Мне кажется или здесь другой порядок фраз должен быть?

Здесь именно так, как в оригинале. Но нужно вчитаться - по моему тут будущее и настоящее время, а не прошедшее...
Спасибо, что обратили внимание.

ПыСы. Таки да, подправил. Там "вернетесь" и "не может"...

Кстати, MRF (я так понимаю, СВР у Вас это они) полродили не только 14 роту, но и FRU. 14 рота взяла на себя наружку и прочее скрытое наблюдение, оперативно-технические мероприятия в Северной Ирландии, тогда как FRU вели агентурную разведку там же.
Впрочем скандалы не перестали преследовать обеих "дочек". FRU, например, самым лютым образом прославились со "Стейкнайфом". Что и стало поводом для очередного "расформирования".
Понятное дело, что обе части живы и ныне. Причем перестали быть подразделениями с переменным составом, каким комплектовалась 14-я рота.
А MRF порой действительно убивали католиков (в том числе и совершенно умеренных) легендируясь под лоялистов, и наоборт, соответственно.
Это та история которую очень не любят вспоминать, она слишком грязная. Воспоминаний о 14 роте опубликовано в количестве, МИ5, Ольстерские констебли, САС итд итп. Но о MRF я знаю только одну книгу мемуаров)

Та самая книга о MRF. Если кого заинтересовало.

Первая часть 3-й главы.

*****

3

ЮЖНОАФРИКАНСКИЙ СПЕЦНАЗ

Джок, то, что мы собираемся делать — это очень опасное дело.
Сержант-майор Девальд де Бир, полоса Каприви, 1977 год.

Я прилетел в Преторию 6-го мая 1977 года. Меня встретили, отвезли в гостиницу и сказали, что на следующий день мне назначено собеседование с представителем Сил обороны Южно-Африканской Республики (САДФ). [1] Рано утром я прибыл в штаб сухопутных войск и обнаружил, что обо мне никто и понятия не имеет, поэтому провёл несколько муторных часов в попытках убедить скептически настроенного дежурного сержанта, что я только что прибыл из Англии. Наконец (и я так никогда и не узнал, по каким причинам) меня направили в стоящее по соседству здание, где меня представили майору из военной разведки. Я опять рассказал свою биографию; затем он меня подробно расспросил о моем армейском опыте и о причинах, заставивших меня перебраться в ЮАР. Наконец он задал вопрос:
— Вы когда-нибудь слышали о подразделении, которое называется «Разведывательно-диверсионный отряд»? [2]
Я ответил, что нет, никогда. Майор пояснил, что это местный аналог британской Специальной Авиадесантной Службы. Может быть, мне было бы интересно пройти туда отбор?
Я ответил утвердительно, стараясь при этом не выказать своей излишней заинтересованности.
Как объяснил офицер, отбор в спецназ состоит из трёх этапов. Сначала проводится серия психологических и физических тестов (аналогичных тем, какие сдают летчики южноафриканских ВВС). Затем следует собственно отбор. И наконец, продолжительная специальная подготовка, в ходе которой кандидаты получают навыки, необходимые для участия в специальных операциях.
День клонился к вечеру. Майор сказал мне, что на следующий день, в девять утра, меня заберет машина, пожал мне руку и пожелал удачи.
Машина прибыла ровно в назначенное время, и доставила меня в военно-медицинское учреждение, где в течение следующих двух часов каждая часть моего тела была тщательно исследована, проверена и осмотрена. В итоге доктор вынес вердикт, что для своих 24 лет я нахожусь в отличной физической форме. В этот момент я сидел на велотренажёре, крутил педали изо всех сил, был опутан проводами, присосками, дышал через кислородную маску, и эти слова прозвучали для меня настоящим облегчением. Когда мне потом сказали, что на этом этапе отсеивается треть потенциальных кандидатов, я обрадовался еще больше, и решил отпраздновать этот маленький успех, угостив себя ланчем в небольшом ресторанчике.
Ближе к вечеру меня отправили в другое учреждение, где я прошёл целую серию психологических тестов, закончившуюся несколькими собеседованиями с тремя психиатрами. Общение с двумя последними я до сих пор вспоминаю с улыбкой. Первой была исключительно привлекательная блондинка, и в ходе беседы с ней я постоянно ловил себя на эротических фантазиях, в которых она занимала главное место. Ближе к концу она спросила меня:
— Вы когда-нибудь кого-нибудь убивали?
— Да, — ответил я.
— И какая была у вас первая мысль после этого?
— Мысль о том, какой я классный стрелок! — произнес я.
Она записала мой ответ, глянула на меня поверх своих больших очков и спросила:
— Вы лично видели человека, которого убили?
— Конечно.
Она уставилась на меня, как ей казалось, суровым взглядом. Выглядела он очаровательно:
— И что вы после этого подумали?
В ответ я посмотрел прямо в ее божественно красивые голубые глаза:
— Я подумал, — вкрадчиво произнес я, — что я чертовски хороший стрелок.
На несколько секунд я удостоился едва заметной улыбки, после чего она поднялась и ушла из кабинета, — и из моей жизни, — навсегда.
Заключительное собеседование проводил старший врач, очень крутой профессионал лет ближе к пятидесяти. Он стал допытывать меня о причинах, заставивших приехать в ЮАР, и затем задал самый, по его мнению, важный вопрос:
— Вы готовы умереть за Южную Африку?
— У меня нет никакого желания умирать за кого бы то ни было, — немедленно ответил я. — Но я вполне готов рискнуть за ЮАР своей жизнью.
И вновь я удостоился мимолётной улыбки.
Собеседования закончились, и я вернулся в машину. На обратном пути в гостиницу шофёр сообщил мне, что на следующий день мне предстоит беседа с командующим войсками специального назначения. Результаты медицинского обследования и психологических тестов ему перешлют утром, и если меня сочтут подходящим кандидатом для отбора в спецназ, то мне об этом сообщат. Машина должна была меня забрать из гостиницы в 13:30.
В ту ночь я фактически не спал. Приехав в Южную Африку, я поставил на карту всё, и теперь моя судьба зависела от людей, у которых было всего-навсего несколько часов, чтобы понять и оценить меня.
Когда водитель ждал меня у гостиницы, я прекрасно понимал, что моя судьба висит на волоске. Я знал, что нахожусь в прекрасной физической форме, но не имел ни малейшего понятия о том, что эти психологи написали обо мне по результатам собеседований.
Встретил меня всё тот же майор из военной разведки, с которым я беседовал в самый первый раз. Сообщив, что генерал уже ждет меня, он поприветствовал меня улыбкой и пожал руку, и я расценил это как добрый знак.
Мы прошли по длинному коридору мимо вооружённого часового, после чего мой сопровождающий без всяких формальностей завел меня в неприметную комнату, безо всякой таблички на двери. За столом сидел седовласый человек лет примерно шестидесяти пяти. Он взглянул на меня, поразив властным и волевым выражением на своем лице. Казалось, его серо-стальные глаза пронзили меня насквозь. Это и был генерал Лутц, официально — вышедший в отставку офицер САДФ, неофициально — руководитель всех специальных операций южноафриканского спецназа.
Без всякой подсказки я стал по стойке смирно. Генерал улыбнулся и встал. Он был примерно одного роста со мной, но слегка сутулился, так что создавалось впечатление, что он ниже ростом. Я протянул правую руку, тогда как он протянул левую, и до меня дошло, что его правая рука безжизненно висит на боку. Я неловко схватил его левую руку, и он благодарно кивнул, как будто я прошел какой-то тест. Меня пригласили сесть лицом к двум офицерам, и майор начал беседу.
— Вам будет приятно узнать, что вас сочли исключительно подходящим кандидатом для войск специального назначения, — произнес он. Я же изо всех сил пытался не выдать своих эмоций. — Теперь нам предстоит решить, что мы можем предложить вам.
Майор глянул на генерала и продолжил:
— Вы несколько старше, чем большинство кандидатов в спецназ, но более опытнее. Вы показали отличные результаты на психологических тестах, но мне не хотелось бы сразу присваивать вам высокое звание — это может создать проблемы с сослуживцами, они могут вас с трудом принять в свои ряды. Мы бы хотели предложить вам начать с капрала, и через два года вы вполне можете получить сержанта.
— Мне это подходит, — ответил я, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Я-то думал, что опять начну с рядового.
— Хорошо. Теперь что касается отбора. У вас есть на выбор два варианта: один отбор начинается 17-го числа этого месяца, а второй — через четыре месяца. Что выбираете?
— Я выбираю 17-е… — ответил я.
Генерал с улыбкой глянул на майора.
— Как я, собственно, и ожидал. Хорошо. Обычно процесс поступления на службу и сбора всех необходимых для этого бумаг занимает у кандидата две недели. Вы же должны будете это сделать за два дня.
Майор протянул мне документ с подписью и печатью, подготовленный на африкаанс, после чего в комнату пригласили младшего капрала, который должен был меня сопровождать, и тщательно проинструктировали его о том, что нужно сделать, опять же на африкаанс.
Следующие два дня прошли как в лихорадке. Мой шофёр метался по военной базе в Претории на служебной машине генерала Лутца (с двумя звездами на крыльях) из одного конца в другой. Встречая очереди из призывников, получавших свое снаряжение, мы обычно отправлялись в начало очереди, предъявляли документ, подписанный генералом, и мгновенно получали все, что было необходимо. Только один раз, когда я получал личные документы, мы столкнулись с трудностями. Жирный штаб-сержант раздражённо заявил нам, что нет никакой возможности выдать их немедленно. Капрал начал с ним спорить, а я, тем временем, с тревогой наблюдал за всем этим. Затем капрал попросил разрешения позвонить. Сказав по телефону пару слов, он передал трубку сержанту, и потом безуспешно пытался спрятать улыбку, пока генерал на том конце провода давал своему собеседнику необходимые указания.
Через два часа я получил на руки полный комплект документов. Когда мы шли к машине, то капрал ответил мне на невысказанный вопрос:
— Генерал поинтересовался у старшего писаря, в каком он звании и сказал, что если документы не будут у меня на руках немедленно, то к концу дня сержант станет рядовым.
Наконец, 12-го мая 1977 года я принял присягу и стал полноправным военнослужащим Вооружённых сил Южной Африки. Уже на следующий день я сидел в поезде, направлявшемся в Дурбан, на базу спецназа. Там всех нас — меня, мою жену Пэт, и наших близнецов Гарри и Кристофера — встретил шофёр на джипе и отвез в гостиницу. Мне сказали, что 17-го мая ровно в 7 утра меня встретит машина и привезёт на базу. Времени обустроить жену и детей и разложить свое снаряжение едва хватило. Как и было условлено, ровно в означенное время появилась машина, и я убыл туда же в Дурбан, на «Утес», в штаб разведывательно-диверсионного отряда. Когда мы проезжали через КПП, то я поймал себя на мысли о том, что еще каких-то две недели назад я патрулировал улицы Белфаста в рядах одной армии — а теперь причислен к младшему командному составу и готовлюсь пройти отбор в силы спецназа в другой.
Лагерь просто кишел людьми. Всего на отбор в спецназ прибыло 410 кандидатов, бóльшей частью призывников. Главной проблемой оказалось мое незнание языка африкаанс — я безуспешно пытался объяснить инструкторам кто я такой и откуда я прибыл, но в итоге все устроилось. Мне сказали, что сегодня день, посвящённый разным административным вопросам, а ближе к полуночи нас отвезут в Зулуленд, в район проведения отборочного курса.
Мы позавтракали в столовой для нижних чинов, получив довольно паршивый завтрак, и дальнейшее утро прошло в присвоении каждому индивидуального номера и распределении всех кандидатов по отделениям. После обеда нам раздали снаряжение: рюкзаки, ременно-плечевую систему, винтовки и по две укупорки от 60-мм минометных мин, выкрашенных красной краской, и залитых бетоном. Эти укупорки мы обязаны были постоянно таскать с собой — если кандидат не мог представить их по первому требованию инструктора, он автоматически отчислялся с отборочного курса. Общий вес ящиков, как я прикинул, был примерно 20 фунтов, ну а общий весь всего снаряжения весило фунтов под пятьдесят, не считая воды и пайков. Оружием были штурмовые винтовки R4, южноафриканская версия бельгийской FN. Если кандидата заставали с нечищеной винтовкой или же она находилась от него далее, чем на расстоянии вытянутой руки, то это также служило основанием для моментального отчисления.
К пяти часам вечера я привёл все это новое и непривычное для меня снаряжение в относительный порядок и направился в столовую, на ужин. Я еще не знал, что этот ужин станет моим последним нормальным приёмом пищи на ближайший месяц. Там я встретил двух своих новых сослуживцев из своего отделения — Дэйва Прайса и Андрѐ Клоппера, отслуживших в Родезийской САС. Они были обаятельными сорвиголовами, и я сразу же проникся к ним симпатией. Целый вечер они рассказывали разные дикие байки из истории родезийской войны, как например, о том, как однажды отряд САСовцев предпринял глубокий рейд на территорию Мозамбика. Шестьдесят закаленных в боях спецназовцев неслышно продвигались по сухому руслу реки в направлении лагеря террористов, как вдруг, откуда ни возьмись, появился какой-то барбос и начал их облаивать. Его пытались заставить замолчать, испробовав различные способы — подманивали и предлагали всякие вкусности — но тщетно. Гавканье встревожило боевиков в лагере и разведчикам пришлось отойти. Бойцы одного из самых крутых спецназов мира были вынуждены позорно отступить из-за какой-то жалкой дворняги.
В другой раз парни притащили для допроса двух пленных боевиков. Они погрузили их в вертолет, связали, и когда вертолет набрал должную высоту, просто выкинули одного за борт. Второй террорист от такого зрелища едва не наложил в штаны от ужаса, переводя взгляд с одного САСовца на другого.
— Ну, что, будем говорить? — поинтересовался Андрѐ.
— Да-да-да! — лихорадочно закивал пленный.
— Вот и славно, — встрял Дэйв. — А теперь скажи, кто твой командир?
Террорист в изумлении посмотрел то на одного, то на другого, а потом кивнул в сторону открытой двери вертолета:
— Эээ, вообще-то вы только что выкинули его с вертолета.
Незадолго до полуночи мы погрузились в грузовики и поехали в Зулуленд — нам предстояло всю ночь ехать до места назначения.
Подобно любым другим частям специального назначения, методика отбора, разработанная в РДО, отражала их собственный боевой опыт. Подразделение было сформировано в 1970 году коммандантом (подполковником) Брейтенбахом, легендой южноафриканской армии, чей брат, кстати, был известен как сторонник АНК. [3]
Брейтенбах отобрал одного офицера и пять сержантов из состава парашютного батальона и начал их готовить, вначале пропустив через отборочный курс Родезийской САС, после чего они приняли участие в боевых операциях в Мозамбике. Постепенно численность подразделения росла. В основном спецназовцы действовали в Анголе и Замбии, где они работали против террористов из СВАПО, что требовало длительного нахождения в буше, практически без всякой авиационной поддержки, действуя при этом против хорошо вооружённого и дисциплинированного противника. Соответственно, для выполнения таких задач требовались бойцы в отличной физической форме, способные совершать длительные переходы с тяжёлым грузом, умеющие выживать в африканском буше с минимальными запасами воды и пищи, и работать в составе небольших групп без внутренних трений и разногласий.
Опыт, полученный в Анголе подразделением спецназа, показывал, что если небольшая группа людей, работающая глубоко в тылу врага, сталкивалась с превосходящими силами противника, то действуя агрессивно и подавляя противника максимальной огневой мощью, она может добиться выдающихся результатов, непропорциональных их численности. Таким образом, агрессия — это то качество, которое в отряде спецназа высоко ценилось.
*****
Первый этап отбора представлял собой, по сути, «адскую неделю», предназначенную для того, чтобы сломать тех, кто по физическим или морально-волевым качествам не подходил к этой службе. Второй этап, длившейся две недели, был рассчитан на проверку у кандидатов уровня выносливости, умения работать в коллективе, а также их способности выслеживать, выполнять специальные задачи и ориентироваться на больших дистанциях в составе группы из шести человек. Третий этап являлся «индивидуальной неделей» — кандидаты, прошедшие первые два этапа, перебрасывались на оперативную базу РДО, расположенную на полосе Каприви в Юго-Западной Африке, где держали суровый экзамен на способность работать, ориентироваться в саванне и уметь себя мотивировать в одиночку.
На рассвете 18-го мая 1977 года мы прибыли на старт нашего маршрута. Когда мы выгрузились из машин, нам приказали построиться в три шеренги и оставить на месте все, что мы не можем нести с собой. Первый этап отбора в южноафриканский спецназ начался.
Около двадцати инструкторов несколько раз обошли строй, проверяя у каждого курсанта винтовки и рюкзаки, ну и естественно эти чёртовы ящики из-под мин с бетоном. Удовлетворённые осмотром, они отправили грузовики обратно. Мы стояли на широкой просёлочной дороге. Майор Блау, старший офицер группы инструкторов, стоя в «Лендровере» с мегафоном, обратился к нам с небольшой речью:
— Шагайте туда, — сказал он, махнув рукой в западном направлении, — пока вам не скажут остановиться.
После этого сел обратно в машину и укатил в сопровождении своей группы, оставив нас одних на дороге.
Я повернулся и отправился на запад, отметив краем глаза заинтересованную реакцию со стороны своих сотоварищей по отборочному курсу. Все они были моложе меня — кому-то было двадцать лет, кому-то и вовсе восемнадцать. Большинство из них являлись действующими военнослужащими, привыкшими, естественно, к тому, что над ними постоянно кто-то есть из начальства. И многие из них, лишившись подобного надзора, занялась привычным делом — кто-то начал готовить себе завтрак, кто-то решил перепаковать свое снаряжение. Вместе со мной движение начали только три десятка людей.
Поначалу передвигаться было исключительно приятно. Утро было прохладным, и я перешёл на привычный десантный шаг, позволявший при минимальных усилиях покрывать максимум расстояния. Вскоре я выбился в лидеры. По мере того, как Солнце поднималось надо горизонтом все выше и выше, жара усиливалась, вытягивая из меня энергию и заставляя замедлять шаг. Я продолжал шагать в одиночестве. Время от времени мимо меня проносился джип с инструкторами, кричавшими что-то на африкаанс. Я улыбался, кивал, но продолжал идти.
В середине дня я остановился на вершине какого-то холма для привала, и сварганил себе небольшой «десантный» перекус, после чего посмотрел назад, на дорогу. Курсанты вытянулись на несколько миль, большинство шагало по двое или по трое, растянувшись на столько, насколько хватало обзора. Спустя двадцать минут я перепаковал снаряжение и продолжил свой путь. Теперь начало ощущаться серьёзное воздействие теплового эффекта — я уже истребил содержимое двух из трёх фляг с водой, а обезвоживание на такой жаре представляло серьёзную опасность. Пришлось урезать себе норму расхода воды до двух глотков в час.
День склонился к вечеру, а конца и края дороги по-прежнему не было видно. Также не было никаких контрольных пунктов, указателей, ничего — просто бесконечный путь и всё. Но, по крайней мере, жара спала. Воды у меня оставалось на четверть фляги, а я понятия не имел, сколько мне еще шагать. В шесть часов вечера я сделал себе еще один перерыв. В новых ботинках мои ноги неприятно опухли; лямки рюкзака, который я нес, проделал в моих плечах глубокие борозды; а внутренняя поверхность бедер оказалась сильно натерта. Но больше всего меня беспокоил тот факт, что почти не осталось воды. Я снова приготовил себе рагу, и сделал последний глоток воды — для приготовления пищи ее уже не осталось. Взвалив на плечи рюкзак, я снова пошел вперед. Начало смеркаться.
Вскоре я уже брел по дороге в полной темноте, иногда напевая про себя песни. Почему-то одна из них постоянно крутилась у меня в голове: «Если бы мои друзья могли видеть меня сейчас». К девяти часам вечера я шагал уже четырнадцать часов, из них почти три часа без воды. Местность была в основном равнинной, изредка встречались высокие холмы. Я держался, как говорят парашютисты, «на подбородочных ремнях», — у меня болела каждая косточка тела, бедра так горели от потертостей, что мне приходилось идти, раздвинув ноги, а мой рот напоминал левый мокасин команча. Для себя я решил, что буду идти еще час, а потом, если не найду контрольный пункт, немного посплю.
Часов в десять я услышал шум прибоя, и это каким-то образом придало мне силы. Повернув за поворот, я в буквальном смысле наткнулся на огромного человека в майке РДО и шортах. Он заговорил со мной на африкаанс — я ответил по-английски, назвав имя и звание. Он внимательно посмотрел на меня и указал на тропу, отходившую от дороги. Проследовав по ней, я очутился на поляне, где стояло две больших палатки. Поприветствовать меня вышел еще один здоровяк, более шести футов ростом с роскошной рыжей бородой и крепкими руками. Выяснив, что я не понимаю на африкаанс, он сказал мне наполнить фляги водой из ключа на краю поляны и ждать остальных. Наполняя фляги, я все же ухитрился сделать пару больших глотков.
