|
ГЛАВА ВТОРАЯ
База огневой поддержки «Диззи»
Провинция Диньтыонг
31 января 1969 г.
Не бывает плохих солдат, бывают только плохие офицеры — эта аксиома также стара, как и само военное дело. Стиснув челюсти, Пресс рассказывал мне о результатах своего ночного обхода.
— В разложившемся состоянии этого батальона виноват только полковник Ларк, и никто иной!
За те дни, что подразделение находилось на базе огневой поддержки «Диззи», внутри расположения, подорвавшись минах-ловушках, получили ранение восемнадцать солдат. Моральный дух, естественно, был ниже, чем в Долине Смерти. [1] Как Ларк мог расположить свою огневую базу в таком опасном месте? Неужели никто не провел рекогносцировку местности перед отправкой подразделения из Донгтама? Почему саперы предварительно не навели здесь порядок? И если все эти азбучные истины оказались для этого парня неподъемными, то какого черта он просто не перебросил батальон в другое место?
Военнослужащие соглашались с тем, что Ларк был достойным парнем, офицером с хорошими намерениями, но только такой генерал, как Уильям Уэстморленд [2] — а подполковник был одним из адъютантов Уэсти в 101-й воздушно-десантной дивизии — доверил бы ему пехотный батальон в бою. На четвертом году войны Ларк прибыл во Вьетнам, все еще выцарапывая свой значок боевого пехотинца — знак отличия, вручающийся за то, что ты прослужил на линии огня не менее тридцати дней, [3] — и вверенные ему войска поплатились за его неопытность.
Если вам и нужно было найти символ базы «Диззи», то «Трон жаворонка» [4] подходил на него идеально. Так «ворчуны» — это прозвище происходит от звука, который издает пехотинец, когда поднимается из грязи с полным рюкзаком и прочим снаряжением — называли компактный белый переносной туалет, припаркованный в нескольких минутах ходьбы от палатки управления батальона. Он прилетел вместе с «Чинуками», [5] доставившими батарею 155-мм гаубиц, но без боеприпасов. Вместо снарядов из вертолетов выгрузили прицеп к джипу, наполненный пивом и льдом, — а также личный «толчок» подполковника. На переднем крае, где обстановка была тяжелой, пехотинцы не могли рассчитывать на огонь поддержки, в то время как на батарее «В» царил «тихий час», а у командира было все необходимое, чтобы с комфортом испражняться.
Результаты такого подхода очень наглядно фиксировались на «ДД» — «Доске Дитей». «Дить» по-вьетнамски — «убитый вражеский солдат». Дити, динки, гуки, слопы — всеми этими расистско-ругательными и презрительными словечками называли вьетконговцев. Подобные ругательства выполняли полезную роль, дегуманизируя врага, что облегчало его убийство до того, как он убьет вас. Они также помогали солдатам выпустить пар, когда «Чарли» — прозвище Вьетконга, пришедшее из армейского фонетического алфавита (ВК, «Виктор Чарли») [6] — сидел в темноте за опушкой тропического леса и орал: «Да пошел ты нахуй, Джи-Ай! Сегодня ты умрешь!»
Вести учет потерь Ларк поручил сержанту из оперативного отдела батальона. Когда мы прибыли, счет, который сержант Джерри Слейтер вывесил на «Доске Дитей», выглядел следующим образом:
Противник — 127 дитей.
Свои войска — 32 убитых, 307 раненых.
Реальность, стоящая за статистикой, выбила меня из колеи. За шесть месяцев службы под командованием полковника Ларка 4/39-й батальон понес потери, соответствующие почти 40 процентам личного состава, и при этом ни разу не встретив значительных сил противника в открытом бою. Основной урон нанесли реактивные гранаты, минометы, мины-ловушки и «дружественный огонь».
Справедливости ради надо сказать, что по тем сведениям, которые я получил во время выполнения своего домашнего задания перед вступлением в должность, 4/39-й начал разваливаться задолго до того, как Ларк принял командование. Девятая пехотная дивизия находилась в стране с декабря 1966 года. Входивший в начале конфликта в состав III Корпуса (Вьетнам был разделен на четыре корпусных оперативных района — I Корпус был самым северным, а IV Корпус самым южным; оперативный район III Корпуса окружал Сайгон, но не включал в себя адский Меконг), 4/39-й батальон отличился в боях против основных сил вьетконговцев, но эта разминка не подготовила его к войне в Большом Болоте. Проблемы начались в тот момент, когда 9-я ПД была отправлена в Дельту, чтобы отбить ее у «Чарли».
Опять же, местность была не просто плоской, а охрененно плоской. «Вообще, если войско будет любить высокие места и не любить низкие, будет чтить солнечный свет и отвращаться от тени; — писал Сунь-Цзы более 2500 лет назад. — Если оно будет заботиться о жизненном и располагаться на твердой почве, тогда в войске не будет болезней. Это и значит непременно победить». [7] Не думаю, что генерал Уэстморленд или американские военачальники, руководившие войной во Вьетнаме, читали Сунь-Цзы даже в изложении Сонни и Шер. [8] Потому как если бы они его читали, американская армия не воевала бы в Дельте.
Вне зависимости от времени года — будь то сухой сезон или сезон дождей, — это место являлось тропическим адом, где солдаты всегда были мокрыми, либо от дождя, либо от переправы через каналы и реки, либо от пóта. В сезон муссонов, длящийся с мая по сентябрь, стоячая вода сильно затрудняла проведение десантно-штурмовых операций. Грязь с берегов рек и болот покрывала оборудование для связи, забивала оружие и превращала действия пехоты в медленный, насквозь пропитанный влагой кошмар. Всего через сорок восемь часов нахождения в промокших ботинках у бойцов начинали гнить ноги. Полчища москитов заражали малярией, пиявки присасывались к гениталиям, а боевой дух испарялся еще до того, как «Чарли» делал первый выстрел.
Провинция Диньтыонг, где располагалась БОП «Диззи», представляла собой широкое открытое пространство, изрезанное водными путями, которые окаймлялись небольшой тропической растительностью — деревьями в один ярус и зарослями пальмы нипа [9] — и рассеченное рисовыми полями, за которыми ухаживали местные жители. Низменность, плоская, как доска для серфинга, высотой в среднем в два фута выше уровня моря. Поскольку дренажная сеть состояла из шести крупных рек, соединенных лабиринтом каналов и ручьев, то сток воды и в лучшее время года был скудным, а в сезон дождей, когда реки и каналы переполнялись, он ослабевал еще больше.
