|
ДЕТСТВО, ИРАН
Я родился в 1950 году в Шапуре, небольшой иранском городке к югу от Тегерана, и был назван в честь Чингисхана. Моя мать, добрая женщина, которую я любил на протяжении всей жизни, однажды сказала, что когда была беременна, они с отцом обсуждали возможность сделать аборт, потому что у них уже было трое мальчиков, и они переживали финансовые трудности.
Мой отец, волевой и амбициозный человек, был трудолюбивым мэром соседнего городка Чамбран, любителем выпить и затевать вечеринки. У него было мало времени на нас, детей. Их воспитание, готовка и уход за домом были обязанностями моей матери. Все эти задачи она выполняла с изяществом и никогда не жаловалась.
Их брак был устроен их отцами, когда моей матери было пятнадцать лет, а отцу восемнадцать, и длился до смерти моего отца.
Мой старший брат Ирадж был на семь лет старше меня, а моя сестра Митра родилась годом позже. Пять лет отделяют меня от моего второго брата, Торага, а с моим третьим братом, Джахангиром или Джоном, у меня всего год разницы. Моя сестра Лида – самая младшая, она родилась на десять лет позже меня.
Когда я был малышом, мы всемером жили в доме моей бабушки к югу от Тегерана, недалеко от железнодорожной станции Шапур. Это было простое кирпичное здание без водопровода, канализации и кондиционера, с двумя спальнями внизу и тремя на втором этаже. В жаркие летние месяцы мы спали на матрасах на плоской крыше, на которую взбирались по приставной лестнице.
Судя по всему, я был беспокойным ребенком из-за постоянных проблем с глазами и желудком. У меня постоянно текло из носа, поэтому соседские ребятишки окрестили меня "козявкой". Еще у меня был пупок, торчащий наружу, как большое красное яблоко. Без преувеличений. На мой взгляд, эти две аномалии были эквивалентны рождению со щепками на обоих плечах(1).
Это могло объяснить, почему я вышел из утробы готовым к бою. Если кто-нибудь из ребятишек хотя бы косился на меня с усмешкой, я тут же начинал отвешивать тумаки.
Моя бабушка, земля ей пухом, узнала о моем бедственном положении и попыталась найти решение. Еще до того, как я начал ходить, она положила мне на пупок большую монету и накрыла ее кушаком, завязав его у меня на спине. Я носил монету с кушаком на протяжении двух лет, но без каких-либо улучшений.
Тогда один из друзей посоветовал бабушке помолиться святым из Мешхеда – города, в котором она выросла. С моей мамой и мной она отправилась в паломничество в Мешхед, также известный как Фарси Зиярат(2). Я помню, что видел, как моя бабушка бросила монету, которую я носил, в священный колодец, достала ее и снова положила мне на пупок. Я также отчетливо помню грязного, вонючего муллу, молившегося у колодца, который спросил мою мать, не хочет ли она заняться с ним сексом.
Я хотел ударить его по гадкому бородатому лицу, но бабушка удержала меня. Этот опыт посеял в моем молодом разуме недоверие ко всем так называемым святым людям, которое сохраняется и по сей день.
После недели ношения благословенной монеты мой пупок уменьшился до нормальных размеров. Думайте об этом что хотите, но это правда, да поможет мне бог.
Родители, следовавшие учению Пророка Зороастра (или Заратустры), вбили мне в голову веру в то, что единственный путь к мудрости, это истина. Зороастризм утверждает, что цель существования – быть среди тех, кто обновляет жизнь и помогает миру развиваться, достигая совершенства. Одними из его основных постулатов являются Хумата, Хухта и Хуварсбта: добрые мысли, добрые слова и добрые дела.
Вопреки распространенному мнению, многие из персов не являются мусульманскими фанатиками. Моя семья, номинально мусульманская, никогда не ходила в мечеть. Как и многие персы, мои родители, бабушки и дедушки придерживались набора ценностей, больше соответствующих зороастризму, являвшемуся основной религией в Персии до арабского вторжения в седьмом веке.
