Первая треть 7-й главы.

*****

7

КОРОЛЕВСКАЯ ПОЛИЦИЯ ОЛЬСТЕРА

В Северной Ирландии есть три конфессии: протестанты, католики и офицеры полиции.
Начальник учебного центра полиции, город Эннискиллен, графство Фермана, 1985 г.

Войдя в ворота учебного центра Королевской полиции Ольстера, вы словно переносились назад во времени. Лагерь использовался для подготовки сотрудников ольстерской полиции с момента ее формирования, а до этого это место являлось оперативной базой для ее предшественницы — Королевской ирландской полиции. Основные здания были построены в три этажа, из серого кирпича, с покатыми крышами из шифера, перед главным корпусом находился огромный плац. Лагерь располагался на полуострове, с трех сторон окруженном водой, а близлежащая местность потрясала своей живописной красотой. Была суббота 4-го августа 1985 года, все курсанты должны были собраться на следующий день, принять присягу и стать констеблями Королевской полиции Ольстера.
Поскольку мне выпал свободный вечер, я решил разузнать, что может предложить Эннискиллен в плане развлечений. Городок был небольшой, с разбросанными по холмам извилистыми улицами. Я нашел небольшой ресторанчик и отлично пообедал, а затем решил побродить по местным барам. Люди были дружелюбными, а пиво — превосходным. Я переходил из бара в бар, завязывая случайные знакомства и ведя светские беседы. Всем, кто мной интересовался, я говорил, что я турист, приехавший в эти места на рыбалку. Часов в 11 вечера я оказался в небольшом барчике, расположенном далеко от проторенных маршрутов. После приема последних заказов двери бара закрылись, и хозяин продолжил обслуживать оставшихся посетителей. Чистое блаженство. А потом присутствующие начали петь республиканские песни — я оказался в пабе националистов, скорее всего, заполненном членами ИРА.
Меня разобрал смех: вот он я, бывший солдат САС, сидел и пил пиво со своими заклятыми врагами, людьми, которые прибили бы меня без раздумий, если б только узнали, кто я такой. И при всем при этом все замечательно проводили время. Воистину, Ольстер — сумасшедшее место. Я допил свой бокал, отказался от следующего и отправился обратно в казарму.
В лагере мы собрались рано утром в воскресенье. Уже через несколько минут после знакомства со своими новыми товарищами меня поразили три вещи: их молодость (большинству было меньше двадцати одного года), их приверженность делу (все они были сторонниками жесткой линии в отношении республиканского движения) и тот факт, что большинство из них, похоже, происходили из семей полицейских. После утреннего чая мы отправились в главный зал, где перед нами выступил начальник учебного центра.
Он сообщил присутствующим, что всем нам следует хорошо подумать о присяге, которую мы собираемся принести, и что после этого наша жизнь уже никогда не будет прежней. В Северной Ирландии есть три конфессии: протестанты, католики и офицеры полиции. Как только мы наденем форму, мы станем так называемыми законными целями для многих террористических групп. На службе или вне ее наша жизнь постоянно будет подвергаться риску. Друзья, которых мы знали много лет, могут начать нас избегать, а при нашем появлении в компании разговор будет меняться или замолкать вообще. В отношениях с представителями всех слоев общества мы должны были быть справедливыми и придерживаться самых высоких стандартов, как на службе, так и вне ее. Такова была жизнь, которую нам предстояло пройти. Нам дали в последний раз взвесить все «за» и «против», а затем привели к присяге в качестве констеблей на испытательном сроке.
Для занятий по тактико-специальной и физической подготовки, а также для работы в классах, нас разбили на группы, а затем выдали форму. Оружие мы получили только после начальной подготовки. Без него в Ольстере я чувствовал себя голым. Нашим инструктором по тактико-специальной подготовке был Джимми Ди, бывший ирландский гвардеец, с бочкообразной грудью, голосом, которому позавидовал бы любой полковой сержант-майор, под внешним блеском у которого было золотое сердце. Его знал каждый новобранец, поскольку в расположении он был частым гостем. Нашим классным наставником стал Шон Эйч, джентльмен во всех смыслах этого слова.
Среди моих товарищей был бывший констебль запаса, который носил королевскую медаль за храбрость. Я спросил, как он ее получил, и его ответ вернул меня на мое старое поле деятельности в Арма. Оливер Грю, все еще возглавлявший отделение Временной ИРА в городе, еще не завоевал уважения своих товарищей-добровольцев, и поэтому решил провести крупную операцию, чтобы показать, что он не хуже своих братьев. Они заложили мину, которая взорвалась, когда по ней проезжала патрульная машина Полка обороны Ольстера, в результате чего было ранено четыре солдата. Чего не заметили сидевшие в засаде боевики, так это бронированной полицейской машины, ехавшей по той же дороге. Подумав, что мина была предназначена для них, полицейские начали сдавать назад, но увидели двух вооруженных людей, перебегавших дорогу. Они призвали их остановиться, а когда те не подчинились, один из сотрудников Королевской полиции Ольстера открыл огонь, мгновенно убив одного террориста. Другой боевик бросился в канаву и заявил, что сдается. Это был Оливер Грю, которого арестовали и обвинили в покушении на убийство.
Наши дни быстро вошли в привычную колею. По утрам мы должны были готовиться к проверке, которая в армии называется «строевым смотром». Каждый новобранец Королевской полиции Ольстера знаком с утренней практикой «досмотра». Наша форма бутылочно-зеленого цвета притягивала пыль так, как цветок притягивает пчел. Я осматривал своего приятеля Сэмми Джи, когда со стороны центра города донесся мощный взрыв. Я бросился к окну — казалось, что весь мир распался в грозовых красных и желтых вспышках. Было видно, как на крыше приземистого здания из серого кирпича, стоящего напротив, возникла серия стремительных разрывов, после чего она стала опадать. Шум был оглушительным, просто какофония, от которой вибрировали пол, стены и даже сам воздух, которым мы дышали.
— Минометный обстрел, ложись! — крикнул я, поворачиваясь, чтобы оттолкнуть Сэмми в сторону.
Наши окна с треском рассыпались, осыпая нас осколками стекла. Я посмотрел на Сэмми и непроизвольно разразился почти неконтролируемым смехом. Он пытался забраться под кровать, яростно дергая своими руками и ногами, как какой-то сумасшедший хомяк на дне своей клетки. Он выглядел так, словно пытался голыми руками прорыть себе путь в бетонном полу, но несмотря на все свои энергичные усилия, не двигался ни на йоту. Взрывы продолжались, вокруг нас падали минометные мины. Как и во всех других смертельных ситуациях, секунды длились бесконечно, раздвигая, казалось, само пространство и время. Я четко отмечал мельчайшие детали: бешеные метания Сэмми; ошеломленное непонимание на лице другого курсанта; бисеринку пота, застывшую на его верхней губе; мое собственное сердце, колотящееся в груди как барабан. В лагере зазвучала сирена — долгий, гулкий вой — запоздалый сигнал о террористической атаке.
Я осмотрел своих коллег-полицейских. Они пребывали в шоке, их глаза были расширены от страха, а лица напоминали мне пойманную антилопу, которую я когда-то видел в Африке. Однако никаких признаков реальных физических травм заметно не было. Возможно, секунду-две мы все неподвижно лежали в тишине, и каждый из нас благодарил Бога, в которого верил, за то, что остался в живых. Затем, как самый старший и опытный, я решил взять управление в свои руки.
— Так, всем подъем! — мой тон сделал бы честь любому сержант-майору, под началом которого мне когда-либо доводилось служить. Я схватил одного человека, затем другого и поднял их на ноги. — За мной!
Снаружи мы столкнулись со сценой из «Чистилища» Данте. Вокруг шатались новобранцы, некоторые в крови, все были в шоковом состоянии. В воздухе стоял резкий запах аммиачной селитры, которой боевики Временной ИРА снаряжали свои бомбы. Закручивающийся в спираль дым медленно поднимался вверх. Неразорвавшиеся мины, эти уродливые продолговатые трубы, валялись разбросанными на плацу. Основную тяжесть атаки принял на себя главный корпус казармы. С ее крыши струился дым. Вековые стены здания, казалось, деформировались от взрыва, раздувшись наружу.
Позади меня с простынями для импровизированных бинтов появился еще один курсант, бывший военнослужащий Полка обороны Ольстера. Я отправил своих соседей по комнате к месту сбора и посмотрел на своего спутника. У него было то самообладание, которое вырабатывается в людях годами воинской службы. Ему можно было довериться. Я кивнул.
— Пойдем!
Мы пробежали короткое расстояние до главного корпуса. Внутри него все было затянуто дымом и пылью, и во мраке я столкнулся с первым раненым, молодым курсантом из отделения, которое проводило тренировку перед нами. Из его предплечья торчал большой кусок дерева, а другой рукой он придерживал поврежденную конечность. Я схватил его, и пока я поддерживал его темно-красная кровь из его руки пролилась на мою бледно-зеленую форменную рубашку. Парню было едва за двадцать, и его ноги тряслись от боли и травмы, полученной в тот момент. Он пытался говорить, но не смог произнести ни слова, зрачки расширились от страха, по лицу текли слезы, он лишь тряс головой, словно пытаясь очнуться от какого-то ужасного кошмара. Мы вытащили его за дверь, и пока мой товарищ оказывал ему первую помощь, я снова вошел в здание. Видимость была настолько плохой, что пришлось пожалеть, что у меня нет фонарика. Чуть поодаль я услышал кашель и двинулся на него, когда из полумрака показалась вторая фигура, которая, пошатываясь, спускалась по лестнице. Человек находился в замешательстве, глаза у него остекленели от страха и шока, и когда я схватил его, мне показалось, что он близок к обмороку. Раненый курсант цеплялся за меня, как утопающий за спасательный круг. Почувствовав, как его тело сотрясают непроизвольные волны нервной дрожи, я, поддерживая парня, пытался его успокоить и ободрить. Внезапно меня захлестнула волна гнева и ярости к тем животным, которые все это сделали. Перекинув руку своего подопечного через плечо, я обнял его за талию и медленно повел его сквозь темноту к безопасному дверному проему, освещенному дневным светом.
Снаружи он привалился к стене казармы, откинув голову назад и глотая воздух.
— Есть еще кто внутри? — спросил я его.
Он покачал головой и попытался заговорить, но тут же зашелся в приступе кашля. Наконец он сделал глубокий вдох и произнес:
— Не знаю.
Я похлопал его по плечу, схватил пробегавшего мимо курсанта и попросил его отвести моего подопечного в медицинский пункт. Потом посмотрел на здание рядом с собой; очевидно, на крыше, куда попали из минометов, возник пожар. Я кивнул товарищу, бывшему военнослужащему, и мы вернулись внутрь, начав поиски других раненых товарищей. Повреждения были невероятными, даже на первом этаже, где вода каскадами стекала по плитке, делая наше передвижение в затемненном помещении весьма коварным. Снаружи все еще ревела сирена, и мне хотелось, чтобы кто-нибудь ее выключил.
На следующем этаже разрушения оказались еще значительнее. В коридорах обрушились стены, повсюду валялись двери, балки и личные вещи. В любой момент я ожидал найти тело, раздавленное обломками. Перешагивая через них, я споткнулся обо что-то металлическое, и, ругаясь, нагнулся и сквозь мрак внимательно рассмотрел черный металлический предмет длиной в шесть футов, плоский с одного конца и заостренный с другого — неразорвавшаяся самодельная мина от миномета Mk10, использовавшегося Временной ИРА. [1]
Мы обменялись взглядами со своим спутником, затем оба, по непонятной причине, разразились смехом. Момент безумия был краток, потому что дым сгущался, жалил глаза, забивал горло и имел едкий привкус. Огонь на крыше, казалось, становился все сильнее, и было неясно, сколько времени у нас есть, прежде чем он распространится и заставит нас отказаться от поисков.
Средний этаж пострадал, но верхний этаж был настоящей зоной бедствия. В комнаты и коридоры обрушились огромные деревянные стропила. Временами нам обоим приходилось ползти под обломками, чтобы проверить комнаты. Жар от пожара наверху также стал проблемой. Во многих случаях двери были завалены обломками, и нам приходилось их выбивать. Мы постоянно звали кого-нибудь из выживших, и когда не получали ответа, опасались худшего. Я выбил последнюю дверь, но услышал еще один металлический лязг. Еще одна неразорвавшаяся мина. Наконец, убедившись, что никого из пострадавших нет, мы выбрались из сгущающегося дыма, и, оказавшись снаружи, заблокировали дверь. Мимо пробегал сержант из группы охраны, и я схватил его, сказав, что главное здание осмотрено и что внутри находятся неразорвавшиеся минометные мины. После этого мы присоединились к нашим товарищам в пункте сбора на краю плаца.
С расстояния разрушения казались огромными. Над учебным центром висело облако густого, черного дыма, но я был поражен, обнаружив, что, хотя у нас было двадцать три раненых, один из которых тяжело, никто не погиб. Нам исключительно повезло. Группа, которая обычно находилась в комнатах наверху главного корпуса, приводя себя в порядок, только что вернулась с утренних занятий по плаванию. На самом деле курсанты видели, как террорист убегал после того, как по их собственному расположению были выпушены мины. Один из охранников даже взял террориста на прицел, когда тот бежал к поджидавшей его машине, но не выстрелил, потому что не видел у него оружия. Миномет стрелял из грузовика с плоской платформой, оборудованного таким образом, что требовался всего один человек, чтобы подвезти его к месту атаки и установить это простое, но смертоносное устройство, которое при активации выпускало мины автоматически. (Позднее террорист, к моей вящей радости, был застрелен двумя моими друзьями из САС). Позже один из курсантов описал мне эти мины, летевшие в сторону лагеря и его друзей, следующим образом: «Дождь из длинных, черных предметов. Небо, казалось, было полно ими, и на секунду все они словно зависли в воздухе, а затем начали медленно опускаться на землю и на моих друзей. Я думал, что мы все умрем, закрыл глаза и молился Богу».
Большинству из этих молодых курсантов Королевской полиции Ольстера не исполнилось и двадцати одного года. Многим после нападения потребовалась психологическая помощь: один из невидимых результатов террористической войны в Ольстере. В ту ночь бар в лагере был открыт допоздна, и мы устроили вечеринку. Я гордился своими молодыми товарищами, которые находились там в тот вечер, потому что, хотя они и прошли через жестокое боевое крещение, ни один из них не заговорил об уходе со службы. Настроение было такое, будто они бросали вызов и стремились поскорее закончить обучение и приступить к работе. Той ночью спать ушла веселая группа курсантов. Построение на следующее утро оказалось совсем другим делом — почти никто из нас не был одет по форме, а с похмельем на лицах мы представляли собой очень жалкое зрелище. Закончилось все тем, что начальник учебного центра высунул голову из своего полуразрушенного кабинета и велел нам убираться с плаца.
Через несколько дней после этого один из сержантов-инструкторов спросил меня о моих действиях во время атаки. Я рассказал ему о том, что делал, не забыв похвалить своего товарища по приключениям, бывшего военнослужащего Полка обороны Ольстера, не придав особого значения тому, что я счел не более чем праздным любопытством. Но через неделю меня ждало потрясение. Сержант вызвал меня с занятий и представил перед старшим инспектором.
— Каковы были ваши действия в день минометного обстрела? — спросил он меня очень авторитетным голосом.
Я снова рассказал о том, что тогда делал.
— Читали ли вы постоянно действующие приказы, касающиеся действий в случае террористической атаки?
Я начал ощущать легкое беспокойство.
— Да, — не очень убедительно соврал я.
— Что там говорится о том, что делать после теракта?
Я вспомнил толстую книгу, которую прочитал на следующий день после того, как прибыл в расположение.
— Эээ… Идти на сборный пункт? — оптимистично предположил я.
Старший инспектор уставился на меня непоколебимым взглядом.
— А вы что сделали?
Я промолчал, усвоив из прошлого опыта, что если тебя отчитывают, то лучший выход — не давать собеседнику патронов.
— Я скажу вам, что вы сделали. Вы решили проигнорировать приказ и войти в горящее здание, прихватив с собой еще одного курсанта. Вы понимаете, что вы могли погибнуть?
Он медленно покачал головой и бросил взгляд на сержанта, стоявшего позади меня.
— Что мне делать с этим человеком, сержант?
Сержант, человек, которого я безмерно уважал, ответил тихим, размеренным голосом:
— Ну, сэр, вы знаете мое мнение по этому вопросу.
Несколько секунд старший инспектор пристально смотрел на меня, затем развел руками, как бы говоря, что этот вопрос не входит в его компетенцию.
— Боюсь, я вынужден согласиться с вами, сержант. Констебль Маккалион, мы представляем вас к награде за храбрость. Ваши действия, хотя и ожидаемые, соответствуют самым высоким традициям Королевской полиции Ольстера. — Он протянул руку и добавил. — Молодец!
Я был ошеломлен.
Впоследствии я узнал, что несколько моих товарищей по службе подали рапорта, в которых рекомендовали представить меня к какой-то награде. Со временем мы с моим другом из Полка обороны Ольстера за свою храбрость получили благодарность, став единственными курсантами Королевской полиции Ольстера за всю историю этого правоохранительного органа, которые были награждены во время обучения.
Оставшаяся часть нашей подготовки, которая произвела на меня большое впечатление, прошла без происшествий. Уровень физической подготовки был высоким, а юридическая подготовка проводилась очень подробно и увлекательно. На итоговом письменном экзамене моя оценка оказалась четвертой из семидесяти или около того оставшихся курсантов. Теперь мне предстояло пройти четырехнедельный курс огневой подготовки, после чего меня направляли в полицейское отделение на Теннант-стрит. Это был, вероятно, один из самых загруженных полицейских участков в Европе. Расположенный на севере Белфаста, в районе, где совершается каждое четвертое убийство во всей провинции, он находится прямо в эпицентре очага всех видов террористической преступности. В районе, охватывающем Шэнкилл-роуд и прилегающие к ней протестантские районы Баллисиллиан и Тиндейл действовали одни из самых страшных лоялистских преступных банд в Северной Ирландии. Шэнкилл-роуд — это сосредоточие, форменная арена лоялизма, и полиции всегда было трудно патрулировать этот район. Еще в начале века известная местная шутка гласила:
— Кого это ты бьешь, Джон?
— Чистильщика.
— Подержи его, чтобы я тоже мог его ударить.
— Убирайся к черту, и найди себе своего Пилера для битья. [2]
Первый сотрудник полиции, погибший во время нынешней «Смуты», констебль Арбакл, был застрелен лоялистскими экстремистами во время перестрелки на Шэнкилл-роуд в 1969 году. И как будто в этом районе было недостаточно проблем, по ту сторону разделительной линии Крамлин-роуд находился неистово республиканский Ардойн, где, как мне вскоре сообщили, две очень активные боевые ячейки Временной ИРА выжидали, чтобы нанести нам удар. Эти два района разделяла «стена мира» (или природная стена, как предпочитал называть ее городской совет), отнюдь не мешавшая легкому доступу банд убийц с обеих сторон.
Жилье в этом районе отличалось разнообразием — от ультрасовременных жилых комплексов до обветшалых многоэтажных домов, построенных еще до войны. В каждом районе преобладала наскальная живопись, возвеличивающая достоинства тех или иных военизированных формирований. Некоторые из рисунков были выполнены очень красиво, другие — грубо и жестоко. Но все они служили предупреждением противоположной стороне: от «Наш день наступит» католического Ардойна до «Все тэйги — мишени» протестантского Вудвейла. [3]
Возможно, самым жестоким из этих рисунков было выцветшее изображение инцидента со стрельбой, произошедшего в 1970-х годах. Сотрудник полиции заметил несколько подростков, которые вели себя подозрительно на пустыре возле Лоуэр-Ормо-роуд, района активных действий ИРА. Он окликнул одного из них, и тот быстро обернулся. Молодой человек что-то держал в руках, и в темноте офицеру показалось, что это пистолет, поэтому открыл огонь, убив парня. Оказалось, что это была кисть для краски — молодой человек рисовал на стене надпись: «Да здравствует ПРОВОСы». Один местный остряк увековечил этот случай, написав: «Да здравствует ПРО…», — а затем проведя линию к основанию стены и нарисовав там тело.
Проезжая через охраняемые ворота полицейского участка Теннант-стрит, я взглянул на приземистое двухэтажное здание, которое должно было стать моим домом на следующие два года. Будка часового, которая когда-то стояла на плоской крыше, исчезла, но отверстия от пуль стрелка Ольстерских добровольческих сил, стрелявшего в нее в 1972 году, все еще были видны на стене. Сержантом моего отделения был Шеймус Эл, католик, прекрасный и преданный своему делу полицейский. Остальные сотрудники моего отделения представляли собой обычных людей, которых можно встретить в любой группе. Кто-то был сильным, кто-то слабым, кто-то хотел упорно работать и продвигаться вперед, а кто-то просто хотел при первой же возможности поспать. Придя из организаций, которые полностью состояли из высокомотивированных и агрессивных людей, мне потребовалось некоторое время, чтобы смириться с тем, что не все были такими же целеустремленными, как я.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Боевики Временной ИРА использовали несколько вариантов самодельных минометов, получивших в среде британских спецслужб общее название «уничтожители казарм». В частности, модификация Mk10 использовалась по-группно (по-батарейно), огонь велся самодельными снарядами, начиненными смесью аммиачной селитры и нитробензола массой от 20 до 100 кг на дальность в несколько сот метров.
[2] В шутке обыгрывается многообразие сленгового слова «Пилер» (англ. Peeler), одно из значений которого, помимо чистильщика, — британский полицейский.
[3] Тэйг (гаэльск. Taigh) — дом, жилье.

