Текущее время: 28 мар 2024, 15:07


Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 125 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5, 6, 7  След.
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: 18 июл 2022, 00:00 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Итак, на этом заканчиваем 2-ю главу, посвященную подготовке отряда "Дельта". Дальше пойдет уже практическая работа.

*****

Я люблю летать, когда вижу что-то снаружи, но в те дни я был не в восторге от приземления. Мне гораздо привычнее возвращаться на землю на парашюте.
В батальоне рейнджеров я прослужил целых восемнадцать месяцев, во время которых ни разу не приземлившись в самолете, на котором взлетал. Дошло до того, что я просто не верил ни в какое воссоединение с Матерью-Землей, если себя не контролировал. Джон был хорошим пилотом, наш перелет прошел без происшествий, а посадка оказалась гладкой, как шелк. Попрощавшись с пилотом-перегонщиком, мы неторопливо направились в главный ангар к ОСБ (оператору стационарной базы), [1] чтобы организовать трансферт в город.
Для нас нашелся бесплатный автомобиль, но, поскольку до времени нашего подбора оставалось чуть больше часа, то прежде, чем отправиться в город, мы решили пообедать и потусоваться в аэропорту. На летном поле Пит завел разговор с молодым парнем, похоже, разнорабочим, и тот с радостью согласился подбросить нас до железнодорожного вокзала.
Мы прибыли на станцию за десять минут до контрольного времени. Буквально через несколько секунд после того, как пробило четыре часа, перед зданием вокзала остановился белый фургон с соответствующей маркировкой. Водитель сдвинул солнцезащитные очки на кончик носа, посмотрел на нас поверх линз, затем поднял очки и поправил наружное зеркало.
Это был условный сигнал что «все чисто». Мы положили наш багаж на заднее сиденье и забрались внутрь. В наших инструкциях было сказано, что водитель не будет с нами разговаривать, и мы тоже не должны задавать ему вопросы. Сделать это было несложно — никогда еще не встречал настолько тихого человека. Как будто машину вел человек-невидимка.
Мы проехали по шоссе №74 через небольшой город Лоринбург, в Северной Каролине, и в нескольких милях от него свернули на узкую гравийную дорогу, которая через пару сотен метров от шоссе привела нас к большому зданию, похожему на заброшенный терминал или склад автотранспортной компании. Когда мы остановились, я глянул на водителя. Он ответил на мой взгляд, а затем явно указал на дверь сбоку здания. Я повернулся было сказать своим товарищам, чтобы они подождали в фургоне, пока я осмотрю здание, но водитель жестом приказал нам всем выбираться. «К черту», — подумал я и сказал ребятам, чтобы фургон не уезжал, пока я не вернусь.
Выбравшись наружу, я дернул дверь. Она была заперта, но прежде, чем я успел постучать, кто-то открыл ее изнутри. Это оказался Джерри Нокс.
— Давай, Эрик. Бери своих парней и заходите внутрь. У водителя плотный график.
Я помахал Питу и Джону и жестом показал им выпрыгивать. Джерри придержал дверь, пока мы собрали свои вещи и вошли внутрь, а затем провел нас по короткому коридору, мимо нескольких небольших офисных кабинетов, и вывел через другую дверь на большую открытую площадку размером с небольшой авиационный ангар. Это место явно было живым. Вдоль одной из стен здания выстроились грузовики, рядом рядами была выложена вся наша индивидуальная и групповая экипировка. В дальнем углу, в закутке, располагался оперативный штаб. Ребята из отделения связи установили рации, а из высоких окон к антеннам снаружи тянулись провода.
Джерри отправил нас к Рону Кардовски на краткий инструктаж. Рон сообщил нам, что в рамках «Кульминационного упражнения» мы отрабатываем порядок действий при угоне самолета. Наш курс КПО формирует штурмовой отряд и выставляет пару снайперских команд. Сержантом отряда будет Рон, а его командиром — Джим Дэй. Джим Буш отвечает за снайперов и руководит оперативным штабом. Самолет, Боинг-727, сейчас находился на земле в аэропорту Лоринбург/Макстон, который в рамках легенды учений рассматривается как расположенный в другой, дружественной, но очень отсталой и коррумпированной стране. Джим Дэй и пара снайперов сейчас находятся в аэропорту, работают с местными властями и пытаются разобраться во многочисленной противоречивой и запутанной информации.
Рон сказал нам проверить информационную доску в оперативном штабе на предмет наших групповых задач, а затем переместить свое снаряжение в соответствующие зоны групп, которые отмечены на полу мелом. Я подошел к доске, чтобы взглянуть на нашу организационную структуру, и нашел наше место.

Штурмовой отряд: группа «C»
Командир команды: Хейни
Заместитель командира команды: Мастерс
Беневидес
Вандервоорт

«Группа С». Это означало, что во время штурма мы должны были входить в самолет по крыльям через запасной выход и двигаться в сторону кормы. Это также означало, что мы, вероятно, сформируем половину штурмовой группы на случай возникновения нештатных ситуаций, если дела вдруг пойдут плохо, и у нас не будет времени для проведения заранее спланированного штурма. Но если бы дело дошло до этого, это была бы всего лишь попытка извлечь максимум пользы из плохой ситуации и спасти что-то в разразившейся катастрофе. Экстренные, нештатные штурмы проводятся только тогда, когда террористы начинают убивать заложников.
Это было первое упражнение из того, что впоследствии превратилось в полномасштабные учения по штурмам угнанных самолетов. За свою многолетнюю службу в 1-м отряде спецназ «Дельта» я успел поучаствовать в паре десятков ситуаций, связанных с реальными угонами, и почти в таком же количестве учений. Но была ли это реальная кризисная ситуация или тренировка, мы приступали к ее решению с одинаковой интенсивностью и безотлагательностью, — при этом учебная задача всегда была наиболее сложной из двух. И так было со всеми нашими учениями.
Здесь уже находилось около половины нашего курса КПО, поэтому мы с Питом нашли свое снаряжение и перенесли его в отведенное для нашей группы место. Ни Андреса, ни Джимми еще не было, так что мы также прихватили и перенесли их снаряжение, после чего отправились посмотреть на информационную доску в штабе. Пока не так много информации — только некоторые общие сведения о рейсе, примерное количество пассажиров и расплывчатая информация о том, сколько террористов может быть на борту. Мы не стали мешать ребятам из оперативного штаба, убрались с дороги и вернулись в зону нашей группы.
К ночи почти все уже были дома. Мы схватили Джимми и Андреса, как только они прибыли, и ввели их в курс дела, что не заняло много времени, потому что информации у нас самих было мало, потом взяли себе коробку с пайками и вышли на погрузочную площадку в задней части здания, чтобы разогреть ужин и обменяться впечатлениями за последние несколько дней. Вскоре мне позвонили, чтобы сообщить о совещании руководителей групп в оперативном штабе.
Слово предоставили Рону.
— У нас трудности с местными властями, поэтому мы пока не выдвинулись на аэродром, но нам удалось развернуть вокруг самолета две группы наблюдения, и мы собираемся направить туда две группы для экстренного штурма, — просто на случай, если все пойдет плохо.
Эрик и Джей Ти, ваши группы изначально будут наготове для экстренного штурма. Я заменю вас другими группами сразу же, как только мы сможем выдвинуться вперед. Сразу после того, как мы разойдемся, добудьте все необходимое для проведения штурма, а также то, что позволит вам прожить три-четыре дня. Загрузите вещи в серо-голубые фургоны и приготовьтесь к переезду в аэропорт. О водителях не беспокойтесь; я их предоставлю. Будьте готовы выехать через десять минут.
Затем Рон переключил свое внимание на остальную часть группы.
— Что касается остальных, вся информация на информационной доске. Я составлю расписание, чтобы у всех была возможность посменно поработать в оперативном штабе. Мы сделаем все возможное, чтобы под тем или иным предлогом вы все могли выдвинуться вперед, чтобы хотя бы посмотреть на аэродром и на место, где находится самолет.
— И последнее. — Рон понизил голос до заговорщического шепота и продолжил: — У Джима Дэя на самом деле много работы, и ему нужна помощь каждого. Само по себе это упражнение — трудная и нудная работа, но, знаете вы об этом или нет, Джим не входит в число любимчиков полковника Беквита. Если мы не справимся и не сделаем все как следует, Старик вполне может использовать это как предлог, чтобы вышвырнуть Джима отсюда.
Офицерская работа — это область, которой я обычно не занимаюсь, как не занимается ни один сержант, но Джим Дэй — один из лучших молодых офицеров, с которыми я когда-либо служил, и хотел бы продолжать служить с ним. Думаю, вы все согласитесь со мной, если я скажу, что он редкой породы. Его стоит защищать, и лучше всего мы можем сделать это, убедившись, что он блистает. Передайте всем, чтобы были предельно точными и оказали Джиму всю помощь, которую только можно, но не позволяйте другим офицерам знать, что происходит. Они тоже хорошие ребята, но сейчас под прицелом не они.
Хорошо, на этом все. Вы можете вернуться к своим группам. Джей Ти, Эрик, дайте мне знать, когда будете готовы к отправлению.
«Это объясняет, почему Джима Дэя назначили руководителем учений, — подумал я, — хотя он и не является старшим капитаном в классе. Старина Чарли помещает его под микроскоп и внимательно изучает. Ну, это не обязательно плохо».
Но я согласился с Роном. Джим был хорошим человеком, и я хотел продолжать работать с ним. На самом деле не было никакой опасности в том, что он получит что-то меньшее, чем всеобщая максимальная и восторженная поддержка. Именно так мы и работаем.
Прежде чем погрузиться в микроавтобусы для поездки в аэропорт, мы с Джей Ти немного посовещались. Нам нужно было кое-что согласовать на тот случай, если в пути нас вызовут, чтобы немедленно провести экстренный штурм. Мы договорились, что группа Джей Ти войдет через правое крыло и пройдет в корму, а моя группа войдет через левое крыло и пройдет вперед. Мы подгоним микроавтобусы прямо к бортам самолета и поставим лестницы на место, обе группы поднимутся и войдут в самолет одновременно. Скорость должна была заменить скрытность. Как только самолет будет зачищен от террористов, мы должны будем открыть все аварийные трапы и эвакуировать пассажиров через каждый выход. В случае пожара или взрыва на борту мы открывали любые двери, до которых могли дотянуться, и выпускали через них людей.
В моей группе порядок входа в самолет был следующим. Низкорослые парни входили первыми — Джимми следовал за Андресом — и двигались по проходу к кабине. Я входил третьим, за мной следовал Пит. Поскольку мы с Питом были выше Джимми и Андреса, мы могли стрелять поверх их голов, пока они зачищали проход. Как только они достигали передней переборки кабины, мы с Питом прыгали вперед и зачищали кабину и носовой туалет.
Все это звучит сложно, но мы знали, что сможем проникнуть в самолет и зачистить свой сектор со скоростью выдавливания зубной пасты из тюбика. Контролируемый хаос проникнет с середины и прокатится в противоположных направлениях. Мы загрузились микроавтобусы. Я связался с оперативным штабом, подал сигнал Рону, и мы убыли.
Когда мы прибыли на аэродром, то связались с Джимом Дэем и нашли место для расположения, которое находилось вне видимости с самолета, но все же позволяло сразу выйти на рулежную дорожку, ведущую к нему. Мы никогда не проводили экстренный штурм сходу, но подготовка к нему всегда являлась частью хореографии реагирования отряда «Дельта» на угон самолета. Через несколько часов вся наша группа выдвинулась на аэродром, и мы по очереди дежурили в составе штурмовых групп на случай нештатной ситуации.
На протяжении последующих семидесяти двух часов нас пропустили через отжимной пресс. Во время реагирования на угон самолета одна из вещей, которую делает наша сторона, — это война на истощение тех, кто захватил заложников. Цель состоит в том, чтобы измотать их умственно, физически и эмоционально.
Задача переговорщика — убедиться, что все имеет свою цену. Если террористы хотят воды — они должны дать что-то взамен. Если они хотят, чтобы откачали туалеты, они должны что-то дать взамен. При каждом сеансе переговоров делается попытка сбить террористов со своего плана и ослабить их контроль над инициативой. Если их нельзя заставить сдаться, мы хотим, чтобы они находились в самом низком состоянии из всех возможных, когда начинается штурм. Мы хотим, чтобы они были уставшими, измотанными и лишенными уверенности в себе. Но во время этого упражнения нас доводили до крайности.
По мере приближения сроков выполнения требований напряжение будет нарастать. Мы поднимались и занимали позиции для штурма только для того, чтобы потом отступить. Затем, пока мы пытались немного отдохнуть, возникала какая-то чрезвычайная ситуация, и мы снова были на ногах. Казалось, это происходило каждые несколько часов.
У Джима и Рона было полно дел с «местными властями» и представителями «американского посольства».
Посол требовал, чтобы его информировали о каждом изменении обстановки, но руководство в Вашингтоне дало указание не допускать его. Появился руководитель резидентуры ЦРУ и сообщил, что все оперативные планы должны получать одобрение от него. Получив отпор, он ушел, бормоча угрозы. «Местный» министр внутренней безопасности потребовал, чтобы были привлечены наши снайперы/наблюдатели; посольство США отказалось вмешиваться, потому что посол был возмущен тем, что его исключили из информационной цепочки. Мы подозревали, что это резидент спровоцировал требование министра безопасности. Возникали проблемы за проблемами, и их нужно было решать.
Требования утомляли всех нас, особенно Джима и Рона. На второй день испытаний мы схватили Джима и Рона по одному, отвели их в укромное место и заставили лечь и отдохнуть несколько часов. В те времена мы, руководители групп, чередовали командные обязанности и принимали на себя удары всех конкурирующих интересов. Мы построили психическую оболочку вокруг своего подразделения, придерживались нашего оперативного плана и отражали самые опасные покушения на него.
Дважды за вторую ночь мы готовились к штурму. В первый раз мы уже были в боевом порядке, подойдя к самолету на двадцать пять метров, когда нас отозвали обратно. Во второй раз нас отозвали тогда, когда мы были уже на самолете, держась за двери, готовые начать обратный отсчет. Это отняло у нас много энергии, эмоциональной и рациональной. Гораздо труднее отступить от цели, не обнаружив ее, чем с самого начала подойти к ней. И каждый раз, когда мы отступали, нам приходилось оставлять две группы начеку на случай, если нас обнаружат и придется начинать экстренный штурм.
Но каждая трудность, с которой мы сталкивались, каждая проблема, которая всплывала в ходе этих учений, на деле давала о себе знать в последующие годы. И всякий раз, когда мы сталкивались с новым и новым раздражителем во время операции, мы включали его в будущие учения. Последующие курсы КПО попадали в настоящий ад, потому что они испытывали на себе накопленный опыт каждой операции, предшествовавшей их прибытию.
Наконец, незадолго до рассвета третьего дня мы пошли на штурм.
В тот момент для всех участников, для заложников, для «террористов» и для нас это казалось реальным. Мы играли на все деньги. И когда я вошел через аварийный выход в самолет, я стрелял на поражение — хорошо, что это был холостой огонь.
Что меня больше всего поразило при входе в самолет (и то, к чему я так и не привык, хотя в будущем я к этому готовился), так это невыносимая вонь. Сто человек, набившихся на маленьком пространстве в течение трех дней, создают почти невыносимый запах. Это бьет вас подобно удару в лицо — это то, через что вы должны физически пробиваться, когда открываются двери. Снайперы рассказывали, что когда они приблизились к самолету, чтобы помочь нам справиться с пассажирами, они столкнулись со стеной дурного запаха, лившегося из открытых дверей, на расстоянии пятидесяти метров.
Еще одна вещь всегда оставалась неизменной. Будь то учения или настоящая операция, если сам инцидент длился более суток, заложники и террористы всегда реагировали одинаково. Их чувство реальности было ограничено пределами самолета. Самолет был их планетой (по сути, их вселенной), и все, что находилось за его пределами, становилось для них чуждым. Групповая психология, которая прорастала и укоренялась за этот короткий период времени, всегда удивляла.
Снаружи работа с заложниками происходила по плану. После того, как руководители группы внутри самолета встретились и обсудили первоначальный отчет о действиях во время штурма, мы позвонили Джиму Дэю, что готовы передать место происшествия местным властям. Пройдя эти формальности, мы покинули самолет.
Мы отошли к ангару, который был нашей зоной ожидания, и уложили свое снаряжение. Наконец-то мы закончили, чему я, например, был чертовски рад. Я так устал, что был будто пьяным. Некоторые ребята почти уснули на ногах, и, по большому счету, у нас у всех были остекленевшие глаза и навалившаяся усталость. Потом Рон созвал нас всех вместе.
— Нам осталось сделать еще кое-что, ребята, — сообщил он нам. — Загрузите все снаряжение в микроавтобусы, но оставьте пистолеты и автомат. На обратном пути мы собираемся остановиться на девятнадцатом полигоне и пройти тест по стрельбе. Мы должны быть там в 08:30, так что давайте двигаться. Когда снаряжение будет загружено, садитесь в машины. Руководители групп, дайте мне знать, когда будете готовы двигаться.
Я заметил двух сотрудников, Билла и Карлоса, которые внимательно наблюдали за нами, пока Рон сообщал нам последнюю информацию. Но когда мы повернулись, чтобы погрузить снаряжение в микроавтобусы, не было ни нытья, ни ворчания, и, не увидев никаких проявлений недовольства, два наблюдателя отправились к своей машине и уехали.
«Ничто не остается незамеченным, и ни одно действие не может остаться незамеченным», — подумал я, наблюдая, как Билл с Карлосом уходят. Мы устали, мы были голодны, мы хотели спать, и мы думали, что закончили, когда нас оглушили известием об очередном испытании. И пройти одно из наших контрольных упражнений по стрельбе в таких условиях было бы чертовски сложно.
Но когда я подумал об этом, это обрело смысл. Единственное, что не было проверено при штурме самолета, так это наши реальные огневые возможности. И когда мы, наконец, вошли в самолет, мы были уставшими, голодными, сонными и расстроенными — и все это могло повлиять на точность нашей стрельбы. Крайне важно, чтобы подразделение знало, как каждый человек поведет себя в таких условиях. В очередной раз пришлось поразиться скрупулезности наших тренеров.
Всю дорогу до Форт-Брэгга я спал, но, похоже, от дремоты только еще больше захмелел. Когда мы вылезли из микроавтобусов на полигоне №19, нас встретил сержант-майор Шумейт.
— Отлично, дамы, — промурлыкал он. — Сегодня утром здесь нет ничего нового; все это дерьмо вы выполняли раньше. Огневые места помечены текущим обозначением вашей группы. Начинаете отсюда, а затем в индивидуальном порядке идете туда, где увидите открытое место. Двигайтесь вместе с мишенью — я не хочу торчать здесь все утро. И постарайтесь не застрелиться. — Он сделал паузу. — Если, конечно, в этом не будет крайней необходимости. — И с ухмылкой отмахнулся от нас.
Я чувствовал, что двигаюсь в замедленном темпе, и вдобавок, когда двигался к первой точке, я был как в тумане. Обычно я легко справлялся с этими стрелковыми упражнениями, но теперь мне потребовалась вся моя концентрация, чтобы сосредоточиться на требуемом задании на каждом огневом месте.
Сама стрельба оказалась несложной; казалось, мой инстинкт взял верх и направлял меня в этой части. Но я должен был думать о том, что мне необходимо сделать, а затем говорить самому себе, что я решил. Усталость — это сильный наркотик. Но выстрелы прошли там, где должны были пройти, и в отведенные сроки. Я не понимал, что уже закончил до тех пор, пока Донни не взял мою зачетную карточку и не сказал мне идти и садиться.
«Закончил. Наконец-то закончил. Разве это было не круто? — Я почистил свое оружие и сложил его в сумку. — Сейчас июнь, а я начал этот путь в сентябре прошлого года. Не так уж и давно, но с тех пор многое произошло, и я немного изменился».
Я обнаружил в себе некоторые вещи, которые никогда не имели возможности проявить себя раньше. Я не чувствовал себя по-другому, я чувствовал себя, ну скажем, расширенным. Как будто теперь я мог дотянуться на бóльшее расстояние. И проделав за последние десять лет долгий путь от холмов округа Флойд, в штате Джорджия, я почувствовал себя счастливым. И до сих пор ценность моего пути была намного выше, чем его стоимость.
Когда все закончили, мы подобрали гильзы, убрали на стрельбище и снова собрались в столовой на «Ранчо», чтобы отведать один из сказочных полноценных армейских завтраков в «Уайт Уотер Вилли». Мы сильно проголодались и в то утро сильно истощили его меню.
Позже мы собрались в комнате КПО для дальнейших инструкций. С нами разговаривал Герхард Альтманн.
— Джентльмены, по вашему нынешнему состоянию видно, что проводить в настоящее время разбор выполнения «Кульминационного упражнения» будет бессмысленно. Бодрствовать смогут лишь немногие из вас, и я сомневаюсь, что те, кому удалось сохранить сознание, внесут большой вклад в этот процесс. Поэтому соберемся завтра утром в этом же месте и в это же время. А сейчас отправляйтесь на отдых, чтобы получить немного отсроченного, но заслуженного сна. Увидимся со всеми вами завтра. А пока я прощаюсь.
«Здравый смысл продолжает торжествовать», — подумал я, собирая вещи и выходя на парковку. В батальоне рейнджеров мы всегда делали это по инструкции и проводили «горячий душ» [2] сразу после учений. Следовательно, толку от этого для нас было немного, потому что все едва стояли на ногах, и мало кто мог не заснуть, — не говоря уже о том, чтобы уделить разбору то внимание, которого он заслуживал. Завтра мы все будем свежими, бодрыми и сможем почерпнуть все возможное из подробного изучения «Кульминационного упражнения».
Мне очень нравилось находиться в умной организации.

*****

«Разбор полетов» длился семь часов. Действия каждого человека были тщательно изучены, на обсуждение было вынесено и рассмотрено все, что происходило с момента нашего отъезда из Форт-Брэгга до нашего возвращения. Были проанализированы ошибки и отмечены удачные приемы.
Но это не являлось эквивалентом китайской самокритики, никто не собирался отправляться в лагерь для перевоспитания. Цель разбора состояла в том, чтобы узнать все, что мы могли, о том, что мы только что сделали — хорошее, плохое и безобразное. Мы анализировали проблемы и находили решения, и пользу из того, что мы узнавали, извлекала вся группа.
Для любой организации нет иного лучшего способа улучшить себя и двигаться вперед в профессиональном плане, чем этот, однако сам процесс должен основываться на доверии и взаимном уважении. В тот самый момент, когда он вместо линзы для диагностического анализа становится оружием, процесс умирает.
Наконец все закончилось. У курса КПО-3 больше не оставалось никаких дел. Джим Дэй отправил посыльного к полковнику Беквиту, чтобы сообщить ему, что разбор завершен, и тот вернулся с указанием, что мы должны собраться в столовой через пятнадцать минут.
Все Подразделение собралось в столовой, когда полковник Беквит с грохотом вошел в дверь.
— Сидите, сидите, — нетерпеливо помахал он, выходя на середину помещения и прислоняясь спиной к пустому салат-бару.
— Похоже, у нас появилась целая куча новых операторов, Кантри, — сказал он, обращаясь к сержант-майору Граймзу. — Полагаю, теперь нам придется с ними повозиться. Давно пора начать зарабатывать себе на жизнь, потому что, клянусь мальчики, вы собирались сожрать это подразделение вне домашнего очага. Теперь же вы можете начать окупать стоимость своих харчей. — Он наградил нас всех улыбкой, окинув комнату от стены до стены.
— Отметьте этот день в своих дневниках, ребята, — прогремел Беквит, а потом понизил голос до хриплого театрального шепота. — Это день, к которому мы стремились. Это день, когда 1-й оперативный отряд спецназа «Дельта» становится боеспособным подразделением. Сейчас мы достигли критической массы, и к тому времени, когда сегодня днем закончится наша работа, у нас будет такой размер и такой боевой состав, которые дадут нам средства для выполнения задач, которые ставит перед нами наша великая нация.
Прежде чем я сегодня уйду отсюда, я позвоню генералу Шаю Мейеру, начальнику штаба сухопутных войск, и сообщу ему, что отряд «Дельта» сформирован. Теперь отряд «Дельта» существует! И после этого я буду умолять его дать мне еще три месяца на проведение подготовки в составе всего подразделения, прежде чем он доложит Объединенному комитету начальников штабов, что мы готовы к работе. Но также я собираюсь сказать ему, что если завтра прозвенит звонок, то мы можем отправиться в бой.
Он повернулся к адъютанту части.
— А теперь, Смит, объяви задачи эскадрона, и когда закончим, давайте выпьем пива.
Когда он закончил то, что для полковника Беквита было короткой речью, ребята из столовой привезли несколько пивных бочонков, уложенных в мусорные баки, наполненные льдом.
Это был захватывающий момент. Когда я слушал, как выкрикивали имена и формировали состав эскадрона, роты и группы, я чувствовал себя как ребенок на Рождество. Я надеялся попасть в снайперскую команду, но ничуть не разочаровался, когда меня распределили в группу «С», первой роты (штурмовая рота; вторая рота стала снайперской) эскадрона «B».
Командиром группы «C» назначили Дейва Дональдсона, и он пригласил меня присоединиться к нему и к двум остальным членам группы. Билли Освальт стал заместителем командира группы, а другим сотрудником был Крис Кейбл. Я много раз видел Криса — он помогал Дейву на полигоне во время наших тренировок по подрывному делу, — но до сих пор у нас не было возможности пообщаться. Это нужно было изменить. Полагаю, что за эти годы мы с Крисом узнали друг друга настолько хорошо, насколько только могут узнать двое мужчин на земле.
— Ребята, обо всем по порядку, — прогрохотал Дон, жуя табак, который всегда держал во рту. — Давайте займемся пивом, пока оно не превратилось в пену, а потом поговорим.
Крис наполнил четыре большие кружки и вернул их нам. Мы стояли близко друг к другу и смотрели на оживленную толпу своих друзей и товарищей. Комната зазвенела от смеха и веселых голосов, и, оглядевшись, я понял — это вечеринка по случаю дня рождения.
Мы праздновали рождение нашего отряда. На бумаге Наше зачатие произошло более года назад, и с тех пор мы прошли долгий и трудный период вынашивания. Подобно тому, как клетка делится сама, мы, по мере того, как жизнь умножала жизнь, росли сначала медленно, а затем со все возрастающим темпом. Неумолимо разрастаясь, мы в конце концов достигли жизнеспособности и превратились в новое явление: полностью выросшего и умного хищника, вооруженного клыками, когтями и разумом, способного бегать и сражаться.
В тот день мы засиделись допоздна, и еще долго разговаривали друг с другом после того, как закончилось пиво. Как будто никто не хотел уходить. Думаю, подсознательно все понимали, что это был золотой день, день, который больше никогда не повторится. Никто не хотел его отпускать.
Теперь, когда я пишу эти строки почти четверть века спустя, я, оглядываясь назад на тот мимолётный момент во времени, счастлив, что могу сказать сам себе, что находился там в начале, знаю всех героев, которые тогда собрались вместе, многих из которых уже нет на этой земле.
То была редкая привилегия находиться в одной комнате в тот день с такими мужчинами. Для меня было честью быть одним из основателей этого храброго отряда воинов. Это была честь и привилегия, за которые я чрезвычайно признателен и бесконечно благодарен.