Сами по себе рисовые поля никакого укрытия не давали, а вот их дамбы обеспечивали Вьетконгу хорошее укрытие от огня прямой наводкой. Единственным способом для солдата попасть в «Чарли» было преодолеть дамбу, надеясь при этом, что он не подорвется на смертоносных минах-ловушках, установленных внутри, снаружи и вокруг рисовых полей. В джунглях, граничащих с полями, вьетконговцы, будучи мастерами камуфляжа, отлично скрывались от наблюдения с воздуха, а густой меконгский подлесок, растущий круглый год, ограничивал поле зрения бойца вплоть до кончика носа на его грязном, потном лице.
Дальше, за пределами периметра базы «Диззи» и в джунглях, граничащих как с полями, так и с настоящей Дельтой, партизаны строили укрепленные лагеря, периметр которых был почти так же защищен от бомб и артиллерии, как немецкая линия Зигфрида во время Второй мировой войны. [10] Если вьетконговцы решали не ускользать после нападения, а защищать свою позицию, — что происходило редко, — то они могли рассчитывать на отличные естественные укрытия, усиленные тьмой тьмущей мин и на более чем достаточное количество своих собственных полностью преданных солдат.
Но еще хуже было то, что не существовало никакой возможности отличить хороших парней от плохих. В Дельте проживало, попав под перекрестный огонь жестокой гражданской войны, шесть миллионов вьетнамцев — почти 35% всего населения Южного Вьетнама. Вьетконг в Дельте редко носил военную форму и намеренно смешивался с населением, большинство из которого ухаживало за тысячами сверкающих рисовых полей. В случае окружения «Чарли» сбрасывали свое оружие и военное снаряжение под воду и, предварительно переодевшись, всплывали на поверхность, выглядя так, как все остальные: просто еще одна кучка трудолюбивых рисоводов, одетых в черные пижамы.
Условия немного улучшались в сухой сезон, длящийся с октября по апрель, когда это место превращалось в одну гигантскую пыльную посадочную площадку. Но независимо от времени года, действиям тактической авиации и вертолетам ранним утром мешали туман и низкие облака. Не нужно быть Наполеоном, чтобы понять, что способность к маневру пехотного подразделения, топающего на своих двоих, ограничена погодными условиями и местностью, или что высокая плотность гражданского населения сильно ограничивает огневую мощь. Потому если и существовал тактический смысл загонять войска в эти болота, то это должны были быть морские пехотинцы со снаряжением и опытом ведения амфибийных боевых действий, а не призывные армейские вояки.
Общая задача всей 9-й ПД под командованием генерала Юэлла состояла в том, чтобы контролировать большой участок кажущихся бесконечными водных путей, рек и каналов Меконга, — отличных естественных путей снабжения, ведущих из Камбоджи в Южный Вьетнам, которые дивизия должна была каким-то образом отнять у крутых парней, десятилетиями пользовавшихся ими для пополнения запасов своих боевых частей, особенно по ночам. И это вам не баран чихнул — по оценкам разведки, которые я получил в Донгтаме, численность ВК, действующих в радиусе десяти миль от штаба дивизии, достигала трех или четырех тысяч партизан.
До моего появления на борту, 4/39-му батальону не повезло получить задание патрулировать «Ракетный пояс» Вьетконга, окружавший штаб Юэлла — задача, которая была прекрасным примером безумия, происходившего во Вьетнаме каждый Божий день. Вот как это работало. Когда генерал Юэлл приказывал: «Не допустить нанесения ракетных и артиллерийских ударов по моему базовому лагерю!» — его полковники отвечали: «Есть, сэр!» Но пока они рапортовали, Вьетконг занимался защитой своих артиллеристов, устанавливая еще больше мин и ловушек. Поэтому чтобы начальство, и особенно генерал Юэлл, могли спокойно спать по ночам, «ворчунам» приходилось пробираться прямо в хорошо подготовленный ад.
Большинство солдат 4/39-го батальона знало, что каждый раз, делая шаг, они рискуют получить самые страшные и уродливые раны. Пуля делает в тебе дыру, осколок может оторвать руку, но мина-ловушка превращает солдата в разорванное, изрешеченное шрапнелью решето.
Многие бойцы в батальоне пришли к выводу, что ведение войны заключается в том, чтобы пересечь поле, нарваться на мину, вызвать санитара, подлатать раненого, эвакуировать его, затем снова выдвинуться, нарваться на следующую мину, и так далее. Они также подсчитали и пришли к выводу, что продержаться 365 дней до возвращения домой суждено очень немногим.
«Само слово “мина-ловушка”, когда я его слышу, вызывает привкус крови, — вспоминает Джим Робертсон, высокий, долговязый командир отделения роты «С» («Клейморы») из Лонг-Айленда. — Этих проклятых штуковин было так много, они были настолько разнообразными, а “Чарли” так хорошо умели их изготавливать и прятать, что постоянно было ощущение, что если ты останешься в поле достаточно долго, то обязательно станешь жертвой мины-ловушки. Это был лишь вопрос времени».
Солдаты знали, что в перестрелке у них есть шанс отбиться. Если ты попал в засаду и тебя не задело с первого выстрела, ты мог взять вверх. «Но с миной-ловушкой все по-другому, — говорит Робертсон, — БАМ, — и все, игра окончена. Кто-то падал; иногда погибало несколько человек. И от этого мы все сатанели. Но воевать было не с кем. Вот это было хуже всего — разочарование и беспомощность». Но по крайней мере, Робертсону не пришлось сталкиваться с такой формой разочарования на протяжении всего срока службы, — из-за плохого состояния ног его в конце концов перевели в подразделение снабжения.
Для создания своих дьявольских приспособлений Вьетконг использовал всё и вся. Были «хлопушки» — обычно один патрон размером не больше карандаша, установленный на гвозде; наступаешь на него, капсюль накалывается на гвоздь, и пуля простреливает ступню. А еще гранаты на растяжке, направленные осколочные мины американского и китайского производства, «Прыгающие Бетти», [11] противопехотные и противотанковые мины, артиллерийские снаряды, гранаты от РПГ в банках, наполненных взрывчаткой. «Всевозможные творения из ада, — рассказывает командир отделения роты «С» Джерри Салливан, обычный солдат родом из Огайо, ростом под метр восемьдесят два, и агрессивный под стать своему телосложению, — Каждый день они придумывали новые приспособления, чтобы сбить нас с ног, и некоторые из них были размером с бомбу».
Ранения наносились жестокие. Молодые парни слепли, им отрывало руки, ноги, гениталии, в телах пробивались десятки кровоточащих дыр. Для Вьетконга мины-ловушки были очень экономичным оружием — их было легко устанавливать и дешево производить. Помимо больших потерь, они вызывали сильнейший психологический стресс. Бойцы никогда не знали, когда они потеряют ступню, ногу или жизнь, и что самое обидное, — у них было мало способов дать отпор. Многие солдаты считали, что мины в Дельте устанавливали гражданские лица, что способствовало широкому распространению животной ненависти к гукам.