Минут через пять ко мне подошёл еще один инструктор и поинтересовался, если у меня какие-нибудь проблемы со здоровьем. Я встал и показал ему потёртости на бедрах. Он скривился, подозвал еще нескольких инструкторов, и они начали о чём-то горячо спорить на африкаанс. (Позже я узнал, что они спорили о том, как долго я продержусь с такими ранами). В итоге он заклеил мне потёртости пластырем, отчего я к своему огромному облегчению почувствовал, что могу передвигаться почти нормально.
Такая долгая прогулка меня измотала. За почти 15 часов я прошагал шестьдесят миль, и сейчас, предоставленный сам себе, задремал. [4] Часа через три меня разбудили пинком по рёбрам. На поляне было полно кандидатов, некоторые из которых только-только подошли. Нас вновь построили в три шеренги и стали обзывать самой тупой бандой неудачников, абсолютно непригодной для службы в спецназе. После десятиминутного унижения, нам устроили 40-минутную физподготовку с оружием, а потом разделили на группы по 8 человек.
Майор Блау популярно нам объяснил, что мы совершенно не годимся для того, чтобы служить в спецназе ЮАР. Может быть, кто-то хочет бросить? Сразу же около 20 человек вышли из строя. Им приказали отойти в сторону, остальных опять переформировали в группы по 8 человек и отвели на край поляны. Там лежало полсотни бревен, каждое размером с телеграфный столб, и все группы получили по бревну. Подчиняясь приказам инструкторов, мы побежали рысцой вслед за ними, и ярдов через 400 остановились. В темноте перед нами высился довольно большой холм.
— Забегаем с бревнами на холм, далее поворачиваем налево, на пляж, а оттуда — обратно в лагерь, — с таким напутствием наши инструкторы удалились.
Все начали подъем, и скажу, что это было сурово. Дело было не в том, что холм был крутой (хотя и это тоже), и не в том, что мы были до предела вымотаны (хотя и это тоже), а рюкзаки и винтовки висели на нас неподъёмным грузом (хотя, конечно и это играло свою роль). Все дело было в буше. Холм был покрыт густым подлеском, и спустя час усилий мы едва продрались до половины подъёма. Напряжение росло, пара групп попросту сдалась. И тут нам повезло — в темноте удалось случайно наткнуться на узкую, но вполне пригодную тропинку, и еще через час мы, за которыми следовали другие, перевалили через гребень холма. Отметившись на пляже, мы пришли в лагерь около 4-х часов утра. Нам дали еще сорок минут физподготовки с оружием, после чего разрешили немного поспать. Я был настолько вымотан, что едва сумел развернуть свой спальный мешок, а твёрдые края моей РПС и вовсе показались мне мягчайшей подушкой.
В восемь утра нас разбудили крики инструкторов. Я дважды проверил свои часы — да нет, все правильно, но я мог поклясться на стопке Библий, что я вот только голову преклонил. Мы опять построились в три шеренги, инструкторы снова поинтересовались, не желает ли кто покинуть отборочный курс — и снова из строя вышла еще пара десятков человек. Я прикинул, что к этому времени нас осталось около двух сотен кандидатов — а ведь отбор длился пока что всего 48 часов. Больше сотни из тех, кто не смог выдержать испытаний, были отправлены назад в свои подразделения. Нам же приказали позавтракать и к 9 утра быть готовыми к очередному ФИЗО, форма одежды — футболка, шорты, ботинки и РПС.
Прибыв на пляж, мы занялись физическими упражнениями с мешками с песком. Каждый из нас наполнил песком свой мешок и в течение двух часов мы бегали с ними на плечах туда-сюда по пляжу, забегая по пояс в воду и выходя обратно. Затем нам приказали свалить их у полосы прибоя, что убедило меня в том, что это не последнее упражнение с ними, и бегом направиться в лагерь. Там мы познали роскошь в виде сорокаминутного отдыха.
После перерыва мы построились, переодевшись в футболки, штаны и ботинки, нас разделили в группы по 20 человек, и мы отправились на пробежку. После мешков с песком простой бег воспринимался как некая прогулка в парке. Пробежав по густому кустарнику, минут через 30 мы прибыли к большому озеру, над одной частью которого был натянут канат длиной метров в сто. Я внимательно посмотрел на воду — в ней плавали какие-то существа с зубами. Крокодилы! А в моем списке того, чего я более всего боюсь, крокодилы занимают почётное первое место.
Инструкторы рассредоточились по берегу и открыли огонь по этим созданиям. Стрельба велась неприцельная, только для того, чтобы напугать зубастиков. Когда животные в панике исчезли, инструкторы выставили на каждом конце каната дежурных и приказали нам раздеться до белья. Упражнение было простым: входишь в воду в точке «А», плывёшь или подтягиваешься по канату в воде к точке «Б», выходишь на берег и бегом по тропинке вокруг озера к началу. Выполняешь до тех пор, пока не последует команда «Стой!»
Поначалу в воду входить было страшно, несмотря на то, что у входа и выхода стояли вооружённые дежурные, следящие за озером. Мы занимались этим упражнением примерно час, после чего так же бегом отправились в лагерь. Прибыв обратно, я осмотрел свое снаряжение, и обнаружил, что оно подверглось тщательному осмотру — у нас отобрали еду и воду. Потом нам сказали, что начиная с сегодняшнего дня, о нашем питании будут заботиться инструкторы, которые выдадут нам все, что нужно. Судя по ухмылкам на их лицах, я понял, что трёхразового питания мы, скорее всего, не дождемся.
Обед представлял собой местную версию сосисок с пюре. После приема пищи мы занимались физическими упражнениями с оружием, а потом с мешками с песком. После ужина сержант Мариус Фильюн, тот самый рыжебородый гигант, прочитал нам лекцию о змеях. По счастью для меня, ее прочитали не на африкаанс, а по-английски. Нам объяснили, что в округе есть три вида ядовитых змей — аспиды и гадюки, чей яд поражает кровь и мышечные ткани; кобры и мамбы, чей яд приводит к параличу центральной нервной системы; и древесные змеи (на африкаанс они называются «бумсланг»), от укуса которых кровь перестаёт свертываться. Яд бумсланга настолько опасен, что при подтверждении информации об укусе древесной змеи из госпиталя в Йоханнесбурге в течении часа отправляют по воздуху сыворотку в любую часть страны. Хотя бумсланг крайне ядовит, но доза яда при укусе очень мала, и при своевременном введении противоядия у человека есть все шансы выжить. А вот укус мамбы практически всегда смертелен. «А чёрная мамба, — сухо произнес сержант, —змея крайне агрессивная». Позже у меня была возможность лично убедиться в ее свирепости.
Нам предоставили пару часов личного времени. Я провёл их, пытаясь хоть как-то привести свое тело в порядок. Ноги были покрыты мозолями от постоянного бега в мокрых ботинках, на плечах и груди светились синяки от винтовки и мешков с песком. Но в целом, после двух дней практически непрерывных физических страданий и мук, я находился в удовлетворительном состоянии. Благодаря пластырю, потёртости на бедрах меня уже не очень беспокоили.
С наступлением темноты нам приказали собрать полный комплект снаряжения и быть готовыми к ночному маршу с полной выкладкой. Мне было любопытно, какие еще ужасы приготовили нам инструктора. Знай я это с самого начала — возможно и не покинул бы лагерь.
Нас разбили на группы по десять человек и каждой группе вручили по бревну, при этом вдобавок каждый кандидат тащил на себе свою винтовку, рюкзак и ящики от мин с бетоном. После этого в сопровождении инструкторов, мы начали марш по пересеченной местности. Спустя десять минут такого марша каждый мускул в моем теле просто возопил в агонии. Пока мы брели сквозь ночь, каждая минута растягивалась до пределов вечности. Каждые двадцать минут или около того мы делали остановку, складывали оружие и занимались упражнениями с бревном — одновременно перебрасывали его через голову с одного плеча на другое. После этого снова брали в руки оружие, взваливали бревно на плечи и опять тащились Бог знает куда.
Я уже полностью потерялся во времени и пространстве, не понимая, где мы находимся, но единственное, что точно осознавал — что нахожусь в эпицентре всей боли мира. Судорожно хватая воздух своими легкими, я постепенно сообразил, что мы опять пришли к озеру, тому самому, с зубастыми тварями в нем. Инструкторы привычно постреляли в них и расставили дежурных. Стояла кромешная тьма, нам снова приказали раздеться до белья. Я был в ужасе от того, что должно было сейчас произойти. «Какого черта, какой в этом всем смысл?» — тут я поймал себя на мысли, что проговариваю это вслух.
Мы пошли в воду, причём я оказался одним из первых. Стараясь не думать о том, что может скрываться под водой, я даже не пытался плыть — просто схватился за канат и подтягивался. Думаю, что никогда еще я не преодолевал эти сто ярдов так быстро. Дрожа всем телом, я выскочил из воды, и рванул к исходной точке. Слава Богу, что в этот раз упражнение выполнялось только один раз. Нас опять собрали, мы взвалили на себя свои рюкзаки, положили на плечо бревно и побежали обратно к лагерю.
Уже там я узнал, что более двадцати человек отказались выполнить это упражнение. Я уже собирался залезть в свой спальный мешок, когда почувствовал, как меня кто-то похлопал по плечу. Я обернулся и увидел инструктора, рослого приятного на вид парня с черными как смоль волосами.
— Ты хотел знать, почему мы заставили вас плыть в темноте? — спросил он.
Я начал было объяснять, что ни в коем случае не хотел критиковать их действия, но он остановил меня рукой.
— Это нормальный вопрос для любого профессионального солдата, капрал. Как-то раз во время войны в Анголе нас преследовали кубинцы и солдаты МПЛА, мы же пытались добраться до позиций своих войск. Нас было десять человек, и мы вышли к реке. Двое из нас сразу же отказались входить в темную воду и плыть, но к счастью, разведчик нашел узкое место, и мы смогли перейти реку вброд, включая и тех двоих. Но фактически из-за подобной ситуации мы едва не погибли. Вот почему мы дали вам возможность полюбоваться на крокодилов днем и заставили плыть ночью.
Я кивнул:
— Спасибо, что нашли время объяснить мне это.
Он искренне улыбнулся:
— Всегда пожалуйста. А теперь иди спать.
Примерно через каждые три часа нас будили и заставляли заниматься физподготовкой с оружием и мешками с песком. Во время одного из упражнений, находясь в шеренге, я склонил голову на плечо товарища и неожиданно заснул. Инструктор тряхнул меня за плечо:
— Ты собираешься продолжать занятия?
— Так точно! — ответил я.
Его глаза сверкнули, и на лице появилась широкая улыбка:
— Похоже, что ты сможешь дойти до конца. Ты знаешь, когда надо спать.
Остаток «адской недели» разнообразием не отличался: физические упражнения с оружием, физические упражнения с мешками с песком, упражнения с бревном, ночные пробежки. К концу недели нас осталось около сотни. Начался второй этап отбора.
Нас разбили на группы по шесть человек, — в РДО такую численность имеет штатный разведывательный орган. Лица и руки должны были быть постоянно зачернены камуфляжным кремом. Нам дали координаты первой из контрольных точек, находившейся в 60 км от исходного пункта, и сказали добраться туда с максимальной скоростью. Те, кто приходил на точку до того, как истекало контрольное время, получал паек, те, кто опаздывал — нет. Вообще говоря, на протяжении недели нам выдавали еды ровно столько, чтобы мы могли передвигаться, и не больше.
Не могу сказать, что сам процесс отбора мне нравился, но второй этап, что называется, лег на душу. Наша группа состояла из обаятельных хулиганов и сорвиголов. Дэйв Прайс и Андрѐ Клоппер были бывшими САСовцами из Родезии, 40-летний майор Питер Шофилд являлся бывшим британским парашютистом, проходившим отборочный курс перед тем, как стать в РДО инструктором по воздушно-десантной подготовке. Также в группе было два парашютиста из ЮАР, Янни Смит и Дэнни Фильерс. У каждого из нас были какие-то навыки, сильные стороны и таланты, которые могли оказаться полезными для всей группы. Майор Шофилд был прирождённым командиром и прекрасным ориентировщиком. Дэйв и Андрѐ знали буш как свои пять пальцев, были исключительными пронырами, способными достать еду просто из ниоткуда. Янни оказался великолепным поваром, и мог приготовить вкусную еду буквально из ничего. Дэнни был великолепным атлетом, часто он уходил далеко вперед, с тем расчётом, чтобы прибыть на контрольную точку и успеть получить паек на всю группу. Я же умел точно оценивать расстояния — навык, приобретенный мной еще в детстве в горах Уэльса и на равнинах Солсбери. Рассчитав скорость и количество шагов, я мог вычислить, сколько пройдёт группа за день, — неоценимое умение на территории, где глазу не за что зацепиться. Я также умел просыпаться в любое время, которое себе назначил, так что на мою долю выпадало будить остальных по утрам — учитывая то, как мы выматывались, сделать это было не так-то и легко.
Поднимались мы с первыми лучами Солнца. Если у нас была какая-то еда, то мы ели, но чаше всего обходились кофе, после чего сразу же отправлялись в путь. Строгой схемы как передвигаться у нас не было. Мы шагали до тех пор, пока кому-то не требовался привал, затем отдыхали и шагали снова. В середине дня мы снова варили кофе, а вечером, когда была возможность, ели. Ночью мы никогда не передвигались — ориентироваться в темноте было невозможно. Мы собирали дрова, зажигали костер и усаживались вокруг него, рассказывая разные истории. Майор делился с нами опытом Радфанской кампании в Адене, я рассказывал про Ольстер, а Дэйв и Андрѐ, прирождённые рассказчики, развлекали нас умопомрачительными историями из жизни в Родезии и в других местах.
Однажды мы чуть не потеряли Андрѐ прямо посреди очередного анекдота. Рассказывая очередную историю, он наклонился, чтобы подбросить поленья в костер, когда Янни крикнул: «Стой» — и включил фонарик. На бревне, в дюйме от руки Андрѐ, сидел самый крупный скорпион, которого я когда-либо видел. Как Янни разглядел его в темноте, осталось загадкой.
Когда закончился второй этап отбора, то количество курсантов уменьшилось еще на 60 человек. Дэйв и Андрѐ покинули нас, потому что они, оказывается, покинули ряды Родезийской САС, не поставив никого в известность. Они находились в ЮАР в отпуске, когда в Родезии затевалась какая-то очередная крупная операция, и, опасаясь, что их страна вот-вот будет втянута в новую крупную войну, они обратились в южноафриканский спецназ и предложили свои услуги.
Они и не скрывали, что находятся в отпуске, и южноафриканская армия, отчаянно нуждавшаяся в опытных солдатах, закрыла на это глаза. Но, к сожалению, это привело к серьезным разборкам с родезийской САС, где их сразу же причислили к дезертирам и пригрозили арестовать, если они когда-либо вернутся в Родезию. Им сообщили, что прежде, чем они смогут снова участвовать в отборочном курсе, им придется вернуться в Родезию и официально уволиться. Насколько я знаю, ни один из них этого не сделал. Майор тоже ушел с курса. Меня же ждала впереди, пожалуй, самая сложная часть отбора.
Для прохождения третьего этапа, на котором проверялись индивидуальные качества кандидатов, нас перебросили самолётом на оперативную базу РДО, расположенную в полосе Каприви. В тех местах была только одна крупная река, остальная часть представляла собой покрытую редколесьем саванну, переходящую в полупустыню. Жара стояла невыносимая. В первый раз за все время нам назначили сроки выполнения заданий. Если ты не прибывал вовремя на контрольную точку, то отчислялся с курса без всяких поблажек. Самым критическим фактором была вода. Если ты находился в отдалении от реки, и если у тебя кончалась вода, то в контрольную точку ты мог и не успеть.
Также присутствовал фактор террористической угрозы — в Замбии были лагеря СВАПО. Мы постоянно носили с собой свои R4 и по четыре магазина к ней. (Вскоре после того, как закончился наш отборочный курс, неподалеку от места наших тренировок попали в засаду и были убиты четыре военнослужащих ВВС ЮАР).
Нас заставляли передвигаться по маршруту по самой сильной жаре. Зачастую я был близок к обмороку, а обезвоживание усугублялось еще и тем, что от неочищенной воды постоянно расстраивался желудок. Я ковылял от одной контрольной точки к другой, порой едва успевая, и накапливал усталость. Иногда я шёл на риск и передвигался ночью по компасу. В одну из ночей я вышёл к реке и услышал звуки какого-то крупного животного — из темноты появился огромный бегемот. Мы уставились друг на друга, а потом он, как мне показалось, с презрением фыркнул и потрусил прочь. Никогда еще со времен танковой атаки фантозианцев на учениях на Солсберийской равнине я не сталкивался с подобной опасностью.
На шестой день моей одиссеи я вышел на контрольную точку к реке, находясь на грани полного истощения. Даже фляги с водой, от которых так много зависело, казались мне необычайно тяжёлыми. Я решил, что как-нибудь дотяну до следующей контрольной точки и обратно на одной фляге, но когда уже собирался уходить, рядом со мной материализовался инструктор.
— На твоем месте, — произнес он флегматично, — я бы наполнил водой обе фляги.
Мне не нужно было повторять дважды. К следующей точке я добрался ближе к вечеру, и вместо того, чтобы быть посланным обратно к реке, мне приказали отправляться вперед, еще дальше в пустыню. До конца дня я шёл в буквальном смысле неизвестно куда, стараясь держаться реки.
На базе я должен был появиться к следующему утру. Всю ночь я шёл, засыпая прямо на ходу, и прибыл в следующую контрольную точку перед рассветом.
Там на меня набросились три инструктора, которые начали осыпать оскорблениями. Вне всякого сомнения, заявили они, я являюсь худшим солдатом, которого они когда-либо видели. Перед тем, как дать мне координаты следующей контрольной точки, расположенной в километре отсюда, меня заставили на протяжении 10 минут выполнять физические упражнения с винтовкой. Подойти к реке и наполнить свои фляги водой мне запретили. Быть может, я желаю бросить отборочный курс?
В ответ я молча повернулся и начал взбираться вверх по холму. Этот километр оказался самым долгим и самым тяжёлым в моей жизни. Холм казался мне горой, рюкзак весил так, будто я держал на плечах весь земной шар. Умей я плакать, я бы разрыдался.
Постепенно деревья становились все гуще, и я обнаружил себя в тени. Пройдя чуть дальше, за деревьями слева и справа я заметил контуры строений. Внезапно раздался крик:
— Вот еще один!
Из строений выскочили люди, в чёрных майках и малиновых спецназовских беретах, которые выстроились в две шеренги. Когда я шёл между ними, они хлопали и приветствовали меня. В конце шеренги стоял майор Блау в полной парадной форме одежды. Он протянул мне руку.
— Поздравляю вас, капрал Маккалион, — произнес он. — Вы прошли отборочный курс в войска специального назначения ЮАР.
После этого он вручил мне малиновый берет, который я бережно храню и по сей день.
Стоявшие вокруг спецназовцы разразились приветственными криками. Еще никогда в своей жизни я не чувствовал такой гордости. Кто-то сунул мне в руку бутылку пива и повёл в сторону, а майор под общий хохот крикнул мне вслед:
— Следующая контрольная точка, — это бар!
Из 410 кандидатов, начавших отбор, только 39 закончили третий этап. За это время я сбросил 20 фунтов и обрел друзей на всю оставшуюся жизнь. После того как я принял душ и сбрил свою четырёхнедельную бороду, я уселся поедать огромный прожаренный стейк. Обед постоянно прерывался, так как подходили все новые кандидаты, которых нужно было приветствовать. Вечером мы собрались в баре подразделения, в уютном оазисе в пустыне, и напились. Для тех из нас, кто прошел весь отбор, для этого хватило всего по две бутылки пива.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Англ. South African Defence Force (SADF). Официальное название Вооруженных сил страны.
[2] От оригинального названия подразделения Reconnaissance Commando (сокр. RECCE). В дальнейшем эта аббревиатура станет нарицательной для обозначения всех подразделений специального назначения Южно-африканской Республики.
[3] На момент написания книги некоторые военнослужащие южноафриканского спецназа, упоминаемые в ней, еще продолжали свою службу, поэтому автор вывел их под псевдонимами. Я указываю настоящие имена спецназовцев.
[4] Скорее всего, автор ошибся, и здесь вместо миль километры. Если ему поверить, то за 15 часов (а реально за меньшее время из-за двух привалов) он прошел 60 миль (96,5 км), то есть средняя скорость передвижения составила примерно 6,5 км/ч. На жаре, с грузом в 70 фунтов (32 кг), держать такой темп практически нереально.