*****

Остаток лета мы работали как одержимые. Беквит пообещал, что даст нам три месяца на боевую подготовку, прежде чем объявит, что мы готовы к бою, но генералы в Вашингтоне дышали ему в затылок. Поэтому мы рассматривали каждый день так, как будто это была последняя возможность для подготовки.
Мы занимались огневой подготовкой по восемь часов в день. Эскадрон «B» выходил на полигон каждое утро, в то время как эскадрон «А» находился в Стрелковом доме, потом, во второй половине дня, они менялись местами. Снайперы ежедневно оставались на полигоне весь день, а зачастую и до поздней ночи.
Стрелковый дом подвергался таким ударам, что каждые три недели нам приходилось восстанавливать внутренние стены, потому что они были полностью расстреляны. Раньше нам приходилось восстанавливать стены только каждые десять недель.
Не знаю, сколько боеприпасов мы израсходовали тем летом, но для сравнения скажу: следующим летом, когда более половины отряда было разбросано по всему миру для выполнения различных заданий, полковник Беквит созвал тех из нас, кто находился в пункте постоянной дислокации, в классе и надрал нам задницы за то, что мы недостаточно много стреляли. Он сказал, что мы лажаем, что он проверил отчеты о расходе боеприпасов, и что за июнь и июль мы израсходовали всего миллион патронов. Для Чарли это было убедительным свидетельством ленивого поведения.
Каждый эскадрон каждые две недели участвовал в крупных учениях, которые всегда проводились ночью, и всегда включали, как минимум, заранее спланированный штурм и штурм, инициированный снайперами. Для разработки вводной обстановки и подготовки сценария для каждого учения назначались разные группы. Смысл состоял в том, чтобы каждый раз проверять новую проблему (и другой аспект проблемы).
Дважды за то лето все подразделение вылетало на внезапные учения, проводившееся без предварительного уведомления, на каждом из которых отрабатывались разные задачи. На первых учениях отрабатывалась операция по возвращению украденного ядерного устройства, находившегося в руках банды террористов, которые также удерживали группу захваченных американских ученых. Перед этим мы провели неделю в ядерных лабораториях Министерства энергетики в Айдахо-Фолс, в штате Айдахо, изучая реакторы, ядерные материалы и атомное оружие.
Во время этих учений у нас появилась первая возможность поработать с группами NEST Министерства энергетики. Аббревиатура «NEST» означает «Группа обнаружения ядерных нештатных ситуаций». [3] Существует две такие группы, NEST-Восток и NEST-Запад, и они расположены по обе стороны от Миссисипи. Это группы ученых, чья работа состоит в том, чтобы отслеживать и обнаруживать пропавшие ядерные материалы или ядерные устройства, которое нелегально были доставлены в Соединенные Штаты. Они феноменально хороши в том, что делают, и могу заверить вас, что, как бы не казалось это маловероятным, в нашу страну практически невозможно доставить ядерное устройство и спрятать его в террористических целях. Группа NEST виновных найдет, и найдет быстро.
Работая в рамках этих ядерных учений, мы чуточку вернулись назад и обнаружили, что наши обычные правила ведения боевых действий не всегда применимы к ядерным материалам.
Философия работы «Дельты» заключалась в том, что мы шли на любые крайности, чтобы не причинить вреда заложнику, однако национальная политика диктовала, что когда речь идет о ядерных материалах, жизнь заложников имеет второстепенное значение. Основная задача заключалась в том, чтобы изъять опасный материал, невзирая на цену человеческих жизней. Однако такой подход не изменил ни нашего мышления, ни того, каким образом нужно проводить операцию — мы были уверены, что даже в случае ядерного инцидента сможем спасти заложников. Ведь когда нужно просто вернуться к беспорядочной стрельбе по цели, не нужно трудиться настолько усердно. Это могла сделать любая группа балбесов.
Ядерные учения также оказались чрезвычайно ценны, поскольку мы начали строить профессиональные отношения как с ФБР, так и с Министерством юстиции. Нам нужны были очень четкие ответы на юридические вопросы, с которыми мы столкнемся. Крайне важно было разработать юридический механизм боевого применения отряда «Дельта» в случае внутреннего террористического акта, тем более, что закон Posse Comitatus запрещает использовать федеральные силы в целях обеспечения правопорядка на территории Соединенных Штатов. Однако Президент может временно приостановить действие Закона, если это отвечает интересам национальной безопасности и целям защиты граждан, а момент, когда этот критерий соблюдается, должна определить генеральная прокуратура.
Это оказалось лишь первым из многих учений, которые мы проведем на протяжении следующих нескольких лет в сопровождении достаточного количества юристов Министерства юстиции, чтобы сформировать еще одну штурмовую роту. Конечным результатом наших совместных исследований стало формирование собственного контртеррористического подразделения ФБР — HRT (Группы спасения заложников). [4] Поскольку ФБР оказало нам столь необходимую помощь во время нашего формирования, мы ответили взаимностью, проведя начальную подготовку для их антитеррористической группы, и с того момента стали поддерживать с ними чрезвычайно тесные отношения, и даже проводить совместные тренировки и обмениваясь информацией и методами работы.
Вторые учения тем летом были еще масштабнее. Они проводились в правительственном учреждении в пустыни на юго-западе и продолжалось более недели. ФБР разработало сценарий и предоставило «террористов», — и могу сказать вам, что из этих парней получаются грозные противники. Они создали нам чертовски много трудностей. Я просто надеюсь, что ради нашей страны ни один из этих парней никогда не станет «плохим».
Кульминацией этих учений стало то, что «Дельта» нанесла одновременный удар днем по самолету, автобусу и комплексу зданий, атака, которая раскинулась на сорок миль и нагрузила нас до предела наших возможностей. Во время нее мы даже «взорвали» одного из наших любимых агентов ФБР. Во время нападения на автобус, когда он играл роль лидера «террористов», светошумовая граната попала ему на колени и взорвалась. Взрывом с него сдуло всю одежду, оставив лишь тлеющие ошметки, но, к счастью, он серьезно не пострадал и продолжил тесно сотрудничать с нами еще много лет.
Ранней осенью мы участвовали в улучшенной версии этих учений с одновременной атакой, которое считалось нашим проверочным упражнением. Контрольная проверка проводилась руководящими органами страны, чтобы определить, готовы ли мы проводить операции, если и когда этого потребуют президент и председатель Объединенного комитета начальников штабов.
Почти в тот же час, когда мы закончили учения и собирались возвращаться в Форт-Брэгг, группа молодых студентов на другом конце света, в городе Тегеран, захватила американское посольство в Иране и взяла в заложники всех мужчин и женщин, находящихся внутри. И это посольство и люди в нем, — как американцы, так и иранцы, — стали фокусом нашей жизни в «Дельте» на несколько месяцев вперед.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] FBO (fixed base operator).
[2] «Горячий душ» (англ. hot wash) — «разбор полетов», разбор и анализ выполненной операции или упражнения.
[3] Nuclear Emergency Search Team.
[4] Hostage Rescue Team.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 27 июл 2022, 13:23 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
НАВСТРЕЧУ БОЯМ [1]

Когда пришло предварительное сообщение о событиях в Тегеране, мой эскадрон, эскадрон «В», находился на зимней горной подготовке на западе Соединенных Штатов. Эскадрон «А» уже перебросили на секретный объект ЦРУ, чтобы начать планирование операции. Мы немедленно вернулись в Форт-Брэгг и быстро последовали за нашими товарищами в обособленное место для подготовки и планирования.
Самая напряженная часть любой операции — это предварительное боевое распоряжение. Это когда вы оперируете недостоверной информацией и окружены слухами. Этот раз не стал исключением. Большинство новостей, которые мы получали поначалу, были настолько смехотворными, что не заслуживали даже термина «разведывательная информация». У ЦРУ не оказалось пригодных для использования разведывательных активов, оно оказалось неспособным предоставить нам ту информацию, которая была необходима, и они ясно дали понять, что не собираются идти на риск ради того, чтобы получить то, что нам нужно. (Это оказалось для нас долгосрочной проблемой, которая так и не была решена).
Именно тогда возглавить небольшую группу под прикрытием в Тегеране вызвался Дик Медоуз. Дик был легендой спецназа и рейнджеров, возглавлял наземные силы во время рейда на Сон Тай в 1970 году по освобождению американских военнопленных в Северном Вьетнаме, а теперь, будучи майором в отставке, был нанят полковником Беквитом в качестве гражданского консультанта, когда мы формировали подразделение. Как только Дик оказался на территории Ирана, к нам начал просачиваться поток полезной информации, и мы смогли серьезно приступить к планированию.
До тех пор, пока полковник Беквит не нажал на газ, у нас повсеместно было распространено пресловутое явление, когда операция планировалась людьми, которые не принимали в ней участия и не подвергали свою жизнь риску. Несмотря на то, что спецназовцы САС на протяжении уже многих лет планировали свои собственные операции, Чарли Беквиту понадобилось «продавать» эту идею американским военным. Это была коммерческая работа, сродни принудительной постановке клизмы, и она не добавила симпатий к Чарли ни у кого из сидячих «коммандос» Пентагона, которые считали, что должны руководить операцией. Но такой подход стал требованием отряда «Дельта»: только те, кто фактически проводит операцию, и должны планировать, как ее проводить. Это также предотвращает проявление «синдрома Рэмбо»: для тех, кому на самом деле это не нужно, нет ничего невозможного.
Итак, мы зарылись вдали от Форт-Брэгга, в уединении нашего убежища ЦРУ, и начали выяснять, как разбить яйцо, не повредив его внутренности. По сути, комплекс посольства превратился в тюрьму. Это было яйцо, в которое нам предстояло проникнуть, и где нужно было взять, обезопасить, удержать, защитить, эвакуировать заложников и, что не менее важно, сбежать самим.
Вскоре у нас нарисовался базовый план, относительно которого мы были уверены, что он сработает. План уточнялся, отрабатывался, уточнялся, отрабатывался и снова уточнялся по мере того, как появлялись новые разведывательные сведения. Изменения казались бесконечными, но никто никогда не отчаивался, потому что такова природа этого зверя. Боевой план — это животное, находящееся в состоянии постоянных метаморфоз, и он постоянно пересматривается вплоть до первого выстрела — и в этот момент он обычно перестает быть актуальным. [2]
Поэтому каждый раз, когда мы узнавали что-то новое и важное об обстановке внутри Ирана и в захваченном посольстве, мы включали это в разрабатываемый план. В конце концов, разрозненные части начали собираться вместе, пока все не стало выглядеть вылизанным. В тот момент мы, наконец-то, точно знали, что делать, когда доберемся до посольства. Труднее всего было добраться туда.
Все это время ВВС мастерски играли в «угадайку», [3] между делом сосредотачивая и размещая случайным образом самолеты со всего мира, чтобы не предупредить Советы о том, что мы что-то замышляем. Отряд «Дельта» играл в похожую игру. Когда над головой открылось окно советского спутника-шпиона, наше тренировочное место было разобрано и спрятано, а мы проскользнули в укрытие.
Вернувшись в Форт-Брэгг, силы обеспечения Подразделения делали двойную работу, выполняя свои собственные сложные задачи, а также выходили на полигон, стреляли, взрывали взрывчатку и в целом создавали впечатление, что сабельные эскадроны находятся все еще дома, а их внимание сосредоточено в миллионе миль от Ирана.
Наша самая большая нерешенная проблема заключалась в том, как попасть в Тегеран. Военно-воздушные силы могли бы доставить нас в Иран и эвакуировать из него на своих «рабочих лошадках» — транспортниках С-130. Но нам нужны были вертолеты с большим радиусом действия и большой грузоподъемностью, которые могли бы перебросить нас близко к городу, а потом снова вытащить нас вместе с заложниками. И вот тут начал вылезать ряд настоящих проблем.
На уровне Объединенного комитета начальников штабов было принято решение, что «винтокрылой» частью операции будет авиация Военно-морских сил. На первый взгляд это казалось разумным решением. В конце концов, вертолеты должны были вылетать с авианосца, а мы хотели, чтобы все выглядело как можно более нормально.
Но с вертолетами были одни проблемы. В то время, — вскоре после Вьетнама и во время скудного военного бюджета администрации Картера — когда техническое обслуживание и запасные части не являлись приоритетом, они были сущим наказанием в обслуживании. Грубо говоря, от «птичек» дурно пахло. Экипажи не были готовы, и, что более важно, полагаю, пилоты убедили сами себя, что операция никогда не состоится.
Вопрос о вертолетах просто так не исчезал, и вот тут-то и подняло свою безобразную голову служебное местничество. Даже когда стало очевидно, что ни экипажи морской авиации, ни вертолеты ВМС не способны выполнить поставленную задачу, вышел приказ: никаких изменений. Адмиралы хотели сохранить свой кусок пирога любой ценой.
Моя группа была последней, которую планировалось выводить из Тегерана, и мы были уверены, что вертолеты не выйдут из строя на этапе эвакуации. План предусматривал, что мы должны были взлетать с футбольного стадиона, находящегося через дорогу от здания посольства. В то время как стадион был относительно защищенным местом (и безопасным для заложников), он был кошмаром для вертолетов, — даже для лучших из них.
После нескольких действительно неудачных опытов с этими «птичками», мы были уверены, что по крайней мере один из вертолетов разобьется на стадионе. Поскольку такая авария оставляла нас в Тегеране наедине с самими собой, моя группа подготовила план действий в такой нештатной ситуации.
Мы должны были покинуть город на угнанных машинах, затем уйти пешком на север, в далекие горы Эльбурс, а после перейти через границу в Советский Союз. Оказавшись там, мы должны были сдаться русским властям. Ситуация не идеальная, но это гораздо лучше, решили мы, чем уходить по очевидному маршруту в Турцию, где нас будут ждать приспешники Хомейни.
На этот случай мы взяли с собой наши наборы для угона автомобиля, аварийные комплекты с картами, панелями визуальной сигнализации, десятью тысячами долларов в иранских риалах и валюте США, несколько карточек с наиболее ходовыми фразами и письмо, написанное на фарси на фирменном бланке саудовской королевской фамилии. В письме содержалось обращение с просьбой к читателю, как к доброму мусульманину, оказать нам помощь. У нас также был фонетический перевод этого письма на английский. Основная проблема с этим письмом о помощи заключалась в том, что по нашим предположениям, любой, кто окажется достаточно глуп, чтобы поверить в то, что в нем написано, не сможет его прочитать!
К концу января 1980 года мы были уверены в своем плане. Если нам немного повезет, мы сможем провернуть эту штуку. Но нам необходимы были продолжительные темные зимние ночи, чтобы укрыться, и холодный зимний воздух, чтобы обеспечить максимальную подъемную силу для вертолетов. Поскольку дипломатические усилия ни к чему не приводили, ночи стали короче и теплее. Если мы собирались проводить операцию, то нам нужно было отправляться в ближайшее время.
Замысел операции состоял в следующем:
Группы отряда «Дельта» выводились на промежуточную базу в США. Оттуда мы должны были вылететь на удаленный пункт сбора (REMAB), [4] располагавшийся на аэродроме советской постройки в Египте, где нам предстояло собраться вместе с другими силами и средствами.
Другие силы для проведения операции в себя включали: роту рейнджеров, которая должна была захватить иранский аэродром в Манзарии для его использования на этапе эвакуации; отделение рейнджеров, которое должно было отправиться с нами в пункт «Пустыня-1» с задачей обеспечения безопасности вертолетов во время их стоянки; группа армейского спецназа из подразделения, дислоцированного в Западном Берлине, которая должна была найти американцев, засевших в канцелярии посольства Канады; и пара бывших иранских генералов, которые должны были оказать какую-то помощь (я так и не понял, какую именно), когда мы окажемся в их стране.
Мы также должны были взять с собой чванливого, шумного и хитрожопого бывшего члена САВАК, иранской тайной полиции. Предполагалось, что он был человеком, который знал изнанку Тегерана, но когда пришло время покинуть Соединенные Штаты, у него развилось то, что полковник Беквит называл «проблемами с кишечником» (попросту, трусостью), и он отказался садиться в самолет. Предполагаю, что он был принципиально против того, чтобы вступать в бой против кого-либо, кроме безоружных гражданских лиц.
Из Египта мы должны были перебазироваться на островной аэродром у побережья Омана, выждать там несколько часов, а затем сесть на самолет C-130 «Комбат Тэлон» для перелета в Иран. Вертолеты с несколькими радистами из нашего эскадрона связи на борту должны были вылететь с авианосца «Нимиц» в Персидском заливе в точку в пустыне с кодовым названием «Пустыня-1» для дозаправки от самолета-заправщика С-130.
В точке «Пустыня-1» мы планировали сесть на вертолеты и перелететь в укрытый каньон, где «птички» будут замаскированы и оставлены на ночлег. В тот же день, на закате, Дик Медоуз и его группа должны были встретить нас на крытых грузовиках, чтобы доставить нас в переулок, примыкающий к посольству. После этого мы должны были проскользнуть через стены посольства и осуществить освобождение заложников, в то время как над головой должны были кружить боевые ганшипы AC-130, чтобы противостоять ожидаемым полчищам вооруженных боевиков, а истребители ВМС должны были контролировать небо, чтобы отразить атаки иранских ВВС.
Задача моей группы состояла в том, чтобы провести штурм и зачистить резиденцию посла, а также освободить находившихся там американских женщин. У меня до сих пор хранится ключ от входа на кухню, через который мы планировали войти — повар прихватил его с собой, когда бежал из страны. Другим группам было поручено атаковать и зачистить соответствующие участки территории посольства и освободить заложников в этих местах. Для того, чтобы отбиться от неизбежных и непрошенных гостей у парадных ворот, было выделено два пулеметных расчета; они были нагружены, как вьючные мулы, таща на себе без малого сотню фунтов боеприпасов.
После этого должен был начаться этап эвакуации. Быстрый Эдди, наш подрывник, должен был пробить дыру в стенах посольства — прямо через дорогу от стадиона. Заложники выводились из здания через коридор, подготовленный пулеметчиками, далее через улицу к стадиону, после чего загружались вместе с сопровождающими их группами охранения на первые вертолеты и доставлялись на захваченный рейнджерами иранский аэродром. Остальные из нас должны были эвакуироваться другими вертолетами. Оказавшись на аэродроме, мы должны были загрузиться в транспортник C-141 для вылета из страны вместе с истребителями ВМС, обеспечивающими прикрытие. План амбициозный, но, безусловно, осуществимый.
Хорошо, что мы не можем предсказать свое будущее, иначе большинство из нас никогда не вставало бы по утрам с постели. Пока мы на этапе планирования все еще находились в обособленном лагере ЦРУ, единственным посторонним, которого мы видели, кроме нашего куратора, был повар. Это был старый сотрудник ЦРУ, который за эти годы повидал, как приходили и уходили самые разные персонажи. Однажды вечером после ужина он стоял с несколькими из нас, курил и шутил, ожидая, пока погрузится его грузовик. Внезапно замолчав, он огляделся, как будто впервые видел это место.
— Ребята, кажется, в последний раз мы пользовались этим домиком перед работой в заливе Свиней. [5]

*****

К первому февраля «Дельта» была готова предпринять попытку. Мы не были довольны вертолетами, но опять же, мы никогда и не были бы довольны до конца. Мы просто собирались доверить эту часть плана удаче и понадеяться на лучшее.
Февраль сменился мартом, а мы продолжали отрабатывать план и вносить в него изменения. Несколько раз на протяжении зимы мы наклонялись вперед, сидя в окопе, и готовились к неизбежному отбытию, только чтобы затем разочароваться в очередной задержке.
Прошел март. К тому времени, когда наступил апрель, мы вернулись домой в Форт-Брэгг и были встревожены как никогда. Становилось теплее, а ночи становились короче.
Когда, наконец, пришел приказ о проведении операции, мы просто погрузили свое снаряжение в самолеты и тихо ускользнули. К этому времени никто уже не обращал ни малейшего внимания на наши передвижения. Первой остановкой стал удаленный пункт сбора в Вади-Кена, в Египте. Основным силам предшествовал небольшой передовой отряд, чтобы должен был подготовить место для приема основного подразделения.
Защищенные ангары для самолетов еще советской постройки были внутри завалены человеческими экскрементами. Египтяне использовали их как огромные общественные уборные, и передовая группа провела несколько дней до нашего прибытия, очищая ангары дезинфицирующим средством, чтобы сделать их пригодными для жилья. Когда мы прибыли, на заброшенной взлетно-посадочной полосе кипела активность. Установив связь с другими нашими силами, мы несколько дней прождали крайнего распоряжения о начале работы.
Незадолго до посадки в C-141 для следующего этапа путешествия, полковник Беквит попросил нас сделать паузу для молитвы. Затем, когда в воздухе все еще висело последнее «аминь», мы загрузились для следующей остановки в пути — аэродрома на оманском острове Масира.
Прибыв туда в середине утра, мы обнаружили — чудо из чудес! — палатки, расставленные для нашего укрытия. Сегодня большинству людей это может показаться мелочью, но те, кто когда-либо служил в боевых частях, знают, что это был настоящий подарок. Как и любая другая группа кочевников, мы привыкли заботиться о себе сами, а мысль о том, что кто-то другой предоставит нам не только укрытие от Солнца, но и холодную газировку, была почти немыслима. Мы с товарищами до сих пор благодарны ребятам из ВВС за этот добрый жест.
Если и существует что-то, что всегда осталось в моей памяти о том, как отряд «Дельта» отправляется на операцию, так это абсолютно деловое отношение людей к этому процессу. Нет всего этого голливудского дерьма, — никаких понтов, лозунгов, вот этих вот «дай пять», позёрства, бахвальства и напыщенности. Просто спокойная решимость продолжать свою работу.
Таким образом, ближе к вечеру 24-го апреля 1980 года мы очнулись от сиесты, произвели крайнюю проверку снаряжения, произвели пристрелочную стрельбу и поднялись на борт самолетов С-130, которые должны были доставить нас в Иран.
Мой эскадрон находился на борту головного самолета. В ходе операции мы — вместе с приданым отделением рейнджеров, двумя иранскими генералами и несколькими водителями, говорящими на фарси, — будем известны как «Белая команда». Нам предстояло приземлиться в пункте «Пустыня-1» примерно на десять минут раньше остальных и обеспечить безопасность прибытия остальной части подразделения.
Мне сказали, что командиром транспортника «Белой команды» является старый подполковник, налетавший на С-130 больше часов, чем любой другой живой человек. Вероятно, это правда. И я не сомневаюсь, что сидел он на специально сконструированном сиденье — достаточно большом, чтобы вместить его огромные стальные яйца.
Выписывая зигзаги и уворачиваясь, прижимаясь к земле, летя на волосок от нее, самолеты «Комбат Тэлон» прокладывали себе путь через бреши в зонах действия иранских радаров. Полет осуществлялся достаточно низко, чтобы, по выражению доктора Стрейнджлава, «жарить цыплят на скотном дворе». [6]
Даже по меркам спецопераций это был незабываемый полет. По пути я лежал у края рампы, под джипом отделения рейнджеров. Но когда прозвучал сигнал о трехминутной готовности, и выпускающий завопил: «Хватайся за что-нибудь и держись!» — я сменил свое положение и обнял диагональную распорку сразу за поворотным механизмом рампы.
Мы сильно приложились о землю — очень сильно — и без заметного изменения скорости или звука двигателя. Самолет не подпрыгивал; винты только изменили шаг, и мы замедлились так быстро, что казалось, будто приземлились в озере из патоки. Позже я узнал, что летчик выбрал аварийную скорость посадки на тот случай, чтобы, если самолет провалится сквозь корку на поверхности пустыни, у него все еще оставалась достаточная скорость, чтобы поднять его обратно в воздух. Охрененный пилот.
Рампа начала опускаться, как только на земле оказались все три колеса. Задолго до того, как самолет остановился, рейнджеры сняли цепи со своих мотоциклов и джипа и были готовы выпрыгнуть в пустыню. Моя группа должна была высаживаться первой, за ней следовали рейнджеры и остальная часть «Белой команды».
Но когда задняя часть самолета открылась, и мы смогли выглянуть наружу, мы увидели фары — прямо над нами! Мы выпрыгнули из самолета, как леопарды. Три машины выше нас! Впереди шел автобус, за ним бензовоз, и колонну замыкал небольшой пикап. Моя группа двинулась прямо к автобусу, обстреляв переднюю часть машины, — прямо в передний бампер положили сорокамиллиметровую осколочно-фугасную гранату из подствольника, а потом дали залп ниже, в выемку подножки, где пассажиры садятся в автобус. Огонь велся настолько близко к водителю, что он сразу же остановил свой автомобиль.
Билл распахнул плечом дверь, и командир нашего эскадрона, майор Логан Фитч, ворвался внутрь, пронесясь по центральному проходу как командир группы зачистки. Логан никогда не стоял в стороне, отдавая указания, он всегда вел за собой — и на этот раз поплатился за это. Когда он несся по проходу в заднюю часть автобуса, молодой человек сзади вскочил и ударил Логана по носу. Храбрый парень! Парня быстро стреножили, и Логан первым рассмеялся, вытирая кровь с губы.
Тем временем там, на Боговой делянке, [7] происходили и другие события. Рейнджеры преследовали бензовоз, который теперь пытался уйти. Я хорошо знал всех этих людей — это было третье отделение моего старого взвода. Молодой Рикки Маги теперь был командиром огневой группы, а Элли Джонс — командиром отделения. Я также отчетливо помню, как кто-то кричал рейнджеру с противотанковым гранатометом М-72: «Стреляй в тот грузовик!».
«Ба-вуууум!» Вылетела граната, и сразу же последовал другой, бесконечно более эффектный «Бадабум!», когда головная часть прошла под передним бампером, ударилась о землю, подпрыгнула вверх и взорвалась под днищем бензовоза, воспламенив содержащийся в нем бензин. Водитель и его напарник выскочили из кабины и нырнули в пикап, следовавший за ними. Затем в облаке пыли маленький грузовик умчался с этого места так быстро, что мотоцикл рейнджеров не смог его догнать, и его отозвали, прежде чем он оказался слишком далеко.
Пока все это происходило, мы высаживали и обыскивали пассажиров автобуса. По бóльшей части это были старики и женщины, разбавленные добротной долей детей и несколькими молодыми людьми. Всего около сорока очень напуганных человек. И у них были веские основания для страха, ведь вокруг них, похоже, разразилась Третья мировая война. В мире мало армий, которые не убили бы их на месте, но по милости Божией, мы испытывали к ним чувства, что на их месте могли бы оказаться наши родные или друзья. К тому времени, как их обыскали и усадили на обочину дороги, из темноты уже выныривали другие самолеты. Вскоре повсюду сновали люди.
Пассажиров автобуса мы решили задержать. Нам предстояло погрузить их на один из самолетов С-130, отправлявшийся в обратный рейс из страны той же ночью, и привезти потом обратно для освобождения после завершения операции. Майор Фитч поручил моей группе охранять пассажиров, поскольку именно мы взяли их под свой контроль.
Я закончил обыск задержанных при свете горящего бензовоза. После того, как их усадили на небольшой гребень грязи, окаймляющий дорогу, мы с Биллом Освальтом подошли к концу очереди, чтобы перевести дух и обменяться впечатлениями.
Мы стояли, загипнотизированные, в ночной пустыне, наблюдая за пылающим бензовозом в этой отдаленной части древнего мира. Столб огня, взлетевший на триста футов в небо, был абсолютно библейским. Я был уверен, что зарево можно было увидеть за сотню миль через всю иранскую пустыню.
— Билл, как ты думаешь, операция раскрыта? — спросил я.
Билл кивнул в сторону бензовоза.
— Эрик, держу пари, что эту штуку мог заметить даже Рэй Чарльз. [8] — А потом, взглянув на сидящих пассажиров-задержанных, добавил: — Ты только подумай, на протяжении года мы работали как собаки, чтобы превратиться в антитеррористическое подразделение Америки, и что мы делаем в нашей самой первой операции? Угоняем чертов автобус!
В каждой группе людей всегда находятся несколько выделяющихся членов, и наши гости не стали исключением. Одним из них был мальчик лет пяти. Он сел рядом с бабушкой, и хотя его испуг был очевиден, он сделал суровое лицо и дал понять, что готов защищать свою бабушку, если кто-то будет ей угрожать. Другим был храбрый парень, теперь скованный гибкими наручниками, который ударил Логана по носу. И последним, но не менее важным, оказался тот, кого мы быстро окрестили «деревенским идиотом».
На своем очень ограниченном словарном запасе фарси (мы выучили всего около двадцати фраз) мы приказали людям сидеть смирно и заткнуться, но всегда найдется человек, до которого это не доходит. У нас таковым стал бедный парень лет двадцати пяти, ненамного, но явно ограниченный в своих умственных способностях. Он наклонялся, чтобы поговорить со своим соседом громким шепотом, а его съежившийся от страха сосед отклонялся, жестом призывая его заткнуться, — и, конечно же, говорил парню сквозь стиснутые зубы, что тот убьет их всех. Дважды я подходил к молодому человеку, чтобы попросить его замолчать. Во второй раз я сунул дуло своего CAR-15 ему под нос, чтобы подчеркнуть суть сказанного.
Он молчал не меньше минуты, а потом снова заговорил. На этот раз, когда я бросился к нему, его соседи с обеих сторон откатились в целях самозащиты. Он с ужасом посмотрел на них, когда я сунул дуло своего оружия ему под левое ухо, поднял его на цыпочки и лягушачьим маршем повел по дороге в сторону от общей группы. парень был убежден, что его везут на казнь, и я уверен, что его товарищи думали так же.
Когда я уводил его от группы задержанных, молодой человек издал жалобный вопль, на который, кажется, способны только выходцы с Ближнего Востока. Он орал и пускал слюни, причитал и умолял, все это с воздетыми руками, сложенными в молитве. Я отвел его на двадцать метров, повернул спиной к друзьям, повалил на землю и… оставил его сидеть в одиночестве. Было слышно, как он сопит и бормочет, вероятно, благодарственные молитвы (или проклятия) за свое избавление от верной смерти, когда я возвращался на свою позицию рядом с остальными пассажирами.
В отблесках огня на лицах пассажиров читалось облегчение. То ли из-за того, что их попутчик не был убит, то ли из-за того, что он больше не мог доставить неприятностей остальным, я не был уверен.
Итак, мы все там собрались. Хороший костер, чтобы не замерзнуть, несколько новых друзей, которые составят нам компанию, но никаких вертолетов. Прибыли заправщики С-130, и «птичкам», которые нас привезли, нужно было улетать. Но полковник Кайл, командир авиационной части операции, задержит их с нами, пока не прибудут вертолеты. На всякий случай.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Слово fray на армейском сленге означает «войнушка», «война» в том же значении, которое этим словам придают наши специалисты, т.е. конкретная боевая операция.
[2] Никакой план никогда не может простираться далее первого выстрела неприятеля (фельдмаршал Гельмут фон Мольтке).
[3] Англ. shell game, один из принципов размещения ракет или летательных аппаратов с целью обеспечения маскировки
[4] Remote marshaling base (REMAB).
[5] Высадка в заливе Свиней (операция в бухте Кочинос, операция «Запата») — неудачная военная операция на Кубе, проведенная в апреле 1961 года при участии правительства США с целью свержения правительства Фиделя Кастро.
[6] Отсылка к кинофильму режиссера Стенли Кубрика 1964 года «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал волноваться и полюбил атомную бомбу» (англ. Dr. Strangelove or: How I Learned to Stop Worrying and Love the Bomb) — черную комедию и антивоенную сатиру на гонку вооружений и всеобщий страх тех лет перед атомным апокалипсисом.
[7] Англ. God's Little Acre — кладбище. Также автор может иметь ввиду одноименный фильм, черную комедию 1933 года режиссера Эрнста Халлера.
[8] Рэй Чарльз (полное имя Рэй Чарльз Робинсон, англ. Ray Charles Robinson; 1930 – 2004) — американский эстрадный певец и пианист, прославился как исполнитель в стилях соул и ритм-энд-блюз. Полностью ослеп в возрасте семи лет.



Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 27 июл 2022, 13:55 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
У Эльбруса буквы перепутаны :)
И да, я надеюсь он знал точное направление в "горы Эльбрус".

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 27 июл 2022, 14:13 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Винд писал(а):
У Эльбруса буквы перепутаны :)
И да, я надеюсь он знал точное направление в "горы Эльбрус".


Он имел ввиду именно Эльбурс - горную систему на севере Ирана, с высочайшей горной вершиной Среднего Востока, горой Демавенд.
А так мысль уходить и интернироваться в СССР - оригинальная ))


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 27 июл 2022, 20:47 
Модератор
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 02 ноя 2012, 07:50
Сообщений: 4642
Команда: A-344
Цитата:
Мы должны были покинуть город на угнанных машинах, затем уйти пешком на север, в далекие горы Эльбурс, а после перейти через границу в Советский Союз. Оказавшись там, мы должны были сдаться русским властям. Ситуация не идеальная, но это гораздо лучше, решили мы, чем уходить по очевидному маршруту в Турцию, где нас будут ждать приспешники Хомейни.


Если они хотели сдаться русским, чем их не устроил Афганистан? Советско-иранская граница не сказать, что тихая была. Их могли в процессе перехода перестрелять

_________________
XA2


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 27 июл 2022, 23:38 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Deus Vult писал(а):
Цитата:
Мы должны были покинуть город на угнанных машинах, затем уйти пешком на север, в далекие горы Эльбурс, а после перейти через границу в Советский Союз. Оказавшись там, мы должны были сдаться русским властям. Ситуация не идеальная, но это гораздо лучше, решили мы, чем уходить по очевидному маршруту в Турцию, где нас будут ждать приспешники Хомейни.


Если они хотели сдаться русским, чем их не устроил Афганистан? Советско-иранская граница не сказать, что тихая была. Их могли в процессе перехода перестрелять


Это через весь Иран пробираться. Расстояние раза в 4 больше


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 июл 2022, 12:50 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Deus Vult писал(а):
Цитата:
Мы должны были покинуть город на угнанных машинах, затем уйти пешком на север, в далекие горы Эльбурс, а после перейти через границу в Советский Союз. Оказавшись там, мы должны были сдаться русским властям. Ситуация не идеальная, но это гораздо лучше, решили мы, чем уходить по очевидному маршруту в Турцию, где нас будут ждать приспешники Хомейни.


Если они хотели сдаться русским, чем их не устроил Афганистан? Советско-иранская граница не сказать, что тихая была. Их могли в процессе перехода перестрелять


Мне интереснее другое - какую легенду они приготовили для наших пограничников?
"Я американский энтомолог, еду на Суматру ловить бабочек" (с) к/ф "Дежа-вю" ? :D


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 28 июл 2022, 13:00 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
"I am a doctor, a tourist. I was out walking, you know?"

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 29 июл 2022, 20:31 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Часы тикали. Мы впустую тратили драгоценную темноту, а вертолетов по-прежнему не было. Несколько раз нам казалось, что мы их видим, но это был всего лишь плод нашего воображения. И вдруг высоко в небе — даже слишком высоко — показался один из них. У него был включены посадочные огни, и он направлялся к пылающему «маяку», который мы подожгли. Вслед за ним подошли остальные, но оказалось, что нам не хватает одной «птички», — у одного вертолета возникла какая-то проблема с двигателем, как только он пересек береговую линию Персидского залива и он повернул обратно к авианосцу. Остальные двинулись прямо вперед, прямо в хабуб — бурю из очень мелких частиц песка и пыли, которые могут подниматься в небо на тысячи футов. Это стало уничтожением вертолетных сил.
Командир морских летчиков был сильно потрясен, когда прибыл. Я слышал, как он, будучи сильно взволнованным, сказал, что никогда в жизни не испытывал ничего подобного, и вел себя как человек, который искал дверь на выход. Его увели на совещание с полковниками Кайлом и Беквитом.
Пока шел весь этот слёт, подбежал другой летчик и сообщил, что в его машине загорелись предупредительное табло о неисправности главного редуктора, и он не может лететь. План предусматривал, что из «Пустыни-1» отправятся шесть вертолетов, и мы рассчитывали, что по крайней мере один из них не заведется в укрытии, потому что их, как известно, трудно запустить самостоятельно. Теперь же у нас осталось пять вертолетов, и мы ожидали потерять по крайней мере еще один.
Все, казалось, неуклонно разваливалось на части, но мы зашли так далеко, а Тегеран был теперь так близко. Вызвали по радио командира оперативной группы генерал-майора Джеймса Воута, чтобы доложить ему об обстановке. Он мудро предоставил право принятия решений командирам на местах. Даже в самых благоприятных обстоятельствах Чарли Беквит не отличался терпением, но до сих пор он довольно хорошо контролировал себя. Однако когда он услышал, как пилоты отговаривают сами себя идти вперед, с него оказалось достаточно.
— Хорошо, черт возьми! Уходим к чертовой матери! На сегодня сворачиваем операцию! Возвращаемся на Масиру и на «Нимиц», пока еще темно, перегруппировываемся и возвращаемся завтра вечером. Передайте по радио Дику Медоузу обстановку и грузитесь на самолеты-заправщики для вылета. Все, работаем!
Пока мы грузились на борт самолета-заправщика, он заправлял три вертолета. Заправщик С-130 перевозит топливо в огромных плоских резиновых резервуарах, полностью покрывающих полетную палубу, на которых мы и растянулись. Подумайте об этом, как о сидении на ковре, изготовленном из двадцати тысяч фунтов реактивного топлива. Но, по крайней мере, резервуары снаружи были сухими. Внутри вертолетов всегда протекало топливо и гидравлическая жидкость, из-за чего в них было трудно даже ходить. В ВВС такого разгильдяйства не терпят.
Мы разбились на группы и разбрелись по самолету. Мы вчетвером (Билл, Крис, Майк и я) прижалась к фюзеляжу прямо перед левой колесной нишей и немного расслабилась. В самолете было жарко, поэтому мы сбросили свои черные полевые куртки и заткнули их за спину в качестве прокладки между собой и металлическими краями, торчащими из внутренней стенки самолета. Свои CAR-15 мы втиснули между краем резервуара и обшивкой, чтобы они не тряслись во время взлета — чтобы держаться, нам потребуются обе руки. Взлет будет намного тяжелее, чем приземление.
Наконец вертолеты были заправлены, а самолет закрыт и готов к взлету. Все время, пока C-130 находились на земле, их двигатели работали на полных оборотах, но с флюгированием винтов, [1] так что для тех из нас, кто находился внутри, не было никакой разницы в звуке между самолетом, находящимся в полете, и самолетом на земле.
Несколько моих товарищей уже спали, когда мы почувствовали, что самолет начал двигаться вперед. Но потом что-то чудовищно пошло не так. Как только мы рванулись вперед, будто бросив тормоза, впереди над головой взорвался сноп голубых искр.
Моя первая мысль была о коротком замыкании в блоке электроники, расположенном между кабиной экипажа и грузовым отсеком — «а мы вот сидим на всем этом реактивном топливе!» Потом мелькнула следующая безумная мысль: «Где ближайший огнетушитель?» Я оглянулся, выискивая его.
После этого события начали происходить молниеносно. Вселенная переключилась на замедленное движение, как это со мной часто происходит, когда моя жизнь находится в страшной опасности.
Искры еще летели, когда с сильным хлопком и волной огня взорвалась дверь в кабину экипажа. В тот момент, прямо перед ней, в нише трапа, ведущего в кабину, сидел Вилли Корман. Но пламя устремилось вверх, а не вниз, и он вылетел из ниши, как будто им выстрелили из пушки. Мой товарищ по группе Крис вскочил на ноги и заорал:
— Валим отсюда нахер!
В этот момент в кабине экипажа вспыхнул огненный шар, и потолок над нашими головами в носовой части кабины охватило ревущее пламя.
Я было подумал, что отсюда даже бесполезно дергаться — сидя на десяти тоннах реактивного топлива, на расстоянии всей жизни от задних люков, и мне никак не удалось бы оттуда выбраться, но потом я решил: «Черт с ним! Я должен попытаться!» Так что сделав глубокий вдох, — с уверенностью, что это будет мой последний вдох, — я задержал дыхание и начал двигаться.
Сейчас это может показаться горькой иронией, но во время обширного психологического тестирования, которое мы проходили во время отбора, я помню, как мне задали вопрос: «Чего ты боишься?» И я не раздумывая ответил: «Огонь!» Я боюсь этого больше всего на свете.
Быстрый взгляд назад показал, что бóльшая часть эскадрона уже скопилась у правого заднего люка в сорока футах далее. Он еще не был открыт, но даже если бы и открылся, я не успел бы добраться туда до того, как меня не охватит пламя. За долю секунды, которая потребовалась мне, чтобы подорваться на ноги, языки пламени прожгли верхнюю часть фюзеляжа и начали каскадом стекать вниз по бортам.
Я повернулся и сорвал светонепроницаемую заглушку с иллюминатора посередине левой стороны. Снаружи ничего, кроме стены огня! Я продолжал двигаться к хвосту по левой стороне самолета прямо перед водопадом пламени, находясь в гонке за свою жизнь, и огонь подгонял меня шаг за шагом. Наконец, я добрался до хвостовой части самолета, прямо перед пламенем, к левому заднему люку, схватился за ручку и дернул ее. Когда дверь оторвалась от пола, внутрь хлынула широкая плоская полоса пламени, и Дон Фини заорал на меня:
— Закрой этот чертов люк!
Я захлопнул его и на мгновение перекрыл доступ к этому потоку огня.
Пока я мчался по левому борту самолета, сержант-майор нашего эскадрона Делл Рейни убрал первоначальное замешательство короткой командой:
— Выпрыгиваем в люк, ребята, как на прыжках!!!
Все мы так и сделали, и это нас спасло.
Пробка у люка сразу же рассосалась, и очередь двинулась с поспешностью пожарного шланга — точно так же, как мы прыгали на парашютных прыжках на короткую площадку. Спокойствие и присутствие духа Делла спасли многих из нас. Знаю, что это спасло и меня.
Когда я захлопнул левый люк и развернулся, в очереди с другой стороны было всего три или четыре человека, которые исчезли в проеме. Тогда я нырнул прямо через самолет и последовал за ними в эту открытую дверь, дарующую надежду. К тому времени, как я добрался туда, она была окружена огнем до уровня пола. Пожар только начал пожирать резиновые резервуары с горючим, и я мог видеть бушующий снаружи бешеный ураган огня, через который мне еще предстояло перепрыгнуть.
Но я вышел. Вышел и упал на землю на кого-то, кто вывалился ранее (это был «счастливчик» Вилли), и вместе мы выкарабкались из этого ада. Вскочив на ноги, я выдохнул воздух, который сдерживал, и вновь набрал полную грудь горячего воздуха. Однако мне нужно было двигаться — нас осыпало горящими обломками быстро распадающегося С-130. Я пробежал около пятидесяти метров, повернулся лицом к самолету и упал на песок, чтобы увидеть катастрофу своими глазами. После первого взрыва, вероятно, прошло не более тридцати секунд. Целая жизнь!
Я увидел тело, лежащее в люке яростно горящего самолета, и как раз в тот момент, когда я его заметил, «птичка», казалось, икнула, пламя сделало короткий глубокий вдох, а затем выплюнуло человека на песок пустыни. Двое других подбежали и оттащили его.
Этим человеком оказался сержант ВВС Джо Байерс. Он упал с горящей полетной палубы настолько обгоревший, что едва мог позвать на помощь. Джефф Хаузер и Пол Лоури услышали его слабый крик, набросили свои куртки на лица и побежали обратно в пламя, чтобы вытащить его. Они подтянули его к двери, но он уже обмяк, и им пришлось оставить его, чтобы спастись самим. Но, похоже, пожару не понравился вкус Джо, и он выплюнул его. Невероятная удача!
Когда самолет взорвался, один из наших товарищей, Фрэнк Макалистер, крепко спал. Он проснулся от яростно горящего самолета и людей, выпрыгивающих из заднего люка. В замешательстве Фрэнк подумал, что пока он спал, мы взлетели, и кто-то в полете нас сбил. Его первой мыслью было: «Где парашюты?» — а потом подумал: «Куда выходят эти идиоты?» Но оставаться в топке горящего транспортника было невозможно, поэтому он выпрыгнул из проема, пригнувшись и сгруппировавшись как при прыжках с парашютом, и через полсекунды свободного падения врезался в землю. Несколько дней спустя я спросил его, что он собирался делать после того, как выйдет из самолета без парашюта. Он ответил:
— Я бы решал проблемы по мере их возникновения. Одной проблемы за раз достаточно, сержант.
К тому времени самолет почти сгорел. Внутри поджаривались боеприпасы, в ночное небо взлетели две зенитные ракеты «Редай», [2] которые мы прихватили с собой. Я было подумал, что нас атакуют с земли и что в самолет попали из гранатомета, поэтому, изо всех сил стараясь выглядеть мертвым, лежал, уткнувшись правой стороной лица в грязь, спрятав под собой правую руку с пистолетом .45-го калибра, и смотрел вокруг левым глазом. Я решил, что подожду, пока наземные силы не окажутся у уцелевшего хвоста сгоревшего самолета, позволю первой волне солдат пройти мимо меня в надежде, что они не будут стрелять в мертвых, а затем убью крайнего и заберу его винтовку. Если повезет, то смогу заполучить пулеметчика.
Обдумывая это, краем глаза я увидел, как ко мне подбежал мой близкий друг Джей Ти Робардс. Он упал на землю и обнял меня рукой.
— Ты в порядке? — спросил он. — Я думал, ты умер.
— Да, Джей Ти, я в порядке. Просто играю в опоссума, — и рассказал ему о своем замысле.
— Неправильный ответ, Бабба, — ответил он. — Нас не атакуют. Нас ударил гребанный вертолет. Смотри. — Он указал на обломки. Именно тогда я, наконец, заметил то, что осталось от вертолета у кабины транспортника, когда вся пылающая масса начала разрушаться.
Мы встали на ноги и начали уходить. Другие выжившие в столкновении возвращались туда, где стояли другие самолеты, крича: «Садитесь на борт, самолеты взлетают!»
И это была не шутка. Они действительно взлетали.
— Мы должны уничтожить вертолеты?
Экипажи бросили машины, и их нигде не было видно.
— Нет, они собираются вызвать авиаудар, чтобы позаботиться о них, просто садитесь в самолеты!
К этому времени примерно полдюжины из нас собрались вместе и начали преследовать выруливавший С-130. Но по мере того, как мы приближались, он закрывал рампу и набирал скорость, ослепляя нас своей пылью, готовясь к взлету. Джей Ти показал на него и крикнул:
— Это последний. Мы должны поймать его!
И тогда я смог разглядеть его сквозь пыль. Кто-то освещал заднюю часть рампы, осматривая пустыню туда-сюда.
Мы рванули к этому свету изо всех сил. Борт набирал скорость для взлета, и когда мы приблизились к рампе движущегося самолета, я увидел свисающего с нее Родни Хедмана, которого держал за ноги Логан Фитч. Он освещал пустыню фонариком, выискивая потерявшихся. Я был последним человеком, которого втащили на борт как раз в тот момент, когда рампа закрылась и самолет приготовился к взлету.
Проклятье! Я снова оказался на борту, но уже другого самолета-заправщика! Но все же это было лучше, чем остаться позади. На разбеге мы пронеслись прямо через грязевую насыпь вдоль проезжей части, подпрыгнули футов на пять в воздух, рухнули обратно вниз, но продолжали набирать скорость, пока, наконец, не оказались в воздухе.
Но где были все наши товарищи по группе? Билл и я были вместе.
— Когда вы в последний раз видели Майка и Криса? Они выбрались?
— Думаю да. Оба были передо мной, но снаружи я их не видел.
— Кто-нибудь еще их видел?
Все начали искать пропавших товарищей по группе. Самолет был уничтожен менее чем за минуту, и было невозможно узнать, куда все делись. Мы получили список тех, кто был на борту нашего самолета, и передали его командиру экипажа с просьбой передать его на другие самолеты, чтобы они сделали то же самое. Он ответил, что сделает это, когда все немного уляжется.
Дон Фини и Кит Парсонс оказывали помощь раненому члену экипажа. Его руки были обожжены до костей, а лицо и голова обуглились и были в довольно плохом состоянии. Чтобы охладить его, они вылили на его летный костюм фляги с водой, и он был настолько горячим, что когда на него попадала вода, с летчика шел пар. Но он выжил. Благодаря пластической хирургии через год его руки выглядели вполне сносно. Хуже всего было с его легкими.
Охренеть просто! Это была еще та ночка! Все развалилось, расползлось, как двухдолларовая рубашка. Быстро светало, а мы все еще были далеко от дружественной территории. Насколько еще станет хуже? Поскольку с этим ничего нельзя было поделать прямо здесь и сейчас, и я снова стал просто пассажиром, то, как любой хороший солдат, свернулся калачиком на топливном резервуаре и заснул.
Проснулся я от крика.
— Что, черт возьми, сейчас происходит? — спросил я.
— Борттехник сказал, что у нас мало топлива и мы можем не долететь, поэтому они хотят опустить рампу и выбросить насосы, шланги и все остальное, что можно вытолкнуть из самолета. Может быть, мы сможем хотя бы добраться до Персидского залива и плюхнуться рядом с кораблем ВМС!
Вот это просто здорово. Именно то, что нужно, чтобы завершить эту феерию. Я не мог припомнить, чтобы кто-нибудь выжил после того, как C-130 садился на воду. Это последнее действо должно было стать настоящим праздником для публики.
Мы выбросили все, что нам не нужно было для удержания самолета в воздухе, и надеялись, что этого окажется достаточно. Так и случилось — мы вернулись на остров Масира. Позже я слышал, что когда двигатели наконец остановились, в баках не было даже аварийного запаса топлива.
Оказавшись на земле, мы осмотрелись. Все в эскадроне остались живы — настоящий подарок после случившегося. Большинство из нас обгорело — Джефф и Пол больше других, — но ни у кого из нас не было сильных ожогов.
А как же экипажи самолетов?
Трое морских пехотинцев погибли в вертолете, оба пилота остались невредимыми. Пятеро погибли в кабине экипажа С-130. Только двое смогли уйти из передней части, и оба сильно обгорели.
Что, черт возьми, произошло?
Именно тогда мы узнали, что, когда крайний вертолет закончил дозаправку, он начал взлетать, уходя от места заправки. Но летчик потерял ориентацию в облаке пыли и отклонился слишком далеко вправо, так что лопасти вертолета пробили верхнюю часть С-130. Это привело к тому, что вертолет оказался сверху самолета у основания его левого крыла. При ударе огромный дополнительный топливный бак, расположенный в грузовом отсеке вертолета, взорвался, и горящее топливо залило транспортник, а вращающиеся винты самолета разбрызгали на себя топливо, способствуя собственному самосожжению.
Беквит приказал подняться на борт С-141, который ждал нас, чтобы доставить обратно в Египет. Оттуда мы возвращались в Штаты и думали о чем-то другом. Это был печальный, тихий, полет. Все были погружены в себя.
Когда мы прибыли в Штаты, то перегрузились на пару C-130 для короткого перелета на наше конспиративное место, принадлежащее ЦРУ. Весь эскадрон «В» расселся в кормовой части нашего самолета для взлета. Старший борттехник размахивал руками и кричал, что половина из нас должна переместиться вперед, но мы послали его к черту. Никто не двинулся с мест, занятых возле этих спасательных задних люков.
Вернувшись в лагерь, мы бездельничали в своем укрытии, пока снаружи бушевали страсти и споры о неудачной попытке спасти заложников. Это было началом лихорадочного драматизированного освещения новостей, которое сейчас стало частью нашей национальной жизни. И пока мы смотрели и слушали телевизионных комментаторов, бесконечно пережевывавших это событие, я заметил Джей Ти:
— Парень, мы стали теми, кто стал причиной всего этого.
Однажды воскресным утром к нам прибыл президент Картер. До этого для нас он являлся далекой фигурой, но после визита мы очень полюбили его и прониклись большим уважением и привязанностью к этому человеку. Он сказал нам, что берет на себя полную ответственность за то, что произошло, и что с нашей точки зрения никакой охоты на ведьм не будет.
Во время визита президента случился забавный эпизод. В поездке Картера сопровождал советник президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский. Президент прошел сквозь ряды собравшихся, разговаривая с нами по отдельности, а Бжезинский следовал за ним. Именно тогда мы заметили, что у того, хотя он и был одет в деловой костюм, на ногах была пара ярко-зеленых высоких резиновых сапог, из тех, что носят, когда вычищают конюшни или кормят свиней.
Мой товарищ, Бранислав Урбанский, стоял справа от меня, и, когда Картер остановился, чтобы поговорить со мной, я услышал, как Бжезинский и Бранислав болтают по-польски. Когда политики ушли, я спросил Брани, что он сказал своему соотечественнику. Тот с восторгом ответил:
— Я спросил Бжезинского, почему он надел эти дурацкие сапоги, и он ответил мне: «Президент позвонил мне всего за несколько минут до того, как мы покинули Вашингтон, и сказал: “Я хочу, чтобы вы отправились со мной, мы едем на ферму”. Ну и я подумал…» (Секретное место ЦРУ, которое мы использовали, называется «Ферма»). [3]
Когда мы, наконец, вернулись в Форт-Брэгг, нам сказали уйти — исчезнуть на две недели — а затем позвонить и получить новые инструкции. До тех пор мы должны были залечь на дно, избегать прессы и расслабиться. И это именно то, что я сделал. С удочкой, маленькой лодкой и девятнадцатью жирными окунями в Джорджии в первый же день.