Во время одного из исследований, проводившихся в 9-й дивизии, выяснилось, что большинство потерь от мин-ловушек происходило в момент, когда военнослужащий, пробираясь, зачастую по пояс, по слякоти и грязи в условиях «паровой бани» джунглей, уставал и терял концентрацию. Примерно 34 процента всех мин-ловушек устанавливались вдоль троп и дамб рисовых полей, а еще 36 процентов — в тропических зарослях. Пленные рассказывали нам, что ВК обычно использовали мины-ловушки в качестве оборонительного средства по периметру своих позиций, а также в бункерах.
Помимо усталости, вызывавшей у военнослужащих потерю бдительности и концентрации, самые большие проблемы были связаны с тем, что они не выдерживали на марше дистанцию в пять ярдов, не кричали: «Ложись!» — и не падали на землю всякий раз, когда слышали хлопок мины-ловушки. Хуже всех были неопытные, необученные войска. Слишком часто, услышав характерный хлопок, они замирали, и мина выбивала из них все дерьмо. Что интересно — и трагично одновременно — но на протяжении всей войны во Вьетнаме армейское начальство, отвечавшее за боевую подготовку, так и не разработало эффективную учебную программу или наставление по «минной войне» — пусть даже что-то простое, какое-то учебное пособие, которое бы «хлопало» и «бахало» и позволяло бы молодым солдатам изучать устройства, приводившие к наибольшему числу жертв.
Три из четырех мин-ловушек представляли собой гранату, установленную на растяжке, большинство из которых изготавливалось в Красном Китае. Девятнадцать процентов мин-ловушек делались из неразорвавшихся американских бомб и снарядов, из которых извлекали взрывчатые вещества и помещали в коробки из-под пищевого рациона «С» или в банки из-под кофе, оставленные неосторожными солдатами.
Как правило, опытные солдаты обнаруживали их визуально и приводили в действие с помощью какого-нибудь хитроумного приспособления, которое выбрасывали вперед и потом оттягивали назад. Для обрыва растяжек хорошо подходили полевой провод с транспортной заглушкой от 155-мм снарядов, а также мины «Клеймор», выстрелы из гранатомета М-79, [12] артиллерийский огонь или напалм, которыми обрабатывались маршруты и пути подхода.
Тридцать пять процентов мин-ловушек были нажимного действия. Их можно было обнаружить вдоль дамб и троп, а также в джунглях на открытых участках и — в сухой сезон — на рисовых полях. Это были настоящие паскуды, так как обычно вы не знали, что сорвали одну из них, пока не слышали зловещий хлопок или щелчок, за которым очень быстро следовал взрыв.
Джим Сильва, командир отделения роты «D» («Даггеры») — призывник из Калифорнии, красивый, крепко сбитый, прирожденный охотник с сильным характером, ставший одним из лучших в батальоне — выдвигался к месту засады, когда его головной дозорный подорвался на мине-ловушке. И пока он искал место для посадки эвакуационного вертолета, то нашел и уничтожил еще три смертоносных устройства.
«Четыре мины-ловушки в пределах 200 ярдов в районе, где за день до этого не было ни одной, подсказали мне, что “Чарли” хотят, чтобы мы убрались оттуда, — вспоминал Сильва. — И когда я возвращался к взводу, чтобы вынести раненого на посадочную площадку, то услышал характерный хлопок. Глянув вниз и увидев клубы синего дыма, я крутнулся на месте, а затем отпрыгнул изо всех сил и одновременно крикнул ребятам позади меня, чтобы те прижались к земле, после чего начал считать и молиться. Не знаю, что было первым, но когда я досчитал до трех, раздался взрыв, и дерьмо разлетелось во все стороны.
Раненый парень и медик, которые находились позади меня, вскочили на ноги и спросили, все ли со мной в порядке. Я ответил, что не знаю, взрыв был так близко от меня — примерно в двух метрах, — что у меня звенело в ушах, а ноги были забросаны грязью. Я было подумал, что их оторвало. Док осторожно соскреб грязь, я осторожно пошевелил ногами, и понял, что по милости Божьей, все осталось на месте. Когда я встал и посмотрел на воронку рядом с собой, то понял, что это была не граната; от взрыва в земле осталась дыра около восемнадцати дюймов в диаметре и около фута глубиной. Мы все сошлись во мнении, что это была гигантская мина. И по сей день я всегда молюсь за того, кто ее туда поставил. Думаю, у него не хватило смелости установить взрыватель мгновенного действия, и это, в свою очередь, спасло все три наши жизни. По правде говоря, это была единственная мина-ловушка, имевшая взрыватель с замедлением, с которой я столкнулся во Вьетнаме».
Несколько месяцев спустя Сильве не так повезло, когда он попал под выстрел из РПГ. А может быть, и повезло, поскольку после ранения его доставили в Штаты.
«Солдаты любят находить размазанных по тропе вьетконговцев, когда мины, которые они устанавливали, срабатывали преждевременно», — сообщил мне начальник разведки дивизии Спирито. Он видел, как это произошло в трех отдельных случаях, что, вероятно, и объясняет, почему ВК не использует более сложную систему взрывателей.
Девяносто четыре процента всех мин-ловушек и мин не прикрывались огнем. Это не означает, что Вьетконг не находился поблизости, они просто использовали их, чтобы держать наши войска подальше от занятых ими позиций и в качестве устройств раннего предупреждения для выявления нашего передвижения. Поскольку пехота Вьетконга редко когда прикрывала мины и мины-ловушки огнем из стрелкового оружия и не держала их под наблюдением, — что является стандартной практикой в американских войсках, — наши солдаты поняли, что они могут не торопиться обезвреживать эти опасные «гостинцы» по мере их появления, и если передвигаться медленно и осторожно, то обычно обнаружить их было несложно — гуки оставляли знаки, сигнализирующие о наличии своих мин, чтобы защитить своих собственных бойцов. Для этого они использовали завязанный узлом лист пальмы, или прямую палку, направленную вдоль тропы, или знаки Тудай, что по-вьетнамски означает «зона поражения».
«Мы находили эти знаки вырезанными на могильных плитах и деревьях, или написанными на доске, прибитой к столбу или дереву, — вспоминает Робертсон. — Когда вы узнаете, что это означает, то можете подумать, что глупо рекламировать то, на что должен наткнуться ваш враг, но “Чарли” был не глуп. Он знал, что знак на обочине тропы или дороги большинство американцев примет за название следующей деревни. Надпись на могильной плите, скорее всего, будет воспринята как имя усопшего. У “Чарли” было дьявольское чувство юмора, и найти мины-ловушки стало своего рода игрой. Мы обнаружили множество мощных взрывных устройств, и если бы угодили на них, то все взлетели бы на воздух».
