Текущее время: 28 мар 2024, 13:48


Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 47 ]  На страницу 1, 2, 3  След.
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 11:02 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Все-таки заведу на перспективу новый тред на этом форуме. С прицелом на будущее…
Об этой книге я узнал случайно…

В прошлом году мне прислали свежий список рекомендованной литературы для американских военнослужащих по военно-учетным специальностям категории 18 — это силы специальных операций сухопутных войск, «зеленые береты». Книга эта была там чуть ли не единственной, написанной пехотным офицером. И я бы не обратил на нее внимание, если бы не аннотация…

Воспоминания полковника Дэвида Хакворта представляют собой мастер-класс на тему, как в боевых условиях превратить «мусорное» подразделение, куда тебя назначили командиром, в эффективную машину смерти. Как высказался об авторе один из рецензентов: «Таких пехотных офицеров уже не делают».

Меня это заинтересовало, однако в электронном виде найти эту книгу оказалось невозможно, пришлось брать бумажный вариант. В общем и целом, я ожидал увидеть очередную историю «успешного успеха», которую так любят американцы, и которая у них хорошо продается. Классическая история — очередной бравый полковник американской армии прибывает на должность командира батальона, реорганизовывает его и побеждает всех врагов. Но я ошибся.

Прочитав эту книгу один раз, я зашел на «второй круг» — уже медленно, вдумчиво, с карандашом в руках. И понял, что ТАКОЕ нужно переводить — уж очень она резко выделяется даже на фоне обширнейшей библиографии, посвященной войне во Вьетнаме. История о том, как умный, думающий офицер, обладающий широким кругозором и критическим восприятием действительности, трансформирует вверенный ему 4-й пехотный батальон 39-го пехотного полка 9-й пехотной дивизии, находясь в гиблом месте даже по вьетнамским меркам — в дельте Меконга, — заслуживает пристальнейшего внимания и изучения, поскольку в ней показана сама СУТЬ эффективной работы командира.

Книга по праву считается в США одной из фундаментальных в образовании и воспитании офицеров младшего и среднего командного звена, и является настольной для курсантов в военных училищах.

Быстрого перевода не ждите — текст сложный, написан характерным сочным армейским языком (но без казенщины), изобилует сленгом. Поэтому потребуется большая работа по его переводу и адаптации для нашего читателя, чтобы сохранить весь глубокий смысл этого произведения.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 11:13 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
Ждем-с! Книга разойдётся на цитаты... "Мне нужны тигры, а не ссыкуны".


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 11:14 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ЗАКАЛИ СЕРДЦА МОИХ СОЛДАТ
От безнадеги до крутизны — трансформация 4-го батальона 39-го пехотного полка американской армии во Вьетнаме


Полковник Дэвид Хакворт
при участии Эйлис Ингланд


Раджед Лэнд Паблишинг
2002


Посвящается всем «ворчунам»* и всем парням на небе и в земле, служившим во Вьетнаме — и особенно «Крутым».

ПРОЛОГ
Долг чести


Где-то в своей голове я соорудил кучу дверей с двойными замками, чтобы удержать свои воспоминания о Вьетнаме: вонь болотистых рисовых полей Меконга, сердитый треск выстрелов из АК-47, свист приближающихся минометных мин; раздувающиеся красно-желтые языки пламени от взрыва напалма; кислый запах пороха, витающий в посреди черного дыма; и вспышки осветительных ракет в миллион свечей, освещающие поля сражений, где сражались и умирали американские мужчины и мальчики, знавшие, что все это паршивое предприятие бесполезно.
Это не то, на чем хочется зацикливаться. И не то, что можно забыть.
В конце января 1969 года я помог группе плохо управляемых, разочарованных солдат превратиться в батальон «Крутых», вероятно, лучшую пехотную боевую группу во Вьетнаме. Эти люди не были специально обученными рейнджерами, «морскими котиками», спецназом или другими элитными войсками. Большинство из них были обычными гражданами — призывниками, которые стали великими бойцами, потому что оказались на войне и поняли, что лучший способ остаться в живых — это стать лучше своего врага.
Когда я впервые стал их командиром, многие из них возненавидели меня до глубины души. И когда они называли меня придурком «Джи-Ай Джо»** и «Большим членом», то были не так уж далеки от истины. Чтобы иметь шанс вернуть их домой, я должен был быть непримиримым. И сейчас, спустя столько лет, я всем своим существом надеюсь, что суть в том, что я вел их вперед и никогда их не подводил.
Воины батальона «Крутых» сражались как черти. И они показали своей стране и Армии США, что во Вьетнаме можно воевать более разумно. Рассказывая их историю, я хочу почтить память каждого из этих удивительно храбрых солдат.
Я приветствую вас, мои братья по оружию. Эта книга написана вами, о вас и для вас. Для меня было большой честью руководить вами.


О, бог сражений! Закали сердца
Солдат, избавь от страха и лиши
Способности считать число врагов
Их устрашающее.
У. Шекспир. «Генрих V», акт IV, сцена первая.
***

ПРИМЕЧАНИЯ:
* «Ворчун», он же «Сапог», он же «Хряк» (англ. сл. Grunt) — опытный, послуживший пехотинец, ветеран (здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, примечания переводчика).
** «Джи-Ай» (англ. GI, Government Issue — выпущено правительством, казенное имущество) — сленговое название американского военнослужащего, особенно сухопутных войск. «Джи-Ай Джо» (англ. G.I. Joe) — серия фигурок солдат, выпускаемых компанией Hasbro с 1964 года, на армейском сленге — солдафон
*** Перевод Е. Бируковой


Последний раз редактировалось SergWanderer 04 май 2023, 16:44, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 11:30 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Штаб 9-й пехотной дивизии
Донгтам, Вьетнам
15 января 1969 г.


— Это батальон ссыкунов, полковник. А мне нужны тигры, а не ссыкуны.
Нужно было отдать должное генерал-майору Джулиану Юэллу. Через двадцать пять лет после своего крутейшего командования в Бастони старый десантник все еще стрелял на поражение. Он послал за мной в Штаты, чтобы я привел в порядок одно из его разложившихся подразделений — 4-й батальон 39-го пехотного полка 9-й пехотной дивизии, который в то время находился в стране индейцев и огребал «на орехи».
— 4/39 — это худший батальон, который я когда-либо видел в армии, Хакворт. Он не смог бы выбраться даже из дома престарелых. — Произнес генерал и треснул кулаком по столу перед собой.
Потребовалось приложить определенные усилия, чтобы сохранить каменное выражение лица. Будучи подполковником, посвятившим армейской службе более двух десятилетий своей жизни, я не собирался злить генерала Юэлла. Вы не могли провести в армии и дня, не узнав о его репутации безжалостного человека. Он взмахивал своим боевым топором с воинственным кличем: «Тебя больше нет. Ты — история». И вы становились историей.
Мы сидели в его кабинете в Донгтам, в получасе полета на вертолете от Сайгона. Прямо за окном генерала торчал флагшток с флагом 9-й пехотной дивизии — как будто в дельте Меконга можно было воткнуть еще что-то кроме риса. Флагшток Юэлла. Дивизия Юэлла. И репутация Юэлла на кону. И тут жалкий, слабый 4/39-й батальон подводит его.
Он машинально покачивал рукой в небольшом полукруге, с вытянутыми, подобно стрелкам часов, большим пальцем и мизинцем, отмечая пункты, которые хотел подчеркнуть.
«Батальон ссыкунов». Тик-так.
«Мне нужны тигры…». Тик-так.
Его рука вращалась подобно волчку.
Я знал Юэлла много лет, он был ветераном боевых действий, давно проевшим на этом деле все зубы, но его боевые дни остались позади. Конечно, он уже вспотел, но если присмотреться, то можно было заметить, что от жары на его безукоризненно отглаженной форме не появилось никаких складок. Но еще задолго до своих крахмальных воротничков Юэлл заслужил грозную репутацию командира батальона и полка в 101-й воздушно-десантной дивизии во Второй мировой войне, служа под началом легендарного генерала Максвелла Тейлора. После войны он зацепился за генеральский хвост и в последующем поднялся по служебной лестнице, собирая на плечах множество звезд. Сейчас он был застегнутым на все пуговицы, тонкогубым, жестко настроенным вест-пойнтером, [1] намеревавшимся осушить Дельту до того, как Дельта поставит на нем крест.
Мы с генералом Юэллом находились не одни. И человек, стоявший в двух шагах позади него, моего настроения явно не улучшал. Айра Огастус Хант был «птицей» высокого полета, [2] высокой, симпатичной, начищенной, словно новый «Роллс-Ройс», и — со своей степенью доктора технических наук — примерно такой же полезной в бою. Армия считала его одним из своих лучших и блестящих офицеров. Точно так же, как Юэлл поднимался вверх в реактивном потоке Тейлора, Хант плыл в кильватерном следе Юэлла, проходя под его началом службу командиром инженерного батальона в Германии, а вот теперь — и начальником штаба 9-й пехотной дивизии. Эти двое составляли неплохую пару, и у них на двоих голых амбиций было больше, чем у третьекурсника юридического факультета Гарвардского университета, просящего Верховный суд о должности клерка.
Какое у меня было мнение о Ханте? Умелец с логарифмической линейкой и тупица с пистолетом или любым другим оружием. Мы познакомились в Италии сразу после окончания Второй мировой войны, когда я был рядовым Хаквортом из 351-го пехотного полка, а он — лейтенантом Хантом из инженерно-саперной роты. Но уже тогда он был тем еще фруктом. Мы были солдатами «Траста», [3] жестко дисциплинированными настолько, что если рядовой при сержанте просто смаргивал, то потом бегал по плацу с винтовкой над головой и кричал «я толстожопая баба» до тех пор, пока не падал от усталости. В Италии я узнал, что строгая дисциплина имеет решающее значение, когда вокруг начинают летать пули, но Хант работал сверхурочно, придумывая нарушения, издеваясь над хорошими солдатами и наслаждаясь своей властью. Те солдаты, которых я знал, и которые испытали на себе его удары или укусы, считали его первостатейным ублюдком. Теперь же он был консильери [4] генерала Юэлла.
Я оказался внутри страны менее чем за три часа, сойдя ранее тем же утром с коммерческого чартера в Сайгоне. Это был собственный армейский рейс ФТА, бесплатная поездка в Азию. [5] Все расходы оплачивались Министерством обороны Соединенных Штатов Америки. Трижды до 1969 года я совершал одно и то же восемнадцатичасовое путешествие через Тихий океан в Юго-Восточную Азию. Ничего не изменилось. Самолет был полон «Эф-Эн-Джи», этих чертовых новичков [6] — девятнадцати и двадцатилетних парней, розовощеких, сухощавых, широкоглазых, жаждущих приключений, но напуганных — еще один груз свежего мяса для вьетнамской мясорубки, и я не мог не задаться вопросом, кого из них бюро похоронных путешествий будет упаковывать для обратной дороги домой. Даже те, кому повезет, кто выживет, уже никогда не будет прежними.
В Таншонныт, на контролируемой американцами авиабазе Сайгона, таможенники пропустили меня, как четырехзвездного генерала, и я отправился прямиком на вертолетную площадку Командования по оказанию военной помощи Вьетнаму (MACV), [7] где меня ждал вертолет 9-й дивизии. «Птичка» поднялась, повернула на юго-запад, и Сайгон скрылся за дымкой камфорного дыма. Я наблюдал, как тень вертолета проносится над рисовыми полями, где работали крошечные фигурки — мужчины и женщины в черных пижамах с голыми детьми на буксире, за несколькими из которых следовал темный силуэт водяного буйвола.
Через тридцать минут «птичка» уже облетала Донгтам. С воздуха это место напоминало огромный, грязный невадский городок девятнадцатого века, сидящий на своих собственных отходах — сборные деревянные здания с жестяными крышами, пыльные дороги и мили зеленых мешков с песком, заглубленный 3-й хирургический госпиталь, военторг и кинотеатр под открытым небом, одна короткая взлетно-посадочная полоса из перфорированного стального настила и огромная вертолетная площадка. Дом вдали от дома для тылов десяти пехотных батальонов вместе с авиацией, связистами, инженерами, артиллерией, военной полицией и всеми другими видами материально-технического и снабженческого барахла.
Чтобы построить это место, инженеры армии США привлекли чудовищную машину, которая всосала несколько квадратных миль ила со дна дельты Меконга, чтобы оборудовать достаточно большой участок твердой земли для размещения 9-й дивизии. Всего четыреста акров, оставшаяся часть была насыпана в виде земляных валов, что придавало периметру вид древнеримского лагеря. Внутренние помещения двадцатого века, окруженные валами века второго.
Когда вертолет опустился на площадку, то под вумп-вумп-вумп лопастей я увидел в центре базы склад боеприпасов эпохи Второй мировой войны. Зашибись. Одна вражеская минометная мина, и все это место превратится в историю. Я сошел с площадки и запрыгнул в джип, за рулем которого сидел паренек, готовый довезти меня до штаба генерала Юэлла.
Поездка стала для меня откровением. Около 10 000 тыловых засранцев — или «ремфов», как их называли «ворчуны» в боевых подразделениях [8] — размещались в Донгтам со всеми удобствами. Я видел поле для мини-гольфа и плавательный бассейн, заглянул в казарму, где койки были застелены чистым постельным бельем под москитными сетками. Эти парни получали такую же боевую зарплату, как и молодые солдаты в джунглях, которые жили в грязи, смотрели, как гниют их ноги, выжигали пиявок из своих промежностей и клали на алтарь свои жизни.
Донгтам кишел местными гражданскими вьетнамцами, которые выполняли работу по дому, меняли простыни на кроватях генералов и полковников, брили начальственные морды, гладили форму и начищали обувь. Достаточно было одного сочувствующего Вьетконгу, чтобы там знали всё, вплоть до того, кто где на базе чихнул и пукнул. Но что действительно заставило мое сердце заколотиться, так это склад боеприпасов. Какой командир будет сидеть на корточках на вершине собственной пороховой бочки?
Совещание у Юэлла длилось полчаса, и полковник Хант кивал головой в знак согласия каждый раз, когда генерал качал рукой, чтобы донести очередную мысль.
Тик.
Так.
Тик.
Так.
После этого меня отправили в путь.
Ушел я с той встречи встревоженным и неуверенным в себе. Мне еще не приходилось потеть над больным подразделением или над руководством войсками. Поступив на военную службу еще до окончания полового созревания, за два десятилетия, прошедших с тех пор, я командовал двумя пехотными батальонами и девятью ротами — двумя пехотными ротами и двумя артиллерийскими батареями, а также ротой разведчиков, тяжелого вооружения, бронекавалерии, [9] боевой поддержки и штабной. Но здесь и командная иерархия, и местность сулили неприятности. Размышляя прагматично, с цепочкой командования и тактической и оперативной глупостью Донгтама поделать было ничего нельзя. Скоро я окажусь вне поля зрения Юэлла и Ханта, а беспокоиться наверху о том, как ведутся боевые действия, было в лучшем случае пустой тратой времени, а в худшем приводило к гибели людей. Это можно было бы обойти. Но местность была совсем другим делом. Дельта Меконга была для меня неизвестной величиной — огромное болото, кишащее суровым врагом, сражавшимся в нем целую вечность, и в котором ему — стопудово! — принадлежала каждая канава.
Я понимал, что рассчитывать на то, что мне поможет опыт, полученный во время предыдущей боевой командировки, не приходится. На Вьетнамском нагорье, где я воевал с армией Северного Вьетнама (НВА), противник носил униформу, в джунглях было мало гражданского населения, а местность, за исключением прибрежных равнин, состояла из гористых, пробирающих до костей джунглей — полная задница, но тем не менее управляемая. Дельта, в основном плоская и открытая, как будто была создана для войны на вертолетах. Я не только мало что знал об использовании вертолетов, но и уже почти два года не нюхал вражеского пороха, поэтому снова и снова мысленно спрашивал себя: «Смогу ли я справиться с этим? Вспомню ли я, что делать, когда вокруг запоют пули?»
Разыскав начальника разведки 9-й дивизии, подполковника Леонарда А. Спирито, я провел с ним остаток дня, входя в курс дела относительно сведений, поступающих из провинции Диньтыонг. Эта провинция представляла собой болотистую домашнюю площадку базового района №470, вьетконговского оплота на Меконге. Будучи способным офицером-разведчиком, Спирито рассказал мне об основах того, с чем 4/39-й батальон сталкивался ежедневно — противник, погода и местность.
— Не ожидайте, что враг здесь будет воевать или думать так же, как вы, — сказал он мне. — В Дельте враг странный и суровый. Он написал книгу о партизанской войне, и продолжает добавлять в нее все новые и новые главы.
Полковник Спирито подтвердил то, что мне уже удалось выяснить на родине. Перед отъездом из Форт-Льюиса, где я командовал учебным батальоном, я позвонил старому другу, полковнику Хэнку Эмерсону, который вернулся в Штаты, чтобы оправиться от тяжелых ожогов после того, как в Дельте был сбит его вертолет. Хэнк был легендой Вьетнама, воином из воинов, которого солдаты называли «Ганфайтером». [10]
До своего ранения Хэнк командовал 1-й бригадой 9-й дивизии — фактически, именно он убедил Юэлла послать за мной — и знал Дельту так, как знал свой собственный послужной список.
— Это все равно что воевать в Эверглейдс, [11] — сообщил он мне. — Если только ты не держишь себя в руках, то ВК приберет тебя быстрее, чем аллигаторы. Все, что там есть — это худший кошмар пехотинца.
Проблема, которую мне предстояло решить, заключалась в том, как «переиграть» этих партизан, однако возвращение к представлениям генерала Юэлла и всего вьетнамского командования о днях славы и тактике времен Второй мировой войны таким решением не являлось. В тот вечер Юэлл организовал самое бесполезное театрализованное представление, которое я когда-либо видел: накрахмаленные докладчики, карты, диаграммы, донесения об обстановке, статистика, количество убитых, подсчет тел, — все ярко блиставшее, но на самом деле полнейшее дерьмо, которое ясно давало понять, что мне нельзя принимать за чистую монету ничего, исходящего от Юэлла и его компании.
Мне удалось удержать рот на замке, пока парни Юэлла рысью не покинули штаб. Затем я в общих чертах доложил ему свой план. Я намеревался позаимствовать конспект у Хэнка, и использовать его шахматную тактику, аэромобильные действия и удары в стиле джиттербага, [12] чтобы блокировать и уничтожить Вьетконг, добавив при этом несколько собственных трюков.
— Ты просто отправляйся и делай то, что тебе нужно, — сухо ответил Юэлл. То ли тактика ему наскучила, то ли даже он устал от этого цирка с конями.
Вот вам и определение боевой задачи. Но в ту ночь я лег спать, зная, что мой генерал дал мне то, в чем я больше всего нуждался — достаточно веревки, чтобы повесить врага. Или повеситься самому.
На следующее утро я провел еще одну разведку, но уже переместился вниз по древку к острию копья. Мне нужен был кто-то, кому я мог доверять, кто мог бы помочь мне сориентироваться по компасу, взять нужные ориентиры, и поэтому навестил старого приятеля, который уже более шести месяцев командовал 2-м батальоном 39-го пехотного полка, подполковника Дона Шредера. Яростный, харизматичный солдат, блестящий тактик, особенно в джунглях, Шредер был лучшим комбатом 9-й дивизии. Мы вместе были капитанами в Беннинге и майорами в 101-й дивизии, где Дон служил начальником штаба батальона у Хэнка Эмерсона.
Шредер был карьеристом, скакавшим на пути к звездам, каждая из которых была заслуженной. В течение следующих шести дней он научил меня воевать в Дельте больше, чем я мог бы научиться за год обучения в учебном классе. Он также подкинул мне несколько бесценных разведданных. Однажды за пивом он рассказал мне, что после того, как вертолет Хэнка Эмерсона упал, полковник Хант вытащил его из горящей «птички» и спас ему жизнь. Ханта за это все зауважали, и люди были готовы поддержать его, когда он временно принял на себя командование бригадой Хэнка, но esprit de corps [13] сохранялся недолго.
— Этот сукин сын стал слишком сильно нас гонять, — рассказал Шредер. — Берегов у него не было, он никогда не знал, когда нужно остановиться. Это источник неприятностей.
Открыв с шипением банку, он завесил над Хантом и Юэллом осветительную ракету в миллион свечей.
— Будь осторожен, — предупредил он. — Это парочка гремучих змей.
Но к тому времени я уже был готов выйти и пройтись со своими войсками, но перед тем, как отправиться в путь, сделал крайнюю остановку, чтобы увидеть нового командира 1-й бригады. Полковник Джон П. Джерачи был рейнджером, десантником, спецназовцем и звероподобным бойцом, напоминавшим гризли. Его радиопозывной был «Маль Омбре», что в вольном переводе с испанского означало «злобный ублюдок». Во время Тетского наступления [14] его 1-й батальон 506-й воздушно-десантного полка — «Центурионы» — наколотил 1294 вьетконговцев в обмен на одиннадцать своих крепких «центурионов».
Джерачи жрал штабных офицеров на завтрак, но солдаты его боготворили. «Вот что у меня для вас есть, — говорил он им, излагая боевую задачу. — Вопросы есть? Нет? Хорошо. Теперь идите туда и надерите им задницы». Эвфемизмов он не любил и общался без экивоков. Когда я спросил его, как обстоят дела в 4/39-м батальоне, он усмехнулся и похлопал меня по плечу.
— Худший батальон, который я видел за двадцать шесть лет службы, Хак. У тебя будет над чем поработать.

*****

Зона ответственности 4/39-го батальона, база огневой поддержки «Диззи», располагалась на «Колесе фургона», в глубине бандитской территории, где пять каналов сходились воедино, подобно спицам на ступице. С высоты моего вертолета, прилетевшего из Донгтам, место выглядело вполне приемлемо, но когда я приземлился, то не мог поверить своим глазам и носу. Вся база провонялась свежим дерьмом и разложившейся моралью. По вертолетной площадке разлеталась туалетная бумага, патроны для пулеметов утопали в грязи, а солдаты бродили по базе, как зомби, с рыжим от ржавчины оружием.
Это были самые неряшливые американские военнослужащие, которых я когда-либо видел. Неопрятные, немытые, небритые, в потрепанной и грязной униформе, рядом с жетонами болтались бусы хиппи, а каски были испещрены граффити. Интересно, где, по их мнению, они находятся, — в коммуне хиппи?
В центре всего этого находился командно-наблюдательный пункт (КНП) подполковника Фредерика У. Ларка, [15] офицера, которого мне предстояло сменить на церемонии передачи командования на следующий день. Свой КНП он расположил в центре «колеса», рядом с артиллерийской батареей 155-мм гаубиц, а четыре пехотные роты разместил по периметру на оборонительных позициях, которые растаяли бы даже под натиском водяного буйвола.
База огневой поддержки была, что называется, «с закидонами». Мой мозг работал на пределе возможностей, распределяя приоритеты, оценивая проблемные места и пытаясь сохранить спокойствие. Из того, что мне довелось увидеть в первые тридцать секунд на месте, я понял, что для того, чтобы переломить ситуацию в батальоне, мне понадобятся все опытные воины, которых я смогу найти. И нужны они мне были прямо сейчас.
Начать я собирался со снятия с должности оперативного офицера и 250-фунтового сержант-майора, и поставить на их место двух своих людей. Первым был Роберт Пресс, служивший первым сержантом под моим командованием в 101-й дивизии. Мы вместе служили и в Штатах, и во Вьетнаме, и наша совместная служба восходила к тому же подразделению в Корее. Способный и всегда готовый к тяжелой работе, Пресс стал моим новым батальонным сержант-майором, главным суровым начальником всех сержантов и примером для подражания.
Я любил этого воина, умного, как «кнут» [16] и жесткого, как однодолларовый стейк, настоящего сержанта, сошедшего прямо из книги Джеймса Джонса «Отсюда и в вечность». [17] Он тренировал и руководил солдатами с тех пор, как подростком попал на Корейскую войну, и знал свою работу так, как мастер-плотник знает свой ящик с инструментами. Во время своей совместной службы мы разделили обязанности, — он сосредоточился на сержантском составе, я же занимался офицерами. И в центре мы вместе встречались с солдатами.
На должность начальника оперативного отделения штаба я пригласил майора Невилла Бамстеда, [18] чье почти свободное владение вьетнамским языком было большим плюсом. Он был со мной во время предыдущей командировки в эту страну в качестве командира взвода и штабного офицера, и я подумал, что из него получится отличный оперативный офицер. Это был выпускник Вест-Пойнта, десантник, квалифицированный рейнджер, принимавший участие в боях в дельте Меконга вместе с вьетнамскими рейнджерами. Еще два десятка хороших парней тоже были на подходе.
Пресс вернулся из своего первого обхода лагеря «Диззи», качая головой.
— Я бы даже не назвал это базой огневой поддержки, — сказал он. — Не знаю, что это такое… Это больше напоминает место для пикника. Я имею в виду, это похоже на какую-то вылазку местного отделения клуба «Киванис» или что-то в этом роде. [19] Я посмотрел по сторонам и увидел, что никто не носит шлемы. Никто не носит оружия. В группе управления все спят на земле, нигде нет ни единого окопа, ни одной лисьей норы. Сэр, от этого подразделения воняет хуже, чем мы себе представляли.
— Понятно, — ответил я. — Как только завтра я приму командование, то хотел бы, чтобы ты собрал командиров рот и их замов. Пока я буду беседовать с ними, как насчет того, чтобы ты повстречался с первыми сержантами? Они не справляются со своей работой, иначе это подразделение не находилось бы в такой форме. Поджарь их. Между нами говоря, мы наведем здесь порядок.
Он бросил на меня жалостливый взгляд.
— Угу, полковник. Вы, я и Джон Уэйн. [20]
Пресс был прав. У нас были серьезные проблемы, мы были открыты для атаки в любой момент, а отбивать ее предстояло только кучке деморализованных и плохо руководимых войск, слонявшихся по периметру. Если бы «Диззи» попала под удар, мы бы пошли ко дну так же быстро, как песчаный замок под напором прилива.
Всю ту ночь, пока Пресс работал на периметре базы, разговаривая с сержантами и солдатами, мы с Бамстедом сидели спина к спине, организовав свое личное офицерское собрание, заняв позицию на безопасном расстоянии от ярко освещенного КНП Ларка, который светился в темноте, подобно цирковому шатру. Вьетконг мог бы разнести его просто шквалом хорошо нацеленных камней.
Мое сознание переключилось в режим ускоренной работы, пока я вспоминал все боевые приемы, которым научился за эти годы. В течение всего дня я записывал идеи в испачканный пóтом карманный блокнот, который теперь был весь исписан. Бамстед начал новый.
— Напомни мне про дистанционно управляемые «Клейморы», — говорил я ему, и он, пригнувшись под пончо, включал фонарик с красным светофильтром и записывал.
Так мы провели всю ночь. Время от времени раздавался сильный БА-БАХ, и кто-то кричал: «Медик!»
Перед самым рассветом вернулся Пресс. На мгновение мне показалось, что он собирается сам разнести палатку управления батальона.
— Вы не поверите, сэр! Полковник Ларк расположил «Диззи» прямо посреди минного поля вьетконговцев.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Кадровый офицер, выпускник Военной академии Вест-Пойнт.
[2] Игра слов. «Птица» (англ. сл. bird) — полковник (от знаков различия на погонах в виде орла).
[3] Американские войска в Триесте (Trieste United States Troops, TRUST). Воинские подразделения американской армии, дислоцировавшиеся в северной Италии в конце 40-х – начале 50-х годов.
[4] В итальянской мафии — первый помощник, правая рука босса.
[5] Англ. Free trip to Asia (FTA). Также эта аббревиатура означала широко распространенное ругательство — «Fuck the Army».
[6] Англ. Fucking new guy (FNG). Так ветераны боевых действий называли всякое пополнение, прибывающее во Вьетнам, вне зависимости от воинского звания.
[7] Англ. Military Assistance Command Vietnam (MACV). Главное командование всеми американскими войсками во Вьетнаме. Сформировано 8-го февраля 1962 года, реорганизовано 15-го мая 1964-го, расформировано и выведено из страны 29-го марта 1973 года.
[8] Англ. сл. Rear-echelon motherfuckers (REMF). Любой военнослужащий, старающийся держаться как можно дальше от передовой. Выражаясь обобщенно, любой в тылу пехотного подразделения или в вышестоящем штабе, кто не имеет никакого отношения к реалиям поля боя или к судьбе полевого солдата (или делает вид, что имеет).
[9] Разведывательные механизированные части.
[10] Ганфайтер (англ. Gunfighter) — во времена Дикого Запада опытный и виртуозный стрелок.
[11] Эверглейдс (англ. Everglades) — особый тропический природный комплекс, обширные заболоченные участки на южной половине полуострова Флорида.
[12] Джиттербаг — быстрый танец с резкими движениями под джазовую музыку, разновидность свинга.
[13] Честь мундира, дух войскового товарищества (фр.)
[14] Тетское наступление (Новогоднее наступление) — первое широкомасштабное наступление коммунистических сил во Вьетнаме в 1968 году. Его принято считать переломным моментом, после чего американское общество утратило веру в возможность победы в войне.
[15] Псевдоним (прим. автора).
[16] В данном контексте слово «кнут» (англ. whip) — это словечко, позаимствованное из политического сленга, означающее партийного организатора, помощника лидера партийной фракции в парламенте, который отвечает за организационные вопросы и партийную дисциплину. Т.е. реально влиятельную фигуру, знающую всё обо всех, все ходы и выходы, все партийные подводные течения и камни, и регулирующую весь процесс формальными и неформальными методами.
[17] Дебютный роман писателя, посвященный событиям Второй мировой войны, за который он в 1951 году получил Национальную книжную премию.
[18] Псевдоним (прим. автора).
[19] Киванис (англ. Kiwanis) — добровольная некоммерческая организация из Детройта, штат Мичиган, занимающаяся благотворительностью и социальной работой.
[20] Американский актер, король вестерна. Здесь сержант иронизирует, что действовать придется методом Дикого Запада: добрым словом на устах и револьвером в руке.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 11:55 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо. Судя по всему, будет интересно.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 12:46 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Тыдыщь!
Эпическая книга. Спасибо огромное! Однако, между публикации топ-5 в Вашем ЖЖ, и началом перевода прошло всего ничего. Круто!


