Текущее время: 28 мар 2024, 16:20


Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 99 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 15 фев 2021, 20:53 
Модератор
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 02 ноя 2012, 07:50
Сообщений: 4642
Команда: A-344
Интересна степень его откровенности с матерью. Мне бы и в голову не пришло сообщать своей подобные вещи

_________________
XA2


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 16 фев 2021, 18:07 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Снайперы-разведчики,
Ан-Хоа,
30 августа 1969 г.

Дорогая мамочка,
Только что вернулся из столовой. Прошлой ночью я дежурил, впрочем, как и всегда, поэтому нормально отдохнуть не получается, но по крайней мере, я хорошо питаюсь. Вчера впервые за все время нахождения в этой стране я ел салат. Пожалуй, это почти всё, что я съел, и все было довольно-таки вкусно. У нас новый начальник столовой, и, собственно, еда стала намного вкуснее.
Я разобрал свою почту и увидел твое письмо, датированное 25-м числом. Там были фотоснимки, которые ты снимала, мне они очень понравились.
Мам, мне трудно описывать то, о чем я думаю, так что, пожалуйста, будь терпелива. Уверен, ты всё ещё беспокоишься из-за того, что так долго не получала от меня писем. Когда я писал тебе это письмо, 26-го числа, мне казалось, что у меня вот-вот случится нервный срыв. У меня тряслись руки. Сейчас я уже успокоился, но по-прежнему чувствую себя подавлено. В тот момент, когда я считал, что готов абсолютно ко всему, мы вернулись опять в «Аризону» и это выбило меня с колеи.
Возможно, это прозвучит так, будто я жалуюсь на свою судьбу, но я действительно в замешательстве. Знаю, что ты, возможно, будешь не в восторге от того, что я пишу тебе, что не могу всего рассказать, но поверь, есть еще очень много вещей, о которых я тебе не буду говорить просто потому, что считаю, что не должен этого делать.
Лучше напишу о чем-то другом. Погоды стала еще жарче, чем была до сих пор. В следующем месяце, скорее всего, начнутся муссоны, так что я думаю, что лето еще не собирается отступать.
Нет, Дейв Янг и я не были в одном подразделении. Он служил в роте G 2/5, а я — в роте G 2/7 (где «2» означает батальон, а «5» и «7» — номера полков). Когда перед выходом в «Аризону» мы находились на высоте 65, я выяснил, что подразделение Дейва находилось на высоте 22, примерно в 8 милях отсюда, но у меня не было времени с ним увидеться. В своем письме он ничего не писал о ранении.
Что касается Дейва Саттлза, то последнее, что я о нем слышал, что он в Японии и что он не так сильно ранен, как я думал. Я написал его родителям и рассказал, что случилось.
Как только получу немного денег, то отправлю тебе кучу вещей. У меня есть пять катушек пленки, несколько монет и документы. У меня осталась только одна новая катушка пленки, а в военторге они закончились, поэтому если сможешь, то отправь, пожалуйста, и я буду снимать больше. И не беспокойся о том, что подарить мне на день рождения, — в этом году я его не буду праздновать.
Мам, сделай мне одолжение — напомни, когда день рождения у Лауры. Это место напрочь выбивает всё из головы. Только не говори ей, что я забыл.
Добро, мам, я уже достаточно долго болтаю и хочу еще написать Лауре, так что мне пора закругляться.
Я знаю, что об этом писать бесполезно, но, пожалуйста, постарайся сильно не волноваться. Береги себя, я напишу в следующий раз, когда буду отправлять вещи.

С любовью,
Джозеф


***

Слишком мало было снайперов и слишком много людей нуждалось в нас. Помимо дежурства на снайперских вышках, и прочесывания после нападения, нахождение в относительном тылу — будь то в Ан-Хоа, на «мосту свободы», на высоте 65 или высоте 55 или на любой другой номерной базе огневой поддержки — означало лишь относительный отдых, по сути небольшую передышку между выходами в джунгли. Тот факт, что в Ан-Хоа мы могли стрелять без разрешения, заставлял «ворчунов» подкупать нас марихуаной и бухлом, чтобы мы дежурили в бункерах в их секторах. Подобные предложения несколько раз приводили меня на дежурство в самый опасный бункер периметра нашей базы. Он находился на нейтральной территории и немного в отдалении от других бункеров. Именно с этой стороны вьетконговцы чаще всего прощупывали и атаковали Ан-Хоа.
В полночь двадцать девятого числа, я стоял на посту, и, борясь с желанием спать, вел наблюдение в «Старлайт». Рядом дрыхли новый паренек, которого я прихватил в качестве напарника, и двое морпехов. Через час меня должен был сменить мой напарник.
Осматривая участок перед бункером, мне показалось, что я что-то увидел в 450 ярдах от нас. «Да нет, это просто усталость», — подумал я. Я отстранился от прицела и протер глаза. Когда же я снова посмотрел в него, то увидел, как к нашему местоположению, через лабиринт колючей проволоки и растяжек, пробираются два вьетнамских подрывника.
Я мог бы завалить одного из них, но тогда бы я засветил дульной вспышкой прицел, и этого бы оказалось достаточно, чтобы второй смог уйти. Я знал, где стояли наши мины «Клеймор», потому решил позволить им двигаться дальше. Разбудив остальных, я вызвал штаб, чтобы предупредить, что в нашем секторе будет открыт огонь, и чтобы другие бункеры огня не открывали. После этого я вернулся к прицелу, чтобы понаблюдать за продвижением подрывников.
Они двигались, как кошки, но направлялись прямо на минное поле в пятидесяти ярдах от нас, на котором каждая мина была способна при взрыве выдать в веерообразном секторе семьсот стальных шариков. Один из «ворчунов» положил руку на подрывную машинку, ожидая, когда я подам команду. Когда гуки оказались в пятидесяти футах от мин, я сказал ему:
— Жми! — и быстро наклонил голову. Он повернул рычаг, и четыре «Клеймора» сработали одновременно. Взрывная волна подняла камни и грунт, полетевшие через амбразуру бункера, и над нашим сектором взлетели осветительные ракеты, прежде чем осели дым и пыль.
Я передал снайперскую винтовку новенькому и попросил его проверить. Через какое-то время он сказал:
— Я ничего не вижу.
— Ну, ясен пень, не видишь, — ответил я, сидя на огнетушителе и откинувшись на мешки с песком. — Ведь они мертвы.
Я был очень измотан, и прежде, чем я заснул, у меня мелькнула мысль, что мне нужно было увидеть Ли Оута. Прошло уже некоторое время с тех пор, как я был в деревне с припасами, и мне также нужно было узнать, появилась у Ли какая-либо новая информация о расширении активности противника.
На рассвете первое, что я услышал, было мое имя, которое называл мой новый напарник.
— Парни хотят знать, будешь ли ты осматривать тела.
— Ты иди, а я скоро подтянусь.
Подрывники не носили с собой документов, кроме того, я знал, как будут выглядеть их тела. Если бы я поспешил, то мог бы добраться до душевых прежде, чем они закроются на день. После бритья и душа я пошел к койке, чтобы немного поспать. Проснулся я тогда, когда объявился новенький, который начал описывать тела двум командирам снайперских команд. В одном из подрывников он насчитал 127 дырок.
Я посмотрел на часы. Было почти 10.00. Вспомнив о Ли, я вывалил свой рюкзак на койку, схватил винтовку и направился в полевой госпиталь.
Это была двухмильная прогулка к деревне Ан-Хоа, а я слишком устал, чтобы нести боеприпасы или оружие. Медицинские принадлежности весили легче, и один из санитаров, которого я знал в больнице, очень хорошо меня упаковал ими. В мой рюкзак он сложил кучу бинтов, антисептиков, хинина и других предметов. В медпункте было так здорово и тихо, что я так и лег бы там на один из столов (операционных столов) и просто поспал, однако если я хотел застать Ли до того, как я вернусь в джунгли, мне стоило поторопиться.
Мы не должны были посещать деревню в одиночку или без разрешения, но я часто так делал. В начале своей службы во Вьетнаме я обнаружил, что у меня есть пропуск в любые места — моя снайперская винтовка. Она позволяла мне добираться до Дананга в течение двадцати четырех часов без всяких приказов или проходить через контрольно-пропускной пункт в Ан-Хоа без всяких пропусков. Когда со мной была моя винтовка, никто никогда не спрашивал меня, куда я иду.
Я пропустил утренний конвой, поэтому мне пришлось переться по жаре и по пыли до первого поста местной самообороны. Там я спросил, где находится Ли. Из-за моего плохого вьетнамского и их ужаснейшего английского, они взяли палку и начертили в пыли бункер на противоположной стороне деревни. Я оставил им кое-что из своего рюкзака и медленно пошел через деревню.
Мне всегда нравился образ, звуки и запахи жителей Вьетнама во время их повседневной жизни. В деревне парень мог купить все — от бананового пива (оно варилось из местного сорта маленьких, сладких бананов) и фруктового мороженного до опиума и девятилетней сестры кого-то из детей. Я знал, какие магазины были безопасны для «Джи-Ай», и получал удовольствие от посещения открытого рынка. И хотя Ли сделал такие визиты максимально безопасными, я всегда оставался уязвим для убийства со стороны вьетконговцев. Тем не менее, я чувствовал себя спокойно.
Слух о том, что я в деревне, быстро распространился, и вскоре я оказался в окружении детворы. В тот день у меня не было для них жевательной резинки или конфет. Они были очень настойчивы, и я словил себя на мысли, что они обчистят меня в мгновение ока. Вдруг хлопок в ладоши и окрик заставили их разбежаться.
Я увидел одну из самых красивых женщин, с которой когда-либо встречался. Будучи выше, чем средняя вьетнамская женщина, она обладала утонченными, прекрасными чертами, характерными для детей из смешанных французско-вьетнамских семей. Прежде чем я смог поблагодарить ее, она спряталась за своим зонтом и пошла прочь. Эта короткая встреча оказала на меня неизгладимое впечатление. Я много раз был в деревне и не мог понять, почему я ее раньше не видел.
Я поспешил найти Ли прежде, чем у детей появится возможность собраться вновь. Он уже шел поприветствовать меня своим обычным жестом, протягивая руки, и приговаривая: «Ах, Джо, Джо, Джо». Мы всегда обнимались, радуясь, что мы оба все еще живы. Я успел как раз к обеду вместе ополченцами и при малейшей возможности ел с людьми. Мало того, что это было вкусно, это еще была и прекрасная возможность немножко отдохнуть от нашей столовской стряпни и сухих пайков.
Я попросил Ли взять пончо и расстелить его на земле. Когда он вернулся, я высыпал по центру содержимое своего рюкзака. Ли просто кивнул — для него это была высшая степень благодарности.
Мне потребовались недели, прежде чем я овладел способом сидеть по-вьетнамски — низко присесть на корточки, подвесив задницу над землей и оба колена приставить к грудной клетке.
Мы с Ли присели на корточки и начали разговаривать, когда местный ополченец принес мне мелкую пиалу с рисовой водкой. Я вспомнил о своей первой трапезе с ополченцами и о своем знакомстве с этой водкой крепостью в 190 пруфов. [22] Тогда мне дали пиалу, подобную той, которую я держал, и походу с водой. «Отлично, — подумал я в тот момент, — у меня в горле просто пересохло». Я сделал большой глоток и сразу же начал задыхаться. Все засмеялись, а Ли положил мне руку на плечо и сказал:
— Медленно.
Он был прав. Когда я отхлебнул водку, меня окутало теплое, успокаивающее чувство. Затем появилась миска с рисом и овощами и мясо. Это было вкусно, но я не мог понять, что это за мясо, оно очень отличалось от того, что я пробовал раньше. Я держал кусок мяса палочками для еды, и повернулся к солдату рядом со мной.
— Ко-ко-ко? — спросил я, имитируя курицу.
— Гав-гав-гав, — ответил он. Была ли это собачатина или нет, но это было вкусно, и я был рад, что это не кошка или обезьяна.
То же самое знакомое, теплое чувство вновь расслабило сейчас мой уставший ум и тело. Пока мы ели, я спросил Ли о женщине, которую я видел в деревне. Он ответил, что ее зовут Энн Бай, и поскольку она не была чистокровной вьетнамкой, она была изгоем. Она была замужем за лейтенантом АРВН, которого убили год назад, и сейчас вполне неплохо жила за счет государственной пенсии.
— Такая красота — произнес я, — очень ценится в моей стране. Ты можешь устроить мне встречу с ней?
И он устроил ее.
Она жила в обычной хижине на задворках деревни. Я не брал с собой каких-либо подарков. Если бы я и взял что-то, то по вьетнамскому обычаю означало бы, что хозяйка или хозяин должны предложить что-либо взамен, а я не хотел, чтобы она заморачивалась этим. Она поприветствовала нас внутри, бросилась в подпол и вернулась с маленьким складным креслом, чтобы я мог сесть. Когда же я отказался от кресла и присел на корточки, лед был сломан.
Она присоединилась с банкой холодного американского пива и села напротив меня. Я смотрел на ее безупречное лицо, думал о том, как такой цветок мог выжить на фоне всего безумия, которое творилось во Вьетнаме, и едва ли мог догадываться о том, что за пиво я держу в руках. Ли тихонько выскользнул из хижины, и мы остались одни.
Внезапно у меня язык присох к небу, я лишь поблагодарил ее за пиво, и все, о чем я смог с ней заговорить — так это о её погибшем муже. Когда она заговорила, я был удивлен, насколько хорош ее английский.
— Он был убит в засаде вьетконговцами десять месяцев назад.
Война — чертовски плохое место, чтобы влюбиться, но это было как раз то, что произошло со мной, пока мы с ней разговаривали. Как и на любой войне, вопреки обстоятельствам страсти воспылали очень быстро. Я как-будто переносился домой, хотя мы оба понимали, что в любое время одного из нас могут убить.
Хижина Энн часто была моей первой остановкой, когда я отправлялся в деревню, чтобы повидаться с Ли, и она всегда встречала меня банкой пива. В нашем гарнизонном магазине я обычно брал для нее конфеты, сигареты и еще кое-что по мелочи. Без разницы, было ли у нас время заниматься любовью или нет, это всегда был интенсивное взаимопроникновение мужчины и женщины, таких разных по мироощущению, но составлявших единое целое.

***

Снайперы-разведчики,
Ан-Хоа,
31 августа 1969 г.

Дорогая мамочка,
Только что вернулся из церкви, и я рад, что сходил. Мне пришлось поделиться своим песенником с каким-то майором, но в остальном все прошло хорошо.
Маленькое примечание ко всем этим вещам — монеты, бумажные деньги и некоторые бумаги, написанные по-китайски, лежали в бункере, который я «чистил», когда мы находились в «Аризоне». Там же был тяжело раненный «Ви-Си», но в такие подробности я вдаваться не буду.
Одна катушка с пленкой была отснята в горах. Другая — в основном в «Аризоне». На самом деле, мне не нужны никакие фотографии, напоминающие мне об «Аризоне». Надеюсь, что все эти вещи доберуться до тебя в целости и сохранности.

С любовью,
Джозеф


***

Один раз «туннельная крыса» (солдат невысокого роста, проверявший систему подземных ходов и бункеров) спросил меня, не хочу ли я проверить бункер, который они только что грохнули.
Проверка вражеских бункеров — не самая безопасная вещь, особенно в «Аризоне». Я не был уверен, что я со своим ростом в шесть футов и три дюйма [23] пролезу через туннель, но я никогда это не делал, и мне хотелось попробовать. Я прихватил автоматический «Кольт» .45 калибра и последовал за ним на четвереньках в то, что снаружи выглядело обычным бункером. Затхлый воздух в туннеле был наполнен густым острым запахом разорвавшейся гранаты, и мы медленно продвигались вперед, при этом «крыса» постоянно проверяла пол и стены штыком на предмет мин-ловушек. Внутри самого бункера слышался слабый звук, и мы остановились, прислушиваясь. Мы знали, что это такое — это был безошибочный звук человека, захлебывающегося в собственной крови. Я взвел курок на своем «Кольте», и мы двинулись к темному открытому пространству впереди.
«Туннельные крысы» пользовались огромным уважением, но я считал, что для того, чтобы заниматься этим, надо было быть полностью ебанутым на всю голову.
Когда мы добрались до бункера, он быстро посветил фонариком вокруг, на секунду остановился в одном месте, затем снова начал перемещать свет.
— Твою ж мать, — произнес он, передвигаясь на открытое пространство основного бункера. — Иди сюда, только глянь на это.
Пока я полз за ним, он фокусировал свет своего фонарика на фигуре, лежащей у стены справа. Она и была источником звука, — девушка, боец Вьетконга, около двадцати пяти лет, с АК-47, все еще переброшенным через спину. Должно быть, она находилась очень близко к разорвавшейся гранате, — у нее на теле не было ни одного участка, на котором не было бы осколочных отверстий. Она уже была на последнем издыхании, но «крыса» протянул мне фонарик, а сам полез проверить, нет ли у нее гранат, и не лежит ли она на ней. Он осторожно подошел к ней и начал осматривать.
— Мда, без шансов, — сказал он, протягивая руку, липкую от крови, и забирая фонарик. — Глянь! — добавил он, освещая бункер. Только тогда я понял, что мы находимся в большом помещении, с туннелями, отходящими в нескольких направлениях. Место было забито различными припасами. Это был старый туннельный комплекс, который годами оставался необнаруженным. Когда он перемещал луч света от туннеля к тоннелю, у меня возникло ощущение, что мы только что вошли в нетронутую могилу фараона. Здесь штабелями лежало оружие, боеприпасы, большие плетеные корзины риса, стопки документов, бумажные деньги, монеты и ящики с медикаментами. На многих ящиках были отгрузочные бирки, на которых было написано: «Помощь Народной Республике от ваших друзей из колледжа Беркли». Я уже не первый раз встречал подобные маркировки из разных университетов и общественных организаций Соединенных Штатов. Однако мое внимание привлек шелк. Около триста рулонов черного китайского шелка, который шел на пошив униформы — более чем достаточно, чтобы сделать любого человека в Штатах богачом. «Крыса» вытирал кровь с рук каким-то материалом, который, должно быть, стоил сотню баксов.
Мы набили свои карманы деньгами и документами, что никак не повлияло на размеры той кучи барахла. В туннелях было так тесно, что нам с трудом удалось вытащить женщину наружу. Там мы положили ее на землю. Она уже едва дышала, ее веки иногда еле моргали. Ей оставалось жить всего лишь пару минут. Когда мы уходили, какой-то подорванный «ворчун» стянул с нее штаны, засунул ей во влагалище сигнальную ракету и дернул за шнур. Ее живот мгновенно раздулся, и вся брюшная полость взорвалась, будто вулкан, с грохотом и дымом. Господи, есть ли предел всему этому?
В туннель вошли морпехи и начали вытаскивать оружие, боеприпасы и документы. Затем весь туннельный комплекс был подорван огромными зарядами С-4. Весь этот красивый шелк исчез, а на меня все происходящее навеяло тоску.

***

Снайперы-разведчики,
«Аризона» / Дананг,
13 сентября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Что ж, они снова это со мной сделали — первым же рейсом отправили обратно в «Аризону». Там мы пробыли до вчерашнего дня, после чего нас с Роном опять отправили в Дананг в снайперскую школу. В этот раз, прежде чем нас отправили в «Аризону», я заявил своему командиру отделения, что он пожалеет, если не отправит меня в школу, чтобы я мог хотя бы несколько дней отдохнуть. Ну наконец-то он это сделал. Мы с Роном пробудем здесь шесть дней.
Рон — мой новый напарник, и он мне нравится больше, чем любой из тех, которые были у меня до сих пор. Надеюсь, что обстоятельства нас не разлучат.
С тех пор, как мы покинули Ан-Хоа двенадцать дней назад, я не получал никаких писем, так что понятия не имею, что происходит дома. На самом деле мне почти нечего тебе писать. В «Аризоне» все было как обычно, за исключением того, что начались муссонные дожди. Они наконец-то пришли, и поверь мне, таких ливней ты еще не видела.
После смерти Хо Ши Мина было объявлено перемирие, и гуки немного успокоились. Но только не мы, чему я лично был очень рад. Как я уже писал, последние две недели прошли почти так же, как и до этого. Надеюсь, что в следующий раз меня назначат в более интересное место.
Эти ребята в Дананге хорошо устроились. Там повсюду расположены зоны отдыха и могазины военторга. Хочу так же сходить в солдатский клуб.
Да, ты помнишь Уолтерса, который был со мной и Поузи в Америке? Он тоже здесь, в снайперской школе. Я был очень рад его увидеть. Он уже слышал о Поузи. Уолтерс — снайпер 7-го полка морской пехоты, и несколько дней назад он видел Дейва Янга. Хотел бы и я быть таким фартовым. Насколько я слышал, подразделение О’Грейди находится примерно в пятнадцати милях отсюда.
Добро, мам, буду закругляться. Скоро напишу снова. Береги себя.

С любовью,
Джозеф


ПРИМЕЧАНИЯ:
[22] Пруф (Proof) — единица измерения крепости напитков в англоязычных странах. В настоящее время в США пруф равен удвоенному количеству градусов алкоголя, в Великобритании исторически был равен 7/4 градусов алкоголя, но в настоящее время не используется. Название восходит к XVI веку, когда в жалованье английских моряков входила порция рома. Чтобы убедиться, что ром не был разбавлен водой, доказательство (англ. proof) его крепости приводилось путём смачивания им пороха. Если смоченный ромом порох было невозможно зажечь, то крепость рома считалась недостаточной. Поскольку порох не горел в смеси с содержанием алкоголя ниже 57%, потому крепость в 57 градусов стала называться «100° proof». Другими словами, главному герою дали почти чистый спирт.
[23] 1,9 метра.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 17 фев 2021, 18:53 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Пока мы медленно, но верно подбираемся к середине книги, выложу из нее фотоматериалы.


Вложения:
Комментарий к файлу: Снайперская вышка на западной стороне базы Ан-Хоа. Лето 1969 г.
f08.jpg
f08.jpg [ 402.58 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Американские морпехи под огнем противника, Центральное нагорье, провинция Куанг-Нам. Лето 1969 г.
f07.jpg
f07.jpg [ 462.7 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Пленный военнослужащий НВА, захваченный во время засады на острове Гоу-Ной, 1969 г.
f06.jpg
f06.jpg [ 430.85 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Оружие, применявшееся снайперами-разведчиками 5-го полка морской пехоты во Вьетнаме 1968-1970 гг. (сверху вниз): винтовка Ремингтон 700 с оптическим прицелом Редфилд; винтовка М-14; винтовка М-16 с установленным ПНВ "Старлайт".
f05.jpg
f05.jpg [ 338.5 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Вид на базу Ан-Хоа со снайперской вышки. Лето 1969 г.
f04.jpg
f04.jpg [ 426.36 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Джозеф Уард читает свое первое письмо, полученное из дома. База Ан-Хоа, Вьетнам, весна 1969 г.
f03.jpg
f03.jpg [ 537.14 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Джозеф Уард получает звание отличника боевой подготовки из рук подполковника Далласа Уолкера. Осень 1968 г.
f02.jpg
f02.jpg [ 340.7 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Четверо друзей, поступивших на службу в морскую пехоту (слева направо): Майк О'Грейди, Дейв Янг, Джозеф Уард, Ник Херрера. Лето 1968 г.
f01.jpg
f01.jpg [ 479.38 KiB | Просмотров: 5896 ]
Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 17 фев 2021, 19:02 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Вторая часть фотоматериалов:


