Текущее время: 28 мар 2024, 17:14


Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 27 ]  На страницу 1, 2  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 07 апр 2023, 23:03 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
Ну коли "День Рейнджеров" перевел, мне этот гештальт и закрывать.

Изображение

БИТВА ПРИ МОГАДИШО
Свидетельства из первых рук от людей Оперативной группы "Рейнджер"
Под редакцией Мэтта Эверсмана и Дэна Шиллинга
Баллантайн Букс, Нью-Йорк

Выраженные здесь мнения принадлежат исключительно авторам.

Авторские права © 2004 Мэтт Эверсманн
Предисловие: Марк Боуден.
"Суа Спонте: по собственному желанию": Роли Кэш.
"Собственными глазами": Майк Курт.
"Что осталось позади": Джон Белман.
"Будь осторожен с желаниями": Тим Уилкинсон.
"О дружбе и перестрелках": Дэн Шиллинг.

Все права защищены в соответствии с международными и американскими конвенциями об авторских правах. Издано в США издательством Presidio Press, напечатано The Random House Publishing Group, подразделением Random House, Inc., Нью-Йорк, и одновременно в Канаде издательством Random House of Canada Limited, Торонто.

ISBN 0-345-45965-2
Автор карт: Марк Саут
Выпущено в Соединенных Штатах Америки
Дизайн книги: Джозеф Рутт

_________________
Amat Victoria Curam


Последний раз редактировалось Den_Lis 08 апр 2023, 19:00, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Dattle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 07 апр 2023, 23:05 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
Эта книга посвящена девятнадцати американским солдатам, погибшим в Могадишо, Сомали, 3 - 6 октября 1993 года.

Старший уорент-офицер 3 класса Донован Брайли
Штаб-сержант Дэниел Буш
Капрал Джеймс Кавако
Штаб-сержант Уильям Кливленд
Штаб-сержант Томас Филд
Сержант первого класса Эрл Филлмор
Старший уорент-офицер 4 класса Рэймонд Франк
Мастер-сержант Гэри Гордон
Сержант Корнелл Хьюстон
Сержант Джеймс Джойс
Специалист Ричард Ковалевски
Рядовой первого класса Джеймс Мартин
Мастер-сержант Тимоти Мартин
Сержант Доминик Пилла
Сержант первого класса Мэтью Риерсон
Сержант Лоренцо Руис
Сержант первого класса Рэнди Шугарт
Капрал Джеймс Смит
Старший уорент-офицер 4 класса Клифтон Уолкотт

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мэтт Эверсман был первым, кого я опрашивал для моей книги "Падение Черного ястреба".
В августе 1996 года я прилетел в Коламбус, Джорджия, не зная, чего ожидать. Армия разрешила мне опросить дюжину Рейнджеров в близлежащем Форт-Беннинге. За все годы работы газетным репортером я ни разу не писал о военных. Я никогда не был на военной службе. По правде говоря, из всех, кого я знал, единственными, кто пошли служить, были болваны из средней школы, которые не поступили в колледж. Это, как правило, были бездари и раздолбаи. Помню, как сидя в самолете, думал, как трудно будет получить нужную мне информацию. Мне нужны были подробные сведения о том, что происходило с каждым из солдат во время боя, и помимо этого я хотел знать, что они думали об этом – сейчас и, что более важно, в то время. Люди того типа что я знал, ставшие солдатами, были бы слишком нетерпеливы для подобного рода размышлений. Битва состоялась тремя годами ранее. Для того, чего мне хотелось, мне действительно придется толкать их, провести их через весь процесс.
Я вселился в гостиницу Рэд Руф Инн в Коламбусе и прибыл на первое собеседование в Форт-Беннинг в восемь утра понедельника, готовый заняться делом. Вошел Мэтт. Он был высоким, поджарым, с редеющими волосами и добрым взглядом. Он сел напротив меня и после краткого представления начал излагать свою историю. Я давно не слушал ту запись, но помню, что задал очень мало вопросов. История Мэтта была настолько развернутой, с богатством деталей и размышлений, превосходящим мои самые смелые ожидания. Мой магнитофон работал, и я делал пометки, изо всех сил стараясь не отставать. Если я и задавал вопросы, то лишь потому, что Мэтт говорил что-то, чего я не совсем понимал – это было мое первое знакомство с военным жаргоном.
И в те первые два часа мое мнение о солдатах резко изменилось. Это был необычайно красноречивый, вдумчивый молодой человек. От его рассказа у меня волосы встали дыбом. Когда Мэтт ушел, вошел другой, потом еще один. Эти опросы положили начало процессу, который длился несколько лет, пока я собирал рассказ за рассказом, в том числе о Майке Курте, Дэне Шиллинге, Роли Кэше, Джоне Беллмане и Тиме Уилкинсоне, и начал собирать воедино историю их битвы. Один за другим они ослепляли меня своей страстью, интеллектом, воспоминаниями и опытом. Я восхищался этими людьми. Я не завидовал их опыту – в глубине души у меня нет желания оказаться под огнем. Но я восхищался их мужеством, их преданностью нашей стране и друг другу. Я восхищался чистотой их помыслов и силой их убеждений. Каждый из рассказов был необыкновенным. Я чувствовал, что это честь слышать их. Я почувствовал, как я уже писал, что не просто вытянул из них эту историю, но эти молодые люди доверили мне нечто ценное и важное. Моей работой было объединить все это в единое целое, выбрав те части, которые мне были нужны для более обширного повествования, которое стало "Падением Черного ястреба".
В большинстве случаев части рассказов, которые я использовал, были лишь небольшой частью захватывающей личной истории каждого из солдат или авиаторов. В общем, в мою книгу вошла лишь небольшая часть воспоминаний Эверсмана, Курта, Шиллинга, Кэша, Белмана, Уилкинсона и всех остальных. В последующие годы, когда я встречался с читателями, они удивлялись моей способности вспомнить всех и каждого из персонажей книги. Что им не дано понять, так это то, что им был дан лишь мимолетный взгляд на всех этих людей, в то время как мне выпали радость и удовольствие длительного общения с каждым из них.
Эта книга позволяет читателям разделить этот опыт. Любой, увлеченный битвой при Могадишо 3 октября 1993 года, будет рад этой возможности глубже погрузиться в жизнь и впечатления этих шести человек.
Это еще и очень удачный выбор рассказов, потому что каждый из голосов в этом сборнике силен и уникален: Мэтт Эверсман, один из старших и зрелых Рейнджеров, столкнувшийся с тяготами командования; Роли Кэш, который хоть и не участвовал в штурме, вел колонну сквозь яростную битву; Майк Курт, один из двух афроамериканских Рейнджеров, принявших участие в битве; Джон Белман, которому довелось участвовать в интенсивнейшем боестолкновении после того, как рухнул первый "Блэкхок"; Тим Уилкинсон, парашютист-спасатель ВВС, чье необычайное мужество (и неизменное чувство юмора) так вдохновляло людей, служивших вместе с ним; и Дэн Шиллинг, хорошо образованный и складно излагающий свои мысли передовой авианаводчик ВВС, чьи практически полные воспоминания о произошедшем были бесценны для моего понимания хода битвы.
Опыт боя был разным для каждого из этих людей, и только погрузившись в их рассказы, можно начать понимать всю сложность и мощь события, положившего конец многим жизням и безвозвратно изменившего ход многих других. Для поклонников книги и фильма "Падение Черного ястреба" это шанс изучить исходный материал этих произведений.
Своим поразительным успехом и резонансом эта история, прежде всего, обязана этим людям, их делам, их воспоминаниям, их опыту. Сколь бы не был опытен автор-документалист, вам всегда достается пересказ чужих слов. Вот шанс обратиться непосредственно к источнику.
Это то, как было на самом деле. Эти люди были там.

Марк Боуден.

_________________
Amat Victoria Curam


Последний раз редактировалось Den_Lis 08 апр 2023, 19:01, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Dattle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 07 апр 2023, 23:30 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Вот это дело. Спасибо!


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Dattle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 08 апр 2023, 20:31 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
БЛАГОДАРНОСТИ

Я не могу сколь-нибудь авторитетно говорить о процессе написания книг, так что понятия не имею, хорошо ли он прошел или, скорее, плохо. Могу сказать, что от замысла до воплощения эта книга следовала самым окольным путем. На момент выхода в печать у нас теперь уже третий литературный агент, а также третий редактор. Прежде всего, я должен выразить благодарность Крису Эвансу, так как этот проект изначально был его идеей. И Крис, и Фэй Бендер из Anderson Grinberg терпеливо провели меня через весь процесс и помогли сдвинуть проект с мертвой точки. Во время этой операции несколько необъяснимых событий личного характера чуть было не парализовали проект, пока Сильвия Пек из Doris Michaels Agency не заинтересовалась возрождением рукописи после очевидного провала и не вернула ее в форму. Сильвия атаковала этот проект с той же самоотверженностью и решимостью, что и любой солдат, которого я знаю. Без энтузиазма Сильвии, внимания к деталям и неустанного служения мы бы потерпели неудачу. Сейчас Сильвия стоит у руля литературного агентства DaVinci. Она сама себе босс, и мы желаем ей всего наилучшего. Я знаю, что она будет иметь успех. Марк Боуден заслуживает особой похвалы и благодарности, так как он в одиночку отважился ступить на незнакомую территорию, чтобы написать "Падение Черного ястреба". Марк любезно помог нам с этой книгой от начала и до конца. Он отвечал на вопросы новичков и заставил нас почувствовать себя равными. Он классный парень и живет американской мечтой. Рон Деринг из Presidio Press, пожалуй, самый терпеливый человек в истории редакторского дела. Он любезно объяснил мне процесс публикации и на протяжении всей операции пичкал нас профессиональными рекомендациями. Присоединившемуся к проекту в качестве третьего редактора, Рону досталась непростая задача. Он был полон энтузиазма и решимости сделать эту книгу успешной. Он, как и Марк, воспринимал нас как чистую монету и никогда не давал почувствовать себя кем-то меньшим, чем авторами. Надеюсь, что конечный результат его труда того стоит. Я должен поблагодарить своих коллег – Дэна, Тима, Майка, Джона и Майлза – за то, что они выкроили из своего ежедневного расписания время, чтобы написать или рассказать свои истории. Дэн был доверенным агентом и соредактором, потратившим гораздо больше времени и сил, чем любой из нас. Совмещать успешный бизнес и писать книгу, казалось, было для Дэна простой задачей; без него это был бы гораздо более болезненный опыт. Присматривала за всем этим Дорис Майклс, президент Doris S. Michaels Agency. Дорис рискнула и позволила нам написать нашу историю. Моя замечательная жена Тори стояла за кулисами и подталкивала меня на протяжении всей этой одиссеи с самого ее начала. Именно она побудила меня выйти из зоны комфорта и написать это произведение. Во время этого проекта родилась моя первая дочь. Благодаря всем тем замечательным людям, которых я упомянул, Мэри Ван Арден Эверсман вместе со всеми ее будущими друзьями прочтут и узнают о храбрых людях, посвятивших себя победе в воскресенье, 3 октября 1993 года. И самое главное, я благодарю всех бойцов Оперативной группы "Рейнджер", откликнувшихся на призыв нации. Каждый из них герой. Они лучшее, что может предложить Америка, и я стал лучше, работая с ними. Да благословит господь вас и ваши семьи, во веки веков.
Мэтт Эверсман.

Этот небольшой сборник историй, хотя и во многих отношениях типичных для нашей оперативной группы, является лишь срезом, представляющим более крупную группу. На самом деле существует, по меньшей мере, четыре сотни рассказов о храбрости и самоотверженности за авторством людей из Оперативной группы "Рейнджер". Со временем, надеюсь, все они будут преданы гласности. Те, кто этого не сделает, пусть передадут их своим семьям, чтобы те, кто важнее всех, могли знать, какими выдающимися людьми являются их близкие, посвятившие себя защите этой страны.
Моя глубочайшая признательность Мэтту за то, что он включил меня в проект. Это началось с вас, и вы воплощаете в себе лучшие качества профессиональных солдат: честность и самоотверженность. Вашим солдатам повезло с вами. Есть три профессионала, которые требуют признания. Сильвия Пек единолично воскресила нашу книгу из небытия и посвятила бессчетное количество часов ее улучшению. Вы убедили меня, что стоит изложить наши истории на бумаге, когда я был твердо убежден в обратном, и что наши слова имеют ценность. Спасибо, Сил, вы идеальный агент и друг, энергичная (мягко говоря) и веселая. Рон Деринг и его сотрудники в Presidio поддерживали нас и превратили нашу мешанину слов и фотографий в первоклассную работу. В-третьих, но далеко не в последнюю очередь, я хотел бы поблагодарить Марка Боудена. Марк написал исчерпывающий отчет о нашей операции в Сомали и согласился представить нашу книгу. Вы стали другом и советчиком.
Джон Белман, Роли Кэш, Майк Курт и Тим Уилкинсон заслуживают похвалы за то, что у них хватило мужества выставить свои истории, а также все хорошее и плохое, что связано с откровениями, на суд общественности. Спасибо, что присоединились к нам, парни. Надеюсь, оно того стоит. Пэту Роджерсу, которого больше нет с нами, и Тиму я хотел бы добавить мою личную благодарность за годы дружбы и за те прекрасные и не очень времена, которые мы вместе провели в спецподразделениях. Боевым авиадиспетчерам ВВС: вы делаете все возможное в зачастую разобщенном мире специальных операций, но не получаете признания. Вы заслуживаете большего.
Выражаю мою самую глубокую привязанность: моим родителям, Уиллу и Рут, чьи пятьдесят четыре года брака научили меня тому, что такое приверженность, и которые в детстве открыли мне просторы Запада, что я так ценю сейчас; моему сыну Джону, отличному компаньону в путешествиях и мировому парню самому по себе; наконец, и самое главное, Елизавете-Марии, которая многое понимает, далеко путешествует, терпит мою семидневную рабочую неделю и нетрадиционные привычки досуга. Без тебя я не был бы там, где и кем я сейчас являюсь.
Дэн Шиллинг

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие
Благодарности
Введение
Карты
"Операция "Готический змей" Мэтт Эверсман
"Суа Спонте: по собственному желанию" Роли Кэш
"Собственными глазами" Майк Курт
"Что осталось позади" Джон Белман
"Будь осторожен с желаниями" Тим Уилкинсон
"О дружбе и перестрелках" Дэн Шиллинг
Приложение
Глоссарий
Индекс

ВВЕДЕНИЕ

Если взглянуть на любой из дней в недавней истории Сомали, то, скорее всего, обнаружатся голод, засуха, жестокие диктаторы, враждующие кланы и хаос. Это страна, где схватки являются образом жизни, будь то пограничные, такие как в пустыне Огаден близ Эфиопии, или просто чтобы добыть достаточно еды, чтобы выжить. В конце 80-х Сомали поразила сильная засуха. Основополагающая инфраструктура распалась. Мир каждый вечер бомбардировали новости о массовом голоде и смертях на Африканском Роге. В 1992 году 1-я дивизия морской пехоты вместе с небольшим количеством Сил спецназначения и боевых авиадиспетчеров прибыла к берегам, чтобы оказать помощь. Операция прошла успешно. После того, как самая сильная засуха в истории Африки, наконец, закончилась, Сомали представилась возможность достичь некоего подобия нормальной жизни.
К сожалению, в Сомали не было "нормально" по западным меркам. Там также не было функционирующего правительства. К концу 1992 года в политическом вакууме Могадишо за власть боролись два полевых командира. 5 июня 1993 года во время плановой проверки складов оружия двадцать четыре пакистанских миротворца попали в засаду и были убиты боевиками, верными полевому командиру по имени Мохаммед Фара Айдид. В ответ Совет Безопасности ООН принял резолюцию о задержании лиц, ответственных за это злодеяние, включая Айдида и его Сомалийский национальный альянс. По указанию Объединенного комитета начальников штабов Командование специальных операций США сформировало оперативную группу, имеющую единственную цель: захват Айдида. 26 августа 1993 года Оперативная группа "Рейнджер", состоящая из личного состава спецподразделений Армии, ВМС и ВВС, разместилась в главном ангаре аэропорта Могадишо. Пять недель спустя, воскресным днем, оперативная группа приступила к осуществлению операции "Готический змей", своей седьмой и последней задачи.
Сомалийцы имеют выдающуюся историю сражений. На момент прибытия Оперативной группы "Рейнджер" средний сомалийский боевик имел десять лет боевого опыта. Больше всего нас беспокоило то, что Могадишо был городом, где проживало более миллиона человек, многие, если не большинство из которых были хорошо вооружены. Многие из нас знали, что эти воинские традиции в сочетании с отсутствием надежды на стабильность или улучшение благосостояния вкупе с пренебрежением международного сообщества создадут грозного врага. Сомалийцы не были бойцами, склонными легко сдаваться.
Мы должны были штурмовать здание с адресом в центре Могадишо. В 15:32 наши вертолеты взлетели с аэродрома для трехминутного перелета к цели. Добычей дня стали несколько подручных Айдида, которые встречались в районе, известном как Черное море. Он был населен сторонниками Айдида. Мы планировали завершить все примерно за полчаса. Как известно большинству людей, знакомых с нашей историей, это превратилось из штурма в отчаянную спасательную операцию после того, как был сбит один из наших вертолетов.
Эта книга является антологией рассказов из первых уст шести человек, которые видели бой 3 октября с шести совершенно разных точек зрения. Но в то время как каждая глава представляет только индивидуальную точку зрения, каждый человек действовал ради своего товарища, своей команды и оперативной группы. Сообщество специальных операций, независимо от принадлежности к роду войск, должности или набора навыков, без исключения работает как команда. Это способ, которым мы достигаем всего. Следующие страницы позволяют нам рассказать истории о храбрых людях, которые, возможно, не были упомянуты в других произведениях. Это люди с такими именами, как Лэмб и Ватсон, Тельшер и Джойс, Фалес и Роджерс, Уивер и Карлсон. Список длиной в четыре сотни. К сожалению, эта книга все же не может рассказать о них всех. Те, кто не были названы, остаются героями, откликнувшимися на призыв нации.
В шекспировском "Генрихе V" воодушевляющая речь короля в День святого Криспина закаляет его войска перед грядущей битвой. Эти трогательные слова говорят о самоотверженности, мужестве и бескорыстном служении. Мы надеемся, что эта антология передает семьям и друзьям членов Оперативной группы "Рейнджер" те же самые ценности. Мы также надеемся, что рассказы, содержащиеся здесь, окажутся полезными для будущих солдат как уроки, полученные на горьком опыте. И, наконец, несмотря на невезение и неудачи, случающиеся в бою, эти истории рассказывают о том, чего добились американские солдаты перед лицом самых тяжелых обстоятельств. Обращаясь к большинству гражданского населения этой страны, мы надеемся, что вы можете поверить в то, что такие люди действительно существуют, они живые существа, а не абстракции, и они не упокоятся ночью, пока вы не сделаете это.

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Dattle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 08 апр 2023, 20:44 

Зарегистрирован: 08 мар 2016, 17:57
Сообщений: 68
Команда: нет
В заголовке опечатка


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Dattle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 08 апр 2023, 20:49 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
ovv писал(а):
В заголовке опечатка


Мда. Даже не знаю, как поправить. разве что админов на помощь позвать...

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Dattle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 08 апр 2023, 20:51 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
Карты (если можно так выразиться), увы, довольно убогие. Но коль уж в книжке есть, пусть будут.

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 08 апр 2023, 23:19 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Шиллинг как автор очень хорош.
Спасибо!
Но гештальт там бесконечный. Дюран и прочее))


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Dattle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 11 апр 2023, 11:50 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Den_Lis писал(а):
БЛАГОДАРНОСТИ
...Боевым авиадиспетчерам ВВС: вы делаете все возможное в зачастую разобщенном мире специальных операций, но не получаете признания. Вы заслуживаете большего.
...
Дэн Шиллинг



Кто о чем, а Шиллинг все о своем, о наболевшем)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 30 апр 2023, 18:14 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
ОПЕРАЦИЯ ГОТИЧЕСКИЙ ЗМЕЙ
Мэтт Эверсман

Для охвата здания цели Оперативная группа "Рейнджер" задействовала четыре блокирующих позиции. Мэтт Эверсман был старшим на одной из них, Блокирующей позиции 4. В тот день в отряд двадцатишестилетнего штаб-сержанта было назначено двенадцать Рейнджеров. Вокруг цели было несколько трехэтажных зданий, и Эверсману и его людям предстояло высадиться, спустившись по канатам. Им было поручено занять блокирующую позицию на северо-западном углу цели. Их задача была очень простой: изолировать здание цели, чтобы никто не мог войти туда или выйти.

Больше всего мне запомнился запах, тот ужасный, мерзкий запах. Как только рампа приоткрылась, эта тошнотворная вонь разнеслась по всему самолету. Она была отвратительна – наподобие серы с примесью чего-то вроде гнилья. Запах, этот стойкий запах горящего мусора, и кто знает чего еще, в сочетании с африканской жарой, вот что встретило меня в Могадишо, Сомали.
26 августа 1993 года я прибыл на небольшой аэродром на Африканском Роге в составе оперативной группы солдат, которым была поставлена задача захватить местного сомалийского полевого командира по имени Мохаммед Фара Айдид. В то время я был молодым штаб-сержантом с где-то пятью годами службы в Армии. Первые четыре года моей службы прошли в Уотертауне, штат Нью-Йорк, в 10-й горной дивизии, а в полку Рейнджеров я был только с марта 1992 года. За семнадцать месяцев подготовки в полку я побывал по всему миру. Мы тренировались с британским парашютным полком в Соединенном Королевстве. Мы отправились в Южную Корею, чтобы испытать суровость тамошней зимы и горной местности. Мы даже тренировались с тайскими рейнджерами в Лопбури, Таиланд. Мы путешествовали по всему миру, чтобы отточить свои боевые навыки. Теперь, после пяти лет серьезной, трудной подготовки, я был на пути к битве.
С августа по 2 октября 1993 года Оперативная группа "Рейнджер" провела шесть боевых задач. На тридцать восьмой день пребывания в стране мы выполнили седьмую и последнюю задачу. Мы начали рейд с нашей базы на аэродроме Могадишо в воскресенье, 3 октября, около 15:30. Эта задача войдет в историю как самый ожесточенный наземный бой американских войск со времен наступления Тет 1968 года(1). В ходе того, что стало известно как Битва при Черном море, восемнадцать солдат отдали свои жизни, еще семьдесят были ранены, многие тяжело. Бой продолжился, когда один из членов Оперативной группы "Рейнджер" погиб несколько дней спустя, 6 октября, во время минометного обстрела. Об этом было много написано и немало сказано. Я читал и слышал о нем все, что мог, и убежден в одном и лишь в одном. Та задача – то ужасающее событие, тот жестокий опыт, тот эпизод полнейшей дикости – будет, без исключения, одним из самых лучших примеров американской стойкости, самоотверженного служения, мужества и преданности делу, когда-либо имевших место в наши дни.
Большинство солдат, и особенно пехотинцев, все дни, пока носят форму, живут с одним вопросом. Новоиспеченные вторые лейтенанты из школы на берегу Гудзона(2) или восемнадцатилетние выпускники средней школы, только что закончившие базовую подготовку, неважно. Где-то в глубине души каждый человек, оказывающийся в пехоте, хочет знать, как он отреагирует, когда полетят пули. Если говорить прямо, не думаю, что когда-либо встречал человека, который не хотел бы отправиться на войну того или иного вида, образа или формы. Многие философски относятся к бою и всему, что с этим связано, но я никогда не встречал парней, которые в глубине души не хотели бы пройти испытание. Зачем еще мужчинам подвергать себя бесконечным часам тренировок? Зачем им терпеть длительные периоды разлуки с близкими? Зачем им страдать из-за низкой зарплаты и стресса? Зачем им изо дня в день доводить себя до крайности? Я могу придумать только одну причину: отправиться на войну, получить шанс заявить о себе, сдать выпускной экзамен – какие бы клише не использовались для описания боя. Это то, что делают солдаты, думал я. Для того мы и существуем: чтобы идти на войну и побеждать. По крайней мере, так я смотрел на это в 1993 году.
В декабре 1989 года я очнулся в Форт-Беннинге, Джорджия, пройдя две трети Школы Рейнджеров. Мой курс вернулся в Беннинг из болот Флориды, чтобы начать двухнедельный исход на рождественские каникулы. Ярким ранним утром 21 декабря 1989 года командир Учебной бригады Рейнджеров провел построение. Без вступления он сказал: "Прошлой ночью мы вторглись в Панаму. Полк прыгал, чтобы захватить аэродром. Есть сведения о некоторых потерях". Я был в шоке. В то время, в самом начале моей карьеры, мне было мало что известно о 75-м полку Рейнджеров. Но достаточно, чтобы знать: если где-нибудь в мире начнется драка, Рейнджеры пойдут первыми.
Я со всей уверенностью ожидал, что мое подразделение, 10-я горная дивизия, базирующаяся в Форт-Драме, уже в деле, и был расстроен тем, что меня не было с ними. Но вскоре узнал, что все мои товарищи все еще в Уотертауне, вдали от боя. Нам придется ждать следующего. Любопытно, что пара моих приятелей Рейнджеров ушли из Учебной бригады, и отправилась в Панаму для участия в некоторых последующих операциях в составе полка, а позже восстановились для прохождения последней фазы Школы Рейнджеров. Я был поражен их рвением: пойти на войну, выполнить задачу, а потом вернулся в Школу. Слово "впечатляюще" вряд ли могло в должной мере описать их.

Когда началась война в Персидском заливе, я еще был в Форт-Драме. Помню, как мы с моим соседом по комнате, Майком Эвансом, размышляли о назначении в подразделение, которое наверняка пойдет в бой. Мы отчаянно хотели отправиться на войну, и нам было тесно в легкой пехоте. Я говорю это не как обвинение 10-й горной дивизии. Отнюдь нет. Они были очень хорошим подразделением. Они просто не годились для механизированного сражения в пустыне, которое, как мы ожидали, должно было произойти за океаном. И хотя наши силы продолжали изничтожать Республиканскую гвардию Саддама Хусейна, у меня все еще был ноль из двух(3).
В ноябре 1991 года я сделал решительный шаг и заключил повторный контракт с назначением в полк Рейнджеров. Я прилетел в Форт-Беннинг, успешно прошел аттестационный курс и был направлен в третий батальон. 75-й полк Рейнджеров состоит из трех батальонов. Первый батальон (1/75) находится в Саванне, Джорджия, на армейском аэродроме Хантер, второй батальон Рейнджеров (2/75) находится недалеко от Сиэтла в Форт-Льюисе, а третий (3/75) дислоцирующийся в Форт-Беннинге, Джорджия, станет моим новым домом.
Помню, как прибыл в 3/75 свежеиспеченным штаб-сержантом, без какого либо опыта специальных операций. Хотя я и прошел нескольких хороших армейских школ – снайперов, воздушно-десантную, рейнджерскую и SERE (выживание, уклонение, сопротивление и побег) – я чувствовал, что все еще сильно отстаю от своих коллег. Было довольно пугающе оказаться на командной должности лишь затем, чтобы обнаружить, что многие из подчиненных были ветеранами боевых действий в Панаме. Они с гордостью носили знак боевого пехотинца над левым нагрудным карманом формы, и я слышал рассказы о штурме Рио-Гато и Торрихос-Токумен, в которых участвовали эти люди. Каждый день я видел крошечные золотые звездочки по центру строп их десантных крылышек. "Горчичное пятно", как мы его называем, обозначает боевой прыжок. Они побывали в деле. Эти люди были круче самой жизни, и я не хотел по-детски облажаться перед ними.
Мне казалось, что лучшим выходом для меня было слушать и учиться у этих людей всему, чему только можно. Когда я познакомился с солдатами 3/75, я понял, что они, безусловно, были людьми другой породы, солдатами иного калибра. Не обязательно лучше, просто другими. Впечатляло видеть молодых рядовых и специалистов, выполняющих задачи, которые я раньше никогда бы не увидел исполняемыми кем-либо ниже звания сержанта первого класса. От них ждали выполнения сложных и опасных вещей, потому что именно это им придется делать в бою. Все, что мы делали в этом подразделении, было сфокусировано на нашей боевой задаче. На молодых людей возлагали большую ответственность и учили решать проблемы. Я слышал, как командир полка полковник Дэвид Грейндж сказал: "Мы учим этих людей, как думать, а не что думать". Все начинало обретать смысл.
Больше всего на свете мне повезло попасть в объятия чрезвычайно талантливых молодых людей, которые нашли время, чтобы помочь мне освоить навыки, необходимые, чтобы пережить тяготы жизни в полку. За что я им бесконечно благодарен.
Я научился прыгать с парашютом в кромешной тьме. Мы возвели меткую стрельбу на новый уровень, и я впервые начал по-настоящему учиться стрелять из М-16. Я научился пользоваться взрывчаткой, хотя я определенно не тот парень, которому вам захочется приказать взорвать дверь. Я научился быстрому спуску по канату из вертолета, чтобы сражаться в районе, недосягаемом кроме как по воздуху. Я научился ориентироваться по компасу и чертам местности. Большую часть времени я просто… учился. Все было новым, и все было захватывающе, и я чувствовал, что рано или поздно выпадет шанс увидеть, смогу ли я ответить на тот вечный вопрос.
Математически я подсчитал, что, поскольку Первый и Второй батальоны Рейнджеров десантировались на Гренаде в 1983 году, в Панаме в 1989 году и в Ираке в 1991 году, мне придется ждать, самое долгое, пять или шесть лет. Описывая необходимость постоянных тренировок, командование любило говорить: "Вопрос не в том, отправимся ли мы на войну, вопрос в том, когда". Пророчески…
В августе 1993 года, после адского путешествия по миру, мы прибыли в Эль-Пасо, Техас, на очередные учения. Помнится, в одно из ночных десантирований командир батальона не присутствовал при выдаче парашютов. Когда мы надевали парашюты и начинался осмотр выпускающими, кто-то сказал, что подслушал, что грядет реальная задача, и командир батальона, подполковник Дэнни Макнайт, получает предварительное распоряжение. Я думал, что это все хрень – просто принятие желаемого за действительное. Чуть позже, пока мы уже стояли вокруг самолета, ночное десантирование было отменено, и всех отправили обратно в палатки.
Где-то в тот вечер командир взвода, старший лейтенант Том ДиТомазо, и взводный сержант, сержант первого класса Крис Харди велели нам паковаться, потому что рота Браво направляется в Форт-Брэгг, Северная Каролина. Вот оно. Никакой информации – просто собрать снаряжение и быть готовыми по звонку грузиться в самолет. Было сложно сказать, что происходит. Это могли быть просто назначенные высшим командованием учения: случайным образом выбрать роту и проверить ее навыки. Мне не припоминалось ничего особенно тревожного в новостях – по крайней мере, в ежедневных новостных выпусках CNN. Я не мог выделить ничего, в любом случае, ничего из непрерывного спектра новостей, на чем могла бы стоять печать "настоящее дело". Чем больше мы думали об этом, тем больше полагали, что это, вероятно, просто учения.
Позже мы погрузились в C-5 "Гэлекси" и полетели в Северную Каролину. В темноте ночи мы добрались до уединенного места в глуши. Было все еще трудно разобрать, что с нами будет дальше. Я прикинул, что вероятность реального развертывания была пятьдесят на пятьдесят. После того, как мы обустроились и проверили снаряжение, нам довели план тренировок. Мы выполним несколько спусков по канатам с вертолетов MH-60 "Блэкхок" и немного постреляем на полигоне. Это было потрясающе: полеты, канаты и стрельба, днем и ночью. Через пару дней после начала тренировок я заканчивал стрельбу с еще несколькими Рейнджерами, когда услышал общий рев от палаток, где мы жили. Когда мы подошли к палатке, лейтенант ДиТомазо сказал, что мы отправляемся в Сомали, чтобы схватить Айдида. Вот, парни – это оно. Я чувствовал страх, волнение, неверие и, вероятно, все остальные эмоции, слитые воедино, когда мы начали планировать наш шаг в историю.
Перед тем, как мы покинули безопасность и комфорт Америки, помню, как мне на глаза попался высеченный на мемориальной стене стих из Писания. Это было из книги Исайи, глава 6, стих 8: "И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать, и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня" Что может быть более значимым для молодого солдата, готовящегося к реальной задаче? Бескорыстное служение, призвание к делу, большему, чем он сам. Мысль о вступлении в благородные ряды воинов, прошедших этот путь до меня, вдохновляла. Хотя я, очевидно, понятия не имел, что будет лежать впереди, этот стих задал тон мне и, я думаю, всей оперативной группе. Пошли меня, пошли нас, вот они мы.

Имелось два плана нападения для захвата Айдида. Первый состоял в том, чтобы схватить его, когда он будет ехать в колонне машин. Второй заключался в том, чтобы застигнуть его, когда он будет внутри здания. Вот и все, либо А, либо Б. По мне это было здраво и казалось очень простым планом: человек будет либо внутри, либо снаружи. Мы возьмем его, когда бы и где бы он ни показался.
Оперативная группа была разбита на три отдельные группы: штурмовая группа, блокирующая группа и наземная колонна. У нас будет штурмовой отряд бойцов Сил спецназначения для работы внутри здания цели. Почти одновременно Рейнджеры блокирующего отряда организуют периметр вокруг цели. Наконец, Рейнджеры на Хамви и пятитонных грузовиках проедут через город и присоединятся для эвакуации, как только Айдид окажется в наших руках. Штурмовая группа и группа блокирования вылетят к цели на вертолетах MH-60 "Блэкхок" и MH-6 "Маленькие птички". Оказавшись у цели, мы либо приземлимся, либо – если не окажется подходящей посадочной площадки – соскользнем по толстым нейлоновым канатам на улицу и займем соответствующие боевые позиции. На моем уровне все было довольно просто, хотя я знаю, что вся эта хореография требовала довольно длительного планирования со стороны пилотов, членов летных экипажей и командования.
Как только мы оказываемся на земле, блокирующие позиции запечатывают цель, и старший на каждой позиции сможет отслеживать происходящее на земле по УКВ-радио.
Каждая блокирующая позиция состояла из двенадцати-пятнадцати Рейнджеров, которые летали на каждую задачу как "мелок"(4), с одними и теми же пилотами и экипажем. Меня назначили на Блокирующую позицию 4 (Blocking Position 4 – BP4), которую перевозил вертолет MH-60 "Блэкхок", который, к большому удовольствию сержанта Кейси "Пиано" Джойса, который сам был из Техаса, получил прозвище "Техасский экспресс" (Texas Express) – его позывной был "Супер 67" (Super 67). Экипаж был лучшим в мире и доказывал это всякий раз, когда винты начинали вращаться. Когда они вылетали, они летели с одной целью, которую оглашал всему миру их девиз: "Ночные охотники не сдаются".
Каков бы ни был план действий, наше боевое расписание останется неизменным. Половина Рейнджеров покинет птичку с левого борта, а другая половина одновременно пойдет по канату с правого борта. Как только последний Рейнджер ступал на землю, члены экипажа отцепляли канаты, и они улетали, чтобы прикрыть нас сверху. Было спокойнее знать, что эти "Блэкхоки" были вооружены миниганами калибра 7,62-мм, которые могли стрелять со скоростью четыре тысячи выстрелов в минуту, то есть более десяти выстрелов в секунду на ствол. Тем, кто оказывался стороной, принимающей их очереди, радости было мало.
Оказавшись на земле, мы занимали в рассредоточенную Г-образную позицию, огибая угол здания или квартала. При этом концы буквы Г могли визуально опознаться с двумя другими блокирующими позициями, таким образом замыкая "коробочку" вокруг цели. Иногда мы были относительно близко к двум другим BP, а иногда могли быть рассредоточены почти на квартал. Тем не менее, ключом была визуальная связь. Как только мы занимали позиции, мы осматривались в своих секторах в поисках противника. Городское поле боя трехмерно (то есть содержит многоэтажные здания), поэтому каждому из нас приходилось сканировать и вверх-вниз, и влево-вправо. На каждой из сторон "Г" было минимум по одному автоматическому оружию и минимум один гранатомет. У остальных Рейнджеров были M-16 или CAR-15. Но нашим самым смертоносным оружием был пулемет М-60. Как и миниганы, это был 7,62-мм пулемет с ленточным питанием, который мог легко внести опустошение в ряды врага в бою. До 3 октября он не был опробован на BP4. Наш пулеметчик не сделал ни единого выстрела, поскольку мы еще не вступали в серьезный контакт.
На каждую блокирующую позицию назначался либо медик, либо Рейнджер, прошедший курс техников скорой медицинской помощи(5), как в случае с BP4. У нас также был подготовленный передовой авианаводчик (FO - Forward Observer), чьей обязанностью была координация авиационного прикрытия нашей блокирующей позиции. Если мы вступим в тяжелый бой, FO сообщит о нашей обстановке непосредственно "Блэкхокам" и вызовет на противника огненный дождь.
В воскресенье, 3 октября 1993 года, нас было тринадцать человек на борту "Супер 67" в составе "Мелка Четыре", когда мы отправились на задание. Единственное, что было необычно, когда мы начинали, это то, что на этот раз блокирующей позицией командовал я.
Мы называем это упражнением "выпадение первого". Это простой прием, который мы постоянно практиковали, когда старший пересаживается назад и позволяет второму в цепочке командования взять руководство на себя. Мы принимали тот факт, что командиры могут быть убиты так же легко, как и любой другой солдат, так что каждый Рейнджер должен быть способен принимать решения на поле боя независимо от его звания и должности. Для меня это реализовалось на практике, когда мой командир "мелка" был отозван в Штаты по неотложным семейным обстоятельствам, а я был следующим в очереди. Вот так вот запросто. Безусловно, оказаться во главе было для меня дополнительным стрессом, но люди были превосходны, и я был уверен, что они справятся, что бы ни случилось.
В какой-то момент того воскресного утра всех командиров оперативной группы вызвали на инструктаж в оперативный штаб. Разведданные были неподтвержденными, но все указывало на возможную встречу нескольких главных помощников Айдида. Это был бы хороший улов, если мы сможем заполучить их. Хотя нам не удалось поймать Айдида, мы успешно демонтировали его инфраструктуру. Где-то за неделю до этого мы схватили его казначея. Мы захватили еще нескольких офицеров его штаба и затягивали петлю на его шее. Когда представлялась возможность захватить еще больше, мы были готовы идти. Днем или ночью, не имело значения. Для меня это казалось очевидным: заставить их бежать, заставить их двигаться и терять равновесие, ждать неизбежной ошибки, а затем хватать их всякий раз, когда они покажутся. У меня не было ни малейшего опасения идти в город днем. Угроза всегда была очень реальной, и всякий раз, когда мы выходили на задачу, возможность попасть в замес была разумной ставкой. Но я чувствовал, что мы имеем преимущество, будучи самыми подготовленными солдатами в мире. У нас были лучшие машины, лучшие пилоты и экипажи, вне всякого сомнения. Скорость, внезапность и решительность действий станут нашими визитными карточками и помогут свести на нет численное преимущество, которое Айдид имел над нами. Да, я определенно был уверен в отношении этой операции.
Сержанты Джим Тельшер и Кейси Джойс были моими верными помощниками. Они были старшими двух моих команд. Джим был у меня почти год, а Кейси пару месяцев. Это были способные молодые люди, которыми я восхищался и которым всем сердцем доверял. Сержант Тельшер также был нашим подрывником. У него была фишка знать об использовании C4 все, что можно было знать. Кейси был "Мистером Надежным" – всегда готовым протянуть руку помощи, всегда спокойным и собранным, всегда готовым выслушать и в нужный момент высказать свое мнение. Наличие двух таких стойких людей очень облегчало мою работу. Они заставят своих людей действовать правильно. Они в спокойной и вдумчивой манере обеспечивали выполнение стандартов и не давали мне совершать глупые ошибки. Любые имевшиеся у меня опасения, успокаивал тот факт, что у меня были самые лучшие старшие команд, каких только мог предложить полк.
Список моего "мелка" завершали специалист Кевин Снодграсс, пулеметчик; его подносчик, рядовой первого класса Тодд Блэкберн; и первый сержант Гленн Харрис, поделившийся своим опытом стрелка, как и сержант Скотт Галантайн. Специалисты Дейв Дьемер и Адальберто Родригес были стрелками моих ручных пулеметов (SAW), а рядовые первого класса Антон Берендсен и Марк Гуд были моими 40-мм гранатометчиками. Штаб-сержант Джефф Маклафлин был моим FO, а специалист Джейсон Мур – моим радистом или RTO. Мы раньше уже выполняли задачи вместе и были готовы: я не сомневался, что мы справимся со всем, что случится.
К тому времени, как я вышел из Объединенного оперативного центра со схемой задачи в руках, по всему ангару эхом разносилось "приступаем". Пока я шел за остальным снаряжением, в ангаре гудело от волнения. Завершались последние предбоевые проверки. Люди проверяли своих товарищей, пока те регулировали липучки своих бронежилетов, чтобы те сидели удобно и плотно. Оружие взято на ремень и перепроверено. Наконец, мы позаботились, чтобы на нашей форме были прикреплены американские флаги. Эти флаги были на липучках, и их можно было носить на рукаве формы, но я всегда носил свой прямо над сердцем, на левом плечевом ремне.
Я сказал Джиму и Кейси, что это будет длинный спуск – не очень хорошая новость, поскольку скоростной спуск по канату с большой высоты, как бы круто он не выглядел, это обычно не очень весело. По обе стороны от нашей точки высадки стояли двух- и трехэтажные дома. Спускаться, может, придется добрые семьдесят футов (21,3 м). Всегда была определенная бравада о том, кто спускался с большей высоты, своего рода предмет гордости заявить, что ваш спуск был дольше и, очевидно, намного сложнее, чем у других парней. Реальность, однако, такова, что это в основном отстой, независимо от того, насколько высоко или низко вы находитесь. Это как прыгнуть из самолета: надо только стиснуть зубы и сделать это, а боль, она только на секунду.
Коротко обменявшись мнением о том, как все это отстойно, мы вышли за проволоку, примкнули магазины, зарядили оружие, и направились к вертолетам. Мы знали, что взлетев должны быть готовы вступить в бой с противником даже в полете. К моменту нашего прибытия, лопасти "Супер 67" уже вращались. Старший нашего экипажа с улыбкой подтвердил весть о страшных семидесяти футах и пригласил нас в свои владения. Последним его наставлением мне как старшему "мелка" было не забыть снять наушники. Я подумал, что это несколько странный совет.
Внутри было тесно, но не слишком неудобно. К этому времени мы уже были ветеранами сотни или более вылетов, включая шесть реальных задач. Я занял место в середине вертолета между двумя членами экипажа, надел гарнитуру и отрегулировал ее, наблюдая, как люди рассаживаются по своим местам. Обе двери были открыты, канаты уже прикреплены к балке, а люди готовы. По общему радиоканалу вертушек эхом пронеслось кодовое слово начала операции. Айрин.

Это был прекрасный, солнечный день, как я помню. Перелет должен был длиться всего около трех-четырех минут. Мы собирались облететь весь город и зайти с севера. Как только мы взлетели, пилоты сказали, что сомалийцы жгут покрышки на улицах. Некоторые считали, что горящие покрышки были сложной системой связи, которую сомалийские бандиты использовали для подачи сигналов боевикам. Другие подозревали, что горящие шины и мусор - не что иное, как препятствия, чтобы помешать грядущей атаке американцев. Какова бы ни была причина, для меня это не имело значения. Мы были там, чтобы сделать дело, и это была просто еще одна проблема, которую нужно было решить.
"Одна минута", прозвучало в наушниках. Ремни безопасности, удерживающие нас в вертолете, были расстегнуты, и каждая команда приготовилась к сигналу сбросить канаты. Когда мы подошли к цели, "Блэкхоки" и "Маленькие птички" сломали строй, направляясь к каждой из выбранных точек высадки. "Супер 67" был последним бортом Рейнджеров, вышедшим на позицию, частью головоломки, которая должна была запечатать цель. Семнадцать разных машин танцевали над лежащим внизу городом, готовые залить огнем врага при первых признаках неприятностей. Я все еще был в наушниках, ожидая последних указаний от пилота. Это была та последняя секунда, когда вы понимаете, что страх покинул вас, и ваш разум сосредоточен на последовательности моторных навыков, которые позволят заставить ваше тело двигаться, чтобы выполнить любую задачу, которую оно должно выполнить. В данном случае автоматические действия: снять гарнитуру, надеть очки, надеть кевларовый шлем, подойти к краю пола вертолета, схватиться за канат обеими руками и оттолкнуться от палубы, чтобы соскользнуть к цели.
Я видел, как каждый из людей уставился на члена экипажа у своей двери. Все глаза с нетерпением ждали сигнала, чтобы сбросить канаты и начать действовать. Я заметил необычно сильное затемнение по обе стороны машины – поток от винта вертолета поднял с немощеных улиц огромное количество пыли. Мы летели на высоте шестидесяти пяти или семидесяти футов (20-21,5 м), когда внезапно остановились. Мы зависли в облаке пыли, когда я услышал, как пилот сказал: "Я ни хрена не вижу".
Помню, как во время полета слушал переговоры пилотов на общей частоте вертушек. Я как раз разобрал смысл его последних слов, когда понял, что мы остановились. Не помню, чтобы кто-то стрелял по нам тогда, но сидеть в неподвижном вертолете в семидесяти футах над землей было не лучшим местонахождением. Мы не могли предоставить сомалийцам лучшей цели. Время просто остановилось. Рейнджеры, отвечающие за канаты, не сводили глаз с членов экипажа, ожидая сигнала, чтобы сбросить их. Остальные, равно как и члены экипажей, осматривали землю в поисках вооруженных сомалийцев.
На членах экипажей также лежала обязанность обеспечивать безопасность машины. Во время перелета и, конечно же, на подлете к цели экипаж одновременно решал около двадцати задач. Как бортстрелки они должны были наблюдать за точкой высадки, следить за противником, следить за нами и все время информировать пилотов о том, что происходит вокруг. Если уж моя работа в тот момент была трудной, то проблемы этих парней увеличились примерно раз в десять.
Мы продолжали висеть, казалось, минут десять. На самом деле это было, скорее всего, тридцать секунд. Я услышал, как управлявший машиной пилот снова сказал: "Я ни черта не вижу". Должно быть, между пилотами и экипажем произошло какое-то обсуждение, потому что после небольшой паузы была дана команда сбросить канаты. Мы были на пути в бой. Последнее, что сказал мне пилот, это что мы не долетели до желаемой точки высадки. Он велел мне смотреть, куда направлен нос вертушки, и следовать в этом направлении примерно два-три квартала, и мы окажемся в нужном месте. Меня это устраивало. На земле было безопаснее. Оказавшись на земле, мы должны будем убедиться, что все здесь, быстро организовать охранение, а затем двигаться к цели. По крайней мере, теперь мы двинемся. У нас будет импульс. Чем раньше мы приступим к заданию, тем быстрее закончим и вернемся на аэродром.
Как командир "мелка", я буду последним, покидающим вертолет. Я вспомнил, что говорил нам старший экипажа на аэродроме, поэтому, когда личный состав "Мелка Четыре" начал спускаться, я аккуратно снял наушники и положил их на сиденье позади себя. Когда я начал поправлять очки, эластичный ремешок, удерживающий их на голове, порвался. Это будет лишь одна из многих попыток ублюдка Мерфи свести эту задачу к херам. Я отбросил очки, и надел кевларовый шлем. Я застегивал подбородочный ремень, когда вертолет внезапно накренился на несколько градусов. Стоя на коленях на полу птички, я ощутил такой рывок, что чуть не потерял равновесие. Я надел толстые кожаные перчатки и проковылял к двери машины.
Спусковые канаты крепятся к вертолету с помощью больших шкворней, прикрепленных к раздвижной металлической трубе, проходящей поперек потолка и выходящей из дверей вертушки. Между корпусом машины и висящим канатом имеется пространство около двух футов (60 см). Это достаточно далеко, чтобы Рейнджеру пришлось тянуться наружу из двери немного дальше, чем комфортно, чтобы схватить его. Как только канат окажется надежно в его руках, Рейнджер подаст свое тело наружу и развернется, чтобы быть лицом к вертушке, когда начнет скользить вниз к земле. В это же время он зажимает канат ногами. В отличие от пожарного шеста, единственные части тела, которые при скоростном спуске касаются каната, это руки и ноги.
Когда я начал спуск, я смотрел на брюхо вертолета. Я хотел убедиться, что знаю направление полета и, следовательно, где цель. Помню, что воздух был таким мутным, и в нем было столько пыли, что без защиты глаз мне было трудно видеть. Семнадцать других машин тоже поднимали мусор, так что неудивительно, что мы ничего не видели. Благословение пилотам за то, что они удерживали наш "Блэкхок" на месте, пока мы были на пути вниз. Несмотря на кожаные перчатки, нейлон каната обжигал мне руки, поэтому я посмотрел вниз, чтобы увидеть, далеко ли до земли. Казалось, я на этом канате уже вечность.
Когда я увидел землю, мое сердце упало. У нижнего конца каната лежало скорчившееся тело, одетое в песочку. Боже мой, кого-то подстрелили. Кто это? Он мертв? были первые мысли в моей голове. Это было мое первое настоящее чувство страха, чувство беспомощности, как если бы я не мог защитить себя. Я всегда думал, что совершить боевой прыжок с парашютом, должно быть, чертовски страшно, потому что все это время вы скользите навстречу опасности, наблюдая за перестрелкой на "горячей" площадке приземления. Это было максимально близко к тому, на что должна быть похожа та ситуация, за исключением того, что я не видел и не слышал никаких выстрелов. Благодарение господу, я наконец встал на ноги, буквально оседлав тело. С ним уже работали медики. Это был Тодд Блэкберн. Когда я быстро проверил остальных людей, до меня дошло, что мы под огнем.
Мы находились посреди четырехстороннего перекрестка, и нас обстреливали с севера, востока и запада. Поначалу огонь был не очень точным, но, в отличие от предыдущих задач, сомалийцы не просто неистово и безрассудно поливали нас из своего оружия. На этот раз они целились. Цель находилась всего в нескольких кварталах к югу от нас, но Мерфи снова был с нами: мы не двинемся к цели так быстро, как планировали.
Рядовой Гуд был занят оказанием первой помощи Блэкберну. Я не мог поверить, что Блэкберн был сколь-нибудь близок к тому, чтобы выжить. У него шла кровь изо рта, носа и ушей, а его тело было ужасно изломано. Это был один из тех сюрреалистичных моментов – в тот день их будет еще много больше – про которые я в самых бредовых мыслях не мог представить, что стану им свидетелем. Гуд и еще один медик освободили дыхательные пути Блэкберна и зафиксировали его шею, когда огонь начал усиливаться. Когда я проверил перекресток, чтобы увидеть, где находятся люди, я понял, что мы определенно высадились прямо посреди худшей части города, и сомалийцы, похоже, были не слишком довольны нашим вторжением. Когда я проверил людей, я велел своему RTO вызвать командира, капитана Стила, чтобы передать ему ситреп(6) и запросить немедленную эвакуацию. Ничего, вот все, чего удалось добиться специалисту Муру – ни ответа, ни подтверждения. Связи со штабом у нас не было.
Мои первые тридцать секунд в качестве командира "Мелка Четыре" были совершеннейшим отстоем. Мы были не в том месте, без связи, у нас был неотложный пострадавший, и нас обстреливали с трех направлений. Все стремительно катилось нахер. Хорошей новостью было то, что Рейнджеры из "Мелка Четыре" выступили феноменально. У меня не было боевого опыта, кроме предыдущих задач, но наблюдать, как они сражаются, было прекрасно. Они тут же взялись за дело и занялись своей работой. Нам сдали плохие карты, но что меня действительно поразило, это то, как быстро сомалийцы начали сражаться. Казалось, мы были на земле всего несколько секунд, а потом бац – небеса разверзлись огнем стрелкового оружия. Это было прямо как в кино, пыль поднималась над дорогой, когда в землю бил град пуль. На это действительно было дико смотреть.
Мы переместили Блэкберна на восточную сторону перекрестка и устроили мой маленький командный пункт и пункт сбора раненых, где мы могли бы работать с ними в относительной безопасности. Я помню, как увидел небольшую припаркованную машину, обращенную на восток и еще одну – на север. Они представляли собой хорошие огневые позиции, и обеспечивали нам некоторое укрытие. Мур все еще пытался связаться с группой командования, когда медики сказали, что нам нужно вытаскивать Блэкберна ко всем чертям отсюда, или он умрет. Я пытался связаться с капитаном Стилом по портативной рации Моторола. Это было резервное радио, которое вообще-то было не очень мощным: в городских или застроенных районах радиоволны не всегда доходят через здания до другого принимающего радио. Наконец мне удалось связаться с первым лейтенантом Ларри Перино, который находился рядом с командиром, и будет действовать как ретранслятор. Я мысленно велел себе быть спокойным и говорить ясно и разборчиво, так как это была несколько напряженная ситуация, и я не хотел выглядеть в общей сети как припадочный. Разумеется, когда я заговорил, он меня не услышал, поэтому я заорал в трубку громче. Связь, вероятно, была не очень хорошей, поэтому чем больше я кричал и злился, тем меньше человек на другом конце мог расслышать. В ответ он велел мне успокоиться.
К этому моменту я был готов выйти из себя. Наконец мне поступило сообщение, что никто на цели не может выдвинуться на нашу позицию для эвакуации, так что нам придется переместить его на их позицию. Для Рейнджера Блэкберна время имело критическое значение. Мы находились под непрекращающимся огнем сомалийцев почти с самого момента высадки. Я еще так и не взглянул на часы, так что понятия не имел, сколько мы там пробыли, но мне казалось, что прошла вечность. Я позвал сержанта Джойса. Кейси появился в одно мгновение, чтобы получить указания. Я хотел, чтобы он взял группу с носилками и отправил Блэкберна к цели для немедленной эвакуации в госпиталь на аэродроме. К счастью, Блэкберна стабилизировали и все были готовы двигаться.
У нас были складные носилки, которые мы брали с собой на задачи. Нам всегда нужно было иметь возможность нести раненого солдата, а на носилках, складных или мягких это намного проще, чем переноска "пожарным способом"(7). Проблема в том, что носилки несколько громоздки и, хотя и необходимы, являются еще одним предметом снаряжения, который кому-то из Рейнджеров придется сообразить, как нести. Мертвый вес есть мертвый вес, а человек без сознания именно таков. Чтобы нести одного раненого Рейнджера, требуется несколько человек. Если добавить вес снаряжения, которое нес раненый, и тот факт, что по вам стреляют около десяти тысяч сомалийцев, сложность, казалось бы, простой задачи возрастает экспоненциально. Сержанту Джойсу пришлось разбираться со всеми этими дилеммами, и, будь он благословлен, он справился.
Сержант Джойс собрал несколько носильщиков и начал движение в направлении цели. Одним из тех, кто пошел с ним, был наш передовой наблюдатель, штаб-сержант Джефф (Мак) Маклафлин. Основной задачей Мака было наводить огонь "Блэкхоков" и "Маленьких птичек", поддерживающих нас с воздуха. В двух словах, Мак помечал нашу позицию маленьким цветным кусочком нейлона, именуемым сигнальным полотнищем VS-17. Одна сторона оранжевая, другая красная. Полотнище помещалось на видном месте, чтобы пилоты и экипаж могли разглядеть вас сверху. Также у Мака было радио, чтобы держать прямую связь с пилотами и сообщать им обо всех необходимых нам огневых задачах. МН-60 уже несколько раз приходили к нам на помощь. Бортстрелки поражали вражеских боевиков из миниганов, свирепо демонстрируя свою огневую мощь. Как только огонь противника достигал наибольшей интенсивности, один из "Блэкхоков" скользил по воздуху над нашей позицией, открывал огонь, и все вокруг успокаивалось. Задачей Мака было управлять этими ценнейшими средствами. В тот момент боя мне хотелось задействовать огневые возможности каждого человека "мелка", но нам нужно было эвакуировать Блэкберна, поэтому Мак вскочил и помог. Рейнджеры Джойс, Маклафлин, Гуд и еще один медик взяли носилки и отправились к цели.
В это время наши руки оказались довольно плотно заняты. Не помню точно, когда я сделал свой первый выстрел, но помню, что это было очень легкое и естественное решение. Специалист Дейв Дьемер был у меня стрелком ручного пулемета. У него был SAW M-249, бывший немного меньше, чем пулемет M-60 Снодграсса. В отличие от 7,62-мм М-60, SAW Дэйва был 5,56-мм, того же калибра, что и наши винтовки. Тем не менее, SAW – это полноценный пулемет, и Дэйв стал мастером своего оружия. Один из оружейников на аэродроме немного поработал над пулеметом Дейва и установил под стволом пистолетную рукоятку. Он был доволен этим изящным аксессуаром и продемонстрировал отменную выдержку и талант во время боя. Специалист Дьемер противостоял противнику к востоку от нашей позиции и вел непрерывный бой. В нескольких кварталах на восток от нас посреди дороги стояла брошенная машина, которую сомалийцы использовали как огневую позицию. Сомалийцы бежали от угла дома к машине, стреляли в нас, затем бросались через улицу на другую сторону и стреляли опять. Похоже, им нравилась эта дерзкая игра в кошки-мышки.
Я видел, как бьется Дьемер. Он залег за правым задним колесом второй машины, которую мы использовали как прикрытие для Блэкберна. Ее стекла были выбиты, а кузов изрешечен пулями. Большая часть шин также была прострелена. Когда я опустился на колени за багажником рядом с Дьемером, все, что осталось от заднего стекла, разлетелось над нами, разнесенное очередями. Мы пригнулись как можно ниже, а затем, когда стрельба прекратилась, стали искать врага. Примерно в квартале за углом здания был сомалиец. Он высовывался из-за угла, выпускал очередь, а затем отступал в безопасное место. Я увидел этого парня и подождал, пока он вывернется из-за угла. Как только он это сделал, я выстрелил. Так же поступили специалист Дьемер, первый сержант Харрис и Рейнджер Берендсен. Отлив в Черном море. К сожалению, было чертовски много сомалийцев, готовых занять его место.
Сержант Джим Тельшер руководил боем на западной стороне улицы. Он был первым Рейнджером с нашего вертолета, коснувшимся ногами земли. Тельшер был одним из тех людей, которые обладали врожденным знанием и пониманием рейнджерства. Он подхватывал новые приемы и очень быстро осваивал их. Тельшер очень хорошо разбирался в подрывных работах и превратил владение оружием в науку. Коллегам, командирам и подчиненным нравилось работать с Джимом. Он был надежным парнем с отличным чувством юмора и острым умом. Я не мог сказать ничего плохого о сержанте Тельшере, и был рад, что он был одним из моих людей. С Джимом были специалист Кевин Снодграсс и сержант Скотт Галантайн. Они тоже использовали брошенные автомобили для укрытия от огня сомалийцев.
Время от времени по воздуху над нашей позицией проплывал "Блэкхок" и разражался длинной сплошной очередью из своих миниганов. Было захватывающе видеть, слышать и чувствовать мощь этих машин. Я считал, что сомалийцы наверняка будут держаться подальше от нашего периметра после урока баллистики от Сикорского. Но они не остановятся, не в этот день. Это был день "подстрели американца", и все они были готовы участвовать. Думаю, что мое ощущение абсолютного недоумения было столь же сильным, как и собственный страх, что был у меня внутри. Для меня было невероятным, что такое количество людей добровольно выйдет на улицы, чтобы присоединиться к битве.
Несмотря на интенсивность перестрелки, вид людей в деле был для меня обнадеживающим. Это правда, что битва превратит мальчика в мужчину за считанные секунды. Вид этих храбрецов, сражающихся с головорезами-боевиками, вызвал одну из самых сильных эмоций, которые я когда-либо мог себе представить. Если я и был напуган тогда, то наблюдая за тем, как эти воины занимаются своим делом, я определенно чувствовал себя намного храбрее и увереннее.
Рядовой Берендсен получил пулю в руку. Он был через дорогу от меня, с южной стороны, обратившись на восток, когда его подстрелили. Берендсен был моим гранатометчиком, и весь день трудился в поте лица. Я видел его сразу после того, как в него попали, и его глаза были размером с долларовые монеты. Трудно было сказать, насколько все было плохо по ту сторону улицы, но когда он добрался до моей позиции, я сразу понял, что с ним все будет в порядке. Он был последователен и сосредоточился на том перекрестке, где в него стреляли. Он, в общем, не выглядел слишком обеспокоенным своей раной. Пока я накладывал ему повязку на руку, другой он все время теребил казенную часть гранатомета М-203. По сей день я понятия не имею, о чем, черт возьми, я думал, но в порыве досады я открыл ему казенник. Пока я продолжал бинтовать ему руку, Берендсен выпустил осколочно-фугасную гранату. Она проплыла по воздуху к углу здания, откуда началась стрельба. Это было мгновение красоты. Граната попала в цель, и больше стрельбы не было слышно. Опять отлив в Черном море.
Берендсен сработал отлично. Я повернулся проверить западную сторону улицы как раз в тот момент, когда сержанту Галантайну прострелили кисть. И вновь выверт времени приостановил все остальное, происходившее в ту секунду, и все, что я видел, как рука Скотта стала красной, когда пуля попала в цель. Ему попали в большой палец. Это не казалось опасным для жизни, но с моей точки зрения выглядело довольно плохо. Когда он перебрался через улицу ко мне, я увидел, что его большой палец почти полностью оторван. Скотт не произнес ни слова, и мы с Берендсеном боялись, что он может впасть в шок. Все, что я мог сделать, это прибинтовать большой палец на место. Берендсен поддерживал его, пока я перевязывал руку. "Держи руку выше сердца", - твердил Берендсен. Похоже, со Скоттом все было в порядке, так что мы вернулись к бою.
Примерно через десять секунд я увидел, что сержант Тельшер возится со Снодграссом. Наш пулеметчик был ранен, но Тельшер тут же позаботился об этом. Обстановка на нашей позиции быстро ухудшалась. Несколько мгновений спустя Мур, RTO, крикнул мне, что по командной радиосети пришло известие, что через несколько минут мы должны быть готовы стянуться к цели и вернуться на аэродром. Какое облегчение. Я полагал, что миссия прошла, как и планировалось, и мы, должно быть, захватили ценный груз. Нам будет что обсудить, когда мы вернемся в ангар. Несмотря на то, что нас все еще атаковали сомалийцы, мы чувствовали себя довольно неплохо, готовясь собраться и отправиться домой. Мне не терпелось услышать, что другие командиры скажут о происходившем у них. Я не знал, участвовал ли кто-нибудь из них в бою.

