Сергей, огромное СПАСИБИЩЕ! Жду с нетерпением, дабы унять нестерпимый зуд! Категорически рекомендую к изучению сей труд выпускникам ВВУЗов!

Спасибо большое. Крайне интересная книга, однако.

Я этого не знал, но оказывается существует мнение, что Хакворт стал прообразом подполковника Килгорна из фильма Френсиса Форда Копполы "Апокалипсис сегодня". Того самого, который "Люблю я запах напалма по утрам".
Можете сравнить свои впечатления от фильма, и от книги )))

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
К юго-западу от базы огневой поддержки «Мур»
26 февраля 1969 г.

Как только я прибыл на КП 1-й бригады, я понял, что происходит что-то ужасное. По большому бункеру, обложенному мешками с песком, в котором располагался нервный центр бригады, прокатывались волны напряжения — полное ощущение, что «дерьмо случается». У входа меня встретил абсолютно серьезный капитан Эдвард Кларк.
— Сэр, у нас проблемы, — произнес он. — Посадочная площадка одной из групп Патруля глубинной разведки находится под обстрелом, а полковник Хант ссыт кипятком.
Патруль глубинной разведки — это небольшие разведгруппы, состоящие только из добровольцев, очень уязвимые, выполняющие роль глаз и ушей командира и вступающие в бой только в случае необходимости. Короче говоря, это одна из самых опасных работ во Вьетнаме.
Кларк отвел меня к Ханту, который прослушивал радиосеть бригады. Выглядел он как биржевой маклер, только что получивший сообщение о том, что рынок акций был слит в унитаз. Я подошел к нему так, как будто находился под следствием военного трибунала.
— Подполковник Хакворт прибыл по вашему приказанию, сэр!
Курсант Хакворт отдал своему исполняющему обязанности командира одно из самых четких воинских приветствий, которые он когда-либо делал, но Хант был слишком занят, чтобы обратить на это внимание. Он указал на большую карту, развернутую рядом с кучей пищащих радиостанций.
— Подполковник, вот сюда мы выслали группу глубинной разведки, — сообщил он. — У них возникли проблемы. При попытке эвакуировать раненых сбили вертолет, они окружены и понесли большие потери — 16 раненых из 18 человек. — Казалось, полковник находился на грани нервного срыва, и судя по тому, что он мне только что рассказал, он, вероятно, предчувствовал крушение своей армейской карьеры.
— Мы потеряли с ними связь, и их точное местонахождение неизвестно; мы знаем только то, что они где-то здесь. — Он провел пальцем по четырехмильному квадрату на карте. Потерянная группа была из состава роты рейнджеров 9-й дивизии — рота «E» 75-го полка. Чертовски хорошие ребята! — Мы должны их вытащить, — закончил Хант, оставив без внимания свою собственную роль в их высадке.
«Значит, этот сукин сын не собирается меня увольнять», — решил я, и почувствовал себя так, как будто меня отстегнули от электрического стула за несколько секунд до включения рубильника. А может оно так и было?
Конечно, он имел в виду, что это ты должен их вытащить. Ты, Крутой! Жестокое задание — представьте себе Береговую охрану США, получившую приказ искать пловца, потерявшегося в море во время шторма где-то между Гавайями и Калифорнией.
Когда я спросил Ханта, какими авиационными средствами мы располагаем для переброски подкреплений, он ответил, что все, что есть в наличии, — это бригадный «Лоуч», [1] маленькая «птичка» с летчиком, вторым летчиком и местом для двух человек сзади. Обычно в бригадном авиационном взводе было четыре такие «птички», и каждый батальон мог пользоваться одной из них в течение некоторой части дня. «Лоуч» был тем самым вертолетом, который мы использовали для проведения разведки, выполнения экстренных заданий и для управления подразделениями. Но использовать его для переброски пехотной роты численностью восемьдесят человек для спасения восемнадцати попавших в ловушку разведчиков и экипажа вертолета? Почему бы не поохотиться на гризли с игрушечным ружьем?
Я бросил на Ханта взгляд, который красноречиво говорил: я не собираюсь ничего предпринимать с одним лишь «Лоучем».
— Муссельман работает над тем, чтобы получить больше бортов, — быстро ответил тот, прочитав мое выражение лица. «Лоуч» мне выделялся как вертолет управления, только для немедленной воздушной разведки и установления связи с группой Патруля глубинной разведки. Я еще раз взглянул на карту. «Они примерно в сорока километрах, — подумал я, — нужно двадцать минут, чтобы до них добраться».
Я попросил у начальника оперативного отделения штаба бригады вертолет, после чего схватил на КП телефонный аппарат и вызвал свой командно-наблюдательный пункт, чтобы отдать распоряжения Бамстеду:
— Свяжись с ДеРоосом. Переведи его на посадочную площадку как можно скорее, и сообщи ему, чтобы он приготовился к ночной высадке. Я проинструктирую его, как только он поднимется в воздух.
После этого я предупредил Чама Роберта:
— Собирай свое снаряжение и жди меня на площадке!
Потом я через Муссельмана передал командиру авиационного подразделения, который будет перебрасывать воздушный десант, чтобы он вышел на мою командную частоту и решил вопрос с Бамстедом о погрузке ДеРооса. Слава Богу, что в то утро Хант не уволил моего самого опытного ротного!
Когда я направился к выходу из бункера, ко мне подбежал Хант.
— Подполковник, — сказал он, — сделайте все возможное, чтобы эвакуировать их.
Я обернулся.
— Полковник Хант, если я вытащу этих людей, вы больше никогда не будете задрачивать мой батальон. Вы просто будете говорить мне, чего вы хотите и когда вы хотите это сделать, но будете держаться подальше от моей задницы, когда я это делаю. Вы поняли меня?
Задира Хант исчез. На его месте теперь стоял маленький мальчик, ожидавший у кабинета директора своей очереди получить порку. Опустив взгляд на свои начищенные ботинки, он медленно и молча кивнул головой.
Со мной в вертолет забрался офицер бригады по взаимодействию с авиацией, капитан, и я оказался сидящим впереди рядом с ним. Чам со своей носимой радиостанцией пристегнулся к двум сиденьям позади нас. Оказавшись в воздухе, я связался с ДеРоосом по бортовой УКВ-радиостанции, чтобы убедиться, что он со своими ребятами направляется на посадочную площадку.
— Как по мне, так это королевская подстава, босс! Прием, — послышался голос веселого, дерзкого, крутого Горди.
— Понял тебя, но мы их размотаем. Я должен выйти из эфира через несколько минут. Выясню, что происходит, и выработаю план действий. Вызови меня, как только окажешься в пути, я введу тебя в курс дела. Прием.
— Будет сделано, Крутой-6.
Я начал работать с рацией, как авиадиспетчер, переключаясь с частоты на частоту, чтобы переговорить с Бамстедом из батальона, проследить за продвижением ДеРооса и послушать сигналы бедствия, поступающие от самих рейнджеров.
— Мэйдей! Мэйдей! Мэйдей! [2]
Радист рейнджеров пытался вызвать помощь, но его односторонние призывы о помощи не приносили ни нам, ни ему никакой пользы. Пока он работал на передачу, принимать сообщения он не мог.
— Да оторвись ты от гребаного радио! — кричал я ему. — Вызови командира! Кого-нибудь, кто сможет сказать мне, где вы находитесь, и где мы сможем приземлиться. Как лучше всего попасть к вам? Я ищу вас в темноте!
Но в ответ слышалось только бесконечное «мэйдей». Но я уловил одну подсказку: всякий раз, когда радист передавал сигнал бедствия, я слышал, как на заднем плане идет перестрелка, там слышались разрывы гранат и выстрелы из РПГ, доносился рокот автоматов АК-47 и винтовок М-16. Разведчики были еще живы, но судя по «тра-та-та-та» и «бам-бам-бам», жить им оставалось недолго.
Полет продолжался уже минут двадцать, и тут я понял, что мы близко к месту действия. Посмотрев на восток, я увидел небольшое мерцание, едва различимый маленький красный огонек.
Вот!
— Посмотри влево на десять часов, — сказал я летчику.
Уже почти стемнело. Он повернул «птичку», и через несколько минут мы увидели силуэт сбитого вертолета «Хьюи», сидящего в том, что выглядело как дренажная канава, с мигающим красным бортовым огнем на крыше.
— Скоро все окажется бесполезным, — произнес Чам.
Кружась над местом боя, я перешел с частоты рейнджеров на частоту батальона, пытаясь выяснить, где находится ДеРоос, и все время надеясь поговорить с группой глубинной разведки внизу. Но в ответ получал только «Мэйдей! Мэйдей! Мэйдей!»
Доложился ДеРоос — он уже был на пути сюда.
— Отлично, Горди. Мы их нашли и ищем, где сесть. Не могу переговорить с парнями на земле. Возможно, тебе придется выходить без подготовки.
Я сказал ему, чтобы их ведущий экипаж взял пеленг на мой сигнал и вышел на нас, а затем снова переключился на разведчиков.
— Мэйдей! Мэйдей!
— Такое впечатление, что я разговариваю сам с собой, — крикнул я Чаму.
В подобного рода боях я участвовал в составе 101-й дивизии, но мне никогда не приходилось оказываться в ситуации, когда я не мог связаться с командиром или радистом на земле. Когда командир не может связаться с ребятами в бою, то он в серьезном дерьме. Сцена внизу была сюрреалистичной — красные и зеленые трассеры в небе под нами, искореженный вертолет с мигающим красным огнем, вспышки выстрелов вокруг «птички». Как будто я смотрел вниз на вечеринку по случаю Четвертого июля, [3] на который нагрянули полицейские, — круг мигающих огней с этим чертовым маяком, мерцающим в самом центре.
— Выстрой вокруг мужиков стальную стену, — приказал я Чаму. — Начни издалека и медленно приближай его, пока не окажешься в паре сотен ярдов вокруг вертолета. Затем держи неподвижный заградительный огонь до тех пор, пока я не скажу тебе его перенести.
Сейчас я применял еще один типовой боевой прием 101-й дивизии — взрыхлить землю вокруг окруженных сил. Чтобы обескуражить атакующего, нет ничего лучше, чем меткий артиллерийский огонь. Он не только разрывает ему задницу, но и дает понять, что его жертва больше не беспомощна, и что задавить ее будет непросто. Во время битвы при Дакто [4] такой прием спас несколько наших подразделений, но он был опасен: снаряд мог не долететь, мог попасть в расположении наших войск. Оставалось надеяться, что заградительный огонь даст нам время разобраться, что происходит на земле. Может быть, бог артиллерии будет к нам милостив.
Я снова попробовал связаться с радиосетью рейнджеров.
— Мэйдей! Мэйдей! Господи, кто-нибудь, помогите нам!
Снова односторонняя связь. Конечно, радист не мог не видеть в темноте нашу «птичку» в небе, и наверняка он понимал, что мне нужно с ним поговорить. Должно быть, у него вышла из строя радиостанция.
— Крутой-6, я Сойка-6. Нахожусь примерно в двадцати минутах полёта от вас. Со мной ганшипы и слики. [5] Запрашиваю обстановку.
Да это просто музыка! Полноценный, мать его, военный оркестр!
«Сойке-6» был личным позывным начальника авиации 9-й дивизии подполковника Билла Крауча. Он совершил форменное чудо, организовав борта и прихватив часть роты «Клеймор» за удивительно короткий срок.
— Сойка, мы ищем посадочную площадку, — ответил я по радио. — Я проинформирую вас о плане действий, когда вы прибудете на место.
«Сойка» сообщила, что вместе с ней летит транспортная вертолетная рота. К тому же, воздушная кавалерия знала местность — ранее в тот же вечер они высаживали группу глубинной разведки.
Примерно в это же время Чам, прекрасно читавший карты, сообщил, что артиллеристы только что сообщили ему, что разведчики ранее запросили пристрелочный выстрел, после чего пропали из эфира.
— Они находятся немного севернее сбитой «птички», — добавил он. — Делаю пристрелочный выстрел. — Как он мог понять это все в темноте, мчась на скорости 100 миль в час, было выше понимания простого ворчуна.
Вдруг ни с того ни с сего летчик заявил:
— Мы должны уходить.
Я повернулся.
— Что значит уходить?
— Желтый сигнал. У нас кончается топливо.
— О, Господи! Сколько у нас осталось?
— Минут на пять, не больше.
— А как далеко до сликов?
— Может быть, минут пятнадцать.
Пятнадцать минут? Я мог бы придушить этого парня только за то, что он вылетел на задание на незаправленной «птичке». Я должен был быть на месте, когда прибудет рота ДеРооса, чтобы показать им, где посадить борта, а самому ротному — что делать, когда он окажется со своими людьми на земле. Но задолго до этого у нас закончилось бы топливо.
Я не мог бросить Горди на произвол судьбы и оставить его идти вслепую. Мы нашли место, которое он мог использовать, — большое открытое рисовое поле примерно в 600 ярдах от сбитого вертолета. Через несколько минут я мог бы проинформировать Крауча или командира подразделения воздушной кавалерии, и любой из них мог бы руководить действиями, пока мы заправляемся.
— Мы должны уходить прямо сейчас! — голос пилота был напряжен от волнения. — Нам едва хватит топлива, чтобы долететь до базы «Мур»!
Тут я принял самое рискованное решение в своей жизни. Оно исходило скорее из интуиции, чем из головы — как если бы я ехал в машине на скорости, а впереди вдруг оказался мальчик, бегущий за мячом, и у меня оставались наносекунды, чтобы не врезаться в него. И в этом случае у тебя остается четыре простых варианта: отвернуть влево, отвернуть вправо, сплющить ребенка или, как в данном случае, развернуться и вернуться на базу.
И был еще пятый вариант, самый тяжелый — приземлиться прямо в центре ада.
Видит Бог, я хотел, чтобы Хант сгорел в огне — и если бы рейнджеры погибли, его карьера погибла бы вместе с ними. «Эй, парень, у тебя кончается топливо», — прошептал маленький внутренний голос. Пусть Хант варится в собственном соку. Это он загнал этих людей в ловушку, это он нарушил основополагающие принципы работы групп глубинной разведки. Пусть теперь расплачивается.
Но тут же другой голос произнес: «Да, но на самом деле это не он будет платить — а те двадцать два парня внизу».
— Приготовься, — сказал я Чаму. — Мы идем вниз.
— Я не против. Звучит заманчиво.
Летчик оказался единственным, кто обладал хоть каким-то здравым смыслом.
— Ни за что, сэр! Я не собираюсь садиться! Я отказываюсь садиться!
Он не был трусом — просто умный ребенок, который не хотел вваливаться без приглашения на барбекю к Вьетконгу, где он вполне мог оказаться в качестве основного блюда, медленно переворачивающегося на очень горячем гриле.
— Подумай еще раз, — произнес я, и приставил дуло своего пистолета прямо к его шлему. — Ты сейчас же посадишь этот гребаный аппарат! Паркуй эту чертову штуку или я вышибу тебе мозги!
Если бы он поразмыслил мозгами, то понял бы, что я никогда так не сделаю — скорее, я бы совершил харакири, не преминув забрать с собой и Чама. Не очень умно, но, может быть, стальной шлем помешал ему думать. С тех пор я часто размышляю, что было бы, если бы он подыграл мне в моем блефе, например, если бы он ответил: «Давай, стреляй, но лучше спроси сам себя, кто будет управлять этой “птичкой”».
Как бы там ни было, его внимание я привлек. Мы спустились вниз, подобно эскалатору, поднырнули и зависли рядом со сбитым «Хьюи». Вокруг «Лоуча», подобно молниям, проносились пули. Когда мы оказались в шести или семи футах от земли, к нам потянулись руки, которые начали отчаянно хвататься за полозья, как будто выжившие пытались сорвать нашу «птичку» с неба. Они и в самом деле трясли вертолет. Мы с Чамом стали отпихиваться.
— Пошли! — крикнул я, и мы оба выскочили за борт, — только чтобы оказаться по колено в грязи, пока «Лоуч» потащил свою задницу прочь, отвалив вверх и в сторону. Готов поспорить, что этому жокею вертолета понадобилась лопата, чтобы очистить все, что он навалил на своем рабочем месте.
Я повернулся к Чаму.
— Если бы нас сейчас видел Праженка, он бы решил, что мы оба ебанулись.
Чам знал Евангелие от Праженки — простые, мудрые слова сержанта моего разведывательного взвода в Италии, как для меня — образца пехотного командира. Словно я снова слышал его громкие и четкие слова: «В бою никогда, ни на что не иди добровольно, и никогда не рискуй, если шансы не в твою пользу».
Чам посмотрел на меня так, словно у него не осталось в этом никаких сомнений.
Выбравшись из грязи, мы огляделись и попытались понять, что, черт возьми, происходит. Я уже бывал в подобных переделках в качестве командира отделения и взводного сержанта, и знал, что все не так уж безнадежно, если мы поторопимся.
Солдаты на земле сбились в плотную кучу, оставшись, похоже, без руководства. В темноте я не мог различить экипаж вертолета и рейнджеров, но все они хотели одного — поскорее убраться, и винить их за это было нельзя.
Мне уже доводилось видеть подобный страх, особенно в тяжелые дни Корейской войны. Если мы не возьмем этих парней в руки, не восстановим дисциплину и не организуем оборонительные позиции в кратчайшие сроки, то можем оказаться очень мертвыми. И очень скоро.
— Добро, Чам, подведи заградительный огонь поближе, и скорректируй его по внешнему краю опушки леса, пока я не выстрою оборонительный периметр.
Я хватал рейнджеров и летчиков за куртки и штаны, кричал, тянул и толкал, пока мы на скорую руку не создали вокруг сбитой «птички» круговую оборону. Почти все были ранены, но все оставались в игре.
На поле боя, когда дела идут плохо, требуется всего несколько храбрецов, чтобы переломить ситуацию. По моему опыту, из десяти человек прирожденными бойцами являются только один или два. Но стоит одному бойцу крикнуть: «За мной!» — и броситься в атаку, как все остальные воодушевляются. В данном случае рейнджеры — даже окровавленные — до последнего оставались бойцами.
Сбитый «Хьюи» занимал примерно треть поляны, оставляя более чем достаточно места, чтобы подтянуть одиночные вертолеты. За поляной росли деревья и пальмы нипа, и по вспышкам выстрелов я догадался, что там, среди растительности, рассеяны небольшие силы Вьетконга. Загрохотала артиллерия Чама, и это был самый радостный звук, который услышали солдаты за все время.
ВУУУУУМП. Вьетконговцы должны были подумать: «Ой-ой, у них там появилось подкрепление».
ВУУУУУМП. У них есть большая дубина.
ВУУУУУМП. Они ее используют.
ВУУУУУМП. Лучше вставать на тапки.
Огонь противника сразу прекратился, как будто мы щелкнули выключателем. Чам был занят больше, чем однорукий жонглер в цирке: корректировал огонь артиллерии, поливал из своей М-16 близлежащие джунгли, переключал нашу единственную радиостанцию с артиллерийской частоты на мою пехотную.
В этот момент на моей частоте появилась «Сигара-21». Прибыла воздушная кавалерия!
— Крутой-6, я Сигара-21. Подлетное время пять минут. Жду ваших указаний.
Я сообщил Чаму, чтобы он приготовился прекратить свой артиллерийский огонь.
— Сигара-21! — крикнул я. — Зачистите внешнюю линию деревьев с севера на юг своими «Кобрами», как только мы прекратим артогонь, и будьте готовы по моему сигналу выводить по одному транспортному борту на мой стробоскоп. Мы плотно сидим вокруг сбитой «птички»; можете наблюдать ее мигающий красный бортовой огонь. Ведите огонь по внешнему краю опушки. Добро, начинаем, мы прекращаем заградительный огонь — последний залп будет «Вилли Питер». [6]
Я передал Чаму рацию, и он, переключившись на частоту своей артиллерии, передал им команду на прекращение огня.
Ад — это заправленный топливом и горящий вертолет внутри твоей оборонительной позиции и взрывающиеся вокруг снаряды. Я знал, что высадка будет сложной. Площадка рядом со сбитым вертолетом имела около двадцати ярдов в длину и пятьдесят ярдов в ширину, и внешне напоминала небольшую парковку. Но дальше находились деревья. Если мы потеряем хотя бы еще один борт, игра будет окончена. Но, как и в случае с артиллерийским огнем, мы должны были рискнуть. Выигрыш — спасение попавших в ловушку людей — с лихвой перекрывал любой риск.
Другой проблемой стала видимость. Летчикам не хватало освещенности, чтобы увидеть куда садиться, а посадочная площадка была чернее, чем душа серийного убийцы. После того как мы дали команду артиллерии прекратить огонь, я забрал у Чама рацию, пристегнул ее к спине, а стробоскоп поместил в свой стальной шлем, удерживая его над головой вверх тормашками, как олимпийский факел. Теперь летчики воздушной кавалерии могли видеть стробоскоп, а вьетконговцы — нет.
Я снова переключился на пехотную частоту, затем, все еще держа вверху шлем, вышел к центру площадки.
«Сигара-21» сообщил, что видит сигнал стробоскопа.
— Сигара-21, будем выводить по одному борту за раз. Пусть подходят с запада на высоте 600 футов и, когда увидят стробоскоп, снижаются и выходят прямо на точку. Я буду наводить каждый вертолет. Здесь много грязи. Пусть ваши «Кобры» обрабатывают опушку на севере.
— Клеймор-6, готов выводить своих ворчунов? — спросил я у ДеРооса. — Убедись, что они знают, что на площадке находятся свои, и как только ребята спешатся, их выведут на позиции — прямо как на спектакле.
— Понял, Крутой.
Если сравнивать с тем, что происходило у нас в горах и джунглях, то я уже не раз отрабатывал этот маневр. Однако летчики на Центральном нагорье привыкли к маленьким посадочным площадкам, здесь же авиаторы твердили мне, что на моей площадке не хватит места, чтобы посадить «птичку» рядом с лежащим на ней повреждённым вертолетом. Было слишком темно, слишком рискованно, слишком много деревьев и неудачный заход. Они хотели уйти на бóльшую площадку на рисовом поле к западу.
Хотя окончательное решение о посадке принимали летчики, эту идею я отверг. Их площадка не была безопасной — парни Горди могли приземлиться прямо на головы подразделения гуков.
Ведущим шел двадцатиоднолетний уорент-офицер Дэн Хикман, у которого, к счастью, хватило яиц реализовать мой план. Он летел на «Сигаре-21», транспортном «Хьюи», в сопровождении еще двух «Сигар», двух «Кобр» и — согласно журналу боевых действий моего батальона — слика 9-й дивизии, которому было поручено вывезти сбитый экипаж.
«Увидеть посадочную площадку и, соответственно, выполнить нормальный заход я не мог, — сказал Хикман. — Мне пришлось наугад взять направление туда, куда я предполагал, и падать вниз, почти потеряв сознание, пробираясь вдоль джунглей, пока я не увидел ваш стробоскоп. Затем я опустился прямо вниз, что было непросто, так как мы были сильно загружены вашими войсками и имели на борту полный запас топлива».
— Давай левее! Правее! Вы сейчас прямо над нами. Вниз, вниз, вниз! — передал я ему по радио. Он треснулся о землю как камень, но в грязи не застрял.
Из вертолета выскочил ДеРоос со своим радистом, за ними последовало отделение ворчунов во главе с Джерри Салливаном из «Белого» взвода роты «Клеймор» Рекса Флетчера. «Идея отправиться в неизвестное место в темноте была довольно сложной, — вспоминает Салливан. — Помню, как мы приближались к площадке, видели стробоскоп и трассеры и думали: “Мы все умрем”».
После смелого примера Хикмана последовали «Сигара-26» под управлением уорент-офицера Элмора Джордона и «Сигара-24», пилотируемая другим летчиком. Экипажи «Сигар» — рота «B» 3/17-го полка воздушной кавалерии — были великолепны. «Крутые» работали с ними в окрестностях БОП «Мур», и в ту злополучную ночь они вполне оправдали свою репутацию, когда бесстрашно пронеслись по небу, полному пулеметного огня, в сумасшедших летных условиях. Одна за другой, с хореографической точностью, как у «Рокеттс», [7] «птички» высаживали ворчунов и уносились в ночь. Хикман попросил своего командира экипажа снять дверь пилотской кабины, чтобы он мог высунуться наружу и лучше видеть.
«Не уверен, что смог бы заметить ту узенькую полоску, если бы не высунулся», — сказал мне потом Хикман.
На мой вопрос, велся ли сильный огонь с земли, он ответил: «Когда я туда добрался, стрельба велась, но во время захода на посадку я был настолько сосредоточен на том, чтобы не задеть деревья и никого не убить, снеся их, что, честно говоря, не обратил на это внимания».
С моей стороны шум стоял дикий — «тумп, тумп, тумп, тумп» вертолетных винтов звучали в такт с «воу-бахами» НУРСов «Кобр», врезавшихся в опушку тропического леса. Но как только ганшипы заработали по джунглям, а Хикман и его товарищи первыми оказались на площадке, больше я вражеского огня не слышал.
«Мы были напуганы до смерти, — вспоминает Салливан. — Мало того, мы действительно не знали, во что ввязываемся. То есть мы знали, что группа глубинной разведки попала в беду, но не знали, окружена ли она тысячей вьетконговцев или пятьюдесятью, или вся группа уничтожена. Когда мы только вошли в зону обстрела, некоторые из нас заговорили о том, не забрали ли гуки с подбитого вертолета М-60, [8] и если таки да, то у нас могут быть серьезные проблемы. Высадившись на землю, я выяснил, что они не только не забрали их, но и что наши ребята уже установили их на своих оборонительных позициях.
— Усилить позиции! — сказал я Горди, когда Хикман поднялся в воздух. — Отправь рейнджеров и экипаж сюда, пока ты размещаешь своих людей, а когда соберешь роту, медленно расширяй периметр.
Горди снова был невозмутим.
— Есть, сэр. Могу я оставить рейнджеров?
Я усмехнулся.
— Хорошая попытка, Горди. Но нет, большинству из них нужно показаться доктору. Отправь их к Чаму — он их погрузит на вертолеты. И займите круговую оборону — пусть все будет в ажуре. [9] Кричи, если понадобится помощь.
Я поручил Чаму посадить остальных «птичек» и начать эвакуацию раненых по мере их поступления с позиций. Приземлялся новый вертолет, солдаты Горди высаживались, и Чам загружал раненых для полета в госпиталь в Донгтам.
Быстро обучаемый и хладнокровный под вражеским огнем, Чам Роберт был еще и строгой нянькой. Когда парень медлил с посадкой на вылетавший борт, Чам просто подхватывал его и зашвыривал в вертолет, как мешок с картошкой. Он был тем парнем, которого я был бы рад видеть в своем окопе в любое время и в любом месте.
После этого наступила скука. Примерно в середине работы, после того как рейнджеры вместе с экипажем эвакуировались, мы с ДеРоосом прошлись по периметру.
— Хорошая работа, ротный, — сказал я ему. — Я знаю, что ты организовал засаду, но вам придется продержаться здесь до утра. Никто не будет пытаться эвакуировать «птичку» в темноте. Я организую ретрансляцию связи и прослежу, чтобы вас прикрыли.
— Вас понял, сэр. Утром подбросите нам воды и пайков. Я взял с собой «два-девять-два», [10] чтобы мы могли как можно быстрее связаться с нашими ребятами на базе «Мур».
— Подтверждаю. Пусть твой артиллерийский корректировщик заберет у Чама подготовленные данные для стрельбы — мы уходим на крайней «птичке». А утром попытайся выяснить, что вызвало все это крысиное дерьмо.
Тридцать два года спустя после того, как рассеялся дым на поле боя, рейнджер роты «E» 75-го полка Билл Чик, хотя он не был на том задании, разыскал пятерых из семнадцати оставшихся в живых бойцов и восстановил болезненные события той ночи. По словам Чика, днем ранее 1-я бригада подняла в воздух усиленную поисково-ударную группу для быстрой реализации полученных разведывательных данных. «Заряженные» и преисполненные боевого задора рейнджеры «в шутку называли эту операцию “задачей супермена”».
В сумерках два транспортных «Хьюи» в сопровождении пары ганшипов «Кобра» высадили группу на открытом рисовом поле, к западу от того места, где два часа спустя приземлились мы с Чамом. Все было тихо.
«Головным дозорным и командиром огневой группы был сержант Дэвид Стоун, — вспоминает Чик. — Приземлившись, он заметил на площадке и вокруг нее множество мест, где был примят камыш, как будто на нем недавно кто-то сидел. Сержант предположил, что с этого места только что снялось крупное подразделение противника, потому что камыш выпрямлялся прямо у него на глазах».
Скорее всего, это были крупные силы Вьетконга, проникшие из Камбоджи с приказом избегать боестолкновений. Вероятно, вьетнамцы делали привал, когда увидели вертолеты, поняли, что на них вышла разведгруппа, и рванули в лес.
Рейнджеру Стоуну стало не по себе. Местность не соответствовала карте, а примятая растительность его напрягала. Шестое чувство, выработанное за десятки подобных заданий, кричало: опасность, опасность, опасность! Будучи опытным командиром патруля, он быстро вывел группу из зоны высадки в близлежащий лес и остановился, когда они вышли на поляну. После этого он благоразумно вызвал пристрелочный выстрел для уточнения своей позиции. В случае, если группа окажется в центре крупного вражеского отряда, сержант мог бы пустить в ход артиллерийскую дубину.
Как раз в этот момент сержант Уэс Уотсон, находившийся в замыкании колонны, увидел в пятнадцати метрах от себя вооруженного гука, одетого в хаки, но прежде чем успел расправиться с ним, тот исчез в темноте.
Затем раздался одиночный выстрел.
Сержант Стоун понял, что группа утратила скрытность, и приготовился к тому, что мир рухнет. Он успел развернуть свои силы в боевой порядок, и стал ждать пристрелочный артиллерийский залп. «Вдруг на поляну вышли четыре динка. Рейнджер крикнул: “Лай дай, гады!” [11] — и когда они побежали, то пополнили ряды погибших».
Сержант бросил гранату, но она не пролетела и метра, как позади него раздался взрыв, и его вынесло из опушки на поляну. Стоуна на мгновение оглушило, осколками посекло спину, а его потрясенный мозг пытался связать гранату со взрывом, который раздался с противоположной стороны.
Тут на позиции раздалось еще несколько взрывов.
Спустя 32 года после этой истории, рейнджер Уотсон, проходивший углубленную одиночную подготовку «Будь начеку, оставайся в живых» в моем батальоне в Форт-Льюисе, рассказывал, что в тот момент, когда их группа приземлилась, их заметил вьетконговский наблюдатель на площадке. «Через несколько минут нас начали обстреливать из стрелкового оружия, — вспоминает он. — Мы открыли ответный огонь, и тогда на нас обрушился шквал гранат из РПГ, летевших на деревья над нами. Это вызывало воздушные разрывы, которые и привели к столь быстрым потерям».
Ручной противотанковый гранатомет — это вестник смерти; оружие, стреляющее с плеча, смертельно эффективное, обладавшее всей мощью 90-мм безоткатного орудия, которого наши ворчуны очень боялись. В чисто пехотном бою АК-47 и РПГ Вьетконга превосходили американскую винтовку М-16 и легкий противотанковый гранатомет LAW, и если бы не американская тактическая авиация, вертолеты и артиллерия, то американская пехота во Вьетнаме каждый раз огребала бы.
Рейнджеры открыли ответный огонь из трех пулеметов М-60, «двухстволок» XM-203 — комбинации винтовки М-16 и одноразового гранатомета М-79 — и дюжины М-16. Противник быстро отошел.
Несмотря на ранение, сержанты Стоун и Чарльз Чессер занялись другими ранеными рейнджерами. Рейнджер Уоррен Лизотта получил серьезное ранение головы с обнажением части мозга, и им занимался сержант Стоун, в то время как Чессер латал остальных. Лейтенант Роберт Хилл, руководитель операции, был очень тяжело ранен вместе с сержантом Джерри Уилсоном. Всего было ранено шестнадцать рейнджеров, но все они, за исключением поверженного Лизотты, храбро держали оружие и вели интенсивный и продолжительный огонь по противнику.
В результате вражеского огня все радиостанции рейнджеров вышли из строя. У одной PRC-25 в блоке индикатора частоты светилась лампочка. Стоун, надеясь, что она еще может что-то передавать, стал отправлять монотонный односторонний сигнал, который я запомнил еще по дороге на место событий: «Силы США вызывают любые союзные силы. Мэйдей, мэйдей, мэйдей, это силы США вызывают любые союзные силы. Мэйдей, мэйдей».
Поскольку рация могла работать только на передачу, микрофон у Стоуна был постоянно включен. Он не мог вызвать артиллерию или сориентировать другие средства огневой поддержки. Он разговаривал только с самим собой.
Находившийся на базе рейнджеров в Донгтаме летчик «Хьюи» уорент-офицер ЛаПотта, приняв сигнал «Мэйдей», помчался к своему вертолету и взлетел, даже не дождавшись положенного пятиминутного прогрева двигателя, спеша к своим товарищам, оказавшимся в осаде.
Услышав звук кружившей «птички», сержант Стоун включил стробоскоп. «ЛаПотта включил посадочные огни и зашел на небольшую поляну. Примерно в двадцати футах от земли вертолет задел хвостовым винтом дерево, перешел в дикое вращение и завалился на бок. Основной винт разлетелся, а турбина вышла из-под контроля. Экипаж покинул борт, крикнув сержанту Стоуну и Деннису Макнелли, бросившимся к упавшей “птичке”, чтобы помочь: “Сейчас взорвется!”
Когда все успокоилось и стало ясно, что взрыва не будет, летчики вернулись к вертолету и обесточили его. Затем экипаж снял бортовое оружие и боеприпасы и присоединился к людям Стоуна на позициях.
Рейнджер Уоррен Лизотта умер через несколько часов после того, как его эвакуировали обратно в Донгтам. Лейтенант Хилл, сержант Уилсон, рейнджер Ричард Шимель и еще несколько тяжелораненых рейнджеров в роту уже не вернулись.
Летчика «Хьюи» ЛаПотту за его героический, но несанкционированный и, по мнению некоторых, безрассудный полет чуть было не отдали под трибунал. Командир рейнджеров капитан Дэйл Дики лично обратился к генералу Юэллу и добился снятия обвинений с помощью наилучшей защиты из всех возможных: «К черту правила, он пытался спасти моих людей».
За проявленную храбрость Стоун и Чессер были награждены Серебряными звездами.
Итак, спасение прошло гладко, за исключением одной заминки. Во время наземного этапа спасательной операции Бамстед постоянно передавал по радио с КНП батальона: «Царь Давид, вы делаете чертовски хорошую работу» и «Мы ждем вас с холодным пивом, царь Давид. Царь Давид, вы герой». [12]
Я было подумал, не наглотался ли он бензедрина [13] у Дока Холли, но в конце концов сказал ему, чтобы он убирался на хрен с эфира — радио мне нужно для руководства шоу, а не для создания фан-клуба. Полагаю, он хотел поучаствовать, опосредованно приобщиться к событиям. Или подлизаться после того, как он слепо выполнил тупой приказ Ханта о выводе на операцию подразделения Уинстона. Для меня это был еще один пример того, как мой оперативный офицер выставляет себя на посмешище, но я был слишком занят — или слишком недогадлив, — чтобы уловить еще один предупреждающий сигнал.
Когда мы с Горди обходили увеличенный оборонительный периметр, меня вызвал начальник оперативного отделения бригады Джим Муссельман и сообщил: «В госпитале учтены только шестнадцать рейнджеров. Два пропавших человека с вами?»
ДеРоос проверил — ни один рейнджер к его взводам не присоединился. Мы забеспокоились, что они попали в плен, погибли или лежат в кустах слишком тяжело раненные, чтобы подать нам сигнал. В суматохе, когда люди ДеРооса прибывали, а рейнджеры и экипаж вертолета уходили в темноту, ни Чам, ни ДеРоос, ни я не занимались подсчетом личного состава. Горди выслал несколько небольших дозоров за пределы наших позиций, но пропавших людей так и не нашли.
Поскольку в каждом эшелоне было всего по три борта, потребовалось три рейса, чтобы доставить всю роту «Клеймор». Тем временем «Кобры» облетали наш периметр. Дело шло медленно — высаживался взвод, а затем слики возвращались на площадку возле БОП «Мур», чтобы забрать еще один. Пока мы ждали прибытия крайнего взвода, Муссельман передал по радио: «Все рейнджеры на месте. Те двое, которые пропали без вести, вернулись с вертолетной площадки 3-го хирургического госпиталя в казарму в Донгтаме — они не были ранены».
«Каким же хорошим человеком оказался Муссельман», — помню, подумал я. У него были десятки забот, вместе с высокоинтеллектуальным и сверхамбициозным — худшее сочетание для офицера-общевойсковика — комбригом, от которого можно было ждать чего угодно, он руководил шеститысячной бригадой; и все же он нашел время, чтобы разыскать пропавших бойцов и сообщить нам, что с ними все в порядке. Муссельман, у которого явно были свои приоритеты, вполне заслужил две звезды, которые он в итоге и получил. [14]
ДеРоос установил хорошую связь с моим КНП на базе «Мур», и капитан ВВС США Джо Коннор, позывной «Темали-14», согласился подвесить над ДеРоосом на всю ночь самолет-корректировщик, чтобы обеспечить ретрансляцию связи и огневую поддержку, если она потребуется. И вот, когда крайняя «птичка» высадила своих ворчунов, мы с Чамом поднялись на борт. Вся операция по спасению от начала до конца заняла ровно четыре часа.
Как и положено, нас с Чамом забирал Дэн Хикман, «Сигара-21», тот самый летчик, который высаживался сразу за нами. Когда он высадил нас на БОП «Мур», я выяснил имя и личный номер Хикмана и представил его к боевой награде. Как это часто бывает на войне, мое представление где-то затерялось, и «Сигара-21» так и не получил свою медаль. Приношу свои извинения, Дэн, и спасибо за поездку. Рейнджеры и «Крутые» в большом долгу перед тобой.
ДеРоос сообщил о короткой перестрелке, когда его бойцы расширяли периметр, но затем все стихло. Он уточнил позиции, установил мины «Клеймор» и устроился на ночевку.
Утром, перед тем как корректировщик улетел, дозоры ДеРооса обнаружили в высокой траве тропы и примятые места, а также изрядное количество пятен крови. Один дозор убил одного гука и взял двух военнопленных, один из которых сообщил: «В окрестностях находятся три базовых лагеря ВК ротного размера».
«Здесь было много плохих парней, — рассказывал позже ДеРоос. — Рейнджерам чертовски повезло, что их не перебили.
Несколько недель спустя, посетив базовый лагерь роты «Клеймор» Горди, я заметил на его позициях два авиационных пулемета М-60.
— Я знаю, откуда они взялись, — сказал я.
Горди улыбнулся.
— Военные трофеи достаются победителю. К тому же мы за них заплатили — одной унылой ночью.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Легкий разведывательный вертолет Хьюз OH-6A «Кейюс» (от англ. Light Observation Helicopter, LOH).
[2] Международный сигнал, передаваемый по радио, и означающий: «Терплю бедствие, нужна срочная помощь!»
[3] День независимости США.
[4] Общее название серии боев между Вооруженными силами США и Южного Вьетнама с одной стороны, и Северного Вьетнама с другой, произошедших в ноябре 1967 года на Центральном плоскогорье.
[5] Слик (англ. slick) — в отличии от ганшипа (англ. gunship), невооруженный вертолет (чаще всего UH-1 «Хьюи»), использовавшийся для перевозки личного состава.
[6] Англ. сл. Willy Peter, производное от white phosphorus, WP — зажигательные снаряды с белым фосфором.
[7] Англ. The Rockettes — постоянный ансамбль кордебалета киноконцертного зала «Радио-сити» в Нью-Йорке.
[8] 7,62-мм единый пулемет американской армии, принятый на вооружение в 1957 году. За внешний вид и недостатки конструкции получил название «свинья».
[9] В оригинале использовано слово STRAC (от англ. сокр. Strategic Air Command) — аббревиатура, ставшая во Вьетнаме нарицательным словом, синонимом военного совершенства, ума, крутизны и отличной подготовки.
[10] Наземная вертикальная антенна RC-292 с дополнительными отражающими элементами, которая использовалась для увеличения дальности действия носимых УКВ-радиостанций AN/PRC-25.
[11] Подойди ко мне (вьет.)
[12] Давид — второй царь народа Израиля после Саула, его образ представляет собой образ идеального властителя. Историчность царя давида является предметом научных дискуссий.
[13] Торговая марка амфетамина компании Smith, Kline & French. Лекарство впервые было выпущено в 1932 году, и изначально продавалось как противоотечное средство. Будучи стимулятором центральной нервной системы, вызывающим психические расстройства, в 1970-м году было внесено в список контролируемых препаратов.
[14] То есть стал генерал-майором.

Спасибо большое.

В связи с тем, что 8-я глава весьма объемна, она будет разбита на две части.

*****

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На пути к «Опасности»
01 марта 1969 г.