Вложения:
Комментарий к файлу: Боевой патруль морских пехотинцев прорубает себе путь через джунгли в Центральном Нагорье. Весна 1970 г.
f15.jpg
f15.jpg [ 460.19 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Джозеф Уард в полном боевом снаряжении снайпера-разведчика перед выходом на задание. База Ан-Хоа, осень 1969 г.
f14.jpg
f14.jpg [ 431.35 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Два транспортных вертолета проводят срочную эвакуацию роты морпехов и роты АРВН из района "Аризона". Осень 1969 г.
f13.jpg
f13.jpg [ 390.89 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Дев Микс изготавливает сигнальную ловушку в провинции Куанг-Нам, 1969 г.
f12.jpg
f12.jpg [ 464 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Джозеф Уард обедает с местными ополченцами. В меню собачатина, рис и овощи. Лето 1969 г.
f11.jpg
f11.jpg [ 454.58 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Один из снайперов с позывным "Медведь" возле палатки командиров команд. База Ан-Хоа, 1969 г.
f10.jpg
f10.jpg [ 403.86 KiB | Просмотров: 5896 ]
Комментарий к файлу: Переброска подкреплений транспортными вертолетами во время операции "Форсит Гроув". Лето 1969 г.
f09.jpg
f09.jpg [ 348.89 KiB | Просмотров: 5896 ]
Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 19 фев 2021, 22:46 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Первого сентября я со своим новым напарником, Роном Фиксом, был переброшен вертолетом в «Аризону», в расположение роты «Хоутел». Начался сезон муссонных дождей, и большую часть своего свободного времени мы тратили на чистку своих винтовок, чтобы они не ржавели. Это была бесконечная борьба за содержание нашего снаряжения в сухости.
Пребывание в «Аризоне» тут же отразилось на моей нервной системе. Когда у меня выпадало время поспать, мне тут же начинались сниться кошмары. К счастью, Рон был довольно наивным и веселым парнем, и я мог немножко подпитываться его энергией.
На следующую ночь на нас свалилось более трехсот минометных мин. Бывали времена, когда лучше было бы окапываться и времена, когда этого не стоило бы делать. В ту ночь я сделал неправильный выбор. В темноте, мы с Роном нырнули в ближайшую яму и не обнаружили там вообще никакого дна. Когда мы заскользили вниз, весь район был освещен первыми осветительными ракетами, и мы поняли, что оказались в очень большой воронке от бомбы. Я крикнул Рону, что нам нужно выбираться из нее, но нам никак не удавалось подняться вверх по грязным сторонам воронки. Мы отчаянно схватились за край, и как только перекатились через него, в воронку попала одна мина, а вслед за ней и вторая. Если минометная мина попадет в воронку, она изрешетит каждую пядь ее стенок. Нам исключительно повезло, мы очистили эту воронку буквально за долю секунды до взрыва, и лежали ничком, пока не прекратится обстрел. Я так много раз обманывал смерть, что чувствовал себя старым котом, у которого девять жизней, и который уже не помнил, какая это по счету. Рон хорошо действовал в этой ситуации, он станет хорошим командиром команды.
На следующий день мы покинули наше расположение с небольшим взводом (от двадцати до тридцати человек) для проведения планового патрулирования. Муссоны значительно ограничивали видимость ночью и в предрассветные часы, поэтому мы в основном ограничивались дневными патрулями.
Накануне днем прошел дождь, и сейчас было особенно жарко и влажно. Патрулирование оказалось долгим и будничным, не отмеченным никакими событиями, и когда мы на обратном пути находились в трех «кликах» от расположения роты, лейтенант объявил десятиминутный привал на небольшом пригорке размером около тридцати ярдов. Я даже еще не нашел себе места, где пристроится, как вдруг один из «ворчунов» наступил на ловушку, сооруженную из минометной мины. Его правую ногу оторвало по колено, левая нога держалась только на лоскутах кожи и сухожилий, а живот, руки и подбородок получили множественные осколочные ранения. Я видел, как люди умирали и с меньшими ранами, однако этот парень упорно сражался за свою жизнь. Там не было никакой тени, и лучшее, что мы могли придумать — это положить на глаза раненого мою полевую панаму, чтобы уберечь от палящего солнца.
Лейтенант бросился ко мне с усталым выражением лица, в его глазах была боль. Медицинская эвакуация на пути к нам, но в тысяче ярдов отсюда замечено передвижение противника, которое могло бы отрезать нас от роты.
— Ты можешь их задержать, пока сюда не доберется санитарная «птичка» и улетит обратно? — спросил он.
— Черт возьми, конечно! — ответил я, точно зная, что здесь нет никакой нормальной огневой позиции, и мне придется стрелять стоя. Попасть в движущуюся мишень на одной тысяче ярдов — нетривиальная задача даже при стрельбе лежа с упора, но стоя?
Рон посмотрел в бинокль и определил, что силы численностью около взвода передвигаются вдоль опужки леса на дистанции примерно в тысячу ярдов.
— Откуда ты собираешься стрелять? — спросил он.
— С тебя! — ответил я. Я приказал ему прикрыть уши и стоять настолько неподвижно, как только можно, и положил винтовку на его правое плечо. Установив прицел на тысячу ярдов, я взял поправку еще чуть вверх и — промахнулся. Взяв прицел еще чуть выше, я попал в одного. Они шли передо мной цепью, и я успел завалить пулеметчика, прежде чем остальные укрылись. Когда они снова попытались двинуться, я срезал человека, переносившего минометный ствол. Мне удалось рассеять их подразделение, и они пытались перегруппироваться.
Попытались дернуться еще четыре человека, которых я тоже уложил. По нам выстрелили несколькими трассерами, которые прошли довольно близко. Они были в отчаянии и пытались выбраться из положения, в котором оказались, но я поклялся себе, что они никуда не уйдут. После пятнадцати выстрелов с винтовки, тепловые волны, поднимающиеся от ствола, превратили картинку в прицеле в подобие изображения сквозь стакан с водой. Не знаю, как Рон стоял, — дульный срез находился всего в нескольких дюймах от его головы. Должно быть, каждый выстрел был для него сродни удара молотом.
Послышался чей-то крик:
— Вертолет!
Пока санитарная «птичка» садилась, я успел выстрелить еще несколько раз, глядя поверх прицела—тепловые волны сделали его бесполезным. После того, как вертолет улетел, в дело вступили наши минометы и тяжелая артиллерия, и я плюхнулся на землю, вытер пот с глаз и подобрал гильзы. Рон ходил кругами, тряся головой, пытаясь отойти от шока, которому я его подверг.
Ко мне подошел лейтенант, протянул мне мою панаму и просто сказал:
— Спасибо.
— За что? — переспросил я. Он ответил, что по «птичке» противник не сделал ни единого выстрела.
— Он еще жив? — задал я вопрос.
— Да. Дай мне свой формуляр, я подпишу его прямо сейчас. К нам идет третий взвод, потом мы проверим эту опушку.
Когда мы зачистили опушку, среди семнадцати тел, которые там были, я нашел шесть своих, а остальные погибли от артиллерийского огня. «Чарли» только что потеряли половину взвода, и пока я заполнял свой килл-лист, из моей головы никак не шел вид изуродованного морпеха. Меня это поразило, — ведь через это место прошли и мы с Роном, и еще несколько ребят, но именно этот парень наступил на эту ловушку. Почему, вашу мать?
В ночь на шестое число, после трехдневного затишья в связи со смертью Хо Ши Мина, мы пережили мощную атаку. Буквально за несколько минут после первого выстрела, весь периметр озарился красными сигнальными ракетами. Мы оказались как в тюрьме, окруженные со всех сторон. Нет ничего страшнее, чем вражеские войска, идущие на прорыв периметра, особенно ночью. Где бы ты не оказался в это время, тебе лучше оставаться на месте. Стандартный порядок действий требовал, чтобы огонь открывался по всему, что двигалось, и совершенно не важно, был ли это гук или испуганный морпех.
Мы с Роном сидели спина к спине в нашей «лисьей норе», [24] внимательно осматривая каждый свою сторону и пытаясь понять, какого черта тут вообще происходит. На базе стреляла каждая винтовка и каждый миномет. Вдруг два сильных взрыва потрясли нас. Один оказался настолько близко, что земля вокруг нас, казалось, перевернулась и мы треснулись о стенки окопа — вьетнамскому подрывнику удалось бросить свою сумку с подрывным зарядом на расстояние менее десяти футов от нас. Нас попросту контузило. Ремень моей винтовки был продет через мою руку, но вместо того, чтобы слететь с нее, винтовка отлетела назад, и ударила меня стволом по лицу, но я не понял, что у меня из носа идет кровь. Голова ходила ходуном, и последующие несколько минут я был как в тумане. Рон был точно в таком же состоянии. Мы почти не слышали друг друга, но все-таки пытались донести, что пока еще живы.
Мы не могли прийти в себя до тех пор, пока серия осветительных снарядов не осветила всю местность вокруг будто днем. Рота едва держалась вместе. Артиллерия грохотала по периметру базы, и свет от осветительных ракет не давал нам с Роном провалиться в глубокий сон. Нам это нужно было, чтобы ослабить эффект контузии. Рано утром седьмого числа я проснулся, и увидел, что мы сами и наше снаряжение покрыто толстым слоем пыли и грязи. Я не смог встать — в моем теле болела каждая кость. Я разбудил Рона и спросил его, все ли с ним в порядке.
— Что? — спросил он.
Я спросил еще громче:
— Ты в порядке?
— Да, но мои уши… — Я понимал, что он имеет в виду; в моих ушах точно так же сильно звенело.
— Пойду, скажу шкиперу, что сегодня мы не в лучшей форме для патруля. — Я отряхнул слой пыли со своей панамы и отправился на поиски ротного.
Как только я чуть отошел, то наткнулся на тело морпеха. Он, видимо, попытался дернуться куда-то во время атаки, и все выглядело так, будто он полз на четвереньках, когда между его грудью и землей упала граната. Никто даже не потрудился накрыть то, что осталось от его тела. Остальная часть его огневой группы молча сидела рядом, глядя в пустоту. Они только что потеряли своего собрата, и страдание отчетливо было видно на их лицах. Не знаю, почему, но в моей голове мелькнула мысль о том, что его убила одна из их собственных гранат.
— Где его снаряжение? — спросил я непреднамеренно громким голосом. Один из парней указал на рюкзак, лежащий рядом. Я раскрыл его, достал пончо и накрыл им его тело. После пошел дальше, не желая видеть снова эти страдальческие лица.
Шкипера я нашел склонившимся над картой, разговаривавшим с ганни и лейтенантом. Когда он глянул на меня, стало понятно, насколько он устал. Прежде чем я успел что-то сказать, он, как мне казалось, что-то мне пробормотал. Но на самом деле он не бормотал — это я просто его не слышал. Я тряхнул головой и показал на свои уши. Он заговорил громче.
— Сегодня патрулирования не будет!
Я кивнул и повернулся, чтобы уйти, когда вдруг понял, что мое лицо покрыто засохшей кровью от винтовки, которая ударила меня в нос. Я обошел весь периметр и увидел, что каждый находится в подавленном состоянии. Я наткнулся на останки подрывника, чей заряд взорвался, будучи все еще привязанным к нему. От него осталась половина стопы и то, что напоминало фрагмент ноги. Это объясняло первый большой взрыв. Я пошел дальше и обнаружил еще одного подрывника внутри периметра. Он был застрелен то того, как смог бросить свой заряд. Еще семь солдат НВА лежали мертвыми за пределами периметра. Если не считать кратера глубиной в пять футов возле нашего окопа, это было все.
Внезапно до меня дошел смысл того, что происходило. Подрывник, подошедший так близко к нам с Роном, прошел через периметр роты, проник к штабу подразделения, и смог выйти обратно. Поскольку у нас был только один мертвый морской пехотинец, а остальные вражеские тела находились за пределами периметра, это могло означать только одно: огневая группа не смогла собраться до своей позиции. Я вспомнил того мертвого «ворчуна» и остальную часть огневой группы. Выражение их лиц навсегда запечатлелось у меня в памяти.
Днем седьмого числа мы с Роном отдыхали, к нам потихоньку возвращался слух. Нетрудно было заметить, что рота была деморализована, и только ради того, чтобы не допустить повторения событий прошлой ночи, мы отправились помогать линейным морпехам. Я сменил на командном пункте роты радиста, а Рон стал перемещаться из одной «лисьей норы» в другую, имея М-14 с установленным на ней ночным прицелом «Старлайт». Ночка предполагалась долгая, и Рон очень осторожно передвигался от одной огневой группы к другой, обозначая себя, чтобы его не спутали с подрывником. Видел ли он врага, или нет, было делом десятым — появление в каждом стрелковом окопе ночного прицела, пусть даже на короткое время, обнадеживало людей, да и мы знали, что они настороже. Рон осматривал местность и докладывал мне, так что я в любой момент знал, где он находится, на случай, если бы что-то случилось.
Нам понадобилась серия кодовых слов, чтобы мы называли их каждому, находящемуся в цепи — я не хотел, чтобы Рон получил пулю от какого-то нервного «ворчуна». Мы остановились на пароле «Снайпер», на который должен был последовать правильный отзыв: «Что снайпер?» Тогда Рон говорил: «Снайпер на позиции». Он должен был повторить эту процедуру в тридцати или около того окопах, опоясывавших расположение роты. Я поделился этой идеей со шкипером, и прежде, чем я закончил говорить, он послал за лейтенантами, чтобы удостовериться, что никакой путаницы не возникнет. Все морпехи были на нервах, и малейшая ошибка могла стоить Рону жизни.
Ночью воздух был удушающим, москиты — жирными, а репеллент — не очень хорошим. Если бы я сделал глубокий вдох, я бы хапнул сразу несколько штук. Чтобы хоть как-то защититься от этих маленьких гадов, я поднял воротник и опустил рукава, и сидел, следя за контрольными щелчками постов прослушивания и слушая приглушенную болтовню роты, сидевшей на позиции. Как мы и спланировали, Рон обходил периметр. Восьмого числа мне исполнялось двадцать лет, и мне почему-то показалось, что мой день рождения должен пройти без происшествий. Вскоре, около часа ночи я получил подарок — звук летевшего снаряда, сопровождаемый ярким взрывом позади меня. Один из наших 155-ммм снарядов, начиненных белым фосфором, бахнул прямо посреди командного пункта. Кто-то сделал неправильный вызов огня (дал набор чисел вместо полных координат) и выдал орудийному расчету координаты роты вместо места за пределами периметра. Расчет все сделал правильно, он отработал ту информацию, которую ему выдали. Я сорвал с себя рубашку, когда на мой воротник и рукав упал горящий фосфор. Несколько человек выкатились из своих «лисьих нор», срывая разные элементы одежды. Удивительно, но только один человек получил ожоги, достаточно сильные, чтобы ему понадобилась медицинская эвакуация. Когда прилетела «птичка», я отозвал Рона обратно — я не хотел, чтобы он оставался на передовой.
На тыльной стороне шеи и на правом предплечье в меня появились волдыри, и, если я смогу уберечь их от заражения, то санитар сможет вылечить меня и в джунглях. Как только док наложил мазь от ожогов и повязку, у меня исчезли последние капли доверия к роте. В ней было слишком много необстрелянных людей, и я сомневался в ротном командовании.
Не все роты были такими же спаянными, как роты «Альфа», «Дельта» или «Чарли». При назначении в проблемную роту, решение оставаться в ней или нет оставалось за командиром снайперской команды. А это значило, что ланс-капрал или капрал сталкивались лбами с капитаном, а это было непросто. Ситуация должна была оправдывать действия, и все должно было быть сделано правильно.
Переговорив об этом с Роном, мы поняли, что они вроде еще не собираются нас убивать, так что мы тут чуть задержимся. Возможно, мы должны были присматривать за нашими собратьями-морпехами так же, как и за нашим противником, если не больше.
Утром одиннадцатого числа мы вышли с взводом, и только-только вошли в идеальное место для засады, как вдруг справа спереди по нам открыли огонь с опушки джунглей. Я шел в десяти шагах от лейтенанта, и прыгнул в сторону засады, но приземлился неудачно. Как только я начал переползать к следующей насыпи на рисовом поле, из-за боли в груди мне показалось, что я сломал ребро. Над головой пролетели три гранаты от РПГ. Удар и взрыв в двадцати футах от меня. Дьявол, я должен добраться до этой насыпи. Оглянувшись, я увидел Рона и санитара, которые укрылись за небольшой пагодой. Мое внимание снова переключилось вперед, когда лейтенант крикнул:
— Стреляю из гранатомета!
Как и у базуки, [25] у гранатомета LAW обратная реактивная струя представляла опасность на дальности до сорока футов. Этот офицер был «новичком Луи», [26] он проскочил через один этап в порядке подготовки стрельбы из ручного противотанкового гранатомета — он не оглянулся проверить, чтобы в опасной зоне не было людей. А там позади него находился человек.
Он уже раздвинул трубу, и откинул пластиковую рамку прицела. Гранатомет был взведен и готов к стрельбе. Я находился всего в пятнадцати футах за ним.
— Стой! — Успел крикнуть я и попытался на карачках сделать поворот вправо, но знал, что у меня ничего не получится. Он нажал на спуск, и реактивная струя сбила меня на землю. Мои штанины оказались разорваны, верх моих ботинок оплавился, а силой струи меня отшвырнуло обратно к насыпи, к которой я направлялся изначально. За исключением незначительного ушиба на левой голени, мое тело не пострадало, но я был пиздец как зол.
Когда я добрался до дамбы, перестрелка уже закончилась, и обнаружился источник моей первоначальной боли — при приземлении я приложился о винтовку достаточно сильно, чтобы сбить прицел и ушибить себе ребра. Но несмотря на это, я был в бешенстве и хотел по-взрослому разобраться с офицером. По нам все еще спорадически постреливали из легкого стрелкового оружия, когда я начал на него орать:
— Гребаный мудак, что ты пытаешься сделать, оторвать мою чертову голову!?
Он что-то начал мычать о неповиновении, и я уже был готов ударить его прикладом, когда вмешался Рон. Он оттянул меня в сторону и громким, четким голосом сказал:
— Я держал его на прицеле, и если бы ты пострадал от реактивной струи, я бы его просто пристрелил.
Услышав Рона, лейтенант смертельно побледнел. Вот так из «новичков Луи» рождаются лейтенанты.
Мы с Роном ушли, обсуждая, что нам нужно сделать, чтобы выбраться с этой роты живыми. Взвод перегруппировывался, мы сели чуть поодаль, и пока разговаривали, я ножом обрезал то, что осталось от моих брюк на коленях, и починил оплавленные шнурки. У меня был план. Я сбил прицел, и это была та штука, которую мы с Роном могли исправить, только вернувшись в расположение роты. Снайперская винтовка — тонкая вещь, и если крепление имело хоть малейшее повреждение, то прицел выставить уже не получится. У нас не было иного выбора, кроме как забрать ее на ремонт в оружейку в Ан-Хоа, а оказавшись там, мы бы получили другое задание. Мы могли бы вообще избежать конфронтации. Раньше я никогда не бросал в беде свою роту, и я хотел быть осторожным.
Когда мы вернулись в роту, я сказал капитану, что хотел бы пострелять в определенном секторе, чтобы проверить пристрелку своей винтовки. Сделав три выстрела, я привел винтовку к нормальному бою, но выстрелил еще несколько раз, чтобы все выглядело пристойно. Потом я вернулся к капитану и сказал ему, что у меня возникла небольшая проблема с пристрелкой, и я не буду уверен в целости и сохранности крепления прицела, пока я не воспользуюсь ею снова. Тогда еще я не знал, что мне не нужна такая сложная схема.
Рано утром следующего дня рота пришла в движение. Где-то через час, мы остановились на плато с видом на маленькую деревню, расположенную в семистах ярдах от нас. Мы с Роном внимательно осмотрели ее через прицел и бинокль и решили, что это дружественная деревня. Насколько я знаю, никто другой тоже не видел ничего угрожающего, что сделало последующие события еще более зловещими.
Капитан решил вызвать авиацию, и вскоре два «Фантома» сбросили на деревню полный груз напалма, превратив ее в один огромный огненный шар. Затем раздалась команды: «Снайперы — вперед!». Капитан показывал на фигуру, бегущую прямо к позиции роты.
— Стреляй — сказал он.
Мне не нужно было смотреть в бинокль, чтобы понять, что это молодая женщина с маленьким ребенком. Я было подумал, что я что-то пропустил. Я посмотрел через прицел, и убедился, что это была женщина лет двадцати, с младенцем, которого она крепко сжимала обеими руками, бежавшая из ада, который несколько минут назад был ее домом. Я был поражен тем, что она пережила налет авиации.
— Это женщина с ребенком, — ответил я ему.
— Стреляй! — потребовал он более настойчиво.
Я посмотрел ему в глаза и понял, что он это говорит на полном серьезе. Мое разочарование этой ротой и этим командиром оказалось слишком велико. Я ткнул винтовкой прямо перед его лицом и заявил:
— Если хочешь, чтобы они умерли, стреляй сам.
— Это прямой приказ, морпех!
Без комментариев я повернулся к Рону и сказал готовиться к вылету на следующей «птичке». Мы отошли от роты, чтобы расположиться отдельно, тогда как капитан что-то продолжал орать о военном трибунале, гауптвахте и тому подобном.
Официально мы с Роном больше не были приданы роте, и когда мы сидели в ожидании «птички», мы были готовы стрелять в любого, кто попытался бы нас остановить. Час спустя подсел вертолет, и мы побежали к нему, как вдруг увидели спрыгнувшего командира нашего отделения. Он спросил, куда мы собрались, и одновременно мы спросили его, что он тут делает.
Разговаривая, мы запрыгивали на борт — вертолеты в «Аризоне» не задерживались. Дейв Микс сообщил Рону и мне, что мы отправляемся в снайперскую школу в Дананг. Когда мы взлетели, я рассказал ему, что произошло. В ответ он только кивнул.
Как только мы приземлились, я отправился к шкиперу, и он молча выслушал мою историю. Когда я закончил, он наклонился вперед, и хитрая усмешка появилась у него на губах.
— А вот хер когда они получат другого снайпера!
Так и случилось.
В ту ночь мне впервые приснился кошмарный сон, который преследовал меня все время, пока я был на войне. Мне приснилось, что глубокой ночью на базу проник подрывник и задушил меня гарротой. Каждый раз мне снился один и тот же сон, и каждый раз я просыпался в холодном поту, с дико колотящимся сердцем.
Когда мы с Роном отправились в Дананг на переквалификацию, выиграть зажигалку за первое место уже не входило в мои планы. Мне хотелось на некоторое время выбраться из джунглей, да и у Рона уже проявлялись признаки боевой усталости.
Я хорошо знал Дананг, и между всеми этими занятиями мы собирались хорошенько зажечь. Я знал одно место, откуда можно выскользнуть из базы в местный бордель к шлюшкам и вернуться обратно, не будучи застреленным. Мы могли также отправиться на местную авиабазу и добыть лучшую жратву в американских вооруженных силах.
Там также находился «Холм свободы» с огромным военторгом. Крепкий алкоголь там могли покупать военнослужащие в звании не ниже штаб-сержанта, но если у главного входа начинал маячить ланс-капрал в полевой форме, то какой-то «штабной» — ганни или кто-то еще в достаточно высоком звании — мог остановиться и спросить, что ему нужно. Я воспользовался этим на второй день, когда ко мне подошел майор и спросил, чего я хочу. Старший офицер просто так этого не сделал бы, и я опасался, что это какая-то ловушка.
— Э, водка, сэр? — запнулся я и потянулся в карман за деньгами.
— Ай, забери свои деньги, — ответил он и открыл дверь. Вскоре майор вернулся и вручил мне пакет с двумя литрами водки крепостью в 100 пруфов.
— Держись подальше от неприятностей, морпех, — произнес он и ушел. Он дал мне достаточно выпивки, чтобы той же ночью все шесть снайперов в школе набухались в хлам.
Существовал один шанс на миллион, что в то же время в школе окажется Уолтерс. Дорогой Уолтерс. О, какие трюки он, вместе со мной и Поузи проделывал в этом мире. Мы втроем были очень дружны, настолько, насколько только могут быть дружны три человека. Всего шесть месяцев войны, и один из нас уже тяжело ранен. Когда мы разговаривали о Поузи, то всегда вспоминали те сумасшедшие вещи, которые мы устраивали все вместе в Штатах. Никто из нас не решался говорить об этом, но мы знали, что шансы на то, что кого-то из нас убьют или ранят до конца срока службы, с каждым днем увеличиваются.
Если у кого-то и был характер похуже, чем у меня, так это у Уолтерса. За пару дней до окончания школы мы накачивались алкоголем в солдатском клубе. На обратном пути к своим палаткам, по какой-то неизвестной мне причине, он прошел через палатку, полную «ворчунов». Кто-то что-то сказал, и завязалась драка. На следующее утро Уолтерс предстал перед офицерским собранием (предварительное слушание дисциплинарного дела перед комиссией, которое могло привести к военному трибуналу). Каждый снайпер был вызван в ротную канцелярию и расспрошен о подробностях инцидента.
Поскольку один из морпехов был черным, существовали опасения по поводу того, что конфликт возник на расовой почве. Я знал Брюса лучше всех и поэтому на допрос дернули меня первого. Майор, начальник стрельбища, знал, что снайперами трудно управлять, но «ворчуны» были разозлены, и он вынужден был хотя бы для вида показывать, что делу дан ход. Он спросил меня, что я знаю об этом.
— Ну, сэр, меня не было в палатке, поэтому я не могу ничего сказать определенно.
— Это потому, что один из них — негр? — задал он следующий вопрос.
— Понятия не имею, сэр.
Майор уже понял, что у него ничего не получится, но у него был последний вопрос, который он задал, откидываясь назад на своем стуле.
— Скажите мне, ланс-капрал Уард, как вы думаете, что там произошло?
— Майор, я давно знаком с Уолтерсом, и если он ударил кого-то, то это только потому, что тот парень это заслужил.
После этого меня отпустили, и на допрос был вызван следующий снайпер. От всех нас майор услышал ту же историю. «Держаться вместе и выжить!» — вот каков был наш девиз. В конечном итоге все было спущено на тормозах.
Мы закончили переквалификацию, и когда настало время для каждого из нас возвращаться в свои подразделения, мы с Уолтерсом плакали и обнимались. Пройдет десять лет, прежде чем мы увидимся снова.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[24] Здесь: парный стрелковый окоп с перекрытой щелью.
[25] Базука (Bazooka) — американское название динамореактивного (без отдачи при выстреле) ручного противотанкового гранатомёта, появившегося во время Второй мировой войны. Название «базука» после войны стало нарицательным и часто используется для обозначения противотанкового гранатомёта вообще, прежде всего в США (и вообще какого-либо большого и мощного орудия).
[26] Новичок Луи (Boot Louie) — лейтенант, которому только присвоили его воинское звание и который не обладает военным опытом.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 20 фев 2021, 06:43 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо большое.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 28 фев 2021, 22:32 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Снайперы-разведчики,
Ан-Хоа, рота «Чарли»,
21 сентября 1969 г.

Дорогая мамочка,
У меня совсем немного времени, так что я быстро. Наконец-то встретил Майка О’Грейди. От Дананга пришлось долго идти пешком ловить попутки, но все же я добрался туда. Майк находится ближе к Ан-Хоа, чем к Данангу. Вместе мы просидели всю ночь, и это было славно. У него все хорошо, так что можешь передать это его маме и папе. Мне очень не хотелось уезжать на следующий день, но нужно было возвращаться.
Мы с Роном прибыли в Ан-Хоа днем 19-го числа, и я был рад увидеть посылки от тебя. Не могу поверить, что мой праздничный пирог пришел в идеальном состоянии, так что у нас вроде как был поздний день рождения с пирогом и подарками. Все с нетерпением ждали, когда я открою посылки, и ребята очень быстро прикончили большую часть лакомств. Все свои носки, присыпку для ног, катушку с пленкой и как можно больше еды я сложил в свой рюкзак. Во время муссонных дождей присыпка для ног и чистые носки — это наиболее ценные вещи. Спасибо за все, это было круто!
После моего крайнего письма из Ан-Хоа, которое я написал после возвращения из «Аризоны», у меня определенно пошла какая-то лажа. Кажется, я уже говорил, что Дейв Микс подхватил малярию, и моим следующим напарником стал Дейв Саттлз, и именно он был ранен. Дейв Микс вернулся сюда и время от времени исполняет обязанности командира моего отделения. У Дэйва Саттлза идет на поправку, и он может вернуться в Ан-Хоа после медосмотра.
Прямо сейчас я опять в джунглях и придан роте C 1/5, и мы примерно в десяти милях от Ан-Хоа, не далеко от «Моста свободы». Вместе со мной моя снайперская винтовка с продольно-скользящим затвором и два новых напарника, оба прибыли в страну около трех недель назад, но они быстро учатся.
Так что, говоришь, Дейв Янг получил свое второе «Пурпурное сердце»? Теперь если он получит еще одно ранение, его отправят домой, каким бы незначительным оно не было. Я слышал, что собираются выводить 3-ю дивизию морской пехоты, и Ник, вероятно, уйдет с ними. Я здесь уже почти 6 месяцев, а после середины всё уже идет по нарастающей.
Отправляю очередную катушку пленки. Здесь есть несколько снимков Майка и мой праздничный пирог.
Добро, мам, если я поспешу, то смогу отправить письмо следующей «птичкой». Береги себя и передавай всем привет. Еще раз спасибо за все.

С любовью,
Джозеф


***

Когда мы с Роном покинули Дананг, вместо того, чтобы сесть на первую доступную «птичку», как и было указано в наших распоряжениях, я потащил Рона на одну из своих экскурсий. Я разнюхал, что на базе под названием «высота 37», в нескольких милях от дороги на Ан-Хоа, служит снабженцем Майк О’Грэйди. Следующая запланированная «птичка» на высоту 37 должна была быть только поздним вечером. Я знал, что у нас с ним не будет много времени, но если схитрить, то мы могли бы оказаться там до полудня. Мы вернемся в Ан-Хоа с задержкой на один день, и ганни как всегда скажет:
— Опять поздно возвращаемся, Уард?
— Блин, ганни, трудно было поймать «птичку».
И тогда он ответит:
— Ну да, конечно. Сходи, отметься у своего командира отделения, уверен, что у него есть задание для тебя.
Первым мы остановили джип с двумя корейскими морпехами. Мы на мгновение заколебались, поскольку я вспомнил слова того «ворчуна»: «Не шути с корейцами». На пассажирском сиденье сидел капитан, поэтому я решил, что поездка, должно быть, безопасна. Когда он коротко кивнул в сторону задней части джипа, мы запрыгнули внутрь. Рон наклонился и с широкой улыбкой сказал:
— Может, они еще не завтракали, а мы и являемся этим завтраком.
Пока мы ехали несколько миль до нашего поворота, я с восхищением наблюдал за ними. Казалось, что они целиком отутюжены и накрахмалены, головы были напыщенно подняты, а глаза направлены только вперед. Их униформа была безупречна. «Классно они выглядят», — подумал я, когда мы вышли на нашей остановке. Мы поблагодарили их, и капитан быстро поклонился, потом глаза снова уставились только прямо вперед, и они уехали. Мне явно начали нравиться корейцы и я их зауважал. Мы прошли пешком пару миль, прежде чем поднебесный пилот (священник) подобрал нас и подкинул до пункта назначения.
Найти Майка оказалась несложно, база на высоте 37 была не такой уж большой. Он не мог поверить своим глазам, что это был я. Было здорово увидеть родного человека и понимать, что как минимум двое из нас четверых все еще живы. Работа снабженца означала, что Майку не составило труда добыть бутылку шотландского виски, после чего мы уселись и начали выводить войну из своей головы, по крайней мере, на одну ночь. Наша беседа вернулась к воспоминаниям о довоенном времени, об учебе в колледже и тех безумных вещах, которые мы вытворяли. Время пролетело просто незаметно.
На следующее утро мы с Роном должны были прыгнуть на первый борт, вылетавший на Ан-Хоа. Пока мы готовились к вылету, Майк исчез и вскоре прибежал с двумя бутылками скотча.
— Вот, прихватите это с собой!
Пока мы шли на посадочную площадку, я постоянно оборачивался. Он просто стоял там и улыбался самой грустной улыбкой на свете. Я махнул рукой, и мы побежали к нашему вертолету.
Мы приземлились в Ан-Хоа, и я отправился доложиться ганни. Вручив ему наши распоряжения, я услышал:
— Опять поздно возвращаемся, Уард?
— Блин, ганни, трудно было поймать «птичку».
— Ну да, конечно. Сходи, отметься у своего командира отделения, уверен, что у него есть задание для тебя.
Когда я добрался до своей палатки, моя койка была завалена посылками. Мой день рождения! Я совсем о нем забыл. Прошло тринадцать дней с момента моего неожиданного подарка в «Аризоне». В армии слухи разносятся очень быстро, и довольно скоро все снайперы, находившиеся на базе, оказались в моей палатке. Некоторые парни выглядели очень забавно. Я думаю, что на протяжении нескольких дней они засматривались на эти посылки, ожидая, когда я вернусь. Хм, все это серьезно, подумал я, отделяя пакеты, которые хотел открыть сам.
Как только все остальное оказалось на столе, воцарился хаос. Мне приходилось кричать на людей, разрывающих коробки:
— Носки, присыпку для ног и фотопленку вернуть мне!
Пока я открывал посылки и читал открытки, меня забросали носками, фотопленкой и баночками с присыпкой для ног. Ганни взял себе кусочек пирога, и еще один я ему дал, чтобы он отнес шкиперу. День рождения был не у меня, он был у всех нас.
Я еще никогда не видел, чтобы человек так быстро заболевал малярией, как это случилось с Дейвом Миксом. В конце сентября мы находились на высоте 65, сидя в одной из двух снайперских башен. Она стояла на возвышенности, несколько в стороне от основного расположения базы, и отличалась от обычной башни тем, что на ней был установлен пулемет калибра .50 с оптическим прицелом, позволявшим вести точный огонь на дальность до 3000 ярдов. Снайперы иногда занимали эту башню днем, а ночью сидели на основной башне, вооруженные винтовкой М-14 и «Старлайтом». Крупнокалиберный пулемет использовался в основном для того, чтобы удерживать людей и лодки как можно дальше от этого сектора. Из него можно было вести огонь бронебойно-фугасными патронами, и однажды мне удалось потопить пустой сампан [27] на реке в двух тысячах ярдов, когда пулемет заклинил — пулю расплющило о стенку патронника, и пока я извлекал патрон, который, к счастью, не выстрелил, я забыл о Дейве, сидящем позади меня. Выстрелив несколько раз, чтобы убедиться, что пулемет работает нормально, я повернулся, чтобы что-то сказать Дейву, как вдруг он стал оседать мне на руки. Когда мы выходили на задачу, с ним все было в порядке. но всего за несколько минут он пожелтел и настолько ослабел, что мне пришлось помогать ему спускаться с башни. Вдвоем мы видели достаточно много случаев малярии, чтобы понимать, что он нуждается в немедленной медицинской помощи. Я спросил его, может ли он пройти сто метров до медпункта, и он ответил, что справится, но было видно, как его шатало.
С помощью телефона на башне, я запросил замену как можно быстрее. Пятнадцать минут спустя ко мне прибыл единственный свободный снайпер, находившийся на высоте, и я помчался в медпункт. Прошло не более получаса с момента заклинивания пулемета, когда я добрался до медиков, где и обнаружил Дейва на посадочной площадке, ожидавшего срочной эвакуации в больницу Дананга.
Его температура прыгнула почти до 41 градусов, и я не мог поверить, что они с ним делают. Он был совершенно голым и лежал на резиновом матрасе, внутри которого по трубкам циркулировала ледяная вода. Он был полностью обложен льдом, особенно в области паха и подмышек. В каждой руке было по капельнице, и над всем этим висел большой вентилятор, обдувавший его с полной силой. Каждая клетка его тела дрожала от холода. Я знал, что внутри он горел, и если это не контролировать, то температура будет расти до тех пор, пока у него не случится повреждение мозга или он не умрет. Его зубы стучали так сильно, что он не мог говорить. Единственное, что я смог разобрать, было: «Моя экипировка». Я опасался, что он сломает зубы или откусит себе язык, поэтому схватил влажную тряпку и сунул ему в рот. Он сжал ее, как тисками, и качнул головой, благодарный даже за такое облегчение. Приземлился вертолет, и его забрали. Я собрал его снаряжение и вернулся к нашей палатке, думая на каждом шагу: «Господи Боже, не дай мне заболеть малярией».
К тому времени, как я узнал, что Дейв Янг ранен во второй раз, у меня уже были очень серьезные сомнения, что мы все вчетвером вернемся домой живыми.