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 12:53 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Garul писал(а):
Тыдыщь!
Эпическая книга. Спасибо огромное! Однако, между публикации топ-5 в Вашем ЖЖ, и началом перевода прошло всего ничего. Круто!


Ну там был ТОП-10 + 2, если честно)))
И я предупреждал, что эту книгу я скоро возьму в перевод))


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 04 май 2023, 13:14 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
SergWanderer писал(а):
Garul писал(а):
Тыдыщь!
Эпическая книга. Спасибо огромное! Однако, между публикации топ-5 в Вашем ЖЖ, и началом перевода прошло всего ничего. Круто!


Ну там был ТОП-10 + 2, если честно)))


Это я оговорился, да)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 06 май 2023, 17:44 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ВТОРАЯ
База огневой поддержки «Диззи»
Провинция Диньтыонг
31 января 1969 г.


Не бывает плохих солдат, бывают только плохие офицеры — эта аксиома также стара, как и само военное дело. Стиснув челюсти, Пресс рассказывал мне о результатах своего ночного обхода.
— В разложившемся состоянии этого батальона виноват только полковник Ларк, и никто иной!
За те дни, что подразделение находилось на базе огневой поддержки «Диззи», внутри расположения, подорвавшись минах-ловушках, получили ранение восемнадцать солдат. Моральный дух, естественно, был ниже, чем в Долине Смерти. [1] Как Ларк мог расположить свою огневую базу в таком опасном месте? Неужели никто не провел рекогносцировку местности перед отправкой подразделения из Донгтама? Почему саперы предварительно не навели здесь порядок? И если все эти азбучные истины оказались для этого парня неподъемными, то какого черта он просто не перебросил батальон в другое место?
Военнослужащие соглашались с тем, что Ларк был достойным парнем, офицером с хорошими намерениями, но только такой генерал, как Уильям Уэстморленд [2] — а подполковник был одним из адъютантов Уэсти в 101-й воздушно-десантной дивизии — доверил бы ему пехотный батальон в бою. На четвертом году войны Ларк прибыл во Вьетнам, все еще выцарапывая свой значок боевого пехотинца — знак отличия, вручающийся за то, что ты прослужил на линии огня не менее тридцати дней, [3] — и вверенные ему войска поплатились за его неопытность.
Если вам и нужно было найти символ базы «Диззи», то «Трон жаворонка» [4] подходил на него идеально. Так «ворчуны» — это прозвище происходит от звука, который издает пехотинец, когда поднимается из грязи с полным рюкзаком и прочим снаряжением — называли компактный белый переносной туалет, припаркованный в нескольких минутах ходьбы от палатки управления батальона. Он прилетел вместе с «Чинуками», [5] доставившими батарею 155-мм гаубиц, но без боеприпасов. Вместо снарядов из вертолетов выгрузили прицеп к джипу, наполненный пивом и льдом, — а также личный «толчок» подполковника. На переднем крае, где обстановка была тяжелой, пехотинцы не могли рассчитывать на огонь поддержки, в то время как на батарее «В» царил «тихий час», а у командира было все необходимое, чтобы с комфортом испражняться.
Результаты такого подхода очень наглядно фиксировались на «ДД» — «Доске Дитей». «Дить» по-вьетнамски — «убитый вражеский солдат». Дити, динки, гуки, слопы — всеми этими расистско-ругательными и презрительными словечками называли вьетконговцев. Подобные ругательства выполняли полезную роль, дегуманизируя врага, что облегчало его убийство до того, как он убьет вас. Они также помогали солдатам выпустить пар, когда «Чарли» — прозвище Вьетконга, пришедшее из армейского фонетического алфавита (ВК, «Виктор Чарли») [6] — сидел в темноте за опушкой тропического леса и орал: «Да пошел ты нахуй, Джи-Ай! Сегодня ты умрешь!»
Вести учет потерь Ларк поручил сержанту из оперативного отдела батальона. Когда мы прибыли, счет, который сержант Джерри Слейтер вывесил на «Доске Дитей», выглядел следующим образом:
Противник — 127 дитей.
Свои войска — 32 убитых, 307 раненых.
Реальность, стоящая за статистикой, выбила меня из колеи. За шесть месяцев службы под командованием полковника Ларка 4/39-й батальон понес потери, соответствующие почти 40 процентам личного состава, и при этом ни разу не встретив значительных сил противника в открытом бою. Основной урон нанесли реактивные гранаты, минометы, мины-ловушки и «дружественный огонь».
Справедливости ради надо сказать, что по тем сведениям, которые я получил во время выполнения своего домашнего задания перед вступлением в должность, 4/39-й начал разваливаться задолго до того, как Ларк принял командование. Девятая пехотная дивизия находилась в стране с декабря 1966 года. Входивший в начале конфликта в состав III Корпуса (Вьетнам был разделен на четыре корпусных оперативных района — I Корпус был самым северным, а IV Корпус самым южным; оперативный район III Корпуса окружал Сайгон, но не включал в себя адский Меконг), 4/39-й батальон отличился в боях против основных сил вьетконговцев, но эта разминка не подготовила его к войне в Большом Болоте. Проблемы начались в тот момент, когда 9-я ПД была отправлена в Дельту, чтобы отбить ее у «Чарли».
Опять же, местность была не просто плоской, а охрененно плоской. «Вообще, если войско будет любить высокие места и не любить низкие, будет чтить солнечный свет и отвращаться от тени; — писал Сунь-Цзы более 2500 лет назад. — Если оно будет заботиться о жизненном и располагаться на твердой почве, тогда в войске не будет болезней. Это и значит непременно победить». [7] Не думаю, что генерал Уэстморленд или американские военачальники, руководившие войной во Вьетнаме, читали Сунь-Цзы даже в изложении Сонни и Шер. [8] Потому как если бы они его читали, американская армия не воевала бы в Дельте.
Вне зависимости от времени года — будь то сухой сезон или сезон дождей, — это место являлось тропическим адом, где солдаты всегда были мокрыми, либо от дождя, либо от переправы через каналы и реки, либо от пóта. В сезон муссонов, длящийся с мая по сентябрь, стоячая вода сильно затрудняла проведение десантно-штурмовых операций. Грязь с берегов рек и болот покрывала оборудование для связи, забивала оружие и превращала действия пехоты в медленный, насквозь пропитанный влагой кошмар. Всего через сорок восемь часов нахождения в промокших ботинках у бойцов начинали гнить ноги. Полчища москитов заражали малярией, пиявки присасывались к гениталиям, а боевой дух испарялся еще до того, как «Чарли» делал первый выстрел.
Провинция Диньтыонг, где располагалась БОП «Диззи», представляла собой широкое открытое пространство, изрезанное водными путями, которые окаймлялись небольшой тропической растительностью — деревьями в один ярус и зарослями пальмы нипа [9] — и рассеченное рисовыми полями, за которыми ухаживали местные жители. Низменность, плоская, как доска для серфинга, высотой в среднем в два фута выше уровня моря. Поскольку дренажная сеть состояла из шести крупных рек, соединенных лабиринтом каналов и ручьев, то сток воды и в лучшее время года был скудным, а в сезон дождей, когда реки и каналы переполнялись, он ослабевал еще больше.
Сами по себе рисовые поля никакого укрытия не давали, а вот их дамбы обеспечивали Вьетконгу хорошее укрытие от огня прямой наводкой. Единственным способом для солдата попасть в «Чарли» было преодолеть дамбу, надеясь при этом, что он не подорвется на смертоносных минах-ловушках, установленных внутри, снаружи и вокруг рисовых полей. В джунглях, граничащих с полями, вьетконговцы, будучи мастерами камуфляжа, отлично скрывались от наблюдения с воздуха, а густой меконгский подлесок, растущий круглый год, ограничивал поле зрения бойца вплоть до кончика носа на его грязном, потном лице.
Дальше, за пределами периметра базы «Диззи» и в джунглях, граничащих как с полями, так и с настоящей Дельтой, партизаны строили укрепленные лагеря, периметр которых был почти так же защищен от бомб и артиллерии, как немецкая линия Зигфрида во время Второй мировой войны. [10] Если вьетконговцы решали не ускользать после нападения, а защищать свою позицию, — что происходило редко, — то они могли рассчитывать на отличные естественные укрытия, усиленные тьмой тьмущей мин и на более чем достаточное количество своих собственных полностью преданных солдат.
Но еще хуже было то, что не существовало никакой возможности отличить хороших парней от плохих. В Дельте проживало, попав под перекрестный огонь жестокой гражданской войны, шесть миллионов вьетнамцев — почти 35% всего населения Южного Вьетнама. Вьетконг в Дельте редко носил военную форму и намеренно смешивался с населением, большинство из которого ухаживало за тысячами сверкающих рисовых полей. В случае окружения «Чарли» сбрасывали свое оружие и военное снаряжение под воду и, предварительно переодевшись, всплывали на поверхность, выглядя так, как все остальные: просто еще одна кучка трудолюбивых рисоводов, одетых в черные пижамы.
Условия немного улучшались в сухой сезон, длящийся с октября по апрель, когда это место превращалось в одну гигантскую пыльную посадочную площадку. Но независимо от времени года, действиям тактической авиации и вертолетам ранним утром мешали туман и низкие облака. Не нужно быть Наполеоном, чтобы понять, что способность к маневру пехотного подразделения, топающего на своих двоих, ограничена погодными условиями и местностью, или что высокая плотность гражданского населения сильно ограничивает огневую мощь. Потому если и существовал тактический смысл загонять войска в эти болота, то это должны были быть морские пехотинцы со снаряжением и опытом ведения амфибийных боевых действий, а не призывные армейские вояки.
Общая задача всей 9-й ПД под командованием генерала Юэлла состояла в том, чтобы контролировать большой участок кажущихся бесконечными водных путей, рек и каналов Меконга, — отличных естественных путей снабжения, ведущих из Камбоджи в Южный Вьетнам, которые дивизия должна была каким-то образом отнять у крутых парней, десятилетиями пользовавшихся ими для пополнения запасов своих боевых частей, особенно по ночам. И это вам не баран чихнул — по оценкам разведки, которые я получил в Донгтаме, численность ВК, действующих в радиусе десяти миль от штаба дивизии, достигала трех или четырех тысяч партизан.
До моего появления на борту, 4/39-му батальону не повезло получить задание патрулировать «Ракетный пояс» Вьетконга, окружавший штаб Юэлла — задача, которая была прекрасным примером безумия, происходившего во Вьетнаме каждый Божий день. Вот как это работало. Когда генерал Юэлл приказывал: «Не допустить нанесения ракетных и артиллерийских ударов по моему базовому лагерю!» — его полковники отвечали: «Есть, сэр!» Но пока они рапортовали, Вьетконг занимался защитой своих артиллеристов, устанавливая еще больше мин и ловушек. Поэтому чтобы начальство, и особенно генерал Юэлл, могли спокойно спать по ночам, «ворчунам» приходилось пробираться прямо в хорошо подготовленный ад.
Большинство солдат 4/39-го батальона знало, что каждый раз, делая шаг, они рискуют получить самые страшные и уродливые раны. Пуля делает в тебе дыру, осколок может оторвать руку, но мина-ловушка превращает солдата в разорванное, изрешеченное шрапнелью решето.
Многие бойцы в батальоне пришли к выводу, что ведение войны заключается в том, чтобы пересечь поле, нарваться на мину, вызвать санитара, подлатать раненого, эвакуировать его, затем снова выдвинуться, нарваться на следующую мину, и так далее. Они также подсчитали и пришли к выводу, что продержаться 365 дней до возвращения домой суждено очень немногим.
«Само слово “мина-ловушка”, когда я его слышу, вызывает привкус крови, — вспоминает Джим Робертсон, высокий, долговязый командир отделения роты «С» («Клейморы») из Лонг-Айленда. — Этих проклятых штуковин было так много, они были настолько разнообразными, а “Чарли” так хорошо умели их изготавливать и прятать, что постоянно было ощущение, что если ты останешься в поле достаточно долго, то обязательно станешь жертвой мины-ловушки. Это был лишь вопрос времени».
Солдаты знали, что в перестрелке у них есть шанс отбиться. Если ты попал в засаду и тебя не задело с первого выстрела, ты мог взять вверх. «Но с миной-ловушкой все по-другому, — говорит Робертсон, — БАМ, — и все, игра окончена. Кто-то падал; иногда погибало несколько человек. И от этого мы все сатанели. Но воевать было не с кем. Вот это было хуже всего — разочарование и беспомощность». Но по крайней мере, Робертсону не пришлось сталкиваться с такой формой разочарования на протяжении всего срока службы, — из-за плохого состояния ног его в конце концов перевели в подразделение снабжения.
Для создания своих дьявольских приспособлений Вьетконг использовал всё и вся. Были «хлопушки» — обычно один патрон размером не больше карандаша, установленный на гвозде; наступаешь на него, капсюль накалывается на гвоздь, и пуля простреливает ступню. А еще гранаты на растяжке, направленные осколочные мины американского и китайского производства, «Прыгающие Бетти», [11] противопехотные и противотанковые мины, артиллерийские снаряды, гранаты от РПГ в банках, наполненных взрывчаткой. «Всевозможные творения из ада, — рассказывает командир отделения роты «С» Джерри Салливан, обычный солдат родом из Огайо, ростом под метр восемьдесят два, и агрессивный под стать своему телосложению, — Каждый день они придумывали новые приспособления, чтобы сбить нас с ног, и некоторые из них были размером с бомбу».
Ранения наносились жестокие. Молодые парни слепли, им отрывало руки, ноги, гениталии, в телах пробивались десятки кровоточащих дыр. Для Вьетконга мины-ловушки были очень экономичным оружием — их было легко устанавливать и дешево производить. Помимо больших потерь, они вызывали сильнейший психологический стресс. Бойцы никогда не знали, когда они потеряют ступню, ногу или жизнь, и что самое обидное, — у них было мало способов дать отпор. Многие солдаты считали, что мины в Дельте устанавливали гражданские лица, что способствовало широкому распространению животной ненависти к гукам.
Во время одного из исследований, проводившихся в 9-й дивизии, выяснилось, что большинство потерь от мин-ловушек происходило в момент, когда военнослужащий, пробираясь, зачастую по пояс, по слякоти и грязи в условиях «паровой бани» джунглей, уставал и терял концентрацию. Примерно 34 процента всех мин-ловушек устанавливались вдоль троп и дамб рисовых полей, а еще 36 процентов — в тропических зарослях. Пленные рассказывали нам, что ВК обычно использовали мины-ловушки в качестве оборонительного средства по периметру своих позиций, а также в бункерах.
Помимо усталости, вызывавшей у военнослужащих потерю бдительности и концентрации, самые большие проблемы были связаны с тем, что они не выдерживали на марше дистанцию в пять ярдов, не кричали: «Ложись!» — и не падали на землю всякий раз, когда слышали хлопок мины-ловушки. Хуже всех были неопытные, необученные войска. Слишком часто, услышав характерный хлопок, они замирали, и мина выбивала из них все дерьмо. Что интересно — и трагично одновременно — но на протяжении всей войны во Вьетнаме армейское начальство, отвечавшее за боевую подготовку, так и не разработало эффективную учебную программу или наставление по «минной войне» — пусть даже что-то простое, какое-то учебное пособие, которое бы «хлопало» и «бахало» и позволяло бы молодым солдатам изучать устройства, приводившие к наибольшему числу жертв.
Три из четырех мин-ловушек представляли собой гранату, установленную на растяжке, большинство из которых изготавливалось в Красном Китае. Девятнадцать процентов мин-ловушек делались из неразорвавшихся американских бомб и снарядов, из которых извлекали взрывчатые вещества и помещали в коробки из-под пищевого рациона «С» или в банки из-под кофе, оставленные неосторожными солдатами.
Как правило, опытные солдаты обнаруживали их визуально и приводили в действие с помощью какого-нибудь хитроумного приспособления, которое выбрасывали вперед и потом оттягивали назад. Для обрыва растяжек хорошо подходили полевой провод с транспортной заглушкой от 155-мм снарядов, а также мины «Клеймор», выстрелы из гранатомета М-79, [12] артиллерийский огонь или напалм, которыми обрабатывались маршруты и пути подхода.
Тридцать пять процентов мин-ловушек были нажимного действия. Их можно было обнаружить вдоль дамб и троп, а также в джунглях на открытых участках и — в сухой сезон — на рисовых полях. Это были настоящие паскуды, так как обычно вы не знали, что сорвали одну из них, пока не слышали зловещий хлопок или щелчок, за которым очень быстро следовал взрыв.
Джим Сильва, командир отделения роты «D» («Даггеры») — призывник из Калифорнии, красивый, крепко сбитый, прирожденный охотник с сильным характером, ставший одним из лучших в батальоне — выдвигался к месту засады, когда его головной дозорный подорвался на мине-ловушке. И пока он искал место для посадки эвакуационного вертолета, то нашел и уничтожил еще три смертоносных устройства.
«Четыре мины-ловушки в пределах 200 ярдов в районе, где за день до этого не было ни одной, подсказали мне, что “Чарли” хотят, чтобы мы убрались оттуда, — вспоминал Сильва. — И когда я возвращался к взводу, чтобы вынести раненого на посадочную площадку, то услышал характерный хлопок. Глянув вниз и увидев клубы синего дыма, я крутнулся на месте, а затем отпрыгнул изо всех сил и одновременно крикнул ребятам позади меня, чтобы те прижались к земле, после чего начал считать и молиться. Не знаю, что было первым, но когда я досчитал до трех, раздался взрыв, и дерьмо разлетелось во все стороны.
Раненый парень и медик, которые находились позади меня, вскочили на ноги и спросили, все ли со мной в порядке. Я ответил, что не знаю, взрыв был так близко от меня — примерно в двух метрах, — что у меня звенело в ушах, а ноги были забросаны грязью. Я было подумал, что их оторвало. Док осторожно соскреб грязь, я осторожно пошевелил ногами, и понял, что по милости Божьей, все осталось на месте. Когда я встал и посмотрел на воронку рядом с собой, то понял, что это была не граната; от взрыва в земле осталась дыра около восемнадцати дюймов в диаметре и около фута глубиной. Мы все сошлись во мнении, что это была гигантская мина. И по сей день я всегда молюсь за того, кто ее туда поставил. Думаю, у него не хватило смелости установить взрыватель мгновенного действия, и это, в свою очередь, спасло все три наши жизни. По правде говоря, это была единственная мина-ловушка, имевшая взрыватель с замедлением, с которой я столкнулся во Вьетнаме».
Несколько месяцев спустя Сильве не так повезло, когда он попал под выстрел из РПГ. А может быть, и повезло, поскольку после ранения его доставили в Штаты.
«Солдаты любят находить размазанных по тропе вьетконговцев, когда мины, которые они устанавливали, срабатывали преждевременно», — сообщил мне начальник разведки дивизии Спирито. Он видел, как это произошло в трех отдельных случаях, что, вероятно, и объясняет, почему ВК не использует более сложную систему взрывателей.
Девяносто четыре процента всех мин-ловушек и мин не прикрывались огнем. Это не означает, что Вьетконг не находился поблизости, они просто использовали их, чтобы держать наши войска подальше от занятых ими позиций и в качестве устройств раннего предупреждения для выявления нашего передвижения. Поскольку пехота Вьетконга редко когда прикрывала мины и мины-ловушки огнем из стрелкового оружия и не держала их под наблюдением, — что является стандартной практикой в американских войсках, — наши солдаты поняли, что они могут не торопиться обезвреживать эти опасные «гостинцы» по мере их появления, и если передвигаться медленно и осторожно, то обычно обнаружить их было несложно — гуки оставляли знаки, сигнализирующие о наличии своих мин, чтобы защитить своих собственных бойцов. Для этого они использовали завязанный узлом лист пальмы, или прямую палку, направленную вдоль тропы, или знаки Тудай, что по-вьетнамски означает «зона поражения».
«Мы находили эти знаки вырезанными на могильных плитах и деревьях, или написанными на доске, прибитой к столбу или дереву, — вспоминает Робертсон. — Когда вы узнаете, что это означает, то можете подумать, что глупо рекламировать то, на что должен наткнуться ваш враг, но “Чарли” был не глуп. Он знал, что знак на обочине тропы или дороги большинство американцев примет за название следующей деревни. Надпись на могильной плите, скорее всего, будет воспринята как имя усопшего. У “Чарли” было дьявольское чувство юмора, и найти мины-ловушки стало своего рода игрой. Мы обнаружили множество мощных взрывных устройств, и если бы угодили на них, то все взлетели бы на воздух».
Такие знаки означали «большая опасность», и обычно войска находили мины в радиусе пятидесяти метров от них. Следующим этапом было обезвредить, вывести из строя или уничтожить их, что было опасно вдвойне, потому что многие мины вьетконговцы дополняли элементом неизвлекаемости. Одна ловушка могла быть связана с другой, и, обезвреживание той, которую вы нашли, могло привести вас в эпицентр всей боли мира от следующей.
Рассказывает Джим Робертсон: «Одним из лучших в нашем подразделении по обнаружению ловушек был сержант Мортон. Он обладал просто сверхъестественным нюхом, мы могли поклясться, что он их чует. И он не раз спасал наши задницы. Я же был не настолько искусен. Однажды я шел головным дозорным, и в итоге мне пришлось переходить вброд ручей. Насыпь была крутой, и я старался удержаться на ногах, чтобы не скатиться в воду.
— Замри, Робби! — крикнул Мортон.
Я мгновенно изобразил статую и спросил:
— Что?
— Растяжка, — произнес сержант. — Не шевелись.
— Без проблем.
Я был так напуган, что вряд ли смог бы это сделать, даже если бы и хотел. Мортон подошел ко мне сзади и указал куда-то прямо перед моим лицом.
— Вон там, — сказал он.
Но все, что я смог увидеть, так это листву, нависающую над берегом.
Сержант заставил меня отойти и снова указал.
— Вот здесь! Ты что, слепой?
Но я все еще не видел ее, пока он не притянул меня вниз и не заставил взглянуть вверх. Вот тогда на фоне неба мне удалось разглядеть очень тонкую леску. Это было моноволокно, которое мы использовали для сигнальных ракет, натянутое на уровне шеи. Вьетконговцы установили его, чтобы зацепить какого-нибудь бедолагу, который на входе в поток воды делал то же, что и я — смотрел вниз. Если бы не острый глаз Мортона, то на следующем шаге я бы задел растяжку. Мы попытались проследить за ней, но она с обоих концов уходила в такую толщу листвы, что мы решили, что это слишком рискованно, и обошли ее стороной».
Но даже опыта Мортона оказалось недостаточно. В конце концов, он подорвался на мине, получил тяжелое ранение и был эвакуирован в Штаты.
Высокое начальство, витая в безопасности в облаках, слишком часто не принимало опасность всерьёз. Во время одной из операций, проводившейся незадолго до моего прибытия, сержант Том Эйкен, невысокий, жилистый, мягко разговаривающий солдат, который вкладывал в солдатскую службу столько же страсти, сколько в игру на банджо, потерял в своем взводе на минах-ловушках семнадцать человек из двадцати девяти, так и не услышав со стороны ВК ни единого выстрела. «Черт, во взводе осталось двенадцать человек, — вспоминает он на своем деревенском гóворе Джорджии. — Мы прогнулись под двойным снаряжением, которое забрали у раненых — ни один вертолет не взял бы винтовки или рюкзаки, нам пришлось тащить их на себе, — и тут на связь по радио вышел полковник Ларк и сказал: “Продолжайте зачищать опушку”.
Тогда мой взводный сержант Тоби Хагер выхватил у меня рацию и заявил полковнику: “Так, сукин сын, я беру тех, кто у меня остался, и выхожу к дороге, потому что если я еще раз прочешу эту опушку, то в роте “А” может не остаться 1-го взвода”, — и передал мне трубку обратно со словами: “Если он выйдет в эфире еще раз, не отвечай ему”. После этого повернулся, посмотрел на нас и произнес: “Я хочу, чтобы каждый из вас шел за мной след в след, и я попробую вывести нас отсюда и добраться до дороги”. И он это сделал».
В отличие от более крупных мин и фугасов — банок из-под кофе, наполненных взрывчаткой, артиллерийских снарядов, переделанных гранат, — мины-ловушки обычно не убивали, однако большинство из них калечили. Бойцы 4/39-го батальона, в основном девятнадцати- и двадцатилетние ребята, не очень-то боялись смерти. Большинство считало себя бессмертными, если не пуленепробиваемыми. «Думаю, большинство из нас боялось быть искалеченными, вернуться домой без руки или ноги, и полагаю, что многие из нас считали, что лучше умереть, чем вернуться домой в таком виде, — говорит Джим Робертсон. — Вот почему мы боялись мин-ловушек. Вы не верите, что умрете, но верите, что вас может сильно покалечить».
Во время одного из выходов отделение Робертсона шло вдоль дамбы, обсаженной деревьями. «Мы не должны были ходить по дамбам, — рассказывает сержант, — но нужно было дать себе передышку от грязи, иначе можно было замертво свалиться от сердечного приступа. Мы добрались до перекрестка, где через разрыв в насыпи лежало бревно, и уже собирались было перебраться по нему, когда по нам открыл огонь снайпер. Все попадали в грязь, но были вынуждены пробираться через заросли в середине дамбы, чтобы добраться до укрытия на другой стороне. Разумнее всего было упасть и перекатиться, и к тому времени я находился на войне достаточно долго, чтобы понимать это. Что-то заставило меня нырнуть за куст, который был позади меня, вместо того, чтобы пройти через него, и когда я поднялся, чтобы открыть ответный огонь, то увидел гранату, засунутую в коробку из-под рациона «С», прикрепленную к кусту. Коробка прижимала рычаг гранаты, потому что чека была уже извлечена. Страгиваешь проволоку, она вытаскивает гранату из коробки, и — БАМ! Если бы я сделал то, чему меня учили, то эта штука взорвалась бы у меня перед носом. Я не смог даже выстрелить в ответ, просто стоял и смотрел на нее с открытым ртом».
В другой раз сержант Эйкен, идя в головном дозоре, пересекал канал. «Когда я перебрался на другую сторону, — рассказывает он, — то посмотрел вверх, и в пяти футах от себя увидел мину «Клеймор». Я скатился обратно в канал, и меня начало выворачивать наизнанку. Передо мной пронеслись образы моей матери, моего отца, жены, моей собаки — все в один миг. Хагер проскользнул мимо меня и обезвредил ее. Мина оказалась одной из наших. Какой-то ленивый Джи-Ай отдал ее Вьетконгу, и она чуть не оборвала мою жизнь».
Самым большим источником проблем для водителей «Крутых» были неразорвавшиеся пятисотфунтовые американские бомбы, валявшиеся вдоль шоссе №4.
«Когда я ушел из боевого подразделения и сел за руль грузовика на шоссе №4, — вспоминает Джим Робертсон, — то всегда вызывался перевозить боеприпасы и топливо. Не потому, что был храбрым, а совсем наоборот. Я видел парней, подорвавшихся на минах на дороге, видел, как их разрывало на части, и как они оставались живы после этого. Я всегда чувствовал, что если мне суждено уйти, то предпочтительнее это сделать с одним большим взрывом. Мне совсем не хотелось лежать на дороге в агонии и ждать, пока кто-нибудь не забросит мои ошметки в вертолет, чтобы хирурги сшили их как можно лучше. Я больше боялся жить искалеченным или парализованным, и если мне предстояло умереть, то хотелось, чтобы это случилось быстро».
Никто не наблюдал этот бедлам более четко, чем хирург 4/39-го батальона, капитан Байрон Холли — худой молодой врач, который почти всегда, когда не носил шлем, ходил в нахлобученной зеленой широкополой шляпе, без рубашки, мешковатых зеленых штанах от тропической униформы и в армейских ботинках. При ходьбе его «собачьи бирки» [13] стучали о стетоскоп и Кольт .45-го калибра в наплечной кобуре. Он носил темные очки, водил джип с надписью «Супер Кряк» на капоте и в радиопереговорах использовал позывной «Лейкопластырь».
Несоответствие, записанное на «Доске Дитей», не было для Дока Холли вопросом цифр. В его полевом хирургическом отделении и в 3-м хирургическом госпитале в Донгтаме, куда доставляли раненых, которым посчастливилось выбраться из джунглей на вертолете, эта арифметика воплощалась в плоть и кровь — известный, милый паренек из Алабамы со сгустком серого мозгового вещества, торчащего из дыры в черепе; «ворчун» с аортой, перебитой стальными осколками; мальчишка, которого привезли из санитарного борта с переломом голени, — эй, ничего страшного! — но ровно до тех пор, пока Док не посмотрит выше и не обнаружит, что другой осколок превратил яйца солдата в кашу.
«Мины и фугасы практически везде создавали под ногами безжалостный ковер, так что ваши внутренности оказывались у горла практически при каждом шаге, — вспоминает Холли. — Ужас и ярость, которые они вызывали, были настолько глубоки, что большинство мужчин даже не осознавали, что они есть. Пока внезапно это не всплывало на поверхность».
Изо дня в день он смотрел в глаза солдатам с оторванными руками и кистями, искалеченными ногами, кровоточащими ранами на груди. Однажды ночью к Холли принесли сержанта с простреленным животом. Он курил сигарету под пончо, представляя собой прекрасно освещенную мишень для снайпера Вьетконга, который его подстрелил. Пятеро бойцов, рискуя жизнью, вытащили его из джунглей, только чтобы узнать, что он умер. В полевых условиях, после целого дня ампутаций и накладывания швов, Док Холли на несколько часов заваливался на койку — если еще удавалось найти ту, которая еще не была мокрой от крови.
«Тебя охватывает чувство беспомощности, — писал он своей невесте Сондре в Штаты. — Ты знаешь, что там, за линией деревьев, сидит какой-то гук и швыряет в тебя миниатюрные бомбы, и все, что ты можешь сделать, это лежать и молиться, чтобы одна из них не упала на тебя. Ветераны говорят, что пока ты можешь их слышать, переживать не стоит, потому что ту, которая тебя убьет, ты никогда не услышишь — хоть какое-то утешение, правда?»
Однажды вечером в палатку Дока, чтобы поболтать, заглянул капитан Пол Мерлин. За предыдущие два дня вьетконговские мины-ловушки обошлись в девять раненых и одного убитого. «Он так расстроен, что хочет уйти из армии и спрашивает моего совета, — написал Холли домой. — Погибший был очень симпатичным молодым парнем. Он нашел ручную гранату на растяжке, и офицер сказал ему обезвредить ее и выбросить в реку. Понятно, что тот не имел ввиду выдергивание чеки, но молодой солдат все равно ее дернул. И на глазах у всех ему буквально снесло голову с плеч, плюс еще и оторвало правую руку! Даже в самых смелых мечтах вы не можете представить себе, какой эффект может произвести подобная вещь на вас или на солдат. Когда он рассказывал мне эту историю, у капитана по щекам текли слезы. “Док, я больше не верю в то, что мы здесь делаем, — сказал он. — Я не могу смириться с мыслью о том, что мы можем продолжать терять детей вот так, без необходимости”».
С ноября 1968 года по 20 января 1969 года, прямо перед моим вступлением в должность командира, из состава 4/39-го батальона погибло двадцать молодых парней:

Реймонд Гленн Бим* Келвин Льюис**
Уильям Эрнст Браун** Майкл Миллер, мл.**
Дональд Ричард Карлайл** Лоуренс Ортиц, мл.*
Дуглас Дюпре** Гленн Хаскелл Роулинс**
Лэтни Дин Фергюсон** Робер Генри Синклер, мл.*
Леон Рой Филд** Чарльз Эрнст Смит**
Ричард Джозеф Форте** Френсис Крэйг Соллерс**
Дэвид Эрнст Гарднер** Френсис Салливан, мл.****
Ричард Джеральд Гиллем** Карлос Веласкес-Ортиц**
Роберт Ричард Хиллард*** Рики Линн Вайкл*

* Погиб от огня из стрелкового оружия
** Погиб от мины или мины-ловушки
*** Умер от болезни
**** Погиб от утопления

Источник: Донесение 9-й ПД Армии США, список тех, кто отдал свои жизни в Юго-Восточной Азии, 1966-1970 гг.