Только после спасения рейнджеров я осознал всю важность нашего «пробного плавания», все время спрашивая себя, почему все прошло так хорошо, почему экипажи вертолетов, пехота и артиллерия работали так слаженно? Ответ заключался в том, что мы были уже не отдельными личностями, а единой командой, спаянной воедино жарой и грязью Тростниковой равнины. Если бы не тяжелые тренировки во время мотания вдоль камбоджийской границы, если бы каждая отдельная стычка была незначительной, мы бы не стали единым целым, все части машины не работали бы синхронно, и спасательная операция по вытаскиванию рейнджеров могла бы иметь совершенно иной исход.
Я гордился ротой «Клеймор». Свежее, отдохнувшее подразделение мастеров своего дела могло бы десятки раз отрабатывать эту операцию и все равно облажаться по причине ее сложности, из-за всех неизвестных вводных. Оглядываясь назад, я понимаю, что та ночь стала решающей в превращении батальона «Безнадежных» в батальон «Крутых».
Очевидно, это также дало людям возможность понять, что у них есть командир, который готов выступать вместе с ними и за них. На протяжении всей операции Док Холли следил за радиопереговорами на базе «Мур», чтобы быть в курсе прибывающих раненых. «Это была полная смена образа мыслей, — вспоминает он. — Месяцем ранее все в этом подразделении желали Хакворту смерти, и вот он совершает ночную вылазку в глушь, кишащую гуками, чтобы спасти незнакомых ему солдат, и мы сразу поняли, что не хотим, чтобы его убили. Вместе с медиками мы сидели вокруг медицинского бункера, и как будто слушали по радио футбольный матч. “Вот так, Чам! Наподдай, Хак!” Все аплодировали. Самое охрененное зрелище, которое я когда-либо видел».
Находясь на территории базы «Мур», рота «Бэттл» уничтожила четырех вьетконговцев, но не успел Бобби Кнапп покинуть поле боя, как ему пришлось ответить на оскорбление собственного достоинства, нанесенное вест-пойнтером Хантом. Через несколько минут после того, как Кнапп сообщил о четырех убитых, оперативному сержанту Слейтеру позвонил офицер из КП бригады:
— Рисовый папочка не верит в количество трупов роты «Бэттл». Ему нужны доказательства!
И снова полковник Хант играл роль командира отделения. Для одного вест-пойнтера усомниться в правдивости другого — дело принципа. К счастью, старый опытный солдат Слейтер, который тесно работал с Бобби Кнаппом и уважал его, был не из тех, кого можно было бы поиметь. Он связался с приятелем-летчиком одного из медицинских «бортов», который находился поблизости и хотел узнать, не нужно ли нам чего-нибудь.
Этот летчик так любил «Крутых», что когда работал в нашем районе, всегда отказывался от своего позывного «Дастофф-56», [1] и становился «Крутым-56».
— Подтверждаю, Крутой-56, — ответил Слейтер. — Как насчет того, чтобы забрать несколько динков в роте «Бэттл» и выбросить их на площадке бригады?
— Будет сделано, Крутой-3, «Альфа», на пути к вам. Конец связи.
Прошло два часа. Офицер с КП бригады набрал Слейтера, чтобы подтвердить доставку трупов.
— Ладно, мы вам верим, — сообщил он Слейтеру. — Тела мы получили. Теперь Рисовый папочка хочет, чтобы их увезли.
— Вы их получили, — отрезал Слейтер. — Теперь они все ваши.
Сегодня он рассказывает: «Можете поверить, что бригада больше никогда не оспаривала донесения о количестве трупов в течение следующих четырех месяцев, пока я был оперативным сержантом “Крутых”».
Примерно в то же время у другого солдата «Крутых», бывшего командира отделения роты «Клеймор», а сейчас тыловика Джима Робертсона, возникла с телом ВК проблема иного рода. Однажды ему приказали явиться к сержанту Макгуайру на базу «Мур».
— Что случилось? — спросил Робертсон.
Макгуайр показал на грузовик и сказал:
— У меня для тебя подарок.
Робертсон заглянул в багажник грузовика и увидел там тело мертвого вьетнамца.
— Что значит «для тебя подарок»? — задал он вопрос Макгуайру.
— Это гук по имени Люк. Его убили сегодня в перестрелке с нашими парнями.
— Ну и что?
— А то, что задача тыловика — похоронить этого сукина сына.
— Что за хрень!? Это кто так сказал?
— Сержант-майор Пресс.
— А как же похоронная служба?
— Она для нас, а не для врага, — ответил Макгуайр.
— Я ни за что на свете не стану хоронить этого ублюдка.
— Послушай, Робби, я с тобой согласен. Думаешь, мне понравилось тащиться сюда в колонне, состоявшей из одного человека, чтобы передать тебе это мертвое маленькое дерьмо? Скоро стемнеет, и мне придется зависнуть здесь на ночь, а мне это не нравится.
Все присутствовавшие при этом диалоге были действующими или бывшими солдатами линейных подразделений, и хоронить врага и в самом деле было против их воли. «Мы ненавидели этих людей, потому что они убили и покалечили так много наших друзей, — вспоминает Робертсон. — Этот парень был обычным, ничем не выделяющимся бойцом Вьетконга. Я понял это, когда перевел взгляд с его лица, на котором застыл безмолвный крик, вниз на грязные крестьянские лохмотья».
При ближайшем рассмотрении обнаружилась одна рана — входная, на коленной чашечке, и выходная — прямо сзади, где был выбит шестидюймовый кусок ноги. Других следов на теле не было, и, судя по выражению лица погибшего, его убили шок и большая кровопотеря.
— Давай отнесем его на дорогу и сбросим с моста, — предложил Робертсон.
— Я не против, — произнес Макгуайр. — Если хочешь похоронить его в море, то так и сделаем.
— Без проблем, ты садись за руль, а я его сброшу.
Макгуайр кивнул, и оба они отправились к ближайшему мосту. Но тут их остановила военная полиция. Когда бойцы рассказали им о своем задании, полицейские завернули их назад. Открыв на базе огневой поддержке по паре бутылок пива, парни стали размышлять о возможных вариантах. Все согласились, что о захоронении тела не может быть и речи. «Как бы иррационально это ни звучало, но в нашем сознании было что-то кощунственное в выполнении этой простой христианской задачи, — вспоминает Робертсон. — Когда я предложил взорвать его, остальные ребята посмотрели на меня как на умалишенного, но все спросили, как я собираюсь это сделать».
«Я им ответил, что мы оттащим его за проволоку и заложим под него пару килограммов пластида С-4, — говорит Робертсон. — Достаточно для того, чтобы он испарился».
— Почему бы и нет? — произнес кто-то.
Но на этот раз им не удалось пройти через ворота. Офицер устроил им разнос за то, что они даже не подумали о том, что собирались сделать, и парни снова вернулись назад. К этому времени было уже поздно, и Робертсон подумал, сможет ли он украдкой пронести тело в темноте.
— Вам придется его нести, — сказал Макгуайр. — Я не собираюсь ехать ночью на одном грузовике. Это чревато неприятностями.
В этот момент подъехал сержант-майор Пресс. Он заглянул в кузов грузовика и проворчал:
— Кто из вас, долбоёбов, из снабжения?
— Я, сержант-майор, — ответил Робертсон.
— И почему это тело все еще находится в грузовике?
— Потому что я не собираюсь хоронить чертовых гуков, сержант-майор, — ответил Робертсон.
— Полковник говорит, что это ваша работа.
Робби промолчал.
— Этот человек — солдат, сынок. Вражеский, конечно, но все-таки солдат, который погиб, сражаясь за то, во что он верит. Прояви немного уважения.
«Сержант-майор, конечно, был прав, — рассказывает сейчас Робертсон. — Мы были слишком ослеплены ненавистью, чтобы до сих пор понять это. Я похоронил его в неглубокой могиле за пределами базы, и даже прочитал молитву за упокой души этого чертова гука по имени Люк».
Отношение к вьетнамцам, которые якобы находились на нашей стороне, было лишь ненамного лучше. Большинство бойцов «Крутых» считали южновьетнамскую армию кучкой бездельников. «Мы вели их войну, а они наблюдали за ней из своих бункеров, — говорит Джерри Салливан. — Мы выходили в район, пробирались через мины и ловушки и сражались с Чарли от зари до зари. Они же заходили на тот же участок джунглей и не делали ни единого выстрела. Это малодушие в режиме «искать и избегать» воздвигла между нашими парнями и их южновьетнамскими коллегами стену ненависти».
Док Холли подметил точно: «Это была их страна, их война, но они не хотели платить за ее спасение. В итоге они проиграли своим собратьям, которые заплатили за это сполна».
Почти все среди «Крутых» ненавидели АРВН — так же, как почти все в l/101-й дивизии, и по тем же самым причинам. В частности, солдаты «Крутых» ненавидели солдат АРВН, действовавших в нашем районе ответственности. Изо дня в день наши ребята наблюдали за тем, как те выходят на боевые задания и редко выявляют вьетконговцев. Но если мы шли по их следам, то нам приходилось сражаться на каждом шагу. Если подразделение АРВН видело, что заваривается боестолкновение, оно просто уклонялось, сворачивало или обходило это место — очевидно, у них была негласная договоренность с противником: «Вы не стреляете в нас, а мы не будем трогать вас». Солдаты «Крутых» видели все это, понимали, и когда санитарные борта увозили их товарищей, а солдаты АРВН сидели сложа руки и позволяли нам вести их войну, это порождало огромную ненависть.
Однажды ночью лейтенант «Крутых» проскочил через затемненную штору на КНП батальона.
— Крутой Рекондо, сэр, — произнес он. — Что у вас с количеством трупов?
— Средненько, — ответил я. — А что, молодой лейтенант?
— У меня для вас еще три, сэр, — сказал он. — Прибили их на шоссе №4 по дороге сюда.
— Отлично! Так держать! — произнес я и велел дежурному сержанту на КНП доложить об убитых в бригаду. Но прежде чем он успел набрать номер, поступил звонок из бригады и оттуда спросили, есть ли у нас джипы на шоссе №4. Сержант посмотрел на меня. Я взял трубку и спросил, в чем вопрос.
— Американский джип проехал через блокпост АРВН и убил трех южновьетнамских солдат, — произнес голос из бригады.
— У нас на дороге все спокойно, — сказал я и отключился.
— Они открыли огонь первыми, сэр, — сообщил лейтенант. — И если это были солдаты АРВН, то, скорее всего, они были ВК.
— О трупах лейтенанта не докладывайте, — приказал я дежурному сержанту. — «Не та» сторона. — После повернулся к лейтенанту: — Останешься здесь на ночь, преподам тебе небольшой урок по идентификации — как отличать своего от чужого.
Подобные инциденты не способствовали развитию взаимопонимания между США и АРВН и не способствовали улучшению наших отношений с южновьетнамским народом в целом.
Как-то раз ВК подорвали на мине гражданский автобус, а солдат АРВН, вместо того чтобы помочь медикам «Крутых» перевязать раненых, спёр бинты. При этом нашим ребятам пришлось даже стрелять в воздух, чтобы не дать гражданским ограбить своих раненых и убитых.
В другой раз три девочки-подростка, продававшие на обочине дороги прохладительные напитки солдатам, оказались приманкой для засады. Минуту назад они были симпатичными, улыбающимися продавщицами, а в следующее мгновение обернулись агентами Вьетконга, ответственными за убийство и ранение десяти солдат. «В большинстве случаев мне нравилось помогать людям. Но в такие дни мне просто хотелось их всех перестрелять», — говорит медик роты «Бэттл» Дэн Эванс, который часто рисковал своей задницей, регулярно посещая изолированные деревни в рамках программы американской медицинской помощи населению — кампании по «завоеванию сердец и умов». [2]
«Когда бы мы ни находились в расположении АРВН, нужно было присматривать за своими вещами, потому что южновьетнамские солдаты могли обобрать тебя в мгновение ока, — говорит Джим Робертсон. — В первую ночь, когда мы работали из общей базы, мы не оставили никого, кто бы охранял наши вещи, и по возвращению утром обнаружили, что у нас ничего не осталось. Можно было идти к их командирам и спорить с ними до посинения, но они только ухмылялись и пожимали плечами, как будто ничего не знали… Пару раз мы были близки к перестрелке». Однажды ночью отделение Робертсона расположилось рядом с базой АРВН. «Мы решили, что если Чарли выйдут по дороге в сторону лагеря, то мы сможем поймать их в засаду, — сказал он. — Внезапно вьетконговцы напали на базу. Я начал было вызывать артиллерийский огонь, но мы были настолько злы на этих парней за то, что они обчистили нас и вообще нас поимели, что не торопились вызывать артиллерию, позволив Чарли хорошенько их обработать. Это было время расплаты».
«Недалеко от нашей базы находился лагерь АРВН. Южновьетнамские солдаты постоянно обстреливали наши колонны, когда мы проезжали мимо, — продолжает Робертсон. — Я не раз видел, как из этого лагеря стреляли прямо по нашим машинам. А ведь мы якобы были на одной стороне. Всякий раз, когда мы оказывались рядом с этим лагерем, все парни держали пальцы на спусковых крючках».
В Мокхоа, на краю взлетно-посадочной полосы, была замечена вьетнамская девочка не старше семи лет, устанавливающая американскую противопехотную мину «Клеймор». Один из наших поваров, охранявших периметр, увидел девчонку и взял ее на прицел.
— Придурок, это же ребенок! — рявкнул сержант и выхватил у него из рук винтовку.
— Она Вьетконг! — возразил повар. — Посмотри, что она делает!
Оба некоторое время смотрели на нее, а потом сержант вышел, отобрал у нее мину, шлепнул по попе и отправил обратно к матери.
Однажды в Донгтаме Джим Робертсон отвечал за строительство бункера для хранения боеприпасов с использованием гражданского персонала. «Я заметил одну маму-сан, которая, ставя одну стопу перед другой, измеряла расстояние от места, где находилась куча мешков с песком, до бункера. Я указал на это сержанту Стэку.
— Она меряет шагами расстояние, — произнес Стэк. — Чертова шпионка!
Мы схватили ее и передали военной полиции. Оказалось, что она из Вьетконга. И подобные вещи происходили постоянно», — рассказывает Робертсон.
Чтобы избежать такого рода диверсий, никаким вьетнамцам — ни гражданским, ни военным, независимо от чинов и званий — я не разрешал находиться на территории наших баз огневой поддержки. Ни одному из них я не доверял в том смысле, что он не является вьетконговцем, и тот факт, что ни одна из наших баз никогда не подвергалась нападению вражеской пехоты или подрывников, был хорошим аргументом в пользу этого правила.
Одному штатскому парикмахеру мы разрешили расположиться у наших ворот. В своем деле он был весьма хорош, но меня всегда чуть подташнивало, когда он доставал свою бритву с прямым лезвием, правил ее до нужной остроты на кожаном ремне и затем брил мне затылок. Однажды он не появился на работе, а на следующее утро его опознали среди кучи вьетконговцев, убитых в засаде «Крутых». После этого еще неделю у меня покалывало в горле.
Существовало множество причин, по которым бойцы «Крутых» ненавидели людей. И дело было не только в том, что южновьетнамские солдаты, с которыми мы делили наш район ответственности, были специалистами по «поиску и избеганию», ворами или лентяями. Добавьте к этому, что почти все прочие контакты военнослужащих «Крутых» с населением Южного Вьетнама происходили с отбросами вьетнамского общества — продажными солдатами, девушками из баров, шлюхами, сутенерами, барыгами, торговцами наркотиками и владельцами притонов — и мы получим серьезный негативный багаж. Культурные различия только усиливали отчуждение и враждебность.
А тут еще мины и ловушки, которые, как мы знали, ставили те же самые кланяющиеся и ликующие мирные жители, которых мы якобы спасали. Они махали нам руками и улыбались с обочин дорог, возвращаясь к установке своих смертоносных сюрпризов, как только мы исчезали из виду.
Правильно это или нет, но большинство солдат «Крутых» смотрели на вьетнамцев, с которыми сталкивались, как на вьетконговцев, которые делали все возможное, чтобы помочь своим друзья с АК на шее что-нибудь с нами сделать.
Армия все время пыталась преодолеть это предубеждение, продвигая свою избитую концепцию «завоевания сердец и умов» людей. Но, будучи абсолютными реалистами, солдаты, которые ежечасно, семь дней в неделю, 365 дней в году сталкивались с ситуациями, связанными с жизнью и смертью, считали, что лучший способ справиться с вьетнамцами — это взять их за яйца. Только после этого, как они знали, за ними последуют их «сердца и умы».
Бойцы «Крутых» с гордостью носили свои черные металлические значки «Рекондо» в виде наконечника стрелы, но, как я недавно узнал, Вьетконг тоже иногда имел несчастье носить такие значки. У солдат бригады «Рекондо» были визитные карточки, которые они оставляли на теле врага. На бумажном листке был нанесен отличительный знак «Рекондо» и послание на вьетнамском языке, в котором объяснялось, как погибший вьетконговец встретил свою судьбу, и сообщалось читателю, что он закончит тем же самым, если не сдастся в плен. Все было хорошо, пока некоторые солдаты «Крутых» не решили производить более неизгладимое впечатление. «Мы использовали булавки “Рекондо”, чтобы дать Чарли понять, что это мы их уничтожили, — рассказывает взводный сержант “Крутых”, — мы втыкали их в голую грудь мертвых вьетнамцев, а иногда и вбивали их в лбы».
«Боевые действия делают тебя бесчувственным, — добавляет он. — Однажды, после боя, в котором нам удалось убить нескольких гуков, мы перевернули одного из них и использовали в качестве стола. Четверо из нас уселись вокруг него на своих стальных шлемах и воспользовались его голым животом в качестве подставки для банок нашего рациона. Совсем не то, чем я горжусь тридцать один год спустя, но это то, что с тобой делает война».
Командир отделения Салливан рассказывает: «Однажды ночью мы убили пятерых ВК, попавших в засаду. Утром перед отходом я видел, как наши парни отрезали уши и втыкали булавки “Рекондо” в глаза мертвым гукам. Тогда я не понимал этой ненависти, но чем дольше я служил, тем меньше меня волновали подобные поступки. Это была часть той уродливой войны».
Многие солдаты «Крутых» не считали вьетконговцев за людей — даже слово «гук» было частью процесса дегуманизации. Думаю, что именно так справлялись с этим солдаты во Вьетнаме. А если вьетконговцы не были людьми, то и не было никаких проблем с их укокошиванием, ликвидацией и с другими способами их уничтожения, зачастую с особой жестокостью. Но вот что интересно, слово «убийство» редко употреблялось теми, кто это делал.
Видимо, госпожа Удача услышала мои мольбы об активных действиях, потому что на следующий день после вытаскивания группы глубинной разведки меня набрал подполковник Карлсон.
— Готовьтесь на выход, — сообщил он. — Генерал Юэлл приказал полковнику Ханту как можно быстрее перебросить батальон «Крутых» в Зяодык. Полагаю, там будет славная охота.
Уверен, что этот звонок порадовал Ханта не меньше, чем меня, — по слухам, ему не терпелось увидеть, как наши «умные» задницы уйдут с его КП. Как сказал мне Карлсон: «Умеешь ты, Хак, располагать к себе людей».
Я рассмеялся. То, что Хант считал наказанием, для меня стало реализовавшейся наяву молитвой. Уезд Зяодык, расположенный в крайней западной части провинции Диньтыонг, был настоящей индейской территорией, опорным пунктом ВК в центре «района №470», где располагались подразделения основных сил Чарли.
В уезде Зяодык сходились три тактических и два административных района. В военном смысле разграничительные линии, обозначающие районы ответственности конкретного подразделения, обычно проходят по реке, дороге или другим легко узнаваемым естественным местным предметам. Ведение огня или передвижение в пределах района действий другого подразделения строго воспрещается. Нельзя лезть на чужой двор — чаще всего это приводит к потерям от «дружественного» огня. В этом месте пересекались районы ответственности трех южновьетнамских соединений — 44-й специальной тактической зоны, 7-й дивизии и 9-й дивизии, — и каждое из них на чужую территорию не заходило, что привело к появлению больших участков редко обследуемой территории.
Партизаны всегда действуют в удаленных и труднодоступных районах, на болотах, в горах и в городских укрытиях — то есть в местах, куда трудно проникнуть. Приграничные районы уезда Зяодык являлись для ВК идеальной базой. К тому же они не только хорошо знали разграничительные линии частей АРВН, но и имели шпионов в каждом южновьетнамском подразделении, которые сообщали им о предстоящих действиях еще до того, как об этом узнавали южновьетнамские командиры.
Чтобы начать действовать, нам нужно было как можно скорее привести в боевую готовность нашу новую постоянную базу огневой поддержки. Из Донгтама пришло сообщение, что она будет называться «Дики».
«Дики»? [3]
Господи, это звучало так, словно нас приучали к горшку, а не отправляли на войну. Ни за что на свете мои «Крутые Рекондо» не будут вести боевые действия из базы под названием «Дики». Не бывать такому! Я связался по рации с майором Муссельманом.
— Джим, ты должен заставить командование дивизии сменить это чертово название! — сказал я. — Как насчет того, чтобы назвать базу «Денжер»? [4] Это будет означать, что теперь мы будем находиться прямо в центре событий!
Изменение названия базы огневой поддержки было не слишком приоритетной задачей, но майор сказал, что сделает несколько телефонных звонков. Бедный Муссельман — несмотря на то, что он был хорошим штабным офицером, я должен признать, что, как и большинству штабных шаркунов, не давал ему покоя. Как правило, штабисты помешаны на том, чтобы все было выстроено, выверено, и правильно распределено, и не любят, когда кто-то нарушает их четкие планы. Поскольку я был большим затейником, у нас с Муссельманом было много разборок. И не всегда Джим был неправ.
Через несколько лет после того, как мы с ним оставили 9-ю дивизию, майор Эл Хайзер, один из моих бывших командиров рот в 1-м батальоне 327-го полка, попросил Джима оценить меня как командира. «Если бы я был командиром бригады, то уволил бы его несколько раз, — ответил Джим. — По моему мнению, его агрессивность и неспособность сотрудничать с другими перевешивали его способности как командира. Лично я предпочитаю иметь человека не столь яркого и прямолинейного, но делающего то, что ты ему говоришь».
Тогда Хайзер спросил его: «Как бы вы оценили его как лидера, если бы были одним из его ротных командиров?». И Джим, будучи честным и порядочным человеком, ответил: «Как командир роты, я бы, наверное, любил его, потому что он добивался для своих рот бóльшей поддержки, чем кто-либо другой. Но, получая поддержку, он шел вразрез с установленными правилами и типовым порядком действий и не сотрудничал с другими батальонами, которые пытались выполнять аналогичные задачи. Мы отправляли что-то во 2-й батальон, а он все это в воздухе перенаправлял, и давал указание доставить это в свой батальон».
Каюсь, грешен, — делиться я не любил. Мне нужны были все возможные силы и средства, которые могли бы сохранить жизнь моим ребятам и помочь нам в борьбе за золото. Но в свою защиту я должен отметить, что армия построена на принципе соревновательности, а я всегда любил соревноваться. В каждом подразделении, которым я когда-либо командовал, от Италии до Вьетнама, я тырил, выкрадывал, нарушал правила, шел на всевозможные хитрости и сделки, только чтобы получить все необходимое для обеспечения своих солдат и сделать подразделение номером один. И как только военнослужащие обретают форму — как только они становятся Нумеро Уно — вы должны подчеркнуть положительные моменты, дать им возможность почувствовать гордость и собственное отличие от прочего стада. Рассказывайте достаточно долго подразделению, которое прилагает усилия, почему оно такое особенное, направляйте его, и оно станет особенным. Можете называть этот процесс «промыванием мозгов» или «мозгоёбством», но это работает — особенно с подростками, которых в любую минуту могут убить, и которым нужно что-то позитивное, за что можно зацепиться.
Теперь уезд Зяодык предоставит «Крутым» еще больше возможностей доказать, насколько они особенные.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Дастофф (англ. сл. Dust-off) — сленговое название медицинского вертолета, забиравшего раненых.
[2] Программа Medical Civic Action Program (MEDCAP), при которой медицинские подразделения американской армии оказывали медицинскую помощь местному населению Южного Вьетнама.
[3] Англ. Dickey — детский нагрудник-слюнявчик.
[4] Англ. Danger — опасность. Отсюда и название этой главы.

Вторая часть восьмой главы.

