Большое спасибо!

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 10

Для операции "Эштрей Два" будет собрана группа из двенадцати человек, в которую войдут восемь американцев и четыре туземных солдата. От моей РГ "Калифорния" будут сержант первого класса Рекс Жако и штаб-сержанты Джон Янси и Ричард Вуди, а также два моих великолепных гранатометчика М-79, Во-Один и Во-Два. РГ "Нью-Гемпшир" помимо капитана Фреда Крупы предоставит сержантов Пола Кенникотта и Майкла Грейса, а также медика, специалиста-пять Джима Галассо. Крупа также берет своих нунгов, пойнтмена и хвостового стрелка, Фунга и Фенга, которые возьмут АК и оденутся в северовьетнамскую форму.
Мы начали подготовку к "Эштрей Два" в разведотделе, просматривая архивы, материалы опросов и донесения в поисках всего, что касалось вражеских грузовиков, организации колонн NVA и лаосского Шоссе 110. Мы с Крупой часами изучали фотографии грузовиков советского производства.
Как и в американских машинах, в русских грузовиках водитель сидел слева и, что очень удобно, рядом с дверью была подножка. Мы узнали, что если не было дождя, стекло со стороны водителя обычно опускалось. Водитель был занят рычагом переключения передач и рулем грузовика, так что даже если у него было оружие, он не мог быстро схватить его. Если в кузове ехала охрана, деревянные дощатые борта заставили бы их встать и высунуть головы, чтобы стрелять по нам сверху вниз, подставляясь под наш ответный огонь. Поскольку эти грузовики были дизельными, топливо вряд ли могло легко воспламениться, что давало нам свободу стрелять и использовать взрывчатку.
Северовьетнамский водитель, как мы обнаружили, назначался на конкретный грузовик, и каждую ночь проезжал по одному и тому же участку дороги, осваивая его в совершенстве, чтобы двигаться, несмотря на темноту или дождь. Он проводил дни в тщательно укрытых автопарках, отдыхая и обслуживая свою машину и обновляя ее маскировку. Водители обычно были призывниками со слабой боевой подготовкой и вряд ли могли оказать серьезное сопротивление. Тем не менее, после недавней засады "Эштрей Один", северовьетнамцы могли добавить вооруженного помощника водителя или усилить огневую подготовку водителей. В одном из агентурных донесений говорилось, что водителей иногда приковывали цепями к рулю, чтобы они не могли бросить свои грузовики во время авианалета.
Вражеские колонны численностью до 100 грузовиков были нормой в начале войны, но рыщущие по ночам FAC и ганшипы ВВС AC-119 и AC-130 сократили каждую колонну до десяти или около того машин, идущих с большими интервалами, чтобы их было труднее обнаружить. На идущем с востока на запад Шоссе 110 эти колонны следовали простой схеме: те, что шли на восток, везли грузы к границе с Южным Вьетнамом, в то время как грузовики, движущиеся на запад, в основном были пустыми. Не используя фары, или только с крохотными огоньками со светомаскировочными насадками, они завершали свои пробеги до рассвета и заезжали на пункты сбора, примерно на дюжину машин каждый, разумно рассредоточенные, чтобы ограничить ущерб от ударов B-52. Немалую озабоченность у нас вызывало то, что колонны иногда сопровождали бронемашины и даже легкие танки.
Меня больше всего беспокоило пешее охранение. На протяжении пяти лет американские отряды SOG осложняли жизнь силам NVA вдоль системы дорог в Лаосе, и на каждый успешный удар северовьетнамцы отвечали усилением охраны и обороны. К 1970 году, когда тропу Хо Ши Мина обороняли десятки тысяч солдат, северовьетнамцы выставляли стационарные ночные посты на всех основных маршрутах и активно патрулировали джунгли вдоль магистралей – все это в дополнение к обычно охотившимся за нами следопытам и противодиверсионным силам. Если нам посчастливится добраться до дороги незамеченными, и хватит удачи остановить грузовик и схватить водителя, то затем нам придется туго, когда подразделения NVA будут преследовать нас всю ночь. Осознавая это, мы с Крупой изучили карты, сосредоточившись на участке Шоссе 110 к востоку от того места, где в феврале рота Хэтчет Форс Юлиса Пресли блокировала дорогу в течение пяти дней. Из материалов по нескольким целям мы почерпнули предполагаемые расположения противника, такие как склады снабжения и места стоянок, чтобы случайно не забрести туда. Когда мы, наконец, выбрали лучшее место для засады, одно из донесений разведки гласило, что всего в 500 ярдах предположительно находится базовый лагерь батальона. Нужно будет схватить этого водителя и быстро смыться.
Так же важно, что мы изучили неудавшиеся попытки, в ходе которых пленный был непреднамеренно убит, и пришли к выводу, что если это будет просто засада, успех не гарантирован. Мы должны будем использовать элемент внезапности и захватить его так быстро, чтобы, как у оленя, ослепленного фарами, у него не было выбора, кроме как подчиниться. В одно мгновение он за рулем, в следующее ему крутят руки и уволакивают прочь.
Переварив все это, Крупа, я и наши товарищи по группе устроили мозговой штурм за выпивкой в клубе. "Как насчет северовьетнамской формы Фунга?" - предложил Крупа, имея в виду своего пойнтмена. "Он мог бы просто выйти и дать сигнал грузовику". Это было просто и прямолинейно, но облику Фунга могло не хватать опознавательных знаков NVA, таких как отличительная нарукавная повязка. Даже жест остановки был нам неизвестен, поскольку ни одна из групп SOG никогда не видела, чтобы вражеский солдат останавливал грузовик. Кроме того, Фунгу могло не хватить уверенности, чтобы осуществить этот маскарад, и, несмотря на весомые стимулы брать пленных, туземные солдаты были слишком склонны стрелять в северовьетнамцев.
Как бы то ни было, подчеркнул я, нам нужно физически остановить этот грузовик, а это не мелочь. Как можно мгновенно остановить две тонны массы, движущейся со скоростью двадцать миль в час (32 км/ч)? Джакс уже предупредил меня: "В наших наставлениях про это ничего нет, нигде ничего нет". К концу нашего первого сеанса мозгового штурма я уже пришел к выводу, что решение будет включать взрывчатку, что вдохновило на серию экспериментов по подрывам.
Каждый день мы тратили половину времени на изучение разведданных, планирование и на пробы со взрывчаткой, а остальное – на совместные тренировки, чтобы спаять наших двенадцать человек в единую команду. Сначала мы отрабатывали построения и сигналы жестами, затем перешли к отработке навыков немедленных действий, потом к упражнениям с боевой стрельбой на полигоне. К третьему дню мы отрабатывали все, что делали, с боевой стрельбой. Но мы все еще не определились со способом остановки грузовика.
Дело в том, что взорвать грузовик легко – любой подрывник может рассчитать подходящий для этого заряд взрывчатки C-4. Но как использовать взрывчатку, чтобы мгновенно остановить машину, не отправив ее водителя на небеса? Кроме того, способ или устройство должны были быть избирательными, чтобы мы могли позволить проехать бронемашине или грузовику с солдатами, но при этом поразить нужную нам машину. Зарыть взрывное устройство на Шоссе 110 было невозможно, потому что его твердая глинистая поверхность выдала бы следы подкопа. В руководство армейских Рейнджеров был ловкий трюк времен Второй мировой войны: проложить поперек дороги шнур, затем вытащить мину на пути выбранной вами машины. Но вытащить эту мину точно в нужное место, чтобы зацепить колесо – в темноте, это выглядело слишком рискованным.
"Свалите перед ним дерево", - предложил Янси, и это было первым, что мы попробовали.
Я подготовил два заряда, связанных детонирующим шнуром: у основания дерева мы закрепили подсекающий заряд, а примерно в десяти футах над землей второй, меньший – тот, который подрывники называют "кикером" – чтобы вытолкнуть сломанное дерево поперек дороги. Мы свалили несколько деревьев, прежде чем я пришел к выводу, что нам понадобится слишком много взрывчатки и слишком большое дерево, чтобы заблокировать двухтонный грузовик.
В конце концов мы прошли по полному кругу и согласились с Джоном Грантом, участвовавшим в "Эштрей Один" подрывником, который испытал множество зарядов и остановился на трех Клейморах, установленных полукругом, чтобы сфокусировать их взрыв и выбить переднее колесо грузовика. Мы несколько раз испробовали способ Гранта на шинах грузовика, достигая приемлемой вероятности успеха.
Теперь, когда мы определились со способом остановить грузовик, нужно было, действуя от обратного и опираясь на него, разработать весь план засады. Кто взорвет Клейморы? Я. Потому что этот взрыв будет для нашей засады сигналом действовать. Командир не должен передавать этот сигнал по цепочке, и ему не следует подавать его свистком или жестом, чтобы не потерять эффект внезапности. Кроме того, поскольку мы наносили выборочный удар – давая проехать бронемашинам и грузовикам с солдатами – моя собственная рука на замыкателе будет гарантией мгновенного реагирования.
Кто будет захватывать водителя? Будучи самым крупным из нас, Джон Янси лучше всех мог усмирить и контролировать пленного. У Янси также был неплохой боевой опыт в Майк Форс, что придало мне уверенности, что он не будет колебаться в критический момент.
Разумеется, руки Янси должны быть свободны, чтобы схватить водителя, так что потребуется минимум двое человек, чтобы прикрыть его – капитан Крупа будет рядом с Янси, в то время как я оббегу вокруг капота, распахну пассажирскую дверь, и проконтролирую с той стороны. Я ликвидирую помощника водителя и помогу Джону вытащить водителя, если это будет необходимо.
Четвертый человек в нашей подгруппе штурма или захвата – Ричард Вуди – должен был контролировать кузов, готовый уничтожить все охранение и вооруженных пассажиров, прежде чем они успеют открыть огонь. Чтобы свести к минимуму опасность попасть друг в друга, мы отрабатывали, что после первого выстрела каждый член штурмовой подгруппы должен встать колено и стрелять по грузовику снизу вверх.
В 100 ярдах вправо и влево от места засады, две фланговые подгруппы обеспечения по три человека в каждой должны были блокировать дорогу и не допустить вмешательства северовьетнамцев в захват, а также задержать силы быстрого реагирования на время, достаточное, чтобы подгруппа захвата успела отойти с пленным. В составе каждой из подгрупп обеспечения – во главе с Жако на западе и Кенникоттом на востоке – были ярд-гранатометчик с M-79 и нунг с CAR-15. Также каждая из них выставляла по два Клеймора, и у них были противотанковые гранатометы LAW на случай, если им придется бить по приближающимся машинам.
Услышав поданный мной голосом сигнал "Отход", продублированный Вуди свистком, каждая подгруппа обеспечения инициирует запалы с трехминутной задержкой на своих Клейморах, в то время как их гранатометчики выпустят два заряда со слезоточивым газом вдоль дороги. Все подгруппы встречались в точке сбора, примерно в 100 ярдах в джунглях, где мы оставляли наших радиста Грейса и медика Галассо, а также все наши рюкзаки.
План выглядел завершенным.
"А что насчет, уничтожения грузовика?" - спросил Крупа. Тут все просто. Пока Янси и Крупа будут вязать пленного, я заброшу в кабину подрывной заряд, положу дающую 2000 градусов термитную гранату на блок цилиндров двигателя и инициирую гранату замедленного действия с белым фосфором, которая зажжет ее. Затем, превратив грузовик в пылающий маяк, мы вызовем ганшип AC-130 "Спектр", чьи 20-мм и 40-мм пушки разнесут в порошок все на Шоссе 110, пока мы бежим через джунгли. Идеально!
Мы с Крупой встретились с Наездником Кови Чарли "Паттером" Септером, чтобы выбрать LZ примерно в двух днях перехода к югу от дороги, затем договорились с S-3, что AC-130 "Спектр" будет держаться сразу за горизонтом, ожидая нашего вызова. Наш план был готов.
Мы отпраздновали это за выпивкой в клубе, но меня волновало, действительно ли у нас будет AC-130? А что, если погода будет плохой? Или сильный зенитный огонь? Чем больше я думал об этом, тем больше вспоминал, как Джо Уокер однажды посоветовал мне: "Никогда не начинай бой, который ты не сможешь выиграть с тем, что у тебя есть тут и сейчас". Когда взорвутся наши три Клеймора, вся округа будет взбудоражена, и подобно гигантскому отряду добровольцев местного шерифа, все северовьетнамцы в пределах слышимости обрушатся на нас.
Я сказал Крупе: "Нам не следует рассчитывать только на "Спектр".
Поэтому, чтобы обеспечить наш отход, я выдал каждому американцу, за исключением медика и радиста, небольшую брезентовую сумку с пятью гранатами замедленного действия. Их нужно будет инициировать и бросать на отходе, оставляя за собой своего рода минное поле из гранат: осколочных, с белым фосфором и слезоточивым газом, взрывающихся с неравными интервалами в течение сорока пяти минут. Всякий раз, когда северовьетнамцы рискнут двинуться вперед в темноте, будет взрываться еще одно устройство, разбрасывая осколки или горящий фосфор, или давая облако удушающего слезоточивого газа.
Вторую неделю мы провели, отрабатывая и оттачивая нашу засаду. Очертив на земле каблуком контур грузовика, я провел длительный пошаговый прогон, в ходе которого каждый человек изучал свою роль, этап за этапом. В штурмовой группе, фланговом охранении или на точке сбора, у каждого человека был список конкретных обязанностей, которые нужно было запомнить. Отрабатывая их выполнение на открытом пространстве, каждый мог слышать и видеть, что делают другие, достигая быстрой синхронизации. К полудню мы были готовы к более реалистичному прохождению, на этот раз в близлежащих джунглях, которые имитировали обстановку засады на Шоссе 110. Затем были пробные прогоны, начинавшиеся со сброса рюкзаков в точке сбора, разделения на подгруппы и скрытного выдвижения к своим позициям.
Благодаря этим репетициям мы узнали, что нам нужны радиостанции для связи между нашими позициями, которые мы получили, заменив наши аварийные радиостанции на новые PRC-90, которые имели отдельный FM-диапазон. Кроме того, чтобы ускорить наше движение, когда я кричал "Отход!", фланговые подгруппы обеспечения вместо того, чтобы тащиться к точке сбора через джунгли, побегут прямо по дороге к грузовику и уйдут вместе со штурмовой подгруппой. И, хотя ему это не понравилось, Янси узнал, что ему придется повесить себе на спину болторез на случай, если водитель будет прикован к рулю.
После того, как все изменения были внесены, мы отрабатывали засаду снова и снова, набирая скорость и уверенность с каждым повтором. Чтобы быть готовыми к любому варианту, мы практиковались в нападении на грузовик, едущий на восток или запад. На одной из наших последних дневных отработок мы устроили засаду на настоящий грузовик с переводчиком РГ "Калифорния", Уитом, изображавшим водителя. Янси раз за разом выдергивал Уита за дверь так быстро, что маленький монтаньяр буквально летел по воздуху.
Затем последовала отработка ночью, сначала проходя вхолостую, затем, наконец, последовала генеральная репетиция, с боевой стрельбой ночью, включая взрывы Клейморов. К тому моменту мы могли остановить грузовик с помощью взрыва мин, зачистить его и схватить водителя менее чем за десять секунд: хорошо организованное действие, столь же отточенное, как лучшая команда NFL.
Наконец, через две недели после получения приказа, я доложил майору Джаксу, что мы готовы. На следующий день мы с Крупой кратко изложили весь наш план Джаксу и нашему командиру, подполковнику Абту, который тут же утвердил его. Обычно это было бы все, но "Эштрей Два" была задумана лично шефом SOG полковником Стивом Кавано, который хотел провести собственный инструктаж в Сайгоне.
Два дня спустя мы с Крупой доложили план полковнику Кавано. Я заметил, что его взгляд прикован к отметке предполагаемого базового лагеря батальона всего в 500 ярдах от места нашей засады. Когда мы закончили, Кавано откинулся на спинку кресла, задумчиво промолчав тридцать секунд. "Ваши планирование и подготовка тщательны и доскональны", - заявил он. "Но та зона к югу от дороги, куда вы отойдете, вот что меня беспокоит".
Кавано постучал по карте. "У северовьетнамцев по всей дорожной сети спрятаны лагеря. В темноте вы можете наскочить прямо на один из них". Он потребовал, чтобы мы провели короткую двухдневную разведку этого района, чтобы убедиться, что мы не наткнемся на скрытый вражеский лагерь.
Пока остальные спешили подготовить наше снаряжение и взрывчатку, Крупа, Янси и четверо ярдов выполнили эту короткую задачу, высадившись 23 марта примерно в пяти милях к северо-западу от группы, уже действовавшей на северо-востоке Камбоджи, РГ "Пенсильвания". У Крупы и Янси все шло гладко, но не для РГ "Пенсильвания". На второе утро Крупа остановил своих людей, когда Янси услышал по радио, что другая группа находится в контакте.
Через три хребта от них Один-Ноль Джон Боронски, Один-Один Джерри Пул и Один-Два Гэри Харнед были на грани неудачи. Несколько дней они петляли и уворачивались от преследователей NVA, которые охотились за ними неустанно, днем и ночью.
Рано утром того дня Наездник Кови лейтенант Джим "Король Артур" Янг пролетал над РГ "Пенсильвания" и услышал, как Пул прошептал: "Мы слышим голоса вокруг". Хуже того, NVA привели собак. Однако Боронски не запросил эвакуацию. Это был первый выход Пула, и, он, хотя и был лейтенантом, подчинялся Боронски, штаб-сержанту, у которого было больше опыта. Если бы это зависело от Пула, их бы немедленно эвакуировали.
В полдень на замену Янгу прибыл Наездник Кови Ллойд "Оу-Ди" О'Дэниелс и пролетел над РГ "Пенсильвания". Он узнал, что они только что были в контакте, двое человек получили легкие ранения, и они едва оторвались от противника. Северовьетнамцы даже подожгли джунгли, чтобы выгнать их на засаду, которой они едва избежали. Однако Боронски не был готов запросить эвакуацию. О'Дэниелс понял. "Некоторые командиры групп не хотели быть теми, кто просит вытащить их", - объяснил он. "Так что вы, как Наездник Кови, должны были истолковать это, и вам нужно было знать, кто этот парень, потому что некоторые из них никогда не запросят эвакуацию. Они никогда не признают, что стало слишком горячо".
Все утро Оу-Ди докладывал об ухудшении положения группы, рекомендуя оперативному отделу эвакуировать их, но всегда с отрицательным ответом. Затем внезапно было принято решение вытащить РГ "Пенсильвания".
Когда прибыло звено "Хьюи" 170-й штурмовой вертолетной роты, группа еще не добралась до LZ, так что бортам пришлось кружить в вышине, ожидая. Затем лейтенант Пул передал, что преследователи северовьетнамцев прямо позади них, и запросил ракетно-штурмовой удар "Кобр"-ганшипов по их следу. Уклонение от противника и выход на LZ заняли целую вечность. Через сорок пять минут, когда у них заканчивалось топливо, командир звена "Хьюи", уорент-офицер Джим Лейк, повел свои птички обратно в Дакто для дозаправки, оставив одну вертушку под командованием капитана Майка О'Доннелла на случай, если будет сбита "Кобра". С О'Доннеллом были уорент-офицер Джон Хоскен и специалисты-четыре Руди Бесерра и Берман Ганде.
Заправленные "Хьюи" возвращались, когда Один-Ноль Боронски передал, что его люди находятся на LZ и их нужно немедленно эвакуировать, иначе они не выберутся. Зная, что, возможно, вопрос стоит сейчас или никогда, и что в группе уже было двое раненых, капитан О'Доннелл спустился на небольшую поляну. Потребовалось четыре минуты, чтобы поднять людей на борт, все это время "Кобры" штурмовали вокруг. Затем Наездник Кови О'Дэниелс увидел, как "Хьюи" взлетает над верхушкам деревьев – и его сотрясает мощный взрыв! "РПГ, чтоб его!" - выругался он. Каким-то образом О'Доннелл удержал его в воздухе. Птичка пролетела четверть мили, затем второй взрыв разорвал ее на куски, разбросав пылающие обломки по верхушкам деревьев.
"Кобра" с позывным "Пантера 13" несколько раз пролетела сквозь серо-черный дым. Находившийся на полпути к авиабазе ВВС Плейку Наездник Кови Джим Янг услышал голос пилота "Кобры": "Ничего не осталось. Я шел за сликом(1) ("Хьюи"), когда он взорвался, там ничего не осталось".
Уорент-офицер Лейк прошел над верхушками деревьев и увидел "большой вторичный (взрыв) под пологом леса, сопровождавшийся большим количеством черного дыма, который я посчитал взрывом его топливных баков". Сильный огонь с земли заставил Лейка уйти. Наездник Кови О'Дэниелс не засек ни аварийного радиомаяка, ни дымового сигнала, ни сигнального полотнища, только огонь с земли, обрушивающийся на любой борт, пролетавший в пределах досягаемости. "Они разнесли вертушку в небесах вместе со всей чертовой разведгруппой", - доложил Оу-Ди.
В пяти милях оттуда, в Лаосе, Джон Янси услышал сообщение О'Дэниелса и узнал об ужасной судьбе РГ "Пенсильвания". Но группа Крупы не встретила ни одного северовьетнамца на нашем предполагаемом пути отхода. Пару часов спустя те же вертолеты вывезли Крупу, Янси и четверых ярдов.
Встретившись в клубе тем вечером, все восемь американцев Эштрей Два подняли бокалы и присоединили голоса к товарищами из разведки и Хэтчет Форс, чтобы спеть "Эй Блю", добавив к этой грустной, растущей литании Боронски, Пула и Харнеда. РГ "Пенсильвания" была первой потерянной в полном составе группой CCC с тех пор, как моя старая РГ "Нью-Мексико" была уничтожена годом ранее.
После этого Толстый Альберт – Пит Уилсон – сел рядом, чтобы пожелать удачи на Эштрей Два, и я видел, что он хотел бы пойти со мной. Толстый Альберт только что узнал, что вот-вот станет Один-Ноль и получит собственную группу. Я поздравил его. Гленн Уэмура тоже пожелал мне удачи.
На следующий день мы закончили с подготовкой снаряжения, после чего вместе с Крупой проверили все, чтобы убедиться, что мы готовы. В ту ночь все хорошо выспались.
К 09:30 следующего утра я сидел в дверном проеме "Хьюи", наблюдая, как мимо проплывает лагерь Сил спецназначения Бенхет. Я был убежден, что если нам удастся добраться до дороги, то у нас все получится. Хотя мы пролетели практически над тем самым местом, где сорок восемь часов назад погибла РГ "Пенсильвания", я выкинул эту трагедию из головы и сосредоточился на нашей собственной задаче. Мы были готовы, уверены, полны решимости – мы добьемся успеха.
Как и было запрошено, Наездник Кови Чарли Септер, летевший с капитаном ВВС Гэри Грином, высадил нас на два хребта южнее Шоссе 110. Огня с земли не было. Через десять минут я дал "Группа окей", и мы двинулись, направляясь на север к дороге.
Весь этот день мы продвигались вперед уверенно и целенаправленно. За исключением услышанных в отдалении нескольких сигнальных выстрелов и обнаружения заброшенного бункера, тот день прошел для нас без происшествий. В первую ночь мы ничего не слышали, но во вторую, около 22:00, я проснулся и сел, напрягая уши – моторы. Грузовики, возможно, в миле от нас – штук шесть, может быть, десять. В тени вокруг меня все остальные тоже проснулись, сидели и слушали, ничего не говоря. Мы знали, завтра был наш день, при условии, что мы сможем незамеченными подобраться к Шоссе 110.
К весне 1970 года добраться до любого лаосского шоссе стало большим достижением. Северовьетнамские силы охранения обнаруживали большинство групп SOG при пересечении тщательно патрулируемой зоны безопасности, примерно за полмили от любой дороги. Так что последние 500 ярдов мы преодолели так же скрытно, как прайд львов, подкрадывающийся к антилопе на равнине Серенгети – шаг, пауза, прислушаться, присмотреться, – шаг, пауза, прислушаться, присмотреться. Затем, незадолго до полудня, джунгли наконец поредели, и вот перед нами лежит Шоссе 110. Крупа и я проскользнули последние сорок ярдов и обнаружили на его укатанной поверхности свежие следы грузовиков. Оглядевшись, я понял, что это ужасное место: вниз по склону от дороги уходила редкая поросль бамбука, обеспечивающая минимальные укрытие или маскировку – но это такое маловероятное место для засады, подумал я, что охранение и патрули противника не уделят ему внимания.
Пока остальная часть группы проводила день на точке сбора, мы с Крупой залегли в виду шоссе. Пока мы лежали там, в ожидании темноты, я повернул камеру Пен ЕЕ к себе и, самодовольно ухмыльнувшись, сделал автопортрет.
Крупа прошептал: "Что ты делаешь?"
"Если сегодня вечером меня убьют и захватят эту камеру", - прошептал я, - "я хочу, чтобы они увидели на пленке мой лыбящийся хлебальник".
Ему понравилась эта идея, и он попросил: "Тогда сделай и такой снимок". Фред приподнялся и встал на колено, изображая разведчика, напряженно высматривающего противника. Я щелкнул и его.
Мы не видели и не слышали противника на протяжении всего дня. Около 17:00 я передал кодовую фразу на "Легхорн" (Leghorn), ретрансляционную станцию SOG на вершине горы, запрашивая выход ганшипа AC-130 "Спектр" на позицию прямо за горизонтом, в готовности прикрыть наш отход. Затем я выдал каждому американцу по "Зеленому Шершню" (Green Hornet) – выдаваемой SOG таблетке амфетамина – чтобы у нас хватило сил на всю ночь.
Было еще светло, когда я записал в блокнот: "1920 (7:20 вечера) – Одна машина, прошла в направлении с востока на запад. В ней несколько солдат и большие деревянные ящики". Под кучами веток Жако разглядел плоские бронированные борта, несомненно, советский броневик с солдатами, проверяющими дорогу перед началом движения колонн.
Затем я записал: "1925 – Второй грузовик, прошел с востока на запад. Предположительно пустой". Мне удалось разглядеть улыбающееся лицо водителя, когда он переключался на пониженную передачу. Возможно, он пел.
Когда почти стемнело, я дал сигнал нашим фланговым подгруппам – Жако слева и Кенникотта справа – выдвинуться на свои блокирующие позиции. Затем вперед поползла наша штурмовая подгруппа – Крупа, Вуди, Янси и я. Света едва хватало, чтобы что-то разглядеть, и я установил на обочине три Клеймора полумесяцем, направленным на заметное дерево по ту сторону дороги. В темноте я буду ждать, когда переднее колесо грузовика сравняется с этим деревом, и подорву мины.
Затем мы легли ничком у дороги и ждали, как мне показалось, целую вечность. Неужели противник обнаружил нас и остановил движение колонн? Незадолго до 21:30 мы услышали далекий звук приближающегося грузовика, который постепенно становился громче, пока не стало казаться, что он несется прямо на нас. Когда он огибал ближайший поворот, засверкали тусклые светомаскировочные фары. Через несколько секунд шина прокатилась прямо передо мной, и – БА-БАХ! – я взорвал мины и крикнул: "Штурм!"
Янси, Крупа, Вуди и я тут же бросились к советскому грузовику ГАЗ-63, который замер на месте прямо перед нами. Я бросился к капоту, чтобы взять помощника водителя – его не было – затем прикрывал, когда Янси выволок водителя через противоположную дверь, бросил его на землю и прижал, пока Крупа защелкивал наручники на запястьях ошеломленного мужчины.
Затем Крупа вытащил свой Кодак Инстаматик(2) и, стоя посреди печально знаменитого Шоссе 110, щелкнул вспышкой, когда я бросил в грузовик подрывной заряд, сунул гранату замедленного действия с белым фосфором на топливный бак и положил термитную гранату под капот. Я крикнул: "Отход! Отход!" Вуди дважды дунул в свисток, как было отработано.
Восхитительно! Мы заполучили своего пленного, и уже отходили, и все чуть больше, чем за минуту!
Затем, откуда ни возьмись, затаившийся вражеский солдат прострелил Вуди обе руки.
Пока Крупа и Янси оттаскивали пленного, мы с Жако засунули кровоточащие руки Вуди в импровизированную перевязь, потом Жако повел его к точке сбора.
В результате у грузовика остался только я, чтобы разобраться с приближающимся противником и выиграть время, дав остальным преимущество. Я начал перестрелку с вражескими солдатами, приближающимися по дороге, стреляя по их дульным вспышкам. Тем временем наши люди из фланговых подгрупп обеспечения опустошали свои "пакеты со сладостями", разбрасывая по прилегающим джунглям три десятка разнообразных гранат, которые будут взрываться на протяжении сорока пяти минут.
Как долго я смогу сдерживать NVA? Я знал, что гранаты замедленного действия начнут взрываться через две минуты. Если к тому я не уйду времени, эти адские устройства прикончат меня.
На точке сбора Галассо, наш медик, как мог перевязал Вуди. Несмотря на муки – оба предплечья были раздроблены пулями АК – Вуди отказался от морфия, опасаясь, что тогда он нас замедлит. Он был великолепен.
Все еще находясь возле грузовика, я понял, что пора уходить, когда взрыв прилетевшей неизвестно откуда китайской гранаты швырнул меня на землю. Будь это американская граната, я был бы уже мертв. А так я встал, потряс головой, пока перед глазами не перестали мельтешить искры, а затем направился к остальным. Отходя, я сделал несколько выстрелов и услышал с дороги крики и стрельбу северовьетнамцев, собравшихся вокруг грузовика. Не успел я еще дойти до точки сбора, как сдетонировал пятифунтовый подрывной заряд, уничтожив грузовик и заставив многих из них замолчать.
Когда я присоединился к группе, Крупа связался с нашей группой ретрансляции на вершине горы, и узнал, что "Спектр" не на позиции. Поскольку на дороге перекрикивалось все больше северовьетнамцев, и вдалеке раздавались сигнальные выстрелы, у нас не было времени спорить о том, почему ганшипа не оказалось на месте.
Пока мы бежали, спасая свои жизни, в Контуме, ничего не происходило. Подполковник Абт в то самое утро отправился домой, оставив на командовании офицера сомнительной компетенции, не имевшего никакого представления о безотлагательности. "Дерьмо!" – огрызнулся Наездник Кови О'Дэниелс, потеря РГ "Пенсильвания" была свежа в его памяти. "Давайте найдем вертолет, чтобы доставить меня в Плейку, и отправимся туда сегодня вечером".
О'Дэниелс, летевший с капитаном ВВС Бобом Манном, пересек границу в полночь, но у них не возникло проблем с тем, чтобы найти нас – они увидели горящие грузовики в десяти милях (16 км). Пока мы бежали сквозь черные как смоль джунгли, Оу-Ди использовал это пламя, чтобы направлять группу за группой истребители, бомбя место засады, дорогу и наш след. Всю ночь мы пробирались через джунгли, остановившись только дважды, чтобы оказать помощь Вуди и проверить путы пленного.
Было еще темно, когда вертолеты взлетели, чтобы прибыть к нам на рассвете, "Хьюи" из 170-й штурмовой вертолетной роты в сопровождении "Кобр"-ганшипов из 361-й роты ударных вертолетов "Розовые пантеры". Затем пара "Скайрейдеров" A-1 сделала последний заход с кассетными бомбами, и О'Дэниелс увидел, что они сыплются прямо на нас. Хотя кассетные бомбы действительно рвались повсюду вокруг нас, каким-то чудом никого не задело. Уорент-офицер Джим Лейк, летевший на ведущем "Хьюи", повел свой борт в дым и приземный туман, увидел наши сигнальные ракеты и приземлился. И мы были таковы – нам удалось: водитель головной машины колонны невредим, Вуди ранен, а я лишь слегка задет осколками. Успех был тем слаще, потому что это было то же подразделение "Хьюи", которое потеряло РГ "Пенсильвания" и своего ведомого – "Хьюи" капитана О'Доннелла – всего четыре дня назад.
Наш обратный перелет в Контум превратился в воздушную процессию, все вертушки шли в строю. Когда мы приземлились, все, кто были в расположении, хлынули на вертолетную площадку. Во время этого бурного приветствия множество рук жали нам руки, хлопали по спине и передавали холодное пиво, и американцам, и ярдам. Нашего водителя грузовика, все еще с завязанными глазами и в наручниках, увел офицер разведки. Я был настроен выпить чего покрепче, когда Первый сержант разведки объявил, что через десять минут прибудет C-130 "Блэкберд" SOG, чтобы отвезти меня и пленного в Сайгон.
Через несколько минут я был возле взлетки в Контуме, где сострадательный офицер разведки снял повязку с глаз пленного. Водитель NVA огляделся, заметил мою грязную форму и лицо, заляпанное камуфляжной краской, и понял, что я был в группе, которая его схватила. "Ди-дау", - попросил он, имея в виду, что ему нужно помочиться. Он поднял скованные руки, показывая, что мы должны освободить их. Офицер разведки не был уверен, что делать.
Я не собирался снимать с него наручники. Ли Беркинс, разведчик, отправленный в качестве охраны, был слегка удивлен, но наш командир, как заметил Ли, "чуть не отложил кирпич от изумления", когда я расстегнул ширинку пленного, вытащил его член, держал его, пока он облегчался, и даже встряхнул, прежде чем засунуть обратно. После этого северовьетнамец понял, что у него не будет абсолютно никакой возможности сбежать.
Едва час спустя мы приземлились в аэропорту Таншоннят в Сайгоне, куда я, как и было предписано, доставил, в наручниках и с завязанными глазами, головного водителя северовьетнамской колонны. Коммерческий фургон без опознавательных знаков доставил нас в штаб SOG, где нас встретили почти с таким же ликованием, как и на нашей вертолетной площадке тремя часами ранее. Шеф SOG Кавано был на Филиппинах, поэтому меня поздравил его заместитель, полковник ВВС Луис Франклин, объявивший, что мы будем докладывать о результатах выполнения задачи генералу Крейтону Абрамсу, командующему вооруженными силами США во Вьетнаме. После короткого душа и стрижки я надел чистую форму, а затем сопровождал полковника Франклина в штаб MACV, где мы ждали своей очереди на контрольно-пропускном пункте.
После того, как командующий 101-й воздушно-десантной дивизии закончил свой доклад, военный полицейский провел нас в святая святых генерала Абрамса. В этом небольшом амфитеатре стоял широкий подковообразный стол, за которым сидели семь двух-, трех- и четырехзвездных генералов, а в центре, пожевывая сигару в своем кожаном кресле с высокой спинкой, сидел сам генерал Абрамс. За десять минут я шаг за шагом пересказал ход операции "Эштрей Два". Когда я рассказал им, как скопище северовьетнамцев, стрелявших возле грузовика, замолкло, когда он взорвался, в комнате раздались смешки. Несмотря на то, что Абрамс был известен как яростный противник Сил спецназначения, он отбросил свои личные чувства, чтобы пожать мне руку. "И скажите своим товарищам по группе", - сказал он, - "они проделали прекрасную и смелую работу".
В тот вечер – ровно через двадцать четыре часа после того, как мы устроили засаду на грузовик – я был в ночном клубе с кондиционером, обмениваясь тостами с друзьями из штаба SOG; я жалел лишь о том, что не праздновал тот памятный вечер с моими товарищами по "Эштрей Два".
Позже шеф SOG Кавано назвал "Эштрей Два" "несомненно, нашей самой успешной операцией, где мы задумали что-то, спланировали это, а затем сделали это". И хотя перед задачей он высказывал своим подчиненным оптимизм, Кавано признался: "В самых смелых своих фантазиях я никогда не думал, что мы добьемся успеха".
Наш пленный пошел на сотрудничество. Он рассказал дознавателям SOG, что его транспортное подразделение было приписано к артиллерийскому полку, и что за последнее время они провели много колонн для обеспечения назревающего крупного наступления. Американские B-52 вскоре начали бомбить парки грузовиков и склады боеприпасов, которые он раскрыл, но, как оказалось, никто не оценил, насколько скоро последует это крупное наступление.
Следующей ночью, пока я спал в конспиративном доме SOG в Сайгоне, 28-й пехотный полк NVA начал внезапную атаку на лагерь Сил спецназначения Даксеанг, примерно в дюжине миль к северу от Бенхет. Хотя они были отброшены, двухтысячный отряд северовьетнамцев осадил Даксеанг и продолжал сражаться на протяжении нескольких недель. Затем другой полк NVA ударил по лагерю Сил спецназначения Дакпек, в семнадцати милях к северу от Даксеанг, где находилась наша самая северная стартовая площадка. За этим также последовало несколько недель напряженных боев. Сержант первого класса Уолтер "Джерри" Хетцлер из Майк Форс, только что завершивший тур в разведке в CCC, был награжден Крестом за выдающиеся заслуги за храбрость, проявленную им в Дакпек.
Эти две атаки были достаточно скверными, но в ту же ночь, когда противник ударил по Даксеанг – апрельский День смеха – дюжина северовьетнамских саперов пробрались через выгребную яму уборной и проникли в наш комплекс CCC в Контуме. Заложив подрывные заряды, они взорвали наш Центр тактических операций и подожгли казармы старших офицеров, а затем скрылись, не потеряв ни одного человека. Пострадал только один американец, дежурный офицер, капитан Нил "Дикий Билл" Коди, который находился в оперативном центре, когда взорвался заряд, обрушив на него потолок.
Наездник Кови О'Дэниелс и капитан Крупа прибыли на пожар, но старший офицер приказал им спасти из огня его личные вещи. "Так что, мы вошли внутрь", - вспоминал О'Дэниелс, - "взяли его холодильник, полный пива, вынесли его через черный ход, и уселись пить его пиво и смотреть, как все сгорает дотла". Даг Миллер, представленный к Медали почета, предложил потушить пламя взрывом динамита, который, как он знал, лишит его кислорода. Высокомерный офицер не желал ничего слышать, так что Миллер тоже забил на это.
Тем утром я вернулся и обнаружил дымящуюся яму на месте, где был оперативный центр. Но нападение мало сказалось на операциях CCC – в Дакто уже были свежие группы, готовые высадиться в тот же день. Интересно, что большинство наших людей восхищались северовьетнамскими коммандос за их изобретательность и самоотверженность, с которой они пробирались по пояс в смеси извести и человеческих фекалий, чтобы выполнить свою задачу.
Хотя мы и испытывали к саперам профессиональное уважение, мы обнаружили тревожные доказательства того, что им помогали изнутри. Несколько фонарей на периметре были намеренно смещены, чтобы ров, через который проползли саперы, оказался в тени. Эти пособники могли быть из числа вьетнамской прислуги, развешивавшей белье возле фонарей, но это напомнило нам о более глубоких, более тревожных случаях явного предательства. То, что информация о группах SOG уходила на сторону, больше не было предметом споров; слишком часто противник, похоже, ждал наши группы, чтобы это было простым совпадением. Вопрос был в том, откуда исходил этот компромат. На полевом уровне – в CCN, CCC и CCS – большинство людей подозревали, что у нас есть крот в штабе SOG, но в Сайгоне ушли в отказ.
Убежденный, что наша проблема заключается в скрытности связи, шеф SOG Кавано приказал нашим группам брать скремблер KY-38, громоздкое, тяжелое устройство, которое перегружало наших и без того тяжело груженных радистов. Но противник мог пеленговать передачи KY-38, в отличие от более поздних устройств со скачкообразной сменой частот, поэтому толку от его тридцати фунтов (13,6 кг) веса было мало. Большинство Один-Ноль считали, что наши кодовые таблицы достаточно эффективны, и нам не нужны шифровальные устройства. Так что многие KY-38 "загадочным образом" выходили из строя в Дакто и выводимые группы оставляли их. Однако более масштабная проблема утечек продолжала оставаться объектом споров.
Как раз перед операцией "Эштрей Два" я увидел рекламу в журнале "Ганз энд Аммо" (Guns and Ammo – Оружие и боеприпасы), предлагавшую тридцатипатронные магазины для М-16 по семь с половиной долларов за штуку. Мало того, что это было дешево, но и, несмотря на хваленый приоритет SOG, наша система снабжения не могла добыть нам тридцатипатронные магазины. У нас были только стандартные армейские "двадцатки", и даже их заряжали всего девятнадцатью патронами, чтобы не ослаблять пружину. У наряда на КПП летунов в Сайгоне были "тридцатки", но мы не могли найти их. Довольно. В клубе я собрал с дюжины Один Ноль почти 800 долларов, чтобы каждый из их людей мог получить по одному тридцатипатронному магазину, и отправил их "Шервуд Дистрибьюторз" в Беверли-Хиллс, Калифорния. Они мгновенно выполнили заказ, так что я смог раздать тридцатипатронные магазины чуть ли не через неделю. Я понятия не имел, насколько решающую роль моя новая "тридцатка" сыграет в моем следующем выходе. Вообще-то я даже не подозревал, как скоро мне предстоит провести следующую операцию.
Спустя всего пару дней на паузе после "Эштрей Два" я сидел в клубе с Гленном Уэмурой и его товарищами по РГ "Вермонт" Один-Ноль Франклином "Дагом" Миллером и Один-Два Чаком Хейном. Они готовились отправиться на особенно горячую лаосскую цель и за выпивкой описывали свою инновационную технику высадки.
"Мы собираемся обставить всех их наблюдателей на возможных LZ", - заявил Миллер. "Мы спустимся туда на веревках". Именно так они отправились на недавнюю задачу Брайт Лайт, чтобы забрать тело пилота F-4, и Миллеру пришло в голову, что никто не использовал спуск по веревке для высадки во время обычных разведвыходов. "Если нет LZ, то нет и наблюдателей за LZ ", - рассуждал Миллер.
"Это отличная идея!" - согласился я. Насколько я знал, это был бы первый раз, когда кто-то будет высажен на разведывательную задачу спуском по веревке. И это было опасно, потому что взобраться обратно на борт будет невозможно, и подразумевалось, что вас будут высаживать в отдалении от LZ, достаточно больших, чтобы там можно было приземлиться. Мы немного обсудили это за выпивкой. Миллер мог быть убедительным человеком.
Спустя три порции выпивки я вызвался пойти с ним.
Это было немного сумасшедше, использовать время на паузе, чтобы сходить на еще одну задачу, и к тому же опасную, но я всегда испытывал сомнения относительно выходов Гленна с Миллером, а так я смогу быть уверен, что он выберется живым. А еще это был для меня шанс увидеть Миллера, бывшего, по всеобщему признанию, дерзким Один-Ноль, в действии. Ну а еще, для разнообразия было бы здорово побыть просто еще одним стрелком.
Радист Миллера, Чак Хейн, светился уверенностью. Симпатяга с крепким телосложением и мальчишеской улыбкой, Чак носил на шее маленького золотого Будду, подаренного ему, как он объяснил, монахом в Таиланде. Уроженец Южной Дакоты принял буддийский мистицизм, и даже прошел ритуальное благословение, после которого монах заверил его: "Ни одна пуля никогда не причинит тебе вреда". Чак верил в это, абсолютно убежденный, что его не убьют в бою.
Всего через два дня после нашего разговора в клубе мы были в Дакто и грузились в пару "Хьюи", всего по четыре человека на птичку – по два с каждого борта – чтобы быстрее спуститься. Ведущая птичка несла Миллера, Уэмуру, одного ярда и меня, в то время как Чак Хейн и еще трое ярдов шли за нами вторым бортом. Для спуска на нас были швейцарские сиденья(3) с металлическим карабином, куда встегивалась веревка, и толстые кожаные перчатки для предотвращения ожогов.
Сорок минут спустя мы были над верхушками деревьев в глубине Лаоса, примерно в миле к югу от Шоссе 110 и в десяти милях к западу от места засады "Эштрей Два". Наш вертолет провилял между покрытыми джунглями холмами, затем крутой поворот – вуп-вуп-вуп-вуп – еще один поворот – вуп-вуп-вуп-вуп – потом борттехник кивнул, и мы вышли на полозья под жужжащими лопастями, ярд и я с одной стороны, Миллер и Гленн с другой. Я чувствовал себя голым, CAR-15 висел на плече, и я не мог стрелять в ответ, если по нам откроют огонь. Затем наш "Хьюи" завис на пятидесяти футах (15 м), мы сбросили четыре утяжеленных рюкзака с веревками и посмотрели вниз, чтобы убедиться, что они размотались. Вот она. Небольшая прогалина, где взрыв бомбы выбил деревья и оставил одиночную воронку. Я напомнил себе не дать своему тяжелому рюкзаку перевернуть меня вверх ногами, затем, "Пошел!" – толкнулся – вж-ж-ж-жжж – и я стою на земле. Три секунды, и я отцепился, сбросил перчатки и снял с плеча CAR-15. Отлично!
Рядом со мной Миллер тоже высвободился, и уже говорил по рации. У Гленна в ходе спуска полукольцом зажевало рубашку, поэтому он выхватил нож, обрезал веревку и освободился. Остался только ярд.
Мы с Миллером посмотрели на зависший "Хьюи" и ярда, его руки обхватили посадочный полоз вертушки, он вцепился в него изо всех сил. Он потерял уверенность и не отпускал, зля Миллера с каждой секундой. Это было почти комично – ТРА-ТА-ТА! – ТРА-ТА-ТА-ТА! Стрельба из АК! Прямо вверх по склону!
"Вот дерьмо", - простонал я. Бортстрелки открыли огонь, в то время как мы спрыгнули в воронку. Мы поняли, что стреляют, целясь слишком высоко, чтобы это было по нам – плохие парни стреляли по "Хьюи", оставляя пилоту только один вариант: он улетел с ярдом, все еще болтающимся на веревке. Еще некоторое время мы слышали в отдалении стрельбу, провожающую улетающий "Хьюи".
Мы были в чертовски сложном положении. "Кобры" все еще были над верхушками деревьев, поэтому Миллер велел им обстрелять и обработать ракетами склоны холмов к северу и западу от нас, что вызвало еще больше огня с земли с еще большего количества направлений.
Лучшее, на что мы могли надеяться, это что "Кобры" подавят противника, а "Хьюи" сможет подойти, сбросить веревки и вытащить нас, сидящих в швейцарских сиденьях. Примерно через десять минут обстрела Миллер оторвал трубку от уха и объявил: "У нас "Хьюи", на подходе".
Мы слышали, как его лопасти бьют по воздуху в паре сотен ярдов к югу – затем с нескольких холмов был открыт сильный огонь, и он отвернул прежде, чем мы его увидели.
"Хьюи" придется вернуться и дозаправиться, сообщил Кови. А пока мы втроем застряли, запертые в этой одинокой дыре. Миллер приказал: "Давайте занимать оборону".
Гленн предупредил: "Мы должны не дать им подкрасться, вывести их из равновесия". Он бросил гранату далеко вниз по склону, в джунгли. БА-БАХ! Никакого ответа от противника – они знали, где мы, но не сомкнулись вокруг нас – по крайней мере, пока.
Наша ситуация напомнила мне случившееся с Джоном Алленом, когда его РГ "Алабама" была окружена в воронке. Я вспомнил, что Джон рассказывал мне, как важно было быстро выставить Клейморы. Именно! Я выглянул из-за края воронки и увидел место, где до джунглей было пятнадцать ярдов (14 м): любой северовьетнамец мог бросить гранату в нашу воронку и убить всех нас троих.
Я крикнул: "Гленн, прикрой меня!"
Не имея возможности ползти, держа одновременно и CAR-15, и Клеймор, я оставил оружие, выкатился наружу и поволокся по земле, пока "Кобры" обстреливали ракетами близлежащие джунгли, а противник продолжал палить в небо. Пока Гленн целился поверх меня, я молил бога, чтобы там еще не было северовьетнамцев, иначе я был бы мертв. На краю джунглей я как мог быстро установил Клеймор. Настолько неприкрытым я не ощущал себя никогда в жизни. Затем я пополз обратно, схватил свой CAR-15 и снова почувствовал себя в безопасности.
Насколько мы могли судить, северовьетнамцы подтягивают подкрепления, но они, похоже, не скапливались поблизости. Они хотели оставить нас там, зажатыми, болтающимися, чтобы застать вертолеты, которые в конечном итоге должны были прибыть.
Гленн отправил еще одну гранату в густые заросли джунглей. БА-БАХ! Ничего.
Я швырнул гранату в противоположную сторону. БА-БАХ! Никакой реакции противника.
Я быстро прикинул, что у меня на себе, что у меня с собой. Из фляжного чехла я вытащил еще пять гранат и разложил их, чтобы действовать быстро. Так, у меня полный комплект из двадцати одного магазина к CAR-15, включая мой новенький тридцатизарядный. Затем у "Кобр" закончилось время на позиции, и они направились обратно в Дакто. Все вертолеты ушли.
Кови держал пару "Скайрейдеров" A-1 в кругу на севере, и теперь мы увидели, как они приближаются – и бум-бум-бум-бум! – дымы разрывов снарядов 37-мм зенитных орудий в воздухе прямо за ними. Бум-бум-бум-бум! Серые клубы разрывов пытались догнать их, но A-1 спикировали и начали стрелять и бомбить вокруг нас, слишком низко, чтобы зенитки могли по ним стрелять.
Глядя на разрывы зенитных снарядов в вышине и трассера .50 калибра, проносящиеся над верхушками деревьев, у меня возникло ощущение, что над нами смыкается купол, удерживающий наши самолеты на расстоянии. Меня охватило болезненное предчувствие. Тупой ты сукин сын, проклинал я себя. Тебя убьют. На кой хрен ты сюда поперся. Ты же был на паузе!
Затем последовала полудневная дуэль между зенитными орудиями и нашими самолетами и ганшипами, практически часы авиаударов реактивных истребителей, проносящихся мимо на форсаже и А-1, засыпающих склоны холмов кассетными бомбами. Дважды вертолеты возвращались, чтобы вытащить нас, и дважды их отгоняли шквальным огнем.
Наконец, ближе к вечеру настал момент, когда нам нужно было либо выбираться, либо бежать. Когда вертушки вернулись для третьей попытки эвакуации, мы поняли, что это наш последний шанс. Возможно, было уже слишком поздно. Кови передал, что американское командование в Сайгоне одобрило использование кассетных бомб CBU-19 со слезоточивым газом, чтобы помочь нашей эвакуации, но у экипажей вертолетов не было с собой противогазов. Вместо того чтобы ждать еще час, пока им привезут маски из Плейку, ведущий пилот вызвался пролететь под огнем противника, втиснуть свой "Хьюи" между нависающими ветвями деревьев и сбросить нам лестницы. Поскольку нужно было забрать всего троих, это можно сделать быстро.
Миллер повернулся от радио и предупредил: "Спускайтесь ниже. Кови ведет "Фантомы" с тяжелыми бомбами". Мы сползли на дно воронки и прикрыли головы. В течение тридцати секунд земля содрогалась от взрывов 500-фунтовых бомб, бивших по предполагаемым огневым позициям, затем все стихло – и мы услышали радостный звук лопастей приближающейся вертушки. Низко над нами промелькнули две "Кобры", а затем, с юга, появился наш "Хьюи". Когда птичка приблизилась, Гленн и Дуг бросили гранаты, а я взорвал свой Клеймор. Этот пилот летел великолепно, проведя свой "Хьюи" между ветвями деревьев, чтобы сбросить двадцатифутовые алюминиевые лестницы. Как только они упали, мы быстро зацепили рюкзаки за нижние перекладины, закинули CAR-15 за спины и поспешили наверх, пока бортстрелки тарахтели взахлеб – Бам-бам-бам-бам-бам – Бам-бам-бам!
Когда я добрался до полоза, бортстрелок внезапно выпустил свое оружие и отскочил внутрь кабины. В него попали? Я перевалился на пол, когда "Хьюи" начал набирать высоту, волоча за собой лестницы. АК трещали под нами, и я боролся с перегрузкой, чтобы втащить ноги внутрь. Затем мы оказались на свободе. На другом конце отсека я увидел Гленна и Дуга. Запыхавшиеся, мы просто смотрели друг на друга, тяжело дыша и эйфорически улыбаясь. "Опять удалось!" - крикнул я и изо всех сил хлопнул Гленна по спине. Мы отпраздновали, пустив по кругу флягу с водой.
Мы просидели в той дыре, непрерывно наводя авиаудары, шесть часов.
Когда мы выгружались в Дакто, я спросил бортстрелка: "Чего ты так подпрыгнул?"
Его глаза расширились. "Ты не видел?"
"Что видел?"
"B-40". В-40 из РПГ, объяснил он, пролетела всего в двух футах позади, едва не задев меня и вращающийся главный винт, а затем безвредно упала на землю. Благодаря такой крохотной разнице мы выжили, а две недели назад погибли РГ "Пенсильвания" и весь экипаж "Хьюи".
В тот вечер, когда мы вошли в клуб в Контуме, наш приятель-разведчик Эл Уокер пожал нам руки и сообщил: "Мы думали, вы покойники, ребята. Это опасное дерьмо, мощное, охрененно опасное, опасное дерьмо". Никто не спорил с ним.
Полдня, проведенные в воронке, стреляя, наблюдая за стрельбой зениток, переползая, наводя авиаудары, едва не оказавшись снесенным с лестницы РПГ – вот те впечатления, которых мне должно было хватить на какое-то время. Но выход на разведку местности все равно следовало провести, решил Сайгон, и группа Миллера отправлялась обратно.
Мне не нужно было идти, но я не мог позволить им уйти без меня, не сейчас. Так что через два дня после нашей битвы в воронке мы опять были там, в Дакто, залезая в другой "Хьюи", чтобы вернуться на ту же самую цель. У меня было плохое предчувствие.
Ты тупой сукин сын! Вопил я про себя, сидя в двери Хьюи, болтая ногами и махая парням на стартовой площадке, когда мы взлетали. Я показал большой палец Гленну, сидевшему рядом со мной, тоже излучавшему уверенность, но я предполагал, что испытываемые им чувства были совсем иными. Мы почти ничего не говорили во время перелета, погруженные в собственные мысли.
На этот раз мы не спускались по веревке, а высадились обычным способом на поле слоновой травы, примерно в двух милях к юго-востоку от воронки. Мы не встретили противника и вскоре двинулись прочь, направляясь на север, к дороге.
За весь день мы не нашли никаких новых следов, хотя обнаружили заброшенный базовый лагерь и пересекли несколько старых, неиспользуемых троп. На закате я сидел рядом с Гленном на нашей ночной позиции, ел рис пластиковой ложкой, ожидая темноты. Внезапно воздух разорвала очередь из АК – та-та-та-та-та-та-та-та-та-та! Менее чем в двадцати пяти ярдах, освещенный его трехфутовым языком пламени, северовьетнамец уставил ствол в небо и, повернув голову, наблюдал за нашей реакцией. Ложка все еще была у меня во рту, мой правый палец почти выжал спуск CAR-15, направленного прямо ему в голову; но никто из нас не выстрелил, зная, что поблизости скрываются десятки бойцов противодиверсионных сил, готовые наброситься. Мы отказались попадаться на их приманку.
Через несколько мгновений он растворился в полной темноте. Так началась непредсказуемая ночь, в которой мы ощущали присутствие вражеских солдат вокруг и едва осмеливались дышать. Мы лежали часы напролет, сжимая замыкатели Клейморов, настороже, прислушиваясь. Накрывшись пончо, чтобы приглушить голос, Миллер связался с ретрансляционным пунктом SOG на вершине горы, и к 21:00 над нами кружил ганшип AC-119 "Шедоу", его желанное жужжание было угрозой обрушить огонь на любого, кто нападет на нас. Она, однако, была почти пустой: чтобы наводить огонь "Шедоу", нам нужно было подать визуальный сигнал, что означало включение проблескового маячка, свет которого отразится от раскидистых крон над головой, выдав наше местонахождение противнику. К полуночи нас так и не атаковали, что говорило нам, что враг решил дождаться рассвета – или просто ушел. Мы спали неспокойно.
Около 04:30 утра ганшип улетел.
Кови вылетел рано утром, и желанный звук его двигателей достиг наших ушей, как только рассвело достаточно, чтобы видеть. Услышав Кови, Миллер подал сигнал снимать наши Клейморы. Я дал знак Гленну, чтобы он прикрыл меня, затем пополз к своему Клеймору, находившемуся примерно в двадцати пяти футах.
Мой взгляд метнулся к большому бревну красного дерева – что-то шевельнулось! Нога – тррр! Я выстрелил в ногу – тррр! Снова выстрелил – тррр! Северовьетнамец лезет через бревно! – тррр! Девятнадцать выстрелов, я должен был остановиться, чтобы перезарядиться. Еще один северовьетнамец вскочил – но это магазин на тридцать патронов – еще десять выстрелов! Прежде чем ствол его АК нашел меня, еще одна очередь – тррр! Прямо ему в грудь. Не останавливаясь, чтобы перезарядиться, я развернулся – Гленн выстрелил, прикрывая меня – тррр! Я пробежал три шага – тррр! Швырнул свое тело вперед – тррр! тррр! Моя вытянутая рука схватила замыкатель Клеймора, сжала его – БА-БАХ! Выстрел РПГ ударил в дерево над моей головой – БУУУХ! – осколки разорвали листву, но не попали в нас. Миллер открыл огонь – тррр! тррр! тррр! Ярды взорвали все свои Клейморы – БА-БАХ! – БА-БА-БА-БАХ! Мы все вскочили и бросились в направлении, противоположном позиции NVA, а Хейн громко крикнул в гарнитуру своей рации: "КОВИ! КОВИ! КОНТАКТ! КОНТАКТ!"
Мы бросились со всех ног, отдаляясь от окровавленных северовьетнамцев, которые прекратили стрелять, когда взорвались наши Клейморы. Пока мы бежали, налетел Кови, стреляя маркерными ракетами, чтобы прикрыть наш отход.
Через пять минут Миллер подал сигнал притормозить, и, запыхавшиеся, мы спешно заняли круговую оборону. Никто не отстал, подтвердил он, и, что удивительно, никто не был ранен. "Нам нужно продолжать идти, но быстрее", - объявил Миллер. "Все, кроме Чака, бросайте рюкзаки". Через десять секунд наши рюкзаки были скинуты, и мы были готовы идти снова, остановившись лишь на время, достаточное, чтобы Гленн просигналил зеркалом Кови, чтобы тот мог направить пару А-1 по пути нашего прохождения.
Несколько раз мы слышали северовьетнамских преследователей, но они так и не догнали нас. За час быстрого движения мы достигли эвакуационной LZ и затаились в бамбуковой роще, пока вертушки не окажутся над нами. Затем Кови послал "Кобры" проверить LZ.
Зенитный пулемет .50 калибра открыл огонь с хребта всего в 100 ярдах от LZ. "Кобры" увернулись от его трассеров, но ни один "Хьюи" не смог бы подойти. Однако в отличие от стрелков, которые держали нас прижатыми в воронке, эта позиция была достаточно близко, чтобы навести на нее авиацию. Миллер дал запрос Кови привести А-1, затем, передавая указания от меня и Гленна, наблюдавших за попаданиями, корректировал кассетные бомбы и напалм, пока пулемет не замолчал.
После этого все пошло гладко, со всего несколькими АК, нехотя хлопнувшими на прощание, когда наш "Хьюи" уходил сквозь верхушки деревьев. Ни один из наших бортов не получил попаданий.
Вернувшись в Дакто, мы съели пайки и задумались, как близко от смерти мы были. Нам всем повезло, а мне, наверное, больше всех. Перебирая образы в голове, я понял, что первый северовьетнамец, в которого я стрелял, целился в меня, когда я его застрелил. "Если бы я задержался на долю секунды, всего лишь долю секунды", - сказал я, - "он бы меня поимел". А второй вылез из-за бревна, когда я остановился на девятнадцати патронах, чтобы застрелить меня, пока я перезаряжаюсь. Мой тридцатипатронный магазин спас меня. Но самое смешное, как я признался Гленну, было в том, что я считал, что мое присутствие поможет защитить его, но вышло так, что он прикрыл меня огнем и спас мне жизнь.
Гленн беззаботно заявил: "Ну, тебе повезло, что я был там".
"Ага", согласился Миллер, "вышло довольно круто!" Это был странный способ выразиться, но Франклин Д. Миллер был одним из тех редких людей, которые не выказывали страха, и я не думаю, что это было бравадой. Боб Ховард, еще один из наших обладателей Медали Почета, просто отказывался бояться. Я считал его доблесть своего рода эмоциональным упорством, рожденным его огромной гордостью и патриотизмом. А Дуг Миллер? Его бесстрашие выглядело скорее отчужденностью, нежеланием позволить чему-либо вывести его из равновесия. Я мог бы сосредоточиться на своих обязанностях, своей задаче, своей группе и подавить страх, но это было искусственно в сравнении с естественной доблестью таких героев, как Ховард и Миллер.
В своей первой серьезной перестрелке Чак Хейн проявил некоторую тревогу, но в Дакто он показал мне своего Будду и напомнил, что тайский монах обещал ему, что никакая пуля не убьет его. Он отнесся ко всему этому с юмором.
Вместе с ярдами мы сфотографировались в Дакто, а затем вылетели обратно в Контум.
Слава богу, штаб SOG решил, что двух раз достаточно. Мы больше не будем рисковать жизнями на этой цели – решение, которое приветствовал даже Миллер. Однако, несмотря на эту отсрочку, всего через две недели один из нас будет мертв.

