ПАКИСТАН

Никто из моих товарищей по ODA 561 не знал о моем участии в операции "Орлиный Коготь" или деятельности, которую я вел в Тегеране. Но вскоре после того, как в начале июня 1980 года я вернулся в Форт-Брэгг после трехмесячного отсутствия, начали просачиваться слухи о том, где я был, и парни принялись засыпать меня вопросами. Их любопытство было естественным. Президентская кампания, которая стравила президента Джимми Картера с бывшим губернатором Калифорнии Рональдом Рейганом, набирала обороты, и поскольку американские заложники все еще оставались в плену в Тегеране, неудавшаяся операция по их спасению стала темой большой дискуссии.
Подавляющее большинство американцев не могло понять, почему группе радикальных религиозных студентов в Иране может быть дозволено продолжать удерживать и унижать американских дипломатов, а наше правительство ничего не поделает с этим. Я был одним из них.
Это было время огромных разочарований. Несомненно, перспективы переизбрания президента Картера были серьезно подорваны его решением прервать спасательную операцию. Тем временем в Иране верховный лидер аятолла Хомейни продолжал осуждать президента Картера и США за то, что они впустили низложенного шаха в страну для лечения рака. Он приписал неудачу операции "Орлиный коготь" божественному вмешательству. К большому огорчению для меня и моей семьи, популярность аятоллы в Иране взлетела до небес.
Поскольку мне было дано указание не обсуждать роль, которую я сыграл в "Орлином когте", я не мог сказать моим товарищам по команде ничего, кроме того, что был в Тегеране, и мне пришлось выбираться оттуда самостоятельно. И я испытывал весьма смешанные чувства относительно результата.
Прежде всего, я был потрясен политическими и религиозными репрессиями в Иране при новом режиме и беспокоился о моих отце, дядях и других родственниках, оставшихся там. И меня бесило то, что самая могущественная страна на земле позволила смутить себя группке радикальных иранских студентов, руководимой лицемерными муллами, которые одной стороной рта проповедовали реформы и социальную терпимость, а другой подстрекали к насилию и требовали мести.
Для меня лично положительным результатом было то, что мои товарищи по спецназу относились ко мне с большей степенью уважения. Я хотел, чтобы меня приняли. Я уже направил все свои бумаги через канцелярию JAG (Judge Advocate General – главного военного прокурора) в Форт-Брэгге, чтобы получить гражданство – процесс, который, как мне сказали, может занять целый год.
Мои мать и младшие сестры Лида и Митра уже переехали в Штаты и жили с моим братом в Калифорнии. Я помогал им, ежемесячно высылая две трети своего жалованья. Поскольку проживание, большую часть питания и медицинское обслуживание оплачивали Вооруженные силы, мне было нужно немного.
В то время как я продолжал беспокоиться по поводу событий в Иране, внешняя сторона моей жизни в Форт-Брэгге быстро пришла в норму благодаря ежедневным тренировкам по физподготовке и тактике партизанской войны, и занятиям на стрельбище.
Поскольку мы были спецназом, и на нас возлагались задачи ведения нетрадиционных боевых действий, разведки, борьбы с терроризмом и прямых действий, мы придерживались более высоких стандартов физической подготовки, боевых навыков, тактической подготовки и боеготовности. Мы считали себя крутыми засранцами, носили усы и держались с некоторой чванливостью.
Наш девиз был De oppresso liber (лат. "Освободить угнетенных"), а нашими выдающимися предшественниками - герой Американской войны за независимость Фрэнсис Мэрион (Болотный Лис), группы "Джетбург" OSS времен Второй мировой войны, работавшие с французским сопротивлением, 101-й отряд OSS, сражавшийся в тылу японцев в Бирме, и Скауты Аламо – специальное разведывательное подразделение 6-й Армии, наиболее известное освобождением американских военнопленных из японских лагерей в Новой Гвинее и на Филиппинах.
Сформированные в июне 1952 года Центром психологической войны Армии США, мы были удостоены чести носить зеленый берет, присужденный президентом Джоном Ф. Кеннеди в 1962 году со следующими словами:
Зеленый берет является символом совершенства, знаком мужества, знаком отличия в борьбе за свободу.

Ныне Силы специального назначения, являющиеся частью Командования специальных операций США (SOCOM), сведены в пять Групп специального назначения (SFG – Special Forces Group), каждая из которых специализируется на определенной географической зоне ответственности (AOR – area of responsibility):
1-я Группа спецназначения (воздушно-десантная) – Тихоокеанский регион;
3-я Группа спецназначения (воздушно-десантная) – Африка к югу от Сахары;
5-я Группа спецназначения – Ближний Восток, Персидский залив, Центральная Азия и Африканский Рог;
7-я Группа спецназначения – Латинская Америка, Центральная Америка и Карибский бассейн;
10-я Группа спецназначения (воздушно-десантная) – Европа.

Каждая Группа спецназначения состоит из:
Штаба и штабной роты (HHC – Headquarters and Headquarters Company), батальона обеспечения Группы, обеспечивающего HHC материально-технической, разведывательной, медицинской поддержкой и связью.
Четырех батальонов спецназа (1-го, 2-го, 3-го, 4-го), состоящих из:
Оперативного отряда "Чарли" (ODC – Operational Detachment-Charlie). Оперативный отряд Сил специального назначения "Чарли" (SFOD-C) отвечает за командование и управление батальоном спецназа.
Трех рот Сил спецназначения (A, B, C).
Шести Оперативных отрядов "Альфа" (ODA – Operational Detachment-Alpha): подразделений из 12 человек, возглавляемых капитаном и являющихся основной боевой единицей Сил спецназначения.
Оперативных отрядов "Браво" (ODB – Operational Detachment-Bravo). В роту спецназа обычно входит один ODB, который оказывает ODA роты поддержку в обучении, разведывательном и контрразведывательном обеспечении.
Роты обеспечения батальона, состоящей из связистов, механиков, специалистов воздушно-десантной службы, поваров, кадровой службы, капелланов, юристов и прочих, оказывающих поддержку батальону спецназа.
Отряда военной разведки (MID – Military Intelligence Detachment), занимающегося разведывательным обеспечением батальона спецназа, обычно состоящего из группы анализа и управления, контрразведывательной секции, секций агентурной и электронной разведки.
Подчиненной непосредственно командиру роты, являющейся резервом на крайний случай и специализирующейся на прямых действиях.

Тогда, в 80-м, мне выпала честь служить в ODA 561 2-го батальона 5-й Группы спецназначения. Всякий раз, когда моим командирам был нужен доброволец, я поднимал руку.
Однажды июльским утром – через два месяца после моего возвращения в Брэгг – капитан моей группы велел мне идти в Центр специальных операций имени Джона Кеннеди для встречи с находящимся там офицером разведки. Я решил, что офицер, возможно, хотел задать мне какие-то дополнительные вопросы.
Вместо этого бледный офицер разведки просто сказал: "У нас есть для вас новое задание, Чангиз. Но сначала вы должны поехать в Вашингтон, округ Колумбия. Вы в игре?"
Стремясь доказать недавно принявшей меня стране свою ценность и заслужить большее уважение офицеров и коллег по спецназу, я ответил: "Да, сэр. Буду рад помочь всем, чем смогу".
Он велел мне вылететь коммерческим рейсом из Шарлотта в Национальный аэропорт (позже переименованный в аэропорт имени Рейгана), где меня встретил молодой человек, назвавшийся "Чендлером из Агентства(1)".
Чендлер отвез меня в отель в соседнем Кристал-Сити. На следующий день он вернулся с привлекательной среднего возраста женщиной-офицером разведки по имени Энн.
Она тут же приступила к делу. "Специалист Лахиджи", сказала она, "Мы прочитали ваше DD 214 (личное дело) и знаем, что вы родились и выросли в Иране. Мы здесь, чтобы попросить вас кое-что сделать для нас".
"Да, мэм. Чем я могу помочь?"
"Вы, вероятно, знаете, что студенты-фундаменталисты захватили наше посольство в Тегеране".
"Да".
Она не упомянула о том, что я недавно вернулся из Тегерана в рамках операции "Орлиный коготь". Я тоже не обмолвился ни словом, полагая, что ей это уже известно.
Она продолжила: "У нас есть еще несколько американцев, работавших в Тегеране как гражданские лица, и теперь застрявших там. Мы хотели бы вытащить их, но нам нужна ваша помощь".
"Конечно".
Она и Чендлер инструктировали меня на протяжении следующих полутора дней. Я узнал, что техасский миллиардер Росс Перо владел компанией Electronic Data Systems (EDS), с середины 70-х имевшей филиал в Тегеране. Шах нанял EDS для создания компьютеризированной базы данных социального обеспечения, чтобы вести учет иранских граждан.
Офицеры разведки объяснили, что в декабре 1978 года, когда протесты против шаха переросли в акты насилия в Тегеране и других иранских городах, двое сотрудников EDS, Пол Чьяппароне и Билл Гейлорд, были арестованы шахским правительством и брошены в тюрьму. В течение четырех дней после ареста Перо собрал команду сотрудников EDS с военным опытом во главе с отставным полковником Сил спецназначения Армии США Артуром Д. "Быком" Саймонсом, чтобы спланировать и провести налет на тюрьму Гаср для освобождения своих сотрудников.
Согласно изложенной Перо версии событий, пересказанной в бестселлере британского писателя Кена Фоллетта "На крыльях орлов" (ставшем позже популярным телевизионным мини-сериалом), команда полковника Саймонса подтолкнула антишахских диссидентов на штурм тюрьмы Гаср, в ходе беспорядков проникла в нее и вывезла двух сотрудников EDS. Но очевидцы и чиновники Госдепартамента рассказывали другую историю.
По их словам, спасательная команда EDS просто дождалась возвращения лидера оппозиции аятоллы Хомейни и свержения правительства шаха в первую неделю февраля 1979 года. Когда 11 февраля прохомейнистские толпы в результате скоординированной атаки на шахские тюрьмы и управления полиции распахнули двери тюрьмы Гаср, Чьяппароне и Гейлорд просто сбежали вместе с остальными из десяти или более тысяч человек, содержащихся там. Затем двое американцев направились прямиком в отель Хаятт, где встретили полковника Саймонса и его команду, организовавших их эвакуацию через Турцию.
Как бы то ни было на самом деле, суть была в том, что дюжина сотрудников компании Перо осталась в Тегеране. По словам инструктировавших меня офицеров разведки, эти люди теперь отсиживались в находившемся в центре города двухэтажном офисе EDS и боялись выйти из него.
Агентство хотело, чтобы я вернулся в Тегеран и заплатил местным чиновникам за обеспечение безопасного выезда сотрудников EDS из Ирана.
"Вы готовы выполнить такую задачу?" спросила Энн.
"Конечно", ответил я. "Без проблем".
Хоть я и согласился, в мою голову нахлынули страхи и сомнения. Что, если по прибытии в Тегеран я наткнусь на тех же таможенников в аэропорту? Как мне объяснить свое возвращение в Тегеран и то, как я исчез из страны, миновав таможню, четыре месяца назад? Где мне найти иранского чиновника, который будет готов помочь мне? Смогу ли я доверять этому человеку?
Я подумал о своем друге Масуде, который помогал мне во время моего прошлого пребывания в Тегеране, и поразмыслил о том, как я могу с ним связаться.
Согласно плану, который Энн и Чендлер изложили под конец проведенного вместе второго дня, я, как и несколько месяцев назад, должен был лететь в Тегеран. На мой взгляд, это выглядело лишенным воображения и слишком рискованным. Так что в тот же вечер я сел и придумал свой собственный сценарий, по которому я должен был лететь в Турцию, а затем сесть на поезд до соседнего Азербайджана. Из Азербайджана я проехал бы через Узбекистан в Таджикистан перед тем, как попасть в Афганистан. Добравшись до Герата, что на западе Афганистана, я пересек бы границу с Ираном, и в иранском городе Мешхед сел на автобус до Тегерана.
Когда на следующий день за обедом я представил свою идею Энн и Чендлеру, они, похоже, были удивлены. Энн спросила: "Как, черт возьми, вы это придумали?"
"Я знаю этот регион и пытался разработать что-то, что иранскому революционному правительству было бы трудно отследить".
"Вы определенно добились этого", заявил Чендлер, поедая бургер с картошкой в ресторане отеля. "Полагаете, это сработает?"
"Надеюсь, что да. Как только окажусь в Тегеране, отправлюсь в центр и наведаюсь к сотрудникам EDS, а затем придумаю способ вывезти их из страны".
"Окей. Мы вернемся к вам сегодня вечером".
Я нервничал в ожидании, вновь и вновь представляя, как оказываюсь в тюрьме в Иране, и разъяренные исламские экстремисты расстреливают меня.
Сотрудники разведки вернулись вечером и заявили, что задание в Тегеране отменяется.
"Правда?" спросил я, гадая, правильно ли я расслышал.
"Да", ответила Энн.
Я почувствовал такое облегчение, что чуть не упал в обморок. Мне велели вернуться в Брэгг и доложить их коллеге из ЦРУ в Центре имени Джона Кеннеди. Позже я узнал, что сотрудники EDS набрались смелости, покинули свой офис, доехали до аэропорта и без происшествий выехали из страны. Вроде как в фильме "Арго", но без ухищрений и драматизма.

В 80-м, в начале своей карьеры, я понятия не имел, что, будучи в спецназе, а затем в качестве военного подрядчика, окажусь втянутым практически во все крупные конфликты, в которых США участвовали на протяжении следующих тридцати пяти лет.
По иронии судьбы первое место, куда я попал после Тегерана, и мое последнее назначение касались одной и той же страны: Афганистана. Ночью 24 декабря 1979 года, когда я был в Форт-Брэгге, озабоченный захватом американского посольства в Тегеране, подразделения советской 40-й армии были переброшены по воздуху в столицу Афганистана Кабул, начав длившуюся девять лет оккупацию. Три дня спустя, в рамках операции "Шторм-333", 700 советских военнослужащих и агентов КГБ, переодетых в афганскую форму, устроили штурм дворца президента Афганистана, приведший к гибели президента Хафизуллы Амина и замене его на просоветского социалиста Бабрака Кармаля.
Пока страны Запада наблюдали и гадали, что будет делать Москва дальше, советская 40-я армия под командованием маршала Сергея Соколова вошла в страну с севера, а 103-я гвардейская Витебская воздушно-десантная дивизия высадилась на кабульской авиабазе Баграм. В считанные дни в Афганистан вошли около 1800 русских танков, 2000 единиц другой бронетехники и 80000 солдат.
После прибытия в последующие несколько недель двух дополнительных дивизий общая численность советских войск достигла более 100000 человек личного состава. Это была не просто демонстрация поддержки недавно поставленного афганского президента, это было полномасштабное вторжение, имевшее целью распространение советского влияния по всему региону и защиту их интересов в Афганистане от Запада и революционного режима Ирана.
Смелый шаг Советов поставил администрацию Картера, зашатавшуюся после захвата американского посольства в Тегеране, в еще более неловкое положение. Весь мир решительно осудил оккупацию Афганистана. Запад, Китай и тридцать четыре исламских страны потребовали немедленного и безусловного вывода советских войск. В ходе одного из самых односторонних голосований в истории Совет Безопасности ООН с перевесом в 104 против 18 голосов принял резолюцию против советского вмешательства. Президент Картер повысил экономические ставки, введя против СССР торговое эмбарго и бойкотировав московскую летнюю Олимпиаду 1980 года.
Как и в случае с другими иностранными оккупантами, включая британцев в девятнадцатом веке, в Афганистане все пошло не так легко, как ожидали Советы. Даже подпираемый армией русских, Кармаль, новый президент Афганистана, был не в состоянии заручиться поддержкой большинства народа. Советские войска вскоре оказались втянутыми в подавление городских восстаний, борьбу с племенными ополчениями и мятежами частей афганской армии.
Всякий раз, когда советские войска покидали опорные пункты в крупных городах, они подвергались нападениям мелких групп повстанцев и племенного ополчения, в совокупности известных как моджахеды, рассматривавших Советы как иностранцев, навязывающих свои взгляды и разрушающих местную культуру. К ним присоединились местные и арабские джихадисты, объявившие священную войну атеистическим захватчикам, которые, по их мнению, были одержимы жаждой осквернить ислам.
То, что стало известно как советско-афганская война, вылилось в тупик, когда Советы контролировали крупные города, а моджахеды с относительной легкостью перемещались по остальным 80 процентам страны.
Увидев возможность наказать Советы, заставив их увязнуть в заведомо безвыигрышной войне, администрация Картера дала ход секретной программе ЦРУ, известной как операция "Циклон", в итоге поглотившей более трех миллиардов долларов, потраченных на вооружение и подготовку моджахедов с использованием в качестве промежуточного звена разведки Пакистана, Межведомственной разведывательной службы (ISI – Inter-Services Intelligence).
В числе поставляемого в рамках этой и аналогичных программ Саудовской Аравии, британской MI-6, Египта, Ирана и Китайской Народной Республики оружия были китайские и советские АК-47 и РПГ, а также ПЗРК(2) FIM-43 "Рэдай", использовавшиеся для выведения из строя советских вертолетов.
Несмотря на утверждения пакистанского генерала Мохаммеда Юсуфа о том, что "ни один американец никогда не тренировал и не имел прямого контакта с моджахедами, и ни одно американское официальное лицо никогда не проникало на территорию Афганистана", я могу сказать, что это неточно.
В августе 1980 года мой сержант группы сообщил, что я отобран для выполнения совершенно секретного задания в Пакистане и Афганистане. Хорошей новостью было то, что, поскольку я должен буду ехать по "официальному" красному паспорту(3), который мог быть выдан только гражданину США, дело с моими документами было ускорено, и я немедленно получил гражданство. Я был в восторге. Кроме того, мне предстояло пройти трехмесячный языковой курс на специальном объекте в Форт-Брэгге, который должен был помочь мне перейти с моего родного языка, фарси, на дари, на котором говорят в большей части Афганистана.
В ноябре 1980 года я и еще несколько моих товарищей по ODA 561 оделись в гражданскую одежду и сели на коммерческий рейс, который доставил нас в Нью-Йорк, Лондон и, наконец, в Исламабад, Пакистан. Там мы присоединились к членам другой ODA Сил спецназначения, и на автобусе направились в город Чаман, неподалеку от афганской границы.
Разместившись на секретном совместном объекте ЦРУ и ISI в пустыне недалеко от Чамана, следующие два месяца мы провели, обучая примерно 500 моджахедов. Все они относились к афганским племенам – жесткие парни в хорошей физической форме, всю жизнь боровшиеся за элементарное выживание. Они выглядели целеустремленными и заинтересованными в освобождении своей страны.
Мы обучали их разведке, патрулированию, устройству линейных и площадных засад, продвижению перекатами и прочим элементам тактики малых групп. Моей задачей, как специалиста по вооружению, было обучение их уходу и стрельбе из АК-47 китайского производства, минометов, РПГ и русских крупнокалиберных пулеметов ДШК образца 1938 года. Моджахеды все быстро схватывали.
В возрасте от девятнадцати до пятидесяти они делились на членов пуштунских племен с юга Афганистана и таджиков из центра и с севера страны. Большую часть времени я проводил с таджиками, потому что они говорили на дари, который был близок к моему родному фарси. Я мог не только легко общаться с ними, но со своими темными чертами и отросшей черной бородой вполне походил на них.
В вечерних беседах после ужина, обычно состоящего из каких-либо вариантов баранины или козлятины на гриле, они выражали благодарность за нашу помощь. Поскольку после того, как моджахеды отправлялись в Афганистан, США не могли снабжать их по воздуху, мы оборудовали на его территории тайники с оружием.
Мы делали это глубокой ночью, проникая через границу на грузовиках с выключенными фарами. Мы либо искали существующие естественные пещеры, либо рыли их возле вершин холмов, на расстоянии не менее 2000 метров друг от друга. Некоторые пещеры пришлось укреплять балками и валунами. Мы наносили каждую пещеру на карту и отмечали ее местонахождение кольями, грудой камней или поваленным деревом, помеченным камуфляжной краской, в 100 футах от входа, чтобы моджахеды могли найти ее. На следующую ночь или около того мы возвращались с дюжиной моджахедов, которые перетаскивали ящики с автоматами, ручными гранатами, минометами и боеприпасами с дороги в пещеры, в то время как мы, четверо парней из спецназа, несли охранение с M16 наготове.
Это было до ПНВ – приборов ночного видения – или бронежилетов, и мы были на вражеской территории, так что напряжение было высоким. За время нашего пребывания в Чамане мы заполнили десятки пещер на юго-востоке Афганистана.
В середине месяца, проведенного нами на объекте ЦРУ, нашей команде дали несколько выходных. Я сказал нашему капитану, что воспользуюсь ими, чтобы в компании с несколькими моджахедами провести разведку вдоль границы.
"Как долго тебя не будет?" спросил он.
"Пару дней. Может, больше. Если вляпаюсь в неприятности, отправлю известие с кем-то из местных".
"Будь осторожен", ответил капитан.
Я не сказал ему, что планирую вести разведку на север аж до Кабула. Я заметил, что таджикские боевики из нашей группы относительно легко и часто ездили из нашего расположения поблизости от юго-востока Афганистана в место, где была их штаб-квартира в скалистой Панджшерской долине к северу от Кабула.
Будучи любопытным типом, в начале декабря я попросился сопровождать их в одной из поездок. Одетый в местную рубашку до колен (перухан), мешковатые брюки (тунбан), толстый халат (пато) поверх и плоскую шерстяную шапку (пакол), я выехал с пятью моджахедами, рассевшимися по двум пикапам. Один из них, старик, говорил по-русски, на неплохом уровне, достаточном, чтобы проехать через любой советский блокпост. Я вооружился автоматическим пистолетом, который спрятал под халатом. Просто на всякий случай.
Мы ехали по потрясающе красивым местам, мимо покрытых снегом гор, останавливаясь на периодически попадающихся блокпостах талибов. Уже тогда боевики Талибана – пуштунские племена и исламские фундаменталисты, вооруженные и обученные пакистанской разведкой – контролировали большую часть южного Афганистана.
Как объясняли их офицеры, пакистанцы сделали это, потому что хотели, чтобы ополченцы Талибана послужили буфером, если Индия, их давний и ненавистный соперник, нападет на них через Афганистан. И они делают это до сих пор, несмотря на то, что Пакистан объявляет себя нашим союзником в борьбе с исламским терроризмом.
Когда мы двигались на север, я понял, почему Афганистан никогда не подчинится иностранному господству. Дело не только в том, что тамошние люди были чрезвычайно независимы. Они были чертовски круты, и жили в условиях, которые проще всего описать как средневековые. Их недоверие к чужакам, особенно с Запада, было очень сильным.
Кроме того, местность большей части страны была гористой и труднодоступной. Помимо нескольких дорог, соединяющих основные города, единственным способом добраться куда-то, кроме как по воздуху, было движение по грунтовым тропам, преодолеть которые часто можно было только на осле или пешком.
Еще меня поразило то, что в целом все афганцы выглядели одинаково. Мужчины и женщины, молодые и старые, бедные и богатые, по большей части были одеты как скромные крестьяне. При отсутствии системы документооборота, не говоря уж о единой базе данных, как иностранный оккупант мог отличить водителя автобуса от моджахеда?
Да никак, узнал я через полтора дня, когда мы остановились на блокпосту русских в пригороде Кабула. Пока я нервничал в ожидании, мой русскоговорящий товарищ по путешествию объяснил, что мы крестьяне, едущие помочь другу, живущему к северу от города, построить стену вокруг его дома.
Объем разрушений, увиденный мной, когда мы попали в Кабул, был потрясающим. Многие улицы были завалены грудами кирпича и щебенки, мосты сильно повреждены, многие строения были совершенно непригодны для проживания, и я не видел ни одного здания, которое не было бы испещрено дырами от пуль. Мы видели мрачных русских солдат, дежурящих на перекрестках, и патрулирующую бронетехнику. Занимавшиеся своими делами местные жители, делающие покупки или идущие из одного места в другое, выглядели потрепанными и несчастными. У меня создалось впечатление, что советская оккупация идет не лучшим образом.
Когда мы проезжали мимо американского посольства, я увидел унылое, непривлекательное, желтоватое здание, заколоченное листами фанеры. Большой латунный герб США над входом был грязным, но целым.
Мы двигались беспрепятственно, моджахеды не выказывали страха. Я тоже старался ничего не показывать, однако был до смерти напуган. Проведя день, осматривая город и аэропорт, мы повернули обратно и вернулись в Чаман. Когда мы вернулись, мой капитан ждал меня, скрестив руки на груди, и выглядел разъяренным.
"Тебя не было пять дней. Где ты, черт возьми, был? Мы волновались".
"Сэр, моджахеды предложили свозить меня в Кабул".
"Вы ездили в Кабул? Ты с ума сошел?"
"Все в порядке, капитан. Я вернулся, и я добыл кое-какие хорошие сведения".
К счастью, я не понес наказания. Поскольку я уже побывал в Афганистане, капитан поручил мне и пяти другим операторам спецназа сопровождать полдюжины таджикских моджахедов в их лагерь в Панджшерской долине к северу от Кабула. Мы снова без проблем прошли через блокпосты талибов и русских, и после полутора дней езды по разбитым дорогам прибыли в большое расположение, занятое примерно 2000 антисоветских боевиков.
Как мы это уже делали на юге, мы с товарищами по команде на протяжении месяца проводили курсы разведки, партизанской тактики и обучения обращению с оружием.
Горная местность, которую мы ежедневно патрулировали, была чрезвычайно сложной, но ополченцы привыкли к ней и карабкались, как неугомонные горные козы. Услышав рев приближающихся советских вертолетов Ми-23 и Ми-31(4), они не паниковали, а быстро искали укрытие. Любопытно, что пока мы были там, Советы ни разу не напали на нас и не атаковали расположение, которое было слишком большим, чтобы его можно было скрыть.
Во время нашего пребывания там в расположении появлялся лидер таджиков, легендарный Ахмад Шах Масуд, которого с любовью называли "Лев Панджшера". В то время ему было около тридцати, и он пользовался большим уважением как блестящий военный стратега и гуманист, целью которого был независимый, прогрессивный Афганистан, где женщины будут иметь равные права наряду с мужчинами.
Крепкий, обаятельный человек с невероятным магнетизмом, он был одет лишь немногим лучше своих людей: в рубашку западного покроя, военную куртку и шапку пакол. В первый раз, когда я представился ему как Чангиз, он сел рядом и попросил меня прочесть стихи.
"Мне очень жаль, Шах. Я не знаю никаких стихов", ответил я на дари, назвав его "шахом" в значении "вождь" или "король", чтобы выразить свое уважение.
"Так вы не поэт урду Мухаммед Чангиз Хан Тарики?"
"Нет, Шах", сказал я. "Меня зовут Чангиз, я иранец по происхождению. И я служу в американских Силах спецназначения. Я приехал, чтобы помочь обучать ваших людей".
Он встал и заключил меня в теплые объятия. "Спасибо, Чангиз. Спасибо, что приехал сюда, и благослови бог Америку за помощь".
Масуд стал героем антисоветского сопротивления, а затем сражался против режима талибов, пришедших к власти после ухода Советов, несогласный с их строгим толкованием ислама и обращением с женщинами. За два дня до того, как террористы Аль-Каиды совершили нападение на Пентагон и Всемирный торговый центр, 9 сентября 2001 года, Масуд был убит ее агентами, замаскированными под телевизионных журналистов. Ныне он считается национальным героем.