*****

Перед тем как мы выдвинулись на место, помощник начальника разведки бригады капитан Кларк сделал для меня и моих подчиненных первоклассный доклад об обстановке в уезде. Офицер произвел на меня исключительно сильное впечатление своим доскональным знанием поля боя, а после совещания он подошел и спросил, не поставлю ли я автограф на его экземпляре «Вьетнамского букваря». Я стоял и думал, что же делает этот десантник, рейнджер и пехотинец в качестве штабного шаркуна здесь, в разведывательном отделении штаба бригады. С его очевидным умом и увлеченностью он был бы неплохим кандидатом в командиры роты. Пока я размышлял над этим, Кларк вдруг произнес своим мягким алабамским гóвором:
— Сэр, я бы хотел попасть к «Крутым». Полковник сказал, что я смогу уйти отсюда через несколько недель.
Вот это удача! Я ответил:
— Вот что, Кларк, я поговорю с полковником Карлсоном. Если у нас все получится, ты начнешь со штабной должности и, если все сложится как надо, получишь роту.
Через два дня офицер прибыл к нам на службу.
Мы были почти у цели, но я все еще чувствовал, что 4/39-му батальону не хватает мотивации, чтобы выйти на бой с Вьетконгом. Нам нужна была пара побед, чтобы войска поняли, насколько они хороши. Несколько небольших успешных боестолкновений должны были доказать им, насколько хорошо работают наши новые тактические концепции, и что лучший способ остаться в живых во Вьетнаме — это уничтожить вьетконговцев до того, как они смогут убить нас.
Как только Хант отдал приказ, я вылетел в Зяодык. Во Вьетнаме было мало хороших дорог, но я видел, что мы сможем оборудовать новую базу огневой поддержки «Денжер» — спасибо Муссельману! — прямо на шоссе №4. Вьетконг называл ее «Народной дорогой», но мне хотелось сделать ее нашей, чтобы по ней в обе стороны могли передвигаться грузовики тыловых служб, и чтобы мы не зависели только от снабжения по воздуху. В перерывах между боями мы могли бы перевозить ворчунов обратно в Донгтам, где они могли бы получать денежное довольствие и, если повезет, снимать с себя напряжение.
Первого марта батальон, за исключением роты «Алерт», которая находилась в Донгтаме на специальных учениях по проведению засад, погрузился на грузовики и, под охраной механизированного взвода из 2/47-го механизированного батальона и легкой вертолетной огневой группы, летавшей над головой, без происшествий переместился на новое поле боя «Крутых».
Рота «Бэттл» Бобби Кнаппа только что завершила четырехдневную операцию в районе базы «Мур». Для них наступило время отдыха и просушки, поэтому они получили задание построить базу. Бобби, безусловно, был опытным боевым пехотинцем, и я знал, что он учился в Вест-Пойнте на военного инженера, так что он казался идеальным парнем для выполнения такой работы. Только годы спустя он рассказал мне, что чуть не завалил предмет по военно-инженерному делу в Пойнте.
Мы прошли по периметру, прикидывая, где будет располагаться каждый бункер, начав со стрелковых ячеек на валу, который сформировали два могучих бульдозера, приданных из дивизии.
Начальник штаба батальона Джордж Мергнер, зная местность и местных жителей по предыдущей боевой командировке в Дельту, доставил на грузовиках множество материалов для оборудования заграждений и фортификационных сооружений — перфорированные стальные плиты (ПСП), мешки для песка, металлические дренажные трубы для перекрытий, проволочную сетку, колючую проволоку и стальные колья для проволочных заграждений — достаточно, чтобы построить мини-линию Зигфрида.
Бобби и его бойцы укрепляли боевые позиции, усиливая стенки мешками с песком и делая перекрытия из ПСП, а также устанавливая перед амбразурами бункеров проволочную сетку для срабатывания гранат В-40 [5] до того, как они попадут в сооружение. Каждый день мы добавляли еще один слой защиты, руководствуясь принципом, что оборонительная позиция никогда не бывает законченной до конца. В 500 метрах от линии вала протянулся двойной проволочный забор с патрульными воротами. На каждом углу базы огневой поддержки, имевшей вид неправильного четырехугольника, были построены вышки высотой 12-15 футов, на которых круглосуточно дежурили снайперы, которые могли вести огонь и круговое наблюдение вплоть до нескольких километров от базы. Наконец, на каждой из вышек мы установили персональные радиолокаторы, [6] операторы которых фиксировали все передвижения после наступления темноты на большом листе прозрачного пластика, данные с которого ежедневно переносили на специальную рабочую карту. Получив подробную мозаику, показывающую схему передвижения противника, включая пункты сбора, мы могли оттягивать время и выжидать до тех пор, пока цель не созреет. Тогда можно было открыть снайперский огонь, устроить засаду или атаковать.
Как только колонна прибыла на базу «Денжер», ДеРоосу и Фоули были назначены участки для проведения ночных засад. Все ключевые игроки батальона — командиры рот, командиры отдельных взводов и офицеры штаба — провели рекогносцировку нашего нового района ответственности на разведывательном вертолете, выделенном нам в тот день. Таким образом, ДеРоос и Фоули смогли уточнить и наметить места для ночных засад и определить наилучший маршрут выхода на них, а все остальные получили возможность хорошо изучить поле боя.
Во время воздушной рекогносцировки, в 18:15, сержант Хулио Мендоза, исполнявший обязанности командира батальонного взвода 106,7-мм минометов, заметил трех вьетконговцев. Он сообщил о цели своим «трубам» и стал первым на БОП «Денжер», кто открыл счет, уничтожив трех гуков.
Все, кто косил от службы и скрывался в тылу, которых обнаружил сержант-майор Пресс, когда только прибыл в Донгтам, теперь начали зарабатывать себе на жизнь. «Неудивительно, что линейные роты воевали только половиной состава, — вспоминает он. — Поначалу я собирал свыше сотни этих больных, хромых, косых и ленивых клоунов».
Свой отряд «F» (от слова «Сачки») [7] Пресс перебросил на базу «Денжер» и приступил к делу, наградив их зеленым флажком с перекрещенными киркой и лопатой и поручив им всю работу в наряде. По ночам он отправлял их на охрану периметра базы. «Я обращался с ними так, как немцы во время Второй мировой войны обращались со своими штрафниками, — вспоминает он. — Они отрабатывали, вычищая и сжигая бочки с дерьмом из полевых туалетов, я использовал их для любой каторжной работы в расположении».
Через несколько дней «сачки» стали появляться у Дока Холли, просили освободить их от легкой службы, а на самом деле добровольно возвращались в свои подразделения. Боевые действия стали казаться им интересными. Это, конечно, было лучше рабского рабочего графика Пресса.
На базе «Денжер» мелькающие кирки и лопаты отряда «F» значительно дополнялись бульдозерами 15-го инженерного батальона. Чтобы сформировать пятифутовый вал по периметру базы, и поднять на 2 фута ее основание, чтобы предотвратить затопление во время дождей, они переместили тонны земли. После этого инженеры соорудили довольно изящную дренажную систему. Когда я посетил БОП «Денжер» двадцать пять лет спустя, все это еще находилось там, хотя пушек и колючей проволоки уже не было. Современная заправочная станция с шестью колонками, которой, должно быть, позавидовали и конкуренты, стояла на месте, но я все заметил куски армейских зеленых мешков для песка, торчащие из-под жесткой крыши.
Один раз, во время земляных работ, один из бульдозеров ковырнул слегка заплесневелое тело вьетконговца в комплекте с АК-47. Я спрыгнул в яму и выдернул автомат из грязи.
— Посмотрите на это, — сказал я, — сейчас я покажу, как работает настоящее пехотное оружие.
Передернув затвор, я произвел тридцать выстрелов — автомат Калашникова работал так, будто его в этот день чистили, а не похоронили на год в болоте. Это было то оружие, которое нужно было нашим солдатам, и которого они заслуживали, — а не вот эта вот М-16, которую нужно было содержать в хирургической чистоте, чтобы она не заклинила.
Демонстрация закончилась, и мы сообщили в бригаду об одном трупе с оружием. По старой доброй традиции 9-й дивизии, о том, что и то, и другое были покрыты мхом и грязью, мы не упомянули.
«Инженеру» Кнаппу помогал главный батальонный снабженец Боб Джонсон, — настоящий инженер и чертовски хороший человек, занявший место в пехоте из-за критической нехватки пехотных лейтенантов. Когда я сказал Джонсону снять свои эмблемы инженерных войск, которые напоминали мне о Ханте, и заменить их скрещенными ружьями, он отказался.
— Сэр, я инженер, — вежливо сообщил он мне своим ровным южным акцентом, — и горжусь этими зáмками. И даже если вас зовут «Мистер Пехота», я сомневаюсь, что у вас есть полномочия сменить мой род войск. [8]
Ну это мы еще посмотрим. Я попросил Мергнера позвонить подполковнику Лерою Дайменту, начальнику отдела G-1 штаба дивизии — отдела, отвечающего за кадры и административную работу — и попросить его перевести Джонсона в пехоту. Через две недели он уже носил на петлицах скрещенные ружья, а еще через две был награжден Значком боевого пехотинца и стал новым командиром штабной роты. Пехота — это тоже неплохо.
В те первые дни на базе «Денжер» никто в батальоне «Крутых» не спал больше четырех часов в сутки. Мы участвовали в гонке с ВК на территории, которую они считали своей, и, поскольку я полагал, что они обязательно нападут, было крайне важно как можно быстрее подготовить базу к боевым действиям. В то же время я хотел наложить «крутую» лапу на наш новый район ответственности, проведя серию засад и налётов. Нам нужно было дать понять Вьетконгу, что мы, может быть, и новички в этом городе, но являемся мощной боевой машиной и собираемся здесь задержаться.
Основные силы ВК по своей природе были осторожны; тактически они рассредоточились по всему району, так как не хотели представлять собой крупную цель, такую как, скажем, БОП «Мур» или Донгтам. Они ставили один базовый лагерь здесь, другой там и часто перемещались. Бóльшую часть времени выделялись разведывательные группы, чтобы наблюдать за нами и фиксировать наш распорядок дня: смену караулов; схемы патрулирования; места расположения командных пунктов и сторожевых постов; пулеметные позиции; а также общий уровень боеспособности. Мы даже не осознавали, насколько тщательно велась разведка, пока лейтенант Ларри Талер не подобрал у мертвого вьетконговца журнал, полный подробных заметок о наших сильных и слабых сторонах. Этот парень наблюдал за нами, находясь за пределами базы «Денжер», до того момента, пока Талер его не вычислил — и пуля из винтовки М-14 его не погасила.
В конце каждого дня я пытался поймать «Лоуч» и сделать облет базы, начиная от внешнего кольца ограждения из колючей проволоки, по постоянно увеличивающимся кругам в поисках признаков противника. Затем, если летчик был не против, я мог и поохотиться. Однажды, облетая проволочное заграждение, я посмотрел вниз и увидел парня в зеленых шортах и зеленой рубашке, распластавшегося прямо рядом с ним с внешней стороны. «Наверно, разведчик», — подумал я. Мы покружили вокруг него, чтобы посмотреть, нет ли с ним каких-нибудь приятелей, и как только я уверился, что мы сможем схватить его так, чтобы нам не отстрелили задницы, спустились на высоту в несколько футов над землей. Выпрыгнув из вертолета, я схватил парня и швырнул его на заднее сиденье «Лоуча».
Не могу представить, о чем он тогда думал — только сейчас он пытался залезть в муравейник, а в следующее мгновение он уже находился в каком-то летающем аппарате, а этот американец с бешенными глазами направляет на него пистолет .38-го калибра, и приговаривает ему по-английски: «Сиди тихо, иначе умрешь». Он, должно быть, был напуган до смерти, потому что даже с моим пистолетом, направленным ему в голову, он выпрыгнул с заднего сиденья «птички». «Джеронимо!» — полет с двадцати футов вниз, и парень улизнул. [9]
Пока он покидал вертолет, из опасений, что моя пуля пройдет сквозь него и угодит прямо в двигатель, я в него не стрелял. Мы снова набросились на него сверху, а он схватился за полозья и начал раскачиваться взад-вперед, как гимнаст на трапеции — этот храбрый говнюк, должно быть, думал, что сможет стащить нас с неба. Потом он упал и побежал. Уже темнело, и стало понятно, что мы его можем упустить, поэтому, когда Кен Кэрролл развернул «птичку», я попал Чарли прямо в голову. 40-миллиметровый выстрел из моего верного гранатомета М-79 разнес ему лицо до костей, оставив лишь дергающийся череп. Еще один в счет убитых, но я потерял военнопленного, потому что не пристегнул его к вертолету, поэтому был зол на себя. Военнопленный гораздо важнее, чем безликий жмур, особенно если это возможный разведчик из разведывательного подразделения.
Через несколько дней БОП «Денжер» стала твердой, как кирпич, острой, как траншейный нож рейнджера, и готовой встретить всех «гостей» — мы выиграли гонку с Вьетконгом, даже в то время, когда ДеРоос и Фоули отправлялись в свои ночные засады, вселяя во врага столько страха, сколько могли. Например, в ту первую ночь на базе, пока рота «Бэттл» и остальные ребята работали над укреплением обороны, рота «Клеймор» ДеРооса поймала в расположенную вдоль канала засаду четырех гуков, а с первыми лучами солнца рота «Даггер» Фоули, выполняя задачу по джиттербагу, поразила цели во всем нашем районе ответственности. В течение первых двенадцати часов мы наложили лапу на нашу новую территорию.
В центре базы расположился огневой взвод из трех 105-мм гаубиц из состава 1/11-го артиллерийского дивизиона, готовый в любой момент ударить по Чарли. Артиллеристы под командованием лейтенанта Кена Стронга, хорошего офицера и одноклассника Кнаппа по Вест-Пойнту, всегда отправляли смертоносное железо прямо в цель. На протяжении тысяч боевых задач, которые они выполняли для поддержки батальона, их реакция никогда не была менее смертоносной, и что немаловажно, у них ни разу не было недолетов, и они ни разу не ударили по своим. За всю мою боевую службу ребята Стронга, а позже и батарея «А» Чама Роберта оказались единственными «пушкарями», которые не попадали снарядами в моих солдат где-то на боевых позициях.
Каждый день мы понемногу усиливали оборону базы «Денжер», добавляя разные хитрости, такие как пятидесятипятигаллоновые бочки, наполненные напалмом, которые можно было поджечь, потянув за проволоку и взорвав гранату с белым фосфором. Боб Джонсон обменял пару трофейных АК-47 на несколько ящиков авиационных осветительных ракет в миллион свечей, которые мы установили по периметру. Достаточно было дернуть за провод, и ночь мгновенно превращалась в день.
Каждому военнослужащему на базе назначалась своя боевая позиция — находящаяся на отдыхе и обсыхающая пехотная рота обеспечивала основное охранение, к ней добавлялись штабная рота и артиллеристы, а на рассвете и в сумерках регулярно объявлялась полная боевая готовность, во время которой каждый солдат занимал свой боевой пост и находился в готовности к бою. Также боевая тревога объявлялась в произвольном порядке и ночью. В течение нескольких дней БОП «Денжер» была полностью боеготова и настроена на самооборону, управление и поддержку подразделений «Крутых», действующих вокруг базы.
Каждый солдат спал под укрытием — в бункере или в дренажной трубе, обложенной мешками с песком. Невыполнение этого требования автоматически влекло за собой военный трибунал — но без четвертования. Солдаты всегда пытаются обойти систему, даже если их «собственное дело» означает гибель или штраф. Только за один день в начале марта я отдал под трибунал и оштрафовал десять солдат за то, что они спали под открытым небом. Даже Джерри Салливан, мой кандидат во взводные сержанты, был пойман за сном вне укрытия лейтенантом Рексом Флетчером, своим «назначенным мучителем». Флетчер, выпускник Школы кандидатов в офицеры, был самым долгоживущим командиром пехотного взвода в батальоне. Салливан готов был отправиться на небеса, обидевшись на него за то, что тот оказался таким педантичным, но это был первоклассный боевой офицер, который заботился о своих солдатах. По словам бывшего командира и большого поклонника Флетчера Горди ДеРооса: «Рекс был самым лучшим».
Учитывая потенциал Салливана, я оштрафовал его на пятьдесят баксов, но не арестовал. «Свежий воздух и злоба на лейтенанта Флетчера того стóили», — сказал Салли, улыбнулся, отдал честь и ушел. Еще один ирландец, за которым всегда должно оставаться последнее слово. Но солдаты поняли, что к чему, и, как маленькие сурки, спали под укрытием — или получали взбучку от военного трибунала.
Батальон «Крутых» загудел. Прежде чем мы провели на базе «Денжер» первые двадцать четыре часа, наши солдаты, во взаимодействии с ганшипами рот «Бумерангов», «Баунти Хантеров», и «Команчами» 7/1-го полка воздушной кавалерии, а также «Снайперами» Талера, уничтожили еще сорок гуков. По пути ребята Фоули захватили новый вьетконговский трактор с тремя двухсотлитровыми бочками с бензином. И снова не потеряв ни одного человека. Мы двинулись, и теперь у нас был даже новый трактор для перевозки грузов.
На третью ночь пребывания на базе, ВК нанесли нам визит, бросив против нас все, что было в наличии, кроме кухонных сковородок. Но у них возникла только одна проблема: ни один снаряд из примерно сотни минометных мин и снарядов безоткатных орудий не упал в расположении базы. Попадания гуков повредили множество рисовых полей в окрестностях базы «Денжер», но не было ни одного «Пурпурного сердца». Еще до того, как прогремел второй выстрел, каждый военнослужащий «Крутых» занял свою боевую позицию в ожидании наземной атаки Чарли.
Позже Пресс скажет: «Я думаю, гуки просто настолько нас боялись, что даже не могли метко стрелять. Можете не сомневаться, что некоторые командиры ВК получили по заднице за этот промах. Представьте себе, тащить столько боеприпасов из Ханоя и не попасть в цель».
Помню, как тогда подумал, что, возможно, они провалили дело, потому что знали, что мы — «Крутые»? Может быть, они прослышали о том, какую боль мы причинили им возле БОП «Мур»? Может быть, их разведчики доложили, насколько мы профессиональны и бдительны? Может быть, они рассказали своим командирам о наших коричневых касках и значках «Крутой Рекондо» и те решили, что мы — особенные ребята, как я и говорил нашим парням? Как бы там ни было, их наспех организованная атака еще больше укрепила боевой дух батальона. По крайней мере, некоторые бойцы начали верить, что мы действительно лучшие и лучше нас не трогать.
Фоули быстро развернул «Даггер», нашу самую слабую роту, и уже через три недели по своим боевым качествам она приблизилась к старым добрым «Тиграм» 1/327-го парашютного полка. Поздно вечером 10-го марта рота «Даггер» возвращалась на базу, чтобы сменить роту «Бэттл» и просушиться, когда мы получили оперативную разведывательную информацию, радиоперехват, о том, что в соседней общине расположились силы Вьетконга с несколькими безоткатными орудиями — возможно, теми же самыми, которые пытались прижать нас накануне вечером. Поскольку ближе всех к цели находилось подразделение Фоули, я приказал ему развернуться и отправляться туда.
Поначалу, всего лишь на мгновение, ротный воспротивился моему решению. Он сказал, что его люди измотаны и им нужно обсохнуть, что они уже четыре дня пробираются по грязи, воде и слякоти.
— Если мы останемся здесь еще на какое-то время, у нас будут серьезные проблемы с ногами, — настаивал он. — Ноги просто вылетят к чертям!
— Знаю, — ответил я по радио, — но здесь нет авиации, а вам туда идти всего два часа. Это первоочередное дело. У нас есть задача, а у вас есть работа. Приступайте к ней.
— Но, сэр…, — Фоули попытался возразить снова, но у меня не было ни времени, ни терпения пререкаться. Я не собирался спорить с ним по поводу боевой задачи.
— Или идешь ты, — сообщил я, — или это сделает твой сменщик.
Я любил Фоули как брата, любил его отношение к делу, его смелость, его честность, его отвращение ко всякому дерьму. Мы прошли долгий путь вместе — я знал его, он знал меня. Никому из нас не нужно было ничего доказывать. Мы понимали друг друга с полуслова.
— Вас понял, конец связи, — отчеканил он, понимая, что дальнейшие протесты бесполезны.
Рота «Даггер» начала выдвигаться к общине. Когда Фоули приблизился к цели, его головной дозор наткнулся на трех гуков и уничтожил их. Затем, по его воспоминаниям, рота наткнулась на «километровый участок протыкателей ног». Выставив тыловой дозор, который убил солдата ВК, следовавшего за ротой, Фоули продолжил движение вдоль канала через густую растительность, которая обеспечивала хорошее укрытие. Но гукам повезло, — Фоули и его радист Фарли не заметили растяжку, и вьетконговская мина-ловушка — большая банка из-под кофе, наполненная взрывчаткой и мелкими камнями, и обмотанная колючей проволокой с гвоздями — взлетела в небо.
Я как раз летел в район объекта операции на бригадном «Лоуче», когда получил известие, что Фоули с Фарли вышли из строя. К тому времени, когда я прилетел в подразделение, командование им принял взводный сержант Майк Кидд. Он обозначил свое местоположение дымом, и, пока мой летчик Кен Кэрролл кружил над ними, успел поразить из гранатомета LAW бункер противника. «Граната отрикошетила от твердой земляной бермы и прошла так близко от вертолета, что напугала меня до смерти», — вспоминает Кидд.
Кэрролл спустился как можно ближе к месту происшествия, на обломки разбитого бункера. И как только он коснулся земли одним из полозьев, я выпрыгнул, после чего вертолет поднялся обратно и встал над нами в круг.
— Замрите, полковник! — крикнул медик роты «Даггер» Билли Скотт. — Вы прямо посреди минного поля!
Никто не мог добраться ни до Фоули, ни до его раненного радиста. На другом конце поля лежал тяжелораненный ротный, из которого кровь текла так, как будто ему раскромсали ногу бензопилой. Когда я увидел, что из тела Фоули хлещет кровь, я рванул с места, будто бежал за золотом, схватил его и понес обратно к бункеру. Кэрролл совершил еще одну посадку на «одну ногу», и, запихнув Фоули на переднее сиденье с торчащей наружу раздробленной ногой, я побежал обратно за Фарли, а затем сказал летчику, чтобы он доставил обоих прямо в Донгтам, в 3-й хирургический госпиталь.
«Если бы прямо из ниоткуда не появилась эта “птичка”, — сказал медик Билли Скотт своим мягким каролинским гóвором, — капитан бы погиб. Я никак не мог его спасти. Он потерял слишком много крови и впал в глубокий шок… И не уверен, что Фарли тоже выжил бы».
Пока я запихивал в «Лоуч» Фоули, уже плававшего в морфиновом тумане, он посмотрел на меня и спросил:
— Кто будет командовать моей ротой?
— Я! — даже сквозь наркотическую дымку он выглядел ошеломленным. — Ты думаешь, я не помню, как управлять пехотной ротой, капитан?
Фоули усмехнулся, я улыбнулся в ответ — и мне удалось немного поиграть в командира роты. Прошлепав несколько кликов по колено в воде, мы, наконец, окружили намеченную общину. Но либо разведданные из дивизии оказались неверными, либо вьетконговцы, которые, скорее всего, засекли наше приближение, еще когда мы эвакуировали Фоули и Фарли, прижали хвост. Так что результат операции оказался нулевым. В общине не было никого, кроме стариков, женщин и детей, которые ничего не знали. Как обычно.
Муссельман организовал достаточное количество вертолетов, чтобы с заходом Солнца перебросить роту обратно на базу «Денжер». Пока мы ждали «птичек», я вызвал КНП и сообщил капитану Брюсу Спурлоку, [10] чтобы он принимал командование ротой, как только та прибудет на базу. На посту начальника разведки батальона его должен был заменить Эд Кларк, что еще на один шаг приблизит его к командной должности.
Я чувствовал себя чертовски виноватым за то, что Деннис получил удар. Гневные слова от комбата могут привести к очень разрушительным последствиям. Да, иногда для того, чтобы добиться результата, необходимо надрать задницу, и Фоули мог это выдержать, однако мое замечание вполне могло заставить его действовать слишком поспешно. Возможно, я был необычайно резок и груб из-за нехватки времени в спальном отсеке — но это не оправдание, поскольку никто из нас никогда не высыпался, — и, оглядываясь назад, я понимаю, что слишком сильно на него наехал. Это было подтверждение старой истины, с которой сталкиваются все командиры еще с тех пор, как основным оружием пехоты были камни: горячая голова увеличивает список потерь.
Когда я навестил Фоули в госпитале, он просто подарил мне еще одну счастливую морфиновую улыбку, и я с облегчением узнал, что с ним все будет в порядке. Но по бинтам и трубкам было понятно, что в роту он уже не вернется, и я оказался прав. Из-за ранений он попал в госпиталь Уолтера Рида [11] и едва не лишился ноги — она выглядела так, словно по ней пробежал взвод солдат, обутых в шипы для гольфа вместо тропических ботинок. Его будет чертовски трудно заменить.
Я старался иметь в штабе батальона одного запасного командира пехотной роты, готовя его к тому, чтобы он мог взять командование в случае потери шкипера. Следующим стал Брюс Спурлок, у которого было мало опыта практической работы в регулярных пехотных подразделениях, поэтому я назначил его на должность начальника разведывательного отделения штаба батальона — должность, которую я любил использовать в качестве готового резерва для ротного. Задача начальника разведки заключалась в том, чтобы знать противника, но, работая в штабе батальона, он также знакомился с типовыми порядками действий подразделения, с тем, как действуют роты и что от них ожидается. В последующие дни, когда рота «Даггер» проводила локальные операции в районе базы «Денжер», я убедился, что он не Деннис Фоули, которого я в свое время специально привлек для того, чтобы переломить ситуацию в нашей самой слабой роте. Но поскольку Фоули выбыл, роте «Даггер» срочно понадобился шкипер, и им стал Спурлок.
Зеленый, но очень мотивированный доброволец, капитан Спурлок пришел в батальон из бригады, где во время своей второй боевой командировки во Вьетнам он служил командиром штабной роты. Начштаба бригады Карлсон высоко оценил его лидерские качества. К минусам можно было отнести то, что бóльшую часть своей карьеры он провел в резервных частях, и у него было мало времени для знакомства с линейными боевыми войсками. Но в свои тридцать лет он был намного старше своих боевых товарищей, что для меня всегда было плюсом — слишком часто в 1969 году возраст большинства командиров пехотных рот во Вьетнаме едва превышал порог, когда они могли покупать алкоголь. [12]
Во Вьетнаме капитан пехотной роты часто командовал, находясь прямо впереди, выполняя свою роль в отделении и взводе, где летят пули и гибнут люди. А это не та работа, которая способствует долголетию. В бою ничего не проходит так же гладко, как в настольных военных играх в Пехотной школе.
Я старался, насколько позволяла его служебная нагрузка, отправлять Спурлока вместе с командирами пехотных рот, чтобы он мог перенять немного опыта от этих шкиперов-ветеранов. Я знал, что после нескольких визитов к Фоули, Уинстону, ДеРоосу и Кнаппу, а также нескольких недель, проведенных с австралийцами, где офицер прямо на месте пройдет определенную подготовку у лучших в мире бойцов в джунглях, он будет лучше подготовлен к руководству пехотной ротой, когда возникнет такая необходимость.
Теперь же, чтобы компенсировать изменение планов, я проводил со Спурлоком столько времени, сколько мог уделить, пока его рота находилась на отдыхе, рассказывая и объясняя ему приемы и способы действий, которые, как я ожидал, он будет применять, возглавляя одну из двух рот батальона, которым предстояло действовать самостоятельно, подобно подразделениям рейнджеров времен Корейской войны. Я хотел выпестовать его, передать ему свои знания о боевых действиях пехотной роты в условиях партизанской войны. Для этого я поручал ему локальные дневные задачи за пределами базы — практическое обучение в своем лучшем виде, практическая работа с реальным противником на поле боя в стиле «убей или будь убитым».
Когда рота «Даггер» пробиралась сквозь джунгли к северу от базы, я просто следовал за ним, давал указания и исправлял ошибки на месте. Эти упражнения позволили мне понять, как Спурлок управляет своим подразделением, и проверить его младших командиров и солдат, пока они наблюдали за мной. Бойцы «Даггера» были крепкими, обладали большим потенциалом. Как говорит сейчас взводный сержант Кидд: «Мы устали возиться на минных полях, вытряхивать из себя все это дерьмо и ни разу не пустить кровь Чарли». Джон Роберсон начал процесс их разворачивания в нужную сторону, Деннис Фоули придал им еще бóльшую остроту. Теперь я надеялся, что быстро обучавшийся Брюс Спурлок доведет их до конца.
Уже через несколько дней после создания БОП «Денжер» мы начали натыкаться на мины и засады вдоль шоссе №4. Вьетконг, следуя своей привычной тактике, пытались перекрыть наш наземный путь снабжения. Идея заключалась в том, чтобы заставить нас связать большое количество войск охраной дороги, вместо того чтобы охотиться на них. В отчете о боевых действиях дивизии от 1-го марта 1969 года говорилось: «Самый опасный участок дороги (шоссе №4) в районе ответственности дивизии находился между населенными пунктами Митхо и Кайлай…».
База огневой поддержки «Денжер» находилась в самом центре этого тира. «Большинство засад были быстрыми», — вспоминает Джим Робертсон о своем переводе водителем в транспортное подразделение. — Ты ловил несколько пуль и, если успевал проскочить, все заканчивалось. Если ты останавливался, по тебе продолжали долбить, поэтому мы старались не останавливаться, нажимали на газ и неслись как угорелые. Парни в кузове должны были отстреливаться, но даже опытные ребята этого не делали. Несмотря на приказ по батальону, инстинкт подсказывал, что нужно просто опустить голову и быстренько убираться оттуда».
Так что шоссе №4 не было дорогой для приятной воскресной поездки. Если вас не сводили с ума мины и засады, то это делали водители АРВН. Однажды один из южновьетнамцев, управлявший 2½-тонным грузовиком, пришел в ярость после того, как его подрезал один из наших джипов, возвращавшихся в Донгтам из базы «Денжер». Он пристроился позади джипа, достал винтовку М-16, выстрелил и убил специалиста Максвелла Смолла, [13] водителя лейтенанта Гэри Эллиса, начальника отделения по военно-гражданским делам штаба «Крутых».
Это был крайний день работы Смолла в боевых условиях — следующим утром он должен был приступить к оформлению документов, чтобы отправиться домой. Вместо этого он был убит. Вот попробуйте объяснить это его семье.
Между Донгтамом и базой огневой поддержки «Денжер» располагалось семь мостов, возвышавшихся над перекрестками на пятнадцать футов, — чтобы быть выше наводнений, подъем воды во время которых в сезон дождей достигал двенадцати футов. Робертсон вспоминает: «Больше всего мы нервничали, проезжая через населенные пункты — приходилось сбрасывать скорость из-за боязни наехать на людей, — и скорость в пятьдесят пять миль в час была для нас предпочтительной. Мы знали, что ни на одном виде вооружений Вьетконга нет прицелов, которые позволяли бы целится по машине, движущейся с такой скоростью. Двадцать миль в час — и вы становились приманкой для гранатомета. Поскольку мосты были узкими, всего на несколько дюймов шире грузовика в обе стороны, то при правильном расчете можно было его пролететь, поднявшись с одной стороны и приземлившись на спуске, даже не касаясь верхней части моста».
Но у Чарли были и другие способы поражения движущихся целей. Они пробирались ночью и устанавливали мины на обочинах дорог, а затем прикрепляли к ним провод, уходящий в ближайшие кусты, где они сами и прятались. Заряд некоторых мин достигал трех-четырех сотен фунтов взрывчатки — и по иронии судьбы, бóльшую ее часть они извлекали из несработавших авиационных бомб и артиллерийских снарядов. Их подрывник дожидался, пока не появится жирная цель, и когда она оказывалась в нужном месте, чтобы нанести максимальный ущерб, приводил ее в действие.
Один из наших грузовиков с поварами батальона в кузове наехал на мину по дороге на базу «Денжер». Взрыв не смог снести грузовик с дороги, но взрывная волна пробила трансмиссию и проникла через кузов, почти до колен водителя. В итоге водитель оказался тяжело ранен, получив в ногах и ступнях крупные куски стали. После взрыва из зарослей вылезли вьетконговцы и пошли по дороге, намереваясь всех добить, но тут по ним из своей М-16 открыл огонь раненый водитель и уложил их.
Водитель был бывшим строевым служакой, с которым все было в порядке. За проявленную доблесть он был награжден Серебряной звездой. Без него батальон сел бы обратно на сухие пайки, потому что в тот день повара показали, что они еще не превратились в «Крутых». «Все они стали мягкими, как манная каша, — вспоминает Робертсон. — Они просто попадали на землю».
Но по мере того, как мы обустраивались в Зяодыке, войска закалялись все больше, готовые к той игре, которую я задумал. Одна рота, «Алерт», будет заниматься дальними засадами; другая, «Клеймор», — ближними; третья, «Даггер», будет действовать как рота рейнджеров времен Корейской войны; а рота «Бэттл» будет заниматься аэромобильными операциями и глубинной разведкой. Уинстон, ты идешь сюда; Спурлок, отправляешься туда; ДеРоос, вот твоя задача; Кнапп, ты танцуешь «джиттербаг». А в конце операции мы собирались все вместе, как единое целое.
Роты «Алерт» и «Клеймор» организовали свои собственные базы в нескольких километрах от БОП «Денжер». В этих подразделениях половина роты находилась на боевых выходах, а другая половина на базе, — сушилась, тренировалась и отдыхала. Это давало солдатам и командирам возможность отдохнуть от непрерывного круглосуточного графика боевой службы. Еще одним преимуществом было то, что в случае атаки Чарли любая из трех наших баз огневой поддержки могла прикрыть другую артиллерийским и минометным огнем. Наши 81-мм минометы находились в роте «Алерт» на ее базе, названной «Территорией Тумстоун» [14] — прямо посреди вьетнамского кладбища. ДеРоос поступил проще, назвав свою базу, размещенную в заброшенной южновьетнамской школе, просто «Клеймор». Батальонный взвод 106,7-мм минометов мы разместили рядом группой американских советников, работавших в уезде Зяодык, вместе с нашей кухней — горячая еда снова была в меню на завтрак и ужин для всех, кроме парней в джунглях.
Каждые четыре дня я выбирал для батальона объект операции. «На третий день я хочу, чтобы ты был здесь, — говорил я ДеРоосу, тыча пальцем в карту. — А на четвертый день ты будешь здесь». Аналогичные указания я давал и другим командирам. «На четвертый день я хочу, чтобы ваша рота устроила засаду вот здесь». Они должны были продвигаться вперед, используя скрытность и внезапность. Затем, на четвертый день, заходя с разных сторон, мы должны были окружить противника, как медвежий стальной капкан.
КЛАЦ.
Я хотел, чтобы они учились на ошибках прошлого. Слишком часто в этой войне наши войска телеграфировали противнику о своем присутствии — слишком много авиационной разведки, снабжения по воздуху, санитарных и боевых «бортов», сверлящих дыры в небе над целью, или просто небрежная работа «ворчунов». Видя, что мы собираемся нанести удар, Вьетконг устраивал засады, ставил мины-ловушки или просто убегал.
Чарли не хотели вступать в бой с превосходящими силами. Моя идея заключалась в том, чтобы бесшумно подойти к их позициям со всех сторон, и к тому времени, когда они почувствуют наше присутствие и начнут говорить: «О, нет, американцы, уходим отсюда», — они должны были побежать прямо в наши засады и сжечь немного ладана.
В течение первых одиннадцати дней пребывания на базе «Денжер» при поддержке авиации и артиллерии мы проводили аэромобильные операции, амфибийные операции совместно с ВМС США, совместные операции с южновьетнамскими подразделениями, а также организовали десятки засад и патрулирований. За все это время боевой счет «Крутых» составил 252 человека. Своих потерь у нас не было.
В самом начале к нам с визитом на вертолете пожаловали Юэлл с Хантом. Джордж Мергнер вспоминает этот момент: «Мы вчетвером прогуливались по территории базы, когда Юэлл спросил Ханта:
— Нет ли у нас чего-нибудь для Дейва?
Тот достает из портфеля Серебряную звезду, а Юэлл добавляет:
— Зачитайте приказ.
Медаль предназначалась за спасение группы глубинной разведки, но Хант начал валять дурака. Он ответил:
— У нас нет приказа.
А Юэлл такой:
— Я сказал, ЗАЧИТАЙТЕ приказ!
И Хант, как маленькая марионетка, начинает:
— Слушать приказ! Штаб 9-й пехотной дивизии, и т.д., и т.п.
Он выполняет всю эту процедуру, излагая приказ, Юэлл прикрепляет медаль и говорит:
— Ну что, Дейв, твоя вторая?
А тот отвечает:
— Никак нет, сэр. Это медаль с дубовыми листьями, это шестая».
Когда Джордж прислал мне эту историю по электронной почте, в моей памяти всплыла эта сцена. Юэлл стоял и смотрел на меня, а я еще подумал: «Хак, ты тупица. Сейчас не самое подходящее время для того, чтобы исправлять счет генерала».
— Очень хорошо, — произнес Юэлл.
И тут я возьми и ляпни:
— О, нет. У Макартура их было восемь.
Мергнер сказал мне, что ему пришлось прикусить губу, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. «Вот это был настоящий концерт! — говорит он сегодня. — Отличное развлечение. Откуда взялись эти двое?»
Хант больше никогда не вспоминал о фиаско с группой глубинной разведки. Полагаю, ему было неловко.
Но всей этой математики и медалей важнее было то, что на сорок первый день после моего вступления в должность командира батальона, «Крутые» были практически готовы к тому, чтобы заниматься реальными вещами. Мы не были идеальны — ни одно подразделение никогда не бывает идеальным, — но от той дыры под названием «Диззи» мы проделали долгий путь.
«Если бы полковник Ларк вернулся, — говорит Ларри Талер, — он бы не узнал батальон. Мы стали совсем другими. Из спотыкающихся калек мы превратились в паровозы».
Туалетная бумага больше не разлеталась по ветру.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[5] Вьетнамское обозначение гранатомета РПГ-2.
[6] Вероятно, имеются ввиду радиолокационные станции ближней разведки AN/PPS-5, состоявшие на вооружении разведывательных подразделений американской армии и широко применявшиеся во Вьетнаме.
[7] От слова Fuck-off, что можно очень примерно перевести как «лентяи», «бездельники», «шланги».
[8] Эмблема пехоты как рода войск в американской армии представляет собой два скрещенных кремниевых ружья, а эмблема инженерных войск — средневековый зáмок.
[9] Стёб автора. Это слово выкрикивают американские парашютисты при покидании самолета во время парашютных прыжков.
[10] Псевдоним (прим. автора).
[11] Национальный военно-медицинский центр имени Уолтера Рида — сейчас это главное межвидовое военно-медицинское учреждение Вооруженных сил США, названное в честь американского военного врача и эпидемиолога, исследователя желтой лихорадки.
[12] В большинстве штатов этот возраст составляет 21 год.
[13] Псевдоним (прим. автора).
[14] Тумстоун — город на юго-востоке штата Аризона, одно из легендарных мест эпохи Дикого Запада, овеянное многочисленными легендами этого периода.

Спасибо большое.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
База огневой поддержки «Денжер»
11 марта 1969 г.

Одиннадцатого марта в 14.00, когда я вместе с ротой «Даггер» находился на выходе за пределами базы «Денжер», меня вызвал сержант Слейтер.
— Мы только что получили предварительное распоряжение о проведении аэромобильной операции, — сообщил он, — 2/39-й батальон разворошил осиное гнездо. Согласно свежим данным разведки, там целая куча плохих парней. За вами уже отправлен вертолет связи.
Второй батальон 39-го полка, наши соседи, был тем подразделением, в котором я проходил боевую практику, когда только попал в 9-ю дивизию, и где набирался любых знаний, общаясь со своим старым приятелем по l-му батальону 101-й дивизии Доном Шредером. Если в бригаде и был какой-то другой батальон, который я хорошо знал, кроме 4/39-го, то это был именно он. Неделя, проведенная с ними, убедила меня, что это хорошо управляемое, проверенное в боях подразделение, что было неудивительно, — ведь во главе него стоял Шредер. Но когда в начале февраля Дон погиб, его сменил подполковник Роберт Салливан, которого я не знал.
Я поспешил вернуться на БОП «Денжер», где Эд Кларк ввел меня в обстановку.
— 2/39-й батальон угодил в серьёзный «замес». В районе Мифуоктай высадился взвод, где на него навалилась рота противника, и теперь их хорошенько помяли. По оценкам бригады, Салливан может вести бой с батальоном основных сил Вьетконга.
Бамстед сообщил мне, что авиационными средствами для нашей переброски занимался Джим Муссельман, поскольку Хант этим процессом не руководил. Причина заключалась в том, что врио комбрига находился в столице провинции городе Митхо и командовал бригадой издалека, наслаждаясь шикарным обедом в одном из лучших ресторанов.
Но Хант быстро прискакал обратно, и прибыв на место, вскоре убедился, что ребята Салливана обнаружили крупные силы ВК, и, ухватившись за возможность поиграть в фельдмаршала, он, словно Эрвин Роммель, заявил всем присутствующим, что намерен окружить противника, а затем и уничтожить его.
Я приказал исполняющему обязанности командира роты «Алерт» Джону Роберсону и командиру роты «Клеймор» Горди ДеРоосу приготовиться к бою. В наличии не было ни одного командирского «Хьюи» — одна «птичка» была у Салливана, и второй «борт» — у Ханта, поэтому я попросил своего любимого бесстрашного летчика Кена Кэрролла взять наш легкий вертолет наблюдения и связи, и вместе мы рванули на обстреливавшуюся посадочную площадку возле Мифуоктай.
Бой шел на канале Кинь Тонг Док Лок, — синей «ленточке», идущей с востока на запад недалеко от общины Тханьфу. На подлете я увидел, что сухая болотная трава, примыкающая к густой зеленой растительности у канала, горит. На батальон Салливана надвигалась дымовая пелена; казалось, что его подразделения были разбросаны на поле боя так же случайно, как кости на игральном столе. От огня и от наступавших солдат Салливана срабатывали мины-ловушки.
Огонь ослеплял всех, кто находился на земле. Вместе с палящим Солнцем он создавал такую жару, что те из бойцов Салливана, кто не кашлял от удушья, теряли сознание от теплового истощения.
В самом начале боя сильный автоматный огонь с трех сторон прижал к земле 2-й взвод роты «С» под командованием лейтенанта Ричарда Фишера. По мере разрастания боестолкновения взводный получил ранение, и впал в шоковое состояние от потери крови, а четверо его солдат получили ранение от мин-ловушек, — один умер, а взводный медик, который оказывал помощь раненым на поле боя, потерял сознание от жары. К этому времени дым стал настолько сильным, что летчики боевых вертолетов не могли отличить хороших парней от плохих и вынуждены были постоянно прекращать и контролировать стрельбу.
Пока я кружил над местом событий, проводя первоначальную разведку, Джим Муссельман передал по рации:
— Крутой-6, ваша задача — перейти на северную сторону канала Кинь Тонг Док Лок, соединиться с силами Салливана и завершить окружение противника!
Идея заключалась в том, что две роты «Крутых», усиленные ротой «А» 6/31-го пехотного батальона, — переданной в подчинение 4/39-го бата, — будут работать по направлению к каналу, тогда как 2/39-й батальон, усиленный ротами из других подразделений, заблокирует район с юга. Муссельман сообщил мне, что роты «Алерт», «Клеймор» и рота «А» 6/31-го полка будут переброшены на вертолетах «Чинук» в лагерь спецназа в Мифуоктай, примерно в пяти «кликах» от того места, где им предстоит высадиться с вертолетов «Хьюи» на посадочную площадку, которую мне предстояло выбрать на северной стороне канала.
Я не возражал против того, чтобы работать из «лоуча», а не из нормального вертолета управления, но мне очень не хватало рядом с собой Чам Роберта, который работал бы с артиллерией и выполнял функции моего оперативного офицера. Его перевели из «Крутых» в бригаду как раз в тот момент, когда мы начали преуспевать, заменив капитаном, которого я не знал и которому еще не мог доверять.
Судя по количеству пулеметов противника, выплевывающих зеленые трассеры, на южном берегу канала закрепилась, по меньшей мере, рота противника. Поскольку авиационные удары пробили в лиственном покрове дыры, а напалм выжег значительную часть подлеска, я смог разглядеть ряд вражеских бункеров с хорошими секторами обстрела, и защищенных, как я подозревал, ковровой дорожкой из мин-ловушек. Среди боевых порядков Салливана взлетали черные гейзеры от минометных мин Вьетконга.
Из-за сильного задымления пришлось временно прекратить полеты боевых вертолетов и тактической авиации. Извечное правило, что заблаговременное планирование предотвращает плохие результаты, оправдало себя и в этот раз, когда в самом начале боя начальник артиллерии подполковник Уильям Хаузер перебросил свою батарею «В» 1-го дивизиона 11-го артиллерийского полка (105-мм гаубиц) по дороге из базы огневой поддержки «Мур» в лагерь спецназа в Мифуоктай. На БОП «Мур» его «красноногие» канониры оказались бы за пределами зоны досягаемости, и не смогли бы оказать какую-либо помощь. Но теперь, когда дым закрыл нам авиационное прикрытие, они спасли положение, нанеся мощный удар по противнику из Мифуоктая. А солдаты Салливана отчаянно в этом нуждались. На открытой ровной местности перед позициями ВК они были беззащитны, как шары на бильярдном столе.
К 17-ти часам опушка деревьев, идущая параллельно каналу и скрывавшая вражеские силы, стала выглядеть так, словно по ней пронесся торнадо. Однако я уже на собственном горьком опыте убедился в том, что артиллерийский огонь и тактическая авиация могут разрушить местность до основания, не оставив ни единого дерева, — но вьетконговцы и северовьетнамцы все равно выживут благодаря своей исключительной работе лопатами и глубоким бункерам.
Между «Крутыми» и батальоном Салливана находился рубеж безопасного ведения огня — «голубая ленточка», поэтому мы подвергались риску как дружественного огня, так и явно недружественного огня со стороны противника, который велся с противоположного берега канала. Сложив в голове всю картину, я направился в Мифуоктай, где уже собрались мои шкиперы, и изложил им наш план.
— Роберсон, — сказал я, — ты пойдешь первым, в центре, за тобой Рейнольдс, который высаживается на посадочную площадку к западу от тебя. ДеРоос, ты крайний и заходишь на площадку восточнее. Я буду управлять всем шоу из «лоуча». Если со мной нет связи и я не на земле, командовать будет Горди ДеРоос.
Я также сообщил ротным, что хочу, чтобы они выдвинули далеко вперед в качестве дозорных «Тигриных скаутов» и проинструктировали своих парней, что ожидается дохрена мин.
— Чтобы проложить путь к каналу, дозорные должны для разминирования использовать «кошки», мины «Клеймор» и гранатометы М-79. Только не спешите и не подрывайтесь — мы никуда не торопимся, — добавил я. — Перед тем как Роберсон туда отправится, мы прочешем артиллерией подступы для каждой роты к линии деревьев. Надеюсь, что это обеспечит нам расчищенный от мин путь до самого канала.
Перед тем как мои роты выдвинулись, я некоторое время следил за действиями на южной стороне «ленточки». В это время Хант, возбужденный славой будущей победы над «батальоном», который нам только предстояло окружить, а затем и уничтожить, заглушал эфир, отдавая подробные указания непосредственно ротам и взводам Салливана. Он руководил наземным маневром, огнем артиллерии, тактической авиацией и боевыми вертолетами, будучи слишком занятым микроуправлением каждой мелочи, чтобы утруждать себя инструктажем подчиненного командира, т.е. меня, который должен был руководить половиной боя.
С моей точки зрения, в развертывании войск Ханта было мало военного смысла. Подразделения, которые он высадил с воздуха на южной стороне канала, казалось, не имели никакой тактической цели. Взвод роты «С» 2/39-го батальона, который начал бой, имел теперь более чем 60-процентные потери и утратил боеспособность. Когда рядом с ним нагромоздилась оставшаяся часть роты «С», они вместо того, чтобы вступить в бой с противником, завертелись вокруг оси, вытаскивая убитых и раненых из первого взвода. Создавалось впечатление, что командир роты «С» из подразделения Салливана потерял над ней контроль, поскольку пришедшие на выручку «ворчуны» метались вокруг, как девятиклассники на первом школьном вальсе, в то время как ВК выбивали из них все дерьмо.