***

Снайперы-разведчики,
Безымянная высота недалеко от «Аризоны»,
25 сентября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Вчера получил от тебя четыре письма, которым очень обрадовался. Прошло уже много дней с тех пор, как мы получали почту.
Во время муссонных дождей здесь становится прохладнее. Собственно, тут не так и холодно, временами бывает и 40, и 50 градусов, [28] но для тех, кто привык к 120 градусам, это действительно прохлада. Последние пару дней дождя не было; не ожидал, что он может не идти так долго. Однако к концу месяца ожидается еще более семнадцати дюймов [29] осадков.
Мы расположились на холме прямо напротив «Аризоны» и пробудем здесь еще пару-тройку дней. С тех пор как нас придали этой роте, у нас всего пару раз возникали стычки. Это довольно-таки хорошая рота, и в основном мы выходим парой на «свободную охоту» — работа, которую я люблю выполнять.
Слышал по радио, что дома температура опустилась до 50 градусов. Думаю, зима уже на пороге. У нас тут ходит шутка насчет того, пойдет снег или нет. У гуков действительно возникнут большие неприятности, если снег выпадет фута на три.
Вряд ли действия Никсона способны остановить эту войну. Единственное чего они добиваются, выводя войска, — это усложняют задачу тем, кто должен остаться и продолжать вести войну. Если они будут продолжать так вести дела, то шансов победить нет никаких. По правде говоря, я не понимаю, как можно поддерживать такой высокий моральный дух войск, и от этого стал еще больше уважать парней, с которыми я хожу в джунгли.
Да, им не хватает снайперов. Мы не можем держать команду вместе со всеми, поэтому нас часто перебрасывают с места на место. Черт побери, приятно, когда ты востребован, не так ли?
Ходили ли мы в солдатский клуб в Дананге? Мам, ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы спрашивать об этом. Тут такой шанс выпадает очень редко.
Я здесь уже 220 дней. Скоро я начну думать, что это не так уж и много. Передай Лауре, чтобы не унывала — она оглянуться не успеет, как я вернусь. Ну, а ты не принимай всё близко к сердцу. Сильно не переживай, потому что мне сейчас гораздо лучше, чем раньше. Береги себя.

С любовью,
Джозеф


***

Перед тем, как покинуть Ан-Хоа и прибыть в подчинение роте «Чарли», мы с Роном провернули еще одно задание. Это была «свободная охота» с изюминкой. Это был не тот план, который мы планировали и выполняли самостоятельно. Это даже поступило не из штаба, а из информации, полученной Ли Оутом. Он услышал о командире северовьетнамцев, у которого появилась плохая привычка постоянно навещать свою подружку, жившую в деревне Зянг-Хоа, примерно в 13 кликах к северу от Ан-Хоа.
Ведение «свободной охоты» являлось наиболее опасной и сложной задачей, с которой сталкивались снайперы, и во время войны я участвовал примерно в двадцати пяти подобных операций, ни одна из которых не длилась свыше семидесяти двух часов. Ношение радиостанции только замедляло нас и сильно затрудняло бесшумное передвижение, поэтому выходя на такое задание, мы знали, что были предоставлены сами себе. Подготовка к ведению «свободной охоты», такой как эта, моей двенадцатой по счету, была чрезвычайно сложной. Мы неоднократно изучали топографические карты и видели два затруднения. Самым опасным было совершить переход на тринадцать кликов, и остаться необнаруженным. Второе затруднение — пересечь реку Тху Бон, не зная, насколько она глубока.
В 3 часа ночи 22-го числа мы с Роном подготовились к выходу с первыми лучами света. Как обычно, мы надели камуфляж, трижды проверили все свое снаряжение и кратко повторили весь порядок действий, однако что-то в этой конкретной «охоте» заставляло наше очко сжиматься. В конце концов, мы списали это на долгий дневной переход и формирование реки вброд.
Мы выдвинулись в 05.00 и через полклика прошли мимо деревни Ан-Хоа, когда солнце выглянуло из-за горизонта. В течение дня нам приходилось постоянно менять свой маршрут, чтобы избежать встреч с фермерами и местным населением, с которыми мы могли столкнуться. Быть замеченным кем-либо означало провалить миссию.
Менее чем за час до заката мы достигли реки. Рон пошел впереди меня, постоянно прощупывая дно, чтобы мы оба не ступили в яму. Было крайне важно, чтобы я не упал и не намочил прицел.
Было почти темно, когда мы добрались до противоположного берега, где и расположились на ночь. Мы сняли с себя камуфляж, развесили его сушиться, завернулись в пончо и по очереди спали и вели наблюдение. Мы замерзли и устали.
До рассвета мы снова были уже в пути, двигаясь в темноте со скоростью улитки, чтобы избежать мин-ловушек. Когда мы приблизились к району нашей предполагаемой огневой позиции, солнце уже поднялось. Мы должны были проползти последние пятьсот ярдов и замаскироваться на нашей огневой позиции в восьмистах ярдах от тропы. Вскоре мы обнаружили, что тропа, предположительно используемая командиром северовьетнамской армии, интенсивно используется, и нам придется смотреть во все глаза, чтобы как-то выцелить нашу цель в потоке местных жителей. Далеко не самая идеальная ситуация.
Участок тропы, ведущей от густо поросшего холма, откуда обычно капитан приезжал в деревню, был длиной около мили. Окружающая местность была равнинной и открытой. В Зянг-Хоа, которая состояла сплошь из соломенных хижин, окруженных густыми деревьями и высокой травой по колено, проживало от ста до трехсот человек.
Моя работа заключалась в том, чтобы наблюдать за холмом и ждать его появления, если оно, конечно, наступит. Дьявол, насколько я знал, он мог вообще изменить свой распорядок и вообще не появиться в тот день. Рон вел наблюдение за участком от точки предполагаемого поражения цели до деревни.
Вскоре на тропе появились местные жители. Старики тащили повозки со свежими овощами, женщины несли на плечах корзины с рисом, держа равновесие, несколько человек проехали на велосипедах. Рон посмотрел на меня и в отчаянии произнес:
— Черт, Уард, там как на шоссе!
— Да, и уже почти десять часов. Мы не можем дать парню много времени, прежде чем отложим операцию. Я полагаю, он ждет момента, пока сможет смешаться с сельскими жителями, — ответил я. Рон кивнул в знак согласия.
С утренним солнцем пришли жара и влажность. Вскоре рой комаров обрушился на нас, подобно мерцающему облаку. Ситуация быстро ухудшалась. Нам обоим пришлось переворачиваться и ссать лежа, запах мочи раздражал так же, как и мошкара. Для снайпера с диареей было также вполне обыденным и сраться на позиции. Приходилось терпеть и запахи, и насекомых, поскольку передвижение могло демаскировать нашу позицию. Когда мы вытерли пот с шеи и лица, наши ладони оказались покрыты сплошной черной массой раздавленных комаров. Посмотрев друг на друга, мы просто покачали головами.
— Полдень, Рон, мы даем ему время до полудня. Если он не появится к тому времени, мы уходим.
— Отличная, мать ее, идея, парень!
В 10.40 из-за холма осторожно вышел человек, ненадолго остановился, чтобы осмотреться, и направился к деревне. Он был одет в гражданскую одежду, но его действия выдавали напряжение. Даже на дистанции 1200 ярдов я чувствовал, что он нервничает. Бинокль был более мощным, чем прицел, и когда Рон посмотрел на него, все, что он смог сказать, было:
— Черт возьми, это должен быть он! Он соответствует описанию, и я вижу часть кобуры, торчащую из-под низа его рубашки!
На меня накатило и быстро прошло знакомое чувство нервного ожидания. Я обтер пот с глаз и наблюдал, как он приблизился ближе к зоне поражения. В моей голове громоздились вопросы. Зачем человеку в таком звании постоянно придерживаться одного и того же, такого опасного, порядка действий, — снова и снова ездить в одну и ту же деревню? Почему он пошел днем? Он что, боялся ночной засады? Или чувствовал себя более привычно, когда пытался слиться с крестьянами? Мои умозаключения прервала одна пугающая мысль: а что, если этот парень вовсе не офицер, а просто «наживка», — «одноразовый» человек, расходный материал, подстава, которого выдают за офицера? Вьетконговцы, безусловно, обменяли бы жизнь одного рядового, чтобы подловить пару снайперов. Я быстро отбросил эту идею как слишком чудовищную, чтобы раздумывать над ней и сосредоточился на работе.
В девяти сотнях ярдов от него, я начал медленно нажимать на спусковой крючок. На восьмистах ярдах я произвел выстрел. Пуля попала ему в грудь с силой, достаточной для того, чтобы чуть приподнять его и отбросить назад на несколько футов. Люди на тропе рассыпались, будто солома на ветру. Мы прождали двадцать минут. Я смотрел на тело, лежавшее на тропе, пока Рон осматривал местность в поиске чего-то необычного. После этого мы начали двигаться. Окоченевшие и больные от долгого лежания, мы выбрались из-под листьев и веток, служивших нам укрытием. Если бы это оказалась ловушка, то по мере нашего движения к цели это скоро стало бы известно. Когда мы добрались до тела, я начал его обыскивать, а Рон продолжал наблюдать за округой. Было очевидно, что этот человек упитан и ухожен, и до того, как моя пуля пронзила ему сердце, он был очень здоров. Я проверил одежду на наличие документов и ничего не нашел. Я чуть помедлил, вспомнив о женщине в Зянг-Хоа, ожидавшей человека, который к ней больше никогда не придет.
— Капитан Лавлорн, — пробормотал я. [30]
— Что?
— Ничего, Рон. Просто разговариваю сам с собой.
Когда я извлек из его кобуры пистолет, и увидел, что на рукоятке вырезана красная звезда, моя сентиментальность исчезла. Я положил один из своих матчевых патронов ему на грудь и сунул пистолет в набедренный карман.
— Я закончил. Валим отсюда!
Медленной, равномерной рысью мы отошли примерно на «клик», прежде чем остановились на отдых. Я заполнил килл-лист, добавив в него некоторые детали. Преодоление реки Тху Бон на обратном пути при дневном свете значительно облегчило наше возвращение. В Ан-Хоа мы вернулись полностью истощенные и немного грязные. Я отправился прямо в палатку Ферджи и положил килл-лист ему на стол. Он только кивнул. Никто из нас не проронил ни слова. После этого я отправился к своей палатке и уснул во время чистки винтовки.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[27] Сампан — китайская лодка, служащая также и жилищем.
[28] От 5 до 10 градусов Цельсия.
[29] Почти 45 см.
[30] Мрачная шутка снайпера. Лавлорн (англ. Lovelorn) — человек, покинутый любимой; страдающий от безнадежной любви.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 04 мар 2021, 17:20 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Если природа когда-либо и хитрит с Землей-матушкой, то во время муссонных дождей. Слово «дождь» не совсем точно описывает это явление. Лучше всего его можно охарактеризовать словом «потоп». Мы часто брали кусок мыла, раздевались и принимали душ во время ливня. Был конец сентября, и уже все жаловались на то, что просохнуть нет никакой возможности. Сезон муссонных дождей только начался.
В конце сентября нас с Роном Фиксом вновь придали роте «Эхо» 1/5. Все пристально наблюдали за центром территории «Аризона». Там была засада, только вот это была не совсем обычная засада. Мы беспомощно смотрели и слушали, как батальон морской пехоты избивался полком НВА. Из-за интенсивности авиационных и артиллерийских ударов, которые непрерывно вызывали морпехи, попытка добраться до них, оказавшихся в зоне поражения, была бы для нас или любого другого подразделения форменным самоубийством. Любая более-менее продолжительная пауза, дававшая нам возможность добраться до своих товарищей, также позволяла северо-вьетнамцам задавить их. Морские пехотинцы должны были сами выбираться из ловушки, и противник превосходил их численно в соотношении пять к одному. Мы были свидетелями отчаянной борьбы между тремя тысячами человек, длившейся целый день.
Пойманный в ловушку батальон получал артиллерийскую поддержку от каждой базы, находившейся в пределах досягаемости. На вражеские позиции сыпались сотни артиллерийских снарядов. Потом наступило короткое затишье, и почти сразу же появилось несколько реактивных самолетов, которые сбросили напалм и тысячефунтовые фугасные бомбы. Как только самолеты ушли, артиллерийский обстрел возобновился. К полудню дым и пыль от тысяч артиллерийских снарядов и бомб зловеще затянули большую часть «Аризоны», как будто тонкий туман мог скрыть под ними зону поражения.
Час за часом мы внимательно слушали в эфире самое крупное и продолжительное сражение, которое мы видели. Ближе к вечеру враг начал прогибаться под напором артиллерийских и авиационных ударов, которые по своей интенсивности не уступали никакой другой войне.
Наша общепринятая формула для потерь рассчитывалась как три или четыре раненых на одного погибшего. И хотя мы не могли оценить количество раненых, окончательный список погибших дал нам довольно хорошую пищу для размышлений. Пятьдесят три морских пехотинца погибло, включая командира батальона, что соответствовало потере целой роты. Оценка убитых и раненых солдат противника колебалась от нескольких сотен до более двух тысяч, однако если брать в расчет разницу в размерах обоих воинских формирований, то было ясно, что ни одна из сторон битву не выиграла. В «Аризону» все время прибывали все более и более обученные, лучше вооруженные и опытные подразделения НВА.
Снайперы являлись элитным подразделением. Мы прошли дополнительный путь в своей подготовке, начиная учебным лагерем для новобранцев и заканчивая снайперской школой, но нас было так мало.
Помимо капитана, ганни, сержанта, штаб-сержанта и двух или трех командиров отделений, редко когда на весь полк нас было более двадцати действующих снайперов или десяти команд из двух человек.
Статистические данные о количестве снайперов-разведчиков, которые служили во Вьетнаме, найти трудно. Максимум было десять снайперских взводов, которые были приданы каждому из следующих воинских частей и подразделений: 1-й и 3-й разведывательные батальоны, 1-й, 3-й, 4-й, 5-й, 7-й, 9-й, 26-й и 27-й полки морской пехоты. По численности это соответствует десяти офицерам и около 340 действующих снайперов.
Снайперы 5-го полка работали на башнях и в периметре трех основных баз, а также в Ан-Хоа и на «мосту свободы». Команды поочередно придавались каждой роте полка, от «Альфа» до «Зулу», работали с местными ополченцами, и все же умудрялись выполнять специальные задания, которые иногда подкидывал штаб.
Черные, белые, коричневые и красные, — все мы приехали со всех концов Соединенных Штатов, но наши уникальные узы товарищества сделали нас единым целым. Наш сержант был филиппинцем, чей акцент почти никто не мог понять, когда он был в гневе.
Конечно, был Чак Мауинни, мой первый и единственный командир команды, и то наследие, которое он оставил за собой. Насколько мне известно, личный счет Чака (101 подтвержденное поражение) за всю войну превышал результат любого другого американца: каждый выстрел — точно в цель!
У нас также было кое-что уникальное в джунглях — «свободный огонь». Снайперы могли стрелять в любое время без разрешения. Мы были единственными военнослужащими, которым было разрешено стрелять изнутри периметра баз поверх голов других морских пехотинцев. Бóльшую часть времени, если только они не находились под огнем противника, морским пехотинцам приходилось получать разрешение от полкового командования на открытие ответного огня, и подобная задержка могла составлять несколько минут. Так как мы являлись частью полкового командования, [31] у нас были полномочия самостоятельно начинать огневой контакт с противником. Само собой разумеется, что очень многие хотели иметь снайперов, и казалось, что мы всегда находились или в вертолете, или грузовике, перебрасываемые с одного задания на другое.
Если кто-то просил нас о работе, которая, по мнению шкипера, была неподходящей для снайперов (конечно, если только она не исходила из полкового штаба), то все, что ему нужно было сделать, это сказать: «Извините, все снайперы сейчас на задании» — что обычно было правдой. Если запрос поступал из штаба, то шкипер обязан был вывести нас на работу.
Поскольку мы были помимо снайперов еще и разведчиками, у нас должно было быть развито шестое чувство. Если рота оставалась на ночь, и мы начинали копать окоп, то довольно скоро стучать лопатами начинали все. «Ворчуны» говорили: «Если снайперы начинают окапываться, окапываются все». Нас учили более внимательно наблюдать за окружающей обстановкой, и зачастую, после дневного поиска неприметных признаков присутствия вражеских войск или просеивания немногочисленных остатков заброшенного вражеского лагеря, мы действительно формировали весьма разумное представление о том, что может произойти в следующие несколько часов. Иногда это было просто внутреннее чутье.
Однажды я осознал, что за все это мне еще и платят. С учетом прибавки за работу в опасных условиях и «боевые» выплаты, я получал 43 цента в час.

***

Снайперы-разведчики,
Ан-Хоа,
11 октября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Вчера получил твое письмо. Как обычно, я долго отвечаю. Не знаю, смогу ли я взять с собой свои письменные принадлежности, когда меня отправят обратно в джунгли, так как в прошлый раз все полностью промокло. Что бы мы ни делали, результат будет тот же. Уже сейчас я вижу, что следующие три месяца будут просто паршивыми.
Да, мам, я помню про отпуск, но в этом месяце у меня его так и не было. В следующем месяце я вновь попытаюсь его получить, в надежде попасть в Австралию. У нас будет только шесть дней отпуска, и ты права, это не очень долго. Что меня реально бесит, так это то, что парни, воюющие в джунглях, которым отпуск действительно нужен, должны бороться, чтобы заполучить хотя бы один, в то время как некоторые парни в тылу могут ухватить два или даже три отпуска.
Только вернулся с «Аризоны», и там нисколько не похолодало. Пожалуй, это не есть хорошо, так как это один из районов, который муссоны не затапливают полностью.
Ваш снегопад для меня как дар небес. Нам всегда сообщают, какая погода дома в определенных штатах, и в нашем в том числе.
Получил посылку, которую ты прислала. Не могу передать словами, что значат для меня твои посылки. Некоторые ребята не получают ничего, а ты восполняешь этот пробел. Так парни понимают, что с нашими людьми дома всё в порядке.
Буду закругляться. Похоже у вас там всё хорошо. Скажи бабуле, что мне понравилось её письмо. Береги себя, мама, и не беспокойся обо мне. Я в порядке, просто слегка намок.

