Текущее время: 28 мар 2024, 11:31


Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 99 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5  След.
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: 24 окт 2021, 17:41 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
18. Фейерверк

Стены не сильнее людей, которые их защищают.
- приписывается Чингисхану

Философствовать о войне под огнем бесполезно.
—Линда Бердолл

Через день после возвращения из отпуска, 4 марта, я снова оказался в Вэнсе, разговаривая с адвокатами. 23 февраля, в день моего отъезда домой, начальство, расследовавшее дело об уничтожении «Хаммера», сообщило мне, что с меня не будут взыскивать всю стоимость грузовика (возможно, они проверили мою кредитную линию и выяснили, что она составляет менее 250 000 долларов), а только снимут половину месячного жалования. Это все равно было принципиально неприемлемо, поскольку никто не раскрыл, какой блестящий план армия придумала для грузовика, если бы Джейсон не превратил его в металлолом.
В данный момент мы находились в середине процесса, называемого «Отчет об обследовании» ООС (ROS), юридической процедуры, разработанной для оценки виновности в порче имущества на основании «пренебрежения» - последнее, что происходило в тот день. Именно в этом отчете было указано на лишение двухнедельного жалованья.
Подполковник Кастер, надо отдать ему должное, сказал полковнику Херду, что любую цену, которую ROS взыщет с меня, он должен разделить с ним, так как он поддерживал мое решение на месте. Я оценил этот жест, но согласиться отдать даже недельное жалованье мне показалось равносильным признанию ошибочности решения о подрыве грузовика. Я не был готов к этому. Поэтому через неделю в марте я снова был в Баграме и разговаривал с офицерами из JAG об обжаловании решения. Я возмущался тем, что мне приходится заниматься возмещением ущерба, но я знал, что поступил правильно, и не собирался сдаваться без боя.
Когда я прибыл в Кэмп-Вэнс, меня ждала засада: меня вызвали на встречу с полковником Хердом, которая оказалась формальным допросом. Я стоял по стойке «Смирно» перед полковником и отвечал на ряд вопросов «Да, сэр» и «Нет, сэр», а майор сидел рядом и делал заметки.
«Вы не получили приказ не уничтожать грузовик?».
«Сэр, я понял, что приказа на ликвидацию из «Апачей» не было, вот и все».
«Знали ли вы, что оперативная группа отправляла CH-47 со строповочной загрузкой, и что вы, таким образом, уничтожили машину без необходимости?».
«Нет, сэр. Я так и не получил никакой информации о том, что существует план по переброске грузовика. При всем уважении, сэр, как долго мы должны были ждать прибытия этого вертолета? Должны ли мы были охранять грузовик всю ночь?».
Нет ответа.
«Капитан Фрай, вы знаете стоимость «Хамви»?
Возможно, я не знал ее до копейки, но я мог предположить, основываясь на выставленном армией счете. «Да, сэр», - сказал я.
После, казалось, еще десяти минут вопросов полковника, у меня появилось несколько собственных.
«Сэр, если вы считаете, что я не подчинился прямому приказу, почему вы пытаетесь наказать меня рапортом об обследовании, а не военным трибуналом?».
Нет ответа.
«Сэр, если бы вы были на моем месте в тот день, с небольшими силами и средствами, под прицелом врага, сделали бы вы то, что сделал я, или провели бы всю ночь, защищая грузовик, который фактически уже был уничтожен?».
Ответ полковника напомнил мне, что у него была репутация «крепкого орешка». «Я бы подчинился приказам, которые мне отдали, капитан».
Крепкий орешек или нет, но это был шокирующий ответ. Следующие слова, которые вырвались у меня изо рта, грозили мне отстранением от командования, но в тот момент я руководствовался инстинктом и чувством справедливости. Я проговорил то, что считал нужным.
«Сэр, мои люди благодарны, что в тот день командовал я, а не вы».
Полковник Херд сохранил самообладание, но секретарь поднял глаза, и его рот слегка приоткрылся. Я не знал, чего мне будет стоить моя дерзость. Возможно, полковник тоже не знал. В любом случае, этот комментарий закрыл заседание. Херд посмотрел на меня спокойным взглядом и сказал: «Капитан, вы свободны».
На этом все закончилось. Уходя, выполнив «воинское приветствие» и повернувшись «кругом», я подумал, что одержал маленькую моральную победу, хотя реальный исход моего дела оставался под вопросом. Я не знал и не заботился о том, как долго это продлится. Я чувствовал себя застрявшим в правовом лимбе здесь, на ПОБ, и мне очень хотелось вернуться к своей группе в лагерь. Я не был освобожден от командования, и мне не терпелось к нему вернуться.
Это заняло еще один день - день, который оказался особенно неподходящим временем для моего отсутствия. Рано утром 9 марта - фактически, посреди ночи - меня поднял с койки CSM Аллен Смитти, который находился в Вэнсе и координировал снабжение.
«Что случилось, Смитти?» спросил я.
Его ответ вызвал у меня еще большее недовольство тем, что мое возвращение в долину было отложено из-за этого юридического фиаско.
Лагерь Блессинг был атакован.
Я накинул одежду и поскакал в оперативный центр, где я мог узнать по спутниковому радио, что происходит с моими ребятами. Там было несколько радиостанций, отслеживающих разные каналы. На одном канале я слышал, как Кортни говорит с авиацией. На другом Рэнди - в ту ночь он был фактическим командиром лагеря - передавал сводки боевому капитану в Вэнсе. То, что я услышал, усилило мою обиду на то, что меня вытащили из лагеря, но это также заставило меня гордиться тем, как работает команда. Я чувствовал зависть от того, что не участвовал в сражении, и в то же время вину за то, что меня не было рядом в то время, когда я мог бы командовать.
На фоне переговоров Кортни и Рэнди я слышал взрывы и отрывистые звуки стрельбы из оружия, используемого группой. Я надеялся, что большинство из них были нашими, но чувство тревоги в голосе Кортни подсказывало мне, что поддержка с воздуха будет необходима. Время от времени кто-нибудь из сотрудников, сидящих рядом со мной в оперативном центре, высказывал Рэнди свое тактическое мнение или запрашивал незначительные подробности о ситуации, и я вежливо отмалчивался, чтобы Рэнди мог сосредоточиться на бое. Находясь на расстоянии более ста миль, это было самое большее, что я мог сделать. Рэнди, как и ожидалось, отлично справился с руководством лагерем в ту ночь.
С того места, где я сидел, казалось, что бой длился около часа. Я слушал, пока стрельба то вспыхивала, то затихала и закончилась приглушенным рокотом издалека, который, как я узнал позже, был звуком выстрела из пушки A-10. Около часа ночи, когда голос Рэнди сообщил мне, что все закончилось и лагерь в безопасности, я прошептал благодарственную молитву и отправился спать.
На следующее утро, когда я вернулся в лагерь и получил доклад от Рэнди и Кортни, я составил более полное представление о том, что произошло.
Сразу после полуночи того утра лагерь «Благословение» подвергся ракетному обстрелу, гораздо более продолжительному, чем те спорадические залпы, к которым мы привыкли. Ранее мы получали информацию о том, что готовится крупное нападение на лагерь, и, судя по интенсивности обстрела, Рэнди решил, что это может быть именно оно. Он поднял всех, кого еще не разбудили ракеты, и направил их на боевые позиции. Минометы открыли огонь, как только ОП определили вероятные места запуска на южных хребтах. Вскоре к ним присоединились наша недавно приобретенная 107-мм ракетная установка и 14,7-мм зенитная пушка - единственное вооружение, которое могло достать до этих удаленных точек.
Мы уже привыкли к тому, что обстрелы ограничивались тремя-четырьмя ракетами в течение нескольких минут, а затем наступала тишина. В эту ночь, спустя пятнадцать или двадцать минут, они все еще продолжали прилетать - и все ближе. Кортни и Роджер, расположившиеся в укрепленном мешками с песком укрытии на крыше командного домика, слышали, как на северо-западе, сразу за лагерем, разгорается бой. Было похоже, что ОП «Лавина» ведет перестрелку. Сводка от командира отряда подтвердила, что они вступили в бой с силами, пытающимися занять возвышенность над лагерем.
Видя необходимость в поддержке с воздуха, Кортни связался по рации с Баграмом. Пока он пытался обеспечить поддержку, в бой вступила новая угроза с юго-востока.
В темноте ребята в Блессинге не могли видеть эту новую угрозу, но они могли чувствовать ее присутствие в виде стрельбы из пулеметов и РПГ. Жители кишлака, которые были ближе к нападавшим, сообщили на следующий день, что их было около сорока человек, что они были одеты в камуфлированную боевую форму типа армии США и что они вели огонь с макового поля примерно в двухстах ярдах от наших ворот Джона Уэйна.
Это была лобовая атака, о которой нас предупреждали, и тот факт, что нападавших было всего сорок человек, а не 150, как нам сообщали, был слабым утешением для осажденного гарнизона. Снаряды сыпались туда-сюда перед воротами, и в какой-то момент молодой морпех, стоявший у пулемета прямо под Кортни и Роджером, получил прямое попадание из РПГ. Выстрел попал в мешки с песком в бункере, и показалось, что позиция морпеха была уничтожена взрывом.
Как описал это Кортни: «Мы вели плотный огонь. Мы выдавали столько, сколько получали, а здание становилось похожим на швейцарский сыр. А тот молодой морпех... Я повернулся к Роджеру и сказал: «Этого парня больше нет». Но потом дым рассеялся, и я услышал, как он сказал: «Вот сукины дети!», и он вернулся к своему M-240B, посылая свинец в атакующих. Его ранило осколками в лицо, но он снова в бою».
Штурм продолжался еще двадцать минут, пока в зоне видимости не появились два самолета А-10, которые поднял Кортни. Когда они приблизились и Кортни крикнул, что A-10 собираются сделать пушечный залп, несколько человек из отряда морской пехоты лагеря упали на землю; только после атаки их сержант объяснил Рэнди, что они случайно попали под обстрел A-10 в Ираке и по понятным причинам были напуганы тем, что это может повториться.
Что касается нападавших, то они поступили так, как всегда поступали боевики Талибана, когда на месте появлялся Warthog: отступили на более безопасную позицию. В данном случае это был Нангалам. Половина отряда скрылась в здании на его окраине, а другая половина растворилась в темноте.
В этот момент, когда фронтальная атака была отбита, Кортни предстояло принять решение. Как специалист по тактическому авианаведению, отвечающий за наведение авиаударов, он имел полное законное право определять, что делать, как он считал нужным - не было необходимости запрашивать разрешение вышестоящего командования. Он видел пятнадцать или двадцать вооруженных людей, которые только что пытались захватить лагерь «Благословение», а теперь укрывались в хорошо различимом дувале. Поэтому он сделал очевидный, на его взгляд, шаг: приказал пилоту A-10 атаковать этот дувал. Так близко к лагерю и в населенном пункте, пилоту требовалось получить разрешение на атаку от командира наземного подразделения. Рэнди не колебался.
«Ромео-Дельта одобрил».
Самым впечатляющим, если не самым смертоносным оружием Warthog является 30-мм «пушка» типа Gatling, способная выплевывать семьдесят выстрелов в секунду бронебойными или зажигательными снарядами. Когда наводчик начал стрелять, прошло всего несколько секунд, прежде чем дело было сделано. Второй пилот последовал его примеру и выпустил еще одну очередь из своей пушки. Здание, обстрелянное пушками A-10, превратилось в огненный шар.
«Сначала я подумал, что мы попали не в то здание», - объясняет Кортни. «Рядом с укрытием нападавших находилась бензоколонка, и я подумал, что наводчик промазал и попал в бензохранилище. На самом деле он попал в баллон с пропаном рядом с целью. Так что мы накрыли нужное здание, и на этом волнения закончились».
Когда атака закончилась, ODA, афганцы и морские пехотинцы подвели итоги. Они были рады обнаружить, что только морпех, находившийся в бункере у командного пункта, получил реальные ранения. (Когда его осколочные ранения зажили, я представил его к награде). Что касается морпехов на ОП «Лавина», то они отчаянно нуждались в пополнении боеприпасов, но потерь не понесли. Пока все хорошо.
Но возбуждение еще не закончилось.
Позже тем же утром, когда командование получило подробную информацию о ходе боя, мы приступили ко второй фазе ликвидации последствий. Уничтожив убежище нападавших и неизвестное количество самих нападавших, самолеты А-10 вызвали, как теперь говорили, жертвы среди гражданского населения. Молодой человек, который находился в здании - на самом деле он был братом одного из наших бойцов - был убит выстрелом из пушки Гатлинга или взрывом. Он мог быть невинным гражданским лицом, а мог быть и нападавшим.
Узнать это было невозможно, но в этот период войны побочный урон был очень чувствительным вопросом. Всего за несколько дней до этого международное агентство Human Rights Watch опубликовало доклад, осуждающий «злоупотребления американских войск в Афганистане».[1] Хотя никогда не бывает хорошего времени для того, чтобы пострадали некомбатанты, это было особенно плохое время для такого инцидента.
Никто не был более заинтересован в этом факте, чем начальство в Баграме. Около 11 часов того же утра, когда я заканчивал работу над апелляцией в JAG, мне сообщили, что «Черный ястреб» ждет, чтобы доставить меня обратно в лагерь Блессинг. Меня должны были сопровождать офицер по связям с общественностью, кто-то из отдела уголовных расследований[2] и два агента ФБР - команда мечты, собранная для того, чтобы «не было никаких проблем».
Когда мы приземлились в Блессинге, я увидел, что морские пехотинцы и ASF ведут себя с заслуженным чувством гордости и удовлетворения. Меня удивил ущерб, нанесенный лагерю, и еще больше удивило то, что его защитники не понесли серьезных потерь. После того, как я поздравил Рэнди с успешным ведением боя, я отозвал его и Кортни в сторону, чтобы сказать им, что с ними хочет поговорить команда юристов. Знакомство состоялось, а затем мы отправились в сопровождении агентов ФБР и других следователей в Нангалам.
Там мы встретили жителей кишлака, явно впечатленных мощью А-10, которые рассказали нам свою версию случившегося, пока парни из ФБР делали замеры сгоревшего здания и фотографировали ущерб. Когда через час мы покидали кишлак, следователи, похоже, были довольны тем, что, хотя смерть молодого человека была прискорбной, не было никакого злого умысла или халатности со стороны ODA или пилотов A-10, Кортни или «Ромео Дельта». Самолеты поразили законную цель - убежище нападавших - и непреднамеренно нанесли побочный ущерб. Это была первая встреча ODA с этим несчастным термином.
Тот факт, что армия направила юридическую группу для расследования происшествия, показал, что они серьезно относятся к подобным инцидентам. Веские причины, по которым они должны это делать, начинаются с гуманитарного порыва, лежащего в основе всех законных военных действий. Если мы находимся в Афганистане для того, чтобы защищать людей, то, следовательно, последнее, чего мы хотим, это причинить вред некомбатантам. Были и юридические причины избегать подобных инцидентов. Женева, Международный уголовный суд, многовековой консенсус теоретиков справедливой войны - все это говорило в пользу защиты невинных гражданских лиц. Не в последнюю очередь существовала и прагматическая причина. Каждый раз, когда афганский мирный житель погибал в результате ошибочного ракетного обстрела, ночные послания талибов осуждали виновных как убийц, и десятки новых джихадистов вступали в их ряды. Сопутствующий ущерб был одной из лучших вербовочных ставок противника.
Наше командование понимало, что, хотя потери среди гражданского населения неизбежны, их можно свести к минимуму (официальный термин - смягчить), придерживаясь правил ведения боевых действий. Цель военных - не нереалистичная цель нулевых потерь, а достижимая цель «пропорциональности». Согласно официальной директиве, гибель «защищенных гражданских лиц» вызывает сожаление, но допустима «при условии, что сопутствующий ущерб не является чрезмерным по сравнению с конкретным и прямым военным преимуществом, ожидаемым от атаки».[3] Именно для того, чтобы убедиться в соблюдении этого принципа, юридическая группа проверила ущерб, нанесенный Нангаламу.
Никто не знал, закончится ли на этом дело, или же придется еще разговаривать с начальством, заполнять новые отчеты и, возможно, проводить официальное расследование. Но, по крайней мере, на этот день, казалось, все было решено. Трио вернулось в Баграм, чтобы подать рапорты, а я поздравил свою группу с надежной защитой - отражением самой крупной атаки, которую мы видели до этого момента.
Теперь нам предстояло разобраться с мертвым мирным жителем. Никто никогда не узнает, был ли он боевиком Талибана или просто заснул не в том месте и не в то время. На самом деле, были даже некоторые сомнения в том, были ли вообще жертвы среди гражданского населения: никто никогда не показывал нам тела. Какой бы ни была правда, добрые жители Нангалама не были счастливы, а родственники предполагаемой жертвы, конечно, были подавлены. Ситуация требовала еще одной формы контроля урона. Правильная цель или нет, мы должны были загладить свою вину.
Несмотря на двусмысленность ситуации, большинство из нас переживали за смерть этого человека и за то, как она повлияла на его брата в нашей роте ASF. Поэтому через несколько дней после нападения мы с Рэнди решили нанести покаянный визит в Нангалам. В итоге мы нанесли три отдельных визита семье погибшего, извинились за трагедию, попросили у них прощения и согласились выплатить им компенсацию за кровь, требуемую кодексом пуштунвали: козу и сто фунтов риса. Это удовлетворило их юридически, если не эмоционально, и я был поражен тем, что, даже несмотря на свое горе, они, казалось, оценили нашу готовность соблюдать их обычаи. Очевидно, что ни одна предыдущая сторонняя сила не проявляла такого уважения.
Мои собственные чувства по поводу этого инцидента представляли собой сложную смесь гордости за работу моей группы, гнева на того, кто инициировал нападение - вероятно, Абу Ихлас, согласно нашим данным, - и разочарования в местных жителях за то, что они не предупредили нас о плохих парнях, которые скрывались среди них. Это была уже старая история. Нельзя было тратить много времени на сетования по поводу того, что, по известному выражению Мао[4], люди - это океан, в котором плавают партизанские рыбы. Отделить их от этой стихии было постоянной борьбой. В данном случае оказалось, что жители кишлака на востоке, которые могли заранее знать о нападении, не имели мобильных телефонов, чтобы предупредить нас о его приближении. Тем не менее, сам факт того, что это произошло, удручает.
Нападение 9 марта было первым случаем, когда наша оборона подверглась настоящему испытанию. Они держались хорошо. У нас была информация, что несколько врагов были убиты, а штурм подошел к лагерю не ближе, чем на двести метров, после чего был отбит. ODA продемонстрировала, что, хотя она твердо придерживается подхода «сердца и умы», в первую очередь она является боевым подразделением, с которым нужно считаться.
Результат, несомненно, нанес удар по моральному духу противника. Как иногда шутили представители SF, мы были похожи на вооруженных послов или Корпус мира с оружием. На самом деле, с учетом всех захваченных или сданных пулеметов, у нас на периметре было больше оружия на человека, чем на любой другой военной базе в Афганистане. Когда ODA ответила на нападение, они смогли продемонстрировать впечатляющую огневую мощь.
Этот факт не остался незамеченным жителями долины. Когда на следующий день наш противник начал распространять информацию о том, что лагерь Блессинг был захвачен и все американцы убиты, все восприняли эту пропаганду как смехотворную. Тем не менее, это был показательный пример того, что наш противник отклоняется от курса - укрывается в кишлаках или надевает американскую форму. Основываясь на разведданных, я был уверен, что за всем этим стоит египтянин. Мне все больше и больше хотелось встретиться с ним лицом к лицу.

[1] Отчет Human Rights Watch "Несокрушимая свобода" от 7 марта 2004 года доступен по адресу http://www.hrw.org/reports/2004/03/07/e ... -freedom-0. (прим.автора).
[2] Criminal Investigation Division.
[3] Из публикации Объединенного комитета начальников штабов Joint Targeting (JP3-60), Приложение A: Юридические аспекты при определении целей. Январь 2013 года: A2. (прим.автора)
[4] Затяжная народная война (кит. трад. 人民戰爭, упр. 人民战争) — наука о стратегии ведения партизанской войны, разработанная Мао Цзэдун и затем развитая маоистскими партиями. http://library.maoism.ru/on_protracted_war.htm


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 24 окт 2021, 17:50 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
ЧАСТЬ III
Весна 2004

19. Сказка о двух муллах.

Смирение и любопытство в сочетании с подавляющей огневой мощью - это мощная комбинация, которая поразит и обезоружит недоверчивых местных жителей. А когда случаются промахи, а они неизбежны, их легко простить, если местные жители знают по предыдущим деяниям, что мы хотим быть уважительными».
-Капеллан Эрик А. Элиасон