Такие знаки означали «большая опасность», и обычно войска находили мины в радиусе пятидесяти метров от них. Следующим этапом было обезвредить, вывести из строя или уничтожить их, что было опасно вдвойне, потому что многие мины вьетконговцы дополняли элементом неизвлекаемости. Одна ловушка могла быть связана с другой, и, обезвреживание той, которую вы нашли, могло привести вас в эпицентр всей боли мира от следующей.
Рассказывает Джим Робертсон: «Одним из лучших в нашем подразделении по обнаружению ловушек был сержант Мортон. Он обладал просто сверхъестественным нюхом, мы могли поклясться, что он их чует. И он не раз спасал наши задницы. Я же был не настолько искусен. Однажды я шел головным дозорным, и в итоге мне пришлось переходить вброд ручей. Насыпь была крутой, и я старался удержаться на ногах, чтобы не скатиться в воду.
— Замри, Робби! — крикнул Мортон.
Я мгновенно изобразил статую и спросил:
— Что?
— Растяжка, — произнес сержант. — Не шевелись.
— Без проблем.
Я был так напуган, что вряд ли смог бы это сделать, даже если бы и хотел. Мортон подошел ко мне сзади и указал куда-то прямо перед моим лицом.
— Вон там, — сказал он.
Но все, что я смог увидеть, так это листву, нависающую над берегом.
Сержант заставил меня отойти и снова указал.
— Вот здесь! Ты что, слепой?
Но я все еще не видел ее, пока он не притянул меня вниз и не заставил взглянуть вверх. Вот тогда на фоне неба мне удалось разглядеть очень тонкую леску. Это было моноволокно, которое мы использовали для сигнальных ракет, натянутое на уровне шеи. Вьетконговцы установили его, чтобы зацепить какого-нибудь бедолагу, который на входе в поток воды делал то же, что и я — смотрел вниз. Если бы не острый глаз Мортона, то на следующем шаге я бы задел растяжку. Мы попытались проследить за ней, но она с обоих концов уходила в такую толщу листвы, что мы решили, что это слишком рискованно, и обошли ее стороной».
Но даже опыта Мортона оказалось недостаточно. В конце концов, он подорвался на мине, получил тяжелое ранение и был эвакуирован в Штаты.
Высокое начальство, витая в безопасности в облаках, слишком часто не принимало опасность всерьёз. Во время одной из операций, проводившейся незадолго до моего прибытия, сержант Том Эйкен, невысокий, жилистый, мягко разговаривающий солдат, который вкладывал в солдатскую службу столько же страсти, сколько в игру на банджо, потерял в своем взводе на минах-ловушках семнадцать человек из двадцати девяти, так и не услышав со стороны ВК ни единого выстрела. «Черт, во взводе осталось двенадцать человек, — вспоминает он на своем деревенском гóворе Джорджии. — Мы прогнулись под двойным снаряжением, которое забрали у раненых — ни один вертолет не взял бы винтовки или рюкзаки, нам пришлось тащить их на себе, — и тут на связь по радио вышел полковник Ларк и сказал: “Продолжайте зачищать опушку”.
Тогда мой взводный сержант Тоби Хагер выхватил у меня рацию и заявил полковнику: “Так, сукин сын, я беру тех, кто у меня остался, и выхожу к дороге, потому что если я еще раз прочешу эту опушку, то в роте “А” может не остаться 1-го взвода”, — и передал мне трубку обратно со словами: “Если он выйдет в эфире еще раз, не отвечай ему”. После этого повернулся, посмотрел на нас и произнес: “Я хочу, чтобы каждый из вас шел за мной след в след, и я попробую вывести нас отсюда и добраться до дороги”. И он это сделал».
В отличие от более крупных мин и фугасов — банок из-под кофе, наполненных взрывчаткой, артиллерийских снарядов, переделанных гранат, — мины-ловушки обычно не убивали, однако большинство из них калечили. Бойцы 4/39-го батальона, в основном девятнадцати- и двадцатилетние ребята, не очень-то боялись смерти. Большинство считало себя бессмертными, если не пуленепробиваемыми. «Думаю, большинство из нас боялось быть искалеченными, вернуться домой без руки или ноги, и полагаю, что многие из нас считали, что лучше умереть, чем вернуться домой в таком виде, — говорит Джим Робертсон. — Вот почему мы боялись мин-ловушек. Вы не верите, что умрете, но верите, что вас может сильно покалечить».
Во время одного из выходов отделение Робертсона шло вдоль дамбы, обсаженной деревьями. «Мы не должны были ходить по дамбам, — рассказывает сержант, — но нужно было дать себе передышку от грязи, иначе можно было замертво свалиться от сердечного приступа. Мы добрались до перекрестка, где через разрыв в насыпи лежало бревно, и уже собирались было перебраться по нему, когда по нам открыл огонь снайпер. Все попадали в грязь, но были вынуждены пробираться через заросли в середине дамбы, чтобы добраться до укрытия на другой стороне. Разумнее всего было упасть и перекатиться, и к тому времени я находился на войне достаточно долго, чтобы понимать это. Что-то заставило меня нырнуть за куст, который был позади меня, вместо того, чтобы пройти через него, и когда я поднялся, чтобы открыть ответный огонь, то увидел гранату, засунутую в коробку из-под рациона «С», прикрепленную к кусту. Коробка прижимала рычаг гранаты, потому что чека была уже извлечена. Страгиваешь проволоку, она вытаскивает гранату из коробки, и — БАМ! Если бы я сделал то, чему меня учили, то эта штука взорвалась бы у меня перед носом. Я не смог даже выстрелить в ответ, просто стоял и смотрел на нее с открытым ртом».
В другой раз сержант Эйкен, идя в головном дозоре, пересекал канал. «Когда я перебрался на другую сторону, — рассказывает он, — то посмотрел вверх, и в пяти футах от себя увидел мину «Клеймор». Я скатился обратно в канал, и меня начало выворачивать наизнанку. Передо мной пронеслись образы моей матери, моего отца, жены, моей собаки — все в один миг. Хагер проскользнул мимо меня и обезвредил ее. Мина оказалась одной из наших. Какой-то ленивый Джи-Ай отдал ее Вьетконгу, и она чуть не оборвала мою жизнь».
Самым большим источником проблем для водителей «Крутых» были неразорвавшиеся пятисотфунтовые американские бомбы, валявшиеся вдоль шоссе №4.