Спасибо большое!

Целый генерал собеседовал сержанта и в целом ему уделили много внимания.
Почему? Настолько велика нехватка солдат была?

Нехватка личного состава, плюс стечение обстоятельств. Африканеры англичан недолюбливали (это мягко скажем), а тут военнослужащий той армии, с опытом и знаниями, с какого-то перепугу сам ломится послужить в САДФ. И к тому же очень настойчив в своем желании...

и вступить в ряды воздушно-десантной бригады
бригада или полк?

Airborne brigade в оригинале...

Вторая (заключительная) часть 3-й главы.

*****

Нам дали отдохнуть несколько дней, а затем началась специальная подготовка. Первые две недели были посвящены изучению оружия и огневой подготовке — нам предстояло изучить гору разнообразного стрелкового вооружения. Южноафриканский спецназ работал исключительно за пределами ЮАР, так что на боевых выходах мы надевали униформу и носили вооружение страны-противника, в которой работали. Разведывательная группа спецназ состояла из шести бойцов и имела на вооружении пять автоматов АК-47 (лучший автомат для ближнего огневого боя, который я когда-либо использовал), один легкий пулемет РПД, один ручной гранатомет РПГ-7 и 60-мм миномет португальского производства. Если боевая задача заключалась просто в проведении налета, то многие предпочитали брать с собой десантный вариант винтовки R4 со складывающимся прикладом из-за ее более высоких поражающих характеристик.
За этим последовал двухнедельный курс минно-подрывного дела, на котором мы в основном учились использовать мины направленного действия (любимым оружием была мина «мини-клеймор», родезийский вариант оригинала), а также изучали основы проведения диверсий.
Каждый спецназовец в РДО носил РПС советского типа под магазины АК-47, в котором было пять длинных подсумков под рожки. В центральный подсумок вместо магазина обычно засовывали «мини-клеймор», вместе с двадцатидюймовой зажигательной трубкой, детонатором и воспламенителем терочного типа. В нештатной ситуации, когда надо было выйти из боя и оторваться от преследователей, вы могли установить мину, с помощью воспламенителя поджечь зажигательную трубку и отходить дальше. Примерно через 30 секунд осуществлялся подрыв. Бывало, что противник умудрялся прорваться через первый ряд минного заграждения и даже через второй, но никто никогда не смог преодолеть третий.
Следующий этап, проходивший в полосе Каприви, был посвящён бушкрафту — приёмам выживания и умению читать следы в буше. Руководил курсом сержант-майор Девальд де Бир, легенда южноафриканской армии. Как-то раз он прожил шесть месяцев с бушменами в вельде [5] Юго-Западной Африки, имея при себе всего лишь винтовку и мешочек с солью и выживая только за счёт того, что ему удавалось поймать и съесть. Он был одним из немногих белых, кому удалось выучить невероятно сложный язык бушменов, те же, в свою очередь, смотрели на него, как на живое воплощение бога. Де Бира считали лучшим следопытом Африки, он единственный человек, который получил высшую оценку на курсе следопытства в учебной школе Скаутов Селуса.
Однажды он выследил банду СВАПО, проникшую в Юго-Западную Африку из Анголы и убившую мирную семью, привязав себя к передней части быстро двигавшегося «Лендровера». Спецназ заманил террористов в засаду и уничтожил. Несмотря на свой статус живой легенды, Де Бир внешне не производил особого впечатления: он был невысокого роста, один из немногих в подразделении, кто был ниже меня. Однако его доскональное знание буша вкупе с невероятной выносливостью (Де Бир мог обогнать в беге или на марше любого военнослужащего РДО) внушала уважение всем до единого. Перед тем, как отправиться в полевой лагерь, он лично представился и пообщался с каждым курсантом отдельно. На меня он посмотрел холодно, я невозмутимо ответил ему взглядом. Его закаленные временем черты лица были изрезаны в уголках глаз и рта белыми морщинками — это был человек, любивший улыбаться и много смеяться.
— Как тебя зовут, капрал?
— Маккалион, сержант-майор.
— А, парашютист из Великобритании. И с чего это вдруг англичанин решил повоевать за буров?
— Я не англичанин, я шотландец, — ответил я с легким вызовом.
— Слышал, что шотландцы умелые вояки. И в регби хорошо играют. Ты играешь?
— Так точно. Центральным нападающим.
— Прекрасно, прекрасно. Как тебя называют твои друзья?
— Джок. [6]
— Ну тогда и я буду звать тебя Джок. — Он дружески хлопнул меня по плечу, отчего я едва не рухнул.
В наш первый вечер в буше, когда Солнце уже клонилось к закату, над тихой рекой раздался невероятно печальный птичий крик, донесшийся до нашего лагеря. Все побросали свои дела и вслушались. Крик этот раздался еще несколько раз, потрясающе красивый и невыразимо грустный. Я вопросительно глянул на Де Бира.
— Это, Джок, орлан-крикун.
— Уж очень грустно он кричит.
Де Бир кивнул:
— Так и есть. Эти птицы образуют пару один раз и на всю жизнь, и если один погибает, то второй новой пары не заводит. Вот этот звук, что ты слышал — так они оплакивают свою половину.
Этот момент я не забуду никогда. Даже сейчас, спустя годы, когда я смотрю на закат, то слышу этот звук, будто эхо из моего далекого прошлого.
В течение первых трёх недель нам не давали вообще никакой еды, за исключением чашки кофе утром и вечером. Жили мы на том, что удавалось поймать. В округе водились львы и Де Бир строжайше нас предупредил, чтобы мы ни при каких — он особо подчеркнул — ни при каких обстоятельствах не приближались ко льву, когда он задрал добычу. Винтовок R4, которые мы носили с собой, могло оказаться недостаточно, чтобы остановить разъяренного льва.
Спустя примерно пять дней, два наших курсанта, продираясь сквозь буш, в буквальном смысле слова наткнулись на льва, который увлеченно поедал пойманную антилопу-куду. Они заорали от испуга и бросились прочь, полагая, что лев кинется на них. Вместо этого царь зверей, напуганный встречей, сам умчался в противоположном направлении. Курсанты решили, что им невероятно повезло остаться в живых, к тому же в их распоряжении оказалась туша куду, которую они и притащили в лагерь. Когда они рассказали эту историю, у нас слюни потекли в предвкушении сытного ужина. Де Бир, правда, выслушал их рассказ с изрядным скепсисом, сказав, что им исключительно повезло, но антилопу приготовить разрешил.
Еще через четыре дня им удалось отогнать от его добычи второго льва. Но на этот раз сержант-майор был настроен куда как менее благодушно — он запретил готовить еду, и предупредил, что следующий подобный случай приведёт к немедленному отчислению с курса.
С нами учился парень, американец, бывший «зеленый берет» и ветеран Вьетнама, который уже являлся полноправным квалифицированным спецназовцем РДО, и пару раз ходил на боевые операции. Из-за каких-то административных накладок, касавшихся прохождению им отбора, в ходе своего первоначального отборочного курса он пропустил курс выживания, и наверстывал упущенное — но дело в том, что он-то уже знал, где находится лагерь. Поэтому, пользуясь этим преимуществом, он вместе с еще одним курсантом сделали «закладку», — небольшой тайник с едой. На что он рассчитывал непонятно, поскольку кроме всевидящего и всезнающего Де Бира, территорию постоянно патрулировал полувзвод бушменов — а уж они-то являются, возможно, лучшими следопытами в мире. Стоило им один раз увидеть твои следы, как они их запоминали на всю жизнь, даже если ты менял обувь. В общем, «зеленого берета» с приятелем прихватили, и после капитальной выволочки Де Бир отчислил их с курса.
Оставшиеся продолжали обучение. Под конец курса мы устроили ночную охоту на зайцев. На внедорожники «Мерседес Унимог» мы прикрепили мощные прожектора и на дикой скорости отправились гонять зайцев по темному бушу. Когда животное попадало в луч света, оно обычно застывало, как громом поражённое, либо начинало бегать кругами, и его можно было догнать на своих двоих. Мы изловили примерно три десятка зверьков и, по возвращении в лагерь, устроили себе роскошный ужин — это была первая настоящая еда за три недели.
Следующим этапом было собственно следопытство. Поскольку бóльшую часть своей жизни я провёл в городе, то у меня не было ни малейших представлений о следах и об умении их читать. Именно на этом этапе я впервые был впечатлён, а позже и восхищен талантами Де Бира и его помощников-бушменов. Для них земля была что открытая книга — любой малейший отпечаток или клочок примятой травы служил для них бесконечным источником информации.
Зачастую мы останавливались на какой-нибудь тропе и слушали, как Де Бир или кто-то из его бушменов начинали нам подробно объяснять, сколько и каких людей и животных прошло здесь за последние несколько дней. Как-то раз мы возвращались в лагерь на грузовике, когда неожиданно Девальд скомандовал: «Стоп!» — и выпрыгнул из машины в буш. Он взял несколько длинных веток и выломал тонкую прямую палку, после чего, приказав всем сидеть неподвижно, сам обошел вокруг машины и остановился футов в десяти от нас. Мы сидели в кузове и смотрели, как Девальд потряхивает ветками. Внезапно откуда-то возникла змея и с быстротой молнии атаковала эту связку. Де Бир дождался, пока рептилия нанесет удар еще несколько раз и устанет, после чего прижал палкой ее хвост и медленно передвинул палку к голове. Затем он ухватил это восьмифутовое чудовище чуть сзади головы и показал нам.
— Вот это, — проинформировал он нас, — чёрная мамба. Если она вас укусит, вас естественно отправят обратно в лагерь, но вы успеете умереть задолго до своего возвращения.
Поскольку лагерь находился всего лишь в пяти минутах езды, то такой наглядный урок моментально заставил нас сконцентрироваться.
— Так что посмотрите на нее внимательно, — продолжил он, — и запомните ее хорошенько. Если вы, передвигаясь по бушу, встанете у нее на пути, то она вас убьёт.
Я изучал змею с интересом, который большинство обычных людей испытывает к рептилиям. Цвета она была скорее тёмно-серого, чем чёрного, утолщенное в середине тело было увенчано узкой, вытянутой головой. Девальд размахнулся и отбросил змею подальше — бушмены, увидев это, завопили и отбежали за машину. В следующую секунду Де Бир вскинул винтовку. Рептилия шлёпнулась на землю и мгновенно встала на хвост, возвысившись на добрых пять футов. Потом она опустилась на землю и подползла к сержант-майору, который, не шелохнувшись, смотрел на нее через свой прицел. Человек и змея внимательно посмотрели друг на друга с расстояния менее чем в десять футов, затем она развернулась и скрылась в буше, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться в отсутствии преследователей.
Чуть позже Девальд остановился у места водопоя. Стоял сухой сезон, и влажные края озерца были усеяны следами животных. Сержант-майор подозвал меня и указав на определенный набор следов, спросил:
— Чьи это следы, Джок?
— Куду, — ответил я наугад.
— Правильно. А самец или самка?
А я понятия не имел. Увидев мое замешательство, Де Бир продолжил:
— Самка. Посмотри сюда, как она расставляла копыта, когда мочилась.
Я кивнул.
— А теперь давай пройдем по ним… Видишь, как расстояние между отпечатками внезапно увеличилось? Что-то ее напугало, она начала скакать. — Он прошёл по следам и потом остановился.
— Ага, почти успела, но только почти. Видишь?
С другого конца водопоя тянулась цепочка когтистых следов. Я посмотрел на Девальда.
— Лев?
— Да, Джок. А самец или самка?
— Самка. Следы самца были бы глубже.
— Абсолютно точно. Даже у некрупного самца следы были бы глубже — у них лапы крупнее, чем у самок.
На краю озерца, где подсохла грязь, были видны следы возни. Даже на мой неопытный взгляд было ясно видно, что в этом месте двое животных столкнулись и начали кататься в грязи.
— Выходит, львица убила антилопу именно тут? Но здесь нет крови.
— Да, они обычно не рвут жертву на части — чаще всего львы ее удушают, смыкая свои челюсти вокруг носа и рта. Видишь? — Он указал на землю. — Если присмотреться, то заметно, где именно львица подняла антилопу, которую придушила, и потащила ее прочь.
Вся эта драма африканского буша была как на ладони — если ты умеешь читать следы, конечно. Девальд дружески ткнул меня под ребра:
— Мы еще сделаем из тебя следопыта.
Несмотря на подобную уверенность сержант-майора, я сумел овладеть только базовыми основами, а экзамен по следопытству смог сдать только с подсказками одного из сержантов-бушменов, который испытывал ко мне симпатию. Следуя по определённому участку тропы, я потерял след и в отчаянии пытался его найти. У меня просто вылетело из головы первое правило следопытства: не смотри на землю непосредственно перед собой, смотри по сторонам и ищи возможные пути, куда могла скрыться жертва, периодически осматривая тропу на предмет подтверждающих следов. Я обратил внимание, что мой инструктор-бушмен постреливает глазами позади меня. Развернувшись на 180 градусов, я вновь «поднял» след, прошёл по нему и тем самым выполнил задачу. Узнал ли Де Бир и его инструкторы о том, что мне помогли, или нет, я так и не понял, — мне об этом ничего не сказали, но когда Девальд поздравил меня с окончанием курса, он заметил, что в будущем ни за что и никогда не доверит мне идти по следу.
До сих пор я считаю этот трёхнедельный курс лучшим временем, проведенным мной в Африке. Вечера мы проводили у большого костра, потягивая кофе и слушая рассказы Девальда о его любимых бушменах и жизни в африканском буше. Он рассказывал о кровной вражде между бушменами и СВАПО, нашими нынешними противниками из Анголы и Юго-Западной Африки. Чернокожие соседи бушменов постоянно устраивали на них охоту, особенно высоко в качестве трофея ценились бушменские женщины, отличающиеся небольшим ростом и изящным телосложением. Белые также травили бушменов — этот позорный этап в истории продолжался вплоть первой трети ХХ века. Еще в начале 1930-х годов белые организовывали охоту на представителей этого племени. Однако с началом войны в Юго-Западной Африке в южноафриканской армии быстро сообразили, как можно использовать уникальные навыки бушменов в чтении следов и ведении боя — поначалу их привлекали в качестве следопытов, а позже из них сформировали боевое подразделение, 31-й пехотный батальон, который проявил себя на войне с самой лучшей стороны.
Как рассказывал Девальд, однажды, на раннем этапе конфронтации со СВАПО, патруль бушменов обнаружил место засады боевиков. Они сообщили об этом белому офицеру, который проверил место засады и решил, что оно уже «старое». Спустя пару дней бушменов отправили на всякий случай проверить это место, и семь человек попали в засаду и были убиты. Для народа, численность которого не превышает две-три тысячи человек, потеря семерых молодых людей была катастрофой. Несколько групп бушменов собрались вместе, отослали своих жен в безопасное место, а сами направились к границе, пылая жаждой мести. У границы их остановила южноафриканская армия и полиция. После переговоров, в ходе которых некоторые из пожилых бушменских вождей были взяты под стражу, а их винтовки конфискованы, они пообещали не пересекать границу без приказа, но поклялись вечно мстить любому члену СВАПО, попавшему в их руки.
Под самый конец курса бушкрафта, когда мы вечером сидели у костра, Де Бир объявил, что надо убить двух буйволов, для того, чтобы прокормить бушменов. По традиции, одного из буйволов должен был убить кто-то из участников отборочного курса. Для этого события выбрали меня, и Девальд сказал:
— Вот перед нами стоит великий белый охотник, который прибыл из далекой-далекой Шотландии. Завтра он будет охотиться на самого опасного зверя в Африке, вооружённый наименее подходящим для этого оружием! Так пожелаем же ему доброй охоты!
Мои товарищи разразились аплодисментами. Я сидел и улыбался от уха до уха, чувствуя, как во мне растёт возбуждение.
На рассвете Девальд прочёл нам лекцию о привычках и поведении африканского буйвола, а также о том, как на него нужно охотиться с 7,62-мм автоматической винтовкой FN FAL:
— Самец буйвола весит за тонну. Он может — и, как правило, так делает — развивать скорость при атаке до 45 миль в час, и если его не остановить, то он попросту вас убьёт. Череп буйвола представляет собой сплошную кость толщиной в дюйм, а рога в диаметре превышают 4 дюйма. Когда он нападает, то его невозможно остановить даже выстрелом в голову из слонобоя калибра .50 Nitro Express, не говоря уже о штатной служебной винтовке. Единственная твоя надежда на то, что ты выстрелом перебьёшь ему позвоночник. Когда буйвол летит прямо на тебя, то тебе необходимо попасть в участок шириной 2 дюйма и длиной не более фута.
При этих словах мои товарищи, которые еще вчера откровенно мне завидовали, издали вздох облегчения от того, что выбрали меня, а не их. Девальд заметил мою озабоченность и широко улыбнулся:
— Не волнуйся, Джок, ты будешь охотиться на буйвола с нашего «Унимога», а не пешком. Охотиться на буйвола пешком — это задача для профессионального охотника, свежего, отдохнувшего, у которого есть необходимое оружие и поддержка, а не для усталого солдата с одной винтовкой. — Он сделал паузу: — Но это только в том случае, если ты завалишь его с первого выстрела. Если ты его только подранишь, тогда придётся преследовать и добивать его на своих двоих.
Серо-стальные глаза Девальда впились в меня, а его голос, обычно добродушный, стал холодным и безэмоциональным:
— Раненный буйвол — самое опасное животное в мире. Он забирается в густой буш, куда на машине не заехать, и ждет. Зрение у него плохое, поэтому он обычно бросается на противника, подпустив его на 50 метров. Так что до того, как он тебя убьёт, у тебя будет самое большее пять секунд. Если дойдёт до этого, то помни — целься в хребет. Ничто другое его не остановит.
Наступило гробовое молчание, все уставились на меня. Во рту у меня пересохло, да и говоря честно, вряд ли я мог что-то сказать, так что просто кивнул головой. И тут Девальд расхохотался и крепко хлопнул меня по плечу:
— Но я уверен, Джок, ты уложишь его первым выстрелом.
Все рассмеялись.
Мы погрузились на два «Унимога» и отправились на охоту. Я находился в кузове первого грузовика, сидя позади Девальда. За рулём находился Фабес, бесшабашный блондин-африканер, обладатель настолько развитого тела, что все чемпионы мира по бодибилдингу отдали бы годовой запас стероидов, только чтобы достичь такого. Воздух тем утром был настолько чистым и сухим, что невольно думалось, что будешь жить вечно. Минут через пятнадцать мы наткнулись на крупное стадо буйволов в две-три сотни голов. Примерно в ста метрах от них Девальд приказал остановиться.
— Помни, Джок, только самец и только хребет. Готов?
Я еще раз проверил свою FN — магазин полный, с предохранителя снята. Девальд кивнул Фабесу:
— Давай!
Через мгновение мы очутились посреди взбудораженного стада. Внезапно из этой mêlée [7] выскочил великолепный бык и полетел прямо к нам. Фабес резко выкрутил руль, чтобы избежать лобового столкновения, и оставил его позади.
Перекрикивая топот копыт Девальд рявкнул:
— Стреляй, Джок!
Я вскинул винтовку к плечу. Ствол ходил ходуном, и мне никак не удавалось поймать спину животного в прицел. На долю секунды я сумел совместить прицел и спину буйвола и нажал на спусковой крючок. И в тот момент, когда я выстрелил, «Унимог» наскочил на кочку. Тут же инстинктивно поняв, что промахнулся, я в отчаянии бахнул еще два раза. Буйвол рванул прочь. Мы резко остановились, я опять вскинул винтовку, но Девальд меня остановил:
— Стоп! Отсюда ты его не достанешь.
Он спрыгнул на землю. Фабес встал рядом, нервно осматривая буш. Де Бир прошёл несколько метров, затем опустился на колено. Он коснулся пальцами земли и поднес ладонь к носу. Затем взглянул на меня:
— Джок, ты его подстрелил. Не совсем удачный выстрел, но тем не менее. Так что спрыгивай.
Я медленно подошёл к Девальду, его лицо было белее мела.
— Да, Джок, то, что мы собираемся сделать — это очень опасное дело.
Уже много позже я как-то прочёл, что сын лорда Ловата, одного из наиболее выдающихся британских коммандос времен Второй мировой войны, погиб ровно при таких же обстоятельствах, и припомнил слова Девальда.
Он показал на густые заросли примерно в 70 ярдах от нас:
— Полагаю, он там. Сейчас мы медленно пойдём туда. Не своди с этого места глаз. И как только он рванётся…
— Я помню, в позвоночник.