1. "Слик" (slick) – досл. "гладкий", транспортный вертолет, не несущий подвесного вооружения и вооруженный только парой пулеметов в дверных проемах, управляемых бортстрелками (прим. перев.)
2. Недорогие малоформатные фотоаппараты, производство которых началось в 1963 году. Отличались упрощенной схемой зарядки пленки, заранее помещенной в специальную кассету. Также с фотоаппаратом могла использоваться фотовспышка "Магникьюб", представляющая собой куб размером 3х3х3 см с размещенными на каждой из четырех сторон одноразовыми лампами. После четырех срабатываний кубик выбрасывался и заменялся новым (прим. перев.)
3. Простая нижняя обвязка, выполняемая из куска веревки или стропы (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо большое. "Хороший магазин - большой магазин!"

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 11

Через три дня после перестрелки на рассвете в составе группы Миллера я был в баре "Селлар" (Cellar – "Погребок") в Бангкоке, пил пиво "Тигр"(1) с товарищами по "Эштрей Два". Наша поездка была благодарностью SOG – вкупе с сотней долларов каждому (недельное жалование в 1970 году) – за захват водителя вражеского грузовика.
Владелец бара, Билл Бук, отставной мастер-чиф SEAL, сидел с нами, пока мы перекидывали из бокала в бокал жабу, которую кто-то подобрал на улице. Когда извивающееся существо достигло капитана Крупы, он проглотил ее целиком, несколько раз поперхнулся – выпучив глаза, как та несчастная жаба – но каким-то образом удержал ее в себе.
Человек с отвратительным юмором, Бук украсил музыкальный автомат бара фотографией танцующего слона, болтающего четырехфутовой эрекцией. Джон Янси покачал головой, глядя на изображение, и бросил несколько монет в автомат. Затем он подмигнул, наклонился ко мне и прошептал: "Давай приколемся над Крупой". Я не знал, что он имел в виду, но был в деле.
В какой-то момент музыкальный автомат заиграл хит Джона Леннона "Дайте миру шанс". По настоянию Янси мы подпевали припеву: "Все, что говорим мы, дайте шанс войне". Пострадавший от нескольких близких взрывов слух Крупы не мог отличить наши голоса от слов Леннона, в которых, конечно же, было "мир", а не "война".
Все остальные в баре слышали "мир", но бедолага Фред подумал, что слышит "войну". Его глаза загорелись. "Проклятье!" - воскликнул он. "Я всегда считал, что Леннон против войны".
"О, нет", - красиво солгал Янси. "Он приходил к Пентагону, требовать новых бомбардировок".
"Ух ты!" - воскликнул Крупа. "Это здорово! Я не могу в это поверить!" Он с энтузиазмом присоединился к нам, когда мы пели: "Все, что говорим мы, дайте шанс войне". И вряд ли ему когда-либо доводилось разучить что-нибудь лучшее.
В Бангкоке мы вселились в Опера-отель, бывший излюбленным притоном Сил спецназначения, потому что его руководство терпело пьянство, разврат и дьявольские выходки. По этим стандартам наше поведение не соответствовало ожиданиям: всего лишь посиделки допоздна с сэндвичами с беконом и салатом, холодным пивом и симпатичными тайскими девушками. В наш самый дикий день там Крупа кувыркнулся из окна своего номера на третьем этаже, промахнулся мимо бассейна и проломил крышу веранды. Мы думали, что он убился, но он встал, отряхнулся, посмотрел на зияющую дыру так, будто крыша чем-то провинилась, запрокинул голову и захохотал во всю глотку.
Но это был не самый смешной эпизод. Наш тайский водитель Витун вез Крупу, Янси, Жако и меня по кольцевой развязке, когда рядом с нами проехала черная машина с шофером, выглядевшая как представительская. Витун заявил: "Это чертов русский посол!" Мы понятия не имели, что Таиланд поддерживает дипломатические отношения с Москвой, но он сидел там, русский с мясистым лицом, больше похожий на мафиози, чем на дипломата, и хмуро смотрел на коротко стриженых американцев, которых принял за GI. Неискушенные в дипломатии, мы с Янси отреагировали соответствующим образом: пока Витун сигналил и гнался за машиной посла по кольцу, мы спустили штаны и прижались своими бледными задницами к окнам, а Жако и Крупа показали ему средний палец. Когда водитель его превосходительства чуть не врезался в нас, Витун наконец позволил ему скрыться.
Мы ржали несколько часов.
Пока мы веселились ту неделю в Бангкоке, бои, предсказанные нашим пленным, бушевали вокруг лагеря Сил спецназначения Дакшеанг.
Майк Шепард, Один-Ноль находившейся на Брайт Лайт в Дакто РГ "Монтана" был вызван в радиорубку, где узнал, что неподалеку от осажденного лагеря сбит "Хьюи", и четверо членов экипажа спасаются бегством. Шепард поднял Один-Один Джо Сэмпла и Один-Два Денниса Нила, и они вместе со своими ярдами сели в два вертолета, чтобы отправиться за попавшими в беду авиаторами.
Когда РГ "Монтана" стартовала, Кови сообщил РГ "Гавайи", находившейся примерно в двадцати милях (32 км) в Камбодже, что они "обсыхают на берегу". Понимая, что вертушки SOG будут заняты, по крайней мере, час, Один-Ноль РГ "Гавайи", недавно получивший повышение капитан Грег Глэсхаузер, остановил своих людей – Один-Один Майка Куропаса, Один-Два Рэя Гудвина и семерых ярдов – и занял круговую оборону.
Около Дакшеанга Кови обнаружил сбитых авиаторов и навел на них два спасательных "Хьюи" с РГ "Монтана". Когда первая птичка приземлилась рядом с пилотами, по ней открыли огонь, ранив Сэмпла, Нила и двух ярдов, а также троих из четырех членов экипажа "Хьюи". Над ними во второй птичке Шепард и трое ярдов прикрывали огнем, пока их раненые товарищи подбирали двух сбитых авиаторов и улетали. Первый "Хьюи" был сильно поврежден и теперь должен был совершить аварийную посадку в Дакшеанге, но лагерь был под обстрелом. На подходе оба "Хьюи" получили еще больше попаданий. Один-Ноль Шепард прорвался сквозь шквальный огонь, чтобы помочь раненому пилоту первой птички добраться в безопасное место, затем вернулся, чтобы поднять своего товарища по группе, сержанта Нила, и уложить его на землю. Нил открыл глаза, что-то проговорил, и умер. Затем Шепард отнес Джо Сэмпла в укрытие. Несмотря на огонь противника, Шепард погрузил раненых в два других "Хьюи", и, наконец, они улетели в Дакто. Из двух других сбитых членов экипажа Арт Бартельми погиб, а Роджер Миллер был взят в плен. Он был освобожден вместе с другими военнопленными в 1973 году.
Пока это происходило, РГ "Гавайи" обсыхала на берегу в Камбодже. Примерно через час после остановки один из ярдов приложил руку к уху, подавая сигнал, что что-то услышал – остальные обернулись как раз в тот момент, когда сорок солдат NVA открыли огонь из РПГ и очередями из автоматов. Один-Один Куропас вскинул свой CAR-15 – выстрел из АК попал ему в центр груди, нанеся тяжелейшее ранение. Ответив шквальным огнем, Один-Ноль Глэсхаузер схватил раненого товарища, организовал отход и понес Куропаса, остановившись лишь чтобы обработать его рану. Тем временем Гудвин вызвал Кови, и пара "Кобр" прибыла, чтобы сковать противника.
Менее чем за час РГ "Гавайи" добралась до небольшой прогалины на склоне холма, достаточно большой для эвакуации с помощью веревки. Пилот "Хьюи" Джим Лейк завис над ней и удерживал свой борт в устойчивом положении, пока Глэсхаузер крепил тяжело раненого Куропаса в эвакуационной обвязке.
Понимая, что времени на то, чтобы захватить кого-то еще, нет, Глэсхаузер дал вертушке отмашку, затем повел РГ "Гавайи" дальше. Они пробились через противника, пробежали еще несколько минут и достигли лучшей точки для эвакуации. На этот раз вытащили всех, но когда они достигли верхушек деревьев, Глэсхаузер увидел, что обвязка Гудвина ослабла; он обхватил своего радиста и весь полет удерживал его медвежьей хваткой. В Дакто они узнали, что Куропас скончался от ран.
Новости о смерти Нила и Куропаса ударили по нашему веселому возвращению из Бангкока, как мощная оплеуха. Оба были хорошими разведчиками и пользовались всеобщей любовью.
Их потеря была достаточно тяжелой, но на следующий день новый старший офицер усугубил ситуацию, самонадеянно сунув свой нос туда, куда не следует. Он привел на поминальную службу капеллана и приказал всем присутствовать. Смириться со смертью наших друзей было достаточно тяжело, но заставлять нас сидеть там и слушать успокаивающие речи благочестивого капеллана, который даже никогда не видел их? Это было слишком. Мы предпочитали поминки в клубе: спеть "Эй Блю", поднять тосты, а затем скорбеть в одиночестве, как мы всегда делали.
Невнимательный в своем надуманном горе, старший офицер не имел ни малейшего понятия, насколько глубоко мы возмущены его фарсом, особенно издевательским был его панегирик, с заглядыванием в бумажку, чтобы вспомнить их имена. Деннис и Майк были нашими друзьями, мы были теми, кому придется жить с их потерей, кто должен завтра отправиться в те же проклятые места, где они погибли, и уверить себя, что то же самое не случится с нами. После панихиды мы едва терпели этого офицера. Несмотря на высокое звание, его больше никогда не воспринимали всерьез.
Через несколько дней моя РГ "Калифорния" снова вернулась к рутине тренировок, ожидая нашей следующей задачи. Я знал, что у нас будет минимум неделя до следующего выхода, потому что мы еще не получили нового радиста на замену эвакуированному Ричарду Вуди. Таким образом, поскольку моя группа не была в готовности, Первый сержант разведроты вызвал меня к себе и спросил: "Как насчет того, чтобы прокатиться в Куиньон?" Он имел в виду прибрежный город примерно в 150 милях (241 км), крупнейшую базу обеспечения Центрального нагорья и морской порт. "Капитан Коди берет несколько грузовиков, чтобы забрать стальные двутавровые балки для нового Центра тактических операций. С ним пять ярдов из автопарка, но он хочет, чтобы с ним поехал кто-то из разведроты, еще один ствол". Это будет короткая двухдневная поездка.
"Конечно", - сказал я. "Я пойду".
Мне всегда нравился капитан Нил "Дикий Билл" Коди, один из тех нестандартных персонажей, которые могли преуспеть только в спецназе. Вообще-то, впервые я встретил его одной ночью, наткнувшись на него, когда он заводил джип с помощью перочинного ножа. Коди, как я узнал, был одним из величайших воров-добытчиков в Силах спецназначения; куда бы он ни шел, при нем всегда была брезентовая сумка с инструментами для взлома, болторезом, номерными знаками, трафаретами и краской. За пять минут он мог угнать джип или грузовик, отогнать его в ближайший переулок и заменить маркировку подразделения на "CCC – 5-th SFGA". Будучи рады получить дополнительные транспортные средства, наши командиры сознательно закрывали глаза на его проделки.
Когда нашим административным офисам понадобились кондиционеры, Коди добросовестно отправился в Сайгон, переодевшись капитаном ВВС, и посетил одно из административных зданий летунов, чтобы "проверить" его вентиляционную систему. "Неисправна", - объявил он и приказал нескольким рядовым загрузить десяток кондиционеров в его грузовик с ложными опознавательными знаками. Вуаля! - у нас появились кондиционеры.
Однако в своей следующей сайгонской афере Коди зашел слишком далеко: он украл семнадцатитонный кондиционер, такой большой, что его пришлось грузить краном на бортовую платформу. Он спрятал его в совершенно секретном расположении SOG, но усердные дознаватели отдела уголовных расследований Армии перелезли через стену и обнаружили его. Коди разрешили вернуть его без лишних вопросов, чтобы избежать военного трибунала.
На долю Коди досталось и боев. Осенью прошлого года он был со своим другом детства капитаном Роном Гуле, когда тот погиб во время выхода Хэтчет Форс в Лаосе. И, по иронии судьбы, Коди был единственным раненым, когда саперы разрушили наш Центр тактических операций, восстановление которого и стало причиной нашей поездки в Куиньон.
Взяв свой CAR-15 и все снаряжение, я ехал за стрелка рядом с Коди в его джипе, когда мы возглавили колонну из двух грузовиков, за час проехав на юг по Шоссе 14 до Плейку, а затем направившись по Шоссе 19 на восток, к побережью Вьетнама. Здесь стало интересно.
Примерно в дюжине миль к востоку от Плейку мы достигли S-образных извивов перевала Мангянг, узкого холмистого дефиле, настолько угрожающего, что у большинства людей от него волосы вставали дыбом. Если топография "враг-может-заглянуть-мне-в-глотку" вас не цепляла, то, безусловно, производила впечатление история: высоко на склоне холма я увидел аккуратно подстриженное кладбище с сотнями могил французов, легионеров Мобильной группы 100 (Groupe Mobile 100), перебитых здесь во время засады Вьетминя примерно шестнадцать лет назад. Через десять минут мы миновали перевал и снова оказались на прямом шоссе.
Два часа спустя нагорье осталось позади, и прямо впереди мы увидели Южно-Китайское море и город Куиньон. Затем, приближаясь к городской черте, мы миновали склон холма, усеянный огромными топливными резервуарами, похожими на металлические грибы, проросшие после весеннего дождя.
На американском складе снабжения капитан Коди предоставил нашу заявку – вероятно, первую законную, которую когда-либо использовал – и в конечном итоге обе платформы были загружены сталью. У ярдов были с собой собственные пайки, и они будут спать в своих грузовиках.
Я ожидал спокойной ночи в какой-нибудь казарме для временного размещения приезжих, тем более что весь город был закрыт для американских военнослужащих. "Это нас не остановит", - объявил Дикий Билл. Конечно же, он устроил так, что нас тайно доставил в центр города друг из роты "N", 75-го Рейнджерского, и там было неплохо – небольшой отель с приличным баром и удобно расположенным по соседству борделем. Перед уходом приятель Коди посоветовал: "Оставайтесь внутри, и никто вас не побеспокоит".
Несколько часов мы следовали его совету, пока, воодушевленный алкоголем, Коди не предложил: "Давай посмотрим город". Возле отеля он помахал рукой двум проезжающим мотороллерам "Хонда", предлагая водителям деньги, чтобы они показали нам окрестности. Едва мы отъехали, как перед нами выскочил джип MP, преграждая путь. Дикий Билл побежал в одну сторону, а я в другую, сверкая пятками изо всех сил, перескакивая через заборы и мчась по задним дворам и переулкам, и в итоге оторвался от преследователей.
Коди был не так быстр или удачлив. Когда его доставили в местную каталажку, майор военной полиции спросил: "Капитан, что вы делали в запрещенном к посещению месте?"
Коуди пошутил: "Приятель, после двадцати четырех месяцев во Вьетнаме я заслуживаю немного удовольствий".
Майор взбесился, объявил его позором офицерского корпуса и пригрозил отдать под трибунал. Дикому Биллу пришлось подавить смех.
Затем – земля содрогнулась, и вдалеке раздался страшный грохот! Все в участке военной полиции бросились к двери, где увидели бушующее на фоне ночного неба пламя. "Черт возьми!" - выругался молодой MP, пораженный светящимся небом. "Они ударили по нефтебазе!" Полдюжины MP похватали М-16 и промчались мимо Коди.
"Я могу быть полезен", - сказал Дикий Билл майору военной полиции, который был достаточно проницателен, чтобы понять, что им может понадобиться этот наглый ублюдок. "Вперед!" - крикнул он.
Машины MP – два джипа и двух с половиной тонный грузовик – мчались сквозь темноту к горящему топливному складу, вдалеке слышались стрельба и взрывы. Когда они с опаской притормозили у главных ворот, Коди увидел пламя, вырывающееся на шестьдесят футов (18 м) из разрушенного резервуара с бензином, и мертвых американцев, лежащих вокруг разрушенной сторожевой вышки. Находившаяся всего в двадцати пяти ярдах правее вышки двухэтажная казарма была взорвана и теперь яростно пылала.
Молодой MP проверил ворота и крикнул: "Они заперты!"
С одного взгляда Коди понял, что случилось: северовьетнамские саперы обстреляли ракетами вышку, убив караульных, затем их штурмовые группы перебрались через забор с помощью деревянных лестниц и шестов.
"Что нам делать?" - крикнул молодой MP.
Коди понял, что это, вероятно, первый настоящий бой, в котором участвовал кто-либо из этих людей. Он крикнул: "Я покажу, что делать", запрыгнул в двух с половиной тонный грузовик, схватил руль и вдавил педаль газа в пол, выбив ворота. Большинство военных полицейских держались позади. Только двое MP, которые арестовали его, вошли внутрь вместе с Коди.
Теперь, вооружившись М-16, Коди подскочил к двум телам, убедился, что помощь им уже не нужна, затем побежал к горящей казарме. Заглянув в огонь, он увидел несколько обугленных тел – одна фигура пошевелилась. Бросив М-16 полицейскому, Дикий Билл бросился в ад, схватил человека и оттащил его в безопасное место.
Солдат, средних лет мастер-сержант, был жив, но его состояние было ужасным. Одна нога отсутствовала, а другая висела на лоскуте. Он был сильно обожжен.
Коди повернулся к одному из MP, арестовавших его часом ранее. "Мне нужен твой джип. Надо немедленно отвезти его в госпиталь".
Военный, пребывавший в легком потрясении, ответил: "Ты не MP. Ты не можешь взять джип военной полиции". Дикий Билл уже грузил тяжелораненого сержанта. Коди помахал рукой перед лицом MP и приказал: "Просто покажи мне дорогу в госпиталь".
Коди помчался через Куиньон на бешеной скорости, не снижая ее и не останавливаясь, пока не затормозил с визгом у 95-го армейского полевого госпиталя. Затем он отнес раненого в отделение неотложной помощи и понесся обратно к горящей нефтебазе.
К тому времени события несколько улеглись, и в мерцающем свете осветительных ракет Коди впервые обратил внимание на рисовое поле шириной в милю, которое саперы, должны были пересечь, чтобы добраться до ворот. Он высказал свою мысль: "Не понимаю, как кто-то мог пройти такое расстояние, не будучи обнаруженным".
"О, их видели, сэр", - голос принадлежал специалисту-четыре из этого расположения.
"Что?"
"Двое человек на сторожевой вышке, они звонили по полевому телефону и пытались найти дежурного офицера".
Разгневанный сержант объяснил: "Мы не можем стрелять, пока не получим разрешение от дежурного офицера. А его не смогли найти". У погибших в казармах, добавил он, даже не было оружия. Его держали запертым в оружейной комнате.
Капитан Коди взревел: "Кто тут, нахер, настолько туп, чтобы объявить, что вам нельзя иметь оружие?"
Из отсветов пламени появился майор транспортного корпуса, который оглядел Коди с ног до головы, думая, что золотой лист на его воротнике напугает капитана Зеленых беретов.
Коди рявкнул: "Вы находитесь в долбаной зоне боевых действий, а у этих людей нет оружия! Мне и в голову бы не пришло идти куда-то без оружия".
Майор огрызнулся: "Ну, это же транспортный корпус, и мы так не поступаем".
Игнорируя глупца-офицера, Коди посмотрел на сержантов и рядовых. "Если саперы пришли этим путем, они прошли насквозь и, вероятно, вышли с другой стороны. Я иду за ними. Кто-нибудь хочет пойти со мной?"
Двое MP, арестовавших его, заявили, что пойдут.
И, разумеется, на дальней стороне базы несколько GI видели отходящих саперов. Не зная, что предпринять, они просто смотрели, как они убегают. Коди провел MP примерно на 500 ярдов за территорию, к краю деревни, где они смогли разглядеть фигуры, бегущие вдоль дальней дамбы. Коди открыл по ним огонь, за ним и MP, но в темноте они не могли понять, попали ли они в кого-нибудь из них.
Позже, вернувшись в отделение военной полиции, двое молодых MP хотели, чтобы на Коди написали представление к награде, но их начальник сказал: "Ему повезло, что он не в тюрьме". Они отвезли его обратно в отель, где Коди рассказал мне эту историю за крепкой выпивкой.
На следующее утро мы поехали в 95-й полевой госпиталь, чтобы посмотреть, как дела у раненого мастер-сержанта. Мы нашли его в отделении неотложной помощи, где медсестра вставляла трубку, чтобы отсосать кровь и слизь из его легких. Одна нога отсутствовала, но, насколько я мог видеть, другую пытались спасти. Он пытался заговорить, но в основном задыхался и кашлял. Он держал руку Коди и сумел прохрипеть: "Спасибо". Он начал плакать. "От всей моей семьи, спасибо".
В коридоре врач сказал нам, что он был бы мертв, если бы Коди не привез его сюда.
Мы встретились с ярдами, и повели их грузовики из Куиньон, по пути специально проехав мимо топливного склада. Коуди велел нам встать на обочине. Мы прошли через ворота, которые он протаранил прошлой ночью. Перед нами была одна из огромных стальных топливных емкостей, почерневшая и деформированная. Справа еще дотлевали руины двухэтажной казармы. Когда мы подошли туда, я увидел ряд из одиннадцати пончо, накрывавших останки стольких же молодых солдат, утреннее солнце освещало их торчащие наружу ботинки.
Эти мертвые молодые люди представляли собой тяжелое зрелище. Коди указал на место, где РПГ попал в сторожевую вышку, убив двух человек, которые не стреляли, пытаясь дозвониться до дежурного офицера. У них были идеальные сектора обстрела.
Коди повернулся и увидел надменного майора транспортного корпуса. Дикий Билл указал пальцем на тела и рявкнул: "Как это могло произойти? Кто, черт возьми, ответит за это?"
Удивительно, но у майора хватило наглости заявить: "Я".
Вены на шее Коди вздулись. Он закричал: "Как вы можете, находясь в зоне боевых действий запирать оружие, а когда вам звонят, еще и никто не отвечает на телефон?"
Майор, уперев руки в бока, резко ответил: "Вы, крутые парни, думаете, что знаете все. Но мы здесь живем по правилам. Это мое расположение".
На секунду мне показалось, что сейчас я сам пристрелю этого ублюдка. Затем мне пришлось прыгнуть перед Коди, который уже занес руку, чтобы врезать ему. Когда я толкал Коди обратно к нашему джипу, он крикнул: "А на ваших мертвецов вы плевать хотели!"
Коди был слишком взвинчен, чтобы вести машину, поэтому я сел за руль. Всю дорогу обратно в Контум Коди кипел. "Есть смысл умереть ради стоящего дела, но смерть во сне из-за гребаного идиота-мудака меня действительно беспокоит. Этот майор был идеальным бюрократом. Их жизни ничего для него не значили. Чтоб его".
"Да шел бы он на хер", - согласился я.
К тому времени, как мы вернулись в наш лагерь, прибыл новый член моей группы, штаб-сержант Гален Массельман. Это было как раз вовремя, поскольку наши группы находились на грани перегрузки. В Камбодже в результате переворота был свергнут принц Сианук, и к власти пришло антикоммунистическое правительство во главе с Лон Нолом, который дал понять, что будет приветствовать американское вторжение в приграничные районы. На протяжении многих лет американские политики знали, что силы противника используют нейтральную территорию Камбоджи, но не решались действовать, опасаясь международной реакции. В 1966 году генерал-лейтенант Стэнли Ларсен, командующий силами США на Центральном нагорье, сообщил журналистам, что силы Северного Вьетнама действуют из прибежищ в Камбодже, заставив министра обороны Роберта Макнамару объявить доказательства недостаточными. Журналисты снова обратились к генералу Ларсену, но он смог лишь улыбнуться и заявить: "Я признаю свою ошибку". Эта американская политика преуменьшения, даже отрицания, вражеских нарушений нейтральной Камбоджи была просто беспрецедентной. Это было как если бы во время Второй мировой войны десять нацистских дивизий атаковали Третью армию Паттона с территории Швейцарии, а затем бежали обратно через границу, а США ничего не сказали, опасаясь обидеть швейцарцев.
Для тех из нас в SOG, кто рисковал жизнью, чтобы документировать правду, которая так расходилась с сообщениями СМИ и пониманием общественности, этот поворот событий казался подарком судьбы. Но заявление президента Никсона о том, что американские войска входят в Камбоджу вызвало шквал осуждения. Наблюдая эту лавину критики, я написал отцу, призывая его написать президенту и поддержать его в этом непопулярном решении. Я никогда не видел, чтобы мой отец писал политикам, но мать ответила, что он написал президенту, как я и просил.
Вторжение, начавшееся 1 мая, включало в себя массированные удары американских вертолетов и прочесывание с использованием бронетехники камбоджийских регионов Фишхук и Парротс-Бик, далеко на юг от нас. Группы SOG из Командования и управления юг в Баньметуо активно поддерживали эти подразделения. Но на северо-востоке Камбоджи, в нашем районе действий, ни один GI не пересек границу, и на то была веская причина: горная местность и густые джунгли благоприятствовали обороне, обещая политически неприемлемые тяжелые потери. Постепенный вывод американских боевых подразделений, начавшийся прошлым летом, сопровождался снижением интенсивности боев и сокращением потерь. Американские политики не стали бы повторять Высоту Гамбургер, ужасное кровопролитие 1969 года, когда десантники 101-й воздушно-десантной штурмовали горную цитадель противника в долине Ашау.
Но что происходило на северо-востоке Камбоджи? Американская разведка хотела знать: бежали ли войска Северного Вьетнама на запад, оставив свои тайные базовые лагеря и пути снабжения, как это сделали их товарищи на юге? Горстке разведгрупп CCC, включая мою РГ "Калифорния", была поставлена задача ответить на этот вопрос.
Через два дня после того, как США начали вторжение, моя РГ "Калифорния" находилась на борту двух вертушек, снижавшихся на LZ на северо-востоке Камбоджи. Групповую рацию тащил штаб-сержант Гален Массельман, в остальном это был наш постоянный состав – Рекс Жако, Джон Янси, я и пятеро ярдов. Все было довольно стандартно, за исключением того, что на этом выходе у меня был примотанный к плечевой лямке снаряжения пневматический гудок, работающий от баллончика с фреоном. Это был мой последний трюк, призванный усовершенствовать наши приемы немедленных действий таким нестандартным способом, что NVA не знали бы, как на него отреагировать.
Мне пришло в голову, что горн, играющий сигнал к атаке кавалерии, может сбить с толку NVA во время перестрелки, но я не мог найти ни горн, ни того, кто мог бы уверенно сыграть на нем под огнем. Затем я вспомнил о работающих от баллончика пневматических гудках с футбольных матчей в старшей школе. Привыкший выполнять мои странные запросы, мой отец отправил мне по почте такой гудок, который я выкрасил в черный и примотал липкой лентой к своему снаряжению.
Когда мы высадились тем утром, на нас набросились полчища москитов, худшее из того, что я когда-либо видел, они кусали нас в губы, веки, любую плоть, не намазанную репеллентом. По мере того, как мы карабкались наверх, их становилось меньше, и к полудню мы оказались на вершине длинного гребня, тянущегося на север, в направлении, куда я хотел двинуться.
После обеда я дал Ангао, моему пойнтмену, знак идти по хребту на север, где джунгли редели, естественным образом образуя тропу. Мы показывали хорошее время. Около полудня мы услышали внезапный треск кустарника, звучащий, будто сквозь него со всех ног бежал человек. Я спросил Ангао, не думает ли он, что это солдат NVA. "Обезьяна", - прошептал он, выпятив нижнюю челюсть, как бабуин. Через полчаса джунгли поредели достаточно, чтобы мы могли видеть примерно на пятьдесят ярдов (45 м), а хребет слегка понизился, образовав котловину перед нами.
Мы двинулись в низину и – та-та-та-та-та-та – через котловину и справа в нас полетели трассеры. По крайней мере двадцать солдат NVA – АК, пулеметы, РПГ.
Мы тут же открыли огонь, и присели, оказавшись под трассерами. Но мы не могли отступать, потому что это означало бы направиться вверх по склону, под огнем противника. БА-БАХ! Разрыв РПГ. Мой первый магазин израсходован, я потянулся за гранатой, но моя рука нащупала пневматический гудок – я нажал на кнопку и держал целых пятнадцать секунд – Уаааа-аа-аа-аа-аа-ааааа… Когда я отпустил палец, стояла мертвая тишина. Северовьетнамцы убежали прочь, бросив свою выгодную позицию, испугавшись этого загадочного оружия янки!
Я повел команду влево, под гору, затем сдвоил след, и мы бежали целых десять минут. Ускользнув от преследователей, мы добрались до LZ, и через час были эвакуированы под слабым огнем с земли.
На опросе мы могли с уверенностью сказать, что северовьетнамская армия не покинула северо-восток Камбоджи.
Я отдыхал на паузе после нашей перестрелки с пневматическим гудком, когда однажды утром пилот "Кобры", уорент-офицер Эд Пауласкис, предложил: "Хочешь прокатиться?" Ему не пришлось спрашивать дважды. Через несколько минут я уже забирался на переднее сиденье пилота-стрелка этой боевой птички. "Кобра" была обтекаемой, всего три фута (90 см) шириной, с фонарем, опускающимся до моей талии; я был в восторге, когда Эд взлетел и завис над самой землей. Я попробовал взяться за ручку управления, но у меня не было достаточного опыта, чтобы удерживать ее ровно.
С другой стороны, как только мы набрали высоту, у меня не возникло никаких проблем с управлением этой чудесной машиной: мчаться на 100 узлах (185 км/ч), набирать высоту, пикировать и совершать виражи – вжух-вжух-вжух-вжух. Это был фантастический полет, лучший полет в моей жизни.
Позже выяснилось, что примерно в то же время, когда мы летали, неопознанная "Кобра"-ганшип несанкционированно пролетела на северо-восток Камбоджи и ударила по летнему дворцу бывшего принца Сианука неподалеку от Вирачей. К этому времени вечно плетущий интриги экс-монарх открыто заявил о своей поддержке Ханоя в войне. Тот, кто обработал ракетами его жилище, умело выбил все окна и разнес крышу дворца принца-плейбоя, оставив сверхсовременное здание непригодным для проживания. Кое-кто из разведчиков и даже несколько экипажей "Кобр" предполагали, что виновниками были мы с Эдом, хотя мы неоднократно отрицали это. Я не говорю, что разрушать его не стоило, просто это были не мы. Ни один из экипажей ганшипов так и не признался.
Еще несколько дней после того полета на "Кобре" я как будто еще оставался в воздухе, испытывая освобождающее ощущение полета, подобное сну парение над реальностью войны и боев. Это было великолепное чувство. Прошло, должно быть, дня два, когда однажды утром я вышел из комнаты нашей группы и услышал: "Бум!" Я поднял глаза и увидел, как над соседней казармой расцветает сизо-белое облако.
Белый фосфор.
Я бросился вперед, обогнул торец казармы – все было в огне, несколько ярдов пробежали мимо меня, крича, с клубами дыма от горящих в их телах частиц фосфора. Там лежал человек, американец, но я не мог понять, кто это. Передняя часть его тела приняла на себя весь выброс взорвавшегося фосфора. Я встал на колени рядом с ним, не в силах прикоснуться из-за бушующего фосфора. "Кто ты?" - крикнул я.
"Это я", - произнесла неопознаваемая фигура, "Чак Хейн", - радист из группы Миллера, человек, которого я хорошо знал, хороший друг. Мне нужно было задушить этот фосфор, перекрыть кислород. Мне было нужно одеяло, чтобы намочить его в находящейся в пятидесяти ярдах уборной. "С тобой все будет в порядке", - солгал я, вскочил, побежал в ближайшую комнату группы, выбил запертую дверь, сорвал одеяло с койки и бросился в уборную. Я вернулся через тридцать секунд, но там уже появился Джон Янси, поднял Чака на ноги и повел его, все еще горящего, в медпункт.
Однако пожар еще продолжался. Вместе с еще несколькими людьми я побежал среди пламени и дыма, чтобы скинуть куски горящего фосфора с груд гранат и ящиков с боеприпасами к 60-мм минометам. Чак выдавал боеприпасы своим ярдам для их следующего выхода, когда взорвался белый фосфор. В любую секунду все эти боеприпасы могли взлететь на воздух и убить всех в радиусе ста ярдов. Но мы вовремя потушили их.
После этого Жако, Янси и я пошли в клуб. Было десять утра, еще несколько часов до открытия, как указал менеджер клуба, мастер-сержант Ричард Смит. Но когда мы рассказали Дику о случившемся, он плеснул нам всем по двойной порции чистого виски. "Боже, благослови его", - сказал я, а Янси и Жако добавили: "За Чака" и "Чак". Мы влили его в себя. Тост был за Чака, но виски был для нас. Каждый, кто связывался с этим горящим фосфором, заслуживал Солдатской медали за то, что рисковал своей жизнью, пытаясь спасти чужую. Но что это было в сравнении с тем, что досталось Чаку? Никому из нас и в голову не пришло представить кого-либо к награде.
Было милосердием, что Чак скончался на следующий день в эвакуационном госпитале в Плейку. Буддийский священник был прав: ни одна пуля не коснулась его.
В тот же день я в одиночку поехал на джипе разведроты на стрельбище. Там никого не было. Я посмотрел на свое снаряжение, где висела моя граната с белым фосфором, идентичная той, что досталась Чаку Хейну.
В американских десантных подразделениях существует давняя традиция, что после фатального парашютного происшествия следует немедленно совершить еще один прыжок. Все подразделение получает свежеуложенные парашюты, поднимается на борт самолетов, и затем совершает прыжок на ту же зону выброски так, чтобы не оставалось времени для сомнений относительно того, насколько надежны парашюты, эффективна подготовка или правилен способ выполнения прыжка. Или готовность парашютистов покинуть самолет.
Видение ран Чака все еще ошеломляло мой разум, когда я смотрел на фосфорную гранату в своей руке. Ее железо было прохладным на ощупь. Чак уронил свою гранату на бетонную ступеньку, отчего корпус треснул. Когда он поднял ее, то почувствовал нарастающий жар – когда воздух достиг фосфора – и с любопытством поднес ее к лицу. Именно там была граната Чака, когда она взорвалась, в восемнадцати дюймах (45 см) от его красивого лица.
Хотел бы я не вспоминать то, что видел.
Я выдернул чеку, отвел руку, отпустил рычаг и метнул ее так далеко, как только мог. А потом смотрел: вспышка, белое грибовидное облако и ливень мерцающих, горящих осколков. Носить "вилли-питер" на собственном снаряжении означало, что рикошетящая пуля, осколок гранаты или выстрела РПГ могли расколоть ее с аналогичным результатом. Но я всегда носил. Так было нужно. Не было лучшего способа для быстрого и эффективного наведения авиаудара.
Когда белое облако рассеялось, я поехал обратно в клуб, чтобы спеть "Эй Блю" по Чаку Хейну и напиться до беспамятства.
Неожиданно, несколько дней спустя, Жако, Янси, Массельман, я и пятеро наших ярдов сидели на брезентовых сидушках C-130 "Блэкберд", направлявшегося в Баньметуо. Из-за вторжения разведгруппы CCS выходили на задачу за задачей и были настолько перегружены, что SOG пришлось привлечь на помощь группы из CCN и CCC, включая РГ "Калифорния".
В тот вечер мы сидели в клубе, где самый известный из всех, занимавшихся разведкой, Джерри "Бешеный Пес" Шрайвер, откалывал свои номера между задачами. В стеклянной витрине были выставлены памятные вещи Шрайвера, почти святилище Один-Ноль, к тому времени числившегося пропавшим без вести около тринадцати месяцев.
Может, Шрайвера и не было с нами, но я видел Джека Дамота, хорошего друга и одногруппника по курсу связи в Форт-Брэгге. Слухи о нашем успехе в "Эштрей Два" разошлись, так что Джек должен был знать все подробности. В ответ Джек рассказал мне о своей последней попытке взять пленного в РГ "Левел", предпринятой всего через пять дней после нашей засады на колонну.
Его Один-Ноль, сержант Дэйв Крофтон, расположил свою группу из восьми человек рядом с тропой в Камбодже. Почти сразу же мимо прошло крупное подразделение противника. Несколько минут спустя появились еще двое северовьетнамцев, и Крофтон подумал, что они, похоже, годятся для захвата. Он прыгнул вперед, вскинув CAR-15, и двое NVA замерли. Еще через секунду он бы разоружил их и связал, но появилась еще одна группа противника, они заметили Крофтона, и открыли огонь. Двое потенциальных пленников потянулись к оружию – Крофтону пришлось их пристрелить – затем вся группа вступила в перестрелку с более многочисленными северовьетнамцами. Когда те попытались проскользнуть справа и слева, чтобы обойти разведгруппу с фланга, Джек покинул укрытие и выпрыгнул на открытое место, чтобы лучше вести бой, а его товарищи по группе могли уйти. Его отвага помогла им пробить себе путь.
Это само по себе было плохой ситуацией, но один из новых членов группы Джека, штаб-сержант Билл Диси, за пару недель до этого едва выжил в еще более тяжелом испытании. РГ "Левел", тогда возглавляемая штаб-сержантом Бобом Мэлоуном, со штаб-сержантами Эрни Маски, Один-Один, и Диси, Один-Два, была второй день на выходе к югу от Фишхука в Камбодже.
Когда они и четверо ярдов перевалили через гребень, то обнаружили сразу за ним хорошо замаскированные бункеры и охранявших их северовьетнамцев. Они попытались проскользнуть мимо вражеского расположения, но караульный обнаружил их, забил тревогу, и десятки северовьетнамцев пошли за ними. После короткой перестрелки Мэлоун со своими людьми оторвался и в итоге добрался до прогалины, достаточно большой для эвакуации. После еще одной перестрелки Мэлоун навел "Кобры" на северовьетнамцев, чтобы подавить их, пока подойдет эвакуирующий их "Хьюи".
Склон был слишком крутым для посадки, поэтому вертушка 155-й штурмовой вертолетной роты сбросила лестницы. Пока бортстрелки стреляли, члены РГ "Левел" карабкались наверх, Диси был последним. Чтобы уйти от огня противника, "Хьюи" начал набирать высоту, пока Диси еще поднимался.
Он почувствовал рывок, услышал оглушительный взрыв, затем вертолет потерял управление, валясь на землю. "Мне надо убраться из-под него", - сказал себе Диси, пытаясь оттолкнуться. Однако центробежная сила не выпускала его из своих нежеланных объятий.
Все погрузилось в темноту.
Следующим ощущением Диси был сильный жар, вернувший его в сознание. Он услышал голос, сказавший: "Нам придется его застрелить". Он понял, что вертолет лежит на боку, а он запутался в лестнице. Он не мог пошевелиться. "Хьюи" горел, пламя лизало его ноги и левый бок. У него была трещина в черепе, сдавлен позвоночник, выбито несколько зубов и глубокое рассечение на голове. Диси был ошеломлен и не мог говорить.
Выжившие члены экипажа и товарищи по группе попытались вытащить его, но были вынуждены отступить из-за разгорающегося пламени. Пилот предупредил, что топливные баки "Хьюи" могут взорваться в любую секунду. Из сострадания голос повторил: "Лучше просто пристрелить его".
Другой голос сказал: "Давайте попытаемся, в последний раз". В этот отчаянный момент Терри О'Келли, член экипажа "Хьюи", поднялся и навалился на раскаленный фюзеляж, в то время как Один-Один Маски схватил Диси за ноги. Не обращая внимания на жгущий его огонь, О'Келли проявил нечеловеческую силу, достаточную, чтобы Маски смог повернуть тело Дики и распутать лестницу. "Ползи!" - подгонял Маски, и каким-то образом Диси высвободился. Но это было еще не все.
Все еще сражаясь с противником, товарищи Диси и "Кобры"-ганшипы обороняли LZ, пока не прибыл еще один "Хьюи", сбросивший эвакуационные обвязки. Но их не хватало на всех. О'Келли встегнулся в одну, затем товарищи Диси помогли ему забраться на колени О'Келли, где он сидел лицом к авиатору. Диси обхватил руками шею О'Келли, когда вертушка уносила их вверх и прочь. Когда они висели под "Хьюи", летевшим на 3000 футах (915 м), кровь хлынула из раны на голове Диси, и силы покинули его тело. Он чувствовал холод, сильный холод. И тогда он больше не мог держаться. Он соскальзывал с колен О'Келли – вниз, вниз и вниз – пока его голова не оказалась на уровне талии О'Келли, а руки вытянулись вверх. Единственным, что его удерживало, были сильные руки О'Келли, сжимавшие его под мышками. Едва удерживаясь в сознании, Диси посмотрел вниз на джунгли, далеко внизу. "Пожалуйста", - пробормотал он, - "не дай мне упасть".
Чудом О'Келли удалось удерживать его достаточно долго, чтобы вертолет успел спуститься на посадочную площадку, где он передал Диси прямо в руки медика SOG, сержанта Кена Мерца. Еще одно чудо – всего через три недели Диси вернулся в CCS, поставил О'Келли выпивку в клубе и был готов к новому выходу с Джеком Дамотом.
Ситуация в Камбодже менялась быстро: РГ "Калифорния" была нацелена на одно место, но наступающие американские войска добрались туда так быстро, что наша задача была отменена. Американская бронетехника и пехота вытеснили NVA из города Снуол в камбоджийском Фишхуке, а затем наткнулись на огромную базу противника в джунглях неподалеку. На следующий день солдаты 1-й Воздушно-кавалерийской дивизии, летевшие над верхушками деревьев, обнаружили "Город", комплекс из 400 построек и бункеров, с бассейном и дорожными указателями. Бежавшие солдаты противника оставили после себя 202 миномета и пулемета, 1282 единицы индивидуального оружия, почти два миллиона патронов для АК, а также 319000 патронов для зенитных пулеметов .50 калибра, 2000 гранат, двадцать девять тонн взрывчатки, двадцать два ящика мин и тридцать четыре тонны продовольствия.
Но куда делись все обитатели "Города"? По оценке американской разведки на базе размещалось не менее 10000 солдат. Несколько групп SOG были направлены на прочесывание джунглей к северу и западу от "Города", далеко за пределами досягаемости обычных американских подразделений, чтобы перехватить колонны бегущих северовьетнамцев.
После доведения данных разведки мы вылетели на стартовую площадку CCS в Куанлой – являвшуюся также крупной базой сосредоточения 1-й Воздушно-кавалерийской дивизии – и на следующее утро высадились к северо-западу от Снуола, на западном краю печально известного Фишхука. Тамошняя местность находилась почти на 1000 футов (300 м) ниже, чем в Лаосе, и джунгли были настоящей парилкой. И температура, и влажность колебались в районе 95 градусов (по Фаренгейту, соответствует 35°С). Но местность была довольно ровной и сухой, так что мы показывали хорошее время.
В первый день мы ничего не нашли, но на второй сделали поразительное открытие: на краю каучуковой плантации мы обнаружили свежую, идущую по пересеченной местности тропу шириной в пять ярдов (4,5 м) с неподдающимся подсчету количеством следов ботинок, ведущую на северо-запад, в сторону Кратье. (В своей книге "Мемуары Вьетконга" бывший высокопоставленный деятель Вьетконга Труонг Нху Танг дает описание своего маршрута отхода из Фишхука, исходя из которого, РГ "Калифорния" действительно обнаружила ту самую тропу. Труонг также описывает несколько ударов B-52, включая тот, который едва не убил его.) Следов было так много, что это было похоже на перегон скота. Мы также обнаружили, где, по-видимому, северовьетнамцы разбили лагерь прошлой ночью, с небольшими укрытиями для кухонных костров через каждые десять ярдов – на площади 500 ярдов в ширину и почти вдвое больше в длину. Я сообщил, что мы обнаружили следы по меньшей мере полка – до 2000 солдат – и начал преследование.
Ввосьмером мы продвигались так быстро, как только осмеливались, зная, что в арьергарде у такой огромной силы должно быть, по меньшей мере, несколько взводов. Несколько часов мы шли по проторенным тропам, через каучуковые рощи и заросли бамбука, через ручьи и по низким холмам.
Ближе к вечеру над нами пролетел самолет O-2 ВВС, и его пилот передал: "Немедленно отправляйтесь на LZ".
Полчаса спустя мы уже были в вертушках и летели на обратно на стартовую площадку Куанлой. Наше открытие было оценено как "молодцы парни", и мы узнали, что нас вытащили потому, что бомбардировщики B-52 были на пути к предполагаемой вражеской колонне. Каким был результат этого удара, я так и не узнал.
При так ускорившемся темпе операций времени на паузы просто не было.
Два дня спустя мы вернулись в Камбоджу, на этот раз немного глубже, к западу от Мемота, где мы должны были действовать впереди 1-й Воздушно-кавалерийской дивизии. К тому времени 1-я Воздушно-кавалерийская и 9-й полк ARVN захватили второе крупное расположение противника, который они назвали "Восточный Рок-Айленд" (Rock Island East). В нем они обнаружили более 300 тонн боеприпасов.
Как и на нашем выходе возле Снуола, противник, казалось, бежал, не собираясь сражаться, и, в отличие от Лаоса, было не похоже, чтобы кто-то из северовьетнамцев пытался нас выслеживать. Поэтому я заставлял нас двигаться как можно быстрее, чтобы обследовать как можно большую территорию.
На наше второе утро мой пойнтмен, Ангао, внезапно замер, затем осторожно обернулся ко мне. Я подал знак: "Что?" Когда Ангао не смог найти слов, чтобы объясниться, я подался вперед и увидел качающуюся голову огромной королевской кобры, чьи злые глаза в пяти футах (1,5 м) от земли смотрели на меня. Ее раздутый капюшон, казалось, был размером с обеденную тарелку. Я не знал, что они бывают такими чертовски большими! Согласившись с Ангао, мы благоразумно отступили и обошли змею стороной.
За исключением случайной рептилии, мы не встретили ничего интересного. В такую сильную жару меня больше всего беспокоил недостаток воды; до третьего дня нам не встретилось ни одного ручья, и наши фляги были пусты. Мы целый день шли без воды, когда один из наших гранатометчиков, Во-Два, ухмыльнулся и похлопал меня по плечу.
Уит, мой переводчик, прошептал: "Он говорит, что чует воду".
Получив мое одобрение, Во-Два воткнул свой бананообразный мачете в грунт в низине, постепенно вгрызаясь в темную почву. Через три минуты он поднял взгляд, сверкнув глазами, и, конечно же, небольшая лужа мутной жидкости заполнила яму. Расширив ее, он постепенно наполнил все наши фляги. Она не была вкусной, не была благоуханной, но это была влага. Как и все остальные, я с благодарностью выпил ее.
На следующий день во время обеденного перерыва то, что началось как небольшой спазм желудка, быстро переросло в парализующую боль. Внезапно залихорадив, обессиленный, я едва мог передвигать ноги. Ничто в моей аптечке не принесло ни малейшего облегчения, и, более неспособный нести рюкзак, я был вынужден запросить для себя эвакуацию. Когда прибыла вертушка, чтобы вытащить меня, я передал командование Жако, уверенный, что он отлично справится.
По возвращении на стартовую площадку, мне пришлось несколько часов ждать вертолет, согнувшись пополам от спазмов боли, худшей, что я когда-либо испытывал. После захода солнца прибыла вертушка медэвака и, охваченный лихорадкой, я проковылял на борт. В темноте я нашел среди мешков с рисом место, чтобы сесть. Я вяло наблюдал за проплывающими мимо огнями провинции Тэйнинь.
Затем мешок зашевелился – это оказался не мешок с рисом, а тяжело раненый солдат ARVN. Я помог ему подвинуться в сторону и понял, что там не было никаких мешков, это все были солдаты ARVN. И большинство из них не двигались, включая того, на котором я сидел.
После того, как мы приземлились в третьем армейском полевом госпитале в Сайгоне, я заставил себя выбраться из вертушки, но это отняло у меня последние силы. Поскольку врачи изначально заподозрили аппендицит, меня положили в операционную вместе с двумя дюжинами раненых солдат 1-й Воздушно-кавалерийской, эвакуированными из Камбоджи. Все мы были слишком плохи и неспособны двигаться чтобы общаться.
На следующее утро нашу палату обошел протестантский капеллан, переходя от кровати к кровати, ободряя людей. Дойдя до меня, он спросил: "А ты откуда, сын мой?"
"Контум", - пробормотал я.
Он озадаченно посмотрел на меня. "Я имею в виду, в Штатах! Твой родной город!" Капеллан решил, что я пробыл во Вьетнаме слишком долго. Я подумал, что это смешно.
На следующий день мне поставили диагноз "лихорадка черной воды", разновидность дизентерии, несомненно, от той мутной камбоджийской воды. Три дня я питался только антибиотиками, прозрачным бульоном и желейными конфетами. К тому времени я снова мог ходить.
Доктор предложил мне досрочную выписку, если я обещаю соблюдать полужидкую диету. Я поклялся, что так и сделаю. Час спустя я был на улице Тудо в ресторане "Павлин", уплетая стейк и жареного лобстера. Жизнь снова была хороша.
Вернувшись в Контум, я узнал, что Рекс Жако хорошо завершил выход, и РГ "Калифорния" находится в Баньметуо, готовая провести еще один. Все еще восстанавливаясь, я был слишком слаб для действий в поле и был вынужден задуматься, не пора ли кому-то другому стать Один-Ноль. И Жако, и Янси были готовы и способны. Я же не смогу никуда пойти, по крайней мере, еще неделю.
Зная это, командир разведроты капитан Джо Дилгер спросил, не возьмусь ли я потренировать трех американцев, которые только что приняли РГ "Огайо". Сержанты первого класса Рич Райан и Чарли Блесс, и штаб-сержант Берни Мимс пробыли в расположении не менее шести месяцев каждый, но все они были новичками в разведке. Райан и Мимс воевали в Хэтчет Форс, а Блесс служил в секции связи – по факту он был одним из самых блестящих связистов, которых я когда-либо знал.
Испытывая постоянную нехватку групп, SOG имела ужасный опыт поспешного сбора таких неопытных людей и выведения их на опасные цели с катастрофическими результатами, как это произошло с моей первой группой, РГ "Нью-Мексико". Если ему удастся уберечь РГ "Огайо" от назначения на цель в течение десяти дней, спросил Дилгер, смогу ли я преподать Райану, Блессу и Мимсу достаточно, чтобы у них было приличное преимущество, пока они не наберутся опыта?
Безусловно, поклялся я.
Мы провели эти несколько дней в интенсивных тренировках – тактика, построения, отработка немедленных действий, засады, быстрая перезарядка, способы подачи сигналов, спуск по веревке. Каждый день я на протяжении всего дня помогал РГ "Огайо" тренироваться, оттачивать навыки и практиковаться. В итоге, я подготовил их насколько мог, и они были готовы к работе.
Несколько дней спустя Райана, Блесса, Мимса и пятерых ярдов высадили в Лаосе и, разумеется, это была опасная цель к северу от Шоссе 110. Я следил за их докладами об обстановке, передаваемыми в наш Центр тактических операций. Первый день прошел хорошо. Затем, на второй день, они наткнулись на большую группу NVA – по крайней мере, пятьдесят человек – купающихся в ручье, и попытались вызвать по ним авиаудар. Но самолеты прибыли только после заката, когда для наведения удара стало слишком темно. Один-Ноль Райан знал, что северовьетнамцы заметили кружащие самолеты и, возможно, пришли к выводу, что поблизости находится группа. Полагая, что брести в темноте слишком опасно, Райан оттянулся на пятьдесят ярдов, выставил Клейморы и планировал уйти на рассвете.
На следующее утро из Центра тактических операций в разведроту примчался человек. "По ним ударили", - сообщил он. "Райан и Мимс ранены, а Блесс пропал".
Это был долгий и напряженный день ожидания вестей от РГ "Огайо".
Около полудня Наездник Кови, Ллойд "Оу-Ди" О'Дэниелс сообщил, что вытащил Райана и Мимса – Райана с огнестрельным ранением. Затем, благодарение богу, он передал, что Блесса нашли и эвакуировали, также с огнестрельным ранением. Огнестрельные ранения почти всегда были серьезными, во многих случаях смертельными. Вероятно, по медицинским показаниям их эвакуируют дальше. То, что все выжили, казалось удивительным – по факту это оказалось более удивительно, чем кто-либо из нас мог себе представить.
Ближе к вечеру, вместе с остальной разведротой, я стоял возле вертолетки, чтобы поприветствовать возвращающуюся РГ "Огайо". Когда их "Хьюи" приземлился, мы не могли поверить своим глазам – из него вылезли все восемь человек, практически без признаков каких-либо серьезных травм! Я пожал им руки, Первый сержант Тодд раздал им холодное пиво, и все разразились овациями.
Но разве в них не стреляли, не попали из АК? Должно быть, их только слегка зацепило.
Нет, позже в комнате своей группы Райан и Блесс рассказали мне, что каждому попали прямо в жизненно важные места. Они должны были быть мертвы. Открывая пиво, Райан вспоминал, как тем утром на рассвете их атаковали крупные силы NVA. РГ "Огайо" взорвала Клейморы и отчаянно отстреливалась. Мимс застрелил двух северовьетнамцев почти в упор. Осколки РПГ ранили всех трех американцев и троих ярдов. Поняв, что им нужно бежать или их сомнут, Райан метнул несколько гранат, а затем повел своих людей прочь. Отойдя примерно на сто ярдов, Райан остановился, чтобы пересчитаться. Чарли Блесс пропал.
Райан хотел вернуться, но их превосходили численностью, по меньшей мере, пять к одному, большинство его людей уже истекали кровью, и десятки солдат NVA приближались к ним. Они должны были продолжать движение. В этот критический момент над ними появился Кови с "Оу-Ди" О'Дэниелсом. Мир тесен, отметил Райан – О'Дэниелс был шафером на его свадьбе.
Менее чем через час РГ "Огайо" добралась до подходящей LZ, и Райан выполз на открытое место, чтобы подать О'Дэниелсу знак сигнальным полотнищем. Пока Райан говорил по рации, Оу-Ди посмотрел вниз и увидел, как его крутануло – в него попали. Чтобы укрыться, Райан и его люди забрались в русло ручья. Боль пульсировала в боку Райана, куда попала пуля. Но кровотечение было не таким уж сильным.
Вскоре прибыли вертушки, и под прикрытием огня "Кобр" "Хьюи" подхватил Райана, Мимса и ярдов. Несмотря на обрушившийся на их вертолеты огонь с земли, им удалось выбраться.
Когда их "Хьюи" взлетел, на связь вышел Чарли Блесс, прошептав в аварийную радиостанцию, что он прятался под бревном, а северовьетнамцы ищут его повсюду. Он отделился, потому что остался, чтобы задержать врага, пока его товарищи по группе уходят. Несколько минут спустя эвакуационная обвязка поднимала Блесса через деревья, когда ему сбоку в лицо врезалась пуля.
В их командной комнате Блесс показал мне, где пуля пронзила его щеку и всего лишь сломала зуб, даже не вылетев наружу. Он выплюнул пулю и сохранил ее, и теперь показывал, держа передо мной на ладони. Я еще более удивился, когда Райан задрал свою рубашку, чтобы показать мне свежую рану на левом боку. Пуля едва вошла, медик выковырял ее пальцем!
"Плохие боеприпасы", - заключил Райан.
"Если бы патроны не были дефектными", - согласился Блесс, - "мне прострелили бы голову". Они были, должно быть, самыми удачливыми из всех людей, которым доводилось заниматься разведкой.
Теперь, когда РГ "Огайо" была в безопасности, я был готов вернуться в РГ "Калифорния", которая все еще находилась в CCS. Прибыв в Баньметуо, я узнал, что Рекс Жако заболел малярией и был эвакуирован. Поэтому на следующий день я, Джон Янси, Гален Массельман и пятеро ярдов отправились на "Хьюи" ВВС из 20-й эскадрильи специальных операций на северную стартовую площадку CCS в лагере спецназа Дукко, к западу от Плейку.
Мы просидели на краю аэродрома около часа, а затем на "Хьюи" 20-й SOS "Зеленые Шершни" (Green Hornet) отправились в знаменитую долину Ладранг, где 1-я Воздушно-кавалерийская в 1965 году приняла участие в первом крупном сражении Америки в этой войне. Мы приземлились прямо на границе и двинулись в Камбоджу.
Ладранг, возможно, кишела северовьетнамцами пять лет назад, но мы обыскивали ее сверху донизу пять дней, и не нашли ни одной живой души, ни каких-либо свежих следов. Иногда важно узнать, где нет противника, и я думаю, что это было нашим успехом. После этого мы улетели обратно в Контум для нашей первой настоящей паузы со времени перестрелки с пневматически гудком шесть недель назад.
Будучи на паузе, я как-то днем зашел на почту. Клерк протянул мне письмо, посмотрел на него дважды и поднял глаза. "Как, блин, ты это прокомментируешь?" - спросил он. Беря конверт, я понятия не имел, что он имел в виду. Потом я заметил обратный адрес и подумал: "Что это за шутка?" Разорвав его, я обнаружил такое послание:
Ваша собственная служба во Вьетнаме и понимание ситуации там придают особое значение вашей поддержке целей нашей страны в Юго-Восточной Азии. Я был рад получить сообщение, которое ваш отец так заботливо передал мне, и я хочу, чтобы вы знали, что ваше выражение доверия очень много значит для всех ваших коллег в форме, а также для вашего главнокомандующего.
Оно было подписана собственноручно: Ричард Никсон. На официальном бланке Белого дома.
"Будь я проклят", - выругался я и показал его Ларри Уайту, Один-Ноль РГ "Гавайи", который отреагировал так же. Затем мы перечитали его и рассмеялись. Та фраза, "ваше понимание ситуации там", похоже, была чем-то вроде "я знаю, что вы знаете". За последние месяцы президенту, должно быть, пришлось иметь дело с кучей разведданных о местах сосредоточения в Камбодже, собранных исключительно нашими группами SOG. Практически все вторжение было основано на наших донесениях. Президент вряд ли мог написать: "Спасибо за то, что тайно собирали разведданные в Камбодже", но, увидев адрес моего подразделению и зная, что мы занимались их сбором, президент написал письмо как завуалированное выражение признательности всем нам. Эта фраза придавала всему, что мы делали, оттенок удовлетворения, была своего рода одобрительным похлопыванием по спине для всего подразделения. Я поделился письмом президента Никсона со всеми в разведке.
Ричард Никсон, возможно, позже приобрел репутацию обманщика, но его заявление о том, что все американские войска покинут Камбоджу к 30 июня, было абсолютно правдивым. На самом деле, мы думали, что он был слишком честен, поскольку это ограничение включало и тайные силы SOG. Незадолго до этого CCC прекратила разведывательные операции там, полностью переключив наши усилия на Лаос, в то время как базирующаяся в Баньметуо CCS просто ликвидировалась. Лучшие разведгруппы CCS были переведены в CCC и CCN.
Так же быстро, как мы вышли из Камбоджи, 4-я пехотная дивизия, последнее крупное американское боевое подразделение на Центральном нагорье, ушла из Вьетнама. Их пустой базовый лагерь в Плейку был разграблен офицерами ARVN, чьи агенты продавали на черном рынке фанеру, трубы и электрические провода целыми грузовиками.
В надежде раздобыть немного оставшегося от 4-й дивизии для нашего лагеря, на следующий день после Дня независимости 1970 года, наш менеджер клуба, мастер-сержант Ричард Смит, инженер нашего лагеря, сержант первого класса Ян Новый и сержант первого класса Джордж Лищински отправились в Плейку на джипе. Гордый чех, Новый сражался в подполье против немцев во время Второй мировой войны, затем пытался сопротивляться советской оккупации, пока ему не пришлось бежать на Запад.
На полпути в Плейку их джип попал в засаду и потерял управление. Все трое были ранены. Лищински так и не смог выбраться со своего сиденья – подбежавший вьетконговец прикончил его. Смит нырнул под джип. Еще больше солдат-коммунистов, пробежав по придорожной канаве, подошли к подбитому джипу, и расстреляли безоружного Смита очередями из АК. Он погиб на месте.
Потеряв сознание от пули АК, задевшей его череп, Ян Новый выглядел мертвым. Вьетконговцы стянули с него обручальное кольцо и наручные часы, и забрали бумажник. К тому времени, как он очнулся, VC уже давно ушли.
Их поврежденный джип отбуксировали обратно в наше расположение и в конечном итоге починили. Пока мы его перекрашивали, сержант нашего автопарка набил по трафарету послание тем, кто убил Смита и Лищински: "FYMC, я вернулся".
Аббревиатура расшифровывалась как "Fuck Your Mother, Charlie" (Греб твою мать, Чарли).
Поскольку Рекс Жако был госпитализирован с малярией и вряд ли вернется, мне нужен был новый человек в РГ "Калифорния". И я получил лучшего, кого я когда-либо знал в спецназе, сержанта первого класса Дэвида Хейса. Ростом шесть футов четыре дюйма (1,93 м) и с телосложением лесоруба, Хейс был таким приятным в общении, что его давно прозвали "Крошка Хью" в честь персонажа комиксов. Талантливый связист, он был в своей третьей командировке во Вьетнам, но еще ни разу не бывал в бою.
Крошка Хью не откашивал и не был трусом, но из-за выдающихся навыков в области связи ему постоянно доставались тыловые назначения. По мере того, как война подходила к концу, он начал задумываться, а состоятелен ли он как кадровый сержант Зеленых беретов? Месяцами он испытывал смешанные чувства. Шесть месяцев назад он пытался убедить Роберта Мастерджозефа не идти добровольцем в CCN, говоря ему, что на этой войне уже слишком поздно для такого чрезвычайного риска.
А потом Крошка Хью сам пошел добровольцем в SOG. И в разведку.
Семьянин с тремя детьми и женой, Дэйв не был любителем выпить. Его самой большой страстью была любительская радиостанция в подвале у него дома.
По прибытии Дэйва командир разведроты решил, что пришло время позволить Джону Янси вывести группу. К тому же я должен был отправиться в штаб SOG в Сайгоне.
Первой задачей Янси в качестве Один-Ноль был учебный выход в окрестностях, всего в дюжине миль от нашей базы, в районе, где не значилось присутствия каких-либо сил противника.
Через два часа после высадки Янси остановил группу на перерыв. Едва они остановились, как среди них разорвались три РПГ. Пока его товарищи по группе бросились в укрытие, Крошка Хью, самая большая мишень, решил остаться на месте, чтобы стрелять по северовьетнамцам – еще один разрыв РПГ, почти у его ног.
Бросившись к нему, Янси увидел, что Хейс потерял ногу и истекает кровью. Гален Массельман не мог ни с кем связаться, потому что они находились в низине. Янси отправил его и остальную часть группы на близлежащий холм и в одиночку защищал Крошку Хью, отбивая повторные атаки. Не в силах остановить обильное кровотечение, Джон оборонял Дэвида Хейса, когда тот умирал.
Позже высадился взвод Хэтчет Форс, вызволил Янси и закрепил тело Крошки Хью в эвакуационной обвязке, сброшенной с зависшего вертолета.
В нашем расположение большинство людей побросали свои дела, услышав звук возвращающейся вертушки, подняли головы и увидели, что он несет тело Хейса, висящее на веревке. "Понадобилась целая вечность, чтобы опустить его тело на землю", - подумал Наездник Кови Ллойд О'Дэниелс, мучимый этим зрелищем. "А у этого парня были жена и трое детей".
"Боже всемогущий", - спросил себя О'Дэниелс, - "стоит ли оно того?"
Это был хороший вопрос. Мое шестимесячное продление подошло к концу. Вместе с Гленном Уэмурой я мог свободно вернуться домой. Продлиться бы еще на шесть месяцев, но это было уже невозможно по административным причинам.
Пока Янси отправился на свой первый выход командиром, я был на церемонии в штабе SOG, в кабинете шефа SOG Кавано. В знак признания за руководство операцией "Эштрей Два" полковник Кавано вручил мне высшую награду SOG – хромированный именной 9-мм пистолет Браунинг в бархатном подарочном футляре.
Позже, в конспиративном доме SOG в Сайгоне, я увиделся с Уэмурой. Мы попрощались и пожали друг другу руки. Я помахал ему на прощанье, радуясь, что он в безопасности и возвращается к своей семье. Затем прибыла машина из штаба SOG, чтобы отвезти меня в Лонгбинь, в штаб армии США во Вьетнаме. Там, взяв в руки свое личное дело, мне удалось продлиться еще на шесть месяцев. Вместо того чтобы вернуться домой, я отправился туда в отпуск.
Но на этот раз вместо вечеринок мы с моим школьным другом Джо Ремарком отправились на каноэ в Бондэри-Уотерс, великолепную глушь на севере Миннесоты. В этой спокойной обстановке я забыл о войне. Но только не ночью.
Как я ни убеждал себя, когда наш костер догорел до углей, я почувствовал растущую тревогу, понимая, что у нас нет Клейморов. В темноте мне мерещились враги, пытающиеся подкрасться. Снова и снова я говорил себе, что это канадская граница, далеко от Вьетнама, но не мог успокоиться.
Тогда я взвел пистолет, сунул его рядом с собой в спальный мешок и, наконец, уснул.