Я покинул Афганистан в январе 1981 года с ощущением того, что Советский Союз потерпит неудачу. Чего я не ожидал, так это того, как советская оккупация Афганистана поспособствует распаду всего Советского Союза. Или что Афганистан на протяжении следующих тридцати пяти лет будет занимать одно из главных мест на мировой арене, или как Афганистан при Советском Союзе превратится в питательную среду для иностранных джихадистов, которые и дальше будут сеять хаос во всем мире.
Один из них, высокий, тихий саудовец из богатой семьи по имени Усама бен Ладен, помогал переправлять оружие, деньги и боевиков из арабского мира в Афганистан, когда я был там. Он настолько увлекся идеей джихада (или войны против врагов ислама), что позже основал террористическую группировку Аль-Каида, целью которой было "возвещать слово Аллаха и сделать его религию победоносной".
Интересно, что наши пути снова пересекутся, и, в том числе, в Афганистане.

1. ЦРУ (прим. перев.)
2. Переносной зенитный ракетный комплекс (прим. перев.)
3. Один из вариантов американского служебного паспорта, выдаваемый сотрудникам правительственных организаций и отправляющимся в заграничную командировку военнослужащим. Имеет обложку темно-красного цвета (прим. перев.)
4. Так у автора (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

>В течение четырех дней после ареста Перо собрал команду сотрудников EDS с военным опытом во главе с отставным полковником Сил спецназначения Армии США Артуром Д. "Быком" Саймонсом, чтобы спланировать и провести налет на тюрьму Гаср для освобождения своих сотрудников.

прямо предтеча ЧВК какая-то

Конец 70х, Азербайджан-Узбекистан-Таджикистан - это все республики СССР. Он собирался в СССР попасть из Турции так просто??

_________________
Live hard, die young, make a good-looking corpse.

Заведомая утопия, ага. Очень плохо зеленый берет представлял оперативнй режим в СССР)))

"Дедушка старый, ему все равно". У меня такое ощущение, что у дядьки просто аберрации. В т.ч. и перенесение на те времена реалий более позднего времени. Те же разрушения в Кабуле, как он их описывает, это уже, скорее, после того, как там Талибы порезвились...

_________________
Amat Victoria Curam

Да, маловероятно, чтобы за год Кабул так раздолбали. Тем более, судя по мемуарам наших военнослужащих, 80-й был не очень богат на бои.

_________________
XA2

В Кабуле их и не было, в целом. Диверсии и текракты не в счет. Так что только то, что в апреле 78го раздолбали в процессе, то и могло быть разрушено.
Да и то, Арг вроде как восстановили к моменту.

БЕЙРУТ

Когда в начале 70-х возросла угроза терроризма, Министерство обороны (DOD) поставило перед командиром 5-й Группы Сил спецназначения полковником Робертом А. Монтелом задачу сформировать специально предназначенную для спасения заложников команду под названием "Блю Лайт" или B500, которую можно будет развернуть в считанные часы. По словам одного из ее членов-основателей, те, кто прошел квалификацию и был отобран в группу, "должны были быть такими поганцами, что после ухода со службы их следовало бы бросить в тюрьму, чтобы они не попали на улицы Америки!"
Не уверен, что хотел бы признаться, что соответствовал этим требованиям, но по возвращении в Форт-Брэгг в январе 1981 года я вызвался в команду "Блю Лайт" и прошел отбор. Хочется верить, что это было из-за знания языка и моих боевых навыков, а также потому, что я был очень целеустремленным.
Формирование "Блю Лайт" последовало за провалом операции "Орлиный коготь" и произошло в период, когда правительство США производило переоценку своих контртеррористических возможностей. Вдобавок к "Блю Лайт" было создано еще несколько новых специальных подразделений быстрого реагирования, в том числе SEAL Team Six на флоте, 160-й авиационный полк специальных операций (SOAR), также известный как "Ночные охотники", и отряд "Дельта". А для руководства и надзора за совместной подготовкой контртеррористических сил и средств различных родов войск вооруженных сил США было создано Объединенное командование специальных операций (JSOC – Joint Special Operations Command).
В начале 1981 года команда "Блю Лайт" 5-й Группы выполняла функцию антитеррористических сил быстрого реагирования, в то время как новые подразделения входили в курс дела. Размещенные в пятнадцати милях от Форт-Брэгга, на территории комплекса Мотт-Лейк, использовавшегося во время войны во Вьетнаме и для подготовки подразделения SWAT ФБР, мы постоянно тренировались и поддерживали высокую степень готовности. Поскольку нашей основной задачей было спасение заложников, мы уделяли много времени спуску по веревке, промышленному альпинизму и отработке навыков ближнего боя (CQC – Close Quarters Combat).
В рамках подготовки в "Блю Лайт" я посещал курсы обучения прыжкам с большой высоты с задержкой раскрытия – HALO (High Altitude Low Opening), что было просто сногсшибательно, пока мне не осталось три из двадцати семи необходимых для завершения обучения прыжков, когда я неудачно приземлился и сломал левую ногу. Это был совершенно другой уровень боли, чем та, что я испытывал, вывихнув лодыжку во время подготовки Рейнджеров. Но вновь, будучи упрямцем, я не хотел, чтобы меня отстранили.
Так что я плотно обмотал ногу бинтами, накидался аспирином и забил на это. Нам было нужно совершить еще два прыжка с высоты 12500 футов (3800 м) в полном боевом снаряжении, с рюкзаком и оружием. Мне удалось выполнить предпоследний прыжок, но когда я поднялся на ноги, то сильно хромал.
Я умолял нашего инструктора Пола Форда позволить мне остаться и закончить курс. На последнем прыжке, предварительно дав надышаться кислорода, он вытолкнул меня вперед всего потока, и мы прыгнули вместе. Я открыл свой парашют на высоте 4000 футов (1220 м), чувствуя себя свободным, как птица, и показал Форду большой палец. Все было отлично. На 200 метрах (600 футов) я отстегнул рюкзак и держался отлично, приземлившись на здоровую ногу (правую). Но когда я попытался встать, левая не смогла выдержать мой вес.
Форд вызвал по рации "двойку с половиной" (2,5-тонный грузовик), вместе с другими инструкторами загрузил меня в него и подложил мой шлем мне под левую ногу. Каждая кочка по дороге в госпиталь Уомак ощущалась, как будто мне в спину втыкали нож для колки льда. В Уомаке армейский врач засунул мне в рот комок марли, приказал двум санитарам держать меня за руки, а затем дернул за левую ногу, чтобы выправить кости. Я вопил так громко, что, говорили, меня было слышно на другом конце госпиталя.
Несколько дней спустя я вернулся в Мотт-Лейк, карабкаясь вверх и вниз по трем пролетам лестницы до своей комнаты в казарме 5-й Группы. Реабилитации очень помогла милая брюнетка из сержантского клуба. Благослови ее сердце. Вскоре после снятия гипса я снова приступил к тренировкам и занятиям спортом.

К концу 81-го начала функционировать "Дельта", и всех нас, членов "Блю Лайт", пригласили в нее. Я был одним из немногих, кто принял приглашение. Холодным утром в конце октября, Джек Джоплин – сержант-майор 5-й Группы, велел мне прибыть в старое расположение военной полиции, что возле Райли-Роуд для сдачи теста по физподготовке. Я всегда гордился своей физухой и, зная, что нахожусь в отличной форме, рассчитывал пройти. Но после двух часов ожидания никто из "Дельты" не приехал за мной.
Я подумал, что это, должно быть, какой-то недосмотр. На следующий день я пришел опять и прождал еще два часа с тем же результатом. На третий день сержант Джоплин отвез меня прямо в штаб "Дельты" и обратился к дежурному сержанту.
"Видите этого парня", сказал он, указывая в мою сторону. "Он говорит на трех языках, хорошо подготовлен, столь же опытен и крут, как все, кого я знаю. Он нужен вам. Так какого черта вы издеваетесь над ним?"
"Сержант, это было простое недоразумение", ответил сержант "Дельты". "Похоже, у нас нет его документов".
"Чушь собачья. У вас есть его документы. Их отправляли трижды!"
"Мне очень жаль, сержант. Должно быть какая-то нестыковка".
"Нет уж, извините", ответил сержант 5-й Группы Джоплин. "Идите в жопу, ребята! Вы потеряли хорошего кандидата".
Подход "Дельты" с самого начала был сопливым. Да и ладно. Когда "Блю Лайт" расформировали, я не слышал ни одного упоминания о нем до 1990 года и фильма "Крепкий орешек 2", когда один из персонажей был упомянут как бывший член "антитеррористического подразделения "Блю Лайт".
Из "Блю Лайт" я перешел в ODA 562 и был немедленно брошен в воду, если можно так выразиться. Курс легководолазной школы включал три недели подготовительных занятий в Форт-Брэгге, а затем три изнурительные недели в Ки-Уэст. Каждое утро в 04:30 мы пробегали пять миль трусцой, затем бежали еще тридцать минут по влажной жаре, держа над головами лодки RB-15, делали отжимания, качали пресс – все это перед завтраком в 07:30. Затем все продолжалось в бассейне. Приседания, выпады в упоре, обучение вязанию узлов под водой. Первая неделя: 500 метров на поверхности, 500 под водой.
К третьей неделе мы проделывали это раз шесть. Инструкторы уводили нас на 100 метров в океан, и велели плыть к берегу под водой, всплывая не больше двух раз. Мне казалось, что у меня вот-вот лопнут легкие, но я справился.
В ночь после выпуска я сидел в баре на Дюваль-стрит, расслабляясь и попивая пиво с парой моих товарищей по спецназу, когда зацепился языками с темноволосой девушкой, русской по имени Аня. Слово за слово, и она пригласила меня к себе на квартиру.
Она провела меня в спальню, где потолочный вентилятор перемешивал влажный жаркий воздух, и начала выскальзывать из платья. Мое внимание привлекли не кружевные черные бюстгальтер и трусики, которые она носила под ним. Я увидел, что на стенах висят цепи, хлысты, зажимы, наручники и прочие атрибуты садо-мазо.
Это еще что за чертовщина такая? Подумал я про себя. Она собирается запытать меня до смерти?
Аня была такой красивой и сексуальной, что я был готов рискнуть. Мне подумалось: Если она убьет меня, по крайней мере, я уйду с улыбкой на лице.
К счастью, я пережил ее очень умелые и страстные любовные утехи. Потом, когда мы вдвоем, остывая, сидели на ее балконе, я услышал двух своих товарищей, идущих по улице и распевающих, отчаянно фальшивя.
"Эй, Фрэнк, Боб!" позвал я.
"Чангиз, какого черта ты там делаешь, приятель? И кто эта детка там, с тобой?"
Аня пригласила их к себе и после пары рюмок водки взялась за нас троих разом. Никакого стыда, никаких запретов.

После окончания школы легководолазов Сил спецназначения, я был отнесен к категории "Виски 9" (W9), что ставило меня в малочисленную группу обладавших одновременно квалификацией Рейнджера, легководолаза (SCUBA) и HALO. Отчасти благодаря моему расширенному набору навыков штаб перевел меня из ODA 562 в ODA 564, являвшуюся командой "Грин Лайт" (HALO). Я занял должность "11 Браво" – младшего специалиста по вооружению.
В каждой Команде "А" было по два офицера, два медика, два связиста, два разведчика, два подрывника и два специалиста по вооружению. Так что, если один специалист погибнет, его место может занять другой. Или, при необходимости, команду можно разделить на две части. Команды были заточены под нетрадиционные способы вооруженной борьбы, и были способны работать независимо и децентрализованно.
Иными словами, мы обладали большой гибкостью, что подразумевало высокую степень ответственности и независимости.
Задачей групп "Грин Лайт" было развертывание в тылу противника и уничтожение его техники и объектов инфраструктуры. Нас также назначили группой по применению специальных ядерных боеприпасов (SADM – Special Atomic Demolition Munition). Это означало, что один человек был отобран для ношения весящего восемьдесят пять фунтов (38,5 кг) тактического ядерного боеприпаса.
Угадайте, кто вызвался таскать его?
Наш сержант группы, Боб Флеминг, объяснил: "Это опасная работа, Чангиз. Но ты идеально подходишь, поскольку прошел углубленный курс HALO".
После прохождения программы проверки благонадежности личного состава, проводимой Министерством обороны с целью убедиться, что я заслуживаю доверия и психически устойчив, я был отобран, но еще не совсем понимал, во что вписался.
В ходе обучения я узнал, что одна из стратегических реалий Холодной войны была в том, что находящиеся в альянсе с Советским Союзом силы Варшавского договора значительно превосходили наших коллег из США и НАТО по численности личного состава и вооружений. США восполнили этот пробел масштабными разработками в области ядерного оружия. Согласно доктрине "массированного возмездия", впервые высказанной президентом Дуайтом Эйзенхауэром в 50-х годах, любая советская военная агрессия, особенно в Европе, будет встречена ядерными ударами колоссальных масштабов.
Поскольку это была потенциально самоубийственная стратегия, которая могла привести к гибели миллионов людей, США в поисках альтернативных вариантов разработали концепцию ограниченной ядерной войны. Так, если бы силы Варшавского договора начали блицкриг против Западной Европы, чтобы задержать продвижение коммунистов на время, достаточное для прибытия подкреплений, может быть использовано менее мощное, "тактическое" ядерное оружие.
Одним из таких боеприпасов был B-54 SADM (или ранцевый ядерный фугас), для переноски которого меня и отобрали. Он появился в арсенале США в 1964 году, имел высоту восемнадцать дюймов (45,7 см)(1) и обладал максимальной мощностью менее 1 килотонны, что эквивалентно 1000 тонн тротила (примерно одна пятнадцатая мощности взрыва бомбы "Малыш", сброшенной на Хиросиму). Он имел пулеобразный конус с одного конца и двенадцатидюймовую (30,4 см) панель управления, закрытую пластиной, запираемой кодовым замком с другого. Замок был покрыт фосфоресцирующей краской, чтобы помочь разблокировать бомбу ночью.
Наша задача как "Блю Лайт" заключалась в ночном парашютном десантировании в тыл противника и использовании SADM В-54 для уничтожения вражеских аэродромов, парков с танками, средств ПВО и транспортной инфраструктуры. Первоначальное обучение прыжкам с бомбой мы проводили на площадке десантирования "Сицилия" в Форт-Брэгге. Наш сержант группы, худощавый ветеран Вьетнама Боб Флеминг, совершил первый прыжок с высоты 13500 футов (4115 м) с бомбой в рюкзаке, закрепленном у него на груди. Я был одним из четырех человек, вызвавшихся прыгать вместе с ним.
Мне было любопытно посмотреть, как это сработает. Мы пятеро стояли в хвосте четырехмоторного турбовинтового С-130, проверяя снаряжение, когда наш командир роты крикнул: "Приготовиться!" Он хлопнул каждого из нас по плечу, командуя "Пошел!" Мы прыгнули и начали падать со скоростью двадцать футов в секунду (6 м/с)(2) и холодным ветром в лицо. Мне нравилось это ощущение падения и вид зеленой земли внизу.
Нам было велено приземлиться в шести футах (1,8 м) друг от друга, добежать до заранее намеченной точки сбора за деревьями, вскрыть специальный контейнер, в который бомба укладывалась для совершения прыжка (который выглядел как металлический мусорный бак) и осмотреть бомбу, чтобы убедиться, что она цела и нет утечки радиации. Затем мы должны были засунуть SADM в рюкзак, закопать наши парашюты и контейнер, и нести нюк(3) к месту подрыва, где инспектор должен будет проделать дюжину процедур, чтобы взвести бомбу.
Мы тренировались с инертным манекеном SADM, весившим и выглядевшим точно так же, как настоящий. Во время нашего первого прыжка сержант Флеминг полетел вниз с такой скоростью, что на высоте 4000 футов (1220 м) потерял сознание, не смог открыть парашют, и его начало крутить. Мы орали ему сверху: "Боб! Боб, очнись, чтоб тебя!" но безрезультатно.
"Сержант!" Кричал я снова и снова, пока у меня не заболели легкие. "СЕРЖАНТ!"
Я думал, что Боб уже покойник. Но когда его запасной парашют автоматически открылся на 3500 футах (1065 м), это привело его в чувство.
"Боб, сукин сын. Берегись!"
Он все еще был дезориентирован. Мы докричались до него и помогли безопасно приземлиться. Едва коснувшись земли, мы вчетвером подбежали к Бобу и обнаружили его в плохом состоянии, совершенно не в себе. Его глаза были совершенно красными, потому что из-за рывка при раскрытии купола у него в глазах полопались кровеносные сосуды – медицинское состояние, известное как субконъюнктивальное кровоизлияние.
Я засунул нюк в рюкзак и отнес к месту подрыва, в то время как остальные трое парней погрузили Боба в джип и отвезли в госпиталь Уомак. Бобу понадобилось сорок пять дней, чтобы выздороветь.
Через неделю пришла моя очередь совершить прыжок с принудительным раскрытием с высоты 4000 футов (1220 м) в полном снаряжении с M-16 и макетом B-54 SADM в рюкзаке, закрепленном на груди. Поскольку мой купол был прицеплен к самолету вытяжной веревкой, он открывался автоматически. Так что это не было проблемой. На 1250 футах (380 м) я потянул за шнур, который отцеплял рюкзак от груди, и он упал мне в ноги. Так контейнер с бомбой приземлится первым и не раздавит меня.
Но когда я сбросил общий вес бомбы и контейнера, составлявший более девяноста фунтов (40,8 кг), мое тело резко дернулось, и я потерял равновесие. Я стабилизировался, схватившись за свободные концы, и использовал их, чтобы уйти от кустов и других препятствий. Бомба упала на покрытое травой поле, а я приземлился рядом с ней, коснувшись земли сперва ступнями, затем внешней стороной голени, бедра, ягодицами и, наконец, перекатившись на спину.
Трое моих товарищей по команде плюхнулись на землю поблизости и помогли мне встать.
"Отличная работа, обезьяна", сказал один из них.
Это не было оскорблением. Парня из команды, несущего боеголовку, "нежно" называли "обезьяной" из-за скрюченной позы, которую он принимал, таща ее.
"Хорош херню пороть", прорычал я в ответ.
Моя поясница ныла, как голодная сука, мы закопали контейнер и сунули бомбу в рюкзак, который взгромоздили мне на спину. Мои товарищи по команде несли мою еду и патроны, в то время как я ломился рысью с привязанным к спине нюком. Двое парней двигались сбоку по обе стороны, чтобы я не упал, потому что нести металлическую чушку нюка было чертовски неудобно.
На бегу я задался вопросом, О чем ты, черт возьми, думал, когда вызвался на эту работу?
В соответствии с наставлениями требовалось, чтобы ни один военнослужащий не имел возможности в одиночку привести ядерное оружие в действие. Так что код для разблокировки крышки B-54 должен был быть разделен между двумя членами "Грин Лайт". Мы также не могли допустить, чтобы нечто столь смертоносное попадало во вражеские руки. С этой целью один из наших подрывников нес необходимое количество взрывчатки, чтобы уничтожить бомбу, не вызывая ядерного взрыва. По крайней мере, так нам говорили.
Поскольку в конструкции SADM практически не использовалась электроника, чтобы сделать его устойчивым к электромагнитным импульсам, его действие основывалось на механических таймерах, которые были не очень точными. Так что нам нужно было подойти к цели поближе.
Как только мы доберемся до нее, парни с кодом разблокируют крышку, снимут ее и установят таймер. Затем они должны будут добраться до небольшого отсека в верхнем левом углу панели управления, вытащить заряд взрывчатого вещества размером с ладонь, используемый для запуска ядерной цепной реакции бомбы, установить его в боевое положение и щелкнуть выключателем. Теперь, когда бомба была на боевом взводе, у нас было примерно сорок пять минут, чтобы унести ноги, прежде чем она взорвется.
На реальной войне имевшиеся у нас приказы требовали, чтобы мы издали наблюдали за устройством, чтобы убедиться, что оно не попало во вражеские руки. Мы знали, что если и не испаримся от ядерного взрыва, то почти наверняка будем обожжены световым излучением и получим изрядную дозу радиации. В любом случае, перспектива не из приятных.
Суть была еще и в том, что если нашей команде "Грин Лайт" когда-либо доведется использовать SADM в бою, у нас будет лишь общее представление о том, когда он взорвется, что, вероятно, не будет иметь значения, потому что это почти наверняка было бы самоубийственное задание. Даже если нам повезет пережить взрыв бомбы и радиацию, мы, вероятно, застрянем в тылу врага с весьма незначительными шансами ускользнуть, не будучи схваченными или убитыми.
Каждый месяц я совершал, по крайней мере, три прыжка HALO с макетом бомбы. И раз в неделю мне приходилось пробегать пять миль с этим тяжеленным ублюдком на спине.
Однажды дождливой ночью во время трехдневных учений в Кэмп-Макколл я нес на спине B-54 SADM и его металлический контейнер, в громоздком костюме химзащиты, противогазе, шлеме, дождевике и с М16 в руках. Шел сильный дождь, так что я ни черта не видел. И на бегу я свалился в яму четырехфутовой (1,2 м) глубины и разбил себе лицо.
У меня перед глазами заплясали звезды. Когда я попытался выкарабкаться, я поскользнулся и съехал в полную грязи яму, не сумев зацепиться. Мое бедственное положение вызвало у моих товарищей взрыв смеха. В конце концов, они помогли мне выбраться, и мы продолжили путь.
До окончания ночи нам нужно было пройти четыре контрольных точки. После того, как мы добрались до лагеря и сдали SADM, нас обрызгали химикатами, чтобы смыть радиацию. Это напомнило мне сцену из моего любимого фильма о Джеймсе Бонде "Доктор Ноу".
Недавно я где-то прочел, что в разгар Холодной войны американские военные имели в своем арсенале целых 300 SADM. Последние из них были объявлены устаревшими и уничтожены в 1988 году. По крайней мере, один парашютный контейнер SADM сохранился и в настоящее время выставлен в Национальном музее ядерной науки и истории в Альбукерке, Нью-Мексико.
Если вам когда-нибудь доведется увидеть его, представьте себя, бегущим с этой штуковиной пять несчастных миль, а затем представьте, какой урон она нанесла моей спине!