*****

ПОГИБШИЕ НА ПУНКТЕ «ПУСТЫНЯ ОДИН»
25 апреля 1980 года


КОРПУС МОРСКОЙ ПЕХОТЫ

Штаб-сержант Дьюи Л. Джонсон
Дублин, Джорджия

Сержант Джон Д. Харви
Роанок, Вирджиния

Капрал Джордж Н. Холмс
Пайн-Блафф, Арканзас

ВОЕННО-ВОЗДУШНЫЕ СИЛЫ

Техник-сержант Джоэл С. Майо
Рузвилль, Мичиган

Майор Ричард Л. Бакке
Лонг-Бич, Калифорния

Майор Гарольд Л. Льюис
Форт Уолтон-Бич, Флорида

Капитан Чарльз Т. Макмиллан
Коритон, Теннесси

Капитан Лин Д. Макинтош
Валдоста, Джорджия

*****

ИТОГИ БОЯ

Ужасно быть частью неудачи. Не имеет значения, была ли неудача вызвана чем-то, что вы сделали или не сделали, — вы все равно не выполнили задачу, и это жалкое, горькое, и ненавистное событие. Вина? Судьба и невезение, безусловно, сыграли свою роль.
Но важно понимать, что у нас есть возможность творить свою собственную судьбу, когда мы этого хотим. Мы можем собраться с духом и действовать, когда дела обстоят плохо, или мы можем найти множество причин, чтобы уйти, если мы не хотим двигаться вперед.
Довольно большое число экипажей вертолетов предпочло уйти, и именно это обрекло операцию на провал. Столкновение вертолета с C-130, когда на борту находился эскадрон «B», стало просто вишенкой на торте.
Полковник ВВС США в отставке Джеймс Х. Кайл, командир авиаторов, подробно рассматривает авиационную часть операции в своей превосходной книге The Guts to Try (Orion Books, 1990).
Вот его вывод:

По моему взвешенному мнению, мы были на волосок от успеха. Несмотря на все препятствия, разочарования, человеческие неудачи и невезение, несмотря на все это, мы были на грани. Мы были там, у нас были закаленные в бою спецназовцы из отряда «Дельта», находившиеся на расстоянии вытянутой руки от нашей цели. Я знал Чарли [Беквита] и его людей — их отношение, их навыки, их компетентность и их руководство — и не сомневаюсь, что если бы мы могли доставить их в Тегеран, они бы справились. Также имеется достаточно свидетельств опрошенных бывших заложников, которые позволяют предположить, что попытка спасения оказалась бы успешной. Подумайте об этом! Недоставало только смелости попробовать.

Это довольно суровое обвинительное заключение, но я также считаю его верным. Так чем же все это закончилось?
Что ж, конечно, была неизбежно создана полномочная комиссия, назначенная для проверки операции, выявления причин ее провала и вынесения рекомендаций по устранению этих проблем.
Эта конкретная комиссия получила название Комиссия Холлоуэя, в честь ее председателя, адмирала в отставке Джеймса Л. Холлоуэя. И она довольно умело выполняла свою основную задачу: защищала действующих адмиралов, которые настаивали на том, что вертолеты должны быть из состава Военно-морских сил и что никаких изменений не будет, даже если будет доподлинно известно, что эти вертолеты ВМС не годятся.
Но из провальной операции выросли некоторые положительные моменты. Полковник Беквит все это время лоббировал одну из них: постоянное Объединенное командование специальных операций (ОКСО), [4] которое могло бы объединять и контролировать усилия различных служб по проведению специальных операций. Вскоре Командование было создано, но его юрисдикция распространялась только в отношении контртеррористических операций.
Вторым положительным результатом — и самым важным для нас в отряде «Дельта» — стало формирование армейской авиационной группы специальных операций. Это подразделение первоначально было известно как «160-я тактическая группа», и в конечном итоге превратилась в 160-й авиационный полк специальных операций — сегодняшние «Ночные охотники». Это единое, очень крутое авиационное формирование, способное действовать ночью и при любых погодных условиях в любой точке мира. Это целеустремленная, очень опытная и абсолютно смелая группа летунов. В авиации они то же, что и отряд «Дельта» в специальных операциях.
Третьим результатом неудачного рейда стало то, что мы начали что-то записывать. До этого Беквит был непреклонен в том, что ничего не должно фиксироваться на бумаге. Это означало, что все конспекты занятий, учебные документы и материалы, относящиеся к отбору и внутреннему обучению, состояли не более чем из загадочных заметок на разбросанных клочках бумаги.
Но эскадрон «В» — целая половина подразделения — чуть было не погиб в иранской пустыне. А вместе с ним погибло бы чертовски много с трудом завоеванных институциональных знаний. Итак, мы приступили к работе, чтобы систематизировать все, что мы знали и делали, и то, как мы это делали, на случай, если нас всех когда-нибудь убьют и нашим последователям придется восстанавливать это из пепла.
И последнее, но не менее важное: мы разработали и изготовили огнестойкие штурмовые костюмы. Эскадрон «B» почти сгорел заживо, а исторические исследования показывали, что около 30 процентов боевых потерь являлись результатом ожогов. Так что с тех пор, в своих будущих операциях, мы будем носить наши черные костюмы. Фактически, костюмы, которые мы разработали изначально, стали идеалом для групп спецназа по всему миру.
Люди из «Дельты» — довольно стойкие люди, и хотя никто не любит терпеть неудачи, мы собрались с духом, отряхнулись и приготовились к новой попытке. На высшем командном уровне предпринимались малодушные попытки спланировать вторую операцию по освобождению заложников, но для нас было очевидно, что никто в Вашингтоне не разделял эту идею. Это были просто движения ради движений.
Полагаю, что самый сильный удар испытал на себе полковник Беквит. После случившегося он уже никогда не был прежним. Провал операции, казалось, полностью вымотал его, и я больше никогда не видел в нем того проблеска невероятного внутреннего огня, который покинул его существо, чтобы никогда не вернуться.
Чарли пришлось пережить еще одно разочарование до того, как его день закончился. Он упорно трудился и лоббировал создание объединенного штаба, который бы координировал и контролировал силы специальных операций всех служб и ведомств, и не скрывал, что хочет возглавить эту организацию. По всем рациональным критериям Чарли, бесспорно, был самым логичным выбором для командования этой структурой. Но этому не суждено было случится.
Наставник и защитник Беквита, генерал Эдвин «Шай» Мейер, уходил в отставку, а Чарли нажил слишком много могущественных врагов на двух-, трех- и четырехзвездных уровнях, чтобы остаться безнаказанным. Врагов, которые знали, что делать с мятежными полковниками. Это была их возможность нажать кнопки на своих выкидных ножах, закутаться в мантию бюрократического тумана и перерезать ему сухожилия. И, нанося свои трусливые удары, они не теряли времени даром. С Чарли было покончено — его выпотрошили и оставили болтаться на ветру. И оттуда он просто ушел на пенсию.
Многие люди спрашивали меня, что за человек был Чарли Беквит, и на этот вопрос мне всегда было трудно отвечать. Полковник Чарли Беквит был одновременно очень сложным и очень простым человеком. Он был человеком крайностей, который жил с крайностями, командовал ими и пользовался уважением. В те времена, когда я его знал, это был крупный, вспыльчивый мужчина с непредсказуемым характером.
Рядом с солдатами Чарли вел себя скорее как старший сержант, чем как офицер. Его самыми доверенными лицами были сержант-майоры. Это не значит, что он был слишком дружелюбен с солдатами, но у него была близость к своим «мальчикам», близость очевидная и искренняя.
Он был единственным полевым офицером из всех, кого я когда-либо знал, который провоцировал грубые словесные перепалки со своими подчиненными и не прятался под защиту своего звания, если его побеждали. Чарли презирал бездельников. Ему нравилась хорошая драка, и он ожидал получить столько же, сколько и давал. Но сомнений в том, кто здесь главный, никогда не было — он мог надрать задницу так же, как и любой сержант-старожил. На самом деле, я считаю, что на моей филейной части все еще остаются следы его зубов.
Чарли не был хитрым человеком, но когда обстоятельства требовали хитрости, он мог быть хитрым, как змея. Он также был весьма эмоционален, как он с готовностью и признавался. Он легко впадал в гнев или радость и не умел скрывать своих чувств.
Он признавал, что его никогда не спутаешь с интеллигентом, но он не был скучным человеком. Отнюдь нет. Он приложил большие усилия, чтобы подобрать себе сотрудников и подчиненных по их умственной глубине и способностям к мышлению. Ему нравилось иметь вокруг себя интеллигентных людей, он восхищался великими мыслителями и был жадным читателем классической литературы и книг по истории.
Полковник был убежденным сторонником философии: «Если ты командир, то командуй!» — и он так и делал. Отсюда и его прозвище «Молниеносный Чарли». Он приобрел во Вьетнаме репутацию человека, убивавшего войска из-за своего нетерпения и безрассудного пренебрежения опасностью. Многие люди в сообществе спецназа даже использовали это как оправдание, чтобы не попытаться испытать себя в отряде «Дельта». Странно, но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь из этих парней появился на отборе после того, как Чарли ушел.
Я не знаю всей правды об этих слухах, но, зная полковника Беквита, наверно, в них что-то есть. Знаю, что такая молва его сильно задевала. И знаю из личного опыта, что Беквит чувствовал большую ответственность и заботу о людях, находящихся под его командованием. Он никогда не переставал учиться выполнять обязанности командира и всегда работал над совершенствованием своих методов и способов руководства. Но Чарли также был солдатом, а выполнение поставленной задачи является первоочередной задачей боевого командира.
Чарли Беквит был человеком, искренне и глубоко любившим Америку и все то, что она отстаивала. Человеком, который сделает все, что, по его мнению, будет правильным, чтобы защитить нашу страну и ее граждан. Он был нравственным человеком и считал человеческую жизнь самой драгоценной вещью на свете. Он был совершенно самоотверженным, никогда не щадил себя, никогда не уклонялся от выполнения своего долга или опасности. Он был командиром, который не отправил бы вас туда, куда не пошел бы сам, и всегда действовал так, как он полагал, будет правильным в интересах страны, армии и подразделения… невзирая на все последствия для своей карьеры.
Я не верю, что в армии Соединенных Штатов был какой-либо другой офицер, у которого хватило бы честности, настойчивости и мужества, чтобы выполнить работу, которую проделал Чарли Беквит, сформировав и вдохнув жизнь в 1-й оперативный отряд специального назначения «Дельта».
И конец его жизненного пути принес ему богатый урожай.
Полковник Чарльз Элвин Беквит был великим американцем, великим командиром и великим человеком. Он ушел из этой жизни 13-го июня 1994 года, оставив после себя безмерную скорбь и почитание его товарищей.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] То есть с разворотом лопастей таким образом, чтобы они не оказывали сопротивления воздуху при холостом ходе двигателя.
[2] «Редай» (англ. FIM-42 Redeye) — американский переносной зенитно-ракетный комплекс первого поколения, принятый на вооружение в конце 1960-х годов.
[3] Специальный учебный центр ЦРУ, где проходят подготовку сотрудники Управления, включая бойцов отдела специальных операций.
[4] Joint Special Operations Command (JSOC).


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 07 авг 2022, 13:44 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
После возвращения в Форт-Брэгг скорость мы не сбавляли. Во всяком случае, темп ускорился. Если раньше вся энергия подразделения была сосредоточена на операции в Иране, то теперь людей разбросали по всему миру. Кое-кто работал с Госдепартаментом, защищая послов в горячих точках, другие обследовали находящиеся под угрозой американские объекты в опасных регионах земного шара.
Меня назначили в комиссию, созданную по поручению президента, которой было поручено оценить состояние безопасности нашей производственной цепочки по созданию ядерного оружия. Это была миссия, в которую также была включена область, касающаяся химического оружия, и в обеих областях я работал по несколько месяцев на протяжении следующих трех лет.
Тем не менее, тем из нас, кто в лето находился дома, было поручено участвовать в Комиссии Холлоуэя. Наша часть шарады состояла в том, чтобы провести «Капекс», или, по другому, учения по проверке боеспособности. [1] Это то, что любят все адмиралы и генералы. В искусственном и тщательно поставленном представлении подразделения демонстрируют свои уникальные таланты. Сами навыки подлинные, но то, как они демонстрируются, мало похоже на действительность.
Со своей стороны, мы стреляли по мишеням, взрывали разные вещи и штурмовали здания. Также совершали затяжные прыжки с парашютом и после приземления с ревом проносились на мотоциклах мимо VIP-трибун, стреляя из наших автоматов.
Уверен, что Военно-морские силы также устраивали не менее липовое представление. Мы чувствовали, что бóльшая часть всего этого действа была шуткой. Но начальству это шоу так понравилось, что несколько лет спустя оно стало ежегодным, с привлечением рейнджеров, 1-го крыла специальных операций ВВС (1-го SOW) и недавно сформированной 160-й тактической группы. Мероприятие всегда проводилось в месте под названием Норт-Филд, — заброшенном аэродроме времен Второй мировой войны, расположенном недалеко от Оранджбурга, в Южной Каролине.
Армия дала ему какое-то глупое и совершенно забытое кодовое название, но мы сразу же окрестили эту феерию «Великим нортфилдским цирком с конями». [2] Естественно, нас предупредили никогда не произносить эту фразу в пределах слышимости тех, кто носит на кителе большие звезды. Мы просто считали это мероприятием поводом для относительно безобидной взаимной мастурбации генералов и адмиралов и их приглашенных гостей, и использовали его, чтобы с максимальной пользой провести тренировочное время, которое на него выделялось. Вы же понимаете, что если присмотреться повнимательнее, то в любом событии всегда найдется серебряная подкладка. [3]
Внутри подразделения мы были разделены на два сабельных (боевых) эскадрона, и для того, чтобы один эскадрон всегда был готов к немедленному развертыванию в любой точке земного шара на случай террористического акта, мы внедрили порядок действий, известный как «Тетива лука».
«Тетива лука» представляла собой порядок несения боевого дежурства, на котором эскадроны менялись друг с другом с циклом примерно в тридцать дней. Находясь на боевом дежурстве, эскадрон находился в Форт-Брэгге и выполнял учебные задачи по борьбе с терроризмом, имея приоритетный доступ к полигонам и Стрелковому дому, а также мог привлекать сотрудников из другого эскадрона, если им не хватало людей с определенными критическими навыками.
Эскадрон связи выделил группу связи, которая прошла боевую подготовку и находилась с эскадронами, чтобы могла сражаться, если потребуется. Если вы были «натянуты на тетиве», то у вас всегда был с собой пейджер, и вы не могли удаляться от Форт-Брэгга дальше, чем на двадцать миль.
Цикл боевого дежурства всегда начинался с учебной тревоги и полной загрузки снаряжения. У нас было два часа, чтобы собрать дежурные силы, загрузить все имущество, взвесить загруженные машины и занять место на стоянке в готовности к маршу на авиабазу ВВС Поуп, — аэродром, находившийся рядом с Форт-Брэггом. Все присутствующие военнослужащие из эскадрона, не находящегося на боевом дежурстве, должны были оказывать помощь любым возможным способом и быть наготове на случай полного развертывания. Редко когда «натянутый на тетиве» эскадрон не был готов к выходу через семьдесят пять минут.
В приемной штаба у нас стоял телетайп службы новостей, за которым следили день и ночь. Мы никогда не ждали официального уведомления от государственных органов на Потомаке, и сами инициировали подготовку к выходу, если где-то в мире происходило потенциальное обострение. Мы всегда были готовы к реальным инцидентам задолго до того, как в Вашингтоне могло быть принято какое-либо решение относительно нашего боевого применения.
И если развертывания не случалось, то по крайней мере, у нас была хорошая практика. Мы находились в боевой готовности круглосуточно, 365 дней в году.
Эскадрон, не находившийся на «тетиве», брал на себя то, что мы называли «одиночными» обязанностями, — задачи, которые требовали отправки только одного или двух человек одновременно. К ним относятся такие вещи, как решение задач в интересах Государственного департамента и Министерства энергетики или боевая командировка группы за рубежом. Мы также использовали время вне дежурства для проведения боевой подготовки в составе роты или эскадрона, таких как обучение в арктических условиях, пустыне или джунглях. Снайперы пользовались этим временем, чтобы пострелять в каком-нибудь стрелковом матче или поработать со снайперами Секретной Службы или ФБР.
Проще говоря, на дежурстве вы оставались рядом с домом, находясь вне дежурства вы путешествовали. Исключения составляли длительные одиночные операции или периоды, когда люди посещали языковую школу. Но даже для языковых курсов, которые могли длиться много месяцев, мы нанимали преподавателя, и люди обучались в принадлежащем нам здании, которое находилось очень близко к «Ранчо». Так что, когда поднимался воздушный шар, эти люди находились рядом и могли быть развернуты вместе с подразделением.
Это была хорошая система, которая отвечала всем требованиям. Но настоящий смысл существования оператора заключался в боевых командировках; это был как раз тот случай, когда мы зарабатывали свою зарплату. И одной из таких командировок, которая имела для меня большое значение, стала моя первая поездка в древний, исторический, но чрезвычайно опасный город Бейрут. Место, которое привлекало внимание Америки в 1980-х годах, как пульсирующая зубная боль.

*****

Когда я однажды днем возвращался из Стрелкового дома, меня поймал Дэн Симпсон, сержант нашей роты.
— Эрик, как только почистишь оружие, отправляйся к Ричардсу в разведотдел и пройди вводный инструктаж, — сказал он. — Отправишься в Бейрут, заменишь там Фини на «Эс-Уай» [термин Госдепартамента, означавший задания по обеспечению безопасности]. [4]
Он произнес это бесстрастно, как будто сообщал мне, что на следующей неделе я буду водить грузовик на полигоне, а затем, прежде чем мы расстались, добавил:
— Только не торопись. В четыре часа у нас игра в волейбол.
— Добро, Дэн. Я буду там.
Если позволяли условия, эскадрон «В» играл в волейбол каждый день после обеда. Даже когда нас отправляли в какую-нибудь дыру в мире, мы брали с собой мяч, сетку, шесты и инженерную ленту, чтобы разметить площадку. Это была стандартная часть нашего снаряжения на случай боевой командировки.
Дэн был фанатиком волейбола, и это передалось всем в эскадроне. Мяч, которым мы играли, был чуть более накаченным, чем обычно. Об этом мне напоминают два скрюченных пальца, которыми я пишу эти строки. Я выбил их, когда пытался блокировать сильные удары то одного, то другого товарища. Но от игры мы все получали огромное удовольствие, это был отличный способ закончить рабочий день.
Я почистил оружие, запер его в дежурном помещении своей группы и пошел по коридору к кабинетам разведывательного отдела, которые находились в дальнем конце здания рядом со штабом. Когда я проходил мимо входа в столовую, мне вспомнился небольшой случай, произошедший несколько недель назад.
Я всегда завтракал в столовой, а когда уходил, то брал с собой в дежурку стаканчик кофе. Однажды утром я шел по коридору с переполненным стаканчиком, когда заметил, что на пол падают капли. Кантри Граймз, сержант-майор подразделения, в последнее время придирался к нам по поводу состояния коридора, и, будучи сам опытным следопытом, я знал, что если продолжу идти по коридору, то приведу эти свидетельства лени в свое собственное расположение, и Кантри заставит нас заплатить за это.
Поэтому я сделал первое, что пришло в голову. Я чуть-чуть увеличил скорость падения капель и резко повернул в сторону расположения штурмовой группы эскадрона «А», оставляя за собой слабый след до их комнаты для совещаний. Там я немного потрепался с несколькими друзьями, поговорил о предстоящих стрелковых соревнованиях и проверил график восстановления стен Стрелкового дома. Допив кофе, я выбросил стаканчик в урну, попрощался и направился в свое расположение в дальнем конце коридора.
После обеда я наткнулся на группу из эскадрона «А», которая мыла пол в коридоре. Одним из уборщиков оказался мой приятель Джерри Нокс, и я остановился, чтобы поговорить с ним.
— Черт, Джерри. Нахрена вы сегодня полы драите? Сегодня же не пятница. И, кроме того, на этой неделе моя группа должна дежурить по расположению.
Джерри оторвал глаза от своей швабры. Он не выглядел счастливым мальчиком.
— Дьявол, Эрик! Сегодня утром кто-то из эскадрона разлил в коридоре кофе, и Кантри проследил его прямо до нашей комнаты. Кем бы ни был этот бездельник, он не признался, поэтому «Храповик» [Рэтч Ханна, сержант-майор эскадрона «А»] [5] просто выбрал группу, чье расположение было ближе всего к тому месту, где заканчивался след от кофе, и приказал им вымыть пол. Угадай, чье это было расположение? — рычал он. — Если поймаю того, кто это сделал, надеру ему задницу, как коридорному.
Джерри размахивал своей шваброй, как копьем.
— Ого, теперь я понимаю, чего ты злишься, — произнес я с отеческой заботой. — Но не хочу тебя задерживать, потому что знаю, что на весь этот этаж уйдет не меньше часа. Пообщаемся позже.
— Ага, — ответил он, засовывая швабру обратно в ведро и разбрызгивая мыльную воду на пол и по сторонам.
«Ах, эти приятности жизни в общежитии», — подумал я, уходя. Знаю, что с моей стороны это было несерьезно, но я был очень доволен собой. На самом деле, мне так понравилась моя маленькая хитрость, что я проделывал ее по крайней мере пару раз в год на протяжении следующих пяти или шести лет — и всегда с неизменным результатом. Я никому об этом не рассказывал, и меня никогда не вычислили. Эскадрон «А», теперь вы знаете, кто это был, но поскольку это было давно, надеюсь, вы не держите на меня зла.
Инструктаж был чисто для проформы. Я должен был заменить Дона Фини в качестве сотрудника эскадрона «В», выделенного для охраны американского посла в ливанском Бейруте. От эскадрона «А» в наряде по охране тогда находился Карл Истман. Я должен был работать под прикрытием агента службы безопасности Госдепартамента; о том, что я из отряда «Дельта», должны были знать только посол и сотрудники службы безопасности посольства. Государство должно было обеспечить все необходимое сопровождение и полномочия.
В разведотделе я также сделал несколько фотографий и заполнил бумаги для получения дипломатического паспорта. Я мог взять с собой в Бейрут свои собственные пистолеты; по приезде в Вашингтон их упаковали в чехол, и я вез его с собой как агент, временно выполняющий функции дипломатического курьера. В посольстве имелось и другое оружие, но мне посоветовали иметь при себе много боеприпасов, поскольку они были в дефиците.
Ричардс извинился за скудную информацию и сказал, что более подробный, детальный инструктаж я получу, когда буду докладывать в Госдепартаменте. Но у него оказалось для меня несколько карт и анализ региона, в котором была сделана попытка хронологического объяснения стремительного роста насилия и анархии, охвативших Ливан. Я взял его с собой, чтобы прочитать в расположении своей группы.
Выйдя из разведотдела, я зашел в соседнее административное помещение, чтобы обновить свой пакет оказания помощи семье погибшего военнослужащего и просмотреть свое завещание — это была стандартная процедура всякий раз, когда мы уезжали из страны на задание. Затем отправился в медпункт, чтобы обновить свои прививки и узнать, нужно ли мне принимать какие-либо особые медицинские меры предосторожности во время командировки.
К этому моменту в своей армейской карьере я был твердо убежден, что прививки нужно обновлять. Если я видел, что у дверей медпункта образовалась очередь, я становился в нее, просто подозревая, что они делают уколы. Лучше слишком много, чем недостаточно. То же самое касалось таблеток от малярии или любых других защитных и профилактических средств. Нет ничего хуже, чем оказаться в каком-нибудь отдаленном, кишащем болезнями уголке мира и заболеть. Кроме, пожалуй, пули.
Вернувшись в расположение своей группы, я устроился поудобнее, чтобы почитать анализ региона. Я вспомнил рассказы о Бейруте своего старого сержанта. Взводный сержант Арт Колвилл служил в морской пехоте в начале 1950-х годов и часто рассказывал о замечательных свободных днях, проведенных им в Бейруте во время службы на Средиземноморском флоте. Как для пехотинца Колвилл был диковинкой: грубый и неуклюжий солдат, который наслаждался культурой, искусством, хорошей кухней и изысканной жизнью. Он внушил мне, что Бейрут — один из самых изысканных, космополитических городов в мире — город, который стоит увидеть. Но это было много лет назад, задолго до того, как местное общество разорвало самого себя на части.
Сейчас Бейрут был самым опасным городом в мире. Число насильственных смертей в нем превышало тысячу в месяц, и самой желанной мишенью в этом месте были американцы.
Я был взволнован. Арт был прав, Бейрут был местом, которое обязательно нужно посетить.