Буш оказался очень густым — небольшие деревца и скопления плотного колючего кустарника. Я пристально вглядывался туда, куда указывал мне Девальд, но, видит Бог, ни хрена не мог разглядеть. Куда могло подеваться такое огромное животное как буйвол? Мы углубились в буш ярдов на 30, и тут я услышал звук, больше похожий на глухой сиплый хрип. Мы замерли на месте. Сказать, откуда он доносился, было сложно, но ясно было одно — его источник был чудовищно близко. Я уж было хотел сделать шаг, как Девальд схватил меня за плечо и молча указал на кустарник, левее того места, куда мы шли. Там просматривались неясные очертания чего-то серовато-бурого. И как раз в тот момент, когда я вскидывал винтовку, раздался еще один звук: яростный рёв, в котором слились боль, гнев и вызов. Буйвол выскочил из кустов и, наклонив голову, понесся на полной скорости на нас.
Мне показалось, что на этом быке сошелся клином весь белый свет — он летел на нас как экспресс, вырвавшийся из тоннеля. Я прицелился по стволу и выстрелил — у рогов взвилось облачко пыли. Слишком низко! Я выстрелил еще раз — на этот раз пуля попала ему в левую часть шеи. На мгновение меня охватила паника. Его вообще можно остановить? Я сжал зубы, глаза сфокусировались на цели. («Хребет, Джок, целься в хребет!»). В эту секунду у меня в голове всплыл первый урок по стрельбе, усвоенный мной в Парашютном полку: не дергай спусковой крючок, нажимай его плавно. Так я и сделал. Буйвол перекувырнулся через голову и распластался в пыли, дергая левой ногой. Позже я тщательно измерил расстояние от того места, где он упал, до нашей позиции — ровно 14 метров.
Девальд расслабленно держал винтовку на своем плече.
— Ты не стрелял?
Он покачал головой:
— Нет, это была твоя охота. А кроме того, — он с улыбкой повернулся, — я всегда знал, что ты его остановишь.
Вот это для меня значило очень многое. Я подошёл к буйволу — даже с перебитым хребтом он все еще пытался встать на ноги. Внезапно я почувствовал, как у меня к горлу подступает комок. Огромное умирающее животное, с гигантским, как сама Африка, сердцем, пыталось сражаться со мной до самого конца. Я отвернулся, чтобы не видеть, как Девальд наносит ему coup de grâce. [8] Он стоял за мной, с грустной улыбкой на своем лице.
— Я знаю, что ты чувствуешь, Джок. С моим первым буйволом у меня было то же самое. Просто ты должен всегда помнить, что мы подстрелили его не ради забавы, а для того, чтобы накормить людей. Это Африка.
Второго буйвола подстрелил с грузовика один из наших инструкторов, показав нам, как на самом деле это надо было делать. Мы погрузили обе туши и поехали в лагерь бушменов, располагавшийся в пяти милях от нас. Мужчин там было очень мало — бóльшая часть либо работала на южноафриканскую армию, либо служила в ее рядах. Там мы сгрузили туши быков и женщины немедленно приступили к их разделке, выказывая такую сноровку, которой мог позавидовать любой мясник. Я заметил, как наши бушмены общаются со своими друзьями и что-то возбужденно рассказывают им на своем щёлкающем языке.
— Они разговаривают о твоей охоте, — заметил Девальд. — Говорят, что ты великий охотник, который пришёл из-за великой реки, что ты рисковал своей жизнью, чтобы накормить их. Теперь, Джок, ты стал частью их истории. У бушменов нет письменности, они хранят свою историю, передавая ее из уст в уста. И до тех пор, пока живет это племя, будет жить и рассказ о твоей охоте.
Тем вечером инструкторы приготовили для нас роскошный ужин; после еды я ушёл, чтобы в одиночестве посидеть на берегу медленно текущей реки. Солнце еще не зашло, в приятном теплом воздухе раздавались вечерние крики птиц, фырканье бегемотов и периодическое рыканье крупных кошек. Один из тех редких моментов вечной красоты, в котором хотелось сидеть вечно. Мое уединение прервал громкий крик. Из сгущающейся темноты вынырнул Девальд, в одной руке у него был радиоприёмник, а в другой — бутылка бренди. За Де Биром шли Фабес и двое инструкторов.
— Эй, Джок, знаешь, кто лучше всех играет в регби в Южной Африке?
Я с улыбкой покачал головой.
— «Северный Трансвааль». А ты знаешь, откуда я родом?
— Из Северного Трансвааля? — предположил я.
— Именно! — он шутливо ткнул меня в грудь. — А теперь скажи, какая команда выиграла межрегиональный чемпионат по регби?
— «Северный Трансвааль»?
— В точку! И поэтому, Джок, мы обязательно должны за это выпить!
Мне в руку сунули кружку, щедро наполненную бренди. Мы чокнулись, я сделал глоток и чуть не подавился — шесть недель я не ел нормальной пищи, а теперь алкоголь атаковал мой желудок, отчего последний взбунтовался. Фабес похлопал меня по спине и вновь плеснул мне бренди в кружку. Следующие два часа мы провели, подымая кружки за успехи «Северного Трансвааля» и делясь историями — я рассказывал об Ольстере, а они о войне в Анголе. Набрались мы тогда преизрядно.
Внезапно Девальд поднял руку, жестом показывая, чтобы мы замолчали. Поначалу я ничего не слышал, но затем где-то очень далеко я уловил звук лодочного мотора.
— Ты в курсе, что это? — Вопрос с его стороны был риторическим. — Это же браконьеры из Ботсваны, плывут сюда, чтобы стрелять бегемотов. Ублюдки! Ненавижу! — Девальд вскочил, схватил винтовку и выпустил очередь в сторону реки.
Через пару секунд к нему присоединились инструкторы, стрелявшие в ночь короткими очередями из АК и FN FAL. Когда они делали паузы, то мы слышали, как звук мотора то удаляется, то приближается — лодка явно ходила кругами. Инструкторы опять начали стрельбу. В конце концов, лодка развернулась и на большой скорости ушла в Ботсвану. Довольные, мы разошлись спать.
Я проснулся на рассвете с чудовищным похмельем, и побрел в основной лагерь. Едва я туда добрался, в лагере появились представители Южно-африканской пограничной полиции. Встречать их вышел Девальд — при этом он выглядел еще хуже, чем мы.
— Вчера вечером с вашего берега обстреляли двоих рыбаков из Ботсваны.
— Вы имеете в виду браконьеров? — хмыкнул Де Бир.
Полный полицейский пожал плечами и ухмыльнулся:
— Оба получили ранения — одному пуля попала в руку, другому в ногу. Это вы ночью стреляли?
— Точно, это были мы, — сказал Девальд. — Мы проводили учебные ночные стрельбы.
Полицейский внимательно посмотрел на сержант-майора, потом на нас, затем пожал плечами и сказал, что мы должны доложить об этом своему начальству, после чего удалились. Более мы об этом инциденте ничего не слышали.
Мы собрали свои вещи и отправились обратно в Форт-Доппис — нужно было привести себя в порядок и официально отпраздновать окончание курса. Бар на оперативной базе РДО представлял собой живописнейшее место, декорированное огромным количеством различных трофеев, оружием и сувенирами. У каждого предмета имелась своя уникальная история — даже у роскошной барной стойки из цельного дуба. Как-то раз Мариус Фильюн, тот рыжебородый гигант, заглянул в гости к сотрудникам Южно-африканской пограничной полиции пропустить в их баре стаканчик-другой. Полицейские расхвастались, что их барная стойка — самая тяжёлая во всей Юго-Западной Африке, даже четверым спецназовцам будет не по силам вынести ее из помещения. И если, дескать, они смогут это сделать, то спецназ может забрать ее себе. Мариус внимательно осмотрел стойку. Вынести ее из бара он, конечно, не сможет, но если он просто поднимет ее в воздух — позволено ли будет ему тогда ее забрать? Конечно, ответили хозяева. После этого, на глазах у ошеломлённых полицейских Мариус взял стойку, весившую без малого триста фунтов, и оторвал ее от земли. На следующий день он вместе с четырьмя своими товарищами прибыл на грузовике, и стойка перекочевала в бар в Форт-Допписе.
Эту историю рассказал мне Фабес, когда мы сидели в баре, и в благодарность я решил научить его старинной ирландской питейной песне «Я был тем еще бродягой». [9] Фабесу она очень пришлась по душе, поскольку являлась просто копией истории его жизни. Он заставил меня спеть ее несколько раз, пока, наконец, не выучил все слова, и с тех пор распевал ее при любой возможности, стуча в качестве аккомпанемента своими кулаками по барной стойке. К сожалению, моему товарищу на ухо наступил медведь — походу, нацисты обходились с евреями куда гуманнее, чем Фабес с песнями, поэтому мало кто оказался доволен тем, что я научил его орать эту песню.
К полуночи я уже хорошо набрался, стоял у стойки и внимал рассказам об остальных трофеях. Внезапно я увидел, как от меня шарахаются люди, и обернувшись, понял почему — позади меня стоял тот самый бывший «зеленый берет», которого поймали на тайнике с едой на курсе бушкрафта. Он заказал выпивку и сразу же завел шарманку на предмет того, как плохо с ним обошлись. Я решил не встревать. Но когда он начал оскорблять Девальда де Бира, я не сдержался и в ярких образных выражениях объяснил ему, что он недостоин даже произносить вслух имя сержанта.
Он выплеснул стакан мне в лицо, я предложил выйти поговорить. «Зеленый берет», чей рост составлял свыше шести футов, немедленно встал в классическую каратистскую стойку: ноги расставлены, левая рука устремлена вперед, правая у пояса, готовая к удару. Я подумал: «Гарри, по-моему, на этот раз ты откусил больше, чем способен прожевать». Тут американец выполнил великолепный удар ногой —промахнувшись на милю.
Я, улыбаясь, начал кружить вокруг него, не спуская взгляда с его рук. Никогда не смотрю в глаза противнику, только на руки, — просто потому что глазами меня еще никто никогда не бил. Я заговорил с ним, стараясь, чтобы мой голос звучал тихо и зловеще.
— Я ничего не знаю о каратэ, но у себя в Глазго мы деремся вот так, — и тут же прыгнул на противника, ударив его головой в лицо и сломав ему нос. Вдобавок я вцепился ему зубами в ухо, откусив верхнюю часть. Все понты о каратэ быстро выветрились у него из головы, и он вцепился мне ногтями в лицо, как обезумевшая баба. Мы рухнули наземь, но к моменту, когда нас растащили, он уже превратился в ужасное месиво.
Об этом поединке никто ничего не говорил. Девальд сделал нам выговор, после чего отправил американца к врачам, чтобы его заштопали, я же вернулся обратно в бар. По возвращении в Дурбан американца перевели на административную работу, а чуть позже предложили покинуть подразделение. Один из его друзей попытался на меня «наехать» — под конец вечеринки, когда все расходились, он вытащил пистолет и направил на меня.
— Мне не нравится, как ты дерешься, — пьяно произнес он.
По счастью, его приятели тут же вытолкали его на воздух. Забавно, но через шесть недель, во время учебных стрельб я случайно ранил того парня, дважды прострелив его ногу. После этого я его никогда больше не видел.
Мы вернулись в Дурбан на заслуженный отдых, и в первый же день я опять ввязался в драку — во вторую по счету и мою последнюю в Южной Африке. В то время по южноафриканскому телевидению шла очень популярная детская кукольная передача, главным героем которой был гигантский дракон по имени «Плачущее чудовище», который постоянно хотел съесть остальных кукол. В нашем подразделении служил один парень, которому дали эту кличку. Он был буром до кончиков пальцев, его воспитали в твёрдом убеждении, что все английское суть порождение дьявола, и что англичане пытались извести под корень бурских женщин, подмешивая им в концлагерях в пищу толчёное стекло.
Мне ничего не было об этом известно, я просто зашел в бар пропустить по-быстрому кружку пива перед тем, как отправиться домой, и быстро обратил внимание на то, как этот парень за мной наблюдает.
— Эй, ты, англичанин, ты откуда прибыл? — спросил он своим гортанным, пропитым голосом.
Даже сидя, «Плачущее чудовище» выглядел настоящим гигантом. Я холодно уставился на него:
— Я не англичанин, я шотландец.
Он встал, всем своим видом напоминая вулкан, который вот-вот взорвется. Медленно подойдя ко мне, он приблизил свое лицо, и огромным пальцем, размером с сосиску, ткнул меня в грудь:
— Если я говорю, что ты англичанин, значит ты англичанин.
Я ткнул его в ответ:
— А я сказал — нет!
Он ударил меня — коротким жестким ударом, без замаха, прямо под сердце, и у меня возникло ощущение, что мне просто вскрыли грудную клетку без наркоза. Большим пальцем я лихорадочно ткнул ему в глаз — его голова дернулась назад, парень взревел от ярости, и тут я ударил его левой рукой в горло. В ответ мне прилетел чудовищной силы удар справа — я отчетливо услышал, как хрустнуло ребро, и меня отбросило к стене. За этим последовал еще один невероятной силы удар, который попросту снес бы мне голову, но по счастью, он промахнулся и проделал в деревянной панели на стене огромную дыру. Удары обрушивались на меня со всех сторон, и я начал сползать на пол, в отчаянии пытаясь отбиваться. Тело у парня было словно из железа, с таким же успехом я мог бросать в противника снежки. Вдруг где-то рядом раздался окрик. Удары тут же прекратились. В поле зрения возник сержант-майор подразделения — человек непререкаемого авторитета, с которым никто никогда не пытался спорить. Он что-то тихо произнес на африкаанс и «Плачущее чудовище» встал по стойке «смирно».
Затем сержант-майор сказал по-английски:
— Вы оба — позор подразделения. Устроить драку в сержантском клубе… Через пять минут в моем кабинете!
С большим трудом я принял строевую стойку. Мы получили феерическую выволочку на двух языках. Драка стоила мне недельного жалования и двух сломанных рёбер.
Восемь месяцев спустя, вернувшись с очередной операции, я опять зашел в этот бар. И кого я там увидел? Конечно же «Плачущее чудовище»! Когда я подошел к нему, кто-то из спецназовцев через все помещение крикнул:
— Эй, англичанин, ты снова вернулся?
«Чудовище» обнял меня своей огромной рукой:
— Он не англичанин, он шотландец! — и посмотрел на меня. Он сидел, я стоял, и при этом мы оба были примерно одинакового роста. — Что будешь пить, Джок?
Мы вернулись на Каприви, чтобы закончить свою подготовку, пройдя самый последний восьминедельный курс тактической подготовки. Вставали мы с первыми лучами Солнца и заканчивали поздно вечером, в 22:00. За эти недели мы изучили и отработали практически все навыки действий, необходимые для боевой работы подразделения специального назначения. Мы расстреляли тысячи патронов. Трое из нас в ходе практических стрельб получили ранения — что укладывалось в нормальный процент. Руководил этим курсом лейтенант Кокки дю Тойт — высокий сухощавый офицер, жесткий и жилистый. У него был выдающийся крючковатый нос, что придавало ему сходство с хищной птицей. В самом начале обучения он произнёс короткую речь, продемонстрировав свою преданность выбранной им профессии.
— На этом курсе станет понятно, кто из вас пойдёт дальше и примет участие в операциях. Военная служба — это не работа на полставки. Я никогда не бываю вне службы. Когда я веду машину, то постоянно наблюдаю за окружающей местностью и размышляю, как ее можно пересечь, в случае если она патрулируется противником. Если я гуляю и вижу холм, то тут же прикидываю, как его можно атаковать, если на нем будет позиция противника. Через несколько очень коротких недель те из вас, кто пройдут этот курс, будут участвовать в боях, и после этого вы поймёте, что уже никогда не сможете смотреть на окружающий мир так, как это делают обычные граждане. Если вы, конечно, хотите при этом жить и называться спецназовцем.
В один из дней мне поручили навести порядок в оружейной комнате. Она представлял собой сущий рай для оружейного маньяка — в ней было сложено оружие, боеприпасы и взрывчатые вещества на любой вкус и цвет. Там я нашел коробочку с детонаторами австралийского производства — они были наполовину меньше стандартных. Я тут же ее припрятал, поскольку понял, что мне они обязательно пригодятся.
По окончании курса мы сдавали теоретические письменные, а также практические экзамены. Мы также давали оценку своим сослуживцам — каждый из нас должен был оценить товарищей по десятибалльной шкале. Мы вместе жили, ели, спали и работали в течение шести месяцев, и для инструкторов такая оценка представляла собой прекрасный способ узнать, что каждый из нас на самом деле думает друг о друге. Мне сказали, что по сумме оценок я занял третье место в общем списке.
Одним из последних экзаменов для меня стала командно-штабная тренировка, [10] которую проводил сам Кокки. Он сидел в тени низкого деревца, держа в руке планшет, и забрасывал меня вопросами. В каком боевом порядке патрулю необходимо пересекать вон тот ручей? Как и где я бы организовал засаду на реке? Что необходимо выполнить при организации засады? Каким образом я бы подал сигнал на открытие огня? Вопросы сыпались один за другим. Внезапно Кокки остановился и глянул на меня поверх планшета.
— Джок, что ты тут делаешь?
Вопрос застал меня врасплох, поэтому я сказал первое, что пришло мне в голову:
— Я пытаюсь сдать экзамен по тактике.
Кокки улыбнулся:
— Это не совсем то, что я имел в виду. Почему ты приехал в Южную Африку? Почему ты хочешь попасть в спецназ?
Я начал говорить те банальности, которые давно стали моим стандартным ответом на подобные вопросы: что ЮАР является последним бастионом демократии на пути распространения коммунизма в Африке, что мой долг — защищать этот бастион и тому подобное. Кокки терпеливо выслушал меня и заметил:
— Джок, не вешай мне лапшу на уши. Очень скоро я поведу тебя в бой, и мне хочется знать настоящую причину, по которой ты тут оказался.
Я пристально глянул ему прямо в глаза:
— Я хочу воевать. Британская Армия потратила целое состояние, чтобы научить меня военной науке, и только для того, чтобы отправить меня в Ольстер и прямо запретить нам воевать с противником. Я хочу знать, могу ли я воевать по-настоящему.
— Я так и думал. Ну, не самая плохая причина, во всяком случае, не хуже других. Со мной-то, понятно, все обстоит по-другому. Я — бур. Знаешь, что это означает?
— Фермер.
— Это означает нечто бóльшее, чем просто фермер. Для нас быть буром означает жить на своей земле, обладать свободой распоряжаться собой, просто быть самими собой. Даже черные называют нас «белым племенем Африки». Как по мне, то за одно это стóит воевать.
— А как же чёрные? Разве у них нет прав?
Он скривился:
— Джок, ну понятно, что сопротивляться переменам может только идиот. Но сейчас для них еще не время — по крайней мере, пока АНК пляшет под дудку коммунистов. Если остальной мир даст нам время, то мы найдем свое собственное решение этой проблемы — свое, африканское решение.
Кокки помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил:
— Итак, Джок, у тебя 20 человек, два 60-мм миномета и три легких пулемета. Расскажи мне, как ты планируешь использовать эти силы, чтобы атаковать вражеский наблюдательный пункт из трех человек, расположенный вот на том холме…
Наша подготовка подошла к концу. Из 410 человек, которые начинали отборочный курс, до финиша дошло двенадцать. В последний день нам разрешили насладиться роскошью и организовать вечеринку, памятуя о том, что назавтра был выходной. Вечеринка превратилась в марафон, во время которого мы начали с пива, а закончили тем, что стали употреблять ром в немеряных количествах. Уже ближе к утру Кокки предложил мне сыграть в дартс. К тому моменту я уже был пьян в хлам.
— Джок, вот это дартс.
— Понял, босс. А где черта?
Кокки показал на отметку мелом на полу.
— Понял, босс. А где доска?
— Вон там, под лампочкой, Джок. — Он протянул руку. Где-то там, в отдалении, действительно что-то светилось. Я тщательно прицелился, метнул дротик — и попал точно в лампочку.
Утром всем потребовалось время, чтобы оклематься. Моя голова раскалывалась, а во рту было ощущение, будто там ночевал кавалерийский эскадрон. Когда мы все более или менее пришли в себя, Кокки собрал нас в комнате для совещаний, и оглядел двенадцать пар красных от похмелья глаз.
— Как правило, в конце курса боевой подготовки, курсанты принимают участие в боевом выходе…
При этих словах следы похмелья у меня как рукой сняло. Кокки оглядел нас и улыбнулся.
— Вот именно это вам и предстоит.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[5] Вельд (африк. Veld) — засушливые равнины и полупустыни в Южной Африке; не путать с бушем (англ. bush, досл. рус. кусты, кустарник), которым называют обширные неосвоенные человеком пространства, обычно поросшие кустарником или низкорослыми деревьями, а в широком смысле — любую ненаселенную местность, включая саванну.
[6] Джок (англ. Jock) для шотландцев — это все равно что слово «янки» для американцев.
[7] Схватка, свалка (фр.)
[8] Удар милосердия (фр.)
[9] Англ. «I’ve Been a Wild Rover». В песне говорится о закоренелом пьянице, который всю жизнь шляется по барам и дерется.
[10] Tactical Exercise Without Troops (TEWT).