Пока я таскался с SADM вокруг Кэмп-Макколл, дела на Ближнем Востоке шли все хуже и хуже. 20 января 1981 года – в последний день пребывания президента Картера на посту – новое иранское правительство аятоллы Хомейни, наконец, освободило американских заложников. Радикальное изменение отношений Ирана и Соединенных Штатов, от близкой дружбы к вражде, побудило сильного иракского военачальника Саддама Хусейна вторгнуться в Иран в попытке аннексировать богатую нефтью спорную территорию Хузестана и достичь гегемонии в Персидском заливе.
Полномасштабное наступление Саддама Хусейна с использованием авиации, шести дивизий сухопутных войск и бронетехники было встречено сильным сопротивлением Ирана и быстро увязло. Боевые действия между двумя странами продолжались до августа 1988 года, что сделало их самой длительной войной с применением обычных вооружений в двадцатом веке и нанесло обеим сторонам огромный человеческий и финансовый урон, включая потерю не менее полумиллиона иранских и иракских солдат и аналогичного количества гражданских лиц.
Но конфликтом, который, судя по всему, привлек самое пристальное внимание США, была не ирано-иракская война, а гражданская война в находившемся поблизости Ливане. После распада Османской империи в конце Первой мировой войны Франция в соответствии с мандатом Лиги Наций взяла под свой контроль Ливан и Сирию, и создала Большой Ливан, как убежище для христиан-маронитов. В 1943 году Ливан получил независимость.
Христиане-марониты получили президентский пост и контролировали большую часть экономики, а многочисленному суннитскому и шиитскому мусульманскому населению была гарантирована квота мест в парламенте и определенные должности в правительстве. Этот неустойчивый политический баланс просуществовал до 60-х – начала 70-х годов и позволил стране процветать. Ее столица, Бейрут, стала торговым, интеллектуальным и банковским центром Ближнего Востока.
Приток сотен тысяч палестинцев в Ливан с некогда палестинских территорий, начавшийся с основания Государства Израиль в 1948 году и продолжившийся с изгнанием Организации освобождения Палестины (ООП) из Иордании, постепенно начал изменять политический баланс. В середине 70-х ООП при поддержке ливанских суннитов создала оплот в западной части Бейрута и получила контроль над многими районами южного Ливана.
Бои между группами ополченцев, представляющими различные политические фракции Ливана, вспыхнули в 1975 году и стали быстро разрастаться. В январе 1976 года более 1000 человек были убиты, когда маронитские ополченцы захватили контролируемые ООП трущобы Карантина в восточном Бейруте. В ответ подразделения ООП атаковали маронитский город Дамур.
В условиях эскалации межконфессионального насилия президент Сирии Хафез Асад заключил перемирие, которое, по сути, разделило страну надвое. Группы христиан-маронитов контролировали северный Ливан, а палестинские ополченцы доминировали на юге. Бейрут оставался разделенным: там продолжались боевые действия между ООП и мусульманскими ополченцами на западе, и между ООП и христианами в Восточном Бейруте и ливанских горах. Разграничение между двумя группами стало известно как "Зеленая линия".
Тем временем рейды ООП через границу в Израиль и их попытка убийства израильского посла в Лондоне заставили Израиль ответить атаками на ООП на юге Ливана и бомбардировками Западного Бейрута. В связи с ростом потерь среди гражданского населения в Бейруте и его окрестностях США в августе 1982 г. договорились о перемирии. Оно требовало вывода бойцов ООП и израильских войск из Бейрута и размещения многонациональных сил, состоящих из морской пехоты США, французских и итальянских подразделений, для контроля за выводом сил ООП и защиты мирных жителей.
Однако в стране царил хаос. В начале 83-го я вместе с тридцатью другими Зелеными беретами из 3-го батальона был отобран для переброски на базу ливанской армии в Западном Бейруте. Задача нашей мобильной учебной группы (MTT – Mobile Training Team) состояла в том, чтобы научить ливанских солдат, как бороться с поддерживаемыми Ираном повстанцами Хезболлы, занявшими контролируемую сирийцами долину Бекаа к северо-востоку от Бейрута, и агрессивно продвигавшимися в восточный сектор города, недавно оставленный ООП.
У меня, как 11 Браво, специалиста по вооружению, была задача обучения спецназовской тактике патрулирования – как я уже делал это с моджахедами в Афганистане. Меня выбрали отчасти потому, что я говорил на фарси и немного на арабском. В нашей группе также был парень из ливанцев, свободно говоривший по-арабски. Примерно половина ливанских солдат в той или иной степени владели английским и французским. Прочие языковые барьеры мы преодолевали посредством жестов и "непосредственного инструктирования"(4).
Атмосфера на базе и вокруг нее, особенно в западной части города, была напряженной из-за ежедневных стычек между повстанцами Хезболлы и подразделениями маронитского ополченцами. Я приобрел привычку засыпать вечером под звуки стрельбы и минометного огня. Мы также обеспечивали функционирование конспиративной квартиры в городе, которой пользовались, когда бои вокруг базы ливанской армии становились слишком интенсивными.
Около 13:00 23 апреля я собирался залезть в 2,5-тонный грузовик, чтобы ехать на полевые занятия с ливанскими солдатами, когда в воздухе прогремел чудовищный взрыв, буквально подбросивший меня вместе с грузовиком над землей. Мой товарищ по команде, тот самый ливанец, изумленно повернулся ко мне и спросил: "Черт, это что было?"
"Не знаю, но точно ничего хорошего".
Через несколько минут мы получили по аварийной частоте сообщение о нападении на посольство США. В МТТ мы в большинстве своем имели медицинскую подготовку, так что мы похватали свои аптечки, прыгнули в грузовики и джипы, и помчались по изрытым выбоинами улицам мимо разбитых и поврежденных сараев, домов и жилых многоэтажек к находящемуся в двух с половиной милях посольству.
Сцена, которую мы там увидели, была ужасающей. Над семиэтажным подковообразным зданием клубились черный дым и пыль. Когда дым частично рассеялся, я увидел, что весь передний двор и центр фасада были разрушены. Закопченный вход был забит слоем щебня и обрушившимися балконами. Рядом виднелись воронка и обугленное дымящееся шасси фургона, в котором находилось 2000 фунтов (907 кг) смертоносной взрывчатки.
Мы прибыли примерно через двадцать минут после взрыва, но судя по виду, звукам и запахам вокруг посольства, казалось, что он произошел только что. Куда бы ни падал мой взгляд, я видел смерть, боль, разрушения и хаос.
Горстка обезумевших морских пехотинцев в полной боевой готовности охраняла ворота, словно ожидая новых атак. Мы заранее предупредили их по радио, так что, увидев нас, они дали нам пройти. Один из морпехов крикнул нам вслед: "Тут ад кромешный. Нас слишком мало, и мы крайне уязвимы. Боже, помоги нам!"
Первым делом нужно было расчистить дорогу, ведущую к воротам, чтобы могли проехать машины скорой помощи. Затем половина из нас взяла M16 и заняла периметр вокруг посольства. Остальные похватали аптечки и принялись за работу. Из поврежденного здания выходили сотрудники посольства, как местные, так и американцы. Одни были полностью дезориентированы, другие пошатывались и истекали кровью из ран на голове, лицах и других частей тела. Их было так много, что мы не знали, с чего начать. Белая пыль, покрывавшая многих из них, делала их похожими на призраков.
Мы пробирались сквозь покрывающие обширную территорию завалы, куски металла и осколки стекла. Я раскрыл свою аптечку и принялся стирать кровь с лиц и глаз людей, а затем накладывать повязки. Большинство из них были в шоке, у многих были рваные раны.
Ко мне присоединились двое членов моей группы, и мы вместе работали, отыскивая наиболее тяжело раненых, стараясь остановить кровотечение и успокоить их. Мы переходили от тела к телу. Если они были мертвы, мы переворачивали их. Части тел мы накрывали брошенной одеждой, бумагой или чем-нибудь еще, что оказывалось под рукой.
Я был настолько переполнен адреналином, что не замечал хода времени. Но я узнал, что прибыли скорые и пожарные машины, и сотрудники экстренных служб устроили сбоку от посольства временный пункт сортировки. Мы переносили раненых туда, помогали им разместиться на носилках и грузили в машины скорой помощи.
Люди передавали нам кружки с водой.
Мы работали всю ночь. Когда на следующее утро взошло солнце, я увидел, что убитых и раненых убрали с территории. Теперь началась мрачная и опасная задача разборки конструкций поврежденного здания.
Где-то во второй половине дня 24-го мы вернулись к себе на конспиративную квартиру, чтобы передохнуть несколько часов. Затем мы вновь прибыли в посольство, чтобы помогать расчищать завалы и оборонять его от возможных последующих нападений.
Подкрепление морской пехоты прибыло 25-го. Сержант морпехов сказал нам: "Спасибо за помощь. Теперь у нас все в порядке. А вы там поосторожнее".
В результате взрыва погибло шестьдесят три человека, в том числе семь американцев, тридцать два ливанских сотрудника и четырнадцать посетителей, обращавшихся за получением виз для въезда в Штаты. Из убитых американцев восемь работали на ЦРУ. Среди них были начальник станции(5) Кеннет Хаас и директор по Ближнему Востоку Роберт Эймс, ставшие впоследствии героями книги Кая Берда "Хороший шпион ".
Следователи установили, что взрыв был совершен террористической группой Хезболла, с одобрения и при финансовой поддержке высокопоставленных иранских должностных лиц. Это была одна из первых крупных атак террористов-смертников на Ближнем Востоке.
К сожалению, за ней последует еще множество, в том числе гораздо более крупный и смертоносный взрыв в казармах Корпуса морской пехоты США в Бейруте шесть месяцев спустя. В результате него погибло 220 морских пехотинцев из 1-го батальона, восемнадцать моряков и трое солдат, что сделало этот случай самой крупной ежедневной потерей среди американских морских пехотинцев после битвы за Иводзиму во Второй мировой войне.
Второй взрыв также станет делом грязных рук поддерживаемой Ираном террористической группировки Хезболла. Я с трепетом наблюдал, как исламский фундаментализм, виденный мною в Иране, распространяет свой религиозный яд по всему Ближнему Востоку.

1. Это сам боеприпас. Контейнер, в котором его десантировали, был существенно здоровее (прим. перев.)
2. Хм, странно. Вообще-то, средняя скорость парашютиста в свободном падении – 50 м/с (прим. перев.)
3. Жаргонное обозначение ядерного боеприпаса, сокращение от "nuclear", "ядерный" (прим. перев.)
4. Читайте, "пинков в сраку" (прим. перев.)
5. Резидент (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Странный инцидент.

Особенно с учетом того, как история с "Блю Лайтом" была изложена в "Дельте" у Беквита...

_________________
Amat Victoria Curam

ГРЕНАДА

Прошло две недели после взрыва в американском посольстве, и я с девятью моими коллегами по спецназу и двадцатью военнослужащими ливанской армии был на ночном патрулировании. Воздух был теплым, неполная луна висела низко в небе, отбрасывая на окружающий пейзаж зловещие тени. Мы в боевом порядке продвигались по улице на западной окраине Бейрута, бывшей ареной недавних боев. Разведка ливанской армии обнаружила в том районе конспиративную квартиру Хезболлы.
Улица была асфальтированной, с домами по обе стороны. В лунном свете я видел на многих из них следы от пуль. Большинство выглядело заброшенными.
Мы шли в полной боевой готовности, с пальцами на спуске, стволами вниз. Наши парни двигались рассредоточено: впереди, в центре, слева и справа. Я шел предпоследним, отслеживая левый и правый фланги.
Я увидел вспышки выстрелов в доме справа от меня и крикнул: "Противник справа! На два часа!"
Пули просвистели мимо, когда я плюхнулся на живот и сунулся искать укрытия за одной из немногих стоящих на улице машин. Адреналин ринулся в мою кровь. Я сделал несколько быстрых глубоких вдохов, чтобы сохранить спокойствие. Трассера летели с плоской бетонной крыши.
"Противник на крыше! Ответный огонь!"
Я быстро прикинул, что мы столкнулись с четырьмя-шестью вражескими боевиками. Они стреляли из автоматов, очередями и одиночными выстрелами. Никаких гранат или ракет, что было хорошо, потому что на нас не было брони.
Я поднялся с живота на колено, вскинул свою M16 и выпустил шквал пуль, врезавшихся в край крыши. Когда я снова залег, чтобы сменить магазин, вражеская пуля срикошетила от тротуара передо мной и попала мне в колено. Это было похоже на укус пчелы.
Сначала я даже не был уверен, что это пулевое ранение. Но потянувшись рукой вниз, я почувствовал кровь и позвал нашего медика, Патрика, находившегося в пятнадцати футах (4,5 м) слева от меня. "Патрик, в меня попали!"
Здоровяк бросился ко мне и в неверном лунном свете осмотрел мое колено, пока я проклинал свою неудачу.
"Успокойся, Чангиз", сказал он. "Все не так плохо".
Меня учили так же, как и его: успокоить пострадавшего, чтобы предотвратить панику. В моей голове проносились сотни мыслей. Я никогда больше не смогу ходить! Мне придется оставить службу!
Патрик плотно забинтовал мое колено, даже не потрудившись разрезать штанину. Он сказал: "Подожди здесь. Мы скоро вытащим тебя отсюда".
Я был настолько сосредоточен на ведении огня, что забыл о боли. Я сидел, прислонившись спиной к машине, с M16 наготове, в то время как ливанские солдаты и парни позади меня вломились во входную дверь дома, из которого велась стрельба. Когда они поднялись по лестнице на крышу, огонь прекратился.
Через несколько минут, запыхавшись, наши парни вернулись. Один из моих приятелей склонился надо мной.
"Ты в порядке, Чангиз?"
"Да чутка колено зацепило. Нашли кого-нибудь?" спросил я в ответ.
"Много гильз, только и всего".
"Ни людей? Ни крови?"
"Отрицательно. Мы собираемся проверить остальные дома на улице. Можешь побыть тут?" спросил он.
"Да. Без проблем. Делай что должен".
Я дотащился до стены дома и прислонился к ней спиной, чтобы лучше видеть улицу. Было странно сидеть там, думая о моей семье в Калифорнии и оставшемся в Иране отце, гадая, что они делают, пока я истекаю кровью на какой-то безымянной улице в Ливане.
Мне было жаль семьи, когда-то жившие в окружающих домах. Я задумался, где они сейчас.
Война перевернула все с ног на голову. Луна сияла зловещим желтым светом.
Мои товарищи вернулись. Ливанский водитель подал наш БТР (бронетранспортер) задом к дому, и Патрик с одним из товарищей погрузили меня внутрь. Колено пульсировало, но боль была терпимой.
По возвращении на базу Патрик очистил рану, забинтовал ее и сделал пару уколов пенициллина. Он сказал: "Похоже, ранение касательное. Оно поверхностное. Хочешь отправиться к врачу?"
"Нет. Я буду в порядке".
"Ты уверен, Чангиз?"
"Чтоб тебя, да!"
Следующую пару дней я провел на конспиративной квартире, читая триллер Роберта Ладлэма, раскладывая пасьянсы и отдыхая. Патрик приходил каждый вечер, чтобы проверить мое колено и поменять повязки. Он даже приносил шаверму из баранины от местного продавца.
Придя на третий день, он обнаружил меня на ногах, занимающимся всякой фигней по дому.
Увидев меня, Патрик спросил: "Какого хера, ты что творишь?"
"Да я как огурчик, чувак".
"Уверен?" спросил Патрик. "Ты не хочешь доложить о ранении?"
"Да чего докладывать?" ответил я. "Я в порядке".
Составив рапорт о пулевом ранении, я имел бы право на получение "Пурпурного сердца". Меня никогда не впечатляли все эти медали, ленточки и церемонии, так что я забил. Неделю спустя я вновь был на ночном патрулировании с ливанскими солдатами в другой части города. На сей раз луна была более полной, и никого не подстрелили.
Несмотря на ужасающий взрыв в посольстве и ранение в колено, в целом я наслаждался своим пребыванием в Бейруте и был в восторге от joie de vivre(1) ливанского народа. По вечерам, когда мы не были на патрулировании, я составлял компанию друзьям, которых приобрел среди солдат и христианских ополченцев, в клубах и кафе в западной части Бейрута. Мы находились в опустошенном войной городе, где велись активные боевые действия, так что я ожидал, что вечером встречу лишь несколько заблудших душ, большей частью топящих свои печали в выпивке.
Вместо этого я обнаружил клубы, набитые молодыми мужчинами и красивыми женщинами, смеющимися, танцующими, поющими и хлопающими в ладоши в унисон исполнительницам танца живота. Еда и вино были восхитительны и обильны, и, похоже, все прекрасно проводили время. Я с энтузиазмом присоединился.
С моей смуглой внешностью и бородой никто не принимал меня за американца, но на всякий случай я имел спрятанное оружие. Но оно так и не потребовалось. И никто, с кем я встречался в клубах, никогда не спрашивал, христианин я или мусульманин, шиит или суннит – религиозные различия, бывшие причиной развернувшихся вокруг боев.
Какое значение это имело на самом деле? Кого волновало, считали ли вы себя суннитом и верили, что первые четыре халифа были законными преемниками Пророка Мухаммеда, или шиитом, признававшим своим религиозным лидером лишь четвертого халифа, Али? Неужели это разногласие может оправдать кровопролитие?
И что плохого в том, чтобы признать пророками Заратустру, Иисуса Христа, Мухаммеда и других? Разве все они не проповедовали о владычестве единого Бога и таких ценностях, как честность, милосердие, доброта, прощение, смирение и жертвенность?
В 1983 году я был еще относительно молодым человеком и был далек от учености, но даже тогда меня поражало, что религия больше разделяет людей, чем объединяет их.