По мере того, как афганская зима отступала и на полях появлялись первые цветы мака, наше внимание все больше и больше переключалось на общественные проекты. Патрулирование и поиск тайников по-прежнему были частью нашей еженедельной программы, и мы никогда не забывали о том, что на расстоянии минометного выстрела в горах скрываются боевики, которые хотят нашей смерти. В то же время лагерь «Благословение» приобрел форму не только сильно укрепленного лагеря, но и катализатора экономического подъема, который делал крошечные Маногай и Нангалам более процветающими. ODA 936, опираясь на фундамент 10-й горной, функционировала как старые градоправители американского Запада. Когда мы прибыли в Катамаунт в декабре, влияние «черных шляп» ощущалось каждый день. Через три месяца все стало достаточно спокойно, чтобы мы начали думать не только об оружии и посвятили себя улучшению жизни сообщества.
Той весной это означало решительную приверженность трем отличительным чертам цивилизованной жизни: медицинскому обслуживанию, образованию и религии.
Первая из них была приоритетной еще до того, как мы высадились в Катамаунте. MEDCAP, которые мы проводили во время операции «Горная решимость», еще в ноябре, показали нам, как отчаянно люди в этих горах нуждаются в хорошем медицинском обслуживании, и продемонстрировали, что его предоставление может легко заслужить к нам благосклонность. Поэтому одним из первых «зданий», которые мы построили в лагере «Благословение», была большая палатка, которая служила нашей клиникой. С декабря эта клиника выросла в размерах, эффективности и репутации. Едва ли проходил день без вереницы пациентов, ожидающих лечения.
В любой момент времени в клинике работал один или несколько из трех наших боевых медиков: старший медик (и фармацевт) Майк Монтойя, сержант команды (и кардиолог) Рэнди Дерр и пылкий, находчивый Бен Гиле, чья изобретательность в приобретении лекарств и другого оборудования через пакистанскую границу показала его мастерство импровизатора спецназа. Вместе это динамичное трио создало полевой госпиталь, который к весне стал центром медицинской помощи для тысяч людей в этом отдаленном районе.
Мы поняли, что некоторые из тех, кто лечился в нашей клинике, могли быть талибами или сочувствующими талибам. Не один информатор рассказал нам, что когда бойцы ACM получали ранения, им советовали получить медицинскую помощь в нашей клинике и рассказать людям в своих кишлаках, что их пытали. Но боевики не носили удостоверений личности, и наша политика заключалась в том, чтобы лечить любого, кто появлялся с просьбой о помощи.
Однажды ночью в середине марта к нам подъехал грузовик, в котором лежали сильно изуродованные тела нескольких мужчин, которые, по словам водителя, пострадали при взрыве на стройке. Изрешеченные мелкими осколками камней, они очень походили на жертв неудачной установки СВУ, и наши морские пехотинцы, подозревая это, не хотели брать их к себе. Бен преодолел их возражения. Как медик, он знал, что независимо от их политической принадлежности, мы должны им помочь. Как хорошие пуштуны, мы должны были уважать их нужды и дать им убежище.
Быстрая сортировка[1] за воротами показала, что половину из них спасти не удалось. Тех, у кого был шанс, Бен отвел в клинику, где они с Майком возились с ними несколько часов. Они выжили. Возможно, они вернулись в свои кишлаки, заявив, что их пытали. А может быть, благодарные за свою жизнь, они составили более позитивное впечатление о присутствии американцев. А может быть, они действительно были ранены при взрыве на стройке. С точки зрения медицинской этики - не говоря уже о пуштунвале - это не имело значения.
Не менее важным, чем клиника, для улучшения качества жизни местного населения был ремонт начальной школы. Единственная школа в городе была повреждена во время гражданской войны и была слишком мала, чтобы вместить больше, чем мужская молодежь долины. Кроме того, девочки годами не посещали формальное школьное образование, поскольку при талибах женское образование было запрещено. С новым чувством безопасности и с волонтерами, дополняющими персонал школы, у них появилась такая возможность - возможность, о которой мечтали сами жители кишлака. Джеймс Трасти, наш заместитель по гражданским вопросам, встретился с директором местной школы, и уже через час бойцы установили большие палатки в качестве временного школьного здания. Затем Джим добился выделения средств на ремонт и расширение существующей школы, и к началу весны она была готова к открытию.
Я видел в этом большой плюс в наших усилиях по борьбе с боевиками. Школа дала бы возможность собрать молодых женщин в образовательной атмосфере, дать им представление о том, что существует за пределами их кишлака, и потенциально улучшить качество их жизни. Образование также противодействовало пропаганде боевиков о том, каким должно быть будущее. А поскольку школа располагалась прямо напротив нашего лагеря, это позволило молодому поколению увидеть в американцах друзей и способствовало созданию долгосрочных союзов. По всем этим причинам восстановление школы было проектом Civil Affairs[2], который полностью соответствовал моей фидуциарной философии использования ограниченных ресурсов на условно-бесплатные проекты с долгосрочным положительным эффектом.
Но самым значительным нашим проектом в области гражданского управления было восстановление поврежденных мечетей. Многие из них подверглись обстрелу со стороны талибов или других боевиков, а затем, из-за нехватки ресурсов, пришли в упадок. Они были духовными центрами для тысяч людей в этом изолированном регионе, и их плохое состояние стало для нас ярким символом того, как талибы исказили исламские ценности, и возможностью вызвать доверие, восстановив их достоинство.
Потребовалось немного усилий, чтобы убедить мою группу в том, что восстановление мусульманских мечетей - это лучшее использование ограниченных ресурсов. Но как только они увидели логику этого предложения, они охотно его приняли. Скотт увидел его мудрость с особой ясностью. Реагируя на слишком распространенное среди некоторых наших соотечественников мнение, что враг в Афганистане - это сам ислам, он видел необходимость работать с нашими мусульманскими соседями и не рассматривать всех афганцев как недифференцированных хаджиев.
«Ислам не был проблемой», - вспоминал он позже. «Он был частью местности. Ненавидеть ислам было все равно, что злиться на гору или реку».
Наши противники недавно начали агрессивную кампанию PSYOP, объявив нас христианами, пытающимися обратить в свою веру жителей долины. Поначалу это поставило в трудное положение старейшин кишлаков, которые хотели поддержать наши усилия. Потребовалось приложить немало усилий, чтобы убедить их в том, что пропагандистские заявления - абсурдные на первый взгляд - были ложными. План мечети помог нам успокоить их. Он показал им, что, не пытаясь обратить их в свою веру, мы с большим уважением относимся к их религии и обычаям.
Эта идея не была моим мозговым штурмом. Она возникла у армейского капеллана-новатора по имени Эрик Элиасон, который в феврале был направлен в Афганистан, получил назначение в Вэнс в качестве батальонного капеллана, а в марте начал посещать ODA в этом районе в стиле «circuit rider»[3], чтобы удовлетворить их духовные потребности и узнать, чем еще он может быть полезен. Эрик был мормоном, поэтому между ним и членами команды LDS существовала естественная близость. Мы были благодарны за то, что, находясь так далеко от родных мест, мы все еще могли получать духовную поддержку от одного из наших родных.
Как и все военные капелланы, Эрик был обучен служить духовным нуждам всех военнослужащих батальона, к которому он был приписан. Он умело справлялся с этой задачей, оказывая такую же пастырскую помощь ODA, в которой не было мормонов, как и в ODA 936. В гражданской жизни Эрик был профессором фольклора и антропологии в Университете Бригама Янга, и экуменический дух, который он привнес в свою работу в долине Печдара, отражал открытость к культурному разнообразию, которое ценится в этих дисциплинах. Это также проявилось в его общении с местными мусульманами. Фактически, именно его любопытство к тому, что они ценят, привело к тому, что он инициировал ремонт мечети.
Вскоре после приземления в Баграме Эрик начал сопровождать группы спецназа «А», такие как наша, во время посещения шуры и других деревенских собраний. Часто представляясь «христианским муллой» - это прозвище одновременно льстило и забавляло его - он быстро узнал, что почти в каждом кишлаке есть мечеть, нуждающаяся в ремонте. Разбитые окна, протекающие крыши, потрескавшийся фундамент, облупившаяся краска, потрепанный ковёр - список предметов, нуждающихся в ремонте, был длинным. Он знал, что американские деньги выделяются на строительство и ремонт, и хотя ни одна из этих сумм еще не была выделена на мечеть, он решил, что почему бы и нет? Восстановление полуразрушенной мечети само по себе было бы достойной целью, и не помешало бы, чтобы такой проект выставил американцев в хорошем свете перед местными лидерами.
Итак, в марте Эрик и его помощник, специальный сотрудник Алан Крукстон, обратились к офицеру по финансам батальона, привели доводы и добились выделения 30 000 долларов на ремонт мечети. Затем он пришел ко мне. К тому времени мы уже встречались, и он знал, что я, как и моя команда, привержен уважительному и достойному отношению к местным обычаям. Он оценил меня как потенциального сторонника своего проекта.
Я подумал, что восстановление мечети - это отличная идея. Но прежде чем дать свое согласие, у меня была пара оговорок. Первое было вызвано, прежде всего, тем, что я читал «Князя» Макиавелли[4] - это классическое руководство для менеджеров в деликатных ситуациях.
«Раны, - пишет Макиавелли, - следует наносить за один раз, чтобы, будучи менее вкусными, они меньше оскорбляли; блага же следует давать понемногу, чтобы их вкус сохранялся дольше». Это показалось мне разумным. Я решил, что вместо того, чтобы тратить все тридцать тысяч на восстановление Голубой мечети в долине Печдара, я разделю эти средства между небольшими реставрациями в нескольких кишлаках. Зачем тратить $30 000 в одном месте, если $1 000 сделает реципиентов такими же счастливыми... и вы можете сделать это тридцать раз?
Во-вторых, я хотел получить «услуга за услугу». Мы соблюдали этот принцип еще в январе, когда я освободил заключенного Омара в обмен на то, что старейшины поддержали нашу программу выкупа оружия, и во многих случаях, когда я одобрял проект CA только после подтверждения дружбы получателей. Однако в других случаях мы нарушали этот принцип, выдавая авансовые платежи в обманчивой попытке купить лояльность подрядчика. Я не хотел, чтобы это произошло здесь.
«Давайте оговорим условия финансирования», - сказал я Эрику. «Я одобрю проект на основе сотрудничества и уважения, которые уже были продемонстрированы, а не как способ победить врага. Так что если вы хотите, чтобы вашу мечеть покрасили, сколько тайников вы выявили? Какие разведданные вы нам принесли? Сколько бойцов из нашей роты ASF ваш кишлак предоставил лагерю «Благословение»? Давайте проясним, что мы не чешем спины бесплатно».
«Финансирование в качестве награды, а не взятки», - сказал Эрик.
Поняв это, я дал добро. Мы решили, что хорошим местом для начала будет мечеть по соседству - дувал нашего друга муллы Завара за 100 долларов, который оказался верен своему слову и был на нашей стороне. В течение нескольких дней мы начали предварительные обсуждения с ним и со старейшинами маногаев о том, какой ремонт необходим и какой должен быть в первую очередь.
В течение следующих нескольких недель это ветхое здание было преобразовано, благодаря долларам американских налогоплательщиков и трудолюбивыми афганскими руками, в блестящую модель благочестивых усилий общины. В последующие месяцы за этим успехом последовало множество других. До того, как наша группа покинула Афганистан тем летом, в результате проекта Эрика было восстановлено двадцать шесть мечетей в долине реки Печдара.
Когда начинался любой проект по восстановлению, Эрик использовал возможность подчеркнуть его значение как символа межкультурного сотрудничества. Сидя вместе с муллой и местными лидерами, он произносил проникновенную речь, которая звучала примерно так:
Американцы и афганцы часто сражались бок о бок, чтобы победить зло. Вместе мы победили тиранию советской империи прямо здесь, в этих долинах. Теперь люди, которых вы называете «паразитами» и «нецивилизованными, которые дают исламу плохое имя», угрожают нам обоим. С Божьей помощью мы победим и этих людей.
Вы знаете об 11 сентября и башнях-близнецах, а мы знаем, что эта война причинила вам еще больше боли, чем нам, потому что она происходит в вашей стране. Мы благодарны и в долгу перед вами. Пожалуйста, рассматривайте эту восстановленную мечеть как маленький подарок в знак благодарности от Америки за ваши усилия. Пусть эта мечеть также будет символом нашей дружбы и братства и нашей решимости вместе бороться со злом.
Мы в долгу перед вами. Бог велик.
Восстановление мечети не обошлось без трудностей. Как и при любом другом строительном проекте, нам пришлось столкнуться с местными традициями труда, с которыми мы не могли мириться, если хотели добиться успеха. Это был важный этап обучения для нас, и после возвращения в США мы с Эриком в соавторстве написали статью, в которой подробно описали принципы, которым следовали, и уроки, которые извлекли.
Некоторые из этих уроков мы предвидели еще до начала работы: начинать с небольших проектов и ставить финансирование в зависимость от продемонстрированной дружбы с миссией борьбы с боевиками. Другие мы постигали по ходу дела. Например, мы научились начинать с общего предложения помощи старейшинам кишлаков, а затем просить их определить, что они хотят сделать. Почти во всех случаях первым пунктом в их списке приоритетов был ремонт мечети. Мы узнали, что даже когда местные жители спрашивали нас, как должна выглядеть новая мечеть, мы должны были переадресовать этот вопрос им и сказать: «Это ваша мечеть; скажите нам, как правильно ее сделать». Мы научились предлагать справедливую, а не завышенную цену за выполненную работу, добиваться соблюдения условий контракта, а также снижать уровень коррупции, привлекая доверенных местных советников - мулл и старейшин, - чтобы убедиться в том, что наши средства идут на обогащение религиозной общины, а не на личный банковский счет подрядчика[5].
С точки зрения возврата инвестиций, восстановление мечети было явным успехом. С материальной точки зрения, она улучшила значительную часть местной инфраструктуры, обеспечив жителей кишлака работой и чувством выполненного долга. На тактическом уровне требование взаимности гарантировало, что каждое новое ведро краски или мешок цемента оплачивалось увеличением разведывательных данных о противнике. Наши проекты были не благотворительностью, а инструментами, оружием, чтобы завоевать поддержку населения. Вот почему мы предпочитали потратить 200 долларов на мечеть, которую они хотели покрасить, чем потратить 10 миллионов долларов на дорогу, от которой они не видели никакой пользы.
Самое главное, восстановление мечети лишило врага самой острой стрелы в его пропагандистском колчане: идеи о том, что лагерь «Благословение» - это гарнизон крестоносцев, заполненный кафирами, стремящимися уничтожить ислам. Каждый раз, когда мы помогали кишлаку восстановить традиционный центр религиозной жизни, мы убирали религию со стола как аргумент против нас. Этот урок не остался незамеченным для жителей кишлаков, с которыми мы работали. Как только восстановление началось, люди часто приносили нам копии ночных писем, которые боевики «Талибана» оставляли на пороге их домов, клеймя нас как осквернителей учения Пророка.
«Смотрите, - говорили они с лукавыми улыбками. «Вы здесь, чтобы оскорбить Пророка и отремонтировать наши мечети». Через некоторое время это стало обычной шуткой.
В статье, которую мы с Эриком написали, мы говорили о мечетях как о «ключевой символической территории в глобальной войне с террором».[6] Как центры религиозного и светского авторитета, они были важными «точками распространения авторитетных слов о том, должны ли местные жители поддерживать или сопротивляться усилиям коалиции». Выигрыш от ремонта мечетей, по нашему мнению, был ключом к победе в конфликте. Это стало ясно уже в самом начале, когда 100 долларов превратили минба́р (кафедру) одного муллы из источника осуждения в источник одобрения. Восстановление мечетей подтвердило этот урок.
Из всех проектов CA, которые мы осуществляли в долине Печдара, ни один не вызвал у нас большего сотрудничества, чем помощь ученикам «конкурирующей» религии в восстановлении их мест поклонения. Капеллан Эрик заслуживает огромной благодарности за эту судьбоносную идею.
Эрик также оказал еще одну очень важную услугу в поддержку нашей деятельности. Он создал духовный и политический союз с молодым пуштунским муллой по имени Тарун.
Тарун родился в Печдара и, как многие молодые люди в Афганистане, в детстве был отправлен в пакистанское медресе, где учебная программа состояла почти исключительно из заучивания Священного Писания, а партийная линия муллы заключалась в том, что хорошие мусульмане должны вести джихад против Великого Сатаны. После нескольких лет такой индоктринации[7] Тарун вернулся в родную долину в качестве хафиза - человека, который выучил весь арабский текст Корана и может декламировать (фактически, скандировать) длинные отрывки из него по команде. Этот подвиг впечатляет даже знатока арабского языка. Для пуштуна, не владеющего арабским языком, это было феноменально, как и способность Таруна, с помощью перевода на пушту (также запомненного), понимать духовное значение отрывков, даже если буквальное значение слов было ему неизвестно.
Вернувшись в Печдара, Тарун благодаря своей образованности приобрел авторитет в глазах своих соотечественников, среди которых было несколько наших солдат ASF. Они убедили его вступить в их ряды в качестве муллы. Вступление в коалиционные силы было странным решением для человека, получившего такое же образование, как и он, и мне так и не стало ясно, почему Тарун согласился. На самом деле, то, что хафиз присоединился к коалиционным силам, было подозрительно, поскольку он легко мог быть талибом или лазутчиком Аль-Каиды, стремящимся подорвать наши усилия изнутри. В любом случае, он согласился, и именно в качестве духовного наставника наших индиджских солдат его узнал Эрик, наш духовный наставник.
Их профессиональная связь как людей Божьих породила сердечность, затем коллегиальность и, в конце концов, теплую дружбу. В соответствии с нашим уважением к местным обычаям и благодаря антропологическому интересу Эрика к исламу, они стали учителями друг друга. Одна из задач капеллана армии США, согласно руководству по служению, заключается в том, чтобы «консультировать командира по вопросам культуры, обычаев и религий местного населения». Выполняя эту роль, Эрик в значительной степени полагался на Таруна как на источник информации.
Мы хотели быть уверены, что не оскорбим чувства местного населения по незнанию, и в обеспечении этого намерения пуштунский коллега Эрика сыграл неоценимую роль. «Мы хотим быть здесь хорошими гостями», - говорил ему Эрик. «Поэтому, пожалуйста, дайте мне знать, если мы сделаем что-то неправильное; я хочу узнать, что правильно, чтобы уважать ваши традиции». Поначалу нехотя, но вскоре Тарун понял, что эта просьба была искренней, и стал нашим гидом по исламскому обряду.
Однажды, заметив, что один из членов группы повесил на стену молитвенный коврик в качестве украшения, он сообщил Эрику, что это противоречит исламскому учению. Коврик был снят. В другом случае он рассказал нам, что женщины в комплексе Нангалам не могли заниматься своими повседневными делами без головного убора (что разрешалось в семейной обстановке), потому что морские пехотинцы и ASF на одной из наших ОП могли смотреть вниз и видеть их; охранников ОП убедили, что из вежливости к нашим хозяевам им следует сделать наблюдение за территорией более незаметным.
В третий раз Эрик сам совершил ошибку, за которую, если бы он находился в обществе талибов, его могли бы казнить. Они с Таруном сидели на улице и обсуждали Коран, когда Эрик достал из рюкзака свой экземпляр книги на английском языке и, чтобы прочесть отрывок, положил его на землю перед собой. Для фундаменталиста, соблюдающего буквы Корана, это было бы расценено как осквернение, караемое смертью[8]. Тарун лишь снисходительно улыбнулся, поднял Коран и объяснил, что, как Тора для правоверного еврея, как звезды и полосы для американского патриота, священное слово ислама никогда не должно касаться земли.
Эрик любит шутить по поводу этого эпизода: «Я осквернил Коран и остался жив, чтобы рассказать об этом». Но он знает, что этот инцидент несет в себе два больших урока.
Один из них - это очевидный урок: не позволяйте Корану касаться земли. Не менее важным был урок, что не все мусульмане являются фанатичными буквалистами, и что если вы создали запас взаимного уважения, то даже мулла, прошедший обучение в школе, финансируемой вахабитами, может быть снисходителен. Тарун не то чтобы стал менее набожным мусульманином, просто он понял, что преданность своей вере не требует от него выступать за убийство американцев. В мире, где милосердие Аллаха часто почитается больше в нарушении, чем в соблюдении, это было отрадным событием.
Дружба между пуштунским муллой и христианским капелланом приняла важный оборот в марте, благодаря новаторскому предложению Бена Гиля. При подготовке индиджи Бен следил за тем, чтобы, как и в американских войсках, каждому из них была присвоена военно-учетная специальность (ВУС)[9]. Зная об особом статусе Таруна как муллы индиджи, он спросил Эрика: «Почему бы тебе не подготовить его как капеллана?».
Эрик подумал, что это отличная идея, и Таруну она тоже понравится. Когда Эрик рассказал об этой идее, его пуштунский друг был заметно тронут. К этому времени, когда восстановление мечети уже шло полным ходом, а его советы по культуре, очевидно, воспринимались всерьез, он увидел, что американская миссия была почетной, а не нападением на ислам, как называли ее его учителя в медресе. Его соотечественники-афганцы уже признали его особый статус; американцы сделали то же самое - это была дополнительная честь, которую он с радостью принял.
Так начался для молодого хафиза курс обучения, результатом которого стало его официальное назначение капелланом ASF[10]. В течение нескольких недель они с Эриком обсуждали, чем обширная работа духовного лидера отличается от более специализированных обязанностей военного капеллана. Они обсудили особую роль капеллана как безоружного солдата; общие принципы Женевских конвенций; конфиденциальность при проведении бесед с солдатами; как проводить церемонии, включая похороны; и как утешать солдат после стрессовых событий. Эрик поделился со своим студентом Кредо капеллана - «Лечить живых, заботиться о раненых, чтить мертвых» - и обнаружил, что для этого молодого человека, воспитанного в совершенно иной традиции, эти слова прозвучали очень искренне.
Он также подчеркнул важность практики «служения в присутствии», то есть того, чтобы посвящение себя благополучию солдат было не просто воскресной (или, как в случае Таруна, пятничной) обязанностью, а постоянной реальностью. Когда капеллан исповедует служение в присутствии, он берет на себя те же тяготы, что и его «прихожане», несет те же рюкзаки, ест ту же пищу, поднимается в те же горы, спит на тех же холодных заставах. Эрик практиковал то, что проповедовал - он постоянно покидал свой кабинет в Кэмп Вэнс, чтобы навестить нас или кого-то из других ODA, и он очень успешно моделировал такое поведение для Таруна.
Результатом всего этого стало то, что Тарун - яркий пример того, как «позволить афганцам делать это» - стал таким же искусным и вовлеченным капелланом для наших местных войск, каким был сам Эрик для ODA. Гордый своим новым статусом и преданный своей работе, он стал надежным судьей в вопросах культуры, готовым выслушать своих людей в более спокойные моменты и прекрасным источником утешения, когда что-то шло не так.
«Превращение» Таруна из ненавистника неверных в нашего «мусульманского капеллана» имело еще один результат, который был столь же неожиданным, сколь и важным.
Когда работа по восстановлению мечети шла уже около месяца, он попросил отпуск, чтобы посетить свои старые места в Пакистане, чтобы, как он выразился, «рассказать правду о том хорошем, что делают американцы». Это был смелый шаг, поскольку общее отношение пакистанцев к американцам не включало признание того, что они делают «хорошие вещи». Кроме того, Тарун намеревался заглянуть в свое старое медресе и выяснить отношения со своими учителями-фундаменталистами. Когда я услышал об этом плане, я сначала подумал, что это тщательно продуманный обман, чтобы получить отпуск. Но Тарун казался искренним, он доказал свою ценность, поэтому я решил, что нет причин препятствовать его поездке. Я и не подозревал, насколько эффективным послом, пропагандирующим наши усилия, он окажется.
Его не было около недели. Когда он вернулся, то рассказал, что когда он говорил людям, что американцы принесли мир в Печдара, первой реакцией было негодование и недоверие.
«Мы все знаем, что они дьяволы», - был распространенный ответ. «Как могут неверные сделать что-то хорошее для последователей Пророка?».
«Придите и посмотрите», - ответил Тарун. «Приходите и увидите, что нет никакого неуважения. Посмотрите, что мои солдаты молятся пять раз в день, и американцы поощряют их. Посмотрите на новые красивые минареты, которые они помогли нам покрасить».
Скептицизм оставался общей реакцией общества, но в частном порядке люди слушали, спорили, задавались вопросом, может ли эта дикая история быть правдой. И постепенно, сначала одна семья, затем две, а потом и дюжина, решили рискнуть и проверить эту историю.
Во время гражданской войны и в период правления талибов тысячи афганцев бежали из страны в поисках тихого уголка земли по ту сторону пакистанской границы. Теперь, в марте 2004 года, воодушевленные словами Таруна и, несомненно, тех родственников, которые все еще живут в долине, некоторые из них начали возвращаться, прекращая свое изгнание и осторожно возвращаясь домой, чтобы проверить, правду ли говорит этот молодой мулла. Этот процесс продолжался всю весну. К тому времени, когда маки расцвели, сотни жителей долины Печдара вернулись на родину.
Когда они возвращались в Нангалам и Маногай, эмоциональный настрой жителей кишлаков был невероятно трогательным. Мы видели воссоединения на дороге прямо перед нашим лагерем и слышали, иногда ночью, ликующие празднования неподалеку. Воссоединившиеся члены семьи часто приходили в лагерь, чтобы поблагодарить нас за то, что мы помогли им это сделать. Это было приятно для нас, и особенно для наших солдат ASF, которые гордились тем, что сыграли свою роль в этом массовом примирении.
Я не сомневаюсь, что все, что сделал Hammerhead Six за время нашего пребывания там, принесло мне больше удовлетворения или оказало более значительное стратегическое воздействие, чем это возвращение угнетенных. К той весне нам еще не удалось выследить ни Абу Ихласа, ни других крупных головорезов. Но, судя по возвращению этих беженцев, мы, очевидно, добились определенных успехов в превращении их залитой кровью территории в место, где приличные люди не боялись жить. Мы не уничтожили Ихласа и его сообщников в долине, но мы отбирали у них долину по одному кишлаку за раз.
Если мы сможем удержать эту скромную победу, сказал я себе, я буду готов назвать нашу миссию успешной.

[1] Невозможность лечения всех, нуждающихся в медицинской помощи, из-за недостатка персонала, ресурсов и возможностей для приема пострадавших, приводит к созданию системы разделения раненых (пострадавших) на различные группы, в зависимости от тяжести состояния. Это так называемая "сортировка", разработанная военной медициной.
Великий русский хирург Н.И. Пирогов впервые внедрил в военно-полевую хирургию и обосновал принцип сортировки раненых. Определил работу "складочного места" - прототип сортировочного пункта. Указал важное обстоятельство: "Без распорядительности и правильной администрации, нет пользы от большого числа лекарей, а если их к тому же мало, то большая часть раненых останется вовсе без помощи".
[2] Гражданские дела.
[3] «Кольцевой гонщик»
[4] Никко́ло Макиаве́лли (Макьявелли, итал. Niccolò di Bernardo dei Machiavelli; 3 мая 1469 года, Флоренция— 22 июня 1527 года, там же) —итальянский мыслитель, политический деятель, философ, писатель, автор военно-теоретических трудов. Макиавелли занимал в правительстве Флоренции несколько должностей, самая значимая из которых — секретарь второй канцелярии, отвечавшей за дипломатические связи республики. Ключевым произведением Макиавелли считается «Государь».
[5] В оригинале - private bank account- вызывает «громкую улыбку» понятно, что банковский счет – это миф и речь идёт о личном кармане
[6] Эрик А. Элиасон и Рон Фрай, «Я уничтожаю своих врагов, делая их своими друзьями: Проверенная в боях экономически эффективная модель для победы в символической войне за ме-чети». Неопубликованная статья.(прим. автора)
[7] Индоктринация — это пребывание внутри какой-либо системы. Данное понятие является достаточно широким и характеризует поведенческие реакции индивида в самых разнообразных ситуациях. В данном случае это понятие предполагает полное принятие чужих идей без какой-либо критики.
[8] В домах зажиточных мусульман Коран хранится в отдельной чистой комнате, специально предназначенной для молитвы и чтения Священного Писания. При недостатке свободного места Коран можно хранить на отдельной настенной полочке, расположенной выше всего находящегося рядом.
Каждому мусульманину следует знать 26 правил обращения с Кораном.
[9] Military Occupational Specialty (MOS) - военно-профессиональная специальность
[10] Эрик описывает свой курс обучения в книге «Обучение афганских и иракских военных капелланов: Проверенная в боях модель эксперимента по подготовке афганских капелланов». Small Wars Journal, май 2008. http://smallwarsjournal.com/mag/docs-te ... liason.pdf. (прим.автора).


Последний раз редактировалось DocShar 25 окт 2021, 17:23, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 25 окт 2021, 16:22 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
Цитата:
ODA 936, опираясь на фундамент 10-й горы


И на предыдущей странице в конце последнего поста
Цитата:
Ответ Рэнди был столь же твердым, сколь и логичным. «Нельзя заслужить постоянное право. Вы доказываете это право каждый день, а эти ребята не справляются».
Ответ Рэнди был столь же твердым, сколь и логичным. «Нельзя заслужить постоянное право. Вы доказываете это право каждый день, а эти ребята не справляются».

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 26 окт 2021, 06:58 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо большое. Очень интересные вещи автор пишет.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 26 окт 2021, 22:16 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Цитата:
[9] Military Occupational Specialty (MOS) - военно-профессиональная специальность


Военно-учетная специальность (ВУС), по-нашему...


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 27 окт 2021, 12:35 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
Я так в основном тексте и перевёл.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 окт 2021, 19:10 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
20. Око за око

Око за око, зуб за зуб, рука за руку, нога за ногу.
-Исход 21:24

Старый закон «око за око» оставляет всех слепыми.
-Мартин Лютер Кинг-младший.

