На Soldier Systems Daily есть очень интересный персонаж. Подполковник Терри Болдуин. У которого там аж целый цикл статей. Я до сего момента как-то проглядывал их по диагонали, а тут сидючи вдалеке и без особых дел вчитался. И вы знаете, у человека очень интересные суждения. Так что, наверное, буду потихоньку переводить и делиться.
Записки Болдуина – Наркотики, алкоголь и дисциплина
П/п-к (в отст.) Терри Болдуин 16 октября 2021 г.
Общий приказ по строевой части таков: поддерживать строгую, но не мелочную дисциплину. – Лазар Карно(1) Что касается военной дисциплины, могу с уверенностью сказать, что в Континентальной армии таковой не существовало. – Фридрих-Вильгельм фон Штойбен
Эта статья посвящена дисциплине. Однако я собираюсь использовать исключительно инциденты, связанные с наркотиками и алкоголем, как средство выделить те вопросы, которые я хочу подчеркнуть. За время службы я видел множество солдатских карьер, браков, финансов и жизней, пострадавших от злоупотребления законными и незаконными наркотиками, включая алкоголь. Я не хочу преуменьшать этот печальный факт. Однако я также увидел, что в этих и многих других случаях предположительно благонамеренные усилия командиров по дисциплинарному воздействию на проблемных солдат по факту способствовали усугублению проблемы, а не ее смягчению. Уничтожению солдат вместо их реабилитации. Во многих случаях это объяснялось общим непониманием самого характера "воинской дисциплины". Поймите: лидерство – единственный двигатель, который может толкать организацию вперед, но дисциплина, это топливо, которое заставляет ее двигаться. Подразделение с плохой дисциплиной работает на последних каплях и нуждается в постоянной дозаправке лидерством. В ней периодически нуждаются даже хорошие подразделения. Многие начинающие лидеры – а некоторые из них просто не очень хорошо умеют руководить – считают своим долгом насаждать среди солдат дисциплину. По сути, они считают дисциплину орудием наказания. Пресловутым Дамокловым мечом, который они, в силу своего ранга, могут по собственному усмотрению обратить против своих солдат. В их сознании необходимостью – и их прерогативой – является запихивание дисциплины в глотку каждому солдату: чем раньше и жестче, тем лучше. Конечно, этот ошибочный стиль руководства также предполагает, что солдаты невосприимчивы к любой форме дисциплины, которая им не навязывается. Неправильно! Хорошие командиры не насаждают дисциплину. Скорее, хорошие лидеры знают, что если они решительно потребуют от своего подразделения дисциплины, солдаты исполнят это. Sua Sponte(2). Хорошие лидеры не соглашаются ни на что меньшее.
Я пришел в Армию, которая, на мой взгляд, использовала лучшую дисциплинарную модель, чем виденная мной во второй половине моей карьеры. В конце 70-х годов щедро применялась Статья 15(3) (ART 15) – внесудебное наказание. И да, для любого нового CSM(4), приходящего в пехотный батальон, было своего рода традицией собрать всех NCO(5) и рассказать, сколько ему удалось их нахватать. Максимум, что я когда-либо слышал лично, было восемь. Смысл был не в том, чтобы похвастать, каким нарушителем спокойствия он был когда-то, но, скорее, чтобы подчеркнуть, что он максимально использовал свою возможность "переслужить" те ошибки молодости, и все еще продолжал добиваться успеха. В те дни взыскания налагались почти исключительно командиром роты, и были стремительными. Процесс также был прозрачным. Согласно уставу, запись об ART 15 должна была размещаться на ротной доске объявлений на протяжении семи дней, а затем храниться в канцелярии роты до тех пор, пока солдат не покинет подразделение. Затем документы уничтожались. Именно так. Уничтожались. Разумеется, это были карательные инструменты, служившие для наказания такими взысканиями, как запрет покидать казарму, дополнительные работы, денежные штрафы, исключение из списков на повышение и даже лишение звания. Если командир роты хотел более сурового наказания, он мог направить его на уровень батальона для наложения взыскания старшим офицером. Такое случалось редко. Командиры рот и Первые сержанты были более чем способны самостоятельно решать подобные мелкие дисциплинарные проблемы. По моему опыту, большинство командиров батальонов также предпочитали такой порядок. Конечно, ART 15 также служила "должным предупреждением" получающему ее солдату, и всем остальным солдатам в подразделении. Немного публичного стыда никогда не повредит тому, кто его заслужил. Но вот что самое важное: ART 15 всегда давала столь же верную надежду на возможность исправиться!