*****

Рейс Ближневосточных авиалиний из Рима низко и быстро пролетел над побережьем, чтобы стать более трудной мишенью для тех, кто находился внизу, страдал от скуки и мог быть вооружен ракетой, запускаемой с плеча.
Я никогда не видел такого зрелища полного разрушения, как трущобы и лагеря беженцев на южной окраине города, проплывавшие под моим окном. Это был город в своем абсолютном разрушении. Он напоминал Берлин из старой кинохроники, сразу после штурма и взятия города советскими войсками.
Когда мы подлетали к аэропорту, я увидел десятки вкопанных в землю танков сирийской армии советского производства, которые окольцевали аэропорт, словно бусины смертельного ожерелья. Это было леденящее душу приветствие, но оно подготовило меня к хаосу и неразберихе в терминале аэропорта — и это было еще ничего по сравнению с жизнью в городе.
Когда я сошел с самолета, меня ждал Дон Фини и несколько крепких местных жителей.
— Эй, Бо Диддли, [6] добро пожаловать в рай, — сказал он с лукавой ухмылкой, обнимая меня.
— Да, привет, Дон. Хорошо оказаться здесь, — ответил я, возвращая ему abrazo, [7] и переключил свое внимание на его спутников. Каждый из них нес CAR-15, укороченный вариант винтовки M-16, висевший на шее дулом вниз, правая рука лежала на пистолетной рукоятке. Я видел, что оружие стояло на предохранителе, однако большие пальцы были на переводчике огня. Они выглядели как люди, которые знают, что делают. Сначала они посмотрели на меня, но быстро переключили свое внимание на толпу, окружавшую нас со всех сторон. Донни, между тем, вводил меня в курс дела.
— Эрик, я хочу познакомить тебя с двоюродными братьями Мокдада, — Али и Махером. Ребята, поздоровайтесь с Эриком Хейни. Это человек, о котором я вам рассказывал. Считайте его моим братом.
Я переложил дипломатическую почту в левую руку, а правую по очереди протянул Али и Махеру.
Салам алейкум, — произнес я, пожимая каждому руку, а затем коснулся соединенными пальцами руки места на груди, расположенного над сердцем. В ответ на арабское приветствие они едва приподняли брови, но каждый тепло ответил:
Ва-алейкум эс салам.
Донни рассмеялся и произнес на своем лучшем бруклинском акценте:
— А, с этими парнями тебе не нужно ни о чем говорить, Эрик. Они хорошо говорят по-английски, почти так же хорошо, как ты и я.
Он имел в виду мой акцент, а не свой. Донни всегда рассказывал о моем диалекте горной местности Джорджии, который я позволял себе использовать только в кругу семьи или близких друзей, но всегда вел себя так, будто это у меня смешной акцент.
— Рад этому, потому что на этом мой арабский словарный запас исчерпывается, — ответил я.
— Это не будет проблемой, мистер Эрик, — сказал Махер, когда сотрудник иммиграционной службы вышел вперед, чтобы поставить штамп в мой паспорт. Мы забрали мой багаж и прошли через таможенный пост. — Я верю, что вы быстро научитесь; у вас такой взгляд.
Мы вышли из терминала и попали в обстановку, которая словно была воссоздана из Дантового «Ада», — жаркая, как преисподняя, и вдвое более мрачная. Если в здании терминала царил хаос, то на улицах снаружи царил бедлам.
Машины и фургоны носились во всех направлениях со всей упорядоченностью растревоженного улья. Казалось, никто не думал о том, что существует даже намек на дорожные полосы. Автомобили ехали где попало, в том числе по тротуарам и через потенциальные разделительные полосы.
Перед терминалом прямо посреди проезжей части лежала куча багажа, коробок и свертков. Вокруг нее копошилась семья из двадцати человек, все кричали, размахивали руками и пытались погрузить вещи и себя в старенькое такси «Фиат».
На соседнем перекрестке с двусторонним движением пять машин стояли нос к носу, водители и пассажиры были красными от выкрикивания проклятий и потрясания кулаками друг на друга. Никто не прилагал ни малейших усилий, чтобы распутать эту кашу, особенно водители. Ни один из них не хотел оказаться тем, кому придется сдавать назад и распутывать эту пробку. Вокруг затора было достаточно места, чтобы допускать проезд с обеих сторон, поэтому другие участники движения просто объезжали их, как вода обтекает валун посреди потока. Это было худшее проявление ада в представлении сержант-майора.
Донни взял меня за руку, и повел влево. Направляясь к неподвижному автомобилю, который представлял собой единственное видимое место спокойствия посреди бурлящей суматохи, он крикнул:
— Вот наша машина.
Нашей машиной оказался большой черный «Шевроле Каприс» начала 1970-х годов, похожий на беглеца из «Придурков из Хаззарда». [8] Его передний бампер был сделан из железнодорожной шпалы, а кузов выглядел так, будто его использовали на одном из тех сборов средств на футбол в средней школе, где люди платят доллар за то, чтобы три раза ударить кувалдой по старой машине. Он был оснащен шинами, похожими на шины грузовика, а по правой стороне и на крышке багажника виднелась россыпь пулевых отверстий (в левой стороне тоже были отверстия, но я заметил их только позже). Боковые стекла были заменены на плексиглас толщиной два дюйма, в каждом из которых были прорезаны бойницы для стрельбы. Но, несмотря на свой потрепанный вид, этот старый «Шевроле» был чист и натерт воском, и сиял на ярком средиземноморском Солнце, как бриллиант в козьей заднице.
Водитель заметил, что мы приближаемся. Он подошел к задней части машины и сильно ударил по багажнику, затем сделал один шаг назад, чтобы тот открылся. Двоюродные братья Мокдад бросили мои вещи в багажник, и водителю пришлось дважды хлопнуть по крышке, чтобы она снова закрылась. Он посмотрел на меня с широкой улыбкой, которая открывала панорамный вид на его сверкающие белые зубы. Но когда я протянул руку и начал произносить свое приветствие на арабском языке, он хлопнул по ладони моей протянутой руки, щелкнул пальцами в воздухе перед моим лицом и сказал на чистом, разговорном английском языке:
— Что это, любезный!?
Я был так поражен этим приветствием, что чуть не сделал шаг назад. Но потом рассмеялся, вернул «пять» и спросил:
— Как тебя зовут и откуда ты, брат?
— Абдо — это имя, а телохранитель — это занятие, — засмеялся он. — И я родом прямо отсюда, из Бейрута. Но я также человек из «Эль-Эй» — нет, это не значит «из нижней Алабамы». [9] Я прожил в Калифорнии восемь лет, работал там в бизнесе своего дяди, — сообщил он, когда мы сели в машину, и он начал агрессивно ехать в водовороте мчащихся автомобилей.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Capabilities exercise (CAPEX).
[2] Англ. Dog and pony show. Выражение, описывающее показушное мероприятие.
[3] Англ. Silver lining. Идиоматическое выражение, означающее позитивный момент, луч света в темном царстве, что-то хорошее в плохом.
[4] В оригинале S.Y. Х.з. как расшифровывается.
[5] Игра слов. Имя сержант-майора (англ. Ratch) в переводе с английского означает «храповик», «храповый механизм».
[6] Бо Диддли (англ. Bo Diddley; 1928 – 2008) — американский певец, гитарист, автор песен; один из родоначальников рок-н-ролла.
[7] Крепкое рукопожатие с объятием (исп.)
[8] «Придурки из Хаззарда» (англ. The Dukes of Hazzard) — американский телесериал, транслировавшийся с 1979 по 1985 год, и повествующий о приключениях двух двоюродных братьев Бо и Люка Дюков, проживающих в вымышленном округе Хаззард, в штате Джорджия, и занимающихся перевозкой самогона.
[9] Игра слов, основанная на одинаковых буквах, с которых начинаются название Лос-Анджелеса (Los-Angeles) и Нижней Алабамы (Low Alabama).


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 авг 2022, 16:49 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Пока мы пробирались через разрушенный город, Дон вводил в курс дела и пояснял.
— Это Чеви Сёркл, одна из главных достопримечательностей этой части города. Здесь единственный действующий светофор в городе, но сам увидишь, как много внимания на него обращают. Он бесполезен, как сиськи на борове.
Я действительно заметил бесполезность светофора. Проезд через перекресток нашего автомобиля отличался от проезда других машин только тем, что наши телохранители размахивали своим оружием перед другими автомобилистами и таким образом получили небольшое преимущество в преодолении автомобильных пробок. Пока я любовался пейзажем, Дон продолжал свой рассказ.
— Город разделен между христианским Восточным Бейрутом и мусульманским Западным Бейрутом. Граница между этими двумя районами называется «Зеленой линией» — не знаю почему, вблизи этой линии нет ничего зеленого. Это просто полоса щебня между двумя сторонами.
Разные части города соединяются в трех основных местах. На севере вдоль набережной находится Портовый переход. Дальше на юг — Содеко, а затем Галерея Симона. Портовый переход почти всегда открыт, но два других обычно заблокированы. Различные бандформирования, контролирующие территории вокруг переходов, с помощью бульдозеров насыпают большие отвалы песка и щебня, чтобы не пропускать машины, а снайперы отстреливают тех, кто идет пешком. Но не стоит воспринимать слова о «снайперах» слишком буквально, по нашим стандартам они не являются таковыми. Это просто придурки, которые стреляют в безоружных людей. Чаще всего они убивают бедных женщин, которые пытаются купить еду для своих семей.
Время от времени объявляется, что в такой-то день откроются Содеко или Симоне, после чего приходит сирийская армия и зачищает переход. Солдаты остаются там до конца дня, а на следующий день стрельба начинается снова. Всегда страдают и гибнут невинные люди. — Он покачал головой, демонстрируя отвращение от глупости происходящего.
— Переходы важны для нас потому, что, хотя посольство находится в Западном Бейруте, который также называется Рас-Бейрут, резиденция посла находится на востоке, на холмах Ярдзе.
Он увидел возражение, написанное на моем лице, и отмахнулся от него.
— Да, да, знаю. В этом нет никакого смысла, но так оно и есть. Президентский дворец находится прямо рядом с резиденцией, выше по склону холма, и посол считает важным находиться там. Он хочет демонстрировать, что Соединенные Штаты равноудалены от местных разборок, и что мы можем и будем ездить куда хотим и когда хотим.
Как я уже сказал, Портовый переход почти всегда открыт, но даже если он не работает, мы обычно можем пробиться через него силой. Ополченцы, контролирующие территорию вокруг порта, довольно малочисленны и слабы. Но каждый раз, когда мы там проезжаем — а это случается по крайней мере два раза в день — нас обстреливают.
— Ага, — со смехом вмешался Абдо, — но у человека, который обычно там дежурит, плохое зрение и он очень плохо стреляет.
— Это правда, — продолжил Донни, — но по нам прилетало несколько раз. По крайней мере, они используют только винтовки. Когда здесь находился Билли Освальт, однажды утром возле Ярдзе он попал в засаду с пулеметами и ручными гранатометами.
— Интересное было утро, — задумчиво Абдо, задумчиво кивая головой.
Я обсуждал с Биллом это нападение. Кортеж был атакован, когда он находился в самом медленном и уязвимом месте — на повороте, идущем вниз с горы. Броня лимузина остановила пулеметные пули не дала им проникнуть внутрь, и, к счастью, парень, стрелявший из РПГ, дрогнул и выстрелил низко (совсем как тот рейнджер в «Пустыне-1»). Поэтому граната попала в асфальт под кузовом лимузина, вылетела с противоположной стороны и взорвалась в оливковой роще. Также, по счастливой случайности стрелки выбрали в качестве мишени именно лимузин, а не головную и следующую за ней машины; если бы они обездвижили их и заблокировали лимузин, то могли бы вскрыть его, как большую стальную бочку. Проникнуть в бронированный лимузин можно, но для начала его нужно остановить.
Засада была устроена христианским ополчением, якобы дружественным Соединенным Штатам. Позже стало известно, что они разозлились на ЦРУ из-за какого-то спора о финансировании или вооружении, и решили не впадать в депрессию и не сдерживать свой гнев — засада обычно является хорошим тонизирующим средством для катарсиса.
Вывод Билла о нападении был таков: «Аллах в тот день был, безусловно, очень милостив и благосклонен».
Донни продолжил исполнять роль гида.
— Мы никогда не пользуемся ни одним из основных переходов, кроме Портового; два других просто слишком опасны. Если все закрыто, ребята знают несколько маршрутов через улицы, которые некоторые из их друзей в ополчении открывают на несколько минут. Но, как видишь, несмотря на все правила здравого смысла, наши передвижения очень ограничены. И это только в отношении переходов через «Зеленую линию». По обе стороны от нее, в любой части города постоянно вспыхивают бои между соседними отрядами ополченцев, между ополченцами и сирийцами, между сирийцами и христианами. Между христианами, мусульманами, сирийцами, а иногда и между всеми ними, ведутся дальние артиллерийские и ракетные обстрелы.
Потом, чтобы подлить масла в огонь, это место бомбят израильтяне, когда им становится скучно. Просто для острастки они отправляют вдоль берега группу арабоговорящих агентов, чтобы те выставили блокпост, — как это делают все ополченцы, — но в данном случае они проверяют документы у палестинцев. И когда они их находят, то вытаскивают их и казнят. По факту, последние два раза, когда израильтяне такое проделывали, они взяли напрокат автомобили в агентстве, расположенном прямо через дорогу от дома, где мы живем. Когда палестинцы нашли этот прокат, то просто сожгли его нафиг.
Пока мы пробирались на север по чертовски запутанной дороге, я впитывал все, что рассказывал Донни. Иногда мы ехали по широкой, современной, многополосной autopista, [1] а иногда Абдо маневрировал по самым убогим городским тропам, которые я когда-либо видел. Иногда Донни и Абдо спорили о том, какой маршрут выбрать, но где бы мы ни находились, неизменным оставалось одно — разрушения со всех сторон. Я еще не видел ни одного неповрежденного здания. Те магазины, которые еще функционировали, можно было различить по многослойным стенам из мешков с песком и замурованным входам, защищавшим их фасады. В других местах оставались лишь выпотрошенные остовы.
— Сначала мы заглянем в посольство и откроем твою сумку, — сказал Донни. —Там же находятся остальные телохранители, чтобы познакомиться с тобой. Тебе понравятся эти парни. У них такое отношение к работе, что ты можешь решишь, что они из Джорджии. Ты понял, о чем я, — они любят подремать под деревом в тени и стрелять по разным предметам, когда не спят.
Он хихикнул над своей маленькой межкультурной шуткой.
— После этого мы заедем в отель и разместим тебя. Если у нас еще останется время до наступления темноты, мы поднимемся в Ярдзе, чтобы ты смог осмотреть то место и познакомиться с ребятами, которые там дежурят. Сейчас там Карл, он ночует в комплексе. У нас есть квартира на территории резиденции, и один из нас всегда остается там на ночь и на выходные. Эта часть службы тебе понравится. Там тихо, воздух чистый, и ты можешь пользоваться бассейном. А вот и посольство.
Всю последнюю часть нашего путешествия мы ехали по широкому бульвару, выходящему на Средиземное море. Когда мы подъехали к парадному входу в посольство, стало ясно, что здание изначально было роскошным отелем. Широкий портик прикрывал полукруглый проезд, который отходил от главной улицы, названной бульваром Кеннеди, и выходил затем на большую боковую улицу, ведущую вверх по склону мимо французского посольства к главной магистрали «центра города», улице Хамра. Меня поразило отсутствие охраны на входе в посольство. Любой автомобиль мог просто проскочить внутрь и подъехать к зданию.
Донни заметил мое беспокойство.
— Эрик, я знаю, о чем ты думаешь: нет ни заграждений, ни контрольно-пропускного пункта, только пара швейцаров у входа. Любой старый гопник может запросто ворваться сюда и устроить хаос. И ты прав. И можешь спорить с Госдепартаментом до посинения, но такова их позиция, — он задрал нос и коснулся его мизинцем, спародировав аристократический акцент, — Американское посольство должно иметь открытый и гостеприимный вид, который символизирует открытость и вовлеченность американского общества.
Он отвращением фыркнул, снова принимая привычный вид.
— Но я не молчу об этом. Каждую неделю я пишу об этом в отчете для РСО [региональный офицер по безопасности] [2] и посла, и собираюсь написать об этом в своем отчете, когда вернусь в Штаты, и хочу, чтобы ты делал то же самое. Это не Париж и не Лондон, и не обеспечивать надлежащую безопасность в месте, имеющем такие угрозы, как здесь у нас, просто преступно. Рано или поздно кого-то убьют.
К сожалению, это оказалось не только точной оценкой обстановки, но и ужасно пророческим высказыванием.
После того как мы вытащили из сумки мои «инструменты», Донни устроил мне экскурсию по зданию, показав кабинеты Службы безопасности и три маршрута к кабинету посла. Затем мы спустились в подвал, чтобы встретиться со штатом местных телохранителей. Или, по крайней мере, с мусульманами. Поскольку мусульманам было трудно переходить на восточную сторону, а христианам — на западную, а также из-за определенной враждебности, существовавшей у персонала, местные телохранители были в основном разделены по религиозному признаку. Христиане охраняли резиденцию в Ярдзе, а мусульмане составляли штат телохранителей и охраны посольства.
В таком разделении труда было одно заметное исключение, и это был самый примечательный человек — армянин-христианин по имени Сезар, который являлся и телохранителем, и водителем кортежа. Армяне живут на Ближнем Востоке повсеместно, и Сезар, как и многие его соотечественники, был не только мужественным человеком, но и тем, кто не думал о трениях между христианами и мусульманами. Кроме того, как и у многих его соотечественников, у него были огненно-рыжие волосы и голубые глаза.
Я защищал послов, президентов, принцев, принцесс, руководителей компаний, заключенных знаменитостей и отпрысков всех вышеперечисленных, и единственная константа в такой работе заключается в том, что вы должны поддерживать совершенно деловые отношения на расстоянии вытянутой руки. Если вы эмоционально привязываетесь к Первому Лицу, вы начинаете идти на компромиссы, которые в конечном итоге нанесут вред тому самому человеку, которого вы должны охранять. Мне никогда не хотелось находиться в приятельских отношениях с человеком, которого я защищаю. Мне не нужна их дружба, единственное, что мне нужно или чего я хочу, — это человеческие и профессиональные отношения.
Но с местными телохранителями, работающими в охране, совсем другая история. Отношения с этими людьми — это те же отношения, что и в боевом отряде или группе. От этих парней зависит не только выполнение работы, но чаще всего и ваша жизнь. Я полюбил местных телохранителей, и если бы не они, то я, наверное, не дожил бы до конца той командировки в Бейрут.
Когда я впервые встретился со своими местными товарищами, они отдыхали в подвальной комнате для подготовки. Должен сказать, что это была самая пугающая группа персонажей, которую только мог надеяться (или бояться) встретить потенциальный противник. Не хочу сказать, что они выглядели по-пиратски, были изуродованы или даже уродливы — это далеко не так. На самом деле, ливанцы, как мужчины, так и женщины, являются одной из самых красивых национальностей на земле, и эти ребята не были исключением. От них исходила такая атмосфера компетентности, решительности и уверенности в себе, что вокруг них витала почти осязаемая аура контролируемой, умной и дисциплинированной силы.
Это были шестнадцать крепких, способных мужчин, которые изо дня в день выполняли чрезвычайно опасное задание в самом опасном месте на планете. На такой работе невозможно выжить, если только ты не хорош — очень, очень хорош. И как мне предстояло выяснить, эти люди были очень, очень хороши.
Я представился всем присутствующим. С Абдо и двоюродными братьями Мокдад мы уже были знакомы, и когда я обошел комнату и поприветствовал каждого, то понял, что попал в хорошую компанию.
Двух начальников смен звали Махмуд Бутари и Мустафа Кридье, и они были настолько разными, насколько вообще могут быть разными два левантийца. Бутари был среднего роста и имел телосложение футбольного защитника. [3] У него был голос, как у быка, и при необходимости он мог использовать его, как оружием, но в остальном он был человеком довольно профессорского вида. Его внешность была европейской, его французский был безупречен, а английский очень хорош. Махмуд занимался всеми административными вопросами и был человеком, который знал в городе всех, кто что-либо из себя представлял. Он также каждый день занимал свое место в охране.
Мустафа же выглядел как бедуин, имел стройное телосложение и хитроватое, тонкое чувство юмора. Но в нем также чувствовался неоспоримый авторитет, его слово всегда было решающим, независимо от обстоятельств и ситуации. Английский у него был в порядке, и он каждый день занимался со мной арабским языком, — как он объяснил, однажды я могу оказаться в одиночестве, и чтобы выбраться из неприятной ситуации, мне придется полагаться на слова. А поскольку половина телохранителей очень плохо понимала по-английски, мне нужно было знать, как отдавать команды по-арабски в чрезвычайных ситуациях. Мустафа также обладал безошибочным шестым чувством, и когда он чуял беду, она всегда находилась за горизонтом.
Головным автомобилем управлял Мохамед аль-Курди, и по любым стандартам он был добросовестным парнем. В его обязанности входило находить для нас самые безопасные и лучшие маршруты по городу, и в этом он был мастер. Если бы Мохамед оказался в Голливуде в 1930-е годы, он стал бы естественным героем задорных утренников — он выглядел как более темная, мускулистая и немного зловещая версия Эррола Флинна. [4] Жил он в подвале посольства, в комнате, где до поздней ночи сочинял стихи для женщин, с которыми встречался днем, и в этом деле он был столь же настойчив, сколь и плодовит. Сидя в своем подвальном убежище, Мохамед был в полной безопасности от раздраженных мужей, отцов и женихов, которым видимо, не нравились его стихи. Его радиопозывной был «Эйзенхауэр», и он считал себя главнокомандующим.
Махер Мокдад стал моей правой рукой, это был человек, от которого я во многом зависел. В двадцать два года он был самым молодым человеком в группе, но уже демонстрировал необыкновенную зрелость. Он был очень умен (сам выучил английский язык), хорошо сложен и имел потрясающие янтарные глаза льва. Родом из Баальбека в долине Бекаа, — места, хорошо известного на всем Ближнем Востоке как родина мужественных людей, — Махер был чемпионом своей нации. Он научил меня маленькой личной мудрости: каждое утро брать в резиденции лайм и держать его в кармане рубашки. Когда дурной запах города становился слишком сильным, я мог сжать маленький зеленый плод и натереть его соком нос и губы. Сладкий, чистый аромат на некоторое время изгонял зловоние смерти. И по сей день мой любимый запах — это запах маленького свежего лайма.
Я очень сблизился с Салимом Тамимом. Если воспользоваться другой голливудской метафорой, то если бы вы проводили кастинг на роль красивого и лихого шейха-воина, Салим стал бы вашим первым выбором. Я всегда мог рассчитывать на его мудрый совет и действенное руководство, которые часто исходили от таланта, которым он обладал. Салим прекрасно умел передавать сложные мысли, отдавать команды и задавать вопросы, используя только движение бровей и мимику, и это пробивало любой языковой барьер. Это было нереально круто, но казалось настолько естественным, что я понял, что он это делает, только после того, как проработал с ним несколько недель.
Несколько ребят иногда проверяли мои лидерские качества, и время от времени мы вступали в жаркие споры. Но это было вполне естественно, и даже когда мы не соглашались между собой, или когда кто-то ставил под сомнение мои методы работы в той или иной ситуации, это всегда было связано с техникой, а не с самими принципами. Мы все хотели одного и того же — как можно лучше защитить нашего посла и остаться при этом в живых. А если человек не увлечен своей работой, значит, его сердце и разум не на месте.
Познакомив меня с телохранителями, Донни отвез меня в наш дом в отеле «Чарльз», который находился примерно в шести кварталах от посольства и менее чем в половине квартала от «Зеленой линии». Владельца отеля, человека по имени Чарли, не было дома, поэтому мы прошли прямо в наш номер, расположенного на этаже чуть ниже пентхауса. С балкона квартиры просматривалась бóльшая часть северной части города, и Донни указал мне на основные достопримечательности. В нескольких сотнях метров к востоку, прямо посреди «Зеленой линии», стояла старая гостиница «Холидей Инн».
Если вы помните кадры из новостей о гражданской войне в Ливане, то, возможно, вспомните сцены постоянных боев за контроль над этой гостиницей. Это было самое высокое здание в этом районе, расположенное в стратегически важном месте, что и делало его эпицентром боевых действий, подобно тракторному заводу в Сталинграде во время Второй мировой войны.
Здание было разбито и изрешечено пробоинами от всего, что стреляло: от винтовок и пулеметов до минометов и артиллерийских орудий. Но оно все еще стояло, и являлось горячей точкой. Донни предупредил меня никогда не стоять перед маленьким окном над нашей кухонной раковиной, потому что пулеметный огонь из отеля «Холидей Инн» иногда достигал стены с нашей стороны здания, и в кухонном окошке без спроса образовывались круглые дырки. Таким образом, в результате обстрела за последний месяц они уже потеряли два холодильника. Он также с некоторым удовольствием сказал мне, что мыть посуду, скрючившись на полу, было бы хорошей идеей, особенно для такого рослого человека, как я. Похоже, он считал, что подобная картина просто уморительна.
Из квартиры мы могли вести наблюдение вниз по склону и вдоль береговой линии до порта, просматривались также близлежащий отель «Джордж» и позиции сирийской армии вдоль северной части «Зеленой линии». Меня предупредили, чтобы я остерегался сирийцев: обычно они стреляют первыми и не утруждают себя вопросами. Их солдаты не были особенно злобными, но они находились в незавидном положении, пытаясь сохранить мир в городе, тогда как мир покинул это место много лет назад. По всем признакам, ближайшим местом, где можно было найти мир, был остров Кипр, но даже там он не особо отсвечивал. [5]
Затем он указал на близлежащие кварталы, которые были заняты различными группами военных и ополченцев, и на перекрестки, где они обычно устанавливали свои блокпосты. Прямо под нами, между отелем и набережной, находилась небольшая группа, известная как «Насериты», которая почитала покойного президента Египта Гамаля Абдель Насера. У них даже была его статуя на углу улицы.
Прямо рядом с отелем «Джордж» располагалась «Банда мусорной свалки», которая контролировала подходы к порту и мусорной свалке, образовавшейся на косе земли рядом с отелем. Донни сказал, что они чем-то напоминают ему профсоюз ассенизаторов в Нью-Йорке. В западном направлении и чуть выше от набережной расположилась группировка под названием «Мораби Туун» — небольшая группа, которая свой недостаток в размерах компенсировала абсолютной злобностью.
На подступах к «Зеленой линии» стояли сначала сирийские, а затем ливанские армейские блокпосты. На самой «Линии» жили беженцы, которые, спасаясь от боев в других частях страны, обживали руины на ничейной земле. Если вы решили жить на «Зеленой линии», в самом центре боевых действий в Бейруте, значит, там, откуда вы приехали, все было очень плохо. Ополченцы на «линии» никого не беспокоили; они просто старались не пускать других скваттеров [6] и претендентов.
По другую сторону от «линии» находилось монолитное христианское ополчение, Фаланга, самая сильная из всех противостоящих фракций. Фалангу снабжали, оснащали и финансировали израильтяне. По какой-то непонятной причине — возможно, просто из-за высокомерия, свойственного власти — они были единственными, кому нравилось нарушать нашу свободу передвижения. Они могли быть откровенно враждебными и часто пытались доставить неприятности кортежу посла.
Ближе к дому располагалось местное ополчение, которое контролировало район вокруг отеля «Шарль» и территорию, простирающуюся до посольства Соединенных Штатов. Они были известны как ПСП, что означало «Народная социалистическая партия». [7] Несмотря на то, что в целом они были довольно тихой группировкой, они не подвергались преследованиям со стороны соседних ополченцев и не позволяли сирийцам действовать в этом районе, что само по себе было немалым достижением. Штаб-квартира этой группы находилась в кофейне на Корнише (бульвар на набережной).
Донни сообщил мне, что в этом районе живет Абдо и что я должен попросить его познакомить меня с лидерами ПСП. По тому, как он говорил (а также по тому, что он не говорил), у меня сложилось впечатление, что Донни, возможно, имел к этой группе какое-то отношение. В этом не было ничего необычного, — обычно он вызывал сильные чувства у людей, с которыми встречался, и эти чувства не всегда были теплыми. Но Донни это не беспокоило, и всякий раз, когда он получал негативную реакцию от кого-либо, он отмахивался от нее с помощью подходящего бруклинского уличного выражения — что-то вроде: «Да пошли они, если шуток не понимают!»
Мы позвонили в посольство, и Абдо с братьями Мокдад приехали за нами, чтобы отвезти в резиденцию посла. Из отеля мы свернули вниз по склону к набережной и уже через несколько минут вели переговоры о пересечении «Зеленой линии». Сначала мы прошли через контрольно-пропускной пункт сирийской армии, где они узнали машину и пропустили нас. Далее находился пост ливанской армии. Солдаты там оставались на своих позициях, обложенных мешками с песком, а один парень высунул руку из амбразуры бункера и предложил нам ехать дальше.
После мы оказались в самом порту.
Слева находилась гавань и причалы с затонувшими возле них грузовыми судами, которые попали в зону боевых действий, что сделало сам порт непригодным для использования. Справа находились огромные штабеля и беспорядочные нагромождения старых грузовых контейнеров, откуда, по словам Махера, обычно и велась стрельба. Абдо на старом «Шевроле» втопил газ в пол как раз в тот момент, когда дорога, по которой мы ехали, шла через центр большого склада, и мы влетели в него с одной стороны и сразу вылетели с другой. На въезде в склад, по бокам проезжей части, стояли контейнеры, сложенные от пола до потолка, поэтому проезд через сооружение напоминал стремительный спуск по узкому каньону. Выскочив на солнечный свет с другой стороны, мы пролетели мимо еще одной позиции ливанской армии и оказались в христианском Восточном Бейруте.
— Приготовиться! — произнес Донни. — Если и будет какое-то дерьмо, то оно произойдет здесь.
В этом месте дорога с каждой стороны была ограничена тройным рядом нефтяных бочек, заполненных песком. В этом канале с бочками мы прошли через крутой S-образный поворот, который вывел нас к первой баррикаде, установленной фалангистами.
Это была впечатляющая серия позиций, взаимно прикрывающих друг друга. Здесь стоял сам контрольно-пропускной пункт, где машины останавливались и досматривались, а по обеим сторонам проезжей части располагались огневые позиции, обложенные мешками с песком, которые находились в пределах досягаемости ручных гранат. В пятидесяти метрах дальше, на крыше двухэтажного здания, находилась обложенная мешками с песком позиция с пулеметом .50-го калибра.
На каждой позиции стояло по четыре человека, вооруженных винтовками M-16. Люди были полностью экипированы и носили стальные каски с подбородочными ремнями — они находились в полной боевой готовности. Военнослужащие, охранявшие сам блокпост, имели бронежилеты. Нас не останавливали, но бойцы открывали шлагбаум и пропускали нас нарочито медленно. Я кивнул человеку, стоявшему у стальных ворот, и он ответил мне признательным кивком, скривив губы в усмешке.
В отличие от блокпостов ополчения на западной стороне, где все галдели и разговаривали, здесь, пока мы проезжали, все было тихо, но нас не оставлял ледяной взгляд солдат Фаланги. Не покидало нас и дуло крупнокалиберного пулемета. Мне совсем не нравилось ощущение этого места, но я поневоле восхитился дисциплиной, структурой, организацией и глубиной силы, которые здесь проявлялись. Очевидно, что на этой стороне города действовало твердое, умное руководство.
После того, как прошли через христианский контрольно-пропускной пункт, мы все расслабились, и атмосфера в машине стала заметно легче. Когда мы помчались по широкому чистому бульвару, Абдо начал петь, и братья Мокдады к нему присоединились.
Это одна из тех вещей, которая мне нравится, когда я работаю с арабами. Когда есть настроение, они любят музыку и любят петь. Уже через месяц я знал несколько песен и мог поддержать их пение, хотя по-прежнему не понимал их смысла. Но я понимал радость жизни, которая выражалась в песнях, и это было главное.
Вскоре мы начали подниматься к подножию гор Шуф. Донни указал на поворот под названием «поцелуй в задницу», где кортеж попал в засаду. Это было идеальное место для нападения, которое я бы выбрал сам.
На перекрестке мы снова свернули в гору и по крутому повороту на гребне холма проехали мимо президентского дворца. Абдо остановил машину, и мы осмотрели пейзаж, расстилавшийся внизу перед нами.
Сразу за холмом находилась резиденция посла. Вокруг раскинулась сельская местность, в основном открытая, с редкими разбросанными кустарниками и небольшими оливковыми рощами. В пятистах-шестистах метрах к западу местность перед нами понижалась и переходила в широкую долину, откуда пейзаж снова становился городским и взбирался ступенчатой чередой террас вверх на следующий холм, где виднелся измученный шрам «Зеленой линии», змеящийся с севера на юг по гребню возвышенности на расстоянии около двух миль.
Позади нас местность поднималась к востоку, пока не упиралась в горную цепь, отделявшую прибрежную часть Ливана от долины Бекаа. После моего общего ориентирования мы вернулись в машину и через две минуты въехали в ворота жилого комплекса.
Пока Донни и ребята отправились на кухню, чтобы найти свою подругу Жозефину, повара, и узнать, смогут ли они уговорить ее приготовить нам что-нибудь поесть, я встретил Карла.
— Рад тебя видеть, Карл, — сказал я, когда мы поприветствовали друг друга, — Черт возьми, брат, ты немного похудел с тех пор, как оказался здесь, не так ли?
— Парень, и ты мне будешь рассказывать!? В прошлом месяце я слег с «Бейрутским животом», [8] и это меня почти доконало. Потерял больше двадцати фунтов, все вытекло через задний проход. И, дружище, могу сказать, что это совсем не весело. Подхватил эту заразу, выпив стакан воды из-под крана в нашей квартире, — сообщил он. — Я знаю об этом, но однажды ночью я проснулся от страшной жажды и, не задумываясь о том, что делаю, пошел на кухню и выпил полный стакан из раковины.
Он пошевелился в своем кресле, как будто воспоминание все еще причиняло ему боль.
— Город сильно разрушен, канализация и водопровод не работают, и вся эта дрянь попала туда. По сути, в тот вечер я выпил стакан дерьма, и на следующий день оно разорвало мои внутренности на части. Ужасные спазмы, диарея, озноб и скачущая температура, ночная потливость, усталость, из-за которой я чувствовал себя как мешок с желе. Были дни, когда мне становилось лучше, — просто чтобы я чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы умереть. И мне приходилось со всем этим работать. Но теперь со мной все в порядке, даже если моя одежда мне не подходит. Но даю тебе совет, мой друг: «Никогда не пей местную воду!». — Мы рассмеялись, произнося фразу одновременно.
Пока мы осматривали территорию, Карл рассказал мне о графике работы.
— Парень, который остается здесь на ночь, на следующий день становится старшим смены охраны. Лимузин и машины сопровождения на ночь остаются здесь, а головная и последующая машины забирают ребят и возвращаются в посольство. На следующее утро они возвращаются с группой охраны, и шоу начинается заново.
Мы оба работаем каждый день, круглые сутки, и чередуемся в исполнении обязанностей старшего смены и начальника охраны. Как ты знаешь, начальник охраны работает со Стариком, а старший смены занимается ребятами и машинами.
— Как насчет ребят из Госдепа? — спросил я его. — Что делают они?
Карл подумал несколько секунд, прежде чем ответить.
— Эрик, РСО и два его помощника практически оставили нас в покое, чтобы мы занимались охраной. Они все хорошие ребята, но им не очень нравится все это. И, кроме того, именно поэтому мы здесь. Майк и Уильям, два помощника РСО, по очереди остаются на ночь здесь, в Ярдзе. Когда в каком-то месте проходит большая дипломатическая церемония, они заступают на дежурство.
— Чарльз, РСО, занимается административными вопросами и не отсвечивает. Ты можешь его увидеть раз в неделю, а можешь и не увидеть совсем. Он появится, если произойдет что-то действительно важное и рядом окажутся камеры новостных каналов, но в остальном он — человек-невидимка.
Я хотел было сделать умный комментарий, но прежде чем успел что-то сказать, Карл поднял руку, останавливая меня.
— Эрик, прежде чем ты начнешь горячиться по поводу разделения труда, подумай о нескольких вещах. Во-первых, их обучение или опыт, в отличие от нашего, не подготовили их к ситуации, которая сложилась здесь. Во-вторых, они находятся здесь в годовой командировке, а это выматывает любого, в то время, как каждый из нас приезжает сюда всего на семьдесят пять дней. И, как говорится, я могу все это время простоять в ведре с дерьмом — пока мне не придется его пить. — Он усмехнулся.
Но самое главное, мы знаем, как драться, когда это необходимо, и как избежать драки, когда это возможно. Мы знаем, как руководить местными жителями, и нам нравится это делать, а им нравится работать с нами. Это приносит пользу всем, и все довольны. Так что будь готов в течение следующих двух с половиной месяцев работать без перерывов. Без перерывов и выходных. Когда ничего не происходит и Старик остается на день, у каждого из нас может быть несколько часов затишья. Но один из нас всегда застегнут, заряжен и готов к работе — точно так же, как на «тетиве лука».
— Карл, я думаю, ты только что ответил на все мои вопросы.
— Хорошо, — ответил он, — но есть еще одна вещь, о которой я тебе не сказал. Когда ты останешься здесь, бассейн будет в твоем распоряжении. Старик ненавидит воду и использует бассейн только для редких барбекю и дипломатических вечеринок, так что обычно он весь наш. Пойдем, я тебе покажу.
— Веди, дружище.

