Пока мы пробирались через разрушенный город, Дон вводил в курс дела и пояснял. — Это Чеви Сёркл, одна из главных достопримечательностей этой части города. Здесь единственный действующий светофор в городе, но сам увидишь, как много внимания на него обращают. Он бесполезен, как сиськи на борове. Я действительно заметил бесполезность светофора. Проезд через перекресток нашего автомобиля отличался от проезда других машин только тем, что наши телохранители размахивали своим оружием перед другими автомобилистами и таким образом получили небольшое преимущество в преодолении автомобильных пробок. Пока я любовался пейзажем, Дон продолжал свой рассказ. — Город разделен между христианским Восточным Бейрутом и мусульманским Западным Бейрутом. Граница между этими двумя районами называется «Зеленой линией» — не знаю почему, вблизи этой линии нет ничего зеленого. Это просто полоса щебня между двумя сторонами. Разные части города соединяются в трех основных местах. На севере вдоль набережной находится Портовый переход. Дальше на юг — Содеко, а затем Галерея Симона. Портовый переход почти всегда открыт, но два других обычно заблокированы. Различные бандформирования, контролирующие территории вокруг переходов, с помощью бульдозеров насыпают большие отвалы песка и щебня, чтобы не пропускать машины, а снайперы отстреливают тех, кто идет пешком. Но не стоит воспринимать слова о «снайперах» слишком буквально, по нашим стандартам они не являются таковыми. Это просто придурки, которые стреляют в безоружных людей. Чаще всего они убивают бедных женщин, которые пытаются купить еду для своих семей. Время от времени объявляется, что в такой-то день откроются Содеко или Симоне, после чего приходит сирийская армия и зачищает переход. Солдаты остаются там до конца дня, а на следующий день стрельба начинается снова. Всегда страдают и гибнут невинные люди. — Он покачал головой, демонстрируя отвращение от глупости происходящего. — Переходы важны для нас потому, что, хотя посольство находится в Западном Бейруте, который также называется Рас-Бейрут, резиденция посла находится на востоке, на холмах Ярдзе. Он увидел возражение, написанное на моем лице, и отмахнулся от него. — Да, да, знаю. В этом нет никакого смысла, но так оно и есть. Президентский дворец находится прямо рядом с резиденцией, выше по склону холма, и посол считает важным находиться там. Он хочет демонстрировать, что Соединенные Штаты равноудалены от местных разборок, и что мы можем и будем ездить куда хотим и когда хотим. Как я уже сказал, Портовый переход почти всегда открыт, но даже если он не работает, мы обычно можем пробиться через него силой. Ополченцы, контролирующие территорию вокруг порта, довольно малочисленны и слабы. Но каждый раз, когда мы там проезжаем — а это случается по крайней мере два раза в день — нас обстреливают. — Ага, — со смехом вмешался Абдо, — но у человека, который обычно там дежурит, плохое зрение и он очень плохо стреляет. — Это правда, — продолжил Донни, — но по нам прилетало несколько раз. По крайней мере, они используют только винтовки. Когда здесь находился Билли Освальт, однажды утром возле Ярдзе он попал в засаду с пулеметами и ручными гранатометами. — Интересное было утро, — задумчиво Абдо, задумчиво кивая головой. Я обсуждал с Биллом это нападение. Кортеж был атакован, когда он находился в самом медленном и уязвимом месте — на повороте, идущем вниз с горы. Броня лимузина остановила пулеметные пули не дала им проникнуть внутрь, и, к счастью, парень, стрелявший из РПГ, дрогнул и выстрелил низко (совсем как тот рейнджер в «Пустыне-1»). Поэтому граната попала в асфальт под кузовом лимузина, вылетела с противоположной стороны и взорвалась в оливковой роще. Также, по счастливой случайности стрелки выбрали в качестве мишени именно лимузин, а не головную и следующую за ней машины; если бы они обездвижили их и заблокировали лимузин, то могли бы вскрыть его, как большую стальную бочку. Проникнуть в бронированный лимузин можно, но для начала его нужно остановить. Засада была устроена христианским ополчением, якобы дружественным Соединенным Штатам. Позже стало известно, что они разозлились на ЦРУ из-за какого-то спора о финансировании или вооружении, и решили не впадать в депрессию и не сдерживать свой гнев — засада обычно является хорошим тонизирующим средством для катарсиса. Вывод Билла о нападении был таков: «Аллах в тот день был, безусловно, очень милостив и благосклонен». Донни продолжил исполнять роль гида. — Мы никогда не пользуемся ни одним из основных переходов, кроме Портового; два других просто слишком опасны. Если все закрыто, ребята знают несколько маршрутов через улицы, которые некоторые из их друзей в ополчении открывают на несколько минут. Но, как видишь, несмотря на все правила здравого смысла, наши передвижения очень ограничены. И это только в отношении переходов через «Зеленую линию». По обе стороны от нее, в любой части города постоянно вспыхивают бои между соседними отрядами ополченцев, между ополченцами и сирийцами, между сирийцами и христианами. Между христианами, мусульманами, сирийцами, а иногда и между всеми ними, ведутся дальние