Когда мне было пять лет, правительство шаха Мохаммеда Резы Пехлеви перевело моего отца в Абадан – портовый город на берегу Персидского залива. Шах получил абсолютную власть в 1953 году после того, как ЦРУ и британская SIS (секретная разведывательная служба) низложили премьер-министра Мохаммеда Моссадыка. Мосаддык совершил ошибку, национализировав контролируемую Великобританией нефтяную промышленность.
К огорчению многих иранцев демократически избранный Мосаддык был смещен, и на его место пришел самодержавный шах, опиравшийся на САВАК, страшную тайную полицию, для подавления всех форм оппозиции. Мой отец работал в городской полиции, именуемой Шарбани.
Когда я рос в Абадане в конце 50-х, начале 60-х годов, это был шумный город, где было 200000 жителей, и находился крупнейший в мире нефтеперерабатывающий завод. В 1986 году, после осады иракскими войсками во главе с Саддамом Хусейном во время ирано-иракской войны, бегство населения было таким, что официальная перепись того года зафиксировала всего шесть человек.
К счастью, я жил там во времена относительного мира и процветания, в районе, напоминавшем сонный пригород послевоенной Флориды. Это было место, где реки Евфрат, Тигр и Карун сливались, впадая в Персидский залив, и где британский порядок и дисциплина встречались с богатыми традициями многонационального населения Ирана. Люди, которых я встречал, были теплыми, прогрессивными и спортивными, что мне отлично подходило. Я был энергичным, активным ребенком и старался как можно больше времени уделять всяческим видам физической активности – плаванию, борьбе, боксу, футболу.
К девятому классу карьера отца вернула нас в Тегеран. Это была середина 60-х, и прозападный шах запустил масштабную программу модернизации, известную как Белая революция, целью которой было втащить страну в двадцатый век. Женщинам больше не нужно было прикрываться чадрами, и им было предоставлено право голоса. Были запрещены браки для лиц младше пятнадцати лет. Был узаконен развод. Бесплатное среднее школьное образование теперь распространялось на всех граждан, были построены новые школы, колледжи и библиотеки.
Сцены, которые я в подростковом возрасте видел на улицах центра Тегерана, вероятно, не сильно отличались от аналогичных в Вашингтоне, Лондоне или Париже того времени. На молодых женщинах были мини-юбки, обтягивающие брюки и одежда современных фасонов. Мужчины носили усы, брюки-клеш и длинные волосы. По широким бульварам курсировали "Мустанги" и другие автомобили американского производства.
Но эта современность не простиралась за пределы нескольких крупнейших городов: остальная часть Ирана оставалась неразвитой, а большинство иранцев были неграмотными. Контраст был разительным и, оказываясь в сельской местности, я видел верблюдов, тянущих тележки ослов, женщин, укрытых с головы до пят, и босоногих детей.
В детстве я мечтал переехать в Соединенные Штаты. Частично это было связано с образом Америки, который я получил, смотря по выходным голливудские фильмы в больших кинотеатрах в центре Тегерана. Здоровяк Джон Уэйн стал моим героем, особенно в вестернах, таких как "Искатели" и "Рио-Браво" и, конечно, в "Зеленых беретах".
Кроме того, у моей семьи были прочные связи со Штатами. Мой дядя Алекс, который также доводился мне крестным отцом, переехал туда в 1956 году и открыл заправочную станцию к югу от Сан-Франциско. Мой старший брат Ирадж последовал за ним двенадцать лет спустя, а двое моих дядей присоединились к Алексу в 69-м. Моим стремлением было переехать в США и стать пилотом.
Вскоре после того, как мы вернулись в Тегеран, моя старшая тетя и ее муж спросили моего отца, могу ли я пожить с ними в Абадане, чтобы помочь с их десятилетним сыном. Поскольку у меня там осталось много хороших друзей, я ухватился за это предложение и в итоге провел в Абадане следующие два года, до окончания средней школы.
Я так и не стал отличным учеником и был известен скорее проказливостью, чувством юмора и умением доставлять неприятности, чем академическими достижениями. Я был задиристым мальчишкой с правильными чертами лица, светлой кожей средиземноморского типа и черными как смоль волосами. Получив аттестат о среднем образовании, я потряс им перед собой и сказал: "Мне потребовалось двенадцать лет, чтобы заполучить тебя, теперь ты отправишься со мной!" Затем я заламинировал его, прицепил сзади к мотоциклу и с гордостью (и широкой улыбкой) проехал по улицам Абадана с развевающимся позади дипломом. Это вызвало большое веселье.