Спасибо большое. Прямо-таки побуждает взяться за "Правила больших мальчиков".

Между прочим, давно пора. Книга же достойнейшая. Да и тема интересная.

Продолжаем знакомиться с веселой жизнью в Ольстере первой половины 80-х годов. Вторая треть 7-й главы.

*****

Англо-ирландское соглашение, подписанное Маргарет Тэтчер в начале 1986 года, было задумано как шаг вперед в разрешении конфликта в Ольстере, однако протестантская община восприняла его как полное предательство, полагая, что иностранное правительство (в лице Дублина) впервые получит право голоса в ее делах. Хотя на улицах Шэнкилла я был новичком, но чувствовал, как нарастает напряжение по мере приближения даты подписания договора. Некоторые «лоялистские» политики «советовали» полицейским уйти в тот день на больничный, иначе в противном случае могли возникнуть «последствия». Протестантские районы вот-вот должны были взорваться, и мы находились на линии огня.
Большинство из нас полагало, что англо-ирландское соглашение было ошибкой. Даже Маргарет Тэтчер в своих мемуарах признает, что она, возможно, «зашла слишком далеко». Протестантская община расценивала его как предательство, такого же мнения придерживалось и большинство офицеров Королевской полиции Ольстера. Ощущение нелояльности было тем острее и тяжелее, что этот договор подписала Тэтчер, убежденная юнионистка. И это был премьер-министр, который в свое время противостоял шахтерам, выиграл войну за шесть тысяч миль от нас и имел силы противостоять ИРА во время их голодовок. [4] Это было похоже на то, как если бы близкий и обожаемый друг внезапно вонзил нож вам в спину. Многие констебли на Теннант-стрит в знак протеста вышли из состава Полицейской федерации. Полицейские силы могут охранять порядок в районе только с согласия их жителей, а такие районы, как западный Белфаст или Кроссмаглен, не охраняются: их патрулируют. Традиционно мы всегда пользовались согласием протестантской общины, но одним росчерком пера у нас его отняли.
Будучи сторонним наблюдателем, я ощущал давление не так сильно, как местные парни. Они жили в протестантских общинах и пили в протестантских барах, и каждый из них в преддверии подписания соглашения столкнулся с растущими требованиями общины присоединиться к протесту, заболев или подав в отставку. По счастью, тогда у нас ушло на больничный не больше сотрудников, чем уходило в обычное время, потому что в тот день Шэнкилл взорвался. Повсюду вспыхнули беспорядки. Не успели мы взять под контроль один, как вспыхивал другой. Сначала это были просто бегавшие, бросавшие камни толпы, которые разбегались, как только мы подгоняли к ним наши бронированные полицейские микроавтобусы, но уже в первый день с наступлением темноты стали появляться вооруженные люди. Первые перестрелки велись по-ковбойски: одинокие стрелки с пистолетом или дробовиком стреляли в нас с боковых улиц. Я очень быстро научился различать, какие снаряды являлись пулями, отлетающими от борта броневика, а какие камнями. Один человек с двуствольным ружьем выскочил из машины и выстрелил из обоих стволов в стоявший позади него автомобиль. Мы очутились в самом центре беспорядков, со всех сторон в нас летели бутылки с бензином, и я смотрел, как стрелок исчезает в толпе. Один из моих коллег сказал, что в этот момент я был похож на бешеную собаку, увидевшую бифштекс, до которого она не может добраться.
Около полуночи головную машину патруля, состоявшего из двух автомобилей, заманили в заранее организованную засаду в Баллисиллиане. Возле проезжавшей мимо машины была взорвана мина (к счастью, сработала она лишь частично), затем боевики открыли огонь из мощных винтовок. Это была уже не ковбойская перестрелка. Нас инструктировали, что если у нас нет иного выхода, мы не должны выходить из машин. Именно в этот ужасный период беспорядков меня впервые назвали «черным ублюдком». Будучи белым, как призрак, я удивился, почему бунтовщики выбрали именно такую форму оскорбления. Один из моих товарищей просветил меня. Когда Королевская полиция Ольстера только формировалась, полицейская форма была гораздо более темного зеленого цвета, а сотрудники носили длинные черные форменные пальто.
Насилие утихло рано утром. Большинство из нас спали в участке, так как в районе все еще сохранялось напряжение, чтобы рисковать выезжать на гражданском автомобиле. Шэнкилл выглядел как зона боевых действий, но экстремисты еще не сдались, видя в нас, полицейских, дублинских громил. Нам придется заплатить.
Дом первого полицейского загорелся около часа ночи. Бунтовщики начали последовательно выжигать из своих домов всех полицейских, которые жили на Шэнкилл-роуд или в близлежащих районах. Пожарных, прибывавших в район для тушения пожара, забрасывали камнями и бутылками с зажигательной смесью. Я отправился на место одного из происшествий и обнаружил пятидесятилетнего резервиста, который сидел посреди улицы, пока горел его дом. Молчаливая, ненавидящая толпа из пятидесяти или около того человек наблюдала за пожаром с расстояния всего в несколько футов. Выйдя из бронемашины, я внимательно вглядывался в их лица. Никогда не забуду этого выражение самодовольного удовлетворения. Я подошел к констеблю запаса, крупному мужчине, который плакал как ребенок. Пока его дом не занялся полностью, его удерживали на расстоянии, но несмотря на это, он смог броситься внутрь и спасти какие-то пожитки, хотя и сильно обжег руки. Когда я помог ему встать на ноги, он показал на молчаливую толпу и произнес:
— Со мной это сделали они, мои соседи.
Я поднял немногочисленные вещи, которые он успел вытащить из огня. Рядом со мной упал камень. Я медленно огляделся. У людей в толпе все еще сохранялось такое же удовлетворенное выражение лиц. Мне так хотелось, чтобы здесь оказался взвод парашютистов в специальном снаряжении для борьбы с беспорядками.
На стенах появилось новое граффити, гласившее: «Вернись домой к настоящему огню. Вступай в ряды Королевской полиции Ольстера».
После девяти утра мы получили вызов из нового места: Ардойна. Кто-то крушил машины на одной из боковых улиц. Обычно для расследования отправляли полицейский патруль с армейским подкреплением, но поскольку в Шэнкилле все еще продолжались массовые беспорядки, у нас не было свободных людей. По счастью, вызов остался без ответа — Временная ИРА устроила хорошо спланированную засаду, а разбитые машины оказались просто приманкой. Если бы кто-нибудь отреагировал и отправился туда, его бы почти наверняка убили. В ту ночь, если вы носили полицейскую форму бутылочно-зеленого цвета, в районах вокруг Теннант-стрит друзей у вас не было.
Беспорядки продолжались три дня, но горечь и ненависть внутри протестантской общины по отношению к полиции продлилось гораздо дольше. Несмотря ни на что, наши потери были относительно невелики, и теперь, когда на улицах стало достаточно спокойно, я смог приступить к изучению работы сотрудника полиции в Ольстере. Впервые в жизни мне пришлось иметь дело с последствиями насилия, вместо того чтобы просто его применять, а насилие в этом районе царило всех мыслимых и немыслимых форм и видов. Военизированные формирования держали общество по обе стороны Крамлин-роуд за горло. Процветал рэкет. Тем, кто нарушал «законы» военизированных группировок, простреливали коленные чашечки. Также широко была представлена обычная преступность. В среднем у нас было по два ограбления и пять краж за день. Я часто удивлялся, как кто-то может жить в таких районах, но такие люди встречались мне ежедневно, — люди, которые просто хотели ходить на работу и воспитывать свои семьи как можно лучше.
Полицейский участок на Теннант-стрит активно патрулировал этот район. В участке было четыре отделения, разделенные на утреннюю, дневную и ночную смены, и одно отделение, находящееся на отдыхе. В обычный день из состава каждого отделения выделялись патрули на бронированных и обычных автомашинах, а также пеший патруль. Кроме того, у нас были специализированные патрульные группы для Ардойна и Лигонела. В периоды особенно высокой межконфессиональной напряженности или при возникновении серьезных беспорядков привлекался дополнительный личный состав. Нашим непосредственным резервом были районные мобильные группы поддержки. [5] В мобильном патруле каждый констебль по очереди был наблюдателем и де-факто возглавлял машину. В его обязанности входило заполнение всех документов после смены, и проведение любых расследований. Бумажная работа представляла собой медленно растущую гору, которая постоянно грозила поглотить всех нас. И все же мне нравилось быть наблюдателем, из-за чего мои коллеги находили меня немного странным.
После беспорядков наш моральный дух покачнулся. На нас постоянно плевали на улице, многие из нас потеряли доверие к собственному руководству. На похоронах одного из полицейских скорбящие зашикали главного констебля. На моральный дух также повлияло расследование Сталкера, которое подходило к концу, и во время которого несколько полицейских были обвинены в убийстве. Все они были оправданы. Лорд-судья Гибсон, который позже сам погибнет от рук ИРА, даже поздравил сотрудников Королевской полиции Ольстера с тем, что они представили убитых ими людей «перед высшим Судом». Самого Сталкера мы воспринимали как вмешивающегося в наши дела постороннего англичанина, который ничего не понимал в проблемах, с которыми мы столкнулись. Возможно, он был добросовестным и преданным своему делу офицером полиции, но единственными, кто выиграл от его расследования, оказались, насколько мы понимали, провокаторы. Я считаю, что Сталкер все неправильно понял. Вместо того чтобы пытаться осудить констеблей и сержантов, нажимавших на спусковой крючок, ему следовало бы сосредоточиться на отсутствии надлежащего руководства и контроля, которые стали очевидны в ходе этих операций. Если вы служите в специальном подразделении и ваше начальство сообщает вам, что в машине находятся вооруженные боевики, которые хотят вас убить, а вы считаете, что промедление в доли секунды будет стóить вам жизни, то если операция провалится и будут убиты безоружные террористы, то это будет их вина.
Даже когда на улицах Белфаста царила суматоха, когда людей из полиции убивала ИРА, а Ассоциация обороны Ольстера сжигала их дома, следствие все еще пыталось заставить главного констебля передать кассету с записью перестрелки в амбаре в Тироне. Для нас это казалось безумием. Я разговаривал с одним из бойцов штабной мобильной группы поддержки, [6] участвовавших в перестрелке, который действительно слушал ту запись. Он утверждал, что в ней нет ничего, что могло бы быть инкриминировано кому-либо из участвовавших в перестрелке бойцов полиции, и фактически подтверждает их версию событий. Единственный спорный момент в записи, по его словам, был после перестрелки, когда один из сотрудников предложил добить одного из раненых, что, по его мнению, можно было списать на «чрезмерный энтузиазм».
Примерно через месяц после заключения соглашения, Ольстерские добровольческие силы в Баллисиллиане решили продемонстрировать свое неодобрение этим договором, начав убивать католиков. В связи с этим на протяжении следующих шести месяцев у нас в среднем раз в неделю происходило убийство или попытка убийства на религиозной почве. Первое убийство, которым я занимался, произошло в Лигонеле, где жертвой стал смотритель общественного клуба по фамилии Скаллион. Мистер Скаллион и при жизни не отличался крупным телосложением, а в смерти он представлял собой не более чем кучу лохмотьев. Седые волосы на его голове не могли скрыть зияющие дыры, оставленные в ней двумя пулями .45-го калибра. Глядя на то, что осталось от шестидесятипятилетнего мужчины, я сказал своему сержанту:
— Такого маленького человека убили из такого ужасно большого пистолета.
Я сидел в полицейской машине, которую отправили, чтобы сообщить известие о смерти Скаллиона его жене. Когда мы подъехали к его дому, я все еще не мог найти подходящих слов, чтобы сообщить старой леди о смерти ее мужа. Решение предложил мой водитель.
— Почему бы вам не начать с вопроса: «Здравствуйте, это вы вдова Скаллион?»
Замогильный юмор в самом худшем его проявлении, но в тот день, как и во многие другие дни, он помог нам справиться с ужасом ситуации.
Некоторые из попыток убийства были настолько неумелыми, что могли бы сойти за немую комедию Мака Сеннета. [7] Ассоциация обороны Ольстера дважды пыталась убить человека из Шинн Фейн, жившего на Олдпарк-роуд. В первый раз двое стрелков вошли в дом с автоматическими пистолетами, произвели двадцать выстрелов с расстояния менее четырех футов и все, что они сумели, это попасть ему один раз в пятку. Вторая попытка оказалась еще хуже. Желая все сделать наверняка и ничего не упустить, преступники взяли с собой дробовик. Когда эти двое выходили из машины, один из них случайно разрядил оба ствола своему товарищу в задницу. Человек из Шинн Фейн намек понял и скрылся.
За всей этой кампанией убийств стоял лидер Ассоциации обороны Ольстера в Баллисиллиане Джеймс Бингхэм. Познакомился я с ним при несколько необычных обстоятельствах. На Крамлин-роуд, выходящей из города на сельскую местность, в одном месте есть поворот, изгибающийся в виде крутой петли, и известный под названием «Подкова». Из-за того, что в этом месте на дорогу с соседнего поля разрешали выходить лошадям, здесь произошло несколько аварий со смертельным исходом — в попытке объехать животных, водители вылетали в кюветы или сталкивались со встречными автомашинами. Мне было поручено провести расследование, найти владельца лошадей и привлечь его к ответственности. На первый взгляд, это было простое полицейское задание.
Мои расспросы натолкнулись на стену молчания, а также, хотя я это понял не сразу, страха. Я не мог понять, почему местные жители в близлежащих общинах Баллисиллиан и Фортривер всякий раз, когда я пытался выяснить, кому принадлежат лошади, как будто воды в рот набирали. После нескольких недель бесплодных расспросов до меня дошло, что такое нежелание разговаривать могло быть вызвано только Ассоциацией обороны Ольстера.
Джеймс Бингхэм в этом районе владел зоомагазином. Я обратился к нему по поводу лошадей, и поначалу он отрицал, что знает об их хозяине. Это был высокий, широкоплечий мужчина с длинными вьющимися светло-русыми волосами. Несколько раз во время нашего разговора он старательно подчеркивал, что у него есть связи с местными политиками и что он, по его выражению, «убежденный лоялист». Я сообщил ему, что поскольку мне не удалось выяснить, кому принадлежат лошади, они будут конфискованы, удержаны в течение шести месяцев, а затем проданы с аукциона, если никто не заявит на них свои права. Он встал, подошел к тому месту, где я стоял, и навис надо мной.
— На вашем месте я бы этого не делал, — произнес он низким голосом.
Я улыбнулся.
— Это почему же, мистер Бингхэм?
— Потому что мне бы это не понравилось.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга.
— Это угроза?
— Я не угрожаю людям. Вы знаете, кто я. Мне бы не понравилось, если бы эти лошади были конфискованы.
Я снял свой бронежилет, чтобы показать свои орденские планки.
— Видите это, мистер Бингхэм? Я получил эти награды, участвуя в войнах. Получил за убийство людей. Людей, которые могли бы сожрать вас на завтрак. И если такой зазнавшийся бандюган из Ольстерских добровольческих сил, как вы, думает, что он сможет меня напугать, то он ошибается.
Его лицо покраснело от гнева. Я надел фуражку и отправился к двери.
— Если эти лошади не будут убраны в течение двадцати четырех часов, я их конфискую.
На следующее утро лошадей уже не было.
Бингхэм начал наводить обо мне справки. Было ли это просто любопытство или он планировал против меня какие-то действия, я так и не узнал. Спустя две недели после нашей беседы три боевика ИРА напали на его дом, и Бингхэм был застрелен, когда попытался скрыться в комнате наверху. После его убийства были застрелены еще два невинных католика, причем один из них прямо на глазах у своей жены, когда они уходили с полуночной мессы. Напоследок стрелок сказал ей:
— Один из наших умер прошлой ночью, двое ваших умрут сегодня.
В последующие дни после убийств обстановка в районе была напряженной. Последствия беспорядков, вызванных англо-ирландским соглашением, убийства на религиозной почве и убийство Бингхэма сделали нашу работу в полиции практически невыполнимой. Суперинтендант участка на Теннант-стрит пригласил местных «гражданских лидеров» встретиться с ним за чашкой чая, чтобы обсудить ситуацию. Когда они вошли, я стоял за регистрационной стойкой. Среди них были гангстеры и рэкетиры из Ольстерских добровольческих сил и Ассоциации обороны Ольстера, одни из самых отвратительных отбросов в этих местах. Люди, которые разбогатели и проводили зимние каникулы за границей, оплаченные страданиями жителей Шэнкилла.
Не прошло и двух ночей, как меня попросили отвезти суперинтенданта домой. Я познакомился с ним совсем недавно, и мое каменное молчание в машине побудило его спросить, не случилось ли чего. Я никогда никого не спрашиваю, если могу быть откровенным, поэтому ответил:
— Все дело в той встрече, которая у вас состоялась на днях, сэр. Вы же знаете, что это за люди. Как вы можете сидеть и пить с ними чай?
Прежде чем ответить, суперинтендант на несколько секунд задумался, и когда он заговорил размеренным тоном, в его голосе чувствовалась ирония.
— Гарри, мы охраняем Шэнкилл только благодаря милости Ольстерских добровольческих сил. Каждый день мне приходится отправлять двух возрастных сотрудников на Шэнкилл-роуд, и каждый день добровольцы-протестанты могут подойти к ним сзади и выстрелить им в затылок. И прежде чем я пойду за гробами своих людей, я буду сидеть и пить чай с самим дьяволом, даже если от этого у меня заболит живот.
Думаю, что именно тогда я впервые начал видеть реалии жизни в Ольстере. Чем дольше я служил на Теннант-стрит, тем очевиднее мне становилось, что некоторые взгляды, которые вызревали внутри меня со времен моей первой командировки сюда, были совершенно ошибочными. Черное и белое превратилось во всевозможные оттенки серого. Террористы, будь то католическая Ирландская Республиканская Армия или протестантские Ольстерские добровольческие силы, являлись органической частью своих общин. Это для нас они были «игроками», «целями», людьми, от которых общество нужно было избавить, но в своих районах они были молодыми Шонами, жившими по соседству, или большими Фрэнками, которые каждый вечер пили рядом с вами пиво. Общество могло не соглашаться с ними, но нападение на них было нападением на все стадо.
К этому времени я уже втянулся в рутину сменной и сверхурочной работы. Четырнадцатичасовой рабочий день был в порядке вещей. Фактически, мы никогда не были полностью свободны от службы, постоянно носили с собой револьверы «Ругер Магнум» .357-го калибра. Свой я всегда держал на расстоянии вытянутой руки.
Временная ИРА начала охоту на полицейских, не находящихся на службе. В 1986 году из состава Королевской полиции Ольстера было убито двенадцать человек, многие из которых оказались наиболее уязвимы, находясь у себя дома. Регулярные убийства полицейских вызывали у всех нас беспокойство. Атаки ИРА распространились и на район Ардойна, который в течение нескольких лет был вполне спокойным. Лишь когда нашим информатором — одним из первых наших «сверхстукачей» — стал член местной ячейки ИРА, благодаря его показаниям мы смогли скрутить большинство активных республиканцев в этом районе.
В Королевской полиции Ольстера попытались повторить успешный опыт итальянской полиции, использовавшей «сверхстукачей» в борьбе с мафией. Идея была проста: поймать террориста, которому грозит длительный тюремный срок, и убедить его дать показания под присягой против своих товарищей в обмен на иммунитет и новую жизнь в другой стране. Для самих информаторов этот подход работал хорошо, но в целом подобная система в Ольстере потерпела крах, потому что показания, данные террористами, в конечном итоге дискредитировались в ходе судебных апелляций. Большинство террористов, ставших «сверхстукачами», оказались закоренелыми лжецами, поэтому неудивительно, что суды не могли полагаться на их показания.
Тем не менее, эти «Черные судебные процессы», названных так по имени Кристофера Блэка из Ардойна, привели к тому, что большинство активных боевиков ИРА были схвачены и заключены в тюрьму в ожидании судебных разбирательств, или бросились в бега. После краха системы «сверхстукачей» многие из них вернулись. Кроме того, в этот район вернулся отбывший четырнадцатилетний тюремный срок за похищение предполагаемого информатора Мартин Михан, легендарный в среде республиканцев северного Белфаста киллер, который всегда доминировал в Ардойне. Его возвращение предвещало беду.
В протестантском календаре дата 12-е июля всегда была самым важным событием: годовщина победы протестантского короля Вильгельма III Оранского над католическим королем Яковом в битве при Бойне в 1690 году. В центр города прошли марширующие оркестры из всех протестантских районов. На Теннант-стрит в тот день в 1986 году для обеспечения порядка во время парада собралось около пятисот полицейских.
Начали бродить слухи, что ИРА в Ардойне похитила солдата. Сначала думали, что это военнослужащий армейского патруля, затем — что военнослужащий САС. С каждой секундой слухи обрастали все более дикими подробностями. Нас вызвали на построение, и к нам обратился старший инспектор, начальник оперативного отдела:
— В одном из магазинов Ардойна ИРА похитила солдата, находившегося в увольнении, его держат где-то там же, в этом районе. Мы полагаем, что он еще жив, но если не предпринять срочных мер, его могут убить. В связи с этим армия оцепила Ардойн. Вы войдете туда силой и обыщете каждый дом. Если кто-то откажется открыть вам дверь, вы имеете право войти силой. Все должно быть сделано быстро. Помните, где-то в этом районе находится очень напуганный человек, жизнь которого зависит от вас.
Через несколько секунд нас проинструктировали о порядке действий, а еще через несколько минут около пятисот человек в форме Королевской полиции Ольстера вторглись в один из оплотов республиканцев. Большинство людей просто открывали дверь на наш стук; когда они не открывали, мы выбивали двери и быстро обыскивали дома. Менее чем через десять минут после того, как полиция вошла в этот район, патруль, находившийся через две двери от меня, сорвал джек-пот. Войдя в, казалось бы, заброшенный дом, они обнаружили солдата Территориальной армии, привязанного к стулу в комнате на втором этаже. Я вошел в дом через несколько минут. На лице мужчины, хранившем следы страшного избиения (мне показалось, что у него сломана челюсть) отражался весь ужас и облегчение. Он плакал и смеялся одновременно, его голос едва можно было разобрать. Когда его выводили из дома, раздался еще один крик — на чердаке соседнего дома пряталось трое мужчин, и одним из них оказался Мартин Михан. Они убежали из дома, где пытали солдата, через заднюю дверь, в тот момент, как была выломана входная дверь. Однако времени на то, чтобы насладиться нашей радостью по поводу освобождения военнослужащего и поимки Михана, не оставалось — было обнаружено взрывное устройство с подключенным к нему проводом, и место пришлось быстро покинуть.
Вернувшись на Теннант-стрит, мы узнали полную историю событий этого дня. Солдат, военнослужащий Территориальной армии, был схвачен местными жителями, когда он проходил мимо витрин магазинов Ардойна, и его быстро передали на милость Ирландской Республиканской Армии. Один из лидеров ИРА в этом районе, известный как «Мясник», хотел убить его быстро и заложил рядом с ним управляемое взрывное устройство. Ее заложили, но Михану захотелось пленного сначала допросить. Он все еще вел допрос, когда ворвались мы. Быстрые действия и решительное руководство привели к спасению жизни человека и захвату одного из самых опасных людей в Ольстере. Впоследствии Михан получил еще один четырнадцатилетний тюремный срок.
Несмотря на успех в Ардойне, наши отношения с протестантскими военизированными группировками в этом районе, в частности с Ассоциацией обороны Ольстера, крупнейшим военизированным формированием, оставались напряженными. Примерно через неделю после задержания Михана я возглавил мобильный патруль, вызванный для расследования кражи со взломом в известном питейном заведении Ассоциации. Взлом, очевидно, совершили подростки. Кругом были следы от кроссовок, и, судя по их размеру, я решил, что преступникам было не больше пятнадцати. Украдены были только сигареты и несколько бутылок спиртного. Когда я записывал показания, меня в спину толкнул мой напарник. Повернувшись, я оказался лицом к лицу с тремя мужиками в черных кожаных куртках. Двое были примерно моего возраста, около тридцати лет, среднего роста и телосложения. Но в группе доминировал третий. Ростом он был чуть выше шести футов, но сложен был как гора. Наши глаза встретились, и в них я прочитал высокомерие, презрение, немного безумия, а когда я не отвел свои глаза, там появилось нечто другое: вызов.
Бармен поспешил к трем мужчинам, и между ними завязался быстрый, приглушенный разговор, после чего те повернулись, чтобы уйти. Человек-гора взглянул на меня, и его лицо исказилось в усмешке.
— Вам не придется об этом беспокоиться.
Я хотел было пойти за ним, но мой напарник удержал меня.
— Оставь это, Гарри.
— Кто они такие, черт возьми?
— Они из Ассоциации. Большой человек — это Билли Диксон. Он их главный боевик.
— Что он имел в виду, говоря, что нам не стоит беспокоиться об этом?
— Это значит, что они догадываются, кто это сделал. Их найдут и прострелят им колени.
— Я должен был арестовать его.
— Нам нужно больше людей. В прошлый раз, когда пришлось арестовывать Диксона, нам потребовалась половина районной группы мобильной поддержки, чтобы надеть на него наручники. Но даже тогда, когда мы завели его в камеру, он умудрился выбить в ней дверь, а она была вмурована в два фута бетона. Кроме того, у тебя нет никакого повода. То, что он сказал, можно трактовать как угодно. Заканчивай снимать показания и давай-ка убираться отсюда.
Через два часа мы получили вызов в нижний Шэнкилл. В переулке мы нашли двух подростков, которым едва исполнилось шестнадцать лет, корчившихся в агонии. Билли Диксон оказался верен своему слову.
Мы с Диксоном не понравились друг другу с первого взгляда. Отчасти это было связано с тем, что я был полицейским, а он — бандитом. В глубине души я осознавал, что с этим человеком, если ему представится такая возможность, у меня будут проблемы. Наблюдая за тем, как двух молодых парней грузят в машину скорой помощи, я поклялся себе, что он не одержит надо мной верх, чего бы мне это ни стоило. До конца года у меня случилось еще две встречи с ним, и каждый раз, когда мы пересекались, он вызывал у меня неприязнь.

