту корабля интервью репортерам. Недолго думая, я им заявил: «Морские пехотинцы высадились. Теперь мы владеем частью Афганистана и собираемся вернуть ее афганскому народу».
Когда это сообщение появилось в заголовках газет, оно выглядело так: «Теперь мы владеем частью Афганистана». Министр обороны Рамсфелд лично со мной не связывался, но на совещании сделал мне строгий выговор, заявив: «Больше так не делайте», добавив потом, что я «явно перевозбудился». Хотя этот заголовок вызвал недоумение в штаб-квартире СЕНТКОМа, это была не моя проблема, и я отправился на берег.
К концу первой недели работы в «Носороге» я стал проявлять нетерпение — мы все еще находились в режиме ожидания.
Генерал Фрэнкс был непробиваем. «Мы вполне можем использовать силы и средства из [«Носорога»] для блокирования дорог... Это не вторжение. Как только наша работа будет закончена, он [«Носорог»], конечно, будет перемещен. И да, мы вполне можем использовать его для доставки гуманитарной помощи людям в Афганистане».
Не вторжение? Ну вот и все — сотни морских пехотинцев и бойцов Сил специального назначения, покрытые пылью, сидят и чистят свое оружие четыре раза в день. В сентябре президент описал план боевых действий СЕНТКОМа, согласно которому наземные войска должны были «выслеживать оставшихся талибов и боевиков “Аль-Каиды”». Мы прибыли на объект «Носорог», чтобы уничтожить террористов, убивших три тысячи мирных жителей. Адмирал Мур велел мне высадиться и уничтожить последнюю надежду талибов на защиту. Его ясное вѝдение в сочетании с силой его личности дало мне по крайней мере одну надежную точку опоры, на которую я мог опираться при планировании и проведении операции. Его пример стал для меня образцом в последующие годы.
Несмотря на недоуменное заявление Фрэнкса, я по-прежнему был сосредоточен на наращивании боевой мощи для быстрого захвата Кандагара, расположенного в девяноста милях от нас. Вернувшись в Пентагон, генерал Ричард Майерс, председатель Объединенного комитета начальников штабов, заявил: «Кандагар — это что-то вроде последнего бастиона… сопротивления талибов… Они будут держаться за него и сражаться, и, возможно, до конца». Поскольку мы находились на расстоянии удара от их «последнего бастиона», председатель ОКНШ четко сформулировал правильную задачу для 58-й оперативной группы. Маневренная война научила нас разрушать способность противника принимать последовательные решения. Командный центр талибов в Кандагаре не знал, что делать. Пришло время избавить муллу Омара от страданий и разбить талибов и их союзников из «Аль-Каиды» на части. Не нужно давать им время и пространство для восстановления!
И все же мы затаились, не зная, что нас ждет. Хотя адмирал Мур делал все возможное, чтобы мы вступили в бой, TF-58 застряла, получив приказ стоять на месте. Это было безумием. Один из моих морских пехотинцев из Нью-Йорка подытожил наше разочарование. «Это идеальная война, генерал, — сказал он. — Они хотят умереть, а мы хотим их убить. Так давайте же начнем!»
Через неделю после нашей высадки генерал Фрэнкс провел пресс-конференцию, на которой заявил: «Морские пехотинцы… Я не буду характеризовать их замысел находиться там [в «Носороге»] в качестве сил для нападения на Кандагар. Это просто не так. Не для этого мы их туда отправили».
Теперь я был озадачен. Негативное заявление — это не боевая задача. Просто сидя в «Носороге», мы высасывали ресурсы и рисковали несчастными случаями, не двигаясь на врага. Тогда зачем мы там находились?
Двадцать восьмого ноября, на третий день нашего пребывания в «Носороге», новости стали еще хуже. Адмирал Мур сообщил нам, что в СЕНТКОМе решил ограничить наши силы тысячей человек. Нам с адмиралом не объяснили, почему Командование в одностороннем порядке не позволило мне перебросить на объект больше своих войск для борьбы с талибами, численность которых оценивалась в двадцать тысяч человек. На борту кораблей моего приказа по-прежнему ожидали 3500 морских пехотинцев, направленных под мое командование по приказу СЕНТКОМа и министра обороны, но на берегу мне также требовались вспомогательные подразделения, например, морские пехотинцы для обслуживания грунтовой взлетно-посадочной полосы. Поэтому, в результате подобного произвольного ограничения, чтобы привлечь «морских пчел», мне пришлось отправить обратно на корабли часть боевых подразделений.
Тридцатого ноября — на шестой день после высадки — управление силами и средствами 58-й оперативной группы на берегу на объекте «Носорог» перешло от адмирала Мура к Центральному командованию сухопутных войск США (ARCENT), расположенному в Кувейте. Каждый вечер я отправлял «уведомление о замысле действий» Муру и в ARCENT, сообщая о последних действиях и излагая свой замысел проведения операций на последующие дни. Я постоянно расширял зону нашего патрулирования, вплоть до расстояния в шестьдесят миль от «Носорога», будучи уверенным в мастерстве этих небольших моторизованных подразделений. Мы жаждали боя, но враг, зная о нашем присутствии, предпочитал уклоняться от боестолкновений.
В культуре морской пехоты и флота укоренился свободный контроль над операциями, и годы командной работы привели нас к высокой согласованности действий. Армейский подход, с другой стороны, обеспечивает более подробный надзор со стороны штабов более высокого уровня. Штаб ARCENT с готовностью поддержал TF-58, но им требовалось время на организацию взаимодействия и координацию, и шквал информации. Незнакомые люди, которые не проходили совместных тренировок, не могут работать слаженно. Отправляясь в бой, они должны отработать все нюансы, в идеале неоднократно проводя тренировки еще до операции, подобной нашей.
Штаб ARCENT привлек большой штат сотрудников, занимавшихся очень тщательным и дотошным планированием. С их точки зрения, они проявляли желание внести свой вклад в общее дело. Но им нужны были данные, много данных: что мы делаем, что нам нужно, а также подробности о том, что мы планируем, когда, где, и как. Многого из этого мои сотрудники не знали, потому что мы никогда не задавали подобных вопросов своим подчиненным подразделениям. Объем запросов на получение сведений захлестывал. Старшие штабы сухопутных войск могли передавать гораздо больше, чем мои немногочисленные сотрудники могли усвоить.
Мой оперативный офицер сказал своему коллеге из ARCENT: «Сэр, я один, а вас десятки. Я работаю по двадцать два часа в сутки и не могу отвечать всем вашим оперативным сотрудникам. Я могу ответить на ваши вопросы, но не каждому вашему человеку».
В ответ из штаба ARCENT нам прислали более обобщенную инструкцию: «Будьте готовы к перехвату вражеских линий коммуникаций [дорог] к западу от Кандагара».
Это было четко и лаконично, поэтому мы отправили патрули далеко и надолго. Однажды ночью моторизованный патруль попал в засаду примерно в восьмидесяти милях от объекта «Носорог». После того как они подстрелили головную машину талибской колонны, в нескольких сотнях ярдов к тылу вражеские бойцы выпрыгнули из самосвала, чтобы обойти наше подразделение. Наблюдая за этим через очки ночного видения, патрульные вызвали авиацию. Боевики как раз забрались обратно в грузовик, когда флотский F-14 сбросил бомбу, уничтожив дюжину самых невезучих талибов в Афганистане.
На следующее утро, когда я брился, зазвонил защищенный телефон. Мой радист, капрал Якобек, поднял трубку, ответил на несколько вопросов и повесил ее обратно.
— Штаб ARCENT, — пояснил он, — им нужна небольшая информация о вчерашней засаде, сэр.
Я выкинул это из головы. Потом это повторилось снова после очередного успешного, но рутинного боя. Якобек был занят, поэтому трубку взял я.
— Это насчет вчерашнего боя, — произнес подполковник. — Нас не проинформировали заранее. Мне нужны подробности. Кто-то за это ответит. Капрал, назовите мне имя ответственного.
— Мэттис, — сказал я.
— Черт, он же командующий… С кем я разговариваю?
— Мэттис.
Минутная пауза.
— Черт, извините, сэр. Это было хорошее убийство. Министр обороны доволен. Но у нас нет записей о том, что мы его санкционировали.
Мы оба посмеялись. Разные люди, разные системы. Но это символизировало культуру предварительных совещаний, приказов, отчетов и крупных штабов, в которых трудно ориентироваться.
Оперативная группа №58 оставалась привязанной к месту по причинам, которые я не понимаю до сих пор. Наши моторизованные патрули занимали лишь малую часть нашей боевой мощи. К тому же центр притяжения противника находился в Кандагаре, легко досягаемом для нас. Теоретически наши силы служили в качестве «угрозы в наличии», то есть мы влияли на поведение противника, просто заняв «Носорог». Но я не хотел, чтобы тысяча элитных мобильных войск на берегу и еще тысячи на кораблях населяли теоретический мир; я хотел, чтобы мы вырвались на свободу и устроили хаос.
По своей привычке ночью я прогуливался по позициям, заскакивая в окопы, чтобы поболтать с дрожащими дозорными. Под впечатляющей россыпью звезд, выдыхая пар при каждом вдохе, было легко разговаривать о нашей задаче, но каждую ночь я получал одно и то же сообщение.
— Когда мы вступим в бой, сэр?
— Скоро, — отвечал я. — Скоро придет и наш черед. Не ослабляйте бдительность. Будьте готовы.
Одиннадцатое сентября еще было свежо в памяти. Нам хотелось уничтожить «Аль-Каиду» и Талибан, уничтожить их, а не сидеть и отмораживать задницы, поднимая пыль. Парни были на взводе.
Непокорные талибы беспорядочно отступали в сторону Кандагара. К городу также двигалась группа спецназа из одиннадцати человек вместе с Хамидом Карзаем, политическим лидером оппозиции. Утром 5-го декабря из нашего оперативного центра мне доложили, что потерпел крушение вертолет «Кобра», а его экипаж благополучно спасся. Несколько часов спустя в 130 милях к северо-востоку от «Носорога» из-за ужасной ошибки двухтысячефунтовая бомба взорвалась в центре группы, обеспечивавшей Карзая. Потери, как убитые, так и раненые, оказались очень велики. Координаты их местонахождения были неопределенными: сначала указывалось одно место на границе с Пакистаном, а позже — другое, ближе к Кандагару. Я не знал, какое из них правильное. Было светлое время суток, а это означало, что в зоне посадки вертолеты будут уязвимы, если их направят не туда, куда нужно. На фоне путаницы в первых сообщениях о местоположении я отказался от немедленного выпуска вертолетов.
Солдаты спецназа были в ярости, — как и я, если бы был на их месте. Часть людей погибла, а раненые нуждались в немедленной помощи, но я должен был взвесить, сколько жизней я подвергаю риску, а сколько может быть спасено мгновенными действиями. Примерно к полудню местоположение было подтверждено, и вертолеты отправились туда, доставив на «Носорог» сорок одного раненого.
Один из раненых афганских бойцов, несмотря на усилия наших флотских хирургов, умер. Неужели мое запоздалое решение стоило ему — и его семье — жизни? Должен ли я был отправить вертолеты раньше, как того требовали солдаты спецназа? Или я избежал новых авиакатастроф и гибели людей, не спеша отправившись в неподтвержденное место?
Когда вы командуете, всегда существует необходимость принимать следующее решение. У вас нет времени метаться туда-сюда, как Гамлет, делая зигзаги то в одну, то в другую сторону. Вы делаете все возможное и потом живете с последствиями. Командир должен уметь отделять свои эмоции и сохранять концентрацию на боевой задаче. Вы должны принимать решение, действовать и двигаться дальше.
Благодаря отважной работе и самоотверженным жертвам двух групп Сил спецназа к концу первой недели декабря Карзай приблизился к окраинам Кандагара. Сотни соплеменников, предчувствуя конец правления талибов, приветствовали его, когда он проезжал мимо. Мы с Бобом Харвардом в сопровождении командующего специальными операциями коалиционных сил прилетели на вертолете, чтобы встретиться с ним на разбомбленной вилле на окраине города, которую раньше занимал мулла Омар. Карзай был спокоен, уверен в себе, доволен и солидарен с нашими спецназовцами. Мы сидели на коврах вокруг фонаря, отбрасывающего тени на стену, время от времени слушали выстрелы, и обсуждали, как мои силы захватят аэропорт Кандагара. Он заверил нас, что мулла Омар и другие лидеры Талибана бежали.
В перерыве между переговорами мы с Карзаем отправились на прогулку по саду виллы.
В какой-то момент я сказал:
— Если я доставил вам какие-то проблемы своим заявлением о том, что владею кусочком Афганистана, то прошу прощения. Я не хотел этого.
Карзай остановился.
— Нет, — ответил он, — когда я прочитал это в электронном издании The New York Times, я вышел на улицу и крикнул своим солдатам: «Морские пехотинцы на юге Афганистана. Мы победили!»
Мне стало смешно. То, что в СЕНТКОМе расценили как срыв кампании, не являлось даже бурей в стакане воды. Напротив, в трудный момент это послужило стимулом для войск Карзая.
В городе все еще оставались сотни талибов, угрюмые, но бессильные. В последующие дни после встречи с Карзаем 58-я оперативная группа и Силы специальных операций встретили незначительное сопротивление, взяв под охрану аэропорт, основные дороги и правительственный центр Кандагара. К радости людей, презираемые талибы были разгромлены. Я видел, как запускали ранее запрещенные воздушные змеи, а мужчины выстраивались в очередь перед парикмахерскими, ожидая, когда им сбреют бороды.

*****

К середине декабря аэродром Кандагара был взят под охрану, а поле боя переместилось в горы Тора-Бора, в четырехстах милях к северу от объекта «Носорог», куда с двумя тысячами своих самых преданных бойцов «Аль-Каиды» из дюжины стран отступил Усама бен Ладен. За несколько лет до этого он нанял инженеров вместо со строительной техникой, чтобы те построили сеть пещер, оборудованных генераторами и электричеством. Теперь его силы укрывались в этих укреплениях.
Конечно, я ожидал, что TF-58 будет задействована в финальной битве, во время которой высшее командование «Аль-Каиды» должно было быть уничтожено. Моя бригада была единственным американским соединением в пределах досягаемости, которое обладало огневой мощью, руководством, мобильностью и боевыми войсками, чтобы выполнить эту работу и закончить сражение. В качестве бонуса я хотел использовать наши вертолеты, чтобы вывести в бой многочисленные группы спецназа под общим командованием Харварда. Сейчас, имея хорошо отточенную команду, мы могли бы реализовать непрерывную смесь обычных и специальных операций.
Наши объединенные штабы и аналитики разведки собирали воедино сведения об отступлении УБЛ. С первого взгляда казалось, что существует несколько маршрутов, ведущих из Тора-Бора в располагавшийся в двадцати милях восточнее Пакистан. Но в условиях низких температур, среди заснеженных шестнадцатитысячефутовых вершин, проходимыми были лишь немногие из скалистых и обледенелых троп. У нас были фотокарты с высоким разрешением, на которых подробно отображался каждый поворот на высокогорных перевалах, но снимки показывали лишь несколько десятков проходимых маршрутов, и все они находились под наблюдением и обстрелом с хорошо расположенных, взаимосвязанных сторожевых постов на высотах.
И снова свои уроки преподнесла история. В свое время я изучал «кампанию Джеронимо» — чтобы выследить вождя апачей в 1886 году, армия организовала для наблюдения и связи в южной Аризоне и Нью-Мексико двадцать три гелиостанции. Куда бы ни повернули апачи, их замечали и отрезали. Наше собственное разведывательное управление морской пехоты в Штатах быстро предоставило сгенерированные компьютером диаграммы видимости, и мои сотрудники наметили места на возвышенностях, откуда сторожевые заставы и посты должны были вести круглосуточное наблюдение за всеми путями отхода. Они были расположены таким образом, чтобы каждый пост мог видеть другой, обеспечивая тем самым взаимное прикрытие и огневую поддержку.
Я был готов развернуть группы специального назначения и пехотные взводы морской пехоты с передовыми наблюдателями, которые могли бы корректировать огонь авиации и артиллерии. На каждом перевале вертолеты должны были высадить группы наблюдения, оснащенные высокогорным снаряжением для холодной погоды, усиленные передовыми авианаводчиками, снайперами, пулеметами и минометами. Наготове должна была находится ударная авиация, которая могла бы обвалить входы, оставив террористов умирать внутри пещер. Если они попытаются сбежать, на выходе их будут ждать подразделения 58-й оперативной группы. Отсечение путей отхода являлось наковальней; у меня под рукой также были усиленные пехотные роты, которые ждали, чтобы ударить молотом и добить силы «Аль-Каиды». К 14-му декабря на взлетно-посадочной полосе в Кандагаре стояли вертолеты, а сколоченные, хорошо оснащенные войска были готовы к посадке.
Мы отправили наш замысел операции в штаб ARCENT в Кувейте (и проинформировали адмирала Мура). Когда в ответ ничего не пришло, я начал звонить по телефону. В один из моментов в начале декабря я высказался откровенно; и некоторые назвали мое выступление крайне неприличным. Я заявил о своей обеспокоенности тем, что Бен Ладен может сбежать, если мы быстро не заблокируем выходы из долины. Но я кричал против ветра.
Натолкнувшись на стену в этом варианте, я даже предложил передать себя и свои войска под оперативное управление Боба Харварда, младшего по званию подчиненного. Это предложение также осталось без внимания, и на протяжении следующих двух безумных недель нас никак не задействовали.
Вместо этого генерал Фрэнкс направил в Афганистан бойцов племен, верных полевым командирам с севера. Предполагалось, что это продемонстрирует, как афганцы могут вести свою собственную войну. Но в Тора-Бора они оказались не в своей тарелке — плохо экипированные и чужие среди местных жителей, они оказались неспособны справиться с жесткими, отчаянными боевиками «Аль-Каиды». Многие из вражеских лидеров бежали невредимыми в Пакистан, и к Рождеству офицеры разведки доложили мне, что, по их мнению, Бен Ладен сбежал. «Чертовски хороший рождественский подарок», — прокомментировал я.
Причину, по которой он решил не задействовать моих морских пехотинцев, генерал Фрэнкс так объяснил в своих мемуарах. «Мы не хотим повторять ошибки Советов, — написал он. — Нет ничего хорошего в том, чтобы метаться по горам и ущельям с батальонами бронетехники, преследуя легковооруженного противника».
У меня не было брони; у меня была быстроходная легкая пехота и спецназ Боба Харварда, все на вертолетах, усиленные высокоманевренными колесными легкими бронемашинами. Перекрыв горные перевалы группами наблюдения, а затем атаковав хорошо поддержанной всеми видами обеспечения пехотой, мы были готовы зажать «Аль-Каиду» в тиски. Вот как описывает произошедшее корреспондент газеты The New York Times из Белого дома: «Хэнк Крамптон, руководивший операциями ЦРУ в Афганистане, донес свою озабоченность до Белого дома, умоляя Буша отправить морскую пехоту, чтобы перекрыть пути отхода… Однако Буш уступил Фрэнксу… В своем желании дать военным возможность командовать, Буш упустил лучшую за все время своего президентства возможность поймать главного врага Америки».
Я придерживаюсь несколько иного мнения. Это мы, военные, упустили возможность, а не президент, который должным образом подчинился своему старшему военному командиру в вопросе о том, как лучше всего выполнять задачу. Если смотреть на себя со стороны, то, возможно, я не потратил достаточно времени на то, чтобы добиться понимания в командной иерархии.
Когда я перестал работать на адмирала Мура в своих береговых частях, мне нужно было адаптироваться к новому армейскому командующему, обладавшему другим стилем управления. Мне следовало бы уделять больше внимания и быть на одной волне с вышестоящими штабами, если я хотел, чтобы они были моими защитниками.
Развертывание мобильных групп с мощными огневыми возможностями для перекрытия перевалов выглядело вполне убедительно, и я ждал, когда мне позвонят. Но я находился в Афганистане, а те, кто принимал решения, находились от меня на расстоянии континентов.
Когда вы работаете на тактическом уровне, вы настолько ясно представляете себе свою собственную реальность, что возникает соблазн предположить, что все, кто находится выше вас, видят ее в том же свете. Но вы ошибаетесь. Когда вы являетесь старшим воинским начальником в подразделениях, находящихся в зоне боевых действий, то время, потраченное на то, чтобы поделиться с вышестоящими командирами своим пониманием обстановки на местах, подобно времени, потраченному на разведку: оно редко бывает потрачено впустую. Если бы у меня была возможность все повторить, я бы позвонил и командующему ARCENT, и адмиралу Муру и сказал: «Сэр, у меня есть план, как выполнить задание, убить Усаму бен Ладена и принести вам победу. Все, что мне нужно, — это ваше разрешение».
В 2005 году корреспондент New York Times написал: «Один из сотрудников американской разведки сказал мне, что администрация Буша позже пришла к выводу, что отказ Центрального Командования отправить морскую пехоту… стал грубейшей ошибкой войны».