Прекрасный рассказ!

Первая часть 4-й главы.

*****

4

ОПЕРАЦИИ

«Джентльмены, нам предстоит изменить ход истории».
Коммандант Кингхорн, на совещании перед началом операции «Молоковоз».

Цель нашей первой боевой операции, проходившей под кодовым названием «Первая кровь», заключалась в уничтожении на территории Замбии временной базы СВАПО — организации, сражавшейся за независимость Юго-Западной Африки (сейчас это Намибия). [1] Сама база представляла собой небольшой транзитный лагерь, расположенный в 10 км от границы, и предназначенный для переброски боевиков и оружия. Ранее дю Тойт со своей разведгруппой провел в этом районе тщательную разведку, и хорошо знал местность. По его оценкам выходило, что в лагере находится не более 30 террористов. Как и план любой хорошей военной операции, этот отличался простотой — вертолет должен был высадить нас в пяти километрах от базы, далее мы должны были выдвинуться пешком и уничтожить боевиков. Южноафриканские вертолеты уже несколько недель летали в этом районе, так что шум двигателей не должен был вызвать подозрения у обитателей лагеря.
После высадки наши силы должны были разделиться на штурмовую подгруппу, под командованием дю Тойта, и подгруппу огневой поддержки, которой командовал старший сержант, прибывший из Дурбана. Штурмовая подгруппа в свою очередь подразделялась на две команды по шесть человек, одной из которых командовал я. Кокки со своим радистом должен был находиться в центре боевого порядка. Подгруппа огневой поддержки должна была установить с одной стороны лагеря ряд мин «Клеймор», после чего занять позицию на фланге. В их распоряжении находились три пулемета РПД, два 60-мм миномета и один ручной противотанковый гранатомет. При наступлении времени «Ч» Кокки пускал зеленую ракету, по этому сигналу подрывались мины, а сам лагерь подвергался шквальному огню в течение 30 секунд, после чего огонь переносился на его периметр. Любой, кто попытался бы пересечь эту линию, должен был быть убит. Затем Кокки пускал красную ракету, и мы выдвигались в зону поражения, уничтожая любого, кто попадется нам на пути и загоняя остальных на пулеметы подгруппы огневой поддержки.
Наконец-то после всех этих месяцев отбора и подготовки нам предстояло отправиться на настоящую боевую операцию, однако несмотря на то, что теперь все было по-настоящему, казалось, что никакой разницы не было. Мы всё так же отрабатывали свои действия до мельчайших деталей: погрузку в вертолет, высадку, походный порядок на марше, развертывание в боевой порядок для проведения налета и собственно сам налет. Нам дали два часа на то, чтобы привести снаряжение и оружие в порядок — строевой смотр должен был состояться в пять часов вечера. Затем последовал ужин и отдых в приказном порядке до 10 вечера, когда должна была состояться окончательная проверка готовности. Я никогда не мог заснуть перед боевым выходом, но сама идея об отдыхе в принудительном порядке мне понравилась — такой подход давал возможность расслабиться хотя бы физически, если уж мысленно не получалось. Трое моих сотоварищей, с которыми я делил комнату, провели это время за чтением Библии. Солдаты-африканеры — очень религиозные люди, они любят при любом случае упоминать о том, что все войны они ведут с Библией в одной руке и винтовкой в другой. Испытывая скептическое отношение ко всякой организованной религии, но также понимая, что могу ошибаться, я всегда перед боем стараюсь примириться с Богом. Я просил Его обратить внимание на всё то хорошее, что я сделал в жизни, а если я и позабыл о Нем, то пусть Он помнит обо мне.
В 10 утра следующего дня состоялся строевой смотр. Я был вооружён АК-47 с «двойным» магазином — два рожка по 30 патронов, скрепленных вместе, — плюс еще пять дополнительных магазинов в РПС. Также у меня были 9-мм пистолет «Беретта» с магазином на 15 патронов, две осколочных гранаты, одна зажигательная с белым фосфором, две дымовые шашки красного дыма, запас воды и сухой паёк на сутки, карта, компас и прочие предметы — стандартное снаряжение военнослужащего специального назначения ЮАР. Нас проверили еще раз, осмотрели оружие, мы попрыгали, чтобы убедиться, что не издаем никаких звуков, после чего, построившись в колонну, отправились на вертолетную площадку к западу от базы.
Через тридцать минут приземлились вертолеты, и мы поднялись на борт. К месту высадки борта летели кружным путем, на тот случай, если какой-нибудь СВАПОвский агент засек наш вылет. После высадки на вражеской территории мы развернулись в походный порядок при патрулировании: колонна с двумя разведчиками в головном дозоре и двумя бойцами охранения на каждом из флангов. Уже не в первый раз я подивился тому, насколько бесшумно умеют передвигаться мои сослуживцы. Большинство из них родилось и выросло на фермах, охотится они начинали с того момента, как могли удержать в руках ружье, и по бушу они передвигались как призраки.
К нужному нам объекту мы шли долго, постоянно останавливаясь, чтобы вслушаться в окружающую обстановку. Каждые 40 минут группа останавливалась на пятиминутный привал и меняла дозорных. Все происходило абсолютно беззвучно. Спустя два с половиной часа мы подошли к расположению лагеря — человеческие следы на мягком песке в буше мог увидеть даже неопытный следопыт. Местность представляла собой в основном полупустыню с редкими скоплениями невысоких деревьев. В одном из таких, где находился небольшой источник воды, как раз и располагался вражеский лагерь.
Лейтенант дю Тойт распределил наши силы, убедившись, что каждый боец знает где находится противник. Кокки держался настолько спокойно и профессионально, что можно было подумать, что он просто вышел в парк погулять. Подгруппа огневой поддержки отправилась на свою позицию — им предстояло работать всю ночь, устанавливая длинный ряд «Клейморов», и если бы их обнаружили, нам ничего не оставалось бы как немедленно атаковать базу в кромешной темноте. Я посмотрел на часы: час ночи, до рассвета еще четыре с половиной часа. Мы лежали на земле, на расстоянии вытянутой руки друг от друга, при этом один из бойцов отдыхал, а его напарник сторожил, при этом солдаты менялись местами каждые полчаса. Ночь тянулась медленно. Я почувствовал, как меня аккуратно потрясли за плечо — должно быть, задремал, — и опять посмотрел на часы: пять тридцать. Только-только забрезжил рассвет, утренние птицы уже затянули свои песни. Глянув налево, я увидел, как Кокки поднимается на ноги. Время «Ч»!
Кокки взял ракетницу и выпустил зеленую ракету. Спустя мгновение оглушительно сработали установленные мины. Не знаю, что там почувствовал противник, но меня эти взрывы просто оглушили — на какую-то секунду мне показалось, что из моих легких вышибли весь воздух. Затем заработали пулемёты и воздух расцвел сотнями красных, остро жалящих «пчел»-трассеров. В лагере раздались взрывы поменьше — по целям начали работать РПГ и минометы. Казалось, это будет продолжаться вечно. В этом грохоте послышался голос Кокки, отдавшего приказ на африкаанс приготовиться к атаке. Мы встали на рубеже, напряжённые до предела, готовые в любую секунду сорваться и броситься вперед.
Внезапно наступила тишина — настолько внезапно, что застигла меня врасплох. Послышался глухой кашляющий свист. Я тогда еще не знал, что это такое, но позже этот звук станет для меня привычным фоном на боевых выходах — такие звуки издает умирающий, когда воздух покидает его тело.
— Вперед!
Я был настолько разгорячен, что рванул вперед, вылетев из цепи на пару шагов вперед.
— Джок, держать строй! — крикнул Кокки. Я вернулся обратно в цепь, и мы двинулись к зоне поражения.
Что меня больше всего изумило, так это то, что в нас почему-то никто не стрелял — мы просто вошли в лагерь. Там я заметил несколько бегавших фигур в униформе, и прицелившись в одну из них, вдруг заколебался. После всех командировок в Ольстер, где нам постоянно вдалбливали, что мы не имеем права открывать огонь без предупреждения, у меня возникла мысль, что я должен окликнуть противника, но тут мой напарник справа нажал на спусковой крючок и одна из фигур упала. Показался еще один человек, голый по пояс, с АКСом в руке. Я выстрелил в него и тут же выругался — я намеревался влепить в него сдвоенный прицельный выстрел, но мой АК, оказывается, стоял в режиме автоматического огня, так что на него было потрачено целых пять пуль. Когда я подошёл к нему, то услышал стон и увидел, как он зашевелился. Я добил его одиночным прицельным выстрелом, и его лицо испарилось, после чего отправился дальше, стреляя по убегающим целям вокруг себя. Краем глаза я заметил чуть правее себя в буше какое-то движение, там мелькнуло что-то красное — что-то, чего там никак не могло быть. Я сделал два выстрела, и навстречу мне выскочил террорист с АК-47 в руке. Он оказался настолько близко, что мне удалось увидеть ужас, стоявший в его глазах. Я снова дважды выстрелил, и его отбросило обратно в кусты.
Меня остановил звук пулеметов — мы достигли намеченного рубежа. Кокки махнул рукой, мы развернулись и пошли обратно, зачищая зону поражения. Время от времени раздавались одиночные выстрелы — добивали раненых террористов. Южноафриканские спецназовцы вообще очень редко когда брали кого-то в плен, и то только если был отдельный приказ на этот случай. Закончив повторное прочесывание, мы тщательно обыскали трупы и собрали все оружие и документы. На территории лагеря мы насчитали 29 убитых, еще пятерых нашли за границами лагеря. Итого тридцать четыре боевика, так что разведданные оказались точны. Несколько тел мы заминировали зажигательными гранатами с белым фосфором — вдруг удастся поймать кого-то неосторожного из спасательной партии.
Мы быстро рассчитались — все были на месте, никто не получил даже царапины. Кокки с мрачным удовлетворением оглядел результаты нашей работы. Я же всем случившимся был настолько возбужден, что едва не задыхался от волнения. Заметив это, Кокки улыбнулся с высоты своего роста.
— Знаешь, Джок, это мне напомнило мою самую первую боевую операцию.
— Правда?
— Ага, точно. Четверо против четырёхсот.
У меня отвисла челюсть; я ловил каждое его слово. Внезапно его чумазое лицо расплылось в широкой улыбке:
— Самая крутая четвёрка врагов, с которыми мы когда-либо сталкивались!
Он шутливо ткнул меня в грудь:
— Попался, да?
Я расхохотался во весь голос — именно такой немудреной шутки не хватало, чтобы вернуться в реальность. Собрав всё оружие, находившееся в рабочем состоянии, и заложив под неисправное несколько противопехотных мин, мы, построившись в походный порядок для патрулирования, начали отход. На этот раз при дневном свете мы двигались быстрее, и добрались до места эвакуации за в два раза меньшее время — у нас даже осталось время на то, чтобы согреть себе чай до прибытия вертолетов. Через какие-то три часа после штурма лагеря мы уже находились в Форт-Допписе.
— Отличная работа! Вот теперь вы стали полноправными военнослужащими лучшего в мире подразделения специального назначения — не забывайте об этом! — произнес Кокки. Мы ликовали. — А теперь приводите себя в порядок. Встречаемся в баре!
Вот такая традиция — собираться после выполненного задания в баре — являлась характерной чертой всех тех операций, в которых я принимал участие. Вне зависимости от итогов, мы всегда шли в бар и там за выпивкой каждый высказывал свое мнение. Командир патруля писал отчет и одну его копию распространял среди своих людей. Любой участник операции мог свободно высказать всё, что он думал по ее итогам — либо непосредственно своему воинскому начальнику, либо командиру всего подразделения. Возможно, со стороны это выглядело как анархия, но на самом деле такая традиция уходила корнями ко временам первых бурских отрядов-«коммандо» и в определённой степени гарантировала, что ни у кого нет скрытого недовольства, которое могло бы в итоге разрушить спайку небольшого боевого подразделения. Наша первая операция фактически прошла как по учебнику. Мы все были воодушевлены и в тот вечер превратились в очень веселую компанию спецназовцев, отмечавших свой успех. Видимо, в тот момент я еще не понимал, насколько непостоянной является такая вещь, как успех — а очень зря!
В подразделении уже давно ходили слухи, что в скором времени по базам СВАПО в Анголе будет нанесен массированный удар. Вместо того, чтобы после операции «Первая кровь» вернуться обратно в Дурбан, мы получили приказ готовиться к новому боевому выходу, которому предстояло стать крупнейшей операцией за всю историю южноафриканского спецназа. Ее главной целью стала основная база снабжения СВАПО в Анголе, носившая кодовое название «Москва», и располагавшаяся всего в 10 километрах от границы с Юго-Западной Африкой. Сама операция получила название «Йети».
Наш план был прост. Два транспортных самолета С-130 «Геркулеса» должны были доставить практически весь личный состав подразделения, всего 120 человек, к северу от объекта. Проведя ночное десантирование, мы должны были преодолеть пешком короткое расстояние до вражеской базы, развернуться в боевой порядок и с первыми лучами Солнца провести атаку. Сам лагерь располагался в форме большой буквы «V», направленной острым концом на юг. Атаковать предстояло с севера, что, как мы надеялись, должно было обеспечить нам определённое преимущество — это позволяло избежать позиций 12,5-мм и 14,5-мм зенитных пулеметов. Это было серьёзное оружие, способное вести огонь бронебойными боеприпасами по бронетехнике. По оценкам разведки, на базе находилось около 500 террористов, однако были определенные надежды, что имея на своей стороне фактор внезапности, больших проблем нам удастся избежать.
Готовились мы две недели. Штурмовые силы, численностью около ста человек, были разделены на две группы. Огневую поддержку должны были обеспечивать десять 60-мм минометов. В качестве боеприпасов к ним было решено использовать более мощные мины южноафриканского производства, а не «родные» португальские. Как потом выяснилось, такое решение привело к роковым последствиям. После атаки базы к нам по воздуху должны были перебросить 32-й батальон — подразделение наемников, состоявшее, в основном, из бывших португальских «коммандос» и парашютистов — которые должны были прикрыть наш отход. [2]
По мере приближения даты операции мы делали последние приготовления. Каждый боец, помимо личного вооружения и изрядного количества снаряжения, нес еще дополнительные мины и пулеметные ленты. Поскольку мы рассчитывали провести всю операцию не более чем за шесть часов, то большинство из нас взяли только по паре фляг с водой.
Погрузившись в транспортные самолеты на одном из аэродромов в Юго-Западной Африке, основная штурмовая группа взяла курс на север. И почти сразу же план начал трещать по швам. До места высадки мы планировали добраться за час, но прошло уже два часа, а мы все еще болтались в воздухе — экипаж безнадежно заблудился над плоской, лишенной всяких ориентиров, южной Анголой. В итоге мы десантировались ночью с отставанием от графика на полтора часа. По счастью, при высадке никто не пострадал, и, собравшись в районе сбора, мы двинули на юг.
Взошло Солнце, а мы все еще продолжали идти. Периодически мы останавливались и пытались определиться, где именно мы находимся, однако безуспешно. Командир принял решение вызвать самолёт-разведчик, чтобы тот навел нас на цель; спустя еще два часа он нас обнаружил, и мы смогли привязаться к местности. Новости были неважные — мало того, что мы находились в 17 километрах от вражеского лагеря, так еще и оказались к югу от него, то есть с самой укрепленной его стороны. Но несмотря на это, наш командир, майор Блау, решил продолжать операцию.
Мы повернули на север, и вот тут начало сказываться отсутствие запасов воды — из-за нарастающего обезвоживания на обжигающей жаре мы были вынуждены останавливаться все чаще. К середине дня стали проявляться признаки присутствия противника: близкий шум моторов, отпечатки армейских ботинок на многочисленных тропах, которые нами пересекались. Мы расположились на дневку, и майор Блау связался по радио с руководителем операции, генералом, находившимся в Юго-Западной Африке, — майор хотел переждать день и атаковать лагерь со следующим рассветом, как это и планировалось изначально, однако приказ генерала был однозначен: атаковать немедленно или отходить.
Блау принял решение атаковать. (Позже я спросил его, почему он решился на штурм, и его ответ был весьма поучительным — среди Верховного командования Вооруженных сил ЮАР было много противников самой идеи войск специального назначения, и отказ от штурма лагеря вполне могли использовать как повод для расформирования молодого подразделения). Мы развернулись в боевой порядок, выставив на свой левый фланг группу огневой поддержки, и направились туда, где по нашим предположениям находился противник. Нас обнаружили чуть ли не ровно в 16:00, и почти сразу же по нашему правому флангу заработали 14,5-мм пулеметы, сея в наших рядах смерть. Мы сманеврировали в сторону пулеметов противника, однако плотность его огня была чудовищной, наша атака захлебнулась и впереди замаячила перспектива чудовищной катастрофы.
Внезапно огонь почему-то прекратился — именно то, что нам и было нужно. С громким боевым кличем мы бросились в наступление, ведя безостановочный огонь, на ходу меняя опустошённые магазины. Каждый боец, казалось повёл свою личную войну, зигзагами продвигаясь вперед. В таких условиях значение имеет только одно — безостановочное движение вперед, чтобы выйти из зоны поражения противника. Это требует быстроты мысли и действий, смелости и агрессивности, желания сблизиться с врагом и убить его. Вот когда нам пригодились те тренировки, по которым нас гоняли во время отборочного курса и во время боевой подготовки. Медленно, но неуклонно, характер боя начал меняться — теперь инициатива была в наших руках, и с яростью, от которой захватывало дух, позиции противника атаковало лучшее боевое формирование во всей Африке. Наши минометы работали безостановочно, но поскольку расчеты использовали более тяжёлые боеприпасы, то некоторые мины падали в опасной близости от нас, убивая и раня своих же бойцов.
И тут мы ворвались в лагерь. Противник отступил, спорадически отстреливаясь. На самом деле нам удалось занять только южную часть лагеря, уголок буквы «V», северная же часть оставалась в руках врага. Он издалека вел по нам неприцельный огонь, но намерения контратаковать не проявлял. Пришло время перевести дух и подвести итоги. Мы собрали тела убитых боевиков, насчитав всего 66 трупов. Но и наша цена оказалась высока — наш левый фланг попал под перекрёстный огонь из лагеря, итогом которого стали семь убитых и пятнадцать раненых с нашей стороны. Двое парней позже были награждены за то, что под огнем противника вытаскивали с поля боя своих убитых и раненых товарищей.
Майор Блау связался с 32-м батальоном и запросил помощь. Ожидая их прибытия, мы оказали помощь раненым и собрали трофеи. Также удалось найти источник воды и наполнить фляги. Наконец, появились «Пумы» с бойцами 32-го батальона, выглядевшими словно лихой пиратский отряд. Нашей первой задачей было эвакуировать раненых, и пока их грузили, Блау отвёл командира прибывшего подразделения в сторонку и предложил объединенными силами атаковать и зачистить северную часть лагеря. Ответ был чётким и однозначным — ни при каких обстоятельствах! Командир наемников пояснил, что у него есть недвусмысленный приказ — эвакуировать штурмовую группу, а не продолжать атаку. Мы были крепко расстроены таким поворотом событий — спецназовцы понесли потери, а задача оказалась выполнена едва ли наполовину.
Погрузив убитых, раненых и захваченное вооружение террористов в вертолеты, мы развернулись и отправились на юг. Этот марш запомнился мне как невероятно изнурительный, большинство из нас просто спали на ходу. Наконец мы пересекли границу, и, погрузившись на возникшую из темноты колонну грузовиков, отправились на тот же самый аэродром, с которого вылетали ранее. Хотя эту операцию нельзя назвать успешной, но бойцы в трудных обстоятельствах проявили невероятную храбрость. И тогда, и сейчас я придерживаюсь мнения, что во всем мире очень небольшое число подразделений смогло бы действовать в тех же условиях так же, как и мы — и ни одно из них не смогло бы сработать лучше. Что касается лагеря СВАПО «Москва», то примерно через год после операции «Йети» он был полностью уничтожен в результате десантно-штурмовой операции, проведенной двумя батальонами САДФ. [3]
По возвращению в Дурбан каждый стал готовиться к встрече приближавшегося Рождества. Я получил такой желанный трёхнедельный отпуск, первый с тех пор, как покинул Англию, и провёл его, обустраивая свое семейство в комфортабельной квартире. Полк предоставил мне кредит, и мы смогли приобрести мебель. Дети наслаждались южным Солнцем, но Пэт была очень несчастлива — она откровенно скучала по Англии и своим друзьям. Положение усугублялось еще и тем, что виделись мы крайне редко. Бóльшую часть времени мы проводили с ней в городе или на его знаменитых протяженных, залитых Солнцем, пляжах. Как-то раз я столкнулся на улице с сослуживцами, и естественно мы обменялись разного рода слухами. Самый упорный из них гласил, что наша группа под командованием майора Блау вскорости отправится на продолжительную операцию. Куда именно, не знал никто, но все ставили на то, что это будет либо южная Ангола, либо Замбия.
Второго января слухи, наконец, подтвердились — майор Блау, лейтенанты Кокки дю Тойт и Доу (Дэниэль) Штейн должны были повести нас на длительный боевой выход в южную Анголу. Информация была совершенно секретной — нас строго-настрого предупредили, чтобы никто за пределами расположения об этом не знал. Естественно, что каждый женатый сообщил о предстоящей командировке своей жене, а у каждого холостяка была подружка, и через 48 часов об этом знала половина Дурбана. Убывали мы 17-го и две недели до этого срока проводили боевое слаживание. По сравнению с тем, что было раньше, это был, можно сказать, отдых: в основном, мы стреляли, закладывали мины и отрабатывали засадные действия.
Вечером крайнего дня периода боевого слаживания мы организовали гигантскую вечеринку. Следующий день отводился нам на то, чтобы побыть с семьями, а еще через день, около полудня, мы отбывали на операцию. Ближе к двум часам ночи большинство наших уже разбрелись по койкам, и в баре остались только мы с Кокки. Внезапно он огляделся по сторонам и спросил:
— Джок, а куда они все подевались?
Я пожал плечами.
— Не надо было им так делать. А знаешь почему? Потому что, Джок, не все из нас вернутся обратно.
Я рассмеялся:
— Главное, что мы оба вернемся.
Мы вдвоем чокнулись.
Семнадцатого января в 08:00 прозвучала команда на построение. Весь гарнизоон был изрядно взбудоражен. Наконец нам приказали к 09:00 получить специальное снаряжение и экипировку. На складе каждому из нас выдали по большой коробке. Открыв свою, я обнаружил там четыре комплекта униформы: два тёмно-зеленой и два — камуфляжной, родезийского образца. Повернувшись к соседу, я пробормотал:
— Похоже, что нас перебрасывают не в Анголу…
В нетерпении мы направились в комнату для совещаний. Командир оглядел собравшихся:
— Так, парни, вы отправляетесь на задание, которого так сильно хотели. Вы летите в Родезию, чтобы помочь нашим братьям по оружию из родезийской САС. Никогда не забывайте, кто вы и откуда. Надеемся на вас и верим, что вы свято сохраните честь нашего подразделения.
Судя по загоревшимся глазам сослуживцев, эта прочувственная речь произвела должный эффект: на лицах читались решимость, целеустремлённость и плохо скрываемое ожидание.
Наш начальник разведки вкратце ввёл нас в курс дела (подробную информацию нам предстояло получить уже на месте). В общем, назвать ситуацию хорошей я бы не рискнул. Попросту говоря, родезийцы проигрывали свою войну. Не имело значения, как быстро они уничтожали отряды повстанцев — на их месте тут же появлялись другие. Спецназ Родезии уже долгое время работал на пределе своих возможностей, и в нашу задачу входило оказание им помощи на самом горячем участке — на границе с мозамбикской провинцией Газа, где нам предстояло блокировать основные маршруты проникновения в страну боевиков из партии ЗАНУ Роберта Мугабе. Эту территорию активно патрулировали регулярные подразделения ФРЕЛИМО (Мозамбикский Фронт Национального Освобождения, основанный в 1962 году и успешно воевавший против португальцев), которые были хорошо вооружены и подготовлены северокорейскими инструкторами. Территорию, где нам предстояло работать, в родезийской армии окрестили очень просто — «Русский фронт».
Улетали мы на «Дакоте» (южноафриканские ВВС не рискнули задействовать свои «Геркулесы»), и спустя три часа уже приземлились в Родезии, после чего колонной выдвинулись на свою новую базу в Буффало-Рейндж, в районе т.н. «Треугольника». Нашими соседями оказались знаменитые Скауты Селуса, которыми командовал легендарный подполковник Рон Рейд-Дэйли. Мы заняли палаточный лагерь, в котором до нас располагались заменяющиеся домой солдаты нашего подразделения, и успели обменяться с ними мнениями до их отъезда обратно в ЮАР. То, что они нам рассказали, бодрости не добавляло — как раз за день до нашего прибытия трое бойцов родезийской САС случайно погибли при установке мин, а как раз такие мины нами и использовались.
Поначалу мы ставили обычные мины нажимного действия с устройством неизвлекаемости. Противник начал применять миноискатели советской конструкции, но корейского производства, которые при обнаружении мины выдавали в наушники сапера тональный сигнал. Мины стали своевременно обнаруживаться и извлекаться, либо уничтожаться на месте. Тогда наши учёные придумали контрмеру — на мины стали ставить генератор частоты, напоминавший камертон и как только детектор миноискателя начинал «бибикать», это устройство вибрировало, замыкало цепь, и мина взрывалась. Счет стал 1:0 в нашу пользу, поскольку на подготовку сапера требовалось длительное время. Тогда боевики ФРЕЛИМО вернулись к проверенному способу — длинному металлическому щупу, и такой способ оказался успешным — мы потеряли несколько мин. Счёт сравнялся: 1:1. На это мы ответили тем, что стали заворачивать мины в три слоя полистирола, которые перекладывались двумя слоями металлической проволочной сетки. При протыкании этой слоёной оболочки щуп замыкал цепь, вызывая срабатывание боеприпаса. Прежде чем повстанцы сообразили, что к чему, еще несколько вражеских сапёров отправились в мир иной. Счет стал 2:1 в пользу спецназа. Однако тут есть один момент — как бы хорошо ни была установлена мина, через некоторое время песок или земля над ней начинают проседать, поэтому боевики ФРЕЛИМО стали двигаться вдоль дорог и внимательно высматривать эти едва заметные проседания. Они научились их выявлять, и если после удаления песка там обнаруживалась мина, они ее подрывали. Еще одно очко в пользу мозамбикцев. В ответ мы принялись устанавливать сверху на мины фотоэлементы, при попадании света на которые она взрывалась. В итоге у нас даже родилась шутка, что если все будет продолжаться в том же духе, то мины будут сами выпрыгивать из песка и гнаться за саперами противника.
Мы расположились в лагере, и наши коллеги из родезийской САС проинформировали нас, где и как нам предстоит работать. Нам назначался район ответственности протяженностью 150-200 км вдоль границы с мозамбикской провинцией Газа. Местность в том районе характеризуется в первую очередь исключительной засушливостью и поэтому главной проблемой на длительных патрулированиях являлась вода. Поскольку мы уходили в буш более чем на три недели, то нам посоветовали брать с собой не менее 7 литров воды на каждого. Вкупе с едой, боеприпасами, минометными и противопехотными минами, гранатами, радиостанциями, личными вещами и тому подобным выходило, что каждый нёс на себе не менее 80 фунтов.
Наша основная цель, — террористы ЗАНУ, — у наших родезийских союзников большим уважением не пользовалась, а вот к регулярным войскам ФРЕЛИМО, особенно к их так называемым «Силам Z», которые были обучены ведению противоповстанческих действий северокорейцами, отношение было совсем иным. Они могли работать крупными подразделениями, и незадолго до Рождества 1977 года от их рук погибло двое южноафриканских спецназовцев.
Подразделения спецназа ФРЕЛИМО, «роты X», имели численность вплоть до ста человек, и действовали при постоянной огневой поддержке минометов, — как правило, это были 82-мм переносимые системы советского образца. Как только они садились вам на «хвост», сбить их со следа было очень сложно; их главной задачей было оставаться поодаль и поддерживать с вами постоянную связь, препятствуя тем самым решению ваших основных задач: ставить мины и устраивать засады на партизан ЗАНУ. В случае преследования у нас было две варианта действий: либо нас эвакуируют вертолетом и перебрасывают в другое место, либо мы отходим на восток в район невысоких холмов, где находились идеальные места для засад, и где ФРЕЛИМО никогда не преследовало патрули. Если дела пойдут совсем плохо, то мы могли рассчитывать на немедленную авиационную поддержку со стороны пары истребителей «Хокер Хантер» родезийских ВВС.
Серьёзной проблемой была эвакуация раненых. В то время у родезийцев на вооружении находились только французские «Алуэтты», поставленные в Родезию из ЮАР, и у этих птичек не хватало дальности, чтобы добраться до района нашей ответственности без дозаправки. Поэтому в буше, на полпути между нашим расположением и границей, были оборудованы полевые склады, куда топливо доставлялось парашютным способом «Дакотами». Таким образом, вертолет садился в буше, дозаправлялся, прилетал к нам, забирал раненого, летел обратно, садился в буше, дозаправлялся и возвращался в Родезию. Сложный, опасный и отнимавший уйму времени способ, но по-другому эвакуировать раненых было невозможно. Мы четко знали, что в случае ранения кого-либо из нас нам предстояло удерживать свою позицию как минимум пару часов до прибытия вертолетов. Наконец, все совещания и инструктажи были проведены, и мы приготовились выйти на свою первую операцию в Родезии 26-го января 1978 года. В этот день мне исполнилось 25 лет.
Нас поделили на два разведывательных отряда по 23 человека в каждом — три штатные разведгруппы по 6 человек плюс группа управления из 5 человек. Действовать нам предстояло на удалении 10 километров друг от друга. Я оказался в первом разведотряде, которым командовал лейтенант Доу Штейн; вторым командовал Кокки дю Тойт. К моему большому удивлению, меня назначили командиром одной из разведгрупп, чем я был очень польщен, поскольку это было мое первое командование в боевой обстановке.
За день до нашего вывода в оперативный район я решил приготовить противнику свой собственный сюрприз. Всегда обожал разные ловушки и мины-сюрпризы, а несколькими годами ранее, когда я проходил курс в школе младших командиров в Бреконе, майор-инструктор, ветеран войны в Омане, показал мне одно интересное устройство, которое я теперь решил воплотить на практике.
Я взял один из тех австралийских мини-детонаторов, которые нашел в оружейной комнате в Форте-Доппис, после чего разобрал 7,62-мм патрон от АК, вытряхнул порох из гильзы, вставил в нее детонатор, уплотнил небольшим количеством пластичной взрывчатки и собрал патрон обратно. В теории все было просто: после подачи патрона в патронник и попадании бойка по капсюлю тот воспламенял детонатор, который в свою очередь подрывал взрывчатку. Меня заверяли, что для того, кто рискнёт выстрелить таким патроном, последствия окажутся фатальными.
Ранним утром 26-го числа мы собрались на аэродроме, который располагался недалеко от нашего лагеря. Неожиданно откуда-то возник ящик с пивом, и тут все сослуживцы хором поздравили меня с днем рождения. После этого мы погрузились в затемненную «Дакоту» и взлетели. Летчик пилотировал машину зигзагами и несколько раз, как до нашего десантирования, так и после, провел ложные выброски, сбрасывая манекены или мешки с песком. В 03:50 мы встали и пристегнули карабины, и ровно в 04:00 мы вышли в непроглядную мозамбикскую ночь на высоте 400 футов.
Я выходил последним, и в момент десантирования резкий порыв ветра отбросил меня от основной группы. Приземлившись, я собрал парашют, навьючил на себя снаряжение и отправился искать товарищей. Оказаться в одиночестве ночью на вражеской территории — ощущения крайне неприятные. Каждые несколько минут я останавливался, вслушивался в темноту и издавал тихий короткий свист, надеясь, что его услышат товарищи, и в то же время опасаясь, что кроме них его услышит еще кто-нибудь. В конце концов, к своему невероятному облегчению, я их обнаружил, — мы настолько обрадовались встрече, что можно было подумать, мы не виделись несколько лет, а не каких-то двадцать минут. Высадка прошла безупречно, без раненых и пострадавших. Собрав и спрятав парашюты, мы отошли от места высадки и расположились на ночевку до рассвета. С первыми лучами Солнца мы поднялись, и, позавтракав и собравшись за 10 минут, отправились на патрулирование в сторону железной дороги, которая вела в мозамбикский порт Бейра.
Дни быстро протекали по заведенному и хорошо организованному распорядку. За час до наступления темноты мы резко меняли маршрут, делая крюк с тем расчётом, чтобы выйти обратно на свои следы и иметь возможность поймать в засаду любого, кто будет следовать за нами. После этого мы разбивали лагерь, ужинали и обустраивались на ночевку. Для такой большой группы передвигаться ночью в буше было рискованно — много шума и значительный риск нарваться на засаду. По утрам, после подъема, мы снимались и шли около получаса, после чего располагались на завтрак, а затем патрулировали окружающую местность примерно до часу дня, когда жара делала любое передвижение практически невозможным. Снова сделав крюк, мы располагались на отдых до момента, когда станет достаточно прохладно чтобы продолжить патрулирование, обычно до 17:00, после чего снова передвигались до самого заката.
Спустя три дня после высадки мы, наконец-то, вышли к железной дороге. Это была однопутная дорога, рельсы располагались на крутой, около трех футов высотой, насыпи, окаймленной с обеих сторон кустарником. По обеим сторонам от железки шли просёлочные дороги. Мы перешли ее, ступая по своим спальным мешкам, чтобы следы не выдали нашего присутствия, и оказавшись на противоположной стороне, перестроились в боевой порядок, а лейтенант Штейн решил провести короткую рекогносцировку. Сбросив рюкзак, он взял бинокль и поднялся на насыпь, чтобы быстро осмотреть железнодорожный путь в обе стороны и через несколько секунд скатился обратно.
— По путям движется какой-то гражданский! Хватаем его и расспрашиваем, есть ли в округе террористы!
Фабес немедленно вызвался в этом поучаствовать. Он снял снаряжение, оставшись налегке, и достал из своего рюкзака внушительного вида нож. Прикрывать Фабеса пошел капрал Тэффи Пи (в Южной Африке прозвищем «Тэффи» называли взрывников на приисках), [4] вооружённый своим АК-47. Все остальные затаились в буше, присев за несколько секунд до появления жертвы на корточки, как будто школьники, задумавшие какую-то пакость. Вокруг меня виднелись ухмыляющиеся лица товарищей, и я почувствовал почти непреодолимое желание разразиться смехом.
На рельсах появился человек в тёмно-зеленой униформе, на плече он нес АК с длинным стволом. [5] Но тут вслед за ним показался еще один, в такой же униформе, но уже с РПГ. Улыбки у нас как рукой сняло — через секунду на этих двух человек уже был направлен наш двадцать один ствол. Впереди Фабес, не подозревая об опасности, сгруппировался для прыжка. Поднявшись, он увидел, что его жертва вооружена, и тут же упал плашмя. Оба человека дернулись навстречу движению, но тут их практически в упор расстрелял Тэффи. Остальные военнослужащие группы выскочили на насыпь, чтобы поддержать своих товарищей. Нам повезло, что врагов было только двое. Тэффи завалил их наглухо, но если бы они оказались разведчиками, шедшими в головном дозоре более крупной группы, мы вполне могли бы понести потери. Для нас это был ценный урок.
Ручной противотанковый гранатомет всегда был ценным трофеем, но этот оказался пробит пулями и потому бесполезным. Из него сделали мину-ловушку — в земле отрыли небольшую ямку, положили туда зажигательную гранату с белым фосфором, установили сверху на нее повреждённую трубу гранатомета, чтобы она прижала рычаг, и выдернули чеку, после чего замаскировали это место, присыпав листьями и ветками. Позже на ней подорвался сапер ФРЕЛИМО, неосторожно поднявший РПГ. Хотя магазин был пробит двумя пулями Тэффи, автомат оказался исправен, поэтому мы его забрали с собой. Перед отходом я снарядил магазин своим «заминированным» патроном и бросил его рядом в надежде, что кто-то из группы разминирования ФРЕЛИМО его подберет. У них вечно не хватало боеприпасов, и я надеялся, что они опустошат поврежденный магазин и вставят патрон в другое оружие. Позже вечером того же дня мы связались с базой и сообщили о своем первом боестолкновении.
Группа под командованием Кокки также ввязалась в бой — сделав крюк, они уже шли к месту нового лагеря, когда на них натолкнулся крупный патруль ФРЕЛИМО. Перестрелка закончилась гибелью восьмерых мозамбикских солдат, с нашей стороны погиб капрал Мэнни Ганьяу, бывший «коммандос» португальской армии и мой сосед в Дурбане. Он был одним из моих инструкторов во время отборочного курса, и с тех пор мы приятельствовали. Сообщение о его гибели подействовало на всех нас удручающе.
Следующие три недели мы разгуливали по нашему маленькому кусочку Мозамбика, устанавливая мины и устраивая засады. Как-то раз мы заманили противника в зону поражения, подорвав небольшой подрывной заряд. Спустя примерно десять минут рядом с железной дорогой показались крестьяне, которые гнали перед собой скотину — противник, встревоженный взрывом, решил использовать мирных жителей в качестве приманки для возможной засады. Мы выжидали. Справа от меня послышались голоса — несколько вооружённых людей осторожно приблизились к дому, в котором мы подорвали заряд. Огня мы по-прежнему не открывали, выжидая, пока в зону поражения не втянется побольше террористов.
Тут я услышал звук, ранее мне незнакомый: это был высокий ритмичный противный скрип. По путям медленно двигалась ручная дрезина, точно такая, какой ее показывают в фильмах-вестернах. Два человека работали со сдвоенной рукояткой, а третий, — офицер ФРЕЛИМО — сидел на мешках с мукой. Рядом с дрезиной шла колонна вооружённых людей. Я поднял свой АК-47 и прицелился. За мгновение до того, как мы открыли огонь, офицер обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Он осознал, что сейчас умрёт — на его лице отразился сначала страх, потом удивление и наконец животный ужас. И в ту же секунду я открыл огонь. Наша группа начала стрелять из всего, что у нее было, не выжил никто. Тот, кого завалил я, оказался казначеем ФРЕЛИМО, при нем была обнаружена сумка с 30 тысячами мозамбикских эскудо. Мы были богаты! Все разговоры сразу закрутились вокруг того, как мы будем тратить нашу добычу. Как потом оказалось, наши мечтания так и остались мечтаниями — по возвращении на аэродроме нас встретил офицер родезийской разведки, узнавший из радиоперехвата об уничтожении казначея и захвате денег.
— Полагаю, вам повезло перехватить казначея? — акцент офицера явно выдавал в нем очень образованного человека. — Не будете ли вы столь любезны сдать захваченный трофей? Вот письменный приказ вашего командования. — Он протянул нам отпечатанный лист бумаги. Деньги пришлось отдать. — Эти средства пойдут на оплату наших информаторов в Мозамбике. Благодарю вас!
«C’est la guerre», [6] — подумалось мне. Позже я узнал, что 30 тысяч эскудо стоят примерно 500 фунтов. Ну что ж, с бегством от налогов придется повременить. Разбор этой операции проводил майор Блау, который внимательно заслушал наш доклад, а затем встал, чтобы обратиться ко всем нам.
— Хорошая работа. Ваша первая операция впечатлила не только меня, но и противника.
— Противника? — переспросил лейтенант Штейн.
— Да, из радиоперехватов стало известно, что ФРЕЛИМО уже осведомлено, что в провинции Газа действует новое боевое формирование. Они намерены выставить против нас лучшие силы, которые у них есть.
— Роты X?
— Именно! В ближайшие месяцы все усложнится, так что не расслабляйтесь.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Народная организация Юго-Западной Африки (англ. South-West Africa’s Peoples Organization, SWAPO) — политическая организация левого толка населения юго-западной Африки, в основном состоявшая из представителей племени овамбо. В 1960 – 1980-е годы вело партизанскую войну против войск ЮАР, занимавших территорию Намибии, пользовалось широкой поддержкой СССР.
[2] 32-й пехотный батальон, известный как «Батальон “Буффало” (Буйволы)» (англ. Buffalo Battalion) и «Ужасные» (порт. Os Terríveis, англ. The Terrible Ones) — батальон лёгкой пехоты сухопутных войск Сил обороны Южной Африки, состоявший из белых и чёрных уроженцев ЮАР, Анголы и Намибии, а также иностранных добровольцев из государств Западной Европы и Америки; одно из наиболее известных и прославленных подразделений САДФ. Батальон сформирован полковником сил специального назначения ЮАР Яном Брейнтенбахом в 1975 году.
[3] На самом деле эта операция носила название «Kropduif» (африк. «Голубь»), а вошла в историю под названием «Битва при Эхеки» — по названию одноименной шаны (засушливой впадины), в которой располагался лагерь СВАПО. В этой операции южноафриканский спецназ понес свои самые крупные единоразовые потери. На разборе ее итогов было признано, что основной причиной высоких потерь разведывательно-диверсионного отряда, помимо просчетов в планировании и проведении, стало использование спецназа в качестве элитной пехоты, т.е. не по прямому назначению.
[4] В Великобритании так называют уроженцев Уэльса.
[5] Вероятнее всего, это был РПК.
[6] Это война (фр.)