«Когда я ушел из боевого подразделения и сел за руль грузовика на шоссе №4, — вспоминает Джим Робертсон, — то всегда вызывался перевозить боеприпасы и топливо. Не потому, что был храбрым, а совсем наоборот. Я видел парней, подорвавшихся на минах на дороге, видел, как их разрывало на части, и как они оставались живы после этого. Я всегда чувствовал, что если мне суждено уйти, то предпочтительнее это сделать с одним большим взрывом. Мне совсем не хотелось лежать на дороге в агонии и ждать, пока кто-нибудь не забросит мои ошметки в вертолет, чтобы хирурги сшили их как можно лучше. Я больше боялся жить искалеченным или парализованным, и если мне предстояло умереть, то хотелось, чтобы это случилось быстро».
Никто не наблюдал этот бедлам более четко, чем хирург 4/39-го батальона, капитан Байрон Холли — худой молодой врач, который почти всегда, когда не носил шлем, ходил в нахлобученной зеленой широкополой шляпе, без рубашки, мешковатых зеленых штанах от тропической униформы и в армейских ботинках. При ходьбе его «собачьи бирки» [13] стучали о стетоскоп и Кольт .45-го калибра в наплечной кобуре. Он носил темные очки, водил джип с надписью «Супер Кряк» на капоте и в радиопереговорах использовал позывной «Лейкопластырь».
Несоответствие, записанное на «Доске Дитей», не было для Дока Холли вопросом цифр. В его полевом хирургическом отделении и в 3-м хирургическом госпитале в Донгтаме, куда доставляли раненых, которым посчастливилось выбраться из джунглей на вертолете, эта арифметика воплощалась в плоть и кровь — известный, милый паренек из Алабамы со сгустком серого мозгового вещества, торчащего из дыры в черепе; «ворчун» с аортой, перебитой стальными осколками; мальчишка, которого привезли из санитарного борта с переломом голени, — эй, ничего страшного! — но ровно до тех пор, пока Док не посмотрит выше и не обнаружит, что другой осколок превратил яйца солдата в кашу.
«Мины и фугасы практически везде создавали под ногами безжалостный ковер, так что ваши внутренности оказывались у горла практически при каждом шаге, — вспоминает Холли. — Ужас и ярость, которые они вызывали, были настолько глубоки, что большинство мужчин даже не осознавали, что они есть. Пока внезапно это не всплывало на поверхность».
Изо дня в день он смотрел в глаза солдатам с оторванными руками и кистями, искалеченными ногами, кровоточащими ранами на груди. Однажды ночью к Холли принесли сержанта с простреленным животом. Он курил сигарету под пончо, представляя собой прекрасно освещенную мишень для снайпера Вьетконга, который его подстрелил. Пятеро бойцов, рискуя жизнью, вытащили его из джунглей, только чтобы узнать, что он умер. В полевых условиях, после целого дня ампутаций и накладывания швов, Док Холли на несколько часов заваливался на койку — если еще удавалось найти ту, которая еще не была мокрой от крови.
«Тебя охватывает чувство беспомощности, — писал он своей невесте Сондре в Штаты. — Ты знаешь, что там, за линией деревьев, сидит какой-то гук и швыряет в тебя миниатюрные бомбы, и все, что ты можешь сделать, это лежать и молиться, чтобы одна из них не упала на тебя. Ветераны говорят, что пока ты можешь их слышать, переживать не стоит, потому что ту, которая тебя убьет, ты никогда не услышишь — хоть какое-то утешение, правда?»
Однажды вечером в палатку Дока, чтобы поболтать, заглянул капитан Пол Мерлин. За предыдущие два дня вьетконговские мины-ловушки обошлись в девять раненых и одного убитого. «Он так расстроен, что хочет уйти из армии и спрашивает моего совета, — написал Холли домой. — Погибший был очень симпатичным молодым парнем. Он нашел ручную гранату на растяжке, и офицер сказал ему обезвредить ее и выбросить в реку. Понятно, что тот не имел ввиду выдергивание чеки, но молодой солдат все равно ее дернул. И на глазах у всех ему буквально снесло голову с плеч, плюс еще и оторвало правую руку! Даже в самых смелых мечтах вы не можете представить себе, какой эффект может произвести подобная вещь на вас или на солдат. Когда он рассказывал мне эту историю, у капитана по щекам текли слезы. “Док, я больше не верю в то, что мы здесь делаем, — сказал он. — Я не могу смириться с мыслью о том, что мы можем продолжать терять детей вот так, без необходимости”».
С ноября 1968 года по 20 января 1969 года, прямо перед моим вступлением в должность командира, из состава 4/39-го батальона погибло двадцать молодых парней:
Реймонд Гленн Бим* Келвин Льюис**
Уильям Эрнст Браун** Майкл Миллер, мл.**
Дональд Ричард Карлайл** Лоуренс Ортиц, мл.*
Дуглас Дюпре** Гленн Хаскелл Роулинс**
Лэтни Дин Фергюсон** Робер Генри Синклер, мл.*
Леон Рой Филд** Чарльз Эрнст Смит**
Ричард Джозеф Форте** Френсис Крэйг Соллерс**
Дэвид Эрнст Гарднер** Френсис Салливан, мл.****
Ричард Джеральд Гиллем** Карлос Веласкес-Ортиц**
Роберт Ричард Хиллард*** Рики Линн Вайкл*
* Погиб от огня из стрелкового оружия
** Погиб от мины или мины-ловушки
*** Умер от болезни
**** Погиб от утопления
Источник: Донесение 9-й ПД Армии США, список тех, кто отдал свои жизни в Юго-Восточной Азии, 1966-1970 гг.
Счет ненужных смертей в 4/39-м батальоне был хорошо известен еще до того, как полковник Ларк принял командование. Его непосредственный предшественник, энергичный подполковник, управлял войсками как кабальными слугами. Однажды, в один из жарких дней рота, прокладывавшая себе путь через рисовое поле, пробиралась сквозь толщу воды и грязи в несколько футов, а полковник с вертолета все время орал: «Быстрее! Быстрее!». Но это никак не удавалось — войска и так двигались с максимальной скоростью.
Весь взмыленный, полковник приземлился. Выпрыгнув из своей «птички», он помчался к дамбе рисового поля и запрыгнул на нее, чтобы доказать свою правоту — высшая степень недозволенного в дельте Меконга! И, когда почти сразу же прозвучавший взрыв подбросил его на двадцать футов в воздух, он погиб мгновенно, бестолково и абсолютно зря. Высшая степень армейского эгоизма. Как мне потом сказали, «ворчуны» ликовали.
Когда Ларк принял командование, он знал, что должен изменить ситуацию к лучшему, и прилагал для этого все усилия. Однако с нулевым опытом командования в боевой обстановке и недостаточным количеством времени, проведенного с войсками, его благие намерения не значили ровным счетом ничего. Были проигнорированы даже базовые вещи. Он носил армейскую зеленую бейсболку вместо стального «котелка». Конечно, это очень круто — с той лишь разницей, что солдаты, которые следовали его примеру и пренебрегали своими защитными шлемами, попадали в хирургию к Доку Холли с мозгами, стекающими по шее.