Счет ненужных смертей в 4/39-м батальоне был хорошо известен еще до того, как полковник Ларк принял командование. Его непосредственный предшественник, энергичный подполковник, управлял войсками как кабальными слугами. Однажды, в один из жарких дней рота, прокладывавшая себе путь через рисовое поле, пробиралась сквозь толщу воды и грязи в несколько футов, а полковник с вертолета все время орал: «Быстрее! Быстрее!». Но это никак не удавалось — войска и так двигались с максимальной скоростью.
Весь взмыленный, полковник приземлился. Выпрыгнув из своей «птички», он помчался к дамбе рисового поля и запрыгнул на нее, чтобы доказать свою правоту — высшая степень недозволенного в дельте Меконга! И, когда почти сразу же прозвучавший взрыв подбросил его на двадцать футов в воздух, он погиб мгновенно, бестолково и абсолютно зря. Высшая степень армейского эгоизма. Как мне потом сказали, «ворчуны» ликовали.
Когда Ларк принял командование, он знал, что должен изменить ситуацию к лучшему, и прилагал для этого все усилия. Однако с нулевым опытом командования в боевой обстановке и недостаточным количеством времени, проведенного с войсками, его благие намерения не значили ровным счетом ничего. Были проигнорированы даже базовые вещи. Он носил армейскую зеленую бейсболку вместо стального «котелка». Конечно, это очень круто — с той лишь разницей, что солдаты, которые следовали его примеру и пренебрегали своими защитными шлемами, попадали в хирургию к Доку Холли с мозгами, стекающими по шее.
В вопросе укрепления боевого духа он был сторонником доброго братства, скатывающегося в кампанейщину. Благое намерение, но в боевых условиях оно приводило к плохим новостям. Однажды вечером он пригласил нового начальника штаба 4/39-го батальона, майора Джорджа Мергнера, сходить в офицерский клуб в Донгтам на пиво. У худого, как пугало, Мергнера, очень профессионального офицера-штабиста из Мичигана, это была уже вторая боевая командировка в Дельту, он прибыл в батальон за месяц до меня. Сидя за столом с полудюжиной других офицеров, Ларк ни с того ни с сего, на середине второй банки пива, сообщил Мергнеру, что с рассветом тому нужно возглавить операцию, проводимую силами двух рот. У начштаба, который в сложившихся обстоятельствах «предпочел бы не пить пиво», времени на планирование оказалось в обрез и он провел бессонную ночь — чудный способ управлять этим детским поездом «чух-чух», груженным нитроглицерином.
Для решения задачи с «Ракетным поясом», Ларк отправил свою роту «А» на трехдневную зачистку полосы джунглей, абсолютно свободной от Вьетконга, но представлявшую собой хошиминовский рай из мин и ловушек. Именно в тот день сержант Том Эйкен потерял семнадцать из двадцати девяти бойцов своего взвода, не услышав ни единого выстрела. «Мы только и делали, что продирались через мины-ловушки, — вспоминает он чуть дрожащим голосом. — Там не было ни одного врага, ни одного гука. Мы знали это, но полковник Ларк все время повторял: “Зачищайте опушку, зачищайте опушку”».
Более тридцати лет спустя Эйкен составил список бойцов своего взвода, погибших во время командования Ларка. Когда он закончил записывать, его жена спросила его: «Как ты смог вспомнить все эти имена спустя столько лет?». Его ответ был прост: «А как я мог их забыть?»
Другие командиры отделений чувствовали то же самое. «Мы натыкались на очередную мину-ловушку, вызывали следующий вертолет, эвакуировали тех парней и получали команду “Продолжать движение!” — вспоминает сержант Билл Вандермей, гигант ростом шесть футов пять дюймов. — Так что мы продолжали двигаться до следующего взрыва, вызывали другой вертолет. Абсолютно пустая и бесполезная трата человеческих жизней».
Ни одно подразделение не сможет бесконечно терпеть такие побои. Симпатичный командир роты «С» капитан Гордон ДеРоос, профессионал, у которого была уже вторая боевая командировка, вспоминает, что, когда он принял командование ротой, солдаты, как только выходили на задание, цепенели. «Командиры отделений вели себя так, как будто быть командиром — это дополнительная и нежелательная обязанность, а некоторые из них придумывали такие причины для возвращения в базовый лагерь дивизии, которые я не смог бы придумать и за тысячу лет. И это были младшие командиры. Конечно, солдаты пользовались их дисциплинарными упущениями, поэтому в глухих местах рота никогда не была, что называется, “на боевом взводе” более чем на 50 процентов. У меня не было проблем с патрулированием “Ракетного пояса”. Кто-то должен был это делать. Но бессистемная, торопливая манера в стиле “давай-погнали!”, когда нам приказывали в быстром темпе вальсировать по лесу, меня очень раздражала».
Однажды ДеРооса отправили в район проведения операции, о котором было известно, что он нашпигован минами-ловушками, и дали три часа, чтобы его очистить. «Как будто это было то же самое, что подготовка к инспекции, или, к дьяволу, обычная воскресная прогулка по лесу. Бóльшую часть времени над головой кружили вертолеты, меня постоянно просили доложить обстановку или ускориться. Я только что закончил загрузку санитарного борта с ранеными ребятами, а мне снова приказали поторопиться. Я не мог в это поверить».
Начальство день за днем отправляло войска на зачистку «Ракетного пояса», но находило только детей и жен «Чарли». «И мы знали, что это они устанавливают мины-ловушки. Казалось, у нас не было достойной цели. Ничего не достигалось, кроме того, что погибало и выводилось из строя много солдат».
Офицером S-3 Ларка (офицер штаба, отвечающий за планирование операций и подготовку личного состава) был майор бронетанковых войск по фамилии Темплтон. Солдаты прозвали его «Симплтон», [14] и было нетрудно понять, почему. Исправить ситуацию не помог даже тот факт, что он умудрился получить удар по голове хвостовой балкой взлетающего легкого разведывательного вертолета. Со слов офицера S-4 (штабного офицера, отвечающего за материально-техническое обеспечение и снабжение) лейтенанта Роберта Джонсона: «Однажды он приказал значительной части батальона подготовиться для выполнения специального задания. Пленный вьетконговец вызвался провести нас в район действий полка, где предположительно находился крупный тайник с оружием. Темплтон спланировал и организовал задачу, и сам возглавил ее реализацию».
Перебежчик из ВК завел подразделение, возможно, в самое заминированное место во Вьетнаме, и сбежал. «Когда он исчез, вы бы слышали, что творилось в эфире. Начиная с дивизии и ниже, все посходили с ума».
Поступил приказ любой ценой найти беглеца. Охота продолжалась несколько часов, под смертоносную симфонию взрывающихся мин и мин-ловушек. Наконец кто-то передал по радио, что перебежчик найден мертвым. Только у него была другая комплекция и одет он был в рубашку другого цвета — «Большинство из нас полагает, что какой-то бедный невинный гук, оказавшийся не в то время и не в том месте, отдал свою жизнь за своего земляка из Вьетконга, которого он, возможно, даже не знал», — но, по крайней мере, эта находка наконец-то положила конец погоне. Цена — пятьдесят жертв, и все из-за мин-ловушек. Еще одна катастрофа, которая при Ларке была не исключением, а правилом.
В другой раз лейтенанта Боба Кнаппа, симпатичного и жесткого выпускника Вест-Пойнта, которого подчиненные любили, отправили на аналогичное задание. «Это была операция бригадного уровня, и все обернулось настоящей катастрофой, — вспоминает он. — Вьетконг знал, что мы придем, и буквально засеял минами район предстоящих действий. Наш начштаба, лейтенант Ларри Ньюманн, и разведчик 3-го взвода скаутов [15] по имени Хань, которого за агрессивность все ласково называли “Супер Гук”, подорвали на открытом поле гирлянду из тринадцати гранат, проделав работу и за себя, и за многих других солдат».
Позже Мергнер рассказал мне, что Ньюманн принял командование ротой, потому что у измотанного боями капитана Мерлина, который изливал душу Доку Холли, снова сдали нервы и он был эвакуирован в Донгтам. Мергнер описал Ньюманна как «прекрасного солдата, который выжил, хотя часть его туловища напоминала швейцарский сыр». Его последние слова, сказанные Ньюманну в полевом госпитале, были: «Черт возьми, Ларри, сколько раз я говорил тебе не ходить в головном дозоре?»
«Подозреваю, что в этой операции потери бригады составили больше сотни людей, — сообщил Кнапп. — Все это напоминало ту же глупость и бесполезность, что и атаки британских солдат на немецкие траншеи во время Первой мировой войны».
ДеРоос, Джонсон, Кнапп — просто чудо, что Ларк не угробил их всех. Он просто не понимал, что происходит у парней на земле.
Примерно в то время, когда рота «А» Тома Эйкена отправилась на свою кровавую прогулку по джунглям, в 4/39-й батальон прибыл новый капитан, только что отозванный из резерва. Единственной его недавней боевой службой было посещение курсов рейнджеров. Мергнер предложил Ларку дать новичку пробное задание, прежде чем отправить его в линейную роту.
— Думаю, ему нужно пройти дополнительную подготовку.
Ларк не согласился.
— Капитан проходил подготовку в школе рейнджеров, — сказал он.
Через несколько дней, когда рота новичка попала под обстрел во время простецкой стычки на «индейской территории», капитан сбежал, как только начали летать пули. Офицера немедленно перевели из батальона. Но затем Ларк приказал Мергнеру проследить за тем, чтобы бесхребетный капитан был награжден значком боевого пехотинца.
— Он это заслужил, — добавил комбат.
Мергнер ответил, что уходящий офицер не заслуживает этой награды, поскольку она дается только за достойную службу в качестве пехотинца.
— Сделайте это, — огрызнулся Ларк.
Мергнер отказался.
— Единственный раз на своей памяти я не подчинился распоряжению своего начальника.
Невозможно переоценить, насколько губительным может быть руководство «зеленого» полковника в зоне боевых действий. Среди прочего, Ларк решил, что войскам, находящимся на взводных патрульных базах, необходимо регулярно доставлять горячую пищу. Он добился этого, приказав ежедневно привозить из Донгтама три грузовика с «хавчиком» — «ворчуны» называли этот конвой «Еда на колесах». Грузовики всегда прибывали в полдень, точно, как немецкий поезд. По их прибытию можно было сверять часы.
Такая схема беспокоила Джонсона: «Поскольку я был офицером S-4, и отвечал за эту операцию, меня очень беспокоила такая жестко установленная схема».
Он отправился к полковнику и рассказал ему об опасностях, связанных с соблюдением установленного расписания — правила или схемы, ключевого боевого принципа, которому учат в армии и постоянно подчеркивают даже во время начальной подготовки.
— Этот батальон Вьетконгу не запугать! — ответствовал Ларк. — Пусть колонны ездят в одно и то же время каждый день.
Санитар Дэн Эванс, боевой медик с сердцем воина и телосложением, как у школьного бегуна, разделял опасения Джонсона. Он начал соотносить «аномально высокое число потерь», которое он наблюдал, с «наплевательским подходом», с помощью которого Ларк управлял подразделением. Обнаружив взаимосвязь, он на мили опередил своего командира из Вест-Пойнта, который ничего не сделал, чтобы исправить ее.
За три недели до моего прибытия группа отпускников из взводной патрульной базы «Кугуар» из состава 4/39-го батальона погрузилась в джип с прицепом и отправилась по «Аллее Вдов», щебеночной дороге, ведущей в Донгтам.
Вьетконг установил на дороге американскую мину «Клеймор».
«Мир внезапно оказался в дыму и огне, — вспоминает Эванс в своей книге “Док: взводный медик”, кровавых и дерзких мемуарах о службе в 4/39-м батальоне. — Пассажиры словно натолкнулись на стенку из сверхзвуковых стальных шариков, разрывавших металл и плоть.
Джунгли взорвались ракетами, поглотив джип и прицеп в «расширяющийся огненный шар… [который разбрасывал] искалеченных солдат по всей дороге. Огонь из автоматов прошивал каждый квадратный фут щебня, когда те немногие бойцы, которые еще могли передвигаться, бежали к… [соседней] канаве, заполненной водой… Те, кто остался позади, кричали, выли и ревели, ползая и дергаясь на середине дороги, как раздавленные жуки, с оторванными конечностями и частями тела…
…Тедди Крич, приподнявшись на локтях, когтями прокладывать себе путь через дорогу, как искалеченный червь. Его руки были изуродованы до неузнаваемости, ногу оторвало у бедра, и она висела на перевязи из окровавленной кожи и плоти… Обломанная кость зазубренным концом вгрызалась в дорогу, и удерживала его на месте. Он достал нож и, словно животное, которое отгрызает себе лапу, когда угодило в ловушку, чтобы выбраться, отрезал себе ногу». [16]
К выжившим, пытавшимся выбраться из грязной канавы, присоединились командир взвода и девять «ворчунов», прибежавших с патрульной базы «Кугуар» с оружием. Они держали оборону до тех пор, пока к ним на помощь не подоспел лейтенант Кнапп с двумя взводами.
Не обращая внимания на сильный огонь, Эванс передвигался среди раненых и умирающих. «Левая нога Крича, все еще в ботинке, валялась на дороге рядом с разбитым джипом, — вспоминает он. — Другая нога была вывернута, как у матерчатой куклы без каркаса. Из его многочисленных ран вытекала кровь и серая жижа».
Сержант посмотрел на него и «начал отходить». «Этот мертв», — объявил санитар.
«На кровавой маске, в которую превратилось его лицо, медленно открылись глаза Крича. “Я еще не умер, — прохрипел он. — Сделай мне укол морфия”. Он получил свой укол и остался жив, чтобы рассказать об этом.
Ричард Форте лежал с пулевым отверстием в животе. Его вздутые кишки свидетельствовали о сильном внутреннем кровотечении. Лицо у него было цвета старой слоновой кости.
“Все в порядке. Я в порядке, док, — простонал он. — Док… остальные… ты им нужен. Иди помоги моим приятелям, Док”». [17]
«Откуда в армии берутся такие люди, — задавался вопросом Эванс, — которые думают о других, когда умирают сами?» И что им доставалось взамен? «Вьетконг убивали нас одного за другим, — вспоминает он. — Одного за другим. День за днем. 4/39-й батальон оказался беспомощен и деморализован перед лицом превосходящей армии призраков, которая могла делать с нами все, что пожелает».
Чтобы выжить, солдатам приходилось импровизировать, а иногда и вводить в заблуждение своего полковника.
Каналы и реки в «Ракетном поясе» назывались «синевой». [18] В какой-то момент лейтенант Карл Хедлстон получил приказ «двигаться вдоль синевы», что означало прочесывать берега канала в поисках вражеских минометчиков и гранатометчиков. Прибыв на место, он должен был устроить ночную засаду. «Это был чудовищный кошмар, — вспоминает Хедлстон. — Мин-ловушек в округе было больше, чем песка на пляже, и, похоже, никого выше уровня взвода это не волновало».
Взводный сержант Хедлстона, Рон Мартинелли, ветеран, находившийся во Вьтнаме уже шесть месяцев, подошел к нему и сказал: «Это безумие. Здесь уйма мин-ловушек. Мы уже проходили тут раньше и всегда платили высокую цену».
Хедлстон оказался между молотом и наковальней. Он должен был угодить своему капитану, который хотел угодить полковнику Ларку, который хотел угодить генералу Юэллу, и никто из них, похоже, не заботился о риске, поскольку рисковать самим им доводилось очень редко. Командные бункеры, удовольствия генеральской столовой, вертолеты, все остальное, чтобы держать их в тепле и сухости, и вне зоны досягаемости противника — что, черт возьми, они знали о том, что происходит на земле?
Поэтому Хедлстон применил один из самых старых трюков, находящихся в арсенале командира небольшого боевого подразделения. Он забил на приказ болт, и провел «радиопатрулирование». На его месте я бы сделал то же самое. На самом деле я так и поступил, когда служил командиром роты в Корее, и командование приказало мне провести со своими людьми пешее патрулирование перед нашими оборонительными позициями в двадцатиградусный мороз, что гарантировало потерю пальцев рук и ног от обморожения.
Хедлстон отошел на несколько сотен ярдов и занял оборону. «В ту ночь мы расположились на одном месте и не двигались, имитируя проход через район, просто отправляя фальшивые радиосообщения. И всю ночь я молился, чтобы наша собственная артиллерия не ударила по нам, потому что нас не было в тех местах, о которых я сообщал. И по сей день я оправдываю свои действия заботой о своих ребятах, в отличие от выполнения тупого приказа. Мои парни знали, что если меня поймают, я попаду под трибунал. И все знали, что если мы не позаботимся друг о друге, то никто другой о нас не позаботится, и скорее всего, мы не выживем».
Таково было состояние 4/39-го батальона в ночь на 31-е января 1969 года. На следующее утро над подразделением, которое благодаря очковтирательству командования, и отвратительному руководству находилось на грани мятежа, а также было близко к полному уничтожению, взошло Солнце. И тем же утром в Донгтаме генерал Юэлл забрался в свой вертолет, чтобы вылететь на базу «Диззи», и вручить полковнику Ларку медаль.
Неудивительно, что во Вьетнаме у «ворчунов» появилась поговорка: «Это ничего не значит». [19]

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Долина смерти (англ. Death Valley) — межгорная впадина в районе пустыни Мохаве в штате Калифорния, к югу-востоку от горного хребта Сьерра-Невада. В долине находится самая низкая точка Северной Америки (–86 метров от уровня моря). Известна, как наиболее жаркое место на Земле и самое засушливое место в Северной Америке.
[2] Уильям Чарльз Уэстморленд (англ. William Charles Westmoreland) — американский военачальник, на момент описываемых событий главнокомандующий американскими войсками во Вьетнаме.
[3] Значок боевого пехотинца (англ. Combat Infantryman Badge) вручается военнослужащим в звании полковника или ниже, имеющим воинскую специальность пехотинца, и в этом качестве принимавшим непосредственное участие в боях с силами противника.
[4] Игра слов. Жаворонок по-английски — ларк (lark).
[5] Боинг CH-47 «Чинук» (англ. Chinook) — тяжелый транспортно-десантный вертолет продольной схемы с двумя несущими винтами.
[6] Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ), также известный как Вьетконг (англ. Viet Cong, VC, Victor-Charlie, сокращение от вьетн. Việt Nam Cộng sản — вьетнамский коммунизм) — военно-политическая организация, действовавшая в Южном Вьетнаме в 1960-1977 годах, являвшаяся одной из воюющих сторон во Вьетнамской войне. Этот термин употреблялся для обозначения политических и общественных деятелей ДРВ и южновьетнамских партизан, а с конца 1960-х гг. использовался в американских СМИ в отношении всех вьетнамских коммунистов.
[7] Сунь-Цзы — китайский стратег и мыслитель, живший в VI веке до н.э., автор знаменитого трактата о военном искусстве. Здесь фраза из трактата (гл. IX. Поход) цитируется в блестящем русском комментированном переводе академика Н.И. Конрада.
[8] Сонни и Шер (англ. Sonny & Cher) — американский поп-дуэт семейной пары Сонни Боно и Шер, пик популярности которого пришелся на конец 60-х – начало 70-х годов. Другими словами, автор иронизирует над тем, что американские военачальники не знали древний трактат о военном искусстве даже в популярном изложении.
[9] Единственный представитель пальм подсемейства ниповые, низкорослое растение, произрастающее во влажных тропических местах, включая мангровые заросли.
[10] Линия Зигфрида (она же Западный вал) — система немецких долговременных фортификационных сооружений, воздвигнутых в 1936-1940 гг., на западной границе Германии против войск союзников.
[11] «Прыгающая Бетти» (англ. Bouncing Betty) — американское название немецкой противопехотной выпрыгивающей осколочной мины (S-mine или Springmine), в широком смысле используется для обозначения любой мины такого типа, включая советские мины серии ОЗМ.
[12] М-79 — однозарядный 40-мм гранатомет ружейного типа, принятый на вооружение Армии США в 1961 году.
[13] «Собачья бирка» (англ. Dog tag) — личный жетон военнослужащего, носимый на шее.
[14] Простофиля, дурачок (англ.)
[15] Разведчики (скауты) Кита Карсона (вьетн. Hồi Chánh Viên, термин, который условно можно перевести как «люди, вернувшиеся на правильную сторону») — бывшие бойцы Вьетконга, перевербованные в рамках специальной программы и использовавшиеся как разведчики в американских подразделениях.
[16] Daniel E. Evans, and Charles W. Sasser. Doc: Platoon Medic (New York: Pocket Books, 1997), pp. 70-71 (прим. автора).
[17] Daniel E. Evans, and Charles W. Sasser. Doc: Platoon Medic (New York: Pocket Books, 1997), pp. 76 (прим. автора).
[18] Англ. Blues. На топографических картах элементы гидрографии обозначаются синим цветом.
[19] Англ. It don’t mean nothing. Образное выражение, имеющее противоположный смысл — оно означает, что это значит для меня все, и я могу вот-вот потерять это. Обычно используется для того, чтобы отмахнуться от какого-то свидетельства или переживания, настолько ужасного, что это не может быть воспринято психикой. Также используется для выражения облегчения от того, что человек избежал смерти, даже если он ранен или покалечен.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 10 май 2023, 07:37 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо большое.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 15 май 2023, 13:28 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
База огневой поддержки «Диззи»
Провинция Диньтыонг
1 февраля 1969 г.


На церемонию смены командования собралась потрепанная кучка солдат батальона. Недисциплинированные и удрученные, гадавшие, что с ними будет дальше, люди стояли, как подозреваемые на опознании в полиции, где каждый участник — преступник.
Сверкая на Солнце серебристыми лопастями, с неба на базу огневой поддержки «Диззи» опустилась стая ярко надраенных «Хьюи». [1] По посадочной площадке один за другим пронеслись во главе с генералом Юэллом накрахмаленные армейские чины со свитой фотографов, — униформа отглажена, рукава точно по уставному закатаны выше локтей в четырехдюймовые скатки, ботинки начищены до блестящего парадного состояния. Для «ворчунов» они, должно быть, выглядели как пришельцы из космоса.
Я стоял по стойке «смирно» и наблюдал, как те, кто был наверху армейской пирамиды, не обращали абсолютно никакого внимания на собравшихся солдат — людей из их батальона, из их дивизии. Для них парни на передовой были не важны, они были просто пешками, которых можно было игнорировать. Сама мысль об этом вызывала у меня отвращение. В 9-й дивизии пропасть между начальством и солдатами казалась непреодолимой.
Сама по себе церемония смены командования представляла собой цирк. Сначала генерал Юэлл вручил мне вымпел батальона, а затем прикрепил медаль на грудь Ларка. По громкоговорителю раздался бесплотный тенорок адъютанта батальона, [2] пронесшийся над Камышовой равниной: «По представлению президента и в соответствии с решением Конгресса подполковник Фредерик Ларк награждается орденом “Легион Почета” за выдающееся поведение при исполнении служебных обязанностей» [3] — выхлоп горячего воздуха, который вонял хуже болотного газа.
Если вьетконговцы слушали и наблюдали, — а они, несомненно, все это странное зрелище видели, — то, скорее всего, были им слишком ошеломлены, чтобы выстрелить.
Громкая риторика адъютанта была подкреплена соответствующим упражнением генерала Юэлла по раздаче наград. Он дополнительно вручил Ларку вторые дубовые листья — т.е. третью «Серебряную звезду». [4] Располагаясь по старшинству среди наград за храбрость, которыми наша страна награждает своих воинов за подвиги на поле боя, сразу после «Медали Почета» и «Креста за выдающиеся заслуги», «Серебряная звезда» ни в коем случае не является наградой руководящего состава. Для сравнения, Оди Мёрфи, один из наших наиболее титулованных пехотинцев во время Второй мировой войны, получил только две «Серебряные звезды» — и это за то, что провел свое отделение, взвод и роту через Африку, Италию и Эльбу, проведя под ружьем почти четыреста боевых дней.
Подать наградной лист на Ларка в наградной комитет штаба дивизии было поручено начальнику штаба батальона Джорджу Мергнеру. Он припоминал, как офицер по связям с общественностью дивизии (G-5), майор Берни Лёфке, произнес, даже не взглянув на него: «Это на Фреда Ларка? Конечно, давай сюда!»
Я видел, как стоявшие в строю люди откровенно ржали и закатывали глаза. Каждый из них знал, что предполагаемая смелость Ларка заслуживает только приветствия из Бронкса. [5] В тот день он находился в своем вертолете, паря далеко наверху в озоновом слое, вдалеке от опасности на земле — Вьетконг не смог бы подстрелить его, даже если бы и захотел. Когда кто-то в строю начал смеяться, лицо Ларка стало пунцовым, и он ушел. Но вместе с ним ушла и третья «Серебряная звезда».
Спектакль закончился, начальство село в свои вертолеты, лопасти повернулись, и «птички» взлетели, унося с собой в альтернативную вселенную Донгтама и Сайгона увешанного побрякушками Ларка. С только что прокомпостированным билетом полковник собирался прыгнуть в Пентагон, где в конце концов он снова стал правой рукой генерала Уильяма Уэстморленда, занявшего пост начальника штаба сухопутных войск.
Стоявшие военнослужащие смотрели на меня и в их взглядах читался вопрос: «Ну, и что теперь?». Взгляд, который лишь едва не дотягивал до ненависти. Я был их новым назначенным мучителем.