Где-то в конце 80-х это начало меняться. Возникла законная обеспокоенность по поводу того, что количество нарушений дисциплины слишком велико и это требует решения. И, как это часто бывает, в ответ на мнимый кризис Армия приняла плохое командирское решение. В ведомстве решили, что необходимо ввести более строгую дисциплину – чем быстрее и жестче, тем лучше. Со временем все вопросы о дисциплинарных нарушениях были подняты на уровень командования батальона и наложения взысканий старшими офицерами. В подавляющем большинстве случаев это была ненужная эскалация. Негативно сказалась и автоматизация. Новые требования к отчетности означали, что запись об ART 15 немедленно отправлялась в Министерство армии, где попадала в централизованный "вечный послужной список" солдата – и теперь уже никогда не могла быть уничтожена или прощена. Вскоре офицеры ротного звена были полностью лишены этого инструмента. Более того, поскольку командиры батальонов поняли, что одна-единственная ART 15 теперь является губительницей карьеры, они тоже стали использовать ее реже. Как ни странно, чем чаще используется ART 15, тем более эффективным инструментом она является. Используемая редко, она была полностью отрицательной, и больше не имела положительных последствий, наблюдаемых мной всего несколько лет назад. В нескольких предыдущих заметках я уже упоминал, что на меня едва не наложили ART 15 в Германии, но вместо этого я получил "реабилитационный" перевод. Это была бы моя третья ART 15, не первая. У меня было две до этого. Одна в Форт-Полк, Луизиана, когда я был на курсе начальной пехотной подготовки, за невыполнение приказа. Я получил за это пять дней в CCF. Кажется, CCF означало "Командирское исправительное учреждение" (Commander's Correctional Facility), но все по какой-то причине называли его "Куриной фермой Чарли" (Charlie's Chicken Farm). У нас еще было такое в Форт-Льюисе, когда я был там в 1978-80 годах. Я отправил туда пару ребят. Это помогло им. В общем, то, что не оставалось никаких постоянных отметок, было очень хорошей идеей. CCF мало чем отличался от начальной подготовки. День состоял из физподготовки, осмотра казарм, строевой подготовки и марш-бросков – но с меньшими промежутками между мероприятиями и еще меньшим количеством сна. Я попал туда сразу после того, как моя рота окончила начальный курс, и вышел как раз вовремя, чтобы присоединиться к ним уже в другой роте того же учебного батальона на курсе AIT(6). Так устроило командование моей учебки. Когда я выходил, некоторые из постоянного состава CCF жали мне руку и желали удачи. Двое из них сказали, что они тоже прошли через это. Это помогло мне сконцентрироваться. Свою вторую ART 15 я получил вскоре после прибытия в Германию. Дважды отсутствовал на построении. Каждое утро в будний день дежурный по расположению ходил по коридорам, стуча в каждую дверь, чтобы всех разбудить. Я был в двухместной комнате, но мой сосед по комнате был на каких-то курсах. Мне еще не хватало самодисциплины, чтобы встать вовремя. Я заслужил обе ART 15, и – по большей части – они послужили своей цели перевоспитания, а затем были официально забыты. Я полагаю, это очень хороший способ делать дело. Когда несколько лет спустя я проходил собеседование для получения совершенно секретного допуска, дознаватель спросил меня, имел ли я когда-либо какие-либо дисциплинарные взыскания? Я сказал ему: "Да, два". Он сказал: "Ну, их же нет в твоем послужном списке?" Я ответил: "В этом все и дело". В том случае, даже если бы ART 15 были в моем личном деле, полагаю, я в любом случае получил бы допуск. Нарушения были незначительными и произошли много лет назад. Однако я, вероятно, не смог бы попасть в OCS(7), останься эти два пятна в моем послужном списке навсегда, и подавай я заявку в 90-е, а не в начале 80-х. Фактически, мне, вероятно, отказали бы в повышении и выгнали еще до того, как я подал бы заявку. Вот вам и искупление.