Я был своевольным и никогда не упускал возможности хорошо провести время. Когда отец приехал навестить меня на выпускной, я настоял, чтобы он отвез меня в американское консульство для получения визы для поездки в Штаты, чтобы я мог работать на заправочной станции моего дяди Алекса.
Будучи нахальным подростком и немного зная английский, я сказал американскому консулу, что хочу, быть отправленным во Вьетнам, чтобы надрать задницы коммунистам.
Он ответил: "Простите, мистер Лахиджи, но я не могу это одобрить".
"Почему нет, сэр?"
"Потому что для вступления в вооруженные силы вы должны быть гражданином или иметь грин-карту".
Я разозлился. "Что?" спросил я. "Чтобы убивать коммунистов, нужно быть гражданином?"
"По крайней мере, вы должны быть законным резидентом".
Я ушел с туристической визой и пониманием, что должен отслужить в иранской армии, прежде чем смогу получить разрешение на выезд из страны. Так что в возрасте восемнадцати лет вместе с еще 350 рекрутами я отправился на автобусе на юг, за 1500 миль (2400 км) от Тегерана(3), для прохождения начального курса военной подготовки. Шестнадцать недель спустя меня отправили в воздушно-десантную школу, а затем я прошел отбор на курсы рейнджеров.
Будучи членом элитного иранского спецподразделения, я был направлен в Шираз, находившийся неподалеку от древнего города Персеполис, где шах проводил масштабный фестиваль в честь 2500-летия основания Киром Великим Персидской империи. Проходивший на протяжении пяти дней в октябре 1971 года, фестиваль должен был напомнить миру о гордой истории Ирана и продемонстрировать современные достижения, принесенные в страну шахом.
Я считал это пустой тратой огромных денег. Сотни миллионов были потрачены на обустройство вокруг руин Персеполя, разграбленного и частично разрушенного Александром Македонским в 330 г. до н.э., вычурного палаточного города для размещения высокопоставленных гостей со всего мира. Он был выстроен в виде звезды с фонтаном в центре и окружен тысячами специально посаженных деревьев, каждая роскошная палатка была оборудована прямыми телефонными и телексными линиями. Огромная пиршественная палатка вмещала 600 гостей. Их чествовали щедрым пяти с половиной часовым банкетом, сервированном на фарфоре из Лиможа, с винами и блюдами от Максима(4) из Парижа.
В числе почетных иностранных гостей, которых доставляли из аэропорта и обратно 250 одинаковых красных лимузинов Мерседес, были император Эфиопии Хайле Селассие I; короли Дании, Бельгии, Иордании, Непала и Норвегии; эмиры Бахрейна, Катара и Кувейта; принц Ренье III и принцесса Монако Грейс; двадцать президентов; первая леди Филиппин Имельда Маркос и вице-президент США Спиро Агню.
Мое подразделение, одетое в вычурные шерстяных мундиры, готовилось к фестивалю шесть месяцев на палящей жаре, и помогало обеспечивать безопасность. После празднества, которое за излишества было подвергнуто критике как в Иране, так и во всем мире, меня назначили в одно из трех специальных шахских подразделений, известных как Сепах-е Данаш, Сепах-е Тэб и Сепах-е Кеша Барзи. В то время как задачей Сепах-е Тэба было оказание медицинской помощи бедным деревням, а Сепах-е Кеша Барзи – помощь сельскому хозяйству, ролью подразделения, в котором я служил, Сепах-е Данаш, было распространение грамотности и начального образования.
Я прошел двухмесячное обучение и в возрасте девятнадцати лет был отправлен на северо-запад Ирана для работы с членами курдских племен в деревне неподалеку от Суфиана. В отличие от современного Тегерана, это был район, не затронутый шахской Белой революцией, и добраться туда можно было лишь на полноприводном автомобиле, лошади или верблюде.