1. Сингапурский бренд пива. На момент появления в 1932 году было первым пивом местного производства в Сингапуре. Представляет собой светлый лагер с крепостью 5%. В настоящее время бренд принадлежит компании Хейнекен (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо!

ЧАСТЬ II
Разведка
Глава 12

Когда я ехал на грузовике с аэродрома Контум в лагерь, меня охватило нежданное чувство: меланхолия, порожденная своего рода одиночеством. Я не увижу никого из своих старых товарищей – ни Гленна Уэмуру, ни Джорджа Бэкона, ни Бена Томпсона, ни Франклина Миллера, ни десятков других. Проезжая через ворота, я понял, что ни одного из солдат Сил спецназначения, бывших там, когда я приехал в конце 68-го, больше нет в CCC. Погибшие, пропавшие без вести, эвакуированные по болезни, или уехавшие домой, к концу августа 1970 года все они исчезли, замененные другими Зелеными беретами. Я стал стариком.
Зачем я снова продлился? Я не был уверен, за исключением того, что я знал, что все еще принадлежу этому месту, и не мог смириться с тем, что оставлю незавершенным то, что так много других начали, но не смогли довести до конца – все те имена, что мы повторяли в "Эй Блю". Эта мысль подавляла меня еще больше.
Затем, когда я шел в клуб, мое настроение резко изменил один крик: "Эй, Джон!"
Ко мне неторопливо шла долговязая фигура. Неужели? Проклятье!
"Джо!" - воскликнул я, и он ухмыльнулся в ответ, оскалив зубы. Джо Уокер! Как он и обещал, чтоб его, Джо Уокер вернулся.
Джо пожал мне руку. "Спасибо, что хорошо позаботился о моей группе, Джон".
Мне пришлось усмехнуться – Уокер уже вернул себе РГ "Калифорния", и никто не мог оспорить это право собственности. Он решил оставить Галена Массельмана и взял на борт двух новичков, сержантов Майка Вермиллиона и Лафлина "Тоби" Тодда. Рекс Жако, как я узнал, после приступа малярии остался в Сайгоне, закончив свой тур, служа в штабе SOG. Джон Янси тем временем стал Один-Ноль РГ "Делавэр" и уже тоже собирался отправиться домой.
В клубе Джо описал свой год на контракте с ЦРУ в Лаосе, где он тренировал Королевскую лаосскую армию, дело, с которым он, по его признанию, не справился. С иголочки одетые лаосцы, рассказывал Джо, оказались бесхребетной, парадной армией, не желающей сражаться с NVA. "Если бы не хмонги и Ванг Пао", - сказал он, имея в виду поддерживаемых ЦРУ горцев и их дерзкого командира, - "северовьетнамцы захватили бы всю эту несчастную страну". Но пацифизм был свойствен не только антикоммунистической стороне. "К нам перебежал северовьетнамский полковник. Появился в одном из наших лагерей. Оказалось, он был моим коллегой, обучающим коммунистов из Патет Лао. В общем, я поговорил с этим полковником. Его начальство предупредило его: "Сделайте из этих Патет Лао солдат, а не то…" К полному разочарованию полковника, он обнаружил, что его лаосцы столь же малодушны, а их лидеры предпочитают сражениям политические дебаты. "Ну и что мне было делать?" - простонал полковник. "И я дезертировал". Через переводчика он выругался: "Черт с ними!" Я пожал ему руку", - закончил Джо, - "со словами: "Черт возьми, да! К черту их всех!"
Я все еще смеялся, когда из дверного проема раздался громкий крик: "Вина для моих войск!" Это был вечно кипучий Толстый Альберт! – Пит Уилсон – самый свежеиспеченный Один-Ноль в нашем лагере. Я помахал ему, поздравил и заказал выпивку. Толстый Альберт был крепок и полон энтузиазма, хотя и такой же пухлый, как когда мы с Биллом Спенсером завербовали его прошлой осенью. Послужив заместителем командира группы в РГ "Нью-Йорк" Эда Волкоффа, он недавно стал Один-Ноль РГ "Южная Каролина". Пару недель спустя он провел свою первую перестрелку в качестве командира группы, в которой Один-Один Джон Бейкер получил легкое ранение. Пит благополучно вытащил их оттуда, доказав свою стойкость и характер.
Я оглядел комнату: две дюжины разведчиков обменивались военными историями и шутками, планировали засады или спорили о тактике, как это было всегда. Я был рад оказаться дома.
Во время моего отсутствия, с окончанием операций в Камбодже, можно было бы подумать, что последует сокращение выходов, но все было наоборот – мы действовали более активно, чем когда-либо в Лаосе. В любое время CCC пытался держать шесть групп на лаосском участке тропы Хо Ши Мина, и на то была веская причина: поскольку противник больше не мог скрытно доставлять снабжение судами через камбоджийский порт Сиануквилль, практически все боеприпасы, продовольствие и личный состав должны были поступать по системе дорог в Лаосе. Кроме того, к концу лета 1970 года США достигли критической фазы вывода войск: более половины наших боевых сил ушли, включая обе дивизии морской пехоты, а также 1-ю, 4-ю, 9-ю и 25-ю дивизии Армии США, и множество более мелких подразделений. Оставшиеся три дивизии переместились из внутренних районов в прибрежные анклавы и на базы около Сайгона. На этой войне никаких крупных наступательных действий американских сухопутных войск больше не будет. Таким образом, сбор разведданных на Тропе, особенно отслеживание действий северовьетнамской армии, имел решающее значение для защиты уменьшающихся и все более уязвимых сил Америки.
В этом деле не обошлось без потерь. Пока я был дома, солдат Хэтчет Форс CCC Питер Вандер Вег был убит в Лаосе, несмотря на доблестные попытки медика Сил спецназначения, сержанта Ли Гарланда, спасти его жизнь. Перед этим погиб еще один из состава Хэтчет Форс, первый лейтенант Марк Ривест. Среди наших разведгрупп ближе всех к грани оказалась РГ "Аризона", трое американцев которой – Один-Ноль Ньюман Рафф, Один-Один Майк Уилсон и Один-Два Дейв Ханикатт – получили осколочные ранения, хотя им и удалось пробиться.
Что ж, я вернулся, готовый и желающий, и спросил у Первого сержанта разведки, какую группу я возглавлю. Это решилось само собой, потому что Один-Ноль РГ "Гавайи" Ларри Уайт был отобран летать на Кови. Это был второй тур Ларри в CCC. Всего за две недели до того, как я приехал туда в 68-м, он был тяжело ранен тремя пулями из АК во время высадки с Бобом Ховардом на LZ в Лаосе. Вывезенный медэваком, он провел несколько месяцев в военных госпиталях, затем служил в Форт-Брэгге. Как и многим ветеранам SOG, Уайту наскучила гарнизонная служба в Штатах, и он вызвался вернуться к людям и задачам, которые он больше всего любил.
Так, я оказался Один-Ноль РГ "Гавайи" – старой группы Гленна Уэмуры – одной из лучших, с превосходными опытными монтаньярами: переводчиком Суй Пупом, пойнтменом Нао, и Плео, Тунгом, Лехом, Гонгом, Поком, Биухом, Ньитом, Дисуром и Йе. Моим новым Один-Один стал штаб-сержант Эммет "Лес" Дувр, а сержанты Реджис Гмиттер и Джон Джастис – Один-Два и Один-Три. Как и в большинстве наших групп, в РГ "Гавайи" теперь было четверо американцев, роскошь, вызванная притоком опытных разведчиков и даже целых групп из расформированного CCS. Среди них были несколько действительно великолепных Зеленых беретов, таких как Джим "Фред" Морс, Джек Дамот, Брендан Лайонс, Карл Франке, Джон Ганнисон и Пит Нимц, и это лишь некоторые из них.
Еще одним важным изменением – следствием "вьетнамизации", в ходе которой боевые действия все больше и больше возлагались на южновьетнамскую армию – стало стремительное увеличение числа разведгрупп южновьетнамских Сил спецназначения. Не затронутые объявленным президентом Никсоном прекращением наземных операций в Камбодже, эти десять южновьетнамских групп взяли на себя разведывательные задачи в Камбодже при поддержке вьетнамских и американских вертолетов. В отличие от групп, возглавляемых американцами, вьетнамские группы состояли только из военнослужащих – никаких гражданских ярдов – и имели вьетнамские названия, разновидности молний – например, группа "Горная молния", группа "Морская молния". Некоторые из вьетнамских групп проявляли большую храбрость и добывали разведданные столь же эффективно, как любая из американских групп; но другие возглавлялись непрофессиональными, назначенными из политических соображений офицерами, главной целью которых была защита их собственной жалкой шкуры. И, как и у американцев, их лучшим людям и группам поручались самые опасные задачи.
РГ "Гавайи" дали две недели на подготовку перед получением нашего первого задания. К этому времени я уже хорошо знал этот процесс: обучение или обновление тактических навыков, отработку немедленных действий, построения и тому подобное. Пока шли эти тренировки, я разнюхивал в поисках особой задачи, которая позволила бы мне превзойти даже "Эштрей Два". Сразу после того захвата пленного планировщики SOG сочли навыки РГ "Калифорния" настолько выдающимися, что поговаривали о том, чтобы разместить нас на 500-футовом (152 м) холме севернее демилитаризованной зоны, над перевалом Мизя, через который колонны противника проходили в Лаос из Северного Вьетнама. Незадолго до этого в Юго-Восточную Азию прибыли первые "умные" бомбы с лазерным наведением. Было общеизвестно, что лазерные целеуказатели, которые обозначали цели, были крупногабаритными устройствами, монтируемыми на самолетах поддержки. Но, как мне сообщили в Сайгоне, у SOG имелся в наличии переносной лазерный целеуказатель, размером и весом схожий с пулеметом М-60. Один из планировщиков даже предложил высадить нас с помощью парашютов с самолета передового наведения авиации OV-10, чтобы обмануть противника. Интересно ли мне это?
Ого! – какой идеальный способ наведения авиаударов – расслабляясь на 500-футовой скале!
Ого! – какой идеальный способ погибнуть – оказаться в ловушке на 500-футовой скале!
Я не ответил отказом, однако с операцией ничего не вышло, и да, у меня сложилось впечатление, что всех больше беспокоила утрата прототипа лазерного целеуказателя, нежели потеря моей группы. Тем не менее, этот эпизод заставил меня задуматься: а что есть такого, чего еще никогда не пробовали в SOG? Впервые у меня было достаточно авторитета, чтобы предлагать задачи.
Моей первой идеей было возглавить тридцатидневный выход, в ходе которого РГ "Гавайи" высадится, затаится на пять дней, а затем вертолеты сымитируют эвакуацию на некотором расстоянии. Пополнив запасы продовольствия из тайника, оборудованного возле нашей LZ, мы затем отправимся в ранее не обследованный район. Это была интересная концепция, но штаб SOG не купился на нее.
Затем я подумал о наблюдении за рекой, то есть, визуальном контроле места, где Шоссе 92 пересекает реку Дакшоу на юге Лаоса. Этот брод обычно был недоступен, потому что концентрические кольца патрулей и часовых держали нас на расстоянии. С тех пор, как Ральф Родд просочился туда годом ранее, ни одной из наших групп не удавалось наблюдать за этой переправой.
"Почему бы не построить тайное плавсредство?" - предложил я исполняющему обязанности нашего командира, подполковнику Серафино Скализе, - "замаскированное под большой кусок ствола дерева?" Расколоть его и нанести следы подпалин, чтобы выглядело, как будто его вырвало с корнем при ударе B-52. Внутри его пустого нутра мы спрячем двух человек с камерами, приборами ночного видения и радиостанциями. Привезти его ночью, подвешенным под вертолетом CH-47 "Чинук", сбросить в Дакшоу выше по течению от брода на Шоссе 92, затем направить вниз по течению с помощью винтов на батареях. Мы могли бы заякориться выше по течению от места переправы, и наблюдать за ней в течение нескольких дней.
Завороженный, Скализе слушал, кивая. Затем он сказал: "Джон, если бы это был 1967 год, я бы сказал: "Давай попробуем". Но сейчас 1970 год. Этого, вероятно, не может произойти". И снова не вышло.
Я не сдавался.
Следующим источником вдохновения для меня стал вылет на визуальную рекогносцировку над южным Лаосом на O-1 с пилотом, которого мы прозвали "Толстый SPAF". Этот армейский капитан – индеец-семинол, насколько я помню – обладал таким здоровым телосложением, что ему приходилось втискиваться на переднее сиденье. "SPAF" происходило от прозвища 219-й авиационной роты, "ВВС Подлого Пита" (Sneaky Pete Air Force). Сидя позади Толстого SPAF-а, я наблюдал, как Шоссе 110 проскользнуло в 200 футах под нами, когда мы пролетели над поразительно свежими следами. Сначала мы подумали, что это гусеницы танков, но, пролетев дальше, нашли место, где дорогу ремонтировал бульдозер. К тому времени мы были над одним из самых сильно бомбардируемых районов на юге Лаоса, "Водопадами", где многократные удары B-52 обратили в пыль каждое дерево, каждую веточку и каждую травинку, оставив голые ярко-оранжевые холмы, испещренные перекрывающимися воронками. Примерно полумильный квадрат, он выглядел как поверхность Луны. И прямо через центр, огибая воронки, шло Шоссе 110 и эти свежие следы бульдозера.
Сделав несколько снимков, мы увидели, где бульдозер сошел с дороги, чтобы провести дневные часы, укрывшись от американских самолетов. Любопытства ради мы решили пойти по следам и посмотреть, удастся ли нам обнаружить бульдозер. Мы курсировали над верхушками деревьев, вираж, разворот и опять вираж, теряя, затем снова находя, затем снова теряя след. Минут через десять мы, конечно же, наткнулись на большую замаскированную хижину, упрятанную в густых джунглях. Следы обрывались там. Поймали! Настало время связаться с Кови и нанести по нему авиаудар.
Набираем высоту, чтобы воспользоваться радио, когда достигнем уровня окружающих холмов – тух-тух-тух-тух-тух! – зенитный огонь! Огненные клубки 12,7-мм калибра описали изящную дугу у нашего носа, затем – ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! – пули пролетели мимо, справа, слева, справа, слева, ближайшая не дальше десяти футов. Толстый SPAF рванул нас вправо – тух-тух-тух-тух-тух! Тух-тух-тух-тух-тух! Еще два вражеских 12,7-мм открыли огонь, наполнив наше небо перекрещивающимися враждебными светляками. Пилот бросал машину от одной струи трассеров к другой – тух-тух-тух-тух-тух! – затем спикировал, опустившись так низко, что пулеметы не могли нас достать. Прижимаясь к деревьям, мы покинули долину, затем вызвали Кови. Мы передали ему, что обозначили хижину дымовой гранатой, чтобы он мог навести авиаудар в надежде уничтожить спрятанный бульдозер.
Летя обратно в Контум, я переваривал увиденное. Вот мы бомбим Водопады день за днем, перепахивая землю взрывчаткой, чтобы северовьетнамцы могли заровнять ее своим бульдозером. В Лаосе не было недостатка в земле. Если вы действительно хотите замедлить противника, нарушить движение его колонн и закрыть дорогу после мощного авиаудара, уничтожьте этот бульдозер!
Разве разведгруппа не могла бы сделать это? Подумайте об этом – одна разведгруппа могла бы перекрыть Шоссе 110 на несколько недель, добившись того, что раньше делала рота Хэтчет Форс из 100 человек. Вот это была задача.
И когда я предложил это, в SOG согласились.
Моя концепция была простой: под прикрытием мощного удара по Водопадам, пока вражеские солдаты прятались в подземных убежищах, два "Хьюи" проскользнули бы на малой высоте, сбросив РГ "Гавайи" в пару воронок на вершине холма. Весь день мы проведем укрывшись.
После наступления темноты инженеры противника прибудут, чтобы отремонтировать изрытую воронками дорогу, в сопровождении своего бульдозера. Выстрелом одноразовой реактивной гранаты мы выведем из строя бульдозер. Затем, усиленные 60-мм минометом и двумя пулеметами М-60, мы прижмем ремонтное подразделение на открытой местности и вызовем ганшип AC-130 "Спектр". Всю ночь мы будем отбивать атаки, и эвакуируемся на следующее утро, а затем прибудут истребители и добьют выведенный из строя бульдозер. Это будет невероятная операция, я был уверен.
Дувр, Гмиттер, Джастис и я начали подготовку с изучения того, как лучше всего вывести из строя бульдозер с помощью гранатомета. Проверив справочники и поговорив с американским инженером, мы выбрали его дизельный двигатель как наиболее уязвимое место, которое мы могли бы надежно поразить. Затем мы провели испытания целого ряда видов оружия – безоткатных орудий, РПГ и американской легкой одноразовой реактивной противотанковой гранаты М-72. Без сомнения, РПГ-7 был наиболее выигрышным по силе взрыва, точности и дальности – он также был бы полезен и для отражения атак живой силы, которые, как мы ожидали, последуют. Чтобы сбить противника с толку, я разработал ночную диверсию: сигнальные звездки с временной задержкой для создания видимости того, что кто-то запускает яркую пиротехнику на некотором расстоянии от Водопадов, и отвлечь противника. Они работали идеально.
Поскольку мы достигли боеготового статуса и завершили предварительную подготовку, наша задача по бульдозеру должна была быть уже вот-вот запланирована, когда неожиданно она была отложена: ВВС сбросили на Водопады противотранспортные мины Mk-24 с магнитными взрывателями, чтобы помешать ремонту дорог и уничтожить грузовики. Срок до самоликвидации мин составлял тридцать суток, что помешает нам выйти в этот район в течение целого месяца. Это было досадно, особенно потому, что, насколько нам было известно, противник нашел и уничтожил 500-фунтовые мины в течение одного дня. Все, что мы могли сделать, это ждать.
Эта задержка оказалась судьбоносной.
Через пару дней после того, как были сброшены мины, сержант разведки в Сайгоне признался мне: "Джон, ты понимаешь, что даже если ты выбьешь бульдозер, они все равно заменят его в одночасье?"
"Это фигня", - съязвил я.
"О, нет", - ответил аналитик разведки. "Они заменят этот бульдозер за одну ночь".
"Что?"
"Северовьетнамская армия использует для замены такой важной материальной части, как этот бульдозер, принцип выталкивания. Вы выбиваете бульдозер у Водопадов, и находящееся вдоль дорожной системы, может быть, в десяти милях, следующее инженерное подразделение отправляет свой бульдозер, чтобы заменить его. То же самое делает следующее инженерное подразделение дальше на север – и так по всей Тропе, в Северный Вьетнам, и вплоть до гавани Хайфона. А там они выгружают новенький бульдозер, подарок от русского народа". Вот такая система! – простая, эффективная, гениальная.
"Господи Иисусе", - ответил я, - "и я был готов рискнуть жизнями людей, ввязаться в эту невероятную перестрелку – Сидящий Бык и 7000 сиу, с воплями штурмующие холм, чтобы добраться и поиметь нас – ради бульдозера, который они могут заменить за одну ночь"?
"Это так. Сколько бы мы их ни бомбили, они заменяют утраченную землеройную технику за одну ночь".
Задача с бульдозером тихо рассосалась, заставив меня понять, что я делаю именно то, против чего предостерегал меня проницательный Белка Спрауз – почти загоняю себя до смерти. Давным-давно я смирился с тем, что встречусь с Мрачным Жнецом, занимаясь разведкой, но мне, вне всякого сомнения, не следовало торопить встречу. Я решил заткнуться и просто выполнять те задачи, которые мне подворачивались. А еще я впервые понял, что Сайгон сидел на серьезных разведданных и не делился ими с полевыми. О чем еще нам не говорили?
На протяжении нескольких недель после отмененной задачи мы тренировались с боевой стрельбой, затем, наконец, меня и моих американских товарищей по группе вызвали в Центр тактических операций, где нас проинструктировали о разведывательной задаче в Лаосе. Согласно донесению агента – по-видимому, вьетнамского шпиона, завербованного ЦРУ – дюжина или больше танков русского производства были укрыты в джунглях к северу от Шоссе 110, на хребте над рекой Дакшоу. РГ "Гавайи" должна была обследовать этот хребет, чтобы подтвердить или опровергнуть информацию.
Надежных разведданных о других вражеских силах в этом районе не было. Было маловероятно встретить грузовики, склады снабжения или крупные силы так далеко на севере – примерно в четырех милях – от Шоссе 110. Тем не менее, учитывая непрерывную игру противника по перемещению базовых лагерей, чтобы уклониться от ударов B-52, район мог быть пуст на прошлой неделе и содержать 2000 солдат NVA на этой неделе. Я всегда предполагал худшее.
За исключением нескольких огородов, угнездившихся в низинах у ручьев, мы не увидели никаких признаков присутствия противника, когда летели на малой высоте к нашей LZ. Я летел в ведущем "Хьюи" вместе с Реджисом Гмиттером и тремя ярдами, в то время как Лес Дувр, Джон Джастис и двое ярдов следовали за нами на втором борту. Мы высадились без огня с земли.
За четыре дня мы обшарили назначенный хребет длиной в милю вдоль и поперек. Мы не только не нашли танков, но и не обнаружили ни одной тропы или дороги, по которой они могли бы туда попасть. Агент ЦРУ скормил им большую лажу. Наша самая большая находка была скорее художественной, чем военной: церемониальный барабан высотой в четыре фута (1,2 м), его резная поверхность из твердой древесины демонстрировала сотни искусно выполненных танцующих фигур. Он выглядел очень старым и, безусловно, ему было место в музее. Я надеялся, что бомбы его пощадят.
Несмотря на отсутствие танков, мы могли сказать, что где-то поблизости были войска. Пересекая восточный склон хребта, мы наткнулись на плетеный забор высотой по колено с восьмидюймовыми (20,3 см) отверстиями через каждые двадцать футов (6 м), чтобы направлять мелких животных в силки. С одной ловушки свисала огромная лягушка-бык, все еще влажная. Мы пролежали около забора в течение часа в надежде взять пленного, когда он спустится, чтобы забрать эту лягушку. Затем в 200 ярдах позади нас раздался выстрел – следопыт! Имея поблизости силы противника – я предположил, что это взвод, построивший такую сложную систему ловушек – пришло время для смелого шага. Вместо того чтобы ускользать, передвигаясь скрытно часами, я пошел на рассчитанный риск: мы поспешили вниз по проделанной водой промоине с вертикальными двадцатифутовыми стенами; даже один солдат MVA мог бы перебить нас, но этот быстрый, беспрепятственный маршрут привел нас на дно долины ровно за десять минут. Это стряхнуло с хвоста нашего следопыта.
Наша задача была выполнена, мы нашли LZ и были эвакуированы в тот же день без огня с земли.
Досье разведки SOG не получило большого выигрыша от нашего выхода, но, что важно, они сообщили ЦРУ, что их агент был мошенником или двойником. В любом случае, это стоило знать.
Однажды утром в конце нашей паузы, когда я шел по расположению, мое внимание привлек грохот в небе. Я поднял глаза и увидел четыре огромных вертолета Сикорский CH-53 в сопровождении широкого клина из двенадцати "Кобр" и полудюжины "Хьюи", направлявшихся на северо-запад, к Дакто. Эти ритмично гудящие вертушки заставили меня пожелать оказаться там, с ротой "B" Хэтчет Форс, на пути в Лаос, чтобы участвовать в величайшем рейде SOG. Хотя я не был официально проинформирован, по слухам я знал, что капитан Юджин Маккарли ведет шестнадцать американцев и 110 ярдов глубже в тыл врага, чем было когда-либо позволено. Их цель находилась где-то на постоянно оживленном Шоссе 165 на северной оконечности нашего района действий, так далеко, что SOG обратилась в эскадрилью HMM 463 Корпуса морской пехоты, чтобы получить имеющие большой радиус действия CH-53.
Я мысленно пожелал Маккарли и его людям всего наилучшего, а затем отправился в оперативный отдел S-3 за предварительным распоряжением, чтобы узнать, где в следующий раз будет задействована РГ "Гавайи".
"Вам назначена цель Альфа-Один". От слов заместителя начальника S-3 у меня свело кишки. Альфа-Один находилась на Шоссе 165, милях в десяти к востоку от места рейда Хэтчет Форс Маккарли. Это была та самая зловещая цель на севере, где пятнадцать месяцев назад мы с Джоном Алленом обнаружили многочисленные позиции зенитных орудий, и нашли, что местность, пригодная для укрытия или маневра практически отсутствует. Тогда погода никак не могла наладиться, чтобы мы могли высадиться, из-за чего через неделю офицер S-3 отменил наш выход.
"Что ж", - сказал я себе, - "возможно, теперь будет лучше". Я зашел в разведотдел S-2 и просмотрел материалы по Альфа-Один, затем стереоскопическое фото, сделанное разведывательным самолетом RF-4 ВВС, пролетавшим на малой высоте над Шоссе 165. Я разглядывал его через увеличительное стекло. Все плохо, очень плохо, так же плохо, как и всегда.
"Много-много дерьма", - предупредил я своего Один-Один Леса Дувра на следующее утро, когда мы стояли рядом с двумя O-1 Берд Дог на аэродроме Контума. Спустя миг мы были в воздухе, сидя на задних сиденьях для предварительного облета Альфа-Один.
Час спустя, когда мы приближались к Шоссе 165, мой пилот предложил: "Давайте посмотрим, как дела у Хэтчет Форс". Ранее тем утром CH-53 с двумя нашими медиками, Джоном Паджеттом и Джоном Брауном, вывез нескольких тяжело раненых ярдов. Когда большой Сикорский неуклюже взлетал, он был поражен плотным пулеметным огнем и попаданием РПГ, заставившими пилота совершить аварийную посадку поблизости. Удивительно, но все на борту выжили, и им удалось перебраться во второй Сикорский. Когда он поднялся в воздух, небо опять наполнил зенитный огонь, сбив и эту вертушку, и опять без потерь. Затем прибыл третий борт, и все благополучно улетели.
Наши O-1 медленно кружили над вторым выведенным из строя CH-53, лежавшим в глубокой промоине. Истребители уже разбомбили первую сбитую вертушку, и вскоре уничтожат эту вторую птичку. Примерно в пяти милях самолет передового наведения ВВС с Наездником Кови, мастер-сержантом Биллом "Кантри" Граймсом, летал над Хэтчет Форс капитана Маккарли, непрерывно наводя авиаудары для их поддержки. Слушая радио, мы поняли, что там внизу настоящее осиное гнездо.
Поняв, что на этом клочке неба слишком тесно для зевак, наши O-1 свернули на восток, и вскоре мы пролетели над Альфа-Один и юго-восточным ответвлением Шоссе 165. Обнаруженных нами позиций 37-мм зенитных орудий видно не было. Были ли они опять заняты и замаскированы, или орудийные позиции просто заросли джунглями? Я не мог сказать. Было множество других признаков присутствия противника – особенно пешеходных троп и огородов.
Состояние дороги сказало мне о многом. Хотя дно долины испещряли сотни воронок, дорога была открыта, в идеальном состоянии и на ней имелись свежие следы. Я подсчитал, что рабочая сила, необходимая для поддержания этой дороги открытой, не говоря уже о силах охранения и расчетах ПВО, должна была исчисляться тысячами.
На местности также ничего не поменялось, так что тут у нас не было никаких плюсов: на полмили по обе стороны дороги были только стерня по колено и слоновая трава, а выше – холмы, поросшие редкими джунглями. Куда мы могли двигаться, где мы могли укрыться?
Когда мы вернулись на аэродром Контума, я вылез из своего O-1 и увидел, как Дувр качает головой. Он видел те же признаки. "Я знаю, босс. Там чертовски много северовьетнамцев". Это была половина уравнения. Другая половина заключалась в том, что Хэтчет Форс капитана Маккарли эвакуируют до того, как будем выведены мы, так что в пределах тридцати миль не будет другого подразделения SOG, ничего, что могло бы привлечь противника или отвлечь его силы. Всем этим силам, охраняющим Шоссе 165, придется иметь дело только с одной группой, сосредоточиться против одной группы – РГ "Гавайи".
Два дня спустя, как и ожидалось, Хэтчет Форс были эвакуированы после достижения полного, ошеломляющего успеха. Пробиваясь на запад вдоль Шоссе 165, они разгромили крупный штаб NVA и взяли документы, самые важные из всех, что когда-либо захватывали на Тропе Хо Ши Мина. Хотя у них было сорок девять раненых – были ранены все шестнадцать американцев – и потеряли троих ярдов убитыми, они нанесли северовьетнамцам впятеро большие потери. Их выход под кодовым наименованием "Операция Попутный Ветер" (Operation Tailwind) привел к такой дезорганизации в тыловых районах NVA, что противник был вынужден перебросить войска из глубины Лаоса, позволив обученным ЦРУ силам отбить два критически важных аэродрома. Эта диверсия была их конечной задачей.
Во время нашей воздушной разведки мы с Дувром отметили на Альфа-Один много открытых мест, достаточно больших, чтобы посадить вертушку, но ни одного хорошего места, чтобы высадиться. Все LZ были слишком большими, слишком близко к дорогам или слишком на виду с вершин близлежащих холмов. Я решил вверить нашу судьбу в руки нашего Наездника Кови, "Кантри" Граймса. "Выбирай LZ, Кантри", - сказал я ему в ночь перед выводом. "Мы высадимся там, где скажешь".
Для опытного и очень уважаемого, Кантри Граймса, это был второй тур в SOG, до этого он служил в разведке и Хэтчет Форс. На выходе в Лаосе в 1967 году Граймс командовал взводом, который захватил один из крупнейших за всю войну тайников, около 250 тонн риса – достаточно, чтобы прокормить целую дивизию NVA в течение шести недель. Я доверял его опыту и его мудрости.
Кантри Граймс разделял мои опасения по поводу отправки нас так далеко на север, особенно при том, что вертолеты базируются в сорока пяти милях (72,5 км) в Дакто. "Джон, я не знаю, какого хрена мы пытаемся это сделать в такую омерзительно сраную погоду. Вас с шансами зальет там дождем". Кроме того, сказал он, ему не нравится, что моя группа так далеко, притом, что все остальные находятся вокруг Шоссе 110. Большую часть дня ни один самолет не будет достаточно близко, чтобы услышать нас, если мы выйдем на связь.
На следующий день РГ "Гавайи" перелетела в Дакто, и весь день прождала там, ожидая вылета. Сильная облачность и дождь помешали выводу.
На следующее утро было примерно то же самое. Но ближе к вечеру второго дня офицер стартовой площадки высунул голову из радиорубки и сказал: "Погода хорошая, у Кови есть LZ. Старт".
Поскольку вертолет H-34 мог дольше находиться на цели и снижался быстрее, чем "Хьюи", нас будут высаживать пилотируемые вьетнамцами "Кингби". Наш улыбающийся пилот помахал из кабины, когда мы ввосьмером поднялись на борт. Когда мы взлетали, я ехал в открытом дверном проеме, вьетнамский бортстрелок рядом со мной. Лес Дувр сидел на брезентовой сидушке рядом со мной, а Гмиттер, Джастис и остальная часть группы расположились глубже в "Кингби".
Возглавляемый "Кобрами", наш строй прошел мимо Бенхета, потом, через пятнадцать миль, мимо Дакшеанг, затем еще в двадцати милях и едва видимый за хребтом к востоку от нас, я увидел Дакпек. И снова у меня свело внутренности. Я знал, что мне полегчает, как только мы высадимся. Я улыбнулся Дувру, затем показал большой палец ярдам, которые ухмыльнулись в ответ. Впереди я увидел, как обретает очертания длинная, знакомая долина, и знал, что мы пересекаем границу Лаоса. Вдалеке в дымке виднелась тонкая коричневая линия, которая, как я знал, была южным ответвлением Шоссе 165.
Пока мы кружили, я настраивался на задачу. Я знал, что беспокойство и страх исчезнут, едва мои ноги коснутся земли. Так что лучше поскорее покончить с этим, сказал я себе.
В центре траектории движения "Кобр" я увидел огромный подсечно-огневой участок – размером с десять футбольных полей – лучшую LZ, которую смог найти Кантри Граймс, учитывая еще худшие альтернативы. Чтобы меньше подставляться зенитному огню, пилот "Кингби" пошел вниз по крутой, почти вертикальной спирали почти до верхушек деревьев.
Когда мы выровнялись, я высунулся из "Кингби", поставив ноги на стальную ступеньку. Впереди, выдаваемая косыми лучами полуденного солнца, показалась свежая широкая тропа. Черт, это нехорошо. Мы прошли мимо, я водил своим CAR-15 взад-вперед, высунувшись, когда вертолет приблизился к кромке леса – осталось всего пятьдесят футов – высовываюсь дальше, вскидываю CAR-15 – хрясь! хрясь! хрясь! Лопасти ударили по бамбуку? ЩЕЛК! – пуля бьет в нашу вертушку – ЩЕЛК! – еще одна едва не попадает в голову пилота. На кромке леса дульная вспышка. Я тут же начинаю стрелять! – тррр! тррр! тррр! – открывает огонь бортстрелок – та-да-да-да-дам! Сосредоточившись на стрельбе, я проигнорировал резкие крены и виражи вертушки – тррр! тррр! – я выскользнул из двери, когда мы накренились на 45 градусов – О, черт! – Лес Дувр ухватил меня за снаряжение и, слава богу, удержал на борту. Та-да-да-да-дам! H-34 развернулся и пошел вверх, его лопасти хлопали, хватая воздух, уводя нас от трассеров, беспорядочно мельтешащих в нашем направлении, пока Лес затаскивал меня обратно на борт. Затем – БА-БАХ! – жуткий воздушный разрыв. Бортстрелок повалился навзничь, пораженный осколками зенитного снаряда. Затем под нами промчались "Кобры", осыпая все ракетами и огнем миниганов, и вражеские стрелки забыли о нас.
Мы с Дувром раздернули комбинезон пулеметчика и наложили ему на спину давящую повязку; с ним все будет в порядке. Во время долгого перелета обратно в Дакто было трудно не задуматься о том, что если бы северовьетнамцы выждали еще десять секунд, мы бы никогда не выбрались оттуда.
Позже, после того как мы выгрузились в Дакто, пилот "Кингби" показал нам, где пуля пробила фонарь и попала в подголовник – если бы он не наклонился, чтобы посмотреть в боковой блистер, она убила бы его.
В тот день было уже слишком поздно для еще одной попытки высадиться, поэтому мы дозаправились и полетели обратно в Контум.
Офицер S-3 дал нам день отдыха. Я затеял отработку немедленных действий, просто для подержания бодрости и сосредоточенности, а затем дал всем отдохнуть остаток дня. Тем вечером в клубе Кантри Граймс предложил: "Пластикмен, почему бы тебе просто не сказать этому тупому гребаному S-3, чтобы он отправился туда сам". Он не думал, что нам следует ставить кого-нибудь на ту цель.
"Я не могу откашивать от задания, Кантри. Просто не могу".
"Тебе страшно?"
"Да охренеть как. Становится чертовски трудно отправляться в Дакто, снова и снова".
Но мы вернулись туда, на следующий день. И на следующий. Погода не менялась. Я вспомнил Джона Аллена и РГ "Иллинойс", каким сильным стало напряжение в ожидании вывода на Альфа-Один прошлым летом. И я подумал о "предательских дырах" и моем выходе с Толстым Альбертом и Биллом Спенсером. Через двое суток после того, как мы высадились, небо закрылось, и мы застряли там на одиннадцать дней без возможности получить авиаподдержку или эвакуироваться. Если бы той целью был Альфа-Один, я не сомневался, что нас бы выследили и убили.
С каждым перелетом в Дакто психологическое давление росло. День за днем мы сидели на стартовой площадке, закамуфлировав лица, напившись воды, готовые к вылету, и весь день я думал о той длинной, опасной долине.
Еще через три дня S-3, наконец, объявил, что это последний раз, и он отбросит идею отправки нашей группы на север. Большую часть того дня Кови был занят в южном районе, обеспечивая группы на Шоссе 110. Наконец, ближе к вечеру Кантри Граймс попросил офицера стартовой площадки покинуть радиорубку и передать радио мне. Мы переключили частоту, чтобы S-3 в Контуме не мог слышать наш разговор. "Пластикмен", - передал Граймс, - "эта местность отстой. Погода терпимая, но едва-едва. Ты уверен, что действительно хочешь туда отправиться?"
Я посмотрел наружу на своих товарищей по группе, сидящих возле взлетки, экипированных, готовых действовать. Я взглянул на карту, где находилась наша цель, подумал о плохом времени реакции, негостеприимной местности, вероятности быть отрезанным дождем и о том, как мы едва спаслись во время первой попытки высадки.
Через мгновение я вышел наружу, а офицер вернулся. Граймс вышел на связь, затем офицер стартовой площадки объявил: "Похоже, погода все. Цель Альфа-Один отменяется".
Получив пару выходных, несколько дней спустя я лежал на своей койке, когда в дверь постучал посыльный и крикнул: "Всем Один-Ноль в канцелярию, живо!" Я присоединился к капитану Фреду Крупе и полудюжине человек, которые уже собрались у нашего нового Первого сержанта Генри Гейнуса. Один-Ноль РГ "Иллинойс" Стив Кивер прошептал: "Толстый Альберт пропал".
Что!?
Другой Один-Ноль спросил Гейнуса: "Что насчет Джона Бейкера и Майка Брауна?"
"Остальная часть РГ "Южная Каролина" выбралась, в Дакто", - ответил Гейнус. "Кови пытался вывести группу Брайт Лайт. Они были отогнаны огнем с земли. Вот почему вы мне нужны, ребята".
Командир CCC решил даже не предпринимать еще одну попытку провести Брайт Лайт, если не будет никаких признаков того, что Пит Уилсон жив и пытается спастись. В этом случае взвод из роты "A" Хэтчет Форс – теперь находившийся под командованием моего старого товарища по группе "Эштрей Два", капитана Крупы – отправится за Толстым Альбертом. Начиная со следующего утра, объявил Гейнус, O-1 Берд Дог будут летать над районом от рассвета до заката, и ему требовались добровольцы Один-Ноль, чтобы посадить их на задние сиденья.
Все Один-Ноль вызвались добровольцами.
В тот вечер мы узнали тревожные подробности о том, что случилось с РГ "Южная Каролина".
Во время перерыва, сделанного тем утром в 11:15, переводчик группы Клюнг увидел движение и начал стрелять, вызвав настолько плотный ответный огонь, что Толстый Альберт решил, что против них взвод или даже рота. Они пробили себе путь и побежали.
Бейкер с горечью сообщил, что они неоднократно пытались вызвать Кови – как по радио группы, так и по аварийной радиосвязи – но никто не ответил. В течение нескольких часов они ускользали, вступали в контакт, пробивались и бежали, снова и снова. Кови все не было! Наконец, во время их четвертого контакта один из ярдов, Дзюит, получил серьезное ранение в лодыжку, что замедлило группу. Тучный Толстый Альберт, изнуренный после того, как наполовину тащил, наполовину нес раненого, приказал Бейкеру вести остальных в безопасное место, пока он держится позади с Дзюитом. "Если мы разделимся", - приказал Уилсон, - "продолжайте двигаться на восток". Бейкер послушно увел остальных и через несколько минут остановился в надежде, что Уилсон и раненый ярд догонят их. В это момент они услышали интенсивную перестрелку, затем Бейкер услышал отчаянный голос Толстого Альберта в своем аварийном радио: "Мэйдэй! Мэйдэй!"
Затем огонь усилился. А потом стих.
Пятнадцать минут спустя Бейкер и Браун услышали голоса вьетнамцев и как рубят бамбук – большинство из нас пришли к выводу, что северовьетнамцы сооружали носилки для транспортировки обездвиженных ярда и Толстого Альберта. Бейкер попытался связаться с Уилсоном, но ему ответили на иностранном языке, вероятно, с захваченного радио Толстого Альберта.
После того, как Бейкер и выжившие были эвакуированы, группа Брайт Лайт и медик Карл Франке попытались высадиться на той же LZ, но сильный огонь с земли отогнал их вертолет.
Почему, черт возьми, там не было Кови? Это был вопрос.
Я узнал ответ позже, от Наездника Кови Ларри Уайта. Тем утром над РГ "Южная Каролина" должен был быть другой Наездник Кови, Кен "Шубокс" Карпентер, но старший офицер CCC реквизировал его самолет для "ознакомительного полета" над Лаосом, оставив наши группы беззащитными, без связи и авиаподдержки. Уайт негодовал: "Этот тупой ублюдок отправился на экскурсию". Несколько разведчиков были настолько разозлены, что хотели убить офицера, уже известного своим невежеством, некомпетентностью и забывчивостью, но более хладнокровные головы сдержали их.
Начиная со следующего утра, группа Один-Ноль, среди которых были Стив Кивер, Ньюман Рафф, Пэт Митчелл и я – посменно летала на двух О-1 над долиной, где пропал Толстый Альберт, вслушиваясь в эфир и высматривая дым или даже машущую руку.
Мы по очереди летали над той невзрачной долиной весь остаток недели, от рассвета до заката, смотрели, слушали и надеялись. Никто ничего не услышал и не увидел.
Я вылетел в последнюю печальную смену, в последний день, оставаясь там, пока солнце не отбросило длинные тени на дно долины, и мы не поняли, что надежда практически пропала. Наконец, направляясь обратно во Вьетнам, мы пересекли северо-восточную Камбоджу, и я посмотрел вниз на эти холмы и вспомнил тот день, когда появился Толстый Альберт, на заднем сиденье O-1, расстреливая северовьетнамцев, угрожавших моей группе. Это Толстый Альберт прозвал меня Пластикменом. Я улыбнулся, вспомнив, как мы с Биллом Спенсером накачивали Пита выпивкой, чтобы завербовать его, и как мы танцевали в Нячанге, размахивая костылями, когда заработали траншейную стопу. Их обоих уже не было. Когда мы пересекли границу Южного Вьетнама, до меня наконец дошло, что мой хороший друг, мой товарищ по группе Питер Джей Уилсон был целиком и навсегда поглощен черной дырой в зелени Юго-Восточной Азии. Я заплакал.
Выходы продолжались, война продолжалась.
Через несколько дней после того, как мы потеряли Толстого Альберта, РГ "Гавайи" снова была в Дакто, готовая к выводу на другую цель, на этот раз в том же районе, где был мой первый выход в РГ "Иллинойс", когда мы вызвали авиаудар по NVA, строящим базовый лагерь. И снова наша операция была основана на донесении оперативника ЦРУ, утверждавшего, что NVA проложили крупную тропу из Лаоса в район северо-западнее лагеря Сил спецназначения Дакшеанг. Кроме того, агент сказал, что северовьетнамцы перевозили по ней снабжение, используя в качестве вьючных животных слонов. Задачей РГ "Гавайи" было найти тропу и заминировать ее. Для этого я набил консервную банку фунтом пластической взрывчатки, чтобы поместить ее под мину М-14, превратив ее из противопехотной в противослоновую.
Наша высадка началась достаточно рутинно. После посадки на борт двух "Хьюи" в Дакто мы полетели на северо-запад и прошли через шквал дождя, не оказавшего особого эффекта, за исключением того, что из моих ботинок теперь капала вода. Вскоре после этого мы миновали Дакшеанг, показался большой зеленый холм со склонами, сверкающими после недавнего дождя. Он располагался прямо на границе, и его покрытый слоновой травой восточный склон был нашей LZ.
Пока мой "Хьюи" снижался, я вскинул свой CAR-15 к плечу, точно так же, как это делал Гмиттер в противоположном дверном проеме. Затем, приближаясь к LZ, "Хьюи" развернулся боком, чтобы прижаться к склону, и перешел в висение.
Мы зависли там, примерно в пятнадцати футах (4,6 м) над слоновой травой, слишком высоко, чтобы прыгать без вероятности травм ног и лодыжек. Между главным винтом и склоном холма было достаточно места, поэтому я подал рукой сигнал борттехнику: "Снижайтесь". Он что-то сказал в микрофон, затем покачал головой – пилот не хотел снижаться. Черт, должно быть, новичок. Нельзя было терять времени. Я дал Гмиттеру знак высвободить и сбросить алюминиевые лестницы. За те несколько секунд, что это заняло, пилот, вместо того чтобы выдерживать изначальную высоту в пятнадцать футов, поднялся на полную длину лестниц, равную высоте трехэтажного здания. Отягощенный рюкзаком радиста, я должен был сместиться и развернуть ноги, затем опустить правую ногу на первую перекладину под полозом. Висевший неуверенно, "Хьюи" сместился, когда я перенес вес на первую перекладину – мой мокрый ботинок соскользнул.
Аааааа!
Я распростерся на спине, рюкзак был подо мной. При ударе моя голова откинулась назад, а позвоночник выгнуло поперек рюкзака.
Я побежал к деревьям в нескольких ярдах от меня, тряся головой, чтобы попытаться избавиться от искр и серых пятен. Передо мной возникло камуфлированное лицо и спросило: "Босс, ты в порядке?"
"Я тебя знаю", - ответил я Дувру, но не смог точно опознать его. "Кто ты?" - потребовал я.
"Эй", - ответил он, - "ты прикалываешься?"
Где, черт возьми, я был? Повсюду густая зелень. И вооруженные люди. Много шума – вертолеты? Что-то опасное, почувствовал я, и инстинктивно выхватил пистолет, о существовании которого даже не подозревал. В двадцати футах от меня в грязи валялся мой CAR-15, где я его бессознательно бросил. Кто-то подобрал его.
Какой-то человек снял с меня тяжелый рюкзак, взяв на себя радиосвязь. Я был счастлив избавиться от него. Все, чего я хотел, это сесть и попытаться заставить мою голову перестать гудеть.
Через минуту над нами появился еще один вертолет. "Мы эвакуируемся", - сказал мне человек в камуфляже и повел к зависшей птичке. Я поднялся на борт вместе с несколькими маленькими смуглыми человечками, которых я считал дружественными, несмотря на их грязные лица и оружие. Пока мы летели, боль пульсировала и билась, стучась в мой мозг, пока на глазах не выступили слезы. Я обхватил голову обеими руками, пытаясь выдавить зверя, грызущего изнутри мой череп.
Мы где-то приземлились, наши лопасти взметнули красную пыль. Нас встретил человек с чистым лицом. Я понял, что он знал меня, и почему-то я думал, что знаю его. Он схватил меня за плечи и спросил: "Кто я?"
Что за глупый вопрос! "Ты – я тебя знаю! Ты..." Я пытался и пытался, но так и не смог выговорить его имя.
"Это я", - настаивал он, - "Джим Стортер!" Я пытался произнести это, но всякий раз его имя улетучивалось, как воспоминание о забытом сне к полудню. Пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, я выпалил свой номер социального страхования, но смог произнести не больше половины цифр. Я видел других людей, которых, должно быть, знал, но не мог вспомнить их имен. Я продолжал стараться, пытаться, заставлять себя. Черт возьми, я не мог вспомнить!
Затем мою спину пронзила боль, и мне пришлось сесть.
В какой-то момент я отметил, что нахожусь на борту вертолета, и после этого со мной заговорили люди в медицинской форме. Боль пульсировала и пульсировала, но еще хуже было потерять память, лежать в госпитальной палате, не зная, кто я, где я и почему я здесь. Последовавшие день или два так и остались в тумане; в моей медицинской карте остались рентгеновские снимки и результаты обследований. Врачи диагностировали временную амнезию, сотрясение мозга и травмы спины от гиперэкстензии позвоночника. Отзывчивая медсестра в конце концов заверила меня, что это Плейку, 71-й эвакуационный госпиталь. Она несколько раз произнесла мое имя, и когда оно начало обретать смысл, амнезия начала проходить. Каким-то образом я снова оказался в Контуме, хотя не могу вспомнить ту поездку. Парадоксально, задумался я: как я смогу узнать, полностью ли восстановилась моя память?
Всего через день после возвращения в CCC я был со своей группой, снова в Дакто, ожидая вывода на ту же цель. Вообще-то я ожидал пару дней отдыха, по крайней мере, пока моя спина не почувствует себя лучше, но лицемерный офицер S-3 – сам ни разу не бывавший на разведывательной задаче – предложил: "Вам не обязательно идти, если вы не хотите". Альтернативой, сказал он, было отправить мою группу без меня. Лес Дувр был готов возглавить ее, и я уверен, что он сделал бы все замечательно, но я был тем Один-Ноль, кто начал эту задачу, и я был полон решимости быть тем, кто ее закончит. Я скорее умер бы, чем покинул свою группу, и офицер S-3 знал это.
Так что через четыре дня после падения с тридцати четырех футов из одного "Хьюи" я оказался в дверном проеме другого, глядя на проносящиеся подо мной "Кобры" и снижаясь на LZ в Лаосе. На этот раз мы зависли примерно на пяти футах и спрыгнули на землю.
Потребовалось два дня непрерывного скрытного передвижения, чтобы достичь нашей цели, дна долины, где выяснилось, что на сей раз агент был прав. Мы нашли тропу именно там, где, со слов агента своему куратору из ЦРУ, она должна была быть. Широкая, гладкая и ровная, и достаточно большая, чтобы на ней поместился джип, ее величина была достаточной для слонов, о которых он сообщил.
Я сфотографировал ее, затем настало время для минирования. Сначала я отправил Дувра и Джастиса, каждого с двумя ярдами, вправо и влево по тропе в качестве охранения. Затем, под прикрытием Гмиттера, встал на колени и снял панаму, положив ее на тропу. Я использовал свой мачете с бананообразным лезвием, чтобы сгрести в сторону светлую поверхностную почву. Сделав это, я вырыл в темном нижележащем грунте ямку, достаточную, чтобы вместить мину размером с пивную банку, аккуратно ссыпая всю лишнюю почву в свою панаму. Затем я подготовил капсюль-самоликвидатор размером с большой палец, раздавив ампулу с кислотой, чтобы активировать его. При текущей температуре кислоте потребуется около пяти суток, чтобы растворить медную проволоку внутри капсюля и взорвать мину – если слон или солдат NVA не сделают это первыми. Взведя мину, я осторожно поместил ее поверх капсюля-самоликвидатора, затем засыпал более светлым поверхностным грунтом и заровнял, чтобы место выглядело похоже на остальную поверхность тропы. Я убедился, что с любого направления визуально обнаружить мину будет невозможно. Встав, я выбросил излишки земли в джунгли и дал группе знак перестроиться. Не прошло и трех минут. Мы не произнесли ни слова.
Затем мы двинулись дальше, пересекли тропу и поднялись на следующий покрытый джунглями холм.
В тот вечер в сумерках, когда мы сидели на нашей ночной позиции, ковыряя ложками рис – БА-БАХ! – мина взорвалась, звук взрыва эхом заметался между холмов и заставил птиц взлететь. На секунду мы переглянулись, затем вернулись к еде, не радуясь, но и не сожалея, возможно, размышляя про себя: "Слава богу, это был не я".
Еще два дня, и нас забрали. Мы могли сказать опрашивавшему нас, что не обнаружили лагерных стоянок противника, но очевидно, что северовьетнамцы перемещаются через этот район и переправляют снабжение в Южный Вьетнам. И что этот источник в ЦРУ был настоящим.
Две недели спустя РГ "Гавайи" получила срочную задачу с уведомлением всего за сутки до того, как нас вертолетом снабжения перебросили в роту "В" Хэтчет Форс. Люди капитана Маккарли, которые так яростно сражались на Шоссе 165 шестью неделями ранее, перешли лаосскую границу к северо-западу от лагеря Сил спецназначения Бенхет в поисках любых признаков присутствия противника. Они не вступали в контакт, но предполагали, что за ними скрытно следует подразделение противника неизвестной численности. Роту "B" предполагалось эвакуировать через сутки, а мы должны были тайно остаться в надежде устроить засаду на следящих.
Тот день в роте "B" навсегда подтвердил мое желание не служить в Хэтчет Форс. Они там разговаривали – говорили в полный голос – во время операции. Разговор громче чем шепотом заставлял мое сердце колотиться, а дыхание учащаться. Хуже того, они жгли костры для готовки. Это меня чертовски напугало. Мне хотелось закричать: разве вы не знаете, что этот запах будет разноситься по ветру! В конце концов, капитан Маккарли успокоил меня и остальных членов РГ "Гавайи".
Когда на следующее утро вертушки начали вывозить роту "B", Дувр, Гмиттер, Джастис и я спели им на прощанье песню Роя Роджерса и Дейла Эванса "Счастливого вам пути". Мы тоже не шептались. Но двадцать минут спустя шум вертушек и самолетов стих, так что мы вернулись к тишине и скрытности, укрывшись возле LZ в надежде устроить засаду на следящих за нами солдат NVA. Никто не появился.
Мы проторчали в том районе большую часть дня, и в течение следующих четырех дней прошли по протянувшемуся с севера на юг хребту, являвшемуся границей Вьетнама и Лаоса. Наш переход не дал никаких полезных разведданных – лишь тот отрицательный результат, что там не было солдат NVA. За два года, что я занимался разведкой, это был всего лишь второй раз, когда я не обнаружил никаких признаков присутствия противника на цели.
Уставший, с болью в спине, когда наш вертолет приземлился на вертолетке CCC, я с нетерпением ждал холодного пива, а затем горячего душа, но никак не ожидал того, что увидел рядом с нашим "Хьюи". Там, рядом с Первым сержантом разведки Гейнусом, раздававшим холодное пиво, стоял Боб Ховард. Когда наши взгляды встретились, Ховард выдал свой фирменный прищур и ухмылку "да ладно". Мы пожали друг другу руки. "Ну, мои глаза не обманули", - сказал Ховард, - "это действительно ты. Джон, не могу поверить, что ты все еще здесь".
Вместо холодного пива Ховард предложил мне "пятую"(1) Джек-Дэниэльса. Я отхлебнул и вернул обратно. Лучшей родниковой воды я еще не пробовал. И никогда я не был так счастлив. Виски был хорош, но увидеть Боба Ховарда, черт возьми, это было потрясающе. Я познакомил его с Дувром, Джастисом и Гмиттером.
Затем я заметил, что его сержантские нашивки исчезли, сменившись планкой первого лейтенанта на воротнике, прямое производство в чин. Я встал по стойке смирно и отдал ему честь, я так им гордился. Ховард ответил на мое приветствие, хотя позже признался, что ему было неловко быть "остриженным"(2) лейтенантом, и он с нетерпением ждал, когда станет капитаном. Как наш новый командир разведроты он был на капитанской должности – но ему больше никогда не разрешат отправиться на задачу. Его представление к Медали Почета было утверждено, он лишь ждал церемонии у президента Никсона, где-то в ближайшие четыре или пять месяцев. Ему не нравилась эта цена славы – не участвовать в боях – но он решил, что, по крайней мере, сможет провести эти месяцы здесь, с нами, в Контуме.
Он шел с нами от вертолетной площадки. Я рассказал ему о том, как нашел тропу и установил мину. Он спросил: "Джон, сколько у тебя выходов?" Я не мог сказать, не считал. В конце концов, мы подсчитали: я побывал на двадцати двух выходах в тыл противника в Лаосе и Камбодже, возглавляя четыре разные группы, плюс еще семь или восемь коротких операций в Южном Вьетнаме.
Тем вечером я провел полчаса в душе, позволяя горячей воде массировать мою спину, пока я выпил два пива. Жизнь была хороша.
Несколько дней спустя, будучи на паузе, я шел по территории, когда встретил Ларри Уайта, бывшего Один-Ноль РГ "Гавайи", а ныне Наездника Кови.
Он улыбнулся. "Да, Пластикмен, ты же знаешь, что люди говорят о тебе?"
"И, Ларри? Что же?"
"Ты все в разведке, да в разведке. Не пора ли тебе присоединиться к нам?"
Я не совсем понял, что он имел в виду.
Он положил руку мне на плечо. "Мы думаем, что тебе стоит стать Наездником Кови".