Я был свидетелем или участвовал в бесчисленных эпизодах всякой связанной с наркотиками и алкоголем ерунды. Я лишь собираюсь поделиться парой, чтобы проиллюстрировать, что я считаю более правильными или наименее неправильными подходами и решениями такого рода проблем лидерства и дисциплины. Я еще вернусь к наркотикам, но хотел бы начать с самого экстремального личного опыта с алкоголем. Мы много пили в Германии в 70-е. Мы полагали, что именно так должно поступать солдатам, и наши NCO обычно подавали в этом пример. Тем не менее, я был достаточно наблюдателен, чтобы понимать, что некоторые из моих соотечественников были скорее пьяницами, чем просто выпивохами. Когда я перешел в отряд "следопытов" (Pathfinder detachment) 3-го авиационного батальона в звании специалиста (Е-4), я жил в казарме, полной членов экипажей вертолетов. Мы ладили очень хорошо. Однако вскоре после того, как я попал туда, один парень решил, что он хотел бы посоревноваться со мной в выпивке. У меня не было сомнений, что он более опытен в этом, но я не был достаточно умен, чтобы сказать "нет". Это был вопрос гордости. Мы были в его комнате с полудюжиной "свидетелей", определявших победителя и проигравшего. Мы сидели на двух койках, лицом друг к другу. Он поставил выпивку. Галлонный (3,78 л) жбан "Джим Бима", как я помню. Один из нас заглатывал стопарь, а затем передавал его другому. Мы продолжали эту процедуру в течение 20 минут и за это время убрали без малого половину бутылки. Ни один из нас не двигался с койки. Мы замедлялись, но я чувствовал себя хорошо. Мне казалось, что я довольно неплохо справляюсь с алкоголем. Я видел, что его глаза стекленеют. Я думал, что выигрываю. Разумеется, он видел мои глаза, и думал то же самое! Я четко помню, как дошел до 20-минутной отметки. После этого я не помню ничего. Вот история, которую мне рассказали на следующий день, около 14 часов спустя, когда я пришел в сознание. Мы продолжали пить еще примерно минут десять. Потом мой соперник стравил на койку. Таким образом, судьи решили, что формально выиграл я. К счастью, мой желудок был умнее меня. Пока его прочищало прямо на его койке, я выбрался в коридор, прежде чем начал выметывать рвоту. Очевидцев впечатлило, что я смог опереться на стену и "покрасить" противоположную, находящуюся примерно в 8 футах (2,45 м). Я добрался до уборной, где, как мне сказали, я, стоя на одном месте, "обдал" все шесть раковин на стене и первые два туалета на дальней стороне в стиле "Изгоняющего дьявола". Как говорили, это было отличное шоу. Затем я протолкался мимо зевак, пошел в свою комнату, где и рухнул. Мне говорили, что дежурный героически пытался добудиться меня, чтобы я мог "убрать свой бардак". Это не сработало. Он мог бы оставить все это мне, не будь запах настолько отвратителен, так что ему пришлось пойти и приказать своему посыльному немедленно вымыть коридор и уборную. Тот еще долго держал на меня обиду. Я проспал почти все неизбежное похмелье. По правде, я изверг почти весь выпитый мной алкоголь до того, как большая его часть попала в мой организм. Мне повезло. Понес ли я наказание за это злоключение? Отнюдь нет. Я не нарушал никаких законов или положений уставов. Поскольку военную полицию не вызывали и никто не отправился в госпиталь, я сомневаюсь, что дежурный даже записал это у себя в журнале. Просто обычный пятничный вечер. Что касается плюсов, то теперь я сделал себе имя, как это часто проделывает молодежь, пытаясь произвести впечатление на других незрелых подростков, совершив что-то особенно глупое и выжив. Чтобы было ясно, эта выходка была воплощением идиотизма. Учитывая вполне реальную возможность алкогольного отравления, это было чертовски близко к суициду. Делал ли я когда-либо что-нибудь подобное снова? Нет. Бросил