артиллерийские и ракетные обстрелы. Потом, чтобы подлить масла в огонь, это место бомбят израильтяне, когда им становится скучно. Просто для острастки они отправляют вдоль берега группу арабоговорящих агентов, чтобы те выставили блокпост, — как это делают все ополченцы, — но в данном случае они проверяют документы у палестинцев. И когда они их находят, то вытаскивают их и казнят. По факту, последние два раза, когда израильтяне такое проделывали, они взяли напрокат автомобили в агентстве, расположенном прямо через дорогу от дома, где мы живем. Когда палестинцы нашли этот прокат, то просто сожгли его нафиг. Пока мы пробирались на север по чертовски запутанной дороге, я впитывал все, что рассказывал Донни. Иногда мы ехали по широкой, современной, многополосной autopista, [1] а иногда Абдо маневрировал по самым убогим городским тропам, которые я когда-либо видел. Иногда Донни и Абдо спорили о том, какой маршрут выбрать, но где бы мы ни находились, неизменным оставалось одно — разрушения со всех сторон. Я еще не видел ни одного неповрежденного здания. Те магазины, которые еще функционировали, можно было различить по многослойным стенам из мешков с песком и замурованным входам, защищавшим их фасады. В других местах оставались лишь выпотрошенные остовы. — Сначала мы заглянем в посольство и откроем твою сумку, — сказал Донни. —Там же находятся остальные телохранители, чтобы познакомиться с тобой. Тебе понравятся эти парни. У них такое отношение к работе, что ты можешь решишь, что они из Джорджии. Ты понял, о чем я, — они любят подремать под деревом в тени и стрелять по разным предметам, когда не спят. Он хихикнул над своей маленькой межкультурной шуткой. — После этого мы заедем в отель и разместим тебя. Если у нас еще останется время до наступления темноты, мы поднимемся в Ярдзе, чтобы ты смог осмотреть то место и познакомиться с ребятами, которые там дежурят. Сейчас там Карл, он ночует в комплексе. У нас есть квартира на территории резиденции, и один из нас всегда остается там на ночь и на выходные. Эта часть службы тебе понравится. Там тихо, воздух чистый, и ты можешь пользоваться бассейном. А вот и посольство. Всю последнюю часть нашего путешествия мы ехали по широкому бульвару, выходящему на Средиземное море. Когда мы подъехали к парадному входу в посольство, стало ясно, что здание изначально было роскошным отелем. Широкий портик прикрывал полукруглый проезд, который отходил от главной улицы, названной бульваром Кеннеди, и выходил затем на большую боковую улицу, ведущую вверх по склону мимо французского посольства к главной магистрали «центра города», улице Хамра. Меня поразило отсутствие охраны на входе в посольство. Любой автомобиль мог просто проскочить внутрь и подъехать к зданию. Донни заметил мое беспокойство. — Эрик, я знаю, о чем ты думаешь: нет ни заграждений, ни контрольно-пропускного пункта, только пара швейцаров у входа. Любой старый гопник может запросто ворваться сюда и устроить хаос. И ты прав. И можешь спорить с Госдепартаментом до посинения, но такова их позиция, — он задрал нос и коснулся его мизинцем, спародировав аристократический акцент, — Американское посольство должно иметь открытый и гостеприимный вид, который символизирует открытость и вовлеченность американского общества. Он отвращением фыркнул, снова принимая привычный вид. — Но я не молчу об этом. Каждую неделю я пишу об этом в отчете для РСО [региональный офицер по безопасности] [2] и посла, и собираюсь написать об этом в своем отчете, когда вернусь в Штаты, и хочу, чтобы ты делал то же самое. Это не Париж и не Лондон, и не обеспечивать надлежащую безопасность в месте, имеющем такие угрозы, как здесь у нас, просто преступно. Рано или поздно кого-то убьют. К сожалению, это оказалось не только точной оценкой обстановки, но и ужасно пророческим высказыванием. После того как мы вытащили из сумки мои «инструменты», Донни устроил мне экскурсию по зданию, показав кабинеты Службы безопасности и три маршрута к кабинету посла. Затем мы спустились в подвал, чтобы встретиться со штатом местных телохранителей. Или, по крайней мере, с мусульманами. Поскольку мусульманам было трудно переходить на восточную сторону, а христианам — на западную, а также из-за определенной враждебности, существовавшей у персонала, местные телохранители были в основном разделены по религиозному признаку. Христиане охраняли резиденцию в Ярдзе, а мусульмане составляли штат телохранителей и охраны посольства. В таком разделении труда было одно заметное исключение, и это был самый примечательный человек — армянин-христианин по имени Сезар, который являлся и телохранителем, и водителем кортежа. Армяне живут на Ближнем Востоке повсеместно, и Сезар, как и многие его соотечественники, был не только мужественным человеком, но и тем, кто не думал о трениях между христианами и мусульманами. Кроме того, как и у многих его соотечественников, у него были огненно-рыжие волосы и голубые глаза. Я защищал послов, президентов, принцев, принцесс, руководителей компаний, заключенных знаменитостей и отпрысков всех вышеперечисленных, и единственная константа в такой работе заключается в