Каждое утро я вставал в шесть, проводил зарядку с детьми и крестьянами, а затем отправлялся в маленькую глинобитную школу. Поскольку я отвечал за пятьдесят учеников в возрасте от пяти до двенадцати лет, я разделил их по двум классным комнатам и переходил из одной в другую, обучая чтению, правописанию, фарси и математике. Двое других находившихся со мной членов Сепах-е Данаш учили родителей детей читать и писать.
Через полтора года меня перевели на базу в том же районе обучать курдских ополченцев, пытавшихся помешать иракским солдатам пробираться через границу, чтобы красть еду и овец и насиловать их женщин, что я находил особенно отвратительным. Там я провел восемь месяцев, и тогда же встретился и подружился с человеком, который ныне является президентом Иракского Курдистана, Масудом Барзани. Когда мы, двое молодых парней, по ночам патрулировали холмы вокруг Суфиана в поисках иракских налетчиков, мы понятия не имели, как повернет история, и что впоследствии мы несколько раз будем оказываться по одну сторону конфликта – сначала против иранской революции, а затем противостоя Саддаму Хусейну.
Перед уходом из шахской армии я тренировался с подразделениями Сил спецназначения США на базе под Тегераном, обучаясь парашютным прыжкам со свободным падением и противоповстанческой тактике. В конце 1973 года я был с честью уволен из иранской армии и вернулся в Тегеран, где жил с семьей, работал на фабрике звукозаписи и копил деньги на билет в Штаты.
Несмотря на экономический рост Ирана в начале 70-х, новые социальные свободы, и его положение в межнациональном сообществе, пропасть между богатыми горожанами и сельской беднотой продолжала расти. Образованная элита в Тегеране и других крупных городах лоббировала социальные реформы и голоса в правительстве, в то время как люди в сельской местности побирались ради еды и с отвращением относились к излишествам шаха и его семьи. Единственным, что, казалось, объединяло эти две группы, было неприятие жестокой тактики шахской диктатуры.
Ситуация напоминала мне вступительные строки из одной из моих любимых книг Чарльза Диккенса "Повесть о двух городах", когда он описывал Францию перед революцией:
Это были лучшие времена, это были худшие времена, это был век мудрости, это был век глупости, это была эпоха веры, это была эпоха недоверия, это была пора света, это была пора мрака, это была весна надежды, это была зима отчаяния.
Большинство из людей, которых я знал, чувствовали, что грядут перемены, но по моим ощущениям, вряд ли они будут к лучшему.
Наконец, в январе 1974 года я сел на рейс из Тегерана во Франкфурт, в Германию, затем из Франкфурта в Нью-Йорк и из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Моя двадцатитрехлетняя голова была полна фантазий. Втайне считая себя похожим на итальянскую кинозвезду красавчиком, я ожидал, что в аэропорту Сан-Франциско меня встретят очаровательные блондинки и осыплют поцелуями.
Вместо этого меня встретили дядя и брат на потрепанном пикапе. Они отвезли меня в Санта-Клару и тут же поставили работать на своих заправках Мобил заливать бензин и мыть лобовые стекла по пятнадцать часов в день за 2,5 доллара в час. Станция Ираджа находилась в Санта-Кларе, а дяди Алекса в Сан-Хосе, так что я мотался на велосипеде от одной к другой.
Бензин в те времена стоил 25 центов за галлон, а самообслуживания не было. Я так плохо говорил по-английски, что, когда клиенты говорили: "Залей хай-тест(5) до полного", я не понимал, что они имели в виду. Все, что я понимал, это "регулар"(6) и "премиум".
Из-за скудости моего английского и дороговизны обучения в летной школе мои мечты стать пилотом тут же рухнули. Все еще полный решимости устроить свою жизнь в Штатах, я поступил в городской колледж Сан-Хосе и колледж Вест-Вэлли, а по ночам зарабатывал на жизнь.
Ради дополнительного заработка и чтобы приблизиться к авиации, я устроился чистить Боинги-707 в аэропорту Сан-Хосе, работая в "кладбищенскую смену"(7) и получая 7,5 долларов в час. Однажды ночью, когда я буксировал 707-й компании Pan Am, только что прилетевший с Гавайев, от рулежной дорожки к гейту, у стоявшего рядом топливозаправщика распахнулась пассажирская дверь, и, прежде чем я смог затормозить, воткнулась в нос самолета. Экипаж и более сотни пассажиров целый час ждали, пока ремонтники не отцепили грузовик от носа. Меня обвинили в инциденте и уволили.