*****

Не успела после отлета ВИП-персон осесть пыль, как Пресс собрал командиров рот на мое первое совещание. Молодые шкиперы [6] быстро подтвердили все, что я видел и слышал. Батальон сидел на жопе ровно. Ни один боевой командир или штабист не смог припомнить ни одного боестолкновения, в котором наши ребята вышли бы победителем. Кроме того, они дали понять, что последнее, чего хотел Ларк, — это передать в штаб Главного командования американских войск во Вьетнаме полностью заполненную «Доску Дитей» с результатами. В официальных отчетах говорилось, что за шесть месяцев, проведенных под командованием этого офицера, подразделение численностью 800 человек уничтожило 127 вражеских солдат, что составляло менее одного вьетконговца в день. В отчетах приводилась честная цифра наших погибших — ведь скрыть мешки, наполненные телами, и цинковые гробы, помеченные бездушными бюрократическими наклейками и бирками, невозможно — однако численность безногих, безруких и других раненных была уменьшена примерно на 40 процентов.
В каждой из четырех пехотных рот батальона по штату должно было быть 163 человека, но в мой первый день в них кругом-бегом было не более шестидесяти человек. Большинство сержантов были назначены наспех, собраны с бору по сосенке, — просто способные рядовые, отобранные во время начальной боевой подготовки и затем в спешном порядке прошедшие в Пехотной школе улучшенные курсы подготовки кандидатов в офицеры. После одиннадцати недель обучения на курсах младших командиров они сразу становились сержантами, готовыми — в теории! — командовать отделениями и взводами.
На практике, чтобы вырастить хорошего командира отделения, требуется не менее трех лет. Большинство же свежеиспеченных сержантов в батальоне прослужили в армии менее двенадцати месяцев, и лишь немногие из них, как я предполагал, обладали тактической смекалкой, чтобы сохранять жизнь своих подчиненных на поле боя. Пока они не станут опытными и неустанно тренирующимися воинами, они будут напоминать слепцов, и поводырей таких же слепых — и это против Вьетконга, у которого зрение было стопроцентным.
Некоторые принципы управления основаны просто на здравом смысле. Хорошие командиры малых подразделений, являясь передовым краем боевого подразделения, формируют хорошие батальоны. Ни для меня, ни для Пресса или Мергнера не являлось секретом, почему это подразделение нуждалось в помощи. С сержантским составом, таким же зеленым, как и окружающие джунгли, 4/39-й батальон оказался в беде сразу же, как только высунул нос за пределы защитного вала в Донгтаме. И в этом нельзя было винить «ворчунов», виновато было армейское начальство, которое не знало или забыло, что командиров малых подразделений невозможно производить массово, подобно винтовкам, танкам или мячикам для гольфа.
Пришло время шоковой терапии.
Как и планировалось, я сразу же снял с должности некомпетентного офицера S-3 штаба и выкинул за борт сержант-майора батальона, заменив их на Бамстеда и Пресса. Нужно было сделать еще тысячу изменений, но я не хотел хоронить командиров рот и личный состав в первый же день нашей совместной работы. Если бы я приказал немедленно устранить все недостатки, то попросту перегрузил бы их, разорвав им все шаблоны. Никто не смог бы ничего сделать так, как надо. Поэтому к переходу от бессилия к настоящей солдатской службе я подошел так же, как к дрессировке щенка — всего несколько приемов за раз.
— С этого момента мы будем следовать плану, состоящему из двух правил, — сообщил я подчиненным командирам. — Я довожу до вас два новых правила, а вы воплощаете их в жизнь. Как только ваши подчиненные их выполнят и освоят, мы добавим еще два и будем делать это до тех пор, пока все не будет так, как должно быть. Сначала мы научимся ползать, затем ходить, и лишь потом бегать. Просто держитесь меня и слушайте, что я говорю — потому что с каждым днем мы будем бежать все быстрее и быстрее.
Люди смотрели на меня недоверчивым взглядом.
— Вот два изменения на сегодня, — продолжил я. — Отныне мы всегда носим с собой свое личное оружие, и оно должно быть безупречно чистым. Второе: мы постоянно носим свои стальные шлемы, чехлы должны быть перевернуты наизнанку, чтобы скрыть надписи и граффити, нарисованные на них.
В то время я еще этого не понял, но мне посчастливилось унаследовать одного прекрасного офицера, капитана Эмиля Роберта по прозвищу «Чам», отвечавшего за взаимодействие с артиллерией. «Чам» выглядел как кинозвезда, но, как я вскоре узнал, он также был умным, храбрым человеком и настоящим маэстро в организации огневой поддержки. Годы спустя он рассказывал мне, что приказ о граффити, который в то время прозвучал как полнейшая чушь, принес неожиданный бонус. «Парни писали на камуфляжных чехлах всякое дерьмо — типа “Мы не заслужившие благодарности, делающие ненужное ради неблагодарных под руководством неквалифицированных”. Хак приказал: “Выверните их наизнанку, на них нельзя ничего писать. Это признак унижения, неуважения к себе и плохой дисциплины”. Люди ответили: “Мы не можем этого сделать, потому что с изнанки они коричневые, а для маскировки в пышной зеленой Дельте нам нужны зеленые чехлы”, но в ответ командир сказал: “Мне плевать. Лучше быть коричневыми, чем носить все это написанное на них дерьмо”. И вот ребята вывернули их. И прежде, чем война закончилась, вражеские солдаты, которых мы брали в плен, рассказывали о крутых солдатах в коричневых касках, которые стали таким же отличительным признаком, как и сам внушаемый ими страх. “Чарли” всегда знали, когда мы были занозой в их задницах».
Еще одним светочем, трудягой, инициативным человеком, воплощавшим в реальность все идеи, был офицер S-4 батальона, лейтенант Роберт Джонсон, — идеальный снабженец.
— Джонсон, — сказал я ему, — это подразделение ходит голожопым. Я хочу, чтобы ты собрал парочку проныр и почистил Лонгбинь и Сайгон.
— Есть, сэр, — ответил Джонсон. — Что нужно сделать?
— Нужно получить обмундирование для джунглей, тропические ботинки и максимальное количество таблеток халазона, [7] столько, сколько сможешь достать, — ответил я.
— Таблетки халазона? — переспросил Джонсон. — Зачем так много?
— Мы будем проводить много времени в глухих местах, где пополнять запасы вертолетами будет слишком трудно и опасно. Придется пить то, что найдем, и жить на земле.
— Будет сделано, сэр!
Через несколько дней после того, как я встретил очень маленького солдата, который сказал мне, что его ноги убивают его, потому что он не может найти подходящие ботинки — все размеры были слишком велики, — у меня состоялся небольшой разговор с нашим добрым офицером-снабженцем.
«Хак впал в ярость, — вспоминает Джонсон. — Он снял стружку со всей командной вертикали, от командиров отделений до командиров роты, а потом взялся за меня, ясно дав понять, что мне лучше достать этому человеку пару ботинок, иначе со мной произойдут всякие ужасные вещи. В армии не выпускалась обувь небольших размеров, которая подошла бы этому невысокому парню. Мы перевернули всю страну верх дном и нашли пару женских ботинок, которые по размеру оказались в самый раз. Это преподало всем нам важный урок: Хак заботится о простых солдатах и ожидает, что так же чертовски хорошо заботиться о них будут его подчиненные командиры».
Пока я вел свой задушевный разговор с командирами рот, сержант Джерри Слейтер, сержант оперативного отделения штаба батальона, передал от меня в бригаду, полковнику Джерачи, просьбу о том, что нам срочно нужен взвод саперов для очистки минного поля, на котором Ларк расположил батальон. Джерачи поступил как старый воин, каким он, собственно, и был. В тот же день после полудня прилетел инженерно-саперный взвод и сразу же принялся за работу, обезвреживая все возможные мины и мины-ловушки в пределах нашего периметра и отгораживая слишком заминированные участки белой саперной лентой и табличками с надписью: «ОСТОРОЖНО! МИНЫ!»
Надеюсь, мы больше не будем терять внутри «Диззи» ни ног, ни рук.
Но все равно я беспокоился. В случае проникновения противника у нас было мало пространства для маневра контратакующих сил, поскольку мины все еще перекрывали бóльшую часть центра нашего расположения.
«Чам» Роберт сообщил мне, что 155-мм гаубицы бесполезны для ведения ближней обороны. Как он сказал: «В отличие от 105-мм пушек, они не предназначены для стрельбы прямой наводкой». К счастью, еще до того, как мы покинули Донгтам, Пресс немного пошарил в батальонных тылах, где обнаружил и прихватил несколько новых 81-мм минометов, уложенных в нераспечатанные укупорки, гораздо более приспособленных для ведения контрбатарейного огня. Их установили рядом с гаубицами, и «Чам» попросил своих артиллеристов обучить пехотинцев их применению. Вскоре Пресс доложил, что 81-мм минометы пристреляны по ближним подступам нашего периметра и «готовы к работе».
— Отлично, сержант-майор, — сказал я ему. — А теперь избавьтесь от этих походных бойскаутских вещей. — И указал на охладители для кока-колы и пива, раскладушки, портативные радиоприемники, палатки, ящики для хранения личных вещей и прочую хренотень — а особенно на белый переносной туалет.
— Соберите все это вместе и вынесите отсюда утром. Мы будем передвигаться на ногах. Если ребята не смогут его унести, то просто потеряйте его.
После этого я урезал все привилегии Ларка. Вся эта горячая еда, свежая вода, доставляемая грузовиками на передовые позиции, слабые требования и щадящие стандарты внезапно стали историей. «Чем больше пота на полигоне, тем меньше крови на поле боя» — таков был мой девиз. Вот почему мне было нужно, чтобы Боб Джонсон захапал все имеющиеся таблетки халазона.
Я знал, что большинство «ворчунов» в батальоне были призывниками — обычными парнями с гражданки, которые не хотели здесь находится и не могли дождаться момента, чтобы убраться отсюда. Это сильно отличалось от моего последнего опыта командования в этой стране в 1966 году — командования парашютно-десантным батальоном 101-й воздушно-десантной дивизии, состоявшим полностью из добровольцев. Бойцы 4/39-го привыкли думать за себя сами, и не собирались терпеть дерьмо от кого бы то ни было, включая меня. Для них служба в армии была опасной занозой в заднице, чем-то таким, что нужно было пережить, но никак не работой, которую нужно было выполнять, пока не заработаешь себе на золотые часы. В то же самое время, они представляли собой тот самый круг наших сограждан, которые выиграли все наши крупные войны. Если их правильно обучить, правильно мотивировать и правильно ими управлять, они будут сражаться не хуже моих десантников.
Еще одной существенной разницей по сравнению с моей первой боевой командировкой в 101-ю дивизию стало наличие «тигриных скаутов». Придаваемые в Дельте пехотным отделениям, «тигриные скауты» — по-вьетнамски Хой Тань — были бывшими солдатами Вьетконга, дезертировавшими из их рядов. Большинство из них работали в головных дозорах. Старожилы батальона рассказывали мне, что партизанский опыт и знание местности делали этих разведчиков бесценными. Они говорили, что разведчики были первоклассными солдатами, которые знали местность, умели общаться с местным населением и стóили дороже всех сокровищ мира.
Свое первое совещание с подчиненными командирами я закончил рядом распоряжений, которые их ошеломили.
— Сегодня проводим одно занятие, — сообщил я им. — Ночью мы сокращаем периметр базы, и я хочу, чтобы вы провели рекогносцировку своих новых позиций. Когда стемнеет, каждая рота отходит назад, оставляя на своих старых позициях половину своих сил, и к полуночи все новые окопы и стрелковые ячейки должны быть подготовлены и заняты. На старых позициях не должно остаться ничего, чем бы мог воспользоваться враг, особенно окопы, в которые может пролезть Вьетконг, если он захочет напасть. К полуночи все ваши люди должны быть полностью готовы к бою на новых огневых позициях. Соблюдать строжайшую свето- и звукомаскировку! Помните, что до наступления темноты не должно происходить ничего, кроме рекогносцировки. Необходимо всегда помнить, что враг сидит там, в кустах, и следит за каждым нашим шагом — и он всегда ищет слабое место, чтобы взять вас за вымя и закрыть шоу. В полночь доложить мне о занятии новых позиций. В полночь. Все ясно?
Командиры отправились инструктировать своих солдат.
Мои приказы обрушивались с неотвратимостью стального молота. Подготовка боевой позиции — это тяжелая, пóтная работа. Смена боевой позиции — еще более муторное дело, потому что приходится засыпать старую ячейку, прежде чем копать новую. Отстойная, невыносимая работа при любых обстоятельствах, но в дельте Меконга дела обстояли еще хуже из-за высокого уровня грунтовых вод. Копать приходится методом проб и ошибок. Некоторые ячейки получались, многие медленно заполнялись водой, и их приходилось засыпать и копать заново. «Ворчуны» думали: «Я тут уже всю жопу себе отбил, отрыл крайний окоп, наполнил мешки грунтом и сложил их вокруг траншей, установил сверху перекрытие, расчистил сектора огня, выставил сигнальные ракеты и “Клейморы” на передовых позициях, чтобы замедлить “Чарли”, если он сорвется в атаку. Все же было в порядке, так какого хрена этот новый мудак творит? Это дрючиво. Это просто гребаное армейское дрючиво!».
Они возненавидели меня до глубины души.
Мне нужно было заставить батальон понять, что новый командир пришел с метлой, и что с того момента, как Ларк забрался в вертолет и улетел, все старые порядки умерли и исчезли, однако помимо этого я еще подозревал, что из-за всех этих прибывающих и убывающих «Хьюи» «Чарли» может заинтересоваться, что происходит. И облегчать ему задачу, если вдруг он проявит любопытство, я не собирался.
Пока «ворчуны» окапывались, Бамстед щелкнул хлыстом и собрал вместе людей из разведывательного и оперативного отделений штаба. Их оба я передал под его контроль, чтобы обеспечить необходимое и зачастую критически важное взаимодействие. Слишком часто разведывательное отделение существовало в своем собственном маленьком мирке, и очень важная взаимосвязь между разведкой и оперативной работой терялась. Это подразделение не являлось исключением — штабная работа в обоих отделениях была такой же вялой, как и во всем остальном батальоне.
На первый взгляд, Бамстед напоминал Рэмбо из набора солдатиков «Джи-Ай Джо» — маленький худой парень весом около 130 фунтов, который очень серьезно относился к своей службе в армии. Он носил все игрушки «коммандос»: ружье со складывающимся прикладом, нож с костяной рукояткой на плечевом ремне, тропические ботинки с застежками-липучками, чтобы можно было их быстро расстегивать и застегивать, разгрузочный жилет, обремененный гранатами и подсумками для боеприпасов, которые он вешал на пояс. То, что нужно, если вы командир стрелкового отделения, но вряд ли такое снаряжение необходимо офицеру батальонного штаба.
Я не хотел выделяться на фоне парней на передовой, и еще до наступления темноты приказал Бамстеду нанести удар по палатке Ларка — цели, расположенной прямо в центре базы, ожидавшей своего уничтожения. Отныне командно-наблюдательный пункт 4/39-го батальона превратился в бункер, обложенным мешками с песком, и всему личному составу штаба, независимо от звания, было приказано вырыть вокруг него индивидуальные ячейки, в которых люди будут жить в свободное от несения службы время.
Мой приказ насчет КНП имел двоякую цель. При наличии защищенного командно-наблюдательного пункта, «Чарли» было бы гораздо труднее уничтожить батальонный штаб одним метким выстрелом, — чего он, как ни странно, еще не сделал. А если вьетконговцы обстреляют батальон или прорвутся через нашу внешнюю оборонительную позицию, у нас будет подготовленная внутренняя позиция из штабных дохляков, чтобы сдерживать врага, пока мы хорошо отбиваемся и вызываем огонь поддержки. Кроме того, штабные подадут положительный пример всем строевым солдатам. Мы будем жить точно так же, как и они. Мы будем спать на земле, как «Каменная стена» Джексон во время Гражданской войны. [8] Плюшевых ништяков больше не будет ни у кого.
Конечно, плюшевость — понятие относительное. Начиная от командного пункта взвода и дальше в тыл жизнь становилась все проще и безопаснее. Управление взвода и роты предлагало более щадящую службу по сравнению с тем, что приходилось выполнять парням из отделений на переднем крае. Чем дальше и дальше в тыл — батальон, бригада, дивизия, корпус, штаб Главного командования в Сайгоне — жизнь становилась в геометрической прогрессии более комфортной и в миллион раз менее опасной. Нет нужды говорить, что мой подход сердца и умы людей из штаба не завоевал, но палатка была убрана, и к ночи стрелковые ячейки были отрыты. Теперь нытикам действительно было о чем потрепаться.
Мне нравятся нытики. Всегда считал, что это полезно, когда солдаты стонут и охают. Да и спать при этом намного легче — когда наступают тяжелые времена, а солдаты молчат, следите за тем, чтобы к вам не подбросили осколочную гранату. [9]
Ровно в полночь, когда новый КНП вступил в строй, командиры рот доложились:
— Рота «А» к бою готова!
— Рота «B» к бою готова!
— Рота «C» к бою готова!
— Рота «D» к бою готова!
Все четыре роты окопались на своих новых боевых позициях на сокращенном периметре базы «Диззи» и были полностью готовы к бою: каждый человек на своей огневой позиции с оружием наготове, все радиостанции включены и настроены. Батальон затаился и приготовился воевать. Я был доволен. «Хорошо, — подумал я, — они все сделали правильно. И сделали это, не перестреляв друг друга. Или меня».
Мы с Прессом готовились пройтись по позициям, когда весь мир рухнул.
— Ложись!!!
Темноту разорвали звуки.
БАМ! БАМ! ВОООООУУУУУ…
Минометные мины. Снаряды безоткаток. Пулеметный огонь.
«Раздался выстрел из РПГ, — вспоминает «Чам» Роберт. — Потом разверзся ад. По всему периметру включились проблесковые огни — на совещании командиров у Хака во второй половине дня их только что утвердили в качестве стандартного порядка действий. Вьетконг наносил по нам сильные удары, но и мы были готовы. Ух ты! Я подумал: “Держись поближе к этому парню, и все будет в порядке”».
Я запрыгнул в окоп КНП. На мгновение меня охватил испуг от того, что я все напортачу, когда буду запускать сигнальные ракеты, чтобы осветить поле боя, вызывать ударные самолеты, чтобы ударить по «Чарли», и корректировать артиллерийский огонь. Или что я не вспомню, как организовать контратаку. Эти два года вдали от поля боя сделали меня таким же ржавым, как и те винтовки, которые я увидел тем утром. «Успокойся, засранец! — Нервничая, как ребенок, впервые севший за руль автомобиля, я сделал несколько глубоких вдохов. — Не облажайся, Хак».
Как и предсказывал «Чам Роберт», 155-мм гаубицы оказались так же бесполезны против этой атаки, как и пулемет без патронов.
— Легкая артиллерийская группа на твоей частоте, — сказал я ему. — Пусть 81-миллимитровки обработают район, откуда ведется огонь.
Новая секция 81-мм минометов выручала нас до прибытия ударных ганшипов. Проблесковые огни, которые я утвердил в тот день в качестве стандартного (типового) порядка действий, позволили обозначить передний край нашей обороны, и все, что находилось за нашим периметром, можно было по-честному обрабатывать.
Неву Бамстеду я сказал, чтобы он вызвал «Волшебного дракона», — самолет огневой поддержки AC-130 со своими пушками. Нужно было подсветить сцену.
— Бешеная минута [10] по периметру! — отдал я приказ.
В течение следующих шестидесяти секунд каждый ствол в подразделении палил по кустам, поджаривая задницу «Чарли».
Стали поступать донесения о местонахождении противника. Мы ошеломили его. Но нужно было помнить, что если ты используешь минометы или артиллерию, а затем добавляешь огонь ганшипов, то нужно быть очень осторожным, потому что самолеты могут войти в зону поражения снарядов. Хореографию огня нужно выстраивать с изяществом балета.
— Минометы, прекратить огонь!
— Вас понял!
— Добро, ганшипы, ваш выход!
— Вас понял!
Подолбив врага в течение двадцати минут, я отдал приказ прекратить огонь, и ночь стала тихой. Я потребовал доложить обстановку. Когда радиопереговоры прекратились, мы узнали, что поскольку Вьетконг наносил удары по нашим старым позициям, потерь среди наших товарищей не было.
Примерно через час я дал батальону отбой и освободил половину людей — один человек спит на дне своей ячейки, а его напарник сидит на краю окопа или стоит в нем, вглядываясь в темноту. Из одного из окопов, образующих внутренний периметр КНП, до меня донесся шепот:
— Суровый сукин сын, но он знает, что делает.
Я снова был в игре.
С первыми лучами Солнца я вышел наружу, чтобы посмотреть на того, чей голос слышал в темноте.
— Это ты тот парень, который сказал, что я суровый сукин сын?
Солдат не дрогнул.
— Да, сэр, это я.
— Тогда ты первый засранец, которого я встретил в этом подразделении, который знает, о чем говорит. Как тебя зовут?
— Лейтенант Лоуренс Талер, сэр.
По акценту я понял, что он нью-йоркец.
— Талер, вот как?
Повернувшись, чтобы уйти, я сделал мысленную заметку проверить его. В подразделении определенно были свои самородки. Мне просто нужно было их найти.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Легкий многоцелевой вертолет UH-1 Huey («Ирокез»), один из символов Вьетнамской войны.
[2] Офицер S-1 штаба подразделения, начальник отделения личного состава штаба.
[3] Орден «Легион Почета» (англ. Legion of Merit) — военная награда США, вручаемая военнослужащим американской армии, а также военнослужащим дружественных государств за исключительные и выдающиеся заслуги и достижения по службе в чрезвычайной обстановке.
[4] «Серебряная звезда» (англ. Silver Star) — персональная военная награда в США, основанием для награждения которой служат мужество и отвага, проявленные в бою. При повторных награждениях знак награды не вручается, а сам факт награждения обозначается в сухопутных войсках США дополнительными знаками в виде дубовых листьев.
[5] Англ. сл. Bronx cheer. Презрительный свист, насмешка, оскорбительное замечание в любой форме.
[6] Англ. Skiper. Командир роты или патруля во Вьетнаме.
[7] Халазон (пантоцид) — дезинфицирующее средство, используется для обеззараживания воды в полевых условиях.
[8] Томас Джонатан Джексон по прозвищу «Каменная стена» (англ. Thomas Jonathan «Stonewall» Jackson, 1824-1863 гг.) — генерал Конфедеративных Штатов Америки в годы Гражданской войны, один из самых знаменитых американских генералов в истории и один из наиболее талантливых военачальников армии южан, пользовавшийся огромной популярностью среди своих солдат.
[9] Автор намекает на такое явление, как фрэггинг (англ. Fragging) — убийство подчиненными своего командира во время боя. Чаще всего осуществлялось гранатой (fragmentation grenade), откуда и пошел сам термин. Обычно такие эпизоды фиксировались как несчастные случаи или же списывались на действия партизан. За время войны во Вьетнаме было зафиксировано порядка 700 таких случаев, но в реальности их было гораздо больше.
[10] Беглый огонь в быстром темпе из всего стрелкового вооружения подразделения с целью подавления противника. Обычно проводится перед нанесением по нему артиллерийского или авиационного удара, а также перед контратакой.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 15 май 2023, 22:37 
Модератор
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 02 ноя 2012, 07:50
Сообщений: 4642
Команда: A-344
Цитата:
Но к тому времени я уже был готов выйти и пройтись со своими войсками, но перед тем, как отправиться в путь, сделал крайнюю остановку, чтобы увидеть нового командира 1-й бригады. Полковник Джон П. Джерачи был рейнджером, десантником, спецназовцем и звероподобным бойцом, напоминавшим гризли. Его радиопозывной был «Маль Омбре», что в вольном переводе с испанского означало «злобный ублюдок».


Сержант почти два часа пролежал рядом с раненым санитаром на лесной опушке. Он снова и снова вызывал медэвак, но тот никак не прилетал. В конце концов появился вертолёт из другой части, лёгкая разведывательная машина, и он смог связаться с ним по рации. Пилот сообщил, что сержанту придётся дожидаться своего собственного вертолёта, а он сам садиться не собирается, на что сержант ответил, что если он не сядет, чтобы их забрать, он возьмёт винтовку, и таким образом всё равно посадит вертолёт. После этого их вывезли, но без последствий не обошлось.
Позывной командира был Mal Hombre ("Негодяй"), и в тот же день он связался с сержантом из точки с позывным "Зверское меню".
На фоне треска помех прозвучало: "Чёрт возьми, сержант! Я думал, что ты профессионал".
"Я ждал, сколько мог, сэр. Ещё немного, и он бы умер".
"В моей части сор из избы не выносят. Ясно тебе, сержант?"
"Господин полковник, с каких это пор раненый боец стал сором?"
"Вольно, сержант", - сказал Mal Hombre, и связь оборвалась.

_________________
XA2


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 15 май 2023, 22:56 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Deus Vult писал(а):
Цитата:
Но к тому времени я уже был готов выйти и пройтись со своими войсками, но перед тем, как отправиться в путь, сделал крайнюю остановку, чтобы увидеть нового командира 1-й бригады. Полковник Джон П. Джерачи был рейнджером, десантником, спецназовцем и звероподобным бойцом, напоминавшим гризли. Его радиопозывной был «Маль Омбре», что в вольном переводе с испанского означало «злобный ублюдок».


Сержант почти два часа пролежал рядом с раненым санитаром на лесной опушке. Он снова и снова вызывал медэвак, но тот никак не прилетал. В конце концов появился вертолёт из другой части, лёгкая разведывательная машина, и он смог связаться с ним по рации. Пилот сообщил, что сержанту придётся дожидаться своего собственного вертолёта, а он сам садиться не собирается, на что сержант ответил, что если он не сядет, чтобы их забрать, он возьмёт винтовку, и таким образом всё равно посадит вертолёт. После этого их вывезли, но без последствий не обошлось.
Позывной командира был Mal Hombre ("Негодяй"), и в тот же день он связался с сержантом из точки с позывным "Зверское меню".
На фоне треска помех прозвучало: "Чёрт возьми, сержант! Я думал, что ты профессионал".
"Я ждал, сколько мог, сэр. Ещё немного, и он бы умер".
"В моей части сор из избы не выносят. Ясно тебе, сержант?"
"Господин полковник, с каких это пор раненый боец стал сором?"
"Вольно, сержант", - сказал Mal Hombre, и связь оборвалась.


Да! Позывной "Негодяй" (плохой человек дословно) звучит лучше... Да и стыковаться будет с "Репортажами..." (как я мог забыть о них)...


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 16 май 2023, 10:17 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо большое.
"Ноющий матрос - счастливый матрос". (С) Р. Марсинко. :)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 25 май 2023, 15:51 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
База огневой поддержки «Диззи»
Провинция Диньтыонг
4 февраля 1969 г.


