13

Еще шесть вылетов беллименом прошли без происшествий. Пришел и пронесся над нами тайфун "Тэсс" с ветром в пятьдесят миль в час (22,3 м/с) и проливными дождями. Казалось несправедливым, что большинство моих старых приятелей давно отправились домой – а у меня даже не было возможности попрощаться ни с одним из них. Я был подобен бомбе с заведенным часовым механизмом, и эта война превратилась в пустую растрату моей жизни.
Я чувствовал себя одиноким. Я доказал себе, что могу сражаться, гордился тем, что делал, и тем, что делала моя рота. Но в целом 101-я воздушно-десантная дивизия переживала серьезную трансформацию оперативных концепций и методов ведения боевых действий, и она дошла и до нашей роты Рейнджеров.
За последние два месяца наш район действий, сосредоточенный вокруг города Хюэ, увеличился втрое. Размеры АО от 30 километров вдоль побережья и 40 километров вглубь суши по направлению к горам выросли до территории, теперь простирающейся на 108 километров вдоль побережья и на 70 километров в глубину до границы с Лаосом.
Нагрузка на нас была очень высокой, поскольку мы выполняли все больше и больше задач, иногда высаживаясь и эвакуируясь дважды за день. Мне снился повторяющийся кошмар. Это был тот самый выход, когда нас ударила молния, но во сне я не встал. Я остался лежать там. Я слышал голоса вьетнамцев – женские голоса. Я слышал, как они спускаются с холма, ищут меня. Я парализован. Пытаюсь встать. Я смотрю вверх. Надо мной стоит одна из вьетконговских женщин. Глядя мне в глаза, она вытаскивает длинный нож и наклоняется, чтобы перерезать мне горло. Я просыпаюсь дрожащий, весь в поту. Месарос рассказывал, что коренные американцы отдавали пленников женщинам и позволяли им резать этих бедных ублюдков. Я бы не стал биться об заклад, что NVA не поступают так же.
Мы были слишком раздерганы, и я начал нервничать. На последнем выходе мне показалось, что я вижу гуков, но это оказались лишь тени.
Пока я был в отпуске в Австралии, в роту пришел новый Первый сержант. Я встретил его в столовой, в первое утро, когда мои обязанности беллимена привели меня обратно в роту. Я даже не знал, что нашего старого Топа больше нет.
Новый парень был высоким, худым и выглядел жестким.
"Я 1-й сержант Гилберт", - представился он.
Я был впечатлен. Я слышал, что это был его четвертый срок, но, что более важно, его, похоже, интересовало все и вся. Он сказал, что хочет поговорить со мной позже днем. Я был удивлен. Еще никогда никто из лайферов не хотел разговаривать со мной ни о чем, кроме сжигания дерьма. Мне было интересно, почему он хочет поговорить со мной. После еды я спустился на кислотную площадку и запрыгнул на борт ожидающей вертушки.
Для меня это была просто рутина, действия на автопилоте. Этим утром мы отправлялись с новым командиром взвода нашей роты, беря его на облет. Мне казалось, что я окружен незнакомцами. Пусть он и был из нашей роты, я не знал его, и он меня не впечатлил. Я надел шлем, подключил гарнитуру, и сел.
Молодой лейтенант не представился, когда забирался в слик. Он запрыгнул внутрь, пристроил свою летную сумку и просто уставился в свои карты. Во время перелета к месту он по большей части молчал. Мы пролетели вдоль Шоссе №547, миновали базу огневой поддержки Блейз, свернули на юг и направились к горе Донг Апбиа, печально прославившейся десятидневным сражением между солдатами из американских 3/187, 1/506, 2/506 и 2/506 и 1-й дивизии ARVN с одной стороны, и 29-го полка NVA с другой. Теперь она была известна как Высота Гамбургер.
А еще там в Гэри Линдерера, Мамашу Ракера, Ларри Клоссона, Марвина Хиллмена, Джона Соерса и меня ударила молния.
Я нервничал из-за этого нового лейтенанта – возможно потому, что я становился короток, с менее чем сорока днями, и мне в моей жизни был нахрен не нужен молодой второй лейтенант.
Мои мысли вернулись в Австралию, где я только что провел шесть незабываемых дней. Я катался на лыжах в австралийских Альпах – Снежных горах – после двухчасового перелета из Сиднея на Восточное нагорье. Я пил подогретое вино и пел песни с группой детишек из колледжа, у которых были каникулы. Я забыл, как выглядят нормальные люди, но это помогло мне вспомнить.