том, что вы должны поддерживать совершенно деловые отношения на расстоянии вытянутой руки. Если вы эмоционально привязываетесь к Первому Лицу, вы начинаете идти на компромиссы, которые в конечном итоге нанесут вред тому самому человеку, которого вы должны охранять. Мне никогда не хотелось находиться в приятельских отношениях с человеком, которого я защищаю. Мне не нужна их дружба, единственное, что мне нужно или чего я хочу, — это человеческие и профессиональные отношения. Но с местными телохранителями, работающими в охране, совсем другая история. Отношения с этими людьми — это те же отношения, что и в боевом отряде или группе. От этих парней зависит не только выполнение работы, но чаще всего и ваша жизнь. Я полюбил местных телохранителей, и если бы не они, то я, наверное, не дожил бы до конца той командировки в Бейрут. Когда я впервые встретился со своими местными товарищами, они отдыхали в подвальной комнате для подготовки. Должен сказать, что это была самая пугающая группа персонажей, которую только мог надеяться (или бояться) встретить потенциальный противник. Не хочу сказать, что они выглядели по-пиратски, были изуродованы или даже уродливы — это далеко не так. На самом деле, ливанцы, как мужчины, так и женщины, являются одной из самых красивых национальностей на земле, и эти ребята не были исключением. От них исходила такая атмосфера компетентности, решительности и уверенности в себе, что вокруг них витала почти осязаемая аура контролируемой, умной и дисциплинированной силы. Это были шестнадцать крепких, способных мужчин, которые изо дня в день выполняли чрезвычайно опасное задание в самом опасном месте на планете. На такой работе невозможно выжить, если только ты не хорош — очень, очень хорош. И как мне предстояло выяснить, эти люди были очень, очень хороши. Я представился всем присутствующим. С Абдо и двоюродными братьями Мокдад мы уже были знакомы, и когда я обошел комнату и поприветствовал каждого, то понял, что попал в хорошую компанию. Двух начальников смен звали Махмуд Бутари и Мустафа Кридье, и они были настолько разными, насколько вообще могут быть разными два левантийца. Бутари был среднего роста и имел телосложение футбольного защитника. [3] У него был голос, как у быка, и при необходимости он мог использовать его, как оружием, но в остальном он был человеком довольно профессорского вида. Его внешность была европейской, его французский был безупречен, а английский очень хорош. Махмуд занимался всеми административными вопросами и был человеком, который знал в городе всех, кто что-либо из себя представлял. Он также каждый день занимал свое место в охране. Мустафа же выглядел как бедуин, имел стройное телосложение и хитроватое, тонкое чувство юмора. Но в нем также чувствовался неоспоримый авторитет, его слово всегда было решающим, независимо от обстоятельств и ситуации. Английский у него был в порядке, и он каждый день занимался со мной арабским языком, — как он объяснил, однажды я могу оказаться в одиночестве, и чтобы выбраться из неприятной ситуации, мне придется полагаться на слова. А поскольку половина телохранителей очень плохо понимала по-английски, мне нужно было знать, как отдавать команды по-арабски в чрезвычайных ситуациях. Мустафа также обладал безошибочным шестым чувством, и когда он чуял беду, она всегда находилась за горизонтом. Головным автомобилем управлял Мохамед аль-Курди, и по любым стандартам он был добросовестным парнем. В его обязанности входило находить для нас самые безопасные и лучшие маршруты по городу, и в этом он был мастер. Если бы Мохамед оказался в Голливуде в 1930-е годы, он стал бы естественным героем задорных утренников — он выглядел как более темная, мускулистая и немного зловещая версия Эррола Флинна. [4] Жил он в подвале посольства, в комнате, где до поздней ночи сочинял стихи для женщин, с которыми встречался днем, и в этом деле он был столь же настойчив, сколь и плодовит. Сидя в своем подвальном убежище, Мохамед был в полной безопасности от раздраженных мужей, отцов и женихов, которым видимо, не нравились его стихи. Его радиопозывной был «Эйзенхауэр», и он считал себя главнокомандующим. Махер Мокдад стал моей правой рукой, это был человек, от которого я во многом зависел. В двадцать два года он был самым молодым человеком в группе, но уже демонстрировал необыкновенную зрелость. Он был очень умен (сам выучил английский язык), хорошо сложен и имел потрясающие янтарные глаза льва. Родом из Баальбека в долине Бекаа, — места, хорошо известного на всем Ближнем Востоке как родина мужественных людей, — Махер был чемпионом своей нации. Он научил меня маленькой личной мудрости: каждое утро брать в резиденции лайм и держать его в кармане рубашки. Когда дурной запах города становился слишком сильным, я мог сжать маленький зеленый плод и натереть его соком нос и губы. Сладкий, чистый аромат на некоторое время изгонял зловоние смерти. И по сей день мой любимый запах — это запах маленького свежего лайма. Я очень сблизился с Салимом Тамимом. Если воспользоваться другой голливудской метафорой, то если бы вы проводили кастинг на роль красивого и лихого шейха-воина, Салим стал