ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Кайбе
06 мая 1969 г.

— «Крутой-6», у меня для вас важные новости. Рекомендую вам прилететь, чтобы мы могли пообщаться!
Эд Кларк вышел на связь из страны бандитов — «Кинжал-6» был настолько возбужден, что разговаривал так, будто захватил в плен самого Хошимина. Кларк и бойцы роты «Даггер» выполняли боевую задачу в зарослях кустарника в девяти милях к западу от Кайбе. Первый день прошел без происшествий, но затем все стало по-настоящему интересно. Как сказал сам ротный: «То, что начиналось как незаметная операция в партизанском стиле, в итоге превратилось во взрывную работу».
С начала апреля рота «Бэттл», дивизионные лурпы, [1] наши снайперы и вертолеты-разведчики, работавшие в этом районе, сообщали об активности Вьетконга. Задача Кларка состояла в том, чтобы выявить и установить действующее там подразделение ВК и получить веские доказательства того, с кем мы имеем дело — то есть взять или документы, или пленных.
Несколькими неделями ранее рота «Бэттл» проверила тот же район и обнаружила множество заброшенных вьетконговских сооружений — базовые лагеря, оборонительные бункеры, большую столовую, с достаточным количеством припасов, способную прокормить несколько рот ВК, и, конечно же, изобилие мин-ловушек и кольев панджи.
Крейг Тессау, в то время шкипер роты «B», говорит: «Это место не использовалось несколько месяцев, но кто-то поддерживал его в хорошем состоянии». Перед тем как уйти, рота подорвала большинство сооружений. «И все время, пока мы там находились, нас не покидало вот то самое жуткое ощущение с мурашками по спине и шевелящимися волосами на затылке, что за нами кто-то наблюдает».
Теперь рота «Даггер» пробралась обратно, чтобы проследить за развитием событий. Как только Кларк оборудовал патрульную базу и выслал патрули, он сразу же установил контакт с тремя ВК, одного из которых уничтожил. Свежепогибший был из подразделения Основных сил Вьетконга — стальной шлем, зеленая форма с красным шарфом, ботинки, новый АК-47 и подсумок. Командир взвода Майк Кидд, возглавлявший патруль, описал его как «одного из пристойного вида чуваков».
Кларк, который чуял беду за десять рисовых полей, организовал оборонительный периметр и привел своих ребят в полную боевую готовность. Через час Вьетконг атаковал его позицию прямо средь бела дня, потеряв еще троих «Чарли», и последующие шесть часов люди «Даггера» были полностью заняты.
Ротный вызвал тактическую авиацию и навел ганшипы, а гаубицы из БОП «Денжер» обрушили на врага ливень снарядов, и к тому времени, когда в 21:50 дым рассеялся, перед их позициями лежало двадцать мертвых вьетконговцев. Победа была односторонней, американцы потерь не несли до тех пор, пока «тигриный скаут» не подорвался на мине-ловушке, убив себя и ранив сержанта Дэвида Роя Шефера, который умер на вертолете, доставлявшем его на базу огневой поддержки.
Пока Кларк со своими ребятами пробивался в джунглях, Талер развернул все свои снайперские группы к западу от района операции роты, надеясь, что ее активность заставит «Чарли» переместиться в его зону поражения. За короткое время «Джон Уэйн» и «Красный барон» сняли по одному ВК, когда те тащили отчаявшиеся задницы, пытаясь оторваться от воинов «Даггера». С наступлением темноты Талер сосредоточил операции своих «Ночных охотников» на поддержке роты Кларка и завалил еще четырнадцать человек.
Поскольку боестолкновения и медицинская эвакуация уже демаскировали расположение роты, мы на вертолетах пополнили ей боеприпасы и пайки, и после дозаправки парни переместились на заранее разведанную ночную позицию. В полночь рота «Даггер» закончила обустройство опорного пункта и заняла позиции. «Я знал, что ВК там сильны, — рассказывает Кларк. — Мы просидели в полной боевой всю ночь».
Рота «Даггер» уже множество раз проходила этот опасный путь. Ее закаленные ветераны знали, что, когда у тигра крутишь хвост в его собственном логове, лучше быть начеку и ждать неприятностей.
Перед самым рассветом рота переместилась на другую позицию и организовала плотный периметр. На рассвете Кларк перевел роту в режим 25-процентной боеготовности, чтобы бойцы могли немного отдохнуть, и выслал в округу разведывательные патрули под командованием лейтенантов Дэвида Криттендена и Пэта Хьюза.
«Порыскать вокруг, — приказал им ротный. — Но в бой не вступать, если только у вас нет четкой цели. Я не хочу, чтобы вы ввязались в крупную драку».
Как раз в тот момент, когда ребята Криттендена собирались возвращаться на патрульную базу, они сорвали джек-пот, подловив в засаду два сампана, на каждом из которых находилось несколько вьетконговцев. «Первый сампан мы расстреляли, но из второго выпрыгнула пара парней и скрылась в кустах, — вспоминает лейтенант. — Мы с тремя или четырьмя ребятами отправились за ними. Перебравшись через канал, мы почти загнали их в то место, которое, как позже выяснилось, было штабом полка ВК».
Криттенден застрелил их, а потом обнаружил то, что заставило Кларка срочно связаться со мной по рации: кипу документов, включая тактические планы — и все это сняли с тела, принадлежавшему, по мнению взводного, начальнику штаба полка. Но кем бы ни были убитые, ВК не хотели их отпускать.
«Некоторое время все было очень непросто, — вспоминает он. — Обратно во взвод нам пришлось пробиваться с боем».
К тому времени, когда я смог выцарапать «лоуч», уже совсем стемнело. Мергнер был против того, чтобы я летел, потому что считал, что риск полета туда не оправдывает выгоды — и, как он заметил, мы мало что могли сделать с нашими «свежими новостями» до рассвета.
Я позволил его осторожности взять верх над своей импульсивной натурой, что, вероятно, спасло мне и Кену Кэрроллу жизнь. Как раз в то время, когда мы должны были высадиться, Вьетконг обрушил на роту «Даггер» шквал огня из РПГ и минометов, после чего началась пехотная атака. В этой стычке рота убила восемь вьетконговцев ценой шестерых раненых.
Когда мы узнали об этом, Кэрролл был вне себя от счастья, и я тоже не слишком жалел, что остался дома. Мергнер же не сказал ничего, чтобы не сыпать соль на рану. Да ему и не нужно было — его красноречивый взгляд не от кого не ускользнул.
На протяжении всей ночи рота вступала в перестрелки то с одной, то с другой стороны. «ВК было больше, чем на дикой собаке блох, они прощупывали роту со всех сторон», — вспоминает сержант Рич Полак. «Ночные охотники» Талера уничтожили еще девять вьетконговцев, а сами снайперы пополнили свои пояса еще шестью «гуковскими» скальпами.
С первыми лучами Солнца рота подверглась очередному обстрелу из РПГ, в результате которого было ранено шесть солдат. К тому времени, когда я прилетел, огнем из РПГ было выведено из строя еще шесть человек, которых эвакуировали на БОП «Денжер».
— Мой «тигриный скаут» проверил захваченные документы, — доложил мне Кларк. — Он говорит, что ВК планируют большую атаку.
— Это объясняет, почему эти маленькие засранцы доставляют тебе столько хлопот, — ответил я. — Возможно, ты сковырнул их район сосредоточения и все испортил.
— Мы их возьмем! — заявил Кларк решительным голосом. — Я знаю этот район. Дайте мне еще два дня и еще один взвод, и мы выкинем их обратно в Ханой!
— Успокойся, сейчас все преимущества у врага. Он знает, что вы здесь, поэтому вы лишились своего главного оружия — внезапности. Противник хорошо окопался, а вы охотитесь на него в открытую. Конечно, вы убили восемьдесят восемь «гуков», считая потери от артиллерии, вертолетов, тактической авиации и ребят Талера. Но и вы потеряли двадцать одного солдата, из них одного погибшего американца — Дэвида Шефера — одного убитого «тигриного скаута» и девятнадцать раненых. Пришло время вернуться домой и просушиться.
— Разрешите нам остаться здесь, — умолял Кларк. — Черт, никто не знает местность здесь лучше, чем мои парни. Если вы дадите нам еще два дня, я подарю вам еще одну победу 24-го марта.
У Кларка была лихорадка «Высоты Гамбургер» имени 101-й воздушно-десантной дивизии — он думал, что если будет продолжать атаковать, то непременно победит.
— Вы эвакуируетесь отсюда утром, — сообщил я. — И я хочу, чтобы до этого времени вы просто сидели тихо. Высылай только ближние патрули. Пусть твой артиллерист встретится с Эллисоном и разработает план огневой поддержки — с привлечением артиллерии и тактической авиации — и разнесет в пух и прах район, где находятся базовые лагеря Вьетконга.
Кларк, настоящий воин и упрямый человек, не хотел отступать. Но после методичного изложения причин, по которым ему следует остаться, и непременного получения отказа он ответил:
— Будет сделано, сэр! — На его лице явно читалось разочарование.
— Послушай, — сказал я, — возвращайтесь на БОП «Денжер», отдыхайте и восстанавливайтесь. Джон Хейс поручит своим людям изучить эти документы и выяснить, что замышляет Вьетконг. Обещаю, что рота «Даггер» окажется в центре событий, когда мы вернемся, — а это произойдет только тогда, когда мы будем готовы, только на наших условиях и в то время, которое выберем мы.
— Вас понял, — ответил Кларк.
— «Чарли» не защищает участок местности, если он ничего не замышляет, — сказал я, размышляя вслух. — Скорее всего, он охраняет тайник, который припрятал здесь для небольшой вечеринки. Или он просто хочет втянуть нас в поглубже и заставить проливать кровь. Помни, что эта война не за землю. Французы удерживали и Ханой, и Сайгон, и все равно проиграли войну.
Земля, конечно, имела большое значение во всех предыдущих войнах, которые вела Америка, но во Вьетнаме, где не было никаких Римов, Берлинов или Токио, которые можно было бы захватить, она никогда не имела особого значения. Как бы я хотел, чтобы наши генералы, которые считали, что если они удержат участок местности после боя, то победят, вбили себе в голову, что цель врага — заставить нас истекать кровью. Зиап знал, что кровь наших людей, каждую ночь капающая из капельницы у нас дома, в конечном итоге подорвет поддержку войны, и именно так он планировал победить.
Я прилетел в бригаду, передал документы Джону Хейсу и рассказал ему о предупреждении «тигриного скаута». Хейс ответил, что рад, что я передал их лично, поскольку если бы их доставили обычным способом, то к тому времени, как их успели бы перевести, они могли бы не принести нам особой пользы. Я вспомнил о наступлении Тет 1968 года, когда все эти непрочитанные разведданные, заранее говорившие нам о готовящемся крупном наступлении Вьетконга, лежали в ящиках у разведчиков, но никто не обращал на них внимания до тех пор, пока противник не начал атаку.
Кларк вернулся на БОП «Денжер» без новых столкновений с врагом, а его солдаты устроились на заслуженный отдых в качестве охранения базы. А я после нашего маленького приключения повесил на том участке табличку «Не беспокоить».
Одиннадцатого мая Кэрролл, Эллисон и я вернулись туда, чтобы сделать несколько артиллерийских выстрелов для прикрытия, пока я буду осматривать окрестности. Мы с Кеном были похожи на Фрэнка и Джесси Джеймса. [2] Несколькими неделями ранее, когда мы летели на БОП «Мур», Кэрролл, несся прямо над землей вдоль каналов, наслаждаясь полетом на своем летательном аппарате, когда заметил трех ВК, скачущих по тропе. Он накинулся на них, как орел бросается на лосося. Результат: трое вьетконговцев убиты. Мы поднялись и летели около пяти минут, когда Горди ДеРоос, сидевший сзади, заметил сампан, спрятанный под кустами на краю канала. Мы снова снизились, Горди выстрелил из M-16, а я — из M-79, и вот у нас еще один убитый вьетконговец с недавно пришедшим вражеским сампаном, лежащим ныне на дне канала. К тому времени, когда мы приземлились на посадочной площадке бригады, мы потопили еще два сампана ВК.
Когда c КНП «Крутых» с гордостью доложили в штаб бригады о контактах с противником — «Все потери противнику нанес вертолет “Крутого-6”», — Джон Хейс пришел в ярость. Он позвонил Мергнеру в батальонный штаб:
— Я же сказал вам держать его в «Денжере»!
— И как, по-вашему, я могу это сделать? — парировал Мергнер.
Но кроме того, — как Хейс мог удержать меня на БОП «Денжер», если он сам захотел, чтобы я присутствовал на совещании в его штабе на БОП «Мур»? Полет из «Денжера» в «Мур» пролегал через страну индейцев, и, по моему разумению, если на этом пути не проводить небольшой поиск и уничтожение, то это было бы пустой тратой полетного времени и ресурса материальной части. Я использовал любую возможность, пролетая над полем боя, чтобы немного поохотиться, особенно вместе с Кэрроллом. [3]
Закончив разведку, мы вернули Эллисона обратно в «Денжер», и, поскольку у нас было еще тридцать минут светлого времени суток, а в бригаде никто не кричал о «птичке», мы с Кэрроллом решили проверить поле боя. Сделав стандартный круг над внешним периметром базы из колючей проволоки, мы продолжали нарезать перекрывающиеся концентрические круги в сторону от расположения, пока не вышли к основному каналу, который проходил к северу от «Денжера». Затем мы молнией пронеслись вдоль канала, летя над водой на уровне деревьев.
Первым сампан увидел Кэрролл.
— Два вооруженных «гука» на двенадцать часов, — доложил он, и я услышал нотки ликования в его голосе, когда он сместил «птичку» вправо, чтобы я мог выстрелить из гранатомета M-79 через левую дверь.
БАМ — и прежде чем я успел открыть оружие, чтобы перезарядить, Кэрролл протянул мне новую гранату. Я бахнул снова, пока он разворачивал «борт» по крутой дуге. Когда мы вернулись к сампану, он уже тонул, а в расплывающемся на воде красном круге плавал хорошо проветренный солдат ВК, выглядевший очень мертвым.
— А где еще один парень? — спросил я, но прежде чем летчик успел ответить, я увидел за кустом на краю канала дульную вспышку и одновременно с этим, услышав из брюха вертолета чавкающие звуки, почувствовал резкий удар по левой ноге. Пока Кэрролл маневрировал, я выстрелил в то место, где увидел вспышку, и осыпал это место еще полудюжиной 40-миллиметровых гранат, пока летчик делал очередной круг. Из моей ноги хлынула кровь, и похоже, именно из того места, куда меня ранило ранее.
«Черт, а что, если он попал в ту же дыру?» — подумал я.
Когда мы вернулись на место, которое я прочесал огнем, то увидели, как под кустом пальмы нипа растянулся «гук». Он выглядел мертвым, но, чтобы убедиться в этом, я разрубил сукина сына пополам еще одним выстрелом.
Кэрролл быстро осмотрел «птичку».
— Кроме нескольких дырок в полу, ничего существенного, — мягко произнес он со своим миссурийским акцентом. — Хотите, чтобы я приземлился и забрал автомат?
— Давай возвращаться на базу.
— Принято. Хотите, чтобы я сообщил о двух убитых?
— Нет. Нет смысла давать обвинению улики, чтобы засадить нас за решетку — мы припишем их к общему счету «Крутых» во время следующего боя батальона.
— Вас понял, сэр.
Когда мы приземлились на БОП «Денжер», перед тем как покинуть борт, я осмотрел повреждения вертолета — три аккуратные дырки прямо под моим сиденьем.
— Скажи своим механикам, чтобы они тайком их заделали и держали свои рты на замке. Если Джон Хейз узнает об этом, нам будет крышка. Понятно?
Я зашагал к медпункту, и, поскольку после ранения номер семь я все еще был калекой, все, кто видел меня, ничего не заподозрили.
На дежурстве был Винтцер.
— Чарли, осмотри меня, ладно? И учти, что меня не собираются эвакуировать.
Чарли осмотрел мою ногу. Пуля пробила большую мышцу на задней стороне левой икры, как раз за тем местом, куда меня ранило ранее. Входное отверстие было размером не больше окружности деревянного карандаша.
— Это может быть пуля, или кусок металла с обшивки вертолета, — сказал Док.
Он пошарил щипцами, пытаясь найти пулю, но так и не смог за нее зацепиться.
— Чарли, ты можешь ковыряться там, пока эта штука не начнет болеть. Если к тому времени ты не сможешь ее вытащить, забудь об этом.
Когда боль прошла, Винтцер прекратил ковыряться, вставил в рану тампон, чтобы убрать кровь, вколол мне пенициллин и перевязал.
Я поклялся Доку хранить тайну и решил, что пуля останется. Я повидал достаточно людей, которые в состоянии были выполнять хорошую работу, имея в себе гораздо больше металлолома, чем этот маленький кусочек. Тридцать три года спустя он, размером с драже M&M, все еще находится в моей ноге, и часто вызывает срабатывание тонко настроенной сигнализации в аэропортах. На недавнем рентгеновском снимке он выглядит как половинка пули от АК-47.
На этом можно было бы и закончить, но, несмотря на то что Мергнер предупредил меня не дать доктору подписать документы, мне очень хотелось получить это «Пурпурное сердце». Для меня это была единственная награда, которой до сих пор не злоупотребляли.
Мергнер был уверен, что это вызовет тревогу.
— О ранениях всех командиров батальонов нужно докладывать Абрамсу.
— Расслабься, Джордж, ладно? Во Вьетнаме сотни парней получают ранения каждый день. Мои документы будут похоронены в бюрократии.
На следующее утро на БОП «Денжер» прилетел Джон Хейс.
— Хак, у меня для тебя есть две новости: хорошая и плохая. С какой начнем? — спросил он со своей обычной великолепной улыбкой.
— Давай сначала с плохой…
— Я знаю, что ты снова подставился под пули и наделал кучу дырок в одной из моих любимых «птичек». С тобой все в порядке?
— Я в порядке, просто небольшая царапина, а твоя «птичка» почти не пострадала. Что бы ты сделал, если бы увидел двух вьетконговцев прямо на открытом воздухе, которые так и просятся, чтобы их застрелили?
— Я служу в армии США, Хак, поэтому я бы следовал постоянно действующим приказам командира бригады. Знаешь, такое маленькое старое правило о том, что нужно держаться на высоте тысячи футов и больше не выезжать на охоту. До Эйба тоже дошли эти новости, и я слышал, что он на тебя более чем зол, а генерал Холлис считает тебя сумасшедшим. Не сомневаюсь, что это впечатление сложилось благодаря твоему старому приятелю Айре Ханту. Можешь заложить свои ботинки на то, что ты сделал ему день.
— А какие хорошие новости, босс? — перебил я его, надеясь сменить тему. Я был совсем не рад, что Эйб (генерал Крейтон Абрамс, COMUSMACV) [4] получил известие о «Пурпурном сердце» за номером восемь.
— Документы, которые раздобыл Криттенден, очень важные, — сказал Хейс. — Это боевой приказ из 1-го полка Донгтхап. Вьетконг планирует атаку силами двух батальонов на штаб уезда Зяодык и базу огневой поддержки «Денжер». Твой старый противник, батальон №261A, готовится нанести удар по базе.
Это был тот самый батальон, который мы уничтожили всего за два месяца до этого, и теперь он был восстановлен и готов к небольшой расплате. Вьетконговцы не переставали удивлять — они могли восстанавливаться быстрее, чем муравьиная колония.
— Мы знаем, когда? — спросил я.
— Точное время неизвестно, но я бы сказал, что скоро.
— Думаю, Эд Кларк нарушил их маленький аккуратный план, — сказал я. — рота «Даггер» убила кучу людей, уничтожила много тяжелого оружия и боеприпасов. «Чарли» нужно будет еще раз все продумать, прежде чем нападать.
— Согласен, «Крутые» заставили их потерять лицо. Если они нанесут вам урон и разнесут штаб уезда прямо у вас под носом, то сравняют счет и скажут людям, что они все еще самые крутые засранцы в долине.
Мы решили, что ВК нужно время, чтобы оправиться от недавних поражений, нанесенных ротой «Даггер». А пока мы будем внимательно следить за обнаруженной нами базой ВК и выиграем еще немного времени, усилив уездный штаб взводом американских пехотинцев, секцией ЗСУ M-42 «Дастер» со спаренными 40-мм зенитными пушками и снайперами Талера с приборами ночного видения. Нам подумалось, что как только «Чарли» увидит это подкрепление, он вернется обратно к своим учебным чертежам.
— Я попрошу Дона Мейера выставить засады ротой «Клеймор» на наиболее вероятных путях подхода к штабу уезда и БОП «Денжер», а также на вероятных огневых позициях тяжелого вооружения и пунктах сбора Вьетконга, — сказал я.
— Хорошо, Хак. Удвой количество наблюдательных пунктов и постов прослушивания на базе и подними уровень бдительности до максимума, а я попрошу наших лурпов присмотреть за вражеским базовым лагерем.
— Принято. Дай нам неделю. Пусть «Чарли» соберет крупный банк, а мы вернемся туда с ройал-флешем. [5]
— Я так и думал, что ты это уловишь. Дай мне знать, если тебе что-то нужно. И, Хак, держись на высоте 1000 футов, иначе генералы увезут тебя отсюда в смирительной рубашке — и, скорее всего, меня вместе с тобой. Я серьезно. Холлис вчера разорвал мне задницу из-за твоих игр.
— Будет сделано, сэр, — ответил я, продемонстрировав свой самый искренний и покорный взгляд.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Военнослужащие патрулей глубинной разведки (Long-range reconnaissance patrol, LRRP).
[2] Американские бандиты XIX века, романтизированные в литературе и кино как «Робин Гуды Дикого Запада».
[3] За год службы в 1-й бригаде Кэрролл получил шесть крестов «За боевые летные заслуги», — например, когда он прилетел в «горячую зону», чтобы забрать двух раненых солдат «Крутых», после того как медицинские вертолеты ушли из-за слишком сильного огня противника… Или когда он, почти без топлива, приземлился на небольшой патрульный катер ВМС, чтобы забрать тяжелораненого солдата. По его словам, «критически важная миссия имела приоритет перед моим “желтым сигналом”, который указывал на то, что я остался почти “сухим”»… Или когда он летел сквозь яростный огонь противника, чтобы потопить большой сампан с солдатами Вьетконга и грузом боеприпасов… Или когда он использовал свой вертолет, чтобы блокировать отряд вражеских солдат в бункере до тех пор, пока боевые ганшипы не смогут их уничтожить… После того как бункер был уничтожен, он приземлился и забрал их оружие (прим. автора).
[4] Генерал Крейтон Абрамс возглавлял командование по оказанию военной помощи Вьетнаму (commander of U.S. Military Assistance Command – Vietnam, COMUSMACV) в 1968-1972 годах.
[5] Сильнейшая и выигрышная комбинация в покере.