Как показало февральское убийство двух боевиков, попавших в засаде на видеокамеру, наши афганские солдаты иногда слишком вольно трактуют поставленную боевую задачу и правила применения оружия. Об этом нам снова напомнили в конце марта, когда двое наших курсантов ASF, полагая, что они преследуют убегающих HVT (по слухам, Хекматьяр находился в этом районе), открыли огонь по троице безоружных гражданских лиц. Которые находились возле контрольно-пропускного пункта, толкали ночью неисправный грузовик с выключенными фарами, и когда наши ребята приблизились, они, очевидно, испугались и бросились бежать. Почему они запаниковали, было неясно. Что было тревожно, так это то, что наши бойцы сначала открыли огонь, а потом стали задавать вопросы, в результате чего все трое гражданских были тяжело ранены.
Приблизившись к жертвам и обнаружив свою ошибку, солдаты поспешили доставить раненых в нашу клинику. Майк услышал суматоху и был на месте, когда подъехал грузовик с тремя телами. Меня разбудили морпехи, дежурившие на радиосвязи, и до появления жертв оставалось несколько минут. Когда они подъехали, я был потрясен увиденной кровавой картиной. У трех несчастных были огромные входные и выходные раневые отверстия по всему телу. От пуль АК-47 торчали кости, сухожилия и мышцы были разорваны, повсюду была кровь. От этого зрелища у меня перевернулся желудок, а в теле забурлил адреналин.
В то же время меня тошнило от осознания страданий, которые выходили за рамки физических. Эти три ужасно искалеченных афганца, прожившие тяжелую, неблагодарную жизнь в этих отдаленных горах, были людьми с семьями, возможно, детьми, как и я. Видя, как они борются за жизнь, как их тела залиты кровью, я долгое время потом носил в себе это зрелище.
Экстренная сортировка показала Майку, что для двоих раненых было уже слишком поздно. Третий, изрешеченный шестью пулями, был близок к тому, чтобы присоединиться к двум своим друзьям. Но Майк был уверен, что сможет его спасти, и приказал бойцам срочно доставить его в клинику. Затем все взялись за дело: Ян Уотерс открыл бинты Керликса[1], Джеймс Трасти поставил капельницу, а я наложил давящую повязку на кровоточащую руку. Пострадавший был в сознании достаточно, чтобы продолжать извиняться передо мной, что он понимает, почему солдаты стреляли в него, что его действия должны были показаться подозрительными, и что он сожалеет - странный комментарий от человека, в котором было полно пулевых отверстий.
Через несколько минут меня сменил санитар ВМС из нашего контингента морской пехоты, оставив медиков работать над ним всю ночь. Когда я выходил из клиники, меня захлестнула волна чувства ответственности, страха перед возможной местью и скорби семей по погибшим. Я не спал всю ночь, пытаясь понять, как такое могло произойти, отвечая на вопросы вышестоящего командования и пытаясь понять, как разрядить ситуацию, которую наши противники наверняка попытаются использовать в своих интересах.
Пока команда боролась за жизнь третьего раненого, Рэнди отправился в казармы индиджи, чтобы разобраться с фрустрацией[2] солдат ASF. Напряжение накалялось как среди индиджи, так и среди американцев. Я был рад, что капеллан Эрик и его приятель Тарун были поблизости. Ранее в тот день они поднялись на одну из ОП, выполняя свою «миссию присутствия», но возвратились в лагерь, когда услышали стрельбу. Теперь их присутствие помогло разрядить ситуацию, которая легко могла перерасти в хаос.
Пока все это происходило, мы со Скоттом встретились с двумя солдатами, которые стреляли.
Они были подавлены. Они знали, что нарушили один из главных принципов ислама: святость человеческой жизни. Даже если в Афганистане этот принцип широко игнорируется, и даже если стрелявшие считали свои цели ни в чем не виноватыми, уродливый факт остается фактом: они лишили жизни двух безвинных гражданских лиц. Это было нарушением основного коранического предписания, согласно которому убийство одного человека, если только оно не совершено по «справедливой причине», равносильно убийству всего мира (Сура 5:32). В этом предписании о «справедливой причине» есть целый мир обмана, но в данном случае эта обманчивая возможность не была применена. Наши солдаты в глубине души понимали, что поступили неправильно.
Они также знали на практике, что могут быть наказаны за свое преступление не только Аллахом, но и родственниками мужчин, которых они убили. Это было обычной практикой в северо-восточном Афганистане, где пуштунский принцип бадал требовал, чтобы за пролитую кровь полагалось воздаяние натурой. В данном случае вероятность быстрого возмездия была высока, поскольку родственники одной из жертв были солдатами ASF в взводе самих стрелявших.
Учитывая это осложнение, я не удивился, что когда я вошел в палатку, где находились стрелявшие, они умоляли меня защитить их от мести их товарищей по койке. Оба начали плакать, а один свернулся калачиком, почти в позе эмбриона, содрогаясь от осознания того, в каком положении он оказался. Я посмотрел на Скотта, но он только покачал головой. Они хотели, чтобы я отправил их в Штаты или хотя бы из Кунара, и я заверил их, что мы все выясним. Мне нужно было знать, что пошло не так, прежде чем мы могли предпринять какие-либо действия.
«Почему вы стреляли?» спросил я.
Выглядя одновременно потрясенными и ошарашенными, они ответили в унисон.
«Потому что вы нам так сказали. Вы сказали на тренировках, что если враг попытается убежать, мы можем стрелять в него».
Пришел мой черед быть ошарашенным. Я не помнил точно формулировку, которую я использовал, отправляя их на тот блокпост, но готов поклясться, что я не говорил: «Если вы увидите трех безоружных парней, толкающих грузовик, открывайте огонь».
Вероятно, произошедшее было комбинацией старой проблемы «потерянного перевода» и чрезмерного желания солдат убить HVT. В любом случае, они уже не сомневались, что неправильно истолковали мой приказ. Если в момент нажатия на курок они чувствовали себя вполне уверенными, то уже вскоре после того, как гильзы упали на землю, они поняли, что ошиблись.
Вся эта неразбериха была излишней, потому что процедура проверки транспортных средств (VCP) была простой. Вы устанавливаете препятствие на дороге, останавливаете машину, проверяете пассажиров и груз и отправляете людей дальше. Обычно мы проводили VCP с совместно сформированными подразделениями ASF и морских пехотинцев, чтобы морские пехотинцы могли контролировать действия, а индиджи - выявить плохих парней. Иногда к КПП подъезжала машина с совершенно невинными афганцами, которые пугались, увидев вооруженных солдат, и быстро уезжали обратно тем же путем, каким приехали. Обычно мы это пропускали. Но на основании имевшейся у нас информации о возможном нахождении Хекматьяра в этом районе, мы активизировали работу, поручив нашим сотрудникам VCP преследовать и обыскивать любые такие «убегающие» машины. В ночь перестрелки мы установили один из таких стандартных блокпостов, поручив отряду ASF, скрытому в двухстах ярдах впереди, преследовать любой подозрительный автомобиль, о котором командир отряда морпехов сообщил по радистанции. Мы отработали обязанности всех сторон и с наступлением темноты расставили их по местам.
План был хорош, но затем наступил сумрак войны. После разговоров со стрелявшими, морскими пехотинцами и остальными членами отряда ASF, которые были на месте, мы со Скоттом получили более четкую картину произошедшего. Судя по всему, пикап Toyota без фар был остановлен на VCP и пропущен. Но когда машина приблизилась к месту укрытия отряда преследования, у нее отказал двигатель, и два пассажира выскочили из машины, чтобы подтолкнуть ее в гору. Напуганный внезапным появлением темного грузовика и двух мужчин в нем, один из солдат ASF крикнул «Стоять!». Гражданские, в свою очередь, испугавшись, побежали к реке. ASF не были предупреждены о подозрительном положении, но, думая, что только виновные люди убегают, забыли о требованиях инструкции и открыли огонь. В доли секунды они приняли неверное решение, которое привело к ужасным последствиям.
Как бы ни были расстроены стрелявшие этими последствиями, они также беспокоились, что дальше будет еще хуже. Наши допросы приводили их в еще большее смятение, нежели они были, и они еще больше боялись наказания. В какой-то момент один из солдат встал, подошел ко мне с одним из самых жалких лиц, которые я когда-либо видел, и схватил меня за бороду.
Это был второй раз, когда я столкнулся с этим странным личным жестом «нанаватай». Из инцидента с лживым «домовладельцем» я знал, что он означает просьбу о прощении. И в этом случае, в отличие от предыдущего, я был склонен к прощению. Я был озадачен и рассержен случившимся. Но мне также было жаль двух солдат, которые следовали, как они думали, моим указаниям, и чье жалкое поведение говорило о том, что это, вероятно, последний раз, когда они стреляют от бедра.
В конце концов, это была война. Я не был рад этой ошибке и, конечно, не мог ее не признать. Но, принимая решение об их судьбе, я хотел действовать мягко. В конце концов, эти два добросовестных неудачника были нашими дураками. Нашими друзьями. В долине Печдара это была категория, которой не хотелось легкомысленно жертвовать. Это может показаться резким, но я признаюсь, что в этот момент я не столько сожалел о погибших гражданских, сколько беспокоился о том, как стрельба повлияет на наших солдат.
Когда Рэнди вернулся из казармы индиджи, члены ODA, не участвовавшие в оказании помощи раненому гражданскому, обсуждали, что делать дальше. Одним из способов решения проблемы было бы устроить правосудие в афганском стиле за вопиющую ошибку. Согласно «Пуштунвали», это может означать казнь двух стрелков собственными силами или их передачу афганцам для совершения бадала. Этот вариант удовлетворил бы семьи жертв и, вероятно, снял бы антагонизм, который, вероятно, возникнет, когда кишлаки вверх и вниз по Печдаре узнают об инциденте.
Это соответствовало бы традициям. Но это было неправильно.
Второй вариант заключался в том, чтобы уважить их просьбу о нанаватае, то есть простить их и работать с семьями и родственниками в нашем ASF, чтобы они искупили свою ошибку другими способами. Это не означает, что они не будут наказаны, просто наказание будет смягчено милосердием. Этот вариант был привлекателен для нас как христиан, но он представлял риск для нашей миссии, для сплоченности наших войск ASF и для нашей репутации среди семей и жителей кишлаков. Если мы проявим мягкость и не будем уважать местные традиции правосудия, то позже правосудие может обрушиться на нас. Это был классический случай «правосудие против милосердия» - дилемма, которую горстка бойцов спецназа пыталась решить в три часа ночи в центре долины Печдара.
Ошибка произошла в мою смену, и, несмотря на то, что она противоречила моему собственному замыслу, решать ее должен был я. Эта мысль пронеслась у меня в голове, когда пришел капеллан и сообщил нам, что солдаты ASF ждут решения в большой палатке, которую мы использовали для собраний шуры.
Мы вышли к палатке. Внутри находилось более сотни наших афганских солдат. ОДА, капеллан, Тарун и Машал стояли рядом со мной, а я стоял перед ними. Осмотрев группу, я увидел двух афганских стрелков. Они отползли назад, но их лица, застывшие в тревоге, были освещены светом ламп. Видя их там, испуганных, но покорных тому, что произойдет, я вдруг понял, что я скажу и что мы будем делать.
Я начал с того, что сказал солдатам, как я горжусь их преданностью и храбростью. Я сказал, что каждый член команды Hammerhead Six считает за честь сражаться бок о бок с ними. Мы оставили свою страну, чтобы помочь им улучшить свою, и мы чувствовали настоящее братство с ними. «Риск, на который вы пошли, почетен», - сказал я. Через двадцать лет ваши дети, которые вырастут в свободном Афганистане, будут говорить о своих отцах как о героях, тех, кто проявил достаточно мужества, чтобы встать и улучшить страну».
«Посмотрите налево и направо», - сказал я. «Поймите, что вы все братья, мы все братья в этой борьбе. Мы должны продолжать служить вместе, защищать друг друга, делить наше бремя, даже в такие мрачные времена, как это. Из-за сегодняшней трагедии люди будут какое-то время озлоблены, но они будут продолжать понимать, что мы здесь для их защиты. Они должны знать, что двое солдат, совершивших убийство, действовали не из злости, а в соответствии с тем, что они считали правильным. Я отдал приказ поставить блокпост, и солдаты допустили ошибку, но они пытались выполнить свою задачу, как и каждый из вас. Я возьму на себя ответственность за действия этих двух солдат и заключу мир с семьями погибших в соответствии с пуштунским законом и обычаями.
«Произошло ужасное и печальное событие, - сказал я, - но все по воле Божьей. Мы можем сделать только все, что в наших силах».
Я закончил свою импровизированную речь, рассказав им, как сильно я и мои люди полагались на наших собственных духовных наставников, включая «американского муллу» капитана Элиасона, чтобы приблизить нас к Богу в трудные времена. Когда он и Тарун по очереди предлагали мужчинам духовное утешение, я видел, как напряжение и опасения покидали их лица. Казалось, они приняли это решение как правильное, хотя, несомненно, задавались вопросом, как именно мы собираемся примириться с семьями.
На протяжении всей этой напряженной встречи я говорил от чистого сердца, и под влиянием эмоций момента я задыхался. По лицам афганских солдат было видно, что они тоже растроганы. Особенно это касалось мужчин, ответственных за эту трагедию. Их лица в свете фонарей выражали невероятное облегчение и благодарность. В тот момент я почувствовал, что любой из них готов получить пулю за меня.
Утром мы встретились с местными старейшинами, которые по понятным причинам были огорчены. Они поддержали нас, но их люди хотят справедливости. Слухи распространились, и нужно было еще многое сделать, прежде чем этот вопрос будет решен.
Чтобы проявить уважение к двум жертвам, мы завернули их тела в одеяла, помогли родственникам погрузить их в грузовики для последующего захоронения, а раненого - подлатав, но все еще в тяжелом состоянии - доставили в баграмский госпиталь. Это было необычное использование военного имущества, и оно укрепило чувства взаимного уважения. Но нам все еще приходилось иметь дело с вероятностью мести.
После индивидуальных бесед с родственниками погибших, которые находились под моим командованием, я был уверен, что они сдержат свое слово не мстить, но они были не единственными родственниками, которые могли захотеть это сделать. Поэтому через день после инцидента я принял приглашение посетить семьи погибших, чтобы поставить точку в этом деле.
Дом находился к северу от нашего лагеря в долине Уэйгал. Рэнди, Скотт и капеллан сопровождали меня с отделением ASF. Джейсон со вторым отделением патрулировал вверх по Вейгалу на другой стороне реки, чтобы быть рядом на случай, если нам понадобится помощь. Когда мы подъехали к дувалу, Рэнди связался с лагерем Блессинг, дав инструкции, что если начнется бой и мы вызовем минометный огонь, то вот наши координаты: мы будем корректировать минометный огонь по мере необходимости, если ситуация будет ухудшаться. Затем Скотт, Эрик, Машал и я прошли через двор и вошли в один из домов на территории дувала.
Когда мы входили, я надеялся, что нам удастся провести удачные переговоры и определить сумму, которую мы должны заплатить семье в качестве компенсации. Благодаря своей антропологической подкованности Эрик подготовил меня к тому, чего можно ожидать от такого диалога. Но мы все знали, что ситуация может развиваться и по-другому. Переговоры могут стать щекотливыми, а могут и вовсе не состояться. Встреча с разгневанными членами семьи была чревата значительным риском.
Внутри была большая комната с коврами на полу. К нам присоединились местные старейшины. Когда мы сели в круг, обстановка напоминала шуру. Но это было похоже не столько на совет старейшин, сколько на толпу линчевателей.
Несколько раз в Афганистане я чувствовал выброс адреналина, прежде чем понял, почему. Это был один из тех случаев, когда мое подсознание понимало, что мы находимся в небезопасной ситуации, и я начал задействовать свои физические ресурсы еще до того, как мое сознание разобралось в ситуации. К тому времени, когда я полностью осознал серьезность происходящего, мои зрачки были расширены, сердце билось быстро, а зрение обострилось. Я думал: «Это прямой эфир. Это происходит в реальном времени. Сделай что-нибудь и сделай так, чтобы это имело значение».
На встрече присутствовало около дюжины мужчин, каждый из которых пристально смотрел на нас. Некоторые из них были представлены как члены семьи, а несколько мужчин в задней части комнаты, которые не были представлены, старались наполовину скрыть свои АК-47. Я задавался вопросом, сколько еще людей находится на возвышенности, наблюдая за нашей охраной снаружи. Такая семейная встреча - на их территории в назначенное время - была бы идеальным местом для очередной «засады с наживкой». Рэнди почувствовал опасность, когда сообщил минометчикам из лагеря «Благословение» наши координаты, но я был уверен, что встреча с семьей пройдет сердечно. Теперь казалось, что я мог ошибаться.
Ставки были высоки, и успех или неудача в дискуссиях могли быть подтверждены мгновенной очередью 7,62-мм пуль. Если бы это был обычный визит за чаем, я бы прислонил свой M-4 к стене позади себя. В этот день я положил его рядом с собой, направив ствол в сторону мужчин сзади. Я знал, что Скотт возьмет на себя ответственность за то, чтобы разобраться с теми, кто находится на его стороне комнаты, если дела пойдут плохо.
Закончив мысленную тренировку, я сосредоточился на отце одной из жертв: мужчине, которого выбрали представителем семьи. Я знал, что мое главное оружие в этот момент и наш лучший шанс выбраться из этой комнаты живыми - это моя способность вразумить его. Я начал с извинений, объяснив, что убийство их родственников было ужасной ошибкой, что ответственные за это солдаты убиты горем и раскаиваются, и что мы надеемся, что с их помощью мы сможем придумать ответ, который будет соответствовать традиционному кодексу пуштунвали.
«Мы пришли сюда со скорбью в сердце», - сказал я. «Что вы хотите от нас, чтобы мы искупили эту великую вину?»
Я слышал истории о законе Талиона[3] - юридическом принципе «око за око», который все еще управляет большей частью незападного мира, и который пуштуны знали как закон бадала, или «мести». Но я все еще не был готов к первоначальному ответу. Представитель семьи, его черные глаза смотрели на меня, как у сокола, говорил со спокойствием, которое не соответствовало жестокости его слов.
«Они должны умереть. Вы передадите их нам, и мы убьем их. Мы убьем и их семьи. Таков закон».
Семьи тоже. Мне потребовалась секунда, чтобы осознать всю чудовищность того, что он требовал. Не было никаких сомнений в том, что ребята, которых мы обучали, сильно напортачили, и что, согласно местному закону, необходимо возместить ущерб. Но здесь действовал другой закон, который приличные люди чтили несколько тысяч лет, и как бы я ни осознавал, что мы можем не выйти отсюда живыми, я ни за что не позволил бы убить две семьи в угоду традициям.
Кроме того, я был уверен, что это требование было начальным гамбитом, а не окончательным приговором. Я не был ученым, но сомневался, что ислам - религия, поклоняющаяся Аллаху Милосердному, - потребует уничтожения целых семей за смерть двух человек. Где-то в Коране был отрывок, который советовал родственникам убитого не выходить за «справедливые пределы» в отмщении. Если что и было чрезмерным, так это это открытое требование.
Пуштунвали - это было другое дело. Я приказал своим людям уважать местные обычаи всеми возможными способами. Но уважение к их культуре не означало, что мы могли отказаться от своей морали или служить резиновым штампом для традиционной жестокости. Если это было традиционно, в чем я сомневался. Я слышала, что бадалме означает «обмен», а также «месть», и две семьи, убитые ради двух мужчин, не выглядели разумным компромиссом.
Я посмотрел в соколиные глаза мужчины, не мигая, а затем повернулся к Машалю.
«Этот человек серьезно?» спросил я. «Это закон?»
Машал почти незаметно покачал головой, сказав мне то, что я должен был знать. Это была игра - проверка моей способности договориться о благородном исходе. Возможно, Соколиные Глаза действительно заботятся о справедливости, я не знал. Но на кону стояла не только судьба нескольких несдержанных курсантов. Речь шла о самом авторитете нашего присутствия. На самом деле он хотел знать: как далеко я могу завести этого молодого американца? Поэтому, даже если я считал, что Закон Талиона заслуживает уважения - а у меня были определенные сомнения на этот счет, - я должен был ответить на его блеф или ускользнуть. Стараясь, чтобы мой взгляд на спусковые крючки не был слишком явным, я вернул ему взгляд.
«Этого не случится», - сказал я так ровно, как только мог. «Солдаты были неправы, но они мои люди, и мы накажем их в соответствии с нашим законом. Мы также выплатим семьям погибших компенсацию, согласно вашему закону. Но если вы хотите убить этих людей и их семьи, вам придется сначала убить нас».
Я смотрел на лицо Соколиного Глаза, пока Машал переводил, и искал в нем гнев, недоверие или удивление. Я не смог обнаружить ничего. После самых долгих десяти секунд в моей жизни он слегка кивнул мне и заговорил снова. Машал выслушал, а затем повернулся ко мне.
«Сейчас мы будем пить чай», - перевел он, - «и придем к соглашению о сумме, которую нужно заплатить».
Я никогда не слышал, чтобы колокольчик звенел так красиво, как это маленькое слово «сумма». Оно означало, что каким бы ни было решение круга в течение следующего часа или двух, проведенных в режиме «туда-сюда», переговоры будут проведены, уважение будет оказано пуштунвали, а выплата, которая аннулирует кровный долг, возникший у наших заблудших солдат, будет измеряться в рисе, козах и деньгах, а не в жизнях невинных людей.
Афганская система правосудия, находящаяся под влиянием исламского права, но не идентичная ему, представляет собой форму возмездия, которая кажется некоторым западным людям расчетливо холодной: измерять ценность жизни человека в скоте и зерне - значит обесценивать его человечность. Возможно, так оно и есть. Но в долине Печдара, увидев много раз, как эта система пытается исправить несправедливость, выплачивая компенсацию пострадавшим сторонам, я убедился, что в ней есть что-то логичное.
И что-то гуманное. Цель заключалась в том, чтобы оказать помощь семье, потерявшей человека, а не ссылаться на абстрактный принцип, требующий пропорционального возмездия. В данном случае это означало, что семьи жертв будут лучше питаться этой весной и в дальнейшем. Это не то же самое, что вернуть мужа или отца, но это не просто холодный расчет. Скорее, пуштунский способ сведения счетов заключался в привлечении семей жертв к определению суммы, которая удовлетворила бы их в том, что долг был выплачен. Это давало им больше власти, чем жертвы получают во многих системах, и позволяло им поправиться и жить дальше.
Большинство западных систем правосудия, в большей степени ориентированных на наказание, чем на возмещение ущерба, вероятно, судили бы стрелявших по обвинению в непредумышленном убийстве, за «неосторожное причинение смерти другому». Если бы их признали виновными во многих американских штатах, они могли бы провести несколько лет в тюрьме. Это удовлетворило бы закон. Я не уверен, что это удовлетворило бы правосудие или способствовало бы исцелению семей жертв.
Инцидент закончился так хорошо, как и следовало ожидать, но он потребовал эмоционального напряжения. На следующий день после стрельбы я встал до рассвета, перебирая в голове мысли не только о том, как справиться с последствиями, но и о своих собственных проблемах как командира. Осознавая, что тысячи людей в долине Печдара ждут от меня лучшей жизни, я чувствовал, что иногда нуждаюсь в духовном утешении. В тот вечер я записал в своем дневнике: «Я должен обращаться к Господу гораздо чаще, чем обращаюсь, чтобы получить вдохновение и наставление для выполнения этой обязанности. Люди этой долины действительно страдают, и я хочу быть орудием в руках Господа, чтобы вершить суд над нечестивыми или быть инструментом надежды и прогресса для тех, кто открыт для мира и счастья».
Таковы были мои мысли 24 марта 2004 года. Это было за два дня до того, как капеллан Эрик провел раннюю пасхальную службу для ODA. В этот сезон надежды, столь важный для всех христианских верований, я поделился некоторыми размышлениями на тему Морония 10:32-33 о том, как стать «совершенным во Христе», признавшись при этом в своем дневнике, что я «устал и истощен».
Это было не просто физическое истощение. Это была скорее психологическая усталость, вызванная, возможно, месяцами игры в кошки-мышки, в которой египтянин и другие наши беглецы оставались невидимками. К апрелю я устал от этой игры и жаждал борьбы.

[1] Бинт Kerlix AMD стерильный для перевязок в рулоне. Бинты Kerlix изготавливаются из 100% хлопка. Размер сетки бинта - 12×6. Все характеристики продукции соответствуют стандарту BP.
[2] Фрустра́ция (лат. frustratio —«расстройство планов», «уничтожение замыслов») —психическое состояние, возникающее в ситуации реальной или предполагаемой невозможности удовлетворения тех или иных потребностей, или, проще говоря, психологическая травма в ситуации несоответствия желаний с имеющимся возможностям.
[3] Талио́н (лат. tālĭo, от talis —такой же) —категория юриспруденции и морали, также известная как равное (симметричное) возмездие. Принцип назначения уголовного наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна точно, буквально соответствовать вреду, причинённому вследствие совершения преступления («око за око, зуб за зуб»).


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 окт 2021, 19:15 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
21. Ровно в полдень

Я должен. Вот и все.
-Маршал Уилл Кейн своей жене-квакерше в фильме «Полдень».