*****

Двадцать пятого апреля я решил взять свой первый отпуск с момента поступления на службу, и поехать в Херефорд. Джулия переехала в Белфаст вместе со мной, и нам не терпелось увидеться со своими старыми друзьями. Сев на ночной паром Ларн—Странраер, ночью мы отправились в Англию. Когда рано утром я въезжал в Херефорд, то по радио услышал, что в результате перестрелки в Фермана один человек застрелен, а другой тяжело ранен. Я инстинктивно понял, что это была работа САС. Часом позже было озвучено имя погибшего, и я почувствовал дикий прилив ликования: это был Шеймус Макэлвейн, человек, который, как нам сказали, был ответственен за минометный обстрел учебного центра Королевской полиции Ольстера, когда я проходил там подготовку. Макэлвейн был схвачен САС только для того, чтобы потом сбежать из тюрьмы Мэйз во время массового побега, и с тех пор он без устали убивал на границе графства Фермана. В тот вечер я отправился в клуб САС, где мне рассказали всю историю.
Армейский пеший патруль обнаружил провод, проложенный через поле. Вместо того чтобы прекратить патрулирование, они продолжили движение и сообщили о находке, когда удалились на безопасное расстояние. Группа САС из двух человек, моих хороших друзей, была направлена на разведку близлежащей местности. Они нашли провод и прошли по нему до 500-фунтового фугаса, а затем вернулись к месту, откуда предполагалось его взорвать. Парни вызвали основную засадную группу, но еще до ее прибытия к ним подошли двое вооруженных людей. Оба спецназовца вступили в бой, и в результате перестрелки Макэлвейн был убит. Оба бойца САС были позже награждены Воинскими медалями. Я купил бутылку шампанского, чтобы отпраздновать это событие.
На Теннант-стрит все было немного спокойнее, хотя все еще происходили спорадические нападения на невинных католиков со стороны как Ольстерских добровольческих сил, так и Ассоциации обороны Ольстера. Захват в Ардойне Михана лишил ветра парусов Временной ИРА, но она все еще была опасна. После убийства Ассоциацией таксиста-католика, который когда-то был помощником республиканцев, боевая ячейка из трех человек убила на Лигонел-роуд высокопоставленного офицера этой группировки. Против нас никаких действий не проводилось, но вскоре на свободу должен был выйти закоренелый убийца ИРА, который оживит ее деятельность в этом районе и резко обострит угрозу для нас.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[4] Голодовка была наиболее сильным средством борьбы сидевших в тюрьмах боевиков ИРА за статус политических заключенных или военнопленных (британскими властями они считались уголовниками). Британцы расценивали голодовки как серьёзную проблему и неоднократно (но безуспешно) пытались добиться от католической церкви признания их формой самоубийства, поскольку несмотря на то, что смерть голодающих не производила никакого впечатления на британские власти, она являлась сильным мобилизующим фактором для националистов, которые сплачивались вокруг республиканских структур.
[5] Англ. District Mobile Support Units (DMSU).
[6] Англ. Headquarters Mobile Support Unit (HMSU).
[7] Американский кинорежиссер, продюсер, работавший в жанре эксцентрической комедии.

А глава-то хороша! Держит уровень автор.
ЗЫ про роль и место политического и криминального активизма в жизни общин очень неплохо.

Спасибо большое.

Оставшаяся треть 7-й главы.

*****

В начале 1987 года меня откомандировали в патруль Ардойна, специальное полицейское подразделение, которое работало исключительно в этом республиканском районе. Большинство обычных полицейских патрулей никогда не заходило в лабиринт тамошних узких улочек, но патруль Ардойна работал там ежедневно. Мы проверяли все питейные заведения в этом районе, помогали армии в осуществлении обысков и проводили свои собственные. Очень быстро мы начали узнавать основных игроков в этом районе. Ненависть, которую республиканцы испытывали к нам, была невообразимой. Однажды, когда я проходил мимо дома известного члена ИРА, он зашел внутрь и вывел оттуда свою четырехлетнюю дочь. Указывая на нас пальцем, он ей сказал:
— Смотри, это плохие люди. От них надо держаться подальше. Если ты их увидишь, то должна предупредить папу.
Тогда я задумался, может ли в Ольстере когда-нибудь наступить мир.
К концу марта в Ардойне стало еще опаснее. Разведка сообщила нам, что вновь активизировались две боевых ячейки, которые уже успели предотвратить несколько засад. Главной движущей силой этого всплеска террористической угрозы был Лоуренс Марли, профессиональный террорист, который бóльшую часть своей взрослой жизни провел в бегах или в тюрьме Мэйз. Ему так часто удавалось избежать заключения под стражу, что в республиканских кругах его прозвали «Великий беглец». Я видел его только один раз, мельком, сидя на заднем сиденье патрульной машины полиции. Он стоял на коленях на тротуаре возле своего дома и чинил велосипед, мое внимание к нему привлек наш водитель. Через смотровую щель я посмотрел прямо ему в глаза. Думаю, что такой неприкрытой ненависти во взгляде я в своей жизни не видел никогда. Помню, как тогда сказал сам себе: «Это плохо, Гарри».
Тридцать первого марта двое молодых людей зашли в Ардойне в булочную, извлекли пистолет и ушли с дневной выручкой. На место происшествия была направлена патрульная машина полиции, которой командовал мой товарищ по учебному центру Невин Би, прибывшая всего через несколько минут после «ограбления». Навстречу приближающейся машине Королевской полиции Ольстера выбежал пекарь, — тем самым, он, вероятно, спас Невину жизнь. Когда они вдвоем отправились обратно к магазину, констебль-резервист Питер Несбит, исполнявший обязанности стрелка, вышел из машины и выдвинулся к свободному дверному проему, чтобы прикрыть своего командира.
Питер был тем, кого в полиции называли «живущим на широкую ногу». Он не курил, и не пил, был лидером местного отряда скаутов. Я запомнил его общительным и дружелюбным человеком. Его доброту хорошо помнили все сотрудники участка на Теннант-стрит. Холостяк, живший с матерью, он вступил в силы резерва просто потому, что отчаянно хотел помочь своей общине.
Когда Невин оказался в относительной безопасности в пекарне, позади ничего не подозревающего Питера была взорвана 20-фунтовая бомба, убившая его мгновенно. Взрывом его тело разнесло на пол-улицы.
Из задней части магазина, вдоль прилегающего переулка, к дому на соседней улице был протянут провод управления. В доме напротив сидел террорист с рацией, который подавал команду, когда цель оказывалась в зоне поражения.
Мой патруль едва не попал в подобную засаду двумя днями ранее, когда прямо напротив засады был разломан почтовый ящик, а письма разбросаны по тротуару. Тогда мы не стали покидать безопасного места в нашей патрульной машине.
Я прибыл на место происшествия примерно через пять минут после взрыва. Водитель полицейской машины был настолько потрясен, что почти терял сознание. Невин, хотя и был тяжело ранен и пребывал в шоке, все еще контролировал ситуацию. Мы выставили оцепление из сотрудников, теперь усиленных армейцами на случай повторной засады, и занялись сбором улик и частей обезглавленного тела Питера. Вскоре собралась большая, буйная толпа республиканцев, и через несколько минут на фронтонной стене появилась соответствующая кровавая картина с надписью: «Несбит теряет голову». Как всегда, наибольшие оскорбления выкрикивали не чванливые подростки, а излучавшие лучи ненависти дамочки средних лет.
Уже в то время, когда собирались материалы для судебно-медицинских экспертиз, наша разведка сообщила, что за взрывом бомбы стоит Марли. В его доме в Гавана Гарденс был проведен обыск, и крестный отец ИРА был взят под стражу, но у нас не было никаких доказательств, чтобы напрямую связать его со взрывом. Через несколько часов его отпустили. Мы полагались на свои источники в Ардойне, на местных жителей, некоторые из которых действительно состояли во Временной ИРА. Конечно, никто из них не был готов выступить открыто и дать показания в суде, но информация, которую они предоставляли, почти всегда была точной.
На освобождении Марли история не закончилась. Он только недавно вышел из Мэйза и еще не успел превратить свой дом в крепость, в которых проживало большинство видных членов ИРА — со стальными листами на дверях, железными решетками и пуленепробиваемыми стеклами на окнах. Днем 2-го апреля машина с тремя людьми медленно въехала в Гавана Гарденс и остановилась у дома Марли. Хозяин ожидал визита старшего киллера ИРА по прозвищу Бутси, поэтому, когда двое мужчин постучали в его дверь, местный глава ИРА спросил, кто там, и по короткому коридору подошел к двери. Возможно, у него сработал какой-то инстинкт самосохранения, поскольку он остановился и снова спросил, кто стоит за дверью. Двое людей, члены Добровольческих сил Ольстера из среднего Шэнкилла, извлекли обрез и 9-мм пистолет «Браунинг Хай Пауэр». Террорист с дробовиком выстрелом проделал в двери дыру, и сбил Марли с ног, а второй боевик просунул через разбитую дверь свой пистолет. Всего по лежащей фигуре было произведено десять выстрелов. В Марли попала только одна пуля, но ее оказалось достаточно — он умер через несколько часов в больнице.
Это новость я услышал, находясь дома, и, хотя был не на службе, сразу же поехал в участок. Атмосфера была напряженной. Никогда еще я не видел на лицах полицейских столько улыбок. В Ардойне все было по-другому. Смерть Марли вызвала среди небольшой, но яростной республиканской общины настоящий шок. Марли был здесь фигурой известной. Сосед, человек, который пил в тех же пабах, что и они, ходил в ту же церковь, чьи дети играли с их детьми. Нападение на него стало нападением на все стадо — и это стадо сомкнуло ряды. Через нескольких часов после его смерти на перекрестках стали собираться толпы сердитых, угрюмых молодых людей и женщин, подозрительно относившихся к любой проезжающей машине и проявлявшие открытую враждебность к любому патрулю сил безопасности.
Временная ИРА в Ардойне была намерена устроить Марли пышные торжественные похороны, с почетным караулом, триколором, черным беретом и перчатками на гробу, а политика Королевской полиции Ольстера в то время заключалась в том, чтобы не допускать демонстрации на похоронах военизированной атрибутики. Сцена для конфронтации была подготовлена. В то утро в день похорон Марли мне показалось, что на мероприятие собралось все местное население. Республиканцы съехались со всех районов Белфаста и даже более отдаленных регионов. Полиция тоже была на месте, в полном составе прибыли районные мобильные группы поддержки. В середине утра гроб Марли со всеми регалиями Ирландской Республиканской Армии вынесли из его дома. Сотрудники Королевской полиции Ольстера, стоявшие плотным строем у небольшого придомового сада, отказались пропустить его дальше. Возникло напряженное противостояние. Затем почетный караул, несущий гроб, медленно повернулся и отправился обратно в Гавана Гарденс, дом №9.
Как только дверь закрылась, полетел первый кирпич. Через несколько секунд вспыхнули полномасштабные беспорядки, и я оказался в самой гуще событий. На нашу стенку из щитов накатывали, казалось, бесконечные волны из бурлившей массы обезумевших тел и снарядов. На нас посыпались кирпичи, камни, арматура, полиция начала нести потери. Я услышал звук дробовиков, стреляющих резиновыми пулями, открывших ответный огонь. Весь окружавший меня мир был охвачен кольцом пляшущих ухмылявшихся лиц, пока я с трудом пытался удержаться на ногах. Некоторые из нападавших вырвали из близлежащей ограды стальные пики и выскакивали из толпы, подобно средневековым уланам. Если бы на нас не было тяжелых бронежилетов, некоторые из нас наверняка погибли бы. Я был вооружен короткой дубинкой, почти бесполезной в таких условиях, и если бы у меня была возможность достать пистолет «Ругер» .357-го калибра, который всегда был у меня под рукой, то я бы так и сделал. Затем толпа распалась, почти так же внезапно, как и собралась, оставив полицейское оцепление вокруг дома Марли задыхающимся, потрясенным и в синяках.
Беспорядки переросли в серию небольших перестрелок между группами из десяти-двадцати молодых людей и патрульными машинами Королевской полиции Ольстера. С наступлением ночи, когда была брошена первая бутылка с зажигательной смесью, нас вывели оттуда. Противостояние продолжалось до раннего утра, когда банды медленно разошлись, чтобы немного поспать и подготовиться ко второму раунду.
В полиции усвоили урок предыдущего дня: полиция Ольстера находилась у дома Марли в полном составе. Здесь была половина мобильных групп поддержки провинции, вооруженная до зубов и готовая ко всему. В полдень дверь открылась. Гроб Марли, который несли восемь носильщиков, все видные члены Временной ИРА Ардойна, начали поднимать. На нем по-прежнему лежали черный берет, триколор и перчатки. Часть сотрудников мобильной группы поддержки протиснулась вперед и попыталась схватить флаг. Два человека из ИРА, стоявшие спереди, начали сдавать назад, а те, кто был сзади, все еще пытались продвинуться вперед. Если бы ситуация не была такой напряженной, это выглядело бы комично. Наконец, люди позади поняли, что происходит, дали задний ход, и гроб Марли снова скрылся в доме. Все ждали.
Толпа, казалось, сделала вдох, а затем с истошным воем бросилась на нас. На этот раз нас было больше, и мы были подготовлены лучше. Женщина-полицейский, сотрудница группы мобильной поддержки, вышла чуть вперед своих коллег-мужчин. Огромный местный парень нанес ей сильный удар прямо в лицо, мгновенно свалив ее с ног. Ее возмущенные коллеги, словно мстительная преторианская гвардия, повалили юношу на землю и потащили его за ноги к поджидавшей машине полиции, где, несомненно, рассказали ему много хорошего и ласкового по поводу его поведения.
В разгар нападения один из носильщиков гроба, известный местный активист ИРА, вышел из дома Марли с мегафоном и призвал к спокойствию. Он заявил, что Королевская полиция Ольстера хочет конфронтации, и попросил толпу не давать повода для жестокого обращения с ирландцами. Доброволец Марли, сообщил он, не будет похоронен до тех пор, пока им не позволят достойно его похоронить.
Остаток дня прошел напряженно, хотя и без происшествий, но с наступлением ночи беспорядки начались снова, на этот раз более серьезные. К местным парням присоединились бродячие головорезы из западного Белфаста. Нас снова отозвали; разведка полагала, что Временная ИРА из Ардойна планирует какую-то месть за стрельбу в Марли, либо против нас, либо против Добровольческих сил Ольстера из Шэнкилла. Ночь превратилась в серию стычек, которые продолжались примерно до 4-х часов утра.
Теперь искрил весь республиканский Белфаст. Ничто так не возбуждает ирландский дух так, как смерть мученика. Пожалуй, Белфаст не был так близко к полнейшей анархии со времен голодных маршей. В Ардойне по нам не стреляли, но в соседнем западном Белфасте и в Нью-Лодже силы безопасности регулярно подвергались обстрелам. Полиция вызвала дополнительные резервы, а республиканцы съезжались со всего Ольстера.
На следующий день у дома Марли собралась самая большая толпа. Стояли тысячи людей. Мы увеличили свою численность, и утро прошло в безобразном противостоянии, пока старшие офицеры полиции вели переговоры со Временной ИРА. В конце концов, был достигнут компромисс, позволявший сохранить лицо. Гроб Марли был задрапирован триколором, но без черного берета или перчаток. Кроме того, рядом с гробом должны были идти две шеренги сотрудников полиции, чтобы предотвратить образование охраны из членов ИРА. Похороны могли продолжиться.
Наконец гроб вынесли из дома и отправили в долгий путь от Ардойна до церкви Святого Креста на Крамлин-роуд. На протяжении всего маршрута между участниками шествия и сопровождавшими их офицерами полиции вспыхивали жестокие, безобразные драки, но в конце концов гроб достиг Крамлин-роуд и вышел за пределы нашей юрисдикции. Когда шествие двигалось по улице к церкви, я стоял на Крамлин-роуд. У меня перед глазами стояло только разорванное на куски тело Питера Несбита.
Похороны Питера состоялись через два дня. ИРА сорвала их, распространив серию предупреждений о ложном минировании. Когда гроб, наконец, прибыл на кладбище Роузлаун на окраине Белфаста, у сотрудников полицейского оцепления вызвал подозрение автомобиль, припаркованный у ворот. При их приближении машина взорвалась, шесть сотрудников получили ранения, но к счастью, несерьезные. Через свое республиканское пресс-бюро ИРА выпустила заявление о том, что до тех пор, пока Королевская полиция Ольстера не позволяет достойно хоронить ирландцев, они не могут рассчитывать на достойное погребение своих собственных погибших.
Жуткая месть за убийство Марли наступила примерно через три дня. Френчи Мерчант, давний член Добровольческих сил Ольстера в Шэнкилле, находился на своем обычном месте, возле офиса своей политической партии, когда на улице показалась медленно двигавшаяся машина с четырьмя людьми. Из окон высунулись стволы двух винтовок «Армалайт», и прежде чем их мишень успела среагировать, боевики открыли огонь, изрешетив ее пулями .223-го калибра. Френчи умер еще до того, как его тело упало на землю. Автомобиль медленно проследовал вверх по Шэнкилл-роуд, а его пассажиры заливались от смеха и палили в воздух из своего оружия.
Мы ожидали, что за убийство Мерчанта Добровольческие силы нанесут ответный удар, и все время, отведенное нам Богом, работали не покладая рук, выставляя блокпосты и мобильные патрули, чтобы предотвратить раскручивание спирали убийств по принципу «око за око». Постепенно, благодаря нашему постоянному давлению и присутствию в районе, напряжение спало, и оба лагеря по разные стороны от Крамлин-роуд погрузились в свое обычное состояние угрюмой настороженности.
Примерно три недели спустя, приятным теплым днем в начале лета, я работал в мобильном патруле в Баллисиллиане.
— Как же тихо, не правда ли? — пробормотал я водителю.
Тот помрачнел.
— Никогда не говори так. Плохая примета.
Как бы в подтверждение его слов, рация ожила, направляя нас к вероятной жертве перестрелки, обнаруженной в ручье возле жилого массива Тиндейл. Когда водитель развернул машину и включил полицейскую сирену, то бросил на меня злобный взгляд.
— Посмотрим теперь, что ты наделал.
То, что осталось от жертвы, лежало наполовину в ручье, наполовину на берегу. Ни одно убийство на религиозной почве удовольствия не доставляет, но это было одно из самых ужасных. Мертвеца не застрелили: его голову размозжили шлакоблоком. Следы крови привели нас на небольшую возвышенность к общественному центру Тиндейла — слишком претенциозное название как для приземистого одноэтажного здания. В нашем районе Тиндейл была, пожалуй, самой худшей общиной из всех. Это был захудалый кишлак из обветшалых домов и грязных улиц. В Шэнкилле и большинстве других близлежащих районов доминировали Добровольческие силы Ольстера, однако Тиндейл контролировала Ассоциация обороны Ольстера, на тот момент еще легальная группировка, эти зловещие банды убийц, называвшие себя Борцами за свободу Ольстера. [8] Человек, возглавлявший их, был известен как «Мойщик окон». Тиндейл был его личной вотчиной, и управлял он ею железной рукой.
«Мойщик окон» был мужчиной средних лет и среднего роста, но мощного телосложения. Поверх плоского носа, неоднократно сломанного, он постоянно носил темные очки. Однажды ИРА пыталась убить его тремя выстрелами из пистолета-пулемета Томсона, и его выживание только укрепило ему репутацию. Свое прозвище он получил еще во время «Неприятностей». В сопровождении сообщника, он вместе с лестницей приходил в дома католиков, подставлял лестницу к окну спальни, забирался наверх и осторожно стучал. Когда ничего не подозревающая жертва шла выяснять, что происходит, ее расстреливали с близкого расстояния. В специальном отделе считали, что таким хорошо отработанным способом он убил двадцать одного человека.
Впервые я увидел его, когда поднимался на холм. Он сидел на стене и наблюдал за каждым нашим движением. Погибший, как и следовало ожидать, оказался католиком, мужчиной средних лет, разводившим голубей. Он подвозил друга домой и был приглашен в общественный центр выпить. Как только там выяснилось его вероисповедание, его судьба была предрешена. Что вообще занесло католика в Тиндейл, не говоря уже о местном общественном центре, я никогда не узнаю. Его смерть была особенно жестокой. Его избили до потери сознания, затем оттащили к ручью и забили до смерти. Извращенность и бессмысленность всего этого затронули какие-то струны глубоко внутри меня. С такими случайными актами насилия мне приходилось сталкиваться почти ежедневно, и это причиняло огромную боль.