Спасибо большое.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
База огневой поддержки «Денжер»
18 мая 1969 г.

На следующее утро я посетил штаб уезда Зяодык, где располагались наша батальонная кухня и взвод 4,2-дюймовых минометов. [1] Вместе с капитаном Медлоком, американским уездным военным советником, мы прошлись по периметру лагеря, который находился в состоянии полного раздрая, столь типичного для АРВН. Боевые позиции были в таком же запустении, как и обветшалое до неебического состояния заграждение из колючей проволоки, окружавшее лагерь. Я сообщил Медлоку, что у нас есть сведения о том, что расположение может подвергнуться удару Вьетконга, и что в течение следующей недели мы будем держать здесь пехотный взвод вместе с ЗСУ «Дастер» и нашими снайперами.
Советник пообещал попытаться заставить командира южновьетнамского подразделения укрепить свои позиции, — это было именно тем, чего я и хотел, и единственной причиной нашего разговора. Мне хотелось, чтобы Вьетконг получил сообщение по спецсвязи АРВН, что мы знаем о его приближении. Я полагал, что противник отложит атаку до тех пор, пока наше усиление отсюда не уйдет и он не убедится, что мы ослабили бдительность. Меня это вполне устраивало — я планировал поразить его на исходных позициях как раз перед тем, как он начнет свою атаку.
Затем я перебросил в лагерь штаб роты боевой поддержки Талера вместе со всеми его снайперами. Ларри был не в восторге.
— Мы что, приманка? — недовольно проворчал он.
— Да, ВК просто обожают лакомиться тощими еврейскими мальчиками. Я разбрасываю листовки с твоим новым адресом. Ты, наверное, номер один в их списке самых разыскиваемых врагов за все те благовония, которые твои парни заставили их сжечь в пагодах.
Я хотел, чтобы Талер находился там, чтобы у меня был надежный командир на земле с хорошей связью со мной. Я знал, что он выстроит крепкую, надежную оборону, и велел ему расставить всех парней из состава «Крутых» — «ворчунов» пехотного взвода, поваров, минометчиков, снайперов и прочий персонал батальонного тыла [2] — в своем секторе периметра АРВН и организовать еще один, внутренний, периметр внутри лагеря, состоящий из одних американцев, — запасную позицию на случай, если гарнизон будет захвачен. Южным вьетнамцам я доверял не больше, чем их партизанским братьям и кузенам.
На следующее утро Талер вызвал меня со своего нового места.
— «Крутой-6», прошу вас немедленно прибыть сюда. Прием.
Он не назвал по рации причину, но подчеркнул, что это срочно. В тот день у нас не было сил и средств на боевых выходах, а на БОП «Денжер» все было спокойно, так что я прыгнул в свой джип и за десять пыльных минут прибыл по шоссе №4 к штабу уезда.
Когда я въехал на территорию лагеря АРВН, Талер разговаривал с моим старым приятелем Джоном Полом Ванном, ныне гражданским начальником отдела по умиротворению Командования по оказанию военной помощи в Дельте (DMAC), [3] — должность бригадного генерала.
— Черт возьми, Джон, какой сюрприз, — начал я, отдавая ему честь.
— Я бы навестил тебя на твоей базе, но мы знали, что нас туда не пустят, — ответил он.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? Ты же знаешь, что тебе всегда рады.
— Слышал, что вы и близко не подпускаете южновьетнамцев к своему расположению, — сообщил он с ехидной улыбкой на лице.
— Да, так и есть. Но крайний раз, когда я тебя видел, ты все еще был парнем из Западной Вирджинии.
— Я здесь уже так долго, что некоторые считают меня вьетнамцем, а другие — «боевым фанатиком». [4] Ты же знаешь, именно так большинство сайгонских генералов называет всех, кто остается здесь дольше, чем на пару боевых командировок.
— Ну какой же «боевой фанатик» может оставаться в стороне?
Мы с Джоном Полом Ванном были знакомы очень давно. В начале 1951 года он был моим командиром в роте рейнджеров Восьмой армии в Корее. Когда я пришел на службу в рейнджеры, сержант штабной секции Джим Колбейкер, ныне федеральный маршал штата Флорида, назначил меня телохранителем Ванна, и за те несколько недель, что мы провели вместе, я редко находился от него дальше чем в нескольких ярдах и проникся уважением к этому прямолинейному лидеру. Это был смекалистый, жесткий, не терпящий косяков и расслабухи солдат.
К 1969 году Ванн уже стал легендой Вьетнама. В 1962 и 1963 годах он был советником во вьетнамской дивизии, а после одного из решающих сражений начала войны — боя при Апбаке — озвучил во всеуслышание всю ложь наших генералов о том, что АРВН выигрывает войну, и этот мужественный поступок положил конец его многообещающей карьере. Имея двадцатилетнюю выслугу, он с отвращением уволился из армии.
Однако Вьетнам — люди, война и тот факт, что он верил, что ее можно выиграть, — им полностью завладел, поэтому в 1965 году он вернулся в качестве гражданского советника низшего ранга по вопросам умиротворения и упорно продвигался по служебной лестнице. Я много раз встречался с ним во время своих предыдущих командировок в эту страну и всегда находил его жизнерадостным и преисполненным хороших идей.
— Хак, я только что приехал сюда из Донгтама и никогда не встречал ни лучшей системы безопасности, ни более счастливых людей. Повсюду телевизионные антенны. Мы выигрываем эту войну.
Мне нравился его оптимизм, но я сказал ему, что он чертовски глуп, раз разъезжает по всему Вьетнаму.
— У тебя теперь есть вертолет, Джон. Ты — большая шишка. Пользуйся им. Если ты этого не сделаешь, то в один прекрасный день тебя ухайдакают.
— Да ладно, Хак, ты больше не мой телохранитель. Кроме того, мне нужно выбираться в деревни и общины, общаться с людьми. Я должен видеть все своими глазами — я слишком давно здесь нахожусь, чтобы верить всем этим дерьмовым отчетам.
Это был отважный сукин сын, и если бы он был командующим американскими войсками во Вьетнаме с самого начала американизации конфликта, то его исход мог бы быть совершенно иным.
— С тех пор как я работаю в DMAC, я слежу за статистикой по вашему батальону, — сказал он. — Вы просто выжигаете этот район, но меня беспокоит, что среди ваших трупов много гражданских.
— Как это ни печально, но их действительно слишком много, — ответил я. — Мы стараемся быть осторожными, но наши засады уничтожают мирняк, нарушающий комендантский час, и мы точно попадали в мирных жителей, которые были связаны с ВК или просто мешали во время боя.
По его словам, именно в этом и заключалась проблема Дельты, и именно по этой причине он с самого начала выступал против отправки туда 9-й дивизии США. От президента Никсона он добивался, чтобы тот сначала вывел из Вьетнама именно 9-ю дивизию. [5]
— Как только «девятка» уйдет отсюда, то полагаю, что 80-90 процентов населения Дельты перейдет на нашу сторону. Вы, ребята, самые крупные вербовщики в ряды ВК. Убейте маму мальчика, и как вы думаете, на чьей стороне он окажется?
Я вынужден был согласиться. Когда дома солдат разрушены, а их семьи истреблены, они начинают жить местью «око за око, зуб за зуб». У нас в Дельте полыхала кровная месть. На Центральном нагорье воевать было гораздо проще — там любое шевеление за деревом означало либо вражеского солдата, либо обезьяну. Мы могли стрелять первыми и все вопросы задавать потом.
— Вот как раз здесь у нас гребаный конвейер, [6] — сказал я. — В первом бою, в котором я принимаю участие, мы замечаем несколько бегущих людей. Оружия нет. Мне кажется, что это дети. Авиационный начальник, старый ветеран Дельты, хотел их пристрелить. Я попросил его прекратить стрельбу, а затем высадил пехотный взвод. И знаешь, что? Их таки перестреляли. Летчик оказался прав. Это полная хрень — пытаться отличить хороших парней от плохих.
Всего несколькими днями ранее Джерри Салливан участвовал в засаде в зоне, свободной для ведения огня, во время которой в 02:30 — то есть намного позже времени комендантского часа, начинавшегося в 19:00 — была уничтожена вьетнамская семья. «Мы убили целую семью, а тех, кого не убили, просто покалечили, — вспоминает Салливан. — Может, это и была семья Вьетконга, но все равно там были женщины и дети. У меня разрывалось сердце, когда я слышал крик маленького ребенка, причитания мамы-сан, рыдания, нечто среднее между истерикой и смертным криком».
«В ту ночь я был напуган, и меня колотила дрожь, — говорит пехотинец Вик Генри. — Вдоль канала спускался сампан. Прошло уже много времени после начала комендантского часа, и наша засада разнесла его в пух и прах. Вдруг закричали и заплакали люди — мы атаковали из засады лодку, полную гражданских лиц. Это было ужасно. Мы держали этот случай в тайне. Но это было частью повседневной жизни».
Мы воевали в основном ночью на войне без линии фронта, где врага зачастую невозможно было определить. Большинство вьетнамцев, с которыми мы сталкивались, активно или молчаливо поддерживали Вьетконг, — может быть, не всегда по своей воле, — и большинство из них было либо коммунистическими солдатами, либо их сторонниками, которые хотели нас убить. Они были разного роста, пола и возраста, многие вели двойную жизнь и мало кто следовал правилам обычной войны.
Вьетконг и их северные братья из НВА, лихорадочно сражавшиеся за свою независимость, считали, что каждый гражданин Вьетнама — это прежде всего солдат в их гражданской войне. Генерал Зиап писал: «В вооруженной борьбе участвует все население, сражаясь — в соответствии с принципами партизанской войны — небольшими отрядами».
Еще более грязной эту войну делало то, что и ВК, и НВА отказывались признавать Женевские конвенции. Поэтому врагом приходилось считать всех: симпатичная девушка, машущая рукой на обочине дороги, могла выстрелить вам в затылок или подорвать мину, которая была в состоянии разнести дюжину ваших товарищей; старик, обрабатывающий поле, расставлял мины-ловушки, когда мы смотрели в другую сторону; а маленькие дети, выпрашивающие лакомства, выступали в роли разведчиков.
Чувство стыда и постоянное давление со стороны всех воинских начальников, в том числе и меня, требовавших бóльших показателей по количеству трупов, заставляли парней в окопах сообщать об убитых гражданских лицах, как о вражеских солдатах. Как говорит Генри: «Это было частью повседневной жизни». [7]
Я знал, что Ванн прав. Американцев никогда не следовало размещать в Дельте — особенно под командованием «Мясника из дельты Меконга», с его ненасытным аппетитом к подсчету трупов.
— Крики Юэлла о том, что за последний год он уничтожил 22000 вьетконговцев, — полнейший вздор, — продолжал Ванн. — Многие погибшие были мирными жителями. Я сказал ему, чтобы он посмотрел на соотношение захваченного оружия и трупов. Оно просто смехотворное — двести к одному.
Он сделал паузу, на его губах мелькнула сардоническая улыбка, но глаза оставались серьезными. Он начал рассказывать о Харрисе Холлисе, генерале-танкисте, который только что сменил Юэлла на должности комдива.
— Как только Холлис узнал, что мы с тобой старые друзья, ему захотелось поговорить только о том, насколько хорошо идут дела в твоем батальоне. Я сказал ему, что твои тактические новшества — лучшие из тех, что появились на этой войне. Какие-нибудь другие батальоны Армии США или АРВН копируют ваш образ действий?
— Только концепцию применения снайперов, — сказал я. — Ты же знаешь, что такое армейское руководство. Там не любят перемен, и до сих пор воюют во Второй мировой войне. Думаю, лет через двадцать они перейдут на тактику Корейской войны.
— Ты должен знать, что Холлис спросил меня, всегда ли ты был таким безрассудным, подразумевая, что у тебя есть желание умереть, — продолжал Ванн. — Он считает, что ты слишком много рискуешь. Ты мог бы просто отойти и немного остыть.
И после медвежьих объятий и отдания чести, он вместе с еще одним гражданским советником, с которым он разъезжал, выехали за ворота в одиночку, без какого-либо вооруженного сопровождения, и направились по шоссе №4 в Каолань.
Несколько лет спустя Джон Пол Ванн, в то время занимавший советническую должность, равную чину двухзвездного генерала в армии, был убит во Вьетнаме, когда покидал фронт в качестве старшего советника II корпуса. По иронии судьбы, погиб он не на ферме, проезжая по грязной дороге на «Лендровере» или укрываясь в бункере под обстрелом, а в вертолете — той самой машине, которую я предложил ему использовать.
Когда Джон скрылся из виду, я вернулся к мысли об уничтожении «Чарли». Идея заключалась в том, чтобы сначала ввести в игру роту «Алерт», роту дальних засад батальона. В начале мая Трент Томас попросил вывести роту «Алерт» в Донгтам.
— Они не вылезают из боев с февраля — бойцам нужна передышка, — сказал он. — Нам нужно четыре-пять дней, чтобы просто потренироваться. Нужно отточить основы и изучить наши типовые порядки действий.
— Хорошая мысль, Трент, уходим через два дня. Пока будешь там, съешь стейк и выпей холодного пива, ребятам это тоже нужно.
Затем я сказал ему, что хочу, чтобы рота отдохнула, прошла переподготовку и вернулась на базу «Тумстоун» до восемнадцатого числа.
Томас отлично справлялся с ротой «Алерт», как и Дон Мейер с «Клеймором». Каждому из них я назначал свой район операций — они сами собирали разведданные и определяли места засад. Еще в Корее, в разведывательных подразделениях, я на собственном опыте убедился, что штабной офицер, находящийся в удаленном штабе, может все запороть и отправить подразделение в самый замес, поэтому я дал им карт-бланш работать так, как действовал Ларри Талер со своими снайперами — с максимальной свободой действий. Оба полностью руководили своими операциями и согласовывали свои планы с Мергнером и со мной на ежедневных совещаниях за двадцать четыре часа до начала действий.
В батальоне «Крутых» практически не было микроуправления. Я твердо верил в приказы на основе боевых задач, которые не должны были сковывать командиров подразделений деталями, навязанными сверху. Я хотел, чтобы командиры «Крутых» могли делать свое дело, не отвлекаясь на всякую постороннюю чепуху. Если я не доверял подчиненному лидеру, все было просто — его там больше не было. То же самое я применял и по отношению к неудачникам-солдатам. Неудачники сразу же шли «под замену» [8] — читай, от них сразу же избавлялись. Обе эти практики положительно влияли на настоящих солдат.
А потом прилетел Хейс. Уже без широкой улыбки. Новости были безрадостными. Я уж было подумал, что Холлис отменил операцию, которую мы готовили на 22-е мая, однако ошибся.
— Хак, — сообщил Хейс, — генерал Абрамс приказал освободить тебя от должности. Ты можешь получить любую работу во Вьетнаме, лишь бы ты не участвовал в непосредственных боевых действиях. Мне очень жаль, дружище. Знаю, что ты любишь «Крутых», но говорят, что ты слишком ценен и очень часто рискуешь.
Я был потрясен. Как генерал Абрамс, — именно он, и никто иной! — мог со мной так поступить?
Этот человек был курящим сигары тигром, который практически изобрел слово «атака». Будучи командиром разведывательного батальона в Европе во время Второй мировой войны, он всегда находился в гуще событий. «Крест за выдающиеся заслуги» он получил за исключительный героизм, возглавив прорыв окруженных подразделений 101-й воздушно-десантной дивизии в Бастони. Как мог парень, живший под девизом «Действуй, как я!», так издеваться надо мной? Это было абсолютно бессмысленно.
Но Абрамс был еще и человеком с железной волей — если он принимал решение, изменить его было не под силу никому. Я оказался в полнейшей заднице. С боссом не поспоришь, особенно если он крепкий и жесткий четырехзвездник.
Джон увидел выражение моего лица и быстро бросил мне кость.
— Смотри, стакан по-прежнему наполовину полон — пришлось потрудиться, но ты останешься здесь, где идут основные события. [9]
Не теряя ни секунды, мы вернулись к планированию того, что Мергнер теперь называл «нашей прощальной вечеринкой», поскольку в начале июня ему предстояло возвращаться в Штаты. Мы думали, что «Чарли» проведет крайнюю доразведку двадцать первого числа, а за день до атаки сделает последние приготовления — например, проведет инструктаж командиров и перебросит штурмовые отряды в передовые районы сосредоточения, полагая, что он нападет на нас в ночь на двадцать второе или двадцать третье число, когда не будет Луны, и поэтому планировали застать его в местах сосредоточения до того, как он выйдет на исходные рубежи атаки.
Я отдал Мергнеру свои указания: используя максимальную скрытность, начать переброску подразделений девятнадцатого числа. Хейс согласился, что в тот же день мы подтянем к Зяодыку наши подкрепления. В итоге к предрассветным часам двадцать первого числа «Крутые» охватят район сосредоточения ВК плотнее, чем пояс целомудрия средневековую девственницу.
Мергнер занялся выработкой плана.
Утром 17-го мая рота «Бэттл» вступила в интенсивную перестрелку примерно в пяти километрах от того места, где Криттенден затрофеил боевой приказ полка Донгтхап I. ДеРоос со своими ребятами убили пятерых вьетконговцев. Ответным огнем из РПГ в его 3-м взводе был убит Дуглас Эдвард Ломайер, еще три солдата получили ранения. Однако был и утешительный приз.
— Может быть, у нас есть хороший вариант, — передал ДеРоос, докладывая, что он взял в плен двух вьетконговцев. — Мой «тигриный скаут» говорит, что один из них — командир роты ВК из батальона №261А. Угрюмый маленький ублюдок. Ни хрена мне не дал. Надо смотреть в оба, а то еще плюнет тебе в лицо.
Забрав военнопленных вместе с нашими ранеными, я отправился обратно на БОП «Денжер».
Командиром вьетконговской роты был первый лейтенант лет двадцати пяти, злой, как меняющая кожу гремучая змея, и весь в шрамах. Самым страшным ранением была дыра в одной из его ног глубиной и шириной почти с мой кулак, где огромный кусок плоти был вырван и так и не зашит. Такая рана была бы ужасной даже при наличии квалифицированной медицинской помощи, но тем не менее она зажила, и этот крутой парень вернулся на службу.
Разговаривать со мной он не хотел, поэтому я указал на старую рану на его ноге.
— Нет больницы? — Задал я вопрос, пытаясь смягчить его.
Пленник покачал головой. Тогда я показал ему несколько своих ран, и это вызвало у парня первый интерес. Он спросил, не из Вьетнама ли они.
— Нет, нет, — ответил я. — Это было раньше. Корея. А вот эта, — я показал ему одну из ран на ноге, — эта получена от Вьетконга здесь, в Дельте.
Рана все еще была красной и сырой, с крупными, сурово выглядящими следами от швов.
— Может быть, это сделал я, — произнес он и разразился громким хохотом.
— Да, может быть, и ты.
Мы нашли общий язык, сложили мечи, и отложили войну в сторону.
— Слушай, — сказал я, — я знаю, что ты крутой сукин сын. Знаю, что ты хотел бы взять ручную гранату и взорвать нас всех. Знаю, что ты ничего не расскажешь мне о своем подразделении, потому что от меня ты ничего не получишь. Поэтому я не буду тебя ни о чем спрашивать. Но я солдат, и я восхищаюсь мастерством вашей армии. Я хочу узнать о ней больше; хочу узнать, откуда у вас такая вера, и что заставляет вас так упорно сражаться.
В течение последующих трех вечеров, когда я приходил с поля боя, мы вместе с пленным и переводчиком собирались вместе и разговаривали. Я многое узнал о его деле и о том, как действует Вьетконг.
— Ладно, друг мой, — сказал я военнопленному, — мне сообщили, что тебя нужно эвакуировать. Я собираюсь отправить тебя в штаб моей дивизии, где тебя допросят, а затем передадут 7-й дивизии АРВН. И первое, о чем тебя попросят в АРВН, — это перейти на сторону Тиеу Хой. Если ты это сделаешь, тебя отправят в лагерь для переориентации, а когда ты выйдешь оттуда, на тебе будет южновьетнамская форма, винтовка М-16, и ты будешь приписан к южновьетнамскому подразделению, а может, даже вернешься сюда в качестве «тигриного скаута», и мы сможем работать вместе. Так что, когда попадешь в 7-ю дивизию, скажи им, что идешь в Тиеу Хой.
— Я никогда этого не сделаю!
— Но ты должен это сделать, — возразил я. — Знаешь, что они делают с людьми, которые не идут в Тиеу Хой? Они их расстреливают!
— В таком случае я умру. Я рассчитываю умереть в любом случае, сражаясь за свое дело, за свободу своей страны, Вьетнама. Я верю в свое дело, — сказал он и стал указывать на свою ногу и другие многочисленные грубо зажившие раны. — Я верил в него на протяжении всей этой войны. Я никогда не сдамся, и буду сражаться, пока не умру. Если они попросят меня перейти на их сторону, я плюну им в лицо.
Бухгалтера [10] в Пентагоне не учитывали в своих расчетах такой яростный патриотизм. Их формула была такова: столько-то тонн бомб, столько-то артиллерийских выстрелов, столько-то погибших ВК равнялись победе. С января по март 1969 года 9-я дивизия произвела 311 083 артиллерийских выстрела — больше, чем за такой же период в 1945 году во время Арденнской операции в Европе. Так что мы должны были побеждать. По крайней мере, если верить статистике.
После беседы с этим парнем я понял, что помимо того, что мы должны вести войну с новой тактикой, нам нужно разжечь подобный огонь в сердцах наших солдат. Этот парень был полностью сосредоточен на победе, в то время как обычный американский солдат был сосредоточен на том, чтобы не стать последней жертвой в войне, которую, по мнению большинства, невозможно было выиграть.
В ночь на 18-е мая рота «Клеймор» устроила засаду, уничтожив трех солдат ВК. С первыми лучами солнца Джерри Салливан, который был командиром засадной группы, застрял в канале, когда искал мертвого вьетконговца. «Мой “тигриный скаут” всегда издевался надо мной, говоря, что я вешу много килограммов, потому что я такой высокий, — вспоминает он. — Я уже научился никогда не останавливаться, когда ты в грязи; если ты оказался в этом болоте, ходи на носках и, если можешь, подкладывай вниз хворост, например, пальмовые ветки, и ступай по ним. Но я так увлекся проверкой этой канавы, что забыл о собственных правилах, и не успел оглянуться, как оказался в грязи по пояс. Я бросил свою М-16, захваченные документы и АК своим ребятам на берегу и сделал единственное, что мог сделать человек в этих зыбучих местах: наклонился вперед, вцепился клешнями и выполз наверх, как чертов болотный краб. А если подумать, то именно такими мы и были — очень “крутыми” болотными крабами».
Пока Джерри барахтался в грязи, другая засада роты «Клеймор» преподнесла Вьетконгу дорогой урок о важности соблюдения шумо- и светодисциплины, когда отряд ВК, пробирающийся по тропе, остановился в пятидесяти ярдах от места, где специалист 4-го класса Джеймс Фицджеральд сидел во взводной засаде.
«Я сообщил об этом нашему командиру взвода, и лейтенант поднял всех по боевой тревоге, — вспоминает гранатометчик из M-79. — Я не верил своим глазам. Следующее, что сделали вьетконговцы, — это натянули пончо, зажгли костер и расселись там, болтая и покуривая».
«Мы продолжали наблюдать за группой около получаса, думая, что, возможно, к ним присоединится более крупное подразделение, — рассказывает командир взвода лейтенант Эдмунд Чифалвей. — Из-за их сигарет нам даже не понадобились наши “Старлайты”».
Чифалвей скрытно перебросил пулеметный расчет М-60 и еще двух гранатометчиков с М-79 из своего тыльного охранения к берегу канала. Когда все заняли свои позиции, он начал атаку: каждый бросил по осколочной гранате, а затем открыл огонь.
«Все было кончено еще до того, как началось. Через свои ночные прицелы “Старлайт” мы насчитали десять убитых солдат Вьетконга, а “гуки” не успели сделать ни единого выстрела».
Далеко не все засады проходили без потерь. Взвод Карла Олсона из роты «Бэттл» организовал засаду вдоль канала в ночь перед описанным выше боестолкновением, когда его ребята заметили трех ВК, спускавшихся по тропе.
«Мы открыли по ним огонь и убили всех, однако из-за этого наше местоположение оказалось демаскировано, поэтому мы переместились на другую позицию, и во время этого один из моих парней сорвал мину-ловушку, ранив двух солдат. Док Кристиансен бросился через заминированный участок и перевязал раненых. После их эвакуации мы снова двинулись в путь».
До конца ночи больше ничего не произошло. С первыми лучами Солнца, когда взвод все еще находился «в укрытии рядом с рисовой дамбой и рядом банановых деревьев, к нам буквально из ниоткуда прилетели две гранаты от РПГ, — сказал Олсен. — Должно быть, ВК целились в мои антенны. Гранаты разорвались прямо на моем КП, убив нашего отличного медика Томаса Ли Кристиансена. Он умер мгновенно от ранения в голову. А вьетконговцы исчезли».
К середине мая 1969 года, через 110 дней после того, как я принял командование батальоном, парни из «Крутых» действительно находились в полном порядке. Они были уверены в себе, их моральный дух был высок, командование на всех уровнях внушало им желание дать бой врагу. Я до мозга костей был уверен, что мы на пути к чертовски хорошему финалу.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] 106,7-мм буксируемый миномет М30, принятый на вооружение мотопехотных батальонов «тяжелых» соединений американской армии в 1951 году.
[2] В оригинале: ash and trash. На армейском сленге так называются любые мероприятия, не связанные непосредственно с ведением боевых действий или их обеспечением, т.е. сугубо тыловые и хозяйственные действия, от уборки территории до перевозки почты.
[3] Англ. Delta Military Assistance Command (DMAC).
[4] В оригинале: combat bum. Многозначное слово, — это также и лодырь, лоботряс, бомж, человек, перемещающийся с место на место в поисках поденной работы и т.п.
[5] Через несколько недель было объявлено, что две бригады 9-й дивизии станут первыми американскими частями, которые будут выведены из страны в соответствии с новой пустопорожней программой Никсона/Киссинджера по вьетнамизации войны. Возможно, у него был красный телефон для прямой связи с самим Хитрым Диком — с Ванном возможно было все, что угодно. (прим. автора).
[6] В оригинале автор употребляет сленговое выражение flat bitch. Обычно этими словами называют проститутку, которая предпочитает количество клиентов их качеству. В переносном значении фраза означает: «работать на поток», «гнаться за показателями», «набивать цифры» и пр.
[7] То, как в августе 2001 года в эфире телеканала «Си-Би-Эс» несправедливо размазали сенатора Боба Керри, вновь поставило этот вопрос перед американским народом и, несомненно, перед теми из нас, кто отдавал приказы, сбрасывал бомбы и напалм, нажимал на спусковые крючки, подрывал «Клейморы» или вызывал артиллерийский огонь на врага, который слишком часто оказывался гражданским населением, попавшим под перекрестный огонь. Такие инциденты происходили чаще всего тогда, когда американские войска вели боевые действия в густонаселенных районах, таких как дельта Меконга. Думаю, можно с уверенностью сказать, что нет ни одного солдата, моряка или летчика, стрелявшего из оружия в таких районах, который мог бы с уверенностью сказать, что не убил по ошибке мирного жителя. Война — это всегда ад, но воевать в такой «сумеречной зоне» во сто крат сложнее. (прим. автора).
[8] В оригинале: DXed (от слова direct exchange, непосредственный обмен).
[9] Джон не преувеличивал, говоря о том, сколько усилий ему пришлось приложить, чтобы удержать меня там. Много лет спустя старый приятель, полковник в отставке Гарри Хеллмут, который был в штабе Эйба и отвечал за информирование его о «чувствительных потерях» — сыновьях высокопоставленных лиц, и военнослужащих в звании от подполковника и выше, — сказал: «Я сообщил твое имя генералу Абрамсу, когда ты получили свое восьмое “Пурпурное сердце”. Час спустя мне вернули мой листок с нацарапанной резолюцией Эйба: “Убирайте его оттуда немедленно!”». (прим. автора).
[10] Здесь это слово (crunchers) употребляется автором в пренебрежительном смысле.