Как и во всем остальном, чего касался Хант в тот злополучный день, все шло наперекосяк. Следующей в бой была введена рота «Браво» 2/39-го батальона, задачей которой было выдвинуться к каналу и блокировать его с востока. Однако рота проскочила мимо своего рубежа и заблудилась, и к тому времени, когда она наконец заняла свою позицию, перекрывая путь отхода с востока, Вьетконг ускользнул.
Еще более усугубила обстановку рота «Альфа» того же батальона, — третья пехотная рота батальона Салливана под командованием капитана Шермана Уиллифорда, — которая не смогла выполнить свою задачу и заблокировать канал с запада. После десантирования на площадку им пришлось пробираться к своей цели — каналу — через ковер из мин длиной в милю, в то время как ВК обстреливали их из минометов и пулеметов, не давая возможности захлопнуть дверь. К наступлению ночи они оказались прижаты на открытом поле.
Хант злился, что Уиллифорд не двигается быстрее. Он вышел на внутренней частоте роты «А» в эфир с криком:
— Заставьте шевелиться своих людей! Я хочу, чтобы вы немедленно перекрыли этот канал!
Уиллифорд, закаленный десантник, служивший в качестве пехотинца во Вьетнаме уже второй срок, понимал, что идти по открытой, усеянной минами, местности против хорошо окопавшегося противника было бы самоубийством.
— Если вы хотите повести мою роту в атаку, — ответил он Ханту, — то спускайтесь сюда и делайте это сами, потому что я точно этого делать не буду.
Хант вызов не принял — он просто продолжил «лажать» с высоты 3000 футов.
Следующим актом проявления его тактического гения было введение в бой роты «С» 6/31-го батальона под командованием капитана Джорджа Модлина в том же районе, где уже накрошили роту «С» 2/39-го батальона. Подкрепление завязло на минах, а затем его пригвоздил очень эффективный пулеметный огонь противника.
По тому, что творилось внизу, было очевидно, что «рисовый папочка» не имеет ни малейшего представления о том, что он делает. В то же время Салливан, вероятно, будучи еще новичком и находившийся в шоке от подавляющего стиля управления комбрига, казалось, отпустил ситуацию и позволил, что тот принял командование и разнес в клочья его прекрасный батальон.
На протяжении всего боя Чам Роберт сидел рядом с Хантом в «птичке» управления бригады. Как вспоминает Чам, комбриг «микроуправлял не только самолетами и ударными вертолетами, но и “сликами”. У него не было понятия о единстве командования или даже о том, что с земли все выглядит немного иначе, чем с высоты в 3000 футов. Он просто начал садить «слики» на землю везде, где видел какие-то проблемы, не задумываясь о том, кто будет отвечать за них на земле и что должны делать люди, когда они туда прибудут».
Хант продолжал нарушать субординацию, общаясь напрямую с летчиками отдельных вертолетов и командирами рот, загромождая ротные радиосети и запутывая молодых командиров в кошмарной обстановке. В небе над районом боевых действий, где истребители, вертолеты и артиллерийские снаряды играли в «пятнашки», было просто чудом, что мы не потеряли ни единого «борта» от огня своей же артиллерии и что истребители не протаранили вертолеты.
К счастью для комбрига и всех остальных, Чам Роберт остановил огонь до того, как наши собственные артиллерийские снаряды разорвались в вертолетах. Он слушал, как Хант управляет ударными вертолетами, а затем «отключал» артиллерию, давая тем возможность делать свои проходы. Внимательно слушая маниакальные приказы комбрига, он мог вмешиваться и быстро прекращать огонь. «Проблема в том, что я контролировал только артиллерию», — вспоминает он. Хант, к сожалению, контролировал все остальное.
«Это место выглядело как О’Хара [1] в День благодарения, когда все авиадиспетчеры обкурены до потери сознания», — вспоминает Кен Кэрролл. В то время как он осторожно нарезал круги вдали от смертоносного летающего цирка, я прикидывал, как нам позаботиться о своей части боя.
Моя общая задача была ясна: установить локтевую связь с силами подполковника Салливана и заблокировать канал. Обычно, когда подразделение главных сил ВК создавало базу у водной артерии, оно прибывало туда на сампанах, затем заваливало лодки камнями и топило их, чтобы скрыть от посторонних глаз. Попав под «замес», они бросали свои сампаны и пытались уплыть под водой, используя тростник от пальмы нипа в качестве трубочек для дыхания, или же цеплялись за пальмовые корни, растущих вдоль берегов чуть ниже поверхности воды, и пытались выбраться, перебирая руками.
ДеРоос и Рейнольдс взяли с собой проволочную спираль, чтобы натянуть ее через канал. Это, вкупе с периодически бросаемыми осколочными гранатами, затрудняло «гукам» отход, особенно когда бойцы «Крутых» поливали огнем каждую плывущую пальму. Многие пальмы становились красными, а затем на поверхности появлялись трупы.
В 17:00 Чам Роберт пробил опушку на северной стороне, а затем скорректировал заградительный огонь обратно к моим посадочным площадкам. В это же время бригадный офицер-авианаводчик Джо Коннор — радиопозывной «Тамале-14» — получил в свое распоряжение группу истребителей-бомбардировщиков, не имевших целей, поэтому нанес удар 500-фунтовыми бомбами по каналу к югу от позиции Роберсона. Офицер сообщил, что видел там несколько пулеметов, и мы хотели, чтобы они превратились в хлам. «Это был очень разочаровывающий день для ВВС, — вспоминает Коннор. — Мы летали на прикрытие непрерывно, весь день и всю ночь. У нас было неограниченное количество истребителей, но из-за хаоса на земле и в воздухе мы нанесли не так много авиаударов, как должны были. Было очень трудно определить, где находятся наши войска, а дым от пожаров делал видимость в лучшем случае проблематичной — идеальные условия для моего самого страшного кошмара — огня по своим».
После наступления темноты особенно проблемная позиция зенитных орудий противника наконец-то предоставила Коннору «чистую и достойную цель». Зеленые трассирующие снаряды Вьетконга, которые днем было практически невозможно увидеть с воздуха, ночью становились маяками.
«В небе было необычайно тесно даже как для крупного сражения, — рассказывает Коннор. — Чтобы отличить истребители, пикирующие на цель, от тех, что поднимались от нее после нанесения ударов, самолеты включали крыльевые и задние бортовые огни. Зенитчики Вьетконга быстро напомнили нам, что проецирование силуэтов в зоне досягаемости автоматического оружия — это не совсем утвержденный порядок действий 7-й воздушной армии, не слишком полезный для здоровья, но эффективный для очистки воздушного пространства. В качестве бонуса ВК трассерами обозначил свои позиции для “Эф-сотых”». [2]
«Эти вьетконговцы были настоящими профессионалами, они не пали духом, — продолжает Коннор. — Как только ведущий F-100 сбрасывал напалм, они сосредотачивали свой огонь на его форсажной камере, когда она вспыхивала в небе. Их оружие стреляло лишь короткое время, когда самолет был наиболее уязвим при выходе из пикирования, и прекращался до того, как ведомый мог использовать его для корректировки своего удара. К несчастью для них, они напали не на тех парней. Командир звена оказался не менее хитроумным. На третьем заходе он приказал своему ведомому уменьшить интервал между заходами с 45 до 10 секунд. В то время как ВК все еще вели огонь по ведущему самолету, второй F-100 оказался в идеальном положении, чтобы навестись на них и облить их старым добрым американским напалмом. Это заткнуло их орудия».
Через несколько минут рота Роберсона без происшествий десантировалась в свой район ответственности и осторожно двинулась к намеченной ранее позиции. Через два часа они уже оседлали канал, уничтожив пять солдат ВК и не понеся никаких потерь среди своего личного состава.
Следом высадились ДеРоос и Рейнольдс и двинулись к своим позициям, уничтожив около дюжины «гуков», пытавшихся выскользнуть из-под деревьев под совместным давлением бомбардировки и натиска наших войск с южной стороны «ленточки». «Мне выпала сомнительная честь идти первым в головном дозоре, — вспоминает Джерри Салливан из роты «Клеймор». — Артиллерия хорошо перепахала то поле. Я ожидал, что там навалом будет мин и ловушек, но ни на одну из них мы не нарвались. Вьетконговцы, с которыми мы столкнулись, были напуганы и готовились к отходу, когда мы закончили их недолгий путь». И снова никаких проблем, все шло гладко, как во время тренировки на ящике с песком.
И тут Хант организовал дружественный огонь.
«Мы подловили пару гуков на отходе и быстро отправили их на тот свет, — вспоминает командир пехотного отделения роты «Алерт» Том Эйкен. — Это была бы просто прогулка под Солнцем, если бы не все то дерьмо, которым нас забрасывали наши же ребята с той стороны “ленточки”».
В этот момент наибольшую опасность для «Крутых» представлял не вражеский огонь, а огонь войск подполковника Салливана с южной стороны канала и неправильное применение Хантом огня поддержки. От парней Салливана в нашу сторону быстро и яростно летели красные трассеры, 40-мм гранаты от М-79 и пули из М-16. Особенно интенсивному дружественному огню подвергались бойцы роты ДеРооса, что затрудняло их действия по блокированию канала. «Пока мы не перекрыли его, это была сущая задница. Это был самый страшный обстрел, который я пережил за обе боевые командировки во Вьетнам, — сказал ДеРоос. — Судя по всему, в Форт-Беннинге их не учили, как проводить окружение».
К 9 вечера мы с подполковником Салливаном придумали, как оставаться в пределах досягаемости друг от друга и пережить ночь без особых потерь. Теперь «Крутые» силами трех рот занимали позиции, вытянутые в линию с запада на восток: А/6/31-го, А/4/39-го и С/4/39-го батальонов. Мои шкиперы докладывали, что вражеский или дружественный огонь практически не ведется, и со своего места в небе зеленых трассеров Вьетконга я больше не наблюдал.
По моим предположениям, взвод Ричарда Фишера в то утро вступил в боестолкновение с крупными силами противника, численность до батальона, но к этому времени основная часть сил ВК встала на тапки и ушла вдоль канала. То, на что мы натыкались в лесу, являлось небольшими отрядами вьетконговцев, которые вели решительные арьергардные бои с целью задержать и обмануть нас, выиграв время для того, чтобы их основная часть могла «уйти из Доджа». [3]
Если не считать городских боев, то стрелковый бой в густых лесах — самый неприятный и дорогостоящий вид пехотного огневого боя, особенно в лесу, усеянном минами. Вьетконговцы действовали налегке и были очень быстрыми. Если их не заблокировать и не стреножить сразу, то они исчезали, как тараканы, на секунду оказавшиеся на кухонном полу. У меня было подозрение, что бригада двигалась слишком медленно, и что с самого захода Солнца мы держали почти пустой мешок.
Но Хант, видимо, не мог поверить в очевидное. Он вводил в бой все новые и новые пехотные роты, усиливая неудачу, пока к 22:00 на южной стороне канала не собралось пять рот из трех батальонов, блукая в темноте, натыкаясь на мины и постреливая друг в друга. Горевшая трава освещала поле боя, высвечивая силуэты передвигавшихся солдат и делая их легкими мишенями для вьетконговского арьергарда.
Затем Хант передал мне по рации, что он собирается использовать ударные вертолеты у канала — там, где находился внутренний край расположения моего батальона.
— Господи, нет! — заорал я. — Нет, нет! Я не знаю, где точно находится мои передовые позиции!
Я уже видел, как мои подразделения перемалываются на фарш своим же собственным ракетным и пулеметным огнем. Боевые вертолеты и в нормальной обстановке были далеко не самым лучшим средством для оказания непосредственной огневой поддержки на короткой дистанции, думать же об их использовании в темноте, в дыму и неразберихе на земле было самым натуральным преступным безумием. Если я не знал, где находится моя передовая, то как, черт возьми, об этом могли знать летчики боевых вертолетов?
Я опустил микрофон, решив, что до Ханта дошло мое сообщение.
Затем, почти одновременно с этим, две «Кобры» начали атаку.
От вида этих потрясающих летательных аппаратов, летящих на высоте 1000 футов, и плюющихся смертью, все мои внутренности сжались. А теперь представьте себе, каково было «крутым» солдатам, на которых обрушилась вся эта огневая мощь. Роты «Алерт» и «Клеймор» мгновенно доложили об обстреле, и я увидел, что прямо на центр их позиций несется ударный вертолет «Кобра», паля из миниганов и НУРСов. Я вышел на связь по каналу «воздух-воздух» в «лоуче», чтобы сказать летчику «Кобры» отвалить, но увидел, что он развернулся и начал делать еще один заход.
«Никакой защиты не было, — вспоминает сержант Эйкен. — К счастью, в нашем взводе обошлось без потерь, но командир и еще несколько парней из КНП позади нас получили ранения. Мы с парнем из моего отделения спрятались за маленьким деревцем, размером не больше ручки от метлы. Это был плохой, плохой эпизод».
Медик Вернон Иддингс рассказывает о том, каково это было — оказаться в зоне обстрела. Он говорит: «Никогда в жизни я так не боялся, как в тот момент, когда в меня полетели трассеры. Это напоминало огромную красную змею, несущуюся на тебя с неба и разящую все вокруг тебя, как молния».
Радиотелефонист Роберсона Джимми Хакс, получивший Солдатскую медаль за спасение тонущего солдата, теперь плавал под огнем минигана и раскаленными кусками шрапнели американского производства. Пока вертолеты атаковали, он прижался к земле рядом со своим ротным. «Это была самая страшная ночь в моей жизни, — вспоминает он. — Если вы когда-нибудь оказывались под прицелом минигана, вы этого никогда не забудете. Звук был похож на звук гигантской мясорубки. Ракеты падали близко, забрасывая нас грязью и водой, а затем возле нас впивались пули из минигана».
«Лейтенант Роберсон закричал: “У меня отнялась рука!” — говорит Хакс. — Пулями ему оторвало пальцы, когда он разговаривал по рации. И чертовски повезло, что не оторвало голову, которая была всего в нескольких дюймах. Другой ротный радист сорвался с катушек, начав кричать: “Я больше не встану. С меня хватит!”».
Я понятия не имел, что происходит на земле, поэтому вышел на связь и передал Роберсону:
— Включи стробоскоп, чтобы я точно знал, где ты находишься!
Он включил огонь, и я попросил доложить обстановку.
— Есть, сэр, — ответил он. — У нас четыре, может быть, пять раненых.
Почувствовав надлом в его голосе, я спросил:
— Как ты?
— Просто царапина, сэр.
«Осколками ему срезало два средних пальца на левой руке и порезало руку, — вспоминает медик Чарли Винтцер, который накладывал ему повязку. — Лейтенант Роберсон отказался от морфия, сказав, что должен держать себя в руках, чтобы командовать ротой. Ему было очень больно, но он был таким спокойным. Постоянно повторял, потирая большой и указательный пальцы левой руки, — а это было почти все, что у него осталось: “Я все еще смогу ходить на рыбалку. Я еще смогу удить рыбу”».
Я велел Кэрроллу зависнуть на нашем легком вертолете связи на высоте примерно сорок-пятьдесят метров над стробоскопом Роберсона и включить бортовые огни. Ударные вертолеты должны были либо смести наш «борт» с неба или выйти из боя — и они действительно вышли, как раз в тот момент, когда разворачивались на свой очередной смертоносный заход.
Винтцер занялся остальными ранеными и вызвал санитарную «птичку», но Роберсон отказался покинуть роту, оставшись на месте до рассвета. [4]
«“Кобры” улетели, как только к нам опустился вертолет связи, а затем ВК попытались застрелить полковника, — вспоминает Хакс. — Пулеметчик по имени Азар встал под огнем и выпустил длинную очередь из не менее чем из сорока патронов. Несмотря на то, что лейтенант Роберсон был ранен, он продолжал кричать Азару, чтобы тот пригнулся. Но боец не унимался, он продолжал палить и смеяться, как сумасшедший. Вьетконговцы перестали стрелять».
Примерно в это же время рота «Клеймор» доложила о потерях — четыре легкораненых. Медики сказали, что до утра медицинская помощь им не понадобится. «Но поверьте мне, — передал ДеРоос по радио, — такое дерьмо не способствует моральному духу. Это может увеличить мои страховые взносы».
Я был вне себя от ярости, и, велев ДеРоосу принять на себя командование «Крутыми», вместе с измотанным Кэрроллом, который провел за штурвалом более 16 часов без перерыва плюс дозаправка, помчался в Мифуоктай, где этот ублюдок Айра Роммель, вернувшись с подвигов на поле боя, устраивал прием при дворе.
Когда мы приземлились в лагере спецназа, я увидел, что этот сукин сын стоит у вертолетной площадки лагеря и разговаривает с полковником Джоном Хейсом, — офицером, только что прибывшим ему на замену.
Я знал Джона и восхищался им с тех пор, как мы вместе служили капитанами в Германии в конце 1950-х годов. Настоящий солдат, он служил в 10-й группе спецназа, когда я был еще штабным сопляком в штабе Европейского командования США, пытаясь попасть в его чертовски хорошее подразделение. Он, как и его отец, отличившийся в Первой и Второй мировых войнах, два года воевал в Корее в качестве командира танкового взвода и командира пехотной роты, где был пять раз ранен.
Когда Хейс возглавил бригаду «Рекондо», за его плечами уже было пять лет боевой службы во Вьетнаме. Его первая командировка состоялась в самом начале войны, в 1962 году, когда он формировал и обучал первый батальон рейнджеров вьетнамской армии. Затем он служил в спецназе, руководя проектом «Дельта» и ротой спецназа, после чего командовал батальонной тактической группой и был начальником штаба бригады в 1-й пехотной дивизии. После этого он служил в Группе специальных операций, проводя тайные операции в Северном Вьетнаме. На боевом уровне работает правило: «Что посеешь — то пожнешь», — так что теперь ему предстоит стать нашим командиром. Хвала большому Рейнджеру в небе, у «Крутых» наконец-то появился лидер, который понимал природу войны и то, как ее вести.
В профессиональном плане Хейс очень напоминал Джона Джерачи, только без ухарства и рёва. Оба они были необычайно способными боевыми командирами, привносившими в бой огромный личный опыт, но если Джерачи был громогласным и нецензурным смутьяном, то Хейс был тихим, осторожным, методичным и замкнутым, очень похожим на повстанцев, с которыми мы сражались.
Он не только хорошо понимал азиатский ум, но и понимал меня — к огромному счастью для всех тех, кто в тот момент находился на площадке, когда я выскочил из вертолета и ворвался туда.
— Черт бы тебя побрал, Хант, тупой сукин сын! Я же передал тебе, никаких долбаных вертолетов! Ты подтвердил мое сообщение и все равно нанес удар! Ты расстрелял моих солдат, долбоёб!
Тот поднял голову, словно на него надвигался грузовик, но я не дал ему шанса ответить.
— Никчемный некомпетентный ублюдок! — орал я, извлекая свой пистолет .38-го калибра, охваченный такой яростью, что готов был разнести на куски это ничтожество и сбросить его жирное тело в ближайший канал.
Полковник Хейс, знаток боевых искусств, среагировал молниеносно. Не успел я опомниться, как он выхватил у меня пистолет и зашвырнул меня обратно в вертолет.
— Крутой Рекондо, Хак! — поприветствовал он меня. Потом глянул на Кэрролла. — Поднимите его на высоту 3000 футов, чтобы он остыл, и отправляйтесь обратно в бой.
Почти тридцать лет спустя Хейс рассказал мне, что Хант в ту ночь наложил в штаны, а затем забежал в командный бункер спецназа, трясясь, как пальма во время тропического шторма. По его словам, Хант понял, что облажался, когда я вызвал его по рации прямо из вертолета сразу же после того, как по моим ребятам ударили боевые вертолеты.
На протяжении основной части боя Хант летал на высоте «кислородного голодания». Рядом с ним в его вертолете, подобно мастеру-дублеру в бою, сидел Полковник Хейс. «Он кричал по рации, запрашивал последние данные о количестве убитых или вел огонь по противнику, которого никто из вертолета не видел, а потом придумывал количество убитых, которое брал прямо из воздуха, — рассказывает Хейс. — Я задавался вопросом, во что ввязался, прибыв в 9-ю дивизию. К тому времени я уже пять лет прослужил во Вьетнаме и никогда не видел такого бардака, — а их я повидал немало».
Хейс — замечательный рассказчик. «Хант сильно запаниковал и попытался получить от меня успокоительное. “Джон, — спросил он, — тебе не кажется, что я все сделал правильно?” В ответ я просто проигнорировал его. Никогда еще не был свидетелем такого провала за все свои девять лет боевой службы».
К тому времени, когда Кэрролл переправил меня обратно к месту боя, вокруг канала царил хаос. Рота «А» 3/39-го батальона стреляла в роту «А» 2/39-го батальона, которая вела огонь по роте «А» 4/39-го батальона, которая, в свою очередь, палила по роте «А» 2-го батальона. Любой боец, достойный своего значка боевого пехотинца, знает, что в таких условиях — темная ночь, мины, решительно настроенный арьергард противника и измотанные солдаты — не надо двигаться, надо приседать. Но Хант создал зону поражения и поместил нашу бригаду прямо в ее центр. И все это ради того, чтобы получить шанс на мгновенную личную славу.
В конце концов Рейнольдс — ротный А/6/31-го батальона — соединился с ротой «B» 2/39-го батальона к югу от канала и протянул через «ленточку» колючую проволоку. Рота «Клеймор» ДеРооса и рота «А» Уиллифорда должны были заколотить последний гвоздь в дверь, ведущую к отходу противника, однако, прорвавшись через гектары мин, выдержав огонь вражеских и дружественных сил, Уиллифорд и его отважные солдаты не смогли заблокировать проход. Разрыв составлял от 500 до 1000 ярдов.
Генерал Во Нгуен Зиап, северовьетнамская версия Сунь-Цзы, однажды сказал, что «если у меня есть брешь, достаточная для прохода мула, я смогу перебросить через нее армию». В соответствии с типовой тактикой Вьетконга, на случай, если их зажмут, они должны были готовить запасные позиции и пункты сбора, куда можно было добраться как угодно: на сампане, пешком — да хоть на собачьих упряжках. Судя по небольшому количеству вражеских выстрелов в период с 18:00 и до рассвета, основная масса противника начала пробиваться через этот огромный разрыв сразу же после наступления темноты. К рассвету силы блокирования Ханта была на месте, но проблема заключалась в том, что врага осталось мало — комбриг заблокировал его на двенадцать часов позже необходимого.
С первыми лучами Солнца на смертельно тихом и туманном поле боя началась зачистка по обе стороны канала. Рота «А» Уиллифорда прочесала район боестолкновения к востоку, обнаружив два трупа, потом были замечены следы крови и найдены еще два трупа; затем рота «А» 3/39-го батальона обнаружила заброшенный базовый лагерь противника с нарами, в котором не оказалось ни одного убитого. Позднее утром они соединились с Уиллинфордом и проследовали в восточном направлении, пока не соединились с ротой «C» 6/31-го батальона, которая прочесала место, в котором столь жестокому наказанию подверглась в начале боя рота «C» 2/39-го батальона. В ходе прочесывания, оказавшимся медленным и опасным — местность была нашпигована минами и неразорвавшимися американскими боеприпасами — они обнаружили не менее двадцати пяти хвостовиков от гранат РПГ, но ни одного убитого солдата врага.
Вкратце о погибших бойцах противниках. На северном направлении, исходя из фактического количества трупов, на долю войск ДеРооса, Рейнольдса и Роберсона пришлось семнадцать «гуков». Добавьте к этому число убитых с южной стороны, полученных в результате налетов артиллерии, авиаударов и тысяч артиллерийских выстрелов, и в итоге мы получим сорок убитых и семь захваченных орудий противника. И все это ценой ранения или гибели пятидесяти американских солдат и истощения целой пехотной бригады вместе со всеми своими вспомогательными подразделениями и службами.
— Операция оказалась провалена с самого начала и до самого своего конца, — заявил мне ДеРоос. — Нам всем следовало бы остаться дома.
Для Ханта, напротив, это был горшок с золотом. Когда он с полными от счастья штанами вернулся в штаб бригады, то позвонил в дивизию и сообщил, что при подсчете трупов произошла ошибка — ранее сообщалось о сорока убитых врагах, которые волшебным образом превратились в семьдесят два. Подобная выдумка могла сойти с рук только начальнику штаба бригады в сговоре с начальником штаба дивизии. Любой офицер штаба мог задаться вопросом: «Простите, начальник, но на каком основании вы изменили цифры?»
Когда Солнце взошло над еще дымящимся полем хаоса, на землю село два «Хьюи», набитые репортерами. Хант приказал офицеру дивизии, отвечавшему за работу со СМИ, доставить прессу и камеры, чтобы он мог рассказать им о месте своей «великой битвы». Устроив им старую добрую показуху, он затем отправил их восвояси в Сайгон, преисполненных уверенности в том, что он уничтожил батальон ВК численностью около 400 человек.
В то время как вертолеты кружили над полем славы Ханта, привлекая внимание СМИ, ни солдаты Салливана, ни солдаты «Крутых» не смогли принять ни единой «птички», чтобы пополнить воду или припасы. В конце концов, изможденные солдаты перешли на посадочную площадку, где их подхватили вертолеты и вернули на исходные позиции.
Вернувшись на должность штатного начальника штаба дивизии, Хант руководил подготовкой официального отчета о сражении и санкционировал составление следующего гобелена лжи, предоставив генералам, секретарям служб, политикам и Белому дому свежайшую информацию о том, как была достигнута «победа» под Тханьфу 11-го и 12-го марта 1969 года:
Это был важный день для 1-й бригады и особенно активный для 2/39-го пехотного батальона. В результате боя 2/39-го пехотного батальона ранним утром до рассвета было убито 11 врагов, а с первыми лучами Солнца батальон передислоцировался для проведения блокирования и прочесывания, а также аэромобильной операции. Во время прочесывания местности после высадки, пехотная рота «C» 2/39-го батальона обнаружила вражеские силы, которые, как позже было установлено, являлись батальоном 261B основных сил Вьетконга, занимавшим укрепленные позиции. До конца дня 1-я бригада осуществила самое крупное окружение за весь отчетный период и представила классический пример «блокирования» и уничтожения противника, что и являлось целью всех аэромобильных и пеших поисково-ударных тактических действий 9-й дивизии. В ходе боестолкновений, продолжавшихся до раннего утра 12-го марта, командир бригады полковник Айра Хант Мл. руководил высадкой с воздуха восьми пехотных рот и командовал объединенными силами, которые лишили батальон вьетконговцев боеспособности.
В блестящем отчете фельдмаршала Ханта говорилось, что «ударные вертолеты использовались с большим искусством». Не уверен, что Роберсон, ДеРоос и их солдаты согласились бы с ним по поводу «искусства».
Полковник Карлсон, в то время начальник штаба бригады, а позже выдающийся командир 6/31-го пехотного батальона, описал бой так, как его может описать только хороший солдат: «Одна из величайших катастроф вьетнамской войны».
Чам Роберт, который наблюдал за боем с первого же выстрела в качестве офицера огневой поддержки бригады, рассказывает реальную историю: «Хант испортил первоначальный план Джима Муссельмана. Если бы у него хватило ума дать Джиму отработать подготовленный им план, он мог бы действительно праздновать настоящую победу». Вернувшись из Митхо, он стал придираться к плану Джима, задавая нелепые вопросы, потерял много времени и не затянул своевременно петлю вокруг Вьетконга. Издевался над Салливаном, вводил войска в бой в случайном порядке, а не в соответствии с планом Джима, поэтому все остальное стало печальной историей.
Что касается меня, то все это только подтвердило вещи, ставшие очевидными для рядового Хакворта еще двадцать три года назад в Италии, и я до сих пор испытываю возмущение, когда слышу имя Ханта. Те, кто страдал под его началом в штабе дивизии в Донгтаме, называли его «зверем Дельта Танго». Он и был таковым в полной мере.
На следующий день, после трех недель пребывания в должности исполняющего обязанности командира, он передал командование бригадой полковнику Джону Хейсу.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Международный аэропорт Чикаго, один из крупнейших воздушных хабов в США, четвертый по объемам авиаперевозок аэропорт этой страны.
[2] Норт Американ F-100 «Супер сейбр» — американский сверхзвуковой истребитель и истребитель-бомбардировщик.
[3] Американский фразеологизм, восходящий к эпохе Дикого запада. Означает «быстро убраться, смотаться, свалить, покинуть опасное место».
[4] Роберсон покончил жизнь самоубийством в 1989 году, всего за два месяца до того, как мне удалось его разыскать. Некоторые говорят, что он так и не смог забыть войну, особенно ту паршивую ночь на Тханьфу. До сих пор очень жалею, что не нашел его раньше (прим. автора).

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Канал Ко-Ко
13 марта 1969 г.

Вследствие потери на протяжении четырех недель сразу трех командиров, рота «Даггер» оказалась в дрейфе, подобно потрепанному военному кораблю без руля. Подразделение отчаянно нуждалось в опытном командире. К 13-му марта Брюс Спурлок командовал ротой всего три дня. Он учился, но все еще ползал, как ребенок, и я постоянно убеждал его опираться на своих ветеранов — командиров малых подразделений, которые, возможно, не так много времени провели в армии, но обладали именно тем, чего так не хватало Спурлоку, — чертовски большим опытом ведения боев в Дельте.
Той ночью Спурлок выставил три засады силами своих взводов в районе канала Ко-Ко, проходившего с севера на юг. Действуя самостоятельно, 2-й взвод роты «Даггер» организовал засаду на юге, а 3-й — на севере; при этом подразделения оказались разделены большой оросительной канавой, идущей с востока на запад перпендикулярно каналу. Командный пункт Спурлока располагался вместе с КП 2-го взвода в небольшой рощице. Сразу за КП расположилось пехотное отделение, обеспечивающее охранение с тыла.
Первый взвод, находившийся в засаде еще дальше на юго-западе, должен был соединиться с ротой до наступления темноты, но задержался, когда его заметили две женщины, наблюдавшие за его передвижениями из небольшой хижины. Взводный разведчик, «тигриный скаут», опознал в них ВК или жен вьетконговских солдат. «Мы знали, что если не прихватим их с собой, то они расскажут Вьетконгу о том, что мы находимся в этом районе», — вспоминает командир взвода лейтенант Джоэл Вулфром. Обе женщины из ВК быстро стали «несговорчивым якорем», который «замедлил движение взвода».
Вулфром связался по радио со Спурлоком и доложил, что не сможет занять свою позицию до наступления темноты, в связи с чем принял решение найти для взвода новую позицию для засады и провести там ночь. Ротный этот план одобрил, приказав Вулфрому соединиться с ним с первыми лучами Солнца.
Он также приказал исполняющему обязанности командира 3-го взвода сержанту Мартинелли, — очень уважаемому выпускнику ускоренных курсов младших командиров, служившему в роте «Даггер» еще с тех пор, когда она была ротой тяжелого вооружения, — организовать засаду вдоль канала. «Указания ротного были довольно расплывчатыми, — вспоминает сержант. — “Расположитесь вон там”, — сказал он, указывая на берег канала по другую сторону канавы».
Мартинелли осознал опасность, которую таила в себе канава, разделявшая оба взвода, и приказал командиру 3-го отделения сержанту Эду «Гомеру» Рейнольдсу загнуть фланг своего отделения и прикрыть его пулеметом и минами «Клеймор». «Я расположил все три отделения, выставил взводный КП прямо на берегу канала и проследил за тем, чтобы были выставлены мины — я был фанатиком “Клейморов”, и всегда следил за тем, чтобы они были наготове».
«Стояла темная тихая ночь», — вспоминает Алан Дженсен, пулеметчик 2-го взвода, прошедший углубленную подготовку в батальоне «Будь начеку, оставайся в живых» в Форт-Льюисе. Дженсен находился вместе со Спурлоком и отделением 2-го взвода, прикрывающим тыл. «Ребята во взводе были недовольны — наши позиции были самыми плохими из всех, которые мы когда-либо занимали».
Примерно в то же время Вулфром начал перебрасывать 1-й взвод через канал, проходивший прямо за позицией Спурлока, но когда головной дозорный, «тигриный скаут» Анг, заметил на противоположном берегу мины и растяжки, лейтенант вместе со взводным сержантом Юджином Ланге благоразумно вывел взвод на запасную засадную позицию, находившуюся в 400 метрах к северо-западу от КП роты, где они и приготовились к ночевке.
«Мы с Ланге расположили свой взвод в высокой сухой траве у слияния обводнительных каналов», — вспоминает Вулфром. Пока сержант Ланге расставлял бойцов на позиции, а Анг успокаивал вьетконговских женщин, взводный изучал карту с помощью красного фонарика под пончо, чтобы соблюсти светомаскировку, и переговаривался со Спурлоком по рации, уточняя местоположение 1-го взвода.
Сразу после наступления темноты молодой, «зеленый» боец, находившийся вместе с командиром роты, обнаружил у канала вьетконговца, выстрелил в него в упор из пистолета .45-го калибра, но промахнулся со всех восьми выстрелов. «Гук от нас ушел, и это тоже стало для нас неожиданностью», — говорит Брюс Питерс, яркий, долговязый житель Миннесоты, который в ту ночь был ротным радиотелефонистом.
Следующие восемь часов прошли спокойно. Командир отделения из 1-го взвода Стив Элгин, крепкий призывник из Бойсе, штат Айдахо, вместе с Вулфромом сочли, что ничего страшного уже не произойдет, но примерно в 03:00 началось движение. «На нашем КП услышали шум, — вспоминает Элгин. — Оказалось, что вверх по каналу в направлении позиций 2-го и 3-го взводов движется множество гуков».
Сержант Ланге передал лейтенанту Вулфрому, что подразделение ВК, используя отлив, передвигается босиком по грязи вдоль обводного канала по направлению к основному и уже почти достигли позиции 1-го взвода. «Мы услышали, как вдоль берега передвигаются “Чарли”, — шумно, лязгая оружием, переговариваясь, с дымом и огоньками, светящимися в темноте, — как раз напротив нашей довольно открытой позиции, — рассказывает Вулфром. — Высокие заросли деревьев и пальм, растущие вдоль обводного канала, скрывали движение ВК, но также скрывали от противника и местоположение моего взвода».
Когда хвост вьетконговской колонны проходил пересечение обоих каналов, Вулфром сказал Ланге, чтобы командир отделения, ведущего наблюдение, бросил одну гранату высоко в воздух, чтобы получился воздушный разрыв. Командир отделения отказался. Когда взводный отдал ему прямой приказ, тот бросил гранату высоко вверх, забросив ее в пальмы, где в тот момент замыкающие три вьетконговца пересекали канал по направлению к позиции Спурлока.
По словам Вулфрома, то, что последовало за этим, стало самым разочаровывающим моментом в его жизни.
«Пока сержант Ланге поднимал по тревоге остальных бойцов 1-го взвода, я неоднократно вызывал по рации командира роты, но меня постоянно игнорировали. Он почти наверняка спал. Я отчаянно шептал в рацию, пытаясь разбудить капитана и сообщить ему, что его скоро атакуют. Я повторил вызов не менее трех раз и потребовал, чтобы радиотелефонист подтвердил мне, что он все сообщил ротному, пригрозив ему военным трибуналом, если мои инструкции не будут выполнены в точности и немедленно».
Единственный ответ, который получил лейтенант, был получен от радиотелефониста, который сказал: «Капитан говорит, что пока вы знаете, где находитесь, его это устраивает».
«Очевидно, Спурлок имел в виду наш предыдущий разговор, когда мы точно определили свое местоположение», — вспоминает Вулфром. Его сигнал гранатой, предназначенный для предупреждения бойцов 2-го взвода о точном местоположении противника, был проигнорирован.
И когда звук предупредительного взрыва затих во тьме, взорвалась сама ночь.
План атаки «Чарли» был столь же блестящим, сколь и ужасающим. Во время отлива атакующая колонна ВК заняла закрытую позицию, прижавшись к берегу, на котором сидела засада Спурлока. Затем вьетконговцы спровоцировали ее, пустив по воде мимо наших взводов небольшой пустой сампан. Командир роты клюнул на приманку, открыв по ней огонь, чем выдал свою позицию. Теперь, особо не рискуя собой, Вьетконг точно знал, где находятся люди Спурлока.
«Последнее, что я помню, — это то, что капитан сидел и слушал радиостанцию, — говорит сержант Майкл Кидд, стойкий как скала житель Западной Вирджинии. — Наверняка в него попали, потому что он упал в первые несколько секунд боя. В сознание он так и не пришел».
Вражеские силы нанесли фронтальный удар по 2-му взводу, прижав бойцов «Крутых» к земле. Одновременно с этим ВК прорвались крупными силами через оросительную канаву, идущую с востока на запад, зашли в тыл 2-му взводу и атаковали на север.
«Вспыхнула сигнальная ракета, — вспоминает радиотелефонист Брюс Питерс. — И мы увидели вьетконговцев, переправляющихся через канал. Это был один из немногих случаев во Вьетнаме, когда я действительно видел того, в кого стрелял, — и, Боже, их были десятки!».
«Через несколько секунд мы оказались в эпицентре событий — они практически затоптали нас, — вспоминает пехотинец Лэндон Хейл. — Это было безумие, настоящая свалка. Потом пустили сигнальную ракету, и мы смогли увидеть, что происходит».
«Вьетконг воспользовался канавой, отделявшей мой взвод от 2-го взвода, и вбили между нами клин, — рассказывает взводный сержант Мартинелли. — По моему левому отделению нанесли сильный удар, но оно держалось. Когда гуки шли в атаку, казалось, что они выходят прямо из воды. Но серьёзный бой шел только на позиции моего левого отделения».
Командир отделения «Гомер» Рейнольдс со своим отделением попал под огонь РПГ и АК-47, который велся из оросительной канавы с фронта. «Они были близко, — говорит Рейнольдс. — Очень близко. Было слышно, как они заряжают свои гранатометы. Мы как будто очнулись в аду. Я сказал ребятам: “Если мы не отгоним их от себя, они нас убьют”. Я чуть не сжег свой гранатомет, забрасывая осколочными гранатами все тела, какие только мог увидеть».
Сразу же упало двое бойцов Рейнольдса. Он приказал своим парням открыть ответный огонь, и когда вокруг него защелкали пули, подполз к двум раненым товарищам и оттащил их в укрытие за берегом канала, после чего побежал вперед и под шквальным пулеметным огнем подорвал установленные в канаве мины «Клеймор».
Мины оказались спасением. «Я лежал на берегу рядом с Роном Мартинелли, — вспоминает радиотелефонист Томми Пайр. — И услышал, как к каналу приближаются эти гуки; они шли с таким видом, будто знали, что делают. Трое из них остановились прямо перед моей миной, и я сказал себе: “Вот теперь понятно, что делать”. Они собирались зайти с той стороны, но я подорвал мину прямо перед ними и уложил их на месте».
Со своего места Вулфром мог видеть, как со своих близких, но скрытых позиций вьетконговцы ведут огонь из РПГ и забрасывают гранатами берег канала. Одновременно с двух бункеров, располагавшихся прямо за позицией Спурлока, в каждом из которых стояло по советскому пулемету — зенитному, с такими маленькими стальными колесиками, — противник начал в метре от земли выстраивать зелено-желтыми трассерами смертоносную стену. Это оружие прижимало группу командира роты к земле, пока РПГ и гранаты творили свое ужасное дело.
«Если бы мой взвод не переместился к пересечению двух каналов раньше, мы бы точно оказались под перекрестным огнем этих двух пулеметов, — вспоминает Вулфром. — Между бункерами и нами не было никакого укрытия или защиты. И я знал, что нам придется пройти перед ними, когда мы двинемся на выручку ротному».
Лейтенант связался по радио и сумел вызвать ганшип «Спуки» и боевые вертолеты. Давая им целеуказание, он выпустил по бункерам трассирующие пули, одновременно дав очередь вертикально в воздух, обозначив свою позицию, — и вертолеты начали вести поддерживающий огонь.
«Авиационная поддержка была просто волшебной, — вспоминает Мартинелли. — Через несколько минут казалось, что вертолеты и “Спуки” осыпали все вокруг нас пулями. Связи не было, стоял просто огненный ад из сплошных входящих и исходящих выстрелов. Вертолеты и ганшип вели огонь так близко, что сверху на нас сыпались латунные гильзы от их выстрелов».
Хейл рассказывает: «Этот парень оставался над нами на своем вертолете, обстреливая “Чарли”, настолько долго, что мы могли видеть, как светятся его стволы».
Дэвид Вагнер, канадец, добровольно отправившийся на службу во Вьетнам — он сменил безопасную работу клерка в тылу на работу «ворчуна» на фронте — «проснулся от звуков взрывов, зеленых трассеров, пролетавших над моей головой», и скатился в близлежащую канаву.
«Ребята кричали, что их очень сильно ранило, — вспоминает он. — Вдруг мы вместе с расположившемся рядом парнем услышали: “КЛАНК, КЛАНК, КЛАНК” — и увидели гранату, катившуюся прямо между нами. Это повергло меня в шок. Я замер. Второй парень схватил ее и отбросил. Я сразу понял, что если не справлюсь со своим страхом, то погибну».
«Я находился на позиции вместе с Майком Киддом и управлением роты, — вспоминает радиотелефонист 2-го взвода Дон Оуингс, высокий добродушно-веселый калифорниец. — Очередью автоматных выстрелов из АК прошило кожух моей винтовки. Я перевернулся, пристрелил из своей разбитой винтовки солдата ВК, присоединился к Майку, и мы с ним вдвоем потом лежали бок о бок, отстреливаясь от “Чарли”».
Целей было много. Вьетконговцы, проскользнувшие в тыл 2-го взвода по оросительной канаве, налетели на него, словно стая ворон на свежую жертву дорожной аварии.
«Гуки выскочили прямо из канавы и оказались внутри нашего периметра еще до первого выстрела, — рассказывает Оуингс. — Они забросали нас гранатами, а затем атаковали наш КП. Они также воспользовались канавой для размещения там своего оружия поддержки. Несколько реактивных гранат попало в деревья, разнеся по земле красных муравьев. Сержант Ричард Дюран, который был тяжело ранен, закричал, и я подбежал к нему. “Дон, сними с меня этих муравьев!” — кричал он. Парень умирал, а его последней просьбой было убрать с него муравьев. Я сделал все, что мог».
«Пули летали во все стороны, — говорит рядовой первого класса Брюс Питерс. — Я не знал, что капитан был ранен, думал, что он разговаривает по радио, пока Билли Скотт, наш медик, не попросил меня придержать ротного, пока он его не подлатает».
Пока медик занимался Спурлоком, к нему подбежал солдат ВК, выстрелил в упор в Билли, но не попал. «Наверно, он подумал, что мы со Спурлоком погибли, так как я находился в лежачем положении и пытался удержать капитана, который бился в конвульсиях, — сообщил Питерс. — И прежде чем я успел развернуться и выстрелить, Оуингс застрелил его».
«Это, конечно, привлекло мое внимание и напугало меня до полусмерти. Но я был слишком занят капитаном, чтобы обращать на это внимание», — вспоминает Скотт.
Не обращая внимания на шквал огня, медик спокойно оказывал помощь командиру роты, получившему тяжелое ранение в верхнюю часть шеи то ли от пули АК, то ли от осколка гранаты РПГ. Билли приступил к трахеотомии, когда Спурлок, издававший жуткие булькающие звуки и выплевывавший кровь, чуть не откусил ему пальцы. Стабилизировав состояние капитана, он занялся остальными ранеными. «До этой ночи я побывал во многих боях, — рассказывает Билли, характерно растягивая слова, — но должен признаться, что никогда не был более занят. Я только и делал, что сортировал раненых, определяя кому оказать помощь раньше».
В разгар боя взводный сержант Кидд решил немного покемарить — с любезного разрешения ВК. «Было черно, как в аду, и пули летели во все стороны, — вспоминает он. — Я побежал вперед и прыгнул в яму на берегу канала, где обнаружил раненого солдата. Я отдал ему свой стальной шлем, и тут что-то ударило меня по голове. Я отключился. Когда же очнулся, голова болела; подумал еще, что кто-то ударил меня. Но бой все еще продолжался, поэтому размышлять об этом было некогда. Когда стало светать, я нашел лежавшую рядом с собой большую “картофелемялку”. [1] Вот она меня и треснула. Слава Богу, что она не сработала».
«Наши ребята не падали духом, — говорит маленький Билли Скотт. — Они залегли на своих позициях и сражались как тигры. Это самое главное, что нас спасло. Никто не встал и не побежал. Мальчики просто держались и рвали старого “Чарли”».
Рядовой первого класса Питерс сразу же стал исполнять обязанности командира роты. Он вызвал ударные вертолеты, которые уничтожали атакующих вьетконговцев, в то время как «Спуки» освещал поле боя. Питерс держал меня в курсе событий на базе «Денжер» и управлял осажденной ротой как матёрый профессионал. Если бы не этот чертовски грамотный призывник-рядовой, которому хватило ума изучить основы тактики у своих предыдущих командиров, исход этого боя оказался бы еще более трагичным.
В расположении Спурлока единственным выжившим офицером оказался передовой артиллерийский наблюдатель, лейтенант Тимоти Нэй, герой среди хаоса. От разрывов гранат у него лопнула левая барабанная перепонка. Истекая кровью из уха, он корректировал заградительный огонь из 105-мм гаубиц по берегу канала. Из-за ранения он плохо слышал, поэтому не реагировал на просьбы по рации не бросать тяжелые снаряды на позиции Вулфрома.
Каким-то образом Нэй прекрасно справлялся с полуглухотой. Пока он ловко и точно перебрасывал снаряды между взводами, Вулфром и Ланге собрали 1-й взвод и начали осторожно продвигаться ко 2-му взводу. Отделение Элгина шло первым. «Когда мы двигались, вдалеке вспыхнула сигнальная ракета, — вспоминает он, — и я увидел, как дюжина гуков забежала в большой бункер в ста ярдах от нас».
Заметив в нескольких кликах от себя два боевых вертолета, Элгин связался с лейтенантом и попросил его задействовать их. Через несколько минут они уже давали целеуказание, открыв по цели огонь трассирующими пулями, пока «борта» разворачивались и разносили бункер. После авиаудара они продолжили движение. Приблизившись к цели, Элгин вывел свое подразделение на позицию, снял рюкзак и лег. «Вдруг я почувствовал себя словно в тире, — вспоминает он. — С противоположного берега канала раздалась пулеметная очередь и над моим лицом пронесся рой пуль. Если бы мой нос был на три сантиметра длиннее, я бы его потерял».
Противник вел непрерывный огонь из трех или более пулеметов и четырех РПГ. Элгин видел, как не менее трех гранат разорвалось в деревьях позади 2-го взвода. Несколько выстрелов из РПГ также попали в передовые позиции этого взвода.
Огонь из РПГ по деревьям, вероятно, был направлен на уничтожение КП роты. Вывести из строя командный пункт взвода или роты всегда было первоочередной задачей командира вьетконговцев. Уничтожив КП, гуки могли перебить подразделение, не подвергаясь воздействию американской огневой мощи.
«Благодаря Нэю артиллерия продолжала наносить удары, увеличивая количество трупов ВК в пальмах рядом с каналом, — вспоминает Вулфром. — Именно в этот момент мой взвод столкнулся с отходом “Чарли”, которые, вероятно, решили выйти из зоны артиллерийского удара, а также медленно пробраться назад по каналу, который теперь заполнялся поднимающимся приливом».
К Элгину приближалось, по крайней мере, отделение ВК, куривших сигареты и громко разговаривавших. «Когда они уже почти настигли меня, я выпустил прямо по ним пару магазинов из М-16, — рассказывает он. — Укрытий не было никаких. Пальма нипа не очень-то останавливает пули. Я побежал к берегу канала и прыгнул в небольшое углубление в земле. Не поверите, когда вокруг летало всякое дерьмо, мне хотелось, чтобы между мной и им была хоть какая-то грязь».
«По всей нашей позиции бегали вьетконговцы, — рассказывает лейтенант Вулфром. — И мы, и они были взаимно удивлены тем, что нас вдруг представили друг другу. Именно в этот момент я отдал отчаянно дикий приказ, крикнув: “Все, кто американец и слышит мой голос, — ЛОЖИСЬ! Всех, кто остался стоять, расстрелять!” Тут же сержант Ланге тактично, но незамедлительно напомнил мне и разведчику Ангу, — который, возможно, не понял этой фразы, — что мы остались единственными, кто остались стоять! И когда пули начали яростно лететь со всех сторон, мы с Ангом упали в грязь!»
На поле боя, освещенном сигнальными ракетами, сержант 1-го взвода Ланге наблюдал за героическими действиями Элгина. «Он в одиночку скосил дюжину гуков. Как будто косой косил траву. Они так и не поняли, что их поразило». ВК потеряли тринадцать человек, погибших от мин «Клеймор» и огня стрелкового оружия. Четверо погибших были вооружены РПГ.
После перестрелки Вулфром продолжил продвигаться вперед к позиции Спурлока. «Я никогда не забуду жуткое зрелище мертвых американцев, лежащих в грязных канавах, — говорит он. — Спурлок корчился в предсмертных муках, а передовой наблюдатель, лейтенант Нэй, стоял там, и из его уха текла кровь».
Если бы не быстрота мышления «Гомера» Рейнольдса, фланги подразделения также оказались бы смяты. И важно отметить, что он, как и все остальные герои, принимавшие непосредственное участие в том бою, был призывником, настоящим гражданским солдатом.
На следующее утро взводный сержант Кидд проверил периметр и обнаружил, что вьетконговцы развернули многие из мин «Клеймор», выставленные 2-м и 3-м взводами, на 180 градусов. Еще один их неприятный трюк. «Они настолько сильно ударили по нам из РПГ, что у многих наших ребят не было возможности подорвать свои “Клейморы”. Если мы на них нарвались, нам бы сильно поплохело. — сказал Кидд.
С первыми лучами Солнца мы с полковником Хейсом, прихватив Боба Пресса и Эда Кларка, прилетели в расположение роты на вертолете управления комбрига, и я назначил Кларка командиром роты. Вместе с Прессом они реорганизовали роту, а я занялся эвакуацией раненых и убитых, включая Спурлока — благодаря мастерству и самоотверженности Билли Скотта он остался жив вместе с восемнадцатью другими ранеными. Но через два дня после того, как его эвакуировали в госпиталь Лонгбинь, Брюс Спурлок скончался.
Когда пыль после боя осела, мы насчитали тринадцать убитых врагов, и, по всей вероятности, еще от двадцати до сорока тел было утащены. В роте «Даггер» оказалось трое убитых и девятнадцать раненых, из которых трое — тяжело. При численности пехотных взводов от пятнадцати до двадцати человек потери составили не менее 30 процентов личного состава роты. Очень плохой размен.
Кларк немедленно выслал несколько патрулей, чтобы попытаться выследить противника. Бригада прислала «лоуч», и я передал его Кларку, чтобы он разведал поле боя на предмет признаков маршрута отхода противника и хорошо осмотрел с воздуха «игровое поле», на котором ему и бойцам «Даггера» предстояло играть в ближайшие несколько дней. Замена и припасы были переброшены вертолетами, и еще до полудня восстановленная рота «Даггер» — правда, несколько трясущаяся — под командованием нового капитана двинулась в погоню за нападавшими.
«Через час после появления “Крутого-6” к нам прибыл генерал Ганн, чтобы из первых рук узнать, что произошло, — вспоминает Дэвид Вагнер. — Генерал сказал нам, что мы хорошо поработали. Но это было не так. Нас вырезали, и никто не спросил, почему мы расположились в таком не приспособленном к обороне месте».
Фрэнк Ганн не был Юэллом. Он понимал цену происходящего. Его опытный глаз видел, что тактическое развертывание 2-го и 3-го взводов было ошибочным и что они оборонялись в неудачном месте. Но он также знал, что Спурлок был «зеленым» и что храбрые бойцы роты «Даггер» именно в этот момент нуждались в поддержке, а не в инквизиции.
Генерал Ганн вручил Серебряную звезду за храбрость сержанту Рейнольдсу, Бронзовые звезды за отвагу сержантам Кидду и Билли Скотту и утешил бойцов. Однако нам с Кларком он сурово заявил:
— Здесь нам предстоит извлечь много уроков.
Ни один из них не был простым. Пехотный бой — странная штука, а опыт — великий, но трудный учитель. В случае со Спурлоком, как и в большинстве других эпизодов пехотного боя, если ты не сделаешь все правильно с первого раза, ты погибнешь. Если бы Спурлок был более опытным, он бы послушал своих командиров малых подразделений и, утратив элемент скрытности, переместился бы на другое место для засады; он бы более грамотно расположил свои взводы, организовал бы более надежное охранение, выставил бы посты прослушивания для раннего оповещения; убедился бы, что все его подразделения заминировали бы свои подступы минами «Клеймор», растяжками и сигнальными минами. И если бы один из «Эф-Эн-Джи» не выдал бы позицию 2-го взвода, расстреляв свою обойму, то это мы могли бы словить в засаду вьетконговцев, а не наоборот.
С другой стороны, если бы 1-й взвод не заметил вьетконговцев, а Вулфром не решил бы усилить Спурлока, Элгин и 1-й взвод не оказались бы на позиции, рассекающую силы Вьетконга, осуществлявших обход, что вполне могло бы привести к гибели 2-го взвода. Если бы Питерс не взял на себя командование и не навел бы боевые вертолеты, мы могли бы полностью потерять 2-й взвод.
Если бы только командир роты прислушался к предостережениям Вулфрома, то кошмар, постигший 2-й взвод, лег бы на плечи Вьетконга. Мне пришло в голову, что Спурлок, возможно, разговаривал во сне с радиотелефонистом, который ответил на вызов командира взвода, — нередкая ошибка в бою, где недостаток сна является не исключением, а правилом. Должен признаться, что я и сам так делал. В Корее, будучи командиром роты, я перебросил засадный патруль посреди ночи, находясь во сне. Позже мой радиотелефонист признался, что я, кажется, проснулся, посмотрел на него и сказал: «Переведи патруль с позиции “Синяя” на позицию “Красная”». К счастью, мой патруль не попал в беду, но на следующее утро, когда я узнал, что наделал, то сказал ему, чтобы он никогда не принимал от меня приказы, если я не стою и не могу погладить себя по голове и по животу одновременно.
На следующее утро после боя сержант Кидд отвел сержант-майора Пресса в сторону и сказал ему, что хочет, чтобы его перевели в рядовые, так как считает произошедшее своей виной.
— Что значит «по твоей вине»? — спросил сержант Пресс.
— Я сошел с ума. Я потерял почти всех, — ответил сержант Кидд.
— Ну и в чем же заключается твоя вина? — спросил сержант-майор.
— Я знал, что у капитана Спурлока мало опыта, и сказал ему, что мы должны перейти на более выгодную позицию. Наше место не годилось, и мы утратили скрытность. Я говорил ему, что у нас есть порядок действий, проверенный опытом, и что мы всегда перемещаемся после наступления темноты на случай, если за нами следят вьетконговцы, но он меня не послушал. Просто одернул меня и сказал: «Мы останемся здесь». Я ответил ему: «Хорошо, вы главный. Можете делать все, что, черт возьми, захотите». И на том все закончилось. Мне следовало бы быть более настойчивым, когда я сказал ему, что так делать нельзя, что это небезопасно. Но я позволил ему сделать то, что он хотел, и теперь чувствую ответственность за гибель всех этих хороших людей.
— Не ты был командиром, — ответил ему Пресс. — Ты сержант, и хороший младший командир. Ты сделал все, что мог, и тут нет твоей вины. Ты останешься взводным сержантом и будешь выполнять свою работу дальше.
Хотя сержанту Кидду было всего двадцать лет, на самом деле он был опытным и талантливым солдатом. После окончания ускоренных курсов младших командиров в Беннинге, с момента прибытия во Вьетнам в сентябре 1968 года он был командиром отделения и взводным сержантом. В то время он выполнил приказ Пресса и вернулся в свое подразделение. Теперь, тридцать три года спустя, он говорит, что не проходит и дня, чтобы он не вспоминал ту ночь и не спрашивал себя: «Почему, черт возьми, я не возражал Спурлоку сильнее?» «Никогда этого не поймешь, если ты не побывал там сам, — говорит он. — Вопросы никогда не исчезают».
На войне внезапная смерть, неожиданная засада, нештатная ситуация, непредсказуемый поворот событий всегда ходят рядом. Единственное, что может сделать командир, — это извлечь уроки из поражения, перестроиться и двигаться дальше. Переживания по поводу потерь и поражений в бою лишь еще больше погружают подразделение в пурпурную тоску и подвергают опасности оставшихся живых. В такие моменты необходимо «сфокусироваться на позитиве, исключить негатив и не застрять посередине».
Окончательный итог был таков: мы потеряли четырех хороших бойцов убитыми — Ричарда Лосову Дюрана, Кларенса Эндрю Эрли, Альберта Томаса Глэнтона и Брюса Кэмерона Спурлока. Противник потерял, возможно, пятьдесят пять человек. Для меня такой обмен был неприемлем.
Ричард Дюран, оправившийся после полученного ранее ранения, вызвался идти с ротой вопреки возражениям медика. «Ричард был по-настоящему хорошим солдатом и замечательным человеком, — говорит сержант Кидд. — Он убедил доктора, что достаточно здоров, чтобы вернуться в бой. Он знал, что у нас мало людей, и из чувства преданности своим товарищам, желая обеспечить их безопасность, он оказался там. Его только что повысили до сержанта, и я уверен, что это только добавило ему чувства ответственности за своих ребят. Когда он погиб, мы все потеряли друга, особенно я».
«Это была долгая ночь, — резюмировал Дон Оуингс. — Наконец-то взошло Солнце. Для меня восход всегда был эмоциональной разрядкой. Обычно это было время, когда я мог дать выход сдерживаемым чувствам».
Уверен, что Дон Оуингс выразил многие чувства своих товарищей: страх, ярость, облегчение. «В то утро нашлось место для слёз, — говорит он. — Как будто зажегся свет. Мы сделали это».