*****

Как я могу описать эти следующие одиннадцать недель? Каждый день, каждое событие, каждый инцидент казались разрозненным, мимолетным взглядом на какое-то калейдоскопическое и кафкианское видение жизни.
Рассвет каждого утра, первым делом — смести с края балкона упавшие за ночь пули и послушать, как они сыплются на улицу внизу.
Тощие одичавшие кошки, преследующие гигантских грызунов через кучи мусора высотой в двадцать футов на углах улиц; мусор, вываливающийся на улицы, наполняющий миазматической вонью целые кварталы.
Пацаны, пинающие мяч, используя остов разбомбленного дома в качестве футбольного поля.
Другие мальчишки ловят рыбу ручными гранатами у кромки воды перед посольством. Приглушенные взрывы, гейзеры воды, крики детей. Вытаскивание из воды обмякшего и безжизненного тела десятилетнего ребенка, который нырнул слишком близко к рыбакам.
Еще одна граната, брошенная из-за угла улицы, проскакивает под нашим проезжающим кортежем. Крик по рации, резкое ускорение, взрыв на улице позади нас — «Слава Богу, он не знал, как подрывать такую гранату».
В нас стреляли — каждый день. Иногда случайно, иногда по ошибке, иногда намеренно. Приходится беспокоиться только о гранатометах, минометных и артиллерийских обстрелах. И не думать о мелочах.
Со звоном и грохотом сдувается шина автомобиля. Сердце на мгновение замирает в горле — ее разрыв приняли за удар гранаты. Вокруг раздается облегченный смех.
Сирийский солдат показывает девушке, что он на самом деле может стрелять из артиллерийского орудия. Снаряд падает на пляж в христианском городе Джуния. Десятки убитых и раненых — в основном женщины и дети.
На следующий день — ответный удар, в Рас-Бейруте. Ракеты попадают в парк развлечений «Саммер Лэнд». Десятки убитых — в основном женщины и дети. Око за око. Трагедия за трагедию.
Счастливый отец стреляет в воздух из АК-47 в честь свадьбы сына. Попадает и убивает наповал жениха, когда тот появляется на балконе со своей невестой. Отец в отчаянии убивает себя.
Храбрый мужчина под огнем снайпера вытаскивает с улицы раненых женщин. Ранение в позвоночник, он парализован. Ему никто не приходит на помощь, и вокруг него завязывается бой, пока он пытается дотащить свое безжизненное тело до безопасного места.
Собираюсь выстрелить в машину с людьми, размахивающими оружием и пытающимися объехать наш скоростной кортеж по обочине дороги. В последнюю секунду Мустафа кричит:
— Они везут раненых в госпиталь.
Израильские самолеты американского производства проносятся низко над водой. Грохочущие взрывы. Дымящиеся дыры там, где мгновение назад живые люди занимали позиции ПВО.
Еще бомбы, еще взрывы. Девятиэтажный жилой комплекс сложился, как детская игрушка. Истребители, задрав нос, устремляются прямо в небо, выплевывая тепловые ловушки. Другие продолжают бомбить. Зенитные снаряды разрываются в небе, образуя маленькие, беспорядочные узоры из сердитых черных облачков. В небе мелькают зенитные ракеты, тщетно преследуя обманчивые вспышки.
Наконец, наступает тишина.
Секунды спустя — первый низкий, пронзительный вопль горя.
Обезумевший от горя отец, с искаженным от страдания лицом, мечется, неся на руках тело своего мертвого ребенка. Но идти ему некуда, нет никого, кто мог бы ему помочь. Он замирает в печали и рыдает от непостижимых мучений над раздавленными останками своей дорогой пятилетней дочери.
Длинные, скучные дни, проводимые на улице во время встреч в иностранных посольствах. Организация перерывов на еду и отдых для людей. Смена постов охраны, — одни на солнце, другие в тени. Сохраняем бдительность. Надеемся на спокойствие, но всегда готовы к худшему. Радиопереговоры с посольством. Приветственный глоток прохладной воды, которую по-бедуински льют прямо в рот из носика общего кувшина.
Любимая еда: хлеб, хумус, оливки, мята, шиш-дауль, персики из долины Бекаа. Едим с товарищами поздно вечером с капота машины, стоя на страже у дипломатического представительства.
Конец обычного дня, останавливаемся в городе для выполнения небольшого поручения Старика. На углу внезапно попали под артиллерийский обстрел. Снаряды рвутся высоко на зданиях и на улице с сотрясающим грудь грохотом. Осколки, летящие камни и стекло, разрывы в воздухе. Крики, бегущие люди. Пятьдесят метров до отчаявшихся товарищей в машине с ревущим двигателем. Чёрт! Чёрт! ЧЁРТ!!! От двери к двери. «Быстрее! Быстрее!» Сбит с ног взрывом — почувствовал удар, но не услышал его. Горящая машина позади меня — «Я только что там был! Не бросайте меня!» Ныряю на заднее сиденье через колени товарищей. Машина летит вперед и в сторону. Пятьдесят метров дальше, за угол, и побег из ада.
Проверяю себя на наличие повреждений. Весь в грязи, одежда порвана и изодрана, колени и локти в царапинах, в ушах звенит. Чувствую себя пьяным. Но ни сломанных костей, ни настоящей крови. В машине никаких повреждений. Огромное облегчение, раскатистый смех. «Эрик, ты бы видел себя! Ты выглядел так забавно, бегая из стороны в сторону, когда вокруг раздавались взрывы. Потом этот взрыв сбил тебя с ног, и мы так испугались, но ты снова вскочил, быстрый, как кролик».
Чья артиллерия? Да какая разница, удача снова на нашей стороне. Почти дошли до посольства. Раздается громкая, радостная песня. Благая, сладостная весть и радость от того, что мы живы. «Спокойной ночи, спокойной ночи. До завтра. Баа’ Салама».
Внезапный стрелковый огонь ночью. Мерцающие красные дульные вспышки в темноте. Треск разъяренных пуль. Головная и следующие за ней машины открывают ответный огонь. Кортеж вжимается в сиденья, нажимая на педаль газа. «Старик в порядке? Кто-нибудь ранен? Все в порядке! Не останавливайтесь ни на минуту, пока не доберемся до посольства».
Посол валяется в постели с «Животом». Выходной день! Пикник в горах. Богатые ковры на роскошной траве в прохладной тени оливковой рощи. Друзья сидят вокруг яств. Еда. Тихий смех. Особое угощение — кувшин воды из священного источника Зам-Зам, привезенный из Хаджа [9] — напиток для всех! «Шухран хабиби». Послеобеденный сон под древним деревом. Довольный храп. Короткая иллюзия нормальной жизни. Наслаждение моментом. Город и море мягко и туманно виднеются вдали, далеко внизу.
«Отсюда все выглядит так мирно и красиво». Если бы только это было правдой.
Время уезжать. Прощания. Объятия. Дружеские поцелуи. «Оставайтесь в безопасности. Берегите себя. Алхамдулила. Будьте здоровы. И вы тоже. Буду! Мы будем! Увидимся снова. Ин’шалла. До свидания! До свидания! Баа’ Салама».
В аэропорту столпотворение. Никаких очередей. Толпы потенциальных пассажиров толпятся у стойки вылета, кричат и размахивают в воздухе билетами. Пройдите в дипломатический зал. «Хвала Господу за черный паспорт». [10] Сажусь в самолет. Колеса отрываются, земля уходит из-под ног. «Скотч со льдом, большое спасибо».
Ночь в Афинах. Поездка на такси в отель. Недоумение. В чем дело? Что-то случилось? Потом доходит: никаких дыр в зданиях, никаких разрушений.
Сажусь поудобнее и расслабляюсь.
Скоро домой.

*****

ДВА ГОДА СПУСТЯ

В час дня 18-го апреля 1983 года группа из одиннадцати ливанских телохранителей во главе с оператором отряда «Дельта» Терри Гилденом ждала перед американским посольством в Бейруте, чтобы отвезти посла на встречу, когда начиненный взрывчаткой грузовик, которым управлял водитель-смертник, вылетел из соседнего переулка и врезался в здание посольства. Люди, стоявшие под портиком, мгновенно разлетелись на части в результате ужасающего взрыва, снесшего фасад здания.
Рик Даунинг, другой оператор «Дельты», ждал наверху, чтобы сопроводить посла к кортежу. Через открытую дверь в кабинете службы безопасности его сдуло со стула в коридор позади. Он пришел в себя лежа в холле, свесившись ногами в открытое пространство. Кабинет, в котором он сидел, исчез — вместе с передней частью здания.
Рик пробрался наверх к послу, стащил его через черный ход к машине скорой помощи, стоящей на задней стоянке, и отвез в квартиру-убежище, расположенную по соседству, которую содержала служба безопасности.
В возникшей путанице потребовалось некоторое время, чтобы точно определить, что произошло. Но первым делом нужно было эвакуировать раненых и спасти тех, кого завалило. Рик организовал и возглавил эту работу.
Окончательное число погибших в результате теракта составило шестьдесят четыре человеческие души. Раненые и искалеченные исчислялись десятками.
Никто с обеих сторон так никогда и не был привлечен к ответственности.

*****

СОТРУДНИКИ ОХРАНЫ, ПОГИБШИЕ ВО ВРЕМЯ ВЗРЫВА БОМБЫ В АМЕРИКАНСКОМ ПОСОЛЬСТВЕ В БЕЙРУТЕ
18 апреля 1983 года

Сезар Батьяр, телохранитель
Сержант 1-го класса Терри Гилден, эскадрон «А», 1-й отряд спецназ «Дельта»
Хассан Хаммуд, телохранитель
Мохамед Обейка, телохранитель
Мустафа Кридье, телохранитель
Аббед Кронфол, телохранитель
Мохамед Мейо, телохранитель
Хассан Мула, телохранитель
Али Мурад, телохранитель
Али Найем, телохранитель
Тахир Слиман, телохранитель
Салим Тамим, телохранитель

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Автострада (исп.)
[2] Regional security officer (RSO) — начальник регионального отдела службы безопасности при дипломатическом представительстве США за рубежом.
[3] Здесь имеется ввиду защитник в американском футболе, который должен иметь крепкое телосложение.
[4] Эррол Лесли Томсон Флинн (англ. Errol Leslie Thomson Flynn; 1909 – 1959 гг.) — голливудский актёр австралийского происхождения, кинозвезда и секс-символ 1930-х и 1940-х годов. Прославился игрой, в основном, в приключенческих кинофильмах.
[5] Автор намекает на вооруженный конфликт 1974 года между греками-киприотами и турецким населением острова, в результате чего остров был фактически разделен на турецкую часть и, собственно, греческую республику Кипр.
[6] Исторически — лицо, самовольно занявшее государственные или ничейные земли для ведения хозяйства, но позже узаконившее самозахват или оформившее их в аренду.
[7] Англ. People’s Socialists Party (PSP).
[8] Пищевое отравление, вызванное употреблением воды плохого качества.
[9] Паломничество мусульман, связанное с посещением Мекки и ее окрестностей в определенное время.
[10] Имеется ввиду дипломатический паспорт, который используется сотрудником «Дельты» для своего легендированного прикрытия.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 12 авг 2022, 14:06 
Модератор
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 02 ноя 2012, 07:50
Сообщений: 4642
Команда: A-344
Цитата:
Прямо под нами, между отелем и набережной, находилась небольшая группа, известная как «Насериты», которая почитала покойного президента Египта Гамаля Абдель Насера. У них даже была его статуя на углу улицы.


С нусейритами перепутал что ли?

_________________
XA2


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 12 авг 2022, 14:53 

Зарегистрирован: 21 ноя 2020, 00:28
Сообщений: 401
Команда: Нет
Deus Vult писал(а):
Цитата:
Прямо под нами, между отелем и набережной, находилась небольшая группа, известная как «Насериты», которая почитала покойного президента Египта Гамаля Абдель Насера. У них даже была его статуя на углу улицы.


С нусейритами перепутал что ли?


Вряд ли. В Ливане были(и есть) целый ряд нассеритских партий. А еще больше их боевых организаций. Кстати, там же упомянутая аль-Мурабитун (в тексте Мораби Туун) тоже нассеритская партия


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 12 авг 2022, 16:12 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 23 ноя 2012, 10:58
Сообщений: 1603
Команда: FEAR
Любопытно.
Про потери Дельты в те времена почти ничего не известно.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 авг 2022, 14:25 
Модератор
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 02 ноя 2012, 07:50
Сообщений: 4642
Команда: A-344
Garul писал(а):
Deus Vult писал(а):
Цитата:
Прямо под нами, между отелем и набережной, находилась небольшая группа, известная как «Насериты», которая почитала покойного президента Египта Гамаля Абдель Насера. У них даже была его статуя на углу улицы.


С нусейритами перепутал что ли?


Вряд ли. В Ливане были(и есть) целый ряд нассеритских партий. А еще больше их боевых организаций. Кстати, там же упомянутая аль-Мурабитун (в тексте Мораби Туун) тоже нассеритская партия



Какой-то рассадник нечестия этот Ливан. Явно Мия Халифа не просто так там появилась