После нашей первой небольшой схватки с противником я понял, что должен убедить всех в батальоне, что вьетконговцы ничуть не десяти футов ростом, и что мы можем побеждать их в любое время и в любом месте.
Задача заключалась в том, чтобы найти способ мотивировать людей. Даже самый тупой солдат во Вьетнаме знал, что мы ведем войну с моральным оправданием, давно ушедшим в самоволку. Средний возраст солдат был чуть меньше двадцати лет, они были настолько молоды, что жаловались, что им выдают слишком много пива и недостаточно газировки.
Для всех этих людей «свет в конце тоннеля» Уильяма Уэстморленда являлся вьетконговским экспрессом, на полных парах идущим прямо на них. По словам командира пехотного отделения Джима Робертсона: «Старослужащие ребята в нашем подразделении, и даже некоторые старшие сержанты говорили нам, что войну выиграть невозможно, потому что наше правительство сковывает нас нелепыми правилами ведения боя. И все это оставляло нам одну простую задачу: на протяжении года выжить и вернуться домой. Мы никогда не прятались от войны — как это ежедневно делали наши коллеги из Южновьетнамской армии, — но мы и не стремились к ней. По нашему мнению, не было никакого смысла умирать за дело, которое было не столько потерянным, сколько загадочным».
Когда Пресс обошел периметр, уже рассвело.
— Сэр, некоторые солдаты говорят, что вы классный мужик, — доложил он. — Они рассказывают о том, как вы вернули их обратно к жизни.
Пусть этой ночью мне и удалось обратил в свою веру несколько человек, но я точно знал, что до того, чтобы убедить солдат, что они могут бить «Чарли» сильнее, чем он бьет их, еще очень далеко.
В течение следующих четырех недель я поговорил с каждым бойцом в батальоне. Я рассказал всем солдатам, всем сержантам, всем лейтенантам и капитанам в каждом взводе и роте, чего от них ждут и почему они должны быть лучшими.
Когда я разговаривал с людьми, то обещал им, что буду заботиться об их задницах и буду рядом с ними, когда станет жарко. Я хотел вбить им в голову, что, стырив пару идей у своего противника, мы перенесем войну к «Чарли», а не будем ждать, пока он нанесет свой удар.
Если бы войска поверили мне, это принесло бы огромную пользу: у них было бы больше шансов вернуться домой. Командир отделения роты «С» Джерри Салливан записал мои комментарии, сделанные его подразделению 4-го февраля: «Мы собираемся надрать задницу “Чарли”, устроить им войну, перерезать их линии снабжения и уничтожить их прямо на заднем дворе. Мы подловим их ночью и расправимся с ними днем, когда они будет спать».
Конечно, это было легче сказать, чем сделать. Провинция Диньтыонг была одной из наименее умиротворенных провинций Вьетнама, — плохое место для ведения боевых действий. Ситуация усугублялась его близостью к Камбодже, что позволяло ВК вести снабжение из безопасных убежищ в нейтральной стране. Когда обстановка накалялась, они могли проскользнуть через границу и упорхнуть от своих преследователей.
Оплот Вьетконга в этих местах, базовый район №470, занимал западную часть Диньтыонга, простираясь до граничащих с ней провинций Кьентыонг и Кьенфонг. Площадь этого уродливого участка земли составляла почти 450 квадратных километров. Здесь находились обширнейшая инфраструктура ВК, оборонительные позиции и другие объекты: базовые лагеря для подготовки и снабжения, а также плацдарм для проведения боевых операций. После того, как в 1968 году 9-я дивизия прощупала этот район, в официальном отчете о боевых действиях дивизии очень обтекаемо говорилось, что операции «увенчались лишь ограниченным успехом». Мои собственные источники сообщили мне другое: «Нас разгромили». Одна мысль о базовом районе №470 вызывала у меня внутри грызущее чувство, и я скромно надеялся, что у 4/39-го батальона будет немного времени, чтобы наверстать упущенное, прежде чем нам придется там поохотиться.

*****

Вьетконговцы в дельте Меконга были одним из самых грозных сухопутных противников, с которыми когда-либо сталкивалась Армия США. В подавляющем большинстве это были местные жители, как женщины, так и мужчины, хотя после крайне тяжелых потерь во время Тетского наступления 1968-го года на помощь своим южным союзникам пришли регулярные северо-вьетнамские войска (НВА).
Большинство солдат ВК впервые попробовало войну на вкус. Их старшие братья, отцы, дяди, деды и прадеды сражались с французами, японцами, потом опять с французами, войсками Сайгона и теперь с американцами. А за тысячу лет до этих боев они сражались с китайцами, камбоджийцами, тайцами и всеми остальными, кто пытался захватить их богатые земли и превратить их в рабов.
Подобно древним спартанским воинам, Вьетконг выращивал своих бойцов. Маленькие дети начинали помогать своим старшим братьям и сестрам — такая себе программа военной подготовки ВК без отрыва от текущих занятий. Юноши и девушки росли, шпионя за врагом, перенося припасы, работая в садах, выращивая еду, устанавливая мины-ловушки, ухаживая за ранеными и хороня мертвых. К тому времени, когда они становились подростками, достаточно большими, чтобы держать на плече винтовку и целиться из нее, их начинали обучать основным навыкам партизанской войны. В этот момент они вступали в местный партизанский отряд, защищавший их родную деревню, и оказывали помощь любым подразделениям основных сил Вьетконга в районе их действий. Когда этим опытным подразделениям требовалась замена, молодые люди из своих деревенских отрядов партизан уходили туда добровольцами. Хотя некоторых в ряды повстанцев затаскивали насильно, к тому, что они считали своей собственной войной за независимость, большинство присоединялось добровольно.
Поскольку конечной целью было привлечение людей на свою сторону, вьетконговцы не гнушались снайперской стрельбой из деревни, надеясь, что американское подразделение откроет ответный огонь и нанесет потери мирному населению: «Смотрите, этот янки, он убил вашу дочь, вашего сына!» Если другие формы убеждения не срабатывали, Вьетконг использовал против собственного народа террор. Так или иначе, вопреки всем отчетам Пентагона и Главного командования американских войск во Вьетнаме, посвященным умиротворению, все люди, воевавшие в Дельте, с которыми я разговаривал, считали, что Вьетконг, вольно или невольно, удерживал людей в своем лагере.
Я полагал, что нашей самой большой проблемой являются основные силы Вьетконга. Однако в общинах и деревнях смертельную угрозу могли также представлять местные партизаны, вооруженные любым оружием, которое они могли раздобыть. Поскольку его поставщиком чаще всего оказывалась Армия Республики Вьетнам (АРВН), наш союзник в борьбе с ВК, большинство деревенских партизан было вооружено комбинацией старого французского и американского оружия. Они торили путь для подразделений основных повстанческих сил, проводили вместе с ними операции, строили бункеры, вели разведку, устанавливали мины, были проводниками и наблюдателями за тропами. Все они были профессионалами, — и смертельно опасными.
Батальоны основных сил ВК имели на вооружении автоматы АК, пулеметы (РПД), гранатометы (РПГ), безоткатные орудия и минометы — то же самое оружие, что и регулярные части НВА, а качество и надежность их оружия советского производства намного превосходило тот американский хлам, которым мы имели несчастье быть вооружены.
Однако из-за нашей превосходящей огневой мощи, отличных возможностей по наблюдению с воздуха и мобильности, которую обеспечивали нам наши вертолеты, Вьетконг действовал в основном ночью. Основным тактическим приемом повстанцев была молниеносная ночная пехотная атака американских подразделений при поддержке огня из РПГ и минометов. К рассвету они старались хорошо окопаться, укрывшись где-нибудь в глубине базового района №470.
У них была великолепная разведка. Они не только держали под постоянным наблюдением американские базовые лагеря, у них были агенты, служившие в качестве поваров, горничных и домашней прислуги, проникавшие во все места — от баз огневой поддержки, где начальство было достаточно бестолково, чтобы запустить их, до посольства США в Сайгоне, где шпионом оказался один из водителей посла.
Шпионы Вьетконга пронизывали АРВН сверху донизу. А поскольку операции в Дельте должны были согласовываться с южновьетнамцами, чтобы не столкнуться с подразделениями АРВН или местного ополчения, действующими в том же районе ответственности, вьетконговцы узнавали о большинстве планов американских войск раньше, чем американские командиры взводов и рот, которые их выполняли. Как только поступал запрос, шпион ВК сообщал об этом своему куратору, который передавал информацию местному командиру Вьетконга.
Помимо наблюдения за базами огневой поддержки и изучения режима их работы — когда выходили патрули и начинались операции — вьетконговцы садились на хвост американскому или южновьетнамскому подразделению в джунглях, чтобы сообщать о его местоположении, сильных и слабых качествах.
Характерной чертой Вьетконга было детальное планирование, однако строгое следование плану также являлось их ахиллесовой пятой — повстанцы почти всегда придерживались первоначального замысла, даже когда все превращалось в дерьмо.
Очевидно, что их можно было побеждать, но только тем подразделением, которое не недооценивало их, действовало быстро и гибко, и работало сообща.
Четвертый батальон 39-го полка для этого не годился. Пока не годился.
Одним из моих первых приказов всем командирам рот предписывалось прочитать «Маленькую красную книгу» Мао Цзэ-Дуна и выучить наизусть «Вьетнамский букварь», который я написал для сухопутных войск вместе с историком Сэмюэлем «Слэмом» Маршаллом в 1967 году, после того как мы с ним провели пять месяцев в стране, опрашивая солдат, только что вышедшими из боя. Этот букварь — руководство о том, как лучше бороться с «Чарли» — был моей первой серьезной попыткой побороться с характерной для армии болезнью, носившей название «Не могу припомнить то дерьмо». Я знал, что содержащаяся в нем информация, полученная от бывалых и обстрелянных «ворчунов», будет бесценна для тех, кто сейчас находится на линии огня.
Я также заставил всех своих подчиненных командиров прочитать брошюру с наставлениями и советами по ведению боя, взятыми из написанных мною статей, и собранных воедино под названием «Руководство командиров батальонного звена по ведению боя». Мне нужно было, чтобы они вбили себе в голову, как сражаются и думают «Чарли» и как сражаюсь и думаю я. Я хотел создать наступательную команду; хотел навязать Вьетконгу свою волю, заставить его реагировать на нас и наши действия, а не распоряжаться самому, как он делал по всему Вьетнаму. Я подчеркивал, как мы сможем найти его, будучи крутыми и проворными, используя скрытность и смекалку, и как мы сможем обратить его собственную тактику против него самого. Затем мы пустим в ход нашу «большую дубину» — истребители-бомбардировщики, боевые вертолеты, артиллерию — и полетим на усиление, чтобы окружить его и надрать его жалкую задницу всем, что у нас есть в наличии.
После того, как была запущена первая часть моей кампании по восстановлению боеспособности — восстановление дисциплины и соблюдения основных боевых требований — я обратил свой взор на мотивацию. Когда в 1966 году 4/39-й батальон был направлен во Вьетнам, это подразделение, по словам тогдашнего командира роты «А» Майка Марка, который позже вышел в отставку в звании полковника, являлось «лучшим пехотным батальоном в дивизии». Таким образом, у 4/39-го были славные традиции, но нам предстояло добавить еще одну главу.
Для начала я вернул отдание воинской чести — символ воинской дисциплины, утонувший в грязи рисовых полей. Затем я добавил в него изюминку. Когда солдат отдавал честь, я требовал, чтобы он громко произносил: «Крутой Рекондо, сэр!» — на что офицер должен был отвечать: «Никакой, сука, пощады!»
Воинское приветствие, не считая дисциплины, также укрепляло гордость за свое подразделение. Название «Рекондо», сокращение от словосочетания «солдат разведывательного подразделения», [1] произошло от суровой боевой подготовки, которая практиковалась в 101-й воздушно-десантной дивизии в Форт-Кэмпбелле, подготовки по образцу британских коммандос и американских курсов рейнджеров. Хэнк Эмерсон назвал 1-ю бригаду «бригадой Рекондо», чтобы придать части элитарность, подобную воздушно-десантному подразделению. Подхватив его идею, я назвал 4/39-й батальон «Крутым Рекондо».
Боб Пресс озадачил в Сайгоне механическую мастерскую, чтобы там сделали маленькие черные металлические «рекондовские» булавки в виде наконечников стрел, которые бойцы быстро начали носить. Мы нарисовали эмблему «Рекондо» на боковых сторонах наших защитных шлемов и на всех наших машинах чуть ниже лобового стекла, вместе с большой белой надписью: «Крутые». Эти же знаки отличия мы нанесли на вымпелы рот и батальона на базах огневой поддержки и в нашем тыловом районе в Донгтаме. Мы также напечатали и раздали военнослужащим канцелярские принадлежности с тиснением «Крутой Рекондо», а на всю исходящую корреспонденцию ставили штамп с таким же логотипом. Все, буквально все, было призвано говорить: мы другие, мы не просто обычная пехота, мы лучшие. Врубитесь в это: «Крутой Рекондо».
Мы внедряли в сознание солдат, что в пехотном бою небольшое подразделение — отделение, взвод и рота — является главным инструментом и источником вдохновения. Мы подчеркивали гордость за себя, гордость за подразделение и исключительную важность никогда не подводить товарища. Обозначения пехотных рот были изменены с обычных «Альфа», «Браво», «Чарли» и «Дельта» на «Алерт», «Бэттл», «Клеймор» и «Даггер», [2] которые считались какой-то бестолковщиной, пока солдаты не прониклись этим и не решили, что это очень круто.
Также крутые солдаты больше не выглядели как чмошники. Они брились каждый день, носили надлежащим образом свое снаряжение и во время операций всегда были в камуфляже. А командиры добивались этого, подавая личный пример и будучи жесткими, но справедливыми.
Поначалу все это воспринималось как «полнейшая хуйня», и меня считали, если процитировать Дока Холли: «Самым настоящим солдафоном, посланным из ада, чтобы подпалить их шкуры огнем и серой». Как написал Джим Робертсон из роты «Клеймор» в февральском письме своим родителям: «Наш новый полковник — псих. Потребуется неделя, чтобы рассказать вам обо всех его безумных поступках, поэтому я буду краток. В линейных ротах предлагают 1600 долларов за его труп. Он долго не протянет. Его убьют. Он бешеный, просто сумасшедший».
«Хака никто не любил, — вспоминает Том Эйкен из роты «Алерт». — Помню, как ребята из роты “B” говорили: “Мы убьем этого гада, надо назначить за него награду”. И сейчас я выложу вам всю правду, какую только когда-либо говорил в своей жизни, — я тогда повернулся, посмотрел на одного из них и произнес: “Я первый дам двадцатку”».
Но каждый раз, отдавая честь, они подсознательно делали сами себе небольшую рекламу, вкладывали себе в мозги мысль о том, что они «Крутые», и я знал, что через некоторое время они сами начнут верить, что они — самая злобная братва во Вьетнаме.
Люди из батальона, которому вскоре предстояло стать «Крутыми», еще ничего не видели. Невзирая на угрозы, я продолжал ежедневно, в старом добром армейском стиле, дрючить их, и все больше закручивал гайки в плане дисциплины и соблюдения уставных требований. Из всех многочисленных качеств, необходимых для выживания и победы на поле боя, дисциплина стоит на первом месте. Без абсолютной, железной дисциплины вы проиграете. А у этих парней ее практически не было.
Мой план преобразований был прост. Мы сосредоточимся на азах солдатской службы и последуем примеру великого лидера Винса Ломбарди, говорившего: «Забудьте о хитровыебанных приемах и причудливой работе ног, просто работайте над блоками и захватами». [3] Если речь заходила о навыках, приобретенных военнослужащими в ходе начальной и углубленной пехотной подготовки, то мы должны были начинать с нуля, с одиночного солдата, затем отделения, а потом взвода.
Начал я с того, что всем офицерам батальона сказал: «Если вы позаботитесь о своих солдатах, они позаботятся о вас». По словам энергичного лейтенанта, одной из боевых рот Карла Олсона, прибывшего из Школы кандидатов в офицеры: «Правила были просты: проверь оружие, проверь ноги, покажи, что тебе не все равно, и дай понять солдатам, что если мы попадем в дерьмо, помощь непременно придет».
Я использовал каждую секунду каждого дня для тренировок и насаждения дисциплины, начиная с самого элементарного — убедиться, что каждый человек носит свой стальной шлем и постоянно имеет при себе оружие. Мы тренировались на базе огневой поддержки, тренировались в способах патрулирования и устройства засад, тренировались в прочесывании джунглей, тренировались в поисках «Чарли». Всем командирам подразделений я неустанно подчеркивал, что все упражнения должны выполняться снова и снова до полного автоматизма. Я хотел, чтобы эти солдаты даже во сне могли занять огневую позицию или предпринять контрзасадный маневр.
В ближнем бою нет времени на раздумья. Научитесь делать это правильно на тренировках, и вы будете делать это правильно, когда вокруг вас будут летать пули. Солдат должен реагировать, как боксер. Основная пехотная подготовка в Штатах была легкой прогулкой по сравнению с тем, через что нам предстояло пройти сейчас.
В первые дни пехотные роты проводили боевые операции вместе с тяжелыми тренировками за пределами «Колеса вагона» — патрулирование и засады на водных путях и тропах. Когда у них это стало получаться, мы провели «Орлиные полеты» —десантно-штурмовые рейды с вертолетов на цели Вьетконга. Я специально заставлял солдат батальона потеть, выдерживать суровые условия и терпеть сильную боль.
Эти действия против реального противника, который отстреливался, начинались рано утром и заканчивались с заходом Солнца. Целый день мы с Прессом находились повсюду, наблюдая, критикуя и устраивая всбучку своим подчиненным. Все ошибки исправлялись на месте; мы били по рукам и разрывали людам жопы, пока они не начинали делать все правильно. Бойцы ворчали и стонали, но совместные жертвы и страдания вселяли в них гордость за то, что они, как описывает это лейтенант Талер, выдержали «все, что этот сумасшедший ублюдок мог для нас придумать».
С наступлением ночи подразделения возвращались на базу и занимались основами ведения обороны. Они улучшали свои огневые позиции, чистили оружие, устанавливали мины «Клеймор», назначали сектора ведения огня. Мы часто объявляли тревогу, и командиры ходили вдоль линии, проверяя своих солдат.
Горячая еда, столь обычная при Ларке, стала теперь размытым воспоминанием о тех ненапряженных днях. Суть моей заботы о солдатах заключалась не в том, чтобы кормить их с ложечки, а в том, чтобы сделать их твердыми, как кованая сталь, смертоносными в их ремесле «убей сам или будь убит». Питание пищевыми рационами, когда все знали, что горячую пищу можно легко доставить по воздуху, говорило об этом лучше, чем десять теоретических лекций: то, что было, осталось в прошлом; будьте начеку и оставайтесь в живых.
Вы не можете заставить подразделение гордиться, просто восхваляя его, и вы не можете заставить солдата гордиться, рассказывая ему, какой он крутой или хороший. Это все поверхностные вещи, «Нет боли — нет достижений». Они должны были это заслужить.
Совершенство стало стандартным требованием, и не только для солдат. Весь вспомогательный личный состав батальона — повара, писари, снабженцы, водители — должны были быть в первую очередь солдатами. Начальнику штаба Мергнеру я сказал, чтобы он привел в порядок людей, обеспечивающих работу тыла, убедился, что они умеют пользоваться своим оружием, проверил их подготовку по другим основополагающим вопросам пехотной подготовки. Всяким тыловым разгильдяям, которые не изменят своим расхлябанным повадкам, эти навыки пригодятся. И очень быстро. Как только я на чем-то их поймаю, они окажутся в пехотном взводе.
Что касается планокуров, околачивавшихся в тылу, то я обрушился на них железной рукой, и они никогда не знали, что их так поразило. Достать во Вьетнаме травку и более тяжелую дрянь было легче легкого. В джунглях марихуана росла естественным образом. «Мы поливали ее пулеметным огнем и поджигали ее, чтобы уничтожить», — вспоминает Престон Ланкастер, рядовой 2-го взвода роты «Клеймор». Любой, кого я заставал за употреблением наркотиков, тут же брался за задницу и в тот же день убирался из подразделения, хотя эта проблема никогда не была настолько серьезной, насколько ее выставил Голливуд, когда наконец-то занялся темой Вьетнама. Хуже всего дело обстояло в городах и тыловых районах. В полевых условиях же все было иначе. Во-первых, сладковатый запах травы можно было уловить за милю, так что, покурив, можно было запросто подставиться под прицел снайпера. «Я никогда не видел, чтобы кто-то из ребят покуривал в джунглях, — рассказывает Ланкастер. — Мы просто не хотели, чтобы кто-то употреблял эту гадость рядом с нами».
Некоторые, несомненно, так и делали, но большинство ворчунов знали, что если у тебя кружится голова, то велики шансы, что ты потеряешь осторожность. В стране индейцев, накурившись, можно было очень быстро погибнуть.
Несмотря на плотный график, я обязательно разговаривал с каждым пополнением, приветствовал их в батальоне «Крутых», прежде чем они отправлялись в свои подразделения. По вечерам, когда я поздно возвращался с операций, сержант-майор Пресс собирал новичков и они ждали меня. Каждому новому человеку я подчеркивал, насколько он важен, насколько важно следовать основным принципам профессии пехотинца. С рвением евангелистов все командиры «Крутых» вдалбливали новичкам, что, вступая в ряды батальона, они присоединяются к особому братству.
Для этих командиров я составил простой и понятный кодекс поведения:
Сражайся умно. Никогда не спеши.
Будь впереди.
Подавай пример.
Заботься о солдатах до того, как позаботиться о себе. Поддерживай хорошую связь.
Следуй тому, что изложено во «Вьетнамском букваре» и «Руководстве командиров батальонного звена по ведению боя».
Солдаты продолжали пакостить, но все изменилось, когда они увидели, что на самом деле это жёсткость из лучших побуждений. Однажды Мергнер увидел солдата в тропических ботинках со стертыми носками и тут же отдал ему свою пару, которая оказалась подходящего размера. Эта история распространилась как лесной пожар — кому-то, наконец-то, стало не все равно. Вскоре после этого начштаба высадился на вертолете управления, чтобы забрать солдата, подорвавшегося на мине. Когда медики погрузили раненого в вертолет, он посмотрел на офицера, усмехнулся, отдал честь и сказал: «Крутой Рекондо, сэр!»
Началось новое, «боевое» отношение к делу. Однажды отделение рядового первого класса Фамуса Ховарда вступило в перестрелку и убило нескольких вьетконговцев. Когда Ховард осматривал их бункер в поисках документов и оружия, один из «мертвых» повстанцев подтянулся и схватил его за шею. Солдат отпрыгнул назад, вытащив врага из бункера, сделал сильный кросс справа и вырубил его. «Я мог бы легко его застрелить, — вспоминает Ховард. — Но капитан сказал нам, что живой пленный стоит сотни мертвых солдат».
Некоторые дни были лучше других. Утренние и вечерние учебные тревоги были хорошим временем, чтобы пройтись по периметру, поговорить с солдатами, посмотреть на их успехи и померить их пульс. В секторе роты «Клеймор» я заметил знакомое лицо: сержанта Джерри Фрейзера, который служил в моем батальоне в Штатах.
Фрейзер идеально отдал мне честь, чуть не лишив меня слуха громким: «Крутой Рекондо, сэр!» — но прежде чем я успел ответить, он начал излагать принципы лидерства.
— Погодите, погодите сержант. О чем это вы?
Этот прекрасный мобилизованный сержант стал по стойке смирно.
— Полковник, в прошлый раз, когда мы встречались в Форт-Льюисе, вы поймали другого сержанта и меня на несанкционированном перекуре. Вы еще отчитали нас за то, что мы не находимся со своими солдатами, и сказали: “В следующий раз, когда мы увидимся, я хочу, чтобы вы доложили мне принципы лидерства, которые вы запомнили”. С тех пор я вижу вас впервые. Хотите, чтобы я продолжил, сэр?
— Нет. Рад вас видеть, сержант Фрейзер. Вы один из немногих парней, которых я встретил в этом лагере, и у которых все в порядке. Если мы все будем продолжать гонять своих солдат, это подразделение выкарабкается. Ты уже проходил этот путь с батальоном «Будь начеку, оставайся живым» — ты знаешь, как это делается.
— Будет сделано, сэр, — ответил Фрейзер.
Я никогда не узнаю, был ли он счастлив снова оказаться со мной — другие, конечно, такого счастья не испытывали, — но я точно был рад его видеть и хотел бы иметь еще пятьдесят таких же сержантов, как он.
Многие ветераны боевых действий думают, что они все знают, и начинают идти легким путем. Они забывают об основах и пренебрегают мелочами, которые помогают им выжить, потому что становятся самоуверенными или начинают думать, что так будет лучше для морального духа их людей. Они разводят костер в сумерках, курят по ночам, ходят по тропам, не носят с собой оружие, сачкуют с охранением, не берегут гранаты и оружие, пользуются средствами от комаров во время засады или патрулирования, не высылают фланговое охранение во время операций. Легкие пути, которые убивают.
По моему опыту, если вы можете обеспечить ротацию пехоты в течение первых нескольких месяцев в боевых условиях, ее шансы на выживание резко возрастают. За четыре года личный состав 4/39-го батальона сменился, наверное, тридцать или сорок раз. Мне нужно было выиграть время для их боевой службы.
«Легко понять, почему отсутствовала институциональная память, почему моральный дух был так низок и почему войска были разочарованы, — вспоминает лейтенант Талер. — Лишь немногие офицеры знали, что они делают. Высшее руководство вело другую войну, а большинство из нас, младших офицеров, готовили к взятию Нормандии, а не к борьбе с повстанцами. Ворчуны знали, что происходит, но мало кто из офицеров прислушивался к ним. “Что они могут знать? Они всего лишь рядовые” — таким было преобладающее мнение. Месяц за месяцем совершались одни и те же ошибки — и в итоге все ошибки забывались».
В подразделение вливались отдельные военнослужащие, прибывшие на замену. Для начальства в Донгтаме, которое смотрело на диаграммы, отражающие численность личного состава, батальон выглядел довольно укомплектованным. Но графики не отражали реальной истории разрозненной группы людей, не обладавших ни требуемыми навыками, ни сплоченностью, ни моральным духом, ни командной работой; половина тех, кто числился на службе, были больны, хромы, ленивы или откомандированы на какую-то другую работу.
Точно так же, как во Вьетнаме заменяли по отдельности солдат, точно так же, в безумной военной версии музыкального оркестра, меняли и офицеров. Если солдату везло прожить 365 дней в пехотном взводе, то у него могло быть от шести до десяти разных командиров взводов, от четырех до шести командиров рот и от двух до трех командиров батальонов и бригад. На уровне выше взвода имена бóльшей части офицеров для большинства «ворчунов» оставались загадкой.
Когда я оглядываюсь назад, то удивляюсь тому, как в 1969 году во Вьетнаме солдаты не разнесли к чертям собачьим свое высшее руководство. Слишком многие из старших начальников просто не служили им и, по сути, относились к ним как к не особо важным и ненужным людям. Для этих жалких людишек Вьетнам обычно означал жизненно важную отметку в личном деле и полный сундук значков «Народного героя», которых они не заслужили.
Поэтому неудивительно, что солдаты 4/39-го батальона не доверяли своим офицерам. И если они ко мне отнеслись с подозрением, когда я только принял командование, то теперь у них на меня вырос просто королевский зуб. Они воспринимали меня как очередную «птицу», задача которой — вывалить на них побольше дерьма и поскорее улететь.
Точку зрения солдат подытожил командир пехотного отделения Джим Робертсон: «Если бы мы знали, что генерал Юэлл называет нас “батальоном ссыкунов”, наша ярость не имела бы пределов. К тому времени, когда к нам ворвался Хак, у всех нас были глубокие сомнения в правдивости такого понятия как “высший офицер”. Дома нас учили: “Не доверяй никому старше тридцати”. На передовой правило гласило: “Не доверяй никому выше E-5 по званию”, а это означало простого сержанта».
Казалось, что задача батальона менялась по случайной прихоти каждого проходящего мимо начальства. «За шесть месяцев, которые я провел на передовой, мы были мобильными речными штурмовыми отрядами, специалистами по засадам в джунглях, охраной Донгтама, вертолетными десантами и, наконец, “Крутыми Рекондо”. “Вышестоящие”, как мы называли командование дивизии, отправляли нас в джунгли на самые безумные операции, которые только можно себе представить, — говорит Робертсон. — Мы делали все, начиная с масштабных прочесываний силами батальона и заканчивая взводными блок-постами на самых неприспособленных к обороне позициях и ночным рейдом на деревню Вьетконга на резиновых лодках. Среди нас была распространена вера в то, что если армия когда-нибудь выяснит, кем мы должны быть, то у нас будет достаточно времени, чтобы хорошо в этом разобраться, прежде чем нас либо убьют, либо отправят домой.
Поэтому, когда к нам с севера прилетел огнедышащий клекочущий орел [4] по имени подполковник Дэвид Хакворт и начал надирать нам задницы и брать за вымя, реакцией бойцов было мотание головой, коллективный вздох и бормотание: “Господи! И что теперь?”»

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Англ. Reconnaissance Commando Doughboy (Recondo).
[2] «Тревога», «Сражение», «Палаш» и «Кинжал» (англ.)
[3] Винсент Томас Ломбарди (1913 – 1970 гг.) — игрок и тренер в американский футбол, считается одним из наиболее известных и успешных тренеров в истории Национальной Футбольной Лиги.
[4] «Клекочущие орлы» (англ. Screaming Eagles) — девиз 101-й воздушно-десантной дивизии, намек на предыдущее место службы подполковника.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 25 май 2023, 19:02 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
И тут Рекондо!)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 июл 2023, 13:28 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ПЯТАЯ
Мидьен, Тростниковая равнина
04 февраля 1969 г.