В июне 83-го, я вернулся в Форт-Брэгг, к привычной рутине: подъем в 05:00, в 06:00 ротная утренняя проверка и доклад о наличии личного состава, затем час физподготовки. Обычно это были скручивания, подтягивания, отжимания, и раз в две недели пятимильный (8 км) кросс с рюкзаком по лесу. В 07:30 мы возвращались в казармы, чтобы принять душ и одеться в форму, а затем скакали в столовую на завтрак – яичница, картофельные оладьи, бекон, кофе. После завтрака мы расходились на учебные занятия по нашим ВУС (военно-учетным специальностям). Я был "Браво-11", специалистом по вооружению, так что у меня были занятия по современным вооружениям, как в классе, так и на стрельбище.
После полуденного перерыва на обед тренировки по ВУС продолжалась до 17:00. После ужина обычно было свободное время. Я проводил его, выполняя задания по истории Америки, химии и физике, полученные в университете Кэмпбелл, где я учился заочно, чтобы получить диплом бакалавра.
В выходные я мог сходить с друзьями в кино – "Возвращение джедая" и "Флешданс" были одними из самых любимых. Или побалдеть на находящемся неподалеку Миртл-Бич – в зависимости от погоды.
После шести недель этой рутины мне до зуда хотелось вернуться в поле. Возможность представилась в начале августа, в самый разгар летней жары, когда моя команда, ODA 564, была выбрана для отправки в Египет для участия в совместных американо-египетских военных учениях под названием "Операция "Брайт Стар" (Bright Star – Яркая Звезда).
"Брайт Стар" была порождением исторических Кэмп-дэвидских соглашений, подписанных президентом Египта Анваром Садатом и израильским премьер-министром Менахемом Бегином после двенадцати дней тайных переговоров, организованных и координируемых президентом Джимми Картером. Соглашения устанавливали политические рамки мирного урегулирования израильско-палестинского вопроса и среди прочего содержали требования ухода Израиля с Синайского полуострова, нормализации дипломатических отношений между Израилем и Египтом и обязательство Соединенных Штатов выделить обоим правительствам несколько миллиардов долларов субсидий, включая деньги и подготовку кадров, необходимые для модернизации египетских вооруженных сил. Все это были позитивные события, как я помню.
Операция "Брайт Стар" задумывалась как проводимые раз в два года учения, нацеленные на укрепление военных связей между США и Египтом, повышение боеготовности, выстраивание связей с ключевыми лидерами и содействие сотрудничеству. Впервые они состоялись в 1981 году.
Жарким августовским днем наш C-141 приземлился в военном аэропорту Каир-вест, который был разбомблен израильтянами во время Шестидневной войны 1967 года, когда Армия обороны Израиля (ЦАХАЛ) разгромила вооруженные силы Египта, Иордании и Сирии, оккупировав Синайский полуостров, сектор Газа, Западный берег, Голанские высоты и Восточный Иерусалим, таким образом увеличив втрое территорию, находящуюся под контролем Израиля, и укрепив его военный престиж.
Первый воздушный удар Израиля в ходе Шестидневной войны, известный как операция "Мокед", нанесенный утром 5 июня 1967 года, нанес серьезный урон военно-воздушным силам Египта, за считанные часы уничтожив одиннадцать авиабаз и почти 500 боевых самолетов. Шестнадцать лет спустя мы все еще могли видеть следы разрушений. Диспетчерская вышка, казармы и ангары военного аэропорта Каир-вест лежали в руинах.
Ввиду отсутствия каких-либо построек, заслуживающих упоминания, мы спали в бункерах, отрытых параллельно главной взлетно-посадочной полосе, питаясь пайками, бутилированной водой и восстановленным молоком. Нашей задачей было в условиях изнуряющей жары, держащейся вокруг девяноста пяти, а временами доходящей до сотни градусов (от 35 до 37 по Цельсию), заниматься обучением трех отрядов египетских Рейнджеров. К нам присоединился 2-й батальон Рейнджеров, базирующийся в Форт-Льюисе, штат Вашингтон, в составе которого был веселый штаб-сержант Джо Кэмпбелл, ставший моим другом.
Наша учебная группа насчитывала порядка шестидесяти пяти египтян и сорок пять американцев. Египетские Рейнджеры являли собой грустное зрелище с их пластиковыми и пенопластовыми шлемами, старым оружием и без парашютов. Многим из них не хватало обуви. Нашей первой задачей было оснастить их новым оружием и снаряжением и показать, как правильно строиться для проверки. От основ мы перешли к нашему отработанному порядку обучения, которое завершалось пятью прыжками HALO в пустыне.
Пока мы, Зеленые береты, проводили учения на земле, самолеты ВМС США совершали воздушные маневры с египетскими ВВС. Над нами кружила странная смесь из американских "Фантомов" F-4E, "Соколов" F-16A, "Томкетов" F-14A, "Корсаров" A-7D, "Интрудеров" A-6E, "Миражей-5" французского производства, русских МиГ-21МФ и китайских "Шэньян" F-6C. Это было впечатляющей наглядной демонстрацией многонационального военного партнерства.
Наши тренировки включали патрулирование границ Египта. Мы вылетали туда на вертолетах и С-130. Большинство патрулей прошло без происшествий. Но однажды ночью в конце августа я с еще двумя парнями из ODA 564 и дюжина парней из 2-го Рейнджерского сопровождали египтян в ночном патруле на ливийской границе.
Я шел, любуясь впечатляющим усыпанным звездами сводом и задумываясь, проливает ли одна из десятков тысяч из них свет на планету, где есть какая-то разумная форма жизни, подобная нашей, когда вдруг увидел слева вспышки выстрелов. Командир Рейнджеров впереди скомандовал укрыться и открыть ответный огонь.
Египтяне восприняли это как возможность опустошить свои магазины, и в течение нескольких минут мечущиеся туда-сюда трассера выписывали замысловатые узоры. Затем командир Рейнджеров дал команду отходить перекатами, прикрывая друг друга, и мы оттянулись на 500 метров. В этот момент стрельба прекратилась.
Когда мы вернулись в Каир-вест и доложили о происшествии, командир 2-го батальона Рейнджеров был незамедлительно снят с должности и отправлен домой.
Столь серьезное наказание поразило меня, но моего мнения никто не спрашивал. Перед отъездом нам дали две недели отдыха и возможность съездить на автобусах в Каир, чтобы осмотреть достопримечательности. С детства восхищаясь древними египетскими пирамидами, я хотел посмотреть все, и продолжил свой визит в Гизу (построенную примерно 2500 лет до н.э.) поездками по нескольким другим туристическим направлениям в Каире и его окрестностях. К ним относились древний базар Хан-эль-Халили-сук, где можно было найти все, от специй до золотых украшений, футболок и фальшивых Найков, Цитадель Саладина и Египетский музей, где я подивился на мумии Хатшепсут, Тутмоса II, Рамзеса II и Сети I, которым было более 3000 лет.
Помимо невероятной истории, я был поражен нищетой, которую наблюдал на людных узких улочках обнесенного стенами старого города, где среди грязи, пыли, полчищ мух, боролись за место под солнцем одетые в тряпье дети, слепые и истощенные попрошайки, велосипеды, куры, козы и верблюды, где прямо на открытом воздухе забивали коров и продавали мясо.
Любому, кто не ценит процветание, которым наслаждаемся мы в Штатах, стоило бы увидеть это.
Мы уехали в сентябре, но операция "Брайт Стар" год от года расширялась. На ее пике в октябре 1999 года в ней участвовали 70000 военнослужащих из одиннадцати стран, включая Кувейт, Германию, Пакистан, Великобританию, Италию, Грецию и Францию. Она была приостановлена в 2011 году из-за политического кризиса в Египте.

Я вернулся в Брэгг похудевшим на двадцать фунтов (9 кг) из-за проблемы с желудком, случившейся у меня в Каире. Нам дали 48 часов времени на чистку оружия и приведение в порядок снаряжения. Затем каждый из нас должен был составить отчет, доложить нашим командирам и встретиться с парнями из разведки. Затем мы вернулись в наш лагерь в Мотт-Лейк и на стрельбище.
Наш год в Командах "А" был разбит на четыре трехмесячных цикла. Во время зеленых циклов мы находились в готовности к развертыванию в любой момент. На красных циклах все были несколько более расслабленными, и наши обязанности ограничились более повседневными задачами, такими как вождение грузовиков, несение караульной службы и тренировки по поддержанию навыков.
На третьем цикле 1984 года двое из нас из ODA 564 были выбраны для участия в Робин Сейдж (Robin Sage) – девятнадцатидневных учениях, проводимых четырежды в год на 4500 милях (11,6 км2) государственных и частных земель вокруг Роббинса, Северная Каролина. Это был изнурительный сценарий нетрадиционной войны, использующийся для оценки нового курса кандидатов в Силы спецназначения. Считающийся IV этапом квалификационного курса спецназа (так называемого Q-курса), Робин Сейдж предоставлял кандидатам возможность применить следующие навыки, усвоенные на предыдущих этапах полевой и аудиторной подготовки по семи основным профилям деятельности ODA:

Защита внутренних интересов иностранных государств (FID – Foreign Internal Defense): наш хлеб с маслом. Подразумевает работу с формированиями из числа местного населения и взаимодействие с ними во время боевых действий, и обучение союзных и дружественных сил в мирное время.
Прямые действия (DA – Direct Action): кратковременные ударные действия против сил противника, иногда проводимые ODA самостоятельно, но часто выполняемые совместно с местными солдатами.
Специальная разведка (SR – Special Reconnaissance): сбор разведданных стратегического значения, часто осуществляемый в тылу противника.
Нетрадиционные способы вооруженной борьбы (UW – Unconventional Warfare): проникновение во враждебные страны и работа с боевиками партизан-повстанцев в целях свержения режима-изгоя.
Антитеррор (CT – Counterterrorism): как правило, работа с местным боевым подразделением.
Противодействие распространению (CP – Counter-Proliferation): предотвращение получения террористическими и преступными организациями оружия массового уничтожения.
Информационные операции (IO – Information Operations): установление связей с местным населением, чтобы объяснить им, кто мы такие, и что мы делаем в месте их обитания.

В 1952 году полковник Аарон Бэнк, известный как отец Сил спецназначения, создал Робин Сейдж, ставящий солдат в условия "реальных" сценариев, чтобы проверить уровень их подготовки по этим доктринальным профилям деятельности и способность к адаптации.
Сценарий, в котором мы участвовали, включал подготовку условного партизанского отряда во враждебном окружении за рубежом. Меня выбрали на роль лидера партизан, вождя Баргини, в вымышленной ближневосточной стране. Остальные ребята из 5-й Группы взяли на себя роли членов партизанского отряда. Мы отрастили бороды, оделись в джинсы и ботинки для джунглей, и охраняли наш лагерь в лесу от "правительственных" патрулей. Я говорил только на фарси и повязал на голову платок, чтобы выглядеть более аутентично.
В начале учений мы разбили лагерь глубоко в лесу. Вскоре к нам прибыли ODA стажеров с предложением предоставить нам обучение и поддержку. Они принесли дары в виде еды и припасов, и общались со мной через переводчика. Когда я попросил денег, они объяснили, что могут помочь нам по более важным направлениям.
"Как?" спросил я.
"Мы хотим помочь вам в вашей борьбе с угнетением. Мы можем помочь вам в сборе разведданных, организации патрулирования и устройстве засад. Мы можем помочь деревням, находящимся под вашим контролем".
"Как вы собираетесь это делать?"
"Сколько у вас школ?" спросил один из стажеров.
Я поднял шесть пальцев.
"Мы можем снабдить их бумагой и карандашами. Мы можем сделать столы и стулья. Скажите нам, что вам нужно".
Мы пригласили их посидеть ночью у костра, танцевать с нами и рассказывать истории. Выполняя простые задания в лагере, обучаемые начали смешиваться с нами и завоевывать наше доверие.
На протяжении недели мы, партизаны, и кандидаты в спецназ патрулировали вместе. Мы показывали им, как устраивать разного рода засады, и даже вступали в бой с "правительственными" солдатами, стреляя холостыми патронами, окружая их и беря в плен. Все это время посредники наблюдали за отдельными кандидатами и оценивали их успехи.
В третью неделю октября, когда две трети учений были позади, меня внезапно отозвали и велели явиться в штаб 5-й Группы. Там мне приказали собрать снаряжение и подготовиться к немедленному развертыванию в составе 3-го батальона. Мое снаряжение включало BDU (боевую форму одежды из плотной смесовой ткани) с "элвисовским" воротником(2), входящие в систему PASGT (Personal Armor System for Ground Troops – система индивидуальной бронезащиты для сухопутных войск) кевларовый шлем и бронежилет, магазины, подсумки для них, пистолетный ремень LC-1, 3-точечные плечевые ремни LC-1, аптечку, штык M7, винтовку M16A1 и пистолет M1911.
Я прибыл на близлежащую базу ВВС Поуп. Большинство из нас полагало, что это были просто очередные учения по проверке готовности к экстренному развертыванию, хотя нам показалось странным, что нас отозвали посреди Робин Сейдж.
Когда мы упаковали рюкзаки и проверили оружие, по казармам начали ползти слухи, что мы отправимся в место под названием Гренада.
"Гренада? Где это, черт возьми?" спросил я.
Когда мы собрались в Поупе, подполковник из 3-го батальона проинформировал нас, и мы узнали, что Гренада – это небольшой остров в Карибском море в 1500 милях (2450 км) к юго-востоку от Ки-Уэста, Флорида. Его население составляло немногим более 91000 человек, а площадь – жалкие 220 квадратных миль (570 км2). Столица Гренады, оказавшейся самым южным в цепи Наветренных островов, называлась Сент-Джорджес и насчитывала около 7500 жителей.
Большинство из нас чесало затылки, гадая, зачем мы отправляемся в место, о котором никто из нас никогда раньше не слышал, и которое было втрое меньше Мауи(3). Подполковник громким голосом объявил, что согласно приказу нашего главнокомандующего, президента Рональда Рейгана, мы отправляемся на Гренаду вместе с подразделениями ВМС и ВВС США в рамках так называемой операции "Ургент Фьюри" (Urgent Fury – Неотложная Ярость).
Мое сердце забилось чаще.
Мы узнали, что на Гренаде было связанное с Советским Союзом и Кубой левое правительство Движения новый ДЖУЭЛ (NJM)(4), возглавляемого марксистом Морисом Бишопом. Хотя он сотрудничал с Советами и кубинцами, Бишоп стремился сохранить Гренаду неприсоединившейся. Судя по всему, бескомпромиссные коммунисты в NJM посчитали его недостаточно революционным и потребовали, чтобы он ушел. Бишоп отказался, и 19 октября премьер-министр Бернар Коар и его жена при поддержке гренадских военных низложили Бишопа и поместили его под арест.
Сторонники Бишопа не были намерены терпеть это. Они вышли на улицы и освободили Бишопа, однако он был вновь схвачен военными и расстрелян. Новый лидер Гренады, Бернар Коар, ввел военное положение.
Тем временам в Вашингтоне сотрудники администрации Рейгана были озабочены безопасностью 140 американских студентов-медиков, находящихся в кампусе Тру Блю (True Blue) Университета Сент-Джорджеса. Их также беспокоило присутствие 700 кубинских военнослужащих и рабочих, строивших новую взлетно-посадочную полосу в международном аэропорту Порт-Салинас – полосу, которой, по мнению президента Рейгана и его советников, могли воспользоваться Советы для расширения своего влияния в регионе и доставки оружия и предметов снабжения центральноамериканским повстанцам.
Это было время, когда в Никарагуа правили сандинисты, а левые партизаны пытались свергнуть правительство Сальвадора.
Все это показалось мне несколько запутанным. Так или иначе, но в 05:30 25 октября, роты "А" и "В" 1-го батальона 75-го полка Рейнджеров начали парашютное десантирование из C-130 на международный аэропорт Порт-Салинас. Операция "Ургент Фьюри" началась. Рейнджеров встретил огонь имеющихся у кубинских и гренадских военных советских зенитных орудий ЗУ-23 и бронетранспортеров БТР-60. Их быстро выбили с помощью ганшипов АС-130.
Мы приземлились в ту же ночь после того, как Рейнджеры захватили аэропорт и очистили взлетно-посадочную полосу от стоящих на ней кубинских джипов и прочей техники. Некоторые из них были очень кстати оставлены с ключами внутри. Я помню, как садилось множество C-130, из них изливались многочисленные войска, лучи прожекторов, пот, тарахтенье генераторов, и надо всем этим крики офицеров в мегафоны. Я слышал, как кто-то сказал: "Когда-нибудь я вернусь сюда в отпуск".
Мы получили указание пройти полмили до пляжа и начать ставить палатки. Во время этой работы мы слышали лишь шум прибоя и крики чаек.
В течение двух дней США высадили более 7000 солдат и взяли Гренаду под полный военный контроль. Стычки имели место в особняке губернатора, в тюрьме Ричмонд-Хилл, на радиостанции и возле кубинского расположения неподалеку от городка Каллист. Погибло девятнадцать американцев, в плен было взято более 600 кубинцев. Мой приятель, штаб-сержант Рейнджеров Джо Кэмпбелл, с которым я познакомился в Египте, был ранен в ногу, когда спасал американских студентов-медиков из университета Сент-Джорджеса.
По ночам моя группа проводила патрулирование обрывистых высот над аэропортом Порт-Салинас. Вместе с бойцами 82-й воздушно-десантной мы разместились на койках в палаточном городке на пляже недалеко от аэропорта, севернее Сент-Джорджеса. Мы проводили время, играя в червы и блэкджек, и вообще занимаясь всяческой чепухой. Парни хвастались прелестями их оставшихся дома девчонок, и выясняли, кто круче.
Знакомый сержант из 3-го батальона, родившийся на Гренаде, говорил на местном языке, являвшем собой странный гибрид английского, испанского и креольского. Так что я часто слонялся вместе с ним, а он помогал мне общаться с местными жителями, которые, казалось, были счастливы, что мы прибыли, чтобы навести порядок, и жаждали продать нам манго, папайю, бананы и гуаву.
Остров поразил меня, такой сонный, примитивный карибский рай. Наверное, таков он и сейчас.
Единственной реальной опасностью, с которой мы столкнулись, были москиты и дурацкие шутки. Пара парней из моей группы заработала солнечные ожоги. Мы уехали через пять дней после прибытия, не сделав ни единого выстрела. По возвращении в Форт-Брэгг все мы получили медали.

Срок моего пятилетнего контракта истекал в конце 84-го, что побудило сержанта группы Флеминга высказаться предельно прямо. "Ты нам нужен, Чангиз", сказал он. "Кроме того, где еще тебе удастся заняться чем-то более увлекательным, чем в Команде "A"?"
Сержант Флеминг был прав. Возможно, я был ненормальным, но, по моему мнению, управлять заправочной станцией было далеко не столь захватывающе, как прыгать из самолета с прицепленным на груди нюком или развертываться в тылу противника. Хотя мне не довелось ни в чем поучаствовать на Гренаде, я был горд служить своей новой стране в составе одного из самых элитных воинских подразделений на планете.
Так что я продлил контракт еще на пять лет, получил повышение до E-6 (штаб-сержанта) и продолжил отправлять большую часть своего жалованья матери и сестрам в Калифорнию.
Примерно в то же время до меня дошли слухи, что вновь формируется 1-я Группа Сил спецназначения, и для пополнения рядов они отбирают парней из 5-й и 7-й Групп. Зоной ответственности основанной в 1957 году 1-й Группы был Тихоокеанский театр военных действий. Но в 1974 году, после окончания войны во Вьетнаме, группа была расформирована. В Вашингтоне приняли решение вернуть ее к жизни для поддержки стратегических интересов США в Азии и действий в экстренных ситуациях по всему миру.
Заинтригованного перспективой отправки в Восточную Азию, меня отправили к сержант-майору Макковски, который опрашивал кандидатов в 1-ю Группу.
Высокий и темный, он посмотрел на меня и спросил: "Откуда вы?"
Я подумал: Ну вот, опять двадцать пять. Я ответил: "Я родился в Иране, сэр, но теперь я гражданин США".
"Так вы араб".
"Нет, сэр. Я родился в Иране, который не является арабской страной. Выходцы из Ирана – персы. Но теперь я американец, сэр, и очень горжусь быть таковым".
Он нахмурился и откашлялся. "Я вижу, что вы специалист по языкам и говорите на арабском и фарси".
"Посмотрите в мой "два-один", сэр. Здесь нет упоминания о том, что я являюсь специалистом по языкам". Форма DA 2-1 была, по сути, личным делом, в котором указывались все развертывания, специализированная подготовка и образование. Один взгляд в него, и он увидел бы, что я намного больше, чем специалист по языкам.
Несмотря на то, что гласил мой "два-один", Макковски отклонил мое заявление. Прежде чем я успел рассердиться, другой сержант 1-й Группы внес мое имя в систему.
Но до того как получить приказ явиться в Форт-Льюис, штат Вашингтон, и помочь в обучении новых батальонов 1-й Группы, я вместе с четырнадцатью другими Зелеными беретами был выбран для отправки в Южную Корею, чтобы научить южнокорейцев выживанию в случае пленения. У меня был некоторый опыт в этой области, потому что я имел квалификацию SERE, означающую, что я пережил трехнедельный курс выживания, уклонения от преследования, сопротивления и побега в Кэмп-Макколле.
В конце 84-го меня вместе с коллегами отправили коммерческим рейсом в Сеул, а затем на автобусе привезли в четырехзвездочный отель. Поскольку мы были TDY (на официальном языке, "временно прикомандированными" – temporary duty assignment), все наше питание и прочие расходы покрывались. Это означало отсутствие необходимости кормиться сухими пайками или едой из армейской столовой.
Дни мы проводили в находившемся неподалеку гарнизоне Йонсан (Драконья гора), бывшем расположении японской императорской армии, в настоящее время служившем штабом американских войск в Корее. Он располагался прямо в центре Сеула, выглядел как пригород крупного американского города и мог похвастаться удобными казармами, магазинами РХ(5), столовыми, кинотеатрами, ресторанами и полями для гольфа.
В темном подвальном помещении одного из командных центров мы учили группы американских и южнокорейских солдат тому, как противостоять суровым и жестоким приемам, с которыми они могут столкнуться во враждебной ситуации, включая длительное ограничение подвижности, воздействие экстремальной жары, холода или влаги, лишение пищи или сна, содержание в одиночестве, угроза боли, лишение сенсорных стимулов и применение методов физического давления, таких как пытка водой.
Я был в восторге. Днем я изображал истязания южнокорейских солдат, а ночью пил и тусовался с ними же в ночном клубе на первом этаже нашего отеля.