ПРИМЕЧАНИЕ:
[1] Вообще-то, «Картофелемялка» — это жаргонное название немецкой ручной гранаты с длинной ручкой (Stielhandgranate) в войсках западных стран. У русских и советских солдат получила название «колотушка». Здесь, видимо, автор имеет ввиду гранату с длинной ручкой аналогичной конструкции.

Американцы так называли и китайские фабричные гранаты Тип 67 и самодельные вьетконговские гранаты. Любая граната с деревянной рукояткой у них была potato masher по аналогии с немецкими гранатами

_________________
XA2

Я примерно так и понял(а)

Спасибо большое. Невольно вспомнился "Взвод" Оливера Стоуна.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Пункт управления снайперами
15 марта 1969 г.

Даже на таких плохих участках, как канал Ко-Ко, у меня теперь был козырь в рукаве: снайперы. Называвшие себя Снупи и Скутером, Деревенщиной и Горцем, Джоном Уэйном и Красным Бароном, они были нашей самой эффективной машиной для убийств — двадцать снайперов под зорким оком Ларри Талера, молодого офицера, обозвавшего меня в темноте «сукиным сыном с мозгами» в ту мою первую ночь в расположении 4/39-м батальона.
Талер был призывником, который отправился на Краткосрочные курсы офицерского состава, чтобы «выбраться из нарядов по кухне и оказаться подальше от всех этих казарм, “делай раз!” и вот этого вот всего». У него был брат, который в итоге вышел в отставку в звании контр-адмирала ВМС, но его собственное отношение к армии оставалось сугубо штатским. Небольшого роста, жилистый и твердый, как железнодорожный костыль; его солдаты, с которыми он общался за кружкой-другой пива, готовы были сделать для него все. «Если вам что-то было нужно, или вы просто хотели поговорить, Талер был всегда рядом, — вспоминает один из снайперов, сержант Боб Джонс, парень, который выстрелом из M-14 на дистанции 500 метров мог разделить ваши волосы на пробор. — Но если ты совершал ошибку, то быстро об этом узнавал».
Чтобы сформировать группу снайперов, Талер отбирал добровольцев из всего батальона. Прежде чем он рассмотрел бы вашу кандидатуру, вы должны были иметь значок боевого пехотинца и квалификацию стрелка-эксперта, но даже это не означало, что вы годитесь для такой работы.
«Набрать добровольцев никогда не было проблемой, — вспоминает Талер. — У меня всегда был список желающих. Это было лучше, чем топать по грязи, рисковать на минах и ловушках. Снайперы чувствовали себя особенными, к ним хорошо относились все в штабе батальона, потому что они были любимцами Хака. Жить было легче, хотя риск был выше. И они были мотивированы — у них всегда был шанс внести заметную лепту в боевые действия. С каждым застреленным мной вьетнамцем я всегда думал, что это тот, кто не сможет убить кого-то из наших. И все мои снайперы чувствовали то же самое».
Талер тренировал своих дерзких стрелков в Донгтаме под руководством майора Уиллиса Л. Пауэлла, бывшего гуру меткой стрельбы из Форт-Беннинга. Хэнк Эмерсон уговорил генерала Юэлла перевести его к нам из подразделения метких стрелков Пехотной школы. За несколько недель инструкторы Пауэлла превратили наших «Крутых» в смертоносных убийц. Они обучили бойцов Талера тактике и способам действий со специальными винтовками M-14 (XM-21) повышенной точности с глушителями и специальными бездымными боеприпасами.
«Снайперы были двух разных типов, — вспоминает снайпер Эд Итон. — Одни боялись выходов вместе с пехотой, а другие чувствовали себя героями, будучи исполнителями, а не наблюдателями. К моменту окончания курса вы могли поразить цель на дистанции 700 метров. Я вышел с этого курса очень уверенным в себе».
Когда ребята из группы «длинных винтовок» — название произошло от батальонного «тигриного скаута», который как-то сказал, что снайперская винтовка M-14 с закрепленным глушителем — это «воздушка», и в итоге «воздушки» стали «длинными винтовками», [1] — вернулись со снайперского курса, я сказал Талеру выдать им отличительную форму, чтобы их знали как специальное подразделение. Он придумал отличный прикид: камуфлированная форма, тогда как в армии все еще носили стандартную однотонную оливковую, черный берет с эмблемой «Крутой Рекондо» — наконечник стрелы черного цвета на фоне красной вспышки, — значок на нагрудном кармане и наплечная нашивка с надписью «Снайпер».
«Как только мы получили эту сексуальную форму, — рассказывает Талер, — еще больше людей выстроились в очередь, чтобы присоединиться к нам. Вступить хотели многие парни, но лишь небольшой процент смог пройти суровую школу снайперов, и еще меньше было тех, кто смог нажать на спусковой крючок, убив человеческое существо».
Снайперы фиксировали свои убийства так, как это делает палач, дергающий рубильник для парня, сидящего на электрическом стуле, — с такой шокирующей непосредственностью, которую во Вьетнаме нечасто испытывали (если испытывали вообще!) даже пехотинцы на передовой. Я относился к снайперам так же, как к рейдерам из 27-й и группе глубинной разведки l/327-го батальона. Они шли на огромный риск, требовавший необычайного мужества, а снайперы к тому же не только подставляли свои задницы, решая самостоятельные задачи в составе небольших команд, но и с помощью своих мощных прицелов приближали войну к себе, делая ее близкой и личной. Слишком близкой и очень личной. Однажды утром Талер убил шестерых вьетконговцев, а человек, находившийся рядом с ним — еще одного. «Я перевел прицел на того гука, — рассказывал мне позже Талер, — Это была девушка. Все, о чем я мог думать, это о том, какая она красивая». Молодая, красивая и с автоматом АК-47 — совсем не похожа на «Пончик Долли». [2] Талер сделал свою работу и сразил ее наповал. «До сих пор вижу ее лицо», — говорит он.
Психологически работа была тяжелой. «После первой пары-тройки убийств, — вспоминает Талер, — несколько моих снайперов поняли, что эта работа им не по зубам, и ушли». Лейтенант всегда был начеку, чтобы не допустить того, что он называл «боевым снайперским стрессом». Если он находил снайпера, который не мог справиться с нагрузкой, он отправлял его обратно в свою роту. «Многие ребята, окончив школу снайперов, обнаруживали, что просто не могут смотреть в прицел на разлетающиеся головы», — рассказывает Джонс.
Боб Джонс был чертовски хорошим воином. Сначала как пехотинец в боевой роте, а затем как снайпер, он получил две «Серебряные звезды», один «Крест лётных заслуг», пять «Бронзовых звезд» и одну «Медаль военно-воздушных сил» за доблесть. По нашим подсчетам, на его счету было тридцать восемь убитых врагов. Каждый месяц он убивал больше вьетконговцев, чем почти любая другая пехотная рота в 9-й дивизии.
«Перед тем, как стать снайпером, я немного волновался, — вспоминает он. — На следующий же день мы отправились на операцию и обнаружили трех гуков, засевших в бункере. Они сидели там и держали изнутри люк. Один из моих приятелей взял ручную гранату, положил ее сверху на бункер и подорвал. Один из вьетконговцев получил тяжелое ранение, и наш боец застрелил его; но один из парней был настолько этим потрясен, что плакал как ребенок. Однако я сидел рядом, как всегда спокойный, потому что меня это не волновало. Именно тогда я понял, что из меня получится хороший снайпер. Я утратил по отношению к этим людям любые эмоции… Просто делал свою работу. Если там был вражеский солдат, я его убивал. Звучит сложно? Подумайте об этом. Я помогаю своим товарищам, ведь враг может убить одного из них, если я не сделаю это первым, и совсем не заморачиваюсь по пустякам.
Пулеметчики, артиллеристы или летуны убивают ВК, но это обходится им примерно в 4000 долларов; мне же обнуление одного гука обходится в 27 центов, то есть в стоимость патрона к М-14. Они убивают не больше, чем я, просто производят больше шума. Чтобы сделать работу, им нужно много чего, я же обучен делать ее с одного выстрела».
Группа снайперов работала круглосуточно, ее меткие стрелки прикрывали днем и ночью с помощью «Ночного охотника» и «Розового фильтра» — инфракрасного фонаря, установленного на джипе, который излучал невидимый свет, позволяя ночному прицелу «Старлайт» видеть все, что попадает в поле зрения луча. Обычно они располагались на стационарных позициях, таких как мосты, лагеря АРВН и базы огневой поддержки.
Талер был «старшим погонщиком» — он назначал задачи и позиции для снайперов, лично выводил снайперские группы, внимательно следил за ними и в конце дня эвакуировал их обратно. Именно он, а не какой-то посторонний штабной сопляк, работал в тесном контакте с оперативным офицером и со мной, чтобы его замыслы и планы согласовывались со всеми остальными действиями батальона.
Позывной Талера был «Ночной охотник-6». В операциях «Ночных охотников» использовался один вертолет управления «Хьюи» вместе с парой ударных «птичек». Ведя наблюдение с вертолета, он садил на каждый борт «слика» по одному снайперу. Используя приборы ночного видения, они находили цель и затем указывали ее трассирующими патронами, после чего бортовые стрелки вертолета, используя трассирующие боеприпасы для пулемета М-60, отмечали зону поражения снайперов. Одновременно с этим, поднявшись прямо вверх, как на лифте, вертолет управления выпускал осветительную ракету или включал мощный ксеноновый прожектор, подсвечивая цель. Два ударных «борта», летящие в темноте прямо за «птичкой» Талера и чуть выше нее, с ревом пускали НУРСы и отрабатывали миниганами, поражая все места, отмеченные трассерами М-60 бортстрелков вертолета управления.
«Единственным способом найти и идентифицировать цель и навести на нее точный огонь был низкий и медленный полет», — говорит Талер. Его «птичка» управления летала на бреющем — на высоте от десяти до двадцати футов над землей — со скоростью от шестидесяти до девяноста узлов. Опасная работа.
В письме домой Джонс так описал один из ранних вылетов: «Вчера вечером я поднялся на “Ночном охотнике”. Мы обстреляли двадцать один сампан, убили тринадцать врагов и получили три вторичных взрыва. Я увидел один сампан, который был замаскирован листьями и прочим, поэтому я выстрелил по нему. Бортстрелок открыл огонь из своего пулемета, выпустив в него несколько очередей, и лодка взорвалась. Мы летели на вертолете с большим прожектором, который высветил другой сампан. Я выстрелил, и раздался еще один взрыв; потом заметил еще один, выстрелил, и произошло то же самое. Покружив еще немного, я засек еще один, и снова сделал выстрел, бортстрелок открыл огонь, и сампан взорвался на всю округу! Мы находились на высоте ста футов, и вертолет затрясло! Должно быть, у “Чарли” было очень много боеприпасов в том конвое, и я рад, что мы добрались до него раньше, чем он добрался до нас».
Джерачи, который в то время все еще являлся командиром бригады, был настолько доволен результатами этого задания, что на следующее утро собрал экипаж и снайперов и повесил на каждого медаль. «“Ночной охотник” взорвал несколько тонн боеприпасов, которые могли бы обрушиться на моих ребят. Черт возьми, я горжусь вами!», — заявил он им.
После той ночи «Ночной охотник» стал золотым, а Талер получил приоритет в использовании авиационных средств.
«Мы все любили миссии “Ночного охотника”, — говорит снайпер. — Ты находишься в воздухе, а не на вонючей земле; ты чист, крут и, по сравнению с работой пехотинца, в относительной безопасности. Это, конечно, лучше, чем бороздить рисовые поля, и у нас было много убийств».
Но снайперы Талера, работавшие на земле, составляли для парней из «Ночного охотника» в небе серъезную конкуренцию. Поначалу они работали с наблюдательных вышек на базе «Денжер», а затем стали выходить на задания вместе с пехотными ротами — правда, слишком часто командиры пехотных рот использовали их просто как стрелков. В соседнем батальоне командир роты бросил снайпера, у которого было более сорока подтвержденных убийств, вместе с остальными солдатами на штурм лесного массива, и он был убит. Это было все равно что использовать «Кадиллак» для вспашки «задней сороковки». [3] Талер никогда не отправлял своих стрелков в роты, чьи командиры не могли использовать их с умом.
Успех сделал снайперов смелее. «Приходилось быть цепким и новаторским, чтобы опережать конкурентов», — вспоминает Талер. Он начал с того, что стал подбрасывать своих снайперов на вертолетах, пролетавших над базой огневой поддержки. Вызывая летчика любого вертолета «Хьюи», он говорил, что попал в затруднительное положение, и просил того оказать ему услугу, забрать или высадить кого-то из его команды. Иногда он подкупал летчиков трофейными АК-47 или давал им флаги ВК. Позже я узнал, что Талер «приторговывал» товаром с «фабрики», которую батальонный снабженец Боб Джонсон организовал еще в Донгтаме, где он изготавливал «настоящие флаги Вьетконга» целыми джипами.
Вскоре бригада начала ежедневно выделять один «слик» и пару боевых вертолетов для выброски и эвакуации групп Талера. Он выводил их на пять-десять «кликов» от БОП «Денжер», всегда в пределах досягаемости ее 105-мм орудий. Вертолет пролетал над большой территорией, делая ложные посадки, чтобы ввести в заблуждение противника, затем опускался у линии джунглей, где снайперы выкатывались и оказывались в лесу еще до того, как «птичка» поднималась в воздух. «У нас всегда была хорошая информация о том, куда мы направляемся и какова обстановка на земле, — говорит Итон. — Талер хорошо делал свою домашнюю работу. У вас в голове было все, что нужно. Хижина, рисовое поле, дистанции, линия деревьев. Ты был готов, но всегда чувствовал ужасное одиночество. Ты был не в пехотной роте; со своим напарником вы болтались в одиночестве».
Обычно вертолеты возвращались за снайперскими командами до наступления темноты, причем время эвакуации всегда менялось, чтобы не создавать шаблонные схемы. Во время некоторых операций они оставались на ночь в составе пехотной роты; иногда работали с «Розовым фильтром». Часто они достигали снайперских попаданий на расстоянии до 600 ярдов; когда же замечали более отдаленные или крупные цели, они наводили на ВК авиационный и/или артиллерийский удар, подгоняя их ближе, чтобы можно было поразить из длинных винтовок.
«Однажды ночью я всадил трассером по одиночному сампану, — вспоминает Эд Итон. — Две “Кобры”, висевшие над нами, немедленно последовали за трассирующей пулей. Я сообщил летчикам, что пуля попала точно в цель, и им не нужно корректировать огонь. Когда ударные вертолеты заняли минимальную высоту, их ксеноновые прожекторы включились, осветив всю реку. Но вместо залпа из миниганов и НУРСов “Кобры” тут же выключили свои огни и вернулись на позицию над моим “сликом”. Позже той же ночью во время дозаправки я подошел к летчикам “Кобр” и спросил, почему они не открыли огонь по очевидной цели, на что получил ответ: “Нет смысла тратить патроны на парня с дыркой в груди, свесившегося к воде вниз головой. Это был отличный выстрел, снайпер”».
Снайперы никогда не могли быть уверены в том, что их ждет. «Однажды ночью, когда я служил в пехотной роте, меня попросили выйти за периметр и занять позицию, — вспоминает Эд Итон. — Это была большая падь с несколькими близлежащими хуторами. Я отошел от базы не более чем на 150 ярдов, когда остановился, чтобы осмотреть местность с помощью прицела “Старлайт”. Не далее как в пятидесяти футах от меня на корточках сидел вьетконговец с АК, приставив к ушам ладони. Он смотрел прямо на меня. Хотя я и испугался, но быстро понял, что он меня не видит — видимость была не более десяти-двадцати футов, — но было ясно, что он что-то услышал. Я некоторое время наблюдал за ним, сканируя местность, прежде чем добить его выстрелом в грудь, от которого он откинулся назад на спину».
«Через несколько минут после того, как я выстрелил в него, люди в хижине позади него начали палить в мою сторону из автоматов, — продолжает Итон. — Когда я пригнулся, то понял, что огонь ведется на двадцать градусов правее меня, по другой хижине. Затем огонь открыли и с остальных мест. После того, как стрельба прекратилась, я вернулся на базу, где мы услышали возбужденную группу вьетнамцев, которые, судя по звукам, спорили. Затем вьетнамцы начали кричать на нас, требуя разрешения войти в периметр. Наш «тигриный скаут» приказал им заткнуться и дождаться рассвета. В течение всей ночи мы слышали лязганье цепей. Все это было очень странно. На рассвете мы обнаружили группу закованных в цепи пленных вьетконговцев. Воспользовавшись тем, что я убил одного из их охранников, они перебили оставшихся и забрали их оружие. Позже мы узнали, что это были пленные солдаты ВК, один из которых был закован в кандалы, потому что его застукали за сексом с женой командира Вьетконга».
Снайперы страдали от усталости глаз, вызванной долгим разглядыванием в прицелы, и от сильной физической боли, вызванной необходимостью неподвижно находиться под полчищами комаров. «Стояла жуткая вонь, — вспоминает Итон. — Это было похоже на плавание в канализации, а страшные ночные звуки заставляли думать, что за каждым кустом скрывается Вьетконг. Когда уровень воды во время отлива понижался, раздавались хлопающие звуки, похожие на приближавшиеся к тебе шаги. А еще были чертовы ящерицы, которые, казалось, говорили: “На, получи, получи, получи!”».
«Репеллентами мы пользоваться не могли, потому что вьетнамцы их учуяли бы, так что вы просто привыкали к укусам и мирились с этим». После одного ночного задания он пересчитал припухлости на одной ноге и решил, что на его теле не менее 2500 комариных укусов. Веки и губы были опухшими, а указательный палец «так распух, что я беспокоился, хватит ли у него чувствительности, чтобы нажать на спусковой крючок».
«Я снял гука с дерева! — писал домой Джонс. — Этот идиот сидел на дереве и смотрел на меня, и я выстрелил в него, потому что он мог сделать выстрел по мне! Я засек его раньше, чем он меня, и гук пригнулся, пытаясь скрыться из виду. Это ему не очень помогло, я прицелился, и он пригнулся еще больше — выстрел — БАМ! И нет больше ВК. Одним тупым вьетконговцем меньше. Первое, чему нас учили в школе снайперов, — не лазить по деревьям».
Была еще одна сторона личности Джонса — более чувствительная. Через несколько дней после этого инцидента он написал матери: «Сегодня утром по армейскому радио передавали мессу Гайдна си-бемоль, и это было прекрасно — выдающееся исполнение».
Очень быстро наши снайперы причинили ВК столько боли, что «Чарли» нанес ответный удар своими собственными группами охотников на снайперов. В ответ на контрснайперские действия Вьетконга Талер усилил свои группы снайперов, состоявших из двух человек, тремя-четырьмя добровольцами с пулеметом М-60. Такая тактика давала штабным сотрудникам на базе «Денжер» возможность выйти на улицу и по-настоящему заработать свои «Значки боевого пехотинца».
Несмотря на то, что снайперские группы всегда поддерживали двойную связь — с батальонным КНП и пунктом управления снайперами Талера, так что любая группа, попавшая в беду, могла связаться с Талером и КНП одновременно и в мгновение ока получить подкрепление, «это были пугающие обязанности», — рассказывает Рич Миллер, оперативный сержант штаба батальона, который часто выходил в составе группы усиления снайперов. «Когда я отправлялся с ними, то практически всю ночь находился по уши в дерьме. Вы узнавали об этом за день или два до боевого выхода и говорили: “О Боже, я должен отправиться с этими парнями куда-то на ничейную территорию”. Как только мы оказывались на земле, я садился на радиостанцию, и докладывал на КНП: “Есть один”, — и потом они их выносили».
«Парни напоминали астронавтов или пилотов истребителей — очень спокойные, хладнокровные и собранные. И они никогда не промахивались. Всегда целились в голову. Свои выстрелы они так и называли: “Арбузные хлопушки”, — потому что, когда они попадали в цель, это выглядело так же, как если бы они попали в арбуз. По правде говоря, я предпочитал службу на КНП».
Например, в одно типичное утро в 10:15, снайперская группа, находившаяся в нескольких «кликах» к северу от БОП «Денжер», с дистанции 250-300 ярдов уничтожила четырех бойцов ВК. В 17:15 группа заметила силы вьетконговцев, выдвигавшиеся к ним, открыла по ним огонь и вызвала помощь. Через несколько минут на помощь прилетели боевые вертолеты «Воздушной кавалерии», поддерживающие соседние подразделения «Крутых». Снайперы убили еще троих вьетконговцев, а «Крестоносец» воздушной кавалерии прикончил еще пятерых. Затем на вертолете из «Денжера» перебросили взвод пехоты. Менее чем через час все ВК были мертвы или исчезли, а снайперы и взвод, пришедший им на помощь, благополучно вернулись на базу.
«Это было сделано с филигранностью Мировой серии, [4] — вспоминает Рич Миллер, который был со снайперами на этой игре. — Вьетконг так и не понял, что их поразило».
От Денниса Фоули, когда он был ранен, я унаследовал шведский пистолет-пулемет «K», [5] и во время церемонии награждения снайперов я вручил эту маленькую 9-миллиметровую красавицу Ларри Талеру. Во Вьетнаме считалось, что «если у тебя есть шведский “K”, часы “Ролекс” и кольцо с опалом на мизинце, то ты настоящий, реальный злодей». Именно это оружие считалось лучшим из лучших, самым подходящим для самых крутых пацанов, которыми Талер и все его снайперы на самом деле и были.
«Это оружие — благодарность вам, ребята, за отличную работу, — сказал я им. — В бизнесе дарят золотые часы, но раз уж вы занимаетесь убийствами, я подумал, что ваш лидер “Ночной охотник-6” должен иметь самый лучший пистолет-пулемет за то, что в этом месяце вы уничтожили больше вьетконговцев, чем большинство батальонов Армии США. Мы пытаемся раздобыть побольше этих красавиц в качестве запасного оружия для каждого из вас. Вы их заслужили».
Несмотря на свои победы, «Длинные винтовки» не были самыми популярными парнями в 4/39-м батальоне. «У снайперов были своеобразные отношения, и они не очень хорошо уживались с моими ребятами, — говорит лейтенант Карл Олсон, командир пехотного взвода роты «Бэттл». — У тех, кто работал с моим взводом, на прикладах были вырезаны зарубки за каждое убийство. Они были похожи на паладинов. [6] Никто из моих ребят не стал бы с ними разговаривать или даже есть с ними еду. Во время одной операции, когда «Белый» взвод роты «Бэттл» проник глубоко на территорию ВК, один из наших снайперов забыл свой паек. Я предложил ему один из своих.
— Ты не должен давать им еду, — огрызнулся мой взводный сержант. — Они хладнокровные убийцы!»
Снайпер Джонс не позволил подобному задеть себя. «Нам приходится мириться с несколькими невежественными солдатами, называющими нас убийцами, — писал он домой. — Но они все равно тупицы».
Пока я командовал батальоном «Крутых», на счету снайперов Талера было 456 убийств — примерно столько же, сколько было во вражеском батальоне, или почти 20 процентов всех наших успехов. Неплохой показатель для отряда численностью менее двадцати человек, включая Талера и его взводного сержанта Джона Моралеса.
На счету лучшего снайпера батальона, сержанта Терри Мэтиса, было сорок восемь убийств. Ему также принадлежал рекорд дивизии по самому дальнему поражению, совершенному на дистанции 900 метров. Однажды вечером, проходя по периметру базы огневой поддержки, я остановился и заговорил с ним.
— Почему вы выглядите таким грустным, сэр? — спросил он меня. — У нас сегодня мало трупов?
— Да, — ответил я. — Всего шесть диков. И это за весь день.
— Ну, может, я дам вам еще троих, сэр? — спросил он и, прислонившись к валу из мешков с песком, нацелил свою снайперскую винтовку на трех южновьетнамских солдат, охранявших мост примерно в четырехстах метрах от нас.
Я поднял ствол оружия в воздух.
— Стой, парень! Это же южновьетнамцы!
— Да и хер с ними! Гуки есть гуки, — ответил Мэтис, улыбаясь.
«Ого! — подумал я. — Давайте-ка притормозим!»
— Слушай, — сказал я, — сегодня мы добудем немного диков, ладно? Их притащит Талер, так что не парься!
Даже сегодня большинство из этих храбрецов не хотят открывать те потаенные уголки души, которые они заколотили три десятка лет назад. «Я все еще вижу лица и чувствую запах страха, — говорит Джонс. — Если бы я заговорил об этом пятнадцать лет назад, я бы свихнулся».
Невозможно переоценить личную цену, которую снайперам пришлось заплатить за свой успех. Однажды на БОП «Денжер» Джим Робертсон столкнулся со старым приятелем из роты «Клеймор», который стал одним из снайперов Талера. Сидя на вершине бункера и любуясь прекрасным вьетнамским закатом, два приятеля обменивались мнениями.
— Ого, у тебя осталось всего две недели до того, как ты заберешься в этот большой серебристый “даст-офф” и отправишься обратно в страну смывных унитазов, — пошутил Робертсон.
— Я убил слишком много людей, чтобы возвращаться домой, — ответил снайпер. — Я не заслуживаю возвращения.
— Где ты набрался всего этого дерьма? — спросил Робертсон, но на самом деле ему не хотелось этого знать. Это был уже не тот добродушный калифорниец, которого он когда-то знал, и такая перемена пугала его до кончиков ногтей.
— У меня больше подтвержденных убийств, чем я хочу вспоминать, Робби, — добавил снайпер. — Знаешь, что это значит?
— Это значит, что ты хорош в своем деле, — сказал Робби. — Ну и что? Они враги. Они убили многих из нас, многих наших друзей. Черт, мы все стреляли в них, когда у нас была возможность.
— Сколько у тебя подтвержденных убийств? — спросил снайпер.
— Ну, трудно сказать, — начал вспоминать Робби. — Я участвовал в перестрелках и делал свою работу, но никогда не видел, как падает человек, и не знал наверняка, что попал в него. Я побывал во многих дерьмовых ситуациях. Как и все остальные, я поливал огнем деревья и надеялся на лучшее. Ты же знаешь, как это бывает. Ты почти никогда не видишь этих маленьких ублюдков.
— Через свой прицел, — произнес снайпер, — я видел лица каждого из них, обычно в момент попадания. Ты не представляешь, каково это — видеть шок на их лицах или агонию при попадании пули. В одну минуту парень счастлив, как серфингист на волнах, даже не подозревая, что я рядом. А в следующую — он мертв. И теперь, когда я закрываю глаза, то вижу каждого из них,. Я убийца, Робби, и в этом мире для меня нет места.
«Я остался сидеть в тишине», — вспоминает Робби. Ни одна сила на земле не могла исцелить снайпера.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Обыгрывается созвучие слов «Lung» и «Long» в английском языке.
[2] Англ. Donut Dolly. На армейском сленге так назывались женщины из состава службы развлечений и досуга войск.
[3] «Задняя сороковка» (англ. back forty) — в переносном смысле: самый удаленный от дома участок на ферме, исторически произошел от изначального деления земли на участки по 40 акров.
[4] Решающая серия игр в сезоне Главной лиги бейсбола, право играть в которой сейчас имеют лучшие команды Американской и Национальной лиг.
[5] Речь идет о шведском 9-мм пистолете-пулемете «Карл-Густав М/45», разработанном шведской государственной оружейной компанией «Карл Густав» после окончания Второй мировой войны. Под названием «Swedish K» состоял на вооружении американских военных советников и спецподразделений.
[6] Рыцари-отшельники, связанные обетом.

Спасибо большое.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Тханьхынг
23 марта 1969 г.