Не знаю, позвал ли Дейв Дьемер меня по званию или по имени – не помню, как вообще он привлек мое внимание во время боя – но когда я планировал наше выдвижение обратно к зданию цели, Дьемер сказал мне, что разбился вертолет. Какой вертолет, где? Все, что Дейв мог сделать, это указать вдоль улицы на восток. Через несколько кварталов я смог разглядеть большую груду обломков. Это никак не был "Блэкхок". Я велел Дьемеру проверить его сектор обстрела. Наличие сил противника между своими подразделениями, это очень плохая ситуация. Огонь по своим – один из худших поступков, которые может совершить солдат. Это буквально самострел.
Он продолжал стрелять, но я видел, что место крушения находится далеко от его сектора обстрела. Я все еще не мог поверить, что на той улице был один из наших вертолетов. Я понятия не имел, кто это и как это случилось. Но суть в том, что на той улице к востоку от нас находился наш вертолет. Мур получил по радио подтверждение, что вертолет упал и что оперативная группа должна выдвинуться к месту крушения и организовать периметр. Наша единственная проблема была в том, что нас по-прежнему обстреливали с трех сторон, и, самое главное, к востоку от нас, между нами и местом крушения был противник. Я подтвердил капитану Стилу, что мы получили его сообщение, и что понял, что мы все соединимся на месте крушения. Для нас вопросом было, как: слева, справа, прямо? Любой из вариантов на данный момент был плох. У нас не было такого количества зарядов, чтобы пробить дыры в зданиях, и мы, разумеется, не могли идти прямиком через тир. Нам нужно найти другой способ добраться туда.
Вдруг, к нашему большому облегчению, колонна начала двигаться от цели к нам. Подполковник Дэнни Макнайт, наш командир батальона, шел по дороге за дверью своего Хамви, прикрываясь ею как щитом. Никогда не был так рад видеть этих людей, как тогда. Как и "Блэкхоки", Хамви были тяжело вооружены, но с пулеметами М-2 .50 калибра или 40-мм гранатометами Mk-19. Колонна ползла к нашему перекрестку очень медленно. Когда она подошла к перекрестку, ее тоже начали обстреливать сомалийцы. Я попытался указать направление, с которого велся огонь, наводчику на головном Хамви, когда они приближались к нам. Судя по всему, он не нуждался в моей помощи, и я наблюдал, как он выпустил на север мощную очередь из своего .50 калибра. Помню, как наводчик, стреляя, прятался глубоко в башне, почти скорчившись под своим большим пулеметом, чтобы не высовывать голову выше прицела.
Из всех ощущений, оставшихся у меня от того дня в бою, самым ярким воспоминанием был звук. С того момента, как мои ноги коснулись земли, все звуки в городе, казалось, усилились. Это усугубляло еще и то, что в тот день я не пользовался защитой слуха. Меня так беспокоила возможность слышать пилотов в наушниках, что даже не подумал вставить беруши. Это, конечно, был довольно глупый поступок. Грохот этого пулемета был таким громким, что у меня заболели зубы. Хотя мне было физически больно смотреть, как он стреляет, я действительно чувствовал себя гораздо лучше под таким прикрытием и, конечно же, ощущал себя намного безопаснее.
Я подошел к подполковнику Макнайту и доложил ему обстановку. К этому моменту у нас был один неотложный носилочный пострадавший, которого эвакуировали по земле, и трое ходячих раненых: Галантайн, Берендсен и Снодграсс. Когда Макнайт повторил, что нам нужно двигаться к месту крушения, я посмотрел на юг и увидел сержанта ВВС Дэна Шиллинга, прикрывавшего нас с другой стороны дороги. Видеть знакомые лица было благословением, и поднимало боевой дух. Я сказал Макнайту, что мне понятен его приказ выдвигаться к месту крушения и что мы пытаемся понять, как туда добраться. Он сказал, что колонна направляется к месту крушения и чтобы мы грузились. Это был гораздо лучший вариант, чем любые другие соображения, которые у меня были на тот момент. Мы начали сниматься с позиции и грузиться в колонну.
Мы подобрали все, что было на нашем местонахождении, даже спусковые канаты, которые были сброшены с вертолета. Мы определенно не хотели, чтобы сомалийцам досталось хоть что-то после нашего отъезда. Однако самой большой заботой для меня как командира было знать, где мои люди, чтобы я мог скоординировать предстоящий бой и, что еще важнее, чтобы я никого не оставил позади. Как гласит пятая строфа Клятвы Рейнджера: "Я никогда не допущу, чтобы павший товарищ попал в руки врага". Раненые или нет, мы должны быть уверены, что у нас здесь все, и моя обязанность как командира – убедиться, что это так. Проблема была в том, что мы не могли все погрузиться в одну машину. Я понятия не имел, в какой Хамви или грузовик сели мои люди, только то, что на нашей блокирующей позиции больше не было ни одного Рейнджера. Удовлетворенный тем, что все наши люди с нами, я повернулся, чтобы залезть в грузовой Хамви, но обнаружил, что вся колонна уже двинулась вперед. Несколько громких воплей и пара отборных выражений привлекли внимание водителя, и он остановился, чтобы я мог взобраться на борт. Помню, как наступив на верх левого заднего колеса того Хамви взглянул вниз и увидел на земле куски раскрошенного зеленого пластика. Я не знал точно, что это было, но помню, как подумал: Что за чертовщина, как эти обломки пластиковой кофейной кружки оказалась здесь, в центре Могадишо? Я выбросил это из головы и забрался в кузов. Мы были наперегонки со временем, чтобы добраться до места крушения раньше сомалийцев.

Я в последний раз огляделся, когда мы начали отходить от блокирующей позиции. Место крушения находилось к востоку от нашего местонахождения, так что я прикинул, что мы можем проехать квартал на север, сделать первый поворот направо, проехать несколько кварталов, повернуть еще раз направо, и окажемся прямо на месте крушения. К сожалению, Могадишо устроен не совсем по прямоугольной схеме, как, например, Манхэттен – в Сомали дороги и улицы не единообразны ни по каким стандартам. Может быть, этот быстрый объезд окажется и не таким уж легким.
Когда я забрался в "Хамви", то попытался сесть, закинув ноги за борт и обернувшись лицом к улице. Таким образом, я мог бы обеспечивать прикрытие и хотя бы видеть, что, черт возьми, происходит. К сожалению, втиснувшись в грузовой отсек, мы все свалились в большую кучу. Я был последним на самой ее вершине, и когда машина тронулась, потерял равновесие. Для меня это был один из самых страшных моментов в тот день. Мои ноги свисали через борт "Хамви", и я лежал на спине. Я не мог сесть из-за веса бронежилета и всего остального бывшего на мне снаряжения. Я не мог видеть, куда мы едем, и уж точно не мог стрелять. Все, что я мог сделать, это держаться, пока мы мчались по улицам города. Я абсолютно ничего не контролировал. Я все думал, что меня сейчас подстрелят, и меня бесило, что у меня даже не будет возможности открыть ответный огонь по ублюдку. Но я знал, что мы направляемся к месту крушения, как и планировали, и скоро будем там.
Как долго мы ехали? Казалось, час. Мы мчались по улицам. Я думал: Черт, я видел то место всего две секунды назад. Я видел его с нашей блокирующей позиции – Дьемер указал мне на него. Почему мы еще не там? По правде говоря, я понятия не имею, почему мы не могли ехать прямо к месту крушения. Я знаю, что простые задачи становятся очень сложными, когда их выполняют под огнем, и вождение автомобиля не исключение, а плохое состояние улиц Могадишо усугубляло дело. Отсутствие надежной радиосвязи также входило в уравнение.
Потом мы остановились, хотя я не знал почему. Какова бы ни была причина, это было время вылезти из машины и обеспечить охранение. Точно так же, как когда мы готовились к высадке и зависли в воздухе, сидеть внутри неподвижной мишени было плохой идеей. Колонну остановили на какой-то улице, которая определенно не была местом крушения. Мы все спешились, быстро переместились к передней части машины и нашли укрытие. Мы снова оказались на четырехстороннем перекрестке. Очевидная проблема с этими перекрестками заключалась в том, что они предоставляли противнику три направления, с которых можно было стрелять по нам. Кроме того, с добавлением домов и многоэтажных зданий, нужно было отслеживать очень большое пространство, а людей для этого и близко не хватало. Но таков порядок действий, и, конечно, вы должны делать все, что в ваших силах.
По нам снова начали вести огонь из стрелкового оружия, но я чувствовал себя намного безопаснее вне машины, на земле. Мы с Дьемером находились с левой стороны головного автомобиля, а сержант Тельшер и сержант Джойс – с правой, и каждый из нас прикрывал сектора спереди и слева или справа. Вести бой с противником было несложно, но, к сожалению, возможностей для этого было предостаточно. Не было никаких сомнений – они не собирались сдаваться. Но опять же, мы тоже. Я представил себе, как все эти сомалийцы сдергивают с каминной полки свои старые АК-47, выскакивают на улицу, чтобы сделать пару выстрелов по американцам, а затем бегут домой к мамочке, чтобы успеть на ужин. Стреляли из окон, из-за углов, из-за стен, отовсюду.
Я понял, что колонна остановилась, чтобы свериться с картой. Мы уже должны были быть на месте крушения, но исходя из предыдущего опыта на блокирующей позиции я, конечно, не критиковал тех, кто принимал решения. Все становится сложнее, когда в тебя стреляют. Я все думал, что в любой момент мы сядем обратно на Хамви и отправимся забирать людей с места крушения.
Следующее, что я помню, я стоял на коленях позади Хамви с раненым Рейнджером на земле, чья голова покоилась на моих коленях. Одного из моих командиров, сержанта Кейси Джойса, застрелили. Он был с Тельшером через дорогу от меня и вел бой с противником на улице справа, когда в него попали. К сожалению, пока Кейси стрелял по противнику справа от машин, пуля попала в него с незащищенной стороны. Несмотря на то, что на нем был кевларовый жилет, пуля вошла в его тело прямо в подмышку, где оно не было прикрыто жилетом. Это было первое опасное для жизни огнестрельное ранение, когда-либо виденное мной. Рана была маленькая, размером едва с ноготь моего мизинца. На самом деле настолько маленькая, что я чуть не проглядел ее, когда мы пытались оценить ее серьезность. Мы с Джимом следовали процедурам оказания первой помощи, как нас учили. Все будет хорошо, все будет хорошо, сказал я себе. Кейси, казалось, не чувствовал никакой боли, он не двигался и не издавал ни звука, он просто смотрел на меня. Пока я пытался его успокоить, мы с Джимом лихорадочно работали над раной в его груди. Я понятия не имел, что происходит вокруг, пока старший медик не перегнулся через нас и не проверил жизненные показатели Кейси. Он уже все знал. Он проверил основные жизненные показатели и велел нам грузить его в машину. Не думаю, что до меня дошло, что один из моих людей только что был убит. Ничто из моих тренировок не готовило меня к этому. Нет ничего, что могло бы воспроизвести это чувство потери. Но реальность ¬происходящих вокруг событий выпнула меня обратно. Мы снова погрузились в машины и начали разворачивать колонну, чтобы она двинулась обратно в направлении, откуда мы прибыли.
Убедившись, что снаружи не осталось никого из Рейнджеров, я повернулся, чтобы забраться в другой Хамви. Я не собирался снова втискиваться в тот грузовой Хамви, чтобы оказаться в том же положении, что и в прошлый раз. Я предполагал, что мы возвращаемся к месту крушения, и снова подумал, что оно должно быть близко. Я быстро забрался в заднюю часть Хамви и оказался прямо на раненом Рейнджере. Теперь мы двигались, и я был с ним лицом к лицу. Его шея и лицо сильно кровоточили. Все, что я мог сказать, лежа там, это: "Держись, все будет в порядке". Кто-то начал вопить и орать на меня. Это был сержант Крис Шлиф, пулеметчик. Он стоял на коленях, и я, запрыгнув, оказался на его лодыжке и голени. Сперва я не понял, почему он кричит. Я подумал, что, должно быть, его тоже подстрелили. Потом до меня дошло, что я у него на ноге, и что Рейнджер, с которым я говорил, мертв. Я лежал на одном из наших павших товарищей. Это была еще одна из тех болезненных доз реальности, которые все мы испытаем в тот день.

Звук раздираемого металла был оглушительным. Как и со звуком стрельбы минигана, вы понимаете, что только что произошло что-то очень плохое, когда слышите его. Мы только что проскочили сквозь засаду, и некоторым из машин досталось от огня стрелкового оружия и гранатометов (РПГ). Это было так громко, что причиняло боль. Я видел, как Хамви позади нас выворачивает и обходит нас справа, когда мы резко остановились сразу за перекрестком. На улице лежали раненые солдаты. В один из наших Хамви попала ракета, и людей, ехавших сзади, буквально вышвырнуло из машины. Несколько человек тут же выскочили из колонны, чтобы помочь раненым. Начав вылезать из своего Хамви, я увидел, как сомалийская самодельная граната упала между одним из наших раненых Рейнджеров и моей машиной. Она была похожа на одну из тех старых "колотушек"(8) времен Второй мировой войны, использовавшихся немцами. Как бы то ни было, это будет больно. Деваться было некуда. Машина стояла, а та граната была прямо передо мной. Я втянул голову и стал ждать за задним бортом. Через пару секунд она пыхнула белым дымом и все. Отказала. Вот так свезло, чтоб его.
Мы принялись заниматься ранеными, но херня была в том, что мы все еще были в зоне поражения. Все, что мы могли сделать, это переместить раненых в исправную машину, проследить за сохранностью нашего снаряжения и приготовиться к дальнейшему движению. Большинство людей в машинах вели бой с противником, а те, кто были на земле, оказывали помощь раненым. По нам открыли интенсивный огонь вдоль улицы. В один из тех ярких моментов я видел, как откуда-то выскочил сержант Аарон Уивер и бросил гранату с грацией и точностью подачи Нолана Райана(9). Это было потрясающе. Подобно тому, как Берендсен с одной руки выстрелил из М-203 на блокирующей позиции, Уивер бросил эту гранату со всей уверенностью члена высшей лиги, и она полетела прямо туда, откуда велась стрельба. Спустя несколько секунд она взорвалась, дав нам время погрузить раненых в оставшиеся машины.
Сколько Рейнджеров были ранены? Я понятия не имел. Я лишь знал, что по нам стреляли со всех сторон, и мы сражались за свою жизнь. В засаде мы потеряли одну или две машины. Действуя сообща, Рейнджеры занимались делом. Вид того, как такие люди, как Уивер, бросаются в замес, был для всех нас очень обнадеживающим. Мы реагировали на события вокруг нас и делали, как в поговорке старины Шейкера, "следующий шаг". В данном случае следующими шагами было позаботиться о наших раненых, сберечь наших людей и снаряжение, и сражаться с врагом изо всех сил, хотя и не всегда в такой последовательности.
Вскоре после того, как мы возобновили движение, мы наткнулись на еще одну засаду. И вновь жуткий звук металла, разбивающегося о металл, вернул меня к реальности. Мы остановились и были вынуждены вступить в новый виток схватки, помогая раненым и поддерживая порядок на поле боя. Я много раз вспоминал события того дня, как плохой фильм, просматриваемый в замедленном воспроизведении, один болезненный кадр за другим. Но в каждом из них было столько моментов невероятной индивидуальной отваги, что они нивелировали любой предполагаемый результат действий противника. В засаде целью является убить всех людей в зоне поражения или, по крайней мере, сделать их неспособными сражаться. Сомалийцы получали от оперативной группы урок. Хотя мы и склонялись над нашими ранеными, мы также обрушивали на них ярость лучшего, что было в Америке. Нас не остановить, не сейчас.
Когда мы двинулись вновь, я оказался на заднем правом сиденье Хамви. Для меня это было намного лучше, потому что, по крайней мере, я мог вести ответный огонь по противнику, пока мы ехали, но, видимо, Хамви создавали не для пассажиров ростом больше шести футов (182 см). Во мне было шесть и четыре(10), и для меня это было хуже, чем сидеть на дешевых местах в коммерческом авиалайнере. Бронежилет, снаряжение и, конечно же, оружие в лучшем случае затрудняли передвижение внутри машины. Даже с опущенным окном мне было трудно манипулировать оружием, чтобы стрелять по сомалийцам.
Боевые приемы сомалийцев были очень просты. Они бежали по обе стороны улицы, разворачивались к ее середине и жали на спуск, ожидая, когда мы проедем сквозь шквал пуль. Эту тактику лучше всего можно было описать словом макабрическая. Было невозможно сказать, сколько своих собственных людей они перебили. Я мог сосредоточиться только на правой стороне улицы и знал, что Рейнджеры с другой стороны машины делают то же самое. Единственным, кого я помню, из бывших со мной в машине, был сержант Марк Лиман. Он ехал на переднем пассажирском сиденье, за стрелка(11). Когда мы мчались по улице, мы следовали неписаному правилу: жми на спуск быстрее, чем плохой парень. При опущенном окне мне приходилось изворачиваться, чтобы сделать хороший выстрел. Поскольку я хотел стрелять по противнику впереди, я решил открыть дверь и высунуться наружу. Таким образом, я не буду ограничен дверным проемом, и у меня будет больше свободы двигать стволом. Плюс, поскольку я стрелок-правша, это даст мне больше места. Хорошая инициатива, плохое решение.
Мощный движок Хамви ревел так, словно мы делали около девяноста миль в час (145 км/ч). На самом деле это было немного не так, поскольку мы могли видеть, что сомалийцы, бегущие вдоль улицы, опережали нас. Взглянув вправо, я что-то зацепил краем глаза. На улице впереди нас стояла машина. Мне едва хватило времени, чтобы отметить это, когда я рванул дверь на себя, прежде чем ее снесло препятствием. Это было прямо вот-вот. Могу лишь представить, если бы дверь зацепила ту машину и оторвала не только мой ствол, но и оказавшуюся между ней и корпусом руку.
Я вернулся к стрельбе из открытого окна. Стрелять так было невозможно, так что я развернулся назад и встал коленями на сиденье. Было проще развернуть верхнюю часть корпуса влево и стрелять через окно.
Я начал день с тринадцатью магазинами – у меня было 390 5,56-мм патронов. Теперь я был на исходе. Я просто не мог поверить, сколько там было вооруженных сомалийцев. Если уж на то пошло, сомалийцы должны были понять, что мы не намерены отступать в бою, особенно в этом. За все, что бросили против нас сомалийцы, мы отплатили им сполна.
Мы ехали в направлении стоящего на улице сомалийца. Как ни странно, этот человек, кем бы он ни был, шел к нам. Он был либо глуп, либо смел, либо высокомерен, подумал я. Я навел мушку на его торс и был готов нажать на спуск. Но я не видел его рук. Он был одет в местную одежду и брел по улице, сгорбившись, набросив шаль или похожий на нее кусок ткани на голову и плечи. Мы приближались к нему. Меньше всего нам хотелось упустить цель, чтобы затем он развернулся и застрелил кого-нибудь из наших Рейнджеров. Мы были почти рядом, и будь все проклято, если он все еще не шел в нашу сторону. Давай, приятель, покажи мне свои руки. Я не видел его рук. Проклятье. Ни рук, ни оружия. Ничего – и было уже поздно. Мы миновали его, и он продолжал идти. Все три или четыре секунды, что заняла эта сцена, мой ствол был направлен прямо ему в грудь.
В одно мгновение о нем забыли, и мы снова оказались в гуще боя. Казалось, вдоль улицы были нескончаемые толпы сомалийцев, стрелявших в нас. Время играло с моим разумом. Как долго мы были в городе? Как долго мы ехали к месту крушения? Сколько машин мы потеряли? У меня не было ответа ни на один из этих вопросов – все, что я знал, это что мы все еще движемся, а противник все еще стреляет, и это было все, о чем мне нужно беспокоиться. Мы с Лиманом перекрикивались с переднего сиденья на заднее. Я уверен, что это была не более чем успокаивающая болтовня, которая, вероятно, заставила нас обоих почувствовать себя лучше. Следующее, что я помню, наш Хамви остановился. Спустя секунду он развернулся и направился обратно в ту сторону, откуда мы прибыли. Я не мог в это поверить. Мы направлялись обратно, прямо под огонь.
Из моего смутного мысленного представления о Могадишо я знал, что океан был на востоке, а пустыня – на западе. Лиман сообщил, что колонна возвращается на аэродром. Должно быть, он услышал это по радио. Это делало перспективу вновь проехать по той улице немного более привлекательной, но ненамного. Как только мы развернулись, мы тут же снова оказались в бою. Та же позиция, тот же противник, просто другая сторона улицы. Это была борьба за выживание, если не сказать больше. Как и раньше, всем, на чем я сосредоточился, было оружие. Ни лиц, ни мужчин, ни женщин, ни детей – только оружие.
Мы направлялись в сторону того самого сомалийца, мимо которого проезжали раньше. Он перешел дорогу и все еще шел, весь такой сгорбленный. Какой счастливчик. В моей голове мелькали все те же мысли. Где его оружие? Через мгновение мы были рядом с ним, а еще через секунду миновали его, и он исчез. Сейчас не время беспокоиться о нем, подумал я. Мы возвращались на аэродром. Я знал, что у нас очень много раненых, которым нужна медицинская помощь. Было невозможно сказать, как выглядел наш список потерь.
Лиман крикнул, что в него попали. Я все еще был обращен лицом к задней части Хамви, так что не мог видеть, что с ним случилось. Я орал, спрашивая о его состоянии в перерывах между выстрелами. Ничего, никакого ответа. Наконец Лиман крикнул, что с ним все в порядке. Какое облегчение. Он высказал несколько непристойностей в адрес стрелявшего в него сомалийца, но не более того. Мгновение спустя, как казалось, мы поднялись на вершину холма и увидели вдали океан. Океан означал аэродром, а аэродром означал безопасность.

В тот самый момент, когда мы поднялись на этот холм, сомалийцы на улицах также приобрели иной вид. Внезапно их стало меньше. А улицы выглядели такими же широкими, как американские шоссе. Вместо стрельбы и взрывов наступила тишина. Было жутко, но мирно. Мы прошли через город. Мы прошли через бой. Мы возвращались в безопасное место. Мы направлялись домой.
Чем ближе мы подъезжали к аэродрому, тем больше волновались. В машинах позади нас было много раненых, и им требовалась немедленная медицинская помощь. Когда мы приблизились к воротам, рассчитывая заехать внутрь, нас остановили. Что теперь? Почему мы остановились? Перед нами стоял Хамви Армии США, блокировавший наш проезд. Почему бы им не сдвинуться? Разве они не знали, что у нас раненые? Я начал терять самообладание. С меня было довольно. Я распахнул дверь, снял кевларовый шлем и подбежал к передней пассажирской двери другой машины. Я помню, как орал во все горло, чтобы они сдвинули машину. Я видел медперсонал у палаток в сотне метрах от нас. Каждая секунда была на счету, но как по мне, они двигались недостаточно быстро. Должно быть, я был похож на сумасшедшего. Через пару мгновений Хамви тронулся, и наша колонна смогла проехать. Солдаты в том Хамви были там, чтобы охранять нас – они выполняли свою работу. Но в тот момент я потерял хладнокровие.
Мы добрались до медпункта, и медики принялись за свое дело. Я пытался сообщить им о состоянии наших солдат. Чем больше я говорил, тем больше расстраивался. Чем больше я расстраивался, тем больше отчаивался, пока, наконец, не превратился в бормочущего идиота. Низ моей формы был полностью пропитан кровью, и медики пытались оказать мне помощь. Я не мог в это поверить. Почему они не слушают меня? Разве они не видят, что им нужно позаботиться о других людях? Из-за своей истерики я не видел, насколько хороши медики. Они проверяли всех, чтобы никого не упустить. Они действовали по плану и выполняли свою работу с теми же напряжением и энтузиазмом, с которыми вступал в бой каждый из Рейнджеров.
Глядя, как они выгружают наших раненых, я почувствовал, как наворачиваются слезы. Я ничего не мог поделать. Все образы последних нескольких часов начали всплывать у меня в голове. У лиц теперь были имена, и, разумеется, я знал их всех. Я оказался лицом к лицу с медиком. Он что-то говорил, но до меня не доходило, что. Он спрашивал, как меня зовут. Он не спрашивал мое звание, он спрашивал мое имя. Это показалось мне очень невоенным. Это было так странно для меня в тот момент, что я не мог придумать, что сказать, кроме как ответить "Мэтт" сквозь слезы. Он сказал: "Мэтт, ты не можешь плакать. Твои люди не должны видеть, как ты плачешь. Делай это в другом месте". На этом я остановился. Вот просто так, слезы остановились, и я снова пришел в себя. Мне нужно было проверить людей.
Я вошел в зону сортировки и увидел раненых. Их было много. Я нашел Скотта Галантайна. Он был на носилках, и я опустился на колени, чтобы сказать ему слова утешения. Он спросил о своем приятеле Кейси Джойсе. Я снова почувствовал слезы и сумел лишь сказать: "Он дома, на небесах". Так оно и было. Я только что был в морге. Кто-то попросил меня опознать тело, и я это сделал. Словно робот, я вошел внутрь, посмотрел на него, произнес молитву и вышел.
Я прошел из зоны сортировки обратно в ангар. Я встретил Тельшера. Все пытались разобраться не только в том, что только что произошло, но и в том, что происходило в городе прямо сейчас, и что будет дальше. Я велел Джиму проверить оставшихся людей и пополнить боекомплект. Я отправился искать кого-нибудь из командования для получения указаний. Я проверил свой список. У меня был один убитый и несколько раненых. Из моего мелка: Блэкберн, Снодграсс, Галантайн, Родригес, Берендсен, Маклафлин. Кто не был ранен? Тельшер, Мур, Дьемер, Харрис и я были единственными, на ком не было ни царапины. Я не знал, где был первый сержант, поэтому направился в Объединенный оперативный центр, JOC (Joint Operations Center). Первым, кого я встретил, был наш командир батальона, подполковник Макнайт. Из нашего разговора мне больше всего запомнилось, что, говоря со мной, он был очень спокоен. Он спросил о нашем состоянии, и я ответил, что из "Мелка Четыре" нас осталось всего несколько человек, и что мы пополняем боекомплект. Он буднично сказал, что почти все, кто были в ангаре, только что отправились в город. Затем подполковник Макнайт сказал, что у JOC и ангара очень мало охраны, и что, возможно, было бы неплохо отправить моих немногих людей на периметр.
Я не знал общей картины, только то, что мы, очевидно, еще не закончили и что нам еще предстоит драка. Я нашел первого сержанта и доложил о нашем состоянии, в то время как сержант Тельшер располагал и организовывал оставшихся в "Мелке Четыре" людей. Это, должно быть, было нелегким делом, но Джим был твердым молодым человеком и красиво и эффективно управился с этим. Мы распределили наших людей по периметру и заняли все места, какие могли.
Я пошел в JOC, чтобы получить какую-то информацию. Насколько я мог судить, обстановка была такова, что члены оперативной группы добрались до места крушения. Силы быстрого реагирования 10-й горной дивизии пытались соединиться с нашими людьми в городе, и мы отправили на помощь еще одну колонну Рейнджеров. К сожалению, остальные новости были плохими. Где-то по ходу боя был сбит второй вертолет, и у нас был еще один сбитый экипаж в городе.
Я онемел. К бою призвали всех, у кого было оружие и американский флаг на рукаве. Наши повара и механики хватались за оружие и прыгали в машины, чтобы помочь делу. Однако внутри оперативного центра царило определенное спокойствие. Насколько я мог видеть, находящиеся там офицеры были профессиональны и решительны. Меня, как молодого командира очень обнадеживало видеть их в действии, видеть другую сторону боя, видеть сторону, которую никто не видит, или даже не удосуживается упомянуть. Я, должно быть, выглядел отвратительно, стоя в дверях оперативного центра, весь в крови ниже пояса. Один из офицеров оперативной группы подошел ко мне, посмотрел на мои штаны и очень спокойно спросил, не моя ли это кровь. "Нет, сэр, не моя", - ответил я. Я видел в его глазах боль за солдат, которые пролили кровь, испачкавшую мою одежду. Он сочувственно посмотрел на меня и очень по-отечески кивнул, а затем вернулся внутрь, чтобы заняться насущными делами. Каким-то образом я понял, что с нами все будет в порядке – так и должно быть. Это был просто вопрос времени.
Непосредственно сейчас меня больше всего беспокоило, что сомалийцы, в конце концов, поймут, что нас очень мало на аэродроме, и обратят на нас свое внимание. Если они нападут, это будет еще более масштабная битва, чем та, в которой мы только что побывали. Если они сокрушат нашу базу на аэродроме, это будет верная смерть для всех нас. Я обошел периметр и проверил людей. Я старался дать им всю имеющуюся информацию, чтобы они знали, что происходит в городе. Каждый человек чувствовал одно и то же, независимо от звания: страх, боль, гнев и невероятную преданность своему долгу. Все понимали, что мы еще не вышли из леса, отнюдь нет. С облегчением от того, что мы вышли из боя, пришло осознание того, что все наши товарищи все еще там, все еще сражаются, все еще живут Клятвой Рейнджера. Раз в полчаса или около того я связывался с центром связи, чтобы узнать о продвижении спасательной колонны. Все доклады были одинаковы: мы почти у цели.
Снаружи была кромешная тьма, и периодически мы видели, как на аэродроме приземлялись вертолеты, чтобы дозаправиться и перевооружиться патронами и ракетами. Похоже, по темноте бои не были такими интенсивными, по крайней мере, судя по услышанному мной из переговоров по радио. Страшная атака на аэродром так и не состоялась, и рано утром 4 октября оставшийся состав Оперативной группы "Рейнджер" выбрался из города. Когда измученные люди возвращались в ангар, это была смесь радости и печали. Радость видеть каждого из Рейнджеров, возвращающегося в расположение, сдерживала обязанность сообщить им, кто ранен, а кто погиб. Я полагал, что, по крайней мере, люди, бывшие на месте крушения, были проинформированы, но это не так. Второй взвод потерял в бою одного Рейнджера, сержанта Кейси Джойса. Он был старшим одной из моих двух команд. Это шокировало лейтенанта ДиТомазо, когда я сообщил ему эту новость. Он был на месте крушения с другой половиной взвода и ничего не знал о нашем положении. Шестнадцать членов Оперативной группы "Рейнджер" были убиты, более семидесяти ранены, а один пилот, старший уорент-офицер Майк Дюрант, попал в плен.
Каждый Рейнджер видел бой с разных точек зрения, и каждый Рейнджер воспринял новости по-своему. Единственное, в чем все были согласны, что теперь у нас новая задача: мы должны найти чифа(12) Дюранта и вернуть его в безопасное место. Когда мы справились со своими разочарованиями и горем, мы попытались собрать воедино то, как все это произошло. Я говорил с несколькими боевыми диспетчерами ВВС, бывшими в колонне, и упомянул одинокого сомалийца, шедшего по улице во время боя. Кто-то из машины, шедшей позади моей, сказал, что видел то же самое. Он сказал, что собирался выстрелить, но не стал, потому что не видел оружия. В один присест несколько человек описали одну и ту же сцену. Я подумал, что это говорит о профессионализме оперативной группы. Мы были воинами и сражались за свою жизнь, но мы исповедовали кредо и руководствовались этикой, отличавшей нас от тех, с кем мы сражались.
Когда я нашел кого-то из экипажа "Супер 67", я был рад, что они благополучно выбрались. Они были лучшими, и, хотя пленение Дюранта и потрясло их, они все еще были готовы вернуться в игру, чтобы отомстить. Мы действительно были одной командой. Авиатор полез в карман и вытащил защитные очки. Это были мои. Когда перед высадкой лопнул ремешок, я бросил их на пол "Техасского экспресса". Он подобрал их и сохранил для меня. Это была мелочь, но она заставила меня улыбнуться. Как иронично, что из всего, что можно было сказать после боя, он обратился ко мне, вручил вышедший из строя предмет снаряжения и произнес: "Кстати, ты отлично следовал указаниям – спускаясь, утащил за собой из вертолета всю гарнитуру". Ну конечно же. Когда я положил гарнитуру на сиденье позади себя, провод зацепился за мое снаряжение, и она последовала за мной по канату в город. Те разбитые кусочки зеленого пластика на улице были остатками наушников гарнитуры. Все, что я мог сделать, это пожать плечами.
Из-за больших потерь из Штатов немедленно прибыло подкрепление: больше Сил спецназначения, больше Рейнджеров, ганшипы AC-130, чтобы летать двадцать четыре часа в сутки. Да, следующий бой будет жестоким. Перчатки были сняты, и весь тот отвратительный воздух был пропитан ненавистью.
6 октября мы отслужили панихиду по нашим павшим товарищам. Вся оперативная группа собралась, чтобы отдать дань уважения. Офицеры произнесли глубокомысленные панегирики. Последним выступавшим в тот день был командующий оперативной группой генерал-майор Уильям Ф. Гаррисон. Стоя у трибуны рядом с выстроенными перевернутыми винтовками, ботинками и головными уборами, генерал экспромтом продекламировал речь перед боем из "Генриха V" Шекспира. Никогда в жизни я не слышал столь вдохновляющего выражения приверженности перед лицом непреодолимых трудностей.
"А лучше объяви войскам, что всякий, кому охоты нет сражаться, может уйти домой; получит он и пропуск
и на дорогу кроны в кошелек. Я не хотел бы смерти рядом с тем, кто умереть боится вместе с нами". Слезы потекли по моим щекам, прежде чем он закончил словами: "Нас мало, горсточка счастливцев, братьев".

Вечером того же дня, после двух месяцев безуспешных минометных обстрелов сомалийцев, одна мина перелетела защитные рубежи и упала перед ангаром. Мы потеряли еще одного храброго оператора, еще несколько были ранены. Страх превратился в чистую ярость. Мы пообещали себе, что следующий бой станет худшим днем для Айдида.
Гораздо позже мы узнали, что над решением той ситуации на Африканском Роге работали силы, намного превышающие мой уровень компетенции. Теперь наша задача поменялась с захвата на операцию по спасению нашего пленного пилота. Мы видели по CNN кадры с чифом Дюрантом, удерживаемым где-то в городе. Это подлило масла в огонь. Разозленные своим положением и невероятной жестокостью и бессмысленностью кадров, показанных по телевидению, мы приступили к отработке нашей следующей операции.
Дипломатия победила, и посол Роберт Окли был призван, чтобы передать Айдиду послание президента Билла Клинтона. Посол Окли выставил Айдиду ультиматум, и через несколько дней Дюрант был освобожден. Джим Тельшер, Дэйв Дьемер и еще несколько Рейнджеров были отправлены в госпиталь, чтобы обеспечить охрану и сопроводить чифа Дюранта обратно на аэродром. Когда он прибыл, чифа переправили в брюхо ожидавшего C-130 и отправили прямиком в Германию. Увидеть чифа Дюранта на носилках, движущихся к самолету, было для меня моментом необъяснимой гордости. Я знал, что события прошедшего месяца будут изучаться и обсуждаться до тошноты. Некоторые будут называть это победой, а кто-то – кричать о поражении. Историки и ученые мужи наверняка когда-нибудь примут решение. Мне было все равно, что заключат скептики; они не были там и не сражались вместе с нами. Когда я смотрел, как чифа Дюранта поднимают по рампе, после всего случившегося, через что мы прошли, единственным, что имело для меня какой-то смысл, были наши девизы: "Ночные охотники не сдаются" и "Рейнджеры прокладывают путь".

1. Имеется в виду т.н. Новогоднее наступление – предпринятое в праздник Тет (вьетнамский Новый год) широкомасштабное наступление Вьетконга и частей армии Северного Вьетнама. Наступление Тет принято считать переломным моментов Вьетнамской войны, после которого общественное мнение в США утратило веру в возможность одержания победы (прим. перев.)
2. Речь идет о находящейся в Вест-Пойнте Военной академии США – высшем военном учебном заведении Армии США (прим. перев.)
3. Термин из бейсбола, означающий, что за обе попытки отбивающий не смог попасть по мячу (прим. перев.)
4. Корабельная группа. Термин восходит к операции "Оверлорд", высадке в Нормандии во время Второй мировой войны. Номера бортов, на которые назначались парашютисты-десантники писались мелом на их обмундировании или снаряжении (прим. перев.)
5. EMT - Emergency Medical Technician. Специалист по оказанию первой помощи, по уровню знаний и подготовки нечто среднее между нашим фельдшером и санитаром, немного не дотягивая до первого, но с лихвой перекрывая второе (прим. перев.)
6. SITREP – Situation Report, доклад об обстановке (прим. перев.)
7. Способ эвакуации в одиночку пострадавшего, когда он размещается на плече, при этом эвакуирующий одной рукой обхватывает ноги пострадавшего и ею же удерживает его перекинутую через плечо руку. Вторая рука эвакуирующего остается свободной. Данный способ не подходит для эвакуации пострадавших с травмами груди, живота и позвоночника (прим. перев.)
8. Немецкая граната М-24 (Stielgrenade 24). Была разработана во время Первой мировой войны и принята на вооружение в 1916 году. За характерную форму с длинной ручкой в войсках получила прозвище "толкушка для картошки" (Kartoffelstamper), причем не только у немцев, но и у англичан и американцев, которые пользовались буквальным переводом этого прозвища (potato masher). В русской языковой традиции за гранатой закрепилось прозвище "колотушка" (прим. перев.)
9. Линн Нолан Райан младший. Профессиональный бейсболист, выступавший в Высшей лиге бейсбола, с 1999 года в Бейсбольном зале Славы (прим перев.)
10. Шесть футов четыре дюйма, 1 м 93 см (прим. перев.)
11. Крылатое выражение, также известное как "езда дробовиком" (riding shotgun) – обозначение едущего на пассажирском сиденье рядом с водителем. Словосочетание берет свое начало из вестернов первой половины 20 века, где обозначает вооруженного коротким дробовиком (или винтовкой) почтового служащего или одного из пассажиров, сидящего рядом с кучером дилижанса. На самом деле во времена Дикого Запада такой человек назывался курьером (express messenger) или, иногда, курьером с дробовиком (shotgun messenger) (прим. перев.)
12. Чиф (Chief) – старший, вождь. В данном случае сокращение от звания старший уорент-офицер (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 10 май 2023, 22:57 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
СУА СПОНТЕ: ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ
Роли Кэш

Роли Кэш был двадцатидвухлетним сержантом в спасательной колонне Оперативной группы "Рейнджер". Он был основным передовым наблюдателем третьего взвода роты "Браво" третьего батальона 75-го полка Рейнджеров. Передовые наблюдатели отвечают за управление средствами огневой поддержки в ходе выполняемых Рейнджерами задач. Автоколонна была назначена для помощи в блокировании позиций и эвакуации Рейнджеров, а также пленных.

Я был основным передовым наблюдателем автоколонны, состоявшей из восьми машин. Резервным передовым наблюдателем был мой RTO, или радиооператор, рядовой первого класса Тори Карлсон. Мы были одной командой. В других командах были сержант Джефф Маклафлин и специалист Джо Томас, а также сержант Майк Гудейл и рядовой первого класса Джефф Янг. Также с нами был сержант Крис Хунеке в качестве нашего тактического авиадиспетчера. Он был членом оперативной группы от ВВС. Крис немного отличался от боевых диспетчеров тем, что зарабатывал на жизнь, управляя "шустрилами"(1).
В субботу, 2 октября, мы хорошо провели время на стрельбище. Помню, это были великолепные выходные. Ни облачка на небе. Ранее в тот день мы с Тори выполнили свою норму физподготовки, бегая по аэродрому. При совершении пробежек по аэродрому от нас требовали постоянно иметь при себе оружие, так что мы как следует заучили, что нужно либо отправляться на утренние пробежки с 9-мм пистолетом, либо вешать на себя CAR-15 или М-16 и ощущать, как они всю дорогу колотят нас по спинам. В то утро Карлсон взял свой CAR-15, так что мне не пришлось таскать с собой 9-мм.
Чтобы скоротать время, мы сидели на своих койках и читали книги или слушали плеер. У всех нас были плееры, и мы обменивались теми тремя кассетами, что у нас были. У меня была лента со сборником "Металлики". Мне помнится, у Карлсона была кассета с "Рэд Хот Чили Пепперз" и еще одна, которую он позаимствовал у кого-то еще. Мы изрядно износили пленки с "Чили Пепперз" и "Металликой", проигрывая их снова, и снова, и снова. Дошло до того, что мы знали каждое слово в каждой песне, каждый гитарный рифф и удар барабана, и мы танцевали под них, весело проводя время.
Карлсон был известен своими драматическими способностями. Мы заставляли его читать нам. Какой бы журнал не оказывался под рукой, кто-нибудь давал его Карлсону и заставлял читать письма, которые туда писали люди. Карлсон читал его своим голосом заправского диктора. У него была бы огромная аудитория, рассаживающаяся вокруг и слушающая его. Он читал, протянув руку, произнося фразы, словно был звездой какого-нибудь театрального шоу.
В тот вечер, как обычно, шла игра в "Риск"(2). Выиграл, вероятно, сержант Уотсон. Обычно он выигрывал. Лучшим в игре "Риск" было то, что она давала нам возможность отдохнуть от монотонности ангарной жизни. Мы были конкурентными, а в игре "Риск" не было званий. Все могли быть, кем они были, могли орать и вопить друг на друга, могли отвесить тумака друг другу, даже бороться друг с другом. Мы могли быть самими собой и выпустить пар. Нам не нужно было думать о том, чтобы быть Рейнджером, или рядовым, или сержантом первого класса, или взводным сержантом. Нам не нужно было думать ни о чем, кроме игры, в которую мы играли, и не было никаких запретов.
На следующее утро я должен был отправиться на пополнение припасов. Мы должны были присоединиться к восемнадцатиколесному(3) тягачу с цистерной и наполнить его водой, чтобы мы могли по утрам принимать двухминутный душ. После тренировки было здорово иметь возможность зайти в душ на две-три минуты и охладиться. Пополнять припасы мы ездили по очереди. В автоколоннах было по восемь Хамви, поделенных пополам. Карлсон будет передовым наблюдателем в своих четырех машинах, а я – передовым наблюдателем для своих четырех. Карлсон ехал с взводным сержантом, сержантом первого класса Бобом Галлахером, а я – с командиром взвода, лейтенантом Ларри Мурсом.
3 октября был прекрасный солнечный день, как и большинство дней там. Мы с Карлсоном пошли и отзанимались физухой. Мы оба пытались накачать пресс с шестью кубиками, чтобы продемонстрировать их по возвращении домой зимой, когда остальные обрастают слоем жира. Мы заставляли себя придти в лучшую в нашей жизни форму.
После этого планировалось отправиться на пляж. Оказалось, что есть наряд на работы в контейнерах, которые мы только что установили. Мы поставили эти "коннексы"(4) или "коробки" перед ангаром и наполняли их мешками с песком, чтобы не подвергаться обстрелу со стороны проезжающих мимо сомалийских головорезов. Мне было приказано выделить одного из моих людей из штабной секции. Штабная секция состоит из секции связи, секции снабжения, передовых наблюдателей и медиков. В общем, это были люди, чей род деятельности был иным, чем у пехотинцев. Я отправил Карлсона.
Я собирался выйти за дверь, присоединиться к командиру взвода и запрыгнуть в машину, чтобы отправиться на пополнение припасов, когда вошел Первый сержант Гленн Харрис, самый старший из всех сержантов роты, и спросил, где мои парни. Мне пришлось сказать ему, что не знаю. Чтож, правильно, мне было велено пойти и найти их.
Я нашел Карлсона в ангаре, смотрящим телевизор. Я дал ему указание быть в определенном месте в определенное время, а вместо этого он смотрел телевизор. Я немного наорал на него – полагаю, в тот момент это можно было назвать конструктивным коучингом – и заставил его сделать несколько отжиманий.
"Ты знаешь, что за день сегодня?" – спросил я его. Это был день рождения Полка – день, знаменовавший формирование современного 75-го полка Рейнджеров, он же был днем формирования Третьего батальона Рейнджеров. Разумеется, он ответил, что не знает. Я велел ему подумать, но он все равно не знал. Так что теперь я был зол вдвойне. Это могло бы быть его помилованием – если бы он знал, какой сегодня день, я бы позволил ему сорваться с крючка. Но поскольку он не явился в наряд и не знал значения 3 октября, я заставил его отжиматься. Потом я повернулся и вышел.
Это последний раз, когда я говорил с ним до 4 октября.

* * *

Сначала мы услышали по радио кодовое слово "Айрин", когда пополняли припасы. Специалист Миллиман и я были на крыше прицепа-цистерны, заполняя ее. Мы немедленно убрались, даже не закончив заливаться. Нам могло понадобиться около полутора часов, чтобы вернуться в ангар. Кое-какую информацию мы могли слышать по связи, но она была довольно искаженной, и ее было трудно разобрать.
Как только мы вернулись, то по радио услышали, что ранен сержант Уилсон. Это было, наверное, часа в три пополудни. Мы не знали, насколько серьезно он был ранен, ни чего-либо еще об этом. Я лишь ощутил холодок: Ох, черт, на этот раз кому-то досталось.
Мы все немного переживали за сержанта Уилсона и слушали радио. Всем хотелось задать вопросы, но мы не хотели мешать парням, бывшим на той задаче – фактически прямо посреди нее. По радио было слышно, какова интенсивность огня. Было слышно, что там полный бардак: "Что происходит? Где эта машина? Где? Где то-то и то-то? Где "Мелок Четыре"? Где автоколонна?" На все вопросы поступали соответствующие ответы, поэтому мы знали, что все понимают, кто где должен быть, и что происходит. Это позволило нам почувствовать себя немного лучше.
Нам сказали, что мы готовимся собраться и идти. Оперативная группа схватила двух деятелей противника, которых намеревалась взять. Я отправлюсь со своей колонной, теми же четырьмя машинами, которые выходили на пополнение запасов воды. Мы все похватали дополнительные боеприпасы и несколько IV(5), поскольку не знали, не был ли ранен еще кто-нибудь. Мы собирались, исходя из худшего. Я запрыгнул в Хамви и первое, что услышал, сержанта Уивера, орущего по рации. На заднем плане слышался огонь ужасающей интенсивности.
Когда мы сидели, собирая и приводя в порядок свое снаряжение, я услышал по радио Майка Курта, сообщающего, что первый вертолет "Блэкхок" упал. Я просто помню, как он сказал: "Там падает "Блэкхок"… "Блэкхок" падает… "Блэкхок" упал в городе". Все дружно переглянулись. Мы думали, что эти парни заканчивают дело и возвращаются на аэродром с какими-то потерями, а тут только что разбился "Блэкхок". Вся наша задача полностью изменилась. Теперь это был не просто "рывок и захват"; теперь мы должны были пойти туда и вытащить тех парней из сбитых вертолетов.
После того, как мы узнали, что первый "Блэкхок" разбился, мы решили, что нам понадобится гораздо больше боеприпасов. Нам нужно было гораздо больше IV. Нам нужно было гораздо больше всего.
Мы старались взять как можно больше боеприпасов. Я прихватил два ящика 5,56-мм патронов на случай, если мы наткнемся на кого-нибудь из наших, чтобы восполнить их боекомплект. Кроме того, мы с турельным стрелком прихватили еще пару коробов патронов .50 калибра для его крупнокалиберного пулемета. Мы полагали, что застряли в этом надолго, и что все станет по-настоящему безумным.
Я принял решение вынуть заднюю бронепанель, потому что мне нужно было все время иметь на спине радио. На бедре у меня была радиостанция "Сэйбр"(6), похожая на уоки-токи(7). Я также взял УКВ-радио как запасное для связи с вертолетами. Я держал его настроенным на общую радиосеть вертушек. Помимо бывшей на мне радиоаппаратуры, у меня был еще CAR-15-203. CAR-15 это укороченный вариант винтовки М-16. Он имеет более короткий ствол и раздвижной приклад. Установленный под ним 40-мм гранатомет делает его "203". У меня также были дробовик, обрезанный Ремингтон-870, который я использовал для вышибания дверей, две ручные гранаты, подсумок, полный светозвуковых гранат для сдерживания толпы, и стандартный боекомплект из 210 патронов для моей винтовки. Я также нес на себе некоторое количество пулеметных боеприпасов. На моем боевом снаряжении было три подсумка с боеприпасами, аптечка и ПНВ, или очки ночного видения. В этот день на мне было еще порядка 100 или 150 патронов к SAW. Все старались взять немного дополнительно. На всякий случай.

Не могу сказать, когда упал второй "Блэкхок", но, похоже, это случилось спустя не так уж много времени после первого. Мы знали, что парни на улицах разделились, и что они начали движение к сбитым вертушкам. Сержанту Струккеру было приказано покинуть место первоначального штурма, чтобы эвакуировать Блэкберна.
Когда колонна Струккера втянулась внутрь, мы бросились вперед, чтобы помочь выгрузить раненых. На обратном был убит пути сержант Пилла. Я подошел, чтобы помочь перенести тело Пиллы в медицинскую палатку, где медики начали заниматься сортировкой.
Я слышал, как сержант Струккер велит кому-то из парней прибраться в Хамви. Я вернулся к Хамви и увидел, что он разговаривает со специалистом Брэдом Томасом. Брэд явно был потрясен. Они с Пиллой были очень близкими друзьями. Я слышал, как сержант Струккер утешал его, и после короткого обсуждения мы все поняли, что возвращаемся туда.
Я смотрел на всех этих парней, которые только что вернулись после первого штурма с ранеными, выглядевших так, будто они только что прошли сквозь ад. Потом я понял, что эти же самые парни собираются вернуться. Должен сказать, я не хотел иметь с этим ничего общего. Я был напуган до смерти.
Тут ко мне подбежал Дейл Сайзмор. "Кто сидит сзади в твоей машине?" крикнул он.
"Веласко".
"Ну, я иду".
Я посмотрел на него. "Дейл, у тебя рука в гипсе. Ты не можешь идти".
Он сказал: "Хорошо, я его срежу", и побежал обратно в ангар. Я подумал, что мне не стоило быть с ним таким резким, но с этим гипсом он будет скорее обузой. Он бросился обратно в ангар и, видимо, срезал гипс. Не знаю, у кого он взял форму, шлем и бронежилет, потому что они были велики ему размеров на шесть, но он подбежал ко мне и сказал: "Сержант Кэш, я иду".
Я указал на заднюю часть машины, и он запрыгнул туда со своим SAW. Я был впечатлен. Очень впечатлен.
Как только мы погрузились, сержант Струккер повел нас колонной обратно. Я был во второй машине с лейтенантом Мурсом. Наши повара-Рейнджеры похватали свое оружие и запрыгнули вместе с нами, поскольку все мы знали, что находимся посреди осиного гнезда. Практически все из нас, кто был способен двигаться, попрыгали по машинам. Каждый был в первую очередь Рейнджером.
Едва мы выехали из ворот, как попали в засаду. По нам вели огонь из стрелкового оружия и слева и справа. В этой первой стычке специалисту Истабруксу из головной машины отстрелили мизинец. Мы прошли немного дальше в город, и попали в засаду во второй раз. В основном они стреляли по нам из РПГ, как только проезжала первая машина, а затем открывали огонь из стрелкового оружия. Когда я заметил, что по нам стреляют, я начал кричать: "Слева к бою! Слева к бою!" означающее, что я вижу противника слева.
Мой турельный стрелок, Пэт Лепре, немедленно открыл огонь из своего тяжелого пулемета .50 калибра. Сомалийцы выскакивали из-за стены, стреляли по нам из дверных проемов, просто обваливали ее и всячески мешались, когда мы проезжали. Я вел огонь из своих CAR-15 и 203. Мы пытались пробраться через город к грузовикам с пленными.
Каждый раз, когда мы были на задаче в городе, сомалийцы получали оповещение об этом, и все местные жители выбегали на середину улицы, хватали кучу шин или чего-нибудь еще, что могли найти, и строили баррикаду, чтобы отметить происходящее. Думаю, они также хотели удержать нас от проникновения туда, куда мы пытались попасть. Мы наткнулись на одну из этих баррикад и попытались обойти его, все время подвергаясь обстрелу. Баррикада перекрывала всю улицу – как гигантский лежачий полицейский из резины, дерева и всякого прочего мусора, который сомалийцам удавалось вытащить на улицу. Они строили их, пока не достигали высоты около трех футов (90 см). Потом поджигали. Все, что нам будет видно, это пламя и черный дым от горящей резины.
Лейтенант Мурс пытался связаться с командиром, чтобы выяснить, куда нам нужно двигаться. За ним на правом заднем сиденье сидел майор Никсон. Я сидел на левом заднем сиденье позади Миллимана, а сзади был специалист Веласко, наш RTO. Веласко только что окончил Школу Рейнджеров. Я был на связи с "Маленькими Птичками", пытаясь выяснить, нет ли рядом с нами кого-нибудь, кто мог бы указать нам маршрут получше. У меня был доступ к так называемой общей вертушечной, или общей вертолетной радиосети, где все вертолеты общаются между собой для координации воздушного пространства. Очевидно, "Маленькие Птички" были слишком заняты тем, чем они занимались – поддерживали людей из первоначальной штурмующей группы.
Когда я получал указания с вертолета, я сообщал их лейтенанту Мурсу, который передавал сержанту Струккеру, находившемуся в головной машине. Но к моменту, когда они доходили до него, было уже поздно – мы пропускали поворот. Нам приходилось разворачиваться и ехать обратно через место, где мы только что подвергались обстрелу. Я кричу поворачивать налево, и ведущая машина проходит мимо. Не могу сказать, сколько раз мы так делали. Казалось, около сотни.
В тот момент я просто откинулся на спинку сиденья Хамви и на секунду отключился от окружающего мира. Я подумал: Знаете что? Я умру. Я не думаю, что кому-то удастся выбраться отсюда. Я подумал, что если меня ранят в конечность – руку или ногу – будет чертовски больно, но врач вылечит меня, и я буду в порядке. А если мне попадут в голову, я просто умру, и все будет кончено. Так что все, чего мне на самом деле нужно бояться, это боли от попадания в руку или ногу или чего-то в этом роде, потому что если мне попадут в лицо или голову, я об этом просто не узнаю. Так я примирился с богом. Я сказал: Ну, ты знаешь, вот и все. Я должен сделать все, что в моих силах. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы мои товарищи Рейнджеры и я вернули всех наших парней в ангар. И как только я примирился с богом и решил, что единственное, чего мне действительно следует бояться, это боль от ранения в руку или ногу, я успокоился. Или, я бы сказал, стал более спокойным – я не был совсем уж хладнокровным типом.
К этому времени было около 17:00. С моей стороны машина получала довольно много попаданий. Наш водитель, Миллиман, рулил правой рукой, а левой держал свою высунутую в окно М-16, стреляя как получалось. Я сидел позади, пытаясь прикрывать его, обстреливая как можно больше целей перед машиной или сбоку от него. Я вел огонь по фронту и влево от машины, а специалист Лепре, наш турельный стрелок, держал тыл.
Лепре был на полном автопилоте. Не знаю, как это лучше объяснить. Мне казалось, что Лепре вообще не беспокоит, что он находится открыто. Будучи нашим турельным стрелком, он выносил цели направо и налево, даже не задумываясь об этом. Он стрелял, доворачивал, стрелял, доворачивал…
Пули летели, и борт нашей машины сильно посекло. Я помню, как в мою дверь попали. Я взглянул вниз и увидел в ней дыру. Это меня напугало. В меня попали? По мне еще никогда не стреляли. Я посмотрел вниз и увидел дыру в двери, и я возблагодарил господа за то, что в тот день мы поставили на Хамви двери. Эти двери спасли мое колено.
Мы кружили и кружили, пока, наконец, не соединились с остальной колонной, направлявшейся к аэродрому. Были отдельные перестрелки, но ничего серьезного. Я пытался указать Лепре несколько целей. Специалист Веласко выскочил, чтобы проверить все рации в колонне и убедиться, что все работает, потому что у нас были некоторые проблемы со связью. Я продолжал пытаться связаться с Карлсоном, чтобы узнать, что происходит – выяснить, знает ли он что-то или находится в лучшем положении, чем кто-либо из других парней на земле.
С моим радио, настроенным на общую вертушек, я мог напрямую связываться с "Маленькими Птичками". И я был в общей огневой радиосети – так передовые наблюдатели могли бы связаться, если радио "Сэйбр", уоки-токи, не работало. В каждом "мелке" был специалист по огневой поддержке. Парни из огневой поддержки переговаривались друг с другом, чтобы выяснить, где свои, где противник, и кто был ближайшим передовым наблюдателем на позиции, чтобы наводить "Маленьких Птичек". Я также мог настроиться на командную частоту, которую старший офицер майор Никсон и все командиры взводов использовали для координации с командованием и управлением боем. В любой момент времени я достаточно неплохо знал, где находится большая часть людей, где происходят основные боестолкновения, кто ведет бой, а кто нет, и кому нужна огневая поддержка. Узнав, что кто-то не задействует "Маленьких Птичек", можно было связаться с офицером огневой поддержки (FSO – Fire Support Officer) и запросить разрешение на использование этих средств. Мы используем принцип "молчание значит согласие". Если FSO ничего не говорил, то это было согласие. Если он не захочет, чтобы вы использовали эти средства, он вломится в связь и скажет вам "нет". Но если вы слышали, что кто-то задействует "Маленьких Птичек", то не будете вмешиваться, если только не находитесь в худшем положении. Обычно вы ждете, пока не услышите по радио "Конец задачи". Как только наступал "конец задачи", можно было попытаться ухватить эти средства и затеять рок-н-ролл.
Когда я выскочил из машины, по нам выпустили пару очередей. Лепре обстрелял цель впереди слева от меня. Сайзмор все еще сидел сзади в моей машине. Я проорал ему про цель, и он завопил: "Где?" У Сайзмора был SAW. Я указал на сомалийца на дереве. В моей винтовке были в основном трассера, потому что моей основной функцией было целеуказание "Маленьким Птичкам". Я выпустил пару трассеров в дерево, откуда в нас стрелял тот парень. Сайзмор разнес его из своего SAW. Парень свалился вниз вместе с половиной дерева.
Сайзмор обернулся и спросил меня: "Ну что, все? Я его достал?"
"Ты свалил половину дерева", - ответил я. "Ну и да. Ты поимел его, Сайзмор".

* * *

Когда мы соединились с наземной колонной на Нэшнл-роуд, они были обращены в одну сторону, а мы, рядом, в другую. Мы сообщили, что собираемся провести их обратно в ангар. Я подбежал к нескольким машинам, чтобы развернуть их, и на той узкой улочке казалось, чтобы развернуться и тронуться с места, Миллиману пришлось сделать это за пятнадцать приемов.
Затем огонь по нам усилился. Лепре снова начал стрелять. Тут из-за одной из каменных стен выскочил сомалиец и выстрелил из РПГ в машину впереди нас. Миллиман врезался в зад остановившемуся Хамви. Нас всех внутри буквально размазало, колотя об окружающие предметы. Помню, как смотрел на свой странно торчащий мизинец и подумал, что он, должно быть, сломан. Я отхватил немного изоленты от висящего на лямке снаряжения рулона и обмотал его на случай, если он начнет распухать. Затем я вернулся к обороне машины.
РПГ забросил в нашу машину много песка, и на секунду все стало как в тумане. Я не мог понять, стреляли в нас или нет. Я ничего толком не слышал – в ушах звенело. Потом все прояснилось, и мы двинулись вновь. Обратно к ангару мы ехали каким-то сумасшедшим зигзагом – свернуть налево здесь, свернуть направо тут – чтобы избежать пылающих баррикад и груд обломков. По нам снова открыли огонь, и на этот раз они стреляли из окон, из переулков, из дверей, отовсюду. Я слышал, как переулки взрывались бешеным огнем, когда мы проезжали мимо. Мы отсекали одиночные и двойки, как могли, различая тех, у кого было оружие, и тех, у кого его не было. Мы по-прежнему следовали писаным правилам открытия огня. Но чем дальше мы ехали, тем безумнее это становилось: выходило все больше и больше людей. Я видел все больше и больше оружия и все меньше и меньше гражданских, пока не стало казаться, что мы ведем бой со всеми. Их было так много. Я помню, как наткнулся на еще одну баррикаду, и пришлось сдавать назад, чтобы объехать ее. Наконец, когда мы приблизились к аэродрому, огонь стал понемногу стихать. Из машин перед нами по-прежнему время от времени стреляли, поражая цели, насколько это было возможно. Думаю, тогда голова колонны сильно пострадала, но к тому времени, когда мы добрались до них, это были лишь отдельные выстрелы.
Я помню, как мы оттягивались к аэродрому, и, казалось, пересекли воображаемую границу, оказавшись в безопасности. Как только мы пересекли эту черту, все прекратилось, и настала тишина. Только что безумный грохот, стрельба, взрывы РПГ вокруг нас, люди, выкрикивающие указания и приказы – и ничего. Были слышны какие-то переговоры по радио, но это было скорее похоже на шумовой фон.
Мы спешились и направились обратно к ангару, и начали осматриваться, чтобы получить информацию об изменениях обстановки. Кому досталось? Кто был ранен? Мы кого-нибудь потеряли? Мы выгрузили нескольких раненых штурмовой группы и попытались немного привести машины в порядок. Сержант Струккер приказал нескольким парням из взвода заменить шины на Хамви, потому что некоторые из них были разодраны в ноль. Мы взялись чистить наше оружие, насколько это было возможно, проталкивая шомпола с патчами через стволы наших винтовок, чтобы вычистить весь скопившийся нагар. Мы загрузили дополнительные боеприпасы – столько, сколько могло влезть в машины – и IV, все, что мы могли придумать, потому что у нас все еще оставались парни там, на улицах.
Я спросил кого-то: "Где Карлсон?" потому что слышал, что ему досталось. Я знал, что он был в составе изначальной колонны штурмующих вместе со Струккером, и поэтому подумал, что он может знать. Сержант Струккер обнял меня и сказал, что ему жаль, но он полагает, что Карлсон убит. Это разбило мое сердце.
Я также услышал, что пострадал мой товарищ Рейнджер Майк Гудейл, и что Джефф Маклафлин был ранен, вместе с Биллом Пауэллом и Джимом Лехнером. Все они были парнями из огневой поддержки. Я очень волновался, потому что мы действительно не знали, насколько сильно досталось этим парням.
Перед каждой задачей мы с Майком Гудейлом подходили друг к другу на полпути, когда готовились к посадке. Мы ничего не говорили. Мы просто жали друг другу руки. Это может быть последний раз, когда я вижу тебя. Я просто хочу, чтобы ты знал.