1. Жизнерадостность (фр.) (прим. перев.)
2. Широкий отложной воротник, одна из отличительных особенностей курток BDU 1-го образца, выпускавшихся с 1981 по 1986 гг. (прим. перев.)
3. Второй по величине остров Гавайского архипелага (прим. перев.)
4. Прокоммунистическая марксистская партия "Новый совместный поход за благосостояние, образование и освобождение" (New Joint Endeavor for Welfare, Education, and Liberation – New JEWEL Movement, NJM), находившаяся у власти с 1973 по 1983 гг. (прим. перев.)
5. Находящиеся на американских военных базах магазины, где военнослужащие могут по весьма сходным ценам купить все необходимое – от носков до электроники. Свое название Post Exchange берут из XIX века, когда они были по факту небольшими гарнизонными лавками (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

К середине 80-х годов дела в Иране шли от плохого к худшему. Хотя потери в войне с Ираком продолжали расти, верховный лидер Ирана аятолла Хомейни назвал конфликт "подарком Всевышнего". С его точки зрения это было правдой. Ожесточенные бои не только сплотили большую часть страны вокруг нового исламистского режима, но и дали его сторонникам возможность жестоко подавлять всю внутреннюю оппозицию во имя национальной безопасности.
В начале 80-х я слышал сообщения о ежедневных арестах, убийствах, исчезновениях, казнях и навязчивых проповедях, вещаемых по телевидению на весь Иран. Тем временем в стране произошла культурная революция, реформы шаха были свернуты, газеты закрыты, оппозиционные политические партии запрещены, а все университеты закрылись и вновь открылись через два года после того, как прошли через так называемую "исламизацию".
То, что началось как народное движение за свержение шаха, превратилось в захват власти муллами, в результате чего возникло жесткое и безжалостное исламистское правительство. К счастью, к середине 80-х большинство моих ближайших родственников бежали из Ирана и жили в Штатах.
Единственным, кто остался, был мой отец. Несмотря на свою долгую службу стране и неизбывную национальную гордость, он тоже получил грин-карту и планировал присоединиться к моей матери в Сан-Хосе, Калифорния.
В январе 1985 года я был в Форт-Льюисе, получив назначение в ODA 174 и задачу тренировать новых членов 2-го батальона Сил спецназначения. Как-то днем, около 13:00, я вернулся в комнату группы и занимался чисткой оружия, когда мне позвонил дежурный сержант.
Он сказал: "Сержант Лахиджи, у вас чрезвычайная семейная ситуация".
"Что случилось?" спросил я, когда у меня резко подскочило кровяное давление.
"Подойди в батальонную комнату отдыха и позвони своему брату".
Я бросился туда и позвонил Ираджу.
Его голос был тяжелым от горя: "Чангиз, брат мой, у меня плохие новости. Наш отец мертв".
Я почувствовал, как воздух выходит из меня. "Мертв? Как? Что случилось?"
"Мы не знаем наверняка, но, судя по тому, что мы слышали на данный момент, он убит".
"Убит? Кем?"
У Ираджа не было ответа. Мне дали десять дней отпуска, и я поехал прямо в дом к моему брату в Сан-Хосе. Там в трауре собрались мои мать, тети, дяди, братья и сестры.
Мой дядя Алекс отвел меня в сторону и сказал, что узнал, что отца вытолкнули из окна его находившейся на пятом этаже квартиры в Тегеране. Его обнаженное тело было обнаружено на заброшенном пустыре позади здания. По словам дяди Юсефа, нашедшего его, он пролежал там несколько дней.
Взбешенный, я позвонил дяде Юсефу в Тегеран. Он взял обыкновение навещать моего отца два раза в неделю. В последний раз, когда он пошел к нему, он позвонил, но никто не ответил. Поэтому он попросил управляющего впустить его.
Внутри он увидел признаки борьбы – опрокинутый стул и разбитую вазу. Когда он пошел в заднюю комнату и выглянул в окно, он заметил обнаженное тело моего отца, лежащее среди щебня внизу. Один из соседей описал четырех человек, приходивших в квартиру моего отца несколько ночей назад. Он был почти уверен, что это были Стражи исламской революции из народной армии, сформированной аятоллой Хомейни для защиты своего правительства от внутренних и внешних угроз. Это были религиозные фанатики, получавшие приказы непосредственно от аятоллы и его ближайших советников.
Разумом я понимал, что они могли считать моего отца потенциальным врагом, поскольку он работал на предыдущий режим. Но эмоции подталкивали меня выследить их и убить.
Когда я попросил сержанта моей группы разрешить мне вернуться в Тегеран для участия в похоронах отца, моя просьба была отклонена. Это тоже было понятно.
Вместо этого туда ездила моя мать, провела поминальную церемонию по отцу и позаботилась, чтобы его похоронили рядом с его матерью.
Это было печальное время для всех нас. Мы любили Америку, но часть наших сердец и многие воспоминания оставались в Иране.
Смерть отца сильно ударила по мне. Хотя он плохо относился ко мне в детстве, я простил его и был восхищен его душевной стойкостью. Я был сыном, больше всего походившим на него физически и личностно, что могло объяснить, почему он был так строг со мной. Нам не нравится в других то, чего мы боимся в себе.
Хотя он и покинул нас, мне часто виделось его лицо или слышался голос. Как и при жизни, он говорил мне, что делать и как вести себя. "Не ешь слишком быстро, Чангиз. Всегда оставляй что-нибудь на тарелке". Он привил мне любовь к людям и государственной службе, которые я привез с собой в США.
По возвращении в Форт-Льюис я чувствовал себя одиноким и изолированным. И дело не в том, что мои товарищи по команде не поддерживали меня. Они делали это.
Три недели спустя, когда мой сержант группы пришел сказать, что мне предстоит PCS (permanent change of station – смена постоянного места службы) и отправка на Тории-Стейшн, Окинава, в состав ODA 134, я приветствовал эту новость. Я любил исследовать новые места и знакомиться с новыми людьми, и мне требовались перемены. Но я беспокоился о моей матери, жившей с Ираджем и двумя моими сестрами в Сан-Хосе.
Она была подавлена смертью моего отца и страдала от диабета, поэтому я подумал, что ей тоже может пойти на пользу смена обстановки. Я попросил разрешения взять ее с собой на иждивение, и быстро получил одобрение. Но я еще не спрашивал ее.
Так что за две недели до того, как я должен был отбыть, я поехал в Сан-Хосе на своем минивэне Фольксваген в компании моего друга Рики, который также переводился на Окинаву, его жены и их двух маленьких дочерей.
Там я поставил маму перед вопросом.
Вначале она была шокирована и спросила: "Что будет, если мне это не понравится?"
"Если тебе не понравится Окинава, я отвезу тебя домой".
Она решила поехать. Летом 85-го мы отправились чартерным рейсом на Окинаву – остров площадью 500 квадратных миль (1295 км2) на южной оконечности Японии, место расположения тридцати американских военных баз, включая Тории-Стейшн, где размещалась 1-я Группа Сил спецназначения (воздушно-десантная). Нам с мамой выделили трехкомнатную квартиру в нескольких милях от базы по Шоссе №58. Рики и его семья жили по соседству.
Сначала маме все понравилось. Субтропический климат напоминал ей Иран. Но из-за диабета ей пришлось использовать ходунки, из-за чего ей было трудно передвигаться. Кроме того, я был назначен в возглавляемую капитаном Барри Шапиро и сержантом группы Ларри Крамером ODA 134, которая была имевшей квалификацию HALO группой по освобождению заложников.
Каждый месяц мы ездили в Таиланд, Сингапур, Малайзию или на Филиппины, где в течение месяца тренировали местные силы безопасности и практиковались в высотных прыжках со свободным падением с раскрытием на малой (HALO) и большой (HAHO) высотах, а также прыжках с малой высоты с принудительным раскрытием (LALO – low-altitude, low-opening). Это предполагало удивительный воздушный тур по Азии с невероятными видами, отличной едой, красивыми женщинами и некоторой долей опасности. Все отлично с моей точки зрения, но трудно для мамы, которая в итоге проводила большую часть времени в одиночестве.
Моя первая задача в составе ODA 134 привела меня в Паттайю на южном полуострове Таиланда. Местные жители были самыми вежливыми и дружелюбными людьми, которых я когда-либо встречал. Даже свирепые на вид тайские спецназовцы, которых мы тренировали в качестве отряда личной охраны короля, всегда выглядели спокойными и расслабленными. Сержант группы Ларри Крамер объяснил, что они были вежливы и сохраняли невозмутимость в самых трудных обстоятельствах благодаря их буддистскому вероисповеданию. Буддизм, как я узнал, не является традиционной религией в том смысле, что он не проповедует конкретное учение или поклонение богу, а вместо этого указывает путь к просветлению.
Возможно, это объясняет, почему во имя буддизма велось очень немного войн.
Наша тренировочная программа называлась "Кобальт Блю" (Cobalt Blue) и включала ближний бой, прыжки с вертолетов и медицинскую подготовку. Наши медики могли не только оказывать квалифицированную помощь на поле боя, но также зайти в любую деревню и в считанные минуты развернуть полноценную клинику. Они проводили медицинские осмотры, диагностировали и лечили экзотические заболевания, проводили вакцинацию, вправляли сломанные кости, лечили инфекции, пломбировали или вырывали гнилые зубы, а также принимали роды. Еще они были подготовленными ветеринарами.
Иными словами, они помогли нам устанавливать взаимопонимание с местным населением, что являлось одной из основных задач Сил спецназначения, называемой нами "завоеванием сердец и умов". Куда бы мы ни отправлялись, мы проводили время в местных сообществах, надеясь внести положительный вклад в жизнь их и их деревень, и укрепить доверие.
В конце курса мы самостоятельно выполняли пару голливудских прыжков без выкладки. Затем тайцы присоединялись к нам для выполнения прыжка в полной боевой выкладке с 18500 футов (5600 м). Мы выпускали парней из тайского спецназа первыми, потому что они, как правило, быстро открывали свои парашюты, что могло представлять опасность для нас, предпочитавших свободное падение до высоты около 4000 футов (1220 м).
Затем мы, двенадцать членов ODA 134 прыгали следом с рампы C-130, повернувшись лицом к хвосту, приняв на выходе сидячее положение. Я чувствовал этот чудесный прилив адреналина, смешанный со страхом под ложечкой и ветром в лицо. Ощущение чистой свободы и экстаза. Лоскутное одеяло зеленых полей простиралось до самого горизонта. Солнце грело мне спину.
О более ясном и красивом дне было нечего и мечтать. Когда до 4000 осталось несколько сотен футов, я огляделся, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, а затем раскрыл свой парашют. Он наполнился, и я после легкого рывка перешел к плавному контролируемому снижению. Все шло хорошо.
Затем, на 3500, без какого-либо предупреждения что-то врезалось в меня сзади. Моей первой мыслью было: я покойник! Но я оставался в сознании и осознал, что со мной оказался кто-то еще. Я не мог понять, кто это, потому что видел только его затылок. Его купол погас, а свободный конец обернулся вокруг моей шеи.
Кроме того, две из семи камер моего купола сложились, поэтому мы снижались с большой скоростью. Я был уверен, что мне конец.
Его свободный конец все крепче обвивался вокруг моей шеи. Моим первым побуждением было обрезать его парашют, но если я это сделаю, он упадет и погибнет. Без вопросов.
Мы падали как камни, так что приходилось соображать быстро.
Внезапно зацепившийся за меня человек отчаянно заорал: "Чангиз, не обрезай меня. Не обрезай, пожалуйста!"
Я узнал голос своего товарища по группе, Джона Мерфи – радиста, которому, похоже, постоянно не везло на прыжках.
Теперь его купол был прямо перед моим лицом. Я оттолкнул его и увидел, что мы были примерно в 1500 футах (450 м) от земли.
Мерфи орал: "Чангиз, не делай этого!"
Вместо этого я раскрыл свою запаску. Ей не хватило силенок, чтобы выдержать вес двух человек, но наше падение замедлилось. Я схватился за клеванты и попытался управлять нашим снижением.
Легкий ветерок пронес нас мимо заросшего травой промежутка между двумя взлетно-посадочными полосами, где мы должны были приземляться. Я слышал, как парни кричали мне, но у меня не было времени маневрировать. Наш заход был жестким.
"Берегитесь!"
Мерфи висел несколькими футами ниже меня, так что он врезался в бетон полосы первым. Он застонал, когда его правая нога сломалась. Я приземлился на обе ноги примерно в метре от него, резко завалился назад и упал на левый бок.
Мне было очень больно, но, по крайней мере, я был жив. Спецназовцы как тайские и американские, сгрудились вокруг нас. Ни Мерфи, ни я не могли встать.
Двое медиков нашей группы начали осматривать меня. Я сказал: "Сначала займитесь Мерфи". Его падение было более жестким.
Они осторожно положили нас в кузов грузовика и отвезли в находившийся в близлежащей лачуге медпункт.
Парни пытались подбодрить нас: "Отличная работа, Чангиз".
"Ты будешь в порядке, Мерфи".
"Чангиз, ты отлично справился".
"Мы подлатаем вас обоих, и будете как прежние. А то, может, даже лучше".
Мне было чертовски больно дышать. Лицо лежавшего рядом со мной Мерфи побелело.
"Спасибо, Чангиз", простонал он.
"Нет проблем", прошептал я в ответ. "Ты сделал бы для меня то же самое".
"Может быть, и нет", ответил он.
Я еле удержался от смеха. Мерфи не потерял чувства юмора. Медики вкололи нам морфий. Поскольку на базе тайского спецназа не было рентгеновского аппарата, они мало что могли сделать. Мы прождали пять часов, пока прилетит С-130 и доставит нас на авиабазу Кларк на Филиппинах. Это был ужасный восьмичасовой перелет.
На бетонке в Кларке нас ждали две санитарные машины, помчавшие нас в приемный покой. Военные врачи обнаружили у меня три сломанных ребра. Они ничего не могли для меня сделать и через три дня отпустили. Всякий раз, когда я делал вдох, мою грудь простреливала боль.
И все же Мерфи пришлось хуже. Он провел на вытяжении три недели, а затем ему три месяца пришлось ковылять на костылях с гипсом. Я примерно на месяц сократил тренировки до бега трусцой и плавания, а затем запрыгнул на борт отправляющегося на Окинаву военного самолета.
Когда я вернулся в комнату нашей группы, я улыбался.
"Отлично провел время, не так ли?" спросил сержант Крамер.
Я был рад вернуться на Тории-Стейшн, но моя мать была несчастна. Она скучала по нашей семье в Калифорнии и хотела, чтобы я отвез ее обратно, что я и сделал.

К счастью, мы с Мерфи были живы и здоровы, когда шесть месяцев спустя ODA 134 вернулась в Таиланд. Эта двухнедельная учебная задача закончилась большим праздником на базе, устроенным двухзвездным тайским генералом. В него входило шикарное пиршество со всеми этими штуками: мидиями, голубыми крабами, креветками на гриле, кровяными моллюсками(1), рыбой на гриле с соком лайма, чесноком и чили, пад таем и рисом в кокосовом молоке.
Генерал следил, чтобы мой стакан с виски "Меконг"(2) и Колой был полон. Затем свет погас, и нас принялись развлекать одетые в национальные костюмы тайские певцы и танцоры.
Я не ощущал дискомфорта. Шоу продолжил танец обнаженных женщин. Все они были невероятно милыми. Тайские офицеры и солдаты хлопали в такт музыке.
Когда одна из девушек остановилась передо мной и принялась трясти грудью перед моим лицом, я не мог удержаться от того, чтобы потянуть ее к себе на колени и покрыть ее груди и лицо поцелуями. Она хихикала, а тайские солдаты смеялись и скандировали: "Чан-гиз! Чан-гиз! Чан-гиз!"
Если в нашу задачу входило установление добрых отношений с тайцами, нам это удалось. Мы отлично провели время!

Конец 80-х был временем относительного мира. Помимо нескольких ужасных взрывов террористами самолетов, продолжающегося насилия в Израиле и на палестинских территориях и некоторых региональных конфликтов, особой необходимости в боевом применении Сил спецназначения не было. Большую часть времени я проводил в 1-й Группе, расквартированной на Окинаве, и в порядке ротации ездил тренироваться в другие азиатские страны.
Темп жизни и уровень физических нагрузок в Командах "А" были невероятными – безостановочные командировки, прыжки и учения. Мне это нравилось. Согласно обычной практике, большинство из парней после трех-четырех лет службы переводились из Команд "A" на должности в подразделениях обеспечения. Всякий раз, когда наставало мое время перепрофилироваться на менее сложную в физическом плане работу, я шел к сержант-майору роты и говорил: "Вычеркни меня, чувак. Ты же знаешь, что у меня хреново с английским. И опять же, мне нравится быть в Команде "А", это именно то, на что я подписался".
"Хрен с тобой, Чангиз", говорил он, "Ты знаешь, что делаешь".
Всякий раз, когда это всплывало, мне удавалось исполнить свое желание, отчасти из-за моей уникальной квалификации. Кроме того, я старался максимально продемонстрировать свою ценность. Будучи отвечающим за оперативное планирование сержантом, я составлял расписание для сержант-майора, а это значило, что я должен был надзирать за тем, чем в постоянном режиме времени занимается каждый из членов пяти Команд "А" роты.
Мы постоянно были на развертываниях. Одним из моих любимых мест командировок были Филиппины, которые оказались прекрасным местом, поскольку мы отправлялись туда по крайней мере трижды в год. Тренируя филиппинских Рейнджеров, мы делали по три прыжка в день в течение двух недель. Большую часть времени мы проводили на авиабазе Кларк – огромном объекте площадью 156204 акра (630 км2) в пятидесяти милях к северу от Манилы на главном и крупнейшем острове Лусон, одном из более чем 7000 островов, составляющих страну.
База располагалась на роскошном плато, окаймленном горами Замбалес и вулканом Пинатубо. Изначально она была построена кавалерией Армии США в 1902 году и называлась Форт-Стотсенберг. Место было выбрано из-за обилия травы, использовавшейся для кормежки лошадей. В конце концов, кавалерия ушла, и место захватили летуны.
Внутри двадцати шести миль периметра находилось около 3500 зданий и военных построек, 1600 жилых домов, общежития, казармы, рестораны, школы, магазины, детские игровые площадки, поля для гольфа, кинотеатры, конюшни, зоопарк и другие объекты. У базы была бурная история: в 1942 году ее захватили японцы, месяц спустя она стала свидетелем знаменитого Батаанского марша смерти, когда через ее главные ворота прогнали 70000 пленных союзников, в 1945 году после ожесточенных боев она была отбита американцами, и стала ключевым логистическим узлом во время войны во Вьетнаме. На пике в конце 80-х она имела 15000 человек постоянного населения и была нашей крупнейшей военной базой за рубежом.
Непосредственно к базе примыкал баррио под названием Анхелес-сити с населением около 200000 человек. Среди его основных обитателей были барменши, официантки и стриптизерши, развлекавшие американских военных. Кроме того, там располагался оптовый склад пивоварни Сан-Мигель, снабжавший базу и сотни гоу-гоу баров хорошим пивом.
Прочей продукцией Анхелеса были резные деревянные безделушки, плетеная мебель и лампы из раковин капиза(3), которые украшали дома многих офицеров. По американским стандартам это были трущобы, с узкими грунтовыми улицами, забитыми велорикшами, велосипедами, попадающимися время от времени буйволами и красочными, изобилующими хромом, машинами всевозможных размеров, называемыми "джипни"(4). Но для меня все это было очень увлекательно. Я проводил там свободное время.
С другой стороны, у нас было не так уж много дел. Во время командировок на Кларк наша группа из двенадцати человек ежедневно совершала прыжки HAHO с высоты 36500 футов (11125 м). Мы раскрывались на 31000 (9500 м) и пытались приземлиться в пределах пяти футов (1,5 м) друг от друга – что проделывали весьма часто. Когда ветер дул на север, мы выходили на 26000 футах (7900 м) над Манилой, и наш ведущий с помощью компаса вел нас до Кларка. Выбранным нами ориентиром была огромная круглая антенна, возвышающаяся в центре базы. Мы шли за ним строем пеленга и выходили на цель с погрешностью в несколько футов.
По ночам мы прыгали с 18500 (5600 м) с ХИС-ами и в полной выкладке, а потом отправлялись тусить по барам в Анхелесе. Излюбленными прибежищами были "Воронье гнездо", "Хани Ко" и "Золотой Нил", где можно было получить бокал холодного Сан-Мигеля за 50 центов. То же пиво, купленное для одной из девочек в баре или официанток, стоило в восемь раз дороже(5).
Прыжки обычно заканчивались в 21:00 и начинались в 10:00 на следующее утро. Мне нравилось все: и сами прыжки, и окружение, и филиппинцы, бывшие по большей части теплыми и дружелюбными, старающимися зарабатывать на жизнь в очень трудных условиях.
Каждый вечер, покидая расположение, я всегда останавливался и покупал орхидеи, гардении и маргаритки у малолеток, продававших их на улицах возле баров. Едва завидев меня, они сбегались и кричали: "Чангиз, Чангиз! Купи красивый цветок. Один доллар. Пусть твоя девушка улыбнется".
"Да, да. Конечно".
Как-то поздним вечером, после того, как мои товарищи ушли на поиски плотских утех, я вывалился из "Вороньего гнезда" в одиночестве, пьяный до такой степени, что вырубился прямо на улице. Обычно это означало, что кто-то из местной шпаны или "биллибоев" (трансвеститов), ошивающихся в окрестностях, избавит вас от кошелька и прочих ценностей. Будучи пьян, я все же слышал, как уличные девки кричали нескольким биллибоям, чтобы те держались от меня подальше. Одна из них сказала: "Отвали от него. Он мой кузен!"
Вчетвером им удалось поднять меня на ноги и провести несколько кварталов до четвертого КПП. Я очухался возле заграждений перед ним, возле знака "притормози и останешься жив", услышав, как они ругаются с филиппинскими охранниками, чтобы меня впустили. Один из них потребовал предъявить мое удостоверение личности. Одна из девушек выудила из кармана мой бумажник. Охранники не только впустили меня, но и вызвали такси, которое провезло меня оставшиеся до моей казармы полмили.
Позже я поблагодарил охранников и проставился им выпивкой. В следующий раз, когда я увидел цветочниц, я вручил каждой по двадцатке(6). С тех пор, когда я отправлялся в заход по барам, девчонки сопровождали меня от точки до точки.
Как-то поздним вечером, несколько недель спустя, я снова был несколько набравшись, и мне потребовалось разменять стодолларовую купюру. Я подошел к окошку обменного пункта и не сводил глаз с не внушающих доверия парней позади меня, пока меняла отсчитывал, как я предполагал, пять двадцаток.
Позже вечером, собравшись расплачиваться с привезшим меня в казарму таксистом, я обнаружил, что на самом деле мне дали одну двадцатку и четыре однодолларовых купюры. Вот же дурак, подумал я. Нехрен больше шататься по вечерам и нажираться. Любопытства ради я на следующий день сообщил об этом инциденте в филиппинский полицейский участок на базе.
Я не ожидал какого-либо продолжения. К моему удивлению, молодой полицейский, с которым я подружился, в тот же вечер поехал со мной в город и попросил показать менял. Офицер схватил парня за горло и поволок на КПП №1. На том КПП было еще несколько местных охранников, которых я знал. Один из них схватил менялу и заорал ему в лицо: "Ты не охренел ли, нажегши этого парня? Он наш друг!"
Меняла вынул из бумажника пачку денег, отсчитал пять двадцаток и вручил их мне.
В другой вечер я пригласил троих филиппинских охранников пойти со мной выпить. Когда мы шли по Периметр-роуд, какой-то парень полез в мой карман, попытавшись вытащить бумажник. Я отреагировал, схватив его за запястье и швырнув на землю. В считанные секунды меня окружили три дюжины разъяренных местных хулиганов. Я ожидал, что меня изобьют.
Но прежде, чем был нанесен первый удар, один из бывших со мной охранников вытащил пистолет и выстрелил в воздух. Шпана разбежалась. На сигнал тревоги от КПП №1 прибежало еще больше вооруженных охранников. Их посыл был ясен: не связывайтесь с этим парнем. С тех пор меня оставили в покое.
Очень хорошо иметь друзей.

Я люблю прыжки почти так же, как и секс, и стараюсь заниматься и тем и другим как можно чаще. Команды "A", безусловно, удовлетворяли мой аппетит к первому. Но все увлекательные занятия, такие как прыжки с большой высоты, сопряжены с опасностями и возможными осложнениями.
Однажды, будучи на Кларке, мы с еще одной группой поехали на полигон, где отрабатывался ближний бой, чтобы тренировать спецназ филиппинской армии. Филиппинские коммандос еще не прошли парашютную подготовку, поэтому мы договорились провести демонстрацию, совершив прыжок в полном боевом снаряжении. Планировалось, что мы прыгнем с 18500 футов (5600 м), приземлимся рядом с их тиром и начнем стрелять и поражать цели.
У нас были большие парашюты MC-5 с закрепленными под ними рюкзаками, кевларовые шлемы с дополнительными амортизирующими подушками и удерживающими ремешками, которые впереди оборачивались вокруг подбородочного ремня, проходя под пряжками, а также черные джангл-бутсы. Одна только парашютная система весила около сорока фунтов (18 кг). Наши рюкзаки, аптечки, рации, оружие и магазины добавляли еще восемьдесят или девяносто (36 – 40 кг).
Видимость была хорошей, дул легкий юго-западный ветер. Я выпрыгнул из C-130, сделал быстрый кувырок и почти минуту падал, распластавшись на животе и вытянув руки. Бросив взгляд на шкалу альтиметра на запястье, я раскрылся на 4000 футов (1220 м). Купол раскрылся без каких-либо проблем. На 500 (150 м) я потянул за язычок замка, чтобы отцепить рюкзак, затем подтянул колени в положение готовности к приземлению. Но я потянул клеванты и слишком быстро отпустил их, и на 100 футах (30,5 м) увидел, что иду прямо на большой валун, и у меня не осталось возможности сманеврировать.
Я ударился об него, боль в ногах была настолько сильной, что я сразу впал в шок. Медик нашей группы, Берни О'Рурк, подбежал ко мне, увидел, что кусок моей правой бедренной кости, проткнув штанину, торчит над голенищем ботинка, и стащил с меня подвесную.
Он сделал две инъекции морфия и намотал повязку прямо поверх формы. Сержант группы вызвал грузовик, чтобы отвезти меня на Кларк.
Берни сказал ему: "Ты с ума сошел? Это пять часов езды".
Вместо этого Берни вызвал медэвак, который прибыл через сорок пять минут. Когда он и еще один член группы несли носилки со мной к задней части "Чинука", Берни поскользнулся и выронил свой конец носилок, который ударился о рампу.
"Ох, Чангиз, прости меня", сказал он.
"Какого хера, Берни", ответил я с улыбкой, полностью оглушенный морфием.
На бетонке авиабазы Кларк меня ждала санитарная машина, доставившая меня в госпиталь. Я провел пять с половиной часов в операционной и ничего не почувствовал.
На следующий день я проснулся с ногой на вытяжении, а моя лодыжка удерживалась пластинами, прикрепленными с обеих сторон дюжиной винтов. Через месяц меня перевезли санитарным бортом на Окинаву, где я провел еще три месяца, ковыляя в гипсе, в обнимку с костылями.
Через шесть месяцев после того несчастного случая я отправился в военно-морской госпиталь на Окинаве, чтобы наконец вывернуть винты. Врач сказал: "Это всего лишь небольшая хирургическая процедура. Хотите, чтобы мы сделали ее под полным наркозом?"
"Нет, спасибо, док", ответил я. "Я буду в порядке".
Медсестры положили мне в рот марлевый тампон, и врач сделал небольшой надрез, чтобы добраться до винтов. Я лежал на столе, из меня текла кровь, и тут он понял, что у него нет подходящей отвертки.
Он крикнул медсестре: "Беги вниз и возьми отвертку поменьше".
Я сказал: "Пожалуйста, поспешите, док, пока из меня вся кровища не вытекла".
К тому моменту, когда она вернулась, простыня под моей ногой насквозь пропиталась красным. Доктор зашил меня и наложил подвижный гипс, который я носил еще три месяца. От несчастного случая до полного выздоровления прошло пятнадцать разочаровывающих месяцев.