ли я пить вообще? Конечно же, нет. Позвольте мне подробнее рассказать о взаимоотношениях между Армией и алкоголем в то время. Для Армии употребление алкоголя было полностью санкционированной и весьма традиционной формой самолечения. В предыдущем абзаце я упомянул некоторые негативные последствия злоупотребления алкоголем. Алкоголь очень похож на огонь. Используемый надлежащим образом и с разумными мерами контроля, огонь является бесценным инструментом. Используемый неправильным или небезопасным образом он может уничтожить вас и все, что вы любите. Я в конце концов понял, что если относиться к алкоголю с тем же уважением, что и к огню, можно максимизировать положительное и минимизировать отрицательное – и не обжечься в процессе. Уверен, что это звучит весьма неоднозначно. Позвольте мне уточнить. Алкоголь на протяжении тысячелетий был известен как ценная "социальная смазка". Он все еще может служить этой положительной цели. На протяжении многих лет в Армии существовала многоуровневая клубная система. Даже в небольших гарнизонах были офицерский клуб, сержантский клуб и клубы для рядовых. Они начали отмирать в конце 80-х, когда начали обретать силу закона те новые правила отчетности о дисциплинарных проступках, о которых я упоминал. Большую часть 80-х я пробыл в 82-й воздушно-десантной дивизии, и в те времена в Форт-Брэгге была процветающая система клубов. По пятницам, после того как оружие и снаряжение были вычищены и сданы, командир батальона объявлял "Офицерский сбор" в "О-Клаб". Комманд Сержант-Майор объявлял собственный сержантский сбор, а рядовые солдаты направлялись в солдатский клуб, чтобы вместе выпить. Это было бесценное командообразующее мероприятие, которое давало каждому санкционированный способ выпустить пар в безопасной равноправной обстановке. Без специального приглашения офицеры не ходили в сержантский клуб, а сержанты не ходили в клуб рядовых. У каждого было свое место. И, если не требовалось вмешательства военной полиции или медиков, то, что происходило в клубах, оставалось в клубах. Есть старая поговорка: "Если вы соберете вместе двух рядовых, они будут вести себя как рядовые, и если вы соберете вместе двух полковников, они будут вести себя как рядовые!" Это поговорка верна и, опять же, при разумном использовании, является здоровой концепцией как для отдельных лиц, так и для подразделений. Когда мы убили клубную систему, мы потеряли всю эту благодать. Мы не изменили никаких привычек к выпивке. Все, что мы сделали, это выпихнули людей из гарнизонов, где у них больше не было готового варианта выпить со своими сослуживцами. К слову сказать, в Брэгге периферийные гарнизонные питейные заведения, такие как "Клуб Банник и Пушка" или "Клуб Зеленых беретов", держали оборону еще несколько лет, но в конечном итоге их постигла та же участь, что и более крупные клубы. Люди все чаще и чаще не решались пить в гарнизоне. Это попросту плохо для сплоченности и, в конечном счете, дисциплины подразделения. Справедливости ради, была одна сфера, в которой изменения оказали более конструктивный эффект. Это было сокращение DUI(8). Давным-давно, в случае DUI вне гарнизона, это было делом конкретного человека и гражданских властей. Я никогда не попадался на пьяном вождении, но раз или два был близок к этому. Я знал людей, у которых было 3 или 4 случая – вне гарнизона. Какое-то время Армия жестко относилась к DUI в расположении – часто с применением статей Унифицированного военного кодекса – и игнорировала остальное. Это было явно произвольное и несправедливое разделение. Для протокола: я только за, чтобы люди в состоянии алкогольного опьянения не садились за руль и не рисковали жизнями себя и других. Мы все кровно заинтересованы, чтобы наши сослуживцы остались живы.