Спасибо большое!

Нам дали два дня на отдых, после чего снова вывели в тот же район возле железной дороги, идущей на Бейру, для организации следующей засады (на этот раз вертолетом). Для любого солдата лежать в засаде — это самое изматывающее время. Пошевелиться нельзя, над тобой довлеет страх, что противник может услышать даже твое дыхание. Когда враг, наконец, появляется, сердце стучит так сильно и громко, что удивительно, как он его не слышит. Смотреть прямо на своего врага нельзя — он может почувствовать взгляд и увидеть тебя. Затем начинается мясорубка. За мгновение до гибели на лицах попавших в засаду отражается ужас — и через какие-то секунды все кончено. Ты обыскиваешь тела, уничтожаешь оружие, забираешь трофеи и минируешь место. Весь процесс становится привычным, почти рутиной. Первоначальная эйфория проходит, и когда адреналин сжигает запасы энергии в твоем теле, на тебя накатывает чувство глубокой усталости. Основное чувство, которое осталось в моей памяти о тех временах — это подавляющая, всепроникающая усталость. Усталость и страх. Страх — это хорошая эмоция, которую нужно развивать; он помогает всегда оставаться начеку. Те, у кого нет страха, редко когда остаются в живых.
В тот раз в засаде мы ждали не очень долго, меньше часа, потом появилась группа террористов из ЗАНУ. Их приближение мы услышали чуть ли не за милю — они шли и громко смеялись, как будто находились на воскресном пикнике. Семерых из них мы завалили первыми же выстрелами, еще два боевика попытались убежать и нарвались на подгруппу блокирования. Прочесывая место засады, мы попали под минометный обстрел и были вынуждены отойти для эвакуации.
Боевые выходы стали почти обыденностью, наши успехи росли. Лишь однажды произошло событие, вселившее тревогу. Нас дважды преследовали регулярные части ФРЕЛИМО. В одном случае мы расположились на днёвку и лежали под палящим полуденным зноем. Я только что приготовил чай и уже потянулся за ним, когда совершенно отчетливо услышал скребущий звук опускаемой в трубу минометной мины. Я застыл, глядя прямо в глаза товарищу напротив меня — враг был близко, очень близко! Мина уже была в воздухе, и мы не знали, куда она упадёт — вполне возможно, что прямо на нас. Те несколько секунд, что мы сидели и ждали, казалось, растянулись на часы. Внезапно все вокруг обрело мельчайшие детали: капли пота на губе сидящего напротив меня человека; его темно-карие глаза, расширенные от страха и ожидания; струйка пара, медленно и лениво подымающаяся над моей кружкой с чаем; громкий стук собственного сердца в моей груди. Мина разорвалась в буше, метрах в пятидесяти от нас, не причинив никому вреда. В считанные секунды мы собрались и тихонько ушли с того места.
Представлялось, что ситуация, когда мы столкнемся в бою с этими хорошо подготовленными солдатами противника, является лишь вопросом времени, тем более что с нашей стороны планировалось работать в буше продолжительное время. Разведотряд должен был быть разделен на три разведгруппы, две из которых состояли из десяти человек, а более крупная — из двадцати четырех. Меньшим группам предстояло устанавливать мины на разветвленной системе троп, которые ЗАНУ и ФРЕЛИМО использовали вместо дороги, идущей вдоль железнодорожной линии в Бейру. Разведывательная группа из двадцати четырех человек под командованием Кокки должна была вести агрессивные засадные действия и патрулирование к югу от нас, надеясь привлечь внимание ФРЕЛИМО, и давая тем самым нам возможность относительно свободно вести минирование.
Группами, выделенными для проведения минирования, командовали штаб-сержанты Дэнни Форстер и Луис Клоппер. Дэнни, в чью группу я входил, был высоким, плотным, крепко сбитым бойцом, профессиональным военным с 18 лет. Если за день вы слышали от него больше трёх слов, это считалось, что он толкнул выдающуюся речь. Луис являл собой его полную противоположность — невысокий и худощавый, как грабли, с длинными свисающими усами, он мог бы сыграть диккенсовского Фейгина, [7] однако такая внешность была обманчивой. Это был исключительно агрессивный спецназовец, прирожденный убийца.
Нас снова высадили с двух вертолетов; перед этим летчики несколько раз проделывали ложные посадки, чтобы сбить с толку силы ФРЕЛИМО и местных жителей. Уйдя от места высадки на безопасное расстояние, мы приступили ночью к установке мин. Следующим днем, пополудни, до нас донеслись звуки интенсивного боя, примерно в километре к югу от нас, в районе, где работала группа Луиса. Мы немедленно связались с базой, доложив, что, по нашему мнению, наша вторая группа ведет бой. База тоже пыталась связаться с ними, но в ответ была лишь тишина. Мы начали опасаться самого худшего, но тут я услышал какой-то треск в радиостанции и настроился на нужную частоту:
— Альфа-2, это Альфа-1, вы слышите меня? Приём.
В ответ раздался неясное, искаженное потрескивание, и почти сразу в разговор вклинился радист с базы:
— Альфа-2, это база, вы слышите меня? Приём.
— База, это Альфа-1. Не влезайте в эфир, у Альфы-2 повреждена радиостанция. Я пытаюсь установить связь, свяжусь с вами, как все выясню… Альфа-2, не пытайтесь говорить, просто щёлкайте тангентой: один щелчок — «да», два щелчка — «нет». Как поняли? Прием. — Я затаил дыхание.
Щёлк.
Я облегченно выдохнул:
— Отлично, вас понял. У вас было боестолкновение?
Щёлк.
— Вас понял. У вас есть раненые?
Щёлк.
— Вас понял. Ваша радиостанция повреждена?
Щёлк.
— Вас понял. Вы все еще ведете бой?
Щёлк, щёлк.
— Вас понял. — Я быстро прокрутил в уме то, что нам доводили на инструктаже — после высадки группа Луиса должна была идти на север, по ходу устанавливая мины. С момента нашей высадки мы прошли примерно километров десять.
— Альфа-2, от места высадки вы шли на север?
Щёлк.
— Понял вас, Альфа-2. Вы прошли более 10 км?
Щёлк, щёлк.
— Альфа-2, вас понял. Оставайтесь на связи, я попробую организовать эвакуацию. База, это Альфа-1. Альфа-2 вела бой, у нее есть потери, необходима немедленная эвакуация! Они находятся менее чем в 10 км от места высадки к северу.
— Альфа-1, это база, вас понял, вертолеты уже в пути. Передайте Альфе-2, пусть подадут сигнал красным дымом, как услышат вертушки. Приём.
— База, вас понял, отключаюсь. Альфа-2, это Альфа-1, при подлёте «птичек» сигнал красной дымовой гранатой. Как поняли? Прием.
Щёлк.
— Понял вас Альфа-2. Остаюсь на связи до того момента, как вас подберут.
Я со вздохом опустил трубку, и посмотрел на Дэнни, который со сжатыми губами внимательно слушал весь разговор. Потом он кивнул:
— Джок, это было действительно круто.
Это была его самая длинная речь, которую я когда-либо слышал.
Группу Луиса эвакуировали только спустя четыре часа. Оказалось, что им на «хвост» села группа ФРЕЛИМО. Спецназовцы подорвали выставленные по периметру «Клейморы» и открыли огонь, с ходу уничтожив минимум пятерых солдат противника, но и сами оказались под плотным пулеметным огнем. С самого начала боя был ранен радист и выведена из строя радиостанция. Под сильным огнем Луис эвакуировал свои силы и нанес врагу еще больше потерь, заложив напоследок несколько мин, чтобы не допустить преследования. Радиостанция оказалась сильно повреждена, и он был вынужден поддерживать связь, соединяя вместе два куска провода. Позднее за храбрость, проявленную во время этой операции, Луис был награжден «Крестом Почета» в серебре.
Теперь наша задача стала еще более важной, и на протяжении последующих трех недель мы устанавливали мины как заведённые, получая при необходимости новые боеприпасы по воздуху. К югу от нас группа Кокки не вылезала из боев, оттягивая на себя силы ФРЕЛИМО, подобно тому, как магнит притягивает железные опилки. На двадцать второй день пребывания в буше до нас дошла самая скверная новость. На закате у меня был дежурный сеанс связи, и тут прозвучал сигнал о том, что пришло кодированное сообщение. Я достал шифроблокнот и записал буквы и цифры, но когда расшифровал его, на глаза навернулись слезы. Сообщение было очень коротким: «Санрей-1 погиб». Наша братская разведгруппа находилась на дневке, когда на них вышла рота X ФРЕЛИМО численностью около ста человек. Охранение заметило их головной дозор и подорвало противопехотные мины. Кокки собрал группу и начал прочесывать зону поражения, и когда он вел своих людей, оставшийся незамеченным раненый солдат противника застрелил его. После этого группа попала под непрекращающийся огонь с близкого расстояния, но отбивалась, используя «Клейморы», чтобы дать себе передышку.
Гибель Кокки всех нас ошеломила. Его искренне любили и уважали, мы все ценили его жизнерадостность и неизменный юмор. Кокки дю Тойт был лучшим офицером, под командованием которого мне довелось служить за всю мою долгую армейскую карьеру.
Также нас проинформировали, чтобы мы ждали второго сообщения. Через несколько минут оно пришло: нам приказывали с первыми лучами Солнца отойти вглубь буша и ожидать вертолет. Все предположили, что из-за гибели Кокки нас выводят на отдых, чтобы восстановить боевой дух, но мы ошибались.
После приземления в Буффало-Рейндж нам дали час на то, чтобы привести себя в порядок, прежде чем вызвали в штабную палатку на совещание. Там нам рассказали о действиях других патрулей. В то время как мы регулярно появлялись в буше на короткое время и уходили из него, наши товарищи провели два продолжительных патрулирования с длительным перерывом между ними. Во время первого выхода они потеряли Мэнни Ганьяу, а во время второго их постоянно преследовала сильная и настойчивая рота X противника, пока дело не закончилось гибелью Кокки. Об этом мы знали или догадывались. Когда же за его телом прилетел вертолет, трое военнослужащих из моего отборочного курса сели на него и, несмотря на уговоры заместителя командира группы, прямо там подали рапорта на увольнение. Доблестный майор Блау сообщил нам, что мы все добровольцы и можем уволиться, когда захотим, но всему есть свое время и место, и если у кого-то из нас есть хоть малейшие сомнения в том, что он может продолжать службу в спецназе, то сейчас самое время заявить об этом. Все сидели, не шелохнувшись, и не произнеся ни слова. Майор кивнул и продолжил совещание.
Через несколько дней мы вернулись в буш, и на протяжении следующих четырех месяцев безжалостно уничтожали боевиков ЗАНУ. Каждый из нас прихватывал с поля боя разные трофеи. У меня до сих пор хранится простой серебряный браслет, снятый с моего первого убитого террориста в Мозамбике. Что касается остальных, то трофеи у них были затейливее. Один из моих сослуживцев по имени Ян отрезал у своей первой жертвы ухо и носил его в кожаном кисете на шее. Как-то раз, в промежутке между операциями, когда мы были на базе, он присоединился ко мне за завтраком. Очень привлекательный человек — светловолосый блондин с ярко-голубыми глазами и немного детским выражением лица — он пользовался большим успехом среди женской половины Дурбана.
— Доброе утро, Ян.
— Доброе утро, Джок, — Он начал что-то яростно строчить на листе бумаги.
— Что пишем?
Ян глянул на меня:
— Рапорт об увольнении.
У меня глаза на лоб полезли — в подразделении Ян пользовался всеобщим уважением.
— Чего уходишь?
— Хочу жениться. Сам понимаешь, такая жизнь — не для семейного человека.
Я был вынужден согласиться. С момента прибытия в ЮАР свою супругу я видел считанные разы, а мои дети стали называть меня «дядя папа».
— И чем думаешь заняться на гражданке?
— Хочу стать священником.
Я оторопел. Потом, кинув взгляд на кисет, спросил:
— А с ухом что будешь делать?
Он глянул вниз:
— А, да пусть будет.
Ян остался верен своему слову — по завершении командировки в Родезию он уволился и стал священником. Меня всегда интересовало — что бы сказали его прихожане, если бы узнали о содержимом кисета?
Мой снаряжённый взрывчаткой патрон сработал успешно: радиоперехват подтвердил гибель террориста ЗАНУ от разрыва автомата. Этот трюк я потом проделывал еще трижды — и каждый раз с неизменным успехом. Террористы ЗАНУ, как и рассказывали родезийцы, вояками оказались никакими. Очень часто в бою они бросались бежать, разворачивая свои автоматы и стреляя через плечо, наугад. Один из наших остряков заметил, что он не столько боится пули, на которой начертано его имя, сколько пули адресованной «всем, кого это касается».
Потеря Кокки дю Тойта нас разозлила. Мы всегда минировали тела убитых нами боевиков, но противник очень хорошо наловчился находить ловушки, гранаты и противопехотные мины, которые для них приготовлены. Поэтому после одной засады, в которой мы убили шесть партизан ЗАНУ, мы решили применить новую хитрость — у одного из убитых отрезали голову и положили ее на мягкий песок, чтобы со стороны казалось, будто человека похоронили заживо. Затем мы написали на песке послания типа: «Привет от эскадрона смерти!» — ну и так далее. Остальные тела мы заминировали, как обычно, но с одним усовершенствованием: под трупом обезглавленного террориста мы закопали противотанковую мину. Трюк сработал идеально. Саперы ФРЕЛИМО, очищая место засады, обнаружили все противопехотные мины-ловушки, но совершенно не заметили противотанковую мину, пока не погрузили мертвых террористов в грузовик и не проехали прямо по ней.
Ближе к концу нашей командировки мы как-то ввязались в бой у железной дороги, к югу от города Мапаи. Наткнувшись на шестерых вооруженных террористов, мы очень быстро завалили четверых, а двое других бросились бежать. Полагаю, что с нашей стороны была проявлена определенная самоуверенность — мы погнались за ними и наткнулись на более крупную группу противника. Я обменялся выстрелами со смутной фигурой, маячившей примерно в тридцати метрах передо мной, но не заметил боевика, который находился ближе ко мне. Тот выстрелил с расстояния менее трех метров, и в тот же миг я, заметив его, влепил две пули ему в грудь. Он с воплем рухнул на спину. Я попробовал было сдвинуться с места, но не смог, и посмотрев вниз, увидел, что из моего бедра сочится кровь. Моей первой реакцией был слепой гнев. Переставив переводчик на своем АК-47 в режим автоматического огня, я выпустил в виновника половину магазина, после чего запрыгал к ближайшему дереву терновника. Опираясь на него, я подвигал ногой вперед-назад. Мне повезло, — пуля прошла через мягкие ткани. Это было больно и неприятно, но нога все еще могла держать мой вес.
Я похромал к нашему командиру — капитану, недавно прибывшему из Дурбана:
— Босс, меня ранили! Меня ранили!
Он выглядел более испуганным, чем я.
— Джок, не гони!
Я показал на свое бедро, из которого сочилась густая темно-красная кровь.
— Я не шучу!
— Давай перебирайся через насыпь, мы тебя прикроем. — Он повысил голос. — Ребята, Джок ранен! Прикройте его!
Пока я ковылял в относительную безопасность на противоположную сторону железнодорожного пути, стрельба вокруг меня усилилась. Там мне быстро оказали первую помощь, но бой все еще продолжался, поэтому пришлось быстро отходить. Следующие два дня я бегал с дыркой в бедре, не имея возможности эвакуироваться из-за постоянного внимания к нам роты X ФРЕЛИМО. Наконец, прибыл вертолет и с ним два «Хантера», которые должны были прикрыть мой отлет. Когда «птичка» со мной на борту взлетела, я увидел, как внизу на моих друзей сыплются минометные мины, и почувствовал себя форменным дезертиром.
Я оказался выведен из строя на три недели и вернулся как раз к началу того, что должно было стать нашим грандиозным финалом. Операция «Молот» представляла собой наступление на пункт сбора партизан к югу от мозамбикского города Мапаи. Мы должны были выступать в качестве группы блокирования для основных штурмовых сил — 2-й роты («коммандо») Родезийской Легкой Пехоты.
На противника мы налетели на вертолетах «Алуэтт», вслед за двумя реактивными самолетами «Хокер Хантер», каждый из которых нес 1000-фунтовые бомбы. Впереди шел бомбардировщик «Канберра» с 500-фунтовыми бомбами — он вывалил свой груз, и шесть взрывов подняли перед нами волну разрушений, затем удар нанесли оба «Хантера». Наши маленькие вертолеты подпрыгивали и качались на взрывных волнах, и когда пыль начала оседать, мы подсели, а с пролетавшей над нами «Дакоты» посыпались парашютисты родезийской легкой пехоты.
Иногда война приобретает убедительную, пусть и ужасающую, красоту. И в такие моменты радость от того, что мы являемся участниками всего этого, была почти непреодолимой.
Наша основная задача заключалась в том, чтобы действовать в качестве групп блокирования для бойцов 2-й роты РЛП, которые должны были смять врага в лагере и выгнать его в наши убийственные «объятия». Моей группой командовал особенно агрессивный сержант-африканер Дэйви Кей. Не успели мы стать на землю, как он заметил движение впереди нас.
— Джок, терры! За мной!
Я рванул вслед за ним вдоль по узенькой тропинке, которую мы должны были блокировать. Пулемётный расчёт остался на месте позади нас, чтобы прикрыть в случае чего. Буш был практически пуст почти до самой границы лагеря боевиков. И тут я заметил, что среди деревьев что-то шевелится. Дэйви тоже обратил на это внимание, вскинул свою R4 и открыл огонь. Я, припав на одно колено, также дважды выстрелил по тёмному силуэту, показавшемуся на зеленом фоне деревьев. Фигура упала, и в ту же секунду стало понятно, что у нее светлые волосы.
Вскочив на ноги, я потянул руку Дэйви вниз — он уже был готов добить упавшего.
— Не стреляй! Похоже, это свои.
От автоматной очереди перед нами выросли фонтанчики земли, и мы мгновенно прыгнули в укрытие. Впереди послышались голоса, перекрикивавшиеся друг с другом по-английски. Перекатившись на спину, я увидел круживший над нами вертолет, связался с ним и с помощью летчиков смог установить связь с группой, находившейся перед нами. Мы осторожно приблизились друг к другу. Это оказались родезийские саперы, которых по ошибке высадили прямо в центр лагеря боевиков. Тот, кого я подстрелил, оказался американцем, его покрытое камуфляжным кремом лицо исказилось от боли. Оба моих выстрела достигли цели — одна пуля попала в плечо и одна в локоть. Когда вертолет приземлился, чтобы эвакуировать его, он держал свою поврежденную руку. Я же был готов провалиться сквозь землю.
— Извини, — пробормотал я, но даже мне было понятно, что мое извинение звучит, по меньшей мере, глупо.
На черном от камуфляжного крема лице американца появилась улыбка:
— Это не твоя вина, приятель. Мы просто очутились не там, где надо.
Мне подумалось, что его рука уже никогда не восстановится.
— Высокая цена за то, что оказался в неправильном месте. — Своей здоровой рукой он похлопал меня по плечу. — Превратности войны, приятель, превратности войны…
Он погрузился в вертолет и прежде, чем улететь, на прощанье показал нам большой палец. Мы вновь заняли свои блокирующие позиции. Хотя 2-я рота находилась уже в самом центре лагеря, интенсивного боя не было, слышались только спорадические выстрелы.
На самом деле операция «Молот» закончилась провалом, несмотря на то, что с технической стороны она была проведена превосходно. Несколько сотен боевиков, которые еще за два дня до десантирования находились в лагере, просто напросто ускользнули. Число уничтоженных террористов составило смехотворную цифру — всего 10 человек. Впоследствии, кое-кто из родезийцев опишет эту операцию не иначе как «Лажа за 6 миллионов долларов».
Наша командировка в Родезии подошла к концу. За пять месяцев мы практически полностью блокировали маршруты проникновения боевиков в южную часть этой страны, и тем самым спасли сотни фермеров. Потеряв двоих человек убитыми, мы при этом непосредственно в боестолкновениях уничтожили 154 террориста, и еще 25 были засчитаны убитыми по данным радиоперехвата. И всё это было проделано на одном из самых сложных театров военных действий в Африке. Мы пришли на «Русский фронт» и ушли оттуда почти в том же составе — нас сменил 5-й разведывательно-диверсионный отряд. Наши товарищи по оружию из родезийской САС — одни из лучших солдат, с которыми мне довелось служить — выразили нам свою благодарность, преподнеся каждому памятные настенные таблички с изображением эмблемы САС, считавшимися официальными наградами (к медалям нас представить не могли). Сейчас, когда я пишу эти строки, эта табличка висит над моим письменным столом.
По возвращении в Дурбан командование устроило нам торжественный приём, и кроме того, каждому предоставили трехнедельный отпуск. Во время него ко мне неожиданно нагрянул один из наших майоров, сообщивший, что сейчас происходит формирование нового подразделения спецназа, предназначенного для проведения морских операций, и оно нуждается в младших командирах. Интересует ли меня это предложение? Поначалу я насторожился, поскольку не являлся хорошим пловцом, но офицер зашел с козырей: новое подразделение будет задействовано в самых серьёзных и секретных операциях, куда более важных, чем всё, что до сих пор проводилось спецназом. Более он ничего не сообщил, но ему удалось заинтриговать меня настолько, что я дал свое согласие на перевод.
Четвертый разведывательно-диверсионный отряд предполагалось разместить в в Капской провинции, в Сальданья-Бей, рядом с Фреденбургом. Чтобы попасть в новое подразделение, я должен был перейти на служебной яхте под названием «Роза ветров» из Дурбана в наш новый пункт постоянной дислокации. Мы вышли из Дурбана в спокойную, теплую ночь, но вскоре все поменялось — спустя восемь часов с момента нашего выхода, с кормы на нас обрушился шторм силой восемь баллов, и волны вокруг нас превратились в бурлящую массу гигантских пенящихся монстров, которые, казалось, намеревались разметать нас на куски.
В том, чтобы плыть на маленькой лодке ночью во время шторма, есть что-то бесконечно страшное. Глядя вдаль, вы видите каждую сердитую волну, несущуюся на вас, и думаете о том, выдержит ли ваше крошечное суденышко ее удар. В одну секунду вы оказывались в глубокой впадине, глядя на возвышающуюся вокруг стену воды, а через мгновение — вы уже высоко на ее гребне, и вас швыряет, как игрушку в руках у какого-то невидимого великана. Ситуацию значительно усугубляло еще и то, что я сильно страдал от морской болезни. Она протекает в две стадии: когда ты боишься, что умрешь, и когда ты боишься, что не умрешь. Спать вне вахты было невозможно, и даже отдых был сопряжен с опасностями. Уткнувшись в узкую койку, вымокший до нитки, я попытался было повернуться на бок, и мое движение совпало с особенно сильным креном судна, который отбросил меня прямо на середину нашей маленькой каюты. На вахте я всегда привязывал себя к лееру, опасаясь, что меня выбросит в море, — мысль о том, что падение за борт в таких обстоятельствах почти наверняка окажется смертельным, преследовала неотступно.
Когда мы подошли к Ист-Лондону, погода снова внезапно переменилась — море успокоилось и стало напоминать тихий прудик в сельской английской глубинке. На подходе к гавани нас окружили дельфины. В свете полной Луны, отражавшегося от воды, и ее фосфоресцирующих каскадов, падающих на тела этих морских животных, дельфины казались покрытыми серебром. Какое-то время эти прекрасные создания играли наперегонки с яхтой, постоянно посвистывая и прищелкивая — один из тех прекрасных моментов, которые остаются в памяти навсегда.
Старая заброшенная китобойная станция, расположенная на острове в Салданья-Бей, идеально подходила для расположения подразделения морского спецназа. Там мы могли в безопасности и уединении заниматься боевой подготовкой и готовиться к предстоящим операциям. [8] Все новички проходили курс легководолазной подготовки, а затем учились работать с маломерными судами. Наконец, весь разведывательно-диверсионный отряд приступил к отработке упражнений в составе подразделения, начиная с высадки рейдовых групп на берег и заканчивая ведением боя как на берегу, так и в море. За четыре месяца мы превратились в тесно сплоченное боевое формирование, которое во многом было обязано этим его харизматичному командиру, комманданту Малькольму Кингхорну. Ростом выше шести футов, худой и слегка сутулый, с рыжими волосами и роскошной бородой, он проходил боевую стажировку в подразделении израильских морских «коммандос», и развитие 4-го РДО во многом было обусловлено этим опытом. Прекрасное руководство сочеталось в нем с едким, изощренным чувством юмором. Основным его лейтмотивом было создание подразделения морского спецназа, которое могло бы посоперничать с любым другим аналогичным формированием в мире, и в достижении этой цели он был совершенно безжалостен.