В декабре 89-го года я в качестве E7 (сержанта первого класса) был на Гуаме в составе ODA 136, отрабатывая ближний бой и спасение заложников, когда мы получили срочное сообщение с приказом вернуться на Окинаву для немедленного развертывания. Вернувшись на нашу базу на Тории-Стейшн, мы уложили в наши черные вещевые сумки для командировок рации, защитные очки, наколенники, запасные магазины и т.п. Затем мы явились на инструктаж в комнату группы.
Полковник спецназа сказал, что этим вечером мы вылетаем на авиабазу Кларк, чтобы помочь подавить военный переворот против демократически избранного президента Корасон Акино. В то время я мало знал о президенте Акино за исключением того, что слышал в новостях. Во время инструктажа я узнал, что она была тихой домохозяйкой, воспитывающей пятерых детей, в то время как ее муж был избран сенатором и набрал политический вес как ведущий критик многолетнего правителя, президента Фердинанда Маркоса. Когда в сентябре 1972 года Маркос объявил военное положение и отменил конституцию, поскольку она запрещала ему баллотироваться на третий срок, ее муж был арестован и приговорен к смертной казни. Корасон Акино пришлось окунуться в филиппинскую политику, чтобы вести кампанию от имени своего мужа.
И когда он был убит в 1983 году по возвращении на Филиппины после лечения в США, она подхватила флаг своего мужа в качестве номинального лидера противостоящей Маркосу политической оппозиции. Когда Маркос неожиданно объявил, что проведет президентские выборы в 86-м году, оппозиция потребовала, чтобы Корасон баллотировалась против него, и она с неохотой согласилась.
Президентские выборы в феврале 1986 года были омрачены массовыми фальсификациями, насилием и запугиванием. Правящая политическая партия Маркоса объявила его победителем. Но миллионы филиппинцев вышли на улицы в поддержку Акино, США и другие страны осудили выборы, а военные во главе с министром обороны объявили о своем выходе из правительства Маркоса и объявили настоящим победителем Акино.
После трех дней мирных протестов, охвативших все Филиппины, в ходе так называемой Революции народной власти Акино была приведена к присяге в качестве президента. Она немедленно провела серию реформ и предложила новую конституцию, в которой особое внимание уделялось гражданским свободам, правам человека и социальной справедливости. Она также велела нашим военным покинуть нашу военно-морскую базу в Субик-Бей, а также авиабазу Кларк.
По иронии судьбы, мы приземлились на Кларке утром 2 декабря, чтобы поддержать президентство Акино в борьбе с военным переворотом, начатым днем ранее солдатами, верными бывшему президенту Маркосу. Порядка 3000 из них закрыли международный аэропорт, названный в честь покойного мужа президента Акино, захватили несколько военных авиабаз и даже пытались осадить президентский дворец.
Президент Акино запросила у США военную помощь, и мы начали операцию "Классик Ризолв" (Classic Resolve – Классическая Решимость). С Кларка вылетели истребители "Фантом" ВВС США с разрешением летать на бреющем над самолетами мятежников на их базах, вести предупредительный огонь при попытках взлететь, и сбивать их, если они это сделают.
Мы вместе с двумя группами флотских SEAL расположились в ангаре на Кларке и находились в полной боевой готовности, ожидая приказа о нашем задействовании. Нашей задачей было, если президентский дворец окажется в осаде, вызволить оттуда президента Акино и доставить ее на авиабазу Кларк. Следующие десять дней мы провели, качая мышцу и играя в карты.
Некоторые из "тюленей" были замкнутыми. Некоторые были классными. Через десять дней нас отозвали на Окинаву.
Последний раз я был на Кларке годом позже, в мае 91-го, когда на базу начал сыпаться вулканический пепел с близлежащей горы Пинатубо, а сейсмографы зафиксировали сотни небольших толчков, которые, по мнению геологов, были предвестниками крупного извержения. Из-за падающего пепла и опасной концентрации серы все боевые самолеты и второстепенный персонал были эвакуированы. Мы уехали за день до извержения вулкана 15 июня, которое оказалось вторым по величине наземным извержением в двадцатом веке.
Вся база была закрыта и впоследствии передана правительству Филиппин, которое в 1993 году вновь открыло ее в качестве коммерческого аэропорта.

1. Анадара – единственный двухстворчатый моллюск, обладающий кровеносной системой, содержащей гемоглобин. Считается изысканным деликатесом в странах Юго-Восточной Азии (прим. перев.)
2. Просто изверг какой-то. Совершенно фантастическая пакость. В меня даже с колой не полезла… (прим. перев.)
3. Двустворчатый моллюск плакуна тропическая. Имеет очень тонкую, почти прозрачную раковину круглой формы. Капиз – одна из провинций Филиппин, где эти моллюски водятся в изобилии. На Филиппинах их издавна используют в качестве оконных стекол, так как они очень доступны и намного дешевле стекла (прим. перев.)
4. Разновидность общественного транспорта на Филиппинах. Своего рода маршрутные такси. Первоначально делались из списанных американских джипов, кустарным образом переделывавшихся с целью увеличения вместимости. В результате число сидячих мест доходит до двух десятков. Владельцы всячески изукрашивают принадлежащие им машины, так что двух одинаковых джипни не бывает (прим. перев.)
5. Стандартная практика большинства заведений Юго-Восточной Азии. Как правило, девицы легкого поведения ждут клиентов именно в них. И чтобы покинуть бар вместе с ней, нужно купить т.н. "девчачий напиток" (girl drink) по цене, в несколько раз превышающей его стандартную стоимость. Таким образом вы оплачиваете услуги их "точки базирования" (прим. перев.)
6. Двадцать долларов (прим перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Класс!

Отличная история Благодарю.

ПЕРВАЯ ВОЙНА В ЗАЛИВЕ

Во время моей службы в ODA 136, мы часто ездили на Гуам – американскую тихоокеанскую территорию и самый большой остров Микронезии площадью 210 квадратных футов (1,95 км2) с населением около 150000 человек. Он был захвачен японской армией 7 декабря 1941 года за несколько часов до нападения на Перл-Харбор. В июле 1944 года он был освобожден и с тех пор стал домом для нескольких крупных американских военных баз, включая авиабазу Андерсен и военно-морскую базу Гуам.
Во время пребывания там в 90-м году мы с товарищами по группе решили попытаться побить мировой рекорд группового высотного прыжка HALO. Мы планировали взлететь на бомбардировщике B-52 и прыгнуть с высоты 40000 футов (12200 м). Это было бы здорово. Но когда мы отправили запрос в SOCOM, они его отклонили.
Так что нам пришлось согласиться, что это будет C-130, и к нам присоединятся трое морских пехотинцев, двое офицеров и шестеро нижних чинов из ВВС. В день перед прыжком мы укладывали и переукладывали наши парашюты, как делали всегда, проверяли снаряжение и тренировались переключаться с чистого кислорода, которым мы дышим в самолете, на баллон с кислородной смесью, который будет закреплен у нас на животе во время снижения.
Прыжок с 40000 футов, это далеко не обычное дело, и сопряжен с серьезными рисками для здоровья, такими как гипоксия и декомпрессионная болезнь. Чтобы компенсировать недостаток кислорода в воздухе, частота сердечных сокращений и дыхания увеличивается. Мы знали, что гипоксия или кислородное голодание может привести к головокружению, эйфории, размытому или туннельному зрению, ухудшению координации мышц и замедлению реакции – тому, с чем совершенно не хочется столкнуться, когда мы будем падать к земле со скоростью до 128 миль в час (205 км/ч). Забудешь раскрыть парашют, и по какой-то причине не раскроется запасной, и ты покойник. Голубиный корм.
Декомпрессионная или "кессонная" болезнь (ДКБ) возникает, когда в тканях и крови из-за быстрого снижения давления образуются пузырьки азота. Она проявляется как боль в суставах и может вызвать паралич и смерть.
Чем больше высота, тем выше риск развития ДКБ. Поэтому перед взлетом мы провели на земле полтора часа, дыша чистым кислородом, чтобы вывести азот из кровеносной системы. Затем мы поднялись на 40000 футов – примерно на 11000 футов (3350 м) выше горы Эверест. Поскольку мы находились в негерметичной кабине, мы продолжали дышать О2 с консоли в самолете. Это не помешало развитию у двух офицеров ВВС воздушной эмболии – попадания в кровоток пузырьков газа из-за травмы легких, вызванной резким изменением давления.
Симптомы были похожи на декомпрессионную болезнь: в случае с офицерами ВВС – тремор, онемение и потеря сознания. Совсем не годится, когда нужно быть начеку.
Так что мы спустились до 37200 футов (11340 м), чтобы снизить нагрузку на наши организмы. Ребятам из ВВС стало легче. Но когда мы попытались открыть рампу C-130, скорость потока снаружи была такой, что мы не смогли опустить ее. Вместо этого нам пришлось открыть боковые двери.
Температура внутри самолета опустилась до леденящих кости -10 градусов по Фаренгейту (-23,3 по Цельсию), и обещала стать еще ниже, учитывая силу ветра снаружи. Не исключено, что она опустится до -40 (по Фаренгейту и Цельсию одинаково). У всех нас под прыжковыми комбинезонами было длинное нижнее белье, теплые носки и перчатки, а также капюшоны, закрывающие шею и уши. Холод был критическим фактором, потому что нам было нужно в течение нескольких минут сохранять подвижность пальцев, чтобы должным образом подготовить наше снаряжение перед выходом из самолета, и время, чтобы управлять нашими парашютами сразу после выхода.
Гул внутри самолета делал разговор невозможным, и старший нашей группы поднял руку, давая сигнал о двухминутной готовности. Мы отцепили наши дыхательные маски от пульта C-130 и присоединили их к нашим индивидуальным кислородным баллонам, затем проверили глаза друг друга, чтобы убедиться, что ни у кого нет гипоксии. Пока что у нас все шло хорошо.
Мы быстро проверили по второму и третьему кругу наше снаряжение, соединения и давление в баллонах. Затем цвет сигнального огня сменился с красного на зеленый. Я глубоко вздохнул и, держась в трех секундах позади нашего сержанта группы начал падать со скоростью 140 миль в час (225 км/ч). Ощущение было неописуемым. Мы были так высоко над облаками, что не видели земли. Я знал, что если раскрою свой парашют на такой высоте, он разорвется в клочья. Но я не горел желанием положить конец захватывающему дух падению.
Пока я падал подобно камню, воздух начал давить на мои руки и грудь. Чем ближе я был к земле, тем он был плотнее, и давление возрастало, пока не начало угрожать сорвать с головы маску и шлем. Температура также выросла, когда я пролетел сквозь слои облаков и увидел раскинувшуюся внизу прекрасную, зеленую землю.
После четырех с половиной минут падения я достиг 4000 футов и раскрыл парашют.
Нашей площадкой приземления была взлетно-посадочная полоса международного аэропорта, но сильный ветер тянул нас на запад. Я видел, как сержант впереди меня проплывает мимо взлетно-посадочной полосы. Я опустился на поле сахарного тростника. Ребята, шедшие за мной, пролетели еще дальше, до самой парковки универмага "Кеймарт".
Помимо сержанта группы, получившего обморожение лица, остальные вышли из этого невредимыми. Вот это приключение! Вишенкой на торте стало то, что мы, оказывается, побили мировой рекорд, и попали в выпуски новостей, как местных, так и в Штатах.