С любовью,
Джозеф


***

Четвертого октября мы с Роном находились с ротой «Чарли», расположившись на ночь после форсирования реки в районе «Аризона» ранее. Днем ничего не предвещало возможной атаки гуков, но я нутром чувствовал что-то неладное.
Мы отрыли небольшую «лисью нору», которая по размеру как раз вмещала нас двоих в полный рост. Естественно, окоп такого типа усложнял применение оружия, но зато его было легче выкопать, и он обеспечивал лучшую защиту. Когда пробило 11 часов вечера, началась атака, сильная даже для такого места, как «Аризона».
Без всякого предупреждения, по нам начали прицельно долбить ракетами и минами, с темпом два-три выстрела в секунду. В первые секунды перестрелки очень трудно думать, но одна вещь была очевидна — чтобы вести такой плотный огонь, нужна была как минимум рота тяжеловооруженных северо-вьетнамцев.
Мы с Роном одновременно нырнули в окоп и оказались лицом к лицу, вплотную друг к другу. Одно я знал точно, — если так будет продолжаться и дальше, огневой вал, который окутал нас, сможет подавить даже такую хорошо вооруженную и закрепившуюся роту как «Чарли».
Один из нас должен был развернуться, чтобы у нас был круговой обзор, а это значило, что-либо я, либо Рон должны были подставиться под осколки, которые летали в воздухе. Хороший командир команды никогда не скажет своему напарнику или кому-либо другому под своим командованием сделать то, что он никогда не сделал бы сам.
Я передвинулся, чтобы подняться, и меня тут же отбросил назад кусок алюминия размером с ноготь, скорее всего, от оперения ракеты, которая только взорвалась в дереве рядом с нами. Он попал мне над правым глазом, и когда я взялся за него, чтобы вытащить, он все еще был горячий. Попади он на четверть дюйма ниже или окажись он из стали, это подпортило бы мою медицинскую книжку, но все обошлось. Я вытер струйку крови со своего глаза и попытался вытащить его снова. На этот раз у меня получилось, и когда я лежал в окопе, на тыльной стороне моей руки накапливались красные полосы от того, что я продолжал вытирать кровь со лба.
В то время как мы наблюдали за красными вспышками и ждали, пока снаряд не упадет в наш окоп, на нас летели грязь и ошметки деревьев. После непрерывного трехминутного обстрела стало понятно, что нас накрыло больше, чем остальную роту. Моя челюсть уже болела от того, что при каждом близком промахе, который встряхивал нас, я сильно стискивал зубы.
В суматохе шкиперу удалось выйти на связь с несколькими батареями крупного калибра на одной из баз, находившейся в пределах их досягаемости, и вызвать их огонь. Кто бы ни управлял этим оружием, но он отправлял 175-мм артиллерийские снаряды над нашими головами прямо на позиции противника с неимоверной скоростью, о существовании такой я даже не догадывался. Они наконец сравняли шансы, и вражеский огонь стал стихать. Наконец, «Чарли» решили, что оно того не стоит и отошли.
Рота устояла. При вспышке сигнальных ракет, освещавших район, я увидел, что за несколько минут рубеж роты превратился в нагромождение воронок и разбитых деревьев.
Я вытащил свою флягу, сел на край окопа и начал смывать кровь с глаза. Когда Рон увидел меня, он сказал:
— Пойду, найду санитара.
Я хотел его остановить, но тут же передумал, так как знал, что даже небольшая царапина в джунглях может стать причиной опасного заражения, а санитар может обработать рану правильно.
После того, как док обработал рану антисептиком и наложил лейкопластырь, он произнес:
— Я представлю тебя к «Пурпурному сердцу».
Я возразил. У нас было три погибших морских пехотинца и семь раненых, и я не считал себя вправе получить эту награду за столь незначительное ранение.
Когда он ушел, мне послышалось, как он бормотал себе под нос что-то о том, что он все равно включит меня в список. Несколько месяцев спустя я без торжественных церемоний получил «Пурпурное сердце» за этот случай из рук офисного клерка на Окинаве.
Рано утром 6 октября роту «Чарли» перебросили в большую плоскую долину, где она и расположилась в трех четвертях мили от роты «Индия» 3/5, которая была прижата огнем вражеского снайпера, находившегося на опушке леса в тысяче ярдов от них. Он подстрелил уже пять человек, из которых двое — насмерть. Я прикинул расстояние — до опушки выходило около двух тысяч ярдов, что технически превышало пределы эффективного огня из снайперской винтовки. Я попросил у шкипера разрешения подойти ближе.
— Отклоняю!
— Но шкипер, ребят прижали так крепко, что им приходится мочиться лежа. Им нужна помощь!
— Извини, Уард, но делай все, что ты можешь, прямо отсюда. Как только очистится небо, мы вызовем авиацию, и, черт побери, я не хочу, чтобы ты оказался там в тот момент.
Я ненадолго задумался о той снайперской дуэли в «Аризоне», которая произошла в середине августа, и в которой я чудом остался жив. Мы с Дейвом Саттлзом только вышли на предрассветную «свободную охоту». Мы наблюдали за линией деревьев в семи сотнях ярдов от нас, когда я заметил облачко дыма из винтовки. Через долю секунды пуля попала в двух футах передо мной. Я сделал глубокий вдох и выстрелил в ответ, попав своему противнику в лицо. Между двумя выстрелами прошло не более семи секунд. Когда мы обыскали тело, то нашли американский карабин М-1 с оптическим прицелом. Я еще удивился, как ему удалось не попасть в меня?
Отогнав воспоминания, я спросил шкипера, можем ли мы с Роном переместиться на огневую позицию, находившуюся в ста ярдах впереди нашего расположения.
— Хорошо, Уард, но держитесь поближе.
Последнее слово было за шкипером, и нам необходимо было выполнять его указания, но место, которое я выбрал, на самом деле было в двухстах ярдах. Восемнадцать сотен ярдов было лучше, чем две тысячи. Я действительно хотел поиметь того сукиного сына.
Рота «Чарли» забрасывала опушку минометными минами; рота «Индия» не имела более возможности использовать свои собственные. Мы проходили мимо минометного расчета, торопливо разворачивавшего мины и бросавшего их в трубу, как вдруг все закричали:
— Недолет!
Все рефлекторно попадали на землю. Недолет — это был минометный выстрел, который мог поразить подразделение, стрелявшее из него. Это происходило не часто и обычно не по вине расчета. В основном это было вызвано тем, что заряд мины горел ненадлежащим образом, и если она вообще вылетела из трубы, то могла попасть куда угодно.
Я вытянул шею и увидел, как мина поднимается вверх на сто футов и снова падает вниз. Смотрел я на нее до того момента, пока она почти не упала в тридцати футах далее, после чего зарылся лицом в грязь и закрыл голову обеими руками. Звук осколков, пролетавших так близко от нас, почти заглушил звук взрыва. Никто не пострадал, и минометный расчет мог бы постебаться над этим, но это считалось не профессиональным и являлось верным путем к увольнению. Мы с Роном встали. Пока мы вытирали грязь с лица, один из «ворчунов» крикнул:
— Эй, отсыпь им побольше, ладно? — после чего послышался другой голос: —Промахнулся, давай еще раз — несколько сальных шуток, и на этом все.
Мы побежали к небольшому возвышению, которое я выбрал в качестве огневой точки. Это было не очень хорошее место, но шкипер был прав, — не стоило соваться слишком далеко, раз уж наготове были авиаудары. Мы лежали распластанные на земле, прежде чем я понял, что при определении дальности местность сыграла со мной злую шутку, и мы все еще находились в двух тысячах ярдов от деревьев. Я установил прицел на пятнадцать сотен ярдов и никак не мог вспомнить цифры, чтобы установить его на две тысячи. Я порылся в карманах и достал влажный лист бумаги, на котором были расписаны все установки прицела. Рон наблюдал за опушкой бинокль, а я переустанавливал прицел. Через пару минут он произнес:
— Я не вижу его.
Наши минометы все еще стреляли, и я через прицел рассматривал роту «Индия» на расстоянии.
— Они все еще лежат, — ответил я. — Он где-то там.
Я пристально разглядывал линию деревьев, пытаясь понять, где он находится. Слабое облачко дыма, может быть вспышка выстрела, какое-то движение — что-нибудь. Через несколько минут мне пришлось отвести глаз от прицела. Я посмотрел на Рона, который тер лицо.
— Рон, ты видишь что-нибудь?
— Да ни хрена! Пять минут уже пялюсь…
— Я тоже.
Я спросил Рона, не собирается ли он дать огоньку, — может, мы мы сможем засечь вспышку выстрела, если он будет в нашем направлении.
— Давай попробуем, — ответил он.
Я сказал ему вставить в винтовку М-14 магазин с трассирующими патронами и дать очередь по деревьям, чтобы не оставить никаких сомнений относительно нашего местоположения. Я смотрел сквозь прицел на все, что могло бы демаскировать вражеского снайпера, но не видел ничего. Я посмотрел на следующую огневую позицию, находившуюся в семистах ярдах дальше. Нам нужно было подойти поближе, чтобы найти этого парня, не говоря уже о том, чтобы сделать выстрел. Я посмотрел на небо и понял, что облака могут разойтись в любой момент, но когда подумал о том, что шкипер надерет мне задницу за это, то решил не делать этого.
В течение последующих двух часов мы перепробовали все, что могли, чтобы привлечь внимание вражеского стрелка. В какой-то момент Рон даже встал и прыгнул, размахивая футболкой, но безрезультатно. Он не клюнул. Шкипер, когда смотрел, как мы работаем, должно быть, подумал, что мы немного тронулись мозгами. В тот момент мы не знали, что за это время вражеский снайпер застрелил еще одного человека в роте «Индия».
Когда облака начали рассеиваться, и первый из трех «Фантомов» вывалил свою бомбовую загрузку на опушку, рота «Индия» 3-го батальона 5-го полка морской пехоты была прижата к земле уже более пяти часов. Мы вели наблюдение в течение двух часов и не заметили ни малейшего намека на местонахождение снайпера. «А он хорош, — подумал я, — чертовски хорош!». Если у «Чарли» и существовало звание «снайпер-эксперт», [32] то этот явно находится в этой категории, поэтому я мысленно поставил себя на его место и начал думать как он. Наилучшая русская снайперская винтовка, которая могла быть у него, имела максимальную дальность стрельбы от 1200 до 1500 ярдов. В таких же условиях, из своей снайперской винтовки с продольно-скользящим затвором, я мог поразить грудную мишень на дистанции максимум в две тысячи ярдов. Он знал, что не должен раскрывать свое местоположение, и сосредоточился на том, чтобы отстреливать роту, которая находилась его зоне поражения.
Дым от двух навесок 750-фунтовых бомб и напалма полностью закрыл нам обзор, поэтому мы с Роном вернулись в расположение роты. По возвращению, мы услышали по радиостанции на ротном командном пункте, что наша соседняя рота вызвала дополнительную авиаподдержку. Снайпер был жив и ранил еще одного человека. Думаю, что по последующем авианалете самолеты отбомбились по пустой опушке леса. Скорее всего, снайпер сделал то, что бы сделал я в тот момент — просто свалил оттуда к чертовой маме.
Пока мы чистили наши винтовки, я подумал, что у дядюшки Хо сегодня выдался удачный денек. Всего за полдня один вражеский снайпер убил трех морпехов, ранил четверых, отвлек на себя две роты и шесть истребителей-бомбардировщиков, а мы даже и не учуяли его след.
Следующим утром морпехи из роты «Индия» были встревожены, — двое часовых были обнаружены с перерезанным горлом. Думаю, что к этому тоже был косвенно причастен тот снайпер, — ему удалось настолько за целый день измотать роту, что часовые попросту заснули на посту.
Погода на протяжении последующих трех дней была ужасной. Количество боестолкновений с врагом значительно сократилось. Мы, также, как и они, попроcту увязли в грязи. Прилет случайной минометной мины казался незначительным неудобством по сравнению с тем, что мы целыми днями ходили вымокшие до нитки.
На рассвете девятого числа небо полностью прояснилось, и в спокойном прохладном утреннем воздухе я почувствовал опасность. Тем же утром, чуть позже, нам было приказано как можно быстрее уходить в Ан-Хоа.
В течение сорока восьми часов ожидался тайфун, и полк отводил на базы как можно больше своих людей. Для эвакуации дальних постов и подразделений, которые не успевали совершить марш, были задействованы все доступные «птички». Мы рассчитывали совершить форсированный марш на сорок «кликов» по местности, превратившейся из-за многодневных проливных ливней в сплошное болото. Чтобы успеть вовремя, нам нужно было перебраться через северную развилку реки Сон, чтобы выйти из «Аризоны», срезать дорогу через середину острова Гоу Ной, а затем форсировать южную развилку Сон, чтобы выбраться на дорогу, ведущую в Ан-Хоа. Форсированный марш означал, что отдыхать мы будем не более пяти минут, да и то очень редко. Парни повеселели, и начали сбрасывать любой ненужный груз в костер — на счету был каждый фунт снаряжения.
Мы шли строго по времени но, достигнув реки, охренели. Обычно она была глубиной по пояс, но теперь, из-за ливней доходила до подбородков. Шкипер позвал лучшего пловца в роте. Подбежал крепкий, рыжий парень и быстренько снял с себя одежду. Завязав вокруг пояса нейлоновую веревку толщиной в четверть дюйма, он направился вверх по течению реки, чтобы компенсировать его, и нырнул. Что-то я ему совсем не завидовал. Ему надо было проплыть триста ярдов, и никто из нас не верил, что он сможет это проделать. Он справился с задачей за несколько очень тревожных минут, и выбравшись на берег и чуть отдышавшись, привязал веревку к ближайшему дереву. Раздалась команда:
— Если не хотите намокнуть, держитесь выше! — и мы начали форсирование.
«Последний вошел, первый вышел», — это очень хорошее эмпирическое правило для «Аризоны», поэтому мы с Роном переходили реку со вторым отделением. Чтобы винтовка не промокла, я обвил рукой веревку и поднял винтовку как можно выше, удерживая ее обеими руками. Когда мы пересекали реку, я смотрел на впереди идущего морпеха, чтобы он не вступил в яму.
Первый взвод, достигший противоположной стороны, установил пулеметы М-60, чтобы обеспечить охранение во время переправы остальной части роты. Некоторые из морпехов сняли свою одежду и развесили ее в бесполезной попытке хоть как-то ее просушить. К тому времени, когда крайний человек из четвертого взвода вошел в воду, головная часть роты находилась в четверти мили в глубине острова Гоу Ной, увязая по колено в липкой грязи. Когда в воде находилось крайнее отделение, противник открыл огонь из засады со стороны «Аризоны», чуть ниже по течению реки. Три «ворчуна», стоявшие посреди реки, были убиты мгновенно, и через прицел я наблюдал героические усилия по эвакуации тел под огнем противника. Два тела удалось вытащить, но третье уплыло вниз по течению в сторону Южно-Китайского моря.
Я посмотрел на дальний берег и увидел дым от двух АК-47 в пятидесяти ярдах от того места, где мы вышли из «Аризону». Кто знает, как долго они преследовали нас, ожидая такого подходящего момента.
Если бы я стоял, то мог бы выстрелить с семисот ярдов, что было весьма неплохо, но мне пришлось бы вести огонь в дюймах поверх голов людей, находившихся в колонне позади меня, и изо всех сил пытавшихся пробиться сквозь грязь. Решив не рисковать, мне оставалось лишь наблюдать через прицел на разыгравшуюся трагикомедию. Большая часть первого отделения была голой, их одежда все еще сушилась. В какой-то момент пулеметчик начал перебегать через песчаную полосу берега, расстреливая противоположную сторону из пулемета М-60, а из одежды на нем были только две патронные ленты, поспешно переброшенные через плечо.
Это была очень быстрая засада с ходу, однако она оказалась чрезвычайно эффективной. У четвертого взвода появилась еще одна проблема. В морской пехоте своих не бросают. Если кто-то получал ранение, медицинская эвакуация начиналась сразу же, даже несмотря на нехватку вертолетов. В это же время отправляют и погибших, однако погибшие сами по себе не имеют приоритета — им уже все равно.
Четвертому взводу не нужно было вытаскивать их в одиночку. Каждый в роте, даже шкипер, поочередно менялись и держались за концы пончо, на котором лежали погибшие морпехи. Остров Гоу Ной превратился в жидкий суп, там были места, где нам приходилось буквально вытаскивать друг друга через грязь, хватаясь за руку или ремень винтовки человека, идущего за тобой, и налегать всем телом вперед, чтобы вытащить себя и своего товарища в место, где можно было бы подняться.
Когда настала наша с Роном очередь нести пончо, мне пришлось мысленно отвлечься и от груза, который мы несли, и от жгучей боли в ногах. Я вспомнил свои тренировки в лагере Кэмп-Пендлтон. Так получилось, что тогда в моем взводе оказался самый маленький парень во всей роте. Он весил не более 130 фунтов, [33] и когда рота совершала форсированный марш, командир взвода всегда давал парню камень весом в пятьдесят фунтов. [34] И с самого начала он ясно давал понять, что камень должен быть доставлен из точки А в точку Б, иначе нам всем придется проделать марш снова. В первый раз этот небольшой паренек с трудом пробежал сотню ярдов, но камень все же попал из точки А в точку Б.
Этот чертов камень стал источником гордости нашего взвода. Если переносивший его человек падал, мы поднимали и его, и камень. Если человек мешкал и не спешил поднимать камень, я хватал его и бежал с ним вперед, в голову взводной колонны, где он вновь начинал свое странное путешествие от одного человека к другому, пока мы маршировали. Мы могли передавать камень следующему взводу, но только не мои парни. Неважно, насколько это было тяжело, мы всегда несли его с собой. Во время нашего выпуска из учебного полка, на камне был нанесен краской номер нашего взвода, и он был установлен перед казармами, молчаливо ожидая следующих курсантов.
Я начал думать, что на сей раз «камень» слишком тяжел. Когда мои ноги подкосились полностью, я вспомнил, что находилось в пончо. Два тела, как и тот камень, были переданы спереди назад через всю роту, где они и остались. Там их снова подобрал замыкающий взвод и передал в голову колонны, когда мы уже достигли южной развилки реки Сон.
Чтобы выйти с острова Гоу Ной, мы воспользовались нашим обычным местом переправы. Брод здесь был шире, но мельче, чем на большей части реки, и тут между берегами были постоянно натянуты веревки. На противоположной стороне всегда находились плавающие транспортеры, чтобы при необходимости прикрыть огнем и помочь с эвакуацией погибших и раненых, особенно, когда веревки были скрыты под водой. Мы сделали это. В неимоверных условиях рота «Чарли» за сутки преодолела маршрут, который планировала пройти за тридцать шесть часов. Утреннее небо постепенно приобретало зловещий темно-фиолетовый цвет, напоминая уродливый синяк.
Мы с Роном пересекли реку на машине-амфибии, вместе с командованием роты и двумя двумя погибшими морскими пехотинцами, после чего отделились от роты и начали свой долгий путь к Ан-Хоа. Мы зашли в деревню с задней стороны, и, как бы мне не хотелось повидать Ли и Энн, я был слишком грязный и измотанный, чтобы там останавливаться. Все, о чем я мог думать в тот момент, — так это как добраться, помыться и просто вытянуть ноги. Рон и я с нетерпением ждали, пока немного обсохнем, но у приближающегося шторма были иные планы.
Когда мы шли через деревню, я обратил внимание, что владельцы магазинов опускали и закрывали ставни, а большинство сельских жителей сносили ценные вещи в свои убежища.
Когда мы добрались до Ан-Хоа, все были заняты тем, что задраивали базу, и поток людей заполнил наши палатки. В каждой восьмиместной палатке находилось больше десяти человек, и нам с Роном пришлось бороться за место на полу. Тут нужно понимать одну вещь — мы были очень закрытым подразделением. Обычно, чтобы попасть в наше расположение, посторонний должен был сопровождаться снайпером, но сейчас обстоятельства были из ряда вон выходящие. Даже в палатках у ганни и шкипера сидели люди.
Для такой закрытости было несколько причин. Основная из них состояла в том, что, будучи частью штаба подразделения, мы имели доступ к секретной информации. Также у нас было дорогостоящее вооружение. На черном рынке стоимость снайперской винтовки составляла две-три тысячи долларов, а за один небольшой винтовочный прицел ночного видения «Старлайт» для M-14 или M-16 можно было отхватить более восьми тысяч.
Находясь на базе, мы также старались избегать «ворчунов», чтобы снизить количество просьб от недовольных морских пехотинцев пристрелить их шкипера или ганни. Перед входом в наше расположение стоял ярко-красный знак, который в дружелюбном тоне уведомлял, что вы заходите на территорию снайперов, а в задней части расположения стоял большой, не очень дружелюбный, знак с нашей эмблемой, «Мрачный жнец», на котором ежедневно выставлялась цифра наших подтвержденных ликвидаций. За исключением случайного офицера или друга кого-либо из снайперов, я не припомню, чтобы кто-то смог объявится на нашей территории без разрешения.
Душевые были оставлены открытыми, чтобы принять весь тот поток людей, возвращавшихся из джунглей, поэтому нам с Роном пришлось прождать полчаса в длинной очереди морпехов. Парни, постоянно обитавшие в тыло на базе, не имели возможности попасть внутрь. По сравнению с остальными, они были чистыми, поэтому их твердо и неизменно оттесняли назад в конец очереди, пока, наконец, они не сдались и не вернулись в свои подразделения.
Мы вошли в душ полностью одетыми, чтобы смыть как можно больше грязи с нашей одежды и ботинок, а потом уже разделись прямо под струями холодной воды. Вода в душе всегда была холодной. После трехминутного душа мы схватили мокрую форму и быстро запрыгнули назад в свою палатку, где переоделись в чистую, сухую униформу.
Мы заняли свои места на полу и впервые за несколько дней почувствовали настоящую роскошь находится в сухости. Сразу же почистив свои винтовки, мы улеглись спасть.
Поздно вечером я почувствовал постоянно усиливающийся ветер, который затем стал сопровождаться потоком дождя. Вскоре ветер достиг силы урагана, и казалось, что потоки дождя идут во все стороны. Все наши усилия надежно закрепить палатку не сработали — ветер с силой задувал по ее полог, и вода заливалась внутрь. Вскоре мы снова вымокли, но крайний марш был настолько изнурительным, что растущая ярость шторма не помешала мне снова погрузиться в глубокий, но беспокойный сон.
Ночью вырубилось электричество. Кто-то повесил на опорном столбе палатки фонари, которые отбрасывали призрачные тени, качаясь вместе с движением палатки, которую ветер пытался сорвать.
Во сне я почувствовал странное ощущение. Я открыл глаза и увидел, что на моей груди сидит большая коричневая крыса, уставившись прямо на меня. Я подскочил, хлопнул крысу одной рукой, а другой потянулся к своему мачете. За то мгновение, которое понадобилось мне, чтобы подскочить на ноги, я, должно быть, использовал все ругательства, которые только были в моем словарном запасе. Я шагнул за крысой, споткнулся об одного спящего на полу человека и шлепнулся на другого. Они оба с криком проснулись, и вокруг меня начали появляться головы забеспокоившихся людей — палатка оказалась забита людьми.
— Блять, придурки, откуда вы все взялись? — заорал я.
Кто-то ответил мне:
— Нашу палатку сорвало ветром.
Остаток ночи я просидел, держа мачете на коленях, в ожидании возвращения крысы, но я знал, что она не вернется. Возможно, это просто разыгрались нервы из-за того, что вокруг меня было столько незнакомцев.
К середине утра следующего дня Ан-Хоа оказалась в эпицентре урагана. Над базой установилось жуткое затишье, тогда как вокруг, на некотором расстоянии от нее, клубились и закручивались в ярости облака. Не прошло и двух часов, как нас накрыл другой край шторма. Мы попытались максимально обсушить внутреннюю часть палатки и вывести лишних людей из нашего местоположения; у них было достаточно времени, чтобы починить свои собственные палатки.
Тридцать процентов палаток было снесено ветром, везде висели оборванные линии электропитания и телефонные провода, лагерь оказался завален мусором и обломками. Шторм ударил вновь, но он уже утратил большую часть своей разрушительной силы. Скорость ветра упала до 50 миль в час [35], а значительная часть его энергии ушла в виде сильнейших ливней.
Я только что выжил в эпицентре урагана, но не счел нужным писать об этом домой. Здесь я находился шесть месяцев, и все еще не понимал, насколько я заебался.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[31] Имеется ввиду, что взвод снайперов-разведчиков подчинялся непосредственно штабу полка морской пехоты.
[32] Снайпер-эксперт — высшее квалификационное звание снайперов в Армии США.
[33] 59 килограмм.
[34] 23 килограмма
[35] 80 км/ч


Последний раз редактировалось SergWanderer 11 мар 2021, 16:59, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 11 мар 2021, 00:35 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Снайперы-разведчики,
Ан-Хоа,
17 октября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Уже поздно, но я постараюсь закончить письмо сегодня вечером. Только что получили известие, что на нас сегодня нападут, так что на наших М-14 уже установлены «Старлайты». Снайперы — единственные, кто может вести огонь изнутри периметра. Обычно, когда передают такого рода сообщения, вероятность нападения составляет около 50 процентов.
Похоже, у вас действительно наступила зима. Как бы плохи не были дела, надо радоваться. Я слышал, что есть места, где никогда не бывает снега. Догадываешься, какое место я имею в виду?
Да, война значительно поутихла. Мы не может пробиться через эту грязь, а гуки — так тем более. В это время года они обычно уходят в горы, чтобы накопить силы перед весенним наступлением.
Как мы греемся? Никак. У нас есть прорезиненные дождевики, которые мы надеваем поверх нашей полевой униформы, но дождь такой сильный, что мы все равно промокаем насквозь. Дождевик лишь немного помогает сохранить тепло тела, это единственная польза от него. Что касается сна, то мы обычно лежим в воде. Не такая уж большая проблема — мы и так все время вымокшие до нитки.
Прыгать по грязи действительно утомительно. Когда мы вернулись с острова Гоу Ной, в некоторых местах было по колено воды. Но в этом есть и свои плюсы — я получаю удовольствие, наблюдая, как парни падают в эту жижу. Со мной это происходило достаточно часто, так что я могу позволить себе смеяться над другими. Но если кто-то падает в воронку от бомбы со всем своим снаряжением, то может запросто утонуть. Воронки заполнены водой и могут иметь глубину 20 или 30 футов, а увидеть мы их не можем, потому что все вокруг покрыто толщей воды около шести дюймов.
У меня новый напарник. Он новенький в этой стране и зовут его Пэт Зенишек. Пэт схватывает всё на лету и мне он нравится.
Я получил твое письмо с датой рождения Лауры, и успел прочитать его разок, прежде чем отправились в джунгли и письмо намокло так, что прочитать его снова стало невозможно. Не могла бы ты прислать его еще раз? Не понимаю, что со мной происходит. Когда я прибыл в Ан-Хоа, мне срочно нужно было что-то из моего матросского чемодана, а я не мог вспомнить код к замку. У меня этот код со времен учебки, и я мог открыть его с закрытыми глазами. В конце концов его пришлось попросту сломать. Это место определенно плохо влияет на мозги.
Ну, мам, я не думаю, что буду ждать пиротехнику, уже полночь, так что мне лучше лечь спать. Рано утром мы с Пэт и ротой «Дельта» отправляемся в «Аризону». Прошу, не переживай просто потому, что мы будем в «Аризоне», — это уже мой шестой выход туда, и уже научился чувствовать это место. Кроме того, там меньше мин-ловушек, чем в большинстве других районов, а это одна из тех штук, которые пугают меня больше всего. Мне только что сообщили, что там что-то происходит. Передавай привет бабуле.

С любовью,
Джозеф

P.S. Кстати, мой командир отделения пошел и принес мне пару банок пива, а потом начал намекать, чтобы я постригся. Я думаю, они совсем отчаялись. В джунглях совершенно не важно какой длины у меня волосы.


***

В шесть утра восемнадцатого числа облака достаточно рассеялись, чтобы нас перебросили вертолетами в «Аризону», и, зона высадки, как обычно, находилась под интенсивным огнем. На этот раз моим напарником был Пэт Зенишек. Снайперы часто меняли напарников из-за ранений, болезней, ротации или назначения на должность командира команды. Пэт был новичком в этой стране и произвел один из лучших чертовых выстрелов, которых я когда-либо видел. В «Аризоне» мы оказались, чтобы помочь подразделению АРВН, которое уже сутки вело непрерывный бой против «Чарли». Это будет первый и последний раз, когда я буду сражаться вместе с АРВН.
Когда мы приземлились, они почти неорганизованно отходили от того, что выглядело относительно легким боестолкновением. Шкипер роты «Дельта» был полон решимости заставить южно-вьетнамцев остановиться и сражаться. По нам открыли сильный огонь, и вскоре стало понятно, что АРВН — лишь приманка, а основная рыба — это мы.
Шкипер и ганни сумели перегруппировать подразделение АРВН, в то время как «Дельта» вступила в бой, чтобы организовать оборонительную позицию. Роту перебросили в «Аризону» на двенадцати «Чинуках». Обратно улетело десять — у двух вертолетов повреждения оказались слишком сильными, чтобы оторваться от земли, и сквозь дым и сумятицу я увидел, как экипаж одного из них бежит, чтобы запрыгнуть на борт другого.
В течение следующих нескольких дней мы, казалось, постоянно переносили убитых и раненых морских пехотинцев и солдат армии Южного Вьетнама в армейские санитарные вертолеты, садившиеся с уже опущенными трапами, что обеспечивало посадку и взлет менее чем за две минуты.
К утру девятнадцатого числа южно-вьетнамцы перестали отходить, однако идти вперед все еще не собирались. Мы несли тяжелые потери. Комбат выслал ганни, чтобы заставить их двигаться вперед, как только рота «Дельта» начала лобовую атаку на противника, — это было единственным способом выбраться из всего того дерьма, в котором мы оказались. В промежутках между медицинскими эвакуациями позиции противника подвергались артиллерийским ударам. Мы продвигались вперед с черепашьей скоростью, и к концу дня стало понятно, что мы сцепились с подготовленным и агрессивным батальоном регулярной северо-вьетнамской армии.
Лобовая атака — это конек морской пехоты. Сначала сильный артиллерийский налет, затем бросок вперед, пусть даже незначительный. У роты «Дельта» это хорошо получалось, а с пинками ганни в правильном направлении двинулись и южно-вьетнамцы. Нам предстояло выдерживать этот особый вид ада в течение нескольких часов, прежде чем мы переползли через вражеские тела и поняли, что мы на коне. Мы находились вне досягаемости любых орудий большого калибра, и было все еще слишком пасмурно для авиаударов, но точные и массированные налеты 105-мм и 155-мм орудий с небольших огневых баз, в радиусе поражения которых мы находились, собрали среди «Чарли» обильную жатву.
К полудню у роты начали заканчиваться боеприпасы, и транспортные «птички» сбрасывали свой груз с высоты ста футов, попадая при этом под испепеляющий огонь. Только три вертолета прибыли со свежими силами, всего около девяноста человек. Один из трех вертолетов «Сикорски» во время выгрузки получил минометную мину, и его экипажу пришлось ждать следующей санитарной «птички». Мы не планировали задерживаться надолго, поэтому я захватил с собой только восемьдесят матчевых патронов, но уже потерял счет количеству выстрелов, сделанных из своей снайперской винтовки. Пэт опустошил весь свой боезапас, и мне пришлось отдать ему двадцать патронов, чтобы он смог набить ими один магазин к своей М-14.
Мы ползли сквозь кровавую бойню, и когда, наконец, добрались до брошенных позиций АРВН, то повсюду были разбросаны тела и их части. Грязь, кровь, пот и куски человеческой плоти смешались в адское месиво. Я поднял глаза и увидел, как один морпех, страдавший дизентерией, перевернулся, сдернул штаны и обдристал все прямо на месте. «Почему бы и нет, — подумал я. — Кто-то же должен был добавить к этой картине последний штрих».
Благодаря выдающемуся командованию, упрямой решимости роты «Дельта» не останавливаться в своем движении вперед и тысячам артиллерийских снарядов, к середине дня мы оттеснили противника к подножию гор на дальней стороне «Аризоны». Казалось, противник отступал и, несомненно, был измотан, впрочем, как и мы. Пытаться бежать по крутым склонам холмов, покрытым густыми джунглями, было бы самоубийством, поэтому северо-вьетнамцы должны были пойти либо на север, либо на юг вдоль подножия гор, но в каком именно направлении, можно было только гадать. У шкипера уже был план, и он не собирался тратить время понапрасну, но сначала мы должны были убраться отсюда к чертовой матери и как можно быстрее, — «Боинги» Б-52 уже были на пути к нам, а мы находились в зоне поражения. Мы тут же побежали назад по земле, за которую только что так упорно боролись, приостанавливаясь только для того, чтобы подобрать убитых и раненых. Бомбардировщики должны были накрыть это место 500, 750 и 1000-фунтовыми бомбами.
Последняя санитарная «птичка» забрала раненых, и нам удалось преодолеть около тысячи ярдов, когда раздалась команда:
— Окопаться, у нас две минуты!
Бомбардировщики Б-52 вели бомбардировку с помощью радиолокационного прицела с высоты 30 000 футов и были безошибочно точны даже ночью и в плохую погоду. Я не беспокоился о том, что бомбы не попадут в цель, но у меня в голове определенно засела цифра в тысячу фунтов, а времени окапываться не оставалось.
По вьенконговцам вот-вот должно было ударить то, чего они боялись больше всего, да и мы должны были принять нехилую дозу этого удара. Пэт еще не видел до этого Б-52 в деле, и я не знал, что творилось у него в голове, когда я приказал ему укрыться за деревом, держась за его основание и не поднимать головы.
Я был свидетелем многих таких бомбардировок и всегда представлял себе, что самолеты, летящие высоко над головой — это гражданские реактивные лайнеры, летящие, чтобы забрать нас домой. Иллюзия всегда рассеивалась, когда первая из сотен бомб со свистом направлялась к земле. На этот раз моя иллюзия не будет рассеяна, она будет разбита нахрен вдребезги. Первые бомбы легли в пяти милях к югу от нашего последнего места соприкосновения с врагом и на десять миль к северу от подножия гор. Отдельные взрывы слились в один непрерывный гул, который усиливался по мере того, как бомбы ложились все ближе и ближе к нашему месторасположению. В ближайшей от нас точке падения, над нами с отвратительным свистом начали проноситься осколки тысячефунтовых бомб. Ударные волны, прокатывавшиеся сквозь землю и воздух, не давали мне сфокусировать взгляд, а пейзаж, казалось, дрожал, как «Джелло». [36] Одному дьяволу было известно, что творится там, у врага.
Через минуту после того, как все стихло, шкипер поднял нас и снова повел в путь. За оставшиеся три часа светлого времени суток он хотел, чтобы мы оказались на три часа ближе к выходу из «Аризоны». Глаза Пэта выдавали его потрясение от того, что только что произошло, и он был глубоко погружен в себя. На самом деле, находиться во Вьетнаме означало быть по уши погруженным в дерьме. Когда мы двинулись дальше, то проходили мимо осколков, некоторые из которых были больше восьми футов длиной, несколько дюймов шириной, с острыми как бритва краями.
Солнце уже садилось, когда мы встретили транспортный вертолет и стали располагаться на ночь. Боеприпасы получили все, кроме нас с Пэтом. В М-14 и снайперской винтовке использовались одни и те же матчевые патроны. Каждая коробка матчевых патронов и каждый патрон в коробке должны были иметь один и тот же номер партии, что означало, что они были изготовлены на одном и том же заводе в один и тот же день и с одной и той же партией пороха. После того, как мы пристреливали свои винтовки патронами определенной партии, мы должны были использовать только эту партию боеприпасов, пока они не закончатся. После этого мы брали новую партию патронов, пристреливали винтовку и вновь использовали только эти патроны, пока они не закончатся, и так далее. Хотя точный тип боеприпасов не был столь важен для М-14, которой вооружался наблюдатель, стрелявший на дальность от пятисот ярдов до дальности прямого выстрела, для снайперской винтовки с продольно-скользящим затвором это была совсем другая история. В боевых условиях мы работали на дальностях от пятисот до почти двух тысяч ярдов, и даже малейшее отклонение от выстрела к выстрелу сделало бы точность винтовки совершенно недопустимой.
Пэт израсходовал двадцать патронов, которые я ему дал. Оставалось шестьдесят. Я сосчитал оставшиеся у меня патроны — сорок девять. Внезапно на меня нахлынули события этого дня. Я понял, что не заполнил ни одного килл-листа. Я прикинул, что оставшихся сорока девяти патронов будет вполне достаточно, поскольку мы должны были пробыть в «Аризоне» ровно столько, сколько нужно было, чтобы выручить подразделение АРВН. Для получения большего количества патронов с тем же номером партии, мы должны были бы сесть на «птичку» до Ан-Хоа и вернуться обратно. Снайпер мог забыть настройки своего прицела, комбинацию на замке своего матросского чемодана, или даже напиться до такого состояния, чтоб не помнить собственное имя, но две вещи он не забывал никогда: номер партии боеприпасов, с которыми он работал в тот момент, и свой медицинский номер. (Медицинский номер представлял собой последние три цифры личного номера военнослужащего, и его использовали, чтобы следить за ним, когда он проходил через медицинские учреждения).
У нас было только одно преимущество — снайперская винтовка с продольно-скользящим затвором, винтовка М-14 и пулемет М-60 стреляли одним и тем же типом боеприпасом. Хотя валовые патроны к М-60 были слишком неточными для снайперской винтовки, но, по крайней мере, они прекрасно работали в М-14 в ближнем бою. Я отрыл для нас «лисью нору», пока Пэт опустошал пулеметную ленту и набивал свои магазины. И я рад, что в тот момент мы не знали, что Пэту придется сделать это еще дважды, прежде чем мы выберемся из «Аризоны».
Б-52 определенно привлекли чье-то внимание, и я так и не понял, были ли они сумасшедшими или просто воспользовались улучшением погодных условий. Как бы там не было, в ту же ночь на нас обрушились удары, продолжавшиеся весь следующий день и ночь.
Утром третьего дня, двадцатого числа, мы с боем пробились в небольшую деревушку, которую только что сравняли с землей артиллерийским огнем, и один «ворчун» буквально провалился через потайной люк в госпитальный бункер северных вьетнамцев. «Туннельная крыса» прошла там достаточно долго, чтобы обнаружить трех мертвых солдат НВА и медикаменты. «Чарли» были там всего несколько минут назад, иначе они забрали бы своих мертвецов. Поскольку у нас было слишком много дел, чтобы возиться с подрывом бункера, то шкипер отметил место на карте для последующей бомбардировки.
Враг заставлял нас двигаться по «Аризоне» зигзагами, перемещаясь не только вперед, но и в стороны. Санитарные вертолеты находились в режиме ожидания, готовые броситься между артиллерийскими налетами, чтобы забрать убитых и раненых. Один санитарный борт и один боевой вертолет «Кобра» были сбиты, а их экипажи погибли.
К концу четвертого дня мы все еще были в двух милях от Сон Тху. До реки мы так и не добрались. Даже с прибытием подкрепления в девяносто человек, численность роты «Дельта» за это время сократилась до семидесяти одного морпеха. В роте АРВН от первоначальной численности в 240 человек, в строю осталось лишь сорок. По нашим же подсчетам, вьетконговцы потеряли по меньшей мере полторы тысячи. Потери с обеих сторон, всего за четыре дня боев, были ошеломляющими. Я потерял нескольких своих друзей, а те из нас, кто остался в живых, выглядели полумертвыми. На следующее утро шкипер запросил срочную эвакуацию.
Чтобы обеспечить возможность эвакуации, самолеты в течение двух часов сбрасывали напалм вокруг нашего расположения. После такого выжигания окрестностей, три вертолета «Сикорски» попробовали сесть под обстрелом. Одну машину подбили, и ей пришлось вернуться обратно. Два других добрались, и морпехи вместе с южно-вьетнамцами ломанулись на борт. Мы с Пэтом сели в «птичку» вместе с пятьюдесятью двумя другими военнослужащими. Пятьдесят четыре человека стояли, тесно прижавшись друг к другу, в вертолете, рассчитанном на перевозку тридцати пяти солдат. Оба бортовых стрелка вели огонь из пулеметов 50-го калибра, грохот стоял оглушительный, но вскоре его затмил нарастающий звук вращающихся лопастей, когда пилоты начали менять их шаг и увеличивать мощность двигателей. Мне пришлось заткнуть уши, потому что двигатели гудели все громче и громче, и вертолет начал вибрировать. «Ни малейшего шанса, — подумал я, — у нас же перегруз!» Сдвоенные турбины заревели на полную мощность, и я задавался вопросом, сколько еще можно выжать из двигателей, когда мы медленно поднялись в воздух, едва миновали линию деревьев впереди и постепенно набрали высоту около восьмисот футов во время двадцатиминутного полета до Ан-Хоа. Мы с Пэтом просто смотрели друг на друга и гадали, когда же один из винтов сломается к чертям собачьим от такой нагрузки.
В Ан-Хоа вертолет начал проделывать то, что поначалу показалось обычной посадкой, но когда мы приблизились к площадке приземления, стало очевидно, что мы недостаточно быстро снижаем скорость. Винты ревели еще громче, чем когда мы покидали «Аризону». Вертолет ударился о середину площадки достаточно сильно, чтобы сломать переднее шасси, и заскользил на носу и задних колесах, но даже с такими повреждениями тот пилот совершил удивительный подвиг. Мы с Пэтом, вместе с другими американцами, спрыгнули на землю и поцеловали ее. Когда мы пошли на доклад к своему командиру, я оглянулся на «птичку» — эта махина и ее пилот отдали все свои силы, чтобы вытащить нас. Позже нам стало известно, что другой вертолет не смог проделать весь наш путь и был вынужден сесть посреди острова Гоу Ной, чтобы распределить часть груза и пассажиров на другой вертолет. Тут меня посетила последняя мысль, и я решил проверить, сколько патронов у меня осталось. Четыре.