Как только саперы доложили, что не они не в состоянии обезвредить все мины внутри периметра базы огневой поддержки «Диззи», я обратился к командиру бригады полковнику Джону Джерачи с просьбой разрешить нам как можно скорее убраться отсюда — мы не собирались и дальше терять ноги только ради того, чтобы следовать дурацкому плану Ларка.
— Передам это Юэллу, — сказал он. — Скоро вернусь.
На следующий день полковник вышел на связь по радио:
— Как думаешь, это ваше низкопробное подразделение справится с самостоятельной боевой задачей?
— А как же?! Мы можем начать выдвигаться уже вчера!
— У дивизии есть разведданные, что «Чарли» собираются переправить множество людей и припасов из Камбоджи, чтобы бахнуть по нам под праздник Тет. Юэлл хочет этому помешать, — продолжал Джерачи.
— Да я бы провел поисково-ударные мероприятия хоть на Луне, только чтоб сбежать из «Диззи»! — ответил я.
— Ну, вы же там не далеко, ваш район ответственности — Тростниковая равнина. Ваша задача — пресечь выдвижение противника из Камбоджи. Отправляйся туда и разнеси их к чертовой бабушке.
Для этой операции мы образовывали батальонную тактическую группу, как выразился Джерачи, «с полным комплектом». У нас будет воздушная кавалерия, артиллерийская батарея, рота армейских вертолетов, саперы, любое материально-техническое обеспечение и все тяжелые вертолеты, необходимые для переброски нашего легкого пехотного батальона численностью в 800 человек. Это была мечта нового командира, продолжительный пробный боевой выход, бои и тренировки вдали от флагштока. У меня появилась возможность поставить на батальоне свое клеймо.
— Спасибо, Маль Омбре, я твой должник, — произнес я, мысленно прикидывая цифры, оценивая, как скоро мы сможем начать выдвижение, какие вертолеты нам понадобятся.
— Сколько времени тебе потребуется, чтобы собрать свое барахло?
— Мы можем начать с первыми лучами Солнца.
Батальонной тактической группе назначался район проведения операции, который мог бы вместить всю Третью армию генерала Джорджа Паттона во время Второй мировой войны — больше по площади, чем округ Лос-Анджелес, и с бандами вдвое злее. Он находился недалеко от Апбака, места одного из первых знаковых сражений войны, произошедшего за шесть лет до этого. Как обычно, офицер разведки, который информировал нас о погоде, местности и противнике для выполнения данной задачи, ни хрена не знал ни о том сражении, ни о том, что наш новый район ответственности был местом зарождения коммунистического повстанческого движения во Вьетнаме. [1]
Первоначально мы развернулись в деревне Мидьен, расположенной на Тростниковой равнине, — широком, плоском участке болотистой местности вдоль камбоджийской границы. Находившаяся там группа армейского спецназа хорошо знала местную историю, местность и противника. Поедатели змей были рады нас видеть так, как, наверное, были рады ранние американские поселенцы, когда на их ферме останавливалось на ночлег подразделение американской кавалерии. А расположив свой командно-наблюдательный пункт внутри их лагеря, чтобы нам не пришлось охранять самих себя, мы освободили дополнительную пехотную роту для поиска Вьетконга.
Группа спецназовцев ничего не знала о скоплении врага, о котором так много говорили в дивизии, но они указали нам места, где могли прятаться «Чарли». Каждый день я спрашивал: «Как вы думаете, где нам следует пошариться?» Лучшее место для получения разведданных — прямо на месте, на самом низком уровне из всех возможных. Во Вьетнаме это означало разведывательную группу спецназа или военного советника уезда, поэтому я пользовался предоставленной возможностью по максимуму и выжимал из этих великих воинов все до остатка. Чем выше вы поднимались по служебной иерархии, тем больше бумажек вы получали и тем менее ценными были разведданные. То же самое верно и на поле боя. Если вы хотите узнать все о противнике, местных условиях и обстановке, — не спрашивайте начальство или его штабных работников. Всегда спрашивайте парней на местах.
Но всего через несколько часов после нашего прибытия в Мидьен, я получил сообщение из КП бригады: командир дивизии Юэлл «хочет проведать Хакворта завтра между 11:00 и 11:30 часами дня».
Той ночью меня охватила паранойя. Я задавался вопросом, как это я умудрился так быстро облажаться, и на следующее утро, глядя, как приземляется вертолет Юэлла, у меня все еще бурлило в животе. Он сразу же отвел меня в сторонку.
— Полковник Хакворт, — сообщил генерал, — мы получили сообщение, что за вашу голову назначена награда. Кое-кто из ваших собственных людей хочет вас убрать. Вам что-нибудь известно об этом?
Я знал об этом. Но когда Боб Пресс, Чам Роберт и другие сообщили мне, что на тот момент сумма была 3500 долларов, я от всего этого отмахнулся. «Черт возьми, — подумал я, — они будут постоянно выражать недовольство и делать ставки, поэтому банк возрастет; или я плохо знаю ворчунов».
— Дайте мне знать, когда он достигнет 10000 долларов, — сказал я им тогда и рассмеялся.
Конечно, солдаты были на меня злы. Командир роты «Клеймор» Гордон ДеРоос накануне попросил меня не летать над его ротой — ему донесли, что некоторые из его солдат как бы наугад стреляли по моему вертолету. Но с другой стороны, у меня всегда возникали проблемы, когда я принимал командование новым подразделением. Первые пару недель ребята считали меня сумасшедшим, а потом привыкали к моим действиям.
— Меня это не удивляет, — ответил я генералу. — Я довольно сильно их прессовал. Но я измерял их температуру и думаю, что они в порядке.
Но у генерала Юэлла была другая идея.
— С ближайшей заменой я хочу внедрить в роту «B» пару агентов Командования уголовных расследований. [2] Мы вычислим зачинщиков и прищучим их.
— В этом нет необходимости, генерал, — возразил я. — Все решится само собой.
— Ну, тогда играй по-своему, — подытожил он. — Это твоя жизнь.
На том и порешили. Я был уверен, что буду следить за своей спиной, но свой образ действий менять не собирался.
Позже я узнал, что Юэлл советовался со своим товарищем вест-поинтером, командиром роты «A» капитаном Билли Уинстоном, [3] служившим со мной в 101-й дивизии, чтобы узнать его мнение о том, откуда я взялся. Уинстон, высокий, чрезвычайно добросовестный и дотошный, как нейрохирург, ответил ему: «Он хороший человек. Он приведет батальон в порядок».
Каждый день в течение следующих пятнадцати дней мы двигались. Мы создавали базу огневой поддержки, перебрасывали войска по всей территории, искали гуков, и двигались дальше. Пехотные роты перебрасывала 191-я армейская вертолетная рота, «Бумеранги», а тяжелое вооружение и имущество — минометы, артиллерию, боеприпасы, барахло для КНП и наши припасы — перевозили большие транспортники CH-46.
Воздушным шоу руководил лейтенант Бобби Кнапп, тем самым убедив меня, что он не просто симпатичное лицо из Вест-Пойнта, которое оказалось чертовски хорошим бойцом, но и что у него в придачу есть мозги. Я мысленно пометил себе присматривать за этим парнем. Такие талантливые лидеры, как Кнапп, сплоченные, сосредоточенные на четко поставленной цели, добиваются результата. У батальона были таланты; задача состояла в том, чтобы выявить тех, у кого есть нужные качества, поставить их на правильные места и направить в нужное русло.
Я разделил район ответственности батальона длиной 200 миль и шириной в 50 миль на квадраты, используя шахматный метод Хэнка Эмерсона, разработанный задолго до Вьетнама и отточенный на практике в 101-й и 9-й дивизиях.
— Хорошо, — сказал я своим ребятам. — Мы будем работать по этим квадратам сегодня, по этим — на следующий день, а по тем — послезавтра; и пока будем обрабатывать квадраты, то разберем на части все: любое место, в котором может прятаться враг, каждый участок джунглей, каждую деревню, каждый канал. Если в этом квадрате есть ВК, который портит воздух, мы его найдем.
Я также позаимствовал у Эмерсона тактику «орлиного полета» или «джиттербага». Идея заключалась в том, чтобы придать пехотному подразделению вертолеты — или авиационные средства, как их называли в 9-й дивизии, — и назначить для работы большой район ответственности. Сначала их нужно было обеспечить разведданными, а затем дать им возможность поохотиться. Прикрываемые ударными вертолетами, «Хьюи» жужжали, произвольным образом перебрасывая пехоту, осматривая подозрительные места, в основном в джунглях или в пальмовых зарослях вдоль каналов. Время от времени ударные или разведывательные «борта» прочесывали район огнем, надеясь, что какой-нибудь гук на земле, у которого был неудачный день, окажется достаточно тупым, чтобы открыть ответный огонь, или запаниковать и встать на тапки, выдавая тем самым свою позицию. Почти весь наш район ответственности был зоной свободного ведения огня с правилами ведения боя «большой палец вверх». Батарея C1/11, [4] — артиллерийская батарея на базе огневой поддержки, — всегда была на связи, чтобы обрушить металл на цель.
Поначалу нам не удавалось найти ничего, кроме заброшенных лагерей Вьетконга и давно не используемых позиций. «Чарли» залег на дно, но он все равно пускал нам кровь с помощью самой эффективной воздушной силы — полчищ комаров-людоедов.
Батальон все еще находился на стадии розыгрыша мяча, не готовый к ведению сложных игр. А мне все еще требовалась практика в использовании всех быстро движущихся «игрушек», которые были в тактической группе. К счастью, авиационные командиры были сообразительными, и пока я не освоился, руководили они, а я повторял за ними.
Первые четыре дня скачек по нашей огромной шахматной доске позволили пехотным отделениям и взводам действовать самостоятельно, оттачивая свои чрезвычайно заржавевшие пехотные навыки. Ребята были хороши, просто у них не было практики, и они были сырыми. «Мы были чертовски расхлябаны, — вспоминает радиотелефонист роты «Алерт» Джимми Хакс. — Люди выбрасывали патроны, осколочные гранаты и снаряжение, которое, по их мнению, было слишком тяжелым для переноски. Парням надоедало таскать “Клейморы”, и они просто оставляли их в кустах, чтобы позже их подобрали ВК и использовали против нас. На тростниковой равнине все это двигалось с огромным скрипом».
Постепенно, по мере того, как мы набирались сил, я видел, что начинают проявляться командная работа и сплоченность подразделений. Однако нашим самым слабым звеном оставались пехотные взводы. Траву не нельзя косить тупыми ножами, каким бы мощным ни был двигатель газонокосилки, поэтому своей первоочередной задачей я поставил отточить до блеска возможности пехотных взводов.
Пресс выходил с одним подразделением, я выходил с другим, шагая рядом с командиром роты достаточно долго, чтобы проверить его. После этого я переходил в один из его взводов и проверял его командира, а затем присоединялся к отделению и оценивал его. В конце дня вертолет возвращал меня на нашу временную базу огневой поддержки, — где я появлялся под охи и вздохи штабных подразделений — и где планировал действия на следующий день. Ребята из штаба батальона привыкли сидеть на одном месте, и им не нравились все эти переезды. Каждый раз, когда они уже окопались и обустроились, за ними прилетали вертолеты и начинались проклятия.
Сержант Джим Сильва, заместитель оперативного офицера штаба батальона, воспринял эти перемещения как личное преследование со стороны «Крутого-6» — то есть меня. Чтобы выразить свое недовольство, он перед посадочной площадкой батальона крупными белыми камнями выложил три буквы размером в шесть футов — F.T.A. — выделявшиеся так же четко, как неоновая вывеска на Бродвее.
Оперативный сержант батальона Джерри Слейтер пытался убедить меня, что эта аббревиатура означает «Веселье, путешествия и приключения» — то, ради чего я и пришел в батальон. Кого ты лечишь, сержант Слейтер? Лозунг Сильвы «К черту армию» был нацарапан на многих касках у солдат 4/39-го батальона, когда я только вступил в должность. [5]
Послание я услышал, но его услышал и Джим Сильва по прозвищу «Хай Хо» — еще до захода Солнца он уже был рядовым пехотинцем в роте «Даггер». После этого слово из трех букв, выложенное белыми камнями, исчезло. Шесть месяцев спустя Сильва, уже в должности взводного сержанта, был ранен; в Штаты он вернулся с бóльшим количеством медалей, чем у русского генерала, и с репутацией «крутого» парня. «Все передвижения казались какой-то бестолковщиной, — вспоминает он. — Набивать мешки песком, и копать землю на жаре в 110 градусов было не слишком весело, но когда я попал в пехотную роту, то очень быстро понял, насколько Хакворт был прав. В первый же день моего пребывания там, один из парней, шедший прямо впереди меня, сорвал растяжку и ему оторвало ногу, а я подумал: “Вот черт, какое же херовое место”. После этого наполнение мешков песком уже не казалось таким уж плохим делом».
Солдатам я говорил: «Если вы хотите превратиться в убийц, то сначала вы должны стать животными».
«Первые недели были тяжелыми, — вспоминает сержант Джерри Слейтер. — Мы окапывались, что требовало творческого подхода, поскольку мы в основном копали ниже уровня моря. Затем мы сооружали перекрытие над головой, и… двигались дальше. Мы были уставшими, разгоряченными и злыми, и вскоре превратились в животных-убийц».
Этим солдатам редко когда доводилось видеть полковника, который приказывал им двигаться быстрее или безопасно отсиживаться в тылу, — ну разве что высоко в небе на вертолете. От Леонида до Александра Македонского, от Веллингтона до «Каменной стены» Джексона и Роммеля суть лидерства всегда заключалась в том, чтобы показывать пример и давать солдатам понять, что их командиры заботятся о них, разделяют с ними все риски и условия обстановки. В старой доброй армейской кавалерии кредо командира гласило: «Сначала позаботься о лошадях, потом о своих людях, потом о себе». Лучший способ донести эту мысль — это жить так, как живут солдаты, вести за собой и всегда, всегда подавать личный пример: первым вставать, крайним есть и крайним ложиться спать.
Сейчас подразделение находилось в разгар сухого сезона. Я мог только представить, через какой ад прошли эти ребята за несколько месяцев до моего прибытия, когда муссонные дожди превратили Дельту в один сочащийся лягушачий пруд. Пиявок можно было снять с тела зажженным концом сигареты, но даже одно из этих мерзких созданий, присосавшихся к спине, груди, рукам или шее, вызывало тяжелые мысли, — а где была одна, там были и тысячи. Выйди из воды, — и тебя настигают рыжие муравьи; редкие участки сухой земли они считали своей собственностью и яростно боролись за право владения — муравьи-вьетконговцы. Когда солдату казалось, что он не выдержит жары, влажности, комаров, пиявок и муравьев, ночью разражалась летняя гроза, — и вдруг его зубы уже стучали от холода.
За тем, как долго роты находятся на боевых выходах, я следил с бóльшим вниманием, чем биржевой маклер следит за портфелем мафиози. Траншейная стопа — точь-в-точь, как во времена Первой мировой войны — может вывести взвод или роту из строя так же быстро, как самое опасное минное поле. Оперативный сержант Слейтер наносил на рабочую карту пройденный путь и время боевой работы, которые с точностью до минуты отражали время нахождения в джунглях каждого пехотного подразделения.
«Наша кожа всегда была влажной, — вспоминает Джерри Салливан о своих былых днях, когда он командовал отделением в роте «Клеймор». — Она разрушалась, делая нас восприимчивыми к инфекциям. Плоть расползалась кусками, оставляя открытые уродливые язвы, которые вполне могли быть вызваны пулевыми ранениями. Дельта напоминала одну большую канализацию. Мы гнули в ней спины, ели, пили ее воду, сражались и истекали кровью. Ужасная жара и влажность днем сменялась леденящим холодом ночью. Если война — это ад, то Дельта была личной камерой пыток самого дьявола».
Я старался, чтобы пехотинцы каждый день имели несколько часов, чтобы обсохнуть, лежа в джунглях без ботинок, и примерно раз в четыре дня возвращал их на базу огневой поддержки для несения четырехдневной охранной службы.
Такой подход позволял поддерживать боеготовность и, что не менее важно, показывала, что командир заботится о них. В трактате Сунь-Цзы приводится рассказ о знаменитом военачальнике, который ел одну и ту же пищу, носил свое снаряжение и делил все трудности со своими солдатами. «Один из его воинов страдал от нарыва, — писал Сунь-Цзы, — и военачальник сам высосал эту заразу. Мать воина, услышав об этом, стала причитать и сетовать, и кто-то спросил ее: “Почему ты плачешь? Твой сын всего лишь простой воин, а тут сам главнокомандующий высосал яд из его болячки”. Женщина ответила: “Много лет назад… тот же полководец оказал подобную услугу моему мужу, который после этого не покидал его и в конце концов погиб от рук врага. И теперь, когда он сделал то же самое для моего сына, тот тоже падет в бою”». [6]
На базе солдаты носили шлепанцы, привезенные из Сайгона, — их выписали Док Холли и его заместитель, лейтенант Билл Кейси, — чтобы Солнце могло высушивать их ноги. Холли также рекомендовал бойцам обрезать нижнюю часть штанин, чуть ниже боковых карманов. «И этот маленький жест оказал чудотворное влияние на моральный дух, — вспоминает наш снабженец, лейтенант Боб Джонсон. — Я до сих пор храню свои обрезанные штанины дома в шкафу».
Однако солдат по-прежнему выбешивало то, как я справлялся с пополнением запасов. При Ларке горячая пища доставлялась на вертолете в изолированных контейнерах «Мермит» не реже одного раза в день, а зачастую и дважды. Это очень удобно для бойскаутов в походе, но только не в зоне боевых действий, где вертолет, приземляясь, точно указывает противнику, пытавшегося нас найти, местонахождение войск.
Постоянное потоотделение в жарких и влажных погодных условиях представляло собой серьезную проблему. Вода в каналах была далеко не «Эвиан». [7] «Пейте ее, — говорил я парням. — добавляйте таблетки халазона и пейте». На вкус эта гадость напоминала морскую воду, приправленную йодом, но она позволяла избежать теплового удара от обезвоживания.
Постепенно отношение людей начало меняться. Во многом это было связано с тем, что нас отправили на самостоятельную боевую задачу, а также с тем, что с момента прибытия в этот район у нас практически не было потерь от мин и ловушек. К четвертому дню пребывания в полевых условиях мы с Бобом Прессом сочли, что подразделение постепенно встает с колен и делает первые шаткие шаги. Моральный дух все еще был не на высоте, и мы вдвоем еще не успели зарекомендовать себя в тактической группе. Но я намеренно сохранял каменное лицо, стараясь не улыбаться: нам предстоял еще долгий путь.
Моя задача была по-солдатски простой. Она начиналась с руководства впереди людей. Я просто следовал шестому правилу из старых армейских «Принципов лидерства»: знай своих солдат и заботься об их благополучии.
И мало-помалу они узнавали меня.
Мы с Бобом Прессом продолжали выезжать в войска, проводя время с каждым из двенадцати пехотных взводов батальона. Когда я почувствовал, что они готовы, я подчеркнул всем командирам, что мы собираемся отнять у вьетконговцев ночь — мы собирались крутить «вечеринку» круглосуточно.
«Нам не очень улыбалось услышать о новой двадцатичетырехчасовой смене, — вспоминает командир отделения Салливан, — но это сработало. Вскоре мы устраивали ночные засады на врага и уничтожали его, когда он спал днем. Мы действовали ему на нервы днем и ночью, и вместо того, чтобы падать, наш боевой дух поднимался. За пару недель батальон стал дерзким, напористым и уверенным».
Восемнадцатого февраля я вышел вместе с отделением Салливана. Вместе с остальными бойцами роты «Клеймор» Салливан проверял болотистую местность; разведка докладывала, что в этой сырой зоне могут находиться вьетконговцы. Мы были в воде по пояс, когда двигавшийся передо мной солдат сорвал растяжку.
БАМММММ!
От взрыва во все стороны полетели осколки. Удивительно, но никто в отделении не пострадал. Одновременно с этим дозорный увидел, как наверх выскочило полдюжины вооруженных гуков, и открыл по ним огонь. Вероятно, растяжка была частью их системы сигнализации.
Салливан и его головной дозорный завалили четверых вьетконговцев, остальные исчезли среди болот. Я попытался принять участие в бою, однако бесполезный карабин AR-15 — модифицированная версия винтовки М-16, разработанная ВВС США как оружие выживания, то самое оружие, о котором я плохо отзывался еще в 1963 году, когда испытывал ее для генерала Пэта Кэссиди в Форт-Кэмпбелл, — заклинило после нескольких выстрелов. Глупость, из-за которой я носил с собой этот кусок дерьма, могла стоить мне жизни. Милая вещица, игрушка для престижа, которую полковник Ларк подарил мне вместе со своим белым унитазом. Эта штуковина не работала в Кэмпбелле, где Кэссиди в дивизии ее похерил, и не работала сейчас. Приятная, но не проверенная в войсках — лучше было бы бросить во Вьетконг маленький белый толчок Ларка.
Только к вечеру, вернувшись на базу огневой поддержки и стянув с себя заляпанные грязью ботинки, я заметил чуть выше левой лодыжки двухдюймовую рану. Осколок мины пробил ботинок и засел в ноге, но я ничего не почувствовал. Грязь запечатала рану плотнее, чем медицинская повязка. Док Холли прочистил рану, и к утру я был готов к бою, заслужив новые ботинки и «Пурпурное сердце». [8]
Следующей ночью на связь со мной вышел Боб Пресс, находившийся с ротой «Даггер» в ночной засаде недалеко от Мокхоа. Он попросил меня первым делом прибыть утром и ждал, когда приземлится мой вертолет, — таким разъяренным я его никогда не видел.
— Что случилось, сержант-майор? — спросил я.
— Прошлой ночью мимо нас прошло двенадцать «Чарли»! Но командир сказал, что не хочет выдавать свою позицию, поэтому он ни одного из них не убил. Они просто сидели как наседки!
— Он не хотел выдавать свою позицию?
В моем мозгу сразу же промелькнуло воспоминание, такое же яркое, как и день, когда это произошло.
Стоял январь 1951 года. Я был командиром отделения в 25-й разведывательной роте в Корее. Мы находились километрах в двадцати перед линией фронта и занимались своим привычным делом: задерживали, вводили в заблуждение разведчиков противника и не давали им возможности установить передовые рубежи 25-й дивизии. Было два часа ночи, холодно до посинения, и тихо, как в могиле, — если не считать свиста, похожего на паровозный гудок, когда 16-дюймовые гигантские снаряды линкора «Миссури» били по врагу впереди нас.
Вдруг донесся громкий топот, как будто на нас надвигалось стадо слонов. Затем, насколько я смог развидеть в полумраке Луны, показались вражеские войска, — солдаты шагали по дороге колонна за колонной, на двойных интервалах, с автоматами наперевес.
Когда они подошли вплотную, наши пулеметы и винтовки открыли огонь. Противник скатился с дороги на поле, точно перед позицией моего отделения, наши винтовки М-1 и «Браунинг» уничтожали его короткими очередями в упор, чередовавшимися со смертоносным огнем из нашего старого доброго легкого пулемета «Браунинг» .30-го калибра образца 1919 года. В ожидании, когда своими противопехотными шрапнельными снарядами начнут стрелять танки, я подумал: «Сейчас мы их хорошенько потрепаем». В этот момент в небе взорвалась зеленая звездочка —сигнальная ракета, наш сигнал на отход. Мы дали по врагу последний залп, запрыгнули в машины и потащили свои задницы обратно к позициям американских войск. Замыкающий, рядовой Кен Шелдон, позже подсчитал, что мы убили или ранили несколько сотен китайских солдат.
Уже светало, когда мы прошли через наши позиции и вернулись в свой базовый лагерь, расположенный в заброшенном здании школы в Чорвоне. Пылая ирландской яростью, я разыскал своего командира взвода, который отдал приказ об отходе.
— Почему вы не открыли огонь из основных орудий? Мы могли бы убить гораздо больше этих ублюдков!
Он посмотрел на меня и сказал — да, да, вы угадали:
— Я не хотел выдавать нашу позицию.
— Ты, желторотый сукин сын! Тебя нужно прибить прямо сейчас! — вскипел я.
Полагаю, будь у меня с собой винтовка, я бы его пристрелил на месте, но мой взводный сержант Чарли Тейлор оттащил меня.
— Остынь, молодой сержант, — произнес он.
Но я не унимался. Вернувшись в отделение, я взял свой рюкзак и винтовку M-1 и ушел в самоволку, присоединившись к роте рейнджеров Восьмой армии, которая находилась неподалеку.
На этот раз самоволка не была подходящим вариантом. С налитыми кровью глазами я разыскал командира роты. В первый день, когда я выходил с его ротой, он заблудился и не сразу отреагировал на небольшое столкновение с противником. Я тогда решил, что он слабак, но не стал вышибать его со службы — мне доводилось видеть, как многие тугодумы становились по итогу чемпионами.
— Это правда? — спросил я его. — Вы не начали засаду?
— Да. У меня не было достаточно людей, — пояснил он.
Я вперился в его лицо.
— Если ты обороняешься, то оптимальное соотношение — один обороняющийся на троих нападающих. Со своими восемьюдесятью людьми ты мог бы взять на себя, по крайней мере, батальон ВК, а их было двенадцать. Всего двенадцать! И на твоей стороне была полная внезапность! — Меня подрывало. — Ты не выполнил свою гребаную работу. Ты уходишь отсюда!
Я снял его с должности прямо на месте.
На вылет!
Я велел ему забираться в мой вертолет, и к полудню в батальоне его уже не было. «Мы были рады, что этого гада уволили, — говорит лейтенант Карл Хедлстон. — Мало того, что он был груб и труслив, но еще и наплевательски относился к своим подчиненным».
Позже я узнал, что за несколько дней до того, как я выгнал этого жалкого ублюдка, он выдал взводу Хедлстона огнемет. Лейтенант настаивал, что он слишком тяжелый, и нет смысла заставлять солдата таскать его с собой. За два месяца, проведенных в полевых условиях, ему ни разу не пришлось использовать огнемет.
— Давайте оставим его на базе? Нам подбросят его, когда мы наткнемся на гуков в бункерах или пещерах, — высказал мысль Хедлстон.
— Не спорьте со мной, лейтенант, — огрызнулся капитан. — Делайте, что я говорю.
Хедлстон отдал тяжеленный огнемет своему самому крупному и сильному бойцу. «Он просто пристегнул его к спине, как мул, погреб вперед и никогда не жаловался. Вечером накануне снятия капитана с должности я получил по радио запрос, чтобы огнеметчик как можно скорее явился на КП роты. Через полчаса тот вернулся, кипя от возмущения.
— В чем дело? — спросил я.
— Капитан заставил меня убивать из огнемета муравьев! Три долбаных дня я таскаю на себе этого монстра, а он заставляет меня сжигать территорию вокруг его спального места, чтобы он мог хорошо выспаться!
На следующее утро мы двигаемся по каналу, и мой человек срывает с себя огнемет, бросает его в канал и орет: “К черту! К черту! К черту!” Я поднял голову и произнес: “Боевая потеря”, — и весь взвод здорово посмеялся. Все стояли и смотрели, как этот аппарат идет ко дну, подобно “Титанику”».
Когда я ходил с ротой «Даггер», один из командиров взвода, выпускник «Цитадели», [9] получивший свои погоны в Школе подготовки кандидатов в офицеры, Джон Роберсон 3-й, произвел на меня такое впечатление, что я сразу же назначил его исполняющим обязанности ротного. За плечами у него было всего несколько месяцев боевого опыта, но для меня было важно то, что у него находилось в душе и голове — яркий огонь и бездна ума. В отличие от своего предшественника, он был прирожденным лидером и его страсть к схваткам с противником была такой же сильной, как и любовь к своим солдатам.