*****

Мой старый друг Боб Ти в качестве заместителя командира отряда САС находился в Ольстере в годичной командировке. Мы договорились с ним встретиться в пятницу 8-го мая и пропустить по стаканчику, но к 6-ти часам вечера от него по-прежнему не было никаких вестей. В 6.30 я понял, почему. Он находился в небольшом полицейском участке в графстве Арма под названием Лафголл.
Операция, в ходе которой САС разгромили две полнокровные боевые ячейки бригады Восточного Тирона Временной ИРА, стала самым ошеломляющим успехом, достигнутым против этой организации с начала кампании. Спецназовцев возглавлял сержант-майор из эскадрона «B», а его замом был Боб Ти. Она была проведена на основе исключительно собственных разведывательных данных (информации, предоставленной нашими собственными силами на местах), а не сведений от информатора. Один из убитых террористов, Майкл Энтони Гормли, на самом деле был многолетним агентом специального отдела, чьим прозвищем в спецназе было «Банкир», потому что, по слухам, за предыдущие годы ему заплатили за информацию более 80 000 фунтов стерлингов. Он продавал своих товарищей и вел двойную игру со спецподразделением, участвуя в операциях по убийству сотрудников сил безопасности, чтобы защитить себя от раскрытия своими же соратниками по ИРА. Он не предупредил своего куратора о Лафголле, что заставило многих поверить в то, что операция не будет проведена. Среди убитых боевиков оказался Джеймс Лайна, киллер ИРА, за которым так долго охотилась САС. Операция оказала огромное влияние на моральный дух сил безопасности в целом и Королевской полиции Ольстера в частности. Наконец-то мы поверили, что войну удалось перенести на сторону врага. Это также помогло успокоить нервы лоялистов, которые все еще были натянуты из-за англо-ирландского соглашения. Мне оставалось лишь надеяться, что это надолго.
На земле у меня были свои успехи. В Шэнкилле ни один автомобиль не мог доставить спиртные напитки или пиво без риска быть угнанным. Алкоголь исчезал в подвалах многочисленных нелегальных питейных клубов, которыми управляли военизированные группировки. Однажды, когда я сопровождал одну такую доставку, прошло общее оповещение о том, что в этом районе находится автомобиль террористов. Не успел диспетчер озвучить все пункты ориентировки, как он выскочил прямо из-за угла. Я выпрыгнул из своей полицейской машины прямо перед ними.
Двое людей, находившиеся внутри машины, выглядели испуганными, и на то были веские причины. Между ними, на передних сиденьях лежали две папки, набитые фотографиями членов ИРА и Шинн Фейн. Эти парни направлялись к республиканцу, работавшему на строительной площадке в центре города, и мой поступок, возможно, спас ему жизнь. Впоследствии боевикам Ассоциации обороны Ольстера было предъявлено множество обвинений в терроризме, включая поджоги магазинов в Дублине, они были осуждены и приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Главный инспектор, руководивший операциями, поздравил меня с арестом, и для меня это многое значило.
Постоянной проблемой были угоны автомобилей. Мало какая ночная смена проходила без погонь за «джойрайдерами» — этот термин, используемый для обозначения угонщиков, в Королевской полиции Ольстера отказывались использовать официально. Проблема стала настолько распространенной, что в полиции был создан отдел по борьбе с угонами автомобилей в масштабах всей провинции. Как-то раз, старший офицер этого отдела участвовал в телевизионном интервью, во время которого его спросили, какую марку автомобиля легче всего угнать. Он без колебаний назвал ее. Это вызвало немедленное возмущение со стороны фирмы-производителя, которая публично потребовал от полиции объясниться или опубликовать опровержение. В отделе по борьбе с угонами предложили доказать, что они правы.
Показательные выступления были организованы в полицейском участке на Масгрейв-стрит. Компания, о которой идет речь, предоставила свою последнюю модель премиум-класса с замками, устойчивыми к взлому. В то утро в магистратском суде Белфаста перед мировыми судьями должен был предстать молодой угонщик, хорошо известный в полиции, которому было предъявлено обвинение по 120 случаям «угона и кражи автомобилей». Родом он был из западного Белфаста и занимался угонами с двенадцати лет. В отделе попросили его оказать им услугу, в обмен на которую полицейские замолвят словечко перед магистратом.
— Что вы хотите, чтобы я сделал?
— Вскрыть машину.
На Масгрейв-стрит его ждали руководство автокомпании из Ольстера, эксперт по безопасности и глава европейского отдела продаж. Вошли два сотрудника отдела, а между ними, одетый в выцветшие джинсы и рваную кожаную куртку, шел их «эксперт», ростом всего пять футов два дюйма с кепкой. Когда он увидел машину, его глаза буквально загорелись от предвкушения. Его спросили, нужны ли ему какие-нибудь специальные инструменты, но парень в ответ покачал головой:
— Нет, только отвертка.
По условиям показа, замки автомобиля должны были задержать вора на пять минут. Мальчик из Белфаста оказался в салоне и завел машину менее чем за двадцать секунд. Эксперт по безопасности компании был потрясен.
— Это же трехрычажные замки, — вымолвил он.
— Да, — признал угонщик, рассматривая кончик своей отвертки. — То-то мне показалось, что он немного туговат.

*****

К этому времени даже я начал чувствовать усталость. Долгие часы работы в полиции и напряжение, выжимающее из тебя все внутренности, ужасно выматывали. Многие офицеры напивались до беспамятства, а один сотрудник моего участка регулярно приходил на работу пьяным. Он был героем-орденоносцем и отличным полицейским, и было ужасно наблюдать, как он медленно распадается на части. Обильные возлияния и огнестрельное оружие — это всегда очень нестабильная и непредсказуемая смесь. Самоубийства от огнестрела были трагически распространенным явлением. Руки на себя наложили два бывших курсанта моего отделения, с которыми я проходил подготовку в учебном центре, а также один из сотрудников участка на Теннант-стрит. Если бы им пришлось перекидывать веревку через балку или заходить в гараж и заводить машину, у них, возможно, было бы время подумать еще раз, но их служебный пистолет всегда находился рядом и был так прост в использовании. Всего одно нажатие на спусковой крючок — и вся боль уходила навсегда. В Королевской полиции Ольстера создали специальный отдел по борьбе с суицидом, чтобы попытаться справиться с ситуацией, но даже когда я уходил из полиции, это все еще оставалось серьезной проблемой.
Поздним субботним вечером я работал на мобильном блок-посту возле печально известного лоялистского бара на Шэнкилл-роуд. Стоя в конце переулка за компанию с пожилым констеблем-резервистом, я увидел, что дверь в конце переулка открылась и какая-то фигура начала спускаться по темному туннелю прямо ко мне. Это был Билли Диксон. Когда я увидел, что монстр узнал меня, то почувствовал укол страха. У меня было два варианта: отступить под относительное прикрытие своих сослуживцев, или стоять на своем месте. Я остался стоять и впервые за свою полицейскую карьеру извлек револьвер «Ругер». Собирался ли Диксон что-то затеять или нет, я не знаю, но я не дал ему ни единого шанса. Когда он оказался от меня на расстоянии вытянутой руки, я приставил маленький мощный револьвер ему под его подбородок и взвел курок. Его глаза расширились. Он достаточно хорошо разбирался в оружии, чтобы понять, что малейшее движение вызовет выстрел.
— Обойди меня, Диксон, — мягко произнес я.
Словно два человека, танцующие жуткий танец смерти, мы обогнули в полумраке друг друга. Диксон бросил на меня ненавидящий взгляд и продолжил идти дальше по дороге. Я выпустил долго сдерживаемый вздох и вложил оружие в кобуру.
— Ты бы выстрелил в него? — спросил мой напарник.
Я пожал плечами.
— А что ты думаешь?
— Думаю, ты бы застрелил его.
— Он тоже так думал.
Неделю спустя я был на курсах, где проходил аттестацию для службы в отделе E4A Королевской полиции Ольстера. Департамент «E» отвечает за сбор разведданных, и среди его подразделений есть отдел E4A, специализирующийся на ведении скрытого наружного наблюдения. Я всегда был заядлым слушателем новостей и при любой возможности старался попасть на семичасовой выпуск новостей Би-Би-Си. В то утро третий выпуск представлял особый интерес. На севере Белфаста был застрелен мужчина, занимавшийся своей машиной. Его звали Билли Диксон. Не думаю, что мои товарищи поняли мой внезапный радостный возглас, тем более что я провалил свой курс из-за неуверенного вождения.

ПРИМЕЧАНИЕ:

[8] Англ. Ulster Freedom Fighters (UFF).

Прямо-таки жуть, однако. Спасибо большое за перевод.

Да, народ жил ярко, с огоньком.
Собственно, осталась крайняя глава и мы закрываем этот гештальт.

8

КОРОЛЕВСКАЯ ПОЛИЦИЯ ОЛЬСТЕРА — II

Мы все гордимся вами.
Слова, сказанные автору премьер-министром Маргарет Тэтчер, Каррикмор, графство Тирон, 1989 г.

Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год начался с двух событий, которые значительно изменили мою жизнь. Я больше года готовился к экзамену на звание сержанта Королевской полиции Ольстера, и сдав его и получив таким образом право на повышение, я поверил, что в академическом плане могу достичь чего угодно. Вторым событием стало то, что от меня ушла Джулия. Это произошло совершенно неожиданно — она просто ушла за два дня до моего экзамена, сказав, что ей нужно побыть одной. Оглядываясь назад, вряд ли ее можно за это винить. Я был настолько погружен в работу, что совершенно не обращал внимания на свою личную жизнь. А любовь — это как блестящее украшение, чтобы оно сияло, за ним нужно ухаживать, а я об этом забыл.
Не бывает легкого пути к примирению. Если вы преследуете женщину, вы отталкиваете ее и теряете при этом самоуважение. А если вы игнорируете ее, она думает, что вам все равно. Я справился с этим хуже, чем большинство. Я никогда не был по-настоящему влюблен, пока не встретил Джулию, которой тогда был всего двадцать один год. Наша любовь вспыхнула, подобно атомному взрыву, с самого первого момента нашей встречи, и все те годы, что мы были вместе, она была моей любовницей, женой и лучшим другом. То, что я увез ее из безопасного круга друзей и семьи в Северную Ирландию, стало трагической ошибкой.
Вспоминая прошлое, думаю, что для нас обоих было бы лучше, если бы я просто признал, что между нами все кончено, и отпустил ее. Мне потребовалось почти два года, чтобы смириться с одиночеством и отверженностью, которые я чувствовал. Единственным утешением для меня стала моя работа, и я с головой окунулся в нее, работая каждый час, независимо от того, платили мне или нет.
Через месяц после сдачи экзамена на звание сержанта я сидел рядом с Шеймусом Элом в столовой полицейского участка. Он читал законодательство по азартным играм.
— Как дела, шкипер, собираешься сдавать экзамен на инспектора?
— Да нет, просто по всем участкам в Белфасте разослали распоряжение пресекать незаконные азартные игры. Военизированные группировки делают на игровых автоматах, которые есть у них в распоряжении, целые состояния. Мне велели изучить законодательство и провести расследование.
— Я изучал законы об азартных играх во время подготовки к экзамену на сержанта. Что ты хочешь знать?
Следующие десять минут я читал сержанту лекцию о сложностях и нюансах закона об азартных играх Северной Ирландии. Шеймус уставился на меня.
— Этим должен заниматься ты. Ты же знаешь закон наизусть.
— Займусь, если мне разрешат.
— Мне нужно выяснить это с суперинтендантом. Буду через пять минут.
Шеймус сдержал свое слово. Он вернулся через три.
— Тебя назначили. Начинай расследование.
В течение следующих шести месяцев у меня была полная свобода действий, и я мог использовать все ресурсы своего отдела. Игровые автоматы всяких группировок стояли повсюду: в видеосалонах, газетных киосках, залах для снукера. Они использовали автоматы, предназначенные исключительно для развлечения. Когда клиент набирал достаточное количество очков, то получал выигрыш наличными прямо за стойкой. Я отправлял в различные заведения сотрудников в штатском, вооруженных пакетами с десяти- и пятидесятипенсовыми монетами, чтобы выяснить, где именно хранятся учетные книги. По окончании расследования, совместно с С13, отделом по борьбе с рэкетом, я провел серию рейдов, выловив пять машин, каждая с оборотом не менее 20 000 фунтов стерлингов в год — в общей сложности не менее 100 000 фунтов стерлингов, вытащенных из кармана Ассоциации обороны Ольстера. Конечно, это вычеркнуло меня из ихнего списка на получение рождественских открыток.
Март 1988 года стал важным и одновременно кровавым месяцем в неспокойной истории Ольстера. Все началось в Гибралтаре. Антитеррористической группой эскадрона «B» Специальной Авиадесантной Службы были застрелены трое добровольцев ИРА, Майрид Фаррелл, Дэнни Макканн и Шон Сэвидж, которые прибыли туда для проведения убийства. Как рассказал мне один из сотрудников группы, контроль над ситуацией был передан САС только тогда, когда Фаррелл остановилась на обратном пути через испанскую границу и сунула руку в сумочку. Все сочли, что она приводит в действие бомбу, оставленную в припаркованной машине. Независимо от того, что рассказывают журналисты, и сотрудники МИ-5, следившие за троицей, и спецназовцы САС считали, что в машине, оставленной террористами, была заложена бомба.
По этому поводу на Теннант-стрит у нас состоялась вечеринка. В частности, Макканн был тем человеком, которого мы точно не будем оплакивать. Он был опытным стрелком из пистолета и специалистом-киллером, который убил не одного полицейского, находившегося не при исполнении служебных обязанностей.
Но все только начиналось. На похоронах террориста наемный убийца из Ассоциации обороны Ольстера Майкл Стоун напал на скорбящих, убив троих из них. Последствия этого события для районов проживания республиканцев оказались травмирующими. Похороны играют большую роль для ирландского национального духа, а в республиканских кругах их значение, возможно, даже еще больше. В ночь после стрельбы на кладбище Миллтаун мы оказались полностью затопленными бунтовщиками и бутылками с зажигательной смесью, а у нас был приказ просто сдерживать, но не арестовывать. К счастью, первые беспорядки быстро утихли, и почти никто из нас не пострадал. Всю ночь нас забрасывали камнями и бутылками с бензином, а рано утром мой водитель заметил одного из метателей, когда тот возвращался домой. Он подозвал его к двери нашей машины.
— Ты один из тех ублюдков, которые всю ночь забрасывали нас камнями.
— Нет, это не я. — Отрицание юноши выглядело неубедительным.
— Да ты это! — без всякого предупреждения водитель ударил его головой. — Марш домой! — крикнул он, когда юноша, пошатываясь, ушел.
Дальше мы ехали в тишине. Потом водитель ее нарушил.
— Лучше бы я этого не делал.
«А! Раскаяние», — мелькнула у меня мысль, но я ошибся. Он остановил машину на обочине.
— У меня звезды перед глазами. Ни хрена не вижу.
Когда приближались очередные похороны бойцов ИРА, в католических районах Белфаста начиналось что-то близкое к истерии. Королевская полиция Ольстера занимала сдержанную позицию, позволяя ИРА самой заниматься организацией похорон собственных членов. Это была политика, которой суждено было стать трагически ошибочной.
Кортеж ИРА двигался через западный Белфаст, когда между скорбящими внезапно проехала машина. Вскоре она была окружена возбужденной толпой. Раздался выстрел, толпа на секунду отпрянула назад, а затем с новой яростью набросилась на машину. В конце концов, оттуда вытащили двоих мужчин и застрелили. Ими оказались капралы Дерек Вуд и Роберт Хаус.
Я сидел дома и смотрел все это по телевизору, и первой моей мыслью было то, что в машине ехали наши люди. Я позвонил в штаб САС в Белфасте и переговорил со своим другом, который подтвердил, что парни, находившиеся в машине, не были сотрудниками САС, или «Отряда». Все считали, что это было очередное нападение протестантских военизированных группировок, которое пошло не по плану.
Мой телефон не умолкал весь день, друзья звонили мне со всего Ольстера и Великобритании, чтобы убедиться, что эти люди не из САС. Отвращение, которое все испытывали к тому, как были убиты эти два человека, было очевидным. У многих, кто разговаривал со мной в тот день, в голосе чувствовались слезы. Об этих смертях было написано много. Некоторые авторы расследований, ссылаясь на неназванные источники, попытались предположить, что убитые являлись членами сверхсекретного подразделения спецназа, известного как ВПИ. [1] Подобные утверждения — полная чушь. Эти два человека были связистами, все просто и понятно.
Их реакция показывает, что они не имели специализированной подготовки, а ограниченное вооружение, которое у них было при себе — два пистолета с двенадцатизарядными магазинами — также свидетельствует о том, что они не были сотрудниками САС или какого-либо другого секретного подразделения. Когда они оказались захваченными врасплох и въехали в толпу, они больше боялись повредить свою машину, чем стремились выйти из ситуации. Когда они открыли огонь, это был всего один выстрел, да и то он прозвучал слишком поздно, чтобы принести пользу. Группа САС попыталась бы пробить себе путь и открыла бы огонь гораздо раньше. Люди из ИРА, находившиеся в толпе, все же смогли бы по итогу добраться до них, но для этого им пришлось бы перелезать через огромное количество тел. Почему они там оказались? Никто точно не знает, но лучшее предположение — что они просто ездили без определенной цели. Возможно, передавали друг другу обязанности (один из них только что прибыл из Великобритании). Может быть, старослужащий показывал своему сменщику западный Белфаст; немного бравады, которая стоила им обоим жизни.
На местах реакция была одна — отвращение. Однажды в Ардойне меня остановила одна старушка.
— Сынок, я полагала, что мы не можем упасть еще ниже, пока не увидела, что они сделали вчера с этими двумя молодыми мальчиками. — В ее глазах блестели слезы. — Это ужасно, просто ужасно.
Впервые в жизни я услышал, чтобы кто-то в республиканском районе выразил сочувствие по поводу смерти военнослужащего.
В Королевской полиции Ольстера решили привлечь к ответственности всех, кто принимал участие в этом событии. Сам эпизод, ставший впоследствии хрестоматийным примером того, как необходимо расследовать вспышку массового насилия, был смонтирован из различных записей инцидента на видео, разослан в каждый полицейский участок Северной Ирландии, и постепенно каждый человек на видео был опознан, арестован и привлечен к ответственности за содеянное.
Среди арестованных оказался один из ведущих деятелей ИРА в Ардойне, «Клики» Кларк, человек, который обхватил руками капрала Вудса, когда тот отчаянно пытался бежать. Когда он открыл свою дверь и увидел ожидающих снаружи полицейских, то просто сказал:
— Я вас ждал.