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Англ. Skip-echelon (прыжок через уровень, пропуск уровня).
[2] Жаргонное прозвище, данное по созвучию первых букв (Construction battalion, CB, “Sea Bee”)

Спасибо большое. Очень интересная книга, однако.

ЧАСТЬ II
ЛИДЕРСТВО ИСПОЛНИТЕЛЬНОЕ

ГЛАВА 6
Идем вперед

После операции в Тора-Бора в Кандагар была переброшена бригада 101-й воздушно-десантной дивизии. Она сменила моих морских пехотинцев и моряков, вернувшихся на корабли. Я получил приказ вернуться в штаб флота в Бахрейне, а затем вылетел в Кэмп-Пендлтон.
Вернувшись в Штаты в конце весны 2002 года, я предстал перед командующим 1-м экспедиционным соединением морской пехоты [1] генерал-лейтенантом Майклом Хейги.
— Вас повышают до двух звезд, [2] — сообщил он мне. — Этим летом вы примете командование 1-й дивизией морской пехоты и подготовите ее к войне в Ираке.
Новость одновременно и обрадовала, и дезориентировала меня. С одной стороны, я был польщен, для меня было большой честью принять командование дивизией, в которой я служил и в мирное время, и в бою. 1-я дивизия морской пехоты была первым американским соединением, которое перешло в наступление во Второй мировой войне, высадившись на Гуадалканале, на Соломоновых островах. На эмблеме дивизии, называемой «Голубой бриллиант», были изображены пять звезд Южного креста на голубом фоне вечернего неба. После Второй мировой войны на призыв нации откликались поколения морских пехотинцев, носивших эту нашивку, — в Корее, во Вьетнаме и совсем недавно в Кувейте. Принятие командования таким прославленным соединением стало для меня кульминацией тридцатилетнего служения Корпусу и своей стране.
С другой стороны, новость о вторжении в Ирак ошеломила меня. Почему мы снова воюем с ними? О дискуссиях в Вашингтоне, связывавших «Аль-Каиду» с режимом Саддама, я не знал. Международные разведывательные службы были единодушны в том, что он обладал химическим оружием. Аргументы в пользу вторжения в страну и свержения ее лидера основывались на недопущении любой передачи оружия массового уничтожения террористам в будущем. Но даже если предположить, что у него было химическое оружие, я считал, что мы загнали его в угол благодаря ежедневным боевым воздушным патрулям и санкциям против экспорта нефти. Прослужив двадцать лет в этом регионе, я знал, что его ненависть к Ирану работает на наше стратегическое преимущество. Когда я задал вопрос генералу Хейги, его ответ был прямолинеен.
— Решения на высшем уровне принимаются в Вашингтоне нашими гражданскими руководителями, а не нами! — И справедливо добавил, что моя работа заключается в обеспечении всесторонней боеготовности войск.
Ночью после встречи с генералом Хейги я разложил вещи в своей комнате, снял с полки книги и приступил к изучению походов в Месопотамии, начав с «Анабасиса» Ксенофонта и книг об Александре Македонском — и продвигаясь вперед.
Приняв командование в начале августа, я собрал своих старших офицеров и сержантов в конференц-зале.
— Проведите эти выходные, — сказал я, — в наведении порядка в своих домашних делах и в примирении с Господом Богом. С понедельника мы сосредоточимся на уничтожении иракской армии.
На выходных я написал перечень руководящих указаний, которыми должен будет руководствоваться мой штаб. Для меня он должен был стать боевым инструментом, призванным укреплять мои слабые стороны и усиливать мое вѝдение.
В моей дивизии было 22000 военнослужащих, некоторые из которых располагались в сотне миль от меня. С точки зрения численности, географии и требований к своему рабочему времени я полностью перешел от непосредственного к исполнительному лидерству. Я принял штаб и командиров, которых предоставила мне система, и ясно дал понять, что через девяносто дней те, кто не сможет принять мои приоритеты, должны будут перебраться в другое место, чтобы начать все сначала.
Институциональное превосходство Корпуса гарантировало, что я унаследую игроков основного состава. Когда генерал-лейтенант Джим Конвей передал мне командование 1-й дивизией морской пехоты, из сорока пяти ключевых должностей я лично отобрал только четыре — подполковников Кларка Летина и Джона Бродмидоу я назначил начальниками оперативного отдела и отдела материально-технического обеспечения и снабжения соответственно, поскольку оба они отлично проявили себя со мной в Афганистане. Лейтенант Уоррен Кук остался моим адъютантом, а начальником штаба я выбрал полковника Джона Тулана. Мы с Джоном хорошо сработались в прошлом, он прекрасно понимал мой оппортунистический стиль ведения боевых действий с его акцентом на адаптацию на месте, чтобы воспользоваться каждым промахом противника.
На этом этапе исполнительного лидерства и руководства рутинную работу по управлению — заполнение кадровых пробелов, запросы вооружения и боевой техники и т.д. — я делегировал своему начальнику штаба, оставив за собой и своими подчиненными командирами выработку плана того, как мы будем воевать. Я сосредоточил внимание дивизии только на двух приоритетах: подготовке к боевому развертыванию и ведению боевых действий в условиях химической атаки, отменив на уровне дивизии все проверки, которые не относились к этим двум задачам. Отношению невозможно научить, его можно только уловить. Я предоставил опытным командирам самим планировать мероприятия, которые они считали необходимыми для достижения этих двух целей. Я хотел, чтобы все тренировки проводились как отработка предстоящего боя. Моя задача заключалась в том, чтобы вселить в командиров неугомонность и сделать учебную обстановку заразительной. Я хотел, чтобы все они каждый день спрашивали: «Что я упустил из виду?»
У меня уже вошло в привычку в конце встреч с сотрудниками штаба и даже при случайных встречах с военнослужащими давить на своих морских пехотинцев, требуя, чтобы они задали мне один сложный вопрос, прежде чем мы закончим разговор. Я хотел знать, что беспокоит их по ночам; хотел, чтобы в работе участвовали все, чтобы ценность хороших идей перевешивала чины и звания. В морской пехоте я рано научился прислушиваться к мнению молодых парней. Классическим примером был подполковник Кларк Летин.
Вместо того чтобы высаживаться с моря, моя полностью механизированная дивизия будет двигаться по нескольким дорогам на семи тысячах машин, участвуя в самом глубоком крупном сухопутном наступлении в истории Корпуса морской пехоты. Мне нужен был способ продемонстрировать сложность этой задачи без отрыва от их текущей боевой подготовки. Изучив первые американские сражения в Первой мировой войне, где транспортные пробки задержали и подорвали наше собственное наступление, мне нужен был способ этого избежать.
Недалеко от нашей базы в Калифорнии находился парк развлечений «Леголенд». Кларк самостоятельно приобрел семь тысяч блоков «Лего», сержанты наклеили их на листы картона в количестве, отражающем разнообразный состав каждого подразделения, и разложили их на плацу. Затем каждый командир перетаскивал свой лист «Лего» по карте Ирака, нарисованной там же на асфальте, в соответствии с нашим планом наступления, и мы воочию наблюдали, как десятки листов накладывались друг на друга. Вуаля — мы определили уязвимые места на пути от наших позиций в Кувейте до мостов в глубине Ирака, в которых происходило нагромождение войск и возникали огромные пробки даже без борьбы с врагом. В результате визуальной демонстрации проблем, проведенной Кларком, командиры получили наглядное представление о том, что им нужно исправить, что мы и отработали в пустыне Мохаве.
Молодым офицерам разведки я поручил изучить командиров шести вражеских дивизий, стоявших перед нами. Были ли они агрессивными или осторожными? В каких военных училищах они учились? Что они изучали? Что сплетничали о них их подчиненные? Я хотел знать их слабые стороны и, самое главное, — смогут ли они взять на себя инициативу. Я хранил фотографии этих генералов в ящике стола, чтобы сосредоточиться на них, а не на количестве танков в их дивизиях. В любом противостоянии нужно знать своего врага.
Но вот на другом фронте меня застали врасплох. В июне 2002 года генерал Хейги провел военную игру, на которой отрабатывалось вторжение, и определил важнейшую проблему, которая ускользнула от моего внимания: дело не в том, чтобы прорваться через иракскую армию, захватить Багдад и отстранить Саддама от власти. Скорее, дело в том, что мы будем делать после этого.
— Генерал, — спросил я, — разве мы не можем сначала сосредоточиться на победе в войне, а уже потом беспокоиться о том, что будет дальше?
— Нет, — ответил он. — После того как мы свергнем Саддама, начнется война, а на этот счет я не получаю никаких указаний. Мы должны сами планировать послевоенные действия.
То, что увидел Хейги, было как раз тем, с чем столкнулся Ксенофонт, когда 2400 лет назад отправился в глубокий поход в Месопотамию. Десять тысяч воинов Ксенофонта составляли ничтожное меньшинство среди всех людей, и он понимал, что они должны быстро установить контроль, иначе страна против них восстанет.
Хейги преподал мне урок высокого военного искусства. Теперь я понял, почему он повторяет то, что наш бывший комендант, генерал Чарльз Крулак, заглядывая в будущее, называл «войной трех кварталов». В одном квартале вы будете воевать, в другом — доставлять гуманитарную помощь осажденным мирным жителям, а в третьем — разделять враждующие группировки. И все это в один и тот же день.
В ноябре я снова услышал тот же рефрен. Все офицеры дивизии присутствовали на балу в честь дня основания Корпуса морской пехоты, который с помпой и церемонией отмечается в каждом месте и на каждом корабле, где могут собраться два или более ветерана морской пехоты или те, кто находится на действительной службе, чтобы поднять бокал-другой. Я пригласил выступить генерала в отставке Тони Зинни, который командовал Центральным командованием ВС США. Перед торжественной церемонией все мои старшие офицеры собрались в моем гостиничном номере, а Зинни сидел на краю кровати. Все это напоминало посиделки у костра, когда мы слушали мудрого старейшину. Он прямо сказал нам, что, по его мнению, ждет нас впереди.
— Решение принято, вы отправляетесь. Но я отрекусь от вас, если через шесть недель вы не пройдете сквозь всю иракскую армию. — Затем добавил, ткнув в нас пальцем: — Потом начнется тяжелая работа. Сбросив авторитарный режим, вы останетесь ответственными за безопасность, водоснабжение, энергоснабжение и все остальное. Устранение Саддама развяжет руки шиитам, составляющим большинство населения страны, и приведет к подавлению суннитов, составляющих меньшинство, которые не смогут спокойно отнестись к утрате своего господства.
Предостережения Ксенофонта, Хейги и Зинни заставили меня задуматься о послевоенном контроле страны. Однако нам сказали, что вскоре после окончания боевых действий морские пехотинцы отправятся на другие задания, поэтому, что бы ни планировал СЕНТКОМ в отношении управления Ираком, нас это не касалось. Как командир дивизии, я спланировал решение только краткосрочных послевоенных административных задач, однако принял некоторые меры предосторожности, основываясь на военной игре Хейги. В частности, я усилил свое артиллерийское подразделение группой офицеров-резервистов, имевших опыт работы с гражданским населением.
После бала в честь дня основания — через сто дней после моего вступления в должность — мы с передовым пунктом управления отправились в Кувейт. Еще в Калифорнии три моих пехотных полка были организованы в 1-ю, 5-ю и 7-ю полковые тактические группы (ПТГ). [3] Это были те силы, которые мне предстояло развернуть на театре военных действий, и каждая из них состояла из 5-6,5 тысяч военнослужащих при поддержке танков, артиллерии и авиации. Находясь в Штатах, подразделения непрерывно отрабатывали свои задачи.
В Кувейте последовали месяцы планирования и тренировок. Как всегда, план военных действий постоянно менялся по мере уточнения предположений о замыслах противника. Это была итеративная работа, и усталость от планирования была очевидной. Мы проводили короткие совещания. Наши офицеры разведки начинали с информации о действиях противника, часто ссылаясь на аэро- и спутниковые фотоснимки вражеских позиций, сделанные сверху. Затем мы все высказывали свое мнение о замыслах противника. И хотя я настаивал на четком отделении фактов, основанных на данных, от умозрительных суждений, мне нужно было, чтобы было и то, и другое, понимая, что нужно избегать опасности принятия обоснованных домыслов за факты. Затем мы уточняли наши схемы огня и маневра. Следующим выступал офицер по снабжению. Из-за больших расстояний мы могли продвигаться вперед медленно, и его задачей было отодвинуть «кульминационную точку», когда у нас закончится топливо, вода или боеприпасы.
К удовольствию сотрудников штаба, самый красочный доклад состоялся, когда слово взял начальник связи полковник Ник Петронцио. В 2003 году Интернет и чаты только входили в обиход. Когда Ник пришел в Корпус морской пехоты, мы думали, что настоящее чудо — это общаться по радио на расстоянии десяти миль через хребет, а теперь у нас были такие устройства, как «Blue Force Tracker» — небольшой цифровой экран в автомобилях, на котором отображалось местоположение всех наших подразделений. Во время наших ночных обзоров Нику приходилось объяснять мне на языке «ворчунов» причины последних компьютерных сбоев, и после четвертой или пятой неудачной попытки он хватался за грудь и говорил: «Сэр, пожалуйста, не бросайте больше копья!» Уверен, что каждый руководитель информационной службы в мире мог бы посочувствовать Нику.
Но по сравнению с Джоном Туланом он еще легко отделался. Спали мы в маленьких палатках и Тулан имел несчастье спать в моей. После вечернего совещания я съедал сухой паек и уходил, а он работал в центре боевого управления до полуночи. Когда он, пошатываясь, возвращался в палатку, я уже вставал, чтобы просмотреть несколько сотен электронных писем, и невольно напоминал Джону, почему он дал мне прозвище «Хаос» — «У полковника есть другое исключительное решение». Каждую ночь я делился с ним своими последними предложениями, пока его невнятные ответы не превращались в храп.
Когда Джон спал, я читал книги. В «Осаде» Рассела Брэддона описывалось поражение британцев в Ираке в Первую мировую войну на той же самой территории, где мне предстояло сражаться. Конечно же, классические «Семь столпов мудрости» Т. Э. Лоуренса: мало кому из западных людей в новейшей истории удавалось достичь его уровня доверия с арабами на поле боя. Биография Гертруды Белл, которая помогла создать современный Ирак. Я снова изучил кампанию Александра Македонского в Месопотамии и «Марш к морю» Шермана — и перенял у последнего стремление всегда держать врагов на «развилке» дилеммы, — слева или справа, спереди или сзади. Моим постоянным спутником были «Размышления» Марка Аврелия, советы которого помогали мне сохранять беспристрастность на некоторых наиболее неприятных совещаниях по планированию. Я — оппортунистический ученик. Возможно, я не придумал много новых идей, но многое перенял или интегрировал у других.