бы вашим первым выбором. Я всегда мог рассчитывать на его мудрый совет и действенное руководство, которые часто исходили от таланта, которым он обладал. Салим прекрасно умел передавать сложные мысли, отдавать команды и задавать вопросы, используя только движение бровей и мимику, и это пробивало любой языковой барьер. Это было нереально круто, но казалось настолько естественным, что я понял, что он это делает, только после того, как проработал с ним несколько недель. Несколько ребят иногда проверяли мои лидерские качества, и время от времени мы вступали в жаркие споры. Но это было вполне естественно, и даже когда мы не соглашались между собой, или когда кто-то ставил под сомнение мои методы работы в той или иной ситуации, это всегда было связано с техникой, а не с самими принципами. Мы все хотели одного и того же — как можно лучше защитить нашего посла и остаться при этом в живых. А если человек не увлечен своей работой, значит, его сердце и разум не на месте. Познакомив меня с телохранителями, Донни отвез меня в наш дом в отеле «Чарльз», который находился примерно в шести кварталах от посольства и менее чем в половине квартала от «Зеленой линии». Владельца отеля, человека по имени Чарли, не было дома, поэтому мы прошли прямо в наш номер, расположенного на этаже чуть ниже пентхауса. С балкона квартиры просматривалась бóльшая часть северной части города, и Донни указал мне на основные достопримечательности. В нескольких сотнях метров к востоку, прямо посреди «Зеленой линии», стояла старая гостиница «Холидей Инн». Если вы помните кадры из новостей о гражданской войне в Ливане, то, возможно, вспомните сцены постоянных боев за контроль над этой гостиницей. Это было самое высокое здание в этом районе, расположенное в стратегически важном месте, что и делало его эпицентром боевых действий, подобно тракторному заводу в Сталинграде во время Второй мировой войны. Здание было разбито и изрешечено пробоинами от всего, что стреляло: от винтовок и пулеметов до минометов и артиллерийских орудий. Но оно все еще стояло, и являлось горячей точкой. Донни предупредил меня никогда не стоять перед маленьким окном над нашей кухонной раковиной, потому что пулеметный огонь из отеля «Холидей Инн» иногда достигал стены с нашей стороны здания, и в кухонном окошке без спроса образовывались круглые дырки. Таким образом, в результате обстрела за последний месяц они уже потеряли два холодильника. Он также с некоторым удовольствием сказал мне, что мыть посуду, скрючившись на полу, было бы хорошей идеей, особенно для такого рослого человека, как я. Похоже, он считал, что подобная картина просто уморительна. Из квартиры мы могли вести наблюдение вниз по склону и вдоль береговой линии до порта, просматривались также близлежащий отель «Джордж» и позиции сирийской армии вдоль северной части «Зеленой линии». Меня предупредили, чтобы я остерегался сирийцев: обычно они стреляют первыми и не утруждают себя вопросами. Их солдаты не были особенно злобными, но они находились в незавидном положении, пытаясь сохранить мир в городе, тогда как мир покинул это место много лет назад. По всем признакам, ближайшим местом, где можно было найти мир, был остров Кипр, но даже там он не особо отсвечивал. [5] Затем он указал на близлежащие кварталы, которые были заняты различными группами военных и ополченцев, и на перекрестки, где они обычно устанавливали свои блокпосты. Прямо под нами, между отелем и набережной, находилась небольшая группа, известная как «Насериты», которая почитала покойного президента Египта Гамаля Абдель Насера. У них даже была его статуя на углу улицы. Прямо рядом с отелем «Джордж» располагалась «Банда мусорной свалки», которая контролировала подходы к порту и мусорной свалке, образовавшейся на косе земли рядом с отелем. Донни сказал, что они чем-то напоминают ему профсоюз ассенизаторов в Нью-Йорке. В западном направлении и чуть выше от набережной расположилась группировка под названием «Мораби Туун» — небольшая группа, которая свой недостаток в размерах компенсировала абсолютной злобностью. На подступах к «Зеленой линии» стояли сначала сирийские, а затем ливанские армейские блокпосты. На самой «Линии» жили беженцы, которые, спасаясь от боев в других частях страны, обживали руины на ничейной земле. Если вы решили жить на «Зеленой линии», в самом центре боевых действий в Бейруте, значит, там, откуда вы приехали, все было очень плохо. Ополченцы на «линии» никого не беспокоили; они просто старались не пускать других скваттеров [6] и претендентов. По другую сторону от «линии» находилось монолитное христианское ополчение, Фаланга, самая сильная из всех противостоящих фракций. Фалангу снабжали, оснащали и финансировали израильтяне. По какой-то непонятной причине — возможно, просто из-за высокомерия, свойственного власти — они были единственными, кому нравилось нарушать нашу свободу передвижения. Они могли быть откровенно враждебными и часто пытались доставить неприятности кортежу посла. Ближе к дому располагалось местное ополчение, которое контролировало район вокруг отеля «Шарль» и территорию, простирающуюся до посольства Соединенных Штатов. Они