Отличная глава! Спасибо! Прямо по классике, про ошибки и враньё.)))

Так везде все одинаково! Уверен, что те же доклады комдива-9 Юэлла с раздутыми цифрами стали частью официальной мифологии Вьетнамской войны.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В пяти «кликах» к северу от БОП «Денжер»
22 мая 1969 г.

День «Д» был назначен на 22-е мая. Согласно замысла, отдельные подразделения «Крутых» должны были охватить наш район операции к 06:00, после чего в 08:00 на БОП «Денжер» должна была быть поднята рота «Бэттл». Они должны были вылететь на юг, затем сделать разворот на 180 градусов и взять курс на север, летя прямо над рисовыми полями, и после вывалиться на широком поле к северу от базового лагеря противника. Мы с Мергнером думали, что ВК посмотрят вверх, увидят «птичек» и скажут: «Ну вот, прилетели. Давай-ка тащить задницу отсюда, посражаемся в другой день».
Молотом должна была быть рота «В» под командованием Горди ДеРооса, а остальным подразделениям батальона предстояло охотиться в джунглях, применяя излюбленную тактику Вьетконга — засады. Мы с Джорджем тщательно продумали, где может скрываться противник, изучив аэрофотоснимки и поговорив как с командирами «Крутых», которые знали местность, так с рейнджерами дивизии, чьи группы глубинной разведки, действующие из БОП «Денжер», работали в этом районе.
Девятнадцатого мая мы начали выводить наши подразделения в исходные районы для переброски на эти ключевые участки. Взвод «Алерт Синий» под командованием лейтенанта Фреда Мейера был высажен вертолетами в глубине района — в десяти «кликах» к северо-востоку — и получил приказ медленно продвигаться на юг, организовывая засады. Двадцать первого мая рота «Клеймор» Дона «Ланка» Мейера должна была выйти из маленького форта, который они обустроили в здании старой французской школы, и двинуться на север. За ночь до того, как захлопнутся стальные челюсти нашей ловушки, к местам засад начнет выдвигаться рота «Даггер» Эда Кларка, действовавшая к юго-западу от района цели. С первыми лучами Солнца в день «Д» взводы рот «А», «В» и «С», обеспечивающие безопасность БОП «Денжер» и базы роты «Клеймор» или окрестностей вокруг них, будут находиться на посадочных площадках, в готовности прилететь на вертолетах, чтобы усилить свои роты или вклиниться в любые лазейки, которые ВК мог использовать для побега, и которые мы с Мергнером могли пропустить. На основной базе «Денжер» должен был сидеть Трент Томас вместе со взводом «Алерт Красный» для возможной переброски вертолетами в качестве батальонного резерва / сил быстрого реагирования.
Талер вместе со своими снайперами выдвигался на грузовиках вместе с ротой «Клеймор», высаживался и занимал позиции в лесу к югу от вражеской базы. Мы не думали, что противник попытается выбраться этим путем, потому что в таком случае ему пришлось бы под огнем пробираться через открытое рисовое поле, переплывать глубокий канал, а затем идти через другое поле. Но если они это сделают, снайперы терпеливо будут их ждать.
Была организована авиационная поддержка, также подготовились «Красноногие» Чама Роберта, расположившиеся в тылу у БОП «Денжер» с большим количеством 105-мм боеприпасов, сложенных у орудий. Они взорвут и выжгут «Чарли» из их бункеров, когда они опустятся на землю, поняв, что на этот раз бегство не сработает.
Никаких подготовительных или пристрелочных стрельб не будет. Нашим непосредственным оружием будут скрытность и внезапность.
Ударные и транспортные вертолеты выделялись из состава «Бумерангов», «Охотников за головами» и роты «В» 3/17-го полка Воздушной Кавалерии — «Сигар». Мы даже привлекли агитационный вертолет, чтобы попытаться выманить вьетконговцев из их нор во время и после нашей небольшой демонстрации огневой мощи.
Базовый лагерь ВК, расположенный в джунглях примерно в пяти «кликах» к северу от БОП «Денжер», представлял собой территорию площадью восемь квадратных километров, ограниченную со всех сторон различными «синими ленточками», — что значительно облегчало перемещение ВК на сампанах. Расположиться так близко к нашей базе огневой поддержки было умно. Кто станет искать террористов, живущих в квартире над офисом спецназа ФБР?
Мы тщательно скрывали все наши приготовления, зная, что «Чарли» всегда следят за нашими базами на предмет любых изменений в их повседневной деятельности. Все выглядело как обычно: никакого усиления артиллерийского огня, никаких наземных разведывательных патрулей, никаких вертолетных разведывательных дозоров в районе объекта или над ним. Для вражеских шпионов выход роты «Алерт» являлся обычной дальней засадой, действия рот «Бэттл» и «Даггер» — операциями рейнджеров. Вокруг БОП «Денжер» личный состав роты «Клеймор» продолжал проводить свои ночные ближние засады, а днем сотрудничал с местными подразделениями вьетнамских Региональных сил в операциях по блокированию и прочесыванию.
Перед операцией я поговорил со всеми командирами батальона, по роте за раз, и сообщил им, что это будет их выпускной, и что через несколько дней после того, как они получат дипломы, я уеду. Я чертовски гордился ими — в том, что раньше являлось сборищем плохих солдат, теперь было полно настоящих воинов. «Это стало и моей прощальной вечеринкой тоже, — говорит сержант Стив Элгин, — хотя я не совсем так планировал ее провести — на следующий день мне предстояло отправляться домой. Первый сержант Макдональд наехал на меня за то, что я не иду на задание, и между нами возникла небольшая перебранка. Я схватил свою винтовку и начал уходить, а он спросил: “Куда ты идешь?”. — А я ответил: “К своему отделению. Я лучше буду уворачиваться от пуль, чем торчать здесь и всю ночь слушать твое дерьмо”».
Рано утром 19-го мая рота «Даггер» начала танцевать джиттербаг и произвела шесть ложных высадок в десяти километрах к северу от нашей цели. Вертолеты подходили к площадкам высадки, затем взлетали с закрытыми дверями и лежащими на полу солдатами. С расстояния это выглядело так, как будто мы высаживали войска.
Во время реальной высадки рота «D» убила пятерых вьетконговцев. Однако вместо того, чтобы вернуться на базу в конце дня, как это было принято, «Даггер» ушла на скрытую позицию к югу от района цели. После наступления темноты на базу «Денжер» вернулся один взвод, рассредоточившись по всем вертолетам таким образом, чтобы для вражеского наблюдателя это выглядело так, будто вернулась вся рота.
По возвращению на базу, взвод «Даггера» встал в охранение при поддержке личного состава штаба и артиллеристов. Также в окрестностях БОП «Денжер» мы выставили один взвод роты «Бэттл», чтобы обеспечить дополнительную плотность охранения — на случай, если нагрянут «Чарли», пока у нас там мало защитников.
Двадцатого мая мы затянули петлю. На протяжении ночи подразделения осторожно выдвигались к своим засадным позициям. Роты «Алерт» и «Бэттл» уничтожили четырех солдат противника, а ганшипы «Охотников за головами» Кена Карлтона и пушки Чама Роберта уничтожили еще пятерых ВК.
На следующий день рота «Бэттл» начала действовать в двух «кликах» к югу от района цели. Рота имела шесть небольших боестолкновений, убив семь вьетконговцев и захватив пять новеньких АК-47. У одного из недавно убитых вражеских солдат также была изъята карта и документы. Затем, в 15:40, на мине-ловушке подорвался «тигриный скаут», убив себя и ранив двух солдат.
Очевидно, что ВК не хотели, чтобы ДеРоос продвигался дальше на север, поэтому мы пошли им навстречу. В 17:40 мы перебросили вертолетами два взвода и штаб роты ДеРооса, после чего сымитировали эвакуацию с другим взводом, чтобы дать ему возможность занять скрытую позицию.
В тот же период снайперы Талера и рота «Клеймор» переместились на грузовиках на семь километров к востоку от района цели, где рота «C» вместе с ротой Региональных сил провела прочесывание. После операции грузовики вернулись в темноте на патрульную базу «Клеймора» в здании школы, но опять же только с одним взводом, распределенным между всеми машинами. Для наших местных вьетконговских шпионов все выглядело так, будто все вернулись домой, но на самом деле на скрытых позициях теперь находились снайперы и два взвода роты «C».
Согласно карте и документам, снятым с убитых накануне ротой «Бэттл» вьетконговцев, к ночи 21-го мая батальон №261А должен был находиться в нашей ловушке. Настала пора заколотить дверь. Командир роты «Бэттл» Горди ДеРоос проинформировал своих командиров взводов о ходе операции. «Было ясно, что намечается что-то грандиозное, — говорит лейтенант Карл Олсон. — Нам сказали проверить, чтобы как только мы займем свои первоначальные объекты, наши ребята заняли скрытые позиции, и не делали никаких глупостей. Большинство из тех, с кем я имел дело до этого, не превышали взвода ВК, а здесь нам предстояло сразиться как минимум с усиленным батальоном. Тот факт, что нас поддерживало множество своих войск, успокаивал. Меня очень успокаивают цифры, а здесь у нас будет вся эта поддержка, вертолеты и прочая тяжелая техника, и это сделало наш выход гораздо более приятным».
В темноте все подразделения, развернутые вокруг объекта операции, начали выдвигаться к своим конечным целям. «В три часа ночи пришло сообщение о том, что пора “по коням”, — вспоминает Джерри Салливан. — Передвижение по этой местности в темноте было очень трудным и медленным, ориентироваться было чрезвычайно сложно. И вот теперь нам сказали, что пора собираться и выдвигаться, и это было что-то вроде: “Вау!”. Должно быть, это что-то грандиозное».
На протяжении всей ночи с помощью «Ночных охотников» и наземных РЛС AN/PPS-5, которые мы установили на близлежащих сторожевых заставах и постах Региональных сил и местного ополчения, мы уточняли расположение базы противника. «Движение было, но мои ребята сообщали, что активность противника в районе цели не изменилась, — вспоминает Ларри Талер. — Противник играл прямо по правилам Хака».
К рассвету двадцать второго числа все уже были на позициях. Батальон №261A Вьетконга стал красным гусем, ожидающим, когда его зажарят.
«Мы сидели на посадочной площадке базы “Денжер” с десятью “сликами” и примерно восьмьюдесятью людьми, ожидавшими своего часа, — рассказывает лейтенант Дэвид Дифендорф, передовой наблюдатель роты «Бэттл». — Возникла большая перебранка — возможно, из-за напряжения, — один парень обиделся на весь мир, потому что с момента прибытия в страну постоянно таскал пулемет М-60, но нам удалось его угомонить. Потом на связь вышел “Крутой-6” и сказал: “Бэттл-6, я решил вас задействовать в деле”.
Его слова мне не понравились. Это прозвучало как “Осторожно, мы начинаем” — и все, что я мог подумать: “Черт побери! Что ты нам приготовил на этот раз?”»
Вертолеты взлетели. «Это был потрясающий способ отправиться на работу. Самое захватывающее, что я когда-либо испытывал, — это забираться в эти вертолеты и лететь неизвестно куда. Несмотря на то что мне было страшно, мне это нравилось».
Сержанту Гэри Дюбойсу, командиру отделения роты «В», это совсем не нравилось: «Каждый раз, когда ты загружался на вертолеты, ты знал, что есть большая вероятность того, что тебя могут убить. Ты просто висел в воздухе, и даже если по тебе еще не стреляли, ты ждал, что это может произойти в любой момент».
«Ворчуны» «Крутых» выскочили из «птичек» и были совершенно удивлены. «ВК не потребовалось много времени, чтобы прийти в себя, — вспоминает Горди ДеРоос. — Площадка высадки быстро стала “горячей”. Мы все еще продвигались к линии деревьев, когда на нас обрушился шквал огня. Началась бешеная стрельба, особенно в мою сторону. Мы потеряли раненым одного лейтенанта по имени Митчелл, который находился со мной в группе управления и проходил боевую стажировку. Он был ранен в ногу. Видимо, огонь противника привлекли мои антенны».
«Когда мы выходили с площадки высадки, Митчелл стоял передо мной и смотрел на карту так, как будто читал газету Wall Street Journal по дороге в офис, — вспоминает Дифендорф. — Поразивший его парень находился всего в семидесяти пяти ярдах от меня. Я помчался к квадратному отстойнику, заполненному водой, перебрался через бортик и скатился вниз. Берег был достаточно крутым, чтобы я мог пригнуться и держать голову вне зоны видимости, а ноги — выше воды, что было непросто, поскольку я тащил на себе рацию, винтовку и котелок. Рядом со мной находился командир роты, и над нашими головами часто-густо летали пули».
Капитан ДеРоос посмотрел на своего передового наблюдателя, который стал белым как мел.
— В тебя что, никогда раньше не стреляли?
— Да, конечно, это случалось, — ответил Дифендорф, который служил в роте всего третью неделю. — Но к этому я никогда не привыкну.
Дифендорф продержался еще три недели, прежде чем подорвался. Он оказался одним из тех, кому повезло — он выжил, чтобы рассказать об этом. Во Вьетнаме передовые наблюдатели и командиры пехотных взводов, особенно «зеленые» лейтенанты, были не очень хорошей страховкой.
Перед операцией я настойчиво объяснял командирам отделений, особенно роты «Бэттл», которая осуществляла десантно-штурмовую атаку, что они должны всегда искать укрытие для своих подразделений — защиту от непосредственного огня стрелкового оружия, — чтобы, когда начнут свистеть пули, они могли быстро переместиться в защищенное место. «Искать укрытие — это как искать мины, — напоминал я им. — Пехотинец должен делать это всегда и автоматически. Вы должны постоянно спрашивать себя: “Когда начнут летать пули, куда я нырну?”»
Командир отделения роты «Бэттл» сержант Тим «Медвежонок» Бауэр поверил мне на слово. «Когда прилетели вертолеты, — вспоминает он, — я заметил берег канала, за которым можно было укрыть своих ребят на случай, если станет жарко. И как только началась стрельба, мы с площадки высадки переместились туда, причем Эл Джей Хендерсон прикрывал нас из своего пулемета. Потом мы все открыли огонь, чтобы он мог перебежать к нам. Мы засекли вражеский бункер и уничтожили его, и тут я понял, что у меня не хватает двух парней — двое новичков остались на площадке и залипли на ней. Я сказал Хендерсону чтобы он прикрыл меня, пока я сбегаю за ними.
— Забудь об этом, «Медвежонок», ты спятил. Они того не стоят, — возразил Хендерсон.
— Прикрой меня, Эл. Джей. Может быть, однажды там окажемся и мы, — ответил Бауэр.
Сержант выскочил и под сильным вражеским огнем привел людей обратно. Затем ДеРоос велел ему проверить участок в глубине леса.
«Мне показалось, что я заметил движение, и дал команду головному дозорному укрыться, пока Хендерсон снес это место, — рассказывает Бауэр. — Там было несколько вьетконговцев, но прежде чем они успели выстрелить, Хендерсон и остальные мои ребята нанесли им серьезный урон. Ребята моего взвода не получили даже царапины». [1]
Дифендорф попытался вызвать артиллерийскую поддержку, но поскольку Эллисон — офицер связи батальонной артиллерии — бил по позициям ВК в глубине, ничего подходящего из огневых средств под рукой не нашлось. Поэтому ДеРоос использовал для подавления огня ВК ударные вертолеты, и их пушки сразу же погасили его.
«Вьетконг начал сваливать. На кострах все еще готовился рис, повсюду было разбросано их снаряжение. Это было совсем не то, что можно назвать упорядоченным отходом», — вспоминает ДеРоос.
ВК уходили прямо в руки Эда Кларка и роты «Даггер». За первые пятнадцать минут после высадки роты «B» и «D» уничтожил десять вьетконговцев. «Рота “Бэттл” выдавила их прямо на нас, — вспоминает Кларк. — Вьетконговцы были в панике и не знали, что мы там. Это было стрелковое состязание, стрельба по куропаткам, которые не стреляли в ответ».
У зажатых между ротами «B» и «D» «гуков» не было места, где можно было бы укрыться. «Сначала они убегали от нас, но потом парни из других рот, поджидавшие их, открывали по ним огонь, и они прибегали обратно, — рассказывает сержант Гэри Дюбойс, — так что они продолжали бегать туда-сюда, а мы продолжали их уничтожать».
«Мы просто размазали их, — вспоминает сержант роты «Даггер» Дэвид Вагнер. — У них не было укрытия — они не могли перейти через рисовое поле, потому что мы их видели, а когда некоторые пытались прыгнуть в реку, их застреливали или поражали гранатами. Мы взяли одного военнопленного и сразу же отвели его к капитану Кларку для допроса. Один парень подбежал к моему отделению, мы выстрелили в него, и ему оторвало голову. Прошло около пятнадцати минут, прежде чем я вышел и снял с этого парня прекрасный китайский пистолет. В его мозгах и во всем остальном уже кишмя кишели муравьи, и я подумал о том, насколько равнодушно действует мать-природа — этот “гук” за такой короткий срок превращается из парня, обремененного семьей, офицера, в абсолютное ничто, перерабатываясь далее в такое же ничто почти на моих глазах. Но пистолет был прекрасен, завернутый в промасленную ткань, а затем в полиэтиленовый пакет. Мы просто сидели там весь день, от рассвета до заката, и стреляли в них, не потеряв ни одного человека. Я все время думал о расплате за 13-е марта — о мести за тот случай, и за все эти мины-ловушки».
К этому времени «Чарли» бежали во всех направлениях. Своими заблаговременно выведенными в тыл Вьетконга силами, мы перекрыли им основные пути отхода по каналам и тропам. Через несколько минут после того, как с вертолетов высадилась рота «Бэттл», рота «Клеймор» вступила в бой и поддерживала непрерывное боестолкновение с противником на протяжении почти двадцати четырех часов. «Они начали бежать к нашей засадной позиции, а мы просто ждали, — вспоминает стрелок Вик Генри. — Они не видели, что мы прячемся, как индейцы, и мы их перебили. Все оказалось проще пареной репы. Я провел весь день, стреляя и подбирая вражеское оружие. Кажется, мы подобрали пятнадцать или двадцать АК».
С 09:39 дня «Д» и до 07:05 утра следующего дня рота «Клеймор» поймала в засаду и убила тридцать пять вражеских солдат. Крупных боестолкновений не было. Небольшие неорганизованные группы Вьетконга сначала бежали к позициям роты «Даггер», получали удары, отскакивали, затем бежали к роте «Клеймор», которая их била, а потом к роте «Алерт», уничтожившей двенадцать «гуков» за десять часов.
«По сравнению с хаотичной битвой Ханта при Тханьфу эта операция была простой, — отмечает капитан Джо Коннор, блестящий бригадный передовой авианаводчик ВВС, руководивший авиационными ударами в начале операции. — Позиции войск были четко обозначены, противник сдерживался, и в эфире никакой паники. Истребители определили район боевых действий, наблюдая за тем, куда армейские вертолеты направляют свой огонь. Я также обозначил конкретные цели с помощью ракет с белым фосфором. Поскольку мы доставляли смертоносные боеприпасы в непосредственной близости от наших войск, летчики с готовностью приняли мое указание совершать ограниченный заход на бомбардировку, повторяя тот же маршрут. Это подвергало их бóльшему риску обстрела с земли, но резко снижало вероятность недолетов и огня по своим».
«Перед моим отделением разлился напалм, и три ВК оказались на открытом месте, — рассказывает Том Эйкен. [2] — Мы с ребятами перебили их. Это было так же легко, как сметать арбузы, когда я был ребенком. И когда они упали, я не мог не вспомнить о своем приятеле и о том дне, когда он погиб на вьетконговских минах. “Эти ребята в твою честь, Гленн”. Что это был за день! Помню, как хотел, чтобы Тоби был там, чтобы увидеть это, вел нас и все такое. Единственный раз, когда я на него злился, это когда его ранило за четыре дня до этого и его пришлось эвакуировать на вертолете — я был зол на него за то, что он меня бросил. Ему бы это понравилось. Какая огромная разница между тем, что было сейчас, и тем, что происходило в “Ракетном поясе” в ноябре прошлого года, когда из нас выбивали все дерьмо».
Когда ВК увидели, что все водные пути и тропы перекрыты, они в полной панике разбежались в разные стороны, как «Аль-Каида» после удара бомбардировщика B-1.
Капитан Джеймс Мукояма, заместитель начальника оперативного отделения штаба батальона, который находился с Мергнером и со мной в вертолете управления и связи, сказал, что никогда не видел ничего подобного. «ВК отскакивали от одной засады за другой. Каждый раз, когда они в панике бежали в одну засаду, они теряли дюжину или около того человек и отскакивали, только чтобы попасть на другой заблокированный путь отхода. Я видел, как перед смертью раненый вьетконговец из последних сил бросил оружие в канал, и решил, что он сделал это, чтобы мы не смогли затрофеить его АК. Это стало для меня важным уроком о мужестве, дисциплине и самоотверженности нашего противника».
Взводы роты «Бэттл» расположились перед освобожденными от Вьетконга позициями. ДеРоос приказал своим ребятам подорвать или заминировать все бункеры и сложить все оружие и снаряжение ВК в большую кучу.
«Было жутко, — говорит Карл Олсон. — После того как мы отошли на пару сотен ярдов от опушки леса, в нашем секторе не было никакого движения противника. Спереди и с флангов слышалась приглушенная стрельба. Капитан ДеРоос подчеркнул, что за нашей линией есть свои войска и при ведении огня нужно быть осторожным. Мы продолжали подавать сигналы дымовыми гранатами, чтобы вертолеты, пролетавшие над нами, могли увидеть наш передний край. Меньше всего нам хотелось попасть под огонь своих же».
С воздуха сражение напоминало гигантскую игру в пинбол. [3] Вьетконговцы были шариком, они отскакивали от одной засады, которая «загоралась», а затем отскакивали от другой. Командир авиационной части операции «Бумерангов» Кен Карлтон посмотрел вниз и увидел десяток или около того ВК, лежавших мертвыми на поле. «Они лежали очень близко друг к другу, а их оружие валялось рядом с ними, — говорит он. — Наши ребята выскочили и помахали нам рукой — думаю, из-за опасения, что мы их прикончим. Они надрали своему противнику задницы».
Ложная вертолетная высадка, призванная сбить противника с толку, с лихвой окупилась. «Мы слышали, как с криками и воплями к нам бежали вьетконговцы, — вспоминает Олсон. — Они подошли на расстояние выстрела и врезались в мой взвод. На самом деле их не так часто можно увидеть, чаще всего они прячутся, а здесь они бежали прямо по открытому месту. Слышался треск автоматов М-16 и глухой стук автоматов АК-47. Я контролировал одну половину засады, а мой взводный сержант — другую. У нас обоих были M-60, и вы могли слышать, как раздается стрельба из левого ствола, а потом из правого. Это был тир, как в игровой галерее. Дикий, бешеный тир. Парни реально сатанели — они были очень уверены в себе. Это было очень круто, это была расплата, ребята были на взводе. Когда дым рассеялся, перед моим подразделением распласталось около дюжины вражеских солдат, и лежала куча оружия. Это был мой первый крупный бой, и я должен сказать вам, что все было как в кино. Мои парни были великолепны».