По возвращении на Окинаву я услышал, что иракский лидер Саддам Хусейн вторгся в Кувейт и разместил войска на границе с Саудовской Аравией. Это звучало чертовски зловеще для всех, кто, как и я, знали, что Ирак обладает четвертой по величине армией в мире и огромными запасами биологического и химического оружия, а его лидер Саддам – агрессивный сукин сын, желающий доминировать в Персидском заливе.
Война Саддама против Ирана, закончившаяся в 1988 году, оставила его страну с крупными долгами перед Саудовской Аравией и Кувейтом. Учитывая плачевное состояние экономики и царящее среди соотечественников уныние, Саддам попросил арабские страны списать долги. Они отказались.
К испытываемому Саддамом недовольству позицией Кувейта добавился старый территориальный спор и тот факт, что Кувейт превышал квоты ОПЕК на добычу нефти. Когда Кувейт отказался уступить давлению и угрозам иракских дипломатов, Саддам 2 августа 1990 года начал вторжение.
Регулярная иракская армия, насчитывающая миллион человек, быстро одолела крошечные кувейтские вооруженные силы, королевская семья Кувейта бежала из страны, и в течение двенадцати часов Ирак установил контроль над большей частью богатого нефтью Кувейта.
Остальной мир отреагировал шоком и возмущением. Президент США Джордж Буш присоединился к Совету Безопасности ООН и Лиге арабских государств, осудив вмешательство и призвав к немедленному выводу иракских войск из Кувейта. На протяжении оставшейся части 90-го года продолжалось дипломатическое перетягивание каната, когда Саддам пытался добиться уступок от Саудовской Аравии, США и других стран, а они требовали, чтобы он покинул Кувейт.
Серьезную озабоченность также вызывали участившиеся словесные нападки Саддама на Саудовскую Аравию. Теперь, когда крупные подразделения иракской армии находились в пределах досягаемости от саудовских нефтяных месторождений, мир опасался, что Саддам еще больше расширит свои амбиции. Саудовские нефтяные месторождения вкупе с кувейтскими и иракскими запасами дадут ему контроль над большей частью мировых запасов нефти.
По понятным причинам это был неприемлемый сценарий для США и многих других стран. 7 августа президент Буш объявил о немедленном наращивании американских сил в Саудовской Аравии по просьбе ее лидера, короля Фахда, для защиты границы с Ираком. Под кодовым названием операция "Щит пустыни" США быстро перебросили в Саудовскую Аравию более 200000 военнослужащих, в том числе 36 F-15 из 36-го тактического истребительного авиакрыла, базирующегося в Битбурге, Германия, и 48 F-15 из 1-го истребительного авиакрыла с базы ВВС Лэнгли, Вирджиния. Кроме того, в Персидский залив были направлены авианосцы "Дуайт Д. Эйзенхауэр" и "Индепенденс" с их боевыми группами, а также линкоры "Миссури" и "Висконсин".
Как только я услышал о наращивании сил в этом регионе, ведущем к тому, что выглядело как разборки с Ираком, я захотел участвовать.
Так что я пошагал в административный корпус Сил спецназначения на Окинаве и попросил дежурного сержант-майора о немедленном откомандировании. Я сказал: "Сэр, я говорю по-арабски и на фарси, и знаю, что могу быть полезен. Прошу направить меня для участия в операции "Щит пустыни".
Он выглядел удивленным моей просьбой и напомнил, что я назначен в 1-ю Группу Сил спецназначения, чье участие не предполагалось, и которая должна была оставаться на Окинаве, продолжая подготовку в рамках обычной ротации.
"При всем уважении, сэр", ответил я. "Я не жалуюсь. Все, что я хочу сказать – я полагаю, что мог бы принести больше пользы на Ближнем Востоке. Я говорю на местных языках. Я знаю регион. И я мог бы помочь, в любом качестве, в котором понадобится".
"Сержант, выпалил он в ответ, "Вы назначены в Первую Группу, и, насколько я знаю, это не изменится. Так что возвращайтесь в свое подразделение".
Это была типичная протокольная бюрократия. Не поддавшись этому дерьму, я пошел к сержант-майору 1-й Группы Макгвайру и майору Сил спецназначения Ронни Странду, в тот момент находившимся на базе, и обратился к ним с той же просьбой.
Эти двое увидели ценность, которую я мог бы представлять для операции, и сказали, что отправят меня в Форт Кэмпбелл, Теннеси, в распоряжение 5-й Группы, которая уже была задействована на Ближнем Востоке. Моя бывшая Группа больше не квартировала в Брэгге и переехала в Кэмпбелл.
"Почему вы просто не отправите меня в Саудовскую Аравию, чтобы я вошел в состав 5-й Группы там?" спросил я.
"Извините, сержант, но это так не работает", объяснил Макгвайр. "Сначала необходимо оформить ваш выход из состава 1-й Группы и подать на PCS, прежде чем вы сможете перейти в Пятую".
"Спасибо, сэр".
Я вылетел в Калифорнию в конце декабря 90-го и провел пару дней с семьей, стараясь не говорить им, что отправляюсь на Ближний Восток. Надвигающийся конфликт с Ираком был главной темой всех вечерних выпусков новостей.
В конце ноября Совет Безопасности ООН принял резолюцию №678, дающую иракцам срок до 15 января 1991 года, чтобы покинуть Кувейт. Она также санкционировала применение силы в случае невыполнения Ираком этих требований. Тем временем Пентагон определил, что 200000 человек, уже находящихся в Саудовской Аравии, недостаточно для изгнания тяжеловооруженных и хорошо окопавшихся иракцев из Кувейта. Так что президент Буш с одобрения Саудовской Аравии перебросил дополнительно 140000 американских солдат, включая 3-ю бронетанковую дивизию и ее танки M1A1 "Абрамс". Одновременно он и его представители начали собирать для противостояния Ираку коалиционные силы, в которые в итоге вошли тридцать четыре страны, включая Великобританию, Аргентину, Канаду, Египет, Италию, Пакистан, Сенегал, Францию и Сирию.
Германия и Япония не задействовали войска, но сделали финансовый взнос общей суммой более 16 миллиардов долларов. Даже Советский Союз поддержал возглавляемую США Коалицию. Пока я сидел и ждал, в Персидский залив прибыло 956600 человек коалиционных сил, возглавляемых генералом Армии США Норманом Шварцкопфом младшим.
Я находился в Форт-Кэмпбеле, где провел очень муторный месяц, проходя переоформление и курсы обучения обращению с противогазом, а также повышения квалификации как специалиста по вооружению.
15 января истек срок, назначенный ООН для вывода иракских войск из Кувейта, и на следующее утро коалиционные силы начали операцию "Буря в пустыне", стартовавшую с мощной бомбардировки, нацеленной на уничтожение иракских пограничных радиолокационных станций и основных звеньев их противовоздушной обороны. В течение следующих нескольких дней список целей был расширен, и в него вошли иракские командные пункты и узлы связи, военные научно-исследовательские центры и военно-морские силы.
Первые авиаудары дали нашим военным возможность увидеть, как наше новое оружие действует в боевых условиях. Мы быстро выяснили, что запускаемые с земли ракеты, такие, как MIM-104 "Пэтриот", не давали иракским военным времени, чтобы защитить себя. А новаторская Система глобального позиционирования (GPS), помогала точно указывать цели для ракет "Томагавк", и других видов вооружения, и позволяла войскам находить путь сквозь пустыню без использования карт.
Ирак ответил на авиаудары Коалиции пусками ракет "Скад"(1) по Саудовской Аравии и Израилю, нанесшими определенный ущерб, но оказавшимися весьма неэффективными. Затем, 29 января, Ирак атаковал и занял саудовский город Хафджи, который через два дня был отбит подразделениями Саудовской национальной гвардии, поддержанными американской морской пехотой.
Тем временем Коалиция завоевала полное господство в небе над Ираком и Кувейтом, и продолжила жестокие круглосуточные удары с воздуха, выполняя в среднем 2555 самолетовылетов каждые двадцать четыре часа. Американские F-15, вертолеты AH-64 "Апач", бомбардировщики B-52 "Стратофортресс" и истребители-бомбардировщики F-117A "Стелс" нанесли сокрушительный ущерб столь ценным для Саддама Хусейна подразделениям Республиканской гвардии.
Я видел это собственными глазами, когда, наконец, прибыл в Саудовскую Аравию на третьей неделе февраля, назначенный в состав ODA 596. Нашей совершенно секретной задачей было скрытное проникновение в Ирак ночью и поиск целей. С покрытыми маскировочным гримом лицами, в ночном камуфляже и бронежилетах, мы действовали группами по четыре человека – иногда все вчетвером на Хамви с установленным сзади пулеметом .50 калибра, а в других случаях на квадроциклах, по два человека на каждом.
Мы получали приказы напрямую от J2 (парней из военной разведки) штаба Коалиции с назначением конкретных квадратов поиска. Наши правила применения вооруженной силы (ROE – rules of engagement) требовали, чтобы мы избегали обнаружения, но позволяли открывать ответный огонь в случае нападения иракских войск.
Переход ночью через границу на вражескую территорию был чрезвычайно напряженным, особенно когда мы знали, что противник находится в повышенной боевой готовности. У нас были ночные приборы наблюдения AN/TVS-5 с дальностью более одного километра и GPS-маркеры. Мы использовали их для опознания и отметки целей, таких как иракские бункеры, танки и прочие укрепленные объекты для будущих ударов F-15.
Я участвовал в дюжине таких выходов. Тренироваться, готовясь к их выполнению, это одно, но реально выходить на вражескую территорию, избегая мин, снайперов и засад – совершенно другое. Все мои чувства были напряжены. Мы знали, что в случае захвата иракцы, скорее всего, будут нас пытать. И это будет не игра, в которой мы участвовали в школе SERE. Все будет по-настоящему, с настоящей болью и настоящими унижениями.
Я подавил свои страхи и сосредоточился на задаче. Пейзаж представлял собой пустыню с отдельными невысокими холмами. Небо над головой было усеяно яркими звездами, словно наблюдающими за нами. Мы напрягали слух, пытаясь расслышать что-то сквозь приглушенную работу двигателей. Наши глаза обшаривали горизонт в поисках теней, движения и проблесков света.
На третьем выходе мы вчетвером ехали на двух багги, подпрыгивая на кочках. Я остановил нашу багги у обрыва, заглушил двигатель и осмотрел местность перед нами с помощью ночного бинокля "Штайнер". Слева и посередине ничего не было, но в 200 метрах и правее нас я увидел группу из пяти солдат, стоящих у забора, окружавшего два одноэтажных бетонных сооружения. Они сбились в кучу. Я не мог точно сказать, что они делают: несут охрану комплекса или пьют чай.
Иракцы услышали эхо от багги позади нас, вскинули свои АК-47 и открыли огнь. Мы принялись стрелять в ответ, заставив их броситься за стену в поисках укрытия.
"Трусы", пробормотал один из моих коллег.
"Давай проваливать отсюда, пока они не выслали патруль", сказал я в ответ.
С помощью GPS мы быстро отметили координаты комплекса, передали их по радио на базу, и отправились на поиски новых целей. Две ночи спустя, когда мы проходили через этот сектор, здания превратились в груды обугленных обломков.
Бедное дурачье, подумал я, слепо следующее амбициям человека, одержимого манией величия.
В другой раз нас послали обследовать предполагаемое место размещения ОМУ (оружия массового уничтожения) примерно в двадцати милях вглубь иракской территории. Поздно ночью мы прошли через песчаную бурю и обнаружили расположение, издалека выглядевшее пустым – ни огней, ни признаков движения. Держа пальцы на спуске наших М16, мы выдвинулись к самому забору. Пока мои коллеги несли охранение, я срубил замок на воротах. Затем, когда двое парней остались в охранении, я и еще один коллега надели костюмы химзащиты и вошли внутрь.
Мы обнаружили два низких заброшенных здания и несколько старых бочек и ржавых баллонов. Я не был экспертом по химическому оружию, но это выглядело как дырка от бублика.
Тем не менее, мы сообщили координаты находившемуся над нами пилоту F-15, а затем отошли и с безопасного расстояния наблюдали, как реактивный самолет прошел над целью и стер ее с лица земли. С расстояния в полмили зрелище было невероятным, а разрушительная мощь единственного F-15 внушала трепет.
Теперь я понял, почему решимость иракских войск была невелика. Мы вновь и вновь становились свидетелями этому в трех или четырех перестрелках, в которых принимали участие. Как только мы открывали огонь по иракским солдатам, они, как правило, сразу же бежали, хотя мы действовали ночью на их территории и почти наверняка были в меньшинстве.
Так что для меня не было сюрпризом, что когда в конце февраля началось наземное наступление Коалиции, оно не встретило большого сопротивления. Освобождение Кувейта заняло четыре дня. За исключением нескольких напряженных танковых боев большинство иракских подразделений быстро сдалось. Они оставили после себя разграбленные дома и предприятия, мины и более 700 горящих нефтяных скважин.
Безжалостный каток возглавляемой США Коалиции не остановился на освобождении Кувейта, а направился в Ирак и покарал Республиканскую гвардию Саддама. VII корпус Армии США, во главе которого шел 2-й бронекавалерийский полк, вторгся в южный Ирак со стороны западного Кувейта. Одновременно с этим XVIII воздушно-десантный корпус США, на острие которого были 3-й бронекавалерийский полк и 24-я пехотная дивизия, атаковали через незащищенную южную пустыню Ирака. К ним присоединились британская 1-я бронетанковая дивизия и французская 6-я легкая бронетанковая дивизия "Даге" (Daguet).
На этот раз некоторые из подразделений иракской Республиканской гвардии ожесточенно отбивались, окопавшись вместе с танками. Но их перехитрили, обошли с флангов и, в конце концов, зажали между двумя мощными группировками, и начали громить. Понеся тяжелые потери, они развернулись и побежали – живая сила, танки и машины – массово отступая на северо-запад по соединяющей Ирак и Кувейт шестиполосной автомагистрали (Шоссе №80). ВВС Коалиции наносили по отступающим подразделениям гвардии ракетные, бомбовые и штурмовые удары, превратив дорогу в то, что получило название Шоссе Смерти. Тем временем силы Коалиции преследовали иракских солдат, пока до Багдада не осталось менее 150 миль(240 км), прежде чем они отошли к восточной границе Ирака.
Через сто часов после начала наземного наступления Коалиции оно достигло своих целей. А 28 февраля президент Буш объявил о прекращении огня.
По оценкам, в ходе конфликта погибло от 20000 до 26000 иракских военнослужащих, в то время как потери Коалиции составили 348 человек. Сто сорок восемь из них были американцами.
Унизительное поражение армии Саддама Хусейна вызвало восстания среди мусульман-шиитов и деморализованных солдат в южном городе Басра, и среди курдских националистов на севере Ирака. Сторонники Саддама беспощадно отреагировали на оба выступления.
Именно в это время, во вторую неделю марта 1991 года, офицеры американской разведки искали добровольцев, берущихся проникнуть в Ирак и сообщить о внутреннем насилии. Как всегда, я поднял руку, и благодаря своему опыту и языковым навыкам был выбран двумя парнями из военной разведки S2, руководившими операцией.
В нашу группу из пяти человек входили крупный афроамериканец E5 из Сил спецназначения по имени Леонард, утверждавший, что говорит по-арабски, что оказалось большим преувеличением, высокий медик Сил спецназначения ливанского происхождения по имени Юсеф, и двое молодых парней из кувейтской разведки, Абдулла и Маджид.
В ходе инструктажа офицеры S2 сделали следующее предупреждение: "Это будет нелегкая работа. Не делайте ничего, что могло бы привлечь к вам внимание. Постоянно следите за своим поведением. Откладывайте в памяти все, что видите, но не делайте никаких записей".
"Можем ли мы носить оружие?" спросил Леонард.
"Это зависит от вас. Если вы все же возьмете оружие, убедитесь, что это пистолет российского или китайского производства носите его скрытно и имейте в виду, что делаете это на свой страх и риск. Если вас поймают, не ждите, что мы вам поможем".
Задача вновь вызвала у меня воспоминания о поездке в Тегеран десятью годами ранее. Вот только Ирак был мне не знаком. Все, что мы знали – если выяснится, что мы американцы, мы точно пострадаем.
Посоветовавшись с ребятами из J2, мы придумали прикрытие. Мы собирались стать иракцами, работавшими в нефтяной компании в Кувейте, возвращающимися в Ирак, чтобы найти нашего босса и узнать, что можно сделать, чтобы помочь нашим семьям.
Когда пришло время выбирать легенду, я выбрал для моего фальшивого иракского удостоверения личности имя одного из моих героев, бывшего чемпиона по боксу в супертяжелом весе Мухаммеда Али. Один из кувейтцев купил нам на местном рынке одежду: хлопковые рубашки с короткими рукавами, свободные брюки и недорогую кожаную обувь. Я отрастил бороду и намотал на голову тюрбан.
Мы впятером въехали в Ирак из Кувейта на потрепанной Toyota 4Runner. Юсеф ехал с умеренной скоростью, чтобы не привлекать внимания. Движение по Шоссе №80 было очень слабым, и мы сразу поняли, почему его окрестили Шоссе Смерти. По обеим сторонам дороги под жуткими углами стояло шокирующее количество уничтоженных гражданских и военных машин – прежде всего танков Т-72 и БМП-1 советского производства, а также китайских бронетранспортеров Тип 63. Некоторые участки шоссе были повреждены американскими бомбами. Другие были полностью уничтожены, превратившись в огромные воронки, заставляющие нас съезжать с дороги, чтобы объехать их.
Добравшись до окраины Басры, мы остановились в местной кофейне, чтобы почувствовать настроение дюжины или около того собравшихся там человек, курящих, потягивающих кофе и обменивающихся сплетнями. Они были подозрительны и спросили, кто мы и откуда. Говорил по большей части Юсеф, поскольку у меня был легкий персидский акцент.
Наша легенда прикрытия, казалось, успокоила их.
Нам рассказали, что люди в городе отчаянно нуждаются в пище и воде. По их словам, восстание началось, когда танк, возвращавшийся из Кувейта, выстрелил в большой портрет Саддама Хусейна, висевший на городской площади. Другие солдаты стреляли в воздух и кричали, подбадривая их.
Восстание солдат вдохновило массы шиитского гражданского населения выйти на улицы, выкрикивать антиправительственные лозунги, грабить принадлежащие суннитам магазины и устраивать акции протеста у правительственных зданий, особенно у отделений сил безопасности. В конце концов, вспыхнули перестрелки, и осажденные силы безопасности вызвали подкрепления. Реакция верных Саддаму Хусейну армейских частей была быстрой и жестокой. Тысячи мирных жителей были убиты, а сотни шиитских лидеров и священнослужителей брошены в тюрьмы.
В кофейне нас предупредили, что ситуация в городе по-прежнему крайне напряженная. И при приближении к центру Басры мы слышали раздающиеся время от времени выстрелы. Центр города был полон кучкующимися тут и там группами мужчин, за которыми с мрачным видом наблюдали солдаты в полной экипировке с танками и бронетехникой. Казалось, насилие между ними может вспыхнуть вновь в любую секунду.
Повсюду мы видели следы недавних боев: испещренные отметинами здания, сгоревшие машины и грузовики, изрешеченные витрины. Мы двигались осторожно, стараясь как можно лучше запомнить названия улиц, количество мирных жителей и солдат, и шли дальше.
В тот вечер мы остановились у друга семьи кувейтского офицера Абдуллы. Это были хорошие люди, но очень напуганные. Они рассказали нам то, о чем раньше не могли говорить, опасаясь ареста, но теперь открыто жаловались на Саддама Хусейна и то, как он разрушает страну. Они поразили меня, показавшись обычной, порядочной семьей, какую можно найти в любой стране: отец, учитель средней школы, мать, домохозяйка, и дети школьного возраста. Их беда тронула меня. Они сказали, что у них нет никаких претензий к Кувейту, Ирану или Саудовской Аравии, и они просто хотят жить в мире.
В ту ночь я почти не спал, каждые двадцать минут или около того подрываясь от взрывов или стрельбы из автоматического оружия. На следующее утро в 04:30 мы вновь были на Шоссе №80, направляясь на север, в Багдад. И вновь мы видели ошеломляющее количество уничтоженных и брошенных военных машин вдоль дороги, по которой ехали.
Движения почти не было, и мы не останавливались, пока не доехали до иракского военного контрольно-пропускного пункта примерно в 100 милях (160 км) от Багдада. Стоявшие там в полной боевой выкладке солдаты велели нам остановиться. За ними стояли грузовики с пулеметами и стрелками при них. Солдаты не выглядели довольными.
Пока Юсеф останавливал наш 4Runner, мы обсуждали, стоит ли предложить им деньги.
"Не делай этого", предупредил один из кувейтцев по-арабски. "Они захотят все, что у нас есть. Они заберут нашу машину".
"Я не согласен", сказал другой кувейтец, в то время как Леонард, казалось, тихо молился на заднем сидении.
Выглядящий очень усталым и мрачным молодой солдат подошел к окну со стороны водителя и направил АК в грудь Юсефа.
"Документы", проворчал он.
Мы дали ему наши фальшивые документы, и он быстро просмотрел их, в то время как вокруг собиралось все больше солдат, начавших заглядывать к нам в окна, глядя не столько на нас, сколько на то, что у нас было. Пистолеты мы спрятали под сиденьями.
"Куда вы едете?" спросил молодой солдат.
"Багдад", ответил Юсеф.
"Зачем?"
"Мы работаем в нефтяной компании в Кувейте. Там все закрылось. Это очень плохо. Мы едем в Багдад, чтобы поговорить с нашим боссом и спросить его, что нам теперь делать".
"Кто твой начальник?"
"Ахмед".
"Что за Ахмед?"
"Ахмед Хассани".
Это были обычные иракские имена. Молодой солдат вернул наши документы и сказал: "Здесь все тоже очень плохо. Мы все голодаем. У вас есть еда?"
У нас были финики и печенье, взятые из Кувейта, которыми мы поделились с полудюжиной солдат. Еще больше поспешили к нам, когда увидели, что у нас есть еда.
Позади нас в ожидании остановилась пара машин. Когда солдаты принялись за финики и печенье, на лицах некоторых из них появились улыбки.
"Спасибо, братья", сказал молодой солдат.
Это заставило Юсефа залезть в карман и вручить ему две двадцатидолларовые купюры. Я на секунду напрягся, но солдат тут же выразил свою признательность.
"Да благословит тебя Всевышний, брат мой", сказал он.
"Купи на эти деньги поесть и выпить себе и твоим друзьям", сказал Юсеф.
Солдаты помахали нам проезжать, и мы расслабились.
"Вот же херня", простонал сзади Леонард, выражая наше общее ощущение.
Мы продолжили путь в Багдад, минуя разорванные и замаранные изображения Саддама Хусейна и стены, испещренные гневными граффити на арабском, гласящими: ЧТОБ ТЕБЯ, САДДАМ, И ЧТОБ МАТЬ ТВОЮ! САДДАМ – ДЬЯВОЛ! САДДАМ, МЫ ТЕБЯ НЕНАВИДИМ!
Что интересно, ни одно из них не было обращено против США или Коалиции. Мое сердце билось быстро и сильно, когда мы проехали мимо огромной недостроенной мечети Умм-аль-Кура (Мать всех городов), которую Саддам позже использовал, чтобы отметить свою "победу" в войне в Персидском заливе.
Когда-то Багдад был процветающим городом, но теперь улицы были заполнены людьми, выпрашивающими деньги и еду – женщинами, босоногими детьми и взрослыми мужчинами в слезах. Мы раздали все доллары и динары, что у нас были, и двинулись дальше, стараясь избегать военных блокпостов, которые видели через каждые пятьдесят ярдов.
Как и в Басре, там было множество разрушений. Но на сей раз это не было дело рук повстанцев и бунтовщиков, а результаты авиаударов Коалиции. Многие правительственные здания были разрушены, и мы видели, как рабочие расчищают завалы на некоторых улицах. Никто не обращал внимания на груды мусора, которые мы видели практически на каждом углу.
Спустя несколько недель после окончания войны в Багдаде все еще не было воды и электричества. Той ночью мы спали в доме кузена Юсефа, который был христианином и жил в одном из пригородов. Следующие два дня мы ездили по городу, собирая информацию и общаясь с людьми в чайных. Затем мы развернулись и отправились обратно в Кувейт.

1. "Скад" (Scud) – принятое в НАТО обозначение советского ракетного комплекса Р-300 "Эльбрус", оснащенного жидкостной баллистической ракетой Р-17 с дальностью полета в 300 км (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Подробности про прыжок очень интересные! Спасибо!

ОСОБОЕ НАЗНАЧЕНИЕ В ФБР

Я вернулся в Форт-Кэмпбелл из Кувейта в апреле 1991 года. Там всему личному составу 5-й Группы было приказано надеть парадную форму и промаршировать вместе с легендарными "Кричащими орлами" 101-й воздушно-десантной. Затем нас построили для получения боевых нашивок в рамках большого празднования успеха "Шторма пустыни".
Опять же, как и в случае с Гренадой, я чувствовал себя неловко, поскольку большая часть того, в чем я участвовал, состоялась после капитуляции Ирака. На мой взгляд, то, чего мы достигли в Ираке, было стоящим, но не настолько, чтобы бить себя пятками в грудь. Мы создали международную коалицию, чтобы помешать амбициям безумца и изгнать его из Кувейта. Но он все еще был у власти, а его страна оставалась в плачевном состоянии.
Пока военные и высокопоставленные чиновники стояли на трибуне, разглагольствуя о нашей великой победе, у меня возникло неприятное ощущение, что мы еще не слышали последнего слова Саддама Хусейна, иранских мулл и прочих групп недовольных в Персидском заливе.
Как-то вечером, несколько недель спустя, я отдыхал в соседнем баре со своим товарищем по спецназу, Стивом, когда заметил, как одна симпатичная блондинка украдкой бросает взгляды в мою сторону. Сомневаясь, что она могла бы заинтересоваться мной, поскольку я не был высок и не подходил под обычный американский стандарт мужской красоты, я указал на нее Стиву.
Стив оценил ситуацию и сказал: "Да, она определенно строит тебе глазки. Тебе стоит попытаться".
"Правда? Ты так думаешь?"
"Черт возьми, да, Чангиз, ты, старый похотливый пес".
"Хорошо. Пожелай мне удачи".
Я подошел и пригласил ее танцевать. К моему удивлению, она согласилась, и, прежде чем я успел это понять, мы уже были в объятиях друг друга, танцуя под "Start Me Up" Роллингов.
Песня казалась весьма подходящей.
Ее звали Бонни. Она была в разводе, имела двоих детей и работала в магазине матрасов рядом с базой. Мы сразу нашли общий язык и начали встречаться. Через несколько недель она познакомила меня со своей семьей.
Последние десять лет я думал о себе как о грубом солдафоне, любящем компанию женщин, но не имеющем ни времени, ни желания остепениться. Теперь внезапно моя голова оказалась занята домашними делами – переехать к Бонни и ее детям и вместе вить гнездо. Мы даже начали поговаривать о свадьбе.
Едва дела стали принимать серьезный оборот, мой ротный вызвал меня к себе в канцелярию и предложил дать согласие на добровольный перевод в Нью-Йорк в рамках специального назначения в ФБР. Командир имел смутное представление о характере деятельности, которой я буду заниматься, за исключением того, что ФБР остро нуждалось в говорящих на фарси и арабском, и это будет совершенно секретно.
Как всегда, когда меня просили стать добровольцем, я согласился, хотя на этот раз у меня были серьезные опасения. Я не хотел оставлять Бонни и ее детей, и она тоже не была этому рада. Я объяснил ей, что, придя в спецназ, посвятил себя защите принципов свободы, составляющих основу нашей страны и образа жизни. И, поскольку меня вызвали на специальное задание, я должен ехать.
Бонни не согласилась. Пасмурным утром в начале июня я поцеловал ее и ее детей на прощание, и сел на коммерческий рейс в аэропорт имени Джона Кеннеди. Мне велели надеть форму, чтобы агент ФБР, встречающий меня в Нью-Йорке, мог легко меня опознать. Войдя в зону прибытия, я увидел довольно молодую блондинку, держащую табличку с моим именем.
Она представилась специальным агентом ФБР Лесли Сандерс (имя изменено) и отвезла меня прямо к Федерал Плаза Один в даунтауне Нью-Йорка – высокому черному стеклянному небоскребу, в котором находилась штаб-квартира ФБР(1). В сопровождении Лесли я поднялся на двадцать второй этаж, где сотрудники ФБР сфотографировали меня и вручили удостоверение. Лесли сообщила, что я назначаюсь в специальное антитеррористическое подразделение ФБР IT-2.
Затем последовал инструктаж со стороны руководителя подразделения, Джона – специального агента ФБР, лет пятидесяти, в прошлом военного. Первой частью моей работы, объяснил он, будет прослушивание записей службы наблюдения за десятилетний период, которые не были расшифрованы ввиду отсутствия людей, понимающих фарси и арабский. Кроме того, мне предстояло посетить мечети в Бруклине и Квинсе и послушать антиамериканскую пропаганду, извергаемую некоторыми муллами.
Другие члены нашего совершенно секретного подразделения были ограничены прослушиванием записей. В их числе были несколько отставных морских пехотинцев, пара парней из Армии, высокий вольнонаемный иранец, бывший переводчиком у "Дельты" во время операции "Орлиный Коготь" и находившийся на борту EC-130 ВВС, когда в районе сосредоточения в иранской пустыне в него врезался вертолет RH-53, что привело к отмене операции.
В двух кабинках от меня в языковом отделении сидела очень привлекательная молодая иранка. Через несколько дней после моего назначения я представился.
Услышав мое имя, она внимательно посмотрела на меня и спросила: "Повторите-ка, как вас зовут?"
"Лахиджи", ответил я.
Она прикрыла рот от удивления и сказала: "Вы не поверите, но мы родственники".
"В самом деле? Каким образом?"
Ее звали Азита, и она объяснила, что ее тетя была замужем за старшим братом моего отца, который был полковником шахской армии. Он умер около десяти лет назад от рака мозга. Теперь она жила в красивой квартире с видом на гавань Нью-Йорка.
Мои жилищные условия были более спартанскими – комната в общежитии на военной базе Форт-Хэмилтон в Бруклине. Но я не жаловался, потому что она была для меня бесплатной, и я получал TDY (командировочные) на оплату еды, проезда и прочих расходов на проживание, поэтому мне не пришлось тратить ни цента. Так что половина моего жалования E7 отправлялась к матери в Калифорнию, а остальное я откладывал на свой сберегательный счет.
Я быстро приспособился к своему новому распорядку. По утрам я вставал в 04:30, делал зарядку, принимал душ и одевался, а затем отправлялся на станцию метро 77-я Стрит, где садился на поезд "R" до Сити Холла (мэрии). Проходя два квартала до Федерал Плаза Один, я останавливался у одного из уличных торговцев, чтобы купить чашку кофе и пару бейглов(2) со сливочным сыром.
Работа начиналась в 07:00, и временами я засиживался до позднего вечера. Иногда по вечерам после целого дня, проведенного за переводом записей, я ходил на вечернюю молитву в мечети Бруклина и Квинса, моего проникновения в которые желало ФБР. В шиитских мечетях, в которые я иногда ходил в Иране, меня учили молиться, держа руки по бокам. Теперь мне пришлось приспособиться к молитве на суннитский манер, вытянув руки вперед.
Именно во время посещения мечети Аль-Фарук, расположенной в помещении переоборудованной фабрики на Атлантик-авеню в Бруклине, я впервые услышал Шейха Омара Абдель-Рахмана, Слепого шейха. На первом этаже шестиэтажного здания размещался Центр беженцев Аль-Кифа. Десятью годами ранее он использовался для вербовки арабских иммигрантов, становившихся моджахедами и сражавшихся с Советами в Афганистане.
Там я слушал пламенные проповеди Рахмана и других, и слышал их слова о том, как сионисты обманули американский народ, и что кровь и мученичество были единственными способами построить арабское общество. Иногда я прикидывался тупым и спрашивал окружающих меня парней, о чем говорят ораторы.
Когда я доложил об этих проповедях в ФБР, я был удивлен, узнав, что они хорошо осведомлены о влиянии Слепого шейха и его радикальном исламизме. Я узнал, что он родился в Египте и потерял зрение из-за болезни в детстве. В конце 70-х за свою радикальную деятельность он провел три года в тюрьме в Египте. После освобождения он был выслан из страны и отправился в Афганистан, чтобы присоединиться к моджахедам. Находясь в Афганистане, он установил тесные связи с Усамой бен Ладеном, установившим контроль над международной джихадистской организацией Мактаба аль-Хидамат (MAK), которой были поручены сбор средств и вербовка иностранных моджахедов для войны против Советского Союза. По окончании советско-афганской войны МАК превратилась в Аль-Каиду. То, что в 91-м году в мечети на Бруклине Слепому шейху было позволено проповедовать антиамериканскую и антисионистскую ненависть, удивило меня.
Мои руководители из ФБР попросили меня попытаться опознать личности и записать имена последователей Шейха Рахмана. "Если вы сможете получить номера телефонов", сказал один из агентов, "это будет просто чудесно". Это было до времени сотовых телефонов, так что я сделал все, что мог.
Мои донесения заставили ФБР более пристально следить за Слепым шейхом и кругом его последователей. Примерно через полтора года, 26 февраля 1993 года, начиненный 1336 фунтами (605 кг) взрывчатки автомобиль взорвался на подземной парковке Северной башни Всемирного торгового центра. Погибли шесть человек и сотни получили ранения. Предполагалось опрокинуть Северную башню так, чтобы она, заваливаясь, рухнула на Южную башню.
24 июня 1993 года Рахман и девять его помощников были арестованы за роль, которую они сыграли в планировании взрыва. Через год его признали виновным в заговоре с подрывными целями. Он умер 18 февраля 2017 года, отбывая пожизненное заключение в Федеральном медицинском центре Батнера в Северной Каролине.
Корреспондент CNN и журналист Питер Берген назвал Рахмана "идеологическим архитектором и духовным наставником 11 сентября". На встрече бен Ладена и его помощников в 1998 году сыновья Рахмана раздавали заламинированные карточки с фетвой (исламским религиозным постановлением) своего отца, которая гласила: "Всем мусульманам во всем мире: уничтожайте их страны. Рвите их на части. Разрушайте их экономику, жгите их корпорации, разрушайте их предприятия, топите их корабли и сбивайте их самолеты. Убивайте их в море, на земле и в воздухе".
Она был подписана: "Ваш брат Абдель Рахман из американских тюрем".
Во время моего назначения в ФБР меня также отправляли записывать, кто входит и выходит из конспиративной квартиры иранского правительства в нескольких кварталах от штаб-квартиры ООН на Первой авеню. Большая часть того, что я слышал, была связана с прибытием различных официальных лиц иранского правительства и тем, что они собирались сказать в ООН.
Я не был экспертом, но результаты слежки за иранцами казались обыденными в сравнении с ненавистью, извергаемой в суннитских мечетях в Квинсе и Бруклине. Последнее поразило меня, это выглядело настораживающе.