Я помогал парням, которые меняли шины и окатывали из шланга нутро Хамви, смывая грязь и мусор. Мы догрузили боекомплект для пулеметов .50 калибра и 40-мм гранатометов Mk19, боеприпасы для стрелкового оружия, еще гранаты и патроны к дробовикам. Затем Веласко проверил каждое радио в каждой машине, чтобы убедиться, что они в порядке. Нам пришлось перезабить некоторые из частот в паре автомобилей. Затем мы пошли и убедились, что парни, работающие с радиостанциями, или те, кому, возможно, в конечном итоге придется работать с ними, понимают, какие каналы мы используем, и какая станция настроена на каждый из них: командный, "Маленьких Птичек" и так далее. Я взял шпаргалку и записал, какой набор частот будет соответствовать каждому из каналов. Первый предустановленный был "первым командным" (Command One); второй предустановленный был для данного конкретного "мелка" или взвода. В радиостанции SINCGARS может быть до двадцати предустановок, чтобы можно было переключать каналы и говорить с разными людьми. Также можно настроить ее на сканирование всех частот, чтобы, когда кто-то говорит на одной из них, его можно было слышать. Это было намного проще, чем со старыми радио, потому что не нужно было постоянно переключаться между предустановленными каналами. Можно было сканировать все частоты, и если выбрать с помощью гарнитуры, или просто нажать в течение одной секунды кнопку передачи, она автоматически переключалась на этот канал и позволяла ответить. Это чрезвычайно удобно.
Ближе к закату мы узнали, что собираемся вернуться в город, но на этот раз с пакистанскими и малазийскими миротворцами. У малазийцев были БТРы или бронетранспортеры, а у пакистанцев – танки, которые мы могли использовать, чтобы помочь парням выбраться. Мы также узнали, что там были подразделения 10-й горной дивизии, которые собирались придти к нам на усиление. Мы собрали все и выехали в порт. Из-за различий в типах используемых радиостанций возникла огромная проблема со связью между оперативной группой и 10-й горной дивизией. Организовать и подготовить эту колонну к выходу оказалось сложнейшей задачей. Мы пробыли в ангаре около часа, а затем поехали на верфь, где сомалийцы вели свою оптовую торговлю. Мы соединились с 10-й Горной снаружи, при свете звезд.
Нам пришлось прождать еще пару часов, пока выступят пакистанцы и малазийцы. Затем показалось, что нужно еще три-четыре часа на завершение координации. Когда вы побывали в бою, как я, вы знали, каково приходится нашим парням. У них не было нескольких часов. Я все больше и больше разочаровывался тем, сколько времени уходило, чтобы завершить все эти увязки. Я озвучил беспокойство и разочарование, когда подошел лейтенант из 10-й Горной и спросил, в чем проблема. Я ответил ему, что прямо сейчас там погибают мои друзья. Он велел мне успокоиться. А я только что услышал по радио, что один из моих друзей истекает кровью, что у них закончились IV. В отчаянии они срезали верхушки у пакетов капельниц и заливали туда воду. И, конечно же, меня там не было. А потом по радио сообщили, что мы только что потеряли Смита. В тот момент я был раздавлен.
Мы все слушали сообщения с улиц, задаваясь вопросом, когда мы сможем вернуться, когда же наконец тронемся. Была поздняя ночь. Все устали. Непосредственно перед тем, как мы покинули ангар, я взял остатки "Копенгагена"(8), присланного мне мамой с папой. От упаковки из десяти баночек у меня, осталось, должно быть, четыре или пять. Я раздал табак парням. Они устали, и им было нужно что-то: пусть даже это будет просто мысль о том, что "Копенгаген" может не дать им уснуть, пока мы не двинемся, этого было достаточно. Когда наша колонна, наконец, тронулась, меня вновь охватила тревога: Что, черт возьми, происходит? Куда мы движемся? Будем ли мы в порядке, когда окажемся там? Будут ли нам опять мешать все эти покрышки? Должным ли образом я экипирован? Тот-то убит? Тот-то ранен? Насколько тяжело? Везем ли мы все необходимое? Уверен, все это было на уме у каждого.
Довольно скоро мы наткнулись на еще одну баррикаду. Нам тут же пришлось развернуться. По нам опять начали постреливать, и по мере того, как мы поворачивали, огонь начал набирать силу, пока не зазвучал как барабанное соло хэви-метал.
Позже мы узнали, что люди, ожидавшие эвакуации, слышали, как мы приближались, и затем проезжали мимо них. Говорили, что по мере нашего приближения интенсивность огня нарастала, а затем он удалялся. Чего они не знали, это что мы не могли добраться до них. Почти на каждом перекрестке были баррикады. По сути, всю ночь напролет мы были движущейся перестрелкой, почти безостановочной схваткой. Были времена, когда все стихало, или мы проходили через какое-то место, и казалось, что ничего не происходит, но по большей части это было непрерывно. Казалось, что к нам подтягивались все сомалийцы в городе. Они жевали кат, кокаиноподобный стимулятор, и возбуждались. Их страх был подавлен – как у восемнадцатилетнего пацана, чувствующего себя непобедимым, напившись пива. Они считали, что с ними ничего не может случиться.
Мы потеряли минимум один БТР. Когда мы проезжали мимо, все, что можно было видеть, это выгоревший корпус. Начал сгущаться туман – его, возможно, усиливал дым от БТР и горящих всю ночь шин. Во всяком случае, шедшая позади нас машина потеряла нас из виду. Мы услышали по радио, что они больше не могут установить с нами визуальный контакт, и поэтому не знают, по какому маршруту следовать, находимся ли мы еще впереди, или где-то свернули. Вероятно, они были не более чем в ста ярдах (91,5 м) позади нас. Я велел Веласко сделать проверку связи, чтобы убедиться, что все в порядке, и дать им сигнал, что мы прямо перед ними. Казалось, что мы уже много раз проверяли связь, но повторение, это ключ к успеху. Чем чаще проверяешь свое оружие и убеждаешься, что оно функционирует должным образом, тем меньше шансов, что оно выйдет из строя, когда будешь больше всего нуждаться в нем. Радио так же важно, как и винтовка – особенно для Рейнджера.
Мы добрались до точки, где остановились рядом с переулком, на полпути между двумя местами падений, и стали ждать, пока с вертолетов не сообщат нам лучший маршрут, чтобы добраться до них. Там было несколько бойцов из подразделения 10-й горной дивизии, соединившегося с нами ранее той ночью. Я подошел к командиру отделения, или кем он там был, и попросил его выставить охранение в том переулке, потому что оттуда по нам периодически стреляли.
Я связался с лейтенантом Мурсом, чтобы узнать, что происходит, и доложить имеющуюся у меня информацию. Затем я вернулся к тому месту, где был переулок, и обнаружил, что оно никем не охраняется. Я подошел к специалисту Сайзмору и сказал ему, что этим придется заниматься нам. Я взял левую сторону, а он правую. Я высунул голову из-за угла. Похоже, все было чисто. Я надел очки ночного видения и увидел что-то, показавшееся мне каким-то движением, но я не был уверен, поэтому сделал пару шагов по переулку, и тогда увидел, что кто-то идет из-за угла. Я поднял винтовку и велел ему остановиться: "Ка ханагаджуго ама ваа губане – стой, или я буду стрелять". Парень на секунду замер. Уверен, что он не ожидал, что я так исковеркаю его язык, но думаю, до него дошла суть. Он вскинул в мою сторону оружие. Я выстрелил в него. Я отправил две или три гранаты в конец переулка, чтобы зачистить его. Сайзмор заглянул за угол и больше никого не увидел. Я вернулся к командиру отделения и сказал, что он должен нести охранение в переулке. Он ответил, что позаботится об этом.
За те два часа, что мы просидели там, нас несколько раз обстреливали одиночки – короткие очереди тут и там – но ничего особенного. Я тем временем сходил проверить, как дела у людей, убедился, что у них есть вода и все такое – вода была важнее всего. Я просто поддерживал разговор с парнями, сообщая им всю имевшуюся у меня информацию, потому что знание, это сила, а в тот момент любому из Рейнджеров, возможно, придется проявить инициативу и стать лидером. Информацию следовало доводить людям вплоть до самого низа, чтобы они знали или, по крайней мере, имели представление о том, что происходит. Меня все время расстраивало то, сколько времени уходит зря.
Когда мы снова начали движение, мы разделились пополам – часть группы пошла на север, а другая на юг, к местам крушений, а также к зданиям, укрывавшим застрявшие "мелки" от атак. Опять же, это, кажется, заняло некоторое время.
Почти сразу же нас начали сильнее обстреливать. Мне случилось быть рядом с одним из пакистанских танков, когда он выстрелил из пушки. Не думаю, что когда-либо слышал что-то настолько громкое. Этот звук может разбудить мертвого. А потом я услышал, как сдвоенные пулеметы на БТРах просто раздирают ночное небо, разрывая все, что двигалось. Прилетало все больше РПГ.
Я использовал трассера, чтобы указывать цели турельному стрелку и нескольким парням с едиными пулеметами и SAW. Такой командный подход работал весьма неплохо. Если я не мог поразить цель, я помечал ее для парня с тяжелой штуковиной, и он доставал ее. По ходу дела мы начали слышать сообщения о том, что возникли проблемы с извлечением одного из тел из одного из "Блэкхоков". Там пытались вырезать приборную панель. Помню, что слышал доклад команды CSAR(9), что у них задержка, и они работают над этим.
По мере того, как ночь переваливала за середину и близилась к утру, интенсивность огня начала уменьшаться и снова свелась к отдельным выстрелам наугад, паре пулеметных очередей, стрельбе из АК-47 тут и там. Он не был таким сильным, так что для нас это было похоже на перерыв. Я приписал ослабление огня тому, что кат выветрился.
Всю ночь мы слышали, как Джо Томас и его "Маленькая Птичка" совершают один штурмовой заход за другим. "Маленькие Птички" – это небольшие вертолеты, окрашенные в черный цвет. Боеприпасы и дополнительный топливный бак находятся за сиденьями пилотов. У них были 7,62-мм миниганы с левой и с правой стороны, в дополнение к двум блокам 2,75-дюймовых (70-мм) ракет. Их система наведения была примитивной, но эффективной. Сделав пару пробных заходов и выяснив, куда именно попадают пули относительно лобового стекла перед ними, они брали жировой карандаш и ставили в том месте на стекле маленький крестик, и это и будет их прицел. Эти парни попадали точно туда, куда им говорили, используя лишь маленький крестик на лобовом стекле.

Утро понедельника, 4 октября. С рассветом стрельба возобновилась. Мы знали, что сомалийцы просыпаются и начинают жевать кат, заводя себя для нового дня стрельбы. К этому времени мы добрались до критически важного перекрестка Марехан-роуд и переулка, где находилась большая часть застрявших "мелков". Команда CSAR завершила извлечение тела пилота. Мы погрузили много людей в машины, но места почти не осталось. Я велел специалисту Миллиману сдать нашу машину назад, чтобы оказаться ближе к нескольким парням, бегущим со своих позиций. Мы заполнили багажник нашего Хамви. Сзади, должно быть, было четверо или пятеро парней, может, шестеро. Они прыгнули внутрь и схватили кусок кевлара, лежавший у нас сзади для дополнительной защиты на случай, если мы нарвемся на мину. Пока мы стояли и парни запрыгивали, я приступил к организации: у кого что, и кто и куда будет стрелять. Казалось, все хорошо действовали вместе. Как старший из NCO(10), я отвечал за свою машину.
Я огляделся и мне стали видны повреждения, нанесенные машинам вокруг нас, городу, сами улицы, здания, и тела погибших – потери, понесенные нашим противником. Их было довольно много: на земле, в разных местах вокруг машин. Мы поняли, что многие из сомалийцев подобрались гораздо ближе, чем нам хотелось бы верить. Всю ночь мы вели огонь по целям, о которых могли лишь догадываться, насколько близко они были. Теперь, днем, мы могли их увидеть. Некоторые тела были всего в четырех-пяти метрах. Ночью мы стреляли по дульным вспышкам или по силуэтам: теперь мы видели результат. Несусветные разрушения и огромное количество сомалийцев, уничтоженных нашей огневой мощью, ошеломляли. Когда мы двинулись вперед, казалось, что на нас вновь обрушился весь город. Возможно, они знали, что мы уходим. Машины впереди нас мчались по переулкам, расстреливая все, что представляло угрозу.
Взошло солнце, и небо окрасило то прекрасное красновато-оранжевое сияние, возникающее перед тем, как оно становится голубым. Мы продолжали ехать, а потом, словно резкое окончание весеннего ливня, шум просто прекратился. Было около восьми утра. Солнце взошло пару часов как. Мы словно пересекли черту, обозначающую точку выхода из боя, и вдруг из рации послышалось, как парни во всех машинах одновременно кричат: "Прекратить огонь! Прекратить огонь! Прекратить огонь! "
"Стадион Паки"(11) был ближайшей к рынку Бакара безопасной зоной, где мы могли собраться и оценить наши потери. Это был старый футбольный стадион, ныне контролируемый пакистанскими солдатами. Мы втянулись внутрь и немедленно начали подсчет: кто был там, кто ранен, кто погиб. Я начал лихорадочно разыскивать передовых наблюдателей. Я ожидал либо найти тело Тори Карлсона, либо узнать, что его перевезли в другое место. Но я не мог найти ни его, ни кого-либо, кто знал бы, что с ним случилось.
Я нашел Майка Гудейла лежащим лицом вниз на носилках. Он был мертвенно бледным и дрожал. Я не знал, насколько серьезно он был ранен, поэтому начал говорить с ним. "Эй, Майк, как ты, приятель, Рейнджер? Ты в порядке?" Он сказал, что ему попали в задницу. Думаю, он пытался мне все несколько преуменьшить. Ему попали в заднюю часть бедра, а выходное ранение было в ягодице. Мы с Майком разговаривали, но мне было очевидно, что у него кровопотеря, и он выглядит довольно бледным. Я бросился к одному из пакистанцев, которые ходили с белоснежными полотенцами и подносами со стаканами с водой, словно официанты или что-то в этом роде. Я схватил у одного из этих парней одеяло и накрыл им Гудейла, чтобы согреть его, а затем продолжил искать остальных своих товарищей Рейнджеров. Я нашел Маклафлина, которого ранили в руку. Ее всю закатали в гигантскую гипсовую повязку – казалось, что у него вместо руки клюшка. Он был в порядке. Все они были оглушены обезболивающими, которые им дали врачи.
Я узнал, что Джефф Янг подвернул лодыжку и получил осколок в ногу. Я нашел Билла Пауэлла, которого тоже подстрелили, но он был в порядке. Я не видел лейтенанта Лехнера, хотя позже узнал, что он был ранен в голень. Мы с Джо Томасом, наконец, встретились, крепко обнялись и посмотрели друг другу в глаза. Этим взглядом было сказано почти все. Мы оставались там, пока вертолеты по очереди переправляли всех со стадиона в ангар. Затем мы опять сели в машины и поехали обратно через город. Мы сделали длинный объезд, чтобы избежать сомалийцев, но нам все равно пришлось проехать через город, чтобы вернуться в ангар.
Когда я, наконец, вернулся на аэродром, было почти три часа дня. Повидав кое-кого из раненых парней и пожав им руки, я направился было в ангар. Ко мне подошел специалист Кевин Снодграсс и указал на Карлсона. Я не мог в это поверить. Он был жив! Я бросился к нему. Он лежал на койке, накачанный морфем или чем-то в этом роде, но это был типичный Тори Карлсон – ухмыляющийся, наслаждающийся жизнью, ухлестывающий за хорошенькими медсестрами. Я сказал, что считал его мертвым. Он ответил: "Нет, Кэш, я в порядке. Меня подстрелили, но я буду в порядке". В этот момент подошла одна из медсестер, улыбнулась и сказала: "Эй, Тори, вот газировка, которую ты хотел". Казалось, он всегда оказывал такое влияние на людей. Он мог заставить улыбаться любого.
Мое место было в трех койках от одного из моих товарищей Рейнджеров, который был убит. Когда я увидел его пустую койку, это реально поразило меня. Именно тогда я понял, что больше никогда не увижу некоторых из этих парней. Я шатался там, как и кое-кто из других парней, пялясь на пустые койки. Я не могу описать чувств – гнев и печаль, смешанные воедино, боль, которую ощущал и телом и душой, и печаль, которая была в моем сердце. Я нашел сержанта Уивера сидящим на его койке. Я подошел к нему и сел рядом, и мы начали было говорить, а потом оба начали плакать. Так много адреналина так долго проходило через наши тела – этому был нужен выход. Мне казалось, что я только что совершил четырехсотмильный марш-бросок. Каждый мускул моего тела болел, каждый грамм моего тела испытывал боль. Я никогда не чувствовал телесной усталости такой силы. Мой разум, мое тело, все, все было полностью истощено.

Я думал лишь о том, что ни за что не хочу возвращаться в этот город. Мне хотелось домой. Я больше не хотел иметь ничего общего с этим местом.
Кто-то сказал, что идет репортаж CNN. После каждой миссии мы включали CNN и смотрели. Я встал и подошел к телевизору, и первым, что увидел, был труп, который тащили по улицам Могадишо. Все парни – почти ничего не говоря – просто встали и разошлись по койкам. Я считал, что это безвкусно, когда СМИ показывают мертвое тело, которое тащат по улицам. Все изменилось, когда мы увидели это видео. Мы все восприняли это очень лично. Я принялся чистить свою винтовку, снаряжать магазины патронами, а затем вышел к своей машине. Я начал прибираться в ней и готовиться к выезду, потому что знал, что мы снова вернемся.
Именно тогда мы узнали, что был захвачен Майк Дюрант. Это была еще одна пощечина, потому что столь многие погибли, чтобы убедиться, что никого не бросили. Моя решимость тут же укрепилась, и я знал, для чего я здесь: завершить то, ради чего нас сюда послали, любой ценой. Давайте наведем порядок в этом месте. Не уйдем, пока наша работа не будет сделана. Но нас передислоцировали до того, как мы смогли завершить задачу.
Мы были Рейнджерами-десантниками. Мы знали, что нас отправили делать дело, и что это дело опасно. Конечно, мы понесли некоторые потери, но все мы были готовы рисковать своими жизнями снова, и снова, и снова, пока не выполним задачу. У нас еще было дело, которое мы должны были закончить, но нас вывели.
Помню, позже тем вечером мне стало интересно, почему у меня так болит правое плечо? Я подошел к Пэту Лепре, моему турельному стрелку, и заговорил, пытаясь понять, через что мы только что прошли. Я сказал ему, что у меня очень болит правое плечо, а Лепре посмотрел на меня и рассмеялся. Я спросил его, в чем дело, и он ответил: "Роли, когда я просил у тебя новый короб с лентой .50 калибра, ты хватал его правой рукой и совал мне. Одной рукой. А эти штуки довольно тяжелые". На адреналине, растекшемся по моему телу, я подавал эти пятидесятифунтовые (22,7 кг) короба наверх, словно картонки с яйцами.

* * *

Одна из самых сложных вещей, которую нужно было сделать после боя, это упаковать вещи погибших и тех парней, что были ранены – собрать их снаряжение, уложить в баулы и отправить домой. Некоторым из этих парней все еще приходила почта. С пустыми койками это было очень мрачное место. В письмах, которые я писал домой, я все время напоминал родителям, чтобы они не беспокоились обо мне. Я писал, что они услышат, если меня ранят или убьют. А если со мной все в порядке, они ничего не услышат. Мне приходилось постоянно напоминать им: отсутствие новостей, это хорошая новость. Через пару дней после боя я сел и написал письмо родителям. Перечитав письмо еще раз, я увидел гнев и враждебность, которые я испытывал в отношении сомалийцев, и того, как все сложилось для нас. Я подчеркнул своим родителям важность того, что мы делаем, и что я очень счастлив быть Рейнджером – что я горжусь тем, что делал.
5 октября в страну вернулся ганшип AC-130 "Спектр". Ввиду понесенных нами потерь меня на короткое время назначили офицером огневой поддержки, а Джо Томас стал новым сержантом огневой поддержки. Мы начали разрабатывать планы того, как будем задействовать ганшип "Спектр" в качестве еще одной платформы огневой поддержки, а ребята из AC-130 предложили нам с Джо Томасом прокатиться и познакомиться с этим мощным инструментом.
Мы ухватились за эту возможность. Мы с Джо поднялись на борт AC-130 и взлетели. Мы поговорили с пилотом, вторым пилотом, офицером-наводчиком и всеми остальными членами экипажа. Когда мы пролетали над городом, они сказали, что им нужно пристрелять свое вооружение.
В число того, что вы делаете, когда вылетаете на ганшипе "Спектр" в качестве передового наблюдателя, входит попытка раздобыть гильзу или "латунь" от имеющейся на борту 105-мм гаубицы. 105-мм снарядная гильза – весьма желанная штуковина. Зная, что им нужно пристрелять вооружение, мы спросили у пилота, можно ли заполучить пару – по одной на каждого из нас и, может быть, еще по одной на каждого раненого из группы FO. Сначала нам сказали, что они не собираются стрелять из гаубицы, находясь здесь, если только в этом не будет особой необходимости. Мы с Джо ответили, что понимаем. Через какое-то время пилот сказал: "К черту. После того, через что вы, ребята, прошли, давайте, сделаем вам немного гильз". Так что он вылетел в океан, сбросил дымовую шашку, чтобы наводить на нее их орудия, и сделал несколько выстрелов для нас. Они наделали достаточно гильз для нас и каждого раненого FO группы.
Их основной задачей в тот день было пролететь над Могадишо в поисках любой информации, которая помогла бы как быстрее вернуть Дюранта, так и пресечь атаку на аэродром. Когда мы летели, один из членов экипажа заметил вспышку. Она выглядела очень похоже на пуск ЗРК, ракеты класса "земля-воздух". Как только они увидели вспышку, АС-130 начал выполнять маневры уклонения, меняя курс и высоту, непрерывно сбрасывая отражатели и ИК-ловушки, пытаясь сбить ракету с курса и не дать ей поразить нас. А я сидел там и думал: О! Шикарно. Мне удалось пережить третье и четвертое октября целым и невредимым, и теперь я вот-вот погибну в увеселительном полете на AC-130.
То, что увидел офицер-наводчик, оказалось отблеском от металла или стекла – чем-то с теми же визуальными признаками, как у ЗРК. Мы весьма изрядно посмеялись над этим после того, как все немного успокоились. Пилот решил идти на посадку. Думаю, он понял, что мы с Джо больше не хотим там находиться. Мы приземлились, похватали нашу латунь и поблагодарили всех за сумасшедшее путешествие, которое нам выпало.

Когда мы вернулись в Штаты, наш старый командир полка генерал Грейндж приветствовал каждого Рейнджера, когда мы спускались с рампы самолета. Грейндж оставил командование только что, в июле 1993 года, и был иконой Рейнджеров. Было замечательно видеть, как он стоит на рампе, когда мы выходим, пожимает нам руки и говорит, что гордится нами, сожалеет о нашей утрате и хотел бы, чтобы он был там с нами. Когда я пожал руку генералу Грейнджу, я посмотрел ему в глаза и сказал: "Мы все еще ваши Рейнджеры, сэр", а затем двинулся дальше.
Затем мы пересели на другой самолет и полетели домой в Форт-Беннинг. В Форт-Беннинге меня никто не ждал; с другой стороны, многих из парней тоже. Семьи многих, живущих за городом, не смогли приехать так быстро. Там был оркестр, играющий для нас, когда мы шли в ангар. Мы просто хотели вернуться домой в казармы и попытаться как-то развеяться.
После того, как строй распался, человек, который вырастил меня в батальоне Рейнджеров, штаб-сержант Кевин Стюарт, подошел и крепко обнял меня. Кевин был ветераном Панамы и в прошлом объезжал меня и Майка Гудейла весьма жестко. Он привел нас в форму и научил всему, что нам нужно было знать, и я могу с уверенностью сказать, что сегодня я здесь благодаря этому человеку. Я считаю, что он – одна из причин, почему я все еще жив. Он помог мне подготовиться к тому, чтобы стать настолько лучшим, каким только я мог стать: сержантом, десантником и Рейнджером. Перед сержантом Стюартом я в неоплатном долгу, который никогда не смогу выразить ему по-настоящему. Я был так горд, что смог сделать то, что он научил меня делать, и прошел через это. Можно было сказать, что он гордился тем, что мы сделали. Он также знал тех Рейнджеров, что были убиты.

В мае или июне 1993 года рота "Браво" была на учениях в Таиланде. Наше развертывание там длилось около месяца. Было невыносимо жарко, и нам приходилось много стрелять, то есть выполнять учебные задачи.
Как-то, когда мы были там, передовые наблюдатели пошли тусить с тайскими Рейнджерами, чтобы обменяться подарками. Кажется, мы раздали им сколько-то прыжковых крылышек и вдобавок несколько аксельбантов, а тайские Рейнджеры вручили каждому из нас по маленькому тайскому медальону. Они сказали, что пока человек носит этот медальон, он защищает его. И что единственный способ, которым кто-то сможет причинить ему вред, пока он его носит – это нож.
Я постоянно носил свой медальон на шнурке на шее. Он был на мне 3 октября, а на Джо Томасе был его. Из всех передовых наблюдателей Джо Томас и я были единственными, оставшимися невредимыми. Все остальные передовые наблюдатели – Маклафлин, Янг, Карлсон, Гудейл, Лехнер и Пауэлл – были ранены. Я так поверил в этот символ-медальон, что решил вытатуировать его на пояснице. Этот символ теперь со мной на всю оставшуюся жизнь.
Не припомню, чтобы во время боя у меня звенело в ушах. Я не могу в это поверить, потому что знаю, сколько парней испытали определенную потерю слуха. Организм каждого реагирует на такие вещи по-разному. Но должен сказать, что на протяжении следующих шести месяцев или года мне казалось, что мои чувства чрезвычайно обострились. Я лучше осознавал свое окружение и все, что происходило вокруг, будь то мое пространственное восприятие, периферийное зрение, обоняние или слух. Все было обострено и отлажено, и потребовалось некоторое время, чтобы это исчезло.
Помню, как мы с Майком Гудейлом ехали по Форт-Беннингу после того, как он выздоровел где-то в середине ноября. В Джорджии было серо и пасмурно, но еще тепло. Мы ехали по Рэндж-роуд, и, видимо, у кого-то были стрельбы из крупнокалиберных пулеметов. Когда мы проезжали мимо в моем Джипе Чероки, мы расслышали пулеметные очереди – неважно, что все стекла были подняты, а радио включено. Следующее, что я помню, я лежал на Майке, который пригнулся так, что его лицо оказалось под приборной панелью. Джип бросало туда-сюда, мы посмотрели друг на друга и принялись смеяться. Мы уже тут, вернулись в Штаты, где нам уже ничего не угрожает, но мы все еще пригибаемся, уклоняясь от пуль.

1. Fast-movers – оказывающие непосредственную авиаподдержку реактивные самолеты, обычно истребители-бомбардировщики. Прозваны так за высокую скорость полета (прим. перев.)
2. Настольная пошаговая стратегическая игра "Риск" с участием от двух до шести игроков. Играется на доске с изображением политической карты Земли, разделенной на территории, сгруппированные в шесть континентов. Игроки пытаются захватить территории других игроков, бросая шестигранный кубик (иногда несколько). Игра считается выигранной, когда одному из игроков удается занять всю территорию (прим. перев.)
3. В США большегрузные грузовые автомобили и их прицепы обозначают не по количеству осей, а по количеству колес. Т.е. трехосный седельный тягач со сдвоенными колесами на двух задних осях называют десятиколесным. При добавлении к нему двухосного полуприцепа получается восемнадцатиколесное транспортное средство (прим. перев.)
4. Производное от Container Express – обозначения контейнера стандартизированного размера. Впервые такие контейнеры размером 8 х 6 х 6 футов (2,59 х 1,91 х 1,91 м), сначала деревянные, а затем и металлические, были применены для транспортировки и хранения расходных материалов во время войны в Корее. В настоящее время в американском военном сленге термином "Коннекс" обозначаются все виды морских контейнеров стандарта ISO (прим. перев.)
5. IV – Intravenous infusion, комплект для внутривенного вливания, в просторечье капельница: (прим. перев.)
6. Портативная радиостанция "Моторола" SABER – линейка радиостанций, разработанных в конце 80-х годов для Вооруженных сил США. Впоследствии широко использовались правоохранительными органами, пожарными и т.п. структурами (прим. перев.)
7. В буквальном смысле "ходилка-говорилка" (Walkie-Talkie). Общепринятое прозвище портативных малогабаритных радиостанций (прим. перев.)
8. Марка американского жевательного табака (прим. перев.)
9. Боевой поиск и спасение (combat search and rescue) – поисково-спасательная служба, ПСС (прим. перев.)
10. Non-commissioned officer, унтер-офицер, сержант (прим. перев.)
11. "Пакистанский стадион" ("Паки" – сокращение от "пакистанцы"). Место нахождения пакистанского миротворческого контингента (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 07 июн 2023, 17:31 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ
Майк Курт

Майк Курт 3 и 4 октября был радистом. Хотя уроженец Техаса был пехотинцем, в его обязанности входило нести портативные радиостанции и обеспечивать связь между командным центром на аэродроме и Рейнджерами, действующими в городе. Специалисту Курту часто приходилось выполнять несколько задач одновременно, он был важным связующим звеном между командирами на земле и, возможно, одним из важнейших членов боевого подразделения. Ему было двадцать два года.


В то утро была прекрасная погода. Светило солнце, и океанский бриз гнал по небу несколько легких, пушистых облачков. Береговая линия вокруг Могадишо на самом деле была довольно живописна: часть ее покрывали черные скалы, в небольших промежутках между которыми была видна бегущая под ними океанская вода. Остальная часть была великолепным пляжем – можно было представить себя почти что на курорте в Мексике. Но затем вы поворачиваетесь и понимаете, что находитесь в Сомали, в Могадишо – городе, полном ветхих, изрешеченных пулями зданий, без канализации и электричества. Все то, чего у сомалийцев было в избытке – наркотики, оружие и куча свободного времени – ничуть не облегчало нам работу.
Мы были в Могадишо около шести недель. Мы добились определенного прогресса, захватив несколько ключевых фигур, но прошло уже некоторое время с тех пор, как мы были на задаче. Чем дольше были перерывы между задачами, тем больше мы волновались.
Воскресенье было нашим днем расслабона – не было общего подъема, у нас не было распорядка, который нужно было соблюдать, и единственное, что было в повестке дня, еженедельная стрижка. Что до меня, все, что я планировал на воскресенье, 3 октября, это поспать как можно дольше, немного поиграть в волейбол, пару партий в "Риск" и, может быть, немного почитать. Насколько я помню, это было довольно стандартное воскресенье: ребята катались на пляж, в ангаре много играли в настольные и карточные игры, стол для пинг-понга был постоянно занят. Я был на волейбольной площадке прямо перед нашим ангаром, выбивая дерьмо из белого мяча.
Я играл почти весь день, кроме обеда и послеобеденного сна. Сержант Джойс разбудил меня и попросил подстричь. Я ответил ему, что по мне еще слишком рано затевать стрижку. Я сказал, что знаю, что как только возьмусь за ножницы, все начнут выстраиваться в очередь, а я застряну там на добрых пару часов, и буду стричь, пока не стемнеет. (В роте "Браво" я оказался одним из горстки парней, которым можно было доверить стрижку!) Так что я сказал ему, что собираюсь еще немного поиграть в волейбол, и подстригу его перед едой.
Полагаю, было около 14:30, когда мы заметили, что старшие командиры направляются в Объединенный оперативный центр. Пятнадцать минут спустя все офицеры высыпали из JOC, и Первый сержант Харрис прокричал наши любимые слова: "Ноги в руки!", означающие, готовиться к выходу. В большинстве случаев это мало что значило. Мы надевали снаряжение, усаживались на край наших коек и ждали, когда нам сообщат, что пора направляться к птичкам. В случае получения команды мы выдвинемся к птичкам, втиснемся внутрь, и будем ждать взлета. Иногда мы взлетали, иногда нет.
Я был радистом взвода (RTO), и поэтому отвечал за все рации. Я направился к койке первого лейтенанта Перино. Я проверил, что его батареи полностью заряжены, что его радио настроено на нужную частоту, и что резервные частоты уже запрограммированы. Его оборудование проверено, так что я отправился проверять свое радио. У меня все тоже было отлично. После того, как я надел свое снаряжение, я услышал, как командир моего "мелка", сержант первого класса Уотсон, позвал командиров отделений и меня в помещение для инструктажа, чтобы довести информацию о задаче. Во всей видимости, были замечены несколько старших подручных Айдида. Они находились в здании через дорогу от отеля "Олимпик", посреди рынка Бакара.
Мы все уже слышали о рынке Бакара. Он был в самом центре территории Айдида, а это значило, что все, кто жил в этом районе, поддерживали Айдида. На всех наших предыдущих задачах мы за раз имели дело только с несколькими плохими парнями. Мы входили и делали свое дело в окружении множества любопытных зевак. Ну, в смысле, мы просто действовали как при борьбе с гражданскими беспорядками. Тут все будет совсем по-другому. Мы все знали это без лишних слов. Каждый на рынке Бакара либо имел оружие, либо мог заполучть его. Уотсон сказал, что нам, вполне возможно, придется что-то делать по этому поводу. Думаю, никто не знал, что на это сказать. Мы знали, как это бывает.
План состоял в том, чтобы "Ди-бойз" (Отряд "Дельта") вошли первыми и ударили по зданию. Как только они оказывались внутри, четыре "мелка" Рейнджеров должны были высадиться посредством скоростного спуска по канатам, каждый на своем углу. С нашим "мелком" должно быть немного иначе: мы спустимся посередине квартала. На перекрестке были какие-то провода, которые мешали вертолету высадить нас прямо на углу, поэтому, когда мы окажемся на земле, мы знали, что нам придется пробежать метров пятнадцать-двадцать до угла, чтобы занять позицию. После того, как "Дельта" займет здание и схватит находящихся внутри, мы будем там, чтобы эвакуировать их всех. Они вызовут пятитонные грузовики, которые колонна Рейнджеров будет сопровождать по Нэшнл-роуд. Задержанные будут погружены на один из пятитонных грузовиков, а "мелки" Рейнджеров загрузятся на остальные машины. Таков был план игры. Я подумал: Погодите, это звучит неправильно.
- Сержант Уотсон, мы не летим назад на птичках? Мы едем обратно в ангар на грузовиках? На пятитонниках?
- Все так, Курт, там нет в достаточной близости посадочных площадок для "Блэкхоков", так что нам придется ехать на пятитонниках.
На всех остальных задачах мы высаживались, а затем устраивали LZ: посадочную площадку для 60-х, чтобы они могли прибыть и вывезти нас с вражеской территории. После того, как нас подберут птички, задача будет практически завершена, хотя все по-прежнему были готовы к тому, что что-то пойдет не так всякий раз, когда мы садились на борт. По большей части, однако, это всегда был довольно спокойный перелет обратно в ангар.
На этот раз мы все знали, что будем спускаться в плохой район, и что всем придется завершать эвакуацию на машинах, по земле – подвергаясь засадам и огню противника. Нам сказали, что у нас будет эскорт из "Блэкхоков" и "Маленьких птичек". Но это все равно вызывало беспокойство. По сей день я точно не знаю, почему мне не нравилась идея быть эвакуированным пятитонниками – то ли это делало задачу более рискованной, то ли просто приходилось сталкиваться с чем-то новым. Но что бы это ни было, я это чувствовал.
Я бывал под огнем противника и раньше – большинство из нас попадали под обстрел. Когда доходит до того, что оказываешься мишенью, мне всегда нравилась теория, что чем ты меньше, тем лучше. Мне всегда было удобнее на ногах. Но оказаться в ловушке в грузовике глубоко на вражеской территории, медленно двигаясь в колонне – ничего хорошего в этом не было. Эти пятитонники были ужасно большими мишенями и не обеспечивали хорошего укрытия; у Хамви, по крайней мере, была какая-то баллистическая защита.
Сержант Уотсон указал на карту, отметив улицу, на которой никто из нас не бывал, обозначая маршрут обратно к аэродрому. Мы стояли там, никто не произнес ни слова. "Есть вопросы?" спросил он. Их не было. Этой картой было сказано почти все.
Я вернулся к своей койке, чтобы по-быстрому напиться воды и перепроверить снаряжение. Я схватил напиток, потому что не собирался брать с собой воду на задачу. У меня были дополнительные магазинные подсумки на моем LCE (боевом снаряжении), но я заполнил их дополнительным имуществом, таким как запасные батареи для радиостанций и ПНВ (приборов ночного видения), а также различными типами ХИСов (химических источников света), которые использовались для помощи в обозначении посадочных площадок для птичек. В обычных обстоятельствах этого было бы достаточно, но поскольку на большинстве из этих задач мы в основном занимались сдерживанием толпы, у нас был и другой арсенал оружия – нелетальные боеприпасы. У каждого из нас были светошумовые гранаты, которые делают именно это: дают сильную вспышку света, за которой следует громкий взрыв. У нас также были травматические ручные гранаты, начиненные пластиковыми шариками. У некоторых парней были CAR-15 с закрепленными на них дробовиками, и у всех них были как обычные, так и нелетальные патроны. После пары задач с набитой сухаркой, заполненной двухквартовой (1,89 л) флягой, большой капельницей, запасными батареями для моей радиостанции SINCGARS и несколькими маленькими перевязочными пакетами, я понял, что нужно что-то делать. 3 октября я исключил флягу.
Меньше минуты до вылета, и с моим снаряжением все было улажено – все мои гранаты должным образом закреплены, концы чек разведены в разные стороны, чтобы уменьшить вероятность, что они случайно выдернутся. Все магазины были в порядке. Я добрался до ангара и столкнулся с Джойсом. Он уже шел к своей птичке – он был в "Мелке Четыре" – но по-прежнему был озабочен тем, чтобы подстричься.
- Не волнуйся, я обкорнаю тебя, как только закончим, – сказал я ему. - Ребята, будьте осторожны там. Увидимся, когда вернемся.
- Ты тоже. Увидимся! – ответил Джойс.
Проходя мимо Хамви, я видел, как Пилла грузил свое снаряжение.
- Эй, Пилла, береги сегодня свою задницу и не заставляй нас ждать!
- Как угодно, чувак. Через часок увидимся. Он ухмыльнулся и скорчил одну из своих знаменитых рож – свою особую лыбу.

Я провел последнюю проверку связи с командованием, а затем залез в вертушку. Уотсон получил сообщение через гарнитуру птички. Я слышал, как он крикнул: "Поехали, взлетаем!"
Птички зашевелились. У меня было такое же странное чувство волнения, нервозности и беспокойства, как всегда. Это была небольшая адреналиновая лихорадка. Пробыв в Сомали полтора месяца, я научился держать эти эмоции под контролем, иначе вся эта энергия будет бурлить без особого выхода, особенно если задача отменится. Когда мы были в воздухе, мне было комфортнее. Это еще один плюс быть частью крупных десантно-штурмовых сил, вооруженных до зубов. С того места, где я сидел, мне были видны все "Блэкхоки" и "Маленькие птички" в строю над океаном – поразительное зрелище, вся эта воздушная мощь.
Мы пробыли над водой недолго, прежде чем направились вглубь суши. Все это было частью полетного плана, о котором нас проинформировали. Как только мы оказались над сушей, я принялся разглядывать землю, чтобы понять, смогу ли действительно понять разницу между рынком Бакара и остальной частью города. Оттуда, где я сидел, я не мог сказать, где начинается вражеская территория. Когда сержант Уотсон передал минутное предупреждение, это застало меня врасплох. Я увидел отель "Олимпия" на заднем плане. Мы приближались.
На одноминутной отметке я всегда прокручивал в голове, что собираюсь делать, как только слезу с каната. Я всегда считал, что если проделаю это несколько раз в голове, мне будет легче делать то, что нужно на земле. Иногда приземление может быть довольно жестким и ошеломительным. Это может вызвать некоторую заминку, которой, по возможности, желательно избегать. Замешательство у нижнего конца каната может кому-нибудь навредить и довольно быстро. На этой задаче я знал, что хлопнусь оземь и двину к зданию, как только освобожусь от каната. Это было моей единственной мыслью: добраться до здания и идти налево, к нашему углу. Как только я добираюсь до угла, сворачиваю направо, нахожу укрытие и передаю первый доклад об обстановке или ситреп(1).
Сержант Уотсон передал нам тридцатисекундное предупреждение. Так, подумал я, натянуть перчатки, надеть очки и еще раз проверить оружие, чтобы убедиться, что оно по-прежнему на предохранителе. Все в порядке и готово к работе. Мы уже начали сбрасывать скорость, и пилоты готовились зависнуть. Я мог посмотреть в окно бортстрелка и увидеть нашу цель, которая находилась через дорогу от отеля "Олимпик". Она выглядела точно как на аэрофотоснимках.
В этот момент птичка зависла и все исчезло. Мне не было видно, что в пяти футах (1,5 м) за дверью. Я не мог разглядеть ни земли, ни даже зданий. Я начал задаваться вопросом, как же пилотам удается летать в таких условиях, ни во что не врезавшись. Я посмотрел через лобовое стекло птички и не увидел ничего, кроме пыли. Я сидел рядом с рядовым первого класса Флойдом, и мы смотрели друг на друга в полном изумлении. Мы оба были совершенно ошеломлены. Мы сталкивались с пылевой завесой и раньше, но ни с чем похожим на то, что мы наблюдали. Первое, что пришло мне в голову: Это не к добру. Я надеялся, что пилоты знали, где были провода.
Как будто нам было мало визуальных эффектов, звуки тоже не то чтобы стелили нам ковровую дорожку к рынку Бакара. Почти тут же нас поприветствовали огнем – слишком рано на этой задаче. В другие разы, когда мы высаживались, единственная стрельба, которую мы слышали, если таковая вообще была, это "Ди-бойз", направлявшиеся к цели. Не в этот день. Как только мы перешли к зависанию, уже была слышна стрельба из АК-47. Огонь, казалось, велся с довольно постоянным темпом, что было понятно, учитывая, что на земле до нас оказалось не так уж много Рейнджеров, способных открыть ответный огонь.
Наконец сержант Уотсон дал нам знак, и канаты были выпнуты наружу. Я предположил, что они достигли земли, но со своего места не мог сказать точно. Как только канаты сбрасывались, я обычно начинал поиск возможных угроз нашему положению. Я всегда пытался получить какое-то представление о местности, прежде чем мы окажемся на земле. Я пытался разглядеть, откуда ведется огонь, но там было слишком много пыли. Единственное, что я мог делать, это слушать. Судя по звукам, большинство наших проблем исходило с прямо противоположной нашей блокирующей позиции стороны улицы, где находился отель "Олимпик".
Настала моя очередь оказаться на канате. После меня пойдет Флойд, а за ним последует сержант Уотсон. Но когда я встал, чтобы добраться до веревки, я за что-то зацепился. Я был всего в шести дюймах (15 см) от каната, но не мог освободиться. Кажется, я застрял там на какое-то время. Флойд был там, пытался помочь, но это занимало слишком много времени, поэтому я сказал, чтобы он шел вперед и спускался. Мы теряли драгоценное время – время, которого у нас не было. Сержант Уотсон уже заметил, что мне трудно высвободиться, так что он подошел и дернул меня. Это решило дело. Я добрался до каната и отправился вниз с Уотсоном на хвосте. Я заскочил на канат и спрыгнул с него так быстро, как только смог. Наша птичка находилась на месте уже достаточно долго, и мне меньше всего хотелось, чтобы кто-нибудь взял ее на мушку и сшиб с небес из-за того, что я застрял.
Едва коснувшись земли, я взял с места в карьер. Мы с сержантом Уотсоном направились к зданию, а затем метнулись за угол. К тому времени, как мы добрались туда, два командира отделений, сержанты Боорн и Халст, уже назначали своим парням сектора ведения огня. Я занял позицию сразу за углом через дорогу от здания цели. Я вызвал Высших и сообщил, что "Мелок Три" на позиции, весь личный состав в наличии.
Загруженность радиосети начала набирать обороты. Кто-то из "Мелка Четыре" упал и был в очень плохом состоянии. Они сообщили, что как только им удастся стабилизировать состояние, его нужно немедленно вернуть в аэропорт. Им оказался рядовой Тодд Блэкберн, молодой Рейнджер из Флориды. До меня дошло, что я сам едва не вывалился из птички. Пытаясь освободиться, я легко мог потерять равновесие.
Мы были на земле всего минуту или две, и все шло по плану, за исключением несчастного случая с Блэкберном из "Мелка Четыре". Помню, как взглянул через улицу и заметил хилого маленького сомалийца, стоящего на углу здания цели. Было похоже, что он о чем-то упрашивает. Сержант Борен был там и махал рукой, пытаясь заставить его покинуть это место, но старик никак не реагировал на это. Он продолжал умолять, чтобы его оставили. Все время, пока я смотрел, как Борен разбирается с этим парнем, я продолжал недоумевать: Что этот парень делает и почему он хочет остаться? Это не имело смысла. Старик выглядел очень расстроенным и опечаленным, но Борен никак не мог понять, чего он хочет – в тот момент все мы просто хотели, чтобы он ушел. Наконец Борен оттолкнул его. Казалось, он собирался уйти, но когда он повернулся, наши взгляды встретились. Он начал двигаться через улицу ко мне. Он сделал шага три, прежде чем я вскочил на ноги и направился к нему с оружием у щеки, не стреляющей рукой махая ему убираться. В конечном итоге он бросил на меня озадаченный взгляд, а затем развернулся и ушел. Думаю, он считал, что Рейнджер-афроамериканец может оказаться более сочувственным.
Я вернулся на свою позицию и продолжил следить за связью и нести охранение. Стрельба была незначительной и хаотичной. Я был рядом с сержантом Рамальей. Мы вместе прошли RIP(2). Мы были обращены вдоль улицы к позиции "Мелка Один" – где находилась вторая часть первого взвода вместе с командным элементом. Происходило не так уж много того, что нам было бы видно. Мы видели Уилли и Гудэйла, укрывшихся за машиной, делающих по выстрелу примерно каждые тридцать секунд. Единственное, что было перед нами с Рамальей, это большая группа зевак – человек двадцать или тридцать – примерно в двух-трех кварталах от нас. У них не было оружия, и они не предпринимали никаких агрессивных движений в нашу сторону. В нашем тылу все было несколько активнее. Рядовой первого класса Низери время от времени выпускал очередь, а кто-нибудь еще делал несколько выстрелов то тут, то там.
По радио предложили план эвакуации Блэкберна. По прибытии колонны планировалось погрузить его в Хамви и в сопровождении еще одного Хамви отвезти обратно в ангар. Остальная часть колонны останется и продолжит выполнение задачи. Сообщили, что колонна была в десяти минутах. Сержант Уотсон стоял через дорогу у входа, получая ситреп от "Ди-бойз". Здание было взято, и они как раз заканчивали надевать на захваченных пластиковые наручники. Мы будем готовы двигаться через пять минут.
Толпы становились немного больше, но с нашей стороны они все еще держались на расстоянии. Огонь, казалось, становился все более интенсивным, чем дольше мы там находились. Но мы знали, что уже в пути колонна с "большими пушками": .50 калибром и гранатометами Mk-19. Еще несколько минут, мы погрузим пленных, заберемся на пятитонники рядом с ними и уйдем на аэродром. Потом был ранен Борен.
То, как колонна ведет огонь, было слышно за несколько кварталов, когда они катили к нашей позиции. Не прошло и нескольких секунд после их прибытия, как один из "пятидесятых" вновь разразился огнем, и все на блокпостах, включая "Ди-бойз", разразились радостными криками. Штаб-сержант Борен был ранен не так уж сильно. Он получил срикошетировавшую пулю в шею, и она едва задела его. Ему налепили повязку, и он был в порядке.
По прибытии колонны нашим первым приоритетом было загрузить Блэкберна и отправить на аэродром. Следующей задачей было погрузить на пятитонники вражеских пленных. Я насчитал, должно быть, пятнадцать-двадцать захваченных. Я сидел с Рамальей, все еще обеспечивая безопасность, и заметил, что один из "Блэкхоков" кружит немного ниже обычного. Это было странно, потому что казалось, что он как-то смещается. Они почти закончили грузить плохих парней, когда я увидел, как птичка упала. Сначала я подумал, что пилот делает какой-то странный маневр, чтобы один из снайперов на борту мог сделать точный выстрел в кого-то. Но птичка продолжала вращаться и терять высоту. Сделав еще один почти полный оборот, она полностью скрылась за постройками. Я не слышал крушения, но знал, что произошло.
Я вышел на связь, как только увидел, что она исчезла: "Всем абонентам, докладываю – у нас сбита птичка, у нас сбит "Блэкхок". Я понятия не имел, видел это кто-нибудь еще на других блокирующих позициях, или нет. Чем раньше Высшие в командовании узнают об этом, тем лучше. Я отправил первое радиосообщение, чтобы известить всех остальных, что только что произошло. Радиообмен стал очень интенсивным, почти сумасшедшим. Мы все знали, что означает падение птички. Примерно за неделю до этого был сбит вертолет 10-й Горной дивизии, и никто не смог добраться до них вовремя.
Движение на земле становилось все более безумным: казалось, все на рынке Бакара пытались найти место крушения. Враг стекался со всего города.
Командир роты (commanding officer – CO) капитан Стил пытался выяснить, наблюдает ли кто-нибудь сбитую птичку. Я доложил, что мы нет, но что я знаю примерное местонахождение места крушения. "Мелок Два" доложил, что они были довольно близко к нему. Первый лейтенант ДиТомазо сказал, что они, должно быть, в паре кварталов оттуда. Стил хотел знать, означает ли это, что ДиТомазо сможет добраться до места и принять меры, чтобы занять его. ДиТомазо ответил, что сможет. Он сообщил Стилу, что собирается вывести к месту крушения небольшую группу и удерживать его, пока не прибудем либо мы, либо птичка CSAR.
На моей позиции ситуация начинала накаляться. Пятидесятки и Mk-19 стреляли в постоянном темпе, а парни на блокпостах вели ответный огонь чаще, чем раньше. Я наблюдал за толпой на улице. Лишь у немногих было оружие. Они не использовали его – просто имели при себе. Мы с Рамальей случайно заметили одного парня в темных штанах и белой рубашке. До того, как упала птичка, мы видели, что он шастал туда-сюда по улице. Теперь мы увидели, как он идет опять, направляясь к тому месту, где упал "Блэкхок". Мы с Рамальей решили, что если он покажется опять, мы устраним угрозу. У нас упал вертолет. Неизвестно, что будет дальше.
Командование пыталось выработать план вывода "мелков" и колонны к месту крушения. "Мелки" три и четыре переместятся вниз, и соединятся с "мелками" один и два соответственно. Мы будем добираться к месту крушения двумя группами, двигаясь по двум параллельным улицам. Все отметились и были готовы к выдвижению, кроме "Мелка Четыре" – командованию вообще не удалось с ними связаться. Ротный спросил, могу ли я войти с ними в связь оттуда, где нахожусь.
Я попытался несколько раз и ничего не добился. Радистом "Мелка Четыре" был специалист Мур. Я сообщил командиру, что Мур вне доступа, так что он спросил, можем ли мы визуально убедиться, там ли они еще. Сержант Уотсон велел кому-то высунуть голову из-за угла и посмотреть, там ли еще "Мелок Четыре". Визуальный контакт был положительным. Ротный хотел, чтобы пара парней отправилась на их позицию и передала план, чтобы мы все могли выдвинуться. Но как только люди высунулись за угол, та сторона здания разлетелась вдребезги. Мы открыли огонь на подавление, но безрезультатно – нам нужно было соединиться с ними другим способом.
К этому времени поступило сообщение, что лейтенант ДиТомазо прибыл на место крушения. Как только они прибыли, нам сообщили, что один член экипажа погиб, и был ранен Рейнджер. Примерно через минуту мы услышали: "Еще один человек ранен!" И вскоре после этого: "Еще один!"
Мы начали продвигаться колоннами по одному по обеим сторонам улицы, медленно, но непрерывно. Идти, прикрывать и вести радиосвязь одновременно представляло собой определенную проблему. Приходилось время от времени опускать взгляд, чтобы следить за радио. В то же время мне нужно было держать голову поднятой, чтобы смотреть, куда я иду, и обеспечивать безопасность. Я полагал, что это будет лишь вопрос моего везения, если кто-нибудь выскочит и выстрелит, едва я получу вызов по радио.
Я посмотрел в сторону головной части нашего построения и увидел пятитонник, сворачивающий налево, направляясь к месту крушения. Тогда же я заметил, что одного из наших парней впереди ранило: кажется, он получил пулю в ногу. Это выглядело не так уж плохо, так как ему с минимальной помощью удалось добраться до какого-то укрытия. Колонна все еще находилась поблизости от отеля "Олимпик", и я слышал, как капитан Стил велел отправить раненого Рейнджера туда, где находился "Мелок Один", и что Хамви эвакуируют его на аэродром.
Мы как раз подходили к тому месту, где я видел, как Рейнджера ранили в ногу. Наше продвижение вперед было очень медленным. Сомалийцы начали придумывать, как добраться до нас. Мы все заняли хорошие позиции, так что могли их сдержать. Мы с Низери держались чуть больше позади, чем обычно – мы ждали лучшей позиции, чтобы Низери мог прикрыть всю улицу. Сомалийцы появлялись из-за развалюх с одной и той же целью – добраться до места крушения до того, как там окажемся мы.
Я дал пару коротких очередей. Я услышал, как Низери выстрелил, так что вскочил, побежал к нему и прикрыл его тыл. Едва я повернулся, чтобы прикрыть Низери, как он выстрелил: его дульный срез был прямо возле моего левого уха. Последнее, что было нужно сержанту Уотсону, это радист, который ничего не слышит.
Наш "мелок" почти не пострадал. Единственным раненым был сержант Борен, и он мог идти. Я посмотрел вперед, на следующий перекресток – бой, идущий там, был невероятно ожесточенным. Я взглянул назад и увидел небольшую дорогу, напоминающую скорее переулок, чем что-либо еще. Если бы мы продолжали движение по главной дороге, то пошли бы прямо в переулок, но вместо этого, чтобы приблизиться к месту крушения, мы забрали влево. Я заметил, что дорога, по которой мы шли, имела небольшой подъем, что давало нам небольшое преимущество, но в то же время она была запружена толпой, так что было трудно получить действительно четкий обзор на всем ее протяжении.
Наш "мелок" и часть "мелка" командира роты находились примерно в квартале друг от друга. Мы были в своеобразном U-образном дворике. Сзади был дом с небольшим патио, а впереди был довольно крупный перекресток. Наиболее ожесточенный бой шел там. Плотность огня стала настолько сильной, что прошло некоторое время с тех пор, как кто-либо пересекал улицу. В непосредственной близости от нас основная угроза исходила от небольшой дороги, которая отходила от места крушения – противнику каким-то образом удалось отойти от нас и найти небольшие переулки, чтобы пробраться по дороге, которая вела к нашему "мелку". Мы были между ними и местом крушения, но не знали точно, насколько близко к нему наша позиция.
Я посмотрел на следующий угол как раз вовремя, чтобы увидеть Рейнджера, пересекающего улицу. Как ему удалось сделать это, не будучи подстреленным, я понятия не имею, потому звук был такой, будто сомалийцы возводили свинцовую стену. Один из операторов готовился перейти перекресток. Он был примерно в четырех или пяти футах от самого угла и уже собирался рвануть через него, как бац! Он получил пулю прямо в шлем! Они не носили "Кей-потс"(3), как мы; на них были маленькие черные шлемы для скейтборда, которые не давали никакой особой защиты от пуль или осколков. Его голова откинулась назад, и я увидел, как сзади брызнуло красным. Кровавое облако осело на стене позади него. Он рухнул на землю. Я не мог поверить в то, что только что видел. И все же, как только он ударился оземь, другой оператор подскочил, чтобы попытаться вытащить его в безопасное место. Он не сделал и двух шагов, прежде чем в него тоже попали. К счастью, пуля только задела его, и он смог вытащить раненого в безопасное место. Я включил рацию и сообщил ротному, что нам срочно нужен воздушный медэвак(4). Командир подтвердил получение моего запроса, но сказал, что, вероятно, этого не произойдет из-за большой плотности огня.
Я передал: "У этого парня серьезное ранение в голову, и если мы не вытащим его прямо сейчас, он, вероятно, не выживет".
"Отрицательно. Здесь еще слишком жарко, чтобы птички могли приземлиться".
Я спросил, может ли наземная колонна прибыть сюда, чтобы отвезти его на аэродром. Ротный сказал, что колонна понесла слишком большие потери, пытаясь добраться до нашей позиции, и вернулась на аэродром, ожидая соединения с силами быстрого реагирования 10-й Горной. Как только это произойдет, они придут и вытащат нас.
Теперь мы ждали от них подкрепления наземными силами. Я собирался прокричать ситреп сержанту Уотсону, но потом замер. Нет, я должен был сказать Уотсону с глазу на глаз. Я попросил кого-нибудь прикрыть тыл Низери и сказал, что должен пойти переговорить с сержантом.
Я пробрался к Уотсону и рассказал ему. Мы были в том маленьком внутреннем дворике, который он использовал как свой командный пункт, всего в пятнадцати-двадцати метрах от позиции, которую удерживали мы с Низери. Он велел мне оставаться на месте, пока он пойдет доводить информацию до остальных парней. Я слышал, как он кричал сержантам Томасу, Халсту и Рамалье: "Эй, поберегите патроны – мы можем задержаться здесь на какое-то время. Колонна должна получить подкрепление, прежде чем они смогут придти и забрать нас". Это было обтекаемо, подумал я. Он сказал им, что именно происходит, и сохранил боевой дух.
На протяжении всей задачи сержант Уотсон не поменялся ни на йоту. Он был все тем же Уотсоном – тот же тон голоса, та же манера поведения и то же чувство юмора. Глядя на него, можно было поклясться, что мы в Форт-Беннинге, на рутинных учениях с боевой стрельбой. Даже в такие моменты он был готов посмеяться. В таких случаях всегда меряешь себя по своим командирам. Если они казались встревоженными или растерянными, вы тоже. Если они были уверены, это заставляло вас чувствовать себя уверенно. Как только я получил новости, я понял, что все станет еще хуже, прежде чем стать лучше. Но я смотрел на сержанта Уотсона и видел, как он заставлял всех сосредоточиться на поставленной задаче. Помню, как очередь ударила прямо над его головой. Его глаза расширились, он поднял брови, а рот выглядел, словно собирался тянуть Колу через соломинку: "О! Ублюдки подбираются!" Затем он вернулся к делу. Мы должны были удерживать свои позиции до прибытия колонны, когда бы это ни было.
Пока мы сидели в ожидании колонны, я следил за дверями, ведущими в маленький дворик. Ну и за тем, что было за ними. Сержант Уотсон сказал, что тут уже зачищено, но кто скажет, не пробьются ли сомалийцы, в конце концов, через них, чтобы добраться до нас? Примерно через пятнадцать или двадцать минут Уотсон сказал, что хочет, чтобы я отправился через улицу, чтобы усилить позиции там. Я взглянул на ту сторону, чтобы точно знать, куда собираюсь бежать. Последнее, чего мне хотелось, это преодолеть полдороги, а затем пытаться сообразить, где я хочу оказаться. Я не собирался давать им время на дополнительные выстрелы. Я сделал пару глубоких вдохов, а затем бросился туда.
Как только я оказался на улице, я услышал, как усилился огонь. Земля вокруг моих ног вскипела. Пули ложились все ближе и ближе, и одновременно нарастала плотность огня. Я не мог в это поверить. Казалось, я вышел на улицу, и разверзся ад. Я преодолел всего десять или двенадцать футов (3 – 3,6 м). Огонь был такой сильный, что я подумал – сделаю еще шаг, и в меня точно попадут. Именно тогда я заметил небольшую кучку камней посреди улицы, и в итоге наполовину нырнул, наполовину упал за эту груду. Я решил, что пережду там несколько секунд, пока наши парни не достигнут достаточного огневого превосходства, чтобы заставить тех парней пригнуться, чтобы я мог пройти оставшийся путь.
Следующие несколько секунд, казалось, тянулись вечность: я не мог оставаться за теми камнями дольше пятнадцати-двадцати секунд. Я слышал, как Уотсон орал парням усилить огонь, чтобы я мог перебраться через улицу. Я бросил взгляд на часы: 17:10. Светлого времени оставалось немного. Колонне никак не удастся добраться к нам до захода солнца.
Я чувствовал себя не очень уверенно. Нас абсолютно превосходили числом на улицах, которые мы ни хрена не знали, и мы должны были ждать, пока колонна не придет забрать нас. Судя по тому, какие мы несли потери, единственным, что смогут рассказать о нас после сегодняшнего дня, будет то, что сообщат пилоты, летающие над нами. Нам ни за что не удастся выбраться оттуда целыми. В этот момент еще несколько пуль вонзились в землю вокруг меня и швырнули мне в лицо еще немного грязи Могадишо. Я едва не потерял самообладание.
Я подумал, что если просто вскочу и побегу, пока меня не подстрелят, мне не придется ни о чем беспокоиться – я смогу отсидеться на ПСР (пункте сбора раненых). На мне полный комплект снаряжения. На мне шлем, и на мне жилет. Если меня подстрелят во всем этом снаряжении, я останусь жив, а если мне попадут в жизненно важное место, я даже не увижу и не почувствую, как это случится. Так что я мог бы махнуть рукой и рвануть. Если выживу, я уйду, как только закончится мой контракт – отправлюсь домой, работать с девяти до пяти. Потом меня осенило: это полная хрень, выбор для труса, сказал я себе. Что это, черт возьми, за мысли? А кто останется и покажет новичкам, что к чему? Больше половины парней, которые научили меня тому, что я знаю, были ветеранами Панамы, и они не сбежали, когда попали в переделку. Они остались и научили других тому, чему выучились сами. Делай то, что должен, делай то, что правильно, а уж если выпадет твой номер, он выпадет, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Именно тогда я решил, что собираюсь завербоваться повторно.
В огне противника возникло небольшое затишье, так что я решил рвануть. С этого момента – просто делать свою работу, выполнять задачу и не думать о последствиях. Все, чему меня учили и к чему готовили, сработало. Это значительно облегчило мою работу.
Как только я перебрался через улицу, я словно попал в другой мир. Нас там было всего несколько человек. Коллетт был на улице с SAW за грудой камней, очень похожей на ту, что я использовал ранее, только его куча была немного больше моей. Он прикрывал небольшую дорогу, которая шла прямо из нашего тыла. Сомалийцы использовали ее как один из подходов к месту крушения. Слева от Коллетта, примерно в четырех-пяти футах, сидел Низери с М-60. Сержант Кени Томас был позади Коллетта и Низери, наблюдая в другом направлении. Рамалья присматривал за переулком, и Янг тоже. Как бы близко не были группы нашего "мелка", мы как будто находились в другом мире. Мы все делали то, что нужно было делать – то, чему нас учили. Когда мы были на тренировках в Форт-Беннинге или где-либо еще, мы всегда относились к этому серьезно. Если командир отделения выбывал из строя, на его место заступал старший из командиров групп. То же самое, если выходил из строя командир группы – старший из членов группы вставал на его место и принимал командование. Все те жесткие тренировки окупались прямо сейчас, и я едва осознавал это. Суа Спонте: по собственному желанию – официальный девиз Рейнджеров.
Я вернулся мыслями к моменту перед посадкой в вертолет, когда мы все узнали, что отправляемся в не лучшую часть города. В глубине души я знал, что это может стать рискованным, но опять же, я думал, насколько плохо это может быть?
Я вернулся к наблюдению за переулком. Никакой активности не было, но его все равно нужно было охранять на случай, если сомалийцы найдут способ вернуться. Потом я услышал, как позади меня попали в Низери. Я оглянулся и увидел, что он зажимает руку. Кто-то позвал Дока Штрауса позаботиться о нем. Тем временем я услышал, как кто-то велел Эррико взяться за М-60. Я слышал, как Док возился с Низери позади меня, говоря, что с ним все хорошо, и он будет в порядке. Эррико крикнул, что в него попали. Я оглянулся и увидел, как он откатывается от пулемета, зажимая оба бицепса.
Я перебрался к Эррико и встал на колени слева от него. Я заметил небольшое входное отверстие на рукаве его БДУ, но было видно лишь немного крови. Он спросил меня, насколько все плохо. Я посмотрел прямо ему в глаза и сказал, что все не так уж плохо, и что жить он будет. У Низери, казалось, все было хорошо. Я сказал Эррико, чтобы он держался, и что мы скоро уйдем, хотя в данных обстоятельствах я понятия не имел, когда это может быть. Как, черт возьми, мы оказались в ситуации, когда нам приходится ждать, пока QRF вытащит нас?
Пока я зажимал рану Эррико, что-то щелкнуло. Низери и Эррико были ранены в одно и то же место. Кто-то из парней перезарядил М-60! Я поднял взгляд и увидел Кени за пулеметом, ведущего огонь. Я сказал ему: "Будь осторожен. Кто-то пристрелялся по этой пушке". Не уверен, что он меня услышал, но держу пари, он заметил ту же закономерность. Был один парень, которого он не мог достать из М-60, поэтому он швырнул в него гранату. Однако и она его не достала, потому что он продолжил стрелять. Появился Док Штраус и принялся оказывать помощь Эррико. Я вернулся присматривать за своим переулком, но услышал, что Кени просит у Уотсона еще гранат. Я слышал, как Уотсон в ответ велел, чтобы он использовал гранатомет. Кени выглядел озадаченным. Ватсон закричал: "LAW, у тебя на спине!" Я видел, как Кени оглянулся через плечо и помотал головой. Среди всей этой суматохи он совершенно забыл, что таскает LAW. Кени выстрелил. Больше огня не было. На какое-то время стало тихо, но прошло немного времени, и кто-то еще объявился в том месте, посылая пули в нашу сторону. Я посмотрел на освободившийся М-60 и увидел, что пули поднимают пыль вокруг него.
Я спросил Коллетта, перекрывает ли М-60 что-то такое, что он не может накрыть из своего SAW, и он сказал нет, что он контролирует почти все. Я оглянулся на "шестидесятый". Если у Коллетта все под контролем, зачем быть лишним? Кончится тем, что парни будут отправляться на ПСР быстрее, чем Док сможет их латать. Тот М-60 больше не был эффективным оружием – это был просто верный путь на ПСР для любого, кто за него возьмется. На тот момент я был полностью за то, чтобы оттянуть "шестидесятку" назад. Может, это и не принесло бы нам никакой пользы, но зачем бросать ее там, на уничтожение вражескому огню? Я подполз к пулемету. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, я схватил его и начал тащить назад. Но едва он сдвинулся на дюйм, сомалийцы открыли по нему огонь. Все это время мы укрывались за сделанной из тонкой как бумага жести лачугой. Мы знали, что в любой момент сомалийцы могут пробить эту стену и посеять среди нас хаос. Едва убрав М-60 от греха подальше, я заметил, что мои часы исчезли. Я оглянулся в их поисках, потому что знал, что они должны быть где-то тут, поблизости. В конце концов, я обнаружил их недалеко от старой позиции М-60. Эти часы были у меня с тех пор, как я был на RIP – они объехали со мной весь мир. Не знаю почему, но мне не хотелось оставлять мои часы в этом богом забытом месте. Я пополз обратно туда, где лежали мои часы, и мы вернулись невредимыми. Помню, я подумал: Если меня подстрелят при попытке забрать часы, я сам себе задницу надеру!
Док Штраус позвал меня помочь с раной Эррико. Пуля прошла через его бицепс и довольно сильно разорвала тыльную сторону руки. Начать с того, что Эррико был довольно крупным парнем – никоим образом не жирным, но здоровенным. Обычно я не мог обхватить его руку обеими своими, но сейчас, когда я схватил его за руку, я понял, что пуля нанесла определенный урон. Все, что мы с Доком могли сделать, это затампонировать его рану и как следует перевязать ее. Я взглянул на Эррико и понял, что он заметил мое выражение лица. Я пытался успокоить его, как мог.
Когда Док заканчивал с Эррико, мое внимание привлекло странное движение. Я поднял глаза и увидел дымный след. От чего это, черт возьми? Я отследил дымный следом до его источника – старинной гранаты-"ананаски"!(5) Она упала на землю и подкатилась прямо к позиции Коллетта. Едва увидев это, я закричал: "Граната!" Мы все посыпались в стороны как сумасшедшие, откатываясь так быстро, как только могли, пытаясь уйти от опасности. Граната упала так близко к нам, что мы не могли вскочить и бежать, почему мы перекатывались. Я проделал около четырех или пяти футов (1,2-1,5 м), и тут уперся в жестяную лачугу. Я не мог убраться дальше от гранаты, хотя знал, что есть вероятность, что большинство из нас все еще в пределах радиуса поражения. Я расположился так, чтобы мой "Кей-пот" был направлен прямо на гранату. Я подумал, что если какие-то осколки полетят в мою сторону, кевларовый шлем удержит большую их часть. Я засунул руки между грудью и землей, чтобы защитить их от осколков. В этот момент мне показалось, что кто-то ударил меня землей прямо в грудь. Очухавшись, я понял, что кашляю и отплевываюсь грязью. До меня дошло, что я еще жив. Я начал перекличку:
- Док, ты в порядке?
- Ага!
- Низери?
- Я в порядке.
- Эррико?
- В порядке.
- Рамалья?
- Нормально.
Я оставил Коллетта напоследок. Я не думал, что у него был хоть какой-то шанс. Граната упала всего в нескольких дюймах перед грудой камней, которую он использовал в качестве укрытия. Я не хотел звать его, опасаясь, что не получу ответа, но все равно сделал это. "Коллетт!"
Наступило короткое молчание, затем легкий кашель, а затем Коллетт своим обычным непринужденным тоном ответил: "Да, я в порядке".
Мы с Доком закончили работать с Эррико, а потом он отправился подлатать Янга. Янг был дальше всех, и он получил осколок в ногу. Осколки гранат летят вверх и в стороны. Мы были так близко, что все они пролетели поверх нас.
Поскольку позиция М-60 была сочтена слишком рискованной, его просто прислонили к жестяной хибаре. Я продолжил нести охранение. Если бы сомалийцы смогли пробраться в этот переулок и застать нас врасплох, они могли бы поставить нас в очень неприятное положение. Док закончил с Янгом. Стало темнеть. В обычных обстоятельствах мы восприняли бы это как преимущество. Мы привыкли действовать под покровом темноты, но сегодня все было совсем не так, как обычно. Не знаю, как кто другой, а я и не подумал взять свой ПНВ на эту задачу. Мы выдвигались средь бела дня, и это не имело никакого смысла.
Томас был посредником между нами и остальным нашим "мелком". Он сказал, что как только стемнеет, он начнет переправлять раненых в дом, который они захватили. Примерно через десять минут Томас пришел, взял Низери и провел его в дом. Там было крыльцо, сделанное из жести. Перед этим Томас выбил угол жестяной стенки, чтобы ему было легче входить и выходить. Я лежал и охранял ту сторону дома, и Томас, проломившись через стену, перепугал меня до усрачки. Затем Томас вернулся за Эррико и затащил его в дом. К тому времени, когда Томас вернулся ко мне, было довольно темно.
Как только я оказался внутри дома, я почувствовал огромное облегчение. Дом был занят и охранялся еще до того, как мы вошли внутрь, так что мы просто сидели, пока не прибудет колонна. Оказалось, что ротный и часть "Мелка Один" находились здесь с тех пор, как мы свернули налево к месту крушения.
Мы устроились в главной гостиной дома, нашей импровизированной крепости. Она была не такой уж просторной – может быть, футов десять на двенадцать (3 х 3,7 м). Сержант Уотсон велел мне сидеть и ждать. У дома была необычная планировка. Я сидел в гостиной, и все остальные комнаты выходили в нее. Я заметил в комнате три двери, поэтому предположил, что это две спальни и кухня. Относительно входа одна дверь была прямо через комнату, в задней стене. Вторая дверь была слева в стене, перпендикулярной той. Третья дверь была напротив нее, на противоположной стене. Уотсон велел мне сесть между левой и задней стенами, возле двух дверей. Оглядев комнату, я увидел не так уж много мебели. Однако я заметил силуэты парней, сидящих или лежащих на полу. В комнате было довольно тихо – не было слышно ничего, кроме бормотания рации командира и шороха, когда некоторые из парней передвигались. Это все, что было слышно.
Я услышал шепот: "Эй, кто это?" Это был рядовой первого класса Хоули.
Я прошептал ему в ответ: "Это Курт". Я не собирался отвечать ему в голос. Я был уверен: сомалийцы знали, что мы переместили нашу позицию, но они могли не знать, куда.
- Эй, что случилось, специалист? Тебя ранили?
- Нет, - сказал я. - А тебя?
- Нет.
- Кто тут еще из "Мелка Один"?
- Я и сержант Гудейл, про кого я знаю – все остальные перебрались через улицу.
- Кому в итоге досталось?
- У лейтенанта Лехнера довольно серьезное ранение в голень. Знаешь сержанта Филмора?
- Ага.
- Ему попали в голову, он погиб. Медик из "Дельты" получил ранение в шею, оттаскивая Филмора, но он в порядке. Он на ПСР, занимается ранеными".
- Кто-нибудь еще?
- Ох, да. Гудейлу тоже досталось. Затем Хоули спросил меня о "Мелке Три".
- Сержанту Борену вмазали в шею, но он в порядке. Эррико и Низери оба получили по пуле в руку, управляясь с М-60. Штраус и Янг хапнули осколки. Я слышал, есть пара погибших на месте крушения, из экипажа, кроме того у них куча раненых.
Хоули хотел знать, сколько еще ждать пока прибудет колонна. Я ответил, что не уверен; единственное, что передали по радио, это что наши ребята собираются соединиться с 10-й Горной, а затем придут за нами. Как только я сказал это, капитан Стил объявил, что малазийцы также присоединятся, и используют легкие бронемашины для эвакуации раненых и нас. Это была приятная новость, но я мог лишь представить, сколько времени потребуется, чтобы согласовать это. Наверное, вечность, подумал я. Мы тут уже три часа координируемся с 10-й Горной, а мы из одной армии, говорим на одном языке.
Сержант Уотсон вернулся и велел мне перебраться на ПСР. Я догадался, что ему нужно больше места для других парней, приходящих с улицы. Я пробрался на ПСР, и должен сказать, в комнате конкретно воняло. В самом доме пахло странно, ну, в общем, любой дом имеет определенный запах. Но на ПСР стоял такой густой, едкий, устойчивый смрад. Запах было трудно определить, но он казался знакомым, что было немного странно, потому что я никогда раньше не был на настоящем ПСР. Он был какой-то сладковатый, мускусный. Потом я вспомнил: во время третьей фазы Школы Рейнджеров в Форт-Блиссе, Техас, мы с Джойсом заметили, что у нас появился странный запах, вроде как у испорченного мяса. Один из медиков второго батальона сказал нам, что это потому, что мы сжигаем мышцы вместо жира из-за того, что у нас очень мало жировых тканей. Я по сей день не знаю, правда это или нет – я лишь знаю, что напомнил мне запах на ПСР. Я выбрал место и уселся. Низери сидел рядом со мной, а Эррико был рядом с ним.
- Как дела, Низери?
- Я в порядке.
Эррико был не столь оптимистичен.
Я спросил его, что случилось.
- Мне хочется пить. У тебя есть вода?
- Прости, я ничего с собой не взял. Не думал, что мы пробудем тут так долго, - ответил я.
- Да, мы с тобой оба.
Я решил подвинуться, и моя нога поскользнулась на чем-то, что я принял за масло, но это было не масло. Лунный свет, проникающий через окно, отражался на полу, и я увидел, что весь пол был покрыт этим. Я не касался этого руками, но понял, что это такое: я поскользнулся на чужой крови. На ПСР было довольно тихо. Медик занимался своим делом; единственное, что было едва слышно, это дыхание. Излишне говорить, что в воздухе витало сильное напряжение, смесь страха и неуверенности.
Это было совсем не похоже на ПСР в Штатах. Там мы сидели на ПСР и жаловались на мошенничество OPFOR (условного противника) и на то, как они манипулировали своими MILES (лазерными имитаторами стрельбы), чтобы нанести нам потери. OPFOR были профи в использовании снаряжения в своих интересах. Они прятались за кустами, которые были достаточно густыми, чтобы отражать наши лазеры, хотя мы знали, что в реальной ситуации любая 5,56-мм пуля пронижет их насквозь. Всякий раз, когда я оказывался на ПСР во время наших ежегодных проверок, я сидел и пытался представить, каково это, если бы все потери были настоящими. Я думал, что у меня есть четкое представление о том, на что это будет похоже. Но как ни старайся, представить, как все будет, невозможно. И, пожалуй, это и к лучшему.
Не знаю, почему сержант Уотсон заставил меня перебраться в другую комнату, но сидя на ПСР не будучи раненым, я начал чувствовать себя виноватым. Я был уверен, что возникла некая обида. Почему он здесь, если он не ранен? Наверное, никто не думал об этом в таком ключе, но я чувствовал себя именно так. Так что когда мне пришло время уйти, я был только за. Я оказался в другой комнате, и там уже была пара других парней. Единственным раненым был сержант Гудейл, передовой наблюдатель "Мелка Один". Он передавал огневые задачи от другого FO "Маленьким птичкам". По-видимому, тот FO следил за происходящим, но не мог связаться с птичками, так что он использовал Гудейла для ретрансляции задач. Это было довольно мотивирующее зрелище – парень, лежащий на животе, раненый, но по-прежнему делающий свое дело.
- Привет, Гудейл, это Курт. Ты в порядке?
- Да, я в порядке, но один из этих ублюдков достал меня!
- Куда тебе попало?
- Ты не хочешь знать.
Он был весьма изрядно забинтован, с задницей, торчащей вверх. Я ничего не мог поделать. Мне пришлось опустить голову и разок-другой тихонько хихикнуть.
- Да пошел ты, Курт!
- Чувак, прости, я ничего не мог с собой поделать.
- Да, да, я знаю.
Звучит бессердечно смеяться над парнем, которому буквально досталось за всю команду, но я не имел в виду это. У ротных FO и меня была своя история.
Второй причиной, почему я всегда доставлял неприятности FO, было то, что каждые две-три недели один из них оказывался в списке освобожденных по болезни – то есть не был способен стопроцентно нести физические нагрузки. Они никогда не попадали в список из-за чего-то серьезного – просто растяжения лодыжек, опухшие колени или что-то в этом роде. Даже находясь в списке, эти парни все равно выходили в поле и делали, что могли. Поэтому я прозвал их FOOP (FO on profile – FO в списке). Они не придавали этому большого значения, но они мало что могли об этом сказать.
Было тихо, так что я спросил Гудейла, не тяжело ли его ранили. Он сказал, что нет, что пуля вошла и вышла – ни вен, ни артерий, просто ранение мягких тканей. Я вспомнил, что во время операции "Правое дело" в Панаме в 1989 году какой-то FO из роты "Браво" был ранен так же, как и Гудейл – он словил несколько гранатных осколков. Я спросил, очень серьезно: "Эй, Гудейл, почему каждый раз, когда мы оказываемся где-нибудь в деле, всегда находится какой-нибудь передовой наблюдатель, получающий в задницу?"
- Курт, это… низко.
Я не мог поверить, что только что сказал это. Я всегда был одним из шутников и комиков роты; тем не менее, это было впервые – оттянуться на товарище, когда он ранен, но продолжает исполнять свои обязанности. После этого в комнате стало довольно тихо, но, как бы странно это ни звучало, думаю, что это пошло нам на пользу. Что до меня, я знаю, что не смеялся и не выдавил ни улыбки за последние восемь часов. В те краткие мгновения, когда я шутил и высмеивал Гудейла, мы словно бы забыли о том, что происходит вокруг нас.
- Эй, Гудейл?
- Чего?
- Извини, чувак.
- Да не, клево, - ответил он. - Я в порядке.