***

Снайперы-разведчики,
Ан-Хоа,
25 октября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Мне потребовалось несколько дней, чтобы успокоится настолько, чтобы написать это. В крайний раз у нас в «Аризоне» возникли проблемы, и теперь я буду здесь находиться до тех пор, пока я не увижу, как наступает мой отпуск. Я действительно в нем нуждаюсь. Пэт вернулся в «Аризону» с другим командиром команды. Мне не нравится менять напарников, но я опасаюсь, что какие-то штабные крысы здесь, на базе, попросту спиздят мой отпуск. С моими ногами все в порядке — присыпка и носки, которые ты мне прислала, здорово помогли.
Да, я очень рад, что Ник может быть выберется отсюда. Не могу избавиться от мыслей, что он уедет как раз вовремя. Я действительно сыт по горло местной американской политикой. Как только мы уйдем, гуки пройдутся по всей стране, а это значит, что сорок тысяч американцев погибли ни за что ни про что. Люди, которые имеют такие вещи, как «белый билет», и демонстрируют его, вызывают у меня отвращение. Теперь сжигание американского флага или повестки о призыве на военную службу стало таким же привычным явлением, как и плевок на тротуар, и то, — за плевок ты выхватишь намного больше звиздюлей. Ты понятия не имеешь, как выглядит всё это дерьмо на самом деле, пока ты не посмотришь на него со стороны — так, как вижу это я или ребята с других стран. Не знаю, наверное, причина, по которой я сейчас так расстроен, заключается в том, что в крайний раз в «Аризоне» мы снова обнаружили в бункере несколько ящиков с медикаментами с надписью: «Пожертвование Народной Республике от друзей из колледжа Беркли». Меня стошнило прямо на месте. Каждый раз, когда мы берем в руки Stars and Stripes, [37] то видим трындежь о мирных демонстрациях по всему миру, и, возможно, где-то там, среди кучи мусора, ты сможешь найти небольшое упоминание о демонстрации в поддержку наших войск здесь. Я даже не хочу больше брать его в руки. США неизбежно ждёт огромная зуботычина, и она уже близко. Ты наверняка считаешь, что я псих, но разговаривать об этом здесь с кем-либо бессмысленно — все видят то же самое. Пожалуй, на этом стоит остановиться и дать тебе немного передохнуть. Мне бы не помешали еще витамины и пара батареек для радиоприемника, так как их здесь трудно достать.
Весна здесь начинается примерно в конце февраля. Очень надеюсь, что дожди прекратятся до того, как у меня начнется отпуск. Когда идет сильный дождь, «мост свободы» находится под водой, и единственный выход отсюда – это вертолет, но во время сильного дождя «птички» тоже не летают, а я не хотел бы из-за этого пропустить свой отпуск.
Когда здесь задождило, то дождь здесь шел почти постоянно, днем и ночью, на протяжении почти трех недель. Думаю, худшее еще впереди. Добро, мам, буду закругляться. Бабуле обязательно передавай привет. Береги себя и будь осторожна за рулем, когда на улице скользко. Пока-пока.

С любовью,
Джозеф


***

После двух дней, проведенных в Ан-Хоа, стало очевидно, что мой отпуск в последнюю минуту накроется медным тазом. Пэт находился в «Аризоне» вместе с ротой «Виски» 3/5. Он был хорошим напарником, поэтому я сел на «птичку», чтобы встретиться с ним снова и сменить командира команды, с которым он был.
Пэт был превосходным стрелком, с крепкими нервами, и мы с ним настолько хорошо ладили, что я хотел, чтобы он снова стал моим напарником. Это решение едва не погубило меня. Я был утомлен непрерывными боями, и добровольное возвращение в «Аризону» в таком состоянии граничило с безрассудностью.
В течение последующих нескольких дней стояла переменчивая погода, то плохая, то хорошая, и мы могли чередовать авиаудары и артиллерийские обстрелы, чтобы держать противника в напряжении.
У нас с Пэтом были хорошие результаты. Я записал на свой счет одно попадание на 1800 ярдах во время легкого моросящего дождя, и по иронии судьбы я сделал это, положив винтовку на могильный камень. Когда мы начали обыскивать тело, то обнаружили хорошо упитанного, хорошо вооруженного вьетконговца. Как для пулевого отверстия между лопатками он выглядел слишком хорошо. Его оружие и снаряжение были новыми, а на его ноге мы обнаружили заживающую осколочную рану, которая была квалифицированно обработана.
Все это было весьма нехорошим знаком, и я был так обеспокоен открытием, что когда заполнял килл-лист, написал по диагонали большими буквами: «ВАЖНО, СМОТРИ ПОДРОБНОСТИ!» — я хотел, чтобы мой шкипер в Ан-Хоа получил эту информацию как можно скорее. Обычно мы сдавали свои формуляры по возвращению на базу, но я не знал, когда это произойдет, поэтому отправил его вместе с бортстрелком на следующей «птичке». Что-то тут было не так — «Чарли» выглядел лучше, чем следовало бы.
В полдень тридцатого числа, рота «Виски» заняла позицию на небольшом возвышении с густыми зарослями деревьев по обеим сторонам, находившихся в шестистах ярдах от нас. Вскоре по нам открыли огонь из стрелкового оружия с одной из опушек. «Виски» — хорошая рота, но когда шкипер вызвал авиаудар, вышло какое-то недопонимание.
При вызове авиационной поддержки необходимо было выполнить два условия. Первым и самым важным было то, что самолет не должен был лететь прямо на нас. Реактивные истребители обладали высокой скоростью, что как только они начинали бомбометание, у нас оставалось всего от пяти до пятнадцати секунд, чтобы скорректировать пилота, который не должен был сильно отклоняться от цели, чтобы не сбросить свои бомбы прямо на нас. Вторым условием было то, что самолет не должен пролетать сзади прямо над головой. Гильзы, вылетавшие из 20-миллиметровых бортовых пушек реактивного самолета, летели со скоростью четыреста миль в час. Не один «Джи-Ай» был убит не тем концом 20-миллиметрового снаряда.
Вся рота смотрела, как с неба на нас несется «Фантом». Он разгрузил на цель всю свою боевую нагрузку из тысячефунтовых бомб, но вышла заминка. Все бомбы взорвались, кроме одной. Вражеский огонь прекратился, но тут же нам был наглядно показан пример инерции, так как бомба поначалу скакала, будто камень по воде, а потом начала скользить. Она проломила четыре плотины между рисовыми полями и влетела на позицию роты, где и замерла на рюкзаке у одного из морпехов. Если бы бомба такого размера взорвалась там, где она оказалась, рота «Виски» в полном составе прекратила бы свое существование. Все мы тихо отошли от бомбы, как будто это была огромная вонючая куча дерьма. Когда мы отошли на безопасное расстояние, саперы спросили «ворчуна», не хочет ли тот забрать свой рюкзак, и если да, то ему придется пойти за ним самому. Этот бедолага должен был вот-вот потерять все свое личное снаряжение, и он это знал. С очень несчастным выражением лица он отрицательно покачал головой. Саперы осторожно приблизились к бомбе и установили на нее накладной заряд С-4. Была подожжена зажигательная трубка, и вскоре бомба вместе с рюкзаком превратились в очень большую дыру в земле.

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
8 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Сейчас ты, наверное, знаешь, что случилось. Я хотел оправить тебе письмо, чтобы ты знала, что я не сильно пострадал. Нас с Пэтом ранило в 7.30 утра, мы получили осколочные ранения от разрыва гранаты, но осколки оказались не слишком большими. Я получил осколок в правую сторону, две штуки в свое правое бедро и один — в правое колено. Все кости целы, просто дырки в теле. Пэт словил осколки в лоб, — один отскочил, а другой застрял под кожей. Скорее всего, он вернется в Ан-Хоа через три или четыре дня.
Как я уже сказал, нас зацепило в полвосьмого утра, а из операционной я вышел в половине одиннадцатого. Довольно хорошее медицинское обслуживание, да? Прямо сейчас я лежу со своей третьей капельницей, и рядом со мной на койке лежит Пэт. Он выполняет все мои поручения.
Было очень больно, и у меня останутся несколько щегольских шрамов, но это все, так что, прошу тебя, не слишком беспокойся. У них здесь круглоглазые медсестры, которых я постоянно проверяю, так что ты должна знать, что я не могу быть тяжелораненым.
Все, мам, буду заканчивать. Знаю, что если я попрошу не сильно беспокоиться, то это никак не поможет. Все, что могу сказать, что мы могли пострадать намного хуже, чем есть на самом деле. Скоро напишу снова.

С любовью,
Джозеф

Мой адрес:
Ланс-капрал Джозеф Т. Уард, личный номер 2452991
П/Я 4B NSA,
Дананг,
П/П Сан-Франциско, 96695

ПРИМЕЧАНИЯ:
[36] Джелло (Jell-O) — фирменное название концентрата желе, входившего в пищевой рацион.
[37] Журнал «Звезды и полосы», официальный печатный орган Корпуса морской пехоты США.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 11 мар 2021, 13:31 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
SergWanderer писал(а):
Если кто-то просил нас о работе, которая, по мнению шкипер


SergWanderer писал(а):
Парни, постоянно обитавшие в тыло

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 11 мар 2021, 17:16 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Винд писал(а):
SergWanderer писал(а):
Если кто-то просил нас о работе, которая, по мнению шкипер


SergWanderer писал(а):
Парни, постоянно обитавшие в тыло


Спасибо.
На самом деле уже вижу, что очепяток гораздо больше....
Что увижу, исправлю сходу, а остальное - при финальной редактуре.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 12 мар 2021, 11:34 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо большое.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 12 мар 2021, 18:05 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Второго числа, рота «Виски» шлепала через ряд рисовых полей в Аризоне, когда что-то в воде бросилось мне в глаза. Я наклонился, чтобы рассмотреть получше. Во Вьетнаме касаться чего-либо, в чем ты не уверен, было исключительно плохой идеей, но это не была ловушка. Вытащив предмет из воды, я обнаружил, что смотрю на красивый предмет ручной работы. У меня в руке была плетеная трубка, дюйма четыре в диаметре и дюймов пятнадцать в длину. Она была сделана из тончайших тростниковых пластинок, сплетенных с одного конца, а снаружи оставалось достаточно большое круглое отверстие, через которое проходила вода. На противоположном конце самые тонкие тростинки были собраны в конус и сплетались в центре трубки. Я не мог понять, что это, пока не засунул руку до конца в конус и не смог вытащить ее обратно. Это была рыболовная ловушка для ловли маленьких серебристых рыбок, которые населяли ручьи и рисовые поля. Чтобы извлечь руку, мне пришлось аккуратно раздвинуть тростинки. Я хотел было прихватить ее с собой, но она была слишком хрупкой, чтобы тащить ее через джунгли. Кроме того, нам с Пэтом будет трудно выбраться из «Аризоны» целыми и невредимыми. К тому же, эта ловушка могла означать для семьи разницу между наличием и отсутствием протеина, поэтому я осторожно положил ее обратно в воду, и поспешил догонять Пэта.
На следующий день, у меня появилась еще одна проблема со своими ногами. На самом деле проблема заключалась не в ногах, а в ботинках. Алюминиевые пластины в подошве, предназначенные для предотвращения протыкания стопы кольями панджи, протерли внутреннюю часть подошвы и стельки, и ношение этих ботинок стало походить на ходьбу по плоскому лезвию бритвы.
Когда рота достигла места, где она должна была находиться в течение нескольких дней, я попросил ганни заказать мне новую пару. Разувшись, старые ботинки я выбросил, поскольку от них было больше вреда, чем пользы.
На следующее утро, Пэт бросился к транспортному вертолету, чтобы посмотреть, пришли ли мои ботинки. Их не было. Я спросил ганни:
— Что случилось?
— В Ан-Хоа не оказалось твоего размера, и их должны доставить из Дананга.
Он продолжил что-то говорить о том, что перезаказал их с вечерней поставкой, но я уже не слушал. Мой мозг подсчитывал, сколько людей в Корпусе носило ботинки того же двенадцатого размера, [38] и оценивал тот факт, что мы могли в день доставлять боеприпасы на миллионы долларов, но не могли получить пару ботинок для парня в джунглях. В тот же день я вышел на короткое патрулирование босиком, а к вечеру прибыла пара ботинок, но они оказались на три размера меньше, так что мои ноги в любом случае остались опухшими.
Ганни рассвирепел больше чем я. Он вызвал по радио Ан-Хоа и наорал на штабных:
— Если утренняя «птичка» не притащит ботинки нужного размера, то я вернусь назад тем же бортом и надеру задницу первому же человеку, которого встречу с ботинками того же размера, как и у Уарда, будь то офицер или рядовой!
На следующее утро транспортный вертолет не только уложил на землю подвешенный груз, но и приземлился. После более чем двух дней чавкающей грязи между моими босыми ногами, у меня был неподдельный интерес к этому борту. Когда рампа опустилась, по ней спустился бортстрелок с парой ботинок, переброшенной через плечо. Я быстро пошел, чтобы приветствовать его. Через шум двигателей он прокричал:
— Это ваши?
Я кивнул и проверил размер. Он оказался правильным.
— Кто-то поднял большую бучу насчет них, — добавил он.
Я поднял палец вверх, и он побежал обратно к вертолету. Ботинки пришли как раз вовремя — рота «Виски» в тот день двигалась дальше, и во время марша босиком я попросту угробил бы себе ноги.
На ночь мы остановились на огромной, чуть пологой вершине холма. Периметр лагеря оказался побольше, чем обычно. Я выбрал для нас с Пэтом самую высокую точку периметра, откуда мы могли бы безопасно стрелять поверх голов в три стороны, не меняя позицию. Небольшая впадина в земле, окруженная стволами деревьев, служила хорошей стрелковой ячейкой и огневой позицией. В трех шагах от нас торчали какие-то кусты, которые мы могли бы использовать для натягивания малозаметного пончо.
Из-за того, что мы видели ранее тем же днем, я даже не сомневался, что на нас нападут. Поразмыслив, я решил уложить наши винтовки и боеприпасы в ячейку для того, чтобы сэкономить несколько драгоценных секунд, когда начнется перестрелка. У меня даже возникло предположение, откуда по нам начнут стрелять, что и случилось сразу же после захода солнца. По нам работали в основном из стрелкового оружия и РПГ.
В три прыжка мы добрались до ячейки и прыгнули туда так быстро, что соскользнули прямо к своим винтовкам. Пули свистели близко над головами и били по стволам деревьев, выбивая щепки. Я глянул поверх бревен, и понял, что оказался прав — гук засел среди деревьев, в трехстах ярдах от нас. Это была работа Пэта. В отличие от всех остальных, он мог все видеть через прицел ночного видения на своей М-14, и не боялся подставлять себя под вражеский огонь, выискивая их в прицел. Он посмотрел на меня, ожидая моего разрешения на открытие огня. Я тут же шлепнул его по заднице, когда вокруг раздался знакомый звук перестрелки. Он выстрелил три раза: первый патрон был трассирующим, за которым последовали матчевые патроны. Он сделал паузу, чтобы картинка в прицеле восстановилась от дульной вспышки, и снова — один трассер плюс два обычных.
Мы поменялись с Пэтом ролями, теперь я корректировал его стрельбу, что было не так уж сложно. После того, как он опустошил свой магазин примерно наполовину, вокруг нас стали роиться пули, пролетая буквально в дюймах над нашими головами, но Пэт держался молодцом. Он сорвал план вьетконговцев.
Если аккуратно растянуть, а затем повторно сжать подающую пружину, то мы могли поместить 21 патрон в магазин винтовки М-14, рассчитанный на 20 патронов. Пэт хладнокровно отработал семь серий по три выстрела в каждой, и потом быстро пригнулся, чтобы сменить магазин. Но как только он снова занял свою огневую позицию, я отдернул его. Двадцать одна дульная вспышка от выстрелов и семь трассеров не оставили никаких сомнений относительно нашего местоположения, и по нам открыли сильный ответный огонь. Прежде чем мы могли снова высунусь свои головы, нам необходимо было залечь, пока другой сектор не отвлечет на себя внимание врага. Пока мы там лежали, и слушали перестрелку, которую не могли больше видеть, мне показалось, что я услышал звук летевших артиллерийских снарядов. Не успел я подумать об этом, как первый из наших 175-миллиметровых снарядов упал прямо внутри нашего расположения, срикошетировав от земли достаточно близко от нас.
«Дружественный огонь» [39] был слишком распространенным явлением войны во Вьетнаме, а мирные жители и американцы страдали от ошибочных авиационных и артиллерийских ударов. Причины таких несчастных случаев зачастую были сложными и неявными.
Одна из первых вещей, которой научил меня Чак, заключалась в том, чтобы забыть то, чему меня учили при вызове авиационной и артиллерийской поддержки. Стандартная процедура заключалась в передаче координат и вашего собственного подразделения, и противника. Учитывая подвижный характер боевых действий во Вьетнаме, четко установленной линии фронта практически не существовало, и как правило фронт был там, где находились мы. В суматохе боя даже самые стойкие и хладнокровные парни могли перепутать две цифры, авианаводчики и орудийные расчеты, в своем порыве помочь, совершали ту же ошибку. За вызов огневой поддержки в подразделениях морской пехоты часто отвечали снайперы. Чак научил меня просто не передавать наши координаты. Когда авианаводчики или арткорректировщики давили на нас, все, что нам нужно было им сообщить, это: «Мы передвигаемся, наносите удар по указанным координатам».
Роте, находившейся в джунглях, в силу необходимости материально-технического обеспечения, приходилось постоянно передавать свое местоположение в штаб полка, что также включало в себя и целеуказание. Но какова бы ни была причина, мы быстро забывали о враге, когда по нам долбили большие пушки (175 мм).
Разбросанность расположения роты той конкретной ночью, которая поначалу казалась недостатком, внезапно сыграло в нашу пользу, когда на нашу позицию стали прилетать снаряд за снарядом.
Мы с Пэтом свернулись в ячейке калачиками, тогда как удары и звуки каждого взрыва делали почти невозможным думать.
Наш собственный обстрел и перестрелка прекратились практически одновременно. Я мысленно представлял этих косоглазых, ржущих вплоть до Ханоя. С другой стороны, один погибший и пятеро раненых морских пехотинцев давали нам мало поводов для радости, и если бы не необычное расположение роты, результаты оказались бы намного плачевнее.
Пэт и я вернулись к нашему укрытию, чтобы увидеть, что пончо сдуло близким разрывом. Один из осколков прошел через рюкзак Пэта, и в полях моей широкополой шляпы было две дырки. Стал накрапывать дождь, и мы восстановили свое укрытие, натянув на растяжках пончо. Натянув дождевики, мы опять улеглись спать в грязи.
Восьмого числа, на рассвете, когда рота готовилась к маршу, мы услышали в отдалении четыре слабых взрыва. Мы даже не обратили на это внимание, пока не увидели над верхушками деревьев крутящийся крупный черный предмет, который шлепнулся в грязь в тридцати пяти футах от нас. Враг выкопал в земле неглубокие ямы, взял четыре наших неразорвавшихся 155-мм артиллерийских снаряда, вставил их в гильзы и использовал заряды С-4, чтобы разогнать в нашу сторону наши же собственные снаряды. К счастью, то, что приземлилось рядом со мной и Пэтом, не разорвалось. Если бы снаряд взорвался так близко, нас бы разорвало пополам. Остальные три выстрела оказались удачнее.
У «ворчунов» была привычка раскладывать свои гранаты на краю своих окопов, чтобы до них можно было легко добраться. Два снаряда взорвались без каких-либо серьезных последствий, но третий попал точно в центр незанятой «лисьей норы». Я увидел, как в нескольких дюймах от земли мелькнула серая полоска и ударила между мной и Пэтом. Моей первой мыслью было, что это осколок размером с кулак, но он приземлился в пяти футах от нас и взорвался.
Это была одна из наших собственных ручных гранат М-30, разорвавшаяся на полпути к периметру. Эта граната предназначена для уничтожения всего, имеющего размер больше кролика, в радиусе пятнадцати футов. Мои ноги торчали прямо в небо, когда я воткнулся в землю головой и правым плечом. Пэта взрывом отбросило назад.
Когда граната взорвалась, мы находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки, но в итоге оказались на расстоянии более тридцати футов. Когда я приподнялся, чтобы посмотреть на Пэта, меня пронзила острая боль. Он поднялся на ноги, обеими руками закрыв лицо. Между пальцами струилась кровь. «Боже мой, — подумал я, — он потерял лицо».
Я не осознавал, насколько сильно ранен, пока не начал ползти к Пэту. Далеко я не ушел, и закричал:
— Санитары!
И только тогда я понял, что вся промежность моих штанов пропитана кровью.
— О нет! Сука, нет, только не мои яйца! — воскликнул я, в то же время отчаянно пытаясь здоровой рукой расстегнуть свой дождевик и стянуть камуфляж. Два осколка попали по внутренней части правого бедра. Всего на два дюйма ниже моих гениталий! Другой осколок поразил мое правое колено, и еще один попал в четырех дюймах ниже моей правой подмышки, скользнул по ребру и ушел в сторону спины. Один из осколков перебил бедренную артерию, которая кровоточила настолько сильно, что я чуть было не забыл о Пэте и других своих ранах. Подбежал санитар и, осмотрев меня первым, занялся моим бедром. Мне было так больно, что я не мог говорить, поэтому просто указал на Пэта, все еще лежавшего на земле. Док наложил мне несколько повязок и пошел оказывать помощь Пэту, оставив меня заботам второго санитара.
К тому времени, как он вколол мне дозу морфина и моей же кровью пальцем вывел большую букву «М» на моем лбу, поменяли уже четыре повязки, пропитавшиеся кровью из набедренной раны. «M» — это своего рода записка для врачей, которая означала, что мне уже ввели морфий. Санитар привязал к моему запястью бирку размером 3х8 дюймов и снова использовал мою кровь, чтобы написать мой медицинский номер. Потом он сказал радисту с ротного командного пункта, стоявшему рядом:
— Срочно вызывай вертолет, нужна экстренная медицинская эвакуация. И не тупи — у Уарда сильное кровотечение.
Не могу сказать, что морфий подействовал на меня чудотворно. Я глянул на Пэта и увидел, что он отупело сидит, но его раны были неглубокими. Главная проблема заключалась в том, что из-за ранения в голову ему не могли вколоть морфий.
Вызов экстренной медицинской эвакуации получил многоцелевой вертолет «Хьюи», который находился всего в пяти минутах от нас, и у медика едва хватило времени перевязать мне другие раны, прежде чем тот приземлился.
Морфин понемногу, очень понемногу, начал действовать. Когда несколько человек схватили меня и понесли к вертолету, я потребовал, чтобы мне дали мою винтовку. Если только снайпер не погиб или не потерял сознание, его обязанностью было следить за своим оружием. Обняв винтовку, я немного успокоился, пока меня несли к вертолету.
Нас загрузили на борт. Вертолет был американский, но оба пилота были южнокорейцами, а в дверях маячил американский советник, работавший бортстрелком.
«Хьюи» был быстрым вертолетом, но небольшим, поэтому лежать в нем не получалось, и во время полета к Данангу пришлось сидеть. Я уселся между Пэтом и советником. Пэт постоянно отключался и сползал вперед, мне пришлось поддерживать его своей здоровой рукой. На борту нас даже не пристегнули ремнями.
Благодаря размеру вертолета, я на себе прочувствовал каждую воздушную яму во время нашего короткого, но, казалось, бесконечного полета в госпиталь. Я бы сравнил его с подвешиванием на длинной веревке на сильном ветру. Советник продолжал рассказывать о том, как быстро мы летим. Черт, да если бы мы даже летели со скоростью тысячу миль в час, это не было бы для меня достаточно быстро. Из-за боли, сильного кровотечения и жесткого полета, я не был уверен, что смогу это вынести.
Когда мы приземлились на огромную асфальтированную посадочную площадку госпиталя, к нам подбежило несколько медсестер и санитаров с носилками. Я был в шоке и не знал, как Пэт думал передвигаться, но лично я был настроен идти своим ходом. Но выбравшись из вертолета, и сделав буквально пару шагов, я упал прямо лицом в асфальт, и по итогу оказался на носилках.
Пока меня везли на сортировку раненых, санитар попытался взять мою винтовку.
— Оружие в госпитале не разрешено.
Я сжал винтовку еще сильнее.
— Позови офицера, — сказал я. — Я могу отдать винтовку только в присутствие офицера.
Они усадили меня, и медсестра помчалась на поиски ближайшего начальства. Мой мозг отключался. Я смутно осознавал, что другая медсестра ставит мне капельницу на обе руки, кто-то еще ножницами разрезал наполовину мой дождевик и камуфляж. Не пощадили ничего, и когда парень добрался до моих ботинок, я очнулся.
— Мне только выдали эти ботинки, — решительно заявил я.
— Мы дадим тебе новые.
Я осмотрелся и заметил, в какое необычное место меня привезли. Вокруг стояли ряды деревянных столов, установленные на цементном полу, в котором было полно сливных отверстий. С трех сторон место было огорожено стенами из мешков с песком, крыша была из простого кровельного железа. Я спросил, где я очутился, но без особой надежды, что кто-то ответит.
— Мы возле операционного блока. Это помещение используется, когда идет поток раненых во время крупного сражения.
Я не должен был задавать следующего вопроса.
— Почему здесь везде сливные отверстия?
— Так кровь легче стекает со столов.
— Пиздец… — только и смог ответить я, и откинул голову назад.
Найти офицера в Дананге оказалось несложно, особенно возле госпиталя. Медсестра вернулась через пару минут вместе с полковником. Это был тот редкий случай, когда я обрадовался начальству.
— Сэр, пожалуйста, проверьте, чтобы мою винтовку передали в оружейную комнату и зарегистрировали ее серийный номер!
— Хорошо, морпех, я сделаю это. А теперь отпусти эту чертову штуку, пока ты не истек кровью!
Теперь я был спокоен.
Когда меня подняли снова, я понял, что на мне из одежды ничего не осталось. Меня перевезли внутрь главного корпуса, где положили на холодный металлический стол. Они уже оперировали Пэта, который лежал на соседнем столе.
— Ты как себя чувствуешь? — спросил он.
— Хреново. А ты?
— Тоже хреново.
Все происходило очень быстро. Пока врач осматривал мои раны, мне вкололи анестезию. Санитар выбрил правую сторону моего тела, полностью — ногу, лобок, руку, все абсолютно! На меня накатила сонливость, подумалось вдруг: «Да похуй на все это…». Тот же самый санитар открыл очередной пакет с кровью, столкнул меня на каталку и повез к рентгеновскому аппарату, чтобы узнать, где засел осколок.
Хотя я находился в двенадцати тысячах миль от дома, я вдруг вспомнил, насколько стал тесным наш мир. Рентгенолог спросил, откуда я родом, — так буднично, будто он делал это со всеми остальными людьми, которые побывали здесь до меня. Я ответил. Он спросил, из какого я города. Я ответил снова.
— Черт, нет! — произнес он. — Моя девушка живет там. Ты знаешь Линду Томас?
«О, Господи, — думал я, — Промеж всех своих недоразумений с Лаурой, я познакомился с Линдой и познал ее намного лучше, чем этот парень хотел бы знать!»
— Да, мы вместе ходили в колледж.
— Не, ну не хрена себе, какое совпадение — воскликнул он. Отлично, это как раз то, что мне нужно. Я попытался расслабиться и выкинуть боль из головы, пока он, делая рентгеновские снимки, без умолку трещал об этой чертовой случайности, что я хорошо знал его подружку. Я же думал о том, что с моих набедренных ран кровь вытекает на стол, затекая за мою спину.
Через несколько минут он стоял напротив света и рассматривал рентгеновские снимки моего тела. Я насчитал на них три ярких блестящих пятна размером от половины до четверти дюйма.
— А где четвертый? — спросил я.
— О, они иногда прячутся за костями и не проявляют себя на рентгеновских снимках.
Положив снимки на мою грудь, он начал бегом катить меня в операционную. Когда мы катились по коридору, я смутно понимал, что медсестра готовит мои раны к операции.
Внезапно я очнулся от анестезии, — медсестра начала проверять мои повязки. Я дернулся вверх и левым предплечьем толкнул ее в грудь, сбив при этом на соседнюю кровать. Вспышка боли была настолько сильной, что я чуть не отключился. Моя правая сторона была абсолютно неподвижной. Медсестра быстро оправилась и помогла мне медленно лечь и перевести дыхание. Вытирая пот с моего лица, она снова и снова повторяла:
— Мне очень жаль, мне так жаль, если бы я только знала.
Когда я уже навел резкость, то на ее лацкане заметил дубовый лист. Но в тот момент мое рукоприкладство по отношению к майору меня мало интересовало. [40]
— Я сделаю укол, — сказала она и направилась к выходу.
— Подождите, мэм… Насколько я плох?
— Вы поправитесь, — просто ответила она и поспешила дальше.
«Да, приятель, с тобой не может быть все хорошо после всего происходящего», — подумал я, и посмотрел на кровать слева от меня. Там лежал и глядел на меня вьетнамский мальчик около восьми лет. Лишь малая часть его тела не была перевязана, демонстрируя признаки ожогов от напалма. Он должен был страдать от чудовищной боли, но его лицо оставалось бесстрастным, а вся боль проявлялась в его глазах — я видел такое раньше. Такой же запоминающийся взгляд был у того захваченного северо-вьетнамского капитана.
Медсестра вернулась с огромной дозой Демерола, [41] какую они только могли мне дать. Она ввела его внутривенно, и я почувствовал, что улетаю снова.
Меня перевели в большую палату с тридцатью девятью другими мужчинами. Пэт лежал на койке справа от меня, слева лежал южнокорейский лейтенант, а остальные парни были морскими пехотинцами и моряками с различными заболеваниями и ранениями.
На одной из дальних стен палаты висел яркий, черно-белый плакат, на котором было написано: «НАУЧИСЬ С ЭТИМ ЖИТЬ». Не имея возможности полноценно использовать свою правую руку, я попросил медсестру помочь мне написать мое первое письмо домой.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[38] Соответствует нашему 44-45 размеру.
[39] Ошибочный огонь по своим войскам.
[40] В Армии США дубовый лист — знаки различия майора.
[41] Демерол — торговая марка петидина (меперидина), сильного обезболивающего препарата, наркотического анальгетика группы опиоидов. Считается более безопасным по сравнению с морфином, поскольку имеет меньший риск привыкания.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 15 мар 2021, 00:29 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
9 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Пока новостей, о которых можно написать, немного, но я буду это делать несмотря ни на что, чтобы ты знала, что со мной в порядке. Сегодня не такой хороший день, но я не ожидаю слишком многого. Думаю, такие вещи требуют некоторого времени. На самом деле я не так уж и плох, тут есть маленький вьетнамский мальчик с ожогами по всему телу. Ему можно только посочувствовать.
Медсестры утыкивают меня множеством иголок и впихивают в меня кучу таблеток. Не могу видеть, как мне ставят капельницу, потому что большую часть уколов мне ставят через нее.
Похоже, Пэт завтра выписывается. Мне будет одиноко без него. Если бы он все время не бегал туда и обратно в уборную с моей «уткой», то я не смог бы даже сходить в уборную. Когда он уйдет, я собираюсь озадачить этих санитаров упражнениями. Пусть катают меня вокруг в инвалидной коляске. Надеюсь, что они не будут снова менять мои повязки. Пэт просто сунул мне градусник в рот. О, да, мой отпуск в этом месяце «сгорел» и теперь я не смогу использовать его.
Ну, мам, береги себя, буду писать при малейшей возможности.