Кто осмелится, тот победит.
-Девиз британской специальной авиационной службы

Двадцать пять миллионов долларов. Не успела ядовитая пыль терактов 11 сентября осесть на Ground Zero, как Соединенные Штаты предложили награду за Усаму бен Ладена. Это было вознаграждение, которое должно было быть выплачено независимо от того, живым или мертвым будет взят лидер "Аль-Каиды". Прямо как в "старом плакате на Диком Западе", сказал прессе наш президент-техасец Джордж Буш-младший.
Правительство также назначило награду и за нашего заклятого врага из долины Печдара, Абу Ихласа. Руководствуясь каким-то эзотерическим алгоритмом, DC решили, что выплата за смерть или поимку египтянина составит 20 000 долларов. Чтобы сделать события еще более интересными, вскоре после нашего прибытия в Печдара Ихлас объявил награду в 10 000 долларов за краснобородого командира американских неверных. Я не знал, быть ли мне благодарным или оскорбленным тем, что Ихлас оказался менее финансируемым, чем ФБР.
Сейчас был апрель. Ночи были почти терпимыми, наши афганские солдаты брали на себя все больше и больше ответственности, ракетные обстрелы свелись к легким прилетам, а земля в долине утопала в ярких красных, белых и розовых маках. С точки зрения нетрадиционной войны мы многого добились. Но до сих пор, за два года охоты на бин Ладена, никто не появился, чтобы потребовать вознаграждение от ФБР.
Учитывая суммы, а также то, что средний крестьянин долины Печдара зарабатывал около тысячи долларов в год, можно было только гадать, почему.
Возможно, они боялись. Самого известного в мире террориста или его подручных не так-то просто запугать. В мире, где закон Талиона имел реальные зубы, сдача даже такого местного игрока, как Абу Ихлас, могла навлечь возмездие на информатора и его семью. Наверное, лидеров "Аль-Каиды" защищал афганский вариант мафиозного кодекса молчания: держи рот на замке, или мы закроем его навсегда.
А может быть, местные жители демонстрировали свою преданность другой черте мафиозного стиля: почти религиозной преданности своим родственникам. И бин Ладен, и Ихлас, как говорят, имели родственников, которые породнились с местными семьями. Это накладывало на эти семьи и, соответственно, на их соседей обязанность защищать и укрывать их. Невыполнение этой обязанности было бы нарушением семейного долга.
В племенных культурах Ближнего Востока такая обязательство по защите распространяется не только на семью, но и на гостей - даже таких незваных гостей, как морской котик Маркус Латтрелл.[1] В 2005 году, когда талибы преследовали этого единственного выжившего после трагической операции "Красные крылья", жители пуштунского кишлака, расположенного менее чем в пяти милях от лагеря Блессинг, приютили его и подвергли свою жизнь риску, вместо того чтобы отдать его в руки потенциальных палачей. Поступить иначе было бы оскорблением гостеприимства.[2]
Возможно, нечто подобное происходило и в 2004 году. Может быть, в долине и вверх по течению были жители, которые не были в восторге от Абу Ихласа, но рассматривали его выдачу нам, с двадцатью тысячами или без них, как нарушение долга добропорядочного хозяина.
А может, было более простое объяснение, почему никто не клюет. Может быть, что-то не так с наживкой.
В Америке мерилом ценности является доллар. Неудивительно, что группа советников американских спецслужб, разрабатывая побуждение к выдаче бин Ладена, придумала большую сумму, призванную произвести впечатление. Двадцать пять миллионов долларов впечатляют нас. Но у жителя афганского кишлака другая система координат, и не только потому, что его валюта - афгани, а не доллар. Он думает не в терминах валюты, а в терминах того, что можно получить для него и его семьи. Сколько риса, сколько бензина, сколько скота? Возможно, проблема с наградой в 25 миллионов долларов и даже 20 тысяч долларов заключалась в том, что их сложно перевести в скот.
Я не шучу. Не раз в разговорах со старейшинами племен я получал в ответ непонимающие взгляды, когда упоминал о цифрах вознаграждения. Один из них однажды прямо спросил меня: "Сколько это козлов?". У меня не было на это ответа. Двадцать пять миллионов долларов на что? Миллион коз? Возможно, во всем Афганистане нет такого количества коз. Кто захочет нажиться на награде, в реальную покупную способность которой невозможно поверить?
По какой бы причине награда так и осталась не полученной, я все больше разочаровывался в нашем незримом призраке. Несмотря на то, что ракетные обстрелы "афганской космической программы" стали спорадическими и неэффективными, их командир все еще был на свободе, и хотя мы, казалось, отодвинули его на задворки военной значимости, осознание того, что он не пойман, оставалось занозой в моей душе. Эта заноза саднила каждый раз, когда я спрашивал старейшину какого-нибудь кишлака о египтянине, а мне отвечали изворотливым взглядом: "Я понятия не имею, о чем вы говорите".
Я начал думать, что в качестве стратегии по его уничтожению, астрономическая награда была пустой тратой времени. Возможно, пришло время для нового подхода.
Этот новый подход пришел ко мне однажды, когда я встречался с группой старейшин из долины Коренгал. Они прибыли в наш лагерь, чтобы попросить ресурсы Гражданского управления - деньги, пиломатериалы и бетон - для строительства оросительной системы, и Джеймс Трасти вызвал меня, чтобы я одобрил проект.
До сих пор я обычно не выделял ресурсы Коренгалу, поскольку именно там, по имевшейся информации, находился Абу Ихлас, а хребты над Коренгалом были местом, откуда наносилось большинство ракетных обстрелов. Коренгальцы были изолированы от местного правительства и просто хотели, чтобы их оставили в покое. Их экономика была разрушена, когда новое правительство Афганистана объявило вырубку древесины вне закона, считая, что она помогает финансировать боевиков. Из-за этого эти люди не доверяли своему правительству и не стремились к взаимодействию с ним. Пытаясь улучшить отношения со старейшинами и собрать информацию, я недавно согласился выдавать им небольшое количество ресурсов понемногу, чтобы они были вынуждены чаще посещать наш лагерь. Это был жест доброй воли, который показал старейшинам, что они могут получить больше выгоды, сотрудничая с нами, как это делали другие кишлаки.
Я вежливо слушал, как они рассказывают о своих нуждах, а затем кивнул Джеймсу и пожелал им удачи. Это было простое решение, и я все равно не думал об оросительной системе: Я отвлекся, думая об Абу Ихласе - о том, что мне не везет в поисках его логова, и о том, что эти старейшины не помогают мне в этом.
И вдруг, в одно из тех нестандартных озарений, которые иногда приходят к вам, меня осенила мысль, что если я не могу добраться до него, может быть, я смогу заставить его прийти ко мне. Может быть, я смогу послать ему сообщение, которое заставит его встретиться со мной лицом к лицу, чтобы раз и навсегда покончить с этой идиотской игрой в кошки-мышки.
Как заставить мышь прийти к кошке?
Именно этот вопрос стоял у меня в голове, пока представители Коренгала благодарили меня и собирались уходить. Не скажу, что я успел придумать ответ до того, как они встали, но у меня было смутное представление о новом подходе.
Я относился к Абу Ихласу как к влиятельному полевому командиру: человеку, которого я хотел уничтожить, потому что он представлял угрозу. Что, если бы я изменил своё отношение к нему? Что если я дам ему понять, что военачальник - это я, а он слишком слаб и труслив, чтобы противостоять мне? Что если я воспользуюсь советом из племенного кодекса чести и использую стыд, а не деньги, чтобы заставить его сдаться? Может быть, если назвать мышь мышью, он вылезет из своей норы?
Стоило попробовать. Когда старейшины уже собирались встать, я остановил их, сказав: "Пожалуйста. Я хотел бы задать один вопрос, прежде чем вы уйдете".
Они сели обратно, выглядя немного встревоженными, скорее всего, гадая, не передумал ли я пересмотреть свое одобрение их проекта.
"Почему, - спросил я, - египтянин теперь нанимает женщин для нападения на наш лагерь?"
Выражения их лиц говорили о том, что они понятия не имеют, о чем я говорю. Я дал им секунду на размышление, а затем продолжил.
"Прошлой ночью, - сказал я, - нас обстреляли двумя ракетами и несколькими выстрелами из пулемета. Они прилетели с того хребта на рассвете".
Я указал на горы, которые лежали примерно в полумиле к юго-востоку от нашего лагеря.
"У меня хорошие глаза, но хребет так далеко, что я не вижу, кто ведет огонь по лагерю. Я не думаю, что афганский воин стал бы прятаться так далеко. Афганский боец, настоящий воин, он бы вышел на открытое место; он бы сражался как мужчина. Так что, должно быть, это женщины прячутся так далеко в горах. Египтянин, должно быть, использует женщин для ведения боевых действий".
Выражение лица старейшин перешло от недоумения к озабоченности, как будто они не знали, кого я обвиняю в трусости. Я тщательно сформулировал оскорбление, потому что знал, что в их культуре храбрость считается главной мужской добродетелью, а самый большой позор для мужчины - быть обвиненным в трусости и неспособности отомстить. В десятках пуштунских пословиц боевой дух ценится выше всех других достоинств. Например, "Сладко общение меча" или "Где сражается храбрец, там убегает собака". Или спартанское напутствие одной матери своему сыну-воину: "Пусть лучше ты погибнешь в бою, чем будешь опозорен врагом". Страна пуштунов была родиной храбрецов, родиной возмездия по принципу "око за око" и ножей, выхватываемых в гневе при малейшем посягательстве на честь.
Это была также родина древнего, яростного мачизма, который рассматривал женщин как проблему. Они были хрупкими сосудами чистоты, которые нужно было "защищать" от посторонних глаз, но они также были опасными объектами, чья сексуальная привлекательность могла навлечь на семью страшное чудовище Бесчестье. Они отличались от мужчин, и им было суждено играть разные роли в мире в соответствии с племенной и исламской традицией. Ни один афганский мужчина - даже самый мягкий - не хотел, чтобы о нем думали, что он ведет себя как женщина.
Тем не менее, обвинение мужчины не только в трусости, но и в том, что за него воюют женщины, было еще хуже, чем когда его самого называли женщиной. Ни один настоящий мужчина не потерпит такого оскорбления. Я был уверен, что если это послание дойдет до Абу Ихласа, то он будет вынужден покинуть горы и вступить со мной в прямую конфронтацию.
Пока я размышлял над оскорблением, я понял, что мне нравится ситуация, и не успев опомниться, я сделал второй шаг к тому, чтобы вызвать на бой своего заклятого врага.
"Египтянин - трус, который прячется за бурками женщин-бойцов. Он не человек чести и не боец, достойный ислама. Я считаю, что он позорит ислам. Я верю, что это воля Аллаха, чтобы он был убит. Я верю, что если я убью этого недостойного человека, то исполню волю Бога".
Я знал, что, провозглашая себя преданным слугой Аллаха, я приближаюсь к грани богохульства, но я вживался в роль, и мне было все равно. Я чувствовал, как мой адреналин подскакивает, когда я продолжал.
"Я прошу во имя Бога, чтобы ты передал послание этому недостойному человеку. Я буду драться с ним завтра. Один на один, любым способом, каким он пожелает. Ножом, пистолетом или руками, которые дал нам Бог. Если он мужчина, мы будем драться, и один из нас убьет другого, и все решит Божья воля".
Увлекшись собственной театральностью, я снова взмахнул рукой в сторону хребта. Затем я опустил ее, указывая на одинокое дерево в поле маков рядом с рекой Печдара.
"Там", - сказал я. "Он может выбрать оружие. Скажи египтянину, что если он не женщина, то встретится со мной там завтра в полдень. Я буду ждать его там, и Бог решит".
Мы все встали, и они отправились обратно в Коренгал, вероятно, удивляясь, как краснобородому командиру удалось за несколько минут превратиться из распределителя ресурсов в потенциального гладиатора. Я и сам задавался этим вопросом. Но решение было принято, и я не пожалел об этом. Зная, как быстро здесь работает сарафанное радио, я знал, что наш призрак Аль-Каиды получит мой вызов еще до наступления ночи. Как он решит ответить, я не имел ни малейшего понятия.
Джеймс, который был свидетелем всей этой маленькой драмы, поднял брови в знак изумленной поддержки. "Все прошло хорошо", - сказал он, язвительно улыбаясь.
В комнате планирования Джуниор и Майк чистили оружие и спорили о бейсболе. Они подняли глаза, когда мы с Джеймсом вошли.
"Джентльмены, - сказал я, - у меня есть новости с фронта Абу Ихлас".
Когда я рассказал им, что произошло, они оба расхохотались, как и остальные члены нашей группы, когда я созвал их вместе. Я не помню всех подробностей того, что я вытерпел, но думаю, что это были такие выражения, как "пистолеты на двадцати шагах" и "действуйте, д'Артаньян". Дуэлянты, с которыми меня сравнивали, как правило, были звездами массовой культуры, а не историческими личностями - маршал Диллон[3], а не Эндрю Джексон[4], - и было много шуток о встрече посреди улицы в полдень.
Полагаю, это было уместно, потому что в настоящее время я носил звание лучшего в лагере по скорострельности, что приводило нашего старшего сержанта по вооружению Дэйва Муна в неописуемый ужас. Как наш эксперт по оружию, он построил на заднем дворе лагеря стрельбище и иногда развлекал наших афганских курсантов, демонстрируя свое умение быстро стрелять, сбивая консервные банки со столбов. А когда однажды я превзошел самого Дейва в соревновании, то, к радости афганцев, стал чемпионом лагеря по стрельбе. Не понимая американской военной структуры, они считали, пока мы их не поправили, что именно благодаря этому мастерству владения оружием я стал командиром ODA. Это заблуждение добавило юмора моему титулу "Быстрый стрелок".
Дэйв извлек максимум пользы из этой странной ситуации. "Жаль, что у вас нет вашего верного шестизарядного пистолета, маршал", - усмехнулся он. Похоже, вам придется довольствоваться "Береттой"".
Вскоре, однако, смех утих, и мы начали размышлять о том, насколько большую яму я сам себе вырыл.
Здесь были серьезные вопросы, с серьезными ставками. Что, если Абу Ихлас явится с армией своих сторонников? Что, если он обстреляет маковое поле издалека? Каков был протокол дуэли в Афганистане? Были ли вообще дуэли в Афганистане? Мы провели почти весь вечер и следующее утро, обсуждая варианты, и в конце концов решили, что, как бы безумно это ни звучало, самый разумный выбор - или наименее глупый - это сделать так, как я сказал. Я пойду на маковое поле один, буду ждать появления своего противника и молиться, чтобы дожить до полудня.
Обсуждая предстоящий поединок, как и любую другую операцию, мы пришли к выводу, что наиболее вероятным вариантом действий Абу Ихласа будет неявка. Вторым вариантом было его прибытие и убийство - наилучший для нас, но, вероятно, наименее вероятный исход. Самыми опасными были варианты, когда вместо Ихласа прибудет кто-то из его окружения в бронежилете со взрывчаткой или снайпер снимет меня с расстояния, пока я буду ждать шоу. Чтобы хоть как-то обезопасить себя от последнего сценария, мы решили, что Дэйв расположится на крыше штаба со снайперской винтовкой, надеясь (цитируя "Постоянные приказы" Роберта Роджерса) "устроить засаду на тех, кто хочет устроить засаду на вас".
Здесь не было никакой уверенности, но нетрадиционная война - это игра просчитанного риска, и я решил, что риск того стоит, если мы сможем поймать египтянина.
В пять минут двенадцатого следующего дня, с заряженным и взведенным оружием моей группы на тот случай, если дела пойдут плохо, я прошел двести ярдов от периметра лагеря "А" до макового поля. Там я торжественно снял свою уставную камуфлированную куртку с тигровыми полосами, бросил ее на землю и положил на нее свою винтовку М-4. Стоя там с 9-мм пистолетом на бедре и ножом Yarborough[5], висящим на поясе, я изо всех сил старался выглядеть спокойным. Но я чувствовал, как учащается сердцебиение и обостряется зрение, поскольку адреналин начал поступать в кровь от предвкушения драки.
В ожидании на краю поля стояло около сотни жителей кишлака, которые услышали по "виноградной лозе", что командир американских солдат собирается сразиться с соседским хулиганом. В первом ряду стояли три или четыре старейшины. Положив правый кулак на сердце, я кивнул им в знак уважения.
Афганцы любят хорошие соревнования, и во время нашего пребывания в лагере "А" местные жители любили смотреть, как мы демонстрируем свое мастерство владения оружием, поэтому я не удивился, увидев этих собравшихся зрителей. На самом деле, для моей цели я решил, что чем больше зрителей, тем лучше. Если бы мне удалось убить египтянина, я не только избавил бы долину от главного мучителя, но и доказал бы мусульманским верующим, что, принимая мой вызов, Бог на стороне бородатых американцев.
Если бы я не победил... ну, по правде говоря, я не слишком задумывался о таком исходе. Может быть, это было связано с моей подготовкой в спецназе, где тебе внушали мантру "Провал - не вариант". Может быть, потому что, вжившись в образ стрелка, я был уверен, что ни один головорез из Каира не сможет превзойти маршала Диллона. А может быть, это была защитная мантия обычного солдата: вера в то, что все происходящее находится в руках Бога, и что если ты сделаешь все возможное, живи или умри, все будет хорошо. Я мог шутить по поводу "Инш'Аллах", но на каком-то глубинном уровне я тоже в это верил.
Когда до полудня оставались считанные секунды, я чувствовал себя одновременно спокойным, уверенным и предвкушающим победу. Я не кровожадный человек, и даже в военное время я не получаю удовольствия от убийства. Но в тот конкретный момент, когда я затаив дыхание стоял на этом цветущем маковом поле, мне страстно хотелось, чтобы мой враг показал себя. Я хотел этого момента " один на один", и я хотел его крови.
Я публично заявил, что он позорит ислам. Возможно, это было слишком, потому что я не был мусульманином, и его добро или зло как мусульманина должны были решать муллы. Но он также был человеком, и, насколько я понимал, он был позором для человечества. Если бы в тот день мне довелось покончить с его жизнью, я бы сделал это без колебаний. Я бы воспринял это как моральную привилегию - золотое кольцо дня.
Когда легкий ветерок взъерошил маки, я посмотрел на часы. До полудня оставалось две минуты. Потом одна минута. Потом двадцать секунд.
Когда наконец наступил час "Х", а Абу Ихласа все не было видно, я снова посмотрел на часы. Я пожал плечами. Медленно повернулся кругом, осматривая горизонт. Я постучал по часам, посмотрел с недоумением на толпу, поднял руки ладонями вверх в знак разочарования. Я был ребенком, который попал в цирк, когда ворота уже закрывались, незадачливым женихом, оставленным у алтаря сбежавшей невестой.
Еще через несколько минут я повторил этот фарс. И еще раз в десять минут первого.
В четверть первого показалось, что пора задернуть занавес этого спектакля. Очевидно, наш призрак не собирался появляться. Зрители начали покидать поле, чтобы вернуться на работу. Я выжал из этой сцены все, что мог, поэтому нагнулся, поднял свой М-4 и надел куртку. Затем, сопровождаемый несколькими доброжелателями, я пошел обратно в лагерь.
Не могу сказать, что я был удивлён результатом или что я не предпочёл бы вступить в бой. Но если говорить о бескровных победах, то это была хорошая победа. И, возможно, даже без физического поединка, она сделала теологически провокационный вывод, который послужил нашим интересам. В конце концов, можно сказать, что если бы Абу Ихлас был действительно слугой Божьим, он бы отдал свою судьбу в руки Бога, а не трусил бы в горах. Во всяком случае, так я прочитал эту историю, и я надеялся, что местные верующие тоже прочитают ее.
Как Абу Ихлас читал богословие, никто не мог сказать. Но то, как он читал политику, стало ясно довольно скоро.
Хотя он и не участвовал в поединке, его осведомители, очевидно, были там, и новости о шоу, включая мою тщательно продуманную демонстрацию разочарования, быстро дошли до него. Очевидно, он был недоволен тем, что его выставили трусом и, возможно, сомнительным Томасом в том месте, которое раньше было его собственным задним двором. Перед ужином мы получили сообщение от одного из наших информаторов, что награда за мою голову была увеличена. Новая награда составляла пятнадцать тысяч долларов.
Мне не хотелось заслужить уважение египтянина, но я его явно добился. С точки зрения цены за наши головы мы теперь были почти равны.
К тому же, как командир лагеря "А", я почувствовал прилив доверия. Куда бы мы ни пошли - среди местных жителей, полиции, старейшин и наших собственных афганских солдат - мы чувствовали, что установился новый уровень уважения. В этой нации воинов мой вызов лидеру "Аль-Каиды" принес нам моральный капитал, который сослужит нам хорошую службу. В то же время авторитет египтянина упал. Вскоре мы получили сообщения, что у него возникли проблемы с наймом бойцов и приобретением оружия. Он дожил до следующего дня, но ценой больших потерь. Я рискнул, и по каким-то причинам - смелость, время, удача, божественное провидение - вышел невредимым. Я был благодарен, смирен, немного удивлен.
И мне было обидно, что я не смог продемонстрировать свои навыки «Быстрого стрелка».

[1] Маркус Латтрелл (родился 7 ноября 1975 года) - отставной морской котик ВМС США, получивший Военно-морской крест и Пурпурное сердце за свои действия в июне 2005 года против боевиков Талибана во время операции "Красные крылья", в которой он был единственным выжившим. Латтрелл стал SO1 (санитар 1 го класса) к концу своей восьмилетней карьеры в Военно-морском флоте Соединенных Штатов.
[2] Латтрелл описывает свои испытания в мемуарах «Уцелевший: рассказ очевидца об операции «Красные крылья» и погибших героях команды «Морские котики» 10», написанных сов-местно с Патриком Робинсоном. Нью-Йорк: Little, Brown, 2007.(прим.автора)
[3] Мэтт Диллон - вымышленный персонаж, показанный как в радио, так и в телевизионных версиях Gunsmoke (Дым оружия). Он - маршал США из Додж-Сити, штат Канзас, который следит над сохранением законности и порядка на западной границе 1870-х годов.
[4] Седьмого президента США Эндрю Джексона называют "Диктатором чести". Военный герой, известный политик, плантатор-рабовладелец, глубоко религиозный человек и заботливый муж Джексон имел глубинное убеждение: «честь человека считается священной, нет ничего более ценного для него, чем даже его жизнь». Поэтому он ставил свою жизнь на кон при каждом случае, который затрагивал эту формулу жизни (в юности, сражаясь за независимость Америки, Джексон попал в плен к британцам и отказался целовать сапоги офицера. Шрамы на лице и руке как следствие этого события, остались с будущим президентом на всю жизнь).
Эндрю Джексон единственный из президентов США кто дрался на дуэлях. По некоторым данным он провел не менее 103 дуэлей (правда, часть исследователей считает, что их было не больше дюжины).
[5] Этот нож имеет имя собственное - его называют "ножом Ярборо". Уильям Ярборо для десантников в США это практически тоже самое что Василий Маргелов для российских десантников. Ну а "зеленые береты" просто зовут его "отцом".


Последний раз редактировалось DocShar 09 ноя 2021, 21:36, всего редактировалось 4 раз(а).

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 окт 2021, 19:24 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
22. Игра в ожидание

Они все еще ждут, когда добыча окажется в фокусе».
-Майкл Уэйр в журнале «Тайм», 29 марта 2004 года.

Я хочу продолжать оказывать давление на плохих парней, но должен признать, что я много думаю о том, как перейти в другое место и выбраться отсюда.
-из моего дневника, 12 апреля 2004 г.