_________________
XA2


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 15 авг 2022, 23:29 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
На протяжении многих лет Бейрут являлся для операторов отряда «Дельта» своего рода вторым домом. Мы преследовали, а иногда и догоняли угнанные самолеты, которые отправлялись в полет из бейрутского аэропорта (или добирались там до временного места отдыха на стоянке). Мы рыскали по трущобам и подворотням города в поисках жертв похищения.
Но результат этих операций всегда был один и тот же. В тот самый момент, когда у нас все было готово, и ловушка была расставлена, «лица, принимающие решения» на Потомаке, в последнюю секунду, — но надолго, — впадали в нерешительность, которая неизбежно становилась фатальной для всей операции.
Самолет перелетал в другое место, похитители перемещали своих жертв в новое укрытие, и охоту приходилось начинать заново. Я стал по-настоящему ценить те тренировки, когда мы занимали позицию для штурма, но нас отзывали от объекта в тот момент, когда начинался обратный отсчет. В реальном мире чаще всего так и происходило.
Почти для всех, кто хорошо его знал, Бейрут являлся городом несбывшихся надежд. Но, по крайней мере, один наш опыт, связанный с этим нестабильным местом, являлся на 100 процентов нашим отечественным абсурдом.
Однажды утром в Форт-Брэгге, после обеда в коридоре меня поймал сержант-майор эскадрона.
— Хейни, вместе с Энсли отправляйтесь к заместителю командира. Он ждет в своем кабинете, у него для вас двоих кое-что есть.
— Хорошо, Дэн. Есть идеи, что за дело?
— Что-то связанное с Бейрутом, полагаю. В любом случае вам нужен отпуск, не так ли? — сержант-майором эскадрона «В» теперь был Симпсон, и не будет преувеличением сказать, что он являлся тем фундаментом, на котором стояли все мы.
— Да, — ответил я. — Но я надеялся на спокойную рыбалку на Внешних отмелях. [1]
— Ну, увидимся, когда вернешься — если вернешься — и мы для тебя все устроим, — усмехнулся он.
— Хорошо, Дэн, увидимся позже.
Джесси Андерсон, наш замком, стоял под навесом у входа и смотрел на розовый сад, который мы посадили, когда формировали подразделение. Когда мы присоединились к нему, он вытащил изо рта свою вездесущую сигару.
— Ребята, вы когда-нибудь видели, чтобы цветы росли так, как эти розы? — спросил он, махнув сигарой в сторону зубчатых, разноцветных рядов цветника.
— Я был в группе, которая высаживала этот сад, — ответил я. — И знаю, что когда мы их сажали, эти розы были хорошо удобрены.
— Должно быть, вы использовали какое-то удобрение.
— Да, сэр, так и было.
Я не сказал ему, что клумба была заполнена пятью грузовиками навоза, который мы привезли с местных очистных сооружений, и что за четыре года, прошедших с тех пор, этим розам ни разу не понадобилась подкормка. О некоторых вещах лучше не говорить.
Джесси переключил свое внимание с цветника на нас.
— Ребята, отправляйтесь в JSOC [Объединенное командование специальных операций] и доложитесь J-3 [начальнику оперативного отдела]. Ему нужна пара человек, которые недавно были в Бейруте и знают там все входы и выходы. Командование обеспечит все необходимое взаимодействие и поддержку, но позвоните мне, если столкнетесь с чем-то, что вызовет у вас головную боль больше, чем обычно.
Он затянулся сигарой и прищурился на нас, выпуская дым из уголка рта.
— Но как обычно — и я уверен, что мне не нужно повторять вам двоим об этом — то, как вы справитесь с заданием, зависит только от вас.
— Хорошо, jefe, [2] — сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.
— И вот еще что, мужики.
Мы остановились и подождали, пока он снова затянулся сигарой, его глаза изучали наши лица.
— Что-то еще, сэр?
— Не вляпайтесь в какое-нибудь дерьмо, — сказал он тихим голосом и кивнул головой, отпуская нас.
— Мы никогда этого не делаем, — ответил Стив, когда мы повернулись и направились к стоянке.
— Как ты думаешь, к чему это все? — спросил я Мустафу (это было мое прозвище для Стива), когда мы садились в мой пикап.
— Хер его знает, — ответил он. — Скоро мы все выясним.
Мы предъявили свои удостоверения на въезде в расположение Командования, а затем еще раз, чтобы войти в здание штаба. Сержант проводил нас наверх, в комнату для совещаний Оперативного центра. Там, на протяжении нескольких минут, мы сидели, бездельничая и изучая карту мира на стене, пока не прибыл оперативный офицер.
«Третий» являлся армейским полковником и обладал мальчишеской внешностью. Когда он вошел в комнату, то практически потирал руки от радости. Мы встали и поприветствовали его, он уселся на край стола, жестом предложил нам занять свои места и посмотрел на нас с заговорщицкой улыбкой на лице. Еще несколько секунд офицер просто сидел и смотрел на нас, и у меня сложилось впечатление, что его молчание было рассчитано на внешний эффект.
— Ребята, — сказал он, наклонившись вперед и заговорив с нами театральным шепотом. — Как считаете, вы готовы к быстрой поездке в Бейрут?
— Да, сэр, мы готовы. Какова наша задача?
— Вы знаете, что даже сейчас, когда мы разговариваем, израильтяне пробираются в Ливан с задачей разгромить палестинцев. — Это было утверждение, а не вопрос.
— Обстановка быстро накаляется, и нам нужно срочно доставить в наше посольство станцию спутниковой связи, однако бейрутский аэропорт в настоящее время непригоден для использования. — Теперь он заговорил без пауз. — И вот как мы собираемся это сделать.
Мне всегда нравится это «мы» в речи штабного офицера.
— Сегодня вечером вы, ребята, возьмете спутниковую радиостанцию и все снаряжение, необходимое для операции, и полетите на самолете C-141 на авиабазу Сигонелла в Италии. В следующую ночь вы сядете на борт C-130 для перелета в Ливан, где вы совершите затяжной парашютный прыжок (HALO) в Средиземное море в нескольких милях от посольства. Прыгать вы будете с высоты 28000 футов, [3] в кислородных масках, в снаряжении для подводного плавания и с радиостанцией. Потом, проплывя под водой до исчерпания запасов кислорода, выберетесь на берег возле посольства, и войдете в него прямо через парадный вход, как будто вы пришли на вечеринку. Все очень просто.
У меня было ощущение, что он ждет от нас аплодисментов. В армии среди офицеров бытует мнение, что если задачу придумал ты, то это ничуть не хуже, чем если бы ты сам ее выполнял.
Несколько секунд мы со Стивом сидели неподвижно, размышляя над этим вопросом. Затем посмотрели друг на друга.
— Стив, хочешь, чтобы я сказал ему, или предпочитаешь сделать это сам?
— Позволь мне, Эрик.
Стив поерзал в своем кресле. Поставив локоть на колено, и оперев подбородок на кулак, он наклонился вперед, пока его лицо не оказалось в футе от лица полковника. После этого мой напарник очень вежливо произнес:
— Сэр, мы не собираемся этого делать.
Полковник подскочил, как будто его ударили кнутом. Улыбка слетела с него, как и ложная фамильярность.
— Черт возьми, что значит, вы не собираетесь этого делать!? Вы двое будете делать то, что вам говорят, сержант! — Полковник встал, чтобы накричать на Стива с высоты всего своего служебного положения.
Я поднялся, чтобы уйти — я уже много раз сталкивался с этим парнем, он с радостью отправил бы на верную смерть целую пехотную роту, если бы решил, что за это ему полагается Серебряная Звезда.
— Пойдем, Стив, — сказал я. — Давай вернемся в подразделение. Мы здесь ничего не добьемся.
Полковник быстро вернул на место маску товарищества, которая на мгновение сползла с его лица.
— Минуточку, ребята, минуточку. Против чего вы возражаете? Мы ведь сможем что-нибудь придумать. Мы же можем что-то сделать, верно?
— Полковник, послушайте, все дело в концепции, — объяснил я. — Во-первых, свои операции мы планируем сами. Поставьте нам задачу, и мы придумаем, как ее выполнить. Во-вторых, все, что вы предложили по части «как сделать», звучит круто в теории, но в реальной жизни становится очень сложным. Ночные затяжные прыжки в неизвестных районах почти всегда являются проблемой. Вы не знаете скорость и направление ветра, и самолет почти наверняка выбросит вас не в том месте. И последнее, но не менее важное: израильтяне высаживали ночью с катеров в Бейруте слишком много разведгрупп и наемных убийц. Местные ополченцы настороже и будут стрелять в любого, кого увидят ночью на берегу. А если они поймают вас в воде, то забросают гранатами. И уверяю вас, полковник, граната лишит вас всего удовольствия от прогулки.
— Ну и как вы, двое, собираетесь это сделать? — Он позволил в своем голосе появиться презрению.
Стив ответил немедленно.
— Едем в Вашингтон и упаковываем радиостанцию в дипломатическую почту. Потом летим в Амман, столицу Иордании, как дипломатические курьеры. На машине с водителем из амманского посольства доезжаем до ливанской границы, где встречаемся с машиной с водителем из посольства в Бейруте. Пересаживаемся в нее и едем в Бейрут. Передаем радиостанцию тому, кому она нужна. Меняем процесс на обратный и возвращаемся в Форт-Брэгг. Это будет дешевле и быстрее, чем ваш план, и к тому же, добавлю, чертовски безопаснее.
Полковник не мог упустить возможность, которую Стив предоставил ему для последнего выпада в наш адрес.
— Значит, вас больше всего волнует личная безопасность. Так?
Теперь была моя очередь, и я поднялся, чуть опередив Стива.
— Полковник, предлагаю вам сделку. Вы выпадаете с задней рампы C-130 и плывете с нами на берег, — и мы делаем все, как вы говорите. Тогда вы станете настоящим героем.
Когда мы выходили из комнаты для совещаний, он все еще сыпал угрозами в наш адрес. Пока мы не оказались в моем пикапе и не выехали за ворота, никто не произнес ни слова. Я был более чем раздражен. Я был раздосадован тем, что взрослый человек, полковник, выпускник военной академии, офицер, который должен все знать лучше нас, придумал такую заумную схему и ожидал, что мы будем ослеплены ее гениальностью.
Стив заговорил первым, качая головой и шлепая ладонью по приборной панели.
— Слишком много фильмов, Эрик. Этот человек пересмотрел слишком много фильмов и прочитал слишком много романов о супергероях.
— Да, я знаю, Мустафа. Но посмотри на это его глазами. Бедолага работает всего один год, нужно же ему как-то отметиться. И если единственная цена — это жизни пары зажравшихся сержантов — что ж, пусть будет так. Держу пари, у него даже найдутся добрые слова для нас на поминальной службе. В конце концов, мы же рассуждаем о чем-то действительно важном. О карьере человека и о том, станет ли он бригадным генералом или нет. — Воскликнул я. — И по сравнению с этим, что такое пара легко заменяемых придурков вроде нас с тобой? В смысле, где твое чувство меры, мужик?
По дороге на «Ранчо» мы от души посмеялись, но знали, что нам придется расплачиваться.
Когда мы зашли к Джесси в кабинет, чтобы доложиться, он нас уже ожидал. Сняв ноги со стола, он одарил нас улыбкой, от которой его глаза сузились до щелочек, напомнивших рептилию.
— Несколько минут назад мне звонил генерал Шукман — хотите угадать, по какому поводу? Похоже, кто-то в Командовании хочет, чтобы вас двоих поставили к стенке и расстреляли. Вы, парни, действительно знаете, как наживать врагов в высших сферах, не так ли?
— Да, сэр. Мы всегда делаем все возможное, — ответил я. Мог побиться об заклад, что Джесси наслаждался этим.
Наклонившись в сторону и сплюнув хлопья табака в общем направлении мусорного бака, он не сводил с нас глаз.
— Я знаю, Эрик, знаю, что ты знаешь, и поэтому отправил тебя туда. И генерал сообщил, чтобы вы все двигались дальше и делали все по-своему, не беспокоясь о том, что могут подумать другие.
Однако вы должны приступить к работе. Отправляетесь сегодня днем. Детали уточните у начальника отдела личного состава; они организуют вам транспорт, все необходимые средства вы сможете получить в финансовом отделе. Эскадрон связи подготовил ваш пакет к отправке. И если вам что-то понадобится в пути, просто крикните нам. Впрочем, у вас же есть рация.
— Будет сделано, сэр. Надеюсь, мы не доставили вам слишком много проблем с генералом.
— Нет. Черт, парни, вы сделали мой день! А теперь все, отправляйтесь. Увидимся, когда вернетесь. — Он прикуривал очередную сигару и хихикал про себя, пока мы шли по коридору.
Мы со Стивом сделали все по-своему, и все прошло без заминок. Но рыбалка, когда я вернулся, была довольно скверной. Наверное, на Внешних отмелях было не то время года. Но это был важный мирный перерыв. Слишком скоро я снова оказался в Бейруте с миссией, которая оказалась совсем не мирной.

*****

— Похоже, что у стрелков нет какого-то определенного графика. Иногда они появляются несколько дней подряд, а затем мы снова не видим их в течение дня или двух. Единственный неизменный факт — они всегда появляются во второй половине дня в одном и том же районе и всегда среди толпы детей и подростков.
Я оглядел осунувшиеся лица остальных людей, столпившихся в пропахшем плесенью бункере, пока майор морской пехоты продолжал свой доклад.
— Последний момент — это то, что так затрудняет нам борьбу с ними. Когда это были одиночные стрелки, наши собственные снайперы могли справиться с проблемой. Но эти парни, похоже, обнаружили ограничения в наших правилах применения оружия и воспользовались этим. Они знают, что мы не можем позволить себе лишние жертвы среди гражданского населения, поэтому, открывая по нам огонь под прикрытием окружающих их детей, они поставили нас в тупик.
Мы не можем вести ответный огонь. Наши снайперы сообщили мне, что, хотя они, вероятно, и смогут вычислить в толпе отдельного стрелка, почти наверняка пуля пройдет сквозь него и попадет, по крайней мере, еще в одного человека. Этим другим человеком может быть ребенок, а это цена, которую мы не хотим платить.
До сих пор у нас было несколько раненых — к счастью, никто не был убит. Но если так пойдет и дальше, то потеря нескольких морских пехотинцев — вопрос времени. Уверен, что мне не нужно говорить вам о том, как это повлияло на моральный дух. Нам сказали, что у вас есть ответ на эту проблему. Если это так, мы будем очень признательны за помощь.
Майор морской пехоты закончил свой внутренний монолог и спокойно ждал ответа.
Андрес и я получили информацию о проблеме, с которой столкнулись морские пехотинцы в Бейруте, всего за пару дней до этого. Сначала нам сказали, что у морпехов проблемы со случайными стрелками, обстреливающими их позиции в районе бейрутского аэропорта. Это звучало странно, потому что морские пехотинцы всегда являлись высококлассными снайперами. В отличие от сухопутных войск, подразделения морской пехоты имеют в штате хорошо обученные снайперские команды, и командиры-морпехи знают, как их использовать. Мы неоднократно стреляли с морскими пехотинцами и считали их лучшими в своем деле. Но потом мы узнали остальную часть истории, и все стало на свои места.
Снайперы морской пехоты не могли стрелять, потому что снайперский патрон со 173-грановой полностью оболочечной пулей, используемый ими, был создан для обеспечения стабильности и точности — и высокой проникающей способности.
Это была одна из первых проблем, с которой мы столкнулись, когда решали, как стрелять в переполненном людьми месте при выполнении контртеррористической задачи: как убить одного человека в группе на большом расстоянии, не причинив вреда остальным? Это была главная дилемма «штурма под открытым небом» — нападения на открытой местности, когда террорист окружен заложниками и защищается ими. Это была техника, которой, по крайней мере, один раз успешно воспользовался Карлос Шакал, [4] великий организатор терроризма, чтобы перебраться из здания в автобус, а затем, в конце концов, и в самолет для побега. Но мы разгадали этот код много лет назад.
Ответ пришел в виде пули, которая была бы точной и мощной, но при этом оставалась бы в теле человека после попадания. Проведя несколько экспериментов в течение первого года обучения, мы придумали винтовочные патроны, которые решили эту проблему.
Снарядив вручную патрон легкой пулей облегченной конструкции, имеющую очень высокую начальную скорость, мы получили точный боеприпас, который при попадании в цель терял свою энергию так быстро, что пуля оставалась в теле жертвы, не выходя с другой стороны. Компромиссом при использовании этого патрона стало то, что дальность его действия была несколько ограничена.
Несмотря на то, что пуля вылетала из ствола с очень высокой скоростью, тот же небольшой вес, который заставлял ее быстро терять энергию при ударе, также заставлял ее быстро терять скорость в полете. При этом пуля отлично работала на дистанциях до четырехсот метров или около того. Как мы узнали? После расчетов и предварительных исследований мы провели эмпирические испытания на различных дистанциях на живых козах. Никому не нравилось стрелять в животных, но поскольку испытания проводились ради того, чтобы избежать убийства невинных людей, они имели меньший вес в великом балансе вещей.
Когда передо мной с Андресом поставили эту задачу, мы сначала провели несколько часов в комнате для снаряжания боеприпасов, где подготовили патроны, затем еще пару часов на полигоне, чтобы подтвердить настройки прицелов своих винтовок, использующих эти боеприпасы. Затем мы поднялись на борт транспортного самолета ВВС для длительного перелета в Бейрут.
Я знал, что морские пехотинцы были не в восторге от просьбы о помощи в этом деле. Ни одна структура не любит обращаться за помощью к другой службе или ведомству. Но я также кое-что знал о морских пехотинцах, то, что не было общеизвестным: они очень умные люди. В отличие от своего грубоватого и неуклюжего публичного образа, морская пехота — это род войск, который использует свою голову. Там верят в применение насилия, когда это необходимо, но там также верят в то, что применять его нужно с умом. Убежден, что это потому, что ими руководят самоотверженные и высококлассные офицеры. Мне всегда нравилось работать с морскими пехотинцами.
На время нашего пребывания здесь я попросил и получил во временное распоряжение пехотный взвод. Я хотел, чтобы он находился в состоянии круглосуточной готовности. Морпехи должны были оставаться вне поля зрения, но одно отделение должно было быть экипированным и готовым к бою, в то время как остальные военнослужащие отдыхали бы прямо на месте. Приятно было иметь подкрепление, готовое прийти на помощь, если мы разворошим осиное гнездо. Никогда нельзя сказать, что может случиться в таком месте.
После инструктажа командира взвода и его командиров отделений мы с Андресом достали свои оптические прицелы и провели остаток дня, осматривая местность, ставшую привычную для морпехов. Определив несколько потенциальных позиций для укрытия, мы потом сделали подробную схему местности, после чего, оставшись на своем наблюдательном пункте, вели наблюдение в течение двух часов после наступления полной темноты, — нам нужно было познакомиться с местностью как при низкой освещенности, так и после наступления темноты.
Затем мы вернулись в штаб морской пехоты для получения рациона «С» и последнего совещания с майором. Когда мы, наконец, вышли оттуда, все должны были вести себя привычным образом. Нам не хотелось, чтобы кто-то наблюдал за нашими передвижениями или оказывал нам помощь, если мы сами того не потребуем. Радиомолчание было обязательным условием. Если бы нам понадобилась помощь, мы бы ее вызвали. Пока «дежурное отделение» бодрствовало, находилось в полном снаряжении и готово к действиям, остальные военнослужащие взвода быстрого реагирования могли спать. На самом деле, мы предпочитали работать именно так.
Мы должны были находиться на позиции четыре дня. Если по истечении этих четырех дней задача не будет решена, мы должны были отойти, пополнить запасы и вернуться на позицию. Приходили и уходили мы только ночью, и всегда сначала делали радиовызов. Отметив на карте свои вероятные позиции, я попросил майора проследить за тем, чтобы ночью никто не пускал сигнальные ракеты. Если нам нужно будет передвигаться, то только в темное время суток, и мы не хотели, чтобы наша позиция оказалась демаскирована. Это был простой план, не требующий особого взаимодействия, нужно было только, чтобы каждый вел себя спокойно, пока задача не будет выполнена.
Крайний раз проверив снаряжение, мы сообщили командиру взвода, который отвечал за этот участок, что уходим, и прокрались в темноту, расположившись между позициями морских пехотинцев и людьми, которые стреляли по ним.
Мы устроили свое гнездо посреди большой разбросанной кучи обломков и мусора. Само место выглядело так, будто его использовали для утилизации материалов из разрушенных зданий, и, видит Бог, подобного мусора здесь было предостаточно. Удовлетворившись своей позицией, мы по очереди выползли наружу и вперед, чтобы осмотреть ее со стороны противника через очки ночного видения. Это был не самый идеальный способ проверки укрытия, но это было лучшее, что мы могли сделать в данных обстоятельствах.
Затем мы измерили расстояния и углы до нескольких близлежащих местных предметов. Завтра нам предстояло взять на прицел возможные цели, а после, используя тригонометрические таблицы в своих снайперских книжках, рассчитать до них дистанции. Несмотря на то, что у нас с собой был новый лазерный дальномер, мы еще не совсем доверяли ему, поэтому хотели проверить его результаты измерений старым проверенным способом.
Наконец мы заняли свои позиции и оба погрузились в «полевой сон» на оставшиеся часы темноты. Старые боевые солдаты знают, о чем я говорю.
Когда вы находитесь в полевых условиях на задании, всегда есть кто-то, кто бодрствует и находится в охранении. Но когда нас только двое, мы не могли разделить сторожевую службу, поэтому ночью полагались на скрытность своей огневой позиции. Полагались на это и на тот факт, что мы оба были обучены спать и отдыхать, но при этом сохранять часть своего сознания в состоянии боевой готовности. Ты спишь, но в то же время бодрствуешь. Ваш разум отдыхает, но если что-то движется рядом, или что-то издает звук, который воспринимается как опасность, вы мгновенно и полностью просыпаетесь.
Полевой сон был не единственным умением снайперов отряда «Дельта» работать с телом. Нас также учили сознательно замедлять пульс, что позволяло нам буквально стрелять между ударами сердца — что очень важно, когда понимаешь, что на большой дистанции стук сердца может отклонить выстрел на несколько футов от траектории. Это также давало нам возможность направлять тепло в разные части тела, так что мы могли выборочно согреть палец на спусковом крючке или ноги, которые слишком замерзли. Мы также могли лежать совершенно неподвижно в течение нескольких часов подряд, позволяя телу отдыхать, хотя разум оставался активным — это давало возможность пристально наблюдать за целью на протяжении многих часов, не теряя внимания (и не отвлекаясь умом), и при этом быть готовым к немедленному действию. Считайте, что это терпение рептилии.
Эти бесценные навыки были приобретены благодаря занятиям по биологической обратной связи, которые мы проходили у психолога подразделения.
Первый день прошел спокойно. На протяжении светового дня мы чередовались в наблюдении через оптический прицел каждые тридцать минут, чтобы свести к минимуму усталость глаз. Пробив пару направлений с помощью лазерного дальномера, и сравнив потом результаты с нашими математическими расчетами, мы убедились, что он идеально точен.
Расстояние до трущоб, которые являлись нашей целью, составляло примерно 250-350 метров. Поверхность земли от нашей позиции до них шла под уклон, между нами находилось несколько разбросанных куч мусора и заброшенные здания. Здесь не было ни одного заметного дерева, только редкая земля, покрытая клочками сорняков и сухим кустарником, среди которого бесцельно бродил старый осел в поисках корма. У крайней правой границы участка виднелся ряд частично разрушенных теплиц, напоминавших о более благополучных временах.
Мы могли видеть довольно много людей, занимающихся своими повседневными делами, и, как всегда, когда смотришь на них через мощные линзы, мы вскоре стали узнавать людей, за которыми наблюдали. Несколько маленьких мальчиков вышли в кустарник между нами и деревней, и я наблюдал, как они бегали взад-вперед, крича и шлепая палками по земле. «Что, черт возьми, они делают?» — недоумевал я. Затем один из них поднял трофей, и другие мальчишки подбежали полюбоваться его добычей. Они охотились на ящериц.
Я надеялся, что охота не приведет пацанов к нашему укрытию. Чтобы обнаружить наше местонахождение, им пришлось бы на нас наступить, но мальчишки имеют привычку совать нос во всякие места. Если бы дети нас обнаружили, то мы бы просто ушли и попытались выполнить задание позже, но конечно, это усложнило бы все дело. Единственный случай, когда нам пришлось бы стрелять в целях самообороны, — это если бы на нас наткнулся вооруженный человек. Тогда мы воспользовались бы пистолетами с глушителями — но только если были бы уверены, что нас обнаружили, и у нас не осталось другого выхода.
Но ничего не произошло. День прошел без происшествий, и вскоре послеполуденное Солнце постепенно опустилось за нами и погасло в голубом Средиземном море. Ночной воздух легко разносил голоса, и мы могли слышать разговоры и семейные дела в «мизинце» Бейрута, торчащем перед нами. Быть снайпером — то же самое, что быть вуайеристом, но зачастую ты видишь то, чего предпочел бы не видеть.
В ту ночь я видел, как мужчина избивал своего маленького сына, и мне очень хотелось пустить пулю в руку, державшую эту палку. Не понаслышке знаю о подобных побоях, и ни один ребенок не заслуживает такой порки. Я также знаю, что такое дисциплина, когда ее вижу, но это была не дисциплина — это была чистая подлость ради подлости. Я надеялся, что тот ублюдок является одним из стрелков, но знал, что это не так. Тот человек был трусом. Он никогда бы не рискнул стрелять в американских морских пехотинцев, даже из безопасного места посреди толпы детей. Нет, стрелки, которых мы искали, могли быть кем угодно, но они не были трусами. Возможно, они заблуждались. Возможно, они были глупцами. И уж точно они были обреченными.
Второй день стал практически повторением первого. Такой же ленивый, тихий, сонливый. В тот вечер мы по очереди смотрели фильм Джона Уэйна, который крутили по телевизору в одном из домов. Это был один из моих любимых фильмов: «Искатели». [5]
До сих пор морские пехотинцы вели себя отлично. Я немного беспокоился, что в своем стремлении помочь они могут выдать нашу позицию каким-нибудь действием, которое привлечет внимание, но этого не произошло.
Я очень живо припомнил один случай во время ночного прыжка на базу морской пехоты «Туэнтинайн палмс» [6] несколько лет назад, когда подобное произошло. Морские пехотинцы хотели помочь нам, потому что они просто не могли себе представить, что кому-то взбредет в голову прыгать с парашютом в пустыню посреди ночи. Поэтому несколько парней окружили площадку приземления, ожидая нас, и когда услышали самолеты над головой, выпустили в небо сигнальные ракеты.
Это был худший прыжок в моей жизни. Ночное зрение испортилось, меня ослепили сигнальные ракеты, и под порывами сильного ветра я врезался в землю, как мешок с дерьмом, вывихнув при ударе бедро. Потом вспышки погасли, и я снова на некоторое время ослеп. Но у одного рейнджера дела оказались гораздо хуже. Я нашел его лежащим на рюкзаке, без сознания, с торчащей из голени костью.
«Спаси нас от помощи доброжелателей», — размышлял я, лежа с напарником в нашем тесном, но уютном месте. Некоторые из вас, вероятно, задавались вопросом, как снайперы заботятся о физиологических функциях, находясь в таком положении в течение длительного времени. Ответ таков: жидкости — в бутылку, твердые вещества — в пластиковый пакет. И пока вы их туда складываете, ваш приятель дает вам немного больше места и дружески подбадривает. Когда наступает его очередь, вы делаете то же самое для него. А когда вы покидаете это место, вы забираете наполненные контейнеры и все остальное, что вы принесли с собой.
Шел третий день, незаметно проходили часы. Я только что взглянул на часы — было 5:35, — а когда снова посмотрел на местность, в месте, которое мы назвали «Позиция четыре», уже начала собираться группа людей. Она находилась в конце узкого переулка и была ограничена справа высокой стеной из бетонных блоков.
— Движение на «четыре», Андрес, — сообщил я, выглянув из-за оптического прицела, и мы оба заняли положение для стрельбы за своими винтовками. Я навел прицел на точку «четыре» и быстро отрегулировал прицел на дальность 320 метров, после чего полностью опустил рукоятку затвора, надежно зафиксировав патрон в патроннике, и позволив пальцу найти свое место на спусковом крючке. Выбрав такой ритм дыхания, который вызывал бы наименьшее движение прицела, я настроился на выстрел, отведя правое колено назад и подальше от сердца. Я знал, что Андрес делает то же самое.
В отличие от последних трех дней бездействия, теперь все двигалось с необычайной скоростью. В том, что открывалось передо мной, чувствовалось что-то зловещее. Еще несколько секунд назад вход в переулок являлся пустым, пыльным местом, но тут, будто из ниоткуда, появилось четверо или пятеро подростков. Теперь в том месте собралось, наверное, двадцать или двадцать пять детей, все они смеялись, кривлялись и показывали на позицию морпехов вдалеке. Они звали и махали рукой кому-то позади них, кому-то, кто прятался за бетонной стеной.
— Вот оно, Эрик, — выдохнул Андрес.
— Готов, — прошептал я, когда вышел первый стрелок. Я взял его на прицел. У него был АК, и он радостно приветствовал толпу. — Командуй, когда выйдет второй, — тихо добавил я, — И выстрел твой.
Человек, бывший моей целью, теперь стоял лицом в мою сторону и начал поднимать свое оружие. Я знал, что Андрес тоже держит своего человека в поле зрения, когда через долю секунды он произнес: «Снайперы… Готовность… Огонь!
Вууууумп!
Обе винтовки выплеснули свой яд в одно и то же мгновение. Я держал перекрестие прицела на верхней губе молодого человека, когда мое оружие кашлянуло. Я отшатнулся назад от отдачи, а он исчез. Смертельный выстрел отбрасывает человека так быстро, что кажется, будто земля просто проглатывает его. Когда я вернулся в исходное положение, единственным намеком на то, что мгновение назад здесь стоял человек, был слабый розовый ореол распыленной крови и тканей, на мгновение зависший в воздухе. Химера растворилась почти сразу, как только я ее увидел, и померкла в лучах жаркого полуденного солнца.
— Попадание, — сказал я, досылая новый патрон.
— Попадание, — ответил Андрес, делая то же самое.
Мы видели, как всколыхнулась толпа. Тела двух мужчин оказались на земле еще до того, как до нее донесся звук выстрелов.
Некоторые люди в толпе побежали. Другие, казалось, хотели помочь, но явно не знали, что делать. Третьи склонились над телами, на их лицах был написан ужас. Несколько более опытных бросились наутек и крикнули остальным, чтобы те уходили в укрытие.
Мы с Андресом внимательно осматривали местность от центра к периферии. Я наблюдал по дуге влево, Андрес — по дуге вправо. Мы должны были убедиться, что никто не догадался, откуда стреляют. Когда я вернулся назад, то увидел несколько лиц, выглядывающих из-за угла стены, а другие — из-за угла здания. При следующем осмотре я заметил, как несколько более смелых парней подошли и утащили тела своих друзей с глаз долой.
Дело было сделано.
Остаток дня мы почти не разговаривали. Но я мог читать настроение Андреса, и был уверен, что он читал мое. Мы выполнили свою задачу, но это было не то, чем можно было бы гордиться. Я чувствовал себя извалявшимся в грязи и чуть виноватым — так, как будто я что-то украл, и никто, кроме меня, об этом не знает. Когда действие разгорается, и ты знаешь, что своим стрелковым мастерством спасаешь жизни невинных людей, то в снайперской стрельбе есть определенная эйфория. Но в этот раз все было не так. Это был необходимый, но неприятный поступок, и единственное, что от него осталось — это смутный, неприятный привкус в горле, который никак не хотел проходить.
Мы сидели в своем логове до тех пор, пока на землю не опустилась темнота, а потом отползли назад в относительную безопасность американских позиций.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Внешние отмели (англ. Outer Banks) — 320-километровая полоса узких песчаных барьерных островов побережья Северной Каролины, начинающихся у юго-восточного края Вирджиния-Бич восточного побережья США.
[2] Шеф, начальник, руководитель (исп.)
[3] Чуть больше 8500 метров.
[4] Ильич Рамирес Санчес, также известный как Карлос Шакал — известнейший международный террорист, осуществлявший теракты в интересах «Красных бригад», Организации освобождения Палестины и др. Отбывает пожизненное заключение во французской тюрьме.
[5] «Искатели» (англ. The Searchers) — фильм Джона Форда 1956 года, считающийся художественной вершиной жанра «вестерн».
[6] «Туэнтинайн-Палмс» (англ. Twentynine Palms, в переводе «Двадцать девять пальм») — учебный центр и крупная база морской пехоты у одноименного городка в округе Сан-Бернардино, штат Калифорния.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 16 авг 2022, 09:56 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 23 ноя 2012, 10:58
Сообщений: 1603
Команда: FEAR
Это так прекрасно, что аж не верится.
Приятно знать, что дебилы-командиры это международное понятие...