Когда я слушал переговоры нового лейтенанта, он показался мне слишком жаждущим драки. Мне также было интересно, чего хочет от меня новый Топ-сержант и почему я здесь с этим засранцем. Я рвал задницу уже почти год. По-хорошему мне бы уже нужно было куда-нибудь проебаться, но не похоже, что это удастся, по крайней мере, при моей жизни.
Через двадцать минут, когда мы достигли долины Ашау, все напряглись. Долбанутый второй лейтенант велел мне искать DZ.
"Э-э-эээ… Что, сэр?" - спросил я. Мне было плевать, окончил ли он прыжковую школу и школу Рейнджеров, он был всего лишь вишенкой, и на бумагах о его переводе еще даже не высохли чернила.
"Зону выброски, DZ", - ответил он.
Все еще не уверенный, что он ищет, но, стараясь быть вежливым, я нажал кнопку микрофона и сказал: "То, что вы имеете в виду, сэр, это LZ".
"Нет, сержант", - резко ответил он. "Я знаю, что такое LZ. Мы ищем зону выброски(1)".
Я не мог отделаться от мысли, с какой легкостью можно вышвырнуть этого засранца в дверь вертушки, чтобы на бегу домой он понял, что при таком подходе даже свеженький брусок сливочного масла не поможет его хитрой жопе остаться в целости.
"Да, конечно, но какое отношение это имеет к этому облету, сэр?"
Я все еще не представлял всей картины. Этот парень не мог всерьез рассматривать парашютное десантирование в Ашау.
"Я ищу место, достаточно большое, чтобы вломиться с боем. Разведка сообщает, что возле реки Рао-Лао, на границе с Лаосом, находится лагерь подразделения численностью до полка. Я хочу спланировать десантирование в тылу у этих мелких дегенератов, чтобы надрать им там задницы и показать дивизии, на что способна рота Рейнджеров!"
"Ого", - сказал я.
Я откинулся на сиденье и притворился, что заинтересован. Я думал, что это было последней каплей. Мы и так выходили на задачи каждую неделю, а теперь это? Кто захочет рискнуть и прыгнуть с парашютом в долину Ашау? Нет, спасибо! Если уж мы собираемся совершить боевой прыжок, давайте десантируемся на Ханой и прекратим все это дерьмо. Это будет безопаснее, чем Ашау.
Пожалуйста, боже, помоги нам. Всю дорогу до Игла я сидел, думая о худшем. Я чувствовал себя одним из немногих парней, сохранивших хоть какой-то здравый смысл.
Мои худшие опасения оправдались, и теперь все, что я мог сделать, это молиться, чтобы мы не устроили какое-нибудь ненужное сумасшедшее десантирование ради каких-то медалей и званий, до которых никто из нас так и не доживет. Цена такого маневра будет слишком высока.
После того, как мы приземлились, я помчался в тактический оперативный центр, чтобы не опоздать на встречу с новым Первой рубахой. Я с опаской спустился по короткому пандусу и вошел в ТОЦ. Теперь я знал, о чем хотел мной поговорить со новый Топ. О прыжке, должно быть. Он собирается сообщить мне, сколько мешков для трупов нужно взять с собой.
Я приостановился на мгновение и посмотрел на захваченное оружие, которое мы привезли с предыдущих выходов, и которое все еще висело на стене.
В этот момент дверь в радиорубку распахнулась. Это был 1-й сержант Гилберт.
"Первый сержант, вы хотели меня видеть?"
"Да, сержант Чемберс, входите и садитесь. У меня для вас важное задание".
Когда я вошел в радиорубку и сел, у меня скрутило живот. Я подумал: отлично, это тот самый прыжок, про который говорил новый лейтеха. С ничего не выражающим лицом я сел.
"Это место – нечто иное", - сказал он.
Я кивнул.
Он заглянул в картотеку с полуоткрытым верхним ящиком.
"Я просматривал отчеты и донесения о выполнении задач. Я все еще пытаюсь разобраться, что такое эта рота Рейнджеров. В одном из документов, засунутых в этот ящик, я прочитал, что один из вас, ребята, съел ядовитую жабу и умер! Чем, черт возьми, парни, вы здесь занимались последние несколько лет? Вы какая-то шайка дикарей".
Он отпил кофе и поставил чашку на край стола.
"Тут постоянно всплывает твоя фамилия. Ударен молнией! Боже мой. Школа Рекондо? Хорошо. На скольких выходах ты побывал?"
Я уставился в потолок. "Толком даже не скажу, такое чувство, что они все слились воедино".
"Чтож, это то, что я ищу".
Я почувствовал, что мой желудок сжался в ожидании плохих новостей.
"Я ищу кого-то, кому могу доверить поиск хороших добровольцев для пополнения этой роты. Мне нужен кто-то, кто мог бы представлять эту роту Рейнджеров в Бьенхоа. Вы, парни, уже почти два года действуете при некомплекте личного состава. Я хочу изменить это. Ты будешь работать непосредственно на меня, а не на кого-то из тамошних REMF".