1. Бутылка емкостью 0,75 литра, что составляет 25,5 унции или 1/5 галлона (прим. перев.)
2. Термин, обозначающий малоопытного новичка. Восходит к кавалерийским подразделениям XIX века, где новобранцев сажали на коней с остриженными хвостами, чтобы остальные члены подразделения знали, что имеют дело с неопытным наездником, которому лучше дать больше пространства для маневра во время тренировок (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо большое!
Я так понимаю, сейчас пойдет часть про его службу ковирайдером)

И про показ задницы всему Вьетнаму, Лаосу и Камбодже!

_________________
Amat Victoria Curam

Одно жаль, в этой прекраснейшей книге! Я так понимаю, в ней нет воспоминаний о третьей его командировке. Когда в MACV-SOG для Пластера не осталось секретов. В частности о двух больших агентурных программах MACV-SOG. Впрочем об этом и и MCV-SOG в целом как о структуре и сторическом явлении у него целая отдельная книга. Первая которая.

ЧАСТЬ 3
Кови
Глава 13

Сидя рядом со мной в джипе на аэродроме Контум, Ларри Уайт зевнул и потянулся. Хотя к концу ноября 1970 года Ларри уже привык летать на Кови, для меня все это было в новинку, от моего серого летного костюма без опознавательных знаков до громоздкого спасательного жилета и блестящего новенького летного шлема. Сегодня должен был состояться мой первый полет.
Над нами прогудел OV-10 "Бронко", затем приземлился и порулил к нам. Он оказался больше, чем я себе представлял, красивая серая птичка с двухбалочным хвостом, напоминающая P-38 "Лайтнинг" времен Второй мировой войны. Этот самолет даже ощущался как истребитель. Пилот, молодой капитан ВВС, выключил правый двигатель, затем Ларри откинул ступеньку, чтобы я мог забраться на пустое заднее сиденье.
Опускаясь в эту узкую кабину, я чувствовал себя так, словно залезаю в загон, чтобы сесть на быка. Стоя на ступеньке, Ларри помог мне застегнуть ремни катапультного кресла, затем указал между моих ног на желто-черное кольцо размером с кулак позади ручки управления. "Если тебе нужно вырваться", - крикнул он, перекрывая шум левого двигателя, - "дергай это". Я кивнул. Он закрыл плексигласовый фонарь, отошел, показал мне большой палец, и пилот снова запустил правый двигатель.
У меня голова шла кругом от несущихся из наушников звуков пяти разговоров одновременно; где-то среди этого шума я услышал по внутренней связи голос пилота: "Привет, меня зовут Корки". Я не мог пожать ему руку; между нами был забитый приборами пульт управления, но увидел его глаза в маленьком зеркальце над головой.
Я кивнул. "Я Пластикмен".
На полосе он мгновенно взревел двигателями, отпустил тормоза, и мы покатились: плавное, мощное ускорение, затем легкий подъем в небо. На своем сиденье я сидел впереди двигателей, а пузыреобразный фонарь доходил мне до талии, давая прекрасный вид на Контум, быстро исчезающий позади нас.
Осматривая приборную панель, я увидел сбивающее с толку скопление приборов, датчиков, переключателей и радио – радио на радио и под радио. Пока мы мчались к Бенхету – быстрее, чем я когда-либо проделывал этот путь – я нажал кнопку переговорного устройства и спросил: "Как мне контролировать шесть радиостанций?"
"Запоминание позывных помогает", - ответил он, - "но я прислушиваюсь к голосам. Кто-то шепчет – это разведгруппа, они на FM-1. Мы говорим с вертушками на УВЧ; вибрации сотрясают пилота, так что он говорит с дрожью, как Джонни Кэш – "Это-о-о-о Бе-е-ее-елый Ве-е-е-еду-у-ущий". Летчики-истребители носят кислородные маски, они повышают их голоса на пару октав. Звучит так, будто они говорят, зажав носы. Они будут на УКВ. Обычно я управляюсь с ними сам".
Корки поинтересовался, насколько хорошо я справляюсь с перегрузками и перевернутым полетом. Прежде чем я успел сообразить, мы летели вверх ногами, затем нырнули в крутое пике и сокрушительный вираж с перегрузкой в несколько G, такой сильной, что у меня потемнело в глазах, когда кровь отхлынула от мозга. "Если чувствуешь, что темнеет", - посоветовал он, - "напряги мышцы живота, чтобы кровь прилила к голове". Это помогло, и я снова смог видеть, хотя его пикирования, кабрирования и перевороты испытывали мой желудок на прочность. Меня не стошнило, но мир еще долго вращался после того, как мы выровнялись.
"С тобой все будет в порядке", - решил Корки, когда мы влетали в Лаос.
В течение часа у нас случилась первая чрезвычайная ситуация. "Кови! Кови!" - раздался голос Дона Грина, Один-Два РГ "Техас" на фоне стрельбы. "Контакт! Контакт!" Пока мы мчались к ним, Один-Ноль Джон Гуд эффективно отработал немедленные действия, разорвал контакт и велел бежать, в то время как Один-Один Линн Мосс оборонял их тыл. Они не получили ранений, хотя Грин сообщил, что их преследовал взвод численностью около сорока человек.
OV-10 прибыли во Вьетнам всего несколько месяцев назад, что произвело революцию в поддержке наших групп. В отличие от предыдущих самолетов FAC, OV-10 был вооружен четырьмя пулеметами М-60 и четырьмя блоками ракет, два из которых были заряжены осколочно-фугасными. Прибыв к РГ "Техас", я велел им подать сигнал оранжевым полотнищем, затем мы обстреляли их след, чтобы замедлить преследователей. "Ближайшая LZ в 300 метрах, строго на восток", - передал я группе по радио. "Направляйтесь на 90 градусов".
Пока они двигались на восток, Корки связался с Хиллсборо, самолетом управления ВВС C-130, который кружил над центральным Лаосом, и перенаправил пару истребителей с другого удара. "У нас нет времени на раскачку", - объявил Корки. "Истребители будут на цели всего десять минут".
Я предупредил наши вертушки в Дакто, рассчитав, что дам команду на запуск через пятнадцать минут.
Пять минут спустя на УКВ защебетал высокий голос: "Кови 533, это Ганфайтер 34". Корки попросил: "Пластикмен, запиши мне это". Я вытащил жировой карандаш и набросал данные на плексигласе фонаря. Ведущий истребителей продолжил: "Это вылет два-три-три-шесть. Ганфайтер Три-Четыре – мы пара Фокс-Четыре, бомбы и напалм под завязку".
Корки спросил: "Есть ли 20-миллиметровые?"
"У ведущего контейнер на подвеске, 1000 снарядов, 20-мм".
В это мгновение мы заметили F-4 в вышине над нами. Корки покачал крыльями, пока они нас не увидели. Пока "Фантомы" снижались, он обрисовал ситуацию, определил цель, предупредил о зенитных орудиях в этом районе и рекомендовал в случае экстренной ситуации катапультироваться над лагерем Сил спецназначения Бенхет, в двадцати пяти милях (40 км) к юго-востоку от нас. "Давайте начнем с обстрела 20-миллиметровыми, заход с севера на юг", - закончил он. "Я отмечу цель ракетой, затем отверну на юг".
После того, как РГ "Техас" подала сигнал оранжевым полотнищем, мы спикировали и выпустили ракету с белым фосфором на 100 ярдов по их следу, затем покачали крыльями. "Если видите меня и мой дым", - сказал Корки истребителям, "даю добро, жарьте".
"Роджер Кови, вижу тебя", - объявил пилот F-4. "Ведущий Ганфайтер, жарю". Окрашенный в камуфляж "Фантом" промчался под нами, поливая из шестиствольной пушки "Вулкан" местность позади РГ "Техас", затем включил форсаж, чтобы уйти от зенитного огня. Его прицел был идеальным.
"Чертовски хорошо вжарил!" - крикнул Корки. "Номер два, напалм, то же место".
Пока удары занимали их преследователей, я следил за продвижением группы – им потребовалась целая вечность, чтобы преодолеть 300 метров. Вертолеты были готовы к старту, но я не осмелился выпустить их слишком рано, иначе они уйдут с цели до того, как мы сможем вытащить группу.
Корки нужно было что-то сделать с 500-фунтовыми бомбами "Фантомов" – слишком мощными, чтобы сбрасывать их рядом с группой. Он велел им бомбить склон холма, возвышающегося над предполагаемой LZ, их ударные волны проносились сквозь листву, уничтожая все, что скрывалось под деревьями. Когда F-4 закончили, из Таиланда прибыла пара A-1.
РГ "Техас" была едва на полпути к своей LZ. Проблема, как я понял, была в моей оценке: вместо 300 метров расстояние составило все 800, потому что я не уловил тонкости рельефа, которые могут обмануть глаз при полете на 3000 футов. Вместо того чтобы добраться туда за пятнадцать минут, им потребовался почти час. Тем не менее, я правильно оценил их темп и запустил вертолеты, чтобы они прибыли сразу после того, как группа прибудет туда.
Когда прибыли все борта – четыре "Кобры", шесть "Хьюи", пять "Кингби" и два А-1 – мне выпали напряженные десять минут. Все происходило одновременно на сверхсветовой скорости – радиопереговоры, решения, действия группы, "Хьюи", "Кобр", истребителей – каждый со своим позывным – все это время Корки наводил А-1 и уворачивался от огня с земли. Не было времени тормозить, выяснять что-либо или задавать вопросы. Наконец я увидел тускло-зеленые "Кобры" и "Хьюи" над верхушками деревьев, невидимые, если не считать кругов, описываемых их бело-желтыми лопастями. Несмотря на огонь противника с земли, мы благополучно эвакуировали РГ "Техас". Я был весь в поту.
На обратном пути я решил потренировать глазомер. Я посмотрел на два ручья в долине и прикинул, что между ними 300 метров, затем сверился с картой, чтобы оценить свою точность. Я повторял это упражнение в течение нескольких дней, пока, независимо от того, летел ли я на 2000 или 5000 футов, я мог взглянуть на любую местность и сказать: "Это 300 метров", и это было 300 метров. За эти первые несколько недель мне пришлось многому научиться.
Летать было достаточно тяжело, но самое сложное испытание ждало меня в Контуме, где мне пришлось иметь дело с тремя Наездникам Кови, моими соседями по комнате. Ларри Уайт, Кен Карпентер и Лоуэлл Уэсли Стивенс скинулись на стереосистему и дали мне понять, что моя музыка никогда не попадет на их кассетную деку. "Ты научишься любить кантри-музыку", - пообещал Лоуэлл Стивенс, убежденный, что это для моего же блага. "Черт возьми", - настаивал он, - "кантри, это по-настоящему американская музыка, и совершенно понятная. Потому что каждая песня в кантри, она о слезах, о смерти или о том, как куда-то едешь". Ларри Уайт и Кен Карпентер только ухмыльнулись. По крайней мере, я был заодно с Гленом Кэмпбеллом – но Уэйлон Дженнингс, Мерл Хаггард, Чарли Прайд? В конце концов, Лоуэлл оказался прав, и как-то так случилось, что я начал петь вместе с Биллом Андерсеном, и даже, боже, помоги мне, с Хэнком Уильямсом-младшим.
Однако, несмотря на наши разные музыкальные вкусы, я не испытывал ничего, кроме уважения к этим превосходным NCO Сил спецназначения, каждый из которых имел выдающийся боевой послужной список. Сержант первого класса Кен "Шубокс" Карпентер на предыдущем сроке в SOG в 1967–68 годах ходил в разведку со Стивенсом, а затем вернулся в 1970 году, изначально в Хэтчет Форс. В июне Кен был взводным сержантом, когда его командир взвода, первый лейтенант Марк Ривест, был убит в результате внезапной атаки. Кен принял командование, вызвал авиаудары рядом со своими позициями, а затем вытащил всех без дальнейших потерь. Нося короткую, как щетка, стрижку "платформа", Кен обладал сухим чувством юмора, требовавшим времени, чтобы его оценить. Например, однажды Кен возглавил учебное патрулирование в окрестностях, чтобы познакомить новичков с разведкой. Глядя на него, как на какую-то замечательную находку, Карпентер схватил горсть слоновьего помета и передал ее новичку позади себя, шепнув: "Слоновье дерьмо. Передай дальше". Новичок уставился на него как на Святой Грааль, передал следующему, и каждый из новичков передал его дальше, повторяя слова Карпентера. Кен забыл об этом, когда несколько дней спустя к нему подошел хвостовой стрелок, вернувшийся с поля, показал кусок слоновьего дерьма и спросил: "Сержант, мне отнести это офицеру разведки?" Надо ли говорить, что Кенни выпалил: "Немедленно, черт возьми!"
Старый приятель Карпентера по разведке, сержант первого класса Лоуэлл Уэсли "Круглоглазый" Стивенс, был в своей четвертой командировке во Вьетнам. В 1964 году он служил в Лагере-"A", затем в 1967–68 вернулся, чтобы заниматься разведкой в SOG, и, по его словам, в 1969–70 "взял перерыв", возглавив роту монтаньяров Майк Форс. Прядь серебра оттеняла темные волосы Стивенса, и через пять минут знакомства с ним, если вы не поняли, что он из Западной Вирджинии, он вам это скажет. Выросший в семье шахтеров, которые ценили самостоятельность, Лоуэлл был схватывающим все на лету самоучкой и, отражая традиции Аппалачей, одним из самых одаренных рассказчиков, которых я когда-либо встречал. Он черпал вдохновение в основе скромного патриотизма и запоминал слова великих американцев. "Убедись, что прав, а затем двигай", декламировал он один из принципов, согласно которым он жил. Дэви Крокетт наших дней. Хотя он избегал признания личных заслуг, Стивенс был награжден тремя Серебряными звездами, шестью Бронзовыми звездами и несколькими Пурпурными сердцами.
Я уже знал своего третьего соседа по комнате, сержанта первого класса Ларри "Сикспэка" Уайта, на некоторое время, унаследовав от него РГ "Гавайи". Чего я не знал – что Ларри завербовал в парашютисты президент Эйзенхауэр. В 1957 году Эйзенхауэр отправил 101-ю воздушно-десантную дивизию, чтобы сопровождать чернокожих учеников в недавно ставшую совместной Центральную среднюю школу Ларри в Литл-Роке, Арканзас. Ларри не обращал особого внимания на политику, но он определенно обратил внимание на этих крутых парашютистов и их отполированные до блеска прыжковые ботинки. Пару лет спустя он сам начищал свои прыжковые ботинки в 101-й, после чего вызвался добровольцем в Силы спецназначения.
Подобно Карпентеру и Стивенсу, Уайт ранее отслужил срок в разведке SOG, прерванный тремя пулями АК, едва не убившими его. К тому времени, как он начал летать на Кови, награды Ларри включали три Бронзовые звезды, две Авиационные медали за отвагу и Пурпурное сердце. Фаталист, как и все мы, Ларри знал все ходы-выходы и ловко пользовался этим. Когда он летал на Кови, он носил в кармане пару листьев майора, чтобы приколоть их, если его собьют, полагая, что северовьетнамцы вряд ли убьют старшего офицера. Однако его постоянной наградой группе Брайт Лайт, которая вернет его (предпочтительно живым), были золотые наручные часы Ролекс, которые он оставлял запертыми в сейфе.
Ларри разбирался во всех тонкостях полетов на Кови и научил меня, как говорить с группой, находящейся в контакте. "Ты услышишь, как тот парень кричит: "Прерия Файр! О, Боже!" - объяснял Уайт. "Первым делом угомони его, будь тем успокаивающим голосом Великого Отца Небесного". Ларри заставил меня попрактиковаться в том, чтобы понизить голос на октаву и говорить медленнее. "Твоя цель, внушить спокойствие и разум в мысли человека, который имеет полное право волноваться. Если там наверху ты не сможешь себя контролировать, тебе нет никакого смысла летать на Кови, независимо от того, насколько ты разбираешься в тактике, авиации или чем-либо еще". Он был абсолютно прав.
Все мы предпочитали летать на OV-10, но из-за нехватки самолетов треть времени приходилось летать на O-2, военном варианте двухмоторного гражданского Цессна "Скаймастер". Если в мире FAC OV-10 был Феррари, то O-2 – это был Форд, практичный, экономичный самолет, адекватно выполнявший свою роль. В меньшем O-2 Наездник Кови сидел справа от пилота, за общей приборной панелью, хотя у него был свой штурвал. O-2 летал медленнее, его крылья не могли выдерживать такие перегрузки, и у него не было катапультируемых кресел, из-за чего обоим членам экипажа приходилось надевать громоздкие парашюты. Его самыми большими недостатками были отсутствие вооружения и то, что сиденья располагались бок обок: когда пилот делал вираж влево, чтобы посмотреть на землю, Наездник Кови смотрел в небо, и наоборот, проблема, которой не было при тандемном размещении в OV-10.
Следующий урок, который я усвоил как Наездник Кови – как выбрать LZ. Мы были в южном Лаосе, и я следовал взглядом за ручьем, который пересекал Шоссе 110, затем извиваясь уходил на юго-восток между невысоких холмов, которые могли скрыть вертушки от зенитных орудий. Я знал, какого рода LZ мне нужна – не слишком большая, по крайней мере через один хребет от системы дорог, с густыми джунглями, чтобы группа могла скрыться, без видимых признаков присутствия NVA. Это то, что просил Один-Ноль РГ "Огайо" Джим Фрай.
Я нашел ее – пятно слоновой травы, достаточно большое, чтобы посадить "Хьюи". Его будет легко найти, потому что ближайшая воронка от бомбы была наполнена поразительно зеленой водой. Час спустя в Контуме я сел рядом с Наездником Кови Кеном Карпентером и развернул карту, объявив: "Нашел идеальную LZ на "Отель-Шесть" (название, которое мы дали району этой цели), хорошее травянистое место у ручья…"
Он прервал: "В ста метрах к западу от той воронки с зеленой водой".
У меня отвисла челюсть. Откуда, черт возьми, он знает?
"Через некоторое время, достаточно полетав, ты будешь знать южный Лаос, как знал свой район в детстве". Он налил мне чашку кофе. "Проблема в том, Джон, что твоя LZ слишком хороша – мы использовали ее полдюжины раз, так что она должна быть помечена у противника. Поищи в холмах к востоку или западу место, где бомба выбила участок джунглей, достаточно большой для высадки с короткой лестницы".
"Но пилоты не любят использовать LZ на склонах холмов", - сказал я.
Карпентер улыбнулся. "Им всегда нравятся LZ, где по ним никто не стреляет".
Несколько дней спустя мы потеряли первого разведчика с тех пор, как я начал летать. Днем 28 ноября Лоуэлл Стивенс пролетел над РГ "Кентукки", в миле к югу от Шоссе 110, и обнаружил, что группа из пяти человек едва отбилась от атаки роты NVA. Один-Один, сержант первого класса Рональд Э. Смит, был убит, а его командир группы был ранен осколками РПГ и потерял сознание. Ярды обивались от NVA достаточно долго, чтобы вынести своего Один-Ноль, но были вынуждены оставить тело Смита. Стивенс навел A-1 и "Кобры" на опасно близком расстоянии от группы, и в угасающем свете дня вызвал Белого Ведущего, "Хьюи" из 170-й штурмовой вертолетной роты, которым управлял уорент-офицер Марк Файнберг.
Несмотря на сильный огонь с земли, Файнберг обшаривал верхушки деревьев, высматривая осажденную РГ "Кентукки", но не мог найти их в густой листве. Слыша его вертушку, множество солдат NVA принялось палить в небо из АК и пулеметов, осыпая трассерами "Хьюи" Файнберга. Он был вынужден отойти, в то время как Стивенс снова вызвал ганшипы и A-1, открывшие огонь в пятидесяти ярдах от РГ "Кентукки". Группа сообщила, что они окружены, у них осталась только одна дымовая граната, и два человека тяжело ранены.
Понимая, что группе грозит уничтожение, Файнберг велел им инициировать дымовую гранату и вернулся. Не обращая внимания на сильный огонь противника, он завис над верхушками деревьев, пока не заметил струйку дыма, затем сместился к ней и удерживал "Хьюи" неподвижно, пока четверо надевали спасательные обвязки. Когда вертушка Файнберга подняла их над деревьями, вражеский огонь разразился с новой силой. Его "Хьюи" получил несколько попаданий, включая 12,7-мм пулю, попавшую в редуктор. Файнберг осторожно повел свою покалеченную птичку обратно через границу, и к тому времени, когда он аккуратно опустил людей на вершину холма около Бенхета, датчик давления масла показывал ноль.
Рон Смит погиб, но остальные были спасены, во многом благодаря уорент-офицеру Файнбергу. За свой героический вылет Марк Файнберг был награжден Крестом за выдающиеся заслуги и получил 5-ю ежегодную премию Ассоциации Авко-Аэроспейс за героизм вертолетчика, врученную на ужине в его честь в Уичите, Канзас, в июне следующего года.
В тот же день у меня была опасная ситуация со взводом Хэтчет Форс. Мой OV-10 пролетал над вьетнамской группой возле границы, когда по радио раздался голос: "Кови! Кови! Любой гребаный Кови!" Мой пилот рванул на восток и помчался на полной скорости, пока я узнавал обстановку у сержанта первого класса Джона Бина, который днем ранее вызвал несколько групп истребителей, чтобы отбиться от роты NVA. Один командир отделения, сержант Честер Заборовски, был ранен, сообщил Бин, в то время как другой, сержант Эд Зиоброн, получил осколок РПГ во второй раз за три дня, на этот раз так сильно, что он едва мог ходить. Их атаковали крупные силы противника.
Пять минут спустя мы были в двадцати милях к северо-западу от Бенхета, и у моего пилота уже была на подходе пара F-100. Мы прибыли и пускали ракеты и стреляли, даже когда доблестный Эд Зиоброн повел свое отделение на штурм врага. В какой-то момент, не в силах стоять на раненых ногах, Зиоброн пополз вперед и бросал гранаты, в одиночку уничтожив несколько пулеметных гнезд. Наши штурмовые заходы, агрессивная атака Зиоброна и F-100 позволили нам оттеснить северовьетнамцев. Взвод был намечен к эвакуации на следующее утро.
В тот день, 29 ноября, первый вылет выполнял Кен Карпентер, и ему пришлось немедленно вызвать истребители, чтобы помочь взводу достичь LZ. Сержант первого класса Бин, чьи искусство наведения авиаударов сыграло такую роль накануне, снова взялся за рацию, и именно этим он и занимался, разговаривая с Карпентером, когда его застрелили, и он стал вторым американцем, потерянным за два дня. Несмотря на ухудшающееся состояние, Эд Зиоброн принял командование, вызвал авиацию, собрал раненых и убитых и вывел всех на LZ для эвакуации. Его выдающийся героизм спас этот взвод. Зиоброн получил Крест за выдающиеся заслуги.
К полудню того дня – взвод благополучно вернулся в Дакто – наши вертушки были заправлены, перевооружены и стояли в готовности на площадке, как раз когда я прибыл на O-2, чтобы принять дневную смену Наездника Кови. Я начал облет наших разведгрупп, начав с РГ "Алабама", примерно в двенадцати милях к северо-западу от Бенхет. Группу возглавлял бывший ранее в CCS штаб-сержант Джим "Фред" Морс. Его Один-Один был относительно новый капитан Кент Маршалл, а Один-Два – опытный разведчик CCC, специалист-пять Сэм Хелланд, известный своей серьезностью, но простотой.
Мой O-2 только что миновал Бенхет, когда я услышал отчаянный голос Хелланда: "Кови, Кови! – Прерия Файр! Прерия Файр!" Мы летели на полной скорости, когда Хелланд доложил, что и он, и Маршалл ранены, а Морс мертв, их группу разгромили так быстро, что им пришлось оставить его тело. Граната РПГ взорвалась прямо перед Морсом, нанеся ему множественные смертельные ранения, и теперь их преследовали несколько дюжин солдат NVA. Я немедленно поднял в воздух пару "Кобр" из Дакто, пока мой пилот вызывал наряд А-1. Через несколько минут мы пролетели над их холмом и выпустили маркерные ракеты, чтобы хотя бы отвлечь противника.
Это должно было стать последним выходом Фреда Морса, после которой он начнет тридцатидневный кругосветный отпуск перед продлением, путешествие всей жизни для парня из Оклахомы. Раньше служивший в CCS, Фред был в разведке полтора года и совершил столько выходов, что его старый приятель по CCS Фрэнк Беркхарт уговорил его устроиться на штабную должность в Сайгоне. Но теперь Фред был мертв, третий Зеленый берет, которого мы потеряли за столько же дней, и первый человек, которого я потерял, летая на Кови. Как чертовски досадно.
Теперь я должен был сосредоточиться на том, чтобы вытащить живыми его товарищей по группе.
Как только "Кобры" оказались над ними, Хелланд умело навел их, и я дал команду на общий старт, вызвав все вертолеты. В этот момент прибыли А-1, и мы принялись обрабатывать местность, готовясь эвакуировать людей на веревках. С помощью "Кобр" и А-1 нам удалось сдерживать северовьетнамцев достаточно долго, чтобы привести туда "Хьюи"; затем мы затаили дыхание, когда вертушки пошли на эвакуацию РГ "Алабама". Несмотря на редкий огонь с земли, мы забрали их всех, и теперь, сказал я своему пилоту, мы заставим северовьетнамцев заплатить за гибель Фреда. Как только вертолеты уйдут, мы обработаем вершину холма бомбами, ракетами и напалмом.
Что это за жужжащий звук? Фред Морс потряс головой и поднялся на колени. Кровь туманила его зрение. Он протер глаза, пока не смог видеть, затем обмотал голову банданой, чтобы остановить кровотечение. В одном направлении он услышал стрельбу АК – туда идти нельзя. Он рискнул и пошел по тропе в другую сторону. Оставаясь верным своему долгу Один-Ноль, он снял подслушивающее устройство, которое установил ранее, и побрел прочь. Не преодолев и сотни ярдов, слишком слабый, чтобы идти дальше, он нашел поляну, где, как он надеялся, его кто-нибудь увидит. Он рухнул на землю. Аварийная радиостанция Морса была разбита, и во рту было слишком много крови, чтобы говорить. Он почувствовал, как боль уходит, и потерял сознание. "Кажется, вот оно", - подумал он, - "моя удача на исходе". Затем он снова услышал жужжание, посмотрел в небо и увидел кружащий O-2 Кови, и это дало ему последний всплеск адреналина. Он вспомнил о ракетнице, которую ему дал перед самым выходом старый друг, Эллин Ваггл. Морзе собрал достаточно сил, чтобы вытащить пусковое устройство и выстрелить.
В тысяче футов над ним я спросил своего пилота: "Ты видел это?" Он покачал головой. Это могла быть трассирующая пуля, но трассера противника обычно были зелеными, а не красными. "Покачай крыльями", - сказал я, - "на всякий случай". Я связался с последним "Хьюи", еще остававшемуся на месте: "Белый Два, это Пластикмен. Ты видел сигнальную ракету?"
"Хьюи" сделал вираж, его пилот передал по радио: "Подожди секунду, Пластикмен". На двадцать напряженных секунд я затаил дыхание. Затем Фред выпустил вторую ракету. "Роджер, Пластикмен! Роджер! Мы засекли его!"
Морс был измучен, но все же сумел забраться в спущенную ему спасательную обвязку. Хьюи медленно поднял его над деревьями, затем рванулся прочь и начал набирать высоту.
Мы пролетели на нашем O-2 мимо Фреда, висящего в 100 футах под "Хьюи". Мы покачали крыльями и устремились вперед к Дакто, чтобы поприветствовать его, когда он приземлится. Черт, что за день. Группа была разгромлена, но все эти парни выбрались – несмотря на ранения Маршалла и Хелланда – а теперь и Фред с нами. Это был триумфальный момент, когда все на стартовой площадке вышли на взлетную полосу Дакто, глядя, как приближающаяся вертушка снижается с Фредом, раскачивающимся под ним. Воскрешение Фреда из мертвых было самым счастливым днем в моей жизни.
Раскачиваясь подобно маятнику, он опускался все ниже и ниже, спиной к нам, пятьдесят футов, затем тридцать, затем двадцать пять. Когда он приблизился, я заметил запекшуюся кровь и раны на его спине, ногах и запястьях. Затем Фреда развернуло, и я ахнул: его глаза закатились, зубы спазматически стучали, в черепе была ужасная дыра, в которой я увидел его обнаженный мозг. Фред никого не узнавал и не мог говорить. Мы схватили его и опустили на землю, пока медик проверял его запястье. "Пульса нет!" - крикнул он и тут же поставил капельницу. Несколько человек отнесли Фреда к вертолету медэвака, который увез его прочь. Глядя на его состояние, я понял, почему товарищи по команде Морса думали, что он мертв – к счастью, так решили и солдаты NVA, которые пробежали мимо его бессознательного тела, чтобы преследовать остальных. Я боялся, что, пережив так много, он вот-вот умрет.
В 71-м эвакуационном госпитале Плейку Фред впал в кому. На протяжении нескольких дней он балансировал между жизнью и смертью. Наконец он открыл глаза, оглянулся и увидел медсестру, наклонившуюся, чтобы помочь другому пациенту. Он вздохнул, очарованный самой красивой задницей, которую когда-либо видел, убежденный, что это, должно быть, рай. Фред выживет, но ему предстояли годы хирургии и терапии.
Вернувшись в Контум, мы отпраздновали новость о выживании Фреда в новом Кови Кантри-Клубе, пристройке десять на двадцать футов к жилью Наездников Кови. Построенный из найденных, выменянных и краденых стройматериалов, Кантри-Клуб по сути представлял собой крытую веранду, чьи "роскошные" обитые мягким кабинки демонстрировали волшебство, которое могла сотворить вьетнамская швея из порезанных армейских матрасов и нейлоновых камуфляжных подкладок для пончо. Лоуэлл Стивенс, только что уехавший в свой тридцатидневный отпуск перед продлением, даже нашел нам полноразмерный холодильник, электроплитку и аппарат для попкорна, что в сочетании со стереосистемой и несколькими обнаженными тайками, нарисованными на черном бархате, сделало его лучшим частным клубом в провинции Контум.
Кови Кантри-Клуб стал местом, где разведчики собрались, чтобы расслабиться и обсудить то, как едва спаслись в тот день с Наездником Кови, который был на другом конце их радио. Официальный разбор, возможно, проходил в разведотделе S-2, но его неприкрашенный вариант "без всякого дерьма" состоялся в Кантри-Клубе, где рекой лились бесплатные пиво и что покрепче. Капитан Боб Ховард был постоянным клиентом, но он редко пил и мало говорил, предпочитая просто сидеть и впитывать боевые впечатления, не имея возможности пойти в бой сам, ожидая своей будущей Медали Почета.
Кови Кантри-Клуб также был местом, где мы, Наездники Кови, обменивались полученными уроками, так же, как я ранее многому научился о ведении разведки в клубе NCO. Однажды вечером в начале декабря Ларри Уайт вернулся после долгого летного дня, налил себе крепкого и сел с нами в мягкой кабинке, чтобы рассказать о самом тяжелом дне в его полетах на Кови.
В тот день РГ "Вашингтон" была окружена и почти разгромлена упорным противником, который атаковал прямо сквозь взрывы кассетных бомб, напалм и пушечный огонь. "Я не мог в это поверить", - говорил Ларри, - "они просто продолжали наступать". Один-Ноль, капитан Стив Уоллес был тяжело ранен, а Один-Два, сержант Джордж "Курт" Грин убит. Один-Один Джефф Мосери сплотил группу, вызвал авиаудары и в критический момент в одиночку отбился от целого отделения NVA. С высоты Уайт заметил десять северовьетнамцев, крадущихся по одному из склонов холма, где оказалась в ловушке РГ "Вашингтон". С отработанным спокойствием он сообщил Мосери: "Не нервничай, напарник, но они обходят твой правый фланг. Я хочу, чтобы ты взял пару гранат и отправился туда".
Он наблюдал, как Мосери побежал, а затем ползком добрался до места, где холм обрывался. "Немного дальше", - подгонял Уайт, а затем объявил: "Там, прямо там, прямо перед тобой". Мосери бросил вниз три гранаты, убив нескольких солдат NVA и обратив остальных в бегство.
Уайт неоднократно посылал "Хьюи", но его отгоняли огнем с земли, в то время как больше северовьетнамцев атаковали РГ "Вашингтон". CAR-15 Мосери так нагрелся, что пережег ремень. После того, как он израсходовал собственные боеприпасы, ему пришлось брать их у раненых и убитых.
Наконец, после пятидесяти пяти минут непрерывной перестрелки, обстрелов и бомбежек, "Хьюи" удалось добраться до цели, бортстрелки открыли огонь, и Мосери удалось посадить всех на борт, кроме Грина, чье тело забрать не удалось. Несмотря на многочисленные попадания, их вертушка улетела. Позже пилот "Хьюи" передал по радио Ларри, что во время полета только на одном фланге его экипаж насчитал двадцать семь тел солдат NVA.
После выполнения этого отчаянного вылета Ларри получил заслуженный перерыв, тридцатидневный дополнительный отпуск в Штатах. Уайт и Лоуэлл Стивенс уехали на месяц, оставив летать на Кови только Кена Карпентера и меня. В течение следующих четырех недель мы будем летать каждый день, в некоторые дни до трех вылетов. В отличие от наших пилотов Кови, мы не имели официального статуса летного состава; поэтому мы не сталкивались ни с какими ограничениями и не имели регламентированных периодов отдыха. Мы совершили невероятное количество полетов.
При таком ускоренном темпе я вскоре хорошо изучил наш район действий и узнал много нового о самолетах и авиационных боеприпасах. Боевые вертолеты "Кобра" были проворными, точными и быстро реагировали, потому что они принадлежали нам, находясь на дежурстве в Дакто. Их ограничение: "Кобра" могла поднять около одной восьмой боевой нагрузки истребителя – вот почему поддержка истребителей была критически важна. Кроме того, ганшипы просто не могли нести многие виды боеприпасов, такие как кассетные бомбы, напалм и тяжелые бомбы. Винтовой A-1 с его часовым временем барражирования и боезапасом – кассетными бомбами, пушками и напалмом – был нашим лучшим самолетом поддержки.
Когда речь шла о реактивных истребителях, чем выше характеристики самолета, тем быстрее он поглощал топливо, и тем быстрее нам нужно было задействовать его. Когда у истребителей заканчивалось время, они уходили. Для F-4 "Фантом" это было около десяти минут, в то время как F-100 могли висеть над головой около двадцати пяти минут, для A-7 время было таким же. Эти высокоскоростные самолеты были далеко не такими стабильно точными, как A-1, что добавляло степени риска, когда их использовали рядом с группой. Кроме того, реактивные самолеты, чаще всего, перенаправлялись с другого вылета и часто прибывали с 500-фунтовыми бомбами, которые нельзя было сбросить ближе, чем в 200 метрах, не подвергая группу опасности.
Я понял, что решающим фактором был расчет времени. Мы вызывали ганшипы и истребители, чтобы задержать, ослабить и привести противника в замешательство, и помочь группе разорвать контакт и добраться до LZ к тому моменту, когда туда прибудут вертушки для эвакуации. Чтобы это сработало, моим самым сложным и рискованным решением было, когда дать команду на старт вертолетов. Если вызвать их слишком рано, их время на позиции может закончиться до того, как группа доберется до LZ или до того, как мы достаточно обработаем противника, чтобы дать птичкам приземлиться. Если вызвать их слишком поздно, группа может оказаться в настолько плотном кольце, что вы не сможете их вытащить, или столкнетесь с таким сильным зенитным огнем, что потеряете вертушки.
Всякий раз, когда вы наносили авиаудар вблизи команды, вы испытывали пределы возможностей боеприпасов, пилотов и самолетов; нам регулярно приходилось использовать ракеты, кассетные бомбы, напалм, пулеметный и пушечный огонь на расстоянии, составляющем лишь малую часть от установленного наставлениями минимума. Это была опасная работа, выполняемая в опасных обстоятельствах, и не всегда все получалось идеально. Однажды OV-10 Кена Карпентера вел обстрел рядом с РГ "Западная Вирджиния", когда Один-Ноль Ронни Найт передал по радио: "Давайте ближе!" На следующем заходе пилот Карпентера ударил на несколько ярдов ближе к выложенному группой полотнищу. "Ближе!" - повторил Найт. Пулеметы OV-10 ударили ближе, но этого все равно было недостаточно. Наконец пуля зацепила ботинок ярда, и Найт передал: "Достаточно близко". Когда Найт рассказал эту историю в Кови Кантри-Клубе, мы все смеялись, но такие вещи не всегда были смешными, как в случае с РГ "Нью-Мексико".
Я высадил РГ "Нью-Мексико" сразу за границей, к западу от Бенхета, 13 декабря. Огня с земли не было, и примерно через десять минут после высадки Один-Ноль Ричард Макнатт передал "Группа окей". Сержант первого класса Макнатт был переведен в Контум из Баньметуо, когда CCS расформировали несколькими месяцами ранее. Его Один-Один был специалист-пять Марк "Джинглз" Девайн. Оба получили Пурпурные сердца месяцем ранее, когда отбили атаку сорока солдат NVA и сумели достичь LZ, пробираясь всю дорогу туда.
После своего "Группа окей" Макнатт услышал, как наш самолет улетел, и направился в джунгли. Его люди прошли едва ли 100 ярдов, когда наткнулись на свежевырытую линию траншей. Как только они ее пересекли, к ним устремились крупные силы NVA. К счастью, мой OV-10 все еще был поблизости; пока я разворачивал обратно улетающие вертушки, мой пилот инструктировал A-1.
С трудом отбиваясь от множества солдат NVA, Один-Один Девайн знал, что ему необходим авиаудар в опасной близости, менее чем в 100 ярдах. Не имея гранат с белым фосфором, один из ярдов инициировал гранату с цветным дымом, которому, казалось, потребовалась целая вечность, чтобы достичь верхушек деревьев. Наконец мой пилот заметил красную струйку и велел А-1 ударить ракетами по склону холма, "в семидесяти пяти ярдах южнее дыма", как и запрашивала группа. Чего никто не осознавал – ни люди на земле, ни мы в воздухе – так это того, что медленно горящий красный дым снесло на семьдесят пять ярдов по ветру к тому времени, как он просочился сквозь деревья.
Это значило, что авиаудар будет нанесен прямо по РГ "Нью-Мексико".
В своем первом заходе ведущий A-1 выпустил дюжину ракет, оторвавших голову одному из ярдов, и ранивших всех членов группы – тяжело в случае с Один-Ноль Макнаттом, получившим болезненное ранение в живот. Как только Девайн крикнул, мы отвели A-1, пока не увидели его размахивающим полотнищем, а затем продолжили работать "Кобрами".
Несмотря на тяжелое ранение, Макнатт сохранял рассудок и помогал Девайну отбиваться от NVA, обрабатывать раны ярдов и наводить "Кобры". Макнатт настаивал на эвакуации с помощью веревки, потому что понимал, что там было так много северовьетнамцев, что любой "Хьюи", который сядет, будет расстрелян. "Кобрам" потребовалось десять минут, чтобы оттеснить NVA и заставить замолчать один 12,7-мм пулемет, затем я послал "Хьюи". Первая птичка улетела без единого попадания, но когда второй "Хьюи" завис, а Макнатт и его последние люди зацепились за веревки, с земли открыли огонь. Пока людей поднимали, пуля отрикошетила от CAR-15 Макнатта в его левое легкое, причинив вторую опасную для жизни рану. В Дакто нашему медику удалось стабилизировать его, затем Макнатта срочно отправили в Плейку.
Поскольку Один-Ноль Макнатт был эвакуирован, а все остальные ранены, РГ "Нью-Мексико" расформировали. Я возблагодарил бога за то, что мы их вытащили, и за то, что ошибка, из-за которой погиб один ярд и были ранены все остальные, не была моей. Хотя никто не был виноват, этот инцидент подтвердил мою уверенность в гранатах с белым фосфором: если бы ярд бросил такую гранату, грибовидное облако взметнулось бы прямо вверх, и этого несчастного случая не было.
Времени, чтобы переварить происходящее, практически не было, так много мы с Карпентером летали. Через неделю после инцидента с бомбежкой Кен вылетел на задачу в 03:30 – обеспечение совершаемого РГ "Аризона" ночного прыжка с парашютом. Одетые в костюмы парашютистов-пожарных Лесной службы США, Один-Ноль Ньюман Рафф и четыре человека десантировались на хребет в одной миле к востоку от Шоссе 92. Рафф и Один-Один Майк Уилсон приземлились просто отлично, но на первого лейтенанта Джека Бартона упало сухое дерево, вывихнув колено. Оба Ярда повисли на деревьях; один высвободился и упал с высоты шестидесяти футов (18 м), разбившись насмерть.
Карпентер эвакуировал РГ "Аризона" сразу после рассвета.
Через пару дней наступил канун Рождества, и у нас в Лаосе была только одна группа, РГ "Нью-Йорк". Тем утром я вылетел из Плейку перед рассветом на OV-10 с капитаном Биллом Хартселлом, позывной "Кови 556". Вертушки перелетели в Дакто, но группы, назначенные к выводу, остались в Контуме на однодневную праздничную паузу, чтобы воздать должное изысканному рождественскому пиру сержанта Малена "Толстокота" Кинга.
На четвертый день своего пребывания в Лаосе Один-Ноль РГ "Нью-Йорк" Эд Волкофф был типичным наполовину волком, наполовину кроликом, попеременно выслеживая противника, уклоняясь или устраивая засады, в зависимости от обстановки. Тем утром мы пролетели над его группой к востоку от Шоссе 92, где они без происшествий провели ночь. Накануне днем они услышали несколько сигнальных выстрелов и мельком видели несколько проходящих солдат NVA. Поскольку они были единственной группой в поле, я сказал ее радисту, сержанту Джону Блаау, что мы останемся в пределах связи и полетим вдоль шоссе в поисках активности противника.
Полчаса спустя наш OV-10 был в десяти милях, когда сержант Блаау передал, что примерно взвод NVA следил за РГ "Нью-Йорк", хотя Один-Ноль Волкофф надеялся оторваться от них. Мы приблизились, кружа в пяти милях, как раз достаточно далеко, чтобы северовьетнамцы не услышали наши двигатели. Затем мы узнали, что противник почти подобрался к людям Волкоффа. С приближением контакта Блаау передал, что плохие парни теперь в семидесяти пяти метрах, на 84 градусах. Я приказал ему приготовить гранату с белым фосфором и как только прозвучит выстрел, бросить ее.
Прошла минута. Мы приблизились на две мили. Минуту спустя белое грибовидное облако прорвалось сквозь деревья, и голос Блау воскликнул: "Контакт! Контакт!" Это должно было ошеломить северовьетнамцев – через двадцать секунд после их первого выстрела мы набросились на них, Хартселл промчался, осыпая их ряды пулеметным огнем. Немедленные действия РГ "Нью-Йорк" и наш обстрел обратили этот взвод в бегство, и в течение часа мы благополучно вытащили группу.
Теперь мы все могли отправиться домой на рождественский ужин.
В ту ночь в Кови Кантри-Клубе я узнал от Блаау, что противник вел огонь по нашему OV-10, когда мы обстреливали его утром. Как и наши пилоты Кови, я не придавал большого значения огню с земли: промазать на дюйм – промазать на милю. Мы редко слышали стрельбу противника, и обычно были просто слишком заняты, чтобы обращать внимание на трассера. Если группа не передавала предупреждение, эти вещи даже не отмечались. На земле злые намерения врага были очевидны. Но в небе эта угроза казалась далекой и безличной – нас могли убить не люди, а вещи – описывающие дуги трассера, разрывы зенитных снарядов и РПГ. Мы не обращали на это особого внимания, пока трассер не проносился мимо нашего фонаря или пуля не попадала в самолет.
Тем не менее, возможность быть сбитым нельзя было игнорировать. Наездник Кови мог выпрыгнуть с парашютом из O-2 или катапультироваться из OV-10, но что, если его пилот был выведен из строя? Можно ли было просто бросить его? Это был больше, чем академический вопрос. В январе прошлого года капитан ВВС Джон Лехака летел на O-2 с Наездником Кови Сэмом Замбруном, когда огонь противника обрушился на их лобовое стекло. Сэм ничего не знал о пилотировании, поэтому, когда его пилот был ранен, не было никакой надежды взять управление на себя. Оба погибли. Поэтому после той трагедии пилоты Кови поступили мудро, приложив все усилия, чтобы научить Наездников Кови летать.
Получив самые общие инструкции, я начал получать время за штурвалом. Это было лучшим плюсом быть Наездником Кови, летать на OV-10 или O-2, получая уроки пилотирования или, после того как пилот стал уверен во мне, дремать. Многие тихие дни мы следили за радио и курсировали по лазурному небу, слушая группы, исследуя лаосскую глушь. Иногда мы отклонялись на запад к таинственному краю района действий SOG, где горы таяли, и начиналась большая травянистая равнина. Однажды в декабре того года под ясным небом я посмотрел далеко на запад и увидел отвесную скалу шириной, должно быть, миль двадцать (32 км). По картам я знал, что это было плато Боловен, возвышающееся на 3000 футов (915 м) над лугами, а под ним лежал густонаселенный город Аттапы.
Это было словно я заглянул за край земли. О том, что там происходило, мы слышали редко, почти никогда. Но нам часто говорили, что там был кто-то еще, теневая секретная армия ЦРУ, ведущая свою войну, так же, как мы ведем свою. Наш разведотдел не доводил нам подробностей.
Напротив, значительная часть информации о войне в Лаосе исходила от ВВС благодаря разведотделу эскадрильи Кови, базирующейся в Плейку, в который мы, Наездники Кови, имели полный доступ. За один час я узнал о том, что происходит в Лаосе, больше, чем за два года в Контуме, от точного расположения дружественных аэродромов и форпостов до тех, которые недавно были захвачены. Общая картина была прямо там, на занимавшей всю стену карте с разведывательной обстановкой. Королевская лаосская армия покинула Аттапы месяцами ранее, не сделав ни единого выстрела, когда силы Северного Вьетнама приблизились к городу. Слухи о китайских войсках в Лаосе? Вот они, порядка 10000 китайских солдат на севере Лаоса, строят новую дорогу из южного Китая, чтобы ускорить поставки военных грузов в Северный Вьетнам. Американским самолетам было запрещено бомбить эту дорогу. Согласно совершенно секретному докладу, в Северном Вьетнаме находились еще тысячи китайских солдат, которые управляли железнодорожной системой и зенитными орудиями, чтобы Ханой мог отправить больше войск в Лаос и Камбоджу.
Впрочем, в тот месяц у меня было мало свободного времени для изучения разведданных, хотя я постепенно приобретал достаточно опыта, чтобы придумать собственную тактику Наездника Кови. Ее частью была небольшая уловка, которую я назвал "Трюк Старины Вилли Пита".
РГ "Колорадо" во главе с Один-Ноль Пэтом Митчелом находилась в Лаосе три дня, когда однажды утром их радист прошептал: "Кови! Кови! У нас Так-Е (Tactical Emergency)!" Тактическая чрезвычайная ситуация означала, что они еще не вступили в контакт, но нуждались в немедленной авиаподдержке. "Плохие парни повсюду вокруг", - сообщил радист, сержант Лин Сен-Лоран. По-видимому, крупное подразделение NVA выдвинулось ночью и развернулось вокруг них, не зная, что там находилась группа Митчела.
Медик Сил спецназначения, Один-Ноль Митчел сохранял хладнокровие и понемногу перемещал своих людей, но с каждой минутой росли шансы, что их обнаружат. Опытный командир группы, Митчел хорошо знал свое ремесло, обучаясь у Шепарда Паттона, бывшего Один-Ноль РГ "Колорадо", и совершил полдюжины выходов, не вступая в контакт. Его Один-Один, сержант Дэвид Микстер, прозванный "Ларч" в честь дворецкого из телевизионной комедии "Семейка Аддамс", возвышался над своими товарищами по группе, будучи в два раза крупнее Митчела или Один-Два Лина Сен-Лорана. Компетентный и тихий по своей природе, Сен-Лоран никогда не делал это предметом обсуждения, но, к сожалению, его брат-близнец Лэнс погиб годом ранее, когда его вертушка была сбита 4 июля.
К тому времени, как мы были над ними, у моего пилота была пара F-4 на подходе в нескольких минутах. Сначала мне было нужно визуальное опознание, которое дал Ларч, просигналивший зеркалом из воронки. "Вот дерьмо!" - прошипел я себе под нос - они были всего в 200 ярдах от Шоссе 110, прямо рядом с простирающимися на двадцать миль наиболее сильно выбомбленными холмами, тем самым местом, куда я хотел отправиться прошлым летом с РГ "Гавайи", чтобы устроить засаду на бульдозер.
Дела у РГ "Колорадо" обстояли не очень хорошо. Как, черт возьми, нам помочь им ускользнуть и эвакуироваться из этой богом забытой местности? Пока я обдумывал варианты, прибыли "Фантомы" и начали кружить над головой.
"Кови! Кови!" - прошептал голос Сен-Лорана. - "По самолетам стреляют! Они под огнем!"
И действительно, серые пятна клубились в небе позади F-4 – противник стрелял из 37-мм зенитных орудий. Хуже того, орудия находились прямо вокруг РГ "Колорадо". Их окружило зенитное подразделение, которое прибыло под покровом темноты. Что могло быть хуже? 37-мм орудия были так близко, что мы не могли бомбить, не задев группу.
В этой ужасной ситуации я вспомнил совет Ларри Уайта, понизил голос на октаву и уверенно заявил: "Напарник, мы собираемся попробовать Трюк Старины Вилли Пита" – сленговое обозначение белого фосфора в военном фонетическом алфавите. Я велел Сен-Лорану приготовить фосфорную гранату. "Я начну обратный отсчет, приятель, а затем я хочу, чтобы ты бросил ее и дал мне азимут и расстояние до противника". Когда Сен-Лоран был готов, я велел своему пилоту спикировать, и – как только я произнес "ноль" – мы выпустили ракету над самым холмом, как раз в тот момент, когда Сен-Лоран бросил свою гранату. Наша ракета ушла бог знает куда, но противник ошибочно принял разрыв гранаты Сен-Лорана за нашу ракету и решил, что мы заметили их пушки и собираемся их бомбить.
Северовьетнамцы нырнули в траншеи и заползли в бункеры, позволив РГ "Колорадо" ускользнуть незамеченной. Половина проблемы была решена. Но мне все еще предстояло вытащить Митчела и его людей.
Поблизости были сотни солдат NVA, а ближайшая пригодная для использования LZ была в 400 ярдах – прямо на Шоссе 110. Я держал РГ "Колорадо" на кромке джунглей, затем, когда прибыли "Кобры" и A-1, велел Митчелу выйти на дорогу и бежать на восток. Промчавшись мимо свежих следов шин, они собирались выбежать на поляну, когда я передал: "Стой! Возвращайся на дорогу! На этом поле люди!" Пока наши истребители обстреливали первую поляну, они продолжали идти, ожидая в любую секунду увидеть, как подъезжают грузовики с солдатами NVA, но наши "Кобры" обрабатывали дорогу впереди и позади них. Затем прямо над ними возник "Хьюи", заложил крутой вираж и приземлился. Они улетали на бреющем, держась над верхушками деревьев, в то время как истребители нанесли удар по окружающим холмам, и ушли прочь.
Ни одна из машин не получила попаданий.
В тот вечер Митчел, Микстер и Сен-Лоран получили бесплатные напитки в Кови Кантри-Клубе. После обсуждения этого напряженного дня Митчел спросил: "Скажи, Пластикмен, сколько раз ты пользовался этим Трюком Старины Вилли Пита?"
Я улыбнулся. "Сегодня считается? Один раз".
Последние дни 1970 года мы с Кеном Карпентером провели в постоянных чрезвычайных ситуациях, вытаскивая группы из, казалось бы, невозможных ситуаций. 26 декабря Кен дважды пытался высадить группу, как на основной, так и на запасной LZ, и был вынужден тут же забирать их, когда они вступали в контакт сразу после приземления. На следующий день я высадил группу, и произошло то же самое, но на этот раз нам пришлось бомбить и обстреливать на протяжении двух с половиной часов, чтобы вытащить их. Мы это сделали, без потерь. 28 декабря Кен вывел еще одну группу, которая продержалась всего сорок минут, прежде чем им пришлось пробивать себе путь. Затем, 29 декабря, группа была готова выпрыгнуть из высаживающей вертушки, когда они заметили северовьетнамцев около LZ и прервали высадку, успев отступить в последний момент. После обеда группа высадилась, несмотря на то, что возле LZ их вертушки были обстреляны. Один-Ноль запросил эвакуацию, но оперативный офицер S-3 не хотел, чтобы их вытаскивали, пока они не вступят в контакт, дурацкое желание, подумал я, поскольку противник, очевидно, знал, что они высадились. Они продержались всю ночь, затем вышли на связь, пробили себе путь, и мы благополучно вытащили их.
Подвергаясь давлению со стороны Сайгона, требующего держать группы на земле, S-3 иногда принимал плохие решения, сомневаясь в Один-Ноль и отказываясь эвакуировать свои группы. Это ставило Наездника Кови между двух огней, так как он работал на S-3, но сочувствовал Один-Ноль. Услышав, что его запрос на эвакуацию отклонен, разгневанный Один-Ноль часто передавал Наезднику Кови: "Скажи этому тупому ублюдку, чтобы он немедленно вытащил нас, или я вырежу ему кишки и задушу его собственными вонючими внутренностями!"
Когда Наездник Кови передал это сообщение S-3, оно стало таким: "Командир группы просит пересмотреть решение, пока еще держится хорошая погода. Его преследуют до изнеможения, контакт неизбежен, и прямо сейчас он находится около пригодной для использования LZ". После того, как повторный запрос был одобрен, Один-Ноль оставалось только сказать своим товарищам по группе: "Все, что вам нужно, это знать, как разговаривать с этим ублюдком".
В этом он был совершенно прав.
Новый 1971 год застал РГ "Айова" крадущейся вдоль Шоссе 110, пытаясь проверить донесение агента ЦРУ, что северовьетнамцы подтягивают танки к границе Южного Вьетнама. Возглавлявший группу, мой старый товарищ по Операции "Эштрей Два", сержант Пол Кенникотт, в дополнение к обычному составу "Айовы" из сержантов Ральфа Мансона и Джима Доггетта, взял с собой двух добровольцев, сержантов Джона Ганнисона и Филиппа "Вуди" Вуда. Подтвержденных свидетельств присутствия танков на юге Лаоса не было в течение двух лет, со времен провалившейся танковой атаки на Бенхет.
Смело идя по шоссе, высматривая признаки прохождения гусеничной техники, они чувствовали себя жутко в тот день, как будто за ними наблюдали, следили, преследовали. Поверхность была настолько твердой, что они не могли различить никаких отчетливых следов колесной или гусеничной техники. Они молча прошли мимо десятков окопов вырытых прямо рядом с дорогой, вероятно, для укрытия водителей грузовиков и часовых во время авиаударов. Они нашли брошенный военный грузовик, у которого, видимо, сгорел двигатель.
Через полчаса Кенникотт решил, что они достаточно рисковали, и пора исчезать обратно в джунгли. Один из американцев бросил случайный взгляд на дорожное полотно – он подозвал Ральфа Мансона, и вместе они смахнули пыль с поверхности шоссе. Черт возьми, это был двухфутовый кусок танковой гусеницы, затертый машинами и впечатавшийся в глину! Кенникотт знал, что эксперты по разведке могли бы точно определить, какой машиной он оставлен; выкопать его, и их задача будет выполнена.
Мансон встал на колени и поспешно подцепил края гусеницы, поднимая и дергая и, наконец, выдернув ее. Всего двух футов в длину, гусеница весила почти девяносто фунтов (40,8 кг). Все пятеро американцев сгрудились вокруг своего ценного приза: слишком хорошо, чтобы быть правдой – задача выполнена.
БА-БАХ! – между ними взорвался РПГ, сбив всех пятерых с ног – за которым последовали очереди из трех десятков АК. Один-Ноль Кенникотт с трудом поднялся на ноги, стреляя из своего CAR-15 по теням на дороге. Осколки разбили очки Кенникотта и оставили пятна крови по всему его лицу и рукам. Ганнисон, также тяжело раненный, открыл огонь, как и раненый Доггетт. Ошеломленный, с текущей из обоих ушей кровью, Вуди тряс головой и ничего не слышал. У Мансона был только крохотный осколок в колене, стальная гусеница отразила взрыв.
Под шквальным огнем с трех сторон разведчики отстрелялись и бросились в джунгли, укрывшись среди пней и муравейников. Они услышали крики, когда северовьетнамцы сомкнули вокруг них кольцо. Мансон крикнул в рацию: "Кови! Кови! Прерия Файр! Прерия Файр!"
Менее чем в пяти милях от них я услышал его крик – и к счастью, чертовски удачно, наши вертолеты только что стартовали из Дакто в вылет на снабжение ретрансляционной станции Легхорн. Услышав об их критическом положении, я повел к ним "Кобры" и повернул "Хьюи" обратно в Дакто, чтобы увеличить их время пребывания на позиции. Тем временем мой пилот связался с Хиллсборо и перенаправил две группы F-100 с другой цели на севере. Истребители будут над нами менее чем через десять минут. Проблема была в заканчивающемся светлом времени. Через тридцать минут стемнеет.
Когда мы добрались до РГ "Айова", они все еще вели отчаянную перестрелку, уступая по численности более чем втрое. Я знал, что с таким количеством раненых я не смогу увести их далеко, поэтому нам придется разбить NVA вдребезги и вытащить их прямо оттуда. Но послеполуденные тени стали такими глубокими, что ракеты "Кобр" выглядели как фейерверки, когда взрывались среди деревьев.
В мгновение ока появились F-100, подразделение Национальной гвардии ВВС из Фангранга, известное как "Рыси" и "Желтые куртки". Узнав о критической ситуации, пилоты F-100 прижались опасно низко, чтобы вести огонь из своих 20-мм пушек прямо рядом с находящейся в беде группой. Один из них пролетел так низко, что Мансон увидел на его шлеме прозвище "Текс".
Когда "Хьюи" приблизились, мой пилот велел F-100 сбросить напалм и бомбы. Некоторые из 500-фунтовок взорвались так близко, что подбросили разведчиков над землей. Они не возражали.
Северовьетнамцы все еще были там, но отступили от нашего плотного огня достаточно, чтобы пришло время привести "Хьюи". Под прикрытием пары "Кобр" Белый Ведущий подошел, сбросил лестницы и благополучно вывез первую партию. Умеренный огонь с земли преследовал его, но попаданий не было. Я поговорил с Кенникоттом, дав ему знать, что на подходе второй "Хьюи". Я смотрел, как птичка зависла, пока Доггетт поднимался по лестнице, за ним следовал Мансон; бортстрелок прекратил огонь, чтобы затащить его на борт.
"По мне огонь, на девять часов", - спокойно доложил пилот "Хьюи", удерживая свой корабль в устойчивом положении. "Кобра" сделала вираж и изрешетила деревья слева от него. Настала очередь лезть вверх Кенникотту, последнему остающемуся на земле человеку.
На полпути в него попала очередь из АК, сбросив с лестницы. "По мне огонь", - спокойно повторил пилот, - "на девять часов", и вновь "Кобры" разразились огнем. Раненый в живот, грудь и руку, Кенникотт с трудом поднялся на ноги и потянулся к лестнице. Бортстрелки отчаянно отстреливались, прикрывая его, но времени сползти по лестнице, чтобы помочь, не было. И снова Кенникотт упал. Инстинкт умолял пилота уйти, но он этого не сделал, удерживая машину на месте, пока бортстрелки и товарищи Кенникотта стреляли, а "Кобры" поливали огнем все вокруг, и в последний раз Один-Ноль попытался вскарабкаться.
Кенникотт был слишком слаб, чтобы сделать это, он зацепил ноги за перекладину, пристегнулся ремнем снаряжения к лестнице и дал отмашку "Хьюи". Под интенсивным огнем с земли птичка поднялась, Кенникотт сидел на лестнице, истекая кровью. Они выбрались.
К тому времени, как к нему в Бенхет добрался медик, Кенникотт почти истек кровью. Его эвакуировали в Штаты, и его не стало, как раз когда аналитики из Сайгона определили, что гусеница, которую он привез, была от танка ПТ-76 советского производства, что стало важной находкой разведки, которая была дурным предзнаменованием относительно того, что должно было произойти в Южном Вьетнаме.
После ухода Пола теперь оставались только капитан Фред Крупа и я – последние ветераны "Эштрей Два", все еще находящиеся во Вьетнаме.

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо большое.