Уже пара часов как стемнело. Стрельба стихла, сведясь с тех пор, как солнце село, к отдельным очередям. Затем ни с того ни с сего парни снаружи принялись давать реального жару. Единственное, о чем я мог подумать, это что сомалийцы, наконец, решили предпринять наступление на наши позиции. Стрельба длилась от тридцати до сорока пяти секунд. Затем наше оружие смолкло. Я по-прежнему слышал, как сомалийцы стреляют из АК-47. Это не может быть хорошим знаком. Я начал подумывать, не захватили ли они наши внешние позиции, но стрельба была недостаточно близко, чтобы это произошло. На заднем плане послышался глухой, частый звук приближающихся к нам "Маленьких птичек". С того времени, как мы оказались в доме, я слышал вертолеты над головой, но они всегда были в отдалении. Они кружили над нашими позициями, как делали это у здания цели. Чего я не замечал – их круги становились все меньше и меньше, а это значило, что сомалийцы приближались как к нам, так и к месту крушения.
Место крушения. Я совершенно забыл, что мы еще даже не были на месте крушения. Я слышал, как капитан Стил сообщил высшему командованию по радио, что мы находимся примерно в пятидесяти метрах к югу от него. На словах немного, но, учитывая ситуацию, пятьдесят метров означали, что вы находитесь в совершенно другом мире. Всего несколько часов назад пятнадцать-двадцать футов (4,5-6 м) посреди пыльной улицы казались мне другой планетой.
Я слышал, как "Маленькие птички" визжали, заходя на штурмовку. Они всегда начинали с миниганами на малой скорострельности, затем врубали их на всю катушку и завершали заход несколькими 2,75-дюймовыми ракетами. Кто бы ни хотел попасть на нашу маленькую домашнюю вечеринку, им быстро проводили фейс-контроль и отказывали наши швейцары – экипажи Оперативной группы 160. Было ощущение, что старший брат заявился, чтобы выручить нас. После захода "Маленькой птички" Гудейл сказал: "О да, эти ребята вступили в игру". Я подумал: Черт возьми, мы все вступили в игру – но мы просто не знали, насколько высоки будут ставки.
С того момента, как мы оказались в доме, радиопереговоров практически не было. Время от времени птичка C2 (командования и управления) выходила на нашу частоту, чтобы сообщить о перемещениях противника вокруг нас. В основном они отмечали одного-двух человек за раз, ничего серьезного. Они давали нашим ребятам предупреждение прежде, чем противник добирался до нас.
Прошло еще некоторое время, ничего особенного не происходило, а затем с птички C2 нам сообщили, что группа из двадцати-тридцати сомалийцев направляется к нам с востока, некоторые вооружены РПГ. Я посмотрел на восточную стену и обнаружил, что там нет ни дверей, ни окон, из которых мы могли бы стрелять. Одна огромная слепая зона, обращенная к нам, и противник, подходящий с той стороны. Я оглянулся на командиров и отметил, что они обсуждали именно это. Кто-то предложил пробить взрывом дыру в стене, чтобы мы могли обороняться. Не знаю почему, но этот план мне не особо приглянулся. В конце концов, они решили, что укрепят позиции на востоке еще несколькими парнями. Один из "Ди-бойз" и сержант Уотсон вышли, чтобы разведать дополнительные позиции. По возвращении они схватили пару парней и выстроились у входной двери, готовясь к выходу. Как только они двинулись, наши парни начали прикрывать их огнем, а сомалийцы открыли огонь в ответ. Стрельба длилась не слишком долго – не больше пары минут. Она стихла, и я решил, что наши ребята готовы. Ротный сказал, что толпа теперь приближается быстрее. Думаю, эта небольшая перестрелка подогрела им кровь. Мы отошли от восточной стены на случай, если они ударят по ней из РПГ. Я снова вернулся на свое прежнее место в гостиной. В доме было тихо, очень тихо. Я подумал, что это затишье перед бурей. Мы знали, что нас ждет, но в то же время ничего не делали, и это не самое приятное чувство. Хуже всего было то, что я был в доме. Я не был снаружи, где мог бы перемещаться, найти лучшую позицию. Мы просто ждали этого. Затем раздался сладкий звук возмездия: "Маленькие птички".
Согласно стандартному порядку действий, они начинали с длинной очереди из миниганов, а затем пускали где-то три или четыре ракеты. На этот раз очередь была довольно длинной, и они выпустили несколько больше ракет, чем обычно. Это означало только то, что угроза со стороны противника была больше, чем раньше. Я мог сказать, что поскольку "Маленькие птички" были на некотором расстоянии, они еще не приблизились, чтобы разгромить нас. Тем не менее, вся эта пальба была намного ближе, чем нам хотелось бы. Я слышал, как "Маленькие птички" пролетали над головой, завершив свой заход, и ротный передал, что цели нейтрализованы. Я покачал головой и подумал: Нейтрализованы. Ну да, их нейтрализовали, все так.

На всякий случай мы по-прежнему оставались на укрепленных позициях, но сержант Уотсон сообщил, что время от времени нас будут менять. Внутри и снаружи дома все было довольно тихо. Иногда раздавались отдельные выстрелы, но не более того. Ротного вызвали по радио – высшее командование сообщило, что они хотят, чтобы мы соединились с "мелком", находившимся в нескольких метрах от места крушения. Он передал эту информацию нам, и в воздухе сразу же повисло опасение. Я был в полнейшем изумлении: Они хотят, чтобы мы взяли и выдвинулись? Они выжили из ума?
Я оглядел всех боеспособных, что у нас оставались, а затем перевел взгляд на раненых. Наша боеспособность составляла примерно 65 процентов. Я прикинул чтобы переместить себя, раненых и все наше снаряжение к "Мелку Один", потребуется минимум два или три захода. Это если мы не понесем потерь, пока занимаемся этими бегами туда и обратно. Почему-то я не думал, что так выйдет. Нам нужны будут не только парни, несущие носилки и снаряжение, нам потребуются люди, которые выйдут на позиции, чтобы прикрыть их передвижение. Мысль о том, чтобы переместиться к месту крушения, была плохой. К тому времени, когда мы доставим туда всех и вся, у нас не останется ни одного боеспособного человека для обороны места крушения. Так в чем же смысл? Конечно, мы объединимся в один огромный ПСР, но ротный должен понимать, что это будет иметь катастрофические последствия.
Командиры затеяли очередное пау-вау(6). Ротный, Уотсон и один из сержантов "Дельты" обсуждали варианты. После долгих дискуссий я услышал, как сержант взял слово и сказал ротному, что, возможно, двигаться, это не лучшая идея. Он сказал ему, что у нас много раненых и состояние некоторых из них в ходе перемещения может ухудшиться. Сержант Уотсон согласился с тем, что передвижение представляло довольно большой риск. Однако командир был тверд: "Высшие хотят, чтобы мы соединились. Они хотят, чтобы мы были одной объединенной силой, а не парой более мелких отдельных групп".
"Мы укрепились здесь, сэр. Мы находимся в визуальном контакте, либо точно знаем, где находятся остальные парни. Думаю, нам нужно сидеть на месте и ждать прибытия колонны".
Капитан Стил сказал ему: "Высшие хотят, чтобы мы объединились. Мы собираемся объединиться!"
"Я думаю, что здесь нам будет лучше, сэр!" Можно было сказать, что в этот момент сержант начал немного закипать.
Я сидел и смотрел, как между капитаном Рейнджеров и сержантом первого класса "Дельты" разворачивается соревнование по мерянью пиписьками, хотя они и говорили довольно тихо. Мне было не разобрать, что они говорили после этого, но они изрядно вздорили. В конце концов, разговор закончился, но по поведению оператора я понял, что он не в восторге.
Я принялся готовиться к выдвижению. В тот момент я тоже не горел энтузиазмом. Я не верил, что нам действительно удастся сделать это! Я начал задумываться, в каком виде мы будем, когда доберемся до места крушения. Если мы понесем слишком большие потери, нам придется очень худо, буде сомалийцы соберут сколь-нибудь крупные силы. С теми потерями, что понесли мы, и что уже имел "Мелок Один", у нас было много людей, неспособных защитить себя. Это становилось слишком болезненным при попытках задуматься об этом.
Я видел, как сержант возвращался к командиру. Полагаю, он обращался к командиру с последним словом относительно выдвижения. Это было уже не так жарко, как в прошлый раз, но через несколько минут я услышал, как ротный вышел на связь. Он говорил Высшим, что, по его мнению, в наших общих интересах будет, если мы останемся на месте. После того, как он закончил связь, он сказал нам: "Ну все, ребята. Мы остаемся на месте".
Теперь, когда мы не выдвигались на место крушения, настроение в комнате стало намного спокойнее. В те несколько мгновений, когда мы полагали, что снова будем биться на улице, в воздухе возникло чувство тревоги. Теперь все стало более-менее как прежде: отдельные выстрелы, ПСР, полный раненых, и куча парней, гадающих, когда же они выберутся из этой адской дыры. Сержант Уотсон готовился сменить парней, находящихся снаружи, чтобы дать им передышку. Уотсон взял Зиглера и вывел его на одну из позиций. Он дежурил, охраняя нас, и Уотсон сказал мне, что теперь моя очередь присматривать за нашим семейством.
Все время, что мы были там, я знал, что мы находимся в чьем-то доме – я только не знал, что эти кто-то все еще были внутри, в одной из других комнат. Я сосредоточился лишь на нашем положении и том, какие проблемы у нас были. Но теперь что-то изменилось. В комнате было довольно темно, но я мог различить силуэты: матери, отца и их маленького ребенка.
Я сидел, глядя на семью. Они не представляли особой угрозы. Их уже обыскали и сковали пластиковыми наручниками – с руками вперед, чтобы мать могла держать ребенка. Они были напуганы до смерти, и я не могу сказать, что осуждал их. Я тоже был перепуган, а я был тем, кто был вооружен и стерег их.
Сидя в той комнате, я не мог не задаться вопросом, о чем они думали. Вот мы, кучка американцев, ворвавшихся в их дом и захвативших его. Не поймите меня неправильно – у меня не было абсолютно никаких проблем с этим. Мы делали, что должны делать. Но вот что я вам скажу: если бы я сидел дома, играя в видеоигру, и ко мне ворвалась и схватила группа иностранных солдат, и я не мог бы с ними общаться, ну, я не знаю, как бы я отреагировал.
Я заметил, что ребенок начал беспокоиться и шевелиться. Он принялся плакать, а мать начала нервно раскачивать его из стороны в сторону. Это не помогали, и ребенок плакал все громче. Мать изо всех сил пыталась успокоить его, но он не замолкал. Теперь даже отец пытался заставить ребенка замолчать. Я услышал, как мать начала плакать, и подумал: Почему мама плачет? Ну да, ребенок плачет. Но он заткнется, в конце концов, не из-за чего плакать. Потом это обрушилось на меня, как тонна кирпичей. Эти люди думали, что мы можем что-то сделать с ними или с их ребенком, если он не умолкнет. Я начал переживать за родителей: они становились все более и более напуганными, поскольку ребенок продолжал плакать. У меня не было никакой возможности сказать, что им не причинят никакого вреда, что мы уберемся отсюда, как только сможем. Я хотел сказать им, что мы хотим находиться здесь не больше, чем они желают видеть нас тут. Наконец ребенок перестал плакать. Думаю, он снова заснул.
Я просто сидел там и гадал, когда, черт возьми, мы уйдем. Необходимость караулить эту семью действовала мне на нервы, но опять же, меня нервировало вообще все. Единственное, что могло бы меня порадовать, это колонна БТРов, стоящая у входной двери.
Мне было интересно, как дела у других "мелков", и как они держатся. Я подумал о колонне и том, как худо им пришлось ранее. Должно быть, им действительно досталось. К этому моменту я начал чувствовать некую усталость, не столько физическую, сколько моральную. Я передумал столько всего с тех пор, как мы сели в птичку, и это начало догонять меня, теперь мне хотелось сесть, отключиться и не думать ни о чем, пока не придет колонна.
Как раз тогда ротный сказал, что они почти закончили координироваться, и что они передадут план и выдвинутся в течение часа. Слава богу. Кто-то пришел, чтобы сменить меня. Я был рад сдать пост. Что-то в том, чтобы караулить семью, запертую в собственном доме, на мой взгляд, привнесло в ситуацию слишком много реальности.

Сержант Этуотер, радист ротного, спросил, есть ли у меня запасные батареи, потому что его начали разряжаться. Я ответил, что запасные у меня в рюкзаке, и сказал Хоули, что вернусь через минуту. Я даже не встал на колено, когда сомалийцы открыли огонь по дому, и пули вонзились в стену прямо над моей головой. Очередь еще не кончилась, а я уже грохнулся на пол – боком, чтобы радио не врезалось в заднюю часть моего шлема, и он не сломал мне нос, как неоднократно случалось за время моей карьеры радиста. Я лежал на полу, напуганный до усрачки и не двигался, пытаясь отдышаться. Сперва я подумал, как, черт возьми, сомалиец увидел, что я движусь внутри дома. И тут я услышал Хоули, орущего: "Курт ранен! Курт ранен!"
Откуда он знает, что я ранен? Его забрызгало моей кровью? В меня попали? Все произошло так быстро, что я даже не успел проверить себя. Я быстро осмотрел себя и проблеял: "Отрицательно! Отрицательно, я в порядке". Я услышал, как медик "Дельты" двинулся обратно на ПСР. Уверен, что он испытал облегчение – одним раненым, о котором ему придется беспокоиться, меньше.
Хоули был ошарашен. "Черт возьми, специалист, ты упал так быстро, что я уж было подумал, что в тебя попали!"
Я переместился примерно на два фута (60 см) к передней части дома, на этот раз по-пластунски. Прямо передо мной была небольшая бетонная перемычка высотой около полутора футов (45 см), так что я сделал ее своим новым домом. Хоули решил, что хочет переместиться вместе со мной. Не сказать, чтобы я осуждал его. Хоули сидел рядом со мной. "Блин, специалист, никогда раньше не видел, чтобы кто-то двигался так быстро!"
"Да, я тоже", сказал я ему. Я слышал об инстинкте выживания, но никогда с ним не сталкивался. Думаю, это был он. Точно знаю, что сколько бы я ни тренировался и как бы сильно ни старался, я до конца своей жизни не смогу добиться такой скорости. Ротный сообщил, что колонна выйдет примерно через двадцать минут. После моей небольшой стычки с Мистером 7,62-мм это было хорошей новостью.
Затем мне велели вернуться на ПСР и помочь с эвакуацией раненых. Я снова пополз обратно на ПСР. Это была почти та же сцена, что и раньше, с той лишь разницей, что теперь все испытывали намного более сильную жажду. Кто-то передал пару фляг с одной из позиций снаружи. Очевидно, там нашли бочку, полную дождевой воды. Они наполнили фляги водой и бросили туда таблетки для обеззараживания, но все равно пришлось ждать, пока таблетки сделает свое дело, прежде чем воду можно было пить. Единственный день, когда шел дождь, пока мы были в стране, был в августе, в нашу первую ночь в Сомали, так что дождевая вода стояла там больше месяца.
Я помнил ту ночь, когда шел дождь, потому что тогда мы с Гудейлом были на часах, охраняя вертолеты. Я вспомнил, как сказал Гудейлу: "Разве ты не знаешь, это совсем как в Неваде". Мы отправились в Неваду на несколько недель, и почти все время обходилось без дождя. Из трех недель, запланированных в Неваде, у нас была только одна ночь в поле. И угадайте с первого раза, что случилось – четыре часа дождя. Помню Гудейла, сидящего рядом, выглядящего таким же несчастным, как и я, и говорящего: "Этот бог дождя – гондон!"
Когда фляга с сомалийской дождевой водой добралась до меня, я передал ее ребятам, которым она была действительно нужна. Лейтенант Лехнер, раненный в ногу, расходовал капельницы, как уроженец Бостона пинты пива в День святого Патрика. Это значило, что многим из менее тяжело раненых парней не доставалось капельниц, как следовало бы. Они были более обезвожены, чем я.
Я принялся прикидывать, как будет работать план эвакуации – кто и что будет делать, кто пойдет наружу первым, кому достанется дополнительное снаряжение, и так далее. Перемещение раненых всегда было критическим моментом из-за того, что охранение сокращалось, хотя мы полагали, что нам не придется слишком беспокоиться об охранении, поскольку об этом позаботится 10-я Горная. Однако нам было надо организоваться. Эвакуацию нужно было провести как можно быстрее, чтобы мы могли убраться оттуда к чертям собачьим.
Я спросил медика, сколько у нас раненых, и он назвал мне число. Не помню, каким оно было, но это было больше, чем я думал. Затем он добавил: "И один погибший". Это несколько вывело меня из равновесия.
Лейтенант Лехнер был единственным, кого нужно было нести на носилках; Гудейл сказал, что ему просто нужно немного помочь добраться до БТРа. Отдать распоряжения относительно раненых не заняло много времени. Я разобрался, кто кому будет помогать добираться до машин. Я позаботился, чтобы у нас было достаточно парней для выноса всего снаряжения. После того, как мы выработали план, мы несколько раз пробежались по нему, чтобы точно знать, что делать, когда появятся машины. Теперь все, что от нас требовалось, это сидеть и ждать, что мы и делали.
Как раз в этот момент на ПСР пришел сержант Уотсон, чтобы все проверить. Я сказал ему, что у нас уже есть план эвакуации и что все знают, что делать. Он спросил, все ли учтено – личный состав и снаряжение – и установлен ли порядок движения. Я ответил, что все под контролем.
Я знал, что снаружи все еще что-то происходило, потому что "Маленькие птички" не прекращали стрельбу всю ночь. Мы сидели и ждали прибытия колонны. Я прикинул, что, вероятно, пройдет около тридцати-сорока пяти минут, прежде чем они действительно доберутся до нас. Это если не будет неожиданностей. Я знал, что сомалийцы не собираются просто залечь и позволить колонне забрать нас и отправиться домой. Так что нам потребуется немного больше времени. Прошло еще полчаса, прежде чем ротный сообщил, что колонна готовится к выезду примерно через двадцать минут.
Двадцать минут? Они сказали, что выезжают минут через двадцать тридцать минут назад! Это полный бред! Можно было сказать, что настроение в доме определенно ухудшилось. Было слышно, как все ворчат и ноют себе под нос. Разумеется, мы собирались держаться – что еще нам оставалось делать, устроить забастовку? Однако все это начало реально раздражать меня. Мы не были совсем беспомощны, ну, в общем и целом. Мы еще могли отбиваться от сомалийцев и держать их в страхе всю ночь. Но, как объединенная сила, мы зависели от колонны, которая придет за нами. Конечно, мы сможем пробиться, если колонны вообще не будет, и если у нас не будет других вариантов. Но это будет катастрофично – неизвестно, сколько парней будет ранено или убито.
Медик сообщил сержанту Уотсону, что у него очень мало запасов. Он сказал, что еще некоторое время сможет поддерживать функционирование ПСР, но после этого состояние некоторых людей начнет ухудшаться. У нас также начинали заканчиваться боеприпасы, особенно ленты для SAW и M-60. Сержант Уотсон отправился к командиру узнать, можем ли мы организовать пополнение припасов по воздуху. Я слышал, как ротный сказал, что колонна уже в пути, и почему бы нам не продержаться? Но, как мы узнаем позже, они еще даже не вышли, и им все равно пришлось пробиваться в наш район, а затем искать нас в темноте. Если мы не получим снабжение до прибытия колонны, нас может не остаться, когда они придут. Уотсон вернулся к нам и сказал, что командир собирается посмотреть, что он может сделать. Я сидел там, думая обо всех тех событиях, что произошли в моем маленьком мирке за тот день: о прекрасной погоде, которая была в тот день, и как такие деньки были немногочисленны и редки, что это было воскресенье, наш выходной, и как мы просидели всю неделю, ожидая, что что-то поступит, а в тот момент, когда у нас появилось немного времени для себя, поступил вызов.
Пятнадцать или двадцать минут спустя ротный сказал нам, что один из "Блэкхоков" пролетит над нашей позицией и сбросить снабжение. Он собирался пройти над переулком между нами и "Мелком Один". Сержант Уотсон сказал, что все будет в порядке, так как ранее он уже отправил нескольких парней в переулок. Прямо перед тем, как "Блэкхок" оказался там, мы услышали, как бортстрелок открыл непрерывный огонь из своего минигана и извел тонну патронов. Наши парни на земле также открыли огонь по сомалийцам. "Блэкхок" пробыл там недолго и снова улетел.
Когда сержант Уотсон вернулся с припасами, это было большой радостью для всех в доме. Это не была колонна, забирающая нас, но это была некая физическая связь с внешним миром, нечто иное, чем голос, исходящий из динамика гарнитуры. Это дало нам небольшую надежду – как бы плохо ни было, если нас все еще могут снабжать, мы сможем продержаться, пока колонна не доберется сюда, сколько бы времени это ни заняло.
Примерно через полчаса после пополнения припасов командир сообщил нам, что колонна на пути к нашему местонахождению, и что их расчетное время прибытия составляет около сорока пяти минут. Ранее в этот день колонне Рейнджеров потребовалось около двадцати пяти минут, чтобы добраться до здания цели, и это было днем, прежде чем разверзся настоящий ад.
Мы еще раз прошлись по плану эвакуации, чтобы каждый запомнил свою часть, и это сделали все. Именно тогда сержант Уотсон сказал, что CSAR не могут вытащить из обломков одного из пилотов. Им нужны какие-то специальные инструменты, которые везла колонна. Как только она прибудет, они воспользуются ими, чтобы вытащить пилота, и тогда мы все уйдем. Он велел нам готовиться к эвакуации, как только колонна прибудет. Волнение в комнате было довольно сильным. Мы все были готовы покинуть этот дом. Рейнджерам всегда не особо нравилось отсиживаться на оборонительных позициях: мы предпочли бы быть в движении.
Прошло еще около тридцати минут, и нам стала слышна довольно интенсивная стрельба в некотором отдалении. Ротный сказал, что это стреляют по колонне. Это была колонна? Как по мне, все это было довольно далеко, но, по крайней мере, мы их слышали. Было немного странно слушать перестрелку, потому что было слышно, как они пробиваются, улица за улицей. Стрельба становилась очень интенсивной, а затем стихала, снова нарастала, а потом опять затухала, как звуковые качели. Ранее в тот день колонна Рейнджеров проходила всего квартал или два, прежде чем им приходилось разворачиваться и искать другой маршрут. Эти парни, судя по звуку, шли довольно прямым путем, направляясь к нашему местонахождению. Чем ближе к нам подходила колонна, тем интенсивнее становилась стрельба. Можно даже сказать, что их продвижение немного замедлилось из-за сопротивления сомалийцев.
Перестрелка с колонной, казалось, лишь раззадорила сомалийцев, разбивших лагерь за нашей дверью. Они выпускали по несколько пуль то тут, то там, чтобы дать знать, что они все еще рядом и не собираются уходить. Потом начало происходить что-то странное. Перестрелка с колонной, казалось, удалялась от нас. Они заблудились? Понесли слишком большие потери, чтобы продолжать? Еще через минуту-другую не было ничего – ничего по связи от колонны, ничего в нашем районе. Никто не знал, что происходит. Если они не смогли добраться до нас с малазийскими БТРами, как, черт возьми, мы собираемся пробиваться со всеми нашими ранеными?
Как только колонна исчезла, ротный сообщил, что из-за баррикад ей придется идти другим маршрутом, чтобы добраться до нас. Если у них было столько проблем, когда они были так далеко, неизвестно, с чем колонна столкнется, когда она подойдет ближе.
Разрозненная стрельба снаружи усилилась, а затем опять ничего. Уверен, "Ди-бойз" бывали в подобных ситуациях и раньше, но не я. Прошел почти час, когда мы, наконец, услышали, как колонна возвращается к нам. По звукам, они были примерно на том же расстоянии, что и раньше. Несмотря на то, что они вели ответный огонь по сомалийцам, не было никакой возможности узнать, как идет перестрелка. Я знал, что эти парни понесут какие-то потери по пути сюда. Я лишь надеялся, что их будет как можно меньше. Стрельба все еще была очень интенсивной, может быть, даже сильнее, чем в первый раз, и, как и в первый раз, они подходили все ближе и ближе, а затем поворачивали.
Жуткая, но знакомая аура вновь окутала дом – измученность, усталость, страх, озлобление, но по-прежнему надежда, эти чувства охватили всех нас.
Сержант Уотсон вновь менял позиции снаружи. Я сидел, желая, чтобы у меня за спиной не было этого чертова радио. Но факт оставался фактом: оно было у меня, и из-за этого я застрял внутри, а не был снаружи, делая что-то более полезное.
Нам снова сообщили, что колонна наткнулась на другие баррикады, но они по-прежнему пытаются пробиться к нам. На тот момент мы все примерно понимали, что это значит; мы просто хотели услышать, что они не развернулись и не вернулись на аэродром. Я начал подумывать о том, что мы будем делать, если нам сообщат, что колонна не может добраться до нас. Это была не очень приятная мысль.
Я вспомнил, что в те несколько коротких секунд прямо перед тем, как взорвалась граната, я не испугался; у меня перед глазами не промелькнула моя жизнь, вообще ничего подобного. Я помнил странное чувство принятия, как будто знал, что абсолютно ничего нельзя сделать. Я подумал, что если смогу вернуть это чувство, время пройдет намного легче. Кроме того, если нам придется пробиваться наружу, мне понадобится это чувство, но оно понадобится мне по-другому. Я не хотел умирать, но я мог столкнуться с такой возможностью, и с этим ничего нельзя было поделать. То же, что и раньше: просто делай свое дело. Эта мысль не была новой, но опять же, у нас было много времени, чтобы подумать о многом.
Я по-прежнему слышал, как "Маленькие птички" заходят на штурмовку. Судя по звуку, колонна действительно успешно продвигалась. Казалось, она подходит ближе, чем раньше. Стрельба временами все еще была довольно интенсивной – по мере приближения она то затихала, то снова возобновлялась, как и раньше.
Колонна, должно быть, столкнулась с большим очагом сопротивления, потому что внезапно словно бы разверзся ад. Это продолжалось минуты три, затем вновь послышались знакомые звуки отхода. На этот раз это не повлияло на меня так сильно, как раньше. Не могу сказать, было ли это потому, что я оцепенел от ситуации, или потому, что начал смиряться с тем, что произойдет, если они не смогут добраться до нас. Я беспокоился за колонну и за благополучие парней в ней, но меня также интересовало, как мы выберемся отсюда одним куском. Я сидел там, ожидая сообщения, гласящего, что мы предоставлены сами себе, и что нам придется пробиваться к колонне.
Минут через сорок пять мы услышали, как колонна предприняла еще одну попытку добраться до нас. Они снова продвигались вперед, и подошли гораздо ближе, чем в предыдущие заходы. Наконец командир сказал нам, что колонна в виду отеля "Олимпик". Шла всеобщая перестрелка. Было слышно, как все: сомалийцы, БТРы и "Маленькие птички" ведут огонь. Мы еще раз прошлись по плану эвакуации: все были готовы двигаться. Все суетились, собирая снаряжение, готовясь к выходу.
Как только колонна достигла отеля "Олимпик", стало слышно, что стрельба существенно усилилась. То, как отреагировала колонна, означало, что на этот раз они не собираются отступать. Они определенно были на тропе войны. Штурмовые заходы были похожи на лай большой ищейки, которая только что взяла свежий след.
Сержант Уотсон велел парням выставить свежие инфракрасные ХИСы, потому что именно их будет искать колонна, когда она приблизится. Стрельба снаружи начала немного стихать. Она опять была разрозненной, и колонна отвечала в том же духе. Сомалийцы, похоже, решили, что с них хватит. Они словно бы выжидали, чтобы ударить как следует где-то по пути, в другом месте.
Было слышно катящие к нам БТРы. Ротный давал указания колонне, пытаясь провести ее к нам. Они были недалеко от последнего поворота, который приведет их прямо к нашему порогу. Соединение иногда может быть несколько запутанным, особенно когда задействованы разные подразделения. Я знал, как обычно действовали при соединении мы, но понятия не имел, какой план выработали там для этой маленькой эскапады. Любое недопонимание, и они вообще могут направиться не в том направлении, не в тот переулок или не к тому зданию.
Я слышал, как командир велел сержанту Уотсону сказать парням снаружи, чтобы они отслеживали голову колонны, потому что там было некоторое количество парней, действующих в пешем порядке. Наши люди должны убедиться в точности опознания, прежде чем стрелять. Затем ротный получил сообщение, что головной дозор заметил несколько инфракрасных ХИСов на дороге рядом с несколькими домами. Наконец они оказались в поле зрения. Уверен, что они испытали такое же облегчение, как и мы. После нескольких часов планирования и подготовки, а также часов уличных боев с сомалийцами они, наконец, добрались до нас. От осознания что они, наконец, здесь, и что нам не придется пробиваться к ним, у нас с плеч упал огромный груз.
Я слышал, как ротный в меру своих возможностей давал этим парням информацию о том, где именно находятся другие "мелки". С ними им придется снова проделать всю процедуру соединения, как это было с нами, потому что, как бы близко мы друг к другу не находились, мы не могли видеть друг друга.
Сержант Уотсон сказал нам, что как только они соединится со всеми элементами, и разберутся, где наши позиции, они приведут к нам остальную часть колонны. Затем, как только машины будут на месте, мы погрузим раненых, загрузимся сами, и выдвинемся. Звучало неплохо.
Им пришлось подать один из БТРов прямо к двери дома, чтобы нам было легче грузить раненых. БТРы довольно быстро заполнились. Сержант Уотсон сказал, что там все еще заняты вытаскиванием пилота из обломков. Он велел нам просто оставаться в одной из комнат, сидеть и ждать. Через некоторое время он вернулся в комнату и сказал, что все в порядке – спите, если хотите, колонна несет охранение снаружи дома, и мы сейчас ни для чего не нужны.
Это было как-то странно слышать: поспите немного. Я был совершенно вымотан, но там, снаружи, парни все еще несли охранение, и мы все еще не были в безопасности. Я еще даже не закончил эту мысль, как мои глаза закрылись, и я уснул. Единственное, что я мог подумать, это что, когда мой мозг услышал, что все в безопасности и что делать больше нечего, мой разум принял решение отрубиться.
Не знаю, как долго я спал, но когда сержант Уотсон вошел и сказал, что мы вот-вот выходим, я встал и вышел в гостиную. Помню, я застыл на месте. Я был совершенно ошеломлен – на улице было совсем светло. Доброе утро, Могадишо! Я начал пробираться к БТРу. Передо мной было двое или трое парней.
В этот момент сержант Уотсон обернулся и сказал, что все БТРы заполнены – вот так. "Похоже, нам придется ехать на одиннадцатом номере, мужики!"
Мои кишки скрутились в один большой узел. Мало того, что сомалийцы знали, где мы, они знали, куда мы хотим отправиться. Вдобавок ко всему, было совершенно светло, и нам нужно бежать! Это было охрененно невероятно! Мы просидели всю ночь, ожидая, пока за нами придет колонна, и лишь для того, чтобы узнать, что некоторым из нас придется идти пешком.
- Этта как так-то!? - спросил я сержанта Уотсона.
- Все БТРы заполнены ранеными, и некоторые из "мелков", включая остатки нашего, собираются выходить рядом с БТРами и использовать их как прикрытие. Мы возвращаемся тем же путем, которым пришли. Примерно в четырех пятых мили (1,3 км) за отелем "Олимпик" безопасный перекресток, где больше машин, и там мы будем грузиться.
Как, черт возьми, так вышло? Поинтересовался я.
Сержант Уотсон разделил нас, половину на одну сторону дороги, а остальных на другую. Его последними словами было: "Как только БТРы начнут движение, держитесь рядом с ними и используйте их как прикрытие! Удачи!"
Ага, блин. Удачи! Я перебежал через улицу, чтобы занять позицию для выдвижения. Как только я добрался туда, мимо промчалась "Маленькая птичка". Она обработала перекресток, где был застрелен Филмор. БТРы начали ползти вперед, и мы, оставшиеся двадцать или около того человек, двинулись вместе с ними. Когда мы добрались до угла, один из БТРов перед нами уже свернул. Я посмотрел на башенного стрелка – его не было. БТР начали обстреливать из АК-47, и я увидел, как снизу высунулась рука стрелка и принялась поливать вокруг, вслепую! Он даже головы не высунул, чтобы посмотреть, куда стреляет, и мне приходилось идти за ним! Чем дальше, тем лучше, сказал я себе.
К тому моменту, когда БТР, рядом с которым я шел, добрался до угла, мы уже бежали трусцой. Когда мы свернули за угол, мы уже бежали. Еще через двадцать футов (6 м) БТРы уже шли полным ходом, не оставив за собой ничего, кроме пыли и нас. Как-то замедлить этих парней было нельзя: они просто вдавили тапку в пол и уносили свои задницы. Нам придется пробиваться оттуда самостоятельно. По крайней мере, наши раненые были загружены в машины. Мы дошли до первой улицы, там уже были какие-то парни, прикрывающие огнем. Флойд был там со своим SAW. Я сказал, чтобы он шел, а я его прикрою.
Мы шли со стволами наперевес! Мы знали, что если в это время тут будет кто-то болтаться, от них не стоит ждать ничего хорошего. Нас было человек двадцать пять, сражающихся за свою жизнь. Я свернул за угол и задал жару. Я выпустил около шести пуль, и мою М-16 заклинило. Я раза три прокричал: "Клин!" так громко, как только мог, и отодвинулся от угла. Я сделал несколько шагов назад, чтобы устранить задержку. Я совершенно забыл, что ночью обменялся М-16 с Кени. И я не знал, что он так много настрелял из нее. Скопившийся нагар вызвал двойную подачу, очень неприятную. Я не мог извлечь застрявшие патроны, чтобы спасти свою жизнь. Я колотил затыльником прикладом винтовки по земле, пытаясь вытрясти их, но безуспешно. В конце концов, шедший последним парень велел мне идти, так что я поволок задницу через улицу. Я прошел примерно половину квартала, прежде чем остановился, чтобы снова попытаться раздергать свою винтовку. Ничего не работало: эти два патрона застряли так, что я не мог их вытащить. Мне нужно было найти кого-то с двумя стволами, и быстро. Я не мог поверить, как худо все идет. Средь бела дня, в БТРах нет места, мы должны выходить пешком, БТРы бросают нас, и вот я мечусь, без оружия, как голый!
Мы пробивали себе дорогу, как стая собак, сидевших в клетках, которых всю ночь мучили и избивали, и которые затем вырвались на свободу, чтобы отомстить. Я мог сказать, что сомалийцы стреляли, но не видел, кто именно стреляет. Но я все равно не мог вести огонь в ответ. Нам не нужны были наблюдатели; нам нужны были стрелки.
Я продолжал двигаться к следующей улице. Подобравшись к перекрестку, я снова попытался расклинить свое оружие. Удивительно, как только я не отломал приклад, пытаясь выбить эти патроны из патронника. И опять не вышло.
Я добрался до угла и попросил парней прикрывать, пока пересекаю улицу. Я сделал это, и где мы были? Там же, откуда отправились накануне. Мы вернулись к зданию цели. По всей округе валялись тысячи стреляных гильз. Я взглянул вперед, на следующий перекресток, и увидел один из пятитонников. Он выглядел, как будто получил из РПГ. Можно было определенно сказать, что он вышел из строя – вся задняя часть была совершенно разорвана, и он весь обгорел. Надеюсь, все произошло, когда внутри не было наших парней, - подумал я. Я надеялся, что он просто был поврежден, и его пришлось бросить.
Рамалья, Штраус и я стояли на углу позади остова пятитонника, готовясь перейти улицу. Интенсивность огня заметно возросла. Рамалья был первым. Как только он сорвался с места, было слышно, как сомалийцы усилили стрельбу – пули летели всюду вокруг него. Как только он пересек улицу, Док Штраус бросился туда же. Было видно, как пули бьют вокруг него. Он сделал около пары шагов по дороге, а потом раздался сильный взрыв с большим облаком пыли и дыма. Док просто исчез в облаке. Я не знал, что случилось. Флойд взглянул на меня и сказал: "Док Штраус взорвался!" Я обернулся, чтобы посмотреть, могу ли я разглядеть Штрауса, чтобы пойти и забрать его. Я надеялся, что с ним все не настолько плохо, чтобы мы не смогли позаботиться о нем, пока не доберемся до места сбора. Я был в ужасе от того, что увижу, когда рассеется дым. Проклятье, я был уверен, что не хочу увидеть куски Дока, разбросанные по всей дороге. Когда дым начал рассеиваться, там был Док, пытающийся подняться на ноги. Потом он, наполовину перебежал, наполовину проковылял через улицу. Как ему удалось выжить, понятия не имею.
Была моя очередь идти. Я сделал пару коротких вдохов, а затем один глубокий. Рамалья и Штраус едва спаслись. Я просто надеялся, что третий раз не станет для сомалийцев удачным. Я рванул вперед. Мгновенно улица взорвалась. Пули были далеко не так близко ко мне, как днем раньше, когда меня прижали к земле, но я все равно уносил задницу. Я добрался до безопасного места и врезался в стену. В любом случае, кирпичная стена, это всяко лучше 7,62-мм пули.
Я не мог поверить, что Док в порядке, но это было так. Пуля попала в одну из светошумовых гранат, находившихся в его подсумке, чем и объяснялся взрыв. Я посмотрел на Рамалью и увидел кровь на его плече, прямо у бронежилета. Он занимался своими делами, выпуская пули, как ни в чем не бывало. Я подумал: Когда он был ранен? Он вообще знает, что в него попали? Я спросил его, в порядке ли он, и он ответил: "Да, я в порядке. Я просто получил, пересекая улицу".
Теперь нам нужно было пересечь крупную улицу. Плотность огня все еще была довольно большой, но нам всем удалось перебраться без серьезных происшествий. Теперь мы были у крыльца отеля "Олимпик", всего в нескольких футах от того места, где мы высадились накануне. Я перестал пытаться починить оружие, потому что это было просто бесполезно. Я знал, что мне придется разобрать его, чтобы достать оба патрона из патронника.
Я поднял глаза и увидел пробежавшего мимо старшего сержанта Эллиотта. У него на плече была лишняя М-16. Я подбежал к нему и сказал, что мне нужно его оружие. Разумеется, он посмотрел на меня как на сумасшедшего. "Мне нужна лишняя М-16", - сказал я ему. "Моя не работает. У меня нет оружия". Это он понял. Он дал мне М-16, так что я наконец-то мог защищать себя и своих товарищей. Я нашел цель и открыл огонь. Мы прошли еще примерно полтора квартала до большого перекрестка. Там был организован пункт сбора.
На углу было двухэтажное здание, стоящее, хотя нижний этаж был почти весь разбит. На перекрестке находился танк. Мы начали перебегать. Я услышал, как кто-то сказал: "У нас в том здании снайпер", и указал прямо позади нас. Я оглянулся на здание, потом услышал, как башня танка делает какие-то поправки. Я был не более чем в пяти футах (1,5 м) от него, когда танк выстрелил. Нет нужды говорить, что на мне не было наушников. Я оглянулся на здание и увидел, что оно превратилось в груду щебня. Один из способов позаботиться о снайпере.
Когда мы добрались до нашего здания, на первом этаже нас собралось человек пятнадцать или двадцать. Сержант Уотсон сказал, что высылаются еще машины, чтобы забрать нас и отвезти на стадион вместе со всеми остальными. Отлично, подумал я. Сколько времени это займет? К счастью, вскоре эти машины уже были в пути. Сержант Уотсон схватил нескольких парней, загрузил их и отправил в путь. Нас осталось всего десять человек, когда Уотсон сказал Флойду, Эллиотту и мне готовиться грузиться в следующую машину. Это оказалась машина медпомощи. Я видел, как медик 10-й Горной грузит в кузов раненого из его дивизии на носилках. У него были некоторые проблемы с тем, чтобы засунуть их внутрь, так что я подбежал, чтобы помочь ему. Как только мы загрузили и разместили его внутри машины, я повернулся, чтобы помочь Флойду и Эллиотту залезть.
Но пока они бежали к нам, машина рванула вдоль по дороге. Я обернулся к водителю и спросил, что, черт возьми, он делает.
- Подожди остальных парней! – сказал я ему. Он просто продолжил ехать.
- Куда, черт возьми, ты направляешься? – закричал я.
- Я не знаю. Я просто следую за ними, - сказал он, указывая на машину впереди него. Это просто здорово, подумал я. Я в машине медпомощи с медиком и парнем с довольно серьезным ранением шеи, который, вероятно, истечет кровью. У нас есть место еще для трех парней, но мы умчались, потому что наш водитель следует за машиной впереди него и понятия не имеет, куда он едет.
Я был единственным Рейнджером в машине. Я спросил водителя, едет ли он на стадион. Он ответил, что не знает, что он просто следует. Я взялся за радио, чтобы попытаться связаться с кем-нибудь, сообщить, где я, и сказать, что я не знаю, куда еду. Но я не смог ни до кого достучаться.
Задние двери машины постоянно захлопывались, так что я выбил одну из них и ногой держал ее открытой. Никаких целей видно не было, но опять же, я мог видеть только задний сектор этой штуки. Люди на улице просто смотрели, как мы проезжаем мимо. У них не было оружия, и они не бросали камни. Очевидно, мы были вне рынка Бакара.
Я оглянулся на медика, занимавшегося раненым. Похоже, он уже потерял много крови, и медик готовил капельницу. Пакет был маленьким, и я знал, что парню понадобится больше жидкости, если он собирается выжить.
- Эй, а у тебя нет пакета побольше, чем этот? – спросил я.
- Зачем?
- Он потерял много крови. Ему нужно столько, сколько удастся влить, не так ли?
- Ага.
- Эй, у меня есть с собой большой пакет. Почему бы тебе не использовать его?
- Это будет отлично.
- Тебе лучше вколоть его сейчас, потому что он выглядит не слишком хорошо.
- Ты медик?
- Нет.
- Санитар?
- Нет. - Я заволновался. - Эй, ты собираешься колоть этого парня или как? Если не хочешь колоть, это сделаю я! Просто сделай это!
Это сработало. Медик сосредоточился и наладил капельницу, а я снова принялся следить за нашим тылом. Особой активности на улице не было. Я снова попытался связаться с кем-нибудь по рации, но так и не смог. Минут через десять мы втянулись на стадион. Как только машина остановилась, появились парни, чтобы помочь выгрузить раненого, затем я выпрыгнул из машины.
Было таким облегчением просто оказаться в безопасном месте, окруженном большой постройкой, с парнями, единственной целью которых было обеспечить нам безопасность. Я не мог в это поверить. Наконец-то я здесь, слава богу! Но мне нужно было найти остальных парней. Я посмотрел вокруг, и все, что видел, это раненые повсюду. Парни, которые могли ходить. Парни, которые не могли, и которые были пристегнуты к носилкам. И парни, которые были накрыты полностью, с головы до ног, что означало только одно.
Я понятия не имел, что мы понесли столь серьезные потери, но вот они, прямо у меня на глазах. Было плохо, очень плохо. Я не мог в это поверить – бойня была повсюду. Я видел подобное раньше, но это было в кино. Но тут было не кино, а мои приятели не были актерами. Эти люди были моими друзьями и товарищами. Я видел Гудейла на носилках на животе с большой повязкой на заднице. Он выглядел не слишком счастливым, когда его засовывали в вертолет. Медики сходили с ума, пытаясь заставить дела делаться. Я не был до конца уверен, кто были те парни в мешках для трупов, но я продолжал идти. Я хотел найти ребят, Рейнджеров.
Когда я нашел свой взвод, они стояли там, такие же ошеломленные, как и я. Я подошел к ним и сбросил свое снаряжение. Кто-то принес мне воды, и я выпил ее как сумасшедший.
- Так, где сержант Уотсон?
- Он где-то здесь.
Уотсон крикнул: "Эй, ребята, просто держитесь тут поблизости. Мы все еще пытаемся произвести полную перекличку; у нас есть парни, которые еще только прибывают". Круто, подумал я, мы все выбрались. Я рискнул отойти, чуть-чуть, но не слишком далеко – я все еще был в пределах слышимости от взвода. Я увидел сержанта Эллиотта в зоне приземления. Казалось, что вся пыль, витающая в воздухе, сочла за лучшее осесть на нем. И я спросил его: "Эй, сержант Эллиотт, вы в порядке?"
- Да, - ответил он.
- Пылюка добралось и до вас?
- Ага.
Я развернулся и пошел прочь, и почему-то понял, что это не так. Я обернулся и снова спросил его: "Все в порядке?" У сержанта Эллиотта были слезы на глазах, но он повернулся и пошел прочь. Я думал, что это могло быть от смущения. Я направился прочь, надеясь, что это поток от винтов вызвал у него слезы. Я не хотел спрашивать его, но я сделал. Затем Сайзмор начал вводить меня в курс дела.
Сайзмор некоторое время назад плакал: я мог сказать по его глазам. Он просто повторял мне снова и снова: "Они все мертвы. Руис, Смит, Джойс, Пилла, Кавако, Альфабет – все они мертвы".
Когда я услышал имя Пиллы, я обмер. Услышать, что Пилла и Джойс, один за другим… это, пожалуй, худшая новость, которую я мог получить. Я знал, что погибли пилоты, и я знал, что Филмор был убит, и это само по себе было печально. Но двое лучших друзей, которые были у меня за всю мою жизнь, ушли. Я потерял их. Я думал, что мне крышка, когда взорвалась граната; я думал, что моя жизнь закончилась. Теперь я выжил, но единственные люди, которых я подпустил к себе со времен детства, ушли.
Пилла был тем, кто рассказал мне о Рейнджерах и вдохновил меня стать таковым. Я встретил Пиллу во время полета из Атланты в Коламбус, когда только пошел в Армию. Мы много разговаривали в течение двадцати пяти минут полета, но как только добрались до Форт-Беннинга и поняли, что у нас обоих контракт в Рейнджеры, мы никогда не расставались. Мы встретили Джойса на приемном пункте, и мы держались вместе. Джойс едва так и не остался на пункте, потому что ему удалили зуб мудрости, и в тот день он едва мог встать с постели. Но он это сделал, и нам удалось попасть на начальный курс вместе. На курсе начальной подготовки мы с Пиллой были в одном взводе. Джойса отчего-то отделили и отправили в другой взвод, но мы все были в одной роте. Мы вместе окончили начальный курс, и пошли в воздушно-десантную школу. Мы оказались в разных ротах, но на RIP пошли вместе. Начальный курс не был слишком сложным, потому что со мной был Пилла, и воздушно-десантная школа тоже. Мы все объединились, как только добрались до RIP – "три мушкетера" снова вместе. На RIP было довольно тяжело, но мы все справились и решили пойти в третий батальон, который находился прямо там, в Форт-Беннинге, где мы все начинали.
В конце концов, я встал и направился обратно к тому, что осталось от нашего взвода. Мы все выглядели как дерьмо. Нигде не было видно ни одного счастливого лица. Я увидел нескольких других парней из нашего взвода, которые были в другом "мелке", таких как Херд и несколько других. Мы все обнимались и говорили друг другу, как мы рады видеть, что все в порядке. Но мы все еще были в состоянии сильного потрясения. Никто не знал, что делать и как действовать. Мы просто стояли и ждали, когда все вернутся на стадион. Оттуда нас начнут отправлять обратно на аэродром.
Мне нужно было закурить, но ни у кого вокруг не было сигарет. Я посмотрел на трибуны стадиона и увидел курящих парней из 10-й Горной. Я подошел к ним и спросил, могу ли стрельнуть сигарету. Парень посмотрел на меня и сказал: "Конечно, нет проблем". Когда я уходил, я услышал, как один из них сказал: "Этот парень выглядит, будто побывал в аду и вернулся обратно".
Я сидел на заднем борту Хамви, докуривал сигарету, и все, чего мне хотелось, это вернуться в ангар и сыграть в шашки. И тут-то меня стало накрывать. Я понял, что мне больше не с кем играть в шашки. Пилла, Джойс и я вели турнир по шашкам с тех пор, как мы были здесь, в Могадишо, и теперь он закончился. Я просто опустил голову на Хамви и заплакал.
Флойд подошел ко мне и спросил, все ли у меня в порядке, и я ответил, что со мной все будет хорошо. Конечно, на самом деле я этого не знал. Только что за один день я потерял двух своих лучших друзей.
Я начал думать об их семьях. Я познакомился с семьей Пиллы, когда мы летали в Джерси, чтобы забрать его машину. С родителями Джойса я познакомился в тот день, когда мы окончили Школу Рейнджеров. Джойс разговаривал со своей женой Диной всего за ночь до того, как мы отправились на эту задачу. Он пришел и рассказал мне об этом сразу после того, как повесил трубку. Они уладили по телефону какое-то недоразумение, но Джойс был готов уйти из батальона. Он хотел перевестись в другое подразделение, чтобы проводить больше времени с Диной, но ему все же не хотелось уходить. Я сказал ему, что он уже выполнил свои обязательства, и если считает, что ему нужно уйти, чтобы проводить больше времени со своей женой, он имеет на это полное право.