Но все было не так уж и плохо, потому что несколько месяцев спустя дядя Алекс помог мне получить грин-карту и заиметь собственную заправочную станцию ARCO в Пало-Альто. В то время бензиновые компании давали их людям с опытом бесплатно. Все, что нужно было сделать, это заплатить за цистерну бензина. Я накопил достаточно, чтобы купить две, по 2500 долларов за штуку.
В течение шести месяцев я управлялся с колонкой в одиночку, затем нанял помощника. Я зарабатывал около 2000 долларов в месяц, но все еще мечтал стать пилотом.
После года владения заправкой я пришел к заключению, что ведение бизнеса не было моим призванием, и продал место за 10000 долларов. Через день я пришел на вербовочный пункт Вооруженных сил на бульваре Стивенс-Крик в Сан-Хосе. Поздороваться со мной поднялся огромный афроамериканец в армейской форме. Он сказал, что его зовут сержант Томпсон.
"Могу вам чем-то помочь?" спросил он.
"Да, сэр. Меня зовут Чангиз, и я служил в иранской армии. Теперь я хочу стать Зеленым беретом или армейским Рейнджером".
"Вы уверены?" спросил он. "Подготовка Рейнджеров очень сложна, и это опасная служба".
"Я в форме. Я готов".
"Окей. Сначала мы должны проверить ваши данные. Вы можете завербоваться с отсрочкой зачисления(8). Сейчас у нас нет вакансий в пехоту, но вы можете зачислиться медиком".
"Я согласен". Это было в ноябре 1977 года, и я был в восторге.
В январе 78-го я вместе с еще полусотней новобранцев отправился на вводный курс в Окленд. Через несколько дней мы прилетели в Форт Леонард Вуд, штат Миссури, на девятинедельный курс начальной подготовки. Мы попали в похолодание, когда температура падала до 20 градусов ниже нуля. Я изрядно поморозил себе задницу.
По завершении начального курса Армия отправила меня в Форт Сэм Хьюстон в Техасе на трехмесячное медицинское обучение. Мне чертовски не хватало времени, потому что мой английский все еще был не на должном уровне, и мне было трудно заучивать медицинские термины. К тому же парни постоянно докапывались до меня из-за моего акцента.
Я вытерпел, прошел через это, и меня отправили в Форт-Беннинг, Джорджия, в воздушно-десантную школу. В иранском спецназе я уже прыгал как с принудительным раскрытием, так и со свободным падением, и получал от этого удовольствие, так что обучение далось легко. Однако во время "недели вышки" (Tower Week)(9), отрабатывая приземление с высоты 250 футов (76 м), я криво приземлился и подвернул лодыжку. Никто, кроме моего товарища по прыжкам, не знал, что случилось.
В ту ночь моя лодыжка сильно распухла. Не желая, чтобы меня отстранили, я пошел в лавку, купил кучу эластичных бинтов, замотал лодыжку как можно туже и пережил последний день "недели вышки". Затем пришло время прыжков из самолета. В первый день мне удалось совершить два прыжка с C-130 с высоты 1250 футов (380 м) и вытерпеть боль. На второй день мы прыгали с рюкзаками из С-141. Я приземлился нормально, но моя лодыжка болела так сильно, что я думал, что потеряю сознание.
В последний день мы сделали так называемый голливудский прыжок, означавший, что на нас были только основной и запасной парашюты, без рюкзаков и оружия. Я подумал: никаких проблем, и приземлился благополучно. Но когда я встал, я сильно хромал, и мне пришлось попотеть, чтобы добраться до строя и встать по стойке смирно.
Капитан, командовавший воздушно-десантной школой, остановился передо мной и вбил мне в грудь латунные крылышки. Булавка ужалила меня как оса.
Я крикнул: "Десант!"