Когда в апреле 1993 года назначение в ФБР закончилось, я вернулся в Форт Кэмпбелл, Теннесси, и в качестве члена ODA 596 был тут же отправлен в Сомали. Нас сопровождали еще две ODA из 3-го батальона 5-й группы. Нашей задачей было помочь обезопасить посольство США и обеспечить безопасность гуманитарных групп (называемых НПО – неправительственными организациями), доставляющих продовольствие голодающему гражданскому населению, застигнутому охватившей страну гражданской войной.
Сомали, находящаяся на Африканском Роге страна с десятимиллионным населением, скатилась к анархии после свержения в январе 91-го диктатора Мохаммеда Сиада Барре, правившего с 1969 года. Приняв имя Товарищ Сиад, он учредил вариант научного социализма, основанный на Коране и сочинениях Карла Маркса. Но его деспотический стиль правления с натравливанием одного клана на другой и жестокое обращение с политическими оппонентами подорвали его поддержку.
К концу 80-х годов вооруженные оппозиционные группы начали бросать вызов диктатуре Сиада Барре. Видное место среди них занимал военизированный Объединенный сомалийский конгресс (ОСК), состоящий из членов клана Хавийя из южных и центральных районов Сомали, включая столицу, Могадишо.
После свержения Сиада Барре, в конце 1991 года ОСК также распался на две крупные фракции. Одна, возглавляемая полевым командиром Али Махди Мохаммедом, контролировала северную часть Могадишо и часть центрального Сомали. Вторая, под командованием Мохаммеда Фара Айдида, правила остальной частью столицы и большей частью юга Сомали. Их фракции были самыми заметными из, по крайней мере, шестнадцати других, борющихся за власть.
В газете Army Times от 14 декабря 1992 года перечислялись основные полевые командиры и их организации:

Сомалийское национальное движение – Абдул Рахман Тур;
Демократический фронт сомалийского спасения – полковник Тусуф;
Объединенный сомалийский конгресс – фракция генерала Мохаммеда Фара Айдида;
Объединенный сомалийский конгресс – фракция Али Махди Мохаммеда;
Сомалийский национальный фронт – генерал Мохамед Саид Херси Морган;
Сомалийское патриотическое движение – полковник Омар Джесс.

Ожесточенные бои между этими и другими вооруженными группировками разрушили большую часть сельского хозяйства Сомали. По мере распространения голода похищенная еда, предоставленная международными гуманитарными организациями в рамках программы Организации Объединенных Наций, известной как UNOSOM (Операция Организации Объединенных Наций в Сомали), стала средством власти и оружием, используемым полевыми командирами для завоевания лояльности лидеров кланов и подкланов. По одной из оценок, к концу 1992 года 80% продовольственной помощи, поставляемой в Сомали из других стран, было разворовано.
По оценкам гуманитарных организаций, около полумиллиона сомалийцев находилось под угрозой голодной смерти. В ответ на нарастающую гуманитарную катастрофу 3 декабря 1992 года Совет Безопасности ООН единогласно принял Резолюцию 794, которая санкционировала использование "всех необходимых средств в целях скорейшего создания безопасных условий для операции по оказанию гуманитарной помощи в Сомали". В результате была создана возглавляемая США и санкционированная ООН Объединенная оперативная группа (известная как UNITAF). Президент Джордж Буш начал так называемую "Операцию Возрождение надежды", и через неделю в Сомали высадились первые морские пехотинцы США.
В последующие недели и месяцы в страну на северо-востоке Африки прибыла международная коалиция, по составу аналогичная той, что была задействована в "Буре в пустыне". Хотя США предоставили основную часть всех сил UNITAF (25000 из 37000 человек), войска направили и другие страны, включая Австралию, Канаду, Египет, Францию, Германию, Тунис и Зимбабве.
Операция шла полным ходом, и по оценке Генерального секретаря ООН Бутроса Бутроса-Гали, оказала "положительное влияние на ситуацию в области безопасности в Сомали и эффективность поставок гуманитарной помощи", когда я вместе с ODA 596 прибыл в Могадишо в начале апреля 1993 года. Мы присоединились к примерно 300 Рейнджерам и разместились в огромном американском расположении, построенном на берегу, в трех милях (4,8 км) от центра города, неподалеку от международного аэропорта, с забором из колючей проволоки, бетонными заграждениями и сторожевыми вышками.
На востоке сверкали бирюзово-синие воды Индийского океана. Из пустыни на западе накатывались волны жара. В условиях непрекращающейся жары и спорадически вспыхивающих в городе и вокруг него боев нашей задачей было сопровождение конвоев с продовольствием и медикаментами из порта в различные центры для беженцев за пределами города. Мы передвигались на пяти Хамви, одетые в пустынный камуфляж, с заряженным оружием. Рано утром мы выезжали по Лондон-роуд на северо-восток, к порту, который охраняли Рейнджеры.
Там мы присоединялись к колонне, в которой было от четырех до десяти грузовиков, перевозящих гуманитарную помощь от UNISEF, USAID, CARE, Красного Креста, Католической службы помощи или одной из других НПО, и формировали эскорт из двух Хамви, вооруженных .50 калибром впереди, одного посередине и двух сзади. Поездки были напряженными, когда мы пробирались по улицам, заваленным мусором и обломками, и проезжали через блокпосты, на которых стояли вооруженные боевики кланов.
Лагеря беженцев представляли собой разросшиеся палаточные городки с примитивной санитарией, населенные почти исключительно женщинами и детьми, с изредка встречающимися стариками. Толпы детей встречали нас с широкими улыбками на лицах. Я всегда набивал карманы своей формы леденцами, чтобы раздать их детям.
Издалека древний порт Могадишо с его черепичными крышами и мечетями с белыми башнями манил сонным постколониальным шармом. Но как только мы оказались там, эти ожидания быстро исчезли, сменяясь глубокой печалью и тревогой, когда мы сталкивались с катастрофической картиной полной деградации политического порядка. Это был "Безумный Макс", но без творческих декораций. Угрюмый, уродливый, кишащий крысами и пугающе мрачный.
Большинство зданий красновато-коричневых оттенков зияли огромными дырами или лежали в руинах. Те, что еще были целы, испещряли отметины от пуль. Магазины, предприятия, отели и банки были полностью разграблены, вплоть до дверных ручек и сантехники. Статуи в общественных местах были снесены, а оставшиеся каменные постаменты были покрыты граффити. Немногочисленные сохранившиеся правительственные и университетские здания были населены беженцами и вооруженными членами кланов, совершенно дикие глаза большинства из них указывали, что они под кайфом от каата (или ката), лиственного растения, которое при жевании вызывают эйфорию и возбуждение, как от легкого амфетамина.
Побочные эффекты включали заболевания ротовой полости, потерю зубов, психозы и депрессию. Приметы этого были повсюду, куда ни глянь. От дерганых, вертких вооруженных боевиков кланов, курсировавших по грязным улицам на пикапах Toyota с установленными в кузовах пулеметами .50 калибра, которых снабжали катом их лидеры, до испятнанных зубов женщин и беззубых, иссохших стариков, с потерянным видом бродивших по переулкам. Большинство женщин предпочитали жевать кору вместо листьев, потому что считали, что кора делает их зубы чистыми и крепкими.
Мог, как мы называли Могадишо, месяцами находился без электричества и воды. Ночью разводимые на улицах костры, топливом для которых иногда служил навоз, создавали странное, жутковатое свечение. Запах, исходивший от них, было сложно назвать приятным.
Всю весну и большую часть лета солдаты Коалиции, казалось, больше страдали от жары, плохой воды и болезней, переносимых насекомыми, чем от любителей нажать на спуск из числа бандитов. Наше командование предупреждало, что в Сомали циркулирует более пятидесяти восьми разновидностей вирусов, переносимых вездесущими комарами и мухами. В число других основных угрожающих заболеваний входили малярия, переносимая комарами, песчаная лихорадка и лейшманиоз. Последние два разносили крошечные черные москиты, вылетавшие по ночам.
Несмотря на эти опасности, всю весну и начало лета гуманитарная операция проходила с небольшим количеством случаев насилия. Тем временем мы заметили, что жизнь в Могадишо и его окрестностях начала обретать некоторую нормальность. Вновь открылись рынки, все больше людей рисковало выйти на улицы, и даже пошли разговоры о реформировании сомалийских национальных полицейских сил.
Жизнь в ODA 596 превратилась в рутину: физподготовка и патрулирование в течение дня; карточные игры, чтение и дуракаваляние по вечерам. Из соображений безопасности мы старались избегать появляться в городе после наступления темноты. В тех случаях, когда мы отваживались забраться далеко и не могли вернуться в наш лагерь до сумерек, мы останавливались в доме пожилого местного жителя по имени Шейх Абдулла, который работал на ООН и жил недалеко от футбольного стадиона.
Тщательно составленные правила применения вооруженной силы UNITAF напоминали нам, что это не условия военного времени, что ко всем людям следует относиться с достоинством и уважением, и что санкционируется использование лишь минимально необходимой для выполнения задачи силы.
С моей точки зрения в этом вряд ли была необходимость. Ополченцы обычно настороженно наблюдали и не лезли к нам. Большинство мужчин, казалось, сидели перед своими жестяными лачугами в пластиковых сандалиях, жевали кат и бездельничали. Женщины, одетые в ярко окрашенные халаты и головные платки, делали всю работу, как правило, привязывая ребенка к спине, когда несли воду или какие-то припасы в корзинах. Когда мы проходили мимо, дети махали и улыбались, а некоторые женщины усмехались, показывая полные золотых зубов рты. Другие боялись связываться с нами.
Местные жители говорили на странном диалекте арабского языка, к которому мне сначала было трудно приспособиться. Но вскоре я начал общаться с людьми и заводить знакомства.
Учитывая улучшение обстановки в Сомали к середине мая 1993 года, новая администрация президента Билла Клинтона начала оказывать давление на ООН, призывая взять на себя руководство гуманитарной операцией, позволив США сократить свои силы и заниматься лишь ограниченными аспектами безопасности и логистики. Одновременно ряд дипломатов ООН лоббировали международную организацию с тем, чтобы она взяла на себя более активную военную роль, включая конфискацию оружия и принуждение крупных полевых командиров к принятию некоей политической договоренности как части долгосрочного урегулирования ситуации.
Резолюция 814 ООН санкционировала военное вмешательство в соответствии с главой VII Устава ООН, и UNOSOM медленно трансформировалась в UNOSOM II во главе с турецким генерал-лейтенантом Чевик Биром и генерал-майором Армии США Томасом М. Монтгомери в качестве его заместителя. Адмирал в отставке Джонатан Хоу взял на себя важнейшую роль посланника ООН в Сомали. Дипломаты ООН быстро определили полевого командира Мохаммеда Айдида как крупнейшее препятствие на пути политического урегулирования.
Поскольку Айдид контролировал Могадишо посредством своего хорошо вооруженного ополчения, к концу мая 1993 года задачей нашей ODA 596 стали более частое патрулирование города и поиск в домах взрывчатки и оружия. Поскольку в нашем подразделении я был единственным, кто говорил по-арабски, на мою долю выпала большая часть разговоров.
Я здоровался с жителями каждой лачуги, в которую мы входили, говоря им: "Аллах Акбар". Затем я быстро устанавливал контроль и начинал отдавать приказы: "Держите руки над головой. Опустите корзину. Отойдите от двери!"
В перерывах между приказами я объяснял: "Мы должны искать оружие. Мы не имеем в виду никакого неуважения, но мы должны быть осторожны".
Контроль и сотрудничество. Обычно ответом местных жителей было: "Мафи мучака" (никаких проблем).
Иногда они спрашивали: "Зачем вы пришли убивать нас? Мы просто бедняки, пытающиеся выжить. Вы делаете плохую ситуацию еще хуже".
Я всегда брал с собой печенье и конфеты, чтобы раздать детям, и сухие пайки для взрослых. Несколько раз по нашим патрулям открывали огонь ополченцы, прячущиеся на крышах домов и в переулках, и мы вызывали поддержку вертолетов. Через несколько минут вниз устремлялся устрашающий вертолет MH-60 "Блэкхок", сверкая пулеметами M134 и "цепными пушками"(3) M230, и местные жители разбегались.
Более агрессивная военная позиция ООН не устраивала военачальника Объединенного сомалийского конгресса, генерала Мохаммеда Фара Айдида. 5 июня его войска устроили засаду и убили двадцать четыре прикомандированных к UNOSOM II пакистанских солдата и ранили еще сорок четыре.
Послание Айдида было ясным: я контролирую этот город. Если вы попытаетесь вырвать у меня власть, то дорого заплатите за это.
Напряжение и насилие в Могадишо и его окрестностях нарастали в течение всего лета. Я заметил, как изменилась реакция местных жителей. Раньше, когда мы проходили мимо или проезжали на Хамви, они отвечали улыбками, махали руками и доброжелательно кивали. Теперь мужчины и женщины хмурились, потрясали кулаками и выкрикивали проклятия, а подростки бросали камни.
Раньше все боевые действия велись между соперничающими бандами, боровшимися за контроль над разными районами. Теперь целями ополченцев все чаще становились силы UNOSOM II. Коалиционные силы нанесли ответный удар, нанеся с помощью АС-130 удар по складам оружия ополченцев и пропагандистской радиостанции Айдида "Радио Могадишо".
В середине июня адмирал Хоу выдал ордер на арест Айдида и объявил о вознаграждении в 25000 долларов за его поимку. Как следствие, нам было приказано усилить патрулирование и действовать более агрессивно. Айдид пошел на эскалацию насилия, в том числе подорвав на установленной на улице Джиалль-Сиад мине автомобиль военной полиции США, в результате чего погибли четыре американских военных полицейских.
22 августа вновь назначенный министр обороны Лес Аспин приказал развернуть в Сомали Объединенную оперативную группу специальных операций (JSOTF, также известную как оперативная группа "Рейнджер"). Ее задачей, получившей кодовое наименование "Операция Готический Змей", был захват Айдида и его ключевых помощников и передача их UNOSOM II. Наше подразделение стало частью оперативной группы "Рейнджер", которая состояла из 160 элитных операторов, включая Рейнджеров, "Дельту", флотских SEAL и вертолетчиков 160-го SOAR, широко известных как "Ночные Охотники".
"Ночные Охотники" считались лучшими пилотами вертушек в мире и были сформированы после неудачи операции по спасению заложников в Иране. Они предпочитали три разновидности вертолетов: транспортный "Блэкхок" MH-60, ударный вариант "Блэкхок" AH-60 и меньшие AH/MH-6 "Маленькие птички".
"Дельта" была перворазрядной "высокоскоростной" командой, стремительно спускавшейся по веревкам, захватывавшей или уничтожавшей цели, и быстро уходившей. Внезапно мы оказались в связке с лучшими из лучших, как правило, обеспечивая безопасность района действий и оказывая поддержку, в то время как "Дельта" врывалась и ликвидировала или захватывала цели.
В августе и сентябре оперативная группа "Рейнджер" провела в Могадишо шесть таких задач, каждая из которых была относительно успешной. В ходе рейда возле больницы Дигфер 21 сентября был обнаружен Осман Али Атто, главный финансовый помощник Айдида. Но впервые сомалийские ополченцы открыли по нам массированный огонь из РПГ и автоматического оружия.
Затем, в 02:00 25 сентября, когда на город обрушился дождь, вертолет "Блэкхок" с позывным "Кураж 53" вылетел на ночную поисковую задачу по обнаружению источника минометных обстрелов возле района порта. Когда пилот, старший уорент-офицер Дейл Шрейдер вел "Блэкхок" над самыми крышами на скорости 100 узлов в час (185 км/ч), выпущенная из РПГ граната врезалась в правую сторону машины и взорвалась. Взрыв и последовавший пожар нокаутировали второго пилота, старшего уорент-офицера Перри Аллимана, и приплавили рукав летного комбинезона Шрейдера к его руке.
Тем не менее, ему хватило присутствия духа замедлить движение кренящейся машины и направить ее мимо построек. Когда он, крутясь, приближался к земле, "Кураж 53" задел верхушку здания, об которое обломал лопасти несущего винта, а затем отлетел на грунтовую дорогу и проскользил сотню ярдов, прежде чем упокоился, уткнувшись в откос.
Трое находившихся на борту американских солдат – двадцатиоднолетний рядовой первого класса Мэтью Андерсон и сержант Юджин Уильямс из 101-го авиационного полка, и сержант Фердинан Ричардсон из 25-го авиационного 10-й горной дивизии – погибли при взрыве.
В оранжевом зареве горящего вертолета, полубессознательный Аллиман повернулся к Шрейеру и порбормотал: "Дейл... Я обгорел. Я очень сильно обгорел".
"Оставайся со мной, Перри", простонал в ответ пилот Шрейдер. "Мы выпутаемся".
Несмотря на сломанную руку, Шрейдеру удалось вытащить Аллимана из горящих обломков и усадить в темном углу переулка. Но когда он вернулся, чтобы найти остальных трех членов экипажа, машину охватил огонь.
Шрейдер поспешил обратно к сидящему в переулке Аллиману. Наклонившись над ним, он услышал позади лязг автоматического оружия и, обернувшись, увидел двух сомалийцев с АК-47, бегущих к ним. Он поднял пистолет, прицелился и приготовился испустить последний вздох.
Когда до них оставалось около пятидесяти футов (15 м), сомалийцы свернули в переулок и исчезли. Не успел Шрейдер облегченно вздохнуть, как один из сомалийцев вернулся, бросившись к нему с гранатой. Шрейдер выстрелил, когда горящий позади него вертолет взорвался.
Ошеломленный на несколько секунд взрывом, он открыл глаза и увидел гранату, лежащую в двух футах (60 см) от него. Шрейдер отпрыгнул и пробормотал короткую молитву, думая, что его жизнь окончена. Но граната не взорвалась. Он обернулся и увидел, что Перри привалился к стене позади него, пытаясь зарядить пистолет, и, поскольку его руки были сильно обожжены, ронял патроны.
Когда Шрейдер встал на колени рядом со своим вторым пилотом, чтобы помочь ему, молодой сомалиец, размахивающий фонариком, вбежал в переулок со стороны, противоположной той, откуда появились предыдущие. Встретившись глазами с Шрейдером, он крикнул: "Американские ребята!" и указал на улицу слева.
Шрейдер не был уверен, что может доверять ему. Но, не имея лучшего выбора, он поднял Перри на ноги и помог ему выйти на улицу, где увидел бронетранспортер с солдатами из Объединенных Арабских Эмиратов. Солдаты ОАЭ, не говорившие по-английски, помогли двум американцам сесть в БТР и отвезли их в полевой госпиталь. Оба выжили.
В полудюжине кварталов оттуда сержант Кристофер Рид, тихий ямайский иммигрант из роты "С" 2-го батальона 10-й горной дивизии, был направлен в составе QRF (сил быстрого реагирования), чтобы помочь спасти людей из горящего "Блэкхока".
Когда Рид и члены его подразделения переносили тела Андерсона, Уильямса и Ричардсона из тлеющего вертолета в свой БТР, они попали под шквальный огонь сомалийских ополченцев, высыпавших из близлежащих улиц и переулков. Рид прикрывал товарищей огнем, когда получил прямое попадание из гранатомета, оторвавшее ему кисть правой руки и правую ногу выше колена, сильно обжегшее левую руку, разорвавшее барабанные перепонки и временно ослепившее его. Тем не менее, ему удалось выжить.
Когда вести о нападении и гибели американцев дошли до нас на базе, мы были потрясены, опечалены и разозлены. Мы приехали в Сомали, чтобы помочь спасти людей от голода. А теперь некоторые из них обернулись против нас.
Особенно тревожил тот факт, что один из наших "Блэкхоков" – наиболее заметный символ нашего технологического и военного превосходства – был сбит. На мой взгляд, то, что несколько дней назад казалось немыслимым, лишь только раззадорило разношерстную банду головорезов Айдида.
Позже я узнаю, что сбитие "Кураж 53" не было счастливой случайностью. Айдид и его люди получали деньги и обучались у бен Ладена и других членов Аль-Каиды. В частности, ветераны войны против Советов в Афганистане, такие как Юсеф аль-Айери и Саиф аль-Адель, учили их заменять взрыватели выстрелов их РПГ на временные замедлители, чтобы вместо срабатывания при ударе они могли взрываться в воздухе. Они также научили их целиться в хвостовой винт "Блэкхока", который был его наиболее уязвимым местом.
К концу сентября 1993 года в Могадишо нарастала конфронтация, а Айдид и большинство его подручных все еще были на свободе.

1. "Выберите одно из двух". Либо "высокий небоскреб" – это Федеральное здание Джейкоба К. Джейвитса, Федерал Плаза 26, и да, нью-йоркское управление ФБР сидит именно там. Либо "черный стеклянный", это Федерал Плаза Один, крохотная такая пристройка к предыдущему. Там какой-то международный торговый арбитраж и еще всякая мелкая хрень россыпью… (прим. перев.)
2. Круглая булка с дыркой в центре из предварительно обваренного дрожжевого теста. Чем-то напоминает наш бублик, но не сладкий и дырка меньшего размера. Обычно разрезается вдоль и внутрь кладется какая-то начинка (прим. перев.)
3. Автоматическая пушка, для работы механизмов которой используется внешний электрический привод. Передача усилия, необходимого для работы затвора и механизмов подачи осуществляется посредством цепного привода (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

В 2 часа ночи попасть в вертолет на 185 км\ч... Отличный выстрел.

_________________
XA2

Спасибо большое.

"Четверо" не лучше будет?

_________________