были известны как ПСП, что означало «Народная социалистическая партия». [7] Несмотря на то, что в целом они были довольно тихой группировкой, они не подвергались преследованиям со стороны соседних ополченцев и не позволяли сирийцам действовать в этом районе, что само по себе было немалым достижением. Штаб-квартира этой группы находилась в кофейне на Корнише (бульвар на набережной). Донни сообщил мне, что в этом районе живет Абдо и что я должен попросить его познакомить меня с лидерами ПСП. По тому, как он говорил (а также по тому, что он не говорил), у меня сложилось впечатление, что Донни, возможно, имел к этой группе какое-то отношение. В этом не было ничего необычного, — обычно он вызывал сильные чувства у людей, с которыми встречался, и эти чувства не всегда были теплыми. Но Донни это не беспокоило, и всякий раз, когда он получал негативную реакцию от кого-либо, он отмахивался от нее с помощью подходящего бруклинского уличного выражения — что-то вроде: «Да пошли они, если шуток не понимают!» Мы позвонили в посольство, и Абдо с братьями Мокдад приехали за нами, чтобы отвезти в резиденцию посла. Из отеля мы свернули вниз по склону к набережной и уже через несколько минут вели переговоры о пересечении «Зеленой линии». Сначала мы прошли через контрольно-пропускной пункт сирийской армии, где они узнали машину и пропустили нас. Далее находился пост ливанской армии. Солдаты там оставались на своих позициях, обложенных мешками с песком, а один парень высунул руку из амбразуры бункера и предложил нам ехать дальше. После мы оказались в самом порту. Слева находилась гавань и причалы с затонувшими возле них грузовыми судами, которые попали в зону боевых действий, что сделало сам порт непригодным для использования. Справа находились огромные штабеля и беспорядочные нагромождения старых грузовых контейнеров, откуда, по словам Махера, обычно и велась стрельба. Абдо на старом «Шевроле» втопил газ в пол как раз в тот момент, когда дорога, по которой мы ехали, шла через центр большого склада, и мы влетели в него с одной стороны и сразу вылетели с другой. На въезде в склад, по бокам проезжей части, стояли контейнеры, сложенные от пола до потолка, поэтому проезд через сооружение напоминал стремительный спуск по узкому каньону. Выскочив на солнечный свет с другой стороны, мы пролетели мимо еще одной позиции ливанской армии и оказались в христианском Восточном Бейруте. — Приготовиться! — произнес Донни. — Если и будет какое-то дерьмо, то оно произойдет здесь. В этом месте дорога с каждой стороны была ограничена тройным рядом нефтяных бочек, заполненных песком. В этом канале с бочками мы прошли через крутой S-образный поворот, который вывел нас к первой баррикаде, установленной фалангистами. Это была впечатляющая серия позиций, взаимно прикрывающих друг друга. Здесь стоял сам контрольно-пропускной пункт, где машины останавливались и досматривались, а по обеим сторонам проезжей части располагались огневые позиции, обложенные мешками с песком, которые находились в пределах досягаемости ручных гранат. В пятидесяти метрах дальше, на крыше двухэтажного здания, находилась обложенная мешками с песком позиция с пулеметом .50-го калибра. На каждой позиции стояло по четыре человека, вооруженных винтовками M-16. Люди были полностью экипированы и носили стальные каски с подбородочными ремнями — они находились в полной боевой готовности. Военнослужащие, охранявшие сам блокпост, имели бронежилеты. Нас не останавливали, но бойцы открывали шлагбаум и пропускали нас нарочито медленно. Я кивнул человеку, стоявшему у стальных ворот, и он ответил мне признательным кивком, скривив губы в усмешке. В отличие от блокпостов ополчения на западной стороне, где все галдели и разговаривали, здесь, пока мы проезжали, все было тихо, но нас не оставлял ледяной взгляд солдат Фаланги. Не покидало нас и дуло крупнокалиберного пулемета. Мне совсем не нравилось ощущение этого места, но я поневоле восхитился дисциплиной, структурой, организацией и глубиной силы, которые здесь проявлялись. Очевидно, что на этой стороне города действовало твердое, умное руководство. После того, как прошли через христианский контрольно-пропускной пункт, мы все расслабились, и атмосфера в машине стала заметно легче. Когда мы помчались по широкому чистому бульвару, Абдо начал петь, и братья Мокдады к нему присоединились. Это одна из тех вещей, которая мне нравится, когда я работаю с арабами. Когда есть настроение, они любят музыку и любят петь. Уже через месяц я знал несколько песен и мог поддержать их пение, хотя по-прежнему не понимал их смысла. Но я понимал радость жизни, которая выражалась в песнях, и это было главное. Вскоре мы начали подниматься к подножию гор Шуф. Донни указал на поворот под названием «поцелуй в задницу», где кортеж попал в засаду. Это было идеальное место для нападения, которое я бы выбрал сам. На перекрестке мы снова свернули в гору и по крутому повороту на гребне холма проехали мимо президентского дворца. Абдо остановил машину, и мы осмотрели пейзаж, расстилавшийся внизу перед нами. Сразу за холмом находилась резиденция посла. Вокруг раскинулась сельская