В вопросе укрепления боевого духа он был сторонником доброго братства, скатывающегося в кампанейщину. Благое намерение, но в боевых условиях оно приводило к плохим новостям. Однажды вечером он пригласил нового начальника штаба 4/39-го батальона, майора Джорджа Мергнера, сходить в офицерский клуб в Донгтам на пиво. У худого, как пугало, Мергнера, очень профессионального офицера-штабиста из Мичигана, это была уже вторая боевая командировка в Дельту, он прибыл в батальон за месяц до меня. Сидя за столом с полудюжиной других офицеров, Ларк ни с того ни с сего, на середине второй банки пива, сообщил Мергнеру, что с рассветом тому нужно возглавить операцию, проводимую силами двух рот. У начштаба, который в сложившихся обстоятельствах «предпочел бы не пить пиво», времени на планирование оказалось в обрез и он провел бессонную ночь — чудный способ управлять этим детским поездом «чух-чух», груженным нитроглицерином.
Для решения задачи с «Ракетным поясом», Ларк отправил свою роту «А» на трехдневную зачистку полосы джунглей, абсолютно свободной от Вьетконга, но представлявшую собой хошиминовский рай из мин и ловушек. Именно в тот день сержант Том Эйкен потерял семнадцать из двадцати девяти бойцов своего взвода, не услышав ни единого выстрела. «Мы только и делали, что продирались через мины-ловушки, — вспоминает он чуть дрожащим голосом. — Там не было ни одного врага, ни одного гука. Мы знали это, но полковник Ларк все время повторял: “Зачищайте опушку, зачищайте опушку”».
Более тридцати лет спустя Эйкен составил список бойцов своего взвода, погибших во время командования Ларка. Когда он закончил записывать, его жена спросила его: «Как ты смог вспомнить все эти имена спустя столько лет?». Его ответ был прост: «А как я мог их забыть?»
Другие командиры отделений чувствовали то же самое. «Мы натыкались на очередную мину-ловушку, вызывали следующий вертолет, эвакуировали тех парней и получали команду “Продолжать движение!” — вспоминает сержант Билл Вандермей, гигант ростом шесть футов пять дюймов. — Так что мы продолжали двигаться до следующего взрыва, вызывали другой вертолет. Абсолютно пустая и бесполезная трата человеческих жизней».
Ни одно подразделение не сможет бесконечно терпеть такие побои. Симпатичный командир роты «С» капитан Гордон ДеРоос, профессионал, у которого была уже вторая боевая командировка, вспоминает, что, когда он принял командование ротой, солдаты, как только выходили на задание, цепенели. «Командиры отделений вели себя так, как будто быть командиром — это дополнительная и нежелательная обязанность, а некоторые из них придумывали такие причины для возвращения в базовый лагерь дивизии, которые я не смог бы придумать и за тысячу лет. И это были младшие командиры. Конечно, солдаты пользовались их дисциплинарными упущениями, поэтому в глухих местах рота никогда не была, что называется, “на боевом взводе” более чем на 50 процентов. У меня не было проблем с патрулированием “Ракетного пояса”. Кто-то должен был это делать. Но бессистемная, торопливая манера в стиле “давай-погнали!”, когда нам приказывали в быстром темпе вальсировать по лесу, меня очень раздражала».
Однажды ДеРооса отправили в район проведения операции, о котором было известно, что он нашпигован минами-ловушками, и дали три часа, чтобы его очистить. «Как будто это было то же самое, что подготовка к инспекции, или, к дьяволу, обычная воскресная прогулка по лесу. Бóльшую часть времени над головой кружили вертолеты, меня постоянно просили доложить обстановку или ускориться. Я только что закончил загрузку санитарного борта с ранеными ребятами, а мне снова приказали поторопиться. Я не мог в это поверить».
Начальство день за днем отправляло войска на зачистку «Ракетного пояса», но находило только детей и жен «Чарли». «И мы знали, что это они устанавливают мины-ловушки. Казалось, у нас не было достойной цели. Ничего не достигалось, кроме того, что погибало и выводилось из строя много солдат».
Офицером S-3 Ларка (офицер штаба, отвечающий за планирование операций и подготовку личного состава) был майор бронетанковых войск по фамилии Темплтон. Солдаты прозвали его «Симплтон», [14] и было нетрудно понять, почему. Исправить ситуацию не помог даже тот факт, что он умудрился получить удар по голове хвостовой балкой взлетающего легкого разведывательного вертолета. Со слов офицера S-4 (штабного офицера, отвечающего за материально-техническое обеспечение и снабжение) лейтенанта Роберта Джонсона: «Однажды он приказал значительной части батальона подготовиться для выполнения специального задания. Пленный вьетконговец вызвался провести нас в район действий полка, где предположительно находился крупный тайник с оружием. Темплтон спланировал и организовал задачу, и сам возглавил ее реализацию».
Перебежчик из ВК завел подразделение, возможно, в самое заминированное место во Вьетнаме, и сбежал. «Когда он исчез, вы бы слышали, что творилось в эфире. Начиная с дивизии и ниже, все посходили с ума».
Поступил приказ любой ценой найти беглеца. Охота продолжалась несколько часов, под смертоносную симфонию взрывающихся мин и мин-ловушек. Наконец кто-то передал по радио, что перебежчик найден мертвым. Только у него была другая комплекция и одет он был в рубашку другого цвета — «Большинство из нас полагает, что какой-то бедный невинный гук, оказавшийся не в то время и не в том месте, отдал свою жизнь за своего земляка из Вьетконга, которого он, возможно, даже не знал», — но, по крайней мере, эта находка наконец-то положила конец погоне. Цена — пятьдесят жертв, и все из-за мин-ловушек. Еще одна катастрофа, которая при Ларке была не исключением, а правилом.
В другой раз лейтенанта Боба Кнаппа, симпатичного и жесткого выпускника Вест-Пойнта, которого подчиненные любили, отправили на аналогичное задание. «Это была операция бригадного уровня, и все обернулось настоящей катастрофой, — вспоминает он. — Вьетконг знал, что мы придем, и буквально засеял минами район предстоящих действий. Наш начштаба, лейтенант Ларри Ньюманн, и разведчик 3-го взвода скаутов [15] по имени Хань, которого за агрессивность все ласково называли “Супер Гук”, подорвали на открытом поле гирлянду из тринадцати гранат, проделав работу и за себя, и за многих других солдат».
Позже Мергнер рассказал мне, что Ньюманн принял командование ротой, потому что у измотанного боями капитана Мерлина, который изливал душу Доку Холли, снова сдали нервы и он был эвакуирован в Донгтам. Мергнер описал Ньюманна как «прекрасного солдата, который выжил, хотя часть его туловища напоминала швейцарский сыр». Его последние слова, сказанные Ньюманну в полевом госпитале, были: «Черт возьми, Ларри, сколько раз я говорил тебе не ходить в головном дозоре?»