С любовью,
Джозеф

***

Шесть дней меня мучила невыносимая боль, которая просто глумилась над человеческой выносливостью. Боевые раны, как правило, глубокие и грязные, угроза сепсиса существует постоянно. Чтобы увеличить вероятность заражения, наш противник часто мазал колья панджи и пули буйволиным навозом, а осколкам подобная помощь вообще была не нужна. Когда они проходят сквозь тело, их острые, зубчатые края разрушают огромное количество мышц, нервов и костей.
Когда во время утреннего обхода ко мне пришел доктор, чтобы проверить мое состояние после операции, казалось, что ему пришлось перерезать несчетное количество слоев марли, чтобы добраться до ран. То, что я увидел после этого, настроения мне явно не подняло. У меня был открытый разрез длиной в четыре дюйма, сделанный на глубину кости, под моим правым коленом, дыра размером в четыре дюйма и такой же глубины с внутренней стороны моего бедра, и глубокий восьмидюймовый разрез вплоть до ребер на правой стороне тела.
Врач сказал, что он вытащил из ран много резины (материал, из которого были сделаны дождевик и камуфляж), грязи, песка, и три осколка.
— Три? — спросил я.
— Еще один, подмышкой, мы не нашли. — Ответил он. — Если он все еще там, то вероятно, будет медленно перемещаться по твоему телу. Примерно через год он обрастет хрящеватой тканью и не причинит никакого вреда.
Раны должны были открываться, очищаться, обрабатываться антисептиком и перевязываться, по крайней мере, один, или два раза в день. Я уже видел, как проходит перевязка у других раненых в палате, и я все гадал, как мне это пережить. Сначала укол большой дозы Демерола, затем через двадцать-тридцать минут подъезжала каталка с перевязочной. Мужики плакали, кричали и даже пытались уползти с коек в бесполезной попытке спрятаться и не дать перевязать свои раны. Я не собирался делать ничего такого, так как с одной стороны от меня лежал корейский пехотинец, а с другой — Пэт.
Через два часа после разговора с доктором, у меня состоялся первый опыт работы с каталкой. Даже с огромной дозой болеутоляющего, я остановил санитара на половине процедуры. Мне казалось, что мой мозг взорвется. Мне нужно было что-то, чтобы угомонить боль. Я попросил санитара снять наволочку с моей подушки и скрутить ее, после чего я ее прикусил и кивнул, чтобы он продолжал. Все свои помыслы я направил только на то, чтобы уничтожить эту наволочку; я бил, рвал и кусал ее зубами. Первую наволочку я разжевал на кусочки за два дня.
Обычно ко мне приходил один и тот же санитар, и вскоре мы подружились. На второй день мне сделали две перевязки, а днем он вручил мне новую наволочку и мягко посадил меня в инвалидную коляску. Так как мне только сделали укол, я спросил, куда мы идем.
— Сам увидишь, — ответил он.
Мы проехали по длинному коридору, остановились у редко используемой боковой двери, и когда он толкнул меня внутрь, то сказал:
— Думаю, тебе нужен свежий воздух.
Внезапно я оказался в заброшенной части больницы. Он прикурил косяк с травкой и протянул мне.
— Может, это снимет тебе напряжение.
— О, да! Спасибо, Билл!
Мы молча покуривали косячок, передавая его друг другу по очередь, и внимательно наблюдая, чтобы не приперся кто-то из начальства.
Когда мы закончили, он спросил, готов ли я.
— Да, давай покончим с этим, — ответил я, после чего мы вернулись в палату. Такая небольшая прогулка стала частью моего повседневного ритуала. Я знал, что санитары и медсестры зачастую были беспомощны в облегчении окружавших их ежедневных страданий, но по крайней мере один санитар нашел половинчатое решение. Я был настолько обдолбан, что у меня троилось в глазах, и послеобеденная перевязка прошла легче, чем обычно. Но все равно ничто не могло остановить режущую боль от чистки раны, пробиравшую до мозгов.
Перевязка следующим утром прошла хреновато. Когда Билл удалил из раны на моем бедре сгусток крови размером с яйцо, в бедренной артерии вновь открылась маленькая рана. Кровь начала хлестать из моей ноги на высоту фута три, как-будто кто-то выкачивал из меня жизнь огромным шприцем.
Я совершенно забыл о боли и таращился на жуткое зрелище — Билл пытался остановить кровотечение. Вскоре его лицо и форма были в крови. В крови было и все вокруг — и постель, и пол, что здоровья не добавляло — становилось только хуже.
— Вот черт! — выругался он в прострации. — Держись, я сгоняю за врачом!
«Держись, — подумал я, — блять, держись, а за что?»
Моя кровь хлестала так, что все, что я мог делать, так это просто лежать и смотреть на все это. Тогда я этого не знал, но кто-то внимательно наблюдал за всем этим действом.
Даже не думая накрыть рану чем-либо, я зачарованно смотрел за каждой струей и пытался посчитать, как долго я смогу продержаться без переливания крови. Когда вернулся Билл, держа в одной руке пакет крови, а другой таща за рукав врача по коридору, то по моим предположениям у меня оставалось не более получаса.
В течение следующих двадцати минут хирург вытирал рукавом кровь со своих глаз, наверно, дюжину раз. Кровотечение прекратилось так же быстро, как и началось. Хирург сказал, что рану получилось зажать, только наложив на артерию швы.
— Как дела?
— Полагаю, что все окей, сэр.
Мне снова сделали укол обезболивающего и дали несколько минут отдохнуть. Потом сняли повязки, и очистили и обработали рану на боку. Таким образом, я прогрыз уже вторую наволочку.
Тем же вечером, в 11 часов, я наконец-то неплохо устроился на отдых, пытаясь заснуть, как вдруг встретил самого маленького члена нашей палаты. Со стола корейца на мое плечо прыгнула мышь, перебежала по моей груди на мой стол и исчезла. Сначала я разозлился. Крысы и мыши являлись во Вьетнаме вездесущей проблемой, а я вообще не любил грызунов. Когда она проделала это снова следующей ночью и стала после этого появляться каждую ночь, я начал ее уважать за смелость. По ней можно было бы сверять часы. Казалось, что она делает обходы, прямо как врачи. Думаю, что каждый человек в палате пытался поймать ее поймать, но так никогда и не смог к ней приблизиться. Ну, а что они еще хотели, это же была вьетнамская мышь. Я прозвал ее «Дядюшка Хо», и когда меня в конце концов перевели в другую палату, я оставил для нее конфету в полуоткрытом ящике своей тумбочки.

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
10 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Я иду на поправку, обо мне хорошо заботятся. Пэт сегодня остается, чему я несказанно рад, хотя не думаю, чтобы он обратил на это внимание. Вчера вечером я узнал одну вещь. Вы должны быть экспертом по использованию «утки». Пэт рассмешил меня, заявив: «Я не возражаю выносить твою банку для мочи, но “утка” — это уж слишком!» — поэтому пришлось попросить санитара позаботится об этом. Его зовут Билл. Медсестры здесь тоже хорошие.
Пэт повесил над моей кроватью флаг моего штата. Это хорошо для разговора. Сейчас закончу на этом и буду писать Лауре. Завтра напишу еще раз.

С любовью,
Джозеф


***

Я уже привык к однообразной рутине — лошадиная доза болеутоляющего, затем поездка на инвалидной коляске по коридору и обратно для очередного сеанса с наволочкой.
Однажды утром, когда мы с Биллом передавали друг другу косяк, он беззаботно заметил:
— Знаешь, нам пришлось увеличить заказ на наволочки. — Затем его голос стал серьезным, — Ты завоевал здесь большое уважение, Джо.
Я спросил, что он имеет в виду.
— У тебя самые плохие раны в палате, но ты не кричишь, когда их промывают.
Мы докурили косяк в молчании. Билл знал только, что это как-то связано с наволочками. Он не спросил, как я это проделал, и я был рад этому. Не знаю, был ли у меня самого достойный ответ.
Одним из самых мотивирующих шагов в моем выздоровлении стал инцидент с «уткой». Я поклялся, что в следующий раз доберусь до уборной. Когда пришло время, Билл усадил меня в инвалидную коляску и покатил в уборную. Он немного колебался.
— Ты уверен, что справишься?
— Да, просто оставь меня рядом с унитазом.
На то, чтобы пересесть с инвалидной коляски на сиденье унитаза и обратно, у меня ушло почти два часа. Казалось бы, небольшое достижение, но я был на ногах и двигался самостоятельно, пусть даже всего на пару футов. Было слишком больно и трудно проделывать это каждый раз, чтобы поссать, но я не собирался снова использовать «утку».

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
11 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Небольшая заметка к этой фотопленке, хочу, чтобы Пэт отправил ее по почте для меня. Думаю, что эти фотографии тебе покажутся действительно интересными. Надеюсь, что они получатся. Кроме того, у меня есть и вторая катушка для отправки тебе.
Большинство из этих снимков я сделал в свой крайний раз в «Аризоне». Кстати, именно там нас и ранило. Также здесь есть несколько фотографий, сделанных во время боя. Оставшуюся часть пленки мы доснимали в госпитале. К сожалению, у меня не было фотовспышки, так что я не знаю, получатся они или нет.
Все, буду бежать!

С любовью,
Джозеф


***

За все время моей службы у меня было три камеры, и я фотографировал все, за исключением тел. Мой разум вполне был способен постоянно формировать образы убитых и раненых, кроме того, что мама могла бы увидеть на снимках. Я отправлял домой десятки катушек с пленкой для проявки, и мама делала копии. Она хранила один комплект снимков у себя, а другой отправляла мне, чтобы я мог убедиться в том, они получились.
Я много передвигался, и, как и любой снайпер, был настолько активен в поле, что практически невозможно было вести дневник. Сочетание фотографий, писем домой, и подробные мамины записи в ее дневнике и помогли написать эту книгу.

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
12 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Видишь, я же говорил тебе, что буду писать при малейшей возможности. Сегодня вечером чувствую себя довольно хорошо. Ушла некоторая болезненность, так что мышцы ноги начали понемногу работать, однако по-прежнему нужно убирать из раны запекшуюся кровь. Док говорит, что пройдет еще дня два, прежде чем он сможет меня зашить.
Пэт выписался, и подобно курице-несушке, я дал ему всевозможные инструкции. Он попытается отправить всю мою почту, находящуюся в Ан-Хоа, ко мне сюда.
Сейчас мне помогает мой корейский друг. Он не знает ни единого слова по-английски, а я не знаю корейский, но, кажется, он всегда знает, когда мне что-то нужно. В этот вечер, когда принесли еду, я спал, и когда он разбудил меня, его поднос был завален едой. Думаю, он полагает, что такой большой парень, как я, ест намного больше, чем он. Я просто улыбаюсь и киваю головой, и он знает, что я ему благодарен.
Добро, мама, скоро выключат свет. Со мной все в порядке, так что тебе не о чем волноваться.

С любовью,
Джозеф


***

В госпитале в Дананге оказывают помощь всем, кто в ней нуждается, даже если это требует некоторого отступления от правил. Здесь лежат северные и южные вьетнамцы, корейцы, несколько австралийцев, и идет бесконечный поток больных и раненых морских пехотинцев и военнослужащих военно-морского флота.
Иногда санитары и медсестры перегружены. Если человек нуждается в помощи и не может позаботиться о себе сам, он должен полагаться на своего напарника. Когда Пэт вернулся в Ан-Хоа, я думал, что потерял своего напарника, но нет. Билл оказался прав. Я завоевал уважение своим методическим уничтожением одной наволочки за другой.
Тот, кто молча следил за кровотечениями и чистками ран, не стеснялся заменить собой Пэта. Корейский лейтенант оказывал мне честь, постоянно ожидая меня. Он восстанавливался после малярии и был в состоянии свободно передвигаться. В течение следующих нескольких дней, он опустошал мою «утку», приносил еду, подхватывал вещи, которые я ронял, и знал, когда нужно бежать вниз и звать санитара, чтобы вколоть мне обезболивающее. За все это время между нами не было произнесено ни единого слова, но он обладал поистине сверхъестественной способностью говорить, когда я в чем-то нуждался. Мне безмерно нравились наши южно-корейские братья по оружию, и единственное, о чем я искренне сожалел, — что мне не довелось послужить с ними бок о бок в реальном бою.

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
14 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Ну что ж, еще один день, и я справляюсь. Доктор сказал, что меня могут зашить сегодня после полудня. Конечно, это будет большим облегчением. Из Ан-Хоа приехал Дэн и привез почту, которая у меня там была.
(Дописано позже) Только что вернулся с перевязки, где меня зашили. Сейчас я уже не чувствую себя так хорошо, но нет ничего такого, с чем не мог бы справится и ребенок. По крайней мере, им больше не придется меня чистить. Все, должен заканчивать. У меня все ХОРОШО.

С любовью,
Джозеф


***

Когда Дэн притащил из Ан-Хоа мою почту, первое же письмо меня обеспокоило. Письмо было от Лауры, и в нем она в основном рассказывала о походе на вечеринку и о том, как она замечательно провела там время с моим другом. Значит, я тут лежу, а этот «Джоди», [42] вернувшись домой, ухлестывает за моей девушкой. Это не могло произойти в худшее время, и я решил расторгнуть свою помолвку с Лаурой по возвращению домой. Я знал, что мы уже не будем прежними.
Когда человека зашивали, в палате проводилось неофициальное торжество. Ему больше не приходилось чистить и перевязывать рану. Пришло, мать его, и мое время. В предвкушении и с чувством опасения, и конечно же, с надежной наволочкой, меня покатили в большую комнату и уложили на другой, такой же металлический стол, над которым сияла одна яркая лампа.
Казалось бы, из ниоткуда, в ореоле света возник крупный и сильной доктор, спросивший:
— Ну-с, с какой раны начнем?
— Не имеет значения, док, — ответил я, пытаясь понять, какая вообще разница, откуда начинать?
Он начал с моего колена, наложив на него стальной кетгут, и все прошло хорошо. Затем он занялся раной на бедре, и снова все прошло хорошо. За все это время я даже не вспотел. Потом пришло время раны на боку. Когда он вставил кетгут в мой бок, то мои мышцы живота напряглись так сильно, что грудь и ноги сжались вместе, а зубы заскрежетали. Он вытащил нить, и мои мышцы медленно расслабились, и я смог снова откинуться назад.
— Эй, док, что это была за хрень?
— Извини, приятель, это часть основных нервов, которые помогают контролировать мышцы живота. Я дам тебе дополнительную местную анестезию, но сомневаюсь, что это поможет.
Но это не помогло, и когда то же самое произошло во второй раз, я попросил его остановиться.
— Подожди, док, нам нужно что-то придумать, а то еще один такой раз и я сломаю шею.
Мы решили продолжать зашивать рану, пока я наклонялся вперед. В любом случае, я решил покончить с этим. Это сработало, но мне понадобилась еще неделя, прежде чем я смог полностью выпрямиться.

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
14 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Небольшой комментарий, чтобы ты знала, что происходит. Меня перевели в другое отделение. Сейчас я уже могу ходить, так что меня скоро переведут к выздоравливающим. Здесь, в Дананге я останусь, по крайней мере, еще дней десять, а после отправлюсь в Ан-Хоа, чтобы завершить выздоровление.
Я пока не готов ко всяким маршам, но могу ходить, если не спешу. Док говорит, что я восстанавливаюсь исключительно хорошо, не переживай. Береги себя, я напишу тебе, когда меня переведут.

С любовью,
Джозеф

***

Как только я стал ходить самостоятельно, то начал каждый день приходить в оружейку и проверять свою винтовку. Я знаю, что свел бедного оружейника с ума, но мой рюкзак и все его содержимое исчезло. Мой государственный флаг, которым я обмотал ствол винтовки, чтобы сохранить его сухим, сама снайперская винтовка, и пять матчевых патронов были в том же состоянии, как я их оставил. Но он вежливо взял ее с полки и показал мне. Он даже почистил ее и смазал ложе льняным маслом.
Кроме того, я начал искать способ выбраться из госпиталя, чтобы немного развлечься.

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
15 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Меня до сих пор не перевели, и я не знаю, в чем дело. Но не думаю, что они это сделают. Я просто брожу по всей территории госпиталя. Этим утром мне даже удалось помыться в душе, впервые с тех пор, как покинул Ан-Хоа, к большому облегчению всех. Чувствую, будто хожу как на свалке, хотя, чтобы зашить меня, врачи использовали стальные нити. Черт, скоро я вернусь к своей работе.
Вчера вечером пошел посмотреть «Унесенные ветром». [43] Конечно, все это было очень давно, но он очень неплох как для фильма тридцатилетней давности. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Возьми с моего счета столько денег, сколько понадобиться, и выплати как можно скорее за кольцо Лауры.
У меня не было никакой почты, кроме той, которую мне привезли из Ан-Хоа. Ни одно письмо не пришло на этот адрес, хотя прошло уже восемь дней, и я немного волновался, что что-то не так.
У меня все в порядке, что удивляет даже меня. Я рад этому, потому что происходящее вокруг действует мне на нервы. Прошлой ночью к нам поступил мой друг из 5-го полка. Он получил ранение в спину и, похоже, его отправят в Японию.
Добро, буду заканчивать, пойду немного посижу. Береги себя.

С любовью,
Джозеф


***

Уход в госпитале был исключительным, но я был закален джунглями и чувствовал себя в нем тесновато. Я продолжал свои ежедневные прогулки, точнее, должен сказать, ковыляние, все дальше и дальше. Госпитальный комплекс был огромным, и я был полон решимости осмотреть его весь.
Однажды, вернувшись в палату из столовой, я заметил большое, трехэтажное здание, стоящее отдельно от основных зданий. Оно было окружено сетчатым забором десять футов высотой, увенчанным колючей проволокой и прожекторами. На линии, нарисованной вокруг здания футах в пятидесяти от забора, на определенных интервалах стояли береговые патрули. Это должно было быть долгое и мучительное путешествие, но мое любопытство взяло верх, и я отправился на прогулку.
Я подошел к береговому патрулю, и часовые сразу же взяли оружие на грудь:
— Стой, кто идет? Назовите свое имя, звание и должность.
— Что это за место? — спросил я.
— Здесь содержатся раненые военнопленные.
— Да? Э-э-э, а что это за нарисованная линия?
— Любой, кто пересечет эту линию без разрешения, будет застрелен.
— Понял, спасибо.
Я в последний раз посмотрел на суровое здание и его окрестности, прежде чем, прихрамывая, отправился обратно в палату. Я назвал это здание «Ящиком Пандоры».

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге,
17 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
До сих пор брожу в окрестностях — мне дали еще примерно неделю, прежде чем меня отправят обратно в Ан-Хоа. Конечно, жаль, что я не знаю, что там происходит.
Приходил какой-то генерал и вручил мне «Пурпурное сердце». Вот уж награда, которую я не рассчитывал получить.
Этим утром меня отправляют в блок для выздоравливающих. Док говорит, что я очень хорошо иду на поправку. Такая жизнь начинает действовать мне на нервы, так что я не против вернуться, и у них не будет никаких проблем найти кого-то, кто займет мою койку.
Ту я повстречал нескольких ребят, с которыми был в учебке для новобранцев и в учебном полку. Те, которые оказались здесь, выглядят гораздо лучше, чем многие, о которых я слышал. Многие из моих друзей в Штатах еще не прошли через это.
Мам, раны на мне заживают, как на собаке, я оказался крепче, чем думал, поэтому тебе нет необходимости волноваться.
На этом закончу, и приготовлю свои скромные пожитки к переезду в другое здание. Передавай всем привет, береги себя.

С любовью,
Джозеф


ПРИМЕЧАНИЯ:
[42] Джоди (Jody) — воображаемый или реальный любовник, развлекающийся с женой или подругой солдата, пока тот несёт службу вдалеке от дома.
[43] Унесенные ветром (Gone with the Wind) — эпическая кинодрама, снятая по одноименному роману Маргарет Митчелл, повествующая о Гражданской войне в США.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 16 мар 2021, 05:44 

Зарегистрирован: 25 янв 2015, 15:12
Сообщений: 539
Команда: Нет
Спасибо большое.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 18 мар 2021, 13:15 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Как-то раз, гуляя в очередной раз по госпиталю, я случайно зашел в палату, где лежали в основном парни, потерявшие свои гениталии. Меня сразу поразила там полная тишина, — ни малейшего разговора и, конечно же, никакого смеха. Каждая койка сопровождала меня пустым взглядом, и я уже прошел полпути по палате, прежде чем осознал это. Меня охватило ужасное чувство, как-будто я вторгся в личное пространство страданий, с которыми не мог справиться мой мозг.
Я унес оттуда ноги так быстро, насколько смог. Когда я прислонился к стене, чтобы отдышаться, то вздрогнул от мысли о том, как близко подошел к этой палате, которую я обозвал «Палатой смерти после жизни».
Когда я вернулся к своей кровати, увидел, что мне сменили постель, а поверх нее аккуратно положили чистую больничную пижаму. Обычно они не меняют постельное белье так рано, потом я заметил, что сменили не все постели.
Когда Билл зашел с болеутоляющим, я спросил у него:
— В чем дело?
— Сегодня утром тебе вручат медаль. После того, как ты переоденешься в чистую одежду, не отходи от койки.
После своих прогулок я, как правило, испытывал немалую боль, особенно она была сильна на этот раз, из-за моего ошибочного визита в «палату смерти после жизни». Поэтому я был не прочь отдохнуть и позволить болеутоляющему притупить мою боль и мои мысли.
Через полчаса пятерых из нас откатили на койках ближе к коридору и равномерно выстроили вдоль стены. Почти сразу в зал вошел двухзвездный генерал и его небольшая «свита». Помощник прочитал короткую речь о ранах, полученных во время боя в защиту Южного Вьетнама, и что-то там еще о благодарности американского народа, после чего я прекратил слушать.
Когда произнесли мое имя, генерал подошел к моей койке, и спросил, как я себя чувствую.
— Спасибо, сэр, хорошо.
— Я слышал, тебе было немного тяжело на наших наволочках.
— Да, сэр, было такое.
Он наклонился и негромко сказал:
— Будь здоров, морпех, — и соответствующим образом приколол «Пурпурное Сердце» к моей подушке.
Перед тем, как меня перевели в отделение для выздоравливающих, Билл принес мне новую свернутую наволочку.
— Это от нас, — сказал он. — А то, что внутри — от меня лично.
Я развернул наволочку и обнаружил там шесть уложенных друг за другом косяков.
— Спасибо, брат, я тебя никогда не забуду, — это все, что смог вымолвить.
Перевод в отделение для выздоравливающих был моим шансом вырваться оттуда, если бы я только смог достать униформу. Мне по-прежнему не давали пропуска, но я твердо решил на какое-то время покинуть госпиталь. Восемнадцатого числа, совершенно неожиданно, мне выпала такая возможность.
Помещение для выздоравливающих больше напоминало казарму, где вместо кроватей были установлены складные койки. Мои раны хорошо заживали, но болезненная хромота в колене по-прежнему сохранялась, и даже когда я был в форме, мой неуклюжий способ ходьбы вызывал подозрение у берегового патруля, стоявшего у ворот. Когда я лежал там, пытаясь придумать выход из положения, мне показалось, что увидел знакомое лицо. «Не может быть!» — подумал я, протер глаза и снова присмотрелся. Конечно же, это был ни кто иной, как Дэйв Янг. Он просто подхватил малярию и узнал, что я был в госпитале.
Мы очень обрадовались тому, что встретили друг друга, и, пока мы трещали без умолку, обмениваясь новостями, Дэйв бросил свой рюкзак мне на койку и раскрыл его, вытащив комплект униформы и пару ботинок.
— Я было подумал, что ты захочешь попользоваться этим, и вижу, что оказался прав. В этой пижаме ты выглядишь как полный придурок.
— О, да, именно так я себя и чувствую. Я должен свалить отсюда. Скажи, как ты узнал мой размер обуви?
— А я и не знал! Просто сказал тыловой «крысе» на складе, чтобы тот дал мне пару ботинок большого размера, а он сказал, что обуви именно такого размера у него больше, чем любого другого. И я вспомнил, что в Дананге у нас был излишек обуви двенадцатого размера.
Но проблема хромоты сохранялась, поэтому, пока Дэйв приводил форму в порядок, я обшарил палату в поиске болеутоляющих таблеток. Обнаружив горсть Дарвона, [44] я проглотил их, пока медленно одевался. Таблетки помогли, но хромота все еще присутствовала. Мы решили, что если Дэйв будет идти близко к моей правой стороне, я смогу опираться на него достаточно, чтобы скрыть эту проблему, и это сработало. Мы прошли мимо охранников и поймали первый автобус к пивным на открытом воздухе. Мы провели там целый день, и сочетание таблеток и пива сделали из моих мозгов полную кашу. Я грохнулся оземь, отчего вновь открылась рана в колене.
Когда мы вернулись в палату, Дэйв использовал свой рюкзак в качестве подушки, растянулся на полу и заснул. На моей койке лежала записка, на которой было написано: «Уард, ты где? Билл». Когда я переодевался в свою больничную пижаму и халат, то удивился, чего он хочет — меня ведь перевели с его палаты. Но все это было пока неважно — мне нужно было проверить свое колено, а я не хотел, чтобы доктор мне задавал вопросы, на которые я не хотел отвечать.
Билл в ту ночь не дежурил, поэтому я пошел в его комнату. Он взглянул на меня и сказал:
— Ты сваливал с госпиталя, не так ли?
— Да, и это было непросто.
— Дурья твоя башка, ты почему меня не нашел? Я бы добыл тебе пропуск. Дай мне глянуть на твое чертово колено.
— Почему ты меня искал?
— Я хочу тебя кое с кем познакомить. Рана неопасная, я могу закрыть ее лейкопластырем, но ты должен быть более осторожным. Ты еще не вылечился.
— Ну, хорошо-хорошо, но с кем все-таки ты хотел меня познакомить? — Я смотрел за тем, как он перевязывал дюймовый разрыв на моем колене.
— Сам увидишь, — не отвлекаясь, ответил он. Надо сказать, что у Билла была любовь к драматизму. Может быть, поэтому мы так хорошо ладили с самого первого дня.
— Ну, вот — сказал он, добавив последние штрихи к своей работе. Я вновь спросил, с кем он хочет меня познакомить. Он посмотрел на меня:
— Сможешь идти или мне взять кресло-каталку?
Растущая боль в моих ранах дала мне понять, что я определенно начал приходить в чувство.
— Я пойду сам. Давай, пошли.
Он придерживал меня, когда мы проходили мимо простых личных комнат, в которых жили санитары. Мы зашли за угол, и в конце коридора мне явилась картина, которая не соответствовала никаким госпитальным нормам. Стены между двумя одноместными больничными палатами были снесены, а большой вход шириной в двадцать футов закрывал вьетнамский ковер.
Я озадаченно глянул на Билла. Он просто улыбнулся и сказал:
— Ты собираешься встретиться с настоящим обладателем «Медали Почета». [45]
— Вот дерьмо! И насколько он плох?
— Ну, он очень даже живчик. Давай, заходи.
Меня распирало от любопытства, когда мы толкнули ковер, даже не спросив разрешения. Я ожидал там встретить тяжелораненого человека, лежащего в постели в пышном окружении, и оказался не готов к тому, что увидел. В комнате было тускло, в ней горело только три свечи. Слева стояла обычная брезентовая складная койка-«раскладушка», ящик для вещей и шкаф. Посреди комнаты стоял стол и стул, сколоченные из пустых ящиков из-под гранат. Импровизированный стол был обит декоративной тканью. Рядом со свечой небрежно лежала сама медаль.
За столом сидел человек с длинными волосами. По обеим сторонам от него сидели санитары. Билл представил меня. Когда человек вынул косяк из своего нагрудного кармана и зажег его, санитары начали беззлобно подшучивать, ну, а мы прошли в палату.
Я не знаю, что поразило меня больше, — медаль или ее владелец. Большинство людей награждаются «Медалью Почета» посмертно, но этот парень, похоже, совсем не собирался умирать.
Он видел, как я снова и снова переводил взгляд то на медаль, то на него. Как мне казалось, это было безумие, курить косяк возле Медали Почета. Когда мы закончили, мужчина сказал мне:
— Давай, можешь взять ее.
Мое мучение было очевидным. Большинство людей видят эту медаль только за стеклом, коснуться ее руками казалось каким-то святотатством. В комнате стало очень тихо, и я разрывался между желанием сделать это и чувством того, что не имел на это права.
— Ну, давай, посмотри на нее, — сказал он. Я нерешительно поднял медаль и наклонился ближе к свече, чтобы рассмотреть ее.
Хм, медаль как медаль, не больше, чем любая другая. Прежде чем вручить владельцу, представление на нее тщательно изучается. Вещь, которая отличает ее от всех остальных — это то, что эта медаль носится на голубой муаровой ленте через шею.
Медаль казалась дополнением, поскольку я ощутил материал ленты. Она была слегка загрязнена руками людей, пытавшихся проделать то же, что сейчас делал я — выяснить, что же делало эту награду такой особенной, сама медаль или муаровая лента. В смущении я поднял глаза.
— Полагаю, тебе интересно, как я ее получил.
Я кивнул. У меня просто не было слов.
— Я вытащил пару раненых «ворчунов» из-под огня и прыгнул на гранату.
Я посмотрел на него с сомнением.
Он слегка улыбнулся.
— На мне был бронежилет, и еще один в руках, который я бросил под себя, когда прыгнул на гранату. Потому и отделался лишь несколькими сломанными ребрами и парой царапин.
Должно быть, он умер в своем уме тысячу раз за те короткие минуты перед взрывом. Он прекрасно знал, что бронежилеты не предназначены для такого рода развлечений. Он заслужил свою медаль точно так же, как и тот человек, которого в подобной ситуации разорвало бы в клочья. Я в последний раз потрогал материал и положил медаль обратно на стол.
Когда я посмотрел на Билла, разговор начался снова.
— Пойдем, — сказал он. — Тебе нужен отдых.
Я пожал мужчине руку.
— Береги себя — сказал он.
— Ты тоже, — ответил я, и мы ушли.
На обратном пути, в коридоре, Билл повернулся ко мне.
— Ты знаешь, у него может быть все, что он только захочет.
— Почему тогда он живет таким образом?
— Это его способ выражения протеста против войны.
У меня была неслыханная возможность выразить свое личное уважение всем награжденным, которые не дожили до вручения своих медалей.