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 16 авг 2022, 13:47 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 04 май 2013, 21:23
Сообщений: 1731
Команда: нет
Были же в других мемуарах стенания берета, вроде, которого после дебрифинга для вышестоящих офицеров линейных подразделений спрашивали не "как вы налаживали взаимодействие местных повстанцев и 160th?", а "почему у вас на всех фото бойцы не по форме?".

_________________
Изображение


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 17 авг 2022, 00:00 

Зарегистрирован: 08 апр 2020, 14:13
Сообщений: 545
Команда: Нет
Еще один небольшой фрагмент, выкладываю его отдельно, потому что потом пойдет только работа в Гондурасе.

*****

Весной 1981 года отряд «Дельта» начал более чем двухлетнюю работу по подготовке к операции, которая так и не состоялась.
Это утраченное задание преследует меня и по сей день. Более того, с течением времени оно беспокоит меня все больше и больше. Я долго размышлял над тем, стоит ли писать об этом, и когда все-таки решил это сделать, то стал размышлять, как об этом написать. И пришел к выводу, что есть только один способ: жесткий и быстрый.
В 1981 году мы (правительственные органы США) знали, что примерно 125 американских военнопленных все еще живы и находятся в руках правительства Северного Вьетнама. Эти люди содержались в секретных лагерях, расположенных в Лаосе, поэтому, когда Северный Вьетнам периодически заявлял: «Во Вьетнаме нет живых американских пленных», технически они говорили правду.
Немедленно были предприняты усилия по разведке, чтобы определить точное местонахождение пленных, одновременно с этим отряд «Дельта» приступил к планированию спасательной операции. Мы работали очень быстро и уже успели завершить полномасштабные итоговые учения по отработке предполагаемого рейда, когда операция начала разваливаться. В итоге она была сорвана.
«Сорвана» — это, наверное, неправильное слово. Спасательную операцию методично разваливали на части, кусочек за кусочком, пока от нее не остались только неприятные слухи о живых военнопленных.
Я не претендую на знание всей подноготной этой истории. Мне известны только та небольшая ее часть, в которой участвовала «Дельта», а также другие крупицы информации, собранные мной за прошедшие годы. От первого до последнего дня, операция была настолько засекречена, что уверен, что всю ее историю знают только несколько человек.
Но на основе того, что мне известно из первых рук и от людей, которым я доверяю, считаю, что некоторые из тех, кто был в курсе событий, предприняли отчаянную и в конечном итоге успешную попытку сделать так, чтобы ни один живой американец не вырвался из вьетнамского плена.
И да, об этом больно даже думать.
К лету 1981 года мы были готовы к проведению операции. Мы только что закончили итоговые учения, успешно отработав такие тонкости операции, как ночная дозаправка вертолетов в воздухе (от самолетов-заправщиков С-130) во время полета на сверхмалой высоте через горные перевалы на большие расстояния.
Поскольку все происходило всего лишь через год после Ирана, эскадрон «B», в частности, не испытывал восторга от этого аспекта операции. Но в отличие от иранского рейда, на этот раз мы использовали вертолеты ВВС, управляемые экипажами ВВС, большинство из которых летали на поисково-спасательные операции во Вьетнаме. На этих людей можно было положиться в том, что они не бросят работу.
Чтобы сделать нашу тренировку как можно более реалистичной, во время нее мы фактически «спасли» учебный класс летчиков Военно-воздушных сил, отрабатывавших действия в качестве военнопленных. Для учений нам нужны были люди, которые действительно будут вести себя как заключенные — и каждый, кто когда-либо проходил курс по выживанию (SERE), [1] скажет вам, что через двенадцать часов пребывания в лагере вы сами считаете себя военнопленным. Этот курс — жестокая реальность, потому что так и должно быть. Он предназначен для того, чтобы подготовить людей к плену и допросам.
Мы с боем пробились в лагерь «военнопленных», и, конечно, пилоты вели себя как настоящие заключенные. Пятьдесят человек в бункере, в который ворвалась моя группа, в страхе забились в самый дальний угол своей темной, сырой тюрьмы. Они так боялись своих похитителей, что нам пришлось буквально вытаскивать их наружу к ожидавшим их вертолетам. У группы, находившейся в другом бункере, возникла прямо противоположная проблема — когда люди поняли, что их спасают, они были в таком восторге, что их пришлось удерживать от убийства своих тюремщиков.
Мы быстро погрузили спасенных «заключенных» на ожидающие вертолеты и убрались из Доджа. Это была хорошая тренировка. Все сработало идеально, и мы были уверены, что настоящая спасательная операция пройдет успешно. Все, что нам было нужно, — это получить приказ к ее началу. Но в этот момент произошла одна из самых странных вещей, которые только можно себе представить.
На национальном телевидении нарисовался подполковник спецназа в отставке Бо Грайтц, объявивший о своем намерении спасти группу американских военнопленных, удерживаемых в Юго-Восточной Азии. Грайтц заявил, что у него есть конкретная информация о местонахождении пленных и он собирает группу для их спасения. Во время интервью он рассказал о сотрудниках своей предполагаемой спасательной группы и горстке оружия, составляющего их арсенал. Особого впечатления они не производили. Далее он сообщил, что его группа только что закончила тренировки на «секретной оперативной базе во Флориде», и что они начнут операцию в течение нескольких дней.
Мы были совершенно ошеломлены.
Единственное, чего смог добиться Грайтц подобным трюком, — это демаскировать и дискредитировать операцию. И свою, и нашу. Было невозможно поверить, что такое мог совершить бывший офицер спецназа. Чем можно было объяснить безрассудное поведение Грайтца? Им манипулировали или он просто хотел саморекламы?
В нашем подразделении было несколько человек, которые служили с Грайтцем в других частях, и они рассказали, что он вполне способен на саморекламу.
Но я не мог полностью поверить в это. Я просто не мог и не хотел верить, что профессиональный американский солдат — даже тот, кто, по слухам, являлся легендой в своем собственном сознании, — может целенаправленно сделать что-то, что причинит вред его бывшим товарищам. Это просто не сходилось.
Я пришел к выводу, что Грайтца использовали люди, которые хорошо знали о его личных качествах.
На следующий день после той ужасной пресс-конференции мы собрались на удаленной посадочной площадке в Форт-Брэгге, где целый день выполняли затяжные парашютные прыжки. Наш новый командир собрал операторов в тени близлежащих сосен, и мы обсудили ситуацию. Он сообщил нам то, о чем мы уже догадывались: такие новости означали, что операцию придется на некоторое время отложить. Единственное, что мы можем сделать сейчас, сказал он, это отложить операцию на второй план, затаиться, дать всему этому утихнуть и вернуться к ней, когда наступит подходящий момент. А пока у нас было много других дел, которыми нужно было заняться.
Чуть больше года спустя мы снова смахнули пыль с плана по спасению военнопленных. И снова, как раз в тот момент, когда все шло своим чередом, на национальном телевидении появился Грайтц. На этот раз он находился в Бангкоке, в Таиланде, и давал телевизионную пресс-конференцию о проведенной им недавно обширной разведке в джунглях Лаоса, во время которой он лично убедился в местонахождении американских военнопленных. В завершение пресс-конференции он объявил, что немедленно приступает к попытке спасения.
Когда эта вторая пресс-конференция вышла в эфир, мы были вынуждены снова отказаться от идеи провести спасательную операцию, и в конечном итоге больше никогда не поднимали эту тему. Я твердо убежден, что американские пленные, которые в то время были еще живы, впоследствии были казнены, их останки разбросаны, а все свидетельства их существования уничтожены.
Даже сейчас, спустя двадцать лет, я все еще ошеломлен, когда думаю об этом. Мне остается только предполагать, что некоторые очень влиятельные структуры и люди, как в правительстве, так и вне его, приложили все усилия, чтобы сорвать спасательную операцию, как только им стало известно о ее начале. И когда информация о брошенных на произвол судьбы американских военнопленных начала просачиваться, те же люди и структуры впоследствии упорно работали над ее дискредитацией.
Для большинства из нас непостижимо, что американец может поступить подобным образом. Но с грустью и неохотой я начинаю верить, что это правда.
Тогда возникает вопрос: кто и зачем мог это сделать? Что они могли надеяться получить? Думаю, вопрос был не столько в том, что можно было получить, сколько в том, что можно было потерять.
Много лет спустя я долго и подробно беседовал с бывшим высокопоставленным сотрудником дипломатического корпуса Северного Вьетнама, и этот человек спросил меня в упор: «Почему после окончания войны американцы никогда не пытались вернуть своих оставшихся военнопленных?»
Мы сравнили записи о том, что было известно нам обоим, что мы слышали, что нам казалось достоверным, и что мы в связи с этим предполагали, и пришли к очень похожим выводам. Различия касались лишь суммой задействованных денег и количеством брошенных пленных.
Вот что, по моему мнению, произошло.
В своем торопливом желании заключить договор, завершающий войну с Вьетнамом, администрация Никсона пошла на самую лучшую, самую выгодную сделку, которую только могла получить, и вернулась из Парижа в 1973 году, заявив, что мы достигли «мира с честью».
Вьетнамцы знали, что нам известно о том, что они все еще держат пленных, и рассматривали это как козырь, который можно было использовать в последующих переговорах о выплате репараций. (Почему бы и нет? За два десятилетия до этого они успешно использовали ту же уловку против французов). Мой друг-дипломат сказал мне, что сумма секретных ассигнований на восстановление составила одиннадцать миллиардов долларов. Аналогичную цифру я слышал и от других людей.
Но потом случился Уотергейт. [2] А когда администрация Никсона распалась, у вьетнамцев не осталось игроков, против которых можно было бы разыгрывать карту с пленными.
Более того, к тому времени американская общественность настолько устала от войны, что не хотела слышать ни о чем, что могло быть связано с Вьетнамом. Страна отчаянно хотела забыть об этом. И политики, которые обрекли американских пленных на живую смерть, так же отчаянно хотели забыть о том подлом, бесчестном поступке, который они совершили.
Так что если бы через восемь лет после нашего ухода из Вьетнама стало известно, что американские пленные были брошены ради политической целесообразности — что ж, эффект оказался бы разрушительным для многих карьер и репутаций. А на высших уровнях власти нет ничего важнее этих двух вещей: карьеры и репутации.
Поэтому попытка найти и спасти этих военнопленных должна была быть пресечена любой ценой. Это было крайне необходимо.
Мое личное и профессиональное мнение состоит в том, что ЦРУ было ведущим органом, использовавшим свою власть, чтобы помешать любым действиям по спасению. Помимо всего прочего, это единственная структура, обладающая для этого достаточными связями. Первое давление с целью сорвать операцию было оказано на старших военных командиров, которые знали о ней, поэтому были отменены усилия военной разведки по сбору информации, — но кот уже был выпущен из мешка.
Несколько упрямых и смелых людей неустанно настаивали на продолжении операции по спасению военнопленных, но им было приказано замолчать об этом или предстать перед военным трибуналом. Майор Марк Смит и мастер-сержант Мелвин Макинтайр, двое из тех, кто сыграл важную роль в выявлении местонахождения пленных, совершили немыслимый для военных поступок: они подали иск против правительства Соединенных Штатов.
В сентябре 1985 года Смит и Макинтайр пошли на крайний шаг: они обратились в федеральный суд и подали иск против правительства США с требованием обнародовать доказательства того, что некоторые члены нашего правительства знали, что американские заключенные в Юго-Восточной Азии живы, и знали, где они находятся.
Правительство ответило, что эти материалы «строго засекречены», а судья отказался заставить правительство раскрыть информацию. Смит и Макинтайр подверглись публичному осуждению, а их карьера оказалась разрушена. Эти два храбрых солдата заплатили высокую цену за попытку поступить правильно, но они знали, что это ничто по сравнению с ценой, которую заплатили те забытые американцы в своих проклятых лагерях.
Затухание операции по спасению военнопленных и соответствующее сокрытие информации о том, что в Юго-Восточной Азии остались живые военнопленные, — одно из самых печальных дел, которые когда-либо затрагивали меня лично. Только в последние годы мне удалось собрать воедино те немногие факты, которыми я располагаю, но, к сожалению, вынужден заключить, что из этого ничего не выйдет. Хуже того, люди, которые сознательно оставили этих людей и намеренно препятствовали их освобождению, никогда не ответят за свои поступки.
Во всяком случае, не на Земле.
Отказ от этих людей возымел в сообществе Сил специальных операций эффект камня, упавшего в воду, рябь от которого распространилась на многие мили. Послание было четким и недвусмысленным. Мне и моим товарищам оно показало, что на наше правительство нельзя рассчитывать в том, что оно придет и заберет нас, если мы попадем в плен во время выполнения задания в чужой стране. Если ради целесообразности нас необходимо отвергнуть, дезавуировать и оставить гнить, то что с того? Все равно существование отряда «Дельта» официально не признавалось. С нами правительству будет еще проще, чем с военнопленными.
Этот опыт также научил меня оценивать каждую операцию по своим собственным врожденным критериям справедливости и правильности. Я понял, что не существует монолитного правительства, всегда стремящегося поступать правильно, даже если оно иногда совершает ошибки. Я слишком хорошо понимал, что правительство состоит из множества людей с разными — иногда корыстными — намерениями. И иногда такие люди занимают высокие посты и обладают огромной властью просто для достижения своих собственных целей.
Тем не менее, я знал, что нахожусь настолько далеко внизу от тех, кто принимает решения, что никогда не смогу вынести обоснованное суждение об их намерениях. Я мог лишь попытаться понять истинную причину проводимой операции, а затем оценить ее последствия.
Когда эти американские военнопленные оказались для нас потеряны, что-то во мне потерялось вместе с ними. Много раз в последующие годы я мечтал о прежних, более простых днях моего блаженного неведения. Днях, когда я мог безоговорочно верить нашим лидерам. Но никто из этих людей не изменился. Изменился я.

*****

Жизнь продолжалась. Возникали и исчезали тревоги, боевые задачи, операции и слухи о них. Однажды утром, в период затишья между командировками, я сидел в столовой и завтракал с Ларри Фридманом, когда к нам подсел Уолт Шумейт. Уолт вышел в отставку всего за несколько месяцев до этого, но остался в подразделении как гражданский специалист в качестве сотрудника по обеспечению безопасности. Думаю, это было вполне логично. Уолт знал о том, как быть небезопасным, столько, сколько никто из тех, кого я когда-либо встречал, поэтому вопрос безопасности был для него довольно простым.
Когда к нам присоединился Уолт, Ларри рассказывал мне историю из своей жизни, когда он был молодым солдатом 82-й воздушно-десантной дивизии. Шумейт внимательно слушал, пока доедал свой SOS, [3] а когда Ларри закончил, то начал рассказывать свою историю.
— Знаете, я сам служил в 82-й. Был сержантом в те дни, сразу после возвращения из Кореи. Помню одного сержанта-старожила, первого сержанта Гарольда Дженкинса, мы называли его лорд Гарольд, и был он, скажу я вам, грубым старым служакой.
Во времена, когда я его знал, он как раз собирался уходить на пенсию после тридцати лет службы — было это примерно в 1953 году, полагаю, — и был он не очень рад, что ему придется уйти. Весь последний год он был занозой в заднице, постоянно напивался и хотел подраться. Потом начинал плакать, висел на тебе, рыдал и все такое.
Однажды вечером, — а это была пятница, день выдачи денежного довольствия, — лорд Гарольд заставил всех нас остаться с ним в клубе сержантского состава до тех пор, пока заведение не закрылось, и нас наконец-то не выгнали. В тот вечер он вел себя хорошо, но был пьян в стельку, поэтому я и еще пара сержантов отвезли его домой. Жил он в Бастони, в вашем районе, Хейни.
А миссис Дженкинс была та еще штучка. Школьная учительница, строгая, суровая женщина, но при этом настоящая леди — вы представляете, о чем я — и уверен, что старый Гарольд иногда просто смущал ее до смерти. Так или иначе, мы подъехали к дому и вытащили лорда Гарольда с заднего сиденья. Подхватив его под руки с двух сторон, мы проводили его по ступенькам, прислонили к дверному косяку, после чего позвонили в звонок, и спрыгнули с крыльца в кусты, чтобы посмотреть фейерверк.
На крыльце зажигается свет, миссис Дженкинс распахивает дверь и видит, что Гарольд как бы прислонился к ней. Свет режет глаза, поэтому он прикрывает их одной рукой, а другой держится за дверь, пытаясь не упасть. Мы с приятелем выглядываем из-за крыльца, потому что происходящее слишком хорошо, чтобы пропустить.
Миссис Дженкинс смотрит на него с отвращением на лице и говорит:
— Опять надрался, Гарольд?
— Ммм… Да, — произносит он. И просто наклоняется, пока она смотрит на него уничижительным взглядом.
Наконец она произносит:
— Гарольд, сколько денег ты потратил сегодня вечером?
Тот нащупывает бумажник, долго смотрит на него и говорит:
— Думаю, около ста долларов.
Тут женщина взрывается:
— Сто долларов? Ты потратил сто долларов за одну ночь? Ты хоть представляешь, насколько мне хватает ста долларов?
Старый Гарольд подумал некоторое время об этом, а потом посмотрел на нее и выдал:
— Ну, давай посмотрим, женщина. Ты не куришь… Не пьешь… У тебя есть твоя чертова киска. Думаю, ста долларов тебе хватит на всю жизнь.
Смех меня порвал так неожиданно, что я выдохнул яичницу по всему столу. Ларри опустил голову на стол и хохотал до тех пор, пока не задохнулся. В столовой на секунду стало тихо, но когда все увидели, что за столом сидит Шумейт, то поняли, что происходит, и вернулись к своему завтраку.
Я посмотрел через стол на Уолта. Он всегда смеялся над своими историями, но в своеобразной манере, свойственной только ему. Его улыбка растягивалась по всей ширине лица, а глаза почти закрывались, распространяя лучики морщин до самых ушей. Когда волны смеха сотрясали его, его плечи горбились, а верхняя часть тела подпрыгивала вверх-вниз, но сам он при этом не издавал ни звука.
И тут меня осенило. Это был смех разведчика. Такой смех, когда ты патрулируешь в стране индейцев и не можешь позволить себе смеяться вслух, поэтому просто подавляешь звук, но делаешь все остальное. Вероятно, Уолт научился этой привычке будучи еще молодым солдатом во время войны в Корее, и с тех пор она осталась с ним.
Уолтер Шумейт был чертовски хорошим человеком, так же, как и его друг и товарищ Кантри Граймз. Они вышли на пенсию друг за другом, в течение нескольких месяцев, прослужив каждый по тридцать лет, и нам повезло, что оба остались в подразделении — Уолт в качестве сотрудника по обеспечению безопасности, а Кантри в качестве управляющего объектами нашего нового отборочного центра.
Кантри пригласил меня в «Дельту» и, будучи сержант-майором, стал для меня большим другом и советчиком. Помню, однажды я совершил серьезную ошибку и провел остаток дня в ожидании встречи с Кантри. Когда пришло время, мне так не терпелось покончить с этим, что я почти бегом бросился к нему в кабинет, и когда вошел, Кантри лишь на секунду посмотрел на меня, а затем спокойно сказал: «Хейни, у тебя был единственный шанс». Он преподал урок без гнева или злости, но смысл его слов был предельно ясен: Кантри готов оплатить одну ошибку человека, который ему дорог, но после этого за последующую глупость придется заплатить сполна. Я всегда помнил об этом и действовал соответственно, когда стал сержант-майором.
Когда для них, наконец, пришло время покинуть нас, Уолт и Кантри умерли в течение одной недели — оба от рака, вероятно, вызванного длительным воздействием «Агента Оранж» в первые дни пребывания во Вьетнаме. Мы провели совместную поминальную службу по ним, и люди приехали со всего мира, чтобы попрощаться с этими двумя выдающимися людьми. Как принято в нашем племени, оба оставили в своих завещаниях своего рода дарственную — по тысяче долларов на организацию открытого бара для своих друзей и товарищей в парашютном клубе «Зеленых беретов» в Форт-Брэгге.
А Уолт — как и подобает Уолту — сделал еще один шаг вперед. Он завещал подразделению свои знаменитые усы. Они вставлены в рамку под стекло и выставлены на почетном месте в Зале героев на «Ранчо», где стали что-то вроде святыней.
Это были два отца отряда «Дельта» — добрые, сильные люди, которые сделали все возможное, чтобы сформировать и направить нас. Мы чтим их память, и я с гордостью могу сказать, что знал их обоих.

*****

Стояла середина восьмидесятых, и годы летели так быстро, а мы были так заняты, что трудно было уследить за тем, где в мире находятся мои товарищи. Некоторые ребята работали в одиночку, некоторые — в составе групп из двух человек, а некоторые — в составе групп из четырех человек, которые находились в разных точках земного шара, занимаясь своим ремеслом. В подразделение приходили новые люди, а старые уходили.
У меня была прекрасная возможность посещать испаноязычную школу, и это было большим благом. Мой уличный испанский всегда был достаточно хорош для того, чтобы втянуть меня в неприятности. И вы можете себе представить содержание фраз, которые я выучил от своих друзей-пуэрториканцев и чикано. [4]
Вместо того чтобы послать нас в армейский институт иностранных языков в Монтерее, в штате Калифорния, подразделение наняло преподавателя, и дюжина из нас прошла языковые курсы в Форт-Брэгге. Уже на второй месяц я начал видеть сны на испанском, и после этого занятия стали сплошным удовольствием. После окончания шестимесячных курсов я довольно хорошо владел языком, и Латинская Америка стала моим основным регионом для работы, а Ближний Восток — второстепенным.
Все случилось как раз вовремя, потому что Центральная Америка стала одним из наших основных мест пребывания. На самом деле, мне посчастливилось провести там удивительно скучную и успешную операцию.
Я возглавлял двойную группу — две группы по четыре человека — в Гватемале с заданием помешать одной из местных партизанских группировок взорвать американское посольство в столице страны. Мы узнали, что эта группировка хотела отметить свою предстоящую годовщину эффектным образом, который одновременно принес бы им большой престиж и привлек бы дополнительных сторонников. Естественно, партизаны считали, что самым праздничным способом отметить это событие будет запуск посольства США в стратосферу.
Я позаботился о том, чтобы наблюдатели партизан видели нас, а также о том, чтобы они могли видеть приготовления, которые мы осуществили, чтобы поприветствовать их и сделать их жизнь еще более захватывающей, если они решат следовать своим планам.
Когда мы точно вычислили наблюдательные пункты партизан, то повесили таблички на испанском языке с надписями о том, что намерены оказать им теплый прием, если они нас посетят, и что помимо неприятностей, которые они могут встретить, здесь есть много такого, чего они пока увидеть не могут. Затем мы развесили таблички с вежливыми словами, говорящие им, что мы будем признательны, если они отпразднуют свою фиесту в другом месте. Через несколько дней мы подружились с партизанскими наблюдателями настолько, что обменивались товарищескими взмахами — мы со своих позиций на крыше, а они со своих наблюдательных пунктов вокруг посольства.
Через день партизанское наблюдение было снято. Мы оставались в посольстве еще неделю после того, как прошла их годовщина, а затем повесили на крыше посольства табличку: «Спасибо за гостеприимство», — попрощались с послом и начальником службы безопасности и вернулись в Форт-Брэгг.
Худшей частью миссии было стоять на крыше посольства всю ночь, каждую ночь. Мало того, что там было холодно, так еще и рядом, с подветренной стороны посольства, находился самый потрясающий стейк-хаус в мире. Каждый вечер, прямо к нашим раздувающимся ноздрям на крыше ночным бризом доносился восхитительный аромат откормленной гватемальской говядины, жаренной на углях на крыльце ресторана.
Так близко, но так далеко. Вот это была пытка.
Операция оказалась успешной. Не тот случай, о котором можно рассказать захватывающую историю, а тот тип контртеррористической операции, который я называю настоящим — превентивным — успехом.
Никто не пострадал, никто не погиб и не потерял имущество, и теперь, пару десятилетий спустя, и партизаны, и «Дельта» понимают, что в любом случае во взрыве посольства не было ничего такого уж важного.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Курс по отработке навыков выживания, уклонения от попадания в плен, поведения в плену и возвращения к своим войскам (англ. Survival-Evasion-Resistance-Escape, SERE).
[2] Уотергейтский скандал (англ. Watergate scandal) — политический скандал в США в 1972-1974 гг., связанный с незаконной попыткой установить прослушивающие устройства в штаб-квартире Демократической партии в ходе президентской избирательной кампании 1972 года.
[3] Сокращение от слова «Дерьмо на палочке (Shit on a Shingle). Так называют кусок говядины или рыбной консервы на тосте.
[4] Чикано — прозвище живущих в США американцев мексиканского происхождения.


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 17 авг 2022, 10:32 
Аватар пользователя

Зарегистрирован: 23 ноя 2012, 10:58
Сообщений: 1603
Команда: FEAR
Любопытная история про пленных во Вьетнаме.
Мужик будто прозрел)


Вернуться наверх
Не в сети Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 125 ]  На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5, 6, 7  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 17


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
Theme created StylerBB.net
Сборка создана CMSart Studio
Русская поддержка phpBB