*****

В апреле меня на шесть месяцев откомандировали в распоряжение отдела уголовных расследований Теннант-стрит. Не успел я переодеться в штатское, как в Тиндейле стали расследовать крупное убийство. Все началось с попойки в одном из местных баров, на которую собралось большинство членов Ассоциации обороны Ольстера Тиндейла. «Мойщик окон» был пьян. Характер у него и в лучшие времена был нестабильным, а в сочетании с выпивкой это было все равно что смешать азот с глицерином. По причинам, которые так никто и не смог понять, он напал на отца своего заместителя, и когда человек из Ассоциации попытался вмешаться, чтобы предотвратить избиение старика до смерти, «Мойщик окон» набросился и на него. Нападение было настолько жестоким, что человек в считанные секунды потерял сознание. Но на этом ничего не закончилось. «Мойщик окон» вытащил неподвижное тело своего лейтенанта на улицу, отправился на соседнюю стройплощадку, вернулся с куском шлакоблока, и обрушил его на голову мужчины, убив того мгновенно.
Когда мы приехали вскоре после случившегося, я едва мог сказать, что мертвое тело когда-то принадлежало человеку. Через несколько секунд нам сообщили, кто совершил преступление — обычно замкнутая община была ошеломлена бессмысленной жестокостью и убийством одного из своих членов. Мы направили к дому «Мойщика окон» патруль, который обнаружил, что он сжигает свою одежду, и арестовали его. Казалось, что один из самых жестоких убийц в северном Белфасте наконец-то переступил черту; у нас было четыре свидетеля, готовых дать показания, включая владельца бара. «Мойщику окон» было предъявлено обвинение, и его заключили под стражу.
Когда подозреваемый является членом военизированной группировки, обычно ожидается определенное запугивание свидетелей, но в специальном отделе полагали, что Ассоциация не поддержит «Мойщика окон» в этом деле. Поэтому когда первый свидетель явился в участок, чтобы отказаться от своих показаний, это стало неожиданностью. Друзья «Мойщика» в Тиндейле не оставили его, независимо от того, чего хотели остальные члены организации.
Свидетели отказывались от своих показаний один за другим, пока не остался только владелец бара. Ему была предоставлена круглосуточная охрана, и я входил в группу, которая присматривала за его женой и молодой семьей. Однажды утром ему принесли записку, написанную от руки. В ней перечислялось, где работает его жена, где она делает покупки и куда ходят в школу его дети. Заканчивалась она так: «Нужно ли говорить еще что-то? Отзови свое заявление».
Бармен отказался от своих показаний, и через неделю «Мойщик окон», который в переполненном баре одного человека убил, а второго оставил с сотрясением мозга, вышел на свободу. Когда я снова увидел его на улицах Тиндейла, то почувствовал, как мой желудок свело от отвращения. Однако в этом районе он оставался недолго. Ходили слухи, что друзья убитого жаждут мести, поэтому «Мойщик окон» уехал из Провинции в Англию, где, как я полагаю, живет до сих пор.
Вскоре после его отъезда в общественном центре Тиндейла произошло еще одно убийство. На этот раз жертвой стала протестантка. Никто не мог точно сказать, по какой причине ее убили. Она была сильно пьяна, и были предположения, что ее сочли информатором полиции. Какова бы ни была причина, ее вытащили на улицу и забили до смерти дубинкой. На этот раз нам удалось установить личности убийц и арестовать их. Подобные уголовные расследования проходят по определенной схеме; несмотря на то, что полиция столкнулась с беспрецедентным террористическим натиском, преступления раскрывались благодаря кропотливой рутинной работе, и хорошо налаженной полицейской службе.
Были тщательно прочесаны окрестности — дом за домом, дверь за дверью. Зрелище было душераздирающим, поскольку многие отказывались отвечать на вопросы, а другие были настроены откровенно враждебно. Но даже в Тиндейле нашлись те, кто, хотя и не был готов дать показания, рассказал нам, кто находился в клубе в тот день. Также помог развязать языки тот факт, что погибшая женщина была протестанткой. Наши собственные знания и данные наружного наблюдения, получаемые из окрестностей клуба на протяжении многих лет, также помогли определить круг возможных подозреваемых. Постепенно был составлен список тех, кто находился там в тот день.
Каждого опознанного человека допросили. Многие были арестованы и доставлены в следственный изолятор в Каслриге, где проводились все значимые расследования убийств. В результате многочасовых допросов удалось выделить группу людей, которая выпивала с погибшей женщиной, после чего момент, когда каждый из них начнет обвинять другого в убийстве, стал лишь вопросом времени. Это не было спланированным убийством на религиозной почве, просто спонтанный акт насилия, совершенный по пьяни. Никто из участников не обеспечил себе алиби, а экспертиза смогла связать многих из них с местом убийства. Самым печальным во всем этом деле было то, что никто так и не смог с уверенностью сказать, почему они решили убить женщину.
Для общественного центра это преступление стало последней каплей. Менее чем за год в нем произошло четыре убийства. Получив постановление суда, мы снесли это сооружение.
Ирландская Республиканская Армия в Ардойне снова начала создавать проблемы. Произошло несколько инцидентов со стрельбой по силам безопасности. Самым активным деятелем ИРА в этом районе был «Мясник», человек, который восемнадцать месяцев назад хотел убить захваченного военнослужащего Территориальной Армии. Полицейский патруль, отвечавший за борьбу с грабежами и кражами, ехал по Крамлин-роуд в направлении Теннант-стрит, когда на Розмаунт-стрит заметил группу людей, ведущих себя подозрительно. Повернув на улицу, они увидели, что люди вооружены. Полицейские вызвали подкрепление, что оказалось нелегко, поскольку у них была только портативная рация, и они не могли скрытно поднести ее ко рту, потому что вооруженные люди находились всего в нескольких футах от них. Никакая спланированная операция не сработала бы лучше. Две машины Королевской полиции Ольстера выскочили с противоположных сторон, зажав боевиков между собой. Я был на дежурстве, поскольку нештатные сотрудники — те, кто был прикомандирован к отделу уголовных расследований, а не являлся штатным сотрудником отдела, — выполняли много ночной работы. За стеной я нашел обрез ружья и самодельный пистолет-пулемет. По удивительной удаче мы поймали в ловушку группу наемных убийц из Добровольческих сил Ольстера. Позже они признались, что их целью был «Мясник».
Несмотря на то, что он был киллером ИРА, «Мясника» необходимо было предупредить об угрожавшей ему опасности — после проведения операции в Ардойне, мы должны были сообщить ему об случившемся на следующий день. Тогда я случайно выглянул из окна, и увидел, как он собственной персоной выходит из бронированной полицейской машины, стоявшей подо мной — его взяли в западном Белфасте, подозревая в том, что он намеревался провести серию террористических атак на полицейские участки. Величайшая ирония судьбы.
Первого июля «Мясник» провел операцию в северном Белфасте против полицейского участка на Норт-Куин-стрит. Там его поджидала небольшая группа САС, но из-за определенных ошибок в планировании засада не удалась — под перекрестным огнем был убит невинный прохожий. «Мясник» спасся, но получил на память от Полка глубокую царапину от пули. Сейчас он находится в бегах на территории Республики Ирландия, но по-прежнему очень активен и является одной из главных целей для Специальной Авиадесантной Службы.
Хотя на моей работе все шло хорошо, я все еще сильно переживал уход своей второй жены. Затем на Теннант-стрит произошло нечто, что позволило мне взглянуть на жизнь по-другому. А все началось довольно просто. В участок со своей шестнадцатилетней дочерью пришла женщина, чтобы пожаловаться, что на девушку напали по дороге домой из школы и сильно избили. У нее была разбита губа и подбит глаз.
Она рассказывала свою историю срывающимся голосом, время от времени делая паузы, чтобы собраться с мыслями. Интуиция подсказывала мне, что это было не просто издевательство. Я попытался надавить на нее, но каждый раз она бросала испуганный взгляд на свою мать и замыкалась в себе. Попросил ее мать принести нам всем чаю, и оставшись с ней наедине, я попытался разговорить девушку снова.
— Что на самом деле произошло?
В ее глазах появились слезы. Я попытался снова, разговаривая очень мягко.
— Ты не хочешь, чтобы твоя мама узнала об этом?
Она кивнула, все еще плача. Я не смог справиться с этим. Это была работа для опытной женщины-полицейского, поэтому, поднявшись, чтобы уйти, я сказал ей, что остальную часть беседы проведет женщина-офицер. Она смотрела на меня, и по ее ангельскому лицу ручьем текли слезы. Все навалилось на нее сразу: нападение, изнасилование, боль. Я опустился рядом с ней на колени и сказал, что она ни в чем не виновата. Вся боль, которую я испытал в своей жизни, казалась ничтожной по сравнению с тем, что пережил этот бедный ребенок. Вернулась ее мать, и я встретил ее у двери.
— Поговорите со своей дочерью. Ей есть что рассказать, и, пожалуйста, будьте с ней поласковее.
Я оставил их одних, а сам пошел за женщиной-полицейским. Такими делами занимался специальный отдел Королевской полиции Ольстера.
Не думаю, что я когда-либо снова буду смотреть на вещи по-старому. Видя эту разрушенную невинность, чувствуя эту боль, я столкнулся с некоторыми из своих собственных демонов, столкнулся с ними с такой силой, о которой даже не подозревал.
Во время своего пребывания в уголовке у меня завязалась хорошая дружба с давним сотрудником отдела уголовных расследований Найджелом Кеем. Это был огромный человек, весивший, наверное, около двадцати стоунов. Само его присутствие в комнате для допросов было пугающим событием. Однажды мобильный патруль полицейских, действовавших в форме, отреагировав на звонок о проникновении в дом в Баллисиллиане, обнаружил там двух мужчин, прятавшихся под лестницей. Один из них оказался давним бандитом из Добровольческих сил Ольстера, на которого у нас были ориентировки из других участков в связи с серией ограблений. На второго человека у нас не было абсолютно ничего. Мы с Найджелом провели его допрос.
История этого человека оказалась проста, хоть и трагична. Он выпивал в местном пабе, когда человек из Добровольческих сил, с которым он был шапочно знаком, предложил ему вместе «подзаработать немного деньжат» на одной работёнке. В следующее мгновение до человека дошло, что он помогает тому взламывать дом. Найджел не поверил ни единому слову и предположил, что тот на самом деле является профессиональным взломщиком. Человек это отрицал. Найджел подвергал его словесному нажиму не менее двух часов, предлагая освободиться от бремени, рассказав об остальных кражах, чтобы они были приняты во внимание на суде. Задержанный упорно придерживался своей версии. Оставив его в комнате для допросов, мы сделали перерыв.
— Думаю, он говорит правду, — произнес Найджел. — Получи с него показания и закончи расследование. Все довольно просто.
Обоих перевели для судебного заседания в Белфастский магистратский суд, и три недели спустя, незадолго до окончания срока службы отделе уголовных расследований, я присутствовал в суде в качестве свидетеля. Я спустился в камеру, чтобы поговорить с нашим подопечным до того, как он предстанет перед судом, и когда повернулся, чтобы уйти, он поймал меня за руку.
— Вы будете выступать за меня в суде?
Его лицо было озабоченным, напряженным. Он выглядел так, будто умолял сохранить ему жизнь.
— Почему я должен это делать?
— Послушайте… Я никогда не делал ничего подобного раньше, и не буду делать этого снова. Я пытаюсь выбраться из района, поменявшись квартирой с сестрой, которая живет на юге города. Если меня посадят в тюрьму, я просто не смогу сменить дом. Я тут застряну.
Я обдумал его слова, изучая выражение на его лице.
— Вы знаете, кто я?
— Я знаю, что вы суровый человек. Все говорят, что вы человек, которому нельзя перечить.
— Если я замолвлю за вас слово, то потом вам лучше убраться из этого района. Кроме того, если я узнаю, что вас снова арестовали, неважно за что, я задамся целью, и вы получите максимальный срок. Вы поняли?
Он кивнул.
— Хорошо, я выступлю за вас в суде.
— Я вас не подведу.
— Замолвлю слово, этого должно быть достаточно.
В суде адвокат этого человека выдвинул версию, что его клиент в ту ночь был пьян. Это была не защита вообще. Естественно, судья не впечатлился и ответил.
— Общественность имеет право на защиту своей собственности. Не вижу здесь никакой защиты и полагаю, что…
Я дернул адвоката защиты за руку.
— Могу я поговорить с судьей?
Меня привели к присяге, и я повернулся, чтобы обратиться к судье.
— То, что обвиняемый был пьян в ту ночь, о которой идет речь, это правда, однако есть и другие моменты, на которые, я думаю, следует обратить внимание суда. На основании проведенного мной расследования могу с уверенностью заявить, что этот человек действовал под влиянием людей, которые хотели втянуть его в свой мир преступлений и бандитизма. Обвиняемый знает об этом. Он пытается уйти от подобного влияния, поменяв квартиру и переехав в другой район. Ваша честь, я знаю, что не должен высказывать свое мнение как офицер полиции, но с вашего разрешения мне хотелось бы это сделать.
Мировой судья медленно кивнул.
— Если обвиняемый останется в этом районе, он в конце концов попадет под влияние преступников и предстанет перед этим судом по гораздо более серьезным обвинениям, чем те, которые ему предъявлены сейчас. Это не в моих интересах, как офицера полиции, и, смею добавить, не в интересах этого суда.
В суде воцарилась абсолютная тишина. Судья повернулся к адвокату защиты.
— Почему же вы этого не сказали?
В зале раздался смех.
Обвиняемый был возвращен в суд для составления решения об испытательном сроке. Я вышел из заседания суда. Адвокат защиты догнал меня в коридоре.
— Вы там хорошо поработали. Многие полицейские бросили бы его на съедение волкам, учитывая компанию, в которой он был арестован.
— Шанс нужно давать каждому.
Подойдя к главному выходу, я почувствовал, как кто-то дергает меня за руку. Повернувшись, я увидел, что рядом со мной стоит молодая девушка, едва достигшая восемнадцати лет. На секунду мое сердце остановилось — я было подумал, что это та самая девушка, которая пришла в участок, чтобы заявить об изнасиловании. Я вопросительно посмотрел на нее.
— Я его сестра. Только что разговаривала по телефону с мамой. Она просила меня поблагодарить вас за то, что вы сделали.
Я кивнул и вышел на улицу. Было яркое, солнечное утро. Раскурив сигару, я глубоко затянулся. У меня были хорошие и прекрасные дни, дни, когда я чувствовал, как мое сердце наполняется гордостью, но тот день я запомнил лучше других.
Через неделю я снова надел полицейскую форму. Мы получили вызов на ДТП, связанное с наездом на пешехода на Крамлин-роуд, прямо напротив тюрьмы. Прибыв на место, мы обнаружили брошенную машину и несколько разбитых автомобилей. Все выглядело так, что какой-то пьяный водитель не справился с управлением, врезался в припаркованные машины и скрылся, чтобы избежать ареста. Я был «стрелком», вооруженным карабином M-1, чтобы защитить водителя и наблюдателя, недавно прибывшего к нам стажёра. Пока водитель парковался, мы перекрыли дорогу, чтобы наш коллега смог провести свое расследование.
До меня донесся крик охранника, стоящего у входа в тюрьму.
— Человек, который вел машину, только что пробежал по этой улице. — Рука указала в сторону нижнего Шэнкилла. — Его рост чуть меньше пяти футов восьми дюймов, светлые волосы, одет в белую футболку.
Я поблагодарил, отдал винтовку для сохранности водителю и побежал по улице искать беглеца. Сворачивать с Крамлин-роуд в тускло освещенные переулки, которые ее окружают, опасно для любого одинокого человека, даже для полицейского, и, возможно, мне следовало бы знать об этом получше. Свернув внизу за угол, я обнаружил своего подозреваемого, полностью соответствовавшего описанию. Была только одна проблема: он стоял посреди группы из примерно двадцати молодых людей и просил их о помощи. Все как один повернулись ко мне.
У меня не было даже рации, чтобы вызвать подкрепление. Оставалось два варианта: отступать или наступать. Я быстро вошел в середину группы и положил руку на плечо человека в белой футболке.
— Вы арестованы за неосторожное вождение.
Быстро развернув задержанного, я заломил ему руку за спину и стал тащить его обратно к основной улице, — спасибо тренировкам с отягощениями, которыми я занимался все эти годы. Быстрота моих действий застала группу врасплох. Они следовали за мной, как стая голодных, но настороженных волков. Если бы я только смог выйти с ним на Крамлин-роуд, меня бы поддержали два других полицейских и охранники тюрьмы. Все шло отлично, мне оставалось пройти около семидесяти метров. Затем мой подозреваемый начал жаловаться.
— У вас нет доказательств, чтобы арестовать меня.
— Нет, есть!
Осталось шестьдесят пять метров.
— Вы не можете арестовать его без доказательств! — крикнул высокий молодой человек лет двадцати. Его спутники выразили свое согласие. Они находились в центре узкой улицы, идя рядом со мной по тротуару, и становились все смелее, постепенно приближаясь ко мне.
— Не лезьте сюда. Это дело полиции.
Осталось пятьдесят метров. Я посмотрел на хорошо освещенную дорогу впереди, и тут мой подопечный воспользовался моментом, чтобы обхватить рукой фонарный столб.
Я попытался оторвать его, но он держался изо всех сил. Группа окружила меня с трех сторон. Их вожак оказался почти на расстоянии вытянутой руки от меня.
— Дайте ему уйти, — вкрадчиво произнёс он.
Со стороны его товарищей раздался низкий рык. Во второй раз за свою полицейскую карьеру я извлек револьвер.
— Застрелю первого, кто сделает шаг вперед, — сказал я, не сводя глаз с человека, который со мной разговаривал.
— Вы не будете стрелять, — ответил тот, но на этот раз в его голосе не было прежней уверенности.
— Конечно, буду.
Я взмахнул пистолетом по широкой дуге, заставив их отпрыгнуть назад. Подозреваемый решил, что пришло время воспользоваться рукой или ногой. Он начал пинать меня по голеням. Я закричал во весь голос, чтобы позвать своих товарищей. Вожак стаи мерзко засмеялся.
— Они не услышат. Вы в одиночестве. Отпустите нашего человека, и мы отпустим вас…
Со стороны Крамлин-роуд раздался крик. Из-за угла вышли шесть вооруженных до зубов молодых полицейских. Это были сотрудники мобильной группы поддержки, которые проезжали рядом и остановились, чтобы узнать, не нужна ли нам помощь. Они пронеслись по улице, как боевая кавалерия. Стая разбежалась, растворившись в темноте боковых улочек. Когда их вожак сворачивал угол, он повернулся и крикнул мне в спину:
— Тебе сильно повезло, чертов ублюдок!
Я поблагодарил своих спасителей и отвел задержанного обратно к месту аварии, где передал его в руки следователя.
— Оформите его. Я хочу, чтобы на него повесили все: вождение в пьяном виде, нападение на полицейского, препятствование правосудию и то, что он родился уродом.
В ноябре произошел очередной всплеск напряженности в протестантских районах. Никто не знал непосредственной причины, но его можно было списать на счет англо-ирландского соглашения. Демонстрация в Баллисиллиане быстро переросла в полномасштабные беспорядки. Автомобиль полицейского патруля Ардойна, одна из самых больших и тяжелых бронированных машин, которые у нас были, оказалась зажата в боковой улочке, которая в считанные секунды была запружена людьми. Бунтовщики окружили и забрались на нее со всех сторон. Один из наблюдателей позже сказал, что это напоминало атаку зулусов на Роркс-Дрифт. [2]
Когда патруль попытался дать задний ход, один из бунтовщиков соскользнул с крыши, и машина проехала прямо по нему. Толпа пришла в ярость. Патрули были выведены из района. Военизированные группировки доставали оружие. Я тогда находился в составе мобильного патруля, действовавшего на бронемашине в нижнем Шэнкилле, в качестве наблюдателя. Вместе с нами был наш инспектор. В районе было тихо, на улицах стояла жуткая тишина. В эфир вышел диспетчер.
— Ди-Ти 80, прием. Сбит участник беспорядков. Кто-то должен выяснить, насколько серьезно он ранен.
Нас направили в отделение неотложной хирургии госпиталя «Мэтр». Прибыв туда с инспектором, мы обнаружили, что там царит суматоха — сюда стекались раненые, пострадавшие во время беспорядков в Баллисиллиане. Мне удалось привлечь внимание проходившего мимо врача.
— Тут одного из бунтовщиков сбила полицейская машина. Можете сказать, как он?
— В общем и целом, он труп.
Я бросил быстрый взгляд на инспектора. Это означало неприятности.
— Мы пытаемся реанимировать его, но, откровенно говоря, это безнадежно. Ему осталось жить буквально считанные минуты.
— У вас есть его имя?
Он покачал головой.
— Нет, но его привезли сюда вон те люди.
Чуть поодаль от остальных сидели три человека: мужчина лет тридцати в кожаной куртке и две женщины примерно того же возраста, обе плакали. Я глубоко вздохнул и подошел к ним.
— Меня зовут констебль Маккалион. Вы родственник человека, который пострадал в аварии в Баллисиллиане?
Мужчина поднял на меня глаза, его лицо исказилось от горя и гнева.
— Вы, черные ублюдки, вы убили моего брата!
Я встретил его обвиняющий взгляд, не отворачиваясь. Потом медленно стал вытаскивать из него сведения о пострадавшем. Это была одна из самых трудных вещей, которые мне когда-либо приходилось делать. Когда я получил всю информацию, то сделал паузу.
— Я знаю, что это мало что значит для вас и ни в коем случае не является утешением, но, чего бы это ни стоило, я искренне сожалею о вашей утрате.
Ответа я не дождался. Когда мы выходили обратно, я увидел, как врач сообщил им, что пострадавший умер. Раздался скорбный вой. Примерно через час мне пришлось иметь дело с ограблением. У пожилой дамы семидесяти с лишним лет почти до неузнаваемости было разбито лицо — и все это ради 5 фунтов стерлингов, которые она держала в сумочке. Это была плохая ночь. Я плохо спал, и сны мои были наполнены образами кричащих лиц, с осуждением смотрящих на меня. Во сне я пытался им помочь, но сам только тонул и тонул.
На следующий день днем, когда я ехал на Теннант-стрит, улицы вокруг участка казались пустыми. На инструктаже нам сказали, что в районе царит напряжение. Как будто мы сами этого не понимали. Все патрули были усилены. За ужином ко мне за стол подсели два местных сотрудника специального отдела. После небольшого разговора один из них посмотрел на меня и спросил:
— Ты собираешься патрулировать нижний Шэнкилл сегодня вечером?
Я кивнул.
— Будьте начеку. Ассоциация обороны Ольстера угрожает возмездием за смерть того парня в Баллисиллиане прошлой ночью.
— Они всегда угрожают возмездием.
Оба сотрудника мрачно посмотрели на меня.
— На этот раз все серьезно. Мы всем говорим: будьте бдительны.
Когда мы патрулировали улицу, я увидел, что ребята из специального отдела были правы. Все сидели по домам. Казалось, сами стены ждали, что что-то произойдет.
Подготовились они хорошо. На другой стороне улицы была сооружена небольшая баррикада. Когда мы повернули, чтобы объехать ее, послышался какой-то вой.
— Что это, черт возьми… — только и успел я произнести.
Огонь по нам был открыт в упор, по крайней мере, из двух видов оружия. В задней части машины нас сидело трое, и ближайший к двери констебль бросился на пол. На секунду я снова оказался в САС. Рванувшись к двери, чтобы добраться до нападавших, я споткнулся о лежащее тело моего товарища-полицейского и ударился головой о дверь. Чертыхаясь, я попытался открыть ее, но она оказалась заперта. Люди кричали мне, чтобы я не открывал машину, но я не обращал на них внимания, — мне хотелось только добраться до вооруженных людей снаружи. Водитель нажал на педаль, мы выскочили из засады и вернулись на Шэнкилл-роуд. Я уныло сел.
Вернувшись на Теннант-стрит, мы осмотрели повреждения на автомобиле. В общей сложности в нас попало двадцать три пули, и только благодаря бронированному корпусу никто не погиб и не получил ранения. Мы составили рапорт о нападении, и все забыли о воющем шуме, который услышали незадолго до того, как стрелки открыли по нам огонь. На следующий день, по подозрению в участии в засаде, сотрудники отдела уголовных расследований арестовали местного добровольца Ассоциации Сэмюэля Хинтона. Оказывается, он выпустил по нашей машине сигнальную ракету, и тогда я понял, что это был за шум.
На суде над человеком из Ассоциации я оказался единственным полицейским, готовым дать показания о том, что я действительно слышал звук выпущенной по нам сигнальной ракеты. Это имело большое значение, поскольку участие Хинтона только этим и ограничилось: боевую стрельбу вели два других человека из Ассоциации, которые пока гуляли на свободе, и без моих показаний мало что можно было доказать. Барристер защиты почти полчаса подвергал меня перекрестному допросу о том, почему я не записал информацию сразу после нападения. Я придерживался правды. Судья был убежден и Хинтон получил двенадцать лет.
Через два дня в участок привезли одного из главарей Ассоциации обороны Ольстера; за что его взяли, я не знал. Я был дежурным офицером в участке и воспользовался случаем, чтобы закончить некоторые дела. Человек из Ассоциации пришел в дежурную часть, чтобы его отпустили. Я посмотрел на него с плохо скрываемым отвращением.
— От таких людей, как вы, меня тошнит, знаете это? Вы устраиваете беспорядки, два дня назад расстреляли мою полицейскую машину… — Тонкая улыбка заиграла на его губах. — …и пока вы всем этим занимаетесь, тут всего за несколько фунтов в сумочке маленькую старушку избили до полусмерти.
Я показал ему фотографию, и улыбка покинула его лицо.
— Это ваша община, а вы позволяете, чтобы подобное происходило с беззащитной старушкой. Как я уже сказал, меня от вас тошнит.
С моей стороны это было непростительное поведение. Думаю, на мне начала сказываться работа. Примерно через неделю был обнаружен местный бандит с простреленными локтями и коленями. На шее у него висела табличка, написанная от руки: «Грабитель старушек».