местность, в основном открытая, с редкими разбросанными кустарниками и небольшими оливковыми рощами. В пятистах-шестистах метрах к западу местность перед нами понижалась и переходила в широкую долину, откуда пейзаж снова становился городским и взбирался ступенчатой чередой террас вверх на следующий холм, где виднелся измученный шрам «Зеленой линии», змеящийся с севера на юг по гребню возвышенности на расстоянии около двух миль. Позади нас местность поднималась к востоку, пока не упиралась в горную цепь, отделявшую прибрежную часть Ливана от долины Бекаа. После моего общего ориентирования мы вернулись в машину и через две минуты въехали в ворота жилого комплекса. Пока Донни и ребята отправились на кухню, чтобы найти свою подругу Жозефину, повара, и узнать, смогут ли они уговорить ее приготовить нам что-нибудь поесть, я встретил Карла. — Рад тебя видеть, Карл, — сказал я, когда мы поприветствовали друг друга, — Черт возьми, брат, ты немного похудел с тех пор, как оказался здесь, не так ли? — Парень, и ты мне будешь рассказывать!? В прошлом месяце я слег с «Бейрутским животом», [8] и это меня почти доконало. Потерял больше двадцати фунтов, все вытекло через задний проход. И, дружище, могу сказать, что это совсем не весело. Подхватил эту заразу, выпив стакан воды из-под крана в нашей квартире, — сообщил он. — Я знаю об этом, но однажды ночью я проснулся от страшной жажды и, не задумываясь о том, что делаю, пошел на кухню и выпил полный стакан из раковины. Он пошевелился в своем кресле, как будто воспоминание все еще причиняло ему боль. — Город сильно разрушен, канализация и водопровод не работают, и вся эта дрянь попала туда. По сути, в тот вечер я выпил стакан дерьма, и на следующий день оно разорвало мои внутренности на части. Ужасные спазмы, диарея, озноб и скачущая температура, ночная потливость, усталость, из-за которой я чувствовал себя как мешок с желе. Были дни, когда мне становилось лучше, — просто чтобы я чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы умереть. И мне приходилось со всем этим работать. Но теперь со мной все в порядке, даже если моя одежда мне не подходит. Но даю тебе совет, мой друг: «Никогда не пей местную воду!». — Мы рассмеялись, произнося фразу одновременно. Пока мы осматривали территорию, Карл рассказал мне о графике работы. — Парень, который остается здесь на ночь, на следующий день становится старшим смены охраны. Лимузин и машины сопровождения на ночь остаются здесь, а головная и последующая машины забирают ребят и возвращаются в посольство. На следующее утро они возвращаются с группой охраны, и шоу начинается заново. Мы оба работаем каждый день, круглые сутки, и чередуемся в исполнении обязанностей старшего смены и начальника охраны. Как ты знаешь, начальник охраны работает со Стариком, а старший смены занимается ребятами и машинами. — Как насчет ребят из Госдепа? — спросил я его. — Что делают они? Карл подумал несколько секунд, прежде чем ответить. — Эрик, РСО и два его помощника практически оставили нас в покое, чтобы мы занимались охраной. Они все хорошие ребята, но им не очень нравится все это. И, кроме того, именно поэтому мы здесь. Майк и Уильям, два помощника РСО, по очереди остаются на ночь здесь, в Ярдзе. Когда в каком-то месте проходит большая дипломатическая церемония, они заступают на дежурство. — Чарльз, РСО, занимается административными вопросами и не отсвечивает. Ты можешь его увидеть раз в неделю, а можешь и не увидеть совсем. Он появится, если произойдет что-то действительно важное и рядом окажутся камеры новостных каналов, но в остальном он — человек-невидимка. Я хотел было сделать умный комментарий, но прежде чем успел что-то сказать, Карл поднял руку, останавливая меня. — Эрик, прежде чем ты начнешь горячиться по поводу разделения труда, подумай о нескольких вещах. Во-первых, их обучение или опыт, в отличие от нашего, не подготовили их к ситуации, которая сложилась здесь. Во-вторых, они находятся здесь в годовой командировке, а это выматывает любого, в то время, как каждый из нас приезжает сюда всего на семьдесят пять дней. И, как говорится, я могу все это время простоять в ведре с дерьмом — пока мне не придется его пить. — Он усмехнулся. Но самое главное, мы знаем, как драться, когда это необходимо, и как избежать драки, когда это возможно. Мы знаем, как руководить местными жителями, и нам нравится это делать, а им нравится работать с нами. Это приносит пользу всем, и все довольны. Так что будь готов в течение следующих двух с половиной месяцев работать без перерывов. Без перерывов и выходных. Когда ничего не происходит и Старик остается на день, у каждого из нас может быть несколько часов затишья. Но один из нас всегда застегнут, заряжен и готов к работе — точно так же, как на «тетиве лука». — Карл, я думаю, ты только что ответил на все мои вопросы. — Хорошо, — ответил он, — но есть еще одна вещь, о которой я тебе не сказал. Когда ты останешься здесь, бассейн будет в твоем распоряжении. Старик ненавидит воду и использует бассейн только для редких барбекю и дипломатических вечеринок, так что обычно он весь наш. Пойдем, я тебе покажу. — Веди, дружище.