ЧАСТЬ 3
Кови
Глава 14

Проклятье, еще одна чрезвычайная ситуация Прерия Файр!
РГ "Иллинойс" только что отстрелялась от патруля NVA. Сержант Дэн Росс, их радист, сказал, что противник искал их повсюду. Находиться на грани не было чем-то новым для них или их Один-Ноль, Стива Кивера. Двумя месяцами ранее "Хьюи" с Кивером и сержантами Ларри Предмором и Джоном Грантом как раз взлетал с LZ, когда был открыт огонь с земли, заставив их пилота накрениться в сторону огромных деревьев. Было слишком поздно отворачивать, их "Хьюи" влетел прямо в верхушки деревьев, чтобы отпрыгнуть в небо, словно на батуте.
Я глядел вниз на мерцание сигнального зеркальца. Сегодня опасность была не меньше. Они находились всего в 100 ярдах южнее Шоссе 110, в районе, обычно кишащем северовьетнамцами, которые уже знали, что где-то там находится группа, и, вероятно, спешат перебросить войска к каждой подходящей LZ в радиусе мили, чтобы затаиться в ожидании попытки эвакуации.
Мой пилот OV-10, капитан Джеймс "Майк" Крайер, запросил истребители, затем мы бросились вперед, чтобы атаковать и выиграть время, пока самолеты не смогут добраться туда. Не прошло и пяти минут, как появилась пара "Фантомов" F-4 с двумя дюжинами 500-фунтовых бомб – бесполезных здесь – но у каждого самолета также был 20-мм пушечный контейнер "Вулкан". Мы пустим их в ход, обстреляв тыл и фланги группы, а также район, где они вели перестрелку. После того, как "Фантомы" израсходовали боекомплект своих 20-миллиметровок, мы велели их делать проходы с включенным форсажем, чтобы привести противника в замешательство и выиграть больше времени.
Когда над головой появились А-1, прибыли и наши "Кобры", а за ними и вертушки для эвакуации. Крайер велел F-4 "вывалить" их бомбы – сбросить все двадцать четыре за один проход на вершину близлежащего хребта – и сваливать. Затем, после того как "Кобры" пошли вниз и обработали участок дороги, я велел Киверу отвести своих людей на последнюю LZ, которую противник ожидал от нас: Шоссе 110. Минуту спустя "Хьюи" из 57-й штурмовой вертолетной роты спикировал к дорожному полотну, они запрыгнули на борт и улетели, в то время как "Кобры" косили солдат NVA, которые выскочили из джунглей вслед за ними.
Это было близко к грани, но ни одна вертушка не получила попаданий, и мы благополучно вывезли всех.
К тому времени уже близился вечер. Наш OV-10 пролетел над единственной остающейся в Лаосе группой, чтобы получить их ежедневный доклад об обстановке, а затем направился обратно во Вьетнам. Когда мы пролетали над Дакто, все пятнадцать вертолетов поднялись под нами одной длинной цепочкой, направляясь в Контум. Заметив нас, Кобра Ведущий спросил: "Эй, Кови, как насчет парада?" Крайер решил, что это великолепная идея. Наш OV-10 лидировал, сопровождаемый четырьмя "Кобрами", затем широким клином шесть "Хьюи" с РГ "Иллинойс" и пять H-34 "Кингби" одной колонной между "Хьюи". Это было нечто хореографической красоты. Наш строй облетел расположение в Контуме по широкому кругу, затем, когда они приземлились на южной площадке, Крайер передал мне управление. Как он меня и учил, я спикировал под углом 45 градусов, разогнался до 180 узлов (333,3 км/ч), устремился к радиоантеннам лагеря, затем поднял нос, резко рванул ручку влево и закрутился в бочке – Ура! Сегодня победили хорошие парни.
Более того, когда Кивер и его люди пришли тем вечером в Кантри Клуб, из отпуска вернулся не только мой товарищ, Наездник Кови Ларри Уайт, но и Лоуэлл Уэсли Стивенс. Мы прекрасно провели время в тот вечер, особенно слушая Стивенса, который умел развлечь лучше, чем любое телешоу.
В тот вечер он рассказал нам о своем проекте "Обезьяна в космосе", инициированным высадкой на Луну в 1969 году. "Когда я рассказал ярдам, что американцы ходят по Луне, они просто вылупились на меня. Если ярд не мог чего-то видеть, он этого не понимал", - объяснил Лоуэлл. "Наконец они сказали: "Ладно, может быть, они на американской Луне. Но это вьетнамская Луна, и их там нет".
Стивенс решил продемонстрировать, как это было сделано, выбрав добровольцем обезьяну-паука из тех, что воровали сигареты и постоянно мастурбировали на его базе Майк Форс. Как и НАСА, он продвигался поэтапно, сначала надев на обезьяну самодельную подвесную систему и прикрепив к ней миниатюрный парашют, позаимствованный от осветительной минометной мины. "Итак, я сбросил ее с вертолета, и ее маленький парашютик раскрылся просто отлично, но, клянусь, эта обезьяна так чертовски перепугалась, что полезла по стропам, погасив собственный купол".
Лоуэлл с сожалением покачал головой. "Ярды съели ее".
Продолжая, он взял еще одну обезьяну и смастерил еще одну миниатюрную подвесную с куском эластичного шнура, затем прикрепил шнур к 81-мм минометной мине. "Так, прикинул я, через шесть секунд после вылета из трубы она достигнет апогея, вершины своей траектории. Поэтому я примотал к шнуру капсюль-детонатор с шестисекундным замедлением, чтобы освободить его от минометного снаряда".
Настал момент истины. "Вот оно, подвесная надета, стропы прикреплены к парашюту, сидит, смотрит по сторонам". В одно мгновение обезьяна сидела возле минометного ствола, жуя окурок, а в следующее – улетела со скоростью 875 футов в секунду (960 км/ч). "Этот сукин сын вышел на орбиту, очень, очень высоко, и тут, БАХ! – он отделился от минометного снаряда, и его маленький парашют раскрылся. Ярды хлопали и прыгали от восторга". Обезьяна спустилась на землю, целая и невредимая, и теперь ярды поняли, как работал проект "Аполлон".
"Теперь я должен сказать вам правду, друзья мои", - признался Лоуэлл. "После этого та обезьяна уже никогда не была прежней". Мы смеялись так сильно, что пиво хлынуло из носа.
Было здорово, что Ларри и Лоуэлл вернулись, и время было идеальным, потому что, наконец, я был готов испробовать то, что я рассчитывал и отрабатывал несколько недель – отличный способ поздравить коллегу Наездника Кови с возвращением Лаос. Несколько дней спустя Стивенс прилетел на O-2, чтобы сменить мой OV-10 в полдень. "Скажи, Круглоглазый", - сказал я в радио, - "можешь подойти поближе? Мне нужно кое-что показать тебе".
Это было сложно в тесноте кабины, не имея и восьми дюймов (20 см) свободного пространства над головой, но я расстегнул ремни катапультного кресла и спустил летный комбинезон ниже пояса. Было тяжело скрутить свое тело таким образом. Затем я присел на корточки на сиденье, наклонился вперед и втиснул голову рядом с ручкой управления. Было трудно дышать.
Наконец, О-2 Стивенса появился у нашего левого крыла.
"С возвращением, Круглоглазый", - передал я по радио. Он бросил взгляд, потом вгляделся в фонарь OV-10, вытаращил глаза, а затем рассмеялся так сильно, что потерял дар речи. Возможно, это был мировой рекорд Гиннеса, поскольку помимо того, что показал задницу Стивенсу, я одновременно продемонстрировал ее Лаосу, Камбодже и Вьетнаму.
Одно лишь нахождение рядом с Лоуэллом улучшало наше мировоззрение. У кого другого юмор мог бы скрывать отчаяние, но для Лоуэлла Уэсли Стивенса он отражал позитивную энергию кипучей личности. Независимо от того, насколько мрачной была ситуация, Лоуэлл искал комической разрядки, и я не уверен, что спасло больше людей, его боевое мастерство или его веселье. Однако он действительно спасал людей. В ноябре 1969 года, в темноте ночи, он провел роту Майк Форс через окопавшихся северовьетнамцев, чтобы спасти американских солдат на безнадежно окруженной артиллерийской базе огневой поддержки. В течение нескольких дней противник обстреливал их вершину холма возле Бупранг, ранив дюжину GI и отгоняя спасательные вертолеты. Для численно превосходящих северовьетнамцев стало полным сюрпризом, когда Стивенс и его монтаньяры пробили коридор для эвакуации и под прикрытием темноты вывели семьдесят пять американцев, включая нескольких раненых, которых им пришлось нести. Стивенс был настолько же смельчаком, насколько весельчаком.
И он был хитрецом. Как-то днем он летел на O-2, ничего не происходило, поэтому он бросил вызов своему пилоту, чтобы проверить, кто из них может точнее выпустить 2,75-дюймовую маркерную ракету. "Чтобы сделать все по-честному", - предложил Лоуэлл, - "ты можешь использовать прицел самолета, а я выпущу свою на глаз". Это показалось пилоту верным решением. Они выбрали в качестве цели заполненную водой воронку, затем пилот спикировал и выстрелил. Его ракета взорвалась примерно в тридцати ярдах (27,5 м) дальше и в дюжине ярдов (11 м) правее.
Теперь была очередь Стивенса. Чего пилот не знал, так это что в 1963 году Лоуэлл Стивенс завоевал титул лучшего минометчика 101-й воздушно-десантной дивизии, и, возможно, был лучшим минометчиком во всей Армии США. Этот простой деревенский парень из Западной Вирджинии преуспел в баллистике; он поставил жировым карандашом точку на лобовом стекле, чтобы отметить место, где появилась воронка, когда пилот выстрелил, затем внимательно отследил траекторию ракеты. Увидев, куда она попала, он просто сделал корректировку, нарисовав вторую точку – точно так же, как корректируют минометный огонь – и когда он спикировал и выстрелил – черт возьми! – его ракета плюхнулась в воронку. Невероятно, но пилот так и не понял, как он это сделал, поэтому впоследствии, всякий раз, когда кто-нибудь из Наездников Кови хотел бесплатного пива, мы устраивали соревнование по стрельбе из O-2.
С возвращением Стивенса и Уайта мы с Карпентером смогли снизить изнуряющую нас интенсивность полетов до более приемлемого темпа с двумя выходными в неделю. Тем не менее, никто не мог предугадать, когда возникнет чрезвычайная ситуация, и именно эти стрессовые моменты – а не количество часов налета – истощали тело и разум.
Вытаскивать группы было достаточно сложно, но теперь мы испытывали почти столько же трудностей с их высадкой. Около половины выводимых нами групп сталкивались с противником прямо на своих LZ или вскоре после этого. Многие в разведке считали, что где-то в SOG, возможно, в Сайгоне, есть крот – вражеский шпион – который ставит под угрозу наши операции. Чтобы противостоять этой вероятности, некоторые Один-Ноль, такие как Стив Кивер, в официальном донесении сообщали ложное местонахождение по предварительной договоренности с Наездником Кови, который один знал, где они находятся на самом деле.
Другой тактикой противодействия была подготовка LZ, то есть нанесение по ней подготовительного авиаудара, чтобы уничтожить или обратить в бегство всех, кто мог там скрываться. Многие Один-Ноль считали подготовку нежелательной, потому что она привлекала внимание к LZ, но другие Один-Ноль верили в нее. Как минимум, для подготовки задействовались "Кобры" со "стрелками" – тысячами стальных стреловидных поражающих элементов размером с гвоздь – доставляемыми 2,75-дюймовыми ракетами, которые рассеивались по большой площади. Некоторые группы хотели более тяжелые боеприпасы, такие как кассетные бомбы и 20-мм пушки, все, что угодно, кроме напалма, чтобы он не поджег LZ.
Использование нами подготовки заставило планировщиков SOG в Сайгоне поднять концепцию на несколько порядков. Когда РГ "Техас" должна была высадиться в долине Дакралонг для поиска 6-го пехотного полка NVA – местонахождение радиопередатчика которого было обнаружено с помощью пеленгации – они договорились с Седьмой воздушной армией о самой впечатляющей подготовке LZ в истории SOG. Если северовьетнамцы будут предупреждены об этой высадке, помоги им господь – потому что она будет подготовлена с использованием самой большой в мире неядерной бомбы.
В то утро 11 января мой OV-10, пилотируемый капитаном Биллом Хартселлом, Кови 556, кружил к северо-западу от лагеря Сил спецназначения Дакшеанг, пока мы слушали, как наземный оператор наведения в далеком Плейку направляет сбрасывающий борт, C-130 из 463-го тактического авиакрыла. Внутри своей огромной грузовой кабины самолет нес 15000-фунтовую (6804 кг) бомбу размером с микроавтобус "Фольксваген" под кодовым названием "Коммандо Волт" (Commando Vault).
Пока РГ "Техас", возглавляемая Один-Ноль Чарли Уокером и Один-Один Оуэном Макдональдом, находилась в вертушках в десяти милях южнее, мы с Хартселлом кружили к западу от LZ. В заданный момент C-130 встал на курс на высоте 11000 футов (3050 м), держа скорость ровно 150 узлов (278 км/ч), наземный оператор давал пилоту поправки по высоте и курсу по мере приближения. Затем начался последний отсчет: "5, 4, 3, 2, 1, ТОЧКА!"
Лоадмастер(1) отпустил рычаг грузового замка, и парашют выдернул бомбу с поддоном из рампы. Мы наблюдали, как она падала в течение двадцати шести секунд, волоча за собой стабилизирующий парашют. Удивительно, но она упала в пределах 100 ярдов от своей назначенной точки, трехфутовый удлинитель ее взрывателя взорвал огромную бомбу ровно в одном ярде над землей.
Я увидел яркую вспышку, как от атомной бомбы, мощную ударную волну, затем вертикальный столб бурлящего, яростного дыма, который медленно поднялся на высоту 2000 футов и расползся в гриб. Мы пролетели сквозь рассеивающееся облако, его едкие пары едва не задушили нас. Я закашлялся, но сдержал рвоту. Вскоре пыль осела, и мы увидели результат: прогалину размером с футбольное поле, достаточно большую, чтобы посадить пять "Хьюи", по периметру ее окружал двадцатифутовый (6 м) завал из стволов деревьев, сложенный так аккуратно, как будто их смела гигантская метла, оставив после себя сломанные пни. Еще на 100 ярдов вспышка взрыва сожгла листья на деревьях, в то время как давление ударной волны, по данным ВВС, должно было уничтожить все ловушки и мины на расстоянии до 700 ярдов и нанести "значительные увечья" всем без малого на милю вокруг.
Неудивительно, что "Хьюи", высаживающие РГ "Техас", не подверглись обстрелу с земли. Это была самая странная LZ, которую Уокер с Макдональдом когда-либо видели, с выжженной почвой и пепельного цвета пнями деревьев, окруженная двадцатифутовой стеной из бревен. Перебравшись через завал, они обнаружили в нескольких местах пятна крови, но ни одного тела: человека или животного. Они подумали, что это кровь вражеских солдат, разорванных на куски, но, как позже сказал мне Макдональд, они не могли сказать наверняка.
За оставшуюся часть дня они не встретили противника, но на следующее утро силы NVA, шедшие по их следам на покрытой пеплом земле, попытались атаковать их. РГ "Техас" взорвала их Клейморами, открыла огонь и вырвалась на свободу. Другой Наездник Кови вытащил их.
"От той бомбы у них действительно зазвенело в ушах", - сказал нам Макдональд в тот вечер за выпивкой в Кантри Клубе. "Если они и были там, когда она ударила им в радиоантенну", - сказал он, - "то не осталось ничего и никого". Планировщики SOG надеялись, что это удержит других северовьетнамцев от ожидания около LZ.
После возвращения всех Наездников Кови популярность Кови Кантри Клуба резко возросла. Вскоре мы выпивали по десять ящиков пива в неделю, не говоря уже о крепком и еде. Беззаботные, мы скидывались и даже затевали вечеринки, соорудив огромный тент из грузового парашюта и телефонного столба. Пока Толстокот Кинг жарил стейки на косточке на сотню человек, большие динамики нашего стерео ревели мелодиями Уэйлона Дженнингса, Чарли Прайда и Портера Вэггонира. Черт, это были прекрасные времена, когда были приглашены все – бойцы из разведки и Хэтчет Форс, пилоты "Кобр" и "Хьюи", даже пилоты "Кови" из Плейку, которые показали нам, как выстроить столы, облить их пивом и совершать "посадки на авианосец", разбегаясь, плюхаясь на живот и скользя. После очередной вечеринки пилоты "Кови" Майк Крайер, Джим Ропер, Джордж Дегованни и Уэсли Гроувс вернулись в Плейку, подвешенными под "Хьюи" в эвакуационных обвязках.
В менее торжественных случаях мы кормили до дюжины гостей домашней фасолью, благодаря родственнику, который снабжал Стивенса "Северным Великаном"(2), который он тушил с луком и ветчиной, и приправлял соусом Табаско, который он называл "мексиканским Кул-Эйдом". Это была прекрасная еда, но последствия могли быть мучительными. После одной ночной вечеринки в дверях появился разведчик в ужасном состоянии. Я пригласил его на чашку кофе. Тем временем другой пытался восстановить свое драгоценное телесное равновесие, угощаясь тем, что осталось у Стивенса – вареным яйцом, квашеной капустой и сэндвичем с халапеньо. Подобно пучку радиоактивных нейтронов, это запустило цепную реакцию сжатой кинетической энергии, и внезапно он испустил облако самой отвратительной вони, какую я только мог себе представить. Для нашего похмельного гостя это оказалось слишком, он скривился, затрясся, глаза его наполнились слезами, затем он закашлялся, побежал к двери, и его вытошнило на наш тротуар.
Вот на что были способны бобы Лоуэлла Стивенса.
Разведывательной роте требовался новый Первый сержант, поэтому на эту должность был выбран наш босс на стартовой площадке Билли Гринвуд. Прекрасный NCO и ветеран разведки с предыдущим туром в Проекте "Омега", он не слишком стеснялся сообщать начальству, если оно ошибалось. Когда новый офицер стартовой площадки попытался изменить проверенные в бою процедуры, просто чтобы продемонстрировать, что он главный, Гринвуд отвел его в сторону, указал на одежный шкаф и посоветовал: "Сэр, полезайте в этот шкафчик, не путайтесь у нас под ногами, и через год вы выйдете оттуда подполковником".
Это решило проблему.
Одним из самых больших поклонников Гринвуда был молодой сержант-разведчик Филипп "Вуди" Вуд. В два раза крупнее Гринвуда, Вуди был смертельно опасен в бою, но в остальное время был большим плюшевым мишкой. Однажды утром, когда Первый сержант Гринвуд расхаживал перед строем, пережевывая задницы из-за какого-то мелкого нарушения, Вуди подкрался к нему сзади, схватил его под мышку, как футбольный мяч, и побежал. После того, как схватил его, Вуди никак не мог осмелиться отпустить седого старину Гринвуда, чьей яростью можно было плавить сталь. Когда Вуди пробегал мимо главных ворот, Гринвуд попытался вырвать винтовку у караульного, так разозлившись, что поклялся пристрелить Вуди. Но Вуди любил старину Гринвуда, и это был его своеобразный способ выразить это. Гринвуд понимал, что такие выходки являются результатом напряжения на опасных заданиях, и он вмешивался, когда начальники попытались накладывать серьезные взыскания на людей, выпускающих пар. Однажды он столкнулся с подполковником SOG и предупредил: "Сэр, вам лучше дать этим разведчикам возможность вздохнуть. Иначе завтра утром, когда вы потребуете выполнения этих задач, вам придется надеть рюкзак самому". Офицер отступил.
Удивительно то, что эти разведчики продолжали держаться день за днем, невзирая на бредни временами неблагодарных лидеров и реалии того, что война подходила к концу. Они всегда были готовы к бою. Всего через неделю после того, как мы взорвали 15000-фунтовую бомбу, РГ "Калифорния", теперь снова оказавшаяся в руках Джо Уокера, вела жесткую схватку лицом к лицу, когда порядка пятнадцати солдат NVA напали на них – по крайней мере, им казалось, что они напали на людей Уокера. Как только враг открыл огонь, РГ "Калифорния" разразилась таким шквалом огня, что это временно потрясло NVA. Один-Ноль Уокер, Один-Один Дональд Дэвидсон, Один-Два Тоби Тодд и их ярды огнем и маневром подавили противника, что позволило им вырваться из того, что могло стать катастрофической засадой. Пока остальные получили фору, Тодд держался позади, чтобы стрелять и задерживать любое преследование. Невероятно, но устроившие засаду северовьетнамцы понесли серьезные потери, в то время как из оказавшихся в ней только Уокер получил легкое ранение.
Вскоре после этого РГ "Калифорния" оказалась в центре одного из самых занятных инцидентов в истории SOG. Те же трое американцев – Уокер, Дэвидсон и Тодд – исследовали дорогу, отходящую вбок от Шоссе 110, когда Уокер услышал звуки бензопил и рубки деревьев. Прокравшись вперед, он и Дэвидсон взглянули вниз по склону, где увидели, как инженеры NVA строят складские бункеры. Они связались с Наездником Кови, но узнали, что авиации в наличии нет.
Затем Дэвидсон заметил одиночного солдата NVA, карабкающегося по склону, не подозревая об их присутствии. "Дайте мне гранату", - прошептал он. Уокер бросил ему имевшую размеры бейсбольного мяча гранату М-33. До того, как пойти в Армию, Дэвидсон играл в полупрофессиональный бейсбол и даже боролся за позицию питчера в высшей лиге – он чертовски хорошо обращался с гранатами. "Он привстал на одно колено", - вспоминал Уокер, - "выставил левую ногу перед собой, размахнулся, метнул гранату и попал парню в грудь с такой силой, что я услышал, как у него перехватило дыхание и сломались кости". Северовьетнамский солдат рухнул, в то время как граната поскакала вниз по склону и взорвалась, спровоцировав ожесточенную драку, которую РГ "Калифорния" выиграла за две минуты благодаря 60-мм миномету, взятому Уокером. "Они были полностью подавлены", - сказал он. "Они просто гибли или разбегались во все стороны".
После того, как стрельба прекратилась, Уокер спустился к вражескому солдату, которого сбил Дэвидсон. "В этом парне не было ни одной дырки", - обнаружил Уокер. Сила этой полуфунтовой гранаты, брошенной в воздух мощной рукой Дэвидсона, сразила его наповал. "Она убила сукина сына", - сообщил Уокер, сам с трудом веря в это.
Тот январь был довольно влажным над южным Лаосом, но в конце месяца погода изменилась, и однажды днем я не мог поверить в идеальное небо. На вылете на OV-10 с капитаном Майком Крайером, возвращаясь после обеда в Плейку, мы обнаружили потрясающе чистое небо, от горизонта до горизонта, как в один из тех сказочных дней, когда вы были ребенком и жили, чтобы играть в бейсбол. Когда мы приближались к Бенхету, Крайер переключил нашу частоту, чтобы я мог связаться с Кеном Карпентером, летевшим в дневную смену на O-2.
Мы поймали его на середине передачи, когда он спросил: "… и откуда огонь?" Я сел, вытянул шею и вгляделся далеко вперед в это идеальное небо, где крохотные точки порхали, как комары. Напряженный голос прошептал: "Северо-запад, Кови, бей на северо-запад семьдесят пять метров". Я узнал этот голос – Реджис Гмиттер. Это была моя старая группа, РГ "Гавайи".
Погода ясная, слава богу, подумал я. Она нам понадобится для бомбежки.
Крайер сдвинул рычаги газа полностью вперед, направляясь прямо к тому далекому маленькому шторму среди идеального неба, где пикировали ганшипы, и поднимался дым от взрывающихся ракет. Я никогда не забуду следующий час, не только из-за того, что произошло, но и потому, что, наши радиопередачи были случайно записаны экипажем "Хьюи" – полное описание, которое дошло до меня почти тридцать лет спустя.
Когда наш OV-10 обогнал "Хьюи", Карпентер коротко проинформировал меня: "Мы вывели группу на LZ для эвакуации короткой лестницей, "Хьюи" почти здесь, "Кобры" уже на позиции, ведут огонь. А-1 примерно в десяти минутах. У них был контакт сорок минут назад, с тех пор бегут. РПГ поражен один из ярдов. На LZ пока без огня. Она твоя, если ты готов, Пластикмен".
Я ответил: "Понял, Шубокс". Его O-2 отвернул.
Я сильно верил в своих старых товарищей по группе, Леса Дувра, Джона Джастиса и Реджиса Гмиттера, и нашу воздушную команду из "Кобр", "Хьюи" и "Кови". Самым важным фактором была скорость, быстро вытащить их до того, как противник успеет бросить десятки, может быть, сотни солдат к месту событий, чтобы атаковать группу или сбить вертолеты. Оглядев возвышенность сразу за тем местом, где я видел оранжевое полотнище РГ "Гавайи", я предупредил Кобру Ведущего – "Пантеру 36" – "Есть вероятность открытия огня с тех склонов на севере".
Почти в то же мгновение Гмиттер крикнул: "Эй, парни, по вам огонь с земли!"
"Выдвигаю "Кобры, немедленно", - ответил я, - "группу тяжелого оружия. Дай нам азимут и расстояние". Когда "Пантера 36" повернула на курс, я передал от Гмиттера: "Огонь с земли в основном с севера и северо-запада".
"Пантера 36" доложил: "Мы на юге, сделаем заходы с юга на север с отворотом вправо". Чтобы сократить временной интервал между "Кобрами" и "Хьюи" – ведомыми Белым Ведущим – я велел его птичкам немедленно начать снижение.
Все воздерживались от переговоров в эти критические секунды, прислушиваясь к сообщениям об огне с земли. Я видел, как Белый Ведущий выровнялся прямо над деревьями в миле к югу, пока две "Кобры" обрабатывали склон холма на севере ракетами и огнем миниганов.
"Пантера 36" передал: "Белый Ведущий. Здесь внизу огня нет. Готовы к вашему прибытию".
Затем запыхавшийся голос прокричал мой официальный позывной: "Дельта Папа Три! Дельта Папа Три! Танго Па…" - прерванный Белым Ведущим на той же частоте. Я передал Гмиттеру: "Белый Ведущий будет внизу через минуту, собирай своих людей и давай, убирайся оттуда, быстро".
Раздался отчаянный вопль: "Кови-Кови! Кови-Кови!" - на этот раз прерванный передачей "Пантеры 36", направлявшего приближающийся "Хьюи" на LZ.
Я связался с Гмиттером: "Ты пытался вызывать меня?"
"Отрицательно, отрицательно".
Я посмотрел на другие позывные и тут же понял, ужас пронизал мое нутро: Это была РГ "Колорадо", группа Пэта Митчела, в десяти милях к юго-западу. Больше всего на свете мне хотелось быть в двух местах одновременно, спасая обе группы. Здесь, подо мной, в большой опасности, была моя старая группа, а тем другим умоляющим голосом была РГ "Колорадо". Как бы плохо им ни было, им придется подождать.
Я видел Белого Ведущего над верхушками деревьев, приближающегося к желтому дыму РГ "Гавайи" – запыхавшийся голос Митчела вклинился: "Пластикмен! Пластикмен!" Я не мог вновь проигнорировать его и предупредил: "У меня группа в Прерия Файр, прямо сейчас. Так быстро, как смогу, направлю к вам группу легкого оружия".
"Эти первые минуты перестрелки могут быть вопросом жизни и смерти", - напомнил я Майку Крайеру по внутренней связи. Наш OV-10 имел полный боекомплект из четырнадцати осколочно-фугасных ракет и 2000 7,62-мм патронов; мы договорились поспешить к РГ "Колорадо", как только РГ "Гавайи" будет в вертушках. Я передал Митчелу: "Постараюсь отправить помощь как можно быстрее. Как у вас обстановка прямо сейчас?"
"Прерия Файр! Прерия Файр! Прерия Файр!"
"Роджер, я понял". Это все, что я мог сделать. Я знал, что каждая прошедшая секунда означала больше выстрелов, больше РПГ, возможно, больше людских потерь. У нас было две группы в Прерия Файр, средства уже были выделены для одной, все вертушки на позиции, ганшипы в работе. Мне нужно было в первую очередь сосредоточиться здесь, сделать это правильно.
"Кобра" развернулась перед "Хьюи", когда он приближался к РГ "Гавайи". "Нахожусь под огнем!" - крикнул Белый Ведущий. Бортстрелки открыли огонь, и "Кобра" изрешетила верхушки деревьев. Под угрозой быть сбитым Белый Ведущий отошел. Это должно было занять некоторое время. Я связался с "Пантерой 36": "У меня еще одна группа в "Прерия Файр", можете ли вы взять на себя эту эвакуацию?"
Завершив заход, он ответил: "Отрицательно. Если вы уйдете, мы не получим A-1". Один "Хьюи" едва не сбили, A-1 были, по крайней мере, в пяти минутах, и все, что у нас было, это четыре "Кобры". Я понял и посмотрел на юго-запад, на холмы, где, как я знал, сражалась за свою жизнь РГ "Колорадо", и молча воззвал: "Держитесь, ребята, держитесь".
Вернулся Белый Ведущий. Митчел, потерявший дыхание от переноски раненого товарища, снова захрипел в рацию. Все, что я мог сделать, это повторить: "У меня Прерия Файр, в процессе. Если можете, уклоняйтесь, уклоняйтесь". Ганшипы снова выстроились в линию, а Белый Ведущий изменил направление подхода, чтобы между ним местом, откуда по нему вели огонь, оказалось больше деревьев. Ведущий засек полотнище группы и сделал подушку, чтобы приземлиться.
Я снова передал Митчеллу: "Пока не могу вылететь. Делайте все возможное, чтобы продержаться".
Я смотрел, как Белый Ведущий спустился в просвет между верхушками деревьев и сбросил лестницы. Гмиттер крикнул: "Огонь с земли!" Бортстрелки открыли огонь из своих M-60, а "Кобры" били ракетами и миниганами возле самой группы. Этот храбрый сукин сын, Белый Ведущий, оставался на месте, пока не принял половину группы. В тот же миг подошел второй "Хьюи", чтобы забрать остальных. Я передал "Пантере 36": "Сайонара(3), я улетаю с OV-10". Я сказал ему встретиться со мной у РГ "Колорадо", как только он закончит здесь, затем велел Белому Ведущему вести свои "Хьюи" в Дакто, перевооружаться, дозаправляться и готовиться немедленно стартовать.
Майк Крайер двинул рычаги газа OV-10 до конца вперед. Я передал Митчеллу: "На пути к вашему местонахождению, буду там через три минуты".
Впервые за двадцать минут Пэт Митчел подумал, что есть шанс вытащить своих людей – по крайней мере, его тяжело раненого Один-Два, Лина Сен-Лорана. Для Дэвида Микстера, который лежал мертвым в дюжине футов от него, было уже слишком поздно. Митчел и Сен-Лоран были одни. Северовьетнамцы были менее чем в пятидесяти ярдах, и Митчел слышал, как они перекликаются.
Все началось сорок минут назад. Сразу после обеда РГ "Колорадо" поднялась на хребет и наткнулась на новый бункер из мешков с песком, свежесрезанный бамбук и следы вокруг. Их приближение заставило NVA бежать, подозревал Митчел. Идущие в конце колонны сержант Микстер и ярд Вдот заметили в отдалении целую линию свежепостроенных бункеров.
Митчел подал знак уходить, быстро, но они были в бамбуковой роще, землю покрывала шелуха, хрустящая сильнее, чем сухие листья. Чтобы двигаться тихо, они следовали по узкой грунтовой тропинке и прошли пять минут, когда сержант Сен-Лоран, радист РГ "Колорадо", услышал, как Наездник Кови Карпентер отреагировал на чрезвычайную ситуацию с РГ "Гавайи". Сен-Лоран предупредил Митчела, который решил, что лучше всего залечь и спрятаться, пока проблема не будет решена. Они сошли с тропы и спустились к небольшому уступу, выставили мины и расположились полукругом. Сен-Лоран сел в центре с радио.
Несколько минут они сидели молча, пока Сен-Лоран слушал радио. Затем Пин, ярд, лежавший рядом с Митчелом, перегнулся, широко раскрыв глаза, и прошептал: "VC". Все лежали плашмя, надеясь, что солдаты NVA пройдут мимо. Сен-Лоран услышал, как ломаются кусты.
БА-БАХ! – взрыв РПГ – затем пять "Клейморов" – БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! АК и CAR-15 смешались в дикой мешанине огня накоротке. Сен-Лоран попытался вызвать Кови, затем оглянулся через плечо на северовьетнамца, бегущего прямо на него, целясь из АК – Нет времени выстрелить! – он зажмурил глаза – Микстер пихнул его вниз и срезал атакующего солдата NVA одной очередью из своего обрезанного пулемета РПД. Сен-Лоран не мог поверить, что все еще жив. Огонь достиг пика, затем спал.
Как ни странно, снова стало тихо.
Взрывы Клейморов и сосредоточенный огонь РГ "Колорадо" отбили атаку, оставив убитых и раненых северовьетнамцев, валяться в джунглях перед ними. Митчел дал сигнал к отходу, прежде чем противник успеет перегруппироваться для повторной атаки. Дэйв Микстер перекатился на колени, заметил северовьетнамца, поднимающего РПГ – они выстрелили одновременно - Тра-та-та-тах! – БА-БАХ! – стрелок упал замертво, а его ракета взорвалась у колен Микстера. Изрешеченный Микстер рухнул вперед, покрытый ужасными ранами. Насколько Один-Ноль Митчел мог видеть, он был мертв.
Затем Сен-Лоран ахнул: "Я ранен". Осколки РПГ вошли ему в грудь и ногу, а пуля АК пробила правое предплечье и бицепс, оставив руку бесполезно висеть. Хуже того, когда Митчел опустился на колени рядом с Сен-Лораном, все их ярды сбежали, бросив их.
БА-БАХ! БА-БАХ! Еще два разрыва РПГ. Им нужно было искать лучшее укрытие.
Митчел спихнул Сен-Лорана с шестифутовой насыпи, затем скатился за ним и, выглядывая каждые двадцать секунд, начал обрабатывать его раны, прерываясь, чтобы выстрелить по противнику из CAR-15 или 40-мм гранатомета. Северовьетнамцы уже навалились бы на них, подумал Митчел, не будь они заняты оказанием помощи и выносом собственных раненых. Это могло закончиться в любую секунду, особенно когда к северовьетнамцам придет подкрепление. Не имея возможности одновременно отбиваться и нести Сен-Лорана, Митчел знал, что его единственная надежда – иметь Кови над головой и начать использовать против северовьетнамцев авиацию. Взявшись за радио, Митчел переговорил со мной, затем ввел Сен-Лорану морфий и стал ждать. В эти одинокие минуты они с Сен-Лораном заключили уговор: вместо того, чтобы сдаться живыми, они убьют друг друга.
Когда над головой раздался рев двигателей OV-10, Митчелл закончил останавливать худшее кровотечение Сен-Лорана. Он снова посмотрел на насыпь и увидел тело Дэвида Микстера, всего в десяти ярдах. Самым большим недостатком Микстера всегда был его рост – шесть футов пять дюймов (195,5 см). Другие Один-Ноль не хотели брать его из-за беспокойства о том, что произойдет, если он будет тяжело ранен – как они будут его нести? Несмотря на их несоизмеримые габариты – различающиеся столь же разительно, как Пат и Паташон – Митчелл так восхищался духом Ларча, что все же взял его с собой. И что он мог сделать сейчас?
Я передал: "Это Пластикмен. Дайте дым. Куда нам вести огонь?"
Северовьетнамцы все еще были так близко, что Митчел слышал их голоса. "Не могу говорить", - прошептал он. "Мы вдвоем. Чарли мертв нам на задницу". Но он бросил гранату, и я увидел ее дым на верхушках деревьев. Затем Митчел прошептал: "Ударь в пятидесяти метрах к югу".
Когда Крайер выводил наш OV-10 на позицию для первого захода, Митчел предупредил, что его ярды убежали, и он боится, что мы можем их задеть. Я не разделял его сострадания. "Ярды сделали свой выбор. Теперь пригните головы. Мы приближаемся".
Крайер налетел, почти касаясь верхушек деревьев, и мы открыли огонь из пулеметов и выпустили четыре ракеты. "Ближе, еще ближе", - запросил Митчелл. Я предупредил: "Опусти голову, мы делаем это снова". На этом заходе северовьетнамцы начали стрелять по нашему самолету, но Крайер действовал великолепно, прижимаясь низко и игнорируя огонь с земли, чтобы направить ракеты и трассеры туда, где они были нужны РГ "Колорадо".
Впервые я услышал в голосе Митчела воодушевление. "Это было по первому номеру! Теперь сделай это на 360 градусов".
Когда мы завершили следующую серию заходов, прибыл "Пантера 36" со своим Коброй Ведомым, добавив свою существенную огневую мощь к нашим стараниям. На мгновение, обстреливаемый ракетами и миниганами, противник немного оттянулся. Если у нас был хоть какой-то шанс вытащить Митчелла и Сен-Лорана живыми, мы должны были воспользоваться этим перерывом и действовать прямо сейчас. Я спросил: "Ты способен нести раненого?"
Митчел понимал, что Сен-Лоран тяжело ранен и ему понадобится помощь, чтобы идти, но Ларч тоже был там, всего в нескольких ярдах. Дэвид Микстер погиб, спасая их жизни. "Я с Ларчем", - передал по радио Митчел. "Я все еще вижу Ларча. Я не могу его оставить".
Я разделял тоску, звучавшую в голосе Митчела, и страшился мысли бросить тело Микстера, но последнее, что нужно было Пэту – это услышать мое горе. Я с силой ударил кулаком по фонарю, затем, восстановив контроль, заговорил спокойным, почти отеческим тоном. "Тебе сейчас нельзя беспокоиться о мертвых. Нам нужно беспокоиться о живых. А теперь двигайся". С большим сожалением Митчел отвернулся от тела Микстера, обхватил Сен-Лорана и повел его на юг, в то время как "Кобры" и наш OV-10 обстреливали их след, били так сильно, как только могли.
Я уже связался с группой Брайт Лайт в Дакто и велел им грузиться в два вертолета сопровождения, посадив нашего медика в Белый Ведущий, чтобы он мог немедленно начать оказание помощи Сен-Лорану – если Пэт сможет добраться до LZ. Если это окажется невозможным, я дам группе Брайт Лайт команду высадиться и пробиться к тому, что осталось от РГ "Колорадо".
Затем прибыли три вьетнамских A-1, и я отправил "Пантеру 36" на дозаправку и перевооружение. Крайер применил половину боекомплекта A-1 по месту, где сражалась РГ "Колорадо", затем экономно использовал истребители, чтобы отвлекать противника, пока Митчел нес Сен-Лорана 500 ярдов к эвакуационной LZ.
Сорок минут спустя все вертушки вернулись, готовые вывезти Митчела и Сен-Лорана, которые добрались до LZ. Митчел сохранял хладнокровие, хотя и был измотан. Когда Крайер начал задействовать свежую пару A-1, на сей раз американских, для подготовки местности вокруг LZ, появились все семеро пропавших ярдов, привлеченные звуком двигателей самолетов. Митчел заставил их работать, помогая ему нести Сен-Лорана к первому эвакуационному "Хьюи". Следуя этике разведки, Митчел был последним, покинувшим LZ. Благодаря нашей массированной подготовке мы вытащили их почти без огня с земли.
Тяжело раненый Сен-Лоран был эвакуирован. Митчел возглавил еще два выхода, а затем служил в медпункте.
На следующее утро мой пилот, капитан Крайер, вылетел с Ларри Уайтом, чтобы высадить группу Брайт Лайт для поиска Ларча. Они нашли панаму Микстера и огромную лужу крови. Это было все. Северовьетнамцы даже собрали все стреляные гильзы.
В тот вечер в Кантри Клубе появилась дюжина молодых разведчиков. Они болтали и смеялись, и не проявили никакого уважения, когда я начал петь "Эй Блю". Я было вскочил на ноги, чтобы заставить их заплатить за наглость, но потом понял, что они понятия не имеют, что означает эта песня. Не прошло и четырех месяцев с тех пор, как я ушел из разведки, а текучка была такой, что эти парни просто не знали. Это нужно было исправить.
Я провел их всех в сержантский клуб, затем встал на то самое место, где стоял капитан Лесесн, бывший командиром разведроты в 1968 году, когда я впервые услышал эти стихи. В замолкшем клубе я рассказал историю "Эй Блю", затем все в клубе встали, и мы спели хором, добавив в конце имя Дэвида Микстера. "Эти строфы, эти имена", - закончил я, - "мы никогда не забудем их. Или все, что мы сделали, было напрасно".
Мы все еще пребывали в унынии от потери Ларча несколько дней спустя, когда пришли новые плохие вести. Мы развлекали в Кантри Клубе старого друга моего соседа по комнате и легенду разведки Проекта "Дельта" Джея Грейвса. Джей прибыл во Вьетнам в самом начале и забыл вернуться домой. Теперь, когда Проект "Дельта" завершился, он стал инструктором в школе разведки SOG недалеко от Сайгона. Зашел Боб Ховард, и у нас была отличная вечеринка, когда один из разведчиков принес свежий номер "Звезд и Полос"(4). Заголовок сообщал о резком сокращении Сил специального назначения, первом с тех пор, как Кеннеди назвал зеленый берет "символом совершенства". Одна полноценная группа сил специального назначения – более 2000 должностей – была расформирована, и это было только первое из нескольких сокращений. Зеленые береты были символом борьбы Америки во Вьетнаме, и теперь наши давние завистливые враги в военной бюрократии объявили сезон охоты. Мы уже начали ощущать эффект, когда некоторые из наших лучших, самых награжденных сержантов возвращались домой, чтобы получить назначения консультантами по наркотикам или охранниками в тюрьму Ливенуорт, что мы считали худшими должностями в Армии. Джей Грейвс повесил "Звезды и Полосы" на оконную сетку над нашими головами. Мы все уставились на него.
В отвращении, капитан Ховард повернулся и ушел.
Пять минут спустя мы все еще переживали, когда Ховард распахнул дверь, вскинул АК и – ТРА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА! Одной длинной очередью выпустил над нашими головами магазин, изрешетив эти "Звезды и Полосы", разнеся газету на мелкие клочки, которые разлетелись, как снег. Ховард ничего не сказал, просто повернулся и ушел. Несколько дней спустя он был на пути в Вашингтон, чтобы встретиться с президентом Никсоном и получить Медаль Почета. Затем я тоже уехал, отправившись домой в очередной тридцатидневный отпуск перед продлением.
Как раз когда я добрался до Миннесоты, южновьетнамская армия вторглась в Лаос, продвигаясь на запад от старой базы морской пехоты в Кхесани. Названное "Операция Лам Сон 719", наступление вскоре обернулось разгромом, и я наблюдал по телевизору печальное зрелище южновьетнамских солдат, которые были охвачены такой паникой, что обхватывали руками полозья "Хьюи", чтобы выбраться из Лаоса. Это оказалось дорогостоящим поражением.
По крайней мере, я с нетерпением ждал церемонии вручения медали Ховарду.
В тот день, когда президент Никсон надел на шею Ховарда бледно-голубую ленту Медали Почета, я сидел перед телевизором в гостиной родителей и смотрел вечерние новости. С добавлением ее к его предыдущим наградам – Кресту за выдающиеся заслуги, множеству Серебряных и Бронзовых звезд, а также восьми Пурпурных сердцам – боевые награды Ховарда превзошли награды Оди Мерфи(5), легендарного героя Америки во Второй мировой войне, до тех пор самого высоко награжденного военнослужащего. Наконец-то Ховарду воздалось по заслугам. Я переключал каналы, но ни одна из сетей – ни Си-би-эс, ни Эн-би-си, ни Эй-би-си – не смогла найти десяти секунд для упоминания о капитане Роберте Ховарде и его неукротимом мужестве. Я ничего не нашел о нем в газетах. Извращенные антивоенной политикой той эпохи, многие в СМИ считали, что признание героического поступка, это прославление войны. Они просто решили не освещать церемонию. Словно бы ее и не было.
Когда я готовился вернуться во Вьетнам, соседка спросила, почему я добровольно пошел еще на шесть месяцев. "Мне платят 625 долларов в месяц, не облагаемых налогом", - легкомысленно ответил я, - "и погода отличная". Это было глупостью, но для нее имело больше смысла, чем если бы я попытался объяснить, зачем люди идут в бой и что значит товарищество.
Возвращаясь в этот раз, я сразу увидел изменения. Пока я был дома, 5-я Группа спецназначения свернула свои знамена и ушла, так что технически моего подразделения, Командования и Управления Центрального, больше не существовало. Я демонстративно носил свой берет, как и другие вернувшиеся ветераны SOG, с которыми я столкнулся в Нячанге. Там я узнал, что все старые Лагеря-"A" Сил спецназначения были переданы южновьетнамской армии, в то время как Майк Форс были расформированы, что прискорбно, поскольку они были самым эффективным туземным подразделением за всю войну.
Когда я добрался до Контума, то нашел наше расположение таким же, каким я его оставил, за исключением того, что наше название изменилось. Вместо того чтобы относиться к ушедшей 5-й Группе специального назначения, мы теперь были "советниками", приписанными к носящей безобидное название "Оперативной группе Два, Группы Советников". Наши зеленые береты были заменены черными бейсболками, а нашивки Сил спецназначения – эмблемами командования Армии США во Вьетнаме. То же самое произошло и в CCN, за исключением того, что они назывались "Оперативной группой Один, Группы Советников".
Это было не самое существенное изменение.
Президент Никсон подвергся такому сильному политическому давлению, когда армия Южного Вьетнама вторглась в Лаос – и помня, что Конгресс годом ранее принял поправку Купера-Черча, запрещающую американским сухопутным войскам находиться в Лаосе – что он тайно приказал прекратить наши операции. Таким образом 7 февраля 1971 года, разведывательные действия Сил специального назначения США и выходы Хэтчет Форс в Лаосе прекратились. Операции в Лаосе продолжались, как это было ранее в Камбодже, в той мере, в какой их могли выполнять южновьетнамские разведгруппы.
Мы были не у дел? Вряд ли.
Несколькими месяцами ранее разведка SOG заметила тенденцию, которую мы подтвердили в поле: с выводом большинства боевых подразделений США и почти полным отсутствием южновьетнамских сил, противостоящих NVA вдоль лаосской границы, северовьетнамцы начали перемещать свои подразделения, свою систему снабжения – фактически саму систему Тропы Хо Ши Мина – внутрь Южного Вьетнама. Дороги, которые заканчивались в Лаосе, теперь скрытно змеились в Южный Вьетнам, пояса зенитных орудий ползли на восток, и там, где когда-то у NVA внутри Южного Вьетнама был единственный бастион – долина Ашау – подобные редуты формировались в полудюжине отдаленных пограничных долин. Огромная территория была уступлена противнику без единого выстрела.
С уменьшением количества американцев во Вьетнаме и увеличением числа солдат NVA поблизости опасность для наших оставшихся подразделений была велика. Кто-то должен был проникнуть в эти новые прибежища и следить за этой растущей угрозой. Таким образом, нашей новой зоной разведывательных операций стала десятимильная полоса вдоль границы Южного Вьетнама с Лаосом, от Демилитаризованной зоны на севере до долины Ладранг к юго-западу от Плейку. Нам больше не нужно было пересекать границу, чтобы разведывать Тропу Хо Ши Мина, потому что она сама пришла к нам.
В наших разведывательных группах за время моего отпуска произошло не так уж много, потому что мы приноравливались к новому району действий, а большая часть авиационной поддержки была направлена на южновьетнамское вторжение в Лаос. Хотя им практически пришлось связать его, штаб SOG убедил Джо Уокера покинуть РГ "Калифорния" и стать инструктором по тактике разведки в разведывательной школе SOG около Сайгона. Он едва успел передать команду новому Один-Ноль, штаб-сержанту Чарльзу Клейтону, как она оказалась втянута в тяжелую перестрелку, в которой были ранены все трое американцев – Клейтон, Гален Массельман и Тоби Тодд. Отправившийся с ними доброволец, капитан Роберт Каморс-младший, также был ранен.
К счастью, за время моего отсутствия мы больше не потеряли ни одного человека.
В моем первом после возвращения вылете на Кови с капитаном Гэри Арментраутом мы пролетали над Дакто, и хотя я отсутствовал всего пять недель, он выглядел как город-призрак, его деревянные постройки были разобраны, палатки исчезли, вся база была почти заброшена, за исключением нашей стартовой площадки. Однако в пятнадцати милях отсюда северовьетнамская армия выглядела сильнее, чем когда-либо. Война менялась тревожным, настораживающим образом.
Для нас, однако, это был тихий день. У нас не было групп, которые нужно было высадить или забрать, а у групп в поле не было ничего важного, чтобы доложить об этом. Весь день мы летали, описывая широкие круги, разговаривая и слушая музыку, передаваемую Радио Вооруженных Сил. В середине дня Арментраут спросил: "Джон, ты когда-нибудь катался на лыжах?"
"Немного", - сказал я, - "в Миннесоте".
"А катался ли ты когда-нибудь по облакам?" Чтобы показать мне, он перевел OV-10 в ленивый разворот с набором высоты, поднимаясь, поднимаясь, пока мы не достигли вершины пухлой кучевой горы. "Тебе это понравится", - пообещал он, когда мы спикировали вдоль кромки склона, держась достаточно близко к его краю, чтобы оставаться на солнце, поворачивая и кренясь, и ехали вниз, вниз, вниз, пока не перепрыгнули его последний холм и не принялись искать другую гору. Так мы провели остаток дня, по очереди катаясь по небу, скользя по эфирным склонам вне досягаемости зенитного огня, далеко за пределами любых мыслей о войне.
Несколько дней спустя другой пилот OV-10, известный как "Орлиный глаз" за свою способность находить даже сильно замаскированные цели для авиаударов, показал полную противоположность Арментрауту. Я спросил, есть ли у него какая-нибудь секретная техника, которой он мог бы поделиться?
Орлиный Глаз помедлил, а затем заявил: "Я покажу, как я это делаю".
Мы пошли вниз по спирали, и когда выровнялись, оказались на уровне деревьев – прямо на уровне – ныряя и выписывая виражи среди угрожающих холмов, возвышающихся над нами. Директива Седьмой воздушной армии требовала, чтобы самолеты FAC летали не ниже 2500 футов (762 м) над уровнем земли, угрожая нарушителям выговорами и даже наказаниями по Статье 15(6). Но вот тут мы, в 100 футах над джунглями, так низко, объяснил Орлиный Глаз, что он мог видеть сквозь большую часть маскировки северовьетнамцев. "С 2500 футов мне не найти ни черта", - жаловался он, - "поэтому я рискую огнем с земли и выговорами, но я нахожу ублюдков". По его словам, бюрократию ВВС беспокоила не опасность для пилотов, а вероятность повредить самолет. А что он будет делать, если в его самолете будут попадания из АК – доказательство того, что он был ниже 2500 футов? "Тогда я солгу и скажу паркетным умникам, что вел огонь для одной из ваших разведгрупп". Это было единственным оправданием для FAC, получившего попадание из АК. Затем все, что ему предстояло – купить наземному экипажу по ящику пива за каждое пулевое отверстие – если они обнаружат их раньше него.
В какой-то степени мы все обходили правила или нарушали их. Когда у истребителей оставались боеприпасы после высадки или эвакуации группы, нам приходилось их где-то сбрасывать, потому что было небезопасно отправлять их домой со снаряженными бомбами и напалмом. Часто в официальном шестикилометровом районе действий группы, который был согласован с послом США во Вьентьяне, не было стоящей цели. Тогда выбор был вслепую сбросить их там, чтобы удовлетворить посла, или сообщить, что они были сброшены в этой разрешенной зоне, но на самом деле потратить их там, где они могли что-то поразить. Честно говоря, в большинстве случаев мы делали последнее – мы лгали. Так, например, мы уводили истребители на десять миль от заявленной цели и вместо этого бомбили место, где неделю назад я видел отблеск того, что могло быть лобовым стеклом грузовика, или хребет, где мы попали под зенитный огонь. Иногда это было только для личного удовлетворения: в течение трех месяцев после гибели Дэвида Микстера, когда мне надо было разгрузить авиацию, мы бомбили одинокий склон холма, где он погиб.
В некоторые дни у нас не было групп на земле, и район был настолько затянут, что мы знали, что никого не высадим. Тогда мы отправлялись исследовать, воздушные туристы, блуждающие везде, где хотели, на северо-востоке Камбоджи или юге Лаоса. В одной из таких экспедиций пилот вел наш OV-10 всего в пятидесяти футах над рекой Секонг, крупным притоком могучего Меконга, временами опускаясь ниже верхушек деревьев. Обогнув излучину, мы наткнулись на лодку со снабжением, севшую на мель на песчаной отмели, заваленную 100-килограммовыми мешками с рисом. Когда мы проносились мимо, трое северовьетнамцев прыгнули головой вперед в воду, спасая свои жизни. Мой пилот развернулся, выровнялся и выпустил ракеты, которые пронеслись по воде, словно брошенные камни, а затем врезались в лодку, разнеся ее в клочья. Вражеские солдаты открыли огонь, но мы исчезли прежде, чем они успели как следует прицелиться. Мы проследовали вниз по реке до Аттапы, крупнейшего города на юге Лаоса и самой западной точки, где я когда-либо был. Расположенный в излучине реки шириной в милю под плато Боловен, Аттапы был меньше Контума, с населением, возможно, 5000 человек. Когда мы кружили на 2500 футов, я посмотрел вниз на старую французскую провинциальную штаб-квартиру, похожую на дом на южной плантации, и на грузовики NVA, смело разъезжающие по улицам среди бела дня. Я никогда не видел лучшей для обороны местности: речной барьер под плато, на подходах с востока, севера и юга открытые луга на десять миль. Один танковый батальон, поддерживаемый артиллерией или авиацией, должен был бы удерживать Аттапы вечно.
Как, черт возьми, Королевская лаосская армия потеряла этот город?
В тот день, исследуя Лаос, я пропустил приезд генерала Крейтона Абрамса, командующего американскими войсками во Вьетнаме, когда он посетил нашу базу, чтобы вручить Крест за выдающиеся заслуги сержанту Гэри "Майку" Роузу, медику, проявившему храбрость во время операции "Попутный ветер".
Перед церемонией генерал Абрамс осмотрел разложенные разведывательное снаряжение и вооружение, и встретился с РГ "Западная Вирджиния", сопровождаемый Один-Ноль Роном Найтом. Абрамс задал несколько вопросов Один-Один Ларри Крамеру. Впечатленный его восторженными ответами, Абрамс повернулся к Найту. "Я вижу здесь такой высокий моральный дух", - сказал четырехзвездный генерал. "Что вы делаете, чтобы побудить своих молодых людей рисковать жизнью на столь позднем этапе войны?"
Ответ для Найта был очевиден. "Ерунда, сэр, нам не нужно ничего делать, чтобы мотивировать людей. Они просто обычные старые заурядные солдаты спецназа".
Стоявший рядом Наездник Кови Лоуэлл Стивенс не мог поверить в реакцию генерала. Вены на голове Абрамса вздулись, когда он рявкнул: "Проклятье, сержант, я не спрашивал, что вы думаете…" Остальное было бессвязным набором ругательств. Это поразило Стивенса.
После того, как Абрамс прикрепил медаль на грудь Роуза, Стивенс вернулся в Кантри Клуб и нашел Карпентера, пьяного в свой выходной, в старых мешковатых форменных шортах, натянутых высоко на живот. Когда Стивенс описал то, что он только что видел, Карпентер воскликнул: "Вот сукин сын!" Карп возмущенно натянул шлепанцы для душа, повесил на шею бутылку "Краун Роял" в синем мешке и заявил: "Я хочу видеть этого чертового генерала, который говорит гадости о спецназе!"
Тем временем Абрамс отправился в кинотеатр лагеря и обратился ко всему подразделению. Добравшись до боковой двери кинотеатра, Карпентер остановился, его здравый смысл временно восстановился. Но дьявол материализовался рядом с ним в образе Лоуэлла Стивенса, который прошептал: "Карпентер, ты не будешь заслуживать ни волоска на твоей десантной заднице, если не пойдешь туда и не покажешь этому ублюдку, как выглядит настоящий Зеленый берет".
Карп подтянул шорты и вышел на сцену в двадцати футах от Абрамса – изумленная публика наблюдала, как пьяный, полуголый Карпентер кланяется, улыбается и машет рукой. Бог улыбнулся SOG в тот день, поскольку все в кинотеатре видели Карпентера, кроме Абрамса, который был так поглощен собственной речью, что не повернул головы и не увидел, как Стивенс оттаскивает Карпа.
Несколько дней спустя я высадил взвод Хэтчет Форс у границы с Камбоджей. Возглавляемый сержантом первого класса Джеральдом Денисоном, ветераном на втором туре в SOG, взвод не находил противника до пятого дня, когда в короткой перестрелке был убит штаб-сержант Кевин Гроган. В тот день летал Ларри Уайт и он вывез их без дальнейших потерь.
Когда апрель подходил к концу, готовился рейд роты Хэтчет Форс на предполагаемый пункт материально-технического снабжения противника на границе с Камбоджей. Накануне выхода командующий рейдом пришел в Кови Кантри Клуб, чтобы обсудить авиаподдержку. Это был капитан Фред Крупа, последний из моих товарищей по "Эштрей Два", остававшийся во Вьетнаме.
То, что он сказал, обеспокоило меня.

1. Член экипажа, отвечающий за погрузку и выгрузку груза, размещение и крепление его внутри кабины, а также за осуществление его десантирования. У нас это техник по авиационно-десантному оборудованию (АДО), также часть его функций выполняет бортинженер (прим. перев.)
2. Разновидность белой фасоли, отличается крупным размером, приплюснутой формой и нежным вкусом (прим. перев.)
3. Перешедшая в американский английский из японского языка неформальная формула прощания, что-то вроде "пока" или "увидимся". Самими японцами на самом деле используется весьма редко, поскольку подразумевает прощание навсегда (прим. перев.)
4. "Старз энд Страйпз" (Stars and Stripes) – ежедневная газета Министерства обороны США. Издается с 9 ноября 1861 года (прим. перев.)
5. Оди Мерфи (Audie Murphy) – американский военнослужащий, удостоенный наибольшего количества наград за личное мужество. За действия во время войны был награжден множеством американских наград, включая высшую награду за воинскую доблесть: Медаль Почета, а также иностранными орденами, в том числе французским Орденом Почетного легиона. После войны начал карьеру киноактера и за два десятилетия снялся в 44 фильмах, главным образом в вестернах. Также сыграл самого себя в фильме "В ад и обратно", поставленном по одноименной автобиографической книге (прим. перев.)
6. Статья 15 – дисциплинарные взыскания, налагаемые на военнослужащего непосредственным начальником за незначительные нарушения (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