Майкл Уэйр из журнала Time посетил наш лагерь в первую неделю марта, когда я застрял в Баграме, пытаясь выбраться из юридического зыбучего песка. Его статья о лагере "Благословение", появившаяся на прилавках в конце месяца, давала объективное представление об опасности, с которой столкнулась моя группа, но она была более интересна тем, что в ней не было сказано, чем тем, что было сказано.[1]
Согласно "Тайм", весь смысл нашего "секретного" лагеря заключался в том, чтобы заставить Усаму бин Ладена выйти из укрытия. "Люди из лагеря "Благословение", - начиналась статья, - знают, что они приманка.... Они находятся далеко за пределами безопасности, чтобы привлечь большой улов". Да, мы "начали многочисленные проекты по восстановлению", и да, мы обнаружили больше тайников с оружием, "чем где-либо еще в Афганистане". Но эти достижения, очевидно, были побочными проектами. На самом деле ODA 936, отправившаяся в Кунар, должна была дать ответ на вопрос "Где бин Ладен?".
Это была правда, что мы участвовали в охоте на бин Ладена. Несмотря на то, что мы знали, что его поимка не остановит, а, возможно, даже поощрит тех, кто воюет против Запада, такой переворот все равно сделал бы этот год нашим. Бен, которому нравилось быть в патруле, был так усерден в поисках этой добычи номер один, что, как он шутит сегодня, "я засунул голову в каждую дыру в долине Печдара". Если бы, как выразился Уэйр, добыча попала в прицел, мы бы сделали прыжок «Катамаунтов» вялым.
Но думать о ликвидации OBL как о нашей единственной или даже главной цели - значит неправильно понимать нашу миссию и сводить нетрадиционную войну к упрощенному "поймай их". В статье "Тайм" не упоминалось о том, как мы пережили ракетные обстрелы, о трудностях создания Афганских сил безопасности, о MEDCAP, о восстановлении мечетей или шур. Другими словами, большая часть того, чем мы занимались изо дня в день.
Что касается приманки: Я так не думаю.
Но Time был не совсем неправ. Мы находились в режиме ожидания, просто не были нацелены на Усаму бен Ладена. От информаторов и из ЦРУ часто поступали сведения об обнаружении HVT. По одним данным, Гульбуддин Хекматьяр находился в соседнем кишлаке, и стремление наших афганских бойцов поймать эту крупную рыбу привело к стрельбе на блокпосту 23 марта. В разведданных фигурировали и менее известные цели, а ночные послания талибов постоянно напоминали нам о том, что эти недавно изгнанные претенденты на кабульский трон все еще стремятся вернуться к власти. По мере того, как Афганистан готовился к национальным выборам летом того года, ночные письма стали более частыми, хотя в основном в кишлаках, расположенных на расстоянии нескольких миль от нашего лагеря, где наш круг влияния был не так силен.
Ну и конечно, по-прежнему оставался Абу Ихлас. Моя дерзость, с которой я предложил ему встретиться со мной как мужчина с мужчиной, привела к тому, что он досадно не явился, но это не означало, что он выбыл из игры. Напротив, мы знали, что, поскольку его честь была опорочена, ему теперь есть что доказывать. Тем более вероятно, что он активизирует свои усилия по очернению "ненавистников ислама" и изгнанию нас из "своей" долины.
В разведслужбах говорили то же самое. К началу апреля стало ясно, что рано или поздно лагерь снова подвергнется нападению. Штурм 10 марта, как мы были убеждены, был лишь прелюдией. В следующий раз мы ожидали более масштабной и непосредственной атаки. Большим вопросом, как всегда, было то, когда оно произойдет. Поэтому мы держали порох сухим и ждали, что покажет враг.
Был и другой вид ожидания, который пересекался с этим. К апрелю мы находились в Кунаре уже восемь месяцев, единственной передышкой для меня был недельный отпуск в начале марта. Было здорово вернуться домой даже на такой короткий срок, но это сделало мое возвращение в Афганистан эмоционально сложным, почти как если бы меня отправили на второй срок службы.
Как капитан Рон Фрай, спецназовец 18A, я гордился тем, чего добилась группа "Хаммерхед-6", и был готов к любым испытаниям, включая перестрелки, которые могут еще выпасть на нашу долю. Но как Рон Фрай, муж Ребекки Фрай и отец наших троих маленьких детей, я был близок к тому, чтобы по горло наесться Афганистаном. Раз в два дня или около того я выходил на крышу нашего штаба, чтобы позвонить Бекки по спутниковому телефону. Всего пять минут разговора с детьми и ее голос заставляли меня смотреть на вещи в перспективе и поддерживали меня. Но было трудно игнорировать чувства, которые звали меня домой. Многие из моих товарищей по команде ODA также были мужьями и отцами, и я знал, что они тоже испытывают это чувство.
В лагере "А" у тебя никогда нет передышки: Вы всегда находитесь за периметром. На большинстве FOB в Баграме, когда ты возвращался с задания и парковал машину у ворот базы, это было все равно, что вернуться в Форт-Брэгг. Несмотря на периодические ракетные обстрелы, вы могли наслаждаться относительно скромным существованием, играть в карты, смотреть телевизор, проводить время в столовой. В лагере "Блессинг" на нас лежала ответственность за поддержку местного правительства, работу клиники и ежедневное управление более чем сотней афганских солдат, живущих с нами. Из-за этого годичная командировка казалась намного длиннее. Никто из нас никогда полностью не расслаблялся.
Напряжение усугублялось тем, что после истории Мика Уэйра о нас узнала американская пресса, и мы стали маленькими знаменитостями в коалиции. Понимая пропагандистскую ценность успешной миссии в рамках более широкой войны, которая шла не слишком успешно, высокие военные чины начали посещать лагерь Блессинг, чтобы посмотреть, что мы собой представляем, и, как я цинично думал, чтобы присвоить себе заслуги за то, что мы делаем. С одной стороны, я расценил это внимание как извинение за месяцы забвения в последний час. С другой стороны, мне было приятно видеть, что мы получили некоторое признание, и я надеялся, что это вдохновит на подобные усилия в других местах и позволит нам получить требующиеся средства.
Апрель начался с визита генерал-майора Эрика Олсона, командира 25-й пехотной дивизии, которая вскоре должна была принять на себя операции на северо-востоке Афганистана. Его сопровождал майор Джеб Стюарт (который сменил майора Хьюитта на посту командира группы В) и обычная свита из майоров, подполковников и старших сержантов. Стюарт, однофамилец знаменитого генерала Конфедерации и убежденный сторонник UW, проделал хорошую работу по подготовке приехавшего начальства, и мне было приятно проводить для них экскурсии и обсуждать нашу миссию, стоя перед ними с бородой и в "Oakleys". Мы также смогли продемонстрировать им боевую стрельбу, что им очень понравилось. Именно генерал-майору Олсону по дороге из лагеря наш пленный Омар подарил кольцо, и тот, поговорив с ним, выразил надежду, что пленные в других лагерях смогут так же хорошо отзываться об американцах, как это делал Омар.
Через несколько дней нас посетила вторая группа высших чинов, которую возглавляли командир батальона подполковник Маркус Кастер и старший унтер-офицер батальона сержант-майор Рон Уэбб. Они тоже были впечатлены нашими успехами и реагировали как маленькие дети, когда мы дали им поиграть с оружием. Всегда интересно наблюдать, как «движуха» - даже имитации «движухи»[2] - приводят в восторг тех, кто большую часть времени проводит в штабных кабинетах планирования.[3] Подполковник Кастер был большим сторонником лагеря "А", и мне всегда нравилось обсуждать с ним стратегии и историю UW. В начале своей карьеры он получил уникальный опыт в области UW в Гондурасе, Никарагуа, Панаме и, прежде всего, в Сальвадоре, где в 1980-х годах он был в составе небольшой группы "зеленых беретов", которая помогала правительству победить повстанцев.
В ходе обоих этих визитов было приятно продемонстрировать возможности нашего оружия и получить одобрение сверху на наш эксперимент в лагере "А". Но то, что я написал в своем дневнике после отъезда подполковника Кастера, хорошо выражает мои смешанные чувства в это время. Наши афганские бойцы как раз заканчивали базовую подготовку. Я записал: "Я с нетерпением жду окончания обучения этих ребят и собрания шуры в воскресенье. Затем нам останется только отразить нападение, и тогда мы будем готовы отправиться домой". Сегодня я долго разговаривал с Бекки, и мне было приятно услышать ее голос. Мы рады, что все почти закончилось и скоро все будет "нормально"". Между службой в армии и домом снова возникло то самое напряжение.
Противник все еще был там, пытаясь оставаться на плаву. Его любимым оружием по-прежнему было самодельное взрывное устройство. По крайней мере, раз в неделю кто-то приходил в Блессинг, чтобы сообщить нам о находке одного из этих смертоносных устройств. Это стало настолько частым явлением, что мы наняли местного жителя, который прошел подготовку в ООН по разминированию. Мы посылали его с отрядом ASF обезвреживать мины и СВУ и привозить их для уничтожения на наш полигон.
Однажды над "Голубой трассой" пролетел самолет ВВС, чтобы уничтожить СВУ, которые могли быть приведены в действие радиочастотными передатчиками. Я был на крыше штаба группы вместе с Кортни, когда самолет пролетал над маршрутом. Мы насчитали двадцать три взрыва менее чем за минуту. Это было отрезвляюще, что враг смог разместить скрытно такое количество взрывных устройств, но в то же время было приятно осознавать, что за такое короткое время мы свели на нет все их усилия.
Выпуск по базовой подготовке пришелся на 9 апреля. Мы попросили морских пехотинцев принять меры по прикрытию всех ОП, чтобы все ASF могли свободно участвовать в мероприятии. Они гордо выстроились в камуфлированной форме с тигровыми полосами. Тарун прочитал молитву, я произнес краткую поздравительную речь, и все бойцы получили сертификаты за хорошо выполненную работу.
Это был один из лучших дней, проведенных нами в лагере "Благословение". Моральный дух как среди американцев, так и среди афганцев был очень высок. Афганцы чувствовали себя заслуженными героями долины Печдара, добившимися успеха и признания. Пользующийся популярностью командир отряда по имени Горзанг, стальной ветеран российского конфликта, произнес красочную и запоминающуюся речь о своей миссии и верности американским братьям по оружию. Рэнди и я получили по огромному афганскому "лею" из сложенных пакистанских рупий - традиционный праздничный подарок, которым я до сих пор дорожу. Затем мы сделали групповую фотографию всей нашей роты, вознося хвалу Аллаху и держась за руки, как многие мужчины в афганском духе. Это был великий день для них и прекрасный подарок на мой тридцать второй день рождения.
Через пять дней после этой церемонии нас посетил журналист, конкурирующий с журналом " Time", "U.S. News and World Report". Как бы я ни был счастлив, что нас снова отметили, это был горько-сладкий день, поскольку командировка Кортни закончилась и его отправляли домой. Он стал нашим хорошим другом и проделал для нас большую работу; его будет не хватать каждому члену нашей группы. Репортеры U.S. News казались довольно крутыми, а их ведущий журналист Марк Маззетти, похоже, с пониманием отнесся к тому, что мы не только копали колодцы, но и собирали оружие. Однако прошло несколько недель, прежде чем его статья появилась в печати.
Утром 18 апреля у нас была назначена встреча с шурой района Чапа-Дара в кишлаке Кандай, примерно в восьми милях к востоку от лагеря Блессинг, для обсуждения вопросов безопасности, обмена информацией и передачи мест тайников. Мы получали информацию о тайниках из этой части долины почти ежедневно; пока я был в отпуске, Скотт забрал более двадцати грузовиков HiLux с боеприпасами у бывшего командира моджахедов, который теперь служил в полиции в Дигале, кишлаке рядом с Кандаем. Таким образом, это был важный район в нашей сфере влияния.
К сожалению, наш план отправиться туда восемнадцатого числа натолкнулся на препятствие, поскольку четырехзвездный генерал решил посетить нас в тот же день. Однако он не мог точно сообщить, когда он прибудет, и Вэнс отказал нашему CONOP в посещении шуры, чтобы быть уверенным, в том, что мы будем на месте, когда генерал прибудет.
Мне льстили все эти визиты высокопоставленных лиц, но отменять шуру было не с руки: Мы собирались провести запланированную операцию.
Чтобы обойти приказ Вэнса "в разрешении отказано", мы сменили позывные и коды непредвиденных обстоятельств, чтобы можно было пользоваться спутниковой связью без ведома штаба о том, какое подразделение проводит операцию. Например, наш позывной "Hammerhead" стал "Guppy"[4], а наш код для запроса QRF в случае возникновения проблем стал "Send in the Clowns"[5]. Мы решили, что если генерал появится, когда мы еще будем в Кандае, Рэнди проведет экскурсию и будет тянуть время; если повезет, то мы сумеем встретиться с шурой и начальством, и никто не узнает об этом.
Когда мы выезжали из ворот, я получил по радиостанции сообщение, что генерал задерживается и что мы сможем осуществить визит в Кандай, если вернемся в Блессинг через четыре часа. Так что наша уловка не понадобится.
Мы отправились в путь рано утром, чтобы быть в Кандае к 09:00, но на полпути туда лопнули два колеса. Взяв на день грузовик одного из жителей кишлака (и переплатив ему за шофера), мы прибыли на час позже в шуру, где нас приветливо встретили около сотни старейшин. Это не то выступление, которое хочется провалить. Встреча прошла хорошо, хотя при таком количестве участников она не была короткой. Около полудня, договорившись о некоторых вопросах безопасности и убедившись, что Кандай - не враждебная территория, мы со Скоттом вежливо откланялись. Запрыгнув в грузовик, мы помчались обратно на юг, мчась по паршивым дорогам, как "Dukes of Hazzard"[6]. Мы уже собирались поздравить себя с тем, что успели вернуться вовремя, когда по радиостанции раздался голос Рэнди.
"VIP все еще в Абаде. Не ломайте себе шеи".
Так что у нас была передышка, пока мы размышляли над философским аспектом "ждать и догонять" в расписании вышестоящего командования. Вернувшись в Блессинг, мы успели сменить футболки и коротко поговорить с капелланом Эриком о ремонте мечети, прежде чем на горизонте показались два огромных вертолета. Это были MH-47, "Кадиллаки" в мире вертолетов, и когда они приземлились, мы поняли, почему. Из них выпрыгнули не один, а три генерала - четырехзвездный, трехзвездный и однозвездный, а также полковник Херд, подполковник Кастер, майор Стюарт и целый ряд других пташек и высокопоставленных чиновников.
Генералы были предельно просты и задавали отличные вопросы. В 2004 году в армии оставалось не так много солдат, которые делали то же самое, что и "Hammerhead Six" в Печдаре, так что я был в своей стихии, выступая перед ними очень уверенно в качестве эксперта по лагерям спецназа "А". В какой-то момент я, видимо, слишком расслабился и забыл о надлежащем почтении к званию. Я увидел, как майор Стюарт улыбнулся и погладил лацкан своего боевого мундира, давая мне понять, что я разговариваю с высшим командованием армии.
Кульминацией визита стала демонстрация боевых стрельб из нескольких видов нашего трофейного оружия, включая 107-мм ракетную установку, которую Ян провел для гостей с должным энтузиазмом. Это было впечатляюще само по себе, а поскольку оно было проведено целиком с использованием оружия из обнаруженных тайников с оружием, оно продемонстрировало наш успех в недопущении попадания огневых средств в руки противника. Шел восьмой месяц нашей командировки. На протяжении всего этого периода мы старались изо всех сил, чтобы заслужить дружбу местных жителей, таких как старейшины Кандая, и наконец-то нас сочли достаточно успешными, чтобы два крупных американских журнала и группа генералов посчитали нужным почтить нас своим присутствием. Потребовалось немало времени, чтобы добиться такого признания, и это было приятно.
"Жизнь - это то, что происходит с тобой, пока ты занят составлением других планов". На протяжении нескольких недель сложного ожидания я думал о том, что знаменитая фраза Джона Леннона попала прямо в цель. Оглядываясь назад, я вижу, что постоянной темой того периода было "ожидание". В то время, однако, происходило так много всего другого, что мои планы по предотвращению нападения или возвращению домой изо дня в день перегружались самой жизнью - рутинными делами, которые становятся настолько частью повседневных забот, что они так же незаметны и необходимы, как солнечный свет или воздух.
Я думаю, например, о ситрепах[7], которые я отправлял в Баграм почти каждый день нашего пребывания в Печедаре. Вот пример от 10 апреля:
Сегодня ASF сменили ОП и провели патрулирование в Дарикаре, Гуру и VCP на дороге в долину Уэйгал. Отряд ASF, действуя на основании полученной информации, обнаружил тайник в кишлаке Вало Танги, состоящий из (1) 14,5-мм зенитной пушки ЗПУ (в сборе с "Космолайном"), (3) мин типа ПМН , ствола ДШК ("Дишка"), (6) ящиков с 14,5-мм патронами. ODA провела собрание районной шуры и заставила всех старейшин подписать соглашение о том, что вся помощь CA и т.д. зависит от их помощи лагерю и что дальнейшие нападения со стороны кишлаков будут ложиться на плечи кишлачных старейшин. 18A и 18F встретились со старейшинами кишлаков Шулек и Калайгал, чтобы получить информацию и предупредить их не укрывать чужаков или АКМ. Отдел по гражданским вопросам продолжал контролировать строительство клиники и школы. Завершено строительство туалета и водопровода в лагере. Продолжались работы по благоустройству/строительству лагеря: возведение подпорной стены в комплексе ODA и проволочных заграждений по северной стороне периметра лагеря.
Этот довольно типичный отчет о работе хорошо показывает рутинное разнообразие задач, которые в совокупности составляли инициативу по работе с "сердцами и умами". Мы постоянно работали над улучшением наших позиций, как в прямом смысле оборонительных позиций лагеря, так и наших позиций человеческого фактора. Это означало, что на любой неделе, в любой день "Hammerhead Six" может быть привлечен к поиску тайника с оружием, посещению школы, покраске мечети, беседе с группой старейшин или наблюдению за стрельбой из минометов.
Наш проект по изъятию оружия продолжал процветать. Жители кишлаков почти ежедневно приносили нам оружие, и мы постоянно получали информацию о других тайниках, которые нужно было извлечь из полей, пещер и кишлаков. Наши бойцы ASF занимались поиском многих из них, иногда самостоятельно, а иногда в сопровождении морских пехотинцев, которым очень нравилась эта миссия и та самостоятельность, которую мы им предоставили. Несколько раз в неделю патруль ASF возвращался в лагерь с грузовиком Toyota, груженным РПГ, ракетами и боеприпасами. Мы получили так много боеприпасов, что в условиях ограниченного места для хранения нам приходилось проводить часы на полигоне, тренируясь в стрельбе из РПГ, чтобы сжечь все запасы.
В конце апреля рутина продолжалась. Двадцать первого числа я вручал награды лучшим ученицам местной школы для девочек - школы, которую мы отремонтировали и расширили. На следующий день мы ответили на залп из трех ракет, выпущенных по нашему командному пункту (кстати, в этот же день в 145 милях[8] к югу от нашего лагеря от дружественного огня погиб армейский рейнджер Пэт Тиллман[9]). Двадцать шестого числа мы отправили патрули ASF для проведения разведки возможной активности противника на южном хребте - направлении, с которого мы ожидали нападения. К концу месяца большинство патрулей проводилось афганцами, и я писал в своем дневнике, что "горжусь тем, что вижу вокруг себя, и тем, как мы построили это с нуля". Мы продолжали укреплять ОП на случай нападения.
4 мая мы заметили вооруженных людей на известной нам огневой позиции РПГ[10] и получили информацию о том, что этой ночью на нас нападет группа численностью до взвод. То, что я записал в своем дневнике в тот день, показывает сочетание восторга и опасений, которые, должно быть, испытывают многие командиры накануне боя. "Мы много работали, чтобы подготовить хороший план обороны, и я чувствую, что мы готовы настолько, насколько это возможно. Я молюсь, чтобы мы были точны, а они - нет. Моя цель - вернуть всех моих парней, и я надеюсь, что сегодня мы дадим плохим парням возможность вернуться к Аллаху, а моим парням - вернуться домой к своим близким".
В тот вечер долгожданная атака наконец-то состоялась. Это было сразу после заката и наступления сумерек пятого мая - дня, который мексиканцы и американцы мексиканского происхождения знают как Синко де Майо, годовщину победы Мексики над французами в битве при Пуэбле в 1862 году[11]. Но предвкушение, как оказалось, было больше, чем само событие.
Вместо взвода, к которому мы готовились, мы столкнулись с горсткой широко рассредоточенных и, похоже, дезорганизованных атакующих - никто из них не приблизился к нам настолько близко, чтобы их можно было распознать. ОП "Команч", укомплектованный морскими пехотинцами, подвергся ракетному и стрелковому обстрелу, пока на помощь не пришли морские пехотинцы и солдаты ASF из ОП "Хаммерхед". Слушая по своей радиостанции призывы о помощи и мгновенный, яростный ответ товарищей из "Хаммерхеда" по всей долине, я испытал острое чувство товарищеского духа этих парней; в ту ночь они сделали честь себе, ASF и Корпусу. В самом главном лагере все, что мы получили, это неприцельный залп ракет из афганской космической программы: то, о чем я доложил как о "неточном ракетном обстреле с неизвестных позиций пуска". В результате наши силы понесли только одну незначительную потерю - солдат ASF был ранен в ОП "Hammerhead".
Я поблагодарил за наше спасение и со смешанными чувствами приказал ODA 935, находившемуся в то время в Абаде, установить VCP около кишлака Кандогал, чтобы перекрыть нападавшим пути отхода из долины. Они сделали это, но ничего не обнаружили, и через несколько часов мы отправили их домой. Так что последняя запись в моем дневнике об этом долгожданном событии гласила: "Прошлая ночь была немного захватывающей, но в основном разочаровала".
Позже мы узнали от местных информаторов, что скромная атака выявила две вещи. Во-первых, поскольку мы выкупили много боеприпасов, которые обычно приобретались врагом, у них заканчивались боеприпасы. Это не означало, что поставки прекратились, просто со вторым покупателем на рынке стало меньше запасов и меньше интереса к продаже Ихласу. Во-вторых, у них не хватало новобранцев, готовых напасть на нас. Наша работа с муллами делала обвинение «ненавистников ислама» нелепым, и поэтому нападки на американцев не были так популярны среди мужчин призывного возраста, как это было шесть месяцев назад. Изучение этого уменьшило фактор “в основном разочаровывающий”.
На следующий день мы присутствовали на шуре в кишлаке долины Уэйгал, которая в какой-то момент грозила перерасти в драку стариков. Враждующие старейшины в течение многих лет, вцеплялись друг другу в глотки из-за прав на воду, как часть кровной мести, в результате которой многие дома были сожжены дотла, а несколько человек погибли. В тот день было слишком много гнева, чтобы чего-то добиться. Это было более серьезнее, чем шуры, к которым мы привыкли, и это стало одним из тех случаев, как и просьбы о благословении моего брака, которые я решил, что лучше предоставить местным жителям разбираться самим.
Вернувшись в лагерь, мы с удивлением увидели, что во второй раз менее чем за месяц нас навестил командир нашего батальона подполковник Кастер. На этот раз в сопровождении сержанта-майора Уэбба и капеллана он держал в руках гранки статьи, которую, по его мнению, мы хотели бы увидеть. Это была статья Марка Мазетти для U.S. News.[12]
Украшенная фотографиями макового поля, лицами некоторых девочек из школы, которую мы построили, и лихой фотографией Джейсона во время рейда в поисках оружия, статья была озаглавлена "Говори спокойно, неся большой пистолет: В глубинку со спецназом". Это была хорошая история. К 10 мая, когда она появилась на прилавках, местоположение лагеря Блессинг уже не было секретным, а интервьюируемые уже не были анонимными. Фамилий не было, но соответствующие цитаты были приписаны "Рону", "Скотту" и "Джиму", а также полковнику Херду. Неудачно выбранная Джими фраза о том, что наше местоположение "похоже на Little Big Horn"[13], заслужила соответствующую колкость от подполковника Кастера, но в целом U.S. News представила деликатную картину нашей сложной миссии: Нам предстояло "развивать разведывательную сеть, завоевывать доверие местных жителей, выслеживать террористов и создавать армию из афганцев, которые десятилетиями не знали ничего, кроме войны". Хорошее краткое описание того, что мы делали.
Наши любимые строки в рассказе появились ближе к концу. Отметив непринужденную одежду, которой отличаются солдаты SF (бороды, бейсболки и кроссовки), Маззетти пошутил, что нас "можно легко принять за тяжеловооруженных лыжников бомжей". Это была описание, которым мы стали дорожить: Сейчас, когда мы иногда вновь встречаемся, эта фраза по-прежнему вызывает улыбку.
Другая любимая фраза была связана с шурой Кандая, на которой мы со Скоттом присутствовали в день визита генералов. Мазетти позволил себе некоторую вольность, изобразив нас "нервно сверяющими часы", в то время как четырехзвездный генерал "охлаждал свои пятки" в Блессинге. На самом деле, как я уже говорил, мы не были настолько непочтительны, чтобы проигнорировать визит генерала в наш лагерь. Мы покинули шуру в такое время, чтобы вернуться на час раньше королевской партии (ведя машину как сумасшедшие), поэтому мы не заставляли его ждать - он заставил ждать нас. Тем не менее, Мазетти был прав. Если бы пришлось выбирать между генералом и шурой, генералу пришлось бы ждать нашего возвращения. "Шура была важнее".
Нетрадиционная война - это не простое понятие. Понимание ее дается не каждому, и уж точно не журналистам, которые ищут фейерверки. Одна эта фраза - "Шура была важнее" - говорит о том, что Мазетти все понял правильно.

[1] Майкл Уэйр, «Где бен Ладен? (Michael Ware, “Where’s Bin Laden?): U.S. Special Forces in Afghanistan Are Going Native in Their Hunt for Al-Qaeda's No. 1». Time, March 29, 2004: 30-31. (прим.автора)
[2] Воригинале «how kinetics—even simulated kinetics»
[3] По необяснимой причине «штабные» и так сказать «журналисты» любят всяческие «пострелухи» и заказные «войнушки» под видеокамеры.
[4] Рыбки Гуппи
[5] Пришлите клоунов
[6] «Придурки из Хаззарда» (англ. The Dukes of Hazzard) — американский телесериал, который транслировался по телесети CBS с 1979 по 1985 годы.В 2005 году вышел фильм базирующаяся на одноимённый телесериале.
Телесериал повествует о приключениях двух двоюродных братьев Бо и Люка Дюков, проживающих в вымышленном округе Хаззард, штат Джорджия и использующих в качестве средства передвижения Dodge Charger 1969 года выпуска, характерной окраски (с изображением флага Конфедерации на крыше) и под названием «General Lee» (в честь знаменитого военачальника Конфедерации, бывшего командующего армии Северной Вирджинии).
На протяжении фильма они занимаются перевозкой самогона и избегают различных ловушек, расставляемых на их пути коррумпированным комиссаром Дж. Д. Хоггом (более известным как «Босс» Хогг) и его союзником, шерифом округа Роско П. Колтрейном.
[7] Доклад, сводка по радиосвязи.
[8] 233,35 км.
[9] Патрик Дэниел Тиллман (англ. Patrick Daniel Tillman; 6 ноября 1976 — 22 апреля 2004) — игрок в американский футбол, оставивший профессиональный спорт и вступивший в армию США в 2002 году. Погиб под «дружественным огнём» в горах на востоке Афганистана. Его смерть широко освещалась в СМИ и стала предметом военного расследования, в ходе которого показания давал даже бывший министр обороны США Дональд Рамсфелд
[10] Видимо ошибка в оригинале, речь идет о РСЗО
[11] Этот праздник иногда называют мексиканским аналогом дня Святого Патрика. Он отмечается блюдами мексиканской кухни, национальной музыкой и танцами. В этот день устраиваются крупные фестивали и карнавалы. В некоторых районах празднование может растянуться на целую неделю.
[12] Mark Mazzetti, «Speak Softly, Carry a Big Gun: Into the Hinterland with the Special Forces.». U.S. News & WorldReport, 10 мая 2004 года: 40-42.(прим. автора)
[13] Би́тва при Ли́ттл-Бигхо́рн (англ. Battle of the Little Bighorn) —сражение между индейским союзом лакота—северные шайенны и Седьмым кавалерийским полком армии США, произошедшее 25—26 июня 1876 года у реки Литл-Бигхорн (досл. — Малая [река] Толсторог) в Монтане. Битва закончилась уничтожением пяти рот 7-го кавалерийского американского полка и гибелью его знаменитого командира Джорджа Кастера.


Последний раз редактировалось DocShar 09 ноя 2021, 23:11, всего редактировалось 6 раз(а).

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 окт 2021, 20:23 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
[4] Пирамидой[/quote]
Об обстрелах и коварных "духах" http://artofwar.ru/s/smolina_a/text_0250.shtml


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 окт 2021, 21:23 

Зарегистрирован: 19 фев 2015, 23:38
Сообщений: 706
Откуда: Мытищи
Команда: Нет
Я так понимаю, это практически финал перевода, остались только примечания\фотографии?


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 окт 2021, 21:40 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
осталось 5 глав, послесловие, благодарности, глоссарий и фотографии. примечания я сделал сквозными. фото готовы, но у меня проблема с их прикреплением.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 29 окт 2021, 17:26 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 23 ноя 2012, 10:58
Сообщений: 1603
Команда: FEAR
Спасибо, очень интересная и познавательная книга.
Начал потихоньку читать имеющийся материал.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 01 ноя 2021, 11:47 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
23. Непростительное

Ничто так не подвержено непостоянству судьбы, как война.