*****
Как я могу описать эти следующие одиннадцать недель? Каждый день, каждое событие, каждый инцидент казались разрозненным, мимолетным взглядом на какое-то калейдоскопическое и кафкианское видение жизни. Рассвет каждого утра, первым делом — смести с края балкона упавшие за ночь пули и послушать, как они сыплются на улицу внизу. Тощие одичавшие кошки, преследующие гигантских грызунов через кучи мусора высотой в двадцать футов на углах улиц; мусор, вываливающийся на улицы, наполняющий миазматической вонью целые кварталы. Пацаны, пинающие мяч, используя остов разбомбленного дома в качестве футбольного поля. Другие мальчишки ловят рыбу ручными гранатами у кромки воды перед посольством. Приглушенные взрывы, гейзеры воды, крики детей. Вытаскивание из воды обмякшего и безжизненного тела десятилетнего ребенка, который нырнул слишком близко к рыбакам. Еще одна граната, брошенная из-за угла улицы, проскакивает под нашим проезжающим кортежем. Крик по рации, резкое ускорение, взрыв на улице позади нас — «Слава Богу, он не знал, как подрывать такую гранату». В нас стреляли — каждый день. Иногда случайно, иногда по ошибке, иногда намеренно. Приходится беспокоиться только о гранатометах, минометных и артиллерийских обстрелах. И не думать о мелочах. Со звоном и грохотом сдувается шина автомобиля. Сердце на мгновение замирает в горле — ее разрыв приняли за удар гранаты. Вокруг раздается облегченный смех. Сирийский солдат показывает девушке, что он на самом деле может стрелять из артиллерийского орудия. Снаряд падает на пляж в христианском городе Джуния. Десятки убитых и раненых — в основном женщины и дети. На следующий день — ответный удар, в Рас-Бейруте. Ракеты попадают в парк развлечений «Саммер Лэнд». Десятки убитых — в основном женщины и дети. Око за око. Трагедия за трагедию. Счастливый отец стреляет в воздух из АК-47 в честь свадьбы сына. Попадает и убивает наповал жениха, когда тот появляется на балконе со своей невестой. Отец в отчаянии убивает себя. Храбрый мужчина под огнем снайпера вытаскивает с улицы раненых женщин. Ранение в позвоночник, он парализован. Ему никто не приходит на помощь, и вокруг него завязывается бой, пока он пытается дотащить свое безжизненное тело до безопасного места. Собираюсь выстрелить в машину с людьми, размахивающими оружием и пытающимися объехать наш скоростной кортеж по обочине дороги. В последнюю секунду Мустафа кричит: — Они везут раненых в госпиталь. Израильские самолеты американского производства проносятся низко над водой. Грохочущие взрывы. Дымящиеся дыры там, где мгновение назад живые люди занимали позиции ПВО. Еще бомбы, еще взрывы. Девятиэтажный жилой комплекс сложился, как детская игрушка. Истребители, задрав нос, устремляются прямо в небо, выплевывая тепловые ловушки. Другие продолжают бомбить. Зенитные снаряды разрываются в небе, образуя маленькие, беспорядочные узоры из сердитых черных облачков. В небе мелькают зенитные ракеты, тщетно преследуя обманчивые вспышки. Наконец, наступает тишина. Секунды спустя — первый низкий, пронзительный вопль горя. Обезумевший от горя отец, с искаженным от страдания лицом, мечется, неся на руках тело своего мертвого ребенка. Но идти ему некуда, нет никого, кто мог бы ему помочь. Он замирает в печали и рыдает от непостижимых мучений над раздавленными останками своей дорогой пятилетней дочери. Длинные, скучные дни, проводимые на улице во время встреч в иностранных посольствах. Организация перерывов на еду и отдых для людей. Смена постов охраны, — одни на солнце, другие в тени. Сохраняем бдительность. Надеемся на спокойствие, но всегда готовы к худшему. Радиопереговоры с посольством. Приветственный глоток прохладной воды, которую по-бедуински льют прямо в рот из носика общего кувшина. Любимая еда: хлеб, хумус, оливки, мята, шиш-дауль, персики из долины Бекаа. Едим с товарищами поздно вечером с капота машины, стоя на страже у дипломатического представительства. Конец обычного дня, останавливаемся в городе для выполнения небольшого поручения Старика. На углу внезапно попали под артиллерийский обстрел. Снаряды рвутся высоко на зданиях и на улице с сотрясающим грудь грохотом. Осколки, летящие камни и стекло, разрывы в воздухе. Крики, бегущие люди. Пятьдесят метров до отчаявшихся товарищей в машине с ревущим двигателем. Чёрт! Чёрт! ЧЁРТ!!! От двери к двери. «Быстрее! Быстрее!» Сбит с ног взрывом — почувствовал удар, но не услышал его. Горящая машина позади меня — «Я только что там был! Не бросайте меня!» Ныряю на заднее сиденье через колени товарищей. Машина летит вперед и в сторону. Пятьдесят метров дальше, за угол, и побег из ада. Проверяю себя на наличие повреждений. Весь в грязи, одежда порвана и изодрана, колени и локти в царапинах, в ушах звенит. Чувствую себя пьяным. Но ни сломанных костей, ни настоящей крови. В машине никаких повреждений. Огромное облегчение, раскатистый смех. «Эрик, ты бы видел себя! Ты выглядел так забавно, бегая из стороны в сторону, когда вокруг раздавались взрывы. Потом этот взрыв сбил тебя с ног, и мы так испугались, но ты снова вскочил, быстрый, как кролик». Чья