ЧАСТЬ 3
Кови
Глава 15

Рейд роты Крупы был развитием ближней разведывательной операции, проведенной несколькими днями ранее.
Ларри Уайт летал на Кови во время той эвакуации и рассказал мне об этом за выпивкой в Кантри-Клубе. На севере долины Плейтрап, почти прямо на запад от Контума, группа из шести человек увидела, как около сотни северовьетнамцев катят трехколесные велосипеды с грузами из Камбоджи к вероятной промежуточной точке на территории Южного Вьетнама. Подкравшись поближе, чтобы разведать обстановку, группа вступила в контакт и была вынуждена бежать. Летевший с капитаном Майком Крайером, Уайт задействовал две группы А-1, чтобы вытащить ее. Было подсчитано, что бомбардировка и огонь группы уничтожили не менее пятидесяти солдат NVA – довольно жаркая схватка и показатель того, как высоко противник ценил свой склад.
Штаб SOG пришел к выводу, что это цель, достойная рейда отряда Хэтчет Форс в 100 человек под руководством моего старого друга и товарища по "Эштрей Два" капитана Фреда Крупы.
Сидя со мной в Кантри-Клубе вечером перед рейдом, Крупа отказался от выпивки, но хотел обсудить свою высадку. "Вообще-то", - сказал я ему, - "тебя буду высаживать не я". На следующий день в первую смену летел наш новый Наездник Кови, Стив "Джейд" Кивер – бывший Один-Ноль РГ "Иллинойс". У меня была полуденная смена, к тому времени роту Фреда уже должны были высадить.
"Может и так", - согласился Крупа. "Но на случай, если все начнется позже, мне не нужна никакая подготовка". Я мог понять отсутствие подготовительного авиаудара при выводе разведгруппы, но высадка 100 человек в месте, где, как известно, полно противника? Неожиданность, заявил Крупа, была ключом к его рейду, и даже задержка в пять или десять минут для проведения бомбардировки поставит под угрозу шок от его внезапной, непредвиденной высадки. Кроме того, у него будет вдвое больше вертолетов, чем обычно, так что все его силы смогут высадиться одновременно. Практикуя этику лидерства личным примером, Крупа объявил, что будет первым, кто высадиться из первого вертолета. Я все же порекомендовал произвести подготовку, но, как и Кивер, отнесся с уважением к решению Крупы. На случай проблем группа А-1 будет кружить над нами.
Однако был еще один вопрос, который беспокоил меня не меньше, чем подготовка.
"Зачем ты берешь с собой Робидо?" - спросил я. Джин Робидо – имя изменено.
"Я думаю, его убрали за излишнюю агрессивность", - сказал Крупа. "Поэтому я даю ему шанс". Я решительно не согласился и сказал ему об этом. Сержант первого класса Джин Робидо, бывший Один-Ноль, был физически внушителен, но при попытке взглянуть ему в глаза он отводил взгляд. Беспрестанный болтун, во время предыдущего тура в Майк Форс он получил прозвище "Моторный рот". Я не доверял ему чисто инстинктивно. Но дело против Робидо было больше, чем просто мой инстинкт.
Большинство разведчиков обвиняли Робидо в том, что четыре месяца назад его Один-Один погиб, когда он без необходимости подорвал легко ремонтируемый бамбуковый водопровод, чем сообщил всем северовьетнамцам на мили вокруг, где они находятся, спровоцировав кровавую перестрелку. На другом выходе он взорвал обычные термитники и назвал их "подземными тайниками". На еще одной операции, как показали на опросе ярды Робидо, он сымитировал перестрелку, чтобы его группу эвакуировали.
Возможно, он тоже был в заблуждении, поскольку Робидо видел воображаемые объекты на фотографиях, которые сделал, пролетая над предполагаемыми целями, обведя жировым карандашом то, что, по его словам, было оружием, траншеями или людьми. Начальник фотолаборатории Тед Викорек сказал ему, что фотобумага слишком зернистая, чтобы на ней было видно что-либо столь маленькое, что вызвало яростную перепалку.
Поскольку у нас не хватало людей, Робидо оставался до тех пор, пока Первый сержант разведки Билли Гринвуд наконец не вышвырнул его, но тогда Фред Крупа взял его в качестве своего нового Первого сержанта Хэтчет Форс.
После операции "Эштрей Два" Крупа превратился в агрессивного командира Хэтчет Форс, даже сменив свой позывной на "Бешеный пес", не для того, чтобы оскорбить память пропавшего без вести Джерри "Бешеного пса" Шрайвера, а чтобы возродить его дерзкий дух. Поэтому он видел в буйстве Робидо энергичное лидерство, родственное его собственному.
"Я бы не стал доверять Робидо", - предупредил я.
"Слушай, Джон, Робидо будет рядом со мной. Я смогу за ним присматривать. И не забывай, у меня 100 человек", - рассуждал Крупа. "Робидо провафлится? – У меня все еще останется девяносто девять". Я пожал руку Фреду и пожал, что не могу пойти с ним. Под его командованием это была бы чертовски крутая операция.
Поздним утром следующего дня на аэродроме Контум меня подобрал O-2, пилотируемый капитаном Уэсли Гроувсом, Кови 598. После того, как мы набрали высоту, я связался с Наездником Кови Джейдом Кивером, чтобы узнать, как проходит рейд Крупы. Он сообщил, что было несколько задержек с доставкой роты Крупы на стартовую площадку, лагерь Сил спецназначения Полейкленг, выбранный потому, что он находился ближе к долине Плейтрап, чем наша стартовая площадка в Дакто.
"Вертушки сейчас заправляют", - закончил Кивер. "Так что, полагаю, это твоя игра".
Хорошо, что Фред проинформировал меня, а то я бы устроил подготовку. Как бы то ни было, как только наш O-2 достиг долины Плейтрап, и я подтвердил, что LZ та, что надо – старое подсечно-огневое поле, достаточно большое, чтобы посадить дюжину "Хьюи", и получил над головой A-1, я передал в Полейкленг команду на старт.
Ларри Уайт сказал мне, что группа, которую он эвакуировал, подвергалась сильному обстрелу с хребтов на севере и северо-западе, а предполагаемый склад находился всего в 300 ярдах к западу от LZ. Я осмотрел местность в бинокль, но не обнаружил никаких признаков противника.
Через несколько минут я увидел Кобру Ведущего, подходящего с юго-запада с остальными вертушками позади: четверка "Кобр" и двенадцать "Хьюи". "Хьюи" из 57-й штурмовой вертолетной роты возглавлял опытный пилот с позывным Желтый Ведущий. Чтобы убедиться, что "Кобры" и "Хьюи" правильно распознали LZ, мой пилот, капитан Гроувс, спикировал на нее, передавая: "Бинго-бинго-бинго".
Теперь все были готовы.
Кобра Ведущий и его ведомый пролетели над LZ, чтобы проверить, не вызовут ли они огонь с земли. Его не было. И он никого не видел, передал он по радио. Так что мы оставим пару A-1 кружить в вышине и задействуем их только в случае необходимости.
Я дал добро Ведущему "Хьюи" – с капитаном Крупой на борту – вести его звено на высадку. Шестерка "Хьюи" снизилась, чтобы следовать за Коброй Ведущим к LZ. Остальные полдюжины "Хьюи" оставались кружить. Мой О-2 пролетел прямо над ними, и мы видели, как вертолет Фреда пересекает последнюю линию деревьев, затем снижается и зависает над LZ, еще пять "Хьюи" следовали за ним.
По радио я услышал очередь из пулемета – затем тишина.
Желтый Ведущий внезапно взлетел, повернул на восток и полетел прочь – но не выходя на связь. Он набрал скорость, направляясь к Полейкленг, не возвращаясь в своей строй.
"Желтый Ведущий", - вызывал я, - "сообщите обстановку, прием".
Ответа не было. По-видимому, обстрел вывел из строя его радио. Кобра Ведущий помчался следом, чтобы пролететь рядом с "Хьюи" и оценить повреждения. Через мгновение он вернулся, сообщив, что видел несколько дыр от пуль, в то время как находящиеся на борту махали руками и указывали назад, в сторону LZ.
Насколько мог судить Кобра Ведущий, огонь велся с севера, поэтому, пока мой пилот, капитан Гроувс, задействовал А-1, я велел всем вертушкам возвращаться в Полейкленг и дозаправиться, пока мы разбираемся с ситуацией.
Десять минут спустя мы бомбили склон холма напротив LZ, когда я получил отчаянное сообщение из Полейкленг: "Крупа на LZ! В Бешеного пса попали, он выпал, он на земле!"
Мы немедленно прекратили бомбардировку и спикировали к LZ. Мы пролетели низко над делянкой и попытались высмотреть Фреда среди кустарника и бревен; все, что мы могли видеть, это летевшие вслед нам зеленые трассеры. Гроувсу было плевать на огонь, мы просто летали туда и сюда, сюда и туда. Нам не удавалось разглядеть его. И мы не слышали аварийного радио Крупы.
Он рядом с бревном, это все, что мы знали. Бревно красного дерева лежало рядом с тем местом, где зависла птичка Фреда, но как ни старался, я не мог ничего разглядеть в тени рядом с ним.
О рейде больше не думали, теперь это была спасательная операция. Я велел вертушкам сидеть в Полейкленг, пока мы проводили масштабную подготовку, которую капитан Гроувс уже запросил у Хиллсборо, самолета С-130, воздушного командного пункта тактической авиации. Пока истребители мчались к нам, я разработал стратегию: Фред Крупа, один и раненый, находился где-то под нами, либо на первоначальной LZ, либо рядом с ней. Вместо того чтобы высадить роту там, где он выпал – чего, вероятно, ожидали вьетнамцы и уже прикрыли это место огнем – я выбрал другую большую LZ в 500 ярдах к югу. Таким образом, я мог пробомбить новую LZ без риска случайно зацепить Крупу.
Не прошло и пяти минут, как прибыла первая группа "Фантомов" F-4, несущих две дюжины 500-фунтовых бомб. Я попросил Гроувса уложить бомбы вдоль одного края новой LZ, а их 20-мм пушками обработать маршрут, по которому рота должна была отправиться за Фредом. Прежде чем они закончили, в небе появилась еще одна группа "Фантомов", и Гроувс велел им сделать то же самое. Затем прибыла третья пара, четвертая, пятая, шестая… пока на нас не отработали двенадцать F-4 – половина полезной нагрузки бомбардировщика B-52, 144 бомбы. Их разрывы полностью окаймили новую LZ, в то время как тысячи 20-мм снарядов усеяли путь, по которому спасающие должны были добраться до Крупы. У нас был приличный шанс, если действовать быстро, прежде чем противник сможет вернуться. Время было на вес золота.
Еще до того, как эта грандиозная подготовка завершилась, я дал вертушкам команду на взлет. Только когда они уже были в пути, я узнал, что ротой командовал Робидо. Я почувствовал, что у меня сводит нутро.
Когда Билли Гринвуд, наконец, убрал Робидо из разведки, это произошло после того, как он отказался выйти из вертушки, так как, по его утверждению, увидел противника на LZ. Это так разозлило Наездника Кови, Лоуэлла Стивенса, что он сказал нашему исполняющему обязанности командира: "Я больше не буду выводить этого человека. Он угробит людей, не заслуживающих быть убитыми".
Я надеялся, что когда на кону судьба Крупы, и после такой серьезной подготовки, Робидо воспользуется этим шансом искупить свою вину, как надеялся Фред. Черт, да его, вероятно, наградят медалью. И вернув Фреда, живым или мертвым, как по мне, он бы заслужил ее.
Когда "Кобры" снижались над новой LZ, я затаил дыхание. Я смотрел, как ганшипы носились взад-вперед над полем. Затем Кобра Ведущий передал: "Огня с земли нет". Бомбы сделали свое дело. Кобра Ведущий вызвал "Хьюи".
Шесть "Хьюи" подошли, выровнялись и зависли.
И висели.
И висели.
"Что случилось?" – запросил я Ведущего Хьюи.
"Командир наземных сил говорит, что видит противника. Говорит, что не может высадиться". Через сильные помехи я услышал голос Робидо: "Э-э-эээ, Пластикмен, мы не можем это сделать. Здесь бункеры, противник. Мы не можем высадиться".
Я крикнул: "Убирайся!"
Робидо продолжал бубнить.
Я закричал: "Убирайся, ублюдок!" Робидо сделал вид, что не слышит меня, и продолжал бормотать оправдания. Я переключился на УВЧ и сказал его пилоту: "Скажи ему, чтобы убирался".
"Понял, Пластикмен". Наступила пауза, затем Ведущий вернулся, в его голосе звучало презрение: "Командир группы говорит, что видит людей. Он не пойдет".
Безумие, подумал я, может мне прыгнуть с парашютом из нашего O-2 и взять командование на себя? Но это не сработает, не сейчас. "Хьюи" просто висели и висели. К этому времени северовьетнамцы должны уже выбираться из своих бункеров, устремляясь на звук наших вертолетов, наше преимущество уменьшалось с каждой секундой. Вертушки висели там, по меньшей мере, четыре минуты – напрашиваясь на неприятности. Робидо продолжал бормотать, намеренно, чтобы не слышать, как я приказываю ему убираться.
Я больше не мог рисковать. "Отходите, Желтый Ведущий", - приказал я.
"Хьюи" опустили носы и взмыли над деревьями, не получив ни единого выстрела со стороны противника.
Я немедленно связался с Контумом и запросил разрешение направить вертолеты обратно в Полейкленг, чтобы я мог приземлиться там, сменить Робидо и лично взять на себя командование Хэтчет Форс для проведения еще одной спасательной операции. У нас еще было несколько часов светлого времени.
Через пять минут пришел ответ: Отказано, без дальнейшего обсуждения. Все борта должны вернуться в Контум и завершить работу.
Мы с Гроувсом кружили над LZ еще несколько минут, пока я в последний раз подносил бинокль к глазам и искал хоть какие-то следы моего друга и товарища-ветерана того ночного забега по джунглям на "Эштрей Два". Затем нам тоже пришлось уйти.
Когда мы улетали, меня охватил жуткий страх – минуты уже превратились в десятки минут, затем в часы, а вскоре последуют дни, затем – годы. Я вспомнил Фреда в Бангкоке, когда Янси поставил песню Джона Леннона, и мы обманули его, заставив поверить, что там поется "Дайте шанс войне". И его прыжок из окна отеля, когда он промахнулся мимо бассейна и… Я ударил кулаком по лобовому стеклу. Фреда больше не было, я ничего не мог сделать. Фред Крупа, храбрец, командовавший личным примером, теперь пропал без вести. Я сломался.
Когда наш O-2 был на подходе к Контуму, я передал запрос о встрече с исполняющим обязанности командира. Через несколько минут я предстал перед ним и в ярких подробностях описал, что именно произошло. Затем я потребовал, чтобы Робидо предстал перед военным трибуналом за трусость перед лицом врага. Он заверил меня, что проследит, чтобы было сделано все необходимое.
Не было сделано ничего. Ни единой чертовой вещи. Каждый разведчик, которого я когда-либо знал, не колеблясь выпрыгнул бы из этого вертолета; любой из Хэтчет Форс, кого я когда-либо встречал, бросился бы в те джунгли – все рискнули бы своими жизнями, отправившись за Фредом Крупой – кроме Робидо, чье жалкое, трусливое малодушие усугублялось тем что он носил зеленый берет. Но кто был хуже? Трус Робидо или наш командир, который не смог его наказать? В мире тайных операций безопасность и отрицание оказываются превыше забот о правосудии и судьбе потерянных людей, обеспечивая идеальное прикрытие для беспринципных отбросов вроде Робидо. Скрытая за завесой секретности SOG, его послевоенная репутация нисколько не пострадала. Меня не просили внести свои соображения в официальный отчет об инциденте, я даже не видел его, но в нем, должно быть, не было и намека на виновность Робидо, потому что в последующие годы он был повышен до сержант-майора.
Что касается Фреда Крупы, мы не знали, жив он или мертв. Монтаньярский командир роты Айом, сидевший в дверном проеме рядом с Крупой, рассказал на опросе, что схватил Фреда за правое плечо, но затем выпустил, когда пуля попала ему в руку. Член экипажа "Хьюи", специалист-четыре Мелвин Лью, доложил, что видел, как Крупа упал, а затем лежал на спине рядом с бревном, не двигаясь и не издавая ни звука.
Потеря Крупы травмировала меня, это был эмоциональный удар, оставивший меня практически опустошенным.
В тот вечер я сидел в Кови Кантри-Клубе, один в темноте, пил и думал. Как давно я пил за своих погибших товарищей из РГ "Нью-Мексико" – Стивенса, Булларда и Симмонса – а затем за других товарищей – Билла Спенсера, Толстого Альберта, Крошку Хью. Я бормотал свою личную версию "Эй Блю", где было еще больше имен, слишком много имен. Все эти прекрасные люди – Дэвид Микстер, Чак Хейн, Кен Уортли, Джим Рипанти, Рикардо Дэвис, Рон Бозикис, Уэйн Андерсон, вся РГ "Пенсильвания", Рон Гуле, Деннис Бингем, Майк Куропас, Билл Стаббс, Грег Харриган, Сэм Цумбрун и еще дюжина, так много еще.
А теперь Фред Крупа. Сколько раз я пел "Эй Блю"? Я не знал, не хотел знать. Я был ошеломлен, опустошен, подавлен и мне было больно за их семьи. У Толстого Альберта, Билла Спенсера и Крошки Хью были жены, а у последних двоих еще и дети. Это называлось "ограниченная война". Ограниченная? Как для людей, отдающих все, сражающихся и умирающих, может быть ограниченной смерть? Тонкие различия, столь понятные в Вашингтоне, не имели смысла на поле боя.
Я пил до поздней ночи.
После потери Фреда все, казалось, начало рушиться.
Всего несколько недель спустя пришло известие, что наши Хэтчет Форс расформировываются – немыслимо! Хэтчет Форс существовали задолго до того, как я прибыл в SOG – Бешеный Пес отправился на свою последнюю задачу в составе Хэтчет Форс, Боб Ховард отправился со взводом, чтобы попытаться спасти Боба Шердина на задаче, за которую был награжден Медалью Почета. Они не могли расформировать Хэтчет Форс! Кто будет блокировать дороги в Лаосе? Разве никто не видит, что северовьетнамцев стало больше, чем когда-либо?
Но они распустили их, выдав каждому из ярдов двухмесячное жалованье, десятикилограммовый мешок риса и предоставив транспорт до его родной деревни. Вот и все.
Шеф SOG пытался сохранить одну роту Хэтчет Форс в Дананге и еще одну в нашем лагере в качестве экстренных сил для спасения военнопленных и сбитых пилотов, но штаб MACV и Объединенный комитет начальников штабов одобрили только по взводу из сорока человек в каждом месте. Поскольку для таких небольших специализированных спасательных сил был исключительно важен уровень индивидуальной выучки, шеф SOG решил сформировать новые взводы, каждый из которых состоял из трех разведывательных групп, названных Взводами боевой разведки (Combat Recon Platoon) Один и Два (CRP-1 и CRP-2). В Контуме в CRP-2 вошли две мои старые группы – РГ "Калифорния" Дональда Дэвидсона и РГ "Гавайи" Леса Дувра – плюс РГ "Западная Вирджиния" Ларри Крамера. Взвод возглавил сержант первого класса Дональд "Рейнджер" Мелвин, который долго и усердно готовил их, прежде чем они взяли на себя спасательные функции тем летом.
Между тем, обычный темп разведывательных операций продолжался, но я начал задаваться вопросом, с какой целью? Однажды днем я приготовился высадить группу к северу от Бенхет, в десяти милях к западу от старого лагеря Сил спецназначения Дакшеанг, ставшего теперь лагерем Рейнджеров южновьетнамской армии. Когда "Кобры" снизились, чтобы осмотреть LZ, Пантера Ведущий заметил десятки солдат в форме, размахивающих руками и бегущих в укрытие. Район цели был одобрен штабом провинции, который сообщил, что поблизости нет своих. Я сказал Пантере Ведущему: "Расстреляй их". Он сделал заход, но не открыл огонь, потому что начали срабатывать красные дымовые гранаты – универсальный сигнал к прекращению огня. Я связался с расположением, где наш S-3 получил у провинции Контум подтверждение, что никаких своих там нет. Я снова сказал Пантере Ведущему: "Расстреляй их", но он не стал, потому что счел это неправильным. Благодарение богу за его интуицию, потому что через несколько минут командир Дакшеанга наконец признался, что солгал начальнику провинции, это была его рота Рейнджеров, прячущаяся в джунглях за много миль от того места, где, по его утверждениям, она находилась, чтобы избежать боев с NVA. Это был тот самый южновьетнамский командир, прославившийся годом ранее тем, что во время осады продавал воду и пайки собственным солдатам.
Это была крупнейшая за многие месяцы операция южновьетнамцев вблизи границы, и она оказалась полным мошенничеством.
В Лаосе ситуация была не лучше. В разведотделе Кови в Плейку я прочитал донесение о захвате силами NVA Аттапы, над которым я пролетал несколько недель назад. Не было никаких отчаянных боев, ни даже настоящего столкновения: когда появились силы NVA, Королевская лаосская армия просто сбежала.
Также благодаря разведданным Кови я впервые понял общую картину в Лаосе, осознание которой разрывало меня так же, как и потеря Фреда Крупы. Годами нам говорили, что пределом проникновения SOG в Лаос была оперативная граница, что "кто-то другой" атаковал противника с другой стороны, явный намек на то, что некие секретные силы ведут параллельную тайную войну в глубине Лаоса. Это, как я узнал, вряд ли было правдой. Да, граница существовала, и да, посол США в Лаосе контролировал эту территорию, которая включала сотни миль дорог и сотни вражеских автопарков с грузовиками, складов снабжения и базовых лагерей, но на земле там ничего не происходило.
А как же партизанский вождь Ванг Пао и его храбрые воины-хмонги, сражающиеся в тайной войне ЦРУ? Ванг Пао и его горцы, действительно, несли на себе основную тяжесть войны в Лаосе. Однако они находились в сотнях миль к северу от коридора Тропы Хо Ши Мина, защищая традиционный путь подхода к столице Вьентьяну. Посол мог хвастаться, что его секретная армия связывала тысячи солдат Северного Вьетнама, которые могли бы отправиться на войну в Южном Вьетнаме; мне же теперь казалось наоборот, что несколько тысяч солдат NVA связывали превосходные войска хмонгов далеко на севере, чтобы они не подвергали опасности то, что Ханой действительно ценил – его логистическую линию жизни, на которой держалась вся война, Тропу Хо Ши Мина. В бюрократическом соперничестве, которое заменило стратегию, посол счел, что лучше дать убежище врагу, чем потерять власть в пользу SOG и военных. Как бы внимательно я ни изучал карты обстановки в оперативном центре Кови, я не нашел ни одного лаосского подразделения где-либо вдоль Тропы Хо Ши Мина. Единственной силой, действительно нарушавшей деятельность Тропы, всегда была SOG и только SOG.
Единственным глотком оптимизма той весной стало прибытие нашего нового командира, подполковника Галена "Майка" Радке. Крепкий мужчина ростом шесть футов четыре дюйма (193 см), крепкого телосложения, он был обладателем деформированного носа, возможно, признака юношеских занятий боксом, свидетельствовавшего о физической храбрости. Я знал, что это был лидер, живущий согласно кодексу чести и во имя Сил специального назначения. Он бы отдал Робидо под трибунал, в этом я не сомневался. И, как и полковник Абт, он обладал как уверенностью, так и самокритичным юмором, что было хорошим балансом для боевого командира.
Для Радке это была вторая командировка во Вьетнам в составе Сил спецназначения. До этого он служил по найму в ЦРУ, консультируя тайные спецоперации китайских националистов с территории Тайваня. Его текущий тур начался с назначения в штаб SOG, поэтому он был хорошо осведомлен о наших операциях еще до своего прибытия.
Под командованием Радке борьба продолжалась, но с каждым днем становилось все более очевидным, что мы были единственными американцами, все еще ведущими войну на земле. Обе дивизии морской пехоты уже ушли, как и большинство армейских дивизий – 9-я, 4-я, 1-я, 23-я и 25-я – а теперь и вспомогательные и подразделения обеспечения тоже собирались и уходили, иногда с пагубными последствиями. Доставка почты была нарушена, в маленьком PX Контума какое-то время была только одна марка сигарет – "Кул" с ментолом – а затем поставки продовольствия просто прекратились. Неделями в нашей столовой были мясные нарезки, рис и хрящеватая вьетнамская говядина, которую наш повар, Толстокот Кинг, изо всех сил старался сделать вкусной.
Затем, внезапно, критической стала нехватка боеприпасов. В частности, у нас было так мало 40-мм выстрелов, что когда разведгруппы возвращались в Дакто, они передавали свои нерасстрелянные боеприпасы группам, отправляющимся в поле, чтобы последние могли иметь штатный боекомплект. Боевую подготовку пришлось сократить. Но нехватка продовольствия и боеприпасов была лишь раздражителем в сравнении с боевыми потерями, которые остро ощущались в мае в нашем родственном подразделении, CCN, теперь Оперативной группе Один.
Это были трудные времена, то лето 1971 года, примирение нашей воинской этики с выходом Америки из боя, продолжение выполнения опасных задач, несмотря на то, что мир за пределами нас медленно переворачивался с ног на голову. Обученные сражаться и никогда не сдаваться, живущие этикой, которая ставила задачу и товарищей выше себя, как мы могли отступить – убежать – когда война все еще продолжалась, а враг не был побежден? А как насчет чести, преданности, долга? На частном уровне каждый из нас думал об этом, но мало говорил, хотя мы много обсуждали новый фильм Сэма Пекинпа "Дикая банда", в котором жестоко изображались последние дни преступной банды во главе с Уильямом Холденом. По случайному совпадению, его банда была той же численности, что и разведгруппа, и, как и с нами, мир вокруг них изменился слишком сильно и слишком быстро. По бессознательному соглашению люди Холдена намеренно спровоцировали невозможную битву с сотнями мексиканцев и погибли, сражаясь в финальной яростной перестрелке, самой кровавой из когда-либо записанных на пленку.
Каждый из нас смотрел "Дикую банду" по разу, а кто-то и дважды.
Почти повсеместно мы фантазировали – вот путь, которым следует идти. Взять наши стволы, зарядить магазины, последнее столкновение, чтобы доказать, что мы не боимся умереть и не собираемся сдаваться. Они хотели нас, они могли придти и взять нас. Некоторые из самых опасных операций SOG за всю войну имели место в 1971 году, когда люди сознательно вступали в столкновения с крупными силами NVA, бросая им вызов, вызывая врага на бой. Ранее в том году РГ "Питон" из CCN под командованием капитана Джима Батлера заняла заброшенную базу огневой поддержки "Тор" на вершине холма в долине Ашау, чтобы перекрыть крупную дорогу противника. Тяжело вооруженные, с пулеметами M-60 и 60-мм минометом, четырнадцать человек Батлера сражались день и ночь, поддерживаемые истребителями и ганшипами AC-130 "Спектр". Ушедшая как раз в тот момент, когда батальон NVA добрался до вершины холма, РГ "Питон", как полагают, уничтожила почти 350 северовьетнамцев, включая пораженных авиаударами.
В конце мая РГ "Индиго" вошла в долину Ашау и, как и люди Батлера, заняла вершину холма, возвышающегося над Шоссе 548. В состав группы, возглавляемой Один-Ноль, сержантом первого класса Эккардом Карнеттом, и Один-Один, первым лейтенантом Гэри Даннэмом, входили сержанты Кевин Смит, Джесси Кэмпбелл и Дуглас Томас. Используя безоткатное орудие и 81-мм миномет, и поддержанные AC-130, они перебили множество солдат NVA и уничтожили пятнадцать грузовиков, прежде чем их эвакуировали.
Эти бои с невероятными односторонними результатами достигли финального крещендо 7 августа, когда РГ "Канзас" заняла старую базу огневой поддержки на вершине холма недалеко от заброшенной крепости морской пехоты Кхесань и подверглась фронтальной атаке усиленного полка NVA из 2000 человек. За, несомненно, самые жестокие за всю войну полчаса эта горстка бойцов SOG уничтожила более сотни северовьетнамцев и ранила еще шестьдесят, но дорогой ценой: Один-Ноль, первый лейтенант Лорен Хаген, был убит и посмертно награжден последней Медалью Почета Армии США в этой войне; Один-Один Тони Андерсон получил множественные ранения; Один-Два, сержант Брюс Берг, пропал без вести и был сочтен погибшим; из трех пошедших с ними добровольцев сержант Оран Бингем был убит, а сержант Билл Куин ранен. Один лишь сержант Уильям Римонди не пострадал. Из их восьми ярдов шестеро были убиты и двое ранены.
Стремление пойти на большой риск в последние дни SOG было свойственно не только CCN. Некоторые из наших групп в Контуме отказались от любых попыток разведки в пользу большего количества людей и более тяжелого вооружения, и вместо того, чтобы разорвать контакт и ускользнуть, они устраивали засады, атаковали и запугивали северовьетнамцев.
Это стремление к все большей дерзости распространилось даже на Наездников Кови, когда мы с Лоуэллом Стивенсом решили сделать то, чего никто не делал раньше: выйти на разведывательную задачу в составе двух человек, всего вдвоем. За выпивкой в клубе мы убедили себя, что сможем так хорошо скрываться и двигаться так тихо, что северовьетнамцы не обнаружат нас. Мы отправились в комнату полковника Радке, разбудили его и изложили наш план: мы вылетим на OH-6, маленькой наблюдательной вертушке, и высадимся на пятидесятифутовой LZ.
"Никто раньше так не делал", - сказал Стивенс, - "противник не ожидает этого".
Я добавил: "Я уверен, что мы сможем сделать это, сэр".
Полковник Радке выслушал, но ничего не обещал. Мы пытались изобразить Дикую Банду?
Полковник Радке, в конце концов, отклонил наше предложение как разговор, порожденный алкоголем, и отбросил это, но годы спустя признал: "Единственное, что было не так для всех вас, это что вы знали, что все сходит на нет. Почти настало время, когда вам придется все бросить. Вы не хотели этого делать. Ты чувствовал, что лжешь, что лжешь людям, это было огромное чувство вины – я понимал это. Мне было нечего сказать вам, чтобы вам стало легче, но я понимал это. И нужно было просто выговориться и приготовиться к возвращению домой, потому что у нас не было выбора".
Несколько вечеров спустя я и Стив Кивер сидели в Кантри-Клубе с Лоуэллом Стивенсом, все мы слишком много пили. С огромной тоской я слушал Стивенса: человека, который цитировал Дэви Крокетта, жил бескорыстно и храбро боролся, наконец, столкнувшись с тем, что причиняло ему боль. "В 64-м я говорил ярдам: "Мы не французы. Америка не сбежит и не бросит своих людей". Лоуэлл помотал головой. "Я обещал им. Я обещал ярдам", - всхлипнул он. "Боже мой, разве они не знают, я же обещал ярдам".
Кен Карпентер тоже не был застрахован от самокопания. Однажды ночью я зашел в Кантри-Клуб и обнаружил там Кена, сидящего в темноте одного, пьющего и слушающего старую песню кантри. Его глаза блестели в тусклом свете стереосистемы. Я спросил: "Кенни, что случилось?"
Он отвел взгляд, покачал головой и пробормотал: "А, просто становлюсь сентиментальным".
"Я вернусь позже", - предложил я.
Вместо этого Кен включил свет, налил два стакана "Краун Роял" и передал один мне. "За наших парней", - предложил он. "И на хер всех остальных".
Мы выпили и больше не сказали ни слова.
Хотя я летал на Кови так же осторожно и мудро, как всегда, это становилось все труднее. На какое-то время все превратилось в смазанную мешанину из полетов, бомбежек и эвакуации групп. Хотя записи пилотов указывают, что тем летом я вылетал на несколько чрезвычайных ситуаций Прерия Файр, я не могу вспомнить подробностей.
Потери среди пилотов Кови и Наездников Кови в последний год SOG достигли пика. Еще в феврале птичка Кови, обеспечивающая CCN, упала в долине Ашау, убив капитана ВВС Ларри Халла и его Наездника Кови, сержанта первого класса Уильяма "Хосе" Фернандеса. Двумя месяцами ранее был сбит еще один базирующийся в Дананге самолет Кови с Наездником Кови CCN, штаб-сержантом Роджером "Баффом" Титерсом и пилот, капитаном ВВС Джеймсом Л. Смитом. Оба пропали без вести.
Самым удачливым пилотом Кови, летавшим летом 71-го, был капитан Арт Моксон. Молодой выпускник Военно-воздушной академии 4 июня наносил авиаудар по грузовикам NVA около лаосского Шоссе 92, когда предположительно ракета ПЗРК(1) – в первый раз за всю войну – попала в его самолет. Он и его напарник, майор ВВС, катапультировались, и вскоре после того, как туда добрался OV-10 Лоуэлла Стивенса, прибыл вертолет "Джолли Грин", чтобы их вытащить. Всего две недели спустя, 20 июня, те же двое летели над тем же участком Шоссе 92, когда огонь противника вывел из строя один из двигателей. На этот раз на помощь пришел OV-10 Ларри Уайта, который следовал за Моксоном, пока тот вел свой самолет ближе к границе. Не в состоянии сохранять высоту, Моксон и его напарник катапультировались, и снова "Джолли Грин" эвакуировал их.
Однако когда они в этот раз вернулись в Плейку, их встретил командир эскадрильи и объявил: "Джентльмены, пакуйте вещи – вы только что завершили свою службу во Вьетнаме". Для Моксона возвращение домой после шести месяцев боевых действий стало настоящим облегчением, но его напарник пробыл там всего семнадцать дней.
Результат был не таким радостным две недели спустя, когда над южным Лаосом был сбит еще один OV-10. Этот самолет базировался в Накхон-Фаном, в Таиланде, и в нем были офицер SOG, капитан Дональд "Бутч" Карр, и его пилот, лейтенант ВВС Дэниел Томас. Всего в десяти милях от того места, где был дважды подбит Моксон, базирующийся в Таиланде OV-10 находился на связи с вьетнамской разведгруппой, когда внезапно оказался под огнем зенитных орудий. Затем группа потеряла связь с Карром. В ходе поисково-спасательных мероприятий никаких обломков обнаружено не было, и мы не слышали сигналов аварийных радиостанций. Их самолет просто исчез, а Карр и Томас пропали без вести.
Вскоре после этого я выводил еще одну вьетнамскую разведгруппу примерно в десяти милях к востоку оттуда, когда тихая высадка превратилась в адскую битву. Группа высадилась на довольно широкой вырубке и как раз достигла края леса, когда их улетающий "Хьюи" был поражен огнем с земли. Я послал еще одну вертушку, чтобы вытащить группу, но она оказалась под сильным огнем с трех направлений – этот вертолет едва успел выбраться.
Группа оказалась в ловушке на LZ, окруженная сотнями солдат NVA. Мы задействовали A-1, пока я отправлял вертолеты обратно в Дакто, чтобы перевооружиться, дозаправиться и ждать новой попытки эвакуировать их. Мой пилот увеличил район, охватываемый A-1, до размеров, позволяющих получить больше истребителей, чтобы мы могли вести непрекращающуюся бомбардировку. Ситуацию усугубляло то, что никто в группе не говорил по-английски; в нетерпении, я просто велел им не высовываться.
Когда А-1 закончили, мы получили первое сообщение от перенаправленного звена истребителей ВМС с авианосца в Тонкинском заливе. Высокий голос произнес: "Кови, это Либерти Два-Семь".
"Роджер", - ответил мой пилот. "Назовите тип самолета".
"Мы звено Альфа-Семь".
А-7 – это было хорошо, много бомб, по шестнадцать на каждом. "Кови принял. Назовите количество самолетов".
"Два-четыре".
Это, должно быть, был его номер звена. Мой пилот FAC повторил: "Повторите количество бортов".
"Роджер, Кови. Нас два-четыре, двадцать четыре всего, А-7, роем копытом, и почти у вас".
Мой пилот недоверчиво посмотрел на меня – двадцать четыре истребителя-бомбардировщика, и каждый нагружен бомбами!
Как мы могли быстро использовать их? Они могли находиться на цели всего двадцать минут, и все эти бомбы – как нам сбросить так много бомб рядом с группой, не разнеся ее на куски? Затем я заметил высокое сухое дерево в центре LZ. Я связался по радио с командиром вьетнамской группы и сказал, чтобы он велел своим людям подползти к основанию этого дерева, лечь вокруг него, закрыть уши и широко раскрыть рты, чтобы защитить барабанные перепонки от ударной волны.
Затем мы обрушили ярость, какой не видела ни одна разведгруппа. Мой пилот наводил А-7 по два за раз, и летя бок о бок, они бомбили лес вокруг LZ, и каждый раз ударные волны, расходясь кругами, проносились мимо того мертвого дерева. Вьетнамец кричал в радио, но когда он подтвердил, что никто не пострадал, я велел ему просто пригнуться и продолжать держать рот открытым. Почти полчаса самолет за самолетом сбрасывал бомбы, в опасной близости, буквально подбрасывая вьетнамцев в воздух бесконечными ударными волнами. Они приняли это без лишних претензий.
В конце концов, мы привели вертушки обратно и вывезли группу практически без огня с земли.
В тот вечер я узнал, что у нескольких вьетнамцев от разрывов бомб были повреждены барабанные перепонки, и почувствовал раскаяние – не из-за того, что подверг их опасности, поскольку я мало что мог сделать – а из-за того, что командовал ими, считая не настолько храбрыми, какими они были.
Возле дежурки разведроты я увидел полдюжины вьетнамцев, ожидающих меня – группу, которую я поддерживал в тот день. Я ожидал, что они обвинят меня в своих травмах. Они стояли там, напряженные, официальные. Затем один из них пожал мне руку и сказал: "Спасибо, Чуонг Ши. Может, мы быть мертвы, но не сейчас". Я сказал им, что сожалею об их повреждениях слуха. Один из них указал на глухого человека, который не мог слышать моих слов. Тот улыбнулся и кивнул. "Не волнуйтесь", - перевел он. "Все в порядке".
Мне стало стыдно, что я так легкомысленно рискнул их жизнями, даже не посоветовавшись с ними.
Несколько дней спустя моему O-2 пришлось приземлиться в Дакто, потому что мы летали слишком долго и нам было нужно топливо, чтобы добраться до Плейку. Вьетнамского оператора насоса нигде не было видно. Когда мы заглушили двигатели, я заметил, что все вертолеты исчезли. Пока мой пилот вытаскивал шланг, я забрался на крыло, чтобы открыть крышку бака, затем услышал глухое "Ту-тум!" – прилетевшая 82-мм минометная мина разорвалась по ту сторону полосы, примерно в 200 ярдах от нас.
Стоя на крыле, я неспешно, не проявляя беспокойства, продолжал заполнять бак. Мне было все равно. Мой пилот проявил немного больше интереса, но недостаточно, чтобы что-то предпринять. Ту-тум! Еще один разрыв, на пятьдесят ярдов ближе. Противник корректировал огонь, подтягивая их к нам. Пилот посмотрел на меня, я пожал плечами. Бак почти полон, но у меня было не то настроение, чтобы меня выгнал какой-то ублюдок с минометом, возникла у меня дурацкая мысль.
Только когда бак был полностью заполнен, и мы были готовы, мы наконец вырулили и взлетели – обычно, как всегда, минометный огонь так и не настиг нас. Мне это показалось ничем не примечательным, но на самом деле это было чрезвычайно опасно.
Возможно, мой новый босс на стартовой площадке, мастер-сержант Уолтер Шумейт, узнал о моей беспечности в Дакто, или, может быть, он заметил мою растущую апатию. "Некоторые люди выгорают после одной задачи", - сказал мне однажды Лоуэлл Стивенс. "Некоторые могут продержаться год, некоторые – полтора. Но мы все выгораем в этой игре, и это не важно, кто вы". Шумейт сказал, что отправляет меня в качестве приглашенного лектора в разведывательную школу SOG неподалеку от Сайгона. "После этого возьми несколько выходных", - сказал он. "В общем, возвращайся, когда будешь готов".
Прибыв в школу SOG Кэмп-Лонгтхань, я увидел Джо Уокера, теперь штатного инструктора по разведке. Мы стояли вместе в заднем конце аудитории, пока майор ВВС из Сайгона рассказывал двум десяткам курсантов разведки Сил спецназначения о непосредственной авиационной поддержке. Майор излагал общие сведения о применении авиации, являющиеся абсолютно бесполезными. Стоя там и слушая, я злился все больше и больше, пока не вскипел, поднимаясь на трибуну. Через несколько дней эти люди отправятся на самые опасные назначения в Юго-Восточной Азии, а этот придурочный майор был слишком занят игрой в гандбол – или чем там еще занимались штабные тыловики в Сайгоне – чтобы подготовить надлежащий инструктаж. Я старался быть тактичным, но сказал, что им следует забыть большую часть того, что они только что услышали: "Забудьте о табличных минимальных безопасных расстояниях сброса авиационных боеприпасов – в большинстве случаев это будет недостаточно близко, чтобы помочь вам". И "F-4 издают много шума своими форсажными камерами, но их единственное полезное для разведывательной группы вооружение – огонь 20-мм пушки "Вулкан". Майор высоко отзывался об A-37, но мы никогда не использовали A-37 для поддержки разведгрупп. Они были слишком медленными и уязвимыми. Я рассказал им о том, как OV-10 может спасти их жизни, обстреливая и пуская ракеты, затем призвал их освоить пассивные способы подачи сигналов, такие как зеркала и полотнища, и всегда, всегда брать с собой гранаты с белым фосфором. К тому времени я уже опроверг большую часть того, что сказал штабной офицер, но мне было все равно. Он убрался из комнаты задолго до этого.
После этого я поймал подвозку до конспиративного дома SOG в Сайгоне, где застал в баре Кена Карпентера. Ему оставалось всего две недели во Вьетнаме, и он с сожалением отметил, что уже слишком поздно, чтобы продлить свой срок. "Я точно буду скучать по вам, ребята", - посетовал он.
"Но еще не поздно", - заявил я и объяснил, что письмо из штаба SOG, доставленное лично в штаб Армии США во Вьетнаме в Лонгбине, сработает. "Я сам сделал так в прошлом году". Было бы здорово заполучить Кена летать на Кови еще полгода.
"Я не знаю", - сказал Кен. "Я уже получил приказ о назначении в Форт-Брэгг".
Я купил ему еще один "Краун Роял" с колой и заверил его, что мы сможем это сделать.
На следующее утро мы получили подпись шефа SOG на секретном письме, в котором объяснялось, почему для ведения военных действий важно, чтобы Кену было разрешено продлиться. Затем седан SOG отвез нас в Лонгбинь, где Кен представил свое секретное письмо мастер-сержанту, отвечающему за личный состав. Мастер-сержант взглянул на место, где должен был расписаться за письмо с грифом "Секретно", и заявил: "Я не подписываю секретные документы. Я не буду ничего подписывать".
Идеальный бюрократ, он не хотел оказаться на крючке, чтобы защититься от того, что он узнал. Но если он не прочтет письмо, Кен не получит отмены перевода, и ему придется вернуться домой. Я отвел Кена в сторону и прошептал: "Мы обойдем этого глупого осла и найдем офицера. Должен быть майор или полковник с допуском, который не побоится информации от SOG".
Кен положил секретное письмо обратно в папку и закрыл ее. "Думаю, это все", - сказал он, словно не слыша меня.
Я повторил более настойчиво: "Но мы можем обойти…" Я остановился на полуслове, встретившись взглядом с Кеном. И я понял. Как я мог быть таким тупым? Кен на самом деле не хотел продлеваться, но и не хотел, чтобы его друзья думали, что он не будет продлеваться, чтобы остаться с ними и сражаться. Боже мой, он уже пробыл в боях два с половиной года и, наконец, получил шанс пережить эту войну и вернуться домой к своей семье, а я чуть не отнял его.
Я обнял Кена за плечи и сказал: "Что ж, ну нахер этих жалких ублюдков. Давай просто вернемся в Сайгон и выпьем "Краун Роял" с колой".
Тот день и вечер мы провели в баре конспиративного дома.
На следующее утро Кен вылетел обратно в Контум, а я полетел на "Блэкберде" в Нячанг, где располагался штаб 5-й Группы специального назначения. Теперь там размещалось лишь небольшое административное подразделение Сил специального назначения. Старого сержантского клуба больше не было, его заменил бар, занимающий комнатушку в пустующей казарме. Я просидел там весь день, выпивая, и предаваясь мрачным размышлениям. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем продажные вьетнамские офицеры обдерут это место, словно валяющийся на обочине труп, как они уже сделали с базовым лагерем 4-й пехотной дивизии в Плейку?
Я завел музыкальный автомат и погрузился в себя, размышляя. То, что начиналось как связные мысли, слилось с алкоголем в удручающие вспышки воспоминаний, вещи, о которых не стоит думать в одиночестве. В основном я вспоминал Фреда Крупу и задавался вопросом, что с ним стало. А Толстый Альберт? Как мы могли просто бросить наших людей здесь, живых или мертвых, не зная? А что насчет всех этих призраков, хороших людей, прекрасных людей – всех этих имен из "Эй Блю". Я думал о том дне в 1969 году, когда я вынес Джима Рипанти из вертолета, только чтобы узнать, что он мертв. И всю мою погибшую группу. И день, когда умер Чак Хейн. Я продолжал пить. Снова и снова музыкальный автомат играл "Мне так одиноко, что могу заплакать" Глена Кэмпбелла, любимую песню Билла Спенсера. Музыка самоубийцы, как называл ее Лоуэлл Стивенс.
Я все пил и размышлял, но не мог винить никого другого, потому что сам играл эту песню, снова и снова. В полночь бар закрылся. Я поплелся обратно к своей койке в бывших казармах Майк Форс B-55 – теперь это были помещения для временно прибывших – и нашел бутылку водки. В одиночестве я вышел наружу, прошел через заброшенный плац, где когда-то стояли строем гордые Майк Форс. Я сидел на земле и пытался представить ряды веселых монтаньяров и их командиров из Сил спецназначения, теперь ставших призраками. Я отхлебнул из бутылки.
Ночное небо было чистым. Движение звезд было вечным. Я закрыл глаза.
Потом наступил день. Я сел, моя спина была мокрой от росы, лицо искусано комарами, во рту был мерзкий привкус. Рядом со мной лежала бродячая собака, зашевелившаяся, когда я вставал, питомец кого-то из Майк Форс, надеющийся, как и я, что все снова будет как прежде. Она последовала за мной обратно к казарме и ждала у двери, пока я принимал душ и собирался, и попыталась последовать за мной, когда я уходил на аэродром. Но ей пришлось остаться там.
К полудню я вернулся в Контум. Я отсутствовал неделю, но не почувствовал никакой разницы. Я знал, что с меня уже всего довольно, я сделал все, что мог. Может, я пробыл здесь слишком долго. Может, мне просто пора было вернуться домой. Планировалось, что я отправлюсь через несколько недель, 12 сентября. Вот и все. Я был на нуле, истощен. Больше я ничего не мог сделать.
В тот день я сидел в Кантри-Клубе, пил кофе и лечил очередное похмелье, когда раздался голос: "Эй, Пластикмен, есть минутка?" Это был полковник Радке.
"Конечно, сэр", - я налил ему чашку, пока он подсаживался в кабинку.
Он не был человеком, который тратит время на любезности, но когда он заговорил, я не был уверен, куда он клонит. "Я соображаю намного лучше многих людей, находящихся здесь. Я хочу спасти как можно больше жизней. Вот почему я продлился, Джон".
Я ничего не сказал, ожидая услышать его точку зрения.
"В общем, Пластикмен, для меня это так – и я думаю, что для тебя это тоже так. Я думаю, что на нас лежит спасение жизней. Вот почему мы здесь. Это наша работа. У нас есть задачи, которые нужно выполнять, но мы должны делать это так, чтобы спасти как можно больше жизней".
Я не думал об этом в таком ключе, но согласился: "Да, сэр. Я думаю, вы правы".
"Что ж, Джон, я узнал, что ты едешь домой". Он долго смотрел на меня, обдумывая свои слова. "Как насчет того, чтобы ты остался?"
"Что?"
"Наша работа еще не закончена. У нас есть парни, ходящие на выходы. Через четыре-пять месяцев все это закончится. Больше не будет SOG, больше не будет задач, которые нужно выполнять. Я думаю, ты отлично делаешь свое дело, и я хотел бы, чтобы ты мне помог. Ну, Джон, что ты думаешь?"
Как он может об этом просить? Черт его побери! Еще четыре месяца? Даже без отпуска? Я и так здесь слишком долго. Кого-нибудь другого – попроси кого-нибудь другого!
Затем я задумался о том, что он сказал, действительно задумался – и все разочарование и гнев улетучились. Никто раньше не просил меня остаться, кроме этого человека, который смотрел мне прямо в глаза. В тот момент я был новым, свежим. То, что мы должны делать, за что стоит бороться и рисковать жизнью, снова стало ясно. Я начал чувствовать себя прежним.
Ответ был только один. "Да, сэр. Да, я сделаю это".
"Я распоряжусь, чтобы в S-1 подписали твое продление". Мы пожали руки. Он вышел.
Полковник Радке был прав. Провальная стратегия Вашингтона больше не имела значения. То, что сказал или сделал посол США в Лаосе, тоже не имело значения. Силы специального назначения вступили в эту войну с честью, их люди сражались безупречно, и теперь все, что у нас осталось – наша честь. Сражаясь до конца, мы сохраним эту честь во имя всех, кто был там раньше, и во имя всех наших павших товарищей. За это стоило сражаться. В эти последние месяцы мы, Зеленые береты, все еще находящиеся в бою, не могли позволить себе сдаться. Но больше, чем когда-либо прежде, мы будем сражаться во имя друг друга. Мы никогда не сдадимся. Я никогда не сдамся.
Мои смятения закончились. Все снова обрело смысл.

1. Переносной зенитный ракетный комплекс (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо большое! Эх,финал близится, даже как то и грустно) Книга на редкость хороша.

Концовка главы по человечески сильная.
Спасибо.