-Мигель де Сервантес

8 мая мы все еще хихикали над фразой про "лыжных бомжей", когда подполковник Кастер сообщил нам, что на следующий день к нам приедет третья группа журналистов. Эта команда была из 60 Minutes II, дочерней компании новостного журнала CBS. Ведущим репортером группы будет Лара Логан, журналистка южноафриканского происхождения, которая была направлена в американские войска вскоре после 11 сентября и брала острые интервью у старших военачальников, в том числе у одного из лидеров Северного альянса. Теперь она хотела взглянуть на отдаленную долину Печдара и на "зеленых беретов", которые создали там лагерь "А".
Мы были воодушевлены и польщены заявлением подполковника, хотя и подозревали, что решение CBS имеет внутриполитический контекст. За пределами нашей АО война шла не очень успешно. В стране кипели перестрелки, Пэт Тиллман только что погиб от пуль своих же войск, талибы угрожали убить каждого, кто проголосует на предстоящих выборах, американские солдаты гибли с частотой один раз в неделю, а местонахождение Усамы бин Ладена оставалось неизвестным. В Ираке "Абу-Грейб" привел в замешательство как мусульманский мир, так и Министерство обороны. Поскольку американцы изголодались по хорошим материалам, 60 Minutes II была заинтересована в освещении чего-то позитивного в войне с террором. После обсуждения с военным руководством, которое направило ее на наш эксперимент в долине Печдара, Логан и ее боссы из CBS решили, что мы можем быть тем самым.
Честно говоря, они не ошиблись. Даже тихие профессионалы любят иногда потрубить в свои рога, и мы не стеснялись гордиться тем, чего добился наш подход UW. Ожидая прибытия съемочной группы, мы были воодушевлены идеей попасть на американское телевидение. Мы не знали, что через пару часов трагическая случайность превратит это пьянящее чувство в пыль.
В тот день мы договорились пообедать недалеко от Нангалама с длиннобородым старейшиной шуры, которого мы называли Бригамом. Подполковник Кастер принял наше приглашение присоединиться к нам, и к полудню шесть американцев в сопровождении отряда ASF медленно ехали по улицам кишлака, махая детям и улыбаясь взрослым, которых мы узнавали. Дороги к северу от Нангалама были узкими, и мы были вынуждены использовать наши "Тойоты". Мы приближались к дувалу Бригама, когда у ведущей машины возникла техническая неполадка, из-за которой Джейсону пришлось заглянуть под капот. Проблема оказалась незначительной, но пока мы стояли и ждали, пока ее устранят, нас внезапно окружила свора диких собак.
Они и раньше досаждали нам, но в этот день они были агрессивнее, чем обычно. Пока я отмахивался от двух из них, третья подошла сзади и впилась челюстями в мою задницу. Я почувствовал жгучую боль и на секунду увидел звезды. Затем, руководствуясь инстинктом, я повернулся и всадил пулю из карабина M4 в середину собаки, как раз в тот момент, когда она сделала еще один выпад в мою сторону.
Когда она взвизгнула, и стая разбежалась, я услышал щелчок и одновременно увидел искру от камня в пятнадцати футах[1] от меня. Потом стало странно тихо. Я забыл о боли от укуса, когда понял, что произошло: пуля пробила мягкие ткани собаки, попала в камень, а затем отрикошетила от него и ушла... куда?
В пятидесяти футах[2] от того места, где я стоял, находилась группа детей. Хотя они находились под углом девяносто градусов от линии моего огня, я знал, что рикошеты от высокоскоростных легких пуль непредсказуемы. Мое сердце начало колотиться, когда я посмотрел в их сторону, и я тихо сказал "Слава Богу", когда увидел, что ни в кого из них не попали. В течение нескольких секунд все было неподвижно, как в стоп-кадре фильма.
Затем, позади детей, мужчина средних лет, стоявший в дверном проеме, слегка качнулся вправо, затем влево и рухнул на землю.
Я стоял над ним, не успев понять, что переместился. Его глаза были открыты и ни куда не смотрели. В центре его лба, как третий мертвый глаз, было маленькое темное отверстие. Рэнди, стоявший рядом со мной, среагировал быстрее, чем я, и направил ASF на помощь.
Очевидно, он был мертв, хотя никто из нас не хотел признавать этот факт, пока мы поднимали его тело в кузов нашего пикапа, разворачивали маршрут и мчались обратно в сторону клиники Кэмп Блессинг. Я был в состоянии шока, и я был не один.
Я не помню, кто передал Бригаму, чтобы тот отменил обед, кто позвонил Бену, чтобы предупредить его о нашем приезде, кто позвонил морским пехотинцам, чтобы сказать: "Произошел инцидент. Будьте начеку". Я точно помню, как сам подгонял нашего водителя Роджера: "Езжай быстрее! Мы должны ехать быстрее!", хотя каждая часть моего мозга, которая еще функционировала, знала, что никакая скорость, доступная смертным, не будет иметь ни малейшего значения.
Когда мы добрались до лагеря, Бен встретил нас у ворот. Он проверил пульс, которого, как мы все знали, не было, затем поднял голову и покачал ею. Не было смысла ехать в клинику. Мы оставили тело в кузове пикапа, накрыв его одеялом из уважения, и стали ждать. Там был капеллан Эрик и его друг Тарун. Я едва слышал их слова утешения. Я кивнул. Мы ждали.
Новость о стрельбе быстро распространилась по Нангаламу. Не прошло и часа, как мы вернулись в "Благословение", а к воротам подошел молодой человек и объявил себя братом убитого. Когда ему показали тело, он забрался в кузов грузовика и начал выть - тот высокочастотный, безудержный вопль, который является характерным выражением афганского горя. Меня словно пронзило, и все же, как бы мне ни хотелось, чтобы это прекратилось, я чувствовал себя обязанным слушать, чувствовать его боль.
"Уведите Фрая отсюда. Ему не нужно это видеть".
Подполковник Кастер, более бдительный, чем я, понимая, что ситуация может ухудшиться, передал этот приказ Эрику, который понял его мудрость. Я хотел остаться, хотел почувствовать то, что чувствовал брат, но осторожность полковника взяла верх. Когда капеллан проводил меня до штаба группы, мы прошли мимо Джейсона с пепельным лицом. Он положил руку мне на плечо: "Я не знаю, что сказать, Рон".
Ты все правильно понял, подумал я. Не нужно слов.
В штабе группы Эрик сделал то, что капелланы делают лучше всего, и обеспечил утешение. Он помолился вместе со мной, Скоттом и сержант-майором. Это замедлило ход моих мыслей, но помимо этого мое эмоциональное состояние было хаотичным. Я прошел через серые ворота шока в более темный мир противоречивых ощущений. Печаль, гнев, неверие, страх, вина, опасения, жалость к себе, стыд, горе: назовите негативную эмоцию, и я ее чувствовал.
Когда-то я читал книгу об эмоциональных переживаниях, связанных с убийством, но ощутить эти переживания непосредственно - совсем другое дело. Я ничего не чувствовал, когда ACM были убиты нашей группой, и я был в значительной степени отстранен, когда невинные люди были убиты моими ASF на контрольно-пропускном пункте. В этих случаях я, как командир, нес лишь формальную ответственность. В этот раз все было по-другому. Личное.
В моем мозгу мелькнул образ американского солдата, стоящего на маковом поле в полдень. Был ли тот потенциальный дуэлянт на самом деле мной? Контраст с моей нынешней ситуацией был разительным. Месяц назад я вышел на это поле с открытыми глазами, дерзко играя со смертью, чтобы отнять жизнь у врага. Это не принесло ничего, кроме поднятия моей репутации. Сегодня, во время светского раута, слепая удача направила мою руку против невинного мирного жителя. Протянув руку дружбы, я совершил непростительный поступок. От горькой иронии мне стало плохо на душе.
Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Я не мог дать этому название. Только когда я посмотрела в зеркало, я поняла, что печаль, должно быть, была главным компонентом моих чувств: Мое залитое слезами лицо говорило о том, что я плакал. Но не только из-за молодого человека, которого убила моя пуля. В тот момент, когда он упал на рыночную площадь, я понял, что, возможно, пожертвовал всем, что мы здесь построили. Моей самой большой ответственностью была миссия и жизни людей, которые мне доверили. Я подверг серьезному риску и то, и другое.
Еще в декабре я сказал нашей группе, что если мы хотим, чтобы наша миссия была успешной, есть несколько вещей, которые мы категорически не можем делать. Мы не можем проявлять неуважение к религии людей и не можем убивать невинных людей. Эти действия не будут прощены. И все же я только что сделал именно это. Я оборвал жизнь человека, единственным преступлением которого было то, что он стоял на одной улице с солдатом с заряженным M4. Я не сомневался, что теперь меня ждет адская расплата.
В первые часы после инцидента казалось, что расплата наступит скоро. У наших ворот начала собираться толпа. Десять человек, двадцать, пятьдесят. Многие из них были разгневанными членами группы, которая называла себя молодежной шурой. Но даже пожилые мужчины, с которыми мы подружились, были явно встревожены. Они кричали, причитали, требовали открыть ворота и восстановить справедливость. Было неясно, чего они хотели, кроме того, чтобы их просто услышали. Но это было самое вопиющее выражение гнева, которое мы видели с тех пор, как попали сюда.
Лагерь был в полной боевой готовности. И морпехи, и ODA держали наготове свои M4. Морпехи в полной бронежилетной экипировке поддерживали ASF на их постах безопасности. Джими, посетивший в тот день ОП, помнит, как наблюдал за кипящей толпой через прицел снайперской винтовки. Майк, находившийся на другом ОП, помнит, как позвонил Рэнди, чтобы узнать, что происходит, и получил приказ соблюдать радиомолчание.
"Убирайся к черту с эфира", - огрызнулся Рэнди. "У нас здесь проблемы".
Примечательно, что даже когда их соседи по кишлаку взывали к справедливости, наши солдаты ASF сохраняли спокойствие. Они тоже были в шоке, но они поддерживали безопасность лагеря, оставались профессионалами и доверяли ODA сделать все необходимое для восстановления мира.
К середине дня толпа разрослась до более чем сотни человек. Гневные, но мирные демонстрации такого масштаба не всегда остаются мирными. Гарнизон лагеря "Блессинг" оказался перед возможностью того, что ему придется защищаться от тех самых людей, ради защиты которых мы прибыли в Кунар. Если только не возобладают более спокойные голоса, назревала трагедия.
К счастью, более спокойные голоса все же возобладали. Пока я находился в штабе группы, размышляя, не схожу ли я с ума, три наших местных священника - Эрик, Тарун и Завар - работали над тем, чтобы держать эмоции толпы под контролем. Быстро соображающий Тарун расставил дюжину стульев у ворот, чтобы менее энергичным старейшинам было удобно. Они с Эриком опустились на колени перед этими лидерами, поделились своей печалью по поводу несчастного случая и попросили их помочь сохранить мирную обстановку во второй половине дня. Скотт и Рэнди также были в центре этого процесса примирения, обращаясь к старейшинам шуры, чтобы напомнить им о доверии, которое мы им оказали, и заверить их, что мы вместе переживем это трудное время. В то же время Завар обращался к толпе - своей общине - уверяя их, что с помощью Аллаха будет найдено справедливое завершение этого душераздирающего события.
Постепенно толпа рассеялась. Плач утих, и люди пошли обратно в Нангалам, все еще злые, но утешенные знанием того, что на следующий день будет созвана шура, чтобы обсудить, почему произошла стрельба и что с этим делать. В здании группы я чувствовал себя беспомощным, чтобы повлиять на происходящее, поскольку мое присутствие снаружи не могло помочь ситуации.
Поздно вечером, в поисках уединения на крыше штаба группы, я позвонил Бекки по спутниковому телефону. Когда зазвучал ее голос, я почувствовал некое убежище. Услышав на заднем плане смех наших мальчиков, я успокоился, поняв, что меня ждет другой мир, когда я покину это безумное место насилия, интриг, мести, охоты на людей и смерти. Мой голос почти ломался каждый раз, когда я пытался заговорить, но я знал, что не могу обременять Бекки тем, что происходит. Она чувствовала, что мне просто необходимо услышать ее голос, услышать звуки моей другой жизни, и не задавала вопросов, на которые, как она знала, я не отвечу. Это был неловкий, но исцеляющий телефонный разговор, и он побудил меня сделать все необходимое, чтобы исправить то, что исправить невозможно.
К вечеру я все еще был потрясен, но смог более спокойно взглянуть на то, с чем мы столкнулись, и принять участие в обсуждении дальнейших шагов. ODA поразила болезненная ирония судьбы: на следующее утро мы должны были стать темой национальной новостной программы. 60 Minutes II прислали съемочную группу для репортажа об успехах моей группы как бойцов нетрадиционной войны, и накануне их прибытия казалось, что все это вот-вот взорвется на наших глазах.
Хуже времени и быть не могло. Но факты были таковы, что съемочная группа сейчас находилась в лагере Вэнс, что она не будет ждать вечно, и что если и будет история о Hammerhead Six, то это должно произойти сейчас. Я не был в восторге от этой идеи, но подполковник Кастер, понимая, чего мы достигли, и, на мой взгляд, слишком оптимистично настроенный в отношении того, что мы вытащим эту кашу из огня, настоял на том, чтобы Логан и ее съемочная группа приехали, как и планировалось.
"Она опытный военный корреспондент", - сказал он. "Она и не такое видела".
"Да", - сказал я. "Но сейчас? Разве это не может подождать несколько дней?"
"Пусть приходит", - сказал он. "Ваша команда только что отразила лобовую атаку на первый лагерь "А" в афганской войне. Они могут справиться с репортером".
Я беспокоился не о репортере. Меня беспокоило настроение горного кишлака, чей покой я нарушил. Я не знал, как долго продлится умиротворение толпы муллами, и мой мозг метался между картинами примирения в стиле "кумбайя" и заголовком программы "60 минут-2", который гласил: "ЛАГЕРЬ "ЗЕЛЁНЫЙ БЕРЕТ" РАЗГРОМЛЕН – МНОЖЕСТВО ЖЕРТВ".
Но Кастер был уверен, что мы найдем бескровное решение. Он находился прямо за мной в кузове грузовика в Нангаламе и был свидетелем стрельбы. Он знал, что смерть была несчастным случаем, и был уверен, что люди поймут его. Он мне нравился и я ему доверял, поэтому я доверился его мнению. Логан и ее команда должны были прибыть утром. Что произойдет потом, знал только Аллах.
Перед тем как лечь спать, мы провели собрание общины вместе с ODA, морскими пехотинцами и ASF. Тарун начал его с молитвы, а затем я объяснил роте, что произошло. Смущенный и жаждущий понимания, я не мог не вспомнить о подобном собрании 23 марта, когда я публично "простил" солдат, убивших двух гражданских лиц на VCP. Теперь я был тем, кто просил прощения. Я был благодарен за то, что на предыдущей встрече я проявил понимание. Лица наших афганских солдат говорили мне о том, что они отвечают мне взаимностью. Я молился, чтобы кишлак Нангалам была такой же великодушный.
Следующий день, 9 мая, начался с неприятных новостей. Ожидалось, что телекамеры прибудут примерно в середине первой половины дня. До этого, с сожалением сообщил нам подполковник Кастер, мы должны были быть одеты в уставную полевую форму и чисто выбриты. Прощай стандарт SF - "Тигровые полосы", кепки-паколь и бороды. Когда прибудет Логан, мы должны были встретить ее как образцы регулярной армии.
Это было глупо. Мы не были регулярной армией; мы были подразделением спецназа Национальной гвардии. Мы не соблюдали подобных уставных ограничений в течение нескольких месяцев; если бы мы сделали это сейчас, это создало бы совершенно ложное впечатление у телезрителей. Кроме того, если и было время, когда нам - и мне особенно - нужно было показать, что мы уважаем пуштунские традиции, то это было как раз то время. Если бы краснобородый командир сбрил свою бороду через день после случайного убийства мирного жителя, то это послужило бы совершенно оскорбительным сигналом для общины Нангалама. Наши бороды были мостом между нами и пуштунским народом. Если бы я побрился, это сильно подорвало бы мою способность справиться с трагедией, потому что в этой культуре мужчина без бороды не вызывает уважения. Мы видели это в тех случаях, когда чисто выбритый старший американский офицер обращался к местному лидеру, а тот поворачивался ко мне, чтобы предложить свой ответ.
Приказ побриться был свинским примером того, как военные защищают свои традиции, даже если они явно контрпродуктивны. Это был Пентагон, мужественно цепляющийся за свои кнуты для дилижанса, которые уже давно перестали быть полезными. Я уже сталкивался с этой ерундой раньше, в Баграме, и мне удалось проскользнуть там, бородатый, но незамеченный, пока вертолет не подобрал меня и не вернул в лагерь. На этот раз мне это не удалось.
Подполковник Кастер заставил меня понять необходимость выполнения директивы. Если мы не побреемся, объяснил он, армейские специалисты по связям с общественностью отзовут разрешение на съемку, и история нашего успеха в Печдаре никогда не выйдет в эфир. Видя эту общую картину, мы неохотно подчинились. Когда команда CBS выехала на место, бородачей не было видно. Если бы вы не знали наверняка, то могли бы подумать, что мы - обычное армейское подразделение, и что результаты, которых мы добились, являются показательными для успеха армии во всем Афганистане. Таков был не очень тонкий замысел директивы "никаких бород".
Но Логан не была одурачена. Она была достаточно опытна, чтобы понять, что в нашем новом безбородом состоянии мы не очень-то похожи на спецназовцев. Когда мы подтвердили, что бритье было идеей отдела по связям с общественностью, она была заметно раздражена. Очевидно, она уже сталкивалась с имидж-менеджерами Пентагона.
Утром перед приездом репортеров мы встретились с главой района и ключевыми старейшинами Нангалама. Когда они выразили удивление по поводу отсутствия у меня бороды, я сказал, что мы побрились в знак траура по погибшему жителю кишлака. С пуштунской точки зрения это не имело смысла, но белая ложь имела счастливый эффект, показав им, что мы серьезно относимся к убийству. Мы обсудили назначенную на следующий день шуру и то, как разрешить этот инцидент. Как и в предыдущих двух случаях гибели гражданских лиц - расстреле VCP и налете A-10 - необходимо было найти баланс между справедливостью и милосердием. Только на этот раз я был тем, кто оказался в этом балансе.
Накануне вечером я обсудил это со Скоттом и Рэнди, сказав, что если мы хотим сохранить веру с жителями этой долины, если мы хотим не потерять все, что мы построили, я должен буду отдать себя на суд старейшин. Я должен буду подчиниться пуштунвали.
Это может показаться рискованным и эмоциональным решением, но я считал его необходимым. Если бы местные жители не чувствовали, что справедливость восторжествовала, я полагал, что они подождут несколько дней, а затем устроят засаду на наши войска за воротами или на ОП. Многие крупные нападения, стоившие американцам крови в ходе операции "Несокрушимая свобода", произошли после того, как гражданские лица были убиты по неосторожности, а наши войска не смогли восстановить или даже извиниться за гибель людей. В этих случаях пострадавшие стороны сами добивались справедливости. Я не собирался позволить кому-либо убить себя, но я должен был бросить кости, чтобы гарантировать, что местные жители не удовлетворят свое чувство справедливости на других солдатах Кэмп-Блессинга.
Рэнди не согласился. "Это бред", - сказал он. "Ты говоришь им, что все зависит от них, а они собираются убить тебя".
Возможно. Но я в глубине души верил, что мы накопили достаточно заслуг, что если я приду к ним с искренним покаянием, то буду прощен. Я также верил, что мне придется отвечать за свои поступки, иначе наша миссия в Печдара будет потеряна. Даже если это был несчастный случай, жизнь человека оборвалась. Я должен был показать, что готов заплатить любую цену, которую потребует эта долина. Я молился, чтобы это не было "око за око", но я думал, что должен рискнуть, чтобы это было их решение, а не мое.
По правде говоря, я никогда не верил, что они потребуют моей жизни, и знал, что группа никогда не допустит этого. Но после всех рисков, личных и профессиональных, на которые мы шли до этого момента, казалось уместным пойти на все еще раз. Мы так старались, чтобы нас приняли как уважаемых гостей, что было бы наглостью пренебрегать их традициями в тот момент, когда уважение вдруг стало неудобным.
Я знал, что если не решить этот вопрос правильно, это может иметь ужасные долгосрочные последствия. Я также решил, что подчинение пуштунвали - лучший способ удержать мстителей от выстрелов в моих морпехов, "зеленых беретов" или парней из ASF в период между сегодняшним днем и днем шуры. Мне придется смириться со случайной смертью невинного афганца, но я не мог жить с тем, что эта случайность будет стоить жизни морскому пехотинцу или одному из моих ODA. Так я думал, стоя перед представителями власти долины Печдара.
"Мы уважаем ваш закон", - сказал я. "Вам, старейшинам, решать. Если это справедливость или милосердие, мы примем ваше решение".
Это была авантюра, и я не могу сказать, что я полностью продумал свои действия, если бы они на месте сказали: "Ты должен умереть, чтобы решить это". Но в то время они ничего не сказали.
Я знал, что у них на уме были две вещи. Им нужно было восстановить справедливость, чтобы их люди почувствовали, что они не американские лакеи, что их племенные обычаи по-прежнему являются законом. Но на практическом уровне они также знали, что я был полезен для них - военачальник, чье уважение к ним повысило их собственный статус, а также улучшило жизнь их кишлаков. Что бы ни требовал обычай, они знали, что просить моей крови не имеет смысла.
Вера в это придавала мне определенную уверенность. Но я не сразу узнал, была ли она обоснованной, так как старейшины восприняли мое заявление с привычным для меня спокойствием, медленно кивая, поглаживая бороды и произнося несколько едва слышных "Инш'Аллах". Итак, решение было принято. Но мне придется подождать один день, чтобы узнать, что на нем написано.
Учитывая нависшую надо мной тучу, визит с репортерами прошел на удивление хорошо. Утром мы отправили их в патруль в кишлак Гуру, а затем на ОП "Хаммерхед", который прошел без происшествий, но дал им хорошее представление о местности в Печдара и трудностях, связанных с отслеживанием наших противников. На ОП ASF провели демонстрацию боевой стрельбы из безоткатных орудий и РПГ. В ту ночь мы провели патрулирование на западе, а затем Рэнди дал интервью на маковых полях. К сожалению, ночное видение на камере было настолько хорошим, а Рэнди было так легко опознать, что по соображениям безопасности эти кадры нельзя было использовать. Наконец, утром 10 мая команда Логана сопровождала нас на SSE, где нам удалось обезвредить тайник, не выламывая двери и никого не арестовывая.
Логан оказалась умной и очаровательной гостьей, с удовольствием рассказывала нам о новостях из дома. Мы немного повеселились за ее счет, назвав одного из наших любимых репортеров Биллом О'Рейли, консервативным обозревателем конкурирующей телекомпании Fox News. Она выразила насмешливое негодование, но ее вопросы и просвещенный интерес к нашей миссии показали нам, что она не держит обиды. Ее визит был освежающим поднятием боевого духа, и это дало нам уверенность в том, что она сможет донести до американской общественности справедливую картину того, чем мы занимались в долине Печдара.
Насколько интересными казались репортерам боевые стрельбы и поиск тайников, для нас они были обычной рутиной. Что не было рутиной, так это встреча шуры, которую мы назначили на вторую половину дня. На большинстве собраний шуры я присутствовал в качестве советника, а иногда и решающего вопросы, касающиеся здоровья или безопасности кишлака. На этом собрании я должен был быть кем угодно, только не решателем. Речь шла о моих действиях на улицах Нангалама, и решение должны были принять старейшины шуры.
Встреча должна была состояться в здании главы района - резиденции местной администрации, что было вполне подходящим местом. Несмотря на обстоятельства, я был доволен тем, что на встрече глава показал себя уверенным и наделенным властью лидером, чего не было на момент нашего приезда в декабре. На встрече также присутствовали я, Машал, Скотт, Рэнди, подполковник Кастер, сотрудник отдела по связям с общественностью и съемочная группа Лары Логан. Парень из отдела по связям с общественностью, как всегда защищающий репутацию армии, не хотел, чтобы там были камеры, но Кастер его переубедил.
К тому времени, когда мы сели за стол переговоров с шурой, у меня был день, чтобы подумать о том, что я сделал, и спланировать, что я могу сказать, если меня вызовут для дачи показаний в свою защиту. Однако я все еще был потрясен пережитым, и у меня не было возможности подготовить свои замечания. Это оказалось удачей, потому что в отсутствие готовой речи я был вынужден говорить от сердца. Когда лидер шуры кивнул мне, я сначала говорил уверенно, но в конце мне пришлось сделать паузу, так как эмоции начали проявляться в моем голосе.
"Мы пришли в эту долину, - сказал я, - чтобы предложить вам свою помощь, чтобы построить мирную жизнь для вас и ваших детей. Мы надеемся, что вы увидите, что мы не просто гости в вашей долине, но и друзья. Ваше счастье - это и наше счастье, а ваше горе - наше горе. Когда вы страдаете, мы страдаем вместе с вами. Сегодня я страдаю вместе с семьей погибшего человека. Я пришел к вам как человек, который хочет поступить правильно и чье сердце разрывается оттого, что он поступил неправильно".
Я сделал паузу. Я мог бы сказать больше, но боялся, что задохнусь. Я не знал, какой эффект произведут мои слова, и не думаю, что я действительно хорошо обдумал это. Я не стремился к эффекту, а лишь выражал то, что действительно чувствовал в тот момент. В любом случае, эффект, который я получил, был приятным. Старейшины переговаривались друг с другом не более минуты. Затем один заговорил от имени группы.
"Это было не преступление, которое ты задумал, а несчастный случай. Ты как врач-хирург. Вы пытаетесь спасти тех, кто болен, но вы не можете спасти всех. Вы так много сделали для нас и вместе с нами, мы не можем допустить, чтобы это встало между американцами и пуштунами. Иногда случается то, что не в наших руках. Это воля Божья".
Он сделал паузу, а затем повернулся ко мне, как будто других американцев здесь не было. Положив руку на грудь, он сказал: "Будет мир. Не будет крови. Это воля семьи, шуры и жителей нашего кишлака".
Он посмотрел мне прямо в глаза и кивнул, давая понять, что на мое предложение, сделанное накануне, он ответил милосердием. Для большинства американцев на встрече, которые не знали о предложении, это, вероятно, выглядело как просто сердечное признание. Для Скотта, Рэнди и меня - тех, кто знал об этой авантюре, - это стало огромным облегчением и своего рода подтверждением. Когда другие старейшины заговорили, повторяя то же самое, стало ясно, что жители кишлака ценят достигнутый нами прогресс и не желают подвергать его опасности ради мести. Поэтому я должен был жить. По прагматическим и личным причинам бадала не будет.
Остальная часть встречи была посвящена юридическим тонкостям. Были проведены переговоры с семьей убитого, и я должен был заплатить кровную мзду, которую определял Пуштунвали. Я бы ответил на требования молодежной шуры, чтобы подобный несчастный случай никогда не повторился. Нангалам принял бы меры, чтобы избавиться от собак. Мы вновь обрели бы веру друг в друга и пообедали.
В тот момент, когда старейшина сказал: "Крови не будет", я испытал такое облегчение, какое не испытывал никогда в жизни - облегчение от того, что меня пощадят, да, но также от того, что моя ошибка не приведет к тому, что мои люди отправятся домой в мешках для трупов. Возможно, это облегчение может быть полностью понято только теми, кто нес ответственность за жизни других людей.
Выслушав отпущение старейшины, я склонил голову, положив руку на грудь, как он на свою, и сказал: "Ташакур". Я чувствовал, как напряжение уходит из моего тела. На секунду я почувствовал легкое головокружение. В конце комнаты работала камера CBS. У Лары Логан была улыбка на губах и слезы на глазах.
После того как собрание закончилось, несколько старейшин подошли ко мне с одним и тем же сообщением: Мы рады, что вы здесь и что вы наши друзья. Но вы не можете нести ответственность за то, что является волей Божьей". Очевидно, что в их проявлении милосердия ко мне была как корысть, так и милосердие. Как бы полно они ни принимали меня как своего брата, они хотели мира в долине, они хотели восстановления мечетей, они хотели нашей помощи. Не будет циничным сказать, что дух примирения был полезен для всех нас".
Сюжет Лары Логан "60 минут II" вышел в эфир 19 мая.[3] Бекки и друзья дома сказали мне, что он им понравился, и хотя группа добродушно ругала меня за экранное время, уделенное безымянному "капитану", мне он тоже понравился. Для того, что было показано, это был честный и искренний репортаж. Он позволил зрителям увидеть, что, как сказал подполковник Кастер, нам нравилось выполнять миссию, которая выходила "за рамки убийства людей и разрушения предметов", что нам нравилось быть "частью создания безопасного места, чтобы у людей был шанс на нормальную жизнь". В статье рассказывалось о том, как наше присутствие в Печдаре сократило число нападений боевиков, как мы поддерживали медицинское обслуживание и образование, и как мы добились успеха в поиске тайников с оружием в обмен на помощь. Были показаны красивые кадры поиска тайников и встречи шуры.
Не было показано ничего, связанного с инцидентом со стрельбой, моим раскаянием или решением шуры о том, что крови не будет. Другими словами, самые важные события тех дней, которые Логан и ее команда провели с нами, остались за кадром. Это была не ее вина. Это было решение PA, которое CBS - если она хотела продолжать привлекать репортеров - должна была выполнить.
Это было так же нелепо, как и показывать нас без бород, потому что это накладывало ложный, санирующий глянец на весь наш подход, ориентированный на население. Общественность получила возможность сохранить свой образ бесстрашных воинов, никогда не чувствующих тяжести и не совершающих ошибок. А Пентагон получил свои кнуты дилижанса.

[1] 4,57 м.
[2] 15,24 м.
[3] Стенограмма репортажа Лары Логан «60 минут II» доступна в Интернете по адресу http://www.groups.sfahq.com/19th/afghanistan.htm. (прим.автора)


Последний раз редактировалось DocShar 09 ноя 2021, 22:18, всего редактировалось 3 раз(а).

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 01 ноя 2021, 11:48 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
24. Совместная борьба

Афганские и американские бойцы здесь продолжают стремиться к выполнению миссии по установлению мира на этой земле. Борьба в этой долине общая.

-из моего выступления на посвящении лагеря «Благословение», 16 мая 2004 года.