Взводный сержант роты «Даггер» Ричард Полак вместе со своими бойцами сидел уже довольно долго, когда, по его воспоминаниям, они «начали слышать вдалеке выстрелы, и начало происходить еще много чего. Внезапно перед нами возникло движение, и мы почувствовали себя как в тире на набережной Атлантик-Сити. У нас не было того чувства тревоги, которое мы обычно испытывали, — оно даже немного освежило нас, когда мы поняли, что все идет как надо. Никто не пострадал, кроме нашего врага. Я не говорю, что ребята отлично проводили время, это не было похоже на карнавал или что-то в этом роде, но мы не несли потерь и при этом надирали “гукам” задницы».
К 11:00 у роты «Клеймор» вышли из строя три пулемета М-60, пехотные роты нуждались в пополнении боеприпасов, а у бойцов подразделений, выведенных в тыл Вьетконгу, которые уже несколько дней находились в джунглях, заканчивались все запасы.
Поскольку капитан Морио Такахаси, наш старый добрый, еще с Гавайев, начальник тыла был начеку, «слики» из «Бумерангов» начали выполнять вылеты по пополнению запасов.
Когда новые пулеметы и боеприпасы были доставлены «Ланку» Мейеру на площадку к югу от его позиции, капитан-десантник ростом в шесть футов четыре дюйма [4] взял один пулемет у пулеметчика Роберта Раннебома, и со словами: «Посмотрим, будет ли работать этот», — открыл из него огонь из положения стоя, как из винтовки.
«Я был потрясен — никогда не видел, чтобы кто-то так стрелял. Эта чертова штуковина сбивает с ног большинство людей просто при стрельбе от бедра, — сказал Раннебом, сам здоровяк шестифутового роста. [5] — Он сделал около двадцати выстрелов, вернул его мне, и сказал: “Этот берем”».
«Продолжайте поливать огнем этот участок и внимательно следите за каналом, — сказал Мейер. — Рассчитывайте, что они попытаются уплыть».
Через несколько минут Раннебом увидел, как в канале движется трубка, торчащая из воды. «Я дал короткую очередь, — сказал он, — и на поверхность всплыл “гук”».
Лейтенант Рекс Флетчер, отважный командир взвода Раннебома, прыгнул в воду и вытащил мертвого вьетконговца чтобы поискать документы. Через несколько минут Флетчер проверял свои позиции, когда по тропинке, идущей параллельно каналу, пробежали шестеро ВК. Их встретила стена огня, и на «доске Дитей» добавилась еще цифра «шесть», а общее число перевалило за семьдесят, — и это при троих раненых своих бойцах.
Теперь Вьетконг оказался прямо в центре нашей ловушки. Джо Коннор с хирургической точностью нанес восемь авиаударов по центру базового лагеря ВК. С 10:00 до 18:00 на врага обрушивались напалм и 500-фунтовые бомбы. Коннор размещал их идеально — достаточно далеко от наших засад, чтобы не зацепить ни единого бойца.
«Бомбы падали не более чем в 600 метрах от моего взвода, и было слышно, как осколки свистят через заросли, — вспоминает Джерри Салливан. — Можете поверить, мы хорошо обозначили свои позиции дымом. Вы могли видеть ударные волны от взрывов и чувствовать жар от напалма. Летчики летали так низко, что можно было разглядеть их лица и легко увидеть серебристые канистры с напалмом, летящие вниз. Они испепеляли землю».
«Двадцать второго мая “Крутые” не давали ВВС покоя, — говорит Коннор. — В тот день все четыре бригадных передовых авианаводчика — позывной “Тамале” — летали непрерывно от рассвета до заката — майор Рэй Медина, “Тамале-10”; капитан Джо Нуволини, “Тамале-11”; капитан Ларри Минк, “Тамале-12”; и я, “Тамале-14”.
Стареющий “Гунн”, как ласково называли истребитель-бомбардировщик F-100, был идеальным самолетом для оказания непосредственной поддержки “войск, находящихся в контакте” в Дельте. В тот день каждый истребитель нес две канистры с напалмом и две 500-фунтовые бомбы замедленного падения (с большим лобовым сопротивлением воздуха). Они быстро добирались до нас с авиабазы Бьенхоа, обладали достаточной продолжительностью полета, чтобы находится в районе до тех пор, пока войска не будут готовы, и регулярно наносили “большой урон”, пролетая в пятидесяти футах над врагом. Их 20-мм пушки были приятным бонусом.
“Тамале” и “Гунны” стали очень опытными в поддержке наших войск, находившихся в непосредственной близости от врага. Задача “Тамале” заключалась в том, чтобы летать над полем боя на самолетах O-1 «Бёрд Дог», оценивая обстановку, обозначая дружественные и вражеские позиции и координируя авиационные удары с артиллерией и ударными вертолетами.
После того как я скорректировал в то утро пару авиаударов, у меня закончилось топливо, и я передал задачу наведения авиации Ларри Минку. В это время в операции наступила пауза, поскольку Хакворт вызвал агитационный вертолет, чтобы предложить противнику возможность сдаться. Не сказал бы, что они стояли в очереди, чтобы принять его предложение. Приходилось признавать, что они были круты».
На БОП «Денжер» батарея Чама Роберта подменяла Коннора, когда у него не было истребителей, и вела огонь от одного места засады к другому. «Помню, как я думал, что все выглядит хорошо, когда снаряды покидали мои пушки, и просто молился, чтобы они попали туда, куда должны были попасть — по плохим парням, а не по хорошим», — говорит Чам. Его молитвы были услышаны. Он и его ребята выпустили более пятисот 105-мм фугасных снарядов и сотню снарядов «Вилли Питер». И все они попали в цель.
«Авиашоу придало нам всем заряд бодрости, — говорит Джерри Салливан. — Все в нашем взводе были измотаны. Мы всю ночь карабкались на позицию, в то время как рядом заруливал другой взвод. У нас была отличная позиция в сгоревшей деревне. Хорошее укрытие. Мы притаились за фундаментом и отстреливались, как только появлялись вьетконговцы».
В разгар боя из-под обломков хижины выскочила курица. «Тигриный скаут» Салливана, крепкий паренек по имени Фи, подстрелил ее. «Мы набрали в стальной шлем воды, извлекли немного взрывчатки C-4 из мины “Клеймор”, вскипятили воду и более-менее сварили курицу. К тому времени все были так голодны, что нам было достаточно просто того факта, что она мертва. Остальные парни смотрели на нас и говорили: “Какого хрена вы делаете?” — а мы отвечали: “Эй, мы обедаем”. Мы чувствовали себя как пещерные люди: все сидели в крови и куриных перьях, потирали животы и ухмылялись».
В этот момент они получили сообщение о прибытии вертолета с припасами. «Кто-то крикнул: “Вот наши припасы”, — сказал Салливан. — Мы знали, что летчик не захочет сидеть там — ну, вы знаете, вуп, вуп, вуп; и чап, чап, чап, — дольше, чем нужно. Он зашел на наш дымовой сигнал, и как только завис, мы с Фи рванули из укрытия и побежали к нему, просто желая побыстрее выгрузить весь этот груз с “птички” и дать ему возможность выбраться оттуда, пока его не подстрелили».
БА-БАХ!
Пехотинец Кен Скотт услышал мощный взрыв. «Я видел, как Салли взлетел в воздух, не меньше чем на двенадцать футов — в те дни Салли был легким, не более 120 фунтов. [6] Когда он приземлился обратно, все должны были замереть, передвигаться дальше было нельзя. Если один человек подрывается на мине-ловушке, это значит, что их в округе больше одной, нужно остановиться и проверить, на чем стоишь, так что я не мог просто броситься к нему, как того хотелось».
Вокруг упавшего командира отделения заклубилось черное облако дыма. Салливан почувствовал что-то теплое, посмотрел вниз и увидел, что с его ноги сорвало ботинок, а штанина тлеет. Потушив огонь, он увидел, что его нога раздроблена от колена вниз. «Я произнес: “Ого, это хреново”», — говорит он. Несколько осколков впились ему в пах. «Я отчетливо помню, как потянулся вниз, чтобы убедиться, что все на месте, потом откинулся на спину и подумал: “Ну, вот и все”. Все это время Фи держал меня на коленях и плакал, как ребенок».
«Они разрезали мои штаны, завернули меня в повязки и забросили в вертолет. Это было что-то вроде: “Эй, ваше такси здесь”. Ребята сказали: “Увидимся в Донгтаме”. Я уселся, и когда глянул вниз, оценивая степень повреждений, то понял, что мне конец. Я знал, что никогда больше не увижу тех парней, которых так любил. Мы вылетели оттуда очень низко над землей. Я высунул голову из двери, наблюдая за рисовыми полями, водяными буйволами и трассерами, пролетающими подо мной, и подумал: “Вот это поездка! Хотел бы я, чтобы этот парень набрал высоту, прежде чем нам отстрелят наши задницы”». [7]
С того момента, как Джерри Салливан был эвакуирован, остальная часть боя сосредоточилась в основном на «Охотниках за головами» и ганшипах «Сигар». Вьетконговцы, зная, что все двери заколочены, пытались уходить по пересеченной местности небольшими группами, в основном по два-четыре человека. Над ними, словно голодные ястребы в поисках добычи, кружили ударные вертолеты, уничтожая их. Но время от времени вертолетчики настигали крупные группы, бегущие по открытому полю, и убивали до двадцати ВК с одного залпа.
Нам повезло, что на переднем сиденье нашей «птички» управления во время операции находился командир взвода «Охотников за головами» Кен Карлтон, мастер боевой хореографии «ганшипов» и «сликов». «Охотники за головами» Карлтона — вместе с «Сигарами» Воздушной Кавалерии — уничтожили более пятидесяти вьетконговцев. [8]
«Мы поймали их на открытой местности, спустились вниз и надрали задницу, — говорит Карлтон. — Стреляли даже мои пулеметчики в дверях, а полковник и майор, сидевшие сзади, палили в дверь из своих чертовых винтовок. Когда мои пушки не работали, артиллеристы били по ним из тыла из 105-мм орудий. Я участвовал во многих боях во Вьетнаме, как до, так и после этой перестрелки, но никогда не видел, чтобы враг был настолько растоптан или зажат, как в тот раз».
На протяжении всего сражения Джордж Мергнер летал со мной на моем вертолете управления и связи. Он подтверждает, какую боль мы причиняли врагу. «Повсюду бегали маленькие люди в голубых рубашках. Один вертолет, летевший чуть ли не на уровне рисового поля, поймал трех бегущих ВК. Он всадил им в задницу НУРС, и они просто исчезли. Пока я отмечал жирным карандашом быстро меняющееся количество тел и тактическую обстановку, у меня закончилось место на доске с картой. Координация огневой поддержки — тактической авиации, артиллерии и ударных вертолетов — была выше всяких похвал.
Ранним днем, когда бой разгорался, нас на борту нашей “птички” управления вызвал офицер с КП бригады и сообщил, что мы почти полностью использовали выделенное нам полетное время, — вспоминает Мергнер. — Мы с Хаком посмотрели друг на друга с выражением “что за хрень”, и я им ответил: “Спасибо, конец связи”».
Полетное время было сущим проклятием. Мы продолжали садится, подбирали командиров рот и летали над полем боем, чтобы они могли увидеть все происходящее с воздуха. Таким образом, они получали картину с высоты птичьего полета, и, вернувшись на землю, могли планировать свои дальнейшие действия, имея более полное представление о ходе боя.
«Примерно в полдень прилетел Хак и забрал меня на своем вертолете, — вспоминает командир взвода «Алерт Синий» лейтенант Фред Мейер. — Он просто сел прямо за мной и сказал: “Давай на борт, приятель”. Я ответил: “Слушаюсь, сэр”. Это было очень круто, когда он вот так спустился, взял меня с собой и показал, где находится каждая рота и как идет бой. Он просто хотел, чтобы я понял суть того, что делаю. Такой облет с ним дал мне мгновенное представление обо всем происходящем и очень помог, когда я вернулся на землю к своим людям».
Такой образ действий привел к тому, что Джон Хейс пару раз надрал мне задницу, но гораздо чаще напоминал о своем правиле «1000 футов». «Конечно, сэр», — соглашался я — ровно до следующего раза, когда нам нужно было подобрать командира или уничтожить цель.
Я готовился к этому сражению двадцать три года. И, слава Богу, Хейс позволил мне сражаться. Теперь мне оставалось только сидеть в своем вертолете и вызывать командиров «Крутых»: «Внимание, Фред Мейер и Эд Кларк, они идут в вашу сторону, дайте им это», после чего вскоре следовало: «Хорошо, ДеРоос, они вернутся на вашу позицию минут через двадцать», или «Ланк, убедись, что ты готов, они идут к тебе». Или говорить Кену Карлтону, чтобы он перевел свои ганшипы на юг, где снайперский заслон Талера сообщал о «крупном движении противника». Или — поскольку карту я читал в лучшем случае плохо, а на скорости 100 миль в час был просто безнадежен — постоянно спрашивать Джорджа Мергнера, который проделал блестящую работу по организации и поддержанию нашего шоу: «Где мы находимся, черт возьми?» Или говорить Бобу Эллисону: «Нанесите авиаудар вон там и там», или «Скорректируйте артиллерийский огонь на тот участок джунглей».
Если не считать того, что Хейс прямо-таки клевал — и абсолютно правильно! —мою нежную задницу, когда моя «птичка» опускалась слишком низко, он говорил мне, что всегда готов нам помочь, просил крикнуть, если что-то понадобится, и позволял нам продолжать свою работу. Однако с остальным начальством дело обстояло иначе. По мере того как разворачивалось сражение, казалось, что над полем боя висит каждый генерал во Вьетнаме, желая поиграть в бравого воина: два генерал-лейтенанта, два генерал-майора и, казалось, целая пожарная команда бригадных генералов, большинство из которых набрасывались друг на друга, пытаясь вставить свои два цента. Все это напоминало то, как если бы шоу руководила дюжина Айра Хантов.
Мне хотелось «перепрыгнуть через скакалку». Джим «Мук» Мукояма вспоминает: «В конце концов, Хак взял трубку и сказал начальству, что он сражается, а не устраивает аттракцион, и что у него нет времени отвечать на их вопросы. Он прямо заявил им, чтобы они держались подальше от его командной частоты и убирались из воздушного пространства, пока не произошел несчастный случай».
Генерал Холлис вышел на связь и приказал мне приземлиться и провести для начальства совещание на БОП «Денжер». Когда я ответил, что слишком занят и почему бы мне не высадить для этой цели Мергнера, Холлис сказал, что нет, так не пойдет — это должен быть я.
В вертолете я дал волю эмоциям. Джордж вместе с Муком [9] немного охладили меня, я передал Мергнеру командование, и они высадили меня на нашей загруженной посадочной площадке в БОП «Денжер», теперь заполненной отполированными до блеска «Хьюи». Джордж потом сказал, что я, должно быть, провел для них самый короткий доклад в истории, поскольку я вызвал его, чтобы он забрал меня через десять минут, и, — судя по тому, что я помню, — уверен, что он был прав. Все начальство — хрустящее накрахмаленными подворотничками и сияющее четырнадцатью звездами — собралось вокруг моей рабочей карты в палатке для совещаний батальона, получая истинное удовольствие от «командирского присутствия». Было ясно, что Холлис вытащил меня из боя, чтобы устроить показательное выступление в качестве корыстной пиар-акции. Я был взбешен и даже не пытался этого скрывать. Уже ступив одной ногой из палатки, я вкратце рассказал им о происходящем и сообщил: «Джентльмены, если вы не возражаете, мне нужно сражаться. Предлагаю вам придержать свои вопросы до окончания боя». Готов поспорить, что на вечерних коктейльных вечеринках сыпались военные байки.
Как только я с Мергнером вернулся на поле боя, мы разработали план действий на ту ночь, начав с того, что изъяли роту «Даггер» и вернули ее в безопасное место на базу «Денжер». Остальные роты также переместились на посадочные площадки. И как раз в тот момент, когда Солнце коснулось горизонта, приземлились «Бумеранги», прикрытые со всех сторон ганшипами «Охотников за головами». Пока ударные вертолеты кружили, солдаты бросились к ожидающим их «бортам». Затем, закрыв двери, «слики» взлетели и уже в темноте приземлились на базе «Денжер».
Однако из них никто не высадился — потому что бойцы рот «А», «В» и «С» батальона «Крутых» остались лежать в траве на посадочной площадке, и как только наступила темнота, взводы выдвинулись на заранее разведанные позиции для проведения ночных засад. Мы должны были преподать нашему нетрадиционному противнику урок, полученный… от него самого.
Той же ночью рота «Клеймор» заметила повторное движение противника и вызвала артиллерийский огонь. Пулеметчик Раннебом рассказывает: «Думаю, что когда вечер перешел в сумерки, немногие оставшиеся в живых вьетконговцы подумали, что нас полностью вывели. Около двух часов ночи небольшая группа ВК попыталась бежать, используя сампаны для переправы через реку. Мы позволили им зайти в нашу ловушку и “нагрузили” их всем, что у нас было. Казалось, что огонь открыл целый батальон, а на самом деле нас было меньше двадцати человек».
С первыми лучами Солнца, после еще трех боестолкновений, «ворчуны» роты «Клеймор» обнаружили двенадцать мертвых «гуков». Рота «Бэттл» в ту ночь была занята не меньше. «Когда наступил вечер, помню, что повсюду были их следы, —рассказывает сержант Дюбойс. — Одного мы изловили живым, но из-за наступления темноты шкипер не стал подсаживать “птичку”. Не знаю, кто следил за пленником, но он вырвался и прыгнул в реку. Несколько парней открыли огонь, но никто так и не понял, удалось ли его достать или он сбежал. Мы переместились в другое место, чтобы установить периметр, и, можете поверить, я не спал всю ночь. Там была большая вьетнамская могила, мы расположились прямо за ней. Они хоронили своих людей поверх земли, так что получился большой курган грязи. Помню, как снял с РПС все свои ручные гранаты и положил их рядом с той могилой, где их можно было бы быстро взять. “Гуки” были повсюду вокруг нас, и ты не знал, с какой стороны они придут».
В середине ночи ДеРоос заметил движение на противоположном берегу реки. «Один из моих парней увидел в ночной прицел “Старлайт” группу солдат, — говорит он. — Они выглядели как группа носильщиков. Мы взяли их под обстрел и нанесли по ним несколько артиллерийских ударов, убив семнадцать человек».
«В то или иное время в боях поучаствовал весь батальон, — вспоминает Дифендорф. — О, мы здорово начистили им хлебало, это 100 процентов!»
Пехотинец роты «Бэттл» Донни Клайн никогда не забудет 22-е мая, потому что до сих пор жалеет, что пропустил тот бой. Он находился на БОП «Денжер», обеспечивая охранение, когда «Крутые» вернулись с победой. «Это был один из лучших подъемов боевого духа роты, который я когда-либо видел, и я был вынужден его пропустить! — говорит он. — Когда мои товарищи вернулись, они сказали мне: “Это было просто как стрельба по уткам в галерее”. Боевой дух у всех был на высоте, и они говорили что-то вроде: “Ну, я знаю, что взял по крайней мере четырех”. Кто-то сказал: “Они прыгали в воду, мы давили на них, а остальные пытались скрыться в джунглях".
«Да, да, ты чувствуешь себя королем земли, и это здорово, — говорит Карл Олсон. — О, я был в восторге. Думаю, каждый раз, когда ты одерживаешь такую победу, ты не можешь не чувствовать себя хорошо, потому что ты входишь в режим солдата. Адреналин бурлит, во рту пересыхает, ладони потеют, ты постоянно следишь за своими ребятами, следишь за тем, чтобы все были в порядке, и беспокоишься о том, что кто-то может попасть под удар, — но когда у тебя есть преимущество, ты чувствуешь боевой подъем. Все просто посходили с ума".
«Ощущения были совершенно нереальные, — вспоминает Том Эйкен. — Наверное, нельзя так говорить о войне, но я столько раз видел, какой урон они нам наносили, что мне было очень приятно переломить ситуацию».
В истории войн очень мало случаев, когда бой идет точно по плану, но 22-е и 23-е мая были одним из тех редких случаев, когда враг играл нам на руку. Никогда еще у командира не было лучших войск или командиров мелких подразделений. Не говоря уже о большом вкладе госпожи Удачи.
Лейтенант Дэвид Криттенден, захвативший боевые планы Вьетконга, которые и послужили толчком к победе, вспоминает об этом так: «Захват документов был слепой удачей молодого лейтенанта, который еще не познал ничего лучшего. Все были в восторге от того, что у нас есть план, и этот план сработал. Больше всего ребята радовались тому, что мы понесли очень мало потерь, чего нельзя было сказать о ВК — это был конец той батальонной боевой группы».
В ту ночь я отправился в свой маленький бункер на БОП «Денжер» и завалился на спину с таким чувством, будто прошло десять тысяч лет с тех пор, как я принял командование этим подразделением. «Нет, это не так, — сказал я себе, — прошло всего четыре месяца». И за это время славные парни из 4/39-го батальона прошли от безнадеги до крутизны миллион миль. Заснул я под рявканье 105-миллимитровок Чама Роберта и оживленную музыку радиостанций на КНП — и спал как убитый.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] За спасение молодых бойцов и за то, что позже спровоцировал засаду, пока Хендерсон пичкал ВК порциями 7,62-мм пуль, сержант Бауэр был награжден своей второй Серебряной звездой. (прим. автора).
[2] Сержант роты «Алерт» Эйкен был награжден Бронзовой звездой за отвагу, проявленную в этой операции. (прим. автора).
[3] Игра на бильярде-автомате.
[4] 1,92 метра.
[5] 1,83 метра.
[6] Чуть больше 54 кг.
[7] Медицинская оценка Салли, основанная на 1430-часовом опыте нахождения на поле боя, оказалась верной. Несмотря на то, что он провел более пяти лет в различных госпиталях, взрыв фактически положил конец его многообещающей армейской карьере, и в итоге он был отправлен в отставку по медицинским показаниям. «Во многих отношениях мне повезло, — сказал он много лет спустя. — Если бы я остался во Вьетнаме, то уверен, что меня бы убили». Спустя более тридцати лет после этого события Салли был награжден Бронзовой звездой за доблесть, проявленную им при участии в операции. (прим. автора).
[8] За свою отвагу Кен Карлтон был награжден Серебрянной Звездой. (прим. автора).
[9] Будучи генерал-майором запаса, Мук выступил и рассказал подкомитету Конгресса о коррупции в Национальной гвардии, в результате чего был вынужден досрочно уйти в отставку. (прим. автора).