Я был армейским Рейнджером. Через день нас на автобусе привезли в Форт-Брэгг, Северная Каролина, на курс Сил спецназначения. Помню, какое волнение я испытывал, когда мы остановились перед зданиями времен Второй мировой войны, в которых размещалось наше подразделение, называвшееся IMA – Институт военной помощи (Institute for Military Assistance)(10), ныне именующееся SWC, Центром специальных методов вооруженной борьбы (Special Warfare Center), для начала подготовительного этапа обучения.
Высокий, квадратный первый сержант Финни подошел ко мне и спросил: "Как вы произносите свою фамилию?"
"Ла-хид-жи, сэр".
"Что это за фамилия?"
"Я из Ирана".
"Вы служили в армии раньше?"
"Да, сэр. Я прослужил три с половиной года в иранском спецназе".
"Добро пожаловать", сказал он, похлопав меня по плечу.
Подготовительная фаза длилась шесть недель и состояла в основном из классных занятий, охватывавших историю и организацию спецподразделений, приказы на патрулирование и основы командирской подготовки. Она закончилась тем, что мы, 275 человек выстроились на плацу 82-й воздушно-десантной дивизии для прохождения теста по физподготовке. Я, со своим ростом пять футов десять дюймов (170 см) при весе 165 фунтов (75 кг) стоял в шеренге гораздо более крупных и высоких парней. Один из них повернулся ко мне и спросил: "Эй, Чангиз, как думаешь, у тебя есть шанс справиться с этим?"
"Посмотрим", ответил я.
Я был одним из 185, которые прошли и попали на первую фазу, начало примерно годичного курса обучения Сил спецназначения. Этой фазой руководил невысокий, жесткий сержант из отряда "Дельта" по фамилии Максум, который жарким, влажным августовским днем 1979 года погрузил нас в скотовозки и отвез в соседний Кэмп-Макколл. Нас натолкали так плотно, что мы едва могли вздохнуть.
Когда мы прибыли, тщедушный сержант принялся накручивать нам задницы. Мы разместились в казармах без горячей воды, и у нас был один прием горячей пищи в день. На два других был холодный сухпай. Сержант Максум будил нас в 03:30, мы строились с пятидесятифунтовыми (22,5 кг) рюкзаками и бежали пять миль по полному клещей лесу.
Когда он возвращался, то закрывал ворота, и все, кто не успевал, оставались снаружи. Парням, которые не уложились, предстояло вытерпеть еще один марш под рюкзаками. Остальные проводили остаток дня, занимаясь в классах.
Особенно сложным было ориентирование. Вооруженных компасом, нас выбрасывали в лес вокруг Саутерн-Пайнс, где мы должны были отыскать три точки днем и две ночью, в то время как инструкторы наблюдали за нами из-за деревьев.
Поскольку я подписался быть медиком, меня отправили обратно в Форт Сэм Хьюстон для участия в "козьих лабораторных". Каждому в классе поручалась коза, в которую затем стреляли из мелкокалиберной винтовки. Нашей задачей было сохранить раненой козе жизнь, что было противным и нервным делом. Что меня действительно выбешивало, так это опять классные занятия и медицинская терминология. Мой английский был все еще недостаточно хорош.
Полный решимости стать Зеленым беретом, я пошел к отвечавшему за нас первому сержанту, рассказал ему о своих проблемах и попросил его сменить мой MOS (military occupational specialty – военно-учетную специальность, ВУС) с медика на 11 "Браво" (11В), пехоту. Он любезно согласился, и меня отправили обратно в Брэгг для подготовки на специалиста по вооружению.
Именно в тот момент, на второй фазе обучения, я столкнулся с парой инструкторов, которым не понравилось, что я из Ирана, и попытавшимся сделать так, чтобы меня выгнали. До сих пор все инструкторы были великолепны, но эти два засранца намеренно испортили механизмы вертикальной и горизонтальной наводки, когда я сдавал зачет по 60 и 81-мм минометам. Зная, что у меня всего шестьдесят секунд, чтобы установить каждый из минометов и поразить цель, и, следовательно, не было времени на перекалибровку механизмов, они придумали хитрый способ заставить меня провалиться.