В конце концов «Чарли» убедились, что наша оборона на БОП «Денжер» слишком сильна, а наши люди слишком бдительны, чтобы можно было организовать наземную атаку. Видимо, Вьетконг решил, что предпринимать против нас минометные атаки — это все равно что гонять тиранозавра пластиковой ложкой, и поэтому там вернулись к чертежной доске и придумали средневековую шнягу прямиком из ада: катапульту, способную забрасывать через наш защитный вал заряд взрывчатки весом от двадцати до тридцати фунтов, завернутый в брезент.
Двадцать первого марта, в 03:30 утра, в тот день, когда они запустили в работу эту штуковину, я проснулся, чувствуя себя как шарик для пинг-понга. Когда на дороге прямо рядом с КНП взорвалась эта авиапосылка с сюрпризом, меня подбросило с койки прямо до потолка, после чего взрывная волна вынесла меня через маленькую дверь, практически впечатав в защитную стенку из мешков с песком. Стерев кровь, я пошевелил своими подвижными частями тела, чтобы убедиться, что все они на месте. Грубая побудка!
По счастью, бóльшую часть взрыва принял на себя пятитонный грузовик, принадлежавший инженерам — ранцевый заряд угодил практически под него. Командно-наблюдательный пункт батальона — два металлических контейнера, сваренных вместе, вкопанных в землю и погребенных под несколькими слоями мешков с песком, поддерживаемых тяжелыми деревянными балками, — был рассчитан на минометный и ракетный обстрел, однако прямое попадание этой тактической ядерной мини-бомбы здорово бы его потрепало.
«Я спал между КНП и грузовиком под куском гофрированной трубы, обложенной мешками с песком, с обеих сторон которой находились стенки, выложенные из таких же мешков, защищавшие от взрывной волны, — вспоминает майор Джордж Мергнер. — Мои ноги были направлены в сторону грузовика. Взрыв поднял меня и переместил, забросав грязью и обломками. Через пару часов у меня появилась боль в нижней части стопы, и врачи выковыряли оттуда кусок металла».
Я заглянул в медпункт к Холли, где медики уже усердно латали раненых. Эвакуировать никого не пришлось, но несколько солдат были порезаны — в основном снайперы. «Бомба» упала в двадцати футах от их крепко сколоченного бункера. «Взрывом разнесло балки размером шесть на шесть дюймов, словно это были ветви, и всех нас хорошенько потрепало», — вспоминает Ларри Талер.
Сам он был весь ободран, из обоих ушей текла кровь, но, как обычно, офицер оставался невозмутимым, самоуверенным нью-йоркцем. «Видите, я же говорил вам, что мы хорошенько вредим маленьким ублюдкам, — сказал он. — Эта бомба была нацелена на самое опасное оружие “Крутых” — на снайперов».
«На следующее утро я стоял в воронке, — вспоминает Талер. — Глубина ее была по пояс — я раскинул руки и не мог коснуться обеих сторон сразу. Взрывом тяжелый грузовик закрутило, как крендель».
Внезапное нападение укрепило мое требование, согласно которому все должны были отдыхать в укрытиях. Нашим солдатам не нравилось спать в тропической жаре в плохо проветриваемых бункерах или в заваленных мешками с песком полуземлянках, которые раздобыл Мергнер, и я не мог их за это винить. Но без этой меры предосторожности мы потеряли бы по меньшей мере дюжину солдат, включая сержант-майора Пресса, оперативного сержанта Слейтера, начштаба батальона Мергнера и, вероятно, всех военнослужащих снайперской группы.
Надо отдать должное ВК. Они сражались со сверхдержавой, которая могла заполнить небо бомбардировщиками, и все же придумали примитивное оружие, способное вывести из строя командование батальона.
С грузовиком нам повезло, а с прибытием капитана Эда Кларка, нового шкипера роты «Даггер», мы поймали еще одну удачу. Он принял на себя командование сильно согнувшимся подразделением, и взялся за дело подобно сварщику, разжигающему свой резак. Кларк происходил из старинного рода южан-военных. Его отец, настоящий герой пехоты, заслужил во Второй мировой войне три Серебряные звезды, — значит, Эду было на кого равняться. Он не был крупным парнем, и больше походил на предводителя бойскаутов, — которым и являлся, — чем на сурового солдата, но со временем он стал жестким, требовательным и решительным лидером, усвоившим суровые уроки 13-го марта.
Почти сразу после того, как Эд прибыл в батальон из бригады, мы получили приказ провести совместно с ВМС десантную операцию — атаковать остров, который не входил в мой общий план боевых действий. Батальон был полностью занят выполнением своих задач, и мне не хотелось снимать пехотную роту с задания из-за того, что какому-то штабному сопляку, получившему свежайшие разведданные, пришло в голову спонтанное решение провести маленький Инчхон, [1] поэтому я решил провести операцию тем, что было под рукой. Взял по одному пехотному взводу из рот «C» и «D», и добавив несколько человек из штаба, я поставил эту задачу своему новому начальнику разведки, капитану Кларку.
— Теперь вы — тактическая группа «Кларк». Выполняйте! — заявил я ему.
Операция предстояла непростая. Ему пришлось сформировать боевую группу, наладить взаимодействие с ВМС, провести высадку на берег и окружить предполагаемые силы противника в очень нехорошем месте. Однако под его руководством тактическая группа «Кларк» сработалась как хорошо обученная футбольная команда — он вел себя так, словно всю жизнь был командиром.
Очевидно, у нас появился новый шкипер.
Кларк был энергичным парнем, всегда готовым выполнить любое задание, и добровольно участвовавшим в боевых заданиях. Если я говорил: «Может быть, нам стоит проверить этот район», — он отвечал: «Мы пойдем, сэр!» — привычка, которая, наряду с его старательностью, не добавляла ему любви со стороны своих людей. Он напоминал мне самого себя, когда я был командиром небольшого подразделения, — всегда готового вступить в схватку с врагом, что мои ребята тоже не считали такой уж хорошей идеей.
Вскоре Кларк уже знал образ действий «Крутых». «Мы начинали движение около полудня или часа дня, — вспоминает он. — Проверяли местность, пытались перехватить движение Вьетконга. Их основным средством передвижения были сампаны на каналах, поэтому мы двигались медленно, стараясь не попадаться им на глаза. Мы всегда выдвигались на заранее подготовленную позицию незадолго до наступления темноты и устраивались так, как будто собирались оставаться там всю ночь, однако сразу же высылали патрули в разных направлениях, — по крайней мере три, а иногда и четыре дозора. Их задача заключалась в том, чтобы выбрать точное место, которое будет использовано нами для ночной засады. В бой мы не вступали до одиннадцати или двенадцати часов ночи».
Сержант Джим Сильва — или «Эф-Ти-Эй», [2] как его прозвали солдаты роты «Даггер» после того, как за свое поведение его сослали обратно в строевое подразделение, — теперь был командиром отделения в 1-м взводе. И он был чертовски хорош в своей работе. До призыва в армию он успел отучиться в колледже, поэтому по возрасту был старше большинства своих товарищей. «Они называли меня дедушкой, — вспоминает он. — И я решил, что стану лучшим стариком в этом деле или умру. Я всю жизнь рыбачил и охотился, и мне показалось, что охота на оленей ничем не отличается от охоты на людей, — ну разве что те стреляют в ответ».
Двадцать третьего марта, едва стемнело, Кларк, Сильва и еще трое ребят выскользнули за периметр роты и отправились на поиски места для засады. «Мы прошли около 500 ярдов и нашли идеальное место, — рассказывает Сильва. — Здесь было достаточно укрытий, хороший подход к каналу для организации засады, а позади открывался вид на рисовые поля».
Оставшись на месте со своим радиотелефонистом, Кларк отправил Сильву обратно, чтобы тот вывел роту на новые позиции. Ротный разместил 1-й и 2-й взводы вдоль канала, создав зону поражения, а 3-й взвод отправил в тыл, чтобы обеспечить охранение.
«Стояла безлунная ночь, кромешная тьма, — вспоминает командир 2-го взвода сержант Майк Кидд. — На позиции мы расположились довольно плотно, впереди — река, сзади — широкий открытый простреливаемый участок, а с каждой стороны — сухое русло. “Дедушка” Сильва хорошо постарался».
В 03:45 посты прослушивания (ПП) оповестили роту «Даггер» о том, что они слышат передвижение противника. Джон Бандел, напарник Сильвы, только что разбудил его, чтобы тот заступил в караул.
— Ты слышал это? — спросил Бандел.
— Слышал что? — ответил ему Сильва. Прошло несколько минут.
— Разве ты не слышишь? — снова прошептал Бандел.
«Я что-то почуял, — вспоминает Сильва. — Это было похоже на транзисторный радиоприемник. Потом звук стал громче. Это разговаривали гуки. Они направлялись прямо к нашей позиции, и понятия не имели, что мы там находимся».
Все уже были готовы на 200 процентов, — пальцы на спусковых крючках, усики на чеках гранат отогнуты, «Клейморы» наготове. Передовой артиллерийский наводчик, все тот же лейтенант Тим Нэй, теперь уже матерый профессионал, тихонько оповестил свои «стволы» на базе «Денжер», где артиллеристы батареи «С» уже готовились обрушить заградительный огонь в поддержку роты «Даггер».
«Внезапно на правом фланге нашего периметра все копившееся дерьмо попало на вентилятор», — рассказывает Сильва. Когда вьетконговцы двинулись вперед, оба ротных поста прослушивания подорвали прямо перед ними мины «Клеймор». Сбитые с толку тем, что американская рота находится не там, где докладывали разведчики, гуки начали молотить в воздух — вхолостую. Весь периметр роты «Даггер» ощетинился огнем. Пулеметы М-60 поливали свои сектора, пехотинцы стреляли из своих М-16 и М-79, а артиллерийские снаряды вспахивали землю, выкашивая вражеские пулеметы и РПГ за рекой. «В считанные секунды полнейшее спокойствие превратилось в тир. Повсюду летали пули и гранаты от АК, М-16, М-60 и РПГ. Вьетконг наткнулся на нас, и мы надрали им задницы. Я видел, как несколько гуков пробежали через наш периметр, но я не мог их застрелить, потому что боялся попасть в своих ребят».
«Мы расположились так: впереди — “ленточка”, сзади — широкая простреливаемая зона, а с каждой стороны — сухой канал, — вспоминает сержант 2-го взвода Майк Кидд. — Вьетконговцы устремились вперед и атаковали сухое русло. В него спрыгнул или упал головной дозор и открыл по нам огонь из АК-47. Первая же очередь попала в сержанта Смита, который лежал слева от меня. Мы со своим радиотелефонистом Доном Оуингсом открыли огонь по вспышкам выстрелов. Затем бахнули “Клейморами”. ВК продвинулись примерно на двадцать футов прямо по краю позиции моего взвода и попытались перейти сухой ручей. И снова их встретили огонь и мины. Врага удалось остановить».
Далее Вьетконг двинулся параллельно позиции Кидда — вплоть до рисового поля в тылу.
«Отделение вьетконговцев вышло прямо на то место, где я установил свою “Клеймор”, — рассказывает сержант 1-го взвода Юджин Ланге. — Когда они оказались в самом центре зоны поражения, я нажал на кнопку подрывной машинки, и завалил их всех. Прямо как идеальный удар в боулинге».
«Мы определенно поймали их со спущенными штанами, — дополняет Кидд. — И сравняли счет за 13-е марта».
В течение пятнадцати минут после первого выстрела боевые вертолеты легкой ударной группы 9-го авиационного батальона, [3] которые как раз находились в воздухе в готовности к подобного рода непредвиденным обстоятельствам, с криком налетели на врага, обрушив НУРСы на то, что осталось от его оружия поддержки, и на его вероятные пути отхода. Поначалу поле боя подсветили осветительными снарядами, а еще через пять минут ганшип «Спуки», также находящийся в дежурном режиме в воздухе и пролетающий над зоной ответственности дивизии, своими мощными осветительными бомбами превратил ночь в день. «Вьетконговцы оказались на виду, подобно глиняным тарелочкам в стендовой стрельбе», — рассказывает Кларк.
Свой первый проход «Спуки» сделал примерно в 400 ярдах от позиции роты «Даггер» с включенными бортовыми огнями. Тысячи красных трассеров вспахали землю. «Около тридцати гуков начали стрелять по ганшипу из всего, что у них было, — вспоминает Сильва. — Самолет сделал круг, и когда снова появился над тем же местом, гуки снова открыли огонь. “Спуки” обрушил на них весь мир. Это был просто сплошной поток красной смерти. В ответ никто не стрелял, думаю, там всех просто перемололо на фарш».
«Форменное безумие, — говорит Кларк. — Бам, бам, бам! Взрываются “Клейморы” и гранаты, летают пули, падают срезанные ветви деревьев, кругом искры и трассеры. Мои ребята били по ним. У “Чарли” не было ни единого шанса — именно так мы любили поступать в “Даггере”».
Отступая под шквальным огнем, ВК прекратили атаку и попытались убраться восвояси. «Чарли» заглотили наживку «Крутых» — бедная, избитая рота «Даггер», одиноко расположившаяся в стране бандитов, уязвимая, незащищенная. Кларк поймал их на крючок. Он вызвал медицинскую эвакуацию, чтобы вывезти двух тяжелораненых солдат, и попросил КНП батальона доставить боеприпасы и воду. После того как раненые были эвакуированы, а воины пополнили запасы, рота была готова вновь заманить этих паршивцев в ловушку.
Командир бригады Хейс прилетел на своей «птичке» на БОП «Денжер», подхватил меня, и мы вылетели в роту «Даггер». После того как Кларк ввел нас в обстановку, мы согласились с его выводами: бойцы «Даггера» загнали врага в тупик, и теперь настало время растоптать его.
Хейс предоставил нам свой вертолет управления и связи, чтобы мы могли провести рекогносцировку поле боя, а Кларк мог использовать его, чтобы доставить больше снаряжения. Но сначала комбриг взял с меня обещание не рисковать, летая слишком низко на его драгоценном летательном аппарате.
С первыми лучами Солнца 23-го марта в 05:43 «ворчуны» роты «D» вылезли из своих окопов и занялись «зачисткой» поля боя. Перед их позициями лежало более сорока мертвых вражеских солдат, кругом валялось вражеское оружие и снаряжение. Рота «Даггер» потеряла двух убитых — сержанта Лео Брайана Смита и сержанта Джона Роберта Яргера, оба из взвода Майка Кидда, — а также двух тяжело и двух легко раненых солдат.
От позиций роты уходили кровавые следы, брошенное снаряжение, и бинты. Камыши на рисовых полях были примяты там, где отступающие вьетконговцы тянули свои сампаны, унося с собой убитых и раненых.
«Только наш взвод собрал в кучу около тридцати трупов, — вспоминает Томми Пай. — Когда мы начали прочесывать местность, я пересек небольшую канаву — не более трех футов в ширину — и наступил на тело, которое было погружено в воду. Они убегали так быстро, что им пришлось бросить несколько тел своих вместе с оружием — никогда не видел, чтобы они так делали. Они всегда забирали свое оружие и все, что могли найти из нашего».
Кларк поручил Сильве взять патруль и пройти по следам. «Кровь была повсюду, — рассказывает Сильва, — даже в зеленых джунглях. Мы вели настолько плотный огонь, что фактически вырубили в них просеки. Когда Кларк поставил мне задачу, я подумал: “Если ты думаешь, что я возьму четырех человек и отправлюсь за большой группой понесших потери и закаленных в боях вьетконговцев, то ты, должно быть, не в своем уме”, — но ответил просто: “Добро”, — и когда мой патруль оказался вне зоны видимости с периметра, мы расположились на месте и продолжали передавать ложные сообщения, пока Кларк не сказал нам возвращаться. Я не любил самоубийственные миссии. Мои люди были на первом месте».
Другие патрули обнаружили следы противника и взяли пленного, подстреленного медика, заявившего, что он из батальона №261A Основных сил Вьетконга.
Батальон №261А — это крутое подразделение, которое двадцать лет наводило ужас на дельту Меконга! Это была самое крепкое и опытное формирование солдат, какое только мог создать ВК, лучшее из того, что было у Вьетконга в Дельте. Батальон №261А находился в моем «списке желаний» с того момента, как я принял командование батальоном, но с тех пор, как я прибыл в роту «D», когда убили Спурлока, они стали тем подразделением, которое я больше всего хотел уничтожить. Я полагал, что если нам удастся их разгромить, то мы сможем покрошить любое подразделение Основных сил врага.
Наш военнопленный показал, что батальон №261A понес большие потери и направляется на север. Через тридцать минут мы взяли еще одного военнопленного, взводного сержанта. После того как «тигриный скаут» его с пристрастием допросил, он — как Сэмми-бык в ФБР, [4] — запел соловьем, и выдал нам общее представление о порядке отхода его подразделения, пунктах сбора и укрытиях после боя.
Стандартным порядком действий Вьетконга после боестолкновения был сбор в точке Х. Если они попадали в дерьмовую ситуацию, то встречались в точке Y. Без сомнения, сейчас они купались в дерьме, и теперь, благодаря захваченной нами канарейке из ВК, у нас и была эта точка Y.
По просьбе Хейса прибыла рота «С» 7/1-го батальона Воздушной кавалерии, а также наши старые смелые приятели, «Бумеранги» из 191-й роты армейской авиации, с которыми мы работали на Тростниковой равнине. «Черные ястребы» кавалерии помчались так, как охотничьи собаки берут след по сильному запаху, а «Бумеранги» помогли нам немного станцевать «джиттербаг», перебросив взводы роты «Даггер» на маршрут отхода ВК.
Хейс также прислал группы кинологов. Мы придали их к взводам Кларка и отправили нашего пленного взводного сержанта обратно на КП бригады, чтобы над ним поработали вьетнамскоговорящие дознаватели. Вскоре нам стали попадаться небольшие группы отступающего врага. В 11:25 Воздушная кавалерия убила трех вьетконговцев, в 11:26 — еще одного, и в 11:45 — еще двух. В 12:05 1-й взвод роты «Даггер» убил трех ВК, а в 12:45 кавалеристы уничтожили еще четырнадцать. Все они находились на открытой местности, быстро сваливая с места событий. Это было так же легко, как растаптывать муравьев на пикнике.
«Все утро мы уничтожали ВК, бегущих по открытой местности, — рассказывает летчик ударного вертолета, «охотник за головами» Кен Карлтон. [5] — Мы высаживали взвод “Крутых”, вьетконговцы выпрыгивали, и мы их выкашивали. Противник постоянно совершал большую ошибку, пытаясь убежать, и мы отлавливали по отделению и по взводу за раз. Расстреляв одну группу, мы приземлились и подобрали дюжину АК-47. Наши бортстрелки использовали их как запасное оружие, чтобы не чистить свои М-16. Мы использовали их до тех пор, пока они не заклинивали, после чего выбрасывали их в реку».
В тот же момент подполковник Питер Виттерейд, сменивший Билла Хаузера на посту командира 1/11-го артиллерийского дивизиона, с помощью вертолетов CH-46 быстро перебросил свою батарею «С» с базы «Денжер» поближе, чтобы эти безжалостные 105-мм орудия могли поддержать наше преследование. Я выпросил у Хейса еще две пехотные роты, чтобы навалиться на противника, охватить и зажать его, как только выявим его позиции. Хейс был на высоте: «Уже работаю над этим, Хак. У меня есть одна рота для тебя — А/6/31-го пехотного полка — и я ищу еще одну».
Наш прекрасный день продолжался примерно до 13:30, но потом, подобно игроку в кости в Лас-Вегасе, которого внезапно покинула удача, мы никак не могли попасть «в струю». Все признаки их присутствия — кровь и бинты, следовые дорожки, примятый тростник, все признаки, по которым мы шли, — просто исчезли. Каким-то образом, когда разведывательные «лоучи» ходили прямо на бреющем, заглядывая в каждую щель, а пехотные взводы бегали по всему периметру, наш противник превратился в Гарри Гудини. [6]
Я находился в вертолете управления и связи Кавалерии и летел на высоте около 500 футов с двумя легкими вертолетами-разведчиками чуть ниже себя, проверяя участок джунглей вдоль реки с востока на запад, когда на мгновение заметил черный силуэт того, что выглядело как голова размером с кокосовый орех у пальмы. Но для моего пехотного мозга этого было достаточно — это был солдат ВК, заползающий в паучью нору [7] у основания дерева.
— Разворачиваемся, — сказал я летчику, — пусть разведчики там глянут.
«Лоучи» немедленно подсели.
— Черт, — доложил один из них, — здесь повсюду лисьи норы! [8]
Обстреляв местность из миниганов, они затем поднялись и вызвали боевые вертолеты, которые выпустили по этому месту дюжину или около того неуправляемых ракет.
Теперь, когда часть листвы была снесена, вертолеты-разведчики спустились обратно и обнаружили стоявший в окопе пулемет .51-го калибра [9] на треноге. Мужественный член экипажа «лоуча» схватил пулемет за ствол, вытащил его из окопа и выбросил на открытое место. Снова подошли ударные вертолеты, вновь обстрелявшие позицию.
— Зачистили один крутой зенитный пулемет, — доложил «Команч-6» на КНП «Крутых». — А также уничтожили десять вьетконговцев.
Примерно в это же время капитан Джо Коннор, позывной «Тамале-14» — передовой авиационный наводчик ВВС, круживший над районом проведения операции, — заметил «взвод ВК, окопавший как минимум с тремя пулеметами на северной окраине этого участка джунглей», — к северу от того места, где мы обнаружили пулемет .51-го калибра.
— Можно ли обработать их напалмом? — спросил он.
— Тамале-14, подтверждаю! — ответил капитан Боб Рейнольдс. Офицер связи артиллерии, сменивший Чама, вступил в работу и держался молодцом. — Затем обработайте вот ту полосу джунглей на севере, у изгиба реки.
Пока дознаватели Джона Хейса работали с пленным сержантом ВК, пытаясь заставить его подтвердить оборонительные позиции своего батальона, я прокрутил в голове по памяти, как расположился противник и как он собирался воевать. Сначала «кокосовая голова», потом пулемет .51-го калибра, потом то, что обнаружил передовой авиадиспетчер — все это открыло мне глаза, и я смог прекрасно представить себе оборонительные позиции Вьетконга. Не могу этого объяснить, возможно, это было просто чутье пехотинца, но в тот миг я уже знал, где находятся «Чарли», как они будут сражаться с нами, и как мы их уничтожим.
В моем военном сознании не было сомнений, что мы ухватили как минимум батальон №261A. А все потому, что одному солдату ВК понадобилось немного свежего воздуха, и он решил, что сможет уклониться от большого глаза в небе.
Если бы мы заблокировали их вот здесь… здесь… и вот здесь… мы бы запечатали этих парней — в отличие от гребаных крысиных бегов, устроенных Хантом одиннадцатью днями ранее.
Я начал перебрасывать на эти уязвимые участки свои роты, включая A/6/31-ю. В то же время Рейнольдс обрушил на позиции ВК тонны авиационной и артиллерийской стали. Сеть была заброшена, но независимо от того, попытаются ли они плыть, ползти или скакать на ходулях, кто-то из них обязательно попадется.
С воздуха река и растительность образовывали идеальную букву «W», протянувшуюся на север и юг на расстояние около «клика». Летчики-истребители Коннора нанесли тринадцать авиационных ударов. На врага обрушились напалм, 750-фунтовые бомбы, осколочные пятисотки и двухсотпятидесятки, огонь 20-мм пушек. Действия тактической авиации, артиллерии и ударных вертолетов координировал с нашей «птички» Рейнольдс. Он также простреливал возможные пути отхода противника, делая бегство плохой идеей. Новый офицер-артиллерист пока не дотягивал до скорости Чама, но с лихвой справлялся с программой. Мы запечатали врага огнем, пока размещали свои силы по внешнему периметру пылающего стального «кольца», который был создан вокруг него.
Перемещаясь на вертолетах, рота «Даггер» зажала врага с южного берега реки, наиболее вероятного пути отхода. Им предстояло свести старые счеты; они заслужили честь сделать контрольный выстрел.
Рота «Алерт» была переброшена вертолетами на северо-восток, чтобы перекрыть путь отхода с этого направления. Рота «Клеймор» также прилетела на вертолетах и расположилась на юге, а приданная рота, A/6/31-я, заблокировала отход с востока. Вернувшись на БОП «Денжер», рота «Бэттл» убедилась, что никто не сможет совершить налет на наш «дом», пока мы надираем задницы, но оставалась в боевой готовности на случай, если нам понадобится, чтобы они присоединились к вечеринке.
Пехотным командирам я сказал окружать противника, но не сближаться с ним. «Пусть с ним сближается огневая мощь», — добавил я.
Это было нарушением правил. В пехотном училище в Форт-Беннинге все еще преподавали тактику сближения с противником с последующим его уничтожением — то, что использовалось во времена Второй мировой войны. Вместо этого я снова и снова вбивал в головы командиров малых подразделений «Крутых», что суть игры заключается не в том, чтобы бежать с саблей в лобовую атаку на позиции противника, а в том, чтобы заблокировать ее так, чтобы он не мог передвигаться, а затем нанести по нему удар всем, что у нас есть. Я постоянно подчеркивал, что Вьетнам не имеет ничего общего с захватом местности. Речь шла о том, чтобы уничтожить врага с наименьшими потерями среди личного состава. «Если вы штурмуете линию бункеров, вы заплатите высокую цену. А через месяц она будет восстановлена и занята вновь, и при последующем штурме вы заплатите ту же цену. Сожгите ее напалмом, — повторял я снова и снова. — Не играйте на руку врагу. Поджарьте ублюдков».
В разгар боя я получил сообщение из КНП батальона о необходимости высвободить один из наших «сликов» из числа «Бумерангов».
— Зачем? — спросил я, удивляясь. Что могло быть важнее битвы, которую мы сейчас ведем?
— Вертолет должен забрать группу УСО. [10]
Группу УСО? Наше шоу было единственным в городе!
— Какого черта, нет! — ответил я.
Офицер на КП бригады выстрелил в ответ.
— Вы должны отпустить «птичку»! Это приказ начальника штаба дивизии.
Хант! И снова у этого сукиного сына все приоритеты оказались шиворот-навыворот. В самый разгар боя ему захотелось отвлечь боевую единицу от сражения ради компании артистов, чтобы «поднять боевой дух» в штабе дивизии для кучки тыловых крыс, перекладывающих продовольствие и боеприпасы.
Я связался по рации с Хейсом.
— К черту Ханта! — высказался он. — Мы ведем бой!
Хвала комбригу, он понимал, что для поднятия боевого духа нужно бить врага.
К 15:30 мы закрепились на месте. Блокирующие подразделения натянули через водные пути проволочную спираль и бросали в «ленточку» осколочные гранаты, чтобы отпугнуть пловцов Вьетконга. Авиация и артиллерия продолжали безжалостно бить по позициям противника. Для ВК это, должно быть, было все равно что жариться в огромной печи для пиццы под обстрелом гранатами. «Это было самое ужасное зрелище, которое я когда-либо видел, — говорит сержант Томми Пай. — Каждый раз, когда пролетал самолет, тридцать или сорок парней подрывались и разбегались по другим дырам. Летающие парни проделали чертовски хорошую работу. Они сбрасывали свои бомбы и напалм прямо на них. Мы находились с подветренной стороны, и вы могли почувствовать, как они горят».
В 16:00 Хейс прислал нам вертолет, оснащенный мощными усилителями, на борту которого находилась группа психологической войны, говорящая по-вьетнамски. Вскоре жуткий голос с неба приказал ВК сдаться.
Когда желающих не нашлось, мы ударили по ним еще раз. Наконец, некоторые из вражеских солдат не выдержали и попытались вырваться на свободу средь бела дня. Первая попытка была предпринята на юге, где они натолкнулись на роту «Даггер»:
«Привет, засранцы. Сюрприз!»
«Все это было невероятно, — вспоминает сержант Ланге. — Я видел “Чарли” и видел, как среди них рвутся бомбы и ракеты. Вьетконговцы были охвачены паникой и носились туда-сюда, как вода в корыте. Вдруг около двадцати человек вскочило и по открытому полю помчалось прямо к моему взводу. Вертолет выпустил пару ракет прямо в центр бегущих гуков и около пяти из них сбил. Мои ребята подпустили их совсем близко, а потом перебили. Мы их всех перебили! Так прошел весь остаток того дня и вся ночь».
Разрозненные группы противника пытались отходить на восток и запад, но попадали под огонь рот «Алерт» и «Клеймор» или оказывались на открытой местности под огнем ракет и миниганов. В 16:10 рота «Даггер» уничтожила двух вражеских солдат, а роты «Клеймор» и «Алерт» — еще пятерых. В 16:27 боевой авиадиспетчер Коннор доложил, что его истребители-бомбардировщики «Фантом» уничтожили восемнадцать бункеров, убив двадцать пять солдат Вьетконга. Бойцы роты «Даггер» заметили, как вражеские солдаты, одетые в черные рубашки и шорты, бегут им навстречу, прямо на поджидавшие их стволы. Еще тридцать два трупа врага!
Счетчикам трупов в дивизии понадобился бы электронный калькулятор.
«Они находились среди деревьев, а у нас были отличные позиции за дамбами рисовых полей, — рассказывает взводный сержант Мартинелли. — Наш огонь действительно их достал. Они бежали, кричали, свистели в свистки и пытались вырваться; мы же отстреливались, уничтожая их. Наступил час расплаты».
К 22 часам плотность «кольца» стала максимальной. В течение всей ночи артиллерия обрушивала сотни снарядов на уже горящие позиции противника, а «Спуки» снова сделал поле боя ярким как день. Небольшие группы вражеских солдат продолжали попытки вырваться — за время между сумерками и рассветом одна только рота «Даггер» уничтожила двадцать два солдата ВК во время пяти отдельных попыток вырваться, а роты «Алерт» и «Клеймор» добавили еще столько же.
«Было темно, как в заднице у шахтера, — рассказывает сержант Пай. — Я увидел пятерых людей, спускавшихся по дамбе, они остановились прямо перед нами. Один человек начал подходить к парню рядом со мной, как будто собирался постучать его по плечу. Тот в него выстрелил. Я бросил гранату, убил двоих, и все вместе мы застрелили еще двоих».
«Некоторые бежали, чтобы укрыться от напалма, а наши парни срезали их из своих пулеметов, — вспоминает Сильва. — Я стрелял в одного парня, который выскочил из бункера на расстоянии 500 ярдов. Все кричали, что я попал в него, но мне так не показалось. Позже, когда мы начали обыскивать комплекс бункеров, из этого же бункера по нам открыли сильный огонь. По бункеру выпустили достаточно гранат из М-79, чтобы подавить его, после чего все стихло. Ночью несколько гуков попыталось вырваться наружу, и мы их уничтожили».
К сожалению, A/6/31-я рота застряла на минном поле, двое солдат было ранено. Во время их транспортировки на площадку эвакуации, группа носильщиков подорвалась на минах, в результате чего погибло трое военнослужащих — Ларри Юджин Бейли, Дэвид Стэнли Харрис и Джонни Янг — и еще двое было ранено. Бóльшую часть ночи они провели, вытаскивая себя, и в уничтожении врага не участвовали, однако их присутствие не позволило противнику прорваться через этот сектор блокирования.
Чтобы свести к минимуму количество прорех в позициях блокирования, я привлек всех пехотинцев, которых смог собрать в БОП «Денжер», включая все «длинные винтовки» Ларри Талера. На базе огневой поддержки для защиты периметра оставался только один взвод роты «Бэттл», два отделения саперов и штабной персонал — обычно такую работу выполняла усиленная пехотная рота. Я решил рискнуть, ведь война на то и война, что нам нужна максимальная боевая мощь там, где происходят основные события. Лейтенанту Брэдли Тернеру, исполняющему обязанности командира роты «Бэттл», который отвечал за оборону БОП, я сказал, что если этой ночью база «Денжер» будет захвачена, то защита на моем военном трибунале будет следующей: «Я применил экономию сил как принцип ведения войны — и потерпел неудачу». [11]
Всю ночь мы готовились к рассвету. Вертолетами доставлялись припасы, выдавались боеприпасы, командиры проходили инструктаж. С первыми лучами Солнца мы обрушим на потрясенных вьетконговцев новую порцию авиационного и артиллерийского огня. И тогда — наконец-то! — «Крутые» двинутся в бой, «гремя огнем, сверкая блеском стали».
«ВК пытались вырваться, — вспоминает Майк Кидд. — Но мы поставили стальную стену из свинца, и устроили с Вьетконгом соревнование по метанию гранат. За ночь мы, наверное, перебросили их туда-сюда штук пятьдесят. Мои парни оказались более лучшими питчерами». [12]
В 06:30 на врага обрушилось небо. Мы били по нему всем, что у нас было. После того как разорвались последние артиллерийские снаряды, наступила полная тишина, но я знал, что солдаты должны быть настороже — Вьетконг мог пережить бомбардировку, которая сравняла бы с землей горы. Существовал шанс, что из грязи, как в фильме ужасов, высунется рука какого-нибудь смертельно раненого гука и утащит за собой наших ребят.
«С первыми лучами Солнца мы снова начали штурм», — рассказывает Эд Кларк.
«Повсюду были тела, в том числе и в канале, — вспоминает сержант Рич Полак. — Один из “трупов” лежал в воде лицом вверх, и когда я подошел к нему, он поднял оружие и направил его прямо мне в живот! Это напугало меня до смерти, и я разрядил в него свое оружие».
«Мы победили благодаря огромному количеству пота, мастерства и удачи», — говорит сержант Гэри Дюбуа, командир отделения роты «Даггер», на долю которой выпала основная доля удачи. Когда его взвод блокировал один из путей отхода противника, группа ВК атаковала его позицию.
«Они стреляли как сумасшедшие и кричали. Мы отвечали таким же безумным огнем. Осколки гранаты или пули ударили в грязь примерно в шести дюймах от моего лица. Я почувствовал, как что-то ударило меня в грудь, и подумал, что это комок грязи, продолжая стрелять. На следующее утро, проверяя патроны, я увидел, что в один из магазинов своей М-16 попал осколок, разрезавший первый патрон пополам. Мне повезло. До сих пор храню его».
После этого, как рассказывает Кларк: «В воздухе повисла тишина и запах смерти. Вьетконг был разбит. Оставалось несколько отдельных очагов сопротивления, которые бойцы роты “Даггер” с легкостью ликвидировали. Повсюду валялись трупы, местность была усеяна автоматами АК-47, земля взрыхлена и обуглена. Вчерашние пышные зеленые джунгли почернели и превратились в пыль. Моих уставших солдат встретил бесплодный, покрытый шрамами пейзаж. Рука, палец, полузасыпанное тело — все это говорило о ярости огневой мощи».
Бойцы «Крутых» медленно продвигались через все еще дымящиеся вражеские позиции. Поначалу не было сделано ни одного выстрела — ВК были либо мертвы, либо ушли, либо глубоко засели в бункерах. В ходе зачистки мы убили всего несколько вьетконговцев и взяли двоих в плен. «Мы взрывали гранатами каждый бункер, который находили, — говорит Сильва. — Мы вытащили множество мертвых гуков с линии деревьев. Это место выглядело так, как должен выглядеть ад».
Батальон «Крутых» не только полностью уничтожил вражеский батальон №261А, но и захватил его батальонное знамя и боевой журнал, семь пулеметов, а также дюжину минометов, безоткатных орудий, раций и более шестидесяти единиц индивидуального оружия. Сержант Кидд забрал пулемет М-60, который ВК захватили 13-го марта, а также пустой ящик из-под патронов, который пулеметчик использовал для хранения канцелярских принадлежностей. «“Чарли”, должно быть, думали, что они добыли патроны, — сказал сержант. — Видно, какие они были скряги».
Были обнаружены столовые, где могла разместиться целая рота, учебные площадки, места для размещения личного состава, медицинские пункты и достаточное количество медикаментов для небольшого госпиталя. На многих вещах стояли штампы на английском: «Пожертвовано Калифорнийским университетом, Беркли». Я не мог отделаться от мысли, что, если учесть эти «пожертвования» и все остальное, что «Чарли» у нас добывал, удивительно, что война не обходится еще дороже и не приносит еще больше убытков. Наконец-то мы придумали, как снабжать обе стороны.
Подорвав всю эту инфраструктуру, мы затем забрали их батальонное знамя и трофеи, и выставили их в БОП «Денжер». «Крутой Рекондо, — гласила надпись, — вот вымпел Мировой серии, который вы выиграли!»
О сражении написали в журнале «Звезды и полосы», сообщило агентство «Ю-Пи-Ай»: [13] «4/39-й БАТАЛЬОН “ЗАЧИСТИЛ” ВРАГА, УНИЧТОЖИВ 163 СОЛДАТА; ВЬЕТКОНГОВЦЫ БЕЖАЛИ ПРЯМО НА ОЖИДАВШИЕ ИХ СТВОЛЫ ДЖИ-АЙ!» Мы доказали, что можем выступить против лучших бойцов «Чарли» и выбить из них все дерьмо.
Ночью после боя мне позвонил репортер телерадиокомпании «Эй-Би-Си» Крейг Спенс, который работал в тесном контакте с «Рисовым папочкой», фактически потребовав от меня дать ему подробный отчет о бое, намекнув, что если я не буду с ним сотрудничать, он пойдет к своему покровителю и возьмет меня за задницу.
Спенс мне не нравился. Мы познакомились еще в феврале, когда я бежал к вертолету управления и связи бригады, когда «Крутые» получили задачу вытащить группу глубинной разведки. В тот вечер он остановил меня, требуя дать интервью перед операцией, а я ответил ему, чтобы он отвалил. Он сказал, что Хант — его особый друг и мне лучше не игнорировать его просьбу. Если бы у меня при себе был мой траншейный нож, я бы отрезал ему яйца и подвесил, как колокольчики. Этот парень умел вывести меня из равновесия.
— С радостью дам вам интервью, — с чрезмерной сладостью в голосе произнес я по телефону на КНП. — Берите в Сайгоне такси и приезжайте.
— Вы шутите? Ехать в темноте по шоссе №4 — форменное самоубийство. Давайте, подполковник Хакворт, у меня сроки горят.
— У меня нет времени. Знаете ли, мы тут немного заняты, ведем войну.
— Просто дайте мне короткую цитату, а остальное я возьму из телеграфных агентств, — умолял он.
— Ну хорошо, — ответил я. — Вы готовы?
— Да, готов записывать.
— Уверены?
— Абсолютно. Пленка уже крутится.
— Хорошо. Так, посмотрим… Вы и в самом деле готовы?
— Готов!
— Ладно, тогда поехали. Война — это ад, но реальный бой — это пиздец. Так понятно?
— А… Я не могу это напечатать!
— Жаль. Спокойной ночи, Спенс. — и повесил трубку.
На следующее утро, открыв глаза, я первым делом увидел надпись над входом в наш КНП, сделанную Ричем Миллером: «ВОЙНА — ЭТО АД, НО РЕАЛЬНЫЙ БОЙ — ЭТО ПИЗДЕЦ».
Наша победа была обусловлена не только удачей. Солдаты «Крутых» и их великолепная поддержка — «Черные ястребы», «Бумеранги», авианаводчик «Тамале» и их отважные реактивные жокеи, экипажи медицинских «бортов» и пушкари батареи «С» 1/11-го артиллерийского дивизиона, которые работали с «Крутыми» еще на Тростниковой равнине — теперь были единым целым, как «Нью-Йорк Янкиз». [14]
Рота «Даггер» превзошла партизан, показав себя столь же опасными и ловкими, как и лучшие из их противников. Роты «Алерт» и «Клеймор», два взвода роты «Бэттл», снайперы Талера и бойцы роты «Альфа» из 6/31-го батальона — все они передвигались бесшумно и быстро, и действовали как настоящие профессионалы.
Мы сражались так, как Хэнк Эмерсон сражался в Зямапе в 1966 году — уже на ранней стадии боя мы поняли, что нам предстоит что-то серьезное, и после быстро окружили противника. Это была битва, которая не прошла бы так успешно, как она прошла, если бы я на своих собственных ошибках, допущенных в 1966 году в Микане, не познал высокую цену обычного шаблонного «сближения» с загнанным в ловушку партизанским противником.
«Если батальон “Крутых” смог разнести в пух и прах самое суровое подразделение ВК в Дельте, — думал я про себя, — то можно только представить, что могут сделать американские военные, если каждый пехотный батальон во Вьетнаме скопирует нашу тактику».

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Инчхонская десантная операция — высадка американского десанта в корейском порту Инчхон во время Корейской войны в сентябре 1950 года. Считается крупнейшей морской десантной операцией после 1945 года и одной из самых успешных в истории.
[2] Прозвище, возникшее все от той же поговорки Fuck the Army.
[3] Штатное авиационное подразделение 9-й пехотной дивизии.
[4] Сальваторе Гравано по прозвищу Сэмми бык — американский гангстер итальянского происхождения, работал в семье Гамбино. Получил известность после того, как согласился сотрудничать с ФБР и дать показания против своего босса, Джона Готти.
[5] Англ. Bounty Hunter. Второе прозвище личного состава 191-й роты армейской авиации.
[6] Американский иллюзионист, филантроп и актер. Прославился сложными трюками с освобождением и побегами.
[7] На армейском сленге так называется замаскированный одиночный окопчик, щель.
[8] В отличие от нашей практики, в американской армии пот термином «лисья нора» понимается стрелковые окоп, ячейка на 1-3 бойцов.
[9] Так в оригинале. Скорее всего, речь идет о ДШК.
[10] Объединенные организации обслуживания Вооруженных сил (United Service Organizations, USO) — независимое объединение добровольных обществ по содействию Вооружённым силам США. Принимает участие в организации досуга военнослужащих, прежде всего путем создания клубов.
[11] Принцип экономии сил — один из основополагающих принципов ведения войны по Клаузевицу, требующий сосредотачивать на основных направлениях максимальную боевую мощь, оставляя на вспомогательных минимум сил и средств.
[12] Игрок в бейсболе, подающий мяч.
[13] «Юнайтед Пресс Интернешнл», второе после «Ассошиэйтед пресс» по величине информационное агентство США; входит в число крупнейших мировых новостных агентств.
[14] Профессиональный бейсбольный клуб из Бронкса, один из старейших и титулованных клубов в этом виде спорта.

Спасибо большое.

Я наконец-то смог (смогла, смогло) разобраться в многочисленных вспомогательных подразделениях, которые Хакворт упоминает на страницах своей книги. Пока даю примечаниями в этой главе, потом при редактуре всего перевода перенесу.

*****

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Провинция Киенфонг
25 марта 1969 г.