Это крайняя, 25-я глава книги. Далее будут еще весьма немаленькие эпилог и послесловие с важными рассуждениями и выводами автора.

*****

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
База огневой поддержки «Денжер»
25 мая 1969 г.

О нашей победе «в одну калитку» написали на первых полосах газет по всем США. В результате действий батальона «Крутых» были разгромлены батальон №261А, минометная рота №514Х и 522-я ракетная рота [1] Вьетконга В газете «Вашингтон пост» репортер Уорд Джаст назвал это сражение «учебником по борьбе с Вьетконгом, что вполне логично, поскольку американский фельдмаршал, подполковник по имени Дэвид Хакворт, на самом деле написал руководство по борьбе с партизанами в Южном Вьетнаме». И с такой же точностью потом добавил: «Не самое широко читаемое руководство».
На следующий день после битвы телефон на КНП начал разрываться от звонков сайгонских репортеров, желающих получить краткую информацию. Помимо прессы, на БОП «Денжер» свалилось множество звезд.
Для начала это был четырехзвездный генерал Билл Россон, замечательный боевой лидер, под началом которого я служил в Германии и который понимал, как важно сидеть в грязи и болтать с «ворчунами» или натягивать куртку без знаков различия и стоять в очереди в столовую, как и все остальные солдаты. Этот воин из воинов был известен тем, что держал в напряжении всех — от расхлябанных командиров наверху до неряшливых, нерадивых поваров внизу.
Мы провели для него такой доклад, о котором я мог только мечтать. По его окончанию он высоко оценил действия «Крутых», а затем прошелся по периметру базы, расспрашивая ребят Кларка о бое и рассказывая им о том, как они стали лучшими «гуками» чем сами «гуки».
Я точно не знаю, сколько вьетконговцев мы убили во время боя. В журнале боевых действий нашего батальона значилось 147 человека за два дня. Дивизия сообщила о 172-ти, газета «Вашингтон пост» — о 134-х, а агентство Associated Press — о 164-х. Но каким бы ни было окончательное число, мы нанесли серьезный урон трем подразделениям Вьетконга, и разведка дивизии теперь оценивала все три подразделения как потерявшие боеспособность. Так что мы гоняли жалкие задницы «Чарли» по всему нашему району ответственности и удобрили землю множеством мертвых ВК. Конечно, «Чарли» сжигал в пагодах много ладана.
За те месяцы, что я служил в «Крутых», батальон — вместе с его общевойсковыми подразделениями — уничтожил более 2,5 тыс. военнослужащих ВК по фактическому количеству тел ценой двадцати пяти жизней «крутых» солдат. Соотношение потерь составило 100 к 1. Даже с учетом подтасовки цифр, тумана войны и гражданских лиц, убитых и подсчитанных по ошибке, это были чертовски хорошие показатели. В долгосрочной перспективе генерал Зиап никогда бы не смог выдержать такие потери. Если бы каждый пехотный батальон союзников во Вьетнаме следовал модели, созданной «Крутыми», цель Уэстморленда — выиграть войну на истощение — была бы достигнута.
Но этого, как всегда говорили «ворчуны», никогда не случится.
Мой крайний бой с «Крутыми» мы провели точно так же, как я планировал провести свой первый бой во Вьетнаме за четыре года до этого. По крайней мере, на этот раз, благодаря Джону Хейсу, я сражался по-своему; а тогда, будучи оперативным офицером бригады, в своем боевом приказе бригаде 101-й воздушно-десантной дивизии на проведение операции «Гибралтар» я призывал пехотные взводы 2/502-го парашютно-десантного батальона действовать самостоятельно, скрытно перекрывая пути отхода противника, — подкрепляя это мощным огневым натиском, когда он попытается сбежать. Однако робкий командир батальона, который верил в то, что безопасность обеспечивается численностью, смалодушничал и решил действовать всем батальоном в полном составе — точно так же, как в Нормандии, шаг вперед и два назад, и кормить их горячей пищей — и только храбрость солдат и большая огневая мощь спасли батальон от того, что Вьетконг не надрал ему задницу.
Батальон «Крутых» доказал, как нужно вести войну: смешивая партизанскую тактику с нашей значительной огневой мощью и мобильностью — и начав с хорошо управляемых, хорошо обученных и хорошо мотивированных войск. Наш опыт подтвердил то, что я написал в журнале Infantry Magazine после своей первой командировки во Вьетнам:

Самый важный урок, который можно извлечь из войны во Вьетнаме, заключается в том, что легко оснащенная, плохо снабжаемая партизанская армия не может быть легко побеждена самой мощной и совершенной армией в мире, использующей традиционную тактику. Чтобы победить партизан, мы должны сами стать партизанами. Каждый тактический прием повстанцев должен быть скопирован и применен против повстанцев. Чудеса современных технологий привели к тому, что некоторые полагают, будто экзотическое вооружение и снаряжение заменило человека с винтовкой. Это не так. Никогда еще в истории современной войны небольшое боевое подразделение не играло столь значительной роли… и вся тяжесть боевых действий ложится именно на взвод. Исход войны будет во многом определяться мастерством, мужеством и решительностью командира взвода.

Следующим посетителем был трехзвездный офицер из Лонгбиня, один из тех надоед, кто вытащил меня прямо из битвы, чтобы доложить генералам на БОП «Денжер». Он не был таким воином, как Россон, это был штабной ловкач без каких-либо понятий, его мысли все еще находились где-то на равнинах Европы, где он вместе с большинством своих начальников до сих пор участвовал в Второй мировой войне.
После этого дурака прибыли трехзвездный генерал Юэлл и двухзвездный генерал Холлис, а также группа светил калибром поменьше. Ни один из этих накрахмаленных и отполированных джентльменов не проявил ни малейшего интереса к тому, как мы справились с врагом. Ни один из них даже не посетил войска. Все, что они хотели услышать, — это КОЛИЧЕСТВО ТРУПОВ.
Начальство единодушно хвалило нашу победу, но только генералы Россон и Ганн внимательно слушали другие моменты нашего доклада, помимо подсчетов, только они потрудились вникнуть в детали, чтобы извлечь из них пользу. Остальные отнеслись к битве как к спортивному состязанию; не более чем «Армия победила Флот, и теперь, когда мы провели время на арене с грубыми гладиаторами, нам лучше вернуться в штаб, иначе мы пропустим “Тихий час”».
Это произошло несмотря на то, что к концу мая 1969 года «Крутые» вели этот поезд. Противник был так занят тем, что бежал, прятался и старался не попасть на рельсы, у него не оставалось времени возиться с АРВН и южновьетнамским народом. И если бы мы смогли остаться вместе, как единая «Крутая» команда — «ворчуны», тактическая авиация, артиллерия и другие приданные подразделения — мы бы стали еще лучше в уничтожении ВК при еще меньших потерях в живой силе и меньших потерях самолетов, вертолетов и техники.
Однако забудьте об этом.
Через день после битвы генерал Холлис прилетел на БОП «Денжер» на церемонию смены командования. Я передал вымпел «Крутых» майору Джиму Тейлору, хорошему человеку, который боролся за то, чтобы батальон использовался по полной программе. На протяжении следующих шести недель «Крутые» хорошо себя показали, но затем, в рамках сокращения численности войск, они стали первым пехотным батальоном США, отправленным домой — его вывели из зоны боевых действий и расформировали. И все тяжело усвоенные уроки, за которые мы так дорого заплатили своей кровью, были спущены в канализацию.
На церемонии смены командования капитан Джо Коннор, наш великий передовой авианаводчик с позывным «Тамале-14», устроил сюрприз: над базой «Денжер» появились два его истребителя F-4 «Фантом», совершивших великолепный пролет. Командир снайперов Ларри Талер поймал меня, когда я смотрел на небо. Он так вспоминает этот момент: «Это было совершенно другое подразделение, чем то, которое Хак возглавил в ту ночь, когда услышал, как я назвал его “сукиным сыном”. Да, спустя четыре месяца он все еще оставался “сукиным сыном”, но это был наш “сукин сын”, и мы любили его. В день, когда он ушел, в по-солдатски вышколенных подразделениях не было ни граффити, ни бус хиппи, а мой снайперский глаз видел, как по щекам “Крутого-6” катятся слезы».
Горди ДеРоос заметил меня, когда я направлялся на посадочную площадку к «птичке», которая должна была увезти меня в Сайгон. Я и забыл, что мне не стоит весь этот путь идти на своих ногах — пока Горди мне об этом не напомнил. Как он рассказывает: «Солдаты из роты “Бэттл”, которые в феврале назначили цену за голову Хака, подняли его на плечи и понесли к вертолету. Было заметно, как Хаку не очень комфортно от этого, но я видел, что он принял и понял то, что они делают. Этот жест солдат полностью выражал настроение остальных, когда мы смотрели, как он нас покидает. Лично у меня внутри была полная пустота».
Как, собственно, и у меня. Не так давно снайпер Джонс прислал мне письмо, которое он написал своей маме из базы «Денжер» 25-го мая 1969 года. В письме говорилось следующее: «Сегодня произошла самая ужасная вещь — ушел полковник Хакворт. Помнишь, как его все ненавидели и хотели пристрелить? Теперь за него назначена другая награда — тому, кто сможет его вернуть».
Как говаривали солдаты во Вьетнаме: «Вот оно как бывает, приятель».

ПРИМЕЧАНИЕ:
[1] Так в оригинале: rocket company.

ЭПИЛОГ
Гринвич, штат Коннектикут
11 сентября 2001 г.