***

Снайперы-разведчики,
Госпиталь в Дананге / Ан-Хоа,
28 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Пожалуй, начну с того, что я вернулся в Ан-Хоа. Я прибыл сюда вчера поздно вечером. Меня выписали из госпиталя 25-го, в тот же день, когда сняли швы.
С 20-го по 25-е я был амбулаторным больным, что означало, что я мог днем ходить в сержантские и солдатские клубы, но 18-го меня навестил не кто иной, как Дэйв Янг, и вместе с ним мы были вместе до моего вчерашнего возвращения на базу. Он уже переболел малярией и сегодня или завтра собирался вернуться в свою часть.
Мы также повстречали двух других земляков, которых знали, Рэнди Петерсона и его брата Барри. Это было похоже на старую добрую неделю дома. Мы пытались дозвониться до Майка, но безуспешно. Мы проверили все госпитали в поисках Ника, но не нашли его следов.
Здесь для меня скопилось много почты, и не беспокойся о тех письмах, которые ты отправляла в госпиталь, потому что большая их часть дошла до Ан-Хоа.
Твое последнее письмо датировано восемнадцатым ноября, так что я не слишком отстаю. Я знал, что ты будешь волноваться, поэтому сделал два звонка-«марсограммы», но мне никто не ответил. Позже попробую еще раз. Если я не справлюсь здесь, то буду просить отпуск. Уезжаю в январе и все еще хочу отправиться в Австралию.
Мам, единственная рана, которая может создать мне проблему, — это колено. Я могу нормально ходить, но ступеньки и холмы иногда причиняют боль. Док сказал, что проблемы с этим у меня останутся на всю оставшуюся жизнь. Это действительно создает неудобства.
Не знаю, вернусь ли я в джунгли, но думаю, что да. Две другие раны все еще немного побаливают, но думаю, что после некоторых упражнений с ними все будет в порядке.
Вчера был День Благодарения, и нам подали индейку со всеми гарнирами. [45]
Добро, мам, я и так уже достаточно затянул. Я такой же злой, как и всегда. Спасибо за посылку. Скоро напишу снова.

С любовью,
Джозеф


***

Очень редко мне выпадала возможность поспать до четырех часов утра, но за целые сутки я устал как собака. Я проснулся в 8.00 утра девятнадцатого числа от монотонного звука — кто-то неоднократно называл мое имя.
Я еле-еле разлепил глаза, и увидел рядом стоящего Билла.
— Ну, как, ты жив?
— Ну, типа того, — Я медленно сел. — О, Господи, чувствую себя отвратительно.
— Ну естественно, денек вчера у тебя выдался еще тот. Но ты бы все равно сделал это, кроме того, ты можешь избавить нас всех от головной боли.
Он положил на мою койку новую накрахмаленную униформу, вручил мне баночку обезболивающих таблеток и пропуск. Неожиданно я начал бороться со слезами, которые я так долго сдерживал в себе.
— Эй, что это ты задумал? Дьявол, возможно, тебе по любому выдали бы пропуск через пару дней.
Прежде, чем вернуться в Ан-Хоа, я видел Билла еще раз, но в тот день, когда пришло мое распоряжение о выписке из госпиталя, он был в увольнении. Я знал, что у него была подружка в Дананге, но его отсутствие подозрительно совпало с моим отбытием. Зная Билла, я понимал, что прощание оказалось бы слишком тяжелым.
С девятнадцатого по двадцать пятое я редко бывал в госпитале, поскольку мы с Дэйвом отправились повидать Дананг и найти знакомых ребят. На самом деле это было сложной задачей.
Мы знали, что Ника ранили, и все, что мы слышали, что он пострадал не очень сильно, поэтому мы начали проверять все госпитали в Дананге. После того, как мы его не нашли, мы предположили, что он был отправлен обратно в часть, тогда как все это время он находился на госпитальном судне «Рипоуз», стоящем на якоре в гавани Дананга. Разочарованные, мы отправились пить пиво.
Одно бесполезное утро мы провели в попытках связаться через полевой телефон с Майком на высоте 37. И снова провал, и снова мы отправились пить пиво.
Огромное шоу, организованное австралийцами из организации обслуживания, с рок-н-роллом и симпатичными девушками, заставили нас мучительно захотеть вернуться домой. Тоскуя по дому, мы опять отправились по пиву. В Дананге мы побывали везде, от убогих лагерей для беженцев до кондиционированной столовой для летчиков военно-воздушных сил.
Двадцать четвертого числа, утомительный поиск по журналу записей в организации обслуживания в Чайна-Бич [46] выявил имена двух братьев, с которыми мы ходили в колледж — Рэнди и Барри Петерсонов. Они располагались в автопарке рядом с аэропортом. Мы решили попробовать найти их на следующий день, после того, как с меня снимут повязки и выпишут из госпиталя.
В моем распоряжении была указана дата выписки 25-е число, и, естественно, однозначно предписывалось сесть на первый доступный вертолет до Ан-Хоа.
— В жопу приказы! — заявил я Дэйву, и мы пошли проверить мою винтовку. Дэйв растянул свое пребывание в Дананге путем внезапного «легкого рецидива малярии».
Когда мы нашли Рэнди, он был, мягко скажем, очень удивлен и послал друга за Барри.
— Мы собираемся сходить в солдатский клуб. Как вы меня нашли, ребята?
— Мы просто следовали за мухами, — сказал Дэйв.
Когда Барри вошел в палатку, нам удалось вместе собрать четырех друзей из среднестатистического американского городка с населением в пятнадцать тысяч человек. Вероятность такого события во Вьетнаме была исчезающе мала. Без сомнения, я знал, что вернусь в Ан-Хоа позже, чем обычно.
Казалось, что мы жили полноценной жизнью, и разговаривали о разных мирных вещах, пока шли в солдатский клуб. Рэнди вошел первым, и от волнения, вызванного встречей с нами, забыл снять с себя головной убор. Вышибала, размером с буйвола, стоявший прямо у дверей, сдернул его с головы Рэнди и врезал ему в живот. Мы разозлились, но клуб был забит, и драка быстренько бы закончилась не в нашу пользу и настроила бы всех против нас, поэтому мы предпочли тактически отступить.
Мы все заснули в стрелковой ячейке, и на следующее утро я проснулся от боли — я не спал на земле с тех пор, как был ранен, и мне не нужен был Билл, который бы меня успокаивал. Я принял несколько таблеток, поднял остальных, чтобы мы могли переместиться в палатку Рэнди, чтобы немного согреться. Мне было очень больно, но я на самом деле справлялся с ней легче, чем раньше.
Вчетвером, мы коротали время, пили пиво и разговаривая о доме. Ближе к полудню Рэнди забеспокоился о человеке из его палатки, который ушел накануне вечером и до сих пор не вернулся. Он отправился на его поиски, и вернулся через полчаса, едва сдерживая смех, чтобы рассказать историю.
Парень оказался настолько под кайфом, что угнал из автопарка грузовик и погнал его на полной скорости по взлетно-посадочной полосе одного из самого загруженного аэропорта мира. Каким-то чудом он избежал столкновения с самолетом, и, убедившись, что он не сможет заставить десятитонный грузовик подняться в воздух, вылетел с конца взлетки и разбился. Удивительно, но он отделался только сломанным носом и парой синяков. Самолет, который забрал его обратно в Штаты для возможного увольнения во восьмой статье, [47] летал гораздо лучше, чем грузовик.
Мое время заканчивалось. Если бы я опоздал в Ан-Хоа больше чем на два дня, комендор-сержант отправил бы на мои поиски моего командира отделения, а этого я опасался больше, чем любых уставов и наставлений.
Дэйв собирался остаться на день или два в Дананге, прежде чем почувствовать чудесное выздоровление от «рецидива» малярии. Я неохотно попрощался и сел на вечерний борт на Ан-Хоа, и вскоре отдавал свои бумаги комендор-сержанту.
— Опять поздно возвращаемся, Уард?
Но прежде чем я выдал свой фирменный ответ, он спросил:
— Ну как ты?
— Я в порядке, ганни, правда колено болит просто до чертиков, но я не хочу занимать штабную должность.
— Хорошо, ты можешь работать с вышки и на периметре, пока долечиваешься.
— Я не против, ганни, — ответил я прежде, чем встать и уйти. Но у двери я не удержался, повернулся к нему и сказал:
— Блин, ганни, трудно было поймать «птичку».
С блеском в глазах и с усмешкой на лице, он крикнул:
— Убирайся отсюда, Уард!
Я ушел к себе палатку и сел на свою койку. Я был дома.

***

Снайперы-разведчики,
Ан-Хоа,
29 ноября 1969 г.

Дорогая мамочка,
Ты хочешь знать, почему я захотел, чтобы за кольцо заплатили. Хорошо, я скажу тебе: я разрываю помолвку с Лаурой. Я никогда не пытался привязать ее, пока я был здесь. Это был долгий перегон. Что я могу еще сказать?
Мам, пишу тебе просто дать знать, что со мной все хорошо. Не беспокойся обо мне, я не думаю, что эта война нуждается во мне гораздо дольше. Наверное, я просто устал.
Спасибо за посылки. Как я могу сказать тебе спасибо за то, что ты лучшая мама на свете?
Кстати, у меня осталось всего лишь сто двадцать дней, и скоро твой ребенок окажется дома. А сейчас буду лучше заканчивать и черкану еще несколько писем. Береги себя.

С любовью,
Джозеф


ПРИМЕЧАНИЯ:
[44] Дарвон (Пропоксифен) — обезболивающее средство, наркотический анальгетик. Является слабым опиатом, по своей структуре очень близок к метадону, но обладает более слабым обезболивающим действием.
[44] Медаль Почёта (Medal of Honor) — высшая военная награда США.
[45] День Благодарения (Thanksgiving Day) — национальный праздник, в США отмечается в четвертый четверг ноября. По традиции это семейный праздник, на котором торжественный семейный ужин украшают фаршированная индейка с клюквенным сиропом и большой сладкий тыквенный пирог.
[46] Чайна-Бич (China Beach, досл. Китайский пляж) — район Дананга, прибрежная полоса пляжей, где сосредоточены развлекательные заведения.
[47] Восьмая статья (Section Eight) — увольнение военнослужащего из армии за непригодностью, в связи с недисциплинированностью или недостойным поведением, с лишением привилегий.


Последний раз редактировалось SergWanderer 18 мар 2021, 17:58, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 18 мар 2021, 14:53 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
SergWanderer писал(а):
Вы хочешь знать, почему я захотел, чтобы за кольцо заплатили.


И там дальше есть 48-е примечание, но в тексте его нет.

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 18 мар 2021, 17:58 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Винд писал(а):
SergWanderer писал(а):
Вы хочешь знать, почему я захотел, чтобы за кольцо заплатили.


И там дальше есть 48-е примечание, но в тексте его нет.


Исправил.
А примечание пока убрал - оно относится к следующему фрагменту, которое будет выложено на днях))


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 20 мар 2021, 20:23 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Я взял письмо, полученное от Лауры в госпитале, — это был «Дорогой Джон». [48] Из двух способов реагирования на подобные письма, я решил забить на него хер и продолжить заниматься своими делами. С другой стороны, несколько парней уже приняли «Дорогих Джонов» близко к сердцу, и что-то внутри них сломалось. Они могли приставить дуло пистолета .45 калибра прямо к голове и нажать на спуск, или подняться во весь рост во время перестрелки и быть обреченным на верную смерть.
Однажды я видел, как одни морпех вскочил во время боя и начал танцевать. Я не знаю, почему его не убило, пули летели очень близко ко мне, и я просто распластался на земле. Когда бой закончился, он все еще танцевал. Двумя днями ранее он получил письмо с «приветом» от жены. Она нашла себе кого-то другого и требовала развод. По его словам, он утратил всякий смысл, ради которого стоило выживать на этой войне. Его товарищи из огневой группы повалили его на землю, а потом, когда несли в санитарный вертолет, он нес полную чушь.
В первые дни после моего возвращения в Ан-Хоа я отдыхал и проводил большую часть своей ненапряженной службы в том бункере, который стоял на «нейтралке». К нам присоединились двое новых ребят, и одного из них я взял к себе в качестве напарника. Мне казалось, что в этот раз война начиналась как-то более легче, чем в предыдущий.
Второго декабря, в 4.00 утра рядовой первого класса Сатер, который находился во Вьетнаме всего лишь четыре дня, вел наблюдение в «Старлайт». Неожиданно он позвал меня.
— Кажется, я что-то заметил, — сообщил он. После того, как мы несколько часов пялились в прибор ночного видения, усталость и нервозность могли вызвать видения даже у опытного бойца, не говоря уже о новичке. Я потер глаза и сел.
— Ты точно уверен в этом? — спросил я.
— Точно.
— В каком секторе?
Он указал на точку в шестистах ярдах от нас. Видимость в ту ночь была хорошей, но разглядеть в «Старлайт» что-либо еще, кроме миража, на расстоянии более пяти сотен ярдов, было решительно невозможно. Как я пристально не вглядывался, но ничего разглядеть так и не смог. Я знал, что если мы подсветим местность осветительным снарядом, то это предупредит «Чарли» и они улизнут. Если, конечно, они там есть.
Сатер был новеньким, но он был моим напарником, и я выдал ему кредит доверия. Я позвонил в штаб, чтобы убедиться, что ни один из наших патрулей не возвращается через этот сектор. Там ответили отрицательно.
Я перешел на частоту управления огнем, вызвал дежурного ганни на батарее 81-мм минометов, и передал ему координаты рубежа, находящегося в трехстах ярдах от нашего бункера.
— Подвижный заградительный огонь; разброс по фронту — пятьсот ярдов; работа на воздушных разрывах; перенос огня — от базы в сторону противника!
— Насколько далеко переносить? — спросил он.
— Я скажу тебе. Да, и никаких осветительных мин, пока не разорвется первая дюжина!
— Через шестьдесят секунд над вашими головами полетят мины, — и он повесил трубку. После первых сорока или пятидесяти взрывов Сатер посмотрел на меня с недоверием.
После еще семидесяти пяти мин я попросил прекратить огонь. Минометчики накрыли участок площадью пятьсот на тысячу ярдов.
Благодаря осветительным выстрелам, наш сектор будет освещаться до рассвета. И даже если кто-то там был, то он либо чувствует себя не очень уютно, либо успел свалить, пока его не заметили.
С первыми лучами солнца, я, как обычно, отправился в душ, и после помывки и приведения себя в порядок направился в столовую. По дороге ко мне подбежал Сатер и сообщил, что на рассвете, в восьмистах ярдах от нашего бункера, обнаружил подрывной заряд в сумке, лежащий рядом с большой лужей крови.
— Почему ты мне поверил? Ты же ничего не видел. Как ты догадался? — Мне нужно было его заткнуть.
— Послушай, — ответил я, — я не был уверен на сто процентов, но я был бы очень хреновым командиром команды, если бы не слушал бы своего напарника, не так ли? А теперь пошли жрать.
Как обычно, взяв подносы с едой, мы вернулись к нашим койкам, чтобы поесть в одиночестве. Не потому что нам это нравилось, а потому, что владея секретной информацией, разговоры в солдатской столовой могли быть опасными. Даже в относительно безопасных условиях на базе, это позволяло снайперам не высовываться.
— Как тебя зовут, Сатер?
— Называй меня Рэд.
— Ладно, Рэд, пошли поедим в столовую для сержантского состава. — В нее допускались морпехи в звании капрал и выше.
— Как я туда зайду, я же рядовой первого класса.
Я посмотрел на него и подумал: «Боже, неужели я тоже был когда-то таким наивным?» Наверное, да. Я снял со своего воротника эмблемы ланс-капрала и вручил их ему.
— Прицепи мои себе, а свои отдай мне. А теперь пошли.
Когда мы шли к столовке, я объяснил ему, что после того, как он побудет там некоторое время, большинство узнает, что он снайпер, и тогда лишних вопросов не возникнет, но нужно внимательно следить за запросами.
— Какими запросами? — спросил он. Когда я ему объяснил, он притих.
— Сержанты и лейтенанты идут в зачет только как фрэггинг, — добавил я.
— Что такое фрэггинг? [49]
Я заколебался, — он выглядел слишком молодо.
— Тебе сколько лет?
— Девятнадцать, а что?
Я ничего не ответил. На мгновение я почувствовал себя намного старше своих двадцати лет.
Столовая сержантского состава была очень даже ничего, мы взяли наши подносы и сели за стол, на котором уже была вода, кофе, молоко и зеленый «Кулэйд». Да и вообще много еды в Корпусе имела зеленый цвет. Рэд заказал молоко и был слегка изумлен, когда я посоветовал ему не делать этого. Он быстренько поменял свой заказ на «Кулэйд».
— Почему нельзя пить молоко? — спросил он.
— Скоро ты отправишься в джунгли, и там молока у тебя не будет. Если ты пробудешь там слишком долго, то по прибытию обратно у тебя появится страстное желание выпить молока, и пить его много, так много, как будто в последний раз. На пару дней тебя раздует как баллон, так что лучше пересилить себя на время.
Пока мы ели, наш разговор стал более непринужденным, посыпались вопросы: Что происходит в США? Интересно, гуки на самом деле так хороши, как я слышал? Девушка есть? А каково это — находиться в джунглях? Какой у них личный номер в учебном лагере? — ну и так далее. После приема пищи я сказал Рэду, что мне нужна его помощь.
— Да, конечно, все что угодно, — ответил он. — Чем могу помочь?
— Мне нужен вьючный мул. — Он посмотрел на меня в замешательстве. — Идем, я расскажу тебе, пока мы сходим за моей винтовкой и за боеприпасами.
Всё время, пока мы шли, я вводил его в курс дела.
— Прошло довольно много времени с тех пор, как я был в деревне, и я хочу побывать там до того, как меня отправят куда-нибудь в другое место. Я хочу взять какое-то оружие для ополченцев, но из-за своего колена я не могу переносить большой вес.
— Где мы возьмем разрешение? — спросил он. Я улыбнулся и взял в руки винтовку.
— Получим прям здесь и сейчас.
Сержант на складе боеприпасов хорошо меня знал.
— Привет, снайпер. Что потребовалось в этот раз?
— Нуууу, дай-ка подумать. Шесть мин «Клемор». Еще дюжину гранат, шесть лент к М-60 и пятнадцать сигнальных мин на растяжке. Мммм, есть еще что-то новенькое?
— Ага, — ответил тот. — Получили пару ручных противотанковых гранатомётов с осколочными гранатами.
— Отлично, давай шесть штук.
— Ну, в общем, ты знаешь, где нужно за все это расписаться, — буркнул он и начал тащить всё на прилавок. Поскольку снайперы имели специальный допуск, нам не требовалось для получения оружия и боеприпасов предъявлять письменные распоряжения. Лишь единожды он спросил меня, что я собрался делать со всем этим неснайперским вооружением.
— Мы используем все это для того, чтобы никто не подходил к нашим палаткам, — ответил я, и мы оба засмеялись. Больше вопросов о том, нахрена мне все это хозяйство, не последовало. Нагрузив Рэда так, чтобы он едва мог нести все это, я прихватил остальное.
Когда мы прошли мимо въездных ворот, у которых стоял береговой патруль, и нас никто не остановил, Рэд сказал:
— Черт, как всё просто! Мне говорили, что для покидания базы у меня должен быть пропуск.
— Когда станешь командиром команды, ты всё поймешь.
— Все эти минометы прошлой ночью… Ты вызывал их огонь так, будто в этом нет ничего особенного.
— Да хрень это. Если станешь командиром команды до того, как тебе отстрелят задницу, будешь вызывать авиационную и артиллерийскую поддержку еще тысячу раз.
— Ты часто ходишь в деревню?
— Всякий раз, когда есть время.
Деревня находилась всего в нескольких милях от нас, но нам пришлось несколько раз останавливаться по дороге. Моё колено начало просто адски болеть. Когда мы добрались туда, некоторые ополченцы пришли поздороваться с нами, и сразу отправили кого-то найти Ли Оута. Мы сгрузили все снаряжение и сели на пончо, моё колено по-прежнему давало о себе знать.
Один из ополченцев принес нам две чаши рисовой водки. Я было подумал предупредить Рэда, но решил, что поскольку я познал всё на собственной шкуре, то и он тоже должен. Когда он сделал большой глоток и начал задыхаться, я, наверное, смеялся громче, чем ополченцы, которые любили так подшучивать с наивными американцами. Через несколько минут ко мне быстрым шагом подошел Ли.
— Джо, Джо, я слышал, что ты ранен. С тобой всё в порядке?
— Да, конечно.
Мы обнялись, и Ли не мог сдерживать себя. Рэд наверняка думал, что это за странное зрелище разворачивается перед ним. Тут Ли впервые взглянул на него.
— Длинная винтовка? [50]
— Да, но с ним все в порядке. Когда придет время, научи его тому, чему ты когда-то учил меня. Я также хочу, чтобы он занялся здесь помощью местному населению. — Я указал на то, что мы принесли. — Жаль, не мог прихватить больше, Ли.
Он как обычно кивнул мне, но продолжал смотреть на меня так, словно я был призраком. Когда мы с Ли начали говорить на смешенном вьетнамском, французско-вьетнамском сленге и английском, Рэд растерялся. Мы разговаривали о таких вещах, которые понимали только Ли и я. Ли был основным источником разведывательной информации, и ему было что мне рассказать.
— Колено вроде уже не так болит. Как на счет еще одной чашки водки? — спросил я. Ли хлопнул в ладоши, и нам принесли еще по одной. Рэд храбро справлялся с последней чашей водки, и я не уверен, но думаю, что видел, как он несколько раз закатывал глаза. Ли спросил, видел ли я еще Энн.
— Нет, у меня и так было достаточно хлопот. Собственно говоря, может быть, ты подбросишь нас обратно на базу?
— Без проблем, Джо.
— Ли, с тех пор как мы виделись с тобой крайний раз, я видел кое-какие вещи, которые беспокоят меня. Сейчас НВА и вьетконговцы здоровее и лучше оснащены, чем когда я прибыл. Ли, сейчас здесь в основном северовьетнамцы.
Он опустил глаза.
— Да, ты прав. Солдат НВА все больше и больше, а вьетконговцы их очень поддерживают. Они действительно стали значительно сильнее.
— Ли, позволь мне увезти и тебя, и твою семью из страны.
Его отсутствующий взгляд сказал мне, что он тоже думал об этом. После нескольких минут молчания он нехотя отклонил мое предложение.
— Черт тебя побери, Ли! — воскликнул я. Хотя его лицо ничего не выражало, я знал, что он был разочарован. Мы закончили дискуссию и я сменил тему разговора.
— Мне нужно вернуться и поспать. Я сегодня ночью на дежурстве. Как насчет того, чтобы отправиться обратно?
— Да, конечно, джи-ай, — и он улыбнулся. Он ушел и вернулся с двумя мопедами и двумя молодыми женщинами, чтобы они отвезли нас на базу. По-своему, у Ли была уйма достоинств.
— Передавай привет Энн.
Он кивнул и, как только мы отъехали, махнул рукой. Мне нужно было отставить колено в сторону, но мопед все равно пошатывался. У Рэда же была проблема юного рода. От рисовой водки он опьянел так, что его голова моталась из стороны в сторону. Не проехав и пятидесяти ярдов, он свалился с мопеда. Нам пришлось воспользоваться старым способом, с помощью которого вьетнамцы переносили раненых в медицинское учреждение — мы связали его руки над грудью девушки, которая сидела за рулем мопеда. Выглядело очень мило.
Поскольку мы без разрешения притащили с собой на базу гражданских, у ворот нас остановил береговой патруль. Один из патрульных посмотрел на Рэда.
— Что с ним?
— Он влюблен.
— По-моему, он бухой.
Я снял с плеча винтовку, и положил себе на колени. Это сыграло мне на руку — когда они увидели винтовку, то не знали что делать.
— Послушай, сержант, у нас сегодня ночью дежурство, и все, что мы хотим, это немного поспать. За девушек я ручаюсь, — сказал я.
— Я не знаю, что вы, ребята, делали, но проходите, и я вас не видел, — ответил дежурный сержант, качая головой.
Девушки помогли мне положить Рэда на койку. Я дал каждой по пять долларов чеками, [51] и они уехали.
Я добрался до своей койки и заснул в обнимку с винтовкой. В половину седьмого вечера мой командир отделения поднял меня на дежурство.
— Кого ты берешь собой, Сатера?
— Ага.
— И что ты думаешь о нем?
— Он умен, у него глаза, как у ястреба, и если он сможет стрелять, то станет хорошим солдатом.
И я отправился на очередное ночное дежурство.

***

Снайперы-разведчики,
«Мост свободы»,
6 декабря 1969 г.

Дорогая мамочка,
Я все еще здесь. Вчера получил от тебя письмо с фотографией. Конечно, было, приятно.
Я на «мосту свободы» и все, что мы делаем, это сидим на вышках и иногда обеспечиваем охранение при прочесывании дороги. Время от времени мне мешает колено, но я учусь с этим справляться, в остальном же все в порядке. В следующем месяце у меня должен быть очередной отпуск, и надеюсь, что в этот раз ничего не случится.
Ты говорила, что Ник был на госпитальном судне в Дананге. Мы с Дейвом собирались навестить его, но решили, что его не должно быть там. Если бы мы только знали!
Добро, должен написать еще несколько писем. Береги себя.