Когда старейшины проявили ко мне снисхождение после несчастного случая со стрельбой, в их решении был прагматический компонент. С тех пор как мы находились в лагере "Благословение", в кишлаках вверх и вниз по долине Печдара наблюдалось снижение уровня насилия со стороны боевиков и рост благосостояния. Мы не изгнали знаменитое "состояние природы" Томаса Гоббса - бедность и жестокость все еще преследовали эти горы, но мы добились значительных успехов в области безопасности, здравоохранения, образования, межкультурного взаимопонимания и общего благосостояния. Жители кишлаков видели, что их жизнь стала лучше с новым афганским правительством и американцами в долине. Были вырыты колодцы, девочки пошли в школу, оружие было изъято из обращения, сотни людей прошли курс лечения в нашей клинике, а многочисленные мечети были заново отштукатурены и покрашены. Убийство меня или изгнание моей группы из долины положило бы конец этим улучшениям. Кроме того, возник бы риск того, что на смену нам пришли бы другие силы, чьи намерения по отношению к жителям долины могли быть не столь благородными. Беспокойство по поводу такой возможности, несомненно, повлияло на население, а также на старейшин, которые были его выразителями.
В тот май для такого беспокойства были основания. Хотя руководство долины не было проинформировано об этом, наша командировка скоро должна была закончиться. Мы находились в стране с сентября, в Печдаре - с декабря, и должны были вернуться в Штаты до конца месяца. До этого оставалось менее трех недель. Кортни, по срокам ВВС, а не SF, уже уехала. Остальные начали отправлять обратно в Баграм то, что не помещалось в наши вещмешки. Хотя я был рад снова увидеть свою семью, я также разделял опасения старейшин по поводу того, что произойдет здесь, когда мы уедем. Кто последует за нами? Поймут ли они, чего мы достигли? Будут ли они строить на нашем фундаменте? Захотят ли они вообще?
Эти вопросы не давали мне покоя, когда построенный нами лагерь "А" вступил в переходную фазу. Первые признаки перехода появились 12 мая, когда новый контингент морской пехоты прибыл на вертолете и начал оказывать помощь нашим действующим морским пехотинцам. Каждые два дня вертолеты сбрасывали грузы с припасами на наши три ОП, и в лагере кипела деятельность: "старые" морпехи (девятнадцатилетние ветераны) собирали вещи, а новые получали приказы, припасы и задания. Тринадцатого числа я провел беседу с новичками, чтобы убедиться, что они понимают как гуманитарную, так и военную логику лагеря "А" - то, что не всегда легко дается этим молодым пожирателям огня.
Я хотел бы иметь больше времени, чтобы донести до них эту мысль, но вы работаете с тем, что у вас есть, а времени у меня было немного. Поэтому я сделал то же самое, что и с предыдущим взводом. Я отвел всех сержантов и командира взвода в школу для девочек и попросил их раздать девочкам конфеты и мягкие игрушки. Затем я объяснил им нашу главную роль в долине. " Парни, - сказал я, - мы здесь для того, чтобы обеспечить безопасность этих людей. Это невинные и те, кто нуждается в нашей поддержке. Когда мы выявим наших врагов, убивайте их без пощады, но знайте, что большинство афганцев здесь - наши друзья. Мы должны относиться к ним как к таковым, иначе они станут врагами".
Тем временем рутинные приключения лагерной жизни катились дальше. В тот же день, когда я проводил беседу о переосмыслении в голове у парней, мы услышали сильный взрыв к югу от Нангалама. Через двадцать минут заплаканная семья принесла в нашу клинику сильно изуродованное тело маленького мальчика. К моменту их приезда он уже умер. Это подкосило самообладание наших медиков: у всех троих были сыновья примерно такого же возраста, как погибший ребенок.
В ночь перед взрывом морские пехотинцы проводили пристрелочные стрельбы из новых минометов, и сначала мы боялись, что в ребенка угодила случайная мина. Вдобавок к несчастному случаю с отстрелом собак это была бы трагедия, от которой мы никак не могли оправиться. Но глава района сказал нам, что источником взрыва была мина или другой зарытый боеприпас - один из сотен тысяч таких опасных предметов, оставленных русскими. Один из наших патрулей ASF подтвердил это на месте взрыва, поэтому мы смогли опубликовать правильную историю до того, как мельница слухов заработала и повесила ее на нас. Мы успокоились, поняв, что это была не наша вина.
На следующий день в клинику поступила еще одна жертва - молодая девушка, у которой было разорвано лицо, когда она упала с крыши. Майк работал над ней несколько часов. Свидетельством стойкости афганского народа и, возможно, особенно афганских женщин является то, что этот ребенок не проронил ни слова, пока Майк накладывал более двух десятков швов, чтобы зашить раны на ее губах и подбородке. Когда он подарил ей Beanie Baby[1] и маленькую розовую флягу в награду за ее стойкость, можно было подумать, что это ее лучший подарок на день рождения.
16 мая был знаменательным днем на двух фронтах. Во-первых, жители кишлака завершили ремонт главной региональной мечети[2], которая стояла прямо за нашими воротами и служила центром поклонения для огромного горного района. Работа над этим зданием - как общинным центром, так и «место поклонения» - велась всю весну. Его открытие свидетельствовало о счастливой иронии: мы, пришедшие в долину как неверные, в итоге укрепили религиозную общину, оказав ей уважение и материальную поддержку.
В то же время я переживал укрепление своих собственных убеждений. В тот день, когда Майк зашивал девочку, я начал читать Священное Писание перед утренней пробежкой, а Эрик провел христианскую службу, которая принесла мне большую духовную пользу. Это происходило в пятидесяти футах от восстановленной нами мечети.
Вторым знаменательным событием 16 мая стало официальное открытие лагеря "Блессинг", названного в честь сержанта рейнджеров Джея Блессинга[3], погибшего от самодельного взрывного устройства во время операции Mountain Resolve. Как кульминация наших военных усилий, это было очень важным событием для нас и для наших афганских солдат.
День начался для меня с личного сюрприза. Полковник Херд, сойдя с вертолета CH-53 с большой свитой VIP-персон, отозвал меня в сторону, чтобы сообщить мне две вещи. Во-первых, предварительные кадры для передачи "60 минут II" были великолепны. Во-вторых, пока мы будем обсуждать отчет об исследовании в Вэнсе, было принято решение ничего не взыскивать с меня за грузовик, который я уничтожил 11 декабря. Я поблагодарил полковника, удивляясь (молча), почему армии потребовалось пять месяцев, чтобы принять это решение. Я подумал, что изменение отношения было как-то связано с тем, что Лара Логан задавала неудобные вопросы об инциденте в Вэнсе. Кто-то из группы упомянул, что отчет об обследовании может стать для меня финансовым стрессом, и она сказала, что поможет, если это возможно. Неважно. Я по-прежнему не понимал причин, побудивших меня к составлению отчета об обследовании, но отказ от этого дела вернул доверие к моему командованию и несколько смягчил напряженные отношения между лагерем "Благословение" и CJSOTF. Новости стали прекрасным началом этого знаменательного дня.
Среди афганских высокопоставленных лиц и американского вышестоящего командования в тот день в нашем лагере было, наверное, две дюжины высокопоставленных гостей, включая командующего 76-й объединенной оперативно-тактической группой генерал-майора Эрика Олсона. За исключением отряда морской пехоты, который нес вахту на каждой из наших трех ОП, весь контингент лагеря был построен для церемонии посвящения. ASF выглядели строго и горделиво в своих "Тигровых полосах", а ODA надели армейскую форму вместо "Тигровых полос", чтобы избежать путаницы среди американцев.
Церемония проходила перед памятником, который был идеей Рэнди и который возводился, камень за камнем, в течение нескольких предыдущих недель. Перед памятником слева стояли американские VIP-персоны, справа - местная шура и руководство района, а в центре - ASF, морские пехотинцы и ODA. В этот пасмурный день американский и афганский флаги развевались, как стражи мира против ветров войны.
Когда бойцы заняли свои места в строю, я начал приветствовать собравшихся в "прекрасной долине Печдара" и объявил, что мы собрались, чтобы посвятить лагерь "не только памяти сержанта Джея Блессинга, но и той миссии, ради которой он отдал свою жизнь". Затем я высказал некоторые пожелания, которые приведу здесь полностью, потому что спустя более десяти лет после того, как мы покинули долину, они по-прежнему кажутся мне честным изложением того, что мы там сделали.
Этот лагерь был создан в прошлом году, и в нем служили американские военнослужащие, стремящиеся установить мир в охваченном войной районе Афганистана и изгнать оттуда террористов. С тех пор лагерь был построен, укреплен и управлялся контингентом военнослужащих и морских пехотинцев и ротой афганских патриотов. И афганские, и американские бойцы продолжают стремиться к выполнению миссии по установлению мира на этой земле. Борьба в этой долине общая, и благодарность за жертву таких людей, как Джей Блессинг, глубока и искренна. В то время как благодарность американских военнослужащих основана на общих убеждениях, вероучении, в которое мы верим, и свободах, которыми мы пользуемся, афганские патриоты живут и готовы умереть, чтобы их семьи могли пользоваться свободами и возможностями, которые такие люди, как сержант Блессинг, обеспечили американскому народу. Афганские солдаты, присутствующие здесь сегодня, хотели бы, чтобы их благодарность почувствовали полк рейнджеров и семья Блессинг.
Стоящий позади меня памятник, построенный из камня и раствора, призван служить мемориалом как для американских, так и для афганских солдат в память о Джее и других, кто отдал последнюю жертву; и заставить каждого из нас вновь посвятить себя борьбе за свободу и свободолюбие.
Тема этой речи - общая борьба американских и афганских солдат - была центральной в моих размышлениях о нашей миссии и о нашей обязанности, насколько это было в наших силах, оставить долину под умелым руководством ее собственных патриотичных бойцов. Хотя ни в одном из трех сообщений СМИ о "Хаммерхеде-6" это не подчеркивалось, я чувствовал тогда и чувствую сейчас, что самое важное, что мы сделали за время пребывания в Афганистане, - это подготовить афганцев к самостоятельному управлению делами, когда нас не станет. В этом, насколько я понимаю, и заключалась наша миссия".
После моих слов офицер из полка рейнджеров произнес короткую, трогательную надгробную речь, а подразделение рейнджеров произнесло (или, скорее, выкрикнуло) Кредо рейнджеров. Особенно эмоциональным был момент, когда капитан из подразделения Блессинга принял сложенный флаг почета, который развевался над нашим лагерем, и особенно впечатляющими были несколько минут, когда мы отдали Джею Блессингу и другим погибшим в бою салют из двадцати одного орудия. Обычно такая честь отдается пушечным или винтовочным огнем в таком месте, как Арлингтонское национальное кладбище. Мы же сделали это в стиле Печ-Вэлли: по три выстрела из шести минометов, за которыми следовала одна ракета. Это не было стандартом Пентагона, но нам это подошло, и VIP-персоны, похоже, согласились, что это была впечатляющая демонстрация.
После орудийного салюта генерал-майор Олсон и полковник Херд перерезали ленточку, завершив церемониальную программу дня. Затем Олсона растащили в разные стороны VIP-персоны, которые хотели переговорить с ним или сфотографироваться. Он не только принимал их, но и нашел время, чтобы передать краткое поздравление нашим афганским войскам.
Этот жест уважения не остался для них незамеченным. Ранее в тот день некоторые из них вслух задавались вопросом: "Кто этот парень?". С чисто выбритой головой и лицом, Олсон не вписывался в картину солдат спецназа, которых они привыкли знать, так что вы должны были простить им вопрос о его статусе и о том, почему краснобородый командир оказывает ему такое почтение. До этого момента многие из них полагали, что я подчиняюсь непосредственно президенту Бушу. Когда они узнали, что Ольсон был не только моим начальником, но и руководил всеми военными операциями США в Афганистане, они были должным образом впечатлены. Когда он стоял перед ними, крепко сбитый, в военной форме, в сопровождении гордого переводчика, это было важным официальным признанием того, чего они достигли. В своем кратком обращении он сказал следующее:
Сегодня мы чествуем мужественного американского солдата и патриота, который сражался здесь. Но мы также чествуем американских солдат и афганских солдат, которые продолжают сражаться. Они сражаются вместе, плечом к плечу, против угрозы для Афганистана и против угрозы для всего мира. Вы - линия фронта. Вы - та защита, которая есть у мира против ужасной террористической угрозы. Вы храбрые, мужественные и сражаетесь за благородное дело. Для меня большая честь сражаться бок о бок с вами. Спасибо вам большое. Мы будем продолжать сражаться плечом к плечу вместе, пока не победим. Спасибо вам за службу своей нации и спасибо за службу коалиции".
Во время этой торжественной церемонии я вместе со своей группой стоял в одном строю с людьми, которых мы обучали. Я видел гордость и благодарность на их лицах, когда Олсон хвалил их, и сам испытывал огромное удовлетворение от того, чего они и мы вместе смогли достичь.
Но я знал, что наши отношения скоро закончатся. Это придавало пикантный оттенок моим чувствам - оттенок, который, пока Олсон говорил, я ощущал физически. В этот момент позади ODA стояла целая толпа старейшин кишлака, с которыми мы пили чай и сопереживали на стольких советах. Один из них, стоя прямо за мной, положил руку мне на плечо и держал ее там до тех пор, пока генерал отдавал воинское приветствие войскам. Это на секунду испугало меня, пока я не понял, что это знак привязанности, который не был неуместен в культуре, где взрослые мужчины держались за руки, что было обычной практикой.
За те несколько мгновений, что рука старика лежала на моем плече, мой разум перебрал множество возможных интерпретаций. Учитывая обстоятельства, когда в долине, казалось бы, царил мир, а ODA 936 находилась на выходе, это мог быть знак благодарности, такой, какой проситель может выразить принцу; или знак одобрения, такой, какой отец может выразить своему сыну. Это могло означать признательность старейшины за то, что мы защитили его народ, или напоминание о том, что они также защитили нас. Возможно, это была просьба к нам не оставлять его: Было ли его прикосновение просьбой о физической поддержке, символическим актом удержания нас, способом сказать: "Вы не можете идти"? Или это был просто его способ попрощаться? Возможно, это было все вместе. Вот на что это было похоже.
К концу того ветреного весеннего дня наш лагерь "А" получил официальное признание как лагерь "Благословение". Мы называли его так уже несколько месяцев, поэтому было приятно, что это название закрепилось в глазах командования. Но я должен признать, что церемония посвящения преследовала и политическую цель. Я хотел, чтобы военные и политики почувствовали связь с лагерем Блессинг, чтобы они были менее склонны нарушать наши обещания и разочаровывать ожидания тех жителей долины, которые с некоторым риском для себя бросили вызов вместе с нами. После нашего ухода я не хотел, чтобы коренные союзники нашей страны были брошены, как это было во Вьетнаме и в других местах, где "зеленые береты" погибли рядом с местными бойцами. То, что посвящение было проведено с размахом, означало, что США владеют моделью лагеря "А". Это означало (я надеялся), что поддержка наших "афганских патриотов" не испарится, когда мы уедем.
Жители долины Печдара многим рисковали, сотрудничая с нами. Я чувствовал, что это заслуживает обязательства со стороны наших военных обеспечить постоянную поддержку жителей долины до тех пор, пока они не будут в состоянии бороться с экстремистами вроде Абу Ихласа без нашей помощи. Я с болью осознавал, что, хотя мы и сделали его на время малозначительным, он и его приспешники из AQ не были нейтрализованы. Возможно, мы и выиграли нашу личную войну, но они все еще были в игре.
К вечеру шестнадцатого числа высокопоставленные лица вернулись в свои вертолеты, и знаменательный день был закончен. Однако у нас оставалась еще неделя или около того до нашей собственной эвакуации, а в это время нам предстояло управлять лагерем "А" с официальным названием. Мы вернулись к делам, и все вернулось на круги своя. По мере того как RIP продолжался, и мы познакомились с некоторыми "зелеными беретами" из 3-й группы спецназа, которые должны были стать нашей непосредственной заменой, мы по-прежнему внимательно следили за горами, по-прежнему проводили обычные патрулирования, благоустраивали лагерь, посещали школы, клиники - стандартный набор.
20 мая, всего за несколько дней до отправки, у нас был более волнующий день, чем обычно. В полевых условиях наши парни из ASF показывали, что они заслужили право на похвалу в качестве сил безопасности. Два их отряда провели CONOP в северной долине, а другой, размером со взвод, обнаружил два одиноких тайника с оружием возле кишлака Кандай. На следующий день я написал в своем дневнике, что "приятно видеть, как ASF получают информацию от друзей или родственников, а затем действуют в соответствии с ней, чтобы найти тайники. Мы все чаще посылаем их на самостоятельные операции". Удовлетворение было преуменьшением. Это было фантастическое ощущение - видеть, как местные индиджи берут на себя ответственность за свою долину.
В тот день в лагере тоже царило оживление. Около полудня Майк был в клинике, когда туда вошел мальчик-подросток с неуклюже забинтованной рукой, которую, по его словам, разбил валун. Это был еще один из тех случаев, когда валун можно было бы назвать "неудачным СВУ", но для нашего старшего медика это не имело значения. Он усадил мальчика и, разматывая повязку, обнаружил, что его средние два пальца были "дегловиты"[4], то есть кожа была полностью содрана до костяшек, обнажив кость. Кончики пальцев были раздроблены, и только пястные кости - участки между костяшками и первыми суставами - были пригодны для спасения.
"Когда я увидел, что произошло, - вспоминает Майк, - я понял, что придется ампутировать то, что осталось от пальцев, а затем попытаться наложить содранную кожу на пястные кости. Это была бы сложная работа для кистевого хирурга из Беверли-Хиллз с целым шкафом хирургических инструментов. К сожалению, мы были так близко к концу командировки, что я уже отправил большую часть своего хирургического набора в Баграм".
Что он еще не успел отправить, так это свой инструмент Leatherman - многолезвийный карманный инструмент, который похож на швейцарский армейский нож на стероидах. Итак, с помощью своего коллеги-медика Рэнди, нашего сотрудника отдела по связям с общественностью Джеймса Трасти и санитара ВМС Майк ввел ребенку успокоительное, простерилизовал инструмент Leatherman[5] и начал делать то, что лучше всего получается у солдат спецназа: импровизировать в неподготовленных ситуациях.
К счастью, в нашей аптеке было еще много лекарств. Когда мальчик погрузился в сон благодаря смеси атропина, кетамина, валиума, лидокаина и морфина, Майк с помощью Leatherman отпилил раздробленные пальцы и подпилил пястные кости, затем наложил на культи лоскуты кожи и зашил их. Операция длилась почти четыре часа: Джеймс следил за дыхательными путями пациента, а Рэнди контролировал уровень обезболивающего и антибиотиков. Вечером парень проснулся с содроганием и легким недоумением. Он не будет зарабатывать на жизнь как концертирующий скрипач, но благодаря находчивости и хирургическим навыкам Майка он сможет пользоваться рукой, которую мог легко потерять.
Это было всего за несколько дней до окончания нашего пребывания в Печдаре. Мы, конечно, были краткосрочниками. Но, как любил говорить Йоги Берра, "Это не конец, пока не закончится". В тот день Майк заставил всех нас гордиться собой, так же как и ASF заставил гордиться нами. В тот вечер я записал в своем дневнике: "Мы научились проводить множество операций, и у нас это получается довольно хорошо". Я думал о разведывательных патрулях, а также об операциях на пальцах, и надеялся, что после нашего ухода тот, кто займет наше место, будет хотя бы наполовину так же хорош в импровизации, как Майк Монтойя.

[1] Beanie Babies - это линейка мягких игрушек, созданная американским бизнесменом Х. Таем Уорнером, который основал компанию Ty Inc. в 1986 году. Примечательно, что игрушки набиты пластиковыми гранулами ("бобами"), а не обычной мягкой начинкой (ПВХ и полиэтилен), что придает малышам-шапочкам гибкость.
[2] Мече́ть (араб. مَسْجِد‎ [ˈmæsdʒɪd] — «место поклонения») — мусульманское молитвенное (богослужебное) архитектурное сооружение. Общепринятая этимология слова «мечеть» производит его от «масджид» (мн. ч. — масаджид), в свою очередь происходящего от арабского корня с-дж-д" — падать ниц — в значении места, и означает «место поклонения», «место совершения земного поклона».
[3] SGT. JAY A. BLESSING, Operation Enduring Freedom, Родился 4 января, 1980, в Вашингтоне. 14 ноября 2003, его подразделение проводило патрулирование в восточной части Афганистана. Погиб в Бою, при подорыве на СВУ.
[4] Травма представляет собой тип отрыва, при котором обширный участок кожи полностью оторвана от подлежащей ткани, прерывая ее кровоснабжение. Он назван по аналогии с процессом снятия перчатки. Как правило, отслаивающиеся травмы поражают конечности; в этих случаях они часто связаны с лежащими в основе переломами.
[5] Leatherman (рус. Лезерма́н) —американская фирма, в первую очередь известная производством мульти тулов. Также занимается выпуском фонарей под торговой маркой Led Lenser и ножей


Последний раз редактировалось DocShar 09 ноя 2021, 22:24, всего редактировалось 2 раз(а).

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 01 ноя 2021, 11:49 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
25. Nanawatay

Nanawatay означает раскаяние в прошлой враждебности или враждебном отношении и предоставление убежища. Идти к кому-то под Nanawatay означает иметь выражение или отношение покорности - сочетание смирения, печали и извинения - и дать возможность другому человеку ответить "милостью"."

-S. Фида Юнас, Черты характера: Обычаи/традиции/практики пуштунов

Будьте внимательны к себе. Если согрешит против тебя брат твой, обличи его; а если покается, прости ему.

-Лука 17:3

Посвящение лагеря "Благословение" стало официальным, праздничным завершением нашего опыта в долине Печдара. Но для моей группы, и особенно для меня лично, нужно было провести еще одну, неофициальную церемонию, прежде чем мы сможем спокойно покинуть долину. Мы должны были выплатить компенсацию семье владельца магазина, чья жизнь оборвалась из-за рикошета от моего M4. Как мы узнали, его звали Ахмед. Несмотря на то, что старейшины Нангалама постановили, что закон обмена (бадал) не требует моей крови, пуштунвали все равно требовали, чтобы семья Ахмеда получила символическую "плату за кровь" частично деньгами, частично товарами. В этой долине это означало коз и рис.
Денежная часть этого расчета была решена на встрече с братом Ахмеда. Это был тот самый человек, который в день трагедии запрыгнул в грузовик с телом жертвы и наполнил мягкий весенний воздух звуками своих стенаний. Когда через несколько дней он снова пришел в лагерь, он был спокоен и даже почтителен. Он знал, сказал он мне, что я не хотел причинить вред его брату и что, поскольку на его смерть была воля Аллаха, он выполнит решение старейшин не мстить. Но теперь он единственный опекун детей Ахмеда - жена Ахмеда умерла некоторое время назад - и ему понадобится денежная помощь, чтобы должным образом заботиться об этих двух малышах. Это был первый раз, когда я услышал, что я осиротил двух детей.
После некоторых обсуждений и консультаций с Машалом мы с братом договорились о денежной выплате в размере 2500 долларов. Это была высокая сумма для жертвы случайного выстрела, но поскольку гонорар должен был покрыть уход за детьми, и поскольку я был не в лучшем положении, чтобы "разделять волосы", я согласился на эту сумму. Мы с братом расстались дружелюбно, сложив руки на груди в знак признания нашей общей печали.
Для получения безналичной части компенсации я должен был пойти в дом убитого мною человека, чтобы принести мирную жертву другим его родственникам и попросить у них прощения. В пуштунской традиции, как я узнал позже, это называется "просить убежища" или "делать нанаватай". Я взял на себя это последнее обязательство на следующий день.
В сопровождении Скотта, Рэнди, Машала и отряда ASF я прошел через Нангалам, мимо места, где произошла перестрелка, а затем продолжил путь на несколько сотен ярдов по грунтовой тропе к кишлаку, которую Ахмед называл своим домом. За собой мы вели на веревочных поводках двух молодых коз; в рюкзаке каждого солдата ASF лежал 25-ти фунтовый[1] мешок риса. Это была короткая прогулка в прекрасный день, но я осознавал, что это также покаянный путь, и надеялся, что в конце я найду отпущение грехов.
В кишлаке - таком маленьком, что ни один картограф не нанес его на карту - мы встретили горстку местных старейшин в скромном саманном доме. Мы сидели вокруг ковра в маленькой комнате, пили чай и ели засахаренные орехи, а я с помощью Машала снова объяснял, как сильно я сожалею об этой ужасной трагедии и как сильно я чувствую, что горе, которое я принес сюда, было и моим горем. Поскольку никто не представился членом семьи Ахмеда, я подумал, что старейшины действуют от их имени или что, кроме брата и детей, у Ахмеда больше никого не осталось в живых. Я был бы рад получить эту информацию; она ограничила бы круг людей, которым мой поступок причинил вред.
В любом случае, как и шура, объявившая "нет крови", эти старейшины тоже приняли мое покаяние, за одним исключением, они, казалось, оценили наши усилия по соблюдению их обычаев.
Этим исключением был невысокий белобородый мужчина, который мрачно сидел в стороне. По внешнему виду он напомнил мне гордых, вспыльчивых гномов из "Властелина колец". На протяжении всей встречи он держался в стороне, время от времени поглядывая на нас - на меня, как мне показалось, с нескрываемой враждебностью. Он не принимал участия в разговоре, не подавал никаких признаков одобрения и на протяжении всей встречи казался призраком, посланным, чтобы проверить наше радушие на прочность. Даже когда он не смотрел прямо на меня, у меня было ощущение, что он молча осуждает меня.
Через полчаса старейшины признали коз и рис и объявили, что от имени семьи они принимают их вместе с деньгами брату в качестве оплаты моего долга. Я был озадачен вопросом о местонахождении самой семьи - кто они такие и почему эти старейшины являются их представителями, но я оставил это без внимания, поблагодарив за то, что мирное предложение было признано приемлемым. Встреча прошла настолько хорошо, насколько можно было ожидать.
"Это все?" спросил я у Машала. "Долг теперь выплачен?"
"Да", - ответил он. "Вам больше ничего не нужно делать".
Но что-то было. Что-то было не так. Я чувствовал это до глубины души, как нечто, выходящее за рамки протокола, за рамки обязательств.
Когда мы встали, чтобы попрощаться, когда мы пожали руки старейшинам и поблагодарили их за понимание, я снова поймал взгляд человека в углу. Он не сдвинулся с места. Теперь он смотрел на меня с той же зловещей болью, которая с самого начала омрачала этот час разрядки. Я чувствовал, что если не противостоять его тьме до того, как покинуть это место, то я никогда от нее не освобожусь.
"Кто этот человек?" спросил я Машаля.
Ответ меня сильно поразил.
"Это отец Ахмеда. Это его дом".
Мгновенно мрачный взгляд старика стал понятным. Глядя на меня через маленькую комнату своего дома, он видел не краснобородого командира, не американского солдата, не последнего из бесчисленных иностранцев, оккупировавших его страну. Он видел только человека, который убил его сына.
Я сразу же подумал о двух своих собственных маленьких мальчиках, находящихся в безопасности дома с Бекки, и мне стало больно от мысли, что бы я чувствовал, если бы солдат с другого конца света забрал одного из них. Я подумал о том, что бы чувствовал мой собственный отец - сам опытный солдат, - если бы кто-то убил меня. И меня переполняли жалость, стыд и печаль за те муки, которые я невольно, но неоспоримо принес этому черноглазому, дымящемуся афганцу. И тогда, в одно мгновение, я понял, что должен сделать. Это был человек, которого я должен был умолять о предоставлении убежища.
Я прошел через всю комнату и встал перед ним. Гнев на его лице был неослабевающим. Я опустился на одно колено и, как это делали со мной другие, поднял руку и осторожно взял его за бороду.
В течение, вероятно, тридцати секунд, но мне показалось, что прошло несколько часов, старик держал мой взгляд, его глаза были суровыми и непримиримыми. В этот долгий момент мне показалось, что если бы он мог прирезать меня на месте, он бы это сделал. Затем внезапно, без всякого перехода, он начал плакать. Черноту смыло, и его лицо задрожало от нежности. Он обхватил мою голову рукой и притянул меня к себе в крепкие объятия.
Я поднялся на ноги и ответил на его объятия. Долго - так долго, что я потерял представление о том, где нахожусь, кто есть в комнате, кроме него и меня, - мы прижимались друг к другу, тихо всхлипывая.
Редко когда я чувствовал такую связь с другим человеком. На несколько необыкновенных мгновений не было ни политики, ни религии, ни Востока, ни Запада, ни конкуренции, ни осуждения, ни даже осознания того, что настраивает народы планеты друг против друга. Это были просто два человеческих существа, два отца, разделяющие глубокую печаль, которая в алхимии милосердия превратилась в мрачное принятие.
Когда мы наконец расстались и кивнули друг другу на прощание, я увидел, что все, кто был свидетелем случившегося, тоже это почувствовали. В комнате, полной молодых солдат и стареющих моджахедов, стояла жуткая тишина, когда лица, залитые слезами, повернулись друг к другу в удивлении и благодарности. Я прошел по нанаватаю и нашел прощение.
На обратном пути в лагерь я чувствовал себя почти беззаботно, а когда мы прибыли туда, стало ясно, что новости о случившемся опередили нас. Казалось, что все в лагере "Благословение" - афганцы, ODA, морские пехотинцы - хотели пожать мне руку или обнять меня. Они знали, что на тропе произошло что-то маленькое, но впечатляющее.
Я тоже это знал. Я не использую слово "магия" легкомысленно, но в той встрече с отцом бедного Ахмеда было что-то волшебное. На очень личном уровне она расширила мои возможности, обогатила мою веру в человечество, заставила меня остро осознать, насколько все мы одинаково хрупки и связаны друг с другом.
И это признание я воспринял как достойную кульминацию нашего пребывания здесь. Тот факт, что группа специального назначения "А" смогла разделить с афганскими жителями столь глубокий эмоциональный опыт, заставил меня с тихой гордостью осознать, что наша миссия в Печдаре была успешной в том смысле, который ни средства массовой информации, ни наши вышестоящие командиры так до конца и не поняли.
Они видели, что мы добились определенных успехов в снижении влияния боевиков, улучшили условия жизни в долине и принесли подобие стабильности в измученный войной регион. Они могли надеяться, что мы захватили одну из двух главных каменоломен, Абу Ихласа или Гульбуддина Хекматьяра, но они были рады видеть, что мы сделали их гораздо менее значимыми.
Я видел нечто иное - нечто, что было еще более мимолетным, чем призрак "Аль-Каиды", и что, как показали мне объятия отца Ахмеда, было реальным. Я увидел, что на мгновение мы с ним вышли за рамки друзей, врагов, афганцев, американцев, христиан, мусульман, крестьян, солдат. Я увидел, что он такой же человек, как и я. Такой же отец, как и я. Я увидел, что, поскольку мы старались быть хорошими гостями - гостями, достойными гостеприимства и уважения, - мы взяли нечто более ценное, чем ценная цель. Работая с афганским народом, преодолевая древние стены безжалостного презрения, мы смогли на какое-то время заглянуть в сердца друг друга.

[1] 11,34 кг.


Последний раз редактировалось DocShar 09 ноя 2021, 22:27, всего редактировалось 3 раз(а).