«Подозреваю, что в этой операции потери бригады составили больше сотни людей, — сообщил Кнапп. — Все это напоминало ту же глупость и бесполезность, что и атаки британских солдат на немецкие траншеи во время Первой мировой войны».
ДеРоос, Джонсон, Кнапп — просто чудо, что Ларк не угробил их всех. Он просто не понимал, что происходит у парней на земле.
Примерно в то время, когда рота «А» Тома Эйкена отправилась на свою кровавую прогулку по джунглям, в 4/39-й батальон прибыл новый капитан, только что отозванный из резерва. Единственной его недавней боевой службой было посещение курсов рейнджеров. Мергнер предложил Ларку дать новичку пробное задание, прежде чем отправить его в линейную роту.
— Думаю, ему нужно пройти дополнительную подготовку.
Ларк не согласился.
— Капитан проходил подготовку в школе рейнджеров, — сказал он.
Через несколько дней, когда рота новичка попала под обстрел во время простецкой стычки на «индейской территории», капитан сбежал, как только начали летать пули. Офицера немедленно перевели из батальона. Но затем Ларк приказал Мергнеру проследить за тем, чтобы бесхребетный капитан был награжден значком боевого пехотинца.
— Он это заслужил, — добавил комбат.
Мергнер ответил, что уходящий офицер не заслуживает этой награды, поскольку она дается только за достойную службу в качестве пехотинца.
— Сделайте это, — огрызнулся Ларк.
Мергнер отказался.
— Единственный раз на своей памяти я не подчинился распоряжению своего начальника.
Невозможно переоценить, насколько губительным может быть руководство «зеленого» полковника в зоне боевых действий. Среди прочего, Ларк решил, что войскам, находящимся на взводных патрульных базах, необходимо регулярно доставлять горячую пищу. Он добился этого, приказав ежедневно привозить из Донгтама три грузовика с «хавчиком» — «ворчуны» называли этот конвой «Еда на колесах». Грузовики всегда прибывали в полдень, точно, как немецкий поезд. По их прибытию можно было сверять часы.
Такая схема беспокоила Джонсона: «Поскольку я был офицером S-4, и отвечал за эту операцию, меня очень беспокоила такая жестко установленная схема».
Он отправился к полковнику и рассказал ему об опасностях, связанных с соблюдением установленного расписания — правила или схемы, ключевого боевого принципа, которому учат в армии и постоянно подчеркивают даже во время начальной подготовки.
— Этот батальон Вьетконгу не запугать! — ответствовал Ларк. — Пусть колонны ездят в одно и то же время каждый день.
Санитар Дэн Эванс, боевой медик с сердцем воина и телосложением, как у школьного бегуна, разделял опасения Джонсона. Он начал соотносить «аномально высокое число потерь», которое он наблюдал, с «наплевательским подходом», с помощью которого Ларк управлял подразделением. Обнаружив взаимосвязь, он на мили опередил своего командира из Вест-Пойнта, который ничего не сделал, чтобы исправить ее.
За три недели до моего прибытия группа отпускников из взводной патрульной базы «Кугуар» из состава 4/39-го батальона погрузилась в джип с прицепом и отправилась по «Аллее Вдов», щебеночной дороге, ведущей в Донгтам.
Вьетконг установил на дороге американскую мину «Клеймор».
«Мир внезапно оказался в дыму и огне, — вспоминает Эванс в своей книге “Док: взводный медик”, кровавых и дерзких мемуарах о службе в 4/39-м батальоне. — Пассажиры словно натолкнулись на стенку из сверхзвуковых стальных шариков, разрывавших металл и плоть.
Джунгли взорвались ракетами, поглотив джип и прицеп в «расширяющийся огненный шар… [который разбрасывал] искалеченных солдат по всей дороге. Огонь из автоматов прошивал каждый квадратный фут щебня, когда те немногие бойцы, которые еще могли передвигаться, бежали к… [соседней] канаве, заполненной водой… Те, кто остался позади, кричали, выли и ревели, ползая и дергаясь на середине дороги, как раздавленные жуки, с оторванными конечностями и частями тела…
…Тедди Крич, приподнявшись на локтях, когтями прокладывать себе путь через дорогу, как искалеченный червь. Его руки были изуродованы до неузнаваемости, ногу оторвало у бедра, и она висела на перевязи из окровавленной кожи и плоти… Обломанная кость зазубренным концом вгрызалась в дорогу, и удерживала его на месте. Он достал нож и, словно животное, которое отгрызает себе лапу, когда угодило в ловушку, чтобы выбраться, отрезал себе ногу». [16]
К выжившим, пытавшимся выбраться из грязной канавы, присоединились командир взвода и девять «ворчунов», прибежавших с патрульной базы «Кугуар» с оружием. Они держали оборону до тех пор, пока к ним на помощь не подоспел лейтенант Кнапп с двумя взводами.
Не обращая внимания на сильный огонь, Эванс передвигался среди раненых и умирающих. «Левая нога Крича, все еще в ботинке, валялась на дороге рядом с разбитым джипом, — вспоминает он. — Другая нога была вывернута, как у матерчатой куклы без каркаса. Из его многочисленных ран вытекала кровь и серая жижа».
Сержант посмотрел на него и «начал отходить». «Этот мертв», — объявил санитар.
«На кровавой маске, в которую превратилось его лицо, медленно открылись глаза Крича. “Я еще не умер, — прохрипел он. — Сделай мне укол морфия”. Он получил свой укол и остался жив, чтобы рассказать об этом.
Ричард Форте лежал с пулевым отверстием в животе. Его вздутые кишки свидетельствовали о сильном внутреннем кровотечении. Лицо у него было цвета старой слоновой кости.
“Все в порядке. Я в порядке, док, — простонал он. — Док… остальные… ты им нужен. Иди помоги моим приятелям, Док”». [17]
«Откуда в армии берутся такие люди, — задавался вопросом Эванс, — которые думают о других, когда умирают сами?» И что им доставалось взамен? «Вьетконг убивали нас одного за другим, — вспоминает он. — Одного за другим. День за днем. 4/39-й батальон оказался беспомощен и деморализован перед лицом превосходящей армии призраков, которая могла делать с нами все, что пожелает».
Чтобы выжить, солдатам приходилось импровизировать, а иногда и вводить в заблуждение своего полковника.