Никто из нас никогда не забудет, где мы были и что делали 11-го сентября 2001 года. В то утро мы с Эйлис пришли на кухню после нашей обычной утренней прогулки. Когда мы приступили к завтраку, она включила телевизор, и я услышал, как она сказала: «О нет!»
Первый самолет только что протаранил Всемирный торговый центр — очевидно, это был не какой-нибудь пилот с засыпанными пылью глазами, потерявший зрение при заходе на посадку в Ла-Гуардиа. [1] Затем, словно идеально нацеленный входящий снаряд, в своем огненном шаре взорвался второй самолет.
Так все и началось. И ни одна из наших жизней уже никогда не будет прежней.
Первое, что промелькнуло у меня в голове, когда я наблюдал за этим ужасом, — это то, насколько мала разница между Вьетнамом и затянувшимся глобальным конфликтом — войной с терроризмом, — с которым мы сталкиваемся сейчас. Второе, что пришло мне в голову, — это то, что чем старше я становлюсь, тем яснее понимаю, что основы ведения войны на самом деле не меняются. С развитием технологий все становится быстрее, умнее и злее. Но основы остаются теми же самыми.
Уроки, которые мы выучили в батальоне «Крутых», как никогда актуальны для успеха или неудачи нашей страны. В те времена основное внимание мы уделяли «Курсу 101 по ведению боя» [2] — блокированию и захватам, а не всем этим большим вычурным наворотам, — и такой же подход актуален и сегодня. Ракетные щиты из «Звездных войн» не помогут победить террористов. Победа придет только через овладение основами боя: ловкостью и скоростью, хорошей разведкой и охранением, техникой патрулирования и засад, разумной оборонительной тактикой, опирающейся на бдительность, и меткой стрельбой — умением стрелять так, чтобы убивать сукиного сына с первого выстрела.
Что еще «Хардкор» и другие хорошие подразделения во Вьетнаме сделали, так это усвоили и стали жить в соответствии с этикой воина, которая существует по крайней мере с тех пор, как Иисус Навин протрубил в свой рожок в Иерихоне:
Правило №l: Оставайся настороже — останешься в живых.
Правило №2: Держи оружие чистым, под рукой и в готовности к стрельбе.
Правило №3: Не доверяй никому, кроме парней справа и слева от себя.
Правило №4: Всегда заботься о своих войсках.
Правило №5: Знай своего врага так же, как знаешь самого себя.
Правило №6: Никогда ничего не забывай.
На раннем этапе войны в Афганистане самый серьезный инцидент, в котором мы понесли наибольшие потери, произошел из-за того, что оператор армейского спецназа, находившийся на земле, передал свои координаты экипажу бомбардировщика, который выполнил затем свою задачу с возвышенным совершенством — сбросил бомбы прямо на него и его группу! Человеческий фактор. Та же расхлябанность, что случалась и в Аргоннском лесу, и в Нормандии, и на высоте Порк Чоп, и в Дакто. [3] Когда у людей не все в порядке с головой, то, будьте уверены, случается всякое дерьмо. И чем круче военные технологии, тем бóльшую цену приходится платить пехотинцам.
Первым американским солдатом, погибшим от вражеского огня в Афганистане, стал сержант первого класса Натан Чепмен, убитый в засаде недалеко от Гардеза. Четырнадцатилетний подросток выстрелил ему в спину, а затем сбежал, пока лидеры антиталибской коалиции обсуждали, что с этим делать.
На Чепмене не было бронежилета.
А почему, черт возьми, его не было? Этот вопрос возмутил меня, потому что нечто подобное произошло в Сомали с Кейси Джойсом, рейнджером, которого я знал с детства. Его бронежилет был слишком тяжелым и неудобным — и он решил, что не сможет передвигаться в нем достаточно быстро, чтобы выполнять свою работу. Поэтому он пошел на компромисс, сняв заднюю бронепластину, в результате чего его грудь осталась защищенной, а спина — открытой. Он избавился от семи фунтов веса, но это решение стóило ему жизни.
Рейнджеры, люди, которые и придумали фразу «Никогда ничего не забывай», думали, что их боевая задача в Могадишо в тот день будет простой и легкой, и поэтому они не взяли с собой достаточно боеприпасов, медикаментов, воды и приборов ночного вѝдения. Когда они застряли на всю ночь, они не могли вести наблюдение, им пришлось экономить патроны, а рейнджер Джеймс Смит умер от относительно легкого ранения, потому что док не смог провести оперативное вмешательство. Если бы у них было соответствующее медицинское снаряжение, Смит мог бы прожить еще один день, а не истекать кровью.
Когда я узнал о жилете Чепмена, я связался с приятелем из командования Сил специальных операций и поднял шум. Он опроверг эту историю.
— Послушай, у каждого есть жилет, — сказал он. — Мы их выдали.
— Чушь, — ответил я ему. Тогда он решил проверить.
На самом деле все было так: несколько вещевиков из 10-й горно-пехотной дивизии на перевалочной базе в Узбекистане пробрались к запасам снабжения ССО, предназначенным для групп спецназа в Афганистане, и утащили с собой основную партию снаряжения, включая жилеты. Правда вскрылась после того, как некоторые спецназовцы заметили тыловых крыс, расхаживавших в тылу в специальном снаряжении.
«Эй, засранцы, — сказал один из бойцов спецназа, — вы украли наши вещи и оставили нас без жилетов». После этого они вытерли этими мародерами пол и вернули себе все, что смогли.
Откуда мне это известно? Я узнал об этом не благодаря каким-то гениальным детективным способностям, а просто послушав солдат. Только во Вьетнаме это были «ворчуны», а теперь это ребята из спецназа и рейнджеры.
Армия прошла все круги ада, пытаясь все это скрыть. Однако, в конце концов мне позвонил человек, который неохотно признался в правде: «Боже мой, оказывается, вы были правы! Мы выпустили 5000 штук, но дошло только 4000 — остальные были украдены “ремфами”. Мы выпустим еще и проследим, чтобы они попали туда, куда и должны». Ну да, расскажите это жене и детям сержанта Чепмена.
Где же институциональная память армии? «Тыловые засранцы» всегда наживаются за счет «ворчунов». Когда я впервые отправился во Вьетнам, соединение, в котором я служил, 101-я воздушно-десантная дивизия, прибыло на место в саржевой униформе и кожаных прыжковых ботинках «Коркоран». Три недели в джунглях, и наши ботинки настолько прогнили, что их пришлось скреплять зеленой армейской лентой.
101-я дивизия была также старым соединением генерала Уильяма Уэстморленда. Когда Уэсти в первый раз приехал из Сайгона навестить своих ребят, он и его свита были одеты в дышащую тропическую униформу и легкие тропические ботинки для джунглей. Как только он увидел ленту, он приказал своим людям снять свои ботинки и отдать их нам прямо на месте. А по возвращению в штаб приказал снять ботинки с каждой «тыловой крысы», находившейся в поле зрения, и отправил нам вещевые мешки, полные этого добра. Возможно, это лучшее, что он сделал в той стране.
Теперь мы тратим больше времени на заботу о заключенных «Аль-Каиды» — рисуем маленькие зеленые стрелочки на полу их тюремных камер, чтобы они знали, в какую сторону молиться на Мекку, — чем на заботу о людях, которые их охраняют.
Но Афганистан показывает, что несмотря на ошибки, связанные с «дружественным огнем», и смерти, подобные гибели Натана Чепмена, мы многому научились. По успехам наших рейнджеров, морских пехотинцев и отрядов «А» Сил специальных операций — наших «тихих профессионалов» — можно судить о том, чего мы добились. Нам просто нужно идти дальше. Война с терроризмом, в отличие от войны в Персидском заливе, должна вестись небольшими, хорошо управляемыми, правильно обученными и высоко мотивированными подразделениями. Мы можем быть уверены, что начинаем действовать правильно, когда отряд «А» из десяти человек одним громовым раскатом уничтожает пятнадцать сотен вражеских солдат.
Это профессионалы, которым удалось противостоять политкорректности, заразившей большинство остальных американских военных, начиная с того, что они заняли позицию и сказали: «Если вы хотите поставить женщин рядом с нами в таком бою, мы валим отсюда».
В батальоне «Крутых» я сделал из солдат именно таких зверей. Они гордились тем, что были жесткими, свирепыми — и самыми крутыми перцами в долине. Нравится нам это или нет, но против самоотверженности фанатиков-террористов умилительные и политкорректные вооруженные силы не подойдут.
Начиная с 1989 года, бойцы 4/39-го батальона собираются на ежегодную встречу ветеранов, и в течение последних четырех лет многие из них принимали непосредственное участие в работе над этой книгой в надежде, что история «Крутых» донесет до всех нас суровые уроки Вьетнама и поможет уберечь наших нынешних и будущих солдат от повторения ошибок прошлого.
Дети и внуки тех, кто сражался среди «Крутых», сегодня служат своей стране. Это новое поколение нужно готовить уже сейчас, чтобы они не повторяли старых — и фатальных! — ошибок. Их начальники обязаны готовить их правильно, что может произойти только в том случае, если будет положен конец отрицанию действительности, начав с утверждения: МЫ НЕ ВЫИГРАЛИ ВОЙНУ ВО ВЬЕТНАМЕ! — А затем поставив правильный вопрос: И ПОЧЕМУ?
В двух крупных сражениях и сотнях мелких боев батальон «Крутых» доказал, что может победить Вьетконг в их собственной партизанской игре с небольшими американскими потерями; что разработанные нами тактика и способы действий пригодятся не только в этой войне, но и в грядущих нетрадиционных войнах; и что американские солдаты, пусть это и были в основном плохо подготовленные для войны во Вьетнаме призывники, являются лучшими в мире — если их правильно мотивировать, обучать, заботиться о них и руководить ими.
После «Прощальной вечеринки» нам аплодировали, хвалили, чесали спинки, как домашним животным, и тогда я начал понимать, что все эти звезды, кружащие в своих вертолетах над головой, никогда не поймут сути вьетнамской войны. Как и то, что заставляло «крутых» парней работать. Они также не собирались учиться на нашем опыте — и следовать примеру, который мы подавали им на поле боя.
Если бы все американские подразделения повторили тактику и способы действий батальона «Крутых», болевой порог врага был бы настолько ужасен, что он уполз бы обратно в свою нору. Вместо этого, слишком многие генералы после боя возвращались в свои плюшевые неприкасаемые штабы, пили мартини и травили военные байки о том, как они «пережили» тот день в бою. Уроки исчезали, как оливки в их напитках. Это был фельдмаршал Дуглас Хейг и Первая мировая война: грязь, тщетность, узкий и зашоренный образ мышления.
Батальон «Крутых», отправленный на Гавайи в рамках аферы Никсона по вьетнамизации войны под названием «Мир с честью», вскоре был расформирован. Я отправился в советническую группу в Плейку под командованием моего старого командира бригады 101-й ВДД генерала Джеймса С. Тимоти, где мой первый реальный практический опыт работы с АРВН подтвердил мое интуитивное чувство, что южновьетнамская армия была неизлечимо больным формированием, все еще сражавшимся так, как их научили французы — и как мы продолжали их укреплять — с тактикой времен Второй мировой войны, которая непременно приведет к поражению. После Плейку я отправился в воздушно-десантную дивизию АРВН, элитное подразделение армии Южного Вьетнама. Там «лучшее» руководство, «лучшее» вооружение, «лучшие» солдаты оказались почти такими же некомпетентными. «Черт возьми, — думал я, — если это лучшее, что у них есть, то не стоит ожидать, что средние боевые подразделения Вьетнама будут действовать лучше».
Я пытался донести до начальства природу войны; мысль о том, что все бомбы и снаряды, которые может производить американская промышленность, не помогут нам одержать победу во Вьетнаме. Где бы я ни был, я говорил о тактике, необходимой для того, чтобы «превзойти партизан в их собственной игре», — той самой тактике, которая позволила «Крутым» сбить ВК с ног на задницу и доминировать на поле боя. Но это был глас вопиющего в пустыне. Смена курса означала бы со стороны больших звезд, не говоря уже о наших политиках, признание в том, что с начала 1960-х годов они засунули голову в свою задницу и несут ответственность за тысячи ненужных смертей американцев. По иронии судьбы, горький итог Вьетнама, подведенный самими «ворчунами», прочно вошел в сознание военных вплоть до самого верха командной иерархии. Разумеется, с собственными причудливыми изворотами и неисчислимыми кровавыми последствиями.
«Оглядываясь назад, ты смеешься над одними вещами и не можешь понять, как произошли другие, — замечает Гэри Стивенс, призывник, раненный во время победы «Крутых» 22-го мая. — После того как парни гибли и получали ранения, ты, конечно, чувствовал себя плохо. Когда мы возвращались на базу огневой поддержки, мы, после нескольких кружек пива, говорили друг другу: “Это ничего не значит”».
Но это должно что-то значить! Если вышестоящее руководство не начнет признавать прошлое, наши дети будут продолжать расплачиваться.
Весной 1970 года генерал Крейтон Абрамс предложил мне должность старшего военного советника 44-й зоны в Дельте, как раз там, где так доблестно сражались «Крутые», — возможно, потому, что я очень хорошо знал местность и противника. На этот раз в мои обязанности входило консультирование рейнджеров АРВН и других регулярных подразделений, дислоцируемых в Зоне. Под моим оперативным контролем также находились подразделения американского спецназа, рассредоточенные вдоль участка камбоджийской границы IV Корпуса, и две эскадрильи американской авиации, включая моих старых товарищей из «Блэкхоков». Я согласился на эту должность, хотя к тому времени было очевидно, что войну не выиграть, если только не разогнать правительство Сайгона, и не собрать новую команду — вокруг южновьетнамского Во Нгуен Зиапа.
К марту 1971 года, когда я стал самым молодым в Армии боевым полковником, я потерял всякое желание поступать в Армейский Военный Колледж — важнейшую остановку на пути к генеральскому званию. Я написал в Пентагон и сообщил армейскому начальству, что не хочу ни учиться в Военном колледже, ни быть генералом. Как я сказал одному приятелю: «У меня нет стремления стать генералом, потому что я знал всего несколько хороших генералов. Лучше я буду “птицей”, полковником, которому все по барабану и которого все боятся, потому что он называет вещи своими именами».