*****

К январю 2003 года бóльшая часть моей дивизии прибыла в свои пункты временной дислокации в Кувейтской пустыне. Надо мной находилось три отдельных уровня командования. Генерал Томми Фрэнкс, возглавлявший Центральное командование ВС США, руководил всеми военными действиями. Находившийся под ним генерал-лейтенант сухопутных войск Дэвид Маккирнан командовал всеми наземными войсками. Под Маккирнаном находился мой непосредственный командир, генерал-лейтенант Джим Конвей, возглавлявший 1-е экспедиционное соединение морской пехоты, представлявшее собой объединенные силы ВМС, морской пехоты и британских частей, включавших в себя авиационные, тыловые и наземные боевые силы. Я командовал 1-й дивизией морской пехоты, входившей в состав наземных сил.
В целом наша сухопутная группировка была организованы вокруг трех дивизий — около шестидесяти тысяч военнослужащих, которые должны были принять на себя основную тяжесть ведения боевых действий: 3-я пехотная дивизия армии США (3-я ПД), британская 1-я бронетанковая дивизия (1-я БРТД) и моя 1-я дивизия морской пехоты, разделенная на три полковые тактические группы, один артиллерийский полк и специальные батальоны. К ним присоединялись контингенты из других стран, бригада морской пехоты и дополнительные дивизии Армии США. Вглубь западного и северного Ирака будут выведены Силы специальных операций.
Сухопутные силы получали расплывчатые указания. Это означало, что я планировал, не зная ответов на самые простые вопросы: будем ли мы идти до самого Багдада, или зайдем в Ирак только на достаточную глубину, чтобы заставить Саддама впустить обратно в страну инспекторов ООН? Эти и другие пробелы в нашем понимании заставляли нас планировать в основном в вакууме. Конечных политических замыслов мы не знали.
Моя дивизия должна была обеспечивать основное наступление коалиции силами 3-й пехотной дивизии под командованием генерал-майора Бьюфорда Блаунта. Бафф был высоким, крепким воином с теплым южным гóвором, и мы с ним сразу нашли общий язык. Вышестоящий штаб поставил перед нами задачи, согласно которым мы должны были продвигаться только на юг Ирака. Это было явная полумера, и мы с Баффом договорились, что будем продолжать наступление до Багдада, хотя у нас не было на то никакого приказа. Поскольку нам предстояло наступать бок о бок, мы обменялись двумя личными офицерами связи — умными майорами, знавшими наши боевые планы. Каждый из них служил в штабе другого, имея право напрямую звонить любому из нас. Это хорошо работало, и я был в курсе всех планов и намерений Баффа.
3-я ПД Баффа, слева от меня, и 1-я БРТД генерала Робина Бримса, справа от меня, имели отличную репутацию. Мы трое были уверены в боевом духе друг друга.
Мне все равно, насколько вы блестящи в оперативном плане; если вы не можете создать гармонию — жестокую гармонию — на поле боя, основанную на доверии между различными армейскими службами, иностранными союзными вооруженными силами и дипломатическими каналами, вам нужно вернуться домой, потому что ваше лидерство устарело.
И снова я подчеркивал, что нужно проявлять великолепие в основах. На встречах с войсками я придерживался трех «правил плоских задниц», или «FAR»: (1) «Ангел-хранитель», когда часовой располагается скрытно, чтобы внезапно поймать врага; (2) «Геометрия огня», призванная снизить потери от дружественного огня; и (3) «Единство командования», означающее, что в любой группе военнослужащих кто-то является главным. Эти правила должны были подчеркнуть неослабевающее внимание к ключевым оперативным принципам, которые должны были пронизывать каждый элемент моих войск. [4]
Я знал, что мне нужен общий организующий принцип, и дал командирам понять, что успех нашей операции зависит от скорости: скорость проведения операций и передвижения должна предваряться скоростью передачи информации и принятия решений. Вооруженные этим замыслом, мои войска будут пробиваться вперед прежде, чем противник успеет отреагировать. Кроме того, мы полагали, что иракцы будут использовать отравляющий газ, а в движущуюся цель попасть сложнее.
По мере приближения начала операции я был уверен в боевом духе и подготовке нашей дивизии, но мне нужно было избежать самоуспокоенности. Я еще не был убежден, что все мои командиры и важнейшие обеспечивающие подразделения в полной мере осознают сложность нашего плана и его точек трения. Пока я обсуждал эту проблему с начальником штаба, мой двадцатипятилетний адъютант, первый лейтенант Уоррен Кук, прервал меня, предложив решение. Он посоветовал нашим боевым командирам надеть разноцветные майки с обозначениями своих подразделений на спине и пройтись по плану маневра, наблюдая за всеми. Я ухватился за его идею, и мой начальник штаба привел в действие «мать всех ящиков с песком».
Среди песчаных дюн мы нашли естественный амфитеатр размером чуть больше футбольного поля. Используя камни, скотч и баллончики с аэрозольной краской, наши сержанты разложили карту Ирака с отмеченными на ней вражескими подразделениями. Мы пригласили всех командиров взаимодействующих, поддерживающих и смежных подразделений и частей, а также ключевых сотрудников — сухопутных войск, ВВС, авиации флота и морской пехоты, ЦРУ, снабжения, «морских пчел», британцев и других союзников — для наблюдения за учениями. Все наблюдали, как мои командиры докладывали о передвижениях своих подразделений, начиная с Кувейта в день «Д» и заканчивая продвижением вглубь Ирака. Благодаря «Лего» и учениям в пустыне Мохаве подразделения знали последовательность атаки и основные приоритеты. Офицеры авиации и наземные командиры вели активное обсуждение, которое продолжалось и после официальной демонстрации на песчаном полигоне. Хорошо проинструктированные летчики знали нашу схему маневра и со знанием дела наблюдали с воздуха, как они агрессивно будут поддерживать то, что будет происходить дальше, а также план введения в заблуждение противника. Офицеры по снабжению теперь были в курсе, когда мы израсходуем основную часть боеприпасов или в каком месте нам понадобится топливо, что позволяло им предугадывать, как поддерживать нас в движении. Как мне показалось, молодому Уоррену Куку пришла в голову самая гениальная идея, которую я услышал за тридцать лет участия в военных играх.
Когда в день «Д» (20 марта 2003 года) дивизия перешла в наступление, каждый командир подразделения знал свою роль и мог представить, как в соответствии с моим замыслом будет действовать вся дивизия. При столкновении с неизбежными боевыми проблемами младшие командиры, вооруженные моим замыслом, реагировали быстро. Я мог делегировать полномочия по принятию решений на более низкие уровни, потому что теперь знал, что младшие командиры настроены на успех. Тренировки с «Лего» и цветными майками позволили нам всем «представить», что может произойти. Примечание для всех руководителей старше тридцати лет: всегда держите рядом с собой молодых людей, которые умнее вас.
Война — это досягаемость и темп. Логистика может оказаться самым большим ограничением, однако снабжение — это не проблема снабженца, это проблема командира. Только командир имеет право снизить излишние требования к системе логистики. Во время марша на Виксбург в 1863 году генерал Грант указал: «Каждой роте разрешено иметь одну палатку для защиты пайков от дождя; и по одному шатру для каждого полкового, бригадного и дивизионного штабов». Я восхищался скупостью Гранта, понимая, какую свободу маневра она давала его армии и какую скорость она обеспечивала.
После того, как я подсчитал потребности в топливе, моей самой большой проблемой стало количество и вес артиллерийских боеприпасов. Чтобы сэкономить вес и увеличить срок пополнения боеприпасов, когда мы окажемся в глубине Ирака, я сократил ожидаемый объем планового артиллерийского огня. Во время долгого перелета на самолете из Афганистана я осознал революционное влияние, которое оказало появление высокоточных авиационных боеприпасов. В 1991 году мы рассчитывали, сколько вылетов потребуется для уничтожения цели, а в Афганистане вместо этого мы подсчитывали, сколько целей может уничтожить один самолет. При продвижении вглубь Ирака по постоянно удлиняющимся линиям снабжения авиационная поддержка позволяла нам сохранять артиллерийские боеприпасы, гарантируя, что наши «пушечные ядра» будут полностью готовы, когда мы окажемся на вражеской территории. Когда это было возможно, мы полагались на авиацию морской пехоты, чтобы обеспечить основную часть нашей огневой поддержки.
Взяв пример с У. С. Гранта, я приказал своим штурмовым подразделениям лишить себя всяких удобств. Мы взяли с собой только несколько коек, предназначавшихся для больных и раненых, все же остальные спали на земле, независимо от воинского звания. На каждую машину я повесил цыганские багажники для перевозки канистр с дополнительным топливом. Чтобы воспользоваться захваченными вражескими запасами у нас были наборы для проверки качества топлива. Каждый пехотинец — от генерала до рядового — носил свой дом в рюкзаке. Никаких излишеств ни для кого; все жили с тем же уровнем дискомфорта, что и самый рядовой пехотинец. Мы питались два, а не три раза в день, но в каждой машине хранилось по ящику гуманитарных продуктов, которые мы должны были раздавать иракцам — нам нужно было демонстрировать американскую традицию освобождения людей, а не господства над ними.
Подразделениям тылового обеспечения пришлось пробиваться через остатки вражеских войск, чтобы удержать нас на плаву, но я не собирался рисковать их жизнями или нашей боевой задачей из-за плохой дисциплины снабжения. Своим морским пехотинцам я заявил: «Если вы не оплатите чек в военторге, ваш первый сержант надерёт вам задницу. Но если вы будете тратить бензин, заводя машину, когда вы не на марше, или выбросите половину своих пайков, я отдам вас под трибунал».

ВРАЖЕСКИЙ ЦИКЛ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ
К северу от нашего исходного рубежа наступления в Кувейте иракцы располагали одной дивизией, защищавшей нефтяные месторождения Румейлы и город Басру. Еще четыре дивизии занимали позиции вдоль северного и восточного берегов Тигра, исторического пути вторжения в Багдад, напротив Ирана. Наш план состоял в том, чтобы после захвата южных нефтяных полей продвигаться на север, оставаясь между Евфратом и Тигром, таким образом изолируя и выводя из игры четыре иракские дивизии.
Однако, чтобы обойти их, мне пришлось двигаться через «Плодородный полумесяц» — миллионы акров болотистых фермерских полей, переплетенных тысячами оросительных канав. Мы должны были сражаться на плохой местности, обходя бóльшую часть вражеских сил.
Однажды ночью в оперативной палатке в Кувейте, решая проблему размещения всей своей дивизии на одной-единственной дороге, я заметил движущийся индикатор цели на недостроенной дороге, которой не было на нашей карте. Я спросил армейца-рядового, следившего за видеоэкраном:
— С какой скоростью едет этот парень?
— Шестьдесят пять километров в час, сэр, — ответил он.
Уловив новую возможность, все взгляды в палатке обратились ко мне. Я немедленно принял решение, и обратился к полковнику Тулану:
— Перебросьте пятую и седьмую полковые тактические группы на этот маршрут!
Это стало главным направлением нашего наступления, и теперь мы могли действовать по двум направлениям. Командир, получивший свой собственный маршрут, будет действовать агрессивно, какой бы сложной ни была местность, но стóит привязать его к другому подразделению, и у него не останется другого выхода, кроме как следовать в темпе головного боевого формирования, что сковывает инициативу войск, которые должны быть в бою, и оставляет их бездействующими. Сейчас же, даже если бы мы оказались временно заблокированы на одном маршруте, наступление продолжилось бы на другом, обходя фланг противника.
Моей задачей было обеспечивать правый фланг Баффа Блаунта. Теперь, имея два маршрута — хотя один из них имел всего две полосы, а другой представлял собой грунтовую, недостроенную дорогу, — я был уверен, что смогу не отстать от него. И поскольку британцы давили на противника на моем правом фланге, иракцы стояли перед многочисленными дилеммами, куда направить свои силы.
Успех нашей кампании был основан на том, чтобы не дать противнику времени отреагировать. Мы должны были развернуться внутри вражеской петли «OODA» — аббревиатуры, придуманной легендарным маргиналом, полковником ВВС Джоном Бойдом. Чтобы выиграть «собачью свалку», [5] писал Бойд, нужно наблюдать за происходящим, ориентироваться, решать, что нужно делать, и действовать до того, как противник завершит свою версию этого же процесса, повторяя и повторяя цикл быстрее, чем ваш противник. [6] Согласно Бойду, летчик-истребитель побеждает не потому, что у него более быстрые рефлексы; он побеждает потому, что его рефлексы связаны с головным мозгом, который думает быстрее, чем мозг его противника. Успех на войне требует захвата и удержания инициативы, и морские пехотинцы приняли «петлю OODA» Бойда в качестве интеллектуальной основы для ведения маневренной войны. При децентрализованном принятии решений ускорение цикла OODA приводит в противостоянии к каскадной серии катастроф у противника.
Командирам полков и батальонов я изложил следующий замысел.

ЗАМЫСЕЛ КОМАНДИРА: Мы быстро захватываем ключевые нефтяные объекты, предоставив как можно меньше возможностей для их уничтожения; после чего разбиваем силы противника к югу от Евфрата, к западу от Шатт-эль-Басры и к востоку от Эн-Насирии; открываем основной маршрут снабжения (ОМС) и занимаем позиции к северу от реки, чтобы обеспечить проведение операций в окрестностях Аль-Кута вдоль маршрутов №№1, 7 или 6, в зависимости от обстановки. Для достижения тактической внезапности, перед приближением к границе, необходимо сначала ослепить разведку противника. Быть в готовности принять капитуляцию противника, однако 51-ю механизированную дивизию и ее смежные/поддерживающие подразделения, если они будут сражаться — уничтожить. Ущерб нефтяной инфраструктуре со стороны как своих войск, так и противника, по возможности, минимизировать.
Артиллерию противника подавить с помощью формирующего, заблаговременно подготовленного или ответного огня; я ожидаю максимального использования авиационной поддержки; поддержка со стороны наземных сил будет использоваться, если возможно быстрое соединение подразделений. Главным мерилом является скорость: скорость в сочетании с гармонизацией потока информации; быстротой в принятии решений; отдаче приказов; открытии ответного огня; реакции на изменение обстановки; в пополнении запасов; в эвакуации раненых; определении нескольких маршрутов; преодолении препятствий; в маневре; оказании помощи прямо на месте; и передаче военнопленных. Любых возможных переходов через боевые порядки передовых подразделений и любого другого смешения сил и средств необходимо избегать, и по возможности создавать хаос для наших врагов. Жизненно важны агрессивный темп и инициатива. Захватив ключевые узлы, мы быстро передадим зону ответственности и пленных 1-й британской дивизии и передислоцируемся к северу от Джалибы. Перейдя Евфрат и продвигаясь к Аль-Куту, 1-я дивизия морской пехоты обеспечивает наступление 3-й ПД вдоль нашего западного фланга, лишая противника возможности сосредотачивать силы против направления основных усилий Командования наземного компонента Коалиционных сил. [7]
Желаемое конечное состояние: нефтяная инфраструктура оказывается в надежных руках 1-й британской дивизии; 51-я механизированная дивизия и связанные с ней формирования ликвидированы как угроза коалиционным войскам; наша дивизия выдвигается против Аль-Кута; а вражеские подразделения полностью уничтожаются, если решают сражаться.
«Нет лучшего друга, нет худшего врага».

*****

Контроль за планированием занимал у меня всего час или два каждый день. Все остальное время я проводил, обучая бойцов — офицеров и рядовых. Я выступал перед группами военнослужащих, от отделений в тринадцать человек до батальонов в восемьсот человек. Мы обсуждали нашу общую стратегию и схему маневра их подразделений. Моя цель заключалась в том, чтобы придать нашей задаче человеческое лицо, ответить на все вопросы и укрепить их уверенность. Я следовал совету британского фельдмаршала Слима в том, что, по справедливости, мои солдаты должны знать, какова их цель и каковы мои ожидания от них. Кроме того, мне нужно было смотреть ребятам в глаза, чтобы понять, насколько они уверены в себе, и чтобы они непосредственно почувствовали уважение, которое я испытываю к тем, кто будет противостоять нашим врагам. Как пояснял Слим, любой генерал, не имеющий духовной связи со своими солдатами, не является боевым командиром.
Чтобы сократить разрыв между мной и моими рядовыми морскими пехотинцами, я изучал то, что говорили другие. Перед тем как высадить своих людей на берег Гуадалканала в 1942 году, полковник Эванс Карлсон сказал своим бойцам, что их задача — «уничтожить весь личный состав противника и разрушить как можно больше военных объектов». Летом 1944 года генерал Эйзенхауэр призвал каждого из своих солдат «идти вперед к намеченной цели с решимостью, что враг может выжить только путем капитуляции».
Настало время написать послание моим ребятам, которое было призвано донести до них суть и цель их боевой задачи. Мне нужно было, чтобы каждый морпех понял два моих основных принципа:
Во-первых, не останавливаться. Не замедляться, и не создавать пробок. Наносить внезапные удары, делать финты и маневрировать; и двигаться, двигаться, двигаться.
Во-вторых, сохранить честь незапятнанной. Вдоль дорог громоздились тысячи домов, магазинов, ларьков, глинобитных и бетонных домиков. На линии огня окажутся испуганные гражданские лица. Я дал понять, что наша дивизия сделает больше, чем любое другое воинское формирование в истории, чтобы избежать жертв среди мирного населения.
Хотя мои командиры понимали мой оперативный замысел, я хотел наладить контакт с каждым военнослужащим «Голубого бриллианта», поэтому ограничился одной страницей, которую они могли бы взять с собой, — посланием, примиряющим свирепость по отношению к врагу с постоянной заботой о невинных людях, оказавшихся на поле боя. Это письмо приведено ниже.

Март 2003 г.
1-я дивизия морской пехоты (усил.)
Послание командира дивизии каждому военнослужащему

На протяжении десятилетий Саддам Хусейн пытал, заключал в тюрьмы, насиловал и убивал иракский народ, вторгался в соседние страны без провокаций и угрожал всему миру оружием массового поражения. Пришло время положить конец его террористическому правлению. На ваших молодых плечах покоятся надежды человечества.
Когда я отдам вам приказ, мы вместе пересечем исходный рубеж, сблизимся с теми силами, которые решили сражаться, и уничтожим их. Мы боремся не с иракским народом и не с теми военнослужащими иракской армии, которые решили сдаться. Хотя мы будем действовать быстро и агрессивно против тех, кто оказывает сопротивление, мы будем достойно относиться ко всем остальным, демонстрируя рыцарское и солдатское сострадание к людям, которые всю жизнь терпели гнет Саддама.
Можно ожидать химических атак, вероломства, использования «живых щитов» из невинных мирных жителей, а также других неэтичных способов действий. Примите все это в штыки. Будьте охотником, а не преследуемым; никогда не допускайте, чтобы ваше подразделение было застигнуто врасплох. Применяйте здравый смысл и действуйте в интересах нашей нации.
Вы — часть самой страшной и надежной силы в мире. Задействуйте свой мозг, прежде чем брать в руки оружие. Поделитесь своим мужеством друг с другом, когда мы вступим на неопределенную местность к северу от исходного рубежа. Верьте в своих товарищей слева и справа, а также в авиацию морской пехоты над головой. Сражайтесь с радостным сердцем и с сильным духом.
Ради миссии, ради нашей страны и ради тех, кто нес знамя дивизии в прошлых сражениях, кто боролся за жизнь и не терял самообладания, выполните свою задачу и сохраните свою честь незапятнанной. Докажите всему миру, что «нет лучшего друга, и нет худшего врага», чем морской пехотинец США.
Дж. Мэттис
Генерал-майор морской пехоты
Командир дивизии

Мое письмо было роздано всем в день перед наступлением. За прошедшие с тех пор годы многие доставали его из своих бумажников и показывали мне. В эпоху, когда цинизм слишком часто выдает себя за критическое мышление, стоит помнить, что юноши и девушки, идущие в армию, по-прежнему сражаются за идеалы.
Мои встречи с солдатами не были столь высокопарными. Они с удовольствием подначивали меня, а я с удовольствием отвечал им взаимностью. После 11-го сентября каждый, кто записывался в армию, знал, что пойдет в бой, и подавляющее большинство с нетерпением ждало испытаний. Я делал все возможное, чтобы молодые парни оставались бодрыми и уверенными в себе. Однажды один из ланс-капралов упомянул картину времен Первой мировой войны, на которой были изображены морские пехотинцы, атакующие в противогазах:
— Выглядит как неудобная и довольно грубая штука.
— Пресса будет совать вам в лицо камеры, — ответил я. — И если вы будете сосать палец и говорить, что вас беспокоит ядовитый газ, то тем самым вы будете подбадривать врага. И если вам недостает жесткости, и вы хотите поговорить о своем кризисе среднего возраста, то отойдите в сторону и позвольте нас представлять более жесткому морскому пехотинцу.
Мои «ворчуны» разразились хохотом, а «сосальщики больших пальцев» стали ходячей шуткой.

*****

Операция «Свобода Ираку» должна была начаться с массированного воздушного и наземного наступления 21-го марта 2003 года, однако из-за запоздавших разведданных моя дивизия перешла исходный рубеж ранним вечером 20-го марта. Мои полковые тактические группы без проблем адаптировались к этим изменениям. Чуть севернее кувейтской границы иракские солдаты занимали наблюдательный пункт на крутой возвышенности под названием Сафван — единственной высоте на всей территории южного Ирака, откуда открывался вид на Кувейт. [8]
— Когда мы начнем, — сказал я своему штабу, — я хочу, чтобы этот холм стал на фут короче.
Центральное разведывательное управление посылало сообщение вражеским командирам: «Не сражайтесь с нами, и мы не будем вас убивать». Разбомбив холм, я отправил бы свое собственное послание всем иракским солдатам, которые могли наблюдать Сафван с большого расстояния: «Возвращайтесь домой, пока еще можете ходить».
К полудню 21-го марта мы продвинулись вглубь Ирака на тридцать миль, опередив свои предварительные расчеты. Как мы и отрабатывали, подразделения связывались друг с другом, соответствующим образом перестраивались и продолжали двигаться вперед, преодолевая хлипкое сопротивление. Британские подразделения, приданные нам и находившиеся на нашем правом фланге, слаженно организовывали наши совместные операции. Мне, как командиру, не нужно было подталкивать какое-либо подразделение или корректировать движение. Инициатива и децентрализованное принятие решений приносили свои плоды. Позвольте мне привести один пример.
Важнейшей задачей было не дать Саддаму поджечь южные нефтяные месторождения, как он проделал это в Кувейте десятью годами ранее, вызвав экологическую катастрофу. Ключевым объектом являлась насосная станция Эз-Зубайр, которая обеспечивала перекачку двух миллионов баррелей нефти в день. Если станцию подорвать, вся эта густая черная жидкость хлынет наружу, образуя обширное маслянистое болото и просачиваясь в Персидский залив. При планировании мы назвали этот важнейший объект «Драгоценным камнем».
Добраться до станции и предотвратить катастрофу — вот что входило в задачу роты «Смертник Чарли» 1-го батальона 7-го полка морской пехоты. Поскольку я возглавлял этот батальон в операции «Буря в пустыне», то внимательно следил за его действиями. Когда командир роты капитан Том Лакруа добрался до стены, окружавшей станцию, он остановился, чтобы свериться со своим списком «Делать/не делать». За несколько месяцев до этого в Калифорнии его лейтенанты и сержанты посетили нефтеперерабатывающий завод компании «Эксон-Мобил», где инженеры провели их по лабиринту труб высокого давления и контрольных клапанов, подчеркнув, куда нельзя стрелять, чтобы искры не вызвали мощный взрыв. В перечне Лакруа были указаны условия, при которых вход на станцию будет небезопасен. Одним из ключевых признаков было наличие всполохов пламени, безвредно вырывающихся в воздух из вертикальных труб. Если пламени не было, значит, давление сопутствующего природного газа росло. Лакруа не увидел ни пламени, ни перемещающихся рабочих внутри станции.
Неужели перед ним бомба, ожидающая взрыва, как только сотня или более морских пехотинцев окажутся внутри? Действуя инстинктивно, он приказал всем своим механикам-водителям выключить двигатели. Затем морские пехотинцы прислушались — кроме беспорядочных криков и несколько полусерьезных очередей из нескольких АК, они ничего не услышали. Именно отсутствие звуков и насторожило капитана. Три массивных 1500-сильных двигателя приводили в действие насосы для перекачки миллионов бочек нефти, и, очевидно, они производили немало шума, но сейчас стояла тишина. Лакруа решил, что станция остановлена и никаких скоплений природного газа нет, поэтому приказал своим морским пехотинцам пробить стену и взять объект под контроль.
Это было хорошее решение, принятое прямо на месте далеко внизу командной иерархии.
Этот небольшой случай иллюстрирует более важный принцип. Лакруа ни с кем не советовался. Когда ключевой признак выявил опасность, он не стал отходить, чтобы позвонить в штаб и получить дополнительные указания. Это было децентрализованное исполнение. Поняв замысел своего командира, Лакруа принял решение о собственном варианте действий, и «Драгоценный камень» оказался в наших руках.
Но предположим, что давление газа выросло, что привело бы к мощному взрыву. Даже в этом трагическом случае я бы все равно полностью поддержал капитана Лакруа. Почему? Потому что он грамотно проанализировал обстановку, взвесил факторы риска и все то, что ему было известно, и действовал быстро в соответствии с моим замыслом. Ожидать успеха каждый раз — значит выдавать желаемое за действительное, но мы должны по умолчанию поддерживать командиров, которые смело идут на врага. На этот раз все получилось — благодаря капитану и его людям. Когда что-то идет не так, лидер должен поддерживать тех, кто принимает решение в условиях сильного стресса, и не имея полной информации. Инициатива и смелость должны быть поддержаны, независимо от того, привели они к успеху, или нет.
Во второй половине дня 21-го марта, пока мы находились в соприкосновении с противником, британская дивизия плавно отошла от нас и повернула на северо-восток к городу Басра. Выход из боя и смена частей под огнем кажется простой на бумаге, но только для тех, кто никогда этого не делал. Хорошее управление британцев позволило 7-му полку морской пехоты повернуть на запад и присоединиться к основным усилиям моей дивизии по обеспечению правого фланга 3-й пехотной дивизии. Пока все шло хорошо.