Разозленный и удрученный, я отправился к сержант-майору 5-й Группы и рассказал ему, что они сделали. Он пошел со мной на стрельбище и сказал инструкторам: "Чего вы докапываетесь до этого парня? Он говорит на фарси и арабском, и он нам нужен. Он служил в спецназе в Иране. Не делайте ему никаких поблажек, но и не затрахивайте его".
Повторно выполнив тест под наблюдением сержант-майора, и сдав его, я прошел в третью фазу. Там нас учили партизанской войне, способам инфильтрации и эксфильтрации, а также операциям под прикрытием. Она включала в себя розыгрыши, когда одни парни действовали в качестве партизан, а другие пытались устраивать им засады.
Из 275 человек, начавших курс обучения Сил спецназначения, только тридцать пять закончили его в сентябре 1979 года. Гордость, которую я испытывал, достигнув своей цели стать Зеленым беретом – первым иранцем и мусульманином в истории Зеленых беретов – была огромна. В звании специалиста 4-го класса (или E-4, что эквивалентно капралу в регулярной Армии), я был назначен во 2-й батальон 5-й Группы Сил спецназначения, в ODA (оперативный отряд "Альфа") 561 – одним из десяти нижних чинов, которые вместе с одним лейтенантом и одним капитаном составляли каждую группу. Сержантом моей группы был Фил Куинн, а командиром группы первый лейтенант Майк Репасс.
Три месяца спустя я был единственным членом ODA 561, отобранным для подготовки к операции в Тегеране. Она оказалась моим первым заданием.
1. Идиома, связанная с распространенным в США в начале XIX века обычаем, когда парни или мальчишки, желая подраться или вызвать кого-то на бой, клали щепку себе на плечо и расхаживали с ней, ища смельчака, который дерзнет снять ее и спровоцировать, таким образом, драку. В настоящее время означает, что человек имеет затаенную обиду, комплексует по поводу нее и готов к ссоре (прим. перев.)
2. От "зиярат" (по-арабски "зияра") – "посещение". Форма паломничества в места, связанные с Мухаммедом, членами его семьи и потомков (включая шиитских имамов), его сподвижников и других почитаемых фигур в исламе, таких как пророки, Суфи аулия и исламские ученые (прим. перев.)
3. Хмм… Где это он такое намерил, интересно? Там вся страна по максимуму, наискосок от Турции до Пакистана, меньше будет. А от Тегерана до самой дальней точки чуть больше 1500 км. Такое ощущение, что просто нолик лишний приписался… (прим. перев.)
4. Легендарный ресторан высокой французской кухни, находящийся в VIII округе Парижа, открытие которого было приурочено к Всемирной выставке 1890 года. В настоящее время имеет филиалы в Монте-Карло, Женеве, Нью-Йорке, Брюсселе, Пекине, Шанхае и Токио (прим. перев.)
5. Имеется в виду высокооктановый бензин, показывающий высокие характеристики при тестировании на специальном стандартизированном двигателе. Устаревшее понятие, в настоящее время используется термины "Премиум" (Premium) или "Сюприм" (Supreme). Аналог нашего 98-го бензина. Кроме того, так называют самый крепко заваренный кофе (прим. перев.)
6. Самый распространенный бензин в Штатах. Обозначается на колонках как 87-й, но поскольку способ определения октанового числа в США отличается от принятого в России, соответствует нашему 92-му (прим. перев.)
7. Ночная смена – graveyard shift (прим. перев.)
8. Т.н. программа отложенного зачисления, DEP – Delayed Enlistment Program. В рамках нее поступающий подписывает контракт и определенное время (до года) числится в резерве. После чего отправляется на первоначальное обучение. Его состояние на действительной военной службе начинает исчисляться с этого момента (прим. перев.)
9. Неделя в ходе курса воздушно-десантной подготовки, в ходе которой обучаемые совершают прыжки с парашютной вышки (прим. перев)
10. Такое название Центр специальных методов вооруженной борьбы носил с мая 1969 по июнь 1982 года (прим. перев.)
_________________
Amat Victoria Curam
Последний раз редактировалось Den_Lis 02 авг 2021, 23:35, всего редактировалось 2 раз(а).
|
То, что тут происходит, - это отдельный разговор, и точно не здесь....