Я сидел в недоумении.
"Вы хотите, чтобы я набрал добровольцев в роту?"
"Именно так. Твое имя постоянно на слуху, и, кроме того, ты становишься короток. Мне нужен выпускник Школы Рекондо, который выглядит соответствующе, а не какой-то свежеприбывший из Штатов коммандос без боевого опыта. Ты уедешь в ближайшие несколько дней. И я хочу увидеть здесь нескольких подходящих людей уже в этом месяце. Меня не волнует, если они не были в Школе Рейнджеров. Меня даже не волнует, если ты по случаю пришлешь какого-нибудь прямоногого, который вообще не имеет десантной квалификации. Мне просто не нужны никакие мудаки. Не отправляй в свою роту никого, кого тебе не хотелось бы видеть в своей группе".
Я не мог поверить в то, что услышал. Я не ответил. Не было ничего, что держало бы меня здесь. Большинство моих друзей уехали домой несколько месяцев назад.
"Ладно, иди перекуси, сержант. Я введу тебя в курс дела, прежде чем ты отправишься на юг".
Я встал, отодвинул стул и отдал честь.
"Спасибо, Первый сержант".
"И да, последнее".
"Да?"
"Держись подальше от всех этих сайгонских борделей и не устраивай никаких неприятностей на юге. Боюсь, еще одна выходка, и мы все останемся без работы".
Я вышел на яркий солнечный свет и сделал глубокий вдох. Было такое чувство, как будто у меня заканчивается тюремный срок. Я пошел обратно в свою казарму и принялся собирать вещи.
Я собрал все, что удалось втиснуть в баул, и стоял, глядя на остатки своих вещей, раздумывая, как мне удалось уместить все это в сумку в первый раз.
Меня прервали, когда распахнув деревянную дверь, внутрь вломился штаб-сержант Майнерс. Он дышал так, будто только что пробежал свою самую быструю милю. Пытаясь перевести дух, он крикнул мне.
"У Миллера на обоих флангах боку гуков, и он сейчас движется к LZ. Пошли, ты на ведомом борту!" Он повернулся и бросился обратно. "Гуки еще не ударили по ним, но это будет эвакуация по веревочной лестнице, и они сделают это, если мы не будем достаточно быстры".
Я схватил винтовку, бандольеру и бросился вслед за ним к кислотной площадке.
Майнерс направился к эвакуационному борту и принялся крепить лестницу и седла Макгвайра. Я пробежал мимо его вертушки к ведомому борту, закрепил винтовку, пока оба Хьюи запускали движки. Майнерс прибежал обратно и проверил мое снаряжение.
"Ты уверен, что не хочешь лететь ведомым, Джим?" - спросил я.
"В следующий раз", - сказал он и побежал обратно к подбирающему борту.
Мне было все равно, через несколько дней я буду на пути в тыл. К тому же, они все еще не ударили по Миллеру. Миллер был счастливчиком, так что, вероятно, они и не ударят. Майнерс был хорошим беллименом, и он быстро выведет группу из игры.
Высадки и эвакуации производились с помощью пяти вертолетов: два слика, две Кобры и Лоч или слик – борт командования и управления. Каждый вертолет, используемый для эвакуации, должен был быть специально оборудован. Обычно мы могли придти заранее, чтобы оснастить их, но это была чрезвычайная ситуация.
Радио затрещало, на связи была группа 2-5. Я слышал, как капитан Кардона сказал им, что мы уже в пути.

1. В данном случае это разница между Landing Zone – площадкой (зоной) высадки и Drop Zone – зоной (площадкой) выброски. Первая подразумевает десантирование посадочным способом, вторая – парашютным (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо!

14 Спасение в долине Руонг-Руонг

Двадцать минут спустя вертолет Майнерса облетел позицию Миллера. На земле специалист четвертого класса Глассер бросил в центр LZ желтую дымовую шашку – визуальный сигнал пилоту о том, что садиться безопасно.
Ведомый борт, в котором находился я, вместе с двумя Кобрами держался выше и позади. Пилот эвакуирующего борта посетовал своему второму пилоту, как плохо машина ведет себя на такой большой высоте в гористой местности. Он сказал Майнерсу, что они не смогут приземлиться и придется пользоваться лестницами.
Вертолет завис над позицией Миллера. Майнерс выкатил лестницу за дверь и перекинул через полоз. Вертушка подошла ближе.