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 01 ноя 2021, 11:49 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
Послесловие

Извлеченные уроки

Мы смотрели на несколько поколений вперед, пытаясь воздействовать на детей, у которых еще не сформировалась антиамериканская парадигма. Когда пришли новые ребята, все это было смыто потоком».
-Рэнди Дерр

Когда мы покидали провинцию Кунар весной 2004 года, мы чувствовали приподнятое настроение от того, чего мы достигли. За время пребывания в лагере "Благословение" мы улучшили здоровье, образование и благосостояние жителей долины Печдара; подготовили силы обороны, способные обеспечить безопасность тысяч сельских жителей; завоевали друзей среди шур, районных лидеров, мулл и населения в целом; создали атмосферу, в которой местные жители были гораздо менее благосклонны к влиянию боевиков.
В тени все еще оставались смутьяны. Но из-за того, что мы сосредоточились на завоевании сердец и умов, их способность вербовать новых бойцов и мобилизовывать нейтралов на свое дело была почти бессильна. Американо-афганские отношения в нашей зоне ответственности были на рекордно высоком уровне, и многие беженцы, бежавшие в Пакистан во времена талибов, возвращались в свои дома в нехарактерно спокойной долине Печдара.
Жители долины с благодарностью восприняли эти перемены, и в день нашего отъезда они выразили свою признательность теплыми проводами. Из соображений безопасности мы не сообщили афганцам точный день нашего отъезда, но они знали, что он приближается. Утром 25 мая мы сбрили бороды, надели форму армии США и в последний раз покинули лагерь "А". Услышав звук роторов вертолетов, летящих на запад вверх по долине, военнослужащие ASF поняли, что наступил конец развертывания "Хаммерхед-6". По пути к вертолётной площадке мы прошли через толпу взволнованных солдат ASF. Слов было мало, но горько-сладкое чувство ощущалось в рукопожатиях и объятиях, в блеске полуподавленных слез в глазах солдат.
Нас также провожали дети из начальной школы, глава района, старейшины и большая толпа жителей кишлака. Как и ASF, как и мы, они были заметно тронуты моментом отъезда. Когда мы подошли к LZ и приготовились к посадке, мы увидели в толпе подростка, над разбитыми пальцами которого пять дней назад трудился Майк. Он махал аккуратно забинтованной рукой и грустно улыбался.
А потом все закончилось. В тот момент мы с Рэнди стояли на площадке, когда остальные члены группы садились в вертолет. Еще мгновение - и мы уже сами стояли на рампе, в последний раз оглядывая наш дом в горах. Как только мы поднялись в воздух, пилот на несколько минут опустил рампу "Чинука", позволив нам увидеть, как маковые поля, река Печдара, кишлаки Маногай и Нангалам и лагерь "Благословение" исчезают вдали.
Когда мое "королевство" исчезло вдали, я задумался о нашей войне в Печдаре. Мы пришли, чтобы обезопасить территорию, лишить врага убежища и сделать ее дружественной для американских войск и нового афганского правительства. Я считал, что мы добились успеха по всем этим пунктам. Моя группа тоже так считала, хотя мы понимали, что многое еще предстоит сделать. Как позже выразился Рэнди, "подумайте, что мы могли бы сделать, если бы остались еще на год".
Размышляя о связи, которую мы установили с людьми, и об относительном мире, который наши усилия принесли на эту землю, я осмелился спросить себя: "А победили ли мы? В тот момент мне показалось, что ответ был положительным. Что бы ни происходило в Кабуле, в других частях Афганистана или в Вашингтоне, я верил, что в этой маленькой долине, как нетрадиционные силы в маленькой, почти частной войне, мы вышли победителями. С помощью оружия и пота, уважения и убежденности мы изменили ситуацию.
Я был не одинок в этом убеждении. Когда через час мы прибыли в лагерь Вэнс, нас завалили поздравлениями. Только что вышел репортаж "60 минут II", поэтому и здесь, и дома нас считали знаменитостями часа. За обедом полковник Херд назвал меня "самым известным командиром ODA в армии" и сказал, что если бы CBS наняла профессиональных актеров, они не смогли бы произвести на экране большего впечатления, чем мои "зеленые береты". Позже мы встретились в его кабинете, где он задал мне вопрос.
"То, что ваши ребята сделали в лагере "Блессинг", должно стать образцом для всего Афганистана. Как вы думаете, капитан, это возможно? Можно ли это повторить?"
Для меня ответ был очевиден. "Да, сэр", - сказал я. "Но для этого нужно работать. Если команда вовлечется в жизнь местного сообщества, как это сделали мы, если она действительно хочет защитить людей и сделать их процветающими, тогда да. Это можно сделать".
Это, очевидно, был тот ответ, который он надеялся услышать. На своем ноутбуке он открыл презентацию PowerPoint, которую он делал в тот день перед группой генералов. На одном из слайдов была карта долины Печдара с лагерем Блессинг в центре внимания. Он с энтузиазмом рассказывал мне, что если мы сможем разместить лагеря "А", подобные нашему, в десятках афганских долин, их сферы влияния распространятся так, что вся страна изменится. Если нашу маленькую частную победу смогут повторить десятки других лагерей "А", врагу негде будет устоять.
Это была теория "чернильного пятна" в противоповстанческой борьбе: начать с малого и расползаться наружу, как капля чернил растекается по салфетке. Для меня это звучало замечательно. Я был убежден, что это может произойти. Если.
В течение следующих нескольких дней, когда мы готовились к последнему рывку домой, мы получали подобные выражения уверенности от длинного потока офицеров и сержантов, включая начальника штаба CENTCOM, генерал-майора морской пехоты и даже генерала Брайана Брауна, главного командующего Командованием специальных операций США. Белый дом, казалось, был впечатлен тем вкладом, который мы внесли в войну с терроризмом, засучив рукава и не ограничиваясь оружием. Я с благодарностью принимал эти похвалы от имени своей группы. Они работали не покладая рук в течение нескольких месяцев, и пот окупился. Я был безмерно горд их усилиями.
Учитывая все это общественное признание, можно было подумать, что "модель лагеря Благословение" быстро станет новой нормой. Все, начиная с Министерства обороны, говорили, что наша версия противоповстанческой деятельности должна быть воспроизведена. По логике вещей, это понимание должно было оказать серьезное влияние на политику.
Но этого не произошло. Пришедшие нам на смену силы считали нашу стратегию, ориентированную на население, слишком "пассивной". Они предпочли более традиционный, ориентированный на врага подход, который позволил бы активно направить войска в долину Коренгал, чтобы уничтожить осиные гнезда. Почти сразу же они начали проводить операции по поиску и уничтожению, что увеличило число жертв среди талибов, но также увеличило сопутствующий ущерб. Это быстро подорвало накопленную нами добрую волю, настроило ранее нейтральных жителей кишлака против американцев и создало целые легионы новых джихадистов, жаждущих мести: кадры "случайных партизан "[1].
В порочном круге американские специалисты по планированию вводили все новые и новые войска, и коалиция стала новым игроком в экономике крови "око за око". Вместо бородатых спецназовцев, возглавляющих противоповстанческие усилия, с морскими пехотинцами, выполняющими функции охраны и дополнительной силы, обычные силы сами взяли на себя обязанности по противоповстанческой борьбе. Модель лагеря "А", предназначенная для защиты местного населения, была заменена серией боевых аванпостов (COPs), функция которых, похоже, заключалась в защите их собственных обитателей. Вместо наших местных афганских войск, патрулирующих горы, Афганская национальная армия направила в местные кишлаки пару батальонов с ограниченными племенными и этническими связями.
Учитывая историю региона, было легко предсказать, как отреагируют местные жители. Морские пехотинцы стали мишенью и были убиты. Враг сплотил местных жителей, чтобы изгнать иностранных захватчиков. По мере роста потерь американцы вводили все новые и новые войска. В 2008 году, на пике операций в долине Печдара, в районе, где в 2004 году мы действовали силами 60 американцев (зеленых беретов и морских пехотинцев) и роты из 110 афганцев, было 800 американских и 2000 афганских военнослужащих. На смену силам в 170 человек пришли силы в 2 800 человек, и это увеличение не принесло ничего, кроме дополнительных потерь.
Через год после нашего отъезда, в долине Коренгал в пяти милях к юго-востоку от лагеря Блессинг, о чем рассказывается в книге 2007 года и фильме 2014 года "Уцелевший", девятнадцать американцев погибли в ходе трагической операции под названием "Красные крылья". Вскоре после этого солдат, изображенный в документальном фильме "Restrepo", назвал Коренгал "самым смертоносным местом на земле"; в итоге там погибли сорок два американца. Летом 2008 года в долине Вайгал, расположенной в пяти милях к северу от лагеря Блессинг, в кишлаке Ванат были убиты девять американцев и двадцать семь ранены в самом кровопролитном отдельном бою за всю афганскую войну. По данным разведки, атакующая группа численностью двести человек состояла в основном из местных жителей, отвергающих американское присутствие в этом районе. В 2011 году американские военные вывели войска из долины Печдара, что стало первым реальным отступлением в ходе войны. К тому времени там погибло более ста американцев.
Я не претендую на то, что понимаю все факторы, благодаря которым относительно спокойная Печдара вновь превратилась в кровавую бойню. Я знаю, что, мирно работая с местным населением, вместе с ним и через них, солдаты ODA 936 создали дух сотрудничества, который способствовал нашему успеху и который, хотя бы на мгновение, помог сдержать насилие. Я твердо убежден, что если бы уроки, которые мы там извлекли, были изучены теми, кто отвечал за войну - если бы генералы, сотрудники Пентагона и политики действительно стремились повторить нашу миссию - американская глава истории Печ-Вэлли могла бы сложиться иначе.
Все это поднимает тревожный вопрос.
Если эксперимент спецназа - ориентированная на население модель лагеря "А" - имела такой успех в умиротворении врожденно неспокойной долины Печдара, почему она была заменена обычной стратегией, ориентированной на противника, которая уже стала гибелью британцев и русских, и которая с ужасающей быстротой снова превратила регион в кладбище для американцев? Или, если задавать вопрос со стратегической точки зрения, почему обычные силы были назначены главными в нетрадиционной войне? Военная логика ускользает от меня. Не понимает ее и мой командир батальона, подполковник Маркус Кастер. В недавнем разговоре он с горечью сказал: "Мы никогда бы не поставили генерала армии командовать морской блокадой, генерала ВВС - десантом или генерала морской пехоты - воздушной кампанией. Так почему же мы ставим обычных генералов, ведущих обычные войска, командовать нетрадиционной войной?".
Я еще не услышал приемлемого объяснения. Но я считаю, что важно задавать этот вопрос и сомневаться в ответе. Это может помочь нам понять, как поражение, казалось бы, вырвалось из пасти победы.
Есть и другие вопросы, которые также можно задать - вопросы о том, как на какое-то время террористы были оттеснены на второй план, а осажденный народ Печдара увидел в американцах друзей. Я уже говорил, что моя группа выиграла свою маленькую, частную войну, и я считаю, что в этой книге я привел достаточно доказательств в поддержку этого утверждения. Поэтому стоит спросить, почему мы добились успеха. Что мы сделали такого, что отличалось в глазах местных жителей? Почему они плакали, а не ликовали, когда мы улетали?
Может быть, дело во внешности? Мы выглядели как они, больше, чем любая военная сила до или после нас. Может быть, из-за наших бород и шапок-пакол они приняли нас? Видели ли они, что это не просто переодевание, а уважение к их культуре?
Было ли это связано с тем, что, создавая силы безопасности, мы нанимали местных мужчин - собственных сыновей старейшин, а не нанимали солдат национальной армии из далекого Кабула?
Было ли это так, что мы прилагали все усилия, чтобы ограничить сопутствующий ущерб? Или в том, что, когда это случалось, мы признавали свои ошибки и соглашались возместить ущерб? Было ли наше уважение к местному племенному кодексу фактором нашего успеха?
Был ли фактором тот факт, что ODA 936 состояла из национальных гвардейцев, а не из военнослужащих срочной службы? Дало ли нам пребывание вне палатки "большой армии" большую гибкость и меньше беспокойства по поводу решений, которые могли повлиять на нашу карьеру? И повлияла ли наша зрелость как мужей и отцов с гражданским опытом на то, как мы взаимодействовали с афганскими мужьями и отцами?
Повлиял ли опыт некоторых из нас в качестве мормонских миссионеров на то, как мы воспринимали опыт "культурного погружения"? И что значило для местных жителей то, что мы уважали их религию?
Или наше небольшое присутствие - менее двухсот человек - облегчило местным жителям восприятие нас как гостей, а не как оккупационной армии?
Вероятно, все эти факторы сыграли определенную роль в том, что развертывание ODA 936 стало разрывом в привычной схеме. Но что это говорит об афганской войне, о роли нетрадиционных боевых действий в таком конфликте, о других малых войнах в XXI веке? Что говорит нам опыт "Хаммерхед-6" о том, куда нам двигаться дальше?
За последние десять лет я много думал над этим вопросом. Я рассмотрел уроки, которые моя группа получила в долине Печдара, и подумал о том, как они могут внести ясность в использование нетрадиционных методов ведения войны и противоповстанческих действий. Я написал эту книгу отчасти для того, чтобы поделиться этими принципами с другими командирами и сержантами спецназа, которые в других долинах в другое время могут столкнуться с проблемами, подобными тем, с которыми столкнулись мы.
Поэтому для спецназовцев будущего я закончу эту книгу изложением семи общих принципов ведения нетрадиционной войны и борьбы с повстанцами, которые, как показала мне служба в " Hammerhead Six", являются истинными. Я считаю, что когда вы оказываетесь в чужой стране, кипящей неизвестными неизвестными, эти известные принципы могут помочь вам найти свой путь. Они могут смягчить культурный шок, помогая вам воспринимать местных жителей - людей, которых вы пришли освобождать, - как людей. Они могут помочь вам выполнить вашу миссию. Возможно, они даже помогут вам спасти жизнь - в том числе и свою собственную.
Выученные уроки
Один "зеленый берет" равен ста винтовкам. Все силы специальных операций способны выполнять задачи прямого действия. Зеленый берет" - единственный в арсенале министерства обороны боец с проверенным опытом и набором навыков для вдохновения, обучения и руководства нерегулярными силами. Именно это означает выражение, что один "зеленый берет" равен ста винтовкам. "Зеленый берет" превращает жителей индиджских деревень в солдат, сражающихся на нашей стороне и готовых принять бой, когда нас не станет.
В нашем ODA часто шутили, что если "морского котика" и "зеленого берета" бросить в кишащие врагами джунгли на шесть месяцев, то "морской котик" выйдет оттуда с более длинными волосами и мемуарами, а "зеленый берет" - с целой армией. Как "зеленый берет", проведение миссий силами местного населения, вместе с ними или через них - это то, что делает вас экспоненциальным[2] коммандос, настоящим множителем силы. Никто другой даже не пытается сделать это. Поэтому опирайтесь на эту силу. Примите то, что делает вас уникальным.
Овладейте своим ремеслом. Самообразовывайтесь. Не думайте, что вы все знаете, когда закончите обучение. Перед отправкой на службу потратьте как можно больше времени на изучение людей, культуры, экономики и истории того района, за который отвечает ваша группа спецназа. Прочитав книгу Ахмеда Рашида "Талибан", я узнал больше о пуштунах и о противнике, с которым нас послали сражаться, чем из любой разведывательной сводки, предоставленной армией. Не ждите, что армия введет вас в курс дела. Вы должны быть экспертом-самоучкой по своему району операций и принимать близко к сердцу любые уроки, которые вы можете извлечь из опыта других подразделений, служивших в районе, где вы будете развернуты.
Зрелость имеет значение. Каждый день военные берут выпускников средних школ и превращают их в морских пехотинцев, рейнджеров, десантников и морских котиков. Для "зеленых беретов" это не представляется возможным. Нетрадиционная война требует, чтобы "зеленые береты" были старше, мудрее и опытнее, чем обычные войска или другие подразделения специального назначения. В долине Печдара нам пришлось налаживать отношения с мужчинами-пуштунами, у которых были жены и дети, и которые зарабатывали на жизнь на акре мака и небольшом стаде коз. Это было достаточно сложно для нас, с нашими собственными семьями и разнообразным опытом работы. Ожидать этого от восемнадцатилетнего морского пехотинца или армейского пехотинца нереально. Чтобы понять трудности пожилых людей, нужно самому быть немного седым в бороде.
Мыслить как "зеленый берет" - значит уметь мыслить нестандартно и идти на просчитанный риск. Для развития этих способностей требуется определенный жизненный опыт. В нашем случае мы все были подготовленными солдатами, но у нас на борту также были бывший инженер железнодорожного транспорта, медбрат отделения интенсивной терапии, торговец драгоценными камнями, бывший миссионер с опытом работы за границей, офицер полиции и несколько предпринимателей. Это дало нам широкий набор идей и знаний по решению проблем, которые мы могли использовать, когда требовались нестандартные решения.
Я глубоко убежден, что SF должна быть зрелым мозговым центром специальных операций и не должна разбавляться молодыми, неопытными солдатами. Если сообщество SF необходимо расширить сверх того, что может предоставить армия, то лучше всего позволить избранным морским пехотинцам, морским котикам и военнослужащим ВВС, имеющим значительный опыт и желание научиться нетрадиционным методам ведения войны, попробовать свои силы и быть отобранными для временного или постоянного перевода в армейский спецназ.
Примите серый цвет. На протяжении всей нашей истории спецназ использовал риск, смелость, дерзость и нестандартное мышление для достижения великих целей. Часто это происходило в серых зонах неопределенности. Но для "зеленого берета" принципы, по которым живут обычные солдаты, - это роскошь, которая не всегда вам доступна. Армия не понимает и не доверяет вашим нестандартным навыкам, тактике и мышлению, но ей нужны результаты, которых можете добиться только вы. Вы можете рисковать своей карьерой, принимая решения, в правильности которых уверены только вы. Все равно принимайте их.
Вы должны научиться принимать моральные, правовые, этические, политические и экономические решения в культурах, которые не разделяют все ваши ценности. Вас могут попросить дать гарантии, которые ваше правительство может не выполнить. Обещайте только то, что вы уверены, что сможете выполнить. Вам придется балансировать между целями и мотивами индиджи и целями американского народа и правительства США. Они не всегда будут совпадать. Чтобы эффективно вести переговоры в этой серой зоне, вы должны помнить, что в любое время миссия и благополучие вашей группы должно преобладать над всеми другими факторами.
Думайте не только об оружии. Как бы ни было обидно иногда солдатам, обученным военному искусству, нашим лучшим оружием в противоповстанческой борьбе и UW не всегда являются пушки. Как сказал Сунь-Цзы, "покорить врага без боя - это верх мастерства". В борьбе с повстанцами мы не просто сражаемся с врагом, мы пытаемся подорвать его дело, снижая его привлекательность для местного населения. Мы продаем наше видение будущего в противовес видению нашего врага. Гражданские отношения, информационные операции и хлебосольство с местными лидерами иногда достигают этого более эффективно, чем прямые действия.
Финансирование такой работы с населением должно осуществляться тщательно. Все конфликты имеют бюджет в виде сокровищ и крови, которые, если их растратить, приведут к поражению, отступлению или "тактической передислокации" до выполнения миссии. Когда деньги разбрасываются бессистемно, с минимальной подотчетностью, акцент смещается с обмена ценностями на вытягивание как можно больше денег из "лохов"[3] - американцев. Это не вызывает ни партнерства, ни уважения.
В долине Печдара мы обнаружили, что программы по работе с населением, или программы гражданской активности - клиники, школы, восстановление мечетей - оказывают значительное влияние на население и дают большую отдачу от инвестиций. Они работали лучше всего, когда мы соблюдали два принципа: (а) Распределяйте благосостояние. Небольшой проект, выполненный двадцать раз в разных деревнях, окажет большее влияние, чем одно огромное начинание, которое никогда не будет завершено или затронет только одну часть населения или одного подрядчика. (b) Обусловьте свою помощь поддержкой местного населения. Стройте мост не в качестве взятки для тех, кто не готов к сотрудничеству, а в качестве награды за уже проявленную дружбу.
Ошибки - это возможность. Будьте уверены, что вы будете совершать ошибки. Испытание настоящего "зеленого берета" заключается в том, чтобы признать эти ошибки, взять на себя ответственность за них и работать с пострадавшими сторонами, чтобы исправить то, что исправить невозможно. Слишком часто, когда внешние силы наносят непреднамеренный ущерб местному населению, негласной реакцией является преуменьшение трагедии ("Такова война") или, что еще хуже, снятие с себя ответственности. Помимо бесчувственности, это может привести к катастрофическим последствиям для всей вашей операции.
Поэтому, когда вы облажались, признайте это и попросите понимания. Будьте готовы работать с местными властями и обычаями, чтобы разрешить напряженность. В UW у вас нет возможности отмахнуться от трагедий. Вы должны разрешить их в честном диалоге с теми, кому вы причинили вред. Благодаря тому, что мы сделали это во всех трех инцидентах с сопутствующим ущербом, мы не только выжили, но и углубили чувство доверия, которое мы установили. Немного смирения поможет вам одержать победу на человеческом уровне.
Проявляйте заботу. Чтобы заслужить доверие местного населения, вы должны заботиться о нем - и показать, что вам не безразлично. Показывать местным жителям, что вы уважаете их и заботитесь об их благополучии, не является ни пассивностью, ни неуместностью. Это способ завоевать сердца и умы, и поэтому он очень продуктивен. Кроме того, это менее затратно, чем прямые действия. Как любил говорить наш сержант Роджер Уилкокс, "Пули стоят денег. Доброта бесплатна".
Доброту нелегко подделать. Встреченные вами индиджи могут быть необразованными по американским стандартам, но они поймут, когда вам действительно не все равно, когда вы действительно уважаете их и их культуру, а когда вы просто пытаетесь манипулировать ими или заставить их выполнять вашу волю. Притворитесь, и они почувствуют вашу снисходительность, повернутся и побегут под огнем, а может быть, просто перережут вам горло, пока вы спите (такое уже случалось). Будьте внимательны по-настоящему, и вы найдете верных людей, которые пройдут сотни миль по холмам в поисках общего врага, попробуют вашу еду, чтобы проверить, нет ли в ней яда, и будут рисковать собственной жизнью в перестрелке, чтобы уберечь вас от беды.
Отдавать дань уважения также означает уважать местную культуру и религию, как свою собственную. Это может не требовать от вас носить бороду или местную одежду во всех местах. Но это требует, чтобы вы не проявляли неуважения или снисхождения. Наш сержант разведки Скотт Дженнингс хорошо сказал об этом: "Отношение имеет значение. Если вы идете с чувством превосходства над афганцами, вас ждет неудача". В долине Печдара мы преуспели отчасти потому, что не собирались превращать ислам в христианство или Нангалам в Пеорию. Мы лично не были согласны со многим из афганской культуры или религии, но мы признавали, что их культура и религия важны для них, и действовали соответственно. Если вы хотите, чтобы вас воспринимали как гостей, а не оккупантов, вы не можете поступать иначе".
Как и Hammerhead Six, ODA 936 жила в регионе северо-восточного Афганистана, который после нашего ухода стал известен коалиционным силам как Долина смерти. Тем не менее, мы прослужили там шесть месяцев, ни один человек не погиб в бою, и за это время сумели завязать дружеские отношения, преодолев древние культурные и религиозные барьеры. Я не верю, что нам просто повезло.
Я верю в то, что, объединив наши цели и искренне пытаясь служить и защищать местных жителей, мы оказались под их защитой. Войдя в долину как гости, мы и относились к ней как к гостям. Это не сделало нас неуязвимыми для вражеских пуль, но уменьшило количество пуль, доступных врагу, и количество местных жителей, готовых вступить в их ряды. Возможно, именно поэтому мы добились успеха. Возможно, это была главная причина, по которой мы вышли живыми.
Многим, кто пришел после нас, не так повезло. В Афганистане, как и во многих других местах на протяжении всей нашей истории, храбрые мужчины и женщины отдали свои жизни за идеалы, которые делают эту нацию великой. Они заслуживают глубочайшей благодарности и уважения со стороны нашей страны и граждан Афганистана, которые выиграли от их жертвы. Поскольку Соединенным Штатам предстоит участвовать в других асимметричных конфликтах, важно извлечь все возможное из того, что иногда идет правильно, чтобы в будущих столкновениях мы могли оптимизировать наш прогресс и минимизировать кровопролитие. Я надеюсь, что эта работа внесла свой вклад в достижение этой цели. Пусть следующее поколение "зеленых беретов" будет самыми умными и подготовленными нетрадиционными воинами, которых когда-либо видел мир, чтобы граждане этой страны могли сохранить свои свободы, а наши угнетенные союзники в будущем - обрести свои.

"De Oppresso Liber"

«Освободить угнетенных»

[1] ДэвидКилкуллен, Случайныйпартизан (David Kilcullen, The Accidental Guerrilla): Fighting Small Wars in the Midst of a Big One. New York: Oxford University Press, 2009.(прим.автора)
[2] матем. связанный, соотносящийся по значению с существительным экспонента; изменяющийся по экспоненте (показательной функции)
[3] “sucker” - сосунок


Последний раз редактировалось DocShar 05 ноя 2021, 12:24, всего редактировалось 2 раз(а).

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 01 ноя 2021, 11:56 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
Фотографии

Вложение:
005.jpg
005.jpg [ 81.88 KiB | Просмотров: 4712 ]


Лагерь «Благословение» (Блессинг), январь 2004 г.

Вложение:
006.jpg
006.jpg [ 83.08 KiB | Просмотров: 4712 ]


1. Школа
2. Мечеть
3. Афганские казармы
4. Здание местной администрации
5. Казарма ODA 936
6. Здания морской пехоты
7. Вертолетная площадка
8. Центральное КПП
9. КПП автопарка
10. Столовая
11. Временный медицинский пункт
12. Склад строительных материалов
13. Палатка для встреч с информаторами
14. Стрельбище
15. Палатка для совещания (собраний) шуры


Вложение:
007.jpg
007.jpg [ 60.89 KiB | Просмотров: 4712 ]


ODA 936, апрель 2004 г. Слева направо задний ряд: Кортни Хинсон, Бен Гиле, Скотт Дженнингс, Джеймс Трасти, Джими Раймут, Скотт Пулхэм (повар лагеря), Джастин Джонс (PSYOP). Слева направо первый ряд: Я, Рэнди Дерр, Джейсон Маккей, Ян Уотерс, Майк Монтойя, Дэйв Мун, Роджер Уилкокс.

Вложение:
008.jpg
008.jpg [ 49.95 KiB | Просмотров: 4712 ]

Бен Гиле с пулеметом 50 калибра на дороге в Камдеш.

Вложение:
009.jpg
009.jpg [ 36.97 KiB | Просмотров: 4712 ]


Джими Рымут охраняет схрон в Сангаре.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 05 ноя 2021, 11:18 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
Вложение:
010.jpg
010.jpg [ 35.43 KiB | Просмотров: 4712 ]

Я преломляю хлеб с маногайской шурой, 22 января 2004 года. Омар стоит слева от меня, лицом к камере.

Вложение:
011.jpg
011.jpg [ 30.45 KiB | Просмотров: 4712 ]


Посредничество в споре о воде между старейшинами Ваната и Арануса в кишлаке Ванат, апрель 2004 г.

Вложение:
012.jpg
012.jpg [ 20.86 KiB | Просмотров: 4712 ]


Сержант группы и медик Рэнди Дерр оказывает помощь ребенку. Наша клиника оказывала единственную медицинскую помощь в долине Печдара.

Вложение:
013.jpg
013.jpg [ 31.31 KiB | Просмотров: 4712 ]


ODA и афганские солдаты практикуют «конфетную дипломатию» в кишлаке Шамиркот, октябрь 2003 года.

Вложение:
014.jpg
014.jpg [ 74.83 KiB | Просмотров: 4712 ]

Хаммер, подорвавшийся на СВУ на трассе Блю, 11 декабря 2003 года.

Вложение:
015.jpg
015.jpg [ 73.12 KiB | Просмотров: 4712 ]


После подрыва на СВУ санитары Майк Монтойя и Бен Гиле готовят Криса Агирре к медицинской эвакуации, 11 декабря 2003 года.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 05 ноя 2021, 11:25 

Зарегистрирован: 08 май 2018, 19:11
Сообщений: 250
Команда: нет
Вложение:
016.jpg
016.jpg [ 40.37 KiB | Просмотров: 4712 ]

Рэнди Дерр выступает перед Афганскими силами безопасности (ASF) в лагере Блессинг, март 2004 года.

Вложение:
017.jpg
017.jpg [ 37.44 KiB | Просмотров: 4630 ]

Бойцы ASF тренируются в зачистке территории и помещений, февраль 2004 года.

Вложение:
018.jpg
018.jpg [ 40.82 KiB | Просмотров: 4712 ]

Общение с местным руководством. В особых случаях они снабжали нас пепси.

Вложение:
019.jpg
019.jpg [ 29.39 KiB | Просмотров: 4712 ]

Люди в гражданке. Наш капеллан Эрик Элиасон (крайний справа) со своим другом Таруном (второй слева) и местными муллами.


Вложение:
020.jpg
020.jpg [ 39.18 KiB | Просмотров: 4712 ]

Мечеть Маногай, до реставрации

Вложение:
021.jpg
021.jpg [ 39.54 KiB | Просмотров: 4712 ]


Мечеть Маногай, после реставрации. Восстановление мечети, расположенной рядом с нашим лагерем, было одним из основных мероприятий в рамках проекта капеллана по реконструкции.


Вложение:
022.jpg
022.jpg [ 74.04 KiB | Просмотров: 4712 ]


Первый класс школы для девочек в Маногае. Поддержка этой школы стала вы-дающимся достижением нашего атташе по гражданским вопросам Джеймса Трасти.

Вложение:
023.jpg
023.jpg [ 80.8 KiB | Просмотров: 4712 ]

Я выступаю перед американскими и афганскими высокопоставленными лицами на церемонии открытия лагеря «Благословение», май 2004 года.

Вложение:
024.jpg
024.jpg [ 78.55 KiB | Просмотров: 4712 ]

Поиск тайника освещается в программе «60 минут II», май 2004 года. Фотокредит: Эмилио Моренатти

Вложение:
025.jpg
025.jpg [ 86.7 KiB | Просмотров: 4712 ]

Воссоединение с моей семьей, июль 2004 года


Вложения:
0017widnapechdaruothaki-banda-1..jpg
0017widnapechdaruothaki-banda-1..jpg [ 80.17 KiB | Просмотров: 4712 ]


Последний раз редактировалось DocShar 09 ноя 2021, 21:33, всего редактировалось 1 раз.
Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 99 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: Mozg и гости: 10


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
Theme created StylerBB.net
Сборка создана CMSart Studio
Русская поддержка phpBB