Я упоминал, что большинство командиров батальонов (Battalion Commander – BC) неохотно использовали свои полномочия в части ART 15. Большинство, но не все. Когда мы оказались в 90-х, некоторые из командиров обнаружили, что они выглядят положительно в глазах вышестоящего командования, если у них было больше ART 15. Это подразумевало, что они агрессивно "преследовали" недисциплинированность, и, полагаю, делало их выглядящими "жестко". У меня, как у командира роты Сил спецназначения, тут были проблемы. Во-первых, несмотря на то, что я был майором – и, следовательно, "старшим" офицером – у меня вообще не было полномочий по внесудебному наказанию. Все было сосредоточено на уровне батальона. Не то чтобы мне это было очень надо, но я считал, что это инструмент, который должен был быть мне доступен. К сожалению, мое мнение было мнением меньшинства. В те годы такое положение вещей вызвало у меня несколько ненужных проблем. В одном случае большая часть моей роты находилась в Форт-Блисс. Во внеслужебное время выпивка, конечно же, разрешалась. Как-то поздним вечером члены ODA(9) посадили отрубившегося сослуживца в такси, чтобы отправить его в расположение, где мы находились. Как-то так вышло, что ему дали не те указания, и, поскольку солдат вырубился, таксист доставил его в участок военной полиции Блисса. У тех была наша контактная информация для экстренных случаев, и они позвонили нам, чтобы мы его забрали. Ничего страшного. Мой SGM организовал эвакуацию сразу после того, как мы получили уведомление. Однако без какого-либо злого умысла военная полиция представила обычный отчет об "инциденте", и это дошло до Брэгга. А потом мне позвонил мой комбат и сказал, что хочет, чтобы я передал ему "дело" для наложения взыскания на батальонном уровне. Я был ошеломлен. Я сказал BC, что никакого "дела" нет, и что солдат не совершал никаких преступлений и не нарушал каких-либо правил, и я НЕ собирался передавать что-либо в батальон. Это сбило BC с толку. Тогда он захотел узнать, как я собираюсь наказать указанного солдата. Я повторил, не было "никакого преступления, никакого нарушения" и сказал, что не намерен предпринимать никаких действий в отношении этого солдата. Это смутило его еще больше, но в итоге положило конец нашему разговору. По очевидным причинам я не поделился с комбатом, что намереваюсь применить свою собственную форму дисциплинарных мер к ряду других участников. На следующее утро я собрал ODA и принялся грызть им жопы за то, что они не прикрыли "шесть часов"(10) вышедшему из строя товарищу по команде, как им следовало бы. Перед этим я встретился с командиром и сержантом группы и вручил им письменные выговора (Letters of Reprimand – LOR) за то же самое. Я сказал им, что эти два выговора написаны мной лично, и что у меня нет бумажных или цифровых копий. Более того, теперь, когда я дал им понять, что они облажались, я намереваюсь забыть об этом инциденте. Я сказал им, что они могут делать с бумагами все, что угодно. Однако посоветовал им вставить их в рамку и повесить куда-нибудь на стену как напоминание о том, как однажды они подвели свою команду. Это не мое изобретение, но я не раз использовал эту "командирскую уловку". Не знаю, сильно ли помогли эти бумажки, но во всяком случае они не помешали. Люди, которым я объявлял такого рода взыскания, продолжили очень успешную карьеру, и я горжусь ими.