*****

Аэродром в Мокхоа, наша перевалочная база на вьетнамско-камбоджийской границе, был местом опасным. По ту сторону границы, в Камбодже, затаилось несколько полков НВА, а наемники, нанятые американским спецназом, враждовали с местным подразделением АРВН.
Ненависть у этих двух группировок друг к другу была такой же сильной, как и их совместная ненависть к НВА, чьи подразделения располагались в своих убежищах по ту сторону границы. Местные войска спецназа, в основном камбоджийцы, сражаются с вьетнамцами уже несколько веков. Обе стороны были вооружены до зубов, и при малейшей провокации они шли друг на друга так, как хорваты и сербы. «Я находился в расположении спецназа, когда услышал звуки автоматной стрельбы, — вспоминает командир отделения Джим Робертсон. — Схватив свою М-16, я побежал на позицию. Заглянув за стену, я увидел колесную бронемашину АРВН, с установленным на турели пулеметом, которая ехала прямо за забором из колючей проволоки, тянувшимся по периметру лагеря. За турелью сидел солдат АРВН, который вел огонь короткими очередями по нашему лагерю. Наемники отстреливались из своих карабинов и М-16. Это была удивительная демонстрация плохой стрельбы, потому что никто ни во что не попадал. Я уже собирался было снять пулеметчика, когда подбежал сержант спецназа и сказал, чтобы я не дергался.
— Такое здесь происходит постоянно. Это личное дело каждого. Не лезь туда, пока я тебе не скажу, — произнес он.
— Да чушь собачья! — огрызнулся Робертсон и взял пулеметчика на прицел.
— Не лезь! — крикнул спецназовец и поднял его оружие вверх. — Я серьезно!
— Если этот сукин сын заденет кого-нибудь из моих людей, я его разнесу, — возразил сержант.
— И начнешь войну с нашими друзьями вон там, внизу, — сказал он, кивнув в сторону лагеря АРВН. — Просто подожди, это никогда не длится долго.
Примерно через пятнадцать минут южновьетнамские стрелки, устав от этого цирка или решив, что они к удовольствию своих коллег отстояли свою честь, съехали с на своем броневике с дороги и исчезли».
Как только батальон расположился в Мокхоа, я нагрянул в роту «Бэттл» с неожиданным визитом. То, что я увидел, повергло меня в ужас: разбросанное повсюду оружие, включая осколочные гранаты, пьяные или обкуренные солдаты, шатающиеся по расположению камбоджийские шлюхи. Когда я ходил с этой ротой в джунглях, то уже пометил для себя повнимательнее присмотреться к их командиру. Он выглядел таким же нервным, как проститутка в церкви.
Молодого капитана, кадровика, нельзя было назначать командиром пехотной роты. Слабый, без огонька в глазах, полностью отстраненный от войны, он принял роту несколькими месяцами ранее, когда под Донгтамом был ранен лейтенант Ларри Ньюманн. За несколько дней до этого Ньюманн сменил капитана Джона Сикера, который, выполняя простецкую задачу по охранению, по непонятной причине расположил свой КП в сампане [10] и угодил в ловушку Вьетконга. Гуки убили одного из его радиотелефонистов, ранили другого солдата, третий утонул, а сам Сикер нахватался пуль. На должности ротного он пробыл всего неделю.
Первый сержант роты «Бэттл» Томас Данн рассказал Бобу Прессу, что капитан был трусом. «Ему всегда становилось плохо, когда приходило время проверять вражеский ракетный пояс вокруг Донгтама, — сообщил Данн. — Солдаты его не уважали и не любили. Он отправлял своих людей делать «клеверный лист», [11] а сам отсиживался на своем КП».
Я решил серьезно поговорить с этим парнем, как командир с командиром, и догнал его на улице в центре Мокхоа. Из-за всех этих терроризирующих перестрелок мне пришлось блокировать этот безумный городок-форпост, напоминавший эпоху Дикого запада, и направил туда отделение военной полиции 9-й дивизии, чтобы убедиться, что никто из «крутых» не попадет в беду.
Капитан развлекался с парнями из американского спецназа, отрываясь по полной, в то время как его солдаты представляли собой пьяный зоопарк. Я приехал в Мокхоа не для того, чтобы избавиться от него, однако снял его с должности прямо на месте.
На вылет!
Роте «Бэттл» нужен был настоящий командир, и у меня в голове всплыло имя Бобби Кнаппа. Кнапп был отличным взводным и ротным в роте «Бэттл» под командованием Ларка, пока тот не перевел Бобби в штаб батальона, предпочитая, похоже, отличные отчеты и четкие графики авиаперевозок первоклассным боевым операциям. Нужно было менять приоритеты.
Вернувшись из Мокхоа, я заглянул в штаб. «Я как раз планировал десантно-штурмовую операцию на следующий день, — вспоминает Кнапп. — Хак в своей типичной манере не сказал ничего напрямую. Скорее, он произнес: “Если бы он был командиром роты “B”, то не сидел бы на КНП”. Я поднял глаза, а там стоял оперативный офицер и говорил мне: “Ты не можешь уйти”. Я ответил: “Чушь!” — или что-то в этом роде. Я был командиром роты “Бэттл” и уходил оттуда».
Кнапп знал свою работу и знал меня. «Хак заставлял солдат бегать так, как они еще никогда не бегали. Это был огромный психологический сдвиг — перейти от легкой службы к аэромобильным действиям по четыре-пять раз за день, проходить по двадцать миль, не получать достаточно сна и пищи. Внезапно парни становятся худыми и злыми. Это была огромная перемена, это потрясло всех. Ведь они были подростками, девятнадцатилетними ребятами, все призывники, которые ничего не понимали. В моей роте было только два парня, которые прослужили в армии больше года. Только двое. Это значит, что каждый командир отделения и взводный сержант был призывником. У них не было зрелости в суждениях, не было опыта, который помог бы им разобраться в военном деле, который подсказал бы им, что имеет смысл.
В тот вечер, когда я возглавил роту, я пришел и сурово отчитал личный состав. Я слышал, что за голову Хака была назначена награда, и она была выставлена в моей роте. По счастью, я отсутствовал всего три недели, и мне можно было доверять. Когда мы шли по минным полям и все замерзали, я выставлял “Клейморы”, подрывал их перед собой и разминировал территорию, так что меня приняли. Мне не нужно было доказывать свою правоту. Я пришел к ним и сказал:
— Довольно этого дерьма! Потери снизились, — разве вы не помните, как мы каждый день уносили отсюда по два-три человека?
Командиры отделений и взводов посмотрели друг на друга. Наконец, кто-то произнес:
— Да, точно. Так и было.
Внезапно стало возможным требовать от своих солдат, чтобы они привели себя в порядок. Я произнес такую речь… Я сказал: “Если вы будете спать в карауле, я буду бить вас прикладом по голове. Ничего личного, но так не пойдет! Лучший способ для нас выбраться из этого живыми, а для вас, ребята, вернуться домой — это стать самой опасной пехотной ротой на поле боя, и именно так мы будем делать. Если ты не очень крупный парень и хочешь вступить в бой, то кого, черт возьми, ты будешь бить первым — 500-фунтовую гориллу или 120-фунтового парня? Единственный способ, с помощью которого мы можем держать вьетконговцев подальше от себя, — это начать их убивать, а не сидеть здесь и плодить жертвы с нашей стороны. Нам надо множить потери у них… У кого-нибудь есть вопросы или проблемы с тем, что я сказал?”
Наступила тишина. Как раз в тот момент, когда я рассказывал им о том, что мы собираемся превратиться в подтянутую, злую боевую машину, я поднял голову и увидел в темноте маячившего в дверном проеме Хака. Он пришел посмотреть, что, черт возьми, я собираюсь делать в свой первый вечер. Я толкнул зажигательную речь и увидел, что он улыбается, поэтому вышел, а он сказал:
— Что ты делаешь, полудурок?
Но для меня это прозвучало как выражение симпатии».
Кнапп проучился в Вест-Пойнте шестнадцать месяцев, когда впервые принял командование ротой «Бэттл». Он был вдохновляющим, динамичным лидером, который никогда не сидел на месте, очень жизнелюбивым командиром. На следующий день после того, как он всколыхнул среди своих ребят все это болото, я отправился с его ротой на боевой выход. Около полудня разведчики Кнаппа заметили в джунглях вражеское отделение. Он приказал взводу, с которым я шел, занять блокирующую позицию в тылу противника, пока он основными силами будет его обходить. Я вышел чуть вперед основных сил взвода, пока он выдвигался на позицию, как бы дерзнув тем, что какой-нибудь юный герой увидит мою спину.
Я подумал, что никто не станет стрелять в меня в разгар боя, когда на счету каждый ствол. В перестрелке все настолько озабочены тем, чтобы остаться в живых, что у них нет времени на всякую ерунду. Еще одним важным фактором было то, что я шел вместе с ними! Я не был каким-то благоухающим принцем в вертолете, который приказывает им, что нужно проделать проход в минном поле, я был «ворчуном» в их собственном взводе. Они должны были отождествлять себя со мной.
К этому времени силы Кнаппа разворошили осиное гнездо, и в нас полетели пули. Когда все закончилось, рота «Бэттл» уничтожила шесть солдат. Эта небольшая перестрелка послужила началом коренного перелома в сознании личного состава. Кампания «Давайте поимеем Хакворта» улетучилась без следа. Они смотрели на меня уже не как на мучителя, а как на лидера, который будет рядом, когда вокруг будут свистеть пули.
Вскоре после этого, когда мы перебрасывали батальон из Мокхоа, Джим Робертсон, теперь уже снабженец, сидя с радиостанцией PRC-25 неподалеку от палатки КНП батальона, управлял вертолетами. Стояла одуряющая жара, начало сухого сезона. Рисовые поля покрывал только тонкий слой прозрачной воды, а на дороге осело несколько дюймов мелкой, словно пудра, бурой пыли. Под ногами поля были твердыми, достаточно твердыми, чтобы по ним мог проехать грузовик и приземлиться вертолет, но с воздуха они выглядели залитыми водой и казались летчику месивом.
Командно-наблюдательный пункт батальона располагался в палатке у дороги рядом с аэродромом Мокхоа. Мы со штабом находились внутри, планируя следующий этап операции, когда рядом с КНП, подобно торнадо, опустился первый вертолет, — огромный «Чинук» почти снес палатку; карты, журналы, оборудование — все полетело в разные стороны, все и вся покрылось слоем пыли.
Я сказал лейтенанту Ларри Талеру передать Робертсону, чтобы тот сажал вертолеты на рисовое поле, а не на дорогу рядом со штабом.
Талер вернулся и доложил:
— Робби я все передал, сэр.
И следующие три вертолета приземлились на том же самом месте.
«Когда я поднял голову, — вспоминает Робертсон, — в мою сторону по полю топал самолично полковник Хакворт. Я встал, поставил одну ногу на дамбу, чувствуя себя, как звездный питчер, которого вот-вот несправедливо выведут с игрового поля, потому что команда противника использует утяжелённые биты».
— Ты не выполняешь свою работу, — сказал я добросовестному Робертсону. — Эти люди должны садиться там, куда ты им скажешь, а не туда, куда им вздумается.
— Сэр, — возразил сержант, — при всем моем уважении, те парни в «птичках» — офицеры. А я нет. Я говорю им, куда садиться, но они игнорируют меня, потому что они старше меня по званию. Они отвечают: «Я не собираюсь застревать в грязи, просто потому что мне так сказал какой-то тупица. Этот “борт” — моя ответственность, а эта площадка слишком влажная, чтобы его выдержать».
— Если проблема в звании, — сказал я, — то звание и является решением. До конца этой операции ты — подполковник Армии США. Пользуйся моим позывным. Теперь ты — «Крутой-6». Считай это боевым продвижением по службе. Если вертолетчики будут хамить, разжалуй их в рядовые.
Весь остаток дня Робертсон оттягивался как мог. Он угрожал трибуналом уорент-офицерам, капитанам и майорам, проводя самую совершенную операцию по управлению воздушным движением, какую только знала история. Ни один летчик вертолета не осмелился приземлиться на дороге, пока процессом командовал «подполковник» Робертсон.
Когда переброска войск была закончена и крайний «Чинук» улетел, я подошел к нему, чтобы поблагодарить его за отлично выполненную работу.
А этот призывник, специалист 4-го класса, возьми и брякни:
— Спасибо, Дэйв! — продолжая играть ту роль, которую я ему отвел.
Мое лицо побагровело, но тут между нами возник Талер, который крепко схватил Робертсона за локоть и потащил его в сторону. Когда они уже скрылись из виду, до меня донесся голос сержанта:
— Но сэр, я не успел спросить его, сколько получает подполковник за полдня работы.
— В данном случае, — ответил ему Талер, — прожить день — это уже достаточное вознаграждение. Исчезни, Робби!
Боже, обожаю призывников. У них все честь по чести — они не боятся набить вам морду. Во время войны солдат-призывник — это сердце и душа американской армии.
В течение пятнадцати дней тяжелой борьбы на раскаленном добела поле боя без каких-либо укрытий, мы каждый день несли тепловые потери. Однажды днем только в роте «Даггер» с тепловым ударом или тепловым истощением вертолетами было эвакуировано восемь солдат. Перегрев может оказаться не менее смертельным, чем пуля в глаз. «Было настолько жарко, что мы жарились как оладьи», — вспоминает сержант Эд Рейнольдс, ставший одним из лучших и самых героических командиров отделения в батальоне, хотя он совсем не хотел им быть. Рейнольдс бросил ускоренные курсы младшего командного состава в Беннинге перед самым выпуском, так как считал, что подготовка там была недостаточной, а ему не хотелось нести ответственность за гибель людей.
Чтобы снизить влияние палящего Солнца, я приказал командирам рот, чтобы они старались действовать только ночью, ранним утром и вечером. Но поскольку авиационные средства для наших «боевых танцев» имелись только днем, любая рота, действовавшая в составе воздушного десанта, должна была рисковать небоевыми потерями от жары.
Мы оказались втянуты в странную войну с еще более странными правилами ведения боевых действий, которые выводили из себя всех ребят тактической группы «Крутые». У нас должна была быть возможность проскальзывать через границу и проводить операции в стиле «око за око». Как можно вести войну, если враг может сидеть по ту сторону государственной границы, нападать на тебя, давать тебе по рукам, а ты не можешь набросить на него ошейник? Когда наши летчики замечали позиции, технику и личный состав ВК и НВА прямо за линией границы, нам говорили: «Руки прочь». Время от времени эти маленькие засранцы стреляли в нас, и нам приходилось усмирять свои чувства и терпеть. В феврале, после того как один из разведывательных бортов 7/1-го батальона воздушной кавалерии получил по сусалам пулеметным огнем с территории Камбоджи, я запросил у бригады разрешение на открытие ответного огня. Ответ был таков: «Никакого огня по территории Камбоджи! Преследовать врага через границу запрещаю!»
Учитывая ограниченные боестолкновения с противником, батальонная тактическая группа справилась с задачей на отлично. В ходе пятнадцатидневной операции мы уничтожили 158 военнослужащих Вьетконга, потеряв при этом одного из своих — Джеймса Томаса Пенса из роты «Бэттл», погибшего 13-го февраля от взрыва мины-ловушки.
Пока я встряхивал батальон на Тростниковой равнине, начальник штаба Джордж Мергнер делал то же самое в тылу батальона в Донгтаме. Он знал, что нужно делать, и ему нужно было только мое разрешение, чтобы запустить бензопилу и расчистить валежник. До Пресса дошли слухи, что вспомогательный и административный личный состав, а также больные, хромые и ленивые настолько тяжело переживали эту чистку, проводившуюся начштаба, что прозвали его Аттилой Мергнером.
Боб Пресс продолжал оставаться моей правой рукой. Без него в тактическом плане я не смог бы так быстро собрать батальон. Но вот вторая половина моей команды работала неудовлетворительно. Все, к чему прикасался Нев Бамстед, превращалось в дерьмо. До сих пор не понимаю, оказалась ли эта работа слишком непосильной для него или я слишком сильно на него давил. Возможно, проблема заключалась в том, что он недавно женился и был влюблен. Как бы там ни было, он не справлялся со стрессом, не выдерживал темпа. Оперативный сержант Джерри Слейтер частенько заставал его за телефонными разговорами, когда он звонил своей жене, армейской медсестре в Таиланде, и разговаривал с ней часами, в то время как должен был заниматься оперативными делами или спать.
Во время выполнения задач на Тростниковой равнине Бамстед совершил ряд ошибок, которые могли привести к гибели хороших людей. Однажды утром я приказал ему выбрать позицию роте «Алерт» капитана Уинстона для проведения ночной засады. Через час или около того я спросил его об этом, и у меня возникло четкое ощущение, что он забыл, однако он ответил:
— Я работаю над этим, босс. Жду, когда придут разведданные.
Когда он наконец выдал свои рекомендации, я сказал Уинстону, чтобы он взял наш разведывательный вертолет и провел быструю рекогносцировку. Капитан вышел на связь прямо в воздухе и сообщил:
— Вы серьезно? Хотите, чтобы я вместе с ротой оказался посреди опорного пункта региональных сил АРВН? Потому что именно здесь и находится место для засады.
Если бы Уинстон отправился туда ночью без рекогносцировки, он наткнулся бы на южновьетнамское минное поле, и, вполне возможно, попал бы под обстрел южновьетнамцев.
Через несколько дней я поставил роте «Бэттл» Кнаппа задачу на проведение налета в ночное время. Под покровом темноты подразделение должно было проникнуть в район нахождения объекта, а затем перебраться через крупный канал с помощью надувных матрасов и веревок. Я приказал Бамстеду согласовать план операции и получить «добро» на ее проведение в бригаде. За полчаса до того, как Кнапп должен был переправиться со своими людьми через канал, его объект подвергся удару ВВС Южного Вьетнама, за которым последовал налет вертолетов АРВН. Если бы Кнапп оказался в том районе, его бы вместе с ребятами просто поджарили.
На этот раз Бамстед оправдывался тем, что один из его людей из оперативного отделения штаба не справился с заданием и забыл получить разрешение в штабе бригады. На самом деле он просто отправился спать. К моменту завершения операции на Тростниковой равнине я понял, что не могу на него положиться. Все чаще и чаще я перекладывал его оперативные обязанности на своего артиллерийского офицера Чама Роберта, однокашника Билли Уинстона по Вест-Пойнту. Поручив Чаму оперативные дела, я оставил Бамстеда в штабе заниматься бумажной работой, а также нагонять сон и телефонные звонки.
Пробный боевой выход с его полной тактической свободой действий встряхнул батальон и привел его в нужное состояние. Он также позволил мне выявить проблемы, определить возможности подразделения и оценить сильные и слабые стороны его командиров. Все свои наблюдения за двенадцатью пехотными взводами я тщательно записывал, и избавлялся от слабых и некомпетентных лейтенантов как можно быстрее.
Некомпетентность многих доставшихся мне в наследство свежеиспеченных лейтенантов, закончивших ускоренные курсы, трудно переоценить. Об одном из таких офицеров, который подобрал неразорвавшийся 105-мм снаряд, мне рассказал Боб Пресс. Сержант сказал ему замереть и увел всех своих людей в укрытие, после чего велел тому положить снаряд на землю. Очень аккуратно! После этого лейтенант удалился. «Он так увлекся чтением карты, что забыл свою винтовку», — сообщил мне Пресс. Я снял его с должности в тот же день, и отправил в бригаду, чтобы его перевели в другой батальон, где он сможет убивать еще чьих-то солдат.
На вылет!
Плохие командиры, тупые командиры, некомпетентные командиры — все они только и делают, что убивают солдат.
Мы вышли из Тростниковой равнины в хорошей форме, избавившись от лишнего хлама и багажа, и приведя себя в порядок. Но мы не обнаружили и не уничтожили ни одного крупного подразделения врага, проникшего на территорию Вьетнама. Вопреки донесениям разведки, Вьетконг не активизировал просачивание войск и грузов в наш район ответственности. Вместо этого противник на протяжении января усиливал свои подразделения в Южном Вьетнаме из Камбоджи, чтобы подготовиться к празднику Тет-69. Наш очень умный оппонент снова оказался на значительный шаг впереди наших шпионов.
Мы смогли нарушить снабжение Вьетконга, уничтожив несколько тонн риса и соли, около тысячи галлонов бензина, множество тонн боеприпасов и снаряжения. Мы также блокировали движение большого количества лодок-сампанов, доставлявших грузы из Камбоджи.
Например, 17-го февраля в 18.00 я поставил задачу роте «Апач» 7/1-го батальона воздушной кавалерии, который работал с нами каждый день, при возвращении на свою базу пролететь над рекой Меконг, чтобы посмотреть, не идут ли по водному пути сампаны Вьетконга. Известные как «Черные ястребы», летчики носили синие кавалерийские шляпы армии Союза времен Гражданской войны и рисовали на передней части своих вертолетов большие желтые эмблемы в виде скрещенных кавалерийских сабель. Это были профессионалы, обладавшие всей лихостью и смелостью, присущей старой доброй кавалерии, но в миллион раз бóльшей огневой мощью и мобильностью.
Через десять минут после взлета 7-го вертолетного батальона с нашей базы, его командир доложил по радио, что он добился успеха — он атаковал конвой вражеских сампанов с войсками и припасами. Несмотря на недостаток освещенности, боеприпасов и топлива, он со своими парнями потопил около двадцати лодок, достигнув значительного количества вторичных взрывов.
Ночью вертолеты 9-й дивизии сняли роту «Алерт» Билли Уинстона и роту «Клеймор» Горди ДеРооса из ночных засад и перебросили их на позиции блокирования на каждом конце реки. Подразделения быстро ликвидировали вражеские силы между собой, обнаруженные кавалерией. «Чарли» никуда не собирались уходить. Утром в воде было найдено около десятка очень мертвых солдат Вьетконга и более тридцати тонн припасов. Если бы вертолеты были под рукой сразу же после удара кавалерии, добыча была бы гораздо бóльшей.
На следующее утро прилетел комбриг Джерачи, встретивший нас с ДеРоосом на берегу реки. По всему берегу были разбросаны ошметки тел вьетконговцев и обломки сампанов. Рота «Апач» принесла смерть и разрушения, а парни ДеРооса и Уинстона довершили работу.
— Этот треклятый 4/39-й просто не узнать… Абсолютно новое подразделение, — прорычал Джерачи. — Вы поднялись в темноте, пролетели пятьдесят километров и провели идеальное блокирование, после чего разнесли в пух и прах этих парней. Не уверен, что даже 101-я могла бы сделать это настолько хорошо. Ты и твои засранцы теперь круче «Крутых».
Похвала командира бригады пронеслась среди солдат Горди подобно электрическому току. «Мы все почувствовали себя на десять футов выше, — рассказывает командир отделения Салливан. — Солдаты поняли, что за несколько тяжелых недель мы стали “Крутыми”».
Джерачи был очень жестким сукиным сыном, злым, как питбуль, и грубым, как шестьдесят миль гравийной дороги, — идеальным боевым командиром. Я с нетерпением ждал возможности поработать с ним в провинции Диньтыонг, и после холодного пива, горячей еды и почты из дома «Крутые» отправились именно туда.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Имеется ввиду бой, произошедший между южновьетнамской армией и Национальным Фронтом Освобождения Южного Вьетнама возле деревни Апбак в дельте Меконга в 1963 году. Одно из знаковых сражений раннего периода войны, в котором силы Вьетконга продемонстрировали способность успешно противостоять правительственной армии в открытом бою.
[2] Англ. Criminal Investigation Department (CID).
[3] Псевдоним (прим. автора).
[4] Батарея «С» 1-го дивизиона (батальона) 11-го артиллерийского полка.
[5] Англ. аббр. «Fun, Travel, and Adventure» и «Fuck the Army». См. также примечание №5 к первой главе.
[6] В трактате Сунь-Цзы эта притча отсутствует; возможно, автор ошибся и привел цитату из другого древнего китайского трактата.
[7] Известный французский бренд минеральной воды, получивший мировую популярность после выхода в 1978 году на американский рынок.
[8] Американская военная награда, вручаемая всем военнослужащим погибшим или раненым на поле боя.
[9] Общепринятое название Военного колледжа Южной Каролины, одного из шести старейших военно-учебных заведений США.
[10] Собирательное название различных плоскодонных лодок разных форм и размеров, широко использующихся на реках и в прибрежных водах Юго-Восточной Азии.
[11] Т.е. выполнять патрулирование. Этот способ у нас больше известен как «от себя к себе» или «вентилятор».


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 16 июл 2023, 17:32 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо огромное.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 25 авг 2023, 15:44 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА ШЕСТАЯ
База огневой поддержки «Мур»
19 февраля 1969 г.