Пришел сержант Уотсон и сказал, что перекличка проведена, и что мы скоро выдвигаемся. Мы собрали свое снаряжение и приготовились к посадке в вертолет. Накануне понадобилось два "Блэкхока", загруженных под завязку, чтобы высадить нас на рынке Бакара. Сегодня то, что осталось от нашего взвода, уместилось в одном "Блэкхоке", и еще осталось место. Я забрался одним из последних, поэтому сидел в дверях, свесив ноги. Вертолет начал взлет. Когда мы набирали высоту, я смог оглядеть весь стадион. Там внизу был полный хаос. Я был так рад тому, что я в вертолете и лечу прочь. Не думаю, что когда-либо в своей жизни я был так рад полету на вертолете. Я подумал об убитых и снова заплакал. Я так хотел, чтобы все могли вернуться целыми и невредимыми.
Мы приземлились на аэродроме, и вылезли из птички. Пара парней из оперативной группы были там, чтобы поприветствовать нас. Несколько Хамви стояли перед ангаром. Все они выглядели плохо. Не думаю, что на каком-то из них я видел хоть одну накачанную шину. Я остановился и посмотрел на один Хамви, весь просто изрешеченный пулями. Я стоял там и гадал, как вообще кому-то в этой машине удалось вернуться.
Сержант Уотсон велел нам провести обслуживание оружия, починиться и перезарядиться, осмотреть все наше снаряжение и приготовиться к возвращению. Возвращению? Я определенно не хотел туда возвращаться. Если бы пришлось, я сделал бы это, но я надеялся, что мне никогда больше не придется ступать на улицы Могадишо. Он сказал, что мы в готовности, пока в ангар не вернется колонна. Если у них возникнут какие-то проблемы, мы пойдем и вытащим их. Я просто сидел и молил бога, чтобы у них больше не было проблем.
Я почистил оружие, получил еще патроны и гранаты. Что касается моего снаряжения, я был готов вернуться туда. Но я был истощен морально, опустошен эмоционально и вымотан физически. Я пошел в задний вестибюль – куда мы обычно ходили курить. Я закурил сигарету и просто сидел, пытаясь понять, что же случилось. Но я не мог. Я понятия не имел, что только что произошло. Я понятия не имел, насколько важно все это было. Я знал, как мне повезло, но на этом все. Я снова разрыдался там, в холле. Там никого не было, поэтому я просто сидел и плакал. Я не знал, что еще делать.
Через какое-то время я вернулся в ангар и сел на свою койку. Я огляделся – около половины коек не было. Всех, кто был ранен или убит. Их вещи были упакованы, а их койки сложены. Я посмотрел туда, где обычно стояла койка Пиллы, и меня охватило странное чувство. Я никогда раньше не испытывал ничего подобного, никогда.
Прошло несколько часов, и колонна вернулась без происшествий. Было облегчением видеть, как эти парни возвращаются. Я подошел к Брэду Томасу и спросил, почему возвращение заняло у них столько времени. Он ответил, что они практически обогнули весь город, чтобы вернуться в ангар. Я сказал, что рад его возвращению.
Позже в тот день мы сидели и смотрели CNN, знакомясь с их версией того, что произошло. Перед этим я хотел просто убраться к чертям оттуда и вернуться домой, но когда мы смотрели телевизор, мы увидели эти ужасные кадры с людьми из нашей оперативной группы, которых таскали по всем улицам. Я был в ярости. Я не мог поверить, что они делают это с американскими солдатами! Ни один солдат не должен подвергаться такому осквернению. Увидев это, я вновь пришел в правильное расположение духа. Я больше не боялся отправиться туда. Я вернулся к своей койке и снова начал перебирать свое снаряжение, чтобы все перепроверить. Я был готов сделать все возможное, чтобы вернуть наших павших братьев сюда и обратно к их семьям. Если сомалийцы хотели действовать как варвары, то с ними будут обращаться как с варварами. Я не был уверен, как буду реагировать, когда снова окажусь под огнем, но я знал, что чувствовал тогда. Это было единственное, что удерживало меня на плаву в тот момент. Я был готов идти. Я был готов уничтожить все, что попадется мне на пути. Вид этих кадров по телевизору изменил все. Если подумать, эта задача изменила все и для всех.
Мне было двадцать два года, и я больше никогда не увижу мир прежним.

1. Доклад об обстановке – Situation Report, SITREP (прим. перев.)
2. Программа Индоктринации Рейнджеров (Ranger Indoctrination Program) – ныне именуемая программой оценки и отбора Рейнджеров (Ranger Assessment and Selection Program - RASP). Трехнедельный (ныне восьминедельный) курс, проводимый в Форт-Беннинге, призванный подготовить солдат к назначению в Школу Рейнджеров (прим. перев.)
3. Прозвище общевойскового кевларового шлема PASGT, в буквальном значении "кевларовый котелок" – "K-pot" (прим. перев.)
4. Медицинская эвакуация – Medical Evacuation, MEDEVAC. Транспортное средство, на борту которого находится персонал, обладающий навыками оказания экстренной медицинской помощи (прим. перев.)
5. Осколочная оборонительная граната MkII (после апреля 1945 г. Mk2), принятая на вооружение вооруженных сил США в 1918 году. За характерную форму корпуса с оребрением получила прозвище "ананас" – pineapple grenade (прим. перев.)
6. Праздничное собрание североамериканских индейцев с плясками, песнями, музыкой и общением. В переносно-ироническом смысле – совещание, "хурал" (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 07 июн 2023, 21:50 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Спасибо!


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 15 июн 2023, 20:29 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
ЧТО ОСТАЛОСЬ ПОЗАДИ
Джон Белман

Джон Белман был двадцатишестилетним сержантом-Рейнджером в группе боевого поиска и спасения (CSAR) Оперативной группы "Рейнджер". Группа CSAR состояла из пятнадцати человек: троих из подразделения специальной тактики ВВС, семерых из роты "B" третьего батальона 75-го полка Рейнджеров и пятерых из Первого оперативного отряда специального назначения Армии США – "Дельты". Вылетающая на MH-60L "Блэкхок" 160-го SOAR вместе со штурмовым и блокирующим элементами, в ходе задачи эта группа была единственным резервом на случай непредвиденных обстоятельств. Если случится немыслимое, и вертолет упадет в городе, группа CSAR спустится по канатам, займет место крушения и спасет всех выживших.

В первые недели развертывания в Сомали группа CSAR занималась подготовкой самостоятельно, совершая вылеты, осваиваясь с местностью и отрабатывая действия. В самом начале было краткое дуновение азарта, потому что в сентябре нас на паре задач попросили поучаствовать на земле, чтобы дополнить штурмовые силы. Это означало пойти и помочь штурмовикам отряда "Дельта": помогать им зачищать помещения и искать тех, кого мы пытались захватить. Но сержант-майор отряда "Дельта" Том Си вместе с Тимом Уилкинсоном и Скоттом Фалесом, парашютистами-спасателями ВВС, решительно возражали против этого. Они знали, что если мы отправим CSAR на землю, у них не будет спасательных сил, если будет сбит вертолет, а Оперативная группа "Рейнджер" останется без резерва на случай непредвиденных обстоятельств.
Сержант-майор Си сам был в вертолете на Гренаде в составе отряда "Дельта", и был сбит на вражеской территории. Так что он не понаслышке знал о необходимости иметь очень хорошие боевые поисково-спасательные силы. Поисковая группа CSAR была совместным подразделением, это означало, что Скотт и Тим имели доступ к подробной информации от своего полковника ВВС и передавали ее остальным членам команды. Мы, таким образом, получали все доступные разведданные раньше, чем остальные в "мелках" Рейнджеров, и поэтому довольно быстро узнавали, что происходит и каковы будут масштабы действий.
Мы не ожидали, что произойдет нечто из ряда вон выходящее, потому что все остальные задачи, в которых мы участвовали в Сомали, были выполнены без особых проблем для Оперативной группы "Рейнджер", как на земле, так и в воздухе. Это означало, что нужды в поисково-спасательных действиях не возникало, что всегда было хорошо. Как бы мы не хотели получить возможность внести свой вклад, нам нравились задачи, заканчивающиеся тем, что все возвращались в целости. Нам всем хотелось поучаствовать и повлиять на происходящее, но в то же время мы знали, что это будет значить. Характер поисково-спасательных действий означал, что для того, чтобы мы были задействованы, что-то должно было пойти не так.
Мы летали на "Блэкхоке" CSAR, который на обычной задаче вмещал пятнадцать человек, набитых вплотную к друг другу. Нашим вкладом в типичную задачу было находиться в воздухе на высоте восьмидесяти футов (24,5 м), наготове, слушать доклады о ходе действий и наблюдать, как "Маленькие птички" делают свои заходы. Оттуда, где я сидел в середине вертолета, было не так уж просто даже мельком увидеть центр Могадишо.
В Могадишо вылетало девять "Блэкхоков" и, может быть, один запасной. У каждого был свой конкретный номер, чтобы люди, выбегающие к вертушкам, знали, к какой из них идти. Наш вертолет был "Супер 68". Первым "Блэкхоком", сбитым 3 октября, был "Супер 61".
Мы получили сигнал "Айрин". Это был назначенный нам односложный сигнал к началу задачи. В то воскресенье, 3 октября, мы действительно не ожидали слишком многого. Мы знали, что CSAR поднимется в воздух в составе эскадрильи вместе с другими "Блэкхоками" и "Маленькими птичками". Мы надеялись, что не произойдет ничего такого, что потребует от нас участия в задаче. Мы экипировались, вышли к вертолетам и сели.
У этих бортов часто были прозвища, написанные на их боках. Наш был "Лезвие бритвы". Прозвища придумывали пилоты и члены экипажей. В 160-м авиационном полку специальных операций члены экипажей выполняли функции старшего обслуживающего персонала вертушек, а также бортстрелков, работающих с миниганами, установленными по бортам вертолета.

Первым признаком того, что эта задача будет несколько опаснее, чем любая другая, было то, что мы остановились, чтобы загрузить на борт 2,75-дюймовые ракеты. Я не думал, что "Блэкхоки" обычно несут их, и помню, что это как-то засело у меня в голове. Помню, как смотрел в окно, смотрел на вертушки прямо перед нами, летящие в качестве снайперского прикрытия, и думал: "Боже, кажется, они летят очень близко и очень низко". Внутри "Блэкхок" размером с самый большой внедорожник, какой только можно себе представить. Снаружи, если добавить хвост и винты, он станет длиннее автобуса. Это делает его довольно крупной мишенью – особенно если вертушка летит относительно медленно и достаточно низко, чтобы обеспечить хорошее снайперское прикрытие. Если "Блэкхок" летит низко, не будет иметь значения, что у членов экипажа есть миниганы. Похоже, что сомалийцы подготовились к этому событию, координировано выпуская залпы из РПГ по всему, находящемуся в небе. Как только они разобрались с этим, с того момента это была простая математика. Если делаешь себя легкой целью, попадешь под удар.
Я знал, что это будет задача иного рода, потому что "Маленькие птички" также снаряжали ракетами, чего не делалось ни в одном из предыдущих вылетов. Обычно нас беспокоит сопутствующий урон нашим силам, который может причинить отклонившаяся ракета. Думаю, тогда я понял, что это может быть более серьезная задача, чем те, на которых мы были раньше. Но, в общем-то, я не отнесся к этому как-то иначе. Думаю, мы все несколько расслабились. Мы все думали, что поскольку до этого ничего серьезного не происходило, то ничего не произойдет и на этот раз, несмотря на эти изменения.
Задним числом можно сказать, что наша тактика не подходила для обстановки, в которой мы находились, учитывая огневые средства, которое противник мог пустить в ход, и уровень координации, на который он был способен. Использование "Блэкхоков" для снайперского прикрытия было плохой тактикой. Риск того, что эти птички будут сбиты, был слишком велик. Полностью избежать риска невозможно, но желательно сбалансировать свои риски с сопутствующими затратами. Стратегия должна заключаться в решении проблем, а не в их создании.
Единственная направленность команды CSAR – приготовиться к худшему и настроиться на нужный лад. Мы всегда знали, что если нас действительно задействуют в задаче, то лишь потому, что все пошло очень, очень плохо.
Даже в самых лучших подразделениях, осуществляющих самое тщательное планирование, иногда просто не учитывают вероятность, которая становится критической, и делают необъяснимые ошибки. Все три подразделения, задействованные в Оперативной группе "Рейнджер", допустили одно и то же ошибочное суждение. Никто, кроме пилотов, не взял приборов ночного видения. Бойцы Оперативной группы "Рейнджер" были наиболее подготовленными и обученными из всех американских военных, да и всего мира. И все же, с человеческой точки зрения, мы сделали выбор, который в ретроспективе будет выглядеть элементарной ошибкой.

Мы приступили к выполнению задачи, периодически получая передаваемые нам сообщения. Также рядом была пара "Блэкхоков", действующих как снайперские платформы, обеспечивающие прикрытие наземных сил. И вновь меня поразило, как медленно они летали. В какой-то момент мы услышали, что колонна понесла потери, и что кто-то выпал из одного из вертолетов во время штурма. Было много путаницы, но по радио передали, что в колонне кто-то ранен. Примерно тогда же мы услышали и о Блэкберне. Я не помню, что произошло первым, но это были два события, которые раньше не случались – пострадавшие, нуждающиеся в срочной и безотлагательной помощи. Это были первые признаки того, что эта задача будет отличаться от всех предыдущих.
Потом мы получили сообщение: "Упал "Блэкхок". "Супер 61" упал". Реальность ситуации поразила меня. Несмотря на то, что мы раз за разом готовились к наихудшему сценарию – возможно, больше, чем остальная часть Оперативной группы "Рейнджер" – я сразу понял, что это будет ужасно. И что вот-вот все станет еще хуже. От этого просто холодеешь.
Даже если нет огня с земли, и не вырисовывается бой, даже если там внизу ничего не происходит, все будет плохо. Разбившийся вертолет будет означать, что, вы, несомненно, найдете людей изломанными, сгоревшими. На месте крушения должны будут быть тела, и вам, возможно, придется их вырезать. Я не был лично знаком с людьми из сбитого "Блэкхока", хотя прошел через Школу с некоторыми парнями из "Дельты".
Там наверху концентрируешься на том, чтобы все было как надо. Я проследил, чтобы на мне были перчатки для спуска. Можно лишь представить, каково было бы иначе, скользить по нейлоновому канату, обхватив его голыми руками. Некоторые парни для усиления обматывали свои перчатки клейкой лентой, по два витка вокруг каждого пальца. В этот момент верх берут рефлексы и подготовка. Я проверил свое снаряжение и включил прицел Aimpoint, работающий от батареи. Я обычно выключал его для экономии. Я был готов. Я знал, что мы все думали об одном и том же: Будем надеяться, что ничего более серьезного не случится, так что мы сможем попасть туда и выбраться оттуда, не потеряв еще больше жизней.
Потом оставалось только ждать, когда мы доберемся до места крушения. К месту падения "Блэкхока" пилотов направляли с других бортов. С того момента, как мы получили известие, до того, как мы прибыли, прошло, полагаю, несколько долгих минут. Мы зависли, парни в дверях сбросили канаты и начали спускаться.
Я был одним из последних, покидавших борт. Я отправился вниз непосредственно перед Уилкинсоном и Фалесом. У Алана Бартона, сидевшего у двери с правой стороны машины, был SAW M-249 – ручной пулемет. На перелете канаты сматывались и хранились в укладочных мешках. Чтобы задействовать канат, мешки выталкивали из вертолета. Когда Бартон сбросил свой канат, одна из ручек мешка зацепилась за рукоять его пулемета, вырвав его из рук. Он слетел по канату вниз, надеясь найти свое оружие в рабочем состоянии. Так и было.
По всей видимости, в наш вертолет попали из РПГ, когда я спускался, прямо под Тимом и Скоттом. Гораздо позже я узнал, что нашему "Блэкхоку" пришлось продолжать висеть после попадания. Граната оторвала часть несущего винта, и вертолет загорелся. Помню, это был довольно длинный канат. Оказавшись на нем, вы находитесь там не очень долго. Полагаю, спуск был около сорока или пятидесяти футов (12-15 м), хотя было сложно сказать из-за коричневой пыли. Затмение типично для любой ситуации, когда имеются песок или пыль. Улицы в Могадишо в основном имели грунтовое покрытие, так что при любой посадке или заходе затмение полностью лишало нас видимости.
Наш пилот держал машину – он продолжал висеть вместо того, чтобы улететь, что было бы немедленной реакцией для любого. Один из членов экипажа предупредил его, что у него все еще парни на канатах, и поэтому он висел, пока мы не оказались на земле. Только тогда он сбросил канаты и ушел. Наш "Блэкхок" дымился, возвращаясь на базу, и хотя экипаж выжил, они, по сути, разбили машину на посадке.
В то время как у пилотов были свои заботы, уворачиваться от РПГ, некоторые из парней на канатах думали о своем. У нас было два типа бронежилетов. Одним из них был новый зеленый бронежилет Рейнджера с керамической бронепанелью спереди – они были весьма хороши. Но у многих других, включая меня, был более старый тип, довольно тяжелый, черного цвета. Он шел с очень большими керамическими бронепанелями, носимыми и спереди и сзади – мы называли их "черепахами". Будучи земле иметь такую защиту было здорово, но на канатах они сильно ограничивали нашу подвижность. Была потенциальная вероятность, что за потерю этой частички подвижности придется заплатить, особенно если находишься под огнем РПГ и пытаешься высадить пятнадцать человек из вертолета, прежде чем он будет поражен.
Я приземлился в облаке пыли – всякий раз, когда мы спускались, в воздухе летало много всякой дряни, потому что улицы были завалены мусором и хламом. Хотя я предполагаю, что после того, как мы хлопнулись оземь, по нам много стреляли, в тот момент я не заметил этого из-за звука лопастей несущего винта и клубящейся вокруг пыли. Как только я восстановил ориентировку, я поспешил к стене здания. Несмотря на то, что мы стараемся держаться подальше от стен, потому что они могут служить направляющими для пуль, я решил, что лучше быть там с прикрытой спиной, чем стоять посреди дороги, открытому со всех сторон.
Так или иначе, я собрался и последовал за остальными членами команды. Несколько наших вошли во двор, куда выходила сеть комнат. Мы с Робом Фиппсом, одним из самых молодых Рейнджеров нашей группы, выбили дверь и осмотрели первую комнату. Никто из людей внутри не был вооружен – это была просто группа сомалийских женщин и детей. Затем я направился к месту крушения. К этому времени пыль осела, так что видимость была очень хорошей. Я обогнул угол, и там был вертолет. Эта большая, мощная машина, внушавшая всем нам доверие, лежащая на боку и выведенная из строя, выглядела крайне неуместно. Я заметил Скотта Фалеса, ковыляющего ко мне с окровавленной ногой. Хотя оглядываясь назад это кажется глупым, сперва я подумал, что он порезался об обломки. Но, как оказалось, его подстрелили.
Снайпер "Дельты", бывший на Блэкхоке 61, когда он разбился, лежал там, его лицо было сильно изранено. Он был очень смелым парнем, очень крутым. Несмотря на серьезность его травм, он по-прежнему как мог пытался делать свое дело – оборонять место крушения – но выглядел несколько дезориентированным. Я помог устроить его за каким-то укрытием.
Хвост "Блэкхока" был обращен на запад, к зданию цели вдоль очень узкого переулка. Обычно команда CSAR занимала четыре позиции по циферблату, сначала организовав точку входа на шесть часов, через которую будут проходить все остальные. Это позволит подгруппам CSAR выдвинуться, чтобы занять позиции на двенадцать, три и девять часов. Как только мы займем эти четыре позиции, наши медики, Тим и Скотт, а также медик отряда "Дельта", Боб М., пойдут искать выживших и проведут первоначальную оценку обстановки. Личный состав Рейнджеров и отряда "Дельта" поможет им с носилками, чтобы переместить людей и собрать всех раненых на точке входа.
Но переулок был настолько узким, что вместо этого получилось двенадцать и шесть часов. Шестичасовая позиция находилась на западной стороне места крушения, под хвостовой балкой, а двенадцатичасовая была обращена на восток, рядом с кабиной пилотов.
Там были люди из "мелков" Рейнджеров, добравшиеся до места крушения раньше нас: лейтенант ДиТомазо; его RTO, Джейсон Коулман; специалист Шон Нельсон; специалист Лэнс Тумбли; и специалист Джон Уэдделл. Также появились еще несколько парней из другого "мелка", Джон Стеббинс и Брайан Херд.
Я был в точке входа, на шестичасовой позиции, обращенной на запад. Справа и впереди меня были Билл Си, командир всей группы CSAR, и Пэт Роджерс, боевой диспетчер группы. Джон Уэдделл был стрелком SAW. Он был обращен на восток прямо передо мной. Через перекресток, на дороге с севера на юг, были Алан Бартон и Скотт Нельсон. Лицом к востоку был Лэнс Тумбли. Также на восток на южной стороне дороги были обращены Брайан Херд и Джон Стеббинс. С другой стороны, на двенадцатичасовой позиции, обращенной в другую сторону, находились Роб Фиппс, Майк Коллинз, Марк Белда, Эл Лэмб, Рик Даблью и Том Си. В какой-то момент лейтенант ДиТомазо и Джейсон Коулман тоже оказались с ними в замесе. Позиция на шесть часов была очень тесной – там было мало места для маневра и не так уж много укрытий. Позади меня, работая в обломках, находились Тим Уилкинсон и Скотт Фалес, наши парашютисты-спасатели, и Боб М., медик отряда "Дельта".
Как только я сориентировался и помог раненому снайперу "Дельты", мы с Тимом начали вытаскивать экипаж из-под обломков. Мы достали одного из членов экипажа, который был ранен, и поместили его позади и справа от того места, где находились мы с Пэтом Роджерсом. При продолжающейся перестрелке мне была нужна хорошая позиция для ведения огня, но места для маневра не было, так что мне пришлось сесть на одно из тел, также вытащенных нами.
Через перекресток от места, где разбился "Блэкхок", переулок расширялся, но там было большое возвышение, и по нам вели огонь из дальнего конца переулка. Там не было места для маневра, и чтобы сколь-нибудь эффективно поражать цели на такой дистанции, мне нужно было получить хоть какое-то превышение, чтобы открыть ответный огонь. Чтобы обеспечить нам какую-то минимальную защиту, Тиму пришла в голову идея вытащить кевларовые маты, которые обнаружились на дне корпуса вертолета. Мы принялись размещать их вокруг себя и пострадавших.
Все это время по нам велся очень интенсивный огонь. В какой-то момент я высунулся из-за угла, и град пуль ударил в стену над моей головой. Я сидел и стрелял, когда раненый член экипажа повернулся ко мне и сказал: "Они стреляют сквозь него, стреляют сквозь него". Я не мог понять, о чем таком он говорит, и решил, что он бредит. А происходило следующее: сомалийцы стреляли прямо сквозь тот кевлар, потому что он не был предназначен выдерживать попадания из АК-47. Его высокоскоростные пули просто проносили его насквозь. Позже в тот вечер Джон Уэдделл перекладывал один из тех кевларовых матов и заметил, что он весь издырявлен пулями за исключением места, имеющего очертания человека – этим человеком был я. Я считаю себя очень удачливым.

* * *

Тим и еще один из медиков усердно трудились, чтобы стабилизировать выживших в крушении, пока мы пытались обеспечить их безопасность. Грохот стрельбы был оглушающим. Мне было страшно, но я сосредоточился на непосредственной задаче. Должен сказать, что каждый делал свою работу: каждый делал то, что должен делать.
У меня очень быстро кончались патроны. Я уже израсходовал восемь магазинов по тридцать патронов в каждом. Я брал боеприпасы у людей, которые не стреляли. Тим дал мне магазин, я помню. Затем команда CSAR начала нести потери.
Сержант "Дельты", Том Си, получил пулю в живот. Думаю, парни с другой стороны, на позиции на двенадцать часов, несли потери. Всякий раз, когда мы пытались кого-то переместить, получал ранение кто-нибудь еще. Это представляло собой особенно острую трудность, потому что если мы не сможем никого переместить, и мы продолжим нести потери, и должны будем оставаться в этом открытом месте, то мы просто будем сидеть там, пока, в конце концов, нас всех не перестреляют. Тогда я впервые почувствовал, что должен что-то изменить.
Когда вертолет разбился, он пробил дыру в соседней стене, южной стене этого идущего с востока на запад переулка. Что мы пытались сделать, это затащить всех внутрь того скопления маленьких комнат и двориков, и уберечь их от опасности. Но всякий раз, когда мы пытались кого-нибудь переместить, кто-нибудь еще получал пулю.
Сети связи были совершенно забиты. Я мог слышать, сколько "веселья" это доставляло Пэту Роджерсу. Его задачей как боевого диспетчера было управлять огневой поддержкой, а также заниматься связью. По его лицу можно было сказать, что там полнейший бардак. Из всего, что я слышал, от генерал-майора Уильяма Гаррисона на базе, до вертолетов командования и управления над головой, казалось, никто не может ничего добиться. Я уверен, что они пытались. Но все было очень запутанно.
Я также мог слушать внутреннюю сеть Рейнджеров, потому что лейтенант ДиТомазо и его RTO находились прямо позади меня. Примерно тогда мы получили вызов от капитана Стила, спрашивающего, можем ли мы переместить наших людей к нему. Помню, как сказал лейтенанту ДиТомазо: "Ни в коем случае. Мы едва ли сможем сохранить наших людей". У нас не было никакой возможности двигаться куда-либо, особенно туда, где окопался капитан Стил. Лейтенант ДиТомазо, очевидно, согласился со мной и передал это сообщение капитану Стилу. Мы оказались в очень сложной ситуации.
Вскоре после того, как мы высадились, пришло сообщение о том, что был сбит еще один вертолет, второй "Блэкхок", и мы знали, что отправить вытаскивать тех людей практически некого. Это в сочетании с потерями, которые мы несли, и осознанием того, что у всех нас заканчивались боеприпасы, создавало все более зловещее чувство. Помню, как раз или два видел, как спасательная колонна проезжала в одном или двух кварталах к западу, рядом с тем местом, где было исходное здание цели, как если бы направлялась к нам, но это были последние проблески, которые мы видели. Помню, как подумал: Нам не выбраться отсюда. Раненых становилось все больше. В какой-то момент я взглянул на Пэта Роджерса, увидел, что его рука кровоточит, и сказал: "Эй, ты знаешь, что тебя ранили?" И мы просто принялись смеяться.
Джон Стеббинс и Брайан Херд, пулеметчик М-60, были на той стороне переулка, лицом на запад, ведя чудовищно интенсивный огонь и получая столько же в ответ. Внезапно я увидел, как Стеббинс исчез в огромном клубе дыма и пыли. Ему попало. Черт возьми, мне нужно бежать через переулок. Я должен добраться к нему. Надеюсь, что смогу добраться туда и вытащить его. Я полагал, что он мертв или тяжело ранен. В этот момент Стеббинс появился и снова начал стрелять. Потом бах – и он снова исчез в облаке пыли. Я подумал, что на этот раз он точно мертв – кто-то явно пристрелялся по нему из чего-то крупного. И выбраться из этого живым дважды не мог никто. Но он появился опять и принялся стрелять. В конце концов, я услышал, что он был ранен, но это был удивительно мужественный поступок, потому что он отвлекал от нас тяжелое оружие противника. До этого он ни разу не выходил на задачи и никогда не входил в состав оперативного взвода. Это было одно из тех маленьких чудес, которые случаются в таких ситуациях, как наша.

Помню, как увидел женщину-сомалийку, которая все время бегала по переулку перед нами и наводила огонь находившихся перед нами гранатометчиков. Сначала нам пришлось разбираться, не была ли она невиновной, застигнутой перекрестным огнем, и поэтому первые пару раз, когда она выскакивала, мы не обращали на это внимания, потому что не были уверены, что она делает. Но быстро выяснилось, что она действовала как корректировщик или наблюдатель для сомалийских стрелков, и рассчитывала, что мы не будем стрелять в нее. Все мы были очень заняты стрельбой по другим целям, хотя в какой-то момент я спросил капитана Си, командира нашей группы, что нам делать, и он отдал приказ снять ее.
Мы продолжали находиться под сильным огнем противника. У нас были огромные трудности с перемещением тел и раненых в здание рядом с местом крушения. Боевые вертолеты "Маленькие птички" подходили парами, заходили на предельно малой и взмывали в последний момент, штурмуя в направлении от нашей позиции, по наведению нашего боевого диспетчера Пэта Роджерса. Они работали настолько хорошо, что могли положить очереди почти прямо перед нами и расчистить путь на некоторое расстояние. Они проделывали это весь день и всю ночь. Это в конечном итоге позволило нам переместить людей внутрь и собраться вместе.
Я помогал Элу Лэмбу нести Майка Коллинза. Он был довольно серьезно ранен в ногу. Помню, как видел его потом, после того, как он вернулся из отпуска по ранению. У него были скобы вокруг голени, удерживающие ее на месте, пока она заживала, потому что пара дюймов кости была раздроблена. Он не был единственным с таким ранением. Это был довольно распространенный эффект пуль АК-47.
Мы пытались пронести Майка через дверные проемы в кромешной тьме. Несмотря на то, что мы задевали за все и сильную боль, он сохранял бодрость духа и шутил с нами. Как только мы оказались внутри комплекса, все стало немного тише, и это стало своего рода игрой в ожидание.

В итоге я занял позицию прямо на южном краю нашего периметра внутри маленького дворика, имевшего проем с двухстворчатой дверью, ведущий в переулок. Позади меня в центральном помещении нашего ПСР (пункт сбора раненых) начали принимать пострадавших. По-моему, в какой-то момент у нас там было порядка девятнадцати человек. Ими занимались медики – на тот момент, вроде бы, никто не был в критическом состоянии. Потом я услышал по радио, что умер капрал Джейми Смит. Джейми был товарищем-Рейнджером, который ранее был ранен, и ему оказывали помощь медики по соседству. Он истек кровью, потому что они не смогли остановить кровотечение из его бедренной артерии, а эвакуация была невозможна. Оказалось, он был не так уж далеко от нас, но в то время мы не знали этого.
Мы устроились на грядущую долгую ночь. Стрельба длилась всю ночь. Гильзы от миниганов вертолетов то и дело сыпалась нам на головы или на жестяные крыши. Роб Фиппс как-то раз вышел и обнаружил меня сидящим на скамейке снаружи в темноте. Мы разговаривали, и вдруг мне пришло в голову, что он ранен в ногу, и я сказал: "Эй, что я тут сижу, а ты стоишь?" И мы оба принялись смеяться над этой нелепицей.
В какой-то момент у нас всех кончилась вода. У меня была банка "Копенгагена", и она тоже почти закончилась, но во рту у меня так пересохло, что я все равно не мог ею воспользоваться. Несколько человек пили воду, имевшуюся на территории. Она капала из маленького крана или что-то в этом роде, но сам я ею не интересовался, потому что она явно не была пригодна для питья. У нас были йодные таблетки, но не похоже, чтобы их было достаточно, чтобы добиться цели.
Вместе с нами в комплексе находилась группа сомалийских женщин и детей. Мы поместили их в отдельную комнату и усадили там. Мы не надевали на них наручники, и как могли попытались объяснить, что внутри с нами им, вероятно, будет безопаснее.
Всю ночь нужно было просто ждать и слушать разные сообщения, которые приходили по радио: что прибудут войска ООН и заберут нас, что на действительно будут предприняты усилия. Мы слышали, что спасательная колонна отправилась в путь, но им пришлось развернуться и вернуться. По факту у меня не было полного представления о том, кто именно оставался с нами на земле, потому что я не был уверен, не вернулись ли какие-то из штурмовых сил на аэродром. Ни у кого из нас не было возможности узнать, сколько еще людей окопались на позициях, подобных нашей, кроме тех, о ком мы знали в нашем конкретном районе: команде CSAR и "мелке" лейтенанта ДиТомазо.
Я думал о том, что понадобится предпринять, чтобы выбраться. Начинать нужно было довольно быстро, так как нам придется бежать оттуда с носилками, и нам понадобится покров темноты, чтобы не быть перебитыми сомалийцами. На носилки требуется минимум два человека, но реально, если идти на какое-то расстояние с какой-либо скоростью, понадобится, вероятно, по четыре человека на носилки. При этом для охранения остается не так уж много людей. Так что мы выяснили, сколько у нас раненых. Некоторые из них были ходячими, но большинство – нет. Нести их будет огромной проблемой, если нам придется пройти какое-то расстояние в пешем порядке.
В какой-то момент я сидел там, слушая Коулмана, RTO ДиТомазо, и мне стало ясно, что ООН совместно с Оперативной группой "Рейнджер" действительно предпринимают усилия, чтобы забрать нас. Они высылали колонну. По радио была слышна интенсивность огня, под которым они оказались. Чем ближе подходила колонна, тем громче становилась стрельба, так что можно было оценить, насколько близко они подобрались.
Когда колонна Оперативной группы "Рейнджер", 10-й Горной и ООН приблизилась, несколько парней, отсиживавшихся поблизости, начали проходить через двор, который мы охраняли. Затем я услышал чей-то голос, зовущий: "Эй, Джон Белман здесь? Кто-нибудь видел Джона Белмана?"
Парнем, зовущим меня, был Норм Хутен. Он был старшим одной из штурмовых групп отряда "Дельта", входивших в состав сил, высадившихся для поиска людей, которых мы пытались захватить. Я пошел на голос и нашел Норма, и мы на мгновение обнялись. Затем он взял своих людей и двинулся непосредственно к разбившемуся вертолету, где он и его команда провели остаток ночи.
За год до этого, в сентябре 1992 года мы с Нормом пошли в Школу Рейнджеров. Мы окончили ее в ноябре того же года. В Форт-Беннинге мы были в паре на протяжении всего курса. Каждому, кто приходит в Школу Рейнджеров, бреют голову и снимают звание и знаки различия, чтобы все были на равных основаниях.
У нас сложилась действительно крепкая дружба. В Школе Рейнджеров он даже рассказал мне, из какого он подразделения, хотя это считалось секретом. Помню, я подумал: Зачем кому-то из "Дельты" идти в Школу Рейнджеров? Также в нашем взводе Рейнджеров были Доминик Пилла и Брэд Холлингс. В конечном итоге Доминик был убит в Сомали в наземной колонне. Брэд Холлингс был снайпером "Дельты", третьим снайпером в вертолете, на котором летели Рэнди Шугарт и Гэри Гордон. Рэнди и Гэри отправились спасти Майка Дюранта и посмотреть, есть ли еще выжившие на втором месте крушения, а Брэд остался в вертолете, встав за один из миниганов, потому что член экипажа, ранее управлявшийся с ним, был ранен. В ходе обеспечения прикрытия Шугарта и Гордона вертолет Брэда получил попадание из РПГ, оторвавшее ему ногу.
Позже Норм рассказывал мне, что он и его команда не были уверены в том, кто находится во дворе, где мы расположились: свои или противник. Он был почти уверен, что мы – враги. В итоге он решил, что использует что-нибудь взрывчатое, чтобы проникнуть внутрь, гранату из 203-го, например, чем ранил бы нескольких человек и, вероятно, убил бы меня. Но один из бывших с ним Рейнджеров в последний момент сказал, что, как ему думается, видел ТакЛайт. ТакЛайт, это мощный фонарь, который мы крепим к нашему оружию и используем при зачистке комнат или для лучшей видимости. Так что из-за единственной вспышки света Хутен принял решение не пробиваться в этой точке.
Позже я сказал ему, что то, что видел Рейнджер, не было ТакЛайтом. Просто так вышло, что одна из сомалийских женщин нашла там фонарик, и так оказалось, что в нем были батарейки, и она включила его.
Помню, что когда спасательная колонна, наконец, добралась до нашей позиции, одна из машин 10-й Горной была загружена водой, и я был так счастлив и благодарен за тот первый глоток. Потом начали грузить раненых. Одним из первых был Майк Коллинз, и, несмотря на тяжесть ранения в ногу, он был бойцом. Мы опустили его на мгновение, пока ждали, чтобы для него освободили место в одном из Хамви, и мы встали на колено, просто по привычке контролируя местность, хотя находились внутри периметра 10-й Горной. Майк был очень разговорчив и расслаблен. Настолько, что когда мы встали, то едва не забыли про него, пока он не напомнил нам, что не можем же мы оставить его посреди улицы.
Затем нам было нужно вынести одно из тел. Нет ничего тяжелее мертвого тела. Этот парень начал тот день живым, имея семью, а теперь он был еще одним предметом, для которого нужно было найти место в машинах. Мы водрузили его на БТР и привязали. Это был последний раз, когда я видел его. С этого момента нам оставалось только ждать. Я все еще не очень представлял, каков был общий план. Я знал, что внутри вертолета оставалось еще одно тело, но не был полностью уверен, что это означает, что все силы остаются на месте. Должно быть, у меня сложилось впечатление, что часть колонны собирается немедленно отбыть с ранеными.
Помню, я думал, что если меня убьют, мне бы не хотелось, чтобы кому-то пришлось умереть, защищая мое тело. В любом случае, я не знал, чего мы на самом деле ждали. Сама по себе координация эвакуации казалась логистическим кошмаром, и я не думал, что мы хоть сколько-нибудь готовы идти. Но это заставило меня задуматься, чего бы я хотел для себя, окажись я в такой ситуации. Это было забавно. Мы сделали бы все, чтобы вернуть наших товарищей – чтобы не оставить никого. Но должен сказать, что не хотел бы, чтобы кто-нибудь из парней шел за мной, рискуя собственной жизнью.
Наконец-то, казалось, что все были готовы двигаться. Мы уже погрузили всех наших раненых в машины, но стало ясно, что у изрядной части наших сил не получится ехать, по крайней мере, сразу. Нам велели выстроиться вдоль улицы и готовиться бежать вместе с колонной.
Мы не помчались со всех ног, а предпочли бежать быстрой трусцой в хорошем темпе, пытаясь вести огонь на подавление. Малазийские стрелки были в выигрышном положении, находясь до смешного высоко, но они все равно палили прямо в воздух. Помню, когда они стреляли, я подумал, что это все впустую, и если в кого-то и попадут, это будут всего лишь невинные люди.

"Маленькие птички" опять делали заходы со стрельбой. Звук, издаваемый ими, был подобен самой громкой бензопиле, какую можно себе представить, как будто кто-то просто кромсает небо. Их задачей было создать защищенный коридор, по которому мы могли бы пробежать. Не знаю, сколько я бежал, но это было довольно долго, и на полпути у меня, в конце концов, кончились патроны. Я просто не представлял, что буду делать после этого. У меня даже штыка не было. К счастью, у Джона Б., парня из отряда "Дельта", которого я до этого не знал, был лишний магазин, и он бросил его мне.
Наконец мы обогнули угол и встретили капитана Стила и те элементы наших наземных сил, что не находились конкретно с нами. Там было множество Хамви, ожидающих, чтобы забрать тех из наших людей, которые бежали, чтобы выбраться с рынка Бакара. Я сел в один из последних Хамви 10-й Горной. Помню, как нырнул через открытый верх этого Хамви вместе с Элом Лэмбом. Учитывая откуда я родом, я полагал, что скорость имеет значение.
Поездка не доставила большого удовольствия. Всю дорогу мы уворачивались от взрывов. Сидя внутри Хамви, я почувствовал реальную благодарность за то, через что прошли ребята из наземной колонны. Будучи за рулем, по сути, являешься большой, медленной мишенью с очень ограниченными секторами стрельбы для самообороны. Я чувствовал себя беспомощным. Наш водитель то и дело останавливался посреди перекрестка, а я все повторял: "Езжай! Езжай!" Он, казалось, сохранял хладнокровие, даже с этим сумасшедшим Рейнджером у себя за спиной. Затем, как раз когда я подумал, что у нас все будет хорошо, стало ясно, что мы отделились от остальных, которые, похоже, вернулись на пакистанский стадион. Наш Хамви и еще один или два других по факту отправились обратно на аэродром. Если бы я знал это в тот момент, я, вероятно, был бы менее встревожен.
Вернувшись на аэродром, мы спешились и направились к ангару. Я услышал, как кто-то крикнул: "Эй, вернитесь! Вернитесь!" Мы подумали: Чего они могут от нас хотеть? Так что мы развернулись и побежали обратно туда, где стоял Хамви. Что я собираюсь делать? У меня нет боеприпасов. У нас всего две машины – что мы можем сделать?
Судя по всему, вышло так, что еще одна машина отделилась и заблудилась. Мы собирались вернуться, чтобы найти ее. Как раз когда мы снова грузились, чтобы возвращаться, нам сообщили, что потерявшаяся машина вернулась в старый порт, еще одно из расположений сил Организации Объединенных Наций.
Наконец мы добрались до ангара. Полковник Макнайт был там, чтобы встретить нас, и он крепко обнял меня. Его форма была залита кровью. Было светло, и у меня в первый раз появилась возможность посмотреть и увидеть, что и моя тоже. Как же нам повезло, что мы выбрались оттуда живыми, и как ужасно для тех, кому это не удалось.
Ангар был почти пуст, потому что большая часть Рейнджеров находилась на пакистанском стадионе, а большинство раненых отправили в Германию. Ангар будет пустовать, пока не прибудет подкрепление из роты "Альфа" третьего батальона Рейнджеров и Эскадрона "А" отряда "Дельта".
Словно на автопилоте, я принялся хватать боеприпасы, чтобы удостовериться, что готов снова вернуться. Внезапно ко мне подбежал Эл Бартон и со слезами рассказал об убитых парнях. Полагаю, я думал, что уже слышал худшее, видел убитых парней и слышал о Джейми Смите. Но мне как-то думалось, что они были единственными, кто погиб. А потом я понял, что это неправда – никоим образом. Услышав, что Пилла тоже убит, я испытал определенный надлом и спросил: "Мы возвращаемся или нет? Что происходит?" А потом я как-то заснул. Я лег на свою койку и вырубился. Можно назвать это шоком.
Позже я прошел в переднюю часть ангара. Там было несколько раненых, и мы немного посидели и поговорили. После этого можно было действительно представить, что произошло. Урон, нанесенный машинам и вертолетам, был невероятным. Из восьми вертолетов, на которых мы вылетали в тот день, пять были повреждены настолько сильно, что не могли летать. Нам повезло, что в тот день мы потеряли не более двух.

В тот момент я не знал, преуспели мы на той конкретной задаче или потерпели неудачу; позже я узнал, что у нас был успех. Но реальность такова, что Оперативная группа "Рейнджер" – и, соответственно, ее компоненты: Шестая Команда SEAL, Рейнджеры, подразделение Специальной тактики, отряд "Дельта" и 160-й авиационный полк специального назначения – были одними из лучших боевых подразделений Америки, и им был нанесен серьезный удар. Проблема была не в том, что мы не знали, с чем столкнемся. Проблема была в том, что у нас не было достаточных сил, чтобы справиться с этим. У нас должны были быть танки и БТРы. Мы должны были быть готовы применить должные силы в должное время, и наша страна должна была убедиться, что цель того стоила.
Когда 5 октября туда наконец прибыла рота "Альфа", мы сразу же почувствовали себя лучше в отношении вероятного выхода, потому что Майк Дюрант все еще был в плену, и мы не нашли тела погибших на его месте крушения. Мы сразу переключились на то, что, возможно, пора взять Айдида и завершить дело. Мы уже потеряли людей, пытаясь сделать это. Если это значило достаточно, чтобы страна заставила нас делать то, что мы делали, то это должно значить достаточно, чтобы мы довели это до конца.

6 октября мы попали под минометный обстрел и потеряли члена отряда "Дельта" Мэтта Риерсона. Я не знал его лично, но помню, как его поминали потом на панихиде. Это казалось таким несправедливым, выбраться из той ужасной битвы целым и невредимым лишь затем, чтобы быть убитым несколько дней спустя. После этого мы пару недель тренировались с ротой "Альфа", пока Майка Дюранта не освободили из плена. Рота "А" прибыла с пополнением "Дельты" и Специальной тактики. Из новостей было ясно, что роль Оперативной группы "Рейнджер" исчерпана, что ведутся поиски политического решения.
Я убыл 22 октября и приземлился на базе ВВС Сеймур Джонсон в Северной Каролине. Я помню фигуру, стоящую под дождем в полном одиночестве. Это был генерал Грейндж. Он был командиром полка Рейнджеров вплоть до нашего отъезда в Сомали. В своей речи при передаче командования перед Домом пехоты в Форт-Беннинге он сказал, что больше всего сожалеет о том, что не поведет нас в бой. В то время это казалось лишь частью воодушевляющей речи, но после Могадишо стало ясно, что он знал, что в Сомали что-то должно произойти, и сожалел о том, что его там не будет.
Мы получили отпуск на День ветеранов. Так вышло, что я из Вашингтона, округ Колумбия, так что я поехал туда, чтобы повидать родителей. 11 ноября я отправился на церемонию у Могилы Неизвестного солдата, так как президент Клинтон попросил раненых в Могадишо быть там на почетном месте. Я же оказался просто среди толпы. Он попросил всех ветеранов Сомали встать, что я и сделал. Я был там, в толпе людей, и чувствовал, что все смотрят на меня и недоумевают: Кто этот парень?
Битва при Могадишо привлекла большое внимание и много изучалась в военных кругах, но не на гражданских форумах. Я уволился со службы в 1995 году, и к тому времени, если кто и помнил, что произошло в Могадишо, то наподобие того, как вспоминали бы о чем-то вроде автобусной аварии, или может имел какие-то смутные догадки, но ничего примечательного, ничего существенного. Я ловил себя на том, что когда ходил на собеседования при приеме на работу, и если мне нужно было упомянуть свое армейское прошлое – хотя обычно я старался этого избегать – я говорил: "Вы помните Сомали?" Обычно реакцией было непризнание или нежелание знать об этом или говорить о чем-то столь неприятном. В конце концов, это стало тем, о чем я не хотел говорить.
Все изменилось в 1998 году, когда Марк Боуден опубликовал книгу "Падение Черного Ястреба". Она пришлась мне по душе, хотя там были некоторые вещи, с которыми я не был согласен. Я не считал, что трения между Рейнджерами и парнями из отряда "Дельта" действительно отражают мой собственный тамошний опыт. В команде CSAR мы все работали вместе. У нас там были Рейнджеры, бойцы отряда "Дельта", парашютисты-спасатели ВВС и боевые диспетчеры, и все действовали вместе без каких-либо проблем. Но помимо этого незначительного момента я буду вечно благодарен Марку за запечатление чего-то столь важного для меня и моих товарищей. В американских войнах было столько такого, что никогда не привлекало такого внимания и на чем так не фокусировались. Я буду вечно благодарен, что кто-то в достаточной мере позаботился о том, чтобы добиться исторической справедливости.
В свете нынешней войны с террором, возможно, история Могадишо уйдет в прошлое. Но я доволен этим. Я думаю, что мы раскрыли нашу историю и что у нас был наш день. И мы изменили ситуацию. Возможно, в то время это не имело значения. Может быть, наша операция сама по себе не была положительной. У меня, конечно, были свои моменты страха, что это было впустую. Но, оглядываясь назад, я думаю, что это было не зря. Мы начинаем понимать, что враги, с которыми мы бились там, это те же враги, с которыми мы сражаемся сегодня. Я думаю, мы извлекли кое-какие уроки по части боевых действий и того, что должна делать страна, когда наши солдаты в опасности. И я думаю, что у нас, американцев, совсем другое отношение, чем тогда, и что мы выросли. Через двадцать лет, когда "Падение Черного Ястреба" и Сомали превратятся лишь в упоминание, мы сделаем, по крайней мере, столько же – и это все, о чем можно просить.

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 15 июн 2023, 21:08 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Спасибо большое!


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 06 июл 2023, 20:31 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
БУДЬ ОСТОРОЖЕН С ЖЕЛАНИЯМИ
Тим Уилкинсон

Война – безобразная вещь, но не самая безобразная: разложившееся и деградировавшее состояние нравственности и патриотических чувств, когда ничто не считается заслуживающим войны, еще хуже. Человек, который не заботится ни о чем больше, чем о своей личной безопасности, это жалкое существо, у которого нет шансов на свободу, если только она не достигается и поддерживается усилиями людей, лучших, чем он сам.
- Джон Стюарт Милль(1).

У каждого человека в жизни наступает тот уникальный момент, когда его хлопают по плечу и предлагают сделать нечто особенное: исключительное и соответствующее его талантам. Какая трагедия, если в этот момент он окажется неподготовленным и некомпетентным для дела, которое стало бы его звездным часом.
- Сэр Уинстон Черчилль.

Супер 68, вертолет MH-60 "Блэкхок" с группой боевого поиска и спасения (CSAR) на борту, завис над полем боя, готовый пойти в дело, если кто-то из членов Оперативной группы "Рейнджер" окажется отрезанным или над городом выйдет из строя и потерпит крушение вертолет. Одним из находящихся в нем был Тим Уилкинсон, Пи-Джей, парашютист-спасатель ВВС (Pararescueman – PJ), которому оставалось два месяца до своего тридцать пятого дня рождения. Парашютисты-спасатели – это специалисты, обученные в любой обстановке искать и спасать оказавшихся изолированными людей, оказывать им медицинскую помощь при травмах и сопровождать обратно на контролируемую своими территорию. Уилкинсон был Пи-Джеем девять из двенадцати лет своей службы в армии и повидал все: от боевых действий в Панаме до поиска и спасения жертв крушения в горах Аляски.

Наш "Блэкхок", известный как Супер 68, назначенный птичкой команды боевого поиска и спасения (Combat Search And Rescue – CSAR), и ее группы охранения (SAR Security Team – SST), кружила над городом в стороне от района цели, следуя за птичкой командования и управления (C2). Было около 15:45 3 октября, и мы находились в воздухе минут двадцать пять. С нашей удаленной позиции мы наблюдали, как ниже "Маленькие птички" AH-6 вьются вокруг здания цели, ныряя вниз, проносясь между зданиями и с идеальной точностью обстреливая вражеские цели. Более крупные "Блэкхоки" кружили вокруг цели на большей высоте, их бортстрелки искали цели.
Личный состав на борту Супер 68 был разношерстным – отражением состава самой Оперативной группы "Рейнджер". Его экипаж был из лучшего армейского авиационного полка специального назначения, 160-го. Сидевшая позади группа CSAR/SST состояла из трех операторов Специальной тактики ВВС, в том числе двух парашютистов-спасателей (PJ) и одного боевого диспетчера (CCT), и двенадцати армейских военнослужащих – семи Рейнджеров и пяти из Сил спецназначения. Нашей задачей было поисково-спасательное обеспечение всех задач, выполняемых Оперативной группой "Рейнджер". В случае если будет сбит вертолет или кто-то окажется отрезан от основных сил, мы были готовы быстро отреагировать силами, предназначенными для спасения и оказания медицинской помощи раненым и, при необходимости, удержания небольшого участка местности на протяжении короткого периода времени до прибытия подкрепления для оказания помощи в спасательных работах.
Был удушающе жаркий воскресный полдень. Но, как говорится, это была сухая жара. Даже воздух, продувавший вертолет, когда мы летели, был горячим. Это была седьмая штурмовая задача, которую Оперативная группа "Рейнджер" проводила с момента прибытия в страну в конце августа. Предыдущие задачи мы выполняли с переменным успехом. Некоторые из целей оказывались "сухими дырами"(2), в то время как другие оборачивались определенным успехом в поимке ключевых лиц, указанных в "черном списке" ООН. Задача, предшествовавшая этой, привела к захвату одного из главных людей списка, Османа Атто, министра финансов Айдида.
Помимо собственно штурмовых задач Оперативная группа "Рейнджер" почти ежедневно выполняла по крайней мере один, а иногда и больше ознакомительных вылетов – некоторые днем, некоторые ночью. Во время этих вылетов вся воздушная армада взлетала из аэропорта и облетала город. Также множество раз с аэродрома выходила наземная колонна и проезжала через город. Эти маневры предпринимались в попытке снизить настороженность местных жителей относительно нашей манеры проведения операций. Таким образом, SNA (Сомалийский национальный альянс) никогда не знал, начинаем ли мы действовать, или просто собираемся прошвырнуться по окрестностям.
На протяжении всех этих операций, будь то ознакомительные полеты или фактическая работа по целям, Супер 68 летел вслед за строем вертушек или кружил в стороне с птичкой C2 и наблюдал, как идут дела. Мы были страховым полисом. Никому не хотелось даже думать об использовании нас. Экипаж и команда Супер 68 молили, чтобы и эта задача ничем не отличалась от остальных, была скучной и однообразной.
Когда в задней части вертушки нас набивалось пятнадцать, было тесно. Я имею в виду безобразно тесно. Я вешу около 180 фунтов (81,5 кг) без снаряжения. Надев все, я, вероятно, потяну примерно на 260 фунтов (118 кг), что где-то средне для операторов. Стоящий на земле, вертолет "Блэкхок" такой большой, что можно подумать, что в нем могут легко поместиться экипаж и пятнадцать пассажиров. Но в реальности это было все равно, что затолкать пятнадцать парней, которые не ладят друг с другом, в семифутовый (0,65 м2) лифт и заставить их торчать вместе четыре часа подряд. О, и, кстати, у шестерых из них были очень серьезные проблемы с газами.
Я сидел между сидушками бортстрелков по центру вертушки на запасном коробе с 7,62-мм патронами в передней части грузовой кабины, лицом к ее задней части. Я был стиснут, но все-таки мог смотреть в двери кабины по обе стороны вертолета. Время от времени, когда 68-й закладывал крутой крен, я мог бросить краткий взгляд на район цели и "Маленькие птички" и "Блэкхоки", кружащие внизу.
Напротив меня вдоль задней стены кабины среди наших армейских коллег сидели Скотт Фалес и Пэт Роджерс. Скотт, Пэт и я представляли ВВС в CSAR/SST Оперативной группы "Рейнджер". Мы со Скоттом были Пи-Джеями, а Пэт – CCT. Мы втроем оказались в одной команде вскоре после операции "Правое дело" в Панаме. Мы все были в Панаме в одно и то же время, но в составе разных подразделений ВВС и назначенные в разные группы. Скотт и я встретились там, в Ангаре №3 на авиабазе Ховард, вскоре после первых операций по захвату. Скотт временно усиливал подразделение, в которое меня назначили. Он и другие из моего подразделения прыгали с Рейнджерами в Рио-Гато. Они были в первой волне штурма аэродрома.
Во время "Правого дела" я был придан группе SEAL, которой было назначено проведение рейдов в столице и ее окрестностях. Пэт был придан группе SEAL, штурмовавшей аэродром Пунта-Пайтилья, что далось ей нелегко, ценой некоторых потерь. Пэт и Скотт также побывали в пустыне во время первой войны в Персидском заливе. Все трое были опытными операторами. Мы были рады лететь вместе. С отменным летным экипажем, грозной группой обеспечения из армейских Рейнджеров и Сил спецназначения мы составляли очень эффективный наряд CSAR Оперативной группы "Рейнджер".
У большинства людей нет проблем с пониманием того, чем занимались в Оперативной группе "Рейнджер" армейские Рейнджеры и Силы спецназначения. Это может быть не так с операторами Специальной тактики ВВС, парашютистами-спасателями и боевыми диспетчерами. На самом деле, подавляющее большинство людей в моем собственном роде войск понятия не имели, зачем мы были там и чем занимались. Операторов Специальной тактики всегда устраивало свое бытие тихих профессионалов. Несмотря на наше участие во всех крупных специальных операциях, начиная с "Пустыни-1" в Иране и далее, отсутствие публичности ставит нас в отягчающее положение, поскольку нам вечно приходится оправдывать нашу военную ценность и полезность.
Пи-Джеи это специалисты-спасатели. Спасение людей, попавших в беду, это то, чем мы зарабатываем на жизнь. Мы здесь, чтобы спасать жизни. Наш девиз "Чтобы могли жить другие" – это не просто крылатая фраза, это наше кредо. Это образ мыслей и философия, которые управляют нашей профессиональной жизнью. Но мы также можем стрелять и двигаться на уровне лучших. Чтобы получить квалификацию Пи-Джея требуется в общей сложности около восемнадцати месяцев тренировок. Это долгий и трудный путь, и только около 15 процентов тех, кто поступает на программу, заканчивают ее.
Боевые диспетчеры и Пи-Джеи проходят один и тот же процесс обучения, и процент выбывших у CCT такой же, как и у PJ. Боевые диспетчеры должны контролировать воздушное пространство в ходе боевых операций, устранять конфликты между летательными аппаратами в воздушном пространстве (то есть держать их на безопасном расстоянии друг от друга), передавать запросы на удары по целям и обеспечивать связь "земля-воздух" для командования и управления. Они являются жизненно важным связующим звеном между наземными и воздушными средствами, гарантирующим, что ничто ни с чем не столкнется, а горячая сталь попадет в цель.
И Пи-Джеи, и боевые диспетчеры могут действовать самостоятельно малыми группами, либо придаваться спецподразделениям армии и флота. Мы определяем должностные обязанности в соответствии с требованиями задачи. Мы отправляемся на "работу" и с нее посредством всех обычных военных способов проникновения и эвакуации: парашюты, легководолазное снаряжение, все виды наземных и надводных транспортных средств, все способы высадки с вертолетов (альтернативная высадка/эвакуация или AIE) и, конечно же, посредством главного из всех, Mk-1, армейских ботинок. Каждый способ имеет свои преимущества и недостатки. Способ, используемый в любой конкретной операции, зависит от ситуации. Для нас неважно, какой способ используется, хотя некоторые определенно веселее других. Однако все они – просто разные способы добраться до "работы" и обратно. Для Пи-Джеев и боевых диспетчеров собственно работа начинается, когда они добираются до своего рабочего места.
Конкретно для Пи-Джеев "рабочее место" означает любую местность, где имеют несчастье оказаться отрезанные от своих люди. Мы занимаемся любыми медицинскими состояниями, в которых они могут оказаться – в степени, достаточной, чтобы стабилизировать их – и всеми доступными и необходимыми средствами обеспечиваем возвращение их живыми на свою территорию.
Боевые поисково-спасательные действия, как и тушение пожара, одна из тех задач, которые, как все надеются, никогда не придется выполнять. Для меня лучшим рабочим днем был тот, когда мне не нужно было делать ничего, кроме как быть готовым выполнить свою работу. Это означает, что для всех остальных в тот день все прошло как надо. Как пожарный, которому звонят посреди ночи, вы не можете выбирать время и место. Вы не можете позволить себе роскошь заранее пройтись по месту, чтобы отрепетировать каждый вероятный поворот событий. Вы получаете то, что получаете. Большую часть времени вы должны оценивать ситуацию по мере ее развития, определять приоритеты вариантов реагирования, а затем действовать. Это очень динамичная ситуация. Боевой поиск и спасение, это критичное по времени мероприятие, в котором секунды и минуты означают потерю или спасение жизней. Как профессионал, на протяжении всей своей карьеры обучающийся правильному выполнению конкретной работы, вы хотите проверить свой характер, проверить свои навыки и внести свой вклад. Вы никогда не желаете, чтобы с кем-то из ваших товарищей случилось что-то плохое, но, тем не менее, вы всегда хотите оказаться в деле. Это состояние постоянного конфликта. Реальное положение дел в бою, однако, заключается не в том, произойдет ли какое-то катастрофическое событие. Это вопрос – когда. И когда это случится, я не знаю ни одного Пи-Джея, который не хотел бы быть там, в гуще событий, чтобы заниматься тем, что он обучен делать.
Летный экипаж и команда провели множество тренировок, и мы отработали действия по быстрому спуску с вертолета по канатам. Если в непосредственной близости от цели не было открытых площадок, достаточно больших для посадки вертушки, единственным другим способом проникновения для нас будет "быстрый канат". "Быстрый канат", это конец грубого плетения диаметром около четырех дюймов (10,2 см). Они бывают длиной от 40 до 120 футов (12,2 – 36,5 м). К счастью, здания в Могадишо были не очень высокими, и нам приходилось спускаться по канату не более шестидесяти футов (18,3 м). Мы брали с собой восьмидесятифутовые (24,4 м) канаты, хотя я думаю, это делалось лишь затем, чтобы мы могли спуститься в любой точке города.
В общем, процедура "быстрого каната" довольно проста. На одном конце спускового каната есть большая петля, и она надета на прочный штифт на спусковой балке. Балка для быстрого спуска крепится болтами к крыше вертолета, перпендикулярно двери кабины. Остаток каната свертывается в аккуратную бухту внутри кабины, неподалеку от двери. Если ситуация выглядит так, что потребуется высадка по канату, спусковая балка выдвигается из двери кабины примерно на четыре фута (1,2 м) и фиксируется. Одновременно свернутая часть каната, все еще остающаяся внутри вертушки, перемещается к обрезу двери кабины. По мере подхода вертушки к цели пилот начинает снижать скорость со 110 до 40 узлов (203 – 74 км/ч). В этот момент вертушка все еще движется довольно быстро. Когда вертолет оказывается непосредственно у цели, пилот выполняет маневр, именуемый "подушка". Он задирает нос машины примерно на тридцать градусов, чтобы уменьшить скорость полета. Непосредственно в конце подушки, когда вертушка начинает опускать нос, чтобы зависнуть над точкой высадки, экипаж подает команду к сбросу канатов. Человек, назначенный сбрасывать канат, выпинывает бухту из двери кабины и убеждается, что конец каната достает до земли. Затем мы выходим, один за другим, так быстро и близко друг к другу, как только можем.
"Быстрый канат" похож на скольжение по гибкому пожарному шесту. Звучит не сложно, и, в общем-то, это так; однако имейте в виду, что со всем снаряжением вы весите около 260 фунтов и держитесь за канат только руками в перчатках. Перчатки сделаны из толстой кожи со вставками из плотной шерсти, чтобы защитить руки от сильного нагрева, вызываемого тернием при скольжении вниз, когда вы набираете скорость на спуске. Конечным результатом всего этого является контролируемое падение с любой высоты зависания. Но это относительно быстрый способ высадить команду, когда нельзя посадить вертушку. Обычно мы сбрасываем канаты с обоих бортов вертолета, чтобы еще больше ускорить высадку. Чем быстрее мы выберемся из вертушки, тем лучше. Борт наиболее уязвим при висении, и мы обязаны дать экипажу возможность уйти максимально быстро.
Представьте те же пятнадцать человек в полном боевом снаряжении, набитых в семифутовый лифт, пытающихся переместить свернутый канат на место, выдвинуть спусковую балку и расположиться так, чтобы быстро схватиться за канат и выйти из вертушки, все это в полете, когда вертолет дергается, виляет и маневрирует, чтобы выйти в район цели. Это может оказаться очень непростым делом. Фактически, это требует от каждого члена команды определенной последовательности действий, чтобы все прошло быстро и безопасно. Двое сидящих на канатных бухтах должны привстать (потолок кабины слишком низок, чтобы стоять полностью выпрямившись) и вытащить канат из-под себя, в то время как человек рядом с ними держит их, чтобы они не вывалились из машины. Люди, сидящие на полу кабины под балкой, должны выдвинуть ее, зафиксировать, занять положение на корточках, а затем схватиться за канат, чтобы выйти. Все, кто сидит на полу внутри кабины, должны встать на корточки, чтобы гусиным шагом дойти до двери кабины, через которую собираются выходить, и схватиться за канат. Хорошо, что мы тренировались.

Было около 16:00 и все шло по плану. Двое основных лиц, намеченных к задержанию, и около двадцати других были быстро взяты, и наземная колонна выдвинулась на позицию рядом со зданием цели (напротив отеля "Олимпик"), чтобы начать погрузку задержанных и штурмовавших для эвакуации. Целью было по возможности покинуть район цели за тридцать-сорок минут. Люди на земле находились под плотным огнем стрелкового оружия и реактивных гранатометов. Мы не просто вошли на задний двор противника, чтобы схватить его; мы вломились к нему в гостиную. Цель находилась в сердце оплота Мохаммеда Фара Айдида, месте, прилегающем к рынку Бакара, в так называемом районе Черное море. В отличие от других сил ООН и США, находившихся в Могадишо, Оперативная группа "Рейнджер" была там не затем, чтобы кормить голодающих и поддерживать мир. Мы были там, чтобы уничтожить Айдида и командно-административную структуру его SNA. ООН определила, что Айдид и его силы являются основным препятствием на пути к миру в Сомали. Мы были там, чтобы разрушить эту баррикаду.
Со своей ограниченной точки обзора я мог видеть проносящиеся внизу гранаты РПГ, больше, чем я видел на любой из предыдущих задач. Некоторые взрывались в воздухе, другие попадали в здания вокруг цели. Я знал, что люди на земле сошлись в смертельной схватке. Используя внезапность, скорость и жесткие действия, Оперативная группа "Рейнджер" умело справлялась со всеми предыдущими задачами, и я надеялся, что эта не будет исключением. Я произнес безмолвную молитву.
Мы гудели, охваченные оглушительным воем двигателя и хлопками лопастей несущего винта, насверливая кажущиеся бесконечными дыры в небе. Все это резко обострилось, когда командир группы, находившийся напротив меня, дунул в свисток и показал планшетку с записью: "Пятитонник поражен – эвакуация раненых по земле". Это был первый полученный мной сигнал о том, что ситуация на земле начала ухудшаться.
Однако следующее сообщение, которое мы получили через двадцать минут, было тем, ради которого живет каждый Пи-Джей, но надеется и молится никогда не получить: "Супер 61 упал – четверо душ на борту". Это сообщение означало, что люди, которых мы знали в лицо или по имени, ранены, мертвы или находятся в смертельной опасности.
Все немедленно стали готовиться к высадке на место крушения. Через несколько минут по вертолету разошлось еще одно сообщение: четверо душ на борту сменились восемью. Спустя время, показавшееся нам вечностью, мы получили сигнал идти. Это будет "быстрый канат".
Командир группы CSAR крикнул всем: "Шесть минут!" затем: "Быстрый канат! Быстрый канат! Быстрый канат!" Воздух был наполнен возбуждением. Все тут же надели свои тяжелые, толстые кожаные перчатки для спуска. Супер 68 принялся выписывать крюки и петли, когда мы маневрировали в районе, где разбился Супер 61. Передвигаться в вертолете стало труднее, так как мы все боролись с перегрузками. Начался срежиссированный танец по занятию всеми позиций для быстрого выхода из машины. Я должен был быть последним на канате с правого борта. Направив ствол моего GAU-5 в пол вертолета, я взялся за рукоятку заряжания, потянул затвор назад и отпустил его, дослав патрон в патронник. Инстинктивно я проверил предохранитель. Я убедился, что ремень пристегнут к моему LBE (боевому снаряжению). Подняв голову, я встретился глазами со Скотти, сидевшим напротив у задней стенки грузового отсека. Не было произнесено ни слова, но сообщение, которым мы обменялись, было очевидным. Мы понимали серьезность ситуации, были полны решимости, и уверенно справимся с задачей. Мы кивнули друг другу, взглянули на Пэта, и мы втроем улыбнулись друг другу. Сейчас мы ставим на кон все – это то, ради чего мы тренировались. Давайте сделаем это.

Направление подхода было с севера на юг. Супер 68 сильно накренился, а затем нос машины поднялся, когда пилот начал делать подушку. Теперь я находился на примерно тридцатиградусном уклоне, по-прежнему сидя лицом к задней части кабины. Повсюду была пыль. Подавляющее большинство улиц Могадишо представляют собой не что иное, как утрамбованный грунт, покрытый слоем песка и мелкой пыли. Нисходящий поток от лопастей винта мгновенно поднял пыльную бурю, окутавшую нас целиком. Затмение поглотило вертушку и скрыло весь находящийся за пределами кабины мир. Мы высаживались на идущей с севера на юг улице Марехан-роуд, примерно в сорока метрах к северу от места крушения.
По словам Рэя Бенджамина, боевого диспетчера и товарища по команде, летевшего на птичке C2, CSAR/SST высадилась по канатам спустя семь минут и сорок восемь секунд после того, как поступило сообщение о сбитой вертушке, но нам казалось, что понадобилась целая вечность, чтобы попасть в тот район. Пока мы готовились к высадке, наземные элементы с блокирующих позиций вокруг здания цели, находящегося примерно в пяти кварталах, выдвигались в пешем порядке, чтобы помочь занять место крушения.
В тот момент я не знал о героических усилиях Звезды 41, экипажа "Маленькой птички" MH-6. Они приземлились на улице, всего в нескольких метрах к югу от пересечения переулка, в котором находился Супер 61, и Марехан-роуд. MH-6 сел с минимальным зазором между законцовками несущего винта и зданиями по обе стороны улицы. Пилот удерживал машину на месте одной рукой, а другой прикрывал огнем из своего MP-5, в то время как второй пилот вышел и помог перетащить двух пострадавших из 61-го на внешнее пассажирское сиденье. Затем он отбыл на аэродром. Огромное мужество, профессионализм и стойкость экипажа MH-6 невозможно описать словами.
Я был третьим с конца на выходе из вертушки, и последним с правого борта. Скотти был последним слева. Подойдя к канату, я заметил, что медицинские сумки, которые должны были быть выброшены вместе со сбросом канатов, все еще находились на борту. Мы отрабатывали и отрабатывали последовательность действий, необходимых для разгрузки вертушки, но среди всего этого волнения, летящих пуль и прочего, назначенный человек позабыл. Я смог выбросить сумки, когда двигался к канату, но это стоило нам времени, а для вертушки, висящей в зоне боевых действий, время бесценно. Когда я начал спускаться по правому канату, Супер 68 получил гранату из РПГ в несущий винт сразу за грузовым отсеком. Несмотря на то, что естественным стремлением был бы переход в прямой полет в попытке спасти машину и вернуться на аэродром, пилоты, старший уорент-офицер Дэн Джоллата и майор Родригес остались висеть до тех пор, пока бортстрелки, Кенни Хикман и Кенни Майкман не подтвердили, что мы благополучно спустились и не отцепили канаты.
Они ушли, оставляя хвост дыма. Борт доковылял до аэродрома без давления масла в двигателях, и пилоты были вынуждены совершить управляемую аварийную посадку. Экипаж выбрался из той вертушки, пересел в единственный оставшийся у нас запасной "Блэкхок", и стартовал, чтобы вернуться в бой. Я был на канате, когда в 68-й попали. Я обязан своей жизнью, по крайней мере частично, этим пилотам – тому, что они не проволокли меня по Марехан-роуд.
С того дня мы с Дэном виделись несколько раз. Я всегда стараюсь не забывать благодарить его за то, что он остался висеть. А он в своем обычном добродушном стиле улыбается и машет мне рукой, говоря: "Да ладно тебе, хватит уже". Я благодарен всему экипажу за их невероятную храбрость, хладнокровие и летное мастерство, которые они продемонстрировали в тот день. Я полечу с ними куда угодно и когда угодно.

* * *

Как только мои ноги коснулись земли, я быстро двинулся к стене с западной стороны и попытался сориентироваться, пока оседала пыль. Я ни черта не видел. Все вокруг по-прежнему было скрыто густым облаком пыли. Она просто висела там, хотя Супер 68 уже давно ушел. Было жарко. Я вспотел, и пыль уже облипала меня. Несмотря на толстые кожаные перчатки, после сорока футов по "быстрому канату" мои руки едва не дымились. Мне очень хотелось содрать эти чертовы перчатки.
За несколько лет я потерял бессчетное количество спусковых перчаток, иногда обе, но обычно перчатку с правой руки. Моя правая рука – это моя стреляющая рука, поэтому я почти всегда снимаю правую перчатку, как только касаюсь земли. Я постоянно забываю пристегивать перчатки к своему снаряжению после того, как снимаю их, так что у меня в сумке для снаряжения скопилась целая куча левых спусковых перчаток. 3 октября я принял твердое решение сохранить эту пару в целости. Я сделал осознанное движение, чтобы сразу же встегнуть их в карабин на левом плечевом ремне моей LBE. Не знаю почему, но я это сделал.
Хоть мне и было плохо видно, я слышал ни с чем не спутываемый звук пуль, с треском разрывающих воздух, пролетая над головой. Стрельба на таком близком расстоянии звучит так, будто прямо над ухом кто-то колотит плашмя двумя "два на четыре"(3). Мне было трудно определить, откуда именно летели пули. Черт, куда правильнее было бы спросить, откуда они не летели?
Я понятия не имел, где находится Супер 61. Мне не удалось ничего разглядеть до того, как я вышел из двери кабины. Из-за дерганий и кренов, предшествующих высадке, и облака пыли, поглотившего нас, все, что я мог сделать, это вылезти со своего места между сидушками бортстрелков и добраться до каната, не оказавшись выброшенным из вертушки.
Видимость все еще была плохой, но я увидел кучку парней из команды на восточной стороне улицы, вышедших из чего-то, напоминающего ворота во двор. Они двинулись по улице на юг, до угла метрах в сорока, свернули и ушли.
Я решил последовать за командой. Мне не хотелось отделиться и создать еще больше проблем. Кроме того, поскольку повсюду свистели пули, и вокруг меня взлетала земля, вероятно, сейчас самое время, чтобы двинуться. Я подобрал сумки с медицинскими средствами, лежавшие посреди дороги, и побежал по улице, завернув за угол, чтобы присоединиться к остальной команде.
Обогнув угол, я был поражен тем, что увидел. Я привык видеть вертушки аккуратно расставленными на площадке. "Блэкхок" – вертолет изрядного размера, но в тесноте переулка Супер 61 выглядел огромным, как выброшенный на берег кит.
Вертушка находилась в идущем с востока на запад переулке, носом на восток, хвостом на запад. Она была относительно целой. Я был удивлен. Она лежала на левом боку возле десятифутовой (3 м) северной стены переулка. Несущего и хвостового винтов не было. Хвостовая балка надломилась в месте соединения с фюзеляжем, но все еще была на месте. Хвостовая часть была наклонена к земле под углом около пятнадцати градусов и опиралась на задний стабилизатор. Между брюхом машины и южной стеной было примерно пять футов (1,5 м) свободного пространства. Десятифутовая стена на южной стороне была разрушена и обвалена там, где Супер 61 ударился, прежде чем завалился на бок.
Мы следовали стандартному порядку действий для выполнения такого рода операций. Элемент охранения, Рейнджеры и стрелки Сил спецназначения, насколько это возможно, организуют периметр вокруг места происшествия. Непосредственно перед тем, как элемент охранения рассредоточивается, чтобы занять периметр, командир группы назначает точку входа. Весь личный состав группы проходит через нее. Это задает точку отсчета для всех в команде. Наличие такой точки входа помогает элементам командования и управления вести общий учет.
По прибытии я увидел, что точка входа организована у хвостовой части вертушки. Пункт сбора раненых (ПСР) был создан в этом же месте. Точка входа и ПСР находились между задней частью грузового отсека и концом хвостовой балки, примерно в пятнадцати футах (4,6 м) от входа в переулок у Марехан-роуд. Я бросил медицинские сумки, потом снял медицинский ранец. Боб Мабри, медик Сил спецназначения команды CSAR, находился на точке входа и пропустил меня на место. Стало очевидно, что вокруг места крушения было больше людей, чем высадилось в составе нашей группы. Я был удивлен, увидев других Рейнджеров. Я понятия не имел, откуда они взялись и как они туда попали, и предположил, что они прибыли на место крушения из района цели в пешем порядке. Я был рад, что у нас было больше огневой мощи. Судя по всему, она нам ой как понадобится.
Я вытащил пару носилок из сумок с медсредствами, которые перетащил через дорогу, и поставил их так, чтобы мы могли быстро погрузить раненых и двинуться к наземной колонне, когда она прибудет из района цели. Я верил, что колонна будет с минуты на минуту. Я прошел вдоль южной стороны машины, между брюхом Супер 61 и стеной. В воздухе щелкали пули АК-47. Огонь был очень интенсивным и громким. Переулок, в котором мы находились, к сожалению, направлял эти пули в Супер 61 и всех нас, кто были вокруг него.
У брюха грузового отсека машины я увидел, как Скотти несли на плечах к точке входа двое Рейнджеров из нашей команды CSAR, Майк Коллинз и Рон Галлиетте. Я думал, что у нас будет двадцать-тридцать минут, чтобы вытащить раненых и погрузить их, прежде чем местным удастся организовать эффективное наступление. Я ошибся в своей оценке времени, как и во всем остальном в тот день. Мы были решительно атакованы с самого начала. В тот момент я этого не осознавал, но Супер 61 разбился примерно в пяти кварталах от того места, где было разворошено изначальное осиное гнездо. Теперь нам придется встать и сражаться прямо посреди гостиной сил Айдида.
Один из двух членов экипажа Супер 61, Чарли Уоррен, держался на ногах и стоял посреди всего этого с выражением ошеломления и дезориентации на лице. Я попросил Люка, взрывотехника Сил спецназначения, приданного команде CSAR/SST, взять его и отвести на ПСР в точке входа.
Пробравшись через завалы в переулке между разбитой стеной и брюхом 61-го, я нашел одного из снайперов Сил спецназначения, находившихся в вертушке, когда она разбилась. На его лице виднелись несколько рваных ран, но, несмотря на собственные раны, он пытался вытащить второго пилота из верхней правой части обломков. Он сказал, что второй пилот, старший уорент-офицер Донован Брайли, мертв. С помощью сержанта Джона Беллмана, одного из Рейнджеров нашей команды CSAR, нам удалось вытащить второго пилота, и я отнес его к точке входа. Когда я вернулся к носу машины, снайпер спецназа пытался добраться до пилота, старшего уорент-офицера Клиффа Уолкотта, на левом сиденье. Пилот был прижат к своему креслу ниже пояса приборной панелью и смятой крышей разбитой машины. Левая передняя сторона вертушки приняла на себя основную силу удара, когда он скатился с южной стены переулка.
Я двинулся вокруг обломков к северной стороне у стены. Сняв сдвижную переднюю крышку двигателя, я попытался пролезть под 61-м как можно дальше, чтобы попробовать добраться до пилота. Это было бесполезно. Я мог просунуть в кабину лишь руку по локоть. Я не мог нащупать пилота, а из вертушки туда текла жидкость. Я набрал немного на пальцы и понюхал ее. Это не было топливо, что меня очень порадовало. Полагаю, это была гидравлическая жидкость. Я выполз обратно и снова обогнул нос машины. Снайпер сказал, что проверил пилота и определил, что он мертв. Я сказал ему, что тоже хочу проверить. Он сказал, что был медиком Сил спецназначения и знал, что делал. Я сказал окей и помог ему выбраться из-под обломков. Сержант Беллман помог снайперу добраться до точки входа.
Несмотря на то, что пилот не выглядел живым, я не слишком хорошо понимал уровень медицинского опыта, не говоря уже о психическом состоянии снайпера спецназа, поэтому мне нужно было лично проверить состояние пилота. Я соскользнул вниз головой в кабину. Казалось, что все, что не было закреплено, от удара зашвырнуло вперед, в кабину пилотов. Пилот был завален обломками. Упираясь в левое сиденье, и почти вися вверх ногами, я едва мог дотянуться до его лица и шеи пальцами правой руки. Я не чувствовал пульса на сонной артерии и дыхания из носа или рта. В кабине была мертвая тишина, солнечный свет сочился сквозь пыль и разбитое лобовое стекло. Я выполз обратно наверх фюзеляжа. Я пытался держаться пониже и не представлять слишком большую цель, когда перебрался и заглянул в грузовой отсек.
И тут я увидел небольшой кусок ткани в пустынном камуфляже под обломками на дне кабины. Похоже, в обломках до сих пор мог быть кто-то еще. Было трудно разобрать, но, кажется, это находилось на месте левого бортстрелка в нижней части обломков, и похоже, что член экипажа все еще пристегнут ремнями в своем кресле. Пробираясь вниз через грузовой отсек, я позвал его. Я увидел, что его рука слегка шевельнулась. Я спустился к нему. Пока я говорил с ним, он двигал рукой и пытался шевелить головой. Он был завален грудой всевозможных обломков и оборудования с правого борта вертушки.
Я был прав. Бортстрелок левого борта, сержант Рэй Даути, все еще сидел на своем месте лицом к земле. Я стащил с него обломки и начал резать удерживающие ремни. В этот момент я услышал Боба Мабри, медика Сил спецназначения из нашей команды CSAR, снаружи машины. Я сказал ему, что у меня еще один внутри. Боб обогнул обломки спереди, чтобы попытаться добраться до грузового отсека снизу. Я мог видеть его руку, шарящую по нижней стороне обломков, но это было все, что он мог просунуть внутрь фюзеляжа. Я продолжал вырезать члена экипажа, чтобы освободить его. Тот шевелил руками и пытался выбраться. Не имея возможности попасть в грузовой отсек другим способом, Боб забрался внутрь через верх, чтобы помочь мне. Я толкал и поддевал сиденье члена экипажа, пока, наконец, не освободил его. Едва я передал его Мабри, как внутренности вертушки взорвались шквалом пуль и осколков. (Это было похоже на внутренность одного из тех маленьких снежных шаров, которые вы встряхиваете и наблюдаете, как кружатся хлопья.) Я обмер, когда мир вокруг меня разлетелся вдребезги.
Летящие осколки ранили всех нас троих. Боб получил неприятные порезы на левой руке. Член экипажа лишился кончиков двух пальцев. В ошеломлении он стоял и смотрел на свою руку. Она была покрыта кровью, текущей из его пальцев. Я быстро зажал его руку своей и сказал: "Привет, напарник, почему бы нам не присесть? Вот здесь, на землю".
Я получил небольшую рваную рану на левой стороне подбородка и маленький осколок в правое предплечье. Рука жгла и немного болела. Челюсть ощущалась, словно кто-то как следует врезал мне. Я вытер кровь тыльной стороной кисти и спросил Боба, есть ли у меня другие ранения, которые он может разглядеть. Он сказал нет, что я выгляжу нормально, и мы решили залечь на случай, если снова окажемся под сильным обстрелом. Все время, что мы работали внутри и вокруг машины, постоянно раздавались "щелк", "бам" и "динь" – звуки попаданий пуль в вертушку. Последний залп с восточной стороны, казалось, прошел прямо сквозь корпус. Боб предложил положить перед нами напольный кевларовый мат. Это была замечательная идея.
Пол кабины/грузового отсека был покрыт тонкими панелями из обтянутого холстом кевлара, того же материала, из которого были сделаны наши бронежилеты. В зависимости от толщины кевлара он мог обеспечить некоторую защиту от пуль. Хотя панели, возможно, и не могли остановить все пули, это была лучшая защита, чем то, что было у нас раньше.
Я оторвал панели от пола и поставил несколько штук перед нами. Пули еще несколько раз пробивали нос и кабину, сбивая панели. Мы каждый раз ставили их обратно. Проклятая вертушка была магнитом для пуль. Черт, если сомалийцы не могли выбрать, во что бы пострелять, с тем, чтобы найти вертушку и выстрелить по ней, у них проблем не было.
Мы с Бобом вызвали носилочную команду, чтобы доставить члена экипажа к точке входа. Боб расчистил дыру, достаточно большую, чтобы пролезть через нее, в задней части грузового отсека рядом с землей. Мы вытянули члена экипажа к людям с носилками. Они доставили его на ПСР в точке входа. Я вылез следом и отправился с ними, чтобы проверить раненых.
В этот момент у нас шел сильный бой с сомалийскими стрелками. Пули продолжали свистеть. Мы были на земле около сорока пяти минут и все еще полагали, что наземная колонна вскоре доберется до нас. Поскольку большая часть моей деятельности приходилась на пункт сбора раненых у задней части хвостовой балки, я не знал, как обстояли дела у люди в носовой части машины.
Примерно в 17:10 я сказал старшему, сержант-майору Сил спецназначения, что возвращаюсь к обломкам, чтобы раздобыть кевларовые панели для укрытий в точке входа. Когда я вернулся к дыре, через которую мы вытащили члена экипажа, то обнаружил, что Боб все еще внутри. Он выпихнул панели через низ фюзеляжа. Белман, Люк и я отнесли их к точке входа в хвосте машины и расставили, чтобы защитить раненых.
Сержант-майор спросил, уверен ли я, что пилот мертв, и есть ли способ вытащить его из обломков. Я ответил, что уверен, что он мертв, но выясню, сможем ли мы вытащить его через грузовой отсек. Мне пришлось снять снаряжение и бронежилет, чтобы проползти через обломки в которых застрял член экипажа и добраться до пилота. Я еще раз проверил состояние пилота и попытался убрать как можно больше обломков, чтобы облегчить его вытаскивание. Это было бесполезно. Его крепко зажало. Я выполз обратно и снова надел снаряжение. Примерно в это время снаружи у носовой части машины взорвалась осколочная граната или РПГ. Мы с Бобом решили, что пора валить к чертям из Додж-Сити(4). Я дотянулся до консоли радиооборудования и стер коды закрытой связи. Мы оба схватили столько снаряжения, оружия и малых медицинских комплектов, сколько могли унести, и вернулись к точке входа.
На точке входа Скотти расположился рядом со мной, ведя огонь на подавление из своего GAU-5. Помню, как Рон и Джон стреляли рядом с ним. Могу с уверенностью сказать, что Скотти выглядел совершенно разъяренным из-за того, что ему прострелили ногу, и ему пришлось запихивать кусок икроножной мышцы обратно в дыру. Вдобавок ко всем другим его выдающимся навыкам Пи-Джея, он смертоносный стрелок.
Пэт Роджерс, боевой диспетчер нашей группы, продолжал докладывать об обстановке капитану Сил спецназначения на точке входа и выявлять цели, которые должны были уничтожать "Маленькие птички" AH-6. Все Рейнджеры в хвосте вертушки либо подавляли огонь с запада, севера и юга, либо помогали выносить раненых на носилках. Мы еще раз пересчитались, чтобы убедиться, что все члены экипажа и пассажиры Супер 61 на месте. После завершения я начал готовить еще капельницы для раненых на ПСР. Боб, Скотт и еще один медик-Рейнджер, который прибыл к нам в пешем порядке из изначального района цели, оказывали помощь раненым на ПСР, когда не были заняты подавлением противника.
В какой-то момент, когда я занимался одним из парней, я взглянул на Скотти, который был ближе к входу в переулок. Он был так увлечен стрельбой, что не заметил кевларовых панелей, которые мы выставили для укрытия и маскировки. Он оказался перед защитными матами, сосредоточенно отстреливая цели. Я сказал: "Эй, Скотти, может тебе стоит укрыться за панелями?"
Он оглянулся через плечо с удивлением на лице, и улыбнулся. "Хорошая идея!" – крикнул он в ответ.
Я помог ему отползти обратно. В этот момент панель, рядом с которой сидел Скотти, упала с глухим стуком, когда в нее попала пуля. Он поставил ее обратно, и мы оба рассмеялись. Интенсивность огня то нарастала, то убывала, но вокруг постоянно бахало и щелкало, как напоминание, что ситуация была плохой.
Вскоре после того, как мы расставили напольные панели в качестве укрытия на точке входа, через десятифутовую стену рядом с нами прилетела осколочная граната. Мой мозг запечатлел ее в режиме покадрового воспроизведения. Кадр за кадром я наблюдал, как граната кувыркается в воздухе и падает между южной стеной и задней частью брюха вертолета. Потом все было в тумане. Все бросились на землю. Мы, работавшие с ранеными, распластались поверх них. Граната взорвалась с таким грохотом и сотрясением, что у меня выбило воздух из легких. Когда я поднял голову, Скотт, Боб, медик-Рейнджер и я пялились друг на друга, совершенно оглушенные. Мы вышли из транса и сразу же начали перекличку, чтобы узнать, не ранен ли кто. К счастью, все избежали ранений. По сей день я не уверен, помогли ли мы раненым, когда бросились на них, или лишь придавили их, усугубив их страдания.
Я похлопал Скотти по плечу и улыбнулся. "Эй, будь осторожен с желаниями – они могут сбыться".
Он рассмеялся и ответил: "Ни хрена!"
Я заканчивал ставить капельницу одному из раненых, когда Скотти крикнул через плечо: "Ты это видел?"
"Что?" - ответил я, подняв глаза.
"Это", - повторил он, смеясь и указывая на еще одну дыру размером с квотер(5), только что возникшую в листовом металле заднего стабилизатора. Потом появилась еще и еще одна. Черт возьми, пули пробивали металл прямо над нашими головами.
Разум – забавная штука. Все, что мне пришло в голову в тот момент, это сцена из "Придурка"(6), когда сумасшедший снайпер на холме стреляет в слабоумного персонажа Стива Мартина. Пули снайпера попадают в банки с маслом на витрине рядом с Мартином, и он произносит уморительную фразу: "Он ненавидит банки, он ненавидит банки! Держись подальше от банок!" В общем, я сказал это вслух. Скотти секунду смотрел на меня, как бы говоря: "Что, черт возьми, ты мелешь?" А потом он расхохотался вместе со мной. Как я уже сказал, разум – странная штука. Возможно, мой немного более странный, чем у большинства. Не знаю.
В бою вам единомоментно поступает очень много информации. На вас со всех сторон обрушивается оглушительный, невыносимый шум, и в то же время вам приходится выполнять задачи, которые одновременно требуют вашего внимания. Чтобы выжить и быть продуктивным, необходимо сохранять контроль, оценивать ситуацию, расставлять приоритеты того, что необходимо сделать, а затем действовать быстро и эффективно, чтобы выполнить самую насущную из задач. Поддержание ситуационной осведомленности и постоянная переоценка приоритетов имеют решающее значение. Если вы когда-нибудь были в бою или на стрельбище, то знаете, что звук стрельбы в непосредственной близости от головы может быть оглушительным, а у меня не было берушей. Но мозг способен блокировать лишнее. Даже при всем этом шуме мой разум отфильтровывал то, что мне не нужно было слышать, позволяя сосредоточиться на том, чтобы слышать других. Как мне помнилось, я, казалось, мог говорить с окружающими, лишь слегка повысив голос.
Из-за "затекания" (помехи от другого радиоисточника) сигнала передатчика аварийного маяка из обломков вертушки способность Пэта Роджерса передавать информацию птичке C2 с помощью своей радиостанции была ограничена. Пока он стоял рядом с северным углом пересечения переулка, глядя на север, вдоль Марехан-роуд, пытаясь определить, откуда ведется огонь из РПГ, противник выстрелил в него с дальнего западного конца переулка. Граната врезалась в стену выше и позади него с оглушительным грохотом и ослепляющей оранжево-желто-белой вспышкой. Спина и правое плечо Пэта были усеяны осколками. Остальных осыпало кусками шлакоблока и известки. Пэта затащили на ПСР. Он перевел дух, пришел в себя и тут же пошел обратно наружу, чтобы попытаться вызвать удар по месту, откуда прилетела граната.
РПГ, казалось, прилетали волнами. То их вдруг будет уйма в какой-то момент, потом затишье, а затем на нас обрушится еще один мощный залп. Мы знали, что у них есть РПГ, но понятия не имели, что у них их столько. Я полагаю, что примерно в десяти минутах или около того от нашего местонахождения находился их крупный склад, так как время между залпами РПГ составляло примерно два раза по столько. Во время затишья в работе РПГ было понятно, что ублюдки бегут к складу, чтобы взять еще.
Благодарение господу за плохой контроль качества русских боеприпасов. Из осколочных гранат, переброшенных противником через стену на место крушения, некоторые не взорвались, но немало их разорвалось. Помню, как один раз в нас выстрелили из РПГ, и мы в волнении смотрели, как граната летит в нашу сторону, падает примерно в тридцати метрах, скользит по земле и останавливается прямо перед нашей позицией у хвоста вертушки. Она не взорвалась. Мы переглянулись между собой, вытаращив глаза.

Примерно в 17:30 снова позвали медиков. Скотти толкнул меня локтем и сказал: "Эй, Уилки, им там нужен медик". Я спросил, где, и капитан Сил спецназначения сказал, что это за на перекрестком с Марехан-роуд на юге, примерно в сорока пяти метрах.
Группа из примерно дюжины штурмовиков спецназа и Рейнджеров, которые пешком пробивались к нашему месторасположению от здания цели, теперь отсиживались в маленьком дворике дальше на той стороне дороги. У них имелись раненые, а медиков, которые могли бы им помочь, не было. Со двора меня увидели. Я подал им знак, что иду. Я схватил свой медицинский ранец, подошел к углу перекрестка, оглянулся через плечо на своих товарищей и произнес классическую глупую фразу. Ага, сделав как можно более серьезное лицо, я сказал: "Прикройте меня!" и побежал через дорогу во двор. Позже Пэт рассказал мне, что они со Скотти переглянулись и заржали. Несколько месяцев спустя Скотти сказал: "Как, черт возьми, мы должны были прикрывать тебя, когда по нам палили со всех сторон?" Ну, в тот момент мне казалось, что так надо сказать. Я имею в виду, какого черта – ведь так говорят в кино, правда же?
Помню, бросившись на ту сторону с медицинским ранцем на плече, я подумал: "Просто пригни голову и вперед – это все равно, что украсть базу(7)". Когда я пересекал улицу, мои ботинки ощущались как свинцовые гири. Казалось, что я двигаюсь как в замедленном кино. Я слышал знакомые щелчки пуль, но не знал, насколько близко они пролетали. К счастью, я добрался до двора на той стороне невредимым. Там было трое раненых. Кто-то из штурмовиков Сил спецназначения оказывал помощь двум раненым Рейнджерам. У третьего, Бена, штурмовика спецназа, было относительно легкое ранение в руку. Он оказал себе помощь сам. Наиболее тяжело раненым был Рейнджер Карлос Родригес. Я сразу занялся им. Он получил огнестрельное ранение бедра и паховой области. Входное отверстие было на нижней внешней стороне его правой ягодицы, а на внутренней стороне того же бедра – выходное, представляющее зияющую дыру. Он корчился от боли и истекал кровью.
Меня беспокоило, что пуля раздробила ему бедренную кость и повредила бедренную артерию. Если это было так, он может истечь кровью за считанные минуты. Я пытался успокоить его, пока набивал в выходное отверстие как можно больше марли Керлекс. Двигая его ногу как можно меньше, я наложил еще марли поверх уже набитого в бедро Керлекса, и как можно туже обмотал бинтом, попытавшись сделать тугую давящую повязку. Входная рана на его ягодице была меньше и кровоточила не так сильно. Еще Керлекс в нее, и еще одна повязка поверх. Все, что я мог сделать, это заткнуть дыры, попытаться остановить внутреннее кровотечение давлением и влить в него сколько-то жидкости. Пока я перевязывал раны, я попросил одного из штурмовиков поставить Карлосу капельницу. Я увидел, что у него проблемы с тем, чтобы сделать это как следует, так что я забрал систему и попросил его отслеживать состояние жизненных показателей Карлоса. Измерение артериального давления, пульса и частоты дыхания давало мне отправную точку для работы. Я смогу в динамике определять, становится ли Карлосу хуже или он держится. Мы поставили капельницу и накачали манжету для инфузии под давлением, которая надевается на пакет для внутривенных вливаний, чтобы ускорить введение жидкости.
Травматология – это то, в чем хороши Пи-Джеи. И это значит, что все медицинское оборудование должно быть организовано максимально эффективно. Все мои пакеты с растворами уже были снабжены инфузионными манжетами. Если мне понадобиться воспользоваться своим медицинским ранцем, это означает, что возникла чрезвычайная ситуация, а это почти всегда требует большого количества жидкости.
Я отошел, чтобы проверить другого раненого Рейнджера, штаб-сержанта Боорна. У него были огнестрельные ранения в голень левой ноги и область лодыжки. Один из штурмовиков уже наложил повязки. Кровотечение было не слишком сильным, и судя по виду раны, он какое-то время продержится. Боорну явно было больно, но он справится. Я вернусь к нему через минуту.
Я вернулся к Карлосу и провел еще один осмотр, чтобы убедиться, что не упустил никаких других опасных для жизни ранений. Я нашел несколько незначительных порезов на лице, но не более того. Меня очень беспокоила рана на бедре. Всякий раз, когда я надавливал на это место, пытаясь определить, не сломаны ли кости, он вскрикивал. В полевых условиях я больше ничего не мог сделать. Я поставил еще одну капельницу и заменил пакет на первой на свежий. Через десять минут влил в него два последних пакета раствора. Его жизненные показатели держались. Я решил надеть на него армейские противошоковые штаны в качестве шины для его нестабильных таза и бедра.
Я вернулся, чтобы еще раз взглянуть на Боорна. Я снял повязку, срезал ботинок и осмотрел рану. Пуля прошла через голень насквозь и раздробила кости. Я наложил на его ногу и ступню несколько повязок и шину, чтобы стабилизировать лодыжку и голень.
У меня больше не осталось растворов для внутривенных вливаний, и я использовал больше половины своих бинтов. Мне было нужно больше медицинских средств. Я связался с ПСР на межгрупповой частоте и сообщил Бобу и Скотти о состоянии раненых на моей стороне. Я сказал им, что мне нужно больше раствора, и спросил, есть ли у них что-то, чем они могут поделиться. Боб ответил, что у них есть пара лишних. Изначально капитан Сил спецназначения собирался попытаться перебросить их на мою сторону улицы. Это звучало неплохо, пока я не посмотрел через ворота двора на точку входа. Ему ни за что не удастся швырнуть эти 1000-кубовые пакеты на такое расстояние. Если он бросит их, и они не окажутся на моей стороне, это будет означать, что мне придется выйти на середину улицы, под огонь, чтобы подобрать их. Черт, да они, вероятно, полопаются, когда упадут на землю, и тогда никому не принесут пользы. Я крикнул, чтобы он подождал – я иду к нему. Я сказал штурмовикам, находившимся у входа во двор, выпустить несколько пуль, чтобы не дать плохим парням поднять головы. Затем я пригнулся и побежал обратно к пункту сбора раненых у хвостовой балки 61-го.
Меня встретил знакомый звук стрельбы. Я не знал, кто стрелял, они или мы, и у меня не было времени смотреть. Я просто бежал сломя голову. Мои товарищи на другой стороне встретили меня обычной толикой ехидных замечаний по поводу моей недостаточной молниеносности. Я поговорил со Скотти и Бобом о раненых, бывших у меня на той стороне. Мы попытались на ходу сочинить план погрузки раненых с обеих сторон улицы в машины, когда прибудет наземная колонна. Я собрал три пакета раствора, которые они могли отдать, бросил несколько перевязочных пакетов в набедренный карман штанов и приготовился совершить еще одно путешествие через великую пропасть.
Я сообщил Скотти, Бобу и капитану спецназа, что мне, вероятно, придется оставаться с ранеными на той стороне, пока нас всех не эвакуируют. Помню, как подойдя к углу, подумал: "Ну вот, опять". Я сделал невозмутимое лицо, попросил прикрыть, и в третий раз побежал через открытую дорогу во двор.
Мои товарищи по команде выдвинули несколько теорий, объясняющих мой успех в пересечении враждебной нейтральной полосы между двумя изолированными позициями оперативной группы. Одна из них предполагала, что перебегая дорогу, я неуклюже ронял части своего снаряжения и должен был останавливаться, чтобы подобрать их, представляя, таким образом, мишень стоп-старт, вверх-вниз, по которой враг не мог как следует прицелиться. Другая состояла в том, что завышенный темп взмахов рук в сочетании с никчемно медленной скоростью движения создавали оптическую иллюзию перемещения более быстрого, чем на самом деле, поэтому противник постоянно брал слишком большое упреждение. Не думаю, что какая-то из этих теорий заслуживает особого внимания. Полагаю, что господь просто присматривает за дураками.
Вернувшись во двор, я возобновил наблюдение за Родригесом, проверяя его жизненные показатели и повязки на ранах, чтобы увидеть, остановилось ли кровотечение. Я наложил на сержанта Боорна дополнительные повязки и надувную шину. Когда стало ясно, что наземная колонна не доберется до нас в ближайшее время, мы решили переместить Карлоса и Боорна внутрь дома, к которому примыкал двор. Ближайшую ко двору комнату мы использовали как ПСР нашего расположения. Помещение обеспечит определенную защиту раненых от огня стрелкового оружия, а также движения во дворе.
Как оказалось, в группу штурмовиков и Рейнджеров, к которой я присоединился, входили командир элемента штурмовых сил и один из моих товарищей из CCT, Джефф Брей. Он пошел со штурмовиками на захват первоначальной цели. Он обеспечивал связь для штурмовой группы и координировал вызов огневой поддержки. Я слышал, как он разговаривал с "Маленькими птичками" AH-6, которые постоянно совершали штурмовые заходы по целям вокруг места крушения Супер 61.
Командир элемента штурмовых сил, капитан Сил спецназначения, спросил, каково состояние раненых. Я ответил, что у меня есть один неотложный, Родригес, которого нужно эвакуировать как можно скорее; один отсроченный, Борн; и один минимальный, Бен, штурмовик спецназа. Я сказал, что не знаю, как долго продержится Карлос. Я спросил, если мы не можем никого вытащить, могут ли нам хоть как-то доставить еще какие-то медикаменты? За исключением нескольких бинтов, оставшихся в моем медицинском ранце, и того, что я смог принести с ПСР на другой стороне улицы, у меня не было никаких медицинских средств. Ночь еще только начиналась, а нам уже приходилось пересчитывать магазины с патронами, и у нас кончились вода и медицина.
Рейнджеры и штурмовики продолжали сражаться с противником и оборонять наши позиции, несмотря на плотный огонь стрелкового оружия и РПГ со стороны сомалийцев. В какой-то момент гранатомет поджег дом. Это должна будет быть интересная ночь.

Было около 19:10 и район начала окутывать тьма, когда Супер 66 прибыл в район, чтобы сбросить пополнение боеприпасов, воды и медсредств. Мы слышали приближение вертушки. К сожалению, это означало, что сомалийцы также знали о ней и подготовили прием. Интенсивность огня быстро нарастала по мере приближения вертушки и достигла апогея, когда Супер 66 сделал подушку и завис над серединой улицы, чтобы доставить столь необходимые припасы. Замерев там неподвижно, он сильно пострадал от сомалийцев, но сумел вернуться на аэродром.
Мне нужно было поставить Карлосу новую капельницу и дать морфий. Как бы ни были ценны медикаменты, там не было ни систем для внутривенного введения, ни игл. Я прекратил вливание Карлосу ранее в тот день, когда у меня закончился раствор. Теперь мне пришлось использовать старую систему от пустого пакета, и у меня остался один внутривенный катетер, чтобы поставить новую капельницу. Я медленно ввел немного морфия, чтобы облегчить его боль. Он то засыпал, то просыпался.
Я слышал, как снаружи во дворе Джефф Брей вызывает штурмовые заходы "Маленьких птичек". Он несколько раз заходил, чтобы проверить меня и раненых.
Вскоре после наступления темноты в фасад здания попала граната из РПГ, в результате было ранено еще несколько человек. Мы затащили двух Рейнджеров и одного штурмовика Сил спецназначения в комнату, где уже были другие двое раненых. Я проверил всех. У одного из Рейнджеров, сержанта Стеббинса, были осколочные ранения от верхней части левой ступни до всего левого бока, включая тыльную сторону левой руки. Он был похож на мультяшного персонажа, только что пережившего взрыв сигары. Его форма с левой стороны была изорвана в клочья и обуглена, а лицо покрыто черной копотью от взрыва. Однако, несмотря на внешний вид, с ним все было на удивление неплохо. Его нога довольно сильно кровоточила, а из ступни торчал здоровенный осколок. Еще у него была рваная рана под левым глазом. Другой Рейнджер, рядовой Херд, ничего не слышал и имел незначительное осколочное ранение левого предплечья. Штурмовик спецназа после снятия брони и снаряжения оказался в порядке. Он был оглушен и дезориентирован взрывом гранаты, но я не увидел ничего опасного для жизни. Я вернулся к работе над Стеббинсом, чтобы остановить основное кровотечение. Когда я обернулся, чтобы снова проверить штурмовика, то обнаружил, что он уже снова надел снаряжение и вернулся в соседнюю комнату, куда попал РПГ, чтобы продолжить бой.
Я перевязал осколочные ранения Рейнджера Стеббинса. Примерно в это же время еще одна граната устроила пожар в одной из соседних комнат, и дым заполнил весь дом. Одному из штурмовиков удалось потушить огонь, открыть несколько ставней и рассеять дым.
Теперь у меня было четверо раненых. Карлос получил хорошую дозу обезболивающего, но я не мог заставить Боорна или Стеббинса принять что-нибудь. Я хотел дать каждому из них небольшую дозу Перкоцета(8), совсем немного, чтобы снять боль. Я сказал им, что это не отключит их, как Карлоса. Но никто ничего не хотел. Я спрашивал их каждые пятнадцать или двадцать минут. Всякий раз, когда один говорил "нет", другой следовал его примеру. В конце концов, где-то через полтора часа изображения крутых парней, я уговорил одного из них принять Перкоцет. Почти тут же другой сказал: "Хорошо, я тоже возьму немного".
Нашу позицию продолжали обстреливать. Координируя действия с корректировщиками на опорных позициях, Джефф мог голосом наводить "Маленьких птичек" на цели. Было вызвано и выполнено несколько опасно близких заходов. Несколько раз нам на головы дождем сыпались горячие гильзы. Некоторые цели находились менее чем в пятидесяти метрах. Пулеметы и ракеты "Маленьких птичек" били вовремя и точно в цель. "Маленькие птички" AH-6, наводимые сержантом Бреем, и наши бойцами, подсвечивающими (обозначая инфракрасными целеуказателями) цели с опорных пунктов, держали врага в страхе всю ночь.

* * *

К 22:30 все немного успокоилось: огонь противника, казалось, стал менее интенсивным и спорадическим. Спокойствие было нарушено вспышкой оранжево-белого цвета и оглушительным грохотом, разнесшимся по всей маленькой шлакоблочной постройке, когда граната взорвалась у внешней стены нашего ПСР. Там по центру было маленькое окошко, примерно два на два фута (60 х 60 см), где-то на трех четвертях высоты стены. Я решил, что сомалийцы попытались забросить в него гранату, но не слишком преуспели. Я выхватил свой 9-мм пистолет "Беретта", прикрывая окно. С минуту или около того после взрыва все было тихо. Стеббинс шепотом попросил у меня М-16, чтобы прикрыть окно на случай, если кто-нибудь снова попытается что-то предпринять. Я передал ему оружие, предварительно убедившись, что магазин на месте, оно заряжено и стоит на предохранителе. "Как ваш лечащий врач, я должен сообщить, что наркотические препараты и автоматическое оружие не являются разумным сочетанием". Я выдал это с каменно серьезным видом.
Несколько секунд он смотрел на меня с озадаченным видом. Затем он засмеялся. "Роджер(9), сержант! Ху-у-а(10)". Думаю, даже Боорн улыбнулся.
Чтобы скоротать время и отвлечь их мысли от ран и боли, мы шепотом обсуждали, какова должна быть ставка суточных для центра Мога в это время года. Мы пришли к согласию, что имеем право подать рапорт о пропущенных приемах пищи.
Через три с половиной часа, ранним утром 4 октября, пришло известие, что на наши позиции выдвигаются наземные силы быстрого реагирования (GRF – ground reaction forces), так что я подготовил раненых к перемещению. У нас были одни мягкие носилки, и еще одни мы сымпровизировали с помощью скатерти. Когда прибыли GRF, ко мне присоединился сержант Глен Айвори. У него была еще пара шин и бинты, которые мы наложили на сержантов Боорна и Стеббинса. Наконец подтянулся малазийский БТР (русский бронетранспортер(10)). Мы переместили раненых в машину и сели сами. БТР проехал вдоль по улице и остановился. Было еще темно. Медик из GRF жестом остановил БТР и сказал, что у него неотложный пациент на носилках, которых нужно срочно вывезти. Пациентом был член экипажа 61-го, сержант Уоррен, которого сначала загрузили для эвакуации в "Хамви", но затем выгрузили и оставили на обочине с присматривавшим за ним медиком. Я не знал, почему они это сделали, но он был там. БТР был уже набит ранеными с моего ПСР, но мы подвинули несколько носилок и смогли как-то затолкать его внутрь. Необходимость двигаться причинила раненым, уже находившимся в БТР, еще больше боли, но все, кто мог, помогали засунуть носилки внутрь и разместить их.
БТР оставался на этом месте около полутора часов. Солнце взошло прежде, чем мы снова начали движение. С наступлением дня огонь из РПГ усилился. БТР раскачивался из стороны в сторону от разрывов. Мы торчали там, рассчитывая, что стрелок наверху обеспечит безопасность. Поскольку у нас не было окон, мы не могли знать, насколько серьезна была ситуация на самом деле, но сотрясений от РПГ, врезавшихся в стены вокруг нас, было достаточно, чтобы дать нам намек. Наконец мы добрались до пакистанского стадиона.
Когда около 08:00 я вылез из БТР, я был удивлен, увидев, сколько нас там собралось. Те, кто не пострадал, поднялись на трибуны, чтобы командиры могли нормально произвести перекличку. Подразделение медицинской поддержки, приданное Оперативной группе "Рейнджер", прилетело на пакистанский стадион организовать пункт сбора раненых и стабилизировать состояние пострадавших, чтобы их можно было доставить по воздуху в расположение ООН, где ожидала дальнейшая медицинская помощь. Врачи, фельдшеры и медики сновали среди раненых, лежащих на футбольном поле.
Я немедленно начал перемещать своих пациентов из БТР в зону сбора и сортировки раненых. Везде были раненые. Я связался с доктором Маршем, главным врачом, чтобы он понял состояние и приоритет каждого из моих раненых.
С этого момента я оставался со своими пациентами и следил за их состоянием. Я взялся помогать остальным ставить капельницы другим раненым в зоне сортировки. Я искал товарищей по команде и знакомые лица. Там я нашел Дэна (Дано) Шиллинга. Он помогал перемещать носилки. Я не видел его со вчерашнего дня, когда мы пожелали друг другу удачи перед тем, как приступить к делу. Боже, как здорово было его увидеть! Мы поговорили с минуту, каждый из нас надеялся получить новости о наших товарищах.
Скотти был среди раненых, лежащих на носилках рядом с футбольным полем. Он выглядел истощенным. В соответствии с приличествующим Пи-Джеям врачебным тактом я сказал ему, что он выглядит как дерьмо. Он улыбнулся и показал мне большой палец. Он все еще был в боевом снаряжении. Я начал стандартную процедуру снятия снаряжения, чтобы можно было как следует оценить его ногу и доставить его в госпиталь в расположении ООН, как только придет его время. Когда я начал срезать ботинок с его раненой ноги, он принялся бурно возражать. "Не режь мой ботинок! Это единственная пара, что у меня есть". Я улыбнулся, разрезая материал ботинка рядом с его ногой. "Ты знаешь правила. Если я не могу развязать шнурки, я режу ботинок! Кроме того, у предусмотрительного оператора где-нибудь должна быть припрятана еще пара". Я смеялся, а он клял меня еще какое-то время. Дэн и еще пара парней подошли, когда я срезал с него остатки снаряжения, и поприкалывались над состоянием, в котором он оказался. Я поставил ему капельницу, и мы закутали его, чтобы он согрелся.
После того, как всех раненых погрузили в вертолеты и отправили со стадиона, я оказался на заднем сиденье "Хамви" с Дэном Шиллингом. Он уговорил меня ехать с ним обратно на аэродром по земле – должно быть, я был обезвожен или что-то в этом роде, и поэтому не мог полностью осознать, что это был за глупый поступок. Не успели мы свернуть налево от пакистанского стадиона, как услышали знакомые свист и щелчки пуль, пролетающих у нас над головами. Все, о чем я мог думать, было: "Черт возьми, ну вот опять!" К счастью, это была последняя пуля, выпущенная в нас. Нам удалось добраться до аэродрома по окраинам города без дальнейших контактов.

Когда около 12:30 мы вернулись в ангар, нашей базы на аэродроме, я был потрясен увиденным. Есть старая поговорка, что ты знаешь только то, что знаешь. В битве, которую я только что пережил, у меня было очень ограниченное представление об окружающем. Моя часть битвы была лишь крохотным кусочком. Я плохо представлял, что произошло с другими частями Оперативной группы "Рейнджер". "Хамви", стоявшие перед ангаром, были изрешечены пулями и залиты кровью. На полу ангара лежали груды оружия, нашего оружия. Расположение представляло собой настоящий улей, и все целенаправленно перемещались по ангару. Моей первой задачей будет перевооружиться и переуложить свой медицинский ранец. Все мы знали, что наши товарищи все еще числились пропавшими без вести в городе. Первое и главное, мне нужно быть готовым к новому выходу, если мы получим информацию об их местонахождении. Найдя и почистив свой GAU-5, я снарядил 5,56-мм патронами тринадцать магазинов и переуложил свое медицинское снаряжение. Когда все мое снаряжение было уложено и готово к выходу, я обратил внимание на себя самого. Боже, как я вонял. Я был весь в грязи, а моя форма и ботинки были заляпаны кровью. Моя челюсть и рука немного болели от осколочных ранений, которые я получил, находясь в сбитой вертушке. Ближе к концу дня я начал осознавать, насколько я устал. Дав своему боссу знать, что я снова готов к работе, я вернулся на свою койку в задней части ангара и лег, чтобы попытаться немного отдохнуть.
Когда я проснулся около 18:00, было уже темно и прошло несколько часов. Когда я попытался выбраться из своей койки, я начал осознавать, что, кажется, у меня болит каждый мускул моего тела. Адреналин, это замечательная штука – до этого момента я почти не чувствовал боли или напряжения. Однако сейчас у меня стонали мышцы, о существовании которых я даже не подозревал. Когда я встал, чтобы выйти из ангара и пойти в умывальник, я осмотрелся вокруг. Именно тогда я осознал, какой огромный удар эта битва нанесла Оперативной группе "Рейнджер". Вокруг было столько пустых коек, так много людей в госпитале, если не хуже. Я рухнул обратно на койку и уткнулся лицом в ладони. Как я узнал позже, в тот день мы потеряли восемнадцать человек, и семьдесят или восемьдесят из нас получили те или иные ранения. Это был отрезвляющее зрелище.
Я видел, как собираются и говорят между собой маленькие группки людей – все пытались собрать воедино общую картину, пытались выяснить, что случилось с другими, кто не был с ними во время боя. Именно после этих обсуждений и итоговых разборов я начал действительно осознавать сложность всего произошедшего – всю динамику битвы. Мы узнали, что у Оперативной группы "Рейнджер" случилось перенасыщение задачами – так в учебниках определяется подразделение, которому приходится иметь дело с несколькими катастрофическими ситуациями одновременно. Это было невероятно сложно.

Оглядываясь спустя десять лет на события тех роковых дней, я переполнен чувством гордости, разбавленным грустью. Я часто думаю о товарищах, с которыми я служил, о людях, которых мы потеряли, и их семьях. Я поминаю их в своих молитвах. Я молюсь, чтобы господь держал их и их семьи в сердце своем.
Все иллюзии относительно боя и всякие представления о славе развеялись. Реальность войны и боя такова, что это чистое насилие и неприкрытая жестокость. Это отвратительно и больно. Сейчас я гораздо больше ценю жертвы тех, кто ушел до меня. У нас был плохой день или два, но подумайте о тех, кто прошел Вторую мировую, перемещаясь с театра в театр. Они сражались до конца войны. Им пришлось намного тяжелее, чем нам. И все же я до сих пор не могу передать, что чувствовал, когда слышал сигнал к отбою(12) в дни после нашей битвы.
Со временем я получил много почестей. Люди были удивительно добры ко мне, и я ценю эту доброту. Но я лишь выполнял свою часть сделки, как и все остальные. Я сделал то, чего от меня ждали товарищи. Я сделал то, за что мне платят американцы. Это была просто моя очередь бить по мячу. Хотелось бы думать, что я хорошо сделал свою работу. Но, тем не менее, это была моя работа.
Герои моего повествования, это пилоты и авиаторы, которые всю ночь не давали плохим парням подойти к нам. Героями были те люди, которые выжив в замесе в изначальной колонне и вернувшись живыми, развернулись и пошли обратно, чтобы забрать наши жалкие задницы. Говорят, что можно легко подвигнуть человека добровольно пойти в бой в первый раз, но требуется мужество, самоотверженность и упорство, чтобы добровольно вернуться и снова рискнуть жизнью.
В последующие недели мы продолжали летать над Могадишо, тренировать и слаживать подкрепления, прибывшие 5 октября. Однако мир выглядел по-другому. Когда я наблюдал за восходом солнца или смотрел на звезды ночью, я понимал, как драгоценен каждый день. Мы все смотрели на мир под разными углами. Помню, каким живым я ощущал себя, сидя на мешках с песком снаружи ангара, глядя на океан и куря сигару вместе с Дано.