Хорошо, а что же о наркотиках? В прошлый раз я упоминал, что двое солдат из моей пехотной роты умерли от передозировки героина в казарме в Германии в течение первых нескольких недель моего пребывания там. Признаюсь, это меня напугало. Теперь, после того, как я посмотрел "Шоу 70-х"(11), я знаю, что в 70-е годы марихуана была легкодоступна – по крайней мере, в штате Висконсин. Я учился в средней школе в Огайо, и никогда этого не видел. Пьянствующие несовершеннолетние? Безусловно! Это было мерой моего опыта, так что будет справедливо сказать, что, когда я пошел в Армию, я был совершенно наивен в отношении наркотиков. Помимо героина, в Германии в некоторых количествах был доступен ЛСД. Возможно, и другие "тяжелые наркотики". Я держался подальше от всего этого дерьма. Но в основном это был гашиш из Турции. У нас многие курили хэш. И да, не буду говорить, что я ни разу не поддался давлению сверстников и не экспериментировал, сделав пару – или больше – затяжек из трубки с хэшем. Это было. Меня это не вштырило. Если вы смотрели "Взвод", то знаете, что не клевые "лайферы"(12) пили, а "клевые парни", такие как персонаж Чарли Шина, курили. Я довольно быстро обнаружил, что я не вписываюсь – или не хочу вписываться – к курильщикам и предпочитаю пьющих, даже если это были ужасные "лайферы". Безусловно, обе стороны клялись, что страстно ненавидят Армию. Однако выпивохи тусили открыто. Они распахивали двери своих комнат и позволяли любому проходящему зайти и разделить удовольствие. Их процедура самолечения была скорее одним из тех вариантов командообразования, о которых я говорил ранее. Курильщики прятались в своих комнатах, открыв окна, чтобы выпустить дым, бесконечно скуля о том, как их обманул вербовщик. Это было непривлекательно и удручающе. Оказалось, что люди, которых я уважал – сержанты – пили. Так что я взял за правило отвисать с ними и пить как можно больше. И это, понятно, обернулось к лучшему. И последняя ситуация, связанная с наркотиками. Когда я был в Кэмп-Макколл, у меня был NCO, которого за несколько месяцев до того, как я туда попал, выбрали Инструктором года SWCS(13). Это был SFC(14), которому чуть-чуть не хватало до 18 лет службы. А потом он зашкварился на анализе мочи – кокаин. Как выяснилось, ему было под сорок, и из-за кризиса среднего возраста он вместо спортивного автомобиля или нового пикапа обзавелся 20-летней женой из колледжа. Я ни разу не видел ее, но она явно была "тусовщицей" и красоткой. Очень горячей. Она якобы любила втянуть пару дорожек перед сексом. В конце концов, она убедила его, что если он сделает то же самое, это "улучшит впечатление". Я не утверждаю, что девчонка сбила его с пути… Но, да, она это сделала. Любой из нас, у кого есть хер, знает, как легко это может случиться. Я не оправдываю его участия в этом. Он был старше и старшим NCO. Он был достаточно разумен. Это был железобетонный случай нарушения дисциплины, который ушел бы наверх помимо меня, когда бы это ни случилось. Однако он был одним из моих людей, и я хотел иметь право голоса в его наказании. Мой BC в тот момент был твердо настроен "выбарабанить"(15) его со службы, уволив с "неблагоприятной формулировкой". Фактически, он хотел ускорить процесс до того, как NCO достигнет 18-летней отметки, чтобы гарантировать, что он не будет иметь права на какое-либо пенсионное пособие. Я посчитал это мелочным и излишне мстительным – и сказал об этом своему комбату. Я возразил, что сержант не был арестован, ему не было предъявлено обвинение в хранении кокаина, и что ранее это никоим образом не сказалось на его образцовом исполнении служебных обязанностей. Я настаивал, что его следует разжаловать в SSG(16), позволить дослужить оставшиеся два года и после 20 лет службы уволить с честью в этом звании. Это казалось мне более уместным. Более того, я утверждал, что для подразделения будет правильным примером, если ему дадут возможность "переслужить" его ошибку. Мои аргументы остались без внимания. В конце концов, это не имело большого значения. Я посоветовал NCO, что он может – и, по моему мнению, должен – оспорить увольнение. Он отказался. Ему было неловко и стыдно, и он чувствовал необходимость принять мученичество. Я считал это расточительством и, честно говоря, несправедливостью. Он не был безнадежен!