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Войсковое подразделение исследований (англ. Force Research Unit, FRU) — секретное разведывательное подразделение Великобритании, сформированное в 1982 году для ведения в основном агентурной разведки.
[2] Сражение у Роркс-Дрифт — боевое столкновение британцев и зулусов, произошедшее 22-23 января 1879 года во время англо-зулусской войны 1879 года, во время которого подразделение британской армии под командованием лейтенантов Джона Чарда и Гонвилла Бромхеда нанесло поражение 4-х тысячному отряду зулусов.

вот это реакция! настоящий боец САС))

Страшно представить, что он сделал бы с нападавшими))

И как и с прочими элитными да секретными британскими подразделениями действовавших в Ольстере, не обошлось без скандалов. Да еще такого грандиозного как дело "Стейкнайфа"

Окончание 8-й главы и книги в целом.
Мое резюме: хорошая книга. Цельная, мотивирующая, книга о том, как можешь измениться ты сам. И на удивление - светлая. Трудный, но достойный жизненный путь.
Итоговый полный перевод в виде одного файла будет скоро после окончательной редактуры.

*****

Мне нужно было отдохнуть от этого города. Я устал, как собака, — начала сказываться сменная работа и дополнительные рабочие часы. В свободное от работы время я плохо спал, и начал постоянно страдать хроническим несварением желудка от еды на ходу и нервного перенапряжения. В связи с этим пришлось попросить о переводе в один из полицейских участков на границе, и мне предложили городок Каррикмор в графстве Тирон. Я согласился.
В августе предыдущего года недалеко от этого города САС устроила засаду на боевую ячейку ИРА из трех человек. Один спецназовец изображал из себя военнослужащего Полка обороны Ольстера, у которого сломалась машина, и когда появились боевики ИРА, чтобы убить, как они полагали, беспомощную жертву, они вдруг обнаружили, что из охотников превратились в добычу. В результате продолжительной перестрелки Джеральд и Мартин Харты, а также Брайан Маллин, все ведущие члены Временной ИРА Тирона, оказались мертвы. Эта перестрелка выбила дух из местной группировки ИРА, и она прекратила свою деятельность до окончания внутреннего расследования на предмет того, каким образом Специальная Авиадесантная Служба их вычислила. Мне было интересно посмотреть, что в связи с этой неудачей предпримет в Каррикморе Ирландская Республиканская Армия.
Этот городок расположен на высоком холме, который местные жители называют «Скалой». Участок Королевской полиции Ольстера здесь был сформирован как ответ на политический гнев протестантов после того, как в конце семидесятых годов населенный пункт в целях паблисити был захвачен Ирландской Республиканской Армией. Более двадцати республиканских бойцов в форме и с оружием установили блокпосты, здесь даже был создан свой республиканский сад памяти. В городе жило всего две протестантские семьи, и ни один владелец магазина не стал бы обслуживать полицейского или кого-либо из сотрудников сил безопасности. Находясь там, у вас было полное ощущение, что вы служите в оккупационной армии, а не в полиции.
Несмотря на это, распорядок дня был гораздо более расслабленным, почти спокойным. На службе, куда нас доставляли на вертолете, так как передвигаться по дорогам было слишком опасно, мы проводили три дня. Уголовных преступлений было очень мало, поэтому бумажная работа свелась к минимуму. Это немного напоминало отпуск, за исключением того, что за пределами нашего безопасного расположения враждебно настроенные местные жители постоянно наблюдали за нами с плохо скрываемым презрением. Однако дни тянулись один за другим, и я быстро привык к местности и ее обитателям, имея возможность узнать многие имена и фамилии, в частности, одного очень активного человека из ИРА по имени Лысый Куинн. Он обрил голову с целью потребовать компенсацию, клянясь, что эта потеря вызвана неподобающим обращением с ним со стороны полиции после того, как последняя его задержала. В районе нашего патрулирования также находился городок Каппа — настолько мерзкое гнездо агрессивных республиканцев, что его только можно было надеяться избежать.
Сержантом нашего отделения был Дерек Би, у которого был спокойный, легкий стиль управления, что делало работу с ним приятной. Среди моих коллег также был Кон Эл, обладавший почти энциклопедическими знаниями о нашем районе. Он мог рассказать вам историю каждого человека в этой местности поименно, мог сообщить даже какого цвета шторы у них в домах. Главным же шутником отделения был Кенни Эй. Однажды, когда я горячо спорил с другим сотрудником, он повернулся к моему оппоненту и сказал:
— Почему бы тебе не ударить его? Нас достаточно, чтобы его удержать, а ты будешь выглядеть большим человеком.
В начале 1989 года у нас состоялись выборы в местные органы власти. В Ольстере реализация демократических принципов принимает необычный оборот. Мое отделение должно было охранять избирательный участок в Сиксмилтауне. В главном помещении для голосования собрались представители всех основных кандидатов, включая таких непримиримых политических противников, как Демократическая юнионистская партия и Шинн Фейн. У одного из кандидатов-юнионистов, местного фермера, был брат, сержант Королевской полиции Ольстера, которого убили по дороге к нему. Мы знали, кто убил полицейского, и он тоже знал это. Вдруг в зал вошли трое людей и встали вокруг кандидата из Шинн Фейн. Я увидел, как глаза кандидата от юнионистов застыли — двое из этой троицы считались ответственными за смерть его брата. Закончив разговор, двое мужчин посмотрели на фермера и улыбнулись. Фермер посмотрел на меня, и в каждой черточке его лица сквозили боль и гнев. Я беспомощно отвернулся.
Штабом нашего района был полицейский участок в Оме. Шестого февраля находившемуся там констеблю-резервисту посчастливилось спастись, когда террорист, пытавшийся подложить бомбу под его машину, подорвался сам из-за преждевременной детонации. Взрыв изуродовал человеку половину лица, но у него еще хватило сил крикнуть санитару: «Держите этих ублюдков подальше от меня!»
Прибыл полицейский патруль, и констебль-резервист охренел еще больше, когда ему сообщили личность нападавшего. Того звали Джеймс Коннолли, — молодой человек не только работал с ним в той же фирме, но и часто подвозил его на работу. Резервист даже делился с ним обедом.
Одной из самых важных дат в республиканском календаре всегда была Пасха, и Каррикмор был центром республиканских торжеств. В саду памяти собралось около трех-четырех сотен человек, перед которыми с суровыми лицами стояли в три ряда сотрудники Королевской полиции Ольстера. Ежегодно для борьбы с толпой привлекалось более пятисот полицейских, в основном потому, что власти опасались демонстрации силы военизированных группировок, если полиция не примет участие в таком параде. Там находились ведущие лидеры ИРА, Лысый Куинн со своей боевой ячейкой из Каппы, а также наши местные бузотёры.
Крупный, неприятного вида человек, проходя мимо, повернулся и посмотрел на меня. Я улыбнулся в ответ, и на секунду на его лице появилось выражение почти полного безумия, после чего он пошел дальше. Мой коллега, Стокс подтолкнул меня.
— Знаешь, кто это?
— Нет.
— Дейзи Грю.
Я посмотрел вслед высокому, задумчивому монстру.
— Ты уверен? Я думал, он все еще в тюрьме.
— Его освободили условно-досрочно месяц назад.
— Злобный гадёныш, не так ли?
— Да, и он ушел из ИНОА, чтобы присоединиться к Временной ИРА. Ни один полицейский в Тироне или Арма не будет в безопасности, пока он не сядет обратно в тюрьму.
Выступление одного из ведущих республиканцев было длинным и бессвязным, речь была наполнена обычными обещаниями победы и угрозами грядущих действий. Толпа ждала, когда волынщик сыграет зарю, но его не было. Люди заволновались. Свои слабые звенья есть у каждой организации, такое же было и у каррикморской ИРА: молодой человек, который был настолько глуп, что ему никогда не доверили бы ничего важного. Но у него была волынка, и он мог изобразить на ней зарю. Он подошел к командиру Временной ИРА Каррикмора, и в отчаянии его отправили за инструментом. Когда музыкант начал играть, толпа притихла. Парень очень старался, но ни одна нота не попадала в такт. Один из сотрудников полиции начал смеяться, и этот заразительный звук начал распространяться по нашим рядам. Его попытался остановить старший офицер.
— Тише, проявите немного уваже...
Тут волынщик в очередной раз что-то выдал невпопад, и офицер рухнул от хохота, убегая в ближайшую полицейскую машину, чтобы отсмеяться. Наши ряды рассыпались. Закоренелые убийцы из ИРА, находившиеся перед нами, просто стояли и смотрели на музыканта, всеми силами желая, чтобы он, Бога ради, остановился. Когда парад стал расходиться, и мимо меня прошел бесстрашный музыкант, я не смог удержаться от комментария.
— Молодец, сынок. Никогда не получал такого удовольствия от республиканского парада. Твоя игра — это заслуга всей твоей организации.
Полученный мной ответ описать невозможно.
Наш район также патрулировали и армейские подразделения, и Полк обороны Ольстера. Согласно заведенного порядка, все патрули территориалов, а иногда и армейцев должен был сопровождаться офицером полиции. Я ходил с парой армейских патрулей, и все они были хороши, острые и цепкие, как горчица. Никогда еще я не чувствовал себя таким молодым.
Мне сказали принять свой первый патруль Полка обороны Ольстера, с которым я встретился на армейской базе в Лишнашара, где меня проинструктировали о маршруте их патрулирования. Они хотели посетить ферму, которой владел известный активист ИРА. Я не возражал. Нас высадили на вертолете неподалеку, и мы начали патрулирование в нужном направлении.
Погода стояла ужасная: шел ливень и срывался сильный ветер. Патруль состоял из трех огневых групп по четыре человека, я шел в центре. Когда я вошел во двор фермы, передо мной предстала ужасная сцена — под раскачивающимся от ветра фонарем в окружении трех людей из Полка стоял наш подозреваемый республиканец, ветер трепал их волосы. О чем они говорили, я могу только догадываться, но когда человек из ИРА увидел, что я вхожу на фермерский двор, его глаза на мгновение закрылись, словно в безмолвной благодарственной молитве.
В следующую минуту двор оказался заполнен овцами, хотя когда я подходил, они находились в загоне. Военнослужащий, стоявший рядом со мной, сказал:
— Пока он будет загонять их обратно, он не сможет делать бомбы.
Другой солдат стоял у огромного воронкообразного бункера с зерном. Его рука потянулась к рычагу, чтобы высыпать зерно на землю.
— Стой!
От моего крика он замер. Я повернулся к старшему сержанту.
— Прикажите своим людям, чтобы они быстро все осмотрели и отошли на опушку вон того леса на краю фермы. — Я указал на близлежащую рощу.
Через десять минут патруль собрался вокруг меня. Я был холоден и зол.
— Я отвечаю за этот патруль. Вы — моя ответственность. Очевидно, что я не донес вам свою позицию. Отныне, если я увижу еще один акт умышленного нанесения вреда, то лично привлеку виновного к уголовной ответственности, и сделаю так, чтобы каждый сержант, находящийся здесь, был разжалован до такой степени, что он будет отдавать честь кондукторам автобусов. Я ясно выразился?
Послышалось негромкое бормотание.
— Буду считать это положительным ответом. А теперь давайте продолжим нашу работу.
Когда командир патруля повел нас прочь из леса, мне пришла в голову мысль, что десять лет назад я вполне мог быть тем, кто выпускает овец. Я определенно изменился.
Дни в глубинке тянулись медленно, каждый из них был похож на предыдущий, — долгие часы, проводимые в полях и на блокпостах. Лишь небольшая рябь иногда нарушала повседневную рутину. Я нашел в поле боеприпасы — мешок с патронами для АК47. Подразделение, сменившее нас, потеряло оружие недалеко от Сиксмилтауна. Его нашел и сдал местный житель, протестант. Не успел я оглянуться, как пробежал год, и я подал заявление в Ольстерский университет, чтобы получить высшее образование в области правоохранительной деятельности и был принят.