Как и положено любому небольшому по численности подразделению, в отряде постоянно циркулировали слухи о предстоящей боевой работе. Все обратили внимание, что в расположении появился некий лейтенант южноафриканских ВМС родом из Великобритании, разговаривавший по-английски без малейшего акцента. Он часто отсутствовал по две-три недели, и было очевидно, что он занимался разведкой, но где и против кого, никто не знал.
В самом конце 1978 года пятнадцать бойцов отряда, включая меня, вызвали в комнату для совещаний. На большой школьной доске, висевшей на стене, было написано: «Операция “Молоковоз”». Коммандант Кингхорн оглядел нас и произнес:
— Джентльмены, нам предстоит изменить ход истории.
В Претории были чрезвычайно обеспокоены тем, что боевики Роберта Мугабе могут в итоге захватить власть, и на северо-восточных границах ЮАР появится враждебное марксистское государство черного большинства. Тем самым, у Африканского Национального Конгресса (АНК), считавшегося в тот момент инструментом Москвы, появится безопасная база, где он сможет готовить своих боевиков и осуществлять атаки на территорию Южной Африки.
При этом у самой Претории возможности были ограничены. Прямая военная интервенция даже не рассматривалась: в этом случае ЮАР лишилась бы тех немногих друзей, которые у нее еще оставались, главным из которых являлась Великобритания, постоянно противившаяся международным призывам ввести санкции против Южной Африки. Тайная поддержка, оказываемая со стороны южноафриканского спецназа, была очень ценной, но растущие потери подразделения вынудили к концу 1978 года его отозвать.
С военной точки зрения, ситуация на земле в Родезии выглядела неутешительной. У страны была великолепная армия, но она давно работала с напряжением всех сил и уже начала выдыхаться. Казалось, что все возможности хоть как-то сдержать поток боевиков ЗАНУ, затоплявший Родезию, были исчерпаны. Белые продолжали покидать страну, и численность уезжавших медленно, но неуклонно росла, что еще больше истощало ресурсы и подрывало боевой дух. В этих условиях было решено провести операцию «Молоковоз», нанести удар в самое сердце чёрной оппозиции. Операция должна была пройти в три этапа. Во-первых, должна была произойти ликвидация Роберта Мугабе, жившего на тот момент в изгнании в мозамбикской столице Мапуту. Следом должно было произойти убийство его главного конкурента, Джошуа Нкомо, который возглавлял группировку ЗИПРА, состоявшую из представителей племени матабелов. Нкомо в Родезии ненавидели — именно его террористы сбили ракетой родезийский гражданский авиалайнер и хладнокровно добили из пулеметов выживших в катастрофе. На третьем этапе операции планировалось уничтожение нефтеналивного терминала в порту Бейра, и тем самым нанести по экономике Мозамбика, разорённого войной, серьёзнейший удар. Если бы все прошло по плану, то в Родезии после этого проходили всеобщие выборы, и власть переходила к умеренному чёрному правительству.
От размаха и дерзости операции захватывало дух. На первом этапе операции 4-й РДО высаживал в гавани Мапуту разведывательную группу из восьми родезийских САСовцев. Это был самый глубокий вывод разведоргана, предпринятый спецназом за все время войны в Родезии. Мы обеспечивали доставку группы на место и ее эвакуацию после завершения операции, физическое устранение Мугабе осуществляли родезийцы. Но даже в этом случае риск был велик — нас могли захватить, поскольку у южноафриканского флота был приказ оставить нас, но не рисковать столкновением с мозамбикскими силами. На тот случай, если нас пленят, была продумана легенда о том, что мы наемники, которым за уничтожение Мугабе пообещали 250 тысяч долларов, переведённых в один из южноафриканских банков, и потому эта операция проводится тайно. Всем было понятно, что вся эта история прикрытия шита белыми нитками, и никто особо на нее не надеялся — попадись мы в плен, то в самом лучшем случае нас ожидал пожизненный срок в мозамбикской тюрьме, но, скорее всего, нас бы попросту казнили. Так что между собой мы решили, что в любом случае в плен сдаваться не будем.
Несмотря на то, что официально такой операции не существовало, нам сообщили, что она санкционирована высшим руководством страны, и для ее проведения в нашем распоряжении находились абсолютно все силы и средства, любые ресурсы. Подготовка к операции началась в январе1979 года, на нее отводилось шесть недель.
Добраться до устья гавани Мапуту проблемы не составляло, поскольку в нашем распоряжении был весь южноафриканский флот. Для переброски крупных сил спецназа с головного корабля, находящегося в нейтральных водах, к вражескому берегу мы в первую очередь думали использовать подводную лодку, но вот как добраться с субмарины до берега — это было совсем другое дело. Самой крупной надувной лодкой, которой мы располагали на тот момент, была лодка «Зодиак» Mk II французской постройки, которая могла перевозить максимум пятерых человек. Кроме того, нам нужна была какая-то защита на случай, если мы столкнемся с патрульным катером. Через четыре дня мы получили гораздо более крупные «Зодиаки» Mk IV, способные брать на борт двенадцать человек. На них было установлено по два подвесных мотора «Си Хорс» мощностью в 50 лошадиных сил каждый, соединенных с простым пультом, — с его помощью, посредством двух рычагов и небольшого штурвала, рулевой мог управлять скоростью движения и самой лодкой. Рядом с ним располагались штурман и командир, вооруженный РПГ. В передней части, на шарнирной турели, был установлен легкий пулемет РПД для обеспечения огневой поддержки. Спецназовцы, участвующие в рейде, рассаживались спина к спине, лицом к бортам, на низких сдвоенных сиденьях, расположенных на носу и корме. С момента разработки до спуска лодок на воду прошло менее шести недель.
В конце января к нашим тренировкам присоединились бойцы штурмовой группы родезийской САС. Мы полагали, что для высадки нам понадобится всего одна лодка, но первая же попытка спустить «Зодиак» на воду с субмарины закончилась провалом: в штормовом море лодка под тяжестью людей и снаряжения просела, отойдя от подводной лодки всего на пару сотен метров. Запустить подвесные моторы не удалось и, красные от напряжения, мы погребли обратно.
План операции пришлось переделывать. Поскольку стало ясно, что потребуется еще один «Зодиак», то субмарина теперь исключалась — весь личный состав со своим снаряжением просто не смог бы разместиться на ее узкой палубе. Вместо этого было принято решение использовать один из быстроходных ракетных катеров. Помимо того, что корабль имел неплохое вооружение и развивал отличную скорость, с него оказалось не в пример удобнее работать. Минус же заключался в том, что теперь мы вынуждены выходить на лодках гораздо мористее, чтобы нас не обнаружили с берега. Первый же учебный выход оказался очень удачным.
Тем временем родезийцы снова решили пересмотреть план, увеличив численность своей штурмовой группы до 12 человек, что, в свою очередь, требовало трех лодок. Мы попытались собрать три «Зодиака» на палубе ракетного катера, однако в условиях ограниченного пространства и времени (на то, чтобы собрать лодки и спустить их на воду отводился ровно час), это оказалось невозможным. Вскоре стало понятно, что одного катера недостаточно, и мы решили использовать два — задействовав тем самым для этой операции ровно треть всех надводных боевых кораблей южноафриканских ВМС.
Общее руководство операцией осуществлял коммандант Кингхорн; моей группой командовал лейтенант Тэффи Пи — не тот Тэффи, с которым я служил ранее, а другой — плутоватый офицер, быстро поднявшийся по карьерной лестнице. Крепко сбитый, мускулистый, ростом в пять футов и десять дюймов, с густой бородой, Тэффи обладал потрясающим чувством юмора, а его суровые черты лица были скрыты под большой неухоженной бородой. Он все время шутил, даже если шутка порой оборачивалась против него. В ходе нашего самого первого инструктажа он обратился ко мне:
— Джок, самое главное в этой операции — расчет времени. Вот поэтому я купил себе новые часы, — и он поднес мне к лицу блестящие новенькие «котлы». — Это Ролекс, лучшие часы в мире.
Я кивнул, сохраняя серьёзное выражение лица:
— Ага, у моего друга были такие же: пыле- и влагозащищенные, да к тому же противоударные.
— Да, это очень классные часы!
Я улыбнулся:
— Ну не совсем. Часы моего друга попали в огонь и сгорели.
Тэффи замолчал, но потом, когда до него дошёл смысл шутки, он расхохотался во все горло и ушел рассказывать ее всем остальным.
Штурмовой группой родезийцев командовал подполковник родезийской САС Грэхэм Уилсон. Будучи человеком, получившим больше всех боевых наград в родезийской армии, он был одним из двух военнослужащих, награжденных родезийским Большим Крестом за Отвагу. Внешне подполковник больше походил на школьного учителя — высокий, худощавый, слегка сутулый, вечно в своих роговых очках, и тем не менее, это был один из лучших солдат, которых дала миру Африка.
К середине февраля мы были готовы к проведению операции. Нам сообщили, что родезийская разведка вывела в район Мапуту несколько своих агентов, они должны были выйти с нами на связь по радио и сообщить, на месте ли цель. Также появилась новая вводная: с собой на задание нам предстояло взять ОТ (обращенного террориста). Он думал, что его роль будет заключаться в отвлечении на себя патруля ФРЕЛИМО или гражданских лиц, если штурмовой группе доведется с ними встретиться, но на самом деле родезийцы намеревались убить его и оставить тело на месте проведения операции. При нем нашлись бы документы, указывающие на то, что покушение на Мугабе — дело рук его заместителя, начальника штаба ЗАНУ, легендарного боевика Джозайи Тонгорары. Коммандант Кингхорн проинструктировал нас, как вести себя с ОТ.
— Крайне важно, чтобы ОТ ни на секунду не заподозрил, что он является расходным материалом. Родезиец, который непосредственно его прикончит, имеет недвусмысленный приказ — не выпускать террориста из поля зрения ни на секунду, и не дать ему уйти. Какие вопросы?
— Сэр, мне не по душе, что этот терр вооружён. Если он догадается о том, что его ждет, то он попытается забрать с собой кого-то из нас, — произнес я.
— Родезийцы позаботились об этом. Над его АК поработали, поэтому выстрелить он не сможет. А у его трупа будет оставлен еще один автомат, отследить который невозможно.
— Консерва, — пробормотал я себе под нос.
— То есть, Джок?
— Консерва, сэр. Так нацисты обозвали тех поляков, тела которых подбросили на немецкой границе в качестве повода для вторжения в Польшу. С этого началась Вторая мировая война.
Кингхорн почесал в затылке:
— Да, я помню эту историю. Но в данном случае разница в том, что этот человек террорист, так что не думайте о нем как о консерве — считайте его расходным материалом.
Из-за крайней чувствительности и секретности операции, у родезийцев имелся чёткий приказ: вне зависимости от результатов, ОТ не должен вернуться обратно. По сути, он был мертв уже тогда, когда поднялся на палубу катера. Его захватили в плен после нападения на ферму, где террористы вырезали белую семью, и приговорили к смертной казни. Боевик считал, что согласившись помочь родезийцам, он тем самым купит себе жизнь, но на самом деле, это была всего лишь одна из форм исполнения приговора.
Спустя двое суток, ярким солнечным утром, мы погрузились на ракетные катера и вышли из Сальданья-Бей с расчетом прибыть в расчётную точку через сутки. Нашего ОТ контролировал высокий блондин-родезиец по имени Джейк, который ни на минуту не оставлял своего «подопечного», трепался с ним и смеялся над его шутками на всем протяжении нашего пути. Бóльшую часть времени родезиец сидел, приобняв бедолагу одной рукой, тогда как вторая была готова в любую секунду схватить специальный АК-47 с глушителем: террориста предполагалось убить именно из него. Как-то раз, когда ОТ направился в гальюн и Джейк ненадолго остался с нами наедине, он посмотрел вокруг и широко улыбнулся. «Главное, — пояснил он, — чтобы он мне доверял и думал, что он среди своих». В этом определённо было какое-то извращение — наблюдать за тем, как человек ест, отдыхает, шутит, и при этом знать, что он в любом случае умрёт. Однако никакой жалости к нему я не ощущал. Он сам выбрал свой путь, решив поиграть во взрослые игры: в первый раз, когда взял в руки оружие, а во второй раз, когда начал из этого оружия стрелять по людям. А во взрослые игры всегда играют по взрослым правилам.
Вечером следующего дня мы бросили якорь на траверзе Мапуту — город находился прямо за горизонтом — и стали ждать сообщений от родезийских агентов на берегу. Тэффи Пи провёл с нами заключительный инструктаж:
— Когда штурмовая группа вернется, то скорее всего за ними будет гнаться половина всей мозамбикской армии, паля из всего, чего только можно. Есть немаленькая вероятность того, что нам придётся высадиться на берег под огнем противника, чтобы эвакуировать родезийцев. Также есть риск, что мы потеряем людей, и, возможно, вместе с лодкой, но я знаю каждого из вас, и уверен, что на каждого могу положиться.
Ровно в 18:00 нам сообщили, что цель находится в своем доме.
С наступлением темноты ракетные катера приблизились к берегу на минимально возможное с точки зрения безопасности расстояние, и остановились примерно в пяти километрах от побережья. Мы начали собирать лодки, работая на автомате, выработанном долгими часами тренировок. Слава Богу, море было спокойным, и через 45 минут, установив новый рекорд подразделения, лодки были спущены на воду. Море было ровное как бильярдный стол, а ночь — такой же черной, как вдовья шаль, двигатели едва слышно тарахтели, пока мы двигались по направлению к берегу. Моя лодка шла головной, а позади нас, чуть справа и слева шли две остальные, формируя боевой порядок в виде буквы «V», их камуфлированные борта почти невозможно было разглядеть в темноте. Только редкие белые всплески выдавали их присутствие, когда вода каскадом стекала по носу.
Тот загадочный лейтенант-англичанин, который был придан нашему подразделению, как оказалось, произвел разведку гавани Мапуту с борта гражданского судна, на котором он выполнял функции старшего помощника капитана. От него мы узнали о расположении орудий и пулеметов у входа в гавань, а также о том, как гавань патрулируется несколькими тридцатифутовыми бронекатерами, вооружёнными пулеметами .50-го калибра. Уровень их сторожевой службы лейтенант оценил как «слабый», но случись нам нарваться на них, нас ожидало бы интересное время — каков бы ни был уровень подготовки и бдительности этих экипажей, крупнокалиберный пулемет превратил бы наши лодки в решето. Наконец около 21:00 мы заглушили моторы и остановились в сотне метров от берега.
Мапуту сиял огнями, но в городе было очень тихо — что весьма странно для столицы. Мы осмотрели пляж с помощью ночных прицелов — выглядел он как какой-нибудь Брайтон в теплую летнюю ночь, [9] — и убедившись, что непосредственной опасности нет, поплыли к берегу. Когда мы приблизились, в шепот волн, мягко разбивавшихся о песок, вклинились слабые звуки музыки: кто-то неподалеку слушал радио. Раздался мягкий удар и корпус «Зодиака» заскрипел по песку. Пока я водил стволом легкого пулемета РПД, осматривая ночь на наличие опасности, позади меня послышался тихий шорох, — на берег, подобно призракам, высаживались спецназовцы штурмовой группы. Подождав, пока они скроются из виду, в готовности оказать им огневую поддержку, если они столкнуться с противником, и убедившись затем, что наши товарищи благополучно ушли, мы отплыли на веслах на сотню метров и стали их ждать.
Для нас это был самый опасный момент, так как нам нужно было держаться достаточно близко к берегу на случай, если родезийцам после уничтожения их цели понадобится совершать отход под огнем противника. С помощью своих трех легких пулеметов и РПГ мы могли обеспечить жизненно важную поддержку с близкого расстояния, но находились мы в очень уязвимом положении. Один-единственный меткий выстрел мог вывести лодку из строя. Сидя в кромешной тьме, я готовился к действиям, которые неизбежно должны были произойти.
Помимо собственно эвакуации, опасность грозила и со стороны мозамбикского флота. Если патрульный бронекатер поймает нас, стоящих на фоне хорошо освещенного пляжа, и перекроет нам путь отхода в открытое море, то для всех нас прозвучит «Спокойной ночи, Айрин!» [10] Наш единственный расчет был на то, чтобы оставаться незамеченными.
Медленно тянулись минуты. Ночь была теплой и приятной, и приходилось постоянно напоминать себе, что ты находишься на опасном задании. Голоса! На пляже, четко вырисовываясь на фоне огней гавани, появился армейский патруль, растянувшийся тоненькой цепочкой. Взяв их на прицел своего РПД, я пересчитал людей — пять, шесть, семь, восемь… — четко видя их лица и отмечая вооружение: шесть АК-47, один РПГ и легкий пулемет. Они остановились прямо напротив нас, и к нам через водную гладь долетел смех. Пот градом стекал по моей спине. Один человек, вероятно командир, что-то говорил в рацию на португальском языке. Это был обычный патруль или кто-то из них что-то увидел и сообщил об этом местному ополчению? Казалось, они стояли перед нами целую вечность. Кто-то наверняка нас заметил — или все-таки пронесло? Затем мучительно медленно они двинулись прочь. Только тогда я осознал, что все это время не дышал, и облегченно выдохнул.
Командир моей лодки, штаб-сержант Би, переместился на корму «Зодиака» ко мне.
— Джок, как думаешь, они что-нибудь увидели? — прошептал он на ухо.
Я покачал головой.
— Будь начеку. Думаю, что кто-то все же мог засечь группу в момент высадки на берег. Так что не исключено, что сейчас появится патрульный катер. Только помни — огонь открывать только в том случае, если ты абсолютно уверен, что тебя обнаружили.
Я снова кивнул и глянул на часы — ровно 22:00. Штурмовая группа должна быть уже у своей цели. В любую секунду могла начаться атака, сопровождаемая звуками стрельбы. Если где-то рядом с нами кружил бронекатер, то заслышав такое, он просто обязан подойти поближе к берегу, чтобы узнать, в чём дело. Внезапно мое сердце ухнуло куда-то вниз — откуда-то сзади и чуть левее меня послышалось глухое покашливание другого двигателя.
Я развернул свой пулемет. Примерно в 200 метрах мористее мы увидели тёмный силуэт патрульного бронекатера, его прожектор лениво обшаривал акваторию. Если луч света зацепит одну из наших лодок или штурмовая группа атакует прямо сейчас, то мы окажемся в смертельной ловушке. Я видел, как мои товарищи, сидевшие вокруг, готовятся к бою. Все оружие на «Зодиаке» было направлено в сторону бронекатера, мои губы сжались в тонкую линию — если это ржавое ведро с гайками и болтами окажется здесь, то сильно об этом пожалеет. Но курс катера не изменился, звук его двигателей постепенно становился все слабее, а затем затих совсем. Опасность миновала. Я развернул пулемет, чтобы снова прикрыть берег.
Снова медленно потянулось время… Наступило 23:00, затем полночь. К полуночи время стало критическим фактором — у нас оставалось всего три часа темного времени суток. Если штурмовая группа не вернется в ближайшее время, мы столкнемся с перспективой быть пойманными у входа в гавань при свете дня. Внезапно на берегу замигали три зеленых огонька, затем три красных, потом снова три зеленых — сигнал для эвакуации с берега! Когда мы подошли, я увидел, что ко мне направляются несколько человек. Впереди шел ОТ, за которым следовал Джейк. Увидев, как родезиец поднял свой АК-47 с глушителем, я инстинктивно отпрянул в сторону. Раздалось два приглушенных хлопка, и террорист свалился на нос моей лодки. Джейк подхватил упавшего за ноги и бесцеремонно бросил его на днище.
Мы отошли на веслах на сто метров, завели моторы и на максимальной скорости помчались в открытое море. Я взглянул на ночное небо — тусклый горизонт уже окрасился в серый цвет, к ночному небу потянулись первые утренние лучи. Эвакуация предстояла нелегкая. В устье гавани штаб-сержант Би остановился.
— Труп за борт! — приказал он.
Джейк и еще один человек начали быстро обвешивать тело магазинами от АК-47. Я осматривал близлежащую береговую линию, и отчетливо мог различить очертания зданий. И если их мог наблюдать я, то и меня могли видеть. Раздался тихий всплеск, когда труп ОТ опустили в воду. Тело опустилось на несколько футов, затем подвсплыло вновь. Джейк выругался, склонился через борт и схватил его. Вытащив из ботинка обоюдоострый боевой нож, он вонзил его в труп, вспоров живот. Тело бесследно пошло ко дну. Родезиец взглянул на меня.
— Слишком много воздуха в теле, — просто произнес он. Было очевидно, что он уже занимался подобными вещами.
Рассвело. Мы находились уже далеко от гавани, но все еще были видны с берега. Коммандант Кингхорн, рискуя всем, подвел один из ракетных катеров ближе к берегу, и мы подняли на борт родезийцев. Он протянул мне бумагу, на которой был написан компасный пеленг.
— Передай его рулевому и скажи, чтобы он держался этого пеленга, пока не встретит нас.
Ракетный катер исчез. Освободившись от веса штурмовой группы, мы смогли ускориться, но успели пройти лишь небольшое расстояние, как лодка лейтенанта Тэффи Пи со скрежетом остановилась — погнулся планширь. Мы все еще были хорошо заметны с берега, болтаясь на расстоянии трех километров от него. Тэффи встал в лодке и позвал нас. Подойдя к нему, я увидел его напряженное лицо под толстым слоем черного камуфляжного крема.
— Придется затопить эту чертову посудину. Снимай оружие! — крикнул он своей команде и смотрел, как они перепрыгивают на нашу лодку. Потом он извлек из ботинка водолазный нож и, держа его двумя руками, вонзил в борт «Зодиака». Тут же раздался оглушительный хлопок, когда сжатый воздух вырвался через пробоину. Сила хлопка удивила всех нас, а в особенности самого лейтенанта — его отбросило, и он шлепнулся на днище тонущей лодки, волосы и борода у него стали дыбом. Несмотря на всю опасность, которой мы подвергались, все рухнули от смеха — Тэффи до боли напомнил персонажа из мультфильма про Багза Банни, у которого в руках взорвалась бомба. С трудом взяв себя в руки, мы помогли все еще ошеломленному командиру перебраться на нашу лодку, который поднялся и смотрел, как его «Зодиак» медленно тонет.
— Надеюсь, коммандант нас поймет. Каждый из этих двигателей стоит 5000 рандов, — произнес он грустным голосом. Я снова разразился смехом — тут в любой момент может появиться весь мозамбикский флот, а лейтенант беспокоится о паре движков.
— Не волнуйтесь, босс. Если случится худшее, мы пустим шапку по кругу, —предложил я. Он непонимающе посмотрел на меня, потом усмехнулся.
Оправившись от последствий взрыва надувной лодки, он приказал нам продолжить движение по пеленгу. Два часа спустя, оказавшись за горизонтом, мы снова встретились с нашими кораблями и поднялись на борт. Через двадцать четыре часа мы уже были в Салданья-Бей.
На разборе операции подполковник Уилсон пояснил, что его группа подобралась вплотную к дому Мугабе, но быстро стало понятно, что дома никого нет. Они просидели в засаде несколько часов, вплоть до крайнего времени, отводимого на операцию, в надежде, что лидера боевиков все-таки удастся перехватить, но он так и не появился.
Спустя некоторое время Родезийская САС провела вторую часть операции «Молоковоз». Средь бела дня 20 спецназовцев атаковали резиденцию Джошуа Нкомо в столице Замбии. Но его успели предупредить о покушении за считанные минуты (ходили упорные слухи, что это сделала британская секретная служба MI6), и он чудом успел удрать.
Еще через три недели после покушения на Нкомо, мы тайно высадили штурмовую группу из двадцати родезийцев в порту Бейры. С помощью противотанковых гранатометов спецназовцы уничтожили нефтеперерабатывающий завод и склады ГСМ, пожары там бушевали на протяжении нескольких дней. По странной гримасе судьбы, их потушили вызванные из Южной Африки пожарные бригады. Вот так закончилась операция «Молоковоз» — операция, которая так и не изменила ход истории.