ЧАСТЬ 3
Кови
Глава 16

Пока я продолжал летать тем летом 1971 года, северовьетнамцы начали строить дороги в темпе, невиданном ранее в ходе войны. В августе, как раз перед своим отъездом, Кен Карпентер обнаружил примерно в пятнадцати милях к западу от Дакто новую дорогу, ведущую из Камбоджи, скрытую под искусно сделанными из бамбука решетчатыми масками. Каждый из Наездников Кови, кто изучал ее в бинокль, соглашался, что под ними находится крупная дорога, идущая в долину Плейтрап. Располагающаяся параллельно границе, долина тянулась на юг примерно на тридцать миль, пока не выходила на травянистую равнину к западу от Плейку, самой важной базы союзников на Центральном нагорье. Новая дорога росла с удивительной скоростью – несколько миль за ночь.
Рост был настолько быстрым, что по распоряжению нашего командира, полковника Радке, над ней был произведен разведывательный вылет с использованием радара, который обнаружил работающие в темноте грузовики и бульдозеры. Несколько ночей спустя удар B-52 разрушил почти две мили новой дороги, но это едва ли замедлило их. Как и на Тропе Хо Ши Мина в Лаосе, строительные бригады отремонтировали ее за ночь и вскоре миновали район, где мы потеряли Фреда Крупу, продолжив движение на юг с поразительной скоростью.
Это озадачило полковника Радке и наших аналитиков разведки, которые знали, что инженеры Армии США не могли прокладывать дороги через густые джунгли с такой скоростью. Теорий было много, но в конце концов наш офицер разведки S-2 нашел ответ в Национальной библиотеке Южного Вьетнама в Сайгоне. Он привез найденную им карту колониального Индокитая, и, конечно же, по дну долины шла старая заросшая французская дорога. "Они просто расчищали джунгли", - понял Радке. "Эта дорога уже была там".
По ту сторону границы в Лаосе активность противника также росла как никогда раньше. Американские самолеты впервые начали обнаруживать вражеские радары возле Чаване, района, где всего годом ранее была проведена операция "Попутный ветер". Американские аналитики определили, что радары были связаны с тяжелыми 85-мм и 100-мм зенитными орудиями, их впервые обнаружили так далеко на юге. К северу оттуда также начали появляться ракеты "земля-воздух", с четырех позиций которых, располагавшихся около границы с Северным Вьетнамом, было выпущено сорок девять ракет, сбивших три американских самолета.
Все признаки указывали, что противник стал активнее и действовал ускоренными темпами, за исключением обнаружения грузовиков на Тропе Хо Ши Мина. Здесь наблюдался резкий спад по сравнению с предыдущим годом, датчики обнаружения выявили удивительное падение с 32000 контактов с транспортными средствами в январе 1971 года до всего лишь 382 в октябре. Неужели ночные полеты ганшипов ВВС AC-130 "Спектр" сделали жизнь грузовиков невыносимой? Перешел ли противник на какие-то новые способы доставки грузов?
Эта загадка была решена в один солнечный полдень, когда пилот и я летели вдоль Шоссе 92, чтобы выйти на связь с вьетнамской разведгруппой. Наш OV-10 накренился, и свет оказался под нужным углом, когда я взглянул на восток и увидел оранжевый отсвет, яркую, похожую на ленту полосу, вьющуюся среди холмов в двух милях от нас. Подлетев ближе, мы описывали виражи и кружили, улавливая отдельные детали и соединяя их, пока не увидели достаточно: Невероятно, но северовьетнамцы полностью заменили Шоссе 92 новой, хорошо замаскированной дорогой. В течение часа мы проследили ее на карте, и в тот же вечер нанесли на занимавшую всю стену карту разведывательной обстановки эскадрильи Кови. Мы вскрыли величайший инженерный подвиг противника за всю войну, совершенно новую систему параллельных дорог, которая представляла собой новую Тропу Хо Ши Мина.
Это касалось не только Шоссе 92. Фотоаналитики ВВС обнаружили новую дорогу, проложенную через густые джунгли, параллельно хорошо просматриваемому Шоссе 16, ведущему к Аттапы и плато Боловен. В 1966 году дорожная сеть противника в Лаосе включала 820 миль (1320 км) пригодных для использования шоссе; теперь, в августе 1971 года, это число утроилось до 2500 миль (4023 км).
Бесчисленное количество ударов B-52 уничтожило джунгли вдоль старых дорог, сделав передвигающиеся в ночное время колонны открытыми и уязвимыми для ударов с воздуха. Теперь опять наступил 1965 год, и шоссе, грузовики и колонны снова были окутаны зеленой тайной. Хуже того, как отмечалось в отчете разведки ВВС за 1971 год, это расширение сети дорог "еще больше ослабит интенсивность наших авиаударов", которая снижалась из-за вывода истребительных эскадрилий ВВС и Корпуса морской пехоты США. По сравнению с 1970 годом количество авиаударов по Тропе в 1971 году сократились на 30 процентов, до всего лишь 320 вылетов в день.
При таком сокращении масштабов отдельные удары стали объектом более пристального внимания. Когда Наездник Кови Стив Кивер нанес удар по вершине холма в Лаосе, на следующий день пришло телетайпное сообщение от посла США в Лаосе, в котором он гневно требовал сообщить, кто санкционировал атаку. Кивер не знал, что остальные из нас вели два комплекта записей – мы иногда бомбили стоящие того цели за пределами одобренных зон, но докладывали о них, как о находящихся внутри зон, разрешенных посольством. Кивер сказал полковнику Радке, что бомбил холм, потому что знал, что он был занят большим количеством сил NVA. Эта информация была передана во Вьентьян. "Откуда", - парировало посольство, - "он узнал, что там были NVA?"
Кивер предложил штабу SOG направить послу копию его донесения за сентябрь 1970 года, когда его РГ "Иллинойс" вела на том самом холме тяжелый бой с многочисленными северовьетнамцами. Больше телетайпов не было, но с того времени Стив тоже вел два комплекта записей.
Более насущной проблемой, чем доклады о бомбардировках, было изучение того, что происходит во внезапно оживившейся долине Плейтрап. Полковник Радке решил, что здесь было идеальное место для использования HALO – военного варианта скайдайвинга или совершения прыжка с большой высоты с раскрытием купола на малой высоте – в качестве способа вывода. Высадка HALO обеспечивала настоящую скрытность, поскольку группа прыгала ночью с такой большой высоты – более 10000 футов (3050 м) – что противник вряд ли мог услышать двигатели C-130. Кроме того, поскольку вертолеты того времени не могли безопасно приземляться в темноте, противник не использовал наблюдателей на LZ по ночам, что почти гарантировало, что наши люди не будут обнаружены.
Девять месяцев назад разведчики SOG совершили первый в мире боевой прыжок HALO, когда группа CCN высадилась в Лаосе к северу от нашего района действий. Возглавляемая штаб-сержантом Клиффом Ньюманом, группа из шести человек включала сержантов первого класса Сэмми Эрнандеса и Мелвина Хилла, южновьетнамского офицера, и двух монтаньяров. Прыгая с высоты 18000 футов (5486 м), они были разделены темнотой и дождем, приземлившись тремя группами далеко от предполагаемой DZ(1). Тем не менее, они вели разведку в течение пяти дней и, по-видимому, остались незамеченными противником.
После этого, 7 мая и 22 июня 1971 года, последовали еще две проведенные CCN выброски HALO, и в обоих случаях люди разделились во время свободного падения и получили травмы при приземлении. Капитан Ларри Мейнс, уважаемый ветеран, прослуживший два срока в SOG, возглавил вторую полностью американскую группу, в которую входили специалист-шесть Ноэль Гаст, штаб-сержант Роберт Кастильо и сержант Джон Трантанелла. В третью группу, возглавляемую сержант-майором Билли Во, вошли штаб-сержант Джеймса "Джей-Ди" Бат и сержанты Джесси Кэмпбелл и Мэдисон Штролейн. Потеряв остальных из виду во время снижения, Бат жестко приземлился, повредив спину и колени, а Штролейн сломал правую руку, приземлившись на дерево.
Спасательная группа Брайт Лайт во главе с сержантами Лемюэлем Макглотерном-младшим и Джеймсом Вудхэмом-младшим высадилась по веревкам на рассвете и вытащила Джей-Ди Бата. Другой отряд Брайт Лайт с сержантами Робертом Куком, Ричардом "Ником" Брокхаузеном, Дэйвом Догерти и Робертом Вудхэмом нашел дерево, откуда свисал на землю парашют Штролейна, и обнаружил 40-миллиметровые гильзы, очевидно, от оружия Штролейна, и разбросанные гильзы АК. Но двадцатитрехлетний Зеленый берет исчез, по-видимому, взятый в плен, хотя северовьетнамцы так и не признали, что схватили его.
Несмотря на потерю Мэдисона Штролейна, полковник Радке считал, что HALO обладает таким большим потенциалом, что когда наш командир разведроты капитан Джеймс Стортер предложил возглавить четвертый прыжок HALO, Радке немедленно позвонил шефу SOG и получил одобрение.
Капитан Стортер набрал из числа своих разведчиков трех опытных парашютистов – сержанта первого класса Ньюмана Раффа и сержантов Милларда Мойе и Майкла Бентли – затем прошел курс обновления навыков HALO на учебном полигоне SOG рядом с Сайгоном. Все были опытными парашютистами, за исключением Стортера, который преувеличил свою квалификацию – вся его подготовка HALO состояла из того курса обновления навыков, но бывший NCO оказался способным учеником.
После двух недель подготовки люди Стортера были нацелены на северную часть долины Плейтрап, где тысячи солдат NVA делали высадку с вертолетов в дневное время особенно затруднительной. Наездником Кови, который должен был обеспечивать их прыжок, был сержант первого класса Джерри Денисон, и здесь была доля иронии: Денисон, сменивший Кена Карпентера, возглавлял разведывательный выход почти в том самом месте во время предыдущего тура в SOG в феврале 1968 года, когда он со штаб-сержантом Робертом Котином и четырьмя ярдами устроили засаду и уничтожили четыре грузовика на дороге, которая с тех пор была поглощена джунглями. После этой задачи его отобрали для полетов на Кови, и 5 октября 1968 года он летел на малой высоте в поисках разделившейся группы, когда открыл огонь зенитный пулемет. Дерзкий уроженец Аляски высунулся из окна, стреляя в ответ, когда пуля попала ему в лицо, а затем его самолет врезался в джунгли. Денисона выбросило сквозь деревья, и он получил серьезные травмы. Все было как в тумане, пока он не очнулся на госпитальной койке, где его товарищ по разведке, сержант Пол Пул, оглядев его зашитое, багровое лицо, съязвил: "Ого, Джерри, теперь ты точно красавчик".
Так закончился его первый тур в SOG. Ему потребовалось несколько лет, чтобы восстановиться. Теперь, по иронии судьбы, 22 сентября 1971 года Денисон летел в темноте над той самой долиной, где он так давно устроил засаду на те грузовики.
"Погода обещает быть хорошей", - передал Денисон приближающемуся "Блэкберду".
Высоко над O-2 Денисона C-130 летел на 16000 футах с полковником Радке в качестве выпускающего у его открытой рампы. Когда вспыхнул зеленый свет, Радке хлопнул Стортера по спине, и четверо человек покинули борт, мгновенно поглощенные тропической ночью. В серебристом лунном свете они оставались в виду друг друга и приземлились всего в тридцати ярдах один от другого, прямо на назначенной DZ. Ни один не получил травм. В течение четырех суток они перемещались по долине, незамеченные противником, который понятия не имел об их высадке.
Позже полковник Радке вылетел на эвакуировавшем их "Хьюи", и когда увидел их лица, "я был чертовски счастлив". Прыжок HALO Стортера был самым успешным в SOG: вся группа приземлилась вместе, не получив травм, и на протяжении всего разведвыхода не была обнаружена.
"Это было поистине идеально", - сказал Стортер.
К счастью для группы Стортера, их эвакуировали 26 сентября, потому что на следующее утро, когда я вылетел снова, через южный Лаос протянулся пятидесятимильный штормовой фронт, накрывший и долину Плейтрап. На земле не было ни одной группы, и один взгляд на грозовые тучи около Бенхета сказал мне, что в этот день мы не будем никого высаживать. Я даже не мог разглядеть землю в Дакто.
Чем заняться? Я предложил своему пилоту OV-10: "Давай поищем "Шторми Ноль-Три".
В то утро за свежим кофе в разведотделе Кови, как и все летные экипажи в Юго-Восточной Азии, мы были проинформированы, что птичка фоторазведки RF-4 с позывным "Шторми Ноль-Три" (Stormy Zero-Three) из 421-й тактической разведывательной эскадрильи пропала где-то между ее базой в Дананге и системой дорог в Лаосе. Нам сказали следить за аварийной радиочастотой "Гард" на предмет любых признаков пропавших пилотов.
Шансы найти кого-либо были ничтожны, но нам было нечем заняться. Если этот самолет летел из Лаоса, то "Шторми Ноль-Три" должен был пересечь границу где-то к северу от нас, так что мы повернули туда. Когда наш OV-10 прорезал густую облачность, наш фонарь залило дождем. Затем немного прояснилось, когда мы летели над туманными долинами, где в воздухе висел сладкий запах горящего корня кассавы. Кассава – или маниок – уступает только рису как источник крахмала в Юго-Восточной Азии, где убранные поля с ней сжигаются в вечном цикле подсечно-огневого земледелия. Хотя она воняла как дымная тапиока, это напомнило мне о доме и сжигании листьев вяза осенью.
Пока мы неторопливо летели на север, разведгруппа CCN, РГ "Канзас", была вымокшей и уставшей. Они провели день в поисках предполагаемого лагеря противника, пребывали в возбуждении и жаждали совершить налет на него, и захватить пленных. Теперь же, вместо этого, сбившаяся в кучу на рассвете РГ "Канзас" пребывала в унынии. По крайней мере, дождь, который поливал их всю ночь, ослабевал с рассветом.
Группа из CCN высадилась днем ранее в хорошую погоду в отдаленной долине в сорока пяти милях (72 км) к юго-западу от Дананга, недалеко от границы с Лаосом. Они планировали высадиться на расстоянии мили, затем пробраться к лагерю NVA, обнаруженному Наездником Кови CCN, и совершить налет на него, захватив нескольких пленных. Предполагалось, что это займет всего пару часов.
Один-Ноль РГ "Канзас" Джордж Коттрелл и Один-Один сержант Марк Макферсон попросили нескольких человек пойти с ними. Штаб-сержант Элдон Баргвелл, Один-Ноль РГ "Сайдвиндер", вызвался добровольцем, приятное дополнение ввиду его мастерства в обращении с обрезом пулемета РПД и двухлетнего опыта в разведке. Баргвелл привел с собой своего друга и товарища по группе, штаб-сержанта Жана-Пола Кастанью. Пятым был радист РГ "Хабу", сержант Роберт Кук. С одиннадцатью ярдами и пятью американцами Коттрелл был готов хоть на медведя.
Прошло всего шесть недель с тех пор, как был убит лейтенант Лорен Хаген, а РГ "Канзас" почти уничтожена, но Коттрелл, новый Один-Ноль, быстро восстановил группу с новыми ярдами и американцами, и подготовил их к этой, их первой крупной операции. После высадки они поспешили к предполагаемому лагерю, затем обшарили весь район с указанными координатами, но ничего не нашли. В итоге, Коттрелл и Баргвелл согласились, что им все-таки нужно взять пленного. Остаток дня они искали повсюду, но не нашли ни противника, ни даже его следов.
Затем, как раз перед наступлением темноты, шедший хвостовым стрелком ярд сообщил о движении, вероятно, следопытов, позади них. Вскоре они услышали сигнальные выстрелы. Коттрелл посадил их на вершине холма почти до наступления темноты; затем, чтобы сбить с толку следопытов, под постоянным дождем переместил их на другой холм. Дождь лил и хлестал всю ночь, нескончаемый потоп, подавлявший их органы чувств; никто из них ничего не слышал и не видел в темноте.
Теперь, на рассвете, они сидели, обратясь лицами наружу, обсыхали, ели рис. Скоро они отработают утренний сеанс связи, затем двинутся дальше и, возможно, все же возьмут пленного. По привычке Элдон Баргвелл положил свой обрез пулемета РПД на колени.
Ба-бах! Ба-бах! – РПГ! – Ба-бах! Ба-бах! – Баргвелл рухнул, тяжело раненный – Крики! – сотня северовьетнамских солдат бросилась вперед. Ба-бах! Кастанья тоже ранен. Ба-бах! РПГ попал в ярда рядом с Куком, убив его на месте и отбросив Кука в сторону, когда осколок попал ему в плечо, сбив с ног и лишив сознания. Макферсон решил было, что Кук мертв.
Затем по всему фронту загрохотали АК, надвигаясь на периметр со стороны Баргвелла.
Сбитый с ног взрывом РПГ, Баргвелл потряс головой, стер кровь с глаз и схватил замыкатель Клеймора – БАХ! – взрыв разнес ближайших нападавших, дав ему пять секунд. Не обращая внимания на кровь, заливающую лицо, он вскинул свой РПД и открыл огонь, когда противник перешел в полномасштабную атаку. Несмотря на огонь АК повсюду вокруг, Баргвелл поливал длинными очередями ряды солдат NVA, бешено ринувшихся на него. При поддержке огня CAR-15 раненого Кастаньи и троих ярдов он отбросил противника, оставив их тела, ближайшее из которых было всего в трех ярдах, валяться на земле джунглей.
Баргвелл поспешно заменил пустой 100-патронный короб своего оружия, когда Коттрелл направил людей к нему на помощь. Через несколько секунд северовьетнамцы начали третью атаку, ракеты взрывались повсюду, раня все больше людей. Оглушенный, Кук пополз проверить ближайшего ярда, но РПГ взорвался у того почти перед самым лицом, убив на месте. Затем Кук увидел, как пулеметчик NVA пытается обойти группу с фланга, и свалил его из своего CAR-15.
Они с трудом отбили третью атаку.
Взяв радио у раненого Кука, Макферсон крикнул: "Прерия Файр! Прерия Файр!"
Но ответа от Кови не было.
К 08:30 утра того дня наш OV-10 миновал старый лагерь Сил спецназначения Дакпек, самый северный, куда я когда-либо забирался. Вдалеке мы увидели, как погода меняется, а внизу была снова видна земля. Перед нами лежала территория, занятая NVA, более 100 миль отдаленных приграничных территорий, тянущихся до самой Демилитаризованной зоны, признанной южновьетнамцами непригодной для обороны. Я почти чувствовал, что эти долины кишат вражескими силами, находящимися в такой же безопасности, как если бы они были в Лаосе.
Мы продолжили движение на север в надежде пролететь над "Шторми Ноль-Три".
Прямо впереди я увидел, как обретает очертания грунтовая взлетно-посадочная полоса. Я знал, что это бывший лагерь Сил спецназначения Кхамдук, разгромленный в мае 1968 года. В Контуме на нашей карте с разведданными, включающими результаты радиоперехвата и пеленгации, где-то к северу отсюда был нанесен штаб северовьетнамской дивизии численностью 10000 человек. Я заметил, что оба торца грунтовой взлетно-посадочной полосы были заблокированы высокими пирамидами из сложенных друг на друга 55-галлонных бочек, возведенными противником, чтобы поврежденные самолеты не могли совершить там аварийную посадку. Вдоль северной стороны полосы в красном грунте были видны свежие следы грузовиков, хотя на двадцать миль вокруг не было ни одной известной вражеской дороги.
Мы долетели почти до пределов видимости Дананга, который, по словам моего пилота, лежал примерно в сорока милях на северо-восток, на голубеющем горизонте, представлявшем собой Южно-Китайское море. Пришло время поворачивать обратно.
Пока мы готовились повернуть на юг, Баргвеллу едва удалось остановить атаку и оттеснить противника. В ожесточенном ближнем бою он и его люди убили и ранили около пятидесяти солдат NVA. На мгновение стрельба прекратилась.
Оценивая обстановку, Коттрелл увидел, что один ярд убит, еще у двоих ранения в живот, и все американцы тоже ранены, причем ранения Баргвелла были самыми тяжелыми. Коттрелл знал, что пытаться удерживаться и отбиваться там безнадежно. Сгруппировавшись для отхода, он был вынужден бросить тело ярда и уничтожить 60-мм миномет. Каким-то образом Баргвелл собрался с силами, чтобы нести свой пулемет. Кук бросил рюкзак, чтобы тащить раненого монтаньяра.
Пока они ковыляли, северовьетнамцы шли за ними, сразу за пределами видимости, периодически стреляя, а затем отступая, когда люди Коттрелла открывали ответный огонь. Они не могли двигаться достаточно быстро, чтобы оторваться. Это заботило Коттрелла сильнее всего.
Затем они услышали вдали гул авиационных двигателей.
Макферсон вызвал по групповому радио: "Кови, Кови, любой Кови!" Снова никакого ответа. Он вытащил свою аварийную рацию, настроенную на частоту "Гард", 243,00 мегагерц. "Кови, Кови, Прерия Файр, Прерия Файр!" Ничего.
Надеясь, что так сигнал будет передаваться дальше, он переключил радио в режим маяка.
Бззз-бип! – бззз-бип! – бззз-бип!
Мы едва могли разобрать сигнал бипера. Предполагающий услышать пропавший "Шторми Ноль-Три", мой пилот немедленно настроил свой пеленгатор TACAN на 243,00. "Они к северу нас", - сообщил он, заложил крутой вираж и выжал газ на максимум.
Сигнал тут же усилился. "Бипер, бипер", - заговорил мой пилот, "перейдите на связь голосом. Вы "Шторми Ноль-Три?"
Отчаянный голос показался мне знакомым. "Прерия Файр! Прерия Файр!"
Это должна была быть группа SOG – здесь это подразумевало группу CCN.
Для действий здесь у нас не было ни позывных, ни частот, ни карт – с нами не было никаких вертушек, у нас даже не было полномочий находиться здесь. Но это нас не остановило. Пока мой пилот поднимал истребители, я приказал людям Коттрелла бросить дымовую гранату. В тот же миг наш OV-10 задал жару, обстреливая и пуская ракеты по их следу, пока я направлял их вверх по склону к пригодной для использования LZ.
Заговорил какой-то пилот вертолета: "Уйдите с "Гарда", уйдите с "Гарда".
Я ответил: "У нас тактическая чрезвычайная ситуация на "Гарде". Имейте в виду, мы должны использовать "Гард".
Мы услышали другой голос, другого пилота. "Кови, это Вдоводел Два-Семь, звено из четырех Кобр, на "Гарде". Не потребуется ли вам немного помощи?"
Выходя из пикирования, отправив трассера прыгать между деревьями, мой пилот спросил: "Почему бы и нет?"
"Черт возьми, да", - согласился я. "Давай сделаем это".
"Вдоводел, это Кови. Мы на азимуте 192 от Дананга, в сорока одной миле (66 км). Будем рады видеть вас здесь, ребята".
В течение двадцати минут люди Коттрелла карабкались, бросая гранаты и стреляя вниз по NVA, в то время как мы обстреливали их и ждали прибытия "Кобр". Добравшись до LZ, Коттрелл занял круговую оборону и начал заниматься ранами, наконец, остановив сильное кровотечение на лице Баргвелла.
Затем, как по волшебству, появилась пара А-1, и раздался еще один голос на "Гард", сообщивший: "Кови, это Блю Флайт. Мы к западу от Дананга, звено из четырех "Хьюи" – можете нас использовать?" Мы сказали им присоединяться – мы собирались обставить это как обычную эвакуацию, несмотря на то, что собрали мешанину вертолетов из авиационных подразделений, с которыми никогда раньше не сталкивались и которые никогда не работали с SOG.
Удивительно, мне пришлось отказать еще большему количеству пилотов вертушек, которые предлагали прибыть.
В тот момент, когда прибыли "Хьюи", "Кобры" уже были на месте и следили за LZ, а пара "Скайрейдеров" A-1 кружила над головой. "Давай разыграем мяч", - сказал я своему пилоту.
Внезапно под нами промчался базирующийся в Дананге OV-10, объявивший, что он Кови этого района, и поблагодаривший нас за помощь. Так что, пока "Хьюи" заходили на LZ, мы оттянулись на запад и наблюдали, пока последний вертолет не поднялся в воздух. Когда вереница вертушек исчезла в направлении Дананга, унося Коттрелла и членов его группы к спасению, мы повернули на юг в Контум.
Тот момент был самым великолепным за все время моего пребывания во Вьетнаме. Возникнув из ниоткуда, совершенно незнакомые люди собрались и, невзирая на вражеский огонь, спасли тех, чьи голоса слышали по радио. Настоящие герои, рискующие своими жизнями ради других американцев. По моему мнению, это была высшая форма доблести.
Что касается "Шторми Ноль-Три", мы так и не узнали его судьбу. Но выдающееся мужество Элдона Баргвелла было оценено: после исцеления от ран он был награжден Крестом за выдающиеся заслуги, а Один-Ноль Джордж Коттрелл получил Серебряную звезду.
По сей день я понятия не имею, кто были все эти пилоты вертолетов.
В нашем районе действий продолжали поступать разведданные о новых дорогах и свежих следах танков, пересекающих границу с Лаосом; эта новость вызвала конфликт между полковником Радке и американским гражданским советником в регионе Центрального нагорья Джоном Полом Ванном. Известный своим ярким, хотя и раздражающим стилем, Ванн отказывался верить, что противник сосредоточивает вдоль границы танки. "Что это за чушь, Радке!" - рявкнул Ванн. "В районе трех границ есть танки?"
"Есть", - заверил его Радке. Ванн сказал, что это "полная ерунда".
В один из дней сразу после этой стычки я летел вдоль лаосского Шоссе 110, когда мы с моим пилотом заметили на дороге странного вида штабель древесины. Сначала мы подумали, что это может быть приманкой, чтобы выманить нас под прицел зенитных орудий, но, внимательно изучив его в бинокль, обнаружили характерные очертания похожего на лодку корпуса укрытого под кучей бревен танка ПТ-76, по-видимому, неисправного. Несмотря на плохую погоду, мы навели на него бомбовый удар пары "Фантомов" F-4.
Всего несколько дней спустя сержант первого класса Фред Забитоски заехал навестить своих старых приятелей Ларри Уайта и Джерри Денисона. "Заб", бывший Один-Ноль, награжденный Медалью Почета за выход в 1968 году, теперь был Первым сержантом роты глубинной разведки 75-го Рейнджерского, которая только что провела несколько операций возле Бенхета. За выпивкой он рассказал, что его люди тоже обнаружили свежие танковые следы и несколько тайников с артиллерийскими боеприпасами в глубине Южного Вьетнама. Наши группы обнаружили еще два пути выдвижения танков: в направлении Бенхет и Дакто. Очевидно, противник готовился перебросить на Центральное нагорье Южного Вьетнама значительное количество танков.
Невероятно, но Ванн по-прежнему отказывался признавать нарастающую танковую угрозу.
Однажды утром я летел вдоль дороги в северной части долины Плейтрап и заметил блестевшие на солнце следы машин. Я связался с Лоуэллом Стивенсом, чтобы он прилетел на своем O-2 и посмотрел. Нам показалось, что рисунок выглядит не таким ровным и гладким, как следы бульдозера; это было больше похоже на то, как почву перемешивают гусеницы танка. Но мы не были уверены.
Это донесение побудило Сайгон запросить подробные фотографии и замеры, чтобы аналитики могли определить, были ли это следы танковых гусениц. Вместо того чтобы высаживать группу на расстоянии, а затем вынуждать ее пытаться пробраться в этот кишащий противником район, я посоветовал высадить их прямо на дороге – быстро и грязно – сфотографировать следы, войти и выйти менее чем за двадцать минут. Я был настолько уверен, что это удастся, что сказал полковнику Радке, что возглавлю выход.
Радке усмехнулся, напомнил мне, что я Наездник Кови, а не Один-Ноль, и одобрил концепцию. Несколько дней спустя мы без помех высадили разведгруппу прямо на дороге, и Сайгон получил свои фотографии и замеры. Обратно пришло сообщение: это определенно гусеницы танка ПТ-76.
В итоге Радке представил все эти доказательства Ванну – вместе с куском гусеницы, вывезенным группой Пола Кенникотта несколькими месяцами ранее. В конце концов Ванну пришлось признать, что танковая угроза была реальной. Вскоре после этого Наездник Кови Джерри Денисон сфотографировал подозрительную кучу у дороги, которую фотоаналитики определили как накрытый брезентом советский танк Т-54.
Растущая опасность атаки танков послужила у некоторых разведчиков поводом для дурацких шуток. В CCN сержанты Ричард "Ник" Брокхаузен и Роберт Кук напялили кожаные летные шлемы времен Первой мировой войны и длинные черные плащи, повесили на пояс люгеры, затем раздобыли черный гражданский джип и устроили в Дананге "танковые патрули". Представьте себе эффект, когда они подкатывали к расположению морской пехоты или ВВС, говорили караульному у ворот, что они "танковый патруль", и спрашивали: "Ви есть видеть кдет-то танки?"
Это выбивало караульных из колеи и породило столько страшных слухов, что командиру CCN пришлось приказать им прекратить. Вместо этого Брокхаузен, который свободно говорил по-немецки и имел немецкое удостоверение личности, раздобыл мотоцикл с коляской, на котором он и Лемюэль Макглотерн поехали к стоявшему в порту Дананга немецкому госпитальному судну "Гельголанд". Американский военный полицейский на причале сделал вид, что смог прочесть, что написано в удостоверении личности Брокгаузена, и махнул рукой, чтобы они проходили. Когда они оказались на борту, немецкие медсестры с радостью поделились с сумасшедшими американцами своим превосходным пивом и вином. "У них был отличный винный погреб", - сообщил Брокгаузен.
В начале осени наши новые специальные спасательные силы – Боевой разведывательный взвод Два (Combat Recon Platoon Two) или CRP-2 – были полностью подготовлены и готовы к выполнению своей первой задачи. В Сайгоне было решено высадить CRP-2 на LZ, где пропал Фред Крупа в надежде обнаружить какие-то его следы. Два HH-53 "Джолли Грин" из базирующейся в Таиланде 21-й эскадрильи специальных операций ВВС высадили Дональда "Рейнджера" Мелвина и его отряд из тридцати семи человек. Я вылетал на эту операцию на Кови.
Но едва они высадились, как появилась угроза, что быстро надвигающийся шторм перевалит через хребет к западу от них, и может накрыть их район, возможно, на несколько часов. Я передал предупреждение Мелвину, затем полковнику Радке в Контум. Что он хотел, чтобы я сделал? Радке сообщил: "Пластикмен, решение за тобой".
В SOG не было человека, который хотел бы вернуть Фреда Крупу больше, чем я, но я не позволил этому затмить мой разум. У нас были признаки наличия танков в двух милях оттуда и огромного числа противника поблизости. Ухудшение погоды может заблокировать эвакуацию или авиаподдержку на несколько часов. Если Крупа был взят живым, противник увез его оттуда уже несколько месяцев как. Если он был мертв, да, наши люди смогут найти его останки. Следовало ли мне рисковать живыми людьми ради останков друга?
Я сообщил Рейнджеру Мелвину: "Готовь своих людей. Мы вас эвакуируем".
Я вытащил их, закончив операцию. Это решение, с которым я живу поныне.
Несколько недель спустя CRP-2 снова был задействован, на этот раз в 100 милях, недалеко от центрального побережья, где пролетающий экипаж заметил знак ухода от преследования в окаймляющей реку высокой траве. Лоуэлл Стивенс летел на Кови, и на этот раз люди Мелвина обнаружили неопровержимые доказательства того, что знак действительно был настоящим, оставленным, по-видимому, американским пилотом, бежавшим из плена. Был ли он снова схвачен или просто заблудился, они не смогли определить. Это навсегда останется загадкой.
Тем временем, воодушевленная успехом выхода капитана Стортера, еще одна разведгруппа из Контума готовилась к пятому в SOG прыжку HALO, на котором я должен был быть Наездником Кови. На этот раз зона выброски находилась в тридцати пяти милях (36 км) к западу от Плейку, прямо на границе с Камбоджей.
Была назначена РГ "Висконсин", группу возглавил сержант первого класса Ричард "Муз" Гросс, старый друг и товарищ, бывший Один-Ноль РГ "Калифорния", для которого это был третий тур в SOG. В его группу входили сержанты первого класса Марк Джентри и Боб Макнейр, штаб-сержант Ховард Шугар, мастер-сержант Чарльз Белер и пятеро ярдов – Нот, Биу, Хлюих, Хмой и Кай. Вдесятером они станут самой большой в SOG десантируемой HALO группой.
Сразу после 02:30 11 октября я вылетел из Плейку на О-2 с капитаном Гленном Райтом, Кови 593. Через несколько минут мы уже кружили в десяти милях от зоны выброски, над старым лагерем Сил спецназначения Дакко, где пылал заранее подготовленный костер. Наведясь на этот визуальный маяк, "Блэкберд" SOG подошел невидимым на 17000 футов. Через мгновение мы получили кодовое слово, означающее, что десантирование произведено, выждали пять минут, чтобы убедиться, что снижение парашютистов прошло, а затем пролетели последние десять миль на запад.
Бззз-бип! – бззз-бип! – бззз-бип!
Я вызвал: "Бипер, бипер, перейдите на связь голосом". Это был Один-Ноль Гросс, один и не знавший, где приземлились остальные. Другим сигналом оказался Ховард Шугар, в той же ситуации, неподалеку. Затем третий и четвертый. За сорок пять минут я обнаружил всех: все десять приземлились по отдельности, хотя, к счастью, обошлось без травм. После рассвета – через полтора часа – я велел им подавать сигналы зеркалами или сигнальными полотнищами, а затем собирал их вместе. До этого мы с Райтом нарезали дыры в черном небе.
Полчаса спустя Гросс и Шугар встретились, затем услышали крики и движение солдат противника в зарослях – должно быть, северовьетнамцы нашли парашют. "Вот дерьмо!" - прошептал Гросс. Затем на связь вышел Джентри, сообщив, что собирается попытаться соединиться с ними и что, ища своих товарищей по группе, он тоже слышит в темноте крики и передвижение северовьетнамцев.
Невозможно было выразить наше разочарование: летать прямо над ними и говорить с ними, но не иметь возможности ничего сделать, чтобы помочь. Все, что мы могли, это ждать рассвета и слушать их напряженные голоса, шепчущие: "Пластикмен, у меня движение" и "Движение противника в пятидесяти метрах".
Наконец наступил рассвет, но с ним собрался туман, сомкнувшийся с тяжелыми дождевыми облаками, повисшими на вершинах холмов, окутав долину непрозрачной пеленой. Пролетая над облаками на 3000 футов, я посмотрел вниз и понял, что в таких условиях мы не сможем ни вытащить их, ни вызвать истребители и ганшипы, чтобы помочь им. Тут и там возникали небольшие просветы – предательские дырки, которые исчезали через несколько минут. Если мы нырнем вниз, то, можем уже никогда не выбраться обратно, не врезавшись в склон холма. Затем Марк Джентри передал, что слышал, как северовьетнамцы переговариваются и движутся в его сторону. Гросс велел Джентри присоединиться к нему и Шугару, но тот намеренно пошел в противоположном направлении, чтобы отвлечь северовьетнамцев. Через пять минут Джентри наткнулся на принимавшее пищу отделение NVA, и началась погоня. Он сбросил свой рюкзак, бросил несколько гранат, пробежал некоторое расстояние, потом устроил преследователям засаду, убив двоих. Затем он снова вскочил и побежал, но северовьетнамцы не отставали. Он устроил им вторую засаду, затем бросился вдоль русла сухого ручья, нашел воронку от бомбы, спрыгнул в нее, выложил перед собой магазины, и все – здесь он сразится или погибнет. По крайней мере, Джентри сообщил нам, что северовьетнамцы пока еще не нашли его в воронке.
Мой пилот, Гленн Райт, связался с 361-й ротой ударных вертолетов, нашим подразделением "Кобр", и сообщил, что они должны быть наготове в Плейку, пока не наладится погода. Но Джентри был в серьезной опасности, как и Гросс, Шугар и вся группа. Что мы могли сделать? Хороших вариантов не было, в каждом приходилось рисковать чьей-то жизнью, кроме одного, в котором мы с Райтом рисковали только своими собственными: лететь обратно в Плейку, раздобыть винтовку М-16, найти дорогу обратно ниже кромки облачности, а затем я буду стрелять из правого окна, пока Райт будет кружить. "Хрен с ним, давай сделаем это", - согласился Райт.