Триумф «Крутых» оставил батальон без сил, как школьных «звезд» после бурной всенощной вечеринки. Мы здорово поработали и были измотаны. Но, поспав всего шесть часов за три дня, утром двадцать пятого числа я проснулся бодрым, как шестнадцатилетний подросток после первого свидания с мисс Конгениальность. [1]
Прямо возле нашего командно-наблюдательного поста командир штабной роты Боб Джонсон устроил выставку всего того, что мы захватили у недавно ушедших навсегда вьетконговцев: безоткатные орудия, минометы, пулеметы, около сотни АК-47 и коммунистический боевой флаг батальона №261A с серпом и молотом, в центре которого была приколота фотография дядюшки Хо. Боевая добыча стала отличным подспорьем для поднятия боевого духа «Крутых», и я знал, что эти АК немного облегчат Джонсону его программу по «снабжению» за счет местных ресурсов. Я также знал, что если мы продолжим давить, то найдем в джунглях еще немало добычи и мертвых тел.
Накануне вечером, как раз когда мы выехали с кладбища батальона №261A, к нам прилетел Джон Хейс. Никогда не позволявший подразделению сидеть на месте после боя, даже такого победоносного, как у нас, он хотел знать, что я задумал на эту ночь и на следующий день.
Чтобы помочь нам в охоте, двадцать пятого числа мы снова привлекли дополнительные средства — «Бумерангов» и кавалерийскую роту «Черных ястребов», наших смертоносных товарищей по оружию. [2] «Роту “Клеймор” подберут и высадят рядом с их ночными засадными позициями», — сообщил я Хейсу. Роту A/6/31 перебросят вертолетами обратно на БОП «Мур», где она вернется к своему 6/31-му батальону, а рота «Алерт», два взвода роты «Бэттл» и снайперы вернутся на свои огневые базы и будут готовиться к последующим операциям.
Мы обсудили мои планы на следующий день. Роте «Алерт» вместе с «Бумерангами» Палмера я выделил северную часть зоны ответственности БОП «Денжер» с задачей проверить квадрат десять на десять «кликов» рядом с тем местом, где батальон №261А совершил ошибку, зацепив роту «Даггер». Тем же вечером на закате, Палмер перебросит половину роты «Алерт» для работы на земле и организации засадной позиции в глубине территории противника, в то время как рота Кавалерии «Черных ястребов» и один взвод из роты «Бэттл» выдвинутся ближе к месту нашего боя с батальоном №261А. Хейсу я сказал, что «Чарли» могут наведаться сюда в поиске своих убитых и пропавших без вести и проверить, что мы сделали с его базовым лагерем. Если это произойдет, то взвод роты «Бэттл», мой молот, врежет по ВК прямо напротив оставшейся части роты, выполнявшей роль наковальни.
— Хорошо, — кивнул Хейс. — А что насчет роты «Даггер»?
— Сэр, — сказал я, — вы не будете возражать, если я отправлю «Даггер» обратно в Донгтам? Пусть ребята напьются, съедят по стейку, немного пошалят на базе. Покажем тыловым засранцам, как выглядят боевые солдаты.
Численность тыловых «ремфов» в Донгтаме превосходила «ворчунов» в соотношении десять к одному. Во Вьетнаме слово «засранец» использовалось либо как вызов на бой, либо как ласковое обращение к своим близким приятелям. Большинство «ремфов» к последней категории не относилось.
Хейс посмотрел на меня с непроницаемым лицом.
— Ты же знаешь, что это противоречит внутренним правилам дивизии. Они должны оставаться здесь и вести подсчет вражеских трупов.
Я почувствовал, как у меня поднимается температура. С первого дня службы в 9-й дивизии я пришел к выводу, что Юэллу и Ханту было по барабану, сколько погибнет их людей, насколько они устали или необучены, — лишь бы у противника росло количество трупов. Всегда был уверен, что Хейс чувствует то же самое, что и я.
— Они заслужили передышку, Джон. Они вытянули на себя врага, преследовали его, запечатали и уничтожили — классика! Они добыли более чем достаточно гребаных трупов, чтобы купить себе выходной!
Он усмехнулся, довольный тем, что я заглотил наживку.
— Валяй! — произнес он. — Перебрасывай остатки батальона в соответствии со своим планом, и отправляй роту «Даггер» в Донгтам. Транспорт я обеспечу.
Хейс был именно тем человеком, который был готов пойти наперекор правилам ради блага своих людей.
— Не могли бы вы еще организовать завтра вручение генералом Юэллом нескольких наград бойцам роты «Даггер»?
— О, Господи, — вымолвил комбриг.
Я знал, о чем он думает — дай этому парню гранату, так он попросит артиллерийский дивизион, — но тем же вечером он мне перезвонил.
— Генерал Юэлл согласился. Но это значит, что мы с тобой тоже должны быть там. Я заскочу за тобой около полудня на своей «птичке», лады?
Меня это не устраивало. Я хотел поохотиться на «Чарли».
— Я бы предпочел, чтобы поехал Мергнер, — ответил я. — Он уже вернулся в Донгтам и прикрывает наши тылы.
— Поедешь ты. Увидимся завтра около 12:30. Конец связи.
На следующее утро, еще до того, как прокричал первый петух, вертолеты «Бумерангов» и «Охотников за головами» [3] вступили в бой, уничтожив одного вьетконговца. Рота «Алерт» захватила одного пленного. В течение следующих двух часов «Охотники за головами» уничтожили еще четырех гуков.
Пока «Алерт» наносила первые удары, Воздушная кавалерия охотилась вместе с 1-м взводом роты «Бэттл». В 11:30 разведывательные вертолеты засекли ВК в лесной полосе рядом с разгромленным базовым лагерем батальона №261A, и остальная часть роты «Бэттл», сидевшая на посадочной площадке на базе «Денжер», была приведена в состояние полной боевой готовности, чтобы либо усилить 1-й взвод лейтенанта Роджера Кеппела, если у того возникнут проблемы, либо выступить в качестве наковальни.
Сержант третьего взвода Рон Салсер, высокий и худой как рельс выпускник краткосрочных курсов младших командиров, у которого здравого смысла было больше, чем коров в Техасе, вспоминает этот момент: «Мы собирались просто отсидеться на огневой базе, как вдруг нам сообщили, чтобы все собирали свое снаряжение и строились — за нами должны были прилететь вертолеты. Затем нам сказали, что вертолетов какое-то время не будет. Мол, пошевеливайтесь и ждите. Так что все просто расслабились, сняли рюкзаки и прислонились к ним».
Примерно в это время приземлился вертолет с актерами из телевизионного сериала «Высокий Чапаррель», [4] четверо из которых были в мини-юбках. Салсер заговорил с высокой красивой брюнеткой родом из городка Темпл, в штате Техас, расположенного недалеко от его родного города. «Вьетнамская девушка, разносчица воды, сильно разозлилась, — вспоминает он. — Ей сказали, чтобы она уходила, потому что скоро прилетят вертолеты, но один из парней тащился, медленно наслаждаясь кока-колой, и она никуда не собиралась уходить, пока не получит бутылку обратно. Поэтому я забрал у парня бутылку колы и забросил ее как можно дальше в ту сторону, куда мне хотелось, чтобы она ушла. Я думал, она просто пойдет и возьмет ее. А девушка из УСО смотрела на меня как на сумасшедшего, — мол, зачем я это сделал?
Примерно тогда я почувствовал странное прикосновение к своему плечу, словно Бог положил туда руку и сказал мне, что сегодня мой день, что меня ранят, но я не умру. Это было самое странное чувство в мире, как будто сквозь меня прошел холодок, как будто я на секунду остался там один. Неважно, что вокруг меня было двадцать человек, — я был там один. У меня не было никаких сомнений в том, что меня ранят, — это было знамение, словно прямой телеграф в мой разум».
Там же находился Арлес Браун, хромающий в своем в гипсе — его первый номер, пулеметчик Эл Джей Хендерсон, случайно уронил ему на ногу двадцатидвухфунтовый пулемет М-60 — и был не слишком рад, что рота отправляется в бой без него. Но когда он увидел актрис, то решил, что это не самая плохая, по его мнению, сделка. «Вы, ребята, позаботьтесь о “Чарли”, — сказал он. — А о женщинах позаботится Арлес».
Около полудня, как раз перед тем, как Хейс должен был меня забрать, командир подразделения Воздушной кавалерии решил отправить Кеппела проверить, что обнаружили его разведывательные вертолеты. Но я попридержал остатки роты «Бэттл», так что Салсер получил временную отсрочку от своей судьбы, а Арлес Браун — еще немного времени, чтобы побыть со своими товарищами.
Находясь в вертолете над местом контакта с противником, Кеппел получил сообщение о том, что его взвод высаживается, а «птички» уходят на северо-запад. Эл Джей Хендерсон, пожевывая сигару, летел рядом с медиком Дэном Эвансом; напротив них сидели Ларри Фолкенберг и «Слим» Холлеман. Хендерсон смотрел на быстро приближающееся широкое поле, на котором находилось место высадки, и у него появилось нехорошее предчувствие.
— На таком же открытом месте мы потеряли четверых, — пробормотал он, указывая сигарой на площадку приземления. — Я начинаю уставать от этого дерьма.
После того, как «ганшипы» Кавалерии прошлись огнем по опушке деревьев, где были замечены вьетконговцы, «слики» зашли на площадку, и 1-й взвод Кеппела вырвался на палящее Солнце. Объект их действий пересекало почти пересохшее русло ручья, от которого до линии тропического леса тянулись высокие заросли сорняков. Длительное отсутствие дождей выжгло рисовые поля до твердости кирпича.
Кеппел быстро разделил свой 1-й взвод — «Бэттл Красный» — на две подгруппы. Одна, под командованием сержанта Дональда Уоллеса, двинулась по правую сторону от сорняков; вторая, возглавляемая самим взводным, пошла слева, в то время как над головой пролетали «Кобры» Кавалерии, окучивая линию деревьев НУРСами и огнем миниганов.
«Мы двигались обычным порядком, с головным дозором впереди, — вспоминает Кеппел. — Ответного огня практически не было, всего несколько выстрелов».
«Как обычно, мы подождали, пока вертолеты не обработают опушку, — вспоминает Ларри Фолкенберг. — Повсюду летали пули, с деревьев слетали ветки. Было очень шумно.
Меня ранило почти сразу, пуля попала в грудь и прошла через весь правый бок. Жгло как огнем. Я попытался натянуть на себя амуницию и увидел, что по ней течет кровь. Попробовал встать, но, кажется, упал вперед и стал звать на помощь. У меня отказало легкое. Потом я снова попытался встать, и Фрэнк Эллис толкнул меня обратно. Он вместе с еще одним парнем продолжали отвешивать мне пощечины, потому что не хотели, чтобы я совсем отключился. После этого я почему-то думал только о доме. Думал о маме с папой и начал молиться, чтобы мне удалось выбраться живым и просто вернуться в этот мир».
«По сей день не знаю, как оказался впереди всех, но, оглянувшись, заметил, что я один, — рассказывает медик Дэн Эванс. [5] — Все остальные лежали позади меня на земле или в канаве. Вертолеты шумели так сильно, что я больше ничего не слышал, но точно видел, как лейтенант Кеппел жестами показал мне пригнуться. Можете не сомневаться, я очень быстро шлепнулся о землю, и хорошо, что так сделал — по ту сторону от сорняков шла ожесточенная перестрелка».
Эванс ползком вернулся к руслу ручья, но услышал, что Фолкенберг ранен и ему срочно нужен медик. «Я ни за что не позволил бы Доку Эвансу отправиться туда одному, — сказал взводный сержант Марти Майлз. — Он заботился о нас, а мы заботились о нем. Так было заведено. Помню, как я кричал: “Не высовывайся!” — когда вместе с ним выдвигался в сторону Фолкенберга».
Используя в качестве укрытия русло ручья, Эванс и Майлз добежали примерно до того места, где, по их мнению, должен был находиться раненый. «Я выглянул из-за берега, — говорит Эванс. — Вот дерьмо! Фолкенберг находился прямо перед вражеским бункером — с того места, где я находился позади него, я мог видеть головы вражеских солдат.
Сержант Грегори из гранатомета М-79 выпускал в бункер гранату за гранатой, а Хендерсон и Риз вели огонь из пулеметов М-60, а остальные бойцы отделения стреляли из своих М-16. Кто-то постреливал по деревьям на случай, если там есть снайперы. Мы проползли прямо через их огонь».
Фолкенберг был в сознании, но в шоковом состоянии, весь правый бок был залит кровью. Эванс сорвал с него жилет и быстро наложил повязку на входное отверстие. Затем, когда он перевернул раненого на живот, чтобы обработать выходную рану, Фолкенберг начал выплевывать коричневые сгустки. Эванс решил, что он отхаркивает куски своих легких.
— Господи, Боже мой… — произнес Майлз.
«На минуту они и впрямь засуетились, — вспоминает Фолкенберг с блеском в глазах, — пока я не сказал им, что это просто конфеты — мои любимые ириски».
В день боевого выхода он получил посылку от матери и брата, в которой было несколько конфет вместе с «Кулэйдом», [6] который, как они знали, он очень любил. Боец высыпал сладкий порошок в свою флягу, чтобы перебить вкус «Халазона», и как раз сосал несколько комочков ириса, когда его ранило.
Облегчение длилось недолго. «Я был беспомощен, — вспоминает Фолкенберг. — Помню, как при каждом вдохе у меня в спине булькало, и я слышал, как ребята говорили: “О, черт возьми, это херово!”
Вернувшись на БОП «Денжер», я получил сообщение от командира Воздушной кавалерии о ранении Фолкенберга, а также донесения из роты «Алерт» о том, что ее охота внезапно сошла на нет. Один раненый не представлял угрозы для выполнения боевой задачи, тем более что, похоже, я оказался прав насчет того, что ВК пробираются обратно, поэтому быстро произвел нужные перестановки. Поскольку район действий роты «Алерт» кипеть перестал, а район роты «Бэттл», наоборот, начал разогреваться, я велел Неву Бамстеду вернуть Билли Уинстона и «Бумеранги» на базу и поставить их в резерв. Они станут силами быстрого реагирования на случай, если «Бэттл» с чем-то столкнется — нам не хотелось одновременно вести два боя на двух разных направлениях.
Логистика также требовала принятия решения, и в первую очередь это касалось общего времени налёта. Когда мы получали наряд сил вертолетов, в нем указывалось только количество полетного времени на этот день; превысить лимит времени означало получить по рукам от вертолетного гестапо Ханта, которое бдительно следило за тем, как командиры используют свои «птички». Если вы плохо ими управляли и не отпускали в соответствии с графиком, вас ждал ад, и могло пройти немало времени, прежде чем вы получите их снова.
Чтобы понять, во что на самом деле ввязывается рота «Бэттл», было еще слишком рано. Поскольку я собирался лететь в Донгтам вместе с полковником Хейсом, за старшего предстояло остаться Бамстеду. Я решил, что если дам ему четкие указания, то за те несколько часов моего отсутствия, никаких косяков не случится. Посему я объяснил ему задание, как учитель объясняет урок медлительному школьнику.
— Отправь туда оставшуюся часть роты «Бэттл», чтобы усилить 1-й взвод, — сказал я ему. — Разведайте поле боя. Если вам удастся сбить одинокого гука, тем лучше, но ни в коем случае не втягивайтесь в затяжной бой.
Меньше всего мне хотелось, чтобы он ввязался в тяжелое боестолкновение. Я не доверял ему как боевому командиру, все больше и больше убеждаясь, что этот человек просто не приспособлен вести реальный бой, — ну разве что с помощью жирного карандаша в школьном классе для мальчиков в Форт-Беннинге.
— Ты понял указания, Нев?
— Так точно, сэр, — заверил он меня, готовясь покинуть БОП «Денжер» на нашей «птичке» управления и связи с небольшой группой управления из штаба батальона, чтобы возглавить охоту. — Я понял.
С урчанием в животе я вылетел вместе с Хейсом в Донгтам. Я гордился тем, что генерал Юэлл лично награждал солдат роты «Даггер» за их мужество — Серебряными звездами, Бронзовыми звездами и армейскими медалями за доблесть. Они сыграли ключевую роль в сражении и заслуживали того, чтобы их отметили особо. Но на протяжении всей церемонии меня не покидало чувство тревоги. Три оставшиеся мои роты находились в поле, и мое место было рядом с ними.
— Пойдем, — сказал Хейс после церемонии награждения. — Угощу тебя пивом.
— Спасибо, но нет, мне пора возвращаться.
Он смотрел на меня пару секунд, а потом произнес:
— Это приказ.
Я видел, что он прикалывается надо мной, стараясь не улыбаться.
— Послушай, — ответил я, — там «Чарли» и я беспокоюсь о Бамстеде. Мне следовало поручить руководство операцией Мергнеру.
— Господи, Хак, да угомонись ты! Ты выглядишь так, будто тебе самому не мешало бы немного отдохнуть. — Затем он, должно быть, увидел мой взгляд. — Ладно, — добавил он. — Давай в седло.
Донгтам находился примерно в сорока «кликах» от БОП «Данжер». По пути я переключил рацию в вертолете Хейса с частоты его бригады на частоту моего батальона и связался со своим КНП.
— Доложите обстановку! — запросил я, надеясь на лучшее и ожидая худшего. Я нутром чуял беду.
Сержант Крейг Провин, сообразительный, уравновешенный и преданный своему делу штабной сержант, доложил:
— Рота «Бэттл» ведет бой. В 12:50 «Бэттл Красный-6» — Кеппел! — встретил, по оценкам, отделение ВК. Майор Бамстед вывел остальную часть роты в 13:23 к западу от взвода «Бэттл Красный». «Бэттл-6» находится на земле. «Команчи» [7] докладывают о двух пулеметах и по меньшей мере двух РПГ на опушке леса перед «Бэттл Красным». В 14:00 майор Бамстед направил роту «Алерт» к северу от роты «Бэттл» с задачей перекрыть пути отхода с севера.
Плохие новости.
Я глубоко вздохнул. Брэдли Тернер, заместитель командира роты «Бэттл», замещал Бобби Кнаппа, который вместе с Доком Холли находился в отпуске на Гавайях. Тернер командовал ротой, но у него никак не хватало опыта для ведения полноценного боя.
— Потери? — спросил я.
— Наши потери: «Бэттл» — четверо раненых; «Алерт» — потерь нет. Вьетконг: тринадцать убитых, — доложил Провин. — Рота «Алерт» взяла четырех пленных. Один «ганшип» из состава «Бумерангов» сбит. Экипаж в порядке, «птичку» поднимают.
Мне это совсем не казалось похожим на «Не втягивайтесь в затяжной бой». Я вызвал Бамстеда.
— Доложи обстановку!
— Все в порядке. — Он говорил так бодро, как я его никогда не слышал. Не было смысла выпытывать у него подробности.
— Я нахожусь в «птичке» полковника Хейса. Мы будем на вашей позиции через один ноль минут. Там меня высадят, а вы подберете.
Пока мы добирались до места боя, я увидел, что все было таким же гладким, как колючая проволока, окружавшая базу «Денжер». Роте «Бэттл» доставалось по полной программе.
Мы пролетели над рисовым полем, окаймленным густыми зарослями деревьев, и я видел, как идет бой — парни из роты «Бэттл» находились практически без прикрытия на поле шириной 400 ярдов. За линией деревьев притаился враг, имевший хорошее пространство для ведения огня. На стыке рисового поля и деревьев неподвижно лежали два моих солдата, сразу за ними прижималась к земле небольшая кучка людей, а еще дальше, на открытом рисовом поле, и в протяженном и глубоком русле ручья лежало по меньшей мере два отделения. Замыкающее подразделение не могло выдвинуться вперед, не попав под обстрел, а угодившие в ловушку бойцы впереди не могли отойти — если бы они попытались, то стали бы заметны, как черные медведи на льдине.
Было очевидно, что эти ублюдки из Вьетконга «схватили их за пояс» — т.е. не выдали своих позиций, пока американские войска не оказались прямо перед ними. Проверенная тактика. Они открывали огонь только тогда, когда мы оказывались с ними бок о бок. Наши парни находились так близко к противнику, что мы не могли работать из тяжелого вооружения, не убив своих людей.
Большинство пехотных боев во Вьетнаме проходило именно в таких условиях. Американцы натыкались на подобную засаду, их уничтожали, а оставшиеся в живых оказывались в ловушке под вражеским огнем. После этого бой сводился исключительно к попыткам вызволить попавших в беду — так, как это сейчас и происходило.
«Господи, — думал я, — каким образом Бамстед и командиры роты “Бэттл” умудрились попасться на эту старую уловку? А главное, что, черт возьми, мы собираемся с этим делать?» Я договорился с Хейсом, где он меня высадит, и остался стоять посреди большого гребаного рисового поля в полном одиночестве. Это было по-настоящему мучительный момент. Потом капитан Брюс Палмер, летчик моего вертолета управления и связи, спустился вниз, я запрыгнул на борт, и мы покружили над полем боя, чтобы я мог поближе рассмотреть то, что представлялось безвыходным положением. Использовать нашу «большую дубинку» — авиацию и артиллерию — без риска поразить своих же ребят из «головняка», я не мог, так что моей первоочередной задачей было обеспечить им рывок назад. Но как? За двадцать три года службы я никогда не сталкивался с более сложной тактической проблемой.
Ситуация покатилась к катастрофе после того, как Фолкенберг упал, а я остался без денег в Донгтаме. «Когда попали в Фолкенберга, мы остановили свое продвижение вперед, — вспоминает Кеппел. — Майор Бамстед велел нам оставаться на месте, пока мы оказываем ему медицинскую помощь». Как только Фолкенберга эвакуировали, Док Эванс и его носильщики вернулись к руслу ручья и забрали свое снаряжение. Затем Кеппел отвёл весь 1-й взвод назад, пока тактическая авиация, артиллерия и вертолёты делали своё дело.
Артиллерийское подразделение Южновьетнамской армии, поддерживающее роту «Бэттл», открыло беглый огонь. Лейтенант Росс Стерлинг, ротный передовой артиллерийский наблюдатель, решил, что артиллеристы АРВН более опасны, чем Вьетконг. Ему нужна была точная стрельба, а не «дружественный» огонь по своим товарищам. В начале боя подполковник Питер Виттерейд, командир артиллерийского дивизиона, запросил по радио у Донгтама разрешение перебросить на «Чинуках» батарею «С», расположенную на БОП «Денжер», поближе к нам, чтобы она оказалась в зоне досягаемости стрельбы. Однако в дивизии, бдящей за временем общего налета вертолетов, отклонили его просьбу, заявив, что это «преждевременно». Затем Стерлинг попытался привлечь к делу ВМС США, вызвав огневую поддержку с крейсера с его большими орудиями, который находился в пределах досягаемости. Моряки стреляли так же нестабильно, как и артиллеристы АРВН, поэтому он велел им прекратить огонь и «вернуться к своей игре в карты».
Тем не менее, тактическая авиация ВВС США была на высоте, вместе с вертолетами-«ганшипами» нанося удары по линии деревьев, вызывая полное опустошение.
«Я был поражен тем, как в лесной чаще разрывались бомбы, и их мощностью, — рассказывает Кеппел. Он взглянул в снайперский прицел и увидел лишь разрушения. «Пятидесятифутовые деревья разлетались, словно ветки. Я лежал на открытой земле, а эти 500-фунтовые бомбы падали на вражеские позиции, — вспоминает пехотинец Том Биверс. — Когда они взрывались, меня подбрасывало с земли».
Вскоре после того, как высадились остальные бойцы роты «Бэттл», один солдат Вьетконга «с оружием, в черных пижамных штанах и темной рубашке», как отметил Эванс, выбежал с криками из дыма и огня с опушки. Один из снайперов Ларри Талера, Дэн Конни, который в этот день работал с ротой, прострелил ему сердце с 400 ярдов.
Сержант Майлз решил, что в отличии от большинства бойцов «Бэттл», ВК не переживут такого избиения — выбежавший гук должен был быть последним человеком в том лесу. Там не должно было остаться ничего и никого, кроме уничтоженных деревьев, воронок от бомб и мертвых гуков.
Находившийся на месте Тернер получил от Бамстеда приказ зачистить объект и приказал роте выдвинуться вперед и занять опушку. Тернер приказал 1-му и 2-му взводам атаковать параллельно с фронта, а 3-му взводу обойти с тыла. Кеппел велел сержанту Уоллесу поставить двух человек в головной дозор с передовым охранением сразу позади них, за которыми должны были следовать остальные солдаты взвода. Такое построение было типовым порядком действий в батальоне, чтобы нейтрализовать вьетконговскую тактику «захвата за пояс».
Очень одинокое острие копья — а это была более чем самая опасная работа во Вьетнаме — составили Дой, «тигриный скаут» 1-го взвода, и рядовой первого класса Эрл Хейс. Позади них в тридцати ярдах шли сержант Уоллес вместе со своим радиотелефонистом Роном Миллером, Марио Сотелло и Джим Фабрицио; остальные солдаты взвода, по приказу Кеппела, оставались в ста ярдах дальше.
Увидев, что в головном дозоре всего четыре человека, взводный велел Уоллесу взять еще одного солдата. Уоллес выбрал Джо «Слима» Холлемана, но тот взбунтовался, заявив, что уже слишком много раз ходил «в головняке» и не собирается делать это снова.
— Иди сюда! — рявкнул Уоллес.
— И не подумаю, приятель. Я свое дело сделал.
— Выполняйте приказ, Холлеман! — крикнул Кеппел.
Наконец тот пошел, волоча за собой по земле винтовку. «Я тогда подумал, что они, наверное, наблюдают за всем этим, — вспоминает Кеппел, — типичное американское подразделение у них на глазах».
Дой, все еще стоявший впереди всех, с Хейсом за спиной, медленно двинулся к линии деревьев. За ними последовали Фабрицио и Холлеман, затем Уоллес, Миллер и Сотелло. Далее двинулись остальные бойцы отделения Уоллеса во главе с Тимом «Медвежонком» Бауэром. Параллельно второму отделению шло первое отделение, возглавляемое сержантом Биллом Грегори. В промежутке между первым и вторым отделениями передвигалась группа управления взвода, в которую входили Кеппел, радиотелефонист Боб Итон, Чарли Риз с пулеметом М-60, взводный сержант Марти Майлз и Док Эванс.
«На самом деле, мы были разбросаны друг от друга гораздо больше, чем на привычные пять ярдов между людьми, — рассказывает Док Эванс. — Дой с Хейсом уже были почти у самой линии деревьев, в то время как бóльшая часть 3-го взвода все еще находилась в русле ручья, где действиями руководил лейтенант Тернер. Примерно в двадцати ярдах слева, параллельно нам, двигался 2-й взвод».
В дымящемся лесу их молча ждали четыре сотни хорошо вооруженных вьетконговцев из главных сил под управлением штаба провинции Диньтыонг. Их основу составляли подразделение безопасности Вьетконга №279, остатки батальонов №261A и №261B, усиленные войсками НВА и, возможно, какими-то группами из батальона местных сил №514C. Это было израненное в боях подразделение. Укрывавшиеся в своих бункерах во время налетов тактической авиации и «ганшипов», эти закаленные бойцы теперь наблюдали за приближением двадцати четырех человек из взвода Кеппела, выжидая подходящего момента.
Как раз в тот момент, когда Дой с Хейсом вошли в лесную чащу, вьетконговцы «схватили за пояс».
«Они ждали, пока мы не окажемся там, где им нужно, где они смогут нас хорошо достать, — говорит Эванс. — Кто-то отдал приказ начать засаду именно в тот момент, потому что все они начали стрелять одновременно. Пулеметы и сотни автоматов АК-47. Они стреляли в Доя и Хейса, а также во всех остальных. В Доя просто продолжали попадать, снова и снова. Наверное, он умер мгновенно».
Потом Фабрицио рассказывал Доку Эвансу, что видел, как пули прошили насквозь Хейса. «Эрл повалился назад — он умер еще до того, как упал на землю».
— Ложись! — крикнул Уоллес.
Рация Миллера оказалась повреждена, и Уоллес потерял связь с Кеппелем. Он не мог сказать, живы или мертвы его дозорные. Приказав Миллеру найти «Медвежонка» Бауэра, своего помощника командира отделения, и поручить ему командование, он вместе с Сотелло начал продвигаться вперед, чтобы попытаться выручить людей в «головняке», исходя из предположения, что все они живы и попали впереди в ловушку. Каждый раз, когда артиллерия производила огневой налет, они с Сотелло поднимались и рывком бежали вперед, пока не добрались до Джимми Фабрицио. Тот сообщил им, что видел, как Хейса и «тигриного скаута» подстрелили и они погибли, и что прямо за ними находился Холлеман. Уоллес пополз вперед, пока не добрался до Холлемана, который был еще жив, взял его и потащил назад.
«Мы напоминали сидячих уток, — вспоминает «Медвежонок» Бауэр. — Это было ужасно. В тот день я нес гранатомет М-79. Мы оказались прижаты к земле без всякого укрытия, и я боялся стрелять, потому что перед нами находилось остальное отделение. Полнейший бедлам. Я продолжал выпускать из 79-го гранаты в лесную чащу, достаточно далеко от головного дозора — не хотелось задеть никого из наших ребят. Я расстрелял все свои гранаты, кроме трех, которые приберег, чтобы забрать с собой как можно больше ВК на случай, если дело до этого дойдет».
Справа от 1-го взвода Кеппела 2-й взвод, который сейчас в основном находился в лежачем положении, растянулся в колонну на расстоянии более 300 ярдов. Ни стенки рисовых полей, ни холмистая местность не защищали бойцов от непосредственного огня. В то же время 3-й взвод роты «Бэттл», по-прежнему благоразумно укрывавшийся в русле ручья, оставался в относительной безопасности. Пучки собранного риса, сложенные по всему открытому полю, обеспечивали маскировку, но как защита от огня они были еще менее эффективны, чем подушки, призванные остановить пули и осколки от гранат РПГ. «Я прятался за стогом риса высотой в один фут, — рассказывает взводный сержант Майлз. — Но знал, что эта чертова штука не укроет и не защитит меня. Это было все равно что натягивать одеяло на голову, чтобы защититься от землетрясения».
«Я находился словно в темноте, — говорит Кеппел. — Связи с передовыми подразделениями не было. Все было совсем не так, как в учебных упражнениях в Форт-Беннинге». Взводный сказал Майлзу, чтобы тот попробовал перебросить пулемет на правый фланг и открыть огонь, чтобы прикрыть отход Уоллеса и его людей. Повернувшись к ближайшему пулеметчику, рядовому 1-го класса Чарли Ризу, Майлз велел ему открыть огонь. Но стрельба противника усилилась, и когда Риз устанавливал пулемет на место, его ранило. Всех, кто стоял на колене на этом поле, срезало, как сахарный тростник в сезон сбора урожая. Эванс, казавшийся пуленепробиваемым, каким-то образом подполз к Ризу и начал латать его рану.
Кеппел продолжал ползти вперед. Приподнявшись на локте, чтобы спросить, не требуется ли пулеметчику медицинская эвакуация, он тут же получил пулю в грудь и перевернулся на спину.
— Мама, мамочка, — выдохнул он, чувствуя, как его охватывает страшная слабость. Офицер был уверен, что умирает.
— Док! — крикнул Майлз.
Схватив М-60 Риза, взводный сержант начал поливать заросли деревьев, пока Эванс под огнем вражеских автоматов начал ползти к своему следующему пациенту. Выходное пулевое отверстие Кеппела было огромным, размером с кулак, и он издавал булькающие звуки.
— Док, — слабо позвал он, когда Эванс подполз к нему, — док, возвращайся. Я все равно умру.
Но медик все равно пробирался к нему.
— Надо уводить отсюда своих людей, — бормотал Кеппел. — Надо вывести своих людей…
Эванс приподнялся на локтях, пытаясь наложить Кеппелу повязку. «Я все время отталкивал его и говорил: “Тебя сейчас убьют”», — вспоминает офицер. — Потом, через некоторое время, он вроде как перестал заклеивать рану, потому что бинт все равно не держался, и я просто засунул еще один перевязочный пакет в выходное отверстие и лег на спину, чтобы попытаться остановить кровотечение».
Переместить его невозможно, решил Эванс; они оба погибнут. Медик сказал Кеппелу, что ему придется дождаться ночи, прежде чем они смогут его эвакуировать, и, пообещав вернуться, уполз. Теряя сознание, взводный продолжал отдавать указания Уоллесу, но тот был прижат, и прижат крепко, как пряжка на поясе Вьетконга.
К этому времени 2-й взвод тоже оказался в глубокой заднице. Вражеский автоматический и снайперский огонь, который велся с линии леса и деревьев справа от 1-го взвода, сильно их потрепал.
Наконец, Эванс объединился с Риком Хадсоном, медиком 2-го взвода. Работая в паре, — один обрабатывал входные раны, другой — выходные, — они оба лежали на земле рядом с ранеными солдатами, а вокруг носились пули. «Мы так много ползали по твердой земле, что протерли дыры на своих штанах», — рассказывает Эванс.
Лейтенант Кен Карлтон, смелый летчик ударного вертолета «Охотников за головами», находился над полем боя от начала до конца. «Огонь с земли был просто сумасшедшим, — вспоминает он. — Воздух был наполнен вражескими зелеными трассерами. Мой “борт” получил несколько попаданий, но пока я командовал, то не потерял ни одного вертолета “Охотников”, потому что мы просто стреляли и до поры до времени не задавали никаких вопросов. Я видел головной дозор, находившийся в двадцати метрах от линии вражеских бункеров. Я сам был пехотинцем и, черт возьми, прекрасно понимал, что те, кто был там, находились между молотом и наковальней».
Майлз вызвал Карлтона по радиостанции PRC-25.
— Огонь по линии бункеров! — запросил он.
«Мы зашли на точку, зависнув внизу, — вспоминает Карлтон. — Я стоял на минигане и начал стрелять прямо перед “ворчунами”, направляя огонь на линию деревьев. Гильзы и звенья сыпались на пехоту, там решили, что мы стреляем по ним, и попросили прекратить огонь».
Затем вертолет Карлтона развернулся и зашел на цель под другим углом. «Мы летели параллельно линии деревьев, вспахивая местность. Я расстрелял все 3000 патронов к минигану, а пулеметчики, наверное, выпустили тысячу пуль. Стволы М-60 раскалились настолько, что я чувствовал их запах».
После этого Вьетконг усилил натиск, обстреляв 1-й взвод из РПГ. Во всей этой неразберихе Уоллес, Миллер, Сотелло, Холлеман и Фабрицио попытались прорваться. Они начали ползти, прижимаясь к земле. «Вертолеты все еще кружили вокруг, поэтому мы все вчетвером начали короткими перебежками возвращаться к роте, — рассказывает Уоллес. — Первым рванул Сотелло, затем поднялись мы с Фабрицио, но когда Холлеман не поднялся, мы упали обратно рядом с ним. Он был ранен в голову, из места за ухом начало вытекать серое вещество. Он еще дышал».
Пуля, на которой было выгравировано имя Холлемана, прошла сквозь пачку сигарет «Лаки Страйк», которую он держал под резинкой на шлеме, и пробив шлем, вышла за его правым ухом.
— Слим! — крикнул Уоллес, — не вздумай умирать у меня! Слышишь меня, придурок, не смей умирать у меня на руках!
Сержант наложил на выходную рану свой собственный индивидуальный пакет. В рюкзаке у Холлемана он нашел чистую пару носков и заткнул ими меньшую по размерам входную рану. Каким-то чудом он сохранил ему жизнь.
«В этот момент, — вспоминает Уоллес, — пуля ударила в селектор моей M-16, порезав осколками металла ладонь левой руки. Если бы пуля не попала в селектор, то попала бы в меня. Винтовке досталось больше, чем мне».
Когда Уоллес начал обматывать камуфляжным платком свою раненую руку, Фабрицио почувствовал, что по его ноге течет кровь, и начал кричать о помощи. Сержант спросил его, насколько все плохо. Тот ответил, что чувствует себя нормально, но думает, что потерял много крови.
Уоллес посоветовал Фабрицио взять ИПП и наложить на рану повязку.
— Я, наверное, потеряю сознание, если буду смотреть на нее, — ответил боец.
Тогда Сотелло и Уоллес подползли к нему и стали осматривать. Фабрицио продолжал орать, что в него «сильно попали и у него повсюду кровь».
Вдруг Сотелло заржал.
— Джеймс, это ранена твоя фляга, парень. Не ты!
Щелчки пуль над головами оборвали их смех.
Оказавшись прямо посреди раскаленной сковородки, бойцы роты «Бэттл» яростно сопротивлялись. Сержант Юджин О’Делл, крепкий пенсильванец, таскал тридцатипятифунтовое 90-мм безоткатное орудие, а многие солдаты 2-го взвода, помимо другого оружия и боеприпасов, несли к этому противобункерному оружию девятифунтовые гранаты. [8] О’Делл, объединившись с передовым артиллерийским наблюдателем Россом Стерлингом — временно лишившимся работы по огневой поддержке по причине отсутствия артиллерии, — и расположившись на открытой местности в коленях, словно на учебном стрельбище, начали залпами стрелять по линии вражеских бункеров смертоносно точным огнем 90-миллиметровки.
Когда О’Делл с помощью Стерлинга прицеливался по врагу, вокруг этих двух невероятно храбрых людей и не менее храбрых парней из 2-го взвода, подносивших им гранаты, роем носились пули. К тому времени, когда эта пара расстреляла все свои 90-миллиметровые фугасные боеприпасы, они выбили три пулеметных бункера противника и уничтожили дюжину других боевых позиций.
По своей специальности О’Делл был минометчиком, но незадолго до того, как в то утро рота выходила на боевой выход, первый сержант Томас Данн сказал ему: «Почему бы тебе не взять с собой 90-мм безоткатное орудие? Ты же из роты оружия! Ты ведь умеешь из него стрелять, верно?»
«Умею, не умею — какая разница, первый сержант? Я возьму его! — ответил О’Делл. Он тренировался в стрельбе из этого оружия на краткосрочных курсах младших командиров в Беннинге, но все свое время во Вьетнаме провел с 81-мм минометами. В лучшем случае придется импровизировать, но будучи хорошим солдатом, сержант послушался Данна, собрал боеприпасы, проверил свой «тромбон» и сел в вертолет, чтобы усилить первый взвод.
Расстреляв все фугасные гранаты, О’Делл со Стерлингом снова остались без работы. Последний вернулся обратно к поискам артиллерийской поддержки, а у О’Делла оставался один картечный выстрел, который отличался от осколочно-фугасных гранат — он стрелял стреловидными поражающими элементами по большой площади. [9] «Я зарядил этот снаряд, — вспоминает О’Делл. — И оставил 90-миллиметровый гранатомет на земле, чтобы использовать его в крайнем случае, если нас задавят, после чего отправился за парой парней, которых, как я видел, ранили или подстрелили».
Пробиваясь сквозь град пуль, он сделал три ходки, доставляя раненых к медикам. На четвертый раз он сам пополнил ряды пораженных, избитых и окровавленных. «Меня ранило в левую ногу зеленым трассером как раз в тот момент, когда я поднимал другого парня, чтобы отнести его к медику. Затем, когда я попытался подняться на ноги, в меня снова выстрелили — под правую лопатку, и это здорово сбило меня с ног. Мои очки отлетели в сторону, и я сказал себе: “Эй, ты больше не встанешь. Тебя ранили дважды, и в третий раз ты уже не встанешь!”».
Но враг все еще не покончил с О’Деллом. «Чарли» сосредоточились на двух «ворчунах», которые несли его в тыл. Пули взбивали землю вокруг них. «Парни бросили меня на бок, и повалились плашмя как раз в тот момент, когда две пули почти одновременно вонзились мне в заднюю часть тела».
В этот момент пуля вонзилась во Фрэнка Эллиса. Когда крупнокалиберная пуля попала ему в макушку, его шлем улетел в воздух не менее чем на двадцать ярдов.
«Я просто лежал с закрытыми глазами, пытаясь прийти в себя, — вспоминает О’Делл. — Было трудно дышать, и ничто не могло заставить меня открыть глаза. Я был слишком напуган — я слышал, что от шока при виде своих ран умирает больше солдат, чем от самих ран, а я хотел жить».
Пока сержант Крейг и Фредди Даунс пытались добраться до О’Делла и Эллиса, Крейг заметил около двадцати человек в военной форме, прокладывающих себе путь в лесу. На мгновение он подумал, что это американское подкрепление, но потом увидел, что «это были регулярные войска НВА».
Сержант перекинул О’Делла через плечо и побежал к канаве. Рядом с ним бежал Мелчер, держась за свою раздробленную руку, а Даунс тащил Эллиса, который каким-то чудом был еще жив, хотя ему снесло бóльшую часть черепа. Они добрались до укрытия в русле ручья, отдохнули, а затем побежали к приближающемуся санитарному вертолету.
Затем Даунс, все еще сжимая Эллиса, отвернулся от пыли, поднятой вертолетом, чтобы прикрыть глаза, и увидел, как к нему устремилась пара зеленых трассеров. «Одна пуля попала мне в грудь, вторая задела запястье и просто крутнула меня, пока я не упал — сверху на меня свалился Эллис».
Потом Даунс оказался на полу санитарного «борта», а тело Эллиса каким-то образом снова очутилось на нем, после чего Крейг затолкал в «птичку» О’Делла.
Как рассказывает Крейг, О’Делл, хотя и сильно ослабел от четырех ранений, «поднял мне большой палец вверх, когда “птичка” поднялась. Я увидел, как он подался вперед, и на мгновение подумал, что он вывалится прямо в открытую дверь. Но потом упал обратно внутрь».
«Мне пришлось держаться здоровой рукой, иначе бы я выпал, — вспоминает О’Делл. — Как раз, когда я собирался ослабить хватку, медик схватил меня и втащил внутрь».
Медик роты «Бэттл» Элайджа Фрейзер перевязывал раненых настолько быстро, насколько они поступали, пока пуля не вывела его из строя. Лейтенант Стерлинг как раз перевязывал ему рану, когда стал свидетелем случая из серии «один на миллион». Зеленая трассирующая пуля упала на грудь медика и быстро закрутилась волчком, пока лейтенант щелчком ее не отбил. Затем он подобрал медицинскую сумку Фрейзера, и передовой артиллерийский наблюдатель, уже побывший вторым номером расчета 90-мм безоткатного орудия, начал свою стажировку в качестве медика. Вернувшись на поле боя, он стал перевязывать и эвакуировать раненых солдат.
— Медик! Медик!
На крик раненого приполз медик третьего взвода Майк Хилл.
— Кажется, я вывихнул лодыжку, — произнес парень.
— Ты, тупой пиздюк! — взорвался Док Хилл. — Тут ребята умирают, а ты ноешь из-за вывиха лодыжки? И что, по-твоему, я должен с этим сделать?
Внезапно в ногу Хилла врезался что-то наподобие мешка с цементом. Он упал и попытался обработать рану, но быстро терял кровь и чувствовал, что впадает в шоковое состояние. Покопавшись в своей сумке, он нашел немного Дарвона и вколол его. [10] Когда он очнулся, то увидел, что его перевязывает сержант Крейг из 2-го взвода. «Слышали старую поговорку о том, что в бою атеистов не бывает? — говорит он. — Так вот, это правда. Я начал молиться: “Господи, я не могу придумать ни одной веской причины, почему ты должен меня отпустить, но я очень хочу жить”».
На смертельном поле боя Марти Майлз прополз тридцать ярдов и забрал себе пулемет M-60 Чарли Риза. С незащищенной позиции он выпускал ленту за лентой по боевым порядкам противника, пока у него не закончились патроны, после чего схватил рацию и спросил у боевого «борта» сверху, нет ли у них лишних патронов к 7,62-мм пулемету.
Его вызов услышал Карлтон. «Мы собирались покинуть район, чтобы пополнить боеприпасы и заправиться, — вспоминает он. — С вертолета управления мы получили сообщение, что у “ворчунов” мало патронов, поэтому собрали все, что у нас оставалось — четыре или пять сотен патронов калибра 7,62-мм, пол-ящика осколочных и дымовых гранат и, возможно, дюжину обойм для М-16. Пехота обозначила место выброски дымом, мы быстро подошли, зависли и все сбросили. Задерживаться надолго было нельзя — там было чертовски жарко. Зеленые трассеры ВК были преобладающим цветом».
Специальная авиапочта Карлтона спасла задницы 1-го взвода. «Это была просто манна небесная», — вспоминает Майлз.
В тот же момент сержанты «Медвежонок» Бауэр и Билл Грегори обрушили на вражеские позиции точные гранаты из гранатомета М-79. Снайпер Дэн Конни спокойно залег прямо посередине открытого поля, ведя себя так, словно он умер. На протяжении дня он уничтожил шесть снайперов ВК на деревьях, что как для «трупа» было очень хорошо.
Бауэр слышал ровные пулеметные очереди своего хорошего приятеля Эл Джея Хендерсона, парня, которого он считал «лучшим пулеметчиком M-60 в округе». Высокий чернокожий «ворчун» посасывал одну из сигар, которые постоянно добывал для него «Медвежонок», а за щекой, для надежности, еще и припрятывал щепотку жевательного табака, также любезно предоставляемого «Медвежонком». Он продолжал поливать огнем вражеские позиции, а Эусебио Фернандес, заменявший сломавшего ногу Арлеса Брауна, продолжал подавать ему пулеметные ленты.
«Казалось, Эл Джей был постоянно привязан к спусковому крючку», — вспоминает Фернандес.
Стреляя из гранатомета М-79, сержант Грегори кричал своему отделению:
— Ребята, черт бы вас все побрал! Не высовывайтесь! Назад! Назад!
«Все пошло кувырком, — говорит Бауэр. — Ты находился как бы в своем собственном маленьком мирке. Не мог поднять голову и не знал, что происходит с остальными людьми. Я расстрелял почти весь свой боекомплект, а потом ползал по округе и раздобыл еще немного патронов у раненых ребят».
Бойцы роты «Бэттл» сейчас оказались там же, где и солдаты, сражавшиеся при Геттисберге или в первых волнах десанта на Сайпане и в Нормандии, — на открытой местности, где их защищали только их жилеты, сражаясь с хорошо окопавшимся и укрепившимся противником. Когда моя «птичка» пронеслась над рисовым полем и линией деревьев, я увидел, что они не смогут вытащить свой головной дозор, а поскольку Уоллес и его люди все еще находились там, я понял, что не смогу эффективно использовать всю свою огневую мощь. Я также понимал, что если мы не найдем способ быстро переломить ситуацию, то погибнет еще много хороших людей.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Англ. Miss Congeniality — американский комедийный боевик 2000 года с Сандрой Буллок в главной роли.
[2] «Бумеранги» — циркулярный позывной 191-й вертолетной роты (ПВД Донгтам); «Ночные ястребы» — позывной 7/1-го эскадрона Воздушной кавалерии (ПВД Виньлонг).
[3] «Охотники за головами» — позывной взвода ударных вертолетов («ганшипов») 191-й вертолетной роты.
[4] Англ. The High Chaparral. Американский телевизионный сериал-вестерн, выходивший на экраны с 1967 по 1971 год.
[5] См. книгу, написанную Дэном Эвансом совместно с Чарльзом В. Сассером под названием «Док: взводный медик». Этот рассказ мы составили на основе обширных и скрупулезных заметок и советов, которыми Эванс щедро снабдил нас, а также на основе наших собственных интервью со многими выжившими в том бою (прим. автора).
[6] «Кулэйд» (Kool-Aid) — растворимый порошок для приготовления фруктовых прохладительных напитков.
[7] Позывной роты «С» 7/1-го батальона Воздушной кавалерии.
[8] 90-мм безоткатное орудие (по сути гранатомет) М67 было принято на вооружение американской пехоты в 1957 году, и до появления ПТРК оставалось основным противотанковым оружием пехотных подразделений. По штату в пехотном батальоне было 18 таких орудий.
[9] Противопехотный картечный выстрел М590 к гранатомету М67 представлял собой тонкостенный алюминиевый контейнер, который содержал 2400 поражающих элементов в виде стальных стрелок массой 0,5 грамм каждая.
[10] Дарвон (пропоксифен) — наркотический анальгетик из группы опиатов, по структуре близок к метадону, но обладает более слабым обезболивающим действием.