Примерно в то же время полковник Гарольд «Эйс» Эллиот, великий командир-десантник, солдат, совершивший четыре боевых прыжка во время Второй мировой войны, подколол меня. «Ты изменился, — сказал он мне. — Ты уже не тот кипучий парень, каким был раньше, у тебя появилась своя метка на плече». [4] Эйс Эллиот был моим близким другом — он знал меня очень хорошо, — но даже он не понимал, к чему я клоню.
«Мне просто не нравится твое отношение, — добавил он. — Ты уже не прежний задорный Дэвид Хакворт».
И он был прав.
Наконец, сделав все возможное, чтобы заставить армию прислушаться к себе, я рассказал прессе и американскому народу о том, как политики и начальство испортили войну. Но ничего не изменилось — никто из власть имущих, ни военных, ни гражданских, не поднял задницу, чтобы навести порядок. Мешки с телами продолжали накапливаться, а мы продолжали лгать самим себе. И проигрывать.
Поэтому я ушел из армии, уехал в Австралию и начал новую жизнь. И пока я ходил там вверх ногами, [5] Сайгон пал, а армия стала еще более решительно его отрицать. Мы больше никогда не пойдем по этому пути, заключили генералы, мы будем готовиться к тому, что у нас хорошо получается: к обычной войне. Сражаться с Советами на немецких равнинах, бороться с Саддамом в пустыне, использовать воздушную мощь, чтобы заставить врага подчиниться. Другими словами, они вернулись к тому, что им было удобно, проигрывая заново «Большого Кахуну» — Вторую мировую войну — любым доступным им способом.
В 1988 году мы с генерал-лейтенантом в отставке Хэнком Эмерсоном отправились на Гавайи, чтобы рассказать о нашем опыте высшему армейскому руководству, их штабу и подчиненным командирам. Полковник Хорас Хантер, офицер оперативного отдела, пригласивший нас, отслужил во Вьетнаме два срока. Он сказал: «Хак, эти парни впитывают все это так, будто Вьетнама никогда не было. Должно быть, они ничему не научились на той войне, хотя большинство из них отслужили там по несколько командировок».
Как обычно, Хэнк Эмерсон поступил еще лучше. «Господи, всего восемнадцать лет назад на площадке высадки “Рипкорд” 101-я воздушно-десантная дивизия потеряла почти пятьсот солдат, потому что никто ничему не научился из нашего предыдущего восьмилетнего опыта во Вьетнаме, — сказал он. — У нас нет институциональной памяти».
Хэнк был абсолютно прав, и его слова побудили меня написать свои военные мемуары. Благодаря успеху книги About Face я вернулся в Штаты и стал редактором журнала Newsweek, освещая войны по всему миру. На горизонте замаячили другие нетрадиционные войны, и я знал, что то, чему мы научились во Вьетнаме, — нравится нам это или нет — может помочь нам понять новое лицо войны. А тактика, с которой я там познакомился, могла помочь нам сражаться и побеждать.
По иронии судьбы, «Буря в пустыне» заслонила реальную опасность, которая подстерегала нас впереди. Эта операция стала огромной победой, потому что мы не только имели полное наблюдение через наши спутники, превосходство в воздухе и бронетанковые соединения, которые были лучшими в мире, но и противостояли позёрам, возглавляемому мастером просчетов. Но это была обычная война, с обычной тактикой ее ведения. То немногое, что мы сделали в Ираке, за исключением логистики, можно было применить во Вьетнаме или в следующей перестрелке с повстанцами.
В декабре 1992 года журнал Newsweek отправил меня в Сомали. Здесь условия — в гораздо меньшем масштабе — напоминали условия во Вьетнаме: снайперы, мины и мины-ловушки забирали жизни наших солдат, а мы не могли видеть врагов партизанского типа, мастеров прятаться, которые сражались только на своих условиях.
На этот раз я смотрел на поле боя как военный корреспондент, но мне никак не удавалось изгнать дух молодого солдата из старой боевой лошади. Мой стиль ведения репортажей заключался в том, что я проводил в одном из пехотных взводов по четыре-пять дней подряд, а затем присылал свои репортажи. Очень скоро для молодых солдат я стал «старым сержантом». Я ел и спал вместе с ними, и превратился просто в еще одного старого профессионала, прошедшего пару войн, а они забыли, что я полковник в отставке. Очень скоро меня стали спрашивать: «Эй, Хак, у этого пулемета хороший сектор ведения огня?» и «Что ты думаешь о таком построении патруля?».
Майор Мартин Стэнтон, оперативный офицер 2/87-го пехотного батальона, к которому я был прикреплен, был моим старым другом. Он попросил меня провести занятие для командиров батальона, рассказав о том, как мы использовали вертолеты во Вьетнаме.
«Ты уверен? — спросил я. — Не забывай, что в армии я прокаженный. Что скажут в Пентагоне, когда узнают, что я веду занятия на поле боя?»
Стэнтон был уверен, и я прочитал двухчасовую лекцию о десантно-штурмовых операциях в условиях партизанской войны. «Вот как мы делали это во Вьетнаме», — сказал я им. Большинство смотрело на меня с пустыми лицами, как будто я разговаривал на сомалийском языке.
Меня словно током ударило, и я понял одну вещь, — Вьетнама как будто и не существовало. Эти прекрасные молодые солдаты были похожи на исследователей, оказавшихся в неизвестной стране без карты и компаса, и одно двухчасовое занятие по аэромобильным операциям в условиях повстанческого движения не принесло им особой пользы.
Уже после моего отъезда силы рейнджеров — одни из лучших воинов — получили специальное задание уничтожить в Могадишо Мохамеда Айдида, лидера крупного клана, во время которого их побили. Они провели шесть десантно-штурмовых операций — все одинаковые, все по правилам и все безрезультатные. Они вылетали на вертолетах, высаживались на объект, проводили налет, и возвращались на базу. Только они не учли, что Айдид и его партизаны, как это и положено хорошим террористам, следят за ними, и во время седьмого налета — 3-го октября 1993 года — вместо того, чтобы захватить лидера боевиков, они сами оказались окружены и угодили в ловушку, и, если бы не их мужество и боевое мастерство, были бы уничтожены до единого человека.
У генерала Уильяма Гаррисона, командовавшего ими, не оказалось никакого плана действий, чтобы справиться с этой неразберихой, когда операция вылилась в полнейшее дерьмо. Не было и танков, чтобы прорваться к осажденным рейнджерам — хотя танки морской пехоты находились недалеко, армия не хотела, чтобы морпехи шли им на помощь. И вот наши прекрасные молодые люди оказались в серьезной заднице. Восемнадцать погибших и более сотни раненых. Поражение. Катастрофа, из-за которой единственная оставшаяся сверхдержава с полнейшим позором была пинком под зад выбита из Сомали.
Кейси Джойс, молодой воин, погибший из-за отсутствия легких и удобных бронежилетов, был сыном лейтенанта, с которым я служил в Германии в звании капитана. Желая быть похожим на своего отца, настоящего солдата, Кейси вступил в ряды рейнджеров и отправился в Сомали в составе миссии «Захвати Айдида». Я все время видел этого голубоглазого, светловолосого храбреца в мешке для трупов. Как будто убили моего собственного сына — он вместе со своим братом играл с моими детьми, когда росли.
Решив выяснить, что произошло, я отправился в госпиталь имени Уолтера Рида, чтобы поговорить с ранеными, а затем в Форт-Беннинг, чтобы встретиться с некоторыми рейнджерами, участвовавшими в бою. Все они рассказывали мне одно и то же — как их втянули в бой, а затем переиграли, перебéгали, перехитрили и передýмали.
Как и большинство руководителей или бюрократов в крупных организациях, по мере продвижения по служебной лестнице у современных высших военных руководителей развивается болезнь под названием «НМВД» — Не Могу Вспомнить Дерьмо [6] — и они забывают, каково это — быть в самом низу. Где-то на этом этапе они перестают слушать простых «ворчунов», тех, кто действительно сражается и умирает, тех, кто знает, что нужно для победы над нашими врагами.
Игнорировать их — преступно глупо. В наши дни я получаю сотни электронных писем в день от воинов всех родов войск, многие из которых все еще служат в армии, другие уже в отставке, но все они страстно желают убедиться, что в следующий раз мы все сделаем правильно. В большинстве их мыслей имеется глубокий смысл.
Однако в одной реальности уверены все. Военно-промышленный комплекс, в котором истребитель F-22 стоит сотни мега-баксов за штуку, а программа «Звездные войны-II» обходится минимум в 60 миллиардов долларов, меньше всего думает о том, чтобы сделать все правильно. Но позолоченные памятники «свинине» [7] не помогут контрповстанцу или контртеррористу получить оружие, которое не заедает.
Лучший способ предотвратить войну — это быть настолько сильными и настолько хорошо подготовленными к правильным видам войны, что ни один противник не осмелится взять нас на мушку. Да, мы должны быть готовы к высокотехнологичным конфликтам со сверхдержавами, например с Китайской Народной Республикой, но мы должны быть также готовы и к борьбе с повстанцами и терроризмом. Продолжая закупать в основном дорогостоящие игрушки, мы снова накачиваемся для войны только одного типа, возможно, неправильной войны, и снова молодые мужчины, а теперь, к сожалению, и молодые женщины будут без нужды страдать и умирать.
И, будьте уверены, войны ближайшего будущего будут неконвенциональными — фактически, они идут уже сейчас. Два года назад мы выделили Колумбии, опасной, кишащей партизанами стране, где сейчас действуют наши «морские котики» и спецназ, 1,3 миллиарда долларов на ведение войны с повстанцами. Перу, Боливия и Эквадор также имеют достаточно серьезные проблемы, поэтому мы также разместили там свои военные миссии. Можно ожидать, что нестабильность в регионе будет только нарастать, а не снижаться.
Посмотрите, что случилось с кораблем ВМС США «Коул» — высокотехнологичная ракетная морская платформа стоимостью в миллиард долларов, способная нанести врагу ужасающее массированное поражение, была искалечена двумя повстанцами на лодке, потому что высшее командование продолжает действовать так же традиционно, как и во Вьетнаме. Несмотря на то, что вахтенные эсминца находились на своих постах в состоянии повышенной готовности — в чрезвычайно опасном порту, где их уже предупредили о высокой вероятности террористической атаки, — ни у одного из них в оружии не было патрона в патроннике. Вахта помахала маленькому суденышку, убившему семнадцать моряков и едва не потопившему корабль, большой дружеской американской рукой, и террористы помахали им в ответ — как раз перед тем, как протаранить корабль своей человеческой торпедой. Правила применения оружия гласили, что у нас не должно быть патронов в патроннике.
От «Коула» до терактов во Всемирном торговом центре 11-го сентября — один маленький шаг для террористов и одно огромное поражение для всего человечества. [8] Очевидно, что нам нужно срочно менять правила. Очевидно, что мы слишком долго колебались.
Пять лет назад я гулял с Эйлис в Центральном парке, когда раздался громкий хлопок выхлопной трубы автомобиля. Через несколько секунд после того, как я повалил ее на землю и закатился с ней под куст, она дрожащим голосом спросила: «Что происходит?»
И я рассказал ей, что Нью-Йорк находится в верхней части списка желаний террористов. Будучи ветераном, пережившим свои войны, я видел все происходящее так же ясно, как видел то, что мы проиграем во Вьетнаме, если не будем вести ту войну с правильной контрпартизанской тактикой.
Моя жена любит Нью-Йорк больше всех, кого я знаю, но в течение года, по ее настоянию, мы переехали в Коннектикут. Но мы все никак не можем выбраться из города. По сути, никаких мест, куда можно было бы уехать, чтобы оказаться достаточно вдалеке от физических и эмоциональных последствий террористических атак, не осталось. Для американцев больше нет безопасного места, кроме того, которое мы создаем для себя сами.
Само наше выживание зависит от того, позволим ли мы Военно-промышленному комплексу продолжать пытаться вести сегодняшние сражения с помощью вчерашней военной машины. Вместо этого мы должны быстро вложить деньги в борьбу с терроризмом, руководствуясь здравым смыслом, и прекратить покупать дорогостоящее оборудование, которое больше относится к политическим преференциям и лоббизму, чем к ведению боевых действий.
На этот раз, как и во Вьетнаме, мы снова охотимся, а затем вступаем в схватку с нетрадиционным противником, и большинство тактических преимуществ принадлежит ему. Террорист — как зритель в театре, а мы — актеры на освещенной сцене. Он сидит в темноте, проверяя наши слабые и сильные стороны, и когда его план атаки идеален, как в сентябре 2001 года, он наносит удар в тот момент, когда цель наиболее уязвима. А затем он убегает, чтобы спланировать еще более крупную и лучшую атаку на следующий день. Сейчас нам нужно бороться с умом не меньше, чем с желанием поквитаться.
Иного выбора нет. Мы сделаем все правильно или проиграем. Мы победим — или умрем.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Один из аэропортов Нью-Йорка.
[2] В образовательном процессе на Западе курс 101 по любому предмету — это вводный базовый курс по предмету, на котором изучаются его основы, и их практические приложения в реальной жизни.
[3] Автор перечисляет места наиболее ожесточенных сражений, которые вела американская армия соответственно в Первой и Второй мировых войнах, в Корее и во Вьетнаме.
[4] В оригинале: to get a chip on the shoulder. Метафора, означающая «быть в ярости, злиться или держать обиду на что-то».
[5] Шуточное выражение, означающее «жить в южном полушарии».
[6] В оригинале: Can't Remember Shit (CRS).
[7] В данном случае слово pork используется в своем сленговом значении, означающем «правительственные привилегии, дотации; преференции, выдаваемые по политическим соображениям».
[8] Автор перефразирует знаменитое высказывания астронавта Нилом Армстронга, сказанное им при высадке на поверхность Луны: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества».

Этот фрагмент распечатать и приколотить на стенке всем начальникам в качестве манифеста!

*****

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Самое слабое звено

Вскоре после того, как я покинул батальон «Крутых», я набросал свои мысли о самой большой проблеме, с которой мне пришлось столкнуться, возглавляя подразделение: «зеленые» лейтенанты.
После Вьетнама я внимательно изучил множество подразделений и множество лейтенантов из всех родов войск и считаю, что сегодняшние молодые офицеры могут извлечь пользу из этих обновленных наблюдений.

******

Плейку, Южный Вьетнам
Июнь 1969 г.