*****

К концу 1989 года по базе поползли два слуха. Во-первых, Временная ИРА в Каррикморе, долгое время бездействовавшая после того, как САС убили трех ее бойцов, вновь стала представлять угрозу. Внутренняя служба безопасности террористов проверила всех своих основных боевиков на причастность к «сливу» боевой ячейки, хотя там до сих пор не знали, откуда у САС появилась информация для организации засады на их людей. Мы могли ожидать от них каких-то действий в ближайшее время. Во-вторых, нас собирался навестить какой-то очень важный человек. Никто не знал, кто именно.
В день визита армия стояла «на ушах». Я возглавлял один из патрулей, но нам приказали оставаться в участке. Все полицейские и военные выстроились в очередь, чтобы встретить нашего пока еще неизвестного высокопоставленного гостя. Вертолет приземлился, и из него вышел член кабинета министров. Я почувствовал легкое разочарование. Затем из-за его спины вышла стройная фигура Маргарет Хильды Тэтчер. Несмотря на мои опасения по поводу подписания ею англо-ирландского соглашения, она оставалась для меня героиней. Женщина, у которой было больше яиц, чем у любых мужиков в ее кабинете; у которой хватило мужества противостоять диктаторам и тиранам, как дома, так и за рубежом. Когда она остановилась передо мной, я, протягивая ей руку, был поражен тем, какая она маленькая.
— Для меня это большая честь, госпожа премьер-министр.
Ее лицо расплылось в теплой улыбке.
— Мы все так гордимся вами.
Я чувствовал себя на десять футов выше. Ее визит длился меньше часа, затем она села в вертолет и улетела. Когда она взлетала, один из моих коллег сказал:
— Все прошло хорошо.
— Ну как для того, что нам предстоит получить, то да. — Ответил я.
— Что ты имеешь ввиду?
Я кивнул в сторону холма, с которого открывался вид на полицейский участок. Несколько местных жителей смотрели на нас сверху вниз.
— Это один из очагов республиканства. Эта дама позволила десяти их людям умереть во время голодовки. Она номер один в их списке ненавистных врагов. Думаешь, они просто так позволят ей приехать сюда и ничего не предпримут?
Чтобы моя правота получила подтверждение, много времени не понадобилось. Работал у нас уборщик, живший неподалеку в одной из двух протестантских семей в этом районе. Поскольку владельцы магазинов полицейских не обслуживали, он приходил к нам по утрам в воскресенье, принимал заказы на газеты и прочее, а затем ехал обратно в город и привозил их нам. В воскресенье, сразу после визита Мэгги, в магазине его ждали по меньшей мере восемь вооруженных людей из ИРА. Они положили в его машину 200-фунтовую бомбу и сказали, что у него есть пять минут, чтобы доставить ее в участок, что у них в заложниках его жена, и что если он отклонится хоть на дюйм, ее застрелят.
Короткое расстояние до полицейского участка наш уборщик проехал на бешеной скорости, и у ворот смог только бессвязно промычать: «За мной гонятся плохие люди, за мной гонятся плохие люди!»
Часовые на воротах дали ему возможность въехать в расположение и припарковать машину прямо возле поста. Человека провели в оперативный штаб, но прошло несколько минут, прежде чем мы узнали от него, что в машине находится бомба. Стокс, совершенно не заботясь о собственной безопасности, подбежал к часовому и оттащил его в безопасное место у стены. Через несколько секунд бомба взорвалась, сильно ранив часового, но, к счастью, никто больше не пострадал — ИРА донесла до нас, что там думают о визите премьер-министра.
Всего две недели спустя я возвращался из Ольстерского университета, формально все еще числясь на службе, и ехал по окраинам Белфаста. Мне почему-то казалось, что все идет хорошо — я не сомневался, что скоро меня повысят, и совсем скоро я смогу начать готовиться к экзамену на должность инспектора. Главное сейчас — моя карьера, и пока она у меня есть, все остальное рано или поздно наладится. Показался перекресток. Загорелся зеленый свет, и я начал пересекать его на скорости около тридцати миль в час, когда краем глаза заметил машину, летевшую мне навстречу. Белая машина, с таким же испуганным побелевшим лицом за рулем. Я резко нажал на тормоз, шины моего автомобиля завизжали, как дикие кошки, однако избежать столкновения не было никакой возможности. Я вжал голову в плечи, и в голове промелькнула только одна мысль: «Ну что за наказание такое!?»
Моя голова влетела в ветровое стекло, и тысячи крошечных иголок боли вонзились в мой череп. За мгновение до потери сознания мне показалось, что меня выбросило через лобовое стекло наружу. Я почувствовал, как мое тело подается вперед, как стекло ранит мое лицо, затем моя грудь ударилась о рулевое колесо. Возникла боль, острая и жгучая. Тот немногий запас воздуха, который еще оставался в моих легких, вышел наружу. Странно, но я ничего не слышал. Ни движения на улице, ни даже своего собственного крика. Затем я отъехал назад, и мягкая, комфортная чернота поглотила меня. Очнулся я от белого света в глазах.
— Постарайтесь не двигаться, — произнес успокаивающий голос где-то за пределами света. — Мы думаем, что у вас сломана шея.
Я попытался было заговорить, но мой язык был словно закручен в рулон и засыпан пылью.
— Вы можете пошевелить руками и ногами?
При попытке это сделать меня охватила паника — я не смог их почувствовать, не говоря уже о том, чтобы ими пошевелить. Из моих губ сорвался булькающий звук, такой же невыразительный, как и мой голос. Кто-то прополоскал мне рот.
— Я их не чувствую, — пролепетал я.
— Не волнуйтесь — возможно, это просто шок. Ощущения и движения постепенно вернутся. Вы можете назвать свое имя?
Я назвал свое имя, адрес и сказал, что я офицер полиции.
— Я догадалась об этом по револьверу в наплечной кобуре. Не беспокойтесь о своем оружии, сейчас оно у местной полиции.
Это было большим облегчением.
— Вы находились без сознания, поэтому вам ничего нельзя давать от боли в течение двадцати четырех часов, но как только это можно будет сделать, мы дадим обезболивающее.
В тот момент больно мне не было. Боль началась где-то через час. Поначалу все было не так плохо, но по мере наступления темноты становилось все хуже. Все мое тело агонизировало, и осложнялось все тем, что я не мог пошевелиться. Уснуть было невозможно. Все закончилось большой инъекцией петидина [3] и блаженной потерей сознания. Последовавшая неделя почти не запомнилась — я то погружался в наркотический сон, то выходил из него, считая минуты и наблюдая за часами между инъекциями и блаженным облегчением, которое они приносили.
Со слов моего врача и полицейских, расследовавших аварию, мне удалось собрать воедино картину произошедшего. Оказалось, что на светофоре заглохла маленькая старушка лет семидесяти. Пытаясь завести машину снова, она забыла, что все еще стоит на передаче, и сняла ногу со сцепления, поэтому ее автомобиль рывком выскочил вперед на перекресток, прямо мне наперерез. Я не был пристегнут ремнем безопасности (сотрудники полиции не пристегиваются им ни на службе, ни вне ее на тот случай, если они попадут в засаду террористов и будут вынуждены спешно покидать машину), и меня бросило вперед. Своей головой я пробил ветровое стекло, затем откинулся назад через переднее сиденье и ударился о заднее стекло, и был зажат между передним и задним сиденьями. Моя машина была разбита, как и мое тело. Слава Богу, кости остались целыми, но мышцы спины оказались разорваны в клочья.
Через три дня после аварии ко мне пришел офицер, расследовавший этот инцидент. Он хотел, по возможности, избежать судебного преследования старушки, так как в ее возрасте она вряд ли сможет вернуть водительские права, если их ее лишат. Он хотел просто вынести ей предупреждение и спросил меня, что я думаю по этому поводу. То, что она потеряет права, здоровье мне не вернет, поэтому я согласился с ним.
Через две недели мне удалось убедить врача отпустить меня домой. Я по-прежнему был предоставлен сам себе, однако мог рассчитывать на поддержку некоторых соседей и друзей. Я чувствовал себя калекой: почти не мог ходить, очень часто и подолгу затекала спина, заставляя меня ложиться, где бы я не находился. Множество ночей мне приходилось проводить в гостиной лежа на полу, поскольку подняться по лестнице к своей кровати не было никаких сил. Боль стала постоянным спутником; болеутоляющие средства, прописанные врачом, оказались малоэффективными, и заснуть можно было только с помощью больших доз снотворного. Из человека, бегавшего по пять миль три раза в неделю и почти ежедневно тренирующегося в спортзале, я превратился в прикованного к постели инвалида. Пропал основной стимул жизни и карьеры — работа. Исчезло то, что держало меня и придавало смысл моей жизни. Накатило отчаяние. Я подолгу сидел в затемненных комнатах, зачастую накачиваясь алкоголем, несмотря на прием обезболивающих, и размышлял о несправедливости жизни. Моей единственной компанией был доберман, которого я взял к себе еще щенком.
Я никогда не был склонен к жалости к самому себе. Какие бы карты мне ни выпадали, я всегда их разыгрывал; когда я падал, то всегда поднимался. Но сейчас все было по-другому. Впервые в жизни я столкнулся с чем-то, чему не мог противостоять физически, с болью, которую не мог победить. Временами она была настолько нестерпимой, что казалось, что она вот-вот захлестнет меня, повредив мне рассудок. Однажды ночью боль была настолько сильной, что ее не смогли облегчить ни выпивка, ни болеутоляющие средства. Рядом с моей рукой лежал мой верный «Ругер» и мне подумалось, что покончить со всем этим — с болью, с одиночеством, со всем — было бы очень легко. Тут моя собака подошла ко мне и положила свою огромную голову мне на колени. Я поднял револьвер и отбросил его в другой конец комнаты.
С этого момента мне стало лучше. Спасение, или скорее его начало, пришло из очень необычного источника — я начал вспоминать и рассказывать сам себе истории из своей жизни, а через некоторое время стал некоторые из них записывать. В конце концов, сборник рассказов охватил всю мою жизнь. Со временем я начал писать в 9 утра, и все еще продолжал писать в полночь. Потом научился спать без помощи снотворных таблеток. Впервые боль в спине стала терпимой.
Мне также помогали мои друзья. Билл и Йен звонили и приглашали меня куда-нибудь, как и единственный гражданский друг, которого я завел с момента своего приезда в Ольстер.

*****

Наступил тысяча девятьсот девяностый год. Мое состояние, хотя и значительно улучшилось, все еще оставалось довольно плохим. В тот момент два события, произошедшие почти одновременно, заставили меня пересмотреть свои взгляды на жизнь. У себя дома был убит офицер полиции, который, как и я, пострадал в автокатастрофе и передвигался на костылях; а меня раскрыли во время посещения больницы — кто-то, кто имел доступ к моей истории болезни и был связан с высокопоставленным человеком из ИРА, опознал во мне офицера полиции. До этого момента я никогда не боялся нападения со стороны ИРА, считая себя стóящим четверых из них. Но в моем нынешнем состоянии меня мог убрать любой однорукий карлик с игрушечным пистолетом, поэтому до момента полного восстановления я решил вернуться в Херефорд.
Я по-прежнему записывал свои рассказы и уже мог ходить без палки. Боль в спине оставалась, но я уже настолько привык к ней, что почти не обращал на это внимания. Собственное будущее рисовалось в полном тумане. Я сомневался, что смогу вернуться в Королевскую полицию Ольстера, но по крайней мере вновь обрел веру в себя.
Одним из самых приятных моментов в работе офицера полиции была работа в суде. Я решил, что постараюсь получить диплом юриста, и в конечном итоге подам заявление в коллегию адвокатов на право стать барристером, специализирующимся на уголовном праве. С этой мыслью я сделал свой первый маленький шаг, поступив на заочный курс бакалавра юриспруденции Вулверхэмптонского университета.
Возвращение в Херефорд также позволило мне получить последние новости из мира спецназа. Тогда в этой среде бушевал скандал: на протяжении двух-трех лет многие женщины по всей территории Соединенных Штатов подверглись сексуальному насилию в собственных домах. Почерк всегда был один и тот же, все нападения отличались тщательностью планирования и подготовки. Злоумышленник был атлетически сложен, всегда носил капюшон и, похоже, был экспертом в методах проникновения в дом. В ходе кропотливого расследования одному из офицеров полиции удалось установить связь между всеми этими нападениями, и, что еще важнее, составить подробное описание автомобиля, который видели в ряде мест, в которых произошли изнасилования. В конце концов, эту машину отследили. Ее владельцем оказался Маршалл Би, — тот самый человек, который обучал личный состав Полка стрельбе из пистолета в 1984 году, ревностный христианин, обративший в веру одного из наших бойцов во время службы. Было установлено скрытное наблюдение и сержант отряда «Дельта», заслуженный ветеран, награжденный государственными наградами, был задержан при попытке проникнуть в дом, в котором жила женщина. Его бывшие друзья из «Дельты» заметили, что у него было отличное прикрытие. Из-за его религиозных убеждений все говорили, что вместо того, чтобы пить и развлекаться, он предпочтет остаться на базе, перечитывая свою Библию.
Задержанному предъявили более тридцати обвинений в изнасиловании, совершенных при отягчающих обстоятельствах. Вследствие его заслуг во время службы на благо государства, его содержали в тюрьме обычного режима, до тех пор, пока при обыске у него не нашли инструменты для побега. Сейчас этот человек сидит в тюрьме строгого режима и отбывает несколько пожизненных сроков. Одна из девушек, знававшая его, когда он был в Херефорде, подытожила все наши опасения: «Как вы думаете, он насиловал девушек, когда был здесь?»
В сентябре я начал учиться на юридическом факультете, и к учебе я отнесся, как утка к воде, наслаждаясь каждой минутой. У меня было полное ощущение, что начинаю все заново, однако прошлое все равно не давало мне покоя. Однажды вечером по дороге домой я зашел в бар, чтобы спокойно выпить, и попал прямо на праздник. Несколько людей из САС, обычно сидевших с каменными лицами, почти танцевали от радости. Я спросил, что это за событие.
— Ты разве не слышал? Вчера вечером мы достали Дейзи Грю.
Грю вместе с другим человеком из ИРА, Мартином Маккоги, направлялся к человеку из Королевской полиции Ольстера, чтобы убить его в отместку за расстрел в Лафголле, и оба были застрелены спецназовцами из САС. Маккоги выжил в перестрелке с сотрудником 14-й разведывательной роты, хотя пуля оцарапала ему одно ухо. Оператор «Отряда» остался невредимым, несмотря на заявления местных жителей и ИРА о том, что во время боя было убито два бойца САС. Однажды, после того, как его брат был застрелен сотрудниками полиции, Грю похвастался, что зальет графство Арма кровью полицейских. Власть семьи, которая почти двадцать лет терроризировала Арма и Тирон, закончилась: два брата погибли, а третий отбывал пожизненное заключение. Многие сотрудники полиции могли спокойно спать в своих постелях.
Я с головой ушел в учебу, изо всех сил стараясь разобраться в сложностях договорного права, деликтов и трастов, почти не заметив Рождество и Новый год. К апрелю 1991 года я готовился к своим первым экзаменам и однажды, засидевшись допоздна, включил полуночные новости — там сообщалось, что в результате того, что описывалось как «столкновение с Королевской позицией Ольстера», в Саут-Дауне был застрелен человек. В то время я об этом не догадывался, но этой стрельбе предстояло затронуть и меня лично.
В июне того же года я сдал свою первую сессию, успешно сдав экзамены по всем предметам. Мое ликование от этого события еще не прошло, когда в августе меня навестил сотрудник местного специального отдела, сообщивший, что надо мной нависла угроза. У ИРА было мое имя и адрес, и мне посоветовали переехать. А все началось в апреле с расстрела в Саут-Дауне человека из ИРА по имени Колум Маркс. Маркс был профессиональным террористом, который, как считалось, убил четырех человек из Полка обороны Ольстера в городе Арма в предыдущем году. Его специализацией был т.н. «горизонтальный миномет» — оружие, способное нанести страшный урон даже бронированному автомобилю.
В ночь на 10-е апреля мой друг из отдела E4A Королевской полиции Ольстера вел скрытое наблюдение за домом, из которого, как предполагалось, будет совершено нападение. Незадолго до полуночи он увидел фигуру, пробирающуюся вдоль живой изгороди и несущую, как показалось сначала, тяжелую сумку. Проезжавшая мимо машина зажгла фары, и человек на мгновение замер, а затем упал на землю. За эти несколько секунд человек из полиции понял, что тот нес: горизонтально стрелявший миномет.
Он связался по рации с руководством, и ему приказали оставаться на месте. Была выслана группа реагирования. Маркс бросился к оперативнику, тот потребовал от него остановиться. Когда убийца из ИРА проигнорировал это требование, полицейский сделал предупредительный выстрел, а когда террорист опять не отреагировал, он сделал пять выстрелов, из которых три попали в цель. Маркс упал, получив ранения в голову, руку и живот, и несмотря на все усилия сотрудников полиции оказать первую помощь, скончался от внутреннего кровотечения.
Человек из отдела E4A видел его смерть. На меня убийство никогда не оказывало особого воздействия — этому меня научили прямо с момента поступления на государственную службу — но для полицейских это совсем другое дело. Они не проходили многочасовую подготовку и вводный обучающий курс. Для полицейского, даже в специализированных подразделениях, смерть — это гораздо более личная штука, особенно когда она происходит на близком расстоянии и приходится сталкиваться с последствиями своих действий.
Через четыре недели после убийства Маркса сотрудник отдела E4A потерял свой личный дневник, оставив его в машине в центре города. Небрежный поступок, возможно, вызванный эмоциональным состоянием после стрельбы. Тем не менее, записная книжка с моим именем попала в руки Временной ИРА. Пришлось переехать из Херефорда. Это решение далось мне нелегко, поскольку этот город был для меня самым близким домом. Я подал заявление на зачисление на дневное отделение юридического факультета Университета Лидс Метрополитен и к новому году отправился на север.
Мое здоровье постепенно улучшалось. Я снова мог ходить, не хромая, и перестал принимать болеутоляющие средства. Двадцать третьего мая 1992 года я был официально уволен из состава Королевской полиции Ольстера по состоянию здоровья, с формулировкой за образцовое поведение. Я написал письмо главному констеблю, чтобы выразить свое сожаление по поводу того, что мне пришлось преждевременно покинуть службу, закончив его такими словами: «В то время, когда модно критиковать полицию, ваши сотрудники демонстрируют мужество и честность, которые являются примером для всех. Для меня было честью и привилегией служить с вами».
Служба в полиции оказалась для меня чрезвычайно полезной. За время нее я получил опыт общения с людьми и познал их страдания, без чего вряд ли бы смог преодолеть недостатки собственного характера. Вдохновляло и спокойное мужество рядовых, с которыми я служил. Они не были специально отобранными специалистами, но каждый из них по-своему, без страха или упрека выполняя самую грубую полицейскую работу в стране, проявлял индивидуальную храбрость, которая порой поражала воображение. Непритязательные люди, выполняющие неблагодарную работу в неспокойной стране.