Спасибо большое.

В этом месте звучит композиция "Fortunate Son" группы Creedence Clearwater Revival.

*****

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Провинция Киенфонг
25 марта 1969 г.

За годы военной службы я не раз оказывался в довольно сложных ситуациях, когда мне казалось, что выкарабкаться мне помогут только госпожа Удача и мой Ангел-хранитель. Глядя вниз из вертолета, я молился, чтобы обе эти капризные дамы все еще держали меня в своем списке «А», [1] поскольку рота «Бэттл» сейчас очень в них нуждалась.
Бамстед, Тернер и Кеппел купились на одну из самых старых и смертоносных тактик, известную еще со времен Сунь-Цзы, и ставшую излюбленной уловкой Вьетконга: заманивание. Тот одинокий солдат, выбежавший из леса во время авиационных ударов, почти наверняка был приманкой, чтобы заманить наших солдат в смертельную «Г»-образную засаду. В журнале боевых действий батальона, в котором отражалось постепенное обнаружение вьетконговцев, рассказывается об остальной части этой истории: «Один солдат противника… два солдата… отделение…».
Сделав круг над полем боя, я увидел, что двое бойцов головного дозора, лежавшие ближе всех к опушке, почти наверняка мертвы. Они лежали на спине, — верный признак, поскольку раненые на поле боя почти всегда лежат на животе. Но так как пятеро солдат из головного отделения сержанта Уоллеса, находившиеся в ста ярдах за дозором, лежали на животе, прижавшись к земле, я подумал, что они могут быть живы. Но если это и так, то пройдет совсем немного времени, и они присоединятся к Дою и Хейсу.
Поначалу я не мог придумать, как быстро вытащить оттуда этих людей. На моем вертолете управления и связи, пилотируемый капитаном Брюсом Палмером, командиром взвода «Бумерангов», поддерживавшего нас в тот день, были радиостанции, которые могли связать меня с моими ротами, командиром бригады, артиллеристами, передовыми авианаводчиками ВВС США и поддерживающими нас боевыми вертолетами. Я знал, что смогу обрушить на «Чарли» достаточно грома и молний, но это могло стóить мне последнего шанса спасти то, что осталось от отделения Уоллеса. У меня под рукой есть вся эта огневая мощь, а я не могу ее применить, — и я чувствовал себя как азартный игрок с огромной кучей фишек, который не может бросить кости.
Поэтому я использовал все, что мог, начав с того, что не подвергало опасности бойцов роты «Бэттл». Сначала я попытался поставить дымовую завесу между моими ребятами и противником, используя зажигательные (с белым фосфором) и дымовые снаряды с батареи «С», которую наконец-то перебросили вперед из БОП «Денжер», а затем завесу, поставленную вертолетом. Но как только повалил дым, ветер переменился, рассеивая и его и «Вилли Питера» в разные стороны.
ВВС работали бомбами и напалмом, а ударные вертолеты вели интенсивный огонь НУРСами и миниганами, нанося удары как можно ближе к прижатому отделению Уоллеса. Но они не могли сосредоточить свой огонь прямо на линии бункеров ВК из-за опасения поразить Уоллеса и задеть остальных бойцов роты. И все же я надеялся, что наша тактическая авиация сможет нанести «Чарли» достаточно сильный удар, чтобы сержант успел убраться восвояси. Но он не двигался — мне еще было неизвестно, что был ранен Холлеман и что Уоллес его ни за что не оставит.
Солнце стремительно угасало, зловещий красно-оранжевый шар клонился к горизонту. И, по всей видимости, темнота позволит Вьетконгу закончить начатое и скрыться.
Там, на острие событий, Уоллес поддерживал своего товарища. «Насколько я знал, в роте даже не подозревали, что мы еще живы. Мы не могли бросить Холлемана на месте, но и не могли поднять его и понести, потому что в этом случае двигались бы слишком медленно. Я знал, что нас убьют — слишком много пуль летело в нас, огонь вокруг нас был слишком интенсивным. Но я не мог оставить его там, он был еще жив. Я просто не мог его бросить. И в тот момент я действительно не знал, что делать».
Пока Уоллес размышлял, как ему вытащить Холлемана, я решил испытать судьбу и вызвал своего летчика.
— Палмер, похоже, единственное, что мы можем сделать, — это сесть и забрать их самим. Спроси у своего экипажа, согласны ли они сделать такую попытку?
Я проинструктировал своих подчиненных о том, что хочу сделать, а Палмер, храбрый и закаленный в боях летчик, переговорил со своим вторым пилотом и двумя бортстрелками.
— Вас понял, мы сделаем это, — ответил он.
Нев Бамстед, Док Шварц, Боб Рейнольдс и радиотелефонист Билли МакАлистер дали мне зеленый свет.
У меня было восемь «ганшипов», собранных из состава «Команчей» и «Охотников за головами», — «Кобры» и «Хьюи», управляемые смелыми и умелыми экипажами.
— Делаем вот что, — сказал я Палмеру. — Наш «борт» садится, и мы быстро выдергиваем парней. Организуй огневую поддержку с остальных «бортов». Представь, что мы пехотное подразделение, которое ведет огонь и маневрирует. Каждую секунду, пока мы будем на земле, я хочу, чтобы над нами висел один «ганшип» и обрабатывал огнем вон ту линию деревьев. А когда у него закончатся боеприпасы, я хочу, чтобы он отошел, а следующий немедленно занял его место. Мне нужно, чтобы пока мы будем там, эта опушка леса постоянно была под огнем.
— Вас понял, сэр, — отозвался Палмер.
Вертолетчики никогда не видели и не слышали о подобной тактике ведения воздушного боя. В Форт-Ракере, в школе армейской авиации, ее никто не преподавал. Разумеется, пехотинцы обычно прикрывали своих товарищей в бою винтовочным и пулеметным огнем, — так почему бы не провернуть такое с вертолетами? Мне просто нужно было, чтобы враги засунули головы в норы и не стреляли, пока наша «птичка» не приземлится практически на них, не подберет Уоллеса и его людей и не улетит. Я был уверен, что мы справимся. На нашей стороне были шок, агрессивность и неожиданность.
— Палмер, ты готов? — спросил я.
— Так точно, сэр. — Его голос был спокойным и ровным.
Он быстро снизился, на мгновение зависнув перед линией бункеров, что помогло ему в маневре, так как у него заканчивалось топливо и он был легче. Застигнутые врасплох вьетконговцы ответили тем, что пригнулись, вместо того чтобы открыть ответный огонь. Ракеты и пули миниганов с вертолетов свистели вокруг нас, размазывая позиции ВК.
Там, на земле, Уоллес понял, что ситуация безнадежна. «Я не знал, какое решение принять. А потом посмотрел вверх, и тут в воздухе материализовался тот чертов вертолет, который направился прямо к нам. Я не думал, что он приземлится, но «борт» продолжал снижаться, направляясь к нашим позициям, и когда он подошел совсем близко, я увидел, что там, на полозьях, на фоне всего этого огня, стоит командир батальона. Поначалу, я никак не мог понять, какого черта он делает. Я имею в виду, что этого человека я определенно боялся — он бы сожрал вашу задницу без всякой причины, просто за то, что вы на него косо посмотрели».
Том Биверс тоже посмотрел вверх и увидел снижающийся вертолет. «Я не понял, кто это, — говорит он. — Потом кто-то крикнул: “Это полковник!” — и я произнес: “Не может быть!” Это напоминало сцену из фильма. Я не мог поверить, что кто-то мог так поступить».
Биверс был прав. Но это было не кино, и пули в нас летели вполне настоящие. И на этом поле боя были не актеры, а настоящие мужики, из которых выбивали все дерьмо.
Когда вертолет оказался в шести-восьми футах от земли, я спрыгнул с полозьев и побежал к прижатым солдатам. Сержант Уоллес подскочил, выпрямившись, как какое-то чучело солдата с раной на ноге и окровавленной рукой, и отдал честь.
— Крутой Рекондо, сэр! — крикнул он.
Я не мог поверить своим глазам и ушам. Что за чертовщина, что этот идиот — этот невероятно храбрый идиот! — делает? Вьетконговцы снова обстреливали нас, со всех сторон свистели пули — и с нашей стороны, и со стороны наших врагов, но одинаково смертоносные, — и тут Уоллес подает голос!
— Давай в вертолет! — И я подтолкнул его в нужном направлении, туда, где на земле лежал Холлеман. Уоллес схватил его за ноги, я — за плечи, и мы понесли его к «птичке».
«В вертолете уже было около девяти человек — летчик, летчик-штурман, два бортстрелка, думаю, что передовой наблюдатель, врач ВВС, я, он и Холлеман, — вспоминает Уоллес. — Мы положили Холлемана на пол, и я повернулся, чтобы забрать свое оружие — просто на автомате, оно было уже ни к чему, — но полковник схватил меня и развернул к вертолету. Затем он побежал назад, схватил Фабрицио за ремень и рубашку, поднял его и закинул на сиденье, а сам вскочил на полозья вертолета».
В любое другое время я ни за что не смог бы так легко поднять Фабрицио, пронести его в два счета дюжину ярдов и закинуть в вертолет. Но под воздействием адреналина, переполнявшего мое тело, он казался легким, как мешок с зефиром.
К этому времени Вьетконг уже понял суть игры, и их стволы нацелились на наш вертолет. Заглянув внутрь, я увидел Палмера, пригнувшегося за своей консолью.
«Трассеры летали везде — над вертолетом, между лопастями и корпусом, спереди и сзади “птички”, пролетали сквозь нее, — вспоминает сержант Гэри Дюбуа. — Все пулеметы гуков были нацелены на этот вертолет. Плексигласовые иллюминаторы кабины разлетелось, весь вертолет дымился и трясся. У меня еще мелькнула мысль, что он ни за что не взлетит».
С тремя дополнительными пассажирами вертолет управления и связи оказался настолько переполнен, что мне пришлось встать на полозья. Я схватил свой шлем и крикнул в микрофон:
— Давайте к чертовой матери валить отсюда!!!
У меня настолько пересохло в горле, что я мог только кричать. И хотя осознания страха не было, мой язык прилип к нёбу. Быстро глотнув воды из фляги, я попробовал снова.
— Давайте убираться отсюда!!!
На этот раз Палмер понял, о чем идет речь. Он развернул «Хьюи» как раз перед тем, как в том месте, где находилась хвостовая балка, просвистела граната РПГ. Если бы он не сдвинулся с места, мы бы просто превратились в мишень для ВК.
«Мы с Фабрицио протянули руки и ухватились за полковника Хакворта, — рассказывает Уоллес. — Я боялся, что он свалится с полозьев».
Внутри «птички» Док Шварц, исполняющий обязанности батальонного хирурга, занялся ранеными. Тем утром он вылетел вместе с Бамстедом, когда только начался бой, и решил, что ему необходимо быть непосредственно на месте. Он и представить себе не мог, что станет участником воздушной спасательной операции, настолько опасной, что она будет сниться ему в кошмарах на протяжении следующих тридцати лет.
«На полу распростерся солдат, — вспоминает Док Шварц. — У него было тяжелое ранение в голову. Я опустился рядом с ним на колени и стал оказывать ему помощь, как вдруг вертолет пронзила очередь. Я только что открыл ИПП, и пуля выбила его из моей руки. Еще несколько пуль пробили мою одежду и тропическую куртку. Я не мог поверить в происходящее, но у меня были люди, о которых нужно было позаботиться. Может быть, это и помогло мне взять себя в руки».
Сначала мы не могли полностью подняться в воздух. Количество свинца, летящего на нас с опушки леса, было настолько большим, что если бы вертолет не двигался и не двигался быстро, то вскоре мы все были бы в дырках, как кухонный дуршлаг. Наконец, «птичке» управления удалось приподняться, и, подобно очень большому кузнечику, одним большим прыжком мы отскочили на целых пятьсот ярдов от места обстрела, прежде чем снова с грохотом упасть на землю.
На фоне всего происходящего Фабрицио улучил момент, чтобы попросить у меня закурить. Он протянул руку из грузового отсека и схватил меня за жилет.
— Полковник, — произнес он, — у вас случайно нет с собой сигареты?
Должно быть, вредная привычка у этого парня была очень сильна!
Пятьсот ярдов — и мы оказались за пределами непосредственной зоны поражения ВК. Я тихо поблагодарил обеих своих дам за то, что они совершили чудо, в котором мы так нуждались. «Хьюи» проскочил еще пятьсот ярдов, потом еще, и вдруг мы оказались в воздухе.
Джон Хейс, который наблюдал за боем со своего вертолета, был не слишком доволен. «Были видны трассеры, пролетавшие через вертолет. Я подумал, что их там всех поубивало, — скажет он позже. — Просто удивительно, как им удалось оторваться от земли».
«К тому времени рота “А” была уже введена в бой, и полковник Хакворт хотел, чтобы летчик приземлился позади боевых порядков роты, — рассказывает Уоллес. — Но тот ответил ему, что не может этого сделать, потому что из-за большого количества попаданий не сможет снова взлететь. Поэтому мы направились на БОП “Денжер”».
Официальная запись в журнале боевых действий батальона гласит: «17:35. Командир батальона доставляет трех раненых с поля боя на БОП “Денжер”». Как и все официальные документы, эти слова отражают лишь сухие беспристрастные факты, почти ничего не раскрывая о волнительных обстоятельствах.
В 17:35 мы приземлились на базе, чтобы выгрузить сержанта Уоллеса, Холлемана, Фабрицио и Дока Шварца, который с того момента, как мы подобрали раненых, неистово работал над тем, чтобы сохранить им жизнь. Сержант настоял на том, чтобы помочь Доку с Холлеманом, делая ему искусственное дыхание под наблюдением Шварца.
«Потом они положили Холлемана на носилки и вынесли его, — рассказывает Уоллес. — И в этот момент мне сказали, что я не могу вернуться обратно — доктора схватили меня и начали снимать одежду, удалять грязь и перевязывать».
Ранение Уоллеса оказалось пятым по счету. Когда же он получил седьмое, но продолжал все еще уверенно держаться на ногах, приятели стали называть его «Человеческим магнитом» и «Старой намагниченной задницей».
Больше всего мне запомнилось, как мы приземлились в БОП «Денжер», и как один из парней из роты «Бэттл» смотрел, как сержант выбирается из подбитой «птички». «Чертов Уоллес», — произнес парень, покачав головой с ощутимой гордостью за то, что он тоже является частью «Крутых Рекондо», частью самой крутой, самой суровой, самой мужественной группы чертовых призывников во Вьетнаме.
Док Шварц подлатал Уоллеса и Фабрицио, а Холлемана эвакуировали в Донгтам. Что касается Миллера и Сотелло, то, как мне удалось выяснить, они воспользовались тем, что мы отвлеклись на высадку, чтобы оттянуться в тыл и присоединиться к остаткам взвода «Бэттл Красный».
Вертолет Палмера был списан. Он выглядел так, будто какой-то безумец поработал над ним топором. Однако во время эвакуации ни один солдат, сидевший в этой подбитой, перегруженной «птичке», не получил даже царапины, — что лично я считаю совершенно невероятным. Позже этот «борт» осмотрел летчик «Охотников за головами» Кен Карлтон, который сказал: «В нем было больше пулевых отверстий, чем заклепок. Брюхо было прошито от носа до конца хвостовой балки».
В разгар всего этого хаоса я связался по радио с лейтенантом Тернером и велел ему отвести людей к канаве, которую использовал Кеппел, реорганизовать подразделение, эвакуировать раненых и перераспределить боеприпасы.
Лейтенант Тернер ответил мне, что они все еще прижаты огнем противника.
«Сука, слишком много прижатых людей на сегодня!» — подумал я. Нам необходимо вытащить их оттуда.
— Подрывайте свои задницы и двигайте оттуда! — сердито гаркнул я по рации. — Уводи роту с поля и возвращайся в укрытие в канаве!
Через пять минут после того, как я доставил Уоллеса на базу «Денжер», я запрыгнул в другой вертолет управления с тем же Палмером за штурвалом и вернулся в бой. Через несколько минут я обнаружил, что за то короткое время, пока меня не было, лейтенант Тернер, вместо того, чтобы отходить, атаковал — с фатальными последствиями.
Радиотелефонист Тернера, Том Смит, сказал мне, что до лейтенанта дошел мой приказ, но вместо того чтобы отойти, он встал и бросился вперед. Придерживая рукой свой стальной котелок на голове, чтобы он не свалился, он начал перебегать от человека к человеку, приказывая им атаковать.
«Лейтенант Тернер подорвался и поравнялся со мной, — вспоминает сержант Тим «Медвежонок» Бауэр. — Также подбежал и плюхнулся рядом сержант Лестер из 2-го взвода.
— Мы собираемся продвинуться к линии леса, — сообщил он. — Лейтенант хочет убедиться, что там не осталось никого из “головняка”».
Тернер приказал 3-му взводу покинуть канаву и атаковать. «Все напоминало сцену из кинофильма о Гражданской войне, — рассказывает сержант Дюбуа. — Парни выскочили из канавы, и пошли в полный рост в атаку, и тут нас начали сбивать, как кегли в боулинге. Мы не успели пройти и десяти ярдов. Это было настоящее безумие».
«Я крикнул Тернеру, что уверен, что вертолет полковника забрал всех остававшихся в живых из головного отделения, — рассказывает Бауэр. — Но он либо не услышал меня, либо не обратил внимания, потому что вскочил и крикнул: “Давайте, все, подъем! Поднимаемся и атакуем ту опушку! Они даже в нас не стреляют!” Мы начали двигаться вперед, и тут разверзся настоящий ад, — продолжает он. — Справа от меня шел сержант Лестер, в него сразу же попали, он крутнулся и упал».
«Мы собирались развернуться в цепь и двигаться по открытому полю, — вспоминает Том Биверс. — Но по нам открыли шквальный огонь. Несколько парней были ранены. Я находился рядом с лейтенантом Тернером, когда его ранило в грудь пулеметной очередью. У него была большая зияющая дыра в подмышке, — добавляет Том. — Я сам лежал там вместе с радиотелефонистом Деннисом Ричардсом и сержантом Бауэром, и сказал: “Нам надо вытащить Тернера отсюда, иначе он умрет”».
В то время как вражеский настильный огонь прошелся по полю, сержант Бауэр прижался к земле, крича всем пригнуться. «Я видел бункер с пулеметом прямо перед собой, — вспоминает Бауэр. — При стрельбе из него валил дым. Казалось, что НУРСы просто отскакивают от него. Вспомнив, что когда мы продвигались, мне попадался на глаза лежавший на рисовом поле гранатомет LAW, я побежал назад и подобрал его. Когда я снова упал на землю, вокруг меня зазвенели пули. Подождав, пока “ганшип” сделает еще один боевой заход на бункер, и пока вражеские пулеметчики отвлеклись, я взвел гранатомет и, приподнявшись, прицелился из него и выстрелил. Должно быть, угодил прямо в амбразуру, потому что было очень громко, дымно, и этот чертов пулемет больше не стрелял».
Как и взводный сержант Рон Салсер, Ричардс рассказывал приятелям, что у него было предчувствие, что с ним что-то случится. «Я точно получу свое», — говорил он ранее в тот день. И оказался прав.
Как вспоминает этот момент Биверс: «Рядом с нами не оказалось носилок, поэтому в суматохе Деннис Ричардс схватил Тернера под мышки, а я схватил его за ноги. “Медвежонок” помог нам донести его до медиков… Раздался еще один шквал выстрелов, и пуля попала Деннису Ричардсу прямо в горло. Его развернуло на месте и он упал. Пуля попала ему в уязвимое место, в артерию, и с каждым ударом сердца кровь вытекала у него изо рта, и я сказал: “Перевернись на бок”, — и он некоторое время так полежал, а потом перекатился на спину и умер».
«Мы уже почти вернулись к Доку Эвансу, когда я услышал звук удара, — вспоминает «Медвежонок» Бауэр. — Мы все вместе с Тернером упали на землю. Я был весь в крови от Тернера, и Ричардса, и когда почувствовал ее, то подумал, что меня тоже ранили. Один из медиков крикнул: “Тернер мертв!” — а Биверс лежал на земле и думал: “Господи, упокой их души…”»
Тернер был слишком неопытен для такого жаркого боя. Он был чертовски хорошим командиром взвода и настолько хорошо справлялся с обязанностями замкомроты, заботясь о патронах, бобах и бумажной работе, что я решил, что он сможет вести дела в течение недели, пока Кнапп будет отдыхать на Гавайях. Это был плохой выбор. Его неопытность стóила ему жизни и отчасти стала причиной того, что случилось с ротой «Бэттл». Шкипер с бóльшим боевым опытом, такой как Кнапп или ДеРоос, не купился бы на замысел Бамстеда в стиле «э-ге-гей, давайте наваляем плохим парням!», а также знал бы, что так не бывает, чтобы ты «наехал» на окопавшегося противника и не огреб по-серъезному в ответ.
Услышав, что Тернер упал, Рон Салсер попытался подобраться к нему. «Примерно в это же время я почувствовал, как мимо моей головы пролетели пули, и повернулся, чтобы посмотреть, откуда стреляют. Справа, не далее, как в пятидесяти ярдах, находился бункер, и я увидел зеленый трассер, летящий прямо в меня. В голове щелкнула мысль: “Уберись с дороги, он летит прямо в тебя!” Это было просто невероятно, время как будто застыло. Пуля попала в меня и просто вышибла из меня дух. Оружие куда-то отлетело, я попытался встать и не смог. Не помню, чтобы рядом был кто-то еще, и не знаю, как оттуда выбрался Тернер. Все, что помню, — это то, что я вдруг оказался один, пытался пошевелиться, но безуспешно. Разозлившись на самого себя, я просто разорвал свою куртку и, увидев маленькую дырочку внизу грудной клетки, начал уговаривать себя: “Ну давай, вставай!” — боясь, что если потеряю сознание, то умру. Перевернувшись на левый бок, я потянулся рукой за спину и нащупал большую выходную рану. Тогда я скатал свою куртку и лег на нее, чтобы остановить кровотечение.
Внезапно, оглядевшись по сторонам, я увидел этих ВК в очень хорошо замаскированном бункере. Я не мог поверить, насколько близко они находились ко мне, — настолько близко, что я мог видеть белки их глаз и направление их взгляда. Мы смотрели друг на друга в упор».
Мышцы Салсера напряглись в ожидании выстрела. «Они начали обмениваться со мной взглядами, тыкать в меня пальцами и время от времени постреливать рядом со мной, смеясь. Но прошло совсем немного времени, прежде чем до меня дошло, что они не собираются приканчивать меня прямо сейчас, а хотят использовать как приманку. Тогда мне стало интересно, что и когда они собираются сделать».
Салсер так никогда и не узнал точно, сколько времени он там пролежал, — «несколько часов, в любом случае», — но он никогда не забудет, как каждый раз, когда они смотрели на него, он «задавался вопросом: “Это вот уже оно, или нет? И когда же они собираются разделаться со мной?”»
Он рассказывает: «Ребята говорили мне, что на протяжении дня они несколько раз пытались добраться до этого бункера — я знаю, что они это делали, потому что видел, как ударные вертолеты выпускали неуправляемые ракеты, — но им это не удалось, и тогда прилетели реактивные истребители. Все выглядело очень странно. Самолеты летали справа и слева от меня, в основном параллельно линии леса, сбрасывали бомбы, но к бункеру не приближались. Я лежал, смотрел на них и думал: “Вьетконг собирается меня прикончить сейчас, или дождаться темноты, чтобы прийти и забрать меня? Или бросить меня здесь на три дня, чтобы я медленно умирал?” И поскольку у меня уже не было оружия, я решил, что возьму две гранаты, которые у меня оставались, и буду держаться за них, чтобы забрать с собой первого парня, который подойдет ко мне».
Примерно в это же время «Медвежонок» Бауэр увидел, как над ним пронесся истребитель-бомбардировщик F-4 и сбросил на вьетконговцев зажигательную бомбу. Она упала настолько близко, что он почувствовал обжигающий жар, и на мгновение подумал, что F-4 сбрасывает напалм на роту «Бэттл». Но истребитель нашел свою цель и сбросил бомбу прямо на линию бункеров ВК.
Как вспоминает этот момент Салсер: «В этот момент самолет свалился прямо вниз, быстро зашел мне за спину и пронесся над моей головой. Мне достаточно было едва подтянуться, и я схватил бы его, — так низко он шел. А после, осознав, что это напалм, я решил, что меня больше нет».
Истребитель-бомбардировщик F-4 летел параллельно линии леса, чтобы уберечь солдат, все еще находившихся на земле, от дружественного огня. Но затем летчик, по словам Салсера, зашел «низко и прямо на бункер», сбросив в ходе идеально выполненного маневра канистру с напалмом.
«Он положил бомбу достаточно далеко впереди меня и попал прямо в огневую точку, а я лежал и наблюдал, как догорают те два гука, — вспоминает Салсер. — И подумал еще: “Вот так, адиос, ублюдки”. Кажется, я даже успел приободриться».
Авиаудары продолжались, один за другим.
Рассказывает Док Эванс: «Тот парень зашел на боевой и выпустил бомбу, а я в тот момент то ли заснул, то ли отключился. Когда очнулся, то вокруг никого не было, и я сразу не понял, где нахожусь, потому что опушка исчезла. Я поворачивался на животе, пытаясь понять, что происходит, пока не понял, что все пальмы — как и все остальное — исчезло. Думаю, тогда кому-то нужно было меня проверить, потому что позже я выяснил, что меня объявили убитым. В любом случае, когда я наконец сориентировался, то постепенно осознал, что сержант Майлз позади меня разговаривает по рации с авианаводчиком ВВС. Я крикнул и показал в сторону большого дерева.
— На том дереве снайпер, — сказал я. — Это он подстрелил Денниса Ричардса!
— Давайте поджарим его! — крикнул Майлз в ответ.
И следующий авиаудар был нанесен за Денниса, — говорит Эванс. — И он расплавил все передо мной».
Эванс как раз собирался с силами, когда пришло сообщение — передававшееся из уст в уста, от тыла к фронту — о выходе из игры. «Лучшая новость, которую я услышал за весь день, — говорит он. — Я снял рюкзак и уничтожил все ненужное, оставив только бинты, морфий, и все, чем можно обрабатывать раны. Все медицинские средства и принадлежности, какие только можно, я разложил по большим карманам, которые были у нас на тропическом обмундировании. Всё остальное было выброшено: паек, носки, всё. Но я позаботился о том, чтобы все было испорчено так, чтобы “Чарли” не смогли этим воспользоваться».
Когда «ворчуны» отходили, Эванса остановили двое парней из 3-го взвода. «“Рон Салсер все еще там”, — сообщили они, показывая вперед и влево от меня, — рассказывает Док. — “Ему очень нужен медик”».
Доктора немедленно вызвался сопровождать Рик Хадсон, и те два «ворчуна» из 3-го взвода, которые и сообщили двум медикам, что Салсер лежит прямо перед бункером, который теперь был заполнен «хрустяшками». [2]
Эванс продолжает: «Ребятам я сказал, что к Салсеру мы будем выдвигаться ползком, а не бежать, потому что, когда нас четверо на поле боя, мы являемся легкой мишенью. Поэтому мы подползли к Ричардсу и Тернеру, собрали все боеприпасы, которые только могли, потому что у всех оставалось мало патронов, и продолжили движение».
Салсер услышал голос Эванса, который звал его. «Он вылез и искал меня, а я крикнул ему, чтобы он остерегался, потому что в лесу все еще находились гуки».
«Сержант лежал лицом вверх, — говорит Эванс. — Не помню, чтобы он делал вообще какие-либо движения, я даже начал опасаться, что его парализовало, и когда услышал, как он кричит, чтобы мы отошли, нам даже полегчало».
К этому времени Солнце опустилось совсем низко. Эванс знал, что через несколько минут наступит темнота. Он похлопал Салсера по плечу.
— Сержант, мы здесь, и мы тебя вытащим. Теперь у тебя все будет хорошо, обещаю.
Он перевязал входную рану, а Хадсон — выходную, работая как отточенная единая команда.
— Я верю вам, док, — проговорил Салсер Эвансу.
«Но я не мог перестать разглядывать этих козлов, — дополняет он. — Я продолжал думать, что они собираются убить меня, хотя и знал, что их уже зажарили».
Сержант Марти Майлз прополз вперед и крикнул:
— Док, к нам летит вертолет, чтобы прикрыть вас дымом. Готовьтесь тащить задницу!
«Затем Дэн Эванс и Рик Хадсон перекатили меня на одну из этих складных брезентовых носилок. Кажется, припоминаю, что они меня подобрали», — улыбается Салсер.
— Мы постараемся, чтобы ты легко доехал, — сказал Эванс.
— Делайте то, что должны, док, — ответил сержант, — Я бы отдал вам последнюю банку персиков из своего пайка, даже если бы вы вытащили меня за одну ногу.
Четверо спасателей схватили носилки как раз в тот момент, когда «птичка» с аппаратурой дымопуска совершила свой первый пролет, выпустив густое облако белого дыма вдоль линии деревьев между ними и Вьетконгом.
«Мы вскочили и побежали за ней, — рассказывает Эванс. — Но как только я поднялся на ноги, то почувствовал, что ветер дует не в ту сторону. Мы оказались открыты, а они стреляли».
«Внезапно в нас начали попадать пули, — вспоминает Салсер, — и меня уронили».
— Пригнитесь! — крикнул Эванс, и все упали на землю.
«В армии всегда есть план “Б” на все случаи жизни, — говорит Док, — и этот случай не стал исключением. Пока мы с Хадсоном тащили Салсера на носилках, подтягивая его на фут или два за раз, двое бойцов из 3-го взвода и сержант Майлз нас прикрывали. Мы отползали назад, хватались за носилки и подтягивали сержанта к себе, и так продолжалось до тех пор, пока наконец не стемнело настолько, что мы смогли перебросить свои задницы в канаву, где и дождались санитарного вертолета».
Вот так обстояли наши дела. Тернер был убит, а его рота сильно поредела, но, поскольку Уоллеса с его людьми удалось оттуда вытащить, а ВВС продолжали заливать напалмом и бомбить непосредственно линию вражеских бункеров, игра началась по новой. «Теперь наша очередь, засранцы!», — сказал я себе.
Я предупредил роты «Клеймор» и «Даггер», чтобы они были готовы к переброске в район боя на вертолетах через час. Затем я попросил Хейса усилить «Крутых» двумя пехотными ротами из других батальонов. Мой план заключался в том, чтобы перекрыть все пути отхода «Чарли», попытавшись прижать их к земле на протяжении всей ночи, используя для этого дохрена авиации и артиллерии. Я полагал, что большинству подразделений усиления придется передвигаться в темноте, но поскольку нам это удалось проделать на Тростниковой равнине, во время фальшивого сражения Ханта при Тханьфу и во время боев 23-го и 24-го марта, я не сомневался, что и в четвертый раз мы оттрахаем Вьетконг без вазелина.
Я также связался с Уинстоном из роты «Алерт», решив, что он перейдет в роту «Бэттл», объединит оба подразделения под своим командованием, а затем заблокирует своей усиленной ротой пути отхода ВК.
Но по радио Уинстон проявил себя на редкость бестолковым. Ничто из сказанного им не имело смысла — он непонятно что нёс, бормотал бессвязную тарабарщину. Ранее Нев сообщил мне, что, когда он доставил Уинстона на вертолете, он громко и четко обозначил ему цель и сказал, по какому маршруту нужно идти. И тогда же он заподозрил, в здравом ли уме лейтенант, но был слишком занят ведением боя, чтобы играть в психоаналитика.
По словам сержанта Тома Эйкена, Уинстон весь день вел себя очень странно. «Он постоянно повторял по ротной сети, что нужно пустить желтый дым. Он говорил: “Моя жена настроена против меня. Тесть и теща настроены против меня. Они все против меня и проверяют меня. Ты должен пустить желтый дым”».
Вот вам хорошая задачка для занятий в пехотной школе в Форте-Беннинг: две пехотные роты на поле боя, одна без командира и порезанная на куски, а вторая — без руководства, потому что командир ее потерял.
Я заставил ударные вертолеты «Охотников за головами» снова нанести удар по линии вражеских бункеров прямо перед тем местом, куда отходили солдаты роты «Бэттл». К этому времени ветер стал попутным, и вертолет смог поставить дым между простреливаемыми боевыми позициями противника и открытым рисовым полем.
Пока «птичка» сооружала завесу, я сказал Неву, что собираюсь высадить его возле роты «Бэттл». С собой он взял радиотелефониста оперативного офицера батальона, рядового первого класса Билли МакАлистера, который находился в вертолете управления и связи именно на этот случай.
— Нев, назначь Фрэнка Энджайла командиром роты «Алерт». Я хочу, чтобы то, что осталось от «Бэттл», вошло в «Алерт», и обе роты объединились в одну, чтобы перекрыть путь отхода противника вот с той стороны.
Хотя речь шла о задаче, не требующей для своего выполнения членства в обществе Менса, [3] мне не хотелось доверять ее Бамстеду — я все еще чувствовал себя виноватым в его промахе; но тут либо он, либо рядовой МакАлистер.
Я также не мог понять, почему Бамстед не догадался, что у Уинстона галлюцинации, — если не утром на базе «Денжер», то уж точно во время их разговора во время боя. Если бы он примчался, отвез Уинстона обратно на базу и передал его Доку, назначив вместо него Энджайла, то бóльшую часть катастрофы можно было бы предотвратить. А на самом деле все свелось к тому, что между 12:00 и 16:00 у нас были некомпетентный Бамстед, недееспособный Уинстон, неопытный Тернер и ушедший в самоволку Хакворт. Поэтому результат оказался трагичным.
По крайней мере, если бы Уинстон отправился прямо к назначенной ему цели, то его люди имели бы хорошие укрытия от наблюдения и огня, а их огневая мощь обрушилась бы на фланг противника. С этой позиции он мог бы открыть смертоносный огонь по Вьетконгу, и враг, возможно, отступил бы, — ну, или, по крайней мере, рота «Бэттл» была бы прикрыта огнем, и не попала бы в такой замес. На самом деле Уинстон за несколько часов до этого поставил Фрэнку Энджайлу задачу быть готовым к выходу на линию леса, но исполнительная часть приказа так и не поступила.
Я знал, что Энджайл — крепкий лейтенант, которого я притащил к «Крутым» из учебного батальона «Оставайся настороже» в Форт-Льюисе, — справится с работой шкипера объединенной роты «Бэттл-Алерт», пока я не смогу назначить капитана Трента Томаса, который, как начальник разведки батальона, был следующим в списке готовых ротных командиров.
«Я начал день командиром взвода, а к концу дня стал командиром роты, — вспоминает лейтенант Энджайл. — Мне кажется, что нас высадили в нескольких сотнях метров от места, где находилась рота “Бэттл”. В 100-200 метрах от нас находилась полоса джунглей, а дальше все было открыто. В начале ночи ко мне подошел кто-то и сказал: “Эй, старик совсем расклеился. Ты должен принять командование ротой”.
Поскольку уже было слишком темно, чтобы Энджайл мог перемещать своих людей, он принял единственно разумное решение — приказал роте «Алерт» закрепиться на месте и занять хорошую оборонительную позицию.
Под прикрытием авиационных ударов, а также дыма от вертолета на основной боевой позиции противника, мой вертолет управления и связи без происшествий приземлился и высадил Нева и Билли МакАлистера с его ранцевой радиостанцией возле канавы, которая была единственным достойным укрытием на поле. Как только мы снова оказались в воздухе, я приказал Рейнольдсу обстрелять силами батареи «С» линию деревьев 105-миллиметровыми фугасными и дымовыми снарядами. В дивизионе наконец-то разрешил батарее переместиться ближе к зоне боевых действий.
Между врагом и нашими людьми, которые теперь в основном расположились в канаве, отступив на несколько сотен ярдов от линии вражеских бункеров, стояла густая стена дыма. Но раненые солдаты, которых вытаскивали с поля боя, замедляли отход.
Через несколько минут прилетел санитарный «борт».
— Даст-офф-56, за стеной дыма восемь раненых. Рискнете?
— Крутой-6, подтверждаю. Передайте им, чтобы обозначили себя дымом.
Сержант Майлз из роты «Бэттл» бросил дымовую гранату, и через несколько минут «Даст-офф-56» подобрал раненых и направился обратно на БОП «Денжер». Через десять минут «птичка» пронеслась снова, забрала еще один груз и доставила его прямо в 3-й хирургический госпиталь в Донгтаме. Незадолго до наступления темноты были отправлены последние пострадавшие.
После того как медицинская эвакуация была закончена, наш авиановодчик с позывным «Тамале-11» немедленно нанес восьмой авиаудар, выжег напалмом линию бункеров, где находились пулеметы. Затем он направил звено скоростных истребителей-бомбардировщиков с 500-фунтовыми бомбами в густые заросли деревьев за линией вражеских бункеров.
БАМ. БАМ. БАМ.
Джунгли выглядели как подгоревшая вафля и источали запах огромных горящих покрышек. «Отлично, — подумал я, — это только начало».
Мне не хотелось покидать фейерверк, но моей «птичке» необходимо было прерваться на дозаправку. В мое отсутствие командование снова примет на себя Хейс. Перед убытием я проинформировал его о тактической обстановке, пока мы оба кружили над полем боя на наших вертолетах управления. Мы определились, что у нас все еще остается шанс заманить врага в ловушку — он уже стал на тапки и был готов убежать с наступлением темноты. Мы знали, что нам нужно прижать «Чарли» огнем авиации и артиллерии, реорганизовать роту «Бэттл», заменить Уинстона и вывести его оттуда, а также привлечь другие подразделения блокирования — мои роты «Клеймор» и «Даггер», сидевшие наготове на посадочных площадках на БОП «Денжер» и в Донгтаме, и еще как минимум одну приданную роту.
Вернувшись через тридцать минут к месту боя, я освободил Хейса, который полетел на базу «Денжер», чтобы организовать необходимую воздушную переброску войск. Пока он этим занимался, я начал разрабатывать план, как хорошенько запечатать и затем навсегда прибить нашего противника. Хейс предоставил бы мне всех людей и транспортные средства, которые он мог достать, чтобы их можно было перебросить туда, где они нужны, а затем повторить то, что мы сделали двадцать третьего и двадцать четвертого числа, чтобы наказать этих парней. Мы собирались переломить ход сражения и победить в последнем раунде.
Было уже слишком темно, чтобы выбирать места для расположения рот, но я попросил экипаж вертолета управления переместиться на юго-запад от позиции роты «Бэттл», где густая растительность переходила в рисовые поля, чтобы я мог разведать место для высадки роты, направляющейся туда.
Внезапно пулеметные пули, прошив брюхо нашего вертолета, пробили кабину. А затем… ПУМММ! Моя нога почувствовала себя так, словно по ней треснул Терминатор. Но, как ни странно, боли не было.
Задняя часть вертолета была залита кровью, и я понял, что она принадлежит не только мне. В капитана Рейнольдса, сидевшего рядом со мной, угодило несколько пуль. Он уже был мертвенно-бледным, холодея на глазах — картина, которую я наблюдал слишком часто. Возвращение на базу «Денжер» не принесет ему никакой пользы — без немедленной и первоклассной медицинской помощи ему не выжить, у него оставалось всего несколько минут до ухода в вечность. Я сказал летчику, чтобы он на максимальной скорости доставил нас в 3-й хирургический госпиталь в Донгтаме.
Как обычно, закон Мерфи сработал в самое неподходящее время. [4] Вертолет наполнился дымом. Командир экипажа крикнул:
— Пожар на борту!
Летчики боролись за управление, передавая по радио:
— Мэйдей, Мэйдей, Мэйдей!!! [5]
Я вызвал батальон, передал им обстановку и попросил полковника Хейса взять на себя командование «Крутыми» и принять бой. Земля быстро приближалась, и мне подумалось, что перед Святым Петром вот-вот предстанут новые люди.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Список «А» (англ. сл. A-list) — самые богатые, известные и уважаемые люди общества.
[2] Англ. Crispy critters. Сленговое армейское название останков людей, сожженных напалмом.
[3] Менса (лат. Mensa – стол) — крупнейшее и старейшее общество людей с высоким уровнем интеллекта; некоммерческая организация, объединяющая людей, сдавших тесты на IQ лучше, чем 98% населения.
[4] Шуточный философский принцип, который формулируется как: «Если неприятность может случиться, она случается». У нас больше известен, как «закон подлости», «закон бутерброда» или «генеральский эффект».
[5] Международный сигнал бедствия.