Каналы и реки в «Ракетном поясе» назывались «синевой». [18] В какой-то момент лейтенант Карл Хедлстон получил приказ «двигаться вдоль синевы», что означало прочесывать берега канала в поисках вражеских минометчиков и гранатометчиков. Прибыв на место, он должен был устроить ночную засаду. «Это был чудовищный кошмар, — вспоминает Хедлстон. — Мин-ловушек в округе было больше, чем песка на пляже, и, похоже, никого выше уровня взвода это не волновало».
Взводный сержант Хедлстона, Рон Мартинелли, ветеран, находившийся во Вьтнаме уже шесть месяцев, подошел к нему и сказал: «Это безумие. Здесь уйма мин-ловушек. Мы уже проходили тут раньше и всегда платили высокую цену».
Хедлстон оказался между молотом и наковальней. Он должен был угодить своему капитану, который хотел угодить полковнику Ларку, который хотел угодить генералу Юэллу, и никто из них, похоже, не заботился о риске, поскольку рисковать самим им доводилось очень редко. Командные бункеры, удовольствия генеральской столовой, вертолеты, все остальное, чтобы держать их в тепле и сухости, и вне зоны досягаемости противника — что, черт возьми, они знали о том, что происходит на земле?
Поэтому Хедлстон применил один из самых старых трюков, находящихся в арсенале командира небольшого боевого подразделения. Он забил на приказ болт, и провел «радиопатрулирование». На его месте я бы сделал то же самое. На самом деле я так и поступил, когда служил командиром роты в Корее, и командование приказало мне провести со своими людьми пешее патрулирование перед нашими оборонительными позициями в двадцатиградусный мороз, что гарантировало потерю пальцев рук и ног от обморожения.
Хедлстон отошел на несколько сотен ярдов и занял оборону. «В ту ночь мы расположились на одном месте и не двигались, имитируя проход через район, просто отправляя фальшивые радиосообщения. И всю ночь я молился, чтобы наша собственная артиллерия не ударила по нам, потому что нас не было в тех местах, о которых я сообщал. И по сей день я оправдываю свои действия заботой о своих ребятах, в отличие от выполнения тупого приказа. Мои парни знали, что если меня поймают, я попаду под трибунал. И все знали, что если мы не позаботимся друг о друге, то никто другой о нас не позаботится, и скорее всего, мы не выживем».
Таково было состояние 4/39-го батальона в ночь на 31-е января 1969 года. На следующее утро над подразделением, которое благодаря очковтирательству командования, и отвратительному руководству находилось на грани мятежа, а также было близко к полному уничтожению, взошло Солнце. И тем же утром в Донгтаме генерал Юэлл забрался в свой вертолет, чтобы вылететь на базу «Диззи», и вручить полковнику Ларку медаль.
Неудивительно, что во Вьетнаме у «ворчунов» появилась поговорка: «Это ничего не значит». [19]
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Долина смерти (англ. Death Valley) — межгорная впадина в районе пустыни Мохаве в штате Калифорния, к югу-востоку от горного хребта Сьерра-Невада. В долине находится самая низкая точка Северной Америки (–86 метров от уровня моря). Известна, как наиболее жаркое место на Земле и самое засушливое место в Северной Америке.
[2] Уильям Чарльз Уэстморленд (англ. William Charles Westmoreland) — американский военачальник, на момент описываемых событий главнокомандующий американскими войсками во Вьетнаме.
[3] Значок боевого пехотинца (англ. Combat Infantryman Badge) вручается военнослужащим в звании полковника или ниже, имеющим воинскую специальность пехотинца, и в этом качестве принимавшим непосредственное участие в боях с силами противника.
[4] Игра слов. Жаворонок по-английски — ларк (lark).
[5] Боинг CH-47 «Чинук» (англ. Chinook) — тяжелый транспортно-десантный вертолет продольной схемы с двумя несущими винтами.
[6] Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ), также известный как Вьетконг (англ. Viet Cong, VC, Victor-Charlie, сокращение от вьетн. Việt Nam Cộng sản — вьетнамский коммунизм) — военно-политическая организация, действовавшая в Южном Вьетнаме в 1960-1977 годах, являвшаяся одной из воюющих сторон во Вьетнамской войне. Этот термин употреблялся для обозначения политических и общественных деятелей ДРВ и южновьетнамских партизан, а с конца 1960-х гг. использовался в американских СМИ в отношении всех вьетнамских коммунистов.
[7] Сунь-Цзы — китайский стратег и мыслитель, живший в VI веке до н.э., автор знаменитого трактата о военном искусстве. Здесь фраза из трактата (гл. IX. Поход) цитируется в блестящем русском комментированном переводе академика Н.И. Конрада.
[8] Сонни и Шер (англ. Sonny & Cher) — американский поп-дуэт семейной пары Сонни Боно и Шер, пик популярности которого пришелся на конец 60-х – начало 70-х годов. Другими словами, автор иронизирует над тем, что американские военачальники не знали древний трактат о военном искусстве даже в популярном изложении.
[9] Единственный представитель пальм подсемейства ниповые, низкорослое растение, произрастающее во влажных тропических местах, включая мангровые заросли.
[10] Линия Зигфрида (она же Западный вал) — система немецких долговременных фортификационных сооружений, воздвигнутых в 1936-1940 гг., на западной границе Германии против войск союзников.
[11] «Прыгающая Бетти» (англ. Bouncing Betty) — американское название немецкой противопехотной выпрыгивающей осколочной мины (S-mine или Springmine), в широком смысле используется для обозначения любой мины такого типа, включая советские мины серии ОЗМ.
[12] М-79 — однозарядный 40-мм гранатомет ружейного типа, принятый на вооружение Армии США в 1961 году.
[13] «Собачья бирка» (англ. Dog tag) — личный жетон военнослужащего, носимый на шее.
[14] Простофиля, дурачок (англ.)
[15] Разведчики (скауты) Кита Карсона (вьетн. Hồi Chánh Viên, термин, который условно можно перевести как «люди, вернувшиеся на правильную сторону») — бывшие бойцы Вьетконга, перевербованные в рамках специальной программы и использовавшиеся как разведчики в американских подразделениях.
[16] Daniel E. Evans, and Charles W. Sasser. Doc: Platoon Medic (New York: Pocket Books, 1997), pp. 70-71 (прим. автора).
[17] Daniel E. Evans, and Charles W. Sasser. Doc: Platoon Medic (New York: Pocket Books, 1997), pp. 76 (прим. автора).
[18] Англ. Blues. На топографических картах элементы гидрографии обозначаются синим цветом.
[19] Англ. It don’t mean nothing. Образное выражение, имеющее противоположный смысл — оно означает, что это значит для меня все, и я могу вот-вот потерять это. Обычно используется для того, чтобы отмахнуться от какого-то свидетельства или переживания, настолько ужасного, что это не может быть воспринято психикой. Также используется для выражения облегчения от того, что человек избежал смерти, даже если он ранен или покалечен.
|