*****

Поля сражений не терпят ошибок. На третий день наступления 1-я полковая тактическая группа (ПТГ-1) должна была повернуть прямо на север через реку Евфрат к городу Эн-Насирия, в то время как ПТГ-5 и ПТГ-7 обходили город с запада, а затем пововачивали на север. Чтобы возглавить движение и удержать два моста в Эн-Насирии, 1-е экспедиционное соединение морской пехоты выделило бригаду из 2-й дивизии морской пехоты, получившую название тактическая группа «Тарава». При этом, прежде чем продолжить движение на север, ПТГ-1 должна была пройти через боевые порядки «Таравы» по обоим мостам,. Это означало, что в этом узком месте, где противник намеревался дать бой, должны были сойтись тысячи боевых машин под двумя командованиями — ТГр «Тарава» и «Голубого бриллианта».
Я понимал, что прохождение одного формирования через боевые порядки другого при контакте с противником — крайне сложная задача. Подобной практики следует избегать при любой возможности, особенно на пересеченной местности, например, на перегруженных городских улицах или в условиях, когда вы ограничены мостами. Подразделения перемешиваются, враг часто пользуется преимуществом, и за это обычно приходится расплачиваться.
Ранним утром 23-го марта армейская тыловая колонна заблудилась, забрела в Эн-Насирию и была разорвана на части иракскими войсками. Выдвинувшись им на помощь, морские пехотинцы с ТГр «Тарава» на короткое время захватили оба моста. В ходе завязавшегося боя штурмовик A-10, получивший неверное целеуказание, случайно нанес удар по своим машинам, в результате чего погибли морские пехотинцы. В ходе беспорядочного боя морпехи ТГр «Тарава» отступили, что вынудило тысячу машин ПТГ-1 выстроиться за боевыми порядками «Таравы» в двухмильную колонну и ждать.
В то время как 5-я и 7-я полковые тактические группы продолжали двигаться по недостроенному шоссе, я отправил своего заместителя, бригадного генерала Джона Келли, бостонского ирландца, призвать командира ПТГ-1 пройти через позиции «Таравы» и наступать. Мы не могли позволить противнику закрепиться и обрести уверенность в себе, поскольку мой правый фланг становился все более уязвимым. Джон добрался до города ночью, миновав дымящиеся армейские грузовики.
Командир ПТГ-1 не решался продвигаться в полосу действий ТГр «Тарава», пока ее войска находились в контакте с противником. Оценив наши потери в десять-восемнадцать человек убитыми, Келли убрал обеспокоенность.
— Выдвигайтесь! — приказал он командиру ПТГ. — Я помогу, чем смогу, но это ваш полк, и вы должны пробиваться вперед.
В течение следующих нескольких часов Джон повторял мой приказ во все более и более решительных выражениях, однако задержки продолжались. После шестнадцатичасового перерыва ПТГ-1 наконец двинулась через Эн-Насирию, имея всего одного раненого. С одной стороны, я сочувствовал командиру полковой тактической группы — прохождение боевых порядков, когда одно подразделение движется через другое, находясь под огнем, было тяжелым испытанием. К тому же из-за позднего прибытия ТГр «Тарава» к месту сражения прохождение пришлось осуществлять без подготовки, а торопившееся вышестоящее руководство не смогло осознать проблему смешения подразделений в городской местности.
С другой стороны, я был обеспокоен тем, что ПТГ-1 не ускорилась. Согласно моего замысла, движущей силой дивизии должна была стать скорость. Как однажды писал Роммель: «Командир должен с самого начала приучить своих подчиненных к высокому темпу и неустанно его поддерживать». Пока ПТГ-1 задерживалась, наши с Баффом дивизии получили приказ наступать до самого Багдада. Четыре обойденные иракские дивизии в настоящее время сдерживались совместными действиями британской дивизии, наступавшей на Басру, и 3-го авиакрыла морской пехоты. Но ПТГ-1 должна была продолжать движение, чтобы прикрыть наш правый фланг, если эти дивизии решат воспрепятствовать нашему наступлению на Багдад.

*****

К 25-му марта тактическая группа 1-го полка набрала скорость, и все силы устремились вперед. Затем налетела сильная песчаная буря. За громом и молнией последовали ветры силой до 70 миль в час, которые взметнули песок, смешали его с дождем и градом и обрушили тонны этого слепящего месива на наши силы вторжения. Мир окрасился в странный оранжевый цвет. Мокрый и грязный, «Голубой бриллиант» шел вперед.
Теперь, в более чем в 130 милях в глубине Ирака, враг начал сражаться все упорнее. Головной разведывательный батальон, имевший легкую бронетехнику, вступил в тяжелый бой, который потребовал от меня бросить ему на помощь все средства нашей авиационной поддержки. Мы продолжали наступать.
Каждый морпех жил и сражался вместе с другими собратьями своей небольшой команды. На протяжении нескольких месяцев душ оставался лишь далеким воспоминанием. У нас, от генерала до рядового, не было личного пространства, мы обменивались любимыми пайками и спали в норах рядом с нашими машинами. Работа, а не звание, определяла семью каждого морпеха. Мне вспомнилось одно меткое высказывание фельдмаршала Слима, написанное во время Второй мировой войны:
«Как офицеры, — писал он, — вы не будете ни есть, ни пить, ни спать, ни курить, ни даже садиться до тех пор, пока вы лично не убедитесь, что ваши люди все это сделали. Если вы сделаете это для них, они пойдут за вами на край света. А если не сделаете, я вас сломаю».
Со своей небольшой командой из двух десятков человек я постоянно находился в движении. Мой связист, сержант Райан Вулворт, следил за тем, чтобы я никогда не оставался без связи, что было немаловажно в условиях большой разбросанности частей дивизии. Капрал Янив Ньюман, мой водитель и непревзойденный топограф, постоянно поддерживал связь с нашими штабами, гарантируя, что я в режиме реального времени буду знать местоположение своих боевых групп и войск противника. Мой адъютант еще с афганских времен, лейтенант Уоррен Кук, знал меня настолько хорошо, что мог передать мои мысли, когда я был занят проверкой другого подразделения. Получив урок во время операции «Буря в пустыне», когда, будучи смертельно уставшим, я позволил своему собственному батальону нарваться на засаду в открытой пустыне, я не разрешал дежурному по подразделению будить командира, который решил немного отдохнуть.
Лежать в пыли, дышать ею и постоянно очищать от нее оружие и радиостанции стало второй натурой для каждого морского пехотинца. Некоторые бойцы страдали от поражения органов дыхания, возникавшего из-за того, что частицы пыли забивали мембраны легких, вызывая кашель и отхаркивание желтой слизи. Многие морпехи обматывали лица банданами, но толку от этого было мало. Поскольку щетина мешала надевать противогазы, а мы считали, что иракцы обладают химическим оружием, солдаты брились ежедневно — странно было видеть все эти чисто выбритые лица, заляпанные грязью вокруг глаз.
Каждый день во время наступления мой быстро перемещающийся штаб превращал мои торопливые сообщения с передовых позиций в лаконичные приказы командирам штурмовых подразделений. На полпути от Багдада мне начали попадаться такие фразы, как «В то время, как ПТГ-5 задействует…». Когда я спросил: «Откуда взялось это “в то время, как”?», Кларк Летин объяснил, что лучшие приказы составлял офицер по связи и координации из Великобритании, прикомандированный к нашему оперативному «цеху», и он же был их автором.
Это было следствием моей политики внедрения в штаб офицеров связи и координации со стороны. Я не хотел, чтобы они просто слушали и отчитывались перед своими подразделениями; напротив, находясь внутри наших штабов и рабочих процессов, они должны были лучше понимать наши намерения и темп, а значит, могли бы лучше информировать подразделения, которые они представляли, чем если бы они просто сидели, как члены комиссии, в задней части комнаты для совещаний, отстранившись от разбора того, как мы оцениваем и реагируем на обстановку.
Я знал, что когда им предоставляется такая возможность, иностранные подразделения присылают своих лучших офицеров, и что хорошо работающие офицеры по связи и координации из других стран, придают дополнительную силу нашим операциям. Поэтому, «в то время, как» я продолжал проводить время на передовой, чтобы понять, как развиваются операции на фронте, мой теперь уже многонациональный оперативный штаб более четко доносил мои замыслы до десятков тысяч американских морских пехотинцев.
Двадцать седьмого марта в рамках нашего плана введения противника в заблуждение мы осуществили крупный обман. Тактическая группа 5-го полка полковника Джо Данфорда вырвалась вперед и захватила аэродром Хантуш — ровный, хорошо заасфальтированный участок шоссе №1. Отсюда оно шло прямо к городу, поэтому было хорошо защищено. Один взгляд на карту убедил бы иракское командование, что моя дивизия стремится соединиться с дивизией Баффа Бьюфорда, поскольку это имело военный смысл. Тогда наши объединенные силы обрушились бы на Багдад с юга, как кувалда.
На самом деле наши замыслы были прямо противоположными. Мои офицеры разведки выявили брешь в артиллерийском прикрытии противника. Пятая полковая тактическая группа должна была продвинуться всего на несколько десятков миль. Когда иракцы попытаются нас блокировать, ПТГ-5 повернет назад на северо-восток и форсирует Тигр на участке, оставленном без прикрытия иракской артиллерией. Затем моя дивизия развернулась бы и пошла на штурм Багдада с запада, в то время как дивизия Баффа атаковала бы его с юга. Мой маневр требовал, чтобы все три мои полковые тактические группы атаковали согласованно.
Ни с того, ни с сего, я получил приказ остановить дивизию. Я был ошеломлен. Пятнадцать тысяч моих бойцов находились прямо с подветренной стороны для любой химической атаки. Генерал Фрэнкс, командующий СЕНТКОМ, позже написал, что его начальник оперативного отдела сообщил ему, что «морские пехотинцы столкнулись с новыми подразделениями федаинов на шоссе №1 и №7. “Хвосты” [колонны снабжения] просто не догоняют боевые подразделения».
Ничто не могло быть дальше от истины. И я знал, что мой начальник, генерал Конвей, не испытывал подобных опасений. Начиная с Эн-Насирии, в бой вступили ярые гражданские сторонники Саддама, называемые федаинами, но их влияние было минимальным. Самой большой проблемой для нас было избежать жертв среди гражданского населения, потому что федаины стреляли по нам из толпы. Мы относились к ним как к раздражителям — как к огневой практике, и не более того. Если выскакивал боец, который вел дикий огонь, морпех-наводчик на турели просто уничтожал его, и войска шли дальше. Вслед за моей дивизией, не отставая, шли колонны снабжения — ведь каждый морской пехотинец был стрелком.
Один репортер спросил меня об угрозе со стороны федаинов. Я дал прямой ответ.
— Им не хватает мужественности, — ответил я. — Сражаясь среди женщин и детей, они такие же никчемные мужчины, как и те, с кем мы сражались ранее.
Министр обороны Дональд Рамсфелд позже писал: «Генерал Джеймс Конвей, командующий 1-м экспедиционным соединением морской пехоты, и генерал Уильям Уоллес из V корпуса сухопутных войск приказали взять семидесятидвухчасовую паузу, чтобы пополнить запасы своих войск. Я понимал причину такой остановки, учитывая трудности с материально-техническим обеспечением».
Министр обороны получил плохую информацию. Мой начальник, генерал Конвей, когда ему приказали остановиться, вначале был в недоумении, а затем в ярости. Ни он, ни я не беспокоились о том, что у нас закончатся припасы. Он настаивал перед вышестоящим штабом: «Морская пехота готова к наступлению на Багдад!» Не было никаких причин делать паузу на всем фронте. Никогда не знаешь врага, пока не сразишься с ним, но к этому моменту мы знали, что столкнулись с противником, не способным к серьезной обороне. Это была наша возможность использовать ее в своих интересах и наступать, усиливая психическое и физическое давление на противника. Мы должны были ускорить темп, сбивая противника с толку каскадными катастрофами и полностью разрушая его сплоченность.
Аргументы Конвея оказались бесполезными. Каким-то образом в высших штабах федаины были возведены в ранг оперативной угрозы. И по сей день я не знаю, как такое преувеличенное представление получило достаточную поддержку, чтобы нас остановить.
Если не сохранять хладнокровие, неопределенность может привести к смуте. От своих офицеров связи и координации и из разговоров с Баффом я знал, что его соединение быстро продвигается вперед по сравнению с моим. Я уже сталкивался с этим — несоответствием между мыслями на передовой и оценками более отдаленных вышестоящих штабов. Я всегда считал, что первые донесения наполовину ошибочны, а наполовину некорректны. Это небольшое преувеличение, но цифровые технологии могут обманывать удаленные штабы, заставляя их поверить в то, что они обладают взглядом на бой с высоты божьего зрения. Цифровые технологии не рассеивают путаницу; когда дезинформация распространяется мгновенно, туман войны может только усиливаться.
Приказ об остановке всего наземного наступления поступил в самый неподходящий момент. Две трети моей дивизии были растянуты, не имея возможности рассредоточиться в мягкой болотистой местности по обе стороны от шоссе.
Я не мог оставить 5-й полк морской пехоты на передовой в Хантуше. Иракцы знали, что мы захватили взлетно-посадочную полосу. Даже беглый взгляд на дорогу позади них показывал, что она ведет на северо-восток через Тигр. Риск того, что иракцы разгадают мою хитрость и обнаружат брешь в артиллерийском прикрытии, возрастал с каждым часом. Я позвонил Джо Данфорду.
— Джо, нам приказано остановиться, — сказал я. — Если ты останешься впереди, иракцы разгадают наш план. Я должен отвести вас назад.
Джо понимал это не хуже меня. Он обладал даром синтеза, умел холодно оценивать общую картину. Джо напоминал мне императора Юстиниана, последовательно приходящего к правильным выводам и способного в нескольких словах подытожить сложную ситуацию.
— Да, сэр, — сказал он. — Я разверну свою морскую пехоту.
Доверие, вот что держало нас вместе. Я знал, что генерал Конвей изо всех сил противился прекращению нашего наступления. Джо знал, что я рассмотрел все варианты, прежде чем принять решение об отходе. Точно так же командиры батальонов Джо знали, что он компетентен. Какова бы ни была причина отхода, морские пехотинцы сверху донизу знали, что оно не было вызвано неразумными рассуждениями их непосредственных начальников. Чем больше доверия внутри подразделения, тем бóльшую нагрузку оно может выдержать без долгих обсуждений.
Чтобы сбить противника с толку, Джо передал по радио несколько незашифрованных и нервозных указаний, свидетельствующих о том, что его войска встретили слишком сильное сопротивление. Мы предполагали, что противник перехватит эти сообщения и будет введен в заблуждение. Затем ПТГ-5 отошла.
Это было самое трудное решение, которое я принял во время похода на Багдад. Вы оттачиваете своих пехотинцев до бритвенного острия; вы вовлекаете их в процесс, зная, что некоторые из них погибнут. Враг не мог остановить нас, но я должен был отвести свои войска назад. Потом я вспомнил, что во время Корейской войны эта дивизия была окружена шестикратно превосходящими силами и пробивалась через замерзшие горы, и подумал: «Это не так уж и сложно. Если они смогли пройти через это, то и я найду выход из подобной ситуации». Я был твердо уверен, что эта оперативная ошибка не будет стóить моим людям жизней. Никогда не думайте, что вы бессильны. Выбирайте, как реагировать.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Англ. Marine Expeditionary Force (MEF).
[2] Т.е. до генерал-майора.
[3] Англ. Regimental Combat Team (RCT).
[4] Англ. Flat-Ass Rule (FAR). Другими словами, соблюдение основополагающих принципов: охранение, владение обстановкой и управление.
[5] Ближний воздушный бой.
[6] Англ. Observe, Orient, Decide, Act (OODA). В русскоязычной литературе этот цикл известен как петля Бойда, или цикл НОРД (наблюдай, ориентируйся, решай, делай).
[7] Англ. Coalition Forces Land Component Command (CFLCC).
[8] Сама высота называется Джебаль-Санам (высота 155,0). Название Сафван носит близлежащий городок, возле которого находится одноименный аэропорт и шоссейная развязка на Басру.

Спасибо большое.

ГЛАВА 7
Дивизия на пике могущества

В первый день боев под Басрой мы захватили в плен несколько генералов иракской армии, и они предупредили, что когда мы подойдем к реке Тигр, Саддам атакует нас химическим оружием — точно так же, как он грозился поступить со своей собственной армией, если она когда-нибудь повернет оружие против него. Застряв в этом безумно уязвимом положении, я подумывал о том, чтобы назначить ПТГ-5 «разведывательным полком», чтобы отправить морпехов полковника Джо Данфорда на «разведку» и захватить важнейшие мосты через канал Саддама и реку Тигр до того, как враг успеет их разрушить. Мой начальник, Джим Конвей, усмехнулся и заметил, что представить себе, что СЕНТКОМ разрешит «разведку», состоящую из одной трети всей моей дивизии, — это поэтическое словоблудие.
Вместо того чтобы тушеваться, Конвей велел нам «махать кулаками», чтобы вывести противника из равновесия. Мы так и делали, проводя пробные атаки по всему нашему сорокапятимильному фронту. Во время обхода района ответственности ПТГ-1, я наткнулся на инженера, читавшего книгу, когда его взвод должен был быть занят работой. Прежде чем наброситься на него, я отвел его в сторонку — хвали на людях, критикуй наедине! — и сказал, чтобы он оторвал свою задницу и делал свою работу. Я неоднократно делал акцент на скорости — передача информации, реагирование на приказы, передвижение и пополнение запасов. Но лидерство не может зависеть от электронной почты или письменных слов. Лидеры — это не комнатные растения, и на всех уровнях они должны постоянно находиться в критических точках, делая все необходимое, чтобы их подчиненные были полны энергии, особенно когда все вымотаны.
Оперативный темп — это образ мыслей. Я всегда старался проявлять твердость в вопросах материальных проблем, но не в вопросах духовного начала; и все же от каждого командира и до самого молодого матроса и морского пехотинца мне требовалось единство усилий. Переправившись через Тигр, моя разрозненная дивизия могла столкнуться с двумя дивизиями Республиканской гвардии, и мне нужно было, чтобы вся дивизия шла в одном темпе. Мы должны были быть во всеоружии, все время.