Погода была настолько плохой, что мы летели обратно в Плейку по приборам, затем нас вел радар подхода, пока мы, наконец, не вырвались из облачности всего в 200 футах (61 м) над полосой. Из расположения Кови примчался фургон с запрошенной M-16 и двадцатью пятью снаряженными магазинами. "Удачи", - пожелал нам сержант ВВС. Что ж, она нам понадобится.
Пока мы забирали М-16, другой Кови, летевший вдоль границы, лейтенант Пол Курс, услышал аварийное радио Джентри и нырнул на своем O-2 в дыру. Найдя Джентри, Курс выпустил маркерные ракеты и сделал несколько проходов на бреющем, чтобы вывести NVA из равновесия. Оттуда и отсюда по Курсу начинали стрелять из АК, пока он мелькал над верхушками деревьев. Прежде чем просвет затянуло, Курс набрал высоту и улетел.
Тем временем наш O-2 был в пути, в десяти милях к западу от Плейку, где нижняя граница облачности опускалась всего до 200 футов над землей. Вопреки всем правилам полетов, всем инстинктам, даже здравому смыслу, мы нырнули под облака: у меня на коленях лежала карта, по которой мы должны были следовать, используя ориентиры, чтобы избегать невидимых холмов. Сначала мы летели вдоль грунтовой дороги в направлении лагеря Сил спецназначения Плейджеренг, следуя по ней на запад, прижимаясь к нижней кромке облачности. Справа и слева мы видели исчезающие в облаках склоны холмов, но пока мы держались дороги, я знал, что мы в безопасности.
Через три минуты дорога свернула на юг – Райт повернул на северо-запад, затем мы пронеслись над милями ровных лугов. Еще две минуты – впереди возникли очертания стены зеленых холмов – и вот она, река! – Райт резко свернул влево над водой, мы снизились на несколько футов и увидели, как деревья проносятся в пятидесяти футах от земли. Это вызывало клаустрофобию, как будто мы летим по туннелю – нет места ни слева, ни справа, ни вверху, просто идем над водой и следуем извивам, держась ниже облаков. Даже на самой низкой скорости мы летели слишком быстро, чтобы вписаться в повороты, и чуть не врезались в деревья, разминувшись с ними на дюжину ярдов. Райт ни разу не колебался, ни разу не заикнулся о том, чтобы повернуть назад или сдаться, он просто вел нас на запад, полный решимости сделать это.
Затем река снова изогнулась, а облачность упала до 100 футов, а затем то, чего мы больше всего боялись – в 200 ярдах впереди дымка облачности повисла до самой воды – чтобы развернуться не было места, чтобы набрать высоту не хватало времени. Райт толкнул вперед рычаги газа, мы пронеслись мимо верхушек деревьев в десяти футах – проклятье, десять футов! Я пытался, но не мог вспомнить слова католической покаянной молитвы – мгновение, и мы оказались окутаны облаками и клубящимся туманом, полностью ослепленные, в долях секунды от того, чтобы врезаться в деревья, облака со всех сторон. Мы ничего не видели, абсолютно ничего, зная, что находимся среди деревьев, которые ждут, чтобы схватить нас и швырнуть на землю. Мы молча затаили дыхание.
С побелевшими на штурвале костяшками пальцев, Райт знал, что не осталось ничего, кроме как броситься очертя голову и надеяться на лучшее. Снова и снова верхушки деревьев рвались к нам, почти касаясь кончиков наших крыльев, затем сплошные облака, ослепляющая белая стена. Я молился, чтобы впереди не было горы, а затем кромка поднялась, и мы с ревом пронеслись через крохотный пятидесятифутовый просвет над рекой, сквозь который увидели, как она отчетливо поворачивает на юг. Это была граница с Камбоджей, где находились наши люди.
И там туман обрывался просветом шириной в милю и чистым небом. Мы снова были в безопасности, прямо над группой. Я распахнул окно и высунул М-16, пока Райт выравнивался для стрельбы. Я собирался попросить Джентри подать знак сигнальным полотнищем, когда наша радиостанция затрещала: "Говорит Пантера Два-Семь. У меня группа тяжелого вооружения, к западу от Дукко". Не в силах сидеть сложа руки, зная, что группа в опасности, и понимая, что мы с Райтом рисковали всем, чтобы вылететь туда, "Кобры" стартовали надеясь, что вдруг облака разойдутся. Что такое моя М-16 в сравнении с огневой мощью "Кобры"? Мы пошли вверх через просвет, выскочили над облаками, затем кружили там, пока до нас не добрались "Кобры", и повели их вниз по кроличьей норе. Через мгновение они уже стреляли по наводке Джентри и Гросса, а я связался с Плейку, велев нашим "Хьюи" быстро вылетать, пока там еще оставался просвет.
Погода продержалась достаточно долго, чтобы найти всех, вывести вертушки на позицию, а затем эвакуировать их. Мы никого не потеряли, пострадавших тоже не было.
Это был последний боевой прыжок HALO в SOG.
По возвращении в Контум, я познакомился новым соседом и Наездником Кови, штаб-сержантом Кеном Макмаллином, который сменил Стива Кивера, когда тот отправился домой. Давний ветеран Сил спецназначения, Макмаллин в 1967 году совершил боевой прыжок с парашютом в составе Майк Форс. В ноябре прошлого года в составе штурмовой группы он высаживался в налете на Сонтай в Северном Вьетнаме, попытке спасти американских военнопленных. Хотя пленных там не оказалось, все в сообществе спецназа восхищались блеском и смелостью рейда. Во всех отношениях превосходный солдат, Макмаллин был Один-Ноль РГ "Делавэр", прежде чем его отобрали летать на Кови. Но в нем также было немного от дьявола.
Вскоре после того, как Макмаллин появился в Кови Кантри-Клубе, туда был приглашен на выпивку генерал из Тихоокеанского командования Армии. Как изрядно важную персону, генерала напоили и накормили в штабе SOG, затем провели экскурсию по нашему расположению с показом разложенного снаряжения и демонстрацией боевых стрельб. Он заставлял старших офицеров вздрагивать от каждого своего вопроса.
Генерал одобрительно кивнул, увидев нашу стойку с выпивкой – джин "Танкерей", Чивас "Сильвер Лейбл", бурбон "Уайлд Тёки", коньяк "Наполеон", водка "Столичная" – сорта, которые не встречаются нигде в Юго-Восточной Азии. "Только лучшее для лучших", - хвастались мы посетителям. Чего не знали наши посетители, так это что Лоуэлл Стивенс хранил настоящую выпивку в подсобке, и каждое утро, например, заливал в бутылку "Столи" обычный красный "Смирнофф".
Генерал, любитель скотча, пил его со льдом. Затягиваясь огромной сигарой и потягивая из большого стакана нашу "экономическую" выпивку, он практически устроил шоу одного актера – не то чтобы напыщенный, но весьма довольный собой. Спустя час этого представления и после нескольких доз выпивки Кен Макмаллин скромно наклонился к нему и спросил: "Сэр? Не могли бы вы мне сказать? Как вас зовут?"
Генерал был немного удивлен, но и польщен. Он улыбнулся, стряхнул пепел с сигары и сказал: "Что ж, меня зовут Ральф".
Макмаллин чокнулся с генералом и выдал: "Ну и шел бы ты нахер, Ральф!" Все ахнули, не в последнюю очередь генерал, который чуть не выронил свою выпивку. Он оглядел всех нас, вытаращив глаза, и уставился на Кена. Затем он моргнул, покачал головой и расхохотался. "Никто – а-ха-ха – не говорил мне – а-ха-ха – пошел нахер – а-ха-ха – много лет!"
Тогда мы все подняли бокалы и прокричали: "Ну и шел бы ты нахер, Ральф!"
Генерал поднял свой бокал и воскликнул в ответ: "И вас всех тоже на хер!"
Остаток вечера мы говорили об охоте на фазанов, гончих собаках, о взрослении на фермах – обо всем, кроме войны. И он искренне наслаждался этим.
Несколько дней спустя я снова вылетел с капитаном Гленном Райтом на обычное задание через границу с Лаосом, чтобы подобрать LZ для вьетнамской группы, слушая песни из "Топ 40" радио Вооруженных сил и глядя на проносящиеся мимо пейзажи. Когда мы пролетали над участком Шоссе 110, я заметил на дороге кусты, параллельную линию пучков листвы, тянущихся на довольно большом расстоянии. Я не сказал ни слова Райту, и он не сказал ни слова мне – мы пролетели еще секунд двадцать, затем посмотрели друг на друга и спросили: "Ты видел то, что я только что видел?"
Райт развернул O-2, и, конечно же, некоторые из кустов двинулись – солдаты, хорошо замаскированные северовьетнамцы, сидевшие на дороге. Сделай они хоть шаг в сторону джунглей, мы бы их ни за что не разглядели. Я быстро прикинул, что колонна тянулась на два километра по обеим сторонам дороги. По одному человеку на каждые два метра, это означало около 2000 человек.
Пока я включал защищенную радиостанцию, Райт держал нас на достаточном удалении, чтобы северовьетнамцы не услышали наши двигатели. Я немедленно связался с полковником Радке и попросил его выйти на Сайгон и перенацелить B-52 для удара по обнаруженным войскам. "Я сделаю все, что смогу", - пообещал он. В течение пятнадцати минут мы кружили в десяти милях от дороги, давая противнику поверить, что мы ушли. Я рассчитал координаты, чтобы B-52 могли обработать этот участок дороги.
Затем последовал ответ полковника Радке. "Пластикмен, в Седьмой воздушной армии говорят, что мы не можем перенаправить удар".
Черт! Упустить такую возможность.
Затем Радке добавил: "Они сказали, что вы можете имитировать удар B-52".
Нелепо! Глупость! Райт спросил: "Как, черт возьми, мы можем сымитировать удар B-52?"
Нам не следовало испытывать недостатка в вере в Седьмую воздушную. Минуту спустя вышел на связь воздушный пункт управления Хиллсборо и сообщил, что у нас приоритет для всех американских ударных самолетов в Юго-Восточной Азии. Это было поразительно. Получив приказ Седьмой воздушной армии, Хиллсборо начал посылать нам истребители, волну за волной – ничего подобного мы никогда не видели – реактивные самолеты, на всех высотах до 40000 футов (12200 м), готовые действовать. Каждые десять минут прибывала новая группа истребителей.
В течение часа мы заставляли солдат NVA спасаться бегством, но едва успевали управляться со всеми истребителями, роем мчащимися к нам, и этот поток не прекращался.
Полковник Радке отменил все остальные операции и предоставил в наше распоряжение вертушки и "Берд Доги" O-1. Сменяющий нас Кови и Наездник Кови – Лоуэлл Стивенс – вылетели раньше, поэтому мы провели по радио быстрый мозговой штурм. Чтобы эффективно управляться с таким количеством авиации, мы поделили территорию между собой, прямо по хорошо видимой линии хребта. Затем мы разделили авиационные средства на одинаковые оперативные группы: у каждого из нас была пара "Берд Догов" O-1, чтобы спуститься вниз, к самым зарослям и найти противника, пара "Кобр"-ганшипов, чтобы прикрывать O-1 и пригвоздить противника, когда он будет обнаружен. И чуть южнее нас я поставил кружить звено наших "Хьюи", готовых прибыть и немедленно эвакуировать любого, кто будет сбит. Теперь мы были готовы сыграть.
Бесконечный поток груженых истребителей, несущих все имеющиеся виды боеприпасов, продолжал прибывать. У одного самолета были кассетные бомбы – у нас была цель для них; другой появился с 500-фунтовыми бомбами – у нас была цель для них; напалм – цель и для него тоже. Всякий раз, когда у пары истребителей заканчивалось время на цели, мы велели им сбрасывать оставшийся груз на последнее место, где O-1 заметили врага. Каждые десять минут прибывала новая группа самолетов – F-4 ВВС, A-7 ВМС, южновьетнамские A-1 – непрерывная бомбардировка, не имеющая прецедентов за всю войну. Наша воздушная оперативная группа набросилась и беспощадно колотила по этому участку дороги, пока не стало слишком темно, чтобы что-то видеть.
Затем, на рассвете, мы вернулись, повторяя это снова, и к нам присоединился Ларри Уайт. Наши первые удары раскололи NVA, заставив их бежать во всех направлениях. Их командиры потеряли управление своими войсками. Повсюду были мелкие скопления солдат, которые не знали, куда идти и что делать. Они стянулись обратно к дороге, чтобы перегруппироваться, и именно там их застигли наши O-1 и "Кобры", и мы снова их бомбили.
И чем больше мы бомбили, тем больше снимали кожуру с луковицы, обнажая скрытые лагеря, склады снабжения и парки грузовиков, по которым, в свою очередь, наносилось еще больше авиаударов. В Дакто группа Брайт Лайт суетилась весь день, перевооружая "Кобры" и отправляя обратно, что потребовало срочного пополнения запасов ракет и 40-мм боеприпасов из Плейку, доставленных вертолетами "Чинук".
После обеда полковник Радке получил сообщение, что в Контум летит бригадный генерал, чтобы увидеться с ним. Выбравшись из своей вертушки на вертолетку, грубый офицер потребовал: "Я хотел бы знать, что, черт возьми, здесь происходило последние два дня!"
Радке проводил его в наш оперативный отдел и подробно проинформировал. В ответ генерал резко спросил: "Вы понимаете, что израсходовали все чертовы боеприпасы для моих авиационных подразделений на следующие тридцать дней?"
Радке был непоколебим. "Вот как, сэр?"
"И не только это, вы же знаете, что эта проклятая война начинает сходить на нет, а вы перенапрягаете мои вертолеты, подвергая опасности жизни моих пилотов". Он постучал по столу. "Мне это не нравится".
Радке задумчиво кивнул.
Генерал закончил: "Я просто хотел сообщить вам, что я чувствую".
Вернувшись на вертолетную площадку, генерал спросил: "Вы поняли, что я сказал?"
Поскольку они были за пределами слышимости, Радке наконец мог говорить прямо. "Я понял, генерал, но позвольте мне сказать вам кое-что. Ни один из боеприпасов, которые мы выпустили, не был вашим. Они были выделены для обеспечения наших операций, которые не имеют никакого отношения к вашему подразделению. Во-вторых, все вертолеты и все самолеты, которые были направлены нам, были выделены генералом Абрамсом для поддержки его операции, которая является нашей операцией. Третье, из личных наблюдений, я здесь в своей третьей командировке, и я полагал, что целью войны является уничтожение противника. Если завтра у нас будет возможность сделать то же самое снова, мы сделаем это снова. И я молю бога, чтобы вы не попытались встать у меня на пути. Вы понимаете, сэр?
Глаза генерала вспыхнули. "Я запомню это, полковник".
Радке максимально четко отсалютовал ему: "Да, сэр".
Больше он ничего не слышал об этом генерале.
К тому времени, как мы завершили трехдневную бомбардировку, было произведено, должно быть, более 500 вылетов – тысяча самолетов. "И той ночью", - позже вспоминал полковник Радке, - "старина генерал Абрамс лично перенаправил удары B-52 на этот район, а затем они послали "инфракрасник" (самолет наблюдения) и обнаружили тысячи очагов огня и дым, поднимающийся на тысячи футов". Полковник Роджер Пеццелле, возглавлявший тайные трансграничные операции SOG, позже написал исследование, в котором пришел к выводу, что наши сокрушительные удары, буквально расквасившие нос северовьетнамцам, двигавшимся в Южный Вьетнам, отбросили планы пасхального наступления 1972 года на шесть месяцев.
Секретная война SOG, возможно, близилась к концу, но никто из наших людей не вел отсчет. В конце октября РГ "Вашингтон" провела ближний выход в окрестностях Бенхета, в ходе которого Один-Ноль Боб Макнейр инициировал контакт со взводом NVA из сорока человек, как следует пустил им кровь, а затем ушел. Его Один-Один, специалист-четыре Фрэнк Дил, вызвал "Кобры" и истребители, чтобы прикрыть их эвакуацию. В результате пострадал только Макнейр, получив легкое осколочное ранение. В течение октября, согласно записям SOG, четыре возглавляемые американцами группы вступали в перестрелки около Бенхета, и, что примечательно, всем удалось пробиться.
Однако награда за дерзость под занавес войны должна достаться сержанту Уиллу Карри, Один-Ноль РГ "Нью-Гемпшир". В конце ноября – всего за три недели до того, как разведка SOG прекратила операции – он возглавил выход в долину Плейтрап и провел шесть дней, наблюдая за группами проходящих солдат противника. Решив захватить пленного, утром 19 ноября он устроил засаду на большой отряд солдат NVA. Его Один-Один, сержант Джеймс Джиако III, взорвал Клейморы, а Карри застрелил двух северовьетнамских солдат; они ушли с тремя АК, но без пленных. Капитан Чарльз Флотт, новый командир разведроты, пошел с ними, чтобы нести их радиостанцию, и в этой роли наводил авиаудары позади них, которые нанесли многочисленные потери.
Все было почти кончено, но по тому, как упорно сражались люди, сказать этого было нельзя. В течение ноября, согласно записям SOG, на задачи выходили пять возглавляемых американцами групп, и все они столкнулись с таким сильным противодействием, что действия противника заставили их эвакуироваться, обычно под огнем. В том месяце нашим группам в среднем удавалось продержаться по восемь или меньше часов на задачу.
Я летал на обеспечение одной из таких задач, когда РГ "Нью-Йорк" осматривала район к юго-западу от Бенхета в поисках следов танков и лагерей противника. Когда Один-Ноль Ларри Никсон передавал мне по радио свой доклад об обстановке на конец дня, он сделал паузу, затем сообщил, что только что слышал отчетливый металлический лязг минометных стволов, устанавливаемых в крепления. Затем послышались голоса северовьетнамцев, перекликающихся тут и там выше по склону. Уже почти совсем стемнело, и было слишком поздно эвакуировать их, но я не мог просто пожелать им удачи и улететь.
Я обдумал это, затем связался с полковником Радке, рекомендовавшим дозаправить самолет и всю ночь летать над людьми Никсона в надежде, что звук двигателей нашего OV-10 удержит противника от атаки. Мой пилот был полностью за.
"Если хочешь сделать это, делай", - ответил Радке.
Так что всю ночь наш OV-10 гудел возле РГ "Нью-Йорк", и звук наших двигателей говорил северовьетнамцам: "Вы стреляете в них, и мы тут же выстрелим в вас". Время от времени Никсон передавал, что слышал голоса наверху, но противник так и не атаковал. Позже РГ "Нью-Йорк" была эвакуирована без происшествий.
Через несколько дней для меня все закончилось.
В разведроте мне устроили прощальный вечер, а потом мы до поздней ночи пили в Кови Кантри-Клубе. Собирая вещи, я пожалел, что уезжаю прямо сейчас, потому что Марта Рэй приезжала в тот самый день, когда я отбывал, а мне бы хотелось увидеть ее снова. С другой стороны, мне не хотелось быть там, когда это превратится в город-призрак – я хотел запомнить все это таким, каким расположение было, когда я прибыл в 1968 году.
В то утро я надел свой зеленый берет, отказавшись от дурацкой черной бейсбольной кепки, которую мы с недавнего времени должны были носить. Я попрощался с Ларри Уайтом, который должен был лететь в дневную смену, затем сел в джип с Лоуэллом Стивенсом и отправился на аэродром.
Оглядываясь на расположение, уезжая из него в последний раз, я чувствовал смесь сожаления и надежды, благодарный за то, что полковник Радке попросил меня остаться до конца. На аэродроме Лоуэлл сидел в джипе со мной в ожидании "Блэкберда", развлекая историями о мастурбирующей обезьяне и какой-то собаке, вылизывающей яйца в низинах Западной Вирджинии. Я спросил, что он будет делать, когда все эти танки пересекут границу. "Черт возьми, просто предложу им кофе с пончиками и помашу рукой, чтобы они проезжали". Мы рассмеялись.
А затем появился "Блэкберд" SOG. Когда C-130 дал реверс двигателям и подрулил, я пожал руку Лоуэллу и схватил свою сумку. Лоуэлл крикнул: "Прощай, Джон". Мы сражались изо всех сил, до самого конца.
Я на секунду задумался, пытаясь придумать что-то глубокомысленное, но все это казалось банальным для того момента и того человека, которого я так уважал. "Береги себя, Круглоглазый". Он кивнул.
Мгновение спустя меня там больше не было.

1. Площадки десантирования – Drop Zone (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Спасибо большое. Хорошая книга, однако.

Прям на редкость, да

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На следующий день после моего отъезда из Вьетнама мой сосед по комнате Джерри Денисон спал допоздна, повеселившись накануне вечером с актрисой Мартой Рэй, которая только что приехала с ежегодным праздничным визитом. Около 08:00 он потянулся к своему сундучку за сигаретой – ослепительная вспышка! – стены разлетелись вдребезги, и Джерри оказался под обрушившейся крышей. Растерянный, полубессознательный, он не понял, что это прилетела 122-мм ракета и взорвалась на моей пустой койке.
Проявив невероятную силу, штаб-сержант Спенсер Грегори-младший поднял горящие обломки, позволив выползти в безопасное место тяжело раненому Денисону, а также Наезднику Кови Кену Макмаллину, которого ранило осколком в живот. Ларри Уайт, также находившийся в здании, отделался легкими ранениями.
Макмаллин и Денисон были эвакуированы.
Неделю спустя, как и предсказывал полковник Радке, разведывательные операции прекратились. Пару месяцев спустя был ликвидирован и штаб SOG в Сайгоне. Не было ни сбора, ни сворачивания знамен, ни церемонии, ни построения, ничего. Как будто SOG никогда не существовало, что вполне устраивало сотрудников службы обеспечения секретности, которые целыми днями сжигали объемные архивы SOG.
Хотя SOG прекратила свое существование, ее ветераны продолжили заниматься другими видами деятельности, как военными, так и гражданскими.
Мой лучший друг Гленн Уэмура сделал карьеру в телефонной компании на Гавайях, а ныне занимается прокладкой оптоволоконных кабелей в Орегоне.
Один-Ноль бывшей группы Гленна, РГ "Вермонт", Франклин "Даг" Миллер, в конце концов, оказался в Белом доме и получил свою Медаль Почета от президента Никсона. После того, как я не видел Дуга двадцать лет, я дважды встретился с ним в 2000 году, незадолго до того, как он умер от рака.
Мой товарищ по РГ "Иллинойс" Джордж Бэкон стал кадровым сотрудником ЦРУ, служил в северном Лаосе личным советником генерала Ванг Пао. После падения Вьетнама он перебрался из Агентства в Африку. Джордж был убит в День святого Валентина 1976 года, когда его Лэндровер попал в засаду кубинских войск в Анголе, став единственным погибшим там американцем.
Один-Ноль нашей РГ "Иллинойс", Бен Томпсон, вышел в отставку в звании мастер-сержанта и ныне работает в частной охранной компании.
Ричард Вуди, который получил две пули АК рядом со мной во время нашей засады на колонну на Шоссе 110, вернулся во Вьетнам в составе дивизии "Америкал" (Americal). После очередного тяжелого ранения он покинул Армию и сейчас работает почтмейстером в Инмане, Канзас.
Джон Янси, который схватил водителя грузовика, а позже сделал все возможное, чтобы спасти смертельно раненого Дэвида "Крошку Хью" Хейса, в конечном итоге стал членом элитного контртеррористического Отряда "Дельта". Джон находился в иранской пустыне во время неудачной попытки спасения американских заложников в апреле 1980 года. Десять лет спустя его случайно застрелили на учениях Отряда "Дельта".
Рекс Жако, мой Один-Один в РГ "Калифорния", был допрошен ФБР в связи с угоном в 1971 году самолета "Норд-вест Эйрлайнс" (Northwest Airlines). Рекс не был пресловутым "Ди Би Купером", который прыгнул с парашютом с выкупом в 200000 долларов и так и не был найден. Ныне он служит в правлении отделения "Дэвид Крокетт" организации Ветеранов заграничных войн в Лоуренсбурге, Теннесси.
Наездник Кови Ллойд О'Дэниелс уволился из Армии, получил диплом бухгалтера и сегодня руководит аудиторскими проверками Командования специальных операций США.
Человек, чью жизнь спас капитан Эдвард Лесесн, вытащив пистолет и реквизировав "Хьюи", Моррис "Мо" Уорли, вышел на пенсию в 1977 году. Сегодня вечно активный Уорли – информационный менеджер Центра оральных и системных заболеваний в стоматологической школе Университета Северной Каролины. Лесесн тоже вышел в отставку и теперь живет в Панаме.
После Вьетнама кавалер Медали Почета Боб Ховард командовал подготовкой Сил специального назначения в Кэмп-Макколле, затем возглавлял учебный лагерь горной подготовки Рейнджеров в Далонеге, Джорджия, вдохновляя новое поколение Зеленых беретов и Рейнджеров. Он вышел в отставку в звании полного полковника. С тех пор он перенес дюжину операций, чтобы залечить свои многочисленные военные раны, отражающие его восемь Пурпурных сердец. Боб Ховард остается величайшим малоизвестным героем Америки.
Наш командир в Контуме, полковник Фредерик Абт, ветеран боевых действий Второй мировой войны, Кореи и Вьетнама, вышел в отставку и стал учителем начальной школы, где, как мне говорили, отеческие качества его характера пробуждали лучшее в его учениках. Он скончался десять лет назад.
Феноменальный Джо Уокер после SOG провел во Вьетнаме еще год, обучая камбоджийских солдат. Уйдя из Сил спецназначения, бывший Один-Ноль РГ "Калифорния" продолжил службу в сообществе спецопераций в гражданском качестве, а затем, десять лет назад, едва не погиб, упав во время спуска с вертолета. После сложной операции и сращения позвоночника он сразу же вернулся к работе. Подозреваю, что и в наши дни, куда бы он ни направлялся, он до сих пор берет с собой 60-мм миномет.
Спустя одиннадцать месяцев после того, как осколок миномета раздробил череп Фрэнка Беллетира во время выхода с Хэтчет Форс, он закончил курс физиотерапии и ушел из Армии по состоянию здоровья. Фрэнк окончил колледж в 1976 году, и сегодня он и его жена восстанавливают дома в районе Чикаго.
Капитан Нил "Дикий Билл" Коди ушел из Армии и теперь преподает в колледже во Флориде, а также управляет бизнесом по массажной терапии. Он так и не получил награды за свое героическое спасение тяжело раненого сержанта во время атаки саперов в Куиньон в 1970 году.
Через два года после смерти Один-Ноль Рикардо Дэвиса его товарищ по группе Джим Ламотт посетил его вдову в Нью-Мексико, чтобы помочь семье получить его страховку, в которой до тех пор отказывали, поскольку тело не было найдено. Ламотт добился успеха. Несмотря на серьезные проблемы со здоровьем в последние годы, Джим продолжает преподавать айкидо и консультировать проблемную молодежь.
Другой ветеран CCN, капитан Чак Пфайфер, чье феноменальное метание гранат спасло множество жизней во время атаки саперов в 1968 году, добился определенной известности после SOG. В 70-х он появлялся на рекламных щитах по всей стране в рекламе сигарет "Уинстон", затем снимался в фильме "Уолл-стрит" и в сериале "Закон и порядок" на NBC-TV. Два года назад Чак получил сильно запоздалую Серебряную звезду за свое мужество в ту ночь 1968 года, врученную в его альма-матер, Вест-Пойнте.
Товарищ Пфайфера, ньюйоркец Роберт Мастерджозеф, тяжело раненный, когда захватил в плен северовьетнамского офицера, покинул Армию со стопроцентной инвалидностью. Сегодня он по-прежнему смеется, пересказывая историю о том, как он клялся: "Я бы отдал свое левое яйцо за пленного".
Другой тяжело раненый разведчик, Один-Ноль РГ "Нью-Йорк" Джон Сент-Мартин, провел много месяцев на излечении. Несмотря на то, что его правая нога стала короче левой, травмы спины и гепатит, которым он заразился при переливании крови, он получил диплом инженера-строителя и сегодня работает на крупных строительных проектах в Калифорнии.
Эд Волкофф, заместитель командира группы, спасший жизнь Сент-Мартина, получил высшее образование и стал офицером по артиллерийскому вооружению. Его последним назначением на действительной службе в звании подполковника было командование специальным подразделением по обезвреживанию бомб в Белом доме. Сегодня Эд разрабатывает способы защиты от возможного применения террористами химического и биологического оружия.
Веселый, смелый, сострадательный, Наездник Кови Кен Карпентер благополучно вернулся в Штаты. Затем, два года спустя, Кен был в баре на Аляске, когда какой-то незнакомец разбил бутылку виски о его голову, убив его на месте. Бывший Один-Ноль Карл Франкет стоял в почетном карауле на похоронах Кена.
Наездник Кови и Один-Ноль РГ "Гавайи" Ларри Уайт провел последние дни своей действительной службы в 101-й воздушно-десантной дивизии. Ларри выстроил свою вторую карьеру как аукционист в Луисвилле, Кентукки.
Еще один Наездник Кови, Лоуэлл Уэсли Стивенс, в конечном итоге стал сержант-майором "Блю Лайт", секретного контртеррористического подразделения, которое предшествовало Отряду "Дельта". Хоть и выйдя в отставку, сегодня он управляет стрельбищами в Кэмп-Макколл, используемыми для подготовки подразделений специальных операций.
Тяжело раненый 122-мм ракетой, попавшей в мою пустую койку, Джерри Денисон достаточно оправился, чтобы завершить свою армейскую карьеру, затем с отличием служил в полиции штата на Аляске. Три года назад мы ловили рыбу нахлыстом на реке Талкитна недалеко от его дома-мечты на пенсии.
Раненый той же ракетой, Кен Макмаллин выздоровел и позже вышел в отставку в звании сержант-майора. Иногда мы пересекаемся, когда я рассказываю о SOG, а Кен о рейде на Сонтай – предпринятой в 1970 году попытке спасти военнопленных в Северном Вьетнаме – ветераном которого он также является.
Наездник Кови, пролетевший опасно низко под кромкой облачности, чтобы привести вертушки к моей залитой дождем РГ "Иллинойс", капитан Джим Янг, оставил Силы спецназначения, окончил колледж и основал страховое агентство в Вирджинии.
Один-Ноль Джим "Фред" Морс, получивший тяжелейшие ранения и уже почти терявший сознание, когда увидел мой самолет Кови, выжил и сегодня представляет фармацевтическую компанию. В этом качестве ему несколько раз доводилось спасать людей, помогая врачам находить лекарства для лечения их пациентов. Один врач сказал Фреду, что его информация спасла жизнь пациента. "Так что, возможно, это именно то, для этого я оказался здесь", - философствует он.
Один-Ноль РГ "Нью-Мексико Ричард Макнатт, вся группа которого получила ранения, из-за того, что их сигнальный дым снесло вбок, оправился от ран и ушел из Сил специального назначения в 1978 году. Его небольшой магазин оборудования для подводного плавания вырос в региональную сеть, затем в бизнес по доставке товаров по почте и собственную линейку подводного снаряжения. Несмотря на серьезные ранения и хроническую пневмонию из-за простреленных легких, ныне он ходит в походы, плавает, качает железо и до сих пор обучает подводному плаванию.
В День ветеранов 1995 года я разговаривал с родителями Дэвида Микстера почти через четверть века после его гибели. Они нашли утешение в том, что не было никаких сомнений в его смерти, и оценили, что Один-Ноль Пэт Митчел был готов отдать свою жизнь, но не бросить тело их сына.
Мужественный командир группы Микстера Пэт Митчел ныне является врачом и профессором медицины в Университете Северной Дакоты.
Пилот OV-10, с которым я летел, когда мы стреляли и пускали ракеты вокруг группы Митчела, чтобы помочь ему и Лину Сен-Лорану уйти, капитан Джим "Майк" Крайер, после Вьетнама ушел из ВВС и сегодня живет в Темпе, Аризона, где является бизнес-менеджером программы разработки двигателей для вертолета "Команч"(1).
Еще один пилот OV-10, капитан Билл Хартселл, с которым мы вели пулеметный и ракетный огонь, чтобы помочь РГ "Нью-Йорк" Эда Волкоффа в Рождество 1970 года, освоил почти все самолеты американских ВВС. Его последней должностью было пилотирование борта ВВС Два(2) , когда Джордж Буш был вице-президентом. После выхода на пенсию Хартселл стал пилотом губернатора Оклахомы.
Ричард Гросс, Один-Ноль РГ "Калифорния", позже возглавлявший ночное парашютное десантирование HALO, которое я обеспечивал, вышел на пенсию, затем работал в Госдепартаменте консультантом по безопасности. После долгой борьбы с изнурительными болезнями Рич умер два года назад.
Ховард Шугар, один из членов группы Рича в тот ночной прыжок HALO, ушел из Армии и основал процветающий бизнес по оценке недвижимости во Флориде.
Еще один участник того прыжка, Марк Джентри, который отбивался и убегал от NVA в течение трех часов, продолжил свою карьеру в Силах спецназначения, включая несколько лет в армейской парашютной команде "Голден Найтс" (Golden Knights). Позже Марк вошел в состав Отряда "Дельта" и стал весьма уважаемым главным сержант-майором этого подразделения.
Пилот Кови, с которым я летал на обеспечение того ночного прыжка HALO, каким-то образом удержавший нас от того, чтобы врезаться в гору, капитан Гленн Райт, снова отправился во Вьетнам, в итоге совершив 275 боевых вылетов. Гленн уволился из ВВС в 1975 году и сейчас работает инженером по промышленной безопасности на Карибах.
Бывший Один-Ноль РГ "Мичиган" Элдон Баргвелл получил Крест за выдающиеся заслуги за героические действия тем кровавым утром, когда мой самолет Кови наткнулся на его группу во время поиска пропавшего F-4 "Шторми Ноль-Три". После производства в офицерский чин вошел в состав грозного Отряда "Дельта", сражался в Ираке и Сомали и, в конечном итоге, стал командиром "Дельты". Получив свою первую генеральскую звезду четыре года назад, Баргвелл был назначен командующим Сил специальных операций США в Европе и сегодня носит две звезды, будучи генерал-майором.
Полковник Гален "Майк" Радке, командовавший CCC в 1971 году, провел свои последние годы на действительной службе в Форт-Брэгге, командуя Учебной группой Сил специального назначения. Он был кандидатом на пост командира-основателя Отряда "Дельта" (эта должность досталась полковнику Чарльзу Беквиту). Радке вышел в отставку в звании полного полковника и сегодня, женатый на отставной армейской медсестре, проживает в Палм-Харбор, Флорида. "Я так много думаю о ветеранах Вьетнама", - любит шутить он, - "что женился на одной из них".
После Вьетнама Марта Рэй появилась в телесериале "Макмиллан и жена", за которым последовал частичный отход от дел (если не считать рекламы "Полидент"). Зеленые береты всегда были желанными гостями в ее доме в Бель-Эйр, где она пела для них в отдельном кабинете, который превратила в собственную "комнату группы", где хранились памятные вещи спецназа, которые она собрала за почти два с половиной года, проведенные во Вьетнаме. Когда Рэй скончалась в 1994 году, она завещала эту комнату музею Центра специальных операций имени Кеннеди в Форт-Брэгге, где ее реконструировали(3).
Двое моих пропавших друзей и сослуживцев Питер "Толстый Альберт" Уилсон и капитан Фред Крупа так и числятся исчезнувшими, как и четыре дюжины других пропавших без вести из SOG. Правительство Вьетнама утверждает, что не имеет представления о том, что с ними случилось.
Но я помню Пита и Фреда, и всех тех, с кем я служил. По мере того, как годы проходят и противоречия, кружащие вокруг Вьетнама, отходят на второй план, для меня с потрясающей, непреходящей ясностью продолжают сиять преданность и мужество тех, рядом с кем я имел честь служить. Я обогатился и стал сильнее, потому что был среди этих лучших из людей, и если когда-нибудь имя кого-то из них выпадет из моей памяти, все, что мне нужно будет сделать, это спеть "Эй Блю".

1. Проект разработки малозаметного разведывательно-ударного вертолета, окончательно закрытый в начале 2004 года (прим. перев.)
2. Кодовое обозначение летательного аппарата, на борту которого находится вице-президент США (прим. перев.)
3. Комната не комната, но витрина, посвященная ее памяти, точно есть. Видел, когда последний раз (теперь уже, наверное, точно последний) был в Брэгге в апреле 13-го года (прим. перев.)

_________________
Amat Victoria Curam

Преогромное спасибо!
А пролог, где автору присылают аудиозапись, и его накрывают воспоминания, будете переводить?