С любовью,
Джозеф

***

Моим первым заданием после выписки из госпиталя стал «мост свободы», куда я отправился вместе с Сатером в качестве моего напарника. Я полагал, что «мост свободы» является не самой плохой службой. Там даже был маленький солдатский клуб. Я схватил свой рюкзак и собрал все остальное снаряжение. Это было не трудно, поскольку все было уложено на моей разгрузке: турецкий топорик-мачете, восемьдесят матчевых патронов, аптечка первой помощи, четыре фляги с водой и моя широкополая шляпа. Свой шлем и бронежилет я отнес к «птичке», засунул в карманы все свои топокарты и отправился за Рэдом. Как же ему было херово. Я сомневался, что он когда-либо вообще напивался до такого состояния.
— Так, по коням, мы выходим. Однако учитывая твое состояние, не думаю, что тебе понравится полет на вертолете. Встречаемся у бункера «морских пчел» через двадцать минут.
Бункер «морских пчел» был большим, на его задней стенке было установлено два вентилятора, которые работали на полную катушку. Вентиляторы были предназначены не для охлаждения, а для вытягивания дыма. В любой момент в бункере могли сидеть от десяти до двадцати парней и пыхтеть как паровозы. Зачастую дым был настолько густым, что хоть топор вешай — было трудно разглядеть даже рядом сидящего парня. У входа всегда стояла коробка из-под патронов, полная сигаретами с травкой. Я взял одну и уселся рядом с инженером Роном Уиллингемом, которого я хорошо знал.
Гомон на мгновение прекратился, когда зашел командир роты. Он взял из коробки косяк, сел напротив нас и закурил. Это чем-то напоминало подпольный клуб. Многие на базе знали об этом, но ничего не предпринимали, чтобы закрыть нахрен это заведение. Я поднял глаза и увидел, что у входа топчется Рэд.
— Давай, Сатер, заходи.
Он колебался.
— Молодой, это приказ!
Он неохотно зашел.
— Да, и прихвати с собой пару сигарет, — я указал на коробку из-под патронов. Его глаза все еще приспосабливались к полумраку в бункере. Он взял две сигареты из коробки и направился к нам, а затем увидел командира роты. С ужасом он посмотрел на него и сказал:
— Доброе утро, сэр.
«Вот, дерьмо», — подумал я, схватил его за пояс и усадил на скамью рядом с собой.
— Ты видишь этого человека, который сейчас перед тобой?
— Ну, не очень отчетливо, но думаю, что это командир ро…, — я прикрыл ему рот своей рукой.
— Здесь нет званий, и никогда не было, ты меня понял?
Он кивнул. Я убрал свою руку и сказал, чтобы он подкурил одну.
— Подкурил что?
— Одну из сигарет с травкой, которую ты взял.
— Но я никогда не курил эту дрянь.
Я взял его за воротник и притянул к себе.
— Послушай, Эф-Эн-Джи… Я не хочу, чтобы мой напарник блевал в вертолете просто потому, что он перебрал. Ты когда-нибудь видел, как кого-то выворачивало в «птичке»? — Он медленно покачал головой. — Ну, это не самое красивое зрелище, скажу тебе. На борту ветрено, и ты уделываешь не только себя, но и всех остальных, а я не позволю тебе позорить снайперов таким образом. А теперь закуривай!
Спустя сорок пять минут, Рэд, с моей помощью, взобрался на борт с самой широкой, и самой тупой ухмылкой на лице, которую я когда-либо видел. Бросив его бронежилет на скамью, я усадил его напротив меня, и не мог сдержать улыбку, когда смотрел, как он закрывает один глаз, а затем резко открывает его, и в тот же момент другое веко начинало медленно закрываться. У него это был первый настоящий полет на вертолете.
На мосту мы сменили команду, и сразу оказались заняты ведением наблюдения с вышки и обеспечением безопасности инженерной разведки дороги. Инженерная разведка велась одним из двух способов. Два «ворчуна» шли по дороге с металлоискателями впереди танка. За танком всегда шел грузовик с пулеметом .50 калибра, установленным на крыше, а в кузове сидело полдюжины морпехов, сапер, санитары, а иногда и снайперская команда. Второй способ заключался в установке на передней части танка минного трала. Передняя часть трала была длиной в двадцать футов, и на ней были подвешены тяжелые цепи, которые протаскивались по дороге с целью вызвать срабатывание мин на безопасном расстоянии. К сожалению, «Чарли» зачастую противодействовали этому, используя взрыватели замедленного действия, которые иногда ловил грузовик за танком. Еще одна инженерная разведка покинула Ан-Хоа в то же самое время, как выдвинулись мы, поэтому две группы должны были встретиться примерно на полпути между базами.
К полудню мы достигли обычного места встречи, но второй группы инженерной разведки там не оказалось — командир ихнего танка передал по радио, что они напоролись на мину. Когда мы добрались до них, с танком все было в порядке, но грузовик, ехавший позади него, оказался полностью уничтожен.
Я думал, что к тому времени уже огрубел и притерся к жестокостям войны во Вьетнаме, но от того, что я увидел, мне захотелось умереть. Двухсотфунтовый фугас со взрывателем замедленного действия взорвался точно под центром грузовика. Куски грузовика и останки людей, которые находились в нем, оказались разбросаны в радиусе сотни ярдов. Первое, что я подумал, была ли на борту снайперская команда, или нет, хотя единственная причина, по которой другая команда должна сопровождать инженерную разведку, — это получение задания в каком-нибудь другом месте.
Я подбежал к командиру танка и спросил, были ли в грузовике снайперы. Он был явно потрясен, и его лицо было бледным. Дрогнувшим голосом он ответил.
— Я так не думаю.
Но мы все равно должны были проверить, так что Рэд и я начали неприятный поиск среди обломков.
Мне было реально жалко Рэда, я слышал, как у него несколько раз были позывы на рвоту, и он не был одиноким — позади меня тоже блевал один из танкистов. Я же был просто ошеломлен тяжелым запахом сожженной человеческой плоти.
Мы не нашли никаких свидетельств того, что в грузовике была снайперская команда, но при виде такой кровавой бойни, что-то внутри, более, чем обычно, беспокоило меня. Это было чье-то тело. Точнее то, что осталось от тела — все, что было ниже талии, исчезло, а останки обгорели. Однако, кое-что от него там осталось. Я вернулся, чтобы посмотреть на его «собачьи бирки». [52] Они были обожжены и частично вплавились в его грудь. Когда я вытянул его личный знак, на нем остались кусочки обгорелой плоти. Когда я прочитал имя Лопес, я понял, что это был мой товарищ из нашего взвода в учебном полку. В своей памяти я сохранил его облик таким, каким он был на занятиях. Не знаю, как долго я просидел на корточках, пытаясь воссоздать его образ. Мой разум был похож на сломанную запись, застрявшую в ночном кошмаре.
Рэд, должно быть, чувствовал то же самое, что и я. Он мягко положил мне руку на плечо, я встал и посмотрел ему в глаза:
— Господе Иисусе, Рэд. Давай съебываться отсюда к чертовой матери.
Я отдал личный знак командиру танка и сказал ему, что я знал Лопеса.
— Он был хорошим парнем, — с горечью сказал я, и пошагал обратно к мосту. Один из парней из нашего грузовика крикнул нам вслед:
— Ребята, вас подбросить? — но я ничего не ответил, а только лишь зашагал быстрее. Мы пошли коротким путем, через рисовые поля и открытые пространства, что позволило сократить расстояние с восьми до почти четырех миль, но все равно нам потребовалась большая часть утра, чтобы добраться до моста. К тому же, мне приходилось часто останавливаться, чтобы дать отдохнуть своему колену.
На следующее утро у нас была запланирована очередная инженерная разведка, и я всерьез подумывал о том, чтобы избавить нас от этого, но после определенных душевных терзаний все-таки решил, что мы пойдем на нее. Я понял, что если я не вернусь в свой привычный ритм боевой службы, то уступлю своим страхам. А страх и безграмотность — это главные убийцы во Вьетнаме.
Когда на рассвете мы отправились на разведку дороги, такую же, как и накануне, я старался оптимистично смотреть на вещи. Оказавшись примерно в трех милях от моста, мы наблюдали, как реактивные самолеты обрабатывают на бреющем полете небольшую полосу джунглей в полумиле от нас, сбрасывая свой груз из пятисотфунтовых фугасных бомб. Мы всего лишь любопытствовали, поскольку находились вне опасной зоны для подобного удара, но случилось нечто странное — через открытое поле в нашу сторону полетел какой-то предмет размером и формой с грейпфрут. Я примерно прикинул, что пока он приблизится к нам, то должен истратить всю свою энергию, но не знал, было ли это частью бомбы или что-то другое, но по мере его приближения размер и форма не менялись.
Эта штука была примерно в ста ярдах от нас, когда трое из нас крикнули: «Утка!» [53] Я схватил Рэда за руку и потянул его вниз. Она ударила в задний откидной борт с такой силой, что от удара содрогнулся весь грузовик, а в борту осталась вмятина глубиной восемнадцать дюймов.
Это стало последней каплей. В качестве снайперов мы не достигали во время прочесывания дорог никаких значимых результатов, а просто брать нас с собой, чтобы обеспечить танку свободный огонь, не оправдывало риска. Я прекратил выходить на инженерную разведку и ограничил наши обязанности только ведением наблюдения с вышки и несколькими патрулями.
Тринадцатого числа нам сообщили, что нас вызывают на высоту 65. Четырнадцатого числа нас сменила другая команда, и на ближайшей «птичке» мы отправились на новое место нашей снайперской службы.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[48] «Дорогой Джон» (Dear John) — письмо, полученное солдатом от жены или невесты с просьбой о разводе или с уведомлением о разрыве помолвки и выходе замуж за другого.
[49] Фрэггинг (Fragging) — убийство подчиненными своего командира во время боя. Чаще всего осуществлялось гранатой, откуда и пошел сам термин (fragmentation grenade). Обычно такие эпизоды фиксировались как несчастные случаи или же списывались на действия партизан. За время войны во Вьетнаме было зафиксировано порядка 700 таких случаев, но их было гораздо больше.
[50] Длинная винтовка (Long rifle) — жаргонное название снайперской винтовки с продольно-скользящим затвором.
[51] Здесь имеется ввиду MPC (Military Payment Certificate) — расчетная книжка, сертификат денежного довольствия.
[52] Собачья бирка (Dog tag) — личный знак, армейский жетон военнослужащего.
[53] «Утка!» (Duck) — кодовое слово при передаче сигналов, в том числе и в радиопереговорах, означающее «Внимание, опасность!»


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Джозеф Уард. Дорогая мамочка
СообщениеДобавлено: 23 мар 2021, 00:11 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
ГЛАВА IV
СТО ДНЕЙ ДО ПРИКАЗА


Снайперы-разведчики,
Высота 65 / Ан-Хоа
19 декабря 1969 г.

Дорогая мамочка,
Тут много чего произошло за последние несколько дней. Я прошел от моста до высоты 65, а теперь снова вернулся сюда в Ан-Хоа. Я расскажу тебе историю последних нескольких дней, когда вернусь домой. Ты мне не поверишь.
Ходят слухи, что 5-й полк должен выводиться в феврале, так что я могу по дороге домой застрять на корабле. Отменены все отпуска после января, так что не уверен, будет у меня отпуск или нет. Возможно, мне по-прежнему удастся получить его, но я думаю, что нет. Так что ты можешь начинать ждать меня в любое время после февраля.
Ты помнишь Пэта, моего напарника, который был ранен вместе со мной? Он получил второе ранение, и его отправили домой. Думаю, с ним все будет в порядке, но у бедолаги, конечно, была сложная боевая служба. Он находился здесь чуть больше двух месяцев.
Ты слышала что-нибудь о Нике? Он в Штатах или где?
Добро, мам, я закругляюсь. Береги себя, скоро напишу тебе снова.

С любовью,
Джозеф

P.S. Прилагаю к письму свой дембельский календарик. Когда получишь его, закрашивай каждый день по одному числу, начиная со 100, и к тому моменту, когда ты дойдешь до единицы, я должен быть уже дома.


***

Пока я нес свою легкую службу, Пэт был ранен второй раз выстрелом из РПГ. Осколки попали ему в обе ноги и в руку. Это был его билет домой, и когда он написал мне, что он теперь понял, что чувствовал я после ранения, я ему целиком и полностью поверил. Когда я услышал, он отправлен в Японию, то понял, что он уже был на пути обратно в реальный мир.
Высота 65 являлась крупной базой со всеми приличествующими удобствами: почтой, солдатским клубом и старыми фильмами, которые крутили в столовой три раза в неделю.
На высоте находилось две с половиной снайперские команды, поскольку один из командиров команд, который также выполнял обязанности командира отделения, заменился домой. Поскольку я был следующий по старшинству, то автоматически стал новым командиром отделения. Единственным человеком, с которым можно было поговорить здесь в любое время, был Рон Сондерс, служивший здесь три месяца. Я объединил его и Рэда в одну снайперскую команду.
За исключением необходимости быть командиром отделения, это была ненапряженная служба, то есть она была таковой до ночи на семнадцатое число. За предыдущие пару дней по нам выпустили несколько ракет и минометных мин, но в остальное время все было довольно тихо.
До половины десятого вечера, когда я пошел на вышку проверить снайперскую команду, я успел обработать свое больное колено и прихватить бутылку местного рома. Я поставил Рэда и Рона на их первое ночное дежурство. Внезапно за периметром, в восьмистах ярдах, началась перестрелка.
Рота морпехов возвращалась на базу, когда попала в засаду, устроенную ротой НВА. Наблюдая со своего наблюдательного пункта в «Старлайт», передо мной открывался завораживающий вид интенсивной перестрелки. Нетрудно было сказать, кто есть кто — мы использовали красные трассеры, «Чарли» использовали зеленые — как будто политики пометили своих пешек разными цветами.
Я потратил слишком много времени в джунглях, и когда я выдал Рону дальность и приказал ему открыть огонь, он с удивлением посмотрел на меня.
— Разве ты не собираешься вызвать огневую поддержку?
— Это займет слишком много времени. Стреляй!
Он прицелился из своей М-14 и быстро выстрелил трассером и двумя матчевыми патронами.
— Чуть вниз и вправо!
Рон выстрелил еще одну серию из трассера и двух матчевых пуль.
— Прямо в цель! Быстрее!
Пустые гильзы запрыгали внутри башни, пока он опустошал свой первый магазин. Рэд подал ему еще один. Я сказал Рону сделать то же самое, но быстрее. Я знал, что прицел вскоре засветится, и потребуется время на его восстановление. Яркие трассера на время снижали возможности прицела. Ред подал ему еще один магазин. Он вел огонь ритмично, в быстром темпе, и выпустил второй магазин менее чем за тридцать секунд. Затем в вышку попала пуля.
— Что это было? — спросил Рэд.
— Дьявол, Рэд, они стреляют по нам. Ты можешь себе это представить?
На самом деле, пули попадали в вышку с завидной регулярностью. Рон выпустил еще один магазин, я снял прицел с крепления, и мы упали за ограждение вышки, выложенное из мешков с песком. Пока он перезаряжался, мы с Роном разговаривали. Рэд бормотал различные ругательства всякий раз, когда пуля попадала в вышку.
— Похоже, по нам работает их пулемет, — сказал я. Рон согласился.
— Ну, сейчас покидать вышку точно не безопасно, даже если мы будем прыгать. Что будем делать? — спросил он.
— Застрелим засранца, — сказал я. — Ну если только смогу найти его.
Прицел почти восстановился, и я положил его сверху на мешки с песком, после чего немедленно пригнулся вниз.
— Черт, Рон, он просто за пределами этого периметра, примерно в пятидесяти ярдах справа от их основного подразделения. Слушай, я не могу просить тебя встать снова, здесь слишком жарко. Почему бы тебе не дать мне винтовку?
— Нет, дружище, сейчас я стрелок, а ты наблюдатель.
Так как Рэд был под огнем в первый раз, я сказал ему, чтобы он оставался внизу и подавал Рону магазины также, как он делал ранее. Мы поднялись, и Рон разрядил еще один магазин. Он бросил его на пол, как только мы снова нырнули вниз.
— Рон, он сменил позицию. Ты заметил паузу?
— Нет.
— А ты, Рэд?
— Нет.
— Должно быть, мы пропустили это. Давайте подождем и посмотрим, когда он прекратит стрельбу, чтобы переместиться. В него тяжело попасть, когда он на огневой позиции. Слушай, Рон, если он прекратит огонь, начни стрелять на десять футов правее его крайней позиции и продолжай так делать.
Мы ждали, и вскоре пули перестали бить по вышке.
— Сейчас! — крикнул я, и мы снова вскочили. Рон расстрелял еще один магазин, и мы пригнулись вниз. Медленно тянулись секунды — ничего. Довольно скоро мы посмотрели друг на друга и заулыбались.
— Думаю, что мы достали его, — сказал Рон с довольной ухмылкой.
— Да, скорее всего. Передай Рэду винтовку и дай ему поработать по «Чарли», пока перестрелка не закончилась.
«Старлайт» был засвечен от трассеров и дульных вспышек. Мы с Роном наблюдали, как Рэд опорожнил один магазин и начал второй, когда бой прекратился.
Я сел и посмотрел на пол вышки. Там была мешанина из гильз, пустых магазинов, грязи из мешков с песком и деревянных щепок.
— Приятель, все те трассеры, что это было — соревнование или что? — спросил Рон.
Ночь была холодной, однако я насквозь промок от пота. Вскоре я услышал суровый голос с земли. Я подошел к краю и глянул вниз.
— Кто там на дежурстве сегодня?
— Я.
— Кто «я»?
— Ланс-капрал Уард.
— Окей, Уард, командир базы хочет видеть тебя, прямо сейчас!
Я начал спускаться по лестнице, но ближе к середине наступил на ступеньку, которая была изрешечена пулями, и оступился. Пролетев вниз оставшиеся десять футов до земли, я шлепнулся в кучу пыли прямо возле ног первого лейтенанта. Удар по моему колену удвоил мою боль. Лейтенант наклонился и спросил, все ли у меня в порядке.
— Думаю да, хотя мне понадобится воспользоваться чем-то в качестве трости.
— Возьми мою винтовку. Я дам тебе руку.
Мы пошли прямо в офицерскую палатку. Лейтенант усадил меня на койке.
— Я схожу за санитаром, чтобы он осмотрел на ногу. Не уходи, командир может появиться здесь в любой момент.
На меня навалилось все сразу: усталость, ром и зашкаливающий адреналин. Взгляд затуманился, но мог сказать, что там находилось несколько офицеров. Пришел санитар и проверил мое колено.
— Перелома нет, но у тебя там ужасный шрам, приятель. Все, что я могу сделать, это перевязать его эластичным бинтом.
Еще до того, как док закончил, в палатку зашел командир базы. Все, кроме меня и санитара, стали по стойке смирно. Он сел на койку напротив меня.
— Ты знаешь, почему ты здесь очутился, ланс-капрал Уард?
— Нет.
— Ты стрелял изнутри периметра без разрешения.
— Ну и что?
— Это нарушение уставного порядка.
— Да ложил я на инструкции и на тебя тоже.
— Ты знаешь, с кем разговариваешь!?
Мне пришлось наклониться ближе к нему, чтобы на его петлице рассмотреть орла.
— А, ты целый полковник. Ну и что? [1]
— Я главный на этой базе!
— Да ну? Ты не очень-то хорошо ею и командуешь, так что иди на хер!
Я смутно осознавал, что все присутствующие офицеры внимательно слушали.
— Ты создаешь для себя чертовски много неприятностей, мальчик.
— Мальчик? С чего бы это, сукин ты сын? Еще посмотрим, кто здесь мальчик, дай только добраться до тебя, мудак!
Я дернулся к полковнику. Несколько рук довольно мягко потянули меня обратно на койку. В этот момент вперед шагнул лейтенант и предложил полковнику дать мне возможность отоспаться.
— Он будет здесь, я присмотрю за ним, сэр.
— Да, хорошая идея, лейтенант. Эээ, как ваше имя?
Я лег обратно и вскоре отключился на всю оставшуюся ночь.
В пять утра восемнадцатого числа, лейтенант уже стоял в нескольких футах от меня и светил фонариком.
— Уард, подъем!
Я подорвался вперед.
— Где я?
— В офицерской палатке. Слушай, и слушай внимательно, больше повторять не стану. Ты действительно взбесил старика.
— Все так плохо?
— Ты несколько раз послал его на три буквы!
— О, черт! И что теперь?
— Он написал рапорт, ты должен быть в Ан-Хоа до полудня.
— Когда первый вертолет?
— Не скоро. И если ты просто попадешься полковнику на глаза, он повесит тебя на ближайшем дереве, поэтому тебе лучше выйти с инженерной разведкой. Она отправляется через тридцать минут. Вот твои приказы. Пошли за твоей снарягой. Я должен оставаться с тобой до тех пор, пока ты не уберешься отсюда.
Пока мы шли к воротам, где выстраивались саперы и их прикрытие перед выходом на разведку дороги, я сказал лейтенанту:
— Думаю, я предпочел бы повеситься, чем всю дорогу ехать на грузовике в Ан-Хоа.
— Радуйся, что он тебя не арестовал.
— И почему же он не сделал этого?
— Я за тебя поручился, к тому же ты был пьян, и я понял, что ты не мог создать себе больше неприятностей, чем уже поимел.
— Спасибо.
— Не благодари меня, ты — часть полкового штаба. Тебе придется отвечать перед кем-то более высокопоставленным, чем здешний старик. Ты человек того же сорта что и он, что случается не так уж и часто. Я думаю, что все офицеры наслаждались этим шоу.
— Как твое имя?
— Это неважно, просто забирайся на грузовик и проваливай отсюда к чертовой матери. У меня хватает проблем.
— Эээ, лейтенант, ты не мог бы передать рядовому первого класса Сондерсу, чтобы он подменил меня здесь?
— Да, да, конечно. А теперь проваливай.
Поездка в Ан-Хоа оказалась такой, как я и предполагал. Единственное, что меня отвлекало от тяжелой, пыльной дороги и боли в колене, была мысль о гауптвахте в Дананге.
Мой командир отделения встретил меня сразу же, как я слез с грузовика.
— Уард, что к чертовой маме происходит? Ганни хочет видеть тебя немедленно!
— Я расскажу тебе все, что знаю, по дороге.
Я постучал в дверь к ганни и сразу же был приглашен внутрь возгласом: «Заходи, Уард!». Я даже удивился, откуда он узнал, что это был я. События происходили быстрее, чем я мог за ними угнаться. Я вошел в его палатку. Он был серьезным, и начал говорить, прежде чем я сел.
— Ты знаешь лейтенанта Меркеля?
— Не уверен, ганни.
— Ага, но он тебя знает. Он звонил сюда вчера вечером и сообщил, что у тебя неприятности на высоте 65.
— А шкипер в курсе?
— Конечно! На самом деле, у меня есть час, чтобы привести тебя в порядок перед тем, как ты предстанешь в полный рост перед человеком. Твой командир отделения прямо сейчас получает новую униформу и ботинки, ты будешь настоящем красавчиком.
Я взглянул на свой камуфляж для джунглей и ботинки. «Рванье, — подумал я. — Но я же полевой морпех, какого черта я делаю здесь, в этом бардаке?
— Я открою душевую, так что ты сможешь вычистить и побрить все, чтобы тебе было не больно, когда ты подумаешь об этом.
— Черт побери, ганни, во что я влип?
— Я не знаю. Это может быть как просто офицерское собрание, так и трибунал. Только шкипер знает. Сначала о главном. Когда войдешь в его палатку, — неважно, сколько времени это займет, — стой по стойке смирно. На капитана не смотри, смотри на занавеску за его столом, и говори только тогда, когда тебя об этом просят, точно так же, как в учебке. Я не могу пойти с тобой, но я буду ждать снаружи. Теперь марш приводить себя в порядок.
Прогулка до палатки шкипера показалась очень короткой. У двери, перед тем, как постучать, в качестве последнего действия, вытер пыль со своих ботинок о заднюю часть штанин. Я посмотрел на ганни, он просто кивнул, и после постучал в дверь три раза.
— Сэр, ланс-капрал Уард по вашему приказанию прибыл, сэр!
— Войдите!
Я встал по стойке смирно, глядя на занавеску. Я хотел посмотреть на капитана, но Ферджи вполне доступно объяснил мне на этот счет. Капитан Хадсон начал.
— Вы наделали довольно много шума на высоте 65 прошлой ночью.
— Да, сэр.
— Сюда входит несколько вещей: стрельба из огневой базы без разрешения, нарушение субординации, даже угроза физической расправы с вышестоящим офицером, и это еще не все. Мне продолжать, Уард?
— Нет, сэр.
— Все это серьезные обвинения. Никогда еще не встречал ничего подобного, Уард, хотя и попадалось всякое причудливое дерьмо.
— Да, сэр.
— Я только что завтракал с капитаном Бернсом, который чуть ранее утром прибыл с высоты. Он шкипер роты, которая попала в засаду прошлым вечером. Вы знали, что вас представили к повышению?
— Нет, сэр, не знал.
— В любом случае, вернемся к капитану Бернсу. Пока мы ели, он рассказал мне, что произошло. На рассвете они обнаружили двадцать одно тело солдат противника, и будь я проклят, если он не относит половину убитых на ваш счет.
Я не мог удержаться и посмотрел на него. Мои мысли побежали вперед, и я начал думать, какую половину из двадцати одного человека мы уничтожили.
— Я также получил личный звонок от лейтенанта, как же его, Меркеля, так вроде его зовут. Он хотел, чтобы я знал, что вышку обстреливали весьма интенсивно, кажется, вы поймали «Чарли» в плотный перекрестный огонь, так что они были вынуждены снять пулемет с засады, чтобы только заняться вами. За пределами периметра они также обнаружили тела расстрелянного пулеметчика НВА и его подносчика боеприпасов. Все верно, Уард?
— Да, сэр.
— Как обычно, мы заботимся о своих, и я не вижу никаких причин для того, чтобы отправлять это дело в штаб. С одной стороны, у меня есть капитан, который считает, что ты должен получить благодарность, а с другой стороны — полковник, который хочет тебя расстрелять. Вольно, Уард!
Было очень тихо, за исключением звука, создаваемого ручкой, которой шкипер слегка постукивал по своему рабочему столу.
— Как ты думаешь, что я должен с тобой сделать, Уард?
Мои мысли мгновенно вернулись в лагерь для новобранцев. Наиболее часто задаваемый там вопрос был: «Как вы считаете, каким должно быть ваше наказание, рекрут?» Если человек озвучивал слишком слабое наказание, инструктор начинал его кошмарить. Если он озвучивал слишком сильное наказание, то он сам себя наказывал излишне строго и выглядел в глазах остальных как рисовщик. Но я больше не был в лагере, сейчас мне задали вопрос по-настоящему. Я должен был дать шкиперу ответ — и у меня не было времени подумать. Что бы сделал сержант Грейвс? Нет, что бы он сказал? Я выпалил:
— Дать мне медаль, а затем расстрелять, сэр?
Тонкая улыбка искривила шкипера губы.
— Почти в точку, Уард. На бумаге ты был капралом в течение двух месяцев. Это остается, но я собираюсь разжаловать тебя обратно до ланс-капрала, так что у меня будет что отправить на высоту 65. Ты следишь за моими мыслями, Уард?
— Да, сэр.
— Окей, а теперь я повышаю тебя обратно до капрала. Поздравляю. Свободен!
Я стал по стойке смирно, но даже не шелохнулся, чтобы уйти. Хадсон оторвал глаза от бумаг на своем столе.
— Что-нибудь еще, Уард?
— Эээ, да, сэр. На вышке находилось еще два человека.
— Черт подери, я не верю тебе, Уард. Немного преувеличиваешь, не так ли?
— Полагаю, что так, сэр.
— Ладно, давай мне их имена, их тоже повысят. Но это не означает, что я оправдываю твои действия на высоте 65, понятно, Уард?
— Да, сэр. Рядовой первого класса Сатер и рядовой первого класса Сондерс, сэр.
— Что-нибудь еще, Уард?
— О нет, сэр!
— Хорошо. А теперь убирайся отсюда и принеси всем нам пользу. И держись подальше от неприятностей.
— Да, сэр!
Я повернулся и зашагал к двери. Возле палатки шкипера ганни протоптал в пыли небольшую дорожку. Он по-прежнему ходил взад-вперед, когда увидел, что я выхожу, и устремился в мою сторону.
— Ну что там?
— Ганни, ты не поверишь. Он повысил меня, разжаловал, и снова повысил меня просто вот так, — сказал я, щелкнув пальцами.
— Ты вляпался в дерьмо и вышел, благоухая как роза, не так ли, Уард? Думаю, что нам лучше дать тебе несколько капральских шевронов. Но ты должен знать только одну вещь, — я хочу быть первым, кто их тебе прицепит.
— Да, конечно, ганни, не волнуйся. — Я все еще пытался переварить последние десять минут.
— Мы подождем до начала месяца, когда большая часть команд будет на базе.
— Большое спасибо, ганни.
Закрепление шевронов — это и честь, и испытание одновременно. Человек, получивший новое звание, проходит между двумя шеренгами, в которых стоят люди, равные или выше его по званию, и каждый из них хлопает его по плечу. Так случилось, что на базе оказалось четыре капрала и четыре сержанта, чтобы прикрепить мои шевроны. Хотя я думаю, что ганни шлепнул несильно, остальные плевали на свои суставы и размахивали руками так, будто они собирались бросить фастболл. [2] В конце шеренги у меня было такое чувство, будто мои руки отбиты по плечо. Сержант Пьюл решил, что шевроны не прикрепились, так что мне пришлось идти сквозь шеренгу обратно.
Я отодвинул головой полог палатки. Два дня спустя, у меня уже будет отдельный столик на ужин, и мне не нужно будет отправлять нового бойца за своей пайкой. А еще через неделю я смогу отдавать честь надлежащим образом.
Вскоре после моего повышения до капрала, во взводе произошел небольшой спор. В конце декабря, вновь назначенный командир команды из отделения сержанта Пьюла получил посылку от своего отца.
Как обычно, интерес к посылке из дома был высок. В такой момент, те немногие из нас, кто находился в Ан-Хоа, собирались вокруг для ритуала ее вскрытия, предвкушая угощение. Он распаковал посылку, и раскрыл несколько коробок с вручную снаряженными патронами, имевшими пули с серебряным носиком. Атмосфера в палатке сразу же стала напряженной. Энтузиазм нового командира команды быстро исчез, когда кто-то строго спросил:
— Ты собираешься это использовать?
— Да, конечно. Почему бы и нет?
После этого ребята начали расходиться. Я подождал, пока все ушли, и сказал:
— Ты знаешь, что они противоречат Женевской Конвенции?
Так же как и любой из нас, он знал, почему они были запрещены. Пули с серебряным носиком предназначены для того, чтобы мягкие пули расплющивались при ударе, вызывая в теле человека огромные раны. [3]
— Гукам насрать на Женевскую Конвенцию, — огрызнулся он. Я ничего не ответил и просто ушел.
В течение следующей недели его достаточно спокойно опекали другие снайперы, и под конец он таки сдал эти патроны в оружейку.

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Знаком различия полковника американской армии является орел.
[2] Фастболл (Fast ball, досл. быстрый мяч) — вид подачи мяча в бейсболе
[3] Здесь речь идет о пулях, у которых на кончике отсутствует оболочка, оголяя свинцовый сердечник.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 99 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 16


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
Theme created StylerBB.net
Сборка создана CMSart Studio
Русская поддержка phpBB