Когда Лоухорн начал подниматься по лестнице, Глассеру, его ведомому, показалось, что он услышал выстрелы. Из-за производимого вертушкой шума расслышать что-то было сложно. Поток воздуха от винта хлестал окружающую растительность. Это был самый уязвимый момент для группы LRP и экипажа вертолета. Они были сидячими утками. Люди старались карабкаться быстрее.
Когда на лестнице повисло уже пятеро, а один все еще был на земле, вертолет перевернулся.
"Мы падаем! Боже! Мы подбиты!" - донеслось по радио.
Бззз… "Кингсмен Один, это Рэд…"
Вертолет ударился о склон горы, подпрыгнул, затем дважды перевернулся и завалился брюхом вверх. Пятеро Рейнджеров на лестнице упали, скатившись по крутому склону, едва не задев все еще вращающиеся лопасти несущего винта.
Позже мне рассказывали, что Диринг, находившийся внизу лестницы, скатился с гребня и приземлился плашмя на спину. После того, как вертолет врезался в гору и перевернулся, он увидел, что он падает прямо на него. Он замер, когда полозья вертушки грохнули оземь по обе стороны от него, затем отскочили, и она покатилась вниз по холму. Изломанная машина замерла кверху брюхом у отвесного обрыва.
"Мы упали… Мы… о Боже! Нам нужна помощь… Бззз… Бзззз…"
Увидев, что ведущий вертолет сбит, пилот Роуч немедленно направил свою машину к этому месту. Через несколько минут мы зависли над упавшим сликом. Я выглянул с правой стороны и увидел тело внизу.
Я также видел группу Миллера и экипаж сбитого борта, раскиданных по всему склону. Я подумал: Боже! Пожалуйста, только не дай ему взорваться.
"По нам огонь из стрелкового оружия на три часа, сэр", - доложил бортстрелок. Мы поднялись и сделали круг на север. Я видел, как он развернул свой М-60 вперед, передернул рукоятку заряжания, а затем обстрелял что-то менее чем в двадцати метрах от группы Миллера и сбитого экипажа. Двое гуков с автоматическим оружием открыли ответный огонь по вертушке. Я упал на пол и затаил дыхание. Пинг… пинг… В вертушку попали две пули. Пинг! Дерьмо! Миллер видел, как пули попадают в брюхо машины.
Противник начал поливать мою вертушку огнем, а я закрыл глаза и принялся молиться. Я посмотрел в открытую дверь и увидел летящий в нашу сторону непрерывный поток зеленых трассеров. Казалось, их сплошная цепочка вот-вот попадет прямо в вертушку, но в последнее мгновение как-то отклонилась в сторону. Спасибо тебе, Господи!
Оба бортстрелка снова открыли огонь.
Я посмотрел назад в направлении наших трассеров.
Две Кобры сделали заход, выпалив по позициям противника из своих 40-мм пушек. После этого все сразу стихло.
Мы держались в стороне, чтобы не путаться под ногами, пока Старик не придумает, что делать. Было решено вызвать медэвак. Казалось, на это ушла целая вечность. Кто-то был мертв, один из членов группы. Все, что сообщил Миллер, это эго кодовый номер, и я не знал, кто это. Медэвак попал под огонь, но не дрогнул. Яйца у экипажей медэваков были размером со спутники Юпитера.
Сбитый вертолет лежал кверху брюхом в густых джунглях внизу. Джунгли росли по всему круто поднимающемуся склону, из-за чего нашему пилоту было практически невозможно не удариться лопастями о деревья, когда он снизится, чтобы добраться до группы.
Настала наша очередь попытаться подобрать их.
Пилот говорил со мной и борттехником через интерком в шлеме. Он не мог смотреть вперед и вниз и одновременно управлять машиной. Обычно борттехник и бортстрелок помогали пилотам вести его, но они были заняты наблюдением за гуками. Возможно, мне удастся помочь. Я сказал, что вылезу наружу, спущусь под него и буду направлять, подавая сигналы руками. Он кивнул в знак согласия.
Я развязал стропу, фиксирующую лестницу, и переместил ее из центра грузового отсека на правую сторону, а затем зацепил карабины за последнюю перекладину. Я высунул лестницу с правой стороны, сбросил ее с высоты шестидесяти футов и ухватился за дверной косяк.
Шнур моего шлема выскочил из гнезда, когда я выкарабкался из вертушки. Меня сильно ударило потоком от винта. Стоя на полозе вертушки, я мог легко спуститься на лестницу. Глядя через нижний плексигласовый блистер, командир машины мог видеть подаваемые мною сигналы и при этом наблюдать за крутой горой перед собой. Это работало.
Шестьдесят футов, пятьдесят футов, сорок футов.
У меня также была хорошая возможность помочь членам группы подниматься.
Пинг!
Металлическая лестница дернулась, когда одиночный выстрел из АК попал в металлическую перекладину под моей ногой.
"Что за…" Я посмотрел вниз и вправо и увидел одиночного вражеского солдата на небольшой поляне менее чем в ста футах от группы. Он стрелял в меня! Ну, я так думал. Уверен, что он стрелял по вертолету, но я принял это на свой счет.
У меня не было оружия, и я не имел контакта с бортстрелком, смотревшим прямо перед собой. Вражеский солдат снова поднял оружие и прицелился. Я знал, что все кончено, так что сделал единственное, до чего смог додуматься – показал ему средний палец.
В этот момент одна из Кобр заметила одинокого врага и снесла его. Он просто исчез!
Группа Миллера, наблюдавшая снизу, возликовала.
Затем пилот подошел вплотную к сбитой вертушке. Прежде чем я выбрался наружу, второй пилот сказал мне, что вертушка плохо ведет себя на такой большой высоте, и он не хочет, чтобы на лестнице одновременно находилось больше трех человек.
Мы забрали первых троих, затем полетели обратно в Кэмп-Эванс и высадили их. Потом мы вернулись за оставшимся бортстрелком, Майнерсом и теми членами группы, которых отправит Миллер.
На второй раз мне пришлось остановить подъем третьего человека, Глассера. Я дал ему знак ждать. Он выглядел озадаченным, когда мы уходили.
После еще двух эвакуаций нам оставалось вернуться только за Миллером и его старшим радистом Макканном. Было тяжело смотреть на них, когда мы уходили, но сначала нам нужно было дозаправиться.
"Кингсмен Лидер, это Два-Пять. Прием". Это был Миллер.
"Держись Два-Пять, мы сейчас вернемся. Нам надо немного бензина. Прием".
"Роджер". Радио в птичке затрещало, когда пилот слика ответил. Могу сказать, что к этому времени Миллер уже едва держался. Казалось, понадобилась целая вечность, чтобы добраться до базы огневой поддержки Эванс, но это было ближайшее место, где имелось топливо. Нам приказали провести там некоторое время. Уничтожение и оставление любого сбитого борта должен был санкционировать находящийся где-то генерал, а пока там были Миллер и Макканн, он не считался брошенным, и его не нужно было уничтожать. Они реально не торопились с этим.
Полозья мягко качнулись взад-вперед, когда вертушка приземлилась в Эвансе. Мы поспешили залиться топливом. Миллер и Макканн все еще были там – одни.
Когда мы закончили дозаправку, начал сгущаться туман. Он накатывался как большой серый ковер. Я видел, как он заполняет дно долины и начинает ползти вверх по склонам горы. Мы знали, что он может держаться неделями. Если мы не сможем вернуться в ближайшие тридцать минут, они окажутся в ловушке в джунглях. Миллер и Макканн станут историей.
Через тридцать минут мы подходили к долине Руонг-Руонг. К тому времени, как мы добрались туда, облачность была настолько плотной, что у пилота не получалось разглядеть сбитую вертушку, пока мы едва не наткнулись на нее.
Пилот нашел свою цель, и мы повторили процесс. У меня снова задрожали руки, настало время выбираться вниз на лестницу.
Я затаил дыхание, пилот перевел машину в висение, и я начал спускаться – в последний раз. У подножия лестницы я нагнулся, схватил Макканна и помог ему подняться. Когда я повернулся к Миллеру, вертолет потащило прочь от него. Сейчас или никогда.
"Прыгай давай, ссыкло!" - заорал я.
Он подпрыгнул и ухватился за нижнюю перекладину. Вертолет пошел в сторону, когда он перехватился одной рукой за следующую. Все еще будучи прямо над ним, я наклонился, ухватился сзади за его снаряжение и потянул вверх, когда мы начали набирать высоту.
Когда он добрался до верхней перекладины, я на всем адреналине, переполнявшем мое тело, выдал ему настоящий десантный толчок. Он взмыл вверх, исчез в кабине вертушки и сразу оказался на другой ее стороне.
Я заглянул под брюхо вертушки и увидел его свисающие ноги. Черт, Миллер! Я втащил себя на полоз. Он смотрел на меня поперек открытого отсека.
Миллер держался изо всех сил – его ноги дико болтались в воздухе. Макканн пытался затащить его обратно внутрь.
Мы только что выполнили четыре эвакуации, и несмотря на то, что налетевшая гроза сильно болтала и раскачивала вертушку, я чувствовал себя в безопасности внутри борта Кингсменов и на пути домой. Но что-то было не так. Мы все еще висели внутри темной облачности.
В то время у вертолетов модификации G был не слишком обширный набор приборов, так что если они попадали слишком глубоко в шторм, пилоты могли потерять ориентацию, перевернуть машину и даже не заметить этого. Даже хорошие пилоты действовали из рук вон плохо.
"Уж не знаю, стоит ли мне расцеловать тебя или убить", - сказал Миллер. Он попытался встать.
"Предпочту, чтобы ты меня убил!" - заявил я, оглядываясь на все еще свисающую лестницу. Нижняя перекладина отсутствовала.
Вертолет подпрыгивал и раскачивался, как будто за штурвалом никого не было. Меня трясло так же сильно, как Миллера. Пилоты искали просвет в шторме.
Я подключил гарнитуру обратно и слушал, как пилот говорил своему второму пилоту: "У нас проблемы! Я ни черта не вижу, и пилотировать становится все труднее". Я видел, как бешено мельтешат стрелки.
Затем он увидел над нами небольшой просвет в облаках, и мы направились к нему. Я пытался успокоиться, пока мы поднимались вверх, пытаясь вылететь из шторма.
Я старался выглядеть обнадеживающим, глядя на Миллера и слушая пилотов через гарнитуру. Миллер вытер кровь с рук и всхлипнул, а потом разозлился. "Дерьмо, чувак! Мне не следовало позволять ему идти на задачу. Это моя вина!"
Я вздохнул с облегчением. "Все в порядке!" - сказал я Миллеру.
После еще нескольких рывков мы поднялись над штормом, затем пилот опустил нос, и вой турбины перешел в устойчивое гудение.
Я понял, кто погиб. Это был Хаммонд из взвода связи. Миллер поставил его в свою группу.
Я положил руку ему на плечо и попытался успокоить.
"Я знаю, что ты чувствуешь, чувак, я знаю, что ты чувствуешь…"
Возвращаясь назад, мы летели слегка боком, и в открытую дверь грузового отсека задували порывы ветра, но на этот раз они походили на очищающее дуновение.
На следующий день две команды сидели на взлетке в ожидании прибытия вертолетов. Рон Рейнольдс, один из командиров групп, схватил меня за рукав, когда я проходил мимо, и самым серьезным тоном, какой я когда-либо от него слышал, сказал: "Я не вернусь".
Его руки бессильно висели, а в глазах было отсутствующее выражение. Он не выглядел испуганным, просто ему было известно что-то, чего не знали остальные.
Я не знал, что ответить, поэтому пошутил: "Тогда дай-ка я сфоткаю тебя в последний раз". Я сделал снимок, пока вертолеты садились, а затем поспешил подготовить борт к высадке.
Через два дня после того, как мы высадили его группу, он был мертв. Я слышал их ситреп по время полета над провинцией Тхыатхьен. "У нас контакт. КГ(1) – KIA". Сидя откинувшись на спинку сиденья пилота, я ощутил ужасную боль, а мои глаза горели от сдерживаемых слез, когда я вспомнил наш последний разговор. Но времени скорбеть не было. Мы помчались в Кэмп-Эванс, чтобы забрать силы быстрого реагирования, а затем перебросить их на помощь остаткам группы Рона.
Согласно обязанностям беллимена я должен был оставаться в вертолете. Но когда семь человек из сил быстрого реагирования спрыгнули с полозьев, мне отчаянно хотелось пойти с ними. Но я не мог оставить свой пост. Я знал, что тело Рона где-то рядом, и чувствовал, что должен его увидеть. Когда мы оторвались от земли, я сидел и чувствовал себя трусом из-за того, что не выпрыгнул вместе с группой.
Прошла почти неделя, прежде чем у меня появилась возможность поговорить с Доком Глассером. Док был с Роном в его последние минуты. "Он шел в голове и ему попали прямо в центр груди. Он просто упал навзничь посреди доходящей до пояса слоновой травы. Я держал его на руках, ожидая медэвак. Последним, что сказал Рон, было: "Я хочу пить". Затем он закрыл глаза. Никто не мог ничего поделать".
Двенадцать дней спустя мы потеряли еще одного командира группы: сержанта Билла Марси, убитого, как и Рон, противником-одиночкой. Он был еще одним замечательным парнем, сыном адмирала, так что, очевидно, он оказался там по собственному выбору, и поэтому все остальные очень уважали его.

1. Командир группы (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Эпилог

Нас, ожидающих, было около двух сотен. Я наблюдал, как над бетонкой поднимается горячий воздух, но на сей раз не прислушивался к звуку вертолетов. Одинокий 707-й(1) приземлился и подрулил прямо к нам, двигатели взревели, а затем стихли. У всех нас, отправляющихся домой, вырвался громкий крик радости. Дверь самолета открылась, и по трапу начали спускаться свежеприбывшие солдаты, их бодрый вид тут же начал увядать. В дверном проеме стояла американская стюардесса, она одарила нас приветливой улыбкой и помахала рукой. Это было мое последнее воспоминание о Вьетнаме.
Отбывая, я испытал занятное чувство. Мне стало интересно, что приключилось с тем северовьетнамцем, взятым мной в плен в школе Рекондо – и сможет ли он тоже когда-нибудь вернуться домой. Я все еще носил на ремне его пряжку. Всепоглощающее чувство, возникшие при этой мысли, быстро исчезло, когда сзади в толпе какой-то парень принялся орать проходящим мимо солдатам в новенькой форме без знаков и эмблем: "Эй, вишенки, увидимся через год… если проживете так долго", сопровождая слова утрированным смехом.
Я глянул через плечо на затеявшего балаган специалиста 4-го класса. Он не был одет в форму для джунглей, как мы, и не был похож на пехотинца. Его повседневка цвета хаки выглядела совершенно новой, как будто он не провел и дня за пределами Сайгона. Я слышал, как он хвастался какому-то другому парню, сколько вьетнамских гражданских он сбил на своем автобусе. Я ненавидел парней такого рода.
Я тут же забыл о крикуне, когда услышал, как прозвучала моя фамилия в пассажирском манифесте. На тот момент это было самое счастливое мгновение в моей жизни. Я направился вверх по ступенькам трапа этого прекрасного самолета. Мы называли их "птицами свободы", потому что они являли собой наш билет обратно в Штаты и свободу от "зеленой машины" – Армии.
Мое место было где-то посередине в салоне для нижних чинов. Я был старше по званию всех, кто сидел позади меня. Едва я устроился, как услышал, что тот крикун снова взялся за свое. На сей раз он орал на стюардессу: "У меня спинка не откидывается. Это какое-то дерьмо".
У меня заходили желваки, спина напряглась, а руки сжались в кулаки. В этот момент он стал врагом. Я попытался игнорировать его, но он не унимался. Стюардесса попыталась его урезонить: "Это потому, что вы сидите перед переборкой".
"Я хочу другое место!"
"Сэр, самолет полностью полон".
"Пересадите кого-нибудь из рядовых", - крикнул он ей в лицо.
На этом я выбрался в проход и навелся на его голос, как на цель. Я прошел мимо нескольких рядов. Затем, стоя над ним, я вежливо сказал: "Завали хлебало".
Сначала парень посмотрел на меня, как на простого зануду. "Катись нахер", - пробормотал он, все еще пытаясь откинуть спинку кресла.
Все стихло, когда я сдавил большими пальцами его глотку. "Заткни пасть. Ты меня понял?" Мне хотелось выдавить из него жизнь. Он схватил меня за руки, пытаясь вздохнуть. Я пихнул его обратно на сиденье. "Сиди тут и не пикни". Я извинился перед перепуганной стюардессой и вернулся на свое место. Все принялись аплодировать. Я был немного смущен и меня все еще колотило, когда я проскользнул обратно в свой ряд.
Когда мы летели над океаном, стюардесса подошла и поблагодарила, а затем дала мне бумажку со своим именем и номером телефона. Я принял ее как автограф кинозвезды. Я больше не слышал, чтобы тот придурок в хвосте произнес хоть слово.
Восемнадцать часов спустя мы приземлились в Штатах. В Окленде, Калифорния, было четыре утра, и небольшая группа протестующих держала плакаты и выкрикивала непристойности, когда мы проходили мимо. Я слишком устал, чтобы показать им знак мира.
Следующие три часа мы провели в репо-депо, оформляя уход из Армии. Заполнив документы об увольнении с военной службы, и пройдя медицинский осмотр, я открыл баул и быстро переоделся в гражданскую одежду. Все, кто были одеты в форму для джунглей, бросили ее в огромную кучу посреди помещения. Единственное, что мне хотелось сохранить, это пряжку ремня. Затем я вышел через заднюю дверь и оказался на улице.
Вот и все – ни семей, ни друзей – лишь несколько такси и рейсовых автобусов. Как будто не случилось ничего особенного – как если бы мы были в футбольном лагере, а теперь оказались дома. Я какое-то время постоял на улице, пытаясь определиться со следующим шагом: я понятия не имел, каким он будет. Я решил не ехать домой прямо сейчас. Я купил билет на автобус до Сан-Франциско. Побродив пару дней вокруг моста Золотые Ворота, съев около сотни гамбургеров и выпив десятки густых молочных коктейлей, я направился домой.
Я слышал, что запах – самое сильное чувство, и верю в это, потому что только когда почувствовал запах лежащей в поле свежесрезанной люцерны, я действительно ощутил себя дома. В глубине души я хотел, чтобы была какая-то церемония, или хотя бы транспарант с надписью "Добро пожаловать домой" над церковью, ну или что-то в этом роде. Я позвонил нескольким старым друзьям, и один из них, Дэйв Крэниг, пригласил меня на студенческую вечеринку.
Сначала я был рад оказаться там. Дэйв познакомил меня с несколькими своими друзьями, была даже пара парней, с которыми я ходил в школу. Затем реальность начала рушиться. Моя стрижка под ежик и гражданская одежда сильно устарели: большинство из этих людей были одеты в разноцветные рубашки, оранжевые или фиолетовые брюки и ботинки. Никто, кроме меня, не носил черные низкие тенниски "Конверс". И женщины там были круглоглазые. В последний раз, когда я был рядом с девушками, их можно было купить. Я не знал, как действовать и что говорить.
Это не имело значения, потому что, похоже, никого не интересовало, где я был и чем занимался. Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь спросил. Я хотел рассказать кому-нибудь о том, каково это было, пытаться выжить в грязи под проливным дождем, в пропитанных испарениями густых джунглях, и об опасностях, с которыми я сталкивался. Мне хотелось подробно рассказать о боях, в которых я участвовал, включая количество убитых и перечень наград.
Какой-то спортсмен развлекал публику на кухне рассказом о том, как он сломал запястье на футбольной тренировке, и все охали и ахали. "Я вывихнул запястье во время крушения вертолета в мае", - перебил я. "Но мне повезло: один из моих друзей лишился головы, когда лопасть несущего винта снесла ее". Все в шоке переглянулись и начали выходить из комнаты – не совсем та реакция, какой мне хотелось.
Я вернулся в гостиную, где в одиночестве стояла светловолосая девушка, и попытался завязать разговор, но каким-то образом поймал себя на том, что рассказываю, как наша жизнь зависит от людей, которым мы доверяем. Я полностью потерял ее, когда начал говорить о том, что, по моему мнению, Вьетнам является клапаном сброса давления для гораздо большей войны, которую нельзя затевать. Она посмотрела на меня так, будто я говорю на иностранном языке.
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что никто не хочет слышать о войне. Примерно через час после начала вечеринки я курил сигарету, прислонившись спиной к стене, чувствуя себя параноиком и задаваясь вопросом, зачем я вообще вернулся. Я сунул руку в карман и нащупал листок бумаги с номером телефона стюардессы.
Несколько дней спустя Крэниг позволил мне одолжить его новый GTO для свидания со Сью Хохштрассер, и я направил его в сторону Сан-Франциско. Я так наслаждался вождением, что ехал по прямому участку пустынной дороги к северу от Сакраменто со скоростью около 100 миль в час (160 км/ч). Едва я стянул свои новые тенниски и сунул их под сиденье, чтобы ощущать босые ноги на педалях, как позади появилась машина Калифорнийского дорожного патруля с мигающими огнями.
Я сбросил скорость и съехал на обочину. Яркий свет фары-искателя патрульного залил салон моей машины, когда я наклонился и возился, пытаясь натянуть туфли. Когда я поднял глаза, он уже стоял у моего открытого бокового окна, направляя револьвер мне в голову. "Покажи мне свои руки… Вылезай из машины и на землю – немедленно!"
Я поднял руки, медленно потянул за ручку двери, распахнул ее и выкатился на мостовую. "Не стреляйте, я на вашей стороне".
Он заставил меня уткнуться лицом в землю, пока искал мое удостоверение личности и заглядывал под сиденье. "Зачем ты полез под сиденье?"
Я сказал ему, что, как мне кажется, водить машину без обуви противозаконно.
"Уже несколько лет как нет. Ты можешь оказаться убийцей Зодиаком(2), а я не собираюсь рисковать".
"Это… что?"
"Ты где был… на Луне?"
"Вьетнам".
Я читал, что в древние времена римским солдатам, возвращавшимся с битвы, полагалось пару лет прожить за пределами города и медленно интегрироваться обратно в культуру. Теперь я понял почему.

1. Реактивный авиалайнер Боинг-707 (прим. перев.)
2. Зодиак – псевдоним неустановленного американского серийного убийцы, действовавшего в Северной Калифорнии в конце 60-х, начале 70-х годов. После нападений убийца рассылал в местные газеты письма, подписанные псевдонимом "Зодиак" и помеченные символом, напоминающим кельтский крест (прим. перев.)

ЗЫ. Ну так себе мемуары. А вот дальше будет, пожалуй, самое интересное: выдержки из учебных материалов Школы Рекондо.

_________________
Amat Victoria Curam

Огромное спасибо!

Большое спасибо за труд!
Теперь почитаю все разом