Джерачи сообщил, что после Тростниковой равнины мы на несколько дней переберемся в Донгтам для отдыха и доукомплектования, а затем он выделит нам «горячий» район ответственности. Но где-то на полпути план изменился, и нас направили на базу огневой поддержки «Мур» — большой гарнизон, состоящий из мешков с песком, бункеров и опорных пунктов, раскинувшийся примерно на шести акрах. Прямо в центре этого памятника Первой мировой войны располагался штаб 1-й бригады и артиллерийская батарея громогласных 155-мм пушек, которые почти круглосуточно били по ушам.
Вместо достойного боевого задания, такого как выслеживание и уничтожение основных сил Вьетконга, следующей задачей новоиспеченного подразделения «Крутых» стала охрана БОП «Мур». Я всегда ненавидел быть рядом с флагштоком, а теперь мои закаленные бойцы стали преторианской гвардией. Это было все равно что превратить отточенную команду спецназа ФБР в группу охранников аэропорта.
Для охраны периметра объекта, который Док Холли сразу же окрестил «Уолдорф Мур», [1] потребовалась одна из пехотных рот батальона; второй роте, развернутой вокруг БОП, была поставлена задача не дать минометчикам ВК обстреливать эту «жирную утку».
«База “Мур” стояла слишком близко к линии джунглей, — вспоминает Джим Робертсон. — Вьетконговцы натягивали в разветвлении ствола дерева автомобильную камеру и с помощью такой большой импровизированной рогатки забрасывали ручными гранатами наш периметр».
Летавшие ручные гранаты были не единственной проблемой. С того момента, как большинство моих солдат попали на базу «Мур», они набросились на всевозможные удобства: горячий душ, холодное пиво, трехразовое горячее питание, мороженое и даже иногда кино. Я знал, что если по-быстрому не уберу их из «Уолдорфа», то все, что они сделали на Тростниковой равнине, скатится в мусоропровод.
Эти изменения не были идеей Джерачи. Если бы он находился там, то я бы запросил достойное задание, и он бы вывел «Крутых» из БОП «Мур» быстрее, чем вы сможете нажать на спусковой крючок М-16. Но полковника там не было.
Я узнал, что ему пришлось отбыть в срочный отпуск — у него умерла жена, причем при весьма загадочных обстоятельствах. Вскоре после прибытия батальона на базу «Мур» мне довелось руководить каким-то мелким боем со своего КНП, когда по сети управления батальона — частоте, которую я использовал для связи с командирами рот, — раздался незнакомый голос, начавший отдавать приказы.
Голос, представившийся позывным Джерачи «Маль Омбре», начал общаться непосредственно с моими подчиненными командирами, что является прямым нарушением основополагающих правил управления. Если твой начальник отдает приказы людям, находящимся в твоем непосредственном подчинении, то нахрен ты вообще здесь нужен? Хуже того, — в том, что он говорил, не было абсолютно никакого тактического смысла.
— Неизвестный абонент, я не знаю, кто ты такой, но ты точно не «Маль Омбре». Убирайся из моей сети!
Голос холодно ответил:
— Я — новый «Маль Омбре».
Давайте посмотрим правде в глаза. Чтобы называть себя «Маль Омбре», нужно выглядеть как животное, ходить как животное, и драться как животное. Именно по всем вышеперечисленным причинам полковник Джерачи использовал это имя в качестве своего радиопозывного. Когда начальник связи дивизии сказал ему, что это нарушает установленный порядок связи и что ему придется выбрать разрешенный позывной, который будет меняться каждый месяц, он ответил: «К черту все это! Я был “Маль Омбре”, есть “Маль Омбре”, и всегда буду “Маль Омбре”, а ты можешь взять свою программу связи и засунуть ее себе в задницу!»
Так что это за фрик сидел в моей сети?
— Послушай, — сказал я. — Убирайся на хрен с моей частоты!
В батальоне мной был установлен порядок, согласно которому, если кто-либо глушит нашу сеть, мы просто «прыгаем через скакалку». Это означало, что командиры рот немедленно переходят на заранее оговоренную запасную частоту.
— Прыгаем через скакалку! — сообщил я. И мы все вернулись к боевым действиям на новой частоте, оставив фальшивого «Маль Омбре» валяться в пыли.
Правда, ненадолго. Вскоре этот сукин сын догнал нас.
— Джерачи убыл, — произнес он. — Это полковник Хант.
«О, черт!» — подумал я. Мой старый приятель по войскам «Траста», начальник штаба дивизии полковник Айра Хант, не имевший даже солдатской чуйки прыгнуть в окоп, когда его позицию пытаются захватить. И теперь «Крутые» остались с ним один на один.
Майор Джим Муссельман, старожил 1-й бригады, прослуживший в ней почти год, рассказал мне, что, когда Хэнк Эмерсон был ранен, то до прихода Джерачи с бригадой нянчился Хант. У него было всего шесть недель, чтобы добиться славы, и он чуть не угробил своего ребенка. Не было ни боевого темпа, ни реального планирования, ни обеспечения личного состава, ни обслуживания техники. Если вы собираетесь быть командиром бригады в течение длительного времени, то вы устанавливаете определенный ритм боевой службы своих войск, вы не сжигаете своих солдат или вертолеты, вы осторожны и бережете свои силы. Вам нужно, чтобы на девяностый день подразделение оставалось таким же сильным, как и в первый день — а может быть, было еще сильнее. Но если вы, подобно Ханту, ненадолго становитесь здесь важной шишкой, вас волнует только то, что выгодно вам, а не то, что произойдет с командованием после вашего ухода.
Хант хотел за счет людей создать себе послужной список, который доказывал бы, что он равен Дугласу Макартуру и Джорджу Паттону вместе взятым, и в результате ему было наплевать на всех и вся, включая собственные потери. Его целью было доказать всему миру, что Айра Огастус Хант — чудо-мальчик на поле боя.
После сорока четырех дней напряженной деятельности в бригаде он ушел, когда прибыл Джерачи, и вернулся к своей работе в качестве начальника штаба 9-й дивизии. Бригада была развалена. Но Юэлл, который, казалось, любил Ханта как сына, за его короткое пребывание в бригаде дал ему настолько блестящую рекомендацию, что его можно было хоть завтра назначать генералом, и к тому же присовокупил за его подвиги на должности комбрига почти дюжину наград.
Хант был одним из тех офицеров, которые каждое утро отправляют вертолет из бригады в дивизию вместе со своим денщиком-срочником, чтобы ему доставили накрахмаленную форму, начищенные ботинки и очередную порцию мороженого, в то время как боевые подразделения не могли выбить себе «птичек» для выполнения приоритетных боевых задач. Отношения у Ханта и Юэлла были симбиотические, они были похожи друг на друга, как близнецы-братья. Ни в одном из них не было ни капли сострадания и обоих ненавидели в войсках. Один из офицеров штаба дивизии позже сказал мне: «Юэлл и Хант заслужили друг друга».
Юэлл наградил Ханта «Серебряной звездой» за то, что он не выходил из своего вертолета, когда тот кружил над полем боя, «спокойно давая указания летчику своего борта». Он получил Крест «За летные заслуги» [2] за то, что «неоднократно облетал район боя на низких высотах, передавая важную информацию о местонахождении противника». Он был награжден «Бронзовой звездой» за то, что просто «находился там» в течение этих сорока четырех славных дней, а также двумя «Пурпурными сердцами» — видимо, за то, что не истекал кровью! За один год пребывания во Вьетнаме Хант получил тридцать пять наград, включая вторую «Серебряную звезду» за действия, которые никто не может припомнить. Не случайно он также был начальником штаба — офицером, отвечающим за награждения и взыскания личного состава дивизии.
И вот он снова здесь, и снова рвется к славе.
Единственным спасением в штабе бригады были его начальник подполковник Джерри Карлсон, и майор Джим Муссельман, очень подготовленный начальник оперативного отделения, назначивший тому, что осталось от батальона, небольшой район ответственности. По крайней мере, мы могли держать две пехотные роты поодаль, чтобы они могли собраться с силами и отработать свои боевые навыки.
Вскоре после нашего прибытия на базу «Мур» капитан Деннис Фоули принял роту «Даггер» от лейтенанта Джона Роберсона III, который остался «Даггере», когда не подменял командиров других рот на случай отсутствия шкипера.
Фоули служил со мной в 1-м батальоне 327-го полка. Этого толкового командира, много повидавшего на своем веку, я переманил из роты рейнджеров 2-й полевой армии, где он был оперативным офицером. Рота «Даггер», сильно поредевшая к этому времени, нуждалась в нем. Хотя ее штатная численность составляла шесть офицеров и 158 солдат и сержантов, как сообщил сам Фоули в своей книге «Особые люди», [3] он никогда не брал на боевой выход более трех офицеров и 86 человек. Мало того, что боевая численность подразделения составляла 50%, так «Даггер» еще была самой слабой линейной ротой батальона. До ноября месяца она являлась ротой тяжелого вооружения, а затем была переформирована в пехотную роту, — и из-за череды плохих командиров переход оказался далеко не гладким. По моему замыслу, его рота должна была действовать самостоятельно в качестве легко-пехотной роты рейнджеров, и Фоули со своим опытом службы в патруле глубинной разведки 1/327-го батальона, и недавним опытом работы в роте рейнджеров был идеальным парнем для того, чтобы перевести бойцов в режим скрытной и тихой боевой работы, перевернув роту в процессе службы.
Однажды утром, когда у нас были силы и средства, я поставил перед Фоули задачу на день. Начальник разведки бригады по горячим следам назначил полдюжины целей, и рота «Даггер» приступила к «буги-вуги». Но Фоули был недоволен. Никогда в своей ирландской жизни у него не было проблем с высказыванием сложных вопросов своему начальству, и когда я ознакомил его с задачей, он недвусмысленно дал мне понять, что ему нужно больше времени, чтобы поработать со своим подразделением перед проведением боевой операции.
Меня это не убедило.
— Деннис, дружище, — сказал я, — завтра, когда сядет Солнце, ты будешь знать о своей роте больше, чем можешь узнать за четыре недели ковыряния здесь в носу. Будь на посадочной площадке в 05.00 в готовности к вылету.
— Возраст и серебряные листья [4] не изменили вас, босс. Будем в 05.00. И кстати, как зовут моего «заправилу»? [5]
Фоули смог и высказать свою точку зрения, и получить последнее слово. Мне нравился этот парень. В этом и заключается прелесть работы с людьми, которых ты знаешь и которым доверяешь. Вы отсекаете всю чушь, нет необходимости играть в игры и тратить время на то, чтобы понять друг друга. А поскольку вы понимаете друг друга, вы решаете задачи, используя короткие и понятные вам, слова. Никто не боится бросить вызов начальнику и наоборот.
К полудню бойцы «Даггера» совершили пять высадок с вертолетов и уничтожили шесть гуков. После медленного старта рота заиграла, как команда, игравшая вместе весь сезон. Через несколько часов с вертолетов заметили движение Вьетконга вдоль канала, и мы вывели силы Фоули на оба его конца, чтобы перекрыть им пути отхода, в то время как ударные вертолеты прочесывали середину. Когда вьетконговцы, спасаясь от удара, натыкались на смертельные засады Фоули, к его счету добавилось еще двенадцать убитых противников.
Фоули ликовал.
— Крутой-6, я Кинжал-6, для вас есть пленный. Давайте вниз, обозначаю себя дымом — надо пообщаться. И берегитесь, босс, здесь все заминировано!
Внезапно в моем сознании замигала красная лампочка. Хант был из тех командиров, которым плевать на ноги ворчуна, если это означает бóльшее количество вражеских трупов. Он стопудово потребовал бы, чтобы Фоули прочесал заминированную территорию.
Для ворчунов Хант представлял такую же опасность, как и Вьетконг, и я поклялся не дать ему возможность изгадить мой батальон или испоганить жизнь моим людям, особенно ребятам Фоули, которые сейчас пробирались через это минное поле.
Я понимал, что если скажу Деннису по рации, чтобы он отходил, Хант, — без сомнения, прослушивающий нашу частоту, — немедленно обвинит меня в малодушии: «Он не хочет поиметь дополнительные неприятности. Он держал врага за яйца, убил восемнадцать человек, а мог бы убить шестьсот». И тогда мне в голову пришел новый план действий.
— Слушай, — сообщил я Фоули, — ты будешь сообщать мне по радио, что идешь туда и прочесываешь местность, но на самом деле не будешь этого делать. Подождите около часа, вызови меня и доложи, что вы прочесали территорию, и что все в порядке. Затем отправляйтесь на посадочную площадку, мы заберем вас и перебросим на новый объект. Вы точно не будете пробираться через все эти мины.
Как раз в тот момент, когда ротный со своими людьми двигался к своей вертолетной площадке, приземлился вертолет, из которого в ярости вышел Хант.
— Преследовать! Преследовать! Преследовать! — кричал он.
Фоули преследовал, как положено — водил своих людей туда, где, по его мнению, мог находиться противник, и навязывал ему бой на наших условиях, а не продирался через минные поля. Но Хант жаждал крови — любой крови — и не мог смириться с мыслью, что вдоль канала больше не валяются трупы ВК. Его рост составлял шесть футов три дюйма или около того, он превратился в толстого задиру худшего сорта, и теперь он орал мне в лицо и вел себя так, словно я был новобранцем, а он — рычащим инструктором морской пехоты образца 1940-х годов.
Подошел Фоули, который стал свидетелем нашего маленького «разговора» — и, насколько я знаю, даже насладился им. И когда Хант продолжил свою тираду, я почувствовал, как ярость с моего раскрасневшегося лица переходит на кулаки. Несмотря на то, что Хант был моим начальником, я уже был готов ударить его, завершив тем самым свою армейскую карьеру, как вдруг его спас Фоули.
— Полковник Хакворт, — произнес он, сверкнув глазами, — вы не говорили полковнику, что наш военнопленный может быть старшим офицером?
Мы с Хантом были слишком увлечены нашим противостоянием, чтобы обращать внимание на взятого вьетнамца, которого связал и опекал Боб Пресс. Но я взглянул на Фоули, принял его великолепный пас и подыграл.
— Только посмотрите на этого парня, — сказал я Ханту, показывая на пленника. — Гладкие, не загрубевшие, руки и ноги. Посмотри на эти слабые мышцы шеи. Он уже много лет не таскал тачку и не выполнял никакой тяжелой работы. И эти умные глаза. Буду удивлен, если этот ублюдок не генерал.
Хант был ошеломлен. За наносекунду он, как суперкомпьютер, обработал новую информацию и переключился на передачу. Схватив военнопленного, он побежал к своему вертолету, и они улетели. Наверняка он уже чувствовал запах газетных заголовков: «АМЕРИКАНСКИЙ ПОЛКОВНИК ЗАХВАТИЛ ПЕРВОГО ГЕНЕРАЛА ВВЬЕТКОНГА ЗА ВСЮ ВОЙНУ… РИСОВЫЙ ПАПОЧКА ВЗЯЛ БОЛЬШУЮ ШИШКУ ГУКОВ». По словам Мергнера, Хант взял себе броский, удобный для СМИ позывной «Рисовый папочка», который «появился в одной из многочисленных рекламных статей о нем в газете 9-й дивизии, на которую он, несомненно, оказывал сильное влияние, будучи начальником штаба дивизии».
Весь остаток дня он был настолько занят попытками разговорить своего «генерала», что не обращал внимание еще на кого-то. К тому времени, когда он выяснил, что этот пленный — всего лишь старший лейтенант Вьетконга, мы уже вернулись к работе. А к тому времени, когда вертолеты высадили роту «Даггер» недалеко от позиций для ночных засад, они в течение дня уничтожили тридцать гуков. Кроме того, они не подорвались ни на одной мине и не понесли потерь среди личного состава.
К тому времени Фоули уже выяснил имя своего первого сержанта — Уильям Баллентайн.
Через два дня я навестил Денниса и его ребят в районе сбора недалеко от БОП «Мур». Они пробыли там четыре дня. Я попросил Ханта вывести их, так как Фоули сообщил мне, что у его ребят проблемы с ногами и им нужен привал.
Хант меня переубедил.
— Помните, Хакворт, боевая задача превыше всего, а благополучие солдат — во вторую очередь, — произнес он.
Мы с ротным прошли по расположениям взводов, где солдаты снимали и сушили ботинки, и осмотрели ноги каждого солдата. Когда командир опускается на колени, смотрит и трогает ноги своих подчиненных, это дает четкий сигнал: командиру не все равно. Несмотря на все позолоченное и экзотическое военное снаряжение, ноги — это то, что обеспечивает пехоте подвижность, а без хороших ног пехотное подразделение подобно патрульному катеру на высохшем озере.
Пока мы проверяли солдат, Хант прилетел на вертолете и присоединился к нам для продолжения осмотра.
— Полковник Хакворт! — громко произнес он, когда мы вошли на пункт сбора взвода. — Почему ноги ваших людей в таком ужасном состоянии? Вы слишком сильно их нагружаете!
Он громко повторял эти слова, проходя по расположению каждого взвода, явно пытаясь опустить меня перед моими солдатами и донести до них мысль о том, что боевая задача должна быть на первом месте, — а это значит, что-либо я соглашаюсь с его бреднями о количестве трупов ради славы, либо пострадаю от последствий. Каким-то образом мне удалось прикусить язык, и Фоули позже собрал свою роту и сказал бойцам, что мы пытались вытащить их раньше. Хант был именно таким игроком, мерзким гадом. Но несмотря на свое извращенное руководство, все четыре пехотные роты «Крутых» теперь находились под началом хороших командиров, и все они становились лучше.
Той ночью Чарли обстреляли базу «Мур» из 82-мм миномета, ранив семерых солдат. Двое из них оказались из роты «Клеймор», которая несла службу по охране периметра. Горди ДеРоос доставил своих раненых в медпункт Дока Холли, где их подлатали и отправили на санитарном вертолете. Обстрел продолжался около трех часов и прекратился около полуночи. Я только забрался в спальник, когда в мой бункер ворвался разъяренный бык.
— Хакворт! — заорал Хант, — почему эти люди не спали под укрытием? Вы же знаете, что согласно моим постоянно действующим приказам каждый солдат должен спать под укрытием. Ваши двое раненых спали на крыше своего бункера. Этому не может быть оправданий, это прямое нарушение моих приказов!
— Полковник, я уже распорядился, — ответил я. — Уточню у ДеРооса утром.
— Каким, к черту, утром!? — продолжал греметь он. — Мне нужны все подробности прямо сейчас. Приведите свою гребаную задницу в движение, мистер, жду вас на своем КП с докладом как можно быстрее!
В тусклом свете своего командного пункта я видел его красное лицо, и вздувшиеся фиолетовые вены на шее. «В любую секунду, — подумал я, — этого ублюдка хватит удар, но я ни за что не позвоню Доку Холли».
Я отправился на командный пункт ДеРооса. Он переговорил с командирами взводов и отделений. Командир взвода сказал своим бойцам, что нужно делать, и проследил за этим, лично проверив всех. Все спали в укрытиях. По мнению командира отделения, раненые позже сами вылезли наверх, потому как предпочли прохладный воздух печным условиям и крысам «размером с собаку» внутри бункера.
— Сэр, им было сказано, — спокойно ответил ДеРоос. — Субординация работала. Я не могу укладывать каждого солдата в этой роте в постель каждую ночь, а затем следить за тем, чтобы они оставались в койке.
— Возможно, ты и не можешь, — ответил я. — Но твои командиры отделений и взводов обязаны это делать. Кто-то должен был проверить, не лежит ли кто-то на перекрытии бункеров, тогда как остальные спят в укрытии. Или это, или трибунал, мать его…
С ДеРоосом, метким стрелком и тактически грамотным командиром, все было в полном порядке. Я сказал ему, чтобы он отправлялся спать и не беспокоился об этом.
Я доложил Ханту, пока он сидел в своем кондиционированном трейлере и кушал мороженое, и объяснил, что мне удалось выяснить. Между поеданием того, что выглядело как шоколадная глазурь, он умудрился устроить мне истерику.
— Я хочу, чтобы ДеРоос был снят с должности, — заявил он. — Он командир, он несет ответственность. Вы сами сказали, что нарушена субординация.
Мне тут же захотелось засунуть эту большую миску мороженого прямо ему в толстую задницу.
— Полковник Хант, ДеРоос взял маршевую роту и за шесть недель сделал ее лучшей в батальоне. Он настолько хорош, насколько это возможно. Я ни за что, сука, на свете не уволю его из-за такой фигни.
— Не употребляйте при мне ругательства, Хакворт. Как вы можете называть двух своих солдат, получивших тяжелые ранения, «фигней»?
Этот парень мог превратить в крупную проблему все, что угодно, — даже невинную американскую ругань. Любой опытный командир списал бы все случившееся на недоразумение, на то, что солдаты — это солдаты, но только не этот говнюк. Он хотел сломать любого, кто ему противостоял.
— Полковник, если капитан ДеРоос уходит, то ухожу и я. Это я должен был всю ночь обходить периметр, а не ДеРоос. Он же ходил день и ночь на протяжении шести недель. Он проинструктировал своих людей, обошел позиции, проверил, все ли в порядке, и ушел.
Хант бросил на меня взгляд.
— Ладно, поговорим об этом утром. Свободны!
Я прикрывал ДеРооса по многим причинам. Одна из них заключалась в том, что мне нужны были такие достойные люди, как он, чтобы снова сделать батальон хорошим. Другая заключалась в том, что единственный способ справиться с таким засранцем, как Хант, — это выставить его пустозвоном. И, наконец, я всегда считал, что лояльность — это улица с двусторонним движением, вверх к начальнику и вниз к солдатам. Войска — на первом месте. Если командир не будет защищать своих ребят, то кто же будет их защищать?
На следующее утро на совещании в штабе бригады, на котором я был вынужден присутствовать, так как находился на территории БОП «Мур», Хант ни словом не обмолвился о событиях прошедшей ночи. Он придирался к штабным по пустякам и, как обычно, был нетерпим по отношению к своим подчиненным. Такой себе обычный для него садизм.
Я пришел к выводу, что его безумная вспышка ярости предыдущей ночью из-за двух моих раненых не имела ничего общего с его заботой о солдатах ДеРооса. Но люди, получившие при нем ранение, выставили бы полковника не лучшим образом на совещании у генерала Юэлла на следующее утро. И я подозреваю, что, заставляя подчиненных унижаться, он чувствовал себя лучше. Вероятно, он занимался тем же самым на старших курсах в Вест-Пойнте — издевался над курсантами младшего курса из-за пары ботинок, которые не были начищены по его стандартам, или кровати, которая не была плотно заправлена.
Остаток дня я провел с Бобби Кнаппом и ротой «Бэттл», мотаясь по полю боя и высаживая их с вертолетов. Его ребята убили несколько гуков, а один из разведчиков обнаружил несколько старых могил. Я передал Бобби по рации, чтобы он не обращал на них внимания и готовился к тому, что его заберут для переброски в следующий район.
— Запрещаю, Крутой-6! — раздался голос в командной сети моего батальона. — Я хочу, чтобы твои люди выкопали их и пересчитали трупы.
Хант вернулся к наблюдению за нашим внутренним радиообменом, изображая из себя величайшего командира отделения на планете.
— Будет сделано, «Маль Омбре», — ответил я, не имея ни малейшего желания выполнять этот тупой и унизительный приказ, и чувствуя тошноту от того, что мне приходится называть этого слабака-притворщика «Маль Омбре».
— Битва-6, прыгаем через скакалку, — сообщил я Кнаппу.
Как только Кнапп появился на запасной радиочастоте, я сказал ему, чтобы он проигнорировал приказ Ханта, еще немного прочесал район, чтобы сэкономить время, и затем уходил на свою посадочную площадку.
Начальник штаба бригады Джерри Карлсон, который вылетал с Хантом в тот день, после моего возвращения на базу «Мур» сообщил мне, что полковник буквально спятил, переключаясь с одной частоты на другую, пытаясь следить за нами. Иногда, когда получаешь тупой приказ или имеешь такого командира, как Хант, приходится использовать то, что я называю избирательным пренебрежением. Ну, знаете, такое себе своеобразное переосмысление и интерпретация приказа.
В 9-й дивизии количество вражеских трупов было важнее всего остального, и горе тому командиру, чей результат постоянно снижался. Командиры пехотных батальонов должны были носить в кармане карточки 3x5 с итогами подсчета гуковских тел за месяц, и лучше, чтобы они были актуальными.
— Повышаете количество трупов, или вы уходите, полковник! — кричал Юэлл. И если они не выполняли это требование, то действительно уходили.
Во Вьетнаме счет велся по количеству тел. Казуистика заключалась в следующем: «Чем выше счет, тем лучше подразделение». Подразделения с высокими показателями должны были иметь превосходных командиров. Очевидно, что Юэлл, имевший самый высокий подобный показатель во Вьетнаме, был лучшим командиром, настоящим победителем, которого следовало повышать в звании вместо всех этих командиров-неудачников, имевших меньшее количество трупов. Будучи виртуальным вторым номером Юэлла — и мастером по подсчету тел — Хант тоже должен был быть продвинут по служебной лестнице.
Юэлл погубил множество отличных командиров, которым просто не везло зацепиться за противника, или которые отказывались врать, или размещали солдат там, где противник и/или местность оказывались не в их пользу. Вдобавок к давлению на командира, связанному с количеством трупов, из-за стремления Юэлла-Ханта иметь самое большой счет уничтоженных врагов в стране было убито множество невинных вьетнамских гражданских лиц. В своем представлении на благодарность в приказе президента за боевые достижения в 1969 году, полковник Хант приводит соотношение потерь в дивизии за апрель 1969 года, равное 84,9 к 1 в нашу пользу, сравнивая его с «историческим соотношением», соответствующим 10,1 к 1. При этом 9-я дивизия имела самое низкое соотношение захваченного оружия к убитым бойцам противника во Вьетнаме. Как говорили военнослужащие во Вьетнаме: «Этим все сказано».
Политика 9-й дивизии «стреляй первым, а вопросы задавай потом» принесла Юэллу меткое прозвище: «Мясник Дельты». Полагаю, что Хант стал «подручным Мясника».
Трудности с Айрой Огастусом Хантом испытывали не только ворчуны «Крутых». Однажды Хант ворвался в медпункт Дока Холли с подстреленным Чарли и потребовал от Дока, чтобы тот его подлатал. «У парня была практически оторвана нога, — рассказывал мне позже Холли. — Я видел открытое кровотечение из бедренной артерии. Клоуны, которые его привезли, даже не наложили жгут, так что он уже почти истек кровью. Дыхание уже было агонизирующим, даже зрачки были расширены и неподвижны. Все сосуды были полностью разрушены, давление 0/0, прощупывалось только очень слабый, нерегулярный пульс. Я вообще считал, что этот несчастный не сможет выкарабкаться».
Холли и его команда медиков неистово работали над пленным. Они наложили жгут на бедро, Док поспешно сделал рассечение, чтобы установить капельницу и закачать в него максимальное количество жидкости. Но Ханту было не до того. В самый разгар экстренной операции он крикнул:
— Заканчивайте! Я хочу допросить его прямо сейчас!
— Ради всего святого, этот человек умирает, — огрызнулся Холли. — Если мы хотим спасти его жизнь, время имеет решающее значение!
— Меня не волнует спасение его жизни. Я просто хочу получить от него хоть какую-то информацию!
— Да убирайтесь к черту из моего медпункта. И если вы не дадите мне сделать мою работу, я обвиню вас в нарушении Женевской конвенции!
Хант, на лице которого вздулись жилы, пригрозил Холли трибуналом, — как раз в тот момент, когда пациент умер на столе.
— Нате, получите, — холодно ответил Док. — Может быть, мне удастся уйти отсюда пораньше.
Позже Док Холли узнал, что Хант назвал его и его медицинскую команду «еще одними умниками Хакворта».

*****

Однажды поздно вечером я отдал Бобби Кнаппу, одному из своих главных «умников», указания по поводу ночной засады — личный состав роты «Бэттл» уже стали неплохими специалистами по этому тактическому приему — прежде чем отправиться на вертолете обратно в БОП «Мур».
Когда я приземлился, на вертолетной площадке меня уже ждал Нев Бамстед. Он, затаив дыхание, сообщил мне, что «Маль Омбре» передал ему точные координаты и приказал выставить там засадные патрули.
— Он считает, что сегодня вечером ВК будут действовать активно, — сообщил Нев дрожащим голосом, точно как у придворного, получившего информацию от императора.
Была только одна маленькая проблема. По координатам, полученным от Ханта, выходило так, что рота «Бэттл» будет находиться в том же районе, что и рота «Алерт». Это означало более чем случайную вероятность того, что эти два дружественных подразделения столкнутся и разнесут друг друга на куски.
Я старался держать себя в руках. Бамстед был моим оперативным офицером, а не Хантом.
— Ты передал приказ Ханта? — спросил я.
— Да, сэр, передал.
И тут плотину прорвало.
— Нев, ты долбаный идиот! Ни один засранец не отдает приказы моим подразделениям, если только это не я. Ты же штабной офицер и ты не имел права в одиночку делать то, что сделал. Я был связи, все, что тебе нужно было сделать, это обсудить это со мной по радио. Затем, если бы я одобрил, ты мог бы отдать приказ от моего имени. Вот так, блядь, играют в армии Соединенных Штатов! Господи, да у новоиспеченного капрала хватило бы ума это понять!
Мы добрались до КНП батальона, я схватил микрофон, вызвал командира роты «Алерт» Билли Уинстона и сказал ему, чтобы он отменил задачу.
— У нас сейчас голова в заднице, — сказал я ему. — Извини. Уходи оттуда!
Профессионалы так не лажают. Что, если бы операция не была отменена, и две наши засады из «Алерт» и «Бэттл» оказались бы в темноте в одном и том же месте, перестреляв друг друга? Я слишком много раз видел «дружественный огонь» в Корее и Вьетнаме. В списках потерь нет ничего дружественного.
Бамстед, похоже, не разделял моего беспокойства.
— Сэр, я просто выполнял приказ полковника Ханта. Какой у меня был выбор?
— Господи, — произнес я холодным от ярости голосом, — ты учился в Вест-Пойнте, ты учился в Форт-Беннинге, ты провел здесь на поле боя четыре долбаных года. Да у любой гребаной девушки-скаута было бы больше здравого смысла. Хант не может отдавать приказы непосредственно подчиненным подразделениям! Если бы каждый старший командир так поступал, наступил бы полный хаос. Ты так же безнадежен, как и он, и я готов вцепиться зубами тебе в глотку!
Бамстеду следовало бы лучше разобраться в вопросе, прежде чем следовать микроуправлению Ханта по отношению к нашим подразделениям, а также знать, что я буду поддерживать их до конца. Он должен был сказать: «Задание получено, сэр», — а затем вызвать меня.
— Вызывай бригаду и говори, что я вернулся и отменил засады Ханта, — сказал я, возвращаясь к текущему кризису.
Через пять минут к нам на КНП с выпученными глазами, красным лицом и пурпурными от гнева венами на шее ворвался Хант. Утром его выкинули из сети, «перепрыгнув через скакалку», потом Холли надавал ему по мордасам, а теперь случился самый страшный грех — я посмел отменить его паршивый заказ. Его маленький солдафонский мир рушился на глазах.
Хант прибежал, распинаясь, что никто, никто не может отменить его приказ, и мы столкнулись лицом к лицу. Мергнер вспоминает, как я ответил: «Полковник, вы не будете говорить мне, как воевать моему батальону, а я не буду рассказывать вам, как строить ваши чертовы мосты». Затем я предложил выйти вдвоем из КНП — если мне придется пороть этого мудака, то будет лучше, если мы останемся вдвоем, без свидетелей.
Как только мы вышли на воздух, я высказал ему все, что о нем думаю, и что его постоянное вмешательство в работу моего подразделения ставит моих людей под угрозу.
— Вы не отдаете приказы непосредственно подчиненным мне подразделениям, и будь я проклят, если буду выслушивать ваше дерьмо!
Его лицо побагровело еще больше, но тон стал холодным.
— Позвольте напомнить вам, Хакворт, что я — командир вашей бригады, а вы проявляете неповиновение.
— Можете «включать босса» сколько угодно, полковник, потому что, кем бы вы ни были, вы не солдат!
— Я могу освободить вас от должности, Хакворт! — Его голос повысился на несколько децибел.
— Что ж, валяйте. Но еще до захода Солнца завтра вечером я буду командовать другим батальоном в другой бригаде в другой дивизии прямо здесь, во Вьетнаме. Но если я покину батальон, обещаю, что прихвачу с собой и вас, полковник. Речь идет о жизнях людей, а не о вашей гребаной карьере!
Все то время, пока мы орали друг на друга, я стоял рядом со стенкой из нейлоновых мешков, наполненных песком и землей, и пропеченных Солнцем до твердости обожженных кирпичей. Когда он скрылся в своем командном бункере, я посмотрел вниз, туда, где я колотил по одному из мешков, пока доказывал Ханту свою точку зрения. Мешок выглядел так, словно по нему дубасили шестнадцатифунтовыми кувалдами.
Через двадцать минут мне позвонили с бригадного КП и приказали немедленно явиться к полковнику Ханту.
«Ну вот, — подумал я, — доигрался». И моя паранойя не была уж столь неуместной — что бы вы сделали, если бы считали себя Властелином Мира, а на вас ополчился бы ваш подчиненный? Наверняка Хант получил от Юэлла «зеленый свет» на мое увольнение и теперь собирался провернуть это дело на своей территории в присутствии своих свидетелей. Голос в моей голове подсказывал: через час ты вместе со своим неуемным ртом окажетесь в вертолете, направляющемся в Сайгон. Ты больше никогда не увидишь «Крутых», и твоя армейская карьера будет мертва, как кусок говядины в морозильной камере.
В американской армии ничто не может быть таким окончательным, как увольнение со службы в ходе боевых действий.
Пока я шел, то прокручивал в голове двадцатиминутный разговор Ханта с генералом Юэллом, как я его себе представлял:
«Хакворт не в себе, сэр. Буянит, орет, угрожает меня убить, колотит кулаком по мешку с песком, как сумасшедший, — Как только Юэлл оказывался у него в руках, его голос становился приторным и притворно озабоченным. — Он перегибает палку, генерал. Классический случай боевой усталости, нужно немедленно отвезти его к психиатру. Он опасен не только для себя, но и для своего командования и наших солдат».
Но, черт возьми, я был прав, и если правота означала трибунал, то ну его все к черту. Как бы там ни было, я заберу «подручного Мясника» с собой.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Очевидный намек на фешенебельную гостиницу «Уолдорф-Астория», расположенную на Манхэттене в Нью-Йорке. Являясь символом гламура и роскоши, она до сих пор является одним из самых престижных и известных отелей в мире; наряду с отелем «Плаза» имеет статус национальной исторической достопримечательности.
[2] Крест «За летные заслуги» (англ. Distinguished Flying Cross) присуждается за героизм и храбрость, проявленные в воздушном бою.
[3] Special Men: A LRP's Recollections by Dennis Foley.
[4] Знаки различия подполковника в американской армии.
[5] Заправила (англ. Top Kick) — жаргонное прозвище главного сержанта подразделения.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 26 авг 2023, 17:18 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
SergWanderer писал(а):
[b]
Голос, представившийся позывным Джерачи «Маль Омбре», начал общаться непосредственно с моими подчиненными командирами, что является прямым нарушением основополагающих правил управления. Если твой начальник отдает приказы людям, находящимся в твоем непосредственном подчинении, то нахрен ты вообще здесь нужен? Хуже того, — в том, что он говорил, не было абсолютно никакого тактического смысла.
[/size]


Выделить жирным, красным шрифтом!


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 47 ]  На страницу 1, 2, 3  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 17


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
Theme created StylerBB.net
Сборка создана CMSart Studio
Русская поддержка phpBB