Следует также упомянуть: каждый командир знает, что наркотики – не единственная проблема. Я знаю множество военнослужащих – вплоть до трехзвездочных генералов – которые изо всех сил боролись с вызывающими привыкание вторичными эффектами стимуляторов, транквилизаторов и болеутоляющих таблеток, прописываемых и бесплатно предоставляемых американским военным. Несомненно, есть логический аргумент в пользу "нулевой терпимости", когда дело касается злоупотребления наркотиками, алкоголем или любых других случаях нарушения дисциплины. Тем не менее, я не считаю эти аргументы убедительными. Если мы максимизируем все наказания, мы установим ложную эквивалентность того, что все неблагоразумные поступки имеют равные тяжесть и серьезность. Это явно неверно. И мы отрицаем любую возможность искупления. Унифицированный военный кодекс не просто так дает командирам значительную свободу действий. Мы прекрасно знаем, что люди совершают ошибки. Иногда вопиющие. Особенно молодые. Часто таким ошибкам способствуют наркотики и алкоголь. Если честно, мы также знаем, что большинству из нас самим едва удалось избежать некоторых из тех становящихся концом карьеры обстоятельств. Военная дисциплина заключается не в том, чтобы наказать солдата или дать командиру возможность лишний раз отметить свою "крутость" в своем послужном списке. Вместо этого военная дисциплина должна в первую очередь касаться того, что хорошо для подразделения, Армии и, в конечном итоге, нации. Конечно, если вам попадется действительно неисправимый человек, избавьтесь от него, во что бы то ни стало и как можно скорее. По моему опыту, очень, очень немногие из солдат не заслуживают шанса "переслужить" свои сиюминутные проблемы. К счастью, кое-что из этого происходит и сегодня. Я знаю одного солдата, который пару лет назад попался на пьяном вождении в Форт-Худе. Сначала казалось, что его командование собиралось вышвырнуть его из Армии без лишних церемоний. В последний миг его приговор был отсрочен, он собрался, вернулся сильным, и всего через пару месяцев получил сержантские нашивки. Ему была предоставлена возможность искупления, и он максимально воспользовался ею. Думаю, что Армия только выиграет, если снова сделает подобные вещи официальным стандартом и вернет здоровые дисциплинарные полномочия обратно на ротный уровень. И в конце концов, хватит заносить все АРТ 15 в личные дела солдат навсегда!
De Oppresso Liber! Подполковник Армии США (в отставке) Терри Болдуин, с 1975 по 2011 год находился на действительной службе в различных должностях в пехоте и Силах специального назначения. SSD счастлив иметь его в качестве читателя, и участника.
1. Французский государственный и военный деятель. Один из "архитекторов" Новой армии Первой республики (прим. перев.) 2. Добровольно, по собственному желанию. Также девиз 75-го полка Рейнджеров (прим. перев.) 3. Наказания за незначительные проступки, налагаемые прямыми и непосредственными начальниками Аналог наших дисциплинарных взысканий, предусматриваемых Дисциплинарным уставом (прим. перев.) 4. Комманд Сержант-Майор (Command Sergeant Mayor) – унтер-офицерское звание, обозначающее самого старшего из сержантов армейского подразделения, имеющего собственное знамя (от батальона и выше) (прим. перев.) 5. Non-Commissioned Officers – унтер-офицеры, сержантский состав (прим. перев.) 6. Курс расширенной пехотной подготовки (Advanced Infantry Training), следует за начальной подготовкой (прим. перев.) 7. Школа кандидатов в офицеры – Officer Candidate School (прим. перев.) 8. Driving under influence – вождение "под воздействием", т.е. в нетрезвом виде, под наркотиками и т.п. (прим. перев.) 9. Оперативный отряд "Альфа" – низовая организационная единица Сил спецназначения армии США (прим. перев.) 10. Шесть часов по циферблату. Тыл, задницу (прим. перев.) 11. Сериал о жизни нескольких подростков, живущих в Пойнт-Плейс, Висконсин. Шел с 1998 по 2006 год (прим. перев.) 12. Лайфер (Lifer) – Профессиональный военный (зачастую включая офицеров) и вообще любой, хотя бы раз подписавший повторный контракт на военную службу (прим. перев.) 13 Центр и Школа специальных методов вооруженной борьбы имени Кеннеди – John F. Kennedy Special Warfare Center and School (прим. перев.) 14. Сержант первого класса – Sergeant First Class (прим. перев.) 15. Т.н. процедура "выбарабанивания" – воинская традиция, согласно которой с военнослужащего, изгоняемого из подразделения или с позором увольняемого с военной службы, под барабанную дробь перед строем срываются знаки принадлежности к подразделению, роду войск и (или) знаки различия (прим. перев.) 16. Штаб-сержант – Staff Sergeant (прим. перев.)
_________________ Amat Victoria Curam
|