1. Британский философ, социолог и политический деятель. Основоположник философии либерализма. Ревностный защитник свободы слова. В Стэнфордской философской энциклопедии указан как "самый влиятельный англоязычный философ XIX века" (прим. перев.)
2. Изначально термин из области горно-нефтегазового дела. Сухая, непродуктивная скважина, не давшая результата (в виде воды, нефти, газа и т.п.). В более широком смысле любые усилия, не приведшие к положительными итогам (прим. перев.)
3. Используемый в строительстве стандартный деревянный брусок сечением 2 х 4 дюйма (5 х 10 см) (прим. перев.)
4 Имеется в виду Додж-Сити, штат Канзас, ставший популярным благодаря множеству вестернов, события которых происходят именно в этом городе. Сама фраза пришла из телевизионного шоу "Гансмоук", в котором злодеям часто указывают "валить ко всем чертям из Доджа" (прим. перев.)
5. Монета достоинством ¼ доллара (25 центов). Ее диаметр составляет 24,3 мм (прим. перев.)
6. Комедия 1979 года со Стивом Мартином в главной роли (прим. перев.)
7. Кража базы (stolen base – SB) – игровая ситуация в бейсболе, когда нападающий обегает следующую базу в момент подачи, до того, как бьющий успевает отбить мяч. Один из способов переместиться на следующую базу (прим. перев.)
8. Перкоцет (Перкодан, Оксикодон) – сильнодействующий полусинтетический обезболивающий препарат кодеино-морфиновой группы. Разработан в 1916 году в Германии. Широко применяется в медицинской практике в США. Причем с середины 90-х годов не только при острых и хронических болях, но и в быту. Быстро выяснилось, что препарат вызывает сильную зависимость, и многие принимавшие его переходят на героин и другие наркотики (прим. перев.)
9. Жаргонизм, пришедший из радиосвязи, изначально означающий, что сообщение получено (R – первая буква слова "received") и понято. В настоящее время используется как утвердительное высказывание (прим. перев.)
10. Боевой клич Рейнджеров, с середины 90-х распространившийся на все Вооруженные силы США. Считается, что впервые его использовали во 2-м кавалерийском полку в середине XIX века после того, как один из вождей индейцев семинолов поприветствовал офицеров полка громким "Хуоа!" – очевидно искаженным "Как дела!" (How d'ye do!) Позже это приобрело более широкий смысл: все и вся, кроме "нет" (прим. перев.)
11. Так в тексте (прим. перев.)
12. В Вооруженных силах США этот сигнал также играется на поминальных церемониях и похоронах (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 07 июл 2023, 00:22 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Спасибо большое!
Тем более, что пошли наиболее интересные, как по мне, главы от 24 экадрильи. Главу Шиллинга я особенно жду)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 07 июл 2023, 15:45 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
У последнего рассказчика какой-то удивительно острый нюх. Сначала он пишет, что вертолёт продувался сухим ветром насквозь, потом жалуется, что соседи постоянно портили воздух.

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 27 июл 2023, 22:20 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2013, 21:29
Сообщений: 2075
Команда: нет
О ДРУЖБЕ И ПЕРЕСТРЕЛКАХ
Дэн Шиллинг

Мое обещание вечной верности вам и вашей верности мне, хотя и данное со всей торжественностью, вряд ли переживет уловки, приготовленные судьбой – все скрытые ловушки, которыми обставлена человеческая жизнь. На что мы можем положиться, так это на привлекательность и железную добродетель недолговечного героя: его верность делу и товарищам, его храбрость перед лицом превосходящих сил, безмерную щедрость, с которой он разбрасывается своим имуществом и своей личностью, и с которой он проливает свою кровь.
– Томас Кэхилл(1)

Во время битвы при Могадишо Дэн Шиллинг был тридцатилетним штаб-сержантом ВВС США. Как у одного из наших боевых диспетчеров Командования специальных операций ВВС, участвовавшего в боевых действиях, одной из его обязанностей в Оперативной группе "Рейнджер" было управление непосредственной авиационной поддержкой в виде "Маленьких птичек" AH-6 и "Блэкхоков" MH-60. В его прочие обязанности входило обеспечение связи между наземными и воздушными силами, управление воздушным движением над полем боя и обследование площадок для использования воздушными судами. Дэн был придан командиру батальона Рейнджеров и находился в автоколонне наземных сил.

Боевые диспетчеры или CCT, как нас все знают, используют тактику воздух-земля-море, чтобы проникать и действовать в передовых, неблагоприятных условиях для обозначения зон нанесения ударов и управления ими. Они обеспечивают наземное оперативное управление огнем для AC-130, боевых вертолетов и истребителей-бомбардировщиков. Кроме того, CCT предоставляют командованию и управлению передовой зоны жизненно важные возможности радиосвязи, выполняют обследование зон посадки/высадки/выброски и имеют квалификацию подрывников для устранения препятствий и опасностей.
Все боевые диспетчеры имеют легководолазную и парашютную, включая HALO (выход на большой высоте, раскрытие на малой), квалификацию. Наша начальная подготовка более сложная, чем в большинстве подразделений специальных операций. Это игра для мыслящих людей. Вы работаете с лучшими в мире воинами, включая SEAL, Зеленых беретов и Рейнджеров. Но это только начало. Необходимо принимать быстрые решения, увязывая истребители, движущиеся со скоростью 530 узлов (982 км), координируя огонь наземных средств и передавая все это армейскому или флотскому командиру, с которым работаешь – и делать все это, страдая от тех же недосыпа и усталости, что и другие парни. Ах да, и все время держать в голове девять разных частот, коды защищенной связи и двадцать два позывных. Боевые диспетчеры могут делать что угодно, когда угодно, где угодно, с кем угодно, и часто так и делают.
Спросите ветерана, вернувшегося с кампании в Афганистане или Ираке, служащего в Зеленых беретах, Рейнджерах или SEAL – все они знают боевого диспетчера. Они могут забыть имя, но не человека. CCT, это наиболее интегрированный и модернизированный боец на поле боя. Диспетчеры провели больше парашютных операций в тылу противника, чем любое другое подразделение. Есть много замечательных историй о храбрости боевых диспетчеров и дерзких оперативных чудесах в Афганистане и Ираке. В Афганистане, например, в пересчете на одного человека боевые диспетчеры нанесли талибам больше урона и потерь, чем любые другие силы. И мы теряли парней в каждой из этих кампаний.
Наша операция в Сомали тоже имела смертельные последствия… если не смертельные амбиции. Мы знали, что будем убивать кого-то в Могадишо; оставалось только посмотреть, кого. На тот момент это было просто еще одно развертывание. Однако, как и во многих других случаях, нечто гораздо большее – внешняя политика США – затмилось чем-то меньшим, в данном случае битвой при Могадишо. В течение десяти лет после операции в Сомали внешняя политика США почти полностью определялась этим единственным событием.

За день до нашего развертывания все ребята из ВВС, дислоцированные в Форт-Брэгге, собрались, чтобы выпить пива в месте, которое мы назвали "Перестрелка". Мы назвали его перестрелкой, потому что несколькими годами ранее, когда это была "Дайри Квин"(2), какие-то местные ограбили забегаловку, подстрелили нескольких посетителей, а затем устроили побоище с полицией. Теперь это было итальянское заведение. Перед тем, как мы покинули расположение, подполковник Озер, наш командир, сообщил, что когда мы явимся на службу утром, у всех нас будут рейнджерские стрижки, так как нашим прикрытием будет батальон Рейнджеров, отправляющийся в Сомали, чтобы помочь с тамошними проблемами. Наличие легенды прикрытия уменьшало заметность других подразделений, участвующих в совместных операциях.
Стоит отметить, что это были люди, привыкшие пренебрегать общепринятыми военными уставами и стандартами стрижки. В частности, мы с Тимом Уилкинсоном с большим удовольствием носили усы как у Фу Манчи(3). Наконец пришло время, и мы шли на войну. Не войну, похожую на первую войну в Персидском заливе, но нехреновый шанс выследить тех людей и противопоставить себя и нашу подготовку другим парням. Расти Таннер, Скотти Фалес, Джон Макгэрри, Пэт Роджерс, Тим и пропустили по паре пива, готовясь к предстоящей травме: не бою, а стрижке. Форт-Брэгг, Северная Каролина, является домом для более восемнадцати тысяч солдат и имеет бесчисленное количество мест, где можно обкорнаться по-армейски: "туго и упруго". Итак, мы все направились в "Дропзону" на Ядкин-роуд, армейский стандарт военных стрижек. Кажется, Джон вошел первым. Он подошел прямо к парикмахеру и сказал: "Сделай мне самую лучшую уставную".
К тому времени, как мы вышли, мы выглядели по-военному абортно. Да, у нас были положенные стрижки, но у большинства по-прежнему были совершенно неуставные усы. Когда Пэт и Тим высадили меня у дома, и я позвонил в звонок, моя жена вскрикнула, когда открыла дверь. Она не узнала меня. Тим, Пэт и я истерически расхохотались. Затем они оба оставили меня там наедине с очень расстроенной женщиной.
Именно тогда моя жена поняла, что происходит что-то действительно серьезное. Как и большинство жен, она знала, что это всегда возможно. Я не скажу ей, куда отправляюсь. На самом деле я так и не сказал ей, к чему вели все эти уходы рано утром и возвращения поздно вечером на протяжении последних нескольких месяцев. Но она была сообразительной женщиной и свела все к Боснии или Сомали. Я не предпринимал ничего. Я знал, что в свое время из подразделения позвонят ей и расскажут все, что положено, вероятно, через несколько недель после нашего убытия.
Утром, когда настало время идти, я нежно попрощался с женой и пообещал быть осторожным. Но я все еще не сбрил усы. Я был в упряжке достаточно, чтобы знать, что мы не в пути, пока самолет не уберет шасси, и даже тогда это было не точно. Так что я прибыл в расположение лишь затем, чтобы обнаружить, что Тим тоже не сбрил усы. Когда пришло время отправляться к самолету, шутки кончились. Перед тем как выйти за дверь, мы с Тимом зашли в умывальную комнату группы и побрились. Затем было отбытие на Грин-Рэмп на авиабазе Поуп, к самолету.
Там были Рейнджеры, выглядевшие вполне обычно со своими короткими стрижками. Среди них мелькали операторы армейского спецназа, бросающиеся в глаза своими свежевыбритыми головами, блестящими на солнце. Любому, обладающему хоть каплей сообразительности, должно быть очевидно, что мы были кем угодно, только не Рейнджерами. Неважно, для Си-Эн-Эн это сработает. Они никогда не знали о нас так много, как им казалось.
Наш перелет прошел без происшествий. Мы остановились на ужин в Германии, на авиабазе Рамштайн, чувствуя себя утомленными и немного скучающими. Все мы проходили это раньше. Мы прибыли в аэропорт Могадишо во второй половине дня 26 августа, в ясный день с бризом с Индийского океана. Я помню, как вышел из передней двери нашего С-5 и осмотрелся по сторонам. Мы двинулись в ангар аэропорта, единственный ангар. Передовому отряду пришлось вытащить из нашего нового дома DC-3, оторвав крылья и утащив его в неизвестном направлении. Это был стандартный ангар из гофрированных листов на стальном каркасе и по форме напоминающий хижину Куонсета. В задней части были когда-то подвижные эстакады для обслуживания самолетов. Их не удалось сдвинуть с места, так что их бросили, чтобы мы жили рядом с ними.
Парни из ВВС, бывшие там в меньшинстве среди "стариков", и наиболее искусные в выборе лучших мест обитания, немедленно застолбили места позади, под эстакадами, так как это обеспечивало некоторое уединение от других 350 проживающих внутри парней. Нам даже удалось соорудить небольшой пищеблок с местами для подготовки/хранения/приготовления пищи из вкладных ящиков (небольшие складываемые один в другой стальные короба, используемые подразделениями для перевозки снаряжения и припасов). Первым, с чего мы начали осознавать аскетичность нашего окружения, было то, что там не было душевых. Если уж на то пошло, там ничего не было. Ни столовой, ни нормальных срален, ни прачечной, ничего. В общем, на следующий вечер вместо душа я во время редкого для тех мест ливня пробрался к соседнему сараю, где обитали какие-то русские вертолетчики, и встал возле жестяной стены под водостоком, чтобы помыться. Немного холодновато, но все равно лучше, чем ходить два дня грязным.
Двадцать восьмого, около полудня, я совершил первый выезд в город с автоколонной Рейнджеров к комплексу ООН, расположенному на месте старого Сомалийского университета. Я и раньше бывал в странах третьего мира, но это место придало этому термину совершенно новый смысл. Там были обычные колдобины, дома разной степени ветхости и бесцельно шатающиеся люди. Но от Могадишо исходил невероятный запах, который содержал в себе осязаемое отчаяние. Вы чувствовали это на своих руках и лице. Мы ехали по окраине города, чтобы обогнуть проблемные места, и местные жители в основном игнорировали нас. Они были слишком поглощены собственной жизнью или, скорее, выживанием, чтобы обращать внимание на еще одну колонну военной техники. В университетском комплексе мы соединились с еще какими-то местными силами. В чисто административных целях, чтобы получить представление об АО (area of operations – район действий) и дать водителям и членам колонны возможность освоиться. Архитектура дала мне ощущение, что я нахожусь в итальянской деревне. В том месте было что-то средиземноморское: низкорослый кустарник и трава, побеленные стены.
Позже днем Майк Прингл, Рейнджер, стоявший за .50 калибром моего "Хамви", вытащил меня из моей койки по распоряжению подполковника Макнайта. Когда я доложился в Объединенном оперативном центре (JOC), Макнайт сообщил мне, что капитан Стил берет второй взвод Рейнджеров в пешее патрулирование в район над аэропортом для поиска наблюдательных пунктов и минометов. Он объяснил, что они выйдут на несколько часов, и он счел за лучшее отправить меня с ними на случай неприятностей.
Я доложился Стилу, который приветствовал меня в своей обычной грубоватой манере. В последнюю минуту я кое-что согласовал со связистами, пытаясь разделаться с путаницей в связи. Ситуация все еще находилась в стадии устаканивания, так что было неясно, буду ли я в случае возникновения проблем говорить в радиосетях открытым текстом или использовать шифрованную связь. Поскольку у меня и так было две радиостанции, идея тащить на себе блок ЗАС KY-57 не привлекала. С запасными батареями, ПНВ и боеприпасами мой рюкзак весил более 75 фунтов (34 кг), так что если я мог что-то выкинуть, это было бы кстати.
Рейнджеры выстроились для предбоевой проверки, и я упал в строй вместе с ними. Вышел Стил, сказал несколько слов и спросил, есть ли вопросы. Как оператор, имеющий доступ в JOC, я знал больше, чем большинство. Я все еще не был уверен в некоторых деталях, но полагал, что все встанет на свои места, по крайней мере, для меня. Я знал свое дело. Я повернулся к Рейнджеру рядом со мной, парню не старше девятнадцати лет, и спросил его, знает ли он задачу. Он не знал. Я повернулся к парню с другой стороны и задал тот же вопрос. Тот же ответ. Было очевидно, что Стил одержим желанием выбраться за проволоку и начать выполнение задачи, поскольку у него были какие-то искусственные временные рамки, в которые было нужно уложиться.
Мы вышли из расположения Оперативной группы "Рейнджер" и направились к воротам аэропорта. Когда мы миновали часовых, все примкнули магазины и зарядили оружие. У меня были CAR-15 (разновидность М-16 с телескопическим прикладом, несколько примитивная по меркам нынешних М-4, но в то время вполне уважаемое оружие) и пистолет Спрингфилд .45 калибра. Мы вошли в город, и отошли от ворот на пару улиц, а затем свернули налево в переулок. Как только аэропорт скрылся из виду, мы остановились, сели и обсудили задачу. Я не мог в это поверить. Мы ждали, пока окажемся на территории плохих парней, чтобы устроить сеанс вопросов и ответов. Помню, что у Стила был оживленный спор с его старшим медиком – кажется, бывшим парнем из "Дельты" и ветераном Вьетнама. Как бы то ни было, этот парень знал свое дело и был явно взволнован ситуацией, как и я.
В конце концов, мы двинулись дальше, направляясь в гору в жилой район с видом на аэропорт. Мы останавливались раз или два, чтобы я мог подыскать несколько площадок для экстренной посадки вертолета на случай непредвиденных обстоятельств, требующих эвакуации вертушкой. Уже смеркалось. Мы прошли через несколько трущоб. Жилища там не были домами в традиционном понимании этого слова, просто полотнища, растянутые поверх колючих кустов, с входом у самой земли с одной стороны. Я помню, как шел среди них, думая: "Вот дерьмо, что за образ жизни", а потом понял, что дерьмо, это то, что эти люди наваливали в своих жилищах и вокруг них. Их было невозможно винить, но это оказывалось у нас на ботинках.
Мы вышли на гребень, откуда дома тянулись вниз по склону на север от аэропорта. Мы обыскали несколько жилищ, но многие Рейнджеры не имели опыта в осмотре помещений, и я решил остаться снаружи, пока они занимаются этим. Для меня так было безопаснее, к тому же большинство домов все равно были пусты. Как раз после одного из таких обысков мы услышали перестрелку, начавшуюся далеко на востоке, в одном из соседних районов. Мы стояли на вершине холма и наблюдали вдоль дороги за боем, идущим в десяти или двенадцати кварталах от нас. В какой-то момент с дальней стороны к нашей позиции через бой проехала машина. Когда она подъехала, Рейнджеры остановили машину – старый "Датсун" или, может, "Тойоту" – чтобы опросить находившихся внутри. Автомобиль был прострелен, а один из пассажиров ранен. Рейнджеры отпустили их, и Стил попросил меня вызвать вертушку для проверки.
Запросив у JOC MH-60, я дал появившемуся борту краткое описание ситуации вниз по дороге и попросил его совершить облет. Он прошел от нашего расположения до сомалийцев, таким образом улетая от нас. Мы смотрели вдоль дороги на перестрелку между местными жителями, а затем с изумлением наблюдали, как обе стороны перестали стрелять друг в друга и принялись палить по вертолету. Пилот сообщил, что находится под огнем и уходит оттуда. 60-й вернулся на базу и оставил нас предоставленными самим себе. Это был мой первый опыт общения с культурой, в которой внутренним конфликтам придавалось меньше значения, чем ненависти к американцам. Я имею в виду, действительно, почему вы перестаете стрелять в кого-то, кто пытался вас убить, лишь затем, чтобы сделать несколько неэффективных выстрелов по пролетающему вертолету? Необъяснимо.
Мы провели еще около четырех часов, патрулируя холмы над аэропортом. По правде говоря, мы не нашли ничего стоящего – я уверен, к большому разочарованию Рейнджеров. К тому времени, как мы миновали часовых на нашем периметре, я выдохся. На Рейнджерах было только их боевое снаряжение, без рюкзаков, а я тащил полный рюкзак. Всякий раз, когда мы останавливались, чтобы передохнуть или обдумать следующий шаг, я вставал на колено или прислонялся к стене. В темноте я этого не заметил, но я садился в дерьмо. Могадишо был городом, но городом без электричества, водопровода и канализации. Поэтому люди выбрасывали мусор и испражнялись в переулках, по которым мы шли. Когда я вернулся в ангар ранним утром 29 августа, стало очевидно, что я не смогу использовать этот комплект формы, пока у нас не появится какая-нибудь прачечная. Я затолкал его в пакет и убрал поглубже. Несколько моих товарищей прокомментировали мой запах. Душа так и не было. Я помылся несколькими бутылками воды. Потом я пошел спать.
На следующий день я узнал, что Стил отчислил своего медика; парень отправился домой на следующем самолете снабжения, и больше его никто не видел. Это был позор, так как он был одним из тех людей, которых хочется иметь рядом в случае, если дерьмо действительно попадет на вентилятор, как это было шесть недель спустя.
В то утро я поспал немного дольше, но, как правило, это было сложно – когда живешь с 350 людьми, на каждого из которых приходится примерно три на восемь футов (0,9 х 2,4 м) личного пространства, день начинает тот, кто встает раньше всех. Осмотрев свои ботинки при свете дня, я был еще меньше склонен использовать их снова, так как отличить дерьмо от грязи и пыли на них было почти невозможно. Несколько парней тоже высказались по поводу них, но с этим было особо ничего не поделать. У меня было всего две пары, и обе были нужны. Я не рискнул вынуть штаны из полиэтиленового пакета, чтобы осмотреть их.
В тот же день мы сделали первый подход, реализуя наши правила ведения боевых действий. Нам разрешалось работать по любому групповому вооружению (оружию, обслуживаемому более чем одним человеком) и любой технике. Техника – это машины, обычно ветхие пикапы, с установленным в кузове тяжелым вооружением. И именно за техникой мы отправились охотиться. Мы вернулись в район над аэропортом на нескольких "Хамви" с парой дюжин Рейнджеров, у всех зудели пальцы на спуске. Задача провалилась, но не из-за недостатка усердия. Мы ничего не нашли, пока с пылающими задницами носились на скорости по городу. Мы вернулись на базу в конце дня. Рейнджеры приступили к обслуживанию машин, а я вернулся в богадельню и сообщил о своих впечатлениях Пэту Роджерсу и Тиму Уилкинсону.
В 19.30 того же вечера сомалийцы впервые обстреляли нас из минометов. Эти ребята были плохими минометчиками, но две мины попали в асфальт в сотне метров от ангара, и обстрел заставил людей броситься в укрытие. Стил отвел большую часть Рейнджеров из ангара в помещение над нашим расположением, которое мы превратили в столовую, стены которого были из шлакоблоков. Я прошел в переднюю часть ангара, чтобы осмотреться. Тим, Скотти и другие медики, никогда не упускавшие случая вскрыть кого-нибудь, отправились на поиски раненых. Я увидел полковника Макнайта, вышедшего из JOC и направляющегося к площадке, где стояли вертолеты. Подбежав к нему, я спросил, куда он идет.
"Генерал Гаррисон хочет знать, что это за снаряды, так что я пойду поищу".
"Подождите минутку", - сказал я, - "Не ходите один. Я пойду, возьму свои кевлар и оружие, и сейчас же вернусь".
Я был назначен к Макнайту еще до того, как мы покинули Форт-Брэгг, и считал его своим личным подопечным, когда дело шло об операциях. Под этим я не подразумеваю, что чувствовал личную ответственность за его безопасность, но когда мы были на заданиях, я был его связующим звеном в пищевой цепочке и его посредником во всем, что могло потребовать непосредственной авиаподдержки. Ему не стоило отправляться шастать по округе в одиночку. Если он получит осколок где-нибудь там, на взлетке, никто этого не увидит и не будет знать, где он находится. С другой стороны, мысль о том, чтобы отправиться туда и бегать под минами лишь затем, чтобы найти хвостовик, казалась плохой идеей. Но что поделаешь?
Сначала мы перебежали через дорогу туда, где у ВВС был медицинский пункт, именуемый MASF (что-то вроде MASH, если хотите)(4), и посмотрели, как дела у парней из ВВС, укрывшихся за поддонами перед своим заведением. Эти люди были напуганы до чертиков, но думаю, что присутствие Макнайта как одного из Рейнджеров и его расспросы об их состоянии реально укрепили их дух. Я просто стоял рядом и ждал, когда прилетит мина, которая нас накроет.
Мы оставили медиков и побежали между MH-60. И там посреди площадки, в темноте, между двумя вертолетами лежал хвостовик минометной мины. Я не мог в это поверить. Макнайт подхватил его, быстро осмотрел, а затем мы поскакали обратно к JOC, чтобы показать наш трофей Гаррисону. Генерал понял, что это за тип боеприпаса, едва взглянув на него, что меня впечатлило. Заметьте, это был не целый выстрел; это был изломанный хвостовик разорвавшейся советской мины. Но Гаррисон был опытен в этом деле, так что ничего из этого меня, в общем-то, не удивляло.
Здесь я должен сделать паузу и сказать несколько слов о генерале Гаррисоне. Многие знают, где он служил и чем командовал. Я не тот человек, чтобы рассказывать о его подвигах; на самом деле, я плохо знаю этого человека. Но могу сказать, что он лучший генерал, под началом которого я когда-либо служил или, вероятно, когда-либо буду. Он понимал своих людей и то, как мы думали, чего мы хотели и в чем нуждались, и он понимал обстановку. И так было не только в Могадишо. Этот человек мог вникнуть в обстановку, где бы он ни был, сразу и полностью. Он лучший лидер, о котором только может мечтать оператор. Было не просто обидно, что после нашего развертывания его карьера пошла под откос; это было преступное деяние, совершенное политическими трусами.
По прошествии еще часа стало очевидно, что обстрел завершился. Но Гаррисон был разозлен всем этим. Помню, как штабные говорили об этом, и что Гаррисон принял решение в соответствии с имеющимися у нас разведданными нанести удар по всем имеющимся целям.
Это было то, чего я ждал. Пора надирать задницы, а мы пробыли в стране всего семьдесят два часа! Это будет отличаться от задач, которые я выполнял. Ребята из разведки выбрали для нас наиболее подходящую цель. Штурмовики спецназа планировали атаку здания, а Рейнджеры прорабатывали последние детали по оцеплению периметра цели. Автоколонна (в которую я был назначен) должна была подъехать к точке, расположенной недалеко от цели, и быть наготове на случай непредвиденных обстоятельств.
Нашей точкой ожидания оказался круговой перекресток К4, крупный городской ориентир, расположенный всего в миле по дороге от аэропорта. Мы прибыли туда около 02:00 и наблюдали, как вертолеты налетают и высаживают штурмовиков в отдалении. Это была тихая темная ночь с ясным небом и легким ветерком. Вечер был прохладным. Во всех домах вокруг нас было темно и не было никакого движения. Ночь – предпочтительное время действий, поскольку наши возможности ночного видения позволяют нам воспользоваться нечестным преимуществом, как и должно быть. Даже на наших пулеметах .50 калибра стояли активные лазерные системы целеуказания. Это позволяло стрелку наводить свое оружие в любом направлении, и попадать туда, где окажется красная точка.
"Хамви" рассредоточились по перекрестку, а наша машина, как элемент командования и управления, встала посередине. И мы сели ждать. Мне пришло в голову, что наша машина находилась ровно посередине, и любой уважающий себя снайпер мог точно опознать наш экипаж как достойную цель. Я был недоволен Макнайтом, у которого была привычка останавливаться на открытом месте, когда он двигался от позиции к позиции, проверяя своих людей. Всякий раз, когда он делал это, я незаметно направлял его к ближайшей машине, обычно нашей, для укрытия. Имейте в виду, я был привязан к нему и не хотел, чтобы кто-нибудь спутал сержанта с подполковником и по ошибке прострелил мне голову. Если учесть разницу в доходах, это будет просто несправедливо.
Мы стояли рядом с нашей машиной, и Майк Прингл был на .50 калибре в турели, когда он позвал Макнайта и доложил, что у него движение на крыше к западу от нас. Мы дружно посмотрели на пару тел, шарахавшихся туда-сюда по краю здания – определенно плохой знак. Принглу все это не нравилось, и даже невооруженным глазом было видно, что на плечах у этих людей было какое-то переносное оборудование – на одном был красный огонек. Дискомфорт был понятен. Макнайт держал всех под контролем, напоминая, чтобы не открывали огонь на упреждение. Движение продолжалось пятнадцать-двадцать минут. Мы все четко видели точки наших лазерных прицелов на парнях наверху. Те на крыше были единственными, кто не знал, что им угрожает опасность.
Примерно в это же время кому-то из Рейнджеров удалось захватить сомалийца, оказавшегося не в том месте и не в то время. Они привели его. У нас был переводчик, который ехал в кузове нашей машины. После обмена парой кратких фраз Макнайт потребовал узнать, что это за здание с движением наверху. Сомалиец объяснил, что здание, на которое навелось все наше групповое вооружение, было единственным все еще работающим отелем в городе. Парни на крыше были съемочной группой телевизионных новостей и снимали нас на видео.
В конце концов, штурмовики завершили свою задачу и забрали девять сомалийцев из здания цели. Наш первый рейд, и не потребовалось ни одного выстрела. На следующий день мы увидели себя по телевизору, который оперативная группа поставила в глубине ангара. Долбанные Си-Эн-Эн.

Большинство дней в Сомали прошли без происшествий: сплошные фальстарты, скудные разведданные (или вообще отсутствие таковых) и очень мало дел. Большое внимание уделялось почте и ее получению. По какой-то причине почта Рейнджеров, штурмовиков и экипажей вертолетов обрабатывалась и поступала обычным порядком, тогда как их основные расположения находились даже не в одном и том же штате. Там, дома, наше подразделение находилось по соседству со штурмовиками, и все же мы не могли наладить приличную почтовую службу. Чтобы в полной мере оценить тяжесть этой изоляции, нужно было служить в армии и целиком полагаться на нее в общении с оставшимися дома близкими. Это противоречило логике. Наше подразделение настаивало на том, чтобы с нашей почтой разбирались отдельно, хотя мы и умоляли их объединить ее с корреспонденцией штурмовиков. Великая ирония состояла в том, что все в Оперативной группе, если не во всем сообществе специальных операций, считали, что парни из ВВС всегда получают все самое лучшее. На карте стояла наша репутация!
Во время развертывания время, не потраченное на подготовку или участие в задаче, неизбежно ведет к постоянным поискам забав, особенно когда преимущественно имеешь дело с личностями типа А(5). Это может привести к обширным планам и причудливым поворотам, но необходимость избежать скуки – мать изобретательности. Одним из таких случаев был приближающийся день рождения Пэта Роджерса. Из шести операторов ВВС (Тима Уилкинсона, Скотти Фалеса, Джона Макгэрри, Джеффа Брея, Пэта Роджерса и меня), выполнявших реальные боевые задачи, только у Пэта дома не было женщины. Он получал письма от родителей и посылки, адресованные "одиноким парням", от иных поборниц подразделения, но ничего романтического. Один такой постоянный поток посылок исходил от вдовы одного из наших бывших товарищей по команде, Марка "Скрогга" Шолля, который погиб на учебной задаче девятью месяцами ранее. Несмотря на это, Пэт постоянно жаловался: ни женщины, ни хорошей почты. Так что моя жена и подруга Брея зашли в секс-шоп в Фейетвилле, Северная Каролина, и купили Пэту подружку в виде надувной куклы вместе с другими "вкусняшками".
Когда в сентябре мы, наконец, получили почту, Пэт подошел к моей койке, чтобы позлорадствовать по поводу того, что моя жена прислала ему посылку и, очевидно, была заинтересована в романтической связи. Прежде чем сделать неправильный вывод об этом явном оскорблении, следует понимать сплоченный характер нашей команды. Пэт провел Рождество с моей семьей и был для моего сына как дядя. Моя жена и Пэт были близкими друзьями. Это было лишь добродушное подтрунивание одного парня над другим – пока он не вскрыл посылку и не обнаружил внутри Джину, Богиню Любви. Я предупредил Скотти и Тима о содержимом, и мы все присутствовали при разоблачении.
Пэт повесил Джине на шею табличку с рекламой цен на различные виды услуг и посадил ее на стул возле планировочного стола ВВС посреди ангара. Не верю, чтобы кто-то лишил ее девственности, но в ангаре с 350 мужиками никогда не угадаешь. Она была очень мила. Она пробыла там несколько недель, пока нам не нанес визит представитель Конгресса, и нам было приказано убрать Джину со стула до прибытия сановника. К сожалению, нас вызвали на задачу, мы собрались и ушли до того, как Джину удалось спрятать. Когда мы вернулись (еще один заход всухую), наш уважаемый гость уже прибыл и убыл, и Джина, вероятно, была единственным человеком, приветствовавшим его в той части ангара. Полковник Озер, наш командир, по возвращении устроил нам разнос, так что с ней покончили.

6 сентября мы вышли на еще одну ночную задачу, которую стоит отметить по нескольким причинам. Это была первая перестрелка между Оперативной группой "Рейнджер" и сомалийцами. Кроме того, это был первый раз, когда я столкнулся с огнем по своим. Штурмовики снова брали здание к северу от круга K4. Охранение Рейнджеров оцепило территорию в четыре квартала, а наша колонна стояла рядом с местом, именуемым парадной трибуной, где Айдид произносил речи до того, как мы начали охоту на него. Мой "Хамви" C2 находился в центре колонны машин, выстроившихся в линию, направленную на север, на случай, если мы понадобимся. Макнайт по своему обыкновению вышел из машины, и я отправился с ним. На восток отходила крупная улица под названием Нэшнл-стрит (которую мы посетим вновь 3 октября), и примерно в четырех кварталах от нас сомалийцы поджигали покрышки, как это было у них заведено. Макнайт, старший из сержантов колонны и я наблюдали за этим через наши ПНВ, но сомалийцы не выглядели для нас непосредственной угрозой. Пока мы стояли там, я посмотрел на север и увидел нескольких сомалийцев, бегущих сзади к трибуне, параллельно нашим машинам. Трибуна была выстроена абы как, из шлакоблоков и бетона.
Сомалийцы, которые были, вероятно, не более чем в сотне ярдов (91,5 м) от нас, присели у основания задней части трибуны и внезапно открыли огонь по колонне. Ничего особенного, просто пара коротких очередей из АК-47. Реакция была немедленной и ошеломляющей. Вся колонна открыла по ним огонь из .50 калибра, 40-мм гранатометов Mk-19 и стрелкового оружия. Сомалийцы стреляли в ответ, но в основном это был односторонний бой. Для меня было удивительно, что я располагался так, что мог видеть обе стороны боя одновременно. Трассеры всегда кажутся движущимися замедленно, и наблюдать перестрелку было завораживающе. Я понял, что сомалийцев, которые стреляли по Рейнджерам, не беспокоил побочный урон, потому что прямо за ними была еще одна из тех трущоб с хижинами из кустов, и она приняла на себя основную тяжесть огня Рейнджеров. Понятия не имею, сколько жертв это вызвало, но почти наверняка пострадали люди.
Мы вернулись к машинам, когда внезапно ясно увидели дуги трассеров .50 калибра, идущие от американской базы в миле или около того. Какой-то тупой сукин сын услышал перестрелку, и, полагаю, решил, что это разборки сомалийцев с сомалийцами, и поэтому принялся палить в нашу сторону. Я не мог в это поверить. Насколько тупым нужно быть? Это продолжалось несколько минут, пока мы готовились к погрузке и отъезду. Штурмовики заканчивали и эвакуировались на вертолетах, так что мы были уже не нужны.
Когда я залез в свой "Хамви" и мы поехали, Майк Прингл, по-прежнему бывший у нас на .50 калибре, позвал меня. "Дано, кажется, я получил пулю в голову". Я не знал, что сказать, и на мгновение задумался. "Хочешь, я посмотрю?" Я сказал это, пока мы катили по дороге к К4 и домой. Как единственный парень на борту, имеющий хотя бы поверхностную медицинскую подготовку, я назначил себя медиком машины.
"Нет, думаю, я буду в порядке, пока мы не вернемся".
Когда мы добрались до расположения, я посмотрел на его голову. Пуля пришла ему прямо в лицо и попала в край шлема, где с левой стороны кевлар опускался на уровень глаза. Пуля раскололась, и часть ее срикошетила в пространство. Другой кусок прошел вдоль его головы и оставил борозду, которая кровоточила. Он был в порядке, но будь это на долю дюйма правее, ему попало бы в глазницу и убило.
После этого я стал называть его "Один дюйм". Он и еще один парень, получивший поверхностное ранение в ногу, стали нашими первыми пострадавшими.

Где-то в 14:30 3 октября мы получили разведданные, что две цели из нашего основного списка встречаются возле гостиницы "Олимпик" в районе Черное море. Черное море соседствовало с рынком Бакара, одним из крупнейших оружейных рынков Восточной Африки, и было переполнено регулярными членами и сторонниками Сомалийского национального альянса (SNA). План представлял собой типовой шаблон, используемый в других наших рейдах. Вертушки с блокирующими силами Рейнджеров и штурмовиками отправлялись к цели отдельно, наша колонна наземных сил быстрого реагирования (ground reaction forces – GRF) следовала за ними в качестве платформы для вывоза "драгоценного груза" (precious cargo PC – захваченных фигурантов) и всего личного состава оперативной группы. Если не считать сложного расположения цели прямо в центре города, этот налет практически ничем не отличался от предыдущих рейдов, которые мы проводили.
В состав GRF в этот день входили семь "кевларовых"(6) и два грузовых (небронированных) "Хамви", и три пятитонных грузовика. В колонне были Рейнджеры, штурмовики, SEAL и я в качестве боевого диспетчера. Я был на своем обычном месте, в машине С2, третьей в порядке следования. Моей работой, как обычно, было обеспечение командования и управления связью в движении в дополнение к управлению огневой поддержкой в интересах колонны или других сил по мере необходимости.
В моей машине находились подполковник Макнайт (командир GRF), штаб-сержант Билл Пауэлл (передовой наблюдатель), сержант Прингл (пулеметчик .50 калибра, радист и меткий стрелок из чего угодно); специалист Джо Хароски (водитель) и переводчик. В машине я занимал правое заднее сиденье и был вооружен своим модифицированным CAR-15 и пистолетом .45 калибра в качестве запасного. У меня был рюкзак, большой ALICE, в котором были обе мои радиостанции, блок ЗАС, ПНВ в чехле и небольшая аптечка. На шее у меня было устройство ввода ЗАС с различными кодами и контрольной таблицей. Остальное снаряжение находилось на поясе первой линии: два запасных 5,56-мм магазина (снаряженных трассерами для обозначения целей при вызове огневой поддержки), сигнальная ракетница с зелеными и красными ракетами, четыре запасных магазина .45 калибра и аварийная радиостанция с запасным аккумулятором. Завершал все бронежилет, в котором была только передняя бронепанель. Я рассудил, что на мне все время будет рюкзак и, следовательно, можно будет обойтись без задней бронепанели, с которой под рюкзаком неудобно. К тому же задней бронепанели у меня просто не было. Единственное, что еще было у меня в машине, это медицинский набор, который я собрал в картонке из-под сухих пайков. Все в моей машине знали, что я назначен медиком. Я не был Пи-Джеем, но был лучшим, что у нас было.
Когда мы вышли из JOC, я обнаружил, что задние бронированные двери, которые мы неоднократно просили для "Хамви" с момента нашего прибытия в Сомали, были доставлены утренним самолетом снабжения и благодаря Принглу теперь стояли на месте. Из-за какой-то армейской ошибки все "Хамви" изначально поставлялись с передними дверями, рассчитанными на 7,62-мм пули, но задних дверей не было вообще. Во всех предыдущих рейдах и всех других моих поездках по городу я ездил без защиты бронированной двери, но привык к свободе и легкости перемещений, которые сопутствовали отсутствию защиты.
Я привык сидеть на своем месте боком, лицом наружу. Таким образом я мог не снимать свой рюкзак и использовать его в качестве спинки, завалив его на центральную консоль между задними сиденьями. Это было довольно удобно. Во время езды я ставил ноги на порог и клал оружие на колени. Чтобы выйти, мне нужно было просто наклониться вперед, и, скорее всего, импульс моего рюкзака вынесет меня из машины. Чтобы попасть внутрь, я мог ввалиться на ходу и быть готовым открыть ответный огонь. Дверь только усложнит этот процесс, и я рассматривал ее как нежелательный компромисс между мобильностью и предполагаемой защитой.
Тем не менее, я был счастлив видеть, что они проявили достаточно заботы, чтобы прислать нам, жалким позади сидящим двери, пока не обнаружил, что мое окно заклинено в верхнем положении, и я не мог его опустить. Остальные "Хамви" уже начали выстраиваться возле ворот расположения Рейнджеров, когда я принялся снимать дверь. Это была чертовски тяжелая штука, но легко убиралась с машины, если снять ее с петель, подняв прямо вверх.
"Эй", - заорал мне Прингл. "Я только что получил эти двери и установил их сегодня днем". Он даже заставил Хароски покрасить новые двери, в соответствии с камуфляжной схемой "Хамви". "Зачем ты ее снимаешь?"
"Окно заклинило. Я не могу его опустить".
"Подожди минуту". Майк скрылся в багажнике нашего "Хамви", роясь среди лежащего в машине барахла: коробов с патронами .50 калибра, коробок с водой, сухпайками и моей медициной, и всего прочего. Он появился с молотком и, подняв его вверх, как символ победы, спрыгнул вниз, открыл мою дверь и начал колотить по раме и защелке, пока окно не упало вниз с глухим стуком. Довольный собой, он запрыгнул в турель, швырнув молоток назад, чуть не угодив в нашего переводчика.
Мы покинули расположение одновременно с вертушками. Всегда радостно видеть взлетающие вертушки. Они излучали чувство силы и трепета, с которым не могли сравниться катящие по городским улицам автомобили. Одновременный взлет большой группы вертолетов резонирует на полмили вокруг. Это ощущаешь физически. И для меня это было приятным ощущением.
Как обычно, я дослал патрон в патронник своих CAR-15 и .45-го, когда мы проезжали через ворота аэропорта. Миновав их, мы начали набирать скорость, и я начал ощущать возбуждение перед игрой, которое испытываешь, когда занимаешься чем-то настоящим. Мы без происшествий миновали кольцо К4, поднялись по Виа Ленин и проехали трибуны (где у нас была первая перестрелка за несколько недель до этого), когда первые две машины свернули направо на другую улицу, но не ту, куда намеревался Макнайт. Головная машина колонны под командованием Рейнджера Джеффа Струккера свернула преждевременно, и это привело к тому, что он оказался не на той улице. Макнайт быстро дал Хароски указание продолжать двигаться прямо. Это поставило нас во главе, и Хароски вывел нас на идущую с севера на юг дорогу, которая вела к зданию цели и отелю "Олимпик". Мы встали неподалеку от объекта, и большая часть бойцов спешились. Интенсивность огня была низкой. Были видны здания цели, откуда только что ушли вертолеты. Повсюду была пыль, а все, кто двигались на улице, были в основном блокирующими силами Рейнджеров, занимающими позиции.
Я оказался рядом с одним из SEAL, Гомером Нирпассом. Он стоял у входа в переулок, и когда я поймал его взгляд, мы оба ухмыльнулись друг другу. Мне нравился Гомер, для парня не из ВВС он был классным засранцем. На этом развертывании Гомер со своим напарником уже записал на себя двоих и воплощал в себе все, что считалось правдой о "тюленях". Мне показалось, что ему было наплевать на здешних людей или то, как Армия заправляет шоу, как по мне он был явно заинтересован лишь в том, как увеличить личный счет и хорошо провести время. Не знаю, почему мы улыбнулись друг другу. Это было что-то вроде как сказать: "Какого хера". Мы не произнесли ни слова, но ощущения уже отличались от тех, что были на любой другой задаче, на которой я был. Это можно было почувствовать, но не определить. Я ничего не мог с собой поделать. Я еще не сделал ни единого выстрела. На самом деле, я ни разу не стрелял в бою. Я мог бы, но в этом не было необходимости. До этого времени я в основном мониторил разные радиосети и время от времени передавал соответствующие распоряжения Макнайту.
Я передал Макнайту очередное контрольное сообщение, и он принял решение переместить машины к цели. Мы загрузились, и колонна во главе с нами покатила к цели. Вертушки уже кружили над объектом. Было видно, как они ходят своими курсами на разных высотах, охватывая кварталы вокруг наших сил. Если перестрелка не дала всем в городе знать о нашем местонахождении, то кружащие вертушки точно сделают это. Не то, чтобы меня это волновало. Наличие вертушек над головой создавало ощущение контроля, которое всегда работало как своего рода защитное покрывало.
Мы теперь были рассредоточены на ведущей к цели дороге в направлении на север. Наша машина все еще находилась в голове колонны, в результате чего мы оказались на перекрестке чуть позади здания цели, которое находилось правее и восточнее от нас. И хотя рядом с нами был "мелок" Рейнджера Мэтта Эверсмана, это все равно было не лучшее место, где встать.
У нас, стоящих посреди четырехстороннего перекрестка, был хороший обзор вперед, влево и вправо. Слева мне было видно оливковое дерево на перекрестке в квартале от нас. Оно было светло-зеленым, с серой корой, и выглядело почти по библейски – как одна из тех картинок, что можно увидеть в иллюстрированной детской библии. Рядом с ним был ослик, выглядевший столь же библейским. Его морда была обращена к дереву, и мне был прекрасно виден его профиль. Позади него, ну конечно же, было множество сомалийцев, перемещавшихся и периодически постреливающих по нам. Он стоял неподвижно, словно привязанный, с прижатыми назад ушами и свисающим прямо вниз хвостом. "Ну кабздец тебе, ослик", сказал я себе.
Сомалийцы могли стрелять по нашей машине с трех направлений, и это ставило Прингла на .50 калибре в нежелательное положение. Хароски, как водителю, было еще хуже, так как он не мог сделать ничего, кроме как направить свое оружие в окно и ждать, пока цели не появятся в поле зрения. Должно быть, он чувствовал себя несчастным, запертым как крыса в клетке, ожидая выстрела из РПГ из-за угла или с какого-то направления, которое он не мог видеть.
Я вышел из машины. Мне не хотел быть частью большой цели, а свое дело я мог делать одинаково хорошо из любого места, пока оставался в пределах досягаемости Макнайта. Обычно я чувствовал себя в большей безопасности рядом с машинами и их более тяжелым вооружением, но не сегодня. Стоящая машина, это магнит для РПГ и легкая цель даже для самого неточного огня стрелкового оружия. Даже у неудачных выстрелов было больше шансов попасть в машину, чем в одиночного солдата, так что было совершенно ясно, что каждый сомалиец в округе целится в наши "Хамви".
Я предположил, что нападавшие все еще зачищали объект, поскольку никого из них не было за пределами здания. Когда они выйдут, им придется переместить "драгоценный груз" на сотню или около того ярдов, чтобы доставить его к пятитонным грузовикам для эвакуации. Колонна машин растянулась вдоль дороги на несколько кварталов, и где-то в этой шеренге один из наших пятитонников уже был выведен из строя из гранатомета. Было видно, как он дымится. Интенсивность огня противника была теперь выше, чем я когда-либо видел; однако в сравнении с тем, что мы испытаем позже, ее можно охарактеризовать лишь как умеренную. Пули били в здания и машины со всех сторон. Спрашивается: как таким количеством пуль можно так много раз промахнуться по такому количеству людей.
Я передвигался вокруг нашей машины, высматривая плохих парней, чтобы стрелять, когда снова поймал взгляд Гомера Нирпасса, и мы оба ухмыльнулись, той же глупой дерьмовой усмешкой, что и раньше. Все, что я мог смело сказать: "Это кабздец".
"Ага", - ответил он, и мы оба покачали головами.

После двадцати минут у цели у нас было трое раненых, которые нуждались в эвакуации. Один из них, Блэкберн, был Рейнджером, который выпал из вертолета, когда тот завис над точкой высадки. Барт Буллок, один из медиков штурмовиков, подбежал ко мне и Макнайту, когда мы стояли у стены здания рядом с целью. Он сказал что-то вроде: "У меня парень, которого нужно забрать, и если задача еще не завершена, нам нужно его эвакуировать". Я получил от него все необходимые данные и передал их через сеть C2 подполковнику Харреллу, командиру штурмовой группы, и его экипажу на вертушке C2, чтобы они могли передать информацию Доку Маршу, хирургу штурмовиков, и медикам в ангаре. К этому времени еще двое были ранены огнем стрелкового оружия, и Макнайт решил отправить обратно колонну из трех автомобилей с ранеными.
Когда три "Хамви" ушли, меня начало беспокоить время нашего нахождения у цели. Какого черта так долго? Все, что превышает тридцать минут, напрашивается на неприятности. Оглянувшись вокруг, я увидел, что мой ослик все еще стоит на месте. Вот счастливый ублюдок. Я также видел штурмовиков в дверном проеме здания цели, который был сразу за моей машиной, но они не двигались. Я подбежал к ближайшему штурмовику, которым оказался сержант-майор, седоволосый парень, чье имя я не могу вспомнить.
"Чего же вы ждете?"
"Ждем Рейнджеров", - сказал он из-за двери. Мне были видны сомалийцы, которых они захватили, в пластиковых наручниках и выстроенные вдоль стены в фойе здания. Несколько штурмовиков были там с ними, остальные, вероятно, обеспечивали охранение в другом месте.
"Ну, все машины здесь, что от них осталось", - их стало на четыре меньше, если сложить отправленную колонну медэвака с уничтоженным пятитонником, - "но я пойду спрошу Макнайта, в чем задержка".
Я промчался футов 150 (45 м) до Макнайта, стоявшего у нашей машины. "Штурмовики готовы, они ждут сигнала от нас ".
"Мы ждем их".
Бляха. Не могу поверить, подумал я. Типичное армейское дерьмо, каждая из групп ждет другую. Армейское взаимодействие всегда было намного более громоздким, чем следовало.
Снова бросившись обратно к сержант-майору и немного запыхавшись, я сказал ему: "Давайте, грузите PC, мы ждем вас и готовы отправиться, как только будете готовы вы". Не помню, что он ответил, если ответил. Я просто развернулся и направился к своей машине, когда они начали выводить "драгоценный груз" из здания цели. На этот момент мы были у цели уже тридцать семь минут.
Когда я снова побежал к своей машине, я заметил Хоуи Васдина, одного из SEAL, лежащего на дороге в переулке по ту сторону улицы от меня. Он был на земле, кривился и держался за ногу. Вероятно он двинулся в переулок, чтобы вести бой, предположил я, и его подстрелили. Теперь он лежал на открытом месте и, как мне казалось, в него должны были вот-вот попасть снова. Один из медиков штурмовиков добрался туда вместе со мной. Сзади меня откуда-то появился Гомер со своим CAR-15 и тут же принялся укладывать сомалийцев на дороге, ведущей от нас. Медик готовил ногу Хоуи и настроился работать с ней. Это не место для оказания помощи раненым. Было ощущение, что сидишь в ярмарочном тире на полпути между стрелками и мишенями.
"К херам это. Тащите его за угол", - сказал я. Закинув оружие за плечо и ухватив его обеими руками за снаряжение, я протащил его по переулку и за угол на главную улицу, в относительно безопасное место у автоколонны. Гомер был как всегда спокоен, и я видел, что он стреляет точно, а не просто поливает свинцом куда-то туда. Именно из-за таких ситуаций носить большой рюкзак, набитый радиостанциями, неприятно. Типичная оборотная сторона бытия боевого диспетчера. Когда действительно нужно двигаться, все это оборудование связи мешало. Никому другому – кроме медиков с их ранцами, весившими и близко не так много – не приходилось бегать с таким количеством дерьма на спине.
Я оставил Хоуи с Гомером и медиком, и когда повернулся, чтобы бежать обратно к своей машине и Макнайту, я снова поймал взгляд Гомера. Мы не улыбались, только снова покачали головами. Когда я добрался туда, меня встретил еще один пострадавший. С Биллом Пауэллом, еще одним нашим Рейнджером, случилось то же, что и Хоуи, с тем же результатом. "Ну вот же тупые дебилы", - пробормотал я. "Ну нахрена тебе присралось переться в переулок?" Ему удалось добраться до машины своим ходом, и он сидел на левом заднем сиденье, в своей обычной позе, выглядя тихим и довольно бледным.
"Откинься назад, и я тебя проверю". Мне не нравилась идея повернуться спиной к огню противника, но Хароски все еще сидел на водительском сиденье и, похоже, прикрывал мой тыл. Должно быть, это были непрямые попадания (рикошеты), потому что повреждения ног Пауэлла были невелики. Но с этими штуками никогда не поймешь – маленькие дырки могут убить человека – так что я собирался разрезать его штаны и осмотреть получше, когда меня вызвал Макнайт.
Я решил, что в машине с Пауэллом все будет в порядке, поэтому велел ему оставаться на месте и пошел к Макнайту. "Одна из наших вертушек упала", - сказал он.
"Которая именно? Каков план?"
"Мы собираемся грузиться и ехать, чтобы забрать их".
Я все пропустил, пока помогал Хоуи. Когда я не работал на прием или передачу, я держал свои гарнитуры прицепленными к лямкам рюкзака, где до них было легко добраться. Я не пользовался наушниками или ларингофонами – они слишком сложные и подвержены проблемам. Ручные гарнитуры можно легко заменить в случае, если связь перестала работать, и их можно дать для разговора кому-нибудь другому или предусмотреть оперативную передачу другому человеку, если я выйду из строя.
Я не видел вертолета и не знал, где произошло крушение. Я спросил, но все, что получил, это взмах руки Макнайта, указывающий куда-то на восток от нас. "Прекрасно", - сказал я. Пойдемте, заберем этих парней и уберемся ко всем чертям отсюда.
На приказ сверху о выдвижении потребовалась пара минут, и с вертушки C2 потребовали, чтобы мы проследовали к месту крушения и эвакуировали личный состав. На подготовку колонны к движению ушло еще десять минут.
В это время Мэтт Эверсман и оставшиеся четыре Рейнджера его "мелка" были прижаты к северу от нашей машины в следующем идущем с востока на запад переулке. Я снова оставил Макнайта и отправился прикрыть их перемещение к колонне. Рейнджеры забрали с собой снаряжение Блэкберна, и пытались решить, как перебраться через улицу, не получив пулю. Со своей (южной) стороны переулка я сказал Мэтту, который явно командовал Рейнджерами, хотя и не был старшим по званию, что обеспечу им прикрытие огнем, чтобы они могли перейти без необходимости стрелять самим. Прингл находился в башне, с трудом прикрывая три направления.
"Прингл, почему бы тебе не держать переднюю и левую стороны машины, а я возьму правую?"
С этого момента я прикрывал правую сторону машины, а Прингл левую и переднюю, так как у него было тяжелое оружие. В то время это звучало разумно для нас обоих. Несколько дней спустя, когда у нас была возможность осмотреть нашу машину, мы обнаружили, что в мою сторону пришлось вдвое больше пуль, чем в другую. Тем не менее, все четверо Рейнджеров смогли пересечь улицу без дальнейших происшествий и двигаться дальше вдоль колонны.
К этому времени интенсивность огня резко увеличилась. Я уже видел множество гранат РПГ, летящих вдоль переулков мимо нашей позиции, в основном справа и слева. Ожидая погрузки "драгоценного груза", я заметил два спусковых каната, лежащих на улице рядом с нашей машиной. Мы всегда забирали их во время предыдущих рейдов, и командованием было дано особое указание подбирать их, поскольку у нас была нехватка. Я начал поднимать один из канатов, чтобы погрузить его в "Хамви", потому что знал, что мы скоро уезжаем. Спусковой канат длиной девяносто футов (27,5 м) имеет диаметр пожарного шланга, весит около семидесяти пяти фунтов (34 кг) и громоздок в перемещении, если он не смотан должным образом. Ближайший был посреди дороги, где лежал с момента высадки "Мелка Четыре". Я достал его и перетащил к своему "Хамви", где вместе с нашим переводчиком (человеком, не более оживленным, чем кусок дерева) занялся заталкиванием его под крышку багажника. Я был уже весь покрыт потом и пылью, когда увидел SEAL Джона Гэя, стреляющего из-за укрытия в каких-то сомалийцев поблизости. Я попросил Джона помочь мне канатами. Он прекратил огонь, посмотрел прямо на меня и крикнул: "Забудь про гребаные канаты!"
Его слова представили ситуацию в ином свете. Это примерно как когда вот-вот втюхаешься в девушку, перебрав в баре, или например, соберешься вложить деньги в кольцо для женщины, на которой не стоит жениться, и тут один из ваших друзей вмешивается и спасает вашу задницу, остановив вас. Мгновение, и вы смотрите на вещи под другим углом. Внезапно мне показалось очень глупым стоять посреди дороги, полной магнитов для пуль марки AM General(7), рискуя жизнью ради куска зеленого плетеного нейлона. Боевой урок номер один: никогда не рискуй своей жизнью из-за неодушевленного предмета.
Когда я, наконец, залез в "Хамви", чтобы отправляться, Билл Пауэлл сидел на своем месте напротив меня и был в шоке. Наш переводчик по-прежнему был сзади, изо всех сил стараясь исчезнуть под кевларовой оболочкой. За все время, что мы были у цели, он ни разу не выглянул наружу. У Прингла все было хорошо, но мне было жаль Хароски. Полагаю, это было в правилах Рейнджеров, чтобы водитель всегда оставался за рулем машины. Этому бедолаге пришлось сидеть на переднем сидении головного автомобиля, подвергаясь обстрелу со всех трех сторон, и все, что он мог сделать, это высунуть в водительское окно свою М-16.
Когда мы выехали с перекрестка восток-запад, на котором стояли, я в последний раз увидел ослика. Он был все на том же месте, что и когда мы прибыли, и, несмотря на количество пуль, летавших туда-сюда над ним, под ним и вокруг него в течение сорока пяти минут, он по-прежнему стоял там – не более чем слегка оцарапанный.
Мы отбыли всем скопом, с нашей машиной в голове, и Макнайтом, дающим указания, передаваемые с вертушки C2 по его радиосети. Однако ясно было одно: кто бы ни потерпел крушение, им понадобится вся огневая поддержка, которую они смогут получить – так что мне было почти нечего делать в поездке. Я полагал, что колонна с ее тяжелым вооружением, теперь насчитывающая семьдесят человек была более чем способна позаботиться о себе. Поэтому я решил, что не буду вызывать огонь, пока мы в пути. Я устремил свое внимание за окно на проходящие улицы и проемы, выискивая цели.
Колонна сначала двинулась на восток, а потом мы свернули на юг по асфальтированной дороге. Здесь мы сделали первую остановку, колонна была обращена на юг, пока Макнайт получал дальнейшие указания. Затем мы внезапно попали под исключительно мощный обстрел из стрелкового оружия и РПГ. Некоторым машинам ближе к центру колонны действительно сильно досталось. Сержант первого класса Гриз Мартин, сидевший в одном из "Хамви", был смертельно ранен попаданием из РПГ. Я услышал и почувствовал воздействие того прямого попадания, второго, которое мы получили в этой операции (первое было в пятитонник ближе к цели). Это прилетело со стороны улицы, противоположной той, где я сидел.
Хоуи Васдин сидел на переднем сиденье "Хамви", который я называл "тюленьим" и у которого не было ни брони, ни даже лобового стекла: это была полностью открытая машина. Бедным SEAL всегда доставались от Армии самые дрянные задачи и самое убогое снаряжение. Такой "Хамви" был только у них, но до этой задачи они не задумывались об этом. Это давало им полный контроль над окружением, и их было четверо, так что получалось достаточно хорошо. К ним присоединилась пара штурмовиков, которым не нашлось места в штурмовых вертушках.
Нога Хоуи была выставлена на капот. И он получил в ту же ногу во второй раз. Не удивительно. Она просто лежала сверху на капоте, как какое-то украшение. До этого он чувствовал себя неплохо, но после второго ранения его состояние начало ухудшаться. Он явно испытывал сильную боль и начал впадать в шок. Он продолжал разговаривать с Гомером и говорил: "Вытащите меня отсюда!" Помню, Гомер все успокаивал и обещал Хоуи, что отвезет его домой. По мере того, как дела становились все хуже, один из штурмовиков принялся отдавать приказы машинам, пытаясь вывести их из-под смертоносного перекрестного огня на перекрестках. Во время этой остановки еще несколько человек были тяжело или смертельно ранены. В конце концов, Хоуи получил третью пулю в ту же ногу.
Мы пробыли на том месте, казалось, целую вечность; это был один из тех случаев, когда восприятие времени становилось замедленным. Все машины получали попадания, а мы вели огонь на подавление такой интенсивности, какого я никогда раньше не видел. Я помню, что .50 калибр – обычно достаточно громкий, чтобы ушам становилось некомфортно – звучал приглушенно. Я стоял у своей двери, наблюдая прямо и направо, а Прингл посылал пули вдоль по улице всякий раз, когда кто-нибудь высовывал голову или пересекал ее перед нами, но мы с Майком обменивались словами нормальным голосом, словно бы не палили вокруг нас сотни стволов и десятки РПГ. Это было сюрреалистично. По сей день не могу этого объяснить.
Я пытался экономить патроны. Как боевой диспетчер, обязанностью которого было обеспечение связи, будь то авиаподдержка, передача информации или взаимодействие наземных и воздушных сил, я имел только три магазина к своему CAR-15. И два из них были стопроцентно снаряжены трассерами, предназначенными для того, чтобы отличать мой огонь от остального на тот случай, если мне понадобится отмечать цели для "Маленьких птичек". Я всегда считал, что в то время как у меня достаточно патронов, чтобы обороняться накоротке, когда дерьмо действительно попадет на вентилятор, я буду слишком занят, корректируя огонь, чтобы в кого-то стрелять. Опять неверно. Неважно, сколько весит ваше снаряжение, берите дополнительные боеприпасы. Мой боевой урок номер два дался мне нелегко – именно так, как я усваиваю все свои самые ценные уроки. Поскольку я израсходовал все свои боеприпасы, теперь я использовал патроны Пауэлла. Он не стрелял, так что когда мне был нужен полный магазин, он просто давал мне его.
К югу перед нами люди выходили из переулков и пытались перейти улицу. Понятия не имею, почему им было так важно перейти. Мне думалось, что сомалийцы должны были дружно посходить с ума, чтобы просто выйти на улицу. Будь у меня семья или будь я в городе простым гражданским, я бы затихарился, подумал я.
Еще на той остановке я обнаружил, что если я запускаю гранату катиться вдоль переулка, это заставляет людей не высовывать головы из укрытий. Я не беспокоился по поводу осколков. Несмотря на твердую поверхность, я не думал, что у меня будут большие проблемы с осколками от моих гранат, если я закачу их достаточно далеко по улице. У нас в машине их было всего несколько штук, так что я использовал их экономно.
За несколько недель до этого я видел, как несколько Рейнджеров на стрельбище были ранены, когда метали гранаты без какой-либо защиты, и некоторым из них осколки прилетели назад. Тогда я отошел оттуда туда, где можно было укрыться, подальше от всего этого, и всю дорогу качал головой. Рейнджеры. Наверное, их можно было полюбить, но все равно, это была Армия.
Я также выяснил, что людям, находящимся дальше от нас, похоже, было интереснее перебежать через улицу, а тем, кто были ближе к нам (менее двух сотен метров), было интереснее стрелять по нам. Для меня стало правилом буравчика не тратить патроны на людей в отдалении. Но у всех в Могадишо, похоже, было оружие, и я не собирался рисковать ни с кем, кто останавливался на открытом месте: эти люди, похоже, не верили в возможность как следует прицелиться из своего оружия, а только в то, чтобы дать несколько выстрелов в нашу сторону.
Кто-то высунул оружие из-за угла где-то перед нами и залил очередью наше лобовое стекло. Я даже не успел выстрелить. Одна из пуль пробила стекло, а другая застряла в нем. Вот вам и наши имеющие государственную гарантию, сертифицированные от 7,62-мм пуль, закупленные по наименьшей цене пуленепробиваемые стекла. Макнайт, должно быть, держал руку поднятой, потому что пуля задела его предплечье и вышла через мое окно рядом с моей головой. Нас с Макнайтом посекло осколками стекла. Я взял на себя связь полковника, пока он собирается и дает мне перевязать ему руку с помощью бинта и косынки из моей аптечки. Его кости остались целыми, а рана не причиняла большого беспокойства.
"Порядок, полковник", - сказал я ему, и он забрал у меня связь. Вскоре после этого еще одна дикая очередь из-за угла поразила нашего переводчика, который, не желая рисковать, остался в позе эмбриона в багажнике "Хамви". Он так и не издал ни звука, ни когда в него попали, ни когда мы ехали по улицам, так что я так и не узнал, что ему нужна помощь. Только когда мы вернулись на базу и он вылез, я понял, что его подстрелили. Он отправился получать помощь, и больше я его не видел. Самое забавное, что он тоже был из южной Калифорнии, или, по крайней мере, жил там, и собирался поступать в аспирантуру Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Он был коренным сомалийцем и вернулся сюда лишь чтобы быть переводчиком и подзаработать немного денег. На мой взгляд, шутка удалась.
Когда Макнайт получил новое ориентировочное направление к месту крушения, он приказал Хароски двигаться. Я предположил, что это распоряжение было передано всем машинам. К сожалению, связь внутри колонны была нарушена. Внутренняя радиосеть Рейнджеров была одной из немногих, на которую я не был настроен.
Указания от вертушки C2 были в лучшем случае схематичными. Помню, как Макнайт сказал только, что это дальше на восток и север. Это было не очень точно, но как только мы начали движение, мне стало лучше. Всяко лучше, чем останавливаться. Каждый раз, когда мы останавливались, возрастание интенсивности огня было просто невероятным. Иногда мимо наших машин пролетало столько пуль, что стены выглядели, словно их пескоструили.
Мы повернули и поехали на восток, но всего пару кварталов. Когда мы делали поворот налево (на север), я увидел группу примерно из шести или восьми сомалийцев с оружием, в основном АК-47, на той же улице, на которую мы сворачивали. Когда мы завернули за угол и оказались полностью в их поле зрения, я увидел выражение испуга на их лицах. Прингл открыл огонь по группе, и я помню, что видел, как один из них, высокий худощавый парень лет двадцати, в ярко-желтой рубашке, с АК-47 в одной руке, разлетелся на куски. Его грудь и голова, казалось, просто взорвались. Дыры в его рубашке выглядели как тёмно-красные цветы на контрасте с ее ярко-желтым цветом.
Остальные разбежались, большинство из них шарахнулось в переулок справа от нас, когда мы выехали на улицу. Я знал, что они будут там, выжидая, чтобы обстрелять нас со следующего перекрестка дальше по переулку. Хароски быстро ускорился, и, когда мы поравнялись с переулком, я увидел четверых из них, все еще на открытом месте, не добравшихся до укрытия на следующем перекрестке. Они были метрах в десяти от нашей машины. Все они обернулись, чтобы стрелять; один из них полусогнувшись лежал на улице. Попал ли в него Прингл или нет, не знаю. Похоже, он был ранен: у него на лице была гримаса.
Я застрелил его первым, два выстрела в грудь. Я прицелился в парня рядом с ним и выстрелил ему в грудь, быстро выпустив еще две пули. Они были такими большими целями, что я не мог промахнуться. Я даже не пользовался прицелом. Я не был достаточно быстр, чтобы застрелить их всех, так как мы миновали переулок слишком быстро.
Пока я стрелял, как минимум один из сомалийцев сделал пару выстрелов в меня. Моя сертифицированная правительством, защищающая от 7,62-мм дверь, выдержала попадания. Первая пуля ударила мне в дверь прямо на уровне груди и не попала в меня только потому, что окно было опущено, и комбинация из двери и стекла остановила ее. Вторая, которая прилетела, пока я стрелял во второго парня, ударила меня в ступню, отбросив ее от двери, в которую я упирался, назад к крышке трансмиссии. Боль была тупой. Я потянулся вниз и пощупал свой ботинок, затем посмотрел на него и понял, что дверь бронирована достаточно, чтобы поглотить энергию пули, но все же позволить ей пройти насквозь. Что касается моей ноги, то она не получила и царапины. По завершении задачи, когда у меня, наконец, появилась возможность осмотреть ее, я обнаружил, что единственным признаком того, что в меня попали, был темно-фиолетовый синяк.
Я чертовски надеялся, что шедшая позади меня машина полностью изведет этих парней. Я начинал злиться и раздражаться. От меня не требовалось выходить на связь по радио с тех пор, как мы покинули цель, и отсутствие чего-либо, что могло бы занять мое внимание, отрицательно сказывалось на моем моральном состоянии. А так все, что мне нужно было делать, это искать людей, которые стреляли по нам, и стрелять в них первым. Я помнил, что лазаю в боеприпасы Пауэлла, пытаясь сохранить собственный боекомплект, но в то же время я хотел вести огонь со всей интенсивностью, на какую способен. Это был сложный баланс.
Когда мы прибыли на шоссе Вооруженных сил, ситуация ухудшилась еще больше. Макнайт велел бросить дымовую гранату, чтобы обозначить нашу позицию. Кто-то зажег фиолетовый дым и бросил его на улицу прямо перед нами. Позади нас колонна подвергалась обстрелу. С нашей позиции в голове мы были относительно защищены на этом перекрестке. Но Хароски не стал рисковать и остановился у дороги. Мэтт Риерсон, штурмовик, находившийся в колонне, подбежал к окну Макнайта, крича, почему мы останавливаемся. Он хотел знать, что происходит. Он и Макнайт быстро поговорили, и Макнайт объяснил, что пытался получить сверху разъяснения о направлении колонны, но там, в вертушке не были уверены, где мы находимся, так как дым дал кто-то еще. Риерсон побежал назад, откуда пришел, исчезнув в беспорядочной массе, которую теперь представляла колонна.
Я считаю, что путаницы было гораздо больше, чем кто-либо предполагал. Вдобавок ко всему, командир этого бардака, Макнайт, все еще казался оцепенелым и медленно реагировал на проблемы. Я также думаю, что ситуация была для него ошеломляющей, так как она несколько выбила его из колеи. Командиры Рейнджеров не привыкли работать с автоколоннами, по крайней мере, так мне сказали. К этому времени уже была сбита вторая вертушка. Вдобавок ко всему этому вертушка CSAR также была вынуждена вернуться на базу из-за попадания РПГ в ее хвост.
Из-за этого связь была перегружена. Боевой урок номер три: в динамичной боевой обстановке, когда связь важнее всего, она будет наиболее затруднена. Я пытался сдержать эмоции и оставаться хладнокровным, но это становилось все труднее, поскольку ситуация продолжала ухудшаться. Я нашел визит Риерсона будоражащим. Почему командиры не смогли лучше справиться с этим? Макнайт был далеко не таким напористым, каким я знал его в других сложных ситуациях. Конечно, я никогда не сталкивался ни с чем подобным, так что и он, вероятно, тоже. Я подключился к командной сети, и ни у кого не было определенного плана для реализации. В своем обычном качестве я был бы на связи, вызывая огонь или получая направления от бортов над районом. Я подумал: если здесь так плохо, то, какой ад должен быть на местах крушений. Я понятия не имел, что большую часть потерь мы несем именно здесь, в колонне. Я помню, как смотрел из машины, ждал, пока колонна двинется, и думал: мы будем продолжать кататься по округе, пока все нахер не сдохнем.
Я решил, что информация, которую мы получаем в рамках цепочки командования, не работает, и взял дело в свои руки. Я переключился на общую вертушек, частоту, используемую экипажами вертолетов для переговоров между собой.
"Это Юниформ Шесть Четыре Чарли на общей вертушек. Я в головном "Хамви" колонны, и мне нужно направление на место крушения. Прошу помощи". Мой позывной был U64C: он обозначал меня как боевого диспетчера, приданного командиру наземных сил, Макнайту. Тут же появился один из разведывательных вертолетов. У него была наша позиция, и он очень хотел помочь. В разбившихся вертолетах были его товарищи. "Полковник Макнайт, у меня вертушка рекки(8), которая собирается дать мне направление на место крушения".
"Давай, Дэн", - сказал Макнайт.
"Шесть Четыре Чарли, поверните налево на шоссе Вооруженных сил и следуйте на запад", - было сказано с вертушки. Это выведет нас на улицу, по крайней мере, более широкую, чем те, на которых мы были раньше. Я уже чувствовал себя лучше.
Я предполагал, что Макнайт передаст информацию своим Рейнджерам в колонне. Когда мы проехали несколько кварталов, вертушка дала мне еще один левый поворот на юг. Вскоре после того, как мы свернули на юг, я понял, что мы вернулись на улицу со зданием цели. Я видел приближающийся брошенный пятитонный грузовик рядом с отелем "Олимпик". Как только я увидел дымящийся пятитонник, я понял, что вертушка везет нас ко второму месту крушения. Я не мог винить пилота: он знал, что на втором месте крушения не было никого, кто обеспечил бы безопасность, и взял на себя ответственность направить нас туда.
Я не был уверен, следует ли нам сейчас следовать ко второму месту крушения – поскольку не думал, что там со сбитым экипажем есть кто-то из своих сил – или вернуться к первому.
"Полковник, мы движемся не на то место крушения. Мы направляемся ко второму крушению. Вы хотите идти туда или все еще хотите отправиться к первой вертушке?"
"Нам нужно идти к первому вертолету".
"Отрицательно по второму крушению. Мне нужно направление на место крушения номер один", - передал я на вертушку.
Это была моя вина. Во время первого выхода на связь я не уточнил, к какому месту крушения мы хотели отправиться. Я предполагал, что на вертушке знали о наших намерениях, поскольку мы пытались добраться до первого места крушения, по меньшей мере, последние минут двадцать. Отсутствие четкости с моей стороны при связи с вертушкой заставило нас пройти мимо цели. Я совершил свою первую настоящую ошибку. Глупую и, я полагаю, простую, но это все равно была моя вина. Проблему усугубляло то, что я не видел крушения первого вертолета и поэтому понятия не имел, где, черт возьми, он был. Я лишь знал, что это "вон там" – смутное указание на район к востоку от нас.
По моей команде вся колонна развернулась и пошла обратно по улице со зданием цели, пока с вертушки не дали мне правый поворот на восток. Ничего из этого теперь не возлагалось на плечи Макнайта. Он отдал мне ведение колонны, и я принял его. Моей обязанностью было довести колонну до места крушения. Всего через пару кварталов с вертушки велели снова свернуть на север. За все это время в моей машине никто не произнес ни слова: ни Макнайт, ни Пауэлл, ни Хароски, ни Прингл. Хароски просто слушал мои указания, а Прингл был занят стрельбой по сомалийцам из пятидесятки. Все остальные просто молчали.
Оглядываясь назад, хотел бы я, чтобы мы продолжили идти ко второму месту крушения. Мы могли бы дойти туда вовремя и забрать их всех, пока они были еще живы, и до того, как усилилось противодействие. Разумеется, мы прибыли бы задолго до какой-либо колонны из аэропорта. Однако проблема послезнания в том, что оно позволяет понять, как все могло бы сложиться, что, конечно же, всегда идеально. По правде говоря, мы все могли погибнуть, попытайся мы пройти через трущобы вокруг места крушения номер два.
Когда мы сделали этот последний поворот на север, я знал, что мы пройдем мимо, имея место крушения справа от нас. По крайней мере трижды с вертушки пытались указать мне поворот направо, к месту крушения, и всякий раз я отвечал, что мы не можем свернуть, потому что переулок недостаточно широк.
Наш радиообмен выглядел примерно так:
"Шесть Четыре Чарли, на следующем направо".
"Отрицательно по повороту вправо. Мне нужна улица побольше".
"Шесть Четыре Чарли, сворачивай направо в следующий переулок".
"Отрицательно, недостаточно большой. Дайте мне еще один. Или другое направление".
Все переулки, предлагаемые мне как варианты, были слишком малы для пятитонных грузовиков. Я боялся, что если мы потеряем еще одну машину, она превратится в гигантскую стальную затычку, напрочь разделяющую наши силы надвое. Если колонна окажется разрезана, мы проиграем. Машинам просто не хватит места, чтобы объехать одна другую, если какая-то из них выйдет из строя. После нескольких попыток с нашей стороны свернуть направо, с вертушки предложили попробовать подойти с севера. Я дал Хароски указание, и мы погнали, пока не дошли до шоссе Вооруженных сил. К этому времени наша машина была уже изрядно побита. По какой-то причине большая часть выстрелов пришлась на правую сторону. Было ли это связано с тем, что прикрывать правую сторону выпало мне, в то время как Прингл с пятидесяткой держал переднюю и левую, или потому что противодействие по большей части исходило с востока от нас – я не знаю. В любом случае, оба колеса с правой стороны уже спустили, и "Хамви" просто колотился об дорогу. Шины было слышно: звук был, как будто резиновыми ремнями шлепали об стену.
Мы снова вернулись на шоссе Вооруженных сил. Когда мы добрались туда, казалось, что мы въехали в город-призрак. Улица, в отличие от маленьких переулков, по которым мы ехали, была совершенно безлюдна. Мы снизили скорость, приближаясь к ней. Это была здоровая четырехполосная штука с бетонными разделителями, но на ней не было ни души.
"Поворачивай направо, Джо, тут, на главную", - сказал я Хароски. "Мы пройдем несколько кварталов на восток, а затем снова свернем направо". Я предполагал, что остальная часть колонны позади нас, но связь внутри колонны полностью прервалась. Мы повернули направо и поковыляли со скоростью около двадцати миль в час (32 км/ч), ожидая, пока с вертушки не скомандуют правый поворот. Мы прошли всего несколько кварталов, может быть, три или четыре, когда с вертушки сказали на следующем направо.
"Правый поворот, Джо".
Мы притормозили, чтобы свернуть за угол, и пока мы его огибали, метрах в тридцати-сорока по переулку из-за здания справа от нас вышел сомалиец с гранатометом. Он целился прямо в нас. Я заорал: "РПГ, РПГ, РПГ!" Пятидесятка молчала. Почему Прингл не нашинковал этого парня? Я изо всех сил пытался через окно поймать его в прицел моего CAR-15, но у меня была только одна рука, поскольку в левой я держал гарнитуру, через которую держал связь с вертушкой.
Я уронил трубку и отчаянно пытался навести мушку на парня, недоумевая, почему Майк до сих пор не раскромсал его, и орал Хароски: "Пошел! Пошел! Пошел!" все одновременно, когда заметил, что у Прингла кончились патроны, и он спустился к нам в машину, чтобы взять новый короб для .50 калибра. Когда я начал кричать "РПГ!" он просто скорчился, подняв руки к голове.
Что еще хуже, если таковое было возможно, Хароски поехал по переулку прямо на парня с РПГ! То, куда я хотел, чтобы он "Пошел!", было мимо въезда в переулок, чтобы мы не были на линии огня этого парня. Я думал, что это очевидно. И снова, плохое взаимодействие с моей стороны, я полагаю. Но прежде чем можно было предпринять что-то еще, парень выстрелил из РПГ. Когда граната выскочила из трубы, возникло небольшое облачко дыма, но сама она выглядела огромной. Мы были с ней на встречных курсах. Поскольку сомалиец был прямо перед нами, я мог видеть весь путь гранаты до нашей машины. Когда она вылетела, я даже перестал пытаться высунуть оружие из окна. Я застыл при виде этого снаряда, движущегося прямо на нас. Казалось, он летел прямо в меня целую вечность, а затем прошел, едва разминувшись, на уровне лобового стекла вдоль правого борта Хамви. Я видел, а затем почувствовал, когда он пролетел. Он промахнулся мимо моей головы едва ли больше, чем на пару футов (60 см).
В тот момент, когда граната пролетела мимо окна, я заорал Хароски: "Назад! Назад! Назад!" и выставил свое оружие в окно, чтобы выпустить несколько пуль в стрелка с РПГ. Прингл быстро оправился и поставил новый короб на свою пятидесятку, как раз тогда, когда мы начали пятиться. Он был невероятно спокоен, несмотря на то, что был единственным парнем в нашей машине, который был полностью открыт на протяжении всей задачи. Когда мы начали пятиться от входа в переулок, я выглянул с правой стороны машины, чтобы убедиться, что мы не врежемся в "Хамви" позади нас. Но там никого не было! Я был на мгновение ошарашен. Как мы могли оказаться одни? Но так и вышло: только наш "Хамви", парень с РПГ и пустая улица. Ни одной другой машины в поле зрения. Я понятия не имел, где все остальные. Почему их не было позади нас? Все, о чем я мог думать, это что в любую секунду в нас попадут из РПГ, и мы все умрем прямо здесь.
"Разворачивайся, Джо, возвращайся тем же путем, что мы пришли, и давай посмотрим, не сможем ли мы найти остальных".
Сейчас я даже не пытался связаться с вертушкой. Моей первоочередной задачей было вернуться к остальным машинам, и тогда мы могли попытаться добраться до места аварии. Когда мы проезжали перекресток, из которого выехали на шоссе Вооруженных сил, я увидел, что остальные машины все еще стоят в колонне, направленной на север, к улице. Они остановились у самой улицы и оставались там все время, пока нас не было, может, минут пять. Я не уверен, но полагаю, что машина позади нас была выведена из строя огнем РПГ или стрелкового оружия, и в результате колонна встала. Макнайт не сказал ни слова с тех пор, как я спросил его, хочет ли он по-прежнему отправиться на место крушения номер один. Но когда мы подъехали к остальной части колонны, он вышел из ступора. Возможно, все дело в волнении от едва не попавшего в нас РПГ. Со мной это определенно сработало. Теперь я был сверхнасторожен, как никогда раньше. Было такое чувство, что я могу видеть сквозь здания и углы.
Сержант первого класса Галлахер, главный сержант колонны, подошел к нашей машине, когда мы остановились. Наша машина теперь была обращена в сторону, противоположную остальной колонне. Галлахер был взволнован, потому что Макнайт не сообщил ему, что происходит по радиосети колонны, что вынудило его оставить свою машину в хвосте и прибежать, чтобы лично переговорить с ним. Макнайт вышел из машины, и они начали несколько горячо обсуждать варианты, стоя у капота нашего "Хамви". Я вышел и встал возле правого переднего колеса, слушая их.
Галлахер стоял перед нашим "Хамви", опираясь на капот, лицом ко мне и Макнайту, когда в него попали. Его сбило с ног, и он лежал на земле возле правого борта нашего "Хамви", у моих ног. Я наполовину дотащил, наполовину помог ему добраться до моей двери, где я залез внутрь и принялся рыться в моих истощающихся медикаментах. Из раны в его правой руке характерными толчками хлестала ярко-красная кровь. Он был настолько яркой, что выглядела ненастоящей. Я никогда раньше не видел крови такого цвета, но знал, что она артериальная, и что если мы не остановим ее, он истечет кровью до того, как мы вернемся на базу, когда бы это ни случилось – если вообще произойдет. И вновь у меня возникло отчетливое чувство, что мы будем ездить кругами, пока все не погибнем.
Я как мог залепил его руку, набив ее Керлексом, а затем обмотав косынкой и завязав так туго, как только осмелился. Его рука не выглядела сломанной, но я боялся завязывать ее очень туго, потому что, будь она сломана, это могло бы причинить больше вреда. Пока я латал Галлахера, я уловил часть доклада Макнайта командованию, согласно которому мы собирались уходить: "Это Юниформ Шесть Четыре. У меня большие потери, машины едва на ходу. Надо вытащить этих раненых отсюда…"
Итак, мы, наконец, направляемся к ангару, если сможем до него добраться. В колонне было больше раненых и убитых, чем боеспособных, и у нас, всех нас, было очень мало боеприпасов. Я закончил возиться с Галлахером и отправил его обратно в машину своим ходом, но оставил его оружие. Мне были нужны патроны. Я прошелся по боекомплекту всех в моей машине, кроме Хароски.
Остальная часть колонны прошла мимо нас и свернула налево на шоссе Вооруженных сил, чтобы ехать домой. Мы развернулись, чтобы встать в хвосте колонны замыкающей машиной. Я не стал связываться с птичкой рекки, чтобы сообщить, что мы возвращаемся домой. Это не казалось важным. Я уверен, что там уже знали.
Я не мог поверить, что мы собираемся возвращаться без наших людей. Тем не менее, отправившись обратно в ангар, я почувствовал, что нам действительно удастся выбраться оттуда живыми. Когда мы в третий раз выехали на шоссе Вооруженных сил, единственным магазином, который у меня остался, был тот, который я достал из М-16 Галлахера, но мы возвращались, и, будучи теперь в последней машине колонны, я внезапно почувствовал себя очень уязвимым. Если мы потеряем ход, у меня не было сомнений, что за нами никто не вернется, поскольку, очевидно, никто в колонне не имел радиосвязи, по крайней мере, друг с другом. В каждый переулок, мимо которого мы проезжали, я делал по одному выстрелу в надежде, что это заставит тех, кто там был, скрыться, пока мы не пройдем. В то время это казалось совершенно логичным.
После того, как мы миновали трибуны, излюбленное место пропагандистских выступлений Айдида, расположенные к северу от круга К4, я увидел "Хамви", идущие в нашу сторону из аэропорта. "Кто, черт возьми, это может быть?" – спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно. Это была спасательная колонна. Машины в голове нашей колонны остановились и там, похоже, пошел разговор со спасательной колонной. Гомеру, остальным "тюленям" и парням из их "Хамви" пришлось бросить там свою машину. Она выглядела ужасно, и, кажется, один из ободов горел. С нашей все тоже обстояло не очень хорошо – к этому времени все четыре шины были прострелены, и у нас было множество дыр от пуль. Но в сравнении с ними наша была "не бита, не крашена, один владелец".
"Вы должны продолжать движение", - крикнул Макнайт другим машинам, когда мы подошли к ним. Он велел Хароски ехать к голове колонны и возглавить ее. Все это время Макнайт твердил Хароски, что все будет в порядке, и нужно просто продолжать двигаться, и что мы доберемся до ангара. Думаю, он говорил это как для того, чтобы укрепить свой дух, так и чтобы подбодрить Джо. Я знал, что если мы сможем миновать К4, то вернемся в аэропорт живыми. И действительно, по мере нашего приближения к аэропорту интенсивность огня сошла почти на нет.
Мы прикатили или, пожалуй, приковыляли, и остановились между ангаром Оперативной группы "Рейнджер" и MASF ВВС, где мы с Макнайтом искали раненых во время нашего совместного забега в поисках минометного снаряда. Было 18:10; мы отсутствовали, может быть, часа три. Подтянулись остальные машины, встав позади и вокруг нашей, и парни принялись выгружаться. Наши машины блокировали дорогу, используемую остальными членами коалиции ООН внутри периметра аэропорта, но нас это не волновало. Повсюду были убитые и раненые. Я не мог поверить, что мы в колонне понесли такие потери. Мы просто не были готовы иметь дело с целым городом с миллионом людей, стремящихся уничтожить нас на своих собственных улицах. Выбравшись из нашего "Хамви", я поздравил Хароски и Прингла с возвращением живыми. Макнайт немедленно покинул машину, пошел наблюдать за выгрузкой своих Рейнджеров, а затем отправился в JOC. Я пошел помочь перенести раненых в зону сортировки, подготовленную ВВС; эти люди знали, что мы прибудем с большим количеством раненых, и были готовы к этому. Я помогал Гомеру нести Хоуи, затем оказал помощь еще нескольким. Я отказался помогать выгружать из пятитонника сомалийских пленных. Я видел, что один из них определенно мертв, но мне было наплевать. Я оставил сомалийцев штурмовикам: они были профессиональными хваталами, вот пусть и занимаются ими.
Первым местом, куда я отправился из MASF, был JOC. Когда я проходил мимо, Прингл и Хароски стояли рядом с "Хамви"; наш переводчик ушел к медикам, я полагаю, самостоятельно. Я точно не помогал ему. И я больше никогда не видел Прингла и Хароски.
Ситуация в JOC выглядела как массовая неразбериха. Думаю, генерал Гаррисон и его люди уже предусмотрели следующий ход, но не мог сказать с уверенностью. Я нашел своего командира, подполковника Озера.
"Оу-Ар, каков статус Даблью-Кей, Пи-Ар и Эф-Эй (Тима, Пэта и Скотта соответственно)? Вы что-нибудь слышали?" Все парни из ВВС использовали в качестве идентификаторов рабочие инициалы, что делало систему более эффективной, чем у Армии. То были наши парни в вертушке CSAR, так что они должны были оказаться посреди всего, что происходило там, на первом крушении. Тим с Пэтом были моими лучшими друзьями.
"Прости, Дано, никаких вестей. Не знаю статуса ни одного из наших парней, кроме тебя". Будучи одиноким парнем из ВВС в колонне, я был единственным, кому удалось вернуться обратно.
Я слышал Пэта по радио раньше, так что решил, что с ним пока все в порядке. Я также слышал по радио Джеффа Брея, вызывающего огонь, но это было давно. Где они сейчас? Одно было точно – их не разгромили, как я опасался, поскольку мы планировали спасательную операцию. Я знал, что собираюсь пойти обратно. Я хотел добраться до своих друзей. А еще я боялся. Мне уже раз удалось вернуться в ангар живым, и я знал, что если вернусь, то действительно испытаю свою судьбу. Там на улицах разница между жизнью и смертью могла измеряться наносекундами. Но, как мне это виделось, на самом деле выбирать было нечего. Они были там. Мы должны были вернуть их.
Я нашел Макнайта. "Каков план, полковник?" Он объяснил, что не собирается возвращаться, но майор Никсон, его заместитель, возглавит контингент Рейнджеров, задействованный в спасении. Подполковник Харрелл возглавит спасательную операцию в целом и командование штурмовым контингентом. Это означало, что он был главным. Как по мне, это звучало как типичная проблема между Рейнджерами и штурмовиками. Да и насрать. Я пойду с тем, к кому меня назначат.
В итоге я оставил Макнайта и отправился на поиски Никсона. Я работал с ним раньше, и он мне нравился. Он был простым и приветливым парнем из Техаса. Вероятно, именно поэтому он нравился Гаррисону (Гаррисон был из Техаса). Моя первая машина была побита. По факту многие из машин были не в состоянии выехать снова. Помню, механики перед ангаром занимались "Хамви" с простреленным топливным баком, из которого во все стороны вытекало дизельное топливо. Они пытались сдержать разлив мешками с песком. Я предложил убрать его подальше от ангара, так как он провонял весь фасад здания. Я нашел Никсона возле ангара.
Я сказал ему: "Макнайт не собирается возвращаться. Так что я ваш человек для связи и авиаподдержки, если я вам нужен". Он сказал, что его машина уже полна, но он выкинет кого-нибудь, чтобы освободить место для меня. Он выглядел довольным тем, что я с ним. Знание – сила, и наши парни обычно держат большинство планов у себя в голове, потому что мы должны быть в курсе всего потока данных – всех частот и позывных, воздушных и наземных маршрутов, вопросов огневой поддержки. Также наши ребята, как правило, старше большинства Рейнджеров. Никсон велел мне собираться и принести воды, потому что до того, как мы отчалим, пройдет некоторое время.
На этот раз я вспомнил один из своих тяжелых уроков, полученных сегодня днем. Неважно, какая у вас основная работа, не бывает так, что вы взяли слишком много боеприпасов. Я пошел в ангар, обратно к своему барахлу, и выкопал все магазины, какие смог найти. Я также взял все магазины, которые побросал на пол своего разбитого "Хамви". Теперь у меня было двенадцать магазинов, только некоторые из которых изначально были моими. Я подошел к раскладному столу в центре ангара, который использовался как место для планирования, а также для игры в карты, и нашел там Гомера, снаряжающего магазины.
Ангар был по большей части пуст. После того, как всех убитых и раненых эвакуировали, а многие из оставшихся парней заранее разместились в своих машинах, готовые отправиться на помощь, никого не осталось. Я сел с противоположной от Гомера стороны стола, где мы играли в нечестивые игры в пики и червы, и принялся снаряжать магазины. У него была пара коробов с патронами, которые поставлялись в бандольерах, и он тихо сидел в одиночестве.
Сначала я сел, поначалу ничего не говоря. Наконец я взглянул на него и сказал: "Чувак, мне не хочется туда возвращаться".
"Я знаю", - сказал он. "Это просто кабздец". Затем он ухмыльнулся. Я оскалил зубы в ответ. Мы просто продолжали заряжаться. Это продолжалось около двадцати минут.
После того, как я снарядил все магазины, я схватил пару бандольер и затолкал их себе в рюкзак, а затем отправился в свою новую машину, чтобы проверить ее. В отличие от моей первой машины, мне не досталось сиденья, и пришлось сидеть сзади, где Рейнджеры сняли задний кевларовый люк. Я забрался внутрь, снял рюкзак и сел лицом назад с правой стороны рядом с Рейнджером, уже сидевшим там. После того, как я занял свое место, я спросил пацана рядом со мной, как его зовут, и в истинно рейнджерском стиле он ответил своим званием (рядовой) и фамилией. Я сказал: "Меня зовут Дано, и если нам придется работать вместе, я хотел бы знать твое имя, потому что мы определенно отправляемся". Он назвал мне свое имя, которое я давно забыл.
"Ты следи за левой задней стороной, а я буду следить за правой задней. Так мы сможем прикрыть шесть(9) остальным. Тебе это подходит? Ты был сегодня в какой-либо из колонн?"
"Нет". На вид ему было около девятнадцати.
Мне было нечего добавить к этому, так что я ничего не сказал. Мы просто уселись сзади нашего "Хамви", ожидая отправки.
Мы знали, что выход через главные ворота аэропорта был ошибкой, а также то, что командование запросило поддержку броней у малазийцев и пакистанцев. Повсюду вокруг расположения Оперативной группы "Рейнджер" стояли пятитонные грузовики и "Хамви", нагруженные Рейнджерами, штурмовиками, обычной пехотой и личным составом бог знает откуда. Они определенно не были частью нашей оперативной группы – это было очевидно. Мы долго выстраивались в какое-то подобие порядка и, наконец, вышли около 19:30. План предусматривал, что мы переместимся в новый портовый комплекс за восточным концом аэропорта. Здесь была бронетехника, и мы могли добраться до нее, не подвергаясь огню противника, оставаясь внутри занятого своими периметра.
Мы прибыли в новый порт без происшествий, и почти все вылезли из своих машин и стояли вокруг. Завязались какие-то разговоры, но в основном ребята просто стояли небольшими группами. Мы ждали здесь более трех часов, пока наше командование прорабатывало детали с пакистанцами и малазийцами. Насколько я понимал, языковой барьер оказалось трудно преодолеть. Примерно через час стояния я так замерз, что начал дрожать, что показалось мне странным, поскольку я никогда раньше не мерз здесь по ночам. Я провел больше времени, рассматривая свое положение и думая о том, что буду делать, когда мы вернемся туда. Я видел повреждения, причиненные попаданиями, и начал нервничать по поводу того, что я открыт в кузове Хамви.
Меня беспокоили не голова и туловище, а пах. В том положении, в котором я сидел, спиной к передней части машины и промежностью к заднему борту, я до смерти боялся, что мне попадут туда. По крайней мере, нахождение на сиденье создавало иллюзию защиты. Но сзади, ох, между будущим семейством и высокоскоростными пулями не было ничего, кроме жестяного борта багажника. Я снял рюкзак, затащил его между ног и устроил там. Две радиосистемы, сконструированные противостоять воздействию стрелкового оружия и ненастной погоды, и испытанные падением с двенадцати футов (3,7 м), должны выдержать прямое попадание АК-47, безоглядно рассуждал я. Без разницы: это был единственный план, который мне виделся.
Многие из солдат вызвались идти с нами в город и погрузились в машины лишь затем, чтобы позже им сказали, что они не поедут. Я оценил их готовность пойти в центр города. Эта готовность – действительно наследственная черта американского солдата. Остальные погрузились в малазийские БТРы для выезда в районы цели. От пакистанцев и малазийцев мы получили два очень древних танка М-48 и некоторое количество бронемашин, именуемых БТРами.
Помню, я ненадолго подумал, что было бы лучше закрыться внутри одного из тех БТРов, где меня не смогут достать пули. Но это была лишь мимолетная мысль. Боевой урок номер четыре: если знаете, что отправляетесь на перестрелку, никогда не влезайте ни во что искусственного происхождения, имеющее движущиеся механические части. Это касается всего, что имеет колеса или крылья: танков, летательных аппаратов, БТРов, "Хамви" и так далее. Лучше двигаться собственными ногами.
Мы двинулись где-то между 23:00 и 23:30 – почти в полночь – прямо на север от нового порта, который находился к востоку от района цели. Первыми шли танки, за ними БТРы, и в замыкании - семь "Хамви" Оперативной группы "Рейнджер". На эту задачу не пошло ни одного пятитонного грузовика. К этому времени я смирился с тем, что всегда иду последним.
Когда мы прибыли на Нэшнл-стрит, вся колонна свернула налево к двум целям: ко второму месту крушения, на тот маловероятный случай, если там кто-то еще был жив, и к первому месту крушения, где все еще происходило очень многое. Когда мы начали двигаться по Нэшнл, интенсивность огня по нам начала возрастать. Мы ответили огнем такой мощи, какую только могли поддерживать, причем малазийцы реально усыпали все пулями. На этот раз мы не стали рисковать и давили все огнем. К тому времени, когда "Хамви" доезжали до тех улиц, сопротивления уже не было. Продвижение было медленным, но верным. Мы останавливались, пока идущая впереди броня убирала все с пути.
Когда мы достигли перекрестка Нэшнл и идущей с севера на юг улицы, в одном квартале к востоку от отеля "Олимпик", мы остановились. Здесь силы разделились: несколько БТРов отправились на север к месту крушения номер один, в то время как другие пошли на юг, проверить второе место крушения. Мы с пакистанскими танками и несколькими БТРами заняли перекресток, чтобы служить главной точкой входа для прохода остальных спасательных сил в ходе эвакуации. На нашей позиции на протяжении ночи огонь по нам был лишь незначительным. Время от времени один из пакистанских танков выпускал снаряд, и это было оглушительно. Также малазийцы в нашем местоположении выпустили осветительные ракеты над районом цели севернее, что очень расстроило наших парней там, так как любая подсветка работала в пользу сомалийцев. Мы все использовали ПНВ, а они нет: любой свет только помогал освещать наших людей. Потребовалось некоторое время, чтобы до малазийцев дошло, что мы хотим, чтобы они перестали пускать ракеты.
Всю ночь мы ждали, пока войска сосредоточатся на первом месте крушения, и пока тело Клиффа Уолкотта не будет извлечено из вертолета. Клифф был пилотом первого разбившегося вертолета, и именно поэтому мы ждали всю ночь. Бойцам на месте крушения не удавалось вытащить его тело из-под обломков вертушки. Никто не собирался уходить без него.
Когда начало светать, пакистанские танки завели свои двигатели. Я подумал, что они должны знать что-то, чего не знали мы, так как мы ждали сообщения об извлечении тела Клиффа на первом крушении. Но оба танка развернулись и уехали на восток без нас. Их уход был как нельзя более неудачным по времени, потому что с восходом солнца интенсивность огня по нам возрастала. Несмотря на то, что огонь, который велся по нам ночью, был слабым в сравнении с тем, что мы выдержали во время первоначального штурма, мы на перекрестке все же потеряли от огня стрелкового оружия один из наших "Хамви". Оказалось, что это тот самый, в котором ехал Гомер: несчастный ублюдок потерял еще одну машину.
Мы сидели совсем одни, без какой-либо поддержки, чувствуя себя голыми, когда над нами пролетела пара боевых вертолетов "Кобра". Боевые "Маленькие птички" были прикованы к месту первого крушения, где со вчерашнего дня занимались штурмовкой. Откуда взялись или куда были направлены "Кобры", мы не знали. Они совершили несколько заходов над нашей позицией по целям, которых мы не видели: я не знал, кто мог наводить их с земли, и никто не вел с ними переговоров в сети огневой поддержки. Я так и не узнал, во что они стреляли. В одном из заходов одна из "Кобр" пошла по прямой прямо на нас, стреляя по зданию рядом с нашей позицией на юге. Я был готов заползти под мостовую. Я видел попадания снарядов ее пушки, приближающиеся к нам – я не мог поверить, этот парень заходит на позиции своих сил. Должно быть, он был чертовски классным стрелком, потому что очередь прекратилась прямо перед тем, как ударить по нашей машине. Была ли это просто ошибка или он действительно устранил угрозу, я не знаю, но это был единственный заход, который он совершил на нашем местоположении. Ну и слава богу за это.
Вскоре после этого эпизода, около 06:30, я стал свидетелем одного из самых странных событий, имевших место на протяжении всей задачи. Из переулка к югу от нас вышел и пошел по улице шел старик, баюкающий маленькую девочку, которой было не больше четырех или пяти лет. Она выглядела мертвой. Она обмякла в его руках, с головой, откинувшейся назад, и одной рукой, свисающей ниже его талии перед ним. Он подошел прямо к перекрестку со всеми нашими машинами и людьми там, а затем повернул налево и пошел по улице на запад, прочь от нас. Он даже ни разу не взглянул в нашу сторону; он не вздрагивал, когда раздавались выстрелы, а летящие пули его ничуть не беспокоили. Хотя они летели совсем рядом с ним, он не обращал на них никакого внимания и ни разу не получил ни царапины. Последний раз я видел его уходящим из поля зрения на запад, прямо по дороге, ведущей бог знает куда. Бедняга – я откуда-то знал, что она его внучка. Это была одна из тех ситуаций, когда понимаешь что-то интуитивно. Однако я не мог по-настоящему ощутить его утрату: я слишком устал и был слишком истощен.
Наконец, около 07:00 первые из БТРов с места крушения начали проходить через наши позиции. Они шли по прямой и двигались очень быстро, направляясь с запада на восток к пакистанскому стадиону: безопасному месту, добраться до которого было не так далеко и сложно, как до аэропорта. Стадион представлял собой заброшенную спортивную арену олимпийского типа с высокими стенами, защищавшими его от всего, кроме минометов. Позади БТРов я видел часть спасательных сил, бегущих к нам по улице. В БТРах не хватило места для всех. Некоторые из бедолаг бежали по улице, пытаясь не отстать от последнего БТРа, но не выдерживали темпа. В любом случае, БТРы двигались недостаточно медленно, чтобы кто-то мог угнаться за ними. Они пролетели прямо мимо нас, направляясь в безопасное место.
На одном из БТРов я увидел бойца Оперативной группы "Рейнджер", который лежал мертвым, его рука свисала с крыши машины. Он, должно быть, был одним из наших, потому что на нем был камуфляж летного экипажа. Кровь стекала по всему борту машины, куда они забросили его тело, и это напомнило мне о маленькой девочке на руках у старика. Какая жалость.
Добравшись, наконец, до нашей позиции, последние бойцы оперативной группы вскарабкались наверх и в багажники машин, ожидающих на перекрестке. Теперь там осталось всего несколько "Хамви" и ни одного БТРа, а интенсивность огня возрастала прямо пропорционально восходу солнца. Теперь мы были последней машиной в колонне, и я крикнул водителю Никсона сдать назад, чтобы мы могли подобрать кого-нибудь из этих парней. Они явно выдохлись, а мы не хотели оказаться единственной машиной, оставшейся на улице.
Все остальные машины обогнали нас, и по нашей стали стрелять чаще. Последняя пара бойцов на улице карабкалась на наш "Хамви", когда я увидел Боба Рэнкина – еще одного боевого диспетчера, который не участвовал в первоначальном штурме, но вызвался пойти на помощь – ищущего место, куда можно было бы забраться. Он стоял за нашим задним бортом лицом к нам. Для него совершенно не оставалось места, так что я и Рейнджер, который частично сидел у меня на коленях, протянули руки, схватили его за лямки и наполовину втащили в кузов машины. Со всех сторон потянулись руки, чтобы удержать его на месте. Все, что сказал Боб, было: "Не отпускайте меня".
Я ответил ему: "Ты у нас, Боб".
Его втиснуло лицом вниз между парнями в кузове, и он ничего не видел, но явно узнал мой голос. "Дано, это ты?"
"Это я, Боб".
"Только не отпускай меня!"
Он так и проехал всю дорогу до пакистанского стадиона, со свисающими наружу задницей и ногами. Я уверен, что это было то еще зрелище для всех собравшихся возле стадиона сомалийцев, недостатка в которых не было. Мы возвращались с задачи, из ада, а эти люди ходили по улицам, как будто не происходило ничего необычного.
Мы прибыли на пакистанский стадион примерно в 08:00. Там уже была организована сортировка, и пакистанцы выбивались из сил, пытаясь нам помочь. Когда я прибыл, на земле уже стояли американские вертушки, и шла эвакуация наших людей, кого-то в госпиталь, а остальных обратно в аэропорт. Я нашел Тима Уилкинсона и Джека Макмаллена (еще одного диспетчера, который участвовал в спасательной операции) и немного поговорил с ними. Пакистанцы раздавали блюдо из риса то ли с бараниной, то ли с говядиной. Я ничего не ел с завтрака двумя днями ранее, так что я немного перекусил.
Я ненадолго присел на трибуну стадиона и понаблюдал за происходящим. У пакистанцев были минометные позиции, отрытые на бывшем футбольном поле. Наши машины беспорядочно стояли вдоль ближайшей ко мне стороны. Люди слонялись вокруг. Пара пакистанцев в белой форме раздавала чай. Я мог видеть несколько кучек парней из оперативной группы, сгрудившихся друг вокруг друга. Какое-то время сидел и просто глядел, ни о чем особо не думая.
Три или четыре тела американцев лежали на земле под пончо, ожидая погрузки. Когда пришло время, я подошел и помог донести их до ожидающего вертолета. Казалось, это меньшее, что я мог для них сделать, и мне не хотелось, чтобы их несли не американцы. Эти люди потеряли все, и казалось неправильным, чтобы для последней поездки домой их грузил кто-то другой, кроме тех, с кем они были, когда погибли.
Чуть позже я снова нашел Тима. Я был удивлен, увидев его, и мы обменялись новостями. Он сказал мне, что всем нашим ребятам удалось выжить. Скотти подстрелили. Пэт получил несколько осколков, как и сам Тим, но в остальном все наши парни были в безопасности, и выкарабкаются.
Наконец, к 11:00 весь личный состав, отбывающий на вертушках, был загружен, и не осталось ничего, кроме наших "Хамви". Прежде чем взлетела последняя вертушка, я спросил Тима, не хочет ли он поехать в аэропорт со мной на моей машине вместо того, чтобы лететь. К моему удивлению, он сказал да. До этого рейда Тим все жаловался мне, что все, что он вообще видел, это город из вертушки CSAR, и что мне довелось покататься по всему городу и видеть его вблизи. Наша машина, как обычно, должна была ехать сзади, и когда мы забрались на Хамви, я заметил, что у Тима нет CAR-15.
"Где твое оружие?" Он застенчиво ответил, что, как надеется, оно у Скотта Фалеса, но он не совсем уверен, так как не видел его всю ночь, потому что был полностью занят помощью раненым. А теперь Скотти был эвакуирован вместе с остальными ранеными. Я не мог поверить, что он собирается возвращаться в город без какого-либо длинного ствола.
Наши машины выстроились в ряд в пределах безопасности стадиона, готовясь к отъезду. Тим теперь сидел там, где совсем недавно был мой новый приятель Рейнджер. Я не знал, где сейчас этот Рейнджер, и меня это не интересовало, как не интересовали и остальные. Надеюсь, они были достаточно сообразительны, чтобы поймать попутную вертушку. К хренам необходимость ехать обратно через ад. И все же было здорово быть с товарищем из ВВС. За всю задачу это был первый раз, когда я был со своими парнями. Боевой урок номер пять: одна из проблем боевого диспетчера в том, что в конечном итоге неизменно работаешь с людьми, о которых знаешь очень мало, а иногда и вовсе ничего. Как бы я ни устал, это было лучшее, что я чувствовал за последние часы. В тот момент мне было все равно, что будет дальше.
Когда первая из наших машин выехала со стадиона, мы, конечно же, услышали, как интенсивность огня снова нарастает. Что-то надвигалось на нас. Тим посмотрел на меня, вытащил свой пистолет М-9, пожал плечами и сказал: "Не могу поверить, что ты уговорил меня на это".
Но мы не рвались в бой. Уже нет. Мы выполнили нашу задачу: взяли всех плохих парней, к которым отправились, а затем вернулись, чтобы забрать остальных наших людей, живых или мертвых. А теперь пришло время вернуться в ангар. Вы можете оставить себе свой дерьмовый городишко, воевать между собой и морить друг друга голодом, мне все равно, подумал я. Независимо от того, сколько крови нам пустили, мы знали, что в военном отношении мы намного превосходим всех там, и отвесили больше, чем получили сами людям, которым нравилось отвешивать другим.
Маршрут, которым колонна воспользовалась, чтобы добраться домой, пролегал вокруг города на север, запад и затем на юг, по установленному маршруту снабжения, используемому американцами для сообщения между несколькими занимаемыми нами в Могадишо расположениями. В одном месте по дороге, в северной части города, стоявший на обочине ребенок лет пяти или шести скорчил рожицу и наставил на нас палец. Тим поднял пистолет и сделал движение головой, как бы говоря: "Угу". Когда мы отъехали, было видно, что пацаненок просто стоит там, улыбаясь.
Мы прибыли обратно в ангар в 12:30 4 октября. Мы с Тимом были последними двумя людьми в самом конце длинной вереницы воинов, которые вышли и вернулись.

Я мало что помню о 4 октября после нашего возвращения. Знаю, что переуложился, пополнил боекомплект, заменил батареи и т.д. Мы немного выждали, чтобы узнать, собираемся ли мы вернуться. У нас определенно были пропавшие, и вопрос был лишь, когда и куда мы пойдем, чтобы вернуть их. В конце концов, поступила команда отбой. Я заснул на своей койке, но не помню во сколько, и как долго я спал.
Пятого я помню, как встал рано утром, перепроверил свое снаряжение и поговорил с остальными, в основном с Тимом и Пэтом. Остаток дня был размыт, неразличим.
Утром шестого числа, когда я стоял в задней части ангара, минометная мина, единственная мина, взорвался на бетоне прямо у входа в ангар. Это реально вздрочило весь ангар, люди метались повсюду, хватая свое снаряжение, не зная, что делать. Большинство все еще не отошло от задачи. Я подбежал к передней части ангара и увидел пару Пи-Джеев и кого-то медиков, работавших с Доком Маршем, хирургом подразделения штурмовиков, и Мэттом Риерсоном. Я вернулся к своей койке, чтобы что-то взять, когда услышал, как штаб-сержант Струккер выкрикивает мое имя в нескольких рядах от меня, в центре спального расположения Рейнджеров. У него был парень с осколочными ранениями, а медиков под рукой не было – не подойду ли я взглянуть на его парня?
Я взял свою недавно пересобранную аптечку с койки и побежал туда, где кучка Рейнджеров стояла вокруг парня на полу. Я опустился на колени и начал осматривать его. У него на шее были входные раны, но выходных не было и, похоже, никаких других проблем тоже. Потенциально серьезно, подумал я, но мне не хотелось тревожить парня, так что я начал говорить с ним, пока осматривал его. Его нужно было как следует осмотреть, прежде чем мы сможем переместить его в MASF.
"Как тебя звать?" спросил я.
"Специалист Мойнихан".
Хорошо, подумал я, он в сознании и спокоен. Я попросил Струккера отодвинуть своих товарищей назад, и все резко сделали шаг назад. У Рейнджеров никогда не бывает колебаний. Их определенно стоит полюбить.
"Откуда ты, Мойнихан?" Ничего в ответ. Я подумал было, что, возможно он не совсем в себе, когда он выпалил: "Э-э, да я отовсюду".
"Чтож, Мойнихан отовсюду, с тобой все будет в порядке. У тебя несколько осколков в шее, но больше нигде, и это несерьезно. Мы собираемся передать тебя парням из ВВС, и они возьмутся за тебя прямо сейчас".
Я отошел вместе со Струккером в сторону и сказал ему, что осколок, похоже, не порвал ничего важного, но, поскольку он вошел сбоку в шею, он может находиться рядом с чем-то потенциально более опасным. "Вам надо держать его шею как можно более неподвижной и доставить его в MASF". Он поблагодарил меня, а затем велел своим людям забрать Мойнихана.
Теперь, с полным настроем на медицину, я подошел к передней части ангара, где Расти Таннер (еще один Пи-Джей и наш квази-первый сержант) вместе с еще одним медиком оказывали помощь Мэтту Риерсону. У него была большая дыра в спине, где осколок размером с мяч для гольфа пронзил его тело. Они говорили с ним и лихорадочно работали, чтобы заткнуть дыру и стабилизировать его для перемещения. Кто-то принес носилки, и я помог им поместить его на них. Он пытался говорить, и я видел, как он боролся, чтобы остаться в сознании. Его решимость была более чем вдохновляющей, она была поразительной.
Мы вчетвером подняли его и отнесли к санитарному вертолету, который прибыл для короткого перелета в госпиталь на другом конце города. Мы несли его к вертушке так быстро и плавно, как только могли. Пара парней говорили с ним, и уговаривали его держаться. Я видел, как он изо всех сил пытается остаться с нами, но потом его глаза начали меняться. Они приобрели тот тусклый, непрозрачный вид, который можно видеть у мертвого оленя или лося. Они изменились в тот самый момент, когда мы погрузили его в вертолет. Позже я узнал, что он умер по дороге в госпиталь или вскоре после прибытия. Но я не поверил. Я знаю, что я видел. Он умер, пока мы грузили его, и его друзья все еще говорили, чтобы он держался.
Я мало что знал про Мэтта, кроме того, кем он был, какую должность занимал, и сколько раз видел его во время нашей кошмарной поездки по городу. Но его смерть очень сильно повлияла на меня. Это не умаляет памяти о других прекрасных солдатах, которых мы потеряли во время битвы. Смерть некоторых из них я также видел. Но Мэтт – единственный человек, смерть которого я наблюдал так близко, что мог коснуться его лица. И он так старался держаться. Я мог видеть это в нем, но я мог видеть и смерть, приходящую за ним.
Я регулярно думал о нем и его семье первые несколько лет после битвы. По факту долгое время я думал о битве ежедневно. Теперь уже не так часто: прошло слишком много времени. Что же касается Мэтта, то, где бы сейчас ни была его семья, они должны знать, что я восхищаюсь им как стойким оператором и доблестным человеком. Впрочем, они и так знают это лучше меня.
После этого и двух поминальных служб, которые мы провели по нашим павшим, мы узнали, что политические ветры меняются. Ходили слухи, что больше никаких выходов. Конечно, мы были настроены на бой, и нам еще предстояло вернуть Майка Дюранта – нашего пилота, взятого живым сомалийцами. Но как только мы вернем его, это, вероятно, будет так. И так и было. Что за бред. Только политики дадут вам драться насмерть, чтобы потом решить, что цена слишком высока.

Шли дни, и мы с Тимом вернулись к нашему любимому времяпрепровождению, своего рода самотерапии: курению сигар на мешках с песком и потягиванию джина. Да, алкоголь. Моей жене, Лиз, за несколько недель до этого удалось тайком переправить мне Танкерей(10), замаскированный под бутылку с водой. Я всегда был любителем джина, и мой любимый вариант – в стакане со льдом, с парой оливок. Когда от жены пришла посылка с банкой оливок и двумя бутылками воды, я понял, что она сделала. Я осторожно скрутил крышку с одной и сделал глоток: вода. Я не мог поверить. Как она могла послать мне оливки и две бутылки воды? Без разницы, разумно заключил я; все равно они из дома, и я мог время от времени жевать оливки. Я выпил ту первую бутылку медленно, в течение нескольких дней. Затем, после одного из наших рейдов, я вернулся к своей койке в поисках чего-нибудь попить (все, что у нас было в Сомали, это вода в бутылках), но возле моей койки ничего не было. Я полез в свою драгоценную посылку, вытащил вторую бутылку воды, сделал большой глоток и чуть не подавился полным ртом джина! Благослови ее сердце!
По вечерам я втихаря мешал себе в подфляжной кружке Танкерей и немного сока от оливок, и добавлял пару оливок. О льде не могло быть и речи, так как его, по всей видимости, не существовало нигде в стране. Затем мы с Тимом выскакивали из наших коек в задней части ангара и как можно небрежнее дефилировали вдоль него, и я накрывал кружку рукой, чтобы никто не учуял запах джина. У лишенных алкоголя людей острое обоняние.
Благополучно просквозив сквозь строй, мы усаживались на низкой стене из мешков с песком на периметре расположения оперативной группы, чтобы покурить. Тим обрезал их для нас. Моим обычным куревом были Роял Ямайка Черчилль Мадуро, а Тим обычно курил Упманн или Панч. Тим был человеком, состоящим из сигар, и я никогда не стеснялся клянчить у него. Черт, да даже то, что я курил хорошие сигары, было его виной. Это помогало создать атмосферу, в которой мы могли бы обсудить всякое. Я считаю, что сидеть на этих мешках с песком и разговаривать на протяжении следующих нескольких недель, пока мы ждали возвращения домой, пошло на пользу. Это дало нам возможность расслабиться так, как иным способом было бы невозможно. С морским бризом и хорошим куревом, это было даже приятно.
После освобождения Дюранта мы собирались домой. Мы потеряли на сомалийской земле восемнадцать парней, перебили сотни сомалийцев и убрали половину руководства Айдида, и мы объявляли об уходе. Печально то, что психологически сомалийцы были на грани поражения. Все преимущества были у нас. Сомалийцы до смерти боялись, что мы вернемся. Я твердо уверен, что если бы мы воспользовались нашим преимуществом в течение следующих нескольких недель, Айдид был бы в наших руках. На войне никогда добровольно не отказываются от преимущества. Никогда. Мы нарушили одно из основных правил. Клаузевиц перевернулся в гробу.

Для оперативной группы это было еще хуже: это было личным. Нас заставили остановиться, не дойдя до цели.
Мы отправились домой из Сомали 21 октября. Наше возвращение во многом отражало всю операцию. Для парней из ВВС это было очередным упражнением в пренебрежении. Тим, Пэт Роджерс, Джон Макгэрри, Том "Черепаха" Терликовски(11) (Пи-Джей, прибывший с силами подкрепления после битвы), и я сели на C-5 с оставшимися Рейнджерами, которые направлялись в Джорджию. Местом прибытия самолета в Штаты была авиабаза Сеймур Джонсон в Северной Каролине. Планировалось, что там нас встретит кто-то от штурмовиков, который затем переправит нас в наше расположение на авиабазе Поуп, что в двух часах езды.
Там никого не было. Было шесть утра, мы вернулись с задачи, побывав в аду, и нас оставили болтаться. Пэт позвонил в эскадрилью; там тоже никого. Он разбудил одного из парней из оперативного отдела, Мэтта Доннелли, который был крайне сочувственным, но у него не было для нас ничего, по крайней мере, ничего, что разрешило бы ситуацию к нашему удовольствию. Армия, демонстрируя все свое бюрократическое великолепие, проинформировала наше подразделение, что позаботится о нашем возвращении. Эх, большая "А", как мы ее называли, ты всегда снисходишь до нас.
Однако мы не были единственным имуществом Министерства обороны, выгружаемым в Северной Каролине. У штурмовиков в том самолете были машины, и их подразделение послало несколько парней в минивэне, чтобы перегнать их. Мы реквизировали водителя теперь уже пустого "Форд Эконолайн" и ввалились внутрь. У первого же мини-маркета, что мы увидели, я попросил водителя остановиться, чтобы мы могли взять дюжину "Миллер Лайт" и немного "Дженюин Драфт". Наше первое пиво за много месяцев, и вкус его был прекрасным.
Почти дома, но у нашего водителя был другой план. Он настоял, чтобы мы сначала отправились на базу штурмовиков, потому что таковы были его инструкции. В конце концов, мы заставили его завезти нас по дороге к нашему расположению и высадить перед нашим главным зданием. Было около девяти утра. И там, перед зданием, нас ждало полторы дюжины ребят из подразделения. Армия позвонила, чтобы сказать, что мы в пути.
Самым большим сюрпризом был Скотти Фалес. Он был ранен во время боя и через два дня отправлен в Штаты через Германию. Он был с остальными, передвигаясь в своей гиперактивной манере, и хорошо управлялся с костылями. У меня не было настроения стоять и трындеть со всеми, так что я пошел к своему шкафчику и переоделся в Ливайсы и футболку, в которых прибыл в день нашего отбытия. Я даже больше ничего с собой не брал. Я позвонил жене, чтобы сказать ей, что вернулся, и чтобы она забрала меня, и спустился с холма к воротам расположения. Подходя к зданию охраны, я заметил кого-то из техперсонала, вывешивающего поперек дороги транспарант с какой-то надписью, обращенной к входным воротам. Когда я проходил под ним, я обернулся, чтобы посмотреть, что написано. Там было: "Добро пожаловать домой". На день позже и на доллар меньше. Я громко рассмеялся и вышел за ворота.

1. Американский историк, специалист по древним языкам и системам вероисповеданий. Автор ряда работ, повествующих об этапах и ключевых моментах развития западной цивилизации (прим. перев.)
2. Американская сеть заведений фаст-фуда, основанная в 1940 году, изначально предлагавшая мороженое и другие молочные продукты. Позже в меню были включены бургеры, гриль, прохладительные напитки и т.п. (прим. перев.)
3. "Зловещий доктор Фу Манчи" – литературный персонаж, созданный английским писателем Саксом Ромером. В его произведениях является воплощением зла, криминальным гением наподобие профессора Мориарти (прим. перев.)
4. Разница в том, что MASF (Mobile Aeromedical Staging Facility), это скорее полевой эвакуационный госпиталь: медицинское учреждение, основной задачей которого является проведение лишь самых неотложных медицинских процедур, направленных на обеспечение возможности дальнейшей эвакуации раненых и пострадавших. В то время как MASH (Mobile Army Surgical Hospital) является полноценным полевым подвижным госпиталем (прим. перев.)
5. Поведенческая модель типа А – темперамент, характеризуемый чрезмерным влечением и духом соперничества, нереалистичным ощущением безотлагательности чего-то, неадекватными амбициями, нежеланием давать самооценку, тенденцией подчеркивать значимость количественных показателей по сравнению с качеством и потребностью в контроле. Противопоставляется личности типа В (прим. перев.)
6. Оснащенных бронезащитой (прим. перев.)
7. Американская фирма, производитель тяжелой автомобильной техники. Разработчик и производитель семейства армейских автомобилей повышенной проходимости HMMWV (High Mobility Multi-Purpose Wheeled Vehicle), получившего прозвище "Хамви" (прим. перев.)
8. Recce – сокращение от "reconnaissance", разведывательный (прим. перев.)
9. Указание направлений по "правилу циферблата", где 12 часов – направление движения, фронт, а 6, соответственно, тыл (прим. перев.)
10. Шотландский джин премиум-класса. Производящая его компания Диаджео была основана в 1830 году сыном священника Чарльзом Танкереем (прим. перев.)
11. Игра слов, основанная на созвучии фамилии со словом Turtle – черепаха (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: The Battle of Mogadisho
СообщениеДобавлено: 27 июл 2023, 23:35 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Спасибо за книгу, и за главу Шиллинга отдельно!)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 27 ]  На страницу 1, 2  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: Yandex [Bot] и гости: 21


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
Theme created StylerBB.net
Сборка создана CMSart Studio
Русская поддержка phpBB