*****

После экзаменов, в июне 1992 года, мне позвонил старый друг, работавший теперь в охранном бизнесе: «Ты свободен? Есть работа в Лондоне». Я был не в лучшей форме, но это не имело значения: мой опыт мог пригодиться в оперативном деле, и я согласился поехать. Это были прекрасные четыре недели, почти как встреча ветеранов эскадрона «B». Мне рассказали все последние сплетни и слухи, а также сообщили о недавней смерти двух военнослужащих эскадрона. С обоими, незадолго до их смерти, находился Айвен, бывший солдат горного отряда эскадрона «B». В то время он и Пол Хилл находились в составе учебной группы в Юго-Восточной Азии.
Пол Хилл был бывшим десантником, который присоединился к нам незадолго до отмененного рейда в Аргентину. Он находился на отдыхе и умер в номере отеля от сердечного приступа, вызванного передозировкой наркотиков. До сих пор никто точно не знает, что произошло. Многие считают, что его убили, наподобие того, как несколько туристов отравились наркотой, которые им подсыпали женщины, чтобы потом отобрать все вещи. Близкие друзья Пола считают, что с ним произошло именно это. В качестве другой причины озвучивалась версия, что он принимал стероиды, чтобы улучшить свои результаты в тяжелой атлетике. Насколько мне известно, в последний раз его видели в компании двух девушек сомнительного поведения, которые исчезли после его смерти, — по крайней мере, версия об убийстве заслуживает доверия. Что же произошло на самом деле, по всей видимости, мы так никогда и не узнаем. Несомненно лишь то, что из-за секретности операции, в которой он участвовал, полноценное расследование не проводилось.
Смерть второго нашего товарища, Большого Джо Фаррагера, была окружена еще бóльшей тайной. Джо был одним из сотрудников эскадрона «B», создавших 14-ю разведывательную роту, человеком огромной физической силы и мужества. Однажды в Омане, после взрыва мины он помог эвакуировать раненых, а затем снова отправился в патруль. Через три дня он попросил врача осмотреть его руку — она оказалась сломана в двух местах. В Ольстере он работал в западном Белфасте, в одиночку и пешком. Машина, которая должна была его забрать, задержалась, в результате чего Джо пришлось полчаса простоять на Фоллс-роуд, на печально известном «Углу похитителей». Местные наблюдатели ИРА уже начали что-то подозревать, но он выглядел настолько свирепо, что никто даже не осмелился подойти к нему.
Джо был штаб-сержантом горного отряда и погиб на тренировках по скалолазанию в Ботсване, но на самом деле эта история началась много лет назад, когда первые белые исследователи проникли в сердце этой страны. В этом районе господствуют три округлые горы, которым местные бушмены поклоняются как богам. Вся фауна в окрестностях этих гор считается священной. Любой, кто убьет здесь хотя бы одно животное, будет обречен на смерть от Духа гор. Члены первой белой экспедиции в эту страну попросили разрешения подняться на горы. Им его дали, но с условием, что они будут соблюдать местное табу на охоту. Они обещали это сделать.
Не поставив в известность руководителя экспедиции, отдельная группа его людей поохотилась в этом районе, прямо у подножия гор. И когда на следующий день они начали свое восхождение, произошел ужасный несчастный случай, в результате которого погибли два альпиниста. Члены экспедиции похоронили их в пещере на горе, а вместе с ними и бутылку с молитвой, в которой они просили прощения у богов горы.
В 1986 году эскадрон «B» проводил учения в том же районе. Айвен, один из лучших альпинистов в Полку, сказал мне, что за день до смерти Джо он поднялся на самую маленькую высоту. По его словам, это был жуткий опыт. Ему казалось, что с вершины его пытается столкнуть какая-то неведомая злая сила. Когда он начал восхождение, ярко светило Солнце, но на вершине небо внезапно потемнело, и начался сильнейший ливень.
В ночь перед тем, как военнослужащие горного отряда должны были начать свое восхождение, Айвен предупредил всех товарищах о местных поверьях и табу. Несмотря на это, Джо и еще один солдат отряда отправились на охоту за кроликами, добыв двух из них. Когда они вернулись в лагерь, местные проводники начали их сторониться. В их понимании они были уже трупами.
На следующее утро началось восхождение. Джо никогда не был великим альпинистом, он преодолевал каждую гору так же, как проживал жизнь, — только за счет своих огромных запасов сил и мужества, необходимых для преодоления всех препятствий. К сожалению, он выбрал один из самых трудных маршрутов в гору, и даже его огромная сила не смогла компенсировать мастерство, необходимое для такого опасного восхождения. Он сорвался, и его тело упало в почти неприступной части горы. Рискуя собственной жизнью, Айвен достал разбившееся тело Джо и спустился с ним вниз по отвесному обрыву высотой почти в двести футов.
После обеда весь личный состав эскадрона при полном параде выстроился перед горой, на которой погиб Большой Джо. Молитву с просьбой о прощении положили в бутылку и поместили в расщелину на склоне. Бойцы провели минуту в молчаливой молитве за своего товарища и разошлись.
Я молча выслушал рассказ Айвена, и несмотря на тепло комнаты, внезапно почувствовал озноб. Мои мысли находились далеко, на безмолвном склоне горы, в далекой стране, вместе с богами, которых нужно оставить в покое.

*****

Учеба теперь стала главным делом моей жизни. Как и все зрелые студенты, я чувствовал себя немного неловко из-за того, что был самым старшим в классе, но это ощущение быстро прошло.
Сам предмет права был увлекательным; в каждой его области были свои проблемы и свои средства защиты. Каждый предмет, который я изучал, расширял не только мои познания, но и понимание сложных правовых отношений, в которые каждый из нас, сам того не осознавая, вступает каждый день — от права арендатора места проживания до права подозреваемого на молчание.
Не обходилось и без юмора. Однажды мы обсуждали закон о клевете. Для того чтобы дело о клевете было возбуждено, виновная сторона должна «огласить клевету», то есть помимо объекта клеветы ее должен увидеть кто-то еще. Вопрос, заданный классу, касался известного дела, в котором муж открыл почту своей жены и прочитал там якобы клеветнические высказывания. Наша преподавательница обошла класс, спрашивая, открывали ли наши супруги нашу почту. Когда она обратилась ко мне, то я ответил:
— Моя первая жена открывала; так она узнала о моей второй жене.
Важнейшим этапом всего юридического обучения является практика студентов в различных юридических организациях. Во время летних каникул 1993 года мне посчастливилось получить место в государственной юридической службе по схеме «Смотри и учись», и меня прикрепили к Службе таможен и акцизов. В первое утро практики нас проинструктировали в юридическом отделе этой организации. Цифры, которые нам продемонстрировали, ужасали. Если вы купите килограмм кокаина в Колумбии, он обойдется вам менее чем в 2000 фунтов стерлингов. Эту партию можно продать оптом в Лондоне за 40000 фунтов. А если бы у вас была сбытовая сеть, то вы могли бы продать его по текущей розничной цене на улице в 83 фунта за грамм, и получить прибыль в 81000 фунтов. Как правило, кокаин имеет чистоту в 90 процентов, поэтому его разбавляют каким-нибудь безобидным веществом, например, глюкозой, для получения вдвое бóльшего объема. Общая прибыль от первоначальных инвестиций составляет в таком случае 164000 фунтов стерлингов. С такими прибылями неудивительно, что мы проигрываем войну с наркотиками.
Вскоре после лекции нас отвезли в лондонский аэропорт Доклендс Сити, чтобы мы увидели сотрудников таможни в действии. Во время экскурсии нам сообщили, что таможенники получили информацию о том, что одни из франкоговорящих нигерийцев собирается нелегально провезти в Великобританию партию кокаина. Почти сразу после этих слов из очереди прибывающих пассажиров был выхвачен мужчина африканской внешности. Естественно, все подумали, что все это было инсценировано ради нас. Но мы ошиблись, — быстрый анализ мочи этого человека выявил следы наркотика. Поначалу он протестовал, утверждая, что он всего лишь потребитель, но во время допроса и перед перспективой рентгеновского обследования тела признался, что является курьером. Надев на человека герметичный костюм, его заставили сидеть в туалете до тех пор, пока природа не взяла свое, после чего кокаин, завернутый в пакетики размером с фуршетную сосиску, был извлечен и упакован для использования в качестве улики. Позже мы узнали, что курьер спрятал внутри себя сорок шесть пакетиков с наркотиком. По крайней мере, для всех нас это было увлекательное знакомство с миром противодействия наркоторговле.
Мои товарищи по курсу были дружной, городской компанией. Когда мы не находились на судебных заседаниях, наблюдая за судебными процессами по торговле наркотиками, то проводили время, обсуждая такие спорные темы, как аборты и право на молчание. В паре со мной работал Джонатан, студент Оксфорда, и после работы мы вместе прогуливались от офиса таможенной службы на Саут-Бэнк до близлежащего вокзала Ватерлоо, где он садился на поезд, отправлявшийся домой. Во время одной из таких прогулок он высказал мысль, что многие люди, получающие социальное пособие, на самом деле не нуждаются в нем и могут найти работу, если действительно захотят. Его решение заключалось в том, чтобы ужесточить систему оформления пособий и заставить таких людей работать.
— Ты ведь никогда не был голодным, по-настоящему голодным, не так ли, Джонатан? — Спросил я его.
— Нет.
— И у тебя всегда была одежда или ночлег?
На его лице появилось любопытство.
— Да, всегда.
Я остановился на улице и повернулся к нему лицом.
— А я голодал. И одежда с ночлегом у меня была не всегда. И это ужасно. Это лишает тебя всего: достоинства, самоуважения. Подойди сюда на минутку.
Я подвел его к мрачной бетонной дорожке, проходившей под круговой развязкой, известной как «Булл-ринг». Внизу, насколько хватало глаз, стояли десятки картонных коробок, каждая из которых была занята. В некоторых из них жили целые семьи.
— Глянь на это. Большинство из них не могут получить пособие, потому что у них нет постоянного адреса. А поскольку они не могут получить пособие, они не могут получить даже элементарного жилья.
— Я не замечал этого.
— Ты смотришь, но не видишь, Джонатан. Ты ходишь мимо этого места уже больше недели. А я увидел его в первое утро, когда пришел в офис. — Я посмотрел вниз на сгрудившуюся массу несчастных. — Не позволяй этому дорогому костюму вводить себя в заблуждение, Джонатан. Я родом из той же самой породы людей, что и они. Слава Богу, мне никогда не приходилось жить на улице, но временами я находился очень близко к этой черте. В следующий раз, когда ты начнешь говорить о сокращении пособий, подумай о людях, живущих под этим мостом, и, возможно, тогда это не покажется тебе такой уж хорошей идеей.
Пока я был на практике, пришли результаты экзаменов: я получил высшие оценки по всем предметам, которые сдавал. Я был в восторге. В моей жизни также появилась новая женщина, Крисси. Нас познакомил общий друг, который представил меня как полицейского, эдакого традиционного мистера Плода, [4] и мы время от времени встречались на протяжении года. Она была стройной, обладательницей одного из тех бесконечно привлекательных лиц, которые неподвластны возрасту. В начале 1992 года я пригласил ее переехать ко мне, и, к моему огромному удовольствию и удивлению, она согласилась. С тех пор мы вместе, и сейчас она наполняет мои дни радостью, а ночи теплом.
Шел последний год моего обучения в университете. Нужно было освоить пять предметов, каждый из которых засчитывался в общую годовую оценку. Среди предметов, которые выбрал я, были предоставление и исследование доказательств, — я полагал, это будут необходимым, поскольку я хотел стать адвокатом по уголовным делам, — а также общая юриспруденция, и философия права. Из всех предметов, которые я изучал для получения диплома, последний был, пожалуй, наиболее глубоким, и заставляющим думать. С его помощью я смог изучить основополагающие моменты самой законности: почему у нас есть законы; почему люди им подчиняются; обязан ли закон обеспечивать соблюдение морали. Это бесконечно стимулировало.
Приняв решение о том, чтобы стать барристером, летом я сдавал различные дополнительные экзамены, установленные Советом по юридическому образованию и призванные отсеять тех, кто не подходит для прохождения обучения. Среди них был тест на критическое мышление, на котором проверялось, умеете ли вы быстро обдумывать и решать проблемы. Понятия не имею, как я справился. Приближалась экзаменационная неделя, венец долгих, трудных четырех недель. На карту было поставлено все, над чем мне пришлось работать на протяжении четырех лет. Странно, но я чувствовал себя скорее взволнованным, чем нервным. Это было еще одно испытание, отличное от других, с которыми я сталкивался, но я наслаждался им и чувствовал себя на восемнадцать лет. После того, как была написана последняя работа, я отложил ручку и удовлетворенно вздохнул. Кивнув офицеру, я вышел на яркий солнечный свет и зажег сигару. Теперь все было в руках экзаменационной комиссии.
У меня было три дня отдыха, во время которых начал писать это повествование о своей жизни. Когда я впервые обратился к своему агенту с предложением написать эту книгу, он спросил меня:
— А чем закончится эта история?
Его вопрос заставил меня задуматься.
— Наверное, тем, что я получу ученую степень.
В июне я погрузился в работу, не желая думать о результатах экзаменов. В первую неделю июля я добрался до университета и стоял в маленькой, притихшей толпе, ожидая, пока в холле юридического факультета опубликуют результаты. Ровно в полдень появился старший преподаватель курса и прикрепил к доске несколько листов бумаги, быстро отойдя в сторону, чтобы его не затоптали насмерть, пока толпа напирала вперед. Я выискивал свое имя, пока вокруг меня раздавались возгласы радости и стоны разочарования. Потом я нашел строчку: «Генри Маккалион: 2.1, сдал», — и подпрыгнул в воздух так высоко, как только мог. Генри Маккалион, досточтимый бакалавр права, с двойным высшим баллом по специальности «Юриспруденция». [5] Жизнь просто не могла быть еще лучше.
Я подождал, чтобы узнать, смогу ли я теперь перейти к следующему этапу своего юридического образования — профессиональному курсу CLE, [6] необходимому для того, чтобы стать барристером. Конкуренция за право попасть на курс была жесточайшей. Даже балл 2.1 по юриспруденции не гарантировал, что меня на него примут.
Четвертого июня 1994 года я получил письмо со штампом Юридического общества. Открыв его, я разразился радостным криком — для меня нашлось место на профессиональном курсе права! Количество мест было ограничено, поэтому получить его само по себе было большим достижением. Я обзвонил всех знакомых и друзей, чтобы рассказать им о своей удаче. Друзья, которые завелись у меня тут, на месте, решили отпраздновать это событие, и мы все отправились в винный клуб, где с большим удовольствием обсудили, каким барристером я стану. Я чувствовал себя так, словно выиграл в бильярд.
Когда я вернулся домой, на моем автоответчике мигал сигнал. Там было сообщение позвонить одному из друзей в Ольстер. Несмотря на то, что было уже за полночь, я сразу же его набрал. Внезапно вся моя радость испарилась. На острове Малл-оф-Кинтайр разбился вертолет, и среди погибших был мой старый друг Йен Феникс. В оцепенении я сел, уставившись в стену. Потом встал и налил себе выпить. Каждый, кто встречал Йена, был тронут его теплотой и щедростью. Я вспомнил, как он, будучи суперинтендантом, приходил ко мне домой, когда я был ранен, чтобы пригласить меня выпить, и тратил свое драгоценное свободное время, чтобы помочь мне, когда я так в этом нуждался. Мне было трудно осознать, что человек, столь полный жизни, мог погибнуть. То, что должно было стать одним из самых счастливых дней в моей жизни, было омрачено потерей одного из моих самых лучших друзей. Я помнил его плутовскую улыбку, его искреннюю любовь к жизни. Постоянно звонили друзья, и никто из нас не мог смириться с такой потерей. Сколько я просидел, не знаю, но в конце концов рано утром пришла Крисси и отвела меня в постель.
На следующей неделе я поехал на похороны Йена в Белфаст. Из семейного дома его гроб несли шесть бойцов Специальной Авиадесантной Службы. Кортеж растянулся более чем на триста ярдов, когда скорбящие, преодолевшие тысячи миль, прощались с этим исключительным человеком. На кладбище шесть человек в форме Королевской полиции Ольстера внесли гроб в церковь. Президент Ассоциации ветеранов Парашютного полка в Ольстере произнес прощальную речь. Он говорил о том, каким человеком был Йен: человеком, который плакал после нападения на полицейский участок в Лафголле, в результате которого погибли восемь человек из ИРА, сожалея об абсурдной трате человеческих жизней; о полицейском, посвятившем себя борьбе с терроризмом; об отце и муже, ушедшим навсегда. Горнист из 2-го батальона Парашютного полка сыграл последнюю зарю. Я с трудом сдерживал слезы.
Мы отправились в дом Йена, где в истинно ирландском стиле были устроены поминки. Я пытался заговорить с его прекрасной вдовой, но слова никак не шли. Она улыбнулась мне.
— Я знаю, знаю, но Йен всегда говорил мне, что если он умрет, никто не должен плакать на поминках. Иди и принеси себе шампанского.
В своем завещании он указал, чтобы шампанское подавалось в изобилии. Все подняли за него прощальный тост и устроили ему хорошие проводы. Потом разговаривали о крушении вертолета и больших потерях среди личного состава полиции и армии. Никто не знал, почему разбился огромный двухмоторный «Чинук». Он летел низко, в условиях плохой видимости, но полет был обычным, а пилоты — хорошими специалистами. Если причина крушения была загадкой, то его влияние на борьбу с терроризмом — нет. В катастрофе также погибли действующий глава специального отдела, его заместитель и большинство ведущих специалистов Королевской полиции Ольстера по борьбе с терроризмом. Погибли также оперативники МИ-5 и ведущие руководители армейской разведки.
На их места можно было найти хороших людей, но чего нельзя было заменить, так это накопленного годами доверия, которое эти эксперты создали вместе. Авиакатастрофа нанесла самый разрушительный удар по разведывательному сообществу с момента начала «Смуты». Самое сердце и душа специального отдела полиции были вырваны с корнем. Но все могло оказаться еще хуже, поскольку на борту едва не оказались действующий командир САС и еще два ведущих сотрудника специального отдела, — они задержались по служебным делам. Все это было лишь небольшим утешением. Через несколько часов к нам присоединился мой давний друг Билл, который рассказал мне о дне после катастрофы.
— Мы все отправились в штаб. Никакой работы не было, Гарри, все просто сидели в оцепенении, и пили кофе, чашку за чашкой. Никто не мог смириться с потерей. В то утро одному из инспекторов позвонил главный констебль и сказал, чтобы тот собрал своих сотрудников для беседы, а он ответил: “Каких сотрудников? Остались только я и сержант”. — Билл покачал головой. — Везде было одно и то же: отделы пустые, все просто оцепенели.
Я кивнул, осознавая масштаб потери. Специальный отдел Королевской полиции Ольстера — это небольшое, почти семейное подразделение. Потеря десяти старших сотрудников единовременно была почти катастрофой, которую невозможно было осмыслить.
— В конце встречи, — продолжал Билл, — кто-то упомянул твое имя. Даже люди, которые никогда не встречались с тобой, слышали о тебе. Они хотели знать, приедешь ли ты на похороны Йена, и как у тебя идут дела с учебой. Я сказал им, что ты сдал экзамен и зачислен на профессиональный курс, чтобы стать барристером. Ты знаешь, Гарри, мы все очень гордимся тобой.
Я почувствовал комок в горле. В момент величайшего горя люди, находящиеся на переднем крае борьбы с терроризмом, нашли время, чтобы вспомнить обо мне и испытать гордость за мои достижения. Я вышел на улицу в прохладный ночной воздух. Мне было и грустно, и радостно одновременно. Но больше всего я чувствовал гордость — мне вспомнилось детство и тот мальчишка-оборванец, отиравшийся на задворках Глазго. Я посмотрел на Луну, большую, яркую и полную надежд, и поднял свой бокал.
«Ты прошел долгий путь, Гарри Маккалион, по-настоящему долгий путь».

ПРИМЕЧАНИЯ:

[3] Петидин (демерол) — сильнодействующее наркотическое обезболивающее, обладает ярко выраженным седативным действием.
[4] Мультяшный полицейский из детского сериала «Дорогу Нодди».
[5] В данном контексте слово «досточтимый» (англ. Honors) не является почетной степенью, а означает, что студент имеет полное высшее образование, т.е. прошел базовую и дополнительную программу подготовки по специальности.
[6] Англ. Continuing Legal Education, курс непрерывного юридического образования.

Действительно, очень хорошая книга

Очень хорошая книга.
Спасибо большое за возможность читать ее на русском...

Спасибо большое.

Вычитал, отредактировал и оформил:
https://disk.yandex.ru/d/rDVygKJO1qLeXg - книга в формате WORD
https://disk.yandex.ru/i/bAiehRPuGvHlQg - книга в формате PDF

Краткое описание и предисловие к русскому переводу - у меня в ЖЖ