Я никогда не мог понять армейскую логику. Командование пехотным или танковым взводом — это самая сложная и опасная работа в вооруженных силах, однако высшее армейское руководство постоянно игнорирует реальность и не обеспечивает лейтенантов прикладной и практической подготовкой, в которой они нуждаются. В результате взводы слишком часто оказываются под командованием наименее квалифицированных и самых неопытных командиров в армии.
Средний лейтенант пехоты, прибывавший в батальон «Крутых» в 1969 году, был просто не готов командовать пехотным взводом. Поскольку армейский подход к обучению не смог подготовить его к реальности боевых действий во Вьетнаме, он был крайне слаб в руководстве войсками, практических знаниях и боевых операциях малых подразделений — и почти не имел реального опыта полевой службы.
Старая поговорка: «Хорошие суждения приходят с опытом, а опыт приобретается благодаря плохим суждениям», безусловно, применима и к «Крутым». Из шестидесяти восьми пехотных лейтенантов, служивших в батальоне во время моего пребывания там, только двое когда-либо стояли перед строем взвода регулярной армии; остальные только что окончили училища и/или учебные центры. Вследствие отсутствия опыта в искусстве управления людьми в тактической обстановке, эти молодые и обычно благонамеренные офицеры, — за несколькими прекрасными исключениями вроде Талера, Кнаппа, Мейера, Олсона, Криттендена, Флетчера и Формачелли, — были практически бесполезны в качестве командиров взводов, если только им не предоставляли хотя бы месяц практического обучения прямо «на рабочем месте» вместе с опытным командиром, или, если только им сильно не везло, как Роджеру Кеппелу, когда в их взвод сержантом попадали такие победители, как Марти Майлз, Джим Ричардсон, Тоби Хейгер или Рич Полак.
Помимо технической и тактической некомпетентности, следующими по значимости недостатками новых пехотных командиров были неумение быть требовательным и нежелание следить за тем, чтобы их подчиненные выполняли основные действия, которые помогут им выжить на поле боя.
Одна из причин этих недостатков крылась в том, что многие социальные ценности были диаметрально противоположны тому, что ожидается от боевого лидера. В качестве примера можно привести один случай, когда мне постоянно приходилось иметь дело с базовой ценностью, привитой на гражданке, но которая в корне противоречит боевому лидерству: популярность.
К тому времени, когда эти молодые люди попадали в армию, им уже как минимум двадцать лет промывали мозги о том, как важно быть «хорошим парнем». Предполагалось, что после четырех лет обучения на курсах ROTC/военной академии или после года базовой пехотной подготовки и школы кандидатов в офицеры они станут хорошо подготовленными лидерами, которые всегда будут ставить благополучие своих солдат чуть ниже выполнения боевой задания. Неправильно! Средний лейтенант-новичок, прибывавший в батальон «Крутых», обладал почти павловским рефлексом к популярности, поэтому определение «благосостояние» всегда было на слуху. Поскольку он должен был быть хорошим парнем, он становился «подстраивающимся», а не «принуждающим».
Во Вьетнаме хорошие парни разрешали своим людям курить по ночам и брать с собой на поле портативные радиостанции. Хорошие парни разрешали устраивать ночные засады в заброшенных хижинах, чтобы люди не промокли, и выставляли только одного часового у двери, чтобы остальные могли хорошо выспаться. Они позволяли своим людям носить ботинки несколько дней и не осматривали их ноги, что приводило к «траншейной стопе». Они не следили за тем, чтобы их подчиненные содержали оружие и магазины в идеальной чистоте, не защищались от комаров и не принимали необходимые таблетки от малярии и обезвоживания.
В итоге хорошие парни-лейтенанты по доброте душевной убивали своих людей.
Хотя ординарный лейтенант и обладал смутным представлением о том, что требуется, у него не было ни опыта, ни здравого смысла, чтобы обеспечить соблюдение правил. Когда дело доходило до того, чтобы придать ускорение, он предпочитал отвернуться в сторону, а не обрушиваться на разгильдяев. Он не замечал таких недостатков, как нечищенные оружие и боеприпасы, ненадлежащая сохранность оружия и гранат, слабая техника маскировки и неправильное использование местности — неиспользование естественных укрытий для защиты от огня стрелкового оружия. А без надирающего задницу командира роты или требовательных сержантов солдатские привычки становились все небрежнее и небрежнее. Воцарялась беспечность. И, конечно, результатом становились потери, которые можно было бы предотвратить, если бы лейтенант требовал, чтобы мелочи выполнялись хорошо.
Мой собственный опыт говорит о том, что солдаты в бою будут делать только то, что от них требуют. Под слабым руководством «хорошего парня» они будут пытаться избежать наказания за все, что только можно, и нарушать все основные правила. И в то же самое время, поскольку они знают, что не правы и что такое поведение ставит их жизни под угрозу, они будут реагировать на требования положительного жесткого лидера. Результатом станет меньшее количество жертв и растущее уважение к командиру, который заботится о своих подчиненных настолько, что заставляет их делать все правильно.
Еще одним серьезным недостатком была неспособность научить командиров важности и технике проверок и контроля. Средний командир небольшого подразделения в 1969 году, видимо, считал само собой разумеющимся, что его воля будет выполнена, и что ему не придется постоянно следить за выполнением своих указаний.
Характер боевых действий в дельте Меконга и то, как мы действовали в батальоне «Крутых», значительно усугубили эту проблему, поскольку малые подразделения обычно действовали децентрализованно на значительном удалении друг от друга на самой пакостной местности. Это ограничивало регулярные визиты командиров рот и батальонов, не позволяя более опытным старшим офицерам и сержантам проверять взводы и передавать «хитрости несения службы».
Без опытного и требовательного командира эти небрежно управляемые подразделения быстро оказывались на волосок от гибели. Редкость тяжелых боев по сравнению со Второй мировой войной или Кореей 1950-51 годов, а также преобладавшее отношение что «все круто», имели тенденцию убаюкивать солдат и командиров ложным чувством безопасности. Чем больше ослабевали бдительность, безопасность и охранение, тем выше становилась опасность нападения противника. Мы играли прямо на руку врагу. Как хорошо сказал Сунь-Цзы: «Когда враг слаб — нападай».
Я должен был привить лидерам «Крутых» жгучую потребность держать своих людей начеку и никогда не ослаблять бдительность. Я должен был внушить им необходимость контролировать войска двадцать четыре часа в сутки. Убедиться, что боевые позиции соответствуют требованиям; что солдаты знают свою задачу, обстановку и местонахождение постов прослушивания; что поддерживается надлежащая полевая санитария и гигиена; что весь боевой «мусор» на поле боя уничтожается, чтобы лишить противника источника снабжения; что подразделения спят в укрытиях и защищены от «попаданий с первого выстрела» на базах огневой поддержки или в базовых лагерях; что подчиненные командиры «бдительны» и требуют от своих людей быть начеку и жестко их контролируют. Бесконечный список мелочей: магазины винтовок вычищены, оружие пристреляно, гранаты наготове, наблюдательные посты и посты прослушивания выставлены, мины «Клеймор» установлены, сектора ведения огня назначены; солевые таблетки, таблетки от малярии и «гнили джунглей» [1] — все это под контролем медиков; отработка действий по тревоге проводится регулярно.
Я должен был заставить каждого командира следовать следующей пословице: «Лучшее в мире удобрение — это следы начальника… все произрастает из них».
Всякий раз, когда я шел со взводом — это называется рекогносцировка или рекогносцировочный выход, — я указывал его командиру на такие вещи, как хорошие укрытия и места для установки пулеметов; на то, как проделать просеку или штурмовать завал; как выбрать пути подхода, организовать поддерживающий огонь и задействовать дозорных. Я передавал им свои знания, и они получали информацию, не теряя ни единого солдата, и не усваивая боевые уроки наиболее тяжелым путем.
Принцип заключался в том, чтобы учиться так, чтобы не повторять одни и те же ошибки снова и снова. Для этого мы скопировали один из способов действий Вьетконга, безжалостно анализируя каждую операцию — это упражнение для вьетконговцев было намного проще, потому что они были не так строги к званиям, как мы. Когда правит воинское звание, люди говорят «да, сэр», тогда как должны говорить «это полнейшая херня, да ни за что, мать вашу». Я хотел привить подчиненным особый вид неподчинения, но не поймите меня неправильно — когда я говорил бойцам что-то сделать, я хотел, чтобы это было сделано. Но я также хотел создать атмосферу, в которой никто не боялся бы высказывать свое мнение и говорить правду.
После каждой операции мы собирались на уровне отделения, взвода и роты и проводили подробный критический разбор, не жалея слов. Это выглядело как: «Том, ты неправильно установил пулемет»; «Билл, ты рано открыл засаду»; «Хэнк, твой план действий на случай нештатной ситуации провалился».
Война — это так просто, но система военного образования пытается сделать ее чертовски сложной. Вероятно, им нужно нагнетать мистику, чтобы защитить свою вотчину. Но главный принцип победы в бою заключается в том, чтобы подкрасться к противнику сзади и выбить из него все дерьмо настолько сильно и быстро, насколько это возможно, прежде чем он поймет, что вы находитесь по соседству, а затем выгнать его оттуда к чертовой матери.
Мы должны обучать наши небольшие подразделения не в классе, а в поле, где воинов можно научить основам пехотного боя. Основы должны прививаться с помощью тех же методов обучения, которые используются во время парашютно-десантной подготовки. Каждый блок обучения должен быть сведен к «основным этапам правильного исполнения», и каждый солдат должен продемонстрировать свои знания на безжалостном практическом экзамене.
Роммель сказал: «Лучшей формой благосостояния войск является первоклассная подготовка, поскольку она позволяет избежать ненужных потерь. А первоклассная подготовка означает тяжелый труд и самопожертвование». [2]
Поговорка генерала Брюса Кларка «Чем больше пота на полигоне, тем меньше крови на поле боя» — это поговорка, которой я следую с тех пор, как стал подростком, и убежден, что она позволяет сократить список потерь. Вот почему это выражение стало моим девизом для «Крутых». Вот почему новым лейтенантам было велено прислушиваться к своим «тертым калачам» — взводным сержантам, почетным выпускникам не офицерских курсов, а боевой школы жизни.
Курсанты и новые командиры, демонстрирующие неумелость и низкую способность к руководству — такие, как ходячее злодеяние по имени лейтенант Уильям Келли, печально известный по бойне в Милае, [3] — должны немедленно отстраняться от службы. Келли трижды переводили на пехотные курсы Школы кандидатов в офицеры после того, как он был признан неудовлетворительным руководителем, и только после этого отправили в войска, — только чтобы показать «низкий процент отсева» из этой школы в вышестоящих штабах. Плохая ошибка с большими последствиями. Позор и ужас Милая более, чем любая крупная вражеская победа, заставили американский народ отказаться от поддержки военных действий. Увидев, к чему привели действия Келли, люди сказали: «Хватит!».
Посещение курсов парашютно-десантной подготовки, рейнджеров и спецназа дает отличную практическую подготовку и укрепляет уверенность в себе. Добавьте к этому хорошую стажировку в войсках в сочетании с глубоким знанием военной истории — и думающий лейтенант будет на пути к тому, чтобы хорошо руководить, умно сражаться и заботиться о своих воинах.
Уверенность в себе, как и страх, для командиров небольших подразделений заразительна. Солдаты чувствуют, видят и чувствуют ее запах — и она передается военнослужащими от взвода до дивизии так же быстро, как хороший слух доносится из сортира. Уверенность в себе порождает мужество. Большинство лидеров или солдат не рождаются с двойным запасом этого личного качества. Среднестатистическим лидерам так же страшно, как и рядом стоящему парню — неважно, это их первая или сотая перестрелка, — но если они уверены, что владеют тактикой, что их подразделение — это сплоченная команда, мотивированная сильным чувством долга для выполнения боевой задачи, то смелость, необходимая для того, чтобы сделать то, что многие считают невозможным, найдется. Может пересохнуть во рту, будут трястись кишки, а руки дрожать, но когда начнут свистеть пули, подготовленный лидер будет внешне спокоен, как Клинт Иствуд. И никто не узнает, что он действительно напуган до смерти.
Вести людей в бой — это не только адская работа, но и высочайшая ответственность. На поле боя такие решения, как «идти налево», «идти направо» или «идти прямо», принимаются за доли секунды, и люди гибнут — правильные или неправильные, хорошие или плохие. Командиры носят шрамы от этих решений до конца своей жизни. Позже сцены сражений воспроизводятся глубокой ночью, во сне, подобно старому кино: «Почему я не подождал?», «Почему я не вызвал больше огня?», «Почему я не пошел сам?», «Почему я не пошел налево?» — вопросы, которые будут преследовать боевого командира до тех пор, пока он не ляжет в могилу. Хорошая подготовка, упорные тренировки, знание своего дела и внимание к деталям позволят свести эти кошмары — и потери! — к минимуму.
Быть боевым командиром — одна из самых благородных и самых смертоносных профессий. Она сурова и тяжела, а награды за нее скупы. Но если в конце дня солдаты говорят: «Он классный мужик», а не «Он был хорошим парнем», — это уже неплохо.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Грибковое инфекционное заболевание промежности и гениталий.
[2] Помимо того, что новых офицеров малых подразделений по минным полям боевого командования могут провести опытные сержанты, лучший способ для нового командира научиться своему делу — читать и перечитывать книги бывалых воинов. Для начала подойдут «Пехота атакует» Роммеля, «Война, которую я знал» Паттона и «Забытый солдат» Ги Сайера. Не утруждайте себя запутанной двойной болтовней Клаузевица, а сделайте своей библией «Искусство войны» Сунь-Цзы. Написанные около 400 года до нашей эры, его короткие и простые военные уроки сегодня столь же блестящи, как и тогда. Я ношу с собой книгу Сунь-цзы и читаю ее почти ежедневно с тех пор, как мне подарили экземпляр в Корее в 1950 году, сразу после того, как красные китайцы застали врасплох Макартура и ударили нас промеж глаз. (прим. автора).
[3] В русскоязычной литературе это событие стало известно как «резня в Сонгми».

ВСЕЕЕЕЕ!!!
Позже, во время финальной правки, будут добавлены фотоматериалы, боевое расписание 9-й дивизии, карты района действий, а также знаменитый "Вьетнамский букварь" Хакворта.

*****

БЛАГОДАРНОСТИ

Основу этой книги составляют личные рассказы и воспоминания людей, большинству из которых сейчас за пятьдесят, служивших в батальоне «Крутых» или поддерживавших его с конца 1968 до середины 1969 года. Дополнительный материал мы почерпнули из официальных документов Армии США, таких как монографии и отчеты генерального инспектора Министерства армии, отчеты 9-й дивизии о результатах боевых действий, журналы боевых действий 1-й бригады 9-й дивизии и 4/39-го пехотного батальона за этот период, а также мемуары, дневники, дневниковые записи и письма участников — все они на вес золота благодаря своим подробностям, точным датам и ощущению непосредственности. Чтобы помочь и усилить воспоминания участников мы также проверили газетные отчеты о действиях, представления на личные и коллективные награды и наградные листы к ним.
Человеческая память может подвести, особенно если учесть туман сражений, течение времени — большинство интервью проводилось более чем через тридцать лет после реальных событий — и саму природу военных историй. После того как история рассказывается снова и снова, с каждым пересказом и приукрашивается, реальное событие часто размывается до такой степени, что самая последняя, самая уточненная версия становится «тем, что произошло на самом деле». В интересах точности анекдотические рассказы очевидцев были сопоставлены с рассказами других людей, находившихся на месте событий, и еще раз сопоставлены с письменными документами, чтобы проверить даты, подробности перестрелок и операций, подразделения и имена командиров и их подчиненных.
Эйлис, которая провела большинство интервью, беседовала с большинством участников — с некоторыми по шесть-десять раз, — и эти беседы затем были расшифрованы и либо отправлены, либо прочитаны интервьюируемым для дальнейшего подтверждения подлинности.
Когда Эйлис закончила интервью, она сказала мне: «Это святые люди». Имея честь видеть, как эти воины выступают в бою, я сразу же понял, что она имела в виду. Молодые люди, в основном призывники, которые с честью и отвагой служили на полях убийств в дельте Меконга во Вьетнаме, будучи лучшими партизанами, чем сами партизаны, и лучшими кадровыми солдатами, чем кадровая армия противника, навсегда останутся под клеймом этого ужасного злоключения.
Мы благодарны этим бывшим боевым товарищам, которые на протяжении последних четырех лет делились своими историями, открывая болезненные двери, которые, как они надеялись, будут навсегда заперты, и предоставили нам свои письма домой, другие памятные вещи и фотографии. Они действительно были освящены в бою, и теперь мы горячо надеемся, что они чувствуют себя достаточно комфортно с нашей книгой, чтобы понять, что мы все сделали правильно.
Особая благодарность Доку Эвансу, одному из великих героев «Крутых», который провел несколько десятилетий, разыскивая военнослужащих батальона и проводя обширные интервью для своей очень особой книги «Док: взводный медик», за его постоянную поддержку и помощь, за любезное разрешение использовать эти стенограммы, а также материалы из его книги и за то, что он помог нам связаться с десятками бывших солдат батальона.
Спасибо и нашему героическому батальонному хирургу, «Доку» Холли, который также любезно разрешил нам использовать стенограммы и материалы из его замечательной книги «Вьетнам 1968-1969 гг.: Записки батальонного хирурга», которая стала настольным руководством для боевых хирургов во всем мире, — за его самоотверженные усилия всякий раз, когда мы выпускали сигнальную ракету. Как и на поле боя, добрый «Док Холли» всегда был рядом.
Без помощи бывшего «зеленого берета» из Вьетнама Кевина Горса эта работа не была бы столь полной. Суперсыщик Кев собрал воедино все свои могучие ресурсы и навыки частного сыщика, чтобы разыскать труднодоступных людей для наших интервью — в том числе и военнослужащих «Крутых», которых Министерство армии считало погибшими! Мы очень благодарны ему за его щедрый безвозмездный вклад в эту работу.
Спасибо Гордону ДеРоосу, ЛеРою Дайменту, Дэну Эвансу, Джону Хейсу, Байрону Холли, Роберту Джонсону, Роберту Кнаппу, Ричарду Мареку, Джуди Мартин, Бобу МакМахону, Джорджу Мергнеру, Джиму Мукояме, Карлу Олсону, Эмилю Роберту, Джиму Робертсону, Джиму Сильве, Сиду Смиту, Джерри Салливану, Майку Суэссману и Бену Уиллису за то, что они потрудились над многочисленными редакциями рукописи, давали нам указания и не давали заблудиться на минных полях. Их вклад, понимание, комментарии и исправления значительно улучшили наш конечный продукт.
Мы не смогли бы даже начать рассказывать эту историю без нашей замечательной команды поддержки — Майка Клифтона, Деборы Гонсалес, Дженнифер Гудвин, Тарин Гринберг, Фреда Хайне, Мауры Каллауэй, Эми Лэндон-Арнель, Сони Нэш, Дэну Матуличу и Клаудино Веберу — этим «книжным ворчунам», которые потрудились над десятками черновиков, провели большую часть полевых исследований и подшивок, набирали стенограммы интервью, собирали данные, поддерживали работу компьютеров, доводили рукопись до окончательного вида и находили документы о пропавших без вести, которые мы с Эйлис ошибочно размещали в самых странных местах.
Том Мэтьюз, наш самый дорогой друг, учитель и наставник, блестяще отсеял все лишнее и заставил эту работу запеть. Огромное спасибо жене и партнеру Тома, Люсиль Бичи, за то, что она поддерживала Тома и FSB Mathews во время кампании.
Спасибо издателю Шону Койну за то, что у него хватило проницательности увидеть историю батальона «Крутых» на исходном пункте, за веру в нас, что мы возьмем цель, и за то, что он был рядом в разгар битвы. Спасибо также его партнеру, Вебстеру Стоуну, и прекрасной производственной команде издательства «Раджед Лэндс» — Крису Мину, Тэмми Блейк и Алексу Селиму. А также их юридическому орлу Элизабет Макнамара и нашей собственной Элизабет Барад.
Для нас честь упомянуть Салли Аллен, Хиллари Бибикофф, Джефф Филд, Берт Филдс, Лиз Глотцер, Дэвид Маккенна, Крис Сальватерра, Мартин Шафер, Майкл Шиффер, Тони Скотт, Кейси Сильвер и Гейл Стайдкн и их прекрасные команды за то, что они увидели эту историю в виде фильма, в то время как мы еще только пытались написать книгу.
Наша признательность и любовь Элизабет Ингланд, Бену и Дэвиду Джоэлу Хаквортам, которые самоотверженно жертвовали временем, проведенным с мамой и папой, пока мы перекладывали эту тягомотину на стол Шона. Вы всегда были в наших мыслях, дорогие дети, вместе с Тони, Лорой, Оливией, Кэмероном, Дэвидом Скоттом, Грантом и другими родными и друзьями, которыми мы дорожим.
И наконец, наша особая благодарность доктору Джеральду Хайдаку, который с самого начала увидел необходимость в этой книге и побудил нас написать ее. Мы любим тебя, папа.
Даже после бесчисленных проверок, вероятно, все еще остаются ошибки, за которые мы приносим свои сожаления и извинения. Мы также изменили некоторые имена, чтобы не ставить в неловкое положение тех, кто не всегда блистал, и/или чтобы оградить их семьи от неприятных ощущений.

Огромная благодарность за Ваш труд! Специально не читал в оригинале, ждал Ваш перевод!

_________________
"You speak of courage," said the World Eater. "Courage and honour."
The Word Bearer tilted his head. "And you speak of knowing no fear. Yet Macraggian poetry has always felt foul on the tongue."

Прекрасная книга! Спасибо большое!

Огромное спасибо за перевод книги! Книга достойна занять место в библиотеке командира!