артиллерия? Да какая разница, удача снова на нашей стороне. Почти дошли до посольства. Раздается громкая, радостная песня. Благая, сладостная весть и радость от того, что мы живы. «Спокойной ночи, спокойной ночи. До завтра. Баа’ Салама». Внезапный стрелковый огонь ночью. Мерцающие красные дульные вспышки в темноте. Треск разъяренных пуль. Головная и следующие за ней машины открывают ответный огонь. Кортеж вжимается в сиденья, нажимая на педаль газа. «Старик в порядке? Кто-нибудь ранен? Все в порядке! Не останавливайтесь ни на минуту, пока не доберемся до посольства». Посол валяется в постели с «Животом». Выходной день! Пикник в горах. Богатые ковры на роскошной траве в прохладной тени оливковой рощи. Друзья сидят вокруг яств. Еда. Тихий смех. Особое угощение — кувшин воды из священного источника Зам-Зам, привезенный из Хаджа [9] — напиток для всех! «Шухран хабиби». Послеобеденный сон под древним деревом. Довольный храп. Короткая иллюзия нормальной жизни. Наслаждение моментом. Город и море мягко и туманно виднеются вдали, далеко внизу. «Отсюда все выглядит так мирно и красиво». Если бы только это было правдой. Время уезжать. Прощания. Объятия. Дружеские поцелуи. «Оставайтесь в безопасности. Берегите себя. Алхамдулила. Будьте здоровы. И вы тоже. Буду! Мы будем! Увидимся снова. Ин’шалла. До свидания! До свидания! Баа’ Салама». В аэропорту столпотворение. Никаких очередей. Толпы потенциальных пассажиров толпятся у стойки вылета, кричат и размахивают в воздухе билетами. Пройдите в дипломатический зал. «Хвала Господу за черный паспорт». [10] Сажусь в самолет. Колеса отрываются, земля уходит из-под ног. «Скотч со льдом, большое спасибо». Ночь в Афинах. Поездка на такси в отель. Недоумение. В чем дело? Что-то случилось? Потом доходит: никаких дыр в зданиях, никаких разрушений. Сажусь поудобнее и расслабляюсь. Скоро домой.
*****
ДВА ГОДА СПУСТЯ
В час дня 18-го апреля 1983 года группа из одиннадцати ливанских телохранителей во главе с оператором отряда «Дельта» Терри Гилденом ждала перед американским посольством в Бейруте, чтобы отвезти посла на встречу, когда начиненный взрывчаткой грузовик, которым управлял водитель-смертник, вылетел из соседнего переулка и врезался в здание посольства. Люди, стоявшие под портиком, мгновенно разлетелись на части в результате ужасающего взрыва, снесшего фасад здания. Рик Даунинг, другой оператор «Дельты», ждал наверху, чтобы сопроводить посла к кортежу. Через открытую дверь в кабинете службы безопасности его сдуло со стула в коридор позади. Он пришел в себя лежа в холле, свесившись ногами в открытое пространство. Кабинет, в котором он сидел, исчез — вместе с передней частью здания. Рик пробрался наверх к послу, стащил его через черный ход к машине скорой помощи, стоящей на задней стоянке, и отвез в квартиру-убежище, расположенную по соседству, которую содержала служба безопасности. В возникшей путанице потребовалось некоторое время, чтобы точно определить, что произошло. Но первым делом нужно было эвакуировать раненых и спасти тех, кого завалило. Рик организовал и возглавил эту работу. Окончательное число погибших в результате теракта составило шестьдесят четыре человеческие души. Раненые и искалеченные исчислялись десятками. Никто с обеих сторон так никогда и не был привлечен к ответственности.
*****
СОТРУДНИКИ ОХРАНЫ, ПОГИБШИЕ ВО ВРЕМЯ ВЗРЫВА БОМБЫ В АМЕРИКАНСКОМ ПОСОЛЬСТВЕ В БЕЙРУТЕ 18 апреля 1983 года
Сезар Батьяр, телохранитель Сержант 1-го класса Терри Гилден, эскадрон «А», 1-й отряд спецназ «Дельта» Хассан Хаммуд, телохранитель Мохамед Обейка, телохранитель Мустафа Кридье, телохранитель Аббед Кронфол, телохранитель Мохамед Мейо, телохранитель Хассан Мула, телохранитель Али Мурад, телохранитель Али Найем, телохранитель Тахир Слиман, телохранитель Салим Тамим, телохранитель
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Автострада (исп.) [2] Regional security officer (RSO) — начальник регионального отдела службы безопасности при дипломатическом представительстве США за рубежом. [3] Здесь имеется ввиду защитник в американском футболе, который должен иметь крепкое телосложение. [4] Эррол Лесли Томсон Флинн (англ. Errol Leslie Thomson Flynn; 1909 – 1959 гг.) — голливудский актёр австралийского происхождения, кинозвезда и секс-символ 1930-х и 1940-х годов. Прославился игрой, в основном, в приключенческих кинофильмах. [5] Автор намекает на вооруженный конфликт 1974 года между греками-киприотами и турецким населением острова, в результате чего остров был фактически разделен на турецкую часть и, собственно, греческую республику Кипр. [6] Исторически — лицо, самовольно занявшее государственные или ничейные земли для ведения хозяйства, но позже узаконившее самозахват или оформившее их в аренду. [7] Англ. People’s Socialists Party (PSP). [8] Пищевое отравление, вызванное употреблением воды плохого качества. [9] Паломничество мусульман, связанное с посещением Мекки и ее окрестностей в определенное время. [10] Имеется ввиду дипломатический паспорт, который используется сотрудником «Дельты» для своего легендированного прикрытия.
|