*****

Вскоре после рейда на Бейру истек срок моего контракта с САДФ, однако я еще успел принять участие в своей крайней операции: разведки нефтеперерабатывающего завода в Анголе. В безлунную ночь три «Зодиака» Mk II под командованием штаб-сержанта Би были спущены на воду с подводной лодки у берегов Анголы. Разведка НПЗ имела целью наметить план для проведения на нем диверсии в будущем. Когда мы в разомкнутом строю приблизились к берегу, штаб-сержант Би, находившийся в головной лодке, внезапно поднял руку, и все три лодки остановились. Он поднял прибор ночного видения и начал осматривать берег. Я сидел чуть сзади него, и увидел, как напрягся сержант. Он протянул мне прибор, и, когда я посмотрел в него, у меня внутри все сжалось — пляж кишел войсками, и каждую минуту прибывали все новые солдаты, высаживающиеся с грузовиков, стоявших на холме выше. Кубинцы! И к тому же вооруженные тяжелым оружием. Противник установил в этом районе новую радиолокационную станцию и засек нас в момент высадки с подводной лодки. Пришлось на максимально возможной скорости вернуться к субмарине и погружаться. Мы даже не стали разбирать «Зодиаки», а просто затопили их, и как оказалось вовремя — наш собственный радар засек лодки, уже двигавшиеся по направлению к нам. Прежде, чем мы ушли в международные воды, прошли нервные два часа. Эта операция имела трагические последствия, поскольку чуть менее чем через два года ее попытались повторить, но в тот раз разведывательную группу застали врасплох на берегу. Двое спецназовцев были убиты, а их офицер попал в плен. [11]
Я отчаянно хотел остаться еще на год, поскольку ходили разговоры о планируемых операциях подобного рода в Анголе, но будучи иностранным гражданином это означало обязательство заключить трехлетний контракт — хотя, конечно, я мог бы уволиться из спецназа, но все равно должен был остаться на службе в САДФ. С большой грустью я принял решение вернуться в Великобританию. Африка сильно меня изменила, прежде всего, физически. Я стал намного сильнее, моя выносливость и выдержка были испытаны в самых экстремальных условиях. Метаморфозу претерпело и мое психологическое состояние. Хотя мне еще не исполнилось двадцати пяти, я чувствовал себя намного старше и увереннее, способным противостоять всему, что может подкинуть мне окружающий мир. Мои товарищи устроили для меня шикарную отвальную вечеринку, сослуживцы приехали попрощаться даже из Дурбана.
Разведывательно-диверсионный отряд южноафриканской армии был выдающимся боевым подразделением. За два года моей службы мы потеряли в бою семнадцать человек, уничтожив более 2000 врагов. Отвага и личная храбрость спецназовцев в бою потрясала воображение, — качества, превзойти которые могла только дружба и преданность мне, чужаку на их родной земле.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[7] Персонаж-антагонист из романа Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста».
[8] Китобойная станция называлась Донкергат. На ней располагались штаб, боевые группы и подразделения боевого обеспечения 4-го РДО. Собственно, в Салданье находились административные и тыловые службы.
[9] Город на южном побережье Англии, на берегу пролива Ла-Манш; известный курорт.
[10] Англ. «Goodnight, Irene» — американская народная песня XX века, считающаяся образцом музыки в стиле фолк.
[11] Речь идет о попытке провести диверсию на НПЗ в Кабинде (операция «Аргон»). Во время выдвижения к объекту, разведывательная группа была обнаружена, прижата огнем и была вынуждена отходить. Во время отхода командир группы, капитан Вейнанд дю Тойт (родной брат Кокки дю Тойта), попал в плен, став единственным плененным военнослужащим в истории войск спецназначения ЮАР.

Спасибо большое.

Суровая история про "консерву", без обиняков

https://disk.yandex.ru/i/yGZzXk_lxhdrww

В качестве своеобразного дополнения к книге Маккалиона выкладываю полностью отредактированный и откомментированный перевод очерка журналиста Хилтона Хаммана, посвященного отбору и системе боевой подготовки южноафриканского спецназа по состоянию на конец 80-х годов.
Маккалион проходил отбор по старой системе, как ее придумал отец-основатель РЕККЕ Ян Брейтенбах.

Спасибо большое!

Получил письмо от своего знакомого (и знакомого уже участникам этого форума) егеря-следопыта с его отзывом на главу Маккалиона об отборе в СпН ЮАР. Часть его комментария включу в примечания во время редактуры текста.

*****

Спасибо за очень интересную главу.

Мотивированный мужчина! Несмотря на то, что давно не совершал длинные марши (это понятно из того, что натёр внутренние поверхности бёдер), сумел пройти через отборочные испытания. Здорово, что есть проверка способности думать и сохранять внимание в условиях сильной усталости и истощения (индивидуальный поход через контрольные точки). По своим наблюдениям хорошо знаю, что очень многие перестают соображать задолго до того, как не смогут идти.

Хотя кормили автора слишком хорошо . Сбросить всего 8 кг за несколько недель - это почти кушать до отвала Я бы кормил перед индивидуальным походом по контрольным точкам поменьше, а во время самих испытаний на этих самых точках (раз там всё равно находились контролёры) давал бы решать какие-нибудь тесты. А по окончании похода - написать, что видел Это не издевательство, а жизненно необходимые способности, такие же, как и ориентирование. Хотя, возможно, это всё было, просто автор не написал.

Сергей, в упоминании про ядовитых змей: "Нам объяснили, что в округе есть три вида ядовитых змей — аспиды и гадюки, чей яд поражает кровь и мышечные ткани; кобры и мамбы, чей яд приводит к параличу центральной нервной системы;..." есть неточности.
Кобры и мамбы - это и есть Аспиды. У аспидов основа яда - нейротоксины. По описанию действия яда (поражение крови и мышечных тканей), аспидов из перечисления рядом с гадюками надо исключить. Ибо, как уже написал выше, аспиды - кобры и мамбы. Возможно, автор подзабыл и им говорили не "аспиды и гадюки", а "ямкоголовые и гадюки". Яд ямкоголовых как раз действует так же, как и у гадюк. Но в свою очередь, и ямкоголовые (к которым относятся известные щитомордники и гремучники) и гадюки - это подсемейства семейства гадюк. Так что справедливо было сказать: гадюки, чей яд поражает кровь и мышечные ткани; аспиды (кобры и мамбы), чей яд приводит к параличу ЦНС и древесные змеи (и дальше по тексту). Кстати, древесные змеи - ужи. Но ужи ядовитые.