*****

В какой-то момент во время оперативной паузы я оказался вместе с отделением, которое по понятным причинам испытывало беспокойство из-за долгого пребывания на одном месте. Один из морпехов спросил, что мы будем делать, если на нас обрушатся отравляющие вещества. Для этих штурмовиков было что-то уникально нехорошее в том, чтобы сражаться на поле боя, где был отравлен сам воздух.
— То, чему мы и учились, — ответил я. — Двадцать четыре часа сражаетесь «грязными» в своих ОЗК и убиваете этих сукиных детей. Потом мы вас обеззараживаем, выдаем новое снаряжение, и вы снова отправитесь в бой.
Я хотел, чтобы они знали, что проживут еще один день и должны продолжать борьбу, с отравляющими веществами, или без них, и они поняли это. Когда мы готовились к переправе через Тигр, они наглухо застегнули свои защитные костюмы. Их спокойная индивидуальная решимость навсегда останется со мной.
На третий день навязанный привал был наконец отменен, и мы с нетерпением возобновили наступление. Мои морпехи, когда проезжали мимо, улыбались и показывали большие пальцы вверх. Я чувствовал облегчение от того, что мы движемся вперед. Полковая тактическая группа №5 быстро захватила полосу шоссе Хантуш. Командир нашего авиакрыла, генерал Джим Амос, прилетел, чтобы сократить трудоемкий процесс подготовки полосы к боевому использованию, и в течение нескольких часов на нее начали приземляться самолеты KC-130, выгружая контейнеры, заполненные 88 тысячами галлонов топлива. К нам на самолетах поступали вода и боеприпасы, одновременно эвакуировались раненые.
Ничем не сдерживаемая, ПТГ-5 ворвалась на канал Саддама, и морские пехотинцы разгромили спешно высланные вперед иракские войска. Из-за нашего ложного маневра иракские генералы слишком поздно заметили брешь в артиллерийском прикрытии, которую обнаружили мои разведчики. Захватив мост через реку Тигр, Джо Данфорд развернул свой полк на запад. Пункт назначения: Багдад. Теперь враг мог видеть наше направление атаки.
На следующий день я поспешил догнать Данфорда. Капрал Ньюман поспешно припарковал нас в водопропускной трубе рядом с полковым командиром, и я выпрыгнул. Вдоль дороги горели иракские военные грузовики. Морские пехотинцы, вспотевшие в своих защитных костюмах, неслись вперед. На впереди стоящее здание из красного кирпича, которое удерживал вражеский арьергард, пытаясь сдержать нас, падали минометные мины.
К нам с Данфордом присоединился командир его головного батальона, подполковник Сэм Манди. Установив доску с картой рядом со своим «Хаммером», я открыл банку кока-колы и оценил расстояние, разделяющее три мои полковые группы. Рядом высоко над нашими головами проносились снаряды, рявкали пулеметы, впереди шли разрывы, а несколько зданий горели, выбрасывая вверх огромные столбы пламени.
Мимо нас наполовину пешком, наполовину рысью, пронеслось отделение морских пехотинцев. Обычный день для наших молодых «ворчунов». Когда командир отделения остановился, чтобы осмотреть окрестности, я предложил ему воды из канистры, стоявшей на «цыганском» багажнике моего «Хамви». Он сделал несколько глотков, не отрывая взгляда от вражеских позиций впереди, вытер рот, похлопал меня по плечу и продолжил путь. Поглощенный боем, он даже не понял, что я — командир дивизии. А если и понял, то это не произвело на него никакого впечатления. У него была своя работа.
Нас охватил наступательный порыв. Теперь до Багдада было всего сорок пять миль. Но батальону Сэма Манди требовалась передышка. Пехотный бой — это как марафон. Морские пехотинцы могут напрягаться без отдыха в течение восьми или десяти часов под огнем, но затем фактор усталости, как психической, так и физической, скажется даже на самых выносливых солдатах, и подразделение в конце концов начнет выходить из строя. Именно тогда могут произойти самые страшные тактические и этические ошибки.
Чтобы использовать полученный нами прорыв, я должен был подтянуть подкрепление — теперь, находясь на расстоянии удара от Багдада, мне нужно было, чтобы в бою были задействованы все силы. Я позвонил Келли в штабе дивизии и приказал ему, чтобы к нашей передовой позиции выдвигались 1-я и 7-я полковые группы. Я понимал, что тактическим группам потребуется день, чтобы выйти из боя и догнать нас, но впереди нас находилась целая бронетанковая дивизия Республиканской гвардии, и я хотел продолжить наступление до того, как они успеют перестроить свою оборону под наш четкий вектор атаки.
— Ночью я подниму свой танковый батальон, чтобы он возглавил атаку, — сказал мне Данфорд. — Мы возобновим наступление на рассвете.
Классический Данфорд. Он оценил все «за» и «против», принял решение и в двух лаконичных предложениях изложил свой план.

*****

Мне предстояло принять собственное непростое решение. Мой заместитель, Джон Келли, ждал меня, когда я вернулся в свой штаб во второй половине дня. Как и было приказано, ПТГ-7 быстро шла вперед, но затем Джон доложил, что ПТГ-1 снова продвигается недостаточно настойчиво. Я уже был обеспокоен этим после задержки в Насирии, теперь же слишком осторожный темп сохранялся. Бои становились все ожесточеннее, а треть моей дивизии отставала. Моя задача по обеспечению действий 3-й ПД, которая приближалась к Багдаду, оказалась под угрозой.
Об освобождении от командования редко упоминают, поскольку писать об этом так тяжело. Вы знаете, как тяжело работали преданные своему делу офицеры, и знаете, как скажется освобождение от должности на них, их семьях и войсках. Часто они являются друзьями во всех смыслах этого слова. Но я не могу не затронуть тему необходимости освобождения от командования, потому что это очень важно для руководства. Больше всего мы узнаем о себе, когда что-то идет не так.
Пока ПТГ-5 форсировала Тигр, 1-я полковая группа должна была имитировать атаку на дивизию Республиканской гвардии, удерживающую город Эль-Кут, расположенный дальше к востоку. Если бы эта дивизия замерла на месте, мы бы ее обошли. Келли видел, что некоторые иракские артиллерийские орудия были брошены на месте, солдаты сбрасывали форму, а группы мужчин в гражданской одежде и без оружия выходили из города. Казалось, враг рассыпался. Однако ПТГ-1 не нанесла серию коротких, сильных ударов, чтобы ускорить этот распад, а затем быстро не сместилась, чтобы присоединиться к моей основной атаке. У меня нет слов, чтобы описать степень усталости, которая охватывает любого командира в бою; она превосходит все, с чем я сталкивался в других местах, и задавался вопросом, не был ли командир ПТГ-1 измотан до предела.
Я отправил вертолет, и через несколько часов командир 1-й полковой тактической группы вошел в мою палатку. Выглядел он изможденным и нервным.
— Что происходит? — спросил я у него. — Эн-Насирия, Эль-Кут… Почему ты не нажимаешь сильнее? Почему медлишь?
Я хотел увидеть вспышку огня и свирепость тона; я надеялся, что он скажет что-то вроде: «Мы только-только набираем обороты. Еще один день, и мы будем там».
Но вместо этого он выразил искреннее нежелание потерять кого-либо из своих людей, набрав, как могло показаться, безрассудный темп.
Его ответ меня разбил. Я хочу, чтобы офицеры питали глубокую привязанность к своим подчиненным, — так, как это делаю я. На мой взгляд, это является основой для создания атмосферы доверия, которое «склеивает» организацию. Ваши солдаты должны быть уверены в том, что вы заботитесь о них, прежде чем они смогут полностью посвятить себя выполнению боевой задачи, которая может стóить им жизни. Я также понял, насколько трудно приказывать людям, которых ты полюбил, вступить в бой, в котором некоторые из них не выживут. Но боевая задача должна быть превыше всего. Колебания в бою могут привести к провалу других подразделений. Мне нужно было, чтобы в бою участвовали все, деля бремя поровну.
Прямо на месте я снял с должности командира ПТГ, благородного и способного офицера, который на предыдущих должностях проявил себя превосходно. Но когда рвение командира ослабевает, нужно что-то менять. Иногда вы приказываете им лечь в спальный мешок, и отдых их восстанавливает, однако в данном случае я считал, что один отдых не поможет. По совести говоря, он не хотел следовать моему замыслу, который предусматривал скорость в качестве главного приоритета. Нельзя приказать кому-то отказаться от духовного бремени, с которым он борется, поэтому страх потерять своих пехотинцев в сочетании с огромной усталостью стóил дивизии офицера, которым я восхищаюсь по сей день.
Это было первое снятие с должности командира полка в боевых условиях, и на следующий день новость об этом появилась на первых страницах газет. Вы можете себе представить, каково это — быть тем полковником, членом его семьи или его поклонниками? И хотя некоторые уважаемые мною люди меня критиковали, их неодобрение не заставило меня усомниться в своем решении.
Чтобы принять командование над ПТГ-1, я отказался от своего начальника штаба, полковника Джона Тулана. В разгар этой военной кампании ему хватило лидерской смекалки, чтобы быстро завоевать уважение пяти тысяч морпехов, которые его не знали, и полностью вовлечь их в бой. Его место занял подполковник Кларк Летин, и штаб моей дивизии не пропустил ни одного удара.

*****

Четвертого апреля ПТГ-5 атаковала в направлении Багдада. Бойцы иракской дивизии, окопавшиеся по обеим сторонам узкой дороги, вели огонь из ракетных установок «Саггер», [1] гранатометов, пулеметов ПКМ и автоматов. Спрятавшись в водопропускных трубах, иракские солдаты вывели из строя танк как раз в тот момент, когда мимо проезжал полковник Данфорд. Остановившись, чтобы помочь, он вместе с экипажем вступил в яростную перестрелку с иракскими солдатами. Когда подъехала машина эвакуации, водитель был ранен в руку. Отбросив врага, Данфорд направился в сторону Багдада, а его водитель управлял машиной, высунув голову в окно, так как пули разбили лобовое стекло. По радио полковник услышал, что в нескольких сотнях ярдов перед ним убит первый лейтенант Брайан Макфиллипс, выпускник его собственной средней школы.
Через несколько часов был убит энергичный первый сержант Эдвард Смит. Двумя днями ранее, когда я разговаривал с Данфордом, сержант Смит стоял в нескольких футах от нас и улыбался, попыхивая сигарой. Я еще пошутил, что он не должен был отправиться на войну вместе с нами. Он уже подал документы на увольнение из армии и собирался начать вторую карьеру в полиции Анахайма. Но он отложил выход на пенсию, чтобы остаться в своей пехотной роте, где, как он знал, его опыт был необходим. Такими были люди, с которыми я служил рядом.
Последним препятствием между нами и Багдадом была река Дияла, имевшая обрывистые берега. Я направил ПТГ-5 на север в поисках брода, а впереди двигалась 7-я полковая группа под командованием полковника Стива Хаммера. Мы вместе служили в 1980-х годах, и я знал, что он был вдумчивым планировщиком, одновременно агрессивным лидером и отцом для своих людей. Чтобы попасть в Багдад, его ПТГ должна была пройти через полуразрушенный мост на реке Дияла, который вел прямо в город. Когда утром 6-го апреля я подъехал к мосту, то проехал мимо колонны танков «Абрамс» и сотен морских пехотинцев, саперов и штурмовой пехоты, прижавшихся к обочине дороги, готовых рвануть вперед в Багдад. На подъезде к мосту было неестественно тихо, все взгляды и оружие были направлены на многочисленные жилые дома и рощицу пальм на противоположном берегу.
Порывы ветра и взрывы повсюду разбросали следы войны — сорванные тенты, разбитые машины, дохлых кошек, опрокинутые стулья, оскалившихся собак, несколько окоченевших трупов, дребезжащие консервные банки, валявшиеся на мостовой обрывки одежды и бумаги, грязь и нечистоты под ногами. У края моста Стив присел возле разрушенного однокомнатного кирпичного здания с покосившимися стенками из мешков с песком.
В середине моста зияла дыра. Я снова увидел, как морские пехотинцы, таскающие доски, применяют в действии девиз морской пехоты — совершенствуйся, приспосабливайся и преодолевай. Мы ворвемся в семимиллионный город, отправив морских пехотинцев колонной по настилу.
На дальний берег был вызван короткий артиллерийский налет. В то же время наша разведка предупредила нас, что иракский генерал планирует нанести нам огневое поражение. Несколько секунд спустя земля слегка вздрогнула, а затем раздался грохот разорвавшегося неподалеку тяжелого снаряда. В нескольких метрах позади нас упали замертво капрал Хесус Мартин Антонио Медельин и младший капрал Эндрю Авилес. Авилесу было восемнадцать лет, и он был самым молодым морским пехотинцем, погибшим во время вторжения, патриотом, отказавшимся от академической стипендии ради службы. Мои подростки были более мужественными, чем некоторые парни вдвое старше, которых я встречал.
Когда я отъезжал, морские пехотинцы перебегали по этому настилу в Багдад. Дальше вниз по течению реки, ПТГ-5 Данфорда искала другую переправу через Диялу, чтобы мы могли отрезать Багдад с севера и соединиться с частями 3-й пехотной дивизии. Полковник Джон Тулан вводил в бой обновленную ПТГ-1. Без остановок его войска стремительно форсировали Диялу на с трудом передвигавшихся амфибийных машинах, представлявших собой нелепое зрелище в сотнях миль от ближайшего океана.
Через пять часов в городе находились батальоны двух полков. С противоположной стороны «громовые раскаты» бронетанковых колонн Баффа Блаунта сеяли хаос в иракской обороне. К нашему удовольствию, иракские командиры рассылали панические предупреждения о том, что американские танки «переплывают реку».
В городе я догнал один из батальонов Джона Тулана и наблюдал, как одно из отделений атакует врага.
Командир отделения крикнул своим людям:
— В квартиру на втором этаже справа не стрелять! У этого ублюдка там женщины и дети. Продолжать двигаться! Потом вернемся и убьем его!
Я повернулся и пошел прочь. Я знал, что мой краеугольный принцип «Нет лучшего друга, нет худшего врага» работает, и послал улыбку благодарности генералу Луцию Корнелию Сулле, римскому солдату, который две тысячи лет назад начертал эти слова на своем надгробии и передал их мне.
Среди эвакуированных гражданских лиц, покидавших город, были остатки специальной республиканской гвардии Саддама, многие из которых теперь носили гражданскую одежду. Перемешавшиеся колонны наша авиация не атаковала. Встречая незначительное сопротивление на нескольких опорных пунктах, наши полки стремительно продвигались по восточной части Багдада. Генерал Джим Амос, узнав, что у нас не хватает продовольствия, собрал запасы сухпайков, предназначенные для авиакрыла, в вертолеты, которые затем низко пролетели над морскими пехотинцами в городе, разбрасывая коробки с едой. Пехота мчалась вперед, зная, что иракская армия отказывается сражаться. На площади Фирдос по просьбе ликующих иракцев мои морпехи снесли большую статую Саддама.
Лейтенант Макфиллипс, первый сержант Смит, капрал Медельин, младший капрал Авилес… Смерти нет дела до твоего возраста и звания. На фронте мы все вместе, плечом к плечу. Мы киваем друг другу или ухмыляемся. Как командующий, вы сосредоточены на том, чтобы перехитрить и обмануть врага, но вы не можете обхитрить шансы. Как бы глубоко вы ни изучали и ни строили планы, как бы яростно вы ни атаковали, часть ваших храбрых молодых солдат погибнет. Вы стараетесь сделать все возможное, чтобы это число было как можно меньше, но вы никогда не сможете свести его к нулю.
«Тот не молод, кто тоскует по дням, которых он не знает, — писал Марк Аврелий. — Боль за упущенные дни несут живые».
Конечно, мало кто из нас может так стоически переносить смерть, как Аврелий. Мы ищем причину их жертв и живем со своей печалью, зная, что они умерли не без свершений. Они знали, что я уверен в них, и никогда не подводили, выполняя свою задачу этично и эффективно. Я бы с радостью штурмовал ад в компании этих солдат.
К тому времени, когда мы разместили свой штаб в Багдаде, Джо Данфорд окружил город с севера, соединившись с 3-й пехотной дивизией Баффа Блаунта.
Все еще шли тяжелые бои; в мечети в центре города один из наших батальонов за одну ночь потерял восемьдесят одного человека. Когда я ехал на место событий, морские пехотинцы все еще вели бой, и я видел репортеров, державших мешки с плазмой над ранеными морскими пехотинцами, которым оказывали помощь наши санитары. Но мы свергли режим Саддама. Багдад был единственной целью, которую верховное командование поставило перед 3-й ПД и 1-й ДМП. До него можно было добраться быстрее, если бы не досадная пауза, которую мы не смогли предотвратить. Из-за особенностей местности и маневрирования «Голубой бриллиант» за семнадцать дней преодолел более четырехсот миль, и это был еще не конец.

*****

С самого начала иракская армия представляла собой высокое, но мертвое дерево. Снаружи его толстая кора казалась крепкой, но когда мы вскрыли его, стало ясно, что дерево прогнило из-за отсутствия морального духа, руководства и веры в себя.
Саддам бежал из Багдада, и в Вашингтоне и в СЕНТКОМе захотели быстро прочесать его родной город Тикрит. Меня спросили, сколько времени потребуется, чтобы направить силы на сто миль к северу и захватить город.
— Завтра, — ответил я, и менее чем через двадцать четыре часа Джон Келли уже был в пути с тактической группой численностью 3500 человек.
По дороге в Тикрит местный полицейский сообщил командиру взвода лейтенанту Натану Боазу, что в соседнем доме содержатся американские пленные. Боаз вручил ему GPS-приемник и велел нажать кнопку, пройдя мимо дома. Через полчаса полицейский вернул приемник с отмеченным местом. Боаз взял своих морских пехотинцев, ворвался в дом и освободил семерых американских солдат, попавших в плен в Эн-Насирии. Это наглядно демонстрирует инициативу, которую я ожидал от своих командиров небольших подразделений морской пехоты.
Продвигаясь к Тикриту и дальше, тактическая группа Келли следов Саддама не обнаружила. После того, как город оказался в руках Джона, я прилетел к нему, и мы вместе искупались в мутных водах Тигра. После нескольких недель, проведенных в пути без душа, когда мы счищали с себя слои грязи, нам обоим показалось, что вода стала еще более темнокоричневой.
Марш-бросок был закончен, моя дивизия расположилась на одной половине Багдада, а передовые части — на 150 миль севернее, ближе к Средиземному морю, чем к Персидскому заливу, откуда мы стартовали.

*****

В Багдаде люди выходили на улицы. Воцарился полный хаос. Правительственные здания были разграблены, в них растащили все ценное, вплоть до последнего медного провода. В разросшемся мегаполисе с населением более семи миллионов человек не было ни полиции, ни служб, ни местных властей. У нас не было достаточно войск, чтобы предотвратить массовое мародерство, за исключением некоторых правительственных зданий, но даже они были в основном захвачены и разграблены до нашего прибытия на место.
Усиленная, 3-я пехотная дивизия теперь удерживала западную половину Багдада, а «Голубой бриллиант» — восточную. Мы не получали четких приказов, но благодаря плану действий генерала Хейги на период после окончания боевых действий мои артиллерийские подразделения, усиленные специалистами резерва морской пехоты, которых я прикомандировал к ним, были готовы в кратчайшие сроки обеспечить или начать восстановление городских служб.
В июне «Голубой бриллиант» был выведен в южный Ирак, населенный шиитами. Я отправил домой танки, артиллерию и четыре полковых штаба, сократив свою организацию до десяти батальонов, подчиняющихся непосредственно штабу дивизии. В течение месяца командиры батальонов действовали фактически как мэры, — работали с местными властями, восстанавливали электро- и водоснабжение, открывали школы, набирали полицию, выплачивали зарплату чиновникам и улаживали споры.
В священном городе Эн-Наджаф подполковник Крис Конлин установил рабочие отношения с шиитскими муллами, восстановив электричество и сместив мэра, который воровал средства подрядчиков. В это же время, в сговор с шиитскими группировками вступил антиамериканский священнослужитель Моктада аль-Садр, чтобы укрепить свое политическое влияние. Каждую пятницу он привозил из Багдада тысячи своих ополченцев, чтобы те слушали его пламенные проповеди, после чего он выпускал их на улицы, чтобы выразить протест против нашего присутствия. Однажды, когда температура воздуха достигала 115 градусов, [2] а морские пехотинцы сдерживали людей примкнутыми к винтовкам штыками, Конлин терпеливо выслушивал разъяренную толпу, осыпавшую его ругательствами. В знойную жару капеллан нашей дивизии, отец Билл Девайн, собрал несколько моряков и морских пехотинцев, и они пробрались внутрь, раздавая бутылки с холодной водой. В знойный день трудно напасть на человека, дающего тебе воду. После того как они поделились своими жалобами, толпа рассеялась. Именно благодаря таким усилиям мы поддерживали шаткий мир в нашей зоне ответственности.
Предупрежденный о том, что Садр намерен провести в Наджафе грандиозную пятничную демонстрацию, я велел своим офицерам по снабжению отправиться в Багдад и заключить договоры с каждой автобусной компанией, которую мы могли найти, с тем, чтобы они на несколько дней вывели свои автобусы из города. В результате на проповедь Садра пришло мало багдадцев, и мы вновь сохранили мир без применения штыков. Популярность Конлина резко возросла. Когда ему пришло время уезжать, в знак благодарности ведущие муллы пригласили его в одну из видных мечетей на послеобеденный чай. В городе Кербела, расположенном в пятидесяти милях к северу, городской совет попытался избрать мэром подполковника Мэтта Лопеса, чтобы он и его морские пехотинцы, подрядчики и фонды не смогли уехать. Я наблюдал за тем, как приспосабливаются наши войска. Моя цель состояла в том, чтобы найти общее дело, работать над сохранением мира и избегать вражды еще один месяц, потом еще одну неделю, и потом еще один день. Не позволяйте, чтобы все пошло не так.
За это время я многому научился у британских офицеров. Я перенял их подход, заключавшийся в отсутствии триумфализма — мы пришли освобождать, а не доминировать. Мы не пробивали себе дорогу.
Я считал, что обстановка в моей зоне ответственности создает основу для построения надежной структуры местного самоуправления. Однако мы не получали никаких полезных указаний сверху. Своим президентским посланником и руководителем того, что стало называться Временной коалиционной администрацией (ВКА), президент Буш назначил бывшего посла Пола Бремера, что сделало его самым влиятельным американцем в Ираке. Бремер и его большой штат сотрудников ВКА работали во дворце вместе с армейским генерал-лейтенантом Рикардо Санчесом и его штабом. Санчес командовал 7-й объединенной тактической группой, в которую входили все коалиционные военные подразделения в Ираке. ОТГ-7 отвечала за безопасность, однако ВКА сохраняла за собой полномочия и финансирование для формирования и организации нового демократического правительства. В этой сложной управленческой обстановке Бремер и его администрация играли во всех отношениях ключевую роль.
В то же время мы, морские пехотинцы, работали с остатками иракской армии, исключая только тех, кто открыто враждовал с нами или имел на своих руках кровь невинных иракцев. За чашкой кофе я принимал бывших иракских генералов и выяснял их мнение о восстановлении их армии вместе с нами.
Однажды знойным днем я заглянул к подполковнику Пэту Малаю, командиру моего батальона в городе Дивания. Он занял футбольное поле и установил там ряд фанерных будок, в которых работали иракские женщины, отсчитывавшие пачки динаров. У будок выстроились очереди из тысяч уволенных солдат, ожидающих выплаты денежного довольствия, чтобы вернуться в казармы своих подразделений. Такие выплаты были идеей моего офицера по военно-гражданским делам. Я согласился. У них не было ни денег, ни перспектив на работу, и мне, конечно, не хотелось, чтобы они брались за оружие против нас. Пока мы проходили вдоль рядов, меня сопровождал Пэт.
— Выбирайте, сэр, — сказал он. — Военная полиция, саперы, пехота, даже рота коммандос — называйте род войск, и я смогу подготовить их к развертыванию за три дня. Каждый солдат здесь хочет вернуться к работе.
Этому не суждено было случиться. Не посоветовавшись с нашими военными командирами на местах, Бремер распустил иракскую армию и запретил большинству членов партии Баас занимать государственные должности. При Саддаме технократы сохраняли свои должности благодаря принадлежности к партии, и мы могли бы избавиться от угнетателей и ярых баасистов, не отрезая при этом нити управления, общественных услуг и безопасности, а по факту демобилизация иракской армии вместо ее деполитизации настроила самую способную группу мужчин в стране на враждебный курс против нас.
В качестве примера подобного бардака можно привести тот факт, что мы методично выстраивали процесс организации местных выборов, когда, вопреки нашему совету, ВКА велела мне настаивать на немедленном их проведении. Проглотив свои опасения, мы публично обратились к племенным и местным лидерам с призывом провести быстрые выборы, но затем ВКА внезапно изменила курс, выставив нас идиотами, поскольку нам пришлось объяснять, почему выборы, за которые мы так ратовали, теперь откладываются.
В соответствии с планами СЕНТКОМ, на месте оставались подразделения сухопутных войск США, а мы, морские пехотинцы, покидали Ирак, и наши позиции занимали польские, испанские и украинские подразделения.
В конце того долгого жаркого лета я вывел свою дивизию домой. Мы свергли Саддама и выиграли время для установления нового порядка. Британский стратег Б.Х. Лиддел-Гарт писал, что цель войны — создать «мир лучше, чем довоенный», однако у меня не было уверенности в том, что нам это удалось.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Англ. Sagger (тигель). НАТОвское обозначение советского ПТРК первого поколения «Малютка» (индекс ГРАУ 9К11).
[2] 46 градусов по Цельсию.

Спасибо большое. Особенно за эпизоды со снятием командира ПТГ и послевоенным обустройством.

Это не мне, это Мэттису спасибо )
Ты полковник с почти 25-ти летним стажем и твоя карьера летит к чертям собачьим из-за того, что "Бешеный пес" решил, что ты слишком медлителен.
Но вот на что обратил я внимание - если сравнивать, скажем, с книгой Хакворта, то в характере обоих офицеров находим много общего: нестандартно мыслящие оппортунисты, неприемлющие тупость, серость и непрофессионализм. Вот только у Хакворта это выглядит органично, как часть его характера, а у Мэттиса отдает легкой искусственностью... Но возможно это только мои личные впечатления.

ГЛАВА 8
Несогласованность

К осени 2003 года моя 1-я дивизия морской пехоты вернулась в Кэмп-Пендлтон, в то время как корабли еще находились в море, возвращая наше вооружение и боевую технику в порты Калифорнии. Я полагал, что с Ираком мы покончили и что мы, морские пехотинцы, вернемся к нашей традиционной роли группировки военно-морских сил, находящихся в состоянии постоянной боевой готовности, поэтому сосредоточился на ремонте нашей отслужившей свой срок техники и на составлении графиков проведения боевой подготовки. Поскольку я всегда выбираю самую серьезную угрозу для отработки боевых задач, то сосредоточился на Северной Корее.
Тем временем в Ираке вспыхивали массовые протесты, в основном в суннитских районах. На наших солдат совершались нападения. Насилие росло и в шиитских районах, от Багдада до Басры.
Два месяца спустя, в ноябре, когда я одевался на бал в честь дня основания Корпуса морской пехоты, Пентагон по телевидению объявил, что морские пехотинцы возвращаются в Ирак. Вскоре после этого мы получили официальный приказ: подготовиться к замене частей 82-й воздушно-десантной дивизии в провинции Анбар, в сердце того, что называлось «суннитским треугольником».
Я немедленно позвонил Джону Келли и сказал:
— Отправляйся туда и узнай, во что мы ввязываемся.
Чтобы понять, какой конечной цели добивался президент Буш, мне пришлось читать газеты. Там это называлось «Повестка свободы».
«Америка встанет на сторону храбрых мужчин и женщин, отстаивающих эти ценности по всему миру, — заявил президент, — в том числе и в исламском мире, потому что у нас есть более важная цель, чем устранение угроз и сдерживание недовольства. Мы стремимся к справедливому и мирному сосуществованию за пределами войны с терроризмом».

*****

Теперь мы возвращались назад, и у меня снова не было никаких конкретных политических указаний о том, что нужно делать. Я знал, что нам придется обеспечивать безопасность населения, потому что в этих «войнах между народами» наградой был иракский народ, а не столица страны. Это означало, что мы также будем обучать иракские силы, чтобы они взяли на себя ответственность за безопасность.
Я также был уверен, что через несколько дней после нашего прибытия шейхи, старейшины и другие разные авторитетные местные персонажи будут ожидать от моих морпехов решения гражданских вопросов. Мне хотелось знать, есть ли у Временной коалиционной администрации план по восстановлению экономики. Будем ли мы восстанавливать государственные предприятия или попытаемся запустить свободное предпринимательство? Сосредоточимся ли мы на масштабных проектах или на микрозаймах? Нужно ли проводить на местах выборы или мы поддерживаем традиционных племенных шейхов?
В американской армии мы «ездим под клеймом». [1] Если гражданский лидер велит мне бороться с фермерами, я так и поступаю. Если он приказывает мне выслеживать диких лошадей, я делаю это. А если он говорит мне, что моя работа — помочь новому поселенцу вспахать кукурузное поле, я слезу с лошади, повешу кобуру на рог седла и возьмусь за плуг. Но и в данном случае никаких руководящих указаний не последовало, а мои просьбы прояснить обстановку на уровне командования остались практически без ответа.
Из рекогносцировки в Анбар вернулся Джон Келли. В провинции проживало более миллиона суннитов, разделенных на дюжину крупных и еще бóльшее количество мелких племен. Большинство проживало в ряде городов и в многочисленных фермерских общинах, расположенных в двухстах милях к северо-западу от Багдада вдоль Евфрата, вплоть до сирийской границы. Джон объяснил, что мнения о том, что происходит в Анбаре, разнятся.
— В штабе корпуса в Багдаде, — доложил Келли, — утверждают, что мы сражаемся с грабителями и несколькими группами недовольных бывших военнослужащих иракской армии. Но в 82-й дивизии мне показали схемы скоординированных нападений, особенно в Фаллудже.
Мне показалось это странным, учитывая, что генерал Джон Абизейд, наш новый командующий СЕНТКОМ, несколькими месяцами ранее заявил, что мы столкнулись с «классической кампанией партизанского типа». По-видимому, федаины, которые за год до этого не имели особого значения, выросли в своих возможностях.
— Я проверил все наши источники информации, — добавил Джо Данфорд, который теперь являлся начальником штаба моей дивизии. — Главными действующими лицами были сунниты. Теперь мы поставили у власти шиитов, составляющих большинство населения, и суннитские салафиты проповедуют джихад по всей провинции. За месяц из Сирии прибывает порядка 150 террористов.
— Значит, вы оба считаете, — сказал я, — что мы столкнулись с повстанческим движением, подпитываемым религиозной враждой и поддерживаемым суннитами, которые были отстранены от власти из-за нашего вторжения?
— Это уже произошло, — сказал Келли. — В штабе 82-й дивизии знают, что они столкнулась с партизанской войной, но некоторые в Багдаде отказываются это признавать.
Джон Келли также уловил ключ к перелому ситуации, сказав, что нам нужно убедить суннитские племена принять новую реальность и организовать противовес, который бы составил политическую конкуренцию шиитам, составляющим большинство населения. Наша разведка ясно дала понять, что на Ближнем Востоке, раздираемом межконфессиональными распрями, сведение счетов будет в порядке вещей, и тем не менее Джон верил, что суннитские племена можно склонить на нашу сторону. Мы приступили к работе, чтобы выяснить, как это сделать.
Главный вопрос заключался в том, как убить или захватить повстанцев и при этом убедить население их отторгнуть. Если нам нужны были «новые идеи», которые помогли бы нам выработать наш замысел, то старые книги были полны ими. Я напомнил своим людям, что Александр Македонский не был бы озадачен врагом, с которым мы столкнулись. В 330 году до н. э. он сначала завоевал страну, а затем установил справедливые законы и порядок. Это была неплохая модель для подражания.
Результатом разведки Джона Келли стал план, призванный убедить племена предоставить новобранцев, которых будут обучать мои морские пехотинцы. Мы будем вместе патрулировать улицы и наделим местных жителей ответственностью и способностью защищать себя от нашего общего врага.
Мой замысел состоял в том, чтобы подорвать поддержку противника — суннитских экстремистов, одновременно формируя местные силы безопасности, которые придут нам на смену. Нам нужно было оставаться непоколебимыми до тех пор, пока враг будет не в состоянии поддерживать свой беспредел.
Сидя в одиночестве в своем кабинете в Кэмп-Пендлтоне и размышляя о двух десятилетиях службы в регионе, где не было демократических традиций, я понимал, что переход к «демократии» с преобладающим представительством шиитов не будет мирным. Я должен был разъяснить своим морским пехотинцам дилемму, с которой мы столкнулись: нам нужно было сократить общий цикл насилия, но при этом доминировать в точке соприкосновения с противником. Мы должны были быть одновременно и сдержанными, и смертоносными.

*****

Во время марша к Багдаду я твердил: «Скорость и рыцарство». Теперь же мне предстояло убедить тех же самых морских пехотинцев сбавить темп, работать с местными жителями и постоянно думать — задействовать мозги прежде, чем нажимать пальцем на спусковой крючок. Как и раньше, я составил письмо на одной странице, в котором описал свои замыслы для всех подчиненных.

20 февраля 2004 г.
1-я дивизия морской пехоты (усил.)
Кэмп-Пендлтон, Калифорния

Послание командира дивизии каждому военнослужащему.

Мы снова вступаем в схватку. Нам предстоит сменить великолепных солдат, сражающихся под командованием 82-й воздушно-десантной дивизии, чьи успехи, достигнутые с таким трудом в «суннитском треугольнике», открывают перед нами различные возможности. На протяжении последнего года 82-я ВДД действовала в самом сердце вражеского сопротивления. Вполне уместно, что мы приходим им на смену: когда приходит время переставить пианино, морские пехотинцы не берут в руки скамейку — мы передвигаем само пианино. Так что это самое подходящее место для морпехов в той борьбе, где мы можем продолжить наследие «банановых войн» Чести Пуллера в таких же сложных условиях, которые он познал в первые годы своей службы. [2] Плечом к плечу с нашими товарищами из сухопутных войск, коалиционных сил и формирующихся иракских сил безопасности мы будем уничтожать врага точными огневыми средствами, одновременно устраняя условия, которые порождают враждебные отношения между иракским народом и нами.
Это будет тяжелая и опасная работа, которая потребует терпеливого и настойчивого присутствия. Используя свою личную инициативу, мужество, моральные принципы и боевые навыки, мы будем развивать победы, достигнутые 82-й воздушно-десантной дивизией. Наша страна рассчитывает на нас, даже когда наши враги наблюдают за нами и просчитывают, надеясь, что у Америки нет достаточно сильных воинов, чтобы противостоять дискомфорту и опасности. Вы, мои прекрасные молодые товарищи, докажете врагу, что он ошибается — и ошибается смертельно. Вы продемонстрируете тот же бескомпромиссный дух, который всегда заставлял врага бояться американских морских пехотинцев.
Враг попытается внушить вам ненависть ко всем иракцам. Не дайте такому врагу одержать победу. Обладая крепкой дисциплиной, твердой верой, непоколебимой бдительностью и неизменным рыцарским отношением к невинным людям, мы выполним эту задачу. Помните, что к нашему принципу «Нет лучшего друга, нет худшего врага» я добавил: «Прежде всего, не навреди». Сохраняйте свою честь, пока мы получаем информацию о противнике от иракского народа. Затем, вооружившись этой информацией и работая в сотрудничестве с новыми силами безопасности Ирака, направляйте точный удар по вражеским группировкам и сокрушайте их, не причиняя вреда невинным.
Это наше испытание — наш Гуадалканал, наше Чосинское водохранилище, наш город Хюэ. Сражайтесь с радостным сердцем и не теряйте веры в своих товарищей и свое подразделение. Мы не должны питать иллюзий относительно характера нашего противника и опасностей, которые подстерегают нас впереди. Будьте бдительны, принимайте все близко к сердцу, оставайтесь стойкими и делитесь своим мужеством друг с другом и со всем миром. Вы будете писать историю, мои прекрасные молодые моряки и морские пехотинцы, — так напишите ее хорошо.

Всегда верен,
Дж. Мэттис
Генерал-майор морской пехоты

Руководитель высшего звена в любой организации должен понимать, когда окружающая его обстановка изменилась. Я адаптировал свои ориентиры соответствующим образом, подчеркнув в своем письме, что борьба будет долгой и мы не можем расслабляться по мере того, как тянутся месяцы. Чтобы донести свою главную мысль, я обратился к прошлому. В 300 году до нашей эры Гиппократ, отец медицины, написал клятву, которую сегодня дают все врачи: «Прежде всего, не навреди». Это соответствовало и нашему подходу: мы будем выполнять свою работу дисциплинированно, твердо и осторожно. Наконец, я подчеркнул наше наследие: морпехи не терпят поражений.
Посещая каждый из своих батальонов, я снова и снова подчеркивал одни и те же принципы. Ведите себя так же вежливо, как и дома; снимайте солнцезащитные очки, когда разговариваете; не выбивайте дверь, а спрашивайте разрешения войти в дом; если человек стреляет в вас на людной улице, не стреляйте в ответ — выследите его в другой день и убейте.
На заброшенной базе ВВС недалеко от Кэмп-Пендлтона я быстро организовал «подготовку перед боевым развертыванием», включавшую в себя начальное обучение арабскому языку, пересмотр и изучение списка литературы по противоповстанческим операциям, обучение ветеранами морской пехоты эпохи Вьетнама из взводов совместных действий своим методам работы, а также обмен опытом с сотрудниками полицейского департамента Лос-Анджелеса по охране общественного порядка в коммунах и округах.
Зная, что это будет тяжелая борьба, я также отправил письмо семьям (см. приложение D), заверив их, что вместе мы сможем преодолеть любые трудности, поделившись своим мужеством и стойкостью. Затем я подготовил и разослал замысел командира.

ЗАМЫСЕЛ КОМАНДИРА: Моя цель — объединить усилия с иракцами, обеспечивая безопасность до тех пор, пока иракские силы не будут полностью укомплектованы, обучены и оснащены, чтобы взять на себя задачу по восстановлению и поддержке гражданской администрации.
Используя успехи, достигнутые 82-й ВДД, и формируя модель стабильности в нашей зоне ответственности для всего Ирака, мы будем действовать быстро, чтобы снизить разочарование и ликвидировать условия, которые заставляют иракцев поддерживать антикоалиционные группировки. Вознаграждая те иракские районы, которые выступают против элементов бывшего режима, мы будем использовать их пример, чтобы настроить население против врага. Одновременно мы будем наносить удары по неподчиняющимся враждебным группировкам путем их перехвата, ликвидации убежищ и укрепления доверия с иракцами для получения оперативных разведывательных данных. Эти два основных направления проведения операций — устранение причин для поддержки антикоалиционных сил, и уничтожение не подчиняющихся нам группировок — будут способствовать формированию политических, административных и социальных условий для создания в нашей зоне ответственности свободного Ирака. Облекая все наши действия в одеяло информационных операций, мы не должны причинять вреда ни в чем не повинным иракцам, используя целенаправленную и избирательную силу выносливых морских пехотинцев, которые должны оставаться невозмутимыми перед действиями противника.
Благодаря постоянному присутствию, настойчивости и терпению нашей конечной целью станет создание стабильно функционирующей иракской гражданской администрации с иракскими силами безопасности, которые заменят подразделения КМП США.

АНБАР

Из опыта британцев в Малайзии и нашего опыта во Вьетнаме я знал, что для ведения успешной противоповстанческой борьбы нам нужно иметь одного солдата на двадцать жителей. В Анбаре это соотношение составляло примерно один к сорока.
По мере того как ЦРУ и офицеры военной разведки информировали меня, стало очевидно, что плотно застроенные города Фаллуджа и Рамади, расположенные в тридцати милях друг от друга, представляют собой наиболее жестокий район во всем Ираке. Штаб своей дивизии я расположил на окраине Рамади, столицы провинции, а штаб экспедиционного соединения КМП располагался рядом с Фаллуджей, самым враждебным городом в стране.
Когда генерал Джон Абизейд прибыл для переговоров с шейхами, повстанцы атаковали место встречи и попытались его убить.
В Фаллудже, за месяц до того, как мы приняли командование от десантников 82-й ВДД, иракская «Аль-Каида» (АКИ) взяла штурмом городскую тюрьму, убив двадцать три полицейских. Убийства оставались безнаказанными, высасывая власть из шейхов. В городе скрывался самый известный лидер АКИ Абу Мусаб аз-Заркави, хитрый бандит, жаждущий убийств, направлявший террористов-смертников против жителей Запада, шиитов и суннитов, которых он считал вероотступниками. Даже руководство «Аль-Каиды», скрывающееся в Пакистане, просило его сдерживать свои необдуманные убийства.
Покровителем Заркави стал хитрый, легко возбудимый фанатик по имени Абдулла аль-Джанаби, самый высокопоставленный мулла в Фаллудже. Следуя его примеру, сотни священнослужителей со все бóльшей яростью проповедовали антиамериканские настроения. Среди шейхов и городских старейшин было трудно отличить тех, кто держал язык за зубами, чтобы остаться в живых, от истинных джихадистов.
К тому времени, когда я со своей небольшой группой офицеров прибыл в конце января 2004 года, чтобы начать координировать действия прибывающих в феврале частей дивизии, нападения в Фаллудже становились все более частыми. Командир батальона сухопутных войск США, подполковник Брайан Дринквайн, опираясь на полугодовой опыт, предупредил, что моим морпехам «пустят кровь». Я чувствовал, что окно возможностей избежать полномасштабных боевых действий стремительно закрывается. Автомагистрали и «крысиные норы» [3] из Сирии были широко открыты для иностранных боевиков. У нас было очень мало надежных местных иракских сил, и мы все еще только организовывали сети информаторов. Террористы собирались вместе для нападений, а затем отходили в безопасные места в городе. Очень немногие гражданские осмеливались сообщать о них, а если кто-то и хотел это сделать, то не знал, кому из иракских чиновников можно доверять, чтобы они их не предали, — а мы, американцы, еще не доказали, что остаёмся здесь.
В конце марта 2004 года ответственность за обстановку в Фаллудже официально перешла от батальона 82-й воздушно-десантной дивизии к одному из моих батальонов морской пехоты. Во время скромной церемонии в мэрии повстанцы подкрались и открыли шквальный огонь из гранатометов и минометов, пытаясь убить членов своего же городского совета.
Менее чем через неделю после того, как моя дивизия приняла командование в Анбаре, я ехал по шоссе, приближаясь к Саклавии, небольшой деревне недалеко от Фаллуджи. Местные шейхи дали негласное согласие на изгнание банды повстанцев в обмен на электроэнергию. Если мы заключим сделку, то я предоставлю им генераторы. По радио я услышал, что Джон Келли и его группа попали в перестрелку в нескольких милях отсюда и возвращаются на базу с ранеными. Из центра боевого управления также сообщили, что в двухстах милях к северо-западу, на сирийской границе, рота морской пехоты ведет тяжелые бои. В то же время армейский полковник Бак Коннор, командовавший сводной бригадой сухопутных войск и морской пехоты в районе Рамади, вызвал меня по радио и попросил заехать к нему, чтобы рассказать о предстоящем большом сражении. Это уже были обычные сообщения, поступающие с территории площадью пятьдесят тысяч квадратных миль.
Мне доложили о том, что четверо гражданских подрядчиков отправились в Фаллуджу, не поставив известность морских пехотинцев. Подобные случаи часто вызывали у меня недовольство, потому что они не понимали нависшей над ними опасности. Тут мне позвонил Джо Данфорд.
— По каналу CNN показывают обгоревшие тела подрядчиков, висящие на мосту, — сообщил он. — Это видит весь мир.
Когда через час я зашел в наш центр боевого управления, то увидел фотографии ликующей толпы, танцующей под почерневшими телами, висящими на мосту. Зная своего врага, я не удивился варварству и уже размышлял о том, как вернуть тела и убить виновных. Среди враждующих племен в городе у нас были знакомые, которые могли бы нам помочь.
Джон Келли и Джо Данфорд присоединились ко мне в кабинете, чтобы оценить обстановку. Линчевание видели по телевизору во всем Ираке, и если мы ворвемся в город, погибнет множество невинных людей, а город объединится вокруг убийц.
— Лучшее, на что мы можем надеяться в Фаллудже, — сказал Джо, — это не утратить свои позиции среди людей; не допустить из-за наших действий эмоционального всплеска джихада; и не дать Фаллудже стать базой повстанцев.
Я не хотел еще больше провоцировать и без того возбужденное население. Если бы мы вошли с танками, возбужденные подростки стали бы забрасывать нас камнями и бутылками с бензином. Один неверный выстрел из танковой пушки — и трагических последствий не избежать. Нам потребовалось не более пятнадцати минут, чтобы принять решение о спокойном трехэтапном подходе к разрешению кризиса.
Во-первых, мы не должны были провоцировать новые вспышки насилия — в сотрудничестве с шейхами, после того как толпа разойдется, Джон Тулан договорится о выдаче тел. Во-вторых, мы должны были придерживаться твердого курса — по всему Анбару наши командиры продолжали вести патрулирование, чтобы обеспечить безопасность. В-третьих, мы должны были вершить правосудие, избирательно применяя силу — мы выясним личности главарей и их местонахождение, используя фотографии убийц, позировавших среди трупов, и аэрофотоснимки их домов, сделанные с высоты; и в ответ проведем рейды в удобное для нас время. Я хотел использовать, по выражению Наполеона, «железный кулак в бархатной перчатке».
Осквернение человеческого тела оскорбляет наше чувство собственного достоинства. Гомер, описывая, как Ахилл тащил тело Гектора за своей колесницей во время Троянской войны, осуждает Ахилла, несмотря на его воинскую славу. Цивилизация развивается, учил нас Гомер, только тогда, когда сильнейшие нации и армии уважают достоинство слабейших. В Фаллудже наша военная мощь будет определяться моральной силой, как это повелось с тех пор, как Джордж Вашингтон впервые принял командование нашей Континентальной армией. Убивая тех, кто попрал нашу общую человечность, и сохраняя при этом собственный моральный компас, я намеревался продемонстрировать, что нет лучшего друга и худшего врага, чем морской пехотинец Соединенных Штатов.
Как командир наземных сил, находящийся прямо на месте событий, я знал, что и как делать. Генералы, стоявшие выше меня, согласились с моим планом.
Но все наши предложения были отвергнуты. Я не знал о том, что посол Бремер в ходе телеконференции с Белым домом настаивал на необходимости предпринять самые решительные военные действия. Генерал Санчес, также находившийся на линии, описал нам президента Буша как разгневанного и заявившего, что мы должны быть «жестче, чем ад». Министр обороны Рамсфелд позже объяснил, что, по его мнению, Соединенные Штаты должны «дать понять, что любой, кто совершает террористические акты, столкнется с мощью американских вооруженных сил».
Бой в городе наносит ужасающий ущерб мирному населению. Я внимательно изучал боевые действия, которые вела морская пехота в 1968 году во вьетнамском городе Хюэ и не хотел идти по этому пути. К тому же тотальный штурм сплотил бы против нас всех жителей. Во время Второй мировой войны, чем больше мы бомбили немецкие города, тем более сплоченным становилось немецкое население — и это несмотря на чудовищные потери. Это было самое серьёзное возражение, которое выдвигали и я, и генералы, стоявшие выше меня. Однако все оказалось безрезультатным — наша точка зрения потерялась в какофонии сильных эмоций, вызванных гротескной фотографией толпы, танцующей вокруг висящих трупов.
Генерал Конвей неохотно сообщил мне, что я должен атаковать всеми войсками. Мне предстояло штурмовать город площадью двенадцать квадратных миль, состоящий из сотен кварталов бетонных домов, в которых проживало 300 тысяч все более и более возмущенных жителей, плюс разрозненная группировка вооруженного противника.
Великие нации не гневаются; военные действия должны предприниматься только для достижения конкретных стратегических целей. В данном случае мы участвовали в чрезвычайно жестокой политической кампании, завязанной на фундаментальные идеи, но пытались рассматривать проблему Фаллуджи как обычную войну. Я считал, что у нас есть более эффективный и устойчивый подход к разрешению ситуации, с которой мы столкнулись, однако приказ был однозначным: атаковать.

*****

Я четко и ясно озвучил свои возражения, и хотя некоторые в подобных обстоятельствах могут призвать старшего офицера покинуть свой пост, ваши солдаты не могут уйти в отставку и вернуться домой. Они должны выполнять этот конкретный приказ независимо от того, будете ли вы по-прежнему с ними, или нет.
Преданность своим войскам, своему руководству и своей присяге подчиняться приказам гражданских властей важнее всего, даже если есть сотни причин не соглашаться.
— Итак, приступим к делу, — сказал я своим командирам.
Обычно командир получал подробный приказ, однако в данном случае приказ о штурме города был отдан только устно. Мы должны были атаковать и вытеснить террористов, установив контроль над городом, но для начала нам необходимо было вывести из-под удара сотни тысяч неуступчивых гражданских лиц. Мы неоднократно передавали предупреждения всем мирным жителям покинуть город, и пока четверть миллиона человек покидали город, повстанцы, получившие свободу передвижения, занимали его.
По командной иерархии я передал одно решительное требование: как только мы начнем штурм, не останавливайте нас. Внутри города мы должны были вступить в полномасштабную схватку, и когда бой закончится, город и прилегающая к нему крупная автомагистраль окажутся открытыми, а террористы — мертвы.
И снова мне пришлось переориентировать своих морских пехотинцев. Я сделал это, изменив свое стандартное руководящее правило «захватить или убить» на «убить или захватить» тех, кто сражается против вас. Я намеренно поставил глагол «убить» перед «захватить», чтобы дать понять, что речь идет о ближнем бое с противником, обладающим преимуществом своей территории.
Располагая лишь скудными разведданными, мы оценивали силы противника где-то от шести сотен до двух тысяч боевиков, усиленных, возможно, тысячей примкнувших к ним возмущенных местных жителей, а также примерно двадцать ключевых лидеров.
У меня не было резерва, поэтому пришлось стягивать силы из других городов и пограничных постов, оставив там лишь небольшие отряды. 1-я бронетанковая дивизия генерал-майора Марти Демпси, которая ротировалась в Германию, была остановлена на полпути, а ее части вернулись в Ирак, чтобы ослабить давление в моей южной зоне ответственности.
Мне повезло, что штурмом командовал полковник Джон Тулан, человек, сохранявший хладнокровие в самых неблагоприятных обстоятельствах и реагировавший на трудности с издевательской иронией.
— В начале вы атакуете только двумя батальонами, — сказал я.
Это означало, что вначале он переходит в атаку всего двумя тысячами бойцов, чтобы выкорчевать террористов среди десятков тысяч бетонных зданий, не зная, где прячется враг.
— Ну, мы не хотим переусердствовать, сэр, — ответил он.
Взятие Фаллуджи было делом Джона; я же сосредоточился на координации действий четырнадцати тысяч американских солдат и морских пехотинцев, одновременно встречаясь с десятками шейхов племен и выполняя политические программы и программы развития ВКА. Что касается моих обязанностей в битве за Фаллуджу, то я намеревался оставаться в непосредственной близости от событий, не вмешиваясь в действия Джона.

*****

Он атаковал 4-го апреля, направив один батальон с севера, а другой — с юга. Замысел состоял в том, чтобы вывести повстанцев из равновесия и сбить с толку, нанося удары с разных направлений, чтобы оценить их стиль ведения боя, а затем быстро продвигаться вперед, чтобы ошеломить их. После нашей первой битвы я хотел убедить противника, чтобы он больше никогда не пытался сражаться с американскими морскими пехотинцами в ближнем бою.
Рано утром подполковник Грегг Олсон повел свой батальон на северную окраину города, и был поражен, увидев, как десяток человек, в основном безоружных, толкают грузовик с прицепом через шоссе, чтобы блокировать продвижение морпехов, в то время как другие повстанцы открывают огонь с флангов. Олсону это показалось бессмысленным. Морские пехотинцы быстро разобрались с врагом. Битва за Фаллуджу началась.
Весь день то вверх, то вниз по улицам гремели бои. Каждые несколько часов группы численностью в пять-десять молодых повстанцев выбегали вперед, стремясь сблизиться с морскими пехотинцами, но их встречала только смерть. В сумерках, когда собаки начали свой ночной вой, группы повстанцев начали пробираться вперед, нащупывая позиции морпехов. Муэдзины призывали оставшееся население выйти на улицы в поддержку «храбрых мучеников».
В это же время с юга наступал второй батальон под командованием подполковника Джайлса Кайзера. Отделения методично продвигались вперед, командиры рот, сидя на крыше, следили за тем, чтобы их взвода и отделения не отставали друг от друга, обеспечивая взаимную поддержку. Морские пехотинцы пробирались среди рядов ветхих ремонтных мастерских, куч разбитых труб и разгромленных в хлам машин. Во время посещения штурмовых подразделений под моими ногами хрустели разбитые осколки флаконов с наркотиками.
К четвертому дню штурма мне нужно было передать Джону еще один батальон. Вместе мы посетили ЦБУ батальона в квартале от линии фронта. Боевой дух солдат был заразителен. Захватив крыши домов, мы удерживали господствующие высоты. Наши снайперы, к которым присоединились все снайперы «морских котиков», узнавшие о начале боев, превращали улицы в зоны поражения на дистанции до 700 ярдов. Враг отступал, квартал за кварталом, улица за улицей.

*****

Фаллуджа быстро превратилась в искру в пороховой бочке. По всему Ираку разгорались все более серьезные бои. По соседству с моим штабом вспыхнули перестрелки в Рамади.
Однажды в городе я подошел к отделению, которое вело яростную перестрелку с повстанцами, находившимися дальше по улице. На мой глупый вопрос: «Эй, ребята, что происходит?» — командир отделения опустил винтовку с плеча и улыбнулся.
— Мы лишаем фундаментализм веселья, сэр!
Я рассмеялся. Когда у вас есть сплоченные отделения, огневое превосходство и солдаты, сохранившие чувство юмора, судьба боя находится в надежных руках.
Каждый день я метался на машине туда и обратно между Рамади и Фаллуджей и часто летал на вертолете за сотни миль по территории моей далеко раскинувшейся зоны ответственности. Еще бушевали бои в Фаллудже, на перекрестках лежали груды тел повстанцев, потому что в городском морге не хватало места. Мы с Туланом понимали стиль работы противника. У него отсутствовала формальная, иерархическая военная структура с командиром и его заместителями; скорее, это были банды, организованные вокруг мечетей, кварталов и местных лидеров. Зная улицы и переулки, они могли вести сдерживающий бой, но он не был скоординированным и взаимно поддерживающим. Они могли окровавить нас, но выстоять против штурма морской пехотой были не в состоянии.
На второй неделе боя я ввел в бой четвертый батальон, чтобы усилить атаку Джона Тулана с юга. Мы теряли морских пехотинцев, но Джон зажал повстанцев в тиски и начал сильно их сжимать. Наша разведка выявила отчаявшихся лидеров повстанцев, которые не знали, в какую сторону повернуть, а их требования пополнить боеприпасы становились все более настойчивыми.
Теперь я был уверен, что бой закончится в течение нескольких дней. Научившись в Тора-Бора при необходимости забрасывать начальство докладами, я держал своих вышестоящих руководителей в курсе событий. Моей целью было скорейшее восстановление, разбор завалов, налаживание канализации, увеличение подачи электроэнергии и восстановление нормальной жизни. В Багдаде я законтрактовал мусоровозы и бульдозеры.
Репортеры, прикомандированные к нашим взводам, могли свободно вести репортажи и сообщать о том, что они видят, — и они были точны. Однако на вражеских позициях находились корреспонденты «Аль-Джазиры» и местные стрингеры [4] международных СМИ, симпатизирующие террористам. Стрингер покидал город, ехал за сорок миль в Багдад, откуда «новости» из Фаллуджи, а также видео- и фотоматериалы поступали в новостные агентства по всему миру. Поскольку у подавляющего большинства новостных организаций не было репортеров на местах, поэтому в новостном цикле доминировала вражеская пропаганда.
На такой новостной фон у коалиции не оказалось эффективного ответа. Изображения мертвых младенцев, которые заставили бы плакать камень, и утверждения о мучительных потерях среди мирного населения вызывали резкие возражения даже у наших союзников. Благодаря постоянным повторам ложные утверждения приобретали правдоподобность.
И хотя разрушения и смерти в городе были реальными, политикам было нетрудно предвидеть этот ущерб, когда они отдавали приказ атаковать город. Большинство мирных жителей покинули район, но не все. Я докладывал о наших растущих успехах, но эта правда оказалась скрыта под вражеской пропагандой, из-за чего в Багдаде, Лондоне и Вашингтоне складывалось впечатление, что битва бесконечна и разрушительна. У меня были ланс-капралы, которые могли лучше выразить благородство наших методов работы, чем представители правительства США в Вашингтоне.
Посланник ООН в Багдаде выразил тревогу. «Вы также видели на экранах телевизоров, — заявил он в интервью лондонской газете The Guardian, — изображения еще одной мечети, которая подверглась прямому попаданию. Сегодняшние сообщения о нападениях на мечети вызывают шок». Позже я узнал, что, он угрожал вывести сотрудников ООН из Ирака, если нападения будут продолжаться. Управляющий совет Ирака, состоявший из суннитских и шиитских политиков, настойчиво требовал от посла Бремера прекратить наступление, иначе они уйдут в отставку. «Продолжение военных операций в Фаллудже, — писал посол в своих мемуарах, — привело бы к краху всего политического процесса». Он вызвал генералов Абизейда и Санчеса к себе в кабинет, решив прекратить наступление.
После бурного обсуждения генерал Санчес позвонил Джиму Конвею и велел ему к полудню 9-го апреля прекратить наступательные операции. Бремер намеревался объявить о своем решении по иракскому радио и телевидению до окончания пятничной службы в мечетях. Мы проиграли информационную войну.
Сначала посланник президента выступал за наступление, которое я считал безрассудным, а теперь, когда мои войска вели уличные бои и были близки к победе, ему удалось остановить наступление. Я не ожидал приказа об остановке наступления. На вышестоящих уровнях командования ходили неопределенные, ничем не подкрепленные предположения, что наступление может затянуться на недели. Мое мнение о том, что мы близки к разгрому врага, который сейчас находится в беспорядке, даже не спрашивали.
Чтобы передать приказ, генерал Абизейд прилетел в штаб экспедиционного соединения морской пехоты, расположенный на окраине Фаллуджи. Я немедленно отправился на совещание, чтобы узнать, о чем они думают, однако по пути мы столкнулись с патрулем морской пехоты, попавшим под обстрел. Совместными действиями ударных вертолетов и патруля, мы уничтожили вражескую позицию, однако я потерял время и прибыл на совещание с опозданием, потный и растрепанный, пропустив в коридоре нескольких журналистов. Генерал Абизейд прервал совещание, вежливо попросив меня высказать свое мнение как командира дивизии.
— Вначале нам приказали атаковать, а теперь приказывают остановиться, — заявил я. — Если вы собираетесь брать Вену, то и берите эту чертову Вену!
Я повторил слова Наполеона, с которыми он обратился к одному из своих маршалов, который не решался захватить этот город. Я ожидал, что мои полевые командиры будут говорить со мной откровенно, и то же самое я делал со своими вышестоящими начальниками.
Повисло молчание. Несколько десятков офицеров и сержантов, находившихся в комнате, уставились в пол или глядели в пространство. Все понимали, что никто в этой комнате, независимо от звания, не может изменить политическое решение. Больше сказать было нечего. Хотя мы и были на грани, по крайней мере, тактического успеха, нас остановили на полпути.
Я начинал этот штурм, подчеркивая только одно: чтобы меня не останавливали. Нельзя приказать своим людям атаковать, рискуя погибнуть, а потом дрогнуть, остановив атаку и дав противнику возможность пополнить запасы и восстановить боевой дух — в следующем бою с вами враг окажется более жестоким, а ваши войска, вполне понятно, могут утратить доверие к своему руководству.

*****

Десятого апреля иракские политики из Багдада отправились в Фаллуджу на переговоры с повстанцами. Те дали пощечину одному высокопоставленному лицу, сорвали галстук со второго и отвесили пинка под зад третьему. Когда официальная делегация бегом вернулась в столицу, я было понадеялся, что на этом затея с переговорами закончилась. Мы согласились лишь на двадцатичетырехчасовую паузу, а она истекала без всякого толка.
Я пытался придумать, как склонить политиков к своей точке зрения относительно того, что нам нужно было сделать. Моим политическим связным стал Стюарт Э. «Стью» Джонс, проницательный дипломат, спокойный под огнем, как морской пехотинец, находившийся в подчинении у посла Бремера. Он тоже понимал, что повстанцы пытаются выиграть время. Однако после истечения двадцати четырех часов Бремер продлил срок. Я знал, что в основе мотивов политиков не было злого умысла. На самом деле, они хотели сделать как лучше, но не понимали, какую тактическую возможность или опасность представляло их решение о штурме города. Они бегали по кругу, не имея стратегического компаса, который указывал бы им верное направление.
На следующий день — в Пасхальное воскресенье — я добился разрешения выровнять наши позиции. В результате передвижений наших батальонов позиции повстанцев оказались расстроенными. Наша разведка фиксировала интенсивные и тревожные радиопереговоры; визуальное наблюдение показывало, что вокруг снуют грузовики и такси, но нет никаких признаков слаженной обороны. Командир батальона Брайан Маккой сразу же понял, что у нас есть шанс, и вызвал Центр боевого управления.
— Мы готовы продолжить атаку, — сообщил он. — Я возьму мечеть Хидра в течение часа.
Благодаря информаторам и другим разведывательным данным мы определили, что Хидра — это пункт управления противника в ядре города, откуда он пытался организовать свою оборону. Как только наши войска захватят Хидру, организованное сопротивление рухнет, и террористы будут вынуждены попытаться выбраться из окруженного города, — если не хотят там погибнуть. Однако снова прозвучали слова: не наступать.

*****

На протяжении следующих нескольких недель мы обменивались выстрелами со стационарных позиций. Повстанцы, убедившись, что морские пехотинцы не атакуют, обстреливали их из соседних бетонных домов. Днем никто с обеих сторон по открытой местности не передвигался.
Заркави руководил своими террористами и одновременно готовил видеоматериалы для передачи «Аль-Джазире». По нашим данным, он находился на рынке Джолан, к западу от мечети Хидра, которая контролировалась муллой Абдуллой аль-Джанаби. Опасаясь народной реакции, Управляющий совет Ирака пытался через ВКА помешать нам захватить или убить Джанаби, а тот задавал тон десяткам других мулл. И чем дольше нас сдерживали, тем больше сопротивление становилось обязанностью общества.
Каждый день мы с Джоном Туланом по отдельности объезжали взводы, проверяя их состояние. К середине апреля, когда капрал, капитан или полковник спрашивал меня, когда мы пойдем в атаку, я просто отвечал: «Держите позиции. Наше время придет». Я понимал, что политика, при которой мы застываем на месте, не является стратегией; статус-кво не может длиться вечно. Веря, что штурм в конце концов возобновится, мы спокойно укрепляли колючую проволоку и земляные валы, полностью отрезавшие город. Я был твердо уверен, что террористам не удастся сбежать и Фаллуджа станет их кладбищем.
Становый хребет в виде наших старших сержантов и живительная энергия младших командиров помогали нашим подразделениям держаться вместе, сосредоточившись на выполнении задания.
После остановки в Пасхальное воскресенье я получил указание провести переговоры на нейтральной территории в полумиле к востоку от города, где оппонентам был гарантирован безопасный проход. Там я встретился с постоянно менявшимся составом персонажей — хитрыми иракскими политиками из Багдада, озадаченными государственными служащими из Фаллуджи, самодовольными имамами и испуганными шейхами. Настоящие лидеры террористов так и не появились. Я курсировал туда и обратно из Рамади на своем легком бронетранспортере. По дороге моя делегация, как и все остальные, попадала под удары самодельных бомб и огонь стрелкового оружия. Поступали сообщения, что Джанаби пытается сбить меня с ног. Я не винил его за эти попытки, учитывая, что я пытался сделать то же самое с ним.
Никаких письменных указаний для ведения переговоров мне так и не дали. По ночам я обсуждал со своим боссом Джимом Конвеем различные идеи о том, что можно было бы предложить на следующий день. Мы твердо придерживались принципа, что нашим морским пехотинцам должен быть предоставлен доступ ко всему городу. С гражданской стороны меня хорошо консультировал непоколебимый дипломат Стью Джонс, но у него не было никаких полномочий выдвигать какие-либо условия.
Переговоры оказались бесплодными. Приезжали какие-то подставные лица и передавали несколько ржавых единиц старого оружия, как будто это доказывало их искренность. Они пили чай, часами вели звучные разговоры, утверждали, что оружия будет собрано еще больше, обещали нам доступ в город и уходили. Нас разыгрывали. И каждый вечер я просматривал растущий список наших потерь. Джону Тулану хотелось бросить перчатку и сказать: «Это конец; завтра мы придем за вами».
Во время одного из наиболее яростных споров кто-то из шейхов потребовал сообщить, когда мы уйдем.
— И не подумаю об этом, — ответил я. — Я купил небольшой участок земли на Евфрате, и собираюсь жениться на одной из ваших дочерей и отправиться туда на пенсию.
Из Багдада приезжали репортеры, и мои слова иногда попадали в новости. Язык — это тоже оружие. В официальных обстоятельствах я расчетлив, но высказываюсь резко. О важных вещах не стóит говорить вскользь. Воспитанный на американском Западе, я не прячусь за эвфемизмами, и когда переговоры превратились в танец кабуки, я предупредил своих собеседников:
— Я пришел с миром. Я не привез пушки, но умоляю вас со слезами на глазах: если вы мне нахамите, я вас всех поубиваю.
Шейхи никак не отреагировали на мое предупреждение. Разговаривая со мной, они давали своим сыновьям возможность присоединиться к повстанцам, — невольно отказываясь от собственной власти.
С каждым днем наше положение становилось все более и более несостоятельным. В Рамади, столице провинции, часто вспыхивали бои; нам приходилось защищать губернатора, который находился в осаде в своем собственном кабинете. Колонны из Кувейта, идущие через мою южную зону ответственности, регулярно попадали в засады, а в Багдаде заканчивались припасы. До меня доносились разговоры об эвакуации дипломатического квартала, известного как «Зеленая зона».
В моих ночных разговорах с Джимом Конвеем мы подавляли свое разочарование и справлялись с обстановкой. Вариантов у нас было немного. Мне пришлось сманеврировать и перебросить те свои войска, которые меньше всего участвовали в борьбе с врагом, на самые опасные участки. Но нельзя было отрицать и возросшую опасность для иракского населения, которое мы оставили без защиты. Всякий раз, когда член Конгресса, сотрудник вашингтонской администрации или любой другой визитёр из Штатов или Багдада наносил визит вежливости или просил о брифинге, я повторял одно и то же: я не смогу победить, работая от обороны; и не смогу достичь цели, будучи прикованным к месту. Поэтому отпустите моих морских пехотинцев, чтобы они быстро покончили с Фаллуджей, а потом я смогу перераспределить их по всей зоне ответственности.
Военные штабы в Багдаде, так же, как и я, были разочарованы бесплодными переговорами и чувствовали, что нам позволят продолжить наступление. Вышестоящие военные чины устно сообщили мне, чтобы я был готов, и что скоро мои руки будут развязаны. Итак, 23-го апреля я снова передал Джону Тулану, чтобы он готовился к возобновлению наступления. На следующий день он созвал командиров штурмовых батальонов в комнату для совещаний в своем центре боевого управления, расположенном в миле от Фаллуджи. План наступления был прост: батальоны должны были атаковать с севера, юга и востока и двигаться к реке Евфрат, где их ждал батальон армейцев. В классическом маневре «молот и наковальня» мы должны были разбить исламистов, уничтожив их физически и разрушив их привлекательный психологический образ. Выхода не оставалось.
Но тут на первый план снова вышла политическая сумятица. Мне пришлось отозвать Джона с совещания, чтобы сообщить ему плохие вести.
— Только что Джиму Конвею позвонил генерал Санчес. Мы не должны возобновлять атаку.
— Наши приказы изменились, — позже объяснил Конвей прессе.
— Это приказ сверху, из Вашингтона? — спросил репортер «Нью-Йорк Таймс».
— Я бы не ставил так вопрос, — ответил Конвей. — Вероятно, мы собирались наращивать силы, но эти [приказы] просто изменились. Такое не редкость.
Последствия такой несогласованности как на уровне командования на ТВД, и на уровне верховного командования невозможно переоценить. Сбивающие с толку — вот подходящее слово. Моей дивизии давали приказы о том, чего не делать — не атаковать, — но не давали никаких приказов о том, что делать.
Все напоминало день сурка. В ходе продолжающихся городских боев в течение следующих нескольких дней моя дивизия потеряла восемнадцать человек убитыми и ранеными.
Конвею этого оказалось достаточно. Командование экспедиционного соединения морской пехоты через ЦРУ связалось с несколькими бывшими иракскими генералами. Они хотели, чтобы морские пехотинцы были выведены, чтобы они могли сформировать внутри города иракскую «домашнюю гвардию» — «Бригаду Фаллуджи». После восемнадцати дней переговоров, которые ни к чему не привели, генерал Конвей согласился отвести морскую пехоту и позволить бывшим иракским генералам попытаться вытеснить террористов. Я же считал, что это напрасная надежда. У нас не было возможности проверить этих новобранцев из «Бригады Фаллуджи», а поскольку в городе по-прежнему доминировали Заркави и Джанаби, то те, кто вступал в это подразделение, скорее всего, становились нашими врагами, — как только они вооружались, они оказывались под властью Заркави, и единственным способом отправить их в отставку была бы их ликвидация.
С самого начала это специальное соглашение было чревато последствиями. Через несколько дней я поехал на место наших переговоров. Джон Тулан был там и разговаривал с подполковником Сулейманом, командиром иракских национальных гвардейцев, работавших с нами. Уроженец Фаллуджи, Сулейман был жестким, справедливым человеком, считавшим Джанаби и исламистов реальной угрозой. Вскоре после моего прибытия неожиданно появился иракский «бригадный генерал» по имени Салех, одетый в свою лучшую зеленую форму времен Саддама. Его появление застало меня врасплох.
Увидев Салеха, подполковник Сулейман стиснул челюсти, и его лицо побагровело от ярости. Джон поспешно вывел его в другую комнату, где Сулейман категорически запротестовал, чтобы тот работал вместе с нами, потому что теперь эта так называемая «Бригада Фаллуджи» будет контролироваться террористами и генералами времен Саддама, такими как Салех.
— Вас обманули, — заявил он Джону.
Когда Салех уходил, Тони Перри, репортер газеты «Лос-Анджелес таймс», спросил его, пришел ли он, чтобы взять на себя ответственность за ситуацию. На ломаном английском улыбающийся Салех сообщил, что он действительно принимает командование бригадой в Фаллудже. Тони получил сенсацию. Чтобы смягчить последствия истории, которую, как я знал, собирался написать журналист, я прервался, чтобы сказать ему:
— У нас все получится.
В течение следующих семидесяти двух часов в ответ на атаки нашего ободренного противника мы нанесли три десятка ударов по целям в городе. В Багдаде те же иракские политики, которые раньше выступали против применения военной силы в Фаллудже, теперь перешли на другую сторону. Управляющий совет Ирака предостерег от «умиротворения» террористов. Шиитские политики утверждали, что создание суннитской бригады — это надувательство. Выступая против передачи им власти, Бремер решительно возражал Белому дому.
Именно в этот сложный момент в программе «60 минут» на телеканале CBS появилась информация о злоупотреблениях, происходящих в тюрьме Абу-Грейб, расположенной в двадцати милях к востоку от Фаллуджи. На фотографиях, сделанных американскими охранниками, группы иракских мужчин лежали голыми и стояли с завязанными глазами на табуретах, а к их рукам были прикреплены провода. Эти графические изображения вызвали у всех нас отвращение и породили всемирный шквал осуждения со стороны политиков и прессы. В сочетании с неспособностью поддержать наступление на Фаллуджу это нанесло серьезнейший ущерб всей коалиционной кампании. Навязанная тактическая остановка в городе и вопиющее поведение жестоких охранников в Абу-Грейб лишили нас моральных устоев.

*****

Джон Тулан прислал мне лаконичную записку, в которой говорилось, что «Бригада Фаллуджи» — это прикрытие для террористов. «Это, — писал он, — сделка с дьяволом». Я от всей души согласился, однако в качестве политического жеста в начале мая вынужден был встретиться с иракскими генералами и передать им контроль над городом. Участники переговоров настояли на том, чтобы меня сопровождала лишь горстка морских пехотинцев. Подозревая западню, Тулан приказал батальону на бронетехнике встать наготове за пределами города.
— Помни, Брайан, — сказал я командиру батальона, — если начнется стрельба, твоя задача — прорваться и вытащить нас, а не устремиться к Евфрату. Мы вернемся позже и закончим свою работу.
Утром в день встречи бравый офицер ЦРУ и двое иракцев — все трое бородатые и одетые как повстанцы — въехали в город на неприметной машине и проследовали по маршруту, которым должен был ехать я. Увидев несколько человек, устанавливающих большой фугас, они записали GPS-координаты, и отойдя на несколько кварталов, передали данные по мобильному телефону. В этом случае нам удалось взорвать бомбу дистанционно, убив тех, кто ее готовил.
Час спустя моя небольшая свита морских пехотинцев въехала в центр города и встретилась с нервными солдатами Сулеймана на месте проведения собрания. Летчик боевого вертолета «Кобра» передал по радио, что повстанцы прячутся за углами улиц, прилегающих к моему маршруту. Неужели мы едем на перестрелку? Этого нельзя было знать наверняка, но мы были полностью готовы к тому, что в случае необходимости нам придется отстреливаться.
Внутри мэрии, вдоль квадратных стен строго сидели два десятка шейхов и священнослужителей, включая самого Джанаби. Я сказал несколько слов съемочной группе японского телевидения. (Понятия не имею, как они там оказались). Я также пожелал удачи недавно назначенному «командиру бригады», — маленькому, щуплому иракскому генералу в деловом костюме. В такой напряженной атмосфере я уселся рядом с Джанаби.
После небольшой паузы я объяснил, что все тяжелое вооружение должно быть собрано и передано нам, а правительственные войска и силы коалиции должны иметь полный доступ в город. «Бригада Фаллуджи» будет патрулировать улицы, а государственные службы будут восстановлены.
Джанаби самодовольно согласился на эти условия, зная, что наше наступление застопорилось из-за политических ограничений, наложенных на мои войска. Усомнившись в его искреннем намерении выполнить хоть что-то из того, что он обещал, я поднялся и вышел.
Пока мы выезжали из города, мимо десятков мрачных мужчин со сложенными руками, повстанцы, понимая, что одержали политическую победу, не стреляли. Некоторые поднимали пальцы вверх в знаке «V» — что значит «победа». Другие поворачивались спиной и жестикулировали, как будто испражнялись.
Наши войска отступили с позиций в глубине города, захваченных ценой своих товарищей. Одного веснушчатого, грязного морского пехотинца с пулеметом через плечо поймал репортер и спросил, что тот чувствует, когда теряет своих товарищей, а потом получает приказ отступать. Парень посмотрел в камеру и с медленным южным акцентом ответил:
— Неважно. Мы выследим их в другом месте и убьем.
Размышляя о неделях жестоких городских боев, я вспомнил строчку Киплинга: «Ибо сила стаи — в волке, а сила волка — в стае». Несмотря на все расстройство, связанное с вот этим вот «наступаем — не наступаем», я был безмерно горд тем, что наши морские пехотинцы сохранили веру, когда у них были все основания от нее отказаться.

*****

На следующий день после нашего ухода из Фаллуджи «Аль-Каида» выложила в сеть Интернет видеозапись жуткого обезглавливания двадцатишестилетнего американца Николаса Берга. Палачом в капюшоне, одетым в черное и орудующим мечом, был сам Заркави, а местом действия был выбран рынок Джолан.
Наше вторжение вызвало импульсы, — связанные как с историей, так и с современностью, — которые прокатились по всему Ближнему Востоку. Заркави намеревался разорвать Ирак на части и превратить его в исламистский террористический халифат. Мы вступили в сумеречную зону бесцельной политики, которая не поддавалась никакой стратегической логике. Заркави и его террористы убивали тысячи людей, и абсолютно не скрывали от нас своих намерений. Одним из помощников Заркави, который, как сообщалось, находился в Фаллудже еще в феврале 2004 года, был Абу Бакр аль-Багдади, который спустя десятилетие станет лидером ИГИЛ.
«Бригада Фаллуджи», казалось, обеспечивала политический выход из ситуации, которую мои вышестоящие начальники считали неразрешимой. На деле же она не давала никакого решения, ни политического, ни военного, и вместо этого посылала сигнал о поражении. Фиговый листок этой «бригады» даже не пытался скрыть тот факт, что нас остановили, и последствия этого будут ощущаться годами.
Сам же я считал, что не сумев предотвратить атаку с самого начала, а затем не сумев предотвратить приказ об остановке наступления, когда мы оказались глубоко в городе, я подвел своих людей. Для меня это было тяжелое время, потому что решения, принятые на вышестоящем уровне, стóили нам жизней, но сейчас было не время замыкаться в себе. Вы всегда должны продолжать бороться за тех, кто еще остается с вами.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Англ. Riding for the brand. Выражение означает «проявлять должную преданность тем, кто о вас заботится». Фраза пошла из ковбойского сленга эпохи Дикого Запада, и часто встречается в литературе, в частности в вестернах Луиса Л'Амура.
[2] Льюис Барвелл «Чести» Пуллер (1898 – 1971 гг.) — генерал-лейтенант Корпуса морской пехоты США, участник противопартизанских войн в Гаити и Никарагуа (т.н. «банановых войн»), Второй мировой войны и войны в Корее. Самый награжденный солдат КМП за всю историю Корпуса.
[3] Англ. Ratline. Маршруты нелегальной переправки оружия, боевиков, контрабанды и денег.
[4] Внештатные репортеры, независимые поставщики фото- и